Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Елена Ахметова Идеальный слуга
Глава 1 Как глубока кроличья…
Все бы ничего, но вот Герцогиня, Герцогиня! Она придет в ярость, если я опоздаю! Она именно туда и придет! Л. Кэрролл «Алиса в Стране Чудес» (здесь и далее перевод Б. Заходера)Каждой женщине, привыкшей уделять своему облику определенную долю внимания, знакомо ощущение внутреннего трепета при первом визите к новому мастеру по маникюру. Какой ты от него уйдешь? Потрепанной теткой с окровавленной кутикулой или роковой красоткой с идеальными бликами на безупречной формы ногтях? Адреналин! Лотерея! Русская рулетка! Я покрутила кистью перед носом и философски вздохнула, снова уставившись в свой коктейль. В этот раз мне повезло и не повезло одновременно: нового мастера я нашла в инстаграме, бдительно просмотрев все фотографии с нарочито ухоженными женскими ручками, и даже обнаружила клятвенное заверение, что все инструменты проходят обязательную стерилизацию. Справедливости ради, так оно и было: стерилизации подвергались не только шаберы и щипчики, но и апельсиновые палочки и копеечные одноразовые пилки. Сам маникюр при этом, как ни странно, выглядел на удивление прилично, но жгучего желания присоединиться к стройным рядам постоянных клиентов я что-то не ощутила. А это я еще мастера по эпиляции не искала!.. Признаться, когда я взвешивала все «за» и «против» переезда, о проблеме ухода за собой даже не задумывалась. В первую очередь меня волновали оставшиеся в родном городе сестры, возможные сложности при поиске жилья и все ужасы бюрократии, подстерегающие современного человека, вздумавшего перебраться в другой регион. Но сестры запросто поддерживали со мной связь и по телефону, и любить их с безопасного расстояния оказалось даже легче. Уютная однушка недалеко от парка и метро подвернулась в первый же день после приезда: ее снимали две студентки, которые как раз защитили дипломы и уехали домой, и хозяйка была безутешна, пока я не позвонила ей с предложением долгосрочной аренды. Обещанные ужасы перерегистрации на поверку касались только тех, кто долго не появлялся по постоянному месту жительства — а я до сих пор не была уверена, что останусь в Москве, и перебирать бумажки не спешила. А проблема с поиском мастеров оказалась неожиданно болезненной и не замедлила встать в полный рост уже через неделю после переезда. Практика показывала, что в сфере красоты связи были сродни мафиозным. Стоило выйти на одного приличного косметолога и заверить его в своем безграничном почтении — и тогда он, таинственно поигрывая бровями и намекая на полную конфиденциальность беседы, отрывал от сердца контакты мастеров, к которым ходил сам, и требовал сохранить их в строжайшей тайне, дабы непосвященные не создавали очередей на запись. В Уфе у меня осталась сестра, профессионально занимавшаяся визажом, и я нахально пользовалась ее влиянием, чтобы при необходимости без страха отдаваться в умелые руки ее коллег. Москва оказалась безжалостна. Столичным мафиози от индустрии красоты было недостаточно простых заверений в почтении, и от непосвященных они скрывались поистине виртуозно, оставляя приезжих на растерзание экономных мастеров с многоразовыми апельсиновыми палочками. Покосившись на свои ногти, я машинально поморщилась и перевела взгляд за окно. В парке цвела сирень и скакали по соснам поразительно наглые белки, по круглому пруду катались на лодках приезжие, а жирные утки (не менее наглые, чем белки) лениво уворачивались от весел, не забывая подплывать ближе, если в руках у туристов показывался кусок хлеба. Вечернее солнце просвечивало насквозь опорные конструкции колеса обозрения, чья высшая точка едва-едва выглядывала из-за вековых деревьев. Идиллический парк так и просился в объектив фотоаппарата, но я упрямо не вылезала из-за стойки, предпочитая наблюдать за ним через стекло. Искать кого-то, кто стал бы снимать меня на фоне вековых сосен, не хотелось. Пофотографировал уже один такой. — Плохой день? — мужчина лениво растягивал гласные, почти напевая, и о том, что фраза не раздалась из потрепанных колонок музыкальной станции, а произнесена вживую и адресована непосредственно мне, я догадалась только после того, как на стойку чуть поодаль от моего многослойного кофейного коктейля приземлилась внушительная пивная кружка. За ручку ее придерживала крепкая ладонь с длинными пальцами и возмутительно аккуратными ногтями правильной прямоугольной формы, такая пропорциональная и изящная, что поначалу я засмотрелась и даже как-то не соотнесла с размерами собственно кружки. Но потом счастливый владелец уселся на соседний барный стул и слегка ссутулился, опершись локтями о стойку, и весь шарм развеялся — как и не бывало. Стул жалобно скрипнул. Стойка — тоже, с секундным опозданием. Кожаная косуха нараспашку визуально добавляла объема, хотя лишним весом мужчина, кажется, не страдал — только лишним ростом и самоуверенностью. В нем было, наверно, не меньше двух метров — должно быть, каких-нибудь лет пятнадцать назад за ним охотились все баскетбольные клубы, но сейчас он производил впечатление человека, который поставил на своем будущем жирный крест. И еще пивом сверху залил. Случайно. Я отодвинула подальше от его кружки свою шляпку-канотье и отвернулась, не собираясь вступать в разговор. Мужчина хмыкнул и отхлебнул пиво. Я почти физически ощущала его взгляд и уже размышляла над тем, чтобы выбраться, наконец, из кафе, когда он преспокойно сообщил: — Я знаю, что уже не первый, кто подсаживается к тебе за последний час. Но я буду первым, кого ты выслушаешь. Уверенные интонации сработали, как пусковой крючок для давно зреющего раздражения. Я крутнулась на стуле, чтобы обстоятельно и вдумчиво изложить все свои предположения о родословной и воспитании навязчивого собеседника, — и осеклась. При ближайшем рассмотрении он оказался тем, что называется «ходячая неприятность». Широченные плечи, длинная шея танцора, красивое смуглое лицо с упрямым подбородком, четко очерченными скулами и небрежной щетиной — этакий классический плохиш; жгуче-черные глаза и встрепанные темно-каштановые волосы удачно дополняли образ. Такой типаж среди моих сестер — родных и не очень — уважали особенно. — Где твоя хозяйка? — резко произнесла я вместо просившихся на язык ругательств. Мужчина насупился и одернул куртку, словно она могла скрыть незримую метку у его сердца: четыре длинные полосы наискосок через левую половину груди — будто следы от когтей. — Тебе-то что? — Не хочу потом выслушивать ее претензии, — честно ответила я и снова отвернулась. — Тебе и не придется, — легкомысленно отмел эту возможность незнакомец и, поняв, что поворачиваться к нему я больше не собиралась, протянул руку и тронул меня за плечо. — Вообще-то я с деловым предложением. Прикосновение было недвусмысленно теплым, и я, вздрогнув, все-таки оторвала взгляд от прогуливающейся за окном парочки. Парень, чрезвычайно довольный произведенным эффектом, расслабленно ухмыльнулся. Своего он определенно добился: живого мужчину, осмелившегося заговорить с одной из нас без разрешения хозяйки, я прямо-таки жаждала выслушать. — Ты не отсюда, — уверенно предположил он, уставившись на меня в упор. — Бьюсь об заклад, на поклон к местным еще не ходила. Я невольно бросила взгляд на спокойную гладь пруда. В воде, будто в гигантском зеркале, отражалась листва и длинная дорожка розовато-рыжего закатного света, и глубокие тени среди густых темно-зеленых водорослей угадывались едва-едва, — но и их было достаточно, чтобы идиллическая пастораль парка вдруг показалась зловеще нарочитой, а детский смех зазвучал наилучшим звуковым сопровождением к качественному фильму ужасов. Утки никогда не заплывали на середину пруда. Лодки кружили вдоль берега, словно зачарованные. — Не ходила, — удовлетворенно кивнул мужчина. — Что скажешь, если я провожу тебя к… нужным людям? — Людям? — саркастически повторила я. — Где твоя хозяйка, человек? Она хоть знает, что ты осмелился говорить с другой навкой?.. — С ней проблем не будет, — поморщился мужчина. — Так что? Я с сомнением выглянула за окно. Предложение, в общем-то, было не лишено некоторого очарования, хоть и несколько преждевременно. — Ты знаком только с утопленницами? — поразмыслив, спросила я и спрятала острый интерес за коктейлем. Мужчина заметно оживился и даже выпустил ручку пивной кружки. — А кто нужен? — деловито поинтересовался он, развернувшись ко мне всем корпусом и слегка подавшись вперед. В его исполнении это выглядело так, будто он навис надо мной, но отстраняться я и не подумала — только вытащила из сумочки телефон и пролистнула несколько фотографий, отыскав изображение ничем не примечательного мужчины с невыразительным одутловатым лицом и седыми волосами. Он брел вдоль бетонного забора промзоны, ссутулившись и глядя себе под ноги; его одежда была идеальным камуфляжем для пыльных городских улиц — серая, неопрятная, будто слегка пожеванная. Штаны пузырились на коленях, на стоптанных ботинках темнели пятна машинного масла, а засаленная куртка вызывала стойкое желание отвернуться и больше никогда не смотреть в его сторону, но я не поленилась сделать несколько снимков, ловя, в первую очередь, выражение лица — безразличное и отупевшее. — Знаешь, где их делают? — спросила я. В медвежьей лапище собеседника немаленький смартфон смотрелся детской игрушкой, а мой любимый чехольчик с акварельными ирисами дивно контрастировал с высунувшимся из-под кожаной косухи шипастым браслетом. Со стороны мы, должно быть, смотрелись анекдотически, но смеяться не тянуло ни его, ни меня. — Гомункулов? — мужчина повертел в руке смартфон и вернул его мне. — Нет. Но я знаю, где их используют, так что, если ты платишь… Я скептически хмыкнула. Где используют этих наскоро сляпанных кукол, я и без него знала. У гомункулов ни мозгов, ни фантазии, зато ограниченный словарный запас и крепкие руки, способные гнуть стальную арматуру, как ивовый прут, — это идеальные чернорабочие. Им не нужно платить, они не едят и не пьют, а что выглядят и разговаривают, словно после недельного запоя, — так кого ж это удивит? — …готов раздобыть хоть целую бригаду, — закончил свою мысль мужчина. — Но прежде чем пускать ее в дело, тебе действительно стоит переговорить с Инной Мологой. Она здесь главная. — Твоя хозяйка? — машинально уточнила я. Он демонстративно закатил глаза. — Хозяйка моей хозяйки. Я поболтала соломинкой в коктейле. Платить живому русалочьему мужу, не представившись ни его хозяйке, ни самой древней навке на ее земле, было чревато куда более неприятными последствиями, нежели финансировать подпольный цех по изготовлению гомункулов. Да и кто сказал, что этот роковой красавчик действительно чего-то стоит, а не просто вышел из воды подсушить шевелюру? В конце концов, никто же не заставляет сообщать этой Инне Мологе, зачем я переехала за полторы тысячи километров, оставив всех своих сестер в ледяных водах негостеприимной Уфимки. А устанавливать связи с местной навью все равно придется — рано или поздно. Так почему бы не воспользоваться моментом? — Хорошо, — решилась я и отставила опустевший бокал. — Я представлюсь здешней навке. Показывай, куда идти… как тебя там? — Итан, — с готовностью откликнулся новый знакомый и протянул руку. — Алиса, — представилась я, чинно пожав его пальцы. Итан расцвел широкой улыбкой. — Алиса, — повторил он и слез со стула, тут же запихнув руки в карманы куртки. — Что ж, идем, если готова узнать, насколько глубока кроличья задница. Я едва не поперхнулась воздухом и недоверчиво уставилась на него снизу вверх. Не то чтобы я ожидала от неизвестно кого идеальных манер или стопроцентной просвещенности, но этот поворот… да, наверное, коробил. — Ты хотел сказать «нора», — без вопросительной интонации произнесла я, тоже спустившись со стула, и одернула юбку. Его улыбка стала только шире. — Если я хоть что-то понимаю в ваших навских обычаях, то ты не в норе, Алиса, — сообщил Итан, отстраненно окинув меня взглядом с ног до головы. — Ты — в заднице. По сути, возразить было нечего. Заложные покойники не покидают место своей смерти без весомого повода унести ноги. Кроме того, я действительно должна была представиться старшей навке сразу же, как только ступила на чужую землю, и именно старшая имела право решать, останусь я здесь или нет. Не признаваться же, что цели моей поездки несколько отличаются от туристических или охотничьих? Я фыркнула и завернулась в плащ. Новый знакомец повел меня не к пруду, чего можно было ожидать, а к единственному в окрестностях «элитному» жилому комплексу — монструозной многоэтажке, обшитой вырвиглазными фасадными кассетами. Сразу за ней начиналось строительное гетто: вытянутые домики поменьше, бдительно уставившиеся окнами друг на друга, перемежались жидкими кустами и чахленькими газонами. Субботним вечером перфораторный гул, обязательный для недавно сданного жилья, был слышен прямо с улицы. В этом благообразном муравейнике я бы в последнюю очередь заподозрила дом самой древней навки Соколиной Горы. Не утони я сама тридцать лет назад — забеспокоилась бы за свою жизнь. — Что, серьезно? — скептически уточнила я, пока Итан выводил меня из-под неусыпного ока консьержки к лифтовому холлу. Внутри все оказалось не так страшно. В лифтовом холле, вымощенном светло-серой плиткой, даже стояла пара горшков с фикусами и лакированная деревянная скамья, которая смотрелась бы куда уместнее на чьей-нибудь даче, но все равно неуловимо добавляла безликому подъезду уюта, свойственного жилому дому. В общем, если бы я своими глазами не видела метку на груди Итана, то, пожалуй, подумала бы что-нибудь не то. — Серьезнее некуда, — хмыкнул новый знакомец и вызвал лифт. Я покачала головой, но оставила свои комментарии при себе. В конце концов, я-то тоже не шалаш на берегу Яузы сняла, мне ли осуждать эту Инну Мологу за пристрастие к верхним этажам новостроек? Хотя для древней навки было бы как раз нормально окопаться на набережной, если не прямо в реке. С возрастом заложные покойницы становятся практически неотделимы от своей стихии и не могут отходить далеко от места своей смерти. Я была относительно молода, и потому переезд за полторы тысячи километров дался мне относительно легко. А вот старшая из моих сестер никогда не поднималась выше талых вод Уфимки — но она и умерла в конце позапрошлого века, когда никто еще и подумать не мог, что на месте деревушки на одиннадцать дворов однажды раскинется густонаселенный спальный район. Инна Молога вполне могла быть младше… я покосилась на голубоватое пятнышко подсветки, прыгающее вверх по кнопкам с обозначениями этажей, и невольно поежилась. Намного младше. Об этом говорила и массивная металлическая дверь, и совершенно сухой коврик перед ней, и солнечный свет, преспокойно проглядывающий через окошко на квартирной площадке, и кокетливая переливчатая мелодия звонка. Хозяйка квартиры, очевидно, не имела проблем ни с железом, ни с рассветами, и даже коварная музыка не могла заставить ее пуститься в пляс, позабыв обо всех делах. Зато Итан, кажется, мог. Выглянувшая из квартиры эффектная блондинка с острым носом и пухлыми (отнюдь не от природы) губами первым делом уставилась на него — и даже приоткрыла рот. — Инна, — как-то тепло и по-свойски кивнул ей Итан и чуть посторонился, поскольку до сих пор из-за его спины виднелась разве что тулья моей шляпки — и то в лучшем случае. — Это Алиса… Я предпочла вовсе обойти его сбоку, чтобы уж точно не выглядывать из-за его спины, как маленькая девочка, и одарила хозяйку отработанной инстаграмной улыбкой. — Алиса Ригер, Уфимка, восьмая сестра, — представилась я, протянув навке руку. Было очевидно, что я ей тоже не понравилась. Что-то в изгибе губ, положении плеч и головы — так ли много нужно показать, чтобы выразить отношение к незнакомке?.. Тем не менее, хозяйка по-деловому пожала протянутую ладонь. — Инна Молога, Волга, первая сестра, — сухо отозвалась она и, проигнорировав мое недоумение (что, здесь и нечисть тоже понаехавшая?!), втянула меня в квартиру. — На пару слов. Итан, подожди здесь. Он, кажется, собирался что-то возразить, но массивная дверь быстро расставила все точки над i. Инна адресовала ей странный взгляд — не то брезгливо-жалостливый, не то уважительный — и повернулась ко мне спиной, продемонстрировав идеально уложенные локоны. — Обувь сними. Я с сомнением покосилась на осыпанный строительной пылью линолеум, но покорно оставила туфельки на резиновом коврике у двери и пошла за хозяйкой вглубь квартиры. Инна проводила меня на кухню, где из всей мебели пока что имелась только длинная узкая стойка вдоль окна и две табуретки, прикрытые газетами. — Не ждала гостей, — скупо проинформировала меня хозяйка, сбросив газеты на пол и любезно кивнув мне на вторую табуретку, и тут же без перехода спросила: — Где он тебя нашел? — В парке, — честно ответила я, поленившись даже уточнять, в каком именно: из окна открывался роскошный вид на колышущееся за многополосной дорогой зеленое море из живых крон. — Я хотела… — Оставайся, мне плевать, — прервала меня Инна. — Главное — не давай Итану живую воду. Ни к чему. Я нахмурилась. Об оплате услуг мы с Итаном еще не договаривались — пока Инна Молога не одобрила мое пребывание в городе, это в любом случае не имело никакого смысла. — Он и не просил, — заметила я. — Попросит, — уверенно отмахнулась Инна. — За последние полгода ты уже седьмая, кого Итан притаскивает ко мне на поклон, и у всех он просит живую воду. — Зачем? — невольно заинтересовалась я. — Вот у него и спросишь, — отрезала негостеприимная хозяйка, — перед тем, как отказать. Далее… каждую пятницу в полночь мы собираемся с сёстрами у Круглого пруда. Хочешь — приходи, нет — не появляйся, всем плевать. Не подходи к промзоне, она принадлежит таласыму, и он, — Инна окатила меня оценивающим взглядом, — посильнее тебя. Сцепишься с ним — помощи не жди… — Всем плевать, — прозорливо закончила я, приложив все усилия, чтобы на лице не отразилось ничего лишнего. Когда меня отправляли сюда, никому и в голову не пришло предупредить, что в фундаменте старого завода кто-то замурован. А ведь ему, если верить путеводителям, больше ста лет! Хороша бы я была, если бы сунулась на землю векового заложного покойника разбираться, кто здесь радикально решил проблему нехватки рабочих рук, наштамповав гомункулов размером с человека… Кажется, мне и впрямь была нужна помощь Итана. Причём платить ему мне только что прямым текстом запретили. Прелестно, прелестно… — У Яузы живёт берегиня, — продолжила Инна, ничуть не впечатленная моей догадливостью. — Но от воды она отойти не может, так что… "Всем плевать". На этот раз я не стала ничего говорить вслух — мы и так друг друга поняли. — Вроде бы все, — подумав, заключила Инна. — Вопросы? — Ты утонула, когда затопили Мологу? — невпопад спросила я. — Поэтому тебя так зовут? Навка на мгновение сжала губы, демонстрируя отношение к внезапно заданному личному вопросу, но всё-таки ответила: — Да. А ты? Уфимка далековато от Рижского залива, если мне не изменяет память. — Далековато, — подтвердила я. — Но я была сознательным гражданином и утонула с паспортом во внутреннем кармане куртки. Читаемость, правда, после трех ночей в воде была не очень, и я вполне могла быть какой-нибудь Алиной, но Алиса звучала правдоподобнее. Из тринадцати сестёр я одна носила другую фамилию. Справедливости ради, меня одну утопили со злым умыслом (во всяком случае, именно так я расценила связанные за спиной руки и камень на шее, когда пришла в себя на илистом дне), но я уже видела, что моей собеседнице на все это — тадам! — плевать. Вопрос Инна задала на автомате, из вежливости, и заметно заскучала уже на первой фразе ответа. — Как бы то ни было, — бодро сказала я, поднимаясь на ноги, — спасибо за предупреждение. Итан, должно быть, заждался. Инна скупо кивнула и бдительно проводила незваную гостью до двери, так что отряхивать юбку от пыли пришлось уже в межквартирном коридоре под насмешливым взглядом "заждавшегося" русалочьего мужа. Итан, в отличие от меня, провел время с комфортом — вышел на открытую лестничную площадку и сейчас с удовольствием докуривал сигарету, облокотившись о перила. Отсюда вид на Москву открывался куда интереснее, чем из квартиры Инны — то ли ракурс удачнее, то ли компания приятнее. Я выразительно покосилась на наклейку на стене — ярко-красная перечеркнутая сигарета — и изогнула бровь. Итан хмыкнул и чуть подвинулся, позволив рассмотреть жестяную банку, почти под завязку набитую окурками: жильцов запрет, видимо, волновал примерно в той же степени, как моя безопасность — Инну Мологу. — Она запретила мне давать тебе живую воду, — предупредила я из коридора. Итан лениво кивнул, ничуть не удивлённый и не раздосадованный, и со вкусом затянулся. — Так и будешь там стоять? — скептически уточнил он, поняв, что выходить к нему на площадку я не собиралась. Я непреклонно кивнула. Ему-то что, он помечен, а потому и так услышит любые слова навки, хочет того или нет — а мне совершенно не улыбалось провонять куревом. — Женщины, — досадливо поморщился Итан. — Как переться вдоль дороги посреди промышленного района — так ничего, а как пройти мимо человека, курящего приличный табак, — так туши свет, выноси святых… Ничуть не тронутая его ворчанием, я непреклонно дождалась, пока он не потушил сигарету и не вернулся в коридор. — Зачем тебе живая вода? — спросила я, пока он возился, закрывая двери на лестницу и для вида набрасывал замок. — Спа-процедуру задумал, — огрызнулся Итан, не оборачиваясь. — Чтобы мгновенное омоложение и бархатистая борода. Тебе-то что? Все равно приказ старшей ты не обойдёшь. Я скромно промолчала (зачем же разубеждать человека, который сам придумал тебе отговорку?), и Итан, вздохнув, сменил тон: — Окей, живую — нельзя. Про мёртвую разговор был? — Для спа-процедуры? — скептически уточнила я. — Чтобы мгновенное старение и седая борода? — Импозантные седые виски, — ничуть не обидевшись, поправил Итан и клацнул кнопкой вызова лифта. — Так что? Меня бы вполне устроила, скажем, двухлитровая бутылка за знакомство с Инной Мологой и ванна — за бригаду из гомункулов. Я скрестила руки на груди. — И что на это сказала бы твоя хозяйка? — Она чертовски покладиста и молчалива, — заверил меня Итан, не поворачиваясь в мою сторону. Я помолчала. Покладистость никогда не была характерной чертой для заложных покойников. Иначе с чего бы нам подниматься? — Давно? — спросила я, наконец. — Полгода, — скупо отозвался Итан и затих. Лифт мелодично звякнул и раздвинул двери. В зеркале на стене кабины отразился понурый мужчина с погасшим взглядом и искривленным в горькой гримасе ртом. — Мне жаль, — тихо сказала я. Когда Итан повернулся, выражение лица у него было совершенно обычным. Типичная гримаса россиянина — в меру недовольная, в меру саркастичная и разве что самую чуточку опухшая. — С чего бы? Она обрела покой. После стольких лет среди утопленниц… Не её жаль. Навки тоже уходят. Осушенные болота, освященные храмы, крещенские проруби на месте утопления, да даже банальная месть убийце — много ли нужно для упокоения? И стоит ли горевать повторно об уже умершей женщине? Но вот Итан, живой, помеченный, окунувшийся в наш холодный сестринский омут, — остался один. Застрял между потусторонним и реальным, привязанный к нави — и уже не принадлежащий ей, рождённый явью — и отнятый у неё… Но озвучивать это я не собиралась. Сентиментальность не запоминается и не оплачивается. Вот здоровый цинизм, с другой стороны… — Как скажешь, — согласилась я. — Но ты же отдаёшь себе отчёт, что вернуть её не поможет ни живая вода, ни мёртвая, и лучшее, что ты сейчас можешь сделать, — это поставить свечку за упокой? — Отдаю, — пожал плечами Итан. Он смотрел поверх моей макушки, благо особых препятствий для этого не было, и отчего-то безо всяких слов становилось ясно, что как раз лучшего, что возможно в его ситуации, он делать не собирается категорически. — Хорошо, — сухо кивнула я. — С тебя бутылка минералки.
Вода в бутылке была кристально чистой и прозрачной. Она ничем не пахла и не вызывала никаких подозрений, отчего казалась подозрительней вдвойне. — Откуда мне знать, что это теперь действительно мертвая вода? — недоверчиво уточнил Итан, получив бутылку из моих рук. — Что ты с ней сделала такого? — Плюнула, — огрызнулась я и без лишних слов переставила бутылку в пятно солнечного света на лакированной столешнице кофейни. Итан вздрогнул от неожиданности, когда в воде вместо бликов появился страшноватый серо-зелёный отлив — того неприятного оттенка, который наводил на мысли о долгом обстоятельном гниении. Только в том месте, где собирались тени от жизнерадостной синей этикетки, содержимое бутылки по-прежнему казалось вполне приличной минералкой — разве что уже не газированной. — Это что ж за дрянь у тебя с микрофлорой? У Итана имелся один солидный плюс. Ему можно было говорить любые гадости без малейшего опасения, что он обидится или, того хуже, останется в долгу. За словом в карман новый знакомец не лез, и всю дорогу до ближайшей кофейни мы сцеживали друг на друга яд — с неожиданным упоением поистине токсичных личностей, которым наконец-то дозволено не сдерживать свою гнусную натуру. — Хочешь взять анализ? Боюсь, в лаборатории тебя не так поймут. — Хочу знать, от чего предстоит лечиться, если ты сидела рядом с моим кофе, — немедленно парировал Итан. Я хотела возразить, что не сижу рядом ни с чьим кофе, но тут, как назло, к столику подскочила официантка, и в нос ударил крепкий, ни с чем не сравнимый аромат, настолько густой и горький, что я взбодрилась уже дистанционно. Кажется, такого эффекта можно было достичь, разве что смешав кофе с кипятком в пропорции один к одному, и чёрная жижа в изящной фарфоровой чашечке только подтверждала мои догадки. А Итан отхлебнул как ни в чем не бывало и блаженно сощурился. Я с первобытным ужасом наблюдала за ним поверх своего скинни латте. Кофе уже не хотелось. Кажется, я получила необходимую дозу гуараны воздушно-капельным путем. — Вот теперь я окончательно перестала понимать, зачем тебе живая вода. Этот ужас в твоей чашке и так мёртвого поднимет, — заметила я и запила свой шок нежным латте. ...
Все права на текст принадлежат автору: Елена Ахметова.
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.