Джули Кагава Лисья тень

Посвящается Мисе. Спасибо за все, мой сенсей.

Часть первая

1

Истоки и пределы

Дождь лил и в тот день, когда Суюки впервые переступила порог Дворца Солнца, и в ту ночь, когда ее не стало.

– Ты, что ли, новая служанка? – спросила женщина с узким, худым лицом, смерив девушку неласковым взглядом. Суюки дрожала с головы до пят, дождевая вода ледяными струйками бежала по спине, капала с волос прямо на роскошный деревянный паркет. Старшая горничная фыркнула.

– А ты отнюдь не красавица, как я погляжу. Впрочем, это неважно: прошлая служанка госпожи Сатоми была прекрасна, как бабочка, но умом не блистала, – поведала она и склонилась к девушке, прищурившись. – Скажи-ка мне вот что. Поговаривают, что в лавке твоего отца именно ты заправляла всеми делами. Ты и впрямь девчонка неглупая? Или один ветер в голове, как у той, что была до тебя?

Суюки прикусила губу и опустила глаза. Она правда почти весь год помогала отцу. Будучи единственным ребенком знаменитого мастера флейт, она часто обслуживала покупателей, пока он изготавливал новый инструмент – отец обыкновенно ничего не ел и ни с кем не разговаривал, пока не завершал начатое. Суюки умела читать и считать не хуже любого мальчишки, но по законам того времени не могла унаследовать отцовское дело и обучиться его мастерству. Мура Акихито до сих пор пребывал в добром здравии, но с годами его проворные пальцы огрубели от кропотливой работы. Отец решил не выдавать Суюки замуж и употребил свое весьма скромное влияние на то, чтобы устроить дочь прислугой в императорский дворец, рассчитывая, что там о ней позаботятся, когда его не станет. Суюки очень тосковала по дому и часто гадала, как там отец без нее, но понимала, что такова его воля.

– Не знаю, госпожа, – прошептала она.

– Пф-ф. Ну что ж, скоро сами увидим. Но на твоем месте я бы придумала для госпожи Сатоми ответ получше. Иначе вылетишь отсюда еще быстрее, чем твоя предшественница. А теперь ступай на кухню за чаем для госпожи, – приказала она. – Кухарка объяснит, куда его отнести.

Несколько минут спустя Суюки уже шла по веранде с подносом, уставленным чайной посудой, и изо всех сил пыталась вспомнить дорогу. Императорский Дворец Солнца походил на маленький городок, посреди которого высилось главное здание, где жил император с семьей. Между сторожевой башней и внутренней стеной размещался лабиринт укреплений, предназначенный для защиты императора и для того, чтобы сбить с толку неприятеля. Придворные, знать и самураи расхаживали по дорожкам в ярких шелковых одеждах – белых, с изображением нежных лепестков сакуры, и ярко-красных, с золотыми хризантемами. Но никто из них не удостаивал Суюки взглядом. Только самым влиятельным семьям позволялось селиться подле императора: чем ближе ты жил к главному дворцу, тем выше было твое положение.

Суюки блуждала в поисках нужной двери, а внутри нарастала тревога. Дома вокруг были совершенно одинаковые: с серыми кровлями, стенами из бамбука и бумаги – и соединялись деревянными верандами, построенными для того, чтобы уберечь наряды придворных от грязи и росы. Над улицами горделиво возвышались диковинные башенки, укрытые синей черепицей; в аккуратно подстриженных кронах заливались десятки птиц, но тугой узел в груди не давал Суюки насладиться этим великолепием.

Внезапно прозрачный ясный звук прорезал воздух, и она застыла на месте. Нет, то была не птичья трель, хотя дрозд на соседнем дереве с готовностью откликнулся. Суюки моментально узнала его, припомнила каждую нотку. Сколько раз она слышала эту мелодию за дверью отцовской мастерской? То была нежная, пленительная песнь флейты.

Зачарованная, Суюки пошла на звук, позабыв о поручении и о том, что хозяйка наверняка рассердится, если чай не принесут вовремя. Жалобная, печальная мелодия, песнь прощания и осеннего увядания неумолимо влекла ее за собой. Неведомый музыкант великолепно владел инструментом; в его игре было столько чувства, что Суюки казалось, будто она слышит саму его душу.

Музыка до того заворожила Суюки, что она совсем перестала смотреть, куда идет. Завернув за угол, она едва не налетела на юного аристократа в небесно-голубых одеждах, прижимавшего к губам флейту. Испуганно вскрикнув, девушка попыталась уберечься от столкновения. Чайник на подносе возмущенно звякнул, чашки задрожали, а мелодия оборвалась, когда самурай, к огромному изумлению Суюки, повернулся и подставил руку под поднос, чтобы тот не опрокинулся на веранду.

– Осторожнее, – сказал незнакомец голосом тонким и чистым. – Лучше ничего не ронять, а то такой шум поднимется. Вы как, в порядке?

Суюки уставилась на него. Перед ней стоял, пожалуй, самый симпатичный парень из всех, что она видела в жизни. «Нет, не симпатичный даже, – подумалось ей. – Красивый». Под небесно-голубыми одеждами угадывались широкие плечи, но черты у юноши были изящные и тонкие: он походил на иву, распустившуюся по весне. Белые, как снег на горных вершинах, волосы не были убраны в самурайский пучок, но свободно ниспадали на спину. И что самое поразительное – он ей улыбался, причем не холодной, самодовольной ухмылкой большинства аристократов, а искренне, радостно и тепло щурясь.

– Прошу прощения! – воскликнул он, выпуская поднос и отступая назад. Вид у него был совершенно спокойный, ни капли не раздраженный. – Виноват, встал посреди дороги и не подумал о том, что кто-то может выскочить из-за угла! Надеюсь, я не сильно вас напугал, госпожа…

Суюки дважды открывала рот, но дар речи вернулся не сразу.

– Простите, господин, – произнесла она едва слышным шепотом. Аристократы не разговаривают так с прислугой, даже ей это было хорошо известно. – Меня зовут Суюки, и я всего лишь служанка. Не стоит волноваться из-за таких, как я.

Аристократ фыркнул.

– Еще как стоит, Суюки-сан, – сказал он. – Когда я играю, то часто забываю, где нахожусь. – Он поднял флейту, и сердце Суюки забилось чаще. – Что ж, давайте больше не будем думать о случившемся. Можете спокойно возвращаться к своей работе.

Он шагнул в сторону, пропуская Суюки, но та не шелохнулась – все не могла отвести глаз от инструмента в его изящной ладони. Флейта, прямая, словно стрела, с ярким золотистым наконечником, была сделана из темного полированного дерева. Суюки понимала, что заговаривать с представителем знати опасно – он может приказать высечь нахальную служанку, бросить в тюрьму или даже казнить, но слова вырвались против ее воли.

– Вы великолепно играете, мой господин, – прошептала она. – Простите. Знаю, я не вправе говорить такие вещи, но мой отец бы вами гордился.

Незнакомец склонил голову набок, по его прекрасному лицу пробежала тень изумления.

– Ваш отец? – спросил он, и тут его осенило: – Так вы дочь Муры Акихито?

– Hai ^[1].

Он улыбнулся и коротко ей поклонился.

– Прекрасную мелодию можно сыграть лишь на прекрасном инструменте, – сказал он. – Когда увидитесь с отцом, передайте ему, что для меня большая честь быть хозяином такой дивной флейты.

У Суюки запершило в горле, к глазам подступили горячие слезы. Аристократ почтительно отвернулся и принялся с деланым интересом разглядывать цветущую вишню, чтобы дать Суюки время успокоиться.

– Вы случайно не заблудились? – спросил он вскоре, оторвавшись от созерцания куколки какого-то насекомого на тонкой ветке. Суюки не уловила в его голосе издевки, только безобидное веселье, с каким люди порой разговаривают с кошками на улицах. – Императорский дворец и впрямь потрясает с непривычки. Кому вы прислуживаете, Суюки-сан? Быть может, я смогу вас проводить.

– Г-госпоже Сатоми, мой господин, – заикаясь, ответила Суюки, до глубины души пораженная его добротой. Она знала, что нужно поклониться, но боялась разлить чай. – Прошу меня извинить, я прибыла во дворец только сегодня и еще не успела тут освоиться.

Аристократ нахмурился, и сердце замерло в груди у Суюки – она испугалась, что обидела его.

– Понятно, – едва слышно проговорил он. – Стало быть, у вас новая служанка, а, Сатоми-сан? Сколько же их нужно императорским наложницам?

Не успела Суюки задуматься, что он имел в виду, как незнакомец взял себя в руки и снова ей улыбнулся.

– Что ж, удача благоволит вам, Суюки-сан. Резиденция госпожи Сатоми совсем недалеко. – Он взмахнул широким рукавом, указывая тонким пальцем дорогу. – Обойдите это здание с левой стороны, а потом идите прямо и до конца. Нужная вам дверь – последняя справа.

– Дайсукэ-сан! – Громкий женский голос пронесся по веранде, и аристократ отвернулся, не дав Суюки прошептать слова благодарности. Вскоре из-за угла показались три знатные дамы в элегантных золотисто-зеленых кимоно. Они насмешливо посмотрели на аристократа.

– Вот ты где, Дайсукэ-сан, – с обидой воскликнула одна из них. – Где тебя носит? Мы же опаздываем на поэтические чтения к Ханоэ-сан! А-а-а. Что тут происходит? – спросила она, заметив Суюки. – Дайсукэ-сан, только не говори, что все это время ты болтал со служанкой!

– Почему бы и нет? – с издевкой поинтересовался он. – Порой разговоры с прислугой куда интереснее бесед с аристократками.

Девушки захихикали, будто ничего смешнее в жизни не слышали. Суюки искренне не понимала, что тут веселого.

– Что за ерунда, Тайо Дайсукэ! – с упреком сказала одна из девушек, прикрывшись белым веером с цветками вишни. – Пойдем уже. Нам надо спешить. А ты, – она перевела взгляд на Суюки, – возвращайся к работе. Что уставилась? Кыш!

Суюки поспешно удалилась, стараясь не расплескать чай. Но сердце продолжало бешено колотиться, а восстановить дыхание никак не удавалось. Тайо. Родовое имя императорской семьи. Дайсукэ-сама – член Клана Солнца, одной из самых влиятельных семей в Ивагото, и в его жилах течет императорская кровь. Странное чувство в животе усилилось, мысли, словно стайка мотыльков, порхающих у огня, кружились вокруг воспоминаний о его улыбке и мелодии отцовской флейты.

Нужную дверь Суюки отыскала в самом конце веранды, откуда открывался вид на великолепные дворцовые сады. Перегородка сёдзи была отодвинута, и Суюки почувствовала легкий аромат ладана, который курился во мраке комнаты. Она тихонько вошла и огляделась в поисках новой хозяйки, но комната была пуста. Жилище было богато обставлено, хотя обычно знать отличалась склонностью к простоте. Нарядные ширмы превратили комнату в маленький лабиринт, пол устилали мягкие татами. Повсюду лежали стопки листов для оригами всевозможных расцветок и фактур, а со всех плоских поверхностей на Суюки смотрели бумажные птицы – они будто захватили дом. Девушка смела стайку журавликов со стола, чтобы поставить поднос.

– Маи-тян ^[2]? – Из соседней комнаты послышался голос, мягкий и нежный, как осенняя паутинка; по полу прошелестел шелк. – Это ты? Где ты была? Я уже начала волноваться… Ах.

В дверях появилась дама, и на мгновение они с Суюки застыли, глядя друг на друга. Суюки распахнула рот от изумления.

Если Тайо Дайсукэ был самым красивым парнем, которого она только видела в жизни, то теперь перед ней стояла самая изящная и прекрасная женщина во всем дворце. На ней было красное кимоно, расшитое золотыми, серебряными и зелеными бабочками. Блестящие черные волосы были собраны в высокую прическу, украшенную двумя золотисто-красными деревянными палочками и гребешками из слоновой кости. Темные глаза, сияющие на безупречном, словно фарфоровом, лице с интересом оглядели Суюки.

– Здравствуй, – проговорила незнакомка, и Суюки поспешно закрыла рот. – Могу я поинтересоваться, кто ты такая?

– Я… я Суюки, – запинаясь, представилась девушка. – Ваша новая служанка.

– Ах вот оно что. – Губы женщины тронула легкая улыбка. Суюки ни капли не сомневалась, что улыбнись она чуть шире, и в полумраке сверкнут белоснежные зубы. – Проходи, малютка Суюки-тян. Только, пожалуйста, ничего не раздави.

Суюки послушно приблизилась к госпоже Сатоми, стараясь не наступить на ее бумажные создания.

И тут женщина дала ей хлесткую пощечину.

Вспышка боли на мгновение ослепила девушку. Она рухнула на пол, до того изумленная, что даже не вскрикнула. Из глаз брызнули слезы. Суюки прикрыла щеку ладонью и непонимающе посмотрела на госпожу Сатоми. Та возвышалась над ней, продолжая улыбаться.

– Знаешь, почему я тебя ударила, малютка Суюки-тян? – спросила она, на сей раз показав зубы.

«Так скалятся черепа», – подумалось Суюки.

– Н-н-нет, моя госпожа, – пробормотала она. Онемевшая щека начала гореть.

– Потому что я звала Маи-тян, а не тебя, – беспощадно веселым голосом сообщила госпожа Сатоми. – Даже если ты глупая деревенщина, Суюки-тян, это тебя нисколько не извиняет. Приходить нужно только когда позовут, ясно тебе?

– Да, моя госпожа.

– Улыбнись, Суюки-тян, – велела Сатоми. – Если улыбнешься, возможно, я забуду о твоем мерзком деревенском говоре и о том, что лицо у тебя похоже на коровью морду. Мне трудно будет сдерживать отвращение при виде тебя, но я постараюсь. Разве это не великодушно с моей стороны, а, Суюки-тян?

Не зная, что ответить, Суюки стиснула зубы и подумала о Дайсукэ-саме.

– Разве это не великодушно с моей стороны, Суюки-тян? – повторила Сатоми с нескрываемым раздражением.

Суюки с трудом сглотнула.

– Hai, госпожа Сатоми.

Сатоми вздохнула.

– Ты помяла мои фигурки, – оскорбленно заявила она, и Суюки взглянула на бумажных зверюшек, которых случайно задела. Госпожа фыркнула и отвернулась. – Предупреждаю: я очень разозлюсь, если ты их не заменишь. В районе Ветров есть одна милая лавочка, где продается самая тонкая лавандовая бумага. Если поспешишь, успеешь купить ее до закрытия.

В дверной проем Суюки увидела, как над дворцом сгущаются грозовые облака. Загрохотал гром, а в темном небе замелькали серебристо-голубые молнии.

– Да, госпожа Сатоми.

За следующие несколько дней Суюки успела истосковаться по отцовской лавочке, по неспешному подметанию полов, штопке одежды, приготовлению еды трижды в день, по успокаивающему аромату опилок и стружек, по посетителям, которые редко ее замечали, занятые лишь отцом и его творениями. Раньше Суюки казалось, что в работе служанки, приставленной к знатной госпоже, нет ничего сложного: только и знай, что помогай ей одеться да выполняй мелкие поручения и дела, недостойные внимания аристократки. Возможно, так оно и должно было быть – во всяком случае, другие служанки явно не страдали от тягот и лишений. Они откровенно избегали Суюки, будто общение со служанкой госпожи Сатоми могло навлечь на них ее гнев. И Суюки их не винила.

Госпожа Сатоми была сущим исчадием ада, прекрасным его исчадием в шелках, при макияже и одурманивающем парфюме. Что бы Суюки ни делала, хозяйка всегда была недовольна. Как бы она ни терла и полоскала белье, Сатоми всегда говорила, что постирано оно плохо. Чай, заваренный Суюки, оказывался либо слишком слабым, либо слишком крепким, либо чересчур сладким – вечно что-нибудь было не так. Как бы прилежно девушка ни убирала комнаты госпожи Сатоми, где-нибудь неизменно отыскивалось пятнышко грязи, татами оказывалось не там, где нужно, бумажные фигурки стояли не на тех местах. Обнаружив очередной промах, госпожа едва заметно улыбалась и отвешивала девушке на удивление звонкую пощечину.

Но это, разумеется, никого не заботило. Другие служанки отводили глаза от ее синяков, а стражники вообще на нее не смотрели. Суюки не осмеливалась жаловаться, ведь госпожа Сатоми была не только знаменитой и влиятельной аристократкой, но и любимой наложницей самого императора. Злословить о ней значило оскорблять Тайо но Гэндзиро, великого Сына Неба – а это могло закончиться поркой, публичным унижением или и того хуже.

От полного отчаяния Суюки спасала только мысль о новой встрече с Дайсукэ-самой. Само собой, в его венах течет голубая кровь и он Суюки совершенно не ровня. Беды простолюдинки ему вряд ли интересны. Но ей хватило бы одного взгляда. Она тщетно искала его на верандах и дорожках, когда бегала с поручениями госпожи Сатоми, но красивого аристократа нигде не было видно. До Суюки дошли слухи, будто Тайо Дайсукэ покинул Дворец Солнца вскоре после ее прибытия и отправился в одно из своих загадочных путешествий по стране. Суюки очень надеялась встретиться с ним, когда он вернется. Ей хотелось вновь услышать мелодию отцовской флейты, пойти за ней и столкнуться с Дайсукэ, вновь увидеть его струящиеся белые волосы.

Затрещина, от которой Суюки повалилась на пол, пробудила ее от мечтаний.

– Что ж ты такая неуклюжая, дорогуша? – спросила одетая в ослепительно шелковый наряд госпожа Сатоми, глядя на нее сверху вниз. – Вставай, Суюки-тян. Для тебя есть работа.

В руках у госпожи был моток крепкой шелковой веревки кроваво-красного цвета. Как только Суюки поднялась, веревка оказалась у нее в руках.

– Слушай, ты какая-то слабоумная, право слово. Я уже и не надеюсь, что из тебя получится хорошая служанка. Но даже ты справишься с этим простейшим заданием. Отнеси веревку в амбар в восточной части сада, прямо за озером. И кончай плакать. Что обо мне подумают люди, если моя служанка будет вечно ходить зареванная?

Очнулась Суюки в темноте. В голове стучало. Перед глазами плыло, во рту стоял противный металлический привкус. Где-то в вышине гремел гром, свежий ветер дул в лицо. Холодные острые камни больно впивались в щеку и живот. Суюки моргнула и попыталась подняться, но руки не слушались. Через мгновение девушка поняла, что они связаны у ней за спиной.

Кровь застыла в жилах. Суюки перекатилась набок и попыталась встать, но колени и лодыжки тоже оказались связаны той самой веревкой, которую она несла в амбар. Рот у девушки был заткнут кляпом, примотанным к голове обрывком какой-то тряпки. Глухо вскрикнув, Суюки забилась на камнях. Боль пронзала руки, когда она невольно царапала их об острые булыжники, сдирая кожу, но веревки не поддавались. Запыхавшись и обессилев, Суюки устало повалилась на землю, а потом подняла голову и огляделась.

Она лежала посреди двора, но не ухоженного двора перед Дворцом Солнца с чисто выметенными белыми плитами и аккуратно подстриженными кустами. Этот двор был темным и изрядно потрепанным временем. Нависавший над ним замок тоже выглядел мрачным и покинутым и напоминал гигантское злобное чудовище. На стенах развевались изорванные флаги. По всему двору валялись сухие листья и обломки камней; неподалеку Суюки заметила шлем самурая, пустой и ржавый. Над головой сверкали молнии, и в их свете она различила блестящие глаза десятков ворон, которые сидели на стенах дворца и наблюдали за ней, поеживаясь от ветра.

– Ну здравствуй, Суюки-тян, – поприветствовал ее до жути радостный голос. – Проснулась наконец?

Суюки обернулась и увидела госпожу Сатоми – та стояла в нескольких шагах позади нее. Ветер трепал ее распущенные волосы, рукава красно-черного кимоно развевались, как паруса. Взгляд был недобрым, на губах играла едва заметная улыбка. Судорожно вздохнув, Суюки с трудом села. Ей хотелось криком звать на помощь, хотелось понять, что происходит. Неужели это жестокое наказание? Но в чем она опять провинилась? Плохо убралась, принесла не то, о чем просили, или обслужила госпожу не так, как та бы хотела? Во взгляде Суюки вспыхнула мольба, по щекам заструились горячие слезы, но госпожа Сатоми только сморщила нос.

– Ты не только лентяйка, но и истеричка. Терпеть не могу твои вечные сопли. – Она фыркнула и отошла назад, больше не глядя на Суюки. – Что ж, возрадуйся, Суюки-тян. Сегодня твоим страданиям придет конец. Хоть это и значит, что мне придется искать новую прислугу – и почему служанки вечно норовят разбежаться, словно мыши? Неблагодарные твари. Никакого чувства ответственности. – Госпожа Сатоми страдальчески выдохнула, а потом взглянула на облака. В небе снова сверкнула молния. Ветер усилился.

– Ну и где носит этого óни? – пробормотала она. – Учитывая, каких трудов мне стоило организовать ему достойное вознаграждение, я буду очень недовольна, если он не успеет к началу грозы.

Óни? Суюки решила, что, вероятно, ослышалась. Так звали жестоких демонов из Дзигоку, царства тьмы. В народе ходили бесчисленные истории о храбрых самураях, побеждающих целые армии óни, но это все были мифы и легенды. Родители пугали демонами непослушных чад: «Не приближайся к лесу, а не то óни тебя схватит», «Не спорь со старшими, иначе óни выскочит из-под пола и утащит тебя в Дзигоку». Страшилки для детей, чудовища из легенд о самураях, откуда им взяться в Нингенкае, царстве смертных?..

После ослепительной вспышки молнии и удара грома в углу двора появилась гигантская рогатая тварь.

Суюки вскрикнула. Кляп во рту заглушал ее вопли, но она не умолкала и кричала, пока хватало дыхания, то и дело кашляя в лоскут ткани. Она попыталась отползти, но упала и больно ударилась о камни, разбив подбородок. Страх заглушил боль. Госпожа Сатоми метнула в нее испепеляющий взгляд, губы ее шевелились – наверное, она снова проклинала Суюки за истеричность, но та не видела и не слышала ничего, кроме огромного демона, явившегося прямиком из ночных кошмаров. Он шагнул вперед и остановился в круге факельного света. Чудовище, в реальность которого невозможно поверить.

Демон был огромным, футов на пятнадцать выше Суюки, и страшным, как описывали в легендах. Кожа у него была кроваво-красного цвета, густая черная грива ниспадала на плечи и спину. В пасти поблескивали острые желтые клыки, а глаза сверкали раскаленными углями. Шаги демона сотрясали землю. Объятая ужасом, Суюки вспомнила, что в сказаниях óни всегда носили набедренные повязки из шкур крупных зверей, но на этом демоне были сверкающие доспехи – красные самурайские наплечники, набедренники и нарукавники. В руке óни держал огромную железную дубинку тэцубо и поигрывал ей, будто она весила не больше пера.

– Ну наконец-то, Ябурама, – поприветствовала его госпожа Сатоми, вскинув голову. Чудовище остановилось напротив нее. – Я, конечно, наслышана, что время в Дзигоку не существует и один день там длится восемьсот земных лет, но пунктуальность – замечательное качество, которым не следует пренебрегать.

Из горла óни вырвался глухой утробный рык.

– Не поучай меня, женщина. – От его жуткого голоса задрожал воздух. – Призыв демонов из Дзигоку – дело небыстрое, особенно если хочешь собрать армию.

Позади óни, словно колония муравьев, возникло полчище чудовищ помельче. Ростом эти монстры были чуть выше колена, кожа их переливалась синим, красным и зеленым. От главного демона их отличали огромные уши и безумный оскал. Заметив Суюки, они поспешили вперед, гогоча и облизывая острые клыки. Суюки вскрикнула и забилась рыбой, выброшенной на берег, тщетно силясь отползти подальше от голодных тварей.

Ябурама предупреждающе рыкнул – словно гром прокатился по двору. Орда чудовищ попятилась.

– Это моя? – спросил демон, сверкнув огненно-красными глазами на Суюки. – С виду вкусная. – Он шагнул к лежащей на земле девушке, и та едва не лишилась чувств.

– Терпение, Ябурама, – проговорила госпожа Сатоми и жестом остановила его. Он сощурился и оскалился, но даму это нисколько не обеспокоило. – Скоро заберешь свое вознаграждение, – продолжила она. – Просто хочу убедиться, что ты знаешь, кто тебя сюда призвал. Знаешь, что нужно сделать.

– Как я могу этого не знать, – нетерпеливо ответил óни. – Дракон восстает. Предвестник Перемен приближается. В этом царстве невыносимого света и солнца прошла очередная тысяча лет, и вот-вот настанет время загадывать желание. В такое время смертный мог призвать меня в Нингенкай лишь по одной причине. – Жестокую морду исказила гримаса самодовольного презрения. – Я достану тебе свиток, женщина. Или его кусок, ибо сейчас фрагменты свитка разбросаны по всему свету. – Он вновь перевел взгляд горящих глаз на Суюки и медленно улыбнулся, обнажив клыки. – Я все выполню, но сперва возьму то, что мне причитается.

– Хорошо, – согласилась госпожа Сатоми. С неба упали первые капли дождя. – Я рассчитываю на тебя, Ябурама. Уверена, есть и другие желающие отыскать все фрагменты Драконьего свитка. Ты знаешь, что делать, если вдруг встретишься с этими охотничками. Что ж… – Она раскрыла розовый зонтик и подняла его над головой. – Оставлю вас наедине. Наслаждайся.

По каменистому двору зазмеились ручейки. Госпожа Сатоми развернулась и направилась восвояси. Суюки дернулась в ее сторону, плача и умоляя о помощи богов и тех, кто волею судеб расслышит ее сдавленный крик. «Пощадите, – с отчаянием думала она. – Прошу. Неужели моя жизнь закончится вот так? Нет, нет, пожалуйста…»

Госпожа Сатоми замедлила шаг.

– О, малышка Суюки-тян, выше нос, – улыбнулась она. – Пришел миг твоей славы. С тебя начнется новая эра. Эта империя – весь мир! – изменится благодаря твоей жертве. Понимаешь? – Госпожа Сатоми склонила голову набок и посмотрела на Суюки так, словно та была маленьким скулящим щенком. – Ты наконец оказалась полезной. Для таких, как ты, этого вполне достаточно.

Земля задрожала за спиной у Суюки. Огромная рука схватила ее за ноги, изогнутые когти вонзились в кожу. Суюки извивалась, пытаясь освободиться от веревок и вырваться из хватки демона, но тщетно. Госпожа Сатоми фыркнула, отвернулась и пошла дальше, и зонтик ее покачивался под дождем. Óни поднес девушку к жуткой морде, а демоны поменьше кричали и танцевали вокруг.

Помогите. Кто-нибудь, прошу, помогите! Дайсукэ-сама… Мысли Суюки внезапно обратились к молодому аристократу, ей вспомнилось его прекрасное лицо и мягкая улыбка, хоть она и понимала, что он не явится ей на помощь. Никто не поможет ей, потому что всем плевать на смерть простолюдинки. «Прости меня, папа, – мысленно обратилась Суюки к отцу. – Я не хотела оставлять тебя одного».

Ярость, полыхнувшая в глубине ее души, на мгновение пересилила страх. Сейчас с ней расправится демон, а она даже пожить толком не успела – это несправедливо! Пусть Суюки была всего лишь служанкой, она надеялась однажды выйти замуж за достойного человека, завести семью, оставить после себя что-то значимое. Я не готова, не готова умирать. Пожалуйста, только не сейчас.

Когтистые пальцы сомкнулись у нее на шее, подняли в воздух, и она различила на морде демона жуткую голодную улыбку. Тварь из другого мира распахнула пасть, и смрадное дыхание, пахнущее дымом и гнилым мясом, обожгло лицо девушки. В эту секунду милосердные боги решили вмешаться, и Суюки от ужаса лишилась чувств. Сознание покинуло ее ровно за секунду до того, как клыки разорвали тело пополам.

Аромат крови сгустился в воздухе, и демоны радостно завыли. Над останками Суюки медленно поднялся светящийся шар, невидимый взгляду смертного и полчищу демонов. Он завис над мерзкой сценой, словно наблюдая за тем, как мелкие твари грызутся за куски человеческого мяса, а Ябурама оглушительно рычит во мраке, отгоняя их прочь. На мгновение шар застыл, словно разрываясь между желанием взмыть к облакам и остаться на месте. Подлетев выше, он замер над единственным ярким пятном – розовым зонтиком, который поспешно двигался к замку. Голубовато-белое сияние шара сменилось зловещим красным.

Спикировав к земле, шар бесшумно проплыл над óни и успел скользнуть в двери замка до того, как они захлопнулись, оставив позади демонов и истерзанное тело юной служанки.

2

Лиса в храме

– Юмеко!

Громкий яростный крик прокатился по саду, заставив меня поморщиться. Я тихо сидела у пруда и бросала крошки хлеба толстым красно-белым рыбам, которые плавали у самой поверхности, и вдруг услышала свое имя – рассерженный голос доносился со стороны храма. Я поспешно спряталась под большим каменным светильником у воды, краем глаза заметив, как Дэнга с лицом мрачнее тучи бежит по противоположному берегу.

– Юмеко! – вновь позвал монах, а я вжалась в твердый мшистый камень. Мне представилось, как его обычно невозмутимое лицо делается красным, как колонны храма, и румянец ползет по лысому лбу. Я наблюдала эту картину бесчисленное множество раз. Волосы, заплетенные в косичку, и оранжевый халат, несомненно, развеваются на ветру, пока он носится туда-сюда, обыскивая берег и оглядывая заросли бамбука, окружающие сад.

– Я знаю, ты где-то тут! – крикнул он. – Опять ты соль в чайник насыпала! Думаешь, Нитору нравится, когда ему плюют чаем прямо в лицо?

Я прикусила губу, чтобы не расхохотаться, и теснее прижалась к статуе, стараясь сохранять молчание.

– Ах ты чертовка! – все кипятился Дэнга. Звуки его шагов отдалились от пруда – судя по всему, он углубился в сад. – Ты сейчас наверняка хохочешь до колик. Но учти: когда я тебя отыщу, ты у меня будешь подметать полы до самого часа Крысы!

Голос монаха смолк. Выглянув из-за камня, я проследила за тем, как он шел по тропе к бамбуковым зарослям, пока не пропал из виду.

Облегченно выдохнув, я прислонилась к щербатому светильнику, еле сдерживая радость. Ну наконец хоть какое-то веселье. Дэнга-сан всегда такой серьезный, ему не мешало бы иногда менять выражение лица, иначе оно растрескается от натуги. Я улыбнулась, представив Нитору в тот миг, когда другой монах отхлебнул из своей чашки. К сожалению, чувством юмора Нитору, как и Дэнгу, боги обделили. Лучше пока и впрямь не попадаться им на глаза. Стащу из библиотеки книгу и спрячусь под столом. Хотя нет, Дэнга уже знает это местечко. Плохая идея. Я поморщилась при мысли о длинных деревянных верандах, которые придется тщательно подмести, если меня отыщут. Наверное, лучше убраться подальше отсюда. Во всяком случае, до вечера. Интересно, чем сегодня занята семья обезьян?

В груди вспыхнул восторг. В кроне древнего кедра, возвышающегося над лесом, жило с десяток желтых обезьян. Если забраться на него в ясную погоду, можно увидеть весь мир – с крошечной фермы у подножия гор и до самого горизонта. Каждый раз, раскачиваясь на ветвях кедра вместе с обезьянами, я смотрела на разноцветный ковер, простирающийся подо мной, и думала, хватит ли мне сегодня храбрости поглядеть, что лежит за краем неба.

Но храбрости не хватало, и нынешний день едва ли станет исключением. Зато я не буду безропотно ждать, пока взбешенный Дэнга-сан швырнет мне метлу и велит вымести дочиста весь храм, включая двор.

Я сделала несколько шагов от статуи, развернулась и… столкнулась нос к носу с учителем Исао.

Вскрикнув, я отскочила и ударилась о каменный светильник, который был куда больше и тяжелее меня и даже не пошатнулся. Седобородый монах в широкополой соломенной шляпе тихо улыбнулся.

– Куда это ты собралась, Юмеко-тян?

– Э-э-э… – я замялась, потирая затылок. Учитель Исао был невысок ростом; худой и долговязый, он все равно был на голову ниже меня даже когда носил деревянные сандалии гэта. Но никто в монастыре не пользовался таким уважением и не обладал такой властью над собственной энергией ки, как учитель Исао. Я собственными глазами видела, как он разрубил дерево пополам легким ударом руки и расколол огромный валун на кусочки. Он был бесспорным хозяином храма Тихих Ветров и одним своим появлением мог утихомирить целую комнату сильных духом монахов, тоже практикующих ки. При этом он никогда не повышал голоса и не выходил из себя; самым строгим выражением его лица были слегка сдвинутые брови – этого хватало, чтобы не на шутку напугать.

– Ano ^[3]… - вновь запнулась я, и густые брови учителя поднялись, выражая сдержанное нетерпение. Лгать нет смысла – учитель Исао все обо всех знает. – Я… я хотела навестить семью обезьян в лесу, учитель Исао, – призналась я, решив, что это меньший из моих проступков. На самом деле, мне не запрещалось покидать территорию монастыря, просто монахам явно не нравилось, когда я уходила. Судя по количеству обязанностей и учебных занятий, они изо всех сил старались сделать так, чтобы у меня ни минутки свободной не осталось.

Учитель Исао улыбнулся.

– Вот оно что. Семья обезьян. Боюсь, твоим друзьям придется немного подождать, Юмеко-тян, – проговорил он, и в его голосе не слышалось ни удивления, ни злости. – Я отниму у тебя немного времени. Прошу, следуй за мной.

Он повернулся и двинулся в обход пруда по направлению к храму. Я смахнула пыль с рукавов и поспешила за ним по бамбуковой тропе, пестрой от солнечных лучей, пробивающихся сквозь листья, мимо поющих камней, в которых игриво посвистывал ветерок, по красному арочному мосту через бурный ручей. Серо-коричневая птичка порхала по веткам можжевельника, выпячивала грудь и наполняла воздух заливистой соловьиной трелью. Я свистнула птице в ответ, та негодующе глянула на меня и скрылась в зарослях.

Деревья с уже поредевшей листвой расступились, мы миновали крошечный каменный сад с тщательно разрыхленным песком и поднялись по лестнице в храм. Когда мы вошли в темный холодный коридор, я заметила в противоположном конце Нитору и осмелилась дерзко ему помахать, зная, что он не подойдет ко мне, пока рядом учитель Исао. Возможно, меня заставят подметать ступеньки до следующей зимы, но выражение лица монаха того стоило.

Учитель Исао провел меня по нескольким узким коридорам мимо комнаток. Когда мы подошли к раздвижной двери, учитель открыл ее, пропуская меня внутрь. Я шагнула в знакомую комнату, маленькую, чистую и совершенно пустую, если не считать большого зеркала на стене – единственного во всем храме – и картины, висящей рядом. На картине был изображен огромный дракон, который парил над бушующим морем, и крошечная лодка на беспокойных волнах.

Я с трудом подавила вздох. Мне уже доводилось бывать здесь, и ритуал всякий раз оставался неизменным. Уже зная, чего от меня хочет учитель Исао, я легкой походкой прошлась по татами и опустилась перед зеркалом. Учитель последовал за мной, сел напротив и сложил руки на коленях. Несколько мгновений он сидел неподвижно и смотрел на меня ясными глазами. Казалось, он глядит сквозь меня на стену.

– Что ты видишь? – спросил он по своему обыкновению.

Я посмотрела в зеркало. Отражение взглянуло на меня в ответ. Худощавая девушка шестнадцати лет от роду с прямыми черными волосами до середины спины. На ней соломенные сандалии, белый пояс и короткое ярко-красное кимоно, кое-где износившееся до дыр – особенно на длинных, широких рукавах. Руки у нее в земле, потому что недавно она стояла у пруда на четвереньках и болтала с рыбами; грязь пристала к лицу и коленям. На первый взгляд она кажется немножко неряшливой, но в целом совершенно обычной девчонкой – дочерью рыбака или крестьянина, преклонившей колени на полу храма.

Но только на первый. Потому что из-под кимоно выглядывает пушистый рыжий хвост, на макушке торчат треугольные ушки с черными кончиками, а блестящие золотые глаза сразу дают понять, что перед вами не человек вовсе.

– Вижу себя, учитель Исао, – сказала я, гадая, такого ли ответа он от меня ждет. – Свое истинное «я». Без всяких иллюзий и преград. Вижу кицунэ.

Кицунэ. Лису. Точнее сказать, наполовину кицунэ. Дикие кицунэ, лисы, в тайне блуждающие по Ивагото, – мастерицы перевоплощения. Некоторые кицунэ избирают жизнь лесных животных, однако даже они не утрачивают способностей к волшебству. Кицунэ – это ёкай, сверхъестественное существо. Один из их излюбленных фокусов – превратиться в человека, как правило, в прекрасную женщину, и сбивать путников с верной дороги. Со стороны я выглядела как обыкновенная девчонка; никто не видел ни моего хвоста, ни ушек, ни желтых глаз. И только в зеркалах и зеркальных поверхностях – в блестящих столешницах, в спокойной воде, даже в лезвии ножа – отражался мой истинный облик. Поэтому я должна была пристально следить за тем, что меня окружает, иначе внимательный наблюдатель заметит, что мое отражение не вполне совпадает с тем, что видят его глаза.

Во всяком случае, так меня наставляли монахи. Они знали, кто я такая, и считали своим долгом почаще об этом напоминать. Полукровка, исчадие ада, девушка-лиса – такие слова я слышала каждый день. При этом монахи отнюдь не были жестокими или бессердечными – скорее практичными. Раз я кицунэ и не совсем человек, они не вправе делать вид, будто это не так.

Я взглянула на учителя Исао, гадая, скажет ли он что-нибудь новое. В игру «Что ты видишь?» мы играли множество раз, и какой бы вариант я не предлагала – человек, демон, лиса или рыба – учителя мои ответы не устраивали. И потому я снова и снова возвращалась к зеркалу и глядела на свое отражение.

– Как продвигаются занятия? – спросил учитель Исао. По выражению его лица никак нельзя было понять, слышал ли он мой ответ и счел ли его правильным (в чем я сильно сомневалась).

– Хорошо, учитель Исао.

– Покажи.

Я замялась и огляделась в поисках подходящей цели. Вариантов было не так много. Пожалуй, подошло бы зеркало. Или картина на стене. Но их я уже использовала, а учителя Исао едва ли впечатлит повторение старых трюков. В эту игру мы тоже нередко играли.

Я заметила прицепившийся к рукаву желтый кленовый лист и улыбнулась. Взяла его за черенок и покрутила в пальцах, а потом осторожно опустила себе на голову. Магии кицунэ необходим своего рода якорь, некий элемент природы, вокруг которого можно построить иллюзию. Ходят легенды о старых могущественных кицунэ, которые могут сплетать иллюзии буквально из воздуха, но моей магии нужна была точка сосредоточения. Положив лист на голову, я прикрыла глаза и сосредоточилась.

Сколько я себя помню, магия всегда была естественной частью моей жизни, даром, доставшимся мне, как рассказывали, от предков-ёкаев. Талант проявился еще в раннем детстве, когда я пускала по коридорам храма голубовато-белые шары кицунэ-би – холодного лисьего пламени. Я стала старше, волшебных сил во мне прибавилось, и монахи предложили учителю Исао навсегда лишить меня магических способностей, чтобы я не причинила вреда ни себе, ни другим. Дикие кицунэ доставляли людям немало хлопот, причем далеко не всегда со зла. Некоторые их проделки просто выводили из себя, например кража еды или мелких предметов, а некоторые были попросту опасными – так, они могли напугать лошадь на узкой горной тропе или заманить человека в лесную чащу или болото. Дэнга и другие считали, что лучше избавить меня от искушения. Но учитель, главный в храме Тихих Ветров, решительно отверг их предложение. Он сказал, что волшебство – часть жизни кицунэ, такая же естественная, как сон или дыхание, и если ее отнять, будет только хуже.

Поэтому я ежедневно упражнялась в магии с монахом по имени Сатоши в расчете на то, что это я научусь контролировать лисий дар, а не он меня. Сперва монахи отнеслись к нашим занятиям скептически, но я знала: учитель Исао искренне верит, что я не стану использовать свою силу во вред, и потому старалась не поддаваться соблазнам. Хотя порой было жутко сложно не превратить кота в чайник, не сделать так, чтобы закрытая дверь казалась распахнутой, или не скрыть от глаз бревно, лежащее у ступенек. Как не раз подмечал Дэнга-сан после очередной моей выходки, лисья магия – не что иное как притворство и хитрость. Ничего полезного от нее не жди.

«Может, и так, – думалось мне, когда я ощущала, как растет внутри жар кицунэ-би. – Но зато это ужасно весело!»

По телу пробежала дрожь, будто я была водой, в которую бросили камешек. Поднявшееся от пола облачко белого дыма окутало меня, а когда дым рассеялся, я открыла глаза и улыбнулась своему отражению. Из зеркала на меня смотрел учитель Исао, вернее, точная копия старика, сидящего неподалеку от зеркала, если не считать проказливой улыбки на обветренном лице. И пушистого хвоста с белым кончиком.

Настоящий учитель Исао усмехнулся и покачал головой.

– Так вот в чем вы с Сатоши упражняетесь? – спросил он. – С ужасом представляю день, когда «я» велю Дэнге-сану пойти поймать обезьяну.

– Думаете, он бы послушался? Вот умора! Кхм, но я, разумеется, ничего такого делать не стану. – С этими словами я сняла с головы кленовый лист, иллюзия рассеялась, и я вновь стала собой. Повертев лист в руках, я задумалась, что бы со мной сделали, если б я и впрямь превратилась в учителя Исао и приказала Дэнге прыгнуть в пруд. Зная фанатичную преданность монаха своему наставнику, можно предположить, что он послушался бы беспрекословно. А потом, наверное, убил бы меня.

– Шестнадцать лет, – мягко заметил учитель Исао. Я удивленно сощурилась. Что-то новенькое. Обычно после демонстрации умений мне говорили вернуться к своим обязанностям. – Шестнадцать лет прошло с того дня, как ты здесь появилась, – задумчиво произнес он. – С того дня, как мы нашли тебя у ворот в корзине для рыбы, в рваном платьице с прищепленной к нему запиской: «Простите, но я должна передать свою дочь под вашу опеку. Не судите ее строго – она не в силах одолеть свою природу, а на моем пути нет места невинности. Ее зовут Юмеко, дитя грез. Воспитайте ее хорошо, и да хранит ее и вас Великий Дракон».

Я вежливо кивнула, хотя слышала эту историю уже десятки раз. Я не знала своих родителей и редко о них думала. В моей жизни они отсутствовали, а смысла переживать о том, что нельзя изменить, я не видела.

И все же было одно смутное воспоминание из раннего детства, которое преследовало меня во снах. В тот день я бродила по лесу за храмом, пряталась от монахов и гонялась за белками и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Я обернулась и увидела на упавшем дереве белую лису с золотыми глазами, сверкающими в тени. Мы долго смотрели друг на друга – девочка и кицунэ, и хотя лет мне было немного, я ощутила родство с этим созданием, а еще непонятную тоску. Но когда я шагнула к лисе, та исчезла. Больше я ее никогда не видела.

– Шестнадцать лет, – продолжил учитель Исао, не подозревая о моих мыслях. – И все это время мы воспитывали тебя так, как нам представлялось верным, вели тебя по правильному, в нашем понимании, пути, учили искать равновесие между людской и лисьей природой. Ты всегда знала, каково твое истинное «я», – мы никогда не скрывали от тебя правду. Я сам наблюдал в тебе как лисью хитрость, так и людское сочувствие. Я видел в равной мере и жестокость, и доброту, и знаю, что сейчас ты балансируешь на тонкой грани между человеком и ёкаем. Что бы ты ни выбрала, какой бы тропой ни пошла, пусть даже ты выберешь свой, третий путь, скоро тебе придется принять решение. Времени осталось мало.

Он не счел нужным пояснять, что имеет в виду. Не спросил, все ли я поняла. Может, знал, что половина его слов остается для меня загадкой, а половину я попросту пропускаю мимо ушей. Но я кивнула и с улыбкой сказала:

– Да, учитель Исао. Я понимаю.

Он вздохнул и покачал головой.

– Ты не ведаешь, о чем я толкую, дитя, – заявил он, и я досадливо поморщилась. – Но ничего страшного. Я не для этого тебя сюда привел.

Он посмотрел куда-то в сторону, и взгляд его стал отсутствующим, а по лицу пробежала тень.

– Ты уже почти взрослая, а внешний мир стремительно меняется. Пора тебе узнать о нашем истинном предназначении, о том, что на самом деле охраняет храм Тихих Ветров.

Я прищурилась, а кицунэ в отражении навострила уши.

– Охраняет? – переспросила я. – Я и не знала, что мы что-то охраняем.

– Само собой. Никто тебе об этом не рассказывал. Но пришла пора узнать нашу главную тайну. Дракон восстает, очередная эра клонится к закату.

– В стародавние времена, – начал учитель Исао певучим тоном умелого рассказчика, – жил-был один смертный. Юный господин, командовавший огромной армией, и слуг у него было больше, чем рисинок в поле. Его имя история не сохранила, но, по легенде, он был человеком невежественным и глупым и желал стать бессмертным ками – богом. Он собрал лучших своих воинов и приказал добыть для него Фуши но Таму, драгоценный камень, который, как поговаривали, дарует своему хозяину вечную жизнь. Вот только камень этот был спрятан во лбу Великого дракона, живущего на дне морском. Но господин жаждал бессмертия и потому повелел своим воинам достать камень любой ценой. Слуги, у которых ума было поболе, чем у господина, сделали вид, будто тотчас выступили в поход. Их хозяин был настолько уверен в успехе, что украсил комнаты серебром и золотом, а крышу дома – шелковой тканью, чтобы жилище приняло подобающий для божества вид.

Прошло несколько месяцев – от воинов не было вестей. Юный господин, потеряв терпение, прибыл на священные скалы Рюгаке, где под бурными волнами, по слухам, обитал Дракон. Выяснилось, что ни один из его воинов не взял лодки и не отправился искать Фуши но Таму, а все до единого покинули эти земли при первой же возможности. Весть об этом так разозлила господина, что он, отбросив всякую осторожность, нанял корабль и кормчего и отправился на поиски сам.

Едва бедное судно достигло глубоких вод, начался сильный шторм. Море накинулось на господина и его моряков, словно бешеный зверь. А еще хуже то, что пока море вокруг ярилось и выло, сам господин слег с ужасной болезнью и оказался на грани гибели. Когда шторм сделался столь сильным, что в любой миг угрожал разбить корабль в щепки, кормчий крикнул, что боги прогневались на них и господин должен вознести молитву, чтобы успокоить Великих Ками, хозяев глубин.

Страх обуял господина, он осознал ошибку и, глубоко пристыженный, пал ниц. По меньшей мере тысячу раз повторил он молитву, в которой просил не губить его за крамольное желание убить Дракона и клялся, что больше не потревожит Владыку вод морских.

Кто-то говорит, что господин вернулся к себе на родину целым и невредимым – пострадала разве что шелковая ткань на его дворце: вороны разорвали ее и растащили по гнездам. Но одна легенда гласит, что после того, как господин произнес тысячную молитву, море взбурлило и из его глубин поднялся огромный Дракон. Он был втрое длиннее корабля, глаза его горели во мраке, как факелы, а во лбу сияла жемчужина. Господин пришел в ужас – и неспроста, ибо Дракон был не на шутку рассержен. Господин вновь пал ниц, умоляя могущественного змея о пощаде. Тогда Дракон предложил ему сделку. Сказал, что готов исполнить любое его желание – даровать сокровища, вечную жизнь, власть над самой смертью, – но господин в ответ должен отдать ему свою душу. Юноша решил душу не отдавать и вернулся домой помудревшим. С тех пор раз в тысячу лет – по одному году за каждую молитву господина – Дракон вновь является смертному, который его призывает. Если у смертного чистая душа, если дела его честны, а сердце благородно, Дракон исполняет его самое заветное желание. Но если душа порочна, Дракон вырывает ее из тела и забирает как плату за самонадеянность смертного, который много веков назад жаждал стать богом.

Учитель Исао закончил свой рассказ, и в комнате повисла тишина. Легенда показалась мне любопытной, но я не могла взять в толк, как она связана с нашим храмом и тем, что мы должны защищать. Учитель Исао смерил меня взглядом и покачал головой.

– Ты ведь не понимаешь, для чего я рассказал тебе эту историю, верно?

– Понимаю! – заспорила я, и учитель Исао поднял кустистые брови. – Чтобы я… м-м-м… ну… Нет. Не понимаю.

Он молчал, по обыкновению терпеливо ожидая, что я сама обо всем догадаюсь, и его молчание сильнее всяких слов побудило меня ломать голову над загадкой. Он упомянул о Драконе, причем дважды: во время упражнения с зеркалом и в пересказе легенды, так что это наверняка важно. Что же он тогда сказал?

– Дракон восстает, – повторила я, и учитель кивнул. – По легенде, он является раз в тысячу лет. И исполняет желание смертного, – проговорила я и примолкла, слегка нахмурившись. – Но… зачем он их исполняет? Он ведь бог, разве не так? У него уж точно есть дела поважнее, чем всплывать со дна морского каждое тысячелетие. Неужели ему нравится выполнять чужие желания?

– Дракон вовсе не кукла, исполняющая желания, Юмеко-тян, – возразил учитель Исао. – Это Великий Ками, бог морских глубин, Предвестник перемен. С каждым его появлением мир – к добру или к худу – меняется и начинает идти совершенно новым путем.

– Что ж, получается… Скоро Дракон явится вновь?

– Отлично, Юмеко-тян, – похвалил учитель Исао, многозначительно кивнув. – Именно так. Время Дракона грядет. И многие хотят его увидеть. Но Дракон явится, только если его правильно призвать, а сделать это можно лишь повторив по памяти все молитвы юного господина, слово в слово.

– Тысячу молитв? – спросила я, склонив голову набок. Я едва могла запомнить, какой сегодня день недели, а уж как выучить наизусть тысячу молитв, и вовсе не представляла. – По-моему, это ужасно трудно. Едва ли он твердил одну и ту же молитву. Наверное, их кто-нибудь записал…

Стоп.

Обрывки сложились в единое целое. Тайна храма, священный долг монахов. Я взглянула на картину с Драконом и обреченным на погибель кораблем и впервые поняла, что она значит.

– Так вот что мы защищаем, – догадалась я. – Молитву, с помощью которой можно призвать Дракона. Она… здесь.

– На самом деле, только ее фрагмент, – мрачно пояснил учитель Исао. – Видишь ли, Юмеко-тян, когда-то давно один человек загадал Дракону недоброе желание. Его исполнение повлекло за собой жуткие последствия. Тьма и хаос восторжествовали, и в стране едва не началась междоусобица. Чтобы никто впредь не поддался искушению прибегнуть к драконьей силе, свиток с молитвой разорвали натрое и спрятали в разных частях Ивагото.

– Но… Я думала, Дракон выполняет только желания благородных смертных, – заметила я. – Тех, чья душа чиста. Как же у таких людей могут быть недобрые желания?

– Дорога в Дзигоку выложена благими намерениями, – проговорил учитель Исао. – А абсолютная власть способна соблазнить даже самое чистое сердце. Таково людское безумие. Оставим это. Теперь, когда ты, Юмеко-тян, знаешь, что именно мы защищаем, нам нужно соблюдать предельную осторожность. Вот почему мы живем так замкнуто, вот почему никогда не принимаем гостей. С приходом Дракона баланс сил изменится. В мире за стенами храма царит хаос. Люди борются за власть, движимые жаждой крови и жестокостью, они замышляют страшные вещи, мир заволакивает темная пелена страха. Наш долг – сделать так, чтобы Драконья молитва не оказалась во внешнем мире, защищать фрагмент свитка ото всех, кто хочет призвать Дракона. Это наша важнейшая обязанность, а теперь ее разделяешь и ты. Понимаешь, мой юный друг?

По спине у меня словно пробежал ледяной паук. Я кивнула.

– Кажется, понимаю, учитель Исао.

– Тьма подступает к нашим краям, лисичка. – Голос учителя стал тише, будто мысли его были где-то далеко. Он перевел взгляд на стену, чуть выше моей головы. – С каждым мигом она все ближе, и некоторых она погубит. Но если ты сумеешь от нее ускользнуть и удержаться на стороне света, тебя она не одолеет, – проговорил учитель, сощурился и посмотрел на меня. Потом он улыбнулся, и отчуждение пропало с его лица. – Кажется, я опять заболтался, да? – весело промолвил он. – Вроде бы у тебя есть еще дела на сегодня, верно, Юмеко-тян? Хм… А если хочешь не попасться на глаза Дэнге и Нитору, я бы посоветовал перелезть через западную стену. – С этими словами он поднялся, медленно мне подмигнув. – Увидимся за ужином. Передавай обезьянам мое почтение.

Шаркающей походкой он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь, а я еще несколько минут просидела наедине со своими мыслями о зловещей истории про Дракона и исполнение желаний. Я и не знала, что в храме хранится великий и опасный артефакт, а учитель Исао и остальные – это не просто монахи, но защитники свитка с молитвой, которая может призвать божество.

Дракон восстает.

По спине опять пробежали мурашки. Меня поэтому привели сюда? Я всегда подозревала, что учитель Исао проверяет меня, но понятия не имела зачем. Собственное будущее казалось мне туманным, я вообще редко о нем думала, куда больше заботясь о настоящем. В глубине души я была уверена, что когда подрасту и наберусь храбрости, непременно покину храм Тихих Ветров. Неужели учитель Исао хочет, чтобы я вместе с монахами защищала Драконий свиток? Неужели надеется, что я останусь здесь и буду охранять артефакт от тех, кто хочет призвать Дракона? До конца моих дней?

До самой смерти приглядывать за старым пыльным свитком? Нет, наверняка у него другое на уме. Я подумала о ежедневных занятиях с Дзином, который рассказывал мне о внешнем мире и о том, какова она, жизнь за стенами храма. Я никогда не встречала самураев, но читала о них в книгах и рукописях. Я знала названия кланов, их обычаи и историю Ивагото последних трех веков. Для чего учить меня этому, если я никогда не покину храм? Зачем мне столько всего знать о мире, который я никогда не увижу?

Нет, не может учитель Исао быть таким жестоким. Сморщив нос, я встала и отряхнула колени от пыли, решительно отказавшись от недавних догадок. Вовсе я не сильная, никакой я не страж, не воин, управлять энергией ки не умею. Я кицунэ, которая только и может, что заставить чайник пуститься в пляс. К тому же у учителя Исао для защиты Драконьей молитвы есть Дэнга, Дзин, Сатоши и все остальные. Моя помощь им не нужна.

Я шагнула к двери, стараясь избавиться от тяжести, которую вдруг ощутила в теле. Казалось, мир резко переменился. Словно приближалось что-то чудовищное, а я была не в силах это остановить.

Юмеко, ну прекрати. Да, теперь ты знаешь о свитке, но из этого вовсе не следует, что сюда тотчас же ворвется вор, жаждущий его похитить. Я опустила уши, стараясь убедить себя, что все это ужасно глупо и что мурашки по спине пробежали только из-за того, что учитель Исао – превосходный рассказчик. А не от зловещего предчувствия. Никогда не любила страшные истории. Надеюсь, прогулка по лесу поможет мне привести мысли в порядок.

Воспрянув духом, я приоткрыла дверь… и наткнулась на строгий, неумолимый взгляд. Молча приняв из рук Дэнги-сана метлу, я поплелась вон из комнаты. Когда я наконец закончила подметать веранду, ступеньки, дорожки, коридоры и прочие горизонтальные поверхности в храме и вокруг, история о свитке, Драконе и исполнении желаний уже давно вылетела у меня из головы.

3

Воин Тени

Ночь пахла смертями. Нынешними и грядущими.

Укрывшись среди корявых ветвей глицинии, я внимательно оглядывал владения господина Хинотаки, подмечая стражей, которые бродили туда-сюда. Я просидел на дереве почти час и успел запомнить окружающую обстановку до мелочей и до секунды рассчитать время смены караула. Луна стояла высоко в небе, и час Быка был в самом разгаре, когда свет в верхнем окне замка наконец погас.

Теплый ветер прошелестел по ветвям, среди которых я прятался, взъерошил мне волосы и шарф и принес с собой запах крови.

Сознание ослепила мощная вспышка волнения, принадлежавшего не мне. Камигороши, точнее демон, заточенный в Камигороши, беспокоился, предвкушая грядущую жестокость. Меч, чье имя в переводе значило «убийца бога», стал неотъемлемой частью моего «я» с тех самых пор, как меня сделали его хозяином. Сейчас мне семнадцать, и больше половины жизни ушло у меня на то, чтобы в полной мере овладеть своенравным оружием. Без тренировок и наставлений сенсея я бы давно поддался ярости и ненасытности демона, заключенного в мече. Он одолевал меня и теперь, требовал выхватить клинок, соскочить вниз и залить кровью земли, в которых я оказался.

«Терпение, Хакаимоно ^[4], - сказал я демону и почувствовал, что он немного успокоился. – Твое желание скоро исполнится».

Я спустился по веткам на внешнюю стену, а потом побежал вдоль перил. Потрепанный шарф развевался у меня за спиной. Наконец я добрался до места, где угол голубоватой крыши замка максимально сближался со стеной. Крыша все равно была футов на пятнадцать выше, но я снял с пояса веревку с крюком, покрутил и забросил наверх. Крюк тихонько щелкнул, зацепившись за гаргулью в виде рыбы на углу здания, веревка натянулась, и я начал взбираться.

Стоило мне только убрать веревку, как я заметил внизу самурая, который патрулировал внутреннюю стену. Я мгновенно застыл, прислушиваясь к шагам, и замедлил дыхание, чтобы лучше себя контролировать. Мне нельзя испытывать ни страха, ни сомнений, ни злости, ни сожалений, иначе Хакаимоно завладеет моим разумом. Если бы я хоть что-нибудь почувствовал, то оказался бы во власти демона и уже не смог бы погасить его ярость. Я был пустым сосудом, оружием Клана Тени, и от меня требовалось лишь одно – выполнить свою миссию.

Самурай пошел дальше. Неподвижной тенью я следил за каждым его шагом, пока он не завернул за угол и не пропал из виду. А потом я бесшумно пошел по крыше, направляясь к главной крепости.

Подкравшись к распахнутому окну, я услышал негромкие голоса и замер. Пульс подскочил, Хакаимоно воспользовался мгновением моей слабости и потребовал, чтобы я разрубил говоривших на мелкие кусочки, пока они меня не заметили. Не обращая внимания на демона, я вжался в стену, а мимо прошли двое мужчин – судя по тяжелой походке, самураев.

– Это просто безумие какое-то, – сказал один. – Йодзи пропал, а теперь еще и Кентаро бесследно исчезает. Как будто нас пожирают сами стены! И господин Хинотака вдруг запрещает вход на верхние этажи! – Он понизил голос почти до шепота. – Возможно, всему виной призрак госпожи Хинотака. Ходят слухи, что ее отравили…

– Закрой свой глупый рот, – зашипел его собеседник. – Госпожу Хинотака сгубила болезнь. А ты держи свой грязный язык за зубами, пока он не довел тебя до беды.

– Говори, что хочешь, – сказал первый самурай, защищаясь от нападок. – Но замок с каждым днем становится все мрачнее. Я даже рад, что завтра ухожу на задание, пускай оно и дурацкое. Не понимаю, зачем наш господин отправляет десяток солдат в горы Клана Земли искать этот древний артефакт.

Голоса затихли, в замке вновь воцарилась тишина. Я скользнул в окно и оказался в длинном и узком коридоре, полы и стены которого были сделаны из темного дерева. Единственным источником света была луна за окном, ко всему вокруг льнули тени. Я пошел по коридору вглубь замка, внимательно прислушиваясь, не раздадутся ли голоса или чьи-то шаги. Но на этаже, кажется, не было никого, кроме двух стражей. По залам не ходили слуги, самураи не играли в го у себя в комнатах и не распивали саке. Страх пропитал все вокруг. Демон, заточенный в Камигороши, тоже это ощутил и воодушевленно всколыхнулся в моем сознании, зашевелился в нем, будто змея.

Лестница, ведущая на последний этаж крепости, располагалась в темном углу замка, в конце коридора. Ее никто не охранял. Сам воздух здесь был насыщен злом. По ступеням стекали бордово-черные завитки зловонного дыма, невидимые для людского глаза. Перила и деревянные ступеньки уже начали гнить, а пол вокруг лестницы казался трухлявым и ненадежным. Сквозь решетчатое окно в замок влетел белый мотылек и тут же, закружившись по спирали, упал замертво.

Крепче сжав зубы, я стал подниматься по лестнице, не обращая внимания на дым и стараясь его не вдыхать. Моему взору открылся верхний этаж с толстыми деревянными стенами и решетчатыми окнами, сквозь которые виднелось небо. Дым стелился по полу – он выползал из-под массивных деревянных дверей напротив.

Приложив к ним ладонь, я ощутил отравившую все внутри атмосферу болезни и толкнул створку. Из комнаты клубами повалил кроваво-черный гнилостный туман. Застыв на пороге, я всмотрелся в темноту. Стены и пол просторных покоев покрывала плотная белая паутина, свисавшая с потолка. Она окутывала колонны и стропила, колыхалась дырявыми занавесями на ветру. То тут, то там постукивали гроздья белоснежных костей, напоминавшие жуткие музыкальные подвески. На стенах неподвижно висело несколько коконов размером с человека.

Я переступил порог, и дверь со скрипом захлопнулась у меня за спиной. Паутина пристала к моим дзика-таби ^[5], но меня это не остановило. Я шагнул дальше. Под ногами зашелестело, коконы вокруг задрожали, а кости застучали громче. Я и не думал таиться: цель была близка, игра в прятки потеряла всякий смысл.

Из темноты послышался тихий женский смешок, и волоски у меня на руках встали дыбом.

– Слышу шаги юношеских ног, – напевно произнес голос, чью хозяйку надежно скрывала паутина. – Неужели господин Хинотака прислал мне еще одну игрушку? Юную, симпатичную, жаждущую любви? Иди ко мне, сладенький, – жарким шепотом позвала она, а я схватился за рукоять Камигороши, чувствуя дикое предвкушение демона. – Я буду любить тебя. Я опутаю тебя любовью и больше никуда не отпущу.

Последние слова раздались прямо над моей головой, и Хакаимоно угрожающе запульсировал в моем сознании. Не глядя вверх, я инстинктивно упал на руки и вдруг почувствовал, как кто-то схватил меня за рукав. Вскочив, я развернулся: с потолка свисало огромное существо, восемь хитиновых лап взяли в кольцо то место, где я стоял секунду назад.

– Хитрый маленький жучок!

Чудовище расправило лапы и опустилось, а потом, щелкая когтями по полу, повернулось ко мне. Я увидел голову и туловище красивой женщины, приставленные к телу гигантского паука. Человеческую половину прикрывало элегантное черно-красное кимоно, но на фоне паучьей части оно выглядело до нелепого крошечным. Нависнув надо мной, дзёрогумо ^[6] склонила голову набок и улыбнулась. Крошечные черные клыки сверкнули между полными красными губами.

– Кто это у нас тут? – с придыханием спросила она, когда я резко сел на корточки и схватился за меч. Хакаимоно, беспощадный и яростный, встрепенулся у меня в голове, обостряя мои чувства, наполняя воздух запахом крови. – Мальчик? Ты забрел ко мне в логово, потому что искал меня? – Она склонила голову на другую сторону. – Ты не похож на тех, кого присылает ко мне Хинотака. Те сперва гордые, а потом так сильно трясутся, мечутся, как перепуганные сверчки. Но ты… ты не боишься. Восхитительно.

Я молчал. Страх – самое опасное чувство на свете, его первым изгнали из моего тела. Сенсей учил меня, что страх – это отвращение, которое мы питаем к боли и страданиям. Самурай, встретив голодного медведя, боится не самого хищника, а того, что он может с ним сделать. Боится когтей, способных разорвать его плоть, зубов, которые могут выгрызть жизнь из его костей. Меня научили терпеть то, что многие вытерпеть не в силах; слабость из моего тела выбили, выжгли, вырезали, выдрали, и оно стало оружием. Я не боялся ни боли, ни смерти, потому что моя жизнь мне не принадлежала. Гигантская человекоядная женщина-паук пугала меня не больше голодного медведя. В худшем случае она просто меня убьет.

Дзёрогумо хихикнула.

– Ну так иди сюда, жучок! – пропела она и протянула ко мне изящные белые руки. Ее голос стал умиротворяющим, почти чарующим. Он наполнил гудением мою голову, подмял под себя волю и заткал паутиной разум. – Я чувствую в твоем сердце тоску одиночества. Позволь мне тебя полюбить. Позволь избавить от тревог и печалей, которые отягощают твою душу. Ты изведаешь сладость моего поцелуя и нежность моих объятий, а потом познаешь истинное наслаждение.

Дзёрогумо шагнула ближе. На губах у нее играла улыбка. Ее лицо застыло у меня перед глазами, закрыв собой все остальное.

– У тебя необыкновенно красивые глаза, – промурлыкала она. – Они похожи на лепестки цветков паслена. Так и хочется вырвать их и повесить в гостиной. – Она протянула руку и черными когтями коснулась моей щеки. – Прелестный юный человечек… Уж сегодня-то мы познакомимся поближе. Как тебя зовут, жучок? Скажи мне свое имя, чтобы я с любовью шептала его, когда буду пожирать тебя без остатка.

Демон внутри меня улыбнулся, и я услышал, как мой собственный голос отвечает женщине-пауку, хотя слова были не мои вовсе.

– Мое имя тебе уже известно.

Я выхватил меч, и Камигороши тут же ожил и заполнил комнату зловещим алым сиянием. Дзёрогумо вскрикнула и отскочила. Ее безмятежное лицо исказила ненависть.

– Камигороши! – прошипела она, обнажив клыки. Черные глаза оценивающе сощурились. – Так значит ты убийца демонов Каге.

Холодно улыбнувшись, я шагнул вперед, ощутив, как по венам разливается сила меча, наполняя их яростью и жаждой крови. Дзёрогумо отступила, паучьи ноги зацокали по полу, лицо в красном мерцании Камигороши заметно побледнело.

– За что? – требовательно спросила она, хищно растопырив длинные пальцы с острыми когтями. – Здесь у меня есть все, что нужно. Я забираю лишь тех, кто не верен Хинотаке, тех, кто оказался недостоин служить ему. Какое значение имеют для тебя жизни горстки самураев, убийца демонов?

Я не ответил, только продолжил наступать. Меч пульсировал у меня в руках. Я был не вправе подвергать сомнению приказы моего клана или причины, по которым ему хотелось убить этого ёкая. Хотя я бы мог предположить, что само появление дзёрогумо на территории Клана Тени было достаточным поводом. Мы, семейство Каге, специализировались на тьме и лучше всех кланов в империи знали секреты теней и созданий, которые в них таятся. Я был в клане убийцей демонов – такова моя работа.

Дзёрогумо раздулась от злобы.

– Подлый человечишка! – процедила она, и между губами сверкнули черные клыки. – Ты меня не зарежешь, как зарезал Стоглазого Йаку или племя нэдзуми ^[7] из деревни Хана. Я откушу тебе голову и выпью всю твою кровь, пока ты перерезаешь мне горло.

Она кинулась на меня черно-желтой молнией – на удивление проворно, учитывая ее огромные размеры, – но я ждал этого. Одна из лап опустилась на деревянный пол с такой силой, что доска раскололась пополам. Я успел отскочить, крутанулся и с размаху ударил ее Камигороши. Из лапы брызнула черная кровь, дзёрогумо яростно вскрикнула, а Хакаимоно одобрительно застонал у меня в голове. Он упивался насилием и требовал, чтобы я дал ему волю. Но я не ослаблял самоконтроль, даже уворачиваясь от стремительных выпадов дзёрогумо, которая пыталась меня достать. Укрывшись в углу, я быстро прошептал заклинание на языке Тени, от меня отделился еще один Тацуми, и мы бросились в разные стороны.

Появление моего двойника сильно смутило дзёрогумо, и мы, воспользовавшись замешательством, окружили ее. Шипя, она повернулась к Тацуми, стоявшему слева, и ударила его лапой. Когти прошили мое отражение насквозь и врезались в доску, зеркальный образ растворился во мраке и исчез.

Желтоватая сукровица сочилась из паучьей раны и с шипением капала на пол, паутина вокруг дрожала от криков дзёрогумо.

– Злой человечишка! – завизжала она и резко повернулась ко мне, оставив за собой влажный и вязкий след. – Как ты посмел прикоснуться к моему прекрасному телу? – Дзёрогумо покачнулась и стала судорожно перебирать лапами, ища равновесие, а я вновь ринулся в атаку, целясь в место, где соединялись женская и паучья части тела, чтобы раз и навсегда рассечь его пополам.

При моем приближении дзёрогумо оскалилась.

– Да будут прокляты твои глаза! – прошипела она и выплюнула струю зеленой жидкости, которая тут же рассеялась в воздухе. Я отскочил, но ядовитая взвесь все же пристала к моему лицу, и глаза начало сильно жечь. Быстро моргая и пошатываясь, я отошел в сторону, не опуская Камигороши, и обтер лицо рукавом. Сквозь плотную пелену слез я разглядел мутное черно-желтое пятно и обрушил на него яростный удар. Меч стукнулся обо что-то огромное, а хитиновая лапа, будто гигантский молот, сбила меня с ног и отшвырнула в сторону. Камигороши вылетел у меня из рук, я покатился по полу, путаясь в липкой паутине, и врезался в стену.

Оглушенный, по-прежнему полуслепой, с разъяренным Хакаимоно в сознании, я поднялся и стал судорожно искать меч, но тут у меня выбили землю из-под ног. Я рухнул на живот, огляделся и увидел плотные веревки, скрученные из паутин. Они опутывали мои лодыжки и тянулись из брюшка дзёрогумо. Она улыбнулась, обнажив черные клыки, и потащила меня к себе, словно рыбу.

– Иди же ко мне, вкусный маленький жучок, – ворковала она, пока непреодолимая сила тащила меня к ней. Я перевернулся на спину и попытался сорвать паутину с ног, но веревки оказались прочнее шелковых и не поддавались. Я в отчаянии огляделся, ища что-нибудь, что помогло бы мне освободиться, ругая себя за ошибку и представляя, что скажет Итиро, если меня сожрет дзёрогумо. Я шарил по полу в поисках острой кости или обломка лезвия, но нашел только пыль и несколько мелких косточек, запутавшихся в паутине.

– У меня для тебя особый подарок, человек, – сказала дзёгуромо, продолжая волочить меня по полу. – Ты станешь гнездом для моего нового выводка. Я отложу яйца тебе в желудок, и ты будешь жить, пока они не вылупятся и не сожрут тебя изнутри. – Она хихикнула сквозь сжатые зубы и задумчиво пробормотала: – Как знать, может, эти мои детки будут сильнее предыдущих, благодаря тому, что выкормлены внутренностями убийцы демона?

Я был всего в нескольких ярдах от огромного ёкая, так близко, что видел триумф, пылающий в черных глазах, яд, стекающий с алых губ, и от отвращения все внутри меня сжалось. Дзёрогумо не оставила мне выбора. Я упал на спину, расслабился, закрыл глаза и позволил демону меча овладеть своим сознанием.

Он тут же откликнулся и осветил мрак ослепительной вспышкой, наполнив меня яростью. Рукоять меча впилась мне в руку, когда я крепко сжал ее и открыл глаза.

Прямо надо мной была распахнутая пасть дзёрогумо и кривые черные клыки целились мне в горло. Я увидел собственное отражение в ее взгляде, увидел свои глаза, пылающие алым огнем, и заметил, как на лице ее мелькнул страх, когда она поняла, что оказалась в ловушке. Опьяненный жаждой крови, Камигороши сверкнул, и дзёрогумо с громким криком отшатнулась, закрывая лицо руками.

Я разрезал опутавшие меня веревки, вскочил на ноги и по самую рукоять вонзил меч в луковицеобразное тело ёкая, нависшее надо мной. Дзёрогумо на мгновение застыла, а я в это время пробежал под ней, разрезая мечом круглое брюхо, пока не пропорол его насквозь.

Тяжело дыша, я опустил Камигороши. На пол ручьями текла желтая паучья кровь. Дзёрогумо с пронзительным криком рухнула на бок, заскребла когтями по дереву и забилась в конвульсиях, судорожно хватая ртом воздух. Потом сложила лапы на вспоротом животе и затихла. ...