Комбат Найтов Оружейник: Записки горного стрелка. В самом сердце Сибири. Оружейник. Над Канадой небо синее

© Комбат Найтов, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Записки горного стрелка

Глава I

– Хана! Щаз полыхнет!

Из пробитого керобака струей вытекает тээска, растекаясь тонким слоем по палубе. Рву на себя правую дверь и кричу пилоту, чтобы брал ближе к склону. Но это бесполезно: командир уткнулся в стекло, двигатели уже скисли и начинают разгораться. Под нами многокилометровая пропасть, а с противоположной стороны бьет ДШК. Прыгаю, прижимая к себе пулемет. Неожиданно мягко приземляюсь на крутой склон, покрытый свежевыпавшим снегом, и лечу вниз вместе с сорвавшейся лавиной. Плыву в потоке, снег везде и всюду, неожиданно взлетаю в воздух, меня сильно бьет воздухом, меняю направление полета и падаю в заросли можжевельника, которые самортизировали удар. Приехали! Путаясь в ветвях, с большим трудом выбираюсь из зарослей. Рядом небольшая пещерка. Похромал туда. Сильно болит колено, выбито два зуба, у пулемета погнут ствол и сломаны сошки. Протиснулся между камнями, отсоединил ствол. «Черт! Запасной у меня или у Витьки?» Расстегиваю стяжку рюкзака, перебрасываю его вперед. Ствол у меня! И одна запасная коробка. Эта разбита вдребезги, аккуратно извлекаю ленту из нее. «Стечкин» на месте. Выше виднеется дым. Там вся моя группа. Вколол обезболивающее в коленку. «Бля! Как отсюда выбираться?!» Рация шипит, но не принимает. Глубоко. Просмотрел склон, людей не увидел. Решил пройти в пещеру поглубже и отдохнуть. Накинул рюкзак, пытаюсь пройти… Не пускает! Упираюсь во что-то упругое! А если чуть с прыжка? В лицо ударил яркий свет! И над головой запели пули! Крутнулся в сторону. Но стрелка я засек! Очередь! Готов! Вдруг замечаю, что пулемет зашевелился! «У духов второй номер? Так не бывает!» Дал еще туда очередь. И чуть скорректировал оптический прицел. Интересно. Из чего дух стрелял? Звук незнакомый! Внимательно осматриваю окрестности, ищу еще огневые точки. Что-то на Памир и Гиндукуш совсем не похоже! Я же в трехстах километрах северо-восточнее Файзабада! И солнце должно быть с другой стороны! И выше! Ни хрена не понимаю! Я ведь только что был в пещере и уходил в глубь нее? А тут лежу на площадке, почти на самой вершине. Я же внизу был? Охренеть! Ничего не понимаю! Где я?

– Эй, кто там наверху? Классно ты их срезал! Ты кто?

– Лейтенант Найтов, «пятнашка»! А ты?

– Сержант Матвеев, двадцать девятый ГСП.

У меня закружилась голова! Это же мой тренер! Он в ту войну был в 1329-м горнострелковом полку, вместе с моим отцом.

– А у нас тоже есть Найтов, только он сержант! Он ниже, сейчас поднимется.

Справа послышалось дыхание и легкий скрежет триконей. Перебросил пулемет направо. Из-за камня появляется голова в сванской шапочке, но со звездой. Матвеич. Вышел на площадку, организовывает верхнюю страховку. Все лежа. Значит, противник рядом. Я перебросил пулемет назад, достал бинокль, продолжаю наблюдать за тем местом, где был пулеметчик. За спиной еще раз проскрежетали трикони. Послышался шум двух ползущих. Подползли. Дядя Вано и Матвеич.

– Привет, давно здесь?

– Нет. Минут пятнадцать.

– По западному склону, что ли, поднялся?

– Да не поднимался я, Матвеич!

– Ты что, меня знаешь?

– Знаю, и тебя, и дядю Вано.

Он внимательно посмотрел на меня и пожал плечами.

– Я тебя точно в первый раз вижу. Лицо вроде знакомое, на Петьку похож, только лицо более круглое. А, и фамилия одинаковая.

– Да сын я его! – Я повернулся на бок и достал удостоверение личности.

Передал ему. Надо было видеть его лицо.

Вано что-то быстро заговорил по-грузински, он, когда волнуется, всегда на него перескакивает. Чуть успокоившись, они с интересом уставились на пулемет. Пошли вопросы о нем.

– Тихо! – справа от пулемета метров десять – снайпер, я его увидел раньше, чем он успел увидеть меня. Очередь, и вторая, для надеги!

– Матвеич! Здесь противника нет, он напротив, давайте вниз и туда. Я прикрою. И по-шустрому. Здесь мне никто не нужен. Сколько вас?

– Четверо.

– Негусто.

– И не говори! Наш лагерь вон там. Перила я оставлю. Давай, лейтенант.

Они ушли вниз, я подложил под себя коврик и продолжил наблюдение. Наконец я увидел их наблюдателя. Вон его перископ торчит. Черт, из пулемета его не разбить. Не попасть! Может быть, выглянет? Вряд ли… Жалко, нет второй станции и ребятам ничего не сказать. Впрочем! Лезу в центральный клапан рюкзака, там у меня лежат в коробке разобранная СВД-С и целевые патроны к ней. Достал, собираю вслепую, посматривая в прицел ПК. Готово! Выстрел! Пощелкал прицелом. Выстрел! Больше перископ работать не будет! Отложил винтовку. Во! Голова появилась! Огонь. Блин! Мимо! Не успел. Но этот гад, конечно, спрятался. Появился правее. Я его срезал. Две двойки срезал, но немцы обычно ходили тройками. Значит, еще минимум двое. Так, а это кто? Это не немцы, это поднимаются наши. Теперь внимательнее! А мужикам бы левее зайти, чтобы быть у меня в секторе. Смотрю, грамотно забирают влево. Молотки. Быстро идут! Но на площадке у немцев никого. Теперь надо бы выйти из сектора моего обстрела. Смотрю, один повернулся, посмотрел на мою площадку и махнул рукой второму забирать еще влево. Пошли медленнее, видимо, тяжелый склон, а крючья не вбить: прошумишь. Вышли на предвершину, ползут. Затем послышалось несколько очередей, слабеньких, еле слышных и два сильных взрыва. Появляются оба, подняли над головой автоматы. Вершина чиста. Начинаю собираться вниз.

Обалдело смотрю на веревку: жесткая, тяжелая. Явно металлический трос, обмотанный пенькой и плетеным хлопчатобумажным кордом. Офигеть! На всякий случай пробиваю сплесень двумя штыками (P.S. Это узел, а не оружие), соединяю свою и их веревку, цепляю карабин, и по-пожарному ухожу вниз. Сбрасываю перила. Странно, нога не болит! Промедол, что ли, так действует? Жаль, его осталось только три тюбика. Начинаю спуск к перевалу. Я уже узнал это место: Клухорский перевал. Если отец здесь, то это до 6 августа 1942 года. Подхожу к позиции сверху: пулеметное гнездо, стоит «максим» без щитка. Пара ячеек справа и слева от него. И еще по склону несколько штук раскидано. Не дело! У пулемета кто-то возится, набивая брезентовую ленту вручную. На позиции всего ОДИН человек. А где полк? Послышался шум камней слева от Клухор-баши. Идут вниз трое. Я видел до этого только двоих на восхождении. Либо третий прикрывал, либо – это не они. Смотрю в бинокль, нет, все в порядке. Солдат у пулемета увидел меня и насторожился, схватил винтовку и навел на меня.

– Отставить! Я – лейтенант Найтов, красноармеец, опусти оружие. Меня сержант Матвеев просил сюда спуститься.

– Фу, товарищ лейтенант, напугали вы меня. Очень тихо ходите. Шагов не слышно, как кошка.

Красноармеец чуть расслабился, но карабин из рук не выпускает, держа его направленным чуть ниже моих ног. Форма у меня не такая, как у них: красно-зелено-желто-белый маскировочный костюм горного стрелка. Я остановился и решил подождать, пока подойдут отец, Матвеич и дядя Вано. Спускаются они торопливо и шумно. Помахали рукой, я в ответ помахал тоже, они махнули еще раз. Солдатик шумно выдохнул. Понял, что опасности нет. Трое альпинистов пошли медленнее.

– Валера, все нормально! Это – свой, – послышалось сверху.

– Красноармеец Савельев, товарищ лейтенант. Одеты вы не по-нашему, извините. И оружие у вас не наше. Только что по-русски говорите.

– Нормально, товарищ Савельев. Все понятно.

Он поставил карабин у ноги.

– А закурить не будет, товарищ лейтенант? – и удивленно уставился на протянутую ему БТ. – Старшина третьи сутки не поднимается. Кажись, нас уже списали. А огоньку?

– Тетенька, дайте попить, а то так есть хочется, что переночевать негде? Держи!

– Трофейная? Я таких не видел! – сказал он, прикурив. – Слабенькая совсем, а это что за коричневая хрень?

– Фильтр, чтобы табак в рот не попадал и часть смол оставалась на нем.

– Понятно! – Хотя было видно, что ответ ушел в пустоту.

Подошли остальные.

– Ну как? Познакомились?

– Частично.

– Сержант Найтов. Командир группы альпинистов. Товарищ лейтенант, разрешите ваши документы!

– Конечно, сержант.

Остальные уставились на снятый станковый рюкзак, нейлоновую веревку и снайперскую винтовку. Пулемет они видели до этого. Но, увидев, что Валера курит, сразу переключились на него.

– Где взял? Оставь!

– Берите! – Я протянул раскрытую пачку.

Матвеич начал распаливать кресало и трут. Я похлопал по карманам, нашел еще три зажигалки, две отдал им. Всегда на выход беру много. Сигарет тоже пятнадцать пачек. Шли на две недели. Мы присели, кто где мог, отец изучал документы.

– Что-нибудь еще есть?

– Партбилет. Больше ничего. А, и копия заявки на выдачу БК на группу. Но с печатью. Петр Васильевич, прекрати. Кончай изображать НКВД. Нас здесь пятеро. По тому, что ты мне рассказывал, через сутки вас останется трое. Вот у того камня вы зароете документы, награды и медальоны. – Они переглянулись.

– Мы их вчера зарыли, там.

– Выкапывайте, и давайте укреплять позицию.

– Лейтенант! Принимайте командование, – тихо сказал отец.

Они спустили сверху один немецкий пулемет, две коробки патронов к нему, снайперскую винтовку, два пистолета. Было два ящика винтовочных патронов, один ящик пулеметных, ящик гранат и два ящика тола с пятью взрывателями и огнепроводным шнуром. Шнура было мало. Я залез в свой рюкзак: «Муха», 520 патронов к СВД, 250 патронов к ПК, 240 к «стечкину», малая монка, десять радиовзрывателей (полная пачка) и пульт к ним. Две радиостанции: моя Р-127Д и немецкая «телефункен». Матвеич сказал, что чуть выше есть немного минометных мин. Шесть сухпайков. Ребята уже трое суток не ели, поэтому, когда я сказал, что это такое, уставились на них. Один вскрыли. Я тоже пожевал колбасного фарша с галетами. После этого показал отцу, как устранять задержки при стрельбе и как пользоваться прицелом пулемета. Матвеич сидел, разбирался с МГ, Вано пристрелял маузер, Валера выравнивал патроны в ленте «максима», но я ему сказал, чтобы взял свой карабин и двигал на правый фланг, присмотреть за обратным склоном Клухор-баши. Если немцы там смогли утром подняться, то постараются сделать это еще раз. В этот момент послышался гул самолетов. Три «лапотника» и два «мессера» шли к восточной вершине. Бомбили с горизонтали, поэтому никуда толком не попали, но камнепад устроили что надо. «Мессера» попытались проштурмовать наши позиции, но довольно бестолково. Мы отлежались под козырьком. Самолеты пожужжали и улетели. Но этим ничего не кончилось. Внизу захлопали минометы. Я с СВД пополз на левый фланг к одной из ячеек, которую заранее присмотрел. Позицию минометчиков обнаружил сразу. Часть ее просматривалась. Обнаружил край ящиков с минами и всадил несколько «бэзух» в них. Раздался довольно громкий взрыв. Но егеря уже начали подниматься вверх по склону. Перенес огонь на них, выискивая офицеров и унтеров, с их шмайсерами и пистолетами. Шести выстрелов хватило, чтобы оставить роту без командования. Пройдя метров сто, они залегли. Наши пулеметы молчали. В этот момент открыл огонь Валера. Я прокричал Вано, чтобы он пулей летел к нему. Тот, пригнувшись, побежал направо. Спустя несколько минут он тоже включился в игру. Я неторопливо выцеливал головы, однако спустя несколько выстрелов увидел блеснувший прицел или бинокль чуть дальше от залегшей цепи. Перенес огонь туда. Попал или нет – не знаю, больше похоже, что просто напугал. Противник начал пятиться. Точный одиночный огонь здорово действует на нервы. Особенно в горах, где каждый выстрел многократно отражается и создает сильное эхо. Они начали отходить, я время от времени стрелял по наиболее умелым. Их сразу видно.

Подсчитали расход патронов, после этого снарядили Валеру вниз, за патронами. Даже так экономно нам надолго не хватит. Теперь Вано сидел справа с немецкой снайперкой. Остальные лежали каждый в своей ячейке. Ближе к вечеру я и Матвеич пошли наверх закладывать взрывчатку. Нашли хороший каменный карниз, заложили оба ящика, я поставил радиовзрыватель, привязал место постановки к карте. Уже ночью спустились вниз. Распределили смены, свободные начали укладываться спать. У них даже спальников нет. Пришлось отдать коврик. Вано очень заинтересовался оборудованием. Рассматривал титановые крючья, карабины, «рогатку», восхищался ледорубом. Он до самой смерти будет ходить в горы. Будет начальником горноспасательной службы этого района. И Вано, и Матвеич не давали мне уснуть, расспрашивая в основном о себе. Потом Матвеич ушел на пост, сменив отца.

Тот задал только один вопрос: то, что сейчас происходит, похоже или не похоже на то, что тебе в детстве рассказывали?

– Не похоже. Ты не говорил о самолетах. Только о шторьхах. И бой за Клухор-баши длился двое суток. Вершина трижды переходила из рук в руки. От перевала вас отжали, и уже другой полк, сто двадцать первый, взял его назад, причем немцы отошли сами, когда убедились, что здесь технику вниз не спустить. На их картах эта дорога проходимая. Сведения о ней у них 1912 года.

– Судя по всему, лейтенант, завтра здесь будет жарко. Стой, слышишь?

Снизу раздавался мерный цокот, но звук шел с юго-запада. Мы замолчали, прислушиваясь.

– Лейтенант, вы бы поспали чуток. Моя очередь на подвахту. Вам скоро заступать.

Через полтора часа меня толкнули.

– Время!

– Что с цокотом?

– Похоже, поднимается всадник или лошадь, но периодически пробиваются еще какие-то звуки. У немцев – тихо.

Я подхватил СВД и пошел на правый верхний пост.

– Стой!

– Свои! Смена.

– Поднимайся.

Сменил Матвеева. Бросил на дно ячейки матрасик, пристроился поудобнее. «Собака», самое сонное время. Поэтому надо быть внимательным. Положил одну ПР-40 перед собой. Звуков в ночи много, особенно снизу, вплоть до легкого храпа Вано. Прошло около часа, и я услышал явственные звуки, что кто-то поднимается на Клухор-баши. Я повесил люстру. Так и есть. На стене две тройки. Успеваю даже подкорректировать прицел для стрельбы снизу вверх. Наступили тишина и темнота. После ракеты ничего не видно. Голоса снизу:

– Лейтенант, ты как?

– Порядок.

С другой стороны доносилась немецкая перекличка. Но при свете ракеты никто на перевал не поднимался. Спустя час снизу, с юго-запада, появились два громадных светящихся зеленых глаза, и раздался мерный цокот копыт. Поднялся Валера, который привез патроны, продукты и одеяла. Меня сменили, я поел чуть теплой каши с мясом. Немного поговорил с Валерой, но он потом быстро уснул.

Главная новость была, что к нам поднимается свежий взвод.

Почувствовал чужую руку на плече, открыл глаза: отец.

– Внизу, у немцев, звуки моторов. Видимо, подкрепление прибыло. Вставайте, лейтенант.

Расстегиваю спальник и выбираюсь из него.

– Извини, вчера постеснялся спросить: мама моя где? С сорок первого писем не получаю.

– Шесть лет назад похоронили, а сейчас она под Ленинградом служит, воюет. Заряжающим зенитного орудия.

– На Ленфронте? Мы же только что оттуда! Я возле дома был, он разбомблен. Думал, что…

– Нет, все в порядке.

– Облачность стоит ниже нас, все скрывает. Могут незаметно подойти.

– Там россыпь каменная, тихо не смогут. Только по дороге, а я там пару ловушек поставил из минометных мин.

Тихонько переговариваясь, мы подошли к костру, у которого стоял горячий чайник. Я сделал себе кофе из сухпая, а он налил себе чая. Кофе он никогда не пил. Он был самым опытным из всех, вторую войну тащит.

– Теперь мы удержимся. Плюс два пулемета и две снайперки, это как раз то, чего не хватало. А почему ты никого не оставил у закладки?

– Я ее отсюда взорву, по радио.

– У… Удобно. Пойду, подниму всех и сменю Валеру.

Атака началась в 9.30. На этот раз немцы начали без артподготовки, но их поддерживало три бронетранспортера, бивших из пулеметов. Но открытый пулемет против снайпера не играет. Вано и я быстро их подавили. Немцы опять залегли и огрызались огнем. Но не отходили, что-то готовили. Скорее всего, пошли в обход справа, теперь поджидают удара сверху вниз. Но мы с Матвеичем и там поставили несколько растяжек. А с моего места плато хорошо просматривается и пристреляно. Так и есть! Вон они. Выходят на плато. Три тройки. Спешат, видимо, подзадержались на подъеме. Тявкнула 50-миллиметровая мина-ловушка. Отлично! Четверо свалились, теперь мой выход! Их ведь отстегнуть надо! Успеваю выстрелить 4 раза. Двое начали отползать обратно. Остальные лежат. Атаки сверху не будет. Переношу огонь вниз. «Эдельвейсы» еще немного полежали и тоже начали отходить. Ближе к двенадцати часам мы увидели поднимающийся взвод.

Прибывшее подкрепление ничего, кроме шума, из себя не представляет. Один «максим», два «дегтяря», автоматов нет, только винтовки. Ни одной снайперки. И очень горластый лейтенант Кравцов. А горы шума не любят. Через пятнадцать минут я не выдержал и подошел к нему.

– Лейтенант, если вы хотите сообщить противнику всю диспозицию, то удобнее и быстрее спуститься вниз и нарисовать. Что вы разорались на весь перевал, кому и куда? Что, считаете противника еще глупее себя? Так не бывает. Нас слушают, а ветер в ту сторону! Заткнитесь и постройте взвод.

После построения я подозвал командиров отделений и показал им общий план позиции. Раздал каждому план секторов обстрела для их отделений.

– Всем все понятно?

– Да, товарищ командир.

– Быстро и тихо занять позиции. Проверить на месте расположение каждого стрелка. По исполнению – доложить.

Взвод рассыпался по склону, зазвучали удары МСЛ по камням, начали создавать ячейки. А мы с Кравцовым отошли к костру.

– Давно взводом командуешь?

– Третью неделю. Я студент-нефтяник из Баку. В Тбилиси закончил курсы командиров.

– Понятно. Попей чайку. Что так долго поднимались?

– Две лошади расковались, захромали, пришлось перевьючивать.

– Эти вещи проверяются перед маршем. Иначе провалите марш. Будете находиться на правом фланге, помогать сержанту Найтову. Командовать будет он. У него опыта побольше, а вы пока поучитесь у него. Без обид?

– Конечно! Я в бою еще не был.

– Вот и славненько.

Подоспели они вовремя. К немцам подошли танки. Четыре штуки, «тройки». Я прошелся вдоль линии обороны, кое-кого передвинул с учетом возможного артобстрела, прикрыв их валунами и объяснив, как действовать и когда выдвигаться на основную позицию. Большинство людей готовилось принимать свой первый в жизни бой. Подносчики разносили противотанковые гранаты и бутылки КС. Зная историю боев за перевалы, я всерьез рассчитывал ослабить давление на действительно танкоопасных направлениях, где лишь мужество наших бойцов позволило предотвратить прорыв немцев через них. Здесь, на Клухоре, их танки заведомо не могли спуститься вниз. Дорога разрушена, и с 1916 года не использовалась. Притягивая сюда силы 49-го горнострелкового корпуса немцев, мы бы решили в первую очередь проблему прорывов на других участках. Вслед за взводом Кравцова подошли радисты, и у нас появилась связь с полком и дивизией. Полковник Евстигнеев, командир девятой ГСД, вышел на связь и запросил обстановку. В ответной радиограмме мы дали ее, состояние дороги и сообщили, что считаем это направление не танкоопасным. Тем не менее противник совершает ошибку, накапливая именно здесь танковые силы. Постараемся связать их боем, но имеем мало противотанковых средств, взрывчатки, мин и другого саперного обеспечения. Через полчаса пришел ответ: «Штаб фронта приказал имеющимися средствами полностью блокировать дорогу. Возможности выделить дополнительные средства не имеем». Тем временем облачность поднялась, позиции противника стали видны как на ладони. Матвеев, который вел наблюдение, отметил уход трех групп противника: две пошли обходить нас справа, одна – слева. А альпинистов у меня – четыре человека. Пришлось ослабить фронт, но перебросить четыре человека держать плато слева и пять человек на Клухор-баши. Через час с Клухор-баши началась стрельба. Связи с группой не было, но через полчаса огонь прекратился. Немцы, поняв, что их план провалился, атаковали нас в лоб. Когда танки вошли в сектор, я подорвал карниз. Два танка засыпало, один остался перед обвалом, еще один за ним. Танк не стрелял, башня была повернута в сторону. Из него выскочило несколько человек, которых срезали выстрелами. Пять бойцов и я рванулись к нему. Несколько крупных камней попало по башне, наводчика убило самопроизвольно выстрелившим орудием. Его труп лежал внутри с разбитым лицом. Я сел в танк на место механика и погнал его по тропе к нам. К сожалению, башня соскочила с погона, и использовать танк не было возможности. Тем не менее это здорово воодушевило бойцов.

После завала характер боев изменился. Немцы создали наблюдательный пункт на горе Чотча и оттуда корректировали огонь гаубичной батареи. Оставив небольшой заслон, немцы прекратили атаки, но методично обстреливали перевал и минировали подступы к своим позициям. Всякий интерес к нему они потеряли. Из штаба полка пришел приказ группе альпинистов спуститься с перевала. Я пошел с ними.

Глава II

Штаб полка находился в Южном приюте, топать довольно далеко, но одну из лошадей выдавали непосредственно группе, поэтому снаряжение завьючили на нее. Ее вел в поводу Валерий, который лишь изредка останавливался, чтобы скрутить очередную самокрутку. Часам к девяти вечера, уже в темноте, дошли до приюта. Майор Гришин уставился на меня как баран на новые ворота. Я попросил вызвать начальника Особого отдела. Вошел немолодой капитан с характерными чертами местного жителя Кавказа: либо адыг, либо ларец. Ему я предъявил свое удостоверение личности, но не в присутствии всех, а у него в палатке. Он долго вчитывался в документ, но ничего не понял.

– У вас здесь ошибка на ошибке сидит и ошибкой погоняет! – проворчал он.

– Вы не могли бы сообщить об этих ошибках начальнику Особого отдела фронта, минуя непосредственное руководство. Или отвезти меня к нему.

Он сидел и несколько минут думал. Взялся за трубку, снял ее и положил обратно.

– Давайте, мы пройдем к нашим вещам, я вам еще кое-что покажу.

С этим он согласился. При свете моего фонарика я показал ему ПК и СВД и год выпуска оружия. Тут до него дошло!

– Что ж вы все тут бросили, немедленно несите это ко мне! Давайте я вам помогу.

Совсем другой разговор. Спустя некоторое время мы, уже вшестером, но на лошадях, двинулись вниз в Сухум. По дороге нам навстречу попалась машина, которая затормозила возле нас. Из нее выскочил лейтенант в фуражке с малиновым околышем. О чем-то пошептался с капитаном. После этого тот отвел отца в сторону и начал шептаться с ним. После этого Валера забрал всех коней и поехал с ними обратно – «шахматисту», как его называли в группе из-за разряда по шахматам, не повезло. Всех посадили в кузов, меня в кабину. По дороге лейтенант ни о чем не разговаривал. Я клевал носом и лишь время от времени поглядывал на дорогу. Наконец правый поворот с видом на море, КПП, лейтенант предъявил документы, нас пропустили без проверки. Привезли в школу на улице Фрунзе. Там находился Особый отдел 46-й армии. Начался самый обыкновенный допрос, который длился несколько дней и ночей. На вопросы, не связанные с моим пребыванием на подчиненной армии территории, я отвечать отказался. Только о том, что я делал эти пять дней на Клухоре. Это могли подтвердить люди, участвовавшие в боях. О происхождении «вещественных доказательств», чем стало мое оружие и снаряжение, я отвечать отказался. Только потребовал передать в Москву с пометкой «воздух» информацию об этом. Из воспоминаний наших генералов, мне было известно, что такие сообщения шли только к НЕМУ. То, что я знаю этот «государственный секрет», окончательно испортило мои отношения со следователем, и он попытался меня ударить, наивный индеец. Оказался прижатым к собственному столу, с рукой, взятой на болевой.

– Дурак, у тебя был шанс, ты его использовать не захотел! Если со мной что-нибудь произойдет, Лаврентий Павлович из тебя колбасу сделает!

– Я нэ ем колбасу из человэчины! Что здесь происходит! Отпустите его!

Я отпустил майора, встал и представился:

– Лейтенант Найтов, войска Специального Назначения ГРУ Генштаба Вооруженных Сил СССР.

– Садитэс, лэйтенант! Увэсти! – сказал он, показав пальцем на следователя.

В дверь вошли два высоких лейтенанта, один протянул руку к майору. Тот расстегнул кобуру и передал пистолет лейтенанту. Все трое вышли. Берия обошел стол, поднял мое дело и вытащил из конверта все документы. Внимательно просмотрел их. Особенно его заинтересовал партбилет. Он долго рассматривал его под косым светом. Нажал на кнопку звонка. Вошел один из лейтенантов.

– Принэсите вэщественные доказатэлства.

Когда их внесли, он осмотрел оружие и снаряжение, номера, пощупал материал, покрутил в руках радиостанцию, плоскую коробочку японского кассетника.

– Унэсите в мою машину и усилтэ охрану. – После этого он повернулся ко мне и мягко сказал: – Убэдительно. Давайтэ знакомиться. Я – нарком внутрэнних дэл Бэрия, Лаврэнтий Павлович. Кажэтся, вы хотели имэнно мнэ рассказат, как это все оказалось в этом кабинэте.

– Так точно, товарищ маршал.

– Я нэ маршал, ви ошибаетесь. Но это не важно. Начните по порядку.

Он внимательно выслушал меня. Его круглое лицо не выказывало никаких эмоций. Несколько раз он поправлял пенсне.

– С этим понятно. А какие боевые задачи вы выполняли в Афганистане?

– В основном, нашей задачей была разведка баз противника, привязка их координат, скрытая установка радиолокационных отражателей и приводов с целью наводки на эти базы фронтовой и армейской авиации. Советский контингент уже полгода находится в этом районе по просьбе правительства этой страны.

– Понятно. Война?

– Да, гражданская война при активной помощи Китая, Пакистана и немного Америки. Но последнее время помощь со стороны американцев значительно возросла. Америка провозгласила это. Пытается нам сорвать проведение первых Олимпийских игр в Москве.

Тут Берия сделал движение, характерное для выключения какого-нибудь прибора.

– У вас на документах нэт ни одного упоминания о товарище Сталинэ. Он проиграл эту войну?

– Товарищ маршал, включите магнитофон. И повторите этот вопрос. Мне кажется, что это важно.

Он усмехнулся, открыл ящик стола, и было слышно, что он включил магнитофон. Он повторил вопрос.

– Нет, товарищ маршал, товарищ Сталин выиграл эту войну! Она закончилась девятого мая сорок пятого года безоговорочной капитуляцией Германии. Но после его смерти власть перешла к Хрущеву, который приказал расстрелять маршала Берию и обвинил товарища Сталина в узурпации власти, создании культа личности и массовых репрессиях. Тело Сталина было вынесено из Мавзолея на Красной площади. Вас, товарищ маршал, расстреляли по приговору Специального судебного присутствия Верховного суда СССР 23 декабря 1953 года. В день вынесения приговора, вы были расстреляны лично генералом П. Ф. Батицким. Место, где вы похоронены, никому не известно.

– А почему вы все время называете меня маршалом? Я – Генеральный комиссар госбезопасности.

– Ваше последнее воинское звание: маршал Советского Союза.

Он спросил, хорошо ли я знаю историю этой войны, и, получив утвердительный ответ, начал расспрашивать меня о текущих событиях. Часа через четыре я попросил его принести из машины мою аптечку, так как несколько суток не спал и могу что-то напутать.

– А там что?

– Стимулятор. Подстегивает и не дает уснуть.

– Нет, это слишком ценное средство! Не стоит его так расходовать. Нам проще дать вам отдохнуть. И вообще, имея такие сведения, лейтенант, вы вели себя неосторожно. Вас бы уже убили, если бы не приехал я.

Я улыбнулся и слегка отрицательно покачал головой.

– Я – военный диверсант первого класса с 1974 года. Мне надоел этот бессмысленный допрос, и я решил уходить. Совать мне руку несколько опасно, все равно что сунуть её в мешок с кобрами.

– Но вы же только начали, а я и мои люди вошли в кабинет. Вы бы не успели!

– Товарищ маршал, вы очень правильно построили первую фразу: сразу представились. Иначе… – Я поднял из-за стола левую руку и разжал кулак.

– Что это? – спросил он, разглядывая маленькую трубочку.

– Подарок из Никарагуа. Заряжена иглой кактуса с ядом тропической лягушки. Вызывает мгновенный паралич всех мышц. Ваше тело перекрыло бы сектор обстрела вашим лейтенантам. И у них не было бы ни одного шанса. Ствол майора был в ноль-двух секундах от меня. И я только выгляжу безоружным и беззащитным. У меня сейчас шесть единиц метательного холодного оружия и американский бронежилет, держащий пистолетную пулю. Я бы ушел, забрав снаряжение и документы.

– Вот стервец! Приятно разговаривать с профессионалом! Сейчас на аэродром и срочно летим в Тбилиси, в штаб фронта. Эти сведения надо немедленно передать на фронты и в Ставку.

Поспать мне действительно дали. Но перед этим я попросил генерального комиссара отдать мне хотя бы «стечкина».

– Я без оружия чувствую себя голым.

Он несколько секунд подумал.

– Такой устроит? – спросил он, передавая мне кобур-маузер номер один. – Знаешь? Пользоваться умеешь?

– С детства. Оружие моего деда.

– А он где?

– Погиб под Ошем, в тридцать третьем. У него был такой маузер, хранился у нас дома.

– А твой пистолет надо передать нашим конструкторам. Интересная модель.

В штабе Южного фронта мы встретились с маршалом Буденным. Что меня поразило, так это то, что Берия извинился перед ним за критику в его адрес.

– Семен Михайлович, я вчера вспылил, сами понимаете, когда три дня минируешь и взрываешь нефтевышки под Грозным, причем это приказ Верховного, а порядка на фронте маловато, то поневоле взбесишься. Продолжайте исполнять свои обязанности. Тут от противника вышел наш разведчик. Познакомьтесь с тем, что он видел у немцев. Давайте карту.

Я сидел, поднимал карту, а двое маршалов тихонько переругивались между собой. Когда я сказал: «Готово!» – оба уткнулись в нее.

– Где группа Клейста?

– Вот здесь. Они планируют нащупать перевал, где можно форсировать Большой Кавказский хребет.

– А группа Гота?

– Здесь, у Нальчика. Попытаются захватить вот эту переправу: двести четыре танка, триста орудий и пехота. Начнут одиннадцатого августа.

– Разведка! Тебе цены нет! – сказал усатый маршал и вытер лицо двумя руками. – Лаврентий Палыч! Не беспокойся! Встретим. И Хозяину скажи.

– Все, лейтенант. Времени больше нет. Летим дальше!

Опять Ли-2, или как они тут называются. Сваленные чехлы под заваленными сиденьями. Берия сидит у самой кабины и контролирует летчиков и пространство вокруг самолета. Несмотря на шесть истребителей прикрытия, видно, что он расслабиться не может. Нет. Встал и пошел ко мне, когда увидел, что я проснулся.

– Как тебе Семен Михайлович? – Было отчетливо слышно «тебе»!

– Нормально, Лаврентий Павлович. Он владеет ситуацией. А вообще, никогда себе не представлял, что буду докладывать непосредственно ему.

Берия заулыбался.

– Тридцать третий год… В том году погиб один из комиссаров ОГПУ, фамилию не помню… Василий Николаевич, точно. Северо-Восточное Туркестанское управление. Он? – спросил Берия.

– Имя-отчество – совпадает. Звания и должности не знаю. ЧОНом командовал.

– Он! А вы почему с отцом по другой линии пошли? Он ведь чекист.

– Я выбирал свободно, что хотел, а отца не приняли в летное училище перед войной из-за происхождения. Кстати, товарищ Нарком! Я обратил внимание, что в тех местах, где я появляюсь, идет резкое изменение предыдущей истории: Клухор-баши мы взяли один раз, сорвали немцам два восхождения на нее, немцы пытались отбомбиться по Клухору. Тысяча триста двадцать девятый полк удержал перевал. Сто двадцать первый полк к перевалу не поднимался и не отбивал его у противника. Отец не был ранен на перевале и не улетел в Алма-Ату и Арысь. Если ему целенаправленно не помочь, то генералом ВВС он уже никогда не станет.

– Ты думаешь? Хотя что-то в этом есть.

Сели в Астрахани. На борт подсел какой-то трехзвездный генерал. Лицо знакомое, но вспомнить его не могу. Я успокоился и уснул. Спустя некоторое время я проснулся и увидел, что генерала перебинтовывают. Чуть ниже правой лопатки у него ранение. Я заметил жест Берии, который означал: «Подойди сюда!»

Начал отвечать на заданные вопросы по Сталинградскому сражению. Особенно я подчеркнул форсирование Дона в районе Крыловатки и подвиг зенитчиц Сталинградского фронта. До 19 и 23 августа оставалось около десяти дней. Прилетев в Сталинград, Берия снял Гордова, которого он действительно нашел пьяным на окраине Сталинграда с какой-то военврачихой в постели. Их расстреляли прямо возле дома. Командующим фронтом стал генерал Рокоссовский, прилетевший вместе с нами. В Сталинграде мы тоже не задержались, тем более что с Рокоссовским говорили и в самолете, и в штабе довольно долго. В Москве меня поселили за городом на какой-то даче. Довольно комфортабельно, покормили.

– Лаврентий, проходи. Что там на юге? Все успели взорвать? Кто вместо Буденного?

– Буденный. Он хорошо справляется. Наступление противника в основном сорвано. Фронт закрепился на естественных рубежах обороны. Я снял и расстрелял Гордова, вместо него – Рокоссовский.

– Он же ранен!

– Он согласился принять командование фронтом.

– Ты понимаешь свою меру ответственности, Лаврентий? Положение у нас катастрофическое, гораздо хуже, чем было под Москвой в прошлом году. На что ты надеешься?

– На историю, Коба. Подожди! – Он прошел к двери кабинета и открыл дверь. – Заносите!

Два чекиста пронесли в кабинет несколько предметов, завернутых в мешковину, и положили все на стол. Начали распаковывать, но Берия их остановил.

– Все, спасибо, вы свободны. – И сам начал распаковывать и раскладывать предметы: пулемет, снайперскую винтовку, гранатомет, мину направленного действия, радиовзрыватели и остальное.

Сталин заинтересованно подошел к столу и в первую очередь взял в руки пулемет.

– Откуда это?

– Из Афганистана, из 1980 года, Коба. Оттуда вышел человек, наш, советский. Вот его документы. Ты на партбилет посмотри: все тайные знаки на месте, порядок не перепутан, добавлено три новых знака. Три раза меняли партбилеты, но – это НАША ПАРТИЯ!

Сталин начал рассматривать партбилет под косым углом. Да, постановление 1925 года, зафиксировавшее эти знаки, исполнялось в 1974 году, в год выдачи этого партбилета.

– Что этот человек сказал об этой войне?

– Мы ее выиграли, Коба! Он военный, войсковая разведка. Грамотен, обладает хорошей, я бы даже сказал, очень хорошей памятью. Профессионал. Дал ценные сведения по положению на всех фронтах. Поэтому я и оставил Буденного на месте: военные историки мира признают, что отступление Южного фронта, проведенное им, это шедевр маневренной войны. Он сумел отойти, потрепать противника, растянуть его коммуникации и закрепиться на естественных рубежах обороны. Дальше немцы не пройдут на том участке. А вот Тюленев себя проявил как нерешительный и безынициативный комфронта, который сорвал «Большой Сатурн».

– Какой «Большой Сатурн»?

Берия вынул из планшета карту.

– Вот операции, которые будут проходить в этом и следующем году. Вот «Большой Сатурн». Он провалился из-за действий Закавказского и Северо-кавказского фронта.

– Где этот человек, Лаврентий?

– В Монино.

– Привези его ко мне, вечером. Все это поставь вон туда, в шкаф. И до вечера.

Когда Берия вышел, Сталин сказал Поскребышеву, что занят, подошел к шкафу и вытащил из него пулемет. Легкий, меньше 8 килограммов, с ленточным питанием и сошками. Сталин поднял крышку и посмотрел вовнутрь. Отбросил в сторону ленту и закрыл крышку. Поднял пулемет к плечу, даже с его не очень хорошо работающей рукой это оказалось совсем нетрудно. Оптический прицел. Нет, сейчас это – лишнее. Покрутив его еще немного в руках, поставил на место и взял в руки винтовку. Отсоединил магазин: стандартный винтовочный патрон, сдвинул предохранитель и оттянул затвор, отпустил, затвор глухо щелкнул, Сталин вскинул винтовку и прицелился через окно. Тоже очень удобная и легкая винтовка. Сухо щелкнул спуск. Сталин присоединил магазин. Несомненно, нужно копировать и запускать в производство. «А это что?» – подумал он, подняв легкую, слегка изогнутую, явно пластмассовую вещицу. На одной стороне было написано «к противнику». Крутить ее в руках он не стал, аккуратно поставил на место. С таким же интересом осмотрел пистолет в пластмассовой кобуре. Он ему не понравился: слишком тяжелый для него. Тем не менее большое количество патронов в магазине – это удобно в бою в городе и стесненных условиях. Патроны ему были незнакомы. Дослав магазин на место, Сталин вложил пистолет в кобуру и еще раз взял в руки партбилет. Что-то насторожило его в нем. Да, вот что! Нигде он не увидел ставший уже привычным собственный профиль. «Если он говорит, что мы выиграли эту войну, то почему снят мой профиль? Странно!» Он взял пакет с личными вещами неизвестного разведчика и пошел к столу. Неторопливо набил трубку и прикурил. Так, что здесь: газета «Правда» за 21 июля 1980 года. Странный орден, он достал лупу: Октябрьская революция. На первой странице: открытие Олимпийских игр в Москве, странного вида пузатый медвежонок, победа в стартовом матче чемпионата по футболу: СССР-Венесуэла – 4:0, прыжки в длину: золото и серебро у СССР. В борьбе победил Вахтанг Благидзе из Грузии. На пятой странице мировые новости. Странно, если он говорит, что идет война, то почему в газете об этом ни одного слова? Они что, не понимают, что это сплачивает народ? Так, это что? Фотографии. Это, видимо, он сам, какой-то странного вида парашют, незнакомые танки и машины. Огромный толстопузый самолет без винтов, из которого выезжают танки. Фотографий немного. Это что? Он вздрогнул, когда неожиданно открылась крышка плейера. Внутри лежала еще одна коробочка. Захлопнув крышку, он отложил в сторону незнакомый прибор. Пластмассовый карандаш c металлическим грифелем. Провел им по бумаге и попытался стереть появившуюся черту. Не стирается, это – ручка. Покрутил в руках, отложил в сторону, взял опять фотографию и внимательно рассмотрел лицо. Он считал себя хорошим физиономистом. Лицо ему понравилось, даже несмотря на большой шрам, пересекавший его. Отодвинув от себя вещи, Сталин раскурил погасшую трубку. «Это знак! Знак свыше! И его надо использовать! На все сто. Этот человек знает многое и может повлиять на весь ход войны. Интересно, как он сюда попал? А вдруг удастся попасть обратно и получить помощь от СССР восьмидесятого? Зря я сказал, чтобы его привезли вечером. Надо немедленно с ним поговорить». Он снял трубку и попросил соединить его с Берия.

– Лаврентий, я передумал. Привези его сейчас! – и положил трубку.

Я вышел из душа посвежевшим и чисто выбритым. Куда-то надо повесить выстиранную гимнастерку. Я вышел из комнаты, напротив сидел сержант. Он встал и спросил:

– Вам что-нибудь требуется?

– Где можно повесить и просушить гимнастерку?

– Давайте, я сейчас распоряжусь об этом. А вас просили не выходить из комнаты.

«Блин, как под арестом! Впрочем, это, скорее всего, и есть арест, а я теперь – подопытный кролик! Фиг с ним. Потерпим». Отдав постирушки сержанту, вернулся в комнату, открыл окно и закурил. Все, кроме гимнастерки, брюк и кроссовок у меня забрали. Хорошо, что оставили сигареты и одну зажигалку. Время тянулось мучительно медленно. В дверь постучали.

– Войдите!

– Вас просили быть готовым к выезду.

– Мне нужна моя гимнастерка, утюг и чистый подворотничок.

– Одну минуту.

Оба на! А я таким утюгом пользоваться не умею! Пришлось сказать об этом лейтенанту госбезопасности. Он странно посмотрел на меня, но, вышел в коридор, и, через минуту, вместе с ним вошла женщина, которая быстро отпарила и просушила гимнастерку, и, так же быстро, пришила подворотничок, с интересом рассматривая полевые погоны.

– Мне еще сапоги нужны, сорок второй размер.

Принесли сапоги, а я прикрутил на место Красную Звездочку. В комнату вошел Берия.

– О, на человека стал похож. Поехали!

Насколько я ориентируюсь, мы где-то в Монино, недалеко от аэродрома. Едем в Москву, в центр.

– Вас вызывает товарищ Сталин. Обращайтесь к нему только так, пожалуйста.

Мы вошли в кабинет, я никогда не был в этом дворце Кремля и с интересом его рассматривал. Кабинет Сталина особого впечатления не произвел: длинный, т-образный стол, развешенные карты Европы и Европейской зоны СССР. Отмечены фронты. Даже представляться не пришлось!

– Здравствуйте, товарищ Найтов!

– Здравия желаю, товарищ Сталин.

На столе разложено мое снаряжение. Даже камуфляж, все, до последней мелочи. Кроме духовых трубок. Так как на столе стоял и диктофон, я понял, что Сталин прослушал запись моего допроса Берией.

– Товарищ Найтов, вы знаете, кто изобрел это оружие и где оно производится?

– Да, конечно. Это пулемет Калашникова модернизированный, образца шестьдесят восьмого года. Калашников сейчас сержант и служит на каком-то танковом полигоне под Москвой. Кроме этого пулемета, вся армия вооружена его автоматами и пулеметами калибра 5,45 мм, до этого его же автоматами 7,62 мм. Все это оружие считается лучшим и самым безотказным в мире. Это – снайперская винтовка Драгунова, он служит сейчас в Приморском крае оружейным мастером. Пулемет и винтовка сделаны на Ижевском оружейном заводе. Автоматический пистолет Стечкина сделан на Тульском оружейном заводе. Создан там же. Конструктор Стечкин должен быть на заводе. Это управляемая противопехотная мина МОН-50. Это вот – прицел, позволяющий навести ее на цель. Это – два отверстия для взрывателей. Используется или с радиовзрывателем, или с обычным. Внутри – картечь и взрывчатка. У нас изготавливается четыре вида таких мин. «Пятьдесят» – это дальность разлета осколков. Одна такая мина может уничтожить взвод. Очень проста в изготовлении и очень эффективна в обороне и на отходе. Ну и для засад хорошо использовать.

– Что значит управляемая?

– Ее подрыв осуществляет человек, который приводит ее в действие, когда в створе действия мины находится противник. Или когда противник сам приводит ее в действие, задевая растяжку или датчик объема. Датчиков объема у меня с собой нет. Только радиовзрыватели. Вот, девять штук осталось. Вот, можете посмотреть, сами взрыватели отдельно. Они и сейчас у вас выпускаются. Не менялись. Это ручной одноразовый противотанковый гранатомет РПГ-18 «Муха». К сожалению, он только один, и его нельзя раздвигать. Вот тут, сбоку, инструкция по использованию. Несмотря на небольшой вес, стреляет на двести метров и пробивает стапятидесятимиллиметровую броню.

– Зачем так много?

– Скоро под Ленинградом будет захвачен новый немецкий танк «Тигр». Он имеет толщину брони сто миллиметров. Будут и еще более тяжелые танки – до двухсот миллиметров.

– Да, такой танк мы уже захватили. Но пока не можем его доставить на полигон.

– Насколько я помню, все компоненты для подобных гранатометов уже существуют, кроме пьезоэлектрического головодонного взрывателя. Так что необходимо его извлечь и сделать такой же.

– Как он устроен, вы знаете?

– Да. Кремниевый кристалл, закрытый алюминиевым колпачком, от него идут два провода к электровзрывателю. Тот же принцип, что и в проигрывателе грампластинок, только монокристалл большой. Где-то десять на десять миллиметров.

Еще немного поговорили об оружии и о моем образовании. Сталин обрадовался, что по основной специальности я – инженер-электромеханик по системам наведения крылатых ракет морского базирования.

– Инженеров у нас очень не хватает!

Дальше он перевел разговор о положении на фронтах, пришлось вкратце рассказывать весь ход Великой Отечественной войны. Он что-то записывал в блокноте. Очень удивился, узнав о предательстве Власова. Нервно раскурил трубку. Но после этого он внезапно перешел, видимо, к основной части разговора. Был задан вопрос о сегодняшнем руководстве СССР. Из всех перечисленных мной он знал только Косыгина, Устинова, Черненко, Пельше, Суслова и Громыко. Затем попросил меня рассказать о «переходе».

– Товарищ Сталин, я сам не понял, как это произошло. Яркий свет, в пещере несколько темновато было. А потом сразу же пришлось вступить в бой.

– А вы не пробовали вернуться назад?

– Нет. Я, честно говоря, не знал, как выбраться из того района. До ближайшего нашего поста почти двести километров. Район контролируется людьми Ахмад Шах Масуда. Только если идти к нашей границе…

– Покажите на карте: где это место!

Я показал.

– Кто такой Ахмад Шах Масуд?

– Афганский полевой командир. Примерно моего возраста. Контролирует несколько рудников с лазуритом и изумрудами и несколько лабораторий по переработке опиума-сырца в героин.

– Сколько у него дивизий?

– Нет у него никаких дивизий, товарищ Сталин. Ополчение, что-то типа партизанского отряда. Днем – мирные, ночью – стреляют. Но неплохо вооружены, китайцы и пакистанцы постарались. И склады армейские почистили. В том районе проживает примерно полтора-два миллиона человек. Население его поддерживает.

– А вы туда как попали?

– На вертолете. – Видя, что Сталин не понял термина, я назвал его «геликоптером». – Взлетает и садится вертикально или с небольшого разбега.

– Мы бы хотели установить связь с руководством Советского Союза. Если это принципиально возможно, товарищ Найтов. Как вы думаете, это может быть осуществлено?

– Не знаю, товарищ Сталин. Но в «треугольник» никто из руководства не полетит. Это точно. Там стреляют. Хотя мне бы хотелось вернуться туда и похоронить то, что осталось от моей группы.

– Сначала вам нужно помочь нам здесь, а мы подумаем, как сделать так, чтобы у вашего руководства возникло желание сотрудничать с нами.

Далее пошли вопросы по тем самолетам, фотографии которых были у меня в кармане. Разговор плавно перетек к ядерному оружию, ракетам, электронике, средствам навигации и управления. Узнав, что я знаком со спецбоеприпасами, Сталин тут же дал указание подключить меня к группе Келдыша.

– И вообще, товарищ Берия, вы у нас курируете оборонную промышленность, поэтому постарайтесь извлечь из этого случая максимальную пользу. И продумайте, кого дополнительно подключить к операции «Горный стрелок».

После этого Сталин поинтересовался ситуацией с теперешними союзниками СССР. Разговор получился долгий, закончился он глубоко за полночь. Ни одного человека, кроме Берии, Сталин к разговору не подключил. Берия отвез меня обратно в Монино. Судя по тону разговора, он был очень доволен произошедшим. Все мои вещи погрузили в эту же машину, но в Монино их не выгрузили. Мне было сказано, что подъем в десять, в 10.30 за мной заедет машина.

Глава III

Утро началось с переодевания в форму РККА. Наша полевая мабута гораздо удобнее, но назвался груздем – полезай в кузов! Едем в Москву, вместо Берии какой-то немолодой офицер с ромбом на петлице, неразговорчивый, не представился, звания я не различаю. Не армейские. Приехали на Лубянку, там я сдал маузер, принимавший его офицер удивленно посмотрел на меня и на пистолет.

– Это ваше оружие?

– Нет, наркома Берии. Он мне его дал.

Офицер еще раз внимательно меня осмотрел, но выдал номерок, который я сунул в карман. Меня провели в какое-то помещение на втором этаже. Там попросили подождать. Спустя несколько минут попросили пройти в кабинет, в котором находился довольно крупный человек с зачесанными назад волосами. Я представился так, как мне сказал представляться Берия:

– Лейтенант Горский.

– Входите, Найтов, входите. Комиссар госбезопасности второго ранга Меркулов, Всеволод Николаевич, первый заместитель наркома внутренних дел. Присаживайтесь. Мне поручено легализовать вас в СССР, оформить формы допуска. Кроме того, так как в моем ведении находятся некоторые аспекты вашей будущей деятельности, то у меня есть к вам вопросы, к которым мы вернемся чуть погодя, после оформления соответствующих бумаг. Вы знакомы с правилами допуска к государственным и военным секретам?

– Да, я имел допуск формы «два» «Совершенно секретно».

– Этого недостаточно. Вот, пожалуйста, прочтите, это форма «ноль» «Особой Государственной Важности». Прочтите, заполните собственноручно и распишитесь. Вон там вон! – И он указал на стол, стоящий у входа.

Мда, ничего себе, формочка! Больше всего понравилось, что с момента подписания я не подлежу судебной и иной ответственности в иной форме, только через институт Специального судебного присутствия Верховного суда СССР. И только на закрытых слушаниях. Особенно памятуя о том, кто вынес приговор Берии. Подписал.

– Готово? Теперь такую же, но на вот это имя и вот эти документы. – Он передал мне достаточно помятое удостоверение личности на имя Горского Андрея Петровича, 1916 года рождения, майора ГБ. – Под этими документами вы будете проходить дальнейшую службу. Учтите, это – высший начальствующий состав НКВД. Мы вынуждены пойти на эту меру, чтобы вы всегда и везде могли находиться с оружием, кроме одного кабинета во всей стране. – Он выразительно показал пальцем наверх.

После того как я заполнил и вторую форму «0», и расписался в удостоверении личности, Меркулов продолжил «беседу».

– Для всех вы только что вернулись из некоей командировки, в СССР не работали, так как многих реалий вы не знаете, ваш лексикон значительно отличается от местного. Уточнять место и вид деятельности не требуется. По линии НКВД. Этого достаточно. Вот здесь вот, на третьей странице, стоит отметка об уровне вашего доступа. Если возникнет проблема, то предъявляете это удостоверение, этого будет достаточно. Кроме того, при вас будет постоянно находиться наша охрана, но, сами понимаете, она не всесильна и очень многое будет зависеть лично от вас. Вот здесь вот – ваша официальная легенда. Выучите, пожалуйста, из этого кабинета ее не выносить. Мы максимально приблизили ее к вашей собственной биографии, поэтому это будет несложно. Если вам не мешают мои вопросы, то я могу продолжить.

– Да, конечно.

– В настоящее время по проекту «РДС» самый больной вопрос – это отсутствие делящихся материалов. Как в СССР решался этот вопрос, ведь основные месторождения урана находятся в Африке?

– СССР занимает второе место в мире по запасам урана после Австралии. Основные месторождения находятся в Узбекистане, Казахстане, Читинской области. Всех не знаю, допуска не имел, но четыре крупных могу показать на карте. Жил рядом. Вот в Алма-атинской области, всего сорок пять километров от железной дороги, вот в Узбекистане, здесь до дороги подальше, но месторождение крупнее. Кстати, вот тут золото! Очень много, крупнейшее в мире месторождение. А это вот уран под Читой. Еще есть на Мангышлаке, но там дорог нет.

– Отлично! А что еще открыли в СССР после войны?

– Нефть и газ в междуречье Волги и Урала, в Тюменской области, в Узбекистане, Казахстане, Туркмении. Первое место по газу и второе место по нефти в мире. Алмазы в Якутии на Вилюе. Вот здесь. Искать их надо по красным пиропам.

Меркулов, увидев метки на карте, схватил трубку телефона. Через несколько минут в кабинете появился Берия. Пошли вопросы по всей таблице Менделеева. В конце концов я не выдержал и сказал, что, к сожалению, я не геолог, поэтому мои познания в этой области довольно ограничены. Берия забрал карту и вышел из кабинета. А мне пришлось вспоминать все, что я помнил об американском проекте «Манхеттен». Хорошо, что в СССР были изданы книги Лоуренса и Гровса, а я в детстве увлекался физикой, в первую очередь ядерной, и в горы ходил в группе, где основной специальностью у всех была именно ядерная физика. Меркулова в основном интересовало положение на начальном этапе исследований.

– Где они взяли делящиеся материалы?

– В Нью-Йорке, их туда привез бельгиец из Бельгийского Конго. До середины сентября 1942 года они находились на складе в порту на острове Стэйтон Айленд и даже не охранялись. Около тысячи двухсот тонн урановой руды в двух тысячах стальных бочках. Фамилия теперешнего владельца – Сенжье.

– Не охраняются? В порту? Замечательно!

– После этого США выкупили у Сенжье затопленную шахту и вывезли оттуда еще урановой смолки на три тысячи тонн. Больше там ничего не было.

– Отлично! Время у нас еще есть!

– Да, еще. В конце войны какой-то наш шифровальщик из посольства в Оттаве «слил» всю нашу сеть в США. Фамилию не помню, но украинец. В том числе тех, кто работал по проекту «Манхеттен».

– Проверим. То, что шифровальщик, – точно?

– Да. На «-ко» фамилия заканчивалась. Три слога. Извините, не помню.

Всеволод Николаевич снял телефон и запросил списки шифровальщиков в посольствах. И продолжил беседу.

– В каком году американцы получили атомную бомбу?

– В июле сорок пятого года, взорвали ее на полигоне в Аламо-Гордо, штат Невада, а затем в начале августа взорвали урановую бомбу над Хиросимой, а через четыре дня уже настоящую плутониевую над Нагасаки.

– То есть вы хотите сказать, что бомб две? По типу?

– Атомных – две: урановая и плутониевая. Практическое значение имеют только плутониевые бомбы. Урановые оказались тупиком: дорого и грязно. Большие отходы и меньшая мощность. Но основное значение имеют термоядерные боеголовки на основе синтеза трития. Они мощнее, но для синтеза требуется ядерный детонатор.

– Мне сказали, что вы изучали атомное оружие?

– Да, но уже второе и третье поколение его. Боевые части ракетного оружия. У нас пока нет таких электронных приборов. Через первый этап не перепрыгнуть. Принцип – похож, а исполнение совсем другое: совершенно другие давления и температуры в момент имплозивного взрыва. Поэтому при меньшем весе дают высокую мощность, в третьем поколении меняется и характер излучения, вместо гамма-излучения преобладает нейтронное. Сам взрыв имеет маленькую мощность, но живая сила получает огромные дозы облучения. В общем, это на теперешнем этапе пока недоступные технологии.

– То есть ураном можно не заниматься?

– Нет, вы немного недопоняли! Он необходим для реакторов, для ТВЭЛов, без обогащенного урана невозможно создать реактор-накопитель, в котором получают плутоний из урана-238, благодаря этому экономятся огромные деньги. 238-го много, а 235 – мало, и он дорогой. Плутоний – дешевле, но получается только искусственно. Это две взаимосвязанные вещи. Одного без другого не получить.

– Теперь понял! Для оружия использовать не выгодно, есть более дешевый вариант.

После этого мы перешли к проблемам с доставкой первых ядерных бомб, под которые не были созданы соответствующие носители. Я упомянул, что долгие годы, до середины 60-х, основу ударной мощи США представляли бомбардировщики В-36, созданные из нашего титана, который мы исправно поставляли США с 1943 года, расплачиваясь за ленд-лиз и другие поставки. И в следующем поколении стратегических бомбардировщиков, В-52, все ответственные детали были сделаны из него.

– Патент на современные двухконтурные реактивные двигатели принадлежит Архипу Люльке, но так как наши патенты не признаются, то государство с этого ничего не получит. Я знаком с воздушно-реактивными двигателями Климова, они в моем времени стоят на малогабаритных крылатых ракетах морского базирования с компрессорными одноконтурными двигателями ВК-1, это английский двигатель Нин II. Оба разработки бюро Климова, в Ленинграде.

– Климов сейчас в Рыбинске, кстати, о Ленинграде, когда удалось снять блокаду?

– Первый раз зимой сорок третьего, окончательно – зимой сорок четвертого. Сейчас под Ленинград переброшен Манштейн и его армия из Крыма. Будут тяжелые бои до конца сентября. Укрепления в Синявино, которые мешают снять блокаду – деревянные. Если массово применить напалм, то можно быстро выжечь немцев оттуда. Напалм – это смесь низкосортного бензина и пальмового масла. пятнадцатипроцентного масла. Масло делает бензин липким. Можно использовать хлопковое. Сейчас лето, торф подсох, немцам мало не покажется! Можно использовать авиабомбы с хрупкими корпусами, можно выливные приборы.

Меркулову еще раз пришлось звонить, теперь в Ленинград и в Волхов. Мне принесли новую гимнастерку с новыми петлицами, там был такой же ромб, как у привезшего меня командира.

– Что, незнакомые петлицы и незнакомое звание? – улыбнулся Всеволод Николаевич. – У вас ведь погоны, как в царской армии.

– Их ввели в январе сорок третьего года. Так что можно не выбрасывать.

Вошел Берия, но руками показал, чтобы мы продолжали, а сам взял в руки протокол «беседы», мои рисунки и эскизы, быстро прочитал, затем остановил нас, сказав, что на сегодня достаточно и что мне надо ехать с ним.

Они хотят форсировать «Горного стрелка», поэтому меня отвезли к академику Комарову. Видимо, с ним уже беседовали до этого, потому что он не задавал «глупых» вопросов, а сразу начал с уточнения мест событий.

– Вы не заметили чего-нибудь необычного перед и после перехода? Отсветы, звуки, сияния, покалывания и тому подобное?

– Да нет. Кроме того, что я упираюсь во что-то теплое и упругое, но в полумраке пещеры ничего не было видно.

– А на вершине Клухор-баши?

– Я сразу попал под огонь, все внимание было направлено на противника. Ничего необычного я не заметил.

– А вы потом обследовали место?

– Нет, я больше был заинтересован спуститься вниз. Противник находился совсем недалеко и мог атаковать позицию на перевале. Как выяснилось позже, ее прикрывал один человек с пулеметом «максим».

– То есть вас не заинтересовал феномен вашего перехода? И можно ли вернуться?

– Заинтересовал, конечно, но вот возвращаться никакого желания не было. Вы слабо себе представляете, что значит оказаться одному в тех местах. Для меня это было выходом из безвыходной ситуации.

Владимир Леонтьевич попытался развить свою мысль о том, что образованный и мыслящий человек непременнейшим образом заинтересовался бы этим феноменом, но его остановил Берия.

– Считайте, что противник не предоставил товарищу Горскому этой возможности. Давайте ближе к делу.

Комаров смутился, потом предложил организовать две экспедиции для исследования мест переноса: одну на Клухор, где еще продолжались бои, вторую в Афганистан. Себя он предложил в качестве начальника афганской экспедиции.

– Там довольно высоко, больше четырех километров над уровнем моря, вы же не альпинист, и вам, даже на вид, больше семидесяти лет, извините. Район очень труднодоступный, поэтому туда надо отбирать людей с соответствующей подготовкой и физической формой. И со снаряжением. Войны там сейчас нет, поэтому будет попроще, но основное население принимало активное участие в басмаческом движении, которое еще недавно было очень сильно в Средней Азии. Так что это не совсем простая поездка для вас в вашем возрасте.

Берия меня поддержал, уточнив, что от Комарова требуется составить научную группу из молодых и физически сильных научных сотрудников. Определить необходимый состав приборов и инструментов, а начальником экспедиции будет назначен представитель НКВД. Получив заверение Комарова, что в ближайшее время он предоставит такой список, мы выехали в Щукино. Там в небольшом домике работало несколько человек во главе с Курчатовым. Там я «завис» на несколько суток. Несколько раз приезжал Берия, но, видя, что мы еще разговариваем с Курчатовым и его сотрудниками, он, немного послушав, уезжал, не задавая никаких вопросов. И только когда Курчатов неожиданно ему задал вопрос:

– Неужели американцы нас так сильно обогнали, если товарищ майор отвечает практически на все вопросы по «изделию»?

– Не беспокойтесь, Игорь Васильевич, таких сведений и у них еще нет.

На немой вопрос Курчатова он развел руками.

– В настоящее время это совсем закрытая информация. Надеюсь, что диалог был полезен?

– Да! Конечно!

– Нам, к сожалению, требуется уехать, Игорь Васильевич! Но майор Горский, сразу как освободится, будет оказывать вам консультационную помощь. И еще новость для всех: наши войска Ленинградского и Волховского фронтов прорвали блокаду Ленинграда, захватили Синявино, Мгу, Шлиссельбург, Отрадное, Кировск. Идут бои за Ульяновку и Тосно.

Все закричали «ура», так как большая часть людей жила и работала в Ленинграде до войны. Когда мы вышли из лаборатории, я сказал Берии, что в здании ГРЭС-8 есть прямой телефонный кабель в Берлин, проходящий через многие интересные точки, в том числе через ставку Гитлера под Смоленском, Растенбургом и т. д.

– Как только удалось выжечь Синявинский УР, так и прорвались. Этот самый напалм оказался очень эффективным оружием. Для немцев это было совсем неожиданно. Мерецков особенно подчеркнул, что максимальный урон немцам нанесен авиацией. А немцы смогут сделать такую штуку?

– Теоретически да, но им понадобится время для этого, да и компонентов у них подходящих маловато. Они фосфор до конца войны использовали. С бензином у них довольно напряженно.

– А средства защиты от него есть?

– Да, конечно: глина, известь, герметизация входов, песок, земля. Солдат необходимо обкатывать напалмом, учить с ним бороться. Еще эффективно добавлять в него магний, окись железа. Получается пирогель, резко повышается температура горения. Я вообще заметил на Кавказе, что солдаты плохо подготовлены в психологическом отношении.

– А какие средства у вас применяют для этого?

– Дурдом. Комплекс по психологической подготовке: здание с подвалом, внутри мишени, стрельба боевыми, гранаты тоже боевые, ловушки, качающийся пол, вода, огонь, грязь, очень скользко, много громкоговорителей, через которые даются звуки боя. Прохождение на скорость и полное уничтожение целей. Норматив на отлично: три минуты. Правда, не для всех войск, только для ВДВ, морской пехоты и спецназа, ну и для разведподразделений. Но они обычно к нам приезжали. Для остальных – обычная полоса препятствий, но с огнем. Плюс обязательная обкатка танками. Полоса, по-моему, не изменилась со времен войны, но я еще не видел ваших полос сейчас, может быть, мы использовали послевоенную полосу.

– Покажем, но позже. Сейчас встретишься с конструкторами двигателей и ракетчиками.

Ну вот наконец-то в своей луже и в своей тарелке! Как бы не так! Нет у них текущих координат! Хоть убейся! А у нас все построено на них! Какая же, на фиг, это крылатая ракета, если она только прямо летать умеет? И то злонамеренно стремится уйти в пикирование! Начинать надо не с этого, а с вентиляторов трубы в ЦАГИ и с ее переменного профиля. Требуется получить сверхзвук на трубе. Да еще и с ламинарным потоком! Часа четыре объяснял: что из чего вытекает. Как назло, вылетела из головы формула расчета кривизны сверхзвуковой лопасти Богословского. Вот он, гад, напротив сидит, а подсказать ее не может, так как до этого ему еще лет десять в ЦАГИ скрипеть. Тьфу, наконец вспомнил. И профиль Т-112, мессершмитовской трубы, отобразил во всех тонкостях. Уж дюже у нас на это дело капраз Гальперин напирал, когда аэродинамику сверхзвуковых ЛА читал. В общем, получилось довольно смешно: разговор глухого со слепым. А Раиса Николаевна вообще попыталась мне экзамен по аэродинамике устроить! Не понимает, что за скоростями свыше 900 у аэродинамики совсем другие законы.

– Товарищ Алексеева! На этих скоростях молекулы воздуха сдвинуться не успевают! Воздух становится несжимаемым. Возникает явление «тяжелого носа», поэтому ракета стремится уйти в пикирование. Поэтому кромка прямого крыла должна быть острой, а профиль – ламинарным, S надо увеличивать и сдвигать в середину.

В общем, с разговор не получился. Они экспериментаторы, пока собственной задницей не прочувствуют, пинай, не пинай, ни во что не поверят. Бог с ними! Зерно сомнения я посеял, а там, глядишь, изменят лопасти вентиляторов и профиль сопла и получат сверхзвук, и сами убедятся в том, что они же и доказали к 1953 году.

С Расплетиным тоже возникли проблемы, так как у него вся аппаратура управления на старых лампах собрана, а новые пальчиковые он не применяет, дескать, у них характеристики хуже. Откуда он это взял – не понятно. Но с ним по крайней мере удалось о чем-то договориться. И его сильно заинтересовало топливо ТГ-02 на основе триэтиламина и ксилидинов. Поэтому он сказал, что попробует переделать системы на новых лампах. С разрешения Берии ему показали в разобранном виде Р-127Д. Прикинув ее на вес, он согласился, что приемо-передатчик таких размеров больше подойдет для работы, чем 85 кг РДС. Но вот что делать с астро– и радионавигацией – ума не приложу. Сам в этих вопросах плаваю. Ничего из этого досконально мы не изучали. Только принцип работы. Этого недостаточно. Блок-схема ничего не даст. Толку от того, что я знаю, что sinh = sinφ ⋅ sinδ + cosφ ⋅ cosδ ⋅ cos(t_гр + λ); ctgA = sinφ ⋅ ctg(t_гр + λ) – cosφ ⋅ tgδ ⋅ cosес(t_гр + λ), где А = ИЛ + КУ. Сюда бы Гамова, а не меня! Стоп! А это – идея! Лихорадочно вспоминаю, что мне рассказывал мой научный руководитель о войне: Балтийский флот, флагштурманенок.

– Лаврентий Павлович, а как бы вот этого человека выцепить. В мое время это был весьма разбирающийся в радионавигации человек. Он сейчас где-то на Балтийском флоте. А в пятидесятые создавал РНС по всему Союзу.

– Зайди в кадры флота, и вытаскивай!

– Я?

– А кто? Я что, так и буду тебе нянькой, что ли? Тебе поручили это направление? Вот и работай!

Глава IV

– Лаврентий! Где Горный стрелок? – спросил Сталин.

– В Кыштыме, готовит три группы дальней разведки осназа ГРУ. Хорошо получается. Вообще парень мне нравится: потрясающая работоспособность, очень высокий уровень физподготовки и творческий подход к подготовке групп. Единственное, что несколько напрягает: очень жесткие условия по «выживанию». А так… Хорошо работает! Обычный инструктор готовит одну группу, этот – три.

– Что с экспедициями? Они выехали в районы?

– Да, выехали. Англичане разрешили нам посетить район «пещеры». Обещали прислать своего наблюдателя, но никто от них не приехал. Так что все в полном порядке. Ждем сообщений от групп.

Я действительно гоняю три группы в Кыштыме, под Челябинском. Две из них скоро уйдут в Белоруссию, одна пойдет под Смоленск. Их задача подключиться к линии правительственной связи Германии и передавать сведения нам. Ребята подобраны великолепно. Единственный человек, который внушает подозрение – во второй группе Полина Еременко, радист и снайпер группы. Причем понять, почему она меня напрягает, я не могу. Внешне все в полном порядке. Она – высокая брюнетка, роскошные миндалевидные темные глаза. Но в них пустота и смерть. «Предки» придумали классное средство первичной оценки: анкету! По ней вот такая вот картина: четыре дальних поиска, начиная с 1941 года. Первая выброска под Минск в 1941 году. Вернулась одна. Со второй выброски – двое, затем – трое, и с последней – четверо из шести. Показатели растут, но… она – смертница. Ничего за душой: змеиный взгляд из-за чуть приподнятых уголков глаз, хищный прищур, высчитывающий «тысячные» и «щелчки». Судя по всему, она меня ненавидит: потому что молодой, но майор, потому что впервые меня увидела, а в осназе все друг друга знают, потому что старательно прятала от меня левую руку в черной перчатке, ведь я мог списать ее из-за того, что левая рука у нее искалечена. А она рвалась мстить. Ее родители остались на оккупированной территории. Плюс они – «армейцы», а я – «гэбэшник». В общем, «любила» она меня! Особенно потому, что гонял я их как сидоровых коз. Они пойдут под Смоленск. И я не знаю, кто из них вернется. Однажды случайно коснулся ее, поправляя прицел: нас обоих как током дернуло. В воздухе запахло чем-то терпким. И ее злобный шипящий шепот: «Не смейте прикасаться ко мне!» Красное лицо и ужас в ее глазах: зрачки стали почти вертикальными. Я и сам не понял, что произошло: я случайно зацепил ее локтем правой руки за предплечье, когда поправлял прицел. Меня тоже здорово тряхнуло, а потом донесся этот запах. Я что-то довольно злобно ответил, она замолчала. Вечером, после ужина, я сидел в своей комнате и заполнял журнал, вдруг раздался негромкий стук в дверь.

– Войдите!

– Разрешите, товарищ майор госбезопасности?

Полина. Глаза опущены, старается скрыть свою ненависть.

– Входите, старший сержант!

– Разрешите обратиться, товарищ майор! Не надо меня списывать из группы! Да, у меня нет двух пальцев на левой руке! – Она сдернула перчатку с левой руки: мизинца и безымянного у нее не было, внутри перчатки были их протезы. – У меня в руке сработал взрыватель, на выходе, но меня оставили в школе. Это задание мне по силам. Район я знаю хорошо. Это будет второй выход после ранения. Вы предвзято ко мне относитесь. – Она подняла глаза и уставилась на меня своим змеиным взглядом.

– Сержант, я не планировал снимать вас с выхода! С чего вы это взяли?

Она нервно начала натягивать перчатку на руку.

– Мне так показалось, после того как я сорвалась с турника две недели назад.

– Вы выполнили норматив, но попытались продолжить упражнение. Это была ваша ошибка, а не отсутствие двух пальцев. О том, что их нет, я знал из вашего личного дела. Но я не высказывал ничего по этому поводу. Вам требуется точно согласовывать собственные возможности с вашими желаниями. Не более того. И мне не совсем понятно, что произошло сегодня?

Она совсем потупилась и замкнулась. Потребовалось несколько минут, прежде чем она вновь заговорила. Она попыталась что-то сказать, но ее пробило на слезы, я попытался ее остановить и опять коснулся рукой кисти ее правой руки. И опять почувствовал удар током. Мы явно разноименно заряжены. Но Полина неожиданно взяла мою руку двумя руками, стараясь не задевать меня деревяшками протезов левой руки, и поцеловала кончики моих пальцев. И выбежала из комнаты.

А до меня дошло, что меня так раздражало в ней: полное безразличие к смерти. Не знаю, что там у нее произошло на выходах, но она перестала бояться смерти. Такой человек в группе опасен. Разведчик обязан быть разумным трусом, чтобы выполнить задание. Это в кино «про разведчиков» они валят противника сотнями, стреляя с двух рук из шестиствольных пулеметов. А на самом деле кто прошумел, тот не вернулся. Носимого боезапаса хватит на полчаса. А эта с ее ненавистью выстрелит, не задумываясь о последствиях. Надо будет поговорить об этом, когда успокоится. Интересно, почему так трясет, когда ее касаешься? И чем так пахнет? Переговорить удалось только на борту самолета, пока летели в Ляхово, откуда осуществлялись выброски групп осназ в дальний поиск. Она в очередной раз злобно посмотрела на меня, но мотнула головой, что поняла. Их самолет ушел со связи до выброски. А два других вернулись из-под Минска. Две группы вышли на связь и начали работать. Третья группа молчала. Мне дали еще две группы, которые я готовил к выброске уже в Ляхово. Прошло три недели, я уже и не вспоминал эту странную девушку, как неожиданно ночью ко мне в палатку кто-то вошел.

– Я вернулась, товарищ майор.

Я зажег коптилку: Полина. В грязном изорванном комбинезоне, худющая, лицо просто черное. Два часа назад перешла линию фронта. Принесла назад разбитую осколками зенитки рацию. Их самолет попал под сильный обстрел с земли, ей удалось выпрыгнуть и уйти от погони.

– Мы все ненавидели вас за эти бесконечные марш-броски. Вся группа. А сейчас я понимаю, что именно это меня и спасло. И тот разговор в самолете, где вы сказали, что главное в работе разведчика – вернуться, выполнив задание. Что иначе не стоило и мучиться. Плюс то, что вы заставляли нас собирать в лесу всякую гадость и есть ее, для того чтобы выжить. Мы привыкли пользоваться продуктами населения, а вы заставляли обходить населенные пункты и выживать. Под Смоленском в каждом селе – немцы. Не зайти было. Пришлось выживать, как вы учили. К сожалению, у меня не было возможности выполнить задание, но проход туда и обратно я нашла. – Она показала карту маршрута, пройденного ей. Уже позже, по нему несколько раз проходили наши группы, работавшие в этом районе.

В общем, подготовленные группы работали успешно, еще две группы ушли на выход. После этого пришла радиограмма вылетать с одной из групп в Сухум. Радистом группы была старший сержант Еременко.

Обе экспедиции нашли какую-то субстанцию, но, по их описаниям, эта субстанция сильно отличается от того, с чем я столкнулся. Твердая и холодная, как стекло. Протыкается неодушевленными предметами, но живая ткань не проходит. Попытки замерить температуру дают потрясающие результаты: от температуры воздуха до абсолютного нуля.

Мы прилетели в Сухум в середине ноября. В городе обычная для этого времени года погода: льет как из ведра. Еле-еле сели. Мне надо за несколько дней научить людей ходить по горам. Горы покрыты свежевыпавшим снегом, и его очень много. Занимаемся на ближайших скалах. В результате трое человек отсеиваются: боятся высоты. Нас отвезли к Южному Приюту, проводим акклиматизацию. При этом постоянно бегаем и даем себе нагрузку. Продолжаем изучать технику скалолазания. Здесь теперь КП 121 ГСП. 1329-й сейчас действует под Туапсе, но инструктором по горной подготовке здесь работает Вано. Он сообщил, что Матвеева и отца забрали из части в середине августа. Начальником особого отдела 46-й армии теперь работает тот самый капитан ГБ Бокерия, бывший начальник особого отдела 1329-го полка. Здорово поднялся! Он сообщил подробности того, что произошло летом. Нас арестовал Сособишвили, но Бокерия остался свободен. Он – родственник Берии, поэтому ему удалось с ним связаться и сообщить ему обо мне. Ну а дальше все прошло как надо! Гор – это сокращение от Горавия – соорудил классный шашлык и напоил всю группу прекрасным домашним вином. Для него оказать услугу именитому родственнику было манной небесной! Я теперь его брат, сват и черт его знает что. В общем: свой человек. Как и все, кто рядом со мной! «Кавказ – дело тонкое, Петруха!»

Моя группа не знает, кто я и на какое дело они пойдут. Готовятся действовать в горах против немцев. Поначалу очень сильно удивлялись нашим отношениям с майором ГБ Бокерией и рядовым Вано. Потом привыкли, что их командир здесь главный. Всего неделя подготовки и мы пошли наверх. 121-й полк оттеснил немцев от Клухора на восемь километров. Нам дали лошадей и мы довольно быстро поднялись к перевалу. Предстояло подняться на Клухор-баши, но придется делать «полочку» для акклиматизации. Потом пошли наверх. Подъем был тяжелый для всех, ну кроме меня. Наверху маленький пост 121-го полка и участников экспедиции. Мы поднялись ближе к вечеру, когда солнце уже село. Нас напоили крепким чаем, но сказали, что выходить к месту нет надобности, так как «субстанция» появляется в строго определенное время. Без солнечного света она отсутствует. Тихомиров, начальник экспедиции, довольно долго расспрашивал меня, был ли в пещере свет, когда я проходил переход.

– Был. Там небольшой пролом сверху, оттуда падали лучи света, прямо перед упругой стенкой. Еще так полосами светили.

– Тогда все совпадает! Здесь тоже карниз с дыркой. Субстанция появляется на полтора часа. Потом исчезает. Ладно, отдыхайте!

Мы улеглись, кто где смог. Ночью было тихо, только кто-то все время ворочался чуть ниже полочки. В середине ночи послышались шаги, я проснулся и вытащил Browning HP. Подошла старший сержант Еременко.

– Товарищ майор госбезопасности! – прошептала она. – Мне страшно, сама не знаю почему. И все время думаю о вас! Я не знаю, почему я пришла сюда. Разрешите, я здесь лягу? Я мешать не буду!

Она бросила спальный мешок чуть выше меня, в расщелине между камнями, забралась в него и затихла. Спустя некоторое время несколько раз подвинулась и прижалась ко мне. И только после этого она уснула. Что это на нее нашло? «Горянка» начинается? Может быть, может быть.

Нас разбудили первые лучи солнца. Я раскочегарил примус, а Еременко прятала от меня глаза, но успела развернуть станцию и передать вниз условную фразу, что все в порядке. Я сварил кофе и спросил ее:

– Будешь?

– Нет, я – чай! Хотя… давайте кофе!

Она очень старательно пыталась не прикоснуться ко мне рукой. Я жевал бутерброд с тушенкой и запивал его горячим и душистым турецким кофе. Полина тоже улыбалась чему-то своему, жуя бутерброд.

– Красиво как, товарищ майор! И небо такое чистое как слеза! Только холодно очень!

– Море видишь?

– Конечно! Мне кажется или нет: вон там вот – другой берег?

– Да! Турция.

– Потрясающе красиво.

– Все! Строиться! – сказал Тихомиров. Он достал из командирской сумки семь бумажек. – ознакомьтесь, товарищи. Это форма «ноль», и подпишите, пожалуйста. Все, что будет происходить далее, является государственной тайной «Особой Государственной Важности», за разглашение которой предусмотрена статья 283-я УК СССР, вплоть до ВМСЗ.

Пока группа читала и писала почти замерзшими ручками на форме, Тихомиров подошел ко мне.

– У нас еще полчаса, потом солнце подойдет к провалу, и надо будет быть там. Это в ста метрах выше.

Через десять минут группа была готова, мы поднялись к провалу.

– Товарищи! Здесь находится неизвестное науке сооружение, которое может переносить человека через года и пространства. Слушай боевой приказ! Задача группы: разведать территорию и время, куда нас переместит устройство, и возвратиться для доклада. Точку входа из поля зрения не терять. На всю операцию – один час сорок пять минут. Дальше точка исчезнет на сутки, второй раз можно будет ей воспользоваться с одиннадцати часов двадцати семи минут московского времени, через сутки. Предположительно, на той стороне устройства идет война, любой человек возле устройства – враг и должен быть уничтожен. Сигналы и средства связи обычные. Старший группы: я – майор ГБ Горский, старший группы прикрытия лейтенант Бережков. В случае полного срыва задания вскрыть пакеты «два». Вольно, разойдись.

Спустя двенадцать минут Тихомиров показал на образующуюся субстанцию, показывающую легкое искрение по углам.

– Майор! Видишь?

– Да!

Тихомиров подошел к чуть туманному стеклу и потрогал его руками.

– Ледяное! И твердое, как стекло. Не пройти!

Я подошел и попробовал его рукой:

– Теплое и упругое!

Подошла вся группа и все попробовали прикоснуться рукой к поверхности устройства. Неожиданно левая рука Полины провалилась через препятствие. Она взвизгнула от неожиданности, так как для всех препятствие было твердым и холодным. Отдернув руку, она с полным недоумением уставилась на нее: у нее было ПЯТЬ пальцев! Мизинец и безымянный имели розовую натянутую кожу, а остальные были загорелые и морщинистые, в мозолях.

– Все – назад! – скомандовал будущий академик Тихомиров. – Сержант Еременко! Докладывайте!

Глава V

Сталин выслушал доклад Василевского об окружении шестой армии Паулюса под Сталинградом 20 ноября 1942 года. В результате 10-дневных боев войска Донского и Юго-Западного фронтов соединились с войсками Сталинградского фронта в районе между станцией Чир и станицей Цимлянской. Штаб Паулюса находился в городе Калач-на-Дону. Сталинград ему захватить не удалось. Несколько раз он был в шаге от этого, но всегда находилось что-то мешавшее ему завершить операцию победой. Очень удачно взаимодействовали Еременко, Тимошенко и Рокоссовский. Стоило надавить на одного, как начинал действовать другой, вынуждая перебрасывать войска. Плюс полная неудача на Кавказе, где Буденный отлично потрепал Гота и Клейста. Столкнувшись с эластичной, гибкой обороной русских, новым оружием, Гот откатился к Ростову, но без техники и тяжелого вооружения, застрявшего в страшных вязких черноземах Кубани. Клейст лихорадочно готовил оборонительные позиции на Тамани. Бои за перевалы выиграли русские. Уже 11 ноября они сбросили немецкий флаг с Эльбруса. Появившиеся у русских новый пулемет и новая автоматическая винтовка значительно повысили мобильность русских подразделений и их огневую мощь. Горнострелковые полки двух русских горнострелковых дивизий господствовали на всех перевалах, а 49-й горный корпус Конрада нуждался в пополнении и отдыхе. Сбить русских с перевалов не удалось, началась зима, снежная и морозная. А лучшие в мире горные стрелки лежали под этими неприступными горами. Успех летней кампании развить и закрепить не удалось. Теперь русские наступали сверху, выжимая «эдельвейсов» вниз. Началась операция «Горы». Немцы находились в заведомо проигрышной позиции: они были внизу. И 20 ноября, узнав об окружении Паулюса, Конрад начал отводить войска вниз к станице Крымской. Буденный начал активное преследование немцев, стараясь сбить их с позиций до того, как они там закрепятся. Сталин был очень доволен и с удовольствием передвигал флажки на карте в своем кабинете.

– Разрешите, товарищ Сталин?

– Входи, Лаврентий! Что там у тебя?

– Горный стрелок! На Клухоре обнаружили, что портал, как они его назвали, пропускает только двух человек: Горского и старшего сержанта Еременко, радистку группы. В Афганистане портал непроходим ни для кого. Там есть ответвление в пещере, даже во время, когда портал активен, его можно обойти. Предметы не удалось передать на Клухор. Они исчезли. Входят в портал, с обратной стороны не появляются, хотя толщина портала очень небольшая, и исчезают. И еще, Коба, у радистки выросли оторванные взрывом пальцы.

Сталин потряс головой.

– Как такое возможно?

– Горский высказал предположение, что портал разбирает человека на атомы и собирает по генетическому коду. Предложил проверить наличие у него удаленного в семьдесят четвертом году аппендикса. Мы проверили в Сухуми с помощью рентгена: аппендикс у него на месте. Так что он прав. Но группу пока не отправить! Надо искать еще людей, способных проходить портал.

– Может быть, это что-то фамильное?

– В первую очередь проверили: из Красного Кута привезли его отца. Для него портал непроходим. И радистка никаким боком им не родственница.

– Может быть…

– Нет, они не имеют никаких интимных отношений. Надо подбирать людей, которые способны проходить портал. А это – время. Отпускать этих двоих туда – неразумно: и погибнуть могут, там же война, и лишиться отличного источника информации по будущему. Тем более что он успешно работает и в проекте «РДС», и с ракетчиками, и по флоту, и с осназом ГРУ.

– Ты прав, Лаврентий. Он еще нужен здесь, да и я боюсь, что могут не пойти на контакт их руководители. Судя по тому, что он рассказывал. А так, кто там есть из надежных? Устинов, Огарков, Громыко да Пельше. Косыгин, конечно, но он сказал, что последнее время он здорово теряет позиции. Так что только на армейцев и можно положиться. Но он там только лейтенант. К тому же уже «убитый» и списанный. Ну еще его отец, но он – не велика фигура и уже на пенсии по здоровью. Работай дальше, Лаврентий! Подбирай людей!

– Знать бы как, Коба!

– А кто нашел радистку?

– Горский.

– Вот ему это и поручи! И все на сегодня. – Берия поднялся и вышел.

Пятые сутки живем в Сухуми в бывшем театре. Теперь тут госпиталь. Проводили какие-то обследования меня и Полины. Она так похорошела! Исчезло злобное выражение глаз, видимо, полученная травма и вид изувеченной руки приводили ее в такое состояние. Первое время она каждые несколько минут смотрела на свою «новую» руку. Глазам не верила, потом немного успокоилась, когда врачи не нашли у нее даже следов переломов и швов. Поняла, что чудесным образом ее рука к ней вернулась. У меня вернулся аппендикс, исчезли костные мозоли в местах, где были переломы ног и левой руки. Видимо, во время перехода мы разбираемся на запчасти, а потом устройство нас заново собирает по генокоду. Операцию отменили, и возникла длительная пауза. Ребят забрали и сделали инструкторами в разведшколе, а нас с Полиной пока никуда не дергают. Поселили нас тут, же при госпитале, на третьем этаже в какой-то гримерной. Комнатушка маленькая, но с видом на море! Курорт! Я поднялся рано и убежал на пробежку, по дороге купил пару кефалин. Вычистил их у моря, занес на кухню, мне их там пожарили. Плеснули в котелок кофе с молоком, я его не люблю, но турецкий кончился, и я поднялся наверх. Полина еще спит, лентяйка! Ну пусть отдохнет, постараюсь не шуметь. Нет, запах жареной рыбы работает лучше звонка!

– Ой, что это за запах?

– Черноморский деликатес: кефаль жареная! С картошкой.

Она подскочила и побежала на второй этаж умываться. Довольно быстренько она вернулась.

– Ой, а что ж вы не едите, товарищ майор?

– Тебя ждал! Вместе приятнее.

Она остановилась вытираться и уставилась на меня своими глазищами. Когда она не прищуривается, они у нее огромные и очень красивые. Она повесила полотенце на спинку стула, но по-прежнему смотрела на меня. Сделала два шага вперед. Прикасаться ко мне она побаивается.

– Я вас даже не поблагодарила за свою руку…

– Садись, кушай, остынет!

Но она подошла вплотную и обхватила мою голову руками. Удара током не последовало, но тот странный запах почти сразу появился. Вдруг она застонала. Я попытался встать, но она еще сильнее прижала мне голову.

– Сиди! Мне так хорошо! Я… тебя… люблю!!! Андрюшенька ты мой. Никому не отдам. Господи, какая я глупая. Я ведь даже не спросила, нравлюсь ли вам. А вдруг у вас жена есть! – Она отпустила мою голову и села, закрыв лицо руками. Вот-вот разревется!

– Иди ко мне! – Я развернулся на стуле и протянул ей руки. Она пересела ко мне на колени. – Нет у меня никого. И ты мне нравишься.

– Правда?

– Правда!

– Ты у меня спрашивал, тогда, в Кыштыме, что случилось на полигоне. То же самое, что и сейчас. Стоит мне прикоснуться к тебе, у меня все внизу сжимается и становится мокро. Просто ужас какой-то… Я потом ни прицелиться, ни бежать, ничего не могу. Все трясется, и такая истома по всему телу. Когда это случилось (дважды!!!) я так испугалась. И там, под Смоленском, если бы ты не попросил меня вернуться, я бы отомстила за ребят и осталась бы там, вместе с группой. Но у меня был ты, я поэтому и вернулась. Вот только я боялась, что из-за моей руки ты не захочешь любить меня. Я ведь инвалид, меня из жалости в школе оставили. Я снаряжала мину, а тут немец ударил прямо над головой из пулемета. Рука дрогнула, и детонатор взорвался. Видимо, о насыпь стукнула. После этого я совсем смерти перестала бояться. Ты правильно сказал в самолете.

– Давай завтракать! Все уже остыло!

– Холодная рыба даже вкуснее!

Она пересела на стул, подвинула мне и себе тарелки. Кефаль была еще теплая, а картошка уже подостыла. В комнате было довольно прохладно. Печку мы еще не топили. Позавтракав, сходили в особый отдел армии. Для нас ничего не было. Было солнечно и не очень холодно, чуть больше нуля. Полина рассказывала о себе, хотя я и знал это из личного дела, но ей требовалось выговориться, поэтому я не мешал ей. Городишко совсем небольшой, пять кварталов от Особого отдела до госпиталя мы прошли совсем быстро, поэтому пошли на набережную, время от времени приветствуя патрули.

– А почему ты о себе ничего не рассказываешь?

– Потому что я попал сюда через портал, потому что это «ОГВ».

Она остановилась.

– Как через портал?

– Случайно.

– Так ты из коммунизма?

– Нет, у нас социализм, развитой! – И я улыбнулся при этом.

– И ты уйдешь обратно?

– Некуда пока уходить! Портал находится на территории сопредельного государства, там идет война. Без солидного отряда оттуда не вырваться. Поэтому операцию пока и отменили. Я получил приказание подбирать людей, но как это сделать, я не знаю. Все думают, что это я тебя нашел, а я считаю, что это портал тебя нашел. В любом случае, Полина, для нас обоих, этот проект – самый главный. Все остальные дела – второстепенные. Жить нам вместе, и долго. Связал нас с тобой этот портал по рукам и ногам. Но я очень доволен тем, что я тебе не противен и мне не придется жить рядом с человеком, который меня ненавидит.

– Андрюшенька, да что ты! Как тебя можно ненавидеть?

– Сама говорила, когда из-под Смоленска вернулась, что вся группа меня ненавидела.

– Потому что методов не понимали, не понимали, как это можно использовать, а ты не объяснял. Но то, что ты красивый, умный и сильный, мне очень нравилось! Только я понимала, что я тебе не пара. Вот и ненавидела, но больше свою судьбу, немцев и тот проклятый взрыватель. – Она провела мне по лицу своей «новой» рукой. – Пойдем домой, Андрюша!

Андрей уснул. Господи, какой он красивый! Я бы никогда не решилась ему сказать об этом! Но вчера нас обследовали на втором этаже. Две врачихи как только его не вертели! А у самих мужья в действующей! А эти, прости господи, чуть ли не в штаны к нему не залазили своими ручищами. Он так тихонько посылал их куда надо, но ведь рано или поздно не выдержит. Он – большой начальник, почти или совсем генерал. Да еще из НКВД. А всего на три года старше меня! Я для него была старший сержант Еременко. И он никогда через этот рубеж не переступил бы! Я ж его знаю! Не знаю, что на меня нашло, утром я есть хотела, но, когда увидела, что он к еде не притронулся и ждет меня, меня как прорвало. Ведь знала, что прикасаться к нему – это все равно как вывернуться наизнанку. Но остановить себя я не сумела. Еще в Кыштыме я поняла, что если он меня поманит, то я устоять не смогу. А ребята меня подначивали. В группе все знали, что шутки со мной плохо кончаются. Два раза пробовали. Неудачно для них. В последней группе командир несколько месяцев вздыхал и уговаривал. Но не лежала к нему душа. А без любви – это грех, как это раньше называли. Сейчас я не думаю о том, грех это или нет. Главное: он – мой. До самой смерти. А она, с косой, рядом ходит. Война ведь! Я его сразу себе отметила, еще когда его только представили в Кыштыме: высокий, стройный, в незнакомом комбинезоне со странным цветом камуфляжа. Поразило его звание: майор ГБ, но начальство сразу предупредило, что задавать вопросы не по программе запрещено. Теперь понятно почему. И задача, которую мы никогда не выполняли: обнаружить прямой телефонный кабель ставки Гитлера и незаметно подключиться к нему. Он принес что-то вроде небольшого миноискателя и учил им пользоваться. А потом начал нас гонять, да так, что с нас только пена летела. Когда ребята попытались побурчать, что тяжело, выяснилось, что групп у него три, то есть он так бегает со всеми, втрое больше нас. Программа у всех одинаковая. Мне так захотелось ему понравиться, чтобы он отличил меня среди остальных (я ведь была самая опытная в группе: больше всех выходов) что я переусердствовала и сорвалась с турника. А он совершенно не обращал на меня никакого внимания. Я была просто членом группы. Причем – слабаком. И такая меня злость взяла, что я сумела себе внушить, что он – бесчувственный чурбан, зазнайка и задавака. Мы уйдем, а он по тылам ордена зарабатывать будет. Накрутила себя так, что все заметили, что я к нему неровно дышу. И началось! «Да ты по кому сохнешь!» и тому подобное. По нему! И еще как сохну! Вот и сейчас: ведь он ничего мне не пообещал, только сказал, что у него никого нет и что я ему нравлюсь. Не сказал, что любит: «Ты мне нравишься». Скупой он на слова, а девушки ушами любят. Но я не жалею о том, что я сделала. Да, конечно, я мечтала быть самой красивой невестой, мечтала о шумной и красивой свадьбе, война все перечеркнула. Ничего этого не будет. В доме хозяйничают фашисты. И если я встретила его, человека, которого я полюбила, то почему я не могу насладиться своим счастьем? Ведь завтра, может быть, придет приказ, и он на Запад, а я на Восток. Или вместе где-нибудь ляжем в землю. Жить надо, пока живая. Ой, проснулся! Разбудила своими дурацкими мыслями!

Как все-таки не идет женщинам обмундирование! Такую фигуру – и в х/б! Но надо вставать! И на занятия, хоть у нас и медовый месяц. Полина не заметила, что я проснулся, думала о чем-то своем. Я несколько минут наблюдал за ней: у нее красивая ровная кожа, чуть худовата, жир накапливать некогда, нагрузки очень большие. Довольно широкие плечи, как у всех разведчиков, с твердыми мозолями от ремней. Аккуратная, но довольно большая грудь с красивыми сосками. Ей бы матерью быть, а не таскать «Северок» по горам! Коротко стриженная, гораздо короче, чем разрешено женщинам по уставу: волосы в рукопашке – очень опасная вещь. Так что стрижется под мальчика. Лицо обветренное, губы сухие, с трещинками. Руки тоже сухие, с крепкими, аккуратными мышцами. Остальное видел только мельком, отметил только длинные сухие ноги и неширокий таз. Ну и руками ощутил набитые мозоли от ремня на бедрах. Ее бы переодеть, сделать ей другую прическу, чуть откормить – и на Невский! Все бы заглядывались! Но война! До Невского нам, как до Пекина босиком да по колючкам! О, заметила, что я проснулся! Стесняется! Потянула одеяло прикрыться.

– Не делай этого! Дай полюбоваться!

– Не дам! Не смотри, я встану! Мне давно надо было встать, но тебя будить не хотела! Отворачивайся!

Я еще немного покапризничал, но отвернулся. Она набросила процедурный халат и убежала. В наше время девушки так себя не ведут! Я вспоминал свою бывшую, разница – огромная.

Поднялся, перестелил постель, начал одеваться. Вернулась Полина, вся пунцовая. Я подошел и поцеловал ее. Она вся вытянулась в тростиночку, податливую и упругую.

– Ты мое солнышко! Все хорошо? Тебе понравилось?

Она покраснела еще больше.

– Одевайся! Пойдем на стрельбище. Бег на сегодня отменяется, а вот стрелковкой надо заниматься каждый день. Группа у нас совсем маленькая, поэтому каждый должен уметь все, Полиночка. Хорошо?

– Да, Андрюша. Сейчас буду готова.

Все сантименты полетели в сторону, уже никто не прячется, оба облачаемся в сбрую. Я порылся в рюкзаке, достал второй НР.

– Знакома?

– Да.

– Как он тебе?

– Тяжеловат.

– Придется осваивать, и нужно увеличить немного питание. Ты еще не восстановилась после Смоленска. Плюс ежедневный массаж и растяжки. Особенно на левую руку. Нам, видимо, придется первые выходы делать в таком составе, и нужно быть полностью в форме.

– Поняла. Я готова, товарищ майор!

– Попрыгали! Порядок! За мной.

Скоростная стрельба с двух рук у нее совсем не поставлена. И поначалу были большие сложности, особенно с разворотом вправо. Так у всех ярко выраженных правшей. Но постепенно она стала выравниваться на рубеже. «Эйч-Пи» у нее не пошел совсем, пришлось оставить ей ТТ. Но достать патроны ТТ в Афганистане невозможно. А патроны в группе должны быть одинаковыми. Пришлось дожимать ей нагрузку на руки, а времени в обрез. Сначала предложил ей Р-38, но она посмотрела на меня так, что я понял: она умрет, но освоит НР. Через десять дней, наш «отдых» кончился. Нас вызывают в Москву. Идем из особого отдела «домой», собираться.

– У тебя красноармейская книжка с собой?

– Да.

– Тогда нам сюда! – И я показал на вывеску «ОТДЕЛ ЗАГС» на одном из домов.

Нужно было видеть глаза Полинки! Она ни одним словом не обмолвилась о том, что на фронте у нее бы стопроцентно появилась бы кличка ППЖ. Теперь не появится. Но это еще и наша дополнительная страховка.

– Проходите, товарищ Горский! – сказал Сталин в ответ на приветствие. – Каковы, на ваш взгляд, наши шансы получить реальную помощь от Советского Союза?

– Около нуля, товарищ Сталин. Во-первых, нет уверенности в том, что портал вернет меня именно в то место и в то время, откуда я прибыл. Механизм переноса и его законы нам неизвестны. Как работает портал – тоже. Исследования ничего не дали, проводятся на примитивном уровне. Пока удалось выяснить, что энергию он получает от солнца. Существуют ли еще порталы и куда они ведут – неизвестно. Непонятен механизм подключения к порталам: почему для меня и Еременко он теплый и упругий, а для остальных – холодный и жесткий? Думаю, что необходимо практическое исследование феномена, но это жестко связано с большим риском: нас всего двое, а нам неизвестно: есть ли возможность пройти туда и обратно в короткое время. В любом случае, выходы должны быть хорошо подготовленными. Где мы окажемся в результате перехода – неизвестно, сколько времени потребуется для возвращения – тоже. Второй момент: положение в СССР восьмидесятых. Брежнев стар, сильно болен, заметно, что недавно перенес инсульт, и является несамостоятельной фигурой. Управляют всем какие-то другие люди, но этой информацией я не обладаю. Армейские структуры в Афганистане могут теоретически нам помочь тактическим оружием и боеприпасами к нему, списывая это на войну, но масштабы военных действий здесь и там просто невозможно сравнить. Передача технологий? Тоже маловероятный случай: порталы имеют небольшой размер и расположены в очень труднодоступных местах. Доставка туда оборудования значительно затруднена. Практическое значение эти порталы имеют для науки и техники: передача чертежей, технологических разработок, помощь в планировании и захвате ведущих технологий. Единственно возможный вариант, который может быть осуществлен. То есть осуществить заброс туда промышленных шпионов. Получить точные карты полезных ископаемых, выяснить действительные характеристики людей. Ведь сейчас тот же Суслов наверняка клянется в том, что вы – Великий Сталин, а там – всячески препятствует восстановлению правды о вас и этом времени. Основная помощь – физическое получение нами спецбоеприпасов второго и третьего поколения и их носителей к середине сорок пятого года или раньше возможна только с помощью высшего руководства СССР. А доступа у нас туда нет.

– Устинов?

– Министр обороны не имеет возможности передать спецбоеприпасы без санкции КГБ, а они – без санкции Брежнева. Или кто там за него. То, что он долго не протянет, – уже отчетливо видно.

– Настолько плохо выглядит?

– Да.

– Когда состоится следующий съезд партии?

– Назначен на февраль будущего, 1981, года. Только, товарищ Сталин, это совсем другая партия, не та, которой вы руководите. На съезде вопрос о смене руководства или курса не поднять.

– Вот как?! Что же произошло, товарищ Горский? О делах Хрущева я уже слышал. Про Брежнева тоже, а что же рядовые коммунисты? Вы, например.

– В тех условиях предпочитаем не вмешиваться в политику, так как это чревато для самого себя. В результате получается, что руководство партии вышло из-под контроля снизу. Оно неподсудно, никогда не ошибается, их дети творят, что хотят. Центральный Комитет составляют триста шестьдесят человек, но никто ни за что не отвечает. В народе об этом стиле управления говорят как о коллективной безответственности. Есть, несомненно, честные, принципиальные люди в партии, иначе бы она совсем развалилась, но от них стараются избавиться, используя чисто бюрократические «крючки». Внешне и в прессе поощряется критика и самокритика, но к тебе придерутся не из-за нее, а из-за чего-нибудь другого. И схарчат, товарищ Сталин.

– Невеселую картину вы рисуете, товарищ Горский. А армия?

– Основное направление использования армии – народное хозяйство. Организованно затыкаем дыры в его управлении. Собираем урожай, работаем на мясокомбинатах, ездим на целину убирать хлеб, в этот момент во всех дивизиях дай бог пятнадцать процентов автомашин остается. Хлеб – это, конечно, важно, и картошка тоже. Но боеготовность падает до нуля. Послали нас в Афган, а армия не имеет вооружений, приспособленных действовать в этих условиях. Стволы у нас высоко не поднимаются на всей технике. Пришлось «шайтан-арбу» изобретать.

– Это что такое?

– Зенитная установка ЗУ-2-23, установленная и закрепленная в кузове автомобиля «Урал». Может стрелять в любую сторону и под любым углом, кабина немного мешает, и из-за подвески сбивается прицел и снижается точность. Афганцы прозвали ее «шайтан-арбой».

Сталин заулыбался.

– Велик на выдумки у нас народ. Вот к народу и надо обратиться!

– Вся пресса и телевидение под полным контролем партийной верхушки. Никто из руководства лишаться партбилета не захочет.

– Вы Огаркова лично знаете? Вы говорили, что он лично готовил и проверял ваше подразделение. Я поинтересовался его службой у нас, на Карельском фронте, очень инициативный и думающий военный инженер.

– Сказать, что лично и хорошо его знаю… Нет, конечно, я же всего-навсего «группер», командир группы. Несколько раз виделись, он меня хвалил. Этот орден вручал лично. По идее, должен меня помнить. Но он не все время находится в Афганистане. В основном в Москве. В Москве к нему попасть на прием сложно. Да и в Афганистане это тоже непросто.

– Сержант Еременко далеко?

– Старший сержант Горская сидит в приемной, документы она, правда, еще не сменила.

– Вот и не надо менять! Пока! – Он снял трубку телефона. – Товарищ Поскребышев! Пусть войдет товарищ Еременко.

Вошла Полина.

Сталин пошел ей навстречу.

– Здравствуйте, товарищ Еременко-Горская. Дайте-ка на вас посмотреть! А губа не дура у нашего Андрея! Поздравляю вас с законным браком, товарищи. Товарищ Горский, если вы вдвоем пойдете сейчас в Файзабад, именно в Файзабад, не в Хорог, пройти вдвоем сможете?

– Зимой? От погоды зависеть будет, но вероятность – практически нулевая: следов будет не скрыть. Лучше весной, в конце февраля – марте, по зеленке. Есть, правда, один вариант, сразу уйти наверх и вызвать вертушки, но район раскроем. Не хочу я пока показывать, где находится портал.

– Правильно говоришь, товарищ Горский. У тебя только один шанс: довести старшего сержанта Еременко до своих. Иначе тебе никто не поверит. Готовьтесь к выходу, а мы будем готовить ваше прикрытие.

Через несколько дней нас отправили под Алма-Ату на Туюк-Су. Там, на левом берегу Алмаатинки, под самой мореной, был разбит лагерь, где проходили обучение горные стрелки. Немного низковато, всего три с половиной тысячи метров над уровнем моря. Но выше ничего и нигде не было. Мы занялись маршами, маскировкой, горными лыжами. Давненько я на таких «дровах» не катался! Но выбирать было не из чего. После пары спусков я вычеркнул лыжи напрочь из расписания тренировок: сломать ногу было – раз плюнуть, особенно для Полины, вес большой, только что скорость. Сюда приехал капитан Бирюков, он возглавлял Гиндукушскую экспедицию, которая исследовала пещеру с порталом. И мы стали прорабатывать обратный маршрут. Сличили две карты: более подробную и поднятую его карту. И мою двухкилометровку. Нашлись отличия. Населения за это время здорово прибавилось. Сейчас там полная глухомань. Более или менее определили маршрут движения и расчетные дневки. Напрягало то обстоятельство, что маршрут был один. Несколько мест блокировало изменения маршрута: дело портила дорога, проходящая вдоль массива Сафед-Херш. Наблюдать за этой дорогой нас и посылали. И большой глетчер на другой ее стороне. Очень много разломов. Подход к Файзабаду прикрывало большое село Ахмадр. Так что только по хребту. Хорошо, что у духов нет авиации! Местность голая. Почти нет растительности, но снег сходит рано. Обидно, но дороги в 1942 году там не было. Ячья тропа. Это китайцы ее построили. Бирюков сказал, что незаметно не пройти. А если идти по маршруту, то понадобится восемь-десять ночей, если не больше. Сами они прошли по тропе, это заняло пятнадцать суток, но это здорово вкруговую.

– Может быть, все-таки пойти к Памирскому тракту? Шансов будет больше!

– Сам приказал идти в Файзабад.

– Это нереально! Я доложу в Москву!

– Докладывайте! Я Ему говорил, что это очень сложно. Но Он хочет выйти на человека, которому Он доверяет. Я тоже считаю, что уходить надо в Таджикистан.

– Сколько вы здесь?

– Две недели. Тренировки здесь ничего не дают, кроме акклиматизации. Я эти места знаю наизусть, поэтому мне несложно здесь ориентироваться. А там придется идти ночами и по незнакомой местности. Ваши панорамные снимки с земли я посмотрел. Так, примерно представляю маршрут и ориентиры, но… Может быть, стоит вернуться в Сухум и попробовать портал без дальней разведки? Просто узнать, куда выбросит? А вдруг все, что мы делаем, – напрасная трата времени и сил? Кстати, газеты свежие есть? Что там на фронтах?

– Паулюс сдался! Триста тысяч пленных! Наши взяли Ростов и добивают группировку Гота. Освобождены Новороссийск, Анапа, бои у Крымской. Харьков взять не удалось, фронт остановился в пятидесяти километрах от него.

– Тогда запросите разрешение лететь в Москву. На этой волне нам могут разрешить попробовать портал.

По прилету в Москву собрались все вместе: Сталин, Берия, Меркулов, Бирюков и мы с Полиной. Бирюков доложил свое мнение. Надо отметить, что он практически не волновался. Четко, довольно громко, расставляя акценты в нужных местах, показывая фотографии. Его выслушали молча.

– Товарищ Горский! На какое число назначен двадцать шестой съезд? – спросил Сталин.

– По-моему, на двадцать третье февраля. Плюс-минус один день.

– У нас времени: три недели! По докладу товарища Меркулова, неизвестные люди, управляющие сейчас СССР, находятся в КГБ СССР. Скорее всего, это Председатель КГБ товарищ Андропов и его заместитель товарищ Цвигун, ты его видел в Тбилиси. Границу охраняют их люди. Если попадете к ним, то операция не состоится. Требуется доставить два фильма, старшего сержанта Еременко и ее документы, несколько писем товарищам Устинову, Огаркову и Громыко. На последнем этапе подключить Пельше, Косыгина и Ахромеева. Обращаться к остальным запрещаю. На первом этапе стоит подключить командира пятнадцатой бригады Мосолова, так как он знает систему осназа со времен войны и сможет отличить настоящие документы от поддельных. Мы подготовили некоторые документы, которые требуется осветить во время съезда партии непосредственно участникам съезда. У вас оборудование все готово, товарищ Горский?

– Да, кроме глушителей на снайперскую винтовку. Требуется вернуть мне мое оружие, зеленые патроны к нему, ПБС и документы. Иначе неприятности у меня начнутся раньше, чем нужно.

– Товарищ Берия! Есть возможность это выполнить?

– Да, но патронов осталось двадцать пять штук из сорока.

– Что есть, этого достаточно. Товарищ Сталин, необходимо срочно опробовать портал на Клухор-баши, может оказаться, что он ведет не туда. И еще, товарищ Сталин, я могу ознакомиться с материалами, которые мы понесем?

– Да, это необходимо сделать вам обоим.

– И, товарищи, вам необходимо начать готовить пути отхода сразу, как вы объявите о своем присутствии в 1981 году. Товарищ Горский, вы меня понимаете? – спросил Берия.

– Да, товарищ Генеральный Комиссар. Это я хорошо себе представляю.

– Так что, товарищи Горский и Еременко, идти придется в Файзабад. По-другому не получается, – резюмировал Сталин. – Вылетайте в Сухум. Не позднее двадцатого надо быть Файзабаде.

Глава VI

Мы прилетели в Сухум, и на машине нас забросили к Южному приюту. Там мы переоделись в пуховки и лешаки, присели на дорожку и в ночь двинулись наверх на трех лошадях. На двух мы, одна вьючная. По дороге не разговаривали: и устали за день, и дорога тяжелая, да и снегу многовато висит сверху. Лошади здесь уже долго работают, дорогу знают хорошо. В нижнем лагере почти никого нет. Войска ушли вперед, осталось небольшое прикрытие группы. Тихомиров сидел внизу. Мы сличили, с учетом разницы во времени, когда оба портала работают. Оказалось всего тридцать три с половиной минуты. Тихомиров рекомендовал не увлекаться, и рассчитывать только на тридцать минут ровно. Обговорили действия на завтра: подъем в 08.00, в 08.30 начало подъема, к 10.22 подойдем к порталу, в 11.22 начало окна. Я ухожу и возвращаюсь через 25 минут, если получится, максимум. А так: дохожу до входа, осмотр склона, проверка наличия надписи, оставленной экспедицией Бирюкова, и отход. Заодно проверим скорость восстановления портала после переноса. Ведь он же тратит энергию.

– Да, должна быть пауза, чтобы накопить энергию. Будем наблюдать за этим. И будем готовы тебя принять обратно.

Мы подстелили второй спальник под себя и легли спать. Нас разбудил дневальный, позавтракали и пошли наверх. Мороз стоял знатный! Вообще эта зима на Кавказе очень холодная. Мы шли быстро, с верхней страховкой. Затем отдохнули у портала. С его появлением проверили реакцию. Он по-прежнему теплый для нас и холодный для Тихомирова. Он поставил на камень хронометр, включил приборы. Полина сидела рядом со мной, придерживая меня под руку, и наблюдала за приготовлениями.

– Андрюша, только побыстрее, пожалуйста. Я здесь на нет изойду! Может быть, вместе пойдем?

– Завтра пойдем вместе. Вроде бы все предусмотрели.

– Ты, как советовал Романец, кислородный прибор с собой взял?

– Да, вот он.

– Проверь оружие, все закрепи. Три минуты осталось. С рюкзаком помочь?

– Сам.

– Время! – сказал Тихомиров.

Я плечом вперед толкнулся и вошел в портал. Полутьма. Пока ничего не вижу. Тихо, что-то капает. Запах кисловатый и писк летучих мышей. Впереди яркий свет. Делаю три шага вперед и вижу ржавый гнутый ствол Витькиного пулемета! Подобрал его, осмотрел склон и гребень, никого не увидел. Очень много снега. Затем возвратился к порталу. Бирюков мне не сказал, что они написали у портала. Надпись нашел: «Е = МС2, 1942». Умники! Послушал рацию, настроенную на волну Полины, – только хрипы. Сделал несколько запросов. Отзыва нет. Попробовал портал: теплый. Повторил прыжок. В лицо ударил яркий свет, как полгода назад.

Здесь стрекочет кинокамера, Полинка бросилась на шею, Тихомиров от камеры сразу задает вопрос:

– Удалось?

Показываю гнутый ствол. «Ура!» Чему, дураки, радуются? Задница у нас полная. Но Тихомиров уже присел и строчит донесение, зашифровал его и, пока я пил кофе, отправил его в Москву. Через час обратная шифровка: «Приступить к исполнению операции „Горный стрелок“. Подпись: товарищ Иванов». Всем по фиг, что там лежит снег и не пройти. Действуйте, товарищ Горский! В принципе, у нас все готово: у Полины по образу и подобию пошита наша форма. Немного отличается материал, а так – похожа на первые выпуски мабуты. Есть деньги в долларах, золотых рублях и сберкнижка на предъявителя в одной из московских сберкасс. Правда, неизвестно, сколько там сейчас денег, после двух реформ, но цифра большая. Еды и сухого немецкого спирта на десять суток, если экономить. Два «стечкина», один, правда, новодел, и патроны к друг другу не подходят, две СВД, они разные, у Полины она тяжелее, один ПБС и 25 патронов к нему, 4 монки, два радиовзрывателя. Патронов много не берем, бой нам принимать просто невозможно. Хорошие пуховки на гагачьем пуху, хорошие спальники, мы их уже попробовали на Туюк-Су. Но только одна веревка – 50 метров. Это ладно, нам вершины не покорять. На Клухор-баши холодно и ветрено, поэтому спустились в нижний лагерь. Полина, видя, что у меня очень серьезное выражение лица, не задает вопросов, что-то стряпает, подгоняет разгрузку. Подошел Тихомиров, предложил выпить и расслабиться. Я на него посмотрел, как на идиота, он отошел в сторону. Затем снизу поднялся Бокерия, привез шифровку из Москвы от Берии и небольшой сверток, довольно тяжелый. Я расписался в получении. После этого Гор передал конверт с письмами. Одно мне. Читать не стал. Будет еще время. Примерно догадываюсь, что там написано. Готов ужин, вчетвером садимся у костра. Горавия поднял свое домашнее красное вино, отказываться не совсем удобно, поэтому наливаем себе по стаканчику и мусолим его до конца ужина. Но он вопросов не задает. Утром поднялись наверх, и ушли в восемьдесят первый. Я прошел первым и отошел в сторону: впервые наблюдаю проход со стороны. Через три минуты появилась Полина.

– Не пускал две минуты пятьдесят три секунды. Затем потеплел. Но меня подташнивает.

– Резкое изменение высоты. Мы выше на почти два километра. На леденец с барбарисом. И садись вон туда.

– Чем тут пахнет?

– Мышами. Да нет, летучими! – добавил я, видя, как Полина начала смотреть под ноги. – Полежи здесь, отдышись, будет плохо – зови, я – у входа.

Надел бленды на бинокль, хороший, немецкий, и аккуратно залег у входа. Сектор маловат! Внимательно осмотрел местность, следов никаких нет. Недалеко – звериная тропа, архары ходили. Ни одного постороннего звука. Где-то спустя два часа донесся далекий звук мотора, воющего на подъеме. Дорога работает! Значит, слева от нас – противник. Потом меня сменила Полина, но никаких звуков она за время наблюдения не услышала. Ближе к вечеру попили чая, кофе слишком сильно пахнет, пожевали «второй фронт». Я заставил Полину присесть в быстром темпе пятнадцать раз и замерил пульс: где-то 130. Нормально.

– Ты выходишь первая, я прикрываю. Доходишь до тропы, осматриваешься и прикроешь меня, пока я заметаю следы. Начнем, как стемнеет.

Полина пошла вниз, наста почти нет, глубоко проваливается, я вышел из пещеры и осматриваю склоны и гребни. Чисто. Замести следы будет очень сложно, но будем надеяться на усиливающийся ветер и рыхлый снег. Слегка заравниваю дорожку и быстро спускаюсь вниз, поворачиваю направо, передаю страховку Полине.

– За мной, шаг в шаг. Вперед.

– Андрей, нам в другую сторону!

– Нет, нам туда. В Файзабаде нет интересующих нас людей, идем в Хорог.

– А как же приказ?

– У меня приказ связаться с Мосоловым, он – в Чирчике, а не в Файзабаде. Нам там делать нечего, и по такому снегу мы не дойдем.

– А погранцы?

– Вот им попадаться нам не с руки. Отставить разговоры, вперед!

Высоко! Снег глубокий, архары прошли здесь всего один раз после снегопада, через три часа подошли к морене ледника. Здесь снег сдуло. Мы остановились, чтобы привязать кошки. Отдохнули полчаса и двинулись вперед. За ночь прошли километров пятнадцать. Таким темпом до границы нам четыре ночи. Под утро решили встать на дневку. Но ветер был такой, что без палатки находиться в неподвижном состоянии было невозможно. Мы дождались, когда рассвело, внимательно осмотрелись, никого не обнаружили. Оба устали, поэтому я расставил «памирку», мы залезли вовнутрь, влезли в спальники и зажгли спирт подогреть воду. Выпив чаю и пожевав немного, я разрешил Полине поспать, а сам вышел из палатки проверить дорожку следов. Снизу никто не поднимался, палатку быстро заносило снегом, поэтому я вернулся и тоже немного поспал. Так как район оказался пустынным, можно идти чуть ниже гребня и днем. Погода стоит такая, что хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Если увеличить скорость движения, завтра можно начать спускаться к Пянджу. Через два часа разбудил Полину, привязал место к карте, слева Гульхана, довольно большое село, неконтролируемое нами, справа дорога, «ну а мы – посередине» на леднике. Собрались и пошли. По леднику нам еще километров двадцать, там вниз к Пянджу. Четыре села с афганской стороны и восемь с нашей. Пяндж – естественная граница между государствами: с одной стороны – Памир, с другой – Гиндукуш. Речка неширокая, но бурная. Красивая, но дико холодная вода. Там, где есть броды, с обеих сторон поселки. Мостов нет. Их только два и очень далеко отсюда. Ниже Хорога по течению есть два места, где ширина ущелья всего метров тридцать – тридцать пять, а ширина реки около двадцати пяти. Нам туда. В связи с труднодоступностью мест контрольно-следовой полосы нет, а датчики движения стоят не везде. Дело портит Памирский тракт: вдоль всей границы проложена дорога. Датчики движения стоят вдоль дороги и фиксируют все. Но нас не даром учили вскрывать подобные укрепления. Кое-какой опыт имеется. В том числе и в этом районе. На нас натаскивали погранцов, а мы натаскивали их, но… У каждой службы – свои секреты! Поэтому, пользуясь ненастной погодой, мы ускорили движение и вышли в расчетную точку к вечеру. Первым неприятным моментом было то обстоятельство, что наши погранцы стояли по обе стороны границы! Только заставы на афганской территории были смешанными, а граница технически не оборудованной. Я сначала обрадовался, увидев своих на этой территории, потом высмотрел, что это погранцы в касках. Положение еще более обострилось. Мы начали отходить на север, скрываясь и от духов, и от наших. Наконец нашли участок, охраняемый время от времени, у брошенной заставы Баш-Гумез. Три ночи подряд нас преследовала стая волков. Они здесь маленькие и противные. Кусаются и пытаются что-нибудь украсть. Но не шумят, не то, что шакалы. Но шакалы зимой куда-то уходят. На двух пришлось потратить три патрона от ПБС. Я вырезал у них гениталии и надергал шерсти с паха и под хвостом. Дорожку следов от брода мы присыпали волчьей шерстью. На правом берегу нет ни лесов, ни естественных убежищ. Мы вымокли на переправе, поэтому уходили наверх с максимальной скоростью. Заодно и грелись. Отмотав за ночь двенадцать километров, поднялись к расщелине в скале, закрепили там спальники, прикрылись от ветра скалой, поставили палатку и стали сушиться. В восьми километрах отсюда – шикарный ореховый лес. Завтра уйдем туда, если погранцы не накроют. Жутко холодно. Залезли в один спальник голышом и сушили собой одежду. Днем мимо нас прошел пограннаряд. Видимо, просматривают дорожку следов. Наверх они не смотрели, устали. Под вечер наряд прошел вниз. На плечах тащили двух волков. Только бы не простыть! Но полфляги спирта мы за день выпили. Ушли по гребню к ореховой роще. Я там знаю знатную пещерку, можно будет зажечь костер и полностью обсушиться. Подъем был тяжелый, и руки плохо слушались. Полина один раз сорвалась, немного поцарапалась. Подобрали валежник арчевый, ввалились в пещеру. Разожгли костер и начали все сушить. Перед этим я приказал разрядить оружие.

– Почему?

– Здесь нет войны. Нет противника. Это – СССР. Погранцы – такие же граждане СССР, как ты и я. Врагов, которых надо уничтожать, тут нет. Но нас надолго задержат, если мы им попадемся. Документы у нас у обоих не в порядке.

– А твои?

– Мои в порядке, но у меня нет пропуска в погранзону в этом районе. Все, я пошел наружу, сменишь меня через час. Все влажное и холодно. В первую очередь суши пуховку. Она быстро сохнет. И спальники. Они почти сухие.

На входе тишина, только ветки шевелятся от ветерка. Здесь микроклимат: снега уже нет, листики на деревьях, но ночами очень холодно, минусовая температура. Я продубел сильно за этот час, поэтому был страшно рад, когда меня сменили. Полинку у входа я оставлять не стал. Сходил, погрелся, собрав валежник. За час до рассвета мы вышли из пещеры и ушли наверх. Там припекало солнце и было довольно тепло. Но пришлось собираться и маскироваться: над районом закрутились вертолеты. Ночью ушли еще выше к заброшенному басмаческому стойбищу. Следов по дороге не было. Там и встали лагерем. Район очень удобный. Обзор подходов просто великолепный. Буквально склад саксаула под карнизом, никаких проблем с дровами. По дороге подстрелил архара, едва дотащили его до полупещеры. Наелись досыта, все высохло.

– Полина, пойдем, покажу, зачем мы шли сюда.

Я повернул небольшой рычаг, спрятанный за обычным камнем, опустил его и заложил камень на место. Прошли немного по пещере вглубь, подсвечивая уже садящимся фонариком.

– Вот сюда! – Я указал на пролом в стене. – Закрываем и подпираем этой палкой. Здесь можно спать. Эта лестница ведет наверх к наблюдательному пункту. Там светлее, чем здесь, днем. Вот сюда поставь котелок или кружку. За день накапывает четыре стакана воды. В семьдесят третьем мы всемером здесь неделю жили, пока нас погранцы искали. Потом выполнили задание и ушли. Пошли обратно! Убирай палку! Вот здесь вот рычаг! Наклоняй! Выходи! Правильно, здесь! Убирай камень, рычаг сам выпадет. Его нужно поднять и заложить камнем. Но это потом! Перетаскиваем вещи отсюда туда. А я вынесу золу, кости и тушу брошу возле ручья. Придут волки и шакалы и наследят здесь так, что любая собака сорвется на их следы. Мне нужно в Хорог, на связь. Сутки туда, сутки обратно. Возьмем на непредвиденное трое суток. Продуктов у тебя на восемь – десять, топлива тоже. Внутри ничего, кроме спирта, не зажигай, вентиляция там слабая. Вот наш маршрут на карте. Но лучше не рискуй и самостоятельно не возвращайся. Если я через десять дней не вернусь, оставляй здесь все и без оружия и документов выходи к погранцам. Ври все что хочешь. Максимум – это нарушение погранрежима. Документы потеряла, откуда ты – не помнишь, так как ударилась головой. Говори, что из Ленинграда, как есть. Вот мой адрес в Чирчике, вот адрес моих родителей. Можешь ссылаться на них, но это в крайнем случае. Выучи и уничтожь. Я постараюсь быстро. Друг у меня здесь живет: Рахмонов Саид. Вместе служили. Он, кстати, это место знает, но снаружи его не открыть и не подорвать, все обсыплется. И еще, он не знает, что есть два хода наверху. Пока раскапывают вход – можно уйти. Но я не думаю, что Саид нас сдаст.

– А что дальше, Андрей?

– Надо выбраться из погранзоны и лететь в Москву. Сегодня уже девятое февраля.

– Может быть, вместе пойдем? Я подстрахую.

– Нет надобности. Комендантом участка здесь капитан Терех, я его еще лейтенантом помню, ну и он меня. Серега меня не шибко любит, но даже арестовывать не будет. Запросит Чирчик и Ош. Так что, если я попадусь, то ничего страшного. Максимум трое суток на губе отосплюсь. Потом здесь сейчас базируется 860-й полк из Оша, я там тоже многих знаю. Так что я тут как рыба в воде, а вот тебе с твоими документами здесь делать нечего. Не волнуйся, солнышко! Выкрутимся!

Я проверил все на наличие следов, все чисто, ходили только по камням, поднялся на хребет, помахал Полине рукой, знаю, что наблюдает, и двинулся к Хорогу в наступающей темноте. Предстояло подняться на три хребта и спуститься с них, потом повернуть направо и пройти самый опасный участок: вдоль хребта к правому берегу реки Гунт чуть левее навесного моста и казарм погранотряда. Там – автопарк, замначальником которого работает Саид. Несколько километров пришлось бежать, чтобы успеть затемно. Главную опасность представляют мальчишки: они все в ЮДП и наблюдатели на вышках в отряде, но утром они в основном наблюдают за тем, кто идет из городка. Иначе могут море нарядов схлопотать, а когда здесь был Батя, начальник штаба отряда, полковник, а командиром был подполковник, то пропустить «начальство» было очень опасно! Я успел спуститься в заросли урюка до того, как рассвело. Выбрал орешину густую, забрался в нее и веду наблюдение за приходящими и приезжающими в автопарк. О! Саид! А растолстел-то как! Важным шагом идет от остановки автобуса.

– Паф-паф! Младший сержант Рахмонов! Вы убиты!

Саид крутит головой, но обнаружить меня не может!

– К дереву подойди и головой не крути!

– Андрей, ты?

– Я!

– Старший сержант Найтов! Сколько лет! – Он сделал вид, что чистит собственные брюки, так как приближались его сослуживцы.

– Пять лет, Саид!

– Ты какими судьбами?

– Да вот с погранцами в войнушку играем.

– Ты же уехал в морское училище!

– Я опять в «пятнашке», только теперь лейтенант. Мне нужен подбор, поэтому нужна связь с Чирчиком.

– Я думал, ты ко мне приехал!

– Обязательно заеду! Но сейчас нужен подбор.

– Опять Сереге выговор впаяют! Я оставлю открытым окно в свой кабинет вечером после работы и зайду поболтать с Хаким-ака. Давай! Увидимся! Серега – мой друг, но я всегда на стороне «спецуры»! Кстати, ты провидец: я женился на русской! Надя зовут. Будем рады тебя видеть! Но это на том берегу. Ульянова, шесть. Давай, был рад слышать, мне пора!

Самое гнусное – это ждать и догонять! Лежу в лешаке в кустах, земля холодная, а сверху припекает, но я – не шашлык, поворачиваться нельзя. С вышек этот кустарник виден. Время тянется, как резина. В обед по другой стороне дороги прошел Саид, минут через пятнадцать возвращается уже по этой стороне.

– Андрей!

– Здесь!

– Это тебе! После звонка отходи к белому дому, видишь?

– Да!

– Этот сектор не просматривается с вышек. Там проход между дувалами. Давай!

Он сунул в куст бумажный пакет. Я подождал немного, потом его забрал: самса! Сволочь! Знает, что я люблю! Впрочем, сейчас обед, так что запахом самсы никого не удивишь. А ел я вчера! Вкусная! После «обеда» время пошло веселее. В 17.30 солнце село за горы, похолодало и потемнело, я пополз к забору автобазы. Довольно быстро нашел пролом в стене, через который, видимо, таскают запчасти и бензин. Проскользнул на территорию. Вон вроде контора. Зашел с обратной стороны, обнаружил условный знак: «чисто», толкнул окошко и перемахнул через подоконник. Спустил телефон под стол, потрогал дверь: закрыта на ключ. На телефоне обратный номер. Обнаружил записку Саида: «Звони по автомату! 8-971». Только бы был дома!

– Тащ полковник? – Он, вообще-то, подполковник, но не любит, когда его так называют.

– Слушаю!

– Лейтенант Найтов, четвертый батальон, вышел в Хорог, два «четырехсотых», три места ноль-ноль-один, требуется лифт. Связи нет.

– Ты же… Живой, зараза! Мы ж тебя похоронили!

– Ну поспешили немножко, тела ведь не было?

– Не было.

– Мы можем выйти к «Славе КПСС» через двое суток. Груз небольшой, но очень важный. Кстати, несу вам привет из Кыштыма.

– Первая рота подберет, жди Васильченко или Карпухина. Почему из Кыштыма?

– Сами увидите! Связь кончаю! – Я повесил трубку. При помощи веревочки прикрываю окошко, отход тем же путем, но теперь налево, отхожу к дувалам двух больших домов. Здесь есть кустарник, ухожу туда. Надо ждать, когда все уснут! В своем лешаке я похож на кикимору. Если кто заметит, тут такое поднимется! Через час стук камешков: Саид не выдержал, подает условный сигнал. Зараза, как хорошо знает мои приемчики! Впрочем, чему удивляться! Мы с ним одного призыва, восемнадцать месяцев вместе ходили. Я подал условный сигнал. От дувала отделилась тень. Идет тихо, несмотря на то что растолстел.

– Андрюха! Черт! Как я рад тебя видеть!

– Привет, Саид! Я тоже очень рад! Дома-то что сказал?

– Что по делам. Как там ребята в нашей «девятке»?

– Я в четвертом батальоне, давно никого не видел.

– Так ты оттуда? – Он махнул рукой в сторону Афгана.

– Да.

– Как там?

– Война.

– На заставах повышение, большая стая волков перешла границу. Твоя работа?

– Да.

– Мастерство не пропьешь! А я хотел тебя к стойбищу подбросить, чтоб ты на волков не нарвался. Мою машину не досматривают. Моя жена – дочка начштаба. – Было видно, как он расплылся в улыбке. – Давай, в багажнике!

Я понимал, что он от чистого сердца, но рисковать не хотел.

– Нет, Саид! Я – одиннадцатым маршрутом. Так надежнее. Сведения у меня слишком ценные, да и человек ждет наверху. Спасибо, конечно, огромное! Обязательно заеду, с женой.

– Ты женился! Поздравляю!

– Все! Давай! И так шумим много! – Мы пожали друг другу руки, он выскользнул из кустов почти бесшумно и исчез между дувалами.

В 21.00 началась программа «Время», и я двинулся наверх: все у телевизоров. Прошел к камину, поднялся на плато. Дальше пришлось ползти: установлен пост наблюдения. Прошлой ночью его не было. «Вьетнамская гусеница» отбирает много сил, но ползущего совсем не слышно. Отойдя на двести метров от наряда, я встал и нырнул в тень от скалы. Все, прошел! Но продолжаю двигаться медленно. У них усиление, наряды могут быть в самых неожиданных местах. Прошел еще километра четыре, обнаружил пеший патруль со станцией и собакой. Пришлось затаиться и ждать, пока пройдут. В общем, до света к стойбищу я не успел. Надоело прятаться, слов нет. Нашел звериный ход в заросли барбариса, заполз туда и уснул. Солнце припекало, было довольно тепло. За весь день никого. Только пролетел вертолет. С наступлением темноты двинулся дальше и через три часа был на месте.

Простучал: дай-дай-за-ку-рить-дай-дай, и услышал, как заскрипела каменная дверь. Из темноты выскочила Полинка и зацеловала меня.

– Все в порядке? На связь вышел? Кушать будешь?

– Да, все в порядке, сама-то ела?

– Нет, тебя ждала, чувствовала, что ты где-то рядом.

Мы вошли в тайник, закрыли дверь. Зажгли спирт и поставили на огонь консервы и чай.

– Что-нибудь происходило?

– Нет, никого не было, только самолет пролетал вчера и пара вертолетов, но просто шли по маршруту. Ну и волков было много ночью. Потом какой-то странный лай слышала.

– Это шакалы вернулись. Жаль! Стукачи они! Как у нас сороки! Сейчас покушаем и тронемся подальше отсюда. Вот точка, в которую надо выйти послезавтра. Там нас подберут. На дневку встанем здесь. Места там мало, но вода рядом и людей почти никогда не бывает, особенно в это время года.

– Как у тебя прошло?

– Встретился с Саидом. Он нас приглашает к себе, после операции. Позвонил в Чирчик, нас встретят и вывезут из погранзоны.

Глава VII

Мосолов после звонка надел куртку и пошел в бригаду. «Странный разговор получился. Если он в Хороге, то почему не действует через отряд? Кто второй? Почему не в состоянии передвигаться? Что за груз? Причем тут Кыштым, в котором я не был с сорок второго года?» Он шел к штабу, Найтова он помнил еще солдатом. Довольно быстро он стал сержантом, а потом и вовсе заменил командира группы и последний год водил группу, в том числе на боевые, и в разных странах. Потом уехал в Ленинград, в морское училище, но в семьдесят девятом весной неожиданно приехал из Москвы в командировку от Генштаба на должность группера в формируемый новый батальон. Гибель его группы очень переживали все. И вот спустя полгода он появляется… Дальний заброс? Но почему подставили группу? Вряд ли… Войдя в штаб, он уже принял решение. Принял доклад дежурного и приказал ему заказать билет на утренний самолет в Ош. Зашел к ЗАСовцам и вызвал командира 1-й роты Васильченко. Рота находилась под Ошем, на выходе: отрабатывали взаимодействие с мотострелками в поиске.

– Казань-один, Гранату!

– Гранат, я – Казань-один! На связи!

– Первого на связь!

– Я первый, слушаю.

– Где находишься?

– В двенадцати километрах к югу от Нооката.

– Утром две машины и УАЗ направь в Ош, уазик пришли в аэропорт к 7-50, встретить меня. Машины подготовить к маршу. «Баллонов» возьми самых опытных. Пойдем в Хорог. Как понял?

– Вас понял! Вас встретить?

– Если сам поедешь в Хорог, то приезжай. Времени нет, идем на подбор!

Марш был тяжелый: местность голая, у погранцов усиление, малость промахнулись с водой на первом участке. То ли консервы были пересолены, то ли просто нервничали из-за постоянно встречающихся пеших патрулей и воя шакалов, но вода кончилась быстро. Пришлось набить котелок снегом и размораживать его на себе. Не самое приятное удовольствие! К Сары-Агачу просто бежали! Все! Все заставы в тридцати километрах! Можно двигаться и днем, и ночью! Теперь успеем подойти к «Славе КПСС» в любом случае! Какой-то чудак на букву «м» прикрутил к скале огромные алюминиевые буквы, наподобие «Hollywood» в Калифорнии, и решил, что он «дизайнер», причем последние буквы он явно каРРтавил. Это сооружение видно на дороге Ош-Хорог на протяжении почти ста километров. Там, где они установлены, дорога проходит в ста метрах от сооружения. Три скрытых подхода к ним сверху. Днем есть тень от букв, и две расщелины от ветра. В общем, сооружение стало притчей во языцех. Мы подошли к нему еще засветло и стали ждать колонну. Они появились ближе к ночи: два бронетранспортера и уазик. Я пошел вниз к ним, а Полина, подняв незаряженную СВД, следила за нами. Но я заметил, что два снаряженных магазина она вытащила из рюкзака. Из уазика вылез командир бригады. Сам приехал! Докладываюсь: «Лейтенант Найтов, командир тринадцатой группы четвертого батальона, до высадки вертолет доставки был сбит, вышел из окружения». Мы обнялись с Васильченко и его новым взводным, я его не знаю. Мосолов стоял чуть поодаль и тоже меня облапил. Он крупнее меня, но ниже. Обнимаясь, тихо спросил: «Где второй и привет из Кыштыма?» – «Пойдемте наверх, товарищ полковник!» Он, чертыхаясь, полез за мной по камням.

– Андрей! Не спеши так! Далеко еще?

Мы отошли от колонны метров на шестьдесят, я поднял над головой руку. От буквы «А» отделилась фигура с рюкзаком и винтовкой в руке. Чуть не доходя нас, Полина остановилась:

– Курсант Мосолов! Доложите обстановку!

Мосолов выхватил из кармана фонарик и попытался осветить лицо Полины. Она сделала еще три шага вниз-вперед.

– Не слышу доклада!

– Старший сержант Еременко! – почти прошептал Мосолов. – Полина Васильевна, командую пятнадцатой отдельной разведывательной бригадой специального назначения. Выполняю «подбор» группы лейтенанта Найтова. Здравствуйте! Вы же не вернулись с боевого выхода в сорок втором году…

– Он тоже не вернулся, подполковник Мосолов. Вы считаете, что разговариваете с трупами?

– Ни фига себе: Привет из Кыштыма! Ты знаешь, кто она? Мой инструктор в разведшколе осназа по радиоделу и снайпингу. Самая красивая инструктор в школе. По ней все сохли!

– Я знаю, товарищ подполковник. Вот наши документы.

– Майор ГБ? И твоя морда?

– Грузиться будем?

– Да, конечно! Садитесь в мой уазик! Где вещи?

Я поднялся наверх и взял свой рюкзак. Все вместе спустились вниз.

– Товарищ полковник! Вопросов явно будет много, давайте я сяду за руль, а водителя отправим отдохнуть?

– Да, конечно! Соловьев! К машине! Иди, поспи в БТР! Васильченко! Один БТР вперед, охранять УАЗ! Разворачиваемся, и в Ош! Топлива у вас на сколько?

– Заканчиваем дозаправку, тащ полковник! До Мургаба хватит! Там дозаправимся!

Мы двинулись колонной в сторону Оша. Полину никто не видел. Даже на заправке в Мургабе. Колонной прошли последний КПП выехали из погранзоны. Все! По дороге Полина вербовала Мосолова. Впрочем, этого и не требовалось делать: прочитав собственное письмо, которое он сам не писал, узнав, что это приказ Верховного, Мосолов приступил к выполнению задания. Как только прошли КПП, он снял гарнитуру с рации и сообщил Васильченко, что выходит из колонны, дальше они идут самостоятельно, о том, что и где делали и кого поднимали, никому ни слова. Я нажал на газ и прибавил скорость. Командир и Полина разговаривали об общих знакомых, я им не мешал, а продумывал варианты, как быстрее попасть в Москву. После Гульчи дорога пошла вниз, так что вылетели из головы всякие мысли, все внимание дороге. Прошли «бабочку», стало чуть попроще, наконец горы остались позади. Командир с кем-то связался, после этого сказал: «Заправляемся в 111-м и в Фергану! Там борт на Чирчик. Нас будут ждать. Аккуратно прибавь!» Проехали через Ош. Первый довольно большой город на пути. Полина с огромным интересом рассматривала окрестности и людей. Проехали мимо «трона», погранотряда, по кольцу прямо и налево, мимо ипподрома, в парк 111-й ПДП. Подполковник Дураков недоуменно посмотрел на меня: «А говорили, что ты погиб?» – «Сбрехали, товарищ подполковник!» Я быстренько заправился, развернулся, и мы выскочили на шоссе, и через два часа я расписывался за полученные парашюты в ПДС, а командир и Полина уже были на борту Ан-12. Подъехал, выгрузил парашюты, а прапорщик из ПДС забрал машину. Все, в воздухе. Через сорок минут мы сели в Чирчике, нас ждала машина командира. Поехали не через город, а через полигон и Азадбаш. Мост, КПП, я дома! Машина тормознула возле штаба. Командир отмахнулся от дежурного, он был мне незнаком, и мы прошли в его кабинет.

– Сейчас получишь деньги за полгода и командировочные в Москву на тебя. Полину переоденешь в гражданку. По плану бортов в ту сторону нет, придется поездом. Я оформлю отпуск тебе, это еще деньги. И в Москве, в Управлении получишь свои командировочные и чеки. В поезд, и вперед.

Он позвонил Начфину.

Семеныч разулыбался, долго стучал мне по спине: «Живой, чертяка! Наши в огне не горят и в воде не тонут!» Через полчаса, уже с отмененным приказом о снятии со всех видов довольствия, я стоял возле кассы бригады. С боевыми набежала очень солидная сумма. И в Москве будет еще, мне показали расчетный лист. Если чеки загнать, то даже на «семерку» хватит! Я вернулся в кабинет командира.

– Все? Готов? Полина Васильевна, теперь ко мне! Обедать! Жена и дочь уже ждут! Вы – официально жена Найтова. Так что никаких секретов мы не откроем. Плюс мои девицы помогут Вам переодеться и привести себя в порядок.

Мы пришли к командиру: Мария Филипповна и Светка крутят пельмени. Это фирменное блюдо Марии Филипповны, она из Сибири. Бессменный Председатель Женсовета, гроза всех молодых лейтенантов бригады и семейных пар. Светка – студентка Ташкентского университета. Вечно мне глазки строила и любила потанцевать со мной. Полину поначалу восприняли как очередную «незадачливую женушку» молодого лейтенанта. Командир их поправил, сказав, что у Полины несколько «боевых».

– Андрюшка! Ты где такую нашел? – спросила Мария Филипповна.

– Это она меня нашла! Я здесь ни при чем! Я просто капитулировал! – За что я получил подзатыльник от супруги.

Светка тоже сначала надулась, а потом с удовольствием взяла шефство над Полиной, которая была не в зуб ногой в современной моде. В итоге после обеда все женщины на «жигуленке» укатили «прошвырнуться по магазинам», так как местный «Бахор» их полностью не устраивал. Полину переодели в Светкины вещи и повезли одеваться «для Москвы»! Все! Плакали наши денежки! Ну посмотрим, кого они мне вернут обратно! Роберт Павлович хохотал вместе со мной, но отпустил дам в Ташкент. Когда ушли, он налил себе и мне водки.

– Андрей! Давай за тебя и за успех нашего безнадежного дела. Сам понимаешь: всколыхнуть это болото несколько трудновато! То, что ты выкрутился, – это замечательно. Я вылечу самолетом в Москву и встречу вас на Казанском. Давай!

Мы выпили.

– Ты его, правда, видел?

– Да. И вы из того мира его тоже видели и разговаривали с ним.

– Ой, не знаю, Андрей. Лезем мы в дебри! Чем это закончится – никому не известно.

– Да, конечно, товарищ полковник.

– Что там сейчас?

– Сняли блокаду Ленинграда, летом. Паулюс капитулировал в январе, Ростов взяли обратно, тоже в январе. «Большой Сатурн» состоялся. Гитлеру – хана пришла. Сейчас его войска окружают под Харьковом.

– Мне бы туда! С сегодняшним опытом!

– Ну если получится. Главное – здесь сработать. Иначе не с чем будет возвращаться.

– Ты прав!

Командир немного «нагрузился», думая о чем-то о своем. Вернулись дамы! Полинку я практически не узнал: голубое пальто-«дутик», высокие австрийские сапоги, джинсовый костюм, модный парик, большой импортный чемодан в дорогу и норковая шапка. Девочки с ходу уселись перед зеркалом рисовать Полине лицо! Пользоваться современной косметикой она не умеет. Я вышел покурить на кухню, там меня перехватила Светка:

– Ты где нашел такую «дяревню», Андрей?

– В Афганистане, Светусик. Вообще-то, у нее папа – профессор Политеха в Питере, ну а женские причиндалы она никогда не носила.

– А почему у нее белье армейское?

– Там другого не выдают, Светка!

– Кошмар! Никогда бы не согласилась такое носить!

– Еще как согласишься! Поверь!

Глава VIII

Нас посадили в СВ на проходящий поезд Андижан-Москва. Больше всего Полинку поразил телевизор и назойливость дам в Чирчике.

– Как они меня достали, Андрей! Мне хотелось стрелять! – Это было первое, что я услышал.

– Привыкай! В маленьких гарнизонах первую скрипку играет жена командира.

– Я бы ее убила! А девица почему-то меня ревновала! У тебя с ней что-нибудь было?

– Нет. Несколько раз танцевали вместе в клубе части.

– И ВСЕ?

– Да.

– Я подумала, что я у нее жениха увела как минимум. Слушай, это действительно сейчас модно и так одеваются все?

– Не совсем. Так одеваются те люди, у которых есть деньги и связи, чтобы так одеться.

– Ты шутишь?

– Нет. Совсем нет. Тебе-то как?

– Очень неудобно, особенно нижнее белье. Но красивое. Еще Светлана что-то сказала по поводу моей груди, дескать, сейчас это не модно. А что: грудь можно изменить? Я считала, что это от родителей достается. А вот брюки очень удобные. Они за ними специально в какой-то поселок ездили.

– Джинсы «Ли-вайс». Действительно сейчас очень модная штука. Вообще они старались и одели тебя хорошо.

– А парик зачем?

– Ну, в первую очередь – модно. Во-вторых, короткую прическу, как у тебя, никто не носит. Она мужская.

– Да и у нас никто такую не носит, все больше косы, это же для разведки. Неужели я так «страшно выглядела», как они говорят?

– Для меня? Для меня ты выглядела самой красивой девушкой в мире. А на мнение остальных мне было и есть сурово наплевать!

– Ты подлизываешься?

– Нет, солнышко. Можно я тебе, только тебе, признаюсь? Я люблю тебя. Правда!

Полинка ткнулась мне в плечо головой.

– Ты все врешь! Я тебя очень люблю. Представляешь, Мария Филипповна посоветовала, чтобы мы не затягивали с ребеночком! Она что, не понимает, что идет война?

– Здесь нет войны, Полина. Давно. Их интересует больше, что «выбросили» в «Бахоре», чем все остальное. Светлана на кухне очень интересовалась твоим армейским бельем.

Полина покраснела.

– Да, они обе на него уставились, как будто в первый раз увидели. Но этот «дедерон» здорово щиплется.

– Чай или кофе будешь? Кофе не бери! Он в поездах очень плохой. Это не кофе, а напиток «лето»! Роберт Павлович дал нормальный, индийский.

На самом деле Полина почувствовала себя женщиной. Она даже продемонстрировала свое белье, правда, как бы ненароком. Каждой женщине хочется выглядеть привлекательной и желанной. Тем более после стольких дней воздержания, тяжелых маршей, ледяной воды, сидения взаперти на старой басмаческой базе!

Ночью мы практически не спали, наслаждаясь друг другом. Мерное постукивание колес, позвякивание стаканов в подстаканниках, время от времени пролетающие мимо фонари настраивают на необходимую волну. Все опасности позади, и хотя мы оба понимали, что все только начинается, все равно мы стремились заполнить эту мирную паузу друг другом. Оба воспринимали это купе как наше свадебное путешествие. До этого момента у нас не было возможности уделить много внимания друг другу. Теперь мы с лихвой закрывали этот пробел в отношениях. Днем я показывал Полине знакомые с детства места. К вечеру проехали Ленинск, я с гордостью показал ей на космодром. Полине очень понравился Ташкент, она удивилась, узнав, что город полностью был разрушен и восстановлен в 60-е годы. Мы не отходили друг от друга ни на шаг. Для нее, особенно для нее, окунуться в мирную жизнь не сильно получалось: давило то обстоятельство, что сейчас кто-то гибнет, а мы сидим в вагоне-ресторане и ожидаем неторопливого официанта. Контраст был слишком велик, поэтому на второй день я услышал от нее, что она хочет поскорее вернуться. Произошло отторжение этой реальности. Все эти мелкие мирные заботы ее мало волновали. Она не представляла себе ни на секунду, что можно просто выйти из войны в мир и это новая реальность. Она и ее сознание осталось «там», в сорок третьем. Она штудировала Москву, я отвечал на многочисленные вопросы: как купить билеты, сколько стоит транспорт, где могут потребовать документы и тому подобное. Она здесь на нелегальном положении: документов у нее нет, только образца сорок третьего года. И меня она воспринимает как майора ГБ Горского, а не как лейтенанта Найтова. Она не понимает, что это мой мир и мой дом. Что скоро в Москве нас встретят мои родители, полгода назад получившие сообщение, что я не вернулся с боевого задания. Телеграмму им я отправил еще из Ташкента. Тем не менее все мои ночи заполняла она и ее любовь. Чем ближе была Москва, тем стремительнее преображалась Полина. Утром перед приездом она уже «была на задании». А я ей не говорил, что ее ожидает. Толпу на перроне она увидеть не ожидала. Когда нас обоих зацеловали, затискали мать, тетка и бабушка, сестра с братом, двоюродная сестра, два дядьки и отец. Рядом на перроне стоял Мосолов. Я представил его отцу. На четырех «волгах» двинулись в Ватутинки. Меня заставили переодеться в парадную форму, которую привезли родители. Китель мне оказался чуточку тесноват. За прошедший год я солидно раздался в плечах.

Моим Полина понравилась. Мама придирчиво ее осмотрела и не нашла в ней недостатков. Бедная мама! Она даже не представляет, что Полина старше ее почти на тринадцать лет. Но правильный ленинградский выговор дочери филолога, не испорченный современным сленгом, привел в восторг маму. Единственное, что она не понимала, где и когда состоялась наша свадьба и почему мы никого не известили об этом.

– Тебе идет морская форма! – услышал я от Полины на балконе девятого этажа. – Мне понравились твои родители и родственники. Все военные. Интересно, мои родители живы или нет?

– Если будет время, обязательно съездим в Ленинград.

– Когда приступим к заданию?

– Считай, что приступили. Дядя Дима – начальник Политотдела шестого Управления ГШ ВМФ, военно-морской разведки. Сейчас закончат радоваться и состоится «совет в Филях»! Я же специально притащил сюда Мосолова. Дядя Вова учится в Академии Генштаба, Огарков там преподает и штатный военный атташе. Имеет пропуск в Министерство Иностранных дел. А там – Громыко. Отец хорошо знает Командующего ВВС.

После обеда мужчины собрались на балконе покурить, и мы начали «большой совет». Я и Мосолов представили Полину. А я рассказал о своем «путешествии» и задании: выйти на переговоры с руководством СССР. Все, кроме молодого дяди Володи, фронтовики. Лица у всех серьезные. Документы и фотографии, которые мы предъявили, их поразили. Мосолов подтвердил, что Полина – инструктор разведшколы при курсах «Выстрел», которые он заканчивал во время войны.

– Как ты там оказался, Андрей? – спросил отец.

– Пап, это – «ОГВ». Меньше знаешь – крепче спишь.

– У вас ничего не получится… – задумчиво вставил дядя Дима, знавший политическую кухню изнутри.

– Я знаю, но у меня приказ Верховного и полномочия от него на проведение переговоров. Полина, дай бумаги.

– Серьезная бумажка! Но тут она не прокатит.

– Требуется, чтобы прокатило.

– Задал ты задачку! Вечно во что-нибудь вляпаешься! – пробурчал отец.

– Пап, в новой реальности твоего шрама на спине нет. Клухор мы удержали, твой партбилет у тебя в кармане, и ты учишься не во Фрунзе, а в Качинском. – Отец, который три года был на волоске из-за закопанного на Клухоре партбилета, покачал головой. Я достал карту с положением на фронтах по ситуации на 3 февраля 1943 года. – И это – воздействие одного информированного человека. А теперь представьте, что произойдет, если вмешается СССР восемьдесят первого? Сколько жизней спасем?

– Ты изменился, Андрей…

– Да, я – майор Госбезопасности Горский, полномочный представитель Верховного Главнокомандующего Вооруженных Сил СССР, а не лейтенант Найтов, товарищ генерал-майор запаса.

– Даже по званию меня догнал. – Сидящие вокруг подполковники и капитаны первого ранга заржали.

– Петро, растут детки! Быстро растут! Ладно, Андрюшка! Все, что в наших силах, – сделаем!

Глава IX

Мы завезли Мосолова к его родственникам, а сами поехали на квартиру, ключи от которой передал нам он. Это была квартира одного из офицеров бригады, который сейчас находился Кандагаре. Маленькая однокомнатная квартира недалеко от Управления. Утром нам надо идти туда. Свежепостроенный «аквариум» сиял и сверкал чистотой. Еще вчера мы с Мосоловым договорились, что здесь не будет сказано ни слова ни о чем. Только о том, что вернулся. Без этого – никак. Тем более что я не штатный, а прикомандированный. Полина осталась мерзнуть на улице, а мы пошли в кадры. Там особых вопросов не возникло, так как приказ уже подписан и командир части рядом стоит. Но нам не повезло: нарвались на Ивашутина в коридоре! А у него просто фотографическая память. Мосолов попытался отправить меня по делам дальше, но это не получилось. В марте семьдесят девятого именно Ивашутин разговаривал со мной, предлагая не отказываться от вызова из бригады.

– Подполковник Мосолов! А вы что тут делаете? А это кто? Найтов, что ли? Как служит? Постой, постой! Он же погиб вместе с группой!

Я сделал глупое выражение лица и пару раз обернулся вокруг.

– Товарищ генерал-полковник, колено он повредил, недавно вышел. Я его в отпуск отправляю, пусть подлечится.

– Путевку выбиваешь для любимчиков? Ну пусть съездит в Гудауту! Скажи, что я приказал.

Пришлось изображать прихрамывающую лошадь. Самый опасный человек в управлении! Он из КГБ – раз, с Крючковым не разлей вода – два, с Брежневым вместе водку пил – три. Бессменный начальник ГРУ с шестьдесят третьего года – четыре.

– Так что, Найтов, решил не возвращаться на флот? А как просил! Дескать, только в командировку!

– Я еще не решил, товарищ генерал. Думаю, пока.

Блин, вот привязался! Наконец он меня отпустил, а Мосолова потащил за собой. Я получил деньги, сдал отчеты, расписался в приказах, наконец появился Мосолов.

– Тебе путевка нужна? – Я мотнул головой. Район Сухума меня сильно интересует на случай отхода.

– На март. Не раньше.

– Понял! Пошли.

Еще полчаса потеряли, оформляя бумажки.

– Старый «контрик» хочет тебя видеть и поговорить о том, где ты отлеживался. Но я сказал ему, что у тебя самолет, летишь домой к родителям. Он приказал после отпуска зайти к нему. Больше ему на глаза попадаться не стоит.

Удалось выскочить из Управления незамеченными. Гад, не забудет ведь! Но теперь я чист как стеклышко и официально в отпуске. Командировочное отдал командиру. Он пошел с кем-то встречаться из Управления, этот кто-то постоянно работал с Огарковым, а когда-то служил у нас в бригаде.

– Буду вон в том кафе. Пусть Полина подстрахует меня и запомнит этого человека. Тебе на него выходить не стоит. Мы с ним давно не общались, а сам знаешь: в Москве люди здорово меняются.

Полине удалось сделать несколько снимков встречи. Вернувшийся Мосолов сказал, что человек отказался организовывать прямую встречу с Огарковым или Устиновым. Не хочет рисковать. Мы поехали обратно на квартиру, оттуда позвонили всем. Там тоже глухо. Но еще не вернулся отец из штаба ВВС. Повесили трубку. Звонок: отец!

– Мосолов у тебя?

– Да.

– Все сюда! Кутахов всех ждет.

Главный маршал авиации Кутахов как был лихим истребителем-фронтовиком, так и остался. Он не отказался встретиться с бывшим фронтовиком-истребителем, хотя, скорее всего, думал, что отставник будет у него что-то выпрашивать. Такого разворота событий он не ожидал, но принять нас согласился.

– Первое, что с нас попросят, – доказательства! – сказал он после разговора.

– Есть у нас доказательство, товарищ маршал. Вот сидит. В главном разведывательном управлении Генштаба лежит ее личное дело в архивах. Там есть все, в том числе и ее отпечатки пальцев, и ее личный номер.

Кутахов аккуратно переписал все и вызвал адъютанта:

– Срочно запросить наличие личного дела старшего сержанта Еременко Полины Васильевны в архивах ГРУ Генштаба. Одна нога там, другая тут. Скажи Кондрашкину, чтобы накрыли обед на всех. Пойдемте обедать, товарищи.

Во время обеда он живо интересовался происходящим на фронтах. Было видно, что он мысленно уже там, что он хочет оказаться там и провести все немного по-другому. Отомстить за все потери, кровь, слезы. Этот человек привык рисковать своей шкурой, а не подставлять солдатские души.

– Эх, мне бы туда, сейчас, – тихо сказал маршал. Я понял, что он сейчас поднимает «кобру» в своих мыслях, видя, как сжалась его левая рука, как будто бы держит РУД.

– И нам, – ответили остальные.

После обеда появился адъютант, который привез личное дело Полины. Кутахов вызвал начальника особого отдела и приказал ему снять отпечатки пальцев Полины, официально зафиксировать это и сфотографировать этот процесс. Сам он только попросил у Полины красноармейскую книжку и сличил номер, записанный в деле.

– Лично мне этого достаточно, – сказал Кутахов, возвращая Полине документ. – Неожиданно, конечно, очень неожиданно. Так кто старший группы? Вы или лейтенант Найтов?

– Старший группы – майор ГБ Горский, он же лейтенант Найтов.

– А почему именно он и почему вас только двое?

– Устройство, мы его называем порталом, пропускает людей избирательно. Пока через него прошли только мы. Времени подобрать еще людей у нас не было. Верховный принял такое решение. Он сомневается, что удастся реально получить помощь отсюда, товарищ маршал, и решил выяснить это как можно скорее.

– Чем вы занимались там, майор. Они знают, что вы – лейтенант?

– Да, мое звание здесь им известно. Я занимался проектом РДС. – Кутахов вскинул на меня глаза. – Внедрением некоторых систем вооружения: единого пулемета Калашникова, винтовки Драгунова, пистолета Стечкина, мин направленного действия, зажигательного и ракетного оружия, подготовкой групп осназа, и поиском людей, способных проходить через портал. В общем, работал. У нас есть небольшой фильм, снятый по приказу Сталина. Он, правда, предназначен для другого человека, но я считаю, что вам его будет посмотреть полезно. Снято на тридцатипятимиллиметровую пленку.

– Хорошо, давайте посмотрим.

Полина из сумки достала фильм, снятый для Огаркова. Пришлось повозиться, открывая герметическую упаковку: коробка была залита смолой. Солдат помог вставить ленту в киноаппарат, после этого особист удалил его из кинобудки. Я уже видел этот фильм, поэтому остался рядом с особистом.

На экране были Сталин, молодой Огарков, молодой Мосолов, Василевский, Берия, Меркулов и мы с Полиной. И его последние слова: «Мы посылаем к вам этих людей, рассчитывая на вашу помощь в этой священной для нас войне».

Выйдя из зала, Кутахов вытирал слезы.

– Верховный подчеркнул, что отправляет к нам самого нужного сейчас стране человека. Чем вы, лейтенант, это заслужили?

– Вы историю войны помните? По состоянию на начало сорок третьего?

– Да, конечно.

– Вот карта боевых действий на третье февраля 1943 года в новой реальности, товарищ маршал. Это подпись Верховного, это Василевского. Снята полная блокада Ленинграда, еще летом, отстояли Сталинград, немцев окружили под Калачом, удался «Большой Сатурн», освобождена Тамань, бои под Харьковом. Наступаем на Мариуполь.

– А на севере? – спросил бывший летчик Карельского фронта.

– Там пока без значительных изменений. Тяжелые оборонительные бои.

– Что требуется от нас?

– Чертежи и технологические схемы вооружений конца войны, немецкие шифры, гранатометы, «Шмели», немцы собирают кулак под Харьковом, авиационные пушки Грязева с технологией производства, радиолокаторы, радио и лазерные дальномеры для истребителей и штурмовиков, ЗАС и средства связи. Материалы по ракетному оружию, образцы двигателей крылатых ракет. В основном – техническая помощь, консультации, все по транзисторам и навигационным системам.

– Вы говорили, что участвуете в проекте РДС. Что там происходит?

– Полным ходом идет строительство в Снежинске. Запустили реактор в Москве. Но начало наработки плутония в плане на будущий год только. Средств не хватает. Но расчет имплозии выполнен. В общем, все, что могли.

– Американцы?

– Несколько неприятных минут мы им доставили: у них пока почти нет урана, начали возить из Африки, по капле. Как у нас было, когда на ишаках возили, товарищ маршал.

– Твоя работа?

– Нет, Меркулова, я только подсказал, где он лежит.

– Про Хрущева Он знает?

– А как же, товарищ маршал!

– Наш человек! Василич! Дельного мужика воспитал!

Он снял трубку вертушки:

– Дмитрий Федорович! Как здоровье?.. Ну грех жаловаться! А Александр Викторович что говорит?.. Отлично! Да-да! И в Карловы Вары! Самое то! Слушай, в гости хочу набиться, и не один… После съезда? Нет, не прокатит!.. Да, нет! Ни о каком «Т-десять» разговоров не будет. Есть решение, будем ждать. А в гости надо сегодня… Ну какая печень, о чем ты! Максимум по пять граммов. Люди подобрались непьющие. Чай, не Леонид свет Ильич… На дачу? Понял. К двадцати? Отлично!.. Нет, не много. Пять человек, вместе со мной. Ну все, до вечера!

– Все! Нас ждут к двадцати на даче. Собираемся здесь в 18.30. Василич, у тебя номера на машине какие? Нет, это не прокатит! Отсюда вас штабная «волга» заберет. Так что здесь, через три часа.

Едем по Москве с мигалками – удобно для тех, кто едет с мигалками. Остальным нешибко. Довольно быстро выскочили на Рублевку. На КПП у дачи нас даже не тормозят. Кутахов церемонно представляет нас министру.

– Генерал-майор Найтов, вы его знаете, помните: Су-7б представлял, и в семнадцатой армии был И.О. Это его сын, он из спецназа, а это – командир его бригады – подполковник Мосолов. А это – наш сюрприз. Чуть попозже представим. Тут с лейтенантом такая история приключилась, что я был вынужден попросить вас об аудиенции, товарищ маршал. Вы же Сталинский Нарком. Давайте посмотрим вот эти два фильма, они коротенькие, но кроме нас их видеть никто не должен.

– А кто запустит проектор?

– Лейтенант, сможешь?

– Так точно.

– Вот этот мы смотрели, а вот этот еще запечатан. Посмотрите на печати и упаковку.

Министр полез в карман за очками.

– Надо же! Где нашли? Очень интересно! А почему адресовано мне?

– Подпись видите? – спросил Кутахов.

– Сам? Вскрывай, лейтенант, ставь!

– Дмитрий Федорович, может, сначала этот?

– Нет, пусть его Огарков смотрит. Или позже.

Я запустил проектор и вошел в столовую. Через несколько десятков секунд под министром заскрипело кресло: он встал. Остальные поднялись тоже. Лента кончилась. Экран светится белым прямоугольником, а Устинов стоит столбом. Наконец он вытер лоб и сел. Я вышел и остановил киноаппарат.

– Кто такой майор Горский?

Я подал ему свое удостоверение.

– Вы и тот человек, которого к нам послали, одно и то же лицо?

– Так точно. Вот мои полномочия. – Я передал ему приказ Верховного.

– Как?

– Я случайно обнаружил устройство, которое переместило меня в август 1942 года. Там я находился до четвертого февраля 1943 года, после этого, по приказу Верховного, вернулся в восемьдесят первый год. Вместе со мной переместилась старший сержант осназа Еременко, единственный человек, которого пропустило устройство и который может подтвердить свое происхождение архивными документами.

– Я уже проверил эти документы, товарищ маршал: вот заключение экспертов. – Кутахов передал Устинову бумагу: отпечатки идентичны и принадлежат старшему сержанту осназа Еременко Полине Васильевне, 1919 года рождения, инструктору разведшколы при курсах «Выстрел».

– Я заканчивал эти курсы в 1942 году, товарищ маршал, радиодело и снайпинг мне преподавала она, – сказал Мосолов.

– Отсюда следует, что вы – майор ГБ Горский, полномочный представитель Ставки ВГК. Здравствуйте, товарищ майор, – произнес Устинов и протянул мне руку.

– Здравия желаю, товарищ маршал!

– Кроме кинофильма, товарищ Сталин что-нибудь еще передавал для меня?

– Так точно, но я могу это передать только вам, в присутствии сержанта Еременко.

– Пройдемте в мой кабинет.

Мы вышли из столовой, прошли немного по коридору за министром, вошли в его кабинет. Я достал «сопроводилку» и свое удостоверение.

– Мне сказали, что вы знаете, где смотреть допуск. – Он безошибочно открыл страницу, взглянул на нее и покачал головой.

– «ОГВ», я так и думал.

– Распишитесь в получении, товарищ маршал Советского Союза! – Он достал ручку и уверенно расписался.

Я передал письмо. Он прошел к столу и остановился возле кресла. Постоял, постукивая по столу конвертом. Затем сел и вскрыл ножом конверт. Минут двадцать он читал и перечитывал документ.

– Содержание знаете?

– Там стоит моя подпись, я и сержант Еременко ознакомлены еще 25 января 1943 года.

– Да, я вижу. У меня есть время подумать?

– Так точно. Просили не затягивать с ответом. До открытия съезда я должен знать ваш ответ.

– О чем тот фильм, который Он просит показать?

– О предательстве Хрущева.

– Понятно. Как вас найти?

– Через Кутахова.

– Он в курсе?

– Только о том, что мы просим помощи.

– А если Леня согласится? Я сумею его уговорить, можно обойтись без кино?

– По анализу Меркулова, следующим генсеком станет Андропов, и все пойдет насмарку.

– Всеволод Николаевич умен. Все просчитал!

– Кинофильмы, с них надо сделать копии, а оригиналы я заберу.

– Да-да, сейчас напишу распоряжение, завтра заедете на ЦСДФ СА и сделаете. Две копии каждого мне. – Он передал мне бумагу со своей личной печатью. – Как там сейчас? Сталинград в полном разгаре?

– С Паулюсом мы уже покончили, товарищ маршал. Вот, смотрите! – И я передал ему карту. Он посмотрел на нее и покачал головой.

– Однако! Я сниму копию?

– Снимайте, одну. – Он подошел к ксероксу и передал мне копию. Я завизировал ее. Забрал оригинал, отметив на обороте копирование, попросил его расписаться.

– «ОГВ», – пробормотал он. – Пойдемте, извинимся перед присутствующими, ужина не будет.

В этом министр ошибался! В столовой вовсю хозяйничала Таисия Алексеевна, все было накрыто, и ждали только нас. На его возражения жена отреагировала просто:

– За стол! Ты не ел с утра! И никаких возражений, иначе Александру Викторовичу пожалуюсь!

Кто такой Александр Викторович, я не знал, но можно было догадаться, что это его личный врач.

За столом было полное молчание, министр, не поднимая головы, медленно ел. Первой не выдержала его жена:

– Дима, что-то случилось?

– Да. Получил привет с того света!

– Плохо себя чувствуешь? – забеспокоилась она.

– Нет, чувствую себя даже помолодевшим на много лет. Просто пацаном-наркомом оборонной промышленности себя ощутил.

– Так что плохого?

– А то, что за все это, – он обвел вокруг себя пальцами, – придется ответить! Говорил я Леньке!!! Хозяин вернулся! Привет мне передал.

– Он же… – тихо сказала Таисия Алексеевна, мгновенно побелев лицом.

– Живой! И моложе меня! Еще и сюда может прийти. Война кончится, и придет! Впрочем, пусть приходит! Я – чист! Всю жизнь на оборону страны положил. В общем, так, майор! Сделаю! Все, что в моих силах, сделаю! – Министр обороны взял бутылку коньяка и от души плеснул себе в бокал.

– Тебе ж нельзя! – прошептала жена.

– Можно и даже нужно! За Родину, за Сталина!

Все выпили стоя. Так как трое из семерых воевали на Ленинградском фронте, то расставались мы под «Героическую Волховского фронта»:

Вся компания громко горланила:

А мне хотелось завыть:

А какая разница, где падать? Под Кабулом, под Файзабадом или под Кандагаром. Мне повезло, я выжил. А кто воскресит моих ребят? Мне повезло: сидел возле выхода. Им – нет. Им пришлось заплатить самым ценным. А будут еще войны. И потери. Держись, стрелок! Большая игра начинается! Где ты – пешка!

В результате у меня на руках оказалась новенькая ЗАС-радиостанция. Как сказал министр: «Таких еще ни у кого нет, в том числе и у КГБ. Наговариваешь сообщение, ждешь зеленого сигнала, нажимаешь кнопку, и оно уходит за полсекунды. Запеленговать невозможно. Или с большой погрешностью. Это прямая связь со мной. Носи с собой».

Глава X

Утром на столе у начальника девятого Управления генерал-лейтенанта Сторожева лежало донесение о шумной пьянке на даче Устинова. «Выздоровел!» – подумал Сторожев, двух из пяти гостей он знал: все военные и молодая девица. «Очередной генерал свое чадо пристраивает». Поморщился, заглянул в картотеку, так и есть: генерал оказался в запасе. Ничего интересного. Фотографии нечеткие, надо послать спецов сменить и проверить технику. Покрутив в руках сообщение, он отложил его на уничтожение. Набрал номер охраны министра обороны и закатил разнос за плохое содержание спецтехники и нечеткие фотографии. Мысли о том, что на лице у нас «корректор» у него не возникло.

Мы проснулись поздно, почти в десять, так как отец забрал фильмы и поехал вместо нас на студию их копировать. Он же отвезет их в МО. Нам лучше лечь на дно и не отсвечивать в Москве. Сегодня занимаемся транспортом. Оформляли его на дядю Диму, у него другая фамилия. Сходили проверили счет в сберкассе, заказали недостающие деньги. Купили «Волгу-24-24» с автомат-коробкой, дядя Володя помог по своим каналам. Когда-то она была черной и с мигалками, теперь она темно-коричневая. Терпеть не могу такой цвет, но маскировать удобнее. Много времени потратили на оформление доверенности на управление: пришлось отсидеть в большой очереди и купить секретаршам нотариуса подарки. Иначе: «Зайдите через неделю!» Сообщений от Устинова нет. Он вышел на связь вечером, переслав короткое сообщение: «Получил, спасибо!» Это про фильмы. Сейчас от нас уже ничего не зависит. Собственно задание мы выполнили. Теперь занимаемся сбором открытой информации. Если они не пойдут на развитие сотрудничества с нами, то и этой информации хватит. Наблюдения за собой мы пока не обнаружили. Назавтра планируем поехать на ВДНХ и снять все, что удастся, в павильонах Министерства геологии. Мизер, конечно, но это дополнительные деньги в копилку Победы. До начала съезда еще пять дней.

Полина с огромным интересом бродила по ВДНХ, ей все понравилось, сделано, конечно, красиво. Ее удивляют очереди, большое количество машин с мигалками, очень понравился Новый Арбат. Но нетерпение все-таки проявляет: «Что они тянут? Нам пора назад!» Наконец в 21:00 загорелась лампочка приема на ЗАСе: Устинов передал указание подъехать на Новый Арбат к 22 часам к дому номер 30, напротив библиотеки будет стоять машина, и передал ее номер. С Горским хочет встретиться Громыко.

Машину не берем, ныряем в метро, а затем, смешавшись с толпой, идем к зданию СЭВ. Разделились, Полина прикрывает. Без трех минут десять напротив библиотеки остановился «членовоз»! Конспираторы! Мать их! Подошел к машине, открылась дверь, внутри Устинов и Громыко. Дмитрий Федорович спросил:

– А Еременко где?

– Недалеко.

– Вы без нее?

– Да.

– Садитесь.

Светить Полину мне совершенно не хотелось. Свою роль она уже выполнила. Если что, хотя бы она уйдет. Андрей Андреевич нажал на кнопку, машина плавно тронулась.

– Здравствуйте, товарищ Горский.

– Здравствуйте, товарищ Громыко.

– Мне сказали, что у вас есть письмо для меня.

– Да, Андрей Андреевич. Оно у меня. – Я достал «сопроводилку» и передал ее Громыко. Он усмехнулся: узнал старую школу! Залез в карман и вытащил «Паркер», расписался и вернул мне бумагу. Я передал пакет. Он быстро вскрыл его и стал читать. Сложил письмо и положил его в конверт.

– Он считает, что сможет реабилитироваться после всего того, что о нем сказано? Это наивно! Чем чудовищнее ложь, тем в нее легче верят.

– Насколько я понял Верховного, он не собирается оправдываться. Во всяком случае, в фильме нет ни одного слова об этом.

– Вы его видели?

– Конечно. На задание не идут не подготовившись. Я – разведчик, а не дипломат.

– В данном случае, вы – военный дипломат. Поэтому сразу возникает встречный вопрос: то, что получит Сталин, мне понятно…

– Вы неверно расставляете акценты, товарищ Громыко! Получит не Сталин, получит Советский Союз.

– Хорошо, получит Советский Союз, а что получит наш Союз?

– Идеологию для населения, веру в партию и новую технологию. Одно обладание «машиной времени» дорого стоит. Тем более что феномен до конца не изучен и, возможно, обладает возможностью настройки. В нашем времени у нас недостаточно приборов и оборудования, для того чтобы полностью изучить его. На это уйдут десятилетия.

– Убедительно, – сказал Громыко после некоторой паузы. – В плане идеологии и веры в партию у нас действительно наблюдаются большие проблемы. Но есть два мнения по этому вопросу: одно, которое высказали вы, второе, что необходимо до конца отказаться от репрессий и прошлого. Так сказать: покаяться и начинать строить новое общество, без насилия.

– Как только вы это сделаете, государства не станет. Вся история человечества говорит о том, что государство – это аппарат принуждения. Вы сейчас говорите о гуманистическом обществе, а вашу родную Белоруссию топчет враг. Это здесь война кончилась! А там Хатынь еще не состоялась. И в ваших руках возможность спасти ее.

Все замолчали.

– Андрей, я тебе говорил, что Он прислал за помощью. И права отказать ему в этом у нас с тобой нет.

– Нет. Но мне страшно! Понимаешь, просто по-человечески страшно, что может произойти. Хорошо, я поддержу тебя.

– Высадите меня у метро, пожалуйста, – подал я голос.

Хвост я обнаружил сразу. Интересно, где попытаются взять? Гонки по городу пока выиграл я, от хвоста я оторвался.

Взбешенный Сторожев разносил «наружку»:

– Вам ничего доверить нельзя! Как это ушел? Кто это?

– Установить не удалось. Все произошло слишком неожиданно и быстро. А народу в этом месте было много.

– Во что одет?

– Куртка, брюки, кроссовки и вязаная шапочка, перчатки, поляроиды.

– Может быть, американец?

– Нет, ни на одного из тех, кого мы ведем, он не похож. Вот две фотографии, которые удалось сделать, но лица не видно. Отход выполнен профессионально, оторвался мгновенно: зашел за угол и исчез.

(Я подъемом-переворотом ушел на козырек у подъезда, в который зашел какой-то человек, дверь хлопнула, пока «товарищ» проверял подъезд, я ушел. Потом взял частника и уехал домой).

Дома сообщил о «наружке» и о том, что ушел, Устинову. Ответ пришел только утром, на 10:00 у них назначена встреча с Брежневым. Форма одежды – костюм, быть готовым выехать, если потребуется. В 12.00 прекратились передачи по всем каналам радио и телевидения, зазвучало «Лебединое озеро» и другая классическая музыка. ЗАС молчит. Не к добру! В 15.00 трагическим голосом диктор Игорь Кириллов сообщил, что сегодня на своем боевом посту ушел из жизни выдающийся политический деятель современности, секретарь ЦК КПСС, член политбюро ЦК КПСС, дважды Герой Социалистического Труда товарищ Михаил Андреевич Суслов. В стране объявлен трехдневный траур. Государственную комиссию по похоронам возглавил Романов Григорий Васильевич.

Несмотря на постигший страну траур, днем позвонил Кутахов:

– Андрей Петрович! Подскочи ко мне! Пропуск я заказал!

Я сел в «Волгу» и поехал в Главный штаб ВВС.

– Андрей, привет! Слушай, у меня 1860 «кинг-кобр» на складском хранении и 4500 МиГ-15 и 17. Готовимся их списывать. У вас, правда, ТС-1 не делают, но оно дешевле, чем стооктановый бензин. Если снять плоскости и оперение, упаковать в ящики, в твой портал пройдет? Если «да», то я начинаю их готовить!

Я начал прикидывать размер портала. По ширине и высоте должно войти, а вот с длиной как быть? И с возрастом Р-63.

– Не беспокойся! Все дюриты и дутики заменим. Готовим?

– Не знаю! У меня пока никаких ответов нет. Все хоронят Суслова.

– Ладно, ждем похорон, но дюриты начинаю менять. Здесь еще все по Ла-9, по его двигателям. У меня еще есть пятьсот Ла-11, они, конечно, УТИ, но в сорок третьем году таких ястребков ни у кого не было! Да! Ешкин кот, чуть не забыл! Прицелы! Прицелы от МиГ-17! Их тоже много, и не на балансе! По разъемам и питанию абсолютно совпадают со всеми истребителями на вооружении СССР. Хоть на ЛаГГ ставь!

Вот теперь можно домой! Странно, но я начал воспринимать сорок третий как дом. Меня стало коробить от местных прибамбасов. Причем чем ближе к Кремлю, тем сильнее тошнотворный рефлекс. А тот же Кутахов – понравился. Кстати, и Устинов тоже. Он, конечно, сначала струхнул, но потом начал работать. Суслов наверняка его работа. Ну и возраст, конечно. Семьдесят девять – это солидная цифра. Что из этого получится? Кто его знает! То, что передали, уже достаточно: вся документация на двигатели АШ, с привязкой технологий по цехам. И Ла-9 с Ла-11: семьсот километров крейсерской. Плюс все по авиационным пушкам. Кутахов – молодец! Подключил ведущих инженеров и подвел технологии под имеющиеся у нас. Опять «нас» говорю. Я и вправду, как Полина, тороплюсь вернуться обратно.

А вот с возвращением, похоже, не получится. Когда вышел от Кутахова и шел по коридору Главного Штаба, меня окликнули:

– Андрей! – повернулся на звук: капитан Барсуков из «Альфы». Мы обнялись.

– Живой? Говорили, что ты погиб.

– Говорили, выкарабкался. А как твое плечо?

– С твоей и Божьей помощью! А ты здесь, что делаешь?

– Кутахов – приятель моего отца, отец хочет «вытащить» меня из Афгана. Не знаю, как и отбиться от такой «помощи».

У Барсукова изменилось лицо. Он обнял меня и на ухо прошептал: «Не ходи сюда, Гюрза-тринадцать, ищут тебя, чтобы ликвидировать. Уходи, Андрюха! Барсук-один в своих не стреляет».

– Но ты же не один, – шепчу ему.

– Я пока группер. Вали отсюда, братишка!

Мы еще раз обнялись, демонстрируя прощание боевых друзей. Хорошо, что приехал на отцовской машине! Ее пришлось оставить во дворах, потом долго проверять хвост. Дома отправил сообщение Устинову, в том числе и о приказе на ликвидацию Горского. В ответ – молчание. Понятно, что Кутахов на крючке и ГБ уже известна моя фамилия. Уходить надо! Полинка понимающе посмотрела на меня, вынула стволы и начала набивать обоймы.

– Уходить надо сегодня, ближе к вечеру, когда все поедут за город. Если удастся выскочить из Москвы, то уйдем. Мосолов уже в Чирчике, будем пробиваться туда. Но кружным путем.

– Я готова.

– Присядем. Втравил я тебя! Может быть, останешься здесь?

– Я – сержант осназа, товарищ майор, и мы – боевая группа, а не семейная пара. Так что ничего не выйдет. Идет война, и мы на задании.

– Попрыгали! Порядок! Ты грузишь, я прикрываю.

Из Москвы мы выбрались по Старо-Каширскому шоссе. Через Волгоград короче, но я пошел на Воронеж.

Вечером в пятницу Сторожеву доложили о всех посетителях у Кутахова по списку штаба. «Опять лейтенант Найтов! Что-то здесь не то! Что он потерял в Главном Штабе? Стоп, с чего все началось? С пьянки у Устинова, где пели песни за Родину, за Сталина! Точно, и там был Найтов с сыном. И сегодня тот же Найтов, но без отца был у Кутахова. Даже если предположить, что это шахер-махер, все равно надо проверить!»

– Кто был в наружке в ГШ ВВС?

– Группа Барсукова.

– Где отчет?

– Вот он.

– Найтов зафиксирован, и у него единственного стоит причина посещения. Барсукова ко мне!

В течение часа, пока ждали капитана, генерал-лейтенант накручивал себя.

– Товарищ генерал-лейтенант, капитан Барсуков прибыл по вашему приказанию.

– Почему здесь эта запись? – Сторожев ткнул пальцем в примечание напротив фамилии Найтова.

– Знаю лично лейтенанта Найтова, разговаривали с ним в коридоре. Он из сто пятьдесят четвертого батальона. Его позывной – Гюрза-13. Знакомы с семьдесят девятого года.

Сторожев замолчал: «Альфа» и сто пятьдесят четвертый батальон валили «домик на горе». Найтова они ему не дадут.

– Ты понимаешь, что это предатель и шпион! Ты понимаешь, кого ты отпустил?

– Он меня вытащил из горящей БМП. Он не шпион и не предатель. И он не Горский, которого приказано уничтожить.

– Не тебе решать, капитан! От командования группой вы отстранены!

– Не имеете права, товарищ генерал. «Альфа» не находится в вашем подчинении.

– Я доложу о вашем самоуправстве и вашем поведении.

– Разрешите идти?

– Идите! ...