Алекс Шу Последний солдат СССР Битва за Родину

Пролог

15 октября 1978 года. Воскресенье

Осеннее солнце игриво стреляло лучиками, окрашивая зеленую гладь речки золотистыми искорками. Холодный ветерок лениво шевелил тронутую желтизной поредевшую листву деревьев, нависших над водной поверхностью.

На побережье у небольшого пятачка, обрамленного серым песком, виднелись фигурки двух пожилых рыбаков с накинутыми на плечи длинными офицерскими шинелями. Они сидели на самодельной скамье, сооруженной из сухих полусгнивших угольно-черных бревен, наблюдая за медленно покачивающимися на поверхности реки поплавками, готовые в любой момент подхватить удочки, уложенные на ветки-рогатки.

Один из них был невысок, коренаст, с волевым широким лицом и сурово поджатыми губами.

В каждом его жесте и движении непроизвольно проскальзывала уверенность и надменность, свойственная людям, входящим в высшую элиту государства. А тяжелый взгляд и стальной блеск в глазах указывали на принадлежность к спецслужбам.

Второй, в отличие от первого рыбака, сверкающего залысиной, имел густую седую шевелюру, был широкоплеч, строен и подтянут, несмотря на возраст. Его лицо, изборожденное глубокими морщинами, сохранило следы былой привлекательности и притягивало к себе внимание, четко очерченным профилем и цепкими чуть выцветшими голубыми глазами.

Чуть выше, метрах в пятидесяти от них, за кронами дубов, лип и вязов у асфальтированной дороги стояла сверкающая лаком черная «волга», в которой поудобнее умостившись на водительском сиденье, дремал кряжистый старшина.

— Костя, зачем ты меня сюда притащил? — сухо спросил коренастый, — только не говори, что порыбачить. Не поверю.

— Петя, нужно очень серьезно поговорить, — вздохнув, признался Константин Николаевич, — честно, даже не знаю с чего начать, настолько все это невероятно выглядит.

— Интересно, — остро взглянул на него собеседник, — это настолько серьезно, что ты не захотел разговаривать ни у меня в Раздорах, ни у себя в Жаворонках, потащил меня на эту речку. Между прочим, Марина Алексеевна уже обижается, что ты с Алиной Евгеньевной к нам уже долгое время не заглядываешь. Ладно, это к делу не относится, выкладывай, что там у тебя.

— Петр Иванович у меня есть один странный вопрос. Только не удивляйся. Ты в ясновидение веришь?

— Что за глупости? — нахмурился Ивашутин, — К чему ты это? Извини, но любого другого я бы за подобный вопрос послал, куда Макар телят не гонял. Я, между прочим, член ВКП(б) с 1930-ого года. Ты же меня как облупленного знаешь. Я — атеист и материалист. А ты мне такие провокационные вопросы задаешь про чертовщину какую-то.

— Подожди, — Константин Николаевич предупреждающе вскинул ладонь, — Вот мы с тобой войну прошли. Неужели никогда ты ни с чем подобным не сталкивался? Ну, например, просыпается солдат внезапно, весь трясется от ужаса, берется за оружие, в тот самый момент, когда часовых уже режут немецкие диверсанты, успевает поднять тревогу и спасти своих товарищей. Почему он вдруг встал в нужный момент, как сумел среагировать, внятно объяснить не может.

Расскажу другой случай. Был у нас капитан Игорь Силин. Необыкновенной удачливости человек.

Находится он в окопе несколько часов, а потом испытывает острую потребность отойти на минутку и в это же время, место, где только что стоял Игорь, разносит снарядом. А в другой раз, он резко нагибается, а снайпер стреляет и мажет. И такие случаи с этим офицером происходили периодически. Как заговоренный какой-то. А сколько еще на войне всего было, что объяснить с рациональной точки зрения просто невозможно.

— Да, — задумался Ивашутин, — бывало всякое. Но к чему ты ведешь?

— К тому Петя, что тебе тяжело будет мне поверить. То, что я расскажу и покажу, может показаться бредом. Но не спеши с выводами. Я смогу наглядно доказать свои утверждения.

— Интересно, — протянул коренастый, — заинтриговал ты меня Костя. Давай излагай уже, не томи душу.

— Довелось мне пообщаться с одним человеком, он обладает необычными способностями. Видит все наше будущее как на ладони. Страшные вещи рассказывает он Петя.

— Что за человек? Кто такой? — подобравшись, уточнил коренастый, — Ты вообще не думаешь, что это провокатор или вообще душевнобольной? Странно, что ты Костя таким россказням веришь. Всегда же был здравомыслящим человеком.

— Петь, ну не надо меня совсем уж выжившим из ума считать, — укоризненно посмотрел на собеседника Константин Николаевич, — для начала вот, посмотри.

Он повернул к себе сумку-планшет, висевшую на боку, щелкнул замками и достал кипу исписанной бумаги.

— А я думаю, чего это ты с собой её захватил, — удовлетворенно усмехнулся Ивашутин, — Точно, какие-то документы показывать будешь.

— Погляди, — генерал вытянул из стопки, и протянул начальнику ГРУ, тонкую пачку листов, отпечатанных на машинке.

— Что это? — Ивашутин пробежался глазами по строчкам текста.

— Это Петр Иванович прогнозы на события, которые произойдут в октябре этого года. Перед тем, как общаться с тобой, несколько дней проверял правильность информации. Все сбывается, я бы сказал, с пугающей точностью, вплоть до мелких деталей.

Так, — начальник ГРУ пробежал глазами по листам, — про Бейрут знаю, правительство шведское в отставку ушло — тоже верно. О результатах переговорах на Даунинг стрит между профсоюзами и английским правительством читал в сводках. Про претензии Амина Танзании знаю. О, а вот это уже интересно. Твой человек пишет, что завтра Кароль Войтыла станет Папой Римским — Иоанном Павлом Вторым. Мне докладывали о такой возможности, хотя подчеркивали малую вероятность избрания кардинала, не являющегося итальянцем. С ХVI века такого не происходило.

Допустим, твой человек обладает определенной информацией, хотя здесь у нас возникает к нему очень много вопросов. Но как он, черт подери, может знать имя будущего понтифика? Это невозможно. Его сейчас, наверно, и сам избранник не знает. Только после вердикта конклава кардиналов, он может выбрать себе имя и определенный номер, под которым будет править церковью и паствой. Идем дальше, 21-ого октября по прогнозам — смерть Анастаса Ивановича Микояна. Он уже года два как пенсионер. Я слышал, у него в последнее время проблемы со здоровьем. Но точно предсказать день его смерти от воспаления легких?! Это невозможно. Твой человек не Господь Бог, случайно?

— Не ерничай Петя, — Константин Николаевич сердито зыркнул на собеседника, — я сам до сих пор прийти в себя не могу.

Генерал вытащил из кармана пачку «Космоса», открыл её, щелчком выбил из общего ряда сигарету, подрагивающей рукой вставил её в рот, достал из сумки зажигалку, прикрыл её ладонью от ветра, и, клацнув колесиком, прикурил от вспыхнувшего желтого огонька.

— Ты же вроде бросал, — заметил Ивашутин

— Бросишь тут, со всем этим, — проворчал Константин Николаевич.

Прогнозы были у меня на руках в конце сентября, — продолжил он, жадно затянувшись и выдохнув струю дыма, — И все, что было предсказано, сбылось, повторяю, вплоть до мельчайших деталей, понимаешь? Я специально некоторое время, проверял каждое событие. Ни одной ошибки! Ни одной. Это меня и пугает.

Генерал замолчал, и снова затянулся сигаретой.

— Продолжай, я тебя внимательно слушаю, — лицо начальника ГРУ сохраняло невозмутимое выражение, глаза внимательно изучали собеседника.

Шелестов, не торопясь, выдохнул серое облако дыма.

— Я же сказал: он предсказывает нехорошее будущее, ожидающее нашу страну.

— Какое будущее? — лицо Ивашутина приобрело хищное выражение, — конкретнее, говори.

— Сейчас не буду. Позже. Я хочу, чтобы ты пока удостоверился в правдивости прогнозов, а потом продолжим разговор. А пока вот тебе еще информация на десерт.

— Опять предсказания? — ухмыльнулся начальник ГРУ, принимая очередную стопку листов.

— Нет, скорее полезные сведения для тебя и твоей конторы.

Ивашутин вчитался в текст. Его глаза изумленно расширились, на скулах заходили желваки, а лицо мгновенно приобрело землистый оттенок.

— Мля, это что…, — внезапно охрипший голос начальника ГРУ прервался, — это что такое, мать вашу?!

Затем тишину осеннего леса разорвала череда заковыристых нецензурных выражений. Всегда подчеркнуто корректный с подчиненными, трезвенник, сторонник здорового образа жизни, Петр Иванович Ивашутин злобно сыпал забористыми матюгами.

— Список предателей в твоей конторе Петя и перечень их гнусных дел, — спокойно ответил Константин Николаевич, дождавшись, когда ошеломленный начальник ГРУ замолкнет.

— Поляков, сволочь, — грудь Ивашутина ходила ходуном. Создавалось впечатление, что ему не хватает воздуха, — А я еще думал, чего это американцы так плотно с китайцами работать начали? А им всю информацию на блюдечке преподнесли, прямо с нашего центра в Рангуне.

— Петя с тобой все в порядке? — обеспокоенно спросил генерал.

— Да, — прохрипел Петр Иванович, — Если это правда, я эту паскуду ушастую своими руками задушу.

Немного успокоившись, он перевел тяжелый взгляд на Шелестова.

— Ты понимаешь, что это не простой сотрудник, а генерал-майор? Цена ошибки здесь очень велика, — тяжелый взгляд начальника ГРУ буравил спокойное лицо Константина Николаевича.

— Понимаю. Верить этой информации безоговорочно тебя никто не заставляет. Проведи внутреннее расследование, убедись в правдивости изложенных фактов, или, наоборот, и сделай соответствующие выводы.

— Ладно, все это похоже на правду, — наконец успокоился Ивашутин, — особенно насчет провала Маслова и агента Мейси, которых курировал Поляков, хотя это еще до моего прихода в ГРУ было. У нас она до сих пор числится «пропавшей без вести». Проверим обстоятельства гибели, и если все подтвердится, этот сучонок у меня за все ответит. Я еще Изотова потом взгрею как следует. Он сволочь должен с людьми работать, негодных отсеивать, а не протекцию таким как Поляков устраивать. Нечего ему в ГРУ делать, пусть в ЖЭК идет начальником отдела кадров устраиваться. Там ему самое место.

Начальник ГРУ минуту помолчал, погрузившись в раздумья, и продолжил: — За сведения спасибо. А вот что с тобой и твоим ясновидящим прикажешь делать?

— В смысле? — осторожно поинтересовался Константин Николаевич. Внутри у него все похолодело.

— Ты же не пацан, — криво усмехнулся Петр Иванович, — сам должен понимать. После таких заявлений, я просто обязан забрать тебя к себе в гости. В «Стекляшке» раскололи бы тебя до самой задницы, пока все не узнали о твоем «Нострадамусе» и его предсказаниях.

— И ты это сделаешь Петя? — генерал устало поднял глаза на своего собеседника.

Мысленно Константин Николаевич еще раз лихорадочно прокручивал дальнейшие действия. Такого варианта событий он не исключал, приняв решение рискнуть и частично довериться Ивашутину. Но попадаться живым специалистам «Аквариума» по развязыванию языков, и подставить внука Шелестов-старший не собирался. При подобном развитии ситуации он надеялся успеть воспользоваться наградным «ТТ», лежащим в бардачке «волги» или принять ударную дозу «аспирина», вызывающую смерть. На самый крайний случай в «загашнике» у генерала, еще со времен боевой молодости, была пара трюков, позволяющих ему уйти достойно, ничего не сказав волкодавам ГРУ.

— Нет, — помедлив несколько секунд, ответил Ивашутин, — и не потому, что мы с тобой давно дружим, и вместе прошли войну. Был бы я уверен, что ты замышляешь что-то против Союза, участвуешь в какой-то оперативной комбинации или провокации, ни секунды бы не сомневался. Просто я знаю тебя как облупленного уже сорок лет. Ты Костя порядочный человек, и болеешь душой за страну. Поэтому в «Стекляшку» ты не поедешь, и все сказанное тут останется между нами, пока ты меня не убедишь в обратном.

— Спасибо Петя, — генерал облегченно перевел дух, — я знал, что на тебя можно рассчитывать.

— Давай вернемся к делу. Что ты предлагаешь?

— Все просто. За несколько дней ты лично убеждаешься в правдивости прогнозов, проверяешь информацию по предателям, удостоверишься в полученных сведениях, а потом мы встречаемся опять и продолжаем разговор.

— Хорошо. Но учти, использовать меня в «темную» не получится. Тебе придется организовать мне встречу со своим таинственным предсказателем. Рано или поздно. Ты должен понимать: я могу и сам все выяснить. Возможности у меня есть. Но делать этого не буду, поскольку доверяю тебе. Пока доверяю, — подчеркнул Ивашутин.

— Договорились, — генерал встал, — ну что же Петр Иванович, тогда давай собираться. Алина Евгеньевна уже стол должна накрыть. Заедем ко мне в Жаворонки, посидим, поговорим, вспомним войну и павших товарищей.

17 октября 1978 года. Вторник

— В чем дело? Почему сигналили? — Зорин как всегда предельно конкретен и лаконичен.

— Игорь Семенович, — не могу справиться с подростковыми гормонами, и мой голос чуть подрагивает от волнения, — через полчаса психически больной воспитанник зарежет Марата Альбертовича, запрёт маленьких девочек в спальне на втором этаже, а старших детей — на первом, и подожжет детдом. Они все могут погибнуть в огне.

— Предвидение? — с пониманием спрашивает Зорин и, дождавшись моего кивка, уточняет, — Там же еще сторож есть?

— Он тоже будет нейтрализован. Оглушен, заперт в сторожке, дверь подперта палкой снаружи, — отвечаю я.

— Чего же мы тогда стоим? Поехали, — рычит наставник, поворачивается, и громадными прыжками несется к «москвичу».

Зорин — настоящий мужик. Никакой рефлексии, заламывания рук, надоедливых вопросов «а ты в этом уверен». Понимает, что нельзя терять ни секунды и действует. Вот за это и уважаю своего тренера.

Прыгаю в «копейку», «москвич» уже развернулся, и летит в обратную сторону. Мотор Мальцев не глушил, и машина подрагивает, готовая в любой момент сорваться с места.

— Сережа, поворачиваем и быстро за Зориным, — командую я.

— А что случилось? — недоуменное лицо Мальцева поворачивается ко мне.

— Некогда объяснять, гони к детдому. Если не успеем, дети могут сгореть.

— Понял, — Серега приникает к рулю, смотрит в зеркало и, убедившись, что дорога пуста, резко разворачивается, и несется за «синим москвичом» наставника.

— Леха, так что все-таки произошло? — спрашивает Потапенко.

— Да, Шелестов, нам хотя бы объясни, чего мы летим обратно как сумасшедшие? — поддерживает его тезка.

— Ребята в детдоме беда. Малыши могут сгореть. Только не доставайте меня сейчас вопросами, откуда я это знаю. Знаю и все. Если поторопимся, то можем их спасти. Это все, что я могу вам сейчас сказать, — отвечаю я.

— Да с чего ты это взял? — начинает заводиться Волобуев, — Откуда ты это, черт возьми, можешь знать?

— Заткнись Леха, — басит Мальцев, напряженно смотря на дорогу, — раз Шелестов говорит, значит так и есть. Он мою маму от смерти спас, сразу увидел, что у неё перитонит. Убедил в больницу ехать, а она не хотела. Врачи говорят, привезли бы на пару часов позже и труба. Не было бы у меня больше матери. Я ему верю. Так что сиди молча, не вякай.

— Это черт знает что, — бормочет Волобуев, но под негодующим взглядом Потапенко замолкает.

Машина несется, разрывая светом фар вечернюю мглу, за маячащим впереди синим «москвичом». В окне с бешеной скоростью пролетают деревья, встречные автомобили и дома. Дорога стремительно бежит под колеса «копейки», и исчезает сзади, скрываясь в кромешной тьме. Серега выжимает из автомобиля, все что возможно, заставляя его возмущенно реветь мотором.

«Только бы успеть, только бы доехать вовремя» — судорожно бьется в голове тревожная мысль, — «Не дай бог с Машей и другими малышами что-то случится, никогда себе не прощу. Дурак ты Шелестов, надо было лично заняться уродом, а не поручать Гордею с ним побеседовать. Тоже мне нашел воспитателя. Да он сам недалеко от Бидона ушел. Именно этим ты и спровоцировал гниду».

«Копейка» летит за «москвичом», обгоняя идущие впереди машины. Вижу изумленные лица водителей, кто-то матерится на лихачей, устроивших гонки на шоссе, но нам сейчас не до них. Мальцев сосредоточенно всматривается в дорогу, крепко сжимая руль. Потапенко и Волобуев сидят молча, охваченные тревожным ожиданием. Смотрю на циферблат «Командирских». 22:56. До начала пожара — двадцать минут.

Впереди маячат огни родного города. Чтобы добраться до детдома нам нужно сделать крюк по окружной, и подъехать к выезду из него с другой стороны. Автомобиль несется вперед, жадно пожирая километры. В десятке метров виднеется темный силуэт «москвича» Зорина. Неожиданно свет фар выхватывает желтую ВАЗ «трешку» с синей полосой. Рядом с ней стоит фигурка милиционера, и требовательно машет полосатой палочкой, приказывая нам остановиться.

— Нет времени Сережа, рви дальше, — сквозь зубы шиплю я, и Мальцев вслед за «москвичом» Зорина на полном ходу объезжает машину и гаишника.

Позади злобно взвывает сирена. Оглядываюсь назад. Работник правоохранительных органов бежит к машине, прыгает в неё. «Трешка» несется за нами, моргая мигалками.

— «Москвич» — 408, номер 23–93 НВ, ВАЗ 2101, номер 31–13 НК немедленно прижаться к обочине и остановиться. Приготовить документы, и выйти из машин. Иначе будет открыт огонь на поражение, — гремит усиленный рупором гулкий голос милиционера.

— Блин, они же сейчас стрелять будут, — в голосе Волобуева звенят истеричные нотки, — может тормознем?

Потапенко беспомощно смотрит на меня.

— Нет, потом все уладим. Если что, все валите на меня. Главное сейчас — детей спасти, — отвечаю я, — Сережа, гони дальше.

Мальцев кивает. Ему сейчас не до наших споров, он полностью сосредоточен на дороге.

Смотрю на часы. Три минуты до начала пожара. И мы уже подъезжаем. Еще немного и покажется здание детдома, окруженное высоким бетонным забором. Уже мелькают знакомые улочки. Через минуту они исчезают, и навстречу нам бегут могучие разлапистые кроны сосен, угрожающе раскинув в чернильной мгле огромные ветки. Мы уже совсем рядом. Скоро должна появиться серая полоса забора.

Сирена продолжает надрывно выть сзади, милиционер по-прежнему орет в матюгальник, требуя остановиться, но на него никто не обращает внимание. Фары высвечивают впереди знакомые очертания ограждения. Уже видно алое зарево, разорвавшее темное вечернее небо. Бросаю взгляд на часы. 23:17. Почти успели. Теперь важно не потерять ни секунды.

«Москвич» наставника сбрасывает скорость. Мальцев жмет ногой на педаль, останавливая машину за автомобилем сенсея. Противный скрип тормозов режет уши. Сзади останавливается жигули «ГАИ».

— Всем выйти из машины, и поднять руки, — орет милиционер.

— Вылазим, — командую я. Хлопают дверцы «копейки», мы выпрыгиваем из машины на свежий воздух.

Около «москвича» уже стоит Зорин с Игорем Миркиным и Вероникой. На плече у наставника висит сумка из кожзаменителя. Мы бежим к нему.

— Стоять, стрелять буду, — орет сзади милиционер. Он решил, что мы убегаем от него. Идиот.

Наставник разворачивается навстречу тяжело сопящим гаишникам.

— Представьтесь, пожалуйста, — просит он.

— Я те счас дам, преставьтесь, — злобно пыхтит, заглатывая слова, старший лейтенант, — руки на капот, ноги в стороны, быстро!

Его рука уже лежит на кобуре. Сзади насупленный сержант, уже держится за ребристую рукоять «макарова», готовый выхватить пистолет в любую секунду.

— Лейтенант, обернись, там детдом горит, дети могут погибнуть, — спокойно обрывает его сенсей, — Не бери грех на душу, не мешай их вытащить, лучше вызови «пожарников» и «скорую» срочно. Потом с нами разберешься.

Милиционер разворачивается и, увидев небо, подсвеченное яркими всполохами огня, застывает в ступоре. Его напарник тоже замер в растерянности.

— Чего стали? — рычит сенсей, — «Скорую» и «Пожарную» вызывайте срочно.

— Ильичев, слышал, что тебе сказали? Действуй, — наконец командует старлей, и сержант срывается с места, стуча каблуками по асфальту.

— Ты говорил, они заперты? — тихо уточняет у меня Зорин.

— Да, — выдыхаю я, глядя на беснующееся пламя.

Зорин быстро открывает багажник. Его цепкий взгляд моментально находит монтировку, возле запасного колеса. Наставник быстро хватает ломик, и захлопывает багажник. Монтировка отправляется в сумку.

— Все, пошли, — командует он.

— Вероника, а ты остаешься с Надей. И не спорь, я сказал, — прикрикивает Игорь Семенович на блондинку, пытающуюся что-то возмущенно возразить, — Смотри мне, головой за дочку отвечаешь.

— Я с вами, — заявляет лейтенант.

— Лучше здесь проконтролируй все. Встретьте «пожарных» и «скорую», ворота мы сейчас откроем. Все старлей, не мешай, нам каждая секунда дорога, — обрывает милиционера Игорь Семенович.

Через несколько секунд мы уже находимся возле забора. По кивку сенсея Миркин и Волобуев становятся боком, и сплетают руки в замок. Наставник чуть отходит, забрасывает ногу на созданный ребятами рычаг, который с силой подбрасывает его вверх, цепляется за забор ступней и свободной рукой, а потом спрыгивает вниз, оказавшись на территории детдома. Я лечу за ним следом, отталкиваясь кроссовкой от толкающих меня вверх сильных рук. Леше и Игорю помогает забраться здоровяк Мальцев. Через несколько секунд мы уже на территории детдома. Первым делом наставник рывком выдергивает засов на воротах и резко распахивает их, открывая путь для машин.

Затем он сосредоточенно шарит в сумке, вытягивает из нее флягу и ворох белеющих тряпок, которые сует мне в руки:

— Подержи Шелестов.

С удивлением узнаю в этой куче изорванную на куски «парадную» белую рубашку наставника.

Тряпки поочередно смачиваются водой, и раздаются нам.

— Повязали себе на лица. Быстро, — командует Игорь Семенович, — Так чтобы закрыть рот и нос.

Мы послушно выполняем приказ. Зорин плескает на спину и волосы каждому из нас жидкостью из фляги:

— Шелестов, Мальцев за мной на второй этаж. Волобуев открывает ворота, освобождает сторожа, ждет «пожарных» и «Скорую». Миркин и Потапенко — на первый этаж, к старшим. Пусть выпрыгивают через окна, в случае необходимости. Если возникнут сложности, вытащим малышей, поможем. Все, погнали, — Игорь Семенович забрасывает флягу обратно, и достает монтировку.

Наставник бросает сумку на газон, и несется к горящему зданию громадными прыжками. Я бегу за ним, глубокими вздохами нагнетая воздух в легкие. Сзади сопят Мальцев, Потапенко и Миркин.

Зорин рывком открывает входную дверь, и нам навстречу вываливаются клубы дыма. Наставник ныряет в помещение, я прыгаю за ним следом. Весь первый этаж — в мутной серой пелене. Несмотря на тряпки, дым раздирает горло, режет глаза, заставляя их слезиться. В некоторых местах уже беснуется огонь, с треском пожирая обугливающиеся на глазах перила и другие части конструкций из древесины. Хрустит, лопаясь и скручиваясь, светлый коричневый линолеум, источая в потолок хлопья жирного черного дыма.

Миркин и Потапенко отделяются от нас, поворачивая в сторону, где расположена спальня старших детдомовцев, а мы летим по широкой лестнице вверх, перепрыгивая сразу две-три бетонные ступеньки.

Второй этаж встречает нас стеной яростно воющего желтого пламени, заставляя меня и Мальцева невольно отшатнуться. Но наставник, не раздумывая, прыгает вперед, прикрыв голову руками, и мы летим следом за ним. За шиворот летят огненные искры, беснующийся огонь пытается пожрать одежду. На Мальцеве загорается рукав, и он на секунду отстает от нас, сбрасывая на пол тлеющую куртку.

В холле в стене беснующегося огня, в луже запекшейся и почерневшей от огня крови лежит скрюченное маленькое тельце. Пламя уже частично пожрало ребенка, спалив кожу и тело до обугленной черноты и обнажив белые кусочки костей. Приторно-сладковатый запах сгоревшей плоти, даже при удушливом дыме, бьет в нос. В горле нарастает большой ком, а съеденный перед поездкой ужин рвется наружу.

«Если я тебя поймаю Бидон, ты за все ответишь, и за этого малыша тоже», — даю себе обещание.

Мальцев тоже зажимает рот ладонью, сдерживаясь нечеловеческим усилием.

— Чего стали? Нет времени. Пошли! — зычный голос наставника приводит нас в чувство. Повинуясь жесту сенсея, Серега бросается в спальню к пацанам. Там дверь не заперта, и в приоткрытой комнате уже торчит чье-то заплаканное детское лицо, испуганно смотрящее на огонь.

— Накрой их одеялами и выводи на улицу, — кричит ему вслед тренер.

Мчимся дальше. В конце коридора сквозь серую мутную пелену виднеется объятая пламенем дверь в спальню девочек. Огонь жадно пожирает древесину. Истошный детский крик и плач бьет по ушам, перекрывая треск чернеющего на глазах дерева.

Сенсей моментально оценивает ситуацию.

— Дети, — гремящий голос наставника перекрывает вопли, доносящиеся из помещения. На секунду наступает тишина, перерываемая чьими-то глухими всхлипами.

— Немедленно отошли от двери подальше. Сейчас будем её вышибать. Чтобы никого из вас в радиусе двух метров от неё не было. Все поняли?

— Поняли, — сквозь всхлипывания слышится дрожащий знакомый голосок. Маша! Рвусь к ней, но наставник хватает меня за руку.

— Стой здесь. Не мешай.

— Держи, — мне вручается монтировка. Зорин отходит на пару шагов, разгоняется и….

Эту картину я не забуду до конца жизни. Тело сенсея красиво взлетает в воздух, закручиваясь в полете. Освещенное пламенем, оно разворачивается как сжатая пружина, пятка мощно выстреливает по крепкому древесному полотну.

Дверь с ужасающим треском слетает с петель, с размаху хлопаясь на пол.

Зорин влетает вовнутрь, приземляясь в низкой боевой стойке, прямо на пылающую древесину.

Его куртка и брюки объяты огнем. Забегаю следом за наставником, быстро хватаю с ближайших кроватей одеяла и начинаю сбивать пламя на его одежде. Второе одеяло летит на горящее дерево. Замечаю на подоконнике графин с водой, хватаю посудину, выливаю жидкость на объятую пламенем древесину и на одежду Игоря Семеновича.

Сенсей активно помогает мне. Через пару секунд с огнем покончено.

— Леша, Лешенька, ты пришел, — из толпы девочек вылетает малявка, и, раскинув руки, бежит ко мне.

Сдергиваю повязку со рта, и обнимаю кроху.

— Сестренка, я же сказал, что тебя не брошу, — шепчу ей на ушко.

— Так, Шелестов оставить телячьи нежности, — командует Игорь Семенович, — накрываем детей одеялами сверху, и выводим вниз. Я иду вперед, ты замыкаешь колонну сзади.

— Дядя, дядя, — дергает его за дымящиеся брюки серьезная девочка с пышной копной чёрных волос, — мы не все идти можем. Оля сознание потеряла, а Лиде и Наташе очень плохо.

— Да Леш, Олька на кровати лежит. Она сразу упала, как дым идти начал, — подключается к разговору Маша, — я её не брошу.

— Маш, мы никого не здесь не оставим, — глажу её по встрепанным белым кудряшкам, — не нужно о нас плохо думать.

Маша тянет меня к Олиной кровати, вскидываю невесомое тело малышки на плечо. На Игоре Семеновиче уже висят две хрипящие и кашляющие малявки. Наставник сгребает рукой толстый пододеяльник.

— Взять одеяла, укрыться ими сверху, — командует наставник, и дети послушно выполняют его приказ, — пошли.

— Так девчонки двигаемся, — кричу я.

Маша устраивается сзади под одеялом, рядом со мной. Я иду последним, держа на плече бесчувственную Олю.

Дети, попискивая от испуга и всхлипывая, бегут, поддерживая одеяла над головами. Через пару шагов ткань начинает тлеть. Бегущий впереди Зорин, на секунду останавливается, загораживая малышкам обзор, и ловко накидывает пододеяльник на убитого.

— Двигаемся дальше. По сторонам не оглядываемся, — кричит он.

Ближе к лестнице одеяло загорается. Наставник отшвыривает его в сторону, подталкивая детей к выходу. Одна из девочек теряет сознание и падает. Подхватываю её и укладываю на другое плечо. Забытая монтировка остается на лестнице. Возле выхода на первый этаж спотыкается Валька. Подруга Маши летит кубарем по ступенькам, увлекая за собой еще пару девочек. Наставник, ругаясь, быстро ставит детей на ноги. Входная дверь уже открыта, и ручеек перепачканных сажей девочек с дымящейся одеждой течет через неё на улицу.

Только когда малышня начинает просачиваться через выход, замечаю, что у меня горит штанина, выскакиваю наружу, аккуратно кладу малышек на траву газона, и падаю на землю, стараясь сбить огонь. Кто-то накидывает тряпку мне на ноги. Брюки дымятся, в районе правой голени, сквозь дыру, виднеется красная обожженная кожа. Только сейчас ощущаю, как адски она печет. На левой ладони вздулась пара отвратительных желтых волдырей. Видимо подпалил руку, когда тушил Зорина.

Надо мной склоняется обеспокоенное лицо Волобуева.

— Леха ты в порядке? — трясет меня за плечо тезка.

— Вполне, встать помоги, — прошу товарища.

Волобуев с готовностью протягивает руку.

Опираясь на его ладонь, поднимаюсь на ноги, и оглядываюсь. Территория детдома уже полна народу. В ворота заезжают три красные пожарные машины, в отдалении стоят два РАФика «Скорой» у которых выстроился народ.

— Леша, я знала, знала, что ты придешь, — пищит малявка. Она не побежала дальше с детворой, а осталась возле меня. Убедившись, что со мной все в порядке, кроха, всхлипывая, опять летит ко мне в объятья.

Машуль, — спустя пару секунд я аккуратно отстраняю малышку, — ну чего ты опять ревешь? Все же хорошо закончилось.

Неловко снимаю обожженной ладонью слезинки с лица. Ожог напоминает о себе жгучей болью.

— Лех, пойдем, тебе к врачам надо, — тезка дергает меня за плечо, — пусть хотя бы ожоги обработают.

— Хорошо, — соглашаюсь я, — только давай малышек отнесем.

Олька по-прежнему без сознания. А вторая девочка уже пришла в себя и надрывно кашляет, усевшись на газоне. Волобуев решительно отстраняет меня, легко подхватывает на плечо бесчувственное тело девочки, берет за руку вторую кроху, которая мало чего соображает и топает за Лешей в полной прострации.

У рафиков «Скорой» по-прежнему очереди. Врачи все заняты. Перебинтовывают руки и ноги, мажут обожженные конечности детей какой-то мазью. Малыши плачут, дети постарше стонут и вскрикивают, когда им обрабатывают пострадавшую от огня кожу.

Пожилой хмурый санитар в перепачканном копотью белом халате принимает у Волобуева бесчувственную девочку, и укладывает её на каталку в машине. Вторую, надрывно кашляющую малышку, усаживают на сиденье рядом.

— А ты далеко не уходи, — медик пробегается взглядом по красной ладони и обожженной штанине, — Потерпи пока. Сейчас с детьми закончим, и тобой займемся.

— Хорошо, — киваю, и разворачиваюсь к тезке:

— Лех, ты за девочками присмотри, а я сейчас вернусь. Видишь, пока не до меня сейчас.

— Ладно, — бурчит Волобуев, — присмотрю.

— Маш, а тебе отдельное задание, поищи свою группу, погляди как там Валька и другие девочки. Может кто-то пить хочет или еще что-нибудь. Потом мне доложишь.

— Хорошо, — малявка поджимает губы. Её личико принимает сосредоточенное выражение. Преисполненная чувством собственной важности от ответственного поручения малышка степенно направляется к кучкам детей на газоне. Не могу сдержаться от невольной улыбки. Все-таки Маша очень забавно выглядит.

Отхожу от «Скорой». Пожарники уже развернули свои брандспойты, и сражаются с огнем.

В бушующее пламя летят мощные струи воды и хлопья пены и оно, обреченно воя, уступает под их напором, оставляя обугленные участки и чадя густым черным дымом.

Зорин в метрах ста от меня беседует с плотным мужиком лет сорока пяти в толстой брезентовой куртке пожарного и блестящей гребенчатой каске.

Выхожу к воротам, жадно вдыхая задымленными легкими свежий чистый воздух. В горле до сих пор ощущается противный запах гари, вызывая легкую тошноту.

— Леха ты как? — хлопает меня по плечу здоровенная лапа.

— Нормально Серега, — поворачиваюсь к Мальцеву, — как у тебя? Всех успел вывести живых и здоровых?

— Все прошло идеально, — хвастается товарищ, — они там сидели и дрожали. Выйти боялись. Прыгать со второго этажа — тоже. Мальцы же совсем. Меня чуть не задушили в объятьях. Пришлось орать, чтобы отпустили и быстро накинули на себя покрывала. А дальше — все проще. Спальня же совсем рядом с лестницей находилась. Обожглись два ребенка, не без этого. Одного пришлось на себе тащить, совсем расклеился. Но в целом, все живы и относительно здоровы.

Отстраненно слушаю Мальцева. Меня начинает беспокоить другое. Каждой клеточкой тела я чувствую чей-то пристальный злобный взгляд, пронизывающий меня насквозь. Краем глаза замечаю: в лесополосе, отделенной от детдома дорогой, шевельнулась неясная серая тень.

«Бидон гнида, точно он. Наблюдает сволочь за делом своих рук. Ну ничего мразь, здесь я тебя и закопаю», — эта мысль обжигает сознание, наполняя разум холодной яростью. Глубоко выдыхаю, входя в боевой транс, и резко срываюсь с места, благо трасса сейчас пустынна.

— Леха, ты куда? — обескуражено кричит мне вслед Мальцев.

— Сережа стой на месте, сам разберусь, — я ускоряюсь, видя, как серая тень разворачивается и резво улепетывает вглубь леса.

— Фиг тебе, — слышу в ответ. Сзади раздается глухой стук ботинок по асфальту. Серега бежит следом.

Уже различаю знакомые очертания фигуры Бидона. Он несется из-за всех сил, спотыкается об ветки и корни, падает, вскакивает, и опять мчится на заплетающихся ногах. С каждой секундой расстояние между нами сокращается. Наконец ублюдок выбегает на небольшую полянку, залитую бледным лунным светом, и разворачивается, останавливаясь. В его руке тускло блестит широкое лезвие кухонного ножа. Гудыма торжествующе ухмыляется, демонстрируя полусгнившие черные зубы. Обостренное восприятие помогает мне заметить даже темные капли и потеки на его оружии.

— Щенков и этот детдом сраный я спалил. Осталось тебя зарезать и все мои долги уплачены, — шипит он, — как я мечтал, воткнуть тебе перо в живот, вспороть кишки, чтобы они вывалились у тебя из живота и волочились за тобой склизкой серой кучей, а тут ты сам прибежал, — злорадно шипит он, выставив вперед нож, — сегодня точно мой день. Сбываются все мечты.

— Ошибаешься, — еле разжимаю сцепленные зубы, так и хочется втоптать эту сволочь в пыль, прямо сейчас, — Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. И вообще мечты у тебя мразь, такие же, как и ты сам: грязные, мерзкие и вонючие.

Мальцев резко тормозит рядом, и лицо малолетнего маньяка искажается в гримасе ненависти.

— Это еще что за черт? — Сережа, моментально восстановив дыхание, с удивлением и каким-то брезгливым презрением разглядывает Бидона.

— Работаем парой, — шепчу ему, — по команде «бой».

Мальцев еле заметно кивает.

Самые опасные хладнокровные противники. Они не допускают ошибок. Попробую вывести подонка из себя, чтобы занервничал.

— Кстати, Сергей познакомься, — громко говорю товарищу, — это и есть тот малолетний дебил, гнида и маньяк, который поджег детдом, убил малыша и воспитателя. Вот теперь думает, что и нас завалит.

На лице неандертальца мелькает испуг.

— Гасим урода? — Серега внимательно контролирует все движения Бидона.

— Конечно, гасим, — моя рука нащупывает в кармане горку мелочи и выныривает наружу, — Бой!

— Нна, — нога Мальцева с силой бьет по рыхлой куче земли. На Бидона летят комья и пыль, почти одновременно, через какую-то долю секунды он получает в лицо горсть монет.

Серега летит налево, а я — направо, обтекая растерявшегося на мгновение убийцу с двух сторон. Бидон инстинктивно выставляет нож перед собой, другой рукой хватаясь за запорошенные грязью глаза.

Мальцев моментально смыкает свою здоровенную лапищу на запястье с ножом, наносит расслабляющий удар по голени, и резко лупит предплечьем отморозка о ствол дерева, заставляя его уронить оружие. Нож, сверкнув сталью, улетает метра на три. Одновременно с другой стороны, я коротко бью урода по ребрам, хватаю его за шиворот и подсекаю ногу. Еле слышный хруст наполняет мое сердце злобным торжеством.

«Одно ребро точно сломал, а может и пару» — мелькает злорадная мысль, когда мы с Серегой укладываем отморозка на живот.

— Подержи его пока, — просит Мальцев, подпирая коленом тело стонущего Бидона. Я послушно фиксирую завернутые за спину запястья Гудымы, пока здоровяк вытаскивает из брюк ремень.

Серега деловито связывает руки отморозка и пару раз дергает, проверяя крепость узла.

Неандерталец матерится и обещает расправиться с нами. Фонтан его кровожадных фантазий прерывает поднявшийся Мальцев, деловито всадивший ногой в лицо отморозка.

Толик выплевывает два окровавленных зуба и замолкает. Сергей хочет поднять лежащий в отдалении нож, но я его останавливаю.

— Серый не трогай, это улика. Там на лезвии кровь и на рукояти опечатки этой мрази должны быть. Лучше иди ментов позови.

— А ты как? Справишься пока сам? — здоровяк обеспокоенно смотрит на меня.

— А что тут справляться? — усмехаюсь, — Клиент успокоен, запакован и готов встретиться с нашей доблестной милицией. Можно было бы еще его бантиком перевязать как торжественный презент нашим правоохранительным органам. Скажешь, всю правду. Заметили, что кто-то спрятался в лесу у дороги, и смотрел на пожар, подошли к нему, а он бежать. Мы за ним, а эта сволочь достала нож и попыталась нас зарезать. Все, иди Сережа, не теряй времени. А я тут с ним пока посижу. Ничего со мной не случится….

18 октября. Среда. Раннее утро

Рассвет робко алеет на горизонте, разгоняя ночную тьму первыми лучами утреннего солнца. В окне «копейки» открывается фантастическое по красоте зрелище: темно-зеркальная гладь речки, пролетающей мимо, уже подсвечена нежным розоватым сиянием наступающего дня. Белоснежный песок на крутом бережке и черные стволы угрюмых деревьев, тронутые алым заревом восходящего солнца, проносятся мимо, запечатлеваясь в сознании яркой картинкой-вспышкой.

«Жаль, что я не художник, такую красоту, стоило перенести на холст», — с сожалением отвожу взгляд от окна машины.

Свернувшись клубочком и разметав золотистую волну волос на моем плече, дремлет малявка. Дыхание ребенка, сладко сопящего на руках, теплой невесомой волной обдает грудь.

Маша напоминает маленького ангела, каким-то чудом спустившегося с небес, и доверчиво прикорнувшего на мужском плече.

Во сне ребенок забавно шевелит губками и дергает носиком, а потом, поелозив, устраивается на руках поудобнее. Я невольно улыбаюсь.

«Умаялась бедняга».

Дергает ладонь с налившимися желтыми пузырями ожога, горит обожженная нога, каждое движение отзывается болью, но это терпимая боль. На неё можно не обращать внимание. Почти.

Мои мысли возвращаются к событиям прошедшей ночи. Прибежавшие милиционеры упаковали злобно сопящего и плюющегося кровью с разбитых губ Гудыму в машину. В метрах пятидесяти от него, медики деловито укладывали в «Скорую» стонущего деда-сторожа с кровавой кляксой на перебинтованной голове.

Потом лейтенант, только что приехавший на уазике, устроил мне, а потом и Мальцеву короткий допрос. С гаишниками он, в суматохе пока еще не общался, поэтому «лишних» и особенно неудобных вопросов не задавал. Начал с меня. Сереге, по просьбе лейтенанта, пришлось дожидаться своей очереди метрах в десяти от нас.

Что произошло? Увидел тень в лесополосе, через дорогу от детдома. Заинтересовало. Решил посмотреть, кто это там прячется. Побежал к нему. Смотрю, это пацан, в руке что-то блестящее, похоже на нож. Увидел меня, развернулся и стал убегать. Я за ним. Серега за мной. Догнали. А это Гудыма с окровавленным ножом. Орал, что детдом поджег и меня зарежет.

Кто-то подтвердить может? Конечно, вот Сергей за мной бежал. Можете у него потом уточнить. Да и нож вон, недалеко валялся с потеками крови. Его ваши сотрудники подобрали, думаю, там и опечатки пальцев остались.

Что было дальше? А дальше, мы видим, парень в неадеквате, нож выставил, готовиться напасть. Пришлось действовать на опережение.

И как это у вас так ловко получилось пацана с ножом спеленать? Так спортсмены мы, дети военных, в «Звезде» самбо занимаемся уже давно. Кстати, тут и наш тренер есть, он может подтвердить.

Милиционер задавал много других каверзных вопросов. Но ответы я продумал заранее. И на чем-то подловить меня не получилось.

Лейтенант быстро черкал ручкой по листам, записывая мои показания. После составления протокола с допросом он предложил мне написать традиционную фразу «С моих слов записано верно, мною прочитано» и подписаться. Но сначала под внимательным взглядом Сереги и насмешливым милиционера, скрупулезно изучил каракули «слуги закона». Подписывать, чего-то не читая, давно отучился. Ещё в той, прошлой жизни. Закорючки там были ещё те, но я разобрался. И только убедившись, что ничего лишнего на бумаге нет, поставил свой автограф.

Затем милиционер подозвал Мальцева. На общение с ним и составление протокола лейтенант потратил минут 10. Что Серый что-то не так скажет, не переживал. Мы предварительно смогли с ним быстро переговорить, так что проблем быть не должно. Мальцев полностью подтвердил мои показания. Потом мы были милостиво отпущены.

Арестованный «Бидон» сидел в «бобике» на заднем сиденье, что-то бормоча. Увидел меня, и поганая рожа искривилась в гримасе ненависти. Показал ему жест «от болта». Ублюдок завыл, и начал колотиться головой о стекло машины, брызгая слюнями, но был быстро успокоен ППСниками.

Стоящий рядом с автомобилем капитан укоризненно погрозил пальцем «ай-яй-яй», но мне было все равно. Если бы я оказался в лесу один на один с этим нелюдем, он бы живым оттуда не вышел. Спрятал бы труп в овраге или утопил в пруду рядом. И будь, что будет. После увиденного, я твердо понял, такие твари не должны жить.

В ночной суматохе я успел перекинуться несколькими словами с тренером и ребятами. Подсказал, что и как надо говорить, если возникнут вопросы к нашему неожиданному приезду в детдом. К счастью, в этом переполохе с пожаром было не до нас.

Игорь Семенович сразу же начал общаться с поднятым по тревоге высоким начальством, прикатившем на черной «волге». Секретарь райкома прибыл, когда закопченное здание уже перестало гореть, и только чадило грязно-серым дымом.

Николай Яковлевич сразу же включился в работу. Разговаривал с пожарными, милиционерами, звонил из машины по своему «Алтаю», раздавал начальственные указания, на кого-то орал в трубку, обещая «гнать сраной метлой, если не подготовит места для детей к нашему приезду».

Дверь своей черной «волги» он и не подумал закрыть. Так и стоял у машины, держа трубку, наблюдая за пожаром и разговаривая по телефону. Зычный голос секретаря райкома гремел над дымящим детдомом, заставляя испуганных чиновников, начальников ментов и пожарников, активно суетиться и раздавать «ценные указания» подчиненным.

Спустя минут сорок подъехали автобусы из местной автобазы, срочно вызванные начальством. Как потом рассказал Зорин, детей сначала хотели разместить в городской гостинице «Космос», но он предложил перевести их в пустующий пионерлагерь, находящийся рядом с колхозом «Заветы Ильича», куда мы и поехали. Так было намного удобнее: детдомовцы будут на природе, мест всем хватит с избытком, и со всем необходимым председатель Александр Николаевич поможет.

Пара звонков, приправленных начальственным рыком с забористыми матюгами, и эта проблема была решена. Чумазых детдомовцев погрузили в автобусы. Взволнованная директриса, примчавшаяся на такси, попросила нас поехать с детворой в лагерь, и помочь все организовать. Два больших автобуса, сопровождаемые нашими «москвичом» и «копейкой», вместе с милицейским уазиком с мигалкой, повезли детей в лагерь.

Когда спустя час мы доехали до места, там уже было всё готово. Ворота открыты, нас встречало несколько колхозников вместе с хмурым и не выспавшимся Александром Николаевичем. Поручкались с председателем, и повели детей в помещения, сопровождаемые сердобольной полной теткой в пуховом платке, причитающей над «судьбой несчастных бедных сиротинушек». Самые маленькие снова начали всхлипывать, слушая жалостливые стоны колхозницы. Мудрый сэнсей причитания женщины оборвал, попросив показать спальни для девочек и мальчиков.

Через время мадам попробовала опять завести свою шарманку, но была озадачена просьбой, провести к столовой и месту, где детдомовцам можно привести себя в порядок и помыть лица и руки.

Котел в подвале уже затопили, жилой корпус прогревали, постели были расстелены, а в столовой уже лежало несколько горок бутербродов с колбасой и сыром, сделанных на скорую руку, вместе с десятками граненых стаканов, куда сонные тетки в поварских халатах и колпаках разливали молоко и сметану прямо с сорокалитровых бидонов. Дети были умыты, накормлены, напоены и уложены спать.

Только вот Машу я там бросить не смог. Она со слезами вцепилась в меня, отказываясь отпускать. Пришлось попросить разрешения директрисы забрать ребенка с собой. Она попробовала мягко отказать, мол, куда ещё на ночь глядя измученное дитя тащить. Но расстроенная малявка заставила Ирину Анатольевну изменить мнение.

— Твои родители как к этому отнесутся? — тихо спросила она, глядя на жалобно всхлипывающую малышку.

— Нормально, — заверил я, — предки у меня мировые. О Маше они слышали, я им рассказывал, что шефство над ней взял, и у меня ещё одна сестренка появилась. Никаких проблем не будет.

— Хорошо Алексей, — вздохнула она, — под твою ответственность. Пусть пару дней побудет у тебя. Но не больше. Договорились?

— Договорились, — выдохнул я, — всё хорошо будет. Не подведу.

— Надеюсь, — директор кинула на меня оценивающий взгляд, — Ладно, езжайте. Уже утро скоро.

— Спасибо вам Ирина Анатольевна, большое-пребольшое, вот такое, — широко развела руки малявка.

— Иди уже, — усмехнулась директриса, потрепав кроху по золотистым волосам, — веди себя хорошо и слушайся старших. Надеюсь, мне не придется за тебя краснеть.

— Не придется, — закивала Маша, — честно-пречестно.

Правда, сев в машину кроха задумалась. Потом тихонько подергала меня за рукав, заставляя нагнуться.

— Леш, а твои родители ругаться не будут, что ты меня привел? — подрагивающим от волнения голоском прошептала на ушко.

— Не будут, наоборот, обрадуются, — я ободряюще улыбнулся девочке, — мама очень хотела познакомиться с моей новой сестренкой. И папа тоже.

— Точно-преточно? — огромные голубые глаза смотрели на меня с надеждой.

— Точно-преточно, — усмехнулся я.

И девочка сразу же успокоилась. Спустя десяток минут она уже сладко посапывала, устроившись у меня на руках.

Так она и не проснулась, когда мы подъехали к дому. Продолжала сладко сопеть, уткнувшись носиком в моё плечо.

— Леха сиди, я открою, — Мальцев, оценив ситуацию, распахнул водительскую дверку и метнулся наружу.

Украдкой гляжу на циферблат часов. 6:40. Родители уже должны встать. Дверь они открыли сразу, стоило Мальцеву только коснуться коротко тренькнувшего звонка.

Я заношу малышку в квартиру. Сонная мама в запахнутом до горла халатике стоит у двери. При виде ребенка в моих руках, её глаза изумленно расширяются. Девочка чуть поворачивается и обнимает меня рукой за шею. Мама смотрит на спящую малышку и её глаза теплеют.

— Маша? — спрашивает одними губами.

— Ага, она самая, из детдома, — тихонько шепчу я.

Из ванной выскакивает раздраженный батя, энергично стирая полотенцем мыльную пену с лица.

— Кого это ещё черти в такую рань принесли, — начинает возмущаться он.

Мама делает страшные глаза, и шипит «тссс», прикладывая палец к губам и кивая на малышку.

Папа моментально замолкает. Рука с полотенцем замирает.

Серега смущенно мнется на пороге.

— Ну я это поехал? — тихо спрашивает он, — мне ещё к матушке в больничку надо заскочить.

Отец автоматически кивает, не сводя взгляда с крохи. Мама молча делает ему ручкой «до свидания».

— Пока Серый, — отвечаю я.

Мальцев моментально улетучивается с лестничной площадки. Только что здесь стоял, раз и нету. Вот как ему это удается? Супермен какой-то.

— Я все объясню, — шепчу родителям, — Ребенка отнесу на кровать и расскажу.

— Неси девочку в нашу комнату. Я новое постельное белье достану, только сперва обувь сними, — мама укоризненно глядит на меня, — Расскажет он. Ты её хоть не похитил с детдома, горе моё луковое?

— Мам, как ты можешь? — возмутился я, но получилось как-то ненатурально.

— А вот так и могу. Слишком хорошо тебя знаю, — улыбнулась уголками губ родительница, — если у ребенка проблемы, так ты её сюда запросто притащишь. Или сам будешь там днями и ночами сидеть, чтобы их решить.

Начинаю оглядываться, прикидывая, как побыстрее снять кроссовки.

— Отцу ребенка передай, — насмешливо подсказывает мама.

Она уходит на кухню выключить дымящуюся кастрюлю, а я аккуратно вручаю Машу бате. Он замечает мою обожженную ладонь, и удивленно приподнимает брови. Многозначительно смотрю на него, указывая взглядом на кухню, и вопрос замирает у него на губах.

Быстро скидываю запыленную и грязную обувь на входе. С вернувшейся мамой идем в спальню. Родительница достает из-под раскладного дивана новый постельный комплект, привезенный батей из командировки в ГДР. Затем аккуратно снимает с ребенка верхнюю одежду и ботиночки. Через минуту малышка уже лежит на диване, крепко обняв ладошками скрипящую новую наволочку подушки.

Выходим с родителями в мою комнату.

— Ну и как ты это всё объяснишь? Зачем ребенка притащил? — мама уперла руки в бока и воинственно смотрит на меня.

— Да Алексей, что за сюрпризы? — строго поддакивает батя, но в глазах у него пляшут веселые чертики. Мать пронзает его обжигающим взглядом, и он замолкает, примирительно подняв руки.

— Чего молчишь, я тебя слушаю, — продолжает матушка. Сбавлять напор она не собирается. Подозреваю, хочет как следует выпороть морально непутевого сына.

— Мам, сегодня вечером один урод убил воспитателя и поджег детский дом. Семенович с пацанами их из огня вытащили, — о своем участии я скромно промолчал. Наблюдать мамину истерику не хотелось.

— Какой кошмар, — потрясенная родительница опускает руки. И здесь ей приходит в голову другая мысль.

— А ты где был, когда Игорь и твои друзья детей спасали? — подозрительный взгляд матушки просвечивает меня рентгеном и опускается на предусмотрительно сжатую ладонь.

— Так возле машины стоял. Надо же было кому-то пожарных и милицию встречать, — изображаю святую невинность.

— А ну-ка руку покажи, быстро, — шипит мама, хватая меня за рукав.

Приходится подчиниться.

— Это что такое? Ты что, тоже в огонь лез сволочь такая? — родительница потрясенно смотрит на вздувшиеся волдыри.

Она готова устроить мне головомойку прямо сейчас.

— Саша, ну хоть ты ему скажи, — мамуля поджимает губы и поворачивается к отцу.

— А что я должен сказать? — пожимает плечами батя, — мужчина растет. Настоящий. Если бы отсиделся за спинами товарищей, я бы сам его не понял. Всё правильно сделал. Молодец.

В ход идет «оружие последнего шанса».

Небесно-синие мамины глаза наполняются слезами. Чувствую, надо спасать ситуацию.

— Мам, ты чего? Я тебе правду говорю. Просто у некоторых малышей одежда горела, когда они выбегали, тушить помогал. А что надо было их бросить, пусть горят? Считаешь это правильно? — смотрю на неё честным взглядом.

Врать вообще-то нехорошо. Но если надо маму уберечь от лишних волнений и самому спастись от грандиозного скандала, то необходимо.

Одновременно с ужасом представляю, что меня ожидает, когда мамуля узнает все подробности. А она их узнает. Сто процентов. Характер такой. Ей в КГБ можно идти преподавать, как оперативные комбинации проворачивать и подозреваемых раскалывать. Машу допросит так ласково и невзначай, что малявка даже не поймет, как все расскажет. И не только её. Но при малышке скандалить постесняется. Поэтому экзекуция или «наказание глупого сына, который мог погибнуть в огне, идиот такой» состоится позже. А сейчас у меня нет ни сил, ни желания прочувствовать на себе весь мамин темперамент. Хорошо, что сменную одежду ещё за день до отъезда в багажник Сереги загрузил. Как предчувствовал эти события. На обратном пути переоделся, и кроссовки грязью замазал, чтобы маминого внимания не привлекали. А то бы этот «Шерлок Холмс» в юбке ещё на пороге меня расколол.

— А потом в детский лагерь сопровождали, помогали устроиться. А Маша так натерпелась, что не хотела меня отпускать. Пришлось её с собой тащить. Ну не мог я её там бросить, после всего этого, — развел я руками.

Злость и растерянность медленно исчезают из маминых глаз.

— Бедные дети. Они хоть не пострадали? — вздыхает она.

— Нормально, мамуль. Есть два-три мелких ожога. Пара девочек сознание потеряли. А так все живы-здоровы, — успокаиваю родительницу я.

— Господи, им хоть покушать есть что? Может продуктов передать? У нас там пирожки остались, колбаса лежит, соленьев-вареньев полно, надо всё подготовить, — мать готова бежать на кухню, но отец хватает её за локоть:

— Да не суетись ты Настя. Всё у них есть. Николай Яковлевич, уверен, об этом позаботился.

— Дети накормлены, напоены и спать уложены, — подтверждаю я, — с жильем и продуктами проблем нет. Колхоз-миллионер взял на содержание. А вот одежды бы теплой надо бы передать. Во время пожара, сама понимаешь, не до одевания было. Выбегали в том, что на них было. Все шмотки в огне сгорели.

— Так у тебя же были старые вещи, — задумалась матушка, — сейчас времени нет, а после работы посмотрю обязательно. Соберем что-нибудь для деток.

— Правильно, мамуль, это дело нужное, — улыбаюсь я, — но я вот что тебя хотел попросить. Отпросись сегодня с работы, а? Или уйди пораньше. Я сейчас с ребятами из «Знамени» созвонюсь, договорюсь с ними к вечеру встретиться, а потом покемарю несколько часиков. Не хотелось, чтобы Машка оставалась тут в одиночестве. Она итак переживала, как вы к ней отнесетесь. Заодно с ней познакомишься и поможешь ребенку освоиться в незнакомой обстановке.

— Ладно, — решается мама, — я тогда быстро сбегаю на работу. Отпрошусь у начальства и обратно прибегу. Скорее всего, к обеденному перерыву. Думаю, вы к этому времени ещё спать будете.

— Спасибо мам ты просто чудо, — искренне благодарю я.

— Да ладно тебе, — смутилась матушка, — пошли, покормлю тебя. Проголодался, наверно?

— Не, я сыт. Уже ел, вместе с детьми. Сейчас звонок сделаю и спать, — отказываюсь от маминых блюд.

— Ну смотри, — родительница с сомнением смотрит на меня, — Захочешь, есть пирожки, блинчики с творогом, колбаса, курица и картошка пюре в холодильнике. Заодно и Машеньку покормишь, если она вдруг встанет.

— Раз мы всё решили, пошел я, собираться на работу. Вечером приеду, и конфет привезу нашей гостье, — довольный батя, подмигнул мне и бодрым шагом покинул комнату.

Через полчаса предки ушли. Набираю телефон военно-патриотического клуба.

— «Красное знамя». Дежурная Цуркану у телефона, — звучит звонкий Настин голосок.

— Привет, а ты чего не в школе? Прогуливаешь? — ехидно интересуюсь я у нашей художницы.

— Ой Леш, привет! Как у вас там всё в порядке? Никто не пострадал? Довезли ребят? — зачастила девушка в трубку.

— Всё в порядке. Привезли в лагерь, там их накормили и спать уложили. Так ты чего не в школе?

— Вероника вызвонила. Попросила подежурить. Рассказала, что в детдоме пожар был. Нужно чтобы кто-то постоянно на телефоне сидел. К обеду пообещала сменить, — отрапортовала Цуркану ...