Все права на текст принадлежат автору: Камилла Лэкберг.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Серебряные крыльяКамилла Лэкберг

Камилла Лэкберг Серебряные крылья

Посвящается Карин

Camilla Läckberg

VINGAR AV SILVER

Copyright © 202 °Camilla Läckberg

First published by Bokförlaget Forum, Sweden

Published by arrangement with Nordin Agency AB, Sweden.


© Колесова Ю.В., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Часть I

Сегодня рано утром во время перевозки совершили побег двое заключенных, отбывающих срок за убийство. Когда конвой сделал вынужденную остановку на трассе Е4 на широте Гренны, они воспользовались случаем и убежали в лес.

На место было вызвано несколько полицейских патрулей, однако поиски беглецов пока не принесли результатов.

По словам начальника пресс-службы пенитенциарного ведомства Карин Мальм, эти двое мужчин не представляют угрозу для общественности.

(Из газеты «Афтонбладет» от 5 июня)
Фэй запустила кофе-машину. Пока готовился ее эспрессо, она подошла к высоким кухонным окнам и посмотрела наружу. Как всегда, вид очаровал ее.

Дом в Рави стал для нее раем на земле. Деревушка невелика, всего две сотни постоянных жителей. Всю Рави можно обойти минут за пять, если идти очень медленно. Но посреди маленькой площади находился ресторанчик — такой вкусной пиццы и пасты, как там, Фэй нигде не доводилось пробовать. Каждый вечер в ресторанчике яблоку негде было упасть. Иногда появлялись туристы — особенно сейчас, ближе к концу мая. Сюда заглядывали восторженные французские велосипедисты или американские пенсионеры, взявшие напрокат трейлер и теперь осуществлявшие свою мечту увидеть Италию, покуда взрослые дети недоумевали, с какой стати родители упорно желают жить собственной жизнью, вместо того чтобы сидеть в няньках со своими внуками.

Но никаких шведов.

С тех пор, как Фэй купила здесь дом, она в глаза не видела ни одного соотечественника, что само по себе стало решающим фактором при выборе этого места. В Швеции ее узнавали на улицах. В Италии Фэй предпочитала оставаться инкогнито.

Купленный ею красивый старый дом располагался не в самой деревушке, а в двадцати минутах ходьбы от нее. Он стоял высоко на холме, оплетенном виноградниками, тянущимися к самому дому. Фэй обожала спускаться и подниматься по склону, чтобы сходить в лавочку за хлебом, сыром и вяленым прошутто. Банальнейший стереотип жизни в итальянской глубинке — и она наслаждалась им на все сто. И не только она, но и ее мать Ингрид, а также Керстин и Жюльенна. Прошло два года с тех пор, как Як, бывший муж Фэй, был приговорен к тюремному заключению — за это время четыре женщины стали маленьким сыгранным квартетом[1].

Ингрид и Керстин наперебой баловали Жюльенну, и теперь, когда Керстин проводила все больше времени вдали от них, Ингрид взяла на себя обязанность каждый день посылать ей новые фотографии Жюльенны.

Когда эспрессо сварился, Фэй взяла чашку и вышла через гостиную на задний двор дома, где плеск и радостные детские крики говорили о наличии бассейна еще до того, как тот открывался взору. Гостиную Фэй любила. Потребовалось немало времени, чтобы обставить дом, но благодаря собственному терпению и усилиям одного из самых талантливых дизайнеров Италии ей в конце концов удалось добиться того, чего она хотела. Толстые каменные стены дома предохраняли от зноя и давали прохладу даже в самые жаркие летние месяцы, но из-за этого внутренние помещения казались довольно темными. С этим удалось справиться за счет светлой мебели и многочисленных, хотя и ненавязчивых ламп. Большие окна на задний двор также пропускали свет. Фэй очень нравилось, как гостиная почти незаметно переходит в террасу.

Белая портьера мягко коснулась ее тела, когда она шагнула наружу. Сделав глоточек эспрессо, Фэй стала наблюдать за дочерью и матерью, которые ее пока не заметили. Жюльенна так выросла… Волосы у нее выгорели на солнце почти до белизны. Каждый день появляются новые веснушки, она красивая, здоровая и счастливая. Все то, чего только могла бы пожелать ей Фэй. Все то, что сделалось возможным благодаря жизни без Яка.

— Мама, смотри, я могу плавать без нарукавников!

Фэй улыбнулась и сделала удивленное лицо, чтобы показать дочери свое восхищение ее достижениями. Жюльенна плавала в глубокой части бассейна по-собачьи, тяжело дыша, но прекрасно обходилась без нарукавников с медвежонком Бамсе, которые остались лежать на бортике. Ингрид, привстав, напряженно следила за внучкой, готовая в любую секунду кинуться на выручку.

— Не волнуйся, мама, она справится.

Фэй отхлебнула еще эспрессо — тот стремительно заканчивался — и сделала несколько шагов по террасе. Теперь она пожалела, что не сварила себе капучино.

— Жюльенна упорно заплывает на глубину, — сказала мать Фэй с выражением легкого отчаяния на лице.

— Это у нее от матери.

— Да уж, я в курсе!

Ингрид рассмеялась, и Фэй в очередной раз за эти два года поразилась, какая красивая у нее мама. Несмотря на все, что ей выпало пережить.

Только Фэй и Керстин знали о том, что Ингрид и Жюльенна живы. Для мира они умерли. Жюльенна якобы убита своим отцом, теперь отбывавшим в Швеции пожизненное заключение за убийство. Он чуть было совсем не сломил Фэй. Любовь к нему превратила ее в жертву. Но в конце концов его козыри оказались биты.

Фэй подошла к матери и уселась рядом с ней в плетеное кресло. Ингрид, по-прежнему в напряжении, продолжала следить за Жюльенной.

— Тебе обязательно снова уезжать? — спросила она дочь, не сводя глаз с девочки.

— День нашего выхода на американский рынок приближается большими шагами, к тому же много дел перед новой эмиссией. Если мне удастся провернуть сделку в Риме, та компания станет важным дополнением к «Ревендж». Владелец Джованни хочет ее продать; осталось только убедить его, что моя цена — лучшее предложение, которое он может получить. Но как и все мужчины, он сильно переоценивает самого себя.

Ингрид перевела встревоженный взгляд с Жюльенны на Фэй.

— Не понимаю, почему тебе по-прежнему приходится так много работать. В «Ревендж» у тебя осталось всего десять процентов, и теперь ты можешь до конца жизни и пальцем не пошевелить, после того что ты выручила за свои акции.

Фэй пожала плечами, допила эспрессо и поставила чашку на плетеный ротанговый столик.

— Видишь ли, иногда мне кажется, что я с удовольствием осталась бы здесь, с вами. Но ты меня знаешь — через неделю я засохну от скуки. Да и сколько бы акций у меня ни было, «Ревендж» — мое дитя. И я пока остаюсь председателем правления. Кроме того, я чувствую огромную ответственность перед всеми женщинами, которые вложились в «Ревендж» и теперь владеют акциями. Они дали шанс мне, предприятию — и я хочу показать, что они не ошиблись. Но в последнее время подумываю о том, чтобы снова выкупить большую долю, если кто-то захочет мне ее продать. Они в любом случае уйдут с доходом.

Ингрид чуть заметно приподнялась, когда Жюльенна повернула у дальней стенки бассейна.

— Да-да, женская солидарность и все такое, — проговорила она. — Возможно, я смотрю на все это немного иначе, чем ты…

— Сейчас другие времена, мама. Женщины объединились и поддерживают друг друга. Как бы то ни было, Жюльенна не возражает против того, что я ненадолго съезжу в Рим, — мы с ней вчера об этом говорили.

— Ты знаешь, что я горжусь тобой? Ты такая молодец…

Фэй взяла Ингрид за руку.

— Да, знаю, мама. Последи за нашей попрыгуньей, чтобы не утонула, а я скоро вернусь домой.

Фэй подошла к краю бассейна, где Жюльенна, фыркая, пыталась держаться на плаву.

— Пока, моя дорогая, я уезжаю!

— Пок…

Конец слова утонул в воде, когда Жюльенна попыталась помахать, не переставая плыть. Краем глаза Фэй отметила, как Ингрид поспешила к бассейну.

В гостиной она взяла уже сложенный чемодан на колесиках. Лимузин, который отвезет ее в Рим, наверняка уже прибыл. Подняв красивый чемодан от «Луи Виттон», чтобы не поцарапал начищенный деревянный пол, Фэй направилась к двери. Проходя мимо кабинета Керстин, она увидела, как та сидит, уткнувшись во что-то на мониторе компьютера, сдвинув очки на самый кончик носа.

— Тук-тук, я поехала…

Керстин даже не подняла глаз; меж ее бровей пролегла глубокая озабоченная морщинка.

— Всё в порядке? — Фэй, шагнув в комнату, поставила чемодан.

— Даже не знаю… — медленно проговорила Керстин, не глядя на нее.

— Ты меня тревожишь. Что-то с новой эмиссией? Или с выходом на американский рынок?

Та покачала головой:

— Пока не знаю.

— Мне уже надо начинать волноваться?

Керстин ответила не сразу.

— Нет… Пока нет.

Снаружи просигналила машина, и Керстин кивнула в сторону входной двери:

— Поезжай. Закончи дела в Риме. Поговорим после.

— Но…

— Наверняка ничего серьезного.

Керстин улыбнулась, желая ее успокоить, но когда Фэй двинулась к тяжелой деревянной входной двери, ее не покидало ощущение, что подступает нечто плохое, какая-то скрытая угроза. Однако она со всем справится. Ничего другого ей не остается. Такова уж она.

Усевшись на заднее сиденье, Фэй махнула рукой шоферу, чтобы трогал с места, и откупорила маленькую бутылочку, поджидавшую ее. И пока машина неслась в сторону Рима, задумчиво потягивала шампанское.

___
Фэй разглядывала свое лицо в зеркале лифта. Трое мужчин в костюмах с интересом смотрели на нее. Она открыла сумочку от «Шанель», выпятила губы и не спеша нанесла на них помаду «Ревендж». Потом заложила за ухо светлую прядь волос, накрутила обратно крышечку с выгравированной буквой «R» — и тут лифт остановился, достигнув холла. Мужчины подвинулись в сторону, давая Фэй выйти первой. Шаги по белому мраморному полу отдавались эхом, красное платье затрепетало от ночного ветерка, когда портье придержал ей стеклянную дверь.

— Такси, синьора? — спросил он.

Не сбавляя шага, Фэй с улыбкой покачала головой. Выйдя на тротуар, свернула вправо. Машины на улице стояли неподвижно. Гудели гудки; водители ругались, опустив боковые стекла.

Фэй наслаждалась свободой, возможностью побыть в одиночестве в городе, где у нее мало знакомых и никто ничего не может от нее потребовать. Побыть свободной от ответственности, от вины. Встреча с Джованни, владельцем маленького семейного предприятия по производству косметики, которое могло бы удачно дополнить уже существующую линейку продукции «Ревендж», прошла великолепно. Как только Джованни понял, что не сможет использовать против Фэй техники доминирования и манипуляции, чтобы заставить ее согласиться на его условия, все повернулось в ее пользу.

Фэй любила азарт игры. Очень часто по другую сторону стола переговоров оказывались мужчины, и все они совершали одну и ту же ошибку: недооценивали ее компетентность только на том основании, что она женщина. Когда позднее им приходилось признать себя проигравшими, следовала реакция двух типов: одни уходили с деловой встречи, кипя от ярости, проникнувшись еще большей ненавистью к женщинам, а других ее знания и уверенность в себе возбуждали — они выходили из-за стола переговоров с твердым комком в штанах и пытались пригласить ее на ужин.

Вечер стоял теплый; Фэй чувствовала, как город буквально вибрирует вокруг, обнимая ее, даря все, без чего она соскучилась. Ее прогулка не имела конкретной цели. Шанс выпадет сам собой, если только отдаться биению пульса города.

Скоро ей снова придется надеть на себя маску, мастерски играя свою роль на родине. Но сегодня вечером она может быть какой угодно — какой ей захочется. Фэй пошла дальше. Добралась до красивой, выложенной каменными плитами площади. Заплутала в лабиринте маленьких улочек.

«Нужно потерять себя, чтобы возродиться», — подумала она.

От тени дома отделился мужчина и хриплым шепотом предложил ей свой товар. Фэй лишь покачала головой. Мягко открылась большая дверь, окруженная желтым светом уличных фонарей, и два человека, мужчина и женщина, ждавшие снаружи, вошли внутрь.

Остановившись на мгновение, Фэй огляделась, а потом решительно направилась к двери, которая вновь закрылась за вошедшими. Миниатюрный звонок. Над ее головой — видеокамера. Фэй нажала на кнопку звонка; прислушалась, надеясь различить, как тот звучит внутри, но ничего не услышала. Наконец замок щелкнул и дверь открылась. Ее глазам открылось огромное помещение, заполненное красивыми людьми и звяканьем бокалов. Прямо перед ней находилась стеклянная стена, за которой начиналась величественная терраса. Вдали, словно потерпевший крушение космический корабль, возвышался освещенный остов Колизея.

В большом зеркале с золоченой рамой Фэй могла наблюдать, как прекрасно одетые люди о чем-то беседовали группками у нее за спиной. Женщины были молоды, красивы, со вкусом накрашены, одеты в элегантные короткие платья. Мужчины в целом несколько старше, но тоже прекрасно выглядящие, излучавшие спокойствие и уверенность в себе — те качества, которые часто придает человеку богатство. Долетавшие до нее обрывки разговоров свидетельствовали о том, что здесь говорят по-итальянски. В бокалы подливалось вино, они опустошались и снова заполнялись вином.

Чуть в стороне стояли и целовались юноша и девушка. Фэй смотрела на них как зачарованная, не в силах отвести глаз. Совсем молодая пара, не старше двадцати пяти. Парень высокий, красивый на итальянский манер, с изящной бородкой, большим носом и темными волосами, расчесанными на прямой пробор. На девушке дорогое платье цвета слоновой кости, облегающее бедра и подчеркивающее узкую талию. Темные волосы просто схвачены в хвостик на макушке.

Кажется, они настолько влюблены, что ни на минуту не могут оторваться друг от друга. Длинные пальцы парня раз за разом скользили по загорелым бедрам девушки с внутренней стороны. Фэй улыбнулась. Когда ее взгляд встретился со взглядом девушки, она не отвела глаза, а продолжала спокойно рассматривать пару. Поднесла к губам напиток — коктейль «Виски сауэр». Когда-то и она была так же по уши влюблена. Однако любовь задушила ее, превратила в безвольную массу в золотой клетке…

Внезапно девушка подошла к Фэй, прервав ход ее мыслей.

— Я и мой жених хотели спросить, не хочешь ли ты с нами выпить, — проговорила она по-английски.

— Мне показалось, что вам не нужна компания, — с улыбкой ответила Фэй.

— Твоя нужна. Ты такая красивая…

Девушку звали Франческа; она родилась в Порту-Алегри на атлантическом побережье Бразилии, работала фотомоделью и рисовала картины. Юношу звали Маттео. Его семья владела империей отелей и ресторанов; он тоже рисовал, хотя и не так хорошо, как Франческа, со смущенной улыбкой объяснил Маттео. Они оказались любезные, воспитанные, легко могли ее развеселить. Их жажда жизни и беззаботность заражали. Увлекшись, Фэй выпила еще два напитка. Без тени зависти она восхищалась их любовью, молодостью и красотой. Нельзя сказать, чтобы ей не хватало мужчины — Фэй хотелось самой управлять своей жизнью, не согласовывая ничего с другими. Но смотреть на эту молодую пару ей очень нравилось.

Через час Маттео извинился и удалился в сторону туалета.

— Мы скоро пойдем, — сказала Франческа.

— Я тоже. Завтра мне ехать домой.

— Может быть, ты хочешь поехать с нами и продолжить вечер у нас дома?

Фэй взвесила предложение, не отводя глаз. Упущенный сон она сможет возместить по дороге домой. Пока же ей не хотелось, чтобы вечер заканчивался. Она желала еще пообщаться с этой прекрасной парой.

___
Такси затормозило перед высоким роскошным домом, Маттео расплатился, они вышли из машины, и охранник в форме распахнул перед ними дверь. Квартира с огромными панорамными окнами располагалась на самом верхнем этаже. С балкона открывался вид на красивейший парк. По стенам висели черно-белые фотографии — изучив их поближе, Фэй обнаружила, что на многих из них изображена Франческа. Из усилителей полилась какая-то итальянская музыка. За ее спиной Маттео смешивал напитки, стоя у барной тележки, а Франческа рассказывала забавную историю, от которой Фэй смеялась так громко, как давно не смеялась.

Фэй уселась рядом с Франческой на гигантский кремовый диван. Маттео протянул им напитки, а потом уселся с другой стороны от Фэй. От опьянения приятно кружилась голова, уличный шум успокаивал, но все тело наполнялось напряженным ожиданием и возбуждением.

Франческа отставила свой бокал на журнальный столик, медленно подалась вперед, провела мягкими пальцами по бретельке красного платья и поцеловала Фэй в ключицу. Горячие волны разлились по всему телу. Маттео повернул к себе ее голову, его губы приблизились, но в последний момент он ускользнул, коснулся губами ее шеи, пощекотал затылок, прежде чем поцеловать ее. Рука Франчески мягко гладила ее бедра, поднимаясь все выше, но в последний момент улетела и тут же, словно дразнясь, возникла на пояснице.

Сначала они раздели ее, потом друг друга.

— Я хочу видеть вас, — прошептала Фэй. — Вместе.

В ее сознании возникло лицо Яка — вспомнились все те случаи, когда он предлагал пригласить к ним в постель еще одну женщину. Фэй отказывалась. Не потому, что эта мысль не привлекала ее, — просто было очевидно, что это нужно только ради него. С Франческой и Маттео все было по-другому. Фэй пришла к ним ради них обоих. Не потому, что они надоели друг другу, — их любовь и притяжение были так сильны, что перехлестывали через край, их хватало еще на одного человека. Вся ситуация доставляла Фэй наслаждение.

Она застонала, когда Маттео наклонил ее вперед, над Франческой, и вошел в нее сзади. Заглянула в широко открытые глаза бразилианки, пока ее жених совершал в ней толчки. Франческа смотрела на нее пристально и томно, полуоткрыв рот.

— Мне нравится смотреть, как ты берешь ее, дорогой, — шепнула она Маттео.

Для них Фэй оставалась лишь инструментом для усиления собственного наслаждения, но все же она чувствовала себя сопричастной.

Когда Фэй почувствовала, что вот-вот кончит, Маттео вытащил свой член. На диване образовалась куча из их обнаженных, потных тел. Фэй никогда не доводилось испытать ничего более прекрасного, чем участвовать в наслаждении этих двух красивых влюбленных людей. Она вся дрожала, когда Франческа придвинулась ближе к ней. Не сводя друг с друга глаз, они встали на четвереньки у края дивана и выгнули спины. Стоя позади них, Маттео вставлял свой член то во Франческу, то в Фэй. Наконец Фэй кончила. Закричала в голос. Маттео не смог больше сдерживаться, его дыхание стало тяжелым.

— В нее, — шепнула Франческа.

Фэй почувствовала, как он стал еще больше, а потом взорвался.

Потом они пошли, обнявшись, и легли втроем на большую кровать в спальне. Лежали и курили, передавая по кругу сигарету. Фэй выставила будильник в мобильном телефоне, чтобы не проспать, и попыталась заснуть. Через полчаса она оставила все попытки. Осторожно высвободилась и встала с постели, не разбудив юную пару. Они зашевелились во сне, обнялись и подползли ближе друг к другу, слившись воедино на том теплом месте в кровати, где только что лежала Фэй.

Совершенно голая, она налила себе шампанского из открытой бутылки и вышла на балкон, прихватив бокал и бутылку с собой. Город переполняли свет и звуки, Фэй опустилась в шезлонг и забросила ноги на перила балкона. Теплый летний вечер ласкал ее обнаженное тело, щекотал и возбуждал. Однако этот незабываемый миг отравили мысли о выражении лица Керстин, когда та смотрела на экран в кабинете перед вчерашним отъездом Фэй из дома. Чтобы вывести из равновесия Керстин, требуется нечто экстраординарное. Она — скала, о которую расшибаются другие скалы, рассыпаясь в песок. Тут что-то не так…

Фэй в задумчивости попивала шампанское, мысли ее неслись вскачь. В такой большой компании, как «Ревендж», многое могло пойти наперекосяк, ведь игра шла по-крупному. Большие деньги, большие инвестиции, большие прибыли — но и большие риски. Ничто не вечно. Ничто не бывает неколебимым. Фэй это знала как никто.

Обернувшись, она еще раз посмотрела на красивую пару, спавшую в постели. Улыбнулась им. Ей так не хотелось думать об озабоченном лице Керстин, не хотелось думать о предстоящем дне… Сейчас ей нужно другое.

___
— Мама!

Жюльенна выбежала навстречу Фэй и обняла ее, прижавшись к ней всем своим мокрым тельцем.

— Не бегай по каменным плитам! — крикнула Ингрид с дивана из ротанга.

— Ой, мамочка, ты стала совсем мокрая! — озабоченно проговорила Жюльенна, высвободившись из маминых объятий и заметив, что на блузке Фэй образовалось мокрое пятно.

— Ничего страшного, моя дорогая. Высохнет. А ты что — так и не вылезала из бассейна с тех пор, как я уехала?

— Не-а, — захихикала Жюльенна. — Я спала в бассейне и обедала в бассейне.

— Подумать только! Я считала, что у меня маленькая доченька, а она, оказывается, русалка…

— Да! Как Ариэль!

— Точно, как Ариэль.

Фэй провела рукой по мокрым волосам дочери, которые уже приобрели зеленоватый оттенок.

— Пойду разберу чемодан, скоро спущусь! — крикнула она Ингрид, которая, кивнув, вернулась к своей книге. Судя по всему, ее мать стала больше полагаться на умение Жюльенны плавать.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, Фэй закинула чемодан в спальню. Быстро сняла с себя мокрую блузку и другие вещи, в которых приехала, и надела мягкий домашний костюм из хлопка. Чемодан на колесиках она поставила в гардеробную. Ее помощница по дому Паола потом все распакует.

Постель казалась такой притягательной, что Фэй прилегла на покрывало, скрестив руки за головой, и позволила себе расслабиться. Воспоминания о том, что произошло в постели в Риме, заставили ее невольно улыбнуться. Зевнув, Фэй почувствовала, насколько устала — прошедшей ночью она в буквальном смысле слова ни на минуту не сомкнула глаз. Зато проспала всю дорогу до дома. Сейчас ей не хотелось случайно заснуть, однако за все эти годы Фэй научилась глубоко расслабляться на несколько минут, чтобы потом вставать с удвоенной энергией. Хитрость заключалась в том, чтобы не закрывать глаза, так что она огляделась, отмечая отдельные детали и целостную картину.

Спальню Фэй считала своим оазисом. Здесь тоже царили светлые тона — свежий белый в сочетании с мягким голубым. Легкая элегантная мебель, ничего тяжелого и массивного. Ничего похожего на тот огромный письменный стол, который она купила в подарок Яку лишь потому, что когда-то он принадлежал Ингмару Бергману. Як обожал такое. Красивые жесты. Постоянную похвальбу. Отправиться с гостями на экскурсию по квартире и как бы невзначай упомянуть, что стол, мимо которого они только что прошли, принадлежал великому режиссеру.

Фэй оглядела свой изящный белый письменный стол. Он никогда не принадлежал какому-то самодовольному властному старикану, который всю свою жизнь обманывал и использовал женщин. Этот стол принадлежал только ей. Он не прогибался под грузом прошлого. Как и сама Фэй. Она освободилась от своей истории. Создала себя заново.

Фэй села, спустив ноги с края кровати. Тревога, вызванная словами Керстин, снова ворвалась в ее сознание. Дальше этот вопрос откладывать невозможно.

Кабинет Керстин пустовал, так что Фэй предположила, что его хозяйка в своей комнате. После обеда та любила прилечь отдохнуть, но Фэй старалась не думать о том, что ее верная спутница уже немолода, что ей перевалило за семьдесят. От одной мысли, что Керстин не всегда будет рядом с ней, у Фэй сжимало грудь и становилось тяжело дышать. С тех пор как она потеряла Крис, ей стало слишком ясно, что ничто не вечно и никто не вечен. Хотя смерть и до того была в ее жизни частым гостем…

Она постучала в дверь комнаты Керстин.

— Ты проснулась?

— Я не сплю.

Когда Фэй вошла в комнату, Керстин села на постели и потянулась за очками, лежавшими на ночном столике. Взгляд ее был затуманен сном.

— Ты крепко спала?

— Я не спала, — повторила Керстин и поднялась, разгладив брюки. — Просто дала отдых глазам.

Фэй немного поморщилась от сильных запахов, царивших в большой спальне Керстин. Познакомившись однажды в самолете с Бенгтом, работавшим в шведском посольстве в Мумбаи, Керстин начала проводить все больше времени в Индии. Взяла шефство над детским домом и часто уезжала туда с огромным количеством полезных вещей для детей. Беда лишь в том, что на обратном пути она прихватывала с собой массу всяких индийских штучек для дома. Временами пыталась потихоньку протащить на диван в гостиной какую-нибудь подушечку с золотой бахромой или яркий плед, однако Паоле дано было строгое указание, что все подобные предметы следует немедленно отправлять в комнату «мисс Карин». Довольно вскоре они отказались от попыток научить пылкую итальянку произносить имя Керстин, поэтому нашли компромисс в виде более простого «Карин».

— Соскучилась по Бенгту?

Керстин фыркнула и надела тапочки, аккуратно стоявшие рядом с кроватью.

— В моем возрасте уже не скучаешь друг по другу. Это как бы… совсем другое, когда становишься старше.

— Да ладно, не рассказывай, — улыбнулась Фэй. — Паола доложила мне, что «Ms Karin has much nicer underwear now»[2].

— Ну Фэй!..

Керстин покраснела до самой шеи, и Фэй не смогла удержаться — подошла и обняла ее.

— Керстин, я так рада за тебя… Но надеюсь, что он не заберет тебя к себе насовсем — ты нужна нам здесь.

— Не волнуйся. Обычно я устаю от него.

Керстин улыбнулась, но глаза ее оставались серьезными.

— Пойдем в кабинет. Я должна тебе кое-что показать.

Они молча двинулись вниз по лестнице. С каждым шагом сердце Фэй падало все ниже. Что-то не так. Случилось нечто серьезное.

Керстин уселась за письменный стол и запустила компьютер. Фэй села на один из двух чиппендейловских кресел[3], стоящих у стола. Хотя в кабинете Керстин действовал запрет на сари, Фэй оборудовала его с мыслью о своей компаньонке. Помимо недавно возникшей страсти ко всему индийскому у Керстин была в жизни одна большая любовь: Уинстон Черчилль. Поэтому Фэй придала ее кабинету классический английский стиль с легким налетом современности. А изюминкой стало огромное фото Уинстона Черчилля в раме, красовавшееся на стене напротив письменного стола.

Керстин повернула монитор к Фэй, которая подалась вперед, пытаясь разобраться в цифрах, мелькающих на экране. Сама она прекрасно разбиралась в нумерологии делового мира, но Керстин оказалась уникальным профессионалом. Уинстон строго смотрел на них, но Фэй избегала поднимать глаза на фотографию. В данный момент ей менее всего нужен осуждающий мужской взгляд.

— Я веду реестр акций «Ревендж», поскольку ты плотно занята американским рынком и новой эмиссией. До того как ты уехала в Рим, были проданы два пакета акций. А теперь ушли еще три.

— Покупатель тот же?

Керстин покачала головой:

— Нет. Однако меня не покидает мысль, что покупки все же синхронизированы.

— Думаешь, кто-то пытается захватить «Ревендж»?

— Возможно, — проговорила Керстин, взглянув на нее поверх очков. — Боюсь, именно с этим мы сейчас и столкнулись.

Фэй откинулась в кресле. Тело напряглось, по венам разлился адреналин. Усилием воли она взяла себя в руки, хотя мысли ее неслись вскачь. Рано строить предположения. Сейчас нужны только факты.

— Кто продает?

— Я подготовила для тебя список.

Керстин протянула Фэй листок. Она хорошо ее знала. Принципиальную коммерческую информацию Фэй всегда хотела видеть в распечатке, не только на экране. Срубленный лес придется потом как-то компенсировать.

— Не понимаю… почему они продают?

— Сейчас у нас нет времени на сантименты. В первую очередь мы должны оценить ситуацию. Ты пока разберешься во всем, а я буду ковырять дальше. Потом можем беситься. Но не сейчас. Тратить на это энергию мы не можем себе позволить.

Фэй медленно кивнула. Она понимала, что Керстин права. Однако сложно было сдержаться и не начать строить догадки, кто из тех женщин, кому она так доверяла, решил продать свою часть. У нее за спиной…

— Я хочу, чтобы мы рассмотрели всё по порядку. Каждую позицию, — сказала она.

Керстин кивнула в ответ.

— Давай начнем.

Фэй посмотрела на нее, а потом перевела взгляд на лист бумаги. Что-то тревожно перевернулось в животе. Такого она не предусмотрела. И это волновало ее более всего остального.

___
В доме царила тишина. Все спали. Кроме Фэй. Она сидела со списком в руках, раз за разом просматривая его и пытаясь собраться с мыслями.

Цифры плясали у нее перед глазами. Ее охватили усталость и уныние. Этого чувства Фэй давно не испытывала — с тех пор, как рассталась с Яком, и ей все это жутко не нравилось. Подкрадывались запретные мысли. А что, если уже поздно? Вдруг «Ревендж» уже нельзя спасти? Вдруг она настолько расслабилась за эти два года, что враг сумел подкрасться незаметно? Этого она себе никогда не простит. Слабость Фэй оставила позади. Сбросила Яку. И теперь он носит ее на теле как неудобную тюремную одежду.

Фэй отложила список. Мысль о предательстве отзывалась болью. Имена женщин, продавших свои акции, были ей хорошо знакомы. Перед глазами вставали их лица — лица женщин, которым она в свое время представила идею «Ревендж». Женщин, которых она убедила, которые решили поверить в «Ревендж», положиться на нее. Почему никто ничего ей не сказал? Неужели разговоры о солидарности и поддержке ничего не значили? Ни для кого, кроме самой Фэй?

Она протерла глаза, слипавшиеся от усталости, и ругнулась, когда в глаза ей попали крошки ссохшейся туши. Заморгав, поспешила в ванную, чтобы смыть макияж. Так или иначе, сейчас она слишком устала, чтобы еще что-то делать. Сказывались приключения вчерашней ночи, и Фэй понимала, что, не выспавшись хорошенько, она никому не принесет пользы — ни себе, ни предприятию.

Уже откинув одеяло, чтобы лечь на крахмальные простыни из египетского хлопка, Фэй замерла. Посмотрев в сторону двери, ощутила тоску во всем теле. Встала и тихонько вышла в холл. Дверь в комнату Жюльенны стояла приоткрытой — дочь отказывалась спать с закрытой дверью. Осторожно открыв дверь, Фэй проскользнула внутрь. Маленький ночник в форме кролика освещал комнату мягким светом — достаточным, чтобы разогнать привидения. Дочь спала на боку, спиной к Фэй. Длинные светлые волосы разметались по подушке. Фэй тихонько забралась в постель Жюльенны, убрала с подушки ее волосы и улеглась рядом. Дочь всхлипнула во сне и чуть пошевелилась, но не проснулась — даже когда Фэй обняла ее одной рукой, миллиметр за миллиметром подбираясь поближе к Жюльенне, уткнувшись носом ей в затылок, пахнущий лавандой и хлоркой.

Она закрыла глаза. Почувствовала, как напряжение отпустило, накатил сон. Лежа так, обнимая свою дочь, почувствовала, что сделает все, чтобы спасти «Ревендж». Не ради себя. Ради Жюльенны.

Фьельбака, давным-давно
Хотя мне было всего двенадцать, меня не покидало ощущение, что я знаю о жизни всё. Во Фьельбаке она казалась такой предсказуемой… Те же перепады между десятью месяцами полной тишины и двумя месяцами летнего хаоса. Все знали всех. Летом приезжали одни и те же туристы, год за годом. Дома тоже все оставалось по-старому. Мы словно бегали в беличьем колесе — на одном месте, ни малейших шансов сдвинуться вперед. Ничего так и не менялось.

Поэтому, когда мы сели за ужин, я поняла, что это будет именно такой вечер. Еще только придя домой из школы, почувствовала, что от папы пахнет алкоголем.

Наш дом я и любила, и ненавидела. Здесь выросла моя мама. Он перешел к ней по наследству от бабушки и дедушки, и все, что мне в нем нравилось, было связано с ней. Она сделала все, что могла, сделав домик уютным и милым — придав ему все те черты, что ассоциировались со счастливой жизнью. Старая древесина, оставшаяся со времен бабушки и дедушки. Белые льняные шторы, которые мама сшила собственными руками, — она прекрасно шила. Вышивка в рамке, полученная бабушкой от прабабушки в качестве свадебного подарка. Винтовая лестница с перилами из толстого каната, по ступенькам которой ступали представители нескольких поколений. Маленькие комнатки и белые окна с разделенными на мелкие квадратики рамами. Все это я очень любила.

Ненавидела я все, что напоминало о папе. Зарубки от ножа на кухонной столешнице. Отметки на деревянной двери в гостиной, оставшиеся от того, как папа не раз пинал дверь ногой в приступах пьяной ярости. Слегка изогнутый карниз, с которого он однажды пытался стащить занавеску, чтобы намотать маме на голову, — пока Себастиан не собрался с духом и не оттащил его от мамы.

Камин в гостиной я любила. Но портреты на каминной полке казались жестокой насмешкой. Семейные фотографии, которые мама поставила туда, — мечты о жизни, которой не существовало. Снимки, на которых улыбаются она с папой, я и мой старший брат Себастиан. Мне хотелось пошвырять их на пол, однако я не хотела огорчать маму. Один раз она поставила туда же портрет своего брата. Но когда папа увидел фото дяди Эгиля, то пришел в бешенство. Пока мама лежала в больнице, он позаботился о том, чтобы фотография исчезла.

У меня заболел живот. Я ждала, что сейчас последует неминуемый взрыв. Как всегда.

Часы, прошедшие с того момента, как я пришла из школы, папа провел в просиженном кресле перед выключенным телевизором, в то время как уровень жидкости в его бутылке «Эксплорера»[4] все понижался и понижался. Мама тоже знала, к чему все идет. Я видела это по ее тревожным неуверенным движениям. Особо позаботившись об ужине, она приготовила все любимые блюда папы: свинину с бобами, жареным луком и картошкой, яблочный пирог с густо взбитыми сливками.

Больше никто из нас не любил свинину и бобы, однако мы знали, что их придется съесть. Одновременно мы понимали, что ничто нас не спасет. Критическая точка уже пройдена — как качели, уже прошедшие точку, после которой оставался лишь один путь: вниз.

Никто не проронил ни слова. В молчании мы накрыли на стол, достали праздничный сервиз, выложили салфетки, которые я свернула веером. На такие вещи папа вообще не обращал внимания, но мы старались убедить маму, что это, может быть, поможет. Что он заметит, как мы постарались, какую вкусную еду приготовила мама; что внутри него что-то сдвинется от нашей заботы о нем и он не станет. Просто не станет. Даст качелям качнуться обратно в исходное положение. Однако в нем не осталось ничего, что можно было бы тронуть нашими заботами. Пустота. Пустыня.

— Йоста, ужин готов.

Голос мамы слегка дрожал, хотя она постаралась произнести это веселым тоном. Осторожно провела рукой по волосам. Мама переоделась, заколола волосы, надела красивую блузку и выходные брюки.

Вскоре все мы сидели на своих местах. Мама положила на папину тарелку ровно столько свинины, сколько, как она знала, он хочет. Бобы, картошка, жареный лук — все в точной пропорции. Папа смотрел в тарелку. Долго, слишком долго. Мы все трое знали, что это значит. Я, мама, Себастиан.

Мы сидели, словно замерев, запертые в тюрьме, в которой мы с Себастианом жили с рождения, а мама — с тех пор, как она повстречалась с папой. Мы сидели неподвижно, пока папа смотрел в свою тарелку. Затем, словно в замедленной съемке, он сгреб с тарелки еду. Свинину, бобы, лук и картошку. Ему удалось собрать в свой огромный кулак всего понемногу. Другой рукой он схватил маму за волосы — за ее прическу, которую она так долго делала, и ткнул еду ей в лицо. И медленно, тщательно размазал.

Мама не пошевелилась. Она знала, что ее единственная возможность — ничего не предпринимать. Но мы с Себастианом знали, что сегодня это не поможет. Глаза папы смотрели слишком холодно. Бутылка слишком пуста. Хватка за мамины волосы слишком крепка. Мы не решались поднять на нее глаза или посмотреть друг на друга.

Папа медленно поднялся. Стащил маму со стула. На лице у нее я увидела остатки свинины и бобов. Из духовки доносился запах сахара и корицы — там стоял папин любимый яблочный пирог. Я быстро рассмотрела все возможности, что папа будет делать. Все части тела, которые он может выбрать для атаки. Возможно, он вернется к тем местам, где уже побывал много раз. На руках у мамы было пять переломов. На ногах — два. Ребра сломаны трижды. Нос — один раз.

В тот вечер папа, видимо, ощущал творческий порыв. Со всей силы он своей мускулистой рукой быстро и жестко прижал мамино перепачканное лицо к столу. Зубы попали на край стола. Мы слышали звук, когда они сломались. Осколок зуба чуть не попал мне в глаз, но застрял в ресницах, а потом упал мне в тарелку. Между бобами.

Себастиан дернулся, но не решился поднять глаза.

— Ешьте! — прошипел папа.

Мы стали есть. Я убрала вилкой кусок маминого зуба…

___
— Кофе?

— Спасибо, нет. Мне, пожалуйста, еще шампанского и красного вина.

Керстин взяла бумажный стаканчик с кофе из рук стюардессы, которая отправилась принести то, что заказала Фэй.

— Как ты думаешь, кто это может быть? — озабоченно спросила та.

— Угадать невозможно. И бессмысленно тратить силы на догадки, пока мы не собрали дополнительную информацию.

— Не понимаю, как я могла быть такой наивной… Мне и в голову не могло прийти, что прочие акционеры могут продать свои доли, не поговорив со мной.

Керстин приподняла брови.

— А ведь я предупреждала тебя — большой риск продавать такую значительную часть предприятия.

— Да, знаю, — нервно пробормотала Фэй и огляделась, высматривая стюардессу, которая должна была вернуться с ее бутылками. — Тогда мне казалось, что это оптимальное решение. Среди всего этого — Як и Жюльенна, процесс, истерика в СМИ… И смерть Крис. Я обеспечила капитал и надеялась, что, оставаясь председателем правления, смогу контролировать ситуацию.

— В делах ни на что нельзя полагаться, — проговорила Керстин.

— Знаю, ты любишь повторять: «А что я говорила», — но давай возьмем паузу, хорошо? Поговорим о чем-нибудь другом. Я в таком стрессе от того, что приходится сидеть в самолете и не в силах ничего сделать или выяснить до завтрашних встреч… Достаточно того, что я ломала над этим голову все выходные.

Стюардесса вернулась с маленькой бутылочкой шампанского и бутылкой красного вина. Фэй взяла две пустые бутылки, стоявшие перед ней на столике, и отдала их в обмен на новые. Шампанское она открыла в первую очередь, а бутылку охлажденного в холодильнике красного положила между ляжек, чтобы согреть.

— Не забудь, у нас дела, — сухо проговорила Керстин и отхлебнула кофе, пока Фэй выливала шампанское в свой бокал.

— Как я уже говорила, встречи у нас только завтра. И я намерена с чистой совестью утопить свои горести в вине. Кстати, а разве тебе не надо выпить? Ты ведь боишься летать.

— Спасибо, что напомнила, мне только что удалось отогнать эти мысли… Нет, если я и умру, то умру трезвой.

— Совершенно нелогично. И не нужно. Когда я умру, я хочу умереть пьяной вдрызг. И пусть между ног у меня будет вон тот пилот…

Фэй подняла одну бровь, кивнув в сторону пилота, который как раз вышел из кабины и переговаривался о чем-то со стюардессами. Ему было на вид лет тридцать — темноволосый, с очаровательной улыбкой, а его фигура свидетельствовала о том, что он проводит много часов в спортивном зале.

— Знаешь, мне думается, пусть лучше пилот сосредоточится на том, чтобы вести самолет, вместо того чтобы предаваться мимолетному общению в туалете, — сказала Керстин с нервозным видом, и Фэй рассмеялась.

— Спокойствие, Керстин, именно для этого Бог и изобрел автопилот…

— Чтобы пилот успел совокупиться с пассажирками? Сомневаюсь.

Фэй допила остатки шампанского, открыла бутылку красного и вылила вино в тот же бокал.

Она любила Керстин, однако многое напоминало ей о том, что они принадлежат к разным поколениям. Крис прекрасно поняла бы, что имела в виду Фэй, и посмеялась бы вместе с ней — или даже начала бы поддразнивать ее, чтобы она с этим пилотом перешла от слов к делу. С тех пор, как они подружились в Торговом институте, Крис всегда была рядом с Фэй. Направляла ее, защищала, поддерживала — и критиковала самым честным образом. Теперь Фэй всегда носила браслет с надписью «FuckCancer»[5] как напоминание о Крис и о том, как тяжела эта потеря.

Керстин похлопала Фэй по руке. Как обычно, она прекрасно замечала, когда ее мысли устремлялись к Крис.

Фэй откашлялась.

— Квартиры, которые мы с тобой смотрели, будут доступны через несколько дней, — сказала она. — Поживем пока в «Гранд-отеле».

— Там мы ни в чем не будем нуждаться, — сухо откликнулась Керстин.

Фэй улыбнулась. Да уж, там они ни в чем не будут нуждаться.

— Иногда я вспоминаю первое время после развода, — проговорила Фэй. — Когда я снимала у тебя комнату. Как мы сидели с тобой после ужина и строили планы по поводу создания «Ревендж».

— Я еще тогда подумала, что ты потрясающая женщина, — сказала Керстин и снова похлопала ее по руке. — Такой ты и осталась.

Фэй заморгала, чтобы скрыть слезы, и повернулась к кабине. Пилот снова вышел, чтобы переговорить о чем-то со стюардессами. Глядя на него, Фэй подняла в воздух бокал и получила в ответ чуть заметную улыбку.

Несколько минут спустя пилот сообщил по громкоговорителю, что пора готовить самолет к посадке. Стюардессы обошли салон, собирая мусор, проверили, что все спинки кресел и столики подняты, все ремни безопасности пристегнуты.

Керстин судорожно вцепилась в подлокотники, так что косточки пальцев побелели, и Фэй взяла ее за руку, поглаживая.

— Большинство аварий происходит при взлете и посадке, — произнесла Керстин, тяжело дыша.

Вскоре колеса самолета упруго стукнулись о землю, и Керстин так крепко сжала руку Фэй, что кольца врезались в кожу. Но та и бровью не повела.

— Мы уже приземлились, — сказала она. — Все позади.

Керстин выдохнула и слабо улыбнулась ей.

Когда самолет остановился, они собрали свою ручную кладь и двинулись вперед по проходу. Экипаж стоял у выхода, прощаясь с пассажирами. Пилот встретился глазами с Фэй, и она незаметно сунула ему в карман свою визитную карточку. Он тепло улыбнулся ей, и Фэй в душе́ понадеялась, что им разрешают брать домой летную форму.

___
Когда они зарегистрировались в «Гранд-отеле», Керстин отправилась в свой номер, чтобы отдохнуть. Фэй подумывала о том, чтобы пойти в спа-салон и заказать себе массаж, но вдруг поняла, что слишком нервничает и не может усидеть на месте. Тогда она отправилась в бар «Кадиер».

Усевшись возле длинной барной стойки, огляделась. Как всегда, здесь яблоку негде было упасть. Большинство посетителей составляли бизнесмены в дорогих костюмах с редеющими волосами и упругими животами. Женщины тоже были одеты дорого, и Фэй мысленно отметила все бренды, которые увидела при поверхностном осмотре: «Хьюго Босс», «Макс Мара», «Шанель», «Луи Виттон», «Гуччи» и несколько смельчаков, решившихся надеть вещи от «Пуччи».

Имидж от Эмилио Пуччи воспринимался как «дорогой, но бунтарский», и в гардеробе у самой Фэй имелось немало одежды из его коллекций последних лет. ...



Все права на текст принадлежат автору: Камилла Лэкберг.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Серебряные крыльяКамилла Лэкберг