Кай Майер Время библиомантов Книга крови

Трилогия

Книга третья

Все права защищены. Любое копирование разрешено только с письменного согласия правообладателей

Перевод с немецкого Татьяны Лавровой

Original published as: Kai Meyer «Die Seiten der Welt. Blutbuch»

© 2015 by Kai Meyer For German edition © 2017 S. Fisher Verlag GmbH, Frankfurt am Main

© ООО «Издательство Робинс», перевод, издание на русском языке, 2018

* * *

От переводчика

…Идея куда-то сбежать, когда тебе все до смерти надоели, существует давным-давно. Идея сбежать в другой мир и пережить в нём волшебные приключения – тоже. Взять хотя бы ребят из книжного цикла Клайва Льюиса про Нарнию. Собственно, в основе книг, написанных в жанре фэнтези, и лежит мысль создать на книжных страницах такой мир, чтобы в него захотелось сбежать.

Однако есть писатели, которые этой целью и ограничиваются. Великое множество авторов сочиняют фэнтези для того, чтобы вдоволь наиграться в эльфов, фей и единорогов, а в центре чтобы был персонаж, похожий на самого автора, но самый умный, самый красивый, самый везучий, этакая Мэри Сью.

Когда мне в руки попала книга Кая Майера, я сначала решила, что он того же поля ягода.

И ошиблась.

Последняя часть трилогии о книжном волшебстве – это книга, простите за выспренность, о самопожертвовании. Причём не о картонном самопожертвовании, которое без раздумий совершают персонажи плохого фэнтези. Идея о том, что те или иные действия человека могут угрожать жизням других людей, – пусть даже это будут действия от чистого сердца, проистекшие из желания сделать как лучше, – приходит к главной героине трилогии Фурии Саламандре Ферфакс исподволь, не сразу. Ей требуется время, чтобы увидеть логику событий (хотя эта логика достаточно очевидна) и чтобы принять эту идею, потому что принять её сложно. Не сразу приходит и готовность переступить через себя и тем самым подарить другим надежду на спокойную и счастливую жизнь. В мире библиомантики, как и в реальном мире, нет гарантий на хороший конец. Но мир библиомантики, как и реальный мир, в конечном итоге справедлив, и поэтому судьба вознаграждает Фурию.

Заключительная часть трилогии о книжном волшебстве – это книга о праве на жизнь. О том, что право на жизнь имеют все существа, даже если они уродливы, необразованны, верят во всякую чушь и даже говорить-то толком не умеют. В отличие от многих других персонажей, Фурия не делает разницы между чернильными поганками, экслибрами и обычными людьми: все они живые, и, следовательно, никем из них нельзя жертвовать.

И наконец, последняя часть трилогии о книжном волшебстве – это книга в книге. Один из любимых мною моментов третьего тома – момент, когда Рашель Химмель, персонаж несгибаемый и жестокий, но, несомненно, живой и симпатичный автору, пройдя через зеркало, оказывается в нашем с вами мире и беседует с Каем Майером собственной персоной. И Кай Майер говорит: «Зибенштерн создал библиомантику, написав соответствующую книгу. А я создал Зибенштерна, написав роман о нём. И кто знает, возможно, кто-то таким же образом создал меня, – если представить, что кто-то сидит и сочиняет, как я тут разглагольствую». Идея эта, конечно же, не нова. Однако Майер подаёт её нам с нового ракурса. Возможно, сейчас, в эту минуту, кто-то, захватив фонарик под одеяло (или, в нашей нынешней реальности, закачав книгу на читалку или планшет), затаив дыхание следит за нашими приключениями так же, как мы следим за приключениями Рашель и Фурии. И завидует нам, какая у нас умопомрачительно интересная жизнь. Вот бы попасть туда!..

И значит, возможно, нам не стоит мечтать оказаться в той или иной любимой книге.

Мы уже в ней.

Приятного чтения, друзья мои!

Татьяна Лаврова,

переводчик этой книги

Часть первая Корабли-порталы

Глава первая

В пустом зале витали призраки книг. Аромат самих книг давно уже улетучился, однако отзвуки записанных в них историй по-прежнему заполняли пространство между голыми стенами.

В бывшем читальном зале Британского музея не было ни души, когда внезапно на одной из галерей, опоясывавших пространство над круглым залом, появились мужчина и женщина. На мгновение, равное взмаху ресниц, в их глазах словно бы отразился нездешний золотой закат.

Изида взялась за металлические перила.

– Как тут высоко! – бодрым голосом сказала она, пытаясь скрыть слабость и дрожь в теле. Ей не хотелось, чтобы спутник заметил, что она чувствует себя так плохо.

Дункан взглянул через перила вниз. Он не мог не беспокоиться за Изиду, потому что видел её насквозь. В своё время у них обоих прекрасно получалось обманывать окружающих и скрывать то, что было необходимо. Тайны. Однако сейчас, стоило им встретиться взглядами, все попытки ввести друг друга в заблуждение разбивались вдребезги. Они читали друг друга, как открытую книгу.

Когда-то библиотечные шкафы громоздились в зале в три этажа, однако с тех пор, как национальную библиотеку перевели из музея в другой район Лондона, шкафы канули в Лету, а купольный зал во внутреннем дворике музея опустел и обезлюдел. Одно время здесь устраивались выставки, однако сейчас двери зала были закрыты, а внутри было темно и пусто.

Через высокие окна в барабане купола на стены зала проникал свет фонарей, освещавших музейный двор, – неверный жёлтый отблеск, терявшийся в темноте бывшей библиотеки. Другая сторона огромного полукружия купола тонула во мраке. Даже если там кто-то прятался, увидеть человека на таком расстоянии было невозможно.

– Тут никого нет, – заметил Дункан, чьи мысли в очередной раз текли параллельно мыслям Изиды.

– Я знаю. – Изида чувствовала себя слабее обычного, хотя и не до такой степени, чтобы не распознать присутствие чужака.

Даже сейчас, спустя многие годы после того, как отсюда вывезли книги, воздух зала всё ещё был буквально пропитан библиомантикой. Тому было несколько причин, и главная из них скрывалась глубоко под полом зала, где были тайно погребены его создатели.

Книга, которой Изида и Дункан воспользовались для того, чтобы попасть в бывшую библиотеку, уже растворилась в воздухе. Вероятно, исчезла и её книга-близнец, давным-давно спрятанная в тайнике, в стене зала, вместе со многими другими. О тайнике знала лишь горсточка посвящённых, главным образом агенты Адамантовой Академии.

После разрушения Санктуария прошло всего несколько дней. Мир библиомантов бурлил от возбуждения. У так называемого Комитета систематического перехода, взявшего на себя функции правительства, было полно хлопот: нужно было упрочить свои позиции и утвердить Рашель Химмель в качестве нового представителя Академии.

Кроме того, над миром библиомантов по-прежнему нависала угроза: идеи, появлявшиеся из золотой бездны между страницами мира и уничтожавшие одно убежище за другим, никуда не делись. Они ещё не добрались до убежищ высшего ранга, таких как Либрополис или Уника, однако в провинциях множились слухи о паническом бегстве людей. Способа задержать распространение губительных идей пока не изобрёл никто.

Дункан облокотился о перила и снова заглянул вниз, в полутьму. Они с Изидой находились на более высокой из двух галерей.

– Не нравится мне всё это. Если Аттик побывал здесь, у него должна была быть для этого веская причина. А это, в свою очередь, означает, что, скорее всего, в зале расставлены ловушки, препятствующие проникновению библиомантов.

Аттик Арбогаст, злейший враг мятежников, стоявший во главе агентов Академии, был учителем Дункана и Изиды в лицее Ле Карре. Во время битвы в Санктуарии он пал от руки Дункана. Только вчера Изиде наконец удалось связаться с одним из её лицейских информантов и узнать, что вплоть до последнего времени Аттик по крупице собирал сведения о столкновениях библиомантов с идеями. Один из следов привёл его сюда, в Британский музей, в книжный тайник под читальным залом.

Как и Дункан, Изида обшаривала взглядом зал в поисках признаков возможных опасностей. До конца исключить вероятность того, что информант попросту заманил их в ловушку, было невозможно. По собственному горькому опыту Изида знала, что после любого переворота единомышленники отсеивались один за другим. Возможно, люди, презиравшие власть Трёх родов, будут безоглядно преданы новому Комитету. Кроме того, никто пока не понял, что за роль будет играть Рашель Химмель и не вызовут ли её юность и смазливое личико симпатии тех, кто только что оказался у власти.

Изида на мгновение задержала взгляд на Дункане. Каштановые волосы спадали ему на плечи, лицо обрамляла короткая густая борода. Изиде показалось, что щёки Дункана за последние несколько дней ввалились ещё больше. И она с ужасом поняла, что у них с Дунканом практически не было времени на то, чтобы перекусить и отдохнуть. Сама она не чувствовала голода с тех пор, как зависимость от Абсолоновой книги бросила тень на её образ мыслей. Изида ощутила угрызения совести: Дункан вёл себя самоотверженно, подчиняя свои потребности её собственным. Ей захотелось протянуть руку и погладить его лицо, но она боялась, что он может понять её превратно – принять её желание за попытку обманом отобрать у него Абсолонову книгу. Сама мысль о том, что Дункан может решить, что её недуг довёл её до такого состояния, вгоняла Изиду в краску до такой степени, что ей было легче вовсе отказаться от попыток сближения.

Они прибыли в Лондон этой ночью с целью собрать сведения об идеях – загадочной опасности, таившейся между страницами мира. Во время разрушения Санктуария идеи поглотили Фурию – Фурию Саламандру Ферфакс, последнего библиоманта из рода Розенкрейцев. А ей только что исполнилось шестнадцать. Она пропала несколько дней назад. Возможно, навсегда.

Однако Изида не хотела смиряться с этой мыслью. Чтобы найти Фурию или получить достоверные сведения о её судьбе, она была готова на всё. Причём времени для этого оставалось всё меньше: через четыре, самое позднее – через пять недель зависимость от Абсолоновой книги окончательно возьмёт над ней верх и погубит её. Уже сейчас Изида ощущала, как недуг высасывает из неё силы и неумолимо отравляет разум. В состоянии помутнения рассудка желание открыть Абсолонову книгу и погрузиться в неё с головой становилось непреодолимым. В моменты, когда Изида была способна мыслить ясно, ей приходилось признать, что она едва может контролировать себя, и ловила себя на том, что бросает злобные взгляды на Дункана, хранившего у себя Абсолонову книгу. Пару раз Изида готова была вырвать у него книгу любой ценой, забыв и о судьбе Фурии, и о мятежниках, и о чувствах, которые к Дункану когда-то питала она сама.

– Давай уже разберёмся с тем, за чем мы пришли, и как можно скорее, – сказала Изида. – Чем быстрее мы отсюда уберёмся, тем лучше.

Дункан кивнул:

– Тогда вперёд!

Они медленно спустились с галереи в купольный зал по узкой лестнице. В своё время учёные со всех уголков земного шара съезжались сюда, чтобы поработать с книгами Британской библиотеки. Давным-давно за одним из пюпитров (которые, как и вся остальная мебель, уже давно были вывезены) Карл Маркс создавал свой «Капитал». При свете дня купол библиотеки представлял собой истинное произведение искусства: кремовые тона, небесно-голубые вставки, золотая лепнина. Сейчас, в сумерках, тени от выпуклых узоров сплетались на потолке, образуя многослойную паутину.

На восточной стороне зала Изида приложила ладони к стене. Всем своим существом она ощущала, что на протяжении полутора веков здесь жили книги, – они стояли на полках, которые, будучи выстроены в единую линию, тянулись на много километров. Оттого, что времена изменились и книги покинули своё обиталище, к горлу подкатывал комок. Любая покинутая библиотека дышала грустью, которая пронизывала балки и перекрытия здания так же, как запах гари сохраняется на пожарище в закоулках здания спустя годы. В этом же зале витали отзвуки большой литературы, её слабое эхо, которое Изида услышала сразу же, оказавшись здесь.

Молодая женщина закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на невидимом водовороте слов, который кружил вдоль стен зала и, вероятно, будет кружить по нему до скончания времён. Сосредоточение было сродни увеличительному стеклу. Перед внутренним взором женщины стали проступать буквы, среди которых она осторожно, словно ощупью, начала искать то, что могло бы указать на Аттика или на артефакты библиомантов, – неприметные знаки, сравнимые с отпечатками пальцев. Она обнаружила множество таких знаков на отдельных буквах. Изида убедилась в том, что не пропустила ни одного, вычленила нужные буквы из водоворота и мысленно сложила из них слово-разгадку. Когда разгадка оказалась у неё перед глазами, Изида заметила, что стена перед ними меняет форму: в ней открылся мерцающий прямоугольник высотой в человеческий рост, за которым виднелся тайный проход.

Изида махнула рукой Дункану, чтобы тот следовал за ней, и тут только поняла, что он не заметил, что происходило с ней. Умение управлять силой, которой она обладала, будучи экслиброй из рода Зибенштернов, постепенно становилось непроизвольным – настолько непроизвольным, что она забыла: Дункан, хотя и талантливый библиомант, не обладал и десятой частью её способностей.

– Как это у тебя получилось?! – недоумевающе спросил Дункан, указывая на отверстие в стене. Он не видел ни буквенного водоворота, ни сло́ва, открывающего проход.

– Защита, которой ты опасался. Я её выключила, – объяснила Изида, борясь с подступающим головокружением.

– Так просто – выключила, и всё?..

– Ну, не совсем уж так просто… – Она слабо улыбнулась.

Сквозь изумление Дункана проступало беспокойство.

– А если бы ты не…

– Вероятно, мы всё равно смогли бы открыть проход, но далеко вряд ли продвинулись бы. – Изида указала на тёмный прямоугольник. – Те, кто сделал его, были осторожны. И кроме того, тот, кому удалось сообщить Аттику слово-разгадку, наверняка сильно из-за этого пострадал.

Экслибра заметила, что Дункан не смотрит ей в глаза, а, как загипнотизированный, уставился на её рот. Она непроизвольно провела тыльной стороной левой руки по верхней губе и увидела кровь.

– У тебя часто идёт носом кровь? – озабоченно спросил Дункан.

– Нет, даже насморка не бывает.

Вероятно, кровотечение указывало на то, как быстро Изида теряет силы. Нет, не силу библиоманта, а обычные силы человеческого тела. Рано или поздно её организм не выдержит чрезмерного напряжения. В голове экслибры пронеслась мысль: когда это произойдёт, сколько ей останется жить? Возможно, Дункан знал ответ на этот вопрос… Но Изиде не хотелось снова начинать с ним спор о её зависимости от Абсолоновых книг.

– Дай мне книгу, – попросила она. И тихо добавила: – Пожалуйста.

Дункан бросил взгляд на часы на своём запястье и покачал головой:

– Через пять часов.

Неужели он не понимал, что при книжной зависимости и привыкании к Абсолону временны́е промежутки сокращались?

– Она нужна мне прямо сейчас!

– Скоро тебе вообще ничего больше не будет нужно! Поэтому и говорят: зависимость.

Дункан слегка сгруппировался, как будто готовясь отразить нападение. Он не хотел, чтобы Изида заметила это, – благое, но совершенно бессмысленное намерение.

Взгляд Изиды перекочевал на сумку, в которой Дункан носил книгу в тёмно-синем холщовом переплёте, и её сердце забилось чаще. Книга была совсем рядом. Ей нужно было только запустить руку в сумку, раскрыть книгу и прочесть слова, написанные Александром Абсолоном больше столетия назад. Сохранились только три Абсолоновы книги. Местонахождение остальных двух было неизвестно. Экземпляр Дункана был для Изиды единственной надеждой.

– Отдай! – теперь уже потребовала она.

В голове мелькнула мысль, словно бы не принадлежащая ей, – приложить его хорошенько головой об стену, зарыться носом в книгу и читать её столько, сколько захочется. Она сядет на пол и будет глотать слова Абсолона одно за другим. До утра дочитает книгу до конца, а потом начнёт перечитывать…

– Изида!

Это был не голос Дункана, а девичий голос.

– Фурия? – Изида завертела головой: да, это она, девушка среднего роста, с длинными светлыми волосами, падавшими поверх чёрной кожаной куртки. Короткая серая юбка, бордово-красные колготки, разодранные в клочья, и массивные чёрные ботинки. Именно так – так, как Фурия не одевалась никогда, – она была одета во время битвы в Санктуарии.

– Изида! – повторила Фурия и протянула к ней руку. Её изображение мерцало, кожа как будто сияла изнутри.

Изида вновь обернулась к Дункану и заметила, что он открыл свою сердечную книгу – ровно настолько, чтобы заложить палец между страницами. Из щели лился свет, и Изида поняла, что у него на уме.

– Ты действительно думаешь, что это могло бы?..

И умолкла, потому что до неё дошло: уловка Дункана уже сработала. Призрак Фурии, сотворённый Дунканом, на несколько секунд отвлёк её от мыслей про Абсолонову книгу. На нынешней, ранней, стадии зависимости этого было достаточно. Изида всё ещё чувствовала влечение к Дункану, но её воля вновь окрепла настолько, чтобы побороть его. Во всяком случае, на какое-то время.

Дункан закрыл свою сердечную книгу. Свет, падавший из неё, погас. Когда Изида обернулась, призрак Фурии уже исчез.

– Извини, – сказал Дункан.

– Нет, это ты меня извини.

Какое-то время она избегала смотреть на него, однако потом всё же выпрямилась и взглянула ему в лицо. Одновременно она шагнула к нему и осторожно коснулась рукой его щеки. Если Дункан и подумал, что это могла быть уловка для того, чтобы вырвать у него книгу, он скрыл эту мысль, улыбнувшись.

Изида была серьёзна, серьёзна как никогда.

– Без тебя… – начала она и не договорила.

– Я не допущу, чтобы эта пакость взяла над тобой верх! – прошептал он. Как будто Абсолонова книга была диким зверем, на которого Дункан собирался обрушиться, если тот приблизится к Изиде.

Дункан накрыл своей ладонью ладонь Изиды. Его пальцы были тёплыми, её – холодными как лёд.

– Пошли разберёмся с этим, – произнесла она.

Давным-давно они были влюблены, потом расстались и смогли пережить горечь расставания, не убив друг друга. Можно было надеяться, что им удастся выйти живыми и из этой истории.

Через плечо Изиды Дункан бросил взгляд на отверстие в стене, сжал губы и кивнул. Его тёмные брови озабоченно сошлись на переносице. Он наклонился и поцеловал Изиду в лоб. Экслибра не помнила, когда кто-то в последний раз так прикасался к ней. Она настолько отвыкла от этого, что в первый момент даже испугалась. Под чёрным плащом с капюшоном её стало познабливать, когда она вспомнила о том, что неизбежно надвигалось на них. Сердца в её груди бились не так, как бьётся обычное сердце. Если бы она раскрыла страницы, прятавшиеся за молнией куртки, свет наверняка залил бы весь читальный зал. Но пока перед закрытыми дверями дежурила служба безопасности музея, лучше было этого не делать.

Прежде чем Изида успела что-то сказать, Дункан улыбнулся ей и направился к проёму. Его сердечной книгой был затрёпанный роман с треснувшей обложкой о приключениях Джеймса Бонда, и сейчас молодой человек раскрыл его, разгладив пальцем разворот. Серебристое сияние осветило тайный проход. В глубине показалась лестница.

Навстречу им запрыгала хрупкая пожелтевшая птичка-оригами. Она с трудом преодолела расстояние до края верхней ступеньки, не удержалась на гладкой поверхности и упала вниз.

Ударившись об пол, птичка разлетелась в пыль.

Глава вторая

Ночь казалась бесконечной. Ветер, дувший в лицо, пах серой. То тут, то там в разрывах тёмных туч сверкали зарницы, освещая красно-коричневую бурлящую массу, как будто кто-то открыл дверцу доменной печи. Однако жарко не было. Наоборот, зуб на зуб не попадал.

Фурия карабкалась вверх по нагромождениям застывшей лавы, усталая и измождённая. Каждая её косточка ныла. На ней были широкие камуфляжные штаны и серый свитер, который был ей слишком велик. Ей выдали их по прибытии в ночное убежище. В пещерном бункере Федры вся одежда, – а также многое другое, увиденное Фурией, – была когда-то подобрана на полях сражений и отвратительно пахла. Приблизительно как бинты, снятые с мумии.

Каждые несколько шагов Фурия останавливалась, чтобы посмотреть, поспевает ли за ней Зибенштерн. Он опирался на свой посох, для которого старику всё сложнее становилось находить точку опоры среди бесконечных ям. Её спутник уверял, что помощь ему не требуется. Девочка размышляла, отклонял ли он именно её помощь или просто слишком много времени провёл в одиночестве – здесь, в ночных убежищах, и до этого, на вилле Анжелосанто, в которой он отгораживался от мира целых полтора года, – и поэтому привык рассчитывать только на себя.

Порывы ветра трепали чёрный дождевик старика и часто забрасывали длинные седые волосы, собранные в хвост и выбившиеся из-под воротника, через плечо ему на грудь. Когда пряди волос падали на лицо и мешали смотреть, старик изрыгал проклятия.

– Может, скажешь наконец, что нам тут понадобилось? – повысила голос Фурия, перекрикивая рёв бури и дальние раскаты грома на горизонте.

То, что она вначале приняла за грозовой фронт, закрывающий небо, оказалось совсем не грозой, теперь она ясно видела это. Идеи уже давно добрались до ночных убежищ и «обгладывали» их края. В недалёком будущем они поглотят и долину, в которой укрылись тысячи чернильных поганок.

– Сейчас увидишь, – ответил старик. – Ты обязательно должна узнать всё. Всю правду.

Неужели? Фурия не верила, что старик беспокоился именно о ней. А если и беспокоился, то скорее о своей собственной правде, о том, что он сам считал таковой, о том, во что хотел заставить поверить и её. Фурия безуспешно искала в его морщинистом лице черты юноши, которого она когда-то знала, Северина Розенкрейца, её последнего предка, оставшегося в живых. В своё время он написал множество книг и вызвал к жизни мир библиомантов. Теперь же, почти двести лет спустя, о бурной молодости Зибенштерна напоминали лишь его глаза, зорко следившие за каждым движением девочки.

Старик настоял на том, чтобы Фурия вместе с ним поднялась на этот горный хребет, хотя было очевидно, что подъём давался ему с трудом. Возможно, Фурия правильно сделала, что не стала ему отказывать. И возможно, он действительно чувствовал себя перед ней в долгу и хотел рассказать ей что-то похожее на правду. Или хотя бы объяснение всему происходящему.

Они молча продолжали восхождение по пересечённому расселинами хребту, переступая через трещины, обдирая колени и щиколотки об острые камни. Один раз они спугнули тощего кролика, одного из тех, что в изобилии водились в этих местах, – костлявые, странно сложенные зверьки. В ночных убежищах кролики тоже мутировали – до́ма, в Котсуолде, фермер с ружьём пустился бы бежать без оглядки, завидев такое уродливое создание.

С самого начала своего пребывания здесь Фурия много раз пыталась открыть ворота в другое убежище – безрезультатно. После её исчезновения библиоманты Адамантовой Академии запечатали убежища, и у Фурии не хватало сил сломить заклятие.

– Ты мне не доверяешь, – заметил Зибенштерн, шедший позади неё. – И я могу тебя понять. Но так уж случилось, что мы оказались здесь вдвоём и больше нам не на кого положиться – ни тебе, ни мне. Посреди всего этого светопреставления нам придётся держаться вместе.

Голос старика ничем не напоминал голос молодого Северина Розенкрейца, когда-то писавшего ей романтические письма. Северин превратился в Зибенштерна, разочарованного творца библиомантики, отгородившегося от мира и с горечью осознавшего неизбежность конца. Его главное детище, его рывок к абсолютной свободе в итоге стал его же темницей.

Когда до вершины хребта оставалось всего несколько шагов, Фурия остановилась и снова обернулась к своему спутнику.

– Светопреставление, да? – Она протянула руку в направлении тёмной бурлящей массы на горизонте. – Это ты называешь светопреставлением?

– Изо всех нас тебе можно опасаться идей меньше всего, – возразил Зибенштерн. – Они уже отпустили тебя однажды и отпустят снова.

– Что ты знаешь про них, если так уверен в этом?

Старик пожал плечами:

– Я слишком стар, чтобы подвергать сомнению факты. Они проглотили тебя, а потом выплюнули. Разве это не доказательство?

– С ума сойти, как мне повезло! – Фурии не понравился собственный сарказм, с которым она широким жестом указала на потрескавшуюся бесплодную пустыню вокруг. – Если бы я умерла во время гибели Санктуария, хуже места мне бы не досталось.

Кряхтя, Зибенштерн наконец нагнал её.

– Тебя бы просто стёрли. Ты бы перестала существовать. Ни рая, ни ада не существует. Не существует даже понятия «ничто». Конец – это действительно конец. Наши мысли и воспоминания, всё то, чем мы когда-то были, просто пропадают. Именно поэтому мы не в состоянии представить себе, как это бывает. Это за пределами наших возможностей.

Представление о посмертном небытии действительно пугало Фурию, но она не хотела показывать это Зибенштерну.

– Раньше беседовать с тобой было веселее.

– Раньше у меня была надежда.

– О господи, Северин! – Фурия таращилась на него чуть дольше, чем обычно, потом покачала головой и продолжила восхождение.

Внезапно на них посыпался град из угольной крошки – посыпался и тут же закончился. Такие странные вещи в этой про́клятой Богом местности происходили постоянно, и Фурия считала, что название «Забытые земли» было прямо-таки комплиментом по сравнению с фактическим положением дел в ночных убежищах.

В любом случае мутировать, как чернильные поганки и кролики, она не успеет: в ближайшем будущем идеи уничтожат этот край.

Фурия не могла не думать о младшем брате Пипе и остальных обитателях имения, в том числе об экслибре, полагавшем себя Джимом Хокинсом, главным героем романа Роберта Льюиса Стивенсона «Остров Сокровищ», одной из её любимых книг. Раньше, когда девочка слышала о том, что читательницы влюблялись в книжных персонажей, она считала это глупым ребячеством, теперь же замечала, что сама тратит кучу времени, сравнивая Джима из романа с Джимом, которого встретила в Санктуарии. Про персонаж она помнила всё – роман Стивенсона читала раз двадцать, – а вот живой мальчик, встреченный ею, оставался для неё загадкой. Фурия успела обменяться с ним всего парой слов, однако не могла отделаться от ощущения, что знала его давно и хорошо. Она вспоминала его смелость и решительность, его наивное желание сразу же довериться людям, которые использовали его во имя собственного блага. В романе Джим купился на лесть одноногого пирата Джона Сильвера, а после того как выпал из книги – на притворную симпатию баронессы Химмель.

Фурии казалось, что она знает Джима, не будучи знакомой с ним. Это был примерно такой же идиотизм, как, например, прогулка с Зибенштерном по этой бесплодной пустыне. Может быть, в её истории старик тоже играл роль Джона Сильвера, демона-искусителя, чьим уговорам она не могла противостоять, несмотря на доводы рассудка.

Наконец они добрались до вершины. Фурия обернулась и протянула своему спутнику руку, чтобы помочь ему перебраться через последнюю трещину. Такие трещины на самом деле были стыками плит, из которых были сделаны ночные убежища, – стыками, которые, словно неправильно подобранные кусочки пазла, не совпадали друг с другом.

– Не волнуйся, – произнёс Зибенштерн, заметив опасливую осторожность, с которой она смотрела на трещину. – Эта часть ночных убежищ относительно надёжна.

– Я слышала, что плиты постоянно движутся.

– Во всех остальных местах – да, а здесь – нет.

Фурия бросила взгляд вниз, в долину, из которой они поднялись сюда. Практически всё обширное пространство, местами даже захватывая склоны гор, занимал лагерь чернильных поганок – целое море палаток и покосившихся от ветра загородок размером с небольшой город. Между хлопающими на ветру палатками и причудливыми постройками из разнообразного материала, оставшегося в убежищах после войны, мерцали огоньки костров.

Жилище Федры, в котором Фурия пришла в себя после встречи с идеями, располагалось около горного склона и представляло собой старый блиндаж с потрескавшимися стенами и земляным полом. Война закончилась около сорока лет назад, однако вещи, пережившие войну, выглядели гораздо старше. Губительный климат Забытых земель ускорял распад – это касалось как живой, так и неживой природы, а также рукотворных предметов.

– Ты ещё не бывала в лагере? – спросил Зибенштерн. На самом деле он сам не хуже Фурии мог ответить на этот вопрос: с момента появления девочки в приюте и до настоящего момента он не спускал с неё глаз.

Фурия покачала головой:

– Федра не разрешала.

– А я-то думал, что запрет только раззадорит тебя спуститься.

– Возможно, мне так и следует поступить. Пока ещё есть время.

Зибенштерн махнул рукой:

– Существуют вещи и поважнее!

Фурия действительно думала, что старик потащил её наверх, чтобы с высоты показать ей лагерь – во всём масштабе и во всей неприглядности нужды, в которой прозябали чернильные поганки. Костры в долине освещали лишь малую часть обширного поселения. Над палаточным городом, словно дырявое чёрное одеяло, раскинулась вечная темень мира ночных убежищ. Там, внизу, жизнь бессмысленно копошилась, словно в гигантском муравейнике, с различных концов которого доносился ритмичный стук барабанов. Чернильные поганки всё время устраивали какие-то свои странные церемонии и исполняли не менее странные обряды.

Зибенштерн загородил Фурии вид в долину:

– Обернись.

Колеблясь, она последовала его указанию и взглянула с горного хребта вперёд, в соседнюю низину. Сначала её глаза могли разобрать в темноте только какие-то смутные силуэты, словно бы вырезанные ножницами. Она не смогла определить, что это. Потом в небе снова полыхнули зарницы, и их ослепительные вспышки осветили картину, которую Фурия меньше всего ожидала увидеть.

С другой стороны хребта лежал остов затонувшего колёсного парохода. Во всяком случае, в первый момент она подумала именно так, прежде чем поняла, что судно, лежавшее внизу, во много раз превосходило по размерам пароходы, неспешно плававшие по Миссисипи на страницах «Приключений Тома Сойера» Марка Твена. В неверном свете проблесков молний было практически невозможно определить реальные размеры корабля, но Фурия не сомневалась, что длина остова составляла несколько сот метров – практически современный круизный лайнер!

– Тут раньше был водоём? – спросила она.

– Разве что потоки после дождей и гроз. Самое большее – ручей. Река здесь точно никогда не протекала.

– Но этому великану нужно море! В крайнем случае – огромное озеро.

– Только если предположить, что это обычный корабль, а также допустить, что его строили именно для этих мест.

– Он из другого убежища? А как он попал сюда – с неба свалился, что ли?

Старик кивнул.

– Давай подойдём поближе.

– Это, что ли, и есть план Федры? – поинтересовалась Фурия, не трогаясь с места. – Неужели она и вправду собирается увезти чернильных поганок отсюда на этой куче металлолома?

– Нет. Но кое-что в этой куче металлолома поможет им существовать здесь относительно комфортно. Во всяком случае, до появления идей.

На солидном расстоянии от них и примерно на сто метров выше корабля по склону холма тянулась цепочка огней. Чьи-то силуэты двигались в отсветах пламени или неподвижно сидели на границе света и тьмы. По краям лагеря Федра расставила посты из чернильных поганок.

– Не волнуйся, – сказал Зибенштерн. – Они нас пропустят.

Прошло немало времени, прежде чем девочка и старик, лавируя в лабиринте ям и каменных нагромождений, добрались до часовых. Зибенштерн шёл впереди, и Фурии бросилось в глаза, что, несмотря на пройденный нелёгкий путь, старик выпрямился и теперь держал свой посох не как костыль, а как символ власти.

Отблески костров плясали на лицах чернильных поганок, бросая резкие тени на их карикатурные физиономии. Их кожа была покрыта иссиня-чёрными пятнами и орнаментами, которым эти существа и были обязаны своим прозвищем. Трое мужчин у костра, к которому подошли Фурия и Зибенштерн, были не старше тридцати лет; они принадлежали к поколению поганок, родившихся уже здесь, в ночных убежищах. Очевидно, эти мужчины получили приказ выполнять распоряжения Зибенштерна. Прадеды их были экслибрами, водворёнными сюда Академией. Пагубное воздействие Страны забвения изменило их облик за несколько лет. Многие потеряли рассудок. Только следующее поколение экслибров смирилось со своей участью и создало здесь, в ночных убежищах, подобие первобытных племён.

За несколько недель с того дня, когда шпионы Федры подобрали Зибенштерна и привели к ней, он, можно сказать, сделал блестящую карьеру: от отверженного, обречённого на смерть, до советника богини. В конце концов, когда-то он и сам был богом – создателем мира библиомантов.

Фурия чувствовала за своей спиной любопытные взгляды чернильных поганок, проходя мимо них вместе с Зибенштерном. Один из них произнёс что-то на языке, напоминавшем староанглийский. Гортань и дыхательные пути поганок срослись, поэтому они говорили со странным акцентом.

Часовые остались позади, когда Фурия и Зибенштерн направились к кораблю. Всполохи зарниц вновь на мгновение осветили потерпевшего крушение колосса, однако их света хватало только на то, чтобы составить самое общее впечатление о корабле. Полуразбитое колесо с лопастями, высокое, словно башня, прислонённое к корпусу судна, с близкого расстояния было совсем не похоже на колесо обычного старинного парохода. Вместо деревянных или стальных спиц здесь находились тонкие пластины, похожие на пластинки шляпки гриба. Все они были разодраны и колыхались на ветру, позвякивая.

– Это что, бумага? – недоверчиво спросила Фурия, бросив взгляд на гигантское колесо.

– Да, это бумага, только необычная, – ответил Зибенштерн. – Когда эти колёса ещё вертелись, получалось нечто вроде «карманного кино». Знаешь, когда на листке блокнота рисуют картинки, а потом быстро листают блокнот, то картинки как будто движутся. Эти пластины были исписаны буквами, и когда пароход прибавлял скорость, то лопасти обоих колёс начинали вращаться быстрее и буквы и символы оживали.

Фурия остановилась. Когда Зибенштерн обернулся к ней, остов корабля снова осветился ослепительно-белыми зарницами, быстро вспыхнувшими одна за другой. Массивный силуэт, казалось, заслонял полнеба.

– Что это за громадина? – задала очередной вопрос Фурия.

Зибенштерн понимающе улыбнулся: на её месте он бы тоже сгорал от любопытства.

– Это один из двух кораблей-порталов, которые построил твой дед Кассий Ферфакс. – Он отступил в сторону и взмахнул рукой, словно капитан, приветствующий важного пассажира. – Добро пожаловать на борт «Флёр де Мари»!

Глава третья

Оказавшись у подножия каменной лестницы, Изида и Дункан попали в коридор, медленно заворачивавший вправо. Чёрный поворотный выключатель скрипел, но не хотел вращаться. Изида провозилась с ним довольно долго, пока он в конце концов не сработал. Электрические лампочки, висевшие под потолком на проводах, вспыхнули, – точнее, вспыхнули некоторые из них, едва ли половина. Проводка была проложена поверх стены из старого кирпича, изоляция крошилась, уже через несколько метров через неё просвечивала проволока.

– По крайней мере, ток есть, – заметил Дункан. – Осторожно, не задень головой лампочки!

Изида указала на качающиеся лампы:

– Тебе это ничего не напоминает?

– Библиотеку в подвале имения?

Она кивнула и добавила:

– Здесь строили те же архитекторы.

– Ферфаксы?! – изумлённо спросил он. – Я думал, они прожили всё это время отшельниками в Котсуолде.

– Только последние несколько поколений. Изначально они чувствовали себя в безопасности, так как не предполагали, что кто-то свяжет фамилию Ферфакс с выжившими отпрысками рода Розенкрейцев. Дальний предок Фурии покинул Германию как Юлиус Розенкрейц, а много лет спустя в Лондоне принимал участие в строительстве библиотеки уже как Джулиан Ферфакс. Все, кто имел отношение к библиотеке, входили в подпольное братство «Ша нуар», и прежде всего заведующий Британской библиотекой Антонио Паницци и архитектор Сидни Смирк. И конечно же Джулиан Ферфакс.

– Подпольное братство мятежников «Ша нуар»? – переспросила Фурия.

– Верно. Изначально они только высказывали критику в адрес «Алого зала» и Адамантовой Академии – одарённые ораторы, выступавшие, когда Три рода ещё не подавляли каждое слово, направленное против них. В середине девятнадцатого века под их руководством здесь, во внутреннем дворике Британского музея, был возведён этот купол, но никто не подозревал, что библиотека была не единственной постройкой, находившейся в подвале под ним. В первые годы это было неизвестно даже Академии. Тайна библиотеки выплыла наружу только через пятьдесят-шестьдесят лет, когда в «Ша нуар» пришло следующее поколение членов братства. Джулиан, его сын Август и поздне́е его внук Кассий тоже входили в его состав. Они не принимали активного участия в Сопротивлении, как братья-барды, даже Академия не назвала бы их террористами. Они ничего не взрывали и никого не убивали, а просто открыто защищали своё мнение и ставили под сомнение политику Академии.

Изида двинулась дальше. Днём раньше она с большой неохотой сменила корсаж на куртку из чёрного бархата, которая сейчас была надета на ней под плащом с капюшоном. Если ей понадобится немедленно открыть книгу, спрятанную в её груди, достаточно будет расстегнуть молнию вместо того, чтобы долго возиться со шнуровкой. Экслибра не любила расставаться со старыми привычками, но даже ей было ясно, что от секунд, потраченных на расшнуровку корсажа, могла зависеть её жизнь.

– Поздне́е, по мере того как действия Академии всё более напоминали диктатуру, деятельность «Ша нуар» стала затухать, – рассказывала Изида. – Лишь небольшая часть его членов продолжала появляться на людях – безвредный ораторский клуб, не более. Об остальных, а в их число входили и Ферфаксы, было слышно всё меньше и меньше. Во времена Кассия, в середине двадцатого века, они и совсем пропали из поля зрения.

Проход становился у́же и всё больше забирал вправо. По всей видимости, он имел форму широкой спирали, заканчивавшейся под центром библиотеки.

Ещё две птички-оригами проползли по каменному полу, из последних сил докарабкавшись до стен прохода. Хотя здесь, внизу, хватало книжной пыли, которой питались оригами, бумага, из которой были сделаны птички, пожелтела и потрескалась настолько, что от одного неосторожного движения они могли рассыпаться в прах.

– Если братство «Ша нуар» не представляло опасности для Академии, – спросил Дункан, – что тогда произошло в саду Дюма? Ты же там была?

Изида не любила, когда ей напоминали о происшествиях в убежище под названием сад Дюма, особенно с тех пор, как она сражалась на стороне мятежников. Мгновение она медлила с ответом.

– На смену старикам пришло новое поколение «Ша нуар», – наконец продолжила она. – Некоторые действительно были потомками основателей общества, но большинство из них являлись просто молодыми радикалами, присвоившими известное название. Они были недостаточно умны для того, чтобы продолжить толочь воду в ступе в кабинетах. Они расклеивали свои плакаты на стенах сада Дюма, писали лозунги на здании Академии, пару раз устраивали разборки с полицией – и, возможно, это был самый серьёзный их проступок, – публиковали книги со своими обвинениями. Три рода недолго с ними миндальничали. Они поручили Аттику навести порядок.

– И он послал туда тебя.

Изида снова замолчала на какое-то время.

– Им не стоило сопротивляться. Несколько человек сбежали, но большинство… Мы устранили, так сказать, проблему. Операция увенчалась успехом. – Изида вдруг спохватилась, что непроизвольно выражается в духе агиток Академии. Некоторые привычки настолько вросли в её личность, что даже за полгода от них ещё не получилось отвыкнуть. Скорее всего, для этого будет мало даже полжизни.

Спиралевидный коридор описывал круги всё меньшего диаметра, ход приближался к центру крипты. Там, где горело несколько лампочек подряд, Изида могла различить в пыли чьи-то следы – по-видимому, человек прошёл этим проходом туда и обратно. Аттик побывал здесь всего несколько недель назад. Возможно, в крипте он был единственным гостем за последние несколько десятков лет. То тут, то там были видны раздавленные птички-оригами, на которых он наступал, – наверное, они были слишком слабы и не могли двигаться. Аттик всегда питал слабость к этим маленьким созданиям, видимо, ему было больно видеть их в таком состоянии.

– Юлиус Розенкрейц был племянником Зибенштерна, не так ли? – спросил Дункан.

– Да. Он родился в 1835 году, за год до того, как его родители вынуждены были бежать из фамильного замка на Рейне. Вместе с матерью, ещё младенцем, Юлиус попал в Англию и вырос в Котсуолде. Уже в юности он неустанно трудился над чудесами библиомантики, а его сын Август и внук Кассий продолжили его дело.

Дункан потихоньку вздохнул:

– Наглая лампа и говорящее кресло…

– Да, это творения Кассия, – с улыбкой перебила его Изида. – Судя по всему, ему нравились странные игрушки, в то время как его дед занимался совершенно другими вопросами. – Изида кивком головы указала вперёд: – Вероятно, крипта под библиотекой – идея Джулиана.

Спиральный проход заканчивался небольшим круглым помещением диаметром не более пяти шагов. В середине стоял тяжёлый дубовый стол, рядом с ним – стул с высокой спинкой, обтянутый тёмной кожей. Стены комнаты были заставлены книжными шкафами, битком набитыми книгами.

Аттик не дал себе труда поставить фолианты, которыми он пользовался, обратно на полки. На столе лежало полдюжины массивных томов. Это обстоятельство могло значительно облегчить Изиде и Дункану их задачу.

Дункан прошёлся вдоль шкафов, скользя взглядом по кожаным корешкам, в то время как Изида подошла к столу. Последнюю книгу, которой пользовался Аттик, он закрыл. Ещё несколько лежало рядом.

Дункан задержался возле пустого места на одной из полок, где, по всей вероятности, и стояли тома, которыми пользовался Аттик. Забывшись, Дункан провёл рукой по этой полке, читая заглавия соседних книг с золотым тиснением.

– На каждой книге стоит имя кого-то из семейства Ферфакс, – сообщил он. – Здесь только женские. Эмма Ферфакс. Антония Ферфакс. Матильда Ферфакс. Для каждой – по отдельному тому. – Дункан сделал шаг влево. – А тут начинаются другие фамилии.

– Книги, посвящённые мужчинам из рода Ферфакс, на столе. – Изида внимательно рассматривала корешки книг. Сверху лежали тома, озаглавленные «Джулиан Ферфакс» и «Август Ферфакс». Три остальных имени в стопке ничего ей не говорили, но она предполагала, что это были какие-нибудь дяди или двоюродные братья: Реджинальд, Уолтер и Бернард Ферфакс. Она взяла книгу, лежащую отдельно, и перевернула её, чтобы прочитать заглавие: «Кассий Ферфакс». Дедушка Фурии.

– Значит, это правда… – прошептал Дункан.

Изида опустилась на стул. Кожаное сиденье было твёрдым как камень, подлокотники густо покрывала пыль. Вероятно, во время чтения Аттик склонялся над книгой, опираясь локтями на стол. Она последовала его примеру.

Дункан приблизился к ней, остановился и на всякий случай открыл свою сердечную книгу.

– Ты уверена, что никаких других защит или ловушек здесь нет?

– Я ни в чём не уверена. Но я надеюсь, что основная их часть сосредоточена в зале наверху. Мы узнаем это наверняка, только когда откроем одну из книг. – Изида положила ладони на кожаный переплёт.

– Кстати, – заметил Дункан, – если ночная охрана…

– Проход им не виден. Он проступает, только если использовать слово-разгадку.

Дункан шумно выдохнул. Изида не понимала, почему его так беспокоит это место. Много лет Дункан работал на Аттика и Академию, потом, после своего дезертирства, занимался контрабандой и продажей книг, вызывающих привыкание, в осколке убежища Портобелло. Он, несомненно, повидал на своём веку значительно менее уютные места, чем крипта, полная книг. В конце концов, здесь им могли угрожать только усопшие библиоманты.

– Ты ведь не боишься привидений, правда? – спросила она, хитро улыбаясь.

Дункан наморщил лоб:

– Это, что ли, они? Привидения?

– Ты бы назвал их по-другому? Может быть, души?

– Как их ни назови, я бы сбежал отсюда поскорее. Мы ведь даже не знаем, не сидит ли у нас кто-то на хвосте.

– Ну ладно. Тогда давай начнём. – Изида раскрыла фолиант с надписью: «Кассий Ферфакс».

По окружности маленького зала пронёсся какой-то звук – словно все книги, стоявшие на полках, одна за другой испустили глубокий вздох.

Дункан испуганно заозирался по сторонам и расщепил страничное сердце своей сердечной книги.

– Стой! – сказала Изида. – Не делай того, о чём потом пожалеешь.

– Я не какой-нибудь новичок, чёрт побери! – раздражённо отозвался он.

Изида сочувствовала Дункану, но сейчас у них были дела поважнее извинений. Она снова перевела взгляд на раскрытую книгу. Первая страница была пустой, вероятно, такими же были и все остальные. Казалось, бумага едва заметно колеблется под дуновением сквозняка, возникшего неизвестно откуда. Края страниц подрагивали, как будто кто-то прикасался к ним невидимым большим пальцем.

– Кассий? – прошептала Изида. – Кассий Ферфакс?

В ту же минуту у неё снова пошла носом кровь. Она едва успела отодвинуться от края стола, чтобы не закапать раскрытую книгу. Изида не знала, что бы было тогда, но наверняка ничего хорошего.

Чертыхаясь, она запрокинула голову и почувствовала, как тёплая кровь стекает вниз по гортани. Не желая ждать, пока кровотечение остановится само, Изида приложила рукав к носу.

– Кто ты? – Слова возникли на первой странице книги, написанные печатными буквами с элегантными завитушками.

– Меня зовут Изида Пустота, моего спутника – Дункан Маунд.

Какое-то время ничего не происходило – до тех пор, пока до Изиды не дошло, что ей нужно перевернуть страницу. Перелистнув её, она прочитала на следующей:

– Зачем ты пришла и зачем ты пробуждаешь нас?

Вдоль книжных полок снова прокатился вздох.

– Я подруга твоей внучки, Фурии Саламандры Ферфакс. – Она торопливо перелистнула страницу.

– Ты сказала «Фурия»?

– Да.

– Кому, чёрт возьми, пришла в голову идея дать ребёнку такое имя?

– Твоему сыну Тиберию Ферфаксу.

– Тиберий любит Диккенса, – было написано на следующей странице. – Он бы назвал свою дочь Эстеллой^[1] или Гонорией^[2].

– Или Крошкой Доррит^[3], – сказал Дункан и опёрся на стол кулаком. – Похоже, ей ещё повезло.

Изида вновь промокнула нос рукавом и поинтересовалась:

– Означает ли это, что вам действительно удалось продолжить существование в этих книгах?

– Разве это существование? – ответили ей вопросом на вопрос на пожелтевшей бумаге, когда она перевернула страницу. – С помощью библиомантики мы вплели себя в эти книги, как переплётчик вплетает в них страницы, чтобы выиграть время – до тех пор, пока один из наших потомков не найдёт возможности транскрибировать нас в новые тела. Так сказать, в свежие экземпляры. В нашей семье умеют помогать друг другу. Так было всегда.

Изида не стала рассказывать Кассию, что всяческие поползновения в этом направлении умерли вместе с ним самим. Его сын Тиберий предпочитал сочинять «Введение в безмятежный сон» Хансарта, не забивая себе голову тем, как оживить своих предков. «Он не был семейным человеком», – когда-то сказала про него Фурия.

– Разве не о семьях в итоге говорится во всех историях на свете? – снова спросила Изида. Своим вопросом она надеялась сделать Кассия сговорчивее. – О семьях, в которых мы рождаемся, и о новых семьях, которые мы собираем вокруг себя?

– Семьи – это книги, написанные кровью. И чем ближе к концу, тем хуже помнится начало. Иногда первые страницы практически погребены под тяжестью последующих, но любой книге крови необходимы целиком все страницы, все до одной, со всеми их недостатками, – без них она будет неполной.

– Я уверена, что рано или поздно кто-то из Ферфаксов найдёт способ вернуть вас к жизни, – солгала Изида. – Однако сейчас Фурии самой необходима помощь.

– Она хорошая девочка?

– Замечательная! Вы все могли бы ею гордиться. Когда-нибудь она станет великим библиомантом. – Изида непроизвольно сглотнула: ей пришло в голову, что, возможно, Фурии уже нет в живых.

– У неё есть братья и сёстры?

– Есть. Младший брат Пип.

– Вот это уже больше похоже на Тиберия. Так звали мальчугана из «Больших надежд»^[4].

Дункан внезапно подскочил к двери в маленький зал, приложил палец к губам и прислушался. Изида обеспокоенно взглянула на него.

– Что случилось? – одними губами спросила она.

Дункан помедлил ещё секунду, а потом жестом призвал её поторопиться.

– Нам… – начала Изида, но немедленно поправилась: – Фурии нужны сведения. Возможно, несколько недель назад здесь побывал кто-то, кто задавал вам те же вопросы. Тебе, Кассий, и твоим родственникам.

«А ещё мне очень любопытно было бы узнать, – добавила она про себя, – с какой стати Аттик решил, что Ферфакс будет отвечать на его вопросы».

– Арбогаст, – прочла она имя на следующей странице. – Так его звали.

– Да. Он мёртв.

Когда Изида перелистнула страницу, следующий лист остался белоснежным. Только на следующей странице содержался ответ:

– Хорошо.

– Дункан прикончил его. С помощью Фурии.

– Тогда малышка – настоящая Ферфакс.

– Но теперь она пропала. – Изида снова бросила взгляд на Дункана, на лице которого было написано растущее беспокойство. У неё не оставалось времени для долгих рассказов о гибели Санктуария и борьбе мятежников с Академией. Вместо этого она перешла прямо к делу: – Фурия исчезла между страницами мира. Её поглотили существа, которых мы называем идеями. Мы не знаем, жива ли она ещё.

– Идеи… – проступило в книге. – Я знаю человека, употреблявшего это слово по отношению к явлению, встретившемуся нам там, снаружи, между страницами мира.

Изида едва сдержала вздох облегчения. Значит, Кассий Ферфакс встречался с идеями давным-давно, может быть, он был одним из первых библиомантов на свете, наблюдавших их. Должно быть, именно поэтому Аттик искал его.

– Где ты встречался с ними? – спросила Изида и перевернула страницу.

– Между страницами мира, в стороне от высоких убежищ. На борту моего корабля-портала «Бланш де Казалис».

Изида и Дункан переглянулись, Дункан посмотрел на неё вопросительно. С того места, где он стоял, ему не были видны ответы Кассия.

– Сегодня почти все считают, что корабли-порталы – выдумка, легенда, – сказала Изида, обращаясь к книге, и вновь перевернула страницу.

– О, это были мои шедевры! Неужели прошло столько времени? Существовало два практически одинаковых корабля, построенных в одно и то же время, «Бланш де Казалис» и «Флёр де Мари». Я больше любил «Бланш»: у «Мари» была пара недочётов. Когда же мы стали строить «Бланш», мы учли их, и этот корабль вышел гораздо прочнее.

Изида помнила историю о двух кораблях-порталах весьма смутно, но чего она в любом случае не знала раньше, так это того, что Кассий Ферфакс принимал участие в их постройке. Хотя, с другой стороны, в этом была своя логика. Оба корабля были эффектными, но бессмысленными затеями, такими же, как и остальные «чудеса» Кассия. Испокон веков золотая пустота между страницами мира была неясным пространством, которое библиоманты пересекали во время прыжков и в котором находились, как правило, всего несколько секунд. Строительство кораблей-порталов должно было произвести революцию в пространственных перемещениях. Предполагалось, что на борту «Флёр де Мари» и «Бланш де Казалис» – корабли были названы в честь героинь романа Эжена Сю «Парижские тайны» и романа Эмиля Золя «Марсельские тайны» – библиоманты смогут пересекать пространство между страницами мира, не тратя собственные силы.

Корабли представляли собой летающие библиотеки, наполненные библиомантикой до такой степени, что сами становились порталами, которые могли перемещаться между убежищами и сколь угодно долго находиться в пустоте. По мере постройки кораблей в мире библиомантики создавались грандиозные планы их использования – начиная от научных экспедиций и заканчивая прогулочными круизами. Строители кораблей-порталов собирались создать целый флот подобных гигантов. Однако во время войны в ночных убежищах Академия запретила постройку судов и конфисковала оба прототипа. Проектировщикам кораблей-порталов удалось спрятать «Бланш де Казалис» в безопасном месте до нападения гвардии Академии. Однако «Флёр де Мари» попала в руки Академии и перевозила войска в ночные убежища, где в конце концов и пропала при невыясненных обстоятельствах, – официальные сводки гласили, что она потерпела крушение.

О «Флёр» Изиде рассказывал её приёмный отец Целестин. Он сам никогда не бывал на борту гигантского судна, однако был уверен, что наблюдал его последний полёт в небе над Забытыми землями, – «Флёр» должна была переправить библиомантов за линию вражеской обороны. Ни сам корабль, ни тех, кто был на борту, найти не удалось. «Это было поистине величественное зрелище! – восторгался Целестин. – Единственный раз за всю нашу жизнь в ночных убежищах, когда мы увидели нечто прекрасное! Все мы тогда отчаянно желали быть на борту этого корабля. Только значительно позже прокатился слух, что „Флёр“ отошла от курса и разбилась далеко в стороне от мест, где шли сражения, за последними башнями-маяками».

Изида ещё раз перечитала реплики, написанные на странице перед её глазами: «…у „Мари“ была пара недочётов. Когда же мы стали строить „Бланш“, мы учли их, и этот корабль вышел гораздо прочнее».

Возможно, эти недочёты и стали причиной крушения корабля в ночных убежищах?

– Изида, – тихо произнёс Дункан, – мне кажется, наверху кто-то есть.

Она прислушалась, однако не услышала ничего, кроме лёгкого дуновения сквозняка в спиральном проходе. Должно быть, у Дункана был очень чуткий слух. Она снова обратилась к книге:

– Ты упомянул о том, что уже встречался с идеями. Что при этом произошло? Как тебе удалось выжить?

– «Бланш» находилась между самыми глубокими убежищами, в пустоте, которую никто никогда не пересекал по собственной воле, – никто, кроме нас. Мы наткнулись на них там. Или они на нас. Краски, целые гряды облаков, полные красок. Я вёл «Бланш» и пытался увернуться от них, но они были быстрее нас. Внезапно мы оказались окружены со всех сторон. У нас не было ни единого шанса.

Остаток страницы остался пустым.

– Что было потом? – спросила Изида и нетерпеливо перелистнула страницу.

– Они надвигались со всех сторон. Они были невыносимо прекрасны! Потрясающее произведение искусства, все краски, которые только можно себе представить. А потом они поглотили нас.

Дункан отчаянно зажестикулировал:

– Нам срочно пора убираться отсюда!

И у него, и у Изиды с собой были книги для прыжков. Чтобы покинуть круглый зал, им требовалось всего несколько секунд. Однако Изида должна была узнать всё до конца.

– Тебе удалось улизнуть от них, – заметила она. – Значит, и для твоей внучки ещё не всё потеряно.

– Они отступили. Какое-то время мы находились в эпицентре красок. Я никогда в жизни не видел ничего более прекрасного! И вдруг всё кончилось. «Бланш» прорвалась через облака, и вокруг нас внезапно снова оказалась золотая пустота. Мы не знали, с чем столкнулись, и полагали, что это какое-то явление природы, феномен, род тумана, существующего только между страницами мира. Некоторые из нас после этого происшествия чуть не лишились рассудка: несколько месяцев спустя, закрыв глаза, люди видели не темноту, а ту самую феерию красок. Один человек покончил с собой, другой решил во что бы то ни стало отыскать те разноцветные облака, чтобы ещё раз увидеть их. Его имя было Йозеф Восканиан.

Страница заполнилась до конца, и Изиде пришлось перевернуть её.

– Восканиан искал других свидетелей и занимался исследованиями. Я не знаю, до чего он в итоге докопался, но, похоже, именно он назвал разноцветные облака «идеями». С тех пор я встречался с ним лишь однажды, вскоре после этого он бесследно исчез. Некоторые полагают, что его схватила Академия и заставила замолчать навсегда. Однако я уверен, что он ушёл в подполье. Все мы когда-то были членами «Ша нуар», а Йозеф Восканиан был яростным противником Трёх родов. В идеях он увидел что-то, что дало ему надежду. Что-то хорошее.

– Идеи успели уничтожить многие убежища и тысячи людей, живших в них, – с горечью возразила Изида. – Что же в них хорошего?

– Я сказал, что Восканиан увидел в них что-то хорошее. Возможно, в действительности они такие же явления природы, как ураган или наводнение, – по ту сторону добра и зла.

Дункан вновь подошёл к столу:

– Заканчивай.

– Но кое-что кажется мне странным, – написал Кассий.

– В зале наверху кто-то есть, – упрямо напомнил Дункан, – я в этом уверен.

– Охрана?

– Думаю, кто-то похуже. Я могу сходить на разведку.

Изида покачала головой:

– Мы прыгнем прямо отсюда. Я только хочу… – Она умолкла, когда страница перед ней перевернулась как будто сама собой.

– У вас не получится, – проступили на бумаге слова. – Крипта запечатана для библиомантики. Нельзя прыгнуть ни отсюда, ни сюда.

Изида чертыхнулась. Когда Дункан прочитал слова, проступившие на бумаге, его лицо омрачилось.

– Я пойду гляну, что там происходит, а ты пока закончи здесь.

Прежде чем она смогла удержать его, он поспешил прочь.

Хотя Дункан двигался очень тихо, она слышала его шаги в спиральном проходе. У этого сооружения была удивительная акустика.

– Интересно, жив ли ещё Восканиан? – спросила она Кассия.

– Он был немного моложе меня. Какой сейчас год?

Изида ответила ему и заглянула на следующую страницу.

– Тогда сейчас ему должно быть далеко за девяносто. Возможно, тебе повезёт, а может быть, и нет. Если тебе вообще удастся его найти.

По спиральному проходу пронёсся странный свистящий звук, высокий и долгий. Изида уже слышала его однажды и передёрнулась, вспомнив, где именно.

Она вновь обратилась к книге:

– Я не могу взять тебя с собой, правда?

– Там, снаружи, у тебя в руках окажутся лишь пустые страницы. Наше дальнейшее существование в книгах возможно лишь здесь, в этих стенах.

– Этого я и опасалась.

У Изиды имелось предположение, куда в своё время исчезли члены «Ша нуар» первого поколения. Это был её шанс. Если бы ей удалось найти там кого-нибудь, кто бы знал об идеях больше её самой, стоило попробовать проникнуть туда.

– Знаешь ли ты, что стало с «Бланш»?

– Этот Арбогаст утверждал, что она исчезла.

– Значит ли это, что она исчезла уже после твоей смерти?

– Да. Но если ты готова выслушать мои предположения, дело могло обстоять так: братство «Ша нуар» переправило «Бланш» туда, где её не могли найти типы вроде Арбогаста. Может быть, они спрятали её между строк.

– Ты только что написал… – Изида перелистнула страницы назад, но обнаружила, что все предыдущие записи исчезли. Листы были девственно чистыми, как будто на них никогда не было написано ни слова. – Про то, что кажется тебе странным.

Снова раздался свист, резкий, болезненно отозвавшийся в ушах, и Изида поняла, кто преследовал их.

– Что ты имел в виду? – спросила она, вскакивая со стула.

На стол, совсем рядом с краем книги, упала капля крови. Во рту Изиды снова появился привкус железа.

– Тебе надо уходить, – написал Кассий. – Ты слаба, а это место высасывает из тебя силы.

– Что ты имел в виду? Что означает «спрятали между строк»?.. – упрямо задавала вопросы экслибра.

Снова раздался свист, более резкий, чем первый.

«Их много», – подумала Изида. Гвардейцы никогда не нападали поодиночке. Если Дункан сражался один, у него не было шансов, – ей следовало присоединиться к нему.

Она уже собиралась закрыть книгу, однако всё же перелистнула ещё одну страницу.

Фурия, – стояло на ней. Только одно это слово.

– Что?..

Раздался третий свист, более пронзительный, чем первые два.

Изида захлопнула книгу, расстегнула молнию на куртке и устремилась прочь.

Глава четвёртая

– Что произошло с теми, кто был на борту корабля? – спросила Фурия, направляясь вместе с Зибенштерном вдоль огромного корпуса «Флёр де Мари». Над серыми потёками застывшей лавы клубились маленькие вихри, взметавшие пепел. При слишком глубоком вдохе в горле скребло, словно наждаком.

– Об этом следует спросить Федру, – ответил старик. – Меня при этом не было.

– Они их убили, да?

– Бушевала война. На самом деле для Федры и чернильных поганок война никогда и не прекращалась.

С неба снова посыпалась угольная крошка или что-то, что Фурия приняла за уголь, – твёрдые тёмные зёрнышки запутались в седых волосах Зибенштерна, словно насекомые. Фурии доводилось слышать страшные слухи о ночных убежищах, поэтому на чёрные градинки не стоило жаловаться, – она и не стала.

– Вон там, – Зибенштерн указал на что-то впереди, – видишь трещину в корпусе? Через неё можно попасть внутрь корабля.

Зазубренная трещина, змеившаяся высоко над ними, была не шире среднестатистического мужчины. С её нижнего конца, на высоте добрых семи метров над каменистой почвой, свешивалась верёвочная лестница.

– Ты сможешь забраться туда? – спросила Фурия, смахивая с ресниц чёрные крупинки.

– Я старик, но не калека.

Иногда ей приходилось напоминать себе о том, что Зибенштерн не беспомощный старик. Именно он хотел запустить обеззначивание всех книг на свете. Именно он в своё время сказал Фурии: «Когда-нибудь кто-нибудь снова захочет написать последнюю пустую книгу. Не исключено, что это будешь ты».

Ей следовало бы спросить его, что он имел в виду. Однако она была по горло сыта всеми этими загадками и зашифрованными намёками. Огромный корабль существовал на самом деле, был реален, его можно было потрогать. И он таил в себе слабую надежду. По дороге сюда Зибенштерн рассказал Фурии, что «Флёр де Мари», как и другой подобный корабль, под названием «Бланш де Казалис», была построена по проекту её деда, Кассия Ферфакса. Если корабли действительно представляли собой движущиеся порталы между убежищами, это давало им всем возможность убраться отсюда. Может быть.

Зибенштерн поднял свой посох, словно копьё, и ловко метнул его в щель. Потом он ухватился за верёвочную лестницу и начал карабкаться по ней вверх. Только теперь Фурия разглядела, что через каждые несколько перекладин лестница была прикреплена к корпусу «Флёр».

Зибенштерну не понадобилось много времени на подъём: вскоре он уже протиснулся в щель. Тотчас же в тёмном отверстии показалось его лицо. Фурия тоже взялась за перекладины лестницы, не приняла руку, которую протягивал ей старик, и проскользнула внутрь корабля. Воздух здесь пах влажной бумагой и прогнившим деревом.

Впервые за последние несколько часов петушиная книга высунула клюв из кармана штанов Фурии. По её понятиям, книга молчала удивительно долго и сейчас не скрывала, что в кармане ей нравилось гораздо больше, чем там, где они оказались теперь.

– Эта сырость меня убьёт… – пробурчал безглазый клюв, когда книга, как обычно, вытянула шею из середины книжной обложки. – И грязь эта повсюду. У меня между страницами везде пыль.

Зибенштерн улыбнулся:

– Когда я впервые написал о сердечных книгах, я не рассчитывал, что они смогут говорить. И тем более ворчать.

Книга воинственно нацелила жёлтый клюв в его сторону:

– Похоже, что-то пошло не так… Причём далеко не только здесь, да?

– Зачастую именно дураки говорят вслух самую горькую правду, – парировал Зибенштерн.

– Я не часть твоих разбойничьих историй, старик! – оскорбилась петушиная книга. – Я не такая, как твои куклы-персонажи, у каждого из которых только одна черта. Я многогранная, яркая индивидуальность и весьма…

– Тихо! – прервала перепалку Фурия, открыла книгу левой рукой, а правой разгладила страницу.

Ей понадобилось сосредоточиться всего на секунду, чтобы расщепить страничное сердце. Слои бумаги разошлись, из них пролился свет и озарил внутренности корабля. Слова на открытой странице светились голубоватым огнём. Фурия подумала о том, чего она хотела добиться, и про себя прочитала тайные слова.

Из книги немедленно появился светящийся шар размером не больше мужского кулака. Он взмыл вверх и повис в воздухе над головой Фурии. Пока петушиная книга была открыта, светящийся шар мог сопровождать их повсюду.

Они находились в огромном помещении, когда-то, должно быть, бывшем роскошным корабельным салоном, какие раньше были на каждом круизном лайнере. Крушение, сражения на борту и отвратительный климат ночных убежищ – всё это привело к тому, что мебель и обшивка стен сгнили, окна и двери потрескались и покосились. Всё было покрыто чёрной коркой влажного вулканического пепла. Очертания кресел и столов под ней угадывались с трудом.

– Почему тут вообще ещё что-то сохранилось? – спросила Фурия, повернув голову к Зибенштерну. – Чернильным поганкам всё это не пригодилось?

Оказавшись около лагеря, Фурия видела, что его жители приспосабливали к делу каждую мелочь. В краю, где не росли деревья, любую деревяшку использовали для строительства хижин и клетушек. То обстоятельство, что внутри корабля старая мебель гнила просто так, казалось ей подозрительным.

– Чернильным поганкам не разрешается забираться на борт, – ответил Зибенштерн. – Федра считает, что религия, которую она им навязывает, должна включать в себя некое тайное место. Святилище.

Фурия недоумённо поглядела на него. В свете шара над её головой старик казался бледным как смерть, несмотря на лицо, запорошённое чёрными крошками.

– Святилище?

– Федра уже давно поняла одну вещь: столько… – Зибенштерн заколебался, – столько людей невозможно удержать вместе разумными доводами или с помощью надежды. Необходимо, чтобы они во что-то поверили. Она дала поганкам высший порядок мироустройства, силу, управляющую миром.

– Федра требует, чтобы ей поклонялись, как богине?

Это даже было в какой-то степени логично, в конце концов, многие авторы почитали Федру в мифах и легендах как праматерь библиомантики.

Зибенштерн, однако, покачал головой:

– Нет. Если бы все эти люди снаружи были библиомантами, они могли попытаться так поступить. Но предками чернильных поганок были экслибры, выпавшие из книг. И Федра подарила им веру в книгу – книгу, превосходящую все остальные книги на свете. В книгу, рассказывающую историю обо всех нас, а не только об экслибрах. Даже мы с тобой, Фурия, – только её персонажи. Федра называет её Liber Incognitus.

– Глупость какая! – фыркнула Фурия.

– Может быть.

Фурия смерила старика взглядом:

– Но ты же не веришь в это?

– Я создал Федру и мир библиомантики, описав его в «Книгах творения». Мысль о том, что я сам лишь кем-то выдуманный персонаж, не более абсурдна, чем этот факт, верно? Возможно, вся вселенная устроена по принципу библиотеки в библиотеке: каждая книга только часть другой книги, каждый человек – выдумка автора, которого, в свою очередь, выдумал другой автор.

Попытавшись представить себе такую вселенную, Фурия почувствовала головокружение.

– Тем не менее должен быть автор, с которого всё началось. Тот, кто написал самую первую книгу, – проговорила она.

– Можно предположить, что от Liber Incognitus нас отделяет всего одна ступень, – а быть может, и сотня ступеней. Теоретически число таких ступеней может уходить в бесконечность. Книга в книге в книге… – Зибенштерн помедлил, словно желая что-то добавить, но в результате лишь пожал плечами и махнул рукой: – Я привёл тебя сюда не затем, чтобы говорить о мироустройстве с позиций Федры! Пошли дальше.

Теперь Фурию просто распирало от любопытства, но она решила пока не показывать этого и оглянулась. На стенах салона висели полуразвалившиеся полки. Так как корабль передвигался с помощью библиомантики, Фурия предположила, что изначально они были уставлены книгами. Она перешла на противоположную сторону салона, чтобы взглянуть на что-то похожее на болото, образовавшееся у основания пустых полок.

Там лежали остатки бумаги, как она и опасалась. Сердце её забилось чаще, к горлу подкатил комок. Столько разодранных книг, слежавшихся в сплошную серовато-чёрную массу! Библиоманту сложно было вынести это.

Фурия попросила петушиную книгу заложить клювом открытый разворот, чтобы книгу можно было снова засунуть в карман, не гася светящегося шара. Недовольно бурча, книга выполнила её просьбу. Светящийся шар спустился ниже, когда девочка присела на корточки.

Голыми руками Фурия начала рыться во влажной массе страниц. В глубине находился слой, пока ещё сохранивший сходство с книгами. Ещё глубже она нащупала твёрдые обложки. Девочка вытащила сразу несколько штук. Это оказались тома в кожаных переплётах, страницы их склеились и покоробились, но текст можно было прочитать. Слой бумажной каши и вулканической пыли защитил книги: переплёты были целы, страницы практически не повреждены.

– Не старайся: всё равно не прочитаешь, – заметил Зибенштерн за её спиной.

Фурия осторожно разлепила сырые страницы, надорвав некоторые из них. Нужно было быть осторожнее. Когда она раскрыла книгу шире, чтобы на пятнистую бумагу падал свет, переплёт угрожающе заскрипел. Когда-то на книгу попала вода, однако она давно испарилась. Наморщив лоб, Фурия попыталась прочесть первые строки, но не поняла ни слова. То же было и со второй, и с третьей книгой.

– Что это за язык?

– Это вообще не язык. Это я и имел в виду. Повторяю: как ни старайся прочитать эти книги, всё равно не выйдет.

В кармане камуфляжных штанов Фурии петушиная книга пробормотала что-то предостерегающее, но из-за того, что её клюв был зажат между страницами, было не разобрать, что именно. Петушиная книга была неисправимой пессимисткой.

Фурия попробовала прочитать другую страницу – та же абракадабра. Большие и маленькие буквы беспорядочно плясали по строчкам, точки и запятые встречались даже в середине слова.

Бурчание петушиной книги в кармане усилилось. Проникая в мысли Фурии, она видела то же, что видела девочка, и, кажется, что-то поняла в бессмысленной буквенной мешанине.

– Книжная лихорадка, – объяснил Зибенштерн.

– Что это значит? – На всякий случай Фурия положила книги обратно на пол.

Светящийся шар погас: петушиная книга освободила клюв и высунула его из кармана. Девочку и старика окутала темнота. Только сквозь щель в корпусе «Флёр» проникал неверный свет дальних зарниц.

– Книжная лихорадка! – завизжала петушиная книга. – О господи! Немедленно прочь отсюда. Спасайся кто может!

Фурия вскочила, почувствовав, что опасность, о которой кричала книга, была серьёзной, – и наткнулась на Зибенштерна, стоявшего позади неё.

– Не бойся, – сказал он. – Книжная лихорадка уже давно не заразна. Эпидемия разразилась здесь почти сорок лет назад.

– Эпидемия?

– Да, это было что-то вроде вируса. Перед тем как последние библиоманты Академии должны были покинуть ночные убежища, было необходимо любой ценой предотвратить, чтобы в Забытых землях оставалась хоть одна неповреждённая книга. Академия хотела искоренить здесь библиомантику до основания и запустила в Забытые земли вирус книжной лихорадки, в кратчайшие сроки заразивший большинство здешних книг, в том числе сердечные книги мятежников, павших на полях сражений, и библиотеку на «Флёр», потерпевшей крушение. Книжная лихорадка перемешивает буквы и знаки книг в абракадабру, и заражённые книги становятся нечитабельными уже через несколько часов.

Вообразив эпидемию книжной лихорадки, Фурия почувствовала себя ещё хуже.

– Я никогда об этом не слышала.

Книжная лихорадка казалась ей ужасной предварительной стадией обеззначивания, и она задалась вопросом: возможно, Зибенштерн выдумал и книжную лихорадку, описав её в «Книгах творения»?

– Теперь тебя не удивляет, что Академия хранила это в абсолютной тайне? – спросил он. – Три рода хотели любой ценой не допустить огласки того, что десятки тысяч книг были намеренно уничтожены. Больше всего от эпидемии пострадали библиоманты, запустившие книжную лихорадку. Все они потеряли свои способности, а некоторые – и рассудок. Несколько человек покончили с собой, другие умерли при невыясненных обстоятельствах. Вероятно, агенты Академии позаботились о том, чтобы библиоманты не могли выдать тайну приказов, которые выполняли при отступлении войск. Книжная лихорадка бушевала здесь несколько лет и затронула все книги в ночных убежищах.

Петушиная книга тоненько запричитала:

– Ни одно несчастье меня не минует, ни одна опасность, ни одно унижение!..

– Твой текст – всё равно только обманка, – прервала её Фурия. ...