Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Тахира Мафи Одолей меня
Серия «Разрушенный мир»Tahereh Mafi SHADOW ME
DEFY ME
Перевод с английского Е. Бушневой
Печатается с разрешения автора и литературных агентств Writers House и Synopsis.
© Tahereh Mafi, 2019 © Школа перевода В. Баканова, 2020 © Издание на русском языке AST Publishers, 2021
Укрой меня
Глава 1
Звенит будильник, но я уже проснулся, лежу с закрытыми глазами. Сил никаких. Дает о себе знать позавчерашняя тренировка: мышцы болят при малейшем движении, тело будто налито свинцом. Ядовитым. Голова раскалывается. Будильник трезвонит и трезвонит. Да ну его! Разминаю мышцы шеи и слышу собственный стон. Будильник все не замолкает. Стену рядом с моей головой сотрясает удар, и Адам приглушенно орет, чтобы я заткнул чертов будильник. – Каждое утро! – кричит он. – Каждое утро! Ей-богу, Кенджи, я его разобью! – Ладно, – бурчу себе под нос. – Ладно. Успокойся. – Выключи его! Я резко и шумно вдыхаю. Вслепую хлопаю по будильнику, пока тот не замолкает. Мы на базе, наконец-то получили по комнате, однако я так и не нашел тишины. Или уединения. Стены здесь тонкие, как бумага, да и Адам не изменился ни на йоту. Такой же мрачный. Ни капли юмора. Всегда раздраженный. Порой не понимаю, как мы вообще могли подружиться. Я медленно, через силу, принимаю сидячее положение. Тру глаза, прокручивая в уме список дел на сегодня, и вдруг с ужасом… Вспоминаю, что произошло вчера. Черт! Столько драмы, и все в один день! Нет, лучше по порядку. Похоже, у Джульетты есть сестра-потеряшка. Кажется, Уорнер ее пытал. Джульетта разругалась с Уорнером и с криком убежала. Уорнера свалил приступ панической атаки. Заявилась его бывшая. Дала ему пощечину. Джульетта напилась. Нет, не так – Джей напилась и обкорнала волосы. Потом я увидел Джульетту в нижнем белье – никак не могу выкинуть из головы эту картинку – и, будто этого мало: поздним вечером, после ужина, я совершил кое-что очень, очень глупое. Сжимаю голову ладонями и, вспоминая, ненавижу себя. Мне так стыдно, даже больно! Делаю еще один глубокий вдох. Заставляю себя поднять голову. Прогнать мысли. Еще не конец. У меня есть комната – маленькая, но своя, с окном и видом на промышленную электроподстанцию. В комнате – стол. Кровать. Туалет. Ванная комната – на этаже, на несколько человек, что меня совсем не напрягает. Ведь собственная комната – роскошь, которой никогда прежде у меня не было. Здорово, что есть место, где в конце дня ты можешь побыть наедине с мыслями. И какой бы ни был дерьмовый день, я цепляю на лицо маску счастья. Я благодарен. Я завален работой, измучен стрессом, но я благодарен. Я произношу вслух: Я благодарен! Жду несколько секунд, чтобы это прочувствовать. Осознать. Заставляю себя улыбнуться, сбросить с лица напряжение, иначе оно превращается в гримасу гнева. Быстро-быстро шепчу «спасибо» – в воздух, в небо, призракам, незримо присутствующим, пока я говорю сам с собой. У меня есть крыша над головой, одежда, еда каждое утро. У меня есть друзья – они для меня как семья. Я один, но больше не одинок. Тело в порядке, голова работает. Я жив. Жизнь хороша. Я постоянно твержу себе: быть счастливым каждый день. Если бы я не делал так, боль убила бы меня давным-давно. Я благодарен. Кто-то стучит в дверь – громко, два раза. Испуганный, я вскакиваю. Стук – слишком официально, большинство из нас не заморачивается правилами этикета. Натягиваю штаны и нерешительно открываю дверь. Уорнер. Ошеломленно разглядываю его с головы до пят. Не уверен, что прежде он вот так взял бы и появился у моей двери, и не могу понять, что меня удивляет больше: то, что он здесь, или то, что он выглядит так нормально. Ну, нормально для Уорнера. Он выглядит в точности как всегда. Блестяще. Безупречно. Чересчур спокоен и собран для человека, который накануне расстался с любимой. Вот уж не подумаешь, что именно этого парня я нашел лежащим на полу в приступе панической атаки. – Кх-кх! – Я кашлем прогоняю остатки сна. – Что случилось? – Проснулся? – Уорнер смотрит на меня так, будто перед ним не более чем насекомое. – В шесть, как и положено. Все в этом крыле просыпаются в шесть утра. Что не так? Он заглядывает в комнату и какое-то время молчит. Потом спокойно говорит: – Кишимото, если бы я подходил к себе с обычной меркой, как к простому, заурядному человеку, то никогда бы ничего не добился. – Смотрит мне в глаза. – Тебе следует ужесточить требования к себе. У тебя определенно есть способности. – Э? – Я ошеломленно моргаю. – Ты меня хвалишь, что ли? Он с невозмутимым видом продолжает в упор глядеть на меня. – Оденься! Приподнимаю брови. – Зовешь позавтракать? – У нас три нежданных гостя. Только что прибыли. – Ох! – невольно отступаю я. – Вот дерьмо! – Да. – Еще дети Верховных главнокомандующих? Уорнер кивает. – Они опасны? – спрашиваю я. Уорнер вроде улыбается, однако вид у него несчастный. – Были бы они здесь, будь иначе? – Верно, – вздыхаю я. – Точняк. – Встретимся внизу через пять минут. Введу тебя в курс дела. – Что, пять минут? – Моему возмущению нет предела. – Не-е, так не пойдет! Мне надо принять душ. Я даже не завтракал! – Если б ты встал в три, тебе хватило бы времени на все и еще осталось бы. – Три утра?! – У меня нет слов. – Ты в своем уме? И когда Уорнер, без всякого намека на шутку, бросает: «Не задерживайся!», мне становится очевидно – парню реально хреново. Я тяжело вздыхаю и отворачиваюсь. Ненавижу себя за то, что замечаю такие вещи, что мне постоянно до всего есть дело. И это никак не исправить. Еще в детстве Касл раскрыл мне глаза: он сказал, я чересчур жалостливый. Просто взял и объяснил мне, а я всегда ненавидел себя за то, что я слабак. Ненавидел себя, когда горько плакал, увидев в первый раз мертвую птицу. Или за то, что всегда тащил домой бездомных животных; пока Касл в конце концов не приказал мне остановиться, у нас просто не хватило бы средств их содержать. Мне было двенадцать лет. Он заставил всех выпустить, я рыдал неделю. Ненавидел себя за слезы. Ненавидел, что не могу ничего с собой поделать. Любой на моем месте решил бы: «Забей! Оно тебе надо?» Только не я. Мне надо. Мне всегда надо. Вот и сейчас мне надо позарез. Поэтому вздыхаю и говорю: – Эй, старина… Ты как? – Прекрасно, – мне в ответ. Быстро и холодно. Ну вот – получай. Посмотри лучше на Уорнера. Последуй его примеру. Успокойся и сделай вид, что не замечаешь его воспаленных и натертых докрасна глаз, его вспухших над челюстью желваков. Тебе и своих проблем хватает, у тебя и так полно боли и разочарований, при этом никто даже не поинтересуется, как прошел твой день. Никто не подойдет, не глянет заботливо в лицо, не задумается о том, что ты прячешь под улыбкой. Так почему ты должен переживать о ком-то? Не должен. Не лезь к нему, велю я себе. Хочу сменить тему и открываю рот. Открываю рот, чтобы так и сделать, а говорю: – Да ладно, брат! Мы оба знаем, что дело дрянь! Уорнер отводит взгляд. Желваки на его скулах так и заиграли. – Вчера у тебя был трудный день, – продолжаю я. – У тебя есть полное право и на хреновое утро. Он долго молчит, потом: – Я так и не ложился. Ого, не ожидал. – Прости. Я понимаю. Он поднимает голову. Смотрит мне прямо в глаза. – Ты? – Да, я! – Не думаю, что понимаешь. Вообще-то надеюсь, что нет. Я не хочу, чтобы ты знал, каково мне сейчас. Такого и врагу не пожелаешь. Его слова очень сильно меня задевают. Не знаю что и сказать. Самое лучшее – уставиться в пол. – Ты видел ее? – спрашиваю я. Его тихое «нет» я едва расслышал. Черт! Мое сердце разрывается от боли за него. – Не бери в голову, – произносит Уорнер. Его глаза подозрительно блестят. – Э-э? Что? Я не… – Одевайся! – приказывает он. – Жду тебя внизу. Я, вздрогнув, моргаю. – Так точно! Иду!И он исчезает.
Глава 2
Я с минуту стою в дверях, приглаживаю волосы, заставляю себя сдвинуться с места. Сильно болит голова. Я как магнит притягиваю боль. Чужую боль. Она становится моей. Кроме себя, и винить-то некого. Задаюсь вопросом: «А оно мне надо?» – влезаю, куда не просят, и лишь огребаю по полной. Поворачиваю голову – как больно! Вот в чем мы с Уорнером точно похожи: оба любим выпустить пар в тренажерном зале. В прошлый раз я переусердствовал с нагрузкой и не сделал в конце тренировки растяжку – теперь расплачиваюсь. Руки поднимаются с трудом. Набираю побольше воздуха в легкие, выгибаю спину. Растягиваю мышцы шеи. Разминаю плечи. Слышу – кто-то со свистом проносится по залу. Лили. Она нарочито подмигивает – достала уже. Мне действительно льстит внимание, я не настолько скромен, чтобы отрицать, что у меня красивое тело, но к Лили я равнодушен. А она каждое утро подтрунивает надо мной за то, что хожу без футболки. Она и Иан. Вместе. Эти двое встречаются втихаря почти два месяца. – Неплохо выглядишь! – подкалывает Иан. – Это пот или масло для младенцев? Ты так блестишь. Тоже мне шутник. – Трусы цвета фуксии тебе идут, – не отстает от него Лили. – Хороший выбор. Они прекрасно сочетаются с цветом твоей кожи. Бросаю на нее недоверчивый взгляд. Я, может, и без футболки, но уж точно – смотрю вниз – в тренировочных брюках. Мои трусы абсолютно не видны. – Как ты можешь знать, какого они цвета? – А фотографическая память? – Она постукивает себя по виску. – Лил, рентгеновского зрения у тебя нет. – Ты носишь фиолетовые трусы? – В зал проникают голос Уинстона и слабый запах крепкого кофе. – Прикольно. – Да пошли вы все! – не выдерживаю я. – Эй! Полегче! Тебе запрещено ругаться! – Уинстон грохочет ботинками по бетонному полу, подходит и сквозь смех замечает: – Я думал, у вас с Каслом уговор. – Вот и неправда! – возражаю. – Мы с Каслом договорились, что «дерьмо» не под запретом. Уинстон приподнимает брови. – Во всяком случае, сейчас Касла здесь нет, – бормочу я. – Поэтому повторяю: пошли вы все. Уинстон смеется, Иан качает головой, а Лили прикидывается оскорбленной, как вдруг… – А я здесь! И все слышал! – доносится голос Касла из его кабинета. Вот засада. Раньше, когда я был подростком, я ругался похуже, и Касл жутко расстраивался. Он твердил, что беспокоится за меня, что я не умею выражать эмоции без гнева. Он хотел, чтобы я говорил спокойно, подбирал точные слова для своих чувств, а не чертыхался. Касл так переживал, что я согласился обуздать язык. Обещание я дал четыре года назад, о чем уже сто раз пожалел, хоть и уважаю Касла безмерно. – Кенджи! – Снова Касл. Знаю – ждет извинений. Я смотрю через зал и вижу открытую дверь его кабинета. Даже в новых условиях мы живем в тесноте. Уорнер основательно переделал весь этаж, потратил уйму времени и средств, я не жалуюсь, однако… Спокойствия нет. Вторжение в личное пространство бесит! – Виноват! – кричу я в ответ. Слышу вздох Касла аж из другого конца зала. – Трогательная сцена раскаяния, – язвит Уинстон. – Пока! Спектакль окончен, – отмахиваюсь. – Я в душ. – Тебе не помешает, – опять подкалывает меня Иан. Устало качаю головой. – И как я вас, придурков, терплю? Иан смеется. – Слушай, может, поборемся? – Я не отвечаю. Он продолжает: – Серьезно. Ты в отличной форме. Давай как-нибудь разомнемся в спортзале. Мне нужен партнер для спарринга. Я слегка успокаиваюсь, киваю и бормочу «до свидания». Направляюсь в свою комнату, чтобы захватить принадлежности для душа, Уинстон увязывается за мной, останавливается в дверях. Только сейчас я замечаю у него в руках бумажный стакан с крышкой. – Кофе? – догадываюсь я. – Не дам! – Уинстон, расстроенный, отодвигается от двери. – Поделись! – Что? Нет! Я смотрю на него в упор. – Почему ты не можешь сам пойти и взять? – Он поправляет на носу очки. – Это всего лишь мой второй стакан. А мне, ты знаешь, необходимо три, чтобы проснуться хотя бы наполовину. – Пойми. Мне нужно быть внизу через пять минут, или Уорнер убьет меня, а я еще не завтракал и уже так устал, и я по-настоящему… – Хорошо. – Лицо Уинстона мрачнеет, когда он протягивает мне кофе. – Ты чудовище. Я беру стакан. – Я чудовищно обаятелен. Уинстон бормочет сквозь зубы что-то нецензурное. – Эй, кстати. – Я делаю глоток кофе. – Сказал уже, а? Уинстон моментально краснеет. Отводит взгляд. – Нет. Я поднимаю свободную руку. – Эй… я не настаиваю, нет. Просто интересуюсь. – Я пока жду подходящего момента, – отвечает он. – Круто. Конечно. Просто радуюсь за тебя, вот и все. Уинстон глядит на меня, легкая улыбка кривит ему губы. Он давно влюблен в Брендана, и об этом знаю я один. Уинстон и не рассчитывал заинтересовать его, так как всем известно, что Брендан встречается только с девушками. Впрочем, несколько месяцев назад у него была короткая связь с неким типом из «Пойнта», вот тогда Уинстон со мной и поделился. Просил никому не говорить, сказал, что хочет сам признаться Брендану в подходящий момент, и с тех пор собирается с духом, чтобы намекнуть ему. Беда в том, что Уинстон считает себя староватым для Брендана, и боится, что если тот его отвергнет, то их дружбе конец. Потому и ждет. Подходящего момента. Я хлопаю его по плечу. – Рад за тебя, брат. Уинстон издает нервный, хриплый смешок. – Было бы чему радоваться. – Потом встряхивает головой, будто прочищает мозги. – По-любому – наслаждайся кофе. Пойду возьму себе другой. Я салютую ему стаканом с кофе, одновременно благодаря и прощаясь, а когда отворачиваюсь, чтобы собрать вещи для душа, улыбка соскальзывает с моего лица. Мне в очередной раз напомнили о моем одиночестве. В два быстрых больших глотка я приговариваю кофе и выбрасываю стакан. Незаметно пробираюсь в душевую, включаю воду. Делаю все машинально. Раздеться. Намылиться. Ополоснуться. На миг я застываю, смотрю, как набирается в ладони вода. Вздыхаю и прижимаюсь лбом к холодному гладкому кафелю, горячая вода барабанит по спине. Мышцы расслабляются, я испытываю чувство облегчения, тепло и пар уносят напряжение из тела. Я наслаждаюсь душем, волшебство горячей воды окутывает меня, но мысли немилосердно кружатся в голове, клюют разум и сердце, будто стервятники. Я счастлив, что у меня есть друзья. Люблю их, хотя они и засранцы. Я забочусь о них. Хочу их радовать. Только одно чувство мне не дает покоя: у каждого из них кто-то есть. У каждого, кроме меня. От зависти схожу с ума. Хочу забить на все. Мне бы, как Уорнер, стать неприступным как скала, или хотя бы взять пример с Адама, который нашел свое счастье в заботе о младшем брате, – но нет. Я – огромное кровоточащее сердце. Я теряю дни, заставляя себя не обращать внимания на свои желания. На то, что мне позарез нужно. Может, звучит дико, но я знаю – я мог бы кого-нибудь полюбить. Чувствую это всем сердцем. Способность любить. Быть романтичным и влюбленным. Как будто это моя суперсила. Дар, точно. А рассказать-то и некому. Все считают меня шутом. Я растираю ладонями лицо, крепко зажмуриваюсь и вспоминаю вчерашний разговор с Назирой. Она сама ко мне подошла. Я вновь и вновь напоминаю себе. Я к ней не подходил, ни разу. Даже не пытался с ней заговорить после того, как тогда, на пляже, она ясно дала понять, что вот ни капельки мной не интересуется. С другой стороны, у меня, похоже, не было никакой возможности после того поговорить с ней; после того, как весь мир обезумел. Подстрелили Джей, и все пошло наперекосяк, потом это дерьмо, в которое вляпались Уорнер и Джульетта, и вот – что имеем, то имеем. Кроме того, прошлым вечером я с трудом пытался уложить в голове тот факт, что наша Верховная главнокомандующая приняла на грудь полпинты отменного виски, оставшегося от Андерсона, когда ко мне подошла Назира. Из темноты. Сразу после ужина – черт, ведь ее не было на ужине – и вот она возникла точно привидение, загнала меня в угол, едва я вышел из столовой. Буквально вжала меня в угол и спросила: правда ли, что я умею становиться невидимым. Выглядела она как сумасшедшая. Я растерялся. Не понимал, откуда она узнала и почему ее это волнует, а она стояла прямо передо мной, требовала ответа, и я решил, что от моего признания хуже не будет. Поэтому я сказал ей, что это правда. Она вдруг рассердилась. – Почему? – спросил я. – Что почему? – сверкнула она глазищами. Кожаный капюшон на голове затенял ее лицо, под нижней губой поблескивал пирсинг-алмазик, отражая свет ближайшей люстры. Я смотрел не отрываясь на ее рот. У нее слегка раскрылись губы. Пухлые. Мягкие. Я с трудом отвел от них взгляд. – Что? Назира прищурилась. – О чем ты говоришь? – Я подумал… Извини, о чем мы? Она отвернулась, однако я успел заметить на ее лице выражение недоверия. Или возмущения. А потом, быстрее молнии, она повернулась ко мне. – Ты что, все время прикидываешься немым? Или ты всегда разговариваешь как пьяный? Я застыл. Боль и смущение вихрем закружились у меня в голове. Боль – от оскорбления, смущение от… Вот дела, что происходит-то? – Что? – возмутился я. – Я не разговариваю как пьяный. – Ты пялишься на меня как пьяный. Черт, она такая хорошенькая. – Я не пьяный, – уточнил я. Глупо. Я тряхнул головой и напомнил себе, что следует рассердиться – в конце концов, она ведь меня оскорбила, – и сказал: – П-любому, ты сама подошла ко мне, ясно? Этот разговор затеяла ты. Я не знаю, что тебя взбесило… Черт, я совсем не понимаю, почему ты так переживаешь. Не моя вина, что я могу быть невидимым. Так получилось. А потом Назира скинула капюшон, и ее темные волосы, тяжелые и шелковистые, рассыпались по плечам. Она что-то произнесла, что я совершенно не услышал, мой мозг вскипел от непосильной задачи: должен ли я сказать ей, что вижу ее волосы? Понимает ли она, что я могу их видеть? Разрешает ли она мне на них смотреть? Рассердится она или нет, если скажу, что я их вижу? Притом на всякий случай я и не собирался смотреть на ее волосы, однако не хотел ей говорить, что их вижу, потому что боялся – она опять их спрячет, а я, если честно, от всей души любовался ими. Назира щелкнула пальцами перед моим лицом. – Что? – моргнул я, а потом, понимая, что сегодня перестарался с этим словом, добавил: – М-м? – Ты меня не слушаешь. – Я вижу твои волосы, – решил я сказать. Назира возмущенно вздохнула. Она определенно раздражена. – Я не всегда закрываю волосы. Я потряс головой. – Я не знал. – Я не могу, даже если бы хотела. Это незаконно, понимаешь? Я хмурюсь. – Тогда почему ты покрываешь голову? Что за ерунда? Она скрестила руки на груди. Волосы у нее – длинные. Темные. Глаза – глубокие, цвета майского меда. Они ярко блестели на смуглом лице. Назира была пугающе красива. – Я знаю многих женщин, которых лишили права так одеваться, когда к власти пришло Оздоровление. В Азии раньше жило много мусульман, ты знал? – Ответа она не ждала. – Я была вынуждена молча смотреть, как мой отец отдает приказы раздевать женщин. Солдаты гонялись за ними по улицам и срывали с них одежду. Рвали платки с их голов, позорили. Это было жестоко и бесчеловечно, и всему этому я свидетель. Мне исполнилось только одиннадцать лет, – прошептала Назира. – Я возненавидела отца за то, что он сделал. Я ненавидела его за то, что заставлял меня смотреть. Поэтому я, как могу, стараюсь отдать дань уважения этим женщинам. Для меня это символ протеста. – А-а. Назира вздохнула. Она выглядела расстроенной, а потом вдруг усмехнулась. Невесело как-то, скорее горестно, но я подумал, что это уже прогресс. – Я только что рассказала тебе кое-что очень важное для меня, и все, что ты можешь сказать, – «а-а»? Я подумал. Потом, с осторожностью: – Нет. Она внезапно улыбнулась, почему – непонятно. Закатила глаза, но лицо ее просветлело, и она как-то сразу стала выглядеть моложе и симпатичнее, и я не мог отвести от нее взгляд. Я не понял, что сделал такого, чтобы заслужить ее улыбку. Возможно, и не заслужил. Просто она смеялась надо мной. Все равно. – Я, м-м, думаю, это реально круто, – проговорил я, – надо же было что-нибудь выдать по поводу важности того, что она мне рассказала. – Ты думаешь, это круто? – удивилась Назира. – Ты знаешь. – Я кивнул, указывая на ее волосы. – То, что делаешь. Твоя история. Ты знаешь. Вот теперь она расхохоталась по-настоящему. Громко. Прерывая смех, закусила губу и покачала головой. Мягко сказала: – Ты расстроился, да? Тебе совсем плохо от этого. Я моргнул. Не понял ее вопроса. – Тебе ужасно не нравится со мной разговаривать, – пояснила она. – Я заставляю тебя нервничать. Я побледнел. – Да. Нет. Я не то хотел сказать… – Наверное, я была немного жестока с тобой, – вздохнула Назира. Отвела взгляд. Опять закусила губу. – Мне показалось – в первую нашу встречу, – показалось, что ты будешь вести себя как засранец. – Она посмотрела мне прямо в глаза. – Ну, думала, ты со мной заигрываешь. Чтобы подцепить меня. Поиграть и бросить. – Что? – Моему удивлению не было предела. – Я? Никогда! – Да, теперь, кажется, я понимаю, – ответила она мягко. – Большинство знакомых мне парней, в том числе мой брат, самые настоящие придурки, без стыда и совести, и я не ожидала, что ты такой… порядочный. Я только охнул. Не знал, считать ли это комплиментом. – Э-э, спасибо? Она снова рассмеялась. – Предлагаю начать все сначала, – протянула она руку. – Я – Назира. Приятно познакомиться. Я осторожно взял ее руку. Задержал дыхание. Мягкая, нежная – по сравнению с моей мозолистой ладонью. – Привет. Я – Кенджи. Она улыбнулась. Счастливой, искренней улыбкой. Я почувствовал, что эта улыбка меня доконает. Вообще я был абсолютно уверен, что вся ситуация меня точно доконает. – Замечательное имя, – сказала она, пожав мне руку. – Ты японец, да? Я кивнул. – По-японски говоришь? Я качнул головой. – А-а. Сложный язык. Красивый, но сложный. Я учила японский несколько лет, – объяснила она, – но очень трудно выучить в совершенстве. Овладела только на элементарном уровне. Я на самом деле месяц жила в Японии – ну, что раньше было Японией. Вообще-то у меня был длительный тур по перекроенному азиатскому континенту. Назира еще что-то спрашивала, однако я внезапно оглох. И потерял голову. Она рассказывала мне о родине моих родителей – о стране, которая по идее должна что-то для меня значить, – а я совершенно не мог сосредоточиться. Она касалась своего рта. Обводила пальцем нижнюю губу. Постукивала по алмазу под нижней губой; уверен, что машинально. Смотреть на ее рот, в то время как она разговаривала со мной, обращалась ко мне – одно удовольствие. Я не мог оторваться. Мне хотелось ее поцеловать. Мне много чего хотелось. Прижать к стене. Медленно раздеть. Погладить ее обнаженное тело. И внезапно… Ледяной душ. Неожиданно ее улыбка гаснет. Нежным, встревоженным голосом она спрашивает: – Эй, ты в порядке? Не в порядке. Назира была очень близко. Слишком близко, мое тело недвусмысленно отреагировало, и я не знаю, как остыть. Отключиться. – Кенджи? А потом она коснулась моей руки. Она коснулась моей руки; кажется, ее это удивило, она уставилась на свою руку на моем бицепсе, а я замер, стараясь не дрогнуть ни единым мускулом, в то время как ее пальцы касались моей кожи, и от наслаждения, волной прокатившегося по телу, я моментально опьянел. Она отдернула руку и отвела взгляд. Снова посмотрела на меня. Явно смутилась. – Вот дерьмо, – тихо сказал я. – Кажется, я в тебя влюбился. Тут меня будто молния ударила в голову. Громовым раскатом вбила меня в собственную шкуру. Мне показалось, я умер. Действительно умер, от стыда. Я хотел. Я хотел провалиться сквозь землю. Испариться. Исчезнуть. Черт, я почти так и сделал. Я не мог поверить, что произнес эти слова вслух. Не мог поверить, что мой язык предал меня. Назира, смущенная и ошеломленная, уставилась на меня, а потом как-то – не иначе каким-то чудом – я ухитрился очнуться. Я рассмеялся. Расхохотался. И сказал, вполне себе равнодушно: – Я пошутил. Понятно? Я просто валюсь с ног. Пока. Доброй ночи. Я смог спокойно – не бегом – вернуться в свою комнату и сохранить остатки достоинства. Наверное. Кто ж знает, что будет потом. Вот опять встречусь с ней, возможно очень скоро, и пусть скажет: планировать мне прямой перелет к Солнцу или как. Черт! Выключаю воду. Не вытираюсь. Потом глубоко вдыхаю и от ненависти к себе встаю под ледяной душ на десять долгих секунд. Сработало. Голова – пустая. Сердце – холодное.Я возвращаюсь из душа. Тащусь через зал, заставляю колени сгибаться, двигаюсь как инвалид. Гляжу на часы, висящие на стене, и беззвучно чертыхаюсь. Опоздал. Уорнер меня убьет. Мне бы еще часок на растяжку – мышцы все еще зажаты, даже горячий душ не помог, – однако времени у меня нет. Я с досадой понимаю: Уорнер прав. Еще час-другой утром был бы кстати. Тяжко вздыхаю и возвращаюсь в комнату. Натянув тренировочные брюки, набрасываю на плечи полотенце: надевать сейчас футболку – пытка. Надо будет стащить одну из рубашек Уинстона: проще пуговицы застегнуть-расстегнуть, чем напяливать на себя свитер. Вдруг слышу чей-то голос. В недоумении оглядываюсь и тут же забываю где нахожусь, и в кого-то врезаюсь. В кого-то? Мысли вылетают у меня из головы, все. Кроме двух. Я пропал. Я – идиот. – Ты мокрый. – Назира, сморщив нос, отскакивает назад. – А почему ты?.. Наблюдаю за ней: она осматривает меня сверху вниз. Осматривает снизу вверх. Медленно, будто сканирует мое тело. Я наблюдаю: она прокашливается, старательно отводит взгляд. Надежда расцветает у меня в груди. Побуждает меня заговорить. – Эй, – начинаю я. – Эй, – кивает она, скрещивая руки. – Доброе утро. – Тебе что-то нужно? – Мне? Нет. Я прячу улыбку. Так странно видеть ее взволнованной. – А что ты здесь делаешь? Она, скосив глаза, рассматривает что-то за моей спиной. – Ты… м-м… ты всегда ходишь без футболки? Я удивлен. – Э-э, здесь? Ага. Почти все время. Она снова кивает. – Я запомню. Я молчу. Она наконец смотрит мне в глаза. – Я ищу Касла, – тихо говорит. – Его кабинет дальше, – указываю ей рукой, – но, скорее всего, он сейчас внизу. – О, спасибо, – отвечает Назира. Она смотрит на меня не отрываясь. Она смотрит на меня не отрываясь, и это заставляет все в груди сжаться. Я, почти не осознавая, делаю шаг вперед. Интереса ради. Не знаю, что она думает. Не знаю, испорчу ли все, как прошлым вечером. Но почему-то, прямо сейчас… Она таращится на мои губы. Ее взгляд поднимается, встречается с моим, потом она опять смотрит на мои губы. Вот интересно, понимает ли она, что делает? Интересно, понимает ли она, что делает со мной? Мне нечем дышать. Сердце стучит часто-часто. Когда взгляд Назиры снова встречается с моим, она судорожно вдыхает. Мы так близки, что я ощущаю ее дыхание на своей коже, меня переполняет жгучее желание поцеловать ее. Я хочу заключить ее в объятия и поцеловать, и сейчас, мне кажется, она позволит. Меня бросает в дрожь, кружится голова. Мысли скачут туда-сюда. Я ужасно четко вижу картинку – она в моих объятиях, ее глаза глубоки как омут, затуманены желанием. Я представляю себе: вот она подо мной, ее ногти впиваются в мои плечи, она стонет… Вот черт! Заставляю себя отвернуться. Едва не даю себе пощечину. Я не пацан. Я уже не тот пятнадцатилетний юнец, который на себе брюки не может удержать. Нет. – Мне, э-э, надо одеться, – говорю и слышу, как дрожит мой голос. – Встретимся внизу. Однако Назира опять касается меня рукой, мое тело деревенеет, будто я стараюсь внутри себя что-то сдержать. Дикое. Желание, какого я прежде не ведал. Я повторяю себе раз за разом все, что сказала мне Джей – я совсем не знаю эту девушку. Что-то будет. Я не знаю – что, не знаю – зачем, но совершенно точно – я влюблен по уши. Я совсем ее не знаю. Это ненормально. – Эй, – произносит она. Я еще держусь. – А? Я тяжело дышу. Заставляю себя отодвинуться, встречаю ее взгляд. – Я хотела тебе сказать. Вчера. Но не получилось. – Ладно, – хмурюсь я. Ее голос дрожит, как от страха, моя голова моментально проясняется. – Говори. – Не здесь. Не сейчас. – Что-то не так? – пугаюсь я. – Что с тобой? – О… нет… да… со мной все хорошо. Только… – Она в нерешительности замолкает. Слегка улыбается и пожимает плечами. – Просто кое-что хотела тебе сказать. Так, ничего важного. – Она смотрит в сторону, закусывает губу. Я замечаю, что она закусывает нижнюю губу очень сильно. – Ладно, полагаю, для меня важное. – Назира. – Я с удовольствием перекатываю во рту звуки ее имени. Она смотрит на меня. – Ты меня пугаешь. Ты уверена, что не можешь сказать мне прямо сейчас? Она кивает. Напряженно улыбается. – Не надо пугаться. Я обещаю, ничего страшного. Может, поговорим сегодня вечером. Мое сердце опять сжимается. – Конечно. Она кивает еще раз. Мы прощаемся. Я лишь на секунду отвернулся, а она уже пропала. Исчезла.
Глава 3
Уорнер взбешен. Я сильно опоздал, и он ждет меня внизу, в конференц-зале, сидит на жестком стуле, словно кол проглотил, и пялится на стену. По дороге вниз я ухватил кекс и теперь быстро вытираю рот, чтобы уничтожить все улики. Я не знаю, как Уорнер относится к кексам, однако чувствую – не очень. – Эй? – говорю я запыхавшись. – Что я пропустил? – Это моя ошибка. – Он обводит рукой комнату, даже не смотрит на меня. – Твоя ошибка, понятно, я уяснил, – быстро соглашаюсь я, – так, чтобы уточнить… а о чем мы говорим? – Об этой… – Он наконец смотрит на меня. – Об этой ситуации. Я жду. – Моя ошибка… – повторяет он и делает театральную паузу, – думать, что я могу положиться на тебя. Я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. – Хорошо, хорошо, успокойся. Я уже здесь. – Ты опоздал на целых полчаса. – Ну, брат. Вид у него внезапно становится усталым. – Дети Верховных главнокомандующих Африки и Южной Америки уже здесь. Ждут в соседней комнате. – Да? А в чем дело? – удивляюсь я. – Что от меня-то нужно? – От тебя нужно твое присутствие, – резко отвечает он. – Не знаю наверняка, зачем они приехали, но, судя по всему, надвигается война. Подозреваю, они здесь, чтобы шпионить за нами и докладывать своим родителям. Те прислали их сюда, вроде как они – мои товарищи. В память о прошлой дружбе. Наверное, думают, что нам, молодым, с ровесниками будет проще. В любом случае, по-моему, нам лучше предстать единым фронтом. – А Джей? Уорнер поднимает взгляд. Кажется, будто его стукнули, и в его глазах мелькает что-то похожее на боль. Я только моргнул, а он опять как статуя. – Нет, – говорит. – Еще не видел ее. И в наших интересах, чтобы они пока о ней не знали. – Он замолкает. – А где Касл? Он тоже здесь нужен. Пожимаю плечами. – Я думал, он уже спустился. – Я видел его секунду назад. Пойду за ним. – Заметано. – Я падаю в кресло. Уорнер подходит к двери и, поколебавшись, останавливается. Медленно оборачивается ко мне. – Ты снова потерпел неудачу. – Что? – Я удивленно таращусь на него. – В любви. Ты снова потерпел неудачу на любовном фронте. Из-за этого опоздал? Я чувствую, как кровь отливает от лица. – Какого черта, как ты узнал? – От тебя разит. – Он кивает на меня. – Ты просто испускаешь запах страдания покинутого любовника. Я в изумлении пялюсь на него. Даже не знаю, стоит ли отрицать. – Назира, да? – уточняет Уорнер. Взгляд у него невинный, никакого осуждения. Заставляю себя кивнуть. – Она отвечает взаимностью? – Откуда, черт побери, я могу знать? – Я зло смотрю на него. Уорнер улыбается. За все утро – его первая человеческая эмоция. – Подозревал, что она может тебя выпотрошить. Хотя, признаюсь, думал, что она воспользуется ножом. – Ха! – Мне совсем не смешно. – Будь осторожен, Кишимото. Считаю необходимым предупредить тебя, что она смертоносна, ее так воспитали. Я бы ее избегал. – Здорово. – Я в отчаянии обхватываю голову руками. – Чувствую себя просто замечательно. Спасибо за поддержку. – Тебе следует также знать: она что-то скрывает. – Что? – Я поднимаю голову. – Точно не скажу, но чувствую: она что-то скрывает. Пока не знаю что. Просто советую тебе поступать осмотрительно. Внезапно я чувствую себя больным, меня охватывает паника. Я вспоминаю намеки Назиры. Что же она хотела мне сказать прошлым вечером? Что она может сказать сегодня? И тут меня озарило. – Погоди, – хмурюсь я. – Совет перед свиданием? Уорнер наклоняет голову. Снова мелькает улыбка. – Услуга за услугу. Удивленно смеюсь. – Спасибо, старина. Благодарю. Он кивает. Потом изящным жестом открывает дверь и закрывает ее за собой. Уорнер двигается как принц. И одет как принц: начищенная до блеска обувь, безукоризненный костюм и в тон ему рубашка. Я вздыхаю, во мне растет раздражение. Завидую ли я? Да, черт побери, я завидую. Уорнер всегда предельно собран. Он всегда холоден и спокоен. У него ясная голова. Он не лезет за словом в карман. Спорю, у него никогда никаких проблем с девушками; не то что у меня. Ему не стоит никакого труда, ч… Ух ты! Я – болван! Не понимаю, как я мог забыть, что буквально вчера его бросила девушка. Я тому свидетель. Я видел, что было потом. Уорнер в приступе панической атаки рыдал на полу. Тяжело вздыхаю и обеими руками ерошу себе волосы. Уорнеру тоже не везет в отношениях, как и мне. Это и утешает, и огорчает. Выходит, с Назирой у меня – никаких шансов. Как же ненавижу всех и вся! Ждать мне Уорнера и Касла еще минуты две, и я вытаскиваю из кармана кекс. Нервно ем, отрываю огромные куски и не глядя бросаю в рот. Когда вошел Касл, я чуть не подавился кексом, просипел ему коротко: «Привет». Касл нахмурился, явно осуждая мое поведение, что я предпочел не заметить. Машу рукой и пытаюсь проглотить остатки кекса. На глаза наворачиваются слезы. Заходит Уорнер, закрывает дверь. – Почему тебе непременно надо есть как свинья? – хамит он мне. Я хмурюсь, пытаюсь возразить, он жестом руки меня останавливает. – Не смей ничего мне говорить с набитым ртом! Я, давясь, проглатываю остатки кекса. Прокашливаюсь. – Знаешь что? Достали уже твои шуточки на мой счет. Нечестно. Уорнер пытается возразить, я его обрываю. – Нет. Я не ем как свинья. Просто я всегда хочу есть. Поживи-ка пару лет, голодая до смерти, вот тогда сто раз подумаешь, прежде чем насмехаться над моей манерой есть, ясно, засранец? Поразительно, как быстро и неуловимо меняется лицо Уорнера. Сжатых челюстей нет как нет, складки между бровями – тоже, только глаза метнули молнию. Он поворачивается четко на сорок пять градусов от меня. Голос звучит официально. – Нас ждут в соседней комнате. – Я принимаю твои извинения, – отвечаю я. Уорнер опять глядит на меня. Отворачивается. Касл и я вслед за ним выходим из комнаты. Ладно, может, я чего-то и не понимаю, только мне эти ребята не кажутся такими уж страшными. Там близнецы – юноша и девушка, они бегло говорят между собой по-испански. И высокий черный парень с британским акцентом. Хайдера, Назиры и Лены нет, однако все вежливо стараются этого не замечать. На самом деле прибывшие очень даже ничего. Особенно Стефан, сын Верховного главнокомандующего Африки. Он абсолютно хладнокровен; от него, в отличие от других, так и разит силой серийного убийцы. У него на левой руке браслет, нечто серебряное с массивными красными камнями, типа рубинов, и я никак не могу отделаться от чувства, что этот браслет мне знаком. Я смотрю на него не отрываясь, пытаюсь понять, почему у меня такое чувство, как вдруг… Появляется Джульетта. По крайней мере, я думаю, что это Джульетта. Она выглядит абсолютно иначе. На ней экипировка, в которой я раньше ее не видел, черная с головы до пят, и выглядит хорошо – красивая, как всегда, – только другая. Кажется жестче. Зловеще. Я не ожидал, что мне понравится ее коротая стрижка, – вчера вечером небрежная, неаккуратная, Джульетта, должно быть, с утра ее поправила. Стрижка идеально завершает ее новый облик. Простая ультракороткая стрижка. Ей идет. – Доброе утро, – говорит Джульетта, ее голос звучит глухо, я тревожусь. Она произнесла эти два слова так сурово и так непривычно, что я даже испугался. – Черт, принцесса, – тихо обращаюсь к ней, – ты ли это? Джульетта смотрит на меня, – такое ощущение, что сквозь меня, – а жестокое, ледяное выражение ее глаз ранит мое сердце, как никогда ранее. Не понимаю, что творится с моим другом. И потом, как будто мало еще дерьма, в дверь врывается Лена, точно ненормальная дебютантка. Наверное, ждала где-то рядом, за кулисами, чтобы эффектно выйти на сцену. Испортить Джульетте игру. Не сработало. Я наблюдаю, как Джульетта в первый раз встречается с Леной: так скала встречается с волной. Джульетта непоколебима и высокомерна, я горжусь тем, что она сильна, – хоть и не узнаю ее. Джей не такая. Не такая суровая. Я видел ее яростной – черт, я видел ее безумной, – но никогда бессердечной. Никогда-никогда. Не то чтобы я думал, будто Лена достойна лучшего приема; хрен с ней, с Леной. А вот Джульетта. Игра на публику совсем не в ее характере, это означает лишь одно: ей очень плохо, гораздо хуже, чем я думал. Хуже, чем могу себе представить. Точно боль ее изуродовала. Я ведь знаю. Я ее знаю. Уорнер убил бы меня, если бы догадался о том, что я сейчас чувствую, только это правда: я знаю Джульетту лучше всех. Даже лучше его. Математика проста: Джей и я знакомы дольше и ближе. Она и я, чего только мы не пережили вместе! Она – мой самый близкий друг. Касл тоже мне близок, но он как отец; ни с ним, ни с другими я не общаюсь так, как с Джульеттой. Она особенная. Принимает меня таким, какой я есть. Я же даю ей возможность выплеснуть эмоции; кроме того, мне нравится, как она умеет сопереживать. Она настолько чувствительна, что даже шутка может ее ранить. Вот кто она. Она вся – огромное сердце. И какую – какую версию Джульетты я вижу сейчас? Дерьмовую. Эту версию я не могу принять, потому что уверен: она фальшивая. Что-то идет наперекосяк. Возросший гул сердитых голосов разбивает мою задумчивость. Успеваю заметить, как Лена несет какой-то бред. Валентина, одна из близнецов, поворачивается к ней. Напрягаю слух, чтобы услышать, что она говорит: – Надо было тогда отрезать тебе уши! Я резко приподнимаю брови. Смущенный, шагаю вперед и оглядываю комнату в поисках разгадки, однако повисшее вокруг напряжение заставляет всех замолчать. – М-м, кх, – откашливаюсь. – Я что-то пропустил? В ответ – тишина. Кто-то наконец вызывается объяснить. Лена. Однако я уже понимаю – ей лучше не доверять. – Валентина любит прикидываться. Николас, другой близнец, резко, сердито отвечает ей по-испански. Валентина хлопает брата по плечу. – Ничего. Все нормально, пусть болтает. Лена думает, я люблю прикидываться. – Тут она произносит слово по-испански. – Я вовсе не прикидываюсь. – Еще больше слов на испанском. Стефан в шоке открывает рот, а Лена лишь закатывает глаза. Не понимаю, что происходит. Начинаю хмуриться. Как-то странно складывается разговор. Впрочем, когда я гляжу на Джульетту, то с облегчением осознаю: я не один такой. Джей тоже совершенно не понимает смысл их беседы. И Касл. У меня появляется мысль, что и Уорнер сконфужен, однако он вдруг начинает говорить с Валентиной на беглом испанском. У меня кружится голова. – Черт, брат, ты тоже умеешь по-испански? Теперь буду знать. – Мы все говорим на многих языках, – отвечает мне Николас. Он выглядит немного раздраженным, но я ему благодарен за разъяснение. – Мы должны уметь догов… Джульетта сердито перебивает его: – Слушайте, парни, меня не волнуют ваши личные драмы. У меня зверски болит голова и миллион дел на сегодня, предлагаю начать. Ха! Наверняка у Джульетты похмелье. Спорю, с ней такое впервые. Не смертельно, конечно, но веселье то еще. Николас мягко говорит что-то ей в ответ, а затем наклоняет голову в полупоклоне. Я скрещиваю руки на груди. Не доверяю я ему. – Что? – Джульетта, смущенная, пристально смотрит на Николаса. – Не понимаю. Тот улыбается ей. Произносит пару слов по-испански – вот теперь точно над ней насмехается, – я уже готов его осадить. Уорнер меня опережает. Что-то ему говорит, я не слышу что, но это рассердило Джульетту еще сильнее. Ну и утро сегодня! Николáс выдает по-английски: «Мы рады познакомиться с вами», и я окончательно, черт побери, сконфужен; все-таки надо учиться себя сдерживать. Джульетта отвечает: – Полагаю, вы все будете присутствовать на сегодняшнем симпозиуме? Еще один учтивый поклон от Николаса. Куча слов на испанском. – Это «да», – переводит Уорнер. И доводит Джульетту до бешенства. Она разворачивается к нему всем телом. – На каких еще языках ты говоришь? – Ее глаза мечут молнии, и Уорнер так теряется, что у меня сердце сжимается от боли за него. Все серьезно. Сегодня им обоим, Уорнеру и Джульетте, фигово. Они старательно прикидываются твердыми, крутыми, собранными, как вдруг – бабах. Стоит Джульетте сказать ему одно только слово, и Уорнер превращается в идиота. Таращится на нее, не в состоянии издать и звука, а она вспыхивает, краснеет до кончиков волос, потому что он смотрит на нее. О господи! Вот интересно, Уорнер понимает, как он выглядит сейчас, тупо уставившись на Джульетту и растеряв все слова? И вдруг до меня доходит: я-то сам выгляжу точно так же, когда разговариваю с Назирой. По телу пробегает невольная дрожь. Наконец Стефан выводит Уорнера из транса. Прокашливается и заявляет: – Мы с детства учили много языков. Важно, чтобы главнокомандующие и члены их семей могли между собой общаться. ...Все права на текст принадлежат автору: Тахира Мафи.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.