ПРОКЛЯТИЕ ЧЕРНОГО АСПИДА

ЧАСТЬ 2

Ульяна Соболева

ГЛАВА 1

{Я рисую жёлтых ящериц, розовых змей, 

Безумные облака, в них поющих сирен. 

За окном становится небо темней, 

Но небо в моих руках, на гладкой поверхности стен. 

Эти горы, эти реки, покрытые льдом, 

Я их назвала в твою честь, небо закрыла метель. 

Раскалённое выйдет солнце потом. 

Здесь будут цветы и лес, скоро начнётся апрель. 

Пожалуйста, будь моим, пожалуйста, будь моим смыслом. 

Мы одни на целой земле, в самом сердце моих картин. 

Целый мир придуман, целый мир придуманных истин.  

Я нуждаюсь в твоём тепле, я хочу быть смыслом твоим.

(с) Флёр} 

Я проснулась с туманом в голове и ощущением, что все еще нахожусь в седле. Но я так же помнила, как меня, обессиленную, сняли с лошади и уложили в траву, прикрывая чем-то тяжелым… когда проснулась, увидела на себе плащ Аспида, пропитавшийся кровью и копотью. Если раньше хотелось проснуться от кошмара, то теперь мне было страшно по-настоящему – вдруг очнуться и понять, что нет ничего на самом деле.

Приподнялась, опираясь на локти и вглядываясь в сумрак леса. Рядом костер разожжен, языки пламени лижут темноту, рассыпая вокруг искорки, похожие на огненных светлячков. В панике оглянулась по сторонам, отыскивая взглядом Нияна, но так и не увидела. Вскочила на ноги, ежась от ночной прохлады. Вспомнила, как мы мчались по лесу, рассекая деревья, виляя между ними, перепрыгивая какие-то обрывы или овраги, а я прятала лицо у него на груди и судорожно держалась за ворот куртки, ребра больно давили железные пластины перевязи и тонкие кольца кольчуги. Пропах весь потом, кровью и пламенем. И в висках дикий вопль «моя» пульсирует, бьется, разрывает меня на части от счастья бешеного. Только дорога казалась нескончаемой, и я слышала под ухом, как сердце дракона громко колотится.

А сейчас нет никого рядом. Неужели бросил меня? Передумал и оставил в лесу? Позвала его про себя громко, как обычно звала, но он не откликнулся, и вокруг тишина стоит – ни ветерка, ни шороха. Только сверчки трещат, и где-то далеко лягушки квакают. Голосов не слышно, фырканья лошадей, к которым привыкла. И в тишине намного страшнее, чем среди хаоса. Растерянно постояла у огня, а потом искать его пошла. Глупая, наверное, но я от своих чувств к нему уже давно голову потеряла и понять не могла – за что все это обрушилось на меня, откуда взялось это наваждение? Ведь когда в мир свой притащил, я его ненавидела всеми фибрами души. Боялась до дрожи во всем теле. А теперь ни страха, ни ненависти. Только чувство это иссушающее, дикое, которого раньше никогда и ни к кому не испытывала. Страшно это, оказывается, любить кого-то так беззаветно, что умереть хочется, если не с ним и не для него.

Под ногами ветки хрустят, а я лихорадочно по сторонам оглядываюсь, но ничего не вижу – тьма вокруг кромешная. Из-за деревьев костер мерцает.

Я набрала в легкие побольше воздуха и приготовилась закричать, уже вслух изо всех сил позвать его, как вдруг мне рот чья-то ладонь закрыла. И я от панического ужаса забилась в чьих-то каменных руках, дергаясь, извиваясь всем телом, пока вдруг не услышала над ухом его голос.

– Тсссс. Нельзя кричать… здесь, кроме нас, кто угодно может быть. Не слышу я тебя в лесу этом, как раньше… только чую, как пес.

Всхлипнула, и глаза от наслаждения закрылись. Пусть говорит. Не замолкает. Звук его голоса настоящий, не в моей голове, завораживает еще сильнее. Словно проникает под кожу и дразнит все нервные окончания, змеится искушением, переливается обещанием чего-то невыносимо запретного и сладкого. Одна рука стиснула меня под ребрами, а я чувствую, как он запах мой шумно втягивает, ведет носом по скуле. Мне щекотно, и в то же время глаза от удовольствия закрываю.

– Нет без запаха твоего жизни. Я по нему тебя везде найду, даже под землей среди мертвых, полуживой на него ползти буду. С ума меня сводишь. Не ведаю, что творю. Своих загубил… войну развязал. И плевааать. На все плевать. Моя, Ждана. Мояяяяя.

Сильнее ребра сдавливает, и у меня все плывет перед глазами, воздух плавится, и каждый вдох кипятком обжигает. И я губами касаюсь его грубой ладони, кажется, она рельефная изнутри от мелких порезов и шрамов поверх старых рубцов. Повернулась к нему резко, и он тут же хватку ослабил, и взглядом с его глазами встретилась – прозрачные светло-золотые, нечеловеческие на человеческом до невозможности красивом лице, все еще перепачканном сажей и кровью. А мне оно прекрасней всего на свете, и грязь эта, и кровь чужая, ради меня пролитая. Так близко и не отталкивает, не гонит. Его тело огромное застыло словно в ожидании. Я скулы его широкие ладонями обхватила и будто физически почувствовала, как его всего сотрясло дрожью.

– Зачем искать? Я здесь… Твоя. Только твоя.

Опустила взгляд на губы его, чуть приоткрытые, и до безумия захотелось их своими почувствовать, так сильно захотелось, что в горле запекло, как от жажды. Подалась вперед и коснулась губами его губ. И снова эта дрожь непередаваемая, как землетрясение под кожей у него так сильно, что воздух вибрирует. Тело мое стиснул горячими ладонями и к себе прижал с такой силой, что у меня захрустели кости. На рот мой набросился сам с громким рыком. В волосы мои двумя руками зарылся, вжимая мое лицо в свое, и мне показалось, что я умираю от этого запаха его дыхания у себя во рту, от того, как язык с моим сплетается, толкается сильно, напористо и в то же время как-то иначе, словно не сдерживается он больше. И от этой обрушившейся страсти захватило дух, сердце сильно сжалось в мучительном удовольствии и подскочило вверх, ударяясь о ребра.

Его зубы ударяются о мои, кусают мою нижнюю губу, распаляя внутри дикую лихорадку, которая нарастает с бешеной силой. Приподнял немного и прошел со мной пару шагов, впечатывая меня в ствол дерева, а я ничего не вижу и не чувствую, кроме его языка у меня во рту, кроме стонов мужских нетерпеливых. Целует исступленно в каком-то безумии, и его рваные выдохи наполняют мне легкие, заставляют дышать ими и выдыхать свои собственные. Не сдерживается больше… другой совсем. Озверевший. И в то же время нет ни чешуи на коже, ни бугрящихся под ней шипов костяных.

Но они могут появиться, и это понимание опаляет сознание, сводит с ума. Кровь в венах закипает, пенится, и меня словно с ног до головы ядом возбуждения жжет. Ничего подобного не чувствовала никогда. Страх и в то же время отчаянное желание узнать, что такое любовь дракона, на себе. Сгореть от нее дотла.

Жадные ладони мужские рубашку мою задирают, и, подхватив под ягодицы голые, вверх поднимает, спина о колючую кору дерева цепляется больно до ссадин, но мне плевать, ведь его руки на моем теле с ума сводят, и я готова вытерпеть что угодно, лишь бы касался, лишь бы не отстранился снова.

Лихорадочно разрывает тесемки на груди, и меня выгибает назад, чтобы подставить ноющую плоть и до боли налитые соски его рукам и губам. И чувствую, как что-то твердое упирается мне между ног и в низ живота. От страха и предвкушения сводит все тело… предвкушения того, как своей сделает, и мозги туманятся, отказываются признавать, что потом я умру под чудовищем, ведь никто не выжил еще под натиском зверя. И мне хочется стать его, по-настоящему, почувствовать, как накроет собой и ворвется в меня, разрывая болью все мое тело… и вместо ужаса низ живота пылает огнем, и от боли хочется закричать. От иной боли. От жадного желания снова испытать с ним то самое ослепительное наслаждение… а после и умереть не жалко.

Но он вдруг прижимается лбом к стволу дерева над моим плечом, тяжело и хрипло дыша, замер, дрожа всем телом. И я зарываюсь в его волосы. В эти многочисленные косички, которые жестко скользят между пальцами, заставляю его посмотреть мне в глаза. Полыхающие огнем радужки и вертикальные зрачки, в которых змеятся огненные молнии, то сужаются, то расширяются. Страшные и в то же время завораживающие.

– Я хочу тебя… твоей хочу быть. По-настоящему. Женщиной твоей.

И все его тело дрожит в ответ на каждое мое слово, за горло ладонью обхватил, и долго в глаза мне смотрел.

– Ты пожалеешь об этом.

– Никогда не пожалею. Обещаю.

– Плевать на твои обещания, даже если не сдержишь их. Мне плевать на них будет.

Придерживая за поясницу, опустил в траву, нависая сверху.

Молчит, больше слова не говорит. Напряжен настолько, что я вижу, как по его вискам катится пот. И снова со стоном на мой рот набрасывается, руки хаотично гладят мое тело, мои ноги, и широко раскрытый рот скользит по моему подбородку, по шее, вниз к ключицам, прикусывая их, еще ниже к воспаленным соскам, и я впиваюсь в его волосы снова, когда горячие губы сильно обхватывают острые кончики по очереди, терзая их, вылизывая так бесстыже и нагло, что у меня в голове мутится. И он сам не сдерживается, стонет громко, надсадно, останавливается отдышаться и в глаза мне долго смотрит, обхватив пальцами сильно мое лицо, словно удерживая взгляд. Наверное, это триумф женский, когда зверя лихорадит от страсти, и кажется, что он обезумел совсем.

Глажу его волосы и влеку снова к себе, а руки сами к его рубашке тянутся, задирают наверх, тянут изо всех сил, и до дрожи хочется телом голым к его телу прижаться, всей кожей его ощутить на себе. В нетерпении сбрасывает с себя рубаху, стягивая через голову, и я льну к груди его гладкой и в то же время испещрённой тремя жгутами старых шрамов от чьей-то огромной лапы. Острыми сосками скольжу по каменным мышцам, по горячей коже. От стонов горло болит, и от нетерпения меня саму лихорадит.

Смотрю на лицо его бледное, на губы мокрые и с ума схожу от осознания, что они целовали мой рот, ласкали мою грудь и оставили влажные следы на моей шее. И еще где-то там вдалеке страх щекочет словно острыми, заточенными когтями – в любую секунду он может разодрать меня на части… и вдруг в голове вспыхивает картинками-обрывками, как Демьян по лесу скачет и… и голос его о том, что здесь в лесу нет иной сущности, кроме человеческой. А Аспид, словно в ответ на мои мысли, жадно по мне поцелуями скользит, вниз по шее, кусая, оставляя засосы, словно изучая каждый сантиметр моего тела…

– Пожалуйста, – поднимаясь к нему, обхватывая шею дрожащими руками, но он так же беззвучно укладывает обратно в траву, накрывая рот ладонью и наклоняясь к моей груди, снова обхватывая сосок горячим ртом, словно играясь, словно он сам изучает меня, взмокший и дрожащий, но всецело контролирующий процесс, наслаждающийся каждой секундой. Я задыхаюсь от стонов, а он от груди моей отрывается и в глаза мне смотрит, улыбаясь уголками порочного рта, продолжая играть с сосками, сжав их двумя пальцами и перекатывая, заставляя взвиться от невыносимого желания получить от него намного больше, стиснув в кулаки его жесткие волосы, царапая бритый затылок ногтями и извиваясь уже совершенно бессовестно, потеряв всякий стыд, требуя чего-то, умоляя его бесконечным жалобным шепотом.

Руку его перехватываю своими руками, жадно покрывая поцелуями шрамы и узоры черные, сплетенные символами и узлами непонятными.

– Жданааа, мояяяя – выдыхает мне в рот, придавливая ладонью к земле, – скоро… терпи. Трогать хочу. Всю тебя. Везде. Терпи. Только здесь так можно… нигде больше и никогда так не будет. Запомни. Нигде и никогда.

Только я ни слова уже не понимаю, головой мотаю из стороны в сторону, пьяная, как будто опоенная маревом каким-то, извиваюсь под ним. Всматриваясь в глаза мои умоляющие, Аспид ладонью ниже скользит, властно мне ноги раздвигая. Терплю. С ним что угодно терпеть буду, только невыносимо это – каждое его касание такое мучительно-сладкое, такое грубо-нежное. Пальцы шершавые, а гладит осторожно, так осторожно, что мне кричать хочется.

Коснулся там, где все жаром горит, и я вверх подалась, выдыхая судорожно, и рот в немом крике приоткрылся, лицо исказилось в болезненном ожидании, и судорожный вдох разорвал кипятком изнутри, когда ощутила, как его пальцы гладят у самого входа, трепещут, поддразнивая.

И я уже дрожу, как в лихорадке, не в силах взгляд от его глаз отвести. Нависает надо мной, опираясь на сильные руки, пристраиваясь у меня между распахнутыми ногами.

– Моя… маленькая Ждана, на меня смотри, – выдыхает мне в губы, и я не отрываясь смотрю в зрачки его звериные. Чувствуя, как в меня вжимается что-то огромное и горячее, как тянется мое лоно, крепко охватывая его плоть, поддаваясь ей и сопротивляясь одновременно, – сладкая Ждана.

Я ощущаю его изнутри, судорожно вздрагивая, и вся сжалась от напряжения и понимания – он меня берет именно в эту секунду, входит в мое тело собой. Мой дракон, мой зверь. Покрытый каплями пота, с дрожащими губами, медленно погружается внутрь, сильно растягивая, проталкиваясь вперед мелкими рывками, и сжирает каждую реакцию с моего лица.

Так медленно, так невыносимо медленно, и я пошевелиться не могу, впиваюсь в его плечи, царапаю их, а он не шевелится… замер, когда я губу прикусила, и в ту же секунду снова пальцы его чувствую. Дотрагивается там, где раньше языком ласкал, там, где обвивался так тонко и невыносимо, а сейчас медленно гладит, дразнит, сжимает. Непроизвольно двигаюсь в такт его ласкам, тянусь к губам, а он назад подается и смотрит в мои глаза, его зрачки расширяются по мере того, как я реагирую на ласку, они становятся все больше и больше, утягивают, как в водоворот сумасшествия.

От нетерпения и напряжения слезы на кончиках ресниц дрожат, и я хватаю сухими губами воздух.

– Скоро, Ждана… ты уже скоро примешь меня всего, – шепчет мне в губы и растирает там внизу одинаково медленно, а сам не дышит, а рвано хрипит в унисон моим стонам, приоткрывая рот, когда я свой открываю.

Шипит по-змеиному, когда я чувствую, как дергается бугорок, стиснутый подушечками его пальцев, и в изнеможении, закатываю глаза, вздрагивая всем телом, на мгновение замираю, широко открыв рот, чтобы втянуть громко воздух и зарыдать, содрогаясь. В ту же секунду он делает мощный толчок, а меня еще трясет в экстазе, и я громко кричу, продолжая пульсировать, плотно обхватив его изнутри саднящей, словно израненной и обожженной плотью, но все еще содрогающаяся от наслаждения. Боль вспыхнула посередине острейшего по своей силе экстаза, сплелась с ним, и задергалась внутри и снаружи сладкими спазмами, острыми как лезвие и невыносимо-прекрасными.

– Мояяяя, – рычит мне в губы и уже сильно сжимает руками под поясницей, мокрый, с бешеным взглядом, задыхается, – вся мояяя!

И нет меня больше. Правда, нет и не существовало никогда. Я часть него. Предназначенная ему. Вырванная из пустоты, где без него не было смысла. Толкается во мне быстрее, сильнее, и я выгибаюсь под ним, широко раскинув ноги, не человек я более, а животное, такой же зверь, как и он. И я с ума схожу от этого ощущения наполненности. Болезненной, сильной, грубой. Самой примитивной наполненности своим мужчиной. Врезается в меня своей плотью, и губы своими накрывает властно, жадно, вторя толчкам члена языком во рту.

И я не знаю, почему до сих пор жива… ведь это невозможно выдержать. Невозможно не умереть от этого дикого удовольствия принадлежать ему.

Двигается все быстрее, хаотичней, безжалостней, подхватив мои ноги под коленями и упираясь ладонями в землю, запрокидывая голову, и я вижу, как змеятся вены на его горле сбоку, как пульсируют, как искажается в пароксизме страсти его лицо… человеческое и в то же время слишком красивое для человека, и под кожей все символы огнем возгораются, каждый контур дымится изнутри. Человек орет и стонет, а я словно рык зверя слышу и вижу, как он мечется у него под кожей.

А потом хрипло кричит, содрогаясь на мне, и я чувствую, как внутри кипяток растекается, пульсирует его плоть в моей плоти, извергается с гортанными стонами, изогнувшись назад и закатив глаза. К нему льну, оплетая ногами крепкие бедра, сжимая мощную шею дрожащими руками.

– Мой…, – нагло ловя его губы своими губами, – мой Аспид.

Задыхается и меня по волосам гладит, прижимая к себе, лицо все еще искажено гримасой экстаза, и веки тяжелые приоткрыл, глядя мне в глаза полыхающим взглядом.

– Твой, Жданааа. Твой Аспид.

ГЛАВА 2

Диковинный дворец у моего Аспида оказался. Моего… Мой… мой… мой. Его голосом низким и чувственным. Как церковным набатом в ушах отдает, сердце и душу ласкает, как теплый ветер колосья пшеницы на полях за его дворцом. На огромной крутой скале, уходящей пиком в самое небо, обитель Аспида скрыта, а остров океаном окружен со всех сторон, и берег волны лижут, а мне с высоты драконьего полета кажется, что островок мой Райский размером с наперсток, а на самом деле необъятны земли Нияна и скрыты от глаз людских. Красота неописуемая вокруг, не тронутая никем. Я о такой только в сказках читала. Такое даже в кино не увидишь. У подножия скалы, покрытой льдами и снегом, раскинулись сады диковинные и леса дремучие. В садах плоды растут невиданных форм и расцветок, а на деревьях цветы сплетаются в пурпурно-золотые узоры, плавно перетекая в бирюзово-зеленый и ярко-желтый. Сверху кажется, что там, внизу ковер раскинулся, сотканный руками Богов или других невероятных существ.

Врожка наказал вниз без ведома Хозяина не спускаться и по садам да лесам не хаживать. Можно подумать, я найду, как туда выйти. Я уже пробовала и ни одной двери не увидела. Разве что в окошко, а летать я не умею.

– Поняла, человечка? Не для тебя, смертной, места эти.

– Угу. Как крылья отращу, сразу вниз прыгну.

– Пошути мне. Знаю я тебя – вечно проблем мне на голову ищешь.

– А что там такого страшного? Почему ходить нельзя?

– Не знает никто. Не ступала туда нога человеческая. Боятся все этого острова, как проклятого. Весь берег скелетами кораблей усыпан, и рифы под водой, как бритвы острые. Живым никто не выбирался. Так что не знаю я, что внизу там ждет тебя, а мне Хозяин три шкуры снимет, если с тобой что-то случится. Утонешь еще, мало ли. Сиди во дворце и не дергайся.

– Что-то до сих пор не спустил, – съязвила я и рассмеялась, когда он брови свои густые, как ершики, накосматил.

– Твоими молитвами, небось.

– А то, – похвалилась я, и лоб карлика разгладился. – Когда Ниян вернется?

Спросила несмело, зная, что ответа не будет. Не раз спрашивала уже. Как во дворец меня принес, с тех пор не видела его.

– Не знаю. Он меня в известность не ставит никогда. Дел наворотил Ниян твой из-за тебя, окаянной. Расхлебывать теперь, и чем окончится все это, никто не знает. И чует мое сердце – ничего хорошего не выйдет. Не сравниться войску Нияна с братской ратью.

И мне тревожно стало и боязно (как говорят в мире моего дракона, я теперь его часть и говорить стала, как они и как в книгах старинных, сама не заметила… или не знаю – откуда новые слова на языке крутятся и сами произносятся).

– Скажи, Врожка, а брат Нияна – он очень страшный?

– Внешне или душой?

– Что мне внешность его. Душой, конечно.

– Царь он Навский, все во власти его, каждое дерево ему поклоняется. Только остров этот ему не подвластен. Здесь Ниян царь и Бог.

– Зачем Ниян девушек туда везет?

– Для ритуала, – Врожка пожал плечами, словно и так все понятно.

– Они все умирают?

– Да.

Посмотрел на меня пристально.

– Только одна должна выжить по пророчеству, только одна истинному сыну покойного царя наследника родит и выдержит драконью страсть. Только не было до сих пор такой за все тысячелетия.

И отвернулся.

– Болтаю тут с тобой. Дел полно. Дворец обойти, слуг погонять, порядок навести. Пошел я.

– Врожка, подожди.

Обернулся и тяжело выдохнул, всем видом показывая, что достала его до печенок.

– Скажи… а Ниян, у него тоже невесты были? Как у Вия?

Карлик расхохотался, да так хохотал, что мне его туфлей стукнуть захотелось по башке его огненно-рыжей. Что смешного я сказала?

– Воин Ниян. Какие невесты? Ни одной девки в этом дворце не было. Воины не женятся, нет у них права такого. А если и решит себя узами брака связать, должен у Вия разрешения спросить и благословения получить. Только на ком жениться, если никто не выживает от любви драконьей?

Потом меня с ног до головы осмотрел и добавил:

– На простолюдинке князья не женются. Так что не мечтай. Меньше мечтаешь – счастливее окажешься. И хватит у меня дурь всякую спрашивать. Я тебе не баба-сплетница. ...