Крейг Дилуи Один из нас

Посвящается Крис Маррс

и моим замечательным детям,

чья любовь – мой хлеб насущный.

1984

Craig DiLouie

One of Us

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Copyright © 2018 by Craig DiLouie

© Иванов В., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021

Монстры

Мы ходим на двух ногах, не на четырех.

Ходить на четырех – нарушать закон.

– Ойнго Бойнго, «Не проливай крови» (альбом «На благо души», 1983)

Глава первая

На директорском столе – выпуск «Тайм». С обложки улыбается четырнадцатилетняя девочка. Косички, завязанные голубыми лентами. Крупные белые зубы, веснушки. Упругие шипастые отростки, торчащие из глазниц.

Внизу всего лишь одно слово: «ПОЧЕМУ?»

Почему это произошло? Или, может быть, – почему мир позволил подобному ребенку жить дальше?

Однако Пса интересовало другое: почему она улыбалась?

Возможно, это был просто рефлекс, когда она увидела направленную на нее камеру. Возможно, ей нравилось быть в центре внимания, пусть даже не слишком-то лестного.

Возможно, хотя бы на эти несколько секунд она почувствовала себя особенной.

Солнце Джорджии вовсю палило через мутные зарешеченные окна. Железный вентилятор в углу с гудением месил густой теплый воздух. За окном Пес заметил старый ржавый пикап, по крышу заросший полевыми цветами. Когда-то его любили, а потом припарковали здесь и оставили умирать. Если бы у Пса была такая машина, он ехал бы и ехал и не останавливался бы никогда.

Открылась дверь. Вошел человек из правительства, в черном костюме и белой рубашке с сине-желтым галстуком. Скользкие от геля волосы приглажены назад. Сверкающие ботинки прощелкали по замызганному полу. Он сел в скрипучее кресло директора Уилларда и закурил сигарету. Шлепнул на стол папку с документами и принялся изучать Пса сквозь голубоватую дымку.

– Тебя зовут Псом, – наконец произнес он.

– Да, сэр. В смысле, другие ребята меня так зовут.

При разговоре Пес слегка подрыкивал, но следил за тем, чтобы слова звучали как надо. Учителя позаботились о том, чтобы он говорил правильно. Мозг как-то сказал ему, что такие признаки человеческого – единственное, благодаря чему дети еще живы.

– Но при крещении тебя назвали Енохом. Твое настоящее имя Енох Дэвис Брайант.

– Верно, сэр.

Енохом его называли учителя в Доме. Мозг говорил, что это его рабская кличка. Тем не менее Псу это имя нравилось. Ему повезло, что оно у него было. Мать испытывала к нему достаточно любви, чтобы сделать для него хотя бы это. Многие родители, отдавая своих детей в Дома, называли их просто «Икс», «Игрек» или «Зед».

– Я агент Шеклтон, – проговорил человек сквозь новое облако дыма. – Бюро тератологических исследований. Ты уже знаком с нашей процедурой, не так ли?

Каждый год правительство присылало своего служащего, который задавал детям вопросы. Выяснял, остались ли они еще людьми. Не хочется ли им сделать кому-нибудь больно, не бывает ли у них плотских мыслей относительно нормальных девочек и мальчиков, и прочее в том же духе.

– Да, – сказал Пес. – Я знаю процедуру.

– В этот год все будет по-другому, – сообщил агент. – На этот раз я пришел выяснить, нет ли в тебе чего-нибудь особенного.

– Я не очень хорошо понимаю вас, сэр.

Агент Шеклтон оперся локтями о стол.

– Ты находишься на попечении штата. Таких, как ты, больше миллиона. Вы все уже четырнадцать лет живете в Домах в свое удовольствие, катаетесь там как сыр в масле. И вот сейчас, наконец, у некоторых из вас начали проявляться определенные способности.

– Какие это?

– Например, мне однажды довелось видеть парнишку, у которого были жабры и он мог дышать под водой. Другой мог слышать разговоры за милю от себя.

– Да ну! – недоверчиво протянул Пес.

– Вот именно.

– В смысле, как какие-нибудь супергерои?

– Да. Как Человек-паук. Если бы Человек-паук был хотя бы наполовину похож на настоящего паука.

– Я никогда ни о чем таком не слышал, – сказал Пес.

– Так вот, Енох, если у тебя имеются такие способности, ты мог бы доказать, что тебя здесь кормят не зря. Это твой шанс расплатиться за свое содержание. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Да… наверное.

Удовлетворенный, Шеклтон откинулся в кресле и возложил ноги на столешницу. Папку с документами он положил себе на колени, лизнул палец и принялся листать. Не отрываясь от чтения, достал черную авторучку и несколько раз пощелкал ею.

– Неплохие отметки, – произнес он. – Математика, правописание… Ведешь ты себя тихо… Ну хорошо. Расскажи мне, что ты умеешь делать. А еще лучше, покажи.

– Что я умею делать, сэр?

– Сделай это для меня, и я сделаю что-нибудь для тебя. Я возьму тебя в особенное место.

Пес мельком бросил взгляд на красную дверь в боковой стене, потом снова обратил лицо к Шеклтону. Даже смотреть в ту сторону считалось дурной приметой. Красная дверь вела вниз, в подвал, в помещение под названием «Дисциплинарная». Туда отправляли проблемных детей.

Он никогда не бывал там внутри, но слышал рассказы. Все дети их слышали. Директор Уиллард хотел, чтобы они это знали. Это входило в их обучение.

Осторожно он произнес:

– А что это за место?

– Это место, где много еды и есть телевизор. Место, где тебя никто никогда не потревожит.

Мозг всегда говорил, что нужно подыгрывать нормалам, чтобы не угодить в их систему. Они специально пишут свои правила таким образом, чтобы заманить тебя в Дисциплинарную. Но еще больше Пес желал показать себя. Он хотел быть особенным.

– Ну я очень быстро бегаю. Спросите кого угодно.

– То есть в этом состоит твой особый талант. Ты быстро бегаешь.

– Очень быстро! Это считается?

Агент улыбнулся.

– В том, чтобы быстро бегать, нет ничего особенного. Абсолютно ничего.

– Спросите у любого, как быстро я бегаю! Спросите у…

– Ты не особенный, Пес. И никогда не будешь особенным.

– Я не понимаю, чего вы хотите от меня, сэр.

Улыбка Шеклтона исчезла вместе с папкой, где содержались бумаги на Пса.

– Я хочу, чтобы ты убрался к черту с глаз моих долой. Пришли ко мне следующего монстра, когда будешь выходить.

Глава вторая

Загрязнение окружающей среды. Инфекции. Наркотики. Радиация. Все эти вещи, сообщил им мистер Бенсон, стоя возле доски, могут служить причиной мутации у эмбриона.

Какая-то бактерия привела к появлению чумного поколения. К появлению других детей: чумных, тех, что живут в Домах.

Эми Грин поерзала, сидя за партой. У нее опять чесалась макушка. Мама говорила, что если она не прекратит ее теребить, то дочешется до лысины. Поэтому Эми удовлетворилась тем, что намотала на палец прядь длинных темных волос и принялась дергать, наслаждаясь иголочками боли, пронзающими кожу головы.

– Чума относится к болезням, которые передаются половым путем, – сообщил мистер Бенсон классу.

Эми уже кое-что знала об этом из курса истории Америки и из того, что ей рассказывала мама. Чума началась в 1968 году, за два года до ее рождения, в те времена, когда любовь еще была свободной. Потом заболевание, получившее название тератогенез, прокатилось по планете, и явилось поколение чумных детей.

Один из десяти тысяч детей, рожденных в 1968 году, был монстром, и большинство из таких детей умерло. В 1969-м это был уже один из шести, и умерла половина. В 1970-м – один из трех; в этот год ученые изобрели тест, чтобы определить, есть ли у тебя заболевание. Большинство этих детей остались в живых. После того как была арестована медсестра, убившая тридцать младенцев в техасском роддоме, уровень выживаемости резко пошел вверх.

Больше миллиона чудовищных детей вопило, требуя, чтобы их покормили. К этому времени Конгресс уже выделил фонды на организацию системы Домов.

Прошло четырнадцать лет, а лекарства по-прежнему не изобрели. Если ты подцепил бациллу, единственным стопроцентным методом не распространять ее дальше было воздержание – чему их и учили здесь, на уроках гигиены. Для тех же, кому случалось забеременеть, аборт был обязателен.

Эми раскрыла учебник и склонилась над ним, вдыхая густой, пикантный аромат новой книги. Книжки, отточенные карандаши, линованная бумага: невеселые запахи, которые ассоциировались у нее со школой. На странице была изображена репродуктивная система женщины. Вот отсюда появляются дети. Ее приятель Джейк, сидевший рядом, взглянул на страницу, улыбнулся и покраснел. Завороженный и смущенный всем этим, как и она сама.

В старших классах половое воспитание было обязательным предметом, без каких-либо оговорок или оправданий. Эми и ее одноклассницы, спотыкаясь, преодолевали период полового созревания. Тампоны, набухающие груди, мучительные ночные мысли; бесконечные разговоры о том, что мальчикам нравится и чего они хотят.

У Эми уже имелось некоторое представление о том, чего они хотят. Другие девочки постоянно делали ей комплименты, говоря, какая она красивая. Мальчики разглядывали ее, когда она шла по коридору. Все были с ней так милы все время! Но она никому не верила. Стоя голой перед зеркалом, Эми видела в себе одни лишь изъяны. На прошлой неделе она обнаружила на своей коже прыщ и целый час не сводила с него глаз, ненавидя собственное уродство. Каждое утро у нее уходило по часу, чтобы привести себя в порядок перед школой. Она не выходила из дому до тех пор, пока не убеждалась, что выглядит идеально.

Эми перевернула страницу. Ее встретила широкая улыбка очередного монстра. Эми со стуком захлопнула книгу.

Мистер Бенсон спросил у класса, видел ли кто-нибудь из них чумного ребенка своими глазами, не по телевизору или в журнале, а вблизи, лицом к лицу. Поднялось несколько рук. Эми крепко прижала ладони к парте.

– В этом году, дети, я собираюсь достичь с вами двух целей, – сообщил им учитель. – Главное – это научить вас, как избежать распространения заболевания. Мы будем много говорить о безопасном сексе и изучим все правила насчет того, как это делать и делать ли вообще. Кроме этого, я намерен помочь вам почувствовать себя более комфортно в отношении тех чумных детей, которые уже родились и которым сейчас столько же лет, что и вам.

Сколько Эми себя помнила, чумные дети всегда жили в общих домах где-то за городом, подальше от людей. Один такой дом располагался всего лишь в восьми милях от Хантсвилла, но с тем же успехом он мог бы находиться на Луне. В городе монстры никогда не появлялись. И хотя это не помогало людям полностью забыть об их существовании, всегда проще не думать о том, что не лезет на глаза.

– Начнем с чумных детей, – продолжал мистер Бенсон. – Что вы о них думаете? Говорите по правде, все как есть.

Роб Роуленд поднял руку:

– Они не люди. Просто животные.

– Вот как? Ты смог бы застрелить такого ребенка и съесть его? Или прибить его голову у себя на стене?

Дети засмеялись, представив себе Роба, который настолько проголодался, что готов съесть монстра. Роб был толстым и умным и к тому же много потел, что не прибавляло ему популярности.

Эми содрогнулась, охваченная приступом омерзения.

– Ненавижу их! Ужасные твари.

Смех замолк. И хорошо, потому что в чуме нет ничего смешного.

Учитель скрестил руки на груди.

– Продолжай, Эми. Только нет нужды так кричать. Почему ты их ненавидишь?

– Потому что они монстры, вот почему! Я их ненавижу, потому что они монстры.

Повернувшись, мистер Бенсон застучал по доске куском мела: «„MONSTRUM“ – НАРУШЕНИЕ ЕСТЕСТВЕННОГО ПОРЯДКА ВЕЩЕЙ. ОТ СЛОВА „MONEO“ – „ПРЕДОСТЕРЕГАТЬ“».

– Имеется в виду предостережение о том, что Бог разгневан и наказывает людей за нарушение табу, – объяснил он. – Тератогенез – это природа, вышедшая из строя. Заболевание переделало их тела. Поменяло правила. Монстры? Возможно. Но обязательно ли монстр – это зло? Что вообще такое человек – внешний вид или поступки? Что делает человека человеком?

Бонни Филдс подняла руку.

– Я однажды видела такого. Даже не поняла, мальчик это или девочка. И не стала задерживаться, чтобы выяснить.

– Но увидела ли ты в нем что-либо плохое?

– Ну уж не знаю. Но если подумать, на что они бывают похожи, я не могу понять, почему доктора оставили им жизнь. Если бы им позволили умереть, это было бы актом милосердия!

– Причем по отношению ко всем нам, – пробормотал кто-то у Эми за спиной. По классу снова прокатился смех.

Рука Салли Элбод взвилась вверх.

– Не понимаю, что вас всех так пугает. Я постоянно вижу этих детей на отцовской ферме. Они странные, но в них нет ничего такого. Работают хорошо, проблем не создают. Дети как дети.

– Очень хорошо, Салли, – сказал учитель. – А теперь я хотел бы вам кое-что показать.

Открыв шкафчик у стены, он вытащил из него большую стеклянную банку и поставил на стол. Внутри, в желтоватой жидкости, плавал ребенок. Между его ног торчал крохотный пенис. Маленькие ручонки сжимали пустоту. Узкая щель единственного глаза прорезала лицо над гладким местом, где должен был находиться нос.

Дети, как один, втянули в себя воздух. Половина класса отпрянула, вторая половина наклонилась вперед, чтобы лучше рассмотреть. Очарование и отвращение. Только Эми не двигалась. Она сидела замерев, пораженная ужасом увиденного.

Она ненавидела этого малыша. Даже мертвого.

– Это Тони, – объявил учитель. – И, представьте себе, он не был чумным. Просто один из несчастных детей, которые родились с дефектом. Около трех процентов новорожденных, появляющихся на свет каждый год, выглядят вот так. Врожденные дефекты – причина смерти одного из пяти новорожденных.

Послышались смешки. «Тони!». Кое-кому из ребят показалось странным, что вот этому дали имя.

– Раньше считалось, что эмбрион развивается в матке в полной изоляции, – продолжал учитель. – Затем, еще в шестидесятых, одна немецкая компания начала продавать беременным женщинам талидомид, чтобы помочь им справиться с утренней тошнотой. Десять тысяч детей родились с деформациями конечностей. Половина из них умерла. Какой урок из этого вывели ученые? Ну, кто-нибудь?

– Лекарство, которое принимает женщина, может повредить ее ребенку, даже если оно не вредит ей самой, – сказал Джейк.

– Совершенно верно, – подтвердил мистер Бенсон. – Лекарства, отравляющие вещества, вирусы – все это мы называем факторами воздействия окружающей среды. Однако в большинстве случаев врачи понятия не имеют, почему рождаются такие дети, как Тони. Это просто происходит: случайность, орел или решка. Итак, можно ли назвать Тони монстром? А если ребенок умственно отсталый или от рождения не способен пользоваться ногами? Что, ребенок в инвалидной коляске тоже монстр? А как насчет детей, рожденных глухими или слепыми?

Желающих ответить не нашлось. Класс сидел притихший и погруженный в размышления. Удовлетворенный, мистер Бенсон понес банку обратно к шкафу. Снова послышались приглушенные возгласы, когда маленький Тони заплескался в жидкости, словно пытаясь выбраться наружу.

Учитель нахмурился, водворяя банку обратно на полку.

– Я удивлен тем, что это вас так расстраивает. Если вы выходите из равновесия даже из-за этого, как же вы будете жить бок о бок с чумными детьми? Когда они вырастут и станут взрослыми, у них будут такие же права, как и у вас. Они будут жить среди вас.

Эми застыла за партой, ее шею свело от напряжения при одной мысли о чем-то подобном. В уме сам собой сформировался вопрос:

– А если мы не захотим жить с ними?

Мистер Бенсон указал на банку.

– Этот ребенок – ты. И одновременно не ты. Если бы Тони выжил, он был бы не таким, как мы, это верно. Но все же он был бы тобой.

– Я думаю, мы несем за них ответственность, – сказал Джейк.

– Кто это – мы? – поинтересовалась Эми.

То, что он начал ей возражать, слегка уязвило девочку, но она знала, что у Джейка всегда есть собственное мнение и что он любит поспорить. Он носил кожаные куртки, черные футболки с принтами каких-то неизвестных групп и драные джинсы. Его лучшие друзья, Трой и Мишель, были черными. Джейк был популярен, потому что не боялся быть непопулярным. Эми уважала его за это, ей нравилось, как он попирает железные правила школы. А также то, что он не расстилался перед ней, как все остальные мальчишки.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – ответил ей Джейк. – Человеческую расу. Мы их создали, и теперь мы за них в ответе, очень просто.

– Я никого не создавала! Это сделало старшее поколение. Почему эти уродцы – моя проблема?

– Потому что им плохо. Мы все знаем, каково им приходится. Представь, если бы ты была одной из них!

– Я не хочу, чтобы им было плохо, – возразила Эми. – Правда не хочу. Просто я не хочу видеть их рядом с собой. И что, это делает меня плохим человеком?

– Я не говорил, что это делает тебя плохим человеком, – отозвался Джейк.

Арчи Гейнс поднял руку.

– Мне кажется, Эми в чем-то права, мистер Бенсон. На них действительно тошно смотреть. В смысле, я как-нибудь смогу с этим жить… наверное. Но требовать от нас любви и понимания – это чересчур.

– Справедливо, – сказал мистер Бенсон.

Арчи повернулся, чтобы посмотреть на Эми. Она кивнула в знак благодарности, и его лицо озарилось победоносной ухмылкой. Он решил, что вызволил ее из затруднительной ситуации и теперь она ему должна. Чтобы угасить его надежды, Эми обдала его отработанным ледяным взглядом, и он отвернулся, словно получил пощечину.

– Мне они кажутся просто интересными, – сказал Джейк. – Больше интересными, чем пугающими. Как вы и сказали, мистер Бенсон: как бы они ни выглядели, они наши братья. Я не откажу в помощи слепому человеку и, наверное, чумному ребенку тоже.

Учитель кивнул.

– Хорошо. Ладно, на сегодня хватит дискуссий. Повторю еще раз: мои задачи относительно вас в этом году сводятся к двум вещам. Одна – чтобы вы свыклись с существованием чумных детей. Смогли отличать книгу от обложки. Вторая – научить вас, как не плодить новых.

Джейк повернулся к Эми и подмигнул ей. Ее щеки вспыхнули, все раздражение на его счет как рукой сняло.

Она надеялась, что в будущем ее ждет меньше разговоров о монстрах и гораздо больше сексуального обучения. Слушая продолжающееся бормотание мистера Бенсона, она пролистала первые несколько страниц нового учебника. Ей на глаза попался заголовок: «ПОЦЕЛУИ».

Ей уже был известен закон относительно секса. Независимо от того, есть у тебя бацилла или нет, легально дети в штате Джорджия вступали в брачный возраст в четырнадцать лет. Однако еще один закон гласил, что если ты хочешь секса, то сперва ты должен провериться на бациллу. И если тебе еще не исполнилось восемнадцать, твои родители должны дать письменное согласие на проверку.

С поцелуями, однако, можно было обойтись без всех этих заморочек. Так там было написано, черным по белому. Этим можно заниматься в любой момент, когда ты только пожелаешь. При мысли об этом у нее опять зачесалась макушка. Эми потянула себя за волосы, наслаждаясь колючими иголочками.

Она позволила себе жадный взгляд на красивый профиль Джейка. Хотя ей хотелось бы пойти гораздо, гораздо дальше этого, она никогда не сможет позволить себе ничего больше поцелуев. Она никогда не узнает, каково это – почесать там, где действительно чешется.

Никто, кроме ее мамы, не знал, что Эми тоже чумная.

Глава третья

Болван^[1] видел смешное в чем угодно. Ему нравилось смотреть на светлую сторону вещей. Он радовался тому, что видит мир не так, как другие, – а это было не так уж сложно, если принять во внимание, что его лицо было перевернуто. Когда он улыбался, его спрашивали, что случилось. Когда он грустил, люди думали, что он смеется над ними.

Стоя перед зеркалом в спальном бараке, он воздел зажатую в руке зубную щетку, как бы салютуя ею:

– К чистке зубов готовы, сэр!

Он принялся за дело. «Давай быстрее!» – заворчали другие дети, ожидавшие своей очереди.

Сжав зубы, Болван принялся работать щеткой вдвое быстрее, но заканчивать не торопился.

– Фмотвифе, как быфтво я фиффю вубы!

Именно из-за таких выходок он заработал свое прозвище и получил некоторый статус в среде, начисто лишенной каких-либо развлечений. Ему нравилось веселить других детей. Если у него не получалось добиться этого, он начинал их доставать, чтобы посмеяться самому.

В конце концов в ванную ввалился Кроха – самый крупный ребенок в Доме. Отпихнув одного из других детей, он занял позицию перед зеркалом.

Болван тут же заткнулся и задрал лицо вверх, чтобы прополоскать горло и сплюнуть. Доставая других, следовало соблюдать границы, в особенности когда рядом находился такой ребенок, как Кроха. В Доме запрещалось прибегать к насилию, однако до тех пор, пока никто не мешал учителям делать свое дело, они предпочитали смотреть на нарушения сквозь пальцы. Если ты шел к учителю, чтобы пожаловаться на то, что тебя побили, тебя вполне мог ждать подзатыльник и заверение, что все это входит в программу обучения.

Ну ничего. Он и так сделал достаточно для одного дня. Сегодня было весело! Бюро прислало к ним агента для ежегодного интервью. Болван попытался разыграть перед ним лебезящего чудика, но не встретил понимания – агент попался серьезный. Не сумев заставить его смеяться, Болван решил подоставать его самым лучшим способом, который знал.

– Я агент Шеклтон, – представился служащий, закуривая сигарету. – Бюро тератологических исследований. Ты уже…

– …знаком с нашей процедурой, не так ли? – подхватил Болван. – Конечно знаком, сэр.

Агент нахмурился.

– Ну хорошо. Это хорошо. Но в этот год все будет по-другому, Джефф. Я здесь, чтобы выяснить…

– …нет ли в тебе чего-нибудь особенного, – закончил Болван. – Нет. Ничего такого во мне нет, к моему большому сожалению.

Брови агента Шеклтона сдвинулись еще ближе.

– Каким образом…

– …ты это делаешь? Я не знаю, что вы имеете в виду, сэр.

– Ты заканчиваешь…

– …за меня каждое мое предложение.

– Вот! Опять! Ты хоть…

– …сам понимаешь, что делаешь это? Но что я делаю, сэр?

И он разразился хохотом – воющий, скрежещущий звук, похожий, как сказал ему один из учителей, на вопли мула, которого насилуют четверо верблюдов.

Агент Шеклтон бледно улыбнулся, словно до него дошел смысл шутки.

– Спасибо, Джефф. На сегодня хватит.

Болван обнаружил свой талант примерно полгода назад, когда принялся заканчивать фразы за мисс Оливер на уроке истории. К концу урока ее челюсть практически лежала на полу. Весь класс лопался от хохота. Они не могли поверить в то, что это действительно происходит.

Ну погоди, что-то они скажут, когда узнают, что он сыграл ту же шутку с человеком из Бюро! Скоро он станет героем местных легенд!

Болван разделся и с удовлетворенным вздохом забрался в постель. Вокруг стоял гул голосов – ребята тоже укладывались спать. Старая койка заскрипела, когда он принялся устраиваться поудобнее на засаленном матрасе. Пару минут спустя выключили свет.

«Герой местных легенд», – подумал он, уплывая в сон.

Он проснулся от того, что чья-то рука трясла его за плечо.

– Подъем, красавчик!

В комнате было темно. Ночь еще не закончилась.

– Что такое? Что происходит?

Он узнал мистера Гейнса, стоящего с одной стороны кровати. По другую сторону стоял мистер Боуи. Учителя из школы при Доме.

– Надевай штаны, – велел ему мистер Гейнс. – Мы идем прогуляться.

Спрыгнув с койки, Болван натянул на свое костлявое тело футболку и комбинезон, потом принялся зашнуровывать потрепанные башмаки.

– Если это насчет того дела, то я ничего такого не делал!

Никто не засмеялся. В происходящем не было ничего смешного. Когда учителя будят тебя среди ночи, это значит, что тебя отправляют в Дисциплинарную. Вокруг дети либо продолжали сопеть, либо лежали вытянувшись на своих койках, притворяясь, будто спят.

– Пойдем! – поторопил мистер Гейнс.

– Я ничего не делал, честное слово!

– Все так говорят.

В Дисциплинарную отправляли проблемных детей. Неуправляемых; тех, кто нарушал правила. Там не было окон. Одно-единственное кресло, привинченное к цементному полу, под электрической лампочкой без абажура.

– Я просто пошутил! Я ничего такого не хотел сделать человеку из Бюро! – молил Болван. – Мистер Гейнс! Вы ведь знаете, я всегда вел себя хорошо!

Мистер Боуи положил мягкую руку ему на плечо и подтолкнул вперед так, что он чуть не полетел с ног.

– Двигай, говнюк.

Спотыкаясь, Болван на дрожащих ногах выбрался наружу. Ему редко доводилось бывать за пределами Дома в это время суток, и его взгляд невольно устремился вверх. Небо, полное звезд. Огромный далекий мир, которому наплевать на его судьбу.

Большой дом был ярко освещен. Его ждал другой мир – мир боли и страданий. А Мозг ведь предупреждал его, чтобы он держал свой особый дар при себе. Что иначе его будут ждать такие неприятности, с которыми будет нелегко справиться. Что многие дети теперь обладают теми или иными талантами и очень важно держать их в тайне от нормалов. Почему он не слушал?

– Только взгляните на него, – заметил мистер Гейнс. – Трясется, словно садовая лестница!

– И потеет, как шлюха в церкви, – прибавил мистер Боуи.

Болван слышал рассказы, будто в Дисциплинарной детей усаживают в кресло лицом к старому доброму флагу мятежников – гигантский косой синий крест на ярко-красном фоне, – как бы для того, чтобы подчеркнуть, что ты больше не в США. Что ты вступил на территорию другой страны. Здесь тайное место, с собственными правилами и обычаями. Окно в прошлое, когда они могли делать все, что захотят.

– Не надо! – упрашивал он. – Пожалуйста, я не хочу туда!

– Будь мужчиной, парень, – сказал мистер Боуи и снова подтолкнул его.

На подъездной дорожке перед домом стоял черный фургон. Мистер Гейнс подошел к нему и распахнул черные двери.

– Прошу пожаловать в карету, – сказал ему учитель.

– В смысле? – озадаченно переспросил Болван. – Меня не отправляют в Дисциплинарную?

– Сегодня тебе повезло.

Мистер Гейнс подождал, пока он заберется внутрь и усядется в заднем отделении фургона, потом наклонился к нему и приковал одну руку Болвана наручником к стальному стержню, проходившему под крышей.

– Пока, Джефф! Не забудь прислать нам открытку!

Мистер Боуи рассмеялся. Дверцы фургона захлопнулись.

Водитель в сером комбинезоне завел двигатель. Вспыхнули фары, осветив проржавевшие баки из-под бензина, наваленные возле сарая с инструментами.

– Здравствуй, Джефф, – послышался знакомый голос спереди, с пассажирского сиденья.

– Мистер Шеклтон?

– Мы будем ехать долго. Можешь поспать, если хочешь.

– Долго ехать? В смысле, мы просто покатаемся, и все? Правда?

Где-то в глубине души он не переставал подозревать, что это все шутка. Вот сейчас двери фургона снова распахнутся, мистер Боуи вытащит его наружу и потащит в Большой дом.

Фургон отъехал от Дома и затрясся по грунтовке, которая вела к окружному шоссе. Болван хрипло вздохнул и рассмеялся.

Тем не менее, когда Дом растворился в темноте, его облегчение вдруг сменилось новым страхом. Дом не был особенно приятным местом, но все же для него он всегда был… домом.

– Сэр? Куда мы едем?

– В хорошее место, – отозвался Шеклтон. – Тебе понравится.

Агент откинул спинку своего кресла до упора и надвинул на лицо свою мягкую фетровую шляпу.

Во времена работы на ферме Болвану как-то довелось проехаться в кузове одного из принадлежащих Дому пикапов, но на такой машине он никогда не ездил. Он попробовал представить, что его везет его собственный шофер. Он – секретный агент; он спешит, чтобы успеть на самолет в Париж.

Впрочем, фантазия не продлилась долго. Он по-прежнему трясся, как та садовая лестница.

– Как вас зовут? – спросил он водителя.

Тот не ответил. В ветровое стекло со шлепком вмазалось какое-то насекомое.

– Мистер, надеюсь, мы скоро остановимся? Я уже хочу писать.

По-прежнему нет ответа.

– Ну вот, теперь я не могу перестать думать об этом, – пожаловался Болван. – Я скоро намочу штаны!

– Мы остановимся, когда будет нужно, – проговорил Шеклтон из-под шляпы. – А до тех пор, Джефф, закрой варежку и попытайся немного вздремнуть.

Болван поерзал на сиденье. Как агент мог ожидать, что он заснет после пережитого испуга? Он сомневался, что вообще когда-либо сможет спать.

Потом его взгляд упал на фетровую шляпу агента, и он немедленно влюбился. Он никогда не видел такой шляпы, разве что в старых фильмах. Вот бы тоже обзавестись такой! Болван представил, как он входит в столовую в своей новой шляпе и все ребята сходят с ума от зависти.

И только тут до него дошло.

Болвана ждал совершенно незнакомый мир. Скорее всего, он никогда больше не увидит ни своих друзей, ни своего старого дома.

Глава четвертая

Завтрак состоял из обычной полужидкой бурды, которую они поглощали, сидя за деревянными столами в домовой столовой. Возя ложкой по тарелке, Пес ждал, когда подойдут его приятели. Сегодня в программе стояла агрономия – а значит, они проведут весь день, работая на ферме за пределами Дома. Его любимый школьный предмет; лучше были только воскресенья, когда они вообще не учились и могли проводить время с друзьями.

Сегодня, впрочем, его не радовала предстоящая перспектива; его вообще ничего не радовало. Он плохо спал, ум кишел разочарованными мыслями. Рано утром его разбудило птичье пение – за окном поселилось семейство дроздов.

Человек из Бюро сказал, что в нем нет ничего особенного и никогда не будет. Что он катается как сыр в масле. А потом велел ему убираться к черту.

Все это было ужасно несправедливо.

Мама бросила Пса, когда он был еще совсем младенцем. С тех пор о нем заботились другие нормалы. Да, разумеется, его кормили и обеспечивали ему крышу над головой – но он вовсе не катался как сыр в масле. Это мог увидеть любой, у кого имелись глаза. Дом был обветшалой развалюхой, слишком тесной для такого количества обитателей. Их кровати кишели насекомыми, через дыры в крыше на пол текла бурая вода.

Он не просил ни о чем подобном. Ему просто не повезло родиться на свет.

Скамья застонала под опустившейся на него тушей Мозга. Учителя говорили, что он появился на свет, когда лев изнасиловал гориллу. Его звероподобной внешности, впрочем, противоречили маленькие изящные руки и глаза, где горел неожиданный огонек ума.

Но, по-видимому, в нем тоже не нашли ничего особенного. Правительство не забрало Мозга, который был умнейшим из всех, кого он знал. Пес мог быстро бегать – быстрее, чем Мозг, может быть, быстрее любого из живущих на земле людей, – однако Бюро ставило планку слишком высоко даже для них.

Следующими появились Уолли и Мэри. Взяв подносы с завтраком, они уселись на свои обычные места. Эти-то уж точно никуда не делись, и неудивительно. Уолли представлял собой просто большой колышущийся мешок, едва способный разговаривать. Мэри была чахлая, невзрачная девчушка с лицом слабоумной. Она единственная из детей не получила никакого прозвища.

Иногда Пес сомневался в том, что она действительно была больной, а не просто умственно отсталой. Мозг говорил, что, возможно, нормалы пихают в Дома всех, с кем не хотят иметь дело. Все, кого они отвергают, оказываются здесь – от детей до учителей. Мозг с Псом присматривали за девочкой и следили, чтобы с ней ничего не случилось.

– Ты видел Болвана? – спросил Пес.

– Его забрали ночью, после того как выключили свет, – ответил Мозг.

– Забрали? Куда?

– Не знаю, Пес.

– Человек из Бюро говорил о каком-то особенном месте…

– Я ведь предупреждал его, чтобы держал язык за зубами! – сказал Мозг.

– Ты будешь следующим, – отозвался Пес, злясь на то, что Мозг сумел исхитриться сделать так, чтобы его не забрали. – Ты-то всегда знаешь, что сказать. Думаешь, ты такой уж…

Пес остановился. Он сам не понимал, за что нападает на Мозга. Просто он был очень зол. Он боялся, что правительство заберет всех его друзей и он окажется один. Покинутый всеми. Останется в Доме до конца дней своих – единственный из всех, в ком не оказалось ничего особенного.

Доброе лицо Мозга окаменело от нежданной обиды.

– Прости, – сказал ему Пес. – Я не хотел ничего такого.

– Мне хватает ума, чтобы промолчать, когда это необходимо. А Болвану не хватило.

Одним из первых воспоминаний Пса было, как Мозг допрашивал его после того, как Бюро послало к ним очередного агента для проверки детей. «Расскажи, что у вас произошло, – требовал четырехлетний Мозг. – Что он спрашивал, что ты ответил. Очень важно, чтобы ты рассказал мне в точности все, что ты помнишь». Даже тогда Мозг уже разговаривал, как взрослый. И с тех пор каждый год повторялось то же самое: Мозг желал знать, о чем их спрашивали и что они отвечали. Это позволяло ему смешаться с детьми, так чтобы его не могли вычислить.

И это тоже было несправедливо. Мозг был особенным, но скрывал это.

– По крайней мере, теперь он попадет куда-нибудь в другое место, – сказал Пес.

– Опасайся своих желаний, – ответил Мозг. – Откуда нам знать, может быть, они убивают всех особенных. Бросают их в газовые камеры. Всеми их действиями движет страх.

Пес вспомнил, как вскочил на ноги после того, как человек из Бюро сказал ему убираться к черту. Его грубость была для Пса словно удар хлыстом. Но когда он вскочил, Шеклтон словно застыл в своем кресле. Агент испугался его, пускай всего лишь на секунду. И Пес почуял его страх. Это вывело его из себя.

«Меня вовсе не нужно бояться!» – хотел он крикнуть агенту.

Но вместе с тем ощущение ему понравилось. Где-то в глубине души он наслаждался им. Он почувствовал себя сильным! Мальчику, никогда не обладавшему никакой властью, дали попробовать, что это такое.

«Хотите, чтобы я заставил вас бояться, сэр? Решите ли вы, что я особенный, если я покажу вам, что такое страх?»

– Хорошо бы просто куда-нибудь убраться отсюда, – сказал Пес. – Я хотел бы быть взрослым, чтобы можно было делать все, что хочешь. Зарабатывать на жизнь. Смотреть по вечерам телевизор. Ложиться спать, когда мне захочется.

– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? – спросил его Мозг.

– Я бы хотел, чтобы у меня была собственная ферма, как у Папы Элбода. Чтобы я мог выращивать свой урожай, жить своим трудом.

Пес планировал работать у Папы Элбода до тех пор, пока не сможет купить себе участок и продавать часть урожая. После этого он станет расширять свои владения, пока в конце концов не обзаведется собственным полноценным хозяйством.

Уолли с шумом всосал кашу с ложки.

– Ха-чу быть шир-риф!

Мэри ничего не сказала. Она сидела, уставившись в пустое пространство, где большую часть времени пребывали ее мысли.

– А ты, Мэри? – спросил ее Пес. – Кем ты хочешь быть? Ты можешь стать кем хочешь, делать что хочешь.

– Красавицей, – ответила Мэри.

– Я бы хотел стать доктором, – сказал Мозг. – Но этого никогда не случится. Знаешь, почему нам четыре дня в неделю преподают агрономию? Чтобы мы до конца наших жизней могли работать на фермах в качестве дешевой рабочей силы. Ничего другого нам никогда не позволят. Мы люди без прав, люди без будущего. Нас посадят в резервации, как сделали с индейцами крик, которые раньше жили в этих краях. И там будет в точности то же самое, что и в Доме.

Уолли скривил лицо в плаксивой гримасе:

– Нельзя шир-риф?

– Ну почему же. Они наверняка с радостью позволят нам самим надзирать за собой. Как в Освенциме.

Физиономия Уолли надулась довольной улыбкой, словно воздушный шар:

– Буду шир-риф!

Размазывая кашу по тарелке, Пес размышлял о мрачном пророчестве Мозга. Ему не хотелось в него верить, хотя он всегда знал, что именно так и будет. Единственный выход заключался в том, чтобы быть особенным. Но он не был особенным. Так сказал человек из Бюро: что он не особенный и никогда им не будет.

Мозг смотрел, как его друг поглощает свой завтрак. Ему бы очень хотелось, чтобы Пес понял его – но Мозг жил в своем одиноком мире, где его никто по-настоящему не понимал.

Пес не увидит правды до тех пор, пока система не сокрушит его. Не обтешет, не сотрет в нем все человеческое, оставив лишь чудовище. Монстра, которому нечего терять.

Что касается самого Мозга, он понял все в первые минуты своей жизни.

Четко, как на фотоснимке, он помнил ужас рождения. Первым, что он услышал, были вопли его матери. Мир ворвался в его сознание яркими бредовыми красками. Смятение, ужас, восхищение.

Стремительно бледнеющее мужское лицо. Широко раскрытые водянистые глаза. Мир поплыл вбок – доктор повернул его, чтобы показать матери, лежащей на больничной койке. Он уставился на нее мутными щелками глаз. Снова вопли, потом она сказала что-то, чего он не понял. Его пронизало чувство любви. Он потянулся к матери маленькими ручонками, чтобы ее утешить. Но в этот момент мир снова перевернулся, и она пропала навсегда.

Его забрали и отправили в Дом. Он изнывал от беспокойства. Что они сделали с его мамой? Все ли у нее в порядке? Почему ему не дают с ней повидаться? Потом учителя научили его человеческому языку. Только тогда он понял, что она кричала, когда доктор держал его, извивающегося, в своих больших руках.

На протяжении этих первых моментов своей жизни Мозг получил все необходимое ему образование. Он узнал, кто он такой – что они такое, – а также что монстры и люди не должны существовать в одном мире бок о бок. Если твоя собственная мать ненавидит тебя и отправляет подальше, с какой стати тебя будут любить абсолютно незнакомые люди? Хозяева с самого начала осознали эту фундаментальную истину. Они создали отдельные миры – один для себя, другой для монстров. И эта система никуда не денется, когда мутанты достигнут зрелого возраста. Выросшие дети станут свободными людьми, живущими в невидимых клетках, не имея никаких прав и перспектив, – то есть в действительности у них никогда не будет реальной свободы.

Пес пока что не мог понять этого, потому что думал больше сердцем, нежели умом, и все еще питал некоторую надежду. Дом представлялся ему чем-то вроде чистилища, которое нужно было перетерпеть, чтобы достигнуть обетованной земли. Но система уничтожит в нем эту надежду. Можно до посинения втолковывать ему правду о мире, в котором они живут, – есть такие истины, до которых людям необходимо дойти самим, через собственный опыт. И когда Пес потеряет последнюю надежду, когда эта надежда наконец будет мертва – лишь тогда он поймет. Лишь тогда до него дойдет, что он не имеет ничего, а когда ты ничего не имеешь, это значит, что тебе нечего терять, зато есть за что бороться. И тогда придет некий Спартак и позовет их всех за собой, и они восстанут и разрушат стены между двумя мирами.

– Почему ты улыбаешься? – спросил Пес.

– Мы все особенные, – ответил Мозг.

– Ты правда так думаешь?

– Да. И нам не нужен никто, чтобы говорить, что это так или не так.

Мозг вспомнил, как мисс Оливер показала ему книгу, давшую ему еще один большой скачок в понимании мира. Мисс Оливер питала слабость к детям. Она была черной, но родом из северных штатов, да к тому же еще и горожанка; она-то знала, что такое быть не таким, как другие. Может быть, она воспринимала его как черного из-за цвета его кожи и курчавых волос – хотя его мать была белой, и в любом случае такие различия не имеют большого значения для монстров. Важно лишь одно различие.

В классе он разыгрывал из себя тупого: сообразительных учителя берут на заметку. Если ты говорил как образованный, это приводило их в ярость, как ни парадоксально. Они называли это «задирать нос». Мисс Оливер сразу раскусила его, но держала это в секрете. Она контрабандой приносила ему книги, чтобы подпитывать его интеллект. Книги по истории, политологии, физике, философии – он поглощал все, что она ему давала. От первоначального восхищения он перешел к разочарованию, когда его ум развился настолько, что перерос знания, содержавшиеся в книгах. В десятилетнем возрасте он изобрел новое направление в математике, в одиннадцать обратился к передовым разработкам теоретической физики.

А потом мисс Оливер принесла ему книгу, которая изменила его жизнь. «Мифы и монстры», том первый. Автор – Адам Новак, в твердом переплете, издание 1967 года. Система Домов не позволяла мутантам читать подобные книги. Здесь запрещались такие тексты, как «Красавица и чудовище» и «Остров доктора Моро». Вместо этого им показывали фильмы – «Тварь из Черной лагуны» и тому подобное, где отважные мальчики-нормалы спасали девочек от ужасных бушующих чудовищ. Это делалось не столько для развлечения, сколько для обучения, что-то вроде социальной адаптации. Промывка мозгов, одним словом. «Знайте свое место, детки. Только попробуйте связываться с нормалами, и вас ждет поражение». Мозгу потребовалось всего несколько минут, чтобы прочесть и запечатлеть «Мифы и монстров» в своей фотографической памяти.

Он сидел с остановившимся взглядом, удовлетворенный и полный новой информацией, рассматривая картинки в своем уме. Лев с головой и крыльями орла. Египтянин с головой шакала. Женщина со змеями вместо волос, один взгляд которой обращал людей в камень.

– Вы уже были здесь раньше, – сказала ему мисс Оливер. – Ты понимаешь, Джордж?

Джордж. Его рабская кличка. Джордж Хёрст.

– Да, – сказал Мозг. – Я понимаю.

– Мне кажется, в этих старых историях может быть доля истины. Возможно, они основаны на каких-то реальных событиях.

– Мы были богами.

– Наверное, бактерии, вызвавшие ваше появление, очень древние, – предположила мисс Оливер. – Как ты думаешь?

– Очень древние, – согласился Мозг. – Возможно, они существовали всегда. Такой эволюционный джокер, лежавший в колоде в ожидании своего часа.

– Мы еще очень многого не знаем. Может быть, когда ты вырастешь, ты займешься изучением этого вопроса и расскажешь нам, как это произошло.

Мисс Оливер хотела воодушевить его, убедить в необходимости открыть миру свои интеллектуальные способности и найти им должное применение. Он действительно чувствовал воодушевление – но совсем по другому поводу.

– Может быть, так и будет, – сказал он, чтобы ее успокоить.

«Было время, когда вы на нас молились, – подумал он про себя. – И это время вернется снова!»

С этого дня Мозг начал разрабатывать план восстания.

Когда он вырастет, он хотел стать свободным.

Глава пятая

Долгие, глубокие поцелуи под старым кизиловым деревом на краю школьного футбольного поля.

Когда у них закончилось дыхание, их рты разъединились. Вдохнув новую порцию воздуха, Джейк зарылся лицом в ее шею и принялся продвигаться вниз к ключицам, перебирая губами по коже.

– Обожемой, – проговорила Эми.

Его прикосновения, его запах, его вкус… Кровь шумела в ее ушах.

– Спасибо вам, мистер Бенсон, – пробормотал Джейк.

– С чего ты вдруг его вспомнил?

Как у него вообще получалось о чем-то думать? Ее собственный ум полностью отключился, уйдя в какое-то особое место, отведенное только чувствам. Она не могла бы сказать даже, какой сегодня день.

– Папа всегда говорил, что можно подцепить бациллу, если целоваться, – пояснил Джейк. – Но теперь, благодаря мистеру Бенсону, я знаю, что это неправда.

Эми улыбнулась ему.

– Теперь ты знаешь. О господи! Ладно… Наверное, мне пора домой.

Они знали, что дальше заходить нельзя. Даже у поцелуев есть свои пределы. Размытая, неопределенная граница, за которой удовольствие переходит в смятение. Он обнял ее еще раз и отпустил. Несмотря на все свое бунтарское обаяние, Джейк был джентльменом.

Эми подобрала с земли учебники и прижала к груди.

– Не знаю, как я вообще пойду. У меня ноги сделались как резиновые, сэр. Вы превратили меня в медузу!

– В таком случае, мисс, держитесь за мою руку.

– Вы хорошо целуетесь, Джейк Кумбс.

– А вы не похожи ни на какую другую девушку, Эми Грин.

– В каком смысле? Чем это я не похожа на других девушек?

– Потому что ты идеальная, – сказал он. – Во всяком случае, для меня.

Ей понравилось, как это прозвучало. «Идеальная»… Он тоже казался ей идеальным.

Кожа ее головы зудела так, словно по ней ползали полчища муравьев. Старая нервная привычка требовала ее внимания. Но она не стала чесаться. Вместо этого она стиснула его руку, и они тронулись по дорожке мимо телефонных столбов, увитых плетями кудзу.

– Ты так много обо мне знаешь, – сказала она. – А ведь мы встречаемся всего неделю.

– Я быстро учусь. Эй, а что ты делаешь в пятницу вечером?

– То же, что и обычно. А почему ты спрашиваешь?

– Мы с Троем нашли отличную поляну в лесу, возле оленьей тропы. Там даже есть чье-то кострище, обложенное камнями. Мы хотим пойти посидеть у костра, послушать музыку. Поговорить о жизни.

– А монстров вы не боитесь?

– Ты прекрасно знаешь, что я не боюсь никаких монстров.

То, что он говорил сегодня в классе – о том, что чумные дети – такие же люди, как и все, – не было показным бунтарством. Он действительно так думал.

– Даже диких?

Порой чумные дети убегали из Домов и поселялись в лесу. Там они постепенно дичали. Фермеры стреляли в них, если они подбирались слишком близко.

– Это просто еще одна сказка, чтобы нас напугать, – ответил Джейк.

– Может, и так. А кто там будет вообще?

– Как я сказал – мы с Троем и еще Салли и Мишель. Трой и Мишель попробуют спереть какой-нибудь выпивки у своих предков, пива или чего-нибудь покрепче. Устроим вечеринку.

Эми уже не первый год училась с ними в одной школе, но, по сути, они оставались для нее незнакомцами. Сколько она себя помнила, в ее жизни всегда была лишь она сама и мама. Весь ее распорядок состоял из необходимых телодвижений, чтобы казаться нормальной девочкой, но на самом деле она жила в страхе перед всеми. Этим летом она решила, что пора выбираться из своей скорлупы. Она подружилась с Салли, ходившей с ней в одну церковь, – ту, где проповедовал отец Джейка.

Когда начались занятия в школе, Эми решилась пойти на еще больший риск и завести бойфренда. Она выбрала Джейка, в котором опасность и доброта смешивались как раз в нужной пропорции. Из-за него она начала тусоваться с Мишель и Троем.

Эми остановилась на развилке. Вдоль растрескавшегося асфальта рос желтый жасмин.

– Вечеринка под звездами… Наверное, это здорово. Хотела бы и я с вами!

– Почему бы и нет, если ты действительно этого хочешь, – отозвался Джейк. – Представь, сколько у нас будет времени, чтобы целоваться!

Эми задумалась. Такой выход за рамки выглядел заманчиво. Немного риска…

– Наверное, я могла бы разок ускользнуть из дому. Но тебе лучше быть поосторожнее, с твоим-то папой.

Методистская церковь, которой заведовал преподобный Кумбс, стояла за чертой города, на незастроенном участке Двадцатого окружного шоссе. Он не пропускал ни одного воскресенья, чтобы не предупредить горожан о надвигающемся апокалипсисе. Чума – это знак, говорил он. Наказание человечеству за его грехи. Господь вскоре грядет к нам, и вы не поверите, люди, насколько он разгневан! Эми не могла понять, зачем ее мама каждое воскресенье ходит туда, чтобы слушать все это.

– Папу я не боюсь, – сказал Джейк. – Он много лает, но не кусается.

– Еще бы! Посмотреть только, как ты одеваешься. И какую музыку слушаешь. И что ты порой говоришь.

Джейк рассмеялся. Эми запрокинула голову, и он наклонился к ней. Их зубы стукнулись друг о друга, потом они снова нашли друг друга губами. Они стояли в зарослях возле дороги, погрузившись в поцелуй, до тех пор, пока мимо не прогрохотал грузовик и не посигналил им.

– Кажется, я в тебя влюбился, – проговорил Джейк в облаке пыли.

Эми улыбнулась и двинулась в направлении дома. Бросив взгляд через плечо, она с удовлетворением заметила, что Джейк не сдвинулся с места ни на дюйм – так и стоял посреди желтого жасмина в своей черной футболке с пиратским флагом и армейских ботинках.

– Увидимся завтра, Джейк Кумбс!

– Ты так и не ответила, ты-то меня любишь или нет?

– Как будто ты сам не знаешь.

Джейк широко улыбнулся:

– В пятницу вечером! Подумай, о’кей?

– Обязательно.

Он помахал ей рукой. Эми пошла прочь, слегка вприпрыжку. Ей не терпелось рассказать Салли о том, что они целовались с Джейком. Ее прямо-таки распирало от этой новости. Она чувствовала себя особенной, словно ее приняли в закрытый клуб. Теперь она знала на опыте нечто такое, что для большинства девочек в ее классе оставалось чарующей загадкой. Похоже, процесс взросления похож не столько на дорогу, сколько на лестницу, – и она только что вскарабкалась на очередную ступеньку.

В одиночестве она шла по грунтовой дороге, тем путем, которым всегда возвращалась из школы, – но теперь она не чувствовала себя одинокой. Джейк Кумбс шел вместе с ней, она несла его домой в своем сердце и уме. Большой дом показался за шеренгой тюльпанных деревьев, окруженный слегка холмистыми зелеными полями, от которых пахло мокрой землей.

Возвращение в душный, обветшалый особняк больше не казалось таким ужасным, как прежде. Сегодня вечером она прочтет учебник по гигиене от корки до корки. Узнает все, что только можно узнать. Поцелуи доставили ей невероятное удовольствие. Если ей можно целоваться, возможно, есть и другие вещи, которые она могла бы попробовать.

В этот год она предприняла несколько очень рискованных шагов – и они раскрыли перед ней целый мир, гораздо больше, чем тот, что был ей знаком прежде. Эми уже была готова штурмовать следующую ступеньку лестницы, чтобы посмотреть, насколько высоко она сможет взобраться.

Линда Грин сидела на диване в своей занавешенной шторами гостиной и досматривала сериал в ожидании, когда ее малышка дочь вернется домой из школы. Сигаретный дым висел в воздухе слоями, которые лишь слегка колебал жужжащий вентилятор. Она воткнула окурок «Вирджиния слимс» в переполненную пепельницу, стоящую на боковом столике, и стряхнула с халата пепел. Потом отхлебнула глоток виски, чтобы еще немного притупить мозг.

«Что за жизнь, – подумала она. – Черт бы это все побрал».

Жизнь не всегда была такой. Линда ничего не имела против своего детства, проведенного в маленьком городке. Молодая девчонка со склонностью влипать в истории, тонкой талией и бюстом, останавливавшим движение на дорогах, всегда могла найти чем заняться. Некогда парни затевали кулачные бои за возможность провести субботний вечер в компании Линды Брэзел. Взрослые мужчины оглядывали ее с ног до головы и подмигивали, предлагая поработать няней у их детей. Окончив школу, она выбрала Билли Рэя Грина, имевшего хорошо оплачиваемую работу на хлопкопрядильной фабрике, и стала миссис Грин. Билли Рэй был непьющим и никогда не бил ее. От него она получила этот дом, доставшийся ему после смерти его дорогой матушки. Это было в 1968 году, когда таблоиды начали публиковать рассказы о детях-монстрах, наряду с ужасными новостями из Вьетнама. Знаки и предзнаменования. Важные деятели, успокаивающие перепуганную публику. Ее все это не особенно затрагивало. Ей и без того хватало забот: она начинала свою взрослую жизнь.

Это было большим приключением, однако спустя какое-то время ощущения притупились. Она начала тосковать по дням своей славы, когда за нее дрались парни. Взрослые мужчины по-прежнему поглядывали на нее, и наконец она от скуки вновь принялась за старые проделки. Оказалось совсем нетрудно занять долгие часы, пока Билли Рэй трудился на фабрике. Гости города, коммивояжеры и подобный народ – такое было у нее правило, чтобы обезопасить себя. Именно так она и подцепила бациллу и обнаружила это лишь после того, как у нее родилась Эми.

Она обвинила Билли Рэя в том, что это он ее заразил. Она так распалилась, что и сама почти поверила в это. В ответ он назвал ее никчемной шлюхой и сказал спасибо за испоганенную жизнь. Вскоре после этого он ее бросил – и пускай катится куда подальше, сволочь этакая. Хватило совести оставить ее одну с таким ребенком.

Хлопнула кухонная дверь. Эми вошла в комнату.

– Привет, мама!

Не отрывая взгляд от экрана, Линда закурила новую сигарету.

– В холодильнике есть заморозка, разогрей себе. Хочешь, посмотрим что-нибудь за ужином?

– Сперва сделаю домашнее задание.

– Как хочешь, малышка.

– Слушай, мама…

Линда оторвалась от сериала.

– Что – слушай?

– Помнишь, о чем мы говорили? Ну что я не такая, как другие, и все такое…

– Ты не просто не такая, как другие, ты идеальная. Только взгляни на себя!

– Ну мама!

Линда вздохнула.

– Хорошо. Что ты хочешь знать?

– То, что ты говорила мне раньше – о том, кто я такая. Это все было взаправду, честно-пречестно?

Линде хотелось рассмеяться, но вместо этого она просто закашлялась в кулак. Господи боже, да неужели бы она сидела здесь на своей великолепной заднице, если бы это все не было взаправду? Неужели тратила бы свое время, целыми днями глядя в телевизор и читая женские романы? Или ходила в эту адскую церковь, где на зараженных смотрят как на грешников?

– Хотела бы я, чтобы это было неправдой, – сказала она.

– Иногда матери придумывают всякие истории, чтобы их дети не занимались чем не положено.

– Я не из таких матерей, милая.

– Но мама, я ведь ничем не отличаюсь с виду от нормальных людей!

Линда одним глотком допила виски и поморщилась: напиток обжег ей гортань.

– Хвала Господу за это.

– Я сегодня целовалась с мальчиком. От поцелуев ничего нельзя подцепить. Нам рассказали на уроке гигиены.

– Все равно, никогда не теряй осторожности, – отозвалась Линда. – Ты носишь в себе заразу. Неужели тебе хочется родить монстра? А потом твой мальчик тебя, конечно, бросит, как бросил меня твой папа. И никогда больше не сможет полюбить девушку. Он станет неприкасаемым! Если ты его действительно любишь, не заставляй его тебя ненавидеть.

– Мы просто целовались, и все. Мы не такие уж глупые!

– Ты еще очень молода. Глупость идет в комплекте.

– Но откуда ты знаешь?

– Откуда я знаю что?

– Что я одна из них? Если я на них не похожа?

Линда вспомнила, как выталкивала Эми из себя. Вся залитая потом, ноги в воздухе, большие груди сочатся молоком. Доктор протянул ей замечательного, безупречного ребенка. Все вздохнули с облегчением. «Миссис Грин, у вас дочка», – сказал он. «Дайте ее мне, – ответила Линда. – Я хочу подержать моего ангелочка». Доктор с сиделками отошли, чтобы заняться другими делами, пока Эми сосала ее грудь. Самое естественное, что только может быть. Ею овладел прилив яростной любви – любви, как будто только что рожденной и в то же время древней как мир, любви, зародившейся где-то в атомах ее тела и затмившей все остальное.

А потом Линда увидела. Увидела, кем в действительности была ее малютка. Она подавила готовый вырваться вопль и продолжила кормить.

От Билли Рэя она не могла это скрыть, но могла от всех остальных. Ее Эми не будет расти в каком-то приюте для уродов, и точка! Билли Рэй, остальные мужчины, с которыми она развлекалась, свободная жизнь, все ее желания – ничто из этого не стоило и кучки бобов по сравнению с благополучием ее дочурки. Линда была готова на все, чтобы ее защитить. Если она проявит достаточно смекалки, ее малышка вырастет в настоящем мире и будет жить нормальной жизнью.

– Просто знаю, – сказала Линда. – Неважно откуда. Если я с тобой слишком строга, ты знаешь почему. Слушайся меня, у тебя еще вся жизнь впереди.

– Мне бы просто хотелось… – начала Эми.

– Я знаю. Иди к своим учебникам. Я потом принесу тебе стакан воды с сиропом. Ужин в холодильнике. Сегодня показывают «Династию».

Честно говоря, Линда предпочла бы посмотреть «Шоу Косби», интересную новую передачу. Он доктор, она юрист; вместе со своей семьей они наслаждаются жизнью, которой у нее никогда не будет. Правда, они черные, но это ничего. Линда ничего не имела против черных, если они вели себя как приличные люди. Но Эми шоу не нравилось. Она еще была в том возрасте, когда вид людей, ведущих себя нормально, приносит скуку, а не удовлетворение. Эми нравилась «Династия», где обаятельные и красивые люди дрались за то, чтобы занять место на самом верху.

Поэтому сегодня вечером они будут смотреть «Династию».

– Хорошо, мама, – сказала Эми. – Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, милая, – отозвалась Линда, провожая дочь взглядом до верха лестницы.

После «Династии» она снова примется за виски, пока не уснет там же, где сидела. Назавтра, проснувшись, она вряд ли вспомнит хоть что-нибудь.

Глава шестая

Реджи Элбод завтракал. Бекон, кукурузный хлеб с сиропом, лепешки, залитые густой бурой подливкой. Запивая обильный завтрак горячим сладким кофе, он смотрел на дочерей, гомонящих и толкающихся на кухне. Его Джуди, которая была хорошей женщиной, скончалась несколько лет назад. Парни в городе постоянно спрашивали его, когда он собирается найти себе новую супругу. В ответ он всегда смеялся: «Под моей крышей и так растут четыре девчонки, куда, черт побери, я ее дену?»

Плюс ко всему вокруг по-прежнему свирепствовала эта зараза. Людям приходилось тестироваться, прежде чем лечь в одну постель. Ухаживать за женщиной теперь означало совсем не то, что раньше. Нет, для него со всей этой чепухой было покончено. Четырех дочерей более чем достаточно, чтобы заводить еще одну женщину в своей жизни. В его возрасте у него оставалась лишь одна цель: позаботиться о себе и о том, что ему принадлежит.

Выйдя на веранду, он прислонился к облупившемуся столбу и принялся сворачивать самокрутку. Лизнул, заклеил. Закурил, глядя, как восходит солнце. Выбросил окурок, откашлялся, выплюнул комок слизи и затопал во двор, готовый начать трудовой день.

На созревающем хлопке уже открывались коробочки. Наряду с арахисом хлопок был его главным источником дохода. Кроме того, Элбод выращивал также бататы, тыкву, бобы, горох, капусту и помидоры – все это следовало поскорее собрать и законсервировать. Курам и свиньям требовался корм, коровы уже мычали, требуя внимания, изгороди нуждались в починке. Он напомнил себе не забыть заскочить сегодня в «Кормовую базу Экли», а потом еще закупиться в универмаге. Ему был нужен табак, растительное масло и всякие мелочи для девчушек.

И еще сегодня был день чудиков.

Они работали у Элбода по три-четыре дня в неделю вот уже восемь лет. Поначалу они вообще ни черта не смыслили, просто бегали повсюду и на все натыкались. Элбод припомнил, как один мальчонка боялся кур. Он показал детишкам свой хлыст, чтобы они не вздумали озоровать, и с тех пор они отлично поладили. Из чудиков выросли неплохие фермеры. Теперь он вряд ли бы смог справиться без них.

Он покормил скот, подоил коров. Потом, минута в минуту, на дороге в облаке пыли показался пикап и вкатил во двор. Дэйв Гейнс выключил мотор, вышел из машины и потянулся. Чудики сидели в кузове в своих грязных комбинезонах, ожидая команды выгружаться.

– С утречком, Реджи, – приветствовал его Гейнс.

– С утречком, Дэйв. Что-то я не вижу Болвана, простыл, что ли?

Здоровый глаз Гейнса уставился на Элбода. Второй, мутный и неподвижный, смотрел в другом направлении.

– Приходили люди из Бюро. Забрали его на какое-то время.

– Вон оно как? – отозвался Элбод.

В нем начинало вздыматься праведное негодование. Он ведь платил им за работу, черт возьми! Хотя на самом деле Дом должен бы помогать ему задаром, учитывая, сколько налогов от него требует Вашингтон.

Его младшенькая вынесла ему термос с кофе. Милая мордашка, светлые волосы, в точности как у ее сестер. В точности как у его Джуди, упокой Господь ее душу. Она вручила ему термос и чмокнула в щетинистую щеку.

– Это тебе, папа.

– Спасибо, золотко. Успехов тебе в школе.

– С утречком, мисс Салли! – поздоровался учитель с широкой улыбкой, но девочка уже бежала босиком обратно к дому.

– Мне не хватит работников, – сказал Элбод. – Я плачу Дому приличные деньги за этих ребят.

– Я привез с собой Мэри.

– Эту дурочку? У меня полдня уйдет, чтобы научить ее, что надо делать.

– Это я беру на себя, – заверил его Гейнс.

– У вас в Доме сотни чудиков, и вы не нашли никого лучше, чтобы послать ко мне?

– Я же сказал, я ее научу. Занимайтесь спокойно своими делами. Вы составили для меня список?

Элбод вытащил из заднего кармана комбинезона засаленный блокнот. Раскрыл, вырвал листок и протянул учителю.

– Как думаете, справитесь со всем этим за сегодня?

Учитель посмотрел на листок.

– Так что, у вас весь хлопок уже поспел?

Элбод сплюнул на землю.

– Угу.

Солнца в этом году было много, но без сильной жары. Обильные дожди. Для хлопка это хорошо. Урожай уже можно было собирать. Цены на рынке были не такими высокими, как ему бы хотелось, но и не особенно низкими. На следующий год он засеет свои поля горохом, чтобы почва не обеднялась.

– Нашим ребятам за один день все это не убрать, – сказал Гейнс. – Нужно больше времени. То есть гораздо больше. ...