Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Скачать или читать эту книгу на КулЛиб Крутой детектив США. Выпуск 4: Сборник
Корнелл Уолрич ДАМА-ПРИЗРАК
1. За сто пятьдесят дней до казни. Шесть часов вечера.
Был майский вечер, час, когда назначаются свидания. Час, когда половина города, которой еще нет тридцати, причесавшись, пополнив наличность в кошельках, весело спешила на свидание, а другая половина, тоже до тридцати, напудрив нос и надев нечто сногсшибательное, с радостным сердцем отправлялась на то же самое свидание. Куда ни глянь, на каждом углу, в каждом ресторане или баре, перед аптеками, в холлах гостиниц и Бог знает, где еще встречались две половины города. И везде разыгрывалась старая история - старая, как мир, и вечно новая. Небесная сфера тоже как будто собралась на свидание: алмазные заколки из двух звезд поддерживали лиф ее вечернего платья, яркая полоска горизонта на западе была покрашена красной губной помадой. В прорезях улиц блестели неоновые огни, игриво подмигивая прохожим; клаксоны такси издавали птичьи трели, и все куда-то спешили. Воздух напоминал игристое шампанское, слегка надушенное капелькой «Коти», - неосторожному человеку такой воздух мог ударить в голову. Или в сердце. Такой был вечер. И в такой вечер он шагал по улице с выражением Непримиримости на лице и нарушал всеобщую гармонию. Встречные задавали себе вопрос: почему он так мрачен? У человека с такой энергичной походкой со здоровьем все в порядке. Причиной не могло быть и отсутствие денег - он был одет дорого и некричаще, что трудно имитировать. Не могли его угнетать и годы. Если ему и перевалило за тридцать, то самое большее несколько месяцев назад. Он выглядел бы гораздо привлекательнее, если бы позволил своему лицу не хмуриться. Уголки его губ были опущены, и рот напоминал подкову, прибитую под носом. Пальто, висящее на руке, раскачивалось в ритме шагов. Шляпа была сдвинута назад и заломлена так, будто, надев ее, он больше о ней не вспомнил. Казалось, искры из-под его ног не разлетаются только потому, что на нем ботинки на каучуковой подошве. Он не собирался туда, куда попал. Подойдя к этому заведению, он резко затормозил - как будто в ноге натянулся тросик, остановив его на месте. Возможно, он обратил внимание на это заведение только потому, что, когда он проходил мимо, там зажглась неоновая вывеска. Неоновые буквы, напоминающие красные цветы, сообщили название заведения - «Ансельмо» - и окрасили тротуар у входа. Вероятно, поддавшись какому-то импульсу, он резко свернул в сторону и вошел в бар. Несколько ступенек спускалось в длинное помещение с низким потолком. Заведение было небольшое и в это время непереполненное. Глаза отдыхали в приглушенном освещении, направленном вверх. Вдоль стен тянулись два ряда маленьких кабинок со столиками. Он направился прямо к стойке, которая имела форму подковы, развернутой к выходу, даже не взглянув, есть ли посетители в кабинках. Пальто он положил на высокий табурет, бросил сверху шляпу и сел рядом. По его виду можно было предположить, что он останется здесь недолго. В поле его зрения появилось белое пятно куртки бармена. - Добрый вечер, сэр. - Шотландское, - ответил он на приветствие. - И немного воды - чем меньше, тем лучше. Садясь, он бессознательно отметил, что справа стоит широкая ваза с печеньем или пряниками. Не поворачивая головы, он протянул к ней руку. Рука наткнулась на что-то гладкое, что слегка дернулось. Он посмотрел в том направлении и снял свою руку с другой, раньше него протянувшейся к вазе. - Извините, только после вас, - пробормотал он, отвернулся и снова погрузился в свои мысли, но тут же опять обернулся. Потом он время от времени смотрел на нее, как будто что-то взвешивая. Его внимание привлекала ее удивительная шляпа. Она напоминала дыню - не только формой и размером, но и цветом. Шляпа горела таким оранжевым пламенем, что было больно глазам. Казалось, она освещает весь бар, как фонарь, низко подвешенный в праздничном саду. Прямо из центра шляпы росло длинное петушиное перо, торчащее вверх, как ус редкостного жука. Такой цвет могла себе позволить одна женщина из тысячи. Она себе это позволила, и это ей шло. Она выглядела необычно, но совсем не смешно. Остальная одежда была в приглушенном, сдержанном стиле, черная, рядом с маяком шляпы почти невидимая. Возможно, шляпа стала для нее символом внутреннего освобождения. Возможно, надев ее, она пыталась заявить: «Будьте со мной осторожны. На меньшее, чем звезда с неба, я не согласна». Она отламывала кусочки печенья, делая вид, что не обращает на него внимания. Когда он встал и подошел к табурету, на котором она сидела, она перестала крошить печенье и легким наклоном головы как будто дала знак: можете говорить; буду ли я слушать, зависит от того, что вы скажете. Он обратился к ней с обезоруживающей прямотой: - У вас есть планы на вечер? - И да, и нет, - вежливо ответила она, нисколько не поощряя его. Она не улыбнулась, никак не дала понять, что принимает его общество. Держалась она прекрасно, в ее поведении не было и намека на доступность. И в его поведении не было заискивающей слащавости. Он продолжал резким, безличным тоном: - Если у вас свидание, я не хочу казаться навязчивым. - Вы не кажетесь мне навязчивым. - Она сказала это очень хорошо, она еще не решила окончательно. Его взгляд остановился на часах, висящих прямо перед ними над стойкой бара: - Уже шесть часов десять минут. Она тоже подняла глаза на часы и согласилась нейтральным тоном: - Да. Он достал из кармана бумажник, взял из одного отделения небольшой конверт и открыл его; там были две полоски плотной розовой бумаги. - У меня два билета на ревю в «Казино». Первый ряд, у центрального прохода. Вы не хотели бы пойти со мной? - Вы не теряете времени зря. - Она перевела взгляд на его лицо. - Я вынужден не терять времени зря. - Он сердито посмотрел на билеты. - Если у вас свидание, скажите. Я попробую пригласить кого-нибудь другого. В ее глазах промелькнул интерес. - Вы обязательно должны использовать эти билеты? - Это дело принципа, - пробормотал он недовольно. - А если я сочту это неудачной попыткой познакомиться? - спросила она. - Я так не считаю лишь потому, что вы предложили это прямо, не пытаясь ничего приукрасить. Значит, за этим ничего не кроется. - Действительно. - Лицо его по-прежнему было каменным. Слегка повернувшись к нему, она приняла приглашение: - Мне всегда хотелось сделать что-нибудь подобное. Так почему бы не сегодня? Такой случай, по крайней мере в той форме, как вы преподнесли, представляется не часто. Он положил руку ей на плечо: - Сначала нам надо договориться. Так будет проще после спектакля. Как вы считаете? - Это зависит от того, о чем мы договоримся. - Мы останемся случайными знакомыми. Один вечер, и все. Вместе поужинаем и сходим в театр. Не будем друг другу представляться: никаких имен, адресов, никаких лишних подробностей. Просто… Она закончила фразу: - …двое, которые вместе отправились в театр. Знакомство на один вечер. Такое условие кажется мне разумным, даже необходимым, будем его соблюдать. Мы избавимся от проявлений самолюбия, а может быть, от необходимости лгать. Она протянула ему руку, и короткое рукопожатие подтвердило их взаимное согласие. Она в первый раз улыбнулась ему. Улыбка была приятная, сдержанная, без слащавости. Он дал знак бармену и хотел расплатиться за двоих. - Я уже заплатила, еще до вашего прихода. Бармен вынул из кармана книжечку, написал сверху карандашом: «1 шотл. виски - 0,60», оторвал счет и подал ему. Он обратил внимание на то, что счета пронумерованы и ему достался тринадцатый номер, жирно напечатанный в правом верхнем углу. Кисло улыбнувшись, он протянул его обратно вместе с требуемой суммой, повернулся и пошел вслед за ней к выходу. Девушка, сидевшая со своим кавалером в одной из кабинок у стены, выглянула и проводила взглядом огненную шляпу, проплывавшую мимо. Он немного отстал и успел перехватить этот взгляд. У двери она повернулась к нему: - Итак, я в вашем распоряжении. Он подал знак стоящему неподалеку такси. Другое такси, проезжавшее в это время мимо, попыталось его обойти, но первое не позволило отбить пассажиров и продвинулось вперед, что не обошлось без легкой царапины на крыле и ругани побежденного чужака. Прежде чем конкурент отъехал, а водитель успокоился настолько, что мог обратить внимание на пассажиров, она уже разместилась на заднем сиденье. Ее спутник задержался у дверцы рядом с водителем, объясняя, куда ехать: - «Мейсон Бланш». - Потом он сел рядом с ней. В машине горел свет, и они его оставили. Вероятно, оба посчитали, что погасить свет означало бы установить более интимную атмосферу, а это казалось неуместным. Через минуту он услышал ее тихий смех, проследил за ее взглядом и сдержанно улыбнулся. Фотографии на визитках таксистов редко бывают произведениями искусства, но эта выглядела просто карикатурой: оттопыренные уши, выпученные глаза и к тому же чрезвычайно лаконичные имя и фамилия, которые почти рифмовались: Аль Альп. Он прочитал фамилию и тут же ее забыл. Уютный ресторан «Мейсон Бланш» был известен своей кухней. Здесь царила атмосфера довольства. Когда они вошли, она сказала: - Извините, я приведу себя в порядок, заглажу следы, которые на мне оставило время. Не ждите меня здесь, идите садитесь, я вас найду. Он заметил, что уже в дверях дамской комнаты она сделала движение рукой, как будто хотела снять шляпу. Ему пришло в голову, что истинной причиной этого маневра была потеря решимости, что она ускользнула от него на момент, чтобы войти в зал без него, привлекая как можно меньше внимания. Метрдотель встретил его у входа в зал вопросом: - Вы один, сэр? - Нет, у меня заказан столик на двоих. - Он назвал свое имя: - Я Скотт Хендерсон. Метрдотель проверил заказ; испытующе посмотрел на него и спросил: - Вы будете один, мистер Хендерсон? - Нет, - ответил Хендерсон безразличным тоном. Его ждал единственный свободный столик, стоящий отдельно в нише; с трех сторон он был закрыт, и сидящих за ним было видно только спереди. Вскоре она появилась в дверях без шляпы, и он удивился, насколько шляпа меняла ее внешность. Она выглядела теперь довольно бесцветно. Огонь погас. Она производила впечатление смазанное и неясное, превратившись в заурядную женщину в черном платье, с темно-каштановыми волосами, в нечто сливающееся с фоном. Не красавица и не уродина, не высокая и не маленькая, не элегантная и не замарашка - никакая, бесцветная, ничем не отличающаяся от множества женщин, которых можно встретить на каждом шагу. Никто не задержал на ней взгляда, не зафиксировал ее в памяти. Метрдотель, занятый раскладыванием салата, не удосужился оставить свое занятие, чтобы проводить ее к столу. Хендерсон встал, чтобы она увидела их столик. Она прошла вдоль стенки, самым незаметным путем. Шляпу она несла в руке, а потом положила на сиденье свободного стула, наполовину прикрыв скатертью, вероятно, чтобы на нее ничего не накапало. - Вы часто здесь бываете? - спросила она. Он промолчал. Она быстро отступила: - Извините, это из области личных вопросов. У обслуживавшего их официанта на подбородке была бородавка. Ее нельзя было не заметить. Заказ он сделал, не советуясь с ней. Она внимательно слушала и, когда он закончил, одобрила его взглядом. Ее ждал нелегкий труд: выбор тем для беседы был очень ограничен, к тому же приходилось бороться с его дурным настроением. Как истинный мужчина, он предоставил ей самой преодолевать трудности и был по-прежнему молчалив. Иногда он делал вид, будто слушает, но было ясно, что мысленно он далеко. Когда он возвращался к реальности, было заметно, что это стоит ему больших усилий, иногда почти судорожных. - Вы не хотите снять перчатки? - спросил он. Перчатки были черные, как и все на ней, кроме шляпы. В перчатках она справилась и с коктейлем, и с пюре, но на кусочке лосося лежал кружок лимона, который она безуспешно пыталась выжать вилкой. Она тут же стянула перчатку с правой руки и как будто колебалась, снимать ли левую, но в конце концов, преодолев внутреннее сопротивление, сняла. Он смотрел словно сквозь нее куда-то вдаль, стараясь не останавливать взгляд на обручальном кольце, но она знала, что он обратил на него внимание. Она умела прекрасно вести светскую беседу. Кроме того, она умела избегать банальных тем о погоде, газетных новостях и меню. - Эта ненормальная Мендес из Южной Америки, которая выступает в ревю, год назад, когда я ее видела впервые, говорила почти без акцента. Чем больше контрактов, тем хуже становится ее английский. Если и дальше так пойдет, в следующем сезоне она вернется к чистому испанскому. Он наградил ее слабой улыбкой. Она умела держаться. Только женщина, которая умеет держаться, могла делать то, что делает она в этот вечер, не явив себя в дурном свете. Она обладала чувством такта и безответственностью. Но достаточно было бы одной капли, чтобы выглядеть гораздо интереснее. Будь она чуть хуже воспитана, в ней была бы пикантность парвеню; будь немного утонченнее, она была бы великолепна. А так - ни рыба, ни мясо - она напоминала плоскую картинку: ей не хватало третьего измерения. В конце ужина он обратил внимание на то, как она рассматривает его галстук. Он тоже опустил глаза на галстук и неуверенно спросил: - Не тот цвет? - Галстук был однотонный, без узора. - Нет, он отличный, - поспешно заверила она, - но не совсем подходит к вашему костюму. Это единственная деталь, которая не сочетается с остальным… Не сердитесь, я не хочу вас поучать, - извинилась она и замолчала. Он снова посмотрел на галстук - с интересом, будто раньше не знал, что на нем надето, будто сам удивился, увидев его. Чтобы немного уменьшить дисгармонию, на которую она обратила внимание, он засунул глубже в карман пиджака платок. Потом они выкурили по сигарете, немного посидели за рюмкой коньяка и поднялись. Только у выхода перед большим зеркалом она надела шляпу и снова как будто ожила, стала выразительной. Он отметил про себя, насколько шляпа меняет ее, - как будто зажегся яркий, праздничный свет. Такси остановилось перед театром, и огромный швейцар, ростом не меньше ста девяноста сантиметров, открыл перед ними двери. В его глазах промелькнуло удовольствие, когда шляпа проплыла перед ним. У швейцара были большие усы, как у моржа, он напоминал карикатуру на театрального швейцара из журнала «Нью-йоркер». Он широко открытыми глазами следил за шляпой. Хендерсон заметил это, но тут же забыл - насколько человек вообще может что-то забыть. В фойе было пусто - они опоздали. Даже контролера уже не было у входа. Анонимный силуэт, вырисовывавшийся на фоне стены, встал у них на пути у входа в зал, билетерша фонариком осветила билеты и повела их по коридору, светя им под ноги. Они сидели в первом ряду, даже слишком близко. Сцена сначала казалась размазанной оранжевой краской, но скоро глаза привыкли, Они терпеливо следили за ревю, составленным из отдельных номеров, смонтированных, как эпизоды фильма. Время от времени женщина с удовольствием смеялась. Его хватило только на вымученную улыбку. Шум, краски, яркий свет достигли апогея, и занавес закрылся - закончилось первое отделение. Загорелись люстры, поднялся шум - зрители вставали и покидали зал. - Хотите покурить? - спросил он. - Останемся здесь. - Она подняла воротник. В зрительном зале было душно, и он понял, что она не хочет, чтобы кто-нибудь узнал ее. - Вы уже видели этих артистов? - спросила она приглушенным голосом и улыбнулась. Он наблюдал, как она машинально теребит в руках программку, загибая правый верхний уголок. Все листки теперь были загнуты один на другой. - Это у меня дурная привычка, иногда я даже не замечаю, что делаю. Открылись дверцы, ведущие в оркестровую яму, и появились музыканты, чтобы приготовиться ко второй части представления. Ближе всего к ним, отделенный от них только перилами, сидел ударник. Он напоминал грызуна, который за последние десять лет ни разу не выбрался на солнце. Кожа на его лице была сильно натянута, прилизанные волосы блестели, как мокрая купальная шапка с белым швом посередине. Верхнюю губу украшали усы, напоминающие скорее черный дым, выходящий из носа. Он передвинул стул, укрепил что-то на своих инструментах и, покончив с этим, уселся поудобнее. И тут ему в глаза бросилась ее шляпа. Вероятно, она его потрясла. Тупое, неинтеллигентное лицо застыло. Он открыл рот, как рыба, и забыл его закрыть. Он пытался отвести от нее взгляд, но не мог с собой ничего поделать, глаза его все время возвращались к шляпе. Хендерсон с любопытством наблюдал за ним со стороны, но, заметив, что упорный взгляд музыканта становится уже неприличным, одарил его таким взглядом, что тот повернулся к своему пюпитру и уставился в ноты. Несмотря на то что голова его была повернута в другую сторону, по напряженной позе было видно, что он продолжает думать о спутнице Хендерсона. - Наверное, я произвела на него впечатление, - улыбнулась она. - Великолепный барабанщик сражен, - подтвердил он. Ряды за ними вновь заполнились. Свет в зале погас, опаздывающие пробрались на свои места; началось второе отделение. Она снова рассеянно загибала ослиные уши на своей программке. В середине второго отделения американский оркестр ушел, его заменили экзотические тамтамы и гремящие тыквы. Под их аккомпанемент появилась звезда вечера, сенсация из Южной Америки Эстелла Мендес. Спутница подтолкнула его локтем. Он непонимающе посмотрел на нее и снова перевел взгляд на сцену. Обе женщины уже уловили роковое обстоятельство, пока недоступное мужскому интеллекту. Он услышал таинственный шепот: - Какое у нее лицо! Она готова меня убить. Черные глаза женщины на сцене сверкали ненавистью сквозь ослепительную улыбку каждый раз, когда ее взгляд падал на точную копию ее собственной шляпы, украшавшую голову спутницы Хендерсона, сидящей в первом ряду. Трудно было не обратить на нее внимание. - Теперь я знаю, откуда появилась идея этого сооружения, - вздохнула она грустно. - Но почему она так сердится? Наоборот, она должна себя чувствовать польщенной. - Вам, мужчинам, этого не понять. Пусть лучше украдет все мои драгоценности, но не трогает мою шляпу. А здесь шляпа к тому же важная деталь. Как часть ее образа. Вероятно, ее тайно скопировали; сомневаюсь, что она бы на это согласилась… Он начал с интересом следить за выступлением. Пение было безыскусно, как и бывает с настоящим искусством. Или как некоторые себе позволяют, и им это сходит с рук. Она пела по-испански, но и на этом языке текст не отличался излишней глубиной.Чика-чика, бум-бум,
Чика-чика, бум-бум…
2. За сто пятьдесят дней до казни. Полночь
Через десять минут, преодолев расстояние в десять кварталов, он вышел из такси перед угловым домом. Сунув в карман сдачу, которую ему дал таксист, он открыл своим ключом дверь и вошел в вестибюль. Какой-то маленький человечек, видимо, ожидал кого-то, бесцельно прохаживаясь взад и вперед; он был не из этого дома, по крайней мере Хендерсон его никогда раньше не видел. Лифт он не вызывал - кнопка не горела. Хендерсон обошел человека, не обращая на него внимания, и нажал кнопку лифта. Незнакомец тем временем рассматривал картинку на стене вестибюля со вниманием, которого не заслуживали ее художественные достоинства. Он демонстративно повернулся спиной к Хендерсону и старался не замечать его. Вероятно, у него совесть не чиста, если он отворачивается, подумал Хендерсон, наверное, ждет кого-то, рядом с кем ему не следовало бы показываться. Потом Хендерсон решил: «А мне что до этого? Зачем я ломаю над этим голову?» Спустился лифт, и Хендерсон вошел в кабину. Тяжелые металлические двери закрылись сами. Он нажал кнопку «6» - верхний этаж. Лифт двинулся, и через стеклянный ромб дверей Хендерсон увидел, что человечек, видимо, рассердившись, что его знакомый или знакомая не появляются, прекратил изучать картинку и направился к телефону. Впрочем, это его не касалось. Он вышел из лифта на шестом этаже. В коридоре было тихо, слышался только звон монет в его кармане, когда он искал ключ. Он открыл дверь своей квартиры, первой справа от лифта. Свет в прихожей не горел, за дверью было темно, как в могиле. Он глубоко вздохнул со смешанным чувством презрения и недоверия, щелкнул выключателем, и маленькая прихожая осветилась. Но освещен был только ее маленький куб, за дверью в противоположной стене по-прежнему была непроницаемая тьма. Закрыв дверь, он бросил пальто и шляпу на стул. Тишина и темнота действовали ему на нервы. На его лице снова появилось упрямое недовольство. Повернувшись к двери, он позвал: - Марселла! - Его голос звучал властно и несколько враждебно. Он вошел в комнату, продолжая говорить резким тоном: - Ну и что дальше? Не пора ли прекратить? Я знаю, что ты не спишь, не считай меня дураком. Я видел с улицы, что у тебя в спальне горел свет. Веди себя разумно, так мы никогда не договоримся! Ответа не было. Он двинулся в темноте к выключателю, ворча уже не так решительно: - Ты же не спишь, а, как только услышишь, что я иду, притворяешься. Опять не желаешь серьезно поговорить? Он протянул руку, но, прежде чем прикоснулся к выключателю, раздался щелчок и свет неожиданно залил комнату. Он увидел, как другая рука удаляется от выключателя. Это была рука незнакомого мужчины. Он испуганно дернулся и увидел, что с другой стороны на него смотрит второй человек. Повернувшись назад, он увидел третьего. Эти трое стояли неподвижно, как статуи, окружив его. Его настолько вывело из равновесия неожиданное появление этих неподвижных, молчаливых фигур, напоминающих покойников, что в отчаянии он стал искать глазами знакомые предметы, желая убедиться, что находится в своей квартире. Наконец его взгляд остановился на кобальтовой лампе, стоящей на столике у стены. Это была его лампа. Потом он увидел кресло в углу комнаты. Это было его кресло. Потом - рамку, стоящую на комоде: фотография девушки с копной кудрявых волос и его собственная фотография. Лица на снимках были направлены в противоположные стороны, как будто отвернулись друг от друга. Он был в своей квартире. Он заговорил первым. Они, кажется, не начали бы говорить до второго пришествия. - Что вам нужно в моей квартире? - резко спросил он. Никто не ответил. - Кто вы такие? Опять нет ответа. - Что вы здесь ищете? Как вы сюда попали? Он снова позвал ее, теперь с вопросительной интонацией, как будто хотел, чтобы она объяснила их присутствие в квартире. Двери, к которым он повернул голову, не отворились, таинственные и непроницаемые. Наконец один из них заговорил: Вы Скотт Хендерсон? Круг, в центре которого он находился, немного сузился. - Да, это мое имя. - Он не мог оторвать глаз от двери, которая не открывалась. - Что происходит? Что случилось? С упорством, которое его бесило, они задавали свои вопросы, не отвечая ему. - Вы живете в этой квартире? - Конечно, я у себя дома. - Вы муж Марселлы Хендерсон? - Да! Объясните наконец, что означает эта комедия? Один из них что-то показал ему, но Хендерсон не разглядел что. Только позже он понял, что это было. Он попытался пройти к двери, но один из мужчин преградил ему путь. - Где она? Она ушла? - Она не ушла, мистер Хендерсон, - тихо ответил мужчина. - Так почему же она не выходит? - От волнения он заговорил очень громко. - Объясните, что происходит? - Она не может выйти, мистер Хендерсон. - Минутку! Что это вы мне показывали? Полицейский значок? - Спокойно, мистер Хендерсон. Теперь все четверо как будто исполняли общий танец. Он сделал шаг в сторону, и они преградили ему путь, он попытался обойти их с другой стороны, и они снова преградили путь. - Как я могу быть спокоен, не зная, что случилось? В квартиру кто-нибудь забрался? Случилось несчастье? Она попала под машину? Не трогайте меня. Я хочу сам посмотреть. Но сила была на их стороне. Он вырывался из одних рук, и его хватали другие. Он уже терял самообладание, и все это грозило перерасти в кулачный бой. - Это моя квартира! Я здесь живу! Вы не имеете права так со мной обращаться! Почему вы не пускаете меня в спальню моей жены… Неожиданно они его отпустили. Один из них кивнул тому, что стоял у двери, и сказал: - Хорошо. Джо, пусти его. Они сразу же отпустили его, и он чуть не потерял равновесия. Он вошел в комнату, обставленную изящной мебелью, в комнату, предназначенную для наслаждения. Все было в серебристо-голубых тонах, в воздухе витал хорошо знакомый ему запах. Кукла в широкой юбке из голубого шелка, сидевшая на туалетном столике, смотрела на него широко раскрытыми глазами; одна хрустальная подвеска с голубого шелкового абажура упала ей на колени. Обе постели были застелены голубыми покрывалами. Одна постель была абсолютно гладкой, на другой под одеялом вырисовывалось тело, прикрытое с головы до ног; только сверху виднелось несколько волнистых прядей, напоминающих пену бронзового цвета. Он остановился как вкопанный. Лицо его побледнело от ужаса. - Она… что она с собой сделала? Сумасшедшая!… - Он испуганно взглянул на туалетный столик между кроватями, но там не было никаких флакончиков или коробочек из-под таблеток. Неуверенными шагами он подошел к постели, наклонился, коснулся одеяла, потом через одеяло взял ее за плечо и стал трясти: - Марселла, что с тобой? Они вошли в спальню вслед за ним. У него было ощущение, что они внимательно следят за его действиями и оценивают их. Но сейчас все его внимание было поглощено ею. Три пары глаз следили за ним от дверей. Следили, как он берет за угол покрывало из голубого шелка и отгибает его. То, что он увидел, было ужасно, невероятно - она смеялась. Окоченевший труп смеялся над своей шуткой. Ее волосы рассыпались по подушке вокруг головы, как раскрытый веер. Чужие руки снова прикоснулись к нему и медленно, шаг за шагом тянули его от постели. Из поля его зрения исчезли блеск голубого шелка и женщина. Полностью, навсегда. - Этого я не хотел, - сказал он надломленным голосом. - Я не этого добивался… Три пары глаз понимающе переглянулись; его слова были зафиксированы. Его отвели в другую комнату, к дивану. Когда он сел, один из мужчин закрыл дверь. Он сидел спокойно, прикрыв рукой глаза, как будто ему мешал яркий свет. Они, казалось, не обращали на него внимания. Один стоял у окна и смотрел в пустоту. Второй, стоя у столика, листал какой-то журнал. Третий сидел напротив, но не смотрел на него, он пытался вытащить что-то из-под ногтя, и это занятие, казалось, было для него сейчас самым важным. Через минуту Хендерсон отвел руку от глаз. Его взгляд остановился на ее фотографии рядом с его собственной. Он протянул руку и перевернул их, чтобы не видеть. Три пары глаз понимающе переглянулись. Молчание начинало невыносимо давить, как свинцовая крышка. Наконец тот, что сидел напротив, заговорил: - Нам придется с вами побеседовать. - Вы бы не могли немного подождать? - Слабо оборонялся он. - Мне как-то не по себе… Мужчина, сидящий на стуле, понимающе кивнул. Тот, что стоял у окна, по-прежнему смотрел в пустоту. Третий продолжал листать дамский журнал. Наконец Хендерсон, протерев ладонями глаза, сказал серьезно: - Все в порядке, можете начинать. Все началось незаметно - так, пустой разговор; казалось, они просто тактично ведут беседу, во время которой выясняются общие сведения. - Сколько вам лет, мистер Хендерсон? - Тридцать два. - А ей? - Двадцать девять. - Сколько лет вы женаты? - Пять. - Ваша профессия? - Я биржевой маклер. - Во сколько вы ушли вчера вечером, мистер Хендерсон? - В полшестого - шесть. - Точнее не можете вспомнить? - Конечно, я могу уточнить. Но когда точно, минута в минуту, закрыл дверь, сказать не могу. От без пятнадцати до без пяти шесть. Помню, что пробило шесть, когда я был на углу, там слышен бой с часовни на соседней улице. - Хорошо. Вы уже поужинали? - Нет. - Он секунду помолчал и повторил: - Нет, тогда я еще не ужинал. - Значит, вы где-то поужинали позже? - Да. - Вы ужинали один? - Я поужинал в городе, без жены. Мужчина у столика закрыл журнал. Тот, что стоял у окна, перестал рассматривать пустоту. Сидящий на стуле мужчина тактично, будто боясь обидеть его, спросил: - Это было, вероятно, необычно, что вы ужинали в городе без жены? - Да. - Почему так случилось в этот вечер? - Детектив не смотрел на него, сосредоточившись на сигарете, с которой стряхивал пепел в стоящую рядом пепельницу. - Мы договорились пойти ужинать вместе, но в последний момент она стала жаловаться, что плохо себя чувствует, что у нее болит голова… Короче, я пошел один. - Не было ли между вами ссоры? - Вопрос был задан очень тихо. Хендерсон ответил так же тихо: - Конечно, мы наговорили друг другу много неприятного. Знаете, как это бывает… - Ясно. - Детектив производил впечатление человека, отлично разбирающегося в мелких домашних ссорах. - Но ничего серьезного между вами не произошло? - Ничего, что заставило бы ее это сделать, если я правильно понял намек. - Он помолчал, потом, как будто что-то поняв, спросил: - Что с ней, собственно, случилось? Вы мне так и не сказали. Двери открылись, и Хендерсон умолк. Как загипнотизированный, смотрел он на двери спальни, пока они вновь не закрылись; потом попытался встать. Что они от него хотят? Кто они такие? Что они делают в его квартире? Мужчина встал со стула, подошел к Хендерсону и положил ему руку на плечо. Это выглядело, как сочувственный жест. Другой мужчина, стоящий у окна, взглянул на него и сказал: - Вы очень нервничаете, мистер Хендерсон. Врожденное чувство собственного достоинства пришло Хендерсону на помощь: - Как я могу быть спокойным? - сказал он с горечью. - Ведь я только что обнаружил, что моя жена мертва. Человеку у окна нечего было на это возразить. Двери спальни вновь открылись. Оттуда донеслись звуки, как будто тащили что-то тяжелое. Глаза Хендерсона расширились, он резко встал. Что они с ней делают? Тянут, как мешок картошки… И ее прекрасные волосы волочат по полу… Она так за ними ухаживала… Его опять держали так, что он не мог двинуться. Двери в коридор закрылись. Из пустой спальни донесся запах, как бы говорящий: «Помнишь? Помнишь, как ты меня любил?» Он упал на диван и закрыл лицо руками. Было слышно его прерывистое дыхание. Наконец, опустив руки на колени, он сказал с выражением удивления и бессилия: - Я не думал, что мужчина способен плакать, а сейчас плакал сам… Детектив, который до этого сидел на стуле, подал ему сигарету и даже зажег спичку. Говорить было уже как будто не о чем, допрос не возобновился. Шла беседа ни о чем, просто чтобы убить время. - Вы очень элегантно одеваетесь, мистер Хендерсон, - казалось бы, без всякой связи сказал один из них. Хендерсон недовольно посмотрел на него и ничего не ответил. - Все, что на вас надето, очень хорошо сочетается. - Да, это настоящее искусство, - прокомментировал тот, что просматривал журнал. - Носки, рубашка, даже платок в кармане… - заметил тот, что стоял у окна. - Все, кроме галстука. - Это вас так занимает? - утомленно упрекнул их Хендерсон. - Сюда подошел бы синий галстук. Все остальное на вас синего цвета. Я не очень придерживаюсь моды, но, глядя на вас, не могу удержаться… - И детектив добавил с невинным видом: - Как это вы не обратили внимания на такую важную деталь, как галстук? У вас нет синего галстука? Голос Хендерсона звучал почти умоляюще: - О чем вы меня спрашиваете? Неужели вы не понимаете, что я не могу сейчас говорить о таких пустяках… Детектив повторил вопрос тем же бесцветным голосом: - У вас нет синего галстука, мистер Хендерсон? Хендерсон схватился за голову. - Вы хотите свести меня с ума? - спросил он тихо, не в силах больше выносить эти пустые разговоры. - Разумеется, у меня есть синий галстук. Он, наверное, в шкафу на вешалке. - Как же вы его там оставили, если так тщательно одевались? Он просто необходим к вашему костюму. - Детектив сделал обезоруживающий жест рукой. - Может быть, вы его надели, а потом, в последнюю минуту, передумали и переменили? Хендерсон спросил: - Неужели это так важно? Почему вы все время об этом говорите? - Он повысил голос: - Моя жена мертва, я сам не свой, а вы интересуетесь галстуком! Но вопросы сыпались один за другим - монотонно, как капли воды, падающие на голову. - Вы точно знаете, что не надели сначала тот галстук? Он ответил сдавленным голосом: - Конечно, точно. Он должен быть в шкафу. Детектив бесхитростно заявил: - На вешалке его нет. Поэтому я вас о нем спрашиваю. Мы нашли вешалку для галстуков. Один крючок там свободен, самый нижний. Остальные галстуки его полностью закрывают. Понимаете, если галстук вытащили из-под других, значит, первоначально выбрали именно его. Если бы вы взяли галстук случайно, то надели бы тот, что висит сверху. Не могу понять, почему вы, подняв все остальные и выбрав самый нижний галстук, вдруг передумали и решили пойти в том, в котором были целый день на работе и который не подходит к вечернему костюму? Хендерсон сжал руками голову, вскочил и прохрипел: - Я больше этого не выдержу. Или вы мне скажете, в чем дело, или прекратите! Если его нет на вешалке, то где он? Скажите, если знаете! И вообще, какое имеет значение, где он? - Это имеет очень большое значение, мистер Хендерсон. После этих слов воцарилось длительное молчание. Хендерсон побледнел. - Дело в том, что галстук затянут вокруг шеи вашей жены. Она задушена.3. За сто сорок девять дней до казни. Раннее утро
Были заданы еще тысячи вопросов до того, как первые лучи солнца изменили атмосферу в комнате. Комната выглядела, как после затянувшейся до утра вечеринки: окурки торчали изо всех посудин, многие из которых не были предназначены для этого. Лампа кобальтового стекла до сих пор светила, поблекший электрический свет производил странное впечатление. Стояли на прежнем месте и обе фотографии. Все выглядели и вели себя, как после вечеринки: сняли пиджаки, расстегнули воротнички. Один из них пошел в ванну - освежиться холодной водой. Через открытые двери было слышно, как он отфыркивается. Двое других продолжали курить, их глаза беспокойно бегали с предмета на предмет. Только Хендерсон неподвижно сидел всю ночь на диване. У него было ощущение, что он сидит так всю жизнь; он не мог представить себя где-нибудь в другом месте, кроме этой комнаты. Мужчина, вышедший из ванной, его звали Бёджес, появился в дверях. Он стряхнул воду с волос. - Где у вас полотенца? - спросил он Хендерсона, как о чем-то само собой разумеющемся. - Не знаю, - печально сказал Хендерсон. - Она мне приносила, когда мне было нужно. Где они лежат, я до сих пор не знаю. Детектив беспомощно огляделся, капли воды все стекали с его волос. - Можно, я вытрусь занавеской душа? - спросил он. - Конечно, - позволил Хендерсон. Все началось снова. Всегда все начиналось снова, когда казалось, что уже пришел конец. - Дело ведь не в билетах в театр. Почему вы пытаетесь нас убедить, что дело было только в них? Он поднял глаза на говорящего - тот не смотрел на него. Он привык, чтобы люди смотрели в глаза тому, к кому обращаются. Вопрос задал человек, который на него не смотрел. - Потому что дело было именно в них. Что вы хотите услышать? Вы не знаете, что люди ссорятся из-за билетов в театр? Такое иногда случается. Другой сказал: - Кончайте, Хендерсон. Как ее зовут? - Кого? - Я бы на вашем месте не начинал все снова, - недовольно заметил тот, кто задал вопрос. - А то мы опять вернемся к тому, о чем говорили два с половиной часа назад. Как ее зовут? Хендерсон с измученным видом запустил пальцы в волосы и опустил голову. Бёджес вышел из ванной, заправляя сорочку за пояс брюк. Он вынул из кармана часы, надел на руку, посмотрел на циферблат и исчез в прихожей, вероятно, пошел к телефонному аппарату. В комнату донесся его голос: - Можно, Тильней. Никто не обратил на это внимания, тем более Хендерсон, тупо уставившийся на ковер, стараясь держать глаза открытыми. Бёджес вошел в комнату и прохаживался из угла в угол, будто не знал, чем себя занять. Наконец он подошел к окну и поднял шторы, чтобы внутрь проникло больше света. На подоконнике сидела птица и заговорщически кивала головой. Бёджес сказал: - Подойдите сюда на минутку, Хендерсон. Вы не знаете, что это за птица? Хендерсон не встал в ответ на его просьбу, и Бёджес настойчиво сказал: - Идите скорее, пока она не улетела. Хендерсон встал, сделал несколько шагов к окну и остановился рядом с Бёджесом, повернувшись спиной к дверям. - Воробей, - коротко сказал он, смерив детектива взглядом: тебе не это нужно. - Я тоже так подумал, - заявил Бёджес и добавил: - У вас отсюда прекрасный вид. - Дарю его вам вместе с птицами, - горько бросил Хендерсон. Он повернулся и встал как вкопанный. На диване сидела девушка. Она вошла совершенно бесшумно, не скрипнув дверью и не зашуршав платьем. Трое мужчин внимательно следили за его лицом. Он взял себя в руки. Ни один мускул не дрогнул на его лице, которое казалось окаменевшим. Они смотрели друг на друга. Она была красива - выразительный англосаксонский тип с голубыми глазами и волосами шоколадного цвета, уложенными в гладкую прическу. Пробор был четкий, как у мужчины. На плечи было наброшено пальто из верблюжьей шерсти, пустые рукава бессильно висели вдоль тела. Шляпы на ней не было, в руках она держала сумочку. Она была молода, в том возрасте, когда девушки еще верят в любовь и мужчин. Возможно, у нее эта вера сохранится до конца дней; кажется, она была идеалисткой. Это было видно по тому, как она смотрела на него: в глазах ее горел огонь. Он облизал пересохшие губы и слегка кивнул, как бы приветствуя кого-то, с кем едва знаком, чье имя не может вспомнить, но кого не хочет обидеть невниманием. Бёджес дал своим людям знак, и они вдруг остались одни, никого, кроме них, в комнате не было. Хендерсон попытался остановить ее жестом, но было поздно. Пальто осталось лежать на диване, а девушка бросилась к Хендерсону. Он попытался отстраниться от нее: - Перестань. Ты должна быть осторожна. Они только этого и ждут. Наверняка они слышат каждое слово… - Мне нечего бояться. - Она взяла его за руки. - А тебе? Ты должен мне все рассказать. - В течение шести часов я делал все, чтобы не впутывать тебя в это дело. Как они тебя нашли? Я дал бы отрубить себе руку, только бы тебя не вмешивали в это дело. - Но я не хочу избегать ничего, в чем замешан ты. Ты меня плохо знаешь. Он не мог ответить, потому что она его поцеловала. Потом он сказал: - Ты меня целуешь, а сама еще не убедилась, что я… - Нет, я не могла так ошибиться. Если бы это было так, значит, мое сердце сошло с ума. А мое сердце не ошибается. - Скажи ему, что я очень рад, - печально поблагодарил он, - Я не испытывал ненависти к Марселле. Просто я ее недостаточно любил, чтобы оставаться с ней. Но убить ее я бы не смог. Думаю, я никого не мог бы убить, даже мужчину… Она положила голову ему на грудь. Это был жест благодарности, которую нельзя выразить словами. - Мне этого можешь не говорить. Я же видела, какое у тебя было лицо, когда мы встретили на улице бродячую собаку. Или когда мы увидели ту ломовую лошадь у тротуара… Сейчас не время это вспоминать… Как ты думаешь - почему я тебя люблю? Конечно, не потому, что ты такой красивый. Он улыбнулся и погладил ее волосы. - Я люблю тебя за то, что скрыто глубоко внутри, и никто, кроме меня, этого не видит. В тебе столько доброты! Только я знаю тебя. - Она подняла голову. В глазах ее были слезы. - Не плачь! - утешил он ее. - Я не стою твоих слез. - Я лучше знаю, не учи меня, - упрекнула она его. Она посмотрела на закрытые двери, свет в ее глазах погас. - А что они? Они думают, что?… - Думаю, они еще не решили. Иначе они не держали бы меня здесь всю ночь. Как они впутали в это тебя? - Когда я вчера вернулась домой, то узнала, что ты мне звонил в шесть вечера. Я не могла лечь, не узнав, как у тебя дела, и около одиннадцати позвонила тебе. Они уже были здесь и сразу послали своего человека поговорить со мной. С тех пор один из них все время находится около меня. - И это их методы - всю ночь продержать тебя здесь! - возмутился он. - Разве я могла бы уснуть, зная, что ты попал в беду? - Она погладила его по щеке. - Для меня важно только одно, все остальное глупости. Все выяснится, должно все выясниться. Они же должны найти того, кто это сделал, Что ты им сказал? - О нас с тобой? Ни слова. Я старался не вмешивать в это тебя. - Может быть, в этом и была проблема. Они поняли, что ты что-то скрываешь. Раз уж они все равно обо мне знают, не лучше ли им все рассказать, как ты думаешь? Нам нечего стыдиться и нечего бояться. Чем раньше скажем, тем лучше. По крайней мере оставят тебя в покое. Все равно по нашему поведению они должны были понять, что мы… - Она не договорила. В комнату вернулся Бёджес. Вид у него был довольный, как у человека, достигшего своей цели. Двое других вошли за ним, и Хендерсон обратил внимание, что с одним из них он заговорщически переглянулся. - Внизу ждет машина, мисс Ричман, вас отвезут домой. Хендерсон бросился к нему: - Не вмешивайте в это мисс Ричман! Это непорядочно! Она не имеет ничего общего… - Все зависит только от вас, - остановил его Бёджес. - Мы ее сюда привезли, только чтобы напомнить вам… - Я вам все расскажу, все, что знаю, - обещал Хендерсон. - Только вы должны поручиться, что ей не будут надоедать репортеры, что ее имя не будут трепать в газетах. - Но вы должны говорить правду, - предупредил его Бёджес. - Можете быть уверены. - Он повернулся к ней и мягко сказал: - Поезжай домой, Кэрол. И не беспокойся, скоро все выяснится. Она поцеловала его при всех, гордая чувством, которое он в ней пробудил. - Сообщи мне сразу же, как только сможешь, хорошо бы уже сегодня! Бёджес проводил ее до дверей и сказал стоявшему там полицейскому: - Скажите Тильнею, чтобы мисс Ричман не надоедали. Пусть не дает никакой информации о ней. - Спасибо, - благодарно сказал Хендерсон, когда Бёджес вернулся в комнату. - Вы настоящий мужчина. У детектива был непроницаемый взгляд. Он сел, вынул блокнот, перечеркнул несколько исписанных страниц, открыл чистую и спросил: - Начнем? - Можно, - согласился Хендерсон. - Вы сказали, что поссорились с женой. От этого вы не отказываетесь? - Нет. - Из-за билетов в театр. На этом вы тоже настаиваете? - Из-за билетов в театр и развода. На этом настаиваю. - Это уже ближе к истине. Какие у вас были отношения? Плохие? - Никаких - ни хороших, ни плохих. Я бы сказал, что мы надоели друг другу. Я уже раньше просил ее дать мне развод. Она знала о мисс Ричман. Я ей рассказал все, ничего не скрывая. Я думал, что мы договоримся по-хорошему, но она не соглашалась на развод. Просто уйти не имело смысла, и я этого не хотел. Мы с мисс Ричман хотели пожениться. Мы избегали друг друга, насколько это было возможно. Я больше не мог так. Обязательно об этом рассказывать? - Это очень существенно. - Позавчера вечером я серьезно поговорил с мисс Ричман. Она знала, как мне трудно, и хотела сама поговорить с моей женой. Я был против, и она убедила меня, чтобы я поговорил сам. Вот ее точные слова: «Попытайся сделать это по-другому. Поговори с ней спокойно, убеди ее». Я знал, что это не поможет, но согласился. По телефону с работы я заказал столик на двоих в ресторане, куда мы раньше часто ходили. Купил два билета в театр, в первый ряд в центре. Из-за этого я, даже не принял приглашение лучшего друга, который устраивал прощальную вечеринку. Его зовут Джон Ломбард, он уехал на несколько лет в Южную Америку; это была последняя возможность попрощаться с ним перед отъездом. Но ничего нельзя было поделать, я хотел осуществить свой план и должен был быть с ней любезным. Но когда я пришел домой, ничего не получилось. Она не шла на соглашение. Ее устраивала такая жизнь, и она ничего не хотела менять. Признаюсь, меня это рассердило. Я взорвался. Она молчала до последней минуты. Ждала, когда я приму душ и оденусь. Потом села и начала смеяться: «Почему бы тебе лучше не пригласить ее?» Она издевалась надо мной: «Зачем выбрасывать деньги на ветер?» В конце концов я позвонил прямо отсюда мисс Ричман. Но ее не было дома. Марселла смеялась надо мной и даже не пыталась это скрывать. Вы знаете, каково это, когда женщина смеется вам в лицо? Кажешься себе клоуном. Я был взбешен и перестал владеть собой. Я крикнул: «Я приглашу вместо тебя первую встречную! Первую юбку, которую встречу, кто бы она ни была!» Потом я схватил шляпу и хлопнул дверью. - Он помолчал. - Это все. Больше я ничего не могу сказать, даже если бы хотел. Потому что это правда, а правду не приукрасишь. - А потом… все было так, как вы сказали раньше? - спросил Бёджес. - Все. Но я был не один. Я сделал так, как сказал жене. Встретил какую-то женщину и пригласил ее. Она приняла приглашение, и мы провели вместе весь вечер. Расстались мы за десять минут до того, как я вернулся домой. - В котором часу вы с ней встретились? - Сразу же после того, как ушел из дома. Зайдя в бар на Пятидесятой улице, я увидел ее. - Он сделал неопределенное движение рукой. - Минутку, я могу сказать точно, когда встретился с ней. Мы оба посмотрели на часы, когда я показал ей билеты. Было шесть часов десять минут. Бёджес сжал пальцами нижнюю губу: - В каком баре это было? - Я помню только, что там над входом была неоновая вывеска, она все время вспыхивала и гасла. - Вы можете доказать, что были там сразу после шести? - Я же вам сказал. Почему это так важно? Бёджес медленно проговорил: - Я мог бы от вас это скрыть, но я, наверное, ненормальный. Скажу вам прямо: ваша жена была убита в шесть часов восемь минут. Часы, которые были у нее на руке, разбились о край туалетного столика, когда она упала. Они показывали точно шесть часов восемь минут пятнадцать секунд. А ни одно существо на двух ногах или даже на двух крыльях не могло бы так быстро добраться до Пятидесятой улицы - всего лишь за одну минуту и сорок пять секунд. Достаточно доказать, что вы были в баре в шесть десять, и с вас будет снято подозрение. - Но я же вам это говорю, я смотрел на часы. - Это не доказательство, а неподтвержденное заявление. - А что вы считаете доказательством? - Когда кто-нибудь подтвердит ваши слова. - А почему я должен это доказывать? Почему не наоборот? - Потому что пока дело выглядит так, что никто, кроме вас, ее убить не мог. Иначе зачем мы сидели бы здесь всю ночь… Хендерсон бессильно опустил руки. - Теперь понятно, - вздохнул он. - Понятно. Воцарилось молчание. Наконец раздался голос Бёджеса: - Женщина, которая, как вы утверждаете, была с вами в баре, сможет подтвердить, во сколько это было? - Конечно. Она посмотрела на часы одновременно со мной. Она наверняка это вспомнит и подтвердит. - Ну, хорошо. Этого достаточно. Конечно, если она будет говорить правду. Где она живет? - Не знаю. Мы расстались там же, где встретились, в том же баре. - А как ее зовут? - Не знаю. Я не спросил, а она не представилась. - Не назвала даже имени? Вы провели вместе шесть часов, вы должны были как-то обращаться к ней. - Мы никак не обращались друг к другу, - ответил он подавленно. Бёджес снова вынул блокнот. - Ну, неважно. Опишите её по крайней мере. Нам придется самим разыскивать. Последовало долгое молчание. - Так как? - спросил наконец Бёджес. Хендерсон заметно побледнел. - Господи, я не помню, как она выглядела, - проговорил он. - Я не могу вспомнить, она полностью вылетела у меня из головы. Вчера, сразу как вернулся, я, может быть, еще смог бы ее описать, а сейчас не могу. Это было слишком сильное потрясение- смерть Марселлы… А потом вы меня всю ночь допрашивали. Это как испорченный снимок. Я не очень ее рассматривал, голова у меня была забита своими проблемами. - Он переводил взгляд с одного детектива на другого, в поисках поддержки. - Она совсем вылетела у меня из головы. Бёджес пытался помочь ему: - Не спешите. Времени достаточно. Подумайте хорошенько. Вспомните, какие у нее были глаза? Хендерсон отчаянно сжал кулаки. - Не можете вспомнить? Ну, а волосы, какие были волосы? Какого цвета? Он закрыл глаза руками: - Не знаю. Иногда мне кажется, что светлые, иногда - темные. Наверное, что-то среднее. Тем более что волосы были закрыты шляпой. - В его глазах мелькнул луч надежды. - Шляпу я очень хорошо помню. Оранжевого цвета, если вам это поможет. Да, оранжевая, я точно знаю. - Но шляпу она сняла и, возможно, полгода не наденет. Что нам проку от этой шляпы? Не могли бы вы вспомнить что-то, что касается ее самой? Хендерсон в отчаянии тер виски, и было видно, что он усиленно пытается вспомнить. ...Все права на текст принадлежат автору: Эрл Стенли Гарднер, Корнелл Уолрич.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.