Бунич, Игорь Львович

Кейс Президента: Историческая хроника

В весенний день 1991 года у здания ЦК КПСС остановился блестящий черный лимузин. Выскочивший адъютант открыл заднюю дверцу машины. Стоявшая у дверей охрана вытянулась по стойке «смирно». Офицеры взяли под козырек. Резкие звонки призвали к вниманию охрану внутри здания. Массивные двери бесшумно открылись, пропуская в здание, где определялась вся внешняя и внутренняя политика огромной страны, одного из самых высших должностных лиц СССР — Председателя Комитета Государственной Безопасности генерала армии Крючкова.

Толстые ковровые дорожки заглушали шаги в широком коридоре, ведущем в комплекс помещений, занимаемых Генеральным секретарем ЦК КПСС Михаилом Горбачевым.

В последнее время, став Президентом СССР, Горбачев редко посещал свой кабинет на Старой площади, но Крючков настоял, чтобы встреча произошла именно здесь. Перед Президентом страны он испытывал нечто, напоминающее комплекс неполноценности.

Президент! Что за Президент СССР? Такого еще не было. А Генеральный секретарь — это понятнее и ближе, роднее даже. Брежнев, Андропов, Черненко, царствие им небесное, были настоящими генсеками, а не лезли в какие-то там непонятные президенты, как на Западе. С генсеком и говорить проще, и понимания больше, особенно если учесть, что сам Крючков — член Политбюро ЦК и приехал доложить Горбачеву сообщение чрезвычайной важности: ближайший сотрудник генсека-президента, такой же член Политбюро, как и Крючков, Александр Яковлев, оказался старым и матерым американским шпионом.

Новость ошеломила Горбачева. «Колумбийский университет!» — почти воскликнул генсек-президент, сразу догадавшийся, где могло произойти грехопадение Яковлева. Ведь тот учился в Колумбийском университете Соединенных Штатов Америки. Крючков скорбно кивнул. Да, именно там завербовали одного из главных идеологов КПСС и прорабов перестройки.

Горбачев сел на свое место за огромным столом из красного дерева, привезенным в свое время с дачи Орджоникидзе. Ходили слухи, что за этим столом сиживал сам Николай I. Взгляд президента стал строгим:

— Доказательства есть?

Лицо Крючкова вытянулось:

— Да… То есть какие нужны доказательства, Михаил Сергеевич, когда и так все ясно…

— Что ясно?

— Что шпион.

— Вам ясно. Мне — нет. Представьте документы. Вынесем на закрытое заседание Политбюро.

— Колумбийский университет, — напомнил Крючков.

— Да, университет, — согласился Горбачев. — Вот мы с вами, Владимир Александрович, Колумбийских университетов не кончали…

Что-то резануло Крючкова по сердцу. Внимательно взглянул на генсека, но не нашел ответного взгляда. Куда-то вверх смотрел Горбачев, откуда хитро прищуривался Ильич с портрета. А уж его-то — вождя мирового пролетариата — где только ни могли завербовать: и в Германии, и в Австрии, и во Франции!

— Доказательства есть? — снова спросил Горбачев, с каким-то непонятным интересом рассматривая шефа КГБ: шутит он или серьезно? Наверное, переутомился, но снимать его с должности нельзя. Именно на реакции Крючкова основан весь ПЛАН, который уже нельзя изменить

Садясь в машину, шеф КГБ не мог отделаться от мысли, что думает о том, сколько времени провел за границей президент-генсек…

* * *

В июле 1991 года только что выбранный Президент Российской Федерации Борис Ельцин и его верный соратник Руслан Хасбулатов уединились в помещении, которое, как они надеялись, не прослушивалось КГБ.

— Они уходят и уничтожают Союз, — сказал Ельцин, протягивая Хасбулатову ксерокопию секретного совещания на Старой площади,

— Да, — согласился тот, — Указ о департизации уже не успеет сработать,

— Может быть, еще успеет, — не согласился Ельцин, — если удастся нейтрализовать Крючкова и его команду,

Ельцин всегда был идеалистом. Разве можно нейтрализовать монстра, который подчинялся собственным инстинктам, а вовсе не Крючкову, Взгляд Хасбулатова засветился каким-то странным огнем. Так неожиданно светятся заснеженные вершины гор его родины, которая столько лет жила надеждами на свободу,

— Мы уже ничего не успеем сделать, — покачал головой Хасбулатов, — нам не сорвать их выступление. Да и нужно ли это?

Президент России взглянул на часы. Приближалось время играть в теннис, а Ельцин еще со времен свердловского обкомства любил жить по строгому распорядку.

* * *

В августе 1991 года молодой, широкоплечий, подтянутый десантный генерал с Золотой Звездой Героя Советского Союза стоял перед председателем КГБ СССР Крючковым, Генерал нравился Крючкову, с такими парнями не страшно начинать любое дело,

— Задачу поняли? Всю эту сволочь арестовать и отвезти на одну из наших баз, А там посмотрим,

— Так точно, — ответил генерал, — Задача понятна. Не впервой нам. Все будет в лучшем виде…

В сейфе у генерала УЖЕ лежал приказ: по получении сигнала немедленно изолировать Крючкова. Подпись под приказом не оставляла сомнений в том, что он будет выполнен.

* * *

Коммунистическая империя агонизировала. Военно-конспиративная по духу, вскормленная на идеологии мирового господства океанами народной крови — она умирала долго и мучительно. Предсмертные судороги и конвульсии издыхающего монстра, продолжающего держать в своих звериных лапах несметный ядерный потенциал, будоражили и тревожили мир. И тем не менее оставалась надежда, что былой авторитет и ответственность ядерной сверхдержавы даже на смертном одре предотвратят вспышку предсмертного безумия. Мир надеялся, но напрасно. Великая ядерная сверхдержава и экономически, и нравственно стремительно деградировала до уровня «банановой республики»…

Перестройка, задуманная в середине восьмидесятых годов в недрах Политбюро и ЦК КПСС, ставила две основные задачи: как заставить рабов лучше работать, ибо были уже безрезультатно перепробованы все возможные методы принуждения — вплоть до расстрела, и как получить остро необходимую помощь с Запада, ибо к этому времени фактически ни одна страна свободного мира не желала иметь никаких дел с «империей зла».

За семьдесят лет своего существования внутренняя жизнь в СССР приняла все черты классического платоновского социализма. Общество четко разделено: немногочисленная, купающаяся в роскоши партийно-государственная ЭЛИТА, давно уже построившая для себя ежедневно обещаемый народу «коммунизм»; карательная и идеологическая СТРАЖА, способная на любые преступления против собственного народа во имя права быть допущенной поближе к элитарной кормушке, на которую номенклатурная стража взирала с горящими от жадности глазами: многомиллионный, раздавленный, оболваненный, люмпенизированный НАРОД, чье материальное и духовное обнищание стремительно двигалось к тому же самому беспределу, что и роскошь элиты.

Зажатый между колючей проволокой лагерей, где томился цвет нации, и колючей проволокой границ, беспощадно обираемый, сознательно спаиваемый народ, лишенный свободы любого творческого порыва, впал в социальную летаргию и фактически не имел уже никаких желаний, кроме инстинктивного желания выжить.

Огромная армия, которую режим считал одной из своих главных опор, чьи трубы и барабаны по поводу побед полувековой давности заглушали любое живое слово в стране, преступно втянутая в афганскую авантюру, терпела унизительные поражения, демонстрируя свою полную беспомощность во всем диапазоне современного военного дела. Стагнировала промышленность и ее «святая святых» — военно-промышленный комплекс, безнадежно отставая от мировых стандартов и пожирая сам себя.

Резкое понижение мировых цен на нефть — единственный продукт, за который еще можно было получать иностранную валюту, — и сокращение объема ее добычи из-за в прах устаревшего оборудования болезненно уменьшили приток твердой валюты в страну, угрожая уже благосостоянию самой элиты, привыкшей купаться в долларах наподобие саудовских принцев.

Совершенно секретные сводки ложились на стол перед маразматическими старцами из Политбюро, взывая к действию. Самая высокая в мире смертность, самая низкая продолжительность жизни, катастрофически падающая производительность труда. Коррупция, пронизавшая все общество по вертикали и горизонтали. Глобальное воровство всего: от с трудом полученных иностранных займов до тарелок в рабочих столовых. Одни воруют, чтобы выжить, другие уже просто не могут не воровать, закапывая в землю трехлитровые банки, наполненные золотыми монетами и бриллиантами.

Вооруженные отряды партии — КГБ и армия — требуют десятикратного увеличения своей численности и ассигнований, грозя выйти из-под контроля. Партийно-чекистскую и военную верхушку раздирают интриги, разлагает коррупция и вседозволенность, делая ее совершенно недееспособной.

Один за другим мрут престарелые генсеки. Эта эпоха получила весьма мягкое название «период застоя», хотя ее скорее можно назвать «эпохой самопожирания». Ноги страны подломились под тяжестью ее окаменевшего, заполненного трупным ядом организма, и стало отчетливо видно, что уже невозможно двинуться ни вперед, ни назад, ни вправо, ни влево. Эпоха закончилась с появлением на сцене нового, небывало молодого, умного, хитрого и энергичного Генерального секретаря КПСС Михаила Сергеевича Горбачева,

Начиналась новая эпоха — эпоха ПЕРЕСТРОЙКИ. Элита, сумевшая понять, что дряхлые и впавшие в прострацию кремлевские старцы своим нежеланием и неумением что-либо предпринимать для оживления режима ставят под угрозу сами условия существования элиты — те самые роскошные условия, которые партия большевиков построила для себя на народных костях и которые менять отнюдь не собиралась, выдвинула нового генсека в затаенной, но твердой надежде, что тот оживит систему, не меняя ее. Горбачев — плоть от плоти партийно-чекистской номенклатуры, выдвиженец знаменитого партгромилы Андропова, сунувшего его в Политбюро на место убитого заговорщика Кулакова, казалось, отвечал всем требованиям разлагающейся элиты и не мог не оправдать ее доверия.

С бесстыдством и безответственностью, свойственными всем коммунистическим лидерам, начиная с Ленина, Горбачев начал новую эпоху с новых непродуманных авантюр. «Жилище-2000», антиалкогольная кампания, грозившая перерасти в новый виток массового террора, всевозможные интенсификации и ускорения окончательно добили больную страну. Но новый генсек полон сил, его энергия подобна энергии вулкана. Стоит лишь обновить партийную и государственную номенклатуру — и все проблемы решатся сами по себе. Один за другим выгоняются в отставку первые секретари республиканских компартий, крайкомов, обкомов, горкомов. Идет чистка до уровня секретарей первичек. Отупевшие от роскоши и безделья, они почти не сопротивляются, тем более, что Горбачев заручился поддержкой почти всех членов возглавляемого им всемогущего Политбюро.

Но на смену выгнанным мерзавцам и казнокрадам приходят новые, со всеми врожденными инстинктами своих предшественников, но более молодые и энергичные. Дорвавшись наконец до настоящей кормушки и не зная отпущенного им срока, они позволяют себе такое, на что не решились даже их разжиревшие предшественники в эпоху «застоя». Генсек не сдается, он гонит и их, но на смену приходят еще худшие негодяи. Партийные инкубаторы уже создали стойкий генетический тип руководителя. Казалось, что уже ничего сделать нельзя, но в молодом генсеке неожиданно просыпается настоящий политик.

Вслед за ПЕРЕСТРОЙКОЙ объявляется ГЛАСНОСТЬ. Сообщники по Политбюро категорически против, но Горбачев доходчиво им объясняет, что иначе совершенно невозможно получить западные кредиты, без которых, как хорошо известно товарищам, не обойтись.

Из лагерей освобождаются со скрипом и неохотой политические заключенные. Гласность выплескивает на страницы книг, журналов и газет, на экраны телевизоров всю страшную правду о семидесятилетием владычестве банды преступников, именующей себя коммунистами, над раздавленной и изнасилованной страной.

КПСС в панике. Сначала отдают на растерзание Сталина, которого обгладывают до костей и съедают сами кости. В ужасе КПСС пытается укрыться за черной дымовой завесой антисемитизма, отдавая толпе на растерзание не только давно уже съеденного Троцкого, но и Свердлова, чье имя еще носили города, заводы и боевые корабли. Но вместе со «зловещими евреями» из ленинского окружения мгновенно разорвали на куски и самого вождя мирового пролетариата. Далее отступать было некуда.

Перепуганная партия, отказавшись от 6-й статьи Конституции, спряталась «в окопы», пытаясь сформулировать какую-то новую идеологию «во спасение» и выдвинув в сторожевое охранение уже совершенно карикатурных деятелей вроде Нины Андреевой и Ивана Полозкова.

Армия, униженная Афганистаном и оплеванная при возвращении на Родину, открыто брюзжала, чугунно сопротивляясь каким-либо переменам и гласности. Сенсационный полет немецкого пилота Руста, пролетевшего через все зоны ПВО и посадившего свой самолет прямо на Красной площади в Москве, позволил Горбачеву сменить всю военную верхушку во главе с маршалом Соколовым.

Новым министром обороны был назначен генерал Язов, никому ранее не известный командующий Дальневосточным округом и чем-то приглянувшийся Горбачеву во время поездки во Владивосток. Вместе с новым назначением Верховный Совет подписал Указ о ликвидации звания маршала Советского Союза в мирное время, дававший понять общественности мира, что былое значение армии в новом перестроечном обществе значительно понижено. Именно поэтому во главе ее и поставлен генерал, не принимавший ранее участия в военно-аппаратных играх и интригах и «незамазанный афганской авантюрой».

Однако и ссориться со старой армейской верхушкой Горбачев не захотел. Оставшийся не у дел бывший начальник Генштаба маршал Ахромеев был назначен на специально созданный пост военного советника при Горбачеве, а рьяный исполнитель откровенных военных авантюр генерал-лейтенант Громов, командующий войсками в Афганистане, вместо отдачи под суд был произведен в генерал-полковники и назначен командовать Киевским военным округом.

Но если партия, идеологически уйдя «в окопы», сохранила незыблемой всю свою структуру от ЦК до райкомов, если потрясенная и взбудораженная армия вынуждена была пожертвовать своей верхушкой, но сохранила свои мощные политорганы и прямое подчинение партии, то КГБ — самая зловещая из опор режима — не подвергся даже косметическим преобразованиям. Глава этого заведения, генерал армии Чебриков, по доброй сталинско-брежневской традиции был членом всемогущего Политбюро, постоянно напоминающего своему генсеку, что с ним будет, если он не оправдает оказанного ему доверия. Пытаясь вырваться из железных объятий своих сообщников, Горбачев, смело маневрируя, придумывает «институт президентства» и становится первым Президентом СССР. Должность выборная и уже никакой чрезвычайный пленум не может его с этой должности снять, если он не оправдает доверия Политбюро. Генерал Чебриков (правая рука покойного Андропова) идет с «повышением» в группу генеральных инспекторов, оставляя пост Председателя КГБ своему заместителю Владимиру Крючкову.

Как и большинство его предшественников, Крючков прошел закалку в сталинском комсомоле и бериевском МГБ. В 1956 году, во время народного восстания в Венгрии, будучи секретарем (от КГБ) советского посольства в Будапеште, вместе с послом Юрием Андроповым, сделал все для кровавого подавления восстания.

Особой его заслугой, первенство в которой, разумеется, досталось самому Андропову, было завлечение в советское посольство и арест венгерского премьера Имре Надя — первого, сделавшего попытку порвать с тоталитарной сталинской империей. (Ходили слухи, что Надь был повешен прямо на территории советского посольства, чему Андропов и обязан своей дальнейшей головокружительной карьерой). Так это было или иначе, но Андропов не забыл своего сообщника и, став в 1967 году шефом КГБ, немедленно назначил Крючкова сначала начальником Первого Главного управления КГБ (внешняя разведка), а затем одним из своих заместителей.

Профессиональная деятельность Крючкова на вверенном ему поприще руководителя воспетой дешевыми детективами и телесериалами советской разведки ознаменовалась небывалым количеством провалов и повальным бегством огромного числа наших «штирлицев» на Запад. Однако это нисколько не отразилось на его карьере. Напротив, после грамотно организованного убийства брежневского шурина генерала КГБ Цвигуна, Крючков с Андроповым вторично повязались кровью гнусного антиправительственного заговора.

Став (с подачи Горбачева) Председателем КГБ и, естественно, членом Политбюро, произведенный в генералы армии Крючков, казалось, сохранял в общем хаосе полное хладнокровие. Он не устраивал истерик, как многие партаппаратчики, не срывался на рык, как представители Вооруженных сил, а молча и целенаправленно продолжал свою деятельность. Осведомительные сводки ясно говорили, что оснований для паники нет. Все партийные и государственные структуры остались незыблемыми. Демократические крикуны слабы и немногочисленны. Это очень даже хорошо, что они проявили себя. Списки наиболее опасных составляются и корректируются, вкладываются в компьютеры и рассылаются во все региональные управления.

К сожалению, констатируют сводки, старая коммунистическая идеология и фразеология, так и не обновленная из-за общей деградации идеологических структур ЦК КПСС, действительно перестала действовать на широкие массы, чем и пользуются так называемые «демократы», воспевая совершенно чуждый нашему народу образ жизни. Для спасения режима необходима новая идеология, которую можно было бы противопоставить воплям и свободе, демократии и частной собственности.

Пока в КГБ ломали голову над новой идеологией, понимая, что на одном антисемитизме далеко не уедешь, события стремительно начали выходить из-под контроля. Как ветром сдуло марионеточные коммунистические режимы в Восточной Европе.

Рухнула берлинская стена и объединилась Германия. На телеэкранах всего мира калейдоскопом пошли кадры: трупы застреленных супругов Чаушеску, гебистские генералы с сорванными погонами, дающие дрожащими голосами показания следователям, плачущие от страха недавно еще всемогущие генеральные секретари и партаппаратчики, арестованные или тайно вывезенные в СССР на военных самолетах. Громом прогремел указ нового президента Польши знаменитого Леха Валенсы о лишении профессиональных партийцев пенсий и конфискации незаконно принадлежащей им недвижимости.

Все это показывало парализованному от шока коммунистическому аппарату в нашей стране, что его ждет в самом ближайшем будущем, если он будет продолжать трусливо отсиживаться в «окопах». Но генсек-президент еще в их руках. Обласканный президентом США и западно-европейскими лидерами, он получает, как и обещал, миллиардные кредиты, которые КПСС, молча и сопя от удовольствия, спешно распихивает по своим многочисленным бездонным карманам.

В каждом своем выступлении президент-генсек подчеркивает свою приверженность социалистическому выбору и уверяет, что прячущаяся за его спиной партия может быть реформирована на основе обновленного марксизма. Это повергает в шок уже почти весь мир, но дает возможность партаппарату чувствовать себя увереннее. Отчаянные крики демократов, что надо спасать не партию, а страну, президент-генсек не слышит. И это вызывает недоумение, ибо страна действительно гибнет, а партия продолжает процветать.

Начиная со страшной Чернобыльской катастрофы, погибающая сверхдержава сотрясается экономическими, политическими и стихийными катастрофами. Взрываются шахты, заводы и поезда, тонут атомные подводные лодки и шикарные океанские лайнеры, бьются самолеты.

Страшные землетрясения накрывают Армению, Грузию и Азербайджан. Отовсюду идут сообщения об оползнях, смерчах, наводнениях и эпидемиях. Но и это не самое страшное.

Империя начинает рассыпаться. Первыми поднимают голову Прибалтийские республики, объявляя преступным давний сговор Молотова — Риббентропа, лишивший их независимости. Закавказские республики вторят им, напоминая, что они были оккупированы и лишены независимости в 1921 году. То же самое творится и в Молдавии, и в республиках Средней Азии.

Все это дает шанс издыхающему режиму продлить свое существование.

На смену затасканным марксистско-ленинским догматам приходят громкие фразы о «тысячелетней русской государственности», о «незыблемости Союза ССР», о «Великой России». Коммунисты быстро перекрашиваются в «державников», и страну потрясает новый поток, хотя и плохо продуманных, но хорошо организованных преступлений.

В Азербайджане, в страхе перед приходом к власти демократического Народного фронта, партия и КГБ организуют страшную резню армян. Диверсанты из КГБ взрывают телецентр. Под предлогом наведения порядка в Баку врывается армия, убивая всех подряд и приводя к власти члена ЦК КПСС Муталибова.

В Тбилиси армия откровенно расстреляла мирную демонстрацию у здания местного ЦК, применив при этом разрывные пули и боевые отравляющие вещества.

Резня начинается и в Средней Азии — страшная, азиатская резня друг друга, что помогает старому партаппарату сохранить власть под грубо перелицованными вывесками.

Растет напряжение и в Прибалтике, куда стягиваются войска специального назначения. Прибалтика — это не Кавказ и Средняя Азия. Она близка к Европе и географически, и по духу. Здесь нельзя действовать методами резни и погромов, но по-другому действовать режим не умеет…

Мрачными памятниками сталинской псевдоархитектуры во всех городах страны высятся огромные здания ЦК и обкомов. Зашторенные зеркальные окна, массивные казенные подъезды, охраняемые солдатами КГБ и ОМОНа с автоматами наперевес. Партия ушла «в окопы». Что творится за этими окнами? Какие указания передают телетайпы, какие приказы передаются по незаконно контролируемой правительственной спецсвязи? Куда спешат черные «ЗИЛы», «Чайки» и «Волги»? Чем занимается миллионная армия аппаратчиков, инструкторов, лекторов? Какие сигналы идут через щупальца огромного спрута, парализовавшего всю экономическую жизнь страны?

«Я знаю, чем они занимаются! — воскликнула по этому поводу мужественная московская журналистка Татьяна Иванова. — Они бастуют!», но была права лишь отчасти.

Потерпев сокрушительное поражение на выборах, обанкротившаяся КПСС вместо того, чтобы публично покаяться и тихо уйти с политической сцены, занялась откровенным саботажем по старому сталинскому сценарию организации всенародного голода. Магазины даже в столицах бесстыдно сверкали абсолютно пустыми прилавками. В провинции выстраивались огромные очереди за хлебом. Исчезли и промтовары — от тканей до холодильников и телевизоров. В аптеках исчезли даже анальгин с аспирином. С партийных трибун в этом открыто обвинялись первые робкие кооперативы, затерроризированные налогами и милицией.

Пришедшие номинально к власти, советы были бессильны что-либо противопоставить партийному монстру. Мужественные журналисты прорывались на переполненные товарами склады; снимали свалки с выброшенными тоннами продуктов; в советах требовали расследования, нити которого обрывались на порогах обкомов. КПСС ждала, когда отчаявшийся народ позовет ее обратно к власти. Народ голодал, но «родную партию» обратно к власти НЕ ЗВАЛ, и становилось ясно, что и НЕ ПОЗОВЕТ. Более того, выбранные народом советы стали формировать какие-то хулиганские комиссии, которые вместе с телеоператорами прорывались на роскошные дачи партийных бонз, демонстрируя нищему, ограбленному народу двухэтажные особняки, теннисные корты и плавательные бассейны за высокими непроницаемыми заборами. Депутатов арестовывали, выгоняли, выгоняли, избивали. Армия развернула на подъездах к дачным комплексам бронетранспортеры и вооруженных солдат.

Историк, генерал Филатов, напомнил всем заинтересованным лицам, что и дело маршала Тухачевского начиналось с прибытия какой-то комиссии для проверки его дачи. Слушавшие грозно задвигали скулами.

А из советов всех уровней, от местных до Верховного, уже неслись требования о департизации, деидеологизации, о национализации и разделе партийного имущества. Не реагировать уже было нельзя. Последовал приказ выйти из «окопов». Надвигались выборы первого президента России, и партия, ничему не научившись на предыдущих выборах, снова решила проверить свои силы в политической борьбе.

Став президентом, Горбачев совершенно справедливо учредил и пост вице-президента, как это водится во всех цивилизованных странах. По Конституции, вице-президент автоматически становится президентом в случае гибели или смерти президента, его болезни или изоляции. «Я хочу, — объявил Горбачев, — чтобы вице-президент стал как бы дополнением к президенту, беря на себя определенную часть работы. Это должен быть умный, деловой и пользующийся большим авторитетом человек». Зал Верховного Совета СССР затаил дыхание, ожидая, кого же Горбачев порекомендует на эту высокую должность. Шум, хохот и даже свист были реакцией зала, когда Горбачев, ко всеобщему изумлению, предложил утвердить вице-президентом Геннадия Янаева, ибо большего ничтожества было трудно придумать.

Выросший в недрах аппарата ВЛКСМ, Янаев славился повсюду как виртуозный матерщинник, постоянно напевающий песенку «Мимо тещиного дома просто так я не хожу», и умением завалить любую поручаемую ему работу. Он был настолько безнадежно туп, что КГБ, питавший свои кадры комсомольскими аппаратчиками, не решился взять его к себе, но, всегда лояльный к своим осведомителям и отдавая должное его исполнительности, сделал Янаева председателем Комитета молодежных организаций. Однако для этого Комитета, который был всего лишь «крышей» для действий КГБ за границей, Янаев из-за своей серости совершенно не годился, а потому был передвинут на совершенно синекурную в СССР должность Председателя ВЦСПС, сменив заворовавшегося и отправленного на пенсию Шибаева.

Опомнившись от удивления, депутаты, невзирая на свои политические расхождения, дружно прокатили Янаева и предложили Горбачеву подобрать другого кандидата.

Каково же было потрясение всех собравшихся в зале высшего законодательного органа страны, когда президент, поразмыслив, вышел на трибуну и… снова порекомендовал Янаева.

Наступила гробовая тишина, ибо все пытались сообразить, что бы могло означать подобное нарушение всех процедурных норм со стороны президента-генсека. Простое неуважение к парламенту страны или нечто большее? Какой-то «народный» акын в тюбетейке выскочил на трибуну и стал, завывая в рамках своего жанра, убеждать депутатов не нарушать счастья президента, поскольку президент беззаветно любит Янаева, ибо вторгаться в чужую любовь и опасно, и безнравственно, о чем свидетельствует весь народный эпос Калмыкии.

Зал еще не пришел в себя, когда зычный голос Анатолия Лукьянова, назначенного Горбачевым Председателем Верховного Совета страны, предложил голосовать,

Однокашник президента по университету, где они оба по путевке сталинского МГБ учились на юридическом факультете, Лукьянов всей своей карьерой был обязан Горбачеву. По мере собственного продвижения к вершинам власти, Горбачев неизменно тащил Лукьянова за собой, сделав его членом ЦК, членом Политбюро и добившись его назначения сперва заместителем Председателя Верховного Совета, когда сам занимал должность президента. Вскормленный и вспоенный аппаратом ЦК, Лукьянов руководил Верховным Советом грубо и произвольно, проводя все решения, нужные партийной номенклатуре, и блокируя неугодные.

Предложив снова голосовать за Янаева, Горбачев и Лукьянов бросили открытый вызов законодателям, видимо, отдавая себе отчет, что почти половина депутатов пришла в Верховный Совет от КПСС без выборов, фактически по назначению, как приходили представители родовой аристократии в средневековые парламенты Европы. ...