Все права на текст принадлежат автору: Мария Архангельская.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Внутренний дворец. Книга 1Мария Архангельская

Мария Архангельская Внутренний дворец


Тая свои проявления, нужно быть стойким; если

будешь действовать, следуя за вождём, сам не

совершая ничего, то дело будет доведено до конца.

Книга перемен


ПРОЛОГ

Под ногой плеснула очередная лужа, оставив грязные брызги на замше сапожек. Впрочем, после того, как меня окатил тот грузовик, плакаться о каких-то брызгах было уже глупо. Ну почему если жизнь не удалась, всё идёт одно к одному, и мелкие неприятности словно липнут к крупным? За спиной, грохоча, подпрыгивал чемодан, ручка порой норовила вывернуться из руки, я сердито дёргала её, и тогда чемодан пытался завалиться на бок. Словно был живой и нарочно мне досаждал, так что я с трудом удерживалась, чтобы не наподдать ему ногой. Сверху капало, лужи рябили в свете фонарей. В нынешние гнилые зимы даже погоды нормальной не дождёшься, морозов там, снега, чтобы сугробы по колено, как в детстве. Нет, все три месяца тянется какая-то переосень-недовесна. С дождями, лужами, а если снег и выпадет, то мокрый, и тотчас тает, открывая зелёные газоны.

Хотя это, наверное, моё поганое настроение сейчас говорит. Как бы я тащила этот чёртов чемодан по сугробам? По асфальту всё же, как ни крути, легче и приятнее.

В кармане заиграл телефон. Некогда любимая мелодия сейчас злила донельзя. Я подумала, что надо его выключить, но зачем-то вынула и поднесла к уху.

– Наташа, давай поговорим, – сказал в трубке Гришин голос.

– Не о чем, – отрезала я.

– Наташа, ты ведёшь себя как ребёнок. Возвращайся, мы всё обсудим.

– Да иди ты к чёрту! Я тебе не жена! – прокричала я в ответ и резко нажала на отбой. Захотелось вообще выкинуть телефон к чёртовой матери, но дорогой вещи стало жалко. Надо будет отправить Гришку в чёрный список. Потом, когда удастся присесть или хотя бы где-нибудь встать спокойно. На ходу, да одной рукой это делать неудобно.

История у меня вышла – и смех, и грех. С одной стороны, банальная донельзя, с другой – с налётом экзотики, с привкусом романтики даже.

С Гришей я познакомилась два года назад, на реконструкторском турнире. Нельзя сказать, чтобы я увлекалась реконструкторством или историей, но стало любопытно, я пришла поглазеть и не пожалела: зрелище было яркое и интересное. Вокруг арены были ещё несколько площадок, я побродила между ними, и на стоянке викингов разговорилась со здоровенным парнем, выряженным в древнескандинавский прикид. Попросила разрешения подержать в руках тяжёлый меч, выслушала небольшую лекцию о символике висевших у него на поясе украшений, попробовала выпеченную по аутентичному рецепту безвкусную лепёшку с дыркой посредине. В конце парень попросил у меня телефон.

Мы начали встречаться, и сначала всё было как в сказке. Спустя полгода я переехала к нему в двухкомнатную квартиру, приобретённую его состоятельными родителями. Бездельником-мажором Григорий, впрочем, не был, помимо реконструкторского хобби у него была и неплохо оплачиваемая работа. И с его, и с моими родителями отношения сложились сразу, с его друзьями я ладила, с моими у него сблизиться не получилось, но нашему общению он никак не мешал. У нас оказалось множество общих вкусов и пристрастий, пару раз я ездила с ним на всякие исторические мероприятия, было весело и увлекательно. Одним словом – идиллия.

А потом случилось неизбежное. Я захотела замуж.

«Ну зачем тебе это? – пожимал плечами Григорий. – Мы и так живём вместе, как муж и жена. Я люблю тебя, ты любишь меня. Что изменит штамп в паспорте?»

Но мне хотелось стабильности. Хотелось гарантий. Хотелось, в конце концов, чтобы мои будущие дети росли с отцом. Пусть двадцать пять – ещё не тот возраст, когда часики начинают тикать, и прямо сейчас я беременеть не собиралась. Но ведь надо смотреть в перспективу! Однако уговоры не действовали, и во мне уже начинали шевелиться сомнения – а так ли уж сильно Гриша меня любит, если столь упорно отказывается расстаться с холостяцкой свободой, пусть даже и говорит вслух, что для него гражданское состояние чистая формальность. Если формальность, то почему бы чисто формально не поменять одно состояние на другое?

Думать об этом было неприятно, не думать не получалось.

«Ну, ладно, – в конце концов сказал он, – но подожди немного, ладно? Я пока ещё не готов».

Пытать Гришу, к чему именно ему нужно подготовиться, если он сам же утверждал, будто штамп ничего не меняет, явно было бесполезно. Ведь я не настаивала на пышной свадьбе с сотней гостей, рестораном и путешествием на экзотический курорт. Можно ведь обойтись и совсем без торжества, просто расписаться и всё.

Однако роспись всё откладывалась и откладывалась, хотя Гриша и твердил, что в принципе согласен, просто надо подождать ещё немного. Но сколько можно ждать? Видимо, мои всё возрастающие сомнения как-то отражались у меня на лице и всё-таки тревожили Григория, потому что однажды он сделал мне роскошный подарок: предложил отправиться вдвоём в путешествие в США.

Европу я уже к тому времени немного знала, побывав во Франции, Греции и Австрии, но вот поездка за океан – это было что-то новое и увлекательное, и я с восторгом согласилась. Мы посетили Нью-Йорк и Вашингтон, потом перебрались на западное побережье и посмотрели на Лос-Анжелес и Сан-Франциско. И завершилась наша поездка в Лас-Вегасе.

И именно там мне пришла в голову шальная мысль:

– Гриш, а давай поженимся прямо здесь? Вот прямо сейчас, а?

Бедный Гриша! Должно быть, он почувствовал себя пойманным в ловушку – предложение было вроде как шутливое и несерьёзное, но решительный отказ от него выглядел бы как нежелание рассматривать идею брака даже в шутку. Будучи поставленным перед завуалированным ультиматумом, Григорий мялся, крутил эту несчастную бумажку заявления, нервно улыбался, то начиная заполнять её, то откладывая ручку. Это продолжалось достаточно долго, чтобы у меня лопнуло терпение:

– Так, я поняла. Ты на мне никогда не женишься!

И я, не слушая призывов остановиться и подумать, решительно отправилась к выходу из здания лас-вегаского суда, где выдаются разрешения на регистрацию браков. Гриша за мной не пошёл, и это лишь укрепило меня в мысли, что я всё делаю правильно и что брак с ним мне не светит в принципе. Но спустя пару часов блуждания по улицам я несколько остыла и пришла к выводу, что, пожалуй, не стоит рвать так резко. Видимо, и Гриша пришёл к тому же выводу, потому что сразу же ответил на звонок и, не дожидаясь вопроса, тут же сказал, что согласен пожениться прямо здесь и сейчас. Оказалось, что он в растрёпанных чувствах тоже успел забрести на другой конец города, и вот мы ехали друг к другу, как разлучённые возлюбленные, преодолевая препятствия незнакомого транспорта и посредственного знания языка. Это было красиво и романтично – во всяком случае, в моём воспалённом воображении.

В общем, домой я вернулась уже в статусе замужней дамы. Пресловутого штампа в паспорте так и не появилось, но это не беда – ведь его можно будет проставить потом. Главное, что браки, заключённые за рубежом, признаются и у нас, а значит я замужем без дураков.

Три месяца я наслаждалась, считая себя новобрачной и, как могла, показывала свою благодарность – готовила Гришины любимые блюда, покупала ему подарки, и даже записалась на курсы массажа. Но сегодня днём в отсутствие Гриши к нам в гости заглянул один из его друзей. Принялся со мной шутливо флиртовать, я так же шутливо упрекнула его, что он пристаёт к мужней жене… и вот тут-то парень и отмахнулся: «Да какой мужней, та бумажка только подтереться…»

Я обрушила на него град возмущённых вопросов, парень, осознав, что сболтнул лишнего, ушёл в глухую несознанку… Но дело было сделано. Когда он ушёл, я полезла в ящик с бумагами и в интернет. Для того чтобы убедиться – временный сертификат о венчании, выданный нам в часовне, так и не был заменён на настоящий, и по истечении положенных на замену десяти дней превратился в филькину грамоту. А Григорий, вызвавшийся съездить в мэрию Лас-Вегаса и завершить регистрацию под предлогом, что самому скататься будет быстрее, чем слать бумаги по почте, мне бессовестно соврал.

Именно враньё и возмутило меня больше всего. Не хочешь на мне жениться – ну не женись, твоё право. Да, это привело бы к ссоре, возможно, даже к разрыву – а как ты хотел, у всего есть своя цена. Но вот эта попытка и невинность соблюсти и капитал приобрести… Трус! Подлец!

Впереди показался переход, отсюда до метро было уже два шага. Обычно Гришка возил меня на своём авто, но если не мог, я не видела большой беды в том, чтобы воспользоваться общественным транспортом. Я ускорилась, почти перейдя на бег. Хотелось наконец нырнуть под землю и спрятаться от бьющей в лицо холодной мороси. Колёсики чемодана опять подпрыгнули на бордюре, соскочили на асфальт проезжей части…

Грузовик я заметила только когда он, как показалось, обиженно взревел над самым моим ухом. Я обернулась. Страх – мгновенный ужас, сжимающий внутренности и парализующий всё тело, был последним, что я почувствовала перед тем, как огромная морда машины впечаталась в меня всем своим весом, отрывая от дороги и отбрасывая куда-то в темноту.

Дети! Запомните навсегда. Если вы ни черта не видите из-за слёз и настолько заняты своими переживаниями, что даже забываете взглянуть, какой там свет горит на светофоре – бегите по тротуару, не выходите на проезжую часть. Даже если придётся десять раз обежать один и тот же квартал, как белке в колесе. Пожалейте водителя – за что ему-то такое счастье, бодро сигающее прямо под колёса…


Песок поскрипывал на зубах, норовил залезть в глаза, ноги вязли в нём по щиколотку. По темени словно били молоточки, и в глазах темнело, а солнце всё пекло и пекло с ясного неба, заставляя заливаться потом, так что я уже была мокрой, как мышь. Дыхание со свистом вырывалось из груди, пока я с упорством автомата штурмовала очередной бархан, чтобы, перевалив через гребень, начать спускаться к подножию следующего. К счастью, они не были особо высокими и крутыми. Волнистая пустыня простиралась вокруг, насколько хватало глаз. Она не была совсем уж бесплодной – несколько раз я натыкалась на кустики жёсткой травы, названия которой не знала, а иногда и на настоящие кусты высотой чуть выше колена, но воды не видела нигде. Должно быть, у этих растений была очень мощная корневая система, способная пронизать слой песка и добраться до подземных водяных жил.

Но я-то не растение! Я не могу пустить корни до водоносного слоя!

Я сморгнула капли пота, повисшие на ресницах. В голове почему-то неотвязно крутился дурацкий вопрос, а как в этой пустыне выживает зелёный молодняк. Ладно, у взрослых растений длинные корни, ну а маленькие, только-только вылупившиеся из семечек? Как они выдерживают, пока их корешки не пронижут всю эту толщу песка? Или здешняя зелень размножается исключительно отростками и отделяется от родителей, только отрастив корень достаточной длины? Или тут есть какой-нибудь сезон дождей, во время которого молодь недостатка влаги не испытывает? Хотя какое мне до всего этого дело.

Я умерла. Умерла и попала в ад. Там нет чертей, жаровен и серных озёр. И тем более нет никаких дурацких кругов, которые нафантазировал этот выдумщик Данте. Только бесконечная пустыня, только прилипшее к бесцветному небу солнце, только раздирающая рот и горло жажда.

А может быть, я лежу в коме, или на операционном столе под наркозом, и мне всё это мерещится с пугающей реалистичностью.

Болоньевое пальто я сбросила с себя почти сразу же, и теперь жалела об этом – у него был отстёгивающийся капюшон, можно было б хотя бы прикрыть голову. Но пальто осталось лежать на песке где-то за моей спиной, и я не была уверена, что смогу найти его, даже если вздумаю вернуться обратно по собственным следам. С тех пор прошло уже… два часа, три, четыре? Следы, наверное, занёс песком ветер. Сумка с деньгами, документами и складным зонтиком осталась валяться где-то там же, если вообще была при мне, когда я очнулась на склоне одного из этих бесконечных барханов. Тогда я была в таком шоке от всего происшедшего, что просто поднялась и побрела, куда глаза глядят, не пытаясь провести ревизию имеющихся при себе вещей. И лишь спустя какое-то время я пришла в себя достаточно, чтобы задаться вопросом: а что же дальше?

Тело было целым – ощупав себя, я не нашла никаких повреждений. И это лишь укрепило меня в мысли о нереальности происходящего. Но реальность, или нет, а пить хотелось всё сильнее. Рот пересох, затылок пекло, и шея между воротом свитера и краем коротко стриженых волос уже начала гореть. Сапоги казались пудовыми, но снять их и остаться в носках я боялась. Песок, когда я касалась его, казался раскалённым.

Ветер сдул с бархана очередной шлейф песчинок, больно жаливших кожу и норовивших набиться в глаза. Я зажмурилась и заморгала, автоматически продолжая переставлять ноги. Наверно, скоро я упаду. Впереди новый гребень, и с него я увижу тёмную неровную полоску на горизонте, постепенно становящуюся всё чётче – видимо, горы или скалы. Я шла к ним – всё равно другого ориентира у меня не было.

Видимо, сознание уже начало уплывать, потому что как я миновала гребень, я не помнила, только поняла вдруг, что уже спускаюсь. Я подняла голову и посмотрела вперёд. Солнце светило мне в спину, так что смотреть ничто не мешало. Да, вон они, скалы, а между ними и мной… За двумя цепочками песчаных волн…

Галлюцинация, подумала я, пытаясь усилием воли разогнать тёмные точки перед глазами. Фата-моргана. Но ноги уже несли меня вниз, и куда быстрее, чем раньше. И откуда только силы взялись? Оскальзываясь и оступаясь, я сбежала по склону и принялась карабкаться на следующую гряду. Там дальше, в ложбине между барханами, что-то двигалось. Несколько повозок или, скорее, фургонов, и между ними несколько всадников.

Больше всего я боялась – ну, помимо того, что вся процессия лишь плод моего воспалённого мозга – что пока я до них доберусь, они проедут мимо и затеряются в песках. Но я успела – когда я влезла на последний гребень, хвостовой фургон как раз проезжал под ним. Я попыталась закричать, но из пересохшего горла вырвался только хрип. Тогда я замахала руками и бегом бросилась вниз. Оступилась, упала, прокатилась немного по склону, поднялась, вся облепленная песком…

Меня заметили. Над караваном пронёсся чей-то крик, и фургоны остановились, а всадники начали разворачиваться ко мне. Они выглядели как на фотографиях журнала «Нэшнл джеографик»: в разноцветных длиннополых подобиях халатов, из-под которых выглядывали сапожки с загнутыми носами, и в отделанных мехом конусообразных шапках. На широких поясах висело оружие – сабли вполне средневекового вида. Но мне в этот момент было наплевать на их внешность. Главное, что это были люди. Люди, которые меня спасут.

Прямо перед лицом появилась всхрапывающая лошадиная морда. Я остановилась, покачиваясь, и подняла воспалённые глаза выше. Всадник сурово смотрел на меня, положив руку на эфес сабли, он не только был одет, но и выглядел, как классический монгол из книжек: смуглый и узкоглазый. Всадник что-то просил, но фраза слилась для меня в неразборчивый гул.

– Помогите! – прохрипела я, после чего в глазах потемнело окончательно.

Глава 1

Желтая иволга песню поет,

Села она у излучины скал:

«Путь нам далекий, далекий лежит,—

Как поступить мне — я слаб и устал?»

Дайте воды, накормите его,

Дайте совет, научите его!

Кто же обозным приказ передаст,

Скажет: «В повозку возьмите его»?

Ши цзин* (II, VIII, 6)


(*«Ши цзин» – «Книга песен и гимнов» – сборник китайских народных песен и стихов, созданных в XI—VI вв. до н. э. Здесь и далее – перевод А. Штукина)


Больше всего каморка напоминала пенал – узкая, длинная, но довольно высокая. Высоту потолка подчёркивало практически полное отсутствие мебели. Стены были глухие – окон в них не имелось как класса, если не считать маленького слухового окошка под самой крышей, над стропилами. Только оно, да дверь были источниками света и воздуха, в результате чего в комнате всегда стояла страшная духота. Впрочем, я подозревала, что ближе к зиме духота может смениться сквозняками. Или нас ждут оба удовольствия одновременно.

Но кого волнует удобство прислуги? Правильно, никого.

Впрочем, мне не следовало пенять на судьбу. Во всяком случае, я была сыта (ну, по большей части), одета, обута и с крышей над головой. И мне даже не приходилось горбатиться за всё это, выполняя чёрную работу. Учитывая все обстоятельства, мне повезло – моя новая жизнь устроилась сама собой, без каких-либо усилий с моей стороны.

Я перевернулась на другой бок, и набитый соломой матрас захрустел. Дворец, епыть. Надо заснуть, завтра придётся вставать ни свет, ни заря, но сон не шёл. Оставалось лишь таращиться в темноту и слушать безмятежное сопение моих соседок по комнате – в этой клетушке нас помещалось пятеро.

Да, вот уж чего никак не думала, так это однажды стяжать лавры попаданки. Впрочем, об этом заранее, если верить многочисленным романам стремительно развившегося жанра, вообще мало кто думает. Для всех «попадание» становится полной неожиданностью. Но у всех, или почти у всех героев и героинь увлекательных книжек жизнь в новом мире в конце концов складывалась хорошо. И это «хорошо» вовсе не подразумевало найти работу горничной или камеристки и довольствоваться ею всю оставшуюся жизнь.

Однако писания – писаниями, а жизнь диктовала свои законы, не интересуясь моим мнением на этот счёт. Мне и так везло почти сказочно. Попасть под грузовик – и выжить, пусть и в ином мире. Оказаться в пустыне, и почти сразу же наткнуться на людей. Стать подарком, но не борделю и не какому-нибудь извращенцу, и даже не местному фермеру, что отправил бы меня пасти гусей, а угодить в самый разнастоящий дворец. Императорский дворец. Как говаривала моя бабушка, это вам не как-нибудь что, это вам что-нибудь как.

Тот караван, на который я наткнулась, оказался посольством. С дарами. И меня, недолго думая, присовокупили к этим дарам.

Тогда я очнулась в одном из ползущих через пустыню фургонов – быть может, в тот же день, а может, на следующий. Первое, что я увидела, было несколько смуглых рожиц, поблёскивающих любопытными чёрными глазками. В фургоне прямо на покачивающемся полу сидело несколько девчонок лет от пятнадцати до двадцати на вид, все в ярких одеяниях, обвешанные бусами, со смоляными волосами, заплетёнными в несколько косичек. Как на советских картинках про дружбу народов с изображениями узбечек. Увидев, что я очнулась, они тут же что-то дружелюбно защебетали, но я не поняла ни слова. Мне всё ещё было плохо, голова болела, меня мутило и одновременно зверски хотелось есть. Ужин в тот день, когда я, наспех побросав в чемодан свои вещи, сбежала от Гришки, не состоялся, и с тех пор у меня, понятно, маковой росинки во рту не было. Мне протянули неприятно пахнущую кожаную бутыль с жидкостью, я глотнула – и едва не выплюнула. В бутыли оказалось кислое молоко. Но пить тоже хотелось, и я, преодолевая себя, сделала ещё несколько глотков, стараясь не сосредотачиваться на вкусе.

Потом со мной опять попытались заговорить, но я могла лишь разводить руками и беспомощно повторять: «Не понимаю…» В конце концов девушки по очереди коснулись своей груди и каждая произнесла по слову, которые, насколько я поняла, были их именами. Когда дошла очередь до меня, я тоже коснулась груди и произнесла «Наталья». Они повторили, и даже правильно, но вскоре всё равно принялись звать меня «НатьЯл».

Их же имён я, к своему стыду, тогда не запомнила. Лишь потом три из них кое-как закрепились в моей памяти, но ещё две девушки так и остались для меня безымянными.

В фургон заглянул мужчина, может быть, даже тот, перед кем я упала в обморок. Он что-то спросил, девушки обрушили на него водопад слов, но он остановил их взмахом руки и обратился ко мне. Я опять повторила, что не понимаю, он задал ещё несколько вопросов, кажется, на разных языках, но я лишь хлопала глазами, и он, досадливо махнув рукой, вышел. Я жестами показала, что хочу есть, и мне протянули не то блин, не то тонкую лепёшку, в которую было завёрнуто что-то мясное. Запивать опять пришлось кислым молоком.

Ещё пару дней я отлёживалась в фургоне, пытаясь понять, что со мной произошло. Я попала под грузовик, и… телепортировалась? Или всё ещё лежу в коме и страдаю от галлюцинаций? Последнее предположение было самым правдоподобным, но оно не отменяло необходимости как-то жить дальше, общаться с моими спасителями и вообще вести себя так, словно всё вокруг реально. К тому же оно мне не нравилось. Поднапрягшись, я родила ещё одну теорию. Провал в памяти – с того дождливого зимнего вечера прошло уже значительное время, я успела вылечиться от последствий наезда, уехать куда-то к чёрту на кулички и там потерять воспоминания о последних месяцах (или годах?) своей жизни. Но какого чёрта я забыла в пустыне, и как я туда вообще попала – где транспорт, где другие люди, ведь не в одиночестве же я туда приехала? В болоньевом пальто, джинсах и свитере?

Которые, кстати, пока я валялась без сознания, с меня сняли – надеюсь, хоть девчонки, а не мужики. И куда дели, так и осталось мне неведомым. Когда я спохватилась, что валяюсь под одеялом в одной длинной рубашке, явно с чужого плеча, и кое-как втолковала девчонкам, что хочу одеться, мне предъявили целых ворох одежды – но не моей.

С одеванием, правда, возникли трудности – все женские вещи оказались мне малы. Самая высокая из девчонок была ниже меня на полголовы, и все поголовно были заметно уже, чем я. Хотя я всегда была тонкокостной и гордилась своей худобой, поддержание которой не требовало от меня никаких усилий, но мои попутчицы подобрались и вовсе уж какие-то миниатюрные. В конце концов меня обрядили в мужской наряд – подозреваю, что и нижняя рубаха тоже была мужской. Девчонки хихикали, что-то трещали почти без умолку, и всё-таки навесили на меня пару ниток бус из неровных разноцветных камешков, хоть я и пыталась отказываться. Когда же я наконец вылезла из фургона и предстала пред мужские очи, посмотреть на меня собрался, наверное, весь караван. Мужчины оглядывали меня с ног до головы, цокали языками, обменивались замечаниями и многозначительно кивали. Непонимание их слов меня изрядно меня напрягало, но делать было нечего. Только потихоньку учить чужой язык, пользуясь тем, что погружение в языковую среду было стопроцентным.

Себя же саму я так как следует и не увидела. У девчонок не оказалось ни одного нормального зеркала! Только металлический кружок на ручке величиной с ладонь, тщательно отполированный, но что можно разглядеть в металлической пластине, даже не хромированной? Только то, что нос у меня по-прежнему на месте.

Так мы и ехали день за днём. Из песков караван выбрался, пока я ещё лежала, но местность вокруг приветливее не стала. Теперь это была ровная, как стол, поверхность лишь с иногда попадавшимися редкими пучками травы, простиравшаяся во все стороны, насколько хватало глаз. Караван шёл на восток, ориентируясь не то по солнцу, не то по каким-то одним местным ведомым приметам. Лишь справа на самом горизонте виднелась цепочка не то гор, не то холмов, но они были слишком далеко, чтобы можно было их разглядеть.

Целью путешествия была какая-то большая «кангы». Или большой «кангы»? «Много-много людей», – объяснил мне один из караванщиков, когда я освоила достаточно местных слов, чтобы как-то начать общаться с товарищами по путешествию. И раскрыл руки, показывая, видимо, необъятность этого количества. Сам же караван ехал откуда-то из «целхэ» – «как это, но много-много трава». «Степь», перевела я для себя. Похоже, меня занесло куда-то в глухой азиатский угол, где-то же там есть пески – Гоби, Каракумы… В любом случае ясно, что вернуться обратно к цивилизации быстро не получится.

Господи, я ведь даже не знаю, какое сейчас время года! Скорее всего, это всё-таки не весна – весной, наверное, позеленее. И едва ли зима – жара… Но в остальном приходилось строить догадки. Да что там время года, даже время суток я могла определить лишь приблизительно: утро, вечер, ночь. Часы и серьги исчезли вместе со всей остальной одеждой, а трясти спасителей и требовать своё имущество обратно было как-то неудобно. И хотя теперь у меня не было необходимости спешить куда-то к определённому часу, всё равно без часов я чувствовала себя некомфортно. Забавно, но насколько мы зависимы от множества мелочей, как, например, от привычки к точному измерению времени, осознаёшь, только когда их лишаешься.

До обитаемых мест мы добрались спустя примерно неделю пути. Первый, так сказать, контакт я проспала. Из-за жары фургоны начинали своё движение очень рано утром, ещё до рассвета, и продолжали до поздней ночи, днём останавливаясь на сиесту. Слава богу, вставать в такую рань от меня никто не требовал, так что я обычно просто на мгновение просыпалась, когда «женский» фургон трогался, и тут же снова засыпала, чтобы проснуться окончательно уже в пути и позавтракать на ходу. В этот раз я проснулась дважды – когда мы тронулись, и когда вдруг остановились. Сквозь дрёму я услышала чьи-то резкие, властные голоса, похоже, чужие. Караванщики отвечали не менее резко, я сообразила, что мы с кем-то встретились, и подумала, не подняться ли и не посмотреть… Но сон очень неохотно отпускал меня из своих объятий, в результате я только перевернулась на другой бок и снова уплыла в страну Морфея.

А вечером того же дня мы въехали в населённый пункт. Посёлок, или деревню – не знаю, как его назвать. Он был невелик: несколько улочек, дома с плоскими крышами за глухими высокими заборами, небольшой рыночек, и тут же – теснящиеся друг к другу круглые шатры-юрты. Я сидела на задке фургона и во все глаза смотрела на посёлок и его обитателей. Здесь не было ни единой машины, даже самой старой. Ни одной антенны на крышах. Ни следа асфальта, даже на главной улице. И все обитатели были одеты очень похоже на караванщиков, я не увидела ни одного человека в современной одежде или хотя бы с каким-нибудь современным предметом. А вон те двое мужчин, что неторопливо шли вдоль по улице… господи, да они с копьями! И со щитами! На поясах висели, правда, не сабли, а что-то вроде длинных кинжалов, но листовидные наконечники копий блестели весьма даже воинственно. Местный патруль, или что?

Неужели где-то в мире ещё сохранились вот такие места? Или это поселение реконструкторов? От Гришки и его друзей я знала, что эта публика к воссозданию деталей быта относится весьма даже щепетильно… Но всё-таки не до такой же степени, чтобы забиться в глушь и даже не предусмотреть средств связи и эвакуации на какой-нибудь непредвиденный случай?

Заночевали мы в этот раз на чём-то вроде постоялого двора – хотя спать всё равно отправились в фургоны, которые загнали на обширный двор. В углу двора флегматично жевал что-то огромный двугорбый верблюд. У длинной каменной поилки стояли несколько осликов. Лошадей, кроме наших, не было. Внутри дома мы побывали только чтобы поесть. Там оказалось неожиданно прохладно и полутемно – окошки были крошечные, под самым потолком, и почти не пропускали света. Тарелки расставили на длинном и очень низком столике, сидеть рядом с котором полагалось на соломенных циновках. Мужчины непринуждённо скрестили ноги по-турецки, девушки уселись, кажется, на пятки, насколько можно было разглядеть под длинными платьями. У меня очень быстро затекли ноги – всё-таки в фургоне можно было расположиться куда свободнее. Я оглядывалась по сторонам, но опять не увидела ни телевизора, ни радио, ни телефона.

На стол подали бульон, который полагалось пить из чашек, миски с солёным творогом, манты, лапшу с мясом и какими-то овощами, а также, к моему облегчению – чай. Нелюбимый мной зелёный, к тому же с травянистым привкусом, но это было лучше, чем обрыдшее молоко. А вместо столовых приборов оказались палочки. До сих пор в пути мы питались в основном лепёшками да пирожками с разной начинкой, а на вечернем привале готовили жидкую похлёбку, которую ели ложками, так что отсутствие вилок стало для меня сюрпризом. К счастью, манты можно было просто наколоть на палочки и так донести до рта. Но что будет, если дальше подадут, скажем, рис? Судя по всему, эти могут.

Мои попутчики хлюпали, чавкали, и вообще явно были не сильны в застольном этикете. Я мысленно морщилась и постаралась разделаться с едой поскорее. Потом вышла во двор, снова полюбовалась на верблюда. Стемнело, но и электрических огней видно не было.

Утром мы опять выехали рано, но на этот раз суета, с которой фургоны выводили со двора, меня разбудила, и потому я имела возможность наблюдать, как один из караванщиков, поспорив о чём-то с хозяином двора, расплатился с ним металлическими монетами.

Постепенно местность становилась всё более неровной, и вот уже мы двигались по грунтовой дороге, вившейся между холмов. Холмы потихоньку начинала покрывать зелень – всё ещё клочковатая, невысокая, сквозь неё просвечивала жёлтая почва, но вид всё же стал повеселее. Я наивно понадеялась, что жара пойдёт на убыль, но не тут-то было. Пот пропитывал мои немногочисленные одёжки, яркое солнце с безоблачного неба просвечивало сквозь полог душного фургона, я обмахивала лицо рукой за неимением веера и мечтала о прохладном душе или хотя бы о скорейшем наступлении заката. Его, в отличие от душа, всё же были шансы дождаться.

Холмы потихоньку переходили в горы, и дорога пошла вверх. Спустя три дня мы заночевали в ещё одном городке, выглядевшем так же средневеково, как и первый. Это уже начинало настораживать. На вершине над городком я разглядела какое-то строение с выгнутой на китайский лад крышей, но когда я спросила у одного из наших всадников «что это?», тот лишь пожал плечами. Скоро мы проехали отходившие от дороги ступеньки вверх, видимо, как раз ведущие к этому строению. А горы всё тянулись, как до этого пустыня. Стали появляться деревья, пока одинокие и невысокие, а в долинах мы проезжали через небольшие поля, пересечённые каналами, где журчала или стояла вода, дразня влажным запахом. На полях работали люди в широкополых плетёных шляпах, иногда они разгибались и долго смотрели нам вслед. Однажды мы заночевали в чём-то вроде храма – несколько строений с такими же вогнутыми черепичными крышами, как у того, что на горе, окружала невысокая стена с воротами без створок. Ворота тоже были крыты черепицей и украшены резьбой с иероглифами, весьма смахивавшими на китайские-японские и где-там-их-ещё-используют. Во дворе стояли три статуи, две изображали женщин с узкими глазами и пышными причёсками, одна играла на флейте, другая, со змеиным хвостом вместо ног, кажется, танцевала. Третий, толстый мужчина с чем-то вроде зелёной черепицы в руках, сидел, скрестив ноги и улыбался, как Будда. Постамент под ним был заляпан воском или стеарином, а деревца во дворе пестрели разноцветными лоскутками, завязанными на ветвях.

Заночевали мы в этот раз под крышей, на матрасах, разложенных на полу в большой комнате, почти зале. А на ужин нам таки подали рис, и я окончательно убедилась, что придётся осваивать искусство есть палочками. Девчонки показали мне, как их держать, но то, что легко выходило у них, с трудом получалось у меня. Были б здесь нормальные ложки, можно было бы обойтись ими, но те ложки, которые нам дали к супу, больше походили на керамические черпачки. Зачерпнуть ими жидкость было нетрудно, а вот с сыпучими телами появлялась проблема.

В конце концов я по-простому поднесла чашку с рисом, мелко нарезанным мясом и какими-то овощам ко рту и пересыпала содержимое небольшими порциями себе в рот, помогая палочками. И заела жареной в масле булочкой.

Вот так мы ехали, ехали и ехали. Мимо становившихся всё зеленее склонов. Мимо полей и пастбищ. Мимо наконец появившихся рощ, лесов и деревень. И в конце концов доехали до крупного города.


Дело было уже к вечеру, так что я как раз рискнула выбраться из фургона и пройтись рядом, чтобы поразмять ноги. И не сразу поняла, что полоска, появившаяся на горизонте – это каменная стена. Когда она приблизилась, стали видны башни, сложенные из серого камня, бойницы, зубцы… В самой большой из башен были прорезаны ворота, и дорога ныряла прямо в них. У ворот виднелось что-то вроде рынка, а дальше вдоль стены в обе стороны теснились какие-то халупы, крытые чем-то серым. Камышом? Соломой?

Со мной поравнялся один из наших всадников и властно махнул рукой, указывая на фургон. Я не стала спорить и послушно влезла внутрь, чтобы тут же пробраться вперёд и, отодвинув полог, продолжать наблюдать за надвигающимся городом через плечо возницы. Позади меня послышались возня, аханье и восхищённый шёпот – девчонки сгрудились за моей спиной, блестя любопытными глазами и обмениваясь впечатлениями. А полюбоваться было чем. Воротная башня, по здешнему обычаю крытая черепицей, впечатляла своими размерами. Так же, как и деревянные, окованные металлом и выкрашенные чёрной краской створки ворот. В воротах стояла стража – по несколько воинов с каждой стороны, в блестящих чешуйчатых доспехах, из-под которых высовывались долгополые красные одежды, в островерхих шлемах, с копьями и узорчатыми щитами. Причём узор на щитах был одинаков, да и вообще, чувствовалось, что и одеты они по одному образцу и подобраны явно по росту – не видно было не слишком маленьких, ни слишком высоких. Люди входили и выходили в ворота, не сказать, чтобы их собралась толпа, но ручеёк прохожих был постоянным. Также проехали несколько тележек и одна закрытая повозка на двух больших колёсах. Стража стояла как статуи, никак не реагируя на входящих-выходящих.

– Кангы! – возница обернулся к нам и указал рукой вперёд, открыв в усмешке жёлтые зубы. – Много людей! Будет больше!

Похоже, что «кангы» – это всё-таки «город». Башня уже нависала над нами. Поверху и по обеим сторонам от створок тянулись длинные каменные плиты, сверху горизонтальная, по бокам – вертикальные, с вырезанными на них иероглифами. Над верхней плитой было что-то вроде балкона, и там, судя по металлическому блеску, тоже стояла стража. На балконе на равном расстоянии друг от друга были укреплены небольшие треугольные флаги бело-синего цвета – иногда, когда налетал ветерок, они разворачивались. Тем временем наш фургон затормозил, так же как и тот, что катил перед нами. Оказалось, что стража наш караван всё же заметила. Двое стражников вышли вперёд и, скрестив копья, преградили ему путь. Я почувствовала себя попавшей в исторический или фэнтезийный фильм.

Вперёд выехал один из всадников, бывший старшим в нашем караване. Теперь он приосанился и положил руку на эфес сабли – жест был не угрожающим, скорее старший пытался придать себе значимости. Несколько отрывистых вопросов, несколько столь же отрывистых ответом, и я осознала, что не понимаю ни слова. Хотя вопросы типа «куда» и «зачем» уже вполне выучила. Похоже, что местные общаются на каком-то ином языке, чем караванщики. Тем временем старший извлёк из-за пазухи жёлтый свиток и протянул стражу. Тот развернул, изучил и кивнул. Воины отступили на свои места, и мы двинулись по прохладному туннелю внутрь города. Грохот колёс стал оглушительным, когда в туннеле его вернуло эхо, потом зазвучал потише, но совсем не смолк. Улицы в городе были вымощены каменными плитами – по крайней мере те, по которым мы ехали.

Чем-то и этот большой город напоминал те городки, через которые мы уже проезжали – вдоль улиц тянулись сплошные заборы, когда с калитками, когда с воротами. Только теперь из-за заборов выглядывали не плоские крыши, а выгнутые, черепичные. Да ещё кроны деревьев. Лишь пару раз я увидела фасады, выходящие прямо на улицы, и это явно были то ли питейные, то ли увеселительные заведения. С их карнизов свисали гроздья фонариков, стены и ставни распахнутых окон были расписаны узорами и иероглифами, изнутри доносился гул голосов многих людей. Ещё мы проехали мимо рынка на площади. Продавали там, в основном, насколько я могла разглядеть, продукты, но в углу площади был загон, в котором мычали коровы и блеяли овцы.

На ночлег караван остановился на постоялом дворе, что был побольше и выглядел побогаче, чем те, где мы уже побывали, но в остальном все они были, как близнецы-братья. В этот раз нас, женщин, уложили в отдельной комнате, а ещё – дали возможность вымыться! В тёмной прогретой комнате стояли бадьи с горячей водой, куда можно было поместиться целиком, на лавке разложили мочалки, полотенца и керамические кувшинчики с чем-то вроде жидкого мыла. Я с подозрением присматривалась к бадье, сомневаясь, что её тут тщательно выскабливают после предыдущих клиентов. Но искушение наконец смыть пот и грязь оказалось сильнее подозрений.

Помывшись, переодевшись и поужинав, я вышла через никем не охраняемые ворота (за мной никто специально не присматривал, да и куда бы я смогла сбежать?) и прошлась вверх-вниз по улице. В небе сияла почти полная луна, и фонарики, висевшие над воротами, на столбах на перекрёстках, и на вбитых в стены крюках, ей были не соперники. Фонарики мигали, наглядно показывая, что внутри горит огонь. И всё это вместе наводило на размышления, которым я и предалась, вернувшись на постоялый двор и растянувшись на отведённом мне матрасе.

Ладно, я ещё могу поверить, что на матушке-Земле есть глухие местечки, где сохраняется средневековый уклад, никто не пользуется благами цивилизации и даже оружие предпочитают холодное. Но целый город? С сотнями, а скорее тысячами жителей, но без намёка на электричество, спутниковую или какую-то иную связь, без нормальных дорог хотя бы в окрестностях? И не где-нибудь в горной долине или джунглях, а на вполне распаханной и окультуренной равнине, куда, по идее, совсем нетрудно добраться из внешнего мира? Будь это деревня или хотя бы посёлок, можно было бы предположить поселение сумасшедших реконструкторов, вроде как в одном из фильмов Шьямалана. Но город? С каменной стеной – это ж сколько времени, сил и денег потребовалось на её сооружение? Со стражей? С путешественниками из дальних земель – тоже, судя по всему, не знающими, что такое автомобили, огнестрел или хотя бы резина?

Предположение, что я оказалась в ином мире или ином времени, и раньше мелькало у меня в голове, но всё больше в качестве шутки. Теперь же я впервые рассмотрела такую возможность всерьёз. Здравый смысл отчаянно сопротивлялся, доказывая, что этого не может быть, потому что не может быть никогда. Я в ответ указывала на все замеченные ранее несоответствия. Здравый смысл немного скисал, но всё равно продолжал бурчать, что допустить, будто в наш век глобализации могло остаться неучтённое мировыми державами недоразвитое государство всё же проще, чем поверить, будто я действительно перенеслась в другую вселенную. Или совершила нырок в иной век.

В общем, с какой стороны ни посмотри, какая-то совершенно невероятная чертовщина получалась.

Обоз ехал всё дальше, мимо полей, лесов, рощ, пастбищ и садов, мимо деревень и отдельно стоящих больших строений за высокими стенами, так что я даже затруднялась порой сказать, культовые это сооружения или чьи-то поместья и замки. Потом мы ещё раз миновали довольно большой город, выглядевший очень похоже на первый. И постепенно во мне укреплялась уверенность, что невероятное всё-таки свершилось. Я действительно куда-то переместилась. Ну, или я всё-таки лежу в коме и вижу невероятно правдоподобный сон.

Но как? Почему? Неужели для путешествия в иное измерение достаточно попасть под машину? Быть может, все погибшие вот так же вылетают куда-то в иные миры, просто никто до сих пор не смог вернуться и рассказать об этом? Или это мне одной так повезло? Но почему мне? Во мне нет ничего особенного, я не участвовала ни в каких экспериментах, не проводила никаких ритуалов, я вообще в возможность чего-то подобного не верила. И вот вдруг оказалась здесь. А там – что случилось со мной там? Раз я оказалась здесь во плоти, то там я – просто исчезла? И числюсь пропавшей без вести? Или это тело – копия моего тамошнего тела, и там меня честь по чести похоронили?

Ответа ни на один из этих вопросов у меня не было, и едва ли они когда-нибудь появятся. Единственное, что я могла хотя бы попытаться выяснить, так это занесло меня в иную вселенную, или всё-таки на матушку-Землю, но в иной век. И если это всё-таки Земля, то я… в Китае?

Во всяком случае, архитектура и одежда, которую я видела вокруг себя, однозначно свидетельствовали в пользу Дальнего Востока. Правда, Дальний Восток – это не один только Китай, но у Вьетнама и Кореи, не говоря уж о более южных странах, вроде как нет выхода к степям и пустыням. Правда, в географии этого региона я была не особо сильна, но всё же карту в общих чертах представляла и помнила, что между ними и Монголией угнездился Тибет. Но горы, через которые мы проехали, явно были низковаты для Гималаев – разве что это их отроги. Так что будем считать, что я в Китае.

Жаль только, что представление об истории Китая я имела самое смутное. Да вообще практически никакого не имела – если историю Европы я хотя бы изучала в школе, а потом меня несколько в ней поднатаскала исторически-реконструкторская тусовка, в которой я вращалась благодаря Грише, то всё, что восточнее Турции, в сферу моих интересов никогда не входило. Так что вспомнить я смогла лишь горстку разрозненных фактов. Ну, был там император Цинь Ши-Хуанди со своей глиняной армией; первым объединил Китай, жёг книги и вообще был редкостной сволочью. Династия Тан, династия Хань, династия Мин – правда, в каком порядке они друг за другом шли, я не смогла бы сказать и под дулом пистолета. Ещё там была эпоха Сражающихся Царств – я запомнила название, потому что оно показалось мне красивым. Но была ли она до нашей эры, или после? Марко Поло побывал в гостях у хана Хубилая, потомка Чингиз-хана, что завоевал Китай веке так в двенадцатом-тринадцатом. Восстание Красных повязок, восстание Жёлтых повязок. Вот, собственно, и всё.

М-да, с таким богатым багажом знаний я, пожалуй, только и смогу, что определить, нахожусь я до монгольского завоевания, или после. И хотя, если подумать, какая мне разница, всё же невозможность определить свои координаты беспокоила. Впрочем, про Китай я знаю хотя бы это. А вот история тех же Вьетнама и Кореи для меня и вовсе чистый лист.

В общем, остаток путешествия для меня омрачился осознанием, что дорога домой для меня закрыта напрочь, и это время, эта страна, чем бы они ни были – навсегда. Нет уже надежды, что вот ещё неделька такого путешествия, и я смогу найти кого-то, кому можно объяснить, кто я, и попросить помощи с возвращением домой. И что теперь творится у меня дома? Мои родные – ох, что теперь с ними? Умерла я, или пропала, или даже лежу в больничной палате и безмятежно сплю – им в любом случае не сладко. И Гриша – встреться я с ним сейчас, я, наверное, бросилась бы ему на шею, забыл былую обиду. И если там я всё же умерла, как бы он не начал винить за это себя, ведь я действительно кинулась под колёса из-за нашей ссоры.

А ведь он совсем неплохой парень, Гришка-то. Ну да, обманул, но ведь я и сама отчасти виновата, проедая ему плешь с этим браком. Если б я всё же смогла вернуться домой, я бы… ну… нет, всё же я не уверена, что осталась бы с ним. Но, во всяком случае, рассталась бы без скандала.

Однако тосковать и рыдать в подушки, которые здесь выглядели как круглый длинный валик, можно было сколько угодно. Отныне я буду жить здесь, и с этим оставалось только смириться.

Глава 2

Так по стене чертополох пополз,

Что и не вырвешь, заросла стена.

Есть про покои женские молва —

Её передавать я не должна.

О, если всё я передать должна —

Я знаю, будет речь моя длинна.

Ши цзин (I, IV, 2)


Я с отвращением посмотрела на палочки – увы, искусство еды с их помощью мне по-прежнему не давалось. Нет, прогресс был, мне уже чаще всего удавалось доносить еду до рта, но боже мой, как же это было утомительно! Постоянно приходилось следить за руками и палочками, а стоило чуть отвлечься, как кусочки мяса, овощей или зёрнышки риса норовили просыпаться на стол или подол. В результате я ела медленно и постоянно не успевала за всеми остальными. Спасалась пирожками, печеньями, пельменями и супами.

А ещё тут пили несладкий чай. Казалось бы, пустяк, а раздражало. Кроме чая подавали пиво, иногда подслащенную воду, настои или отвары цветов и каких-то трав, а иногда даже риса, судя по зёрнышкам на дне. Пару дней назад мы проезжали ещё один крупный город, и там нас в первый и, возможно, последний раз порадовали чем-то вроде сливового компота. А так – либо пиво, либо чай…

Я подцепила палочками мясной шарик и положила его в рот. В задумчивости подхватила кусочек чего-то ещё из тарелки, едва не выронила, но всё же отправила вслед за мясом. Прожевала, проглотила… И только тут до меня дошло, что вкус хоть и знакомый, но какой-то неправильный. Во всяком случае, с окружающей меня обстановкой как-то плохо вяжется.

Я тут же принялась копаться палочками в тарелке, пока среди щедро облитых соусом овощей не нашла ещё один такой же кусочек. Положила в рот, вдумчиво прожевала… Да, сомнений не было, я ела картошку.

Ну вот, пазл и сложился. Картофель никак не мог попасть в Старый Свет до Колумба, а распространение как сельскохозяйственная культура получил и вовсе значительно позже, веке так в восемнадцатом. Едва ли он мог двинуться на Восток раньше этого срока. Между тем – это я тоже вспомнила – веке где-то так в семнадцатом Китай завоевали маньчжуры, которые ввели ряд преобразований, в частности – предписали мужчинам носить косы вместо привычных пучков, что даже привело к нескольким восстаниям. Автор книги, где я это вычитала, ехидно замечал, что привычную причёску китайцы отстаивали с куда большим энтузиазмом, чем национальную независимость. Люди же вокруг меня – я посмотрела на соседний столик – носили именно что пучки. Или хвосты, причём тоже связанные на макушке и удерживаемые заколками разной степени красивости. Только мои спутники под шапками носили по две косы, соединённые кончиками в районе лопаток, местные же если и заплетали волосы в косу, то укладывали её от затылка вверх к макушке, чтобы там скрутить волосы во всё тот же пучок.

Значит, я не в средневековом Китае – во всяком случае, не в том Китае, что был на Земле. Это всё-таки иной мир. Так что можно больше не насиловать свою память, выжимая из неё крупицы давно забытых сведений. Об этом мире я не знаю совершенно ничего, всё придётся узнавать заново.

Как ни странно, это открытие меня слегка успокоило. В нём всё же таилась некая определённость, так что я могла теперь расслабиться и просто ждать, что будет дальше.

А ещё через пару дней мы достигли и конечной точки нашего путешествия. Это снова был город – куда крупнее тех, которые мы уже миновали.

Он начинался с двух внушительных столбов, которые стояли по обе стороны дороги примерно в полукилометре от городских ворот. Ворота тоже внушали – теперь они стояли между двумя башнями, а из-за первого ряда стен высовывался второй, ещё выше и внушительней. Объяснившись со стражей и миновав створки, мы прокатили по туннелю, потом по проходу из поперечных стен между двумя кольцами укреплений, и наконец миновали второй туннель. Перед воротами на этот раз рынка не было, он оказался за ними, на довольно обширной площади, замощённой серыми каменными плитами. Но центральный проход через площадь, отмеченный невысокими каменными столбиками с фонарями, оставался свободным, и наши фургоны проехали по нему без задержек. Торговые ряды шумели вокруг, их гул заглушал восторженно-испуганный шёпот девчонок, опять сгрудившихся у меня за спиной.

– Страшно? – возница обернулся к нам и подмигнул. Я улыбнулась. Человека, выросшего в земном мегаполисе, многолюдством и размерами сооружений не напугаешь, но на тех, кто не видел ничего, кроме родного стойбища, впечатление всё это действительно должно производить неизгладимое.

За домами, окружавшими площадь, поднимались башни и крыши, должно быть, храмов и дворцов. В любом уважающем себя средневековом городе должны быть храмы и дворцы. Потом фургоны миновали зев улицы и поехали дальше, иногда задерживаясь на перекрёстках, пропуская повозки и кареты, или заставляя их самих ждать, пока мы проедем. Через несколько минут такой езды наш караван вдруг остановился, постоял некоторое время – кажется, ехавшие в головном фургоне и рядом с ним кого-то встретили. Вскоре после этого мы свернули в поперечную улицу, потом ещё в одну, поуже и потише. И наконец остановились у ворот какого-то дома.

К воротам, впрочем, шли ступеньки, так что к ним, спешившись, направились лишь возглавлявшие караван мужчины, а фургоны и лошадей повели в обход. Я разглядела, что к моим попутчикам действительно присоединился незнакомый человек в долгополом лиловом одеянии и высокой шапке. Впрочем, видела я его от силы несколько секунд, после главный вход исчез за поворотом, а потом фургоны вкатили на задний двор.

Это уже явно была не гостиница, пусть даже и дорогая. Скорее поместье – несколько строений и несколько дворов, отделённых друг от друга внутренними стенами. Нам с девчонками отвели целый одноэтажный дом с собственным садиком. И даже с прислугой, которая помогла нам вымыться и подала ужин. Правда, когда я по уже сложившейся привычке решила пойти прогуляться по окрестностям, проход во внутренней стене загородил один из слуг в синей одежде наподобие халата до колен и жестами дал понять, что выходить нежелательно. Ну и ладно.

Дом… Ну, наверное, по местным меркам он считался богатым. Центральная комната, несколько маленьких спаленок, в которых мы и разместились, и ещё одно заднее помещение, пустовавшее. Мебели, правда, опять был минимум. В моей спальне вместо кровати было небольшое возвышение, на котором раскладывались матрас и прочие спальные принадлежности, сундук, столик с фаянсовым тазом и кувшином, и что-то вроде подушки с одной твёрдой стороной, лежавшей не на спальном возвышении, а рядом. Узкое окно, с переплётом в виде фигурной решётки, заклеенной бумагой, выходило во всё тот же садик. Двери не было, проём закрывала занавеска из тяжёлой гладкой ткани. Неужели шёлк?

На стене висел металлический полированный круг полметра диаметром с орнаментом по краям, который я по наивности своей сперва приняла за блюдо. И только заглянув в соседнюю комнату и увидев, как одна из девчонок вертится перед точно таким же, я поняла, что это зеркало. Ну… что-то в нём разглядеть было можно. Два глаза, один нос. Но если бы у меня тут была помада, едва ли я смогла бы определить в таком зеркале, не размазалась ли она.

В большой комнате мебели было немногим больше. Несколько длинных столиков стояли вдоль стен покоем, у боковых лежали такие же твёрдые с одной стороны подушки, как у меня в комнате – сиденья. Сиденья же за теми столиками, что вытянулись у торцевой стены, меня изрядно насмешили – у них были спинки, плавно переходившие в подлокотники, но ножек всё так же не было. Ещё один квадратный стол стоял посреди комнаты, он был повыше остальных, и на нём было расставлено восемь широких чаш. Пустых. У второй торцевой стены стояло что-то вроде буфета, заполненного фаянсовой и фарфоровой посудой. Что это фарфор, я определила, щёлкнув ногтем по краю одной из вазочек, после чего девчонки ещё долго толпились у буфета, щёлкая по вазочкам, чашкам и блюдцам и прислушиваясь к их пению. Также в углах стояли довольно большие бронзовые статуэтки, изображающие каких-то кошачьих, но не уверена, каких – уж очень стилизованными они были. Ясно только, что не львов – гривы отсутствовали. Да на длинной стене без окон висело что-то вроде деревянного панно с растительным и геометрическим узором. Может, оно было из каких-нибудь особо ценных пород дерева, но я в этом совершенно не разбираюсь.

В тот вечер нам дали спокойно поесть и выспаться. А на следующий день явился один из мужчин – не возница нашего фургона, но и не самый главный – и провёл настоящий инструктаж. Оказалось, что нас всех скоро приведут к некой «иссы дарум» – «большой госпоже» (или «великой госпоже»?), и её нужно должным образом приветствовать. А именно – встать на колени, выписать обеими руками в воздухе круг, после чего положить ладони на пол перед собой, одну поверх другой, и коснуться их лбом. И не в коем случае не выпрямляться, пока она не разрешит! Мужик прочёл длинную лекцию, из которой я не поняла и половины, но уразумела, что нам окажут большую честь, и мы не должны самовольничать, выказывать неуважение, или каким-либо иным образом уронить честь посольства. Потом мы начали репетировать поклон. Я честно старалась, пытаясь не думать, как нелепо выгляжу, становясь раком. В чужой монастырь со своим уставом не ходят.

Девчонки притихли, проникнувшись торжественностью момента, но ни в тот день, ни на следующий знакомства с «иссы дарум» не произошло. Я скучала, не зная, чем себя занять, бродила из угла в угол по большой комнате или по садику, который изучила до последнего кустика. И лишь ещё день спустя нас наконец вывели из поместья, предварительно нарядив в яркие вышитые одежды. Мне наконец-то досталось платье по размеру, не иначе, кого-то срочно засадили за шитьё – видимо, у мужиков был глаз-алмаз, потому что мерок с меня точно не снимали. Впрочем, учитывая, что одежда представляла собой длинный халат с широким поясом-кушаком, особая подгонка по фигуре и не требовалась. За воротами нас ждало что-то вроде большой кареты, что удивительно, стоявшей всего на паре колёс с единственной осью. Дверца располагалась позади, тоже изрядно меня удивив. Мы вшестером кое-как набились внутрь, и карета в сопровождении конвоя из наших всадников двинулась куда-то по улицам.

Окна в ней были, каждое закрытое свисающей с верхней рамы единственной занавеской с бахромой. Я отодвинула ту, что была с моей стороны, и смотрела, хотя это было не слишком удобно – я сидела спиной к боковой стенке, приходилось разворачиваться назад. Мимо проплывали в основном глухие стены. Потом мы подъехали к ещё одной стене с воротами, пониже тех, что опоясывали город, но всё равно внушительными. Миновали их и покатили дальше по точно таким же на первый взгляд улицам – разве что народу на них стало поменьше. И наконец впереди показалась ещё одна крепостная стена.

Когда карета подкатила поближе, стало видно, что под стеной имеется ещё и заполненный водой ров. Да широкий! Ну, однако, крепость в городе, от кого так защищаются? Мост к очередным воротам, правда, был не подъёмный, а каменный. Карета остановилась перед ним, и нам приказали выйти, чтобы дальше идти пешком. Ворота, надо сказать, впечатляли: они одни тянули на дворец, или хотя бы на особняк: три арки, над ними терраса, и только выше уже знакомая выгнутая черепичная крыша. Бело-синие флаги, блеск шлемов и оружия на террасе, да и во всех трёх арках застыли, как статуи, воины в доспехах знакомого чешуйчатого вида, но заметно побогаче, чем у просто городских стражников.

Мужчины нас проводили только до ворот. Там нас встретили несколько полных людей в тёмных халатах, из-под которых высовывались самые настоящие юбки до лодыжек тёмно-красного цвета, хотя наши сопровождающие явно принадлежали к мужскому полу. Но не к самым ярким его представителям – не только с лишним весом, но и лица какие-то расплывшиеся, не столько от жира, сколько, мне показалось, от намертво приклеившихся к ним слащавых улыбок. На головах у них были высокие шапки – первые шапки, которые я увидела у местных, не считая того провожатого, что встретил посольство. Длинные волосы, несколько раз перехваченные заколками, спадали из-под них на спину.

Мощёный двор за воротами тоже был со всех сторон окружён стенами, только кое-где виднелись створки проходов и калиток. Видимо, мы попали к службам, потому что в воздухе отчётливо витал аппетитный запах жарящегося мяса и какой-то выпечки. Где-то журчала вода, слышались женские голоса. Стража стояла и здесь, но как-то не напоказ, в нишах стен и по углам. Нас провели через двор вправо, и дальше мы двинулись по довольно длинному проходу между длинных желтоватых стен в полтора человеческих роста высотой. Голоса стихли в отдалении, и некоторое время тишину нарушал лишь шорох наших шагов. Девчонки молчали, наши сопровождающие двигались почти бесшумно.

Потом была деревянная двустворчатая дверь, лестница вверх, крытый проход-мостик над стеной, сквозь резные решётки был отчётливо виден ещё один мощёный двор. И наконец мы попали внутрь какого-то строения. ...



Все права на текст принадлежат автору: Мария Архангельская.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Внутренний дворец. Книга 1Мария Архангельская