Борис Гиленсон Эрнест Хемингуэй

Введение

…Эрнест Хемингуэй. Кажется, что это больше, чем имя прославленного писателя, автора всемирно популярных книг. Это имя — символ литературного успеха, отточенного мастерства, счастливого совпадения писательской биографии и глубинных особенностей творчества.

Уже при жизни его воспринимали как классика. Он был рано награжден славой, и, начиная с первых публикаций, едва ли не все, что выходило из-под его, пера, стремительно расходилось, переводилось и вызывало международный резонанс.

Эрнест Хемингуэй, родившийся в 1899 и умерший в 1961 году, — один из самых оригинальных художников ХХ века. В богатейшем многоцветье, составляющем словесное искусство нашего столетия, он выделялся самобытным почерком, который был всегда отчетливо узнаваем. Хемингуэй — не только яркий феномен литературно-художественной жизни, но, и бесспорно, один из известнейших людей своего поколения. О нем знали, во всяком случае, слышали даже те, кто имел лишь приблизительное понятие о его сочинениях.

Широко известен афоризм: стиль — это человек. Судьбы многих писателей подтверждают его справедливость, а Хемингуэя — с особой силой. У него мы видим решительно-выраженный «автобиографизм», слиянность глубинных. особенностей его личности, индивидуальности с писательской стилистикой и методологией.

В Хемингуэе мы как раз находим сочетание качеств, неизменно импонирующих, вызывающих заинтересованность, и симпатию: это, с одной стороны, мужественность, сила, с другой — художественный талант, интеллектуальность. Феномен такого рода редок, но встречается. В истории зарубежной литературы, думается, есть писатели, которых можно, условно говоря, причислить к «хемннгуэевскому ряду». Среди таких художников, образующих своеобразный союз «мысли и действия», — Байрон и Джон Рид, Джек Лондон и Сент-Экзюпери. Интерес к ним, к их книгам и к их биографиям явно повышенный.

Да, при имени Хемингуэй мы вспоминаем его прославленные романы: «Фиеста», «Прощай, оружие!», «По ком звонит колокол», его повесть «Старик и море», рассказы, отмеченные изяществом, лаконизмом, прозрачной ясностью стиля. Мы видим перед собой его излюбленных героев: охотников, матадоров, рыбаков, туристов, спортсменов, людей немногословных, чурающихся громких фраз, наделенных чувством собственного достоинства и мужеством.

Слияние в Хемингуэе личностных черт и особенностей творчества ощущалось и читателями, и коллегами. Думается, верно об этом написал Константин Симонов, которому Хемингуэй чрезвычайно импонировал. Во вступительном слове, открывающем изданное в нашей стране собрание сочинений в четырех томах, К. Симонов писал: «Я не знал Хемингуэя, но Хемингуэй-человек неотделим для меня от Хемингуэя-писателя, от его книг и его героев, вернее от тех из них, в которых он, не скрывая этого, любил то же, что любил в самом себе, — силу, широту, храбрость, готовность рисковать жизнью и уверенностью в том, что «есть вещи и хуже войны. Трусость хуже, предательство хуже, эгоизм хуже»^[1].

Один из самых больших художников слова нашего века, Хемингуэй, о чем бы он ни писал, неизменно возвращался к главной своей проблеме — к человеку в трагических испытаниях, выпавших на его долю в наше столетие.

Хемингуэй исповедовал философию стоицизма, отдавая должное человеческому мужеству в самых бедственных обстоятельствах. Бытуют понятия: «байронический», «киплинговский», «джеклондоновский герой». Правомерно выражение «хемингуэевский герой», которому приписывают жесткий нравственный кодекс, нередко определяемый формулой: «grace under pressure», т. е. «способность сохранить достоинство в экстремальных обстоятельствах». Его так и называли иногда: «герой кодекса». Чуждые рефлексии, надрыва, немногословные, его герои демонстрировали, как в обстановке опасности не пасть духом, действовать хладнокровно и достойно. Они импонировали читателю, уставшему от персонажей мятущихся, нерешительных, ноющих и велеречивых.

Хемингуэй был всегда сложной, крупной и своеобразной личностью, человеком твердых, принципиальных убеждений, который никому не угождал и не льстил, отклонял возможность легкого успеха, не позволял себе печатать ни одной неотработанной строчки, неизменно высказывал свои нелицеприятные оценки, людей и событий, не приспосабливался к текущей политической конъюнктуре или литературной моде. Шел своим путем.

Американец по психологическому складу, по характеру, он большую часть жизни прожил вне родины. И местом действия его произведений были не только его родной Мичиган, но также Италия, Испания, Франция, Швейцария, Куба, Африка. Одна из ключевых литературных фигур нашего века, он нечасто рисовал современный индустриальный пейзаж, мир больших городов, машин, стали и бетона. В наш урбанический век его герои зачастую действовали в обстановке первозданной природы, будь то голубые воды Гольфстрима, африканские саванны, сьерра Испании, венецианские лагуны. И все же неизменно, ненавязчиво ощущали мы в его произведениях конкретные, зримые приметы современности. Свой первый сборник рассказов он назвал «В наше время». Эти слова можно было бы взять эпиграфом ко всему его творчеству.

За Хемингуэем-писателем «просвечивал» Хемингуэй-человек. Этому способствовала и реклама, и щедро тиражируемые фотографии, и очерки, и свидетельства о нем, написанные при жизни. Писателя привыкли видеть не только за письменным, столом, за пишущей машинкой, но и гораздо чаще со спиннингом, на боксерском ринге, в компании матадоров и кинозвезд. Ему приписывали представления о литературе как о чем-то близком спортивному состязанию, как о поединке соперников, когда писатели отчаянно конкурируют друг с другом, сражаясь за первенство. А он желал непременно чемпионских лавров. Стремился лидерствовать во всем, в делах и творческих, и житейских. В ряде свидетельств он и видится таким: богач, честолюбец, прямолинейный и мужественный антиинтеллектуал, не знающий колебаний и сомнений, олицетворяющий американский успех, известность и деньги.

Некоторые американские критики пишут о нем как об особом типе популярного писателя (popular writer), о литературной звезде, пользовавшейся всеобщим вниманием, подобно звездам кино, спорта, эстрады. Наверно, и сам писатель отчасти культивировал такой имидж, выдерживал «на людях» заданную роль и одновременно относился к ней не без доли иронии. В письме к романисту Роберту Кентуэллу он настаивал: «Я желаю, чтобы меня воспринимали не как забияку в барах, не как меткого стрелка, не как игрока на скачках, не как любителя выпить. Я хотел бы быть исключительно писателем, о котором судят как о писателе…»

Наверно, суть явления уловил Габриэль Гарсиа Маркес, когда писал о «двух Хемингуэях», во многом очень разных и даже контрастных. Один — «наполовину кинозвезда», «наполовину искатель приключений», шествующий среди вспышек магния. И другой — труженик в тиши кабинета, мало кого допускающий в свой внутренний мир. Того «другого», наверно, подлинного, Хемингуэя мы не до конца раскрыли и поняли.

Чарльз Скрибнер-младший, журналист и критик, встречавшийся с писателем в последние годы его жизни, так комментирует проблему «двух Хемингуэев»: «Сложившийся в обществе образ Хемингуэя, военного корреспондента, страстного охотника, рыбака, выходящего в открытое море, как-то затушевывает то обстоятельство, что всю свою жизнь он посвятил писательскому искусству. За его бравадой, всем хорошо знакомой, скрывался художник, беззаветно преданный своему искусству».

Да, был «другой» Хемингуэй, знавший колебания, сомнения, борение противоречивых чувств, неудовлетворенность своей работой, депрессию и одиночество. И все же эти «два Хемингуэя», как бы они ни были внешне различны, в сущности не так уж противоречили друг другу. Хемингуэй был писателем всегда, за письменным столом и на рыбалке, на охоте и в кругу друзей, и как зритель корриды он оставался художником слова, умевшим, по его выражению, «слышать и видеть». Куда бы ни забросила его тяга к «перемене мест», не уставали трудиться его феноменальные память и интуиция, дававшие ему то многообразное знание жизни, которое позднее воплощалось в сюжеты и образную ткань его прозы. О Хемингуэе накоплена огромная критическая литература^[2]. Вместе с тем некоторые новые публикации, появившиеся за последние годы, проливают дополнительный свет и на наследие Хемингуэя, и на самого писателя. Помогают, думается, понять подлинный облик писателя, позволяют отрешиться от некоторых легенд и мифов, наслаивавшихся вокруг него.

Сейчас мы по-новому подходим к некоторым страницам истории литературы. Нет нужды обходить острые углы в биографии и творчестве писателя, упрощать и «округлять» его, как это делалось прежде. Вспомним, что его роман «По ком звонит колокол» более 20 лет издавался у нас с купюрами. Обходили молчанием тему осуждения Хемингуэем сталинизма и сталинских репрессий.

Есть в судьбе Хемингуэя и такая примечательная черта. За тридцать лет, прошедших после его смерти, шла интенсивная публикация произведений, оставшихся в его архиве и не увидевших свет при жизни писателя. Нечто подобное было лишь с одним из его соотечественников Марком Твеном.

Так, в 1964 году, спустя три года после смерти Хемингуэя, была напечатана его мемуарная книга «Праздник, который всегда с тобой», в 1970 — роман «Острова в океане», в 1972 — сборник «Рассказы Ника Адамса», в который вошли восемь ранее не публиковавшихся фрагментов. Трижды издавались в США небольшие книжечки его ранних стихов, часть из которых оставалась в архиве Хемингуэя. В 1985 году вышла книга «Опасное лето», представляющая полный текст его очерков о бое быков (сокращенный вариант, напечатанный при жизни Хемингуэя в 1960 году, входил в четвертый том, изданного в СССР собрания — сочинений). Опубликован в 1986 году и роман Хемингуэя «Райский сад», над которым он трудился в послевоенные годы, но который не успел отредактировать, и довести до конца. Трижды издавались сборники его очерков и публицистики, извлеченных из различных периодических изданий; последний, выпущенный в 1985 году, включал в себя все, — а их более 150 — очерки и заметки, написанные в 1920–1924 годах для газет «Торонто стар» и «Торонто дейли стар». Издан фундаментальный том «Избранных писем» Хемингуэя (1981). Почти все эти материалы не переведены на русский язык.

Между тем, работа с архивом Хемингуэя, разыскания литературоведов приводят к новым неожиданным находкам. Например, было обнаружено, что ФБР почти в течение тридцати лет следило за Хемингуэем как за писателем с «прокоммунистическими симпатиями», накапливало на него досье. Весной 1990 года в журнале «Хемингуэй ревью», издаваемом университетом штата Огайо, были опубликованы две неизвестные новеллы писателя. Одна из них — «Недостаток страсти», посвящена матадору, который испытывает внутренние сомнения оттого, что ему приходится убивать на арене животных. В этом его отличие от привычных хемингуэевских героев подобной профессии, людей, прямолинейных и чуждых колебаний и раздвоенности. Герой второй новеллы, написанной в конце 50-х годов и явившейся, видимо, последней работой в этом жанре, — писатель Филип Хойнс. Таким образом, изобразив в первом сборнике «В наше время» начинающего литератора Ника Адамса, Хемингуэй, всегда живо интересовавшийся психологией творческой личности, его трудом, не расставался с этой темой до конца жизни (о чем свидетельствует и уже упоминавшийся роман «Райский сад»).

Фундаментальная биография Хемингуэя, написанная Карлосом Бейкером, многолетним исследователем творчества писателя, состоявшим с ним в переписке (отрывки печатал журнал «Иностранная литература» за 1969 г., № 5, 6, 11, 12), теперь не единственная. Вышло еще два солидных, по 600–700 страниц каждое, его жизнеописания — Джеффри Майерса (1987) и Кеннета Линна (1988); они вводят в научный оборот немало свежих фактов. Не иссякает и поток воспоминаний и мемуарных свидетельств о Хемингуэе. Эти новые факты и материалы будут учтены в нашей работе.

Хемингуэя высоко ценят и любят в нашей стране. Любые издания Хемингуэя или книги о нем мгновенно исчезают с прилавка.

Хемингуэй был художником слова, который оказывал воздействие не только на людей читающих, но и на людей пишущих.

Горячим поклонником Хемингуэя был, как уже писалось, К. Симонов, стараниями которого, удалось опубликовать роман «По ком звонит колокол». Симонова, писателя военной темы, привлекал испанский период жизни и творчества Хемингуэя. Илья Эренбург, познакомившийся с Хемингуэем в Испании, тоже много сделал для популяризации его творчества в нашей стране.

Одним из первых ценителей и тонких интерпретаторов творчества Хемингуэя был Андрей Платонов. Хемингуэй нашел в нашей стране большого знатока своего творчества, исследователя и переводчика в лице Ивана Кашкина, работу которого ценил. К деятельности этого литературоведа мы еще вернемся позднее.

Известные советские писатели свидетельствуют о том, как много значил для них Хемингуэй. Вот некоторые из их высказываний.

Юрий Домбровский, автор известного романа «Факультет ненужных вещей»: «Кто открыл для меня действительно новые горизонты — это Хемингуэй».

Давид Самойлов, поэт: «Для нас американская литература как образцовая начала осознаваться через Хемингуэя…»

Фазиль Искандер, автор популярного романа «Сандро из Чегема»: «Хемингуэй как бы подсказал мне: не бойся тратить время и силы на полноту изображения окружающего мира, ибо человек, о котором ты пишешь, или теряет или получает этот мир».

Хемингуэй входит в круг внеклассного чтения. Это имя непременно должно присутствовать при знакомстве школьников с общими тенденциями зарубежной литературы XX века. Особый интерес для школьников представляет его повесть «Старик и море»; необходимо, по возможности, знакомить их и с другими произведениями писателя. Его жизнь — сложна и поучительна; она — пример бескомпромиссной преданности правде, идеалам гуманизма, антифашизма и демократии.

Что такое биография писателя? Конечно, это свод фактов и сведений, значимых и достоверных, относящихся к разным периодам его жизни. Но главное все-таки не это. Главное — это осознание его как личности, выделение главенствующих особенностей его характера, черт его психологического облика. И конечно же, связь с глубинными мотивами его художественного наследия.

Прежде чем перейти к рассказу о жизненном пути Хемингуэя, хочется оттенить два принципиальных момента.

Творчество каждого писателя, в той или иной мере, автобиографично. У Хемингуэя эта особенность проявляется с особой рельефностью. Внимательное чтение его произведений убеждает, что очень многие эпизоды, детали, сюжетные коллизии, описания природы, а главное, лица и характеры его героев, — все отражает то, что увидел, узнал, пережил Хемингуэй. За всем этим просвечивают факты его биографии, а за многими персонажами его произведений стоят реальные прототипы. Но жизненный материал, как всегда у Хемингуэя, не отражается зеркально, он творчески переработан, обогащен и трансформирован силой его писательской фантазии.

С этой особенностью тесно связана другая. У Хемингуэя как у всякого большого мастера свой художественный мир. Достаточно прочесть несколько страниц его прозы, чтобы узнать автора. Его книги, романы, новеллистические сборники, очерки и репортажи, если взять их в совокупности, образуют четко выраженное единство. Более того, систему. В них можно выделить определенные темы, мотивы, сюжеты, типы героев, художественные приемы, которые пронизывают, подобно кровеносным сосудам, все его произведения. Они переходят, иногда меняясь, трансформируясь, из одной книги в другую.

Хемингуэй очень органичен. Непросто встретить в художественной системе писателя нечто неожиданное, нехарактерное для него. Он всегда верен себе.

Еще в начале пути, в 20-е годы, Хемингуэй счастливо нашел свой стиль, свою тему. А точнее сказать, свою писательскую дорогу. Он избегал безоглядных экспериментов, отклонений в сторону. Но это вряд ли заслуживает упрека. Хемингуэй не повторял сделанное, а по мере обогащения жизненного опыта, жизненных наблюдений расширял свою тематику. Менялись и его приемы. Становилось более глубоким и зрелым его мировидение. Это показали годы, проведенные в Испании. Он всегда стремился идти вперед. А в чем он был постоянен, так это в высокой требовательности к себе как к художнику. Не случайно, после смерти Хемингуэя в его архиве было найдено немало текстов, которые он не считал готовыми, до конца отделанными.

Повествуя о жизни Хемингуэя, рассказывая о том, какой это был человек, надо постоянно обращаться к его произведениям. Биография популярнейшего американского писателя — надежный ключ к пониманию глубинных особенностей его творчества.

Глава первая От Оук Парка до Парижа

1. Детские и школьные годы. 2. Репортер «Канзас сити стар». 3. На итало-австрийском фронте. 4. Начинающий журналист

1

Какое значение имеет для писателя место его рождения, то окружение, с которым сопряжены его первые детские впечатления? На этот вопрос непросто дать однозначный ответ. Иногда это лишь формальный момент, зафиксированный в литературных энциклопедиях. И иногда своеобразная «малая родина», художественно воплощенная в его творчестве. На литературной карте Америки теперь прочно «прописан» Ганнибал — место рождения Твена, увековеченное им в «Томе Сойере» и «Геке Финне». Или Сок Сентр в Миннесоте, место рождения Синклера Льюиса, ставшее знакомым миллионам читателей благодаря изображенному в романе «Главная улица» провинциальному городку Гофер Прери.

Мичигану, краю лесов и озер, повезло, потому что в этих местах с удочкой и охотничьим ружьем бродил будущий писатель Хемингуэй, еще не зная, что его первые впечатления будут долго питать его творчество. И маленький городок Оук Парк, фактически пригород города-гиганта Чикаго, станет известным прежде всего потому, что в нем родится знаменитый писатель. Это случится 21 июля 1899 года.

Семья была уважаемой и интеллигентной. Холлы, родители матери Хемингуэя, принадлежавшие к элите местного общества, были людьми состоятельными и религиозными. Их дочь Грейс Холл выделялась музыкальной одаренностью, специально занималась пением и даже собиралась гастролировать с концертами, однако замужество вынудило ее расстаться с этой мечтой. Она стала признанной хозяйкой в доме и все внимание уделяла воспитанию детей. Отец писателя Кларенс Хемингуэй, предки которого участвовали в войне США за независимость, окончил медицинский колледж, выбрал карьеру врача и какое-то время собирался заниматься одновременно и миссионерской деятельностью. После женитьбы в 1896 году он осел в Оук Парке, где у него была богатая медицинская практика. Внешне благополучный брак супругов Хемингуэев, видимо, не был особенно удачным.

Всего в семье Хемингуэев было шестеро детей. Самой старшей была сестра Марселина, родившаяся в 1898 году, год спустя родился Эрнест, за ним последовали Урсула, Кэрол, Маделин. Эрнест и сестры были по возрасту близки; брат же Лестер, о котором он мечтал, не мог быть ему компаньоном, так как был моложе его на 16 лет. В детстве будущего писателя. окружали достаток, забота и внимание. Он рос крепким, здоровым ребенком, с малых лет пристрастившимся к чтению. Пожалуй, влияние отца сказывалось на нем сильнее, чем матери. Кларенс Хемингуэй был большим любителем природы, пикников, охотником и рыболовом; эти его склонности явно передались старшему сыну.

Эрнесту было пять лет, когда умер дед по материнской линии, оставивший большое состояние, которое Грейс Холл Хемингуэй, любившая светский размах, использовала на постройку нового 15-комнатного дома с большим музыкальным салоном. Там она музицировала, пела, заставляя детей принимать участие в импровизированных концертах. Несмотря на глухое сопротивление детей, мать настойчиво вела с ними музыкальные занятия, пока после тщетных усилий не убедилась, что музыкантами они не станут. И все же, обретенное Хемингуэем на музыкальных занятиях чувство ритма определило позднее важные особенности его прозы.

На деньги, полученные от деда, родители приобрели участок земли на берегу красивого лесного озера Валлун, где выстроили деревянный коттедж, названный «Уиндмир». Хемингуэй очень любил это место, куда приезжал на лето. Юный Эрни с удовольствием слушал истории деда, ветерана войны между Севером и Югом. В свою очередь, ему нравилось рассказывать дедушке о своих рыболовных или охотничьих приключениях и при этом давать волю своей фантазии. Дед был настолько поражен силой воображения, отличавшей его внука, что как-то шутя предсказал, что тот либо станет знаменитым, либо окажется за решеткой.

Эрнест Хемингуэй учился в городской школе, в которой было достаточно высокое качество преподавания. Хемингуэя влекли гуманитарные предмета, особенно английский язык. Однако склонности к научным занятиям, на что пытался настроить его отец, не питал. Жизнь в Оук Парке, не в пример Чикаго с его острыми социальными контрастами, текла довольно монотонно, родители писателя и люди их круга исповедовали благопристойность и респектабельность. Общественные вопросы оставляли молодого Хемингуэя равнодушным; к тому же родители тщательно стремились уберечь его от опасных дурных влияний.

Подобно большинству своих сверстников и соучеников Эрнест много внимания уделял физической закалке, спорту, таким его видам, как легкая атлетика, бег, футбол и плавание. Пробовал он свои силы и на ринге, бокс требовал мужества, способности стойко переносить удары соперника; будущий писатель занимался самовоспитанием.

Но всего милее были ему летние каникулы, обычно проводимые на берегах озера Валлун. Он не только отдыхал, но и работал на ферме; родители приучали его также и к физическому труду, к умению все делать своими руками. Свободное же время он проводил на природе.

К счастью для биографов Хемингуэя, сохранилось большое количество его разнообразных фотографий, начиная с самой ранней поры. На них мы видим пятилетнего Эрни с удочкой, чуть постарше — с ружьем и первыми охотничьими трофеями… Страсть к рыбалке и охоте, зародившаяся еще в детстве, в сочетании с горячей любовью к природе отличала Хемингуэя на. протяжении всей его жизни. И здесь на первых порах сказывалось благотворное влияние его отца, воспитывавшего сына в спартанском духе. Они вместе подолгу бродили по лесам, отец прививал ему навыки рыболова и охотника на перепелов, диких голубей, зайцев, подсказывал, как приготовлять пищу, будь то дичь или рыба.

Леса, окаймлявшие озеро Валлун, дальние прогулки, выезды с отцом по вызовам, знакомство с простыми людьми, в том числе с обитателями индейской резервации, находившейся неподалеку, — все это для молодого Хемингуэя было своеобразной отдушиной, противовесом тяжелой, чопорной домашней обстановке. Эти впечатления, картины, отдельные образы довольно прозрачно отразились в нескольких рассказах, написанных в 20-е годы, в таких, как «Индейский поселок», «Доктор и его жена», «Десять индейцев», в которых действует молодой человек Ник Адамс, хемингуэевский герой, несущий очевидные автобиографические черты. В рассказе «Отцы и дети», написанном уже в 1933 году, Ник Адамс тепло вспоминает о своем отце, приобщившем его к охоте и рыбалке. Он пишет о нем как о человеке незаурядном и одновременно нервического темперамента, сентиментальном, соединившем чувствительность, ранимость и беззащитность с жестокостью. Тепло вспоминает Хемингуэй об отце и в очерке «Стрельба влет», напечатанном в «Эсквайре» в 1935 году: это зарисовка охоты на бекасов.

Образы отца и деда, ветерана войны между Севером и Югом, возникают и в воспоминаниях Роберта Джордана, главного героя романа «По ком звонит колокол».

По свидетельству одноклассников, будущий писатель выделялся в школе литературными способностями, в частности своими сочинениями, совершенно непохожими на те, что писали другие. Систематически заниматься сочинительством он начал, видимо, в возрасте 14–15 лет. В школе был создан литературный клуб, где Хемингуэй был заводилой, а также издавался журнал «Скрижаль», в котором он публиковал свои первые рассказы и очерки, написанные явно в подражание Джеку Лондону. Писал он о спорте, приключениях, иногда в ироническом духе о событиях «светской» жизни их маленького городка, причем употреблял, не стесняясь, грубые и просторечные выражения, шокировавшие учителей. Сотрудничал он и в газете «Трапеция», выходившей еженедельно. Ее курировал учитель истории Артур Боббит; газета имела свой «штат» сотрудников и весьма удачно имитировала «взрослое» издание. Хемингуэй был одним из шести сменных редакторов газеты и вел постоянную юмористическую колонку, в которой откровенно копировал стилистику Ринга Ларднера, обозревателя и фельетониста ряда чикагских газет.

2

В июне 1917 года Хемингуэй заканчивает школу. На выпускном вечере ему как ученику, показавшему очевидные достижения в литературных опытах, было поручено произнести речь. Он говорил горячо, убежденно и заслужил не только аплодисменты, но и приглашение выступить в воскресной школе перед малышами. Это льстило его самолюбию.

Но юность кончилась, надо было решать, как жить дальше. Родителям хотелось, чтобы он получил университетский диплом, продолжив семейные традиции. Назывался конкретный Оберлинский колледж, куда уже поступила его сестра Марселина. Но наука и книги оставляли Хемингуэя равнодушным. Его влекла жизнь, полная приключений, возможность проявить себя в серьезном «мужском» деле. Оук Парк же был для него слишком тихим и скучным местом. В это время и возникло у него желание записаться в армию и отправиться на фронт. Но против этого решительно выступил отец; его авторитет в семье был высок и неоспорим. Поначалу пришлось подчиниться.

А в Европе уже третий год гремели орудия первой мировой войны. Некоторое время Соединенные Штаты держались в стороне, не ввязывались в конфликт; крупному капиталу было явно на руку выждать выгодного для Америки баланса сил, позволить воюющим державам истощить друг друга. Президент Вудро Вильсон объявил о «нейтралитете» США и пытался играть роль «беспристрастного арбитра», преследуя при этом свои корыстные цели. К тому же в США существовала довольно крепкая оппозиция вступлению в войну.

В 1916 году Вудро Вильсон был вторично избран президентом США; его сторонники вели предвыборную кампанию под лозунгом: «Он удержал нас от войны». Но «миролюбивые» заверения президента были словесным прикрытием. 2 апреля 1917 года Вильсон объявил в сенате о том, что США вступили в войну с Германией. В стране развернулась шумная ура-патриотическая пропагандистская кампания; США изображали бастионом демократии, противостоящим «гуннам», «кайзеровскому деспотизму». Юный Хемингуэй был в числе многих молодых людей, которые дали себя обмануть подобными «патриотическими» лозунгами; он рвался на фронт, чтобы выполнить свой долг перед Америкой. Однако по настоянию отца. Эрнесту пришлось отказаться от этого намерения. К тому же у юноши уже возникло горячее желание писать, печататься. А для этого следовало пройти необходимую школу; ею могла стать газетная работа, журналистика. Во всяком случае, так начинали в Америке многие вышедшие потом на широкую литературную дорогу: Уолт Уитмен и Марк Твен, Стивен Крейн и Теодор Драйзер, Уильям Дин Хоуэллс и Карл Сэндберг. Как раз в это время подвернулась подобная возможность. Младший брат отца Тайлер, крупный лесопромышленник, предложил Эрнесту приехать к нему в Канзас сити и поработать в местной газете. Хемингуэй сразу же согласился: ему не терпелось испытать свои силы и одновременно освободиться от родительской опеки.

Канзас сити в 1917 году был растущим городом. После тихого и скромного Оук Парка Хемингуэй столкнулся с жизнью, полной противоречий. В Канзас сити была высокая преступность, гнездились пристанища пороков, часто совершались насилия. Городская газета «Канзас сити стар», где Хемингуэй проработал семь месяцев, начиная с октября 1917 года, была довольно известной. Хемингуэй даже называл ее «лучшей газетой в Соединенных Штатах». Многие писатели Среднего Запада прошли в ней хорошую школу. В газете была добрая традиция: редакция приглашала обычно не маститых авторов из крупных газет, «прыгунов», привыкших менять места работы, а делала ставку на новичков, которые могли бы активно усваивать некоторые навыки журналиста и репортера. Прежде, чем зачислить работника в штат, ему давали месячный испытательный срок, после чего определяли, на что этот человек годен. Заместитель главного редактора Пит Веллингтон, которому Хемингуэй приглянулся, для начала познакомил его с некоторыми «заповедями газетчика», каковым надлежало следовать сотруднику данного издания. Вот некоторые из них: «Пиши короткими предложениями»; «Первый абзац должен быть краток»; «Язык должен быть сильным»; «Бойся обветшалых жаргонных словечек, особенно если они становятся затертыми». От молодых журналистов, требовали неукоснительно следовать фактам и избегать всяких стилистических «красивостей», например таких безвкусных определений, как «потрясающий», «великолепный», «грандиозный», «величественный». Хемингуэй оказался весьма способным и внимательным учеником; «заповеди» он преломлял в своей практике; так уже в молодые годы начал формироваться его неповторимый художественный стиль, лаконичный и прозрачный.

Хемингуэю пришлась по душе работа репортера, ему нравилась обстановка «напряженки», когда информация о том или ином событии должна быть подана своевременно, оперативно и наглядно. Его «прикрепили» к трем объектам в городе: 15-му полицейскому участку, главной больнице и вокзалу. Молодого репортера не надо было понукать к делу; нередко, когда редактор звонил, чтобы отправить Хемингуэя на место происшествия, оказывалось, что Эрнест уже там. Брат писателя Лестер приводит в своих воспоминаниях такой рассказ Эрнеста о тех днях: «События буквально обрушивались на меня со всех сторон. Я обычно выезжал с машинами «скорой помощи», прикреплёнными к большому госпиталю. Это было нечто вроде полицейского репортажа. Но я имел счастливую возможность узнать, о чем думают люди со «скорой помощи», равно и то, как они выполняют свои обязанности. Повезло мне и когда случился сильный пожар. Даже пожарные выказывали осторожность. Я же находился совсем рядом с бушующим пламенем и мог наблюдать, как все происходило». Воздух пронизывали летящие искры, костюм Хемингуэя был прожжен в нескольких местах (на его починку ушло 15 долларов), зато информация была передана по телефону и вообще получилась «отличная история»…

Позднее, в 1958 году, в известном интервью Джорджу Плимптону, отвечая на вопрос, какую пользу принес ему опыт, приобретенный в канзасской газете, Хемингуэй сказал: «Сотрудничая в «Стар», я учился писать простые ясные фразы. Это полезно любому. Газетная работа никогда не повредит новичку и сослужит добрую службу, если вовремя с ней расстаться».

3

Дела в газете шли у Хемингуэя неплохо, но мысль о фронте не покидала его. К тому же в газете появился новый сотрудник Тэд Брамбэк, которому уже довелось побывать в рядах транспортного подразделения американского Красного Креста на участках боевых действий во Франции. Его рассказы явно интриговали Хемингуэя. Правда, Эрнест ввиду слабого зрения не мог служить в пехоте или других регулярных частях экспедиционного корпуса. Но в это время как раз поступило сообщение о том, что американский Красный Крест вербует добровольцев для службы в Италии; к тому же отец писателя снял, наконец, свое «вето» и позволил сыну испытать судьбу. В конце апреля 1918 года Хемингуэй с группой молодых людей отплыл из Нью-Йорка на борту лайнера «Чикаго». После десятидневного плавания они высадились в Бордо, откуда отправились в Париж. Это была первая встреча писателя с городом, к которому он прикипел душой и который сыграл столь замечательную, роль в его жизни и творчестве.

Из Парижа Хемингуэй в качестве водителя санитарной машины IV отряда Красного Креста был командирован в Италию, в Милан. Там Хемингуэй и его товарищи стали именоваться «тененте», т. е. их считали почетными младшими лейтенантами, что давало как офицерам определенные привилегии, в частности право питаться в офицерской столовой, посещать рестораны и бары, закрытые для рядовых. В Милане Хемингуэй принял нечто вроде боевого крещения: в городе произошел взрыв на военном заводе, и Эрнесту пришлось эвакуировать пострадавших. С той поры сцены крови, смерти, человеческих страданий в его произведениях сделались для него привычными.

В это время Хемингуэй довольно часто выезжал на итало-австрийский фронт в район реки Пиаве к северу от Венеции, где происходили весьма активные боевые действия. Хемингуэй познакомился с командиром одного из подразделений и имел возможность находиться непосредственно на передовой. Здесь 8 июля 1918 года Хемингуэй был ранен при следующих обстоятельствах.

Стояла безлунная ночь, противники обменивались редкими выстрелами. Хемингуэй прибыл на мотоцикле в окопы передней линии, где раздавал солдатам сигареты, шоколад и почту. Солдаты предупредили, что ему следовало бы держаться подальше от передовой. Взяв у одного из солдат винтовку, Эрнест выстрелил в сторону австрийских позиций. В ответ заговорил крупный миномет. Мина попала в окоп, где находился Хемингуэй. Один из солдат был убит, другому оторвало ноги. Еще один был тяжело ранен. Хемингуэй также получил ранение в ноги. Превозмогая боль, взвалив на спину товарища, Хемингуэй пополз в тыл. В этот момент его засек вражеский прожектор, после чего, он попал в зону пулеметного огня и был еще дважды ранен. Человек, которого он тащил, был мертв. Сам Хемингуэй вскоре потерял сознание, был подобран и доставлен в медпункт.

Позднее он не раз возвращался к этому эпизоду, перебирая в памяти пережитые ощущения. Безусловно, одно из наиболее точных описаний содержится в романе «Прощай, оружие!», герой которого, лейтенант Фредерик Генри, — лицо во многом автобиографическое. Вот как описана сцена его ранения: «Я надкусил свой ломоть сыру и глотнул вина. Среди продолжавшегося шума я уловил кашель, потом послышалось: чух-чух-чух-чух, и потом что-то сверкнуло, точно настежь распахнули летку домны, и рев, сначала белый, потом все краснее, краснее, краснее в стремительном вихре. Я попытался вздохнуть, но дыхания не было, и я почувствовал, что весь вырвался из самого себя и лечу, лечу, лечу, подхваченный вихрем» (II, с. 55).

Когда Хемингуэя, наконец, после некоторых — приключений доставили в перевязочную на операционный стол, выяснилось, что он многократно ранен в обе ноги ниже колен. Всего было извлечено 28 осколков, однако около двух сотен мелких стальных частиц все еще оставались в его теле, давали о себе знать и время от времени выходили вплоть до сороковых годов. На первых порах ему грозила ампутация ноги и опасность, что он останется инвалидом, неспособным к передвижению.

Человек впечатлительный, необычайно остро чувствующий, Хемингуэй глубоко пережил то, что с ним произошло на войне, ранение, госпитальные ощущения. Помимо романа «Прощай, оружие!», он не раз возвращался к ним в своих рассказах, написанных в разную пору, таких, как «На сон грядущий», «Какими вы не будете», «В чужой стране». Пережитое способствовало его отрезвлению от того романтического восприятия войны, которое когда-то захватило юношу-волонтера.

Хемингуэй выздоравливал в госпитале в Милане: сначала он был лежачим больным в каталке, потом перешел на костыли; процесс лечения занял около трех месяцев. Общительность и терпеливость снискали ему симпатии и у раненых, и у медперсонала. За короткий срок в нем произошли заметные перемены: юноша, вчера еще угловатый, порывистый, возмужал, превратился в мужчину, излучавшего редкое обаяние. В Милане Хемингуэй пережил и первое серьезное чувство к Агнес фон Куровски, высокой черноволосой медсестре, уроженке Нью-Йорка. Агнес была немного старше Хемингуэя и пользовалась всеобщей симпатией. Она дежурила по ночам, и Хемингуэй, страдавший от бессонницы, любил с ней подолгу беседовать. Поначалу их чувства были взаимны, Агнес даже обещала Эрнесту после его возвращения в США выйти за него замуж. Однако этого не случилось. Агнес стала женой другого, была несчастлива. Это событие по-новому отразилось в «Очень коротком рассказе», вошедшем в первый сборник Хемингуэя «В наше время» (1925). Само это чувство, так и не разделенное, оставило в писателе неизгладимый след: Агнес фон Куровски во многом послужила «моделью», с которой была списана медсестра Кэтрин Баркли в романе «Прощай, оружие!». Благодаря этому ее имя осталось во всех биографиях Хемингуэя и вошло в историю американской литературы.

Между тем дела Эрнеста шли на поправку. Наконец, настало время выписки из госпиталя, где будущий писатель успел сделаться всеобщим любимцем. Агнес фон Куровски рассказывала позднее его брату Лестеру: «Эрни был в некоторых отношениях весьма недисциплинированным пациентом, но он снискал исключительную популярность среди раненых и всюду находил друзей». Подлечившись на озере Маджиоре, Хэмингуэй решил продолжить военную службу. Он вернулся в свой IV отряд, который был приписан к ардитти: так назывались итальянские ударные части. Однако на этот раз он пробыл на фронте совсем недолго, так как заболел желтухой. А вскоре было объявлено о перемирии, войне пришел конец.

Пережитое на фронте оставило в его памяти, в самом мироощущении рану, которая никогда не заживала. О ней напоминали осколки австрийской мины, оставшиеся в его теле. Хемингуэя всегда влекло изображение людей в экстремальных ситуациях, в «момент истины», как он любил говорить, высшего физического и духовного напряжения, столкновения со смертельной опасностью, когда с особой рельефностью высвечивается подлинная сущность человека.

В письме к своему другу Скотту Фицджеральду в 1927 году он утверждал, что «война — самая благодатная тема», ибо в ней концентрируется «максимум материала, действия ускоряются, случаются разнообразные события; чтобы накопить, их в обычных обстоятельствах, понадобилась бы целая жизнь». Мысль о том, что военный опыт крайне важен для писателя, что несколько фронтовых дней могут быть весомей многих «мирных» лет, неоднократно им повторялась. Он говорил, что «война — одна из самых важных тем, притом такая, когда труднее всего писать правдиво». Он ценил писателей, прошедших через войну: Стендаля, описавшего Ватерлоо, Толстого, описавшего Севастополь, Аустерлиц, Бородино. Война опалит многих героев Хемингуэя, станет темой четырех его романов и многих новелл.

В январе 1919 года Хемингуэй на борту парохода «Джузеппе Верди» возвращается домой, где его ожидает теплый прием: местные газеты в Оук Парке сообщают о молодом человеке, совершившем подвиги, называют его «юным героем», «юным воином». На первых порах ему импонируют радость и гордость родителей, всеобщее восторженное внимание. Он все еще щеголяет в военном френче, опирается на палку и носит на груди два знака отличия: серебряную медаль «За доблесть» и итальянский Военный Крест, врученный самим королем. На первых порах он еще рассуждает иногда о войне как о «спорте», «большой игре», в которой встречаются две соперничающие команды. Но скорее всего это явная бравада.

Однако процесс обретения им «ясности», если употребить выражение Анри Барбюса, автора антивоенного романа «Огонь», понимания истинного характера и природы разразившейся катастрофы отнюдь не был для него быстрым и простым. Он происходил постепенно, на протяжении всего первого послевоенного десятилетия, и во многом стимулировался размышлениями над судьбой фронтовика, тех, кого назовут «потерянным поколением». Он постоянно думал о пережитом на фронте, оценивал, взвешивал, давал своим впечатлениям «остыть», старался быть максимально объективным: книга о войне «Прощай, оружие!» (1929) была написана через 10 лет после возвращения с фронта.

Хотя раны постоянно о себе напоминали, болела нога, Хемингуэй вернулся к своим прежним увлечениям, выездам на природу с друзьями, прогулкам по лесу, к охоте и столь любимой им ловле форели. Но теперь для него, глянувшего смерти в глаза, красота и свежесть природы, сама радость бытия открылись с какой-то особой отчетливостью и пронзительностью. Позднее эти чувства ощутит его герой Ник Адамс из сборника «В наше время», также побывавший на войне и пробующий силы в писательстве (рассказ «На Биг ривер»). А некоторые впечатления первых месяцев его мирной жизни в родных местах найдут отзвуки в раннем рассказе Хемингуэя «У нас в Мичигане».

Однако надо было думать о будущем. Прежде всего ему хотелось отделиться от родителей, жить самостоятельно, а затем реализовать свою давнюю мечту — писать. С первым было достаточно просто, хотя родители смотрели на него как на большого ребенка. Хемингуэй снял маленький домик в Хортон бей на берегу озера Валлун. Там он сочинил несколько рассказов, но пока ни один не увидел свет. Неожиданно ему пришлось вновь вернуться на журналистскую стезю.

Осенью 1919 года Хемингуэй познакомился с семейством Коннеблей: ее глава Ральф был хозяином сети магазинов фирмы «Вулворт» в Канаде и имел связи в редакции газеты «Торонто дейли стар». Туда и направил он начинающего писателя, которого доброжелательно встретил главный редактор Джеймс Крэнстон. Газета эта несколько отличалась от канзасской, где состоялся репортерский дебют Хемингуэя. Она выходила по воскресеньям, была довольно внушительных размеров (для ее полного прочтения понадобилось бы несколько часов), представляла собой «универмаг», набитый самыми разнообразными новостями и сведениями. Газета распространялась не только в Канаде, но и в США.

Крэнстон, умевший выискивать молодые таланты, предоставлял Хемингуэю немалую свободу. Молодой литератор мог писать на любую тему, в любой манере, но так, чтобы было увлекательно и нешаблонно, чтобы этот материал мог захватить читателя, который, открыв первую страницу, пожелал бы полистать затем и всю газету…

Хемингуэй приступил к работе в газете в феврале 1920 года. В течение полутора месяцев он опубликовал 10 материалов, одобренных Крэнстоном, который положил ему гонорар по центу за слово. Хемингуэй жил до лета в Торонто, после чего переехал в Чикаго; в это время между ним и родителями обострились отношения. Родители, приверженные «викторианским» принципам, хотели, чтобы их сын сделался «респектабельным», занялся каким-то «солидным» делом и бросил такое «несерьезное» занятие, как сочинительство для газеты. Письма отца и матери к нему были пропитаны религиозно-благочестивым духом и содержали надежду, что «железное сердце» сына смягчится, а сам он ступит на «путь добродетели». Но Хемингуэй, наверное, не стал бы Хемингуэем, послушайся он увещеваний своих близких. ...