Александр Афанасьев Меч Господа нашего Часть 6 Мрак под солнцем

Немного насилия никогда не бывает лишним.

Крис «Легенда» Кайл, снайпер US Navy SEAL.

Самый результативный снайпер в американской истории. 255 попаданий.

Что произошло в Ливии?

В Ливии в начале нового века произошла ни много ни мало цивилизационная катастрофа. Страна, которая по многим основным показателям конкурировала со странами даже не второго, а первого мира, страна в которой ВВП на душу населения составляя больше шестнадцати тысяч долларов — в течение нескольких месяцев, объединенными усилиями собственных сепаратистов и мирового сообщества была отброшена в кровавое средневековье. Неважно, кто и что хотел получить, от кого и чего хотел добиться. По факту получили новое Сомали, Триполи превратился в новый Бейрут. Самым страшным оказалось то, что и Ливан и Сомали скатились в пропасть гражданской войны исключительно собственными усилиями и по своей воле. Ливия же стала первым примером, когда гражданская война и распад государства произошли вследствие усилий международного сообщества, прикрывшегося лицемерными понятиями гуманитарной интервенции и нагло извратившего резолюцию Совета безопасности ООН. Впервые ООН выступила не как стабилизирующий, а как однозначно дестабилизирующий фактор, впервые ООН дала старт гражданской войне, а не прекратило ее. Без международного вмешательства Муаммар Каддафи подавил бы исламистский мятеж, а потом продолжил бы строительство рукотворных рек для обводнения пустыни и отелей высокого класса га берегу Средиземного моря. Вместо этого — мир получил то, что один итальянский журналист окрестил «Мрак под солнцем».

Чего хотел Запад? О, он много чего хотел. В российских СМИ проскакивала информация о том, что французский президент Саркози начал войну, чтобы не отдавать взятые на предвыборную кампанию в нарушение закона займы у Каддафи. Или чтобы получить нефтяной резервуар для своей страны и для Евросоюза. Но такие объяснения не выдерживают никакой критики. Конечно, Саркози не брал никакие займы у Каддафи, ради которых стоило начинать войну. И конечно же — Ливия была не самым плохим партнером в области снабжения нефтью. Достаточно было оказывать лично Каддафи некие знаки внимания, мириться с его, мягко говоря, странностями — и Ливия поставляла бы высококачественную нефть исправно, по рыночной цене и намерена была делать это впредь. Диктатор намеревался развернуть грандиозное строительство, намеревался качественно перевооружить свою армию, намеревался закупить французские самолеты «Рафаль», которые никто в мире не хотел покупать. Менять это на толпы беженцев, теракты на нефтехранилищах, резкое обострение ситуации во всем регионе, требующее постоянно держать авианосец «Шарль де Голль» у ливийских берегов — полный идиотизм.

Проблема была как раз в том, что Европа поддалась иррациональным мотивам поддержки экстремистов и сепаратистов. Рациональных мотивов не было — ну какой может быть рациональный мотив в поддержке бандформирований, лидер которых сидел в Гуантанамо за терроризм? Свою гибельную роль сыграли принципы. Россия в этом смысле была проще — она была абсолютно беспринципна и руководствовалась лишь рациональными соображениями. Так, президент Медведев тоже сделал ставку на принцип, решил показать всему западному миру «Я свой», со скандалом отозвал посла и приказал поддержать резолюцию Совбеза ООН — и катастрофически проиграл. А вот у Европы соображения были другие. То, что диктатор, находящийся у власти не один десяток лет, бомбит своих подданных с самолетов нарушало практически все европейские принципы, составляющие саму сущность европейского объединения. Это было зло, зло в чистом виде и оно требовало немедленного вмешательства. Европа не могла бы оставаться Европой с моральной точки зрения, если бы не вмешалась. Примерно то же самое Россия делала в Чечне — и Европа с удовольствием вмешалась бы и там. Да только боязно было получить по зубам — вот и молчали. А Ливия — не Россия, была возможность вмешаться — вмешались. И то, что борцы за свободу отсидели за терроризм и мастерили пояса шахидов — никого не остановило…

Позиция Китая в этом конфликте тоже была чисто рациональна, он отстаивал свои позиции в Африке, свои капиталовложения в Африку. А вот про позицию России, вероятно, следует сказать отдельно.

В предвоенной ситуации, вероятно, только Россия поняла все правильно: этим объяснялась и ее дипломатическая позиция и резкий рост расходов на перевооружение. В отличие от более молодого президента Медведева, председатель правительства, а потом и президент Путин — единственный из мировых лидеров первой величины имел опыт жизни в потерпевшей крушение империи. Президент США, президент Франции, премьер-министр Италии такого опыта не имели, — а премьер-министр России имел. Он был подполковником КГБ, когда рухнул Советский Союз и вся его жизнь, все его планы — всё в одночасье превратилось в ничто. Он не сдался — и в течение девяти лет прошел путь от чиновника городской администрации до главы государства — но произошедшую катастрофу он уже не в силах был забыть, этот опыт навсегда остался с ним. В Европе, в США, существовавших без войны семьдесят лет — создалась иллюзия некоей незыблемости западного мира. Если капитализм победил, Советский Союз был повержен, то всё то, что есть сейчас — останется так навсегда. Какие бы ошибки не были совершены, какие бы боевики не пришли к власти в Ливии, в Египте, в Сирии — в любом случае основа останется неизменной. Премьер Путин знал, что всё это не так, что для крушения великой страны достаточно порой малого толчка, что для крушения миропорядка не так уж много и надо. Именно поэтому Россия заняла позицию категорического противника «арабской весны» и защитника Сирии, одновременно прикладывая все усилия к тому, чтобы перевооружиться перед новой мировой войной. Постепенно и Европа начала понимать, каких демонов выпустила на свободу. Вот только было уже слишком поздно…

Часть 1 Мрак под солнцем

Лампедуза, итальянская территория. Гражданский аэродром. 05 мая 2015 года

Триполи не принимал. Мисурата тоже. Лететь в Бенгази было безумием — по слухам, аэродром там работал, но город был под контролем Партии исламского освобождения Ливии, состоящей из «братьев-мусульман», местных ваххабитов и других экстремистов. Ещё позавчера Триполи принимал — но новый обстрел аэропорта снова вынудил закрыть его и когда откроют — неизвестно. Промежуточные рейсы принимала Лампедуза.

В числе других пассажиров, следовавших в Ливию транзитом через Рим, был неприметный, неболтливый, но крепкий с виду и поразительно спокойный человек. На вид ему было около сорока — подтянутая фигура наводила на мысль о тридцати пяти, но обветренное, суровое лицо и застывшее пламя в глазах — поднимало эту планку до сорока пяти или даже больше. Тридцати трех — а столько было ему на самом деле — ему никто не давал.

Человек этот летел с обычным багажом, с каким летают военные. Бронежилет — современный, американского производства, компас, хороший фонарь, небольшой бинокль, мобильный коммуникатор и сотовый телефон, оба — в исполнении Heavy Duty для плохих условий эксплуатации, немного сухих пайков. Неброская, но крепкая, из современных тканей одежда, такую шьют для наёмников. Никакой воды — из-за угрозы террора на борт самолета с бутылками воды больше не пропускали. Он пил воду, покупая ее в аэропортах, не употреблял спиртного, питался в кафе быстрого питания, ел мало и скромно, предпочитая пиццу. Самолет вылетел с большой задержкой — но он не ныл, не жаловался и не возмущался, как это делали гражданские. По всему было видно — военный, привыкший к самым разным условиям существования и не ропщущий по поводу тягот и лишений.

В самолете на него никто не обращал внимания, и он ни на кого не обращал внимания. Летел в эконом-классе. Единственно, что могло удивить — то, что он наотрез отказался сдавать свои вещи в багаж. Но места в самолете были — после закрытия Триполи многие отменили свою бронь…

Аэропорт Лампедузы был довольно приличным для этого маленького островка — бетонная полоса длиной 1800 метров. С началом войны в Ливии он превратился одновременно и в перевалочный пункт для военных грузов и в чудовищный лагерь беженцев для тех, кто бежал от войны в Европу. До Лампедузы добирались вплавь, на утлых рыбацких лодках, здесь беженцев никто не ждал — но они упорно прибывали и прибывали для того, чтобы занять место в трюме маленького рыбацкого траулера, ходящего по ночам до Сицилии. За рейс брали тысячу евро, можно было золотом — а золото у прибывавших из Ливии людей все же бывало, на Востоке многие вкладывают в золото. Добираясь до Сицилии, эти люди либо поступали в услужение (точнее в рабство) мафии, которая скоренько организовала подпольные фабрики по производству ширпотреба в горных сицилийских деревушках, либо пытались перебраться через пролив Мессина на материк. Основные блок-посты итальянских карабинеров и финансовой гвардии были именно там, они выполняли ту же роль, что и заградительные посты римских легионов тысячелетие с лишним тому назад: не допустить бегства рабов. Товары же, произведённые на рабских фабриках пропускали беспрекословно: мафия хорошо платила и рисковать жизнью никто не хотел. Но многие всё же перебирались через пролив — ровно для того, чтобы попасть на подпольные фабрики Ндрангеты, Онорато Сосьете или неаполитанской Каморры. Вход был один, и выход был один и вариантов больше не просматривалось: после начала торговой войны с Китаем и девальвационной гонки эти подпольные фабрики — во многом заменили в Евросоюзе китайский ширпотреб. Никто не хотел ничего знать, никто не хотел ничего видеть и слышать: Италия, как и все страны Евросоюза балансировали на краю долговой ямы и рабский труд ливийцев, сомалийцев, египтян был тем эликсиром, тем наркотиком, который, впрыснутый в жилы в достаточном количестве, мог хоть немного омолодить старушку Европу. До самой континентальной Европы мало кто добирался — но кто-то же добирался, и недавнее покушение на президента Франции говорило о том, что добирался с совсем недобрыми целями.

«Аэробус-300» остановился на свободной стоянке, с одной стороны был Ил-76, с другой — новенький, собранный в Казани Ан-70. Ил-76 принадлежал авиакомпании «Волга-Днепр», Ан-70 — МЧС России, которая тоже в последнее время стала серьезно подрабатывать на рынке коммерческих перевозок. Русских здесь было много, по всему аэропорту слышалась русская речь — свободные транспортные самолеты, способные совершать посадки на скверные, грунтовые аэродромы были только у России. Поэтому больше половины контрактов на перевозки на дикую территорию держала Россия.

Трап подали, но автобуса не было — единственный, который имелся здесь, давно вышел из строя и чинить его никто не собирался.

Забросив сумку на спину, прилетевший из Рима человек встроился в цепочку людей, тащившихся к зданию аэропорта под палящим солнцем…

Таможенные формальности были сведены к минимуму — прилетевших проверять не было смысла, многие были по государственным или частным военным контрактам. Таможенник шваркал какие-то печати в паспорта всем по очереди и ничего не проверяя, визы тоже не было нужно. Когда до него дошла очередь — человек из Рима сунул таможеннику русский паспорт и пластиковую карточку, похожую на международные водительские права.

— Николай Орлов? Контракт ООН?

— Да.

Шварк — проходи…

В самом аэропорту было душно, кондиционеры не справлялись. Пол не мыли, по крайней мере, месяц, везде — на пластиковых стульях, на вещмешках, на полу сидели люди, и их было много. Пахло немытым телом, потом и спиртным…

Орлов остановился перед висящим на стене телевизором с большим плоским экраном. Его мало кто смотрел, его присутствие ощущалось как некий фон. А вот Николаю посмотреть было интересно.

Телевизор был настроен на CNN.

… и как только что стало известно, ударный авианосец «Джордж Буш» примерно час назад прошел через Гибралтар, чтобы присоединиться к авианосцу «Теодор Рузвельт», уже находящемуся у берегов бывшей Ливии. Напомним, что прошлой ночью самолеты палубной авиации США нанесли новые ракетно-бомбовые удары по целям в Восточной Ливии. Президент США в своем еженедельном телеобращении в ответ на вопрос о планируемом вторжении в Ливию заявила, что идет плановая перегруппировка сил в Средиземном море и «Теодор Рузвельт» проследует в Индийский океан после того, как Джордж Буш займет позицию. Однако, как подчеркнула госпожа Президент — удары по позициям боевиков, препятствующих стабилизации обстановки в Ливии будут продолжаться. Соединенные штаты со всей решительностью обрушатся на экстремистов, препятствующих продолжению процесса примирения в Ливии, и заставят их выполнять решения контрольной комиссии по ливийскому урегулированию…

Контрольная комиссия по урегулированию заседала как раз в Риме, откуда он прилетел. США, ЕС, Россия и Китай плюс племенные вожди. За то время, которое прошло со времен ливийской революции — вожди научились кое-как носить костюмы, регулярно мыться и давать обещания. Изначально честные, примитивные бедуины — теперь они поняли, что Западу нужна только видимость. Достаточно сказать правильные слова перед камерой, с суровым видом подписать какой-то документ, пообещать соблюдать права человека — и их оставят в покое до очередной вспышки массового насилия или до вопиющего случая. Случая типа вырезанной на глазах западных репортеров деревни, массированной атаки лагеря ООН, угона автобуса вместе с врачами. Достаточно сделать несколько заученных движений — как в бальных танцах и этого в глазах Комиссии будет достаточно. Рим и Триполи существовали не по разную сторону одного моря, они существовали в разных вселенных, в разных временных и ценностных измерениях. Все лгали… западные союзники знали, что ливийцы лгут, но решать проблему не хотели, потому что… потому что не хотели. И ливийцы знали, что когда западные партнеры говорят о помощи — они лгут, потому что всё, что им надо — это нефть. Им наплевать на ливийцев, на племена, на арабов, на египтян… «Дайте нефть и все будет зашибись». И они смотрели друг другу в глаза, смотрели прямо и честно… и клялись в приверженности единым ценностям… и подписывали одни и те же документы… но в нескольких сотнях километров от них маховик вялотекущей войны вращался неторопливо, солидно, размеренно, перемалывая в кровавую кашу и арабов и ливийцев и войска ООН и американских контрактников, охраняющих месторождения, и мужчин и женщин и стариков и детей с неотвратимостью бульдозера, которым трамбуют отходы на свалке. Каток медленно катился по стране, и хруст костей заглушался предсмертными криками попавших под каток людей, и кровавая жижа неторопливо растекалась, чтобы быть впитанной песком, который уже впитал кровь и римлян и французов и итальянцев и немцев и арабов и бедуинов… всех. В этом — были все равны. Все — едины.

Орлов знал это… он видел это и видел уже не раз, у него не было никаких иллюзий ни относительно прошлого, ни относительно настоящего, ни относительно будущего. Чечня, а потом Ирак… две разные и в то же время поразительно схожие войны… по разочарованию всех сторон, по изменению первоначальных целей, по запашку разложения, по общему ощущению медленно и неотвратимо надвигающейся катастрофы. Ничего хорошего не стоило ждать и здесь, и потому — Николай Орлов просто стал искать место, где бы ему пристроиться и немного отдохнуть…

— Эй, москаль!

Он обернулся. Наголо бритый мужик без типично-украинских вислых усов, но по акценту точно украинец — поднимался со своего тюка с вещами. Ну, да, как украинец — и без тюка с вещами…

— Это ты мне?

— Тебе, тебе. Чё, по ногам как по асфальту?

Николай недоуменно пожал плечами. Вообще, в среде военных контракторов — а этот мужик, судя по разгрузке, именно к таким и относился — подобные разборки с хулиганскими предъявами типа «ты ваще с какого района?!» не были приняты. Все делали одно дело и работодатель в общем-то был один — а американцы не терпели разборок по национальному признаку в армии и это, соответственно плавно перетекло в фирмы, занимающиеся частным военным бизнесом. Нет, иностранца по деньгам они конечно проще прокинут, чем американца, потому что иностранец не сможет нормально защитить свои интересы в американском суде. Но вот разборок между наёмными иностранцами они не терпели, потому что это вредило делу или могло навредить.

— Я не заметил, извини.

— А я тебе чё, микроб?

Разборка плавно скатывалось к типично советскому «пойдем, выйдем».

— Э, Петро! — лениво сказал один из хохлов рядом.

— Глохни!

Все понятно. Любви между русскими и западенцами не было никогда — а теперь, после кровавой гражданской войны на Украине, где западноукраинцы приняли и принимали на себя основной удар войны — искрило повсеместно и по самым малым поводам. У каждого был счёт, счёт кровавый, западенцы и свидомые получили своё собственное государство, но отчётливо понимали, что оно существует ровно столько, насколько сильны поляки и американцы. Стоит хотя бы одному пошатнуться… и всё. Это придавало свидомым дополнительной ярости, ярости от безысходности. Этот был ростом под два метра — и решил не упускать момента.

— У тебя проблемы, парень?

— Да нет, москаль. Проблемы у тебя…

Николай не был драчуном. Не был он и большим специалистом по рукопашному бою. Обычно, хорошие стрелки беспомощны в рукопашке и наоборот. Николай никогда серьезно рукопашкой не занимался — но в свое время инструктор показал им два десятка приемов и два десятка точек на теле человека, попав по которым можно было искалечить и даже убить. Все это не было предназначено для соревнований и даже для относительно честной уличной драки, назначение этих приемов было: позволить перейти в атаку из критической ситуации, завладеть оружием противника и продолжать бой. Или, по крайней мере, прорваться, и дай Бог ноги. Николай мог искалечить этого ублюдка тремя или четырьмя способами — вот только здесь была не иракская пустыня и не улочка в чеченском горном селе. Здесь был аэропорт цивилизованной страны, и искалеченный ублюдок непременно обернулся бы привлечением внимания, каталажкой, высылкой, сообщением в ООН, где ему сварганили легенду. Ничего из этого Николаю не было нужно, но и драку с амбалом он обречен был проиграть.

— Я не хочу с тобой махаться. По крайней мере, здесь.

— Чего?!

— Эй, парень, у тебя проблемы?

Проходивший рядом мужик резко остановился — а за ним остановились и те, кто был с ним. Русские — не остановились бы, в России долгие годы перестройки и дикого капитализма начисто отучили людей вмешиваться в чужие дела. Но это были американцы и амбал сразу утух, услышав английский язык.

— Нет, мистер. Проблем нет.

— В таком случае, почему ты стоишь, а не сидишь? О чем вы разговариваете?

Амбал злобно взглянул на Николая.

— Проблем нет, — повторил он.

— Если нет проблем — сядь и заткнись! — отрезал американец. Он не собирался оставлять это просто так.

Амбал не хотел этого делать, видимо, в украинской группе он был неформальным лидером и теперь смириться означало потерять часть авторитета. Но американцев было несколько, сородичи не проявляли никакого желания встревать в конфликт и поддерживать своего лидера, с американцами ссориться было чревато. Американцы и британцы входили в руководство подавляющего большинства частных военных компаний, они стояли у денежных потоков и решали — кого нанять, а кого послать куда подальше. Испортишь отношения, пойдёт о тебе дурная слава — и с карьерой наёмника можно было распрощаться.

И потому он сел и отвернулся в сторону.

Американец — хлопнул Николая по плечу и продолжил свой путь. Следом за ними пошел и Николай… он устал и хотел урвать хоть немного сна.

Центр Москвы. Зима 2015 года

КГБ СССР — был известен тем, кому он должен был быть известен по некоторым символам. Центральное место среди них занимало здание бывшего страхового общества Россия, почтовый адрес — Лубянская площадь, Дом 2. Его так и звали среди своих — Дом-Два. Теперь так не называют — из-за скандального телешоу с тем же названием. Про этот дом с мрачно-строгой статуей Дзержинского перед ним — рассказывали самые разные истории и небылицы. Что в подвале его расстреливали людей — на самом деле, даже в тридцать седьмом расстреливали в другом месте. Что стены в нем — затянуты в бархат красного цвета от пола до потолка. Что где-то в здании есть что-то вроде алтаря — Вечный огонь и рядом с ним книга в черном переплете, в которую вписывают имена особо ценных агентов. На самом деле, если вы попадете в здание — вы удивитесь тому, что увидите. Теснота и старомодные кабинеты, усталые, серые, недовольные люди в коридорах, в основном в штатском. Это здание — уже давно в основном выполняло представительские функции, капитального ремонта здесь не делали черт знает сколько времени и наиболее серьезные подразделения выбивали себе деньги и строили неприметные «стеклянные», то есть облицованные зеркальным стеклом особняки в самых разных местах Москвы и Ближнего Подмосковья.

В СВР, службе внешней разведки — ситуация с площадями не лучше. В отличие от Второго главного управления — им ещё в советские времена удалось выбить денег и финские строители построили им комплекс зданий в деревне Ясенево, которая тогда была деревней, а теперь это, считай, Москва. Здания первоначально строили для международного отдела ЦК КПСС, но Андропов сумел пролоббировать вопрос и туда въехало ПГУ. Частично, это было компенсацией недовольства разведчиков тем, что на место Федора Константиновича Мортина, начальника советской разведки, довольно независимого человека (Политбюро в постановлениях писало поручения на его имя, минуя Председателя КГБ Андропова) заменили на верную тень Андропова — Владимира Крючкова. С тех пор разведчики так и жили в этих зданиях, там больше тридцати лет не делали ремонта и если вам доведётся приехать в Ясенево и попасть на закрытую территорию — вы словно попадете в кусочек позднего соцреализма с застекленной высоткой ультрамодного тогда стиля — большая площадь остекления, но не зеркального как сейчас. От внешнего вида зданий, где квартирует некогда самая грозная разведслужба мира — становится грустно.

Не так давно был план объединить СВР и ГРУ в одно ведомство. Разведчики горячо поддержали это начинание, хотя бы потому, что тогда им доставался ультрасовременный разведцентр ГРУ, выстроенный им взамен знаменитого «Аквариума» на Ходынке. Но тогда дело заволокитили заинтересованные люди, и видимо не просто так. Возможно, уже тогда кто-то если и не знал, то подозревал, что в Ясенево действует высокопоставленный осведомитель МОССАД (как потом выяснилось — не МОССАД, а Натив, бюро по связям с соотечественниками, но от этого не легче. Израильтянам — не легче).

Но самые серьезные дела творятся совсем в других местах.

Ещё в советские времена в самом центре Москвы было несколько зданий, в которых первые, а иногда и не только первые этажи занимали «ведомства без вывески». Их можно было отличить по глухим воротам со светофором, откуда время от времени выезжали чёрные «Волги». Находиться рядом длительное время, не говоря уж о том, чтобы проникнуть внутрь не рекомендовалось — можно было схлопотать лет пять для профилактики любопытства. Без шуток, реально.

Эти объекты принадлежали в основном монстру под названием Управление делам ЦК КПСС и его подразделениям, в числе которых были и такие как Отдел административных органов и Особая экспедиция. Отдел административных органов — это что-то вроде специального суда для сотрудников советских спецслужб и для спецслужб как таковых, именно здесь нужно было одобрять все крупные кадровые решения. Особая экспедиция — специальная курьерская служба при ЦК, занималась такими щекотливыми делами, как финансирование зарубежных политических партий, размещение денег ЦК КПСС за границей и тому подобное. Поговаривали, что родословную этого подразделения можно было проследить от личной спецслужбы Сталина, к которой он прибегал в самых крайних случаях. Имелись параллели и с ГУСИМЗ — Главным управление советского имущества за границей, которое было создано для управления имуществом, отданным нам в счет репараций. Интересные, в общем, службы в таких местах сидят. Если хотите посмотреть, как выглядят такие вот «приказы тайных дел» — лучше посмотрите фильм «Смерш-2», снятый по книге Головачева. В самом начале фильма там одно такое место показано…

— Орлов, Николай Иванович, 1982 года рождения, москвич, гвардии старший лейтенант. Отец — Орлов Иван Денисович, директор режимного учреждения 87118, четвертая категория допуска к государственной тайне, умер в 2012 году от рака. Мать — Орлова Раиса Николаевна, преподаватель МГУ, кандидат исторических наук. Два брата — старший, Орлов Степан, эмигрировал в США, в настоящее время владелец компании по производству компьютерного софта, и младший Орлов Дмитрий, в настоящее время проходит службу по контракту в воздушно-десантных войсках, гвардии лейтенант. Одна сестра, Алиса, в настоящее время работает в Газпромбанке.

Несколько человек с неброских черных однотонных костюмах сидели на первом этаже неприметного здания в центре Москвы, как раз такого — со светофором на выезде, глухими воротами — только место щеголеватых милиционеров на въезде заняли волкодавы из ОМСДОН — отдельной мотострелковой дивизии особого назначения, бывшей Дивизии Дзержинского. На воротах теперь никто не стоял; они открывались и закрывались автоматически — но все окна первого этажа были дополнительно укреплены и в любой момент на них могли опуститься стальные шторы с бойницами. В центре Москвы — уже не было ни покоя, ни безопасности, и в нескольких шагах от этого места можно было встретить носатых, горластых, чернявых молодых людей, которые и не подозревали, что в нескольких шагах от них находится ключевой нервный центр засекреченного и подчиняющегося лично президенту специального агентурно-боевого подразделения, сотрудники которого числились сотрудниками ГУО, Главного управления охраны и зарплату получали соответствующую — но и работали на совесть. Именно отсюда на Кавказ отправлялись одиночки и группы бойцов, подобранных по единому шаблону: имеющих боевой опыт, потерявших друзей, остро желающих отомстить. Сотрудниками этого подразделения были в основном выходцы из СВР и ГРУ, они были вынуждены вести войну в собственной стране, как в чужой, потому что иного способа победить террор не было. И они делали свое дело — срок жизни «амеров джамаатов» в России был ничуть не больше срока жизни полевых командиров Аль-Каиды в Зоне племен, при том, что в России только недавно начали использовать ударные беспилотники. Часть реализовывали сами, часть передавали «фейсам», региональным управлениям А^[1]. Но сейчас лично Президент поставил перед ними другую задачу, которую они обязаны были выполнить, как и любую другую…

— … Сам Николай Орлов — закончил среднюю школу, оценки хорошие, но не блестящие. Проходил срочную службу в Чеченской республике, характеристика от командования положительная. Инициативен, грамотен, дерзок, был командиром отделения. Среди личного состава пользовался уважением. Были проблемы с поведением. Свободно владеет английским языком, за время нахождения в Чеченской республике выучил чеченский и частично арабский. После срочной заключил контракт, вернулся на Кавказ в составе сводного отряда особого назначения ВДВ, известного как «Скорпион». Награжден Орденом мужества. После трех лет досрочно разорвал контракт из-за конфликта с командованием.

Заместитель директора ГУО — такова была должность у начальника этого подразделения — поднял палец.

— Что за конфликт? Выяснить.

— Уже выяснили, господин директор. Совершенно идиотская ситуация, стало известно об эмиграции его брата, на него начал наседать особый отдел. Видимо, не без участия командира, по нашим данным у него были постоянные конфликты с командованием. Он психанул и разорвал контракт…

— Идиотизм, — сказал кто-то за столом.

— Да, вероятно идиотизм, — признал заместитель директора. — Давайте дальше.

— Вернулся в Москву, год нигде не работал. Дальше — исчез на два года, но нам удалось установить, что как минимум год он провел в Ираке в составе группы наёмников. Вероятно, выехал туда через Украину или через Республику Сербскую, и там, и там действуют пункты вербовки. Причины, по которым он покинул Ирак, нам неизвестны, но мы достоверно установили, что он там был…

В кабинете этом всё было по-старому. Фальшпотолок, под который так хорошо сунуть подслушивающее устройство — отсутствовал, вместо него была старомодная люстра. На стенах — карельская береза и настоящая телячья кожа, но так дурно выделанная и покрашенная что со стороны она кажется дермантином. И тяжелые шторы вместо жалюзи. Если бы не современные сверхтонкие ноутбуки — можно было бы подумать, что на дворе 85-ый год. А не 2015-й…

— На кого именно он работал?

— Достоверно установлено, что, по крайней мере, часть времени на Харт Групп.

— Охрана нефтяных полей? Серьезно.

— Да, в основном противодиверсионные мероприятия. Видимо, чеченский опыт пришелся как нельзя кстати…

— Дальше?

— Вернулся в Москву. Пытался организовать частный клуб для обучения стрельбе, прогорел не без помощи московской полиции. Сейчас — временно без работы, очевидно, существует на то, что удалось заработать в Ираке, ну и охранником подрабатывает.

Заместитель директора покачал головой.

— Мы можем устроить его? К примеру — в Газпром. Или Роснефть. Павел Леонидович?

Невысокий, плотный человек в хорошем костюме утвердительно кивнул головой.

— Все возможно, господин директор.

— Выйдите на него, прямо сейчас. Пусть этим займется кто-то, кого он знает раньше, посмотрите — кто из его бывших сослуживцев где работает. Подходите осторожно.

— Сделаем.

— И вообще. Я, кажется, давал поручение об организации сети частных охранных компаний с международной инкорпорацией. В чем дело, почему опять не выполнено?

— Василий Всеволодович, — поднялся молодой человек в самом конце стола, — компании уже инкорпорированы, но ощущается противодействие. Вероятно, американцы и англичане поняли, что мы делаем и вставляют нам палки в колеса.

— Вашу мать… — со злобой заговор заместитель директора ГУО, — а какого хрена вы здесь тогда делаете. Правильно, американцы вставляли, вставляют и будут вставлять палки в колеса. Потому что они американцы и другого от них ждать глупо. А вот что представляем из себя мы? Когда надо зарегистрировать помойку и слить на нее контрольный пакет? Если не можете — наймите людей, которые смогут. Долбо…бы! Зайдите в Интернет — там вам чёрта лысого на блюдечке принесут! А они не могут!

— Так точно… — ответил молодой человек, пораженный жёстокостью разноса.

— Проехали… — зам директора ГУО был человеком современным и часто употреблял слова, которые он подслушивал от внуков, когда те приезжали на госдачу деда. — Что у нас ещё есть на этого Орлова?

— Кое-что интересное, но тут мы наткнулись на стену. Вероятно, большую роль в формировании Орлова как личности сыграл его родной дядя Орлов Владимир Денисович, майор Советской армии. Погиб в 86 году в Афганистане, посмертно присвоено звание Героя Советского союза. Обстоятельства гибели засекречены до сих пор.

— Подайте записку на мое имя.

Один из неприметных, с проседью в волосах поднял палец.

— Не стоит. Я помню Орлова. Командир боевого отряда «Вымпел», геройски погиб во время специальной операции на территории Пакистана при ликвидации крупного лагеря моджахедов, где содержались советские военнопленные^[2]. Американский снайпер его снял, уже на отходе. Дельный мужик был.

Заместитель директора ГУО поссорился.

— Иван Георгиевич, вы опять за свое. Тоньше надо, тоньше…

— Были времена, когда к нам и близко не подходили.

— Так, всё. Это лучший кандидат из возможных?

— Так точно. Мы прогнали по компьютеру ещё двоих. Ни у одного из них процент совпадения не вышел за шестьдесят — а это минимум. У этого — восемьдесят два.

— На чём его будем брать?

Оперативники переглянулись. Речь шла не о тупом методе вербовки, который освоили сначала менты — а теперь и опера ФСБ им не брезговали. Подкинуть в квартиру дурь, пару патронов, арестовать… ещё и по 2-8-2^[3] начать крутить — потом предложить «руку помощи». На втором курсе, на оперативных методиках — рассказывают, что этот метод вербовки является крайним, пригоден только лишь для недолгой работы с агентом, обладающим к тому же низкими морально-волевыми качествами и психологической устойчивостью. Но опыт отцов и дедов, оплаченный кровью, забывали, как только вставали на оперработу. «Так… корочки у вас есть. А теперь будем учиться работать», как-то так…

Речь шла о том, что можно предложить потенциальному агенту. Какой приз, какую «морковку» — подвесить перед носом, да так, чтобы агент не чувствовал себя при этом ослом.

— Он бесквартирный. Может, квартиру ему?

Заместитель директора тяжело вздохнул.

— Хотел бы купить — купил бы уже. Уверен. Предварительная отработка проведена?

— Никак нет, без санкции…

Ещё один вздох. Не те люди пошли, не те. Раньше на смерть шли, и «Интернационал» пели, а теперь — к креслам ж…ми приросли.

— Да… без санкции ныне и кошки не родятся. Как отработаете — организуйте встречу. Поговорю лично. При отработке полицию привлекать запрещаю. Выкручивайтесь как хотите, но без полиции.

— Есть.

Ливия, неконтролируемая территория. 05 мая 2015 года. Полевой аэродром

— Эй, русский!

Николай проснулся мгновенно, ещё не успел открыть глаза, перехватил руку того, кто его тряс в запястье…

— Э, э… Полегче, медведь… Ты ведь русский?

Человека, который стоял перед ним — Николай не знал. Но по виду он не представлял опасности и был отставным или находящимся на службе военным. Николай отпустил его руку.

— Русский. А ты кто? — ответил он по-английски.

— Один из парней, которые спасли тебе задницу пару часов назад. Джим Тейко, но можешь звать меня Текила.

— Ник, — представился Николай своим американизированным именем.

— Сержант… ну, который говорил с тем парнем… короче, мы ищем попутчика. Есть самолет… на шесть мест. Со снаряжением. Нас пятеро, переплачивать неохота, пилот с пустым местом не полетит, — бесхитростно и деловито изложил проблему американец, — если сговоримся, улетим быстро. Если нет — будем торчать здесь, пока корни не пустим. Видимо, всё это дерьмо надолго. А нам за сидение в аэропорту не платят. Так что?

Николай поднялся, потер затылок. Подхватил сумку.

— Куда летим?

— Бывшая военная база близ Триполи. Сейчас под контролем сил ООН, оттуда есть конвои до Триполи. Из Триполи — ходят конвои во все точки страны, доберёшься, куда надо.

— Годится, пошли, — у Николая были деньги на оперативные расходы и немалые. Деньги от СВР, от ООН, командировочные от Газпрома… В общем, совсем не то как раньше, когда советские командированные в номере чай на кипятильнике заваривали.

— Пошли, — американцы были, что называется «без церемоний». — А ты откуда? Гард?

— ООН.

— А… — в голосе американца проскользнуло разочарование. — Понятно.

— И я русский.

— Да я уж понял…

Самолетом, которому предстояло везти их в Триполи, оказалась новая, но уже ушатанная и с зашпаклёванными пробоинами на крыльях «Цессна Гранд Караван». Николай удивился — эта модель вообще то могла нести девятерых пассажиров. Но оказалось, что это грузовая модель и им предстояло лететь на мешках и каких-то контейнерах с грузом. Очевидно, ушлый пилот решил немного подзаработать и срубить деньги для себя.

Американцы стояли у самолета; увидев Ника, они окинули его заинтересованными взглядами — но не найдя ничего интересного, отвернулись и продолжили разговор. У них было оружие, но только пистолеты. Удивляться было нечему — практически все частные охранники покупали и оружие, и патроны на месте, тем более в Ливии, где его было навалом и самого разного. В США для покупки боевого автомата надо было иметь лицензию третьего класса и как минимум пару тысяч долларов. В Ливии неплохой автомат можно было купить за сотню долларов. Русские патроны калибра 7,62 стоили в шесть раз дешевле 5,56 NATO. Военным плевать, им выдадут — а вот охране надо считать и считать. Вероятно, у каждого в рюкзаке — по прицелу и израильскому комплекту для кастомизации АК — и то, и другое можно купить относительно дёшево и без лицензии.

Откуда-то из-за крыла появился старший; он вел ожесточенный торг с пилотом. Пилот был не араб — итальянец, наверняка сицилиец, он вел торг на плохом английском с примесью итальянских слов, тараторя со скоростью автомата Калашникова. Присутствие Николая помогло урегулировать проблему пустого места в самолете — и стороны быстро пришли к обоюдоприемлемому решению…

Американец кивнул итальянцу, они пожали руки в знак того, что заключена сделка, потом он подошел к русскому.

— Летишь?

— Да.

— Штука баксов с тебя.

Николай отсчитал требуемую сумму. Деньги он разложил не несколько кучек, чтобы не светить все разом. Мало ли кто на пути попадется? Времена нынче лихие.

Американец спрятал деньги в карман.

— Отлично.

— Сэр, самолет одномоторный. Что-то мне не по себе…

Американец хмыкнул.

— Мне тоже. Но ничего другого нет. Бывал?

— Ирак. Харт Груп. Работал в Киркуке.

— Понятно… Пошли, лучше здесь не задерживаться. Надо долететь до темноты…

* * *

Лампедуза расположена у самого побережья Ливии, но принадлежит не Ливии, а Италии — отрыжка старых времен итальянского колониализма. До Триполи было довольно далеко. Самолет разбежался, тяжело поднялся в воздух — явный перегруз. Взяли направление на запад — как раз в Триполи над мелководным здесь Средиземным морем…

Лететь было не так комфортно, как в «Аэробусе» — но и страшного тоже ничего не было. Внизу были мешки, наёмники расположились на них, полулежа, каждый как мог устроил себе что-то типа шезлонга. Лежали на твёрдом, спина и ноги стали ныть — но лучше плохо лететь, чем хорошо сидеть в аэропорту и ждать рейса. Американцы обычно болтливы — но эти, возможно из-за присутствия постороннего, да ещё и русского — лишнего не болтали. Анекдоты и смешные случаи из мирной жизни — сменялись короткими вспышкам хохота, а потом — периодами молчания. Насчёт того, что летим без парашютов, никто не шутил, потому что тема для шуток скверная.

Самолет шёл низко над водой, тяжело, возможно, потому, что с перегрузом; их почти не шатало в воздухе, как по рельсам шли. Потом — тональность мотора чуть изменилась — и вдруг он взвыл, а самолет начал набирать высоту, с довольно опасной для перегруженного самолета скоростью. Потянуло ветерком — и Николай понял, что самолет обстрелян и остекление пробито…

— Твою мать…

— Марк, проверь, что там?

Марк, рыжеволосый крепыш-ирландец, лежавший у самой кабины — через минуту сообщил, что они обстреляны из «долбанного АК», но ничего страшного, двигатель не поврежден. До места долетим. Настроение у всех сразу упало, остаток полета все провели в мрачном молчании и раздумьях.

Бывшая база ВВС Ливии неподалеку от Триполи за три года «миротворения» была уже обжита миротворческими силами и частными военными компаниями, которые летали тоже в основном отсюда — у кого были связи, чтобы не платить за билеты на гражданский рейс. Весь аэродром окружили мешками с песком HESCO, взлётно-посадочные полосы, разрушенные бомбовыми ударами, исправили, залатали тем же ремкомплектом советских бетонных плит, который тут оставался. «Аэробус» здесь не сел бы, но любой военно-транспортный самолет садился запросто. Для персонала возвели несколько городков из легковозводимых конструкций. В принципе, тот же Баграм, только боевых самолетов почти нет и гор тоже нет…

Порядка особого не было, пилот коротко перекинулся с диспетчером, сели довольно быстро; перед Баграмом, например, всегда бывали воздушные пробки. Они зарулили к каким-то ангарам, после чего их попросили из самолета — никто не должен был знать о деятельности «воздушного такси». Собрав сумки, американцы потащились к тому, что было здесь «пассажирским терминалом».

Самолет действительно был обстрелян из автомата, а возможно и чего похуже. Николай увидел попадание на самой законцовке крыла и на фюзеляже.

— Грёб бы всё мать… — заявил один из американцев — как меня все за…о. Из страны в страну — и везде одно и то же. Какого черта эта часть шарика постоянно бурлит?

— А хрен его знает…

— И когда все это кончится…

— Надеюсь, не раньше, чем я рассчитаюсь с Шейлой и ее грёбаным адвокатом за развод.

— Лучше пристрели их…

— Заткнулись все! — пристрожил старший и они потопали дальше. По серым, ноздреватым плитам змейками струился песок, пахло керосином…

Николай смотрел по сторонам и запоминал. В отличие от обычного разведчика, которые проходят подготовку в академии ФСБ и потом работают в капстранах, он был младшим офицером с боевым опытом Чечни и доскональным знанием того, как организуется военная и охранная работа в частных военных и государственных армейских структурах НАТО. Короткие и вроде бы равнодушные взгляды по сторонам давали вал информации, которая заботливо откладывалась в нужные ячейки памяти в голове, чтобы потом быть извлечённой, обработанной и представленной в Москву в качестве донесения. На летное поле явно нападали, обстреливали, всё это бывало не раз и не два. Вон платформа «Центуриона» в боевом положении — морской вариант зенитной пушки «Вулкан» с автоматически наведением на трейлерной платформе, предназначена для уничтожения мин и самодельных ракетных снарядов. Куда лучше израильской ракетной системы Iron Dome, дорогущими противоракетами сбивающей один «Кассам» из трёх. Вот это — сектор ООН и гражданских подрядчиков — тут в основном русские самолеты, но вон там — новенький, китайский Y-20. Интересно, как не боятся… самолет разрабатывался под украинские двигатели, которых теперь по понятным причинам не стало, сейчас начали ставить собственные, китайские — в результате за прошлый год два самолета упали, один — с многочисленными жертвами, упал на город при взлете. А вон там — похоже спецсектор, причем серьёзный — броневик «Хаммер» и на нём, прямо на крыше расположился снайпер с винтовкой «Барретт-82», получается — спецгруппа ВВС. Там — уже старые добрые С-130, а вон там даже…

Оба-на! А вон там — даже МС-130, причем в варианте Harvest Hawk, он точно видел ракетные пакеты на крыльях, тонкий ствол пушки мешала увидеть стена мешков с песком. Специальный комплект для превращения любого самолета С-130 в ганшип, тяжелый штурмовик — стойка с оборудованием, комплект для интеграции со штатной системой навигации и РЭБ, гондола с 30-мм автоматической пушкой «Бушмастер», подвески ракет Viper, совместимые с держателями для дополнительных топливных баков. Такие «конверсии» первоначально делала для себя морская пехота в Афганистане, переделывали топливозаправщики. А вот это, похоже, самолет для специальных операций, он может осуществлять самые разные функции — и логистика, и заброска разведгрупп и патрулирование и поддержка отрядов спецназа. И если здесь есть этот самолет, то значит, здесь есть и части специального назначения США, USSOCOM. Интересно, а вон тот двухмоторный самолет — не «Преторианец»^[4], случайно? Что-то сильно похоже.

Всё это значило только одно — в стране в значительном количестве присутствует армия США, точнее — части спецназа этой армии. Присутствие США в Ливии не ограничивается отрядами морской пехоты, охраняющими посольство, дипломатический анклав и некоторые месторождения, где работали граждане США и американские компании. Силы спецназа присутствуют здесь на постоянной основе, со средствами поддержки, и ведут активные боевые действия, причём наверняка не только в Ливии, но и Египте, и в других местах. После событий, названных Арабской весной — проще назвать те страны, в которых спокойно. В том же Чаде христиан вырезают целыми семьями, неспокойно в Алжире, Нигере. Практически везде лагеря беженцев. Они находятся на попечении ООН и разных гуманитарных организаций; местные откровенно завидуют тому, что в то время как они добывают свой хлеб в поте лица, эти просто получают гуманитарную помощь. Все лагеря уже превратились в реактор ненависти, антиамериканского действия и исламского экстремизма, лучшей школы ненависти, чем лагерь беженцев, где дети видят, как родители унижаются в очереди за гуманитарной помощью, и придумать сложно. Это все уже пройдено, и пройдено не раз — Ливан, Иордания, лагеря палестинских беженцев по всему Востоку. Пример палестинцев показал, что сопротивление может длиться и десять лет и пятьдесят и сто, и те, кто видел начало, все погибнут — но на их место встанут новые и новые мстители. Ни американцы, ни израильтяне знать этого не хотели, они продолжали весело танцевать на углях, раскидывая во все стороны искры…

На входе в терминал их остановили. Военная полиция США, в открытую — с нашивками на форме и без знаков ООН. Николай достал карточку сотрудника ООН, показал.

— Простите, где я могу найти ближайший офис?

— Пройдешь прямо, парень, дальше смотри по сторонам. Голубой флаг — это он и есть.

— А кого спрашивать?

— Не знаю, парень. У вас все время люди меняются, то и дело что-то новое. Узнаешь сам.

Американцы проходили контроль с шутками-прибаутками. Бутылка виски обрела своих новых хозяев…

— Удачи, парни… — поблагодарил их Николай, когда они прошли чек-пойнт и вступили на ливийскую землю.

— Удачи тебе, русский, — за всех сказал один из американцев. — Мы тебе не завидуем. Мы, по крайней мере, можем хотя бы отстреливаться…

Ну, это мы ещё посмотрим…

Николай не ненавидел американцев. Но его первый ротный, будучи уже подполковником, погиб под Донецком, и Николай, как и многие другие русские, думал, что американцы заслуживают возмездия. Поляки в первую очередь — но и американцы тоже. Речь шла не про месть. Про справедливое возмездие…

Он огляделся и увидел голубой с белым флаг ООН над одним из компаундов, огороженных сеткой-рабицей. Тут же — стояли белые грузовики, турецкие дешёвые бортовики с бронированными кабинами, которые ставили на стандартные точки крепления — всё это он видел в Ираке. Здесь было шумно, пыльно, все куда-то спешили, ехали машины, белые и цвета хаки — и он, прикрыв лицо пустынным бедуинским шарфом, пошел по направлению на флаг, надеясь найти там кого-то, кто определит его судьбу.

Офис ООН находился в небольшом стандартном вагончике, площадью около двадцати квадратов, около него не было охраны. Сам вагончик был разделён на две равные части, в одной была никем не занятая приемная и архив, в другую вела закрытая дверь. Николай вошел, постучался в дверь — ответа не было. Решив, что рано или поздно хозяин придет — он сел, бросил рядом вещи и принялся терпеливо ждать. Чтобы не скучно было ждать — он налил себе воды в большой пластиковый одноразовый стакан из кулера, такого же, какой бывает в офисах по всему миру. В перевернутом девятнадцатилитровом баллоне — ёмкости для воды и все здесь были градуированы на европейский манер — оставалось больше половины и он решил, что хозяин не слишком на него осерчает, если он воспользуется его водой. В пустыне воды, как и денег, много не бывает и если выдалась возможность попить — надо пить, потому что никогда не знаешь, когда такая возможность выдастся еще.

Он сидел больше часа, на улице уже начало темнеть — хотя здесь почти экватор, дело идёт к лету, дни длинные-длинные. Он уже посматривал на часы, когда дверь с шумом распахнулась и пожилой негр в армейском бронежилете и каске, наскоро вымазанной белым — удивленно уставился на него.

— Ко мне?

Николай вскочил.

— Так точно.

— Вы откуда здесь? Полеты закрыты…

— Прибыл с грузовым рейсом…

На поясе у негра забухтела рация, он сорвал ее с пояса, ответил по-английски, на языке, принятом как официальный язык ООН. Из смысла сказанного Николай понял, что есть какие-то проблемы с логистикой. Потом негр, не глядя, сунул рацию за пояс на защелке, выругался на своем языке, видимо африкаанс.

— Жди здесь. Я скоро. Там груз потеряли…

* * *

Вернулся негр, когда совсем стемнело. В руках его был большой котелок и пластиковая посуда на две персоны в полиэтиленовом пакете.

— Пошли.

Негр открыл свой кабинет — он оказался пыльным, полузаброшенным, с небрежно сложенными бумагами на столе. Сдвинув лишнее в сторону — он начал сноровисто накрывать на стол со скоростью, какая сделала бы честь и официанту в дорогом отеле. Мимоходом он включил большой чайник в розетку…

— Надо пожрать. Сегодня ты все равно уже никуда не поедешь. Сейчас пожрём, потом найдем тебе место на ночь.

— Спасибо, сэр.

— Брось, какой я тебе, сэр. Я даже не военный, в армии не служил. Доброволец, волонтёр, раньше тут, в отеле работал. Садись…

На ужин оказался рис с бараниной. Специи были удивительно жгучими; но этот рис явно был приготовлен из местных продуктов, и не индусами, а настоящими бедуинами. И барашек — свежий, а не мороженный. Николай питался в Ираке в столовках для военных и миротворцев, и их стряпню теперь смог бы отличить даже по запаху.

— Меня кстати Жан Бертран зовут. Жан — Бертран, Жан-Бертран — зачем-то повторил негр. Выглядел он жизнерадостным, не пришибленным обстоятельствами.

— Николай. Ник.

— Русский?

— Так точно.

— Ты куда-то конкретно назначен? Я имею в виду — приписка уже есть?

— Миссия безопасности ООН. Я из России. Больше ничего нет, наверное, в штабе решат, куда.

— Наши решат, да…

Жан-Бертран почесал ручкой ложки голову.

— Просись в Сирт, — решил он. — Не самое худшее для тебя. Там жалование идет в двойном размере, плюс ещё кое-какие льготы. Послужишь там три месяца, потом подавай рапорт на перевод. Так и скажи: хочу в Сирт.

Николай пожал плечами.

— Я не против.

Негр взглянул на него с удивлением из-под съехавших на нос очков.

— Ты что, не знаешь, что там делается?

— Ну… наверное, то же, что и во всей стране.

— Да как сказать… Там с одной стороны племенные боевики, а с другой — эти грёбаные исламисты. Я почему посылаю тебя туда, парень. Если ты и вправду русский, племенные вожди тебя не тронут. А любого из нас там на куски разорвут. Отстал от конвоя, от патруля — и всё…

— А исламисты?

— Ну… с этими вообще бесполезно разговаривать. Если увидишь зеленый флаг — кричи по-русски, тогда не тронут. Если чёрный, тогда… тогда молись, парень.

— Всё так серьезно?

Жан Бертран подался вперед.

— Всё более чем серьезно, парень, — сказал он. — Местные совсем охамели. При Каддафи никто из них не работал, работали мы. Каддафи нанимал работать таких, как я, со всей Африки. Без прав, безо всего. А местные — только по магазинам ходили, на пляжах купались и от безделья опухали. Каждому бесплатно квартира… да у меня в стране даже в городе, чтобы накопить на хорошую квартиру, надо лет двадцать пахать. А тут бесплатно квартира и сразу. Подарки семьям, медицина… всё такое. Все суды любые дела решали в пользу местных, Каддафи говорил, что арабы — высшая раса. Поэтому местные — они всех остальных за скотов держали и держат. Даже американцев. Тут кого убить или запытать — плёвое дело…

— Фашисты?

Негр серьезно кивнул.

— Вот именно, парень. Фашисты…

* * *

Жан Бертран оказался неплохим, в сущности, мужиком. Сам поднялся от поломойщика до менеджера отеля — а фактически этим отелем и заведовал, директором там был ливиец, который появлялся на месте в день зарплаты. Когда всё началось, пришлось бежать, уже тогда многие повстанцы, которые пошли против Каддафи — захватывали беженцев, особенно чернокожих, гастарбайтеров, у которых в Ливии не было никаких прав и отправляли на земли своего племени, чтобы они были рабами. Благодаря сметливости и организаторским способностям Жану Бертрану удалось смотаться из Ливии не с пустыми руками. Потом, как только началась операция ООН «Новая надежда^[5]» — он написал письмо, его пригласили на собеседование. Чёрный, знающий страну, с хорошим английским — для ООН такой человек был просто находкой, сейчас Жан-Бертран был главным карго-менеджером на военной базе и одновременно неофициально занимался снабжением. Николай из своего опыта знал — одна из грубейших ошибок американцев в миротворческих операциях то, что американцам запрещено покупать продукты и вещи у местных. Благими намерениями вымощена дорога в ад, как известно. На самом деле не только можно, но и нужно покупать продукты и вещи у местных, встраиваться в бесхитростную местную экономику. Опасения того, что отравят, понятны — но, во-первых, еду можно и проверять, а во-вторых — у арабов торговля в крови, ни один лавочник не отравит мясо, зная, что больше к нему никто не придёт. Надо общаться с местными, торговаться, платить им и менять деньги, надо есть то же что и они, надо учиться ходовым местным словам, надо узнавать новости — а где это сделаешь, как не на базаре? Тогда в тебе перестанут видеть просто ублюдка с автоматом, а будут видеть покупателя с деньгами, веселого парня, парня который придёт завтра. Та десятка, которую ты отдал за кусок мяса или местный глиняный горшок ручной лепки, в некоторых местах даст возможность целой семье существовать целую неделю. И когда кто-то из этой семьи узнает про планирующееся нападение на американский патруль, они задумаются — а стоит ли терять выгодных покупателей с долларами в кармане? И не стоит ли шепнуть кому-то из американцев, чтобы поостереглись? И когда мулла будет говорить про варваров — перед глазами тоже будет образ того самого светлокожего парня, который покупал мясо на базаре и передал детям в подарок простенькую игрушку. Так и завоёвываются сердца — медленно, шаг за шагом…

* * *

Конвой — больше тридцати машин, в основном китайского производства, формировался в аэропортовой зоне на наскоро положенных на землю бетонных плитах. Сопровождение, на взгляд Николая было совсем недостаточным, он привык к другому сопровождению. Оно было смешанным — два «Бастиона»^[6] сил ООН, четыре пикапа с самодельным бронированием. Это были «Тойоты»… очень популярная в таких местах машина, Каддафи проиграл войну, ставшую потом известной как «Война Тойот» — имея огромные запасы советской техники. Сейчас, на четвертый год мастера, те кто делал бронированные «Тойоты» ещё для повстанцев НПС^[7] — уже научились работать, их техника получалась не хуже, чем в фильме «Безумный Макс». Одна «Тойота» даже имела полностью бронированный кузов с рациональными наклонами брони, как на бронетранспортерах. Но любая такая машина поджигалась РПГ-7 на-раз.

Николай прошел рядом машин, постучал в дверь одной из них — но рожа высунувшегося водителя ему не понравилась и он молча пошел дальше. Повезло ему в третий раз — водитель был хотя и смуглым, но явно из цивилизованной страны. Николай молча показал ему несколько бумажек по десять евро, и он приглашающе махнул — садись, мол.

Тронулись не сразу, всё что-то задерживалось — то ли ждали груз, то ли были какие-то проблемы с проводкой конвоя. Мимо машины бегали люди, некоторые с оружием, некоторые без, все изображали страшную занятость и озабоченность — но намётанный взгляд русского военного запросто определил, что перед ним ни кто иной, как гасилы^[8]. В Ираке он такого полно видел… По сравнению с иракцами русские призывники были образцом деловитости, а иракцев, если не пинать, они могут лежать весь день и ничего не делать, просто жесть какая-то. Но тут разбираться с гасилами было не его задачей и поэтому, он спокойно сидел в кабине знакомого по Ираку турецкого «Мерседеса» с бронированной кабиной и ждал отправления.

Водитель выдержал ровно до того, как тронулись. Даже ворота не прошли — было видно, как его распирает от желания потрепать языком. Николай даже мимоходом пожалел, что заплатил столько — наверное, и так бы доехал.

— Гард, да?

— ООН.

— ООН… — водитель с презрением бросил что-то на незнакомом языке. Николай разобрал arruso — на сицилийском диалекте это означало пассивный педераст. За время работы в Ираке — он узнал много ругательств на самых разных зыках мира.

— Ты итальянец?

— Я силилиец! — гордо ответил водитель.

Сицилия — это круто. Николай слышал о том, что многие сицилийцы наряду с калабрийцами и прочими крутыми парнями — переправились сюда и занимаются не совсем законными делами, а на юге Италии — появились боевики мафии с автоматами Калашникова и РПГ-7, нападающие на полицейские участки и взрывающие неугодных карабинеров, прокуроров и судей. Дестабилизация Ливии, как ударная волна прошлась по всему региону, во многих местах срывая к чертовой матери хрупкое, очень хрупкое спокойствие.

— Палермо — хорошо! — Николай показал большой палец. Водитель просиял, оттого что похвалили родной город.

— Бывал, да?

— Проездом. Я в Ираке работал.

— А сам откуда.

— Я — русский.

— О, русский. Это хорошо — русский! Хорошо! — убежденно сказал водитель.

Несмотря на все неурядицы, русские почему-то пользовались до сих пор очень большим авторитетом во многих странах. Даже в Италии — в то время как американцев откровенно не любили, к русским относились хорошо. Конечно, до тех пор, пока в какой-то местности не появлялись в большом количестве русские туристы — отрывающиеся на отдыхе русские способны были вызвать межнациональную ненависть в течение одного туристического сезона.

— А сам сюда как попал?

— Кризис. Денег нет. Работы нет. Правительство — говно, — исчерпывающе пояснил водитель.

— И как тут?

— Говно.

Да уж…

Конвой шел на Триполи. Некогда идеальная дорога сейчас пестрела заплатами, то тут то там попадались сгоревшие бронемашины и грузовики, спихнутые с дороги. То тут то там — виднелись оазисы: унылые, с пожухшей листвой, наполовину заброшенные. Встречались и какие-то лагеря — они выделялись мешками HESCO, которые за последние десять лет уже стали верным знаком белы. Только один раз они встретили на дороге блок-пост, который держали силы ООН.

Потом — их обстреляли. Фонтан бурой земли и песка поднялся по правую руку от дороги, Николай втянул голову в плечи. Потом появился второй, многим дальше. Но колонна продолжала идти и водитель — даже не обратил внимание на произошедшее.

— Часто тут так?

— Бывает. Это не опасно, местные стрелять не умеют. Кому-то не заплатили…

— А люди гибнут.

— Это на востоке. На севере. Вот там — серьезное говно творится, там такие банды есть. А тут почти спокойно. Нефти-то тут полно.

Видимо, слово «говно» водителю нравилось.

— А как это связано? — не понял Николай.

— Соображай, русский. Где нефть — там и охрана. А где нефти нет — зачем там охрана? Там — банды.

* * *

Главный офис ООН в Триполи располагался теперь в укрепленном комплексе Мадина аль-Реатейя, бывшем большом стадионе, построенном Каддафи для своих сограждан. Сейчас это был укрепленный лагерь международных миротворческих сил, он был хорош тем, что чаша стадиона представляла собой и прекрасную крепость для круговой обороны и посадочную площадку для вертолётов, на случай, если все пойдет совсем уж хреново. Колонна шла дальше, по так до конца и не восстановленной Секонд Ринг, основной линии обороны сил Каддафи, на которой во время первого штурма города шли особо ожесточенные бои. А Николаю надо было пройти чуть больше километра, чтобы попасть в укрепленный лагерь ООН.

— Спасибо, что подвёз, приятель — сказал Ник сицилийскому водиле и протянул ему пачку настоящих «Мальборо». Тот с улыбкой принял — так, мелкий бакшиш.

Закинув на плечо сумку, Ник медленно пошел в южном направлении, осматриваясь по сторонам…

Хорошего ничего не было. Дома частично восстановлены, а частично — нет; видимо, восстановлены только те, в которые вернулись хозяева. Те, которые восстановлены, отличаются уродливыми бетонными заборами из стандартных плит, высотой выше человеческого роста. Этакая маленькая Зеленая Зона для каждого посреди хаоса. На улице много мусора, у некоторых наглухо закрытых дверей лежат мешки, которые несколько дней не вывозили, пахнет просто омерзительно. Машины проносятся на скорости, такси не видно.

На стенах, на заборах надписи. Уже по ним можно осознать характер произошедшей здесь беды: «Смерть оккупантам», «Аллаху Акбар» и чего только нет. Через равные промежутки — нанесенный по трафарету черным потрет Хамида аль-Юниса, сына Каддафи, командующего 32-й бригадой специального назначения — части, оставшейся верной Каддафи до конца. Во многих местах они зачеркнуты и замазаны черным и зеленым. Это ещё одна из противоборствующих сил в новой войне — исламские экстремисты. Для них что Муаммар Каддафи, что Хамид аль-Юнис — враги ислама, проклятые даже в смерти…

Людей на улице мало, но есть. Ни одного иностранца, все местные. Смотрят так, что была бы их воля — убили бы, но при этом — боятся. Белый человек здесь — означает опасность…

Что-то щелкнуло по забору, Николай машинально прыгнул вперед — пуля! Но это была не пуля, а камень. Он посмотрел — никого не было. Погрозил в пустоту кулаком — и неспешно пошел дальше, тут важно показывать собственную силу. Это как стая собак: если побежать, обязательно набросятся. Если поднять камень — поопасаются…

* * *

Стадион был сильно укреплён — уже не мешками с песком, а бетонными блоками, это было явным признаком присутствия не-американцев, американцы теперь всё делали армированными мешками с землей. В окружении бетонных блоков стоял танк Т-72 с самодельной защитой вокруг зенитного пулемёта — иракский вариант, так делали потому, что в основном танкистам приходилось применять как раз крупнокалиберный пулемёт. Судя по виду — танк был исправен. Второй машиной на блоке был «Рено-Шерп», машина похожая на «Хаммер», но Николай знал, что до «Хаммера» она явно не дотягивала, ни конструкцией, ни качеством изготовления. На нем была дополнительная броня и крупнокалиберный пулемёт, ни того, ни другого на оригинальном французском варианте не было. Как потом узнал Николай, это не французская, а лицензионная, индонезийская машина, ввезенная в страну индонезийским контингентом ООН.

На въезде начались проблемы. Вроде как английский язык является международным языком ООН, но местные гарды упорно переговаривались на своём, а потом начали трясти перед Николаем своими стволами. Это его разозлило: он сильно устал, и не хватало еще, чтобы какая-то обезьяна недоделанная тыкала в грудь стволом.

— Пригласите старшего по званию! Старшего по званию, макаки вы недоделанные! Не понял? Командир, офицер. Ферштейн?

Макаки так и не поняли, поэтому Николай был вынужден лишить столь непонятливых и опасных для жизни макак оружия. Оставив макак отдыхать, он вышел из караулки с двумя автоматами и выстрелил в воздух…

Выстрел вызвал суету, глядя на которую Николаю только изумляться осталось. Если бы они так спокойно пропускали неизвестного и, возможно, агрессивного человека в свое расположение, а потом — так бестолково реагировали на стрельбу — их бы всех вырезали. Сейчас он мог с двух автоматов разом порешить человек десять, и если бы с той стороны бетонного забора находился бы отряд боевиков … п…ц котёнку был бы, короче. Вообще, побывав в Ираке, и теперь видя то, что творится в Ливии — Николай удивлялся, насколько всё здесь несерьёзно, насколько несерьёзно относятся к войне. Россия была какой-то другой, и Кавказ был каким-то другим — там было все очень серьёзно, там и та, и другая сторона набирались опыта по колено в крови. И набрались. Любая, буквально любая ошибка была чревата очень большой кровью, никто никого не жалел и не щадил. Вероятно, Кавказ был страшнее Афганистана, а тут…

Увидев появившегося снайпера, Николай отбросил автоматы и закричал изо всех сил «Friendly!» что означало — «свои». Он уже пожалел, что сделал такое. Ни один офицер — не будет рад иметь под своим началом бузотёра и залётчика, а именно так он себя и зарекомендует своей выходкой, причем с самого начала службы. Просто нервы сдали.

Отброшенные автоматы вызвали некоторое оживление, затем — к нему приблизился офицер в белой каске с автоматом FN SCAR^[9] и трехцветным флажком.

— Назовите себя!

— Николай Орлов! Российская Федерация! Силы ООН!

— Есть Ай-ди?

Николай осторожно — шутки кончились — достал карточку, бросил вперёд. Офицер посмотрел, сделал отмашку — отбой.

— Ты что, русский, охерел в атаке, а? Пети салоп!

Николай не знал, что такое «пети салоп» и потому не обиделся.

— Сэр, эти люди грубо обращались со мной.

— Мерде… За мной.

— У меня здесь вещи, сэр.

— Бери с собой. Идиот…

Они прошли в служебные здания стадиона. Большие залы, видимо предназначавшиеся как раздевалки или что-то ещё — были разграждены полупрозрачными пластиковыми перегородками, кое-где прямо по полу шли провода, на которые наступали. Офицер уверенно шел вперёд, явно зная, куда он идёт…

За дверью, которая не имела никакой таблички, а только номер, оказался небольшой, плохо обставленный кабинетик с голыми стенами и без окон. В углу стоял старый железный ящик, не сейф, на стене скотчем была присобачена карта Ливии. На ящике стоял китайский дешёвый чайник, который офицер немедленно включил.

— Ну и какого хрена это было? — без обиняков поинтересовался он.

— Сэр, можно считать это проверкой уровня боевой подготовки, я полагаю.

— Уровня боевой подготовки…

Офицер задумался.

— Ты и в самом деле русский?

— Да.

— А как попал сюда? Аэропорт не принимает.

— Попутной птичкой. На шесть человек.

— Частный рейс?

— Да. Летели американцы, но было одно свободное место.

При слове «американцы» офицер сил ООН разразился ругательствами.

— Сэр… у меня не было другой возможности попасть к месту службы… — сказал Николай, когда словесный поток француза чуть иссяк. ...