Все права на текст принадлежат автору: Олег Воля, Джин Би.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Весь мир театрОлег Воля
Джин Би

Олег Воля, Джин Би Весь мир театр

Смертельный бенефис

«История – это гвоздь, на который я вешаю свою картину.»

Александр Дюма (отец)
Генри Рэй, молодой актер театра «Глобус», прежде чем отправиться в душную гримерную, немного покрутился среди собравшейся публики. «Ромео и Джульетту» давали уже в восьмой раз, но зрителей меньше не становилось, это радовало не только Уильяма, совладельца театра, но и актеров. Роли уже были достаточно сыграны, игра не вызывала трудностей, нервный накал премьеры и первых спектаклей ослаб, что даже улучшило постановку.

Когда Рэй появился за сценой, его перехватил Уильям Шекспир.

– Ну, как там? – дыша в лицо Генри недавно выпитым элем, спросил он. – Что болтают?

– Все как всегда, мастер, одни ругают, другие хвалят, причем ругают те, кто еще не видел постановки.

– И что же говорят?

– Говорят, что есть в сюжете нестыковки, что слабы диалоги…

– Пустое, – Уильям отмахнулся, будто отогнал назойливую муху. – Болтуны, завистники! Ай, ну их… Народу много?

– Ложи все полны, а перед сценой… как их сосчитать? Но много, не меньше, чем вчера.

– Ладно, – довольно похлопал себя по выпирающему брюшку хозяин театра, – ступай, переодевайся.

Генри Рэй уже как третий год числился актером, но к хорошим, доходным ролям его пока не допускали. Сначала ему банально не хватало солидности, да и откуда ей взяться в его юном возрасте? Но зато роли молоденьких девчонок, разных фей и прочей подобной живности он исполнял вполне достоверно, мечтая, однако, о первых ролях. К семнадцати годам он возмужал достаточно и опыта набрался, чтобы быть готовым блистать на сцене в облике мужском. Но все места были заняты, и актерская братия, во всех других случаях бывшая ему семьей, при дележе ролей уподоблялась стае волков. Даже сам Уильям наш Шекспир не решался пока вмешиваться в этот процесс, пообещав для Генри роль в новой пьесе, которую он вот-вот напишет.

Матушка Генри умерла, когда ему было двенадцать, полгода он жил у тетки, которая держала мелкую лавчонку на рынке, и оправдывал свой кусок хлеба выполнением разнообразных теткиных поручений, а иногда и кражами у зевак. Рано или поздно жизнь такая довела бы его до виселицы, но ему повезло – его дед по отцовской линии, Роберт Рэй, служивший еще в театре «Роза», попал в компанию актеров, что с самого начала играли пьесы вдруг явившего миру свой талант Шекспира. Ну, а когда дед перешел в «Глобус», дела его пошли в гору, и он забрал мальчишку к себе.

Парень оказался живой умом и без дефектов тела, ловок как обезьяна и быстр как лань. Мельпомена была к нему благосклонна, и он пришелся по душе актерской братии. Дед, устроив его, посчитал свой акт сыгранным, поэтому воспитанием молодого Рэя и обучением актерскому искусству занимались все, кому не лень.

Гай Роджерс, который никому не рассказывал о своем прошлом, хотя все были уверены, что он – бывший наемник, обучил Генри фехтованию и французскому языку. Шпагой владел Гай изрядно и сумел передать Генри многое, и, хотя сравнивать его ученика с мастерами, живущими искусством поединка, было бы смешно, достаточный уровень владения клинком все же у Генри имелся. Огрехи обучения с лихвой компенсировались молодой гибкостью и реакцией. На сцене же все драки выглядели вполне прилично и не раз вызывали одобрительные возгласы зрителей, довольно неплохо разбирающихся в этих вопросах.

Французский язык был не так хорош, но объясняться, к примеру, с матросом из Марселя Генри мог, и этого было довольно.

Второго актера, ставшего для Рэя наставником и другом, звали Эрик Симс. Никто лучше него не разбирался в искусстве перевоплощения, грима, подражания людским повадкам – походке, характерным позам, ужимкам разным. Причем изображать женщин ему удавалось так же хорошо, как и мужчин. Это он открыл у Генри талант подражателя разным голосам и с удовольствием его развил. Генри мог, послушав речь практически любого человека, уже через минуту выдавать его голосом словечки, а тех, кого он близко знал, пародировал так идеально, что не раз искушенное актерское общество вводил в заблуждение, обещая голосом Шекспира повысить им жалование.

Остальные актеры по мере своих сил передавали свои знания и умения, и Генри все впитывал в себя, как иссохшая почва, он был ненасытен в обучении, а что так радует учителей, как не способный и прилежный ученик?

И вот к семнадцати годам Генри Рэй был уже изрядно подготовлен, чтобы пленять с подмостков толпу, но пока Шекспир берег его для особого случая.

В «Ромео и Джульетте» он был на вторых ролях, изображая то друга Тибальта, то подругу Джульетты в разных актах. То в качестве рабочего сцены приносил и уносил мебель или делал еще что-нибудь.

Заканчивалась третья сцена. Джульетту играл Джозеф Саттон, единственный недруг Генри, высокомерный и задиристый тип.

Смазливое лицо, пропорционально развитая фигура не делали его характер лучше. Тем более, что вокруг Джозефа все время крутились богачи и те, кого принято называть «сильными мира сего».

Многие из гостей Саттона бросали сальные взгляды и на Генри. Джозеф это подмечал, и его ревность не делала их отношения лучше.

Стоит добавить, что Саттон еще был соперником Генри и на сцене; роль Джульетты Генри выучил уже давно по настоянию мастера на тот случай, если возникнут проблемы с животом у Джозефа. Такое уже один раз случилось, но, к счастью, в конце спектакля.

В эту минуту на сцене Саттон, со склянкою в руке, читал монолог:

– А если яд монах мне дал коварно,
Чтобы убить меня, боясь бесчестья,
Когда б открылось, что меня с Ромео
Уж обвенчал он раньше, чем с Парисом?
Саттон слегка дрожал и дышал ртом часто и неглубоко, напоминая этим пса, долго бегавшего на жаре. Не хватало только вываленного языка.

Зрителям было незаметно, но Генри, который за кулисой находился в трех шагах, видел, что с Джозефом неладно. Отметил он также обильные капли пота, проступившие сквозь грим и грозящие вот-вот все испортить. Саттон, понимая это, старался держать руку так, чтобы манжетой платья в любой момент прикрыть лицо, если потечет грим.

– Очнусь я раньше, чем придет Ромео
Освободить меня? Вот это – страшно!
Тогда могу я задохнуться в склепе…
Голос Джозефа сорвался, он с трудом справился с дрожащими губами. В зале раздались одиночные хлопки, публике нравилась игра актера.

Сам Джозеф беспомощно оглянулся, ища Генри. Их взгляды встретились, и Рэй с удивлением увидел в его глазах страх и мольбу. Это уже была не игра. Генри жестом показал, что понял, и изобразил на пальцах песочные часы, призывая продержаться еще немного, до конца сцены.

Джозеф собрался с силами и продолжил. Голос его зазвучал бодрее, казалось, что неожиданная дурнота прошла.

– Что если я от ужаса, проснувшись,
Сойду с ума во тьме и буду дико
Играть костями предков погребенных,
И вырву я из савана Тибальта,
И в исступленьи прадедовской костью,
Как палицей, свой череп размозжу?
Мой бог! Тибальта призрак здесь – он ждет
Ромео, поразившего его
Своим мечом… Стой, стой, Тибальт! – Ромео,
Иду к тебе! Пью – за тебя!
Он поднял склянку, в которой было, как обычно, разбавленное вино. С громким хлопком извлек притертую стеклянную пробку и сделал три глотка.

Флакон выпал из его рук. Джозеф вытаращил глаза и схватился обеими руками за горло. Несколько секунд стояла гробовая тишина.

Джульетта покачалась с носка на пятку, затем сделала два шага по направлению к зрителям; ноги ее подломились, и она рухнула на спину, изрядно приложившись затылком о доски.

Несмотря на раздавшийся стук, который не смягчил даже парик, никто не засмеялся, публика была поражена невероятно достоверной игрой актера. Некоторые зрительницы украдкой промокнули глаза.

Зал разразился овациями. Даже на галереях снисходительно зааплодировали.

На сцену выскочили Генри и Роберт Парк, билетер, но во время спектакля – рабочий сцены. Они схватили тело Джульетты, положили его на стоящее бутафорское ложе, и, не мешкая, скрылись вместе с ним за кулисами.(1)

* * *
За кулисами вокруг Джозефа столпилась почти вся труппа, кроме тех, кто был занят расстановкой декораций для следующей сцены – интерьеров дома Капулетти.

К телу, энергично работая локтями, продрался Гай Роджерс. Бывалый рубака имел порядочный опыт латания различных ран и был в труппе кем-то вроде доктора.

– А ну, заткнулись все! – рыкнул он и склонился над Джозефом, пытаясь услышать и почуять его дыхание. Мешал гомон зала, но и так было видно, что грудь бедняги недвижима.

Тогда Роджерс оттянул веко и уставился на зрачки – они были расширены, радужка глаза почти исчезла.

– Однако, – хмыкнул самозваный доктор. – Клянусь здоровьем, что губы у него уже почернели. Под гримом не видать.

– Что с ним? – Уильям врезался в толпу, словно ядро, бесцеремонно расталкивая зевак. – А ну-ка, быстро разбежались и занялись делом! – рявкнул он, грозно вытаращив глаза. Было заметно, что мастер еще усугубил элем, как только отыграли второй акт. В таком состоянии он становился раздражительным, и актеры предпочли разойтись от греха подальше.

– Клянусь печенкой, это яд. Такое я уже видал при осаде Зютфена(2), проклятые паписты нам продали отравленное вино, и мы потеряли пятнадцать кирасиров.

– Что будем делать? Остановить спектакль?

– Я тебе остановлю! – Уильям с силой сжал подбородок, взгляд его обежал круг. – Так! Джозефа оставить так, как есть. Пока накройте тело одеялом и несите на сцену, там снимете… Пускай он умер, но следующий акт он отыграет до конца(3), ему за этот выход я заплатил вперед… Генри, мой мальчик! – Шекспир подманил Рэя скрюченным пальцем. – Хватай вот этот саван и переодевайся… Слова ты помнишь?

– Да, мастер, помню!

– Ты мой герой! Давай же, в последнем акте твой выход. – Шекспир потрепал Генри по щеке. – Блистай, малыш! Это твой шанс, не подведи!

Как раз наступило время выхода Джульетты, и труп Джозефа был отправлен на сцену, где блестяще отыграл спящую мертвым сном героиню.

Шекспир сунул в руки Генри Рэю скомканный саван, в котором Джульетта появляется в последнем акте, и хлопком ладони по пятой точке придал направление к гримерной.

– Шэр Уильям! – когда-то Паркер потерял в кабацкой драке передние зубы, и с тех пор сильно шепелявил. – Ваш шпрашивает какой-то офишер!

– О боги! – Шекспир наигранно воздел очи долу и схватился за голову. – Кому я нужен в столь тяжелый час? Где он?

* * *
Генри Рэй закончил играть последнюю сцену и сорвал овации, которые, как он подозревал, все же принадлежали не ему, а Джозефу, однако и он лицом в грязь не ударил – его подделка под голос и манеры трагично выбывшего актера никем не были распознаны, и он, откланявшись, исчез за кулисами, фальшиво улыбаясь. Улыбка тут же сползла, стоило ему скрыться от глаз двинувшейся на выход публики. Что ни говори, Джозеф не был его приятелем, но его внезапная смерть не сильно обрадовала Генри, несмотря на то, что мечта его наконец сбылась.

К тому же Генри уверил себя, что на него теперь будут кидать косые взгляды, ведь от смерти Саттона он получил явную выгоду. Он стал заранее готовить контраргументы, продумывая, что будет говорить в случае подобного навета. Но если бы он знал, что Саттон был отравлен, его страхи стали бы гораздо сильнее.

За сценой Генри сам уже оказался зрителем другого спектакля:

– Разойдись! – послышался властный окрик. Лязгая металлом, к телу Джозефа, все еще пребывающему на ложе, приблизилась пара солдат городской стражи и вычурно одетый офицер, отдающий команды.

Он оглядел труп и окружавших его актеров, натянул на лицо официально-брезгливую гримасу и задал вопрос, обращаясь к сразу ко всем, но преимущественно – к Шекспиру:

– Так эта падаль и есть Джозеф Саттон?

– Да, сэр, – ответил мастер, разведя руки и всем видом показывая свое огорчение. – Саттон был, конечно, не подарок, но вряд ли заслужил такие эпитеты…

– Не раздражай меня, фигляр… – оборвал слова Шекспира офицер.

Он наклонился к трупу и выругался:

– Вот черт!

Затем он надавил пальцами на щеки бездыханного тела, разжимая тем самым челюсти, и принюхался.

– Врача позвали? – не разгибаясь, спросил он.

– Да, сэр. Он уже здесь, – от напряжения Шекспир дал петуха и закашлялся.

Действительно, в толпе уже появилась сгорбленная фигура медикуса, имевшего свою практику прямо напротив театра. Его благосостояние практически напрямую зависело от этого центра развлечения и окружавших его кабаков, и на призыв о помощи актерам он откликался, не задавая вопросов о деньгах. И в этот раз он тоже поспешил явиться, прихватив свою кожаную сумку. Но пациенту теперь нужна была помощь только священника и могильщика.

Офицер отыскал взглядом врача и повелительным жестом указал на покойного:

– Назови причину смерти, быстро.

Ослушаться было невозможно, а потому врач склонился над покойным и начал осматривать его, не ведая, что повторяет те же действия, что ранее проделал Роджерс. Наконец, врач поднялся с колен и, вытирая руки платком, произнес:

– Если вам понадобится узнать, что за яд был применен, то мне нужно будет провести аутопсию, сиречь – вскрытие трупа. Цвет органов поможет установить истину. Как говорил великий Парацельс: «In color erit indicant verum». Но то, что это отравление – несомненно, сэр. Все симптомы в наличии.

– Дьявол! – выругался офицер. – Где бумаги мерзавца? ...



Все права на текст принадлежат автору: Олег Воля, Джин Би.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Весь мир театрОлег Воля
Джин Би