Александр Зиновьев КОММУНИЗМ КАК РЕАЛЬНОСТЬ

Предисловие к российскому изданию

После опубликования на Западе в 1976—1979 годы «Зияющих высот», «Светлого будущего» и ряда других книг многие читатели просили меня и моего издателя опубликовать социологические главы этих книг, посвященные коммунистическому общественному строю, отдельной книгой. Выполняя эту просьбу, буквально за две недели я написал книгу «Коммунизм как реальность», и смог это сделать благодаря тому, что все идеи были уже обдуманы ранее, и требовалось лишь привести их хотя бы в первоначальную систему. Книга была издана в Швейцарии в 1980 году, сразу была переведена на многие западные языки, стала бестселлером и была награждена рядом премий, включая премию Алексиса де Токвиля. Многие рецензенты оценили книгу как первую попытку научного (а не идеологического!) подхода к реальному коммунистическому обществу, классическим образцом которого я считал и считаю до сих пор общество советское.

Книга «Кризис коммунизма» была точно так же написана по заказу издателя и опубликована в 1990 году в Италии и Франции (под другими названиями). В ней я изложил мое понимание сущности и причин того кризиса советского общества, который начался в 1985 году и привел к развалу советского блока, к краху коммунистической системы в странах Восточной Европы, к развалу самого Советского Союза и к нынешнему катастрофическому состоянию России.

Само собой разумеется, сейчас, в 1993 году, я мог бы кое-что исправить в этих книгах, кое-что исключить и кое-что добавить с учетом того, что я узнал о Западе, о «холодной войне» и о развитии событий в России в последнее время. Но я решил это не делать по ряду причин. Во-первых, я хотел сохранить мои умонастроения тех лет, когда писались книги, и не подделывать их задним числом под новую ситуацию. Во-вторых, основные идеи книг остались для меня неизменным фундаментом понимания всего того, что так или иначе связано с реальным коммунизмом. Наконец, у меня просто не было времени и сил на переработку книг.

Мюнхен, август 1993 года.

Коммунизм как реальность

Повод

Коммунизм в наше время предстает перед людьми уже не в виде отвлеченных идей и прекраснодушных обещаний, не в виде событий где-то на периферии цивилизации, а в виде привычного образа жизни для одних людей, в виде угрозы нападения со стороны могучих коммунистических государств — для других, в виде реальной перспективы внутреннего развития страны — для третьих. И все же представления людей на Западе о реальном коммунистическом образе жизни до сих пор еще таковы, что обычно вызывают ироническую улыбку, гневное возмущение или тупое недоумение. Разговаривали, например, о картине коммунистического общества, которую я нарисовал в «Зияющих высотах». — Насчет очередей, — сказал один из собеседников, — Вы явно преувеличили. Зачем человеку часами стоять в очереди, если он может прийти через эти самые часы и получить то, что ему нужно, без очереди?!.. Присутствовавшие при беседе советские эмигранты смеялись до слез, услышав эти слова моего оппонента. Им-то с аксиоматической ясностью известно, что по законам коммунистического образа жизни рядовой гражданин, не обладающий особыми привилегиями, в определенном числе случаев должен так или иначе потерять впустую некоторое количество времени, чтобы удовлетворить какую-то свою простую потребность.

Другой пример. Я рассказывал об одном из законов реального коммунизма — о стремлении проникать во все места пространства, куда есть хотя бы малейшая возможность проникнуть, и стремлении сделать свое окружение себе подобным и подконтрольным. Один из слушателей сказал на это следующее. Пусть советские солдаты приходят сюда, в Западную Европу. Они увидят, что здесь уровень жизни выше, чем в Советском Союзе, что здесь есть демократические свободы и прочие блага цивилизации. Увидев это и поняв, что их обманывали советские руководители, они вернутся домой и устроят дома переворот, чтобы впредь жить по-западному… На сей раз мне и другим моим бывшим соотечественникам было не до смеха. Если солдаты коммунистических стран придут в Западную Европу, тут вряд ли останется что-то от западного образа жизни для сравнения и нравоучительных выводов. К тому же если люди коммунистических стран придут сюда, то не с целью чему-то поучиться, а с целью учить, с целью навязать свой собственный строй и уровень жизни. И они имеют большие возможности преуспеть в этом, ибо на Западе своих элементов коммунизма и людей, желающих действовать в его пользу, предостаточно. И опять я слышу в ответ: пусть! Ничего страшного в этом нет, — говорит другой собеседник, — пусть страны Запада на своем опыте убедятся в том, что коммунистический образ жизни отвратителен. И тогда они от него откажутся. Что я мог сказать на это?! Увы, этого «тогда» уже не будет. Тогда уже будет поздно. Страна — не отдельный человек, а социальный строй — не опостылевшая старая жена. Победа коммунистического социального строя в стране означает перестройку всех основ и сторон жизни общества. За короткий срок большая масса людей здесь займет привилегированное положение и сравнительно неплохо устроится. Большинство населения будет избавлено от многих забот и получит минимальные жизненные гарантии. Получит преимущества тип человека, которому новый строй жизни будет более удобен, чем прежний. Социальная селекция стремительно направит производство человеческого материала в таком направлении, что люди будут уже не способны и не заинтересованы в возврате назад. Мощная система власти и идеологического воспитания, которая будет создана в считанные дни, подавит всякие попытки повернуть историю вспять. Жертвы скоро будут забыты. Начнется безудержное приспособление массы населения к новым условиям существования. Пути назад уже не будет. Чтобы «вернуться» к благам западной цивилизации, их надо будет завоевывать снова, уже на новой социальной основе. А для этого обществу придется проделать новый многовековой исторический цикл, заплатив за это неслыханными доселе жертвами. И еще сомнительно, удастся ли этот «возврат». — Вы преувеличиваете прочность и силу коммунистического режима, — слышал я на это в ответ.

Мне не раз приходилось сталкиваться с людьми, которые считают коммунистический режим непрочным, основанным лишь на обмане народа и насилии над ним со стороны кучки властителей-коммунистов. Большинство собеседников, однако, в эту концепцию уже не верит. Но даже политические деятели и мыслители, судя по их речам и книгам, весьма смутно представляют себе природу коммунистического режима и источники его силы и прочности. Они мыслят его в системе понятий, уместных для общества западного типа, но теряющих смысл в применении к обществу коммунистическому, и применяют к нему чужеродные критерии оценок, лишь случайно дающие более или менее верные результаты. Поразительный пример этому — реакция на Западе на вторжение советских войск в Афганистан. Оно застало Запад врасплох и посеяло тут растерянность, хотя с точки зрения возможности предсказания случай был тривиальным. Незадолго до этого Советский Союз отозвал часть своих войск из Восточной Германии. Многие на Западе истолковали это как миролюбивый жест. В середине декабря я делал доклад в «Немецко-американском обществе» в Мюнхене и говорил о том, что ничего миролюбивого в этой акции нет, что эти отводимые советские танки вскоре окажутся в другом месте, где они нужнее, например — в Афганистане. Боюсь, что мои слушатели отнеслись к этому предупреждению скорее как к риторическому приему. Я вовсе не претендую на то, что это предсказание имеет большую гносеологическую ценность. Наоборот, я настаиваю на его банальности. Но это банально лишь при том условии, что коммунизм мыслится в соответствующей ему системе понятий.

И уж совсем обычными являются на Западе надежды на то, что здесь коммунистическое общество будет иметь совсем иной вид, чем в Советском Союзе. Тут порой даже противники коммунизма приписывают многие отрицательные явления коммунистического образа жизни чисто российским условиям, считают существующий в Советском Союзе социальный строй ненастоящим коммунизмом (или социализмом), надеются на «коммунизм с человеческим лицом» или «демократический коммунизм» на Западе. Такого рода суждения, которые кажутся чудовищно нелепыми для человека с опытом жизни в реальном коммунизме, можно услышать здесь не реже, чем суждения об отсутствии гражданских свобод и репрессиях в странах социалистического лагеря, ставшие здесь привычными. Такие суждения и послужили толчком к написанию этой книги.

Намерение

Излагаемое здесь понимание коммунизма как реального типа общества сложилось у меня много лет назад. Но лишь сравнительно недавно у меня появилась возможность высказать его публично. Сделал я это в моих книгах «Зияющие высоты» (написана в 1974 г.), «Записки ночного сторожа» (1975 г.), «Светлое будущее» (1976 г.), «В преддверии рая» (1977 г.) и «Желтый дом» (1978 г.), а также в выступлениях здесь на Западе, часть которых вошла в книгу «Без иллюзий» (издана в 1979 г.). Названные книги и выступления в совокупности дают описание реального коммунистического общества, начиная от его глубоких абстрактных законов и кончая деталями быта и психологии его граждан. Сделано это в литературной форме, а не в форме научного сочинения. Но я не вижу в этом большого недостатка, так как я сознательно обращаюсь не к узкому кругу специалистов, на одобрение со стороны которых я не надеюсь, а к широкому кругу обычных людей, которые могут извлечь для себя какую-то пользу из моих жизненных наблюдений. А в данной книге я излагаю самые основные пункты своего понимания коммунизма вне литературного контекста. При этом я стремлюсь дать более или менее обобщенное описание этого строя жизни и обнажить сам метод мышления, с помощью которого получены мои суждения.

Проблема метода мышления (понимания, исследования) выходит здесь на первый план не случайно. Фактов жизни обществ коммунистического типа накоплено более чем достаточно. Они широко известны. Но знание фактов само по себе еще не дает понимания. В этом обилии фактов надо еще суметь ориентироваться. Их надо как-то упорядочить и обработать. На их основе еще надо изобрести систему понятий и суждений, которые затем можно было бы использовать как средства ориентации и предвидения в постоянно меняющемся и необычайно запутанном потоке жизни. А это невозможно без особой техники (методологии) мышления. Я исследовал эту технику мышления в течение многих лет профессионально. Результаты моих исследований опубликованы в многочисленных работах по логике и методологии науки, к которым я и отсылаю заинтересованных в этом читателей. Здесь же я буду время от времени излагать некоторый минимум методологии научного мышления, соответствующий рассматриваемым проблемам. Буду я это делать по возможности в общедоступной форме и в контексте суждений о коммунизме. Причем эти методологические места книги будут составлять существенную часть самой картины общества. Так что все то, что я говорил до сих пор и буду еще говорить в так называемых «предварительных» разделах книги, есть не подготовка к той картине общества, которая лишь будет показана впоследствии, а уже фрагменты самой этой картины.

Большую часть жизни я прожил в Советском Союзе. Так что само собой разумеется, конкретные факты жизни советского общества давали и до сих пор дают материал для моих размышлений. Но эта книга не есть описание особенностей Советского Союза. Она есть описание всякого коммунистического общества, и Советского Союза — в том числе. Но Советский Союз представляет здесь исключение вот в каком смысле. Здесь тип общества, в котором коммунистические отношения между людьми стали господствующими, сложился впервые в истории. Здесь он не был навязан извне, как в странах Восточной Европы, а сложился имманентно в силу социальных законов и исторически данных условий. Здесь он быстро достиг классической зрелости и обнаружил с полной ясностью свои достоинства и недостатки. Здесь он стал заразительным примером для других стран, поставщиком идей коммунизма и средств их достижения. Победив и утвердившись в Советском Союзе, коммунизм стал опорным пунктом и стимулом для коммунистической атаки на мир вообще, так или иначе вовлекая в сферу своего влияния прочие части планеты. Так что реальный коммунизм не есть просто скопление независимых коммунистических стран, подобных друг другу, а индивидуальное международное явление, ядро которого образует Советский Союз. Отвлекаясь от особенностей Советского Союза, я тем самым хочу выделить нечто закономерное для коммунистического общества независимо от того, сколько существует частных примеров обществ такого типа. Если бы Советский Союз оставался единственной коммунистической страной, это отвлечение было бы точно так же возможно и даже необходимо для научного понимания его социального строя. Я в этой книге не принимаю во внимание Китай и его претензии на роль в истории, чтобы не усложнять изложение. Общая картина коммунистического общества не зависит от наличия конкурирующих держав.

И с познавательной точки зрения Советский Союз имеет преимущества. Подобно тому, как в свое время Англия была страной классического капитализма с точки зрения изучения механизмов последнего, Советский Союз стал и до сих пор остается страной классического коммунизма: здесь явления и законы коммунистического образа жизни можно было наблюдать в прошлые десятилетия и можно еще сейчас наблюдать в наиболее чистом (сравнительно с прочими странами) виде, — в виде, очень близком к условиям лабораторного эксперимента. Здесь феномены коммунизма обрели наиболее четкие формы. Это касается и тех феноменов, социальные очертания которых аморфны и расплывчаты в самой реальности, — здесь нечеткость социальных явлений выражена наиболее четко. Читатель должен быть готов к тому, что такого рода кажущиеся парадоксы характерны для самого коммунистического строя жизни. В упомянутых выше книгах такого рода «парадоксы» приводились десятками. Критики сочли их литературным приемом, хотя я стремился лишь к возможно более точному описанию реальности, а не словесным фокусам.

Конечно, имея перед глазами постоянно жизнь советского общества, трудно полностью отвлечься от его индивидуальных особенностей, которых может не быть в других странах. Однако не надо торопиться с выводами на этот счет. Если чего-то нет сегодня, из этого еще не следует, что это не случится завтра. Кроме того, различные страны изобретают свои особенные формы решения общих задач, создающие иллюзию отсутствия общих стандартов общественной жизни. Например, природные условия Советского Союза оказались весьма благоприятными для массовых репрессий — в тайге, в Заполярье и в северных морях можно бесследно спрятать миллионы трупов. Нечто аналогичное повторить в условиях Италии, Франции и других стран Запада труднее. Но та же тенденция, которая в Советском Союзе воплотилась в массовых репрессиях, здесь может проявиться иначе. К тому же Советский Союз может протянуть Западу руку братской помощи и предоставить в его распоряжение свои необъятные возможности в этом отношении. Наконец, если читатель все же не будет убежден в том, что предлагаемая его вниманию картина коммунизма не есть описание частных свойств Советского Союза, для автора остается еще следующее утешение: Советский Союз сам по себе есть достаточно серьезное явление в истории человечества, и познание его устойчивой натуры есть дело далеко не бесполезное. Я надеюсь также и на то, что в Советском Союзе найдутся люди, которые сумеют прочитать эту книгу и извлечь из нее для себя какие-то уроки.

Хотя в этой книге я стремлюсь к максимально возможной популярности изложения, это не означает, что она может быть понята без всякого усилия. Понимание вообще не приходит без усилия. Без усилия приходят только заблуждения. Понимание же есть сопротивление заблуждениям, которые навязываются под видом чего-то само собой разумеющегося. Большинство же людей, интересующихся социальными проблемами, не склонно к усилию. Они полагают, что всякий человек, насмотревшийся на окружающие явления общественной жизни и решившийся рассуждать о них, сразу становится специалистом в этой области. В Советском Союзе многие миллионы людей постоянно наблюдают факты коммунистического образа жизни и многие тысячи из них рассуждают об этих фактах. А много ли там людей, о которых можно было бы сказать, что они понимают это общество?!

И последнее предупреждение: понимание общества не есть его разоблачение. Разоблачение негативно, понимание же позитивно. Разоблачение действует на эмоции, понимание предназначено для разума. Разоблачение имеет своим врагом апологетику, понимание же — заблуждение. Разоблачение может стать врагом понимания не в меньшей мере, чем апологетика. В этой книге потому не будет разоблачительных материалов. А если что-то встретится похожее на разоблачение, прошу читателя отнести это к числу примеров, поясняющих общие рассуждения. Но отсутствие разоблачения не всегда есть апологетика. Стремление к пониманию сущности коммунистического социального строя страшнее для него, чем любые сенсационные разоблачения его язв.

Апологетика имеет целью выделить в жизни общества то, что кажется добродетелью, преувеличить эти добродетели, преуменьшить или замолчать то, что кажется злом. Разоблачение же, наоборот, стремится обратить внимание на отрицательные явления жизни общества и преувеличить их, игнорируя или преуменьшая его достоинства. Понимание вовсе не означает некую среднюю линию, некие правильные пропорции положительного и отрицательного, добра и зла. Для понимания вообще не существует ни положительное, ни отрицательное. Для понимания существуют лишь объективные факты, объективные закономерности и тенденции. А как оценят эти явления сами участники жизни общества и посторонние наблюдатели в терминах добра и зла, это от понимания самого по себе не зависит. Понимание, например, фиксирует тенденцию коммунистического общества к образованию своеобразной армии работников, которых общество вырывает из естественной среды и принуждает трудиться в условиях, весьма близких к условиям рабского труда. Понимание показывает, что эта тенденция закономерна, а не есть результат лишь злого умысла нескольких нехороших людей. Хорошо это явление или нет? Для одних людей оно хорошо, для других плохо. Но само по себе оно есть лишь объективный факт.

О терминологии

Мне не раз приходилось слышать, что термин «коммунизм» неоднозначен, что он различно понимается советскими и западными людьми, что лучше говорить об обществе восточного или советского типа. Отчасти это так. Но в советах такого рода больше скрывается боязнь называть вещи своими именами, чем желание избежать путаницы. Кроме того, тут сказывается желание изобразить язвы коммунистического образа жизни как нечто специфически «восточное» или советское, а не как нечто общезначимое. Дело не в словах. В конце концов ориентировочно всем ясно, о чем идет речь. Не надо лицемерить. Речь идет об обществе, о котором мечтали и мечтают угнетенные классы, всякого рода прекраснодушные утописты, классики марксизма и их последователи, западные коммунисты и прочие «прогрессивные» силы человечества, — речь идет о реальном коммунистическом обществе, воплощающем марксистские идеалы в действительность. Формы демагогии и доктрин могут различаться. Но законы вещей вообще, и социальные законы — в частности, не меняются в зависимости от места и времени. Законы коммунистического образа жизни суть одни и те же для всех времен и народов. И то, что называют обществом восточного или советского типа, являет миру с точки зрения его социального типа всеобщий образец, а не нечто из ряда вон выходящее и исключительное. Отказаться от термина «коммунизм» — значит сделать вид, будто речь идет о чем-то таком, что не имеет никакого отношения к марксистским проектам переустройства общества, не имеет отношения к тому, за что боролись и борются коммунисты и их поклонники, к чему стремятся очень многие «прогрессивно» настроенные люди на Западе. Как раз наоборот, термин «коммунизм» здесь на своем месте. В этой книге (как и в других моих книгах) дается описание именно той реальности, которая с необходимостью образуется в результате осуществления на деле самых «передовых» идеалов человечества. И никакой иной реальности за этими идеалами нет и не будет.

Власть слов над людьми поистине поразительна. Вместо того, чтобы использовать слова лишь как средства для фиксирования результатов своих наблюдений реальности, люди самое реальность видят лишь в той мере и в том освещении, к каким их вынуждают слова, а часто вообще обращаются к реальности лишь как ко второстепенному средству в их главном деле, — в деле манипулирования словами. Люди при этом видят сам предмет, о котором думают и говорят, лишь через нагромождение слов, фраз, текстов, книг, произведенных другими людьми, в большинстве случаев — такими же рабами слов, как и они сами. Я здесь предпочитаю другой путь: говорить о коммунизме то, что я обнаружил в нем в течение долгой жизни лично сам, без помощи других лиц, в особенности таких, которые рассуждали о нем задолго до его появления, получали сведения о нем из вторых и третьих рук, на основе кратковременных и мимолетных впечатлений.

«Научный коммунизм» и наука о коммунизме

В марксизме различают низшую ступень коммунизма (социализм) и высшую (полный коммунизм). На низшей ступени действует принцип «От каждого — по способностям, каждому — по его труду», на высшей — принцип «От каждого — по способностям, каждому — по потребностям». И термин «коммунизм» употребляют обычно в отношении высшей ступени. Считается, что этой высшей ступени общество еще нигде не достигло. Даже в Советском Союзе есть пока еще развитой социализм, очень близкий к полному коммунизму, но таковым все же не являющийся. В свое время Хрущев пообещал полный коммунизм «при жизни нынешнего поколения». Но советские руководители своевременно замяли этот хрущевский казус, ибо положение в стране после того заметно ухудшилось.

Для коммунистической идеологии такое различение низшей и высшей ступеней коммунизма очень удобно. Коммунизм при этом вроде бы уже есть и вроде бы его еще совсем нет. Есть частичка, а целиком будет когда-нибудь потом. Все дефекты реальной жизни в коммунистических странах можно отнести за счет того, что еще не достигли полного коммунизма. Погодите, мол, построим полный, тогда никаких таких дефектов не будет. А пока, мол, терпите. Но на самом деле такое различение ступеней коммунизма имеет чисто умозрительный характер. На самом деле принцип полного коммунизма реализуется даже легче, чем принцип социализма. Правда, эти принципы реализуются совсем не в такой буквальной идиллической форме, как мечтали классики марксизма и угнетенные классы: реализация их вполне уживается с низким жизненным уровнем основной массы населения сравнительно со странами Запада и с колоссальными различиями в жизненном уровне различных слоев населения. Исходя из изложенных соображений, я игнорирую марксистское различие социализма и коммунизма как явление чисто идеологическое и рассматриваю господствующий в Советском Союзе и ряде других стран тип общества именно как реальное воплощение чаяний классиков марксизма и вообще всех самых прогрессивных (в марксистском смысле) мыслителей прошлого. А если в реальной истории происходит так, что воплощение в жизнь светлых идеалов неразрывно связано с порождением мрачных последствий, то от этого никуда не денешься. Положительный полюс магнита, как любят выражаться марксистские философы, не может существовать без отрицательного. Классики марксизма и прочие добросердечные мыслители прошлого не могли предвидеть того, что на пути в обещанный рай страждущее человечество попадет в ад. А может быть, не хотели предвидеть? Ведь не могли же они не знать о многочисленных случаях в прошлой истории, когда народовластие проявлялось в кровавом терроре и ужасающем неравенстве! Впрочем, массовые желания редко бывают разумными. Для современного человечества опыт коммунистических стран обнажен в деталях, но это не умеряет силы коммунистических устремлений в мире. Современные последователи классиков марксизма наверняка знают настоящую цену коммунистическому строю. Но они к нему стремятся уже из вполне земных целей: завоевать мир лично для себя и своих сообщников и наслаждаться его благами, чего бы это ни стоило прочей части человечества.

Согласно догмам марксизма полного коммунизма в реальности еще нет, но наука о нем — «научный коммунизм» — уже существует. Но фактическое положение на самом деле противоположно этому: реальный коммунизм уже существует в виде многочисленных обществ определенного типа, а вот науки о нем пока еще нет. Коммунизм мыслится как определенный тип реального общества, т.е. как эмпирическое явление. И наука о нем может быть только опытной наукой, исходящей из наблюдения фактов. Если нет предмета для наблюдения, не может быть и опытной науки о нем. Так что «научный коммунизм» марксистов, предпочитая старые тексты новой реальности, сам обрекает себя на то, чтобы быть чисто идеологическим феноменом.

Можно рассматривать марксистский «научный коммунизм» как проект будущего общества. Но проект все равно не есть опытная наука, пусть даже он построен с использованием результатов науки, научно обоснован. Так можно ли по крайней мере считать марксистский проект будущего коммунистического общества научно обоснованным? Положительный ответ кажется здесь уместным, поскольку многие предсказания автором этого проекта сбылись и продолжают сбываться. Ведь говорю же я сам о воплощении в жизнь марксистских идеалов! Вот в том-то и дело: идеалов! А это не есть научное обоснование социального проекта. В истории человечества такое явление, как воплощение в жизнь идеалов, есть самое обычное дело. Но никто, кроме марксистов, не претендовал на научность своих идеалов. Никому в голову не приходит, например, мысль о том, что французские просветители дали научное обоснование буржуазного общества, что русские мыслители девятнадцатого века дали научное обоснование отмены крепостного права, что гитлеровские теоретики дали научное обоснование социального устройства нацистской Германии. Марксистский «научный коммунизм» не составляет исключения на этот счет и не является научно обоснованным проектом нового общества. В нем не соблюдены даже самые элементарные правила научного обоснования. О какой научности тут может идти речь, если даже в Советском Союзе проблемами «научного коммунизма» занимаются самые невежественные и бессовестные философы, если лишь самые невежественные слои населения теперь клюют на эту приманку, да и то не всегда. Широкие массы населения принимают марксизм совсем не как науку или нечто научно обоснованное, а как идеологию, преследуя при этом свои личные цели, абсолютно ничего общего не имеющие с мыслями о будущем устройстве общества.

В марксистском проекте коммунистического общества не принимаются во внимание такие два фактора, без которых вообще немыслим научный подход к обществу: 1) неотъемлемые качества самого строительного материала общества — человека; 2) принципы организации больших масс людей в единое целое. В марксизме считается, что человек есть «совокупность общественных отношений», что стоит создать желаемые условия жизни, как люди станут воплощением добродетелей. А между тем люди сами суть продукт истории, и как таковые они обладают такими свойствами, которые не зависят ни от каких социальных преобразований и от которых, наоборот, зависят возможности самих этих преобразований. Что касается второго фактора, то в любом большом скоплении людей, образующем целое, с необходимостью происходит образование иерархии групп и должностных лиц, что заранее превращает в идеологические фикции всякие надежды на социальное равенство.

О социальных проектах

Сами идеи и понятия проекта переносятся на общественный процесс из деятельности людей, ограниченной жестокими рамками, в которых действительно можно запланировать заранее продукт деятельности и создать именно то, что запланировано, например — дом. Но построить общество — это не дом построить. Когда строят дом, то кладут, например, кирпич на положенное ему место, и тот лежит на этом месте достаточно долгое время. А представьте себе кирпичи с сознанием и волей, со способностью перемещаться, менять форму и размеры, уничтожаться и порождать новые кирпичи, со стремлением пробиться в верхние этажи здания и вытеснять другие кирпичи... Как такой дом будет выглядеть в реальности? А марксистский проект нового общества подобен проекту дома с неподвижными кирпичами, эквивалентом которых в обществе являются не реальные, а абстрактно мыслимые индивиды. Это — лишь идеологический проект.

Говоря это, я вовсе не хочу унизить марксистский социальный проект. Быть ненаучным — это не обязательно плохо. Быть научным — это не обязательно хорошо. Если предложить массам отлично сделанную научную теорию коммунистического общества или научный проект такового, они успеха иметь не будут. В самом деле, как может иметь успех проект нового общества, в котором будет сказано, что, увы, социальные различия и неравенство останутся, людей прикрепят к местам работы и жительства (не говоря уж о репрессиях)?! Но идеологический социальный проект нельзя рассматривать просто как обман и заблуждение. Просто здесь соотношение проекта и его реализации совсем иное, чем в случае научного предсказания и осуществления предсказанных событий, чем в случае проекта сооружения и построения сооружения по этому проекту.

Марксистский социальный проект сформулирован в такой форме, что возможно различное истолкование его положений: и такое, будто они осуществляются, и такое, будто они не осуществляются. Если это истолкование апологетическое, то идеологический проект истолковывают как научный, якобы подтверждаемый практикой коммунистического строительства. Если же это критическое истолкование, то этот проект истолковывается как ненаучный бред, якобы опровергаемый той же самой практикой. И то и другое одинаково правомерно, ибо идеологический проект достаточно многословен и многосмыслен. Например, государство при коммунизме отомрет, — обещали классики марксизма. Это «отмирание» можно понимать двояко. Первое понимание: исчезнут тюрьмы, полиция, государственные чиновники, армия и прочие атрибуты «государства». Практика показывает, что все эти вещи не исчезают, а наоборот — все более разрастаются и усиливаются. Второе понимание: изменится статус этих явлений в обществе таким образом, что все их можно будет истолковать не как орудия «эксплуататорских классов» (помещиков и капиталистов), а как органы самоуправления народа. И тогда тюрьма уже не тюрьма, а средство воспитания трудящихся. И бесчисленные министры, генералы, партийные чиновники уже не прислужники буржуазии, а слуги народа.

В случае идеологического проекта происходит взаимное приспособление проекта и деятельности по его реализации. В таком проекте бывает частичное содержание, которое соответствует деятельности людей. И люди делают вид, будто они поступают в соответствии с этими пунктами проекта, хотя на самом деле совпадение здесь бывает случайным или кажущимся. А остальную часть проекта люди либо игнорируют, либо истолковывают так, будто они следуют ему, а свои действия стараются строить в такой форме, чтобы они выглядели как исполнение инструкций проекта. На самом деле социальные проекты как особые образования подчиняются одним законам, а деятельность людей — другим. И никакого совпадения этих законов в принципе быть не может, ибо они принадлежат к разнородным сферам явлений. Социальный проект фактически становится лишь символом, освящающим деятельность. Тут нет отношения истины и лжи, а есть лишь отношение взаимного соответствия иного рода. И потому нет ничего удивительного в том, что чем гнуснее деятельность, тем благороднее выглядит освящающий ее социальный проект. Явно хорошие действия не нуждаются ни в каких проектах. Социальный проект есть организующая форма деятельности людей. Качество его определяется не степенью истинности и полноты описания настоящего и будущего, а в терминах социального успеха. С этой точки зрения марксистский социальный проект нового общества есть явление грандиозное, сопоставимое с социальным успехом христианства. Если бы он был научно обоснованным, повторяю, он не мог бы содержать в себе пунктов, которые способствовали этому успеху.

Идеологический социальный проект своим главным содержанием на самом деле имеет целевую установку. Серьезный проект такого рода содержит цели, по крайней мере часть которых можно реализовать. Например, национализировать землю, заводы, банки, транспорт, почту. Это осуществимо. Но идеологический проект не учитывает всех возможных последствий осуществления этих целей, особенно — отрицательных. Например, разрастание бюрократического аппарата, снижение качества продукции, плохое ведение хозяйства, снижение заинтересованности в хорошей работе. Идеологический проект в принципе не может учитывать отрицательные последствия реализации своих идеалов, ибо он призван мобилизовать массы на достижение этих идеалов и потому должен сулить им златые горы. Идеологический проект, подчеркиваю, есть явление по преимуществу телеологическое. А достижение целей есть нечто принципиально отличное от того, когда сбывается предвидение. Коммунисты и идущие за ними люди хотят ликвидировать частную собственность на средства производства, уничтожить классы частных собственников и осуществить прочие пункты своей программы не потому, что это есть некий объективный закон материи, а потому, что хотят это сделать, надеясь приобрести от этого для себя определенные блага и занять выгодное положение на арене истории. Они лишь придают своим желаниям благородную форму «научного предвидения». Захватывая власть в стране и воплощая в жизнь свою программу (свои цели), коммунисты оказываются во власти реальных (а не воображаемых) социальных законов, которые с необходимостью навязывают им далеко не благородную роль и порождают незапланированные и нежелательные последствия. В свое время коммунисты, например, обещали построить общество, в котором служащие (чиновники) будут получать заработную плату, не превышающую среднюю зарплату рабочих. Однако с первых же дней нового общества это обещание забывается, и с ужасающей силой начинают действовать, принципы распределения, имеющие неизбежным следствием такие различия в фактическом вознаграждении рабочих и высоко стоящих чиновников, какие невозможны даже в капиталистических странах Запада.

Коммунизм как общечеловеческое явление

Другая догма марксизма состоит в следующем: коммунистические социальные («производственные») отношения не вызревает в недрах старого общества, они зарождаются лишь после социалистической революции, для их формирования требуется длительное существование общества на низшей ступени коммунизма — в условиях социализма. Но опытное исследование (наблюдение) жизни коммунистических стран и сравнение их с некоммунистическими странами и прошлыми обществами обнаруживает ошибочность этой догмы. Коммунистические социальные отношения в той или иной мере и форме существовали и существуют в самых различных обществах с достаточно большим числом людей, вынужденных жить совместно, и со сложной системой хозяйства и управления. Они существуют и в странах Запада. Они существовали и в предреволюционной России. Но лишь в определенных условиях они могут стать господствующими и овладеть всем обществом. И тогда возникает специфически коммунистический тип общества. Главное из упомянутых условий — обобществление средств производства в масштабах всей страны, ликвидация классов частных владельцев и предпринимателей, централизованное управление всеми аспектами жизни страны, причем — с сохранением сложной системы хозяйства и культуры.

Разумеется, элементы коммунизма в некоммунистическом и в коммунистическом обществе — не одно и то же. Тут происходят изменения, причем такие, что порой трудно заметить их тождество. В частности, коммунистические партии в некоммунистических странах, рвущиеся к власти, и коммунистические партии, стоящие у власти в коммунистических странах, во многом различаются, хотя и те и другие суть элементы коммунизма. Идущие к власти коммунистические партии, например, обещают сохранить гражданские права и демократические свободы, если они придут к власти. Но придя к власти, они вынуждаются самими условиями коммунистического общества делать все, чтобы уничтожить эти явления западной цивилизации в первую очередь.

Хотя элементы будущего коммунизма встречаются и в некоммунистических обществах (я имею в виду отношения начальствования и подчинения, соподчинения, иерархию социальных групп и должностей, власть коллектива над индивидом и т.п.), понять их подлинную социальную природу можно только рассматривая их уже как элементы общества коммунистического типа. Чтобы оценить какие-то явления жизни некоммунистических стран как элементы коммунизма, надо увидеть их место и роль в жизни стран коммунистических. Так, о сущности коммунистических партий Запада надо судить не по их лозунгам и обещаниям, а по тому, что из себя представляют коммунистические партии в коммунистических странах.

Итак, в противоположность догмам марксизма, я исхожу из факта существования вполне сложившихся обществ коммунистического типа и рассматриваю их как продукт превращения общечеловеческих коммунистических отношений в господствующие и всеобъемлющие. Это превращение происходит в определенных условиях. Часть из них имеет чисто историческое значение. Таким является, например, поражение страны в войне, развал экономики, оккупация армией коммунистической страны. Меня они не интересуют. Другая же часть условий затем входит в само тело общества и постоянно воспроизводится самим фактом его существования. Они суть внутренние условия данного типа общества. Это, например, унификация структуры деловых организаций, разрастание аппарата власти, руководящая роль партии. Описать эти условия — значит описать существенные черты самого общества, сложившегося благодаря им. Это — такие черты самого сложившегося общества, которые являются условиями его формирования, если рассматривать их сами как складывающиеся во времени. Конкретно-исторические условия могут для разных стран различаться по наличию или отсутствию каких-то из них, внутренние же условия обязательны. Они могут варьироваться только по форме, а не по существу.

Проблема, таким образом, состоит не в том, чтобы измышлять некие идеально хорошие условия жизни для людей в будущем, а в том, чтобы путем наблюдения эмпирически данных фактов жизни коммунистических стран выяснить, какие именно общечеловеческие феномены получили здесь благоприятную среду существования и породили этот тип общества. Я на этот счет пришел к следующему выводу: упомянутые общечеловеческие феномены связаны с самим фактом, что большое число людей вынуждено жить и действовать совместно, как единое целое, — создавать стандартные объединения (коммуны) отдельных людей и объединения из таких объединений (суперкоммуны). Так что термин «коммунизм» здесь подходит лучше, чем любой другой.

Коммунизм и капитализм

Я не собираюсь здесь рассматривать взаимоотношения капитализма и коммунизма. Сделаю лишь краткое замечание в связи с той идеей, которую я сформулировал в конце предыдущего раздела.

Довольно широко распространены мнения, будто капитализм порождает коммунизм, будто коммунизм есть преемник капитализма, будто коммунизм есть более высокая ступень развития общества по отношению к капитализму, будто коммунизм есть государственный капитализм и т.д. и т.п. Известна марксистская схема по этому поводу: капитализм делает производство общественным, что вступает в конфликт с частной собственностью, и преодолением этого противоречия является переход к коммунизму, т.е. приведение формы собственности в соответствие со способом производства. Это — чисто словесная эквилибристика. Капитализм может быть одним из исторических условий появления коммунистического общества. Но последнее имеет свои собственные корни и источники, свою собственную историческую линию, не являющуюся продолжением линии капитализма. Капитализм вырос из экономических отношений. Коммунизм же вырастает из отношений совсем иного рода, — из отношений, которые я в дальнейшем буду называть коммунальными. Линии капитализма и коммунизма лишь соприкасаются и пересекаются в истории, а не образуют отрезки одной линии. И исторический материализм Маркса, уместный (да и то лишь при условии многочисленных абстракций, лишь в начальном пункте анализа) в отношении капитализма, теряет смысл в отношении к коммунизму. Не то что он тут ошибочен. Просто с ним тут нечего делать, — тут нужны другие инструменты познания. Рассмотрение же коммунизма как государственного, коллективного и даже партийного капитализма я могу оценить лишь в терминах медицины.

Есть одно обстоятельство, делающее вообще бессмысленным сопоставление коммунизма и капитализма как равноправных форм общества. Капиталистические экономические отношения лишь приобретают в так называемых «капиталистических странах» доминирующее значение, ничуть не отменяя другие виды отношений людей, в том числе — отношения коммунальные. Коммунальные же отношения, став господствующими в коммунистическом обществе, не оставляют никаких шансов для отношений капиталистических. Коммунизм есть явление более глубокое, чем капитализм.

Мечты и реальность

Согласно марксистской догме коммунистическое общество строится в соответствии с «научным коммунизмом» и воплощает многовековые мечты человечества о самом идеальном устройстве, в котором будет иметь место изобилие предметов и средств потребления (как материального, так и духовного), максимально благоприятные условия развития личности граждан, наилучшие отношения между людьми. Одним словом, все то, что способно вообразить обывательское сознание в качестве высшего блага человеческой жизни, все это приписывается коммунизму. Что же получается на самом деле, теперь можно считать общеизвестным.

Критики коммунизма обычно утверждают, что марксисты обманули людей, что на деле они отказались от воплощения в жизнь их чаяний, когда захватили власть. Они почему-то упускают при этом из виду то, что большинство людей, захватывавших власть в новом обществе, никакого отношения к марксизму не имело и не несет ответственности за неосторожные обещания родоначальников принятой ими идеологии. Но это — между прочим. Я же в отличие от упомянутых критиков коммунизма утверждаю, что коммунистические общества построены и строятся по проекту «научного коммунизма», хотя этот проект и не имеет ничего общего с наукой, хотя творцы нового общества совсем ничего не знают об этом проекте или знают лишь понаслышке. Я утверждаю, далее, что в создаваемых коммунистических странах находят свое воплощение мечты миллионов людей о наилучшем для них (не вообще, а именно для них!) устройстве жизни. Но с одним коррективом: осуществляясь реально, эти проекты и мечты несут с собою наряду с желаемым и проектируемым еще нечто такое, о чем прожектеры и мечтатели не подозревают, чего стремятся избежать, чего не допускают даже в мысли. Психологически это можно понять: не может же быть такого, чтобы самые лучшие намерения давали в действительности самые гнусные последствия! На первый взгляд эта иллюзия кажется странной, ибо люди испокон веков знали о том, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Но массовая психология людей имеет иные законы, чем индивидуальная.

Сделаю небольшое отступление. В данном случае действуют такие два принципа массовой психологии (среди прочих принципов). Первый из этих принципов: хорошие причины производят хорошие следствия, плохие причины производят плохие следствия, хорошие следствия производятся хорошими причинами, плохие следствия производятся плохими причинами. Например, если социалистическая революция есть хорошее явление, то и последствия ее должны быть хорошими. Массовые репрессии суть зло, значит, они суть отступление от сущности революции. Если же массовые репрессии суть следствие революции, то и сама революция — зло. Если власть в стране принадлежит народу (что очень хорошо), то и жизнь народа должна быть хорошей (сытной и свободной). Тут происходит смещение оценочных отношений с причинно-следственными, которые на самом деле совершенно не зависят друг от друга. Другой из упомянутых принципов; цели и перспективы настолько значительны и прекрасны, что любые жертвы ради них оправданы. Следствием этих (и других) принципов массовой психологии является то, что большие массы людей никогда не внимают голосу разума и не извлекают никаких уроков как из чужого, так и из своего опыта. И потому они сами легко становятся жертвами демагогии и делают жертвами других. И потому они не способны понять подлинные источники их бедствий.

Самая стабильная и всепорождающая основа всех отрицательных явлений жизни коммунистических стран заключена в самом положительном идеале коммунизма и в его самых лучших положительных качествах как реального строя общества, — вот в чем суть дела. Идеалы коммунизма сполна реализовались в Советском Союзе и ряде других стран. Но их реальность оказалась не такой уж прекрасной, как мечталось и предполагалось ранее. Реальность коммунизма породила проблемы, контрасты и язвы не менее острые, чем те, которые ранее породили сами идеалы коммунизма и преодолением которых он вроде бы должен был стать. Реальность коммунизма обнаружила, что эксплуатация одних людей другими и различные формы социального и экономического неравенства не уничтожаются при коммунизме, а лишь меняют свои формы и в каких-то отношениях еще более усиливаются.

Трагизм нашей эпохи состоит в том, что в качестве разумных мер преодоления зол современной общественной жизни навязываются такие, которые в реальном исполнении порождают новое зло и усиливают некоторые из прошлых зол, придавая им лишь иные формы. Люди не имеют сил изменить общее направление эволюции общества. Все их усилия имеют следствием ускорение движения в том же направлении. Люди не имеют достаточно прочной точки опоры, чтобы остановиться и одуматься. Но рассмотрение этой проблемы выходит за рамки задачи книги, и я умолкаю.

Для значительной части населения Земли тот жизненный уровень, какой имеет место в Советском Союзе и в странах Восточной Европы, является, может быть, пределом мечтаний. Но коммунизм претендует на нечто большее, нежели повышение жизненного уровня самой бедной части населения планеты. Он претендует на то, чтобы превзойти жизненный уровень самых богатых стран мира, разрешить все болезненные проблемы, создать на Земле справедливое и райски обеспеченное общество. И из того, что жизненный уровень населения Советского Союза выше, чем в вечно голодающей Индии, не следует, что упомянутые претензии коммунизма имеют реальные основания. Но вернемся к нашей основной теме.

Дело в человеческой истории обстоит совсем не так, будто люди способны установить общественный строй, какой хотят и предрекают их вожди и они сами. В действительности люди добиваются каких-то изменений в условиях своей жизни. А что получается в этих новых условиях, какой тип общества получится на самом деле, от их мечтаний и проектов не зависит. Его даже предсказать с полной научной уверенностью нельзя. Все предсказания здесь имеют профетический или идеологический характер. Предсказываются некоторые банальные явления, достижимые с точки зрения деятельности людей. Или предсказываются некоторые явления в такой языковой форме, которая допускает различные истолкования. Затем постфактум подбирается наиболее подходящее истолкование. Кроме того, сознание людей фиксирует лишь то, что вроде бы сбывается, и игнорирует то, что не сбывается.

Люди не властны выбирать тип общества, который образуется в новых условиях, созданных в результате их совокупной деятельности. Причем чем грандиознее перемены в обществе, тем менее послушны воле людей процессы по образованию нового общества. Чем более глубокие основы общественной жизни затрагивают эти перемены, тем ближе к процессам мертвой природы оказываются обществообразующие процессы. Иллюзия того, что вновь создаваемое общество строится по воле и желанию каких-то людей, создается за счет того, что это новое нравится каким-то людям, они в нем неплохо устраиваются и имеют силу навязывать свое истолкование происходящего прочим людям.

Что плохого, казалось бы, в решении каких-то людей на Западе разрушить капитализм, сохранив достоинства западной цивилизации, и построить вместо него коммунизм, избежав таких недостатков его, какие обнаружились в Советском Союзе? Хорошее намерение. Но, увы, принципиально невыполнимое. Существуют необходимые координации социальных явлений, отменить которые не в силах никто. Утрата недостатков западной цивилизации не может обойтись без утраты координированных с ними достоинств. Приобретение достоинств коммунизма невозможно без приобретения координированных с ними недостатков. Например, многие хотят устранить частную собственность, считая ее источником всех зол. Пусть это желание осуществляется. Но само по себе это не дает никакого общественного строя. Это мероприятие чисто негативно с точки зрения строения общества. Оно не входит в качестве элемента в новый общественный строй или входит не так, как проектировали. Это — лишь условие для того нового общественного строя, какой сложится благодаря активной деятельности людей, по законам организации больших масс людей в данных условиях (в частности — в условиях, когда национализированы заводы, банки, земля, средства транспорта и связи и т.п.). Когда цель достигнута, на этой основе происходит переориентация исторического процесса. На арене истории появляются неожиданные актеры. Более важным становится то, о чем раньше и не думали. Главные по идее роли становятся второстепенными или вообще исчезают. В нашем примере — отношения собственности вообще оказываются пустым местом в новом обществе.

Как в природе, так и в обществе есть необходимые координации явлений, и было бы небесполезно знать хотя бы некоторые из них, чтобы решить для самих себя проблему: а стоит ли игра свеч? Я понимаю, что постановка такого рода проблем и их даже самое разумное решение мало что меняют в происходящем. Люди вынуждаются решать сегодняшние проблемы определенным способом, который мало зависит от знаний людей о последствиях их действий в будущем. О будущем стараются не думать вообще или думают в ложных, но успокоительных схемах. Поведение Запада в отношении к Советскому Союзу в последние десятилетия дает поразительные примеры на этот счет. Запад приложил огромные усилия, чтобы помочь Советскому Союзу укрепить свою армию и избежать экономической катастрофы. А результат? И было бы грубой ошибкой думать, будто этот результат не был известен заранее. Предсказать его было как раз делом тривиальным. И многие предсказывали, причем — с убедительной аргументацией. И все впустую.

Коммунизм и цивилизация

Коммунизм не есть нечто выдуманное злоумышленниками вопреки некоему здравому смыслу и некоей природе человека, как полагают некоторые противники коммунизма, а как раз наоборот — он есть естественное явление в истории человечества, вполне отвечающее природе человека и вытекающее из этой природы. Он вырастает из стремления двуногой твари, именуемой человеком, выжить в среде из большего числа аналогичных тварей, лучше устроиться в ней, обезопасить себя и т.п., — вырастает из того, что я называю человеческой коммунальностью. Выдуманными и изобретенными являются как раз те средства защиты от коммунальности, из которых вырастает цивилизация, т.е. право, мораль, гласность, религия, гуманизм и прочие средства, в какой-то мере защищающие человека от прочих людей и от власти их объединений. Человек же, как мы его понимаем, произнося это слово с большой буквы и несколько высокопарно, есть существо, искусственно выведенное в рамках цивилизации из той двуногой коммунальной твари, о которой я говорил выше. Цивилизация вообще вырастает из сопротивления коммунальности, стремления умерить ее (коммунальности) буйство, заключить ее в определенные рамки. Цивилизация в основе своей есть прежде всего самозащита человека от самого себя. И лишь потом это есть бытовой комфорт, который имеет и другие основания. Если коммунальность можно представить себе как движение по течению потока истории, то цивилизацию можно представить как движение против течения. А еще нагляднее коммунальность можно представить как проваливание в некие дырки истории и падение вниз, а цивилизацию — как карабкание вверх. Цивилизация есть усилие, коммунальность есть движение по линии наименьшего сопротивления. Коммунизм есть буйство стихийных сил природы, цивилизация — разумное их ограничение. Коммунизм вырастает из коммунальности, использует ее, развивает ее, создает ей благоприятные условия, организует и закрепляет ее как особый тип общества, как особый образ жизни многомиллионных масс населения. Потому является грубейшей ошибкой рассматривать его как обман этих масс и насилие над ними. В качестве расцвета и господства коммунальности коммунизм представляет собою тип общества, наиболее близкий этим массам людей и желанный для них, какими бы страшными последствиями при этом им ни грозили. Вместе с тем, в порядке самосохранения и защиты от самих этих масс коммунизм затем изобретает определенные средства ограничения коммунальности, но это — во вторую очередь и лишь в той мере, в какой это достаточно, чтобы уцелеть и поддерживать кристаллизацию общества, вырастающую из коммунальности. А сначала это — проявление и организация коммунальности на овладение обществом и на борьбу со своим постоянным врагом — с цивилизацией.

Возможны и имеют место различные средства цивилизации. Последние суть, как я уже говорил, религия, правовая защита личности, мораль, гласность, гражданские свободы, гуманизм, духовное искусство и т.д. Но массовые убийства людей и закрепощение людей по крайней мере иногда играли роль средства защиты от коммунальности, поскольку они так или иначе разрушали ее или мешали ее проявлению. Коммунизм заимствует некоторые средства цивилизации для ограничения коммунальности. Но лишь отчасти. А в ассоциации с другими средствами коммунизма эти средства цивилизации начинают играть совсем иную роль. Например, некоторые моральные и правовые идеи, идеи гуманизма и продукты духовного искусства играют здесь роль средства оглупления людей, роль элемента идеологического управления людьми, т.е. роль противоположную той, какую они играли в рамках цивилизации как таковой. Но в большей мере коммунизм вырабатывает свои средства защиты от коммунальности (или ее обуздания), которые одновременно вынуждены ее поощрять и превращаться самим в явления коммунальности, ибо они суть явления той же природы. И с этой точки зрения коммунизм исторически выступает как антипод цивилизации, как отрицание основ последней, как ее перерождение.

Коммунизм как аспект жизни и как тенденция есть естественное явление в каждом обществе с достаточно большим числом людей, образующих некое единое целое. Цивилизация же, в которой мы живем, есть на самом деле сопротивление этой тенденции. Она точно так же стала естественным явлением, возникнув однажды и обнаружив свои достоинства, и стала постоянно действующим фактором человеческой жизни. Борьба этих тенденций происходит всегда и везде. И в самих коммунистических странах, и на Западе, и в самих коммунистических партиях, и внутри враждебных коммунизму партий, в органах управления и в массе народа, в привилегированных и угнетенных слоях. Ситуацию здесь можно сравнить с ситуацией летящего самолета. Если мотор работает, то самолет набирает высоту и преодолевает пространство. Если мотор перестает работать, самолет падает на землю. Коммунизм существует по законам падения, цивилизация же есть полет, использующий законы падения, но противостоящий им. Это — противостояние законам падения, но по законам падения и в постоянном взаимодействии с ним. Борьба против коммунистической тенденции — в интересах всех. Но в силу исторических обстоятельств жизни людей и воплощением отдельных сторон ее в различных относительно автономных образованиях носителями коммунистических сил и сил цивилизации становятся отдельные лица, группы лиц, страны и группы стран. Лишь благодаря непрерывному сопротивлению коммунистической тенденции (а не уничтожению ее, что невозможно в живом обществе) цивилизация может сохраняться и продолжаться.

Я так долго говорил здесь на эту тему с целью подчеркнуть следующую мысль. В мире доминирует представление о коммунизме как о чем-то совершенно новом, изобретенном кучкой злоумышленников (или гениев), занесенном извне, навязанном обманом и силой. На самом деле это есть нечто хорошо знакомое всем людям и привычное. Новым здесь является лишь превращение этого старого знакомого в нового господина. И лишь на этой основе начинается великое историческое творчество людей по изобретению всяких элементов своей жизни, среди которых почетное место занимают ставшие общеизвестными дефекты нового общества.

Проблема, таким образом, состоит не в том, чтобы выбрать одно из двух — коммунизм или цивилизацию, ибо такого выбора вообще нет, — а в том, чтобы найти эффективные средства сопротивления первому и охраны второй. Не некое стабильное состояние, а борьба этих тенденций есть неизбежная судьба человечества независимо от того, какие страны одержат верх в мире, какие уцелеют и какие погибнут. Покоя нет и не будет. Покой есть смерть, и наступит он лишь вместе с гибелью обеих тенденций. Лишь эта гибель даст окончательное решение всех проблем. А пока человечество живо, оно обречено иметь дело с проблемами. Общество, которое исчерпывающим образом решит все проблемы и удовлетворит всех, практически невозможно. И теоретически это есть нонсенс. Никогда не наступит такое состояние, когда люди скажут себе: вот то, что нужно, хватит метаться, теперь это благополучие — на века. И коммунизм не составляет тут исключения. Если он даже победит во всем мире, все равно разовьется борьба за все то, что образует человеческую цивилизацию. Если эта борьба не начнется и не закрепится в каких-то результатах и традициях, то человечество будет деградировать. Сейчас прогнозы на этот счет лишены смысла. Но ничего фатального даже в таком ходе истории нет. Побеждая в той или иной области пространства, коммунизм со временем вынуждается в целях самосохранения и вследствие сопротивления людей развивать в себе самом антикоммунистические силы. Диссидентское движение в Советском Союзе, например, есть столь же органическое явление, как и деятельность властей по его подавлению. А советское руководство сейчас в большей мере является противником коммунизма, чем сам советский народ: оно вынуждено ограничивать действие законов коммунальности, борясь за повышение производительности труда, за дисциплину труда, за более эффективные методы ведения хозяйства, борясь против взяточничества, халтуры, очковтирательства. Являясь законным продуктом сил коммунальности, коммунизм вынуждается ограничивать и умерять последние во имя их же сохранения, — пример той самой диалектики, которую марксисты допускали в отношении общества прошлого, но не допускают в отношении своего собственного детища, «диалектичность» которого носит образцово-показательный характер. Упомянутое противоречие явится со временем одной из тех внутренних причин, которые сведут в могилу и коммунизм, задуманный его провозвестниками на веки вечные.

История человечества не сводится к рассмотренным двум тенденциям. Выделение их есть лишь абстракция в интересах понимания интересующего нас феномена коммунизма. Последний нельзя понять, не выделив его постоянного антагонистического спутника, а именно — антикоммунальность, являющуюся источником цивилизации. При рассмотрении двух типов общества должны быть выделены соответствующие им антагонистические тенденции, отличные от этих или рассматриваемые с какой-то иной точки зрения.

Обывательское и научное мышление

Когда я говорю, что коммунизм есть нормальное и естественное явление, это мое заявление истолковывают порой как защиту коммунизма. На этом примере можно показать различие двух типов мышления — обывательского и научного. С точки зрения обывательского мышления если что-то является нормальным и естественным, то значит это «что-то» хорошо, — это мышление не различает субъективную оценку явлений и их объективные свойства. С точки зрения научного мышления даже смерть есть нормальное и естественное явление в живой природе, хотя для людей приятного в этом мало.

Здесь невозможно дать подробное описание этих методов мышления. Я назову лишь некоторые их свойства и поясню их примерами. Обывательски думающий человек замечает непосредственно наблюдаемые факты и делает скоропалительные обобщения их без всякого анализа. Его суждения субъективны, т.е. несут на себе печать личных пристрастий. Научно думающий человек стремится не просто констатировать отдельные факты, а анализировать их с точки зрения их случайности или неслучайности, стремится познать их закономерности, которые незаметны для непосредственного наблюдения, стремится исключить влияние своих пристрастий на результаты своих размышлений. Результаты обывательского метода мышления претендуют на непосредственное подтверждение наблюдаемыми фактами. Результаты же научного мышления непосредственно с наблюдаемыми фактами не совпадают. Они дают лишь средства, с помощью которых можно объяснить конкретные факты и предсказать их.

С научной точки зрения, например, возможно, что люди недовольны коммунистическим образом жизни и одновременно принимают его, предпочитают другим и готовы его защищать, что имеет место в Советском Союзе. Для обывательски думающего критика коммунизма это немыслимо: раз люди недовольны коммунистическим образом жизни, — полагает он, — значит, они его отвергают и готовы отказаться от него в подходящее время. Для обывательски думающего апологета это тоже немыслимо: раз люди принимают коммунистический образ жизни, — полагает он, — значит, они довольны им. Известно, далее, что советские люди официально осуждают диссидентов. Обывательски думающие апологеты советского общества объясняют это доверием народа к своему руководству, любовью к своему строю и нелюбовью к диссидентам как к тунеядцам, клеветникам, шпионам. Обывательски думающие критики советского общества объясняют это страхом репрессий. Но с научной точки зрения как то, так и другое лишено смысла. Большинство советских людей осуждает диссидентов искренне, но в соответствии со своей социальной природой, которая не зависит от эмоций и веры или неверия. Обывательски думающий человек склонен выдавать свои личные пристрастия за истину. Например, он замечает, что ряд советских физиков, биологов, математиков оказались в диссидентском движении, а многие другие в интимных беседах высказывали свое сочувствие диссидентам. Отсюда он делает желаемый вывод, будто советские ученые против существующего в Советском Союзе режима. Не надо быть ученым, чтобы показать абсурдность такого заключения. Те же самые ученые, которые высказывали свое сочувствие диссидентам в интимной беседе, осуждают тех же диссидентов на собраниях в своих учреждениях. А само понятие «ученые» есть пустышка в отношении массы чиновников, занятых в советской науке.

Мне приходилось неоднократно сталкиваться со случаями умозаключений, чудовищных по своей нелепости, хотя делали их люди образованные. Например, узнав о случаях отказа молодых людей из религиозных соображений брать оружие в руки и служить в армии и готовых за это понести тяжелое наказание (а по советским законам это — преступление), один мой оппонент развил целую теорию слабости советской армии. Когда я привел в качестве контраргумента тот факт, что многие миллионы молодых людей берут в руки оружие и готовы выполнить любые приказания властей (вплоть до подавления своих соотечественников, не говоря уж о народах других стран), мой собеседник только махнул рукой: несколько человек, отклоняющихся от нормы, для него оказались более убедительными, хотя такого рода отклонения имеют место во всяких армиях и предсказуемы чисто статистически.

Отождествление субъективных оценок с объективным положением вещей обывательски думающими людьми зашло настолько далеко, что теперь большинство понятий, употребляемых в разговорах на социальные темы, утратило научный характер и превратилось в оценочные выражения. Таковы, например, выражения «тирания», «диктатура», «народовластие», «демократия», «бюрократия» и т.д. Если уж народовластие, то с точки зрения обывательски думающего человека это очень хорошо, и он даже мысли не может допустить, что массовые репрессии в Советском Союзе явились проявлением именно народовластия, доведенного до предела. Он не способен понять того, что и народовластие имеет свою социальную структуру, в том числе — подчинение, неравенство, иерархию, средства насилия.

Обывательски думающий человек подходит к жизни других людей так, будто он сам находится в их положении, и распространяет на них свое отношение к жизни, свои критерии оценок, свои переживания. Он не способен понять того, как сами другие люди в их положении осознают и переживают свое положение. Такое отождествление характерно как для людей на Западе в отношении жизни советских людей, так и для советских людей в отношении жизни людей на Западе. Такое отождествление имеет место и в отношении жизни людей в прошлом и в будущем. Когда советскому человеку говорят, например, что на Западе жизненный уровень в три раза (или даже в пять раз) выше, чем в Советском Союзе, то он понимает это очень просто: он помножает свою зарплату на три (или на пять), оставляя прочие условия жизни без изменения. Аналогично западный человек, услышав эту фразу о разнице в образе жизни, просто делит свои источники дохода на три (или на пять). И обычно как те, так и другие после этого начинают сомневаться в истинности утверждения о соотношении жизненных условий на Западе и в Советском Союзе. Научно думающий человек знает, что жизненный уровень людей неразрывно связан с общими условиями жизни, с ценой, которую люди платят за свой уровень. Так что смысл имеет лишь сравнение всей совокупности условий. ...