Сергей Малицкий Тени Богов. Избавление

Вторая книга трилогии «Тени Богов»

Первая часть трилогии является сюжетной основой игры Ash of Gods: Redemption. AurumDust LLC ©

Пролог. Искры

«Мгновения подобны каплям воды.

И те, и другие обращаются в реки»

Пророк Ананаэл. Каменный завет

— Чилдао! — неслось из бездны, и Чилдао сначала бежала, потом шла, потом продиралась, затем ползла, прогрызая себе путь через кромешную темноту, которую можно было осязать. Мгла свивалась в жгуты, и эти жгуты душили, захлестывали, впивались в плоть Чилдао, хотя разве была у нее настоящая плоть? Было нечто, что она сплетала и сохраняла, потому как она единственная никогда не захватывала человеческого тела, оставаясь наделенным плотью духом, и даже своего ребенка — Филию — она сплетала так же, как заклинание, пусть и приняла в себя семя, и чувствовала боль, и все, что должна была чувствовать мать, и упивалась счастьем материнства. Теперь же она боялась, что не будет ее, не будет и дочери, но не только из-за ощущения собственной зыбкости, но и потому что помнила, как Тибибр — медленный и неотвратимый — смотрел на нее семьсот лет назад перед битвой у тройного менгира. В том его взгляде было все — и ледяное спокойствие, и жгучая ненависть, и неизбывная зависть, и смертельная угроза, потому что Тибибр-то уж точно должен был догадаться, что священные менгиры стали посмертными обелисками, и лишь один голос раздавался из-за пелены мрака — голос той, чьим вестником была именно она — Чилдао. Иначе как бы она обходилась без тела? Из чего бы она сплетала собственную наведенную плоть? Чьей силой бы пользовалась?

И вот теперь эта плоть была брошена на съедение неведомому. Там, где Чилдао ожидала увидеть колыбель энсов, оплот спасенных, она увидела башню хаоса. Там, где ей почудились ворота, оказалась пропасть, которая заманила ее в себя и обратилась бесконечными коридорами. Но сначала ее обдало холодным пламенем и мгновенно лишило и оружия, и одежды. Магические браслеты, которые она сложила в суму, взорвались искрами, запылали сквозь нее раскаленным светом, и канули в бездне. И теперь в ту же бездну пыталась прорваться и сама Чилдао, или же ее туда тащила непонятная сила, словно где-то в грозовых тучах открылась воронка, прореха, хищная пасть, которая всасывала в себя все чтобы в тщетных попытках насытиться растворить в ненасытной утробе ценное, изрыгнуть все прочее и еще выше взметнуть это ужасное строение. И осознавая это, ощущая собственное ничтожество, проклиная собственную самонадеянность, презирая себя за глупость, Чилдао стала пятиться, вырываться, извиваться, уползать, отпихиваться, отталкиваться, хвататься за что-то, чтобы не попасть внутрь, не завязнуть, не обратиться в отвратительное нечто, потому что где-то впереди уже дрожало, кричало, скулило что-то знакомое, страшное и невыносимое…

* * *

— Это тот же голос, — шептала или думала Чилдао. — Тот же самый. Тот, что дарил силы и уверенность. Тот, что окутывал любовью и нежностью. Тот, в котором не осталось ни любви, ни нежности. И семьсот лет назад. И еще раньше. В нем не было того, что должно было быть.

И она, Чилдао, — умбра этого голоса.

Она, Чилдао, — жнец этого голоса.

Она, Чилдао, — рабыня этого голоса.

Она — его тень и эхо.

Она — его срезанный ноготь.

Она — его выпавший волос.

Она, Чилдао, — тлен, исторгаемый обладательницей этого голоса, пусть даже безумие обращает его в вой попавшего в тиски волка.

Или волчицы.

Ты попалась, госпожа.

Ты попалась в мою ловушку, госпожа.

Кто бы ни стал ею, Филия или другая девчонка, ты в ловушке.

И я больше не служу тебе.

Только теперь я могу сказать, что больше не служу тебе.

Тем более той твоей части, в которой нет ничего похожего на тебя.

В которой все сгинуло.

И осталась лишь ненасытная глотка.

Только ради этого я пришла сюда.

Сказать, что я свободна.

Ощутить, что я свободна.

Я свободна.

Я свободна.

Я…

* * *

Истошный вой едва не разорвал Чилдао на части. Едва не ослепил и не оглушил ее.

Или, может быть, и ослепил, потому что она ничего не видела, как будто все стены, все черные переходы вокруг исчезли, и она сама оказалась себе подвешенным в пустоте червяком.

И оглушил, потому что она не слышала ничего, она колыхалась в безмолвии, а то, что доносилось до нее, весь этот сип, крик и скрежет, доносилось лишь потому, что все ее тело, ее кости, ее кожа, ее волосы — все передавало ей и скрежет, и крик, и сип.

И разорвал, потому что она не видела ничего и видела все, но видела все из разных точек, и когда перед ней поднялась багровая пелена, проявилось перевитое черными венами тело, венами, которые уходили в черные стены, венами, которые были подобны путам, все это она увидела сразу с разных сторон.

— Иди ко мне… — произнесло тело.

— Тебе нет, — прошептала Чилдао тысячью глоток. — Ты в ловушке. Это не ты.

— Иди ко мне…

— Тебя нет, — заплакала Чилдао, — это не ты. Ты еще там, в другом мире перестала быть собой. Тогда все перестали быть собой, но ты — прежняя — вовсе исчезла!

— Иди ко мне…

— Не могу и не хочу, потому что это не ты, это твоя тень, твой мрак, твоя клоака, твоя вонь, но это не ты! Я свободна!

— Иди ко мне! — прогремело так, что Чилдао пришлось закрыть глаза, а когда она открыла их, то увидела, что она сама, Чилдао, движется. Она сама, Чилдао, идет по узкому коридору. Она сама, Чилдао, подходит к величайшей, обнимает ее, припадает к ее груди, одевается языками пламени и сливается с растянутой черными путами фигурой.

— Это не я, — прошептала Чилдао, изрекая слова словно искры, и темнота сомкнулась вокруг нее.

* * *

Ролиг едва успевал за Брик, и это как всегда вызывало у него досаду. Да, сестра была старше его на три года, ну так и ему было не двенадцать лет, а все пятнадцать, и пора было уже становиться главой семьи и кормильцем, тем более что вся семья состояла из двух человек — он и сестра, так нет же, снова впереди Брик и, как видно, снова ему придется хмуро говорить в деревне, что и этого варана тоже убил не он, а сестра. Впрочем, вряд ли они вернутся в деревню до конца этой недели. Надо дождаться, когда уйдет пиратский корабль.

Все юнцы уходили из деревни, когда в Кривой бухте бросал якорь пиратский корабль. Гнезда пиратов находились на другой стороне полуострова и на островах, но только в Крабовой деревушке можно было запастись свежей водой из впадающей в залив речки и, что самое главное, солью. Да не выпаренной из морской воды, а высшего качества, из местных соляных шахт. Именно за ней прибывали время от время корабли из Фризы или даже из далекой Берканы. Обычно их сопровождали корабли охранения, и пираты на это время убирались восвояси, хотя нет-нет, да и приглядывали за двумя входами в залив, потому как случались среди купцов и смельчаки-одиночки. Как раз наняться на корабль к таким смельчакам и мечтал каждый парень в деревне, тем более что больше деваться из нее было некуда. От Змеиного полуострова, который был северо-западной оконечностью Терминума, до его центра, где по преданиям тысячу лет назад упала горячая звезда, — лежали безжизненные пески. По берегу, что влево, что вправо, — лежали безжизненные пески. На ближних островах и то имелись почти только одни пески или камни. И больше — ничего. Лишь вокруг деревни на пяток лиг в стороны журчало несколько источников чистой воды, да вдоль речки Прозрачной зеленели можжевеловые леса. И хорошо, что можжевеловые — не срубишь на мачты, не распустишь на доски, не сожжешь в печах, плохо горело узловатое дерево. А то давно бы и эти места превратились в пустыню. А вот если бы не было пиратов, которые повадились бесчестить местных девчонок, да забирать в те же пираты молодых парней, жизнь была бы вполне сносной.

Больше всего удивляло Ролига, что попавшие в пираты неплохие вроде бы парни вскоре становились такими отпетыми мерзавцами, что не стеснялись гадить собственным землякам. Что там с ними делали на пиратских кораблях? Почему все человеческое гасло в их глазах? Можно ли было попасть на пиратский корабль и остаться человеком? Или же дело было в чем-то другом? Может быть, в поганых деньгах? Ведь ходили по деревне слухи, что те, кого не прибрала быстрая смерть, с пустыми карманами на берег никогда не сходят. Что в тех карманах? Или это не так уж и важно? И стоит ли менять полные карманы на пустоту в груди?

Нет, эта судьба не для Ролига. Он вырастет и станет охотником. Или рыбаком. Или пробьет собственную соляную штольню. Вот бы еще сил побольше, чтобы успевать за неугомонной Брик. Что это с ней?

Шедшая впереди сестра вдруг опустилась на одно колено, на другое, уронила дротик и повалилась ничком на песок.

— Брик! — заорал Ролиг, бросившись к сестре. — Брикер! Что с тобой?

Он подскочил к ней через секунду, упал на колени, потянул ее за плечо и с облегчением увидел, что она дышит. Правда, глаза ее были закрыты, и пот бисером высыпал на лоб и скулы, неужели пила воду, не лизнув соль? Не похоже это на Брик. Да и что с ней могло случиться? Перегрелась? Солнце палит, конечно, но разве это солнце? Все-таки лишь начало лета, да и платок на голове сестры, так же как и на макушке Ролига. Нельзя без платка. Что зимой, что летом, очень уж оно коварное — это солнце…

— Брикер!

— Брикер? — переспросила сестра.

Она открыла глаза, и Ролиг отпрянул. Чернотой все было залито у нее под веками. Не осталось ни зрачков, ни белков, ничего. Две пропасти, две бездны уставились на Ролига, окатили его холодом, да так, что он вдруг понял, что уже стоит в боевой стойке с выставленным вперед дротиком.

— Что с тобой? — сдавленно простонал он, потому что слышал древние сказки, что если вселится в человека демон, то перво-наперво чернеют у него глаза, потому как нутро у всякого демона чернее самой черной ночи.

— Что со мной? — снова переспросила сестра, зажмурилась, потрясла головой, проморгалась. Нет, вроде бы обычные глаза у нее. Только взгляд у этих глаз стал необычным. Обжег он Ролига. Никогда не упускала случая Брик посмеяться над младшим братом, подшучивала постоянно, но никогда и не смотрела на него как на пустое место.

— Так…

Брик ощупала собственные плечи, голову, не стесняясь Ролига, помяла грудь, бедра, коснулась лона сквозь потертые порты, удивленно подняла брови. Посмотрела на Ролига, проговорила то ли своим голосом, то ли не своим, как будто нездешний говор вплетался в ее слова:

— Вот как это значит в ощущениях… Сколько лет?

— Пятнадцать, — растерянно пробормотал Ролиг, отступая еще на шаг.

— Мне сколько лет? — уточнила Брик.

— Восемнадцать стукнуло на днях, — всхлипнул Ролиг.

— Надо же, — усмехнулась Брик. — Я, похоже, еще и девственница. И даже изъянов никаких не чувствую. Спасибо хоть на этом… На паллийском лопочешь, значит? Ты кто?

— Как кто? — вовсе пустил слезу Ролиг. — Брат твой младший! Единственная родная душа на побережье! Ты перегрелась, или что? Мы на охоте с тобой!

— Перегрелась, — кивнула Брик. — В крутую сварилась, похоже. Кожа так уж точно слезла в пламени, а потом уж и все остальное.

Поднялась на ноги, но не так, как поднималась Брик, а как-то по-другому. Словно горная кошка, видел их Ролиг издали. И дротик подхватила по-другому. Ловко крутанула его в руках, осмотрела лепесток наконечника, попробовала ногтем заточку, ощупала смоленую примотку, разочарованно покачала головой.

— А оружие-то дрянь.

— На варана годится, — надул губы Ролиг.

— Вы тут варанов добываете? — сдвинула брови Брик. — Только не говори мне, что я у Соленого залива.

— А где ж тебе еще быть? — бросил дротик и в отчаянии упал на колени Ролиг. — Тут, кроме Крабовой деревни на сотню лиг в любую сторону не души. А если на юго-восток, то и тысячи на две!

— Твою же мать… — скрипнула зубами Брик и даже как будто собралась переломить дротик об колено, но не сделала этого. Прищурилась, посмотрела на Ролига, спросила:

— Сколько отсюда до деревни?

— Лиг пять, — шмыгнул носом Ролиг.

— Как там… — она наморщила лоб, — как бухта-то называется… Лет двести здесь не была. Да. Кривая бухта. Прозрачная речка. Помню. Соляные купцы есть?

— Какие двести лет? — оторопел Ролиг. — Тебе же всего…

— Еще раз…

Она холодно посмотрела на Ролига, и заставила его похолодеть не только от взгляда, но и изнутри, потому что не Брик на него смотрела, а другая девушка. И хотя взгляд ее уже не казался черным, но как будто всесильная ворожея коснулась лица сестры. Выпрямился и сузился нос, потемнели брови, ресницы, выгоревшие на солнце, стали длиннее, исчез шрам на левой скуле, заострился отцовский, как говорила Брик, подбородок. Вроде бы, если не приглядываться, все та же Брик стояла перед Ролигом, разве только красивее стала, много красивее, а если всмотреться, то сердце начинает стыть, потому как мимолетность, что изменяла ее лицо, казалась предвестием какой-то ужасно неотвратимости.

— Еще раз, — она холодно смотрела на Ролига. — Соляные купцы в бухте есть?

— Так не сезон же, — прохрипел, сглотнув, Ролиг. — По весне купцы приезжают, да и то неизвестно, война, говорят, на том краю света намечается. Или уже идет. Пару месяцев назад фризские галеры проходили. Ты не помнишь, или что? Сейчас только небольшой пиратский двухмачтовик в бухте. Водой запасается, борта смолит. Оттого мы и из деревни ушли. Нам еще дня три здесь бродить, не меньше…

— Сколько пиратов на судне? — спросила Брик.

— Так человек сорок, не меньше, — заныл Ролиг. — С таким судном всё двадцатка нужна, мало ли. С парусами управиться не просто, когда и весла приходится на воду опускать, хотя толку от них мало. Только половина из той сороковки сейчас в деревне, думаю. Убивать — не убивают, но грабят все, что плохо лежит — тащат. В прошлом году бабку изнасиловали. А те, кто помоложе, на всю неделю в пески, как вот мы с тобой.

— Какое у них оружие? — сдвинула брови Брик.

— Известно какое, — вовсе заскулил Ролиг. — Мечи, топоры, копья. Багры еще. Ружей не видел, а старая пушка на палубе стоит, но, говорят, нет на нее зарядов. Самострел видел у одного. Чего ты спрашиваешь-то? Сама же все знаешь!

— А луки? — заинтересовалась Брик. — Луки есть?

— Зачем тебе? — замотал головой Ролиг. — У нас в хибаре отцовский лук лежит. На чердаке под тряпьем. Ты уже пробовала его тянуть, не поддается. Даже тетиву набросить не сумела.

— Как деревенский молодняк узнает, что пираты ушли? — стала перешнуровывать голенища сапог Брик.

— Да чего там… — скорчил гримасу Ролиг. — Чего узнавать-то… Со скал видно же. Вон. Видишь на горизонте? За ними и бухта. Речка же слева… А если что, в дудку надо дудеть. Ее далеко слышно. Ты что мне голову морочишь, Брик? Зачем пугаешь меня? Дудка же у тебя в суме.

— А ну-ка?

Брик подтянула к себе сумку, что болталась у нее через плечо, похлопала по ней, открыла клапан и выудила из-под него рожок из рога молодого горного козла. Не каждый рог на такую надобность годился, но рог, как и лук, оставшийся Ролигу и Брик от отца, был из лучших. И вроде негромко дудел, но такой гнусавый тон выводил, что на десяток лиг было слышно, а уж зверя из логова что метлой выметал. Хотя, какие тут звери, разве только вараны, которые глухи как плавник морской. Что же это с тобой, сестра? Ты и на рожок смотришь так, словно впервые его видишь. Хотя, нет. Пальцы на дырки точно ставишь. Когда успела научиться? Отец перед смертью жалел, что так и не сумел никому науку передать. Ни Ролигу, ни Брик, не дал им бог слуха. Только дуть в этот рог не вздумай. Нет. Положила пальцы, пошевелила ими как-то странно, пожалуй ловчее, чем у отца выходило. Приложила рожок к губам и вдруг заиграла, задудела, да не просто так, как делала прежняя Брик, чтобы подшутить над молодыми охотниками, вызвать их к скалам, а ловко! Пожалуй, что лучше всякого игреца!

— Что ты творишь? — только и вымолвил в ужасе Ролиг. — Что ты творишь, Брик?

Оглянулась, посмотрела уже не презрением, а как будто с жалостью. Взглянула чужими глазами. Обожгла нездешней красотой. Пригвоздила к горячему песку, словно гвоздями к палубным доскам. Секунду или две думала, что сказать онемевшему брату, потом произнесла:

— Не Брик я уже. Или не видишь? Чилой меня зовут. И ты можешь звать меня Чилой. А хочешь, зови Брик. Мне все равно. Только не спрашивай меня ничего про Брик. Держись рядом, может, и вернется она, когда я уйду, а может и не вернется, или же я никуда не денусь. Только зла на меня не держи. То, что стряслось здесь, не по моей воле случилось. Сколько у вас молодых ребят в деревне?

— Десятка полтора, — налил глаза слезами Ролиг.

— И сколько из них хотят вырваться из вашей глуши, но и в пучине не сгинуть, и о пиратскую долю не измараться?

— Десятка полтора, — зарыдал Ролиг.

— Тогда иди за мной, — сказала Брик-Чила. — Путь будет длинным, месяца на два может затянуться, если не больше, мне матросы будут нужны. Я в Райдону собираюсь. Это на другой стороне Терминума.

— Так у тебя корабль есть? — размазал по лицу сопли и слезы Ролиг.

— А в бухте что стоит? — не поняла Чила.

— Так он пиратский… — онемел Ролиг. — Их же там… человек сорок.

— Я их всех убью, — сказала Чила и взмахнула дротиком так, что Ролигу показалось, будто искры сыплются с его наконечника.

* * *

В паре лиг к западу от Опакума на пустой дороге стояли два всадника. Судя по богатой и теплой, под осень или под раннюю весну, одежде, они были важными персонами. Впрочем, всякий берканец, проживающий в одной из пяти ее столиц, узнал бы в одном из них кардинала Коронзона и немало удивился бы, потому как второй всадник, перед которым Коронзон, даже сидя на лошади, пытался склонять голову, нес на одежде, так же как и гарцующий в почтительном отдалении эскорт, цвета Фризы. Этот важный фриз — седой как снег и, несмотря на возраст, на удивление широкоплечий и статный — был мрачен, но спокоен.

— И все же я не могу определить в точности, ваше святейшество, — как будто продолжал начатый разговор Коронзон, — удался обряд или нет?

— Если бы он удался в той мере, в какой мы это себе представляли, сейчас бы мы наблюдали не эту погань в крепости и вокруг нее, а воссияние в славе и могуществе одного из величайших, — глухо произнес вельможа. — Однако ты, Коронзон, как почти никто должен понимать, что неудачей это тоже назвать нельзя, поскольку в случае неудачи ты бы лишился изрядной доли своей силы, а то и тела, которое пестуешь столько лет.

— Как и все мы, — захихикал Коронзон, передергивая плечами, — сколько бы нас ни осталось…

— Десять, — сказал вельможа, — хотя я и не чувствую уже давно эту поганку Чилдао, которая отсасывала все эти долгие годы силу у величайшего, но, кажется, та вспышка, что обожгла нас на днях со стороны Кары Богов, все еще не означает ее гибель.

— Предполагаю, что рано или поздно она допрыгается, — прошептал Коронзон.

— Надо не предполагать, а знать и действовать, — покачал головой вельможа. — Если она все еще остается в этой же маете, то добавь сюда меня, себя, Ананаэла, чтоб ему заплыть жиром в его убежищах, проныру Энея, дуру Адну, сбежавшую в свой вечный перелесок, поганца Дорпхала, который явно счел, что мы потерпели крах. Не забудь еще отшельника Зонга, который льстит себе, что правит бродячим менгиром. Сколько выходит?

— Восемь, — растопырил пальцы Коронзон. — Восемь! Двух не хватает.

— Бланс и Карбаф, — скрипнул зубами вельможа. — Двое самых мерзких из курро. Уж не знаю, в кого и когда они воплотятся, но если по поводу Карбафа я не удивлен, этот поганец, пожалуй, чаще прочих менял одну шкуру на другую, то насчет Бланса пока понять не могу. Он должен был рассеяться, но я не чувствую его гибели…

— Амма бы сказала точно, — позволил себе заметить Коронзон.

— Что сгинуло, то сгинуло, — бросил холодный взгляд на спутника вельможа. — Аммы — нет. Сейчас запомни главное, кардинал. Крепость нас больше не интересует. Пусть берканцы разгребают трупы и пытаются восстановить ее, скоро они ее бросят. Эта земля отправлена навсегда. Сейчас главное — сосуд, в котором заключен величайший. Его нужно оберегать. И это будет непросто, поскольку распознать его или, как мы поняли, ее, мы не можем доподлинно. Сила, которая заключила величайшего в смертную плоть, скрывает его.

— Не стоит ли нам учесть эту силу в своих расчетах? — склонил голову Коронзон. — Откуда она?

— Мы учитываем все, — процедил сквозь зубы вельможа. — И то, что лишь ядро, божественная искра величайшего заключена в сосуд, а вся его мощь осталась там, где и была — в Колыбели, и то, что в сосуде лишь ключ к ней. И то, что нам до конца не могут быть ведомы замыслы божества. И то, что даже слабое существо может вызвать лавину, которая сносит могучие крепости. Еще раз, главное — сосуд, в котором заключен величайший.

— Но что с ним или с ней может произойти? — не понял Коронзон. — Насколько мне известно, девчонка в свите принца… тьфу, молодого короля Ходы, и они уже двигаются в сторону столицы. Фризов там нет, жатва ведь завершилась?

— Эта жатва не завершится, — покачал головой вельможа. — Она последняя и окончательная. Не вот эти легионы, а настоящее войско Фризы готовится стереть с лица Терминума Беркану. Залить эту землю берканской кровью. Отряды энсов продолжают и будут продолжать вспахивать плоть местных крестьян. Да и собственные подданные Берканы лишились разума в значительной своей части. Земля будет гореть под ногами свиты молодого короля. Но сосуд должен остаться в целости и сохранности. Пока мы не решим, что с ним делать…

— Что же выходит? — прищурился Коронзон. — И мы, и они — те, кто не дал явиться величайшему в его величии, хотим одного и того же?

— Думаю, что нет… — впервые вельможа обернулся к кардиналу лицом к лицу. — Мы хотим дать возможность величайшему явить себя, для чего ему, как я думаю, нужно время. А они, скорее всего, захотят его вытравить, заключить во что-то неживое, или найти способ избыть его как-то еще.

— А есть такой способ? — замер Коронзон.

— Вселенная не имеет пределов, — прикрыл глаза вельможа, — и это значит, что копилка сущего бездонна и неисчерпаема. Меня больше всего пока беспокоит сама девчонка, потому как, наполнившись, ни один сосуд не остается прежним. Кто займется девчонкой?

— Эней, — склонил голову Коронзон. — Он пристанет к свите в Урсусе.

— Пожалуй, это верный ход, — задумался вельможа. — Да больше и некому, хотя я бы лучше поручил это Дорпхалу. Но выбирать не приходится. Запомни, сосуд должен быть сохранен. Конечно, я предпочел бы похищение сосуда, но дело слишком рискованно. Сосуд не должен пострадать ни при каких обстоятельствах. И речь идет не только о возможных царапинах и выбоинах на нем. Сосуд должен оставаться в покое. Ясно?

— Постараюсь донести эту ясность Энею, — изогнулся в седле Коронзон.

— Эней справится, — твердо сказал вельможа. — У тебя есть еще вопросы?

— Всего три, — хихикнул Коронзон. — Вы простите мне мое любопытство?

— Не лебези, — поморщился вельможа. — Я слушаю тебя.

— Первый вопрос о том, что случится, если сосуд будет разбит? — прищурился Коронзон. — Может ли быть так, что это освободит величайшего?

— Мы не можем знать точно, — покачал головой вельможа. — Может и освободит, а может опять отправит в тот хаос, что царит над колыбелью. И тогда нам придется все начинать сначала. И если величайший найдет пристанище в ком-то из смертных, кто нам неизвестен, результат может быть тем же самым. Для нового обряда нам потребуется еще больше крови, а количество смертных в Терминуме, да и менгиров — конечно. Нельзя целую вечность затачивать даже самый великий клинок. Однажды от него останется только рукоять. Какой твой второй вопрос?

— Почему мы всегда говорим — величайший? — скорчил гримасу Коронзон. — Ведь речь идет о величайшей? Это ведь она?

— Баба с лоном и сиськами? — поднял брови вельможа. — Приди в себя, Коронзон. Или же ты считаешь себя мужчиной? Дух вечный и несокрушимый выше этого. Любой полудемон, даже детообильный Карбаф — выше этого. Впрочем, это мелочи. Твой третий вопрос?

— Чем было плохо то, что было? — вовсе скривился Коронзон. — Почему бы нам было просто не править этой страной и этими смертными до скончания веков? А что если величайший опалит пламенем эти земли и уничтожит их? Мы уже пережили нечто подобное!

— Может быть, и уничтожит, — закрыл глаза вельможа, а когда открыл их, Коронзон отшатнулся, поскольку увидел тьму под его веками. — Но в таком случае он уничтожит их вместе с клеткой, в которую мы заключены. К тому же, кто знает, когда наступит скончание веков? А вдруг оно близко? Но даже если до него вечность, что будет, когда сила менгиров иссякнет вовсе, и Терминум окажется без защиты? Эта ведь лишь не слишком большая часть этого мира!

— То есть, просторы для отворения рек крови и боли еще имеются? — уточнил Коронзон.

— Ты все понял, что я сказал? — ответил вопросом вельможа.

— Да, Тибибр, — склонил голову Коронзон.

Часть первая. Обреченность

Глава первая. Тишина

«Поднимая тяжесть, о ней и думай».

Трижды вернувшийся. Книга пророчеств

Гледа парила в воздухе и в тишине. Подрагивала от неслышного ветра, взлетала к безмолвным облакам, которых было мало, словно они истаивали под утренним, но уже обжигающим светилом, опускалась, снова взлетала и оказывалась то тут, то там, словно она была не одной птицей, а множеством птиц или становилась той или иной птицей из ожидающей поживы стаи стервятников по выбору.

И еще она была голодом. Не испытывала голод, а была голодом, состояла из голода и могла бы сожрать все — и десятки тысяч воинов, что выстраивались внизу на голой земле, готовясь к битве, и их предводителей, и их оружие и доспехи, и тринадцать младших умбра, идущих сквозь боевые порядки берканцев в их первые ряды, и пятерых высших умбра, что еще не появились на поле битвы со стороны фризов, не встали среди них и отрядов энсов, но могли появиться, если чаша весов будет клониться не в ее пользу, хотя что может быть пользой, если есть только голод? Невыносимый голод, схожий с пыткой, столь беспощадный, что она готова была сожрать даже три обелиска, три скрещенных менгира, что застыли между одними рядами и другими. Если бы только она могла.

Сможет.

Однажды она все это сожрет. Сожрет для того, чтобы хоть на миг насытиться. Насытиться и овладеть этим миром, который оказался столь неподатлив. Но пока ей придется довольствоваться запахом крови. Всему свое время. Пусть будет хотя бы запах крови. Даже если ее голод от этого лишь воспылает. А пока — главным была битва.

Битва, которая происходила у нее на глазах.

Не нарушая безмолвия, фризское воинство медленно двинулось вперед.

Засверкали мечи энсов.

Неслышно забили фризские барабаны и загудели берканские дудки.

Две силы, две армии стали сходиться.

Скоро.

Через минуту.

Через секунду.

Через долю секунды прольется кровь, и невыносимая, ненавистная, убийственная тишина, которая хуже голода, прервется, должна прерваться, не может не прерваться!

Но нет.

Вот уже первая кровь, и вторая кровь, и лужи крови, а она все так же парит в тишине и пытается понять, почему их тринадцать? Почему там, в первых рядах берканцев встали несокрушимыми бастионами, разя энсов и фризов, именно тринадцать младших умбра? Почему не десять? Не девять? Не восемь? Почему тринадцать? Было что-то важное в этом числе, но голод, а особенно тишина не давали ей сосредоточиться. И все же важным было и то, что Беркана начинала побеждать. Для нее, парящей над схваткой, не имело значения, кто возьмет вверх, но именно в храмах Фризы продолжали возносить ей славу и приносить жертвы, именно высшие умбра продолжали служить ей, и она хотела, чтобы их служба не была омрачена даже тенью неудачи. В самую пору было бы призвать их на поле боя, но она не делала этого. Слишком много силы для этого требовалось. Силы, которую она с таким трудом извлекала из упокоища, извлекала, соорудив над ним башню хаоса, которая сама по себе была пропастью, пожирающей эту силу. Темницей, пожирающей ее силу. Или не она соорудила ее? А что если это сделала именно убийственная тишина?

Вот и пятеро. Ее непокорная, но прекрасная тень и четверо теней ушедших. Сейчас они вернут эту реку в привычное русло. Это всего лишь вторая большая жатва, был соблазн завершить все именно ею, но все же ей будут нужны все три, чтобы исполнить задуманное, чтобы избавиться от голода и тишины, поэтому только кровь, и только победа. Пока этого будет достаточно. Могло быть достаточным. Если бы не тринадцать умбра. Не пора ли им сдаться или хотя бы убраться прочь с бранного поля? Они же не стоят и мизинцев пяти высших. На что они рассчитывают? Что они задумали?

Что?

Что?!

Проклятье!!!

Она все еще умела быть быстрой. Она все еще могла действовать мгновенно. В одну божественную мимолетность она прозрела зловещий план низших. В долю ее она поняла их замысел и уверилась в его реальности. В один миг она, парящая в тишине, обратилась в холодное пламя и опалила сама собой сразу и одного из тринадцати, и собственную тень. Растратила всю себя на долгий и все равно неслышный для самой себя шепот. Остановила одного и заставила действовать другую. Не дала свершиться непоправимому — полному ритуалу жертвоприношения, которое неминуемо исторгло бы ее из этого мира туда, где тишина и голод нескончаемы.

И уже растворяясь и рассеиваясь, рассыпаясь в пыль на долгие годы, продолжая пребывать в тишине и голоде, она почувствовала и необъяснимую ненависть, и странную непокорность собственной тени, которая была плоть от плоти она сама, и смешанное с недоумением облегчение одного из младших умбра. Он не хотел умирать. Они правильно рассчитали, но он не хотел умирать. Они каким-то чудом изготовили ритуальные ножи и готовились принести себя в жертву. Не на ее алтарь, а на алтарь ее проклятия. Но он не хотел умирать. Она безошибочно нашла слабое место. Как его зовут? Бланс… Пять высших и двадцать низших полудемонов. Двадцать пять умбра. Двадцать пять точек опоры. Двадцать пять сущностей, потому что от нее остались лишь рассеяние и тишина. Тринадцать из двадцати пяти — большая часть. Больше половины. Безошибочный ход. Но нет. Не удалось. И она все еще здесь. Она все еще здесь. Почему же ее так беспокоит этот выживший? Что с ним не так?

Бланс-с-с-с-с-с-с…

* * *

Гледа, все еще юная девчонка, пережитого которой хватило бы на долгую и трудную жизнь, проснулась в холодном поту. Как и все последние дни, она лежала на войлочном матрасе в затянутой грубой тканью повозке. Прямо под нею скрипели колеса, впереди всхрапывали лошади и время от времени раздавался отдаленно знакомый голос возницы, иногда хлопанье бича, но Гледа оставалась в повозке. Даже до ветру ей удавалось выйти лишь ночью. Днем она должна была довольствоваться раздобытой где-то Филией ночной вазой. И Филия или Рит постоянно были рядом, но облегчение Гледе приносили лишь слезы. Вот и теперь, пока странный сон медленно улетучивался из ее памяти, она плакала. Смотрела на свои руки и оплакивала отрубленные руки своего отца. Прижимала ладони к груди, чувствовала боль в ранах, образовавшихся от вживленных в ее тело камней, и оплакивала свое тело. Прислушивалась к прочим ощущениям, которые казались ей чем-то вроде холодного пламени, облизывающего ее нутро, и оплакивала саму себя. Вот и теперь она была готова зарыдать от тоски и горя, но почувствовала на лбу мужскую ладонь. Странно, почему не Рит и не Филия? И почему рука перевязана? Неужели Скур?

— Когда росы были в последний раз? — раздался голос колдуна. — Сколько дней задержка?

«Святые боги, о чем он говорит?»

— Считай меня лекарем, — покачал головой Скур, которого она наконец разглядела, и который после всего произошедшего казался лишь тенью прежнего Скура. — Ты думаешь, я только ярмарочными фокусами пробавлялся? Нет… Разным приходилось заниматься. Вытравливанием плода никогда, а вот видеть потаенное наловчился. Рит что-то заподозрила, да и Филия, вот она и попросила меня… приглядеться к тебе. Облегчиться не хочешь? Могу отвернуться или вылезти на облучок, Стайн лошадей погоняет. Не волнуйся, он за полог нос не сунет.

— Не хочу, — стиснула зубы Гледа, садясь и прижимаясь спиной к борту повозки.

— Ну и ладно, — пожал плечами Скур, который в полумраке ветхого тента казался похожим на одетую в берканскую одежду гигантскую крысу. — Есть? Пить?

— Ничего, — мотнула головой Гледа. — Где мы? Где остальные?

— Едем в сторону Урсуса, — вздохнул Скур. — Через топь. Чувствуешь запах? Божьей милостью остались живы, хотя и не должны были, и вот — в свите молодого короля Ходы движемся к северной столице его королевства. Только миновали Призрачную башню. Да, пошли короткой дорогой, хотя и не лучшего качества. Болото — есть болото, зато нет ни энсов, ни прочей пакости. Пока нет. Но уже скоро… Урсус. Ты не ответила на мой вопрос, девонька. Сколько дней задержка?

— Сколько мы уже едем? — спросила Гледа.

— Хороший вопрос, — согласился Скур. — Особенно если учесть, что тебя больше недели лихорадка била, которую мы пережидали на Волчьем выпасе. Как раз король Хода устроил смотр оставшимся силам, сколотил кое-какой отряд, но вот, как ты в себя пришла… Наверное, недели две уже.

— Вот и числи, — прошептала Гледа. — Две недели. Даже чуть больше.

— Странно, — задумался Скур. — Я никогда не ошибаюсь. А ведь срок у тебя уже с месяц.

— Какой срок? — не поняла Гледа.

— Тот самый, — прошептал Скур. — Понесла ты.

— Понесла? — вытаращила глаза Гледа, и в один миг забыла и страшный сон, и отрубленные руки отца, и все остальное. — С чего бы это? Ты в своем уме? При чем тут мои росы? Их вовсе может не быть… подолгу! Война! Да что там — жатва! Битва… Да и нездорова я!

— А ты думаешь, что других признаков нету? — усмехнулся Скур. — Нет уж девонька, срок у тебя не меньше месяца.

— Да ты… — Гледа зажмурилась, так хотелось ей вцепиться ногтями в жалостливое лицо Скура. — Что ты воображаешь… Да я… Я вообще девственница еще!

— Филия мне сказала, — кивнул Скур.

— Она что? — вскинулась Гледа. — Проверяла меня?

— Тихо, — приложил палец к губам Скур. — Никто тебя не проверял. И хотя кроме Филии и Рит к тебе и не подходил никто, уверен, что и они не проверяли. Они же над тобой словно над великой драгоценностью все эти две недели трясутся. Но Филия… да что там, — он хмыкнул, — ведьма она. Рядом с Филией и я словно мальчишка на побегушках. Хотя и умею кое-что, что ей неведомо. Ей и проверять не нужно. Достаточно посмотреть. Я бы, кстати, и к Рит бы спиной в этом смысле не повернулся. Но взгляды взглядами, а живое слово все важнее. У подруг твоих просто появились подозрения, а у меня на этот случай имеется опыт. Поэтому я здесь с тобой один. Понесла ты, Гледа, будь уверена. И твоя девственность тому не помеха.

— Что ты хочешь этим сказать? — испуганно прошептала Гледа.

— Это оно, — понизил голос Скур. — Филия сказала, что это оно. То, что в тебе.

— Что оно? — похолодела Гледа.

— Оно ищет выход, — вовсе еле слышно прошелестел Скур. — Пока оно в тебе — оно словно в каменном мешке, где нет ни света, ни звука, ничего. Кое-что до него долетает через твои уши, но вряд ли многое. Но не забывай, что речь идет о боге. И то, что с тобой случилось, это один из его возможных способов вырваться из тебя. Через разрешение бременем.

— Я этого не хотела… — прошептала Гледа.

— Твоего желания и не требовалось, — пожал плечами Скур.

— Ее возможных способов, — омертвелыми губами поправила Скура Гледа. — Не его, а ее. Я чувствую…

— Тебе видней, — снова пожал плечами Скур.

— Не сходится, — сказала Гледа. — Ты же сам говоришь, что две недели прошло. Откуда месяц?

— Она торопится, — прошептал Скур, поднялся и, горбясь, направился к выходу. — Позову Филию и Рит. Они едут рядом.

* * *

— Ну все-все, — шептала Филия обнимая бьющуюся в рыданиях Гледу. — Успокойся. Мы живы, и ладно.

— Сейчас, — шептала Гледа. — Последние хочу выплакать. Выплачу и больше не буду. Никого не осталось, никого. Все погибли!

— А мы? — подала голос Рит. — Мы же остались? Два пустых сосуда и один полный. Хода остался. Да не один, а целую дружину собрал, пока мы у Волчьего выпаса стояли. Эйк с нами, хотя и скрипит зубами. От ран еще не отошел, но и от молодого короля не отходит. Тот же Скур. Стайн, кстати. Слышишь, бичом щелкает? Говорит, что земляк твой, поэтому от тебя ни на шаг. Брет. Ло Фенг.

— И больше никого, — заметила Гледа.

— Ло Фенг — это больше, чем кто бы то ни было, — не согласилась Рит. — Много больше.

— Отчего он не отправился домой? — спросила Гледа. — На свой остров.

— Теперь весь Терминум наш общий дом, — прошептала Рит. — Большой дом. И он горит. И Ло Фенг это знает. Хочешь, чтобы он нас бросил?

— Не хочу, — прошептала Гледа и вспомнила, как Ло Фенг рубил руки ее отцу. Но убил его все-таки не он.

— Девчонки эти еще мелькали в крепости, — вспомнила Филия. — Две странные змеюки. Как их… Хода же называл их…

— Андра и Фошта, — напомнила Рит.

— Точно, — кивнула Филия. — Но они исчезли. Ушли куда-то на восток.

— В монастырь, наверное, — предположила Рит. — В Райдонский монастырь. Откуда вышли, туда и пошли. Куда же еще они могли отправиться в такое время?

— Это важно, — задумалась Филия.

— И мы едем на восток, — сказала Рит. — Больше ехать некуда. За спиной — отравленная земля.

— И что теперь? — спросила Гледа и посмотрела на Филию. — Что мне теперь делать?

— Сначала скажи, что ты чувствуешь? — попросила Филия.

— Ничего нового, — призналась Гледа. — Раны на груди затягиваются, хотя и необычно это… с камнями в теле…

— Привыкнешь, — улыбнулась Рит, ощупывая собственную грудь.

— К тому, что внутри меня, не хочу привыкать, — покачала головой Гледа. — Оно — словно холодное пламя. Бьется, распирает меня. Что тут за чушь нес Скур?

— Это не чушь, — прошептала Филия.

Замерла Гледа. Окинула взглядом сначала одну, потом другую. Покачала головой.

— Нет…

— Да, — твердо сказала Филия и положила руку ей на плечо, словно боялась, что девчонка сделает что-то с собой.

— Но почему я? — чуть не задохнулась от отчаяния Гледа.

— Высшая сила не промахивается, — пожала плечами Филия. — Выбрала безошибочно. Самую стойкую, самую крепкую, самую…

— Безотказную, — скривилась Гледа.

— Нет, — твердо сказала Рит. — Безотказных не насилуют.

— Всех насилуют, — вздохнула Филия. — И убивают. В другом дело. Противостоять богу — невозможно. Но в твоих силах сделать так, чтобы, поддаваясь ему, выиграть у него.

— Выиграть у бога? — распахнула мокрые глаза Гледа.

— Да, — кивнула Филия. — Ты уже совершила невозможное. Ты поймала его.

— Разве я? — вздохнула Гледа. — А не ты ли? Не Ло Фенг ли? Не Бланс ли? Не твоя ли мать, которая все это устроила? Не сила ли этих странных камней? Я ведь всего лишь была чем-то вроде приманки. Разве нет? Жертвенным животным!

— Докажи, что это не так, — процедила сквозь стиснутые зубы Рит.

— Кому? — вскинулась Гледа.

— Самой себе, — прошептала Рит. — Погибшему отцу. Умершей матери. Всей Беркане.

— А нужны им мои доказательства? — побелевшими губами вымолвила Гледа.

— Тебе нужны, — сказала Рит.

Наступила тишина. Какую-то берканскую песню вполголоса напевал Стайн на облучке, скрипели колеса, всхрапывали лошади.

— И что мне делать? — наконец спросила Гледа. — Почему вы прячете меня? Чего мы боимся? Я могу избавиться от этого бремени?

— Очень много вопросов, — покачала головой Филия.

— Твоя мать затеяла все это, — яростно прошептала Гледа. — О чем она думала? Вот я — сосуд, который наполнился, но пока что не подчинился своему содержимому. И что дальше? Что дальше, скажи! Что я должна? Выкинуть? Убить ребенка в собственном животе? Погибнуть вместе с ним? Сгореть в пламени? Или родить его? Что?

— Это не ребенок, — покачала головой Рит. — Это воплощенный ужас.

— Тихо, — закрыла глаза Филия и прижала пальцы к вискам, как будто хотела унять боль. — Даже воплощенный ужас может быть ребенком. Тихо…

— Нет ничего ужаснее полной тишины, — словно не своим голосом произнесла Гледа.

— Тихо, — повторила Филия и вдруг открыла глаза, словно очнулась. Наполнила их слезами, подняла лицо, замахала руками, словно просила времени на передышку, замотала головой. И только через полминуты смогла говорить.

— С моей матерью тоже все не просто, — сказала она, переводя дыхание. — Она была готова распрощаться с жизнью. Это я знаю. И она добралась до Колыбели, это я тоже знаю. Но именно сейчас все, что я могу сказать, так это то, что она осталась жива. Не знаю какой ценой, не уверена, что меньшей, чем любой из нас, даже чем ты, Гледа, но осталась жива. Но где она, и что с нею — неизвестно. И все же можешь считать, что она не бросила нас в безысходности. Она не очень верила в то, что нам удастся остановить воплощение, но на тот случай, если бы удалось — я должна была сама или вместе с ловушкой высшего духа отправиться в Райдонский монастырь. В Обитель смирения.

— Через всю Беркану? — изумилась Гледа. — Это же очень далеко! Через пять королевств? И зачем?

— Она там будет, — твердо сказала Филия. — И если она пообещала это — значит, сделает. Там мы сможем разрешить твое бремя. Не знаю как, но сможем. Мне нужно еще все обдумать, но главное, чтобы твой плод не выжег всю эту землю дотла.

— Не знаю как? — сжалась в комок Гледа. — Мой плод?

— Но, думаю, нам надо торопиться, — продолжила Филия. — Вряд ли у нас есть больше трех месяцев.

— Но почему туда? — налила слезами глаза Гледа.

— Ло Фенг говорит, что там все началось, — прошептала Рит.

— Что все? — повернулась к ней Гледа.

— То, что остановило твоего пленника, — понизила голос Рит. — То, что было прежде менгиров, энсов, жнецов и всей этой дряни. Он знал это и раньше, но уверился в этом, когда прочитал книгу.

— Она же сгорела! — воскликнула Гледа.

— Не в его голове, — заметила Рит.

— Важно понять главное, — сказала Филия. — Ты не можешь ни выкинуть, ни убить ребенка, ни погибнуть сама. Боюсь, что это его освободит. Хотя, может быть, и сорвет его планы воплощения. На этот раз сорвет. В этом случае Терминум будет обречен на новые жатвы и годы, десятилетия, века мучений. Возможно таких мучений, что прежние покажутся детскими шалостями. Но главное даже не в этом. В другой раз у нас может не оказаться такой возможности — удержать его.

— Не окажется такой хорошей ловушки? — всхлипнула Гледа. — Или таких ловких охотников?

— И того, и другого, — сказала Филия. — В одном я убеждена. Он, она, оно хочет, чтобы ты разрешилась от бремени естественным путем.

— А ты уверена, что ее первоначальным планом было воплотиться во мне, отринув мой дух из моего тела? — спросила Гледа. — А что если она и хотела родиться как человек?

— Все умбра воплощались, изгоняя дух человека из его тела, — сказала Филия. — Все, кроме моей матери. Кажется, Карбаф когда-то пытался воплотиться в ребенка, мать говорила, что он рассказывал что-то о своем детстве, это было довольно забавно, взрослый человек в теле младенца — куча поводов для множества веселых историй, хотя тот же Карбаф навсегда зарекся испытывать то, что испытывает в своем бессознательном состоянии ребенок, проходя родовые пути. Но всегда речь могла идти только о вселении в уже существующую жизнь. О замещении духа. Того, что происходит с тобой, прежде не было. Думаю, мы извратили замысел высшей силы. Остановили ее. И теперь она ищет выход.

— Остановили на время, — положила руки на живот Гледа. — На недолгое время.

— Нам должно его хватить, — прошептала Филия. — Главное, о чем ты должна помнить, так это то, что убив себя, убив ребенка, погибнув — ты прежде всего разрушишь его темницу. Возможно, он попадет в другую темницу, но где она будет — никому неизвестно.

— Хотелось бы, чтобы подобные опасения были и у наших врагов, — заметила Рит.

— А если я не выдержу? — схватилась за сердце Гледа. — Дайте отдышаться… Неужели нет другого выхода? Что хоть это значит — «разрешить бремя»? Не то же самое, что разрешиться от бремени? Как его разрешить, если нельзя ни выкинуть, ни вытравить, ни убить себя? Как еще? Родить? Сделать то, что она и хочет?

— Какой-то выход должен быть, — стиснула кулаки Филия. — И мы его найдем. Но, запомни главное — ты должна как можно скорее оказаться в Райдонском монастыре. А уж там мы что-нибудь придумаем. Впрочем, думать мы начнем сразу. Не знаю пока, можно ли исторгнуть этот дух до срока, заключить его в чем-то до скончания веков, как-то погасить его, поскольку в тебе он конечно же не в полной силе, но какой-то выход должен быть. Надо думать…

— У нас будет на это дело целых три месяца, — улыбнулась Рит. — Ну, или около того. Чтобы что-нибудь придумать.

— Так нельзя, — прошептала Гледа. — Нельзя было начинать битву, не зная, что будешь делать с захваченным врагом, которого нельзя развязать и нельзя убить.

— Иногда нет другого выхода, — прошептала Рит.

— Мы будем думать, но я уверена, что у моей матери уже есть готовое решение, — твердо сказала Филия.

— Она была готова согласиться с тем, что сосудом можешь стать и ты? — спросила Гледа, посмотрев на Филию.

— Филия, ты или я, — подала голос Рит.

— Ты спрашиваешь, готова ли она была пожертвовать собственной дочерью? — усмехнулась Филия.

— И это тоже, — обронила чуть слышно Гледа.

— Она была готова пожертвовать собой, — так же тихо ответила Филия. — Остальное — это уже выбор судьбы. Уверяю тебя, в тот миг, когда началась жатва, она даже не знала твоего имени. Она и увидела тебя впервые в толпе за какие-то минуты до этого ужаса.

— А меня она не видела вовсе, — напомнила Рит.

— Я помню то призрачное явление, — прошептала Гледа. — Помню, как она явилась мне на площади Альбиуса. Такое ощущение, что это было много лет назад. И все равно. Как-то все это неубедительно.

— Как есть, — ответила Филия.

— Раздевайся, — вздохнула Рит.

— Не поняла? — посмотрела на рыжеволосую воительницу Гледа.

— Дорога будет трудной, — сказала Рит. — Ты пойдешь в Райдонский монастырь скрытно. Под чужим именем или вовсе без имени. В любом случае, не привлекая к себе излишнего внимания. В составе маленького отряда. А я в твоей одежде под солидной охраной отправлюсь дальше в свите короля Ходы. Только покрашу волосы, хотя все эти дни я держалась в стороне от всех, закрывала лицо. Никому не называла своего имени. Так будет и дальше. Это вовсе не будет значить, что я буду представляться тобой. Нет. Возможно, я сохраню собственное имя. Но те, кто будет разыскивать сосуд, получат повод для подозрений. Ты же не думаешь, что те, кто это затеял, оставят тебя в покое? Так пусть уж они не оставляют в покое меня.

— Поэтому вы меня прятали? — поняла Гледа. — А вы подумали, что те, кто это затеял, могут понять, что им подсовывают обманку?

— Могут, — кивнула Рит. — Только не забудь, в моем теле тоже есть камни.

И она расстегнула рубашку. Гледа посмотрела на Филию.

— К тому же с ней буду я, — добавила Филия. — Пока — без амулетов.

Она сняла с рук браслеты и протянула их Гледе.

— Надень.

— А как же вы? — испугалась Гледа. — А если они пошлют жнецов?

— Обязательно пошлют, — кивнула Филия. — Но чем дольше мы продержимся, тем дальше ты продвинешься. О том, куда ты направляешься, будут знать только Хода, Эйк и Брет. Ну и мы с Рит. Не расстраивайся. Главное — добраться до монастыря. Там будет моя мать.

— А если она захочет меня убить? — спросила Гледа.

— Только в том случае, если ты сама сочтешь это возможным и желанным, — твердо сказала Филия. — К тому же, она ничего не будет от тебя скрывать. Как она ничего не скрывала от меня. Кроме всего прочего, скорее всего туда же доберемся и мы.

— Знаешь, — Рит вздохнула, снимая рубашку и берясь за завязи портов. — Ло Фенг тоже говорит, что та сторона… сама должна сберегать тебя. Вплоть до разрешения от бремени. Так что, если они примут меня за тебя, хотя бы до родов я буду в безопасности.

— Скорее всего, — согласилась Филия. — И я вместе с Рит.

— Вы успокаиваете меня, — поняла Гледа.

— Да, — вымолвили одновременно Рит и Филия.

— Но не лжем тебе, — заметила Рит.

— Теперь твоя очередь нас успокаивать, — улыбнулась Филия.

— Потому что тебя будет сопровождать Ло Фенг, — прошептала Рит. — А это куда как серьезнее, чем целая королевская свита. А так же Стайн и Скур. Один как представитель властей, чтобы избавить тебя от дозоров. Второй, как колдун.

— Кстати, — заметила Филия. — Весьма неплохой колдун. Я бы даже сказала — на удивление неплохой. Возможно, в нем есть кровь курро. Как в Брете. Пусть и в виде отголоска. Но это не точно.

— Но во мне нет такой крови! — прошептала Гледа.

— Ты не можешь знать наверняка, — ответала Рит. — И запомни главное — мы не прощаемся.

* * *

Разговор с Ходой и Бретом, который произошел на стоянке, был еще короче. Гледа, уже натянувшая одежду Рит, обрадовалась им как родным. Эйк явно покашливал где-то неподалеку.

— Помаши стенам Альбиуса, когда будешь проезжать мимо, — попросил ее Брет. — Хотя, лучше не надо. Притворись дурочкой. Или какой-нибудь больной, что мечтает об исцелении.

— Притворяться во время жатвы больной, мечтающей об исцелении, все равно что притворяться человеком, — с досадой покачал головой Хода. — Особых ухищрений не потребуется.

— Разве жатва не закончилась? — удивился Брет.

— Посмотрим, — задумался Хода. — Я пока мало что видел, дальше Могильного острога мы не проходили, но творится что-то странное. Думаю, нужно как можно быстрее убираться подальше от Опакума. Похоже, что и Пепельная пустошь начинает расползаться.

— Вряд ли она доберется до Урсуса, — заметил Брет.

— Увидим, — процедил сквозь зубы Хода.

— Увидим, — согласился Брет.

— Увидим, — прошептала Гледа.

— Главное, не встревай во всякие ненужные приключения, — добавил Хода, протягивая ей тяжелую сумку. — Тут некоторое количество монет и стриксов. Мало ли. Могут пригодиться на тот случай, если жатва действительно не закончилась.

— Даже если она закончилась, беда никуда не ушла, — сказал Брет. — После всякой жатвы обычно год, а то и два продолжаются набеги энсов и прочее разорение. Так что, удача тебе понадобится, Гледа.

— И вам, — прошептала Гледа.

— И вот еще что… — Хода, юность которого как будто улетучивалась на глазах, вздохнул. — Не заходите в Урсус. Если я правильно помню наставления по воинской разведке и всяким хитростям, то именно в Урсусе к моей свите должен пристать соглядатай. Возможно — враг. Скорее всего, очень опасный враг.

— Умбра? — выдохнула Гледа.

— Может быть, — кивнул Хода. — Или их посланник. Думаю, есть и такие. Впрочем, это уже наша забота. К тому же мы еще не знаем, куда направимся после Урсуса. Может быть, и не в столицу. Но если мы даже где-то столкнемся, ты не должна подавать вида, что мы знакомы.

— Только если вы не подадите вида, что сами знаете меня, — прошептала Гледа.

— Все будет хорошо, — посмотрел на Ходу Брет. — Должно быть хорошо. Потому что иначе все будет слишком плохо.

— Пусть все будет хорошо, — согласился Хода. — Даже если это хорошо случится уже без нас. Кстати, имей в виду, что умбра может пристать и к твоему отряду.

— И что я буду делать? — испугалась Гледа.

— С тобою будет Ло Фенг, — успокоил ее Брет.

— Нет, — сказал Хода. — Ло Фенг, конечно, будет, но эйконец — не лекарство от всех болезней. Поэтому запомни главное. Первое — доверяй своему чутью. Второе. Действуй даже тогда, когда не знаешь, как поступить, потому что если правильные решения не приходят сами, до них можно добраться, принимая неправильные решения. И третье — Ло Фенг и прочие твои спутники должны оберегать тебя до самого конца твоего пути, но главная в отряде — ты. Ты, а не Ло Фенг, что не отменяет его мудрости и умений. И он об этом знает. Считай его своим первым советником. Или вторым, как хочешь.

— Почему так? — спросила Гледа.

— Потому что груз, который несешь ты, тяжелее его острова со всеми эйконцами, живущими на нем, — ответил Хода. — Тяжелее, чем весь Терминум.

* * *

Оставшуюся часть дня Гледа провела в повозке одна. Она смотрела в прореху в тенте сначала на топь, потом на хмурый лес, который поначалу больше напоминал болотные заросли, а потом уже на потянувшиеся поля и перелески. Смотрела и вспоминала ужас, накрывший ее родной Альбиус в начале весны, вспоминала стихийно собравшийся отряд во главе с ее отцом, от которого осталась только она сама, Хода и Брет. Вспоминала и думала, что два путешествия подряд — это уже чересчур. И если первое началось с прихода жнеца в ее город и смерти ее матери, а закончилось смертью отца, то второе вполне может рассчитывать и на ее жизнь тоже. А затем Гледа закрыла глаза и стала представлять одно за другим лица друзей, которые были уже мертвы. Всезнайку и своего тайного воздыхателя Флита. Телохранителя и приятеля Ходы Сопа. Вечно находящегося в тревожном беспокойстве монаха Вая. Терзаемого той же тревогой Кригера. Обреченного на смерть Рамлина. Отчаявшегося Фиска. Трудягу Хельма. Отца. Маму. Старого обезумевшего слугу Тенера. Словоохотливого торговца, оказавшегося отличным воином, Падаганга. Бедолагу Раска. Девиц, что привел Ло Фенг. Хопера, как бы его ни звали на самом деле. Святые боги, она же не собиралась больше плакать? Откуда же берутся слезы?

* * *

Когда Рит разбудила ее, уже стояла ночь. Повозка остановилась в какой-то деревне, во всяком случае где-то неподалеку дышали лошади и чуть слышно звучала дудка. Гледа приподняла край полога и увидела довольно большую избу, в которой помаргивал за занавесками свет.

— Трактир «Два гуся», — прошептала Рит. — Во всяком случае, так говорит Стайн. Пришла пора прощаться. Я остаюсь здесь, а ты уходишь. Вся дружина и весь обоз к северу от нас. В проулке. Встают на постой. А ты выбирайся из повозки и иди на юг. Тебя будут ждать через две избы. Только тихо. Дозор выставят через минут пять. Хорошо, что ты поспала. Оружие, еда, все, что нужно, уже там. О тебе в отряде почти никто не знает, Стайн уходит домой, Ло Фенг якобы возвращается на свой остров. А про Скура никто и спрашивать не станет. Ты же должна просто раствориться.

— На время, — прошептала Гледа.

— Конечно, — обняла ее Рит.

Второй раз она попала в объятия, уже выбравшись на улицу. Ее обняла Филия. Ничего не сказала, только поймала ее запястья, нащупала браслеты и погрозила в темноте пальцем. Но пройти Гледе удалось не более пары шагов. От лошадей отделился верзила Эйк, наклонился, неумело чмокнул Гледу в макушку и, всучив ей кулек медовой карамели, прошептал:

— Попомни мои слова, Хопер вернется. Ну, или как там его? Бланс? Не может такого быть, чтобы он вовсе исчез. Его же не убили. Филия сказала, что он должен вернуться, это порода такая. Я как его увидел, сразу понял, что такого парня просто так на излом не возьмешь. Поняла?

— Поняла, — отчего-то обрадовалась Гледа и зашагала по темной улице на юг. Через две избы темными тенями стояли лошади. На двух из них сидели всадники, в которых по силуэтам, едва различимым в темноте, Гледа узнала Скура и Стайна. Двух лошадей под уздцы держал Ло Фенг. Он ничего не сказал. Вгляделся в лицо Гледы, кивнул, еще раз кивнул, когда она залезла в седло, и тут же оказался в седле сам. Показал рукой на юг и тронул коня с места. Крохотный отряд тайно покидал деревеньку недалеко от Урсуса.

* * *

Когда тихий топот четырех лошадей затих, от укутавшегося в ночной туман стога отделились еще два всадника и последовали за ушедшим отрядом. Последовали беззвучно.

Глава вторая. Осколки

«Склеенное остается разбитым»

Пророк Ананаэл. Каменный завет

Отряд Ходы покинул придорожный трактир, хозяин которого тоже паковал пожитки, и всю эту деревню, что еще пару месяцев назад считалась зажиточной и благополучной, а теперь словно застыла в страхе перед неведомым и неотвратимым, рано утром. Исчезновения нескольких попутчиков, ушедших с Гледой, никто не заметил. Каждый воин думал лишь о самом себе или о своих близких. В единую дружину их сплачивал пережитый в Опакуме и его окрестностях ужас, который вставал за их спинами непроницаемой тенью. И молодой король, собравший их под йеранским флагом, казался им всего лишь зыбким мостиком к надежде на прежнюю жизнь. Мир уменьшился у них на глазах. Торговые пути на запад, кажется, обрывались надолго, если не навсегда.

— О чем печалишься? — спросила Филия у Рит, когда под копытами лошадей зачавкала сырая земля. — Думаешь, лучше справилась бы с тем, что выпало Гледе? Или жалеешь о том, что Ло Фенг не с нами? Только ты одна и осталась от его отряда…

Рит, поправляя платок, который прятал ее выкрашенные в иссиня-черный цвет волосы и скрывал нижнюю часть лица, покосилась на спутницу, что прошлой ночью как раз и занималась ее головой. Перетирала две каких-то травы, что в родных местах Рит вовсе не водились, замешивала варево, наносила его на рыжие локоны. Потом отбеливала веснушки, шутила, что не способна ни на волос опустить чуть вздернутый нос, никакой серьезности с таким носом не может быть ни у одной девицы. Умело обходилась со снадобьями, явно не только колдовством пробавлялась до этой беды. Сейчас, при свете дня и не под пологом повозки, которую Хода вместе с обозом раненых отправил прямиком на юг в сторону главной столицы Йераны, а верхом — Филия казалась на удивление молодой. Хотя по ее же словам разменяла четыре десятка лет. Во многих деревнях этот возраст был началом дряхлости. Не иначе и тут не обошлось без какой-то магии…

Рит оглянулась. Хода приставил к девушкам, а Филия казалась теперь именно девушкой, два десятка воинов. И сейчас половина из них держалась впереди, половина — сзади. Хотя нет, высокий и молодой старшина этих двух десятков, которому, как сказала Филия, лишь одному дозволено было переговариваться с важными, удостоенными особой охраны особами, отсутствовал. Точно отправился к Эйку за указаниями. Его светлые кудри, что выбивались из-под шлема и ложились на плечи, были бы заметны и среди тысяч воинов, которых, впрочем, и не могло сыскаться после такой битвы. Отряд короля Ходы состоял всего лишь из двух сотен счастливчиков, на стенах Опакума мало кто уцелел. Где-то там же среди уцелевших маячил и Эйк. Еще пара дозоров кружила на расстоянии полулиги от дороги, стараясь не пропустить возможные угрозы. Да уж, потеряешь в течение нескольких недель сразу двух королей, будешь оберегать третьего, словно последний глаз. Двести пятьдесят воинов. И это было не просто все, что осталось от гарнизона Опакума, включая воинов, пришедших в крепость из Хайборга. В этом же числе была и почти сотня воинов из окрестных острогов, где Хода оставил только временные дозоры. Кстати, как Филия назвала белокурого красавчика? Кажется, Хелтом?

— Гледа слишком молода, — ответила Рит после долгой паузы. — Но, может быть, это и хорошо. Оказаться на ее месте я не хотела бы. Я и на своем месте не хотела бы оказаться. Я вообще ничего не хотела из того, что случилось в последние месяцы. Или почти ничего. Но девчонка мне успела понравиться. Хотя, что я ее знала… От отряда Торна, кстати, тоже мало кого осталось. Брет, Хода… Стайн? Все?

— Нет, — пробормотала Филия, вглядываясь в затянутый тревожной мглой горизонт. — Стайн, конечно, из ее родного городка, но в отряде его не было. Скур был, это да. Те девки-близняшки еще, ну да ладно. Их теперь и не найдешь. Кстати, Торн пришел в Опакум уже без них. Они явились туда с врагом.

— Они и служили врагу, — напомнила Рит. — Пусть даже и были в последней схватке на нашей стороне.

— Мало ли кто кому служил, — поморщилась Филия. — Ты же не будешь раба укорять за то, что он сидел на чьей-то цепи? Пока человеку волю не дашь, ничего про него не узнаешь. А иногда и с волей… Встречала я негодяев, которые выручали меня, ничего не требуя взамен и ничего не выигрывая от собственного благородства. И добрых людей, которые оказывались в трудную минуту гнилыми изнутри — тоже.

— Значит, они не были добрыми, — заметила Рит.

— А это неважно, — ответила Филия. — Если кто-то таит порчу внутри себя, а живет как благопристойный человек, то мне плевать на его порчу.

— А мне нет, — сказала Рит. — Потому что трудная минута может наступить внезапно. Кому-то и мгновения хватит, чтобы сломаться.

— Ну-ну, — пробормотала Филия. — С кем ты останешься при такой строгости?

— С кем-нибудь, да останусь, — ответила Рит. — Доброта, если ей не на что опереться в человеке, ничего не стоит. Твоя мать знала?

— Что она должна была знать? — не поняла Филия.

— То, что так будет, — Рит посмотрела на спутницу. — Про кровь, про менгир, про множество смертей, про обряд?

— В общих чертах, — ответила Филия. — Описывала мне то, что произойдет, но всякий раз говорила, что может пойти и вот так, и вот так, и вот так… Или как-то по-другому…

— А так как пошло? — смотрела, не отрываясь, на Филию Рит.

— Очень сомневалась, — вздохнула Филия. — Предсказывала больше крови и больше смертей. Не надеялась на Бланса. Тот Бланс, что принял в себя стрелы в Хмельной пади семьсот лет назад, не устоял бы. Но человеческая порода, которая смешивается с умбра, порой закаляет последних.

— Умбра требуют закалки? — удивилась Рит.

— Все требуют закалки, — проговорила Филия.

— Не все ее переносят, — стиснула зубы Рит.

— Не все, — согласилась Филия, — но бесследно она не проходит ни для кого.

— Осталось только понять, — пробормотала Рит, — почему древние боги, если в Опакуме твоей матери да и Гледе помогли именно они, почему древние боги не противостоят всей этой пакости напрямую? Почему они терпят?

— Кого ты называешь древними богами? — с интересом посмотрела на Рит Филия.

— Ну… не знаю, — пожала плечами Рит. — Какая-то сила ведь не давала воли менгиру в Опакуме? Какая-то сила имелась в твоих браслетах? Какая-то сила была в той книге? В часовне? В словах, начертанных на ее фасаде? Что-то ведь помешало воплотиться высшему существу во всей ее полноте? Ведь точно же не наши потуги? Мы просто оказались в нужном месте в нужное время. И все. Или в ненужное время и в ненужном месте…

— И выстояли, — заметила Филия. — Между прочим, мать так и говорила. Важно, чтобы в нужном месте оказалось достаточное количество достойных. Да хоть кто-то бы оказался. И все получится. Скорее всего. Рано или поздно…

— Рано подводить итоги, — процедила сквозь зубы Рит. — И ты не ответила на мой вопрос.

— Я ничего не знаю о древних богах или о древнем боге, — сказала после паузы Филия. — Хотя и выискивала все упоминания о них. Так же, как и моя мать. Мы же не будем называть знанием древние сказки? К тому же мать говорила, что он или они — непостижимы.

— И все же она решила положиться на их… атрибуты, — заметила Рит.

— На силу, которую почувствовала, — пожала плечами Филия. — Которую искала сотни лет. Которую призывала и готова была принять. О которой кое-что поняла. Нельзя полагаться на то, что основано на боли, на страхе, на слепой вере, на крови. Только на то, что основано на любви. Пусть даже оно едва различимо. Не любовь, сила. Пусть даже ты не можешь ее постичь. Ощущения — достаточно. Ты можешь сказать, не это ли и есть слепая вера? А я отвечу, что для кого-то — да. И что с того?

— Ты говоришь, как моя бабка, — засмеялась Рит.

— Понимаешь, — Филия в свою очередь задумалась. — Вот эта книга, да и все эти запрещенные ныне предания — о творце, о трижды пришедшем, все они в прошлом. Мы не возносим этому забытому тройному бедолаге молитвы. Мы не одурманены обрядами и ритуалами. Мы о нем почти ничего не знаем. Таким образом, если он и является кому-то, то является в чистоте. В неведении.

— Тебя являлся? — спросила Рит.

— Нет, — хмыкнула Филия.

— А твоей матери? — спросила Рит.

— Я не спрашивала, — призналась Филия. — Но она говорила, что слышала не только голос своего бога. Не только голос той, что ныне скрыта в Гледе. Еще кое-что.

— А вот к этому недугу моя бабка посоветовала бы крепкий сон и здоровое питание, — заметила Рит.

— Я бы не отказалась, — улыбнулась Филия и добавила секундой позже. — Нет, никто мою мать не окликал с горних высей, не говорил с нею, никто ничего не советовал, не увещевал. Она просто слышала что-то вроде… музыки. Знаешь, как будто высоко в горах пастух, у которого в руках оживает всякая дудка, разговаривает с заснеженными вершинами. С помощью обычного пастушьего рожка.

— И поэтому мы оказались в Опакуме, — поняла Рит.

— Неужели ты не понимаешь, что не моя мать привела нас туда? — посмотрела на Рит Филия. — Это рок. Судьба. Что такое дыхание моей матери по сравнению с ветром, что дует нам в лицо или в спину? Представь себе, что древние боги или бог этой земли кто-то вроде наших родителей. Ушедших родителей. Умерших родителей. Как хочешь. Тех, кто может наблюдать за своими детьми. Представь себя на их месте. И запомни главное — ты не можешь прожить жизнь за кого-то. Что бы ты стала делать, если у тебя есть только… музыка? Или лишь возможность укрепить дух своего ребенка? Или что-то похожее? Пойми, если они есть, они не должны делать что-то за нас. Решать за нас. Они дают возможность людям самим решать свою судьбу. Разве это не благо?

— Переживать жатву, гибнуть, страдать — это и называется — решать свою судьбу? — спросила Рит.

— И это тоже, — ответила Филия.

— А твоя мать тоже относится к тем, кто сам решает свою судьбу? — спросила Рит.

— Да, — проговорила Филия. — Уже семьсот лет. Пусть даже она и не была человеком. В некотором смысле. Во всех остальных смыслах она именно человеком и была. Хотя она и всегда повторяла, что победа никому не обещана. И если она будет достигнута ценой собственной жизни, это будет великим везением, поскольку скорее всего не будет ни жизни, ни победы. Знаешь, она иногда смеялась. Говорила, что если смириться с тем, что занимаешься безнадежным делом, то всякая удача на этом пути будет казаться стократ дороже любой победы.

— Зачем ей все это было нужно? — спросила Рит. — И эта проклятая обреченность или безнадежность в том числе? Зачем? Из-за чего песчинка, пусть даже и золотая, может встать поперек потока воды? Что ею двигало? Любовь к людям? Месть? Любовь к собственной дочери?

— Все, — ответила Филия. — И любовь к собственной дочери, и интерес к людям, и месть. У нее было достаточно причин. К тому же выбирать в таких случаях не приходится. Встаешь ли ты против потока или тихо лежишь на дне, поток разбираться не будет. Унесет всех.

— Унесет всех, — повторила Рит.

— Знаешь, — Филия как будто оживилась, — она рассказывала мне о том прекрасном мире, в котором все это началось. Хотя, даже она не могла точно сказать, где это началось. Но в том мире…

— Там, надо думать, никого вроде твоей матери не нашлось? — перебила Филию Рит.

— Там были другие, — сказала Филия. — Вроде вот этого вашего воина в черной маске, который погиб в Опакуме. Погиб, как и многие. И эти другие гибли и там. Но все было тщетно. Да, там нашлись силы, которые спасли часть людей. И, кстати, ценой собственного бытия. Доставив их сюда. Но в том мире… все обратилось в пепел. Все сгорело. Моя мать очень не хотела, чтобы это повторилось здесь. Но все к тому идет. Зараза, которая сожрала тот мир, жаждет сожрать и этот. Ты понимаешь это? Сейчас, когда вроде бы еще ничто не предвещает такого исхода, я свидетельствую — единственная цель этой сущности — сожрать все…

— И личинка этой беды таится внутри Гледы? — спросила Рит.

— Если бы это было так, я бы убила ее, — прошептала Филия. — Не задумавшись ни на секунду. Прости, но даже вместе с Гледой. Вместе с тобой, будь она в тебе. Вместе с собой, будь она во мне. Не по желанию моей матери, а по необходимости. Но это не личинка. Это ключ. Вихрь. Ураган. Но и всего лишь ключ. Его нельзя ни убить, ни удержать, выпустив однажды. Мы уже говорили об этом. Вся разница между нами и теми, кто надеялся на воплощение этой силы, в том, что они боятся, что этот вихрь рассеется, и им придется начинать все с начала. Уверена, они уже теперь ломают голову над новым обрядом.

— Эта личинка… — пробормотала Рит. — Или вихрь. Эта зараза… Был… Была среди тех, кто доставил людей из того мира сюда? Среди тех, кто спасал их?

— Да, — кивнула Филия. — Она ведь своего рода божество. Одна из пяти. Богиня. Или же высший демон, если угодно. У таких сущностей не может быть точных определений.

— И она… — неопределенно повела плечами Рит, — отказалась от этой миссии? Отказалась уже здесь? Пробравшись сюда на спинах тех, кто спасал?

— Что ты хочешь услышать? — спросила Филия. — Или что я могу тебе сказать? Во-первых, предполагать, догадываться и знать — не одно и то же. Во-вторых, это как пытаться понять мысли огромной горы. Ее состояние. Как это сделать, если для горы год — все равно, что один день? А уж влезть в шкуру бога или великого демона — это и представить невозможно. Но мать говорила, что если бы та, которая была среди пяти высших, среди тех, кто управлял умбра, не отказалась, то не было бы ни жатв, ничего. Просто, на этой земле появился бы еще один народ немалым, но не бесконечным числом. Но она не смогла. Да и вряд ли пыталась. Думаю, у нее был свой собственный план… Не совпадающий с планом оставшихся четырех.

— То есть, она их предала? — уточнила Рит.

— Разве может предать чужак? — удивилась Филия. — Тот, кто изменился непоправимо? Тот, кто перевернулся внутри себя? Тот, кто по сути является твоим врагом? Тот, кто охвачен безумием?

— Безумием? — переспросила Рит. — Она лишилась ума?

— Безумный — это не глупый, — заметила Филия.

— Если я правильно поняла, — сдвинула брови Рит, — то выходит, что если бы она была разумна, той беды в том мире могло ведь и не случиться?

— Когда я спрашивала об этом мать, она всякий раз погружалась в долгие размышления, — засмеялась Филия.

— Почему эту… пятую не остановили те, кто был равен ей? — спросила Рит.

— Может быть, не смогли? — предположила Филия. — Или же она была их частью, как та же рука часть тебя? Что мы можем об этом знать? Может быть, ее безумие наделило ее большей силой?

— Боги не смогли ее остановить, а мы сможем, — с кривой усмешкой пробормотала Рит.

— Нам придется, — ответила Филия. — Знаешь, мать говорила мне, что эта сущность даже против своей воли, но участвовала в общем действе. Она выжила, но тоже потратилась. Ослабла. И только поэтому она не начала пожирать эту землю сразу.

— Кто она? — спросила Рит.

— Враг, — ответила Филия. — Бездонная пропасть, ставшая сутью высшего существа.

— И сейчас она в Гледе, — вновь повторила те же слова Рит.

— Ее ядрышко, — ответила Филия. — Ее малая часть. Иначе Гледу сразу бы испепелило. Или порвало в клочья. Или разбило бы вдребезги. Но и того, что есть — хватит. Этой сущности хватит.

— Для чего? — спросила Рит.

— Для ее возрождения, — прошептала Филия. — И для того, чтобы в том или ином виде жатва на этих землях не кончалась.

— Знаешь, — Рит вновь окинула взглядом горизонт, посмотрела на небо, погладила холку лошади, что несла ее, — я же из кимров. Кимры никогда никому не подчинялись. Они вольный народ. И в степи порой они встречают странных существ. К примеру, танцующего шамана или дервиша, который проносится словно вихрь. Мать говорила мне, что это тоже демон. Но из прежних, понимаешь? Из тех, что были еще до этого… трижды пришедшего, хотя я все еще не уверена, что и он был на самом деле.

— И что ты хочешь мне этим сказать? — нахмурилась Филия.

— Эти демоны нашли себя, — пожала плечами Рит. — Так же, как и кимры. Где-то в стороне, на обочине, там, где о них мало кто знает. Почему бы этому демону или богу, что застрял одной ногой в животе Гледы, не найти себе место? Или он не способен понять, что жрет камень, который единственный может служить ему опорой?

— Твоя ошибка в том, что ты представляешь на этом месте человека, — сказала Филия. — А это нечто совсем другое. Тебе представляется камень, а ему или ей — этот камень как сладкий берканский сыр. Подожди. Хелт сюда скачет. Кажется, есть новости.

Старшина придержал коня, развернулся и поехал рядом с Филией, время от времени с интересом посматривая на Рит.

— Эйк хотел предупредить вас и попросить об одолжении.

— Это поручение Ходы, я полагаю? — уточнила Филия.

— Конечно, поручение короля Ходы, конечно, — прижал руку к груди Хелт. — Но это поручение передал Эйк. Дозоры приносят дурные вести. Хотя мы услышали о них еще неделю назад. Что-то неладное творится в окрестностях. Жителей нет.

— А как же в деревне, где мы были? — не поняла Филия. — Там же были жители?

— Что их там было? — скривился Хелт. — Один из десяти, да и тот как будто не в себе? Вон, хозяин трактира заговариваться стал, хотя весь амулетами обмотался. А прочие где? Да и стриксы… То ли они нужны еще, то ли уже все побоку… Непонятно. У кого старые язвы на шее зажили и без стриксов, у кого свежие появились, а кого и поперек живота перепоясало. Безумие какое-то. Вы бы приглядывались, очень Хода хочет понять, что такое происходит.

— Это все? — спросила Филия.

— Нет, — понизил голос Хелт. — Еще есть осколки.

— Осколки? — удивилась Филия.

— Некоторые из жителей… прежде чем уйти из дома, исчезнуть, раствориться, били посуду, — пожал плечами Хелт. — Только не спрашивайте, зачем. Если бы они были безумцами, уж точно бы не пропустили окон, но били только горшки, чашки, блюда. Ясно вам?

— Ясно, — кивнула Филия. — Какие еще будут указания?

— Как въедем в город, сразу во дворец, — твердо сказал Хелт. — Вы под моим надзором. Уже завтра опять в путь.

— Под надзором? — удивилась Филия. — Я думала, что мы под охраной. У меня дом в Урсусе. Ночевать я могу где угодно, но в дом мы с моей спутницей должны заглянуть. И это не каприз. Это вопрос нашей безопасности.

— Я передам Эйку, — процедил сквозь зубы Хелт и подал коня вперед.

— Что ты об этом скажешь? — посмотрела на Рит Филия. — Что еще за осколки?

— Бьют сосуды, — прошептала Рит. — Видно что-то такое витает в воздухе. Разносится ветром. Похоже, рождается новый обряд. Или новое безумие.

— Возможно, — задумалась Филия. — Но обряд лишь в том случае, если его исполнители при этом остаются людьми. Иначе морок и безумие. Кстати, когда моя мать… моя мама думала о том, что здесь происходит, она раз за разом приходила к выводу, что прежние боги сами просто не могут противостоять новым богам.

— Почему? — посмотрела на Филию Рит.

— Она говорила… — Филия выдержала короткую паузу, словно припоминая что-то, — что вся их сила распределена между людьми. В каждом из нас есть крохотная частица бога.

* * *

День выдался пасмурным, но когда отряд Ходы выезжал из леса к урсусскому холму, облака расползлись, и солнце осветило и белые стены города, и остроконечные башни летнего дворца, и темный штрих менгира.

— Как будто и нет никакой жатвы, — с тоской пробормотала Филия.

— А чего ты хотела? — спросила Рит. — Крови на стенах и траурных флагов?

— Нет, — сказала Филия. — Мне хватает и тех флагов, что уже здесь.

— Что они значат? — спросила Рит.

— Желтый, звезды на нем неразличимы отсюда, флаг Йераны, — прищурилась Филия. — Значит, в городе или ждут королевскую особу, или кто-то из особ королевской крови уже в Урсусе. Но так как Хода последний отпрыск в династии, верно первое. Белый — флаг Берканы, пять звезд на нем — пять королевств. Поднимается во время войны, которая, как ты понимаешь, еще не закончена. А вон тот — белый с большой желтой звездой — стяг Храма Кары Богов. Не иначе из самой Исы прибыл важный храмовник.

— А это что за мост? — показала Рит на древние опоры, уходящие к востоку.

— Это акведук, — пожала плечами Филия. — Древнее сооружение, устоявшее каким-то чудом. Когда-то по нему в город поступала вода с гор, но теперь реки протекают рядом, и надобность в нем отпала. А ну-ка… Кажется, в городе по случаю прибытия нового короля ожидается празднество!

Отряд короля был еще в полулиге от Урсуса, когда его ворота распахнулись, в вслед за этим загремели барабаны и загудели берканские трубы.

— Ты смотри… — покачала головой Филия. — Вот радости-то. Не иначе, как победу собираются отмечать и славить. Сам бургомистр Ярн вышел из ворот, сейчас на колени бухнется. Хелт, мать твою. Давай сюда!

— Что случилось? — приблизился к спутницам старшина.

— Обряд затянется не менее чем на полчаса, после которого всякий горожанин будет знать, что в свите короля две странных особы, — прошипела Филия, прихватывая лицо платком. — Да и знают меня в городе. Что тебе было сказано? Охранять и держать в тайне. Ты к какой дружине приписан?

— К Йерской, — расправил плечи Хелт. — Но последний год был старшиной дозора в Могильном остроге.

— Ярлыки все с собой? — прищурилась Филия.

— Обижаешь, — скривился Хелт.

— И то верно, — кивнула Филия. — Если кудри расчесывать успеваешь, значит, и подорожные ленточкой перетянуты. Правим вон на ту дорожку вдоль стены. Въедем в город через западные ворота. Постучим — откроют, я у жены старшины тех ворот роды принимала. Успеем и ко мне в дом заглянуть, и во дворце раньше короля окажемся. Или сразу за ним. Понял?

— Может, у воеводы Эйка сперва справиться? — усомнился Хелт.

— А чтобы пописать, ты тоже всякий раз к Эйку скачешь? — понизила голос Филия, и через минуту двадцать два всадника свернули с главной дороги.

* * *

Когда Рит увидела, как ее спутница обнимается с седым усачом, что и в самом деле служил при западных — непарадных воротах Урсуса, да расспрашивает его о добром десятке детей, половина из которых, как поняла Рит, прошла через руки городской повитухи и успела вырасти и сама обзавестись детьми, она тут же решила, что Филии не за сорок лет, а уж точно за шестьдесят. А то, что выглядит молодо, так что же делать, может быть, это у них в роду? Если матушке было за семьсот, то почему бы доченьке не молодиться и в семьдесят? Но когда Филия распрощалась с усачем и вместе с Рит поскакала по пустынным улицам города, на мостовых которого то тут, то там поблескивали осколки битой посуды, тут же забыла о собственных предположениях.

— В городе не все ладно, — процедила сквозь зубы ее спутница. — Ты ни о чем не успела переговорить с Гледой еще в Опакуме? Или еще с кем из их отряда?

— Гледе было не до разговоров, — призналась Рит. — С Бретом я разговаривала. Но он больше сам меня расспрашивал. О Хели, о Фризе, о тройном менгире. Ну, и рассказывал кое-что. Положил взгляд на Шаннет. Надумал подружиться с красоткой.

— Погибла Шаннет, — покачала головой Филия. — Геройски погибла. Как и все прочие. О Кригере не рассказывал?

— О капитане, что в зверя обратился и зарубил хорошего парня? — вспомнила Рит.

— О нем самом, — кивнула Филия. — В городе была пара случаев. Всего пара, тут старательные храмовники, бдят, но и эта пара причинила немало хлопот. Натворила дел. И ведь один был из стражников, всю семью зарубил, а потом сел трапезничать. Детей своих есть. Возможно, некоторые из них были еще живы.

— Давно? — побледнела Рит.

— Недавно, — оглянулась на отряд Хелта Филия. — Уже после падения опакумского менгира. Считай, что в новое время. Тот, что с детьми — пять дней назад. Зарубили его. А еще один жил бобылем. Три дня назад бабку-соседку разорвал, сердце у нее вырвал и исчез. Весь город перевернули, так и не нашли. Тут теперь все по домам сидят. Под замками. Стража с оружием и спит, и по нужде ходит. Храмовники каждый день бурду свою спасительную разносят. И все одно, осколки видишь?

— Да, — прошептала Рит.

— Чуть ли не треть горожан перебила домашнюю утварь и ушла из города. Сначала через ворота, а когда Ярн приказал ворота закрыть, с веревками через стены, через подземные ходы, город же над древними штольнями построен. Разве удержишь?

— Хорошо, что с веревками, — сказала Рит. — Значит, что-то еще есть в голове.

— Безумие — оно ведь разума лишает, а не головы. Зверь ведь тоже просто так в пропасть не кинется, — пробормотала Филия. — Возможно, что тот стражник краешком ума соображал, что он творит. И желал собственной смерти. Когда его убивали, и с места не двинулся. Считай, что голову под меч подставил. И знаешь, если это все еще жатва, то о такой жатве я не слыхивала. Вон мой дом. Хелт! Видишь? Да. Перед менгиром… Там где уголь… Нам туда. Демон меня раздери… Вот почему стражник морщился, когда меня увидел. Рассказывать не хотел…

Домик, который стоял в ряду себе подобных, соединяясь с ними оградой, и который сам служил частью ограды перед черной иглой устремленного в небо менгира, был сожжен. Точнее, пережил пожар. Покачивались на петлях обугленные дверные створки, чернела закопченная стена, наполовину провалился потолок. Прибитые над дверью рога были обломаны и тоже обожжены. Вокруг ступеней валялись осколки горшков и склянок.

— Вот ведь, — спешилась Филия. — Был дом, и нет дома. Точно ведь соседи постарались. Все те, кого я лечила, заговаривала, кому помогала с родами, с кого лишней монеты не взяла, а порой и сама одалживала. Суеверия… Никакой благодарности.

— Трудные времена, — заметил Хелт, спрыгивая с лошади. — Ты бы не спешила, голубушка. Дело такое. А ну-ка…

Он подозвал двух ближайших воинов и махнул рукой.

— Проверьте, что там изнутри.

Воины пробыли в доме не более пяти минут. Вышли обескураженные.

— Все разбито, разграблено. Никого нет. Еще и нагажено на пол.

— Без этого не обходится, — поморщилась Филия. — Всякий избыток выхода требует. Ладно, я быстро. Кто со мной?

В доме, куда Рит вошла вслед за Филией вместе с Хелтом, и в самом деле воняло нечистотами, гарью и еще чем-то, напоминающим сгнившую плоть. Рит прижимала к носу и рту платок, а Хелт вполголоса поминал демонов и прочую нечисть.

— Вот здесь, — показала Филия пятно на полу. — Сама не видела, но по рассказам — вот здесь ваш король, Хелт, был смертельно ранен. И, возможно, вы бы вовсе были уже без короля, если бы не один… лекарь.

— Хопер? — вспомнила рассказ Рит. — То есть, Бланс?

— Он, сердечный, — кивнула Филия. — Все боялся, что нельзя слишком долго светиться под одним и тем же именем в проездных книгах. Как будто их кто-то листает. Ничего не осталось, ничего. Ладно. Пошли, нам во двор.

Они втроем прошли через оскверненное жилище и оказались в небольшом дворе, в котором ничего не было кроме стола, стоявшего на каменной плите, отхожего места и каких-то грядок. За забором, что замыкал двор, высился огромный менгир. Филия пошла к грядкам.

— Посадила что ли что-то? — усмехнулся ей вслед Хелт. — Так поливать надо было.

А потом поднял глаза к менгиру и сказал Рит, которая стояла рядом:

— Чуть ли не за сотню горожан умерло во время жатвы, пытаясь излечиться у менгира. И вот ведь, уже и храмовники запретили подходить к камню, и дозоры выставили, а все равно — прорывались, лезли через ограду, лишь бы прижаться с надеждой на исцеление. А потом — все одно. Огненная удавка на шее и смерть.

— А ты не подумал, что они смерти и искали? — спросила Филия, возвращаясь от грядок с небольшим горшком, отряхивая его от земли. — Если у тебя уже на загривке огонь пылает, что для тебя жизнь? Не всякий огонь водой зальешь. Вот, что нам было надо. И не смотри так, Хелт. Тут не золото и не серебро. А камни. Причем не самоцветы, а обычные. На дорогу высыплешь, и от других не отличишь.

— Те самые? — спросила Рит. — Те, что ты отдала…

Она осеклась.

— Да, — кивнула Филия. — Был некоторый запас. Если сотни лет осматривать древние храмы, открывать их алтари, да прикладывать к тому, что там хранится, свое умение, можно кое-что найти. Не знаю, правда ли, что именно этими камнями побивали три раза до смерти трижды пришедшего, но сила в них есть. И нам без нее никуда.

— Да это же ересь! — воскликнул Хелт.

— А это вокруг что? — побледнела от ярости Филия. — Благость? Ты бы лучше прикинул, откуда здесь такая вонь… Да и стражу бы вызвал. Точно где-то спрятан недоеденный горожанин. И спрятан тем горожанином, которых его не доел. Куда твои воины смотрели, если ничего не нашли? Или у них насморк? Нюх отбит?

— Стража! — во всю глотку рявкнул Хелт, обернувшись к дому, и в это мгновение Рит заметила, как стоявший на каменной плите стол вздрогнул. Еще ничего не понимая, она положила руку на рукоять меча, но в следующее мгновение стол вместе с каменной плитой откинулся к ограде, и из черной дыры в земле выскочило ужасное существо, которое, скаля огромные клыки, бросилось вместе с волной удушливой вони на нежданных гостей.

Рит сделала два быстрых шага вперед и в тот миг, когда зверь уже толкнулся задними лапами, чтобы снести всех троих, присела, подалась в сторону и вскрыла мечом мелькнувшую между оскаленной пастью и обрывком доспеха живую плоть. Истошный вой раздался в ту же секунду и почти сразу перешел в хрип. Зверь рухнул у ног окаменевшего от ужаса Хелта, который не успел даже нащупать рукоять меча.

— Вот и второй, — заметила Филия.

— Господин старшина! — замер выскочивший на ступени посыльный, вслед за которым двор стал наполняться стражей. — Воевода Эйк требует вас срочно во дворец вместе с охраняемыми особами. Через пару часов король покидает город. Здесь сам предстоятель Храма Кары Богов Лур и посланник принца Исаны Хедерлига — мастер стражи Лон! Есть новости… для охраняемых особ…

— Новости для охраняемых особ, — с трудом пробормотал Хелт, наконец нашел на поясе меч, плюнул, вытер со лба, царапая его кольчужной перчаткой, пот. — Еще неизвестно, кто кого охраняет…

Глава третья. Глаза

«Смотри и увидишь»

Пророк Ананаэл. Каменный завет

Они обогнули Урсус с севера еще в темноте. Промчались пыльным проселком не менее трех десятков лиг, лишь иногда склоняя головы под ветвями, которые в ночном сумраке казались перекладинами выставленных вдоль дороги виселиц. Затем выбрались на неухоженную, но все же мощеную дорогу, которую Гледа и не пыталась узнавать, и уже ранним, звенящим от тишины утром преодолели еще пару десятков лиг, пока сразу за мостом через быструю речушку Ло Фенг не поднял руку, не спешился и не повел лошадь по языку каменной осыпи сначала в прохладную воду, а потом, через сотню шагов, по прозрачным струям в заросший папоротником лес. Не прошло и пяти минут, как на оставленной в стороне дороге послышался стук копыт лошадей преследователей.

— Двое, кажись, — прошептал Стайн и с уважением посмотрел на Ло Фенга. — А я не поверил. Как ты их услышал? В самом деле, что ли от самого трактира за нами держались? Неужели молодой король надзор за нами учинил?

— Нет, — коротко ответил Ло Фенг, вновь взял под уздцы лошадь и вновь вошел с нею в воды мелкой речушки.

— Вот так, — с кривой ухмылкой развел руками Скур, подмигнул Гаоте и повел свою лошадь вслед за эйконцем. — Мудрость она такая… молчаливая.

Во второй раз Ло Фенг выбрался на берег чуть ли не через лигу — у подножия известкового холма, поросшего светлым сосновым бором, но не из-за леса, а точно там, где вместо гальки на дне речушки начинался ил. Гледа ждала, что эйконец обогнет предательское место и вновь отправится по воде вглубь берканского леса, что тянулся в этом месте чуть ли не до Молочных гор, но Ло Фенг дал команду вставать на привал, хотя костер разводить не разрешил. Точнее, коснулся плеча Стайна, который нагнулся за валежником, и покачал головой — «Не надо».

Гледа спрыгнула с лошади, поймала понимающий взгляд Скура, вложила в протянутую руку колдуна уздцы лошади и отправилась через заросли орешника к реке. Прошла по берегу, стараясь не сбивать росу с травы, остановилась над склонившейся над водой ветлой, сквозь крону которой лучи солнца нащупывали разноцветную гальку на дне реки, и стала раздеваться. Через минуту, оставив пояс с мечом на береговом срезе, ступила в воду. Медленно опустилась в речные струи, легла, почувствовала спиной гальку, поймала пальцами рук и ног водяные жгуты, взъерошила короткие волосы, ощупала лоб, который еще не так давно пекло от страшного знака, и вдруг заплакала. Без рыданий, без всхлипываний, без рези в глазах. Слезы наполняли глазные впадины и скатывались по вискам, смешиваясь с речной водой. Небо, солнечные лучи, узкие листья ветлы дрожали, переливались, искрились тенями и сливались друг с другом. Неожиданно стало спокойно и хорошо, хотя сквозь яркое мельтешение Гледа сначала видела брата Макта без одной руки, потом отца без обоих рук, а вслед за ними и всех остальных, что шли вместе с нею последние несколько недель нелегкой дорогой, и не добрались до этих прозрачных струй. Только одного она не видела и не хотела видеть — того, что произошло возле опакумского менгира.

Не поднимаясь, она закрыла глаза и принялась себя ощупывать. Нашла затянувшиеся раны, в которые Ло Фенг вставил камни Бланса, прикоснулась к ним и удивилась, что почти не чувствует боли. Камни под кожей казались чем-то вроде семян вяза, с твердым ядрышком в центре и ощутимым крылом вокруг, и холодили пальцы даже через кожу. Гледа стала ощупывать себя дальше и вдруг вздрогнула, зацепив браслетами на руках соски. Ощущение было не то что болезненным, а каким-то непривычным, словно на недавнюю рану наросла молодая и тонкая кожа. Гледа чуть приподняла голову, удивилась тому, что соски ее явно потемнели, осторожно потрогала грудь и скользнула ладонями к лону. Низ живота тянуло. Секунду или две ей хотелось или завизжать от ужаса или протянуть руку, выхватить меч и вспороть собственный живот, но холодные струи словно успокаивали ее, поглаживали, охлаждали. Она попробовала заплакать снова, но не смогла. Повела головой, поймала губами выплеск речной волны и проглотила его.

— Не задерживайся, — услышала она голос Ло Фенга и, выставив перед собой меч, вскочила на ноги.

Он стоял к ней боком и смотрел не на нее, а туда, куда убегала река. В руках у него был сверток.

— Не задерживайся, — повторил он негромко, и она вдруг поняла, что толком не слышала его голоса. Разве только на стене Опакума, но там голос эйконца почти всегда смешивался с шумом осады.

— Хода нам выделил не самых плохих лошадей, хотя и им нужен отдых, но из леса нам придется уйти, — продолжил говорить Ло Фенг. — Конечно, полсотни лиг многовато даже для самых хороших лошадок, но нам надо проделать хотя бы еще десяток лиг. Я предпочту остановку в поле, в каком-нибудь распадке или на холме. В этом лесу не все ладно.

Она начала озираться, и только теперь, выбравшись из воды и смыв с себя то ли усталость, то ли отчаяние, почувствовала — в лесу что-то есть. Или кто-то.

— Теперь то, что я должен сказать тебе один на один, — все так же смотрел на юг Ло Фенг. — Ты старшая отряда, поскольку больше меня и больше любого из нас. Потому что вместила в себя бога. Потому что платишь за все своей жизнью. Поэтому ты принимаешь решения. Я должен доставить тебя в Райдонский монастырь, и я сделаю это, но я не смогу избыть твою ношу, поэтому помни всегда, когда я буду оберегать тебя, я не буду спрашивать у тебя совета. Но когда я буду ждать твоего решения, я посмотрю на тебя.

И он посмотрел на нее, и Гледа, забыв, что стоит напротив мужчины с одним мечом, который ничего не прикрывает, кивнула.

— Именно этот жест и будет обозначать твое «согласие», — сказал Ло Фенг и, прежде чем уйти, положил на траву сверток. — Тут платье и платок, которые приготовила для тебя Филия. Не стоит притворяться воительницей или мальчишкой. Когда живот станет заметен, а, судя по всему, это вопрос пары недель, если не меньшего срока, времени для того, чтобы переодеться, может не найтись. Не волнуйся, платье широкое и легкое, его можно надеть поверх твоей привычной одежды и сражаться оно тебе не помешает. Хотя надеюсь помешать я. Ты должна оставаться в безопасности.

И даже после этих слов Ло Фенг не позволил себе улыбнуться. Развернулся и пошел прочь.

* * *

Платье и в самом деле оказалось в пору. Гледа натянула на себя под него все ту же привычную одежду, только куртку поверх платья не стала надевать, потому как солнце начало палить даже сквозь ветви деревьев и возле прохладной реки, но пояс с мечом все-таки нацепила. Глупо было стягивать талию поясом меченосца, да и неясно, как долго его удастся носить, но ничего другого она не придумала. Неужели и в самом деле ребенка можно выносить не за девять месяцев, а за три? Или за два? Или все дело в том, что в ней все же не вполне ребенок? И кого она все-таки родит? И родит ли? И будут ли у нее когда-нибудь настоящие дети? И будет ли она сама?

На мгновение в глазах у Гледы потемнело, ей даже пришлось опереться о ствол склонившейся над водой ветлы, но через мгновение она вновь выставила перед собой меч. Издалека, но на нее все же смотрели. Одно было неясно — чей это был взгляд? Человека или зверя?

Гледа повязала простой в цвет платья платок, перехватив его так, чтобы всегда можно было скрыть нижнюю часть лица, и подумала, что для того, чтобы быть неузнанной в родном Альбиусе — платья достаточно, а уж в платке ее точно никто не узнает, хотя, что там прошло-то с того дня, как они отправились с отцом на рынок, чтобы купить подарок матери? Была весна, стало лето. Была одна жизнь, не стало никакой. Нет, все-таки в этом лесу была какая-то жизнь. Но, скорее всего, в отдалении. Иначе Ло Фенг не оставил бы ее здесь одну. Или же он все еще остается поблизости?

Когда она подошла к стоянке, ее уже ждали. Во всяком случае, на расстеленной на лесной траве ткани лежала немудрящая еда, к которой без нее никто не притронулся. В качестве напитка была все та же обычная вода.

— Ну вот, — довольно кивнул Стайн. — Отец бы твой порадовался. Говорил как-то, хотел бы посмотреть на свою дочь в платье, так ли же она красива, как и ее мать. Может быть, и смотрит на тебя сейчас откуда-то…

Стайн повел вокруг себя рукой, наткнулся на затуманенный взгляд Гледы, понял, что сказал лишнее, махнул рукой и отвернулся.

— Его похоронили? — спросила Гледа, хотя должна была помнить. Но она не помнила.

— Да, — кивнул Скур. — Филия сказала, что в святом месте. В яме, которая образовалась от менгира. Считай, что в древней часовне. Рядом — твоя мать и дед. Да и дядя этот поганый, чего уж там разбирать теперь. И король Йераны. Вот это уже неплохое соседство. Король Хода приказал сорвать со всех окон и стен замка шторы и занавеси, разрезать… Так что каждый защитник был погребен по-людски. Каждого завернули в ткань. Вместе с оружием и доспехами. Приказ короля. Всех защитников крепости. Те, кто пытался ее захватить, остались лежать непогребенными. В назидание, как сказал Хода. Ну и завалили все это камнем. Считай, восстановили часть стены. Камня там вдосталь было… Набросали…

— Почему я этого не помню? — спросила Гледа.

— Вспомнишь, — негромко сказал Ло Фенг.

— Ты бродила вокруг, — покосился на эйконца Скур. — Как будто не в себе. Рит и Филия не отходили от тебя, боялись, что ты в яму упадешь. А ты все разговаривала с кем-то.

— С кем? — спросила Гледа.

— С отцом, — пробурчал Стайн. — И с матерью. Мороз по коже. Я их, конечно, не слышал, но кого-то же ты называла папой и мамой? К кому-то обращалась? Я бы понял, если бы это были мольбы, но так не молятся. Это был просто разговор. Ты даже улыбалась. Брет, так ведь того парня зовут, даже испугался. Что ты с ума сошла. А ты просто разговаривала.

— Пепельная Пустошь разбежалась до самых гор, — объяснил Скур, поймав взгляд Гледы. — До самого ледника. Теперь там и такое возможно. Новые правила, новые обряды, новые видения. Не знаю, надолго ли…

— Ничего этого не помню, — повторила Гледа.

— Вспомнишь, — еще раз сказал Ло Фенг, поднимаясь. — Ешьте и уходим. Дорогу будем обсуждать в другом месте.

* * *

Они вышли из леса через час. Почти по его краю, в полулиге — тянулся проселок, в котором Стайн опознал дорогу от Хлебного торжища к Новой мельнице, но Ло Фенг повел отряд дальше по полю, благо солнце сияло и трава еще не поднялась в рост человека. Еще через час начались поросшие дубами холмы, а когда солнце забралось к зениту и начало сползать к западу, отряд вновь вошел в воду уже другой речки, которая отличалась коричневым и мягким речным песком и, по уверению Стайна, сливалась с первой речкой через десяток другой лиг к югу у соляных штолен. На одном из холмов на левом берегу этой реки Ло Фенг и объявил привал, предупредив, что костер разводить только в яме, ни проблеска не должно было проявиться в ночи.

— Лошадям надо отдохнуть, — заметил Ло Фенг, осматривая копыта животных, когда уже и костер потрескивал в яме сухими ветками, и лошади были напоены и накормлены. — Мы их не гнали, конечно, но для дневного перехода это перебор. Сорока лиг хватило бы. Полсотни — предел. Путь долгий.

— Еще бы, — хмыкнул Стайн. — От Урсуса до Райдоны вся тысяча наберется. Даже если по полсотни миль — все одно — двадцать дней. И это самым коротким путем. А на таком пути без задержек не бывает. Хватит нам месяца или нет?

Стражник посмотрел на Гледу.

— Откуда она знает? — ответил за нее Скур. — Ей только семнадцать исполнилось. Ничего она в этом не понимает. Тем более такая засада. Это ж не простое мамское дело.

— Мужика надо было подставлять под эту пакость, — сокрушенно покачал головой Стайн и потер рукой зарубцевавшийся шрам на шее. — Мужик бы точно не попал бы в такое положение. Да хоть меня бы! Все одно помирать собирался. А тут вроде бы и даже пакость эта на загривке затянулась, словно и жатва кончилась.

— Выбирать не приходилось, — заметил Скур.

— Не мы выбирали, — подал голос Ло Фенг. — Ведь так, Гледа?

— Должна быть какая-то причина, — впервые после первой стоянки произнесла она.

— Брет сказал, что ты с отцом устояла против жнеца, — напомнил Скур. — Не пала ниц. Еще в Альбиусе. Так ведь? Кто за кого держался?

— Я обделалась от страха тогда, — вымолвила Гледа, как будто разговаривала с закадычными подружками, которых у нее никогда и не было. — От страха. От смертного ужаса. Не знаю, кто за кого держался, я за спиной отца стояла. Но он никогда бы не упал ниц.

— Это да, — кивнул Стайн. — Торн был как раз таким.

— Значит, — после недолгой паузы произнесла Гледа, — должна быть какая-то причина, что я устояла еще в Альбиусе.

— В роду у тебя что-нибудь было… — пожал плечами Стайн. — По-другому не бывает. Если дите вымахало выше отца. Или способность какую обнаружило. Или цвет волос какой-то. Точно — ищи среди предков. Ветром такое не надует.

— Есть у кого спросить-то? — посмотрел на Гледу Скур. — Альбиус же мы никак не минуем.

— Никого не осталось, — покачала головой Гледа. — Ни отца, ни матери, ни слуг, ни дяди, каким бы он ни был, ни деда. Только дом.

— У кого-то и дома нет, — заметил Стайн. — Не, у меня есть, если что.

— Ты с нами, Стайн? — вдруг спросил Ло Фенг, который до этого сидел молча.

— А с кем же? — не понял Стайн. — Или мне кажется, что я в этом отряде? Снится, что ли? Мне ж король приказал!

— Король Хода — король Йераны, — заметил Ло Фенг, — а ты поданный короля Одалы. Потому и спрашиваю — ты с нами?

— Боишься, если не с вами, то растрезвоню на весь Альбиус, что дочка капитана Торна словила проклятое дитя? — помрачнел Стайн. — Убьешь или как?

— Просто спрашиваю, — спокойно произнес Ло Фенг. — Ты с нами или нет?

— С вами, — кивнул стражник. — До конца. Бургомистр наш — барон Троббель, да будут его посмертные дни легкими и приятными, говорил всегда так — в кулачном бою умелец без пальца все одно что умелец с маленьким кулаком. Плохи его дела. Пять берканских королевств — как пять пальцев. Ни одного лишнего! Йерана, Одала, Исана, Петра и Райдона.

— И? — чуть шевельнул губами Ло Фенг.

— Все придется пройти, — вздохнул Стайн. — Я с вами. Или еще раз нужно сказать?

— Достаточно, — задумался Ло Фенг. — Скур, ты можешь накинуть насторожь? Чтобы никто по луговине не подошел к нашей стоянке?

— Сделаю, — поднялся колдун. — Кто ночью будет прислушиваться?

— Я, — посмотрел на клонящееся к вечеру солнце Ло Фенг. — А сейчас лягу спать. Присмотри за округой до темноты. Назавтра другого дозорного подберем.

— Эй! — не понял Стайн. — А обсудить, как дальше пойдем? Надо же ведь будет и в памяти покопаться. Я, конечно, всю Беркану вдоль и поперек, а ну как придется кого-то расспросить о чем?

— Никого ни о чем расспрашивать нельзя, — твердо сказал Ло Фенг. — Все разговоры только со мной. Вы все — немые. Тем более в Альбиусе. Въедем в Одалу, будем кивать на их столицу Оду. Окажемся в Исане — значит идем в Ису. В Перте — в Перт. В Райдоне — в Райдо. Что за дорога была, с которой мы ушли?

— Дорога как дорога, — пожал плечами Стайн. — Так и называется — Старая Гебонская дорога. Тянется мимо Арки к Одалскому проходу, с одной стороны которого Йеранская башня, а с другой — альбиусский менгир. Там уж и до Альбиуса рукой подать.

— Арка — это двойной менгир? — спросил Ло Фенг.

— Он самый, — кивнул Стайн.

— Мимо него и пойдем, — сказал Ло Фенг. — Какие будут города на коротком пути к Райдонскому монастырю.

— Это же вдоль гор, — поскреб макушку стражник. — Ну так… Альбиус, конечно. Потом Лигена, так это не город, а так… Королевская вотчина. Потом городки Лупус, Лейпус и Эк. Последний, правда, в стороне, туда мы точно не попадем. Все они вроде Альбиуса, все в предгорьях, все на реках. А там уж и до Райдонского монастыря сотня лиг останется. Только ведь беда в том, что эта предгорная короткая дорога и в тихое время довольно опасна. Лихие люди во все времена с гор спускались, а уж теперь-то… А нас всего четверо. Если без Гледы — трое.

— Почему это без меня? — спросила Гледа.

— Потому что ты ценный груз, — хмыкнул Стайн. — Нам бы еще хотя бы десятка два крепких ребят.

— Их не будет, — твердо сказал Ло Фенг и сдернул со своей лошади одеяло. — Как стемнеет, всем отдыхать.

— Ты уже и сейчас можешь отдыхать, девонька, — прошептал Скур, протягивая Гледе чашку горячего ягодного отвара.

Гледа поморщилась, отодвигая чашку. От сладкого запаха напитка, который она всегда любила, теперь почему-то слезились глаза и мутило.

— Не могу, неприятно.

— Знакомое дело, — кивнул Скур. — Ничего, неделя-другая, и все наладится.

«Наладится ли?» — подумала Гледа, сдерживая тошноту, и вдруг вспомнила, почему название городка Лигена — показалось знакомым. Ну точно, там у Стахета Вичти, ее погибшего деда, была летняя усадьба. В то время, как в летнюю жару все вельможи отправлялись к морю, ее дед предпочитал горную прохладу. Да место было удивительным, но Гледа бывала там редко.

Не чувствуя вкуса пищи, Гледа чего-то поела, взяла одеяло и легла прямо возле костра, чтобы уснуть почти сразу, воспринимая тихое и раздраженное бормотание Стайна, как шум листвы на ветру. ...