Все права на текст принадлежат автору: Александр Мелентьевич Волков.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Цепи грешника (СИ)Александр Мелентьевич Волков

Александр Волков Цепи грешника

Глава 1

Светом молнии в тучах резануло глаза, и я прищурился. Ночь стояла темная и холодная. Трудно было догадаться, какая тварь могла прятаться в темноте между корявыми стволами сухих деревьев. Деревьев, к слову, полно росло, но в основном лес состоял из самых уродливых — спиношипов. Назывались они так от того, что напоминали шипы, торчавшие из спины монстра, зарытого под землей.

Ливень шумел об мертвую землю, заливал ее, и превращал в липкую противную грязь.

Водонепроницаемый плащ, оказавшийся вполне водопроницаемым, тяжелел на плечах, и я чувствовал себя обмотанной сырым бинтом сардиной, запертой в морозилке. Пару ласковых слов старому торговцу из Абраты придется сказать. Вода стекала с бровей, скользила по щекам, и щипала глаза. Веки пришлось утереть ладонью, а капюшон натянуть сильнее, чтобы лицо не заливало.

Ну и где она?

Я точно слышал девичьи крики, но из-за раската грома не смог толком понять, где именно кричали. Вспышкой молнии высветило лес, кривые ветви спиношипов отбросили жуткие тени на сырую землю, и я присмотрелся. Не увидел ничего.

Пахло затхлостью, размокшей древесной корой, но я давно не морщил нос от местных ароматов — привык.

— Отстаньте от меня! — за вершиной холма показался полупрозрачный кончик купола защитного поля, и девичий крик донесся оттуда же.

Оп-па.

Это как без музыкальной доли кому-то удалось использовать защитную магию? Неужели в Костяной лес занесло танцора? «М-да, — подумал я. — Определенно не лучшее место для девушки».

Вообще, я не любил лезть в чужие проблемы, и очень хотел обходить их стороной, но крики человека, нуждавшегося в помощи, пробуждали голос совести. Я не мог его бросить, хотя свалить очень хотелось.

Перетянул кожаный чехол барабана со спины на бок, дернул за веревку, и узлы развязались, отпустив крышки. Щелкнул пальцем по мембране, убедился, что жерло резонатора открылось и издавало громкий звук, а затем бросился к холму.

Шлепая по грязи тяжелыми ботинками, я заметил, что ладони вспотели. Давненько не ввязывался в драки, уже позабыв, что такое волнение и тревога.

С вершины холма открылся обзор на небольшую равнину. Девушка сидела в грязной луже, и когда три паука размером с крупную собаку бросились на защитное поле, девушка вскрикнула, став отползать назад. Лица не разглядеть. Удалось увидеть светлые волнистые волосы ниже плеч, прямо как у….

Да быть не может.

Сердце ёкнуло.

Пауки встали на задние лапы, и звякнули серые цепи, намотанные на хитиновые паучьи панцири. Шипеть и бросаться на защитное поле бесполезно — тварей отбрасывало в грязь кинетическим ударом. По защитному полю прошлась белая волна, а затем, на вершине купола, со стекольным треском появилась извилистая трещина. Поле протянуло энергетические жгуты к куску красного дерева, валявшегося рядом с девушкой, и магией питалось от него. Дерево сияло тусклым красным светом, и на нем темнели острые символы ангельского алфавита.

Я сглотнул, поняв, что дама позарилась на сокровище грешников, и что они не успокоятся, пока она не умрет. Если бы еще знать, где она его достала, было бы спокойнее. Только бы не у Голиафа.

Девушка внезапно вскочила, и неуверенно крикнула:

— Я вам щ-щас п-покажу! — голос ее оказался до боли знаком.

Во мне появилась надежда, что она справится сама. Все же, сероцепные паучки — мелочь пузатая. Прижизненные воришки и мелкие шарлатаны, которые для танцоров и музыкантов самых мелких разрядов не представляли угрозы. Цепи грешников этого вида вмещали в себя минимум айцура, потому справиться такой мелюзге под силу только с животными, да с простыми смертными.

Дама попыталась исполнить неловкое танцевальное движение, но из грязи танцпол вышел паршивый. Неуклюже поскользнулась, плюхнулась лицом в лужу, по сторонам полетели брызги. Я тихонько прошипел, поджав губы, и испытал за даму неловкость. Даже пауков это зрелище очаровало на пару секунд, и, не будь они глупыми духами, то могли бы рассмеяться. Я вот еле сдержался.

М-да.

Зато попыталась.

«Не, — подумал я. — Пропадет девка. Надо спасать»

Пауки вонзили лапы в защитное поле, оно покрылось сеткой трещин, и со звоном осыпалось сотнями мелких осколков. Видимо, поле не девушка поставила, а кусок Древа греха, который стукнулся об камень.

Девушка, крича от ужаса, отползала назад, пальцы ее утопали в грязи, и она падала на спину, будучи не в силах удержать равновесие.

Пауки подкрадывались к ней хищной поступью, блестели кровожадными глазами, и скалили страшные мохнатые клыки. Твари мелкие, смерть они приносили медленную и мучительную, так что позавидовать жертве сложно.

— Нет! Помогите! — девушка зажмурилась от страха, распрощавшись с жизнью, и тут я постучал пальцами по барабану, выдав стремительную барабанную дробь. Настолько четкую, что девушка застыла на месте, позабыв обо всем.

Земля под пауками наполнилась айцуром музыки, древние магические символы на барабане засияли темно-фиолетовым светом, и из грязи, окружив пауков, выросло шесть мраморных надгробий. Пауки, озираясь, злобно зашипели, стали размахивать лапами, но приступ гнева у них вышел короткий. Надгробия выстрелили в них густыми Лучами разложения, лучи столкнулись в одной точке, и точка расширилась ослепительной сферой фиолетового взрыва. Волосы девушки дрогнули от ударной волны, стволы деревьев взорвались брызгами воды, а в воздух вздернуло фонтан грязи.

— Ого, — удивленно произнесла девушка, хлопая ресницами, и пытаясь отдышаться.

Сначала я не обратил на нее внимания. Всмотрелся в неглубокий кратер, убедившись, что от пауков кроме мокрого места и пары окровавленных ошметков ничего не осталось. Капли дождя с шипением испарялись на раскаленных айцуром надгробиях, испускавших густые клубы горячего пара. Убедившись, что угрозы нет, я взглянул на девушку, сразу же узнав лицо.

— Маша?! — ошарашено изрек я, чуть не потеряв от удивления челюсть.

Грязь с Машиных щек смыло ливнем, так что разглядеть ее удалось без проблем. Яркая и стройная блондинка, с любящими голубыми глазами, от которых трудно оторваться.

Перед мысленным взором вспыхнуло окно, в котором над Анапским пляжем раскрывались красочные бутоны фейрверков. Мы любовались ими, попивали сладкое красное вино из бокалов, и обнимались, считая, что всегда будем вместе. Услышал в мыслях ее страстные стоны над своим ухом, вспомнил аромат ее тела, мягкость кожи, и оцепенел.

Сказать, что мне захотелось сквозь землю провалиться — ничего не сказать. Между фразами «я тебя люблю» и «давай расстанемся» лежит короткая тропа, преодолеть которую можно одним шагом. У нас так и случилось.

Передо мной сидела моя бывшая.

— Откуда ты знаешь…. — Маша удивленно вскинула брови, а потом на ее лице возникло выражение растерянности. — Я Мэйриш….

Я прыснул, махнул на нее рукой, и собрался уйти. Мэйриш. Оригинально. Я ей помог. Спас ее шкуру. Выбирается пусть сама. Это уже не мое дело.

Не успел и пары шагов сделать, как меня потянуло назад — Маша схватила чехол, который прикрывал мне крылья. Я чуть не грохнулся в грязь, и в груди защемило. Так захотелось высказаться, но я помнил, что Маша — особа чувствительная, и пришлось говорить мягко:

— Что ты ко мне прицепилась? — буркнул я, и недовольно на нее взглянул. — Твоя жизнь вне опасности. Лети обратно на облако, с которого спустилась

— Постой, — попросила Маша, и взволнованно на меня взглянула. Ох, если бы я в свое время устоял перед ее взглядом, все было бы иначе. Она дрожала от страха, и вид ее напуганного лица вызвал во мне сострадание, за которое я себя терпеть не мог. — Я не знаю, кто ты, не знаю, чем тебя обидела, но мне страшно, мне нужна помощь, — Маша сомневалась. Ее явно обеспокоило то, что я назвал ее Земное имя, а меня это забавляло — мне нравилось удивлять людей. Хотя от Маши хотелось убраться подальше.

— Не знает она, кто я…. Не всем пришельцам в чертову Антерру удается сохранить внешность. У тебя тут была близняшка, — я с издевкой ткнул машу пальцем в плечо. — Поздравляю.

— Кажется, я тебя узнаю. Недовольный тон, вечный негатив…. У меня только один такой парень был.

— Началось, — я закатил глаза. — Поздравляю еще раз. Ты встретила бывшего.

— Андрей?

— Антерра, — я театрально развел руки, и принял комичную позу. — Земля ангелов. Земля чудес. А теперь — проваливай, — я нахмурился. Мне было неприятно с ней разговаривать, пусть она — единственное существо с Земли, оказавшееся в Антерре после меня.

Невероятно.

Ее слова «пути назад нет» до сих пор злили меня, и немного обижали. Правда я и не вспоминал о них, пока Маша не появилась.

— Принцессам тут не место, — мрачно произнес я, а потом хитро ухмыльнулся, и выпалил: — Оу, — щелкнул пальцами, изобразив лицом озарение. — Зато я стал мужчиной, способным решить твою проблему. Класс, да?

— Зачем…. Андрей, пожалуйста, мне страшно, — она косилась по сторонам, боялась от меня отвернуться. Голос ее дрожал. Она обхватила мне руку, и жалобно всхлипнула. У меня сердце кровью облилось. — Я чуть не умерла. Если бы не ты…. — она запиналась от волнения. — Если ты бросишь меня здесь, я умру. Пожалуйста….

Я прикрыл глаза, и мысли в голове спутались. Неважно, кем она была — это не повод бросать беззащитного человека в лесу, среди ночи.

— Ты пробудешь у меня до утра, — строго сказал я. — А потом укатишься туда, откуда прикатилась. Ясно?

— Угу, — тихо ответила Маша, прижавшись ко мне сильнее. Ее трусило от холода, и как бы я не старался ее ненавидеть, у меня не выходило. Не выдержав, я снял с себя плащ и надел Маше на плечи. — Спасибо, — поблагодарила она.

«Иди к черту» — чуть не сказал я, но сдержался.

Боже, что творилось в моей голове — представить трудно.

Все как тогда, когда мы были друзьями. Она пришла на встречу без курточки, и во время прогулки по Невскому проспекту нас застал дождь. Мы остановились. Я надел свою куртку ей на плечи, и наступил момент теплой и бесконечной магии между нами. Мимо катались машины, разбрызгивая лужи и шумя резиной, шагали люди, но мира для нас не существовало. Мы целовались у всех на виду. Я наслаждался мягкостью ее губ, и мнение прохожих меня не волновало.

Страшно стало, что теплое прошлое заставит меня дать ей больше, чем просто ночлег.

Я взял корзину с грибами, брошенную под деревом, и за руку повел Машу по лесу. Собственно, собирая грибы, я ее услышал.

Шагали мы минут двадцать.

Хижина стояла на небольшой поляне, в окружении лесного массива, и в единственном окне светился комнатный сапфир, паривший под потолком.

Я толкнул скрипучую дверь, поставил корзину рядом с круглым Валуном изобилия, и попросил Машу закрыть за собой.

Комнатный сапфир мог светить бесконечно, и выполнял отопительную функцию, а освещения давал ровно столько, сколько мне было нужно. В его свете стало тепло и уютно.

Раздеваясь, я обычно стягивал чехлы с крыльев, но вдруг опомнился, оставив их на месте. Отвык от гостей. Под чехлами скрывалось то, чего Маше лучше не видеть. Да и остальным тоже.

Развесил сырую одежду на веревке, и, честно, стало немного стыдно. Маша была одета прилично, я бы даже сказал — роскошно, и я на ее фоне, со своим сельским тряпьем, выглядел деревенским пугалом.

Черт. Стоило появиться женщине, как я тут же задумался о том, что меня никогда не волновало. Надо бы поскорее от нее избавиться.

Маша с интересом наблюдала, как я поместил грибы над валуном изобилия, и их подхватило невидимой силой. Совсем скоро приятно запахло. Своеобразная электроплитка, только волшебная. Она могла и держать еду на лету, жарить, и одновременно сушить одежду.

Бродячий музыкант первого разряда за пару монет зачаровал обычный по моей просьбе валун, и я до сих пор благодарен за это. Незаменимая вещь в быту. И неплохой источник богатства. Зачаровал за медяки, продал за золоту ввиду ряда полезных функций. Местные же, в основном, ума недалекого. На идее Валуна изобилия мне удалось поднять кучу золота. Правда забрать я его не успел. Ангелочки снова меня настигли, заставив свалить подальше от цивилизованных земель.

Маша с удовольствием съела пару порций, и я сразу понял, что по лесу она гуляла давно. Обычные грибы так уплетать можно только из-за сильного голода. Я дожевал последний гриб, проглотил его, но не чувствовал удовлетворения. Усталость провоцировала проблемы с памятью. Мне было ясно, что забыто нечто ультраважное, но что именно — вспомнить не получалось.

— Сейчас дам сухие вещи, — сказал я, убирая посуду на полку.

— Не нужно, — отказалась Маша. — Просушим эти. Мне есть, чем прикрыться. А в рюкзаке запасные. Но там тоже все вымокло.

— Чем же прикроешься? — я обернулся, увидев Машино декольте. Она расстегнула верхние пуговицы красивой рубашки, и, поймав взгляд у себя на груди, застыла.

— Извини, — я отвернулся, покраснев.

— Ничего, — Маша щелкнула пальцами.

Послышалось легкое дуновение ветра, мою спину обдало приятным потоком теплого воздуха, будто бы позади кто-то аккуратно взмахнул большими крыльями.

— Можешь смотреть.

И посмотрел, моментально заворожившись. Маша прикрылась прекрасными белоснежными крыльями. Перья пушистые и аккуратно уложенные, едва уловимо блестевшие в свете сапфира.

— Ты ангел? — с подозрением спросил я. — Интересно.

— Не такой, — Маша поспешила меня успокоить. — Я не причиню тебе вреда.

— Я знаю, — ответил я. — Ты бы могла разделаться со мной, когда я возился с пауками. Кстати, там, — я указал на кривую деревянную ширму из звериной шкуры, — есть бочка с чистой водой. Можешь помыться.

Маша скрылась за ширмой. Я грелся у валуна, слушал стук дождя по окну, и тихие всплески в бочке. Невольно вспомнил, как мы вместе принимали ванную, и допустил мысль, что в совместной жизни были и хорошие моменты. Ради этого, подумал я, надо как минимум выслушать.

— И зачем ты пришла? Тут, кроме грибов, нихрена не растет.

Грибы. Что же я забыл про грибы? Прям вертится на языке. Крутится в мыслях, но так быстро, что не разглядеть. Крайне раздражительное ощущение, как зуд в недоступном месте.

— Я ищу бескрылого ангела, и слышала, что он здесь, — пояснила Маша. — Ты не знаешь, где он?

— Знаю, — кивнул я. — Зачем он тебе нужен?

— Он может помочь разобраться с "Семью из семи". Может разобраться с Алланделом.

От удивления я потерял дар речи. С чего вдруг изгой, вроде меня, мог пригодиться в борьбе с Алланделом? А впрочем, почему это должно меня волновать? Мне хватало забот, и к разборкам подполья и ангелов у меня не было малейшего интереса. Хотелось вернуться домой. Однако стало любопытно, что мне хотели предложить. Хотелось перебраться в местечко симпатичнее, за Багровое Море, например, где меня не хотят убить, было бы неплохо. Там и зажил бы как человек, обрел бы простор для исследований.

Одежда у Маши что надо, а там, где хорошая одежда, там и деньги. Иногда. Чаще понты. Но порой — деньги.

Маша вылезла из бочки, прикрылась крыльями, зашлепала босыми ногами к скамье, и села погреться напротив меня. Я глядел на нее, утопив подбородок в ладони, а она с интересом взглянула на пни, стоявшие в углу рядом с заготовками деревянных барабанов джембе, на вид напоминавших кубки.

Я долбил и строгал их днями и ночами, пытаясь найти в местной флоре дерево, способное вернуть меня домой, но все изделия браковались на этапе производства. Проводимость айцура у всех была ужасная. Вдвое, а то и втрое хуже, чем у барабана, который я изготовил из Древа греха. Мембрану-то я мог в любой момент натянуть с помощью магической каменной плиты с черным рубином в центре, а вот нужное дерево найти не получалось. За пределы Костяного леса не высунешься. Единственное место, куда ангелы не лезут. Деревьев тут немного. К древу греха не подобраться.

Эх! Жизнь моя, жестянка!

— Как всегда рассеянная, — усмехнулся я. — Это точно ты. Сначала обсуждаешь вопросы Вселенского масштаба, а потом залипаешь на котика у обочины.

— Извини, — ухмыльнулась Маша. — Так где этот ангел?

— Это я.

— Ты?! — энергично вскочила Маша, распахнув крылья, и бросилась ко мне голышом.

Я удивиться не успел. Она схватила меня за плечи, и воодушевленно заглянула мне в глаза, заговорив без умолку:

— Мы так долго тебя искали! По всей Антерре! Целых пять лет! Да я в таких местах побывала, что тебе лучше не знать! А ты…. Стоп, — Маша нахмурилась, отстранилась, и я увидел ее тело во всей красе. Сердце мое заколотилось быстрее.

— Прикройся, ради бога, — я смущенно отвернулся.

— Ой, — Маша чуть не подпрыгнула, прикрывшись крыльями. — Извини. Эмоции. А вообще, я не верю, что это ты. У тебя же есть крылья.

— Их не было, а среди ангелов такое невозможно, — я пожал плечами. — Крыльев я лишился при печальных обстоятельствах, прятался среди людей, в деревне, пока они не поняли, что я — ангел. И пока не перебили мою приемную семью ровно тогда, когда мне исполнилось десять.

— Что? — ужаснулась Маша, прикрыв рот ладонью.

— А ты думаешь, с какого хрена я ношусь по Антерре пять лет? Меня гоняют. То ангелы, то люди. Это слишком круто для десятилетнего мальчика. Сейчас, по местным меркам, мне пятнадцать, но никто не хочет жалеть ребенка, если у него крылья. Так с чего я должен кого-то жалеть? Если вдруг речь пойдет о спасении человечества — даже не начинай. Пусть дохнут. Я хочу вернуться домой, к дочери. Мне неизвестно, жива ли она, поборола ли болезнь, и получится ли ее увидеть. На ваши распри и интрижки я даже минуты времени тратить не собираюсь.

— Я понимаю тебя, Андрей, — посочувствовала Маша. — Но я бы не смогла остаться в стороне и позволить людям страдать. Ты не видишь, что ангелы вытворяют с подконтрольным населением….

— И видеть не хочу, — отмахнулся я. — Люди не лучше ангелов. Иначе, зачем селяне вырезали семью, что меня укрывала? Я там месяц прожил, и местный колорит оценил в цвете и объеме, когда он озверел.

— Прости, — Маша виновато опустила глаза. — Я тоже хочу домой, к семье, но ведь здесь живут люди. И им делают больно. Если…. Если на них тебе плевать, то может, ты согласишься помочь, если мы вернем тебя домой? А еще заплатим. Много. Ты же любишь деньги.

— Почему тогда сама не вернулась?

— Потому что я не могу бросить тех, кто живет здесь. От меня тоже многое зависит. Если я тебя найду, если приведу к лидеру «Серых перьев», то смогу исправить ситуацию.

Вдруг, неподалеку, послышалось громкое и леденящее душу паучье шипение. Настолько пронзительное, что у меня мурашки по спине пробежались, а Маша оцепенела, покосившись на окно. Это точно не мелкие паучки. Такой звук могло издавать лишь одно существо.

Но, что самое страшное, бежать от него бесполезно. Оно было быстрее любой твари в лесу. И оно пришло по наши души.


Глава 2

— Ты-ы, — протяжно прошипел я, и с укором взглянул на Машу. — Где ты взяла кору Древа греха? Только не говори, что из гнезда стащила.

— Из гнезда, — призналась Маша, выдержала паузу, и закончила виновато. — Стащила.

— Вау! В Антерре твой характер заиграл новыми красками, — я ухмыльнулся, и поджал губы. — Видела пауков размером с танк?

— Н-нет.

— Теперь увидишь. И хорошенько его запомни, — я прищурился. — На том свете предкам под пиво рассказывать будем.

— А вдруг он просто, ну, гуляет? — Маша вскинула брови. — Или несет бабушке пирожки по стеклянной долине….

— Чего? — прищурился я, и заметил, что глаза Маши покраснели, а зрачки стали по пять рублей царских. — Господи….

— Да светится имя твое, да прибудет царствие твое, — Маша сложила ладони, и закрыла глаза, а затем приоткрыла один, и спросила: — Мы же молиться будем?

Какой же я дурак. Вот о чем я забыл! Вот о чем забыл! И это стало роковой ошибкой!

Местные грибы — наркотик, действующий как марихуана. Мой организм изначально был невосприимчив к ним, и я их ел без последствий, а вот люди и ангелы любили закидываться ими под вечер. И платили за них хорошо, ведь из-за грешников Костяного леса добыче грибы поддавались трудно. В моих мыслях факт иммунитета к наркотику сильно укоренился, и я так отвык от гостей, что забыл про все.

Маша ходила по хижине будто пьяная, что-то неразборчиво бормотала, с восхищением вскидывала руки рядом с барабанами, приговаривая: «О, великое творенье человека, как красив и бережен, блажен…. Нежен…. Лик! Блин! — Маша пошатнулась, и растерянно взглянула на меня. — Дрон, помоги стих написать! Про почкование андроидов!»

Голиаф зарычал, и подобрался ближе к дому, вызвав у меня чувство сведения ягодиц. Грохнулась же Маша на мою голову! А ведь жил себе спокойно, и горя не знал, но нет! Судьба распорядилась обеспечить мне приключений на одно место!

— Валим отсюда! — я схватил Машу за руку, даже одевать не стал. — Нельзя принимать бой здесь! Иначе всей моей работе конец! И нам тоже!

Но вытащить ее не получилось. Стоило шагнуть к выходу, и Маша повалилась плашмя, глухо ударившись об доски. Я тащил ее по полу, а она бормотала сонно: «Андрюш, ну еще пять минуточек!». Так же она бормотала, когда я будил ее в нашей комнате, и она не хотела вставать. Нашла время вспомнить.

Всё. Она переела грибов. Мертвый груз. Тащить ее надо на себе.

Закинув Машу на плечи, я услышал треск деревьев, и топот Голиафа. Черт. Машу бросил на кровать, услышал, что она мечтала стать актрисой, и с головой накрыл ее покрывалом. Зачарованным и огнеупорным покрывалом — сгореть заживо в нем было трудно. Еще одна идея, обернувшаяся чьим-то состоянием, но не моим. Алкоголиков в Антерре стало умирать меньше из-за поджога во сне. Домик сгорел, а алкаш лежал укутанный в огнеупорную шкуру, иногда почти без повреждений, если хорошо прикрылся. Еще я предлагал сделать огнеупорными дома, но местный капитализм от нашего далеко не ушел. Торговцы отказывались. Говорили, шкура быстро испортится, а дом — нет.

Выдохнув, я шагнул за порог, закрыл дверь, и мне сразу же перехватило дыхание. Голиаф схватил меня за шею здоровенной ладонью, и поднес к своей восьмиглазой морде почти в упор. Он был крупными, размером с три лошади, и выглядел ужасно.

Крепкий человеческий торс серого цвета, водруженный на мохнатую паучью задницу с восемью лапами. Рожа хуже, чем у Ганнибала Лектера, клыкастая пасть, и череп человеческий.

— Андарий! — улыбнулся Голиаф, и выдохнул из пасти такой едкий смрад, что меня чуть не вырвало.

— Андрей, — скривился я. — Мужик, тебе бы к дантисту сходить.

— Молчать! — рявкнул Голиаф, и с силой прижал меня к стенке. Глотку сдавил с такой силой, что у меня зашумело в голове, и мозги едва не полезли из ушей. — Слышал, у тебя тут беженец, — Голиаф принюхался, пошевелив плоскими ноздрями, — и беженец взял кое-что мое. Кору с моего корня. Не врут ли духи леса? Кто у тебя там?

— Никого, — резво отозвался я, энергично покачав головой.

— Я здесь! — задорно отозвалась Маша из дома.

Всё. Хана. Цепи голиафа были тяжелые и серые. Тип грешника — живодер. Людей при жизни они не убивали, но грех равнодушия к страданиям животных делал их грешниками более сильными, чем мелкие воришки. Живодеры при жизни издевались над животными, чтобы получить удовольствие, а не ради еды или пропитания семьи.

То есть, если человек охотился, чтобы зажарить животное и съесть — местная «астральная администрация» не считала его грешником, и он не обращался злым духом.

Голиаф — не самый страшный враг в Антерре, и его мог одолеть средненький музыкант или танцор от 2-ого разряда и выше. 0-ой и 1-ый разряды бессильны, и да — я на уровне первого. За счет наличия слуха и знаний я бы и шестому разряду мог дать фору, но нынешнее тело физически не могло воздействовать с таким уровнем айцура. Я был слишком мал.

— Давай сделаем так, — сказал Голиаф, и поставил меня на землю, отряхнув пыль с моего плеча. — Я не буду убивать тебя, и разносить твой дом. Ты нравишься мне, — Голиаф улыбнулся и развел руками. — Ты часто собираешь грибы, и спасаешь моих недалеких подопечных, — к лапе Голиафа подполз мелкий паук, и усердно обнюхивал землю, как пылесос. Голиаф с раздражением пнул его, и паук с забавным визгом улетел в лес, с треском сломав несколько веток. В ужасе разлетелись птицы, рванув в разные стороны. — Спасаешь от смерти. А мне они нужны. Знаешь, как тяжело самому собирать айцур с Древа греха? Мне вот не хочется заниматься этим лично, а если мои любимчики передохнут от грибов, то мне это не на руку. Понимаешь?

— К чему это? — осторожно спросил я.

— Предлагаю сделку. Ты отдаешь мне бабу, и ее душой я покрываю убыток, а я, взамен, позволяю тебе и дальше жить в Костяном лесу. Что скажешь? Неужели ты хочешь испортить год совместной жизни интригой с какой-то безбожной торговкой телом?

На миг я испытал облегчение. Можно было одним махом решить все проблемы, но нет — совесть не позволяла мне сбагрить человека, за которого я нес ответственность. Да и Маша с «Серыми перьями» могла вернуть меня домой, а это повод защищать ее.

Я решил, что нужно рискнуть, и довериться ей. Не просто же так она появилась?

— Хорошо, — соврал я. — Сейчас я ее выведу.

— Правильно, — спокойно согласился Голиаф.

Он понимал, что сопротивляться я не мог, так что осторожничать не стал.

Я ворвался в дом, хлопнул дверью, и, прижавшись к ней, нервно оглядывался. Мысли сдуло из головы. Я не знал, что делать. Как защитить Машу и не подохнуть самому?

— Андарий! Не испытывай мое терпение! Быстрее!

— Да иду! — огрызнулся я. — И Андрей, а не Андарий! Достал путать!

Черт! Черт! Черт!

И Маша в отключке. Я пытался растрясти ее за плечи, но она вяло стонала в ответ, и глаз не открывала. Хороший знак. Скоро ее должно было отпустить, но это слишком долго. Пока она будет отходить, Голиаф взбесится и разнесет нас.

Голиаф — обидчивая тварь. Большинство живодеров такие. Они не охотятся сами. За них этим занимаются мелкие и слабые духи. Но если нанести живодеру обиду, то тогда он вылезет из норы, чтобы лично покарать обидчика. Даже не в ущербе духовном дело, как Голиаф сказал, а в уязвленном самомнении.

Как это, у него, и стащили кору Древа греха? Дудки. Репутация дорога. И честь тоже. Проще говоря — Голиаф обиделся.

И обидчиком стала Маша.

Мне ничего не оставалось. Я схватил барабан, сделал три быстрых удара, и снаружи послышался взрыв Могильных плит. Деревянные ставни снесло с окон, дверь ударной волной разорвало в щепки. Потолок обволокло языками фиолетового пламени, помещение затянуло дымом, и я закашлялся, обжигая дыхательные пути.

Я кутал Машу в одеяло, взял ее на руки, и выскочил через горевшую дверную раму. Мне обожгло щеки, я сморщился от вони опаленных волос, и глубоко вдохнул, когда оказался под открытым небом. Голиаф в ярости сновал, разламывал деревья кряжистыми ручищами, и щепки летели по сторонам. Он зарычал, прикрыл лицо ладонями, и, в исступлении запрыгав на месте, сотрясал землю.

Пользуясь моментом, я хотел броситься прочь, но не успел.

Голиаф схватил меня за шею, я выронил Машу, и мир перед глазами рванул назад. Меня швырнули как футбольный мяч. Я разломил спиной несколько тонких деревьев, и под древесный треск повалился на землю, подняв облако пыли. На зубах заскрипели песчинки.

Голиаф с ревом бросился на меня, занес надо мной лапу, и угрожающе крикнул: «Агрх! Тварь!». Я едва успел перекатиться в сторону. Еще бы чуть-чуть, и в теле появилось бы пятое отверстие, причем сквозное, но ловить миллиметражи — мое все. Сердце колотилось пуще, чем на американских горках, и в крови бурлил адреналин.

От испуга я вскочил, но слева, в стороне дома, хлопнул взрыв, и в ушах зазвенело. Горячие древесные угли полетели по сторонам подобно осколкам, едва дав мне время прикрыться руками. Предплечья обожгло, я вслух выругался, и жалел, что не имел достаточно сил для драки с Голиафом.

Валун изобилия грохнулся в пыль недалеко от меня, а барабан стукнулся об камень чуть дальше. Боковым зрением я заметил рюкзак Маши, пролетевший над кустами, а так же ее вещи, догоравшие недалеко от двери. Из-за пожара рванул осветительный сапфир.

— Чтоб тебя! — ругнулся я.

Только я кинулся за барабаном, как Голиаф схватил меня за щиколотку, и рванул на себя. Дури ему не занимать. Глотая пыль, и вспахивая лицом землю, я едва успел захватить Валун изобилия.

Голиаф держал меня как мешок картошки. Я покачивался, и считал последние секунды. Рожа Голиафа стала страшнее. Три глаза, выбитые взрывом, кровоточили, а значит, жрать он меня собирался с ног до головы.

— Мразь! — рявкнул Голиаф. — Ты лишил меня глаз! Сначала я оторву ноги твоей бабе, а потом буду медленно жрать тебя, и слушать, как ты вопишь!

Как хорошо, что Голиаф любил поговорить. Пока он изрыгал проклятия, предрекая мне мучительную смерть путем извлечения позвоночника через задницу, я без затей швырнул Валун изобилия ему в пасть, перед этим мазнув по температурной руне, задав полную мощность.

Голиаф поперхнулся, схватился за глотку, и бросил меня в сторону. Повалился я аккурат рядышком с барабаном, и, наглотавшись земли, схватил музыкальный инструмент дрожавшими руками. Я поднялся, кое-как удержавшись на подкосившихся ногах. На руке и под ребрами болели ссадины. Тело покрылось кровоточащими царапинами, и день пришлось признать одним из самых паршивых.

Голиаф стоял в оцепенении, напряг мускулы, и вены на них вспухли, едва ли не лопаясь.

Он стиснул зубы, дышал сквозь них как разъяренный бык, и выпучил глаза от боли. Он точно проглотил валун, и точно поджаривался изнутри, что, в теории, давало мне немного времени и надежды, что Голиаф подохнет.

— Тварь! — рассвирепел Голиаф, с ненавистью на меня взглянув. — Сначала я сожру эту суку на твоих глазах!

Голиаф бросился к Маше, пронесся через догоравшую хижину как бульдозер, и по сторонам полетели куски объятой пламенем древесины.

Смерть Маши недопустима.

Я резко долбанул по мембране ладонью, ухнул раскатистый бас, и земля перед Голиафом резко вспучилась, отбросив его прочь. Он с непониманием поднялся, увидев Черный крест высотой в два этажа, и взглянул на него с опаской.

Но я знал, что опасности не было. Я мог призвать Черный крест но не знал, как им пользоваться. Еще не разобрался. Выглядел он грозно, отнимал много сил, но в бою был бесполезен. Мне нужно было выиграть немного времени, чтобы валун зажарил Голиафа изнутри, но боль только разозлила монстра.

Он зарычал, резким движением счесал с лап хитиновые волоски, и они зависли в воздухе, превратившись в зеленую сеть Паучьей кислоты. Взмахом руки Голиаф бросил сетку на крест, и гранит с шипением растворился, распавшись на десятки кусочков.

— Я прикончу ее!

Беспамятство. Злоба. Гнев.

Острая вспышка боли пронзила мне спину, злоба во мне вспыхнула такая, что я забыл считать себя человеком.

Схватка вспоминалась урывками. Голиафа отбросило на десяток метров, вокруг него выросло пять изогнутых костяных пальцев. Страшные предсмертные вопли, брызги крови, темнота.

Очнулся я перед Машей. Она сидела на земле, и с ужасом на меня глядела, стараясь унять дрожь в коленках.

Стоило мне шевельнуться, Маша отползла на метр, и взмолилась:

— Не надо! Пожалуйста!

— Что? — не понял я. — Маша, я тебя не трону. Успокойся.

— Нет! — она прикрылась руками от испуга.

Я обернулся, и чуть не обронил от удивления челюсть. Куски Голиафа висели на черных смоляных нитях, переплетенных между окровавленными костяными пальцами. У меня сердце сжалось, и я догадывался, как испугалась Маша.

— Правда, — я осторожно приблизился к Маше, присел на корточки, и заботливо взял ее за руку. — Я не обижу тебя.

— Ты стал другим, — проговорила Маша. Голос ее дрожал. Взгляд был такой, будто перед ней чудовище. — Я думала, что ты стал грешником.

— Нет, — я встал и нахмурился. Обидно, однако. — Я спас тебе жизнь. Дважды. Ты на меня это навлекла. Ты сама сюда пришла. А теперь говоришь, что я монстр?

— Я не это имела ввиду, — Маша чуть не заплакала, и страх в ее взгляде мне запомнился надолго. Именно такой страх появлялся в глазах человека, которого вот-вот собирался сожрать грешник. — Прости. Только не….

— Я не трону тебя, — ответил я сдержанно, хотя психануть ой как хотелось.

И в самом деле, я был как ребенок. Расправа над Голиафом вышла жестокая, и если я видел лишь итог, то Маша видела процесс.

Что со мной произошло? В голову ничего не приходило. Я не знал. Это всегда сопровождалось потерей памяти, а те, кто меня видел, умирали.

— Маша, что произошло со мной? Что ты видела?

— Твои глаза изменились. Страшный фиолетовый цвет. И глубокий, как бездна. Я никогда такого не видела. А твой айцур…. Я думала, что он порвет меня на части. Голиаф кричал. Мне его жалко стало.

— Он бы тебя не пожалел, — цинично ответил я. — Не бери в голову.

— Я другого ожидала, — призналась Маша. — Я думала, что…. — она осеклась.

— Что думала? — прищурился я, и в груди защемило. — Ожидала пушистого бескрылого ангела, который спустится с неба, споет песенку, и всех спасет? Думала, что это будет не твой проклятый бывший, который сам не знает, что с ним происходит? Не думала, что дело придется иметь с монстром?

— Я не это имела введу, — Маша попыталась успокоить меня. — Совсем не это.

— Ты всегда так, — нахмурился я. — Тебе что-то не нравится, но ты молчишь, а потом втыкаешь нож в спину. И сейчас так же. И было так же, когда ты закрутила со своим хачом.

— Ты сам виноват, что мы расстались. И когда я была с тобой, то ни с кем не крутила. У нас нет времени. Скоро Алландел спровоцирует воплощение Греха, то никто никуда не отправится. Антерра утонет в крови, и мы захлебнемся с остальными.

— Ладно, слушай, это былые эмоции, — отмахнулся я. — Мне срать на все. Срать на всех. Срать на тебя, — я ткнул в нее пальцем. — Срать на хачей, с которыми ты спала. Срать на страдающий народ Антерры. На воплощение Греха срать. И срать на карго-культ «Серых перьев». Вы мне должны, поняла? — сказал я с силой, и Маша дыхание затаила. Настолько ей стало страшно. Конечно, я не хотел так говорить, и половина моих слов — ложь, но Маша меня разозлила. Она пришла ко мне, я спас ее, мой дом сожгли, результаты пятилетней работы сгорели вместе с остатками моего доверия к окружающему миру, и я опять ее спас. Опять спас, а она разочарована, что у меня не ангельский лик. — Из-за ваших стратегических изысков я лишился дома. Если мне заплатят, когда я приду, и предоставят жилье — я пойду с тобой. Если меня вернут домой, я помогу, и то, мне еще предстоит подумать, а не водите ли вы меня за нос. У меня дома дочь. Она меня ждет. Она может умереть в любой момент, если уже не умерла, но я не собираюсь тратить ни минуты на ваши сопли. И на ваш народ.

— Спасение народа Антерры и есть то, что нам от тебя нужно, — сказала Маша, опустив глаза. — Ты не изменился, — она всхлипнула. — Как тогда доводил меня до слез, так и теперь доводишь. Резкий, негативный, несносный!

— Да потому что ты — человек-катастрофа! Из-за этого я резкий и негативный! — я развел руками. — Один вечер ты провела у меня в доме, и что из этого вышло?! Черт!

Я глядел на Машу, и очень хотел послать ее к черту вместе с «Серыми перьями», но выбора у меня не было. Дома меня ждала дочь. Я не знал, жива ли она, и очень жалел, что покинул Землю. Если воплощение Греха было правдой, то времени осталось еще меньше.

А все ради чего? Ради того, чтобы разбогатеть, и доказать что-то Маше, даже не второй жене, бывшей, Наташе, которая родила мне дочь. И у меня получилось. Но радость быть звездой эстрады оказалась скоротечна. Надо было выбираться. Я хотел вернуть и дочь, и предыдущую жизнь. К счастью, на моем счету было достаточно денег, чтобы Милену могли лечить как надо. Чтобы могли отстрочить ее гибель.


Глава 3

Я скрестил руки. И глядел на Машу с недоверием. Чем дольше она находилась рядом, тем слабее становилась вера в безоблачное будущее. Появилась непонятно откуда, за полчаса уничтожила пять лет работы, и теперь хотела заставить спасать мир, на который, честно, мне было плевать с самой высокой точки на местности.

Ну, как. «Птичку жалко», конечно, но я никогда не считал себя великим благодетелем, чтобы всех спасать. Да и не видывал я вопиющей ангельской жестокости. Для меня она оставалась страшной байкой, в отличие от людей, чью свирепость я познал на собственной шкуре в ярких красках.

— Я знала, что ты мне не поверишь, — проницательно заметила Маша. — Потому взяла с собой вот это, — как же я удивился, когда она вынула из рюкзака белый «Айпод» с проводными наушниками. Оделась, кстати. В рюкзаке у нее нашлись запасные вещи. А «Айпод» был настоящий. И никакой магией, кроме магии иллюзии, его не подделать. Когда не умеешь рисовать, то объяснить иллюзионисту как выглядит «Айпод», и из какого материала он состоит — нереально. — Вот, — Маша протянула мне плеер. — Попробуй. Убедись. Он настоящий.

И я взял его. Мазнул большим пальцем по гладкому пластику, по выступавшим кнопкам, по потухшему экрану.

Как ей удалось его достать? Это не укладывалось в голове. Если люди попадали в Антерру, то попадали в чужие тела, обладавшие внешним сходством, хотя не всегда. Ни у кого из пассажиров (так я называл залетные души) никогда не было с собой предметов быта из дома.

— Как? — я вопросительно взглянул на Машу.

— С помощью магии, которая вернет тебя домой, если ты поможешь нам, — сказала Маша. — И возможно меня. Если помнишь, — она ухмыльнулась, — я тоже туда хочу. Но не могу бросить жителей Антерры в беде.

Одно радовало — Маша успокоилась, и взгляд ее лишился страха. Пока она воспринимала меня как монстра, мне было дурно.

— Ладно, — вздохнул я. Деваться было некуда. — Идем. Надо дойти до поселка, и купить еды. До Абраты полдня пешком, а к твоим….

— А штаб «Серых перьев» находится в Скиде.

— Скиде? — изумился я, и вскинул от удивления брови. — Так далеко? Да мы же до первых валастаров доберемся через неделю…. А Скид! Это же хрен знает где. Туда только через Багровое Море лететь.

— Не неделю. Быстрее доберемся. За день или два, — успокоила Маша, и встала в «нулевую» танцевальную стойку, позволяя айцуру из пространства пропитать себя. Она исполнила короткое па, указала пальцем куда-то за кусты, и там вздулось облако фиолетовой пыли, в котором засветились две белые точки.

Из облака донесся сердитый утробный рык, и я невольно сглотнул, не представляя, что оттуда вылезет. Но больше удивляло то, что Маша вызвала питомца, а питомцев могли вызывать только музыканты и танцоры от второго разряда и выше. У нее были силы защититься от пауков? Защититься от Голиафа?

— Питомец? — нахмурился я. — То есть, ты могла убить Голиафа, и могла убить пауков?

— Могла, — устыдилась Маша. — Но для драки с Голиафом я была под грибами, а пауки нужны были, чтобы выманить тебя. Не представляешь, сколько мне убить их пришлось, прежде чем ты появился.

— Серьезно? — я повысил голос. Почувствовал себя обманутым. Терпеть не мог, когда мне врали. Не страшная ложь, конечно, но гаденькое послевкусие осталось. — Круто. Чего сама мир не спасаешь?

— Потому что я слабее тебя, — призналась Маша. — Не злись. Иначе я не могла тебя найти.

Я покачал головой. Чем сильнее затягивалась история, тем меньше удовольствия было в участии. Сначала дом потерял, лишился всех исследовательских результатов, а потом узнал, что меня нагло обманули. Впрочем, это меня не удивляло. От «Серых перьев» ничего хорошего набраться нельзя.

Много о них слышал.

Цепочку размышлений прервала здоровенная улитка, лениво выползавшая из зарослей, и сломавшая брюхом кустовые побеги. У меня чуть челюсть от удивления не отвалилась. Улитка? Да еще и милая такая, безобидная на вид. Тоже мне, скоростной транспорт. Питомец обычно отражал характер владельца, а Маша была без ума от всего «миленького». Жалко, что скорость в список Машиных милостей не входила.

— Не смотри на нее так, — обиделась Маша. — Она тебя удивит.

— Ага, конечно, — скептически отозвался я, полезая в специальную кожаную корзину, и усаживаясь в кресло. Приятно пахло. Почти как в салоне новенького автомобиля. И вид открывался как со второго этажа двухэтажного автобуса. Впечатления сложились приятные, но Маше, естественно, я про них не сказал. — Ну, давай. Удивляй меня.

Маша расселась в переднем кресле, и мягко обратилась к улитке:

— Вези нас в Абрату.

Я не успел осознать момент старта. Улитка так бодро рванула вперед, что меня вдавило в спинку кресла, и, ей богу, я едва не выплюнул внутренние органы. Ветер обдувал щеки, гудел в ушах, и чуть не сорвал чехлы с крыльев. Ход был на удивление мягким, ни одной кочки не чувствовалось. Возникло ощущение, что я ехал по хорошей трассе на быстром мотоцикле.

— Охренеть! — я перекрикивал ветер. — Это как?

А потом вспомнил, какой Маша была в постели. Быстрой, страстной, и неудержимой. Наверное, предположил я, это и отразилось на физических свойствах питомца.

— Не знаю! — ответила Маша. — Подожди!

Она выполнила другое танцевальное па, замысловато двинула рукой, и шум ветра исчез. Вокруг улитки появился невидимый барьер, покрытый синими защитными символами. Символы растворились, и мы оказались под прозрачным колпаком, глушившим шум ветра.

— Так получше, — кивнул я.

— Не знаю, как так вышло, — призналась Маша. — Я призвала питомца, и он таким появился.

— Скоростная улитка…. — усмехнулся я. — Антерра — земля контрастов.

— И как ты сюда попал? — поинтересовалась Маша. — Я решила покурить травку с бывшим. Мы накурились, и он убил меня.

— Ты курила травку? — поразился я. — Вот этого я не ожидал. Ты ведь раньше и к алкоголю лишний раз не прикасалась. В нашей семейке я был главным курильщиком и алкоголиком.

— Многое поменялось с тех пор, как мы расстались. Я открыла бухгалтерскую фирму, но не справилась, и потом ушла куда мечтала — в академию актерского мастерства. Решила стать актрисой.

— И как вышло? — поинтересовался я.

— Я стала курить травку. Забыл? — усмехнулась Маша. — Это не похоже на успех. Связалась с дурной компанией, и вместо посещения актерских курсов тусовалась в клубах. Зато про тебя именно в клубе я и услышала. Рассказала подруга.

Впервые с момента встречи в атмосфере разговора появилась легкость. Улитка бесшумно проскальзывала через Костяной лес, за бортом проплывали спокойные лесные пейзажи, а в небе ярко светили звезды. Мне нравилась эта поездка, хотя я все время думал, что если вдруг повстречаю бывшую, то сразу пошлю ее куда подальше.

— Я тоже курил травку, — признался я. — И долбил кокс. И бухал как тварь. Хотя то, что в общепринятом понимании называется успехом, у меня было. Я разбогател через шесть лет после нашей разлуки. Так что зря ты не подождала, — мне захотелось позлорадствовать. Пусть это неправильно, но разлука с Машей оставила в душе неприятный след.

— Может и зря. Дрон, мы маленькие были, глупые. И дело тогда касалось не только денег.

— Я был беден. А ты хотела, чтобы я сам решал свои проблемы, без твоей помощи. Ты хотела, чтобы я был мужчиной, способным решать проблемы.

— Если не забыл, то это ты сказал, что мы расстаемся. Помнишь? — упрекнула Маша. — Не думай, что я пытаюсь тебя обвинить. Но я защищала тебя до последнего. Всегда. Пока ты совсем не озверел.

— И пока ты через два месяца после расставания не заявила, что влюблена в другого, — криво ухмыльнулся я. — Признайся. Ты искала повод меня сбагрить.

— Признаюсь. Да. Но это только под самый конец, когда у меня не оставалось сил. Вспомни любую из наших совместных фотографий, в самом начале, и попробуй сказать, что я была несчастлива. Что мы были несчастливы.

Я сердито засопел носом. Мне казалось, что Маша виновата во всем. Конечно, решение о расставании было принято мной, но мотивации для решения, на мой взгляд, создавала Маша. Раздражало, что она отказывалась принимать на себя хоть какую-то вину.

— Мы оба виноваты, Дрон, — Маша попыталась нас примирить, но я только больше разозлился. — Оба недоглядели. В разлуке виноваты оба.

— Ты просто не захотела терпеть, — настаивал я. — А если бы дотерпела, то купалась бы сейчас в золоте, и стала бы тем, кем тебе хотелось бы. Но тебе надо было всего и сразу.

— Ты зарабатывал тринадцать тысяч, — возмутилась Маша, побагровела, и блеснула на меня тяжелым взглядом. Давно не видел, как она злилась. — Зарабатывал тринадцать тысяч почти год, и мы жили вскладчину. Я любила тебя. Я терпела. И знаешь, мне нравилось тогда с тобой быть. Деньги роли не играли. Подарки роли не играли. Это ты на них повернут. Вы тогда не могли найти общий язык с бабушкой. Если бы мы переехали, то все было бы нормально, но ты внезапно захотел переехать за мой счет. Ты обещал помочь мне с долгом, который я получила из-за тендера, но ничего не сделал. Ты постоянно врал мне. Говорил, и не делал.

— Не надо, не постоянно, — возмутился я. — Долг я бы отдал, за тебя, если бы реализовал задуманное с бизнесом. Но не вышло. Сейчас я имею тринадцать миллионов в год, гастролирую, и теперь могу отдать хоть все твои долги. Но нет, — взорвался я, и на эмоциях захотел сказать что угодно, лишь бы звучало обидно. — Хрен тебе теперь. ...



Все права на текст принадлежат автору: Александр Мелентьевич Волков.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Цепи грешника (СИ)Александр Мелентьевич Волков