Ю. В. Ладинский ВОЕННАЯ ВАХТА

Литературная запись А. М. Крысова

Своим боевым друзьям — балтийцам, беззаветно сражавшимся с германским фашизмом в годы Великой Отечественной войны, посвящаю.

Автор

Глава I. Флагманский штурман

Восточная позиция

Поздний вечер 28 июня 1941 года. Собственно, уже не вечер, а ночь, потому что время близится к двенадцати. Летняя ленинградская белая ночь. Я стою на палубе рейсового парохода, который неторопливо движется по Невской губе, держа направление на Кронштадт. Впереди по курсу вижу на небе светлую полосу зари, вижу ее отблеск на водной глади, подсознательно отмечаю красоту этой картины. А на душе тревожно.

Предыдущую ночь, ночь бессонную, я провел в здании Адмиралтейства — дежурил по управлению военно-морских учебных заведений, в штате которого состоял. На рассвете в кабинете начальника управления раздался мелодичный звонок телефонного аппарата. Это Москва, наркомат Военно-Морского Флота. Просят записать телефонограмму. «…немедленно откомандировать капитана 2 ранга Ладинского Юрия Викторовича в Кронштадт в распоряжение контр-адмирала Ралля».

— Кто принял? — спрашивают на том конце провода.

— Капитан 2 ранга Ладинский.

— Вот и отлично! Значит, исполнение приказа можно считать начавшимся. Успеха вам!

Благодарю за пожелание, хотя не знаю, о каком успехе идет речь.

Потом я сдал дежурство, сдал также дела по своей должности флагманского штурмана военно-морских учебных заведений. Уже к вечеру заскочил к себе домой, чтобы собрать необходимые вещи, попрощаться с женой и дочерью, и заспешил на плавучую пристань у 7-й линии Васильевского острова. И вот Ленинград остался позади. А впереди все яснее вырисовываются знакомые очертания знаменитой морской крепости.

Как и у многих моряков-балтийцев, с Кронштадтом у меня связаны самые добрые воспоминания. Это город моей флотской юности. А началась та юность еще осенью 1922 года. Именно тогда по путевке комсомола ушел на флот. Вручали путевку в Курском губкоме РКСМ. Запомнились напутственные слова, сказанные там: «Надеемся, что оправдаешь доверие!» Я старался не подвести своих земляков-курян и в училище неплохо осваивал военно-морские науки. Первая же курсантская практика была на кронштадтских рейдах. Вот тогда и увидел я впервые старинные его бастионы, форты, строгие линии причалов. С необыкновенной гордостью думалось мне, что именно отсюда шли в бой петровские галеры и многочисленные парусные эскадры русского флота, что по этим причалам шагали прославленные русские адмиралы Ф. Ф. Ушаков и П. С. Нахимов, Г. И. Бутаков и С. О. Макаров, что здесь формировались отряды революционных матросов, которые штурмовали Зимний, били белогвардейцев и интервентов на фронтах гражданской войны.

Отсюда, из Кронштадта, в 1924 году уходил я в свой первый большой заграничный поход на учебном корабле «Комсомолец». Потом были другие походы, другие встречи с этим городом. Я хорошо знаю его улицы и площади, его неповторимые памятники. Бронзовый памятник Петру Первому, на постаменте которого высечены на всю жизнь запомнившиеся мне слова: «Оборону флота и сего места держать до последней силы и живота, яко наиглавнейшее дело!..» Памятник адмиралу Макарову на Якорной площади и высеченные на его постаменте тоже незабываемые слова: «Помни войну!»

Сейчас думаю обо всем этом с особым чувством. Не ради прогулки, не ради какого-то краткого служебного дела мирных дней мой визит в Кронштадт. Фактически это дорога на фронт, на действующие корабли Балтийского флота.

Рейсовый пароход медленно швартуется к причалу. Я оглядываюсь вокруг. В Кронштадте — ни огонька. Не горят створные маяки, не видно входных мигающих буев. Пуст Большой рейд — основные силы флота в Таллине, в Рижском заливе. Фронт отсюда еще не близко, но я знаю, что Кронштадт уже воюет. В первую же военную ночь вражеские самолеты сбросили магнитные мины близ его выходного фарватера и в открытой части Морского канала, обстреляли на Красногорском рейде транспорт «Луга». Тогда впервые гремели залпы зенитных орудий кронштадтских фортов. Ежедневно над городом и рейдом появляются воздушные разведчики врага. Город-крепость в боевой готовности.

Поданы швартовы, поставлена сходня, тщательно проверяются документы. А потом я быстрым шагом иду по темным улицам. Они безлюдны, лишь часто встречаются военные патрули, которые вновь и вновь рассматривают мои документы под узким лучом фонарика.

Вхожу в знакомое здание штаба Кронштадтской военно-морской базы. Дежурный по штабу, прочитав мое командировочное предписание, говорит, что контр-адмирал Ралль держит свой флаг на учебном корабле «Ленинградсовет». Он стоит у стенки Усть-Рогатки.

Иду к Усть-Рогатке и радуюсь. «Ленинградсовет» — знакомый корабль. Это старый морской служака, бывший учебный корвет «Верный», спущенный на воду еще в 1895 году. Не одно поколение моряков на борту этого корабля впервые познакомилось с морем, познало соль морской службы. Плавали на нем и курсанты наших училищ. Всего лишь немногим более месяца назад я был здесь, проверял готовность штурманской боевой части к очередному учебному плаванию с будущими штурманами. Тогда же и познакомился с командиром корабля — совсем еще молодым, симпатичным старшим лейтенантом Николаем Николаевичем Амелько. Он произвел на меня хорошее впечатление своей серьезностью, деловой основательностью, тем, что вполне ясно представлял задачи штурманского учебного корабля. Мы с ним быстро нашли общий язык, детально обсудили маршрут предстоящего похода и даже порассуждали о том, что наше родное Балтийское море с его сложными фарватерами, узкостями, островами, множеством навигационных опасностей служит отличной практической школой для штурманов и командиров кораблей. Словом, идя теперь на «Ленинградсовет», я не без основания надеялся на хорошую встречу.

На корабле меня сразу же провели в ярко освещенный салон. Несмотря на поздний час, здесь шло какое-то совещание. Отыскав глазами среди присутствующих контр-адмирала Ралля, я подошел к нему и доложил о своем прибытии. Юрий Федорович встал из-за стола, сердечно поздоровался и, обращаясь к сидевшим за столом офицерам, сказал:

— Вот и наш флагманский штурман. Принимайте в свою компанию.

Затем уже для меня добавил:

— Быстрее входите в курс дел, Юрий Викторович. Завтра начальник штаба объяснит вам все задачи. А сейчас уже поздно, мне пора.

Тут же он энергичной походкой вышел из салона.

Теперь можно познакомиться с новыми сослуживцами. Смотрю на офицеров, стоя проводивших контр-адмирала, и улыбаюсь, что называется, во весь рот. Здесь немало знакомых. Подходит, жмет руку капитан 1 ранга Владимир Петрович Александров — он был моим командиром и наставником еще в курсантские годы. И здесь буду служить под его руководством — он начальник штаба. Тепло здоровается со мной инженер-капитан 2 ранга Николай Владимирович Строк-Стрелковский, сосед по ленинградскому дому Представляются и другие, более молодые командиры, которых вижу впервые и с которыми предстоит еще найти близкие контакты. Все они вместе — моя новая флотская семья.

Тут я, между прочим, узнаю, что контр-адмирал Ралль, раньше нас покинувший салон, спешил на причал, чтобы возглавить отряд торпедных катеров, идущих сегодня в ночь на постановку мин у Хапассарских шхер под финским берегом. Стало быть, соединение уже решает боевые задачи. Ухожу на короткий отдых в отведенную мне каюту, чтобы через несколько часов самому включиться в решение этих задач.

С утра следующего дня капитан 1 ранга Александров помогает мне разобраться в обстановке, в назначении нашего соединения и моих обязанностях.

Неделю идет война. На всем фронте и здесь, на Балтике, боевые действия развертываются далеко не так, как предусматривалось оперативными планами. Предполагалось, например, что Финский залив будет полностью обезопасен от проникновения в него вражеских кораблей, если в устье залива создать сильную минно-артиллерийскую позицию (минные поля в сочетании с огнем береговых батарей). И такая позиция имеется. Свою роль она играет хорошо — противник даже не делал попытки ее форсировать. Но по мере продвижения сухопутного фронта на восток фашисты обходят эту позицию на ее южном фланге. Со вступлением в войну Финляндии оказался «обойденным» у позиции и северный фланг. Так что Финский залив сейчас не закрыт для вражеских кораблей. Под угрозой наши тыловые коммуникации, тыловые базы.

Учитывая это, Военный совет флота принял оперативное решение — оборудовать оборонительный рубеж в восточной части Финского залива. На островах Гогланд, Лавенсари (ныне Мощный) и Большой Тютерс спешно идет установка береговых артиллерийских батарей. Для постановки на этом рубеже минных заграждений и противолодочных сетей выделены корабли и вспомогательные суда. Они составляют специальное соединение «Восточная позиция», базирующееся на Кронштадт и возглавляемое контр-адмиралом Ю. Ф. Раллем, Именно в это соединение я сейчас назначен флагманским штурманом.

Слушая В. П. Александрова, я понимаю сложность его положения. Соединение только еще создается. Штаб комплектуется на ходу из специалистов, служивших ранее в других местах. Штаб, говоря военным языком, не сколочен, не отработан, и времени на это практически нет. Вся надежда на то, что каждый командир, подчиняясь особым законам боевой обстановки, горячо возьмется за дело, не думая об отдыхе и экономии своих сил.

На такую работу и настраивает меня начальник штаба. Настраивает дипломатично и в то же время твердо. И я ловлю себя на мысли, что для данной должности и в такой обстановке трудно подыскать более подходящего человека, чем он. Владимир Петрович обладает большим опытом службы, хорошими организаторскими способностями, умеет проявить необходимую требовательность и показать пример дисциплины, аккуратности. Эти его качества знакомы мне еще с училищных лет. С таким начальником служить приятно.

Продолжая знакомиться с делами, обращаю внимание еще на одну нашу сложность: неоднородность кораблей соединения.

В перечне кораблей с удовольствием увидел имя эскадренного миноносца «Калинин». Это бывший «Прямислав» из семьи наших славных «Новиков» постройки периода первой мировой войны. Отличная скорость хода, хорошее артиллерийское и торпедное вооружение, и, что для нас особенно существенно, — возможность приема на верхнюю палубу 60 мин современных образцов.

Внушительной силой в корабельном составе «Восточной позиции» были два минных заградителя. Это «Марти» (впоследствии носил название «Ока»), который мог брать на борт до 300 мин, а также «Урал» — переоборудованный для военных целей бывший пассажирский теплоход. Удовлетворение вызывало и наличие в составе соединения двух новых сетевых заградителей — «Онеги» и «Вятки». Это корабли специальной постройки с большими трюмами и широкой свободной верхней палубой, предназначенные главным образом для постановки противолодочных сетей, но способные в то же время нести мины и участвовать в постановке минных заграждений.

А далее списочный состав кораблей соединения дробился на большое количество мелких единиц — бывших буксиров и всяких других судов, мобилизованных в связи с войной и спешно оборудованных для выполнения боевых задач. Кроме того, были у нас дивизион малых охотников за подводными лодками и два дивизиона катеров-тральщиков.

Не трудно догадаться, о чем думал я, флагманский штурман, глядя на списочный состав кораблей. Силы для выполнения задач были вполне достаточные. Кроме того, с учетом потребностей мы могли временно использовать эсминцы, сторожевые корабли, базовые тральщики из других соединений. Но силы-то, повторяю, разнородные. Для осуществления минных постановок корабли должны иметь хорошую сплаванность, то есть уметь точно выдерживать в походе тот или иной строй, быстро и правильно реагировать на все сигналы флагмана, ни в коем случае не сбиваться с назначенного курса. Такая сплаванность достигается обычно путем длительных упражнений. А нам для таких упражнений времени не отпущено. К тому же штурманская подготовка на столь разных кораблях далеко не одинакова. Если в этом отношении можно было не беспокоиться, скажем, за крупные корабли, то на бывших буксирах и разнообразных катерах поработать придется немало.

Наметив себе план действий, я надолго покинул свою каюту на «Ленинградсовете». С утра до поздней ночи — то на одном, то на другом корабле. Проверяю навигационное оборудование, приборы, наличие необходимых карт и пособий, помогаю штурманам уничтожать и определять девиацию магнитных компасов, учу штурманов, призванных из запаса, многим премудростям кораблевождения, обращая особое внимание на их действия при совместном плавании.

С таким же напряжением работали и другие офицеры штаба. У каждого из них были свои трудности. То на том, то на другом корабле я встречал, например, нашего флагманского артиллериста капитана 3 ранга Константина Кузьмича Козина. Он проверял общую подготовку артиллеристов, налаживал учебу тех, кто призван из запаса, добивался единого понимания в организации артиллерийского огня разнокалиберных систем, особенно при отражении нападения воздушного противника, с чем мы неизбежно должны были столкнуться при первых же выходах в море. Все это Козин делал энергично, четко и быстро, с истинно артиллерийской хваткой, сохраняя неизменную бодрость духа. И на кораблях, и среди офицеров штаба он быстро приобрел авторитет и не случайно был избран секретарем штабной партийной организации.

Занимаясь налаживанием штурманской службы, я нередко взаимодействовал с флагманским минером капитан-лейтенантом Александром Федоровичем Гончаренко, пожалуй, самым молодым офицером нашего штаба. С первой встречи он произвел на меня впечатление веселого, жизнерадостного и чуть ли не легкомысленного человека. Но скоро я понял, что свое дело он знает отлично и что у него можно получить исчерпывающую консультацию по тому или иному вопросу использования минно-трального оружия. А будущее показало, что наш минер к тому же смел и решителен в боевой обстановке.

В служебных хлопотах, в личном общении день ото дня лучше узнавал я и других специалистов штаба — флагманского связиста Георгия Коленковского, операторов Николая Чулкова и Георгия Гапковского. Все они оказались людьми знающими, работоспособными, добрыми товарищами. Словом, несмотря на спешность формирования, штаб «Восточной позиции» быстро оказался готовым к решению своих сложных задач.

Уже к 1 июля штабом была разработана и утверждена командованием документация на постановку первого минного заграждения. В соответствии с этой документацией был произведен инструктаж командиров кораблей, штурманов, минеров и других специалистов, организация выхода в море и минной постановки разыграна по деталям на специальном штабном упражнении. Объявлено: поход с целью выполнения боевой задачи — в ночь на 2 июля.

Эта ночь была тихой, безветренной, ясной. Наш отряд (эскадренные миноносцы «Калинин» и «Стерегущий», базовый тральщик «Бугель» и звено катеров МО) вышел с Большого кронштадтского рейда и взял курс на запад.

Головным идет флагманский эсминец «Калинин». Все его наблюдатели внимательно следят за поверхностью воды, горизонтом и воздухом.

Видимость отличная, как это нередко бывает во время белых балтийских ночей. С одной стороны, такая видимость облегчает наше плавание, с другой, она вовсе не способствует скрытности движения — а это ох как важно! Ведь мы знаем, что не далее как вчера на Восточном Гогландском плесе была обнаружена вражеская подводная лодка. Знаем также, что в финских шхерах базируются вражеские торпедные катера, что в любой момент могут появиться и самолеты противника. Помочь нам может лишь наша же высокая бдительность.

Скорость довольно приличная — 16 узлов. Слева остались за кормой знакомые очертания Красной Горки. Миновали маяк Шепелевский, пересекли Сескарский плес и сделали поворот на юг. Справа остаются острова Сескар, Пенисари (Малый), Лавенсари, слева — Лужская губа, знакомая каждому балтийцу. По-прежнему тихо и светло. И по-прежнему на мостике эсминца чувствуется настороженность.

В штурманскую рубку, где ведется прокладка курса, частенько заглядывает контр-адмирал Ралль. Он весьма корректно интересуется нашими расчетами, сам прикидывает на карте расстояния с помощью циркуля, молча выходит из рубки к ограждению мостика и молча смотрит вдаль. От него веет спокойствием и уверенностью.

Я давно знаю Юрия Федоровича и питаю к нему глубокое уважение. Знаю еще с курсантских лет, с той поры, когда он был начальником Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе. Затем, в предвоенные годы, мне довелось вместе с ним работать над составлением первой советской лоции Северного моря. В близком общении он всегда приветлив, безукоризненно вежлив.

Знакома мне и его не простая жизненная судьба. Боевой офицер русского флота, участник первой мировой войны, он после Октябрьской революции встал на сторону восставшего народа и отдал себя в распоряжение Советской власти. В гражданскую воевал на Балтике, командовал эсминцем, был флагманским штурманом флота и командиром линкора «Марат». В дальнейшем, находясь на различных командных должностях, возглавляя Высшее военно-морское училище и руководя кафедрой Военно-политической академии имени В. И. Ленина, многое сделал для подготовки флотских кадров. В канун Великой Отечественной войны, будучи начальником управления боевой подготовки Военно-Морского Флота, энергично занимался проблемами всесторонней выучки советских моряков. И вот теперь он командует крупным соединением на действующем Балтийском флоте.

С первых же дней формирования «Восточной позиции» Юрий Федорович подавал нам всем пример весьма настойчивой, целеустремленной работы. И штабу, и экипажам кораблей был задан высокий, хорошо рассчитанный темп действий. В то же время приходилось не раз замечать, что наш флагман думает не только о своем соединении, но и мыслит гораздо более широкими категориями.

К примеру, несколько дней назад он пригласил меня пройтись по гаваням Кронштадта.

— Может быть, найдем что-нибудь полезное, — сказал он при этом.

Часа три мы ходили по причалам, осматривая стоящие на приколе и поднятые на бетонные стенки различные мелкие суда и катера, которые считались непригодными для плавания. Юрий Федорович, как заправский хозяин, чуть ли не ощупывал каждый из них, стучал по обшивке, дергал рулевые тяги, поворачивал штурвалы, спускался в подпалубные помещения. Я тогда грешным делом подумал: зачем копаться в этом старье? И, будто угадывая мои мысли, адмирал сказал:

— Война будет долгой. А у нас не хватает тральных средств. Здесь же стоит вон сколько вполне приличных корпусов. Подремонтировать, оборудовать, и будут катера-тральщики.

Время показало, что он был прав. Балтийцы в дальнейшем ввели в строй немало этих «непригодных» катеров, и они хорошо трудились на море как малые тральные средства.

Словом, всем нам есть чему учиться у контр-адмирала и можно благодарить судьбу за то, что именно он ведет нас в первый боевой поход.

Между тем наш отряд углубляется в Нарвский залив, оставляет его позади и приближается к назначенному для постановки мин району. Корабли перестраиваются в нужный порядок. Глядя на секундомер, я докладываю флагману о том, что мы пришли в исходную точку.

— Начать постановку! — приказывает контр-адмирал.

Команда передается на все корабли флажным сигналом с «Калинина». И тут же за кормой двух наших эсминцев и тральщика появляются всплески: надают в воду тяжелые морские мины и минные защитники — специальные подрывные устройства для вывода из строя тралов, если противник будет пытаться уничтожить наше заграждение. Всплески теперь встают позади каждого корабля через ровные промежутки времени, и под водой, невидимые глазу, выстраиваются ровные ряды минного поля.

Все выглядит на первый взгляд просто. Но по лицам своих товарищей, по моему собственному состоянию угадываю повышенное напряжение, царящее на мостике, и понимаю, что такое же напряжение испытывают моряки минной команды на корме корабля. Мы лежим, как говорят в таких случаях, на боевом курсе, строго выдерживаем прямолинейное направление своего движения, чрезвычайно стеснены в маневре и не должны совершить никакой ошибки в обращении с минами, таящими в себе огромную разрушительную силу. А если появится воздушный или морской противник? С таким «грузом» и в таком положении нам вести бой очень трудно.

К счастью, горизонт чист и в воздухе самолетов не видно. Мы без помех завершаем работу и облегченно вздыхаем, когда последний рогатый шар сталкивается с кормы в воду, С этого момента на карте обозначается первая с начала войны линия оборонительного минного заграждения в восточной части Финского залива на близких подступах к Кронштадту и Ленинграду.

Обратный путь легче, хотя смотреть надо вокруг по-прежнему во все глаза. Совсем недалеко отошли мы от места постановки заграждения, как сигнальщики докладывают о плавающей мине. Это мина шведского образца, одна из тех, какие, как мы уже знаем, используются на Балтике немецким и финским флотами. Ралль приказывает «Бугелю» уничтожить ее. Над морем гремит сильный взрыв.

Мы благополучно возвращаемся в Кронштадт, выкраиваем для отдыха несколько часов, а затем опять готовимся к походу. Для нашего соединения наступила боевая страда.

Теперь мы регулярно отрядами в разных сочетаниях кораблей выходим на постановку мин в район Гогланда, Большого и Малого Тютерсов. Повторяется все то же, что было в первый раз. Но не всегда повторы одинаковы.

Особенно запомнился один поход. В строю кораблей, как всегда, головным следовал эсминец «Калинин», за ним шли минный заградитель «Урал», два базовых тральщика. Охраняли отряд катера МО.

Вот уже близко точка начала постановки мин. Корабли приняли строй уступа, полностью приготовившись к выполнению задачи. И тут сигнальщики эсминца заметили слева и справа от корабля темные рогатые шары. Мины! Одни шары стояли на небольшом углублении, этак в метре от поверхности воды, другие свободно плавали, покачиваясь на волне. Можно было предположить, что противник засек наши действия и какой-то его корабль или какие-то корабли выставили мины минувшей ночью на пути следования нашего отряда.

На мостике полная тишина. Какое решение примет флагман?

Контр-адмирал шагнул к обвесу мостика, несколько секунд смотрел вниз, на воду. Потом обернулся ко мне и спокойно спросил:

— Флагштур! Сколько осталось до начала постановки?

— Две минуты.

— Передать по линии: форсируем минное заграждение противника. Усилить наблюдение, соблюдать осторожность!

Корабли продолжили движение. Жутковато было видеть уплывающие назад по левому и правому бортам тяжелые железные рогатые бочонки, начиненные взрывчаткой. Но вот они остались за кормой. Докладываю, что две минуты истекли. По отряду дается сигнал к началу минной постановки.

В это время сигнальщик докладывает:

— Семафор с «Урала».

— Прочтите, — разрешает Ралль.

— Ставить мины, находясь на минном поле противника, считаю невозможным. Командир минзага.

— Отвечайте: продолжать выполнение боевой задачи! — приказывает контр-адмирал. После некоторого раздумья Юрий Федорович говорит: — Во-первых, мы уже не на минном поле противника. А во-вторых, что же было делать? Стопорить ход, отрабатывать машинами назад? Тут-то и затянуло бы мину под корму. Мое решение идти вперед основывалось еще и на том, что мины противник поставил плохо, они хорошо просматривались, от них можно было уклониться. А что пришлось немного понервничать — это в порядке вещей.

Понервничать. Я не видел, чтобы наш флагман проявил хотя бы какую-то нервозность в этой непростой ситуации. Выдержку, расчет, обоснованное и незамедлительное решение — вот что показал нам флагман.

В результате этого похода протянулась на акватории залива еще одна линия минного заграждения.

Мы ходили на минные постановки весь июль. Ходили ночью и днем, и каждый раз с немалым риском. Неоднократно случалось отражать налеты вражеских самолетов. Артиллерия кораблей весьма удачно ставила огневые завесы — тут сказалась работа нашего флагманского артиллериста Козина.

Между походами порой выпадал часок-другой для отдыха в кают-компании «Ленинградсовета». И обычно здесь разговор неизменно сводился к одному и тому же: к положению на фронтах, к обстановке, создающейся на Балтике.

Неутешительными были фронтовые сводки. С болью в сердце мы говорили об оставленных территориях, о потерянных городах и базах. И не всегда могли объяснить, почему так получается. Ведь нам казалось, что мы готовы к боям, знали, что война будет. Значит, что-то не было учтено. А как дело пойдет дальше? Когда соберемся с силами, когда перестанем отступать, когда погоним врага?

Нередко эти разговоры проходили в присутствии Юрия Федоровича Ралля. Он чаще задумчиво молчал, давая высказаться более молодым, более горячим членам нашей кают-компании. Но запомнилось, как однажды он остановил спор и тихо, проникновенно прочитал тютчевские строки:

Мне кажется, что я понял, что хотел сказать нам Юрий Федорович, какую высказал сокровенную мысль. Он верил, что несмотря на все невзгоды, врагу не сломить нас. В это и мы все тоже верили…

К концу июля определились итоги действий нашего соединения, решавшего задачи с помощью сил Кронштадтской военно-морской базы. Было поставлено семь линий минных заграждений от Хапассарских шхер до Гогланда, далее к островам Большой и Малый Тютерсы и в общем направлении на юг, на Кунду. Тем самым создан серьезный заслон для вражеских кораблей, которые попытались бы проникнуть в восточную часть Финского залива.

С удовлетворением думалось о том, что штаб и корабли «Восточной позиции» свою боевую задачу выполнили в срок и без потерь…

Мины, мины…

Утром 29 июля катер «МО-205» вышел из Кронштадта в Таллин. На катере были контр-адмирал Ралль, инженер-капитан 2 ранга Коленковский и я. Ровно месяц прошел с того дня, как, собрав свои нехитрые пожитки, отправился я из Ленинграда в недалекий путь на остров Котлин, чтобы принять участие в боевых действиях флота. Сейчас путь был более далекий, к более опасным рубежам.

Под вечер мы были уже в штабе флота. II здесь стало известно о наших новых назначениях. Поскольку соединение кораблей «Восточной позиции» выполнило свою задачу, оно подлежало расформированию. На его базе было решено создать управление Минной обороны Краснознаменного Балтийского флота. Командиром Минной обороны был назначен Ю. Ф. Ралль, военкомом Н. Т. Кокин, начальником штаба В. П. Александров. В новый штаб перешли почти все мои товарищи по «Восточной позиции». Я опять остался на должности флагманского штурмана.

В корабельный состав Минной обороны вошли бригада траления под командованием капитана 2 ранга Н. А. Мамонтова и отряд минных и сетевых заградителей, возглавляемый капитаном 1 ранга Г. Ю. Сарновичем.

Нам, пожалуй, не требовалось объяснять, чем вызвано формирование такого соединения. Тот, кто хорошо знал Балтийский морской театр военных действий, не мог не понимать, что здесь особое значение имела минная опасность. Небольшие глубины, изрезанность берегов, сложность фарватеров давали широкую возможность для применения различных типов мин — контактных, неконтактных, специальных. Минными заграждениями можно было перекрыть наиболее важные пути следования наступающих вражеских сил. И враг в свою очередь мог с помощью минного оружия закупорить наши силы в базах, нанести большой урон, стеснить любой маневр. Мы в этом уже убедились, работая в штабе «Восточной позиции».

Месяц боевых действий показал, что прежних сил для ведения минной войны у нас недостаточно. Эти силы требовалось укрепить, сосредоточить в едином центре руководство планированием, учетом и осуществлением минных постановок, а также борьбой с минной опасностью, исходящей от противника. Минная оборона флота и должна стать этим центром.

Мы с Коленковским тут же приступаем к делу. Сидим до поздней ночи в штабе флота, изучаем минную обстановку, наносим ее на карту. Нам охотно помогает в этом симпатичный молодой работник оперативного отдела штаба капитан-лейтенант Н. М. Овечкин.

От него мы узнаем немало любопытного. Оказывается, Овечкину довелось быть оперативным дежурным по штабу флота в ночь на 22 июня, и он первым нанес на карту точки падения тех вражеских мин, которые сбросили в ту ночь фашистские самолеты. В дальнейшем именно ему пришлось вести документацию по минной обстановке. И в ней он разбирается неплохо.

Капитан-лейтенант говорит нам о том, что зафиксировано в документах. Еще в день начала войны фашистское командование открыто объявило по радио, что корабли немецкого флота заминировали нейтральные воды Балтики между островом Эланд и портом Мемель (Клайпеда). Непосредственно в зоне Балтфлота враг начал ставить мины, как уже известно, с первых часов боевых действий. Наличие вражеских мин было обнаружено севернее и северо-западнее острова Нарген (Найссар), на линии мыс Тахкуна — Турку, в районе Либавы (Лиепая), Виндавы (Вентспилс), у входа в проливы Соэлозунд (Соэло-Вяйн), Моонзунд (Муху-Вяйн), в Ирбенском проливе. Для постановки мин вражеские корабли и самолеты проникали далеко в Финский залив. Мы еще не знали конкретного числа я точной направленности всех минных заграждений, количества поставленных мин, однако уже вырисовывались большие масштабы минной опасности^[1].

Мы понимали, что надо быстрее и возможно лучше сориентироваться в обстановке, дать нужные рекомендации флоту, начать более активное противодействие врагу в минной войне. В то же время не могли не думать о тех просчетах, которые выявили первые недели боевых действий.

Как же получилось, что силы фашистского флота «незаметно» и безнаказанно поставили мины в районах нашей операционной зоны? Ведь наш флот еще с 19 июня перешел на повышенную готовность в связи с угрозой фашистского нападения. Выходит, плохо велась разведка, не оказалась действенной дозорная служба, не хватало детального изучения и оценки обстановки.

И еще одно обстоятельство. Некоторой неожиданностью для нас явилось широкое применение противником неконтактных мин и новых противотральных устройств. В те дни мы с особым интересом и вниманием читали все те донесения, в которых описывались первые встречи балтийцев с вражескими сюрпризами, уточняли кое-какие детали у самих участников этих встреч.

Вот что рассказал, например, по моей просьбе командир базового тральщика «Т-216» старший лейтенант Дмитрий Григорьевич Степанов.

Был на исходе последний мирный день июня 1941 года. Тральщик третьи сутки бороздил небольшой участок Балтики на линии дозора. Моряки видели, что происходит что-то необычное. Десятки немецких транспортов один за другим полным ходом шли от финских берегов на юг, как правило, порожняком и без отличительных огней. В воздухе периодически появлялись самолеты с фашистскими опознавательными знаками. Вахту наши моряки несли с повышенным напряжением, чувствуя особенность обстановки.

Вскоре после полуночи 22 июня обнаружили близ наших территориальных вод семь неизвестных катеров. Объявив боевую тревогу, Степанов повел тральщик на сближение с ними. Но катера полным ходом устремились в северном направлении. «Т-216» преследовал их почти до самой кромки финских территориальных вод, а затем повернул обратно. На всякий случай командир решил обследовать район встречи с катерами.

Солнце уже всходило, и прозрачная вода хорошо просматривалась. Там, где только что курсировали катера, наблюдатели тральщика увидели мины, стоявшие на небольшом углублении. Старший лейтенант распорядился поставить левый змейковый трал.

Вскоре в трале почувствовалось натяжение, как это бывает, когда затраливают мину. Тут же раздался взрыв, разметавший снасти трала. Поставили другой трал, по правому борту. Через несколько минут опять взрыв, и опять трал вышел из строя. Теперь пустили в дело другое тральное устройство — параван-трал. Новый взрыв, гораздо ближе к кораблю. Некоторые механизмы тральщика получили повреждения. Правда, повреждения оказались небольшими, моряки быстро устранили их. Тральщик продолжал выполнять свою задачу до тех пор, пока не получил приказания о возвращении в базу.

Свидетельство старшего лейтенанта Степанова примечательно тем, что в нем зафиксирована первая встреча балтийцев с минами врага в первые же часы войны. Интересно оно также и тем, что здесь впервые сообщается о странном поведении фашистских затраленных мин. Почему они взрываются, а не всплывают на поверхность воды после того, как резак трала пересекает минреп?

После этого многие другие корабли познакомились с вражескими минами, причем встреча с ними не всегда кончалась столь благополучно.

Ночью 23 июня отмечена первая серьезная жертва минной войны. В устье Финского залива наскочил на мину эсминец «Гневный». Спасти его не удалось. Часа через два в том же районе подорвался на мине крейсер «Максим Горький». Несмотря на значительные повреждения, он сохранил ход, самостоятельно дошел до острова Даго (Хиума) и у его берега стал на якорь. Сюда были направлены базовые тральщики, чтобы обеспечить проводку крейсера за тралами на его пути в Таллин.

Когда корабли, приняв соответствующий строй, шли в главную базу, разыгралась новая трагедия. Попал на мину один из тральщиков — «Шкив». Мина взорвалась под его килем в районе полубака. На корабле сдетонировал боезапас носового артиллерийского погреба. Тральщик надломился, корма и нос поднялись. Некоторое время он оставался на плаву, а затем погрузился в воду. Многие члены экипажа погибли. Погиб и находившийся на «Шкиве» командир Охраны водного района главной базы капитан 2 ранга А. А. Милешкин.

Тщательный анализ всех этих случаев дал некоторые результаты. Стало ясно, что фашистские мины имеют неожиданные для нас новинки. В минрепах гальваноударных мин применяется длинная гофрированная трубка, которую не берут резаки наших тралов. Когда резак захватывает эту трубку, замыкается специальный контакт, и мина взрывается в трале или параван-охранителе. В некоторых минах обнаружены тягоминрепные устройства, срабатывание которых влечет за собой взрыв мины после пересечения минрепа резаком трала или паравана. Для всех этих хитростей надо находить противодействие. Надо также серьезно подумать над увеличением эффективных средств траления неконтактных мин — практически нового для нас дела.

Обнадеживало то, что балтийцы, быстро приспосабливаясь к обстановке и учитывая опыт первых недель войны, без робости, с присущей им сметкой приступили к разгадке тайн минной войны, к борьбе с таящейся под водой опасностью. И в этом смысле характерно то, что произошло на базовом тральщике «Гафель».

Этот тральщик 24 июня обеспечивал переход из Кронштадта в Таллин транспорта «Казахстан». Западнее острова Родшер наблюдатели «Гафеля» обнаружили минную банку из семи вражеских якорных гальваноударных мин. Немецкие моряки при их постановке, видимо, неточно рассчитали углубление, и мины плавали на поверхности воды. Их, конечно, следовало уничтожить.

Спустили шлюпку. В нее сели политрук М. П. Нечаев, минеры А. И. Тормышев и И. Мисченко, а также гребцы Плотников, Кузнецов и Гурьев. Осторожно, с наветренной стороны подошли к первой мине. Минер Мисченко, свесившись с кормы шлюпки, мягко уперся руками в стальной шар, не давая ему коснуться шлюпки. Минеру подали подрывной патрон. Он подвесил его к тине, зажег запальный шнур. И тут же гребцы налегли на весла.

Когда шлюпка отошла на безопасное расстояние, прогремел сильный взрыв. Судя по нему, заряд мины составлял не менее трехсот килограммов.

Тем же способом были подорваны еще пять мин. Оставалась последняя, седьмая. Когда шлюпка направилась к ней, с корабля передали семафором вопрос: «Можете ли разоружить мину?» Некоторое время на шлюпке все молчали. Разоружить — значит узнать устройство мины. Это очень важно. Но это и очень опасно. Молчание нарушил политрук Нечаев.

— Передайте командиру корабля, — сказал он краснофлотцу Кузнецову, — приступаем к разоружению мины.

И вот шлюпка приблизилась к мине, которую решено «взять живьем». Нечаев и Мисченко вдвоем протянули к ней руки, наложили ладони на ее скользкую поверхность, стараясь удержать покачивающийся шар в спокойном состоянии. Третий, Тормышев, начал отвинчивать колпак. Все в шлюпке невольно напряглись. Ведь если здесь таится ловушка… Но ловушки, к счастью, не оказалось. Вслед за первым были отвинчены и другие колпаки.

Теперь предстояло отделить мину от минрепа — тонкого троса, соединяющего стальной шар с якорем, лежащем на дне моря. Тут тоже мог оказаться сюрприз, приводящий к взрыву. Но приходилось рисковать.

Тормышев спустился в воду, нырнул под мину и, ухватившись за минреп, потянул его на себя. Взрыва не было. Вынырнув, минер дал знак товарищам. Шлюпка подошла ближе, и моряки вскоре освободили мину от минрепа и прибуксировали ее к кораблю. Так она стала ценной добычей тральщика.

Пока мы ориентируемся в обстановке, в штаб флота продолжают поступать донесения от военно-морских баз и кораблей, находящихся в море, о новых минных банках и целых минных заграждениях, созданных противником. Мины обнаружены у мыса Юминда, близ плавучего маяка «Таллин», севернее острова Нарген и во многих других местах. Стало быть, минная опасность растет с каждым днем, и нам надо поторапливаться с ответными мерами.

Но вот что любопытно. Если противник так активно, настойчиво и так густо «засевает» минами устье Финского залива, значит, он не собирается проводить в этом районе наступательные боевые действия с использованием крупных кораблей. Врагу повредили бы при этом собственные минные заграждения. Значит, у него цель одна — сковать действия наших сил. Этот вывод очень важен для последующих решений командования флота.

Тем временем в Таллин пришел штабной корабль Минной обороны — все тот же наш знакомый «Ленинградсовет». На нем прибыли остальные офицеры штаба и политотдела. Вечером того же дня контр-адмирал Ралль собрал всех нас в просторном салоне корабля.

Юрий Федорович рассказал, как складываются боевые действия в Прибалтике и у нас на Балтийском театре.

Положение трудное. Вражеские войска глубоко продвинулись на нашу территорию. Флоту приходится сосредоточивать основные усилия на том, чтобы содействовать сухопутным силам на приморских направлениях. В то же время балтийцы развернули активную борьбу на коммуникациях: нарушают морские перевозки врага, защищают собственные сообщения с Моонзундскими островами, с Ханко, со многими пунктами в Финском заливе. А в этом должна сыграть свою роль и Минная оборона флота.

Контр-адмирал сообщил, что ему подчинены все средства борьбы с минами, а для активных минных постановок будут выделяться дополнительные силы. Небезынтересно было узнать, в частности, о том, что принимаются меры для более эффективной борьбы со всеми типами вражеских мин, в том числе с мало еще известными нам донными, неконтактными минами. В наше распоряжение переданы специально оборудованные магнитные тральщики «Скат» и «Поводец» с деревянными корпусами, на которые не реагируют донные мины. Оба тральщика имеют электромагнитные тралы.

Сжато, четко изложены Раллем конкретные задачи Минной обороны. Вместе с силами и средствами Охраны водного района главной базы мы должны обеспечивать вывод в море и возвращение наших подводных лодок. Формировать и проводить конвои из Таллина в Кронштадт, на Ханко, Моонзундские острова. Продолжать постановку минных заграждений и противолодочных сетей, траление вражеских мин. На штаб ложится организация, планирование и учет всех этих действий, ведение карт минной обстановки, ее анализ и оценка, выработка предложений по борьбе с минной опасностью.

Затем выступил военком — бригадный комиссар Н. Т. Кокин. Он напомнил нам содержание специальной директивы ЦК партии и Советского правительства, изданной в связи с началом войны. Суровые в ней слова… Решается вопрос о жизни и смерти советского государства, о свободе или порабощении народов Советского Союза. Надо понять всю глубину опасности, нависшей над страной, отрешиться от благодушия и беспечности мирного времени. Надо всем советским людям подняться на священную борьбу с коварным и сильным врагом, отстаивать каждую пядь советской земли, драться до последней капли крови…

Мы слушали комиссара и думали о героической обороне Либавы, об ожесточенных боях под Ригой, о том, что по улицам этих городов маршируют теперь фашистские колонны. Враг остервенело рвется к Ленинграду. Под угрозой главная база флота. Да, нелегкое время, тяжелая борьба…

После совещания я вышел на верхнюю палубу «Ленинградсовета». Теплая ночь. Видны суда у стенки Купеческой гавани, силуэты боевых кораблей на рейде, очертания затемненных зданий порта. За ними — Таллин.

Впервые я увидел его летом 1940 года, Эстония только что вступила в семью республик Советского Союза. Город поразил своей красотой, неповторимостью. Восхищенный, ходил я по узким улочкам Вышгорода, смотрел на старинные крепостные стены, на высокую круглую башню «Длинный Герман», на все великолепие поднимающихся над городом готических шпилей. Любовался строгой архитектурой Домской церкви, построенной более шести веков назад. В этой церкви, в массивных гробницах, покоятся останки прославленных русских адмиралов И. Ф. Крузенштерна и С. К. Грейга. Ездил на трамвае к берегу бухты, где стоит знаменитый памятник русским морякам с броненосной лодки «Русалка», трагически погибшей в 1893 году во время жестокого шторма на Балтике. В парке Кадриорг любовался домиком Петра Первого. Глубокая старина и отечественная морская история… Да это и не удивительно. Ведь более двух столетий Таллин, называвшийся тогда Ревелем, был базой русского военного флота.

И вот я снова здесь, но совсем в другой обстановке. Наступая на Ленинград, фашистские войска обошли Таллин с юга. Нет сомнения в том, что скоро они будут штурмовать город. Пока бои идут на дальних подступах к нему, однако все яснее вырисовывается грозный смысл знакомого военным людям слова «осада».

Что ж, таллинцы готовы постоять за себя. Мне известно, что флот выделил немало сил для обороны города. Береговая артиллерия, артиллерия кораблей, морская авиация нацелены на помощь сухопутным войскам, отряды моряков двинуты на оборонительные рубежи. Город будет сражаться. Размышляя обо всем этом вечером на палубе штабного корабля, я в то же время думал о собственных делах — сегодняшних и завтрашних. Минная война — задача трудная, но мы должны постараться возможно лучше решить ее.

Через день-два у нас вырисовался план траления в зоне действий кораблей Балтфлота. Мы должны тщательно контролировать в противоминном отношении все важнейшие фарватеры, по которым ходят корабли. Общая их длина составляла около 1400 миль. Требовалось большое напряжение, чтобы пройти с тралами такое расстояние при наших ограниченных силах. Но у войны свои законы. Все, что только можно, было брошено на тральные работы.

На моих штурманских картах пролегли разные курсы в зоне Финского залива, на подступах к Таллину, к Моонзунду, к Ханко. По этим курсам неторопливо ходили, буксируя за собой тралы, корабли неодинаковых размеров и конфигурации: тральщики специальной постройки, переоборудованные для этих целей рыболовные суда, многочисленные катера. Порой захлестывала их волна, атаковали вражеские самолеты и торпедные катера, а то и подводные лодки. У них был постоянный риск подорваться на мине. Нередко противник сбрасывал с самолетов и катеров мины на протраленную уже полосу, и тогда тральщикам приходилось вновь повторять свои бесконечные галсы.

В то же время формировались корабельные отряды для постановки минных заграждений в водах противника, и эти отряды уходили в свои опасные походы под покровом ночи. Кроме того, что ни день, мы получали задания на проводку конвоев, эскортирование, уходящих в просторы Балтики подводных лодок. Мы, штабные командиры, бросались то туда, то сюда. Дни и ночи смешались в нечто единое, называемое боевой работой.

В незаметной этой работе экипажи тральщиков проявляли подлинный героизм, самоотверженность и делали свое дело с высоким мастерством.

В те дни в одном из донесений командования бригады траления я встретил знакомую уже фамилию минера, старшины 2-й статьи А. И. Тормышева — минера базового тральщика «Гафель». Оказывается, он еще дважды ходил на смертельный риск в схватке с минами. Только теперь это было уже не на «Гафеле», а на катере-тралыцнке.

Первый раз дело было так. Катер на фарватере вытралил вражескую мину. К ней на маленькой шлюпке пошел Тормышев с подрывным патроном. Он, как это делал уже и прежде, подвесил к мине взрывчатку, поджег запальный шнур и вернулся на катер, стоявший поблизости. Катеру следовало быстро уходить на безопасное расстояние, но, как назло, заглох мотор. Мотористы пытались его завести, а секунды текли, момент взрыва был все ближе и ближе. Тогда Тормышев прыгнул в шлюпку, сильными рывками весел подогнал ее к мине и вырвал уже догорающий запальный шнур. Потом, когда на катере заработал мотор, минер вставил в подрывной патрон новый шнур, зажег его, подгреб к борту катера, и тот дал ход. Вскоре прогремел взрыв, над морем поднялся огромный столб воды. Но теперь катер уже был на безопасном расстоянии.

Во второй раз, как свидетельствовало донесение, Тормышев самостоятельно разоружил вражескую мину нового образца, к которой и прикасаться было опасно. Правда, в данном случае не сообщалось каких-либо подробностей, но сам факт опять-таки говорил о бесстрашии, самообладании и мастерстве минера.

Забегая вперед, скажу, что этот старшина не раз отличался и в дальнейшем, неоднократно подрывал мины разных образцов и одним из первых балтийцев нашел способ уничтожения вражеских мин-ловушек, которые в большом количестве выставлялись фашистами в последующие годы войны. К сожалению, отважный моряк не дожил до победы — он погиб в 1944 году на тралении в Нарвском заливе.

Упомянутое мною выше эскортирование подводных лодок тоже требовало немалого напряжения сил, соответствующей организации, а также мужества тех, кто выполнял эти, казалось бы, несложные задачи. В довоенной практике флота предусматривалось, что для эскорта выходящих в море или возвращающихся в базу подводных лодок лучше всего использовать эскадренные миноносцы и сторожевые корабли с параван-тралами. Имелось в виду, что такой эскорт обеспечивает и надлежащую охрану подводной лодки, и приличную скорость движения. Но с началом войны пришлось взглянуть на это дело по-другому. Эсминцы в условиях минной и воздушной опасности сами нуждались в специальном охранении, а достаточного количества быстроходных сторожевых кораблей в составе нашего флота не было. Поэтому мы могли рассчитывать лишь на такой вариант: проводку подводных лодок по опасным фарватерам осуществлять за тралами базовых тральщиков, а в охранение выделять катера МО.

Конечно, было бы хорошо в целях скрытности эскортировать лодки в ночное время, но мы не располагали специальными ночными тралами. Приходилось действовать в светлое время суток. В таком случае, конечно, полагалось бы надежно прикрывать эскорты с воздуха силами истребительной авиации, но этих сил не хватало. Неплохо было бы кораблям эскорта заранее поупражняться в отработке совместного плавания, однако для этого мы не располагали временем. Так что проблемы наслаивались одна на другую и сильно усложняли нашу работу.

До последнего времени подводные лодки, выходя на просторы Балтики, следовали из Таллина вдоль нашего побережья, форсировали пролив Моонзунд и шли далее проливом Соэлозунд между островами Даго (Хиума) и Эзель (Сарема). Но противник, выявив этот маршрут, поставил мины и здесь. На магнитной мине подорвалась и погибла подводная лодка «С-11». Чтобы избежать новых потерь, пришлось проложить фарватер на больших глубинах посередине западной части Финского залива прямо в Балтийское море.

6 августа по этому фарватеру отправился первый организованный нашим штабом эскорт. Он состоял из пяти базовых тральщиков и пяти катеров МО под общим командованием старшего лейтенанта С. В. Панкова. Выводились в море три подводные лодки: «С-4», «С-5» и «С-6».

Помню, как мы на командном пункте Минной обороны следили за движением кораблей. Вначале все было тихо, никаких донесений. Значит, на фарватере полный порядок. Затем одна за другой три радиограммы. Первая: «На последнем отрезке фарватера встретил минное заграждение. Пять мин взорвались в тралах. Продолжаю движение». Через несколько минут: «Затралено еще четыре мины». В третьем сообщении указывалось, что в тралах взорвались еще две мины. После этого — опять тишина.

— Видимо, заграждение форсировано, — выразил предположение начальник штаба В. П. Александров. — Когда фашисты успели поставить мины? Засекли, наверное, нашу работу по пробивке фарватера.

И, уже обращаясь к своему заместителю Чулкову, капитан 1 ранга Александров сказал:

— Подумайте о контрмерах, Николай Иванович, и доложите свои соображения.

Ждем новых сообщений от Панкова. Наконец он доносит, что все три подлодки выведены в море и что в назначенной точке встречена подводная лодка «С-8», которая возвращается в базу. На обратном пути подсечены еще две мины. Судя по координатам, указанным в донесении, самый опасный район оставлен эскортом позади. С облегчением вздыхаем.

В последующем снарядили еще несколько эскортов. Ими успешно командовали не только Панков, но и капитан-лейтенант П. Т. Резванцев и старший лейтенант М. Д. Годяцкий. На их пути тоже попадались мины, неоднократно их атаковали фашистские самолеты, случалось обнаруживать около эскортов вражеские подводные лодки. Наши командиры не терялись в этой сложной обстановке, действовали смело и не допустили никаких потерь со своей стороны.

Траление, эскорты, конвои… Это, так сказать, оборонительные меры. Гораздо больше удовлетворения приносили нам активные действия — постановка минных заграждений в водах противника. К выполнению этих задач обычно привлекались сторожевые корабли типа «Буря» водоизмещением 560 тонн, довольно быстроходные, берущие на палубу 16 мин, а также торпедные катера, катера МО и базовые тральщики. В течение августа они не раз проникали в финские шхеры, на подходы к Хельсинки и Утё. В двух таких рейдах довелось участвовать и мне.

А результаты? О результатах своих минных постановок мы в те дни мало что знали, кроме, разумеется, бесспорного предположения, что всякая такая постановка сковывает силы врага, затрудняет его действия. Но позднее выяснилось, что мины наносили немалый урон врагу.

И здесь уместно рассказать о том, как погиб финский броненосец береговой обороны «Ильмаринен». Об этом я уже после войны прочитал в книге швейцарского историка Юрга Майстера^[2].

Был сентябрь 1941 года. Наши войска и флот упорно обороняли Моонзундские острова. Немецко-фашистское командование выделило значительные силы для осады островов, для высадки десантов. Одна из вражеских корабельных групп, насчитывающая 24 боевых единицы, под условным наименованием «Нордвинд» выдвигалась в район к северу от острова Даго. В ее состав входили финские броненосцы «Вяйнемяйнен» и «Ильмаринен» — крупные артиллерийские корабли, минный заградитель «Бруммер», девять сторожевых кораблей, два ледокола, транспорт, катера и тральщики.

В 18 часов 13 сентября отряд вышел из Утё. В голове колонны следовали броненосцы с поставленными параванами-охранителями, так как из-за неполадок со связью встреча основных сил отряда с тральщиками не состоялась. В 20 часов 30 минут примерно в 22 милях южнее Утё отряд начал поворот на новый курс. На циркуляции «Ильмаринен» правым бортом подорвался на мине. Пробоина в борту оказалась настолько большой, что корабль почти сразу перевернулся и через шесть минут затонул.

Это была серьезная потеря для финского флота. «Ильмаринен» имел водоизмещение 3900 тонн, вооружен четырьмя 250-миллиметровыми и восемью 102-миллиметровыми орудиями, четырьмя зенитными автоматами. Вместе с кораблем ушли под воду 271 человек из состава экипажа и штаба отряда. Из-за гибели броненосца армада противника не рискнула двинуться дальше и возвратилась в базу.

Немецко-финское морское командование считало, что «Ильмаринен» подорвался на случайно оказавшейся здесь плавающей мине. А точные расчеты показали, что именно там, где погиб корабль, силами нашего флота была поставлена минная банка в ночь на 18 августа 1941 года. Хорошо и в нужном месте поставлена — подводный снаряд эффективно сработал.

Морские карты, на которые мы наносим минную обстановку, становятся все более полными, испещренными разными условными знаками, цифрами и линиями. В то же время мы ведем и карту сухопутной обстановки, пользуясь оперативными сводками штаба флота. И эта карта нас мало радует, вызывает озабоченность.

Противник продолжал наступление в Прибалтике. 5 августа немецко-фашистские войска овладели станцией Тапа, перерезав железную дорогу и автотрассу Таллин — Ленинград. К исходу 7 августа враг вышел на побережье Финского залива между, мысом Юминда и бухтой Кунда. Таким образом, после месяца ожесточенных боев наша 8-я армия оказалась рассеченной на две изолированные части. Ее 10-й стрелковый корпус численностью около 16 тысяч человек отходил в направлении на Таллин, 11-й стрелковый корпус — на Нарву.

С каждым днем обстановка на территории Эстонии осложнялась, и угроза Таллину росла.

На фоне этих неприятных известий радостной для нас была оперативная сводка штаба флота за 8 августа. Из нее мы узнали, что дальние бомбардировщики типа ДБ-3ф авиационного полка под командованием полковника Е. Н. Преображенского, поднявшись с аэродрома Кагул на острове Эзель, долетели до Берлина и сбросили бомбовый груз на фашистскую столицу. Это сообщение было тем более приятно, что мы некоторым образом участвовали в подготовке воздушного удара по фашистскому логову — обеспечивали доставку на Эзель крупных авиационных бомб. С грузом таких бомб при соответствующих мерах предосторожности ходили к острову базовый тральщик «Патрон» под командованием старшего лейтенанта М. П. Ефимова, тихоходный тральщик «Т-298», которым командовал старший лейтенант А. В. Соколов, и другие корабли.

Хорошо запомнилось 19 августа. В этот день мы прочитали в сводке, что враг начал артиллерийскую подготовку по всему фронту обороны Таллина. И хотя фронт еще был далеко от города, не приходилось сомневаться в том, что для главной базы флота наступает решительный час.

20 и 21 августа фашистские войска продолжали штурм наших позиций. Его вели пять хорошо оснащенных дивизий при поддержке танков и авиации. Защитников Таллина вместе с моряками, с бойцами эстонских и латышских рабочих полков насчитывалось около 27 тысяч^[3]. Они не располагали танками, не имели достаточного прикрытия с воздуха. Дрались все воины самоотверженно, с трудом сдерживая натиск численно превосходящих сил противника.

Оборона не выдержала бы и первых ударов, если бы не артиллерия кораблей. И чем ближе к Таллину продвигалась линия фронта, тем сильнее становился огонь мощных флотских артиллерийских установок. Вначале по различным береговым целям, по скоплениям вражеских войск и танковым колоннам били орудия канонерских лодок «Москва» и «Амгунь». 22 августа первые артиллерийские удары по врагу нанесли крейсер «Киров» и мощная береговая батарея острова Вульф (Аэгна). С 23 августа уже все корабли, находившиеся в районе Таллина, оказывали артиллерийскую поддержку нашим сухопутным войскам, поскольку бои шли уже в 9–12 километрах от города.

24 августа. День пасмурный, солнце редко показывается из плотных свинцовых туч, нависших над городом и рейдом. Фашистских самолетов нет — мешает облачность. Гремят залпы главного калибра балтийских кораблей.

В последние дни мы почти совсем не видим на борту «Ленинградсовета» нашего флагманского артиллериста Константина Козина. Нет его и сегодня. Почти все время он обитает на эсминце «Калинин», на других кораблях, которые ведут огонь. Мы невольно ему завидуем: человек находится, можно сказать, в бою, он с теми, кто разит врага смертоносными снарядами. А у нас работа другая. У нас тоже много дел, но в них труднее видеть непосредственные боевые результаты.

Операторы Н. И. Чулков и Г. С. Гапковский, собирая воедино сведения из разных источников, по-прежнему тщательно анализируют минную обстановку, фиксируют на карте все ее изменения. Особое внимание уделяется при этом коммуникации Таллин — Кронштадт. В штабе флота эту карту ценят — она часто нужна для принятия тех или иных решений. Мы сами тоже постоянно пользуемся ею — ведь по-прежнему формируются и отправляются конвои, на подготовку которых у нас уходит немало времени и сил.

Образно выражаясь, мы глядим, главным образом, на море, а не на сушу. Несколько дней назад мне и флагмину Гончаренко пришлось заняться расчетами на постановку позиционных противолодочных сетей на подходах к Таллинской бухте. Постановку сетей осуществлял дивизион сетевых заградителей под командованием капитана 3 ранга Е. Н. Пихуля. На морских подступах к базе возникло надежное противолодочное препятствие. А это немаловажно: корабли, ведущие огонь по врагу, могли не опасаться удара из-под воды. ...