Антология истории спецслужб. Россия. 1905–1924  Вступ. статья А. А. Здановича

Предисловие

Знатокам и любителям, по-старинному говоря, ревнителям истории отечественных специальных служб предлагается совсем необычная книга. Здесь, под одной обложкой объединены труды трех российских авторов, относящиеся к начальному этапу развития отечественной мысли в области разведки и контрразведки. На рубеже XIX–XX веков российские и несколько позже советские специалисты негласной войны, как оказалось, имели общую историко-теоретическую и методологическую базу.

Некоторые замечания принципиального характера. Мы исходим из того, что хотя разведка и противодействие ей (контрразведка) стары как мир, системное построение и масштабная деятельность их — это детище двух мировых войн и более чем полувекового противостояния двух систем, получившее наименование «холодной войны». Именно в XX веке тайные войны органично вписались в мировую политику разного уровня, мало того, вошли в плоть и кровь, в глубины сознания людей планеты. В новом тысячелетии с занятых позиций они не намерены сходить. Более того, в постиндустриальный информационный век они обрели новый импульс. Пожалуй, стоит серьезно прислушаться к мнению английского публициста Филлипа Найтли, который убежден в том, что в современном мире «спецслужбы стали источником власти, эдаким тайным клубом элиты и привилегированных лиц», а отсюда его тревожный вывод: «Сообщество спецслужб в конце концов может перерасти самое себя. Будучи уже неподконтрольно правительствам, оно может выйти за рамки своего собственного контроля»^[1].

Вернемся на столетие назад, чтобы определить роль и место российских спецслужб среди крупнейших европейских держав — Англии, Германии, Франции. Общепризнано, что наиболее агрессивной из них была Германская империя (после удачного исхода войны с Австрией и Францией в 60— 70-е гг. XIX века), возомнившая себя способной с помощью грубой силы стать европейским и мировым гегемоном. Остальные державы континента, включая Россию, не намеривались поступаться своими интересами перед лицом нараставшей угрозы, у каждой из них были свои интересы. Бурное развитие военной техники (на базе общего индустриального прогресса) обусловило появление невиданного доселе монстра, имя которому милитаризм.

Военно-политические союзы, массовые армии, генеральные штабы, военный психоз, раздуваемый с помощью печати, — вот та на редкость питательная среда, где размножались бациллы тайных войн. Они породили другого чудовищного монстра — спецслужбы, сердцевиной которых являлись системные организации военной разведки и контрразведки. Вполне естественно, что немецкие милитаристы первенствовали в этом деле. Они заслуженно считались «творцами военного шпионажа». В этих делах им потворствовал сам император. Государственная, военная и политическая элита умело пользовались разведывательной информацией. Французские специалисты, похоже, учились от противного, на собственных ошибках. Их учителями были те же немцы, и надо отдать должное: «острый галльский ум» быстро и успешно освоил чужие уроки. Англичане, имея вековые традиции держать в узде свою империю, в которой «не заходило солнце», с прикидкой на соседей (тех же немцев и французов), неторопливо, на базе собственного опыта, камешек за камешком, основательно возводили свое здание спецслужб.

А что же Россия? Она заметно отставала в этом деле от названных стран. Не в пример немцам, российские полководцы в войне с Турцией (1877–1878) как будто толком и не ведали, что помимо войсковой разведки уже народилась новая отрасль в военном деле — стратегическая разведка и контрразведка. Спустя четверть века — в Русско-японской войне 1904–1905 гг. — все повторилось снова, но в более трагических масштабах. И сами военные, и те, кто взирал на войну со стороны, свои и иностранные специалисты, единодушны во мнении, что Россия не изучила Японию силами стратегической разведки, а также не задействовала все необходимые средства для противодействия ее подрывным и разведывательным усилиям накануне и в ходе войны. Горькие уроки этой войны явятся самым сильным стимулом для энергичного строительства российской разведки и контрразведки. Они вошли в боевой строй русской армии и государства с определенным запозданием, лишь в 10-е гг. XX века.

В чем причины? Русский ли здесь менталитет, элементом которого является простодушие и доверчивость русских как нации? Смешно так думать, зная ее многотрудную тысячелетнюю историю. Привычка «работать» преимущественно грубыми военными методами, не жалея жизней солдатской «скотинки», зная, что на смену выбывшим из строя непременно придут выносливые, неприхотливые воины, которых бессчетно нарожают русские бабы? Такое суждение, может быть, и было отчасти справедливо для глухого средневековья, когда господствовало крепостное право, но обстоятельства-то изменились кардинально. Армии становились массовыми, каждый потенциальный воин заранее был занесен и подсчитан в соответствующих сводках мобилизационных подразделений Генштаба. «Тупость» царизма и, соответственно, бездарные его генералы как прямое свидетельство деградирующей политической системы? (Любимое объяснение большевистских идеологов.) Наивно и слишком просто. Государственная система была дееспособна. Доказательством тому является пусть половинчатая, но реальная модернизация политических структур, осуществленная под натиском мятежных сил (революции 1905–1907 гг.), успокоение страны и последовавший за этим бурный экономический подъем.

Историософская мысль о том, что темпы развития исторического сознания в разных культурах далеко не одинаковы, кажется слишком банальной без анализа действительных (конкретных) причин их проявления в той или иной сфере, В изучаемом вопросе, на наш взгляд, все сказанное, конечно, нельзя сбрасывать со счета, но глубинные причины «отставания» лежат в другом.

Россия жила и действовала среди хищников, по их законам, но сама не была хищницей, страной-агрессором. Российская империя давно уже достигла своих естественных границ. В ее геополитических очертаниях было лишь единственное слабое звено. Таковым являлся нерешенный пресловутый «восточный вопрос», т. е. возможность для России беспрепятственного выхода в Средиземное море через Черноморские проливы. Державе, лишенной гегемонистских устремлений, не было объективной необходимости без особой на то нужды заблаговременно строить органы тайной агрессии — спецслужбы. Для этого, полагали, достаточно иметь традиционную дипломатию, дееспособный институт военного атташата, надежные органы госбезопасности. (Как оказалось, это стало серьезным стратегическим просчетом.)

О последних надо сказать отдельно. Хотя разведка и контрразведка России строились в 10-е гг. начавшегося столетия на собственной правовой, организационной и кадровой основе, это не исключало их теснейшую связь с Департаментом полиции (ДП) всесильного МВД. Именно он в предшествующие десятилетия нес бремя будущих спецслужб. В определенном смысле можно даже утверждать, что разведка и в особенности контрразведка буквально отпочковывались от ДП, при этом сохраняя в себе как положительные, так и отрицательные стороны знаменитых органов сыска. Вот почему российская общественность, преимущественно либерального толка, негативно воспринимала доносившиеся до нее искаженные сведения о новых органах, которые создавались в военном ведомстве в глубокой тайне от потенциальных внешних врагов.

Из-за гибели империи военной разведке и контрразведке не удалось пройти самый ответственный участок своего эволюционного развития — превращения в многофункциональную спецслужбу государства. Они погибли, разделив трагическую участь русской армии. В бесславные месяцы правления Временного правительства не удалось вдохнуть в них новую жизнь. Большевистское руководство хотя и сравняло с землей их могильный холмик (до основания разрушило остатки организации и жесточайше расправлялось с прежними носителями информации), но зато реализовало железной рукой, как казалось прежде, немыслимое дело — собрало воедино госбезопасность, разведку и контрразведку и создало искомую службу. Под крышей ВЧК (позже ОГПУ) функционировали территориальные органы госбезопасности, специализированные органы — особые отделы (военная контрразведка) и иностранный отдел (политическая разведка). Именно так завершился полный исторический цикл развития разведки и контрразведки в специальную службу государства, занявший в общей сложности около двух десятков лет начавшегося столетия (1903–1920.

Руководители разведки и контрразведчики в штабных подразделениях были все сплошь прагматиками, менее всего способными к теоретизированию. К тому же материя, которой они владели, относилась к категории совершенно секретной: лишние бумаги могли оказать дурную службу самому делу, безопасности отечества. Учились преимущественно на своем опыте, а если удавалось, сверяли с чужим (своих противников), доставшимся по счастливому случаю. Да и сам приобретаемый опыт был недостаточен для глубокого теоретического осмысления всего содеянного. Вот почему до Первой мировой войны литература о шпионаже и всего производного от него весьма и весьма скупа. Например, в систематическом каталоге за 1832–1910 гг. библиотеки Императорской Николаевской военной академии в разделе «Разведка. Охранение. Тайная разведка. Криптография» значились такие книги на русском языке: Клембовский В. Н. Тайные разведки (Военное шпионство); Изместьев П. И. Значение военного секрета и скрытности (Из заметок офицера Генерального штаба); Лянуар. Немецкое шпионство во Франции; Рюдеваль Р. Разведка и шпионаж; Практические указания строевым офицерам^[2]. Только по окончании войны 1914–1918 гг. как будто что-то прорвало плотину: книжный рынок с катастрофической быстротой стал наполняться «шпионской» литературой, среди которой достойными внимания профессионалов и историков были только считанные единицы.

Счастливое исключение составляют книги российских авторов, представленные в настоящей «Антологии». Мы выбрали три из них, знаменующие в определенном смысле вехи пройденного начального пути, о котором шла речь выше.

Первой в этом ряду заслуженно стоит книга Владислава Наполеоновича Клембовского. Современный историк разведки Михаил Алексеев в именном указателе своей книги дает следующую биографическую справку о нем:

Родился в 1860 г. Закончил Первую Московскую военную гимназию, военное Александровское училище, Николаевскую Академию Генерального штаба по первому разряду. Военная карьера его складывалась благополучно: прикомандирован к штабу 13-го армейского корпуса для исполнения обязанностей офицера Генерального штаба, старший адъютант штаба 1-й пехотной дивизии, командир роты, обер-офицер для поручений при штабе первой пехотной дивизии, преподаватель военных наук в Тверском кавалерийском юнкерском училище, назначен штаб-офицером при управлении 1-й стрелковой бригады, командир батальона, командир полка, начальник штаба пехотной дивизии; командир 122-го пехотного Тамбовского полка (с июня 1901 г.), во главе которого принял участие в Русско-японской войне 1904–1905 гг. Под Ляояном был ранен и контужен. После выздоровления вернулся в Маньчжурию. Начальник штаба последовательно 4-го и 10-го армейских корпусов. Начальник штаба 9-й пехотной дивизии, с которой вступил в Первую мировую войну. Командир 16-го армейского корпуса (август 1914 г. — декабрь 1915 г.), начальник штаба Юго-Западного фронта (декабрь 1915 г. — декабрь 1916 г.). Принял деятельное участие в проведении успешного летнего наступления фронта под командованием А. А. Брусилова. Помощник начальника штаба Верховного главнокомандующего, главнокомандующий Северным фронтом (июнь — август 1917 г.), старался поддерживать дисциплину, высказывался за упразднение комитетов солдатских депутатов. Генерал от инфантерии с 17 сентября 1915 г.

После Октябрьской революции участвовал в работе Военно-исторической комиссии по изучению опыта Первой мировой войны, в 1920 г. член Особого совещания при главнокомандующем Вооруженными силами Республики. Расстрелян 19 июля 1921 г. Автор книг: Тайные разведки (Военное шпионство), СПб., 1892 (переиздана в 1911 г.); Партизанские действия, 2-е. изд., Пг., 1919; Стратегический очерк войны, 1914–1918 (автор 5-й части), М., 1920; Подготовка пехоты к дозорной и разведывательной службе, М., 1921^[3].

Из принципиальных соображений не хотелось сокращать объем биографических сведений об авторе первой в России научно-популярной книги, посвященной теме, которая очень скоро станет большим общегосударственным делом. Пусть перед читателем будет он весь на виду. Человек, отдавший отчизне на ратном поприще всю свою жизнь без остатка, достоин этого.

Как видим, едва перешагнув свое 30-летие, Владислав Наполеонович сразу стал знаменитым автором книги-первенца, предназначенной в первую очередь своим коллегам, офицерам, а также всей читающей России. Внимательные русские читатели получили полновесные сведения о том, что такое шпионаж во всех его проявлениях, роль и значение разведки в современной мировой практике, какой видится она в ближайшей перспективе. Хотя оригинальных российских источников в ней были лишь малые крупицы, но на общественную значимость труда это никак не повлияло. Собранные воедино сведения о шпионаже, извлеченные из книг иностранных авторов (преимущественно французских), под пером автора приобретали тревожное звучание, просвещали общественность, учили людей бдительности. Именно в этом своем качестве книга, увидевшая свет в последнем десятилетии XIX столетия, едва ли была оценена тогда обществом по достоинству. Не пришло еще время. Потребовалось без малого два десятилетия, чтобы извлечь ее из забвения. А в названный срок уместилось многое. После шпионского «дела Дрейфуса» во Франции европейская печать открыла шлюзы, по которым стали набирать силу потоки публикаций всевозможных материалов на шпионскую тему Появились первые романы с сюжетами, леденящими кровь читателей, где главными персонажами были шпионы (особенно отличались английские писатели). Репортажам из залов суда, где шли слушания по делам реальных разоблаченных разведчиков и шпионов, редакции не жалели газетных площадей. И это совсем неспроста. Разведки и контрразведки крупнейших континентальных стран Европы, в том числе и России, в эти сроки уже приобретали свои организационные очертания. Дел у них было невпроворот, они задыхались лишь от безденежья и дефицита кадров. В. Н. Клембовский как автор почти забытой в обществе, но не у военных, книги был востребован. В 1911 г., в год, когда начала на законных началах формироваться контрразведывательная система русской армии, она, значительно расширенная и дополненная, снова предстала перед читателями.

Второе явление книги было встречено доброжелательно общественным мнением, в первую очередь в военной среде. В официальном органе Генерального штаба, газете «Русский инвалид», рецензент книги, назвав ее «удивительно удачной», писал: «С неоскудевающим интересом читается эта книга, радушно встреченная военной средой при первом ее появлении. Нет сомнения, что и предлагаемое 2-е издание завоюет себе обширный круг читателей». И далее: «Мы знаем, какое значение тайным разведкам (шпионству) придавали японцы в минувшую войну и какую пользу они извлекли для себя этим путем. А все-таки — ни в нашей, ни в иностранной литературе не появилось новых трудов по этому вопросу, если не считать книги Лянуара, не имеющей характера систематического исследования». (Речь идет об уже упоминавшейся книге Лянуара «Немецкое шпионство во Франции».)

Составители «Антологии» предлагают сменившимся за последний век поколениям русских читателей книгу В. Н. Клембовского, ибо уверены, что любая подлинная история немыслима без знания трудов ее первопроходцев — открывателей нового. Эта книга, написанная чистейшим литературным языком, примечательна именно тем, что сохранила и поныне свежесть и глубину восприятия проблем разворачивавшейся масштабной тайной войны в начале XX века. После 1911 г. она ни разу не переиздавалась.

Вторая работа в «Антологии» уникальна по-своему. Во-первых, она извлечена нами из приснопамятного спецхрана, поэтому была известна лишь очень узкому кругу специалистов. Сейчас мы впервые открываем ей широкую дорогу в жизнь. Во-вторых, необычность содержания: в ней системно и подробно излагаются так сказать «технические» способы ведения разведки в мирное время и в условиях войны. Зачем непосвященному читателю знать «кухню» по приготовлению разведывательной «продукции», мы скажем чуть позже. А пока об авторе.

Разразившаяся в Европе Первая мировая война заставила русскую разведку и контрразведку совсем по иному, чем в мирное время, решать свои задачи. В ходе боевых действий, буквально под огнем врага их руководителям пришлось изыскивать новые пути, силы и средства для обеспечения внешней безопасности страны. Как водится, методом проб и ошибок. Среди этих специалистов был тогда еще полковник П. Ф. Рябиков.

Потомственный дворянин Павел Федорович Рябиков родился 24 марта 1875 г. в Приморской области. Он окончил Полоцкий кадетский корпус, Константинове кое артиллерийское училище, Николаевскую академию Генерального штаба. Служил помощником столоначальника Главного штаба, обер-офицером для поручений при управлении генерал-квартирмейстера 2-й Маньчжурской армии, где получил опыт разведывательной деятельности в боевых условиях, затем — в центральном аппарате военной разведки — помощником делопроизводителя 5-го делопроизводства части 1-го обер-квартирмейстера Управления генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба (ГУГШ), с августа 1910 г. — на преподавательской работе в Императорской Николаевской академии, с ноября 1914 — на фронте. Сначала на должности старшего адъютанта (так именовалась должность начальника) разведывательного отделения штаба 2-й армии, потом — начальника разведывательного отделения управления генерал-квартирмейстера штаба Северного фронта. В феврале 1917 г. Рябикова назначают помощником 2-го обер-квартирмейстера отдела генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба, а в марте ему присваивают генеральское звание. После Октябрьской революции Павел Федорович вместе с Военной академией Генштаба (передислоцированной в Екатеринбург) встал на сторону противников Советской власти.

28 апреля 1919 г. в Томском университете он досрочно защищает диссертацию на тему: «Разведывательная служба в военное время (Задачи Генерального штаба). По опыту Великой всемирной войны и отчасти Русско- японской войны 1904–1905 гг.». 7 мая Верховный правитель адмирал А. В. Колчак назначил П. Ф. Рябикова экстраординарным профессором Военной академии Генштаба, в типографии которой в двух частях издается его книга «Разведывательная служба в мирное и военное время». Первый экземпляр автор направил Верховному правителю, остальные были разосланы в штабы различных уровней колчаковской армии.

«Работая в Генеральном штабе главным образом по разведывательной службе, пройдя ряд должностей по этой отрасли как в мирное время, так и во время Русско-японской и последней европейской войн, ставлю себе целью использовать посильно опыт и имевшуюся в моем распоряжении литературу — дать труд главным образом прикладного характера, могущий быть полезным слушателям академии и офицерам Генерального штаба, призываемым к разведывательной работе, как по организации работы, так и по приемам и методам ее ведения», — написал генерал П. Ф. Рябиков в предисловии к своей книге. Далее Павел Федорович сделал немаловажное, на наш взгляд, уточнение: «…задача моя — не детальное изучение организации и деятельности отдельных органов разведки, а исследование вопроса об организации, сборе и обработке сведений о противнике как одной из задач Генерального штаба». Вынося вопросы изучения деятельности контрразведки за пределы данной работы, автор, в то же время, счел необходимым подчеркнуть, что контрразведка должна работать «в самом тесном контакте» с разведкой.

Обратим внимание на один немаловажный факт: вышеупомянутую монографию генерал Рябиков писал в условиях разразившейся в России гражданской войны. Поэтому ученый и разведчик стремился, чтобы обобщенный им громадный опыт, приобретенный отечественной спецслужбой ценою тяжелых ошибок и просчетов, пошел «на пользу нашей возрождающейся Родине и армии». По всей вероятности, под «возрождающейся Родиной» генерал имел в виду Белую Россию. Но судьба распорядилась иначе. Колчаковские вооруженные формирования были разгромлены Красной армией, и Павел Федорович вместе с десятками тысяч белогвардейских офицеров оказался в эмиграции.

Проживая сначала в Париже, а затем в Праге, Рябиков, конечно, не мог знать о судьбе своей монографии. В 1923 г. ее перепечатал разведывательный отдел штаба РККА. Чекист С. С. Турло и его соавтор И. П. Залдат в книге «Шпионаж», представленной в настоящей «Антологии», много цитируют вышеназванный труд. Так или иначе, по монографии царского генерала красные офицеры постигали азы разведывательной работы, которые им пришлось применить в 30-е годы и в Великую Отечественную войну, добывая важную военно-политическую информацию для высшего партийно-государственного руководства Советского Союза. Таким образом, книга Рябикова принесла большую пользу Родине.

Скончался Павел Федорович в 1932 г. в Чехословакии, оставив после себя около десятка неопубликованных работ, в которых отражены его взгляды на организацию разведки и контрразведки. После окончания Великой Отечественной войны рукописи из Праги были вывезены в СССР и сейчас хранятся в Государственном архиве Российской Федерации, ожидая своего исследователя.

Публикуя книгу П. Ф. Рябикова, содержанием которой является «голая техника» разведывательной работы, без «живых» примеров и «картинок», мы отчетливо сознаем, что ее «потребителей» будет немного. Специалисты-историки, может быть, литераторы и кино-телеработники. И тем не менее, она органична в нашей «Антологии». Ее историческая значимость несомненна хотя бы потому, что знаменует собой завершение целой эпохи в развитии отечественных специальных служб. В ней содержится цельный, осмысленный опыт разведывательной работы за 10 лет, который вместил в себя мирное время, Первую мировую, наконец, Гражданскую войну. Каждое суждение выношено умным автором, все детали громадного дела классифицированы по полочкам, систематизированы, находятся в тесной увязке друг с другом. Автор, по Пушкину, «поверил алгеброй гармонию». Знакомясь с трудом П. Ф. Рябикова, физически ощущаешь, какой громадный путь за столь короткий срок проделал «цивилизованный» мир (на примере России) в области тайных войн: от простого осмысления и познания современного шпионажа до утилитарного использования его в виде системных практических рекомендаций.

Широкому кругу читателей небесполезно вникнуть в ее содержание, если он желает быть на уровне века. Ведь через каждого из нас невидимо и неосязаемо, подобно радио- и электроволнам, проходят «излучения», генератором которых являются специальные службы. Стоит отчетливо знать их воздействие.

Интересно, кто из наших коллег-историков в дальнем зарубежье отважится опубликовать подобного рода труд своего корифея спецслужб того времени?

Что касается третьей книги в «Антологии», сообщим, что она также была извлечена из недр, правда, другого спецхрана и переиздана нашим Обществом в 2002 г. небольшим тиражом^[4]. Других изданий ее мы не знаем. Сведения о главном авторе С. Турло содержатся в предисловии к этому изданию. Ограничимся воспроизведением наиболее существенных фрагментов из него.

Родился Станислав Турло в 1889 г. в Виленской губернии. Сын батрака, в младенческом возрасте лишившись отца, он рано пошел работать, сначала подпаском, затем подручным слесаря и конюхом у почтового чиновника. Переехав в Ригу, стал рабочим балтийской мануфактуры. В 1905 г. вступил в местную социал-демократическую организацию большевистской ориентации.

Своей партийной принадлежности никогда не менял, а в одной из анкет на вопрос: «Если беспартийный, то какой партии сочувствует?» ответил так: «Всех ненавижу, кроме РКП». В этой же анкете, в графе «образование» читаем: «в тюрьме и ссылке».

Современный читатель скажет, что безграмотный мол был человек, и здорово ошибется. Страсть к самообразованию, прекрасная память, данный природой аналитический склад ума — все это позволило Станиславу Турло выделиться из рядовой партийной массы, занять немалые по временам Гражданской войны должности заместителя председателя Ростовского горисполкома, председателя Донской ЧК, председателя Пензенского губисполкома, инспектора Особого отдела ВЧК.

Приход в центральный аппарат чекистских органов открыл наиболее интересные (с точки зрения историка) страницы биографии Турло.

Начнем с того, что он попал под начало своего оппонента, которого несколько месяцев назад «перековал» из меньшевиков в адепты большевистской идеологии. Более того, этот самый начальник был чуть раньше лишь заведующим земельным отделом, а Турло являлся его непосредственным руководителем как председатель губисполкома. Ясно, что в вопросах разведки и контрразведки он по своей должности в Особом отделе ничему научить Турло не мог.

Вскоре этого человека заменили, но и новый шеф не обладал оперативным опытом, слаб был и в политических вопросах, инициативы в работе не проявлял. «На все мои приставания к этому начальнику с разными вопросам, — писал позднее Турло, — он считал нужным в большинстве случаев отмалчиваться или давать ответы, которые не удовлетворяли меня. Наконец, он открыл шкаф, где были книги разных генералов и офицеров Генерального штаба о разведке и шпионаже. С его разрешения я начал читать сочинения генерала Клембовского и других». Во время частых командировок Турло брал с собой эти книги и вдумчиво штудировал, сопоставлял полученные знания с реальной деятельностью особых отделов, весьма далекой в период гражданской войны от «чистой» контрразведки.

Абсолютно никакой подготовки в вопросах работы спецслужб не имел и председатель Особого отдела ВЧ К Михаил Кедров, который, по словам Турло, восхищался всеми теоретическими выводами своего подчиненного, некоторые проекты принимал, другие отрицал, однако «ни одного не провел в жизнь»….

Станислав Турло, можно сказать, вздохнул, когда контрразведку молодой Советской республики возглавил непосредственно Феликс Дзержинский и его соратник Иван Павлуновский. Но все снова изменилось для него с приходом в Особый отдел Генриха Ягоды.

Стремящийся познать профессиональные секреты, независимый в своих суждениях сотрудник не смог сработаться с педантичным бюрократом, считавшим административные методы решения вопросов единственно возможными в управлении таким тонким инструментом, как органы госбезопасности вообще и контрразведка в частности.

В конце 1919 г. Станислава Турло фактически выжили из центрального аппарата, назначив заместителем начальника Особого отдела 15-й армии, созданной несколько месяцев ранее из войск советской Латвии.

Активно работая в области обеспечения безопасности армии, Турло вынужден был серьезное внимание уделять профессиональной подготовке своих подчиненных, поскольку ожидать от бывших рабочих и канцелярских служащих реальной отдачи не приходилось, ввиду отсутствия у них даже критического минимума знаний в области тайной борьбы. В педагогической деятельности Станислава Турло постоянно поддерживал его непосредственный начальник, знаменитый в будущем «командарм незримого фронта» — руководитель военной разведки штаба РККА Ян Карлович Берзин. Вот кто понимал натуру Станислава, его стремление строить работу на научной основе, добиваться интеллектуального превосходства над противником, не отказываясь в то же время и от жестких методов, присущих гражданской войне.

Когда член Реввоенсовета Западного фронта Иосиф Уншлихт поставил вопрос о переводе Турло в распоряжение Центрального комитета Литовско-Белорусской советской республики, Берзин резко возражал и отправил в Москву соответствующий доклад, в котором дал высокую оценку своему заместителю: «Турло коммунист с 1905 г., в особотделе работает с первых дней его существования, приобрел громадный опыт, и с его откомандированием особотдел теряет одного из лучших работников. Откомандировать его в данный момент немыслимо…»

Однако Генрих Ягода все же развел двух чекистов, удачно дополнявших друг друга. Турло уехал на Южный фронт, возглавил особый отдел конного корпуса, а затем Второй конной армии.

Столкнувшись с многочисленными нарушениями дисциплины в частях, самоуправством отдельных командиров и политработников, Турло повел с ними борьбу и даже завел дело на Ефима Щаденко, члена реввоенсовета армии, обвиняя его в попустительстве преступникам и разглашении секретных сведений. Чтобы понять, в каких условиях пришлось работать Станиславу Турло, приведем фрагмент его письма к начальнику административно-организационного отделения ОО ВЧК Климову: «Кавалерия дает себя чувствовать каждый час и на каждом шагу. Во-первых, в кавалерии слабо развиты сознание, партийность, политическая работа. Во-вторых, очень развито партизанство снизу доверху и слишком глубоко внедрился бандитизм, с которым бороться не так легко… Много требуется труда, чтобы перевоспитать эту публику, а трудиться над этим делом некому… Добровольцев, идущих в кавалерию, мало, и большинство из них искатели приключений и шкурники… И вот когда из такой публики, пройдя фильтр поарма (политотдела. — Авт.), попадают одиночки в Особый отдел, то прежде чем приучить их к такту и дисциплине, понятно, приходится много воевать. Приезжает человек буквально неграмотный, когда пишет одно слово, в нем недостает двух букв».

Такого рода наблюдения за пребывающими в особый отдел сотрудниками подтолкнули Станислава к написанию курса лекций, а фактически учебника под названием «Красная контрразведка». Это был первый учебник для молодых чекистов. К сожалению, его никто почти не успел прочесть. Турло обвинили в нарушении конспирации, объявили выговор, а еще пахнувший типографской краской труд сожгли. Турло незамедлительно направил в Москву рапорт на имя Феликса Дзержинского с просьбой расследовать происшедшее. Сразу заметим, что рапорт до председателя ВЧК не дошел, видимо был положен «под сукно» в аппарате Генриха Ягоды. Зато самого Турло в этом же аппарате признали «засидевшимся в Москве» (и это после восьми месяцев нахождения на фронте) и перевели по службе как можно дальше от столицы — в Туркестан и назначили председателем Ферганской ЧК. На этой должности он пробыл недолго. В середине марта 1921 г. произошла трагедия — секретарь ЧК, как потом выяснилось, психически больной человек, зашел в кабинет начальника и произвел в Станислава четыре выстрела из револьвера. Все пули попали в цель, и только волею Божьей он остался жив.

После длительного лечения Турло возвращается в строй и возглавляет контрразведывательное отделение в полномочном представительстве по Западному краю.

В Смоленске Турло трудился до августа 1924 г., когда настоял на своем увольнении из органов госбезопасности. Чтобы понять, почему он расстался с полюбившимся делом, достаточно прочитать его подробную автобиографию. Вот фрагмент из нее.

«На ограничение моей инициативы в работе никаких фактов не имею. Мой прямой начальник товарищ Апетер, как и все разумные администраторы, дает возможность проявлять инициативу. Однако существующая система кустарничества, бездарности и всяческих кавалерийских набегов с бесконечной канцелярской волокитой, которая из центра давит со всей тяжестью, разрушающей все намерения, нарушающей всякую планомерность в работе, вследствие чего не может быть успешной. Лично я слишком истрепался, устал от всей этой систему ГПУ, которая меня тяготит. Пришел в органы ВЧК полный энергии и энтузиазма, а в настоящее время во мне ничего не осталось…»

В завершение краткого биографического очерка не лишним будет отметить два факта.

Первый. Основополагающим документом, на котором следователи построили обвинение Станиславу Турло в контрреволюционной деятельности, явился протокол заседания Пензенского губкома за сентябрь 1918 г. Из его текста ясно, что председатель губисполкома Турло не поддержал резолюцию об объявлении красного террора в связи с убиством Урицкого и покушением на Ленина.

Второй. После указанного ранее инцидента вокруг напечатания брошюры «Красная контрразведка» Турло не оставлял попыток создать труд о борьбе со шпионажем и уточнить статьи советских законов того времени, имеющих отношение к этой борьбе. Он напечатал ряд материалов в еженедельнике «Советская юстиция» и на основании изложенных им доводов ВЦИК изменил диспозиции ряда статей уголовного кодекса.

А в 1924 г. в типографии полномочного представительства ОГПУ по Западному краю была отпечатана под грифом «Секретно» настоящая книга. Автор в силу природной щепетильности включил в качестве соавтора И. П. Залдата, помогавшего ему лишь в подборе и обработке материалов.

Теоретические выкладки чекиста Турло, добросовестно использовавшего соответствующие наработки своих предшественников преимущественно из чуждого ему лагеря, поражают сегодня не своим утопизмом (создать «красную», т. е. сугубо классовую, пролетарскую разведку и контрразведку, чего по определению быть не может). Он усвоил главное: государство, в том числе и коммунистического образца, в целях самосохранения должно иметь хорошо организованные спецслужбы, действующие на профессиональной основе. А для этого надо хорошо знать опыт прошлого. Пропагадистская риторика и коммунистическая фразеология, идеологемы и рекомендации в духе «мировой коммунистической революции», свойственные писаниям партийных авторов того времени, явно стушевываются в свете такого вывода. Кому-то из современных ученых принадлежит примечательная мысль, которую уместно привести здесь: «История не умирает. Она обладает такой плотью и тканью, что никакими революциями невозможно порвать эту связь, она живет в каждом из нас». История спецслужб в том числе, добавим мы.

Уместно дополнить наше предисловие сведениями биографического характера об А. И. Куке (возможно и другое написание: Кукк), на чьи «Конспекты лекций» по разведке Турло часто ссылается как на авторитетный источник.

Кук Александр Иванович (1886–1932) — сотрудник советской военной разведки. Эстонец, из рабочих. Окончил юнкерское военное училище. Участник Первой мировой войны, штабс-капитан. В 1918 г. окончил Академию Генерального штаба. (Возможно там могли пересечься его жизненные пути с П. Ф. Рябиковым.) С 1918 г. в Красной армии (начальник разве — дотделения штаба военного совета Смоленского района, затем штаба Западной армии). С марта 1919 г. начальник оперативного отдела штаба Эстляндской армии. В июле — начальник штаба южной группы войск 7-й армии, затем начальник оперативного отдела штаба 15-й армии, начальник штаба, командир 15-й армии. (В это время здесь были особистами и Берзин, и Турло.) Награжден орденом Красного знамени. С сентября 1920 по апрель 1921 г. — командир 16-й армии. После войны помощник начальника разведывательного управления (отдела) Штаба РККА. Считается одним из создателей Разведупра, поставил в нем работу информационно-статистического отдела. С 1931 г. на военно-дипломатической работе. С 1931 по 1932 г. — военный атташе в Японии^[5]. Уверены, немногочисленные труды А. И. Кука могли бы стать частью очередного тома «Антологии», если бы соответствующее ведомство сочло возможным сделать их достоянием широкой общественности.

Три автора — три трагические судьбы переломной эпохи. Три книги — три вехи одного явления, история которого уместилась в короткие хронологические рамки — неполные полтора десятилетия. Ориентируясь по этим вехам, легко прослеживается путь, пройденный русской мыслью поистине семимильными шагами в познании специфической отрасли государственной деятельности. От осознания спецслужб как некоей объективной реальности планетарного масштаба до разработки прочных основ их функционирования, и даже первая попытка заглянуть, так сказать, «за горизонт», в коммунистическую даль. Только прикоснувшись к этим воскресшим из небытия книгам — замечательным документам прошлого, сгусткам беспокойной и ищущей человеческой мысли, по-настоящему осознаешь, каким без них плоским и серым был исторический ландшафт российских спецслужб. Любые их дела, все еще закрытые во многих аспектах, становятся осмысленными, понятными и многомерными, когда им сопутствует серьезная теоретическая мысль и добросовестный историко-аналитический анализ. Публикуемые работы служат этой цели.

Готовя настоящее издание, Общество историков отечественных спецслужб руководствовалось благой задачей — помочь исследователям расширить рамки познания одной из важных составляющих нашей отечественной истории.

Президент Общества историков отечественных спецслужб

кандидат исторических наук А. А. Зданович

В. Н. Клембовский ТАЙНЫЕ РАЗВЕДКИ (ВОЕННОЕ ШПИОНСТВО)

В. Н. Клембовский

Предисловие к 1-му изданию

Во всех руководствах по тактике, стратегии, в пособиях для производства военных рекогносцировок и т. п., упоминается, что для получения сведений о противнике и местности можно пользоваться услугами шпионов. Наша военная литература не идет дальше подобных кратких указаний, между тем как в иностранной, в особенности французской, вопрос о военном шпионстве разработан довольно подробно. Имея это в виду, решаемся поделиться с читателем теми сведениями, которые нам удалось собрать. Вероятно, найдутся лица, которые скажут: «Как можно писать о столь позорном деле, как шпионство! Как можно проповедовать его!» — Почему же нет? Ведь сведения о противнике составляют основу каждого шага на войне, а следовательно все средства, клонящиеся к сбору их, должны быть разработаны возможно полнее, что послужит залогом успешного применения их наделе. Ведь в военное время начальник каждого самостоятельного отряда сочтет себя не только вправе, но и обязанным воспользоваться услугами лазутчиков, даже в том случае, если он не будет сочувствовать их ремеслу. А если это так, то желательно, чтобы вопрос о тайных разведках подвергся гласному обсуждению в мирное время. Читатель, который согласится с таким взглядом, наверно не осудит нас за первую попытку в этом направлении.

Да и самое шпионство не так позорно, как кажется с первого взгляда. Отрешившись от предвзятых убеждений и огульного осуждения, невольно приходишь к тому заключению, что могут быть случаи, когда деятельность лазутчика не заключает в себе ничего преступного и, скажем даже больше — достойна поощрения. Мысль эта не нова, она не раз высказывалась известными писателями и мыслителями.

С 1815 г. до 1871 г. во Франции почти совсем не пользовались услугами лазутчиков, и когда речь заходила о них, каждый считал долгом высказать свое негодование, подчас и напускное; лица, проповедовавшие тайные разведки, встречали сильный отпор и подвергались резкой критике. Но факты доказали справедливость их слов, и после франко-прусской кампании произошел решительный переворот: французы занялись изучением вопроса о военном шпионстве и поставили себе задачей не только не отстать в этом отношении от своих соседей, но даже превзойти их.

Нам могут сделать еще упрек в том, что мы придаем чрезмерное значение тайным разведкам. Во избежание этого оговариваемся, что отнюдь не равняем шпионства с кавалерийскими разведками, которые незаменимы. Но не всегда есть кавалерия под рукой, а с другой стороны, есть данные, которых не выяснит никакая кавалерия; так, например, в период стратегического развертывания армии пленные вместе со шпионами представляют чуть ли не единственное средство к сбору сведений о противнике (г. Леер). Следовательно, не возлагая чрезмерных надежд на тайные разведки, нельзя и отрицать пользы их.

В заключение позволим себе повторить слова г. А. Скугаревского: «В военное время надо пользоваться всеми средствами, всеми даже мелочными обстоятельствами, чтобы склонить успех на свою сторону; такие мелочи в сумме составляют нечто большое. Будет очень жаль, если мы, пренебрегая тем, о чем говорила нам военная литература в мирное время, увидим пользу предлагаемого лишь на войне, после удачных результатов его у противника. Тяжело учиться только собственным опытом…»

В. Клембовский.

Предисловие ко 2-му изданию

В течение 18 лет, протекших со времени первого издания труда о тайных разведках, военное дело значительно усложнилось, вооруженные силы почти всех государств увеличились и попутно с этим возросло и усовершенствовалось шпионство как средство узнать военные тайны соседей.

Минувшая Русско-японская война доказала, какое значение придавалось этому средству нашими тогдашними врагами и какую пользу они извлекли из него. Тем не менее, насколько нам известно, ни в нашей, ни в иностранной военной литературе новых трудов по этому вопросу не появлялось, если не считать отдельных газетных статей и книги Лануара, не имеющей характера систематического военного исследования. Все изложенное в связи с тем сочувственным приемом, который был оказан первому изданию Тайных разведок у нас и за границей, побудило нас пересмотреть его и выпустить второе издание, дополненное и в некоторых частях заново переработанное.

Рациональная постановка шпионства требует, как и всякая отрасль военного дела, предварительного основательного изучения вопроса.

Цель предлагаемой книги — помочь этому изучению.

В. Клембовский.

10 апреля 1911 г.

I

Цель военного шпионства. — Мнения военных писателей о пользе и необходимости его. — Краткие исторические данные о применении военного шпионства в различные эпохи. — Общие выводы

Пока идеи о всеобщем разоружении и о всесветном мире не вышли из области мечтаний, каждое государство должно быть готово к войне со своими соседями. Готовность выражается не только в соответственном вооружении, снаряжении, обучении и организации армии, в фортификационном усилении своей пограничной полосы, и т. п., но и во внимательном изучении средств борьбы сопредельных государств. Пренебрежение к силе соседа может иметь гибельные последствия для страны; так, в 1870 г. Франция не знала немецкой армии, опрометчиво ввязалась в борьбу и в результате была разгромлена; то же повторилось и с нами: семь лет тому назад мы не знали японцев, считали их армию слабой и плохо подготовленной, думали легко и быстро расправиться с нею и… потерпели полную неудачу.

Сильное развитие железнодорожных и телеграфных линий, прогрессирующий рост прессы, обсуждение государственных вопросов в парламентах и сеймах значительно облегчили изучение соседних стран, приподняли завесу над тем, что прежде держалось в секрете; так, например, производительность края, провозоспособность железных дорог, система комплектования армии и тому подобные сведения, имеющие большое значение на случай войны, могут быть почерпнуты теперь из официально объявляемых распоряжений и отчетов соответствующих министерств. Но наряду с этим существуют такие данные, разглашение которых недопустимо ради безопасности государства; и насколько одно государство заинтересовано хранением в тайне сведений, касающихся его, настолько соседнему правительству выгодно еще до войны раскрыть эту тайну.

Главнейшие секретные данные, которые желательно добыть еще в мирное время, могут быть сведены в четыре группы: сведения о вооруженных силах соседних государств, сведения о местности в предполагаемом районе военных действий, сведения о населении и, наконец, сведения о производительности края.

1) Вооруженные силы сопредельного государства должны быть изучены в отношении следующих секретных данных: степень обучения войск, дух каждой войсковой части, общая характеристика корпуса офицеров, подробная оценка высших начальствующих лиц, характер каждого из них, темперамент, недостатки и служебные качества; предполагаемый план перевозки войск к границе, пункты сосредоточения и время готовности к открытию военных действий; меры, которые предполагает принять соседнее государство, чтобы помешать нашей мобилизации и замедлить ее; состояние и вооружение крепостей и укрепленных пунктов; новейшие технические усовершенствования, например, в области воздухоплавания, и т. п.

Обязанность доставлять военным министерствам указанные сведения ложится на посланников^[6], консулов, военных агентов и офицеров, официально командируемых в другие государства. Нои для этих лиц почти единственное средство получения нужных данных заключается в том, чтобы обратиться к услугам шпионов.

Полковник Роллен, стоявший одно время во главе бюро, ведавшего контршпионством во Франции, свидетельствует, что обстоятельные донесения германских дипломатов и консулов служат ценным подспорьем и дополнением к сведениям, добываемым тайной разведкой немецких военных властей; многие из названных лиц, не в пример нашим дипломатам, не особенно стеснялись в выборе средств для достижения преследуемой цели; некоторые из консулов и торговых представителей являлись настоящими руководителями тайной разведки.

Во время самой войны в отношении вооруженных сил врага капитальное значение приобретают следующие вопросы: где и в каких силах находится противник, что он делает теперь и что намерен делать в будущем? «Если бы знать всегда и заблаговременно намерения противника, то можно было бы заручиться превосходством даже при численно слабейшей армии»^[7]. «Сведения о неприятеле ложатся в основу каждой идеи и каждого действия на войне»^[8].

Бесспорно, что лучшее средство для выяснения этих данных заключается в высылке вперед кавалерии, составляющей глаза армии. Но нередко разрешение такой задачи в полном ее объеме не под силу кавалерии, не говоря уже о тех случаях, когда при отряде почему-либо нет кавалерии.

В кампании 1870–1871 гг. многочисленная германская кавалерия находилась в особенно благоприятных условиях: неприятель не оказывал никакого противодействия ее рекогносцировкам; французская кавалерия, не отходившая ни на шаг от своей пехоты или бесполезно слонявшаяся между колоннами, как бы совсем отсутствовала. Соответствовали ли этой обстановке результаты деятельности германской конницы?

3 августа начальство 3-й немецкой армии, авангард которой находился в 10 верстах от французов, не имело достаточных сведений о противнике, что ясно видно из диспозиции на 4-е число. Вследствие этого 4 августа под Вейсенбургом 8 французских батальонов в течение шести часов держатся против 32 прусских и затем спокойно отступают с поля сражения.

Тотчас после боя прусская кавалерия теряет след отошедшего противника. В результате на другой же день, 5 августа, не зная в точности, какие силы стоят у Верта, и совершенно ошибочно предполагая присутствие значительного отряда за Гагенауским лесом, начальство 3-й армии отдает очень неопределенную диспозицию и разбрасывает свои войска на два фронта. В разыгравшемся затем сражении не принял участия почти целый германский корпус, а армия Мак-Магона временно избавилась от плена.

15 августа главная немецкая квартира находилась в полном неведении относительно положения армии Базена, а между тем в ее распоряжении находилось 220 эскадронов, и расстояние, отделявшее немцев от ближайших неприятельских корпусов, равнялось только 6–8 верстам. В результате 16 августа 67 тыс. немцев приходится сдерживать натиск 130 тыс. французов.

Таких примеров в войну 1870 г. мы видим много. Правда, что неудовлетворительная работа немецкой конницы объясняется недостатком предприимчивости ее начальников и отчасти несоответственной ее организацией и плохим вооружением. Во вторую половину кампании кавалерийское начальство уже усвоило себе правильный взгляд на задачи конницы, и результаты не замедлили обнаружиться^[9]. Но даже в первые периоды войны вышеуказанные недостатки с избытком вознаграждались крайне благоприятной обстановкой, на повторение которой впредь отнюдь нельзя рассчитывать.

В большинстве случаев даже самая предприимчивая кавалерия не сможет разгадать намерений противника, не сможет заглянуть вглубь его расположения; она только разъяснит его силы и расположение на фронте и на флангах (что мы замечаем у немцев в период их действий против Мак-Магона с 24 августа по 2 сентября). Между тем шпион имеет возможность забраться в тыл противника, рассмотреть все подготовительные работы, совершающиеся там, и своевременным извещением своей армии упредить донесения кавалерии.

Наглядное доказательство этому находим в минувшей нашей кампании. В декабре 1904 г. наши шпионы донесли о появлении значительных японских сил в д. Сяобейхэ, к западу от железной дороги Ляоян — Мукден; в январе 1905 г. шпионы же сообщили о подготовке японцами железной дороги Гаубандзы — Синминтин для массовой перевозки войск; наконец, 3 февраля они донесли о движении 4 тыс. японцев на Синминтин, в обход нашего правого фланга. Уже по этим данным можно было с уверенностью сказать, что японцы готовятся нанести главный удар на наш правый фланг. Первые же сведения от кавалерии о наступлении армии Ноги поступили только 14 февраля, когда обход вполне назрел.

Вторым средством для выяснения обстановки, т. е. сил, расположения и намерений противника, служат извлечения из иностранных газет, журналов и из перехваченной официальной и неофициальной неприятельской корреспонденции. Конечно, возможны случаи получения таким путем весьма важных сведений; так, о движении Мак-Магона из Реймса в 1870 г. немцы узнали из лондонской депеши. Но в общем подобные случаи очень редки и на них отнюдь нельзя рассчитывать.

Столь же малонадежно третье средство ориентировки, заключающееся в опросе местных жителей, дезертиров и пленных. Местные жители несведущи в военном деле и склонны к преувеличению; дезертиры рисуют все в мрачном виде, чтобы оправдать свою измену; пленные малоразвиты или обратно — интеллигенты; в первом случае их показания очень малосодержательны, во втором — они упорно молчат или же умышленно искажают истину.

На основании приведенных соображений едва ли нужны особые доказательства пользы правильно организованного шпионства в военное время. Оно безусловно необходимо при обороне, осаде или блокаде крепостей, укрепленных позиций и при подобных действиях, связанных с продолжительной остановкой войск на месте. Во всех остальных случаях оно составляет большое и необходимое подспорье к кавалерийским разведкам и имеет тем большее значение, чем слабее, численно или количественно, наша кавалерия по сравнению с неприятельской. Один надежный лазутчик, знакомый с военным делом, может добыть и передать такое важное сведение, которого не доставит целый ряд образцово организованных кавалерийских разведок. Шпион может не только увидеть, где и в каких силах находится в данную минуту неприятель, но и услышать, что именно он намерен предпринять. Если кавалерия — это глаза армии, то лазутчики — ее уши.

2) Знание местности оказывает также большое влияние на ход военных действий. Уже в мирное время необходимо тщательно изучить театры предполагаемых войн, отметить важные оборонительные линии, особенно сильные позиции, ознакомиться с сетью железных дорог и вообще путей сообщения, с проходимостью гор, рек, лесов и болот; короче — необходимо иметь подробные географические и топографические сведения о сопредельных с ними государствах, а также возможно полные планы и карты. Эти данные, полученные путем гласным, должны быть проверены и до мельчайших подробностей дополнены путем негласным, что возможно сделать в мирное время только через посредство лазутчиков.

«Для ознакомления с известной страной с военной точки зрения одних карт недостаточно, — говорит Рюстов^[10]. — Они не могут дать тех подробностей, знание которых необходимо военному. Даже по лучшим топографическим картам нельзя составить себе достаточно ясного понятия о конфигурации гор и их доступности, о свойстве рек и их проходимости, о железных дорогах и искусственных сооружениях, наконец, об устройстве укрепленных пунктов. Соответствующие подробные данные могут быть добыты в мирное время посредством наведения всевозможных справок, изучения специально относящихся до этого сочинений и помощью рекогносцировок, производимых путешествующими офицерами».

Война 1870–1871 гг. убедительным образом доказала, что немцы умеют переходить от слов к делу. «Небезызвестно, — говорит генерал Войде^[11], — что немецкое начальство простирало вообще прозорливость свою до того, что заблаговременно, еще до войны, изучило все обстоятельства так точно и подробно, до малейших мелочей, что оно не раз у Меца заранее указывало своим разъездам пункты, с которых открывался большой кругозор на окрестности».

Приведем еще два факта. 31 августа 1870 г., находясь с армией у Седана и рассчитывая отступить на Мезьер, Наполеон и Мак-Магон были уверены, что немцы не помешают этому движению, причем император особенно надеялся на то обстоятельство, что им неизвестно существование дороги из С.-Манж через С.-Альбер и Вринь-о-Буа, так что отступление французской армии по правому берегу Мааса будет для немцев полной неожиданностью. Император сам нанес эту дорогу на лежавшей перед ним карте, на которой она не была указана. «Но император сильно заблуждался, — замечает Официальная прусская история войны 1870–1871 гг., — эта дорога была уже обозначена на картах, выданных немецким войскам».

Несколько позже штаб французской Луарской армии руководствовался картой, изданной в Глогау и представлявшей копию с той же карты французского издания; но на первой были указаны все железные дороги, которыми пользовались французы для перевозки войск при объявлении войны, между тем как на второй, т. е. на составленной и изданной во Франции, железные дороги вовсе не были обозначены.

3 и 4) Последние две группы сведений, знание которых необходимо для правильного направления военных действий, составляют все данные, касающиеся населения и производительности известного края, как то: примерная густота населения, состав его по племенам и вероисповеданиям, настроение жителей, их нравы и обычаи, род занятий, степень зажиточности; административное устройство края, количество и характер населенных пунктов, и т. д.

Полиен говорит по этому поводу следующее: «Каждый полководец, начинающей войну с какой бы то ни было нацией, должен основательно изучить ее обычаи, учреждения и наиболее свойственные ей военные хитрости»^[12].

Донесения посланников и военных агентов, географические, статистические и этнографические очерки, официальные отчеты и тому подобные документы дают обширный материал для ознакомления с населением и производительностью края. Но и в этом отношении деятельность шпионов может принести несомненную пользу. Живя за границей и действуя в известном, сравнительно ограниченном районе, они уже в период мира завязывают сношения с более влиятельными лицами, стараются приобрести их доверие, тщательно изучают характер населения, намечают лиц, которые могут быть полезны войскам в военное время в качестве проводников, заложников или шпионов; одним словом, они делаются своими людьми в этом крае и, доставляя важные сведения содержащему их правительству, тем самым создают себе прочное основание для деятельности во время самой войны.

Имея в виду именно такую цель, тайный агент Бисмарка, некто Штибер, в 1864 и 1865 гг. организовал в Богемии шпионство на строго обдуманных началах. Результат ярко сказался в 1864 г., во время австро-прусской войны. «По свидетельству Бисмарка, Мольтке, фон дер Гольца, бывшего германским послом, прусского консула Рамберга и корреспондентов всех газет, в том числе и французской le Siucle, следовавших при прусской армии, никак нельзя было рассчитывать, что ей окажет такие громадные услуги один человек, заблаговременно объездивший и изучивший театр военных действий и поставивший на всех стратегически важных пунктах своих надежных людей-шпионов, которые через шесть месяцев оказались на указанных им местах. На каждом ночлеге квартиры для генералов и их штабов были заранее отмечены; крестьянин в блузе и в сабо (деревянные башмаки) выходил на встречу авангардам, где ему связывали руки по заранее составленному уговору; затем этот «крестьянин», а в действительности шпион, под влиянием притворных угроз и побоев указывал начальнику отряда намеченные дома, давал определенные сведения о силах и расположении противника, о настроении населения и о продовольственных припасах всякого рода»^[13].

Польза и необходимость шпионства сознавались писателями и мыслителями разных эпох.

В XVI столетии Макиавелли писал по этому поводу следующее: «Чтобы разведать намерения противника и узнать его распоряжения, некоторые полководцы отправляли к нему послов, которых сопровождали ловкие офицеры, переодетые лакеями; пользуясь случаем, эти последние осматривали неприятельские войска, замечали их слабые и сильные стороны и таким путем изыскивали средства для одержания победы. Другие полководцы подвергали мнимому изгнанию доверенных лиц, которые искали убежища у неприятеля, раскрывали его намерения и передавали их своим военачальникам». В другом месте Макиавелли выражается еще определеннее: «Отечество надо защищать честным или хотя бы бесчестным образом. Все средства хороши, лишь сохранена была бы целость его. Когда приходится обсуждать вопрос, от решения которого единственно зависит спасение государства, не следует останавливаться ни перед каким соображением справедливости или несправедливости, человечности или жестокости, славы или позора, но, отбросив всякие соображения, решиться на то, что спасает и поддерживает свободу»^[14].

Знаменитый писатель XVII в. Гуго Гроций говорит, что, по установившимся взглядам, пользоваться лазутчиками можно, так как даже Моисей прибегал к их услугам, а Иосий сам принял на себя роль соглядатая^[15].

Еще определеннее высказался не менее известный полководец той же эпохи Монтекуколли, по мнению которого шпионы и проводники столь же необходимы главнокомандующему, как глаза для головы^[16].

В XVIII столетии, в течение которого совершились коренные преобразования в устройстве и в способе действий почти всех европейских армий, вопрос о шпионстве затрагивался многими писателями. Так например, Гримуар в своем сочинении Traitii sur le service de lUtat-majorgunuraldes armues говорит, что «государь, министр и полководец, не зная в точности, что происходит во враждебном или даже в дружественном государстве и в его армии, не должны пренебрегать никакими средствами, чтобы добыть хороших шпионов разных категорий, годных для всевозможных поручений».

Король прусский Фридрих Великий придавал большое значение заблаговременному сбору сведений о противнике через шпионов. Вот что мы читаем по этому поводу в его труде О военных учреждениях: «На войне приходится действовать то с отвагой льва, то с лукавством лисицы; где не берет сила, там возьмет хитрость. Поэтому безусловно необходимо пользоваться и той, и другой; это составляет один лишний шанс на успех. Часто сила не уступает силе, но часто также хитрость берет верх над силой».

Во вторую половину минувшего века вопрос о шпионстве получил особенно широкое развитие. Жомини, Бюжо, де Брак, Тибо, Лa-Рош-Аймон и другие писатели единогласно признают пользу и необходимость систематически организованного шпионства, служащего важным подспорьем к военным рекогносцировкам.

За последние двадцать лет в иностранной литературе, преимущественно французской, появилось несколько сочинений, довольно подробно и всесторонне обсуждающих вопрос о шпионстве и пытающихся наметить организацию этого дела, принимая за основу слова маршала Бюжо: «шпионство составляет весьма существенный отдел военного искусства; полководец, который сумеет воспользоваться им, извлечет большие выгоды: он избавит свои войска от лишних передвижений и боевых столкновений и очень часто без потерь и риску достигнет таких результатов, которые по неимении сведений он купил бы ценой крови и бесконечными маршами и контрмаршами… Было бы полезно завести в каждом корпусе специальный орган шпионства… Не следует ничем пренебрегать, чтобы подыскать лазутчиков все понимающих, все знающих и все угадывающих. Шпионство не импровизуется мгновенно; поэтому все штабные офицеры должны даже в мирное время выработать в себе сноровку обучать нижних чинов исполнению роли лазутчиков, посылать их в разных направлениях на разведки, сверять их донесения, и т. д. Следовало бы даже составить небольшое руководство по этой службе»^[17].

Впрочем не все писатели признают важность шпионства уже после открытия военных действий. «К услугам шпионов, — говорит фон дер Гольц^[18], — можно прибегать в подготовительный к войне период, когда они имеют еще возможность пользоваться обыкновенными средствами отправки корреспонденции и когда немедленная передача донесений не столь необходима, как в период военных действий. Для операций, столкновений и сражений имеют значение только совершенно свежие сведения, а их-то шпион не может доставить. Он не может пользоваться телеграфом для сношений с той стороной, которой служит. Если он пожелает сделать словесный доклад, ему придется совершить кружный обход, чтобы дойти до своих; следовательно, в большинстве случаев он запоздает. Он будет играть роль прежних шпионов только тогда, когда в военных действиях настанет временное затишье, при осадах и при расположении в укрепленных лагерях или на укрепленных оборонительных позициях».

О пользе шпионства довольно красноречиво свидетельствует военная история. Уже в древности почти все полководцы прибегали к услугам шпионов, чтобы выяснить все происходившее у противника. «Они имели сведения о местности, силах, расположении и даже о средствах неприятеля, между тем как последний не знал ничего или почти ничего. Этим объясняются успехи одних и неудачи других»^[19]. Не задаваясь мыслью написать историю шпионства, ограничимся следующими примерами.

Во время борьбы с этрусками (298–290 гг. до P. X.), по поручению консула Кв. Фабия Максима, брат его отправился осмотреть лес, положение которого не было известно римлянам. Свободно владея местным наречием, он переоделся этруском, прекрасно выполнил свою задачу и даже привлек несколько городов на сторону римлян^[20].

Лет тридцать спустя карфагенский полководец Ганнон, находясь со своими войсками в Сицилии, узнал, что четыре тысячи подчиненных ему галлов намерены перейти на сторону римлян вследствие неуплаты им жалования. Ганнон не наказал их, боясь вызвать этим открытый мятеж, но придумал следующую хитрость: он подослал к римлянам ложного шпиона, который предупредил их о месте, где карфагеняне предполагали произвести фуражировку; затем, временно успокоив волновавшихся галлов, Ганнон послал их в назначенный пункт на фуражировку. Предупрежденные шпионом, римляне напали на них из засады и истребили почти поголовно^[21].

За 203 г. до P. X., во время войн с Карфагеном, Корнелий Сципион послал Лелиуса для рекогносцировки лагеря Сифакса. Лелиус взял с собой нескольких офицеров, переодетых слугами, и отправился к Сифаксу под предлогом каких-то переговоров. Когда один из сопровождавших его офицеров был случайно узнан неприятелем, Лелиус приказал дать ему публично несколько палочных ударов, чтобы убедить всех, что наказанный не более как простой лакей. Желая же подробнее высмотреть расположение врага, Лелиус тайно выпустил на свободу одну из своих лошадей и, под предлогом розыска ее, обошел весь лагерь нумидийцев^[22].

По свидетельству Полибия, задолго до своего похода в Италию Ганнибал отправил туда шпионов, поручив им собрать самые точные сведения о плодородии долины По и подошвы Альп, о населении этих местностей и его боевой готовности, в особенности же о степени нерасположения или враждебности жителей к римскому правительству. Эти агенты были также обязаны склонить на сторону Ганнибала всех предводителей галлов по обе стороны Альп. Один из шпионов пробрался даже в самый Рим, где был схвачен только несколько дней спустя. Вообще шпионы Ганнибала, зная римское наречие и надевая римские одежды, не раз забирались в различные итальянские города и облегчали Ганнибалу взятие их.

Во время третьего похода Цезаря в Галлию (56 г. до P. X.) один из его подчиненных, Сабинус, прибыл с тремя римскими легионами в область унеллов и расположился в укрепленном лагере на очень удобном месте. Значительно сильнейшие войска галлов, под начальством Веридовикса, стали в двух милях от лагеря и ежедневно, хотя тщетно, вызывали врагов на бой. Желая окончательно убедить галлов в трусости римлян, Сабинус подослал к Веридовиксу ложного шпиона, который уверил его, что римляне собираются отступить ночью и двинуться на выручку Цезаря. При этом известии галлы бросились на неприятельский лагерь. Но римляне уже приготовились к отпору, быстро перешли в наступление двумя отрядами и наголову разбили врага^[23].

Во время седьмого похода Цезаря, не рассчитывая победить римские легионы, Верцингеториск, вождь восставших галлов, приказал сжечь все населенные пункты в окрестностях Аварикума (нынешний Бурж в Оверне) и уничтожить продовольственные запасы, чтобы вызвать голод среди римлян. Но жители Аварикума упросили Верцингеторикса не жечь их город, обязавшись защищать его от римлян. Цезарь осадил Аварикум, а Верцингеторикс расположился в пяти милях от него, на очень сильной позиции, окруженной болотами и лесами. Преданные ловкие шпионы постоянно доносили Верцингеториксу обо всем происходившем в городе и передавали туда его повеления; они же подробно извещали его о тех пунктах, куда римляне посылали за продовольствием и фуражом^[24].

Приведенные примеры доказывают, что в древние века шпионство применялось в широких размерах, и редкий полководец не прибегал к этому средству для сбора сведений о противнике. Отличительная черта шпионства той эпохи заключается в том, что оно практиковалось почти исключительно уже после объявления войны. Другую особенность составляет отсутствие какой бы то ни было организации шпионства, случайный характер его и простота мер для введения противника в заблуждение: в большинстве случаев шпионы проникали в неприятельский лагерь или в качестве слуг при лицах посылавшихся туда для фиктивных переговоров, или в качестве перебежчиков, подвергшихся истязаниям и побоям в своей армии; при втором способе, чтобы придать больше веры своим словам, шпионы добровольно истязали себя.

В средние века шпионство практиковалось в значительно меньших размерах; рыцари признавали только открытый бой, и тайные подсылки слишком противоречили понятиям о рыцарской чести. Тем не менее, изучая войны за этот период, мы встречаем несколько случаев шпионства. Так, например, король англосаксов Альфред Великий лично взял на себя роль шпиона и перед битвой при Эддингтоне в 878 г. под видом английского барда проник в лагерь датчан, где, забавляя их своими песнями, высмотрел положение и силы неприятеля, а затем разбил его наголову^[25].

Во второй половине XIV в., с учреждением постоянных войск, шпионство входит в прежнюю силу и достигает наибольшего развития во Франции в правление Ришелье и Мазарини, а в Пруссии при Фридрихе Великом. Вместе с тем оно практикуется не только во время военных действий, но и в период мира, и из сферы исключительно военной переносится в область международных политических сношений. При помощи этого тайного органа Ришелье, Мазарини, Кромвель и другие государственные люди той эпохи внимательно следили за политической и военной организацией иностранных государств, сообразно с полученными сведениями направляли свою дипломатию и делали соответствующие приготовления в своих армиях.

К этому времени относится весьма любопытный и едва ли не единственный в своем роде документ, хранящийся в архиве французского военного министерства: это патент, подписанный собственноручно Людовиком XIV в 1652 г. и выданный известному шпиону, францисканскому монаху Франсуа Берто. В патенте указывалось что «ввиду добродетельной, разумной, верной и преданной службы Его Величеству королю Франции», Франсуа Берто разрешается «в случае необходимости, переодевание в какую ему заблагорассудится одежду, причем таковое не будет вменено ему в вину как нарушение духовных правил и королевских повелений».

Приведем несколько примеров шпионства в XVI и XVII столетиях.

В 1558 г., перед осадой Калэ, занятого англичанами, французский маршал Строцци и генерал Монлюк в переодетом виде проникли в крепость и подробно осмотрели ее^[26].

В Тридцатилетнюю войну Тилли и Валленштейн пользовались очень часто шпионами. Во время осады Магдебурга имперцами в 1631 г., зная из донесений своих многочисленных шпионов, что граждане упали духом и что в сенате поговаривают о сдаче, Папенгейм настоял на том, чтобы был предпринят штурм города, окончившийся полным успехом.

В том же году, перед штурмом Вербенского укрепленного лагеря имперскими войсками, Тилли приказал своим шпионам, находившимся в лагере, заклепать шведские орудия. Но Густав-Адольф узнал об этом, задержал шпионов и отбил штурм^[27].

Во время осады Арраса в 1640 г. переодетый французский маршал Фабер проник в крепость и высмотрел расположение противника.

В 1668 г. генерал Катина, начавший военную службу под начальством Тюренна, с целью рекогносцировки крепости Люксамбурга пробрался туда под видом трубочиста^[28].

Один из замечательных полководцев этой эпохи, Люксамбург имел шпионом секретаря принца Оранского, который предупреждал его заблаговременно о всех намерениях принца^[29].

План атаки Кремоны, составленный Евгением Савойским в 1702 г., был основан на показании шпиона Козоли, служившего священником в Кремоне. Он сообщил Евгению о существовании сухого подземного хода из погреба своего дома в крепостной ров, и в ночь с 30 на 31 января по этому ходу проник в город отряд из 600 человек под начальством Штаремберга^[30].

Когда в 1710 г. главнокомандующий австро-сардинской армии граф Таун решил быстро вторгнуться через долину Барцелонетты, Людовик XIV был заблаговременно предупрежден об этом своими шпионами; несмотря на удаление маршала Бервика и на затруднительность сообщений, король успел дать знать маршалу о грозившей ему опасности^[31].

Во времена регентства и в царствование Людовика XV пользование шпионами во Франции уменьшается, но зато оно возрастает в Пруссии, где достигает своего апогея при Фридрихе Великом, который посвятил этому вопросу целую главу в своем сочинении О военных учреждениях. Генерал Сухотин говорит по этому поводу^[32]: «Приготовления коалиции и намерения союзников были очень хорошо известны Фридриху через посредство шпионов, бывших не только при дворах враждебных государству, но и в составе главных квартир неприятельских армий. Так, он получал подробные сведения о дислокации австрийских армий и передвижениях прямо из личной канцелярии главнокомандующего генерала Брауна; заведовавший главным магазином в австрийской армии тоже был подкуплен пруссаками. Весьма секретные переговоры Австрии с Францией, завершившиеся 14 ноября 1756 г., были известны королю через три недели (7 декабря 1756 г.); вообще наиболее определенные и ценные сведения получались таким путем».

Даже начальник нашей русской передовой конницы генерал-майор граф Тотлебен был «пособником» Фридриха II, т. е. прусским шпионом.

Сам Фридрих говаривал: «Маршал де Субиз требует, чтобы за ним следовало сто поваров; я же предпочитаю, чтобы передо мною шло сто шпионов».

Одни из противников Фридриха, французы, по свидетельству генерала Бардена, вовсе не употребляли шпионов в начале Семилетней войны, но вскоре убедились в пользе их и учредили в армии особую должность начальника шпионов.

У других противников, в русской армии, сбор сведений о театре военных действий и о неприятеле производился как через шпионов, называвшихся «конфидентами», так и через русских офицеров, отлично владевших немецким языком и знакомых с краем, например, майора Романиуса, поручиков Далегорского, Шрейдера и многих других. Фрейман, адъютант Юрия Ливена, все время разъезжал под видом польского офицера. Другой русский офицер, посланный Лопухиным, проехал через всю Пруссию до Данцига, «будучи в службе лакеем у одной женщины»^[33]. С 1758 г. сведения о неприятеле доставлялись преимущественно конницей. «Нет сомнения в том, что у нас не пренебрегали другими средствами для того, чтобы узнать о положении неприятеля, но не в той мере, как принято думать; показаниям "конфидентов", служивших исключительно за деньги, ни Фермор, ни кто другой не придавали решающего значения. Фермор с начала войны имел наглядный пример ложности донесения самого верного конфидента Брауна (иезуита под литерой F.), уведомившего почти накануне падения Швейдница, что крепость сильна и "нечего опасаться", а потому понятно, что с его стороны мы не встречаем особого доверия даже донесениям ксендзов, которые по их образованию и убеждению, по-видимому, были опасными "конфидентами" врагов Фридриха II. Вообще все сведения, случайно получаемые в главной квартире стороной, проверялись разведками и донесениями постоянных конфидентов, которых в начале 1758 г. было не более 3–4. Значительное число тайных агентов русской главной квартиры появляется позднее, зимой 1758–1759 гг.»^[34]

В конце того же столетия, 6 сентября 1794 г., после поражения поляков под Крупчицами, отряд Сераковского поспешно отступил к Бресту кратчайшим путем, через леса и болота. Суворов не преследовал его и к ночи 7 сентября, пройдя 40 верст, подошел к д. Трещин, верстах в шести от Бреста. Предполагая обойти позицию поляков справа, Суворов выслал 20 казаков под начальством подполковника Ивашева для рекогносцировки бродов через Мухавец и Буг и для сбора сведений о противнике. Не успел еще Ивашев вернуться, как казаки привели еврея, который сказался посланным от своих земляков-единоверцев. «По его словам, в Бресте ожидали скорого прибытия русских войск, и еврейское население, заботясь о своей участи при предстоявших военных действиях, предлагало русским свои услуги. Посланный показал, что войска Сераковского очень утомлены, что решено избегать нового боя и утром ретироваться по направлению к Варшаве, для чего обозы уже тронулись в путь. Кроме того еврей разъяснил, насколько мог, разные другие обстоятельства, важные для русских: о свойстве местности, ширине Мухавца и Буга, бродах, и предложил себя в проводники». Немедленно продиктовав диспозицию собравшимся генералам, Суворов выступил в час пополуночи 8 сентября, переправился вброд через Мухавец и Буг, заставил Сераковского принять бой и разбил его наголову^[35].

Шпионство, почти совсем утратившее во Франции свое значение после Людовика XIV, получило новую силу и развитие при Наполеоне I. Великий полководец посвятил много времени, труда и денег, чтобы, с одной стороны, прочно поставить это дело в своей армии, с другой — оградить себя от подобных попыток своих врагов. Доказательством этому служить переписка Наполеона^[36], из которой заимствуем следующие выдержки.

20 сентября 1797 г. из Пассериано генералу Дюма: «Пошлите шпионов в Гориц, Триест и Лайбах, чтобы узнать названия кавалерийских полков и пехотных батальонов, находящихся в этом крае. Поручите также своим агентам наблюсти, произведены ли какие-нибудь работы в Горицкой цитадели и поставлены ли туда орудия».

27 сентября 1798 г. из Каира генералу Дюпюи: «Прикажите обезглавить двух взятых шпионов и пронести их головы по улицам города с объявлением, что они были местными шпионами».

21 сентября 1805 г. из Сен-Клу генералу Лемаруа: «Вы выедете ночью, отправитесь в Базель, не раскрывая ни имени, ни звания своего. Вы должны собрать с большим вниманием самые точные сведения об австрийцах, находящихся в Штокахе, Шварцвальде и Форарльберге. Проезжайте вдоль Рейна с швейцарской стороны и дойдите до Шафгаузена, чтобы получить там те же сведения. Оттуда отправьтесь в Куар и вернитесь через Берн».

4 марта 1807 г. из Остероде генералу Морану: «По своему положению^[37]вам удобно выслать шпионов. Не жалейте денег и посылайте мне два раза в день донесения о том, что узнаете».

20 декабря 1811 г. из Парижа герцогу Бассано: «Напишите шифром барону Биньону, что, если война возгорится, я предполагаю прикомандировать его к своей главной квартире и поставить во главе тайной полиции по части шпионства в неприятельской армии, перевода перехваченных писем и документов, показаний пленных и т. д.; поэтому необходимо, чтобы он немедленно организовал хорошую секретную полицию; чтобы он сыскал двух поляков, хорошо говорящих по-русски, военных, способных и заслуживающих полного доверия, одного — знающего Литву, другого — Волынь, Подолию и Украину, наконец третьего, говорящего по-немецки и хорошо знающего Лифляндию и Курляндию. Эти три офицера должны будут опрашивать пленных. Надо, чтобы они свободно владели польским, русским и немецким языками. Под их начальством будет человек двенадцать тщательно выбранных агентов, оплачиваемых соответственно важности добытых ими сведений. Желательно, чтобы они могли давать некоторые разъяснения насчет мест, где пройдет армия. Я желаю, чтобы г. Биньон тотчас занялся этой организацией. Для начала три указанные агента должны завести себе своих агентов на дорогах из Санкт-Петербурга в Вильно, из Петербурга в Ригу, из Риги в Meмель, на путах из Киева и на трех дорогах из Бухареста в Санкт-Петербург, Москву и Гродно; послать других в Ригу, Динабург, Пинские болота, Гродно, и иметь ежедневные сведения о состоянии укреплений. Если результаты будут удовлетворительны, я не пожалею ежемесячного расхода в 12 000 франков. В военное время размер вознаграждений лицам, доставляющим полезные сведения, не может быть ограничен».

Маршалы следовали примеру своего вождя. «Полководцу настолько же важно скрыть свои намерения, насколько проникнуть в намерения противника, — говорит Мармон^[38]. — В этом отношении он не должен ничего упускать из виду. Ему следует держать шпионов, хорошо оплачивать их, хотя и не слепо доверять их показаниям. В особенности выгодно завязать сношения со служащими в штабах». А генерал Бельяр писал Ласаллю в октябре 1806 г.: «Добудьте, дорогой Ласалль, все возможные сведения о противнике; если удастся, пошлите шпиона в Наумбург; посулите ему крупную сумму денег: 3000, даже 6000 франков, если он доставит ценные сведения»^[39].

Бюжо рассказывает между прочим следующий факт. В 1812 г. была минута, когда французская армия потеряла соприкосновение с русской и не имела никаких сведений о ней, несмотря на всевозможные попытки узнать что-нибудь. Тогда эту задачу взял на себя некий капитан Лафонтен, воспитанный в России и прекрасно говоривший по-русски. Переодевшись русским офицером, он проник в район, занятый нашей армией, разъезжал всюду на почтовых лошадях, требуя их по мнимому повелению государя, и вернулся несколько дней спустя с богатым запасом ценных сведений.

Марбо говорит в своих Мемуарах, что перед походом в Россию все французские генералы получили карты России; они были отпечатаны с медных гравировальных досок, несмотря на громоздкость выкраденных из русского архива французскими шпионами, а затем отосланных во Францию^[40].

У нас в 1812 г. не раз пользовались шпионами, причем эту роль иногда брали на себя наши знаменитые партизаны. Достаточно вспомнить поиски Фигнера в окрестностях Москвы. Прекрасно владея французским языком, он смело отправлялся на французские биваки под видом то торговца, то бродяги, иногда даже переодевшись французским офицером. Немалым количеством важных сведений обязана была наша армия своему славному партизану Фигнеру.

Австрийцы также не пренебрегали услугами шпионов. По свидетельству де Брака^[41], в день сражения при Эсслингене на французских биваках были обнаружены австрийские шпионы, пробравшиеся туда под предлогом скупки кож со скота, зарезанного для продовольствия войск.

Одним из самых верных и тайных агентов европейской коалиции, образовавшейся против Франции в 1793 г., был швейцарец Малле дю Пан, известный публицист и горячий приверженец Людовика XIV. Он был политическим агентом и по некоторым сведениям стоял во главе обширной сети шпионства. 20 февраля 1796 г. Малле дю Пан доставил императору австрийскому весьма определенное и ценное военное сведение: «Директория больше всего занята проектом во что бы то ни стало проникнуть в Пьемонт и Миланскую область. С этой целью уже предназначены и вновь назначаются большие силы для присоединения к Итальянской армии. Эти войска проходят ежедневно значительными отрядами через Лион; другие части, атакже большие артиллерийские парки и транспорты с боевыми припасами следуют из Лангедока в Ниццу. Хотят предупредить союзников и рано открыть военные действия решительным наступлением. Это положительный факт, который я узнал из первоисточника»^[42].

В 1811 г. лорд Веллингтон содержал много шпионов и часто посылал в расположение французов переодетых офицеров. Из первого французского корпуса он получал сведения от состоявшего при испанском посольстве советника, а из Мадрида — от известного гитариста Фуэнтеса. Некто Стюарт, который вел морскую торговлю хлебом с Францией, держал под этим предлогом рыбака на Бискайском берегу и получал много сведений о неприятельской армии. Наконец, шпионом Веллингтону служил один башмачник, живший в хижине на оконечности моста у Бидассоа; он считал каждого французского солдата, вступавшего на испанскую территорию, и отправлял все эти сведения в Лиссабон через указанного выше башмачника.

После падения Наполеона повторилось то же явление, которое замечается в XVIII в., т. е. во Франции начинают относиться с пренебрежением к сбору сведений через шпионов, что продолжается до 1871 г. включительно, между тем как в Пруссии эта отрасль рекогносцировок постепенно расширяется.

Прежде чем перейти к пользованию шпионством в кампании 1866 и 1870–1871 гг., приведем один факт из войны Северо-Американских Соединенных Штатов^[43]. 24 июня 1862 г. северяне, расположенные по обоим берегам р. Чикагомине, северо-восточнее Ричмонда, занятого южанами, получили от шпионов донесение, что генерал Борегар с частью западной армии присоединился к главным силам южан и что корпус Джэксона наступает также из долины Шенандоа к Ричмонду, чтобы отрезать северян от базиса, главным пунктом которого был Уайт-Гауз. В связи с рейдом Стюарта в тыл северянам эти сведения, оказавшиеся вполне верными, побудили Мак-Клелана перенести базу на р. Джемс. Вообще в эту войну обе стороны очень широко пользовались шпионами и не раз получали от них весьма важные сведения.

В кампании 1866 г. обе стороны не пренебрегали сбором сведений через посредство шпионов. По словам многих авторов, уже за 2–3 месяца до объявления войны в пограничной полосе Австрии обнаружены были прусские шпионы и офицеры, под разными предлогами объезжавшие будущий театр военных действий. Со стороны австрийцев особым умением в сборе сведений через шпионов и печать отличался эрцгерцог Альбрехт.

Кампания 1870–1871 гг. доказала также, что германцы вообще, и пруссаки в частности, по части шпионства не забыли уроков прошлого и наставлений «старого Фрица». Правда, что раздраженный неудачами французский народ готов был признать шпионом каждого иностранца, что дало повод ко многим прискорбным недоразумениям. Однако по единогласному свидетельству многих заслуживающих веры французских писателей и официальных лиц, как гражданских, так и военных^[44], уже задолго до войны восточную Францию наводнил легион прусских шпионов и переодетых офицеров; одни под предлогом рыбной ловли измеряли глубину рек; другие под видом художников снимали окрестности Лангра, Бельфора и прочих крепостей^[45].

В начале войны в Страсбурге появился какой-то человек, выдававший себя за уполномоченного американской компании по поставке в армию ружей и боевых припасов. Присутствие его в Страсбурге, где не было ни императора, ни штаба армии, возбудило подозрение. За ним стали следить и хотели уже арестовать, но он исчез. Дали знать его приматы военной полиции, которая задержала его при выходе из вагона в Меце. Тогда он сознался, что состоит одним из начальников германских шпионов и рассказал организацию этого дела. Преданный суду, он был вскоре расстрелян^[46].

Немецкие шпионы были обнаружены также среди личного состава военно-врачебных заведений. Наибольшее число их открыто во время осады Парижа; двое из них, например, переоделись сестрами милосердия; один просил милостыню, а на дне своей фуражки делал чертежи парижских укреплений. Нашелся даже смельчак, который явился осмотреть форт Мон-Валерьян в форме морского лейтенанта с подложным пропуском за подписью военного министра; его допустили к осмотру, однако телеграммой уведомили о том военное министерство, которое предписало немедленно арестовать его; ответ запоздал, шпион успел уже скрыться^[47].

Перед делом при Банье мимо французских аванпостов у Шатильона проехал офицер французского Генерального штаба, направлявшийся в сторону пруссаков. Полагая, что всадник сбился с пути, стоявший на аванпостах подпоручик вышел с несколькими солдатами из-за закрытия, чтобы указать ему настоящий путь. Штабной, как казалось, удивился этой внезапной встрече, но тотчас оправился и сказал подпоручику: «Вас-то я и искал; передайте губернатору эту весьма нужную и экстренную депешу». Он вынул из кармана запечатанный конверт, адресованный генералу Трошю, отдал его подпоручику и поехал дальше по направленно к пруссакам. Подпоручик немедленно сам снес пакет губернатору; по вскрытии в нем оказалась чистая бумага^[48].

Были случаи, что роль шпионов играли даже изменники французы. Так, например, 28 августа 1870 г. житель из Нуара донес 12-й кавалерийской дивизии о силах и приблизительном расположении войск Мак-Магона 27 августа^[49].

Французы вовсе не позаботились об организации разведочной части с помощью систематических кавалерийских рекогносцировок и через посредство шпионов. Поэтому они находились почти всегда в полном неведении о силах и намерениях германцев, причем верили самым нелепым, Бог весть откуда возникшим слухам. Однако генерал Дюкро говорить, что еще за несколько лет до войны он пользовался услугами, во-первых, одного лица, часто путешествовавшего по Германии; во-вторых, — отставного французского унтер-офицера, жившего в Ландау и часто ездившего в Майнц и Баден.

По словам автора L'espionnage militaire, во время войны французский шпион провел около двух месяцев при штабе одного из прусских корпусов, откуда изредка посылал весьма обстоятельные и подробные сведения. Другой тайный агент в декабре 1870 г. представил план осадных работ под Парижем, похищенный им у одного из офицеров прусского Генерального штаба.

До Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. шпионство в Турции нами организовано не было. Перед открытием военных действий тайный сбор сведений был возложен на Генерального штаба полковника Паренсова. Лишь в феврале 1877 г., благодаря его энергии, предприимчивости и знанию, удалось наладить дело и из разных пунктов от лазутчиков начали поступать ценные сведения. «Так, в Рущуке, — говорит г. Паренсов^[50], — Карвонидес доставлял мне еженедельно, а иногда и по несколько раз в неделю, донесения, вроде срочных ведомостей о прибытии и уходе войск, орудий, разного военного материала, о постройке и вооружении фортов и о флоте. К этим ведомостям всегда и неизменно прибавлялось: "desbruits circulent que…"; в этой рубрике помещались всевозможные слухи, предположения и т. п. В том же Рущуке помощник начальника товарной станции Рущукско-Варненской железной дороги, болгарин, служа мне и получая определенное жалование, самым аккуратным образом сообщал в определенные сроки, через Начовича, о прибытии и отправке по железной дороге войск, артиллерии и грузов, причем, благодаря его служебному положению, точность была замечательная и служила мне проверкой сообщений, делаемых Карвонидесом. Убедившись опытом в целесообразности и практичности этой системы, а также в полной бесполезности получения отрывочных сведений одним только случайным путем, я составил проект учреждения постоянной агентуры и нашел для этого лиц, жителей разных мест Болгарии, знакомых Евлогию Георгиеву, Начовичу и другим, лично мне известным болгарам, с которыми я был в непосредственных сношениях».

Следующий документ дает право заключить, что и случайные шпионы доставляли иногда важные сведения^[51].

Свидетельство

«Состоящей в распоряжении штаб-офицера над вожатыми в действующей армии, уволенный в 1856 г. из волонтеров Греческого легиона императора Николая I, кавалер ордена св. Георгия 4-го класса и серебряной медали за защиту Севастополя, Константин Николаевич Фаврикодоров, по приказанию его превосходительства начальника штаба Журженского отряда генерал-лейтенанта Скобелева 2-го, был послан 31 мая 1877 г. через Сербию в Рущук для разведывания об укреплениях, позициях и числе войск; по возвращении им сообщены были сведения: 1) о количестве пороха, привезенного из Салоник в Рущук; 2) о количестве запасов и продовольствия, приготовленного для турецких войск; 3) о числе арабов, ожидаемых в Рущук; 4) о составе армии отправленного в Черногорию Али-паши и числе лошадей, закупленных им для своей армии; 5) о прибытии турецкого главнокомандующего Абдул-Керима в Рущук и его свите, об отбытии его в Силистрию и, наконец, 6) подробная таблица батарей, траншей и сведения о количестве таборов низама, зейбеков, башибузуков и черкесов в крепостях и укреплениях: Виддине, Лом-Паданке, Рахове, Никополе, Систове, Рущуке, Сумонле, Ловче, Плевне, Враще, Клиссуре, Берковцах, Белградчике. 26 июня 1877 г. Фаврикодоров, посланный мной из города Систова для разведывания о положении неприятеля, сообщил о предполагаемом движении из Виддина Осман-паши в место, находящееся ниже Белградчика, с 50-тысячной армией, о встрече с египетским Хассан-пашей, шедшим в город Никополь во главе 15-тысячного войска с 32 пушками маленького калибра, о встречах в Этрополе 2000 черкесов и среди поля, где он ночевал, с 10 тыс. башибузуков, шедших в Плевну; наконец, пробравшись в Плевну, для распознания состава неприятеля, слышал английские и иностранные, нетурецкие слова; пытался проникнуть в лагерь под видом продавца рахат-лукума, но его туда не пустили; затем, сообщив о войсках, стоявших в местностях Сельви-Оглу и Жемаса, добрался до города Шумлы, осведомился об укреплениях, воздвигаемых англичанами, о запасах сухарей, заготовляемых в Проводах, и о движениях войск, сосредоточенных в Варне; оттуда отправился в Адрианополь, сообщил об укреплениях близ Адрианополя двух селений, Карагаче и Демирдече, о маршруте, коим доставляется провизия морем и сухим путем, и движении транспортов. По возвращении 3 августа в Горный Студень, Фаврикодоров был вновь послан мной в Плевну 6 августа — первый раз и 16 августа — второй раз, куда и пробрался с большими трудностями через три дня, в ночное время, через берег Вида; переодетый на мельнице в турецкий костюм и обойдя турецкие позиции, выходил на общую дорогу Сыр-Базар и оттуда вмести с турками входил в Плевну. Из Плевны сообщены в первое и второе его проникновение в укрепленную позицию сведения им лично, по возвращении, подробно. Посланный вновь из селения Горный Студень в Плевну 8 сентября, Фаврикодоров 24 сентября прислал уведомление, сообщавшее о положении армии Осман-паши, о продовольственном состоянии его войск, подробное сведение о помощи, поданной им Шефет-пашой, о количестве людей, лошадей, пушек и провианта, привезенного с ним в Плевну 14 сентября, о количестве запаса хлеба и фуража, заготовляемого ими и реквизируемого из семи сел, указанных им; в своем донесении подробно и обстоятельно сообщил о количестве вновь устроенных батарей, с подробным обозначением их местоположения и названий, известил штаб об устройстве к батареям сообщающих их между собой глубококопанных дорог для маскирования движения по направлению к оным и без опасения подвоза материала от обстреливания, о результатах бомбардирования с наших позиций, 21 сентября об ожидании из Константинополя вспомогательного отряда и зимнего одеяния; затем Фаврикодоров, оставаясь в Плевне, 27 октября вновь уведомил меня письменно о положении плевненской армии, о количестве уже уменьшившегося гарнизона, о нуждах, претерпеваемых им, потерях от перестрелок, о порционах, о дезертирах, о распоряжениях Осман-паши относительно жителей, о переменах в расположении лагерем турецких войск с подробным обозначением магал, о количестве годных к употреблению полевых и осадных орудий, о расположении пороховых складов, о числе батарей с указанием сильных и слабых позиций, наиболее удобных для бомбардирования; и, пробравшись с риском через усиленные турецкие форпосты 30 октября, последний раз был отправлен 2 ноября в Плевну и оттуда известил 14 ноября штаб о том, что Осман-паша решился прорваться на Софийскую дорогу.

Во все время служения Константин Фаврикодоров исполнял честно и добросовестно, по мере сил и возможности, возложенные на него важные поручения, рисковал жизнью, подвергался лишениям при исполнении своих обязанностей и оказал русской армии услуги, в особенности имевшие большое значение во время осады и взятия плевненских укреплений.

Означенный в сем свидетельстве К. Н. Фаврикодоров действительно доставлял мне те сведения, о которых он упоминает в этом свидетельстве, во время войны 1877–1878 гг. Удостоверяю моей подписью с приложением моей печати. 2 мая 1879 г. Подлинное подписал Генерального штаба полковник Артамонов».

По свидетельству Фаврикодорова, турки имели также своих шпионов, преимущественно болгар, занимавшихся этим ремеслом ради денег или давнишней своей дружбы с турками и нежелания их падения.

Война 1904–1905 гг. доказала, как обдуманно и рационально было поставлено военное шпионство у японцев. Ученики немцев в ратном деле, японцы не отстали в этом отношении от своих учителей и даже превзошли их. Теперь уже дознано, что до начала последней войны японцы наводнили своими шпионами все более или менее важные пункты намеченного ими театра действий и даже держали их во внутренних губерниях России. В Маньчжурии и в Уссурийском крае японские шпионы проживали под видом торговцев, парикмахеров, прачек, содержателей гостиниц, публичных домов и т. п.; во внутренних наших губерниях шпионством в пользу японцев занимались оплачиваемые ими евреи, греки, англичане и австрийцы.

Во время военных действий бывали случаи, что, не имея возможности проникнуть через наше охранение, нижние чины — японцы и даже офицеры переодевались в китайские костюмы и с привязными косами пробирались в наш район под видом местных жителей. Так поступил поручик 13-го кавалерийского полка Комаяси. Будучи послан 12 марта 1905 г. из Кайюаня на разведку к Гирину, он донес командиру полка, что дальше деревни Шеншипу пробраться разъезду нет никакой возможности. Командир полка ответил кратко: «Данная вам задача должна быть выполнена». Тогда Комаяси и унтер-офицер Кого переоделись китайцами, в сопровождении нанятого проводника прошли через нашу сторожевую цепь и добрались до деревни Тай-сухэ, в 20 верстах южнее Гирина. Там один из наших нижних чинов дернул унтер-офицера Кого за косу, которая осталась в руках солдата. Преданные полевому суду, поручик Комаяси, унтер-офицер Кого и их проводник китаец были расстреляны в Гунчжулине.

Хотя мы знали о деятельности японских шпионов до войны (еще в феврале 1899 г. японский шпион был пойман при съемке Порт-Артурских укреплений), однако со своей стороны ничего не предпринимали для изучения секретных данных наших будущих врагов. Когда уже начались военные действия, мы, по-видимому, считали дело тайной разведки совершенно третьестепенным, недостойным внимания и забот.

Вот, например, как поставлено было шпионство в северо-восточной Корее^[52]: «В качестве заведывающего тайной разведкой был командирован призванный из запаса офицер, проживший перед войной в Сеуле около 10 лет. Это последнее обстоятельство придало ему первоначально большой вес в наших глазах, и добровольным его предложением мы поспешили воспользоваться. Ближайшим следствием этого явилась необычайная полнота сведений о противнике, с точностью до десятка определенные его силы, необыкновенная проникновенность даже в область его намерений. Фактическая проверка этих сведений разъездами зачастую обнаруживала однако их большую фантастичность, а ближайшее знакомство с этим офицером и его деятельностью убедило начальника отряда и штаб в полнейшем отсутствии сколько-нибудь основательной организации шпионства. Агенты оказались людьми случайными, а не заранее подготовленными, и вся разведка зиждилась исключительно на слепом к ним доверии, велась без системы и без уменья. Наконец, в заведующих разведкой не было ни призвания, ни энергии к такой сложной работе».

Тоже, или почти тоже, было у нас и в Маньчжурии: отсутствие системы, неподготовленность, случайный подбор работников и сверху, и снизу. «Все походило на то как будто мы, зная, что серьезные люди без тайной разведки войны не ведут, завели ее у себя больше для отбытия номера и очистки совести, чем для надобностей дела. Вследствие этого она играла у нас роль той же "приличной обстановки", какую играет роскошный рояль, поставленный в квартире не имеющего понятия о клавишах»^[53].

Дело начало налаживаться только после Мукдена, но… было уже поздно.

Из всего сказанного можно вывести следующие заключения:

При правильной систематичной организации шпионства в мирное время оно будет приносить плоды с минуты объявления войны^[54] и до окончания ее. Необходимость постоянной осведомленности о намерениях и силах, как материальных, так и нравственных, своих соседей и вытекающая отсюда неизбежность шпионства сознаются всеми государствами и не много найдется таких, которые не применяли бы шпионства в более или менее широких размерах.

В военное время на фронте и на флангах противника тайная разведка дополняет войсковую, в особенности при затяжных действиях; в тылу противника, в области его предначертаний и его подготовительных к бою работ, тайная разведка незаменима войсковой.

«Весьма важно знать намерения противника, но еще важнее не обнаруживать своих»^[55]. Надо помнить, что шпионство соседа, по образному выражению одного из авторов, писавших об нем^[56], это гриб, подтачивающий гранит крепостной и съедающий сталь оружия. Поэтому каждый начальник обязан принять все зависящие от него меры, чтобы раскрывать неприятельских шпионов; а для успешного разрешения этой задачи необходимо хотя бы поверхностное знакомство с организацией шпионства.

II

Кто называется шпионом. — Категории шпионов и их характеристика. — Вербовка и подготовка шпионов. — Обращение со шпионами. — Управление шпионством

Не лишены интереса вопросы: в чем состоят шпионство и кто может быть назван шпионом? Они разрешаются различно. В общежитии под именем шпиона подразумевается лицо, прокрадывающееся под ложным предлогом в местность, занятую неприятельской армией, для сбора сведений о силах и расположении противника.

В таком же смысле высказывается немецкий юрист Блюнчли в своем труде Vu,lkerrecht: «Шпионом считается тот, кто тайно или под ложным предлогом пробирается в район расположения армии, чтобы собрать сведения, полезные для противника, и сообщить ему таковые». По мнению Блюнчли тайный сбор сведений в мирное время об армии противника, о его крепостях и тому подобные действия, подсудные гражданскому, а не военному суду, не могут быть названы шпионством; «шпионство возможно только в военное время».

Почти такое же определение находим в декларации Брюссельской конференции, созванной в 1874 г. по почину покойного императора Александра II для выработки общеобязательных законов и обычаев войны: «Шпионом может быть признаваемо только такое лицо, которое, действуя тайным образом и под ложными предлогами, собирает или только еще старается собрать сведения в местности, занятой неприятелем, с намерением об открытом донести противной стороне».

Тайный образ действия и ложные предлоги, т. е. обман — таковы существенные признаки шпионства, наказываемого по военным законам^[57].

Вышеприведенные почти совершенно тождественные определения по-видимому несколько односторонни, так как они предусматривают шпионство только военного времени. Гораздо более широкое определение дает Монтескье в своем сочинении Дух законов; по его мнению, шпионство заключается в подсматривании за фактами и положениями и в пересказывании таковых кому-либо, причем Монтескье причисляет также к шпионству всякие секретные изыскания одного государства в пределах другого.

Такое всестороннее объяснение более правильно. Разве секретный сбор политических данных, по существу самого деяния, отличается от сбора военных сведений? Весьма часто тайным политическим агентам приходится доносить о таких фактах, которые имеют исключительно военное значение. Где же граница между шпионством политическим и военным?

Итак, под шпионством приходится подразумевать факты и обстоятельства весьма различные. Единственное крупное отличие между ними заключается в том, что одни из них, как происходящие в мирное время, подлежат действию общеуголовных законов; другие, как происходящее во время войны, предусматриваются военными законами; но как первые, так и вторые деяния могут получить общее название шпионства, а лица, занимающиеся ими — общее наименование шпионов.

Можно ли считать шпионами офицеров, тайно пробирающихся к неприятелю для сбора сведений о нем? Ответ находим в статье 22-й Брюссельской декларации, которая гласить следующее: «Военные, проникнувшие в пределы действия неприятельской армии с целью рекогносцировки, не могут быть рассматриваемы как шпионы, если только они находятся в присвоенной им одежде (поп dftguisfts). Не считаются также шпионами взятые в плен военные (и невоенные, исполняющие открыто свое поручение), на которых возложены обязанности по передаче депеш или известий, предназначенных их армии или неприятельской. К этой же категории принадлежат также взятые в плен воздухоплаватели, производящие разведки и поддерживающие сношения между различными частями армии или территории».

Впрочем, в 1870–1871 гг. германцы не всегда признавали воздухоплавателей военнопленными и обращались с ними, как со шпионами. С другой стороны, вследствие наступивших вскоре политических замешательств, проект Брюссельской декларации 1874 г. не был утвержден.

В нашем официальном положении о законах и обычаях сухопутной войны^[58], основанном между прочим и на постановлениях трех Гаагских деклараций 1896 г., указано, что не считаются лазутчиками лица, посылаемые на воздушных шарах для передачи депеш или вообще для поддержания сообщений между различными частями армии или территории. Но о воздухоплавателях-разведчиках вовсе не упоминается.

Таким образом, во взглядах на этот вопрос возможно некоторое различие; постепенно же возрастающая роль воздушного флота вызовет несомненно пересмотр соответственных положений на следующей международной конференции.

«Шпион» — слово нерусское и происходит от французского epier (бывшее espier), что значит подсматривать, тайно наблюдать. Во время Семилетней войны, как мы заметили выше, лица, состоявшие при нашей армии и занимавшиеся тайным сбором сведений о противнике и местности, назывались «конфидентами», что значит «доверенное лицо» (confident). Наконец, есть чисто русское слово «лазутчик».

Строго говоря, все три слова выражают одно и то же понятие; но, принимая во внимание, что в глазах общества имя шпиона неразрывно связано с представлением о личности безнравственной, даже подлой, нельзя не сочувствовать предложению генерала Леваля, который говорит, что, так как в случае поимки неприятелем офицеры, не носящие присвоенной им военной одежды, судятся как шпионы, а между тем решаются на такую опасную роль не из корыстолюбия, а из благородных побуждений (патриотизм, чувство долга, выручка своих и т. п.), то было бы более справедливым называть их не малопочтенным именем шпионов, a emissaire, т. е. тайными агентами или лазутчиками. Нам кажется, что можно пойти еще дальше в этом направлении и называть «лазутчиками» не одних офицеров, а вообще всех тех лиц, которые руководствуются такими же благородными побуждениями. Понятно, что подчас трудно точно разграничить эти две категории. Шпионы разделяются на: добровольных и подневольных; простых и двойных; временных и постоянных; подвижных и неподвижных, или местных.

Добровольные шпионы. По побуждениям, которые заставляют людей добровольно взяться задело шпионства, они могут быть подразделены на четыре вида.

Во-первых, некоторые смотрят на шпионство как на ремесло, которому они посвящают себя и в котором находят средство для удовлетворения своих материальных нужд. Таковы, например, агенты тайной пограничной полиции. Понятно, что степень их усердия зависит от количества получаемого ими содержания: чем лучше они оплачиваются или чем больше надеются на увеличение жалования или на награды, тем больше дорожат своим местом и тем ревностнее исполняют свои обязанности. В общем, так как эти люди уже испытаны, известны начальству и обладают опытом, то их показания заслуживают веры.

Во-вторых, есть люди, служащие из патриотизма или из ненависти к иноземцам. Их содержание обходится сравнительно дешево, так как они не стремятся к наживе, а сообщаемые ими сведения обыкновенно верны, ибо составляют результат добросовестной и усердной службы.

Иногда добровольно посвящают себя роли шпионов люди озлобленные несправедливостью, снедаемые завистью или увлеченные политическими страстями. На их постоянство труднее рассчитывать, а степень доверия к их показаниям должна быть тем больше, чем извинительнее повод, побудивший их принять на себя роль шпиона.

Мармон рассказывает в своих Мемуарах, что, находясь в Граце в период Аустерлицкой операции, он получал ежедневно сведения о месте расположения главной квартиры эрцгерцога и о численности его армии от некоего Гааса, стоявшего во главе какого-то благотворительного учреждения и госпиталя. «Этот человек, решительный революцюнер и враг австрийской династии, предавался политическим мечтам и страстно желал переворота».

Наконец, часто шпионничают люди низкой нравственности, обремененные долгами, бедные евреи и вообще подонки общества. Приманкой для них служат исключительно деньги, и они не колеблясь переходят на сторону того, кто им больше платить. Понятно, что к сведениям, сообщаемым подобными личностями, надо относиться крайне осторожно и давать им веру только тогда, когда они подтвердятся сообщениями из других источников.

Обыкновенно, как справедливо замечает генерал Леваль, такие шпионы сулят золотые горы и вместе с тем выпрашивают себе денег вперед под предлогом покупки одежды, на путевые расходы и т. п. Затем они возвращаются без всякого результата, красноречиво описывают лишения и опасности, которым подвергались, и в конце концов просят вознаграждения, вызываясь вторично отправиться на поиски.

Шпионы подневольные. Определение этой категории шпионов находим в следующих словах Фридриха II^[59] «Когда нет никакой возможности добыть сведения о неприятеле в его же крае, остается еще одно средство, хотя оно и жестоко: надо схватить какого-нибудь мещанина, имеющего жену, детей и дом; к нему приставляют смышленого человека, переодетого слугой (обязательно знающего местный язык). Мещанин должен взять его в качестве кучера и отправиться в неприятельский лагерь под предлогом принесения жалоб на притеснения с вашей стороны. Вы предупреждаете его, что если он не вернется со своим провожатым, побывавши у неприятеля, то вы задушите его жену и детей, разграбите и сожжете его дом. Я должен был прибегнуть к этому средству, когда мы находились под Хлузитцем, и оно мне удалось».

Такие же указания находим у Бюжо: «Когда требуются агенты, чтобы добыть сведения о противнике, послать письма далеко за линию неприятеля или собрать какие-либо данные в районе, занятом им, тогда забирают в попутных селениях зажиточных крестьян и прежде, чем дать им поручения, запугивают угрозами сжечь их дома, увести жен и детей, и проч. Их же употребляют и для сообщения неприятелю ложных известий; для этого их посылают с письмами, заключающими эти сведения и адресованными на имя начальника какого-либо поста или начальника войск в каком-нибудь пункте, который занят еще неприятелем. Крестьянин отправляется туда, его схватывают, письмо прочитывают, и хитрость почти всегда удается. Богатые крестьяне способнее к этой роли, чем люди более образованных классов: они дорожат своим имуществом и более привычны к тяжелому труду; кроме того патриотизм в них меньше развит, чем в высших классах. Наконец, они возбуждают меньше подозрений. Если не встречаешь жителей, как это часто бывало в Испании, то надо уводить с собой встречающиеся стада; владельцы не преминут явиться за ними; тогда этим лицам предлагают выкупить их ценой шпионства, причем предупреждают, что возвратят стадо лишь после проверки добытых сведений».

Во время войны 1877–1878 гг. турки прибегали к этим средствам, чтобы заставить болгар шпионить в их пользу. Еще шире и чаще применялись понудительные меры японцами в 1904 и 1905 гг.: при вербовке шпионов среди китайского населения они действовали не столько золотом, сколько угрозами; так, если какой-либо китаец уличался в том, что он служил у нас в роли подрядчика, носильщика или погонщика, то он и вся его семья, попав в район, занятый японскими войсками, причислялись к подозрительным лицам и подвергались гонению; избавиться от этого китаец мог, только взяв на себя, хотя бы временно, роль шпиона; при его попытке бежать или обмануть японцев, ответственность падала на его семью, и все имущество отбиралось.

Сообщения таких людей, делаемые неохотно, бывают большей частью неполны, недостаточны. Вообще эти шпионы малополезны; они или вовсе не возвращаются, если слишком запуганы, или возвращаются, так сказать, с пустыми руками, т. е. без вестей, причем всегда умеют подыскать разные обстоятельства в свое оправдание, а проверить справедливость их слов трудно.

Простыми шпионами называются те, которые служат одной стороне; двойными — те, которые для получения двойного вознаграждения служат обеим сторонам. Последние скорее вредны, чем полезны, так как они всегда оказывают одной армии больше услуг, чем другой; их двойственная роль, обличающая низкую нравственность, не позволяет верить их сообщениям. Единственная выгода содержания двойных шпионов заключается, как увидим ниже, в том, что ими можно пользоваться для передачи неприятелю ложных известий.

Постоянные шпионы служат правительству или армии более или менее продолжительное время и исполняют не одно, а много поручений. Они лично известны, испытаны и потому заслуживают сравнительно полного доверия; к тому же продолжительная служба вырабатывает в них наблюдательность, изворотливость и вообще ловкость по отношению к шпионству. Часто они принимают на себя роль начальников и руководителей временных шпионов. К последней категории принадлежат люди, исполняющее только одно тайное поручение. От дальнейших их услуг приходится отказаться или вследствие их неспособности к роли шпионов, или потому, что они не решаются вторично идти к противнику, или, наконец, потому, что они могут выполнить только одну определенную задачу.

Генерал Леваль в своем труде Tactique des renseignements подразделяет еще всех шпионов на сознательных и бессознательных. К первым он причисляет лиц, сознательно относящихся к своей роли, знающих причины или цели своих поступков и размер следуемого им вознаграждения. Ко вторым принадлежат люди, сообщающие разные сведения из простой услужливости или из вежливости и не придающие им особенного значения; они играют роль шпионов совершенно бессознательно.

Но, по нашему мнению, да и с точки зрения закона, таких людей отнюдь нельзя назвать шпионами. Пленные и население той страны, где ведется война, одушевленные патриотизмом и проникнутые сознанием своего долга, могут совершенно невольно сообщить противнику важные сведения, что тем не менее не дает никому права назвать их шпионами. Если в данном случае есть «тайный образ действия» и «ложные предлоги», то скорее со стороны допрашивающего, чем со стороны допрашиваемого.

По способу действия шпионы делятся на две категории.

Одни действуют постоянно в одном и том же участке, проживая в нем или являясь туда очень часто под предлогом какого-нибудь дела, например, торгового, промышленного или научного. Tame шпионы могут быть названы неподвижными, или местными.

В мирное время большинство шпионов принадлежит к этой категории. Во время войны они могут оказать громадные услуги в тот период, когда действия будут перенесены в подведомственный им район, так как они изучили его в совершенстве, давно всем знакомы, имеют связи и не возбуждают никаких подозрений. Но если они живут постоянно в соседнем государстве, то должны делать письменные донесения, причем очень часто им приходится прибегать к содействию других лиц для передачи этих донесений. Личные доклады, влекущие за собой более или менее частые отлучки с места жительства, могут возбудить подозрения.

Подвижные шпионы переходят в мирное время из своего государства в соседнее, а в военное время проникают в район, занятый неприятельской армией, только в минуту необходимости, когда нужно собрать какие-либо сведения; по исполнении поручения они возвращаются к своим, где и остаются, пока не получат новой задачи. Так действует большинство шпионов в военное время. Перерядившись торговцами, пастухами, подводчиками, нищими и т. п., они отправляются к противнику, переходят из одного пункта в другой, избегая оставаться подолгу в одном месте или возвращаться туда вторично, в особенности если они меняют свой внешний вид, т. е. костюм. Исполнив задачу, шпион возвращается к своим войскам. Если срок его отлучки продолжителен, то с разных пунктов ему придется посылать донесения, следовательно прибегать к услугам посторонних лиц. Эти лица или гонцы не считаются шпионами. Передавая какое-нибудь донесение, они могут не знать, что содержится в нем и какое значение оно имеет. Они должны обладать решительностью, ловкостью, способностью преодолевать разного рода местные препятствия, двигаться не только днем, но и ночью, притом без дорог; но их умственное развитие не имеет особенного значения.

Не всякий человек может быть шпионом, так как для этой роли необходимы особые физические и нравственные качества. От всех вообще шпионов требуется: добросовестность, верность, наблюдательность, хитрость и умственное развитие; умение играть не только одну известную роль, но и находчивость во всяком положении, не допускающая потерянности и отчаяния^[60]; знание языка, характера и обычаев населения той страны, где им приходится работать; наконец, общительность и умение располагать людей в свою пользу. «Тот, кто сумеет завоевать доверие и уважение местных высокопоставленных лиц, будет получать сведения верные и подчас чрезвычайно важные. В каждом чужеземном крае мы имеем своих приверженцев и своих врагов. Обязанность увеличить число первых и уменьшить число вторых лежит на начальниках лазутчиков. Как бы мал ни был населенный пункт, как бы враждебно ни относились к нам жители, всегда можно путем хорошего обращения заручиться друзьями и через их посредство положить прочное основание для местного шпионства. Эти друзья доставят вам агентов, пошлют их к своим приятелям и за линию аванпостов противника к лицам, с которыми они состоят в переписке, там их не только укроют, но и будут сообщать самые секретные данные»'.

В военное время сверх указанного требуется большая смелость, храбрость, хладнокровие, твердость воли и еще большая способность увлекаться взятой на себя ролью, так чтобы играть ее даже наедине с самим собой; шпион, не соблюдающий последнего условия и по временам сбрасывающий с себя маску, рискует быть узнанным именно тогда, когда он этого вовсе не ожидает^[61].

Ясно, что выбор подходящего человека для исполнения трудных и опасных обязанностей лазутчика — задача далеко не легкая. Было бы большой ошибкой взять первого вызвавшегося на это дело охотника или рассчитывать на приобретение шпионов исключительно путем выдачи больших денежных наград; навербованные таким образом люди часто приносят больше вреда, чем пользы.

Выбирая шпиона, необходимо ознакомиться с его семейной обстановкой, с окружающими его лицами и через них с его нравственностью, а в военное время надо знать, какие сношения он имеет с противником.

«Во всех классах общества есть подходящие люди, надо только уметь найти и привлечь их»^[62]. В мирное время наиболее полезны телица, которые, не возбуждая никаких подозрений, по роду своей деятельности могут вращаться в разных кругах или, вообще, слышать разговоры различных лиц. Таковы комиссионеры, торговцы, кондукторы, ремесленники, лакеи, артисты, художники, фотографы, банкиры и т. п. Музыканты и цыгане, странствующее пешком из города в город, из селения в селение, могут доставить важные сведения о местности, а во время войны послужить отличными проводниками.

Большую пользу могут принести лица духовного звания; по мнению Гримуара^[63], в странах католических многие сведения можно, получить только через них. Некоторые военно-исторические факты, в том числе указанное нами взятие Кремоны Евгением Савойским и деятельность иезуитов во время Семилетней войны, подтверждают такой вывод.

Еще полезнее в мирное время женщины, как честные, так и продажные; они редко возбуждают подозрения и могут раскрыть тайну при такой обстановке, где мужчины оказались бы бессильными и недостаточно ловкими. В своем труде Малая война Деккер говорить: «Если партизан умеет влиять на женщин, он отнюдь не должен пренебрегать таким средством; он обязан будет этому полу самыми точными сведениями. Тайна, которую нельзя узнать через женщин или через духовных лиц, по всей вероятности останется навсегда тайной».

17 ноября 1797 г. Наполеон писал из Милана генералу Виньоль: «Принимая во внимание поведение княгини Альбани, которое дает повод к подозрениям, и ее интриги среди французских офицеров и в иностранных государствах, надо приказать поименованной княгине Альбани выехать из района, занятого французской армией, в пятидневный срок после объявления ей сего приказа; в противном случае с нею будет поступлено, как с уличенной в шпионстве».

Вообще в корреспонденции Наполеона часто упоминается о женщинах, занимавшихся этим делом.

Женщинами можно пользоваться двояко: или непосредственно прибегая к их услугам для шпионства, или подсылая особых шпионов, которые, выдавая себя в случае нужды за графов, князей или баронов и бросая деньгами, ухаживают за любовницами и женами высокопоставленных лиц и стараются выведать у них тайны, которые так или иначе они могли узнать от своих покровителей и мужей.

В 1909 г. на процессе австрийского поручика Дембовского, обвиненного в шпионстве, выяснилось, что он находился в интимной связи с женой одного высокопоставленного сановника и через нее узнавал различные военные секреты.

Из женщин-шпионов особенной известностью пользовалась Мария де Каула, бывшая на жаловании у Германии и по странной иронии судьбы вышедшая замуж за французского Генерального штаба полковника Юнга, одного из главных организаторов в 1872 г. Второго бюро французского военного министерства, которое ведало шпионством и контршпионством. Вот один случай из ее деятельности: Мария де Каула, обладавшая очень красивой наружностью, влюбила в себя французского военного министра де Сиссэ; однажды, в 1875 г., когда министр по своему обыкновению завтракал у баронессы, он по забывчивости оставил свой портфель в гостиной; этим воспользовались помощники Каулы и скопировали все секретные документы, бывшие в портфеле.

Любопытно, что осенью 1910 г. в Брюсселе было обнаружено особое женское шпионское бюро, созданное частными германскими агентами; оно пополнялось дамами, преимущественно из северных французских провинций, для шпионства в пределах Франции.

В военное время шпионами могут служить все вышеуказанные лица, но многие из них не в состоянии действовать на самом театре войны, как, например: артисты, банкиры, священнослужители и другие. Особенно пригодны для разведывательной службы при армии в качестве шпионов контрабандисты, пограничные стражники и лесничие; почти всегда они отличаются ловкостью, расторопностью, способностью запоминать местность и не теряться на ней, выносливостью и презрением к опасностям, т. е. теми именно качествами, которые необходимы шпиону, пробирающемуся в неприятельские ряды. Им недостает только верного военного взгляда и умения безошибочно судить о положении дел с военной точки зрения. Эти недостатки исчезнут в том случае, если мы возложим роль лазутчика на своего же офицера или если удастся подкупить неприятельского; вот почему принц де Линь говорит: «Если за миллион можно купить офицера штаба армии, то это недорого»^[64].

Чтобы покончить с характеристикой разных категорий шпионов, остается только заметить, что в большинстве случаев национальность шпиона отражается на его работе. Воодушевляемый идеей о родине, о славе и патриотизме, француз горячо принимается за роль лазутчика; но он увлекается фантазией, а недостаток хладнокровия, экспансивность и дерзость часто губят его. Немец в этом деле, как и во всяком другом, работает методично, упорно и хладнокровно; он менее изворотлив, но более настойчив. Еврей — типичный шпион, назойливый, пронырливый, ради хорошего гешефта играющий на всех страстях человека и часто готовый продаться той стороне, которая даст больше вознаграждения.

Для получения в мирное время важных секретных сведений, касающихся соседнего государства, желательно подкупить высших чинов, ведающих составлением и хранением их. Однако это способ очень дорогой и не легко выполнимый, так как изменников своей родине трудно найти среди офицеров; подкупу легче поддаются нижние чины, зато и сообщаемые ими сведения в большинстве случаев малоценны.

Тем не менее практика военных судов доказывает, что факты предательства среди военных существуют. За последние десять лет особенно нашумели следующие дела.

Во Франции: мичмана Ульмо, который под влиянием своей расточительной содержанки, пользуясь тем, что он остался заместителем командира судна, выкрал из казенного секретного ящика документы и собирался продать их Германии; отставного офицера Андрау, намеревавшегося также продать Германии данные, касающиеся новой системы пулеметов.

В Австрии: поручика Дембовского, о котором мы уже упоминали выше; майора Карина, для оплаты туалетов своей красавицы-жены сообщавшего России разные сведения, известные ему по службе в австрийском военном министерстве и по детальному личному знакомству его с галицийской границей.

В Германии: лейтенанта Весселя, состоявшего в Торнском гарнизоне и похитившего важные документы, касавшиеся обороны этой крепости, с целью передачи их России; однако суд над ним не мог состояться вследствие его побега; моряка капитана Кайзера, обвинявшегося в продаже Франции секретных морских сигналов.

Наконец, в России еще не изгладилось из памяти дело служившего в Варшавском военном округе подполковника Гримма.

Изменники-военные во Франции не только продают иностранцам государственные тайны, но ухитряются даже выкрадывать и передавать за границу крупные предметы вооружения. Так, при содействии хозяйки соседнего с казармой кабачка, из гарнизона Шалон-на-Марне в 1909 г. дезертировал в Германии капрал Дэшан. Неделю спустя Дэшан вернулся в Шалон-на-Марне и поселился у той же хозяйки; затем, улучив минуту, он явился в казармы, снял пулемет со станка, положил его в мешок и вынес на заднюю улицу, где ждал автомобиль; через несколько часов Дэшан быль уже за границей и представил пулемет немецким властям.

Если путем подкупа высших служащих нельзя достать нужные документы, то остается прибегнуть к какому-нибудь другому средству, вроде примененных Марией де Каулой или Винделлем. Последний рассказывает, что в 1896 г. ему поручено было достать новый мобилизационный план, составленный генералом Буадефром. Для этого Винделль вместе со своим агентом-помощником стал неотступно следить за военным министерством. Однажды они увидели выходившего оттуда одного из старших чинов с портфелем в руках; он сел в карету и поехал на вокзал Восточных дорог; шпионы не отставали от него; на вокзале он положил портфель на стол, а сам отошел; Винделль тотчас схватил портфель и через 24 часа доставил его в Берлин.

Вернемся к вербовке шпионов путем подкупа. Для выполнения его, судя по процессам шпионов во Франции и Австрии, выработаны известные приемы. Чаще всего практикуется один из следующих двух способов. Стараются найти подходящего офицера или военного чиновника запутавшегося в долгах и вообще сильно нуждающегося в деньгах. Из-за границы ему посылается письмо с извещением, что дальний родственник, о существовали которого он не подозревал, завещал ему известный капитал; для переговоров и получения наследства без уплаты пошлин улавливаемому лицу предлагается приехать лично в ближайший заграничный город; назначается и день — воскресный или праздничный, чтобы не пришлось испрашивать отпуск у начальства. Жертва отправляется; вербовщик встречает его, выражает крайнее сожаление по поводу невыполнения некоторых формальностей, без которых выдача наследства невозможна, и предлагает приехавшему получить вперед под расписку сотню франков для покрытия дорожных расходов. Назначается и день второго свидания, на котором повторяется та же история, с выдачей денежного аванса включительно; при расставании вербовщик обращается к офицеру с просьбой привести ему в следующий раз кое-какие военные документы или планы, для начала — не составляющее секрета и имеющиеся в продаже. Если офицер соглашается — петля на шею ему накинута и высвободиться трудно; при первой к тому попытке вербовщик начинает действовать решительно, угрожая жертве выдать его начальству и вместе с тем соблазняя дальнейшими получками денег за выдачу военных тайн.

Второй способ вербовки путем подкупа заключается в том, что в газетах помещается объявление о том, что требуется устная и письменная практика (или переводы) на военные темы «с литературной целью» за высокую плату. Не подозревая злого умысла и не отдавая себе отчета в характере тех услуг, которые он может оказать своими изложениями на военные темы, офицер начинает работать и, как в предыдущем случае, попадает в сети лиц, заведующих шпионством.

Низших агентов-шпионов зачастую вербуют из нижних чинов-дезертиров соседней державы. С ними не церемонятся и жандармские власти, принимающие каждого дезертира, прямо предлагают ему записаться в число тайных агентов-разведчиков. Но при таком способе вербовки нужна осмотрительность, так как соседняя держава может иногда нарочно подослать подставных дезертиров, чтобы они служили ей шпионами.

Если нанявшиеся низшие агенты мало подготовлены к предстоящей им деятельности, то в Германии с ними производятся специальные занятия: их обучают немецкому языку, дают краткие понятия о топографических съемках, о фотографии, об организации соседней армии и пр.

Ученики немцев — японцы и в деле подготовки шпионов пошли дальше своих учителей: по словом иностранных газет, еще до войны они создали особую школу в окрестностях Шанхая, в Тун-уэне, для подготовки шпионов; курс ее довольно обширный и заканчивается учебной поездкой, во время которой японцы практически совершенствуются в шпионстве. Воспитанники этой школы находились при японских армиях во время последней войны и оказали большие услуги командующим армией.

Для пополнения кадра своих шпионов в России японцы, судя по нашим дальне-восточным газетам^[65], применяют следующую меру: все японцы, подлежащие отбыванию воинской повинности, освобождаются от нее, если проживают в Сибири и Европейской России и представить своему консулу удостоверения о месте своего пребывания. Официально японцы объясняют эту меру исключительно дальностью расстояний; китайцы же, близко к ним стоящие, утверждают, что эта льгота дается из желания правительства иметь внутри России кадр своих людей, осведомленных о том, что делается у нас в войсках, и знающих наш язык, т. е. попросту шпионов.

При вербовке шпионов в военное время избыток осторожности лучше, чем недостаток ее, так как зачастую шпионы на первых порах проявляют большое старание, чтобы заслужить доверие, а затем, пользуясь им, обманывать своего начальника.

При сношениях со шпионами надо сообразоваться с их общественным положением, происхождением, степенью развития и с причинами, побудившими их взять на себя роль лазутчика.

В большинстве случаев в обращении со шпионами нужна значительная доля лукавства. Ко всем их словам надо относиться с большой осторожностью, не вполне доверяя им, но наружным образом отнюдь не показывать этого, а даже наоборот — проявлять полную веру и откровенность. Следует в особенности щадить самолюбие шпиона и никогда не позволять себе презрительного отношения к нему, каковы бы ни были побуждения, по которым он взялся за ремесло шпиона.

В начали франко-прусской войны один из французских полицейских комиссаров изъявил желание поступить лазутчиком. Он долгое время жил близ границы и мог оказать большие услуги. Его предложение было принято. Он вышел в отставку и прослужил некоторое время с значительной пользой для дела. Но всюду его принимали так высокомерно, с таким нескрываемым презрением, что, потеряв всякую энергию и охоту служить, он вскоре отказался от роли шпиона^[66].

Понятно, что при таких условиях трудно найти мало-мальски порядочного и добросовестного лазутчика. С таким обращением может примириться лишь человек, лишенный всякого самолюбия и чувства собственного достоинства, преследующий только корыстные цели; а такие люди скорее вредны, чем полезны.

Впрочем, очень часто даже служащие ради денег желают, чтобы их роль составляла тайну для всех. Побудительную к тому причину составляет или боязнь огласки, благодаря которой они могут быть легче раскрыты неприятелем, или самолюбие и сознание той брезгливости, с которой общество относится к шпионам. Обе причины весьма уважительны, и желание шпиона, говорящее в его пользу, должно быть удовлетворено; таких шпионов следует принимать без свидетелей и выслушивать их доклады с глазу на глаз.

«Нет ничего хуже нашей манеры таскать шпионов от сторожевых постов к главным караулам, от главных караулов к полкам, а от полков по всем штабам, и всюду производить им один и тот же допрос, — говорит генерал Леваль, — лазутчиков водят по бивакам и по квартирам под конвоем, точно каких-то злоумышленников. Солдаты сбегаются, рассматривают их, критикуют и т. д. Имя шпиона, место откуда он прибыл, принесенное им известие, делаются всеобщим достоянием и служат темой для всех разговоров».

Если в военное время при отряде есть несколько шпионов, то нужно держать их порознь, чтобы не дать им познакомиться и сговориться; тогда легче будет получать верные сведения, сравнивая показания нескольких лиц по одному и тому же предмету. Это правило существует уже с давних пори, по свидетельству Полиена^[67], применялось всегда Помпеем. Правда, что в конце концов шпионы по всей вероятности перезнакомятся; тогда надо постараться поселить между ними рознь и вражду; в результате явится соревнование между ними, взаимная зависть, что облегчит контроль и даст возможность легче раскрыть, кто из них умышленно вводит своего начальника в заблуждение.

В заключение остается помнить следующие слова опытного человека^[68]:

«Способ обращения со шпионами имеет большое влияние на них. Благосклонность обязательна, но не должна исключать твердости. Строгость почти бесполезна, а угрозы составляют ошибку. Страх мало действует на шпиона: он отлично сознает, когда провинился; если он предчувствует, что его уличат, он больше не возвращается и легко уклоняется от наказания. Очень трудно захватить в свои руки шпиона, когда вина его уже доказана».

Очевидно, что если человек взялся за ремесло лазутчика из благородных побуждений, например, из преданности и любви к отечеству, или из ненависти к врагам, или, наконец, если шпионом служит человек из рядов нашей же армии, то в обращении с ним всякие хитрости излишни; надо только остерегаться одного — не задевать его самолюбия.

Управление шпионством представляет очень трудную задачу. «Легко понять, сколько нужно: проницательности, чтобы найти сведущих и полезных шпионов; ловкости, чтобы убедить их взяться за столь опасную роль; рассудительности, чтобы не скомпрометировать их; наконец, сколько нужно врожденного такта, знания людей и дела для управления всем, что касается шпионства, для привлечения честолюбцев, для устрашения и приманки трусов и корыстолюбцев, вообще для эксплуатации всех человеческих слабостей»^[69]. Ту же мысль высказывает другой военный писатель, генерал Дюгэм^[70]: «Чтобы хорошо управлять шпионством, недостаточно сорить деньгами направо и налево; необходимы старания, последовательность и опытность».

Коль скоро управление шпионством требует глубокого знания человеческой природы и проницательности, то очевидно, что оно не может быть поручено любому офицеру. Нужен человек находчивый, наблюдательный и не бесхитростный, знающий людей, обладающей способностью скрывать свои собственные мысли и чувства, наконец, человек который умеет внушить к себе доверие, действуя то добротой и лаской, то строгостью.

От офицера, имеющего дело со шпионами, требуется умение хранить тайну; не только болтливость, но простая откровенность с близкими людьми может вредно отразиться на порученном ему деле. Очень часто, как мы уже отметили, даже люди, служащие ради денег, желают, чтобы их роль составляла тайну для всех. Офицер, не умеющий соблюдать тайны, рискует отшатнуть от себя всякого шпиона. Мало того, вследствие своей несдержанности он может скомпрометировать своих начальников и даже вызвать дипломатические инциденты с иностранной державой.

Далее, офицер должен обладать большой проницательностью и глубоким знанием человеческой натуры. Только эти качества, в связи с основательным знакомством с изучаемой военной державой, обеспечат его от покупки искусственно сфабрикованных документов, от услуг двойных шпионов и вообще от риска быть обманутым.

Заведывание шпионами может заставить офицера вступать в общение с личностями, низко стоящими по происхождению и по своим нравственным качествам; гнушаться этим нельзя, иначе можно упустить случаи приобретения очень ценных сведений.

Наконец, от офицера, заведующего тайной разведкой, требуется безусловная честность и аккуратность в денежном отношении, потому что, как увидим ниже, ему вверяется бесконтрольное расходование сумм, ассигнованных для уплаты жалования и вознаграждений шпионам.

Одно перечисление главных качеств, требуемых от лица, которому поручена тайная разведка, указывает на необходимость весьма тщательного выбора этих лиц. Вместе с тем понятно, что при назначениях на такие должности надо отдавать предпочтение тем, кто добровольно вызовется исполнять их; личная склонность и желание более, чем в каком-либо другом деле, обеспечат успех работы.

Из сказанного вытекает еще одно условие правильной организации шпионства: личный состав органов, ведающих им, не должен быть многочисленным; ограниченность персонала гарантирует, с одной стороны, тайну, с другой — подходящий выбор работников.

По мнению Бюжо, для занятия должности начальника лазутчиков более пригодны люди долгое время жившие в деревне, чем городские обыватели; из последних предпочтительны те, которые по своему ремеслу чаще сталкиваются с посторонними лицами и привыкли читать их чувства по выражению лица, как, например: доктора, артисты, судьи; из офицеров более пригодны для управления шпионством те, которые сами обладают способностью быть лазутчиками. Генерал Гримуар находит полезным, чтобы все штабные офицеры были подробно ознакомлены с этой отраслью службы.

Начальник лазутчиков должен непременно знать всех подчиненных ему шпионов не только по именам и прозваниям, но и по их нравственным свойствам, по способности каждого к исполнению той или другой роли, того или другого поручения.

Крайне нежелательны частые перемены личного состава, ведающего шпионством: опытность в этом деле приобретается довольно медленно; доверие между шпионами и лицами, пользующимися их услугами, укрепляется с годами; есть шпионы, которые готовы служить только известному лицу, хорошо им знакомому. «Полезный и добросовестный шпион не любит менять начальника; он желает, чтобы его услуги и труды оценивались по достоинству, чтобы его невольные ошибки прощались без резкостей; он предпочитает говорить непосредственно с тем, кому служит, и не любит сноситься через третье лицо»^[71].

Ill

Организация шпионства в мирное время. — Главные основания. - Краткие данные об организации германской. — Организация у японцев и китайцев. — Проект систематичной организации. — Денежные расходы

В настоящее время польза и необходимость шпионства никем не отрицаются, и почти все правительства содержат шпионов. В газетах постоянно попадаются известия о поимке шпиона то в одном, то в другом государстве; даже Китай находится под их наблюдением: три года тому назад там раскрыта целая хорошо организованная система продажи правительственных секретов одной державе. Не далее как 22 марта настоящего года в Петербурге в особом присутствии судебной палаты слушалось дело крестьянина Рафаила Поваже, бывшего некогда матросом, а затем служившего брошюровщиком в типографии морского министерства. Имея на руках для работы секретные документы, Поваже передавал их содержание агентам иностранных держав. Преступная деятельность обвиняемого была раскрыта охранным отделением, чины которого узнали о его частых посещениях двух иностранных агентов. Следствием было установлено, что еще в 1893 г. Поваже передал иностранному агенту сборник однофлажных сигналов русского флота, а в 1909 г. преемник того же агента получил сборник трехфлажных сигналов и номер «Морского Ежемесячника», где приводились тайные сведения, добытые русским правительством о состоянии морских сил некоторых иностранных держав. Сигнальные знаки, переданные Поваже, имеют чрезвычайную важность, так как служат для переговоров русских военных судов в открытом море и являются шифром, тайна которого особенно оберегается. Поваже приговорен к лишению всех прав состояния и к каторжным работам на 12 лет^[72].

Чтобы принести максимум пользы, военное шпионство должно быть поставлено на прочных и серьезных основаниях; если же оно носит характер случайный, то добытые данные наверно не окупят произведенных расходов.

Сведения, важные в военном отношении, получаются в мирное время из двух источников: одни исходят от учреждений подведомственных Министерству иностранных дел, другие — от органов подчиненных Военному министерству. Наконец, к делу розыска и борьбы с иностранными шпионами прикосновенно также министерство внутренних дел, в ведении которого состоят полиция и жандармы.

Министерство иностранных дел получает военные сведения от своих агентов случайно и сравнительно редко; оно не в состоянии оценить степень достоверности и важности добытых данных и потому играет роль лишь передаточной инстанции, сообщая эти данные военным властям. Таким образом, заботы по сбору и разработке секретных сведений ложатся всецело на военное министерство, которое обязано организовать специальное военное шпионство. Само собой разумеется, что ведомство иностранных дел должно идти в этом отношении рука об руку с военным и оказывать ему полное содействие, например, не только сообщать о тех лицах, которые по собранным сведениям подходят к роли шпионов, но даже специально разыскивать их.

Такие же отношения должны существовать между военными властями, с одной стороны, и полицейскими или жандармскими — с другой, в деле контршпионства, т. е. розыска иностранных шпионов. О каждой подозрительной личности полиция сообщает военному ведомству и дальнейшее выслеживание производит уже по его указаниям и во всяком случае не без его ведома.

Конечно, возможно, что, в виде исключения в том или другом частном случае, в зависимости от обстоятельств или личностей, ведение дела останется до конца в руках министерств иностранных или внутренних дел, а не военного. Но как общее правило надо принять, что все нити военного шпионства должны сосредоточиваться в руках военных властей. Несколько лет тому назад французское военное министерство командировало в Брюссель очень ловкого агента, который вошел там в сношение с немецким шпионом и настолько завоевал его доверие, что был приглашен им на службу шпионом же в пользу Германии. Агент изъявил согласие на это предложение и в своей новой роли в короткое время узнал фамилии и адреса нескольких немецких шпионов, работавших во Франции; кроме того он стал постепенно знакомиться с организацией шпионства, установленной немцами. Но в дело вмешалось французское сыскное отделение (Sflrete generale): не предупредив Военное министерство и не доверяя его агенту, оно стало следить за немецким шпионом; результатом непрошенного вмешательства было расстройство всего дела и перерыв сношений с немецким шпионом.

Главные основания организации военного шпионства в мирное время отчасти намечены Наполеоном в его письме министру иностранныхдел Марэ 20 декабря 1811 г.1 Они заключаются в следующем: во главе военного шпионства должно быть поставлено одно высшее центральное учреждение; деятельность его имеет характер преимущественно распорядительный и сводится к направлению действий низших органов, к контролированию их и, наконец, к разработке и сводке в одно целое всех добытых данных.

Как уже сказано, самая широкая и тщательно продуманная организация шпионства применяется в настоящее время Германией; начало ее относится к шестидесятым годам прошлого столетия. Судя по судебным процессам немецких шпионов, схваченных во Франции, и по мемуарам французских агентов, поступивших на службу с целью контршпионства, тайная разведочная часть организована у немцев следующим образом^[73].

Все секретные сведения об иностранных армиях поступают, проверяются и подвергаются общей сводке в так называемом «Разведочном бюро» (Nachrichten-Bureau), входящем в состав центрального отдела (Central-Abtheilung) Большого генерального штаба. Отсюда же даются указания исполнительным органам о тех данных, касающихся иностранных армий, которые желательно раздобыть. Начальник этого бюро, в чине генерала, делает доклады непосредственно императору и сносится со всеми отделами Генерального штаба.

При бюро состоит четыре отделения: одно ведает данными, касающимися Франции и Англии, другое — Австрии и Италии, третье — России, Швеции и Турции, четвертое — Дании, Греции, Швейцарии, Бельгии и Голландии, Испании, Португалии, Соединенных Штатов, Китая и Японии. Каждое отделение состоит из нескольких обер-офицеров, а во главе его поставлен штаб-офицер.

Бывший германский военный министр генерал Бронсар фон Шеллендорф еще в чине полковника очертил такими словами круг деятельности этих разведочных отделений: «Они обязаны внимательно следить за всеми важными в военном отношении фактами, происходящими как внутри государства, так и за пределами его: они должны быть точно осведомлены об организации, пополнении, вооружении и снаряжении различных армий, о военной географии государств, о постройке новых крепостей и упразднении старых, о развитии сети каналов, грунтовых и железных дорог. Каждый из офицеров Генерального штаба и прикомандированных должен заняться изучением специально одной издержав».

При пограничных корпусных районах существуют местные разведочные отделы, подчиненные особым офицерам (Bezirks-offizier); эти отделы служат связующими органами между центральным Берлинским бюро и теми агентами, которые посылаются за границу или проживают там. По образцу местных отделов организованы также местные бюро в Брюсселе, Антверпене и Берне.

Все эти органы имеют преимущественно характер направляющий и контролирующий, хотя конечно они сами не упускают случая приобрести какое-либо секретное сведение или завербовать нового шпиона. Исполнительная часть возлагается на шпионов различных категорий, густой сетью покрывающих сопредельные с Германией страны. Они вербуются из всех классов населения, разъезжают под видом комиссионеров по государству, поступают прислугой в те дома, где могут почерпнуть полезные сведения, изучают страну на месте в роли колонистов или торговцев, словом — проникают всюду. Главное же их занятие — обработка земли или, еще чаще, торговля. Путкаммер, будучи министром внутренних дел в Германии, высказался в этом отношении так^[74]:

«Нашим местным тайным агентам не следует занимать во Франции платных должностей: в каждый данный момент они могут потерять их и лишиться возможности оставаться на своем посту под предлогом снискивания пропитания своим трудом. С другой стороны, занятие платных мест и должностей очень невыгодно для работы шпионов: оно парализует их свободу действий, мешает отлучкам и может возбудить подозрения о средствах, на которые они живут.

Ввиду всего этого надо при приеме местных агентов поставить условием, чтобы они занялись каким-либо торговым делом по их выбору, но вполне отвечающим потребностям края, избранным ими для жительства. Торговое предприятие, будь то контора по покупке и продаже земель и имений, или мелочная лавка, кофейная, ресторан, гостиница, страховая контора и т. п., должно быть хорошо оборудовано и иметь возможно больше клиентов.

Необходимо неукоснительно иметь в виду, что наши агенты должны внушать к себе доверие в своем районе действий и даже уместной щедростью завоевать в различных кружках и обществах прочное нравственное положение, быть везде хорошо принятыми и у всех на хорошем счету; тогда каждый из них будет везде в состоянии осведомлять нас о всем достойном внимания».

Задача местных шпионов в общих чертах сводится к следующему: 1) они должны определять степень обучения, состояние и дух каждой войсковой части, так, чтобы главный штаб, сопоставляя различные донесения, имел возможность составлять себе точное понятие о расследуемом; 2) они обязаны завязывать прочные знакомства в важных военных центрах, в управлениях и мастерских, имеющих большее или меньшее соприкосновение с армией, и таким путем немедленно узнавать о малейшем факте, могущем служить драгоценным указанием относительно ускорения или задержки производства на оружейных заводах, покупок лошадей, постройки укреплений, проведения телеграфных и телефонных линий и пр.

Местные шпионы, смотря по обстоятельствам, сносятся письменно особым шифром с отделениями Разведочного бюро и местными, или делают словесные доклады лицам, командированным от этих отделений.

По некоторым сведениям, важнейшие европейские державы разделены Германией на территориальные округа (например, Франция на шесть округов), в которых во главе тайной разведки поставлены преимущественно отставные и запасные немецкие офицеры.

Денежная отчетность по шпионству доведена до наименьших размеров. Приход и расход сумм вносятся в две книги, из коих одну ведет начальник Разведочного бюро, другую — секретарь. В конце каждой трети года эти книги передаются начальнику Генерального штаба, который представляет их в конце года императору; после просмотра последним они немедленно уничтожаются; таким образом ежегодный контроль императора является окончательным.

Прежде чем перейти к шпионству наших дальневосточных соседей, заметим, что организация местного шпионства не представляет особенных затруднений для немцев, так как во всех соседних им государствах они имеют много эмигрантов-колонистов. Вот что говорят, например, французы про шпионство германцев во Франции: «Их система весьма простая: на каком-нибудь месте вблизи форта или вообще на пункте, имеющем стратегическое значение, они (т. е. германцы) возводят фабрику или завод с многочисленным штатом немецких рабочих и, создавая грозную конкуренцию нашей торговле в мирное время, изучают окрестности, устраивают свои здания и подготовляются превратить их к открытию военных действий во временные укрепления».

Горячо отрицая подобные факты, немцы сами жалуются, что «в Германии есть много фабрик, во главе которых находятся переодетые французские офицеры, тайно создающие целые батальоны вольных стрелков (franc-tireur), солдат-рабочих и пр.».

По поводу выселения немецких колонистов из наших пределов в 1887 г. английский журнал Times писал: «Не надо забывать, что большинство выселенных колонистов состоит в резерве германской армии и что в случае войны они могли бы неожиданно образовать враждебные банды, уже знакомые с топографией края, с его средствами, и спокойно занимавшие самые важные стратегические пункты»^[75].

Широко было поставлено шпионство и японцами в Маньчжурии перед войной 1904 г. Их шпионы под видом купцов, парикмахеров, прачек и т. п. поселились во всех больших городах и пунктах, важных в военном отношении; последние были разделены на несколько участков, причем каждый из них поручался особому шпиону. Центральное управление находилось в Токио. Шпионы вербовались в среде нижних чинов, отслуживших свой срок, и даже между офицерами.

Несколько иначе практикуется шпионство китайцев в наших пределах. Вот что пишет по этому поводу г. Гуровский^[76]: в Семиреченскую и Ферганскую область ежегодно ранней весной направляется масса китайских подданных в поисках за работой. Вместе с ними пробирается несколько китайских офицеров и сотни нижних чинов. Каждый офицер с 5–8 нижними чинами образует одну рабочую группу, нанимающуюся только там, где есть возможность с пользой пошпионить, и часто попадающую на работы в укрепленных пунктах. Планы они снимают лишь в крайнем случае, а записывают только числа и имена, полагаясь в остальном на свою память. По накоплении материала один из рабочих отказывается от работы и возвращается на родину, причем приводит в порядок свой материал перейдя границу.

На основании сказанного можно наметить следующую примерную организацию шпионства в мирное время.

1. Высшее центральное управление тайными разведками. Оно состоит при военном министерстве и подразделяется на несколько отделений, причем каждое из них заведует сбором сведений в определенном районе, в состав которого входит одна из первоклассных сопредельных держав, или несколько второклассных, или хотя и первоклассных, но не пограничных. В центральном управлении собираются и обрабатываются все данные, добытые тайной разведкой; от него исходят руководящие распоряжения, касающиеся деятельности подчиненных ему окружных разведывательных отделений. В непосредственном ведении центрального управления должно быть несколько (в зависимости от числа и военной мощи соседних государств, считая на каждое от 1 до 3) тайных агентов, вербуемых из образованных классов населения, основательно знакомых с иностранными языками; по возможности бывших военных. Им поручаются важнейшие разведки, кои невозможно или почему-либо нежелательно передать для исполнения в окружные отделения. Они проживают в том городе, где находится высшее управление, и командируются по мере надобности в соседнее государство, или же живут в последнем, по столицам, большим городам и крепостям. В последнем случае, конечно, более выгодном для работы, они обязаны, исполняя поручения центрального управления, доносить ему по собственному почину и обо всем достойном внимания.

2. Окружные разведывательные отделения. Они формируются по одному при каждом пограничном военно-окружном или территориальном штабе и заведуют сбором и обработкой сведений, касающихся только пограничного с ними государства, донося в определенные сроки в центральное управление о всем добытом тайной разведкой. Военно-окружные отделения собирают сведения посредством органов двоякого рода:

а) постоянных окружных (штабных) агентов;

б) через пограничные разведочные отделы, во главе которых стоят начальники отделов.

Агенты    Агенты

1-го разряда. 2-го разряда.

Пограничные окружные или территориальные отделения вербуют тех и других, составляют инструкции для их деятельности, выдают им жалование и вознаграждения.

Окружные агенты по отношению к военно-окружному отделению и к пограничному с ним государству играют ту же роль, как агенты центрального управления — по отношению к этому последнему и ко всем сопредельным государствам.

3. Пограничные разведочные отделы. Пограничная с военным или территориальным округом полоса соседней державы разделяется на несколько отделов, в зависимости от ее военно-географических свойств. Во главе каждого отдела находится начальник его, вербуемый окружным отделением из интеллигентного сословия и, по возможности, из бывших военных. Желательно, чтобы начальники соседних отделов не знали друг друга.

Проживая в важнейшем пункте своего отдела, начальник его обязан периодически сообщать в окружной штаб те секретные сведения, которые ему удастся добыть; важнейшие из них он пересылает немедленно. Он должен также исполнять, лично или через своих агентов, те поручения, которые ему будут даваться, притом в кратчайший срок, и кроме того стараться раскрыть иностранных шпионов. Раз или два в год он обязан являться в окружное отделение за получением руководящих инструкций. Очень желательно, чтобы начальники отделов брали на себя обязательство продолжать свою деятельность и во время войны, конечно за усиленное вознаграждение.

Исполнительные органы начальников отделов состоят из агентов, которых они сами вербуют и содержат на свой счет. По роду деятельности эти агенты могут быть подразделены на две категории. Одни действуют на пространстве всего отдела, получая каждый раз определенную задачу, например, осмотреть и снять чертежи с такой-то крепости, добыть то или другое сведение, касающееся мобилизации какой-нибудь войсковой части, и т. д.; для этой цели они обязаны завязывать знакомства в войсках, штабах, военных мастерских и складах и пр. Эти агенты, которых можно назвать перворазрядными, вербуются из образованных лиц разных национальностей и разных классов общества. О результатах своей деятельности они лично докладывают начальникам разведочных отделов.

Агенты второго разряда состоят из местных шпионов, постоянно живущих в одном пункте, и из подвижных, по своему ремеслу часто меняющих местожительство. Второразрядные агенты набираются частью из местного населения, если в нем найдутся люди, готовые изменить отечеству, частью же из пришлого элемента, например из колонистов. Вербовать их следует преимущественно из низших классов населения, т. е. из крестьян, ямщиков, странствующих торговцев, мужской и женской прислуги, кондукторов на железных дорогах и пароходах, контрабандистов и т. п.

Обязанности этих агентов заключаются в том, чтобы давать ответы на определенные вопросные пункты, составленные в окружных разведывательных отделениях; кроме того, агенты, принадлежащие к категории подвижных, должны ознакомиться подробно с местностью, где им приходится разъезжать, и в случае необходимости передавать на границу пакеты начальников отделов.

Все агенты второго разряда делают только словесные доклады, для чего являются в определенное время в заранее указанные пункты, куда за приемом докладов командируется агент первого разряда или куда приезжают сами начальники отделов.

Пограничные отделы должны обратить особенное внимание на деятельность агентов второго разряда и иметь в своем распоряжении большее число таких местных и подвижных шпионов. Как увидим дальше, им предстоит важная роль после открытия военных действий.

Систематическая организация шпионства в мирное время конечно влечет за собой довольно крупные расходы. «Человек, который ради вас рискует быть повешенным, заслуживает хорошей награды», — говорит Фридрих Великий в инструкции своим генералам. Правда, в мирное время жизни шпиона опасность не угрожает, но и перспектива заточения в крепости или ссылки на каторжные работы малозаманчива. В том же смысле высказывается принц де Линь^[77]: «Для узнания чего-нибудь существенно важного, весьма трудно находить шпионов. Даже если заплатить тысячу червонцев за доставленное хорошее известие, нельзя быть уверенным, что неприятель не даст две тысячи за то, чтобы это известие было сообщено с целью введения нас в заблуждение. Не следует скупиться ни на какие обещания и сдерживать их, если шпион сказал правду. Если за миллион можно купить офицера штаба неприятельской армии, то это недорого». Подобные же указания встречаем мы в трудах и переписке Наполеона^[78], де Брака, Гримуара и вообще у всех лиц, писавших о шпионстве. Следовательно, для успешного шпионства нужны деньги. «Я выслал бы вперед и офицеров, и шпионов, — говорит генерал Бельяр в своем письме маршалу Бертье в 1806 году, — но вам известно больше, чем кому-либо, что у меня нет денег, а без них трудно достигнуть каких-нибудь результатов, в особенности по части шпионства». Получив через несколько дней подобное же письмо от Бернадотта, Бертье приказал выдать каждому маршалу по десять тысяч франков на секретные расходы.

Наметив правильно организованную, хотя и в скромных размерах, систему шпионства в Турции в начале 1877 г. еще до объявления войны, полковник Паренсов исчислил минимальную ее стоимость в 10 000 рублей золотом (около 15 000 рублей кредитных) в месяц. А между тем надо заметить, что вербовать лазутчиков приходилось при особо благоприятных условиях: болгары сочувствовали нам, рвались помогать и в большинстве случаев за оказанные услуги брали только то, что приходилось самим расходовать. Г. И. Бобриков находил цифру, определенную полковником Паренсовым, недостаточной и советовал просить 15 000 золотом на том основании, что по мере приближения войны, параллельно с увеличением риска и опасности при добыче сведений, будут расти и расходы^[79].

Судя по французским газетам, Германия тратила прежде ежегодно 5 млн. марок (около 240 тыс. руб.) на сбор секретных сведений, политических и военных; но вознаграждение военным шпионам выплачивалось довольно скупо. В 1911 г. на секретные цели, т. е. на шпионство и подкуп печати, рейхстагом ассигновано 1 300 000 марок. Этот кредит отпущен в безотчетное распоряжение статс-секретаря по иностранным делам под титулом «расходы на нужды германской военно-осведомительной службы за границей».

Вознаграждение шпионам может выплачиваться двояким образом: или как постоянное жалование, независимо от количества и качества доставленных сведений, или за каждое поручение или донесение отдельно. Первый способ уплаты применяется преимущественно к постоянным шпионам, второй — к временным. Если шпион получает постоянное жалование, то полезно изредка выдавать ему особые денежные награды, так как подобной мерой можно подогреть его энергию и старание.

Конечно, никакой нормы вознаграждения определить невозможно; как размер постоянного жалования, если таковое выплачивается шпиону, так и размер вознаграждения за каждое поручение в отдельности зависят от совокупности многих условий: от общественного положения шпиона, от риска, которому он подвергается, от важности и степени достоверности доставляемых сведений, продолжительности службы шпиона, причин, побуждающих его заниматься этим делом, и проч.

Второразрядные шпионы получают в среднем от 50 до 100 рублей ежемесячно, перворазрядные — от 100 до 250 рублей. На оборудование торгового дела, если таковое предпринято ради шпионства, выдается особое единовременное пособие.

Отдельные поручения оплачиваются настолько различно, в зависимости от важности добытых результатов, что буквально никаких средних норм или рамок указать нельзя. Вот некоторые цифры, почерпнутые из следственных дел по шпионству:

За артиллерийский патрон нового французского орудия немцы уплатили шпиону 115 рублей, а за пачку патронов винтовки Лебеля — 230 рублей.

За вербовку опытного и надежного шпиона, служащего в одном из высших войсковых управлений сопредельного государства, платят от 400 до 500 рублей.

За обнаружение иностранного шпиона, в зависимости от его роли — от 100 до 500 рублей.

За секретное сведение, касающееся мобилизации войсковой части или сосредоточения ее при объявлении войны — от 25 до 100 рублей^[80].

Контроль над расходованием сумм обязателен, но отнюдь не должен иметь мелочного характера. Действительно, как отмечено выше, многие шпионы, скрывая свою роль, соглашаются говорить непосредственно только с тем, кому служат, и не признают сношений через третьих лиц; есть шпионы, работающие под псевдонимами, буквами или номерами; конечно, нельзя в точности проверить расходы на вознаграждение таких категорий шпионов и приходится положиться на честность офицеров, которым отпущены суммы. Затем, надо мириться с тем, что иногда добытое сведение не окупит потраченных на него денег; промахи в таком деле возможны даже со стороны опытных лиц; в других случаях шпиону приходится давать хоть небольшое вознаграждение даже за ненужное сведение, ради того только, чтобы приохотить шпиона, придать ему энергии, в надежде на его будущую плодотворную деятельность. Не надо забывать, что при сборе тайных сведений, как говорит фон дер Гольц, «в куче мусора может оказаться крупинка золота», платить же приходится за всю кучу мусора. Деньги, употребленные на организацию и поддержание шпионства, надо считать не израсходованными, а вложенными в предприятие, дающее хороший доход.

IV

Организация шпионства в военное время — Общие основания. — Отправление шпиона (лазутчика) на работу и возвращение его. — Организация шпионства в кампании 1870~1871 гг. — Организация шпионства японцами в войну 1904–1905 гг. — Проект систематичной организации. — Денежные расходы. — Переход шпионства с мирного на военное положение (мобилизация)

Указав в предыдущей главе организацию шпионства в мирное время, рассмотрим тот же вопрос по отношении к военному времени.

Общие основания организации шпионства в военное время те же, что и в мирное. Главное условие заключается в заблаговременном установлении шпионства; поздно будет создавать тогда, когда уже назрела минута для пользования им. «Шпионство, — говорит генерал Леваль^[81], — надо организовать до открытия военных действий; нельзя заранее предвидеть ни начала, ни направления их; а потому шпионство должно быть постоянным и повсеместным, так чтобы в минуту необходимости иметь налицо весь личный состав, притом вполне подготовленный к предстоящей ему роли. Шпионство — это дерево, плоды которого созревают очень медленно».

Непосредственно перед войной 1877–1878 гг. тайный сбор сведений, как сказано выше, быль возложен на полковника Паренсова. Ему пришлось присмотреться к обстановке, войти в новый и необычайный род деятельности, завести агентуру, упорядочить ее, на что потребовалось два месяца. «К этому времени, — говорит, однако, полковник Паренсов, — я уже окончательно убедился, что собирание сведений тем способом, каким я поневоле преимущественно до сих пор пользовался, т. е. посылка отдельных личностей в разные пункты для осмотра их и в них совершающегося, не достигает цели и пригодна в исключительных случаях, когда нужно осмотреть на месте что-нибудь существующее, неизменяемое и непеременяющееся, или когда нужно, не полагаясь на почту, передать что-либо через доверенное лицо другому лицу, в данном пункте находящемуся. Часто получал я приказания из главной квартиры узнать что-нибудь; например, сколько войска в Силистрее; приходилось отыскать лиц, которые согласятся туда поехать, притом таких, которые по своему развитию или образованию способны узнать и высмотреть, на что требовалось время; затем им необходимо туда и обратно проехать, да сверх того надо прибавить еще время для осмотра или получения сведений; к тому же, переезд через Дунай на турецкий берег был весьма затруднен, так как турецкие кордоны никого не пропускали, приходилось обмануть их бдительность и пробираться тайком. Кончилось тем, что проходило несколько недель и я, например, в конце января узнавал, что в Силистрии в конце декабря или в начале января было столько-то войск, таких-то таборов, орудий и т. п. В результате сведения получались запоздалые на целый месяц, а иногда и больше, когда они касались происходившего внутри Турции, за Балканами; о том же что происходило в данное время — ни я, ни главная квартира сведений не имели, а при существовании принятой системы собирания их — и иметь таковых не могли».

Второе и третье условия организации шпионства военного времени также сходны с условиями мирного времени: немногочисленный, но тщательно подобранный штат офицеров, ведающих этою отраслью разведок, и возможно продолжительная несменяемость их.

Прежде чем перейти к системе организации тайных разведок при действующей армии, в дополнение сказанному во II главе о подготовке шпионов и об обращении с ними, рассмотрим правила, которые необходимо соблюдать при отправлении подвижного шпиона или лазутчика на работу и при его возвращении.

Насколько трудно управление шпионством вообще, настолько же в частности трудно составление инструкции шпиону перед отправлением на поиски. При разрешении этой задачи надо помнить следующие три правила:

Соразмерять трудность поручения со способностями и с положением посылаемого шпиона. Не все шпионы одинаково смелы, вкрадчивы и ловки, а потому не следует употреблять их без разбора. Человек малоспособный никогда не выполнит поручения, если оно выше его сил; он или вовсе не доставит никаких сведений, или доставит известие смутное, бестолковое, подчас ложное, что может быть даже опасно. Поэтому необходимо хорошо знать, что можно поручить каждому шпиону.

Некоторые задачи, имеющие специальный характер, могут потребовать особых технических познаний от посылаемого шпиона. Так, например, если нужно обрекогносцировать железнодорожную линию противника, т. е. узнать силу, количество и местонахождение подвижного состава, устройство водоснабжения, сооружения для нагрузки и выгрузки войск, и т. д., то необходимо послать человека служившего на железных дорогах; путем личного осмотра и расспросами он добудет эти сведения гораздо скорее и основательнее, чем человек незнакомый с железнодорожной службой. Если производится разведка реки, лучше всего послать рыбака или лодочника.

Не следует слишком обременять внимание шпиона, а дать ему одну строго определенную задачу. Тогда, идя прямо к цели, он легче и скорее достигнет ее и доставит обстоятельное донесение. Мелкие побочные поручения, развлекая внимание шпиона, влекут за собою потерю времени и путаницу в известиях; если же шпион неясно понял свою главную задачу, то он может и вовсе упустить ее из виду. Лучше всего разделить всю работу между несколькими шпионами, дав каждому небольшую, легко и определенно разрешимую задачу. Впрочем, шпион обязан докладывать обо всем замеченном и вне рамок данного ему наставления.

3) Никогда не следует посвящать лазутчика в тайну своих планов: будучи схвачен противником, он из страха смерти может забыть свои обязательства и сообщить ему все, что знает о наших действиях.

На этом основании шпиону не следует давать письменных инструкций, за исключением того случая, когда предполагается сбить неприятеля с толку; тогда инструкция составляется таким образом, чтобы чтение ее ввело его в заблуждение.

Если шпион малонадежен, то, передавая ему словесно инструкцию, надо как бы мимоходом, невзначай, сообщить ему такие сведения о наших силах и намерениях, какие желательно было бы сделать известными неприятелю^[82].

Чтобы не передавать тайны искомых сведений в одни руки и чтобы обмануть малонадежного шпиона, полезно посылать его в два места и давать две (но не более) задачи: одну настоящую, другую фальшивую.

Двойными шпионами можно пользоваться только для обмана противника. Передавая им словесно инструкцию, надо сообщить такие вымышленные сведения о нашей армии, которые могут побудить неприятеля сделать шаг выгодный для нас, но вредный для него; можно, например, сообщить шпиону о прибытии значительных подкреплений к пункту, угрожающему противнику, чтобы таким образом, быть может, заставить неприятеля очистить этот пункт без боя и т. п. Но шпион отнюдь не должен знать, что его двойственная игра разгадана; поэтому передавать ему ложные известия надо так, чтобы это было сделано как бы нечаянно, по неосторожности; уверенность, что вы проговорились, придаст в глазах шпиона большее значение сообщенному ему известию, и он поспешит передать его противнику как несомненный факт.

Вообще с двойными шпионами надо обращаться крайне осторожно и умело; если начальник шпионов не имеет навыка в этом, лучше вовсе не держать двойных шпионов.

Отдав приказание какому бы то ни было шпиону, начальник лазутчиков или его помощник должны проводить шпиона за цепь сторожевых постов и наблюсти, чтобы он не вступал ни с кем в разговоры. Если шпион предполагает вернуться в тот же день, начальнику пропускного поста следует дать соответствующие приказания для обратного его пропуска.

Прием шпионов должен быть также обставлен некоторыми мерами предосторожности. Де Брак говорит по этому поводу следующее: «Надо ожидать возвращения шпиона с такими же предосторожностями, как возвращения разъезда с рекогносцировки, ибо за шпионом может последовать противник и вы рискуете подвергнуться атаке тем более опасной, что она основана на верном изъяснении обстановки». ...