Знание — сила: Фантастика. 2006-2010

Литературное приложение к ежемесячному научно-популярному и научно-художественному журналу «ЗНАНИЕ-СИЛА»

Издается с 2006 года

От редакции

На протяжении многих лет в редакцию приходили письма с вопросом: «А почему у журнала нет своего литературного приложения — такого, как, например, «Искатель» у «Вокруг света»?»

И действительно, странно. Ведь «Знание — сила» с фантастикой связывают давние, тесные узы. Чуть ли не с самого своего рождения журнал оказывал поддержку литературе научного и социального поиска, литературе мечты, бывшей у советской власти не в особой чести.

За десятилетия на страницах журнала было опубликовано огромное количество научно-фантастических произведений, теперь уже вошедших в золотой фонд отечественной литературы, ставших классикой жанра. Немаловажно и то, что в свое время только редакция «Знания — силы» не побоялась напечатать, например, полузапрещенную повесть Стругацких «Жук в муравейнике», рассказы Кира Булычева, которые отказывались по идеологическим соображениям публиковать другие издания…

Казалось бы, сам бог велел одному из старейших научно-популярных журналов России давно обзавестись собственным литературным приложением, ведь есть стабильный спрос, устойчивый круг читателей и авторов. Но в силу различных обстоятельств такая возможность у «Знания — силы» появилась только теперь. И может быть, хорошо, что это произошло именно сейчас — в эпоху, когда жанр фантастики переживает небывалый подъем — об этом говорит и фантастическое количество книг, и феерическое многообразие направлений и тем, существующих сегодня в этой области литературы, и большой приток молодых авторов-фантастов. Конечно, трудно сегодня конкурировать на многолюдном рынке фантастической литературы.

Но журнал и не ставит перед собой такой задачи.

Мы не делаем ставку на авторов с раскрученными именами и на модные темы.

Мы видим перед собой два главных направления нашей стратегии: реанимация подлинно научной фантастики (сочинители в жанрах фэнтези и мистики сегодня и так не обделены печатными площадями) во всем многообразии этого направления, и поддержка молодых, перспективных авторов, работающих в области научной фантастики (НФ). Конечно же, не только начинающие фантасты — авторы нашего журнала. С нами готовы сотрудничать и современные корифеи жанра, появятся на наших страницах и лучшие образцы зарубежной НФ.

У редакции — много идей и наработок.

Надеемся, читатель не будет разочарован.

Итак, остается пожелать нашим читателям и авторам (ну, и редакции, конечно) долгого и нескучного чтения и общения на страницах литературного приложения «Знание — сила: Фантастика».

2006

№ 1

Александр Громов Фальстарт

Знаю, знаю: многие по сей день твердо убеждены, что споры силикатных грибов были случайно доставлены на Землю возвращаемым космическим аппаратом заодно с веществом какой-то кометы, без которого, как они считают, нам отлично жилось. Некоторые думают, что споры эти спокон веку жили себе и не тужили в глубоководной впадине, пока кому-то не приспичило извлечь их на поверхность. Есть и такие, кого не сшибить с убеждения: все это дело рук военных с их секретными лабораториями и лабораторными секретами. Но лично я так не думаю.

Если честно, это вообще не мое дело. Когда оно касалось всех и каждого, в том числе и меня, я еще пешком под стол ходил. А когда стало ясно, что нам с этим жить, какая мне, скажите на милость, разница, откуда что взялось? Поздно задавать вопросы. Главное — уходить оно не собирается. И еще существенная деталь: людей не трогает. Ну и живи себе, лишних проблем не поднимай и рубаху на груди не рви. Толку-то от всех этих споров! Когда в трактире начинают хватать друг друга за грудки, выясняя, кто прав, а кто дебил от рождения, я сразу ухожу. Не выношу пустопорожнего шума. То ли дело: сел за дубовый стол по-человечески, пива выпил, рыбкой закусил… Хорошо!..

Ничего. Пройдет время — утихнут страсти, это я вам говорю. Скиснут, как несвежее пиво. Да вы уже сейчас посмотрите: кто спорит до хрипоты? Молодежь вроде вас? Как бы не так. Все больше старички, мои ровесники. Вот помяните мое слово, лет через десять всем будет едино: что микосиликоиды, что какой-нибудь царь Хаммурапи. Кроме, конечно, историков, но это же курам на смех. Мой старший внук знаком с одним ученым, только не с историком, а с химиком. Говорит, несерьезный человек, полено толком расколоть не умеет. И прочие ученые, надо думать, не лучше.

Кто из них еще ничего, так это биологи. Точнее, биотехники и особенно лесопатологи. Они на нашу биостанцию иной раз заглядывают. Я там дятлов развожу. Ну, не совсем развожу, то есть, а мастерю для них жилплощадь. Вроде скворечников. Для мелких дятлов — небольшие, а для большого черного дятла — он желна называется — дуплянка нужна такая, что кошка влезет. Если, конечно, еще не знакома с дятловым клювом.

Этот черный — большой специалист по жукам-усачам. Особо ценный кадр. Где жук размножится, там лес гибнет, туда наши мужики дятлов везут. И расселяют. Можно даже сказать — трудоустраивают. На местном пищевом ресурсе.

Но не о дятлах речь.

Речь о том, как нам досталось такое счастье. Вот именно: не мы заслужили, а нам досталось. Не совсем даром, нет. Помучиться пришлось всем, особенно поначалу. Только не надо мне говорить, будто вы никакого особенного счастья не ощущаете. Это оттого, что вам сравнить не с чем. Молодые вы еще. Дети совсем. А я сравнить могу, потому как хорошо ее помню, ту, прежнюю жизнь.

Эй, Семен, ты брось гундеть. Что за привычка встревать в чужой разговор? Не видишь, что ли, у нас тут беседа. Парням польза, а мне развлечение. Ну иди, иди себе, не мешай…

Так вот я о чем, значит. О прежней жизни. Жил я тогда в большом городе, даже очень большом. Десять с лишним миллионов живых душ. Если всех людей из домов разом выгнать на улицы да во дворы, так они теснее встанут, чем деревья в самом густом лесу. Домищи, чтобы вместить такую прорву — огромные, и в двадцать этажей, и в сорок, и даже больше. Не деревянные, как у нас, а из специального камня — железобетон называется… Чего? Ну да, смешное слово.

А между домами — улицы, да такие, что посередине нипочем не пройдешь. Машины там — вжик, вжик! В обе стороны. Одни туда, другие обратно, притом в несколько рядов. Как муравьи на своей тропе, только каждый такой «муравей «поболее телеги будет, и несутся они так, будто без их обязательного присутствия за тридевять земель через пять минут непременно мировой катаклизм случится. Шум, гам, дышать нечем. Дня не проходило, чтобы кого-нибудь не задавило или чтобы машины не столкнулись. Честное слово, не вру. А ведь жили люди в этом кошмаре. Человек, он ко всему привыкает.

Чем занимались? Кто чем, но по большей части чепухой всякой. Ну, заводы стояли, дым в небо пускали из труб — это я еще понимаю. Много народу на тех заводах работало, вещи разные делало, те же машины, к примеру. Кто поезда под землей водил, кто за порядком присматривал, кто торговал, кто еще чего… Но больше всего народу работало в конторах. Скажу прямо, я этого не видел, мне старики рассказывали… вот как я вам сейчас. Трудно поверить в такое, а еще труднее понять, но вы уж постарайтесь.

Приходит человек в один из этаких большущих домов и первым делом включает компьютер. Это, значит, ящик такой для тупых, ну и для лентяев тоже. Кому, скажем, лень считать, или нарисовать чертежик какой-нибудь, или написать что-то — компьютер тут как тут. Сидят. Морщат лбы, губы кривят, зады расплющивают. Иной ткнет в клавишу пальчиком и снова сидит час, якобы думает. Считается — работает. А если начальник не видит, так подчиненный развлекается. В игры играет или по Сети общается с такими же обормотами, каков сам. И то сказать: работа у многих такая, что от пустой забавы ее не сразу и отличишь.

Смешно? Нет? Ах, тебе завидно? Глупый ты, молоко на губах не обсохло. Хочешь попробовать такой жизни? Теперь уже не попробуешь, и не мечтай. Можешь, конечно, бражку гнать из ягод или мухоморы жрать, и будет тебе счастье. Примерно такое же, как перед компьютером, это я тебе точно говорю. А станешь подолгу задумываться о той жизни — считай, пропал. С глузду двинешься. Вон как дед Андриян, который режет по дереву всякие вещи из прошлого — микроволновки там, ноутбуки, мобильные телефоны… Вся изба у него в деревянных идолах, и он на них молится. Спятил, одно слово.

Нет, что было, то уж совсем прошло. Кончено. Навсегда. Вперед глядеть надо, не назад… Эй, ты чего вертишься? Тебя для чего сюда прислали? Слушать? Вот и слушай.

Вот что я скажу: дураки люди были тогда, ничегошеньки в жизни не понимали. И я дурак был, не стыжусь сознаться. Мы ведь как считали? Сыты, одеты, в тепле сидим, вода горячая прямо в дом по трубам бежит, работой не шибко утруждаемся — вот и ладненько, так и должно быть. То есть не совсем так, а чтобы еще лучше: меньше трудиться, слаще пить-есть, и еще чтобы геморроя от сидения не было. Ну и, само собой, чтобы всякие финтифлюшки электронные вокруг нас так и кишели — их тогда прибамбаса-ми называли. Чтобы еще мощнее, еще мельче, а главное, еще круче — мол, у меня одного такое, а у вас нет. А как у вас оно появится, так я свое продам или выброшу и взамен самый наиновейший прибамбас себе куплю. Я, мол, современный, меня девочки любят, завидуйте мне… Смеетесь? Ну, смейтесь, смейтесь…

Я хоть не сразу, но понял: нельзя человеку предлагать все, чего ему хочется. От такой жизни устают, когда всё перепробуют, и уже жить ленятся. Больной мир, и люди в нем больные. Хуже всего, когда человек болен, а думает, будто здоров. Есть такие болезни, взять хоть алкоголизм. Ну, у нас-то болезнь была иная — «весьмирдлянас». Не мы ему чем-то обязаны, а он нам, поскольку мы в нем родились. Осчастливили его собой.

И при всем том полная беспомощность! Ни избу поставить, ни выжить в лесу одному, ни даже дров толком напилить-наколоть — ну ничегошеньки не умели! Городские — они такие. Да только кто в ту пору не был городским? Мало оставалось таких, неиспорченных.

Мы, русские, в этом смысле были еще ничего, а уж если на остальной мир взглянуть… Ох, держите меня! Как бедствие какое ни то стихийное, так сразу у них та еще дурь полосатая. Сначала глазеют на вулкан или, например, на цунами, как оно к ним идет, фотографируют да радуются, как будто силы природы существуют исключительно для их удовольствия, а потом: «Ах, спасайте меня!» А чего дураков спасать-то? Зачем? Они ведь до самого конца убеждены, что не они дурни, а мир устроен несправедливо, причем не весь, а так, местами. Да почему ж несправедливо? Очень даже справедливо! А если ты глупый, то и страдай за свою глупость или резко умней, верно я говорю?

Ум — это ведь еще не мудрость. Ум — это когда человек правильно понимает, кто он такой в этом мире и что в какой ситуации делать не откладывая. А коли упрямо не понимаешь — ну извини…

Теперь-то таких дурней совсем мало осталось, и за то природе отдельное спасибо. А с чего пошло начало, а? С чего, я спрашиваю? Ну хотя бы вот ты ответь, с чего? Да, я с тобой говорю, чего вертишься? Ну?

То-то. С микосиликоидов. И выходит, что они нам благодетели, хоть и грибы неразумные.

Помню, как все начиналось. Сперва понемногу, и никто ничего не понимал. Ну мост бетонный рухнул ни с того ни с сего, ну дом рассыпался — печально, конечно, а бывает. Шум, крики, телекамеры, суд над строителями, журналисты пеной исходят. Потом — бац! — сенсационное открытие: найдены споры грибов, пожирающих бетон. И кирпич тоже, но медленнее. Вселенская напасть! А напустить на нее ученых с ихними ядами и техникой! А обеспечить их по первому разряду, чтоб поскорее новых ядов напридумывали! А создать им все условия! Потому как ежели они не справятся, то всей цивилизации хана и амба. Карау-у-ул!..

Чего веселитесь-то? Хорош ржать. Честное слово, не вру — именно так люди и думали. Не верили в зарю новой жизни, а верили в хану и амбу. Вам, молодежи, теперь этого не понять, а вот я понимаю. Им бы пораскинуть мозгами, людишкам тогдашним, ан нет — разучились. Услышал что-то по телевизору — это тоже ящик такой, — пересказал своими словами знакомым, и готово, сошел за умного. Из тех, о ком говорят: хорошая голова, да дураку досталась.

Ну, сколько-то народу было задавлено рухнувшими домами, это факт. А только не меньше людей посамоубивалось, когда увидело: всё, конец прежней разлюли-малины. Дурак всегда скор на выводы. Видит он: стена дома, где у него квартира на четырнадцатом этаже с ванной и теплым сортиром, начала понемногу крошиться. Потом глядь — грибы из нее полезли дружно, как опята. Очень похожи, только фиолетовые и несъедобные. Ну, значит, дело ясное: собирай вещи в узел и дуй в деревню, пока тебе на маковку не упал трухлявый потолок, руби избу, потому как микоси-ликоиды на дереве не растут, а о каменном доме забудь навеки. Верно говорю, нет?

Ага! Как только до самого тупого дошло, что мир меняется без возврата, самоубийцы на тот свет табунами пошли. На рельсах расстелились, из окон посыпались, а уж бельевых веревок извели на себя столько, что, ежели их связать вместе, можно как раз достать до Луны. У химиков-то ничего с микосиликоидами не вышло — ну не желали силикатные грибы помирать от ядов! Уж как с ними ни бились, каких только мер ни применяли — и распыляли на стены и балки какие-то эмульсии, и примешивали в бетонные смеси всевозможные добавки, и облучали чем-то — все без толку. Замедлить грибной рост еще удавалось, а прекратить совсем — вот вам!

Откуда взялся гриб — неведомо, как с ним бороться — неизвестно, такие вот дела.

Особенно возопил народ, когда дошло до самого глупого: потеря бетонных и кирпичных жилищ — даже не полбеды, а такая мелкая малость, что и говорить о ней не стоит. Чепуха на постном масле. Настоящая проблема в другом: без силикатов нет доменных печей, мартенов и прочей металлургии, а без металлургии нет ничего. То есть это тогда люди так думали. Мы-то с вами знаем: все, что человеку на самом деле нужно, у него есть, а лишнее — это еще надо посмотреть: не баловство ли? Сто против одного, что окажется баловством.

Но тогда казалось, что мир воистину рушится. Грибы сожрали огнеупоры — и привет горячий. Металлы плавить не можем. Плотины крошатся, напор воды не держат — спустить воду, покуда сама не прорвалась, и долой гидроэнергетику. С тепловыми электростанциями тоже не лучше. Значит, производим электричества вдесятеро меньше, чем прежде, и производство постоянно уменьшается, металла нехватка, запчастей нет, вся промышленность, от тяжелой до радиоэлектронной, сипит и задыхается, а главное, впереди не видно никакого просвета. Цивилизация кончилась, человечество обречено. Какое-то время еще побарахтаемся, а потом переселимся поближе к природе, будем желудями питаться и по веткам прыгать… Хватит ржать, сказано вам! Это сейчас смешно, а тогда было не до смеха…

Кто мало что почувствовал, так это чукчи и еще эскимосы всякие. Ну какое дело эскимосу до бетона и огнеупоров? Вот в Африке, говорят, хуже. Краем уха слышал, что берберы всех коз у себя повывели, потому что коза — первый враг дерева. Теперь они овец разводят и из последних средств за опреснение морской воды взялись, потому что леса у них там не растут без полива, а дерево всем нужно. Их глиняные-то дома, знамо дело, развалились.

Ну да Африка далеко, леший с ней.

Европейцам, надо сказать, тоже пришлось несладко. Кто выиграл, так это мы, Россия. У нас леса, у нас житье. Недаром к нам так и лезут отовсюду всякие пришлые, а мы смотрим, что за люди, и ежели негодящие, ежели по своим законам прожить надеются — от ворот поворот. Так-то.

Но и нам это не сразу далось, ох, не сразу. Покуда поняли, что вот оно, счастье, натерпелись. Не от грибов натерпелись, не от природы — от самих себя. Уклад был не тот. Да, собственно, никакого уклада поначалу не было.

Вот, скажем, наше село. Раньше здесь хутор был — один домишко, да полтора сарая, да бабка слепая лет девяноста с гаком, одна-одинешенька. Теперь — сами видите. Тех халуп да землянок, какие мы понастроили где попало, только-только из города вырвавшись, уж вовсе не осталось. А главное, народ был невыделанный, каждый сам по себе да еще с прибабахами насчет личной свободы и обеспеченных кем-то прав. А кем? Кто тебе будет их обеспечивать? С какой стати? Твои проблемы, ты и решай.

Что? Ты… это… как тебя звать? Иваном? Ты, Иван, не ерзай, в глазах мельтешит. Сидеть неловко? Понимаю… А ты встань, небось не рассыплешься. Чего говоришь? Помогать надо друг другу? Всем миром? Правильно. Только мы в те времена до этого еще не докумекали.

Пришлось докумекать. Тоже, конечно, не сразу. Харчами делились друг с другом, это я помню. Хотя тоже находились любители урвать себе кус побольше, однако ж до февраля с голодухи никто не помер. В Осиновке о ту пору большой продуктовый склад был, ну мы туда и ходили за двадцать верст. Да не мы одни. Осиновским это не больно-то нравилось. Попервоначалу мы с ними в колья бились, а потом, когда они Плюху Жукова жаканом застрелили, мы к ним в открытую уже не ходили. Только тайком да ночью. И я, пацаненок, ходил.

Ну, перезимовали кое-как. Человек пятнадцать к весне умерло, да и у прочих животы к хребту прилипли.

Что дальше делать? Как жить?

А был среди нас такой Руслан Фатихович, мужик крепкий, хоть и нехристь. Собрал он нас на сходку. Надо, грит, учиться крестьянствовать, не то околеем. Перво-наперво: распахать, заборонить поле. Добыть, хоть с боем отбить, посевной материал. Инвентарь достать. Хорошо бы угнать трактор или хотя бы лошадку. Нет — на себе будем пахать. Женщин — на огороды. Ребятишек — на рыбную ловлю, на сбор лесных даров. Щавель, крапива, улитки с лягушками — сожрать все можно. Хоть воробья из рогатки, да подбей. Хочешь лопать — приноси пользу. Дармоедов не кормим.

Да, мол, вот еще что. Настоящие избы рубить надо, а халупы — побоку. Строим всем миром, распределяем по жребию, и так до тех пор, пока каждая семья не въедет в новый дом. Годится?

Пошумели мы, кто-то насчет колхоза сострил, но согласились. Выбора-то нет. К середине лета построили первый дом. Уж не знаю, как Руслан со жребием схимичил, а только дом ему достался. Ничего, говорит, будем еще строить, всем хватит.

До сбора урожая построили еще два дома. Хорошие вышли дома, только без оконных стекол и с глухими ставнями — стекло ведь тоже в некотором роде силикат. Печи сложили из дикого камня, какой в полях валяется. Правда, мало его осталось. Спросите любого ученого, из чего в основном состоит земная кора? Из силикатов. Как только гранит или шпат какой-нибудь вылез на поверхность, так глядь — фиолетовыми грибами оброс, а там и рассыпался в пыль. Да вы видели это много раз.

Но не о камнях речь, а о том, что начали мы понемногу верить: жизнь налаживается.

Бац! Приезжают аж на четырех джипах. В коже, с оружием, наглые. Бандиты, словом. Они до той поры в городе шуровали, да город окончательно рассыпался и городом быть перестал. Значит, по их понятиям, пора садиться на шею тем, кто сбежал в деревню и с нуля новую жизнь подымает. Нам то есть. Подходящая шея.

Здрасьте-приехали! Всю жизнь мы о том мечтали.

Постреляли они немного, больше для острастки. Тут Руслан и говорит: «Стойте тут, договариваться с ними я пойду». И пошел. Кое-кто его даже зауважал — бесстрашный мужик! Только недолго продержалось то уважение.

Воротился — так, мол, и так. Мы их кормим от пуза, и ежели бабу или девку какую захотят из наших, так чтобы им не перечить, а они нам за это защиту. От кого? Да хоть бы от осиновских. Или от других бандюков, мало их, что ли?

Мы так и ахнули. А дома построенные? Сколько сил вложено! А урожай? Он хоть и порядочным ожидался, да все одно ясно: к весне снова клади зубы на полку. А тут еще этих корми от пуза?

Руслан наш на то усмехнулся: ничо, прокормим. А домишек вы себе еще понастроите. И пошел.

«Вы«, значит. Уже не «мы», а «вы». Отделил.

Приуныл народ. Кучками собирается, судачит, ругается вполголоса. Кое-кто уже мыслит бросить все к черту и махнуть куда-нибудь в совсем глухие леса, где и джипу не проехать. Да только все это больше на словах, чем на деле. На деле совсем другое вышло. Бабы, какие помоложе, да девки в лесу попрятались. А в крайней землянке собралось человек десять мужиков да я, мелкий шкет, потому что случайно их разговоры подслушал. Не хотели они брать меня с собой, а пришлось, чтобы не выдал. Не, я не выдал бы, зря они боялись. Я и тогда считал, и теперь считаю: правильно люди решили. Нечего ждать по российской привычке, когда совсем худо станет. Свербит — думай. Придумал — говори, если дело не одного тебя касается. Сказал — делай.

И сделали. Бандиты от нас такой скорости точно не ожидали. Заняли они новые дома, самый лучший — «бригадиру», два других — рядовым, и Руслан с ними. Он для них человек полезный, вроде старосты деревни.

Вмиг друг друга поняли. По научному — симбионты. Ну а мы, значит, планктон. Чего с ним чикаться? Не слепые, видят: бабы у них, старики, дети малые. Всех жалко. Значит, всё вытерпят, только бы до смертоубийства дело не дошло.

Только зря они так думали и караульных не выставили. Ночь тихая-тихая была, только цикады на лугу стрекотали. А под утро запылали разом все три дома. Двери мы потихоньку подперли, ставни тоже, хворост таскать не стали, чтобы не нашуметь, зато плеснули на стены и крыши бензином, какой добыли из бандитских же джипов. Крыша — дранка. Запылала вмиг. Изнутри — крики матерные. Потом пальба сквозь двери и ставни, да только без толку. Потом уже ничего, даже воплей почти не слышно, так сильно огонь гудел. Только один бандит и выскочил, чтобы смерть принять не в доме, а во дворе.

Вот такие пироги. Хоть и жаль нам было того, что своими мозолями да по́том добыто, а как иначе? Избы можно и новые срубить, а где новый стержень для души возьмешь, если прежний потерял? В иных деревнях такие же бандиты по многу лет бесчинствовали — жидковат оказался тамошний народец. Иные за сто верст к нам тайком приходили — за опытом. Была охота ноги бить! Какой опыт, зачем? Все, что тебе нужно, ищи в себе, а коли не найдешь, то я уж не знаю… Только тот раб, кто рабом быть согласен.

Ну чего забубнили? Известные вещи говорю? Всякий раз одно и то же?

Да, всякий. И еще не раз придется вам это выслушать, покуда в разум не войдете. Я помру — другой найдется. Должен же кто-то вас учить.

Что, уши вянут? Да ты, Митяй, никак уйти хочешь? Ну-ну, ступай. Сколько горячих тебе нынче по заднице перепало — десяток? Сейчас еще столько же добавят — и обратно сюда, меня, старика, слушать. Не отвертишься. Потому как одних розог мало — кого высекли, тот понимать должен, во-первых, за что, а во-вторых, почему нельзя иначе. Вот тебя — за что? Лесину свалил, пенек выше нормы оставил? Ну и правильно, по грехам твоим десять розог — в самый раз. Лесина только рубится быстро, а растет медленно. Что у нас есть-то, кроме леса? Камня дельного совсем мало, железо бережем, тяжким трудом оно добывается. А раз леса много, то его и не жаль, так, что ли?

То-то. Все ты понимаешь, а упрям — колом не перешибешь. Специально для тебя расскажу еще одну историю. Это уж лет через пять было после того, как мы бандитов пожгли. Выбрали, значит, в старосты самого рассудительного, а при нем сход из мужиков, какие потолковей и постарше. Живем. Я в ту пору вымахал с коломенскую версту и начал на девок заглядываться. Присмотрел одну по сердцу, Катей звали. Она была из новеньких, тоже бывшая городская. Много тогда людей по свету бродило — кто со временем осел где-то и корни пустил, а кто и сгинул. Очень многие за развалины городов до последнего держались, все надеялись, что на микосиликоидов найдется управа или они как-нибудь сами собой вымрут. Жили хуже всяких крыс, копались в кучах хлама, всё еду искали. Но еда та, как сказал бы биолог, принципиально ограниченный ресурс. Кончилась — иди гуляй. Кошки с собаками, какие уцелели, и те из городов ушли. Вороны над городами перестали летать.

Ну так вот. Пришла Катя к нам в деревню не одна, а с больной матерью. Выделили им пустующую землянку — берите пока, не жалко. Не знаю уж, чем Катина мать болела — по-моему, всеми болезнями, сколько их есть. Охает, стонет, работать не может. Потом, правда, на чужом огороде ее застукали, когда она ночью на промысел вышла. Гребет все подряд в мешок этак по-хозяйски размеренно, как комбайн, и охать забыла. Еще и до того соседки судачили — белье у них с веревок стало пропадать. Сроду такого в нашем селе не водилось. Шепотки пошли, подозрения, взгляды косые. Вроде и свои кругом, а как будто чужие. Неуютно.

Ну, уличили наконец, а что делать — непонятно. Собрался сход, решает. Одни говорят: всыпать воровке орешника, как полагается, да прилюдно, да хорошенько! Другие в сомнении: а вдруг она вправду больна, а не прикидывается? Помрет ведь под лозами. Вон — в землянке лежит, стонет. Третьи: гнать ее из села, раз выдрать нельзя! Вот еще новости — не тронь ее! Ты куда пришла, дорогая? К дикарям? Так и у тех свой закон имеется.

Я-то, конечно, подслушивал. Тревожно стало, и сердце будто клещами сдавило: а ну как правда выгонят Катю мою ненаглядную? Ведь она мать не бросит. Решил: буду упрашивать мужиков. На колени встану. А нет — брошу все и уйду вместе с Катей куда глаза глядят.

Слеп был, что верно, то верно. Кто влюбленный, с тем еще хуже бывает. Забыл, что яблочко от яблоньки редко далеко откатывается. Бреду, как в воду опущенный. В лес забрел. Слепни кусают — я не чую. Солнце садится, и сосны стоят огненные. Красота дивная, а мне не до красот.

Вдруг дымком потянуло. Опа! Глядь — Катя моя ненаглядная под кучей валежника огонь раздувает. А куча нарочно собрана возле трех сухих елей, какие я уж давно на дрова присмотрел, да все было недосуг свалить. Знаете, как вспыхивает сухая ель? Свечкой! В один момент.

Не понял я тогда, что у Кати было на уме, — просто-напросто пожара испугался. Лето стояло сухое, и ветерок дул точно на наше село. Пойдет с этой стороны верховой пал — через час от села головешки останутся. Не отстоишь. Ну, заорал я не своим голосом, кинулся тушить. Катя, как меня увидела, давай уносить ноги. А нижние ветви ближней ели уже горят!

Как я с огнем голыми руками воевал, сами сообразите. Но не поверите — сбил пламя с веток! А мох сухой? А кусты? Одежда дымится, руки и лицо в пузырях, а сделать ничего не могу, огненный круг все шире, еще чуть-чуть — и пойдет пал по лесу. Повезло: мужики из села увидели дым, прибежали кто с чем. До полуночи мы огонь сбивали и топтали, а потом еще дежурили до утра, чтобы не возродился. И, ясное дело, вопрос: кто виноват?

Я всю вину на себя взял. Так и так, мол, помрачение разума нашло. Разжег костерок там, где не надо. Почто жег? А просто так. Захотелось.

Мужики мне ни на грош не верят, а я на своем стою. Я, мол. Настоящую-то поджигательницу никто не видел, хотя подозрения были. Мне: «Опомнись, дубина! Ты ж наш, ты ж в доску свой! Кого покрываешь?» Я в ответ: «Никого, вот крест. Виноват — отвечу».

И ответил. За большую вину, сами знаете, полагается сто ударов, ну а мне за упрямство всыпали двести. Все хотели, чтобы я в своем вранье раскаялся и на истинную виновницу указал. Кати с мамашей в ту же ночь след простыл — ушли они из села и больше не возвращались. Попытались со злости нас пожечь да и побрели по свету искать, где люди пожиже, где должного уклада нет, где за чужой счет прожить можно. Есть такие — больше клопы, чем люди.

Только я ничего этого тогда не понимал. Лежу на лавке со спущенными портками, руку закусил, справа и слева лозы свистят, все село собралось смотреть. Десять ударов — передых. И вопрос мне: «Ну так кто зажег, ты? Врешь. Говори правду. Ах, все-таки ты? Ну тогда вот тебе еще!» Озверели мужики, лупят что есть силы, да с оттягом. Вот тебе еще разик! И еще! С пылу, с жару. Осознал, нет? Тогда на еще!.. Я себе руку чуть не до кости изгрыз, а двести ударов выдержал. Сознание, как назло, уж потом потерял, когда меня домой тащили.

Мать меня лечит и жалеет, только я ее не слушаю. В голове одна Катя. Не верил я, что она тварь, не верил, что насовсем ушла. Мечталось: вернется, и если не обнимет, так хоть спасибо скажет. Пусть хоть взглянет на меня не как на пустое место. Куда там! Молод был, глуп, да и любил ее сильно. Кто любовью не страдал, тому не понять.

И зря, доложу я вам. Жаль мне вас, кто не испытал. Вот хоть тебя, Антипка. Сей раз тебя небось за пакость какую-нибудь секли? Ну правильно, не за любовь же. Чешись, чешись. Не запоет твоя душа под лозами, нищий ты, не жизнь тебе дана, а так — огрызок. Что вспомнишь на старости лет? Разве кувыркалась душа твоя в небе жаворонком, разве пела? Мало ли, что моя пела сдуру — главное, пела! Это даже хорошо, что меня тогда нешутейно выдрали — лучше запомнилось.

Прошло время, образумился. И как будто пелена с глаз упала — разглядел Дашу-Дашеньку, соседку. Когда я поротый в избе лежал, она к нам по двадцать раз на день забегала — то молочка мне принесет, то медку, и уходить не хочет. А я ее гоню, будто дурной, счастья своего в упор не вижу. Не скажу, что красавица — куда ей до Кати что лицом, что фигурой, — ан вышло, что лучше Даши для меня никого в целом свете нет. Вот как оно в жизни бывает.

Прошло немного времени, посватался. Осенью свадьбу сыграли. Мы с Дашей будто два ручья слились и вместе потекли. С поля домой иду — радуюсь. Детей подняли, потом внуков. И было нам счастье до того дня, когда моя Дашенька поутру не проснулась. Бывает, во сне ее вижу, и она зовет меня к себе. И то верно: пора бы. Пожил на свете достаточно. Однако вас вот, балбесов, приходится уму-разуму учить — значит, не все дела еще переделал.

Вот, скажем, тебя, Влас, за что драли? Хотя знаю, вспомнил: за буйство пьяное. Это ты, значит, Николаю оба глаза подбил? Ну и поделом тебе всыпали. Думаешь, пить всем дано? Это искусство. Не владеешь — ходи поротый.

Тебя, Антипка, я даже спрашивать не желаю, ну а ты, Иван? Серьезный вроде парень. Обругал, говоришь, матерно? А кого? Тетку Матрену? Ах, она первая?.. Ну-ну. А ты, стало быть, не выдержал и отбрехнулся. Молодец! Отбрехнешься еще разок — получишь вдвое больше и опять ко мне попадешь, на беседу. Что «несправедливо»? Ты смекни: сколько лет ей и сколько тебе? Какое еще равноправие? Ты где таких слов нахватался?

Она троих детей подняла и троих похоронила — чем ты ей ровня? А на заметку возьму. Войдет это у Матрены в привычку — никуда от нее орешник не денется, можешь ей передать.

Про тебя, Митяй, уже знаю. Кто у нас остался — ты, Егор? Ну а тебя-то за что? Ась? Отказался глинище раскапывать? И сколько дали — десять? Все двадцать? И это, по-твоему, много?

Я бы еще добавил. Почему, почему… По заднице! Ты что, меня совсем не слушал? О чем я тебе толковал битый час? О силикатных грибах я толковал! О том, что без них не было бы России. Или я это пропустил? Стар стал, мысли в голове путаются. Так слушай и не перебивай. Еще раз: микосиликоиды — спасение России. Без них она уже исчезла бы с карты, это как пить дать. В прежние времена, с точки зрения ее властей, в ней только и было ценного, что газ, да нефть, да некоторое количество людей, которые все это из-под земли добывают да перекачивают тем, кто поумнее. Свои, значит, дураки, стадо и вообще лишние. Ну и убедить их в том, что они и в стаде свободны, развратить мелкой вседозволенностью и принять такие государственные программы, чтобы вроде как забота о людях, а на деле — вымирание. Пенсии старикам платить, чтобы дети и внуки могли их не содержать. Пусть нищенские пенсии, ан все же с голоду не околеешь. А раз так, то вроде бы и детей рожать незачем. Планирование семьи, личная карьера, мягкие законы, да много еще чего — вроде все на благо, а на деле в точности наоборот. Чему тут завидовать — пиру во время чумы? Если бы все осталось, как было, вы бы попросту не родились, понятно вам?

Народ? А что народ? Сказано же: развратился. И вымер бы в лучшем виде, если бы не микосиликоиды. У западных народов с их привычкой платить кому ни попадя незаработанные деньги еще хуже было. Опять же, от корней они сильнее оторвались, чем мы, им с нуля начинать куда тяжелее было. Да и мы поначалу думали — кошмар, напасть, бедствие ужасное, а оказалось — лекарство. Новая попытка. Дунул судья в свисток и не засчитал забег. Фальстарт называется. Оно и к лучшему. Всякому, в ком есть хоть немного ума, еще в старые времена было видно: не туда бежали и не так. А бежали!

И ты, Егор, отказался копать глину? Спятил, не иначе. На чем же будут расти силикатные грибы, спасение наше, ась? На пнях? На навозе с соломой, как шампиньоны? Не будут они там расти. Не дай бог, наступит такой день, когда погибнет последняя грибная спора, что тогда делать станем? Нет уж, не надо. Пусть все останется, как есть. Сам вижу, что не идеально, но лучше так, чем никак. Поэкспериментировало человечество — и напоролось. К своему счастью, я так понимаю. Ну а вы-то — поняли? А поблагодарить общество за науку догадались? Тогда прощевайте до следующей беседы после порки. Шучу, шучу… Свободны, короче. А мне вздремнуть пора…

Ах, как хорошо посидеть на завалинке летним вечером под теплым небом, пронизанным стрижами! Старик привалился спиной к бревенчатой стене, прикрыл глаза. Под бок, взявшись невесть откуда, подобрался ласковый кот Тишка, боднул головой просто так, не требуя рыбки, заурчал. Вот и коту хорошо. Кот-котик. Не голодный — значит, сколько-то мышей сегодня поймал. Вот и молодец.

О-хо-хонюшки… А ведь правду сказал парням: пожил на свете достаточно, пора в домовину. Жизнь выпала длинная, сколько дел успел переделать — не сосчитать. Ослаб, сносился, а к себе жалости нет, еще годен кое на что. К примеру, мастерить жилье для дятлов — санитаров леса или делать кое-кому словесное внушение после внушения орехового. Польза? Польза.

Тем, кого нынче драли, польза явная. Молодежь нынче шустрая, так и кипит — это хорошо, зато норовит выпустить пар во всяческих непотребствах — это плохо. Ничего, эти еще не потерянные, даже Антипка. Войдут в разум, никуда не денутся. Да куда им деваться-то? Или уходить и пропадать, или жить, как велит общество.

Кто посмышленее, тот найдет себе умственное место — агрономом станет, или лесопатологом, или врачом, или библиотекарем, или даже инженером, у них много работы. Дороги, мосты, связь, добыча металла, что нынче очень непросто… Цивилизация-то не погибла, погибли лишь старые глупые представления о ней. Ну и мир их праху, авось не возродятся.

Не так уж интересно, что будет дальше; главное — живут люди, и живет страна. Живет, и нет никакого страха, что сгинет, пропадет, развеется. Хрена вам — будет жить. Вот и ладно, а подробности — дело десятое…

Об одном только не сказал парням — о том, что обидно и унизительно быть обязанным спасением страны фиолетовым грибам. Неразбавленная правда — самая горькая вещь на свете. Ладно, сами догадаются. Нечего тыкать их носом в… это самое. Человек — он тогда звучит гордо, когда есть для него в мире нечто большее, нежели он сам. Посечь ради усвоения ими этой истины — полезно, а душу не тронь. Может, именно эти ребята или их правнуки покажут, что нет в человеке неистребимых дефектов, что человечество в следующий раз сумеет обойтись и без микосиликоидов?

Хочется верить. А пока — копайте глину. Выкапывайте ее побольше.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе:

С именем Александра Громова критики связывают возрождение традиций «твердой» научной фантастики в постсоветской эпохе.

Коренной москвич Александр Громов родился в 1959 году. Получил хорошее техническое образование в Московском энергетическом институте. В течение многих лет работал в НИИ Космического приборостроения, время от времени подрабатывая на стройках. Работа по специальности наложила отпечаток и на одно из двух главных увлечений писателя — он заядлый астроном-любитель и даже собственноручно соорудил телескоп. В настоящее время живет за счет литературного труда, а в свободное время — заядлый байдарочник: каждое лето с семьей и друзьями он отправляется в многодневные походы по рекам Русского Севера.

Литературный дебют А. Громова состоялся в 1991 году, когда «молодому» писателю перевалило за тридцать (рассказ «Текодонт» в приложении к журналу «Уральский следопыт»).

Самый последовательный апологет «твердой» НФ Громов стартовал в литературе в ту эпоху, когда там правил бал фэнтези, а критики в один голос твердили о смерти научной фантастики. В 1995-ом в нижегородском издательстве «Параллель» увидела свет первая книга фантаста — сборник «Мягкая посадка», куда вошло все лучшее, написанное писателем к тому времени. Книга стала одним из самых значительных, ярких дебютов в российской НФ 1990-х. Уже в следующем году она была удостоена престижной литературной премии им. А. Р. Беляева, а в 1997-м заглавный роман сборника обретает еще одну авторитетную награду — премию «Интерпрес-скон». С тех пор почти каждая новая книга А. Громова оказывается в центре пристального внимания критиков и читателей, тем более, что фантаст, по нынешним меркам, не отличается плодовитостью. Напомним читателям книги московского фантаста: «Властелин Пустоты» (1997), «Год Лемминга» (1997), «Ватерлиния» (1998), «Шаг влево, шаг вправо» (1999), «Тысяча и один день» (2000), «Запретный мир» (2000), «Крылья черепахи» (2001), «Завтра наступит вечность» (2002), «Феодал«» (2005). В 2004 году в соавторстве с Владимиром Васильевым выпустил роман «Антарктида Online», по существу открывший новый поджанр фантастики — «альтернативная география» (термин А. Громова).

Произведения А. Громова неоднократно удостаивались премий «Интерпресскон», «Роскон», «Филигрань», «Странник», «Фанкон», «Сигма-Ф». Последний на сегодняшний день роман «Феодал» получил на фестивале «Звездный мост» премию «Золотой кодуцей» за лучшее НФ-произведение крупной формы.

Владимир Ильин Футурограмма

«Абсолютно секретно!

Президенту Объединенной Российской Империи — лично в руки, в запечатанном виде (если какая-нибудь сволочь из секретариата вскроет даже нечаянно — пусть вешается или прыгает в окно, не дожидаясь, пока за ним придут мои люди!!!)

Мой Президент!

Представляю Вам для ознакомления и принятия неизменно мудрого и дальновидного решения прилагаемый документ, который, смею полагать, не может не заинтересовать Вас как главу российского государства. Ввиду исключительной важности этого документа, мною было принято решение не оформлять его согласно установленным правилам служебной переписки, а оставить в том виде, в каком он попал к нам.

Речь идет о запротоколированной в письменном виде аудиозаписи (прилагается к настоящему документу в формате звукового файла), которая, с учетом ее специфики, была названа нами «футурограммой» (ФГ).

Разрешите пояснить, господин Президент.

Несколько месяцев тому назад на мое имя поступило секретное донесение от начальника N-ского филиала международного проекта по поиску внеземных цивилизаций (SETI) Абразина И. В. с приложением некоей звукозаписи, которая была произведена аппаратурой автоматической регистрации космических сигналов. В донесении было указано, что версия о возможной мистификации или информационной диверсии со стороны спецслужб иных государств исключается, так как, по заверению Абразина, это невозможно чисто по техническим причинам.

Прослушав запись, мною было отдано распоряжение о проведении спецрас-следования с целью выяснения всех обстоятельств и объяснения возможных причин данного феномена, а также последующего привлечения к ответственности потенциальных виновных лиц в попытке ввести в заблуждение наше государство в целом и его верных слуг в частности.

В результате расследования было установлено:

1) запись является цельной, а не смонтированной с помощью аппаратных средств;

2) прием фонограммы был осуществлен аппаратурой станции в автоматическом режиме в тот момент, когда сканирующая антенна была направлена в открытый космос;

3) фонограмма представляет собой сильно сжатый информационный пакет, вследствие чего время его приема составило всего 2,53 секунды;

4) специальная экспертиза установила, что звукозапись содержит несколько десятков фрагментов разговоров совершенно разных по возрасту, полу и, судя по манере речи, социальному положению людей (всего — около 100 коммуникантов). Все эти разговоры, по мнению экспертов, происходили в разное время. Основываясь на содержании разговоров, можно сделать вывод о том, что речь идет о промежутке времени длиной в несколько месяцев, лет или даже десятилетий. Об этом же свидетельствует тот факт, что начало записи отличается относительно высоким качеством и малым количеством помех и паразитных шумов, в то время как ближе к концу она становится все неразборчивее, громкость снижается, помехи нарастают и, в результате, отдельные места ФГ имеют лакуны и не поддаются расшифровке даже с помощью спецсредств.

В представляемый Вам текст ФГ были включены лишь наиболее значимые, на наш взгляд, фрагменты. Неразборчивые места обозначены в документе многоточиями.

Абразин И. В. и другие ученые полагают, что речь идет об аномальном радиоперехвате разговоров, которые могли бы происходить в будущем на территории нашей страны (последнее следует из того, что все диалоги производились на чистом русском языке, если не считать некоторых несоответствий лексических значений современным и употребления ряда незнакомых нам терминов).

По понятным причинам, я не был склонен доверять выводам экспертов о подлинности ФГ, несмотря на их высокую квалификацию и неоднократно доказанную лояльность. Именно по этой причине я не доложил о данном феномене прежнему Президенту, решив получить хотя бы косвенные доказательства того, что мы имеем дело действительно с чрезвычайным фактом.

Дело в том, что попытка идентифицировать коммуникантов в данной фонограмме дала только один стопроцентно положительный результат. Голос во фрагменте номер шесть был опознан как принадлежащий непосредственно Вам, мой Президент. Выступая с Посланием народу спустя две недели после Вашего избрания на этот высокий пост, Вы повторили слово в слово содержание указанного фрагмента ФГ. На основании расчета вероятности совпадений и прочих научных выкладок можно сделать вывод о том, что и остальные фрагменты записи могут быть признаны подлинными.

Другая группа привлеченных мною специалистов произвела содержательный анализ футурограммы с целью определения возможной картины того будущего, которое ожидает Империю в случае, если мы (то есть — Вы, мой Президент) не примем своевременных адекватных мер по предотвращению нежелательных рисков. Результаты этого анализа будут представлены Вам в самое ближайшее время.

И последнее.

Осознавая важность данного документа для судеб Отчизны и нашего народа, мною был принят ряд неотложных мер, которые, смею надеяться, Вы одобрите.

Во-первых, весь персонал N-ской обсерватории SETI во главе с Абразиным И. В. нейтрализован тем или иным образом с целью недопущения утечки информации, представляющей отныне государственную тайну.

Во-вторых, в обсерваторию назначен новый личный состав из числа самых надежных сотрудников нашей Службы, каждого из которых я проинструктировал лично на случай повторения подобных феноменов в будущем (хотя, опять же по мнению экспертов, вероятность этого составляет лишь несколько сотых долей процента).

Более подробный доклад по данному делу я готов представить устно в ходе возможной аудиенции, если Вы сочтете таковую необходимой.

С заверениями в глубочайшем уважении и с надеждой, что Вы не замедлите с реакцией на настоящую докладную записку.

Председатель Службы Имперской Бдительности (Верховный Бдительный) Н. У. Нещадимов»

Приложение

Футурограмма № 1

От… (числа)… (месяца)… года

(Извлечение)

Фрагмент № 1

— … голосовать-то пойдешь, Никитична?

— Господь с тобой, старая! Мне что — больше делать нечего? Огород вон не вскопан еще, да по дому делов — до осени не управиться! Да и за кого голосовать-то, скажи? По ящику посмотришь — все вроде золотые горы обещают, а как мы жили кое-как — так и живем… Коммунисты пришли — грабют, демократы пришли — тоже грабют, а уж про этих… либерал-демократов и говорить нечего… один их главарь чего стоит!.. На днях слышала, чё он по телику-то вякнул? Мы, говорит, всю страну наизнанку вывернем и обратно завернем, чтоб, значит, порядку больше было!.. Во как!

— Да я б тоже никуды не пошла в энтот раз… уж не помню, когда и за кого последний раз свой избирательный мандат отдавала… Токо пристал тут ко мне один агитатор… из городу специально залез в нашу глушь… Сто Рублев посулил, коль проголосую, значится, за ихнего кандидата… Вот я и думаю: мне-то кака разница, кого там выберут — все равно ить, сама знаешь, у них там в столице все уже заране известно, кто царем… то есть, президентом станет… а мне эта сторублевка очень даже кстати будет… Хоть лекарств наконец-то от ревматизму накуплю!..

Фрагмент № 2

— … Девушка, нарежьте мне, пожалуйста, тоненькими ломтиками полкило сыра «Пармиджано Реджано»!

— Не могу, у меня резка не работает!

— Но вы ведь только что на ней работали!

— И вообще, тот сыр, который вы выбрали, нельзя порезать — он сильно крошится!

— Но я часто его беру, и он прекрасно режется.

— Господи, ну вы что — не видите, что я занята, в конце концов?!..

Фрагмент № 3

— … тебе подушечку дать?

— Давай.

— Держи!

— Ой!.. Что это?

— Как — что? Подушка… чтобы мягче сидеть было…

— A-а… Я-то думала, ты мне жвачку «Орбит» предлагаешь…

Фрагмент № 4

— … А почему мне так мало положили пюре из манго и авокадо?

— Стандартная порция, 200 грамм!

— А на витрине эта же порция — гораздо больше!

— Ой, ну хотите, я вам так же, как там, по тарелке размажу?

Фрагмент № 5

— … Молодой человек, у вас продается шестиместный аэрокар?

— Цена — 265 тысяч.

— Меня не интересует цена, меня интересует наличие!

— Есть.

— Ну, и сколько он стоит?

Фрагмент № 6

— … Мое первое послание в качестве Президента посвящено будущему нашей страны. Я делаю вывод о том, что нынешняя бело-сине-красная Россия обречена. Она не способна жить в изменяющемся мире по многим причинам. Выход я вижу в изменении формы правления и государственного устройства, а также в ставке на технологии, которым нет аналогов в мире. Все это вместе взятое позволит нам построить необычную империю — мир миров, Объединенную Российскую Империю — именно так, все слова с большой буквы!.. Наступает время сделать решительный рывок из лап деградации и запустения. Только уже не ценой обнищания народных масс и демографических потерь. В этом нам должны помочь и необычные технологии, и дерзкие проекты, и сама атмосфера в нынешнем мире, в котором как никогда остро проявляются мерзости глобального капитализма. Отбросим глупые надежды тех оппозиционеров, которые благодушествуют, считая, будто можно выиграть схватку старыми способами, посадив народ на карточную систему, уповая на то, что даже в обчищенной стране останутся и нефть, и газ, и атомная бомба. Мы пойдем другим путем — очень высокотехнологичным. В результате, мы должны построить очень сильную державу, где даже небольшое население будет способно удерживать огромные территории. И эта страна станет цивилизационным лидером планеты! Лишь такая обновленная Россия сможет не только выстоять и победить в ожесточающемся на глазах мире, но и повести за собой другие народы, построив высокоорганизованный планетарный порядок…

Фрагмент № 7

— … я вам на днях отослал письмо…

— Бумажное?

— Нет, ОБЫЧНОЕ!..

Фрагмент № 8

— … слушайте, пацаны, кто-нибудь знает, о чем фильм «Анна Каренина»?

— Я только трейлер видел, и то не весь… Короче, типа мистического триллера. Как одна крутая телка типа Никиты гналась за одним наркодилером. Тот — раз, и на рельсы!.. А она — раз, и за ним!.. А тут — трансконтинентальный экспресс на полной скорости!..

Фрагмент № 9

— … Эй, пацан, сумку свою предъяви к досмотру!.. Эт чё за фигня?

— Шлем от видеоплеера…

— Че-то я никогда не видел таких плееров!

— Одна из последних моделей.

— Хм… здорово! Может, подаришь Лысому, а? Лысый, хоть и полицейский, а порнуху тоже любит смотреть… в свободное от службы время…

— Да пожалуйста!.. Только к нему обычные диски не подходят, а новые еще в продажу не поступили…

Фрагмент № 10

— … сенсация в развлекательной жизни столицы! Прямые спутниковые трансляции со знаменитых турецких тараканьих бегов! Прямо в баре, ресторане или в других людных местах Москвы вы можете делать ставки!.. Все точки нового тотализатора объединены в единую сеть с общим призовым фондом до миллиарда юмов!..

Фрагмент № 11

— … а теперь поднимите руки, те, кто умеет писать буквы и цифры… Что, неужели никто не умеет?!.. Да-а, плохо же родители подготовили вас к школе!

— А я зато умею на компьютере печатать!

— И я!

— И я тоже!..

— А вот я еще умею трехмерные объекты в «Фотошопе» создавать и даже анимировать их!..

Фрагмент № 12

— … вы слушаете трансляцию нового государственного гимна России в исполнении Президентского хора и оркестра.

(Хор суровых мужских голосов)

Фрагмент № 13

— … уйте, Павел Федорович! Извините, что опоздал на 20 минут, или на полчаса, но на 45 минут!.. М…

— Ну, я понимаю, когда — да… Что же мне с тобой делать, а?.. Чё смеешься?… Ладно, иди работать… Кстати, чем сегодня планируешь заняться?

— Да надо бы сделать то задание, которое Вы мне давали на прошлой неделе.

— Так это же работы — на пять минут!.. Получается — сегодня опять целый день бездельничать будешь?!

— Получается, так…

— М-да…. Ох… Ну, ладно… Сегодня еще бездельничай, а после праздников вовсю работать начнём…

— … вот, сделал всё, как вы просили, Павел Федорович…

— Ну, в принципе, верно. Но немного по-другому надо было. То есть, придется всё переделать.

— … ну вот, я переделал… Посмотрите: теперь-то правильно?

— Ох!.. М-да… Ой!. Чё-тоя седня… Вроде правильно, но что-то не то… Надо пойти перекурить…

— … Вот, я окончательно всё в божеский вид привел. Что вы по этому поводу скажете, Павел Федорович.

— А чё это? А-а… Ни хрена не пойму!.. В общем, давай потом как-нибудь, а?..

Фрагмент № 14

— … вы ко мне?

— Да-да, к вам, господин полковник…

— Подполковник.

— Что?

— Я говорю — не надо мне досрочно присваивать очередное звание, гражданочка.

— Хорошо, пусть будет подполковник. У меня к вам совершенно приватный разговор. И очень-очень важный…

— Дверь прикройте, пожалуйста.

— Что?

— Вы что — глухая, что ли?

— Извините, я просто очень волнуюсь, потому что первый раз в вашем военкомате…

— Военкоматом мы лет десять уже как перестали называться, гражданка. А теперь мы — вербовочно-призывной пункт. Вэпэпэ, стало быть… Так что у вас ко мне за дело?

— Ой, даже не знаю, с чего и начать-то…

— Так. Понял. Как у нас принято говорить — обстановку уяснил. Пришли за сына ходатайствовать?

— Вы прямо мысли читаете, господин полк… подполковник!

— Да какие там мысли! Просто такие просительницы, как вы, ко мне толпами сейчас идут… И понятно — почему. Очередной повод для исполнения конституционного долга каждым гражданином мужского пола назревает — я имею в виду призыв на срочную… А тут еще небольшую войнушку на границах с сопредельным государством наши отцы-командиры затеяли. Вот дамочки и бегут ко мне вприпрыжку…

— Все верно, только знаете, у нас совсем особенный случай. Сынок-то мой с детства болеет. И болезнь эта — очень редкая и до конца еще не изученная.

— Чем же он страдает, бедолага?

— Витилиго.

— Как-как?

— Ви-ти-ли-го. Вот я вам одну научную книжечку по этому поводу принесла, посмотрите, что там пишут…

— Да не надо мне никаких книжек! Это когда на коже белые пятна появляются?

— В общем, да…

— Хм. И большие пятна?

— Ну, пока не очень… А вдруг это заболевание в условиях вашей казармы прогрессировать будет?

— О-хо-хо, гражданка. По идее, я вас сейчас должен выставить за дверь, потому как болезнь ваша под законную статью комиссования по состоянию здоровья не подходит. Тем более — в военное время. Но… в принципе… ваш вопрос можно решить…

— И что же для этого требуется?

— А что вы так сразу покраснели? Переспать со мной я вам не предлагаю. Гм… Просто надо ж дать…

— Ждать? Но чего?

— Нет, по-моему, у вас со слухом точно — проблемы. Если бы призывали не сына, а вас, вы бы к строевой не годились. Шутка. Я говорю: надо ж… дать!

— A-а… Ну, так бы сразу и сказали! И сколько… ждать?

— Пять. И три нуля.

— Вот… пожалуйста… Ничего, что я — рублями, а не в валюте?

— О чем разговор? Мы ведь с вами не в магазине находимся!

— До свидания! Спасибо вам огромное!

— На здоровье!.. Э-э, постойте-ка! Как зовут-то вашего оболтуса?

— Саша… Александр Матросов, то есть…

— Хм, где-то я эту фамилию уже слышал…

Фрагмент № 15

— … Рефераты! Рефераты! Кому курсовые и рефераты? По доступной цене, быстро, надежно, безопасно и удобно!.. Прямо здесь, посредством мобильного Интернета!.. Что вас интересует, молодой человек?

— Про этот, как его?… экзици… эк-цизес…

— Экзистенциализм, что ли?

— Во-во, про него… Есть?

— Обижаете, юноша. У нас есть все и даже то, о чем вы никогда не мечтали… Сколько листов вам надо?

— А сколько один лист стоит?

— Десять электронных пунктов… просто задаром… В качестве бонуса могу предложить курсовую про критику чистого разума…

— Не, про разум не надо… А по интерпланетологии вы тоже делаете?

— И по терраформированию, и по астрофизике… По всем наукам о Вселенной — одним словом, всё что хотите…

Фрагмент № 16

— … в этом сезоне опять входят в моду короткие юбочки-плиссе и накладные ногти — только теперь не на руках, а на ногах!

— Да-да, и еще волосатые ушки! Дюбуан Гофрэ, например, считает, что это так сексапильно!

— А мне больше нравится пирсинг ресниц и перламутровые бридики на щечках!.. Вчера я заходил в «Голубую мечту» на Пятницкой — там о-очень большой выбор всяких симпатичных аксессуаров!..

— А я в обычном мегамаркете видел просто отпадную вещичку: кружевные панталончики с нашивным фаллоимитатором — представляешь, какая прелесть?!..

Фрагмент № 17

— … мы прилагаем все усилия для поддержания высокого уровня здравоохранения в нашем городе. В самое ближайшее время будут открыты еще один медпункт и два морга…

Фрагмент № 18

— … что сообщают по телевизору?

— Да ничего интересного. Инфляция, безработица… Курс доллара все растет, а вместе с ним растут и цены. Надвигается очередной правительственный кризис… Оппозиция находится в перманентном нездоровом оживлении и чинит всяческие козни, а потом злорадствует, потирая ладошки… Ну, и конечно, повсюду бандитизм, хаос, полный развал…

Фрагмент № 19

— … Три часа новосибирские железнодорожники гонялись за локомотивом магнитопоезда на воздушной подушке, который отправился в путь без машиниста. Машинист по неизвестной причине выпал из кабины, а локомотив продолжал движение со скоростью около 100 километров в час. Всего через сорок минут был дан сигнал тревоги, все станции были оповещены, а поезда переведены на запасные пути. Наконец, по вине стрелочника на небольшой провинциальной станции Рутино, переведшего стрелку «не по часовой, как обычно, а против часовой», локомотив угодил на тупиковую ветку, где благополучно остановился сам, врезавшись в пустой состав, предназначенный для перевозки тринитротолуола для горновзрывных работ…

Фрагмент № 20

— … Здравствуйте! Мне 24 года, и у меня висит ВШЭ!

— Простите?

— Я хотел бы работать у вас в Центре Урегулирования Убытков!

— Какое у Вас образование?

— Я же говорю — у меня дома на стенке красный диплом Высшей школы экономики висит… месяцев семь уже…

Фрагмент № 21

— … как-то сидим компанией у подъезда, пиво пьем, и подходит к нам мужичок — грязный, небритый, плохо одетый, трясущийся от нескончаемых запоев, короче, типичный бомж. Ну, и говорит, мол, ребята, не дайте помереть — купите бутылку пива. Кто-то из наших решил поиздеваться и говорит: если по-английски скажешь, что в этом доме 2 подъезда и 5 этажей, куплю тебе бутылку пива, а если еще скажешь то же самое и по-французски — куплю целый ящик! Мужик, недолго думая, выдает: и по-английски, с чистым кембриджским акцентом, и по-французски так, будто родился во Франции. И ни единой грамматической ошибки!..

— Ну, и проставили вы ему ящик пива?

— Ага, щазз!.. Поржали от души, начатую банку «Клинского» бомжу сунули и послали на три буквы. Чисто по-русски!..

Фрагмент № 22

— … Ну, вы, блин, даете!.. Страна бьется в тисках нищеты, а вы тут жопы насиживаете да доклады делаете?!..

Кабинет министров называется! Короче так, слушайте, шо я вам скажу, паханы, как премьер-министр в законе… Ты за шо у нас отвечаешь, Вован? За финансы? И ты шо, не знаешь, как бабки наваривают? Вроде три срока за это намотал, а все тебя учить надо? Берешь, к примеру, кредит в МВФ под хрен знает скоко годовых, это мелочи… А когда придет пора отдавать с процентами, линяешь в подполье — и пусть эти гады-банкиры ищут тебя через Интерпол… А ты, рыжий, за что отвечаешь? Ах, за козла отвечаешь?.. Типа, пошутил, что ли? Типа, самый умный в нашем народном правительстве?!..

Фрагмент № 23

— … Люди добрые, извините, что к вам мы обращаемся. Переселенцы мы из одной бедной африканской страны. Приехали к вам на операцию по клонированию, а на центральном аэровокзале нас обокрали… Подайте кто сколько может, Христа ради! Не дайте замерзнуть среди российских снегов жертвам проклятой глобализации!..

Фрагмент № 24

— (на английском)… я знаю волшебные слова, с помощью которых в России можно открыть любые двери!

— (на английском) И что же это за слова?

— (по-русски, с акцентом) «К сибье» и «от сибья»…

Фрагмент № 25

— … теперь, дети, давайте поиграем в слова. Кто мне назовет домашнее животное на букву «К»?

— Клоп!

— Еще!

— Крыса!

— Еще… Ну, что же вы молчите? Неужели в доме у вас больше никто не живет на букву «К»? Ну? Ну?!..

— Может быть, крокодил?

Фрагмент № 26

— … хоть закон Краузе помнишь, балда?

— Сам ты балда!.. «Эс» помноженное на «эр», корень квадратный из трехчлена. Только при чем здесь Краузе?

— А про кривую Гаусса забыл?

— Сам ты забыл! Кривая не везде вывезет, понял? Ведь мы сделали поправку на нелинейную скорость снаряда! Вот послушай, что по этому поводу вещает Наставление: «Чтобы рассчитать дальность полета стомиллиметровой»… или стамиллиметровой, как правильно, а?

— Эх ты, грамотей! Правильно будет — «сто эм-эм», ха-ха!

— Тоже мне, юморист выискался!.. «Стомиллиметровой гамма-ракеты, летящей под углом… тэ-тэ-тэ… и имеющей начальную скорость… тэ-тэ-тэ»… так… вот: «нужно использовать метод Гаусса полного решения системы линейных алгебраических уравнений, метод итераций, кубические сплайн-функции, метод ломаных Эйлера и метод Рунге-Кутта». Понятно?

— Проклятие! Мы же, болваны, про сплайн-функции забыли, вот у нас ничего и не сходится!..

Фрагмент № 27

— … за что я люблю Россию-матушку — так это за ее красоту. Здесь очень красивая местность, дети, и эту красоту не могут затмить ни всякие там чернобыли, ни падающие не туда куда надо стратегические баллистические ракеты, запущенные во время показных учений, ни нефтяные корпорации с их массовыми пожарами, ни грибники-шашлычники, бросающие горящие окурки на высохших до гремучего состояния торфяниках, ни автомобилисты, безудержно плодящиеся как механические тараканы… Нет, пока что у нас — самая красивая местность во всем мире!..

Фрагмент № 28

— … Митька, а ты че не работашь-то?

— Дык как мне работать-то, с моей рукой?

— А че с твоей конечностью-то случилось?

— Да прошлой зимой, дядь Вань, по пьяной лавочке попал под электропилу на лесопилке, мне руку-то и отчекрынило по самый локоть… Хорошо, у Миколы Рыжего в городе есть знакомый хирург… этот… трынсплентолог… Микола-то меня тотчас — на снегоход, да в райцентр! Пришпандорили культю мою обратно, словно всегда там и была… Токо работать ей пока никак не сподручно… отрасти, говорят, должна до положенной длины…

Фрагмент № 29

— … Скажите, пожалуйста, чем турбокар «Пантера» отличается от «Сотки»?

— Кузовом.

— «Пантера» — она такая… ну, такая… сзади… ну, вот такая, да?

— Хетчбэк.

— Да! А крылья у неё такие… ну… ну с этими, ну с полосками, да?..

Фрагмент № 30

— … голосовать идешь?

— Угу.

— А за кого, если не секрет?

— За мир и дружбу.

— То есть?

— То есть, за наших…

— Ну и праально. Я вот тоже так проголосовал. А вообще я бы лично никаких референдов… референдемов не устраивал. Развели, понимаешь, игру в демократию!.. Эти сволочи такие упертые, что ничего не понимают и слушать не хотят! Задолбали уже честной народ со своей рекламой! Бубнят повсюду, что телефоны «Нокия» — самые лучшие в мире! А у них экран горит синим светом, как лампы в морге! И пьяные китайцы их в темноте левой ногой собирают!.. Не-ет, лично я голосую только за «Сименс» — в крайнем случае, за «Самсунг». А этих гадов — «нокеров» и «мотороллеров» — надо, как тараканов, давить, правильно?..

Фрагмент № 31

— … нет никакого «параллельного мира»! Нет никаких «дыр», ведущих из одного мира в другой! Нет никаких шпионов, вредителей, саботажников… этих ваших… «параллельных»! Нет и быть не могло!

— Как это — нет? А что же тогда, по-вашему, есть?

— А есть совершенно безумная идея некоего полушизофреника, дорвавшегося до руля власти. Идея-фикс, которая была превращена в общегосударственную доктрину и которой были принесены в жертву тысячи, миллионы ни в чем не повинных людей!.. Рано или поздно в Россию должен был прийти следующий, еще более страшный маньяк с очередной бредовой идеей… И он пришел — в лице так называемого Великого. А известно ли вам, что еще полвека назад этот самый «Великий» издавал некую бульварную газетенку, в которой активно проповедовал свою идею о «происках и кознях пришельцев из параллельного мира»? Сейчас уже почти никто не помнит, а те, кто помнит, никогда не выскажут это вслух, как над этими выдумками потешалась общественность… А маньячок-то — боком-боком вылез в политику, потом, неизвестно как, очутился, так сказать, на троне… И вот тут выяснилась одна прелюбопытнейшая штукенция, милый мой Геннадий. Оказывается, будучи возведенной в ранг государственной политики, шизофреническая концепция весьма удобна и выгодна обществу… Раз есть враги — значит, на них можно списывать все беды экономики, просчеты в политике и просто преступления против своего народа! Это во-первых… Во-вторых, половину этих врагов можно уничтожить, а другую половину — загнать в концлагеря и тюрьмы и вовсю эксплуатировать их бесплатный, рабский труд!..

Фрагмент № 32

— … какого, спрашивается, хрена мы затеяли эту месиловку в космосе, а?! Кому, спрашивается, она выгодна?! Мне? Тебе? Или ему? Я, конечно, понимаю… Агрессия, угроза Родине и все такое прочее… Только надо было сначала как следует башкой покумекать, а уже потом кулаками махать!.. Ведь что мы сейчас, к примеру, имеем? Огромные суммы выбрасываются, можно сказать, коту под хвост — раз… Тут как-то по «ящику» сказали, что один боевой спейсер стоит больше, чем десять многоэтажек. Опять же люди гибнут, как мухи — это два. Скоро, наверно, одни инвалиды да бабы останутся в стране… А смысл какой? Чтобы этих гадов иноземных в сибирскую тайгу не пустить? Так ведь, во-первых, рано или поздно они все равно нас одолеют — вон силища-то у них какая! А во-вторых, еще неизвестно, будет ли нам от этого хуже… А может, они, наоборот, изобилие нам устроят, а? Ведь по своему развитию они — на голову выше нас!..

Фрагмент № 33

— … бург вновь стал ареной ожесточенных столкновений между поклонниками различных музыкальных направлений. Поводом для стычек послужила массовая манифестация фанатов рок-группы «Сукины дети», которые прошли по центральной улице с включенными на полную громкость магнитофонами и лозунгами «Сукины дети» — рулез! Все остальное — отстой!». Отряды попсы напали на манифестантов в районе центрального рынка, вооруженные дубинками и металлическими прутьями. Службе общественной безопасности пришлось вмешаться, чтобы пресечь нарушение порядка, но стычки и беспорядки продолжались в других районах города. Враждующие стороны врывались в музыкальные магазины, чтобы уничтожить диски и кассеты ненавистных им артистов, поджигали автомобили и били стекла. В результате столкновений имеются многочисленные жертвы. ОБЕЗ был вынужден ввести в городе режим комендантского часа и временное эмбарго на торговлю и распространение любых музыкальных записей…

Фрагмент № 34

— … малыш, ты хоть понимаешь, зачем мы с тобой сюда пришли? По-моему, ты еще не осознаешь, что через каких-нибудь полчаса станешь совсем другим человеком. Взрослым! Так что изволь взять себя в руки и соответствовать!.. Пора относиться ко всему серьезно!..

— Значит, серьезно, да? А если серьезно, папочка, то я вообще не понимаю, кому и зачем ЭТО нужно? И какому идиоту могло прийти в голову такое?!.. Да это же… это же все равно, что ходить повсюду голышом!

— Ну, почему, Ася? Что за нелепые сравнения?.. Да, конечно, поначалу тебе будет непривычно и, возможно, неловко… Но даю гарантию, что пройдет совсем немного времени — и ты перестанешь обращать на это внимание. Как миллионы людей во всем мире!.. Смотри: все вокруг ходят с голограф-бэйджами — и ни с кем ничего страшного не случается!..

Фрагмент № 35

— … продолжает свою страшную охоту за женщинами. Несмотря на беспрецедентные меры безопасности, предпринятые жандармерией и полицией, неизвестному убийце, получившему за серию совершенных им жестоких убийств кличку Злой Невидимка, сегодня удалось отправить на тот свет еще одну жертву. Это двадцатидевятилетняя Эмилия Иринчеева, официантка одного из кафе в южном пригороде Агломерации. Примечательно, что это первое злодеяние, которому маньяку удалось совершить средь бела дня почти под носом у сотен людей… Поражает даже не столько жестокая бессмысленность этой серии злодеяний, сколько наглая вера преступника в свою безнаказанность. Эмилия Иринчеева стала двадцать восьмой жертвой Злого Невидимки только за этот месяц, и понятно, что такая результативность действий убийцы вызывает страх и панику среди мирных граждан Интервиля, Агломерации и других крупных городов… В связи со случившимся, власти Федерации и городская администрация намерены усилить меры, направленные на обеспечение безопасности граждан…

Фрагмент № 36

— … расскажи, как ты провел отпуск! Ты же вроде бы на лунный курорт собирался?..

— Было дело…

— Ну, и как там, на Луне? Наснимал там, наверное, кучу эффектных кадров?

— Да я не полетел…

— Как?! Ты ж целый год копил деньги на путевку!

— Сдал я билет на «челнок» за день до вылета.

— Почему?

— Да все из-за дурной приметы! Представляешь: уже надо отправляться в космопорт, а у меня шнурок на левой ноге всё развязывается и развязывается! Я уж его и так, и этак завязываю — а он ни в какую!.. Ба, думаю, это меня наверняка Господь предупреждает… А потом жалюзи в гостиной возьми да грохнись ни с того, ни с сего! А ведь это самая страшная примета, когда жалюзи-то падают без причины!.. Значит, жди покойника в доме!.. Ну уж нет, думаю, не дождетесь вы в моем лице покойника!.. А потом думаю: и чего это мне угораздило лететь именно сегодня? Дай-ка, думаю, не полечу я сегодня никуда, и Луна никуда не денется: целый год ждал, так неужели еще год не подожду?.. Лучше завалюсь, думаю, сейчас в какую-нибудь клоаку, напузырюсь под завязку метагликоля — в общем, приятно проведу время.

Фрагмент № 37

— … разве теперь это — культура? Вот раньше, помнится, были песни!.. Например, такая: «У моей Наташки от меня мурашки»… или, скажем: «Восемнадцать мне уже, ты целуй меня везде».. А сейчас извращенцы обязательно уточнят, куда именно надо целовать, и распишут этот процесс во всех подробностях под бойкий мотивчик!.. А нынешний театр — вообще сплошной срам! Какие-то лысые тетки, прыщавые мужики, натуральное дерьмо на сцене!..

Фрагмент № 38

— … Макс, ты, случайно, в инерцоидах не волокешь?

— Да так, немножко… А в чем дело?

— Вчера стал запускать свой гривер, а он только чихает, как простуженный… Сосед говорит, там надо эксцентрик настраивать, драйвера менять…

— Да фигня все это! Не надо там никакой настройки. Слушай меня внимательно… Берешь, значит, молоток и монтировку, цепляешь хреновину, которая справа под капотом и тянешь на себя изо всех сил… Как только пикнет в наушниках, хреновину отпускаешь и нажимаешь пимпочку на соседней хреновине…

Фрагмент № 39

— … котик, ну и как тебе мой новый прикид?

— Нормально…

— Что значит — нормально?! Я, понимаешь, вчера почти весь день потратила на фейс-пластику, два часа в очереди к вирт-косметологу, как дура, проторчала, а он — «норма-ально»!.. И это все, что ты можешь сказать?

— Просто ты, как всегда, немного переборщила, дорогая. Надо было выбрать какой-то один вирт-образ, а не мешать в кучу лицо Мадонны, бедра Дженнифер Лопес, прическу Элизы Бетхем. И вообще…

— Что — вообще?

— Без этих штучек-дрючек, по-моему, ты была гораздо лучше…

— А хочешь, котик, мы и тебя преобразим? Я тебя быстро научу! Там нет ничего сложного… Голосовые команды, питание — от солнечных батарей… С настройкой только немного придется освоиться, но это дело наживное!.. Зато отныне ты сможешь менять лица, как перчатки!.. В память можно ввести около двухсот разных шаблонов, но при желании можно и вручную задать облик любого человека…

Фрагмент № 40

— … метагликоль — хорошая штука, от нее кумпол точно болеть не будет. Эй, друг, третьим будешь?

— Нет, спасибо…

— Ты чё, мужик: хронически болезный или жена — стерва?

— Да нет, просто я — киборг…

Фрагмент № 41

— … дочка совсем рехнулась: собирается второго ребенка рожать!

— А что, боишься — не прокормишь?

— При чем тут кормежка?! Думать-то головой надо или как?.. Я вот вчера дома счетчик Гейгера включил — в три раза выше нормы!.. Яблоки купил — не на рынке, между прочим, а в магазине — нитротест аж зашкалило! Нитратов, значит, раз в сто больше нормы!..

— Наверное, под кислотными дождями росли.

— Вот гады!

— Кто?

— Да вообще…

— А вот в Европе пять детей — это норма.

— Да потому, что у них там открыл бутылочку с детским питанием и дал младенцу, а там тебе и витамин, и белок, и углеводы разные… А у нас дети в детском саду шарики из ртути по полу катают. Градусники разбитые на помойке найдут — вот и забавляются.

— Хм. Интересно: почему же мы живы до сих пор?

— Ха-ха! Разве это — жизнь?!..

Фрагмент № 42

— … доктор, он будет жить?

— Обижаете, мамаша! Мы ведь даже трехсуточных покойников, бывает, оживляем. Так что, будет жить ваш мальчик, обязательно будет… Но для этого надо будет заменить ему одно легкое, печень да и сердечко искусственное не помешает. Если вы хотите, чтобы он жил полноценной жизнью, а не сидел у вас на шее с постоянной инвалидностью… Тут вот я набросал счет к оплате, взгляните, пожалуйста…

— Господи, где ж я такие деньги-то возьму?!

— Ну, это вопрос уже не ко мне, дорогуша…

Фрагмент № 43

— … Россия будет жива до тех пор, пока хоть один россиянин будет жить на земле, под землей, под водой и в космосе!

— Ну, на земле и под землей — понятно, а вот как понимать — «под водой» и «в космосе»?

— А что тут непонятного? Под водой — значит, на атомной подводной лодке, а в космосе — на борту орбитальной станции!..

Фрагмент № 44

— … выйдешь в погожий солнечный денек на берег Волги — аж душа сжимается!

— Что, так красиво?

— Да нет! Давным-давно бурлаков не стало, а чей-то стон до сих пор раздается…

Фрагмент № 45

— … все равно горжусь: хоть у нас все неладно, но это — моя страна! И никуда я отсюда не уеду — ни на Марс, ни на Луну…

Фрагмент № 46

— … несколько богатых жителей Наро-Фоминска решили сделать себе подарок на рождество и вскладчину купили самый дорогой трюфель в мире, доставленный на Землю с Первой марсианской плантации. За 85-граммовый гриб россияне заплатили 120 тысяч долларов. Однако полакомиться инопланетным деликатесом им так и не удалось: пролежав неделю в холодильнике, драгоценный продукт с Красной планеты сгнил…

Фрагмент № 47

— Олег, ты что же делаешь, а? Ты зачем к Рине со всякими непристойностями приставал?.. Послушай, ты эти свои штучки насчет любви и поцелуев брось! Это тебе не в двадцатом веке!.. Ты ведь и сам знаешь, что теперь это величайшим извращением считается! Одно только слово «любовь» — и то неприлично на людях произносить!.. Ты же сам потом стыда не оберешься, когда все тебя презирать будут!

Фрагмент № 48

— … вижу, вам требуется помощь, сэр. Поверьте, я, робот, который умеет всё, мог бы вас избавить от столь тяжелого труда.

— Избавить?! Еще чего! За этот труд мне, между прочим, прилично платят, а если вместо меня на работу примут тебя, то на какие шиши я буду содержать свою семью? Ты что, хочешь, чтобы я остался без работы?!..

Фрагмент № 49

— … пыростытэ, самы мы нэ мэст-ные, с планэты Клыр в созвездии Ал-фа Цэнтавра… Нэ подскажытэ, как нам ходыты до нашэго пыосолства?

— Не знаю, не знаю, я ведь и сам — не москвич… Обратитесь лучше в справочную или вон, к постовому… И вообще, понаехали тут из разных уголков Вселенной, скоро плюнуть нельзя будет — в инопланетянина попадешь!..

Фрагмент № 50

— … не будет преувеличением сказать, что этот жилой дом в центре города вот-вот рухнет. Местные власти и сами жильцы с некоторым беспокойством относятся к этой вероятности…

Фрагмент № 51

— … компания «Аэрокары оптом», слушаю вас.

— У нас 4 часа назад отключили свет в доме, мы вам звонили, вы обещали включить, но уже стемнело, а света всё нет!

— Вы позвонили в центральную справочную сети аэросалонов и техцентров.

— Но это же центральная справочная? Скажите, когда нам дадут свет? Все жильцы вышли на улицу, а там уже темно!

— Послушайте, наша компания про-да-ёт аэрокары!!!

— Но ведь это центральная справочная?

— Да, по аэрокарам!

— Так что вы можете сделать?

— Могу только посочувствовать.

— Совсем обнаглели — никакого сервиса!..

Фрагмент № 52

— … с прискорбием сообщает… в результате катастрофы… сотни тысяч погибших и раненых… Создана международная комиссия… Гуманитарная помощь… Сбор средств для помощи пострадавшим… счет номер…

Фрагмент № 53

— … в последнее время сплю уже, как лошадь!

— То есть, много?

— Да нет — стоя!..

Фрагмент № 54

— … на сегодняшний день из десяти тысяч обследованных двести двадцать три человека имеют явные признаки заражения, потому что около половины из них уже скончались…

Фрагмент № 55

— … мы собрались сегодня на наше очередное ток-шоу, чтобы, в связи с последними трагическими событиями, попытаться ответить на извечные русские вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?»…

— … лично мне все ясно. Виноват кто-то, а делать надо что-то…

— … а я считаю, что никто не виноват и делать ничего не надо, чтобы не усугубить ситуацию… иначе получится по принципу: «Коротка у стула ножка, подпилю ее немножко»…

— … не согласен с предыдущими выступавшими. На мой взгляд, виноваты в том, что произошло, все до единого! Поэтому вывод напрашивается сам собой: надо наказывать всех подряд, в соответствии со степенью личной вины каждого… учредить специальную следственную комиссию… ввести в практику массовые расстрелы… чтобы прекратить разгильдяйство, наконец!..

— И вообще, в этом случае на первое место выдвигается вопрос не «что делать?», а «кто виноват?»… А когда ясно, кто виноват, то становится ясно и что делать — каленым железом выжигать их, сволочей, хоть мы сами и породили их на свет!..

Фрагмент № 56

— … раньше мы думали, что все наши беды — от энергокризисов… что, не будь их, мы бы зажили счастливо. А теперь давно нет ни Чубайса, ни РАО ЕЭС, ни самого электричества. А, как ни странно, счастливой жизни все равно нет… Яшка, подбрось-ка полешков в буржуйку, а то мне что-то в бок дует…

Фрагмент № 57

— … тетенька, у вас хлебушка не найдется? А то очень кушать хочется!

— Бедненький ты мой беспризор-ничек!.. Сейчас посмотрю, что у меня в сумке… Нет, малыш, хлеба с собой я не ношу. И вообще, разве ты не знаешь, что хлеб вреден для здоровья? В нем же эмульгаторов и генетических модификаций больше, чем муки!.. Вот, возьми-ка ты лучше таблеточку для похудения…

(Сильное жужжание).

Фрагменты № 58–67

— … голод…

— … холод…

— … война…

— … эх, жизнь наша, копейка!..

— … сегодня — хуже, чем вчера, а завтра — хуже, чем сегодня…

— … что же делать?..

— … а кто в этом виноват?…

— … здесь очень красивая местность…

— … первый раз в жизни видел вчера березку. В Ботаническом саду…

— … да ничего, переживем как-нибудь. Россия теперь так мала, что отступать нам некуда…

(Возрастающее жужжание, нарастание помех).

Конец записи

Верховному Бдительному Н. У. Нещадимову

Николай Устинович!

Мне что, по-вашему, делать нечего, чтобы разбираться в тех бреднях, которыми какие-то шутники-фантасты заморочили Вам голову?! Только еще анекдотов в Кремле не хватало!..

Неужели Вы, серьезный государственный деятель, поверили в то, что каким-то полоумным ученым удалось записать будущее?

В таком случае, мне Вас чисто по-человечески жаль, и я буду вынужден сделать определенные оргвыводы.

Но если даже допустить, что речь не идет о подделке, то что, по-Вашему, я должен предпринять? Сделать так, чтобы народ жил хорошо и счастливо? Надеюсь, Вы прекрасно понимаете, что это нереально. И наша с вами задача как руководителей государства заключается в том, чтобы сделать жизнь народа по возможности наиболее трудной. Ведь трудности закаляют человека, и вся история государства российского свидетельствует о том, что любые испытания и невзгоды шли нашему народу только на пользу, потому что теперь сжить его с лица земли вообще ничем не возможно (кстати, об этом же косвенно свидетельствует и подсунутая Вам фальшивка).

В общем, приказываю: запись уничтожить безвозвратно в режиме абсолютной секретности. И продолжать жить и работать так, будто ее никогда не было. На благо российского народа и светлого будущего.

Президент ОРИ (подпись)

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе:

Московский писатель-фантаст и переводчик Владимир Ильин родился в 1957 году в городе Златоуст Челябинской области. После окончания московского Военного института (бывший ВИИЯ) работал военным переводчиком португальского и французского языков, преподавал в родном институте, занимался научно-исследовательской работой. В 1998 году уволился в запас в звании подполковника. С 2000 года работает в Конституционном суде Российской Федерации.

В фантастике дебютировал в 1982 году, первый авторский сборник «Самые странные существа» вышел в свет в издательстве «Терра» в 1995 году. В серии «Абсолютное оружие» издательства «ЭКСМО» опубликовал романы «Реальный противник» (1996), «Враги по разуму» (1996), «Сеть для игрушек» (1997), «Пожелайте мне неудачи» (1998), «Зимой змеи спят» (1999), «Куб со стертыми гранями» (2000), «Нельзя идти за горизонт» (2000), «Люди феникс» (2002), «Последняя дверь последнего вагона» (2005). Его перу принадлежат также сборники повестей и рассказов «500 лет до катастрофы» (2000), «Сны замедленного действия» (2001), «Единственный выход» (2003). Отдельные рассказы В. Ильин а печатались в журналах «Четвертое измерение», «Если», «Порог», «Звездная дорога», в коллективном сборнике «Новые марсианские хроники» (издательство «РИПОЛ классик», 2005).

Сергей Синякин Яркан Звездного паука

Глава первая

1. И тут невидимый враг нанес удар по светилу.

На голубоватой поверхности солнца образовалось темно-багровое пятно, медленно, но, заметно пульсируя, пятно это распространялось по поверхности звезды, наконец, звезда выстрелила во все сторонами огненными и жгучими протуберанцами, корона ее яростно закипела. Волна раскаленной плазмы устремилась в стороны, выжигая и превращая в пульсирующие шарики окружающие планеты.

Все кончилось быстро. Огненная волна накатилась на окружающее пространство и откатилась назад, звезда изменила цвет — теперь она была багровой, и по поверхности ее гуляли черные пятна. Да и сама звезда перестала быть шаром. Она вытянулась, превращаясь в эллипс, потом в центральной части эллипса обозначилось сужение, словно в пространстве делилась гигантская амеба.

Дрожащие капельки, еще недавно бывшие планетами, стремительно притягивались к бывшему светилу, разделившиеся багровые части звезды вновь медленно сливались воедино; темнея, звезда сливалась с окружающим его пространством; несколько лет — и на месте звезды образуется еще одна черная дыра, появление рядом с которой окажется гибельным для всех созданий вселенной, ведь захваченные выросшим притяжением невидимого космического тела, они превратятся в энергию, чтобы питать ее все возрастающую мощь.

— Впечатляет, — отворачиваясь от экрана, подвел итог Армстронг, — Против такого оружия нам нечего противопоставить. Противник, разрушающий звезды, слишком серьезен, чтобы мы вели с ним успешную войну.

— Именно так погибли цивилизации ориан, скуттеров, линдов, — сказал Брызгин. — Этот враг не ставит ультиматумов, он не требует ничего, он просто появляется неожиданно и гасит звезды. С ним невозможно договориться, никто не знает, где его можно найти и как к нему обратиться.

Армстронг удивленно поднял редкие брови. Его бледное абсолютно лишенное растительности лицо осталось невозмутимым. Двести прожитых лет научили Армстронга выдержке. В начале своей научной карьеры, до того как стать звездной величиной, Армстронгу довелось немало полетать к планетам-гигантам Солнечной системы на несовершенных изотопных планетолетах.

— Собственно, почему все решили, что это агрессор? — задумчиво спросил Армстронг. — Не проще ли предположить, что мы имеем дело с обычным физическим явлением космических масштабов? Сравнительные характеристики погибших звезд, разумеется, уже подобраны. Кто-нибудь изучал их? Нет ли у всех звезд что-нибудь общего?

— Общее у всех звезд одно, — сказал Брызган. — Все погибшие системы являлись стабильными, и не было ни малейшего намека на их возможную гибель. Линды в астрофизике намного обогнали нас, но и они не проявляли никакого беспокойства. А в результате — нет больше цивилизации линдов, только несколько экипажей космических кораблей, высадившихся на космодромы Содружества. Представляете, что это значит — пережить собственную цивилизацию, потеряв не только близких и родных, по сути дела потеряв смысл самого существования?

— Знаю, — сказал Армстронг без улыбки. Бледное лицо его оставалось бесстрастным. — Я уже бывал в колонии на Эль-Ди.

Колония на планете Эль-Ди была создана Содружеством для таких, как уцелевшие линды. На планете в системе Сириуса проживало несколько тысяч разумян, потерявших свои цивилизации. Содружество помогало им чем могло, но не могло помочь лишь справиться с бедой. Сочувствие здесь было излишним. Колонисты с Эль-Ди не просто лишились всего, они потеряли нравственную опору — ни социума, ни религии, ни философии, созданной их народами, больше не существовало, а те обрывки знаний, которые колонисты еще сохраняли, стали бессмысленными. Армстронг даже не представлял, как продолжали жить эти люди, сам он никогда бы не смог жить, зная, что Солнца и Земли больше нет, что вместо зеленой родины где-то в космическом пространстве черным невидимым пауком таится черная дыра, скрывающая за горизонтом событий все следы однажды случившейся трагедии.

С затаенной печалью он поглядывал на Брызгана. Андрей Брызган был молод, ему еще не исполнилось двадцати пяти лет, поэтому прибегать к услугам геноинженеров, чтобы законсервировать свой возраст ему еще было рановато. Обычно к услугам генотехники прибегают лет в тридцать, тридцать пять, потому и Земля выглядит теперь так молодо, да и в колониях таких, как Армстронг, почти не осталось. После шестидесяти лет мало кто консервировал свой возраст, психологически это оказалось неприемлемым для большинства землян. А в их более ранние годы генотехника, к сожалению, таких успехов еще не достигла. Здоровье подправить — пожалуйста, биоблокаду установить, избавив людей от тысяч болезней, — тоже запросто, но старость оказалась не слишком податливой, ее удалось победить всего столетие назад. Армстронг рискнул, ему было очень интересно жить, слишком много оказалось во вселенной неразрешенных загадок. Рискнул и получил дополнительный срок. Но не молодость, хотя и это, говорят, было вполне возможным. «Консервативность, — с неожиданным огорчением подумал Армстронг. — Вот в чем дело. Я уже не могу представить себя молодым, не могу представить, что можно влюбляться девушек, заводить семью. Я просто слишком стар для того, чтобы повторить однажды пройденный путь. А эти ребята родились значительно позже, поэтому у них нет комплексов, они уже привыкли и считают, что вечная молодость вполне обычна, поэтому они даже не торопятся ее обрести, каждый ищет для себя оптимальный возраст…»

— Я посмотрю, — сказал он. — Оставляйте выкладки.

Брызган поднялся.

Был он высок, плечист и, наверное, очень нравился женщинам. Кровь трех рас смешалась в нем, и каждая дала Брызгину все самое лучшее своей расы. Европейская кровь подарила статность его фигуре и белую кожу, азиатская — разрез глаз, выдержку и невозмутимость, полинезийская — наделила красотой и острым любознательным умом, стремящимся познать недоступное. Он был очень хорош, этот молодой парень, и он взял у своих предков все, что только можно было взять.

Генотехника позволяла исправить недостатки человека еще во время беременности, когда зародыш только начинал развиваться. Поэтому низкорослых и некрасивых людей среди нынешнего поколения землян почти не было. Исключением мог быть лишь ребенок, родившейся в космосе, вдали от диагностического оборудования и геноклиник. Правда, и в этом случае риск сводился к минимуму. Мог ли родиться больной или некрасивый ребенок у двух родителей с прекрасным набором здоровых генов? Это могло произойти лишь в результате рецессии, но такие случаи выпадали один на миллиард, если не реже.

— Тогда я пойду, — сказал Брызган. — Не буду вам надоедать. Вы знаете, как меня найти.

Армстронг кивнул.

Оставшись один, он некоторое время продолжал неподвижно сидеть в кресле, осмысливая полученную от Брызгана информацию. Информация о космическом агрессоре была секретной, и Армстронг хорошо понимал, почему это делается. Незачем будить в людях беспокойство. В случае опасности они просто не смогут сидеть, сложа руки, и ждать. Но ведь и что делать, было совершенно неясно. А когда человек начинает что-то делать, не представляя, во имя чего он это делает, и каковы будут последствия, ни к чему хорошему его действия обычно не приводят. Мы это не раз уже проходили. Разве не потому умалчивался сто двадцать лет назад сход с обычной орбиты астероида Надежда? Сто двадцать восемь километров в диаметре, это была не просто каменная глыба в несколько миллионов тонн, это была бомба, летящая к Земле. И что произошло бы, если тогда о ней стало известно жителям Земли не после того, как Надежду увели за пределы Солнечной системы, а до этого?

Но с другой стороны, у гласности тоже были свои преимущества. Помнится, астроархитекторы предложили проект создания второго пояса астероидов между орбитой Марса и Земли. Выгоды этого проекта были очевидны, кольцо могло многократно увеличить энергетические возможности человечества, да и полезные ископаемые оказались бы куда ближе, не пришлось бы их таскать из-за Марса. А всего-то астроархеологи предлагали пожертвовать Ураном. Хорошо, что проект вынесли на общее обсуждение, и это помогло быстро выявить его слабые и даже опасные стороны. Равновесие Солнечной системы строилось именно на планетах-гигантах, выгодный проект мог вполне реально оказаться последним в истории многомиллиардного человечества…

Армстронг поднялся и вышел в сад.

Цвели вишни. От многочисленного цвета деревья казались накрытыми бело-розовой пеной, среди которой почти не было видно редкой листвы. В голубом безоблачном небе громыхнул гром — лайнер ушел к Луне точно по расписанию. Некоторое время в небе висела продолговатая серебряная точка, за которой Армстронг наблюдал с не иссякающей в его душе тоской, потом его ослепила вспышка маршевого двигателя лайнера, а когда глаза Армстронга адаптировались, лайнера уже не было, он находился где-то в трех-четырех тысячах километров от Земли. Хорошо было сегодняшнему поколению — весь рейс на Луну занимал три с половиной часа. В молодости поколению Армстронга пришлось значительно труднее, летали они тогда на изотоперах, а эти машинки были неторопливыми, рейс к Юпитеру занимал обычно два года, а если приходилось иной раз летать и дальше, то на это тратилась значительная часть жизни. Именно поэтому до пятидесяти Армстронг не приближался к Земле ближе орбиты Марса. Тратить несколько лет для того, чтобы посетить дом, а потом возвращаться назад, туда, где его ждала увлекательная работа, было непозволительной роскошью, и только когда на трассах появились искривляющие пространство десантные спейстрапперы, он стал позволять себе провести недельку-другую в родной Калифорнии, где у него от родителей осталось роскошное бунгало на побережье.

К ста пятидесяти он остепенился. Нет, это было неправильно, не Армстронг остепенился, его остепенили врачи. Слишком уж он нахватался радиационной пакости, годами вращаясь на СКАНах вокруг Юпитера, Сатурна и Урана, но еще больше накопилось у него на душе, ведь все полеты сопровождались немалым риском, и только сам Армстронг знал, скольких друзей и товарищей он потерял во время исследований больших планет. В один прекрасный день на рутинном медицинском осмотре, который ежегодно проходили планетчики, врачи сказали Армстронгу, что его звездные приключения закончились, и пора снова привыкать к Земле. Сам Армстронг полагал, что причиной всему этому было все-таки не здоровье, а его возраст и нежелание подвергнуться курсу генетического омолаживания. Двое стариков, которые начинали летать еще раньше него, курс омоложения успешно прошли и что же? — один из них все еще продолжал летать, а второй неожиданно сменил профессию и поселился на Марсе, активно включившись в исследования инопланетного города, найденного вблизи горы Олимп.

Армстронг после его невольной демобилизации вернулся на Землю. Благо, что ему было, где жить. Бунгало на побережье стало еще уютнее, вишневые деревья и персики, которые он посадил во время одного из последних посещений дома, разрослись, клумбы заросли пышными и пахучими сапфирными кустами, привезенными с Марса. На Марсе сапфирные кусты цвели раз в три марсианских года, а на чуждой им почве расцветали сказочно прекрасными голубыми цветами ежегодно, а уж аромат у этих цветов был такой, что голова кружилась. Впрочем, вполне может быть, что голова кружилась из-за обилия кислорода, не зря же марсианские сапфиры называли еще обогатителями. Рядом с этими растениями всегда кишела жизнь, только вот семилапки их не жаловали, предпочитая селиться среди красных барханов холодных марсианских пустынь.

Сейчас, стоя в саду, он чувствовал спокойствие и умиротворение, лишь в глубине души Армстронга жило беспокойство, хотя ему не верилось, что этот прекрасный и вечный мир может однажды исчезнуть. Тревога Брызгана казалась ему сейчас беспочвенной. Что за враг может объявиться в глубинах Вселенной, если за время своих путешествий среди звезд земляне столкнулись с четырнадцатью цивилизациями, три из которых были негуманоидными, а две превосходили немного землян в развитии, но ни одна из этих цивилизаций не проявили враждебности к человечеству? Неучтенный фактор появившийся среди звезд? Он вполне мог оказаться физическим явлением, еще никому неизвестным и потому опасным. Враждебны не цивилизации, враждебна сама Вселенная, которая противится тем, кто ее изучает. Не нравится Вселенной, что ее изучают!

А если это все-таки был враг? Могущественный враг, который мог гасить с одного удара звезды, а планеты и обитатели этих планет были просто помехой для нормальной экспансии этого врага во Вселенной. Раз мешаешь, значит, не нужен. И зачем договариваться, зачем предъявлять ультиматумы, если ты во много раз сильнее? Много ультиматумов предъявляли европейцы, которые пришли на южные острова? Нет, они там действовали по праву сильного. Вот и теперь кто-то в космосе осуществляет это право сильного в самом полном объеме — если перед тобой фактор, который мешает твоему развитию, покончи с этим фактором раз и навсегда.

Армстронг попытался представить себе существ, поступающих так, и они ему очень не понравились. А кому могли понравиться монстры? Жертвы никогда не поймут своего палача.

Он снова вспомнил Брызгана и печально улыбнулся.

Молодой человек явно не ждал от него каких-либо результатов. Наверное, в его глазах Армстронг был старой развалиной, каких в системе еще поискать. Это только сам Армстронг знал, кто из истинных стариков, где находится. Они сами себя так прозвали — истинные старики, все остальные, прошедшие курс генотерапии, были стариками ложными. В глазах Брызгана Армстронг был вроде первого «Челленджера» из нью-йоркского музея астронавтики.

Нет, обижаться не стоило. Да и на что было обижаться, ты, Нейл, и в самом деле зажился на белом свете. И нечего смотреть на то, что твой тезка, из того легендарного экипажа, что высадился на Луну, умер давным-давно, все равно находятся невежи, которые спрашивают, не тот ли он Нейл Армстронг. Даже журналисты иной раз разлетаются, взять интервью у покорителя Луны. А все почему? Люди отвыкли от старости, поэтому глубокий старик напоминает им о временах древних и героических…

Армстронг сел на скамейку в саду.

Где-то в стороне с легким шорохом пролетел пассажирский флиппер, вполне возможно, что именно на нем улетал Андрей Брызган, который сейчас с недоумением размышляет, почему было приказано отвезти этому старику всю подборку по погибшим звездам и наработки, сделанные в связи с этим специалистами. Блестящими, надо сказать, специалистами, а не древним космологом, давно уже выжившим из ума. А может, Брызган так не думает, наоборот, с уважением относится к опыту человека, более сотни лет бороздившего космос и изучавшего планетные процессы. Кто знает, о чем он размышляет, этот молодой!

Армстронг с тоской подумал, что торопиться некуда. Вся ночь впереди, он успеет изучить привезенные материалы. Как многих стариков, Нейла Армстронга мучила бессонница. И вот что было интересным: ты мог подвергаться генному омоложению, мог выглядеть молокососом, одно оставалось неизменным — бессонница. Бессонница и мысли о целесообразности своего существования на Земле. Можно жить, как угодно, можно завести вторую, третью и даже четвертую семью, можно даже сменить сотни работ в поисках самого себя, но вот избавиться от мыслей, о том, что ты постепенно становишься ненужным — невозможно. Потому что это не в генах, это в мыслях, и мысли эти невы-травишь даже самой ухищренной терапией.

И, наверное, это важнее гаснущих звезд. Было бы важнее, если бы с гибелью звезд не уходили в небытие миллиарды таких же мыслящих существ, как Нейл. Поэтому он посидел еще немного, и хотя чудесный вечер был в самом разгаре, а над марсианскими сапфирами все еще жужжали пчелы, старик неохотно поднялся и отправился в дом, где его ждала долгая, нудная и кропотливая работа, от которой он уже немного отвык.

2. Андрей Брызган действительно улетел на том флиппере, что заметил сидящий в саду старик. На Земле оставалось пробыть всего трое суток, поэтому хотелось успеть многое. Армстронг угадал, Брызган действительно не понимал, зачем его отправили к этой живой космической легенде.

Нет, он уважал старика, тот сделал за свою жизнь столько, что таким, как сам Брызган, потребовалось бы вдвое больше времени. Да и то вопрос — старик был на редкость талантлив и упорен в достижении целей.

Одно исследование Аморфного пятна на Уране чего стоило!

И все-таки Брызган полагал, что время легендарных личностей прошлого ушло. Пусть они доживают свой век спокойно, выходят на яхте в море и ловят макрель. Они это заслужили. В крайнем случае, если шеф Брызгана хотел знать мнение этой старой перечницы, он мог бы переслать материалы по Интеркому. Но он предпочел погнать к старику Брызгана. Хотел, чтобы Брызган увидел живьем того, чьи монографии и научные работы стали классическими и вошли в учебники астрофизики? Ну, Брызган его увидел, прочувствовал, зауважал. Что дальше-то? Над проблемой обнаружения агрессора работают институты, там сидят люди, не глупее этого ветерана, а результатов пока нет. Наивно надеяться, что догадки старика заменят работу двух институтов.

Брызган был молод и оттого самоуверен.

Он родился уже когда не стало промышленности и сельского хозяйства. Даже поверить трудно, когда-то люди выращивали себе питание и занимали огромные площади технологическими и промышленными комплексами. Брызган был молод, и ему казалось, что всемогущие нанотехнологии были всегда. Нет, некоторые архаичные профессии на Земле все-таки остались, находились люди, которые с удовольствием тратили свое время на скрещивание плодовых деревьев, терпеливо пересаживали черенки, меняли состав почвы и температурные режимы, чтобы получить необыкновенные фрукты. Были и такие, кто занимался исследованием животного мира, и это, наверное, было по-своему увлекательным, но Брызгана не привлекало, как не привлекли его профессии историка и археолога, палеонтолога, океанолога, и тысячи иных, оставлявших человека на Земле. Он был максималистом, поэтому утверждение, что будущее человечества находится среди звезд, нашло в нем самый живой отклик. С юности жизнь Андрея напоминала стрелу — начавшись рождением, она упиралась в звезды и только в звезды.

На Земле ему было скучно.

Хотелось романтики, но что романтичного могло быть в академичных исследованиях? Земля стала слишком обжитой, а потому невозможной для романтики. На ней даже невозможно было потерпеть кораблекрушение — спутники наблюдения по импульсу личного браслета тут же давали знать спасательной службе где находится потерпевший аварию человек. Тот же импульс призывал к потерпевшему аварию человеку нанороботов, которые обеспечивали всем необходимым. Микрокибернетические системы, находящиеся в крови, излечивали человека от болезней, в считанные часы залечивали переломы костей и повреждения мягких тканей, понижали начинающийся жар — даже заболеть было невозможно.

Развитие получали технические и социальные профессии, в иных просто не было нужды. Одной из самых уважаемых профессий стала профессия Учителя. Впрочем, трудно было назвать профессией то, что составляло саму сущность человека. Учить детей было труднее всего на свете, поэтому способность обучать других была редкостным даром, который пытались распознать как можно раньше, чтобы затем всемерно этот дар развивать.

Не менее важной были профессии психолога и социолога. Земля начитывала девять миллиардов жителей, еще семь миллиардов жили за пределами родной планеты, взаимоотношения людей усложнились, особенно это касалось взаимоотношений коренных жителей Земли и пространственников, проживающих вне планеты. Отношения эти были непростыми и отнюдь не безоблачными. Пространственники к коренным жителям Земли относились с некоторой снисходительностью, как к обитателям некоего безмятежного Рая, не знающих трудностей в жизни.

Другое дело открытый космос! Здесь невозможна была всемогущая спасательная служба, оказавшись в экстремальной ситуации, человек мог надеяться только на себя. Разумеется, микрокибернетические системы делали все возможное, но космос оставался космосом — со всеми его неожиданностями и опасностями.

Что могло спасти обитателей Авроры от неожиданно появившегося Роя? Только попытка стать частью этого Роя. Но сама возможность генетического изменения человека, его приспособление к новой среде обитания встречалась Советом ООН в штыки. Официально считалось, что такие изменения будут означать конец единого человечества. Можно ли назвать человеком существо, способное жить при давлении в две тысячи атмосфер и температуре в полтысячи градусов? И ведь оно не просто будет жить в этой среде, оно будет информационно с нею связано. Изменение физиологии означает конец старого человека, привязанного к земным условиям. Кроме того, приспособляемость к новой среде обитания будет обуславливать изменение внешнего вида, реакций человека на эту среду, и это тоже обязательно скажется на социологии и психологии измененного существа. Практически, утверждали противники таких изменений, мы будем иметь дело не с представителем человечества, а с новым разумным видом, который сами же и создадим.

Лично Брызган к подобным утверждениям относился довольно скептически. Нет, он охотно допускал, что изменения генетические вызовут к жизни новый разумный вид. Но почему бы и нет? В конце концов, человечество — это только зародыш, развиваясь, оно обязательно должно видоизменяться. Приспособление к новой среде обитания сделает человека более могущественным. А если в результате этих изменений потребуется перейти на новые типы взаимоотношений, создать свое искусство, разрушить прежние социальные связи, то это всего лишь естественный ход событий.

Андрей был максималистом и полагал, что будущее за пространствен-никами, и именно им определять, каким путем они станут развиваться. Нельзя же вечно оборачиваться на Землю? На Земле в Совете ООН сидят ретрограды, которые боятся высунуть свой нос за пределы ноосферы. Они просто не понимают, что будущее рождается среди звезд, а не на Земле!

Брызган был молод и самоуверен, а потому и работу свою, посвященную некоторым аспектам развития пространственников, он сделал излишне задиристой. Хотелось немного позлить академиков, и Брызган пошел на это. Только уже позже, когда работа была запущена в Интерком и получила некоторый резонанс, Андрей вдруг понял, что в глазах многих и многих он оказался самоуверенным щенком, задирающим старых и мудрых псов. Но ничего сделать было уже нельзя, работа оторвалась от него и теперь была связана с Брызгиным только его авторством.

Поэтому он смиренно выслушал резкую отповедь ветерана Института метапроблем Цеховича, который на нелестные эпитеты сопляку, каковым он считал Брызгана, не скупился. Цехович даже опешил от неожиданного поведения своего бывшего ученика, поэтому довольно быстро сменил гнев на милость, стал более мягок в выражениях, а расстались они уже довольно дружески, даже поужинали в маленьком кафе на окраине Юрмалы, прямо на берегу Балтийского моря. Кухня в кафе была великолепной, ассамбляторы были запрограммированы большим специалистом, который в пище знал толк, к тому же кафе здесь варили по старинному рецепту — из кофейных зерен, в маленьких турочках. Аромат наполнял маленькое кафе, вкус у напитка был изумителен, и Андрей, скрепя сердце, признал, что стремление некоторых к естественным продуктам не лишено некоторого смысла. В этом убеждали и огромные красные яблоки, глянцево блестевшие на блюде — на вкус они были просто восхитительны.

— Вы слишком нетерпеливы, Андрюша, — сказал Цехович. — Это ведь вопрос не двух и не трех лет, решение его затянется на десятилетие. Это слишком важно для всей Земли и ее колоний. Колонии и так имеют достаточную самостоятельность от метрополии, зачем же стремиться к полному отчуждению и разрыву?

— Вы меня не поняли, Витольд, — возразил Брызган. — Я говорил не о самостоятельности, я говорил о новом мышлении, которое рождается сейчас у иных звезд. Представьте себе, что существует океан, но реки не вытекают из него, они в него впадают. И самим фактом своего существования делают океан богаче. Я понимаю, Совет напуган тем, что произошло на Карате. Но ведь это было неизбежным! Когда появляется возможность попробовать жить по-новому, очень трудно избежать соблазна. И ведь надо признать, каратиане не порвали с человечеством. Да, они стали иными, у них своя культура, появилось свое искусство, порой нам стало труднее понимать друг друга, но точки соприкосновения остались, Витольд!

Цехович покачал головой. Он был высок и худощав, на длинном лице его с крупным носом и острыми скулами, выделялись внимательные черные глаза, которые не добавляли ему красоты, но вместе с резкими чертами и полными чувственными губами придавали лицу особую выразительность.

— Андрей, — сказал он. — Мы уже встретили в галактике шесть разумных видов. Три из них — негуманоиды. Нам предстоит искать точки соприкосновения с ними, а вы предлагаете дробить человечество. Вместо того чтобы понять чужих, мы будем разбираться между собой. Не слишком логичное решение, верно? Кстати, что происходит в галактике? В Интеркоме нет четкого изложения случившегося. Вы тоже полагаете, что появился неведомый, но весьма могущественный враг?

Брызган кивнул.

— Очень могущественный, — сказал он. — Он невидим и вездесущ. И он делает то, что хочет. Он не договаривается, он просто взрывает светила и уничтожает цивилизации. В его действиях нет логики, поэтому очень трудно понять, кто окажется следующей жертвой.

Цехович помолчал.

— Вот видите, — наконец сказал он. — Человечеству грозит опасность, тут уж не до дробления, надо выступать единым фронтом, а вы предлагаете совсем иное. Разве вы не чуствуете шаткости своей позиции?

Брызган невесело хмыкнул.

— Может, еще по чашечке кофе? — предложил он. Сделав маленький глоток, возразил. — И опять вы меня не поняли, Витольд. Приспособляемость — это еще одна гарантия выживаемости человечества, если не как вида, то хотя бы как разумного начала. Если случится страшное, то пусть хоть что-то, хоть кто-то останется, чтобы рассказать жителям галактики о нас.

Цехович опустил свои живые выразительные глаза.

На вид ему было около сорока лет, но Брызган хорошо знал — собеседник вдвое старше.

— Не так все мрачно, — сказал бывший учитель Андрея. — Выход всегда можно найти. Это как в истории о двух лягушках, которые оказались в банке со сметаной. Одна пришла в отчаяние от безысходности своего положения и немедленно утонула. Вторая барахталась до тех пор, пока не сбила сметану в масло и не выкарабкалась из банки. Я не знаю положения дел в галактике, но я знаю, что необходимо барахтаться, чтобы не утонуть.

— Вот именно, — без улыбки сказал Брызган. — Но ведь я как раз и предлагаю возможный выход из ситуации. Это Совет ООН хочет уподобиться лягушке, которая заранее отказывается от борьбы.

Потом они долго бродили по песчаному берегу. Слева было море, а справа высились прямые балтийские сосны с редкой кроной наверху. А потом они шли обратно, и теперь уже море было справа, а слева темным частоколом высились сосны, среди которых рее бродили мягкие сумраки. Он вспоминали прошлое, знакомых, но уже не касались темы, затронутой в уютном кафе.

Может быть, потому, что над ними в потемневшем небе уже загорелись первые звезды, и самой яркой из них была сверхновая Девланда, взорвавшаяся сорок лет назад, но только полгода как вспыхнувшая на земном небосклоне. Планеты легко отличить от звезд. Звезды мерцают, словно подмигивая нам, а планеты светят ровно и однотонно, в их свете нет загадки, а быть может, это Брызгину только казалось, ведь он точно знал, что планеты исследованы куда лучше звезд.

Потом Цехович попрощался с Андреем и Брызгин остался на берегу один. Некоторое время он сидел на прохладном гладком валуне, разглядывая звезды.

И Андрей невольно вспомнил об Армстронге.

Где-то по другую сторону океана, забросив свои сапфиры и яблони, сидел за компьютером старый человек, пытаясь догадаться, где скрывается враг и как его обнаружить. А быть может, Армстронг был сейчас в своем великолепном саду и смотрел, как и Брызгин, на звезды. Ведь он был очень старым человеком и вполне вероятно, что когда-то перенес вживление чипов в свой мозг, делающее этот мозг прекрасной вычислительной машиной. Это потом для активизации мыслительных процессов стали использоваться достижения генетики. В молодости Армстронга активизировать мозг можно было лишь хирургическим путем.

И Брызгин снова ощутил жалость к старику, который старался, но уже ничем не мог помочь новому миру в силу того, что безнадежно отстал от него.

3. Звездное небо на планетоиде, лишенном атмосферы, кажется необычайно ярким. Особенно если поблизости высвечивается многоцветный шар звездного скопления, перевитый цветными жгутами межзвездного газа.

Стоя на верхней палубе спейсрейдера «Хонкай» и глядя на пульсирующий звездный шар, капитан Дымов невольно размышлял о месте, которое было отведено во Вселенной земной цивилизации. Такие вот выходили у него немножечко грустные размышления. И совсем не утешало капитана, что сегодня земной корабль находился в нескольких десятках световых лет от родной системы. Не чувствовал себя капитан покорителем звездных океанов, напротив, было ощущение своей крошечности в этом мире. Вселенная, распахнувшая себя человечеству, пугала и притягивала одновременно.

Капитан побывал не в одной экспедиции, но именно в этой его не отпускало странное чувство тревоги, словно кто-то из глубины души Дымова предупреждал его о грядущих неприятностях, ожидающих экспедицию. Смысл предупреждений ускользал от капитана к великому его раздражению, и это порождало неуверенность, которую капитан иногда не мог скрыть от своей команды. А вот это тревожило больше всего. Команда должна быть уверена в своем капитане. И капитан должен верить каждому члену команды, как самому себе. Команда — единый организм, чувство неуверенности одного может отрицательно сказаться на всей команде. Дымов досадливо прогонял свои мысли, но они приходили в голову все чаще, а капитан доверял своей интуиции, она никогда не подводила его. Именно благодаря интуиции капитан своевременно увел спейсрейдер в 2247 от красного карлика Чиндрагутти. Увел и тем спас свою команду от жесткого излучения, рожденного магнитной бурей, сопровождавшей выброс гигантских протуберанцев светила. Психологи длительное время мучили капитана расспросами и исследованиями, но Дымов и сам не мог сказать, что именно заставило его нарушить планы экспедиции и стартовать на четыре дня раньше срока, не обратив никакого внимания на недовольство физиков и космогонистов. Было неожиданное предчувствие, что они нашли на свою задницу приключения, которые так долго искали. Он воспользовался своим капитанским правом и стартовал раньше, чем это было предусмотрено программой. А магнитная буря началась спустя несколько дней, когда они уже были в точке тахиарда и готовились нырнуть в субпространство.

Подобным образом интуиция выручила его на Алемании. Почему он приказал выжечь вокруг корабля трехмильную зону безопасности, Дымов никогда не сумел бы объяснить. Ссылаться же на внутренний голос — а дело обстояло именно так — было вообще глупо. Биологи скрипели зубами, но Дымов и в этом неприятном начинании оказался прав, — особенно когда началась атака активной флоры на поставленные вне зоны безопасности базы. Несколько человек погибло, но экспедиция в целом оказалась вне опасности и все благодаря интуиции капитана, который не боялся быть смешным.

Постоянное ожидание опасности наложило свой отпечаток на внешность командира спейсрейдера «Хонкай». Пространство в принципе не любит толстяков. Алексей Дымов был сухощав, жилист и крепко, хотя и несколько грубовато скроен. Он всегда казался излишне сосредоточенным, удлиненное лицо его постоянно выглядело озабоченным, короткий ежик волос на голове делал озабоченность естественной.

Экспедиция к звезде М-3241 была запланирована не случайно. Предполагалось, что в окрестностях звезды находится небольшая «черная дыра», влияющая на светило. Как раз в это время в разгаре были споры между теми, кто хотел подобный объект разместить в солнечной системе и тем самым получить новый неисчерпаемый источник энергии, и между теми, кто предлагал с осуществлением этого проекта не особо спешить, ведь вполне могло получиться нечто неудачное, похожее на попытку изменить течение Гольфстрим, которая едва не привела к новому и не в пример более суровому, нежели природный, ледниковому периоду. Технически идея перемещения объекта была вполне осуществима: достаточно было на второй космической скорости ввести в субпространство один из астероидов, от которых польза была сомнительна, а звездоплаванию внутри системы они в достаточной степени мешали. Сверхмалая масса, сжатая субпространством до размеров электрона, приводила к рождению небольшой черной дыры, обладающей моментом вращения и зарядом. Черная дыра испускала в пространство реальные пары частица-античастица, которые, взаимно аннигилируя, давали необходимую энергию. С такой черной дыры можно было снимать объем энергии, в значительной степени превышающей всю энергию Солнца, но скептики предлагали не спешить. Технически исполнимая идея еще не обязательна к исполнению, утверждали они. Во-первых, изъятие крупного астероида из пояса изменит сложившееся равновесие. «Вам мало Икара? — ссылались они на огромные затраты по уничтожению печально знаменитого астероида, реально угрожавшего падением на Землю в конце двадцать второго века. — Так это будут семечки по сравнению с теми опасностями, которые могут вновь грозить Земле или другим планетам. Да и сам источник в смысле общественной безопасности весьма сомнителен. Только не надо ссылаться на физические формулы! Это будет похлеще ядерного или термоядерного оружия или, скажем, Чернобыльского или Нумидийского реактора. Создать «черную дыру» и оказаться заложниками собственной энергетической программы — это, знаете ли, для безнадежных идиотов».

Господа физики всегда отличались экстравагантностью, но здесь они перещеголяли своих предшественников. В случае ошибки получится гравитационная могила всему человечеству, а это уже не смешно. В подобных случаях необходимо апеллировать ко всему человечеству, но устраивать такие референдумы слишком уж накладно, достаточным будет представить этот вопрос на рассмотрение Совета Безопасности ООН, пусть руководители соберутся, взвесят все за и против, можно надеяться, что у них хватит здравомыслия для принятия правильного решения. С одной стороны новый источник энергии означал возможность жить на порядок лучше, но с другой стороны, если за это, возможно, придется заплатить жизнями родных и близких, то, может быть, не стоит и перья тупить. В конце концов, есть термоядерные котлы российских физиков, вон уже их сколько по всей Европе! А решение пусть принимают потомки, они будут во многом умнее и мудрее нас. Им, значит, и карты в руки!

Вот в такой обстановке и было принято решение об экспедиции к М-3241. Если у звезды имеется «черная дыра», лучшую природную лабораторию и придумать невозможно. Изучайте, дорогие ученые, делайте свои выводы, а там посмотрим. Главное, чтобы ошибок допущено не было. Это только кажется, что Земля безразмерная и ее хватит на грядущие поколения. Неужели вас красноярская катастрофа ничему не научила?

Дымов представлял, как взвоют физики, когда он прикажет уводить спейсрейдер из системы. Но он ничего не мог поделать с растущим в глубине души чувством беспокойства, крошечный росток этого беспокойства прорастал, обретая очертания, и, наконец, Дымов объявил о принятом им решении.

— Слушайте, — не выдержал Франц Деммер. — Вы в своем уме, капиталу нас программа, мы согласовывали ее с вами и тогда у вас не было возражений. Что случилось? У вас предчувствие? Тогда зачем вы отправились в космос? Сидели бы на Земле и предсказывали землетрясения. Там еще хватает легковерных дураков, которые с удовольствием прислушались бы к вам. Я — против поспешных решений и я требую, чтобы о наших разногласиях был поставлен в известность Совет.

Невысокий плотный, уже достаточно старый, но все еще не потерявший юношеской живности физик смотрел на капитана спейсрейдера с нескрываемым раздражением, к которому примешивалось вполне понятное удивление и легкое презрение к трусу, боящемуся неизвестно чего. Морщинистое лицо Деммера негодовало, но Дымов не винил физика в этом — окажись он сам в подобной ситуации, его собственное негодование было бы не меньше. Поэтому капитан позволил себе лишь слегка улыбнуться краешками тонких губ.

— А нет никаких разногласий, — хладнокровно сказал капитан Дымов. — На корабле командую я, и я принял решение, о котором ставлю вас в известность. И отвечать за принятое решение буду именно я, а не вы Франц. Работы сворачиваем, старт через двенадцать часов. Все могут быть свободны.

Он поднялся, всем своим видом показывая, что споров не будет.

Транспортный отсек был заблокирован еще до объявления Дымовым своего решения. Двенадцать часов требовалось для того, чтобы проверить готовность корабля к старту, рассчитать точку тахиарда и сориентировать корабль в пространстве. Это только кажется, что летать на спейстрапперах просто и легко, но даже непродолжительному полету обязательно предшествуют сложнейшие расчеты, иначе экипаж загонит корабль туда, откуда уже не выбраться. А таких пассажиров, ответственность за которых ощущал на себе капитан Дымов, было шестьдесят человек — вся научная экспедиция, превратившая десантный корабль в подобие лаборатории безумного доктора, где не было даже видимости привычного капитану порядка.

В споры никто не полез, слишком велик был авторитет капитана Дымова, но он не сомневался, что претензий Земле будет высказано с избытком. Некоторое время он даже сомневался в правильности принятого решения, теперь ему казалось, что он просто перестраховщик, поддавшийся глупой панике. К чести капитана менять решения он не умел.

Ровно через двенадцать часов корабль ожил и сошел с постоянной орбиты вокруг звезды М-3241 и, медленно набирая скорость, устремился к расчетной точке сброса в тахиомир, до которой было шесть световых минут или час полета по собственному времени спейсрейдера.

До точки тахиарда оставалось около десяти минут собственного времени, когда красное ядрышко центрального светила системы изменило свои очертания. Оно стало заметно больше.

— Капитан! — ворвался в рубку начальник экспедиции. — Удивительно, но вы снова угадали! Я преклоняюсь перед вашим чутьем, вы дадите фору любой собаке и любому предсказателю! Мы проводим уникальные наблюдения! Это сверхновая, Дымов! И мы первые, кто наблюдает это явление в непосредственной близости. Мы можем немного задержаться?

Казалось, Деммер дрожит от возбуждения. Негодование и недовольство Дымовым уступило место возбужденному любопытству.

— Уникальная ситуация, — умоляюще сказал Деммер. — Капитан, я прошу вас. Мои ребята уже на своих постах. Хотя бы полчаса, слышите, всего полчаса!

Объяснять Деммеру всю сложность расчета точки тахиарда в незнакомой звездной системе было бесполезно. Физик просто не захотел бы слушать астролетчика, а вся накопившаяся в нем неприязнь к Дымову выплеснулась бы вновь — яростно и безнадежно. Из просителя Демамер немедленно превратился бы в непримиримого врага, поэтому Дымов не стал вступать с физиком в пререкания и объяснять ему, что новую точку вброса в тахиомир рассчитать будет очень сложно, не стал. В этой ситуации у любого капитана была одна единственная задача — сохранить корабль и людей. Запоздать со стартом у Сверхновой, что могло быть опаснее и неосмотрительнее? Капитан Дымов не стал вступать в пререкания с начальником экспедиции, он просто посоветовал Деммеру занять место согласно штатного расписания и ввел в бортовик последние и окончательные команды, после чего повернулся к обзорному экрану.

Теперь вспыхнувшая звезда напоминала восьмерку, которую образовывали жгуты взбесившейся звездной плазмы. Медленно она расширялась во все стороны, вновь сливаясь в единый огненный шар, который, подобно мыльному пузырю, реличивался в размерах.

Однако Дымов не дал себя увлечь удивительному зрелищу. Времени для этого не было. При старте счет идет на секунды.

В некотором отдалении от рождающейся Сверхновой возникла маленькая алая звездочка, которую через несколько минут поглотил накатывающийся огненный вал. Но опасность была уже позади.

Спейсрейдер «Хонкай» вошел в точку тахиарда, и теперь всего несколько часов собственного времени отделяли его от ближайшей базы звездного флота, удаленной от системы М-3241 на пять световых лет.

Глава вторая

1. База звездного флота располагалась в системе Аристемы.

Система была обитаемой — на второй от звезды планете жили расы ихтиоров и паукан. Разумеется, так их называли земляне, сами симбиоты именовали себя народами двух матерей, но произнести это туземное сочетание звуков было, пожалуй, не под силу любому землянину. Ихтиоры жили в мелких прогреваемых голубым светилом океанах планеты и напоминали внешним видом земных кальмаров. Селились они на многочисленных коралловых рифах, выламывая могучими щупальцами целые анфилады причудливых помещений в теле рифа. Со временем, обретя разум, начали использовать кораллы уже целенаправленно, выращивая на дне океана неприступные крепости. Поклонялись Морской Бездне и обитавшему в ней Великому Черному. У ихтиоров было развито ремесленничество, искусство было бедным, и выделялись лишь красочные живые панно, которые создавались из разноцветных животных, похожих на земных актиний, и духовые оркестры, в которых музыканты играли на специально обработанных витых раковинах, выталкивая воздух кольцевыми мускулами, используемые обычно в качестве движителей.

Паукане жили на островах единственного на планете архипелага. Внешне они напоминали странных пушистых пауков с клешнями. Отсюда возникло и название. Паукане были двоякодышащими и постепенно начинали осваивать мелководье. Из-за мелководья между ними и ихтиорами разгорелась война, в которой никто не мог одержать верх.

Паукане называли свою планету Ярканом, что означало родовую паутину. Ихтиоры считали ее Сладкой водой. Так что и в этом они не сходились.

Земляне появились на планете, когда междоусобица была в самом разгаре. Ксенологам, установившим контакт с обеими расами, пришлось немало потрудиться, чтобы воители заключили перемирие. Земные способы производства продовольствия казались пауканам и ихтиорам настоящим чудом, никто из них не мог поверить, что все это изобилие, которое стало с прилетом землян нормой жизни, производится микрокибернетическими системами из воздуха, а потому ихтиоры почитали землян за колдунов Великого Черного, приславшего их из Морской бездны, чтобы внести смуту в умы морских обитателей, а паукане считали тех же самых землян жителями звездной паутины, населяющими звездный шар, видимый в ясные ночи рядом с большой красной луной.

В космос ни одна из этих рас в обозримой перспективе попасть не могла, поэтому рассказы ксенологов о строении галактики и звезд воспринималась ихтиорами и пауканами с полным недоверием, и это недоверие даже послужило причиной тому, чтобы прежние разногласия народов двух матерей забылись.

Земная станция повисла в пространстве над планетой еще одной луной, но аборигенов добавившееся на небосклоне белесое пятно не смущало — вокруг планеты обращалось шесть спутников и наличие еще одного ничего особенного в жизнь местных обывателей не вносило.

Они даже позволили землянам организовать на одном из островов базу отдыха. Ихтиоры с охотой принимали участие в забавах землян, особенно в катании на водных лыжах. Было забавно наблюдать, как стремительные ихтиоры соревновались в гонках с водными мотоциклами и скуттерами, из усердия выскакивая из воды и проносясь над морем несколько десятков метров.

У паукан на продукты можно было выменять удивительно тонкую и теплую ткань из паутины. Ткань была прочной и имела десятки самых разнообразных свойств, а окрашена она была в самые фантастические цвета — арахи, для того, чтобы добиться нужного окраса ткани, употребляли разнообразные фрукты. Одно время было даже очень модно щеголять в костюмах из паутины, которая вдобавок к носкости обладала еще и целебными свойствами.

Сейчас, когда астрофизики коротали время на базе отдыха, демонстративно покинув спейсрейдер Дымова, капитан оставался на корабле. Молекулярные кибы вылизывали корабль снаружи и изнутри, уничтожая оставшийся после астрофизиков мусор и одновременно приводя обшивку спейсрейдера в порядок. Если внутри корабля нанороботы себя ничем не проявляли, то снаружи, особенно на расстоянии, они выглядели легким туманным облачком, равномерно окружившим огромный диск спейсрейдера.

Рядом с «Хонкаем» висело два транспортных корабля, доставивших в систему Аристемы необходимое оборудование.

Капитан Дымов впервые за всю свою космическую карьеру видел, как гибнет мир, пусть даже безжизненный. Зрелище это потрясло капитана. Теперь он хорошо представлял, что чувствовали жители погибших миров, когда их светила неожиданно вспухли и облаком горячей плазмы устремились в пространство, слизывая жизнь с непрочных оболочек планет.

Полетное время Дымова подходило к концу, возраст уже давал о себе знать. Приближалось время возвращения на Землю. Нет, капитан Дымов знал, что безделье ему не грозит — в крайнем случае, Академия астронавтики всегда примет его с распростертыми объятиями. Кто-то ведь должен передавать опыт молодежи! А опыта капитану Дымову было не занимать. За двадцать семь лет в пространстве капитан повидал многое.

Закончив работу на корабле, Алексей Дымов спустился на поверхность планеты.

Он любил бывать на планете, которую для себя называл Ярканом. А все потому, что на поверхности планеты у него был хороший знакомый из аборигенов, а поскольку он был пауканином, Дымов привык называть планету по паукански.

В системе Аристемы корабль Дымова бывал нечасто, однако дружеские взаимоотношения с пауканином не исчезали, напротив — с годами они становились прочнее. Как родовая паутина аборигенов. Дымов даже привязался к Кр-хи, поэтому встреча с пауканином получилась, как всегда, немного забавной и радостной. Со временем капитан научился безошибочно выделять Кр-хи среди сородичей по родовым пятнам на брюшке, как Кр-хи узнавал из землян Дымова, можно было только догадываться.

За годы странствий Дымова родовая паутина Кр-хи стала значительно обширней и обрела багряный цвет. Дымов не знал, что это значит, возможно, цвет символизировал обеспеченность ее обитателя, как гербы у старинной земной знати. В центре паутины, если присмотреться внимательнее, можно было заметить утолщение, напоминающее стилизованного черного паука, брюшко которого отливало серебром из-за множества тщательно наклеенных кристалликов кварца. Кр-хи явно располнел. Хитиновое сочленение, соединяющее волосатое брюшко с головогрудью стало еще больше, а само брюшко покрылось малиновыми же пятнами, красиво оттененными бархатом черных и жестких волос.

— Все колдуешь? — спросил Кр-хи, устраиваясь на паутине поудобнее. — Каким ветром занесло на Яркан твою паутину?

Дымов не раз рассказывал паука-нину о космосе, звездах и путешествиях землян, но пауканин продолжал упрямо считать пространство над головой одним большим небом, по которому летают земляне на летательных паутинах. Летают и колдуют себе помаленьку.

— Как дела? — снова спросил Кр-хи. — Здоров ли выводок? Хватает ли слюны? Нет ли дырок в твоей паутине?

Ситуация была забавной, но пауканин задавал традиционные вопросы, интересуясь здоровьем Дымова и его семьи, поэтому капитан вполне серьезно ответил, что с выводком все в порядке, слюны, слава звездному Пауку, пока еще хватает и паутина его в полном порядке.

В свою очередь он поинтересовался, хватает ли Кр-хи добычи на время холодов, не холодна ли почва вокруг паутины для будущих кладок, и пауканин так же серьезно ответил, что и земля достаточно тепла, и добычи хватает, отмель богата рыбой, воздух насекомыми, и Дымов пожелал, чтобы так было всегда.

— На наш клайд хватит, — сказал пауканин и, оказывая Дымову обычное полное доверие, покинул паутину.

Они посидели немного на берегу.

Море за песчаными отмелями сливалось с небом, аквамариновая с блестками мелких волн вода была теплой, и где-то за отмелями резвилась стайка ихтиоров — из-за расстояния трудно было разобрать, взрослые ли это занимаются рыбной ловлей или подростки играют в салки.

— Мокрые, — неодобрительно сказал, глядя на прыжки ихтиоров, Кр-хи. — Мокрые и скользкие. Противные. Нельзя жить без своей паутины, нельзя!

Подобное Алексею Дымову приходилось выслушивать почти каждый визит.

Ксенологи обязательно обнаружили бы у Кр-хи какие-нибудь мудреные комплексы, но Дымов считал, что пауканин просто расист, похожий на тех, что раньше встречались на Земле и презирали людей с другим цветом кожи. Ихтиоров Кр-хи не то, чтобы ненавидел, но открыто недолюбливал. Он их считал за недоразвитых паукан.

— Смотри, — загибал он когти на средних лапах, свободных от клешней. — Головогрудь есть? Есть! А брюшко? Брюшка — нет. И жвала длинные, и глаз меньше. Таким количеством глаз можно что-то увидеть в воде? Никогда не увидишь!

И убедить его было невозможно, что ихтиоры живут ближе к глубинам, где вода не засорена песком как на отмелях, а чиста и прозрачна, как воздух.

— И волос у них нет, — отмечал пауканин. — Нет волос, нет родовых пятен. Как тебя узнать друзьям и знакомым? Вот и вы тоже… Я на тебя смотрю, не пойму, как вы друг друга отличаете? По искусственным шкурам? И железы у вас закрыты. А если железы закрыты, как вы самок подманиваете?

Мудрецом становился Кр-хи на своей багряной паутине.

Вот уже и философствовать начал, вопросы в его головогруди появляться стали. А еще несколько лет назад, когда они только подружились, Кр-хи был обычным бойким паучком, которому больше всего хотелось не размышлять, а летать на осенних паутинах или нырять на отмелях в поисках вкусных ракушек и морских улиток. Правда, рассказывать о своих приключениях Кр-хи и тогда любил, и, как ни странно, даже привирал при этом, хотя обычно паукане склонны были к коротким и точным рассказам без каких-либо фантазий.

Однажды Дымов спросил Кр-хи, за что он так не любит ихтиоров.

— Наглые, — сказал Кр-хи. — Бессовестные. Мало им воды, они уже на сушу лезут. Суша нужна пауканам, отмели тоже нужны пауканам. Хотят жить, пусть идут туда, где солнце садится.

Поначалу Дымов посчитал эти высказывания знакомого за обычные упреки жителя суши, который привык считать прибрежные отмели своими и не был намерен с кем-нибудь их делить. Да что там делить, обсуждать даже возможность такого раздела не хотел! Но через некоторое время выяснилось, что упреки паукан были в какой-то мере оправданными. Ксенологи обнаружили на суше в нескольких километрах от ближайшего берега несколько ихтиоров, передвигающихся на щупальцах. Жаберные мешки их были забиты мокрыми водорослями, похоже, что в ихтиорах постепенно просыпалось все то же любопытство, которое когда-то гнало на утлых суденышках людей в океан и потом на примитивных ракетах погнало их за пределы земной атмосферы. Это любопытство было сродни любопытству самих ихтиоров, которые в период осенних ветров ухитрялись перебраться с острова на остров на нехитрых летучих паутинах. Но за своими сородичами пауканин признавал право на подобные путешествия, а ихтиорам он в этом отказывал.

Еще Кр-хи злился, когда ихтиоры рвали его подводную паутину, поставленную на отмелях для ловли мальков. Ихтиоры вообще не признавали никаких иных форм охоты кроме той, что была основана на быстроте и ловкости охотника. Поэтому частые сетки паукан они уничтожали безо всякого сожаления и даже не извинялись перед хозяевами, а нахально заявляли, что приходил из глубин Великий Черный, он-то эти самые сетки и попортил. Великого Черного никогда и никто не видел, это был миф, созданный ихтиорами, им пугали детей, а саму смерть дети океанских просторов называли уходом к Великому. Старый ихтиор, чувствуя приближение смерти, уплывал в открытый океан, и уже никогда не возвращался. Поэтому даже среди самих обитателей моря мало кто видел процесс умирания. У паукан было совсем иначе — глава многочисленного рода умирал на паутине в окружении многочисленных родственников, потом близкие тщательно пеленали его в паутину и подвешивали кокон на самом высоком дереве. Там он висел до осенних ветров, а когда его уносило, паукане говорили, что умершего забрал Звездный паук.

Удивительно, но одно из самых ярких созвездий на небосклоне Яркана и в самом деле напоминало раскинувшего лапы пауканина на мелкой и частой паутине Млечного Пути, который здесь был особенно ярким.

Паукане в отличие от ихтиоров видели звезды.

— Не видят неба, — подтвердил Кр-хи. — Неполноценные.

— Ладно тебе, — проворчал Дымов. — Для тебя каждый, кто не похож на пауканина и не имеет своего яркана, неполноценный. Лучше расскажи, куда летал прошлой осенью. Ты ведь летал?

В глазах пауканина появился красноватый отблеск.

— Летал, — подтвердил Кр-хи. — Очень далеко летал. За старым архипелагом был. Многое видел.

Четыре года назад подводное землетресение и подвижки геологических пластов привели к появлению новой группы островов на сто километров южнее архипелага, но Дымов даже не предполагал, что паукане могут туда добраться на своих воздушных непрочных приспособлениях, а тем более вернуться назад. Он с уважением посмотрел на Кр-хи. Что и говорить, мужества и храбрости этому существу было не занимать.

— Что там, на новых островах? — просто для поддержания беседы спросил Дымов.

— Плохо живут, — проскрипел Кр-хи. — Неправильно живут.

— Паукане? — спросил капитан Дымов.

— Предатели, — сказал пауканин. — Неправильно живут. Паукане живут на суше, скользкие должны жить в воде. Нельзя дружить со скользкими, которые рвут паутину и угоняют рыбу с отмелей.

Твои сородичи подружились с ихтиорами? — для Дымова это было новостью, местные ксенологи об этом наверняка знали, но сообщений о каких-либо взаимоотношениях ихтиоров и паукан, кроме самых неприязненных, Дымов не слышал.

Кр-хи смотрел на море. Мохнатые лапы его машинально вывязывали из паутины что-то узловатое и бесформенное — для пауканина это было знаком крайнего раздражения.

— Скользкие возят паукан. Молодым пауканам нравится кататься на скользких. Скользким нравится возить молодых паукан, — печально проскрежетал Кр-хи. — Падение нравов. Нельзя иметь дело со скользкими и безволосыми, нельзя забывать заветы Звездного Паука. Молодые забывают. Поэтому и мир рушится. Скоро не будет ни паукан, ни безволосых. Все потому, что молодые не помнят законов.

— Не надо принимать все близко к жвалам, — сказал капитан Дымов. — У нас на Земле уже столько лет говорят, что каждое молодое поколение хуже предыдущего. Но ведь не деградировали, к звездам летаем!

Кр-хи недоверчиво посмотрел на землянина.

— Колдуны живут своим путем, скользкие и безволосые своим, а паукане должны жить заветами предков. Предки говорили, что паутина должна быть прочной, потомство крепким и здоровым, а другом пауканина может быть только другой пауканин. Безволосый и скользкий другом быть не может.

— Здравствуйте! — озадаченно сказал землянин. — А как же мы с тобой, Кр-хи? Я считал, что у нас с тобой дружба, но я ведь не пауканин. Что же получается? Ты меня используешь?

— Кр-хи использует колдуна, — сказал абориген и надменно выставил жвала. — У колдунов всегда много хорошей и вкусной еды, колдуны умеют слушать и колдуны знают, где живет Звездный паук. Кр-хи попросит колдуна, колдун попросит Звездного паука, а тот сделает так, что Кр-хи будет жить долго.

— Да-а, — озадаченно протянул капитан Дымов.

Некоторое время оба молчали. Пауканин неудобно сидел, выставив вперед брюшко, и машинально почесывал его тремя лапами. Молчание было неловким и тягостным.

Пауканин заскрежетал жвалами, тронул Дымова мохнатой лапой и прошипел:

— Кр-хи пошутил. Колдун должен смеяться.

2. Катамаран под названием «Летучая рыбка» покачивался на волнах.

С севера дул свежий ветерок, поднимая небольшие волны, синие небеса краями своей огромной чаши легли на линию горизонта, и виднелся вдали белый атолл с зонтиками крошечных из-за расстояния пальм.

— Катамаран — это дань традициям? — спросил Брызган.

— Из соображения удобства, — взмахнув спиннингом, отозвался Джефферс. — На волне качает меньше, да и площади полезной вдвое больше. Я на нем два раза в шторм попадал, был бы на лодке — точно бы утонул, а на катамаране…

Андрей проследил взглядом за полетом утяжеленной блесны и откинулся в шезлонге. Джефферсу не пришлось долго уговаривать его поехать на рыбную ловлю. Оказавшись в море, Брызган понял, что согласился правильно. Покой и безмятежность были в морском просторе — то, чего ему так не хватало у звезд.

С Джефферсом они вместе учились в швейцарском Грюнхаузе, потом поступили в университет. Но Брызгана потянуло к звездам, а Джефферсу хватало места и на Земле. Он стал подводным археологом и мечтал найти в океане и восстановить под водой в прежнем виде лемурийский храм, о котором узнал, изучая рукописи, хранящиеся в ватиканской библиотеке. Место там было указано столь приблизительно, что поиски приходилось вести на площади около тысячи двухсот морских миль, но Джефферс не унывал — за два года поисков он обнаружил два испанских талиона, которые довольно хорошо сохранились на песчаном дне впадины Отки-бу, да и сама впадина привлекла к себе внимание ученых — даже камни вокруг обрастали кораллами, водорослями и ракушками, а талионы на дне впадины оставались чистыми, словно только что затонули.

Некоторое время Брызган наблюдал за Джефферсом. Худощавый, жилистый и загорелый до черноты Том Джефферс неутомимо и безуспешно метал блесну, переходя от борта к борту. На лице его жили досада и азарт — как же, пообещал другу мясо макрели или тунца в бататовых листьях, а тут сплошные неудачные забросы, даже мелкие акулы, славящиеся своей жадной тупостью, и те не зарились на блесну.

Утреннее солнце нежно гладило лучами лицо Брызгана, и Андрей задремал, но уснуть ему не дал восторженный возглас Джефферса: «Есть!»

Конец спиннинга дергался, леса, уходящая в море, натянулась и ходила из стороны в сторону, а Джефферс лихорадочно сматывал леску, приближая добычу к катамарану.

— Возьми багорик! — сдавленно сказал он.

Брызган пошарил глазами по сторонам, наклонился и поднял хромированный и оттого блестящий багорик, более похожий на хирургический инструмент, нежели на приспособление для рыбной ловли.

Джефферс изогнулся и, перехватившись, бросил на палубу крупную рыбину. Чешуя рыбины отливала пурпуром, у нее был золотистый хвост и такого же невероятного цвета длинный плавник на спине. Рыбина билась на белой палубе и хватала широко открытым ртом воздух.

Рыбак вырвал из рук растерявшегося товарища багорик и ловко ударил рыбу по голове. Пойманная рыбина затихла, только трепетали еще плавники, а цвет чешуи медленно менял оттенки, переливался на солнце, постепенно становясь серебряно-серым.

— Хорошенький экземпляр, — сказал Джефферс. — Смотри, Андрюша, это и есть золотая макрель. Редкая, между прочим, добыча. Ты знаешь, она ведь на лету охотится за летучими рыбами.

Он с усилием поднял макрель за жабры. Худощавое лицо его осветилось улыбкой.

— Отправимся на атолл, — сказал он. — Крабов я тебе обещаю, морских гребешков там полно. Так что ланч у нас будет просто замечательный. Салат из морской капусты когда-нибудь ел, или вы, как всякие небожители, искусственной пищей пробавляетесь?

Брызган промолчал. Ловкость, с которой Том Джефферс убил рыбину, вызывала у Андрея неприязнь. Ему было жалко великолепной макрели, которая совсем недавно стремительно и беззаботно рассекала океанскую глубину.

— Будет тебе уха, — приговаривал Джефферс, ловко подвешивая рыбину под навесом, устроенным на палубе. — Если повезет, поймаем осьминога, тогда я тебе…

С осьминогом им не повезло, но крабов и морских гребешков и устриц, как и обещал Джефферс, оказалось несчетно.

К полудню солнце палило уже совсем нещадно.

Океан успокоился и был неподвижен, как вода в тарелке. Из голубовато-зеленых глубин медленно всплывали белесые медузы. Зрелище было захватывающее. Всплывающие медузы напоминали экзосферные протуберанцы на Протагоре, только не отрывались они от поверхности океана и не уносились в пространство, сжигая все на своем пути.

— Что-то медуз много, — проворчал Джефферс. — И макрель… Говорят, золотая макрель всегда появляется при волнении океана и является предвестницей шторма. Ты не слышал, что сегодня в новостях о погоде говорили?

— Запроси Информ, — лениво сказал Брызган.

Чувство раздражения уже прошло и на смену ему пришло чувство удовлетворенности и сытого покоя.

— А чего запрашивать? — махнул рукой Джефферс. — Если бы что-то надвигалось, нас бы с утра предупредили. Пошли купаться?

Вода в лагуне была прозрачной и теплой, нырнув, можно было увидеть, как среди колышущихся подводных лесов кипит своя жизнь, которой не было никакого дела до двух пришельцев, незвано вторгшихся в пределы ее обитания. Брызган любовался разноцветными актиниями, стадами черных, золотистых и каких-то крапчатых мелких рыбок, которые сновали среди длинных колышущихся листьев морской капусты.

Некоторое время неподалеку кружила небольшая остроносая акула, сопровождаемая двумя полосатыми лоцманами, которые бесцеремонно подплыли к Брызгину, потыкались в него носами и, вернршись к хозяйке, доложили, что добыча ей не по зубам. После этого акула потеряла всякий интерес к купающимся и поплыла по своим неотложным делам, напоминая рассудительного охотника, впереди которого бегут два глупых и азартных пса.

Вторую половину дня Брызган и Джефферс провели в каюте, наслаждаясь микроклиматом. Они много вспоминали о друзьях и случившихся когда-то событиях, рассказывали друг другу о своей работе, при этом Том Джефферс делал это так увлекательно, что Брызган почувствовал мимолетную зависть к товарищу.

— Представляешь? — рассказывал Джефферс. — На глубине пятисот метров и светло. Вокруг зеленоватая мгла, в которой вспыхивают искры каракатиц, и вдруг из этой зеленоватой тьмы выплывают мачты. Парусов, конечно, не сохранилось, но дерево стало камнем. Умели строить когда-то!

На второй день мы нашли пролом в днище, и попали в трюм.

Темнота беспросветная, мерцают фонарики, а потом в луч фонаря попадает статуя крылатого змея. Конечно же, Кецалькоатль, пернатый бог майя, я это сразу понял. Ты представляешь, Андрей, на его золотых одеждах аквамаринами были выполнены облака, а рубинами — кресты.

И еще мы нашли тот самый крест, о котором упоминалось в рукописи Борджиа, крест этот был выполнен из единого куска прекрасной яшмы. На нем драгоценными камнями был изображен бог, причем, ты представляешь, лицо его сделано из черной яшмы. Вот и думай, откуда крест у майя взялся, кто его в Центральную Америку впервые принес?

Брызган ничего не слышал о рукописи Борджиа, мельком слышал о пернатом боге древних индейцев, но рассказ Джефферса вызывал у него живой интерес. Может, все дело было в рассказчике, но, скорее всего, слушая Тома, Андрей отдыхал от своих пространственных забот. Рассказ Джефферса был как уголек в камине после кипучего и наполненного событиями трудного дня.

Вместе с тем, какое-то странное беспокойство жило в душе Брызгана, и Андрей никак не мог понять причин этого беспокойства.

Ближе к вечеру они вновь выбрались на палубу.

Жара спала.

Море по-прежнему оставалось спокойным.

Огромный красный диск солнца уже коснулся краем поверхности океана, окрашивая воду в свинцово-черный цвет. В небе повисли первые звезды. Здесь, у экватора, они были особенно ярки. На западе, там, где располагались многочисленные и обжитые острова, неожиданно вспыхнула огромная россыпь разноцветных огней.

— Фейерверк, — сказал Джефферс. — Жители Акваграда отмечают столетие со дня основания города.

3. Черную дыру невозможно увидеть, на наличие дыры реагируют приборы, а еще о самом существовании ее можно догадаться по излучению падающего на нее вещества. Чем больше вещества, тем мощнее рентгеновское излучение, выбрасываемое невидимым источником. После вспышки Сверхновой образуется черная дыра, если только гравитация пересилила давление газа. В противном случае получился бы белый карлик или нейтронная звезда.

— Еще в двадцатом веке, — сказал Деммер, — Гриндпей и Гурский пришли к выводу, что в центре звездного скопления NGC 6624 находится массивная черная дыра. И они оказались правы.

Теперь можно спросить, какова возможность случайного образования этой черной дыры? И мы должны прямо сказать — в Галактике идет война. Трудно определить, скорее даже невозможно сказать, кто и с кем воюет, мы наблюдаем только безжалостные последствия этой войны. Гибнут миры, но ничего нельзя сделать. Человечество бессильно. Это все равно, что бороться со Вселенной.

Мы могли бы сделать прекрасные наблюдения, которые могли бы что-то прояснить нам в механизме оружия, которое применяется в звездных битвах, но некоторые перестраховщики не дали нам этого сделать.

Камешек был в огород капитана Дымова, но тот благоразумно промолчал.

— Энергия, — сказал Деммер. — Сами понимаете, вот это и есть главное, для чего мы здесь собрались. Барьером для развития человечества являются энергетические уровни, а если говорить проще, то мы можем ровно столько, сколько нам позволяют запасы энергии, которыми владеет человечество. Эксперимент необходимо продолжить. Мы можем гасить и зажигать звезды, но для этого нам надо перешагнуть сегодняшний энергетический барьер.

— Кто-то их уже гасит, — мрачно сказал астрофизик Цагерт. — И как гасит!

Алексей Дымов не был специалистом, специфические термины профессионалов были ему непонятны. Он знал одно: как только прекращается процесс сжигания водорода, звезда начинает стремительно сжиматься, и снова внутри звезды начинают возрастать давление, плотность и температура. При определенных условиях, после того как звезда израсходует вслед за водородом гелий, включаются термоядерные реакции, при которых сжигаются углерод, водород и кремний, а рождаются тяжелые элементы. Звезда становится нестабильной и когда нестабильность превосходит все разумные пределы, звезда находит конец в грандиозном взрыве. В пространстве вспыхивает Сверхновая. От звезды остается выгоревшая сердцевина, которая продолжает сжиматься и звезда превращается в белый карлик.

Однако для белого карлика существует предельная граница — давление вырожденных электронов, уплотненных до предела, называемого принципом запрета Паули, может поддерживать вещество мертвой звезды, если она не превышает в своей массе сто двадцать пять процентов солнечной. Звезды массой до двух солнечных сжимаются до пределов, когда электроны, вдавленные внутрь атомных ядер, соединяются с протонами и рождают нейтрино. Давление вырожденных нейтрино также останавливает дальнейшее сжатие звезды, и она становится нейтронной.

Но солнца еще более массивные, такие, как Аристема, не могут стать белым карликом или нейтронной звездой. Ее масса превышает предел Чандрасекара. Не может она стать и пульсаром, ведь ее масса слишком велика, чтобы ее могло выдержать давление вырожденного нейтронного газа. Направленная вовнутрь сила не встречает достойного сопротивления. Нарастает искривление пространства-времени, и наступает момент, когда сжатая до поперечника в несколько километров звезда сворачивает вокруг себя пространственно-временной континуум и исчезает, оставляя вместо себя черную дыру.

Неизвестный враг пользовался оружием, позволяющим ускорить процессы превращения звезды в черную дыру. Физики лишь разводили руками: они не знали никаких сил, которые смогли бы поддерживать вещество звезды, превращающейся в черную дыру. Они были бессильны оказывать сопротивление агрессору.

— Мы даже не можем представить себе существ, которые подобным оружием пользуются, — удрученно сказал Цагерт. — Если бы не живущий во мне скептицизм, я бы полагал, что мы столкнулись с деятельностью богов-демиургов. То, что происходит во Вселенной, более согласовывается с этой гипотезой.

— Тогда пусть кто-нибудь мне объяснит, почему эти боги делают объектом своего внимания определенные типы звезд? Какая им разница, станет ли звезда черной дырой, белым карликом или нейтронной?

— Выходит, разница есть, — сказал Цагерт, не обращая внимания на колкость и язвительность слов собеседника. — Если это боги, то, что мы знаем о целях, которые они ставят перед собой.

— Мертвые звезды, — сказал Даммер, покачивая головой. — Вселенная должна стремиться к самопознанию, в таких условиях само существование мертвых звезд лишено смысла.

Они посидели, задумчиво глядя на наполненные рюмки.

— Ты говоришь — новый энергетический уровень, — сказал Цагерт.

Русоволосый, плечистый, спортивно подтянутый, как все швейцарцы, выросшие на горных склонах Альп, Цагерт внушал уверенность, тем более странно было слушать то, что он говорил. — Надо сначала определиться в целях человечества, а уж потом брать вставший перед ним барьер. Для чего человеку энергия?

— Для того чтобы совершенствоваться дальше.

Дымов скорее согласился бы с Цагертом. За стремлением идти вперед должно что-то стоять. Само движение никогда не может быть самоцелью. Даже если будет возможным гасить и зажигать звезды, прежде всего надо хорошенько уяснить, для чего их будут зажигать или гасить. Он сказал это вслух и естественно, что разговор вернулся к врагу, так непонятно объявившемуся на галактических просторах. О целях его говорить было трудно, мог ли этот враг зажигать звезды, тоже никто не знал, но вот гасить звезды — это идущий по галактике агрессор мог даже слишком хорошо.

— Нет, погасить звезду мы еще не можем, — сказал Деммер. — А вот зажечь заново вполне возможно. Если мы научились создавать вращающиеся керровские черные дыры и обозначили их, как возможный новый источник для человечества, то и с задачей создания новых солнц мы можем справиться. Достаточно выбрать черную дыру точкой тахиарда и до определенного уровня бомбардировать сингулярность массой, то при достижении предела Хогланда черная дыра взорвется и вновь превратится в звезду.

— Хорошая работа — зажигать звезды, — улыбнулся капитан Дымов. — Рождение всегда лучше смерти.

Глава третья

1. Брызгана разбудил грохот прибоя.

Джефферс уже не спал. Обрамленное шкиперской бородкой лицо его выглядело озабоченным.

— Кажется, у нас неприятность, — торопливо сказал он. — Хорошо, что ты проснулся Андрей. Я уже собирался тебя будить. Надвигается шторм.

— Разве были предупреждения? — Брызган неторопливо поднялся, натягивая костюм.

— Не понимаю, — Джефферс торопливо и беспорядочно швырял в мешок все, что днем послужило для их отдыха. — Спутники отметили возмущения только сейчас, до этого Информ пребывал в безмятежности. Никто даже не подозревал, что возможен шторм. Помоги мне собраться, Андрей, на нашем катамаране мы будем в большей безопасности.

— Вот тебе и Служба Погоды, — язвительно сказал Брызган. — Правы те, кто утверждал, что метеопрогноз подобен гаданию на кофейной гуще — порой даже говорят, что результаты гадания более точны.

Автомат отвел катамаран от опасного берега.

Луна в разрывах низких стремительных туч высвещала черный океан и при слабом свете ее было видно, как волны швыряют белый катамаран, время от времени накрывая его шипящими волнами. Волны постепенно становились все выше, кипя белыми шапками, они накатывались на островок, заливая его, и откатывались назад журчащими струями. Порывистый шквальный ветер заставлял шумно трепетать листву пальм, время от времени слышался твердый стук о песок сорванных ветром кокосов.

— Обещают двенадцать баллов, — озабоченно крикнул Джефферс. — Это много, Андрей. Это очень много! И это очень плохо! Боюсь, наша «Рыбка» не сможет подойти к атоллу. Слишком велика вероятность получить повреждения.

— Вызовем спасателей? — хладнокровно предложил Брызган.

Ситуация не казалась ему слишком опасной. По крайней мере, в космосе он сталкивался с более серьезными угрозами. Да и чего было бояться на обжитой старушке Земле, если в любой момент на помощь могли прийти спасатели из Акваграда, откуда до атолла было не более семи минут лету. Спутники всепланетного Информа наверняка уже засекли сигналы браслетов и сообщили о в Службу Спасения о ситуации, в которой оказались двое незадачливых отдыхающих. Теперь только деликатность и уважение к личности не позволяли спасателям прийти этим отдыхающим на помощь без предварительного вызова с их стороны.

Похоже, нечто подобное ощущал и Том Джефферс. На вопрос Брызгана он отрицательно покачал головой.

— Ни в коем случае, Андрюша. Я не хочу стать посмешищем в своем коллективе. Скажут, что Джефферс уписался при первом сильном порыве ветра и принялся звать на помощь. Справимся сами!

Снова дунул порывистый ветер, прижимающий людей к песку.

Послышался треск и дробный стук бьющихся о песок орехов.

Где-то далеко на востоке полыхнула зарница, луна вновь скрылась в низких лохматых тучах. Над атоллом пронесся пронизывающий шквал, словно огромный великан дул в попытке смести с острова все, что на нем было.

Катамаран маневрировал у берега.

Автоматы судна не были способны на риск, они удерживали яхту у опасного берега и маневрировали, выжидая безопасного момента для причаливания. Но его просто не было.

— Придется вплавь, — хрипло сказал Джефферс. Глаза его неестественно и оживленно блестели в царившей на острове полутьме.

— Том, у тебя все нормально с головой? — крикнул Брызган. — Да нас унесет раньше, чем мы достигнем катамарана!

— Что ты предлагаешь? — перекрывая ветер, крикнул Джефферс.

— Надо вызывать спасателей! Я понимаю, безумство храбрых, и все такое! К черту, Том! Это уже не трусость, это всего лишь разумная осторожность! Вызывай Службу Спасения!

Джефферс лег на песок.

Лунный свет высвещал его бледное бородатое лицо.

— В данном случае мы подвергнем неоправданному риску других, — сказал он. — Сюда еще надо добраться, Андрей! Идиот! Ну какого черта я потащил тебя на эту прогулку!

Ветер все усиливался, он сгребал в клубящиеся горсти песок и швырял им в пальмы и людей. Катамаран, который не мог уйти от острова, на котором еще оставались хозяева, продолжал маневрировать, ревя двигателями на предельных оборотах. Неожиданно высокая черная волна с белыми водоворотами пены по кромке подхватила судно и понесла его прямо на пальмы. Раздался треск. Брызган закрыл глаза.

«Доигрались, — подумал он. — Нет, Том прав, мы — идиоты!»

Постепенно светлело.

Где-то на востоке невидимое за тучами всходило солнце. Рассвета не было видно, но тьма окружающая их начала заметно блекнуть.

Одна часть разорванного надвое катамарана повисла на пальмах. Вторая — чернея трюмом, который обнажила огромная рваная дыра, валялась на песке. Бортовые огни катамарана еще помигивали — уцелевшая станция продолжала давать искалеченному судну энергию.

Брызган не раз попадал в неприятные и даже опасные ситуации. Но это происходило в пространстве! Он и предположить не мог, что подобная опасность может настигнуть его на Земле. На мгновение страх охватил его. Это только дураки ничего не боятся, нормальный человек всегда страшится смерти, особенно если угроза ее становится вполне реальной, а приходит к человеку именно в тот момент, когда он меньше всего ждет ее.

Яростно ругаясь, Джефферс подбежал к останкам катамарана.

Брызган хотел закричать, чтобы Том был осторожнее, но не успел — пальмы, на которых повисли останки судна, с треском легли на песок, и металлическая громада накрыла археолога.

Брызган на мгновение закрыл глаза, потом рванулся к останкам катамарана.

Джефферс был жив.

Андрей с натугой приподнял мятый металл, освободил Джефферса из-под обломков. Тот тяжело и со стонами дышал. Но он был жив, и можно было надеяться, что живущие в его крови микрокибы сделают все возможное и спасут археолога.

Отбросив прежние условности, Брызган вызвал Службу Спасения.

Спасатель, выслушав Брызгана, неодобрительно покрутил головой, но читать нравоучения не стал — понимал, что в этой ситуации время, как никогда, дорого.

Через пятнадцать минут над атоллом завис купол станции, еще через пять спасатели поили Брызгана горячим чаем.

Тому Джефферсу служба спасения уже ничем не могла помочь. Повреждения внутренних органов оказались столь велики, что даже всемогущие ассамбляторы не могли спасти человека.

Джефферса еще успели доставить в клинику Калькутты.

Там он и умер — прямо на операционном столе.

Смерть человека на Земле в результате катастрофы была редким явлением, не удивительно, что она стала предметом рассмотрения в Службе Спасения. Представители ее к Брызгину отнеслись со вниманием, понимали, что пережил человек совсем недавно.

Сам Брызгин в смерти Тома Джефферса винил только себя.

Еще столь недавно так привлекательные пейзажи Земли поблекли в глазах Андрея. Тоска была столь велика, что Брызгин не задержался бы на Земле ни на один час, если бы его поспешный отъезд не походил на бегство.

Он не отвечал на звонки.

Видеть кого-либо в эти тяжелые дни Андрею абсолютно не хотелось. Поэтому появившееся на экране лицо Армстронга он разглядывал с откровенной неприязнью, хотя старик меньше всего был виноват в случившемся. Но он жил, а Тома Джефферса в живых не было.

— Надо встретиться, — сухо сказал Нейл Армстронг. — Кажется, я нашел решение нашей проблемы.

Некоторое время Брызгин с возмущением разглядывал старика, пытаясь найти в его лице черточки самодовольства, но морщинистое лицо оставалось спокойным и невозмутимым.

— Сегодня я не могу, — пересилил себя Андрей. — У меня горе, Армстронг! У меня погиб друг.

Старик пожал плечами.

— Даже смерть близких не отменяет работы, — сказал он. — Тем более что в нашем случае следует поторопиться. Неделю назад взорвалась М-3241 и я, кажется, знаю, какая звезда будет следующей.

«Сухарь, — с раздражением подумал Брызгин. — Даже не посочувствовал, не спросил, что произошло. И все их поколение такое, за работой они ничего не видели. Только работали, работали, работали, и плевать им было на то, что творилось рядом».

Раздражение его было несправедливым.

Нейлу Армстронгу надо было отдать должное — за короткое время он смог нащупать что-то очень важное, если с такой уверенностью заявил, что решил проблему. Но Брызгин слишком презирал себя сейчас, а потому не мог быть справедливым и великодушным.

2. Кр-хи принял от Дымова подарки и тут же принялся украшать паутину.

Надо сказать, что разноцветные стеклянные шарики в мохнатой багровой паутине смотрелись фантастически красиво. Оказалось, что мощные лапы Кр-хи могли быть и бережными. Стеклянные шарики, покачиваясь в родовой паутине аборигена, издавали мелодичный певучий звон.

Сев рядом с астронавтом, Кр-хи с удовольствием оглядел паутину всеми двенадцатью глазами и почесал брюхо.

— У Кр-хи лучшее гнездо, — хвастливо сказал пауканин. — Кр-хи умен. У Кр-хи умный друг.

— С чего ты взял, что умен? — подначил Алексей.

— Кр-хи знает с кем дружить. Друг знает, какие нужны подарки, — объяснил пауканин. Кр-хи знает, как украшать гнездо. Погребальная паутина должна быть праздничной.

— Кр-хи хочет сказать — родовая паутина? — уточнил Дымов.

И получил неожиданный ответ.

— Рода нет. Теперь каждый пауканин готовится к смерти. Все паутины на Яркане погребальные. Родовых уже нет. Никто не сможет продолжить жизнь на Яркане. — Кр-хи подумал и злорадно добавил. — Даже мокрые не смогут быть беззаботными. Трудно жить в горячей воде.

— С чего ты взял, что вода станет горячей? — спросил капитан.

— У колдунов нет глаз? — удивленно шевельнул жвалами Кр-хи. — Пусть друг посмотрит в небо. Внуки Звездного Паука уже завязали свои узелки. Скоро они начнут оплетать своей паутиной солнце.

— У меня только два глаза, — примирительно сказал капитан. — У Кр-хи их двенадцать. Расскажи мне о внуках Звездного Паука.

— Сначала искупаемся в лагуне, — сказал пауканин. — Внукам Звездного Паука предстоит долгая работа, а Кр-хи хочет есть.

— Я принес тебе много еды, — возразил Дымов.

Пауканин выдвинул два верхних глаза на длинных стебельках. Капитан Дымов знал, что таким образом паукане выражают свое удивление. О человеке в такой ситуации можно было сказать, что у него глаза на лоб полезли. У паукан они лезли в буквальном смысле слова, но не на лоб, а на верхнюю часть головогруди.

— Ты приносишь много вкусной еды, — сказал пауканин. — Кр-хи доволен и радуется. Но сегодня ему хочется живой рыбы, пусть даже малька. Пойдем, поплаваем и попробуем поймать настоящую еду.

Даже в воде, пауканин чувствовал себя словно на паутине. Движения его были резкими и стремительными. Воздушный мешок у брюшка надулся и стал прозрачной полоской. Лапы обрели жесткость и слаженно двигались подобно веслам. Стремительными нырками Кр-хи исследовал дно бухты, где между рифов и камней у него были сплетены хитроумные ловушки, но все его ловушки оказались пустыми.

— Ненавижу мокрых, — сказал Кр-хи. — Почему они не пускают рыбу в лагуны? Потому что они ненавидят нас. Но голодный пауканин ненавидит их больше. Если у них есть ум, для чего они не дают пауканам быть сытыми? Но если они заставляют паукан голодать, значит, ума у них нет. Колдуны ошибаются, ихтиолы не могут быть умными. Они даже не видят звезд!

Вытянув лапы, он распластался на песке.

В густой черной шерсти блестели капельки воды.

— Хочу сока малька, — сказал Кр-хи.

— Я поймаю тебе малька, — пообещал Дымов, подставляя тело солнцу. — Я даже поймаю тебе большую сочную рыбу, если ты расскажешь мне о внуках Звездного Паука.

— Они уже пришли, — сообщил Кр-хи. — Они завязали три узелка и начали плести боевую паутину. Когда они сплетут паутину, солнце будет в коконе. Ему будет очень тесно в нем, оно будет биться, и стараться выбраться. Но паутина будет прочной и тогда солнце распухнет. Оно станет большим и заберет в себя Яркан. Паукане не могут жить в огне. Мокрые не могут жить в огне. Даже колдуны не могут жить в огне. Колдунам тоже надо плести погребальную паутину, — сказал Кр-хи и, подумав, добавил. — Если они не улетят домой.

— Ты уже и нас хоронишь, — усмехнулся капитан. — Но ты еще не сказал, где живет звездный Паук и откуда пришли его внуки.

Пауканин шумно встряхнулся.

— Вселенная за пределами Яркана похожа на паутину, — сказал он. — В центре паутины в невидимом коконе живет Звездный Паук. Откуда придти его внукам? Но ты обещал мне большую сочную рыбу…

— Погоди, погоди, — остановил его Дымов. — Будет тебе рыба. Так ты считаешь, что они пришли из центра Галактики? Но зачем? Для чего?

Пауканин качнулся на мохнатых лапах, принял молитвенную стойку и закрыл глаза.

— Тысячи лет каждый пауканин плетет свою родовую паутину, — сказал он. — Почему колдуны никогда не интересовались, для чего мы ее плетем?

— Ну, это уже очевидно, — засмеялся капитан. — Вы ведь даже в молитвах это произносите. Паутина кормит, паутина держит, паутина воспитывает, паутина поет. Пока жив последний паук, да не кончится в его железах слюна, чтобы ткать паутину. Зачем расспрашивать про очевидное?

— Тогда зачем ты спрашиваешь про родовую паутину Звездного Паука? — спросил Кр-хи. — Единственное ее отличие от нашей — она значительно больше. Хватит, Дымов! Я хочу сочную рыбу!

Капитан Дымов встал, нащупывая в боковом кармане антиграв.

— Колдун сказал, колдун сделал, — засмеялся он.

Глаза пауканина покраснели.

— Плохой колдун — плохой друг, — довольно проскрежетал он. — Глупый выберет плохого колдуна. Глупый колдун не думает о животе. Глупый колдун всегда старается набить голову. Кр-хи умный. У него умный колдун. Потому Кр-хи сейчас будет есть сочную рыбу.

— Подхалим, — проворчал Дымов.

— Только скажи мне еще одно: почему ты думаешь, что Вселенная похожа на вашу овальную паутину?

— Кр-хи ошибся, — пауканин почесал брюшко. — Ты тоже думаешь, как набить голову. Когда ты сыт, хочется тебе искать добычу?

— Не хочется, — признался Дымов.

— А когда ты узнаешь что-то новое, тебе хочется узнать еще?

— Обязательно.

— Тогда ты должен понимать, — важно сказал Кр-хи. — В знаниях сытости не бывает. Много знать — значит быть печальным, потому что понимаешь, всего знать нельзя.

— Екклезиаст! — восхитился капитан Дымов.

— Новое имя, — удивленно отметил Кр-хи. — Это обидное имя? Колдун меня плохо назвал?

— Так звали земного философа, — смеясь, объяснил Дымов. — Когда-то давно он сказал, что во многих знаниях есть много печалей.

Пауканин расцвел малиновыми пятнами — похоже, от удовольствия.

— Очень рад, — сказал он. — Я думал, колдуны только и задают вопросы. Оказывается, среди них тоже бывают мудрецы.

— И все-таки, — повторил вопрос Дымов. — Ты не ответил, Кр-хи!

— Все мы живем на паутине, — сказал Кр-хи. — Только мы это уже поняли, а колдуны пока еще нет.

— Нет, братец, высокомерия у тебя на всю галактику хватит, — сказал капитан Дымов, высматривая стайку ихтиоров.

А к кому он еще мог обратиться на Яркане за свежей рыбой? В конце концов, не самому же ее ловить?

3. Над Сумеречью висела маленькая правильная луна.

С одной стороны она была ярко освещена, другой ее стороны лучи Солнца и Свет Земли не касались, поэтому с этой стороны луна казалась маленьким полумесяцем, словно над ноздреватой, испещренной кратерами поверхностью Луны повис ее маленький глобус. К лунной копии стягивались правильными светящимися трубами потоки микрокибов, которые по тем же световодам уходили вниз выполнять новые объемы запрограммированных работ.

Луна преображалась. На ней уже вырос промышленно-энергетический комплекс, а в Сумеречье сейчас стремительными темпами возводилась верфь, на которой предстояло монтироваться космическим кораблям. Земля в такой верфи нуждалась. Время одиночных героических экспедиций подходила к своему завершению, теперь в космос уходили флотилии, которые решали задачи непосильные одиночным кораблям.

Лунные поселения энергетиков и промышленников насчитывали уже восемь миллионов человек, и пока еще всем из них на Луне работы хватало, ведь Луна была центром космической индустрии, и именно с лунной орбиты уходили в Дальний космос космические корабли. Луна давала Земле энергию, и это тоже было немаловажным, теперь уже каждый понимал, что энергия — это средство достижения новых высот.

Глаза Нейла Армстронга блестели живо и молодо, его можно было понять — тот, кто прожил долгие годы в напряженной космической работе, не мог не радоваться встрече с пространством.

До старта корабля оставалось еще около двух часов, и Нейл решил прогуляться по лунному плоскогорью. Кратеры и цирки, которые на этом участке луны громоздились едва ли друг на друге, напоминали Армстронгу его молодость. Старик шел уверенно и даже рискнул перепрыгнуть через пару широких расщелин, вызвав неодобрительные взгляды Брызгана, который, однако, против этих вольных экспериментов старого астронавта не протестовал — понимал, что тем движет.

Земля висела по левую сторону дымным голубоватым шаром. Звезд вокруг нее не было видно, а алые и зеленые горошины многоцелевых автоматических спутников, повисших на гелиоцентрических орбитах, за звезды принимать было просто неудобно — все-таки не туристы гуляли, а старожилы открытого космоса.

Прогулочным шагом дошли до обелиска, поставленного на месте высадки на Луне первых людей. Нейл Армстронг с некоторой неловкостью прочел на обелиске свои имя и фамилию, хотя ежу было понятно, что надпись на обелиске касалась однофамильца и тезки.

Прямо у обелиска кто-то посадил и накрыл колпаком лунный кактус, редкое растение, которое иногда встречалось на дне глубоких кратеров и цирков, еще сохраняющих подземное тепло и подобие атмосферы. Видно было, что за кактусом у обелиска ухаживали — колючие листья свои кактус разбросал едва ли на на семь футов и к тому же цвел мелкими малиновыми цветочками, усеивающими верхнюю ложношейку.

От обелиска повернули обратно.

Брызган не переставал удивляться старику. Для своих лет Нейл Армстронг шел очень прилично и никаких признаков усталости, вроде затрудненного дыхания в динамиках, пока не слышалось и не наблюдалось.

В первые минуты их встречи Брызган довольно сухо и невежливо поинтересовался у старого астронавта, каким образом тот решил поставленную перед ним задачу.

— Разве задача заключалась в том, чтобы найти способ предотвращения взрывов звезд и их превращения в черные дыры? — удивился Армстронг. — Думаете, что Даниил хотел услышать от меня, почему та или иная звезда взрывается и чем она отличается от соседних звезд? Андрей, вы его просто не поняли. Даниил ждет не разгадки тайны, он ждет решения проблемы. А я эту проблему решил. Но расскажу я все лишь Даниилу. Кто-то из древних сказал, что во всяком знании много печали, и он был прав, Андрей. Я получил разрешение на полет. И мы полетим. Не думайте, что я высказываю вам недоверие, напротив, я оберегаю вас от излишнего знания, у вас ведь впереди не один год жизни, а с годами некоторые тайны становятся просто непосильными.

— Решили в последний раз воспользоваться своим авторитетом и прокатиться в дальний космос? — безжалостно съязвил Брызган.

Некоторое время Армстронг холодно разглядывал молодого коллегу, и в тот момент, когда тот уже изнывал от неловкости момента и готов был расписаться в собственной бестактности, Нейл неожиданно согласился:

— Именно так, молодой человек, именно так. Захотелось в последний раз увидеть Вселенную со стороны. Тем не менее, у меня есть разгадка тайны, а у вас ее по-прежнему нет.

И надолго замолчал, держась по отношению к Брызгину с некоторым отчуждением и заставляя того жалеть о вырвавшихся обидных словах.

Через семь часов они вылетели на Плутон, где загружались транспортные корабли, идущие в систему Аристемы. Лететь предстояло семьдесят два часа, и Брызган надеялся, что за это время наступит перемирие. Пожалуй, его оценки поведения старика были несколько резковаты, но ведь и поведение Армстронга не уступало в резкости этим оценкам!

Лежа в своей каюте и анализируя случившееся на Земле, Брызган приходил к выводу, что в смерти Джефферса виноват именно он. Почему он не поинтересовался прогнозом погоды, после того, как Том поймал золотую макрель и сказал, что обычно эти рыбы поднимаются из глубин в ненастье? Почему не обратил внимания на извечный признак шторма — скопления медуз? А главное, он обязан был пресечь эту детскую самостоятельность, надо было самому вызвать спасателей, а не добиваться, чтобы это сделал сам Джефферс! Странное дело, до происшествия на атолле Андрей считал себя человеком решительным, а теперь оказалось, что слабый он человек. Смерть Тома Джефферса выбила Брызгана из колеи и лишила прежней уверенности. А Брызган всегда хорошо работал. Если был уверен в себе, даже самоуверен.

Может быть, именно поэтому он никак не мог понять, что именно нашел старый Нейл Армстронг в тех данных, которые Брызган ему доставил. Многие искали в них смысл, только так его и не нашли.

Уже у Сатурна Брызган выбрался из своей каюты.

Зрелище колец гиганта было достаточно экзотическим, чтобы на него посмотреть.

На обзорной палубе стоял Нейл Армстронг.

Развернувшиеся над его головой переливы колец, разноцветными полосами пересекающие кремово-желтый в с темными прожилками диск Сатурна делали полуосвещенного астронавта похожим на памятник самому себе. Нейл Армстронг был погружен в размышления, поэтому Брызган, хотя ему и не терпелось задать своему спутнику несколько вопросов, не решился его побеспокоить.

Глава четвертая

1. — Сказки твоего пауканина в свете последних исследований Аристемы выглядят довольно убедительно, — сказал Деммер. — Похоже, что их космогонистические мифы имеют определенные корни, капитан. Астрофизики уже обнаружили в окрестностях системы два образования, которые в скором времени могут превратиться в черные дыры. Но откуда это знать обитателю планеты, который никогда не поднимался выше нескольких сот метров на своей летучей паутине? Похоже, мы проглядели паукан, они могут оказаться куда более интересным для изучения объектом, нежели мы полагали.

Разговор шел в просторном и гулком холле базы отдыха.

Был день тумана, поэтому над океаном висела взвесь водяных шариков, которые радужно вспыхивали на солнце, придавая океанскому простору фантастический вид. Представьте себе тысячи аврор, одновременно сияющих над изумрудной гладью воды, представьте себе огромное красное солнце, встающее в окружении миллионов крошечных радуг, и если вы не сможете это представить, то, по крайней мере, поймете, что нереальную красоту туманного дня на планете Яркан очень тяжело описать. И не потому, что красок не хватает, а, прежде всего из-за того, что этих красок чересчур много и при описании никак не поймешь, какую из них взять, чтобы пейзаж получился достоверным и близким к тому, что наблюдаешь собственными глазами.

Невысокий Деммер выглядел оживленным, и, казалось, он совсем не замечает удивительной красоты дня. Возможно, это из-за возраста, когда тебе за двести, и ты отказался от генокодирования, трудно все воспринимать восторженной душой.

— Но считать, что эти дыры со временем задушат звезду и сделают возможным ее превращение в сверхновую, — сказал физик. — Ересь, капитан, невежественная ересь, за которую надо сжигать на кострах. Хотя бы для того, чтобы в науку лезло поменьше дилетантов, — физик спохватился и предупредительно выставил вперед руку. — Я не говорю, что нужно начинать именно с вас, капитан, но, честно говоря, на этой планете под это определение вы подходите более других.

— Спасибо, — без улыбки поблагодарил Дымов. — А что касается процессов, которые превращают звезду в сверхновую… Вы сначала сами разберитесь в том, что возможно, а что нет, а потом уже требуйте знаний от неспециалиста.

Деммер задумался.

Некоторое время капитан Дымов ожидал продолжения разговора, но когда физик начал расхаживать по залу, разглядывая белый высокий потолок, капитан понял, что его собеседник уже забыл о присутствии посторонних. Деммер всегда отличался рассеянностью, рассказывали, что однажды, получая диплом института Рокфеллера за исследование ионизированных локальных полостей верхней мантии Юкко, Деммер настолько увлекся неожиданно пришедшей ему в голову идеей, что вместо произнесения речи, он взялся за расчеты и даже исписал ими только что полученный роскошный диплом от корки до корки, не оставив на розовом атласе диплома ни дюйма чистого места.

Дымов посидел немного, любуясь многочисленными радугами над океаном, потом понял, что физик забыл о его существовании, и неторопливо поднялся.

Он уже выходил из зала, когда Деммер окликнул его:

— Дымов, — спросил Деммер. — А почему вы решили, что пауканин говорит о центре Галактики?

Капитан пожал плечами.

— Мне показалось, что речь идет о галактике, — сказал он без особого убеждения. — Что еще может так походить, на овальную паутину паукан?

— Дилетант, — снова проворчал физик. — Но, может быть, именно в этом вы оказались правы. Жаль, что пылевое облако скрывает от нас этот центр, Дымов, какое фантастическое зрелище открылось бы тогда нашим глазам!

Дымов едва не хихикнул.

И этот туда же! Фантастическое зрелище ему подавай! А что может быть фантастичнее и сказочнее дня тумана на Яркане? Этакой красотищи Деммер не видит, но полагает, что зрелище свободного от пыли центра Галактики его поразит. Нет, эти ребята, что создают невероятные миры на кончике пера с помощью полутора сотен формул, они и в самом деле не от мира сего!

А Деммер уже опять не обращал на него никакого внимания. По неподвижному взгляду физика Дымов понял, что Деммер связался с корабельным Информом, и только тому было теперь известно, на какую тему и во имя чего они с физиком сейчас ведут нескончаемый и нудный научный спор.

2. — Колдуны — дураки, — довольно сказал Кр-хи, поглаживая брюшко. Одной клешней он держал рыбину, второй ловко вскрывал ей брюшину. — Колдуны — дураки. Им обязательно нужно видеть там, где надо знать.

Дымов наблюдал за манипуляциями пауканина, твердо решив для себя, что сегодня выудит из аборигена все, что тому известно.

— Откуда ты знаешь, если не видишь? — спросил он. — Вот рыба, ты ее трогаешь и понимаешь, свежая она или протухшая. Вот камни. Ты их щупаешь и понимаешь, можно натянуть между ними паутину или нельзя. Для того, чтобы что-то понять, надо сначала посмотреть, пощупать, понять. Разве может быть по-другому?

Сам того не замечая, Дымов начал изъясняться в манере пауканина.

Пауканин вернулся на паутину, украшенную камнями, что подарил капитан, и теперь с удовольствием покачивался на ней, лакомясь сырой рыбой. Жвалы его незаметно для глаза снимали розовую плоть рыбины слой за слоем, все двенадцать глаз пауканина были блаженно прикрыты.

— Пауканин смертен, — сказал Кр-хи, на мгновение отрываясь от рыбины. — Звездный паук — высшее существо. Он определяет судьбу живущих. Разве можно иначе? Разве у колдунов нет высшего существа, которое определяет их судьбу?

— Ты говоришь о Боге? — на секунду растерялся Дымов.

Кр-хи небрежно поднял на землянина цепочку глаз и снова принялся лакомиться рыбой. Он словно бы давал Дымову проникнуться всей глубиной заданного вопроса.

— Но это же смешно, — сказал Дымов. — Я же рассказывал тебе об эволюции, о строении вещества, о звездах и Вселенной. Неужели ты ничего не понял?

Кр-хи небрежно отбросил рыбий скелет в сторону. Тщательности, которая была использована пауканином для того, чтобы отделить плоть от костей рыбины, можно было только позавидовать.

— Звездный паук живет на звездной паутине, — сказал Кр-хи наставительно, словно объясняя землянину прописные истины. — Судьба всех, кто живет на Яркане, зависит от Звездного паука. У вас, наверное, солнце другое и паук вас не трогает. Значит, ваша судьба зависит от Звездного человека.

— Но откуда ты взял, что ваша судьба зависит от Звездного паука? — не выдержал капитан. — И с чего ты взял, что звездный паук существует? Нет никакого Звездного паука и быть не может! Ты его видел?

Пауканин снова закачался на своей паутине, колокольчики весело и хрустально звенели, камни в лучах солнца искрились, и багровые нити паутины совсем не выглядели траурно, наоборот, они смотрелись весьма весело и звонко.

— Ты когда-нибудь видел свою Вселенную? — спросил Кр-хи.

— Всю Вселенную видеть невозможно, — объяснил капитан Дымов. — Вселенная бесконечна.

— Откуда ты знаешь, что она существует? — удивился Кр-хи. — И как она выглядит? Для пауканина Вселенная похожа на паутину, для мокрого, — он неодобрительно скрежетнул жвалами, — она похожа на океан. На что похожа Вселенная колдунов?

— Этого никто не знает, — сказал Дымов.

— Никто из колдунов не знает, как выглядит их Вселенная, но каждый колдун знает, что Вселенная существует и она бесконечна. Откуда у колдунов это знание? Или это предположение? Тогда почему они не верят во Вселенную Звездного паука?

Старчески посвистывая трахеями, пауканин сполз с паутины и встал рядом с землянином.

— Смотри, — сказал он. — Каждый пауканин знает это с рождения. Яркан пауканина — это Вселенная.

В центре ее обязательно Звездный паук. Звездный паук делает коконы из звезд. Коконы эти всегда идут по спирали из центра. Более тусклые — это погасшие звезды, яркие — это звезды которые не в коконах. Когда Звездный паук начинает плести очередной кокон, возникают сгустки яркана. Видишь?

Капитан Дымов посмотрел на паутину и покачал головой.

Перед ним была модель Галактики. Яркие бусины, которые капитан подарил пауканину и которыми тот украсил свой яркан, представляли собой погашенные звезды. Для более детального сопоставления нужны были расчеты, нужны были данные, которыми Дымов не располагал, но получение таких данных было только вопросом времени. Черт возьми! Откуда пауканам было знать, где и когда вспыхивала Сверхновая, которой в силу своих физических качеств предстояло превратиться в черную дыру? Вот тебе и не космическая раса!

— Видишь, — довольно сказал пауканин, бережно касаясь лапой бусины, символизировавшей его планету. — Мы — здесь. Значит, пришло время приобщиться к миру Звездного паука.

Капитан Дымов посмотрел на аборигена.

— И тебя не пугает смерть твоей расы?

— Все однажды умрут, — равнодушно сказал Кр-хи. — Однажды умрет и сам Звездный паук, а погашенные им звезды снова загорятся.

Он подумал немного, алые пятна на его брюшке стали яркими, головогрудь неожиданно стала пушистой, и Кр-хи удовлетворенно добавил:

— Зато мокрых не будет! Трудно жить в горячем воздухе, но в кипящей воде жить совсем невозможно!

3. Шесть дней — не столетие, но Брызгину полетная неделя показалась нестерпимо долгой.

Он не понимал, почему Армстронг назначил встречу Даниилу Ольжецко-му на базе звездного флота в системе Аристемы, но добиваться каких-то объяснений у старика не хотел. Захочет, объяснит сам.

Но то ли Армстронгу пока не хотелось пускаться в объяснения, то ли он ждал проявлений любопытства со стороны Брызгана, но так или иначе он с разъяснениями не торопился.

Смерть Тома Джефферса постепенно уходила в прошлое.

Брызган знал, что никогда не простит себе глупого и безвольного поведения на атолле, но постепенно боль стихала, а мозг постоянно услужливо подбрасывал оправдания, которым Брызган пытался не внимать.

Между тем полет продолжался в соответствии с рутинными правилами астронавтики. Выход в очередную расчетную точку тахиарда, бросок в подпространстве, маневрирование до очередной точки, кратковременные пребывания на звездных станциях, когда поглощавший уйму энергии спейсрейдер осуществлял очередную дозаправку. Это ведь был пассажирский, а не исследовательский корабль, он не имел запаса, позволяющего месяцами находиться в автономном плавании среди звезд. Если исследовательский корабль можно было уподобить испанскому талиону, то пассажирское судно выглядело рядом с ним беззаботной яхтой. Реакторы исследовательского спейсрейдера были мощны, они могли изменить климат планеты, а при определенных условиях их можно было использовать для решения более серьезных астрофизических задач. Пассажирский корабль предназначался для одного — быстро и с максимальными удобствами доставить пассажиров и груз в необходимое место.

Тем не менее, в конце полета Брызган чувствовал усталость, словно находился в межзвездном пространстве несколько месяцев. Он понимал, чем вызвана эта усталость, но не мог преломить себя. Виной всему было бездеятельность, к которой Андрей не привык.

С раздражением Брызган поглядывал на своего спутника, которого бездеятельность похоже совсем не угнетала, старик был рад, что вновь оказался в пространстве, и эта радость заменяла ему все.

Он часами пропадал на мостике управления кораблем, беседовал с пассажирами, пил с ними тягучее и терпкое фангорийское вино, а в моменты барражирования корабля в окрестностях очередной звезды часами разглядывал незнакомое звездное небо, словно в мигающих звездах можно было найти ответ на проблему, вставшую перед человечеством.

Брызган не подходил к нему, Армстронг не искал встреч со своим молодым попутчиком. Нельзя было сказать, что виной всему была взаимная неприязнь, скорее всего виной была молодая неуступчивость и гордость Андрея, который не умел и не хотел ждать, а потому житейскую неторопливость Нейла Армстронга обращал в обиду.

Прибытие на базу оба восприняли с облегчением.

Еще в порту их встретил Даниил Ольжецкий. Высокий светловолосый, неожиданно морщинистым лицом и пестрыми одеждами он выделялся среди астролетчиков. При виде прибывших лицо его просияло, и Даниил поднял над головой сомкнутые в пожатии руки.

Спустя несколько минут они уже летели на планету. Обзор у катера был хорошим и виден был бесконечный океан, в котором желто-зелеными пятнами неправильной формы выделялись многочисленные острова, собранные в архипелаги.

— Рад? — спросил Ольжецкий старого пространственника.

— А ты думал! — сказал тот, не отрывая взгляда от живописных пейзажей чужой планеты.

— Трудно было получить разрешение на полет? — продолжал расспросы Ольжецкий. — Больше всего я боялся, что врачи тебя не выпустят, Нейл.

— Поэтому ты подстраховался и вышел на Файберга? — хмыкнул Армстронг.

Они засмеялись.

Им было все ясно, и Брызган вновь почувствовал обиду.

— Как тебе понравился мой парень? — спросил Ольжецкий.

— Хороший… специалист, — с легкой, но заметной запинкой отозвался старик. Ольжецкий сделал вид, или действительно не заметил заминки.

— А как же, — сказал он, похлопывая Брызгана по плечу. — У нас только такие и задерживаются. Каждый — настоящий профессионал! Других не держим!

— Я так понимаю, что ты уже сам догадался обо всем, — утвердительно сказал Армстронг. — Пакет данных оказался таким, что вероятные выводы лежали на поверхности. Я подумал, что ты, Даниил, не нуждаешься в разгадке, тебе необходимо решение проблемы. Я угадал?

Брызган поймал моментальный и острый взгляд Ольжецкого. Судя по этому взгляду, Ольжецкому не хотелось, чтобы Брызган был посвящен в детали. Он не ошибся. Ольжецкий покрутил в воздухе пальцами и неопределенно сказал:

— В общем-то, ты близок к истине, Нейл. Я думаю, у нас еще будет время поговорить об этом более подробно.

«И черт с вами! — подумал Брызган. — Темните, если хочется. Не очень-то мне нужны ваши секреты».

Но чувство обиды, разумеется, не исчезло. Чувство нетерпеливого ожидания момента, когда тайна откроется, стало только острее.

— Тайны Мадридского двора, — с некоторым раздражением сказал он Ольжецкому. — Не понимаю я вас, старички. Проблемы кулуарно не решаются, особенно такие, как спасение звездных систем.

Ольжецкий не улыбнулся.

— Анджей, — сказал он. — Успокойся. Это говорит молодость. Придет время, и ты поймешь, что от решения некоторых проблем лучше всего держаться в стороне. Человеческая совесть не безразмерна, есть вещи, которых она не прощает.

А объяснять ничего не стал. Вот и понимай пана Ольжецкого, как хочешь.

Брызган в чудеса не верил. Он твердо знал, что рано или поздно все объясняется, а загадки перестают таковыми быть. Все дело во времени. Андрей Брызган был молод, а потому и спокоен.

Глава пятая

1. Для Нейла Армстронга этот полет был, как второе рождение.

Проверка расчетов, подготовка необходимого оборудования, споры с противниками проекта и его союзниками, — все это возвращало Армстронга в дни его молодости. Даже сожаление о происходящем отступило куда-то на второй план. Нейл понимал, что это временное явление, результат охватившей его эйфории, потом, когда все встанет на свои места, все будет плохо, очень плохо. Одна радость, что это будет продолжаться недолго. Все бы выглядело хуже, будь он молод.

Ольжецкий был прав.

Молодым в этом рейсе делать было нечего.

— Что скажет Совет? — изменился в лице капитан Дымов.

— Это мы узнаем после возвращения, — меланхолично сказал Ольжецкий. — В противном случае споры и дискуссии о правомерности нашего поступка затянулись бы на несколько лет. А у нас нет времени, капитан. Аристема обречена. Способна ли Земля эвакуировать жителей Аристемы за три-четыре года? Это при условии, что подходящей планеты для них пока нет, что надо еще убедить в правомерности своих поступков самих аборигенов. Представьте себе, что мы живем на Земле, вдруг появляются инопланетяне и говорят, что всем нам грозит смертельная опасность и единственным спасением от нее является эвакуация землян куда-нибудь к черту на кулички. Вы сразу и безоговорочно согласились бы на предложенные варианты? Или у вас бы возникла мысль, что какие-то нахалы пытаются захватить наш земной рай, а потому запросто идут на бесчестный обман?

И это будет происходить с нами, с теми, кто знает пространство не понаслышке. Мы будем сомневаться и колебаться. Что же тогда говорить о существах, которые едва поднялись на первую волну разумности? Не полагаете ли вы, капитан, что спасти можно насильно? Кем мы тогда будем в глазах ихтиоров и паукан? Захватчиками?

— Вы меня не убедили, — покачал головой капитан Дымов. — Такие решения не принимаются кучкой заговорщиков, такие решения принимаются Мировым Советом.

— И все в Мировом Совете примут однозначное решение? — вмешался в разговор Нейл Армстронг. — А вы сами готовы переложить на них такую ответственность? С таким грузом трудновато жить на свете, капитан. Если уж вы сомневаетесь…

— Я всегда думал, что зажигать звезды — это хорошее занятие, — вздохнул капитан Дымов. — Оказывается, что это еще и очень совестливое дело.

— Поэтому-то оно для стариков, — невесело усмехнулся Ольжецкий. — Я ведь специально подобрал экипаж на Аристеме из тех, кому будет недолго сожалеть о принятом решении. И так же специально не посвящал в суть проблемы молодых. Просто представьте, что с таким грузом придется прожить несколько столетий. Свихнуться можно — и не один раз!

⠀⠀ ⠀⠀

Деммер был рассеян.

Деммер продолжал считать — постепенно расчеты складывались в единое целое. Уравнение, в котором поставлено равенство между группой пожилых людей, да что там лукавить, между группой стариков и звездой, которой предстоит вспыхнуть в недалеком будущем. Деммер — прекрасный теоретик, он отдал своему делу не один десяток лет, не удивительно, что уравнение тождества получилось изящным и печальным.

— Я все-таки не понимаю, — сказал он. — Идеальней было бы начать эксперимент в системе Аристема. Легче справиться с новообразованиями, чем лететь за несколько световых лет с сомнительными гарантиями успеха.

— Коконы Звездного паука в системе Аристемы трогать просто нельзя, — сказал Нейл Армстронг. — Я рад, что они были обнаружены. В свое время они сыграют роль сигнальных флажков для человечества. Их исчезновение покажет человечеству, что его поняли и поняли правильно.

— Значит, ты твердо убежден, что это не агрессия? — задумчиво спросил Ольжецкий. — Это не враг, не какие-то фантастические разрушители, которые ненавидят жизнь?

— Это строители, — сказал Армстронг. — Я твердо уверен в этом. Достаточно изучить характеристики возникновения черных дыр, и мы поймем, что это не агрессия, это целенаправленное строительство жителей черной дыры в Центре галактики. Видите, как они раскручивают свою трассу по спирали? Для строительства им необходимы звезды с определенными характеристиками. Звезды, которые могут превратиться не в нейтронную звезду, не в белый карлик, — а именно в черную дыру. Поэтому каждая звезда с подобными характеристиками, если она находится на их трассе, просто обречена. Они не ведут войны, они не испытывают злого торжества, они просто ведут свою трассу к иному звездному острову.

Эти существа даже не подозревают об обитаемости этих миров, для них среда обитания такова, что любое предположение о возможности существования разума у открытых звезд будет казаться антинаучной ересью, как и наши предположения, что в сингулярности может существовать и развиваться разум.

— Все равно, я не думаю, что следует таить все от остальных, — сказал капитан Дымов. — Бесчестность поступка ляжет не только на нас, она коснется всего человечества.

Даниил Ольжецкий пожал плечами.

— Дымов, — сказал он. — Я понимаю ваше беспокойство. Тем не менее, мы делаем то, что вынуждены сделать.

— После возвращения я первый не подам вам руки, — сказал астронавт.

— Не сомневаюсь, что вы будете одним из многих, но вы тоже окажитесь в изгоях, дружище. Поверьте, легче перенести презрение одного человека, чем остракизм человечества. Думаю, что мы оба окажемся в одинаковых условиях.

Деммер грустно вздохнул.

— Друзья мои, — сказал он. — Перед нами стоит любопытная задача. Наш коллектив вполне может эту задачу разрешить. Только почему вы решили, что возвращение — обязательное условие для нашего полета? Я тут прикинул, после изменения пространственных условий нам, возможно, придется пересчитывать точки тахиарда. Совсем не факт, что у нас для этого окажется достаточно времени.

Странное дело, они обсуждали вероятность своей гибели с хладнокровием и спокойствием, которое вообще-то несвойственно человеку. Физика можно было понять, для него все происходящее было в первую очередь большой и сложной логической задачей, в которой вопросы сохранения являлись вспомогательными и необязательными условиями решения этой задачи.

Труднее было понять спокойствие остальных.

Возраст брал свое, что ли? Или просто срабатывала подспудно живущая в каждом человеке вера в его индивидуальное бессмертие.

2. Напрасно многие люди представляют себе черную дыру чем-то невидимым и оттого смертельно опасным. Да, черная дыра, всегда смертельно опасна для существ, родившихся по эту сторону горизонта событий и никогда не видевших сингулярность изнутри. Трудно даже сказать, возможна ли такая вероятность в принципе. С появлением квантовой механики и искривленного пространства Лобачевского некоторые процессы, происходящие во Вселенной, легче рассчитать на кончике пера, чем представить, даже если обладаешь самой буйной фантазией. Все это так. Но кто сказал, что черная дыра невидима?

Каждая звезда посылает хоть немного света в окрестности фотонной сферы черной дыры. Этот свет кружит вокруг черной дыры, постепенно его траектория раскручивается спиралью навстречу космическому кораблю. Поэтому на больших расстояниях черная дыра выглядит маленьким пятнышком света, которое окружено наложенными друг на друга изображениями многочисленных звезд.

Вблизи это сияющий по краям угольно черный объект, окруженный бесчисленными и многократно искаженными звездами и галактиками.

— Красиво, — сказал Деммер. — Очень жалко, что мы своими руками уничтожим эту красоту. Технология действительно проста. Но как быть с разумом? Имеем ли мы право на задуманное?

— Спроси это у тех, кто погиб, — посоветовал Армстронг. — Спроси у ориан и скуттеров, хотелось ли им умирать? Да не надо ходить далеко, Франц, спроси у ихтиоров и паукан, хочется ли им умереть из-за строительного рвения более развитой цивилизации? Наконец, представь, что опасность угрожает Земле и тебе предстоит сделать выбор в пользу Земли или неведомых тебе, но, несомненно, крайне разумных и деловитых строителей. Для них мы нечто вроде муравейника, с которым можно не церемониться при прокладке дороги. Но согласимся ли мы сами с ролью муравьев?

Физик задумчиво и невидяще смотрел сквозь него.

— И все-таки, — пробормотал он. — Хочу и не могу представить себе эту цивилизацию. Существа, живущие в условиях постоянного жесткого излучения, в условиях, отличных от всех условий, которые на сегодняшний день известны нам. На что они похожи? Как мыслят? Чего хотят? Какие задачи, черт побери, они ставят перед собою?

Спейсрейдер «Хонкай» маневрировал на безопасном расстоянии от черной дыры, которая еще недавно была малоизученной и неприметной звездой М-3241, а теперь представляла собой форпост неведомой цивилизации.

Деммер был хорошим физиком, может быть, даже гениальным — точки тахиарда действительно менялись с изменением геометрии пространства в районе.

— Значит, умрем красиво, — сказал Ольжецкий. — Знали ведь на что шли!

— Остается еще один вариант, — вслух подумал Дымов. — Вернуться назад и отдать решение проблемы на откуп Совету.

— Этот вопрос мы уже обсуждали, капитан, — мягко сказал Ольжецкий. — Стоит ли возвращаться к однажды пройденному? Или вы нашли новые возражения? Нас здесь четверо. Поставим вопрос на голосование?

— Знаешь, Даниил, — устало сказал Дымов. — Мне почему-то не кажется, что мы похожи на героев. Скорее, мы похожи на хладнокровных убийц, которые вдруг обнаружили, что им придется умереть вместе со своими жертвами. Все это философия, но где гарантия, что в наших рассуждениях нет ошибки?

— Естественные сомнения, — невозмутимо отозвался слушавший разговор Армстронг. — Теперь вы должны решить для себя вот что: если мы и все остальные цивилизации, погибшие или пока еще функционирующие, всего лишь муравейники при дороге, то как нам доказать этим равнодушным существам, что мы, как и они, имеем право на существование? Как доказать, что мы тоже разумны и не менее их любим жизнь?

— И вы считаете, что сделать это можно именно так, как это задумали мы? — капитан Дымов сидел спиной к обзорному экрану, и было видно, как вспыхивают многочисленные звезды вокруг правильного кружочка тьмы, обрамленного легким голубоватым свечением, как крошечными запятыми и дисками высвечиваются галактики, чьи отображения оказались захвачены фотонной сферой черной дыры. — Вы считаете, что объединенные миры не способны найти способ дать им знать о себе?

— Капитан, — устало сказал Нейл Армстронг. — Не лукавьте. Нас здесь четверо, и мы прожили долгие годы, чтобы не отворачиваться, наконец, от правды и честно смотреть ей в глаза. Зачем нам лукавить?

Мы заставим звезду вспыхнуть вновь, и это будет означать гибель черной дыры и всех ее обитателей. Мы идем на это преступление ради известных нам форм жизни. И я думаю, что это правильно, потому что это единственный способ обратить на себя внимание более сильных и могущественных. Погасшие звезды не возгораются заново случайно, для этого должны быть веские причины, которые может заявить только другой разум. Помните, я говорил о флажках?

Деммер предлагал начать решать проблему с Аристемы. Не думаю, чтобы это было правильным. Новообразования, которые ведут к возникновению на месте солнца черной дыры, должны исчезнуть, если они поймут нас правильно. Понимаете? Они должны показать, что поняли нас и признают за нами право на существование. А потом они начнут поиск… Мне бы очень хотелось дожить до того дня, когда мы, наконец, не только поймем друг друга, но и найдем общие точки, которые станут свидетельствовать о возможности сотрудничества.

А насчет молодых… Мы не лишаем их права на решения, более того, окончательное решение все равно останется именно за ними. Но я смотрел, как этот молодой парень… Да, да, Андрей Брызган… Он очень переживал за случайную смерть своего товарища и винил в ней только себя самого. И я подумал, что молодым будет очень трудно жить с таким грузом ответственности. Это ведь очень тяжело знать, что ты убил чужой мир, даже если у тебя не было другого выхода. И я подумал, что старикам это сделать легче, по крайней мере, нашей совести этот груз нести меньше других.

А Брызгину я оставил письмо. Я все объяснил ему, на тот случай, если мы не вернемся. Он неглупый парень и хороший специалист, он поймет. И проверит оставленные нами флажки. В конце концов, следующий шаг придется делать именно им.

— И был еще второй довод, — сказал Ольжецкий, молодо лучась взглядом. — Нейл сразу все понял, собственно, это и было единственное решение проблемы, оно лежало на поверхности. Старикам, вроде нас, легче умирать. Особенно если мы поверили в необходимость столь жесткого подхода к проблеме.

— И все-таки нас помянут недобрым словом, — сказал Дымов. — Никогда бы не подумал, что придется творить зло, чтобы восстановить статус кво добра.

— Обычное явление, капитан, — сказал Армстронг. — Добро чаще всего приходится творить из зла, иных материалов в нашем мире всегда не хватает. Что, ставим вопрос на голосование?

— Оставьте, — поморщился капитан Дымов. — Кто-то совсем недавно говорил мне, что ничто так не мешает работе, как излюбленные демагогами митинги. Скажите Деммеру, пусть он еще раз просчитает точку тахиарда. Уж если нам суждено воссоздать здесь Ад, то нет ли все-таки способа из него вырваться?

3. — Я принес подарки, — сказал Брызган, садясь на песок рядом с паутиной.

Пауканин покачивался в центре паутины, глядя на розовые облака, повисшие над черно-красным зеркалом океана, в которое медленно опускалось заходящее светило. В потемневшем небе вспыхивали первые звезды, но до сумерек было еще три часа, этого времени было достаточно, чтобы поговорить.

— Дымов — хороший колдун, — сказал Кр-хи. — Ты — хороший колдун. Больше нет нужды украшать паутину. Зачем украшать паутину, если она опять стала черной? Зачем говорить о смерти, если Звездный паук ушел и унес свои коконы?

— О смерти говорить надо, — сказал Брызган. — Ты ведь знаешь, что Дымов умер?

Пауканин спустился со своей паутины и неудобно сел рядом с Брызги-ным.

— Дымов не умер, — возразил он. — Дымов отдал свою душу далекой звезде. Через пять лет он посмотрит на меня с неба. Если он будет смотреть на меня с неба, как он мог умереть?

Брызин тоскливо посмотрел на небо.

— Дурак я был, — неожиданно признался он. — Я-то думал, что от меня скрывают тайну, в то время как меня от нее оберегали. Кто знал, что они задумали зажечь погасшую звезду? Знаешь, Кр-хи, на это надо было решиться — убить одних, чтобы дать жизнь другим. Стальные люди, Кр-хи, у меня никогда бы не хватило на это решимости.

Пауканин повис на своем яркане, ловко работая жвалами, потом присел рядом с Брызгиным и протянул ему красную яркую бусину.

— Еще одна пустота снова стала звездой, — сказал он. — Звездный паук не жесток, он просто не знал о мирах, в которых живут колдуны. Теперь он знает.

Они сели рядом на краю залива.

Волны с легким шорохом набегали на песок, далекие и близкие звезды светили над ними, и где-то слышался рев труб неугомонных ихтиоров, затеявших свой очередной вечерний концерт.

Андрей Брызган сидел и с горечью думал, что ему легче понять сидящего рядом пауканина, чем навсегда ушедших людей, обладавших волей и характерами, которые позволяли им зажигать погашенные кем-то звезды. «Проклятые боги! — неожиданно подумал он. — Вот как их можно назвать. Проклятые боги, решение которых будут еще долго обожествлять одни, и называть преступлением другие».

Он снова посмотрел на яркан Кр-хи. Яркан и в самом деле изменил свой цвет. Он стал черным. Более того, стилизованное изображение Звездного паука в центре яркана исчезло. Вместо него появилось пушистое утолщение, которое своими очертаниями удивительно напоминало человечка. Голова человечка серебрилась от множества вплетенных в паутину нитей растения, напоминавшего земной ковыль. Но на острове его просто не было и это значило, что частицы растения были принесены пауканином с далеких островов, на которые тот ухитрился слетать.

Брызган перевел взгляд на пауканина.

Тот казался самодовольным. Клешни его были скрещены на головогруди, черное лоснящееся брюшко светилось красивыми малиновыми пятнами, словно с уходом угрозы своему миру, Кр-хи обрел молодость. Брызган бы не сдержал улыбки, если бы узнал, о чем думает пауканин. Но ему не было дано читать чужие мысли, и Брызган оставался печальным.

Пауканин Кр-хи сидел, греясь в лучах первых звезд, и думал, что Брызган хороший колдун, хотя еще слишком молодой и глупый. Дымов тоже хороший колдун, но он уже много пожил, поэтому и сообразил, что в любом зле кроются частицы добра. И еще Кр-хи думал, что скоро наступит время откладывать в песок яйца, а потом придет однажды ночь, когда над островом засияет звезда и ласковый Дымов спросит: «Как дела Кр-хи? Как выводок? Хватает ли слюны? Нет ли дыр на твоей паутине?»

Кр-хи потер лапки и смешливо подумал, как будет поражен Дымов, когда услышит от друга рассказ о том, что потомство Кр-хи мчится над океаном к дальним островам на летучих ярканах, которые несут в своих клювах стремительные ихтиоры, так похожие на недоразвитых паукан. Каждое живое существо имеет право на жизнь и пространство, а главное — на дружбу, которая будет всегда жить среди вечно живущих, яростных в своем свете звезд.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе:

Волгоградский фантаст Сергей Синякин родился в 1953 году в семье военнослужащего в поселке Пролетарий Мстинского района Новгородской области, но в 1965 году семья перебралась на ПМЖ в город Волгоград. После службы в рядах Советской Армии поступил на работу в органы внутренних дел, где прослужил до 1999 года, пройдя путь от рядового милиционера до подполковника милиции, начальника «убойного отдела».

Фэн фантастики со стажем, участник волгоградского КЛФ и знаток старой советской НФ, в 1980-х С. Синя кин и сам начал писать. Первой опубликованной вещью стала повесть «Шагни навстречу» (1988) в городской газете «Молодой ленинец», а двумя годами позже увидела свет дебютная книга фантаста — сборник рассказов «Трансгалактический экспресс» (1990). Еще через год вышел новый сборник «Лебеди Кассиды» (1991), после чего Сергей Синякин на десятилетие исчез из жанра.

Возвращение в фантастику оказалось более чем удачным — первая же повесть «Монах на краю Земли» (журнал «Если», 2000) была обласкана критикой и получила престижные жанровые награды — «Сигма-Ф», «Бронзовую улитку» и АБС-Премию.

Перу Сергея Синякина, члена СП России, принадлежат книги —»Монах на краю Земли» (2000), «Владычица морей» (2000), «Вокруг света с киллерами за спиной» (2001), «Злая ласка звездной руки» (2001), «Люди Солнечной системы» (2002), «Операция прикрытия» (2003), «Пространство для человечества» (2004), «Заплыв через реку Янцзы» (2004), «Ловля рыбы в реке Лета» (2005) и др.

Дмитрий Попов Портал Великого Алия

Встань у травы. Смотри, как растет трава. Она не знает слова «любовь». Однако любовь травы не меньше твоей любви. Забудь о словах и стань травой.

Вот этой бредятиной мне и предстояло заниматься ближайшие три года.

— Ничего, Серега, не расстраивайся, — услышал я, когда, после оглашения приказа о распределении выпускников, ко мне вернулась способность соображать. Диман, лучший друг, изо всех сил пытался изобразить на лице сочувствие.

— Я не расстраиваюсь, а думаю, каким наиболее циничным способом наложить на себя руки, — простонал я и поплелся получать документы.

Сокурсники смотрели на меня кто с сожалением, кто со злорадством. Довольны были в основном местные зануды и отличники, которых на нашем философском факультете хватало. Еще бы — они пять лет не видели ничего кроме учебников, а я жил в свое удовольствие, автоматом получал все зачеты и сдавал экзамены на «отлично». Но я же честно отрабатывал свои оценки — факультет благодаря мне стал чемпионом университетской спартакиады. Я один был целой командой — участвовал во всех десяти видах состязаний. И вот при распределении праздник кончился. Меня просто использовали в последний раз. Как самую натуральную затычку — чтобы закрыть поступившее требование на молодого специалиста. На эту заштатную Грину, аборигены которой поклоняются траве, добровольно мог полететь только слабоумный. Ну, или, в крайнем случае, фанатик. Как мой нынешний начальник, в экспедицию которого меня определили. Собственно, вся экспедиция состояла из двух человек — профессора Аврелия, сидевшего на планете уже десятый год и какого-нибудь очередного невезучего выпускника.

— А теперь, молодой человек, перечислите мне все восемнадцать слов, которыми обозначается здесь трава и объясните их семантические отличия, — Аврелий довольно откинулся на спинку такого же старого как и он сам кресла, прикрыл глаза и сложил руки на животике.

— Гы, бы, ды, — начал я. — Эти три слова являются обиходными и обозначают траву вообще, без указания на ее божественность. Смысловые оттенки незначительны. Следующая группа — ггы, ббы, дды — также используется в разговорной речи, но уже в качестве божбы или эмоциональных восклицаний.

Когда я закончил ответ, мне показалось, что профессор задремал. И я сделал ошибку — решил потихоньку выйти из кабинета.

— Вот ведь молодежь, — услышал я, едва взявшись за ручку двери, — Что, решили, старый гриб уже на ходу засыпает? Да Аврелий еще себя покажет! Обо мне еще вся Федерация заговорит! У меня сам академик Клинский в учениках ходил! Рано меня хороните!

— Ну что вы, и в мыслях не было, — засмущался я.

— Ладно, — успокоился профессор. — Считайте, что экзамен вы выдержали. Месяц не зря учились. До вечера отдыхайте.

Отдыхать? Это интересно как? Опять перечитывать труды любимого начальника? На Грину не транслировались передачи галактического телевидения. Здесь не было постоянной связи с цивилизованными планетами. Только раз в месяц у базы садился обветшавший грузовой кораблик, курс которого по недоразумению пролегал неподалеку. Развлечения местного населения заключались в ритуальных плясках.

Вечером меня вызвал Аврелий.

— Итак, Сергей. Теоретическую часть вы освоили. Сегодня полнолуние — самое время ощутить на себе всю мощь травы. Это будет лишь первый шаг к постижению великой, не побоюсь этого слова, религиознофилософской системы населения Грины.

С этими словами он протянул мне самый обычный стакан с мутно-зеленой жидкостью.

— Я должен это выпить?

— Без сомнения! Это напиток местных богов.

Я хмыкнул и выпил. Мне доводилось пробовать электронные наркотики. Но здесь не было ничего общего с наркотическим опьянением. Я просто стал един с этим миром и в то же время время оставался собой. Я был счастлив, я ощущал, словно ласковые прикосновения, теплые эмоции всех людей планеты. Наверное, поэтому аборигены никогда не воевали и даже не ссорились. А потом глаза стали слипаться.

— Ох, старый дурак, переборщил с дозой. Надо бы его на кровать оттащить, — услышал я, засыпая, бормотание профессора. А проснулся на следующий день опять же от его голоса:

— Вставай, тут по твою душу прилетели.

Выглядел Аврелий крайне недовольным. Поджимал губы, грозно сдвигал кустистые брови и даже обращался ко мне на «ты».

— Прилетели? Это все еще ггыд-дыббывалкуг? — я сам удивился, что смог произнести семнадцатое наименование травы без запинки.

— Нет. Ты все-таки плохо учился. Действие уже давно прошло. К тебе, повторяю, прилетели. И мне это не нравится!

— Кто? — я сел на кровати.

— К вам изволили из военной разведки пожаловать. Иди уже, этот офицерик мой кабинет занял, чтобы с тобой поговорить.

Едва я шагнул через порог, как в лицо мне полетел какой-то черный предмет. Чуть отклонившись, я перехватил его, швырнул обратно и прыгнул назад в коридор. Из кабинета раздался громкий смех. А должны были раздаваться совсем другие звуки — предметом была полицейская граната, газ которой вызывал мгновенное расслабление кишечника.

— Заходите, Сергей, заходите, — пригласил меня разведчик.

Я вошел. Гость был молод, лет на пять старше меня. Но уже носил майорские знаки отличия.

— Реакция у вас хорошая, — он даже не подумал извиниться. — Еще бы внимательности чуть-чуть. Граната не была на боевом взводе.

— К чему весь этот спектакль, господин…

— Меня зовут Веденеев. Натан Веденеев, военная разведка.

— Так чему обязан, майор Веденеев? — Я уселся, не дожидаясь приглашения. — Чем простой начинающий ученый заинтересовал вашу блестящую службу?

— Какой вы философ, я знаю, — Натан широко улыбнулся и тут же поднял руки в предупреждающем жесте. — Нет-нет. Ваш земной Университет действительно одно из лучших учебных заведений Федерации и готовит прекрасных специалистов.

Я покраснел и промолчал. А разведчик продолжил:

— Скажите, вам ведь здесь скучно? И сидеть на этой Грине еще долго.

— Что вы предлагаете и почему я?

— Вот. Я же говорю — хорошая реакция, — обрадовался Веденеев. — А предлагаю я поработать на нас и получить в итоге освобождение от трехгодичной отработки и даже некоторое количество денег на банковском счете.

— Давайте начистоту, — предложил я. — Ваша служба славится сомнительными операциями. Вспомнить хотя бы переворот на Рейне. И уж наверняка вы готовы подставить своего наемника. Да и как быть с Аврелием?

— Аврелий подпишет все, что потребуется, — разведчик наклонился ко мне над столом. — Как вы думаете, зачем у него, философа, физико-химическая лаборатория здесь оборудована? Он тайком ищет способ консервации травяного напитка и мечтает наладить его экспорт. Только он думает, что это тайна. Но мы-то все знаем. Кстати, и не выйдет у него ничего. Вне эмоционального поля Грины трава не действует.

На самом деле, в душе я уже давно был согласен на все, даже не зная никаких подробностей. Слишком сильно было желание вырваться из этой тоски зеленой. И лишь для порядка задал еще несколько вопросов.

⠀⠀ ⠀⠀

Самый дорогой туристический лайнер Федерации назывался довольно примитивно — «Скайуокер». Но это было лучшее судно и, естественно, в первый рейс на Алию отправилось именно оно. Я сидел в голубом зале корабля за столиком с двумя дочками-близняшками знаменитого банкира Авена. Их папаша, ловко разделывая сириусянского омара, пытался объяснить мне тонкости игры на всегалактической бирже. Я небрежно держал в руке бокал с настоящим французским шампанским, делал вид, что слушаю, и обольстительно, как мне казалось, улыбался девушкам.

— Дамы и господа! Минуточку внимания, — первый помощник капитана лично вышел на сцену. В залы для публики победнее шла трансляция. — Через несколько минут «Скайуокер» выйдет из второго пространства в обычный космос у Алии. Капитан по традиции обязан быть в это время на мостике и потому уполномочил меня сказать вам несколько слов. Осмелюсь напомнить, что вы — первые туристы со времени установления дипломатических отношений с этой планетой. И, как нам только что передали алийцы, для вас будет устроен грандиозный космический салют.

Раздались аплодисменты, свет в зале начал меркнуть и одновременно стал прозрачным купол потолка. Мы были уже в нормальном пространстве.

— Сергей, ты видел когда-нибудь салют? Я никогда не видела. Это ведь такая редкость и так дорого! — спросила меня одна из близняшек, кажется, Сара.

— Всего один раз, — лениво ответил я. Роль молодого прожигателя жизни, на которого неожиданно свалилось громадное наследство, мне положительно нравилась. — Смотри, это потрясающе.

Космос сиял и переливался всеми мыслимыми и немыслимыми цветами. Узоры огня казались верхом совершенства. Мимо нас проносились пламенеющие смерчи, прямо по курсу возникали многоярусные фонтаны, а напоследок из огненных струй сложилась эмблема Федерации.

— Порядка ста миллионов ушло, — со знанием дела сказал Авен.

Дочки посмотрели на отца с укоризной.

— Дамы и господа! — снова обратился к нам помощник капитана. — Завтра утром вы ступите на поверхность Алии. А сейчас я желаю вам приятно провести вечер. Надеюсь, вы по достоинству оцените приготовленную для вас ночную программу.

У Авена неожиданно пискнул коммуникатор. Он посмотрел сначала на экранчик, потом с тоской взглянул на недоеденного омара.

— Девочки, Сергей, — сказал он вставая. — Я пойду к себе. Дела.

— Но папа, ты же в отпуске! — хором произнесли сестры.

— У банкиров не бывает нормальных отпусков. Веселитесь без меня.

Когда он ушел, я бесцеремонно схватил близняшек за коленки и наглым тоном произнес:

— Повеселимся, правда?

Две пощечины одновременно — это слишком. Впрочем, позже выяснилось, что это была лишь проверка моей настойчивости. Так что на планету я высаживался с больной головой.

Обзорные экскурсии такая же неистребимая гадость, как тараканы. Не успеешь заселиться в отель и принять душ, а тебя уже тянут разглядывать местные достопримечательности.

— А теперь уважаемые гости посмотрите налево, — кресла нашей летающей платформы услужливо развернулись в нужном направлении. — Перед вами памятник великому Алию — объединителю и учителю народов нашей планеты.

На гигантской триумфальной арке стоял не менее внушительный монумент. Алий был лыс, носил козлиную бородку и прищуривал глаза. Большой палец левой руки он засунул за борт жилетки, а правую руку вытянул вперед, словно указывая направление.

— Здесь, на этой площади, я вкратце расскажу вам об истории нашей планеты, — продолжил молодой экскурсовод, самый обычный парень, каких миллионы. Разве что волосы у него были выкрашены в сине-зеленый цвет. — Без малого пятьсот лет назад у нас существовало около двухсот государств. Некоторые пытались объединяться, некоторые враждовали. К тому времени так называемый кризис глобального конфликта, характерный для развития любой цивилизации, был преодолен. И тем не менее, экономика продолжала оставаться нестабильной. Многие жили в ужасающей нищете. И именно в то время великий Алий создал первый портал. Это устройство и символизирует арка. Правительство наиболее развитой по тем временам страны, Юсии, поверило в ученого и решило внедрить его изобретение. После того, как выросло прошедшее через порталы поколение — эта страна сделала огромный рывок в своем развитии и могла бы претендовать на мировое господство. Но великий Алий предвидел это. Благодаря его усилиям технология оказалась в распоряжении властей всех государств. Юсия не простила ученому такого поступка, и он был убит. Примерно пятьдесят лет нашу планету лихорадило. Но затем наступил долгожданный расцвет. Теперь мы едины, у нас нет нищеты и смертельных болезней, мы вышли в дальний космос.

— Так что же делает ваш портал? — не удержался я от вопроса, хотя и знал ответ благодаря тренингу в ведомстве Натана Веденеева.

— Он лечит людей от злобы. Стирает все негативные наклонности и пробуждает скрытые таланты человека. Лучше всего он действует на детей. Поэтому у нас есть обряд Шага в мир — едва научившись ходить, ребенок проходит через портал. Но изобретением великого Алия могут пользоваться и взрослые. Правда, сейчас это редкость.

— А мы можем пройти через портал? — спросил я.

— Я лично не хочу, — быстро вставил Авен. — Я потом, весь такой положительный, хе, без работы останусь.

Наша группа вежливо рассмеялась.

— Конечно, сможете пройти, — парень улыбнулся. — Это предусмотрено программой вашего пребывания. Но, к сожалению, он не подействует — наши расы имеют некоторые генетические отличия, которые делают устройство Алия абсолютно непригодным для вас. А теперь мы отправимся на заседание высшего органа управления нашей планеты — Сената.

Мне показалось, что сенаторы не говорят ни слова. Впрочем, от круглого зала нас отделяла стеклянная стена, и я лишь позже разглядел, что изредка начинают шевелиться губы то у одного, то у другого сановника. Здесь были и молодые и старые, и мужчины и женщины. Понять, кто из них главный я так и не смог. И еще. Было в их лицах что-то странное. И лишь посмотрев на нашего гида, я осознал, что. Они не светились безмятежной радостью, как физиономии всех остальных жителей планеты. Ближайший к нам сенатор, черноволосый мужчина средних лет, неожиданно уставился на меня, а потом чуть заметно кивнул. Я пожал плечами.

К вечеру, чуть живой от усталости, я пришел в гостиницу. Весь мой номер был какой-то осенний. На полу лежал пушистый ковер цвета увядающей листвы, такие же шторы закрывали окно. Мебель из коричневого дерева казалась несколько старомодной. Даже экран коммуникатора был вставлен в вычурную раму из переплетенных стеблей.

В дверь постучали. Местная обслуга считала наиболее вежливым личное общение.

— Да, — отозвался я.

И ко мне вошла Вита. Нет, конечно, это была не она.

— Добрый вечер. Не угодно ли вам чего-нибудь?

Но даже голос казался знакомым! Я упал в кресло и рукой указал ей на соседнее. Горничная осталась стоять. У нее была такая же чуть смущенная улыбка, такие же озорные темные глаза, такая же прическа. Немного полноватые ноги, небольшая грудь, сама поза — все напоминало мне мою первую несчастную любовь.

Да, когда-то я был романтическим юношей, а Вита — воплощением моей мечты. Я ходил за ней хвостиком, дарил охапками цветы и посвящал неумелые стихи. Я даже плакал! Но она выбрала другого. Уже крепко стоящего на ногах профессионального спортсмена.

«Сереженька, ты очень хороший человек, — сказала она тогда. — Правда, очень хороший. Но ты еще так инфантилен. Не обижайся. Мне правда жаль, но это — жизнь».

В тот день я впервые напился вдрызг. Что-то во мне словно сгорело. Это было за несколько месяцев до поступления в университет. Туда я пришел уже этаким слегка циничным покорителем девичьих сердец. И никто не знал, что мои спортивные успехи — всего лишь попытка доказать себе, что я не хуже того парня.

— Не угодно ли вам чего-нибудь? — повторила вопрос девушка.

— Скажи, у вас есть любовь?

— Господин хочет секса? Вы предпочитаете девочек или мальчиков? Может быть что-то экзотическое? Мы можем предложить…

Я замахал руками.

— Господин хочет меня? — горничная послушно начала расстегивать пуговки белоснежной блузки.

— Нет же. Присядь. Господин не хочет секса. Любовь, понимаешь? У тебя есть парень?

— Да.

— А если он полюбит другую?

— Как это полюбит? Господин хочет сказать, что мой парень будет встречаться с новой девушкой?

— Да, уйдет от тебя.

— Ну и что? Все мы ищем подходящего партнера для того, чтобы жить вместе и завести детей. Я вот все выбрать никак не могу, — неожиданно вздохнула она. — У моего нынешнего цвет глаз не такой, как хотелось бы.

— Ты хочешь сказать, что никто не мучается, если его покидают?

— Нет конечно! — удивилась она.

— Но ведь любовь — это прекрасно. Ради любви люди готовы на подвиги, на безумства!

— Безумства? Это когда люди начинают искать сложное там, где все просто? Но ведь великий Алий…

В этот момент на руке моей гостьи противно запищал браслет. Девушка испуганно вскочила.

— Так не будет ли что-нибудь угодно господину?

— Нет, — буркнул я, и она стремительно выскочила за дверь.

А я поудобнее расположился в кресле. Впрочем, никаких особых мыслей у меня не было. Все вполне укладывалось в рамки того, чем меня напичкали в военной разведке.

Кстати, знал бы я, что такое курс интенсивного обучения — может, и не согласился бы на эту авантюру. Веденеев, когда мы прибыли в штаб-квартиру его конторы, сразу вызвал каких-то мрачных людей и коротко сказал, указывая на меня: «Базовые знания. Возвышающие операции, уровень А. Плюс закачать все наработки по Алии».

Меня молча увели. Мы долго ехали на лифте, вниз, судя по всему, потом шли по полутемному коридору и в конце концов оказались в ослепительно белой комнате. Посередине стояло угрожающего вида устройство с ложементом. Мне приказали раздеться, уложили, пристегнули руки и ноги. А потом натыкали в вены кучу игл, прилепили к телу немыслимое количество электродов, водрузили на голову шлем с проводами, и я отключился. В те редкие моменты, когда я мог осознавать себя, я чувствовал, что меня накачали химией по самую макушку, мышцы скручивало, дышать было тяжело. Болело все, что могло болеть.

Зато через две недели я уже стоял перед Веденеевым бодрый и готовый к выполнению задания.

Да. Все увиденное и услышанное за сегодняшний день вполне соответствовало имевшейся картине. Экскурсовод рассказал почти всю правду. Пять лет назад Алия вышла с нами на контакт. И за столь короткий промежуток времени приобрела огромное влияние на жизнь Федерации, хотя так в нее и не вошла. Но самое главное — алийцы, как ни старались наши дипломаты, не желали раскрывать технологию порталов. Трех шпионов-нелегалов, засланных на планету, вернули в центральный офис разведки в маленьких подарочных коробочках. Чтобы родным было что похоронить, говорилось в прилагавшемся письме. А еще в письме содержалась полная база данных на штатных, внештатных и глубоко законспирированных сотрудников нашего секретного ведомства. Начальник Веденеева застрелился. Тогда-то Натан и вышел на меня. Не секрет, что разведка всегда пасется в университетах, а аналитики назвали мою скромную персону наиболее подходящей для вербовки.

Впрочем, провал моих предшественников был не полным. Кое-что важное они узнали — портал вполне мог действовать на людей. Понятно, что нашу первую на планете тургруппу пропустили через выключенное устройство. А технология была ох как нужна. Во-первых, пугало растущее влияние Алии. Во-вторых, разведка боялась, что при неконтролируемом распространении порталов (исключать подобную возможность было нельзя) может начаться развал Федерации и кровавый хаос. В-третьих, существовали еще Империя и Союз не-гуманоидов.

По всем данным, и прямым и косвенным, портал не зомбировал людей. Он, казалось, и правда делал их лучше и они оставались вполне нормальными. Такую вещь хотела иметь каждая планета.

И все же что-то мне не нравилось. Эти лица сенаторов, слова горничной…

Я бросил в пепельницу очередной окурок и решив, что на сегодня хватит, отправился в душ.

Утром меня разбудила ненавязчивая мелодия, и почти тут же раздался стук в дверь. Это была совсем другая девушка в накрахмаленном передничке поверх синего платья.

— А где Вита? — тупо спросил я.

— Кто, простите?

— Ваша сменщица, которая заходила ко мне вчера вечером.

— Она больше не работает у нас. Но если вам нравятся девушки именно такого типа, я скажу…

— Не стоит беспокоиться.

— В таком случае, я хочу сообщить вам, что завтрак через тридцать минут. И не угодно ли господину чего-то еще?

— Спасибо, нет, — ответил я.

Вот так. Уже не работает. Это меня насторожило.

— Вам предстоит долгая дорога, — улыбнулся официант, заставляя столик тарелками, кастрюльками и вазочками. — Советую подкрепиться как следует, лететь до экодеревни всего полчаса, но потом придется около часа идти пешком.

— Это еще почему? — удивился Авен.

— Экодеревня и довольно обширная зона вокруг нее свободны от влияния цивилизации. Там нет привычного транспорта. Под запретом также любые электронные средства связи.

— А животные для поездок верхом? Земные лошади, кирдыки с Брегуса или еще что-нибудь. У вас же наверняка есть подобные?

— О да, — официант снова улыбнулся. — Но ваша программа предусматривает именно пешую прогулку.

— Безобразие, — проворчал банкир, поднимая блестящую крышку с широкого блюда. — А это что?

— Горячий салат. Особый рецепт нашего шеф-повара. Прекрасно восстанавливает силы после ночного веселья. Его рекомендуется запивать зеленым вином.

— Вино на завтрак? — усмехнулся я. — С утра выпил, день свободен?

— Не извольте беспокоиться! Это скорее тонизирующий напиток. От него практически не пьянеют.

— Ладно, наливай! — разрешил Авен.

Вино оказалось терпким, как крепкий чай, и удивительно ароматным. После двух бутылок на четверых, дочки банкира выпили всего по бокалу, на душе стало светлее.

От посадочной станции к экодеревне вела пыльная грунтовая дорога. Обочины ее поросли огромными лопухами. Некоторые из них были выше человеческого роста и, свисая над нами, защищали от палящего солнца. Я пожалел, что не прихватил с собой бутылочку вина. Авен, при его комплекции, страдал еще сильнее, постоянно обтирался платком и бормотал проклятия в адрес туристических властей Алии. Не унывал только экскурсовод, все тот же парень. Он бодро предлагал то посмотреть на поля здешнего аналога земной кукурузы, то на пасущиеся стада, то на работающих крестьян. Потом взялся рассказывать об особенностях климата. Его никто не слушал. Все ободрились, лишь когда показались первые избы и гид сообщил, что скоро у нас будет возможность освежиться на постоялом дворе.

Никогда бы не подумал, что молоко из погреба может быть таким вкусным! Я выпил уже две кружки, когда услышал предупреждение экскурсовода, что этого не стоит делать, если меньше чем три часа назад употреблял алкоголь.

— А раньше не мог сказать, — злобно спросил я, чувствуя, что в животе начинает бурлить.

— Извините, но вы так стремительно бросились пить… Я просто не успел!

— Не успел он! Тогда успей хотя бы туалет показать! — Я уже начал пританцовывать на месте.

— Да, конечно, сюда, пожалуйста! — Парень быстрым шагом повел меня за дом под сдержанные смешки остальных туристов.

Сортир оказался экологичней некуда — дыра над выгребной ямой. Я едва не прищемил палец, задвигая щеколду, и судорожно рванул застежку брюк. Уже через минуту мне стало легко. Через щели между досками двери я видел заднюю стену бревенчатой избы. Вполне земной такой избушки. Даже с наличниками на окнах. Вокруг не было ни души. И тут до меня дошло, что лучшего момента не найти.

Ноу-хау клондублирования наша разведка своровала у Империи. Об этом мало кто знал и, естественно, технология была под строжайшим запретом. Но только не для рыцарей плаща и кинжала. «В полевых условиях мы ее еще не обкатывали. Первым будешь. Ты только найди подходящее количество органики. Свалку мусора какую-нибудь», — сказал мне майор Веденеев, вручая коробочку ПАКа.

Отходов подо мной плескалось более чем достаточно. Криво улыбаясь, я положил портативный аппарат этого самого клондублирования на пол сортира, сдвинул защитную крышку, набрал код. Мигнул огонек готовности, и коробка раскрылась как цветок. Вниз, прямо в вонючую жижу, словно стебель ушел серый шланг с зондом на конце. Я вынул из бутона пестик-датчик и укрепил на виске. Над цветком образовался метровый зеркальный шар силового поля, и мне пришлось посторониться. Пока шел процесс, я успел раздеться. Поле исчезло и я-второй выпрямился во весь рост.

— Привет, — сказал я-первый. — Одевайся.

Я-второй облачился в мою одежду. До чего же непривычно было видеть себя со стороны! Оказывается, я немного сутулюсь. В университете такого не было. Надо будет немного поработать над осанкой.

— Ну, я пошел, — сказал я-второй и протянул руку.

— Удачи, — ответил я-первый и сделал вид, что не заметил руки.

— Слепил, значит, из дерьма, а теперь брезгует, — сказал я-второй и спихнул отработавший ПАК в дыру. — Сам-то ты из чего сделан?

— Да пошел ты!

— Сам пошел!

И тут мы синхронно заржали. Я обнял себя-второго на прощание, и он ушел.

Много интересных и полезных вещей скрывала разведка от простого обывателя. Я оставил себе еще одну маленькую штучку из тех, что по приказу Веденеева постоянно носил с собой — портативный генератор дыхательной смеси. Размяв в руках гелевый шарик, я размазал его по лицу и, содрогаясь от отвращения, ужом полез в выгребную яму. Дыра оказалась достаточно широкой для этого. Погрузившись с головой, я отключился. Это была одна из стандартных психотехник.

Очнулся я, как и задумывал, ровно в полночь. К счастью, я-второй сделал все по плану — в кустах справа от туалета меня ждал сверток с одеждой, купленной в местной туристической лавке. Наверное, так и возникают легенды о нечисти — кто-нибудь замечает крадущееся огородами и отдаленно напоминающее голого человека существо. А в руках у него кулек — на спеленутого ребенка похожий. Ужас! Впрочем, я выбрался из деревни незамеченным, отмылся в речке, оделся и потопал в сторону, противоположную посадочной станции. Экорайон был расположен в прибрежной зоне, и я хотел выйти к морю, чтобы попасть на один из многочисленных островков.

Остров оказался обитаемым. А первым встречным, как назло, полицейский.

— Имя! — потребовал он, подозрительно разглядывая мою еще не просохшую одежду.

— Тит Ливий Марципан! — точно по легенде заявил я.

— Поэт что ли? — слегка расслабился коп.

— Да, вы угадали. Я поэт, я живу на белом свете.

Это была одна из странных и совершенно нелогичных традиций Алии. Поэты носили вычурные имена и обязаны были каждые полгода менять место жительства.

— А вырядился-то чего так? — стражу орядка не слишком нравились мои домотканые брюки и косоворотка.

— Посещал экодеревню, хотел быть ближе к земле. Почувствовать дух простых тружеников, слиться с природой. Сюда вплавь добрался.

— A-а, это вдохновение что ли искал? — На всех планетах копы, по крайней мере, рядовые патрульные, на удивление интеллектуальны.

— Да, вот послушайте, — я уже приготовился читать древнее «Зима. Крестьянин, торжествуя…», но был остановлен красноречивым жестом.

— Здесь надолго останешься?

— Как получится. Я пока не решил. А есть ли на этом благословенном острове портал?

— Конечно. Но зачем тебе?

— Вы разве не знаете? — на удачу спросил я.

— Ну… — Полицейский смутился.

— Нам вроде объясняли. Муки из-за творчества, там, еще чушь какая-то.

— Вот! — Я выглядел победителем.

— Ладно, топай давай!

Все шло как по маслу. Легенда работала. Еще немного везения — и я пройду через устройство великого Алия!

Поселок по здешним меркам был небольшим. Миновав несколько окраинных домов, я вышел на ведущий к центральной площади бульвар и тут же столкнулся со стайкой ребятишек. Они сразу сообразили, что к чему:

— Поэт, поэт, расскажи сказку!

Отказывать детям было не принято. Беседы с ними были чем-то вроде общественной повинности.

— Я не детский поэт, — попытался отбрыкаться я.

— Все равно. Ты должен знать минимум семь сказок, — заявила девочка, выглядевшая чуть старше остальных.

— Ну что ж. Слушайте, — сказал я, усаживаясь прямо на траву. Малыши разместились полукругом и замолкли.

— … принесите-ка мне, звери, ваших детушек, я сегодня их за ужином скушаю! — когда я дошел до этого места, раздался многоголосый рев.

— Уходи! — проговорила сквозь всхлипывания все та же девчонка. — Это плохая сказка. Такие нельзя рассказывать.

— Почему? Она же хорошо кончается!

— Потому что тараканы ели детей! — зарыдала она с новой силой.

Господи! Какой же я идиот! Как можно было забыть, что в свое время Алия подверглась жесточайшей атаке инсектов.

Никогда я еще не был так близок к провалу. Стоило хоть одному из детей пожаловаться на странного поэта родителям, и мной занялись бы уже всерьез. Я припустил по бульвару, но ближе к площади сбавил темп и перешел на прогулочный шаг.

Портал — аскетичная стальная рамка — стоял в центре двухцветного круга. Подходить полагалось по черной половине. А белый сегмент, на который ступал прошедший рамку человек, видимо символизировал обновление.

Гвардеец в большой мохнатой черной шапке, красном мундире и начищенных до невыносимого блеска сапогах только казался изваянием. Он пришел в движение в тот момент, когда я остановился на границе черного полукружия. Караульный опустил древнего вида ружье к ноге и вытянул вперед левую руку. Прямо в воздухе возник экран. Где были спрятаны сканеры, я так и не догадался, но через мгновение на мониторе появилась моя фотография и персональные данные. Наши хакеры сумели-таки засунуть их в алийскую базу данных.

— Тит Ливий Марципан! Вас ждет великий Алий! — нудным голосом произнес ритуальную фразу гвардеец.

Вот оно! Получилось! Я уже собрался двинуться к рамке, как охранник, похоже, ему было ужасно скучно, попросил:

— Поэт, прочитайте что-нибудь, а?

— Сговорились они что ли, — пробормотал я и продекламировал, собираясь обойтись небольшим отрывком:

Висевший в воздухе экран неожиданно замигал, и на нем высветилась предупреждающая надпись: Критическое сочетание и количество слов «любовь», «жизнь», «смерть» на единицу текста. Проводится углубленная проверка Тита Ливия Марципана.

Чем она закончится, я ждать не стал и рванул к порталу. Реакция гвардейца оказалась мгновенной, но и меня готовили не зря. Выстрел попал мне в левую ногу, когда я уже кубарем выкатывался из рамки.

— Стоять! — заорал караульный, бросая ружье и прыгая на меня, словно гепард.

Несчастного парня наверняка контузило — я взорвался, когда он еще был в полете.

Я вышел из сортира и постарался как можно незаметнее присоединиться к нашей группе. Не тут-то было.

— Поприветствуем Сергея! — захлопал в ладоши Авен. — Молодой человек, расскажите нам, теперь-то вы знаете, как ходили в туалет наши предки. А то я уже не могу слушать про трехпольную систему древних алийских крестьян.

Экскурсовод замолчал, и все уставились на меня.

— Неужели вы не читали знаменитую работу «Туалеты в культурах народов галактики»? — изобразил я удивление. — Ею зачитывалась вся интеллектуальная элита Федерации, а в некоторых гуманитарных учебных заведениях ее ввели в обязательный курс.

— Я больше доверяю первоисточнику, — ничуть не смутился банкир.

— Но еще лучше собственный опыт, — улыбнулся я. И обратился к гиду: — Можно организовать кружечку молока для господина Авена?

— Ну негодяй! — восхитился банкир. — А еще говорят, нынешняя молодежь ни на что не годится. Один ноль в твою пользу.

Когда-то на Алии был развит внутренний туризм, но с объединением планеты в одно государство он захирел. Позже власти додумались, что надо сохранять некие очаги национальной культуры хотя бы в качестве музеев. Так появилась и эта экодеревня. Как я узнал, алийцы ее посещали нечасто, и потому было очевидно, что в сувенирную лавку товары завезли специально для нас.

— Какая интересная одежда, — сказал я, щупая грубую ткань просторных брюк. — Дайте-ка мне два комплекта. Будет в чем заявиться на Золотой маскарад.

— Ой, и ты там будешь! — обрадовалась одна из дочек Авена. — А в прошлом году я тебя не помню.

— Я тогда слишком быстро напился, — усмехнулся я. — Кстати, тебе нравятся эти бусы?

Седой продавец тут же принялся расхваливать товар:

— Это чешуя рыбы Шу. Самого страшного морского хищника. Эта рыба может выползать на берег и нападать на людей. Украшения из чешуи дарят их владельцу силу, здоровье и привлекательность. Берите, отдам совсем недорого.

Авен купил себе топор. Настоящий боевой, как ему сказали.

Такого дохода от туристов деревня еще не получала. Когда мы уходили, наша группа была похоже на орду варваров, только что разграбивших поселение. Разве что в полон мы никого не взяли.

⠀⠀ ⠀⠀

— Уважаемые господа, — обратился к нам гид, когда мы уже подлетали к гостинице. — Я надеюсь, что прогулка вас не слишком утомила и приглашаю после обеда, через два часа, отправиться в самое знаменитое собрание произведений искусства на планете — Галерею Красоты. Смею вас заверить, экскурсия не будет утомительной.

И действительно, посещение музея походило на отдых. Здание было выполнено в форме огромного шара. На полу стояли небольшие кабинки — индивидуальные, двух-, трех- и четырехместные.

— Прошу вас рассаживаться, — сказал гид. — На дисплее вы увидите меню и сможете выбрать тип экскурсии. Можно заказать обзорный просмотр по основным вехам развития искусства Алии, можно — тематический, можно подробно познакомится с одним из интересующих вас направлений.

Я выбрал обзорный вариант, и кабинка взлетела. Она перемещалась от экспоната к экспонату — некоторые были закреплены на стенах шара, некоторые висели прямо в воздухе — и приятный женский голос давал краткую справку по каждому из них.

Наверное, у каждой расы есть свои мадонны. Я долго любовался картиной, написанной около шестисот лет назад, — портретом простой женщины. Самое обычное открытое лицо, прическа без изысков, скромная одежда. И еще что-то совершенно неуловимое. Что-то словно магнитом притягивающее взгляд.

А вот современное искусство Алии меня ничуть не порадовало. Техника рисунка становилась все более совершенной, скульпторы, казалось, могли вылепить что угодно. И все же это были лишь поделки очень опытных мастеровых. Куда-то исчезла та самая искорка, от которой в душе зрителя разгорается пламя сопереживания.

Я приказал кабинке вернуться к более старым экспонатам, опять двинуться к новым векам и попытался определить период, когда, по моим субъективным ощущениям, настоящее искусство умерло. Впрочем, догадка у меня уже созрела.

После ужина в отеле я отправился гулять с дочками Авена. Похоже, на нас все-таки подействовало посещение Галереи Красоты, поскольку болтали мы на весьма отвлеченные и возвышенные темы. И даже когда в одном из многочисленных переулков старого города дорогу нам заступили трое крепких парней, я на удивление вежливо осведомился:

— Что вам угодно?

— Нам угодно, — пародируя меня, заявил одетый в темный просторный комбинезон и тяжелые ботинки лысый громила, — чтобы ты, огрызок, девочками поделился.

Приятели этого урода хохотнули. Они явно чувствовали свое превосходство в силе и предвкушали нехитрое развлечение.

Вот и верь после этого людям! Наш гид утверждал, что с уличной преступностью, по крайней мере здесь, в столице, фактически покончено. Я немного сместился вперед, чтобы близняшки оказались у меня за спиной.

— Шли бы вы мальчики, — максимально нейтральным тоном произнес я.

— Ты тупой что ли? А ну вали!

С этими словами предводитель троицы попытался ткнуть меня в грудь ладонью. И тут же оказался на земле. Но мгновенно вскочил. Мне не только не удалось сломать ему руку, но даже хоть сколько-нибудь заметно повредить ее!

— Брыкается, тварь! — лысый хмыкнул. — Ща мы тебя поучим!

Майор Веденеев рекомендовал не включаться до тех пор, пока есть такая возможность. Я честно держался на базовых приемах около минуты. Но парни оказались не промах. Даже чересчур не промах для простого хулиганья. Отлетая от меня, они профессионально группировались и тут же вновь выходили в стойку. Дочки Авена, вместо того, чтобы бежать за подмогой, прижались к стене и истошно визжали. Я начал выдыхаться, пропустил акцентированный удар по бедру и рухнул на колени. Еще через миг меня уже банально топтали. И тогда я включился.

Со стороны это выглядело, словно между трех избивавших меня парней возник вихрь. Скорость моих движений стала почти недоступна человеческому глазу. Лысого я вырубил ударом по горлу, его дружку сломал ключицу, а третьего подсек. И пока он падал, я подпрыгнул и двумя ногами припечатал его к земле.

— Очень пить хочется. Да и съесть чего-нибудь тоже, — сказал я дочкам Авена. Боевой режим довольно быстро высасывал силы. Обычно агентов-бойцов непосредственно перед заданием накачивали стимуляторами.

— Ой, Сергей, ты настоящий супермен! Где ты так научился драться! — наперебой затараторили девчонки. В их глазах светилось восхищение.

— Пусть это будет моей маленькой тайной, — подлил я масла в огонь. — Пойдем отсюда.

Остаток вечера прошел без приключений. А намеки сестер на то, что их папа наверняка сильно утомился, и будет крепко спать, я упорно не понимал.

В номере меня ждало приглашение на встречу с сенатором Дарием. В число приглашенных также входили банкир Авен, журналист Мин Кин и владелец крупнейшей в Федерации сети магазинов господин Спенсер. Встреча должна была состояться завтра утром. Дарий в своем послании вежливо извинялся, что прерывает наш отдых, и выражал надежду, что мы не откажемся провести с ним неформальные переговоры, которые будут способствовать и так далее и тому подобное.

— Проходите господа. Рад, что вы не отказали и согласились посетить меня в моем скромном кабинете, — это был тот самый, кивнрший мне в прошлый раз, сенатор. — Еще раз прошу прощения за беспокойство, но, думаю, вам будет не менее интересно, чем на экскурсиях.

— Скажите, — довольно резко начал Мин Кин, усаживаясь в глубокое бархатное кресло. — Вся эта роскошь считается у вас скромным кабинетом? Вы же слуга народа!

— Я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы, — улыбнулся Дарий.

— Но сначала, по традиции, имеющейся у многих народов галактики, предлагаю выпить за встречу.

Одновременно с этим словами в комнате появилась симпатичная молоденькая девушка. Она ловко несла поднос с высокими бокалами и стоящей в центре темной бутылью.

— Вот это да! — выдохнул Спенсер, осушив свой фужер. Для торгового магната, о немногословии которого слагали анекдоты, это была очень длинная фраза.

Авен и Мин Кин совершенно одинаково зажмурили глаза от удовольствия и откинулись в креслах. И лишь через полминуты я понял, что они уже не жмурятся, а просто спят. Свесил голову на грудь и наш молчун.

— Вот теперь можно и поговорить, — произнес сенатор.

— Весьма интригующе, — подбодрил я.

— Дело в том, Сергей, что мне известно кто вы и зачем прибыли на Алию. Если бы не я, вас бы уже давно упаковали также красиво, как и троих ваших предшественников.

— И теперь вы намерены меня перевербовать?

— Нет. Просто завербовать. Мне нужны ваши услуги здесь. А вы взамен получите то, к чему стремились.

— Выбора у меня нет. Я правильно понял?

— Вы же философ! Если я просто скажу, что выбора нет — это ограничение вашей свободы. Но если я обрисую ситуацию, и вы осознаете, что выбора нет — это уже свобода. Та самая, которая осознанная необходимость.

— Не совсем так, — уточнил я. — Но можно ближе к делу?

— Можно, извините, — Дарий встал и налил мне еще. — Да вы не бойтесь, дело не вине, а в бокалах. Так вот. Вы ведь и сами пришли к неким выводам о сути порталов? Впрочем, слушайте. Алий был уникальным для своего времени ученым — специалистом не в одной области, как большинство его коллег, а сразу в нескольких. И он нашел вместилище души.

— О как! А бога он не нашел?

— Ну, хорошо, — поправился сенатор, посмотрев на меня с осуждением. — Он определил зону мозга, отвечающую за так называемые вечные вопросы. Да, да. Все эти рассуждения о смысле жизни порождаются в одной единственной и четко очерченной области под нашей черепной коробкой. И самое главное, Алий научился глушить эту область!

Пока я обдумывал услышанное, Дарий отошел к окну. Прижался лбом к стеклу, постоял немного, словно собираясь с мыслями, а потом обернулся:

— Понимаете вы или нет! — почти выкрикнул он. — Вся планета живет и не задумывается — зачем? Они не тупые, нет. Они умные. Настолько умные, что понимают, выгоднее быть послушными. Устройство Алия лишь освобождает от душевных мук. И все идет по плану. Строятся дома, рождаются дети, развивается наука, пишутся стихи и картины. Но вы видели эти картины! Любовь здесь больше не живет, а вся наука занимается только тем, как сделать жизнь еще сытнее. Но мы деградируем. В биороботов превращаемся. Пока еще не заметно, но процесс пошел.

— А вы, Дарий?

— В сенаторы отбирают еще с детства. Ребенка во время обряда Шага в мир проводят через выключенный портал. Но об этом знает только ограниченный круг лиц. За воспитанием малыша следят, потом забирают в особую школу. В конечном итоге он становится одним из нас.

— И вынужден мучиться, управляя планетой людей с кастрированной душой…

— Жестокий, но точный образ.

У Дария на столе замигал экран. А меня вдруг словно окатили кипятком. Я вскрикнул и дернулся, но боль тут же прошла.

Сенатор оторвался от коммуникатора и уставился на меня.

— Интересно, — задумчиво протянул он. — Что ж. С одной стороны это упрощает дело.

— Что-то случилось? — поинтересовался я. — Ваш заговор раскрыт?

— Нет. Пока нет. Сергей, скажите, а что вы собирались делать после получения информации по порталу?

— У меня три варианта, как раздобыть данные.

— Я спрашиваю, что — потом?

— Собственно, я должен заполучить ноу-хау, — недоуменно произнес я.

— Все ясно, — грустно произнес Дарий. — Я только что видел вашего клона. Он выполнил задание. Теперь ваша очередь.

— Я все еще не понимаю сути.

— Когда сюда прилетели первые шпионы, я еще не был готов. Теперь мне удалось убедить сенат создать, якобы в целях безопасности, единый центр управления порталами. Программа существует в одном экземпляре. Восстановить ее не сможет никто. Резервную копию я давно уничтожил. А вы должны уничтожить главный компьютер.

— Вы ввергнете свою планету в хаос! Через поколение здесь начнется дикий разброд.

— Да, — тихо сказал Дарий. — Но вы, ваши народы, сумели выжить и остаться людьми. Пусть вы и балансируете постоянно на краю бездны. А мы… Возможно, мы никогда не придем к такой стабильности, как сейчас, но Алия станет живой планетой.

— Зачем вам я?

— Я сам не смогу взорвать компьютер. У всех допущенных к нему — психокодирование.

— Предположим, я согласен. Я не агитатор. И ваши проблемы — это ваши проблемы.

— Вы скачаете себе в мозг нужные файлы, заложите взрывчатку и уйдете, — отводя глаза в сторону, сказал Дарий. — Зал управления под нашим зданием.

— Выпьем на дорожку? — предложил я.

— Выпьем, — согласился сенатор.

— Охрана, конечно, так себе — оппозиционеров или просто недовольных у нас быть не может. Но убивать придется. Надеюсь, стреляете вы не хуже, чем деретесь. Вы, кстати, здорово моих ребят покалечили.

— Честно говоря, мне не приходилось убивать. И не хотелось бы.

— Абсолютная свобода выбора — или вы, или вас, — проговорил Дарий, вытащил из-под стола сумку с оружием и немедленно выпил.

⠀⠀ ⠀⠀

Из лифта, который привез нас глубоко под землю, мы вышли в небольшой серый коридор, заканчивающийся массивной дверью. Рядом с ней стояли двое охранников. Дарий, улыбаясь, пошел вперед. Руки он держал за спиной. В правой был излучатель. Заметив меня, охранники попытались взять оружие на изготовку, но сенатор опередил их. Два тела тихо сползли на пол. Раны дымились, и я закашлялся.

— Включайтесь, Сергей! — прикрикнул на меня Дарий.

— Поехали! — ответил я, когда была открыта дверь.

Древнее искусство качать маятник, значительно усовершенствованное за столетия, да плюс современные технологии повышения физических возможностей… Я даже не уверен, заметил ли меня второй пост охраны. То есть парни, конечно, открыли шквальный беспорядочный огонь, но понять, кто их убил, скорее всего не смогли.

Дарий подошел ко мне хромая. Его все-таки зацепило.

— Вас очень хорошо готовят, — сказал он, морщась от боли. — Мы идем даже быстрее графика.

Сенатор, как и в первый раз, забрал ключи у охранника, и мы вошли в компьютерный зал. Я ожидал увидеть что-нибудь фантастическое. Например, плавающий посреди комнаты малиновый шар позитронного мозга, бьющие из него столбы света, или, на худой конец — экран во всю стену с картой Алии и точками порталов. Все оказалось куда банальнее — примитивная стойка с системным блоком и голографический монитор перед офисного вида креслом.

Мне даже стало не по себе от обыденности происходящего — Дарий ввел пароль, я подключился к системе. Через минуту все было закончено. Голова болела невыносимо. Я прикрепил к корпусу компьютера полученную от Дария мину, выставил время и тут сенатор сбил меня с ног:

— Не смей! — заорал он и протянул руку, чтобы отключить бомбу.

Нажать кнопку он не успел. Я дернул его за раненую ногу, и Дарий оказался на полу рядом со мной.

— Психокодирование, — ворчал я, связывая брыкающегося противника. — Тащи его теперь на себе.

Но нести сенатора мне не пришлось. Я взвалил его себе на плечо, отметил, что прошла голова, а значит, данные обработаны и упакованы, и взорвался.

⠀⠀ ⠀⠀

— Майор, какого черта вы не сказали мне про эффект близнецов, — сказал я вместо приветствия, когда меня вызвал Веденеев. — Лежу, никого не трогаю, фильм смотрю, и вдруг меня словно ошпарили, а потом еще раз.

— Да мы и сами не знали, что вы смерть клонов почувствуете, — ответил Натан. И виновато добавил: — Я же говорил, вы у нас первопроходец. А теперь — расшифровка.

Я взял в руки диск, на котором были записаны добытые моими клонами сведения. Когда взрывалось их тело, на «Скайуокер» уходил пакет данных. Даже если алийцы могли бы отследить передачу, заглушить ее они не успевали. Теперь эти файлы нужно было записать в мой мозг. Другого варианта декодирования просто не существовало — ведь именно я был «отцом» клонов и, соответственно, ключом к информации.

— Ну что ж, начнем? — сказал я. — Мне уже порядком надоела ваша гостиница.

Процедура проходила все в том же пыточном, как я его назвал, кабинете. На этот раз она заняла всего около двух часов, но вымотан я был, как после марафона.

— Коктейля? — предложил мне техник, когда я, шатаясь, встал с кресла.

— Спать, — буркнул я.

Веденееву выспаться не удалось.

Утром он был зеленоватого оттенка, и от него ощутимо несло перегаром.

— Вам, Сергей, будет очень обидно, если я скажу, что миссия провалилась? — спросил он.

— Но ведь…

— Я спрашиваю — обидно или нет?

— Знаете, майор, а вы мне нравитесь, — сказал я, наконец сообразив, в чем дело. — Вам тоже не пришлось по душе устройство великого Алия?

— В гробу я видел такие устройства!

— Ну надо же! В разведке служат благородные романтики! — съязвил я.

— Марш мозги промывать! — рявкнул Веденеев.

— Есть, сэр! — в тон ему ответил я.

В правление закрытого акционерного общества «Грина» входили четыре человека — я, профессор Аврелий, бывший майор Веденеев и его друг. Тот самый техник, что предложил мне коктейль. Парень оказался не промах. Именно он, роясь в моих мозгах, додумался, как превратить портал в устройство для консервации замечательных свойств травы.

Дела у нас шли неплохо.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе:

Дмитрий Попов родился в 1971 году в Москве. Детство провел на Волге и в Днепродзержинске на Украине. Проучился один курс в МАИ, отслужил в пограничных войсках. Профессиональный журналист, окончил заочное отделение журфака МГУ. В настоящее время — заместитель директора Службы информации газеты «Московский комсомолец». По собственному признанию, (фантастикой увлекается с раннего детства, однако впервые рискнул сам написать НФ-рассказ, только уже приобретя большой журналистский опыт. Принимал участие в ряде сетевых конкурсов, первой же жанровой публикацией в большой печати стал рассказ «Быть сильным», победивший на конкурсе журнала «Если» «Альтернативная реальность» (2004). С тех пор опубликовал еще несколько рассказов в периодической печати.

Иосиф Письменный Маневр на орбите

Из цикла «Рассказы о звездолетах из будущего»

Пролог

В тот год случилась небывалая засуха в центральной Африке и юго-восточной Азии, и Большой Совет Земли впервые за много десятилетий вынужден был значительно урезать средства, выделяемые на космические полеты и исследования. В официальном решении Большого Совета Земли особо оговаривалось требование к Космическому Центру провести основные сокращения расходов за счет перспективных исследований, сведя к минимуму сокращение обычных полетов в пределах Солнечной системы. В помощь руководству Космического Центра, для облегчения принятия болезненных решений, была командирована большая группа экономистов. При этом все прекрасно понимали, что основной целью этой «помощи» является ревизия расходных статей бюджета.

Уже в самом начале своей деятельности, очевидно, в соответствии с полученными инструкциями, ревизоры потребовали сворачивания работ и отправки на пенсию большой группы ученых, в основном из числа тех, кто занимался проблемами космических кораблей, возврат которых предусматривался через двести Земных лет и больше. Далее ревизоры стали скрупулезно просматривать каждую статью расходов в отдельности и обнаружили, что уже пятнадцать лет Администрация Космического Центра перечисляет значительные средства в одну из самых комфортабельных частных психиатрических клиник Земли на содержание и лечение человека, заурядная фамилия которого Смит ревизорам ни о чем не говорила. Ревизоры потребовали закрыть эту статью расхода, а человека перевести в обычную психиатрическую лечебницу.

Спустя пару месяцев после прибытия Смита в обычную психиатрическую больницу, он был подвергнут серии рутинных проверок, которые не обнаружили в его психике никаких заметных отклонений. Принятие окончательного решения осложнялось тем, что частная психиатрическая клиника, где его лечили до сих пор, вместо подробной истории болезни, представила только скупую выписку: поступил тогда-то, выписан тогда-то, диагноз указан не был. Специалисты психиатрической больницы, куда он поступил, рекомендовали выписать больного из больницы. Перед самой выпиской состоялась беседа с больным его лечащего врача — беседа, которая не смогла внести ясности, почему и от чего его лечили полтора десятка лет. Сам пациент объяснял свое пребывание в клинике тем, что поступил туда из-за сильной депрессии, вызванной переутомлением на работе. Лечение, как он считает, оказалось успешным, однако о нем все забыли и по инерции продолжали держать в клинике. Он будет очень рад выйти из больницы и благодарен за это всем врачам. Никаких жалоб — ни на здоровье, ни на лечение, ни на питание — у него не имеется.

В конце концов, странному пациенту была назначено пособие для обеспечения прожиточного минимума, и его выписали из больницы.

На получаемые деньги он снял комнату в частном пансионе небольшого городка, в котором проживало большинство сотрудников Космического Центра. Первую половину дня он проводил в своей комнате, занимаясь какими-то математическими выкладками, а после этого совершал неторопливые прогулки по городскому парку или по берегу речки. Ни с кем в беседы не вступал и никаких знакомств не заводил…

⠀⠀ ⠀⠀

1. В редакцию солидного научного журнала «Физика космических полетов» пришла статья ранее неизвестного ученого Виктора Смита. В ответном письме новому автору Координатор рецензирования в вежливой форме поблагодарил доктора Смита за то, что он прислал свою работу именно в их журнал, однако доброжелательно посоветовал доктору Смиту сначала направить статью в качестве доклада на ближайшую конференцию по теме статьи. Это позволит доктору Смиту выслушать мнение самой квалифицированной и обширной аудитории, и, если участники конференции рекомендуют доклад для публикации именно в их журнале, то редакция с удовольствием напечатает у себя эту работу.

Автор статьи, подписавшийся как Виктор Смит и вежливо названный Координатором доктором Смитом, понял, что Координатор рецензирования в его статью даже не заглядывал и никому на рецензию не направлял.

Автор статьи понял также, что за то время, которое он провел в лечебнице, порядки в научных журналах нисколько не изменились: журналы пуще всего боялись печатать новые, необкатанные материалы. Если же статья будет полна ошибочных положений, но рекомендована конференцией (читай: руководством конференции), то спрос тогда будет не с редколлегии журнала, а с конференции — и такую статью напечатают с превеликим удовольствием. Однако деваться было некуда, и Смит послал свой доклад оргкомитету ближайшего симпозиума по физике космических полетов.

За месяц до начала симпозиума Виктор Смит получил вежливое письмо от Председателя симпозиума — к сожалению, на основании полученных рецензий, Ваш доклад пришлось отклонить, поскольку он не соответствует традиционно высокому уровню нашего симпозиума. Тем не менее, мы надеемся, что Вы примете участие в работе нашего симпозиума как в этом году, так и в ближайшие годы. Кстати, если Вы пожелаете, то выписки из рецензий могут быть направлены в Ваш адрес.

Виктор Смит пожелал, чтобы ему как можно скорее прислали выписки из рецензий на его доклад.

Наиболее резок и категоричен был рецензент номер 1: доклад следует отклонить, поскольку проблемы, в нем рассматриваемой, в космических полетах просто-напросто не существует. Из безаппеляционности такого утверждения, Смит понял, что рецензент номер 1 является одним из главных корифеев в современной теории космических полетов.

Рецензент номер 2 не стал утверждать, что такой проблемы в космических полетах просто-напросто не существует. Он вальяжно по-отечески пожурил молодого автора за то, что, судя по списку литературы по данному вопросу, помещенному в черновике доклада, автор черновика не знаком с основополагающими работами в данной области и в частности — далее шел длинный список работ, очевидно, самого рецензента и его научного руководителя. Виктор Смит понял, что имеет дело с аспирантом или человеком, только недавно получившим докторскую степень.

Единственным человеком, действительно пожелавшим разобраться в выкладках Смита, был рецензент номер 3. Этот ученый поставил под сомнение правомочность некоторых выкладок. Поразмыслив немного, Смит понял, что, в сущности, рецензент номер 3 прав: желая уложиться в жесткие ограничения по объему доклада, Смит существенно сократил изложение вывода основной формулы, перепрыгнув через несколько промежуточных выкладок, чего, как он теперь понял, делать не следовало.

В течение трех дней Смит написал аргументированное возражение на решение по его докладу и направил его Председателю симпозиума. В своем письме он просил Председателя ознакомить всех рецензентов с его возражениями и пересмотреть решение по его докладу.

В частности, в этом письме Смит писал:

— На утверждение рецензента номер 1: рассматриваемая проблема не только существует, но даже имеет свое наименование «задача Ковалева-Па-ломбо». Поскольку решить ее аналитически в общем виде до сих пор никому не удавалось, то Ковалев и Паломбо почти одновременно предложили свои методы численного решения, которыми все пользуются до настоящего времени. В присланном докладе впервые изложено найденное автором аналитическое решение этой задачи. Впрочем, все это уже было сказано автором в присланном черновике доклада, смотри раздел «Введение».

— По поводу рекомендации рецензента номер 2: автор благодарит за список рекомендованных для изучения работ, но, к сожалению, ни одна из них не может помочь в решении поставленной задачи. Именно поэтому автор и не ссылается на них в списке литературы по данному вопросу. Кроме того, все эти работы в теоретическом плане, как правило, являются вторичными и используют материалы из прилагаемого списка работ двадцати, тридцати, и сорокалетней давности. Поэтому автор, в свою очередь, рекомендует рецензенту номер 2 в дальнейшем ссылаться не на компиляторские работы, а на первоисточники из списка автора доклада.

— Рецензенту номер 3: от всей души благодарю за то, что разобрались в выкладках доклада и указали на его недостаток: недостаточную обоснованность правомочности некоторых промежуточных формул. Ниже приложен черновик второй версии доклада с исправлениями, сделанными по замечаниям рецензента номер 3.

Вскоре пришел ответ от Председателя симпозиума — к сожалению, Ваш доклад не может быть принят из-за отсутствия времени до начала симпозиума для его исправления и повторного рецензирования. Вы имеете право повторной присылки доклада на симпозиум, который состоится в следующем году. При этом от себя лично советую Вам учесть все замечания, сделанные нашими рецензентами.

⠀⠀ ⠀⠀

2. На симпозиум, который должен был состояться в следующем году, Смит прислал уже два доклада: один — уже известный нам и неудачно посылавшийся на симпозиум прошлого года (с исправлениями, сделанными по замечаниям рецензента номер 3) и новый доклад на новую тему. В качестве новой темы Смит взял одну из нерешенных задач двадцатилетней давности, решение которой (впрочем, так же, как еще нескольких подобных задач) ему удалось найти за время длительного пребывания в частной психиатрической клинике.

Посылая два доклада, Смит надеялся, что в этом случае вероятность положительного исхода хотя бы по одному из них будет в два раза выше, чем при одном докладе — и ошибся!

Он опять получил на каждый доклад по три отрицательных рецензии. Вернее, на второй доклад было написано четыре рецензии. Первоначально было получено две разгромные и одна положительная, причем весьма короткая и даже эмоциональная.

Но об этой рецензии ни председатель секции, ни Председатель симпозиума автору не стали сообщать. Они благоразумно направили доклад четвертому рецензенту, который написал свою разгромную рецензию, еще похлеще двух других разгромных рецензий.

И опять Смит писал свои возражения рецензентам, и снова Председатель симпозиума отвечал ему, что, к сожалению, оба доклада не могут быть приняты, несмотря на возражения автора, поскольку нет времени до начала симпозиума на исправления и повторное рецензирование. Впрочем, автор имеет полное право повторно прислать свой доклад на симпозиум, который состоится в следующем году. Председатель надеется, что на этот раз автору больше повезет, поскольку в следующем году, в соответствии с Положением о симпозиумах (смотрите пункт Положения о ротации кадров), будут другие председатели секций и другой Председатель симпозиума. Со своей стороны, Председатель советует автору учесть все замечания, сделанные рецензентами.

Прочтя этот ответ, Смит несказанно обрадовался — Председатель симпозиума напомнил ему о существовании Положения о симпозиумах. Вряд ли его меняли за прошедшее время. Так и есть, в нем оставался пункт о том, что, в случае несогласия с решением рецензентов, докладчики имеют право потребовать заслушать доклад в порядке дискуссии. Когда-то именно он, ныне автор нескольких забракованных докладов, будучи очередным Председателем симпозиума, внес этот пункт в Положение о симпозиумах. Теперь он знал, как ему следует поступать, если его доклад снова будет отклонен.

⠀⠀ ⠀⠀

3. На следующий год Смит не стал посылать ранее отклоненные доклады. Он послал небольшое сообщение с анализом методических погрешностей, имеющих место при различных методах решения задачи навигации в автономном полете. Это была совершенно новая работа, как принято говорить пионерская работа, выполненная им уже после выписки из больницы — на основании изучения докладов, сделанных на последних нескольких симпозиумах.

Но какой-то злой рок преследовал его — снова его доклад был отклонен. Правда, теперь Смит знал, что ему следует сделать. Он написал заявление на имя Председателя с требованием — на основании существующего Положении о симпозиумах (см. Пункт 32.2) заслушать его доклад в порядке дискуссии.

И получил обескураживающий ответ — почему-то от Юридического советника Космического Центра — Пункт 32.2 Положения о симпозиумах следует считать утратившим силу де-факто поскольку он ни разу не применялся с момента принятия Положения.

Надо было начинать все с начала.

Надо было что-то придумать.

Но что? Что?

Ничего стоящего в голову не приходило.

⠀⠀ ⠀⠀

4. Неожиданно Смит получил письмо в конверте Космического Центра. Некто в должности Заместителя Руководителя Центра извещал его, что, в связи с обновлением экспозиции исторического музея Центра, хотел бы встретиться с доктором Смитом. Если доктор Смит не возражает, встреча могла бы состояться (следовало число и время) в кабинете Заместителя Руководителя Центра (Административный корпус, кабинет номер такой-то). Пропуск ему заказан. Если же предложенное время или место доктора Смита не устраивает, то просьба договориться о встрече с секретарем Заместителя Руководителя Центра (телефоны такие-то).

В назначенный день Смит отправился к центральной проходной Космического Центра — пропуск ожидал его на вахте. Едва Смит появился в приемной Заместителя Руководителя Центра, как секретарь немедленно доложила об этом своему шефу, и тот попросил пригласить гостя в кабинет. Как только Смит открыл дверь кабинета, как хозяин кабинета встал из-за стола и пошел ему навстречу. Он провел гостя к низенькому столику в углу кабинета, усадил в одно из кресел, стоящих возле столика, сам сел в другое, демонстрируя этим дружеский характер предстоящей беседы, и сразу же заговорил:

— Руководство Центра решило обновить экспозицию исторического музея нашего Центра. Точнее сказать, не всю экспозицию, а только ее часть. Возможно, вы помните, в этом году исполняется двадцать лет со дня отправки одной чрезвычайно важной экспедиции в будущее. Их полет был рассчитан так, чтобы они возвратились на Землю, когда по бортовым часам пройдет двадцать лет. Конечно, когда они совершат свою посадку на Землю, здесь пройдет несколько столетий. Тем не менее, мы посчитали, что число «двадцать» наиболее подходящее, чтобы отметить годовщину их старта. Вы согласны со мной?

— В общем, да… Согласен.

— Посмотрите, вот у меня подобраны некоторые материалы, касающиеся этого полета. Вот снимок участников полета, сделанный за неделю до старта… А вот снимок участников полета, сделанный в день старта… Вы видите разницу? Вот здесь, за неделю до старта Главный Теоретик экспедиции профессор Виктор Ковалев. А вот здесь, в день старта — другой человек, намного моложе его, ученик профессора Ковалева. Я пытался понять, чем была вызвана эта замена. Разговаривал со многими учеными и специалистами, готовившими этот полет.

— И что же вы выяснили?

— Я выяснил, что профессор Ковалев очень много работал в период подготовки к полету, переутомился и за несколько дней до старта сам попросил руководство Космического Центра заменить его своим молодым и более физически подготовленным учеником.

— И все?

— И все.

— А с самим профессором Ковалевым Вы не пытались встретиться?

— Пытался, но не смог…

— Вот как!

— Да. После того, как Ковалева в экипаже звездолета заменили другим человеком, он исчез бесследно. Можете ли Вы нам помочь в его поисках?

— А зачем он вам?

— Я же сказал, что мы собираем все материалы, относящиеся к двадцатилетию легендарного старта. Воспоминания тех, кто участвовал в его подготовке. Сувениры, реликвии… Ну, например, вот эту свою книгу подарил мне лично профессор Ковалев за три месяца до старта. Я очень горжусь этой надписью, но тем, не менее, собираюсь передать свою книгу в музей.

Доктор Смит взял книгу и стал листать. На титульном листе он увидел дарственную надпись: «Моему студенту и, надеюсь, продолжателю моего дела — Виктор Ковалев».

Смит полистал книгу, подержал ее в руках и вспомнил. В этот день профессор Ковалев принимал экзамен у студентов-старшекурсников. Во время экзамена привезли первые двадцать экземпляров его книги из типографии. Профессор надписал восемнадцать из них — всем, кто сдавал экзамен в этот день, — и после экзамена вручил их студентам. Осталось еще два экземпляра, и он взял оба себе — одну книгу он сможет иметь под рукой в университете, вторую — в Космическом Центре.

— Почему вы обратились ко мне? — спросил Смит.

— Я читал черновики ваших докладов. Вот мои рецензии, может помните?

Зам. Руководителя Центра протянул гостю несколько листов бумаги. Одна из рецензий была Смиту знакома — это был отзыв рецензента номер 3 на его первый доклад. Вторую он раньше не видел:

«Снимаю шляпу перед мастерством автора доклада. Рад буду услышать на симпозиуме сообщение о блестящем и неожиданно простом решении давней и важной проблемы».

— Странно… Эту рецензию я вижу впервые. Мне ее не прислали.

— Я так и подумал, когда увидел, что Ваш доклад не прошел.

— А где Ваша рецензия на мой третий доклад? — спросил Смит.

— Третий доклад? Я его не читал…

Теперь все стало на свои места… Они не стали посылать его мне на отзыв.

— Кто они?

— Ах, да. Вы ведь не знаете… Несколько лет тому назад произошло сокращение штата сотрудников. Многих мастодонтов отправили на пенсию. Полностью обновилось руководство Центра. Но в редколлегиях журналов и Президиумах конференций старые боссы еще удерживают ведущие позиции. Они все еще диктуют политику журналов и конференций. Думаю, что ко мне сначала Ваши доклады попали из-за неосторожности кого-то из технических сотрудников. Но потом этот промах исправили…

— И, тем не менее, какое это отношение имеет к профессору Ковалеву?

— Ковалев — это, кажется, польская фамилия? Насколько я знаю, она означает то же, что английская фамилия Смит, не так ли?

— Нет, польская была бы Ковальский… А Ковалев — русско-украинская.

— Как это понимать?

— Кузнец — по-русски, и коваль — по-украински — это одна и та же профессия. Чисто русская фамилия была бы Кузнецов, а чисто украинская — Коваль или Ковальчук. А Ковалев — это украинская фамилия с русским окончанием.

— Не о том мы говорим… Я хотел только отметить, что и английское Смит, и Кузнецов, и Ковалев — это одна и та же фамилия. Вы согласны?

— Это еще ни о чем не говорит, — твердо сказал Смит. — Профессора Ковалева больше нет, не существует, он умер. Есть доктор Смит. И если Вам будет угодно, он будет рад сотрудничать с Вами.

— Мне будет угодно, доктор Смит. — Заместитель Руководителя Космического Центра встал и протянул гостю правую руку для пожатия. — Буду счастлив сотрудничать с Вами.

⠀⠀ ⠀⠀

5. Доктор Смит был принят в Космический Центр в теоретический отдел на должность младшего научного сотрудника.

— Я понимаю, что должен был бы предложить вам более высокую должность. Но на сегодняшний день это все, что я могу себе позволить, — начал было оправдываться Зам. Руководителя Космического Центра, но Смит перебил его.

— Пусть вас не смущают такие пустяки. Главное — я снова могу официально заниматься любимым делом.

Когда-то теоретическим отделом руководил профессор Ковалев. Профессору пришлось преодолеть сильное противодействие руководства Центра, чтобы добиться своего перевода на должность Главного Теоретика звездолета. И не просто звездолета, а именно того звездолета, который, преодолев огромные расстояния, через двадцать лет по часам корабля должен будет возвратиться на Землю, на которой за это время пройдет несколько столетий. Но он своего добился.

И неожиданно, если верить прежнему руководству Центра, перед самым полетом, всего за несколько дней до старта у Ковалева произошел нервный срыв… Главный Теоретик звездолета Ковалев сам попросил руководство Космического Центра заменить его одним из своих молодых и более физически подготовленных учеников, руководству ничего не оставалось, как удовлетворить его просьбу.

Вновь назначенный Заместитель Руководителя Центра тоже был одним из учеников профессора Ковалева, прослушал у профессора курс лекций, сдавал ему экзамены, видел своего учителя за несколько дней до отлета. Именно поэтому он, как и большинство студентов и аспирантов университета из числа знавших профессора лично, с недоверием восприняли известие о том, их учитель, для которого этот полет был целью всей жизни, сам попросил руководство Космического Центра заменить его.

Тем более странным показалось ему, что сразу же после подачи заявления с отказом от полета, профессор Ковалев навсегда исчез в неизвестном направлении.

В беседах с новым сотрудником своего отдела доктором Смитом Заместитель Руководителя Центра незаметно пытался выяснить хоть какие-нибудь подробности этого странного исчезновения.

Вот и сегодня он зашел к доктору Смиту за четверть часа до конца рабочего дня.

— Я многое бы дал за то, чтобы узнать, над какой проблемой работал профессор в последние дни перед вылетом корабля, — осторожно заговорил молодой руководитель со своим более старшим по возрасту сотрудником.

— Если вы имеете в виду именно профессора Ковалева, — неожиданно улыбнулся Виктор Смит, — то я попробую предположить, что это могла быть задача продолжительности полета в Земном времени. Вполне возможно, что Ковалев обнаружил, что эта задача имеет два реально возможных и одинаково вероятных решения — положительное и отрицательное.

— Но ведь и до него эту задачу многократно решали и тоже находили, что она имеет два решения — положительное и отрицательное! Отрицательное решение означало отрицательное время! Поэтому его отбрасывали, как нереальное из физических соображений! Не так ли?

— Так-то оно так, но, давайте все же предположим, что Ковалев предложил новое истолкование этого решения и взял на себя смелость заявить, что отрицательный отрезок времени на Земле соответствует положительному ходу времени на корабле! Что он вполне физически реален! Предположим, что он пришел к такому заключению. Что тогда?

— Пошли ко мне в кабинет, — вместо ответа неожиданно предложил шеф.

Они вместе прошли в кабинет Заместителя Руководителя Центра. Хозяин кабинета открыл ключом свой сейф, достал с самого низа нижней полки несколько листов математических выкладок и протянул их Смиту. Тот бегло просмотрел записи и прочел дважды подчеркнутую фразу в самом конце записей: «Оба решения равновероятны!»

Они помолчали. Смит молча рассматривая листки бумаги, хозяин кабинета — изучая выражение лица Смита.

— Чарли, — сказал, наконец, Смит. — Черт подери, ты молодец, Чарли! Что ты предлагаешь?

В этот день Смит впервые назвал своего начальника по имени.

⠀⠀ ⠀⠀

6. — Что ты предлагаешь, Чарли?

— Я предлагаю начать подготовку нового старта. В котором мы должны учесть все ошибки того старта. Именно для этого я разыскал Вас, профессор, и пригласил сюда. Одному мне не справиться, мне нужен строгий критик: оппонент и союзник в одном лице!

— Прекрасно! С чего ты думаешь начать?

— Для начала меня интересуют модель встречи Земли и стартовавшего с Земли звездолета в том случае, если после старта звездолета с Земли направления времени на Земле и в звездолете будут иметь противоположные знаки. Могли бы Вы построить предположительную модель такой встречи?

— Назовем эту проблему задачей встречи двух небесных тел разной массы, у которых время имеет противоположные знаки. Согласны?

— Да.

— Я построил нескольких таких моделей. Наиболее реальна следующая. Направления времени у этих небесных тел имеют противоположные знаки. В этом случае из более массивного тела происходит выброс массы, примерно равной массе менее массивного тела. Выброшенная более массивным телом масса встречается с массой менее массивного тела. Происходит мощный взрыв. Обе массы — масса, выброшенная Землей, и масса космического корабля — преобразуются в энергию взрыва. От звездолета не остается и следа. А Земля в результате получает огромные повреждения, вызванные и выбросом массы, и взрывом.

— Но тогда мы должны были бы иметь следы такой катастрофы!

— Мы их имеем!

— Каким образом?

— Чарли, Вы подсчитали, какого числа должна была произойти эта встреча? Нет?! До сих пор не подсчитали!? Немедленно подсчитайте!

⠀⠀ ⠀⠀

7. На следующий день взволнованный Чарли примчался в комнату Смита. Он сбивчиво зачитывал отдельные фразы из вороха листов бумаги, содержащих основную информацию, потрясшую его:

— Встреча произошла 30 июня 1908 года, около семи часов утра местного времени. В Восточную Сибирь в междуречье Лены и Подкаменной Тунгуски прилетел большой огненный шар. Это небесное тело получило наименование Тунгусского метеорита. Полет космического пришельца закончился грандиозным взрывом над безлюдной тайгой на высоте около 7-10 километров. Взрывной волной в радиусе около 40 километров был повален лес, уничтожены звери, пострадали люди. Под действием светового излучения на десятки километров вокруг вспыхнула тайга. Пожар уничтожил то, что уцелело после взрыва. Сплошной вывал 80 миллионов деревьев произошел на площади в 2150 квадратных километров. Взрыв вызвал землетрясение, которое было отмечено в Иркутске, Ташкенте, Тбилиси и в немецком городе Йене… — Наконец Чарли прекратил цитирование и спросил. — Профессор, вы знали об этом перед стартом?

— Перед стартом я еще ничего не знал о Тунгусской катастрофе. Я только знал, какого числа может произойти встреча звездолета с Землей при полете по второму решению. Я и не мог знать о катастрофе — ведь ее бы не было, если бы мы отменили старт или изменили параметры полета! О Тунгусской катастрофе я узнал уже в сумасшедшем доме. Там была отличная библиотека с прекрасной подборкой старинных журналов.

— Даже так?

— Представьте себе. Ведь многие из больных были вполне здоровыми людьми, которых родственники или коллеги упрятали «лечиться». Их надо было чем-то занять. Это неправда, что я поступил туда из-за сильной депрессии, вызванной переутомлением на работе, как записано в моей истории болезни. Депрессия моя началась уже в психушке, на третий год пребывания там, когда я прочел про Тунгусский метеорит. И понял, что это тот корабль, на котором я должен был лететь, что я предчувствовал, но оказался бессилен предотвратить эту катастрофу. И вышел я из депрессии не благодаря лекарствам, а потому, что нашел в себе силы заняться поиском решений известных мне нерешенных задач.

— Что же получается? Что не только будущее, но и прошлое тоже многовариантно?

— Получается, что так… Разумеется, не в такой же степени. Но там, где оно встречается с будущим, оно многовариантно. По-крайней мере, не одновариантно.

— В таком случае те, кто засадил вас в сумасшедший дом, преступники! Их надо судить! Немедленно!

— Перестаньте кипятиться, Чарли! Увы, никакого суда не будет… Просто теперь в дом для душевнобольных упрячут не меня, а вас.

— Чтобы этого не случилось, прошу рассказать мне, как это им удалось в вашем случае.

— Хорошо. Вы уже созрели, чтобы узнать это.

8. — Чарли, вы уже созрели, чтобы узнать, как Ковалев попал в сумасшедший дом. Приготовьтесь слушать, — сказал доктор Смит.

— Я готов.

— Профессор Ковалев тщательно и многократно рассматривал задачу о дате возвращения космического корабля на Землю. Как Вы уже знаете, эта задача имеет два решения. Одно из них традиционно принимали за реальное, а второе отбрасывали, как физически нереализуемое. Примерно за месяц до вылета Ковалев пришел к выводу, что полет корабля с одинаковой степенью вероятности может пойти по одной из двух одинаково возможных траекторий — в соответствии с двумя решениями задачи о продолжительности полета в Земных координатах. Как Вы сами обнаружили, этот отрезок времени имеет два значения — положительное и отрицательное. Профессор пришел к выводу, что необходимо заново пересмотреть задачу продолжительности полета и его исходные данные с целью добиться такого варианта полета, при котором обеим его траекториям будет соответствовать положительное приращение времени на Земле. Он пытался обсудить этот вопрос с коллегами по Космическому Центру, с руководителями Центра — все было безуспешно. Тогда он пригрозил, что потребует собрать Большой Совет Земли, на котором сделает свое сообщение о двух возможных траекториях.

— Но ведь Большой Совет Земли не может собираться по требованию одного человека.

— Вот именно. Тем не менее, угроза возымела действие. Администрация Космического Центра заявила, что даст свое согласие на собрание Большого Совета Земли и даже выступит его инициатором. Но только при одном условии: пусть Ковалев сначала сделает свое сообщение перед руководством и главными учеными Космического Центра. Ковалев согласился. Но это была ловушка. Он доложил свои выводы и свое предложение. И тут случилось то, чего он не предвидел — никто его не поддержал! Ни один человек! Все другие ученые и специалисты дружно принялись его опровергать. После того, как выступило несколько человек из числа высшего руководства Космического Центра, тогдашний Глава Космического Центра подвел итоги. Полет решили не откладывать, как предлагал Ковалев, а вот самого Ковалева объявили переутомившимся, срочно и скрытно изолировали в одной из комфортабельных психиатрических клиник под фамилией Смит и заменили в экипаже другим человеком.

— Остается только спросить, а в чем заключалось предложение Ковалева?

— Оно заключалось в том, чтобы сократить время пребывания корабля на орбите.

— Сократить время? — удивился Чарли.

— Вот именно!

⠀⠀ ⠀⠀

9. — Что может дать сокращение времени пребывания корабля на орбите? — спросил Смита Заместитель Руководителя Космического Центра. — Вернее, что давало предложение Ковалева?

— Насколько мне помнится, Ковалев подошел к известной задаче по-новому. Он рассмотрел ее совсем под другим углом зрения: обязательно ли второе решение должно давать возврат корабля в прошлое время? И обнаружил, что отрицательный отрезок времени на Земле будет иметь место только в том случае, если время полета космического корабля превышает определенную величину! Если запустить звездолет не на двадцать лет, а только на время порядка пятнадцати лет, то можно собрать огромный материал — и возвратиться на Землю всего лишь через пять или двадцать пять лет по Земным часам!

— Действительно, велика ли разница между пятнадцатью и двадцатью годами полета? — воскликнул Чарли.

— Однако не надо все же сбрасывать со счетов, что оба решения одинаково вероятны. Это значит, что первое решение тоже вполне возможно. Тем не менее, главное, что при полете менее шестнадцати лет и второе решение можно получить при положительном изменении времени на Земле!

— Таким образом, — начал фантазировать Чарли, — если запустить звездолет на время около шестнадцати лет, то корабль может за шестнадцать лет полета собрать огромную информацию и возвратиться на Землю или через двести лет, или уже на следующий день.

— Конечно, — согласился Смит. — Вы представляете: уже на следующий день после вылета!

— И, тем не менее, сегодня никто из чиновников Большого Совета и руководителей Центра на это не согласится! Ведь полет продолжительностью менее двадцати лет по бортовым часам в их глазах будет выглядеть как шаг назад по сравнению с тем, что уже имело место — с полетом продолжительностью в двадцать лет по тем же бортовым часам.

— Какой напрашивается вывод? — спросил Смит.

— Запустить корабль на двадцать пять лет с таким расчетом, чтобы сделать на нем маневр.

— Какой маневр? — глаза у Смита горели.

— Подойти к Земле таким образом, чтобы и у корабля, и у Земли в момент встречи было не противоположное, а одинаковое направление времени!

— Вы думаете, нам удастся подготовить такой полет — полет с маневром на орбите?

— Профессор Ковалев, я верю, что вместе нам не только удастся подготовить такой полет с маневром на орбите, но и осуществить его! — воскликнул Чарльз.

⠀⠀ ⠀⠀

10. Я не буду описывать, каких потребовалось трудов, чтобы проект новой экспедиции получил поддержку ученых и администрации Космического Центра, а затем одобрение Большого Совета Земли. Я не буду описывать подготовку к полету космического корабля. Я не буду описывать прощание экипажа с Землей. Тем более, что о прощании экипажа с Землей можно подробно прочитать в газетах. Дотошные журналисты описали все до малейших подробностей. Но никто из них не обратил внимания на казалось бы малозначащую фразу, сказанную при прощании одним из членов экипажа, Главным теоретиком корабля своему бывшему сотруднику Смиту:

— Учитель, мы все же осилили эту неподъемную гирю!

— Да, Чарли! — ответил Смит. — Теперь у тебя есть прекрасная возможность все проверить. Ведь и маневр тоже дает не одно, а несколько решений.

⠀⠀ ⠀⠀

Эпилог

Только что с Земли стартовал космический корабль.

Когда-то этот корабль уже один раз стартовал с Земли, с Земли будущего, после длительного полета он вернулся на Землю, Землю далекого прошлого, и теперь снова покинул ее. Что ждет экипаж впереди? В чем смысл всей их экспедиции? Ведь больше на Землю они не возвратятся, и Земля так и не увидит накопленные ими материалы.

Сразу же после старта этого корабля с Земли, Земли далекого прошлого, первобытный художник нарисует на стене пещеры посетивших Землю небожителей в скафандрах. Небожителей, которых он видел совсем недавно своими глазами. Кто знает, может быть, ради одного лишь такого рисунка и стоило затевать эту экспедицию.

⠀⠀ ⠀⠀

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

⠀⠀ ⠀⠀

Об авторе:

Иосиф Письменный родился на Украине в 1937 году. Доктор технических наук. В I960 г. закончил МАИ (Московский авиационный институт), после чего работал в конструкторском бюро Генерального конструктора Н. Д. Кузнецова, участвовал в разработках двигателей для самолетов А. Н. Туполева, С. В. Ильюшина, 0. К. Антонова и таки не слетавшего на Луну ракетного комплекса с человеком на борту Н-1. Параллельно преподавал в Куйбышевском авиационном институте. В 1990-е эмигрировал в Израиль, где с 1995 года работает старшим научным сотрудником в Хайфском Технионе (политехническомуниверситете).

Автор многих юмористических произведений, которые публиковались в «Крокодиле», в «Литературной газете» и других изданиях, выпустил несколько книг прозы — «Спасибо, бабушка!», «Палатка Гаусса», «Это аномальное время» и «Вторая встреча».

Как писатель-фантаст выступал на страницах журналов «Знание-сила» и «Наука и жизнь».

⠀⠀ ⠀⠀

Петр Ртищев Воронка Хроноса

1. Глухие удары во входную дверь возвратили в реальность студента Серова. Чуть ли не до утра корпеть над конспектами вынуждала летняя сессия. Ошалело озираясь, он наконец вернулся из мира абстракций и поплелся в коридор. По пути ударился ногой о выкатившуюся из-под кресла гантель и окончательно ощутил окрест себя мир вещественный.

На пороге стоял сосед с нижнего этажа в трусах и почему-то мокрой майке. Неистовый вид ночного гостя, а главное словеса титульного свойства, быстро напомнили Серову о его намерении освежиться. Однако ванная, как и все прочее на земле, не обладала безмерностью и вода теперь неумолимо растекалась по полу.

Покончив с уборкой, он опустился в кресло. Откинув назад свои жидкие, цвета выжженной соломы волосы, Серов прикрыл глаза и попытался сосредоточиться. Но в ушах стоял соседский вопль: «Ты, гад, мне за ремонт заплатишь!», — вытеснявший прочие мысли. Некоторое время спустя, его сознание накрыла волна утомленности. Подняв отяжелевшие веки, он тут же ощутил что-то неладное. Казалось, комната лишилась одной из своих стен и очень быстро начала вытягиваться длинным коридором. Эта стена, вместе с висевшей на ней репродукцией с картины Брюллова «Последний день Помпеи», стремительно отодвигалась все дальше и дальше, образуя пустоту. Сделалось жутко, появилось ощущение наполнения пространства другим, более тонким и в то же время энергетически емким. Оно пропитало собою комнату и тогда стены ее унеслись прочь. Серов стоял посреди пустоты, лишенный всяческой опоры. Еще с большим удивлением он осознал, что исчезла не только опора, но и ощущение времени. Оно ускользало из настоящего, устремляясь вспять.

«Боже, что со мной?», — промелькнуло в голове юноши. Мебель комнаты: стол, кресло, книжный шкаф вдруг перестали быть привычными. Стол превратился в потешное сооружение величиной со спичечный коробок, все остальное и вовсе исчезло. Привычный мир исчез.

Сидя на небольшом плоском камне неподалеку от господского дома, он безучастно наблюдал за сборищем рабов, ожидающих очереди за свободой в этот Юбилейный год. Осмотрев свой грязно-серый хитон, он обнаружил, что в ближайшее время ему потребуется основательная починка. Все его имущество составляли верхняя одежда, сандалии да свернутая в рулон ветхая хламида, надеть которую Серов уж давно не решался, но и выбросить ее заставить себя не мог.

Пощупав себя за подбородок, он обнаружил короткую, смолянистую бородку, но не удивился этому, хотя мгновение назад ее не было, да и не могло быть. Растительность вообще весьма скудно распространена была по его телу, но не теперь. Окинув себя взглядом Серов с удовольствием обнаружил рельефно выступающие мышцы рук, крепкие ноги, упругий пресс живота.

— Ахаз! — выкрикнул дородный дядька в подире, опоясанном золотыми ремешками по запястьям рук. — Подойди!

Из толпы поспешно вышел раб лет сорока с бельмом в глазу. Подойдя к дому, он опустился на колени перед хозяином.

— Знаешь ли ты, какой нынче день?

— Да, господин.

— Готов ли ты принять родовые земли обратно?

Раб молчал, и только ниже опустил голову, со спутанными седыми волосами.

— Ну?!

Раб вздрогнул и подавленным голосом прошептал:

— Возьми меня к себе в дом, господин.

Хозяин ухмыльнулся. Он знал, что жалкий Ахаз, немощный, рано состарившийся раб за долги работающий на него вот уже седьмой год, никогда не сможет забрать некогда принадлежавшие ему земли. Было время, когда сильный род Ахаза владел обширными виноградниками, но страшная, опустошительная трехлетняя засуха лишила его родового богатства и свободы. И теперь, имея возможность вернуть имущество и обрести независимость, он добровольно отказывался от них. Невольник понимал: сила и коварство хозяина безграничны, и прожить ему удастся разве что до заката солнца, прими он такое решение.

— Знаешь ли ты, что войти в дом мой можешь только вечным рабом, без прав на имущество и свободу до конца дней своих?

— Да, господин.

— Хорошо. Встань и подойди к двери.

Ахаз приблизился к деревянному дверному косяку жилища и вновь опустился на колени. В руках хозяина сверкнуло острое шило, и он ловко пришпилил левое ухо раба к косяку. Тот вздрогнул, и жиденькая кровяная струйка пролилась из ранки, но вскоре засохла под палящими лучами солнца, извилистой коркой на щеке и подбородке несчастного.

— Не навсегда забыт нищий, — между тем вещал господин. — Пред Всевышним Элом — творцом и владыкой небес, земли и всего сущего, я, Иауш, позабочусь о благоуспешности этого человека.

Взяв с серебряного блюда динарий — поденная плата вольного работника — он отдал его рабу, в покорной благодарности припавшего к руке властелина.

— Ступай. Возблагодари господа и господина своего, — величественно приказал Йауш и, окинув толпу смиренно стоящих перед ним невольников, крикнул. — Наум! Подойди!

Никто не шелохнулся и не откликнулся на призыв. Тревожная тишина воцарилась в толпе.

— Ну же, Наум! — грозно повторил Йауш.

«Смотри-ка, какой неустрашимый Наум, — подумал Серов, счищая налипшую грязь с подошв сандалий. — Интересно посмотреть на этого типа. Вот черт! Где это я грязь нашел в этой пустыне?»

— Третий раз взываю: Наум! Подойди!

И тут до сознания Серова дошло, что Наум — это он и есть, Дмитрий Серов, волею Бога, а может черта или еще кого, оказавшийся здесь в чьем-то очень удобном теле.

— Здесь я! — отозвался Серов-Наум, не отрываясь от увлекшего его занятия. — Говори!

— Да ты дерзок, Наум! Видать сам Эл лишил тебя мудрости, ибо только она вознесет голову смиренного и посадит его среди вельмож.

— Куда мне убогому до вельмож, — усмехнулся Наум.

— Уста твои лживые, воздают зло за добро. Яд ненависти источают они за любовь мою. Затвори же их! Покорись сильному!

— Сильному — это тебе, Йауш? А насколько ты силен? Не много ли ты взял на себя? — ехидно процедил Наум, подбадриваемый одобрительными смешками из толпы. — Ты, Йауш, сам-то помнишь, какой сегодня день? То-то. Я Наум — хитростью и безмерной алчностью твоею завлеченный в рабство с сего дня не должен тебе. Сердце мое воспламенилось и говорю я тебе своим языком, Йауш, что не человек ты, но призрак. Ходишь ты среди нас и не знаешь, кому достанется то, что суетою собрано. Не пора ли усмирить похоть, да у Эла вымаливать спасение за окаянство свое?

Йауш потемнел лицом. Сдержать бешенство было не легко. Покрасневшие глаза сузились в щелки, под густой бородой играли желваки в бессильной злобе, но, быстро совладав с собою, он ответил:

— Правда только в том, что за тобою выбор: можешь остаться при доме, а можешь идти прочь. Не всякого человека вводи в дом свой, ибо много козней у коварного. Ступай с миром.

В течение всей этой словесной перепалки стояла тишина, и только издалека, со стороны храма, там, где жрицы-блудницы ткали для Ашеры одежды, доносилась мелодия неведомого инструмента — Шушан-Эдуфа.

— Воистину говорят: «Куда не целуй паршивого раба, всегда угодишь в срамное место».

Толпа загоготала. Наум не стал дальше испытывать судьбу и с достоинством медленно пошел прочь. Кто-то по пути схватил его за локоть и прерывающимся шепотом спросил:

— Куда же теперь, Наум, — до боли знакомое, испещренное глубокими морщинами лицо, излучало участие к бродягам — иврам.

— В Таршиш.

— Но ведь это Край света?!

— Именно. Слыхал я, что на те земли божья власть не простирается.

— Не Наумом тебя следует именовать, но Навалом, что значит безумным…

Науму не хотелось говорить с незнакомцем. Он твердо шагал в направлении неведомой страны, и нестерпимое полуденное солнце жгло его спину, подгоняя к заветной цели. За спиной послышался шорох шагов приближающегося человека. Но тут воздух заструился, пространство начало стремительно сморщиваться, кругом завертелось, и в ту же минуту мутная пелена застлала глаза Наума.

Мучительное пробуждение сопровождала ломота в негнущихся членах. «Будто всю ночь палками охаживали. Да, это организм не Наума, — мрачно подумал Серов. — Что за бред мне снился? Не отличишь где видения, а где явь». Приходить в себя совсем не было времени, надо бежать на предэкзаменационную консультацию.⠀ ⠀⠀

Сырость, характерная для московской погоды начала лета, взбодрила Серова. Осененный серым саваном нескончаемой облачности городской ландшафт не располагал к степенной ходьбе. Люди, огибая бесчисленные лужи, стремились поскорее добраться до учреждений, поглощающих их толпами на весь день, изрыгнув обратно только к вечеру, когда они столь же быстро мчались к своим домам. Мало кто обратил внимание на молодого человека бежавшего к метро, и только постовой милиционер, на котором форменная сорочка так и не соединилась с брюками на внушительном животе, обнажая полосу белой майки, мельком глянул на него, почесал затылок и равнодушно отвернулся…

Возле аудитории шумела толпа студентов.

— A-а! Вот и Митька! — крикнул один из них. — Зря торопишься. Халдея нашего ночью увезли в реанимацию. Инсульт.

Арон Евсеевич! Вот кому принадлежало до боли знакомое лицо в ночном сне или видении.

— Пойдем, Митька, пиво пить. Народ жаждет перед завтрашней трепкой мозги просветлить, — продолжал тот же студент, приятель по учебной группе Зотов, неизменный участник и инициатор всяческих безобразий. — Слушай, а что это у тебя за штиблеты такие? Где нарыл эксклюзив?

Серов глянул вниз и обмер: на ногах красовались изрядно поношенные сандалии воловьей кожи, те, с которых он так тщательно счищал грязь, раздражая Йауша. Но как это могло произойти?! Материализация видения, неуправляемой фантазии мозга? Возможно ли?

— Да-а-а… — протянул Зотов, разворачивая хламиду, найденную приятелями под креслом. — Неужто тряпице две тысячи лет? Если продать кому надо… Это как же озолотиться можно!

— О чем ты?! Ты хоть понимаешь, что я натолкнулся на неведомое доселе измерение!

— У меня тетка в Харькове, на Холодной горе живет, неврастеничка страшная. Микропсия у нее. Насмотрится сериалов, возбудит чего-то там в себе, а после все ей, как и тебе, кажется, что мир окружающий уменьшается. Был я у нее прошлым летом, вот где настрадался-то…

— Это совсем другое.

— Да, это другое. Но почему ты в Иудею попал? Какое отношение ты к ней имеешь? Серов, а ты не еврей?

— Да вроде нет. Хотя теперь ручаться ни за что не могу. Но это барахло мне не по наследству досталось! Здесь что-то психика чудит, именно в ее глубинах кроется пятое измерение. Посуди сам: восприятие вне пространственного многообразия и событийности — времени, невозможно. Но обращал ли ты внимание на такое явление: ожидание замедляет течение времени, а скажем, когда сидишь на экзамене, или удовольствие какое-нибудь получаешь оно пролетает в один миг. Все зависит от обстоятельств, которых пребываешь.

— Какой же механизм этого психического перемещения? Можно ли его смоделировать, а значит, и найти управление им.

— Вырваться из времени, так чтобы прошлое могло озарить настоящее, — задумчиво произнес Серов, уперев немигающие глаза в покосившуюся картину. Лицо его выражало упорную работу мысли, глаза блестели и на висках выступили мелкие росинки пота. Через минуту он оживился: — Запиши, я надиктую все подробности того, что происходило до погружения в бессознательное.

Покончив с записью рассказа приятеля, Зотов разочарованно изрек:

— Не густо. Мокрая майка, «за все заплатишь!», Брюллов… Не топить же соседа! Еще морду набьет. Мн-да… А в котором часу бредил ты?

— Что-то около трех ночи.

— Мне думается, что внешние атрибуты не определяющие. Здесь надо воспроизвести твое тогдашнее психическое состояние. Еще раз: ты сидел весь день над халдейским мракобесием, затем небольшой соседский моральный нажим, после чего физическая нагрузка, отдых и… комната вытянулась в коридор. Уснул? Не известно. Психика заигралась? Безусловно, но откуда это, — он кивнул на сандалии и хламиду, — вот в чем вопрос, как принц один Датский говаривал.

— Послушай, мы уже полдня разрушаем мозги моим бредом, а это означает созревание их до вчерашней кондиции. Проверим теорию до конца, — при этих словах Серов неожиданно схватил приятеля за грудки и что есть мочи заорал. — Ты куда, подлец, мой конспект подевал?!

— Ка… какой… конспект? — пролепетал Зотов.

— Да никакой, балда. Твою же теорию проверяем. Живо хватай гантели и верти их до одурения.

Через пять минут, смахнув выступивший пот со лба, Зотов рухнул в кресло.

— Закрой глаза и не о чем не думай!

«Брюллов. Причем здесь Брюллов… Не думай… ни о чем… думай», — мысли гасли, пространственная юла набирала обороты…

За сырой стеной комнаты, больше похожей на кладовую, послышался невнятный шум. Зотов, нащупав в темноте дверь, поспешил наружу вверх по лестнице. Преодолевая ступени, он с неудовольствием отметил, что каждый шаг, сопровождаемый тяжелым дыханием с хрипом, рвущимся из груди, ему дается с трудом. К тому же, тупая, тянущая книзу боль в животе и ломота в пояснице делали мучительным существование. «Что за чертовщина со мной творится?» — с тревогой подумал он, переводя дух на очередной ступеньке.

Наконец, выбравшись на свет, с ужасом обнаружил, что он вовсе не Витя Зотов, а какая-то баба невероятной тучности и довольно немолодого возраста. «Неужто переместился? Но куда, в какое время?», — осмотревшись, он понял, что присутствует при каком-то природном катаклизме. Земля, по которой носились обезумевшие люди, была усеяна толстым слоем пыли и песка вулканического происхождения. В отдалении догорали деревья инжира, возле которых в беспорядке лежали трупы людей, животных, птиц. «Да ведь это Везувий!», — мысленно воскликнул он, увидев конус вулкана, над жерлом которого клубились газы; лава, сжигая все на своем пути, медленно наползала на город. Величественная картина всеобщего уничтожения завораживала. Лучи солнца, с трудом пробивающиеся сквозь насыщенный пеплом воздух, не в силах были разогнать сумрак, усиливающий ощущение присутствия на Страшном Суде.

Оцепенение овладело Зотовым, и только толчок землетрясения вернул его к реальности, и он, подобно другим обезумевшим от страха горожане, понесся вдоль улицы, усеянной обломками строений. Но не приспособленное к длительным нагрузкам тело потребовало остановки. Встав возле обугленного инжира, он тут же получил ощутимый шлепок по заду, заставивший двигаться дальше.

— Ну-ка, курица, поддай жару! — раздался за спиной пьяный голос центуриона, быстро перебирающего своими короткими ножками в направлении «куда глаза глядят».

Зотов попытался обернуться всем своим неуклюжим телом, и не заметил трупа юноши с еще тлевшим на нем платьем. Споткнувшись о ноги, он полетел наземь, больно ударившись локтем о валявшийся шлем легионера. Центурион ловко перепрыгнул через нелепо распластавшуюся «курицу» и быстро скрылся вдали за пепельной завесой. Краем глаза Виктор успел разглядеть этого доблестного воина… О боже! — да ведь это Арон Евсеевич вприпрыжку спасал свою шкуру.

Как только Зотов, кряхтя, приподнялся на локти, произошел очередной подземный толчок. Силы его было достаточно для обрушения крепостной стены, накрывшей навеки останки людей, животных, птиц, а вместе с ними и Виктора Зотова — случайного свидетеля канувших в лету событий.⠀ ⠀⠀

⠀⠀

— Ну, ты как? — над ошалело хлопающим глазами Зотовым склонилось размытое, будто подернутое дымкой лицо приятеля.

— Сколько меня не было? — потирая ушибленный локоть, спросил Виктор.

— Где не было?

— Не валяй дурака! Сколько времени прошло с того момента, как я закрыл глаза.

— Да нисколько. Ты только что гантели крутил минуту назад.

— Да? Вот черт! Я же в образе какой-то бабищи был в гостях у Брюллова! Теперь ясно, как нужно управлять пространственными и временными перемещениями. Надо в последний момент перед замиранием сознания усиленно думать об этом. В прошлый последнее, что я подумал, было: «Боже! Что со мной?». Вот и получил Иудею. А сегодня я про Брюллова зачем-то подумал.

И он вкратце рассказал о своем пребывании в Помпее.

— Одно не понятно: какова во всем этом роль этого старого паралитика Арона Евсеевича?

— А может, вовсе и не паралитика, — задумчиво отозвался Серов. — Ты не знаешь, над чем он работал в последнее время?

— Гм…

— Ладно, пока оставим его в покое. Итак, очевидно, что никакого физического перемещения нет, все происходит исключительно в мозгу, который непостижимым образом синтезирует не только видения прошлого, но и овеществляет некоторые предметы из него. Механизм возвращения абсолютно не ясен. Думаю, мозг, немного отдохнув, приводит работу психики в штатный режим.

— Ну-ка, Митя, хватай гантели, проверим работу управления временем. Думай о Руси, скажем XVII века и возьмемся за руки для верности.

— Держу я, браты, три десятка свыней. Жрут же, бисово отродье, ну як… свыньи, чтоб им повылазило! Поубывал бы, ей Богу! — жаловался на трудности быта чернявый казак лет 30, разливая горилку по глиняным кружкам собутыльников. — Ну, нехай усе уляжется!

Серов вслушивался в разговор слегка захмелевшей троицы, разместившейся за столом у окна. Ухарского вида казак бражничал, угощая, по случаю прибавления в семействе: жена разродилась казачком. Вот уж с неделю он не мог остановиться от беспробудного пьянства, заливая радость сивухой. Своего же кума — казака постарше, с заметной сединой в курчавой бороде, он не угостить не мог, и теперь в компании, с чернецом-странником, никому неизвестным стариком, они, распечатав четверть, закусывали поросенком и гречневой кашей.

— Придет время — зарежешь, — отозвался кум. — Тебе бы, куманек, пора прекращать веселиться. Есаул уж справлялся: как долго, мол, Гришка на хуторе прохлаждаться будет. На Азове дело сурьезное, не ровен час, зачнем турка щупать, а ты чего же это… Нехорошо! Знаешь же, как Евсеич лют бывает, он тебе не какой-нибудь Федька Ртищев, в приюте от бражничества выхаживать не станет. Всыплет розог, так год на коня не сядешь.

По лицу Григория пробежала тень. Он живо себе представил разъяренного есаула Луку Евсеевича Колесо, не знающего жалости казака.

— Вся зараза оттудова, из Москвы, — отозвался чернец, — людодерством народ измучили, церковь божескую похерили, кукишем лбы крестят. Куды Русь святая катится?

— А ты, старец, не из раскольников будешь? — прищурился Григорий, гоня от себя назойливый образ есаула. — Не из староверов?

— Может и так. Хиба для вольного казачества в этом причина есть какая?

— Да я не супротив, все наши древние по старому обычаю спасались. Я старину чту, главное чтобы не олатынился люд московский, не предал веру святую, ведь животы кладем за нее, — с пафосом закончил молодой выпивоха, взглядом ища поддержки у кума, жующего свиной бок. — Не налить ли по маленькой?

— Добрая мысль, — согласился странствующий монах. — Латиняне — это первейшее зло, хуже турка будут. Оно, конечно, люди-то мы так себе: ленивы, ни в жисть придумать чего не могем, коли не покажут, взять вот хотя бы тебя Михалыч, — ткнул он поднятой кружкой в казака постарше, — обидит тебя кто, ну хоть есаул, ведь все одно помиришься и забудешь о той обиде. А латынянин нет. Он затаится, сделает вид, что примирился и ждет случая к отместке. Мы так не можем, оттого и сидим в плесени да застарелой дикости.

— Дикость наша от необразованности, от пристрастия к чужебесию. Обиды тут не причем, — откликнулся Михалыч, поставив опорожненную кружку на стол. — А на есаула какая обида может быть? Выпорет — так я за науку поблагодарю. Это так!

В это время дверь распахнулась, впустив густого морозного пара в темное помещение кабака, и на пороге предстал новый посетитель. Монотонный гул голосов тут же смолк, но спустя мгновение возобновился с новой силой. Человек, по одежде которого можно было судить о его великородности, немного постоял, всматриваясь в посетителей, и уверенно направился к столу Серова, сопровождаемый напряженными взглядами казаков. Сев на лавку напротив него, он вполголоса проговорил:

— Тебя, Митя, сам черт не распознает. Рубище-то на тебе…

— Вестимо дело, по специальности, — пошарив в суме, Серов извлек кружку и демонстративно погремел медяком в ней. — А ты, Витек, никак забурел.

— Да уж. Из Посольского приказа депешу везу. Однако, в этот раз мы с тобой вдвоем…

— Благородный пан! — прервал Зотова Михалыч, степенно приближающийся к их столу с кружкой до краев наполненной горилкой. — Не побрезгуйте, примите от чистого сердца за прибавление в казачьем войске. Кум расстарался.

Зотов поднялся навстречу. Небрежно скинув медвежью шубу на пол, он принял кружку, шумно выдохнул и приник к ней. В первое мгновение ему показался напиток не очень крепким, в половину слабее теперешней водки, и он без усилия допил до дна. Крякнул, вернул кружку подносившему.

— Благо…, — но тут же, каким-то ловким движением, был схвачен за ухо цепкими, заскорузлыми от вечной работы, пальцами. Молниеносность действия ошеломила Зотова. Придавливаемый книзу он вынужден был сесть на лавку, низко, к самой столешнице, склонив голову. Из его налившихся кровью глаз ручьями текли слезы. Силясь что-то сказать, он в бессилии открывал и закрывал рот, словно ему не хватало воздуху. Свирепость казака не оставляла надежд на то, что ухо останется на прежнем месте.

— Сучий потрох! Письма воровские привез от Кузьки Косого? Вырядил ся-то как, а? Гришка! Возьми с ребятами чернеца, бейте его батогами, да к атаману, чародея. А с этим я сам…

— Дяденька! Да как же это, что же это… — залепетал Митя. — Отпусти ты его Христа ради, ведь уха лишишь людыну безвинную.

— Цыц, побирушка! Ты как говоришь с казаком?!

Со всех сторон посыпались советы зрителей разворачивающегося позорища: «Ты его мордой-то об стол, чтоб юшкой изошел поганец!» и другие в таком же духе.

— Что за шум, канальи! — раздался зычный рык есаула, появление которого осталось не замеченным за возней подвыпивших казаков. Это был сухой, крепкий казак лет пятидесяти, обладатель высокого лба и острого носа. Его плешивый, бугристый череп, густо покрытый пигментными пятнами, лучился, отражая бледные блики пламени свечей. Уперев кнут в грудь чернеца, удерживаемого Гришкой, он хмуро спросил:

— Это кто? Молчать! В холодную его! — добавил он, наливая себе из наполовину опустевшей четверти мутноватой жидкости.

— Пан есаул! Помрет он в холодной-то, — подал голос Гришка.

— А, нехай! — беззаботно буркнул Колесо, махнув рукой.

— Слухаю! — весело откликнулся казачок, выталкивая наружу упирающегося монаха.

— Пусти-ка, Михалыч, барчука. Поглядим, шо це за фрукт.

Подняв красное, с раздувшимися от напряжения жилами лицо, Зотов остолбенел. Перед ним, хрустя соленым огурцом, восседал на столе Арон Евсеевич собственной персоной! Его морщинистое, несколько коричневатое лицо, поражало натянутой маской равнодушия к окружающему, скрывающей притаившуюся в глубине души муку. Только в глазах едва искрилось любопытство.

— Ну, что, субчики, вляпались, — устало проговорил он. — Сколько же за вами гоняться надо, а? Ты Зотов, насколько я знаю, известный на курсе бездельник, а тебя что-то я не признаю. Никак Серов? — и уже обращаясь к казаку, столбом подпирающего косяк дверного проема. — Ты, Михалыч, поди-ка, распорядись насчет коней. Мерзавцев с собой заберу, а вы с Гришкой в сопровождение.

— Слухаю!

— Какой сегодня день?

— В Москве было 2 июня, завтра экзамен.

— Значит, я прилип основательно. Больше суток болтаюсь по времени. Боже! за это время я проживаю уже седьмую жизнь! Что случилось, почему я застрял? А ну, говорите скорее!

— Мы не знаем, — отвечал Серов. — Сообщили, что вы в реанимации, инсульт у вас.

— Ах ты черт! Вот в чем дело! Слушайте внимательно, обормоты. Не знаю, как вам удалось нащупать канал, над которым пыхтел 20 лет, видимо я уже не выберусь, но как только психика успокоится, мозг немного отдохнет, то вы из этого состояния выйдете. Похоже, что у меня оторвавшийся тромб блокировал какой-то важный сосудик, и я именно поэтому в сознание не прихожу. Немного полезных советов. Не ломайте головы над материализацией некоторых предметов из прошлого. Это фантомы. Точнее энергетическая плотность информации о них, вытащенной из генетической памяти. Проходит несколько часов, может суток, и они распадаются, становятся невидимыми… Что это я отвлекаюсь. Итак, вас занесло в 1583-й год. Он перенасыщен какими-то временными флуктуациями. Путь обратно лежит через июль 1942 года. Даю историческую справку: немцы, окружив к концу мая Харьков, двинули свою Южную группировку к Сталинграду, Ростову-на-Дону, Воронежу… Окруженцы из-под Харькова отступают, кое-как организуя отход, в направлении Воронежа и Сталинграда. Вот среди них, скорее всего, вы и окажитесь… Год не простой, но вполне преодолимый. Главное, не утонуть — иначе сгинете навеки. Какая-то связь меж водой и рекой времени — Летой имеется. Лет 15 назад мне выпало утонуть, после чего перемещения сделались неуправляемыми. До сих пор не могу до конца отрегулировать механизм. Помните, держаться подальше от воды. И еще. У меня на кафедре в столе лежит тетрадка с расчетами. Вам следует…

Но приятели так и не услышали, что им следует сделать с этими расчетами. Грубой работы столы и лавки питейного заведения закружились вихрем, бревенчатые стены рассыпались, обнажая заснеженную приазовскую степь, и пространство вытянулось спиралевидным тоннелем, увлекая внутрь себя студентов.⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀⠀

Жесткие прутья густого кустарника нещадно хлестали по лицу Серова. Он, как и многие другие отступающие по бескрайней Донской степи красноармейцы, забрел подальше от палящего солнца в попавшуюся на их пути лесополосу, преимущественно состоящую из дикого абрикоса. Через плечо была перекинута противогазная сумка, на дне которой лежали два сухаря и краюха заплесневелого хлеба. Фляжка, болтающаяся на ремне, была пуста, и не было никакой возможности утолить мучавшую его жажду. Оружия при нем не было. До Дона еще не менее десятка километров, по словам Федо-сеевича, оружейного мастера где-то под Харьковом разбитого полка, и поэтому надобно набраться терпения и идти, идти… С Федосеевичем его свела длинная дорога отступления, и они, деля скудный запас провианта, помогая друг другу, брели, вот уже какой день, по степи в надежде оторваться от наседавших немцев.

Вскоре реденький лесок закончился и измученные бесконечным отступлением бойцы, в кровь посбивавшие себе ноги, вновь оказались под солнцепеком. Невдалеке показались разбитые машины танкового батальона. Ранним утром, попав под бомбежку, легкие «БТ-7» закончили здесь свой боевой путь. Здесь же, меж разбитой техники, возле сломавшегося санитарного «Студебеккера» с ранеными, бесновался какой-то лейтенант, размахивая пистолетом «ТТ» и грозя пристрелить всякого, кто двинется дальше и не займет оборону. Его обезумевшие глаза лихорадочно блестели на исхудавшем, обросшем недельной щетиной, лице. Давно не стриженные, сальные волосы наполовину прикрывали лиловое ухо.

Но никто не обращал внимания на лейтенанта. Смертельно уставшие, ко всему безразличные, с печатью обреченности на лице люди, охваченные только одним стремлением — скорее добраться до Дона, тенями брели мимо офицера.

— Воздух! — раздалось в толпе, и картина унылого отступления оживилась. Красноармейцы бросились врассыпную — подальше от грунтовой дороги в степь, ища и не находя хоть какое-нибудь укрытие. Глянув в зловещее безоблачное небо, Серов увидел, как один за другим «Ju» сваливались на правое крыло и, срываясь в пике, с невыносимым завыванием неслись к земле. Отбомбившись, самолеты вновь уходили ввысь, готовясь ко второму заходу. Серов зажал уши ладонями, чтобы не сойти с ума от этого звука — предвестника смерти. Настала минута, та, что отсчитывает мгновения жизни, милостиво отпущенные вжавшимся в землю бойцам.

Он лежал на мягкой донской земле, и горячий ветер щекотал его ноздри ароматом степного многотравья. Почему-то именно сейчас он пытался постичь, что же движет божьей коровкой, взбирающейся по длинному колоску. Какие такие силы толкают ее к оконечности стебля, чтобы, достигнув его, расправить свои крошечные крылышки из-под пятнистого панциря и улететь подальше от этого кошмара. Но несчастное насекомое так и не достигло цели. Плотный накат взрывной волны унес букашку в неизвестность. Вздыбленный грунт увесистыми комьями обрушился на Дмитрия. На зубах заскрипела земля, а в нос полез запах тола, источаемый клубившимся дымом из воронки, что образовалась всего в десятке шагов.

«Вроде обошлось», — пронеслось в голове. Он посмотрел в небо и с облегчением отметил, что «Штуки», выстроившись в боевом порядке, не стали заходить для нового бомбометания. Они полетели дальше, к Дону, терзать переправу. Их темные силуэты растворялись в нежной лазурной дали, унося на крыльях смерть. Но тишины не наступило. Завывающий нечеловеческий стон раздался в трех шагах от него. Пружинисто поднявшись, Серов двинулся к несчастному. В траве корчился Федосеевич, придерживая двумя руками выпадающие из вспоротого осколком живота внутренности.

Серов не обнаружил в себе сострадания. Он равнодушно взирал на муки товарища и с тихой радостью думал лишь о том, что в этот раз смерть обнесла его своей последней горькой чашей. Подобное уже бывало в его жизни. Однажды, в переполненном людьми метро он стал свидетелем внезапной смерти одного из пассажиров. Так иногда случается в мегаполисе.

Люди, исполняя установленный кем-то свыше порядок, толпами перемещаются по опутанной подземельем Москве. Выныривая на поверхность для исполнения ежедневной бессмыслицы бытия, называемой общественными обязанностями, они мало замечают протекающую мимо них жизнь. И вот однажды из этого людского потока смерть выдернула одного из этих несчастных. Тут же собралась толпа, еще не остывшая от сумасшедшего бега, до конца не осознавшая произошедшей трагедии. Какая-то юркая женщина, растолкав молчаливо глазевших на исходящего пеной человека, пробилась к нему и попыталась реанимировать работу сердца энергичными толчками в грудную клетку. Но безуспешно.

Толпа быстро таяла, и только Серов еще долго стоял неподалеку с ощущением сладкой истомы от сознания того, что смерть пришла к кому-то постороннему, а не к нему. Он дождался, сначала милиционера — дежурного по станции, а потом и медиков с носилками, забравших тело, и в этом ожидании было что-то странное. Легкое, очень приятное волнение овладело тогда им.

Вот и сейчас, стоя в развороченной бомбами степи, ему, также, как и тогда в метро, не было грустно, на него не нашла меланхолия, что обычно охватывает человека, вдруг осознавшего бренность всего сущего, не испытывал он и страха. Только чрство досады появилось оттого, что пришло время лишиться такого удобного товарища по многодневным скитаниям в степи.

— Танки! — истошный вопль возвратил Серову притупившийся инстинкт самосохранения. Он припустил за толпой убегающих бойцов. Проносясь мимо разбитого санитарного «Студебеккера», превратившегося после налета в месиво из кусков человеческого мяса и обрывков металла, он подумал: «Прет и прет! Да как же мы раздавили эту гниду?! Откуда силенок набрали?».

В отдалении показалась спина лиловоухого лейтенанта. Его потемневшая от пота и пыли гимнастерка выделялась среди бегущих воинов качеством сукна. Щеголеватой фуражки на голове уже не было, и только зажатый в руке «ТТ», в обойме которого не было ни единого патрона, символизировал всю мощь Красной Армии в этот момент.

Передовые машины железного кулака 24-й танковой дивизии Вермахта, стремительно продвигались к Дону, почти не встречая сопротивления на своем пути. Обрушившиеся в середине июля ливневые дожди и перебои с горючим не смогли надолго оттянуть сосредоточение сил западнее устья Дона — для организации плацдарма. Но и с этой задачей, обеспечением накапливания сил с целью организации прорыва к Сталинграду, успешно справилась танковая дивизия «Великая Германия», перемалывающая силы обороняющихся русских. Только к концу месяца советским войскам силами 1-й и 4-й танковых армий удалось провести довольно результативные контрудары, после которых наступление 6-й армии Паулюса несколько ослабло, но не надолго. Механизированные корпуса войск группы армий «А» и «Б» рвались к Дону, и дальше к Сталинграду, Краснодару, развивая наступление на Кавказ. Казалось, нет той силы, что способна была бы остановить этот отлаженный, чудовищный немецкий механизм.

Все это Серов смутно помнил из школьного курса истории. И про 227-й приказ «Ни шагу назад!», и заградительные отряды, и штрафбаты. Но теперь, он всей своей шкурой прочувствовал, что такое летнее отступление 42-го…

Разрывы снарядов подстегивали красноармейцев к спасительной прибрежной полосе леса, что буйно разросся у Дона. Буквально вломившись в лес, вконец обессилевший Серов, рухнул в прохладную траву, осененную ивами, дикими абрикосами, вишней, и еще какими-то деревьями, названий которых он не знал.

Он уже не заметил, как с дерева, по своей тоненькой паутинке спустился к нему на спину паучок, как на щеку деловито начал взбираться муравей, как прилетел слепень и сел ему на ладонь. Он не чувствовал этих легких прикосновений природы, его сознание провалилось в тяжелый сон.

⠀⠀ ⠀⠀

Утренние порывы ветра сдули молочные хлопья тумана с Дона, словно сдернули покрывало с величественной картины просыпающейся природы. Смутные очертания баржи, доселе невидимой, пришвартованной к берегу и мерно покачивающейся на поднявшейся волне, явственно проявились под лучами восходящего солнца. Шум прибрежных кущей заглушал лай сторожевых псов и команды горластого фельдфебеля, руководившего погрузкой пленных. Чуть поодаль, на возвышенности, стоял походный столик, возле которого скучал Арон Евсеевич, мерно постукивая стеком по голенищу. С нескрываемым отвращением он наблюдал, как загружалась ветхая посудина пленными красноармейцами, прогоняемых меж шеренг автоматчиков, с трудом сдерживавших собак. Почувствовав мерное сопение за спиной, он понял, что раболепный денщик пристроился сзади в ожидании распоряжений. В руках холуй держал поднос, в качестве которого служила перевернутая кастрюльная крышка, с серебряным кубком, вероятно реквизированным из церкви, и початой бутылкой коньку.

— Господин капитан, — послышался сбоку приглушенный рык фельдфебеля, — фельдшер обнаружил 12 инфицированных. Вероятно гепатит. Говорит, что существует опасность заражения конвойных. Прикажите провести дезинфекцию?

Арон Евсеевич медленно повернул голову и обнаружил ухмыляющуюся, лоснящуюся жиром рожу тыловика. Испещренная оспинами физиономия, покрытая рыжей щетиной, вызывала омерзение. Капитан, подняв руку, щелкнул в воздухе пальцами, и тут же, встрепенувшийся денщик с подносом в руках молниеносно предстал перед офицером. Взяв в руку кубок — некогда бесцельную церковную утварь — Арон Евсеевич понюхал содержимое и выцедил коньяк до последней капли мелкими глотками. Зажмурившись от удовольствия, он, постоял несколько секунд, прислушиваясь к теплу, приятно разливающемуся по телу, после чего уставился на фельдфебеля, нещадно буравя ненавистную физиономию холодным взглядом. Наконец, выдержав внушительную паузу, произнес:

— Что за вид, Курт? Что о нас подумают эти… — Он помолчал, подбирая подходящее слово, но так и не найдя его отвернулся, уперев взгляд в реку. Ветер стих и вместо легкого волнения Дон подернулся мелкой рябью, на которой покачивались утки у противоположного берега. Солнце поднималось все выше и остатки утреннего тумана вовсе развеялись. — Вы совершенно не заботитесь о своем имидже, фельдфебель!

— Слушаюсь! — вытаращив от удивления глаза, козырнул Курт и бегом, неуклюже перебирая короткими толстыми ногами, затрусил к барже. Арон Евсеевич, пожевав губами, вторично щелкнул пальцами, и мгновение спустя до краев наполненный сосуд был у него в руке.

Волею судьбы случилось так, что он, Арон Евсеевич Гельман, скромный московский житель, преподаватель и даже, как сам выражался, «слегка ученый человек», оказался здесь, вблизи Сталинграда в обличье немецкого капитана, чистых кровей арийца. После того, как во временную воронку засосало этих двоих, как их там… в общем, двух бездельников, все пошло наперекосяк, и он почему-то стал материализоваться исключительно в виде служивого люда. К чему бы это? Кстати, каким это образом им удалось нащупать воронку? Вряд ли эти юные пивососы додумались до стимуляции диадинамическими токами гипоталамуса. Тем более распознать форму сигнала, его амплитуду и частоту модуляции. И все же, как связаны между собой вода и время? Гипоталамус, помимо всего прочего, регулирует водные потоки в организме. Изменяя концентрацию воды через реабсорбцию ее в канальцах почек, он управляет ими. Механизм очень тонок, и не этим балбесам в нем разобраться. И все же они где-то здесь…

И впервые кто-то из них появился в облике Наума. Тогда, провожая его в Крайние земли, он был наушником Йауша. После того, как освободившийся раб покинул пределы двора, он кинулся к хозяину.

— Ступай за ним, — тихо приказал Йауш, и из складок одежды извлек кинжал, редкой финикийской работы, — и избавь нас от этого человека. Он злое мыслит, язык его змееподобен, источает яд аспида, отравляя благочестивых. Да свершится во имя Гос-пода очищение стада твоего! Да избавь сынов израилевых от поношения!

Гельман поклонился, и, пятясь задом в согнутом положении, выкатился вон со двора. Спрятав кинжал поглубже в своем хитоне он припустил за Наумом, едва видимым в отдалении.

«Как и полагается, нечестивый в гордости своей преследует бедного, я же всего лишь инструмент для удовлетворения «похоти» сильного, — с иронией подумалось ему. — Только забыл Йауш одну известную аксиому: уловится нечестивый на ухищрениях, что сам вымышляет».

Спустя некоторое время, порядком запыхавшись, он настиг Наума. Место для расправы было подходящее: разросшиеся смоковницы укрыли бы злодеяние. Схватив жертву за плечо, он крикнул:

— Ты ошибаешься, Наум! Нет никакой Крайней земли. Есть только Иудея и… — он умолк в удивлении. Пальцы, те, что секунду назад с силой сдавливали плечо, неожиданно прошли сквозь него, не встречая сопротивления плоти. Наум, так и не обернувшись, начал исчезать, вернее, сказать, таять в воздухе, словно кубик сахара в горячем чае. — Вот так дела! Неужели энергетический фантом в момент перемещения?

Испытав сильнейшее разочарование, он достал из своей крошечной котомки заветный генератор, прикрепил электроды к выемкам на затылке у основания черепа, переключил тумблер и унесся в погоню. Именно с того времени он стал воплощаться в военных.

Но быстро настигнуть Наума, или, точнее, того, кто оказался в теле Наума, ему не удалось. Вынырнув из потока в Помпее, он не обнаружил там ускользнувшего Наума. Только в пыли и пепле валялась какая-то толстенная баба, о которую он, чуть было, не споткнулся, и больше никого не было…

Краем глаза он отметил, как Курт выводит с баржи дюжину изможденных желтухой и голодом пленных. Через минуту, сопровождаемые двумя автоматчиками, они скрылись в зарослях ив. Послышались длинные автоматные очереди, затем прозвучало несколько сухих пистолетных выстрелов.

Исполнительный Курт, безошибочно улавливающий суть не отдаваемых приказов, вновь возник перед капитаном. Но Арон Евсеевич даже не взглянул на него. Теперь он завтракал, поглощая глазунью из трех яиц, зажаренную на сале с розовыми прожилками мяса. Денщик сварил кофе и его аромат распространился далеко по округе. Две сотни голодных русских бойцов бросали звериные взгляды на немца и в немой бессильной злобе сжимали кулаки.

Знакомое чувство безграничной власти пробудилось в Гельмане. Впервые он соприкоснулся с ним, когда ветреным днем 6 февраля 1919, укутавшись овчиной, лежал на соломе в санитарной бричке, запряженной парой исхудалых лошадей. Плетясь в хвосте обоза, медленно вкатывающегося в составе одного из большевистских полков в Киев — кровавую арену гражданской войны, он предавался невеселым размышлениям. Чудом, пережив тиф, ослабленный болезнью, Гельман перебирал в памяти перипетии своих скитаний по времени и земному пространству. Еще месяц назад Арон Евсеевич был отчаянным рубакой, лихим эскадронным командиром, всегда готовым на дерзкие вылазки в расположение войск ненавистной белогвардейской сволочи, а ныне стал немощным, растерявшим в изнуряющей болезни вкус к «беспощадной борьбе», евреем. Теперь он больше походил на жалкого аптекаря, чем на доблестного красного командира.

— И что вы себе думаете, мосье Гельман? — раздался голос фельдшера, человека неопределенного возраста, с лица которого никогда не сходила гаденькая ухмылочка, как бы говорящая: «Ну, про тебя-то, шельмеца, мне все известно. Вижу тебя насквозь и глубже, так что мели, Емеля — твоя неделя». Он подошел откуда-то сбоку и, взявшись за хлипкий борт брички, мерил шаги рядом с повозкой. — Послушайте старого, мудрого Финкеля, судя по внешнему виду, вам следовало бы месячишко придерживаться постельного режима. А что ж вы хотите? Тиф — это ни-какой-нибудь триппер, эта болезнь требует тонкого обхождения. Я знаю, что вы мне скажете. Мировая революция, пепел измученных чертой оседлости и процентными ставками евреев, стучит в вашем горячем сердце. Но… Ах, что бы вы все делали без старого Финкеля, — выражение его лица приобрело значительность и, поскребя кончик своего крючковатого носа, он продолжил:

— Вы, конечно же, знаете моего старого друга Иоффе из чеки. Так вот, намедни я виделся с ним. И что вы хотите? Им срочно требуется помощник коменданта. Работа кабинетная.

Гельман закрыл глаза. Че Ка так Че Ка, особо выбирать не приходится, и он едва заметно кивнул соглашаясь.

По прошествии некоторого времени, несколько окрепнув, Арон Евсеевич отправился на угол Елизаветинской и Екатерининской в особняк сбежавшего буржуя Попова, где разместилась ВУЧК — главная политическая опора большевиков, истребляющая чуждые гегемону классы. Дежурный комиссар определил его в Губчека, что разместилось в генерал-губернаторском доме. Передовому отряду революции требовались проверенные кадры…

К Угарову — главе этого учреждения, из бывших портных, властвующему над жизнями несчастных горожан совместно с женой — он решил не ходить, пока не повидается с Иоффе. К тому времени Иоффе был старшим следователем и довольно влиятельной фигурой в городе. Отыскав его в кабинете, скорее даже каморке, на втором этаже, он увидел перед собою молодого человека приятной наружности, в безукоризненно сшитом офицерском френче. В глаза бросалось отражающиеся на лице жесткое сладострастие, свидетельствующее о вкушении крови многих жертв. Арон Евсеевич долго не мог понять, отчего он никак не может заглянуть в глаза этому человеку, в тяжелом взгляде которого сквозила сосредоточенная жестокость, пока не представился случай быть с ним в деле.

Некоторое время Еельман был занят сочинением декретов. Так не без его участия в свет вышел декрет «О мебели», гласивший, что количество мебели, которое полагается семье должно быть ограничено одним шкафом, кроватями и стульями по количеству членов семьи и еще (невиданная роскошь!) позволялось иметь два стула для гостей, остальное подлежало изыманию властями. Вскоре был рожден еще один перл социальной справедливости: декрет о бельевой повинности. Гражданам Украины отныне полагалось не больше шести комплектов белья, излишки подлежали изъятию для нужд трудящихся и Красной Армии. Эта деятельность его забавляла, и вообще вся большевистская система, способствующая развитию самых подлых и низких наклонностей, ему нравилась.

Как-то летом, слушая Троцкого, ему запало в душу одно из его метких выражений: «Украина похожа на редиску: внутри белая, снаружи красная». Как это верно было сказано! Сколько напускной смиренности у киевлян, только и мечтавших о расплате! Но нет, мы — большевики, всерьез и надолго обосновались у кормила государства. И не будет пощады притаившимся угнетателям трудового народа! Мы не какой-нибудь Петлюра, царствовавший в городе два месяца и скромненько, втихую убивший около четырех сотен офицеров, полуразложившиеся трупы которых были обнаружены за городом. У нас подход объемный, можно сказать, системный.

По совету Иоффе, вздумавшего покровительствовать новому сотруднику, Гельман поселился в Липском переулке — облюбованной комиссарами части города. Часто прогуливаясь по Садовой и доходя до Институтской, он с любопытством наблюдал, как у маленького здания, разместившегося на углу пересечений улиц, толпится народ из «бывших». Здесь расположилась канцелярия ЧК и родственники тех, кто по простоте душевной полагали, что тихие, никого не трогавшие и политикой не занимавшиеся купцы и домовладельцы останутся вне зоны внимания сурового гегемона, приходили сюда в надежде узнать о судьбе своих близких. Но не тут-то было! Здесь правили хамство, грубость и беспощадность. Редко кому удавалось сунуть в окошко продуктовую передачу в надежде, что она дойдет по назначению. И к этому столпотворению Арон Евсеевич приложил руку. Он видел, как пожилая, статная женщина, почерневшая от испытаний, выпавших на ее долю, регулярно приходила с небольшим свертком в руке, справиться о своем муже — 75-летнем старике, которого вначале гоняли на принудительные работы по обустройству концентрационных лагерей на берегу Днепра, а после забрали в качестве заложника. Дело старика вел он — Гельман, — и теперь его разбирало любопытство, чем закончатся мытарства этой пожилой пары.

За прошедшие полгода службы в качестве помощника коменданта он многое испытал на новом поприще и полюбил обретенное ремесло. Одно время он с головой отдался обыскам, этому публичному раздеванию униженных горожан. Он видел, как в их душах зарождается чувство бессильной ненависти к «хаму», к тому, кто оплевывал несчастного, и смеялся в лицо. Во время рейдов он заметно поправил свой гардероб, обзавелся отменной обстановкой в квартире, припас кое-что из золотишка на черный день. Были достаточно длительные периоды жизни, когда он напрочь забывал, что явился сюда временным гостем, и тогда жил на всю катушку.

С особым размахом он предался разгулу после того, как с Иоффе и еще одним помощником коменданта Тереховым — высоким, стройным молодым человеком, попал в подвал Губчека. Их пригласил комендант Михайлов, законченный кокаинист, помочь с ликвидацией. Здесь-то он и обнаружил причину сосредоточенной жестокости в глазах старшего следователя, присутствие которого было вовсе не обязательным на, как тогда выражались, проводах перед отправкой в штаб Духонина. Приняв наркотик, он, удалившись в кокаиновые грезы, наконец, поднял глаза. Они горели бесовским пламенем, человеческий лик сменился звериным оскалом. А в это время Михайлов, выгнав голых арестантов в сад, в лунную ночь, устроил охоту на обреченных.

Спьяну, отменный стрелок Михайлов, редко убивал жертву с первого выстрела. В ясном лунном свете, искаженные предсмертным страхом сиреневые лица приговоренных, мелькали за деревьями сада, распаляя охотничий азарт. Раненые стонали, и тогда Терехов подходил к страдающему от боли, присаживался на корточки, приговаривая: «Ну, что, дружок, ты уж отмучился. На Руси испокон веку заведено: дважды не казнят. Так что легко отделался». После того, как жертва немного успокаивалась от тихого, участливого голоса палача, Терехов вынимал наган и добивал приговоренного выстрелом в голову. После, очень довольный собою, он говорил, что таким образом причащает страдальцев…

После той ночи Гельман стал завсегдатаем подобных развлечений, по окончании которых они всей гурьбой отправлялись в Липский переулок, где устраивались оргии с участием юных комсомолок и прочего сброда из совслужащих. Здесь же, свалив в кучу одежду и другие пожитки убитых, компания приступала к дележу добычи.

Он накоротке сошелся еще с одним комендантом — Абнавером, типом скрытых садистических наклонностей, редким образчиком представителя той части человечества, коя лишена отвращения к преступлению. Кровь пьянила этого палача, и он, переняв от Терехова принцип усыпления душевных тревог приговоренных, наслаждался, когда жертва уже почти поверив в благоприятный исход дела, неожиданно видела черный зрачок уставленного в лицо револьвера. Надлом психики, который почти всегда случался у человека приводил в восторг Абнавера, он признавался, что в этот момент испытывает ни с чем не сравнимое наслаждение. «Никакой бабы не надо», — часто говорил он.

Время ускоряло свой бег. Общее обнищание населения отчетливее проявлялось с каждым днем. Теперь уже на Крещатике элегантно одетых дам не встретишь. Публика все больше попадалась в «демократическом» одеянии: мелькали кожанки да солдатские шинели. Ему стало невыносимо каждодневно видеть тупые, бессмысленные лица солдат-исполнителей, готовых во имя своих низменных желаний десятками гробить человеческие жизни. Арону Евсеевичу наскучило это бессмысленное истребление, к тому же ночные сны превратились в кошмары с явлением душ убиенных. Кокаин больше не помогал, и он поспешил удалиться от этой приевшейся сладкой жизни. Близился август. Добровольческая Армия приближалась к Киеву, не оставляя сомнений в намерении захватить город и поквитаться с садистами. Гельман не стал испытывать судьбу. Отыскав генератор, он вскоре закрутился в вихре времени…

Покончив с завтраком, Гельман утер жирные губы белоснежной льняной салфеткой и поднялся во весь рост. Вдали послышался мерный стук дизеля буксира, приближающегося к барже. После трапезы настроение заметно улучшилось, и он решил немного размяться. Подойдя к воде, он увидел, как у самого берега кружилась стайка мальков. Ему показалось забавным, что вот он, капитан Вермахта, легко решит судьбу этих безликих русских скотов, но бессилен перед рыбьей стайкой. Он улыбнулся и в этот же момент почувствовал сильнейший толчок в спину. Под левой лопаткой кольнуло, дыхание сперло, и Гельман повалился в воду.

⠀⠀ ⠀⠀

В худых сапогах хлюпала утренняя роса. Нащупав в противогазной сумке остатки сырого хлебного мякиша, облепленного махоркой, Серов не стал его доставать — неприкосновенный запас, на крайний случай. Присев на поваленное сухое дерево он снял сапоги, намереваясь перемотать портянки. Звезды на небосводе блекли, и их реликтовое излучение рассеивалось в сиреневом воздухе. Сквозь листву деревьев начинал слабо сочиться утренний свет еще невидимого солнца, пробуждая суетливую жизнь насекомых и их врагов — всяческих птах…

Оторвавшись от танков, он долго держался за маячившей впереди меж разрывов спиной лейтенанта. В том, что это был Зотов — сомнений не было. Но, достигнув прибрежных зарослей, Серов потерял его из вида.

Поднявшийся ветер прояснил утреннюю сумеречность, и тут же чуткий слух Серова уловил треск сучьев неосторожно пробирающегося в зарослях человека. Вскочив, он как был босиком, кинулся к ближайшему кусту, на ходу передергивая затвор винтовки. Из-за деревьев показался по пояс голый лейтенант.

— Эй! Витька, ты что ли? — крикнул Серов из кустов. — По уху вижу, что ты. Куда гимнастерку-то свою модную дел? — Он вышел из укрытия, однако, не опустив оружия.

— Немчура коммунистов и офицеров к стенке без разговоров ставит. А я, как выясняется, еще и член ВКП(б), уж целый месяц. — ответил Зотов.

— Тебя, дурака, по сапогам хромовым вычислят. Где твой «ТТ»?

Зотов вяло махнул рукой, присаживаясь на ствол поваленного дерева.

— Где же это хранится генетическая память ранее существовавшего человечества? Неужели в этой маленькой коробочке? — он постучал себя по лбу.

Серов не ответил. Его обостренный слух уловил мерное тарахтение двигателя, доносившееся с реки.

— Пойдем от греха подальше, поищем, где поуже речка, да переправляться к нашим уж пора. Хотя, похоже, что мы опять в окружении, — наматывая портянки, добавил Серов. — Ты чего это бесновался возле подбитых танков?

— А шут его знает! Какой-то внутренний протест в меня вселился. Не было сил смотреть на это безрассудное звериное стадо. Не даром говорят, что пандемия страха — вот что роднит человека с животным. А все мы, бегущие, были заражены этой эпидемией, остановить которую не было возможности. Это как табун несущихся лошадей. А я по простоте душевной, решил их остановить. Ну, а дальше ты сам все видел…

Приятели довольно быстро продвигались вдоль реки в поисках подходящего места переправы. Пловцы они были неважные, и лишний метр водной поверхности имел большое значение для обоих. Вскоре они услышали лай собак и прибавили шагу.

Сквозь заросли показалась баржа с пленными. В отдалении стоял офицер собирающийся закусить. Какой-то пухлый коротышка что-то орал, вытащив «Вальтер» из кобуры. Больше десятка пленных зачем-то обратно вывели с баржи и повели в гущу прямо по направлению к притаившимся окруженцам. Они уже отчетливо видели желтые, с запавшими глазами, лица русских солдат, когда коротышка махнул рукой и два автоматчика, следовавших сбоку, открыли огонь. Пленные падали, словно подкошенные кегли. Все было кончено за несколько секунд. Потом распорядитель этого страшного действа, прохаживаясь меж трупам, извлек из кобуры «Вальтер» и сделал несколько выстрелов.

Пораженные, охваченные ужасом, Зотов с Серовым неотрывно наблюдали за этой кошмарной сценой. Их побелевшие лица выражали отчаянную решительность. Наконец Зотов прохрипел:

— Имеешь ли желание испробовать силу евангельского духа, дабы пробудить добро, сокрытое в душе особо просвещенного германца? Нет? Ну, так дай-ка мне изделие товарища Мосина образца 1891 года.

Серов передал ему винтовку, промолвив:

— Один патрон в патроннике, другой в магазине. Больше боезапаса нет.

Зотов не слушал. Он весь сосредоточился на мушке, подыскивая подходящую цель. Между тем офицер покончил с завтраком и отправился размять кости к самой кромке воды. Его сгорбленная спина в сером мундире очень хорошо ложилась в прицел. Через мгновение спусковой крючок был нажат, и звук раскатистого винтовочного выстрела разнесся над рекой. Пуля, вырвав клочок материи, вошла под левую лопатку. Немец, пошатнулся, а затем грузно рухнул в воду. Тут же тишину разорвала автоматно-пулеметная трескотня. Не было возможности поднять голову, настолько густо пули впивались в окрестный грунт. Вдруг стрельба кончилась и, спустя секунды, натасканные на пленных овчарки, уже рвали одежду на студентах из XXI века, так не кстати заблудившихся во времени.

Запыхавшийся фельдфебель, вытирая тряпицей свою красную физиономию, что-то гортанно проорал, выкатывая глаза из орбит. Две пеньковых петли вскоре свисли с крепкого дубового сука. Без лишних слов Зотову и Серову петли были наброшены на шею и в лучах, уже довольно высоко поднявшегося солнца, закачались на веревках два молодых тела бойцов Красной Армии.⠀ ⠀⠀

⠀⠀

— Что это вы, мальчики, так припозднились? — разухабистая Люська, верная подружка по праздному времяпрепровождению, стояла возле окна напротив аудитории, внимательно разглядывая в зеркальце свое лицо. — Вы что же, не в курсе? Арон Евсеевич сегодня ночью помер. К его инсульту присовокупился инфаркт, ну и не выдержала душа халдея… В общем, экзамен на послезавтра перенесли.

Наконец оторвавшись от своего занятия, она посмотрела на приятелей. Зотов и Серов отметили, как лицо студентки вытягивается, а глаза, и без того огромные, расширяются, угрожая выпасть из орбит. Они переглянулись. Да, было от чего прийти в замешательство. У обоих на шее отчетливо проглядывались следы от удавок. Посеревшие лица свидетельствовали о несоразмерно высокой нагрузке выпавшей на их обладателей в последние часы. К тому же ухо Зотова так и не приняло естественный цвет, привлекая внимание проходящих мимо едко ухмыляющихся молодых людей.

— Ну и видок же у вас! Ночью — то где были? Пьянствуете все, да по девкам таскаетесь?

— А где народ? — зачем-то поинтересовался Серов.

— Как где? В пивняке конечно же.

Зотов, вполуха слушая их, потянул за рукав приятеля и зашептал:

— Ты не забыл о тетрадке Евсеевича? Самое время забрать ее.

Серов помрачнел, что-то обдумал и ответил:

— Ну ее к шутам собачьим, тетрадку эту! Ты как знаешь, а я — пас. По мне так лучше пива попить, а не шарахаться по лабиринтам извилин, — он круто развернулся и быстро зашагал прочь — туда, где многие находят забвение, не тревожа свой ум. Позыв к действию утонет в пивном хмелю, но изредка он все же будет теребить его душу, раздражая до тех пор, пока не растворится со временем, смиряя Серова с обыденностью.

⠀⠀ ⠀⠀

2. Ступая босыми ногами по растресканной мертвой земле, усыпанной осколками битого стекла, Зотов пытался уловить малейшие шорохи, что обычно в изобилии наполняют окружающий мир. Но тщетно — безмолвие ватой накрыло окрестности. В небе, как приклеенные, висели бледно-розовые облака, солнце жгло, и не было ни одной птицы, оживляющей эту нерадостную картину. Его взору не на чем было зацепиться. Холмистая поверхность земли лишенная растительности, вот и весь ландшафт.

«Где это я? На Земле или… Да нет, определенно на Земле. Быть может, в будущее занесло? Вряд ли. Вот черт! Откуда столько стекла?», — размышлял он, до боли в глазах всматриваясь вперед. Из его разрезанной острым стеклом лодыжки почему-то не текла кровь. Он стоял на одной ноге и внимательно смотрел на образовавшуюся резаную рану, с каждой секундой все более и более недоумевая: «Это что значит? И совсем не больно. Не понятно! Прав Митька: лучше пиво пить, чем вот так-то по стеклу босиком бродить».

Он осмотрел свой туалет. Ничего особенного. Все то же, что было на нем до перемещения, только почему-то он был босой. Не очень-то удобно для путешествующего путника по битому стеклу. В некотором отдалении, справа от мысленно проложенного маршрута, он заметил какое-то шевеление. Сначала возникло фосфорическое сияние, а затем на фоне неподвижных облаков оно постепенно стало густеть, превращаясь в одинокую человеческую фигуру в грязносером мундире. Он медленно направился к ней.

Возникший из дымки незнакомец что-то чертил тонким высохшим прутиком на песке. Услышав приближающиеся шаги, он поднял голову. Глаза его были пусты, невыразительны, как у рыбы, и смотрели они как бы сквозь Зотова. Полдничный тяжелый зной висел над их головами, но кожа при этом была суха, ни единой росинки пота. Остановившись в трех шагах от незнакомца, Виктор с удивлением узнал в нем Арона Евсеевича Гельмана, облаченного в форму немецкого гауптмана.

— Не может быть! Вас уж с месяц как похоронили!

— Сегодня 40-й день пошел, — как-то безразлично отозвался Гельман. — Значит, что-то будет… Один глупец пулей разорвал мое сердце. Уж не ты ли будешь-то? Вижу, вижу, добрались до моей тетрадки.

— Да уж, почитал. Вряд ли сыщешь еще одного такого, кто уснуть не может, пока дряни какой не сделает. Помните, в Киеве-то, а? А ухо мое чем не понравилось?

Арон Евсеевич не ответил. Казалось, он потерял интерес к неожиданно возникшему Зотову в этом мертвом мире. Как и прежде окружающее не менялось, создавалось ощущение, что эти двое разместились внутри гигантской фотографии, запечатлевшей безжизненный пустырь. Безмолвие угнетало, и Зотов, не выдержав, спросил:

— Где это мы?

Гельман грустно усмехнулся, помолчал, и, тяжело вздохнув, ответил:

— Нигде. Этот унылый пейзаж я наблюдаю вот уже 31-й день, то есть 40-й после смерти, а попал я сюда на девятый. Ясна арифметика? Как твоя фамилия? Зотов? Ну, так вот, Зотов, мы с тобою тени теней, ничто, прах… Мы в том мире, откуда нет пути ни назад, ни вперед. Ты-то как сюда попал? Босой. Под машину попал что ли? Молчишь? Весь фокус в том, что ты мертв, Зотов, как и я. Так случается: живешь, живешь, а потом бац, и… Однако все эти краденные жизни, что довелось прожить мне, во сто крат слаще моего никчемного существования в нашей реальности! А, Зотов?

— В особенности жизнь помощника коменданта, или вот этого немца, которого я снял из трехлинейки.

— Значит, это все-таки ты, маленький стервец, отправил меня сюда. Смертоубийца, проливающий на землю кровь, душа у тебя Каинова… Отчего один?

— Митька познал начало мудрости — страх Господень, а посему отказался от дальнейших блужданий по неизвестности и перешел на пиво пенное…

— Разумен. Как там у Соломона: «Немного поспишь, немного подремлешь, немного, сложив руки, полежишь; и придет, как прохожий, бедность твоя…». Бедность не материальная, но духо… Впрочем, лучше оставить эту скользкую тему выбора.

— Это уж точно. «Духо…». Но неужели я мертв? Все же приятнее, в какой угодно бедности пребывать, чем в этой пустыне со стеклом.

Гельман промолчал. Затем тяжело поднялся, отряхивая прилипший к галифе песок, нахлобучил на голову фуражку, и как-то отрешенно сказал:

— Похоже, пора, пришел мой час, — и он медленно побрел к горизонту, линия которого виднелась за холмами. Еще долго было видно ссутулившуюся его спину, и маленькую дырку на кителе под левой лопаткой, обрамленную бурым пятном засохшей крови.

Провожая взглядом удаляющегося Гельмана, Зотов неожиданно почувствовал нарастающую боль в поврежденной стеклом лодыжке. Глянув на ногу, он увидел, как из ранки сочится кровь, и тут же почувствовал на щеке ласковое прикосновение горячего ветра, и откуда-то издалека послышался гомон птиц…

«Не-е-т, врешь, халдей! Я еще покопчу небо в нашем, живом мире», — ощутив душевный подъем, подумал он, и нащупал в кармане генератор, изготовленный по чертежам Арона Евсеевича, навсегда ушедшего в небытие…

⠀⠀ ⠀⠀

Глоссарий.

Юбилейный год — в каждый последний год 50-летнего цикла в Иудее объявлялись долги недействительными.

Хитон — широкая, падающими складками, одежда.

Хламида — верхняя одежда в виде плаща у древних греков, римлян.

Подир — длинная одежда иудейских первосвященников.

Эл — в древнеизраильском божественном пантеоне творец и владыка небес и земли.

Ашера — верховная богиня и супруга Эла.

Таршиш — «край света» (Южная Испания).

Бродяга-ивр — иври (еврей.), социальная группа, по истечении 7 лет освобожденная из долгового рабства и переходящая в статус хофши (не имущий).

Ф. М. Ртищев (1623-73), приближенный царя Алексея Михайловича, отличался кротостью нрава и благотворительностью.

Хиба — разве.

Чужебесие — пристрастие ко всему иностранному.

Кузьма Косой — смутьян, раскольник

Людодерство — взяточничество.

Позорище — зрелище.

Ju — бомбардировщик фирмы Юнкерс («Штука» Ю-86; 87; 88).

ТТ — пистолет Ф. В. Токарева, обр. 1930 г.

«Отправить в штаб Духонина» — расстрелять, на жаргоне большевистских тюремщиков. Генерал Духонин — главнокомандующий русской армией, был зверски убит большевиками в ноябре 1917 г.

Фамилии и события, относящиеся к деятельности Губчека и ВУЧК (Все-украинская Чрезвычайная Комиссия) подлинные, источник: Доклад ЦК Российского Красного Креста о деятельности ЧК в Киеве, 14 февраля 1920 г.

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

Об авторе:

Петр Ртищев родился в 1959 году в городе Красноярске в семье военного (поэтому пришлось пожить в разных районах бывшего СССР — от Крыма до Омска). Высшее образование получил в Московском Электротехническом институте связи; кандидат технических наук. Четыре года отслужил в рядах ВС СССР; работал мастером (затем начальником участка) по строительству линейных сооружений городской телефонной сети, начальником цеха связи тропосферной связи на полуострове Ямал, инженером в НИИ им. И. В. Курчатова и др. С1991 года руководит рядом малых предприятий в сфере проектирования и строительства коммуникаций.

Рассказы П. Ртищева публиковались в периодике; в 2005 году вышла книга прозы «Блуждающие во мраке» (в соавторстве с В. Бондарчиком).

⠀⠀ ⠀⠀

Георгий Гуревич Поденки

_{Читателям «Знания-силы» со стажем хорошо знакомо имя Георгия Гуревича. Начиная с 50-х годов прошлого века его рассказы часто гостили на страницах журнала.}

_{Пятьдесят лет жизни были безраздельно отданы Георгием Иосифовичем Гуревичем Ее Величеству Фантастике. За это время было издано 26 его книг, в том числе 4 крупных романа, множество научно-фантастических повестей и рассказов, а также литературоведческих и научно-популярных статей.}

_{Будучи ярчайшим представителем второй волны отечественной фантастики, Г. Гуревич отдал должное так называемой фантастике ближнего прицела. Начиная с дебютной повести «Человек-ракета» (1947, в соавторстве с Г. Ясным) и вплоть до романа «Рождение шестого океана» (1960), он неизменно придерживался неписаных правил, характерных для этого направления. Однако если его «коллеги» в основном пропагандировали полезное народному хозяйству изобретательство, то Г. Гуревич в своих произведениях преследовал несколько иные цели. 0 чем бы он ни писал: о методах выведения быстрорастущих деревьев, изобретении нетающего льда, регулировании тектонической деятельности или открытии беспроводного электричества — в центре его внимания неизменно находился человек. Фантастическая идея была лишь средством.}

_{При таком подходе к литературе было совершенно естественным присоединение Г. Гуревича к плеяде авторов-шестидесятников, творения которых и составляют ныне классику отечественной фантастики. Повести и рассказы «Прохождение Немезиды» (1958), «Пленники астероида» (1960), «Мы — с переднего края» (1962) открыли новый период в творчестве писателя, центральное место в котором, несомненно, принадлежит утопии «Мы — из Солнечной системы» (1965), самому, наверное, недооцененному роману советской НФ. А между тем масштабное повествование о коммунистическом будущем человечества если и уступает в чем-то «Туманности Андромеды» И. Ефремова или «Полдню» А. и Б. Стругацких, то лишь незначительно.}

_{В начале 70-х годов интересы Г. Гуревича все более склоняются в сторону гуманитарных наук. Перспективы развития общества, психология героев, обладающих сверхспособностями, составляют основное содержание сборников тех лет. Эти идеи автор развивает в повестях «Месторождение времени» (1970), «Опрятность ума» (1970) и «Когда выбирается «я» (1972). Наибольшей же концентрации они достигают в романе «В Зените» (1972, дополн. 1985) и примыкающем к нему рассказе «Глотайте хирурга», герой которых совершает путешествие к центру галактики.}

_{«Умирать обязательно, стареть обязательно, горевать обязательно и обязательно подчиняться времени». Но что же делать, если осталось еще много нереализованных идей? Г. Гуревич нашел выход. И фантастический, и реальный. Фантастический — в повести «Делается открытие» (1978) и романе «Темпоград» (1980). Их персонажи живут и работают в ускоренном сконцентрированном времени. Реальный — в книге «Древо тем» (1991), написанной в уникальной форме «НФ-конспекта», целиком состоящего из оригинальных проектов, которые писатель не успел реализовать в виде художественных произведений.}

_{Кроме собственно литературной деятельности Г. Гуревич занимался еще и активной пропагандой фантастики. Его книги «Карта Страны Фантазии» (1967) и «Беседы о научной фантастике» (1983) до сих пор считаются эталоном жанрового литературоведения. Нельзя также не отметить научно-философскую работу «Лоция будущих открытий» (1990). «Постоянный глубокий интерес к науке, умение обобщать ее факты и изложить их доступно и увлекательно привели автора к созданию «Лоции». Книга необычная, в ней чувствуются огромные возможности человеческого ума, она будит мысль, интерес к познанию мира».}

_{Публикуемый в этом номере рассказ «Поденки» обнаружен в архивах писателя. При жизни мэтра он не был напечатан, и это — первая публикация рассказа.}

Дмитрий Байкалов

⠀⠀ ⠀⠀

Вытянутая орбита, четырехмесячное знойное лето, четыре года лютой зимы — не слишком благоприятные условия для жизни. Никто и не ожидал встретить разумную жизнь на первой планете звезды 211179. Но спектроскоп зарегистрировал линии кислорода в атмосфере — видимо, растительность все-таки была там. И после долгих колебаний капитан разрешил отправить на Первую меня — биолога, поскольку я меньше всех был нужен при сооружении полизвездного радиотелескопа, который должен был перевернуть все наши представления о Вселенной.

Приключений не было, предупреждаю любителей волнующих переживаний. Связь работала безупречно, ни один канал не подвел, приборы посадили меня с аптекарской точностью.

И хорошо, что сажали меня автоматы. Сам я не разглядел бы ничего в плотном, густом, мутнобелом, как чай с молоком, тумане. И после посадки я долго всматривался в муть. Напрасно. За иллюминатором плыли какие-то кисейные струйки, а за ними стояла все та же непроглядная молочная стена. Приборы, однако, обнадеживали, показывали достаточный процент кислорода, сносную температуру, несколько выше нуля, а влажность, конечно, стопроцентную. Надев для осторожности скафандр, я решился выйти наружу, но тут же утонул в молочной мгле и наверняка потерял бы свой летающий дом, если бы отцепил фал. Пришлось вернуться «ждать у моря погоды».

И ждал я три дня, назовем их условно «апрельскими». Ждал, не отходя от тамбура, ждал ничего не видя, кроме мглы-мглы-мглы впереди и снега под ногами. Тающего, ноздреватого, с капельками воды в каждой луночке. Довольно грязный был снег. Нестиранное белье планеты пролежало без смены четыре года. Грязь я собрал, старательно исследовал под микроскопом. Как и можно было предположить в основном это были пыльца, кусочки высохших листьев или минеральная пыль. Ни крошек угля, металла, ни опилок, ни единого волоконца, которыми так обильно снабжает атмосферу разумная жизнь. Так и я передал на базу по радио: «Жизнь на Первой доразумная, вегетативная».

А подробностей сообщить не мог, все было скрыто в тумане. Бродить в нем было опасно, да и бессмысленно. Но из прошлых астрономических наблюдений знали мы, что как правило на этой планете ясное небо, туманы держатся только в период таяния, сойдут через несколько дней. Волей-неволей приходилось набираться терпения. Вот и сидел я на пороге люка, дышал стопроцентной влажностью, попирал ногами неведомую планету и думал о своей родной.

Из практики экспедиций известно, что вторую половину срока в космосе думаешь больше о Земле, а у нас уже прошла половина, и три четверти и пять шестых срока. Осталось месяца четыре, и моя командировка на Первую казалась эпизодом, последним актом. Ну, соберу я здесь гербарий, будет что отвезти на Землю… на Землю — на Землю-Землю! Все мысли о Земле.

По земной природе соскучился я и больше всего по лесам. Нет на свете ничего лучше лесов нашей средней полосы. Тень, прохлада, аромат (ароматы!), птичий гомон, косые лучи солнца сквозь листву, девичья нежность березок, осин боязливый трепет, горделивые сосны, елки-клуши и выводок грибков под их зелеными крыльями, шаткие кочки, усеянные черникой, таинственные глазки болотец между ними. Каждая полянка — вернисаж. Стой и любуйся, крути головой направо и налево. Куда ни глянь — полотно, живой Шишкин.

Как вы догадываетесь, я — лесовод. Это моя профессия, увлечение и страсть. Земные мои годы проходят в вечной борьбе (силы света и силы тьмы!) с лесогубителями, лесозаготовителями. Четыре раза в год, перед началом каждого квартала, приезжают они ко мне с картами, где крест накрест перечеркнуты гектары — гектары — гектары, предназначенные для рубки. И каждый раз я спрашиваю, когда же они оставят мои леса в покое. Рубят и рубят, прореживают и сводят; о дебрях и непролазных чащах мы читаем только в романах. Своими же глазами видим парки, рощи и рощицы, или скудные ряды лесопосадок. Тайгу — в заповедниках исключительно.

— Когда вы оставите леса в покое? — добиваюсь я.

А мне в ответ:

— Население Земного шара растет на полтора процента ежегодно. Мы — хозяйственники — должны обеспечить полуторапроцентный прирост зерна, мяса и древесины тоже, не только для мебели, поделок всяческих, но и для бумаги, чтобы вам — романтикам — было на чем печатать вдохновенные поэмы о кущах, рощах и непролазных чащах.

Я возражаю всякий раз:

— Полтора процента плюс полтора… по формуле сложных процентов получается удвоение меньше, чем за полвека. Удвоение, потом учетверение. Природа не выдерживает геометрической прогрессии. Надо срочно придумывать замену.

— Вот и придумывайте, романтики, вместо того, чтобы воспевать!

Ездил я, ездил и к синтетикам, ездил и к генетикам… Пришлось, однако, прервать хлопоты потому, что и космос я откладывать не мог никак.

Не мог откладывать по возрасту. В последний раз пустили меня в космос — в самый последний.

Доктор долго морщился и вздыхал, рассматривая мои кардиограммы, рентгенограммы, генограммы, всякую такую грамматику, ласково похлопывал по плечу и по коленке, а я честил медицину за то, что она лечит-подлечивает, но молодость продлить все равно не умеет. Только развернешься, только опыт наберешь, тут же тебя и провожают на заслуженный, так сказать, отдых.

— Друг мой дорогой, — говорил доктор. — Умный человек не просит невозможного. Старость — закон природы, наше дело ее облегчить, сделать здоровой, работоспособной.

— Даже если старость и закон природы, — возражал я, — старость в шестьдесят вовсе не закон. Попугаи живут и до ста лет, дубы — сотни, а секвойи — четыре тысячи. И не доказано, что они при этом стареют. Растут и растут. С другой стороны и поденки не знают старости. Один денек пляшут, отложат яички и умирают.

— Голубчик, но люди не поденки же. — И доктор заглядывал мне в глаза с неуверенной улыбкой, полагая, что я шучу, сам понимаю, что вздор несу. — Впрочем, голубчик, я не специалист по старению. Пойдите к геронтологам, они вам все объяснят.

Не пошел я к геронтологам, не пошел к иммунологам и зоологам, не пошел к генным инженерам, отложил хождение на два года потому, что в космос меня пустили пока что. Когда не пустят окончательно, буду земными проблемами заниматься.

И еще одно дело отложил я — семейное.

Большую часть жизни провел я в экспедициях, ночуя в палатках, в лучшем случае в каютах кораблей. Морских и космических. Привык к экономной тесноте: норма — 3 кубических метра на человека; гость стоит на пороге; койка, столик, на стене циферблаты. Поэтому очень ценю я неторопливые беседы в просторной городской комнате, за столом покрытым белой скатертью. Ценю домашние пирожки и салаты в салатницах, никаких тебе консервов и паштетов из тюбиков. Люблю, чтобы меня слушали милые женщины в нарядных платьях, а не только бесполые существа в комбинезонах. И желательно, чтобы мне внимали сочуствующие: жена или дочь-егоза.

— Папка, да как ты выдержал? Да я бы померла от страха.

Преувеличивает. Не померла бы. Никого она не боится. Меня тоже.

И в доме установлена традиция: вечер перед отъездом и вечер после возвращения — торжественные семейные праздники. Семейные — без посторонних. Я делаю доклад о планах, я делаю отчет об итогах. Жена время от времени перебивает, спрашивая, не подложить ли что-нибудь на тарелку (подозреваю, что доклады она пропускает мимо ушей), а дочка ахает:

— Да я бы померла от страха!

Она-то впитывает мой рассказ, слушает с блестящими глазами, а пальцы у нее шевелятся, мнут хлебный мякиш. Скульптор моя быстроглазая. У нас все полки и столики заставлены ее работами: целые серии пляшущих фигурок из дерева, папье-маше, бронзы, фарфора. Все, что она видит, хочется ей тут же вылепить. И все, что я рассказываю, тоже хочется вылепить. Пальцы у нее никогда не отдыхают. Даже когда нет материала, подходящего или неподходящего, формирует что-то из воздуха. Музыканты так наигрывают на солее мелодии, которые звучат у них в голове. Берут аккорды на скатерти. Музыку слышат в воображении.

В общем хорошая девочка, моя единственная. Но вот обеспокоила она меня перед отлетом.

Как раз рассказывал я о будущей экспедиции в окрестности невыразительного солнца 211179, говорил, что на первой планете разумной жизни быть не может; четыре года зима, четыре месяца теплых, не успеет развернуться разум. В эту минуту раздался звонок, и появился гость… черт бы его побрал, не мог выбрать другой вечер.

Не очень молодой, но очень чинный молодой человек, с галстуком, запонками на манжетах и прямым пробором от лба до макушки; терпеть не могу прямых проборов. Пригласили его к столу, не прогонять же, а когда он сел, семейство мое будто подменили. Жена перестала не слушая мне, сочувствовать, начала вместо того подвигать блюда, громко перечисляя ингредиенты салатов. Дочь-егоза, болтливая вострушка, прекратила мять воздух пальцами, потупила глаза и начала вытирать тарелки. Попробуй заставь ее заниматься хозяйством в другое время. Гость же начал, нисколько не интересуясь моей экспедицией, разглагольствовать о смысле жизни и науки. По его мнению, у каждого человека должна быть конкретная цель в жизни, желательно — крупная цель. У него самого есть таковая: он собирается стать видным ученым. Для этого надо занять заметную должность в ведущем институте, заслужив ее тремя диссертабельными диссертациями. Первая уже подготовлена. Материал собран, минимум сдан. Ищется тема для второй, желательно новая, а вместе с тем и не слишком новая, чтобы не вызвать раздражения и удивления.

Впрочем, все свои соображения он не успел изложить. Продуманно подготовившись и к сегодняшнему вечеру, он приобрел два билета на хорошие места в синтетический театр. Девочка моя — художественная натура, вечно опаздывающая повсюду, была одета через две минуты. О моем отъезде она забыла тут же.

— Что за тип? — спросил я, когда мы остались с женой вдвоем. — Неужели наша дочь находит его интересным?

— А чем плох? — возразила жена. — Основательный человек, и намерения у него серьезные.

— Намерения, может, и есть. Любовь есть ли?

Но тут кроткая моя жена, возвысив голос, объявила, что я ничего не понимаю в семейных делах. Любовь любовью, но нашей девочке уже двадцать четыре, давно пора подумать о браке.

Я разозлился:

— Пора думать, но пусть думает со всей ответственностью. Он же набитый дурак, этот основательный. Мне лично не хочется, чтобы у меня росли глупые внуки.

В общем, мы крупно поспорили, но я своего добился. Получил обещание, что с браком повременят до моего возвращения. В конце концов, двадцать четыре — не конец жизни.

Надо дожидаться настоящей любви, даже если придется ждать и год, и два.

А ждут ли и дождутся ли меня — не уверен. Что-то неясны были космические наши короткие разговоры. Ведь это же не земной телефон: вопрос-ответ, вопрос и ответ сразу, не понял — переспросил. Из космоса мы посылаем серии запросов, получаем серию ответов. Если хотят — отвечают, не хотят — отмалчиваются. До следующей серии — месяц. И что-то много отмалчивались мои хорошие в последних радиограммах.

Вот о таких вещах думал я, всматриваясь в молочную иглу. Смотрел, ничего не видел, вздыхал:

— Ладно, недолго осталось терпеть. Соберу гербарий, и на Землю — домой. Там будем разбираться.

Меж тем в тумане шла невидимая работа. Что-то журчало, булькало, переливалось, иногда к моим ногам подтекали ручейки, где-то в сторонке бурлил поток, позванивая льдинками, что-то шлепалось в воду, что-то ухало, оползая. А на третий день подул сырой ветерок, молочная стена стала таять, сделалась дымчатой, голубоватой, полупрозрачной, даже розовой почему-то… и вдруг сквозь розовое проглянуло горячее солнце 211179. Имя ему еще не удосужились придумать астрономы. Впрочем, не напасешься имен на сто миллиардов светил. Как известно, астероиды сначала называли в честь богинь, полубогинь, потом в честь жен и любимых женщин. Всех женских имен не хватило даже на вторую тысячу.

Но пекло безымянное заурядное солнце добросовестно: пар стоял над лужами, во всех ложбинках гомонили ручьи, снежники съеживались прямо на глазах, уползали на северные склоны. А на следующее утро, будем считать — 1 мая, появилась и зелень.

Слишком скромное слово «появилась». Ничего похожего я не видел на Земле. Зелень рвалась к свету. Разворачивая почву. Грунт шевелился под ногами. Из каждой точки ползли зеленые червяки. Стебли покачивались и, нащупав соседей, тут же хватались за них, обвивались, подтягивались по соломинам предшественников, стремясь обогнать, развернуть свой листок выше, перехватить солнечный свет. Мне кажется, некоторые растения даже разъедали и высасывали друг друга. Буйствовала и хищничала зелень на этой планете.

Последующие дни вознаградили меня за томительное ожидание в тумане. Биолог-натуралист во мне блаженствовал. На каждом квадратном метре находил я материал для гербария. Я собирал, сушил, описывал, раскладывал по ящикам, классифицируя на ходу. Как и на Земле здесь были безъядерные и ядерные, одноклеточные и многоклеточные водоросли, были лишайники, мхи, споровые, голосемянные и покрытосемянные. Последние раскрывали цветы, как и полагается покрытосемянным. И сколько же было цветов, одноцветных, многоцветных и радужных, пятнистых, крапчатых, полосатых, клетчатых, узорчатых! Бездна материала для того, чтобы составлять букеты и плести венки.

О венках я упомянул не случайно. На десятый день моего пребывания — 5 мая условно — проснувшись поутру, я услышал щебет голосов, право же, очень похожих на человеческие. Одеваясь, я строил догадки, кто это звенит: цветы такие поющие или птицы, вроде наших пересмешников, но кого же они пересмеивают? Наконец, выбрался наружу и увидел…

Девочек, которые плели венки. ...