Все права на текст принадлежат автору: Коллектив авторов.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
История греческой литературы Том II Коллектив авторов

История греческой литературы Том II. История, философия, ораторское искусство классического периода

Под редакцией

С. И. Соболевского, М. Е.Грабарь-Пассек, Ф. А. Петровского

ИСТОРИЯ

Глава I НАЧАЛО ГРЕЧЕСКОЙ ПРОЗЫ

1. ЗАРОЖДЕНИЕ ГРЕЧЕСКОЙ ПРОЗЫ В ИОНИЙСКИХ ГОРОДАХ МАЛОЙ АЗИИ

Зарождение греческой прозы относится к VI веку до н. э., когда в Греции, с развитием рабовладения, развиваются товарно-денежные отношения. Этот процесс особенно интенсивно проходил в греческих городах Малой Азии, где наиболее передовыми были поселения греков-ионийцев, и в первую очередь город Милет.

Расцвет малоазийских городов в значительной мере объясняется выгодными условиями их географического положения между материковой Грецией и странами Востока. В силу своего положения, наличия судоходных рек, на которых были расположены эти города, и удобных естественных морских гаваней они оказывались торговыми посредниками между Востоком и Западом. Иония с незапамятных времен была связана с культурными центрами древнего Востока, достижения которого в области науки были использованы ионийскими мыслителями, значительно опередившими в своих учениях материковую Грецию. Первыми греческими учеными-философами, изучавшими, в связи с астрономией и математикой, проблемы происхождения и развития мира и проблему природы в целом, были именно ионийцы, а основоположником ионийской философии был живший в VI веке Фалес из Милета[1] первый греческий философ-материалист. Здесь же, в Ионии, закладываются и первые основы греческой прозы в сочинениях тех писателей, которых в науке принято называть логографами.

Совершенно естественно, что в связи с развитием новых производственных отношений в малоазийских греческих городах и расширением торговли и колонизации, главная роль в которой в VIII-VI веках принадлежала опять-таки Милету[2], началось развитие письменной прозаической речи, так как торговая жизнь, связанная с необходимостью составления письменных договоров, требовала пользования прозаическою речью: точно так же и развитие науки повлекло за собой прозаическую форму изложения.

Стихотворное изложение явилось в литературе раньше прозаического. Причиной этого было то, что для развития прозы необходимым условием было искусство письма; поэтическая речь, благодаря ее ритму, сравнительно легко запоминалась и могла долго храниться в памяти: не только певцы древнего времени, но и образованные люди исторической эпохи могли знать всю "Илиаду" и "Одиссею" наизусть, как этим хвалится Никерат в "Пире" Ксенофонта (III, 5). Прозаическую речь запоминать было труднее, и потому она могла применяться в литературе лишь тогда, когда возникла и развилась письменность.

2. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ПИСЬМЕННОСТИ В ГРЕЦИИ И ДРЕВНЕЙШИЕ ПАМЯТНИКИ ПИСЬМА

Время возникновения письменности в Греции в точности неизвестно[3]. Надо полагать, что искусство письма давно было знакомо грекам: трудно допустить, чтобы они, при знакомстве с финикийскими купцами и с их алфавитом, не догадались применить его к своему языку. Но и до усвоения этого алфавита по крайней мере часть греков владела искусством письма. Открытые на кипрских памятниках письменные знаки, состоящие из слогов, так неуклюжи, что употребление их надо считать предшествующим введению удобного семитского алфавита. Следовательно, греки могли познакомиться с алфавитом только после заселения Кипра [4]; невероятно, чтобы, зная алфавит уже до прибытия на этот остров, они заменили его столь несовершенным письмом. Упоминаемые у Гомера (Ил. VI. 168) "гибельные знаки", σήματα λυγρά, были ли то какие-нибудь иероглифы или буквы, показывают, что греки того времени уже знали какое-то искусство письма, знали даже материал для письма — складную дощечку πίναξ πτυκτός (Ил. VI, 169)[5].

Вопрос о том, когда у греков появился алфавит, в науке решается различно. По большей части этим временем считается IX век: следов алфавита от более раннего времени не имеется. Во всяком случае нам неизвестны надписи древнее VII века, хотя, конечно, это не может служить доказательством того, что раньше данного времени греки не умели писать. По свидетельству Иосифа Флавия, греки не знали официальных документов древнее законов Драконта (около 621 г.) ("Против Апиона" I, 4). Первоначально новое искусство стало применяться лишь для деловых целей. Древнейшими памятниками письма, которые сохранились до нашего времени или о которых мы знаем по сообщениям древних писателей, являются:

1. Надписи на камне или на меди. Древнейшие надписи, сохранившиеся до нашего времени, — надписи Феры, Мелоса, Теоса и др., по мнению специалистов, не старше 40-й олимпиады (около 620 г. до н. э.). Древнейшая известная нам аттическая надпись датируется специалистами началом VII или концом VIII века до н. э. Надписей VII века имеется несколько; к VII или к началу VI века относится надпись, сделанная греческими наемниками на ногах двух статуй в Нубии; по мнению одних, она сделана при царе Псамметихе I около 635 г. до н. э., по мнению других — при царе Псамметихе II около 590 г. до н. э.

2. Древнейшие памятники письма, о которых мы знаем по сообщениям древних писателей, а именно: списки победителей на больших национальных праздниках (например, победителей на Олимпийских играх, начиная с 776 г. до н. э.), списки должностных лиц (например, эфоров в Спарте, начиная с 755 г., архонтов-эпонимов в Аттике, начиная с 682 г.), списки жрецов и жриц знаменитых святилищ (например, жриц Геры в Аргосе, жрецов Посейдона в Галикарнассе). В различных городах имелись и местные записи или хроники (άναγρχφαί) вроде, например, Лаконской, которая велась еще во времена Агесилая [6] и содержала в себе, между прочим, имена царей, победителей на Карнейских празднествах и пр., или Сикионской таблицы, с именами аргосских жриц, поэтов и музыкантов [7].

3. Законы и договоры. От законов Залевка в Локрах (около 664 г.) до нас ничего не дошло. Более известно нам о законах Драконта (около 621 г.) и Солона (594 г.) в Афинах; последние были написаны на четырехугольных деревянных досках ἄξονες или κύρβεις; но и от этих законов дошли до нас лишь немногие отрывки. Образчиком древнего договора может служить сохранившаяся до нашего времени надпись, содержащая договор о мире между Элидой и аркадским городом Гереей (или Эвеей); эту надпись одни ученые датируют 50-й олимпиадой (580-577 гг. до н. э.), другие — более поздним временем. Павсаний (V, 20, 1) говорит, что он видел написанный на диске текст священного мира, который элейцы объявляют на время Олимпийских игр; так как диск этот назывался диском Ифита, а Ифит, по преданию, был современником Ликурга и учредителем Олимпийских игр, то эта надпись должна относиться к началу Олимпийских игр, т. е. к VIII веку до н. э.

Но все упомянутые выше документы не могут быть названы литературными памятниками и потому относятся не к области истории литературы, а к области эпиграфики [8]. Литературные произведения у греков могли появиться лишь тогда, когда они получили удобный для письма материал, на котором можно было писать сравнительно длинные сочинения и благодаря которому эти сочинения могли распространяться среди читателей в неограниченном количестве [9]. Таким материалом для письма оказался папирус, производившийся в Египте.

Первое упоминание об употреблении папируса у ионийцев встречается у Геродота (V, 58): "Ионийцы издревле называют книги кожами на том основании, что некогда употреблялись ими для письма козьи и овечьи кожи вследствие редкости папируса". Из этих слов Геродота видно, что в его время папирус был уже вполне известен ионийцам и служил обычным материалом для письма; он был им известен уже в более раннее время, но являлся тогда редким.

Всего вероятнее, что папирус стал доступным для ионийцев в VII веке до н. э., после того как при египетском царе Псамметихе I (671-617 гг.) возникли оживленные торговые сношения Греции с Египтом и вывоз папируса из Египта стал возможен. Благодаря своим преимуществам папирус довольно быстро вытеснил все другие материалы для письма. Греки и римляне пользовались им до IV века н. э. включительно, но впоследствии над папирусом одержал полную победу пергамент. Относительно поэтов VIII и VII веков до н. э. — Гесиода, Архилоха, Алкмана и др. — мы должны предполагать, что они писали свои произведения сравнительно небольшого размера на дереве, свинце, коже и т. п., а может быть даже и совсем не писали.

Лишь с развитием употребления папируса стали возможны сравнительно длинные прозаические сочинения, которые уже не могли распространяться устным путем [10]. Таким образом, эти первые образцы письма были вместе с тем и первыми образцами прозы.

3. ДРЕВНЕЙШАЯ ИСТОРИЯ У ЭЛЛИНОВ И ЛОГОГРАФЫ. КАДМ ИЗ МИЛЕТА

Древнейшей историей для эллинов были народные песни, составлявшиеся в гомеровское и догомеровское время, если разуметь под "историей" повествование о прошедших событиях. Лица и события, о которых говорилось в этих песнях, считались вполне историческими.

Даже такой трезвый историк, как Фукидид, считает Троянскую войну вполне историческим событием; он только дает поправки к некоторым сведениям, сообщаемым Гомером. В сравнительно поздние времена государства, спорившие между собой, находили возможным ссылаться на гомеровские поэмы, как на авторитетные, общепризнанные документы. То же надо сказать о киклическом эпосе, о поэмах Гесиода и о генеалогических поэмах. Так, в поэме Эвмела "О Коринфе" (Κορινθιακά) "излагалась древнейшая, завещанная сагой, история Коринфа. Эта поэма была переделана в прозу, и такой пересказ ее упоминается Павсанием" [11]. Элегик Ксенофан написал также поэму об основании своего родного города Колофона и об отводе колонии в Элею в Италии [12].

Эллины считали мифические времена даже не очень отдаленной историей. Троянская война, например, по их летосчислению, происходила в XII веке до н. э., т. е. за 6-7 веков до VI-V века, когда появляются сочинения логографов и Геродота. Если даже ученые нового времени считают возможным найти в мифах зерна истории, то нет ничего удивительного в том, что эллины видели в мифах историю прошлого своего народа.

Как долго Гомер и Гесиод сохраняли для эллинов значение историков, лучше всего показывает пример Страбона, одного из просвещеннейших людей Эллады I века н. э. По его мнению, "Илиада" и "Одиссея" имеют историческую основу, которую он и пытается восстанавливать с помощью приемов древнейших эллинских историков. "Скорее можно поверить героическим поэтам, Гесиоду и Гомеру или трагикам, — говорит он, — чем Ктесию, Геродоту, Гелланику и другим подобным" (XI, 6, 3).

Таким образом, переход от эпоса к исторической прозе в VI веке до н. э. происходил постепенно и был совершенно закономерным; изменилось не самое содержание, а только форма изложения.

Мало того, даже в то время, когда уже существовало историческое повествование в прозаической форме, были еще попытки излагать историю стихами: так, Херил Самосский, младший современник и почитатель Геродота, взялся за современную историю в своей поэме "Персеида", сюжетом которой была победа афинян над персидским царем Ксерксом[13]. Таким образом, в течение некоторого времени история излагалась и прозой и стихами. Равным образом и Эмпедокл [14] излагал свое философское учение стихами в V веке до н. э., когда прозаическое изложение уже давно было введено в философию.

Так как Навкратида в Египте была основана ионийцами, то и папирус проник прежде всего к ионийцам Малой Азии. Здесь и зародилась греческая литературная проза, здесь в VI веке до н. э. появляются первые исторические сочинения, написанные прозой. Этих историков, предшествовавших Геродоту, а отчасти бывших его современниками, принято называть логографами (λογογράφοι) [15].

Слову "логографы" мы не вполне правильно придаем значение "историки догеродотовского времени". Слово это употреблено Фукидидом в указанном выше месте в смысле "пишущие прозой", "прозаики" — в противоположность "пишущим стихами", "поэтам", — независимо от содержания сочинений, а не в специальном смысле "историки". Однако под словом такого общего значения в данном месте Фукидид мог разуметь только этих историков (включая в их число и Геродота), а не других каких-либо прозаиков, например философов Анаксимандра, Анаксимена, Гераклита [16].

Сочинения логографов не дошли до нас, сохранились лишь отрывки из них у различных древних писателей, но отрывки эти слишком малы, чтобы по ним мы могли составить себе ясное представление о логографах. Поэтому для нас важны отзывы о них Страбона и Дионисия Галикарнасского.

Вот отзыв Страбона: "Речь прозаическая, по крайней мере обработанная, есть подражание поэтической. Прежде всего появилось на свете поэтическое изложение и приобрело славу; потом, подражая ему, не прибегая к стиху, но сохраняя прочие поэтические особенности, писали свои произведения Кадм, Ферекид, Гекатей; затем позднейшие писатели, постоянно отнимая что-нибудь от поэтических свойств, низвели речь к ее настоящему виду, как бы с какого-то возвышенного положения" (I, 2, 6).

Дионисий Галикарнасский говорит о древнейших историках-прозаиках следующее: "Древних историков много, и они были во многих местах до Пелопоннесской войны. К числу их относятся: Евгеон Самосский, Деиох Проконнесский, Евдем Паросский, Демокл Фигелейский, Гекатей Милетский, Акусилай Аргосский, Харон Лампсакский, Мелесагор Халкедонский, а те, которые немного моложе, т. е. жили незадолго до Пелопоннесской войны и прожили до времени Фукидида, — это Гелланик Лесбосский, Дамаст Сигейский, Ксеномед Хиосский, Ксанф Лидийский и многие другие. В выборе темы они руководствовались почти одинаковой точкой зрения и способностями немногим отличались друг от друга. Одни писали эллинские истории, другие — варварские [иностранные], причем и эти истории они не соединяли одну с другою, но разделяли их по народам и городам и излагали одну отдельно от другой, преследуя одну и ту же цель — обнародовать во всеобщее сведение предания, сохранившиеся у местных жителей среди разных народов и городов, письменные документы, хранившиеся как в храмах, так и в светских местах [в архивах], — обнародовать эти памятники в том виде, в каком они их получили, ничего к ним не прибавляя и не убавляя. Среди этого были и некоторые мифы, которым верили с давнего времени, и некоторые интересные, необычайные события, которые нашим современникам представляются невероятными. Способ выражения употребляли они по большей части одинаковый, — все те, которые писали на одном и том же наречии: ясный, обычный, чистый, краткий, соответствующий описываемым событиям, не представляющий никакой художественности. Однако произведениям их присуща какая-то красота и прелесть, в одних в большей степени, в других в меньшей, благодаря которой их сочинения еще остаются до сего времени"[17].

Дионисий делит логографов на две группы: старшую и младшую.

Первым логографом, по свидетельству древних, был Кадм из Милета (во второй половине VI века), автор сочинения "Об основании Милета и всей Ионии". Но еще в древности, как говорит Дионисий, высказывались сомнения в принадлежности ему сочинения, ходившего под его именем, а в наше время многие признают самую личность Кадма, первого логографа, мифической и находят, что его смешивают с финикийцем Кадмом, легендарным изобретателем греческого алфавита. Вопрос в данном случае не имеет значения, так как из произведения Кадма, если оно и было, до нас ничего не дошло.

4. ГЕКАТЕЙ МИЛЕТСКИЙ

Самым крупным из предшественников Геродота был Гекатей, родом из Милета, современник ионийского восстания против персов. В тогдашних событиях Гекатей играл довольно видную роль. Зная силы Персии, он был против восстания, а когда его увещания не подействовали, он стал советовать — и тоже тщетно — воспользоваться, по крайней мере, сокровищами святилища Аполлона в Бранхидах, полагая, что лучше употребить их на усиление флота, чем отдать на разграбление персам[18]. Уже это в некоторой степени характеризует Гекатея и его воззрений. Хотя он и предвидел печальный, исход восстания, он не покинул своих соотечественников, и есть известие, что после подавления восстания он был отправлен в качестве ходатая к персидскому наместнику Артаферну и склонил его к возвращению автономии греческим городам.

Сочинения Гекатея не дошли до нас; древними авторами упоминаются два его сочинения: "Генеалогии" (Γενεαλογίαι) и "Землеописание" (Γής περίοδος или Περιήγησις). "Генеалогии" заключали в себе легендарную историю героического периода, изложенную в виде генеалогий потомков Девкалиона и других мифических родоначальников эллинского народа, причем сообщались и мифы об их странствованиях и подвигах. Сочинение это, насколько можно судить по сохранившимся отрывкам, делилось на четыре книги. Гекатей оставляет совершенно без внимания феогонию и космогонию, составлявшие у других логографов (Ферекида и Акусилая) как бы введение в историю героев, и начинает изложение с Девкалиона, т. е. со времени, считавшегося как бы исходной точкой для подлинной истории. Для определения эпохи, на которой оканчивался труд Гекатея, мы не имеем никаких положительных данных; можно предположить, что таким моментом для него служила колонизация греками Малой Азии. Всех отрывков, перечисляемых в издании "Fragmenta historicorum Graecorum"[19] т. I, к "Генеалогиям", — 37; в числе их есть несколько довольно значительных по размерам, но они дают мало материала не только для истории, но и для мифологии.

В "Землеописании" Гекатей описывал Европу, Азию и Африку, а также дал географическую карту, усовершенствовав более древнюю карту, составленную впервые Анаксимандром. В Милете, одном из тогдашних центров мировой торговли и греческой культуры, Гекатей мог добыть немало сведений о чужих краях от купцов и моряков. Но он и сам много путешествовал: был "муж, много странствовавший" (άνηρ πολυπλανής), как называет его древний географ Агафемер. Это видно, между прочим, из того, что Гекатей, советуя своим согражданам не поднимать восстания против персов, "перечислил те народы, которые находились под властью Дария" [20]. Несомненно, что он лично побывал в Египте. Всего в FHG приведен 331 отрывок из "Землеописания"; большинство их состоит из одного только названия местности, народа, города. Но к названиям географическим он прибавлял и краткие заметки различного содержания. Нередко он пытается дать географическим названиям этимологическое объяснение, но эти попытки весьма наивны: имя города производится от имени его основателя, название страны — от первого царя, название народа — от родоначальника. Так, Хиос назван по Хиосу, сыну Океана, или от снега (χίών), который выпадает там в большом количестве, или по имени нимфы Хионы (фр. 99); Тенедос есть как бы "жилище Тенна" (Τέννου έδος, фр. 139) и т. д.

Более интересны те отрывки, в которых заключаются заметки о характере стран, их фауне, флоре, быте жителей, но таких отрывков мало. Так, Гекатей, подобно Геродоту, называет Египет даром Нила (фр. 279), рассуждает о причине наводнений последнего (фр. 278), рассказывает о редких животных, встречающихся там, о птице-фениксе (фр. 292), о гиппопотаме (фр. 293) и крокодиле (фр. 294).

Что касается быта народов, то он рассказывает, что пеоны во Фракии пьют пиво из ячменя и напиток из проса и полбы и мажутся коровьим маслом (фр. 123) "О пигмеях рассказывают, — говорит Гекатей, — что они приделывают себе рога и в образе баранов шумят трещотками и таким образом защищаются от сражающихся с ними журавлей, презирающих их малый рост" (фр. 266).

У Гекатея заметен уже некоторый рационализм и встречаются первые зачатки исторической критики. В этом отношении важны слова, которыми он начинает свои "Генеалогии": "Гекатей из Милета так говорит: "Это я пишу, как оно мне кажется истинным, ибо рассказы эллинов многочисленны и смешны, как мне кажется"" (фр. 332). И Гекатей старается по возможности устранить элемент сверхъестественный, сделать мифы и сказания правдоподобными. Так, по его объяснению, Кербер — это "страшная змея, жившая на Тенаре, и называлась она собакой Аида, потому что укушенный ею тотчас должен был умирать от яда: эта-то змея и была доставлена Гераклом к Эврисфею" (фр. 346). "Герион, против которого был послан аргосец Геракл, чтобы угнать коров Гериона и привести их в Микены, не имеет никакого отношения к стране иберов, и не на остров какой-то Эрифею, лежащий по ту сторону великого моря, был послан Геракл, а Герион был царем на материке близ Амбракии и Амфилохов, и с этого материка угнал коров Геракл, считая и это за подвиг немаловажный" (фр. 349).

Однако рационализм не мешал Гекатею при изложении своей родословной "соединить род свой в шестнадцатом колене с божеством"[21].

Как видно из приведенных выше примеров, критика Гекатея чисто субъективная: критерием для нее служит правдоподобное, возможное, естественное, да и этот принцип не проводится последовательно, как, например, в его собственной родословной. Но все же, по сравнению с господствовавшей еще наивной верой в богов и героев, как изображали их мифы и сказания, в сверхъестественное, чудесное, это было крупным шагом в развитии греческой критической мысли.

Гекатей пытался также внести в свою историю некоторый хронологический порядок, ведя счет по поколениям и полагая на каждое поколение по 40 лет. Наконец, у него виден уже как бы переход от чисто местной истории к более общей.

На протяжении всей древности Гекатей пользовался большой славой. Геродот только его одного из всех логографов называет по имени и вступает с ним в серьезную полемику, признавая тем самым его большое значение как историка.

Писатель II века н. э. Гермоген, отзываясь о Феопомпе, Эфоре, Гелланике, Филисте и о подобных им писателях, ставит Гекатея в один ряд с такими крупными историками, как Геродот, Фукидид и Ксенофонт [22].

Страбон, говоря о "достойных упоминания" уроженцах Милета, называет рядом с Фалесом, Анаксимандром, Анаксименом также и Гекатея (XIV, 635).

Солин (III век н. э.) прославляет Гекатея как честь и украшение всей Малой Азии (Polyhist., 43).

Только Гераклит решается поднять голос против Гекатея и обвиняет его в недостатке учености. "Многознание, — говорит он, — не дает ума; иначе оно дало бы ум Гесиоду, Пифагору, Ксенофану и Гекатею" [23].

Для суждения о Гекатее очень важны мнения Геродота и Гераклита, которые высказываются о Гекатее по существу, не касаясь, как Гермоген, только писательского стиля логографов. Из слов Геродота и Гераклита мы вправе заключить, что Гекатей был действительно значительным историком, но что у него вместе с тем еще не было последовательного критического подхода к оценке излагаемых им событий.

Остается сказать несколько слов о стиле Гекатея. На основании коротких фрагментов мы не можем составить самостоятельного суждения об этом.

Но Гермоген, как сказано выше, поставил его наряду с Фукидидом, Геродотом и Ксенофонтом и, кроме того, посвятил ему еще пространный отзыв, в котором говорит, что Гекатей пишет слогом чистым и ясным. Язык Гекатея — ионийский диалект без примеси эпических элементов, но в изложении у него нет той тщательности и красоты, какие есть у Геродота.

Из этого можно заключить, что речь у Гекатея была безыскусственная, может быть, несколько сухая и отрывистая, но не лишенная изящества, а иногда даже некоторой живости: так, по свидетельству Псевдо-Лонгина, он иногда делал переходы от рассказа в третьем лице к рассказу в первом лице (т. е. от косвенной речи к прямой), как, например, в приведенном в приложении фрагменте 353.

Гекатей был прямым предшественником Геродота и из всех логографов и по содержанию и по форме наиболее к нему приближался, хотя и далеко ему уступал. Главная заслуга его сочинений состоит в том, что в них виден переход от изложения местных событий к всемирной истории.

5. АКУСИЛАЙ АРГОССКИЙ

К числу логографов старшей группы принадлежит также Акусилай Аргосский. Какой город Аргос разумеется здесь, неизвестно: одни ученые полагают, что это знаменитый Аргос в Пелопоннесе; другие, основываясь на показании Свиды, лексикографа X в. н. э., думают, что это маленький город в Беотии; но о существовании такого города в Беотии нам неизвестно, поэтому надо считать более вероятным первое предположение.

Относительно времени жизни Акуеилая точных сведений нет. Этим временем можно считать с приблизительной достоверностью вторую и третью четверти VI века (575-525 гг. до н. э.).

Сочинение Акуеилая "Генеалогии" было по крайней мере в трех книгах. Он начинает свое изложение, как Гесиод свою "Феогонию", с сотворения мира: "Гесиод говорит, что вначале родился Хаос, а после Хаоса родились Земля и Эрот. С Гесиодом согласен и Акусилай" (фр. 1). До изложения каких событий довел свой труд Акусилай, нельзя сделать положительного заключения; можно думать, что он закончил его изложением событий Троянской воины и так называемых "ностов", т. е. приключений героев на обратном пути из-под Илиона на родину; во всяком случае он не вел рассказа героического периода, которым считают вторжение дорийцев в Пелопоннес.

Источниками, из которых черпал свой материал Акусилай, были в значительной мере или подлинные сочинения Гесиода, или приписываемые ему: "Феогония", "Каталог женщин", "Эои" [24]; Климент Александрийский [25] даже утверждает, что Акусилай просто переложил в прозу рассказы Гесиода. Правильнее суждение Иосифа Флавия ("Против Апиона", 1034), что Акусилай "исправлял Гесиода", так как даже из малого числа дошедших до нас отрывков видно, что логограф не всегда сходился с поэтом, то исправляя его рассказы, то пополняя оставленные им пробелы, а иногда сообщая другой вариант того же мифа, почерпнутый им из иного источника, и что вообще он придал своему собранию мифов большую последовательность и полноту.

Из разбора отрывков Акуеилая можно заключить, что он был усердным собирателем мифов, что он передавал их просто и с наивной верой; это нисколько не умаляет достоинства его труда, так как он дает нам более точное представление об этих мифах. Это сборник космогонических, феогонических и генеалогических легенд. Но отрывков сочинений Акусилая сохранилось так мало (всего 31), что судить по ним о его произведениях в целом мы лишены возможности.

6. ХАРОН ИЗ ЛАМПСАКА

К той же старшей группе логографов относится Харон. Он был уроженцем города Лампсака, ионийской колонии на берегу Геллеспонта. Время его жизни в точности неизвестно. Этим временем можно считать приблизительно последнюю четверть VI века до н. э. и первую половину V века (525-450 гг.).

Харону приписывается много разнообразных сочинений по истории как эллинского, так и варварского мира, но большинство их считается подложными. Подлинными его сочинениями могут считаться только: "Персидская история" (Περσικά) в двух книгах и "Летопись Лампсака" (Ὧροι Λαμψακηνῶν) в четырех книгах.

"Персидская история" начиналась со времени царя Нина, а одним из последних упомянутых в нем событий было, вероятно, свидание Фемистокла с царем Артаксерксом вскоре после вступления его на престол (465 г.). Таким образом, Харон довел историю Персии до своего времени. Даже из малочисленных отрывков сочинения Харона видно, что он кратко излагал те же самые события, что и Геродот, и даже довел свое изложение до более позднего времени, чем последний, так как Геродот остановился на взятии Сеста греческим флотом в 478 г., а Харон коснулся событий, происшедших после 465 г.

Из "Летописи Лампсака" сохранилось шесть отрывков; некоторые из них интересны по содержанию, как новеллы.

Харон является прямым предшественником Геродота по времени. Как и Геродот, он в своих сочинениях отдает предпочтение настоящей истории перед мифологией. Так, он первый изложил историю греко-персидских войн, равно как и другие события, очевидцем которых он был; у него же первого есть попытка исторической критики. Тем не менее можно предполагать, что он уделял немало места генеалогическим легендам и мифическим сказаниям, которые передавал с наивной простотой и полной верой в них; он также имел пристрастие к предзнаменованиям, анекдотам и приданиям иолуисторического характера. Пристрастием к таким предметам отличается и Геродот, но Геродот стоит значительно выше Харона в понимании исторических фактов, их связи и причинной зависимости, между тем как Харон вполне довольствуется сухим перечислением их: он пишет не историю, а летопись.

Такой характер его изложения отражается и на его стиле. Слог его отличается краткостью и отрывистостью; у него почти не встречается придаточных предложений; одна фраза соединяется с другой посредством δε и καί; мысли не вытекают последовательно одна из другой, а идут друг за другом в беспорядке, как это свойственно разговорной речи. Примером такого стиля может служить приведенный в приложении фрагмент 9.

Диалект, на котором пишет Харон, — ионийский, с теми же грамматическими формами, как у Геродота; часто, впрочем, они заменяются аттическими, но это, может быть, сделано цитирующими отрывки Харона авторами или переписчиками.

7. ЛОГОГРАФЫ МЛАДШЕЙ ГРУППЫ. КСАНФ ЛИДИЙСКИЙ, ГЕЛЛАНИК МИТИЛЕНСКИЙ

Из логографов младшей группы заслуживают упоминания Ксанф Лидийский и Гелланик Митиленский.

Ксанф был родом лидиец. О времени его жизни есть свидетельства Свиды и Дионисия Галикарнасского. Свидетельство Свиды "Он жил [или родился] во время взятия Сард" — неопределенно, так как неизвестно, которое взятие Сард разумеется, — взятие ли их персами в 546 г. или ионийцами в 498 г., а также неизвестно, в каком значении следует понимать слово γεγονως у Свиды, — в значении ли жил, или родился. Поэтому важнее свидетельство Дионисия, выше приведенное, о том, что Ксанф — один из тех историков, которые жили незадолго до Пелопоннесской войны и прожили до времени Фукидида. Кроме того, в одном фрагменте (фр. 3) Ксанф упоминает, что при Артаксерксе I, царствовавшем в 464-425 гг., была засуха. На основании этих данных можно считать приблизительным временем жизни Ксанфа 500-440 гг. до н. э.

Ксанфу принадлежит сочинение "Лидийская история" (Λυδιακά) в четырех книгах. От него сохранилось 27 отрывков, но подлинность большей части их оспаривается; однако доводы против их подлинности не имеют достаточного основания; хотя она и не вполне доказана, но все же вероятна.

На основании отрывков можно составить некоторое представление о содержании этого сочинения. Есть отрывки характера географического, этнографического, бытового, мифологического, полумифического и полуисторического (например, отрывки, в которых говорится о легендарных царях Лидии: Атии, Лиде, Торребе и др.).

Для характеристики Ксанфа как историка можно сослаться на мнение о нем Дионисия Галикарнасского ("Древняя история Рима" I, 28), что Ксанф "более, чем кто-либо другой, был сведущ в древней истории, а относительно отечественной считается надежным свидетелем, не уступающим никому". Большинство отрывков слишком незначительно по содержанию, чтобы можно было по ним судить об индивидуальных чертах автора и его критических способностях, а более крупные фрагменты, по всей вероятности, подверглись сильному изменению у позднейших авторов; так, из этого сочинения многое заимствовал историк Николай Дамаскин (I век до н. э.), который мог сильно изменить текст оригинала. Ксанф, насколько видно из его сочинения, отличался легковерием и почти полным отсутствием критики в соединении с глубокою религиозностью, что заставляло его принимать на веру и с наивностью передавать народные мифы и сказания, не делая даже попытки к рационалистическому толкованию или критическому разбору, как мы замечаем это иногда у Геродота.

Гелланик Митиленский — последний по времени из логографов. Он даже не может быть вполне назван логографом, так как он не предшественник Геродота, а его современник. О времени его жизни есть несколько известии из древних источников, но они противоречивы. Так, Памфила, ученая женщина эпохи Нерона, сообщает, что при начале Пелопоннесской войны (431 г.) Гелланику было 65 лет[26]. Следовательно, по этому расчету, он родился в 496/5 г. до н. э. По свидетельству биографии Эврипида, Гелланик родился в один день с Эврипидом, именно в день сражения при Саламине, т. е. в 480 г. Если верить свидетельству Памфилы (основанному на показании "Хроники" Аполлодора, историка II века до н. э.), то Гелланик был старше Геродота, родившегося около 484 г. Дионисий Галикарнасский также считает его одним из историков, живших раньше Геродота; если же верить свидетельству биографии Эврипида, то он был моложе Геродота. По свидетельству Псевдо-Лукиана, Гелланик прожил 85 лет (Macrob. 22). В таком случае год его смерти приходится или на 411/10, или на 395 г. Между тем из схолиев к "Лягушкам" Аристофана (стихи 694 и 720) видно, что Гелланик описывал события 407/6 г. Если так, то дата Памфилы должна быть признана абсолютно неправильной. В общем все эти даты ученые нового времени считают ненадежными. Верным можно считать только то, что Гелланик прожил большую часть V века и был современником Геродота и Фукидида.

От сочинений Гелланика, как и от сочинений всех других логографов, до нас дошли только отрывки, числом 179. Сочинений у него было много, по фрагментам нам известно около 30 заглавий. Представить точный перечень их и определить их взаимное отношение довольно трудно, так как часто различные заглавия относятся к одному и тому же сочинению или к отдельным его частям.

Сочинения Гелланика можно разделить на следующие группы: 1) генеалогические, 2) хорографические, 3) хронологические.

1. Генеалогические сочинения: Φορωνίς в 2 книгах, Δευκαλιωνεία в 2 книгах, Ἀτλαντιάς в 2 книгах и Τρωικά в 2 книгах. В этих сочинениях были мифические генеалогии со сказаниями, имеющими с ними связь. Гелланик, как и его предшественники, более интересовался легендарной историей, чем историческим временем. Так, "История Форонея" (Φορωνίς) — это история Аргоса, "История Девкалиона" (Δευκαλιωνεία) — история Фессалии. О содержании "Атлантиады" (Ἀτλαντιάς) ничего определенного сказать нельзя. В "Троянских событиях" (Τρωικά) речь шла о Троянской войне; из этого сочинения Дионисий приводит рассказ о бегстве Энея из Трои ("Древняя история Рима" I, 46).

2. Хорографические сочинения: "История Эолии" (Αιολικά или Λεσβιακά) в 2 книгах, "История Персии" (Περσικά) в 2 книгах, "Аттида" (Ἀτθίς) в 4 книгах. В этих сочинениях речь шла об основании городов и об их истории от древнейших времен до времени автора. Так, "Аттида" была история Аттики в летописной форме, до конца Пелопоннесской войны.

Этим сочинением Гелланик открывает длинный ряд так называемых "аттидографов" — писателей истории Аттики [27].

3. Хронологические сочинения: "Карнейские победы" (Καρνεονῖκαι), "Жрицы Геры" (Ἱέρειαι Ἥρας), или "Жрицы в Аргосе" (Ἱέρειαι αί ἐν Ἂργεί), или просто "Жрицы" (Ἱέρειαι) в 3 книгах. Первое из этих сочинений заключало в себе список победителей на Карнейском празднике (национальном празднике дорийцев в честь Аполлона); во втором был список жриц Геры в Аргосе. В последнем сочинении излагались в летописной форме события всей Эллады. Год обозначался именем жрицы (как у римлян — именами консулов), и под каждым годом излагались события, происшедшие в этом году. В основу хронологии были взяты имена жриц, потому что храм Геры в Арголиде пользовался уважением в Элладе и по жрицам его велся счет годов не только в Арголиде, но и в других местах; так, Фукидид в своей истории говорит, что Пелопоннесская война началась в 48 год жречества Хрисиды (II, 1).

Кроме событий Греции, в этой хронике излагались также мифические события Сицилии и Италии; так, Дионисий Галикарнасский ссылается на рассказ Гелланика о том, что "народ сикелийский оставил Италию за три поколения до Троянской войны в 26-й год жречества Алкионы в Аргосе" ("Древняя история Рима" I, 22). Из этого же сочинения Дионисий берет рассказ о том, что "Эней, придя вместе с Одиссеем из земли молоссов в Италию, основал город и назвал его Роме по имени одной троянки" (там же I, 72).

Гелланик собрал и привел в систему огромный материал по мифической истории Греции. Мифы и сказания в его изложении, сухом и прозаическом, утратили всякую поэзию; боги и герои превратились в обыкновенных царей; чудесный элемент устранялся, а для примирения и сглаживания противоречий в разных вариантах мифа пускались в ход иногда даже слишком насильственные средства: так, одним из приемов было превращение одной личности в несколько одноименных.

Последующие историки не раз порицали Гелланика; так, Фукидид упрекает его за то, что он в своей истории Аттики (т. е. в "Аттиде") изложил события 478-431 гг. кратко и в отношении хронологии неточно (I, 97, 2). Эфор находит, что Гелланик в очень многом солгал; Страбон много раз цитирует его, но только для того, чтобы опровергнуть его показания.

И действительно, хронологические данные Гелланика (как и других логографов) не могли быть точными; они основываются на генеалогии, причем обыкновенно три поколения считаются равными 100 годам, так что каждое поколение считается за 33 года.

8. ФЕРЕКИД

Из 12 поименованных Дионисием логографов мы имеем некоторые сведения только о приведенных выше 5 историках; об остальных мы не имеем почти никаких сведений. От других древних писателей (например, от Афинея) мы знаем имена еще нескольких историков; из них важен только один Ферекид.

В своей "Древней истории Рима" Дионисий отзывается о Ферекиде, как об "одном из древних историков, не уступающем никому из генеалогов" (τῶν ἀρχαίων συγγραφέων ...γενεαλόγων ουὸενος δεύτερον — I, 13, 1); а схолиаст к Аполлонию Родосскому цитирует его почти столько же раз, сколько всех других логографов вместе.

Древние источники сообщают о двух Ферекидах — логографе и философе: Ферекид-логограф называется то леросцем, то афинянином. Объясняют эту двойственность тем предположением, что он был уроженцем острова Лероса, но написал свое главное сочинение в Афинах и проявлял особенный интерес к этому городу.

Ферекида-философа называют уроженцем острова Сироса — Σύριος, но так как это слово означает также уроженца Сирии, то некоторые считают его уроженцем этой страны. Древние находили, что Ферекид-философ старше Ферекида-логографа, и признавали его, наряду с Кадмом Милетским, первым писателем-прозаиком. Время его жизни — VI век. Его космогоническое сочинение (по видимому, единственное) называлось Πεντέμυχος по числу пяти стихий: эфир, огонь, воздух, вода, земля.

Свида называет даже трех Ферекидов, считая леросца и афинянина разными лицами, но новая наука не признает этой разницы.

Так как время "процветания" — ἀκμη[28], т. е. годы жизни около 35-40, для Ферекида-логографа — Евсевий относит к 454/3 гг. до н. э., то можно допустить, что время его рождения относится приблизительно к 500-490 гг.[29] Таким образом, он был современником Геродота и Фукидида.

Свида приписывает Ферекиду несколько сочинений, но сохранились отрывки лишь одного из них, которое у древних цитируется под разными заглавиями: Ἱστορίαι, Γενεαλογίαι, Αὺτόχθονες; самое распространенное название "Истории" — :Ἱστορίαι. Это сочинение делилось на 10 книг. Оно содержало рассказ о происхождении богов и знатных родов (в книге I речь шла о феогонии и гигантомахии, в книге II — о Прометее, в книге III — о Геракле, в книгах IV-V-об аргосских и критских сказаниях, в книгах VI, VII, VIII — об эолийских сказаниях и о походе Аргонавтов, в книгах IX и X — об аркадских, лаконских, аттических сказаниях).

План "Историй" воссоздать трудно, потому что лишь небольшое число отрывков дошло до нас с точным обозначением книги, из которых они заимствованы. Число сохранившихся отрывков — 118.

До какого времени довел Ферекид свой труд, неизвестно, но едва ли можно предположить, что он касался современных ему событий; вероятно, история его шла не далее рассказа о вторжении дорийцев в Пелопоннес и о выселении эллинов на берега Малой Азии. Относительно этих событий есть несколько отрывков, где речь идет о геройской смерти царя Кодра (фр. 110), о первоначальных жителях Ионийского побережья — карийцах и лелегах, изгнанных переселенцами (фр. 111), и об основании города Теоса (фр. 112).

Разбор отрывков "Историй" показывает, что главное достоинство труда Ферекида состоит в обилии собранного им материала и в простоте изложения. Не вдаваясь в аллегорическое толкование легенд подобно своему предшественнику Гекатею и своему современнику Геродоту, он довольствуется простым пересказом их.

Отличительные черты его слога — простота, безыскусственность, краткость и отрывистость фраз, отсутствие периодической речи; но все эти черты свойственны всем логографам.

Диалект, на котором пишет Ферекид, — ионийский, но он отличается обилием аттических форм. Это весьма понятно, если принять во внимание долговременное пребывание автора в Афинах, хотя многие формы должны быть приписаны цитирующим его отрывки авторам или переписчикам.

"Истории" Ферекида сохранялись и читались долее, чем сочинения других логографов; доказательством этого служат как многочисленные цитаты, приводимые из "Историй" позднейшими византийскими авторами, так и то обстоятельство, что сочинение его никогда не подвергалось подозрению в подложности.

"Истории" могли бы иметь для нас значительную ценность, если бы дошли в своем полном виде, так как они были сборником легенд, из которых нам известна только часть, да и то в разрозненном виде и в передаче позднейших авторов.

9. ОБЩИЙ ОБЗОР ЛОГОГРАФОВ

Подобно Гекатею все логографы стремились истолковать сказания как подлинную историю, причем из древних мифов устранялось чудесное, сверхъестественное. Веря в действительность событий, передаваемых мифами, вроде, например, Троянской войны, логографы старались очистить их от всего того, что не допускало рационалистического толкования и естественного объяснения. Таким образом, в сочинениях логографов видны первые попытки критической переработки древних преданий с целью извлечь из них подлинную историческую их основу; и хотя эта переработка мифов была еще несовершенной и наивной, все-таки в этом видны зачатки исторической критики.

С такого рода рационалистической обработкой преданий соединяется стремление внести в изложение также элементы познавательные — сведения географические и этнографические. В описании жизни чужеземных народов — их нравов и обычаев, их памятников и преданий — древнейшая греческая историография должна была перешагнуть границы легендарной эпохи и войти в соприкосновение с современными ей событиями. По тому же пути пошла и местная история, предметом исследования которой становится не переработка всей массы преданий, но рассмотрение развития какого-либо одного государства или племени, причем исследователь касается событий не только седой старины, но и более близкого к нему прошлого, а затем и настоящего. Подобного рода местные "Истории" начинают появляться с V века до н. э. в тех областях греческого мира, которые выдвинулись вперед в своем культурном развитии, в городах Малой Азии, Сицилии и Южной Италии. Форма этих историй — летописная; в них год за годом, с приурочиванием к именам эпонимных магистратов, передаются достопримечательные события. Это еще далеко не живой исторический рассказ, а лишь перечень событий, отчасти представляющих интерес, отчасти незначительных. Такие летописи носили название "хорографий" (ώρογραφίαι), так как, по словам Диодора (I, 26), у некоторых эллинов год назывался ώρος.

Дошедшие до нас фрагменты логографов в значительном большинстве случаев содержат описание событий легендарной эпохи, и на первый взгляд может казаться, что ей по преимуществу были посвящены и их труды; но такое заключение едва ли будет соответствовать тем свидетельствам, которые на этот счет дают древние писатели, более знакомые с их произведениями. То обстоятельство, что фрагменты, дошедшие до нас, касаются главным образом легендарной эпохи, объясняется тремя причинами: во-первых, тем, что позднейшими писателями всегда охотнее делаются извлечения из первых книг, чем из книг последующих каких бы то ни было сочинений; во-вторых, тем, что сказания легендарные, в которых греки видели общее достояние всех племен, вызывали более интереса, чем специальные истории отдельных племен и городов, которым должны были быть посвящены эти исторические труды; в-третьих, может быть, тем, что сами историки, сознавая общий интерес всех греков к мифической истории, особенно тщательно обрабатывали именно этот раздел своих трудов, и потому для суждения о характере их изложения (которым особенно интересовались позднейшие греческие ученые) делать извлечения из этих разделов было особенно поучительно. Во всяком случае заключения некоторых историков литературы о том, будто логографы интересовались преимущественно легендарными событиями, имеют довольно шаткие основания.

Хотя аристократия, к которой принадлежали по крайней мере некоторые из логографов (например, Гекатей), конечно, интересовалась своими мифическими предками, но, без сомнения, она была не менее заинтересована судьбами знатных родов и в историческое время, и этому времени должно было отводиться поэтому тоже немало места в сочинениях логографов. Изучение исторических записей (упомянутых выше ἀναγραφαί, γραφαι), которыми они пользовались в значительной мере в своих работах и которые толковали, вело их к той же исторической эпохе; а, с другой стороны, выведение колоний ионийцами, развернувшееся в период жизни логографов, способствовало тому, что они с особым интересом занимались географией, изучали и обрабатывали местный этнографический материал. Недаром большая часть логографов была "периэгетами" (путешественниками). Немалое место в их сочинениях занимало исследование (ίστορίη). Логографы всегда могли рассчитывать на интерес со стороны своих соотечественников к такого рода сведениям.

Несмотря на то, что, как говорит Дионисий ("Суждение о Фукидиде", 6), логографы обращались к мифам, в своих сочинениях они вместе с тем повествовали и об отдельных племенах и местностях на основании сохранявшихся в разных местах и городах воспоминаний, передававшихся из поколения в поколение.

Содержанием, вероятно, в значительной степени обусловливалась и форма сочинений логографов. В тех частях, которые касались мифического периода, они еще, быть может, находили себе прототипы в более или менее художественной композиции киклических поэм, но в собственно исторических отделах расположение материала основывалось исключительно на генеалогии: отдельные поколения в истории родов давали единственную нить для расположения материала и служили единственной хронологией. В периэгетических трудах порядок описаний зависел от чередования местностей, которые видел путешественник; и то, что он мог сообщить из мифических преданий или более достоверной истории о той или иной местности, включалось в такие описания совершенно отрывочно.

Слог также в значительной степени сообразовывался с содержанием. В частях, посвященных мифическому времени, материал которых, быть может, в большей или меньшей мере был почерпнут из эпических поэм или являлся просто прозаическим переложением их, всюду виден поэтический колорит — выражения, целиком заимствованные из эпической литературы, иногда довольно типичные поэтические обороты. Но в частях чисто исторических мы видим ряд кратких, отрывистых предложений, соединенных по-средством τέ, καί, δέ, а иногда и без такой связи поставленных одно за другим. Попытки примкнуть к эпосу у логографов, несомненно, есть, но как в содержании есть стремление накопить возможно больше поучительного материала, а не переработать его, так и в изложении видна какая-то отрывочность, недоделанность и неровность, которыми и обусловлено то различие в суждениях об их манере писать у Страбона, Дионисия, Гермогена и других древних авторов. Цельного представления об этих писателях не может быть уже потому, что цельного характера не имели самые их произведения. Эти произведения служили источниками всякого рода знаний, они во многих отношениях содействовали выработке прозаического языка, но как художественные произведения имели мало значения.

Относительно вопроса о происхождении исторических произведений логографов в науке есть два мнения.

Одни утверждали, что вся ранняя историография составляла прямое продолжение послегомеровской эпической поэзии греков: указывали на то, что эта эпическая поэзия, т. е., например, генеалогическая поэзия Гесиода и его последователей и киклические поэмы удержали только метрическую форму, что по содержанию они уже близко подходили к прозе; указывали и на то, что ранняя историография в сущности обрабатывала те же темы, что и эпос, и что в некоторых случаях она прямо перелагала в прозу то, что уже ранее было обработано в метрической форме; наконец, обращали внимание на то, что и ранняя философия долго колебалась между поэтической и прозаической формой изложения.

Другие, однако, высказывали сомнения относительно этого исключительного влияния эпоса и хотели вывести раннюю историографию из тех кратких записей исторического характера, какими являются, например, списки должностных лиц и т. п. Такие записи ведутся каждым народом, как только он ознакомится с письменностью, и из них, естественно, возникают сначала сухие погодные списки событий, а затем и более совершенная форма историографии.

Теоретически против такого заключения трудно было бы представить какое-либо возражение, но против него свидетельствует главным образом история языка как этих ранних писателей, насколько мы их знаем, так и Геродота. Подобного рода записи делаются на каком-нибудь местном наречии, понимание которого вполне доступно тому населению, для которого они пишутся. Между тем не только у Геродота, но и у его предшественников нигде не удалось подметить следов письма на каком-либо местном наречии. Ранних исторических трудов на дорическом диалекте мы совсем не знаем; что же касается ионийского диалекта, то точно так же из четырех его разновидностей, которые различает в Ионии и на прилежащих островах сам Геродот, до сих пор не удалось подметить в литературных памятниках ни одной. Попытки более или менее подгонять отдельные грамматические формы их к формам какого-либо из известных нам по надписям живого говора всегда остаются совершенно произвольными.

Эпическая поэзия, особенно последнего периода, была наиболее естественным источником, откуда историки могли заимствовать нужные им обороты речи и образные выражения. К ней они и обратились. В языке историков можно. видеть компромисс между каким-либо местным наречием (как предполагают, милетским) и языком эпоса. Так, Акусилай переложил в прозу некоторые сочинения Гесиода. Это свидетельствует не столько о том, что он искал средств усовершенствования своего стиля, сколько о том, что по содержанию генеалогические труды Гесиода и его последователей подходили к темам, которые интересовали ранних историков.

Фрагменты сочинений логографов настолько разрозненны и малочисленны, что не дают возможности восстановить их произведения в сколько-нибудь полном виде. Но вместе с тем эти фрагменты представляют большой интерес и для историка и для литературоведа, так как показывают и развитие исторического мышления, и развитие литературы, и развитие литературного языка, зависящих от экономического и политического развития древней Греции [30].

Глава II ГЕРОДОТ

1. БИОГРАФИЯ ГЕРОДОТА

Переходную ступень от сочинений логографов к подлинной истории составляет "История" Геродота.

О жизни Геродота, как и о жизни многих греческих писателей, до нас дошло из древности мало сведений; еще меньше сведений, которые можно считать достоверными, и притом лишь в очень немногих случаях их можно приурочить к известному времени или определить их хронологическую последовательность.

Сам Геродот в своем сочинении сообщает о себе очень мало. Главными источниками сведений о нем служат две короткие статьи в словаре Свиды, источника не совсем надежного, свидетельство Памфилы у римского писателя II века н. э. Авла Геллия (XV, 23) несколько упоминаний о нем у некоторых других писателей древности.

По свидетельству Памфилы, Геродоту в начале Пелопоннесской войны было, кажется, 53 года. Так как Пелопоннесская война началась в 431 г., то, согласно этому свидетельству, Геродот родился в 484 г. Это свидетельство ослабляется словом "кажется", которое указывает на то, что данное предположение основано на каком-то умозаключении. Памфила заимствовала свои сведения, скорее всего, из "Хроники" Аполлодора (писателя II века до н. э.), а Аполлодор иногда определял время жизни упоминаемых в его "Хронике" лиц по их "акмэ", т. е. по времени их "цветущего возраста", который считался в 35-40 лет и приурочивался к какому-нибудь важному событию их жизни. по видимому, и к Геродоту был применен этот метод. Его "акмэ" была приурочена к его переселению в Фурии (см. ниже) в 444 г. или, может быть, к чтению им своей "Истории" в Афинах; отсюда уже и был высчитан его возраст в начале Пелопоннесской войны.

Таким образом, нельзя полагаться на точность свидетельства Памфилы; это гипотеза, но все же гипотеза, близкая к истине; и, на основании других соображений, можно думать, что рождение Геродота приходится на время между 490 и 480 гг. Приблизительно к этому же времени относит дату рождения Геродота и Дионисий Галикарнасский: "Геродот — галикарнассец, родившийся незадолго до Персидской войны и проживший до Пелопоннесской" ("О Фукидиде", гл. 5). Если здесь под "Персидской войной" понимать поход Ксеркса (который Дионисий и подразумевает главным образом под словами "Персидская война"), то и получится один из годов, предшествовавших 480 г. Тот же приблизительно вывод можно сделать на основании рассказа самого Геродота. Нигде он не говорит о том, что был участником войны, стало быть, в 480 г. и ближайшие годы он был еще малолетним. В точности год рождения Геродота, как видно, не удалось установить уже и древним ученым.

О годе смерти Геродота нет никаких свидетельств древности; по видимому, и он был неизвестен древним ученым. Ученые нового времени определяют его приблизительно на основании самого труда Геродота. Он упоминает некоторые события начала Пелопоннесской войны (например, о нападении фиванцев на Платеи в 431 г. — VII, 233; о казни спартанских послов афинянами в 430 г. — VII, 137); но о событиях после 430 г. никаких упоминаний уже нет. На основании этого можно предположить, что он умер вскоре после 430 г.

Из двух статей Свиды — Ἡρόδοτος и Πανύασις — мы узнаем следующие биографические подробности. Геродот был родом из города Галикарнасса и происходил из знатной фамилии. Из-за Лигдамида (Λύγδαμις), тиранна Галикарнасского, он переселился на остров Самос. Вернувшись в родной город и изгнав тиранна, он встретил впоследствии недоброжелательное отношение к себе со стороны сограждан и добровольно переселился в колонию Фурии, основанную афинянами. Там Геродот умер и был похоронен на площади.

О том, что Геродот был родом из Галикарнасса, свидетельствуют также Дионисий Галикарнасский [31] и Страбон (XIV, 16).

Те же сведения дает в стихотворной форме и эпиграмма-эпитафия, приводимая Стефаном Византийским: "Этот прах скрывает умершего Геродота, Ликсова сына, главу древней ионийской истории, возросшего в отчизне дорийцев; но, бежав от невыносимой хулы их, он взял себе отчизной Фурии".

Вот почти все существенные сведения о жизни Геродота, дошедшие до нас из древности. Ученые нового времени прибавили к этому много гипотез.

Чтобы представить себе политическую обстановку, в которой вырос Геродот, надо к приведенным выше свидетельствам сделать пояснения исторического характера.

Галикарнасс, родина Геродота, был приморским городом на полуострове юго-западного берега Малой Азии. Это была дорийская колония, основанная, по местному преданию, в XII веке до н. э. [32] Но дорийские колонисты нашли полуостров уже занятым карийцами[33]; может быть, даже название "Галикарнасс" означает "остров морских карийцев". Новые поселенцы не изгнали прежних жителей; но, вероятно, последние жили особняком, в отдельном квартале города.

Карийцев в Галикарнассе было очень много, судя по большому числу несомненно карийских имен, которые мы находим в галикарнасских надписях. Иногда в одном и том же семействе встречаются имена греческие и карийские, что указывает на существование смешанных браков. Но смешение национальностей в Галикарнассе этим не ограничивалось: сами дорийцы, колонизовавшие его, не были чистыми дорийцами. Большая часть их была из города Трезена в Арголиде[34], жители которого были близки по религии афинянам, что указывает и на племенное их родство. Таким образом, дорийцы, прибывшие в Галикарнасс, были уже наполовину ионизированными. Придя в соприкосновение с жителями ионийских городов Малой Азии, они окончательно слились с ионийцами. Вот почему в V веке в Галикарнассе говорили уже только на ионийском диалекте и употребляли ионийский алфавит.

Первоначально Галикарнасс принадлежал к союзу дорийских городов Малой Азии, так называемому "шестиградию" (Ἑξάπολις), но впоследствии был исключен из союза. По словам Геродота (I, 144), причиной его исключения было религиозное преступление одного из жителей Галикарнасса, но возможно, что это послужило лишь предлогом, а истинной причиной было ионизирование этого города.

Еще ранее середины VI века до н. э. Галикарнасс, как и все другие города малоазийского побережья, подпал под власть сначала лидийцев, потом персов. Во время нашествия Ксеркса на Элладу Галикарнасс с тремя соседними островками представлял собою маленькое вассальное государство, находившееся под верховной властью персидского царя и управлявшееся царицей Артемисией карийского (или киммерийского) происхождения, которая за свои заслуги перед персами во время Саламинского сражения пользовалась милостью Ксеркса. После смерти Артемисии тираннами в Галикарнассе были сын ее и внук, по имени Лигдамид, упоминаемый у Свиды.

На основании статей Свиды нельзя определить в точности ход событий, о которых в них говорится, а из других источников он нам неизвестен; по видимому, речь идет о восстании или о восстаниях против тиранна Лигдамида, причем Геродот спасся бегством на остров Самос, а его родственник Паниасид был казнен Лигдамидом.

Сколько времени жил Геродот на Самосе, определить нельзя, но, судя по его хорошему знакомству с этим островом и по благоприятным отзывам о нем в его "Истории", предполагают, что Геродот прожил там довольно долго.

Сообщение Свиды о причине удаления Геродота из родного города — "увидел, что сограждане относятся к нему недоброжелательно", — остается для нас неясным.

О детстве и юности Геродота и об образовании его мы не имеем никаких известий из древности. Но на основании его "Истории" можно заключить, что он был очень образованным по тогдашнему времени человеком. Он знает и цитирует поэтов, — не только Гомера, поэмы которого служили основой воспитания молодежи, но и других — Гесиода, Архилоха, Алкея, Сапфо, Симонида Кеосского, Пиндара, Эсхила и др. Прозаическая литература в его время была очень невелика; он упоминает Эзопа; из логографов он пользовался, насколько можно судить, только сочинениями Гекатея.

Из жизни Геродота, после того как он покинул родной город, можно считать твердо установленным лишь один факт — то, что он поселился в городе Фуриях. Это была колония, основанная афинянами в 444-443 гг. до н. э. в Южной Италии, недалеко от разрушенного города Сибариса. В эту колонию были приглашены желающие переселиться из всей Эллады. В ней поселился и Геродот, но неизвестно в каком году — при самом ли основании ее, т. е. в 444-443 гг., или позднее.

Где он провел годы после того, как покинул Галикарнасс, определить с достоверностью невозможно, возможны лишь гипотезы. Неизвестно также, что побудило его поселиться в Фуриях, но об этом можно догадаться. Покинув родной город, Геродот был везде иностранцем (ξένος), не пользовавшимся гражданскими правами, а положение таких иностранцев в Элладе было не обеспеченным во всех отношениях[35]. Поэтому вполне естественно, что Геродот желал под старость быть полноправным гражданином в новой колонии и иметь там вторую родину.

В начале своего сочинения Геродот называет себя галикарнассцем, как читается в наших рукописях. Однако, по другим свидетельствам, Геродот назывался и фурийцем; так он назван Аристотелем (Риторика, 1409 a, 29).

Но если даже допустить, что Геродот называл себя фурийцем, то из этого все-таки нельзя вывести заключение, будто он начал писать свое сочинение в Фуриях, потому что, во-первых, очень часто предисловия пишутся после окончания самого сочинения, так что Геродот мог написать все сочинение (или большую его часть) до переселения в Фурии, а здесь добавить предисловие; во-вторых, даже мог написать где-нибудь раньше предисловие, назвав себя галикарнассцем, а в Фуриях изменить это наименование на "фуриец".

Значительную часть жизни Геродот провел в путешествиях. Как видно из его рассказа, он посетил следующие места: Вавилон, Ардерикку (деревню близ Суз), Египет, Скифию, Колхиду, Фракию, Кирену, Элладу материковую и островную, Малую Азию, Южную Италию. Это — огромное пространство, 31° долготы (от востока к западу) и 24° широты (от севера к югу). Одни места он видел сам, другие описывает со слов местных жителей. В какие годы и в каком порядке он совершал эти путешествия, неизвестно. В литературе об этом высказано много предположений, но к общему мнению ученые не пришли. Лишь немногие из этих путешествий можно с некоторой вероятностью определить хронологически. Так, пребывание Геродота в Египте относится ко времени после сражения при Папремисе, происходившего между персами и египтянами (ливийцами?) в 460-459 гг. до н. э. Таким образом, terminus post quem для этого путешествия определен; но через сколько лет после этого года оно было совершено, все-таки остается невыясненным и определяется учеными различно.

Древние источники сообщают и о том, что Геродот читал свою "Историю" или части ее в разных местах Эллады — в Олимпии[36], в Коринфе[37]. Современная критика относится к этим известиям по большей части с недоверием, но вполне убедительных доказательств против них привести нельзя. Может быть, некоторые подробности в них и вымышлены, но самый факт чтения Геродотом "Истории" в разных городах Эллады вполне возможен, так как выступления писателей с чтением своих произведений в древней Греции были обычны.

Лучше всего засвидетельствован рассказ о чтении Геродотом "Истории" в Афинах. Евсевий в "Хронике" указывает, что это чтение происходило в 447 или 445 г. Он говорит, что Геродот, "был почтен афинским Советам за то, что читал им свои книги". Может быть, к этому чтению (или к какому-нибудь другому) относится и известие Плутарха: Геродоту "ставят в укор, что он, за свою лесть афинянам, получил от них много денег... Однако, о том, что он получил из Афин 10 талантов в подарок по предложению, внесенному [в народное собрание] Анитом, говорит Диилл[38], человек, имеющий немалое значение в истории" (De Herodoti malignitate, 26= p. 1050).

Надо думать, что это чтение Геродота (или одно из чтений, если он читал не один раз), наряду с чтениями логографов, имеет в виду Фукидид, говоря о "прозаиках, сложивших свои рассказы в заботе не столько об истине, сколько о приятном впечатлении для слуха, ничем не подтвержденные и за давностью времени, когда они были, превратившиеся по большей части в невероятное и сказочное" (I, 20, 1).

В настоящее время это известие подвергают суровой критике. Находят, что "сумма — десять талантов (30 тыс. зол. руб.) за литературный труд совершенно невероятна: Пиндар получил за свой дифирамб в честь Афин только тысячу драхм (1/6 таланта), т. е. в 60 раз меньше! Поэтому более правдоподобны предположения, что 10 талантов Геродот получил в возмещение издержек либо по дипломатическим переговорам с Персией, либо по основанию колонии в Фуриях" [39].

Конечно, в этом сообщении может быть ошибка в слове "десять", так как в рукописях встречаются ошибки в числах. Поэтому некоторые предполагают, что вместо "десять" (δέκα) по палеографическим соображениям следует читать "четыре" (δ') или даже "один" (талант). Но указанное выше затруднение этими конъектурами не устраняется, так как 1 талант, а тем более 4 таланта являются все-таки очень большими суммами в сравнении с тысячью драхм, полученной Пиндаром.

Однако если Геродот читал из своей "Истории" о роли афинян в персидских войнах, то, конечно, прославление таких заслуг афинян было несравненно важнее, чем дифирамб Пиндара, а потому и награда могла быть несравненно большей.

Некоторые ученые считают все сообщение Плутарха, а в том числе и свидетельство Диилла, сомнительными. Однако нет никаких оснований им не верить уже по той причине, что о Диилле у древних нет дурных отзывов, а отзыв Плутарха, одобрительный. Мы сами судить о нем не можем, так как от сочинения Диилла сохранилось только два фрагмента, кроме плутарховского, и по этим двум фрагментам нельзя составить об авторе никакого представления.

В связи с чтениями Геродота в Греции поздние писатели приводят рассказ о том, что при одном из чтений присутствовал Фукидид [40]. Рассказ этот считается теперь недостоверным. Подробнее сказано о нем в главе III "Фукидид".

Сколько времени Геродот жил в Афинах, неизвестно, но, судя по его хорошему знакомству с Афинами и с Аттикой, можно думать, что он жил там довольно долго. Вероятно, в Афинах он познакомился с некоторыми видными людьми, но ничего достоверного об этих знакомствах сказать нельзя.

Перикла Геродот, разумеется, должен был знать; но никаких веских оснований думать, что он был близок к Периклу, нет.

Мнение о дружбе Геродота с Софоклом основано на двух фактах: во-первых, у Софокла в "Антигоне" (ст. 905 сл.) героиня трагедии высказывает ту же мысль, какую высказывает у Геродота (III, 119) жена Интаферна; во-вторых, Плутарх приводит начало стихотворения Софокла, посвященного Геродоту (An seni gerenda sit respublica, 3 = p. 959).

Жена Интаферна у Геродота, на вопрос Дария, арестовавшего ее родственников, кого из них она желает сохранить в живых — мужа, детей или брата, отвечает, что она выбирает брата; свое желание она мотивирует так: "Муж у меня может быть и другой, если божеству будет угодно; могут быть и дети другие, если я потеряю этих; но иметь другого брата я никак не могу, потому что у меня нет в живых ни отца, ни матери".

Антигона у Софокла приводит точь-в-точь такой же довод: "По смерти мужа муж у меня был бы другой, и ребенок был бы от другого мужа, если бы я лишилась этого ребенка [или "этого мужа"]; но, когда мать и отец скрыты в обители Аида, никакой брат никогда не может возрасти".

Сходство здесь поразительное; сомнения не может быть в том, что они находятся в каком-то соотношении между собою. Но текст Софокла здесь ненадежен в критическом отношении: слова Антигоны настолько тут неуместны, что обычно считаются позднейшей вставкой, сделанной или самим Софоклом, или кем-нибудь после его смерти[41]. Если вставка сделана кем-нибудь другим, то, конечно, этот текст не имеет никакого отношения к вопросу о дружбе между обоими авторами, но если даже он принадлежит самому поэту, то и это не может свидетельствовать о взаимной дружбе обоих: Софокл мог слышать рассказ Геродота во время чтения его в Афинах и воспользоваться им для своего произведения.

Второй довод в доказательство дружбы Софокла с Геродотом также неубедителен или, может быть, даже совсем не имеет отношения к данному вопросу. Плутарх цитирует начало какого-то стихотворения Софокла: "Софокл сочинил песнь Геродоту, будучи пятидесяти пяти лет". Ученые, приводящие этот довод, конечно, считают несомненным, что упоминаемый здесь Геродот есть именно историк, но в этом нельзя быть уверенным. Об этом стихотворении больше ничего нам не известно, а потому неизвестно и то, историку ли Геродоту было посвящено оно; между тем имя Геродот не редкое.

Но, если даже тут разумеется Геродот-историк, то, не зная содержания стихотворения, нельзя один только факт сочинения стихов, посвященных Геродоту, считать признаком дружбы.

Кроме того, в доказательство дружбы обоих писателей ссылаются на сходство их образа мыслей [42]. Этот довод ничтожен: люди, сходные по образу мыслей, далеко не всегда бывают друзьями; кроме того, совершенно невозможно доказать духовное сходство между ними, потому что личные свойства ни того, ни другого нам не известны.

Можно только удивляться, как на основании таких сомнительных доводов в некоторых научных сочинениях делаются категорические выводы о дружбе, даже о "союзе теплой дружбы", соединявшем "обоих редких мужей!".

Ученых интересует также вопрос, что читал Геродот в Греции (или в Афинах). По мнению одних, он читал последние три книги своей "Истории", по мнению других — первые книги, по мнению третьих — вообще интересные отрывки. Вопрос этот, конечно, не может быть решен, да и едва ли нужно его решение. Правда, авторы этих гипотез думали, что от того или другого решения его зависит и решение вопроса о последовательности составления Геродотом отдельных частей его труда, но едва ли это так. Если бы даже могло быть доказано, что Геродот читал такую-то часть, то разве это было бы доказательством того, что другая часть им не была еще составлена?

Сколько времени жил Геродот после своего переселения в Фурии? Жил ли он там все время до смерти (не считая, может быть, путешествий по Южной Италии и Сицилии), или же приезжал на время в Грецию, или даже совсем переселился в Афины? Все эти вопросы пока не могут быть решены окончательно за неимением данных.

2. "ИСТОРИЯ" ГЕРОДОТА

а) Введение

Под именем Геродота до нас дошли два сочинения: "История" и "Жизнь Гомера". Последнее сочинение в современной науке признается подложным, и потому рассмотрению подлежит, как подлинный труд Геродота, только его "История".

В современных печатных изданиях это сочинение носит разные заглавия: "Геродот", "Истории Геродота", "Музы Геродота". Эта разница происходит оттого, что в большей части рукописей, содержащих сочинение Геродота, совсем нет заглавия, относящегося ко всему сочинению, а есть заглавия лишь отдельных его книг. Приведенные выше заглавия даны издателями труда Геродота в новое время.

Труд Геродота в рукописях и в печатных изданиях разделен на девять книг, из которых каждая носит название одной из Муз, а именно: I — Клио, II — Эвтерпа, III — Талия, IV — Мельпомена, V — Терпсихора, VI — Эрато, VII — Полимния, VIII — Урания, IX — Каллиопа. Это деление на книги и обозначение их именем муз ведет начало не от самого автора. Автор, делая ссылку на какую-нибудь предшествующую или последующую часть сочинения, называет ее словом "логос" (λόγος) с каким-либо определением, причем под логосом разумеется не книга по нашему теперешнему делению, а вообще часть сочинения, приблизительно "рассказ", "отдел": "как сказано мною в первом рассказе [отделе]" (V, 36-разумеется здесь I, 92); "по причине, которую я изложу в последующем рассказе [ниже]" (I, 75 — разумеется I, 107); "по причине, которую я изложу подробнее в рассказе о Ливии" (II, 161 — разумеется IV, 159).

Первым автором, упоминающим о делении "Истории" Геродота на девять книг, является для нас Диодор: "Геродот описал деяния, общие почти всей вселенной, в девяти книгах" (XI, 37). У писателей более поздних — императорского периода, цитаты из Геродота приводятся уже по книгам. Таким же образом обозначаются книги и в рукописях, содержащих "Историю" Геродота.

Наименование книг Геродота "Музами" впервые встречается у Лукиана (Геродот или Аэтион), где он рассказывает, что Геродот на Олимпийских играх читал "Историю" и очаровывал присутствовавших до того, что книги его даже были названы Музами, которых было также девять. То же самое Лукиан говорит и в другом сочинении ("Как надо писать историю", 42).

На основании этих свидетельств можно предположить, что деление на книги и наименование их "Музами" было введено александрийскими учеными [43].

Цитирование книг "Истории" не по числам, а по именам Муз встречается лишь в позднюю византийскую эпоху. Так, Фома Магистр, ученый XIV века, ссылается на Геродота: "Геродот в Полимнии", т. е. в VII книге.

В печатных изданиях Геродота и в сочинениях ученых нового времени этот способ цитирования довольно распространен: так, в издании Аристофана Юнты в примечании к стиху 488 комедии "Плутос" дана ссылка: "Геродот в Талии", т. е. в книге III. В некоторых старых изданиях заглавие книги обозначается и числом и именем музы.

б) Источники

Геродота Главными источниками исторических и географических сведений, сообщаемых Геродотом, были: 1) его личные наблюдения во время путешествий, заключения и разыскания, 2) устные сообщения разных лиц, 3) письменные памятники.

Географические сведения основаны главным образом на его личных наблюдениях, исторические — на рассказах разных лиц — жрецов, переводчиков, проводников, участников и очевидцев событий, их потомков или родственников, а также на народных преданиях и легендах, анекдотах, речах, в которых вспоминались подвиги былого времени и т. п. Так, один из самых важных для нас отделов — история греко-персидских войн-изложен преимущественно на основании устной традиции.

В некоторых случаях Геродот прямо называет по имени людей, сообщавших ему различные сведения; например, описание пира, данного фиванцем Аттагином в честь Мардония, сделано им со слов орхоменского гражданина Терсандра (IX, 16); чудо, случившееся во время опустошения Аттики войском Ксеркса, рассказано со слов афинского изгнанника Дикея, находившегося в войске персов.

В основе многих новелл лежат народные предания.

В числе письменных памятников, которыми пользовался Геродот, были литературные произведения, как поэтические, так и прозаические, изречения оракулов, официальные документы, надписи.

Как уже было сказано, Геродот был хорошо знаком с поэтической литературой. В его труде встречается много ссылок на поэмы Гомера, слова которого для него, как и вообще для большинства греков, служат историческим свидетельством, а также ссылок на других поэтов.

Получив хорошее образование, Геродот, несомненно, знал сочинения логографов, но, насколько мы можем судить, он пользовался из них только сочинениями одного Гекатея; в двух местах (II, 143; VI, 137) он его прямо цитирует, в других случаях полемизирует с ним, не называя по имени, резко, с насмешкой и пренебрежением (II, 21; IV, 36). Тем не менее Геродот многое заимствовал у Гекатея, преимущественно в отделе о Египте; несомненно, например, что о фениксе, гиппопотаме и охоте на крокодилов (II, 70, 71, 73) он рассказывает с его слов. Даже там, где, по его заявлению, он излагает собственные "наблюдения, заключения и разыскания", на самом деле он черпает многое у Гекатея. Ввиду этого английский ученый XIX века Сейс [44] обвиняет Геродота в намеренной утайке литературных источников и в превознесении своих заслуг за счет трудов предшественников: "Это были его соперники, — замечает он, — место которых он сам желал занять". Это обвинение несправедливо: в древней Элладе совсем не считалось обязательным при заимствовании у какого-либо автора указывать его имя; каждый писатель мог свободно пользоваться сочинениями других авторов, даже дословно цитируя их.

Одним из самых любимых источников Геродота были изречения оракулов, преимущественно Дельфийского оракула, и разных предсказателей. Такие изречения распространялись не только в устной форме, но и в виде сборников.

Некоторые сведения Геродот, очевидно, почерпнул и из письменных памятников более или менее документального характера — официальных[45] или, по крайней мере, довольно точных записей современников. Отсюда могли быть заимствованы, например, такие сведения, как перечисление персидских сатрапий и вносимых ими податей (III, 89 сл.), описание царской дороги из Сард в Сузы (V, 52-53), перечисление национальных частей, входивших в состав войск Ксеркса, с именами начальников отдельных контингентов (VII, 61 сл.).

Не раз цитирует Геродот и надписи, например на столбах, статуях, изображениях или иных предметах. Так, он говорит: "Кадмейские письмена я сам видел в храме Аполлона Исменского в беотийских Фивах, начертанные на треножниках... На одном из треножников находится следующая надпись: "Посвятил меня Амфитрион на обратном пути от телебоев"" (V, 59). Над эллинами, погибшими в битве при Фермопилах, говорит Геродот, сделана была надпись:

Некогда против трехсот мириад здесь сражалось четыре
Тысячи ратных мужей пелопоннесской земли.
(Пер. Л. Блуменау)
Надпись над спартанцами была такая:
Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне,
Что их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли[46]
(VII, 228). (Пер. Л. Блуменау)

в) Тема и содержание "Истории"

В основу "Истории" положена идея о древней вражде между эллинами и восточными народами, между Европой и Азией. Цель своего труда Геродот сам определяет в начале "Истории": "чтобы деяния людей не изгладились из памяти от времени и чтобы великие, достойные удивления подвиги, совершенные как эллинами, так и варварами, не потеряли своей славы, в особенности же [не изгладилась] причина, по которой они начали войну между собой" (I, 1).

По словам древних персидских ученых, как говорит Геродот, между эллинами и народами Азии с незапамятных времен была вражда, которую начали финикиняне из-за похищения Ио из Эллады. Ответом на это было похищение эллинами Европы и Медеи из Азии. За этим последовало похищение Александром (Парисом) Елены из Эллады. После этих единичных враждебных актов произошло уже вторжение эллинов с войском в Азию, окончившееся разрушением Трои (I, 1-5).

На этом Геродот заканчивает рассказ о вражде в мифические времена и переходит к рассказу о враждебных столкновениях во времена исторические. Первым человеком, о несправедливых действиях которого против эллинов имеются достоверные сведения, был лидийский царь Крез, покоривший малоазийских эллинов. Это дает автору повод рассказать историю прежних лидийских царей и их борьбы с эллинскими городами. Так как Крез желал войти в дружбу с самыми сильными из эллинских племен и узнал, что таковыми являются спартанцы и афиняне, то по этому поводу автор рассказывает историю Афин, начиная с Солона, и историю Спарты, начиная с Ликурга, до времени Креза (I, 6-70). Завоевание Лидийского царства персидским царем Киром дает автору повод рассказать о рождении и воспитании Кира, о возникновении и распространении персидского владычества по всей Азии. Так, подробно описываются походы Кира: против малоазийских эллинов, против вавилонян, против массагетов (в последнем походе Кир был убит). При описании походов попутно говорится о каждом подчиненном персами народе, его стране, обычаях и т. п. (I, 71-216). На этом кончается первая книга "Истории".

После смерти Кира его сын и преемник Камбис предпринимает поход для покорения Египта (II, 1), что дает автору повод к подробному описанию этой страны: он сообщает сведения о природе, памятниках, нравах, обычаях и религии египтян. Это описание составляет вторую книгу.

В третьей книге Геродот продолжает рассказ о походе Камбиса против Египта, о покорении его, о смерти Камбиса (III, 1-66), о преемнике его Лже-Смердисе, о воцарении Дария. Разделение Дарием монархии на 20 сатрапий и исчисление наложенных на них податей дает автору повод описать огромные размеры и средства государства, находившегося в близком соседстве с европейской Элладой. Описанием завоевания персами острова Самоса и усмирения возмутившегося Вавилона оканчивается третья книга.

В четвертой книге Геродот рассказывает о походе Дария против скифов. Скифы когда-то вторглись в Азию, сокрушили могущество мидян и господствовали в Азии 28 лет. За это Дарий и решил наказать их (IV, 1). Но, прежде чем рассказывать об этом походе, Геродот подробно описывает страны, лежащие к северу от Понта (Черного моря), живущие там народы, особенно самый южный из этих народов — скифов, их происхождение, деление на племена, их жилища, нравы, обычаи (IV, 2-82). Описание Скифии особенно важно для нас, так как оно является древнейшей историей южной части нашей страны.

Затем следует описание похода Дария. Хотя Дарий и не достиг своей цели — завоевания Греции, — он все-таки показал персам путь в Европу и дал им возможность стать твердой ногой во Фракии (IV, 83-114). Так как одновременно с этим походом персы готовились к походу против народов, живших на севере Ливии (Африки), то по этому поводу автор рассказывает историю греческих колоний в Ливии, особенно историю Кирены, и кстати сообщает собранные сведения о ливийских народах (IV, 145-205). Этим кончается четвертая книга.

В начале пятой книги Геродот рассказывает о том, как персидский полководец Мегабаз, которого Дарий оставил с войском во Фракии, при его возвращении из похода на скифов, покорил приморскую часть Фракии; при этом описываются нравы фракийцев (V, 1-11). Большую часть книги занимает описание восстания малоазийских ионийцев, служащее как бы предисловием к описанию греко-персидских войн. Гистией, тиранн города Милета, оказавший важную услугу Дарию во время скифского похода, был заподозрен Дарием в измене и, хотя жил в почете, на самом деле держался как пленник при дворе персидского царя. Зять Гистиея и его преемник по управлению Милетом, Аристагор, по наущению Гистиея, сильно тяготившегося своим пребыванием в Сузах, побудил ионийские города к восстанию против персов (V, 26-38). Аристагор обратился за помощью к Спарте и Афинам. По этому поводу Геродот продолжает историю этих обоих государств с того времени, на котором рассказ его остановился в первой книге (V, 39-48 и 55-96). Спарта в помощи отказала, а Афины, только что освободившиеся от тираннии Писистратидов, и Эретрия (на острове Эвбее) послали небольшой флот и приняли участие в завоевании Сард. Однако война шла неудачно для эллинов: много малоазийских городов было взято персами. Ввиду этого Аристагор предложил своим единомышленникам выселиться из Милета; сам он так и поступил. Взяв с собой добровольцев, он отплыл во Фракию, где и поселился, но при осаде одного фракийского города погиб со всем своим отрядом. Этим оканчивается пятая книга.

В шестой книге продолжается описание борьбы малоазийских эллинов с персами. Борьба окончилась полной победой персов и разрушением Милета (VI, 1-20); вслед за этим персы овладели Карией (VI, 25). Гистией, бежавший из Персии, сделал попытку вести при помощи лесбосцев борьбу, но попал в плен и был распят на кресте (VI, 30). Последствием победы персов было их дальнейшее продвижение на запад. Персидский флот покорил некоторые острова, лежащие около материка Азии (VI, 31). После покорения Ионии Дарий предпринял, для отмщения эллинам, два похода. Первый поход, под предводительством Мардония, был направлен против Эретрии и Афин, но персидский флот потерпел крушение от бури около Афона, сухопутное войско тоже сильно пострадало в Македонии, и остатки войска и флота вернулись в Азию с позором (VI, 43-45). Мардоний был отрешен от должности главнокомандующего (VI, 94). Второй поход был совершен под предводительством Датиса и Артаферна: персы направились по морю к Эретрии. Овладев Эретрией, они высадились в Аттике. Здесь произошло знаменитое Марафонское сражение, в котором афиняне, под предводительством Мильтиада, победили персов (VI, 94-120).

Затем Геродот защищает Алкмеонидов от обвинения, будто они имели в виду подчинить афинян персам и Гиппию, и излагает историю их рода" кончая Клисфеном и Периклом (VI, 121-131) Рассказом о дальнейшей судьбе Мильтиада кончается шестая книга (VI, 132-140).

В последних трех книгах (VII, VIII, IX) подробно описывается поход Ксеркса на Элладу.

В начале седьмой книги Геродот рассказывает о смерти Дария и воцарении его сына Ксеркса. Затем он говорит о военном совете персов, об огромных приготовлениях к походу, о шествии бесчисленного персидского, войска по Азии и Европе, об участвовавших в походе народах, об их различных видах вооружения.

Эллины, под гегемонией Спарты, тщетно пытались заключить союз с греками Южной Италии и Сицилии. По этому поводу Геродот рассказывает о борьбе греков Южной Италии и Сицилии между собой и против Карфагена. Затем он продолжает рассказ о дальнейшем походе персов через Фракию, Македонию, Фессалию (VII, 179-201). Описанием битвы при Фермопилах кончается седьмая книга (VII, 202-239). ...



Все права на текст принадлежат автору: Коллектив авторов.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
История греческой литературы Том II Коллектив авторов