Частная практика Психологический роман Елена Михайловна Леонтьева

Редактор Ольга Новикова

Дизайнер обложки Владимир Мачинский

Иллюстратор Ольга Лиловая

© Елена Михайловна Леонтьева, 2018

© Владимир Мачинский, дизайн обложки, 2018

© Ольга Лиловая, иллюстрации, 2018

ISBN 978-5-4493-6917-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В написании «Частной практики» мне помогало множество людей. Главная благодарность и любовь – моим клиентам, которые вдохновляют, исследуют, подсказывают, учат и радуют, придавая моей жизни смысл. Низкий поклон моим учителям, семье, психотерапевту и коллегам за совместность в познании человеческого.

мы летим как ракеты

в сияющий космос внутри

Егор Летов

Современный роман не принято сопровождать обращением к читателю. Писатели помоднее фыркнут: «Это так банально, несовременно…» Мол, надобно исполниться нарциссизма и безразличия, делая вид, что читателя не существует. Однако для психолога, измененного навсегда основной профессией, такое совершенно не подходит. Ибо задача сего текста непроста, и без тебя, любезный читатель, никак не справиться. Позволь, автор не станет бубнить себе под нос заумные психологические речи, а если вдруг начнет, останавливай его решительно, требуя вернуться к теме. Ну, или потерпи немного, зевая и проливая вкусный чай на книжку.

Роман написан о людях, которые ходят к психологу, о самых обычных нормальных людях, вовсе не психах, как некоторые думают, а ровно наоборот. Сейчас герои романа толпятся рядом, некоторые кричат, настойчиво дергают, пишут ночью эсэмэски и присылают телеграммы, требуя правды и только правды. Каждый просит слова, вопит о своей уникальности, рассказывает наперебой интересные истории и хочет, хочет, хочет.. Разобраться, понять, пережить, научиться, измениться, внести свое в общее. Все как один хотят быть счастливы и любимы.

Конечно, не все согласились быть узнанными, поэтому пришлось хорошенько поработать. Некоторым сменить имена, прически и место жительства. Другим, особо стыдливым, пришлось даже поменять пол, но признаемся, это редкое исключение. Всегда найдутся истинные герои, желающие рассказать о важных событиях своих жизней, семейных тайнах и открыть все то, что пришлось так долго скрывать, таить в себе и никому не рассказывать. Большие герои не боятся своих грешков и скелетиков, более того, уверены, что все должны о них знать! Что человечеству станет от этого лучше. В наших разговорах было много споров, доказательств, что человечеству все равно, но настоящие герои всегда добьются своего. Пришлось сдаться. Во избежание скандала герои письменно подтвердили свои желания предстать в романе с их настоящими историями, личными именами и сексуальными предпочтениями. Также отметим, что терапия, показанная в тексте, была супервизирована лучшими специалистами города, за что им – особая благодарность.

Сейчас, оглядываясь назад, видно, что писать про психов было легко. В конце концов, психов держат в специальных местах, строят и содержат для них больницы, учат специальных врачей, чтобы их лечить. Совсем не то с нормальными людьми! Посмотри вокруг, дорогой читатель, куда ни глянь – сплошная норма, представленная миллионами лиц. Как понять? Как выплыть в этом океане людей, считающих себя нормой, как не увязнуть в каше несочетающихся меж собой ингредиентов, как рассказать тебе о том, что известно спецам по этому делу?

Поистине, рассказ о психах более благодарен. Но назад дороги нет, только вперед, дальше, в любопытстве и самых разных чувствах! Дабы выяснить всерьез, что же такое психическая норма и как она живет…

Норма – среднее словечко, предмет тревоги каждого.

Психологам повезло. Люди говорят им, что думают и чувствуют, без цензуры. Не сразу, но тем интереснее. Иногда надо поискать «своего» психолога. Но как только он найден, дело идет. Обычно люди хотят чуда, ждут его от психологов и даже требуют. Или, наоборот, имеют тайную цель доказать, что помочь им невозможно.

Более того, все мы считаем себя психологами, потому что так и есть. Без психологии – никуда. Как иначе понимать, что вообще происходит? И все же профессиональные психологи отличаются от обычных. Долгие годы весьма сложного обучения они учатся осознаванию. Анализ, наблюдение, эксперимент – в ход идет все, чтобы в тот самый волнующий момент, когда клиент сядет напротив тебя в мягкое кресло, ты бы знал, что делать. Как вообще один человек может помочь другому? Правда ли, что словами лечат, а не только убивают? И как не навредить? Да и самому не сбрендить от чувств и событий в жизни других – незнакомых, посторонних тебе людей, людей из другого мира, из разных социальных слоев, вероисповеданий и философий.

Так вот. Психологом стать непросто. Путь включает в себя долгие годы проживания сложных вещей: больных, любимых, стыдных и неправильных. Прекрасных и сладких, отвратительных и очень горьких. Многие сворачивают с дороги. На пути становится понятнее то, как на самом деле обстоят дела по ходу романа, который каждый из нас пишет, разыгрывает и дает почитать другим.

Один из героев книги описывает терапию так: «У меня была машина. Как-то я с ней управлялся. В основном я на нее орал, а она не слушалась. Сейчас я знаю, что у меня есть колеса, мотор. Очень важно, что у меня есть тормоз. Коробка передач тоже удобная вещь. Парктроник – высший психологический пилотаж! Еще всякие кнопочки, рычажки, штучки, механизмы и датчики. Теперь я знаю, как ими пользоваться. Можно лучше понимать, что хочешь…» Он обожает рассуждать о терапии.

Есть и другая сторона медали. Психологов многие считают странными, а идти к ним стесняются. Даже когда идешь к проктологу, можно представить, что будет происходить. А у психолога – непонятно. «Я никогда раньше не был у психолога.» – стандартное начало фразы «дикого» клиента. То ли жизни будут учить, то ли диагноз поставят. Скажут, что делать, и кто виноват? Расскажут, как управлять другими людьми?

Но жизнь меняется, и люди не дураки: если им что-то нравится, они рассказывают другим, те – третьим. Так все и работает. Психологи появились даже в самых отдаленных городках нашей необъятной и прекрасной Родины. Даже на Камчатке есть психологи.

Бла-бла-бла, психолог может говорить о себе бесконечно в силу присущей всем профессиям тяги к эгоизму и самолюбованию. Обратимся лучше к филологам. Начали-то мы со слов, которыми люди говорят, когда разговаривают честно. Уважаемые филологи, делая своей задачей создание нормы языка и культуры в целом, доносят до нас мысль о том, что речь влияет на поведение, и злоупотребляющие неправильной или грубой речью, скабрезными темами и прочими кунштюками меняют мир к худшему. Уничтожают человеческую культуру и служат тьме.

Но как говорить о жизни честно? Как говорят наши современники с психологами – людьми из шкафа, сидящими в своих в кабинетах, как в исповедальнях? Как говорить о себе без страха, если скован жесткими нормами «слова и стиля»? Как говорить о любви, смерти и сексе? А ведь с ними, родимыми, мы совершенно разучились иметь дело.

Со всем уважением к братьям нашим по слову и языку, филологам, лингвистам и просто мастерам слова, автор не может принять ни одну из сторон в битве правильных слов с неправильными и в своем изложении последующих событий использует, без лишней увлеченности, ту фиксацию реальности, которой сам стал свидетелем.

Говорят, Русский язык не подходит для говорения о деталях любовного процесса. Слова или возвышенные, или грубые. Пожалуй, в этой раздвоенности умещается вся соль нашей души – территории между высоким идеалом и неприглядной реальностью будто не существует. Конечно, нет. Могучий Русский здесь совершенно ни при чем. Всему причиной шторки восприятия, диктующие эту раздвоенность. Нам все время хочется быть лучше, чем мы есть на самом деле.

Раздвинем шторки, начав издалека: заглянем на денек-другой в детство старших героев – прекрасных стариков, наших отцов и дедов. Ну вы же знаете, психологи всегда начинают с детства. Ибо детство – приквел, точка сборки, завязка сюжета, который взрослый будет разыгрывать всю последующую жизнь.

Миша Думов и Вася Михайлов хоронят Сталина

Миша Думов проснулся, сладко потянулся в кровати, перевернулся на другой бок и позвал сон обратно. Снилось море. Мятное блестящее море с сильным отливным течением. Он нырял в море с разбегу, рыбкой, прямо с пирса. Течение хватало и тащило от берега. Неведомая ужасная сила, во сто крат больше его самого, родителей, всех, кого он знал, завладела им полностью. Взяла в плен и играла с ним. И вдруг вышвырнула обратно на берег. Больше не нужен.

Живого моря Миша Думов никогда не видел, но мечтал о нем страстно. Мама говорила – учись хорошо, в Артек поедешь, будет тебе море. Миша старался.

Вылез из кровати и вышел в коридор. Тихо. Радио молчит. Обычно оно болтает без умолку. Бабушка плохо слышит.

Все на кухне. Сидят со странными лицами.

– Что случилось?

Ему никто не ответил. Только отец сказал:

– Садись завтракать.

Мама налила сладкий чай, положила бутерброды с маслом и сыром.

Позвонили в дверь. Вошла соседка, растерянная тетя Катя, преподавательница марксизма-ленинизма. Они с папой работают в одном институте.

– Митя, здравствуй! – Катя обняла папу и горячо зарыдала. – Я не знаю, как жить дальше, Митя! Ты знаешь, что Зинаида Петровна, как узнала… сразу умерла? Сердечный приступ. А «скорая» так и не приехала. Ты представляешь?

– Садись, Катя, я тебе чаю налью. – Папа проводил тетю Катю на кухню, и мама налила ей чаю.

– Я не могу есть, не могу пить! Спроси меня: что самое дорогое для тебя, Катя? Дочка, конечно! И вот скажи: отдай ее, и он воскреснет, – я бы согласилась!

– Катя, ну что ты говоришь… – Папа сжал губы, будто стыдясь за тетю Катю.

Мама отвела глаза.

– Нет, ну правда, что теперь будет? Что теперь с нами со всеми будет?! Я, как только узнала, сразу поняла: история кончилась. Это и есть конец света, Митя… И я живу в этот момент! – Тетя Катя опять заплакала, ее плечи сотрясались и тянулись вверх к жалкому заплаканному лицу.

Миша поставил чашку с недопитым чаем на стол. Бросил вопросительный взгляд на маму. Он ничего не понимал Мама стояла за спиной тети Кати и сделала знак промолчать. Он незаметно кивнул. Они с мамой хорошо понимают друг друга. Мама рассказывала про разведчиков и молодогвардейцев, которые не выдали секретов фашистам и стали героями. Про своего отца – репрессированного полковника – героя Красной армии тоже ничего не рассказывала, равняться на него не следовало. И Миша Думов учился молчать. Мишка-могила – гордилась им мать.

Он вышел с кухни и зашел к бабушке. Бабушка сидела на кровати в праздничном платье с белым кружевным воротничком. Она улыбалась.

– Бабуль, что случилось? Тетя Катя плачет на кухне…

Бабушка встала, подошла к шифоньеру. На дверце висел небольшой портрет великого вождя и учителя, товарища Сталина.

– Сталин умер, Мишка.

Бабуля сняла портрет с дверцы и убрала его в ящик стола.

Наконец дошло. Сталин умер! Любимый Иосиф Виссарионович, народное счастье, вождь и отец! Мишка вернулся на кухню. Тетя Катя уже не плакала, сидела молча, уставившись в одну точку. Мама отвернулась и смотрела в окно. Папа застыл неподвижно, повернувшись к плите. На мальчика никто не обращал внимания.

Грудь Миши Думова наполнило тяжелое, не дающее вздохнуть чувство тревоги и обреченности. Он поспешил в школу. Учителя и дети ходили с тревожными испуганными лицами, комсомольцы собирались в отряды, тихо обсуждая что-то страшное. Огромный портрет Иосифа Сталина в черной вуали стоял в вестибюле.

В эту ночь Мишка даже не спал толком, вскакивал, смотрел в окно на реку, ходил по комнате и не мог заснуть. Слова тети Кати про конец света вспыхивали в голове неожиданно, каждый раз не вовремя, когда сон был совсем близко. Слова пугали непонятной ясностью. Ему казалось, что, если он заснет, случится что-то важное. Случится без него, и он не успеет. Что именно «не успеет», каждый раз ускользало из детского сознания. Пошел было к родителям, но они горячо шептались в своей комнате, и он не решился войти.

На следующий день общее молчанье и трагический голос из радио, возвещавший о смерти вождя, о его загадочном предсмертном дыхании Чейна-Стокса и народной скорби совсем придавили мальчика. Родители ушли на работу, бабушка к соседке, поговорить не с кем. Надо идти к Ваське Михайлову, закадычному дачному другу. Могила-могилой, но с Михайловым они друзья – не разлей вода. После школы Миша отправился к другу на Пушкинскую улицу, бывшую Большую Дмитровку. Близко к центру, к Кремлю, к Дому Союзов, где народ прощается со Сталиным.

Вася Михайлов хоть и младше на два года – уже взрослый серьезный мальчик, мечтает стать инженером и создать такое оружие, чтобы никто не решился напасть на его страну. Никогда. Отец погиб в 1943-м в сталинградской мясорубке, обеспечив Советской армии коренной перелом в Великой Отечественной. Последние дни операции «Уран», призванной взять немцев в кольцо, стоили уже дважды раненому отцу жизни. «Ни шагу назад», – повторял никогда ни видевший отца Васька, зачатый во время недолгого отпуска отца с фронта. Мужское воспитание Васька получал в гаражах, где часами валялся под серым трофейным «мерседесом».

Миша Думов вышел на Фрунзенскую набережную, в то время – огромную строительную площадку. Возводится новый район, ставший предметом мечтаний советской элиты. Рядышком с гордыми большими домами имперской, позже названной «сталинской», архитектуры доживают последние денечки деревянные домики с садами и огородами. Стройка работает.

Вся Москва собирается прощаться с товарищем Сталиным. Три дня сотни тысяч человек, никем не организуемые, стягиваются к центру города. Непререкаемая власть исторического события гонит людей в центр Москвы.

Миша быстро дошел до Метростроевской улицы, что полвека спустя вновь станет Остоженкой. Толпы людей со всех сторон подходили к бульварам. Он побрел вместе со всеми, и уже к концу улицы, ближе к Гоголевскому бульвару, толпа становится больше. Люди идут по бульварам в сторону улицы Горького. На многих черные траурные повязки. Некоторые плачут.

Толпа идет медленно, вздыхая грустным чудовищем, и Миша Думов, десятилетний мальчик, чувствует себя частичкой этой толпы, песчинкой в миллионе песчинок, каждая из которых ничего не значит сама по себе. Время тянется ужасно медленно, транспорт почти не работает, и он идет до Васьки непривычно долго. Все афишные тумбы, коих в городе множество, заклеены белой бумагой. Темнеет, и улицы светятся белыми бельмами. Жутковатое чувство глубоко проникает в мальчика.

Дверь в Васькину квартиру открыта. Гигантская коммуналка-муравейник. Под потолком коридора висят разнокалиберные лыжи, санки, кучи потрясающего хлама. По круговому коридору можно кататься на велосипеде. Васькина коммуналка кажется Мише, живущему с родителями и бабушкой в трехкомнатной новой квартире, пределом мечтаний, таинственным замком, полным драгоценных сокровищ.

Вася Михайлов живет вдвоем с мамой в маленькой восьмиметровой комнате. Спит на сдвинутых стульях. Днем их ставят к крошечному обеденному столу, а вечером они превращаются в Васькину кровать. Железная кровать матери располагается за ширмой с китайскими птицами, главным их семейным сокровищем. Васькина мать долго не верила, что муж с войны не вернется. Плакала ночами в подушку. Работала на двух работах. Истово любила Ваську и ради него бешено сцепилась со свекровью за наследство. Предметом спора стали две комнаты в дачном кооперативе «Беркут».

«Беркут» – огромный дачный кооператив с многоквартирными домиками и вековыми соснами – заселялся в основном большевиками первой волны, еще в 30-х, и принадлежал Васькиной бабушке. Бабушку за глаза звали Гингемой, боялись и распускали сплетни. К «старым» большевикам бабушка отношения не имела, просто купила две комнаты в кооперативе по случаю. Невестку бабушка не любила и в «Беркуте» после смерти сына не жаловала.

Обе женщины отличались железным нравом и волей. Молча, без скандалов, как настоящие интеллигентные люди, они сражались друг с другом за власть. Васька навсегда запомнил битву занавесок. Мать вешала занавески в голубенький цветочек. А к вечеру на окнах уже появлялись серые в полоску, повешенные бабушкой. Занавески менялись на окнах несколько раз, и Васька, затаившись, ждал, когда разразится гроза. Сдержанные женщины эмоциям предпочитали поступки, и Васька от греха старался меньше появляться дома.

Апофеозом их конфликта стала невесть откуда появившаяся Надя из Саратова, утверждавшая, что у Васьки есть сводная сестра, Васькиного же возраста симпатичная девочка с веселыми глазами и круглым лицом. Надя показывала ее чёрно-белую карточку, плакала и тоже желала поселиться в «Беркуте». Тут уж расклад сил изменился, и бывшие враги, свекровь и невестка, сплотились против «авантюристки легкого поведения из Саратова». В итоге две комнаты в кооперативе были поделены честно поровну, украсившись разными занавесками. Вася Михайлов подружился на всю жизнь с Мишей Думовым, также живущим в «Беркуте», а женщина Надя укатила обратно в Саратов, не оставив адреса.

От всего этого у Васьки кругом шла голова, он никак не мог понять, кто друг, а кто враг, есть у него сестра или нет, погибший отец – настоящий герой или жалкий изменщик и предатель. Все менялось быстро и непредсказуемо.

Миша нашел друга на кухне. Васька плакал навзрыд. Все плакали, и он плакал. Сидел на большой кухне с тремя газовыми плитами, где кашеварил их коммунальный муравейник, и горевал горе по товарищу Сталину. Рядом варила щи соседка, тетя Ася. Щи она варила вкусные, легендарные, чтоб ложка в капусте стояла, и Ваську, всегда голодного, подкармливала, а от других соседей вешала на кастрюлю замок. Сейчас же зыркала на него злобно:

– Ну что ты рыдаешь, Вася? Бандит ведь умер! Щас щи сварятся, и пойду посмотрю на него, бандита дохлого, полюбуюсь! – Тетя Ася с чувством выругалась трехэтажно и продолжила варить щи как ни в чем не бывало.

Васька рыдать перестал и замер с открытым ртом. Товарищ Сталин – бандит? Любящий всех советских детей как родной отец, и его тоже, его – Василия Михайлова, ученика 3-го класса, безотцовщину и голытьбу! Бандит?!!

Таким ошарашенным и нашел его Миша Думов, успевший уже обойти по кругу всю коммуналку.

– Вот ты где! Я тебя ищу везде.

– Пошли отсюда, – выдавил Васька и увел друга в коридор.

Вышли в подъезд, встали у большого окна третьего этажа. Улицу перегородили грузовиками, живой солдатский заслон оставил узенький коридор для людей. Люди шли нескончаемым потоком. Миша и Вася смотрели и смотрели на толпу, пока не стемнело. Возвращаться домой смысла не было, и Миша Думов остался ночевать.

На следующий день народу стало больше. Никто уже никуда не шел. Запертая грузовиками улица сжимала в смертельных объятиях растерянную толпу, в почти религиозном экстазе жаждущую попрощаться со своим бого-вождем. Толпа стояла и качалась на месте. Над головами людей, прижатых друг к другу в смертельной близости, стоял непрерывный гул. Толпа стонала, пытаясь вырваться сама из себя. Выхода не было. А новые люди прибывали и прибывали.

Тетя Ася вернулась в коммуналку только к вечеру, рассказывая всякие ужасы. Что, мол, на Трубной была страшная давка и Антихрист Сталин забрал с собой на тот свет невинных людей. Она то шептала страстно, что Сталин пришел, чтобы наказать русских за безбожие и убийство царя, и теперь наказание закончилось, то громко материлась и плакала. Ползли слухи, что московские морги полны раздавленными людьми. Перед ее глазами всю ночь стояла распятая на фонарном столбе полная миловидная женщина с карими глазами навыкате. Белокурые нежные волосы облепили безумное от боли, немного детское лицо. Все звуки из ее нутра выдавила толпа. Ее мужа, высокого тощего офицера, толпа давно унесла вперед, и перед смертью она видела лишь чужие искаженные лица. Никто не мог ей помочь. Солдаты не убирали грузовики. Приказа не было.

А народ подпирал сзади, все новые и новые люди шли прощаться с умершим стальным человеком, при жизни заставившим миллионы людей делать ужасные и великие вещи. Злой могущественный бог, напомнивший недвусмысленно, что такое рабство духа и тела. При жизни, как и положено, бога никто не видел. Посмотреть после смерти хоть одним глазком.

Миша Думов позвонил матери – она волновалась, по Москве расползались зловещие слухи. Он пообещал ей, что будет сидеть у Васьки, пока все не кончится. Но чем больше он убеждал мать в том, что находится в полной безопасности, тем сильнее крепло его желание прорваться и посмотреть на мертвого Сталина. Нутром будущего историка он чувствовал, что не имеет права испугаться и остаться дома как маленький, что будет жалеть об этом всю жизнь.

Васька Михайлов идею поддержал, втихую они попробовали выйти на улицу, но не смогли. Двери дома оказались заперты снаружи. И черный ход тоже. Оставался путь по крышам, короткий и неплохо им известный.

Почти под утро, когда Васькина мать наконец перестала ворочаться, они тихонечко оделись, вышли из квартиры и вылезли на крышу через чердак, увидев неожиданно пустую Пушкинскую улицу со следами грандиозного побоища. Сотни галош и башмаков, потерянных людьми в давке, валялись повсюду.

Дети долго глядели вниз. В предрассветной мгле кучи одежды и ботинок казались лежащими людьми. Словно лежат те люди, стоны которых они слышали днем.

Прижавшись друг к другу, дрожа от холода мартовской ночи, два мальчика, которым предстоит прожить жизнь неподалеку друг от друга, сидели молча на крыше. В их душах бушевали чувства. Один, навсегда испуганный, всю жизнь будет пытаться побороть детский страх жестокого бога. Жуткий страх перед высшей силой, которая была везде, все слышала и за все наказывала. Даже самые маленькие грешки считались большими преступлениями. И рассказывать о них никому нельзя. 

 Он потратит жизнь, пытаясь избавиться от этого страха, становясь то тираном, то жертвой. Будет бороться с тиранами большими и маленькими, мечтая о власти и ненавидя ее одновременно. Второй сохранит в душе тоску и горечь утраты доброго бога-отца, свидетелем обычной смерти которого ему суждено было стать. Он простит богу многое, оправдывая и любя его за хорошее, а не плохое. В Сталине он видит отца, который любил его, лично его как родного сына. Что бы ему потом ни говорили. Вождя, который победил ужасное зло и навел порядок, человека, который знал, что такое истинное величие замысла.

Эти дети вырастут, станут взрослыми мужчинами и будут много спорить друг с другом, переживут параллельно удачи и падения. Иногда им будет мерещиться новый бог. Они будут, не сознавая, всегда ждать его возвращения. Один от этого будет в ужасе и гневе, другой в восторженной тихой надежде. Они родят и воспитают потомков, которые отвергнут мифологическое понимание реальности, соединят добро-зло в одно и обязательно в нем запутаются. Они даже породнятся друг с другом, но холодные мартовские часы 1953 года сделают их разными людьми в силу несокрушимой власти истинного тирана – детского впечатления.

Но это потом, потом, в далеком будущем! Через 30, 40, 50 лет, в следующем веке и новом тысячелетии, а сейчас надо добраться в холоде и по крышам до точки сборки, до мертвого человека, соединившего в себе то, что разъединяет его потомков до сих пор.

Крыши оказались скользкими, чердак, через который они собирались вылезти, закрыт… Они долго искали другой выход, отсиживались на чердаках, замерзли, и Васька даже пожалел о всей затее. Но упрямый Мишка Думов шел вперед. Наконец они вылезли в темный открытый чердак, через него в красивое парадное и вышли на улицу уже совсем близко к цели.

Перед Колонным залом Дома Союзов стоит очередь, хотя сам дом еще закрыт. Когда дети будут вспоминать свое приключение, то напрочь забудут, как стояли в очереди, что за люди были вокруг, о чем они говорили или молчали. Зато ярчайшей живой картинкой врезался им в память сам Сталин, лежащий в красном гробу. Васька открыл рот, когда увидел огромный зал, уставленный раскидистыми зелеными пальмами, похожий на ботанический сад. После морозной холодной очереди и путешествия по крышам дети попали в сказочный мир. Сам Сталин показался им маленьким, старым и совсем не таким красивым, как на плакатах и картинах. Зато красный гроб утопал в живых цветах, а тело лежало на красной подушке и было укрыто красным покрывалом. Над головой Сталина, защищая его сзади, стояли пальмы, отчего вождь советского народа походил на вождя дикого племени, проживающего где-нибудь в джунглях. Миша Думов вздрогнул от странного впечатления. Впечатление усиливалось тем, что стоящие вокруг члены Политбюро совсем не походили на индейцев или дикарей, наоборот, были одеты в парадные мундиры и лица имели очень серьезные.

Толпа подталкивала их сзади, они прошли мимо Сталина и потом еще много раз оглядывались.

Дарья Думова – отцы и дочери

Все это было давно, покрылось временной коркой, застыло в сознании следующих поколений не то стыдной, не то великой историей бабушек и дедушек, отцов и матерей. Впрочем, будущее эгоистично, и Даша Думова, младшая дочь Михаила Дмитриевича Думова, ставшего историком и специалистом по великим тиранам, мыслит иначе. Такова мода и zeitgeist. К черту предков с их культом личности, развалившейся империей и устаревшими ценностями. Думать надо прежде всего о себе. И работать над собой. Мир открыт, и он общий. А все остальное – способ власти закабалить население. И точка.

23 сентября. День ее рождения, впереди долгий и сложный день. Даша зажмуривается. Сквозь прозрачные шторы пробивается солнце, по пути скользя по ветвям красной, отяжелевшей от спелости рябины. Пора поднимать тело с кровати. Родилось тело вечером, так что до страшной цифры еще есть целый день.

Галя, ее личный психолог, каждый раз возмущается, когда Даша ругает себя за несоответствие журнальным стандартам. Психолог видит в стремлении к рекламной внешности навязанный культурой враждебный и пошлый нарциссизм. Настоящее безумие, которым болеет норма. Даша не согласна. В школе все девчонки хотели быть как Кейт Мосс, а ей с детства до английских худосочий как до Луны. Галя ее просто успокаивает. Сама-то сексуальная красотка в ярко-рыжих блестящих волосах. И фигура что надо.

Даша трет глаза, с трудом слезая с французской деревянной кровати. Изящной и соразмерной во всем. Нетерпеливо ждет только одно поздравление с днем рождения – от Семена. Ждет его с ночи, просыпаясь и проверяя телефон.

На их последней встрече он воодушевленно рассказывал про новые примочки в электронной музыке, про то, какой модный звук у советских синтезаторов. Про немецкий фестиваль, где собирается играть на электронной трубе. С трудом наскреб, чтобы заплатить за обед. Как можно так несерьезно относиться к жизни?

Про отношения и планы – ни слова. А Даша мечтает о серьезных отношениях. Она вообще любит серьезно. И ответственно. И в свои тридцать не хочет тратить время на «без обязательств», «посмотрим, как получится», «я еще не готов», «зачем обязательно что-то решать» и тому подобное. Расхотелось играть ради самой игры. Надоело. Хочется выполнить план, сделать успешный кейс и в конце получить бонус. Но с Семеном особенная история, слишком уж давно они знают друг друга. Есть между ними что-то неуловимое, ради чего она интересуется советскими синтезаторами.

Даша варит кофе. Последние веяния в диетологии объявили врагом завтрак, а не ужин, поэтому завтрак строго запрещен. Очень хочется быть красивой. Два платья на выбор – черное, которое худит, и голубое, которое толстит, зато с красивым вырезом-сердечком. В нем высокая грудь, но попа толстая. Сложный выбор. Оба платья отправляются в парогенератор. Купленный недавно дорогущий парогенератор специально придуман для неуверенной в себе Даши. По крайней мере, одежда выглядит прекрасно. Космически модный стилист-гей, жестко заколотый филлерами по самые уши, запретил носить светлое, даже трусы. А голубой цвет костюма величал «сапфировым», уверяя, что это и есть главный Дашин цвет.

Даша слушает стилиста, психолога, диетолога и изредка фитнес-тренера. В планах астролог, коуч и остеопат. Еще пара-тройка приложений в айфоне. Совершенно необходимых, чтобы стать достойной любви.

Разделяемая многими homo концепция «справедливого мира» в умной Дашиной голове поселилась давно, еще в школе. Лет в семь. За послушанием следует награда. Добро победит зло. Она будет учиться на пятерки, поступит в хороший институт, станет принцессой-профессионалом, встретит принца-профессионала, он спасет ее от самой себя, они поженятся, будут жить долго и счастливо и умрут в один день. Нескоро, лет в 120. Умом понимая всю наивность детских установок, ничего не могла поделать – они выскакивали как черт из табакерки, при каждом удобном случае. Так что в «справедливом мире» диета, терпение и трудовой подвиг обязаны влиять на поведение интересующих ее мужчин. Но почему-то не влияют.

Здравствуйте, любимые сети и мессенждеры! Поздравления, искренние и дежурные слова, восхищения и пожелания. Красивые букеты, моря-океаны, тортики. Женщины поздравляют публично, мужчины в личных сообщениях. Приятно. От Семена тишина. Зато письмо от московской мэрии – красивая открытка с алой надписью и Юрием Долгоруким на коне. «Прочти меня, Дарья Думова». Даша широко открывает глаза – странное письмо и к тому же не открывается! От московской мэрии можно ожидать все что угодно, ну его…

Может, написать Семену самой? Пригласить к родителям на вечер?

Некоторые люди на фейсбуке поздравляют себя сами, выбирают удачную фотографию, говорят проникновенные слова. Зачем они так делают, будто напрашиваются? Нет, никогда. Не ее вариант. Она хочет, чтобы про ее день рождения помнили по-настоящему. И она гордая. Лучше поддержать игру, затаиться в засаде, мокнуть под дождем, ждать, пока вылетит птичка. Главное – не спугнуть, выждать, пока животное потеряет бдительность, расслабится и станет добычей. Охота в бизнесе возбуждает, в отношениях с мужчинами охотник она никудышный. Вот бы подморозить, исчезнуть загадочно и неуловимо, махнув хвостом. Нетерпение – ее главный грех. Несется впереди паровоза. Психолог говорит, что ее гонит тревога. И, похоже, права. Даша раньше и понятия не имела, что у нее столько тревоги.

Сколько раз подруги и журналы учили ее ждать от мужчины первого шага и правильной последовательности атак и отступлений, но у нее не получалось. Отвратительная мучительная неопределенность. Ничего не происходит, и скучно. Скучно.

Вечером семейный сбор по поводу ее юбилея. У папы с мамой на Фрунзенской набережной. Брат Сережа собирается сообщить всему семейству дату своей свадьбы.

Может, не ходить? Им и без нее будет прекрасно. Обсудят свадьбу, платье, путешествие. Наверняка все потащатся в Лондон изображать брачующихся русских аристократов. Интересно, за чей счет? Зависть и стыд не позволят расслабиться. Они как раз недавно выяснили с Галей, что ей хочется напиваться от зависти и злости. Напиться, кстати, вариант… У нее-то женихов в очереди абсолютный ноль. Зато сама себя содержит с института, и квартиры ей от папы не досталось. Разве этим гордятся? Так, ничего особенного. Деньги она умеет зарабатывать, это верно. Правда, и тратит их сразу. Дорогая съемная квартира, хорошее вино, поездки…

В кабинете ее ждет шикарный букет от компании – огромные фиолетовые гортензии ничем не пахнут, но смотреть на них приятно. Пожалуй, единственное преимущество в дне рождения женщин – тебе дарят цветы. Сегодня важные переговоры, к которым два месяца шла напряженная подготовка. Дистрибуторы из Новосиба готовы к подписанию эксклюзива. Конечно, если удастся убедить трех пузатых богатырей, что ее газированная водичка стоит упорной работы 300 цветастых машинок на сибирских просторах и торговых точках. Предварительные переговоры шли успешно, тридцатистраничный контракт согласован, но сибиряки отличались склонностью пушитъ в последний момент. Так что можно ждать сюрпризов, несмотря на день рождения. Еще раз вспомнила условия. Нет, отступать некуда. Иначе не видать бонуса за сибирский эксклюзив. А бонус нужен как воздух. А чем еще ей гордиться в этом квартале?

Поздравления, машина, офис, тридцать-сорок звонков, три конференции до обеда, после обеда – переговоры с сибирскими богатырями, испытания новой программы, которая никому не нравится. Программисты фиксили-фиксили, но ничего не исправили. Придурки.

Хоть в чем-то повезло. Из-за дня рождения удалось слить вечерний ресторан с сибирскими богатырями. В следующий раз придется тащить их в театр. Хочется есть, но нельзя – уверяет приложение в телефоне. Оно уже просчитало обычное папино меню и недовольно сообщает о превышении лимитов.

Запись к Гале на 18.00, время есть. Даша вызывает такси. Голубое платье уже не нравится. Оно толстое. И не сапфировое. Три человека сказали четко – какой замечательный голубой цвет! Зачем она вообще слушает стилиста? Может, вместо Гали – домой и переодеться в черное? Не вариант. Пропуски оплачивались и обсуждались. Оказывалось, что она действительно «сопротивляется» терапии, не хочет обсуждать неприятное. Сначала она очень злилась на Галю, ей казалось, что психолог ее осуждает. Потом выяснилось, что она сама себя осуждает, а на психолога проецирует. Удивительное открытие, неужели она так делает со всеми? Да и не хочется пропускать. Психотерапия делала ее спокойней, уверенней, давала надежду на лучшее. С Галей можно обсудить то, что с другими нельзя.

Кроме всего прочего, факт остается фактом – она изменилась. Взять под контроль выпивку пока не получается, но просвет есть… Не сразу, только через полгода появилось осознание, что она обжирается и напивается не потому, что у нее нет силы воли, а потому что не может выдержать определенных эмоций. И подавляет их. Хорошие девочки из интеллигентных семей не показывают «плохих» чувств. Сначала Даша отказывалась наотрез от таких гипотез, но потихоньку реальность прояснялась. Что-то надо в жизни менять, но что? Время шло. Вот уже и 30 лет – Гамбургский счет и Страшный суд для женщин.

Надо бы переключиться, выдохнуть рабочий день, настроиться на терапию. Подумать, о чем говорить сегодня с Галей. Иначе битый час будет жаловаться на подчиненных и начальников. Выпускать пар. Тридцать минут крыть матом дебилов с работы, каждый из которых считает себя лучше и умнее других. Делать дебилы ничего не умеют и не хотят. Только и норовят спихнуть все на других.

Менеджеры младшего звена вызывают у Даши приступы ярости. Сегодня на утреннем брифинге, закрыв глаза, она видела лицо борзой провинциалки Оксаны, регионального менеджера, яростно бьющееся в жестком контакте с клавиатурой, столом и монитором. Не без ее непосредственной помощи. Региональный менеджер Оксана заслужила зверское убийство за ошибки в контракте с сибиряками, на исправление которых был целый месяц. Оксана все валила на юристов, юристы на Оксану – русский менеджмент во всей красе.

Раньше ей постоянно не хватало времени на терапии. Всего час в неделю – а рассказать хочется многое. Про работу, про мужчин, про родителей, про тело… Постепенно выделялось главное. То, что важно по-настоящему.

Даша распустила густые черные волосы, старательно распрямляемые два раза в неделю. Скинула туфли. Отключила телефон и закрыла глаза. Концентрация на вдохах и выдохах удается с минуту, затем сознание заполняют фантазии… В них так хорошо, спокойно и счастливо. Так уютно и нежно, совсем не так, как снаружи.

Сладостный фантазийный побег нарушает эсэмэска таксиста: он ждет ее около офиса.

У Гали тихо, уютно. Кажется, она совсем не знает, что такое офисная жизнь. Работает на себя, без начальников, без КРI и командировок. Но каждый день слушать жалобы и нытье чужих людей? Бррр… Как живут люди с другим образом жизни?

Минуту они смотрят друг на друга и улыбаются: не виделись две недели – Даша была в командировке. На этот раз Владивосток – освоение границ империи газировки никто не отменял.

– Все. Тридцать лет. Молодость кончилась, – грустно вздохнула Даша. – Вы тоже так думаете? Вы чувствуете себя старой?

Галя поерзала. Она совсем не чувствовала себя старой.

– Сейчас нет, но в год, когда мне должно было исполниться 30, переживала очень. После дня рождения полегчало, жизнь потекла дальше… И мне хочется вас поздравить. С днем рождения! И кстати, ВОЗ говорит, что молодость теперь до 44 лет считается.

Галя улыбается. Даша ей нравится и кажется очень красивой. Совсем другой, несовременной красотой. Зато в итальянских музеях каждая вторая картина – будто Дашин портрет. Галя, южный человек и любит яркое: черные блестящие волосы, синие морские глаза – с Даши хочется писать картины на библейские сюжеты. Ей очень идет голубой цвет и это платье. Особая, не московская свежесть. Эмоция. И образа, и поведения. То разрыдается за секунду, а через минуту громко смеется и кокетничает. Ребенок-начальник на работе. Отличница и трусиха в личной жизни. Жанр жизни – трагикомедия и истерика, как они вместе выяснили.

Даша поджимает губы. Ей сложно поверить, что Галя с ней искренна.

– Спасибо… Хорошо, конечно, что ВОЗ так щедр, но я ненавижу день рождения. Мне предъявляют счет: «Что ты сделала в свои тридцать?! Чего ты добилась?» – Дашин голос становится мужским и строгим. – «Что ты сделала по-настоящему хорошего? Где твои дети? Где твоя семья? Почему ты не счастлива?» – Библейские губы дрожат. – Раньше мне казалось, что времени много, что жизнь длинная, все как-нибудь само сложится. А пока надо больше работать! Показать, что я могу, доказать другим и себе. Мне же уже скоро сорок, а потом пятьдесят! – В голосе пробивалось отчаяние. – А у меня даже отношений нормальных не было! Я не понимаю ничего – ни в мужчинах, ни в отношениях! Часики-то тикают! Я как старая дева и в старости буду жить с кошками, умру, а они меня съедят… я по телеку видела! – Даша жалела и злилась на себя одновременно.

– У меня ощущение, что это говорите не вы, а кто-то другой. У вас голос даже меняется, – заметила Галя.

– Все вокруг это говорят! Папа, мама, брат, все-все! Они все стоят и спрашивают: где твой жених, где твои дети?! Часики-то тикают! У нас в роду было принято детей рано рожать, в тридцать – уже старая дева. И глаза делают сочувственные – будто я урод недоделанный. У всех получается, а у меня не получается! Мне мама с тринадцати лет рассказывает, что с такими бедрами, как у меня, «рожать легко». Нет чтобы рассказать, как замуж выйти! Сегодня семейный ужин. Брат Сережа объявит о свадьбе. Из Лондона приехал с балеринкой лондонской. Не хочу туда идти. Не мой праздник!

– Про их желания я понимаю, но для меня они не имеют никакого значения. Мне важны ваши.

Галя всегда спрашивала про ее желания. Непривычно. Обычно другие знали ее желания лучше ее самой.

Даша надолго замолчала. Что она хочет? Семья, дети? С детьми скучно. И страшно. Бежать от орущих младенцев – самое правильное действие. Ей казалось, что они орут: «Помогите, помогите!» И пахнут молоком и какашками.

– Я не знаю. Наверное, я не справлюсь, не могу себе представить. Это такая ответственность! Я стану толстой, как бегемот, и из меня будет течь молоко. Меня уже тошнит!

Галя давно закончила кормить малыша грудью, но приятные воспоминания еще остались. И бегемотом она себя не чувствовала, скорее коровой. А ответственность… Человечество справляется с ней давно и беспрецедентно успешно. Женщин будто специально зомбируют всякими глупостями – про здоровых матерей, про правильное материнство, про детские травмы. Про идеальную беременность. Если во все это верить – лучше никогда детей не иметь! У Гали таких клиенток – очередь. Рождение ребенка приравнялось к полету в космос. Такое же редкое и опасное событие. С непредсказуемыми последствиями. Самое естественное для человека дело – размножение – потихоньку становится неестественным и очень опасным. Неврозом. Ее коллега Саша Косулин вдохновенно доказывает, что все дело в регуляции. Мол, нас стало слишком много, и нежелание рожать – просто-напросто биологическая саморегуляция.

– Даша, что вы чувствуете, когда говорите об этом?

– Отвращение и страх. Я боюсь не справиться. Потерять контроль. – Даша обняла подушку и спрятала от Гали глаза. – Я знаю, сейчас вы спросите, что будет, когда я потеряю контроль. Наверное, я просто убегу или отдам ребенка маме. Разве дети – это приятно? Я всю жизнь слышала только, что с ними тяжело.

– Младенцы вызывают приятные чувства – они теплые, нуждаются в тебе – это приятно. Отвращение бывает тоже. И страх. Возможно, ваш страх связан с ожиданиями вашей семьи. Давайте все-таки разделим ваши желания и желания вашей семьи. Они у вас на данный момент могут быть разными, – объясняла Галя. И вообще проблемы лучше решать по мере их поступления. Разве дети сейчас для вас актуальная тема?

– Да не хочу я детей!! – Даша отбросила подушку в угол дивана. – У меня карьера на взлете! Уйду в декрет – выпаду из обоймы. Не знаю вообще, как к этому приступить… Я отношений хочу нормальных, секса, любви! А то живу как девственница! И вечное стремление доказать маме-папе, что я красивая, умная, лучше всех, иначе любить не будут!

– Ну все же не совсем девственница… – осторожно заметила Галя.

– Да что там было-то? Мой первый секс был ужасным. У него не получалось толком. Это было очень унизительно. Потом он перестал звонить. Я решила, что ему не понравилось. А потом был один придурок, который оказался геем. С сайта знакомств. Признался не сразу. Голову мне морочил три года. Нормальным сексом это сложно назвать. Ну еще были всякие… В основном, киберсекс, ну, вы понимаете? А потом, год назад, появился Семен. То есть, он всегда был. Я его с детства знаю. Наши отцы – друзья детства, на даче вместе выросли, в «Беркуте». В детстве мы дружили, клубнику у соседей воровали, в кино ходили, на пляж. Он тоже пропал. Жил за границей, учился. Лет десять не виделись. А потом вдруг встретились на папином дне рождения, и я влюбилась. Мы ходили с ним раз в месяц в театр, в кино, иногда обедали, но о сексе – ни слова. Типа дружба…

– Дружба.. но вы влюблены в него.

– Влюблена. С утра жду, когда он меня поздравит с днем рождения. Тишина. – Даша нахмурилась. – Может, он асексуал? Это сейчас очень популярно. Мы, правда, несколько раз целовались. Целуется он хорошо. Почему я все время выбираю недоделанных уродов?! Ведь мне уже тридцать лет! И жду от них, что они окажутся прекрасными зайками. Как Джонни Депп! Клянусь, в восемнадцать мне хотелось, чтобы моим первым мужчиной был Джонни Депп! И я родила бы от него ребенка. Красивого черноглазого ребенка. Девочку!

– А от реальных мужчин? – спросила Галя лукаво.

– В реальности таких не могу себе представить, – сказала Даша. – Семен не написал мне и не позвонил. Если бы позвонил, набралась бы смелости и пригласила на день рождения. Но ему все равно. – Даша обидчиво молчала, поджав нижнюю губу. – Он мне сказал, что я слишком эмоциональная, представляете? И не уверен, что может меня долго выдержать. Хоть я ему и сильно нравлюсь. И всегда нравилась. Ну а что я могу с собой поделать? Я такая как есть! Мой concern в том, что нет на свете для меня мужчины, понимаете?!! Может, это вообще не мое? Что хорошего в семье, никак не пойму… Моя мама ждала три года, пока папа разведется, и дождалась на свою голову! Я так не хочу!

– А как вы хотите? – интересовалась Галя, закусывая свои ярко-рыжие волосы. Была у нее такая привычка – закусывать волосы и иногда наматывать их на нос.

– Как я хочу? – Даша задумалась на секунду – но что тут сложного? Одна из ее любимых фантазий нарисовалась мгновенно. – Ну.. я представлю себе это так: прекрасный майский день. Тепло, но не жарко. Москва, весна, цветет сирень… Летящей походкой выхожу из мая, иду. По Малой Бронной. В белом сарафане, минус 10 кг, ноги длинные, голые и уже загорелые. Видно, что у меня все очень хорошо в жизни.

– Так…

– И захожу в кафе. Нет, сначала в магазин! Я никуда не тороплюсь.

– Вы не работаете в этот день?

– Да, пожалуй, у меня сегодня выходной. Я покупаю очень красивые туфли. Удобные белые туфли. Иду дальше: захожу в кафе или ресторан…

– К примеру, куда?

Даша задумывается.

– Ну, пусть будет «Аист» на углу Большой Бронной и Малой. Дороговато, конечно, но у меня ведь нет проблем с деньгами, верно? Там сидят красивые люди, обедают, пьют вино, курят кальяны, обсуждают важные и интересные дела. Много одиноких мужчин. Один из них ждет меня.

– Судьбоносная встреча? – Галина бровь драматически поднимается.

– Да-да, конечно! Вы же знаете, я люблю как в кино.

– А за столиками голливудские актеры. – Галя смеется.

– Нет! Джонни Депп в прошлом! – Даша делает решительный жест рукой. – Пусть это будет… – Даша недоуменно замолкает. Картинка не всплывает.

– Да-да, как же выглядит принц нашего времени.

– Он, наверное, похож на Марлона Брандо или на моего папу, средних лет… когда он уже стал взрослым дядей, но не превратился еще в старика. Волевой подбородок, широкие плечи, серьезный взгляд. Уверен в себе. Добрый. Сразу видно, мужчина! Бабушка про таких говорит: «от него мужиком пахнет».

– Сколько ему лет?

– Пусть будет старше меня! Лет на пять. Богатый, красивый.

– Женатый?

– Нет! Ни за что! Такие под запретом!

– Итак, Марлон Брандо или папа, средних лет, волевой подбородок, широкие плечи, богатый и неженатый. Ни разу не женатый? – удивлялась Галя.

– Да, действительно, нереально. Ну, ладно… Пусть будет женатый, но давно, в молодости – коротко и неудачно, а потом работа, работа, работа, и не было у него времени, как у меня, например.

– А дети?

– Нет!!! Пусть не будет детей! Это еще хуже бывшей жены! Ко мне всю жизнь брат старший ревнует.

– Итак, что же у нас есть: Марлон Брандо, лет тридцати пяти, один раз коротко женатый, неудачно, при этом богатый и уверенный в себе – как у такого человека не могло быть детей? Это странно. Может, у него со здоровьем проблемы? – предположила Галя.

– Нет! Что вы! Все у него нормально со здоровьем! У него должны быть прекрасные дети, это же отец моих наследников, наследников моего отца, Михаила Дмитриевича!

Даша слегка покраснела и моментально расстроилась.

– Все это ерунда! Не вариант! Что вы думаете, я не понимаю? Я же не дура! – Библейские губы опять задрожали. – Нужен такой человек, который заметит меня, который захочет быть со мной, которого я не буду бояться. Я хочу нравиться. И не нужны дети. Я с собой разобраться не могу, а с детьми и подавно.

Время сессии заканчивалось, и Даша была этому рада, ей не хотелось развивать опасную тему. Дело вполне может кончиться слезами и опухшим носом на вечер. Толстое платье и опухшее лицо – то, что нужно для тридцатилетия.

Но Галя неожиданно спросила:

– А если бы с Семеном была определенность в отношениях, он бы смог сделать наследников Михаилу Дмитриевичу?

– Хороший вопрос. Я, кстати, никогда об этом не думала. Как ни странно. Он симпатичный, в моем вкусе, лохматый такой. Борода у него модная, как у лесоруба… Галя, вы любите вселять в меня надежды, уж не знаю зачем!

Даша заулыбалась, сама не понимая, почему на душе стало легче. Они тепло попрощались.

Выйдя из кабинета, опять заглянула в инет: сообщений от Семена нет. Зато поздравление от бывшего: задорное заигрывание пиарщика, с которым переспала пару лет назад, после чего он исчез в неизвестном направлении. И приятно, и послать хочется. Как всегда, впрочем. Опять загуляло желание написать и пригласить Семена. Вот бы все удивились, приди она с ним к родителям. Василий Петрович не знает ничего, папа не знает. Знать, по правде, нечего. Если она решится, вдруг он откажет? Неужели даже с днем рождения не поздравит? Ведь написано крупными буквами, что день рождения именно сегодня! Как так можно? За что? Что с ней не так? Почему она позволяет так с собой обращаться?

Ладно, хватит мечтать, дуреха. Если у тебя сегодня день рождения – ничего это не значит. Если тебя не любят, то день рождения ничего не изменит. Пора к родителям на Фрунзенскую.

Сталинский дом с видом на Нескучный сад, речку и Гараж собрал всю семью и ближний круг. Когда она пришла, большая и громкая компания усаживалась за стол Специальные деревянные вставки, которые использовали на больших приемах, превращали стол в гигантское животное, распластавшееся по всей столовой. К нему еще присоединяли маленький столик для детей, прятавшийся под общей скатертью. В Дашином детстве маленький столик ставили отдельно. Но модное помешательство на детях не обошло стороной и это консервативное семейство – дети и взрослые слились за общим столом.

Руководит всем папа – Михаил Дмитриевич Думов. Даша унаследовала от него цвет волос, эмоциональность и потребность в доминировании. Михаил Дмитриевич – потомственный историк и специалист по роли личности в истории. Уважаемый профессор пережил серьезную эволюцию: начав с толстовского провиденциализма, пришел к совершенно противоположным взглядам, буквально влюбляясь в каждого из тиранов, о котором писал очередную книжку, возвеличивая их роль без всякой меры. К пенсии увлекся альтернативной историей – фантазиями о том, как было бы, если бы не было Сталина, Гитлера и иже с ними.

Страстное увлечение большими личностями сочеталось в нем с не менее сильными чувствами к женскому полу. Предпочитал тоненьких, нежных блондинок с богатым воображением. Женат был дважды. Первый раз женился рано, как честный человек «по залету». В двадцать лет, на третьем курсе, окольцованный Михаил Дмитриевич стал отцом старшего Дашиного брата – Сережи. Скороспелая женитьба не позволила утолить большие потребности его романтичной натуры. Каждая встреча с очередной нимфой с истфака или филфака (для разнообразия) кончалась бурным романом и долгой связью. Ни женщины, ни тираны не успокаивали вечно ищущего Михаила Дмитриевича. Напротив, тираны и женщины образовывали сложную систему человеческих отношений, с которой Михаил Дмитриевич управлялся виртуозно, но не был ей доволен. По большому счету, он хотел только одного – чтобы все любили его и друг друга. Его больше. Женщин предпочитал исключительно хороших и преданных, ангельское терпение которых можно испытывать годами.

В детстве Даше натура отца казалась ужасно благородной. Она, как многие девочки, отца обожала, мечтала выйти за него замуж и ревновала к первой семье, сводному брату, матери, студентам и аспиранткам. Мечтала, чтобы папа гордился ею, хвалил и во всем поддерживал. Но потихоньку, ближе к тридцати, отец начал вызывать совсем другие чувства. Его нытье про любовь перестало восхищать, а наличие постоянных любовниц, о которых Даша знала, но вынуждена была скрывать от матери, вызывало море отвращения, переходящего в ненависть, и постепенно вызрело в убеждение, что именно отец виноват в ее личных неудачах и разочарованиях.

Все, что он говорил и делал якобы для ее блага, казалось желанием подавить ее. Теперь добрые намерения отца выглядели ненастоящими, лживыми и предательскими. Хорошая девочка Даша не решалась перечить отцу – в прошлом остались шесть лет ненавистной музыкальной школы и глупый французский язык, необходимый лишь для выяснения кулинарных изысков. Дальше – больше: папа настоял на социологическом, а ей хотелось на юридический. Дореволюционные адвокаты в своих пламенных выступлениях сводили юную Дашу с ума. Достоевский, любимый писатель юности, описал судебный процесс над Дмитрием Карамазовым столь волнительно, что вызвал в душе черноволосой отличницы желание стать хорошим адвокатом, посвятив жизнь исправлению несправедливостей российского права и оправданию невиновных героев. Но папа презирал юристов, обзывал их стряпчими и жуликами, а при слове «справедливость» фыркал и многозначительно вспоминал самую справедливую в мире Сталинскую конституцию. У Даши не находилось аргументов. Она так и не научилась говорить ему ««нет».

Единственная выигранная у отца битва – бросить аспирантуру ради работы. Сейчас она объясняет Гале ту важную победу исключительно заинтересованностью родителей в ее доходах, а вовсе не уважением к ее выбору. Галя в ответ предполагает, что к тридцати Дашу наконец-то посетил переходный возраст, отвержение родительских ценностей и поиск своих собственных. Процесс тревожный и не сказать, чтобы приятный, но, к сожалению, совершенно необходимый, раз уж ей так хочется удачи в личной жизни. Успокаивает, что ситуация типична для ее поколения. Такова норма – оттягивать взросление.

Страшное психологическое слово «сепарация» звучит как приговор, ясный и обжалованию не подлежащий. Но как? Как перестать видеть в других людях отцовскую тень, одобрение и любовь которой заслуживается послушанием? Как смириться с проигрышем женственной матери, на которую она не похожа ни капли? Стать «плохой» дочерью, зажить своей жизнью. Ей так одиноко, а родители есть родители и никогда не бросят.

Михаил Дмитриевич не подозревал о таких изменениях в дочери. После шестидесятилетия он и сам вошел в кризис, все чаще чувствуя тревогу, непонятную тоску и раздражение.

Ему не нравилось, как он выглядит, то и дело появлялись новые неприятные болячки. Обладая прекрасным зрением, никак не мог смириться с тем, что пора одеть очки, постоянно терял их, пока жена не повесила на веревочку. Жалко жаловался дочери, что ему повесили очки на веревочке, как вешают на резиночку детские варежки. Стал выпивать чаще и тоскливее. В нетрезвом виде звонил дочери с долгими разговорами-лекциями – в основном о разнообразных Дашиных предках. Даша ставила папу на громкую связь и, не слушая, делала свои дела. Михаил Дмитриевич с дотошностью преподавателя выводил выгодную мораль – важно уважать родителей и заботиться о них, пока они живы.

Он рассказывал про своего отца – военного историка, уцелевшего во время сталинских репрессий и сумевшего получить квартиру на Фрунзенской набережной. Про учителей русского языка, производителей охотничьих ружей, портных и одного политрука. Михаил Дмитриевич с трепетом относился к черно-белым фотографиям предков. Развесил их в красивых рамках по стенам своего большого кабинета и с гордостью демонстрировал всем новым гостям, рассказывая о каждой фотографии, путаясь в деталях и обстоятельствах, но вдохновенно и с большим почтением. Половину придумывал. Как казалось дочери.

Почитание предков – по большому счету самая авторитетная среди homo религия, стала сознательным выбором Михаила Дмитриевича. Иногда, здороваясь с мертвыми родственниками, кому повезло сделать достаточно фотографий, чтобы не затеряться в прошлом столетии, Михаил Дмитриевич ощущал весь груз ответственности за судьбу рода. Ему хотелось, чтобы предки были довольны. Чем ближе к возрасту мудрости, тем большее беспокойство мучило душу Михаила Дмитриевича. Кто из потомков поставит его фото на полочку? Будут ли о нем вспоминать и какими словами? Михаил Дмитриевич не знал, кому довериться, поскольку семейной системой, которую он создал, мог управлять только он сам. Старая библейская история о передаче отцовского благословения разыгрывалась на фоне русско-украинского кризиса, возвращения Крыма, падения рубля и жарких дискуссий об исторической судьбе Российского государства.

Дашу разговоры-лекции злили, семейные истории она слушала в пол-уха, ей казалось, что от нее требуют вернуть отцу долг, но она не чувствовала себя должной. Наоборот, винила отца во всем. Да и как это сделать, пока не создана своя семья? Воображаемый избранник должен обладать сходным отношением к семье и жизни, а также внушать непреодолимое биологическое стремление соединить их фенотипические признаки и ценности родов в одно целое. Нерешаемая задача.

Но вернемся к столу! Скоро подадут главное блюдо. Дашина мама суетится с приборами и чистыми тарелками. Мама – классический пример идеальной женщины – мягкой и женственной. Счастливый номер два, высидевший три года в засаде, а точнее, в конспиративной квартире, пока Михаил Дмитриевич страдал, не решаясь развестись. Та самая любовница, построившая свое нечестное счастье. Долгие годы мама восхищалась мужем от души. Он стал для нее не просто мужчиной, а учителем, наставником и отчасти великим человеком, с которым ей повезло жить рядом. Если Михаил Дмитриевич с пьедестала слетал, она брала его, тщательно вытирала, отряхивала и ставила на место. Годами делала вид, что не знает о его изменах.

Как мама это выдерживала, Даша не понимала, но не любила ее за унижение, которое с ней разделяла. В унижении никакого благородства не находилось. И больше всего Даша боялась стать такой же. В мужском доминировании много приятного, если умеешь его терпеть, но вот только позиция Михаила Дмитриевича соблазняла куда больше. Да и времена изменились, матриархат если не на дворе, то уже громко стучится в ворота. От мамы и бабушки ей хотелось взять главное – феноменальную живучесть. Живучесть женщин, которые выживали в любых условиях и не боялись трудностей.

Иногда, сидя на переговорах с клиентами из Сибири, она с удовольствием находила в себе ту самую русскую бабу, которая и коня остановит, и в горящую избу войдет. И обязательно выживет в любой кризис. Дашина бабушка по материнской линии – стальной характер победившего фашизм поколения – не любит жаловаться и с трудом переносит интеллигентское нытье ученого зятя. И Дашины рассказы о сложной жизни в нулевые обрывает своими – голодная эвакуация, после войны вчетвером в одной маленькой комнате, а дед после войны еще и товарища фронтового к себе позвал жить. У того даже следа от родной деревни не осталось, некуда возвращаться. О том, как в 90-е Михаилу Дмитриевичу и маме прекратили платить зарплату и жили они всей семьей с ее «никому теперь не нужного» огорода. Были довольны и на судьбу не роптали, а вы сейчас еду выкидываете ведрами…

Бабушка не хлопочет, сидит в любимом антикварном кресле с черными лебедями, размышляя, выпить ли с ухой рюмку водки. Очень хочется. Она неважно себя чувствует последнее время и вынуждена переехать к дочери. Забот меньше, но приходится терпеть зятя. Учитывая их небольшую разницу в возрасте, всего-то пятнадцать лет, выносят они друг друга с трудом. У бабушки высокий моральный ценз по отношению к мужчинам, и ему соответствует лишь один мужчина – давно покойный муж, тихий человек и ответственный работник советской школы. А зять Михаил Дмитриевич – бабник и недостойный человек, «блестяшка с гнильцой» – именно эту характеристику зятя она сообщает своим подружкам на даче. Мама мечется между ними, перед всеми виноватая.

Бабушка – любимый Дашин человек. Лучшие детские воспоминания связаны именно с ней – вкусно пожаренные черные семечки с солью, самые нежные в мире куриные котлеты с картошкой-соломкой на чугунной сковороде, особый уютный запах детского крема и леденцов. Бабушка не боялась болезней, поражая маленькую Дашу презрением к лекарствам, привычкой обливаться водой со льдом и делать зарядку каждый день, несмотря ни на какие недомогания. Стальной характер и воля к победе любой ценой.

Очутившись в одной семье, столь разные характеры – Михаил Дмитриевич и бабушка – противостояли друг другу во всем. Бабушкино «от сумы не зарекайся», «лучшее – враг хорошего» и тому подобные мудрости выводили Михаила Дмитриевича из себя. Со свойственным интеллектуалам высокомерием, достойным он считал лишь умственный труд, и ставшая нарицательной «бабка в деревне» не должна была служить для Даши авторитетом. В детстве она не понимала, почему папа становится особо придирчив после каникул у бабушки. Михаил Дмитриевич морщил нос и слышал у Даши «отчетливый деревенский прононс», а щелканье семечек считал действием исключительно неприличным.

Маме помогает накрывать на стол ее младшая сестра, точнее, она хотела бы помогать, но годовалый пупс женского пола в платье-пирожном, увенчанном розовым жабо, начинает пищать, как только она делает попытку оставить его на руках Михаила Дмитриевича. Михаил Дмитриевич признает в детях людей лишь с появлением осмысленной речи, а пока с ними нельзя обсудить хотя бы «Слово о полку Игореве», старается поскорее отделаться. На самом деле боится уронить, ибо исполняется панического ужаса от детского крика. Мамину сестру все жалеют: в прошлом году умер от рака ее муж, но взамен родилась внучка, ставшая утешением и большой любовью. Дашина мама вздыхает и завидует – лучше бы она возилась с внуками, чем выдерживала старческие депрессии Михаила Дмитриевича. А Даша надежд на внуков не подает и говорит лишь о работе. ...