Пролог

Плоский телевизор, подвешенный на стене в гостиной нашей крохотной, но уютной квартиры на двенадцатом этаже добротного жилого комплекса, показывает новости. На экране около десятка людей суетятся вокруг трех космонавтов в белых скафандрах. Они только что приземлились на обожженной дочерна металлической капсуле, валяющейся неподалеку, словно пустая пивная банка. Ветер настойчиво теребит белую ткань парашюта, на котором капсула спустилась из космоса. Прямиком с зависшей на орбите международной космической станции.

Один из космонавтов откидывается на спину и устало улыбается в камеру. Он снимает шлем, подшлемник и с наслаждением вдыхает прохладный воздух казахстанской степи. Его мокрое от пота лицо — на весь экран. Внезапно улыбка сменяется гримасой напряжения. Мужчина тяжело кашляет. Люди вокруг него озабоченно машут в сторону руками. Подбегает бригада медиков. Я замечаю в нижнем углу экрана телевизора дату трансляции новости — 15 мая 2020 года.

Картинка меняется. Еще один новостной репортаж. Я вижу журналиста, молодую деловитую девушку в накинутом на плечи белом халате. Она вещает из приемной больницы.

— … состояние нашего космонавта Бакира Токтарова остается стабильным. Врачи центральной клинической больницы города Алматы делают все возможное, чтобы прояснить диагноз заболевания. По предварительным данным, которые мы получили от представителей больницы, космонавт может страдать от острого бронхита, вызванного перепадами температур на космической станции и снижением иммунитета от воздействия солнечной радиации. Мы будет держать вас в курсе…

Краем глаза я замечаю дату — 17 мая 2020 года.

Следующая новость. Та же девушка — репортер. Рядом с ней стоит долговязый худой мужчина в белом халате. Он то и дело проводит рукой по влажному от выступающего пота лбу. Мужчина заметно нервничает.

— Пожалуйста, сообщите зрителям канала КТК, имеются ли изменения в состоянии пациента? И был ли поставлен окончательный диагноз? — задает вопрос девушка.

— Ммм…, состояние пациента вызывает у нас тревогу. Были выявлены новые симптомы, которые требуют дополнительного изучения и анализов…

— О каких симптомах идет речь? — перебивает врача девушка.

— Ммм…, - мужчина растерянно смотрит в объектив камеры, снимает очки и трет покрасневшую переносицу, — неудержимый кашель, температура, потливость и головные боли у пациента прошли. Теперь мы имеем дело с симптомами другого рода: с сыпью, диареей и рвотой, весьма нетипичными для предполагаемого диагноза. Мы отправили пробы для анализов дерматологам и аллергологам республиканской клинической больницы в столице. У них есть нужное оборудование. Они проведут свои исследования и сообщат нам о них в ближайшее время. Пока результаты анализов не готовы, мне трудно говорить определенно…

— В обществе есть мнение, что Бакир Токтаров мог заразиться новым видом вируса, привезенным на землю из космоса, и еще не известным науке. Как вы относитесь к подобным слухам?

— Это вряд ли, — нервно смеется мужчина, — ерунда и домыслы. Нам нужно еще время, чтобы хорошо во всем разобраться. Я уверен, что со дня на день у нас будет полная картина заболевания и с этими слухами будет покончено. Мы также связываемся с врачами в Хьюстоне и Пекине, куда были отправлены два других космонавта, у которых были выявлены аналогичные симптомы. Они обещали предоставить нам результаты своих исследований, как только они будут готовы…

Его речь запинается. Мужчина притрагивается к губам, слегка кашляет, прочищает горло. Потом кашляет снова и снова, пока кашель не скручивает его пополам. Лицо врача при этом краснеет от напряжения, а глаза наливаются кровью. Перед тем, как передача прервалась, я замечаю дату трансляции — 30 мая 2020 года.

Картинка на телевизоре схлопывается и снова оживает. Опять новости. Я сразу обращаю внимание на нижний левый угол экрана — 2 июня 2020 года.

На экране — знакомая репортерша. Она стоит у широких стеклянных дверей в большое здание. Я знаю, что это та же больница, что и в предыдущих выпусках новостей. Лицо девушки наполовину закрыто медицинской маской. За ее спиной из дверей непрерывным потоком выходят люди. На лице каждого из них такая же белая с зеленым маска. Несмотря на полузакрытые лица, я замечаю, что люди напуганы. Страх виден в их глазах и по тому, с какой почти панической торопливостью они покидают здание клиники.

Репортерша смотрит в камеру. Она говорит, но так как нижняя часть ее лица скрыта маской, кажется, что это голос другого человека за кадром, а девушка лишь молча стоит перед камерой.

— … после того, как у пятерых врачей и медсестер, работавших в отделении интенсивной терапии, где проходил лечение заболевший космонавт, были выявлены похожие с пациентом симптомы, в отделении был объявлен карантин. По нашим данным, все заболевшие оставлены на лечение и врачебный мониторинг в том же отделении. К сожалению, все наши попытки связаться с администрацией клиники не увенчались успехом. Мы обратились к городским властям за комментариями, но они отказались от интервью. Как вы видите за моей спиной, несмотря на то, что карантин был объявлен только в одном отделении, персонал и пациенты всей клиники покидают территорию больничного комплекса. Давайте попробуем поговорить с кем-либо из них…

Репортер поворачивается к дверям, выискивая глазами нужного человека.

— Здравствуйте. Вы не будете против ответить на несколько вопросов для зрителей КТК? — обращается она к торопливо семенящей по ступеням женщине. Она волочит за собой девочку лет четырех. У девочки в правой руке болтается снятая с лица повязка. Она тянется к репортерше и с интересом смотрит в камеру.

— Нет! Нет!!! — испуганно отстраняется от журналиста женщина, резко дергая девочку за руку, — не волочись! Быстрее! — командует она дочери. Обернувшись назад, она замечает, что девочка держит повязку в руках. Женщина замирает. Ее глаза над маской расширяются. — Не снимай это!!! Не снимай!!! Одень обратно!!! — кричит она, выхватывает маску из рук дочери и крепко завязывает ее на голове девочки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Репортерша поворачивается в другую сторону и направляется к только вышедшему через двери худощавому мужчине в больничной рубашке. В отличие от остальных — он без маски и никуда не бежит, а спокойно останавливается у края крыльца и неторопливо закуривает. Широкая саркастичная улыбка расплывается на его смуглом, изрезанном глубокими морщинами лице.

— Здравствуйте! Вы не будете против ответить на несколько вопросов для зрителей КТК? — задает вопрос журналист.

— Ничего не имею против, — глухим басом отвечает мужчина, выдыхая сигаретный дым из ноздрей.

— Вы пациент больницы?

— Да. Из хирургии.

— Вы можете с нами поделиться, что происходит в клинике?

— Могу, — отвечает он, плотоядно осматривая стройную фигуру девушки.

— По нашим сведениям, все пациенты и персонал покидают комплекс из страха заразиться неким неизвестным вирусом, которого называют «космическим». Что вы можете сказать по этому поводу? Это правда? — затараторила вопросами репортер.

— Это правда, красавица! Народ перепугался. Все в моем отделении разъезжаются кто куда. К вечеру, думаю, никого не останется. Говорят, что врачи заразились. Всех держат в карантине. Но это не помогло. Слышал, что и в других отделениях люди тоже стали кашлять, — неторопливо, растягивая гласные ответил тот.

— А вы не боитесь заразиться?

— Нет. Я уже ничего не боюсь. Я онкологический и мне терять нечего. Да и идти тоже некуда. Останусь тут. Посмотрю своими глазами, чем все закончится.

— А что вы слышали о заболевших?

— Ну… может это слухи, но в больнице говорят, что все началось с того космонавта. Вроде как он заразил врачей, а потом врачи заразили больных. Еще говорят, что космонавт этот покрылся сыпью и волосы его выпали. А потом он вовсе впал в кому…

Интервью прерывается нарастающими звуками сирен. Камера поворачивается в сторону автомобильной парковки возле главного входа в клинику. От дороги к больнице поворачивает череда автомобилей: выкрашенный в зеленое военный грузовик с тентом, сопровождаемый нескольким полицейскими легковушками. Автомобили на большой скорости преодолевают несколько десятков метров по территории парковки и останавливаются у главных ворот комплекса. Из грузовика, словно попкорн из сковородки, выпрыгивают люди в камуфляже и оружием наперевес. На лице каждого бойца — противогаз.

— Выключите камеру, — на мгновение в кадре показывается высокий мужчина в черном костюме. Трансляция тут же прерывается.

Телевизор снова оживает. Аккуратно причесанная девушка — диктор вещает из броско оформленной студии. На ее лице — повязка. Внизу экрана — 14 июня 2020 года.

Она ловко чеканит слова, нанизывая их в складные предложения.

— Теперь уже никто не сомневается, что мы имеет дело с неизвестным пока науке видом вируса, привезенным с международной космической станции. В настоящее время все ведущие лаборатории мира усиленно занимается его изучением и поиском вакцины. Но для этого понадобится время. По данным властей, зараженных в городе Алматы насчитывается от пятнадцати до тридцати тысяч. Многие специалисты сомневаются в верности таких цифр. Ими называются цифры в пятьдесят и даже семьдесят тысяч. По их мнению, число зараженных растет каждый день в геометрической прогрессии, и мы имеем дело с крупномасштабной эпидемией, быстро распространяющейся по всей республике. Наши корреспонденты из других регионов Казахстана сообщают о похожих заболевших в Шымкенте, Кызылорде, Караганде, Астане и Атырау. По сведениям, полученным от CNN и ССTV, аналогичные вспышки заболеваний зафиксированы в США и Китае, то есть в тех странах, куда были отправлены двое других космонавтов с того злополучного полета. С сожалением сообщаем, что и редакция КТК не избежала последствий эпидемии. Наш специальный корреспондент, Мирослава Корчевская, проводившая репортаж из клиники, где был размещен Бакир Токтаров, стала одной из жертв так называемого «космического вируса». Мы держим постоянную связь с ее родными и надеемся на ее скорейшее выздоровление.

Диктор поправляет на глазах очки и выдерживает паузу.

— Сегодня в редакцию поступило официальное сообщение Министерства по чрезвычайным ситуациям, которое мы уполномочены распространить. Каждый, кто чувствует следующие симптомы: повышенную температуру, кашель, потливость и головную боль, тому необходимо немедленно обратиться в ближайшее медицинское отделение для направления в карантин, где будет оказана неотложная помощь и обеспечено наблюдение. Также министерство рекомендует гражданам оставаться в домах и без веских причин не выходить на улицу и места скопления людей. Для защиты от вируса рекомендуется носить повязки и не контактировать с зараженными. Предприятиям предписано распустить работников и позволить им остаться в домах проживания. Все государственные учреждения, организации образования и муниципальные заведения будут закрыты начиная с завтрашнего дня вплоть до дополнительного уведомления…

Девушка наклоняет голову, прислушиваясь к сообщению в наушнике, скрытом за ухом. На невозмутимым лице ведущей проходит рябь недоверия и изумления.

— Только что мы получили весьма неоднозначное сообщение о том, что произошли изменения в состоянии Бакира Токтарова… Я не совсем понимаю, о чем может идти речь, и заранее прошу прощения за возможное недоразумение…, но как следует из полученной информации, пациент вышел из комы и…, я повторяю, что это, скорее всего, недопонимание и недоразумение… Вышел из комы и… напал на медиков. Предварительно в результате укусов пациента, повлекших разрыв глотки и брюшной полости, погибли трое врачей и две медицинские сестры. Также от рук…, вернее зубов… Токтарова погибли двое военных, охранявших отделение. Пациент прорвался через карантин и в настоящее время его местонахождение неизвестно… Внешность Токтарова претерпела изменения. По сведениям очевидцев, он полностью лишился волосяного покрова на голове, его кожа приобрела белесый оттенок, и он передвигался на четвереньках…

Сигнал прерывается. Белый шум. Я смотрю в экран и жду продолжения. Через мгновения экран оживает.

Снова та же девушка — диктор из предыдущих новостей. Знакомая студия. Метка — 29 июня 2020 года. На этот раз девушка не кажется аккуратной и уверенной. Ее правильно поставленный голос срывается. Она напугана. Я вижу страх в ее глазах поверх маски. Студия теперь выглядит заброшенной. Телевизионные панели позади ведущей отключены. Неоновая подсветка широкого изогнутого стола нервно моргает и гаснет.

— Наш канал уполномочен сообщить, что по решению правительства в стране вводится чрезвычайное положение и круглосуточный комендантский час. Всем гражданам следует сохранять спокойствие, оставаться в домах и ждать прибытия помощи. Эпидемия находится под контролем служб чрезвычайного реагирования и гражданам предписывается…, - девушка запинается, берет в руки лист бумаги, с которого читает текст, комкает и бросает в сторону.

— Какой бред!!! — выкрикивает она, — я не буду читать это, — она смотрит куда-то за камеру.

— Дорогие казахстанцы, — продолжает она после паузы, — очевидно, что эпидемия так называемого «космического вируса» захлестнула всю страну. Даже не страну, весь мир. Вы все об этом знаете. Достаточно взглянуть в окно. Я не буду тешить вас надеждами. Просто скажу — спасайтесь сами. Никто нам не поможет! Правительство капитулировало и разбежалось. Никто не предпринимает никаких мер по борьбе с эпидемией. Теперь каждый сам за себя. Все что ясно на данный момент, так это то, что вирус передается воздушно-капельным путем, а также через кровь. Первые симптомы заболевания похожи на обычную простуду: кашель, температура, потливость. Приблизительно через две недели после инфицирования указанные симптомы полностью прекращаются и появляются другие: ярко выраженное раздражение кожи, диарея и рвота. Также инфицированные лишаются всего волосяного покрова, кожа приобретает белесый, даже прозрачный вид, они бредят, перестают реагировать на внешние раздражители, а после впадают в кому. Приблизительно через две недели после погружения в кому, зараженные приходят в себя. После пробуждения инфицированные теряют какую-либо человеческую идентификацию, становятся крайне агрессивны и опасны для окружающих. Передвигаются они четвереньках. При этом, они обладают невероятной силой и быстротой в движениях. Если кто-то из ваших близких заражен, то вам следует немедленно прекратить любые с ними контракты, тем более на последней стадии инфицирования… Это может звучать жестоко, но для того чтобы выжить, вам возможно придется избавиться от инфицированных… В любом случае оставайтесь дома и никого не впускайте. Запасайтесь пропитанием и водой. И да поможет нам бог…

Сигнал прерывается. Я лежу на диване и продолжаю непонимающе смотреть на черный экран потухшего телевизора. Потом я перевожу взгляд на двух крошек-дочурок, пяти и трех лет. Они играют в куклы на ковре, расстеленном между зоной кухни и гостинной, и теперь обе вопросительно смотрят на меня. Потом я ловлю взгляд супруги. Она занимается ужином и также обернулась в мою сторону. Ее лоб пересекли ряды озабоченных складок, а руки с мокрыми овощами замерли в воздухе. Стало так тихо, что я кажется слышал, как капли воды срывались с помидоров и тяжело падали на кафель. Подкоркой сознания, самыми кончиками волос на руках я ощущал приближение чего-то жуткого. И совершенно необратимого, словно волну разрушительного цунами, накатывающую на тропический остров. А я со своей крохотной семьей стою на прекрасном песчаном пляже, возле цветастого лежака и широкого зонта, в руках — пинаколада и крем от солнечного ожога. И смотрю в темнеющий океан, который накатывается на нас огромной стеной. Бежать некуда и поздно. Оставалось только оцепенело смотреть ее стремительное приближение.

И тут я слышу, как откуда-то снизу за окном, тишину, словно хрустальный бокал, разбивает истеричный женский визг и странный скрипящий вопль, вибрация от которого неприятным эхом отдается в ушах. Я, словно встревоженная пружина, поднимаюсь со своего места, подхватываю на руки притихших девочек и направляюсь к супруге.

Окно

— Что это? — испуганно спрашивает меня она, всматриваясь в черный квадрат окна.

Я ничего не отвечаю. Подхожу и встаю рядом. Девочки тесно прижимаются ко мне и чувствую их сладкое от конфет дыхание и ощущаю биение их крохотных сердец. Мы вглядывается в очертания ночного города, вплотную прислонившись к кухонному шкафу, чтобы быть поближе к окну.

Наша квартира — на самом верхнем этаже жилой высотки, а окно кухни расположено на торце здания, из которого открывается широкий обзор на новую часть города с десятками кварталов строящихся и уже заселенных зданий. Мне подобный вид нравится. Он мне напоминает о старой мечте жить где-нибудь на Манхеттане, в Гонг-Конге или Дубай. В одном из небоскребов на высоком этаже и вечерами наблюдать за переливом мириадов огней у подножия своего убежища, чувствуя себя посреди пульсирующего океана людской жизни. Но супруга на такой вид ворчит и жалуется, что не любит смотреть, пока готовит еду, на копошащихся на огромной стройке внизу строителей и унылую вереницу их жилых вагончиков. Но теперь такой обзор позволяет нам рассмотреть, что происходит в городе.

По началу мы ничего особенного не замечаем. Привычный ночной пейзаж городского муравейника, череда огоньков от машин по широкой шоссе, обрамляющей городскую окраину и уходящей далеко на восток по направлению к аэропорту.

Но тут, сразу внизу, под нашим окном, мы замечаем, что заставленную автомобильную парковку пересекает большой светлый внедорожник с включенными фарами. Он едет намного быстрее, чем разрешено передвигаться по территории нашего жилого комплекса. Даже быстрее, чем обычные лихачи, распугивающие тревожных мам с детскими колясками.

Машина проскакивает мимо ряда мусорных контейнеров, подняв в воздух пару пустых пластиковых пакетов, и пролетает под высоким фонарем, свет которого позволяет разглядеть, что за лобовое стекло внедорожника зацепилось какое-то существо. Вроде человека без одежды… Или животного? Собаки? Обезьяны…?

В моем сознании я немедленно связываю это существо с новостями по телевизору и вспоминаю слова дикторши «…лишаются волосяного покрова…, кожа приобретает белесый вид…, после пробуждения теряют человеческую идентификацию…, становятся крайне агрессивны и опасны…, передвигаются на четвереньках…, обладают невероятной силой и быстротой…».

Приглядевшись я замечаю, что существо в яростных конвульсиях бьется в лобовое стекло, пытаясь прорваться внутрь салона. Автомобиль продолжает движение и через несколько метров на полном ходу врезается в припаркованный седан, отбросив существо далеко на асфальт. Седан по инерции касается соседнего автомобиля и оба разражаются обиженным ревом сигнализации.

Через мгновение водительская дверь внедорожника открывается и наружу выходит женщина. Она шатающейся походкой обходит свой автомобиль и подходит ближе к лежащему существу. Даже с высоты двенадцатого этажа я замечаю, что женщина испугана. Ее тело трясется, а голова покачивается из стороны в сторону, словно она не может поверить своим глазам.

Внезапно женщина дергается и кидается обратно к машине. Существо на асфальте поднимает безволосую голову, рывком встает на нижние конечности и издает знакомый скрипящий вопль. Женщина успевает скрыться в автомобиле и захлопнуть за собой дверь, прямо перед тем тем, как существо снова накидывается на внедорожник, а потом лбом и всеми четырьмя конечностями пытается раздолбать стекло и добраться до жертвы.

Мы в оцепенении наблюдаем за разворачивающейся внизу драмой и молчим. Рука супруги крепко охватывает мою и сильно сжимает. Краем глаза я отмечаю, что ее лицо бледнеет, а губы искривляются в гримасе ужаса.

Тишину прерывает старшая дочь.

— Папа! Кто это?!! Кто это, папа?!! Почему дядя хочет обидеть тетю? — высоким взволнованным детским голосом спрашивает она.

Я ничего не нахожу в ответ и продолжаю смотреть вниз, наблюдая как лобовое стекло, наконец, поддается под натиском животного и разбивается вдребезги, позволяя тому ворваться в салон внедорожника. Автомобиль раскачивается. Ночь раздирает безумный агонизирующий женский крик, сливающийся по тональности с ревом автомобильных сигнализаций, на который я, наконец, реагирую. Почти бессознательно. Каким-то нелепым и бессмысленным образом. Я отпускаю детей с рук и трясясь от страха и негодования, забираюсь ногами на кухонный шкаф, не обращая внимания на протесты супруги, открываю настежь окно и всей силой легких не своим голосом выкрикиваю вниз.

— Отвали-и-и от не-е-е-е-ё!!! Уро-о-о-о-о-од!!!!!!!!

Мой выкрик зычным эхом отдается по всей округе, пересилив сирену сигнализаций. Внедорожник внизу замирает и через секунду из него выбирается то серое существо. Оно одним ловким пружинистым движением взрослой гориллы запрыгает на крышу автомобиля и задирает голову вверх. По направлению к моему окну. С высоты моей квартиры я отчетливо вижу его злобную звериную морду, перепачканную красным, кровью несчастной жертвы. Пара сверлящих темноту желтых глаз свирепо смотрят на меня. Прямо мне в глаза!!!

Осознав, что я натворил, я в страхе закрываю окно, спрыгивая со шкафа на пол и с сожалением смотрю в глаза своей супруге.

— Зачем? — трагичным шепотом спрашивает она, протягивая руки к детям.

В ответ я лишь растерянно пожимаю плечами.

И принимаясь лихорадочно размышлять. В голове с бешеной скоростью проносятся вопросы, сомнения, образы, варианты, предположения, сожаления:

— закрыта ли входная дверь?

— прочны ли окна?

— а стекла?

— фрамуги лоджии в детской?

— ручка закрытия окна в спальной сломана и держится на скотче (как же так?!! надо было давно вызвать мастера);

— нет, то существо не сможет забраться на наш двенадцатый этаж, слишком высоко;

— а если оно пойдет через подъезд? Но ведь оно — просто тупое животное? Как оно догадается куда заходить и в какую дверь ломится?

— тупое животное? А вдруг нет? Откуда ты знаешь? Это инфицированный человек. Но все же человек!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- «…после пробуждения теряют человеческую идентификацию… становятся крайне агрессивны и опасны…».

- «…теряют человеческую идентификацию…». Что это значит?

— хорошо. Дверь. Входная чертова дверь! Самое слабое звено! Она из дешевой жести китайского производителя, установленная застройщиком, которую мы так и не поменяли на более надежную. Мы живем в этой квартире уже третий год и я мог бы в любое время заменить ее. Сколько раз я выкидывал рекламные объявления «надежные двери со скидкой», «защитите свой дом и спите спокойно», «от заказа до установки — пять часов». И дело было даже не в деньгах. Просто лень. Идиот!!!

— что я могу использовать в качестве оружия. Швабру? Она прислонена к задней стенке в ванной комнате;

— Тяжелый гаечный ключ? Он упакован в набор «сделай сам» вместе с кучей других инструментов, который я храню в шкафу слева от входной двери;

— Не пойдет. Все не то…;

— Мама! Она далеко! На другой стороне страны. В трех тысячах километрах от нас. Что будет ней, если она окажется в подобной ситуации?

— А друзья? Коллеги с работы? Завтра на работу… Какая на хрен работа?!!

Продолжая размышлять, я решаюсь снова забраться на кухонный шкаф и взглянуть вниз. То, что я там увидел заставило мое сердце замереть, а после заколотится в бешеном ритме. То существо ловкими прыжками, цепляется от карниза одного окна к другому, забирается по отвесной стене нашего двенадцатиэтажного здания.

И еще! Я заметил, что со стороны пустыря за мусорными контейнерами перед большой стройкой к нам стремительно приближаются еще несколько серых пятен, отчетливо видимых в свете вышедшей из-за туч луны. И вот они подбегают совсем близко, так что я могу отчетливо разглядеть их бегущие на четвереньках, словно собаки, обнаженные и безволосые фигуры. Они легко перепрыгивают через контейнеры, на мгновение останавливаются, задирают морды вверх, обращая ко мне свои жуткие желтые глаза, а потом кидаются на стену моего дома, цепляясь за карниз окна и следуя за первым. Который уже где-то на уровне пятого или шестого этажа.

— Что там?!! Что?!! Он там?!! Он нас достанет?!! Да?!! Да?!! — кричит супруга и я слышу истерические нотки в ее выкрике.

Я бросаюсь обратно в комнату. Несколько секунд в нерешительности смотрю по сторонам. Супруга хватает меня за обе руки и смотрит прямо в глаза, продолжая повторять и повторять свои вопросы.

— Да. Прячьтесь с детьми в ванной и запритесь, — упавшим, трясущимся от волнения и страха голосом отвечаю я.

— Как?!! Не-е-е-е-е-т!!!!! - она начинает плакать, бросается к детям, собирает их в руках, потом отпускает, кидается то в одну сторону, то в другую. Она — в панике!

Я же рывком хватаю всех за руки и бросаю в ванную комнату. Потом включаю там свет и громко захлопываю за ними дверь.

— Оружие! Оружие!!! Что мне использовать?!! Что же делать?!! — бормочу я себе под нос, ощущая, что трясусь всем телом. Вспотевшие руки беспомощно сжимаются. Спазм сковывает горло. Волосы на затылке поднимаются.

Мой взгляд падает на раковину, где супруга оставила большой кухонный нож. Я немедленно хватаю его и крепко сжимаю в кулаке. Замираю, весь внутренне сжавшись и приготовившись. Смотрю в окно, не моргая.

Я — статуя воина перед сражением.

Я — спартанец перед битвой на Фермопилах.

Я — несчастный глупец, вооруженный кухонным ножом против толпы жутких зверей.

Я — муж и отец.

Я — это все что есть между монстрами, пробирающимися в мой дом, и хрупкой девушкой с двумя крохотными детьми в ванной комнате.

Я — последняя надежда!

Я — должен защитить!!!

Секунда проходит за секундой. Окно остается нетронутым. Тишина. Абсолютная тишина! Только оглушительно громко капает вода из крана. Словно весь мир занял свои места в грандиозном колизее, замер в ожидании и смотрит на меня, ожидая финальной развязки.

И тут я слышу шум. Замечаю серу лапу, цепляющуюся за край окна. Мерзкое животное подтягивается снизу и устраивается на внешнем карнизе. Теперь я могу вблизи рассмотреть его. Существо внешне похоже на человека. Голова, туловище, пара рук и ног. Но, несмотря на такое сходство, человеком оно уже не было. У него почти прозрачная серая кожа, через которую просвечивают мышцы и кости. Оголенный череп в синих разводах вен. Оскаленная крысиная морда. Искривленый, вымазанный кровью рот. И жуткие желтые глаза, источающие лютую ненависть.

Зверь смотрит на меня и часто и тяжело дышит. В двух метрах от меня. Нас отделяет лишь тонкое стекло. В моей голове уже нет никаких мыслей. Полное и глухое оцепенение.

Я — статуя древнегреческого бога, обреченного на погибель.

Я — таракан, которого вот-вот прихлопнет огромная нога гигантского слона.

Я — песчинка в бушующем урагане.

Чудовище не двигается и продолжает смотреть на меня, и мне приходит в голову предательски трусливая мысль, что, может быть, он не станет нас трогать и уйдет.

Но стоило мне так подумать, как существо поднимает морду вверх, завывает своим оглушительным скрипящим воем и ударяет лбом в стекло.

Еще и еще.

Еще и еще!!!

Стекло и рама трещат, но держатся. Хотя я помню, что случилось с лобовым стеклом той несчастной женщины на белом внедорожнике.

Удар!

УДАР!!

Еще УДАР!!!

Теперь к ним добавляются удары длинных жилистых рук.

Я думаю, может быть, мне стоит резко открыть окно и скинуть монстра вниз одним уверенным ударом.

Но не решаюсь.

Наконец стекло не выдерживает и трескается. Все больше и больше, пока не появляется дыра. Стекла сыпятся внутрь, осколки режут руки животного, но он и не думает останавливаться.

Я — глоток чистого воздуха в газовой камере!

Я — полевой цветок перед ножом косильщика!

Я — последний кусочек пирога для идущего на казнь!

Я жду!

Я готов!!!

Давай!!!!

Позади раздается треск. Я готовился встретить врага из кухонного окна. Но видимо остальные звери подошли ко мне через тыл, проникая в квартиру через детскую, которая выходит на остекленную широкими окнами лоджию.

Я медленно отхожу на середину комнаты и смотрю вглубь детской, убедившись, что мои подозрения оправдались. Трое таких же чудовищ раздирали стекла лоджии. Один успевает пробраться внутрь и принимается за окно двери.

Раз, два, три, четыре, пять,

Хочешь в прятки поиграть?

Я глаза закрою быстро

До пяти считаю чисто,

А потом пойду к тебе,

Метку сделаю себе:

Где ходил, за кем, когда?

Кому он нужен иль нужна?

Будут ли искать тебя

Иль забудут навсегда?

Первый уже внутри. Он прыгает на пол кухни и готовится к следующему прыжку. Прямо на меня. Остальные тоже пробираются через обломки дверей и окон балкона в детской.

Еще секунда!

Еще чуть-чуть…

И все будет кончено…

Я зажмуриваю глаза… и…

просыпаюсь…

Средний палец

Я — в своей кровати. Рядом спит супруга. Между нами, широко раскинув руки и ноги, храпит старшая дочь. У ног, найдя уголок и скомкав одеяло под живот, сопит во сне младшая.

Проснулся я сразу, резко, без обычной утренней сонливости. Я моргаю глазами, осматриваюсь, пытаясь в полной мере осознать себя в новом пространстве. Белый потолок. Тишина. За окном занимается рассвет, освещая небо первыми розовыми лучами.

Тело неприятно холодит утренний бриз из полуоткрытого окна. А я весь мокрый от пота. Перед глазами все еще стоит картина из сна, как на нас нападают чудовища, а в ушах звенит от грохота ломающихся окон и разбивающихся вдребезги стекол. Именно в этой квартире. Именно тут….

Я вспоминаю свой ночной кошмар и восстанавливаю все в мельчайших подробностях. Удивительно точно и ярко картинки всплывают в моей памяти. Как будто и не сон это был, а реальность. Я никогда не видел подобных снов. Ярких и неотличимых от яви. Совсем никогда за свою сорокалетнюю жизнь.

Какие угодно, но только не такие. Даже когда сильно уставал и испытывал сильные волнения. Даже в детстве, когда летал, когда рос. Или в подростковом возрасте с первыми эротическими снами. Этот ночной кошмар был совершенно другим. Он был пугающе настоящим.

Может быть схожу с ума. Говорят же, что цветные сны видят только шизофреники. А мой сон был без сомнения цветной! Еще какой цветной!!! Супер-дупер 5Д IMAX с погружением в виртуальную реальность.

Я нашариваю на прикроватной тумбочке айфон и проверяю время.

7.15 утра. 15 мая 2019 года.

15 мая… 2019 года….

Эти цифры вспыхивают в моем сознании. Они что-то значат. Что-то очень важное. 15 мая. 2019 года.

Я пытаюсь понять почему. Что же есть такое важное в этих цифрах…?

И тут меня настигает озарение и я вспоминаю первый телевизионный репортаж, который я смотрел по телевизору во сне. Степь. Космонавты. Мокрое от пота лицо. Кашель. И дата — 15 мая 2020 года. Да-да!!! Именно!!! Ровно через год с сегодняшнего дня!

Какое странное совпадение. Какой странный кошмар…

Я осторожно встаю с кровати, чтобы не разбудить родных и решаю записать свой сон на бумагу, пока все хорошо помнил. И каким-то наитием я понимаю, что это очень важно — все точно записать. Каждую деталь. Каждую мелочь. Тем более эти даты… Да…, даты… Они — самые важные!

Несколько минут я мечусь по квартире в поисках бумаги и ручки и невольно в страхе осматриваясь. На то самое кухонное окно, которое сейчас стояло целое и невредимое, с видом на ту самую стройку, парковку, мусорные баки и на раскинувшееся позади застраиваемые улицы. На детскую комнату с лоджией. На игрушки выставленные в ряд на неиспользуемой девочками кровати. На надувного ослика, прислонившегося к двери. На россыпь прилепленных к стене флуоресцентных звездочек. На маленький детский шкаф с аккуратно сложенной одеждой (сколько усилий мне требовалось, чтобы добиться от детей такого порядка!)

Странно. Все очень странно…

Чистый лист бумаги нашелся среди кипы детских раскрашек, а ручку я заменил красным карандашом. Все равно. Нужно как можно быстрее все записать. И стремительным неряшливым почерком я восстановил весь свой ночной сон, почти без промедления и пауз, словно рука моя двигалась без участия сознания, движимая какой-то неведомой силой. Про репортажи, космонавтов, больницу и эпидемию. Про симптомы заражения, кашель, температуру, потливость. Про две недели после которых начинались раздражение кожи, диарея, рвота, потеря волос и кома. И еще через две недели — пробуждение в облике зверя. И про то, что в итоге надежда была только на самих себя…

Закончив с делом, я устало выдохнул, встревоженный и испуганный, но все же с облегчением, что смог сделать важное дело.

Потом я вернулся в кровать, сжимая в руках исписанный листок бумаги. До времени, когда нужно идти на работу оставался час и можно было поспать минут тридцать. Я вытягиваю под одеялом ноги, ощущая, как меня накрывает волна щемящего чувства любви к семье. И страха, что я я не смогу защитить их от того, что может произойти. От того, что было в моем ночном кошмаре.

И какое-то мерзкое чувство тяжелого предчувствия чугунной плитой оседает внутри моего живота, заставляя руку судорожно сжимать исписанный клочок бумаги.

Я смотрю на своих родных. На супругу — молодую девушку двадцати шести лет: хрупкую, нежную, тонкую. Которая имела неосторожность, будучи юной девятнадцатилетней студенткой, семь лет назад выйти за меня замуж, за мужика на тринадцать лет старше, который успешно загрузил ее тяготами и невзгодами семейной жизни, к которым она была не готова. Она спит на самом краю кровати, предоставив больше места девочкам, укрывшись в маленькое детское одеяло. Ее рот смешно открыт. Вена на изящной тонкой шее едва заметно пульсирует. Кожа на лице будто светится изнутри. Она — красивая и беззащитная. Я бесконечно люблю ее.

Мой взгляд переходит на детей. Двух спящих девочек трех и пяти лет. Моих птичек. Мои кошечек. Моих пончиков! Я осторожно глажу их крохотные розовые ножки, мягкие, словно резиновые, пальчики на руках, провожу пальцем по курносым носикам.

И стоило мне вспомнить сцену из кошмара, как я ничего не смог придумать лучшего, как запихать их в ванную комнату в нелепой попытке спасти от монстров, как пульс мой бьется быстрее, а на лбу выступает испарина.

На глазах наворачивается влага от бессильной злобы и обиды, перемешанной с тревогой и страхом. Я снова и снова прокручиваю свой сон от начала и до конца, пытаясь понять его значение. Пока не прихожу к выводу что он значит ровно то, чем являлся. Предзнаменованием! Предсказанием! Знамением! Я должен его услышать и обязан подготовиться к тому, о чем он предупреждает. И на это, по странному стечению обстоятельств, есть ровно год!

Пусть это безумие, нелепость, паранойя. Мне плевать! Если так, то хорошо, пусть я буду безумцем и параноиком, как те сумасшедшие сектанты, вечно готовящиеся к концу света, который никогда не наступает. Но если есть хоть один шанс из миллиона, что это был пророческий сон, то я должен быть готов. Я не имею права бездействовать. Я должен защитить свою семью. Я не могу позволить кому-либо разбить вдребезги мое счастье и растоптать мою жизнь!!! В моих руках будет далеко не кухонный нож, если (когда) настанет час икс, то врата в мое королевство будет охранять далеко не дешевая китайская дверь. Не на того напали, fuckers!!!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я — древнегреческий воин на страже своего полиса.

Я — зеленый оазис в выжженной солнцем пустыне.

Я — ноев ковчег, спасающий человечество!

Я — нагло торчащий средний палец на руке об который вы все споткнетесь!!! И выкусите!!! ВОТ!!!

Поезд

Рабочая неделя началась, как обычно. И к среде волнения той ночи начали терять свою изначальную остроту. Я помнил про обещание, данное себе в то утро, начать подготовку к часу ИКС. Про хрупкие окна, дешевую китайскую дверь, оружие… И несколько раз брал в руки исписанный красным карандашом лист бумаги, прочитывая неровные нервные строки.

Но в свете дня, находясь в офисе, болтая с коллегами за чашкой кофе, просматривая ленты социальных сетей и новостных порталов, листая бесконечный watsapp чат бывших сокурсников, пытающихся организовать встречу выпускников, управляя автомобилем по знакомым городским улицам, покупая продукты в местном супермаркете, в общем, проживая рутину жизни обыкновенного работающего горожанина, идея о том, что мне нужно готовиться к глобальному апокалипсису казалась все более и более невероятной и нелепой.

К концу недели я совершенно растерял свой былой пыл и вся затея уже казалось глупой шуткой и недоразумением.

Какой, к чертовой матери, апокалипсис?!!

Какие монстры?!!

Какой еще гребанный космический вирус?!!

Тебе сорок лет!!! Ты живешь в реальном мире среди реальных людей. И в реальном мире люди не мутируют в чудовищ из-за вируса, подцепленного на международной космической станции! Это все из сказок, страшилок и фильмов ужасов. Но никогда про обычную жизнь, где люди ходят на работу, воспитывают детей, забывают скидочные карты и внезапно умирают от инфаркта.

Я — оплот стабильности и разума в вечно качающимся мире!

Я — верблюд идущий к прохладному оазису на водопой!

Я — грязь под ногтями человеческой цивилизации!

Я — соль земли, придающая вкус хлебу и ягодам!

Я — кровь и пот на спине черепахи, держащей на плаву мироздание.

К выходным я окончательно забыл про случившееся и свои безумные планы. Однажды, перед сном, когда я шарился в прикроватной тумбочке, то снова наткнулся на тот самый измятый исписанный листок, напоминающий о прожитом неделю назад кошмаре. Но на этот раз я решил его не перечитывать, а лишь раздраженно скомкал в руках в тугой комок и швырнул в мусорное ведро.

Но той ночью случилось нечто странное, что снова вывело меня из привычного русла.

Я проснулся посреди ночи будто от толчка. Часы на руках показывали начало четвертого. Я лежал на боку, чувствуя как онемело правое плечо от неудобной позы. Мой взгляд направлен на слегка колыхающиеся от сквозняка плотные шторы, заслоняющее приоткрытое окно. В последнее время я предпочитаю спать в темноте. Возможно, меня пугает свет луны, который некоторыми ночами освещает спальню так ярко, что становится не по себе. Еще я где-то прочитал, что при слишком сильном освещении в организме не вырабатывается гормон сна, что способствует бессоннице. Да нет…, дело у меня не про гормон сна, мне просто не по себе от яркой луны…

В это ночь лунный свет все же просочился в комнату через незашторенную щель с правого края от окна. Этой щели хватило, чтобы спальня оказалась залита синеватым неоновым свечением. Именно таким, который меня и пугал.

Последние несколько недель я каждую ночь просыпаюсь среди ночи в похожее время. Между тремя и четырьмя часами. И всегда словно по включателю — резко, грубо, без обычного перехода от сна к бодрствованию. В отличии, впрочем, от утренних пробуждений — тяжелых, долгих и мучительных. Говорят, что все дело в каких-то ритмах, что если проснуться в фазе быстрого сна, то пробуждение будет легким, а если в глубоком — то с трудом сползешь с кровати. А может это просто возраст…

И тут я чувствую лёгкое движение за спиной. Нервно развернувшись я обнаруживаю старшую дочь, сидящую на кровати между мной и спящей супругой. Я не вижу ее лица, только спину и плечи с рассыпанными по ним волосами. Моими обожаемыми гладкими и блестящими волосами цвета коры на молодом дереве.

Неприятный холодок проходится по моему телу. Что-то было странное в этом.

Почему она проснулась? Она всегда спит по-детски крепко и очень редко просыпается среди ночи. Ей всего пять и у нее еще нет причин для бессонницы. Почему она капризно не хнычет, как обычно делает при пробуждении?

Я в нерешительности замираю, продолжая смотреть на неподвижную дочь со спины.

С каждой секундой напряжении во мне нарастает. Да что — напряжение? Страх!!! Страх собственной малолетней дочери! Картина — типичный шаблон из дешевого фильма ужасов. Поздняя ночь. Спальня в серебряном лунном сиянии. Маленькая девочка, молча и не шелохнувшись сидящая на кровати. Она медленно оборачивается и…

Может быть я снова вижу дурной сон, подумал я. Но доказательством реальности происходящего было то, что тишину нарушало привычное сопение младшей дочери, которая спала возле матери с противоположной стороны кровати, возле незанятой детской кроватки.

— Котенок, что случилось? — наконец шёпотом решился спросить ее я, осторожно притронувшись к хрупкой спинке.

На какое-то одно жуткое предательское мгновение мне показалось, что вот сейчас она обернется на меня и окажется чем-то невообразимо пугающим и чужим: монстром, зомби, призраком, захватившим мою сладкую малышку.

Но она ответила.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Папа… мне страшно…, - еле слышно сдавленным голосом произнесла она.

Я с облегчением выдохнул, убедившись, что в моего ребенка не вселился демон, но в то же время меня неприятно удивили ее слова. Даже не слова, а интонация с которой они были сказаны. Она казалась совсем не такой, как как обычно жалуются дети: капризно и плаксиво, манипулируя родительской любовью, чтобы получить свое. А по-взрослому серьезной.

— Почему тебе страшно? — как можно мягче спросил ее я.

— Страшный сон, папа…, - она повернула ко мне свое милое детское пухлое личико. И я окончательно убедился, что это была моя дочь, а не злобный инопланетный репликант.

— Что тебе приснилось, милая?

— Ну…, я…., ну…., как будто вот я… и ты… и мама…и ляля. Мы в нашем домике… Ну в этом домике…

Она шепчет, с трудом подбирая слова. Ее глаза широко раскрыты, губы мелко дрожат. И мое сердце обливается кровью от понимания того, что возможно впервые в своей жизни моя пятилетняя дочь по настоящему напугана.

Я продолжаю слушать, боясь перебить. Я хочу узнать про ее сон и что ее так напугало. И я смутно догадываюсь о том, что она мне сейчас расскажет. Эта догадка меня страшит. Я словно вижу, как издалека ко мне приближается огромный многотонный поезд. А я лежу посреди путей. Привязанный к рельсам. И понимаю, что сбежать у меня не получится. И времени нет. И сил. И некуда.

Я молю про себя, чтобы она рассказала мне какой-нибудь обычный детский сон. Пусть страшный для детского восприятия. Что-нибудь про говорящего плюшевого мишку, страшный дырявый носок или горький какао. Но я уже знаю, что надежды на это нет.

Дочь тянет ко мне руки и я обнимаю ее. Она не плачет. Ее лицо утыкается мне в плечо, а потом она поднимает голову вверх и смотрит на меня глазами, до краев заполненными страхом, ища защиты. Яркой вспышкой я вспоминаю свой старательно забытый кошмар, когда я точно также, как и сейчас, обнимал своих дочурок в попытке защитить, и ловил на своем лице их сладкое дыхание.

Она начала рассказывать. Слово за словом, стремительно приближая многотонный состав. Он гремит, искрит колесами, орет оглушающим гудком, и все набирает и набирает скорость.

Я — щепка, отлетевшая от обрушенного землетрясением здания!

Я — фитилек от свечи, потушенный тропическим ливнем!

Я — волосок, смываемый после душа в канализацию!

Я — старый японский автомобиль под прессом утилизатора!

— … там были плохие люди… ну не люди…, а как чудища… такие страшные!!! Они сначала съели тетю внизу… там… где наша машинка. Тетя ехала, ехала, а чудище сидело на машине… хотело ее съесть, а потом тетя ударила машинку на другую машинку… ввууууххххх!!! Нуууу… все равно он тетю съел. А потом, ты, папа, крикнул чудищу, чтобы он не обижал тетю, а он стал злым на тебя… И начал лазать к нам… Прям вот так… по дому… И еще — другие егоные друзья прибежали. И все начали тоже лазать к нам… Лазать и лазать… Ты, папа, нас с мамой и лялей спрятал в туалете. Мы сидели тихо-тихо. Мама плакала и хотела идти к тебе. Но потом осталась с нами, потому что нам лялей было страшно…. Мы слышали, как ты кричал. И чудища обижали тебя… и съели…

Поезд с безумным грохотом пронесся через мое несчастное тело, разорвав его на мелкие куски.

Несколько минут я молча сидел, размышляя, осознавая, пытаясь понять, что это все значит и что делать дальше.

А потом рывком встал с кровати, прошел к кухне, достал мусорное ведро и на самом дне, под грудой отходов, нашел скомканный листок бумаги, исписанный мною неделю назад красным детским карандашом неровными нервными строками.

Шуруп

Что такое наша современная жизнь?

Выпуски новостей пять раз в день?

Просмотр нового youtube ролика от модного московского психолога, который вещает про шесть правил жизни?

Очередной террористический акт в Северной Африке?

Свадьба стареющей индийской суперзвезды и голливудского чудо-подростка?

Инстаграм-инфлюенсеры, рекламирующие супер гель для похудения?

Безглютеновый хлеб?

Безалкогольное пиво?

Безкофеиновый кофе?

Электронные сигареты?

Секс по вторникам и четвергам?

Поездка в Турцию в июле?

Чаты WhatsApp?

Цены на бензин?

Санкции?

Союзы?

Трамп?

Путин?

Саакашвили?

Меркель?

Зеленскиий?

Запуск спутников от Илона Маска?

Нотр-Дам в огне?

Что? Что?! Что?!!

Кажется наша жизнь незыблима, проста, тверда и однозначна. Кажется, что ничто и никто не может нарушить привычный ход вещей, разрушить наш знакомый мир. Ничто? Никто? Точно?!! А может быть все это лишь тонкий слой сахарной пудры, покрывающий жирный, бурлящий, огненный бульон под ним, который в любое мгновение может прорвать хрупкую защиту, взорваться и разнести ко всем чертям всю кухню! Может быть стоит одному неизвестному науке вирусу попасть на землю со спорой, прячущейся в легких космонавта с международной космической станции, как вся наша цивилизация рассыплется, словно вавилонская башня?!!

С этими мыслями я еду на работу. Утро. Яркое. Красивое. Летнее. Свежее. Я опоздал, поспешно включил компьютер на рабочем столе и создал видимость присутствия. А потом заперся в туалетной кабинке.

Теперь я сижу на закрытой крышке унитаза, слышу, как в соседней кабинке заканчивает свои дела мой коллега и жду пока останусь в туалете один.

Я сосредоточенно смотрю на шуруп, отошедший от крепления щеколды на двери кабинки. Он немного искривлен. Видимо его закручивали через силу и он все равно не вошел в дерево полностью как нужно. Я думаю об этом идиотском шурупе. О строителе, который закручивал его. Я представляю, как он напрягает руки. Как капля пота скатывается по его лицу. Он хочет побыстрее закончить работу и пойти на перекур. Потом он матерится и бросает дело на пол пути. Оставляя шуруп незакрученным до конца! И даже не понимает, что если вдруг случится худшее и в этой кабинке будет прятаться человек, спасаясь от нападения монстров, то его халатная оплошность может стоить кому-нибудь жизни…

От нападения монстров!!!

МОНСТРОВ!!! ЗВЕРЕЙ! ЧУДОВИШЬ!!! ЧУДИЩЬ (как назвала их моя дочь).

Теперь все. Не остановить. От этих мыслей не спастись. Черная вонючая жижа страха пробивает хлипкую плотину, состоящую из груды кривых шурупов, и обрушивается на зеленые, аккуратно возделанные поля, живописные деревеньки и луга мирной долины моей привычной жизни.

Так проходит минута, две, десять, пятнадцать, как я сижу и пережёвываю смердящие мысли в мозговой мясорубке, пытаясь найти в ней хоть какой-нибудь свет и надежду. В туалет заходит кто-то еще. Он проходит через помещение с раковинами, открывает дверь и входит в соседнюю кабинку. Последующие звуки говорят о том, что сосед обосновался там на долго.

Я мог бы спустить воду унитаза и выйти из своего укрытия, не вызывая подозрений, но не решаюсь, продолжая сидеть на своем месте, не шелохнувшись, слыша каждый звук, издаваемый соседом. Тем временем тот принимается за свой смартфон. Раздаются щелчки клавиатуры и тишину нарушает звук видео новостей.

— Казахстан, США и Китай готовятся к предстоящему через несколько месяцев запуску очередной ракеты-носителя Falcon 9 с кораблём Dragon и грузом для экипажа Международной космической станции. Запуск произведется с космодрома Байконур в Казахстане. Космонавт Бакир Токтаров прибыл на испытательный полигон для прохождения необходимых процедур подготовки… — вещает хорошо поставленный голос мужчины — репортера.

КОСМОНАВТ БАКИР ТОКТАРОВ!!! Имя космонавта из моего сна! Международная космическая станция! Байконур!

Щелчок и телефон переключается на следующую новость. Что-то про беспорядки в Париже. Но я их уже не слышу. Потными руками я достаю свой смартфон и прокручиваю ленту новостей. Через мгновение нахожу, что нужно. Все сходится. Космонавт. МКС. Ракета-носитель. Запуск запланирован на 7 июля 2019 года.

Я несколько раз перечитываю строки новостей. Потом захожу на один из авторитетных англоязычных порталов. На главное странице ничего нужного. Но по поиску я обнаруживаю, что искал. Много про Илона Маска. Про успех компании SpaceX. И дальше про запланированный полет американского космонавта Дага Бенкена 7 июля 2019 года. Вместе с двумя другими космонавтами из Казахстана и Китая.

ВСЕ СХОДИТСЯ. ОШИБКИ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ!!!

Я не сошел с ума. По какому-то непонятному стечению обстоятельств я умудрился увидеть сон, который оказывается пророческим! Еще моя старшая дочь! Она тоже видела во сне тот же самое! Если бы даже я сходил с ума, но уж точно не она — пятилетняя крошка! Странно! Непонятно! Жутко! Непостижимо! Но я был прав с самого начала, когда решил записать свой кошмар на бумаге, когда планировал подготовиться к часу икс. Заменить дверь. Усилить окна. Иметь под рукой оружие. Но и этого мало! Продукты! Вода! Альтернативные источники электричества! Запас лекарств! И много чего еще!!!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Кровь приливает к моей голове. Перед глазами плывут красные круги. От волнения мне не хватает воздуха и кажется, что я задыхаюсь.

Пока я пытаюсь прийти в себя, сосед по кабинке заканчивает свои дела и уходит. Я же, наконец, решаюсь вернуться в кабинет и на большом стационарном компьютере тщательно изучить все, что можно по этому космическому полету. Но стоит мне прикоснуться рукой к дверной щеколде, чтобы открыть дверь, как в помещение заходит кто-то еще.

Я выругиваюсь про себя. Я хочу выйти из своего укрытия незамеченным.

Его шаги тяжелые. Шлепающие. Я замираю и весь обращаюсь в слух. Что-то совершенно не так с этими шагами. Все мужчины в нашем офисе одевают на ноги туфли. И ноги, одетые в туфли, шагающие по кафелю туалетной комнаты, издают совершенно другие звуки.

Тем временем шаги подходят ближе. И я улавливаю тяжелое дыхание. Частое. Хриплое. Звериное.

— Твою же мать!!! Что за фигня происходит!!!

В моей голове звенит. Колокола сталкиваются с друг другом, издавая чудовищную какофонию, разрывающую воздух на мельчайшие атомы. Я снова оказываюсь в своем ночном кошмаре. Монстры лезут по стене моего дома, вламываются в мою квартиру! Смотрят на меня с ненавистью своими жуткими глазами! Окружают меня, чтобы сожрать.

Но я же не сплю. Сейчас утро. Яркое. Красивое. Летнее. Свежее. Я в туалете своего рабочего офиса.

Как? Почему?!! Зачем?!!

Я что есть силы пальцами сдавливаю кожу на запястье, чтобы проснуться. Но ничего не меняется.

А потом дверь моей туалетной кабинки начинает греметь. С той стороны кто-то дергает ее, пытаясь открыть. Все сильнее и сильнее! Незакрученный шуруп на дверной щеколде дребезжит, шатается и падает на пол. Дверь опасно приоткрывается с верхней стороны. И я понимаю, что обречен. Ничего не остается, как выйти из убежища самому и глаза в глаза встретиться с тем, кто на той стороне.

Трясущимися руками я отвожу щеколду в сторону и резко открываю дверь.

И вижу… Марину. Техничку-уборщицу нашего этажа в офисе. Она в недоумении смотрит на меня. В одной руке швабра. В другой — ведро с водой. На ногах — резиновые мокрые калоши, которые и издавали те шлепающие звуки. А на лице — маска. Видимо простыла. Вот почему я слышал хриплое дыхание.

- Простите…, я решила тут никого нет. Дверь, думала сломалась. Я долго ждала снаружи! Никто не выходил…, - она краснеет, смущается и поспешно уходит прочь.

Я что-то бормочу в ответ. Негнущимися ногами подхожу к раковине. Умываю ледяной водой лицо, пытаясь охладить разгоряченные щеки. А потом, сделав глубокий вдох, выхожу из туалета…

Я подумаю об этом завтра

Рабочий день проходит стремительно, словно час за минуту. Я, как одержимый, вцепившись потной рукой в мышку компьютера, прилепившись глазами к монитору, выискиваю в Интернете любую доступную информацию о предстоящем космическом полете. Все найденное я скидываю в электронную папку облака google и распечатываю. Фотографии космонавтов. Их биография. Время полета. Запланированное время возвращения. Потом я внимательно штудирую статью Википедии про МКС, ее историю, конструкцию, системы безопасности и особенности функционирования. Все сходится… Все, его дери, сходится!!!

По мере того, как я продолжаю копаться в своей теме, накапливаются рабочие обязанности. Приходят люди с вопросами, которых я отправляю назад, сославшись на занятость. Трезвонит рабочий телефон, который я не поднимаю. Множатся встречи, которые я отменяю. Копятся имейлы, которые я игнорирую.

Я просто выключаюсь из офисной жизни и отгораживаюсь от коллектива, который привык меня видеть приветливым, эффективным и отзывчивым менеджером. Коллеги недоуменно смотрят на меня, не узнавая. Шепчутся по углам. Но мне все равно.

Разве работа имеет значение? Уважение шефа и коллег? Профессиональная репутация? Зарплата? Уволят — не уволят? Когда менее, чем через год, вся человеческая цивилизация рухнет в тартарары?!! Хотя зарплата мне, наверное, еще нужна… Имеющихся сбережений в пятьдесят тысяч долларов может не хватить на основательную подготовку к часу ИКС (Может уехать на северный полюс? Высоко в горы? На необитаемый остров? Купить яхту? Я подумаю об этом завтра (прямо как Скарлетт О’Хара). Что-бы я не придумал, на все нужны деньги). Так что нельзя терять головы, нужно следующий день посвятить полностью работе и подчистить долги. Деньги — это важный ресурс, по крайней мере до часа ИКС. После — уже не думаю…

Где-то ближе к обеду, распечатывая десятую по счету новость о полете и двадцатую фотографию ракетоносителя, я внимательно осматриваю своих коллег. Они сидят за рабочими столами, полукругом справа и слева от меня. Сосредоточенно смотрят в экраны мониторов. Сбитые с толку моей внезапной молчаливостью и замкнутостью. Не решаются спросить, что могло случиться, что столь разительно изменило мое поведение.

В нашем просторном кабинете с умопомрачительным видом на море через широкие панорамные окна нависла неловкая тишина. Только урчит воздух из сопел вентиляции и изредка клацают пальцы по клавиатурам. Чашки кофе из итальянской машины дымятся на столах. Фотографии детей улыбаются из рамок. Кто-то работает. А кто-то украдкой развлекается просмотром Youtube и интернет-шопингом.

Смешно. Нелепо. Гротескно. Жутко. С вероятностью 99,9 %, менее, чем через год, все они либо превратиться в кровожадных монстров, либо станут их едой.

Я — троянский конь, проникший в осажденный город!

Я — тупица, выигравший джек-пот в лотерее;

Я — Уилл Смит в «Я — Легенда», один — посреди вымершего Манхэттена;

Я — безумец, вопящий — ВОЛКИ!!! ВОЛКИ!!!

У всех моих коллег, без исключения, есть семьи. Родные. Любимые. Мамы и папы. Жены и мужья. Дети. Братья. Сестры. Друзья. Может быть — любовницы и любовники.

Что мне делать? Предупредить их всех? И что они подумают обо мне? Ведь не поверят? Ведь точно, не поверят! До этого я задумывался предупредить только маму и несколько близких друзей. Но ведь я могу спасти больше людей. Всех, кого знаю!!! Всех коллег, знакомых…

Да почему только их?!! Я же могу выйти на уровень страны, связаться с республиканскими каналами и новостными порталами. Черт возьми, я ведь могу предупредить всех! Всю землю! Все страны! Я даже могу попытаться вовсе предотвратить трагедию. Могу убедить правительства не отправлять космонавтов в этот гребаный полет. Могу предоставить доказательства. Мои записи! Даааа… Записи сна… Записки сумасшедшего…

Смешно… Кто же поверит моему безумному кошмару, записанному на оборотной стороне детской раскрашки красным карандашом. Представляю, как надо мной все будут смеяться. Выставлять идиотом. Очередным сектантом, поверившим в конец света, поющим песни и водящим хоровод в поле в ожидании прилета НЛО. Переселения душ. Спасения. Сколько таких было? Десятки! Сотни! Аум Сенрике. Пензенские затворники. Врата рая и секта Джима Джонса в Америке! И много-много других. Я сам всегда смеялся над подобными идиотами, верившими бреду умалишенных фанатиков про конец света, тративших все сбережения для постройки бункеров и убежищ, уходивших жить в отдаленные общины, кончавших жизни коллективными самоубийствами.

Что же теперь — сам стал таким же?!! Нет…, надо все обдумать, нельзя действовать сгоряча. Если буду трубить об этом на каждом углу, только сделаю хуже. Я подумаю об этом завтра (Спасибо, Скарлетт).

Попробую, для начала, рассказать жене. Посмотрим, как она отреагирует. Что скажет? Поверит ли? Или наоборот — разуверит меня. Она на тринадцать лет младше, из поколения девяностых, с совершенно другим складом ума. Еще она особо не заморочена, в отличие от меня. Я же многое принимаю близко к сердцу, всерьез, сильно увлекаюсь, читаю и изучаю, бывает кидаюсь в новое увлечение с головой. Будь то спорт, популярная психология, ведение Youtube влога или планирование путешествий. Часто хандрю. Ищу смысл жизни. Решаю экзистенциальные вопросы, которые никогда не смогу разрешить. Что-то постоянно хочу и куда-то стремлюсь. Рефлексирую. Она же просто живет. Смотрит сериалы. Песенные шоу на популярных каналах. Покупает новые босоножки и купальник к лету. Делает маникюр с педикюром. Заботится обо мне и детях. Вкусно готовит. Целует. Смеется. Любит. И она умеет приземлить меня на землю, когда нужно.

Вечером, забрав детей из детского сада, поужинав и отправив девочек играть в детскую (с планшетом), я решаюсь затеять разговор.

Как можно подробнее я рассказываю о своем ночном кошмаре. А после выкладываю на стол исписанный красным карандашом листок и распечатки новостей о предстоящем полете. Обращаю внимание на выделенные фломастеров подтверждающие мои предположения совпадающие факты: даты, имена, страны.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что ты хочешь этим сказать?!! — она не может сдержать усмешку, перебирая руками ворох бумаг.

Она в коротком жёлтом сарафане. Начало июня. Жара. И кондиционер не справляется. Она — хрупкая, нежная, загорелая. Я — экскаватор на ее фоне. Выше на голову. И почти в два раза шире и тяжелее. Ее каштановые волосы собраны в пучок. Вена пульсирует на изящной тонкой шее. За восемь лет брака я до сих пор хочу только ее. И ни разу не позволил себе измены.

В любом другом случае, я бы не тратил время зря, а затащил бы ее в спальню, пока дети заняты.

Но сейчас мои мысли совсем не об этом.

— Я хочу сказать, что мне приснился пророческий сон, — отвечаю я, пытаясь выглядеть как можно более серьезным и спокойным, — Через год. В мае 2020 года мир будет заражен неизвестным вирусом, который превратит население земли в чудишь (зачем я сказал чудишь? Прозвучало совсем по-детски).

— В чудишь? — теперь она уже не сдерживается и начинает смеяться. Смотрит на меня, словно на ребенка.

— Ты мне веришь? — терпеливо спрашиваю я, — я серьёзно!

Она перестает смеяться. Пристально смотрит мне в глаза, осознавая, что это не розыгрыш.

— Так не бывает, — наконец после долгой паузы отвечает она.

— Что значит — не бывает?!! Что, ты разве не видишь все сама?!! Вот тут!!! — мой голос срывается в возмущении, я громко хлопаю рукой по кипе бумаг, — все тут написано. Разве ты не понимаешь?!! Вот ЭТО я написал сразу после того как проснулся 15 мая. А вот ЭТО — новости неделей позже!!! Ты видишь?!! Про полет?!! Все сходится!!! — я тычу рукой в бумаги и испытывающее смотрю на нее.

— Ну… не знаю… может…, ты увидел мельком где-то эти новости и потом, ночью твое подсознание… — она растерянно переводит взгляд между заметками.

— Нет! Ничего такого не видел! Не читал! Никакой игры подсознания! Смотри! Я записал свой сон 15 мая 2019 года. Смотри, что у меня тут. Три космонавта на МКС. Из США, Китая и Казахстана. А вот настоящая новость неделей позже. Смотри дату — НЕДЕЛЕЙ ПОЗЖЕ! И пишут, что в тот же день было принято решение изменить изначальный состав экипажа из граждан США, Японии и Казахстана. То есть заменить космонавта из Японии, по состоянию здоровья, на космонавта из Китая. Неделей позже! Как я мог об это знать или подсмотреть?

Она молчит. Ее высокий лоб сжимается складками (я столько раз говорил ей не морщится — заработает морщины раньше времени).

— Хорошо, ты не веришь российскому сайту новостей. Вот — то же самое — новости Euronews. Вот BBC! Вот New York Times! А вот выдержки из новостей с сайта NASA! — уверенно продолжаю я.

Потом замолкаю. Ей нужно время осознать услышанное. Но выдерживаю всего секунд десять и продолжаю давить дальше.

— Я знаю, как это выглядит. Я знаю, что кажусь сумасшедшим! Но скажи мне пожалуйста, — я говорю шепотом. С жаром. Четко выговаривая каждое слово. Поворачиваю свой стул и приближаюсь к ней лицом к лицу. Совсем близко, так что кончики наших носов почти касаются. И крепко обхватываю ее руки своими, — пусть это все хрень собачья. Пусть так. Но если есть хоть десятая или даже сотая доля вероятности, что это правда? Что каким-то образом мне дали возможность предвидеть то, что случится и приготовится к этому? Разве мы не обязаны принять это всерьез и подготовиться? Ааа??? Подумай о девочках! — я киваю в сторону детской комнаты, от куда раздаются громкие звуки очередного детского Youtube выпуска, где папа и его трехлетняя дочь играют вместе в зоопарк (и зарабатывают на этом десятки тысяч долларов в месяц).

Она открывает рот, чтобы что-то ответить. Я же не дожидаясь ее ответа, добиваю джокером, заранее спрятанным в рукаве.

— Дана! Пожалуйста, иди сюда! — я громко зову старшую дочь, пытаясь перекричать вопли, доносящиеся из динамиков планшета, который мы купили дочерям несколько месяцев назад (я знаю, это не педагогично, но они так просили…). Стекло планшета треснуло, а вся поверхность покрыта толстым слоем жира, сахара, шоколада и бог знает чем еще (и не важно как часто я его протираю). Планшет — бюджетная дешевка. Но его динамик работает словно концертная колонка с мегаватными усилителями.

К моему удивлению, звук планшета немедленно прерывается и дочь появляется на пороге. Обычно ее зубами не оторвешь от любимого развлечения и приходится звать снова и снова, а потом вырывать игрушку из рук, терпя крики, жалобы и истерики. А тут — совершенно другое дело!

— Ляля, не смотри без меня, ладно? Я сейчас приду…,- она обращается в глубь детской, к младшей. Потом подходит ко мне.

— Сладкая, расскажи, пожалуйста, маме тот свой сон.

Дочь не переспрашивает. Не кривляется. Не капризничает. А послушно рассказывает все как было.

Я же внимательно, даже торжествующе (я же говорил, а ты мне не верила) смотрю на супругу. В ее карие глаза. Зрачки которых все больше и больше расширяются от услышанного. На брови, которые поднимаются все выше и выше.

И я понимаю, что у меня получилось. Она мне поверила…

Бабочки

Календарь показывает конец мая. Больше двух недель после того сна! А я даже не начал готовится к часу ИКС. Все сомневался, переживал и рефлексировал. Взамен того, чтобы действовать! Весь вечер до поздней ночи, после того, как я смог убедить супругу в правдивости своих догадок, мы с ней составляли перечень того, что нужно сделать, чтобы подготовится. Теперь оба листка: первый, исписанный красным карандашом на обратной стороне детской раскраски моим корявым почерком о событиях часа ИКС, и второй — длинный номерованный список дел и задач, написанный ровным почерком бывшей отличницы, были заботливо спрятаны в тумбочке, ожидая дальнейших действий.

Май в нашем небольшом, окруженным желтой степью городе на самом западе Казахстана, у берега Каспийского моря, выдался необычным. То по-июльски жарким, то по-осеннему холодным и ветреным.

Еще были бабочки! Тысячи! Миллионы бабочек!!! Они были везде. Они покрывали цветастым орнаментом каждое дерево и куст, прятались в траве, облепляли фонарные столбы. Все дорожки, парки, детские площадки, тротуары были заполнены ими. Дети были в восторге. Они бегали сквозь кружевные облака и смеялись. Девушки постили красоту в Инстаграм. Даже суровые мужчины не могли не улыбаться, наблюдая за подобными затеями природы. Никто не помнил подобного ранее. Даже самые старые жители города.

Но что-то было в этих бабочках странное. Зловещее. Жуткое. По крайней мере для меня. Будто природа решила напоследок показать свой последний сюрприз. Накормить смертника, идущего на электрический стул, последним ужином. Сочным стейком с горкой хрустящего картофеля. Бокалом красного бордо. Кубинской сигарой на десерт. А потом — пожалуйте следовать по коридору к маленькой железной двери, за которой лежит последняя черта.

Я еду на машине вдоль моря на работу. По обоим краям дороги в ряд высажены тщательно ухоженные деверья. Все — покрытые тучами этих чертовых бабочек. Мне плохо от этих бабочек! Я их ненавижу!!!

Моя машина уверенно движется вперед и каждую секунду в салоне раздается еле слышный глухой стук. Это очередная бабочка врезается в лобовое стекло. Прямо перед своим лицом я вижу как в предсмертных конвульсиях колышутся разорванные крылышки, растекаются внутренности, крошечные глазки умирающих насекомых смотрят на меня. Я в который раз включаю дворники. Жижа размазывается по лобовому стеклу и мне приходится щедро пользоваться омывателем, чтобы вернуть стеклу прозрачность.

Вся дорога покрыта ими. Тысячами умирающих. Сбитых. Раздавленных насекомых. В то время, как тысячи их сородичей продолжают беспечно кружить в майском воздухе, танцевать от ветки к ветке, пока случайный автомобиль не снесет их на асфальт, а следующий не расплющит тяжелеными колесами их хрупкие тельца с цветастым орнаментом на крылышках.

Я где-то читал, что такие бабочки живут всего один день. Их тела даже не приспособлены, чтобы жить дольше: пищеварительные системы сделаны для удержания воздуха, к тому же у них даже нет рта. И все отведенное время они тратят на брачные танцы, спаривание и откладывание яиц для следующих поколений. Первым умрет после спаривания самец. Потом, после кладки — самка.

Жизнь — для одного танца любви!!! Как романтично!!! Давайте все умилятся и плакать от такой красоты!!!

Да ни черта подобного!!! Это ни на грамм не мило и не романтично!!! Это мерзко! Глупо! И нелепо!!! И до боли в зубах несправедливо!!!

Я — сгоревший трансформатор, вырубивший свет на выпускном вечере!

Я — тот, кто кричит «А король то — ГОЛЫЙ!»

Я — крохотная заноза на пальце, которую не вытащить.

Я — «крохотная язвочка на языке, которая бы зажила, если не трогать. Но ведь не удержаться!»

Тут я чувствую сладковатый запах. Отвратительно сладковатый запах. Я открываю окно и запах становится сильнее. Он обволакивает меня и душит. Так что даже тошнота подкатывает из глубины желудка. Я знаю этот запах. Помню. Он пришел ко мне от куда-то из далекого детства.

Мне — лет семь. Закат советской эпохи. Я провожу очередное лето у бабушки в одном из маленьких грязных индустриальных городов некогда великой страны. Мама отправила меня, словно посылку, в одном аэропорту, а встретила меня уже бабушка в другом. Только много лет спустя я понял почему мама отправляла меня каждое лето к бабушке. Ей не было и тридцати пяти, когда умер мой отец (меньше, чем мне теперь), и она хотела устроить свою личную жизнь (по видимому — безуспешно).

Я — вместе с бабушкой еду на старом трамвае. Он кряхтит и гремит на плохо подогнанных рельсах. Мы едем сквозь агонизирующую промышленную зону между старой и новой частью уродливого советского городка, мимо череды монтсроподобных корпусов химических и металлургических комбинатов, которые доживают последние годы перед тем, как с развалом союза развалиться и самим.

Мы едем вроде на сеанс в кино в какой-то потрепанный дом культуры каких-нибудь металлургов, шахтеров или строителей. Все фильмы в городских кинотеатрах мы уже отсмотрели, так что остались только дома культуры возле заводов. Я — маленький тиран обожающей меня бабушки. Делаю, что вздумается и получаю, что хочу. А когда не получаю, то раскидываю по квартире вещи, пока бабушка колдует над ужином для любимого внучка (впрочем, раскидываю с умом и ничего не ломаю. К примеру, аккуратно и тихо кладу лампу лежа на пол, а потом ударом стопки журналов об стену имитирую ее падение).

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Трамвай покачивается и едет вперед. Через открытые окна в салон проникает тошнотворный сладковатый запах.

— Это аммиак, внучек, — со знанием дела говорит бабушка и задумчиво смотрит на один из огромных серых корпусов от которого ввысь устремлены три колоссальных размеров трубы. Две из них — пусты, а третья изрыгает розоватый дым, стелющийся по направлению к нашему трамваю.

Я смотрю на эту уродливую трубу, на серые коробки химического комбината и понимаю, что именно так выглядит страх. Именно так пахнет смерть…

И теперь, более, чем через тридцать пять лет, я снова ощущаю этот сладковатый тошнотворный запах. Но я точно знаю, что тут не может быть никакого аммиачного завода. Что это может быть только моей иллюзией. Или нет?!!

Я плотно закрываю окно и запах пропадает. Но я ощущаю, что он все еще внутри. Он глубоко проник в меня. И я догадываюсь, что эти бабочки, и мой недавний кошмар, и то безумие, которое он предсказывал — все как-то связано. Пока невидимыми для меня нитями, но точно связано.

В ближайшую пятницу я напился. Нас с коллегами пригласили на дегустацию новых вин в местной винотеке. Я же превратил дегустацию в пьянку. Когда закончились бутылки на пробу я стал покупать сам. Первую, вторую, третью. Меня никто не остановил. А даже поддержали. Даже владельцы заведения.

По мере того, как я пьянел, казалось, что мне становилось легче. Я снова начал шутить и смеяться. И чернота в моей душе будто светлела, а запах аммиака выветривался. А кончился вечер тем, что я не помнил, как вернулся домой.

А на следующий день случилось кое-что еще. Опять же — совсем не связанное ни со знамением, ни с космическим вирусом, который уничтожит население земли менее, чем через год, ни с тучами бабочек-однодневок, танцующих последний танец любви, ни с запахом аммиака из детства.

Вроде бы не связанное. Кажется… А может быть и совсем наоборот. Может быть как раз таки и связанное. Просто нужно остановится. Осмотреться. Приглядеться. Увидеть скрытые символы и прозрачные нити…

Дом

Следующий день наступил с резкого болезненного пробуждения.

Я — старая калоша без пары на обочине дороги.

Я — мокрая половая тряпка, брошенная под раковину.

Я — старая плюшевая игрушка выросшего ребенка, заброшенная в пыльную коробку в подвале.

Я — рыба, плававшая в прохладных глубинах синего океана, а потом вдруг одним грубым резким взмахом выловленная на крючок и вытащенная на прожаренную солнцем поверхность. Я болтаюсь на леске. Жабры лихорадочно дергаются. Рот в агонии глотает сухой горячий воздух.

Я — лежу лицом вниз на диване. Без подушки. Без простыни.

Легкое одеяло, влажное от моего пота, скомкано в уродливые узлы.

За считанные секунды в голове мелькают события прошедшего вечера, последние часы которых я почти не помню. Тут же, как всегда бывает после попоек, на меня накатывает чувство вины. За то, что неприлично напился. За то, что провел вечер с полузнакомыми людьми и коллегами взамен того, чтобы провести время с семьей. За то, что потратил слишком много денег. И самое главное — за то, что договорился с женой, что на выходных начну готовиться к часу икс, как было запланировано предварительно составленным списком дел. А теперь страдаю от похмелья, лишив себя возможности активно действовать в первый день уикенда.

В комнате жарко. Окно закрыто. Кондиционер и вентилятор отключены. В горле — Сахара, а мочевой пузырь давит так, что, кажется, лопнет. Из полуоткрытой двери в спальню доносятся приглушенные электронные звуки. Видимо одна из дочерей уже проснулась и включила планшет. Остальные, кажется, спят.

На часах — начало двенадцатого утра. Суббота. 1 июня 2019 года. День защиты детей.

Я собираюсь с силами и встаю с дивана. Моя одежда разбросана рядом. Мысль, что прошлой ночью, в моменты алкогольного беспамятства, я мог потерять мобильный телефон и портмоне со всеми картами и документами, заставляет меня в панике проверить карманы джинсов и с облегчением убедиться, что все на месте (кроме, конечно же, всех имевшихся наличных денег).

Я включаю смартфон и обнаруживаю, что он пестрит пропущенными звонками и сообщениями от коллег по работе.

«Срочно перезвоните». «Возьмите трубку». «Шеф вызывает всех в офис».

Я в недоумении продолжаю открывать сообщения, пока не натыкаюсь на главное.

«На производстве умер человек».

Несколько секунд я смотрю на напечатанные слова и не могу осознать их подлинное значение. И даже когда осознаю, они поначалу кажутся шуткой. Но потом я понимаю, что все — правда. Звонки и сообщения пришли от нескольких коллег. И они не настолько близки, чтобы вдруг вместе решить разыграть меня субботним утром в первый день лета.

Это осознание приводит меня в чувство. В современном корпоративном мире неспособность нужным образом действовать, демонстрируя свою командную полезность, особенно в подобных случаях чрезвычайного характера, может быть губительно для карьеры. И наоборот, всем видимое рвение и нарочито правильное выполнение процедур (которых никто никогда заранее не читает) может быть трамплином для новых служебных высот. Я знаю это очень хорошо. Точнее моя «офисоно-планктонная» сущность.

И в который раз за эти дни я повторяю себе одни и те же вопросы. Имеет ли все это сейчас значение? Карьера? Признание коллег? Одобрение руководства? Служебные поощрения?

Имеет, — снова отвечаю я сам себе. По крайне мере пока. Ведь от работы зависят деньги. А деньги нам нужны. Для того, чтобы поставить галочки против каждого пункта в списке составленных дел по подготовке к часу икс.

Ватная голова светлеет. Разум концентрируется. Я смотрю на время получения сообщений и пропущенных звонков, и отмечаю, что был в «офлайне» не многим более часа. Это, конечно — не хорошо, но пока еще не совсем плохо. Еще не поздно, чтобы собраться, позавтракать и оказаться в офисе к полудню.

В подвале сознания острой стрелой проскакивает чувство вины о том, что я — бесчувственный мерзавец, что думаю о карьере, корпоративном соответствии, деньгах и своем спасении. Тут человек умер, а все мои мысли только о своей пятой точке. Где моя эмпатия, сочувствие, жалость? А вдруг я того человека знаю? Вдруг он мой близкий коллега? Хотя написали, что на производстве, а не в офисе. Хотя какая разница, где он работал и был ли мне знаком? Он все равно человек. У него остались родные и близкие. Но я то при чем? Каждый день на планете умирают сотни тысяч человек. Что же мне — потратить каждый день своей жизни на страдания по каждому из них? А почему я должен чувствовать себя виноватым? Может даже тем, кто уйдет сейчас повезет больше, чем тем, кто останется и станет свидетелем оглушительного крушения цивилизации, как того предсказывают мои зловещие сновидения.

При этом я все же еще не оставлял надежду, что мои предсказания не сбудутся. Все еще надеялся, что события окажутся случайными совпадениями. Что недоразумение прояснится и жизнь снова вернется на привычные рельсы. Мы с женой посмеемся и будет потом вспоминать случившееся, как забавный и странный случай, произошедший со мной в середине мая 2019 года. То ли от переутомления на работе. То ли от рано наступавшей в городе жары. То ли от съеденного жирного на ночь. Поэтому пока не стоит никому о моих домыслах распространяться. Время подумать и на холодную голову взвесить факты еще есть. По крайне мере до 7 июля, до даты на которую назначен запуск космического корабля.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Или времени уже нет и попытаться остановить запущенный маховик апокалипсиса нужно уже сейчас? Или уже вовсе поздно?

Список наших запланированных дел содержал пункты о том, что я (может быть) попытаюсь связаться с властями Казахстана, Японии, США, а также с NASA и ООН. Постараюсь убедить их не отправлять злосчастный экипаж в космос (очень наивная будет попытка), но все же я (может быть) обязан ее предпринять. Если (когда) из этого ничего не выйдет, я (может быть) даже выйду на средства массовой информации, чтобы предупредить людей подготовится. Почему «может быть»? Потому, что сам прекрасно знаю, что из этого ничего не выйдет. Никто мне не поверит. Только посмеются. Обзовут сумасшедшим. Опозорят в новостях и социальных сетях. Может даже расскажут по телевидению в рубрике «курьезы» или «городские сумасшедшие». Но ведь кто-то может поверит и спасется.

А что будем потом, если (когда) все окажется правдой? Что будет со мной и с моей семьей? Ведь про мои предсказания все тут же вспомнят, кок только начнётся эпидемия? Я в один миг стану самым упоминаемым и известным человеком планеты. Что тогда? Меня будут благодарить? Сожалеть, что не прислушались? Проклинать, что недостаточно убедительно призывал остановить полет? Ведь обязательно найдутся люди, которые посчитают меня мессией. А кто-то обвинит меня в случившемся и попытаются отомстить, навредив мне и моей семье. Попытается отыскать для того, чтобы заставить остановить заражение, поверив, что я каким-то способом причастен к его возникновению и, значит, в силах все исправить. А некоторые захотят меня просто убить. И мою семью в придачу! Торопиться нельзя! Нужно все хорошенько обдумать!

Рой этих невеселых размышлений вертелся в моей голове, кружился, образовывая воронки и спирали выводов, гипотез и спекуляций о возможных последствиях моих действий, разветвлялся, множился, открывая моему сознанию всю сложность, неоднозначность и непредсказуемость моего положения.

С этими мыслями я вышел из дома и, не замечая дороги, добрался на машине до офиса.

На работе все были почти в сборе. Шеф, кадровики, юристы, начальники производства, специалисты по безопасности, инженеры, помощники и переводчики. Человек двадцать собрались в небольшой душной переговорной комнате и обсуждали происшествие. На столе был разложен огромный лист бумаги, куда записывались имеющиеся данные и планируемые действия: от сообщений властям до визита к родственникам умершего.

Мои малодушные опасения о том, что работник погиб по причине производственного инцидента, не оправдались. Работнику производства — мужчине средних лет стало плохо, когда он сидел за офисным столом и заполнял заявление на отпуск. Сердце. Высокое давление. Инфаркт.

После обеда я, руководитель кадровой службы и шеф собрались навестить родственников умевшего дабы почтить его память, высказать слова соболезнования от лица компании и сообщить о намерении выплатить финансовую помощь (за которую между первой и второй женой, а также другими родственниками умершего впоследствии случилась некрасивая возня).

Жена шефа, энергичная молодая женщина, скучающая от вынужденного безделья домохозяйка, настояла, чтобы мы вернулись по домам и переоделись в подобающее для случая официальное и черное. Я догадывался, что это лишнее, но спорить не стал.

И вот, к часам четырем после полудни, когда по-июньски яростное солнце добивало через безоблачное небо беззащитный высушенный город, мы выгрузились из прохладного салона огромного белого внедорожника прямо в топку сорокоградусной жары.

Нужный адрес находился в старом районе обветшалых четырёхэтажных типовых многоквартирных домов. Когда-то, лет пятьдесят назад, эти дома, вероятно, были примером передового советского массового строительства. Теперь же они представляли собой жалкое и унылое зрелище. Открытые облезлые галереи, похожие на длинные лоджии на всю длину дома, опоясывали длинное прямоугольное здание, служившие своего рода коридорами для прохода к квартирам. Подъезд же был только один, в самой середине дома, без двери, тоже открытый улице через щербатую бетонную решетку на всю высоту здания.

Разношерстные двери квартир были на виду, как и вывешенные гирлянды сушившегося на ветру белья, прыщики кондиционерных блоков, спутниковых антенн и выставленный из квартир хлам. Цвет штукатурки коридоров перед квартирами был то жёлтый, то синий, то зеленый, в зависимости от вкуса и возможностей жильцов, безуспешно старающихся придать своему жилищу лучший вид.

От дома пахло теснотой, сыростью, вареным мясом, крысами, мочой и бедностью.

Унылое впечатление завершалось аляповатыми металлическими конструкциями детской площадки, нелепо вставленными в серую пыль плешивого двора перед домом, больше для вида, чем для действительных нужд детей.

Ну и, конечно, были бабочки. Они облепили каждый сантиметр чудом выросших в пустынном климате деревьев и кустов перед домом. Они плясали и кружили в своем жутком смертельном танце. И я чувствовал, что они тут неспроста. Что ничего хорошего меня в этом доме не ждет…

Мальчик

Мы втроем некоторое время стояли и смотрели на нависающее на нас здание, смущенные и оглушенные его убогостью, словно библейские праведники на чудовище-левиафана. Я с мрачной иронией оглядел нас, отметив трагикомичность ситуации, кричавший контраст между нами, высокооплачиваемыми, хорошо одетыми, бегло говорящими по-английски офисными служащими, и этим страшным нелепым домом.

Мне сразу стало за нас стыдно. И неловко. За стрелку на своих брюках и спортивные часы, отсчитывающие калории. За тёмно-бежевый костюм — футляр, аккуратно и почти без складок подчеркивающий стройную фигуру на фигуре моей коллеги. За поблескивающие полированной кожей туфли и твердый накрахмаленный воротник с галстуком на белоснежной рубашке у шефа, который держал его голову неудобно прямо, не давая опустить подбородок вниз.

Но хуже всего дела обстояли с супругой шефа. Я, коллега с отдела кадров и шеф (хоть и иностранец, но все же довольно бывалый кадр) были более или менее готовы к тому, что нас ждет. Но этого точно нельзя было сказать про нее.

На ней был нарядный атласный черный брючный костюм, видимо дорогой, хорошо отглаженный приглашенной горничной. Ее длинные, пропитанные бальзамами, масками и маслами черные волосы, блестели на жарком солнце и развевались на ветру, изредка обнажая драгоценный блеск изящных серег на ушах. А на руке сверкало крупным бриллиантом кольцо. От увиденного зрелища ее белоснежное, красивое лицо с обычно самодовольным и дерзким выражением растерянно скривилось (Я восемь лет жила в Москве. Меня называли чуркой, но я всех посылала. Так что у меня диплом по наглости — с бравадой и жаром любила говорить она).

По-видимому, она ожидала совсем другого. Некую торжественную сцену, где она, под руку со своим супругом, чинно пожимает руки вдове и другим родственникам. Все одеты подчеркнуто в черное. Дамы — в широкополых шляпах с вуалью. Мужчины в костюмах. В комнатах прохладно и много цветов. Все разговаривают приглушенно, почти шепотом. На фоне играет красивая классическая музыка.

Но реальность была почти диаметрально противоположной.

Все прошли за мной через густо пахнущий мочой подъезд на второй этаж к нужной квартире. Я уже с улицы догадался куда идти. Прямо к небольшой группе мужчин, деловито толпившихся возле распахнутой настежь двери.

— Похороны тут? — тихо, смущаясь спросил я у них.

Несколько секунд они недоверчиво осматривали нас, словно экзотических зверей в зоопарке.

— Да. Тут, — коротко ответил мне пузатый загорелый мужчина, первый протягивая мне поздороваться руку и прячущий вторую, за спиной, в которой дымилась сигарета.

Я ответил крепким хватом, пытаясь показать этим, что я свой, такой же парень, как и они, просто волею случая оказавшийся выше по пищевой цепи. Следом последовали рукопожатия оставшихся мужчин, таких же крепких, грузных, загорелых, с потными лицами и шершавыми ладонями.

— Мы с компании. С нами первый руководитель. Пришли высказать соболезнования, — мягко, успокаивающим голосом по-казахски сказала коллега, осторожно осматривая мужчин, оценивая уровень их враждебности и, как и я, опасаясь возможной агрессии со стороны родственников за случившуюся смерть их родного человека.

— Понятно, — закивали они, остановившись заинтересованными взглядами на шефе и его спутнице, — проходите в дом.

Я пропустил всех вперед. Не из вежливости, а больше из ребячливого желания внимательно рассмотреть, как шеф с его женой будут первыми вступать в этот незнакомый, совершенно чуждый для них мир. Мы сняли обувь в пыльном коридоре на щербатом полу, заваленном десятком пар стоптанной обуви людей, уже находящихся внутри (жена шефа сняла свои туфли на высоком каблуке и, скрючив стопу, брезгливо касалась пола только кончиками пальцев и пяткой).

Потом мы прошли в первую душную комнату, совершенно без мебели, по всем краям застеленную яркими матрасами на которых в ряд сидели женщины, немедленно, словно по команде, принявшимися громко причитать и плакать по усопшему. Мы опускались к их скрученным в гримасах плача лицам, неловко обнимали за плечи и негромко говорили скомканные слова, которые, как нам казалось, было принято говорить в таких случаях. А потом мы стояли и смущенно топтались на середине комнаты, не зная, что делать дальше.

В центре ряда сидела женщина, которая причитала громче всех. Еще она выделялась от остальных тем, что она не выглядела как оставившая все притязания на привлекательность тетя. У нее была приятная полноватость тела в тесно посаженном, не совсем тут уместном, выставляющим напоказ пышные формы платье с цветами. Круглое миловидное лицо было украшено полными губами в помаде и густо очерченными татуажем бровями.

Я догадался, что это именно она — вторая жена умершего, то ли законная, то ли гражданская, и сразу отметил не замеченное поначалу напряжение между ею и остальными женщинами. По чуть большему расстоянию между ней и сидящими рядом. По мимолетным презрительным взглядам. И по ней самой — с платьем, помадой и татуажем, одной на враждебной территории в попытке заявить о своих правах.

Видимо своим неожиданным визитом мы прервали течение их давным-давно начавшейся семейной драмы. И чтобы не выносить сор из избы и сохранить лицо, они все пытались спрятать от нас свои скелеты по шкафам. Но если присмотреться, то тут и там виднелись предательские косточки, грозящие в любой момент с грохотом вывалиться на самую середину комнаты.

Я не выдержал неловкости и первый вышел обратно в коридор.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А он кто? — односложно спросил меня в коридоре по-казахски коренастый парень, и по голосу я узнал в нем старшего сына умершего, с которым мы разговаривали по телефону этим утром.

— Кто? — спросил я по-русски, не поняв вопрос.

— Ваш шеф…, - опять по-казахски слегка раздраженно уточнил он, как человек, не привыкший иметь дело с людьми, разговаривающими на другом языке. Взгляд его темных, обрамленных сеткой преждевременных морщин глаз, неприятно скользнул по мне и обдал плохо скрываемым пренебрежением.

— Канадец, — догадался о смысле вопроса я.

— Ааа, — протянул он уважительно. И тут настала моя очередь сдерживать свое раздражение на то, с каким примитивным благовением простые люди относились к западным иностранцам.

— А жена его? — осторожно кивнул он в сторону выходящей из комнаты супруги шефа.

— Азербайджанка, — ответил я, задержавшись взглядом на его смуглом лице и с интересом наблюдая за реакцией.

По стремительно сменяющимся теням в его глазах, я понял, что он был обескуражен, а потом все же сумел пристроить эту информацию в некую нужную мозговую ячейку. Он еле заметно кивнул сам себе, улыбнулся краем рта и скрылся в недрах второй комнаты, куда позвал и нас.

Во второй комнате, за длинным низким столом, сидели только мужчины. Лица у них у всех были твердые, угловатые и все еще подозрительные. Но после благополучного прохождения через комнату плакальщиц я был уже спокоен за то, что нас не разорвут на части, обвиняя в смерти родственника. И что причина зависшего напряжения была в интриге о сумме денег, которую мы пообещаем заплатить по случаю трагического происшествия.

Мы уселись на уложенные на полу вокруг стола матрасы, тесно бок о бок, беззащитные, растерянные, подавленные бедностью квартиры и перенесенным плачем женщин (который прекратился сразу, как мы вышли из их комнаты, словно выключили звук в колонке).

— Угощайтесь, — сказал нам самый взрослый мужчина, показывая на стол, покрытый выцветшей скатертью и уставленный нехитрой едой в разномастных тарелках. Потом он махнул рукой в сторону коридора и к нам вышли молодые женщины, ставя перед нами по тарелке горячего теста с картошкой.

Мы молчали и пытались сделать вид, что едим. На самом деле отломали лишь по кусочку от солоноватых лепешек и откусили по краюшку от невкусного слипшегося теста. Они же, сидевшие напротив нас, также притворялись занятыми едой, тоже молчали и изредка исподлобья поглядывали на нас.

И тут в комнату вошла пожилая полная женщина в туго завязанном на волосах платке. Она по-хозяйски села в кресло в углу комнаты и принялась говорить усталым скрипучим голосом. И нам немедленно стало понятно, что она — тут главная, и она будет вести разговор, ради которого мы все собрались.

— Горе какое! Сердце не выдержало. Он ведь пост держал, а на улице — жара… Вот так… И таблетки от давления не пил. Вот так…, - начала она издалека, но сразу свернула ближе к делу, — Я супруга. Законная, — с этими словами она еле заметно кивнула в сторону второй комнаты и ее одутловатое морщинистое лицо исказилось в гримасе отвращения, — вот сыновья мои старшие, без работы ходят, нигде не берут, — она указала рукой на двух мужчин за столом, — а вот младший, инвалид, несчастная душа…, а отец его кормильцем был, помогал с лечением…

Я обернулся за спину и только теперь заметил, что позади нас стоит мальчик лет восьми. Он стоял и смотрел на нас, не двигаясь, а лицо его безошибочно выдавало болезнь синдромом Дауна.

Черт побери, подумал про себя я, как будто этим несчастным бедным людям было мало невзгод, а тут еще и природа добавила.

Будто услышав мои мысли, мальчик собрал слабую ручку в кулаке и пригрозил мне им. Я тут же в смущении отвернулся от него.

Женщина держала напряженную паузу и смотрела на нас, ожидая ответа на незаданный, но висящий в воздухе вопрос.

Ответить ей по протоколу должен был бы шеф. Но он молчал, покручивая ложку в тарелке, видимо также смущенный и подавленный ситуацией, в которой мы оказались.

— От лица компании, нашего руководителя и всего коллектива мы выражаем вам и вашей семье глубочайшие соболезнования, — наконец выпалил я, не выдержав напряжения и не дожидаясь шефа с его высокопарным, неуместным тут английским, который мы бы долго и громоздко переводили, — и выплатим в помощь родственникам полмиллиона тенге.

От моих слов лица присутствующих заметно посветлели, расслабились. Даже в комнате, казалось, стало легче дышать. Женщина одобрительно кивнула и пальцем приказала женщинам разлить нам чай.

Через несколько минут, проглотив по глотку остывшего напитка с молоком, мы поднялись и засобирались прочь, с облегчением, что тяжелая задача выполнена и можно было уйти из этого душного, неуютного, бедного дома, заполненного чужими непонятным нам людьми.

И вот, когда мы одели обувь и направились выйти через входную дверь на улицу, я почувствовал лёгкое прикосновение к ноге. Посмотрев вниз, я увидел того мальчика. Он стоял возле меня и смотрел прямо в мои глаза своими странными круглыми глазами. И опять молчал.

Я подождал секунды три, а потом двинулся к двери, но он вдруг схватил меня цепкими крохотными пальцами за брюки. Обернувшись, я снова наткнулся на его взгляд.

Потом он подозвал меня руками к себе, а когда я опустился к его лицу, то он прошептал, совсем тихо, но совершенно отчетливо для меня. Одно слово, от которого приподнялись волосы на моем затылке и онемело лицо.

— Готовься…, сказал он, а потом снова пригрозил кулаком и ушел в глубину комнаты.

Что с тобой не так?!!

Вечером, после завершения этого безумного дня, когда мы ужинали коронным блюдом супруги — запеченной в духовке курицей с картофелем, я решил рассказать ей о том мальчике.

— Он говорит мне — «готовься», представляешь? — закончил я свой рассказ, ковыряя вилкой в тарелке и невольно подумав, сможем ли мы после часа «икс» позволить себе подобную еду.

— Ты думаешь, что он знает? — озадаченно спросила супруга, отпивая минеральную воду из ярко зеленого детского пластикового стакана.

Я пожал плечами.

— Может у него тоже был такой же сон, как и у меня? — предположил я.

Случившееся событие еще более затруднило мое понимание всей ситуации, добавив еще один крепкий узел в клубок не распутанной задачи.

— Получается, что он — третий, — добавил я, отправив в рот очередной кусок пышной, сдобренной приправами курицы, вкус которой я почти не чувствовал.

— Что это значит? «Третий?» — спросила супруга, внимательно взглянув мне в лицо. Ее красивое вытянутое лицо с острым подбородком, казалось, вытянулось еще сильнее в тонкий, узкий восклицательный знак.

— Первый — я. Вторая — наша старшая дочь. Ты же помнишь?

Она понимающе кивнула головой

- … и вот теперь третий.

— Но почему он сказал это именно тебе? — спросила она. Ее голос слегка задрожал, а на лице сквозь загар проступил румянец.

— Может он всем говорит. Но ему никто не верит. Он же ребенок. Ну и особенный, ты понимаешь… Вполне вероятно, что нас таких много…, получивших сигнал, — я отставил тарелку и принялся рассуждать, несколько отстранённо и по-менторски, как я часто позволял себе разговаривать с супругой, которая на тринадцать лет младше и, при всем уважении, имеет значительно меньший жизненный опыт, чем я.

— Представь, человечеству скоро грозит вымирание. Полное уничтожение. Абсолютно всего, что цивилизация смогла создать за тысячелетия своего существования. И вот, я не знаю, что: мироздание, природа, проведение посылает предупреждающие сигналы… Толи определенным людям по какому-то своему выбору? Толи спонтанно? А может и всем подряд в надежде, что кто-нибудь словит этот сигнал? Хотя кто знает, может твой муж — пророк! Мессия со священной задачей спасти весь мир? Ну типа супергероя…, — я не удержался и расплылся в самодовольной, саркастичной улыбке.

Она не улыбнулась в ответ и молчала, отведя взгляд от моего лица и уставившись на полированную поверхность стола.

Я продолжал.

— Есть теория о том, что во вселенной есть только два варианта существования. В единственном экземпляре и в бесчисленном множестве.

Я когда-то слышал об этой теории и теперь решил блеснуть ею перед женой. Теория, вроде, была связана с существованием внеземных цивилизаций. Что стоит найти хоть одну вторую жизнь в космосе, то открытие бесконечного количества других становится очевидным вопросом времени.

— Ну так вот! Или я один смог получить из космоса свое предсказание о конце света. В таком случае я — пророк и мессия. Или нас много… И я никакой не пророк, а просто один из плохо работающих радиоприемников, случайно принявших сигнал. Раз мы обнаружили уже третьего…, значит, я — простой радиоприемник… ...