ЙОСЕФ ВАГНЕР, НАДЯ ШНЕЙДЕРОВА ЦАРЬ ЗВЕРЕЙ НЕ ЛЕВ 

Фотографии: Йосеф Вагнер

Иллюстрации: Мирослав Ципар

Перевод со словацкого: Валентина Рябченко, Елена Рулина

Вагнер Й., Шнейдерова Н. Царь зверей не лев / пер. со словацкого В. Рябченко, Е. Рулина; фотогр. Й. Вагнер; худ. М. Ципара. — Братислава: Обзор, 1987. – 380 с.: илл.

„В ближайшее столетие, а может и десятилетия, люди наверняка не отправятся в путешествие, чтобы взглянуть на чудеса современной техники. Наоборот, из душных, закопченных городов они устремятся к уцелевшим уголкам живой природы, дышащим покоем и тишиной. Страны, сумевшие сохранить такие оазисы природы, будут вызывать всеобщую зависть и благодарность. Ведь с природой дело обстоит совсем иначе, чем, скажем, с дворцами, разрушенными войной — их можно построить заново. А вот если уничтожить живой мир, то никто, никакая сила не сможет создать его вновь.“

Бернгард Гржимек

ЭТА ЭКСПЕДИЦИЯ В АФРИКУ БЫЛА ОСОБЕННОЙ, ПОЛНОЙ ПРИКЛЮЧЕНИЙ И НЕОБЫКНОВЕННЫХ СОБЫТИЙ, В КОТОРЫХ БЫЛИ ОТЧАСТИ ПОВИННЫ МОЙ ДРУГ МАРРЕЙ И ЕГО ЮНЫЕ ПОМОЩНИКИ.

Встреча в отеле "Хилтон"

Мы сидели на террасе отеля "Хилтон". мимо, бросив кокетливый взгляд в нашу сторону, проплыла стройная красавица в белых шортах. Мои друзья, молодые англичане, даже не взглянули на нее — и я понял, что дело действительно серьезно.

— Это фантастика! — восторженно воскликнул Маррей.

— Да, это и впрямь фантастика, — ответил я, имея в виду буквальный смысл слова.

Чтобы было понятно, я объясню вам... Этот разговор происходил в Найроби в конце нашей предыдущей экспедиции в августе 1971 года. Дня за два до отъезда в Чехословакию меня разыскал Маррей и заговорщически шепнул: "Мне надо с тобой поговорить".

Мы договорились встретиться на следующий день в отеле "Хилтон". Маррей пришел не один. Он привел своих помощников, молодых зоологов. Маррей — известный восточно-африканский ученый-эколог, владелец небольшого аэродрома "Рент Эйрплан", который он использовал в основном в научных целях. Маррей обладал редким качеством — он умел увлечь за собой людей, моментально зажечь их своей идеей.

Лишь я, по его собственному признанию, оставался для него твердым орешком.

Итак, мы сидели на террасе отеля и молча пили холодное пиво. Вид у Маррея и его молодых помощников был загадочный.

— Джо, я ведь знаю о твоих планах на будущее, — начал он наконец разговор.

— Откуда? Я никому о них не рассказывал.

— Я хорошо знаю людей, подобных тебе. И знаю, как это бывает... Порой не успеешь за что-то взяться, как это настолько тебя захватит, глядишь, ты и пропал, дружище. Это все равно, что продать душу дьяволу. Да, это так.

Маррей покачал головой, и одновременно то же самое сделали его друзья — молодые зоологи, приехавшие в Восточную Африку на краткосрочную стажировку из Англии, да так и "позабывшие" туда вернуться.

Я все еще не понимал, куда он клонит.

— Это ведь не последняя твоя экспедиция, — воскликнул Маррей. — Не притворяйся!

— А я ничего и не говорю.

Маррей встал, резко отодвинув стул, и уперся руками в стол, будто собираясь произнести речь. Зоологи дружно вскочили. Казалось, что они стоят, вытянувшись по стойке "смирно".

— Джо, мы хотим тебе заявить, — торжественно начал Маррей, — что мы будем сопровождать тебя в следующей экспедиции.

После этого они сели. Я внимательно оглядел их, и мне все стало ясно. Несмотря на невозмутимый вид Маррея, я почувствовал в них какую-то напряженность.

Маррей не дал мне времени на размышления.

— Я отлично знаю, чего ты хочешь, — запальчиво начал он. — Тебе надо все больше и лучше. И мы все такие, когда за что-нибудь беремся. Ты, я, мои ребята.

Ребята Маррея дружно кивнули, и их шеф продолжил:

— Тебе нужны все новые и редкие звери, каких у тебя еще не было. Сетчатые жирафы, антилопы редких видов, тебе нужны... Знаешь, Джо, этих животных не ловит ни одна охотничья фирма в Кении. Никто из твоих прежних партнеров. Ну, значит, договорились. Мы поймаем их для тебя.

Красавица в шортах подошла к балюстраде террасы, откуда открывался прекрасный вид на Найроби, а оттуда, где мы сидели, вид на ее длинные, стройные ноги. Но молодые люди не удостоили их даже взгляда. Да, дело действительно было серьезно.

— Но...

— Никаких но! — вскричал Маррей, правда, прозвучало это скорее как просьба.

— Подадим документы на оформление, и не пройдет и трех месяцев, как новая фирма начнет свое существование.

—  Но это еще не значит, что звери будут пойманы, — задумчиво проговорил я; в эту минуту перед моими глазами возник раскаленный от жары, полный опасностей буш^[1]: джип мчится на полной скорости, мелькает в воздухе лассо, опять мимо... Я слышу ужасный рев разъяренного зверя и вдруг отчетливо ощущаю ту неправдоподобную тишину, которая всегда наступает в миг, когда опасность уже миновала.

Сейчас тоже было тихо. Маррей и его мальчики, уверенные в отказе, не сводили с меня грустных глаз.

— Ловля зверей — это вам не сафари по туристической путевке, продолжил я. — Это огромный труд.

Надо уметь охотиться и с джипа, и с самолета, и с помощью радио, надо уметь обращаться с лассо, делать инъекции, строить охотничий лагерь, ухаживать за животными, кормить их, выдерживать карантин, переправлять зверей из дикого буша на станции железной дороги, в морские порты, на аэродромы, и при этом всегда что-то пробивать, постоянно кого-то уговаривать, ругаться и со страхом думать, что ждет тебя в следующую минуту, на следующий день.

Но странное дело. Чем больше я расписывал трудности, которые нас ожидали, тем большим блеском загорались их глаза. Я решил подлить масла в огонь. Я говорил, бог знает сколько времени. Они, затаив дыхание, слушали меня.

— Это вам не прогулка! — вконец разозлился я, мне казалось, что я говорю все впустую. — Это и голод, и ночи, проведенные без сна.

— Это как раз то, что надо, Джо, — прошептал Маррей.

Ребята кивнули, соглашаясь с ним.

— Это еще и сломанные ребра! — продолжал я.

— Это самое настоящее дело для мужчины, — с восторгом произнес Маррей.

Ребята снова кивнули.

— Это и минуты, когда твоя жизнь висит на волоске, а ты один-одинешенек, никто не придет тебе на помощь, и надо рассчитывать только на свои собственные силы.

Маррей поднялся. Его помощники, разумеется, тоже встали.

— Ты хорошо сказал, Джо. Ты сказал то, что хотели сказать и мы — это, пожалуй, самое главное. В таком деле необходимо, чтобы рядом был кто-то, на кого ты можешь положиться.

Да, Маррей был прав. Именно поэтому в прошлом году я взял с собой в Африку обоих своих сыновей. Чтобы в трудную минуту, когда грозит опасность, неизбежная в моей работе, не быть одному.

Я всегда держал себя с ними на равных и доверял им.

— Мы не оставим тебя в беде, — сказал Маррей.

— Мы не бросим вас, мистер профессор, — проговорили зоологи.

Это звучало так трогательно, но я не смел поддаться чувствам.

— Вы никогда не участвовали в отлове, — возразил я. — Никогда!

— Мы научимся.

— Кто это вас научит?

— Ты, — простодушно ответил Маррей. — Когда-то и ты не умел этого делать, а теперь умеешь.

Возразить было нечего. А Маррей ковал железо, пока горячо.

— Ты только не думай, Джо, что мы наивные мечтатели. Мы все уже как следует обдумали.

Он вынул из кармана лист бумаги, испещренный цифрами, и приступил к делу:

— Мы предлагаем тебе выгодные условия... Насколько тебе известно, цены на лицензии снова поднялись. А мы предлагаем тебе прошлогодние цены. Ну, а за то, что ты нас будешь еще и обучать, мы даем тебе пять процентов скидки за каждое животное. Кроме того...

Маррей торжественно откашлялся.

— Что кроме того? — спросил я.

— Мы научим тебя управлять самолетом.

Их оптимизм подкупал меня. А их энтузиазм представлялся уже половиной успеха. Ну, а если прибавить выгодные предложения и скидку... Я на секунду задумался. Если бы я мог все знать заранее. Что ждет меня в будущем с такой неопытной командой? Но будущее было туманно.

— Джо, ты согласен?

— Согласен, — нерешительно ответил я.

Известный ученый и отважный летчик в эту минуту скорее напоминал ребенка, получившего долгожданную игрушку. Сначала он было протянул мне руку, но потом вдруг бросился обнимать меня, тут к нам подскочили и его ребята, они радостно смеялись, хлопали друг друга по спине, восторженно кричали...

Что это была за сцена! Ошеломленный официант даже не заметил, что мы ушли, не заплатив.

Когда я на следующий день принес деньги, он робко спросил меня:

— Извините за любопытство, господин... Но что вы отмечали вчера вечером?

— Одно очень рискованное предприятие. Как для одной, так и для другой стороны.

В полночь улетал наш самолет. Шеф и его ребята пришли проводить меня. С восторгом они смотрели на огромный "боинг", заполненный дикими животными.

— Невероятно, Джо, — проговорил Маррей. — Ведь через несколько часов они будут уже в Европе, на другом континенте, в иной стране. Ты увозишь с собой кусочек Африки. Это здорово, Джо.

Потом он сказал, что уже сейчас представляет тот момент, когда полетит точно такой же боинг, но с животными, которых помогали ловить они.

— Мы будем ждать тебя, Джо, — этими словами закончил Маррей свою прочувствованную речь. И до самого отлета они молчали. Я догадывался, о чем они думают — в мыслях они были уже в будущем.

Я вернулся домой, на меня навалились совсем иные заботы, но все же будущая экспедиция не выходила у меня из головы. Между мной и Найроби началась оживленная переписка. Старые деловые партнеры хотели узнать о моих дальнейших планах, выяснить стоит ли им рассчитывать на меня. Я отвечал уклончиво. Животные, каких обычно поставляли эти фирмы, нам были не нужны, они у нас уже имелись. Нужны нам были другие — новые и редкие виды, которые обогатили бы наше чехословацкое сафари^[2]. Но мне все же не хотелось портить отношения с кенийскими фирмами по отлову зверей. Вдруг Маррей подведет?

Маррей писал, но это были сплошные "признания в любви": он с нетерпением ждет, радуется нашей предстоящей работе, уверен, что мы достигнем невиданных успехов. Одним словом, он строил воздушные замки, в то время как мне нужно было что-то определенное.

Маррей все еще не получил разрешения основать фирму по отлову животных. Это был единственный факт, который удалось выудить из его писем.

Наступил январь, потом февраль, но об экспедиции в Африку не было и речи. Я ругал себя за то, что поддался уговорам Маррея. И когда уже совсем перестал ждать, вдруг неожиданно получил телеграмму-"молнию". "Немедленно приезжай, мы можем приступить к выполнению нашего грандиозного плана. Маррей".

Вы только представьте, сколько трудов и хлопот предваряют хотя бы отпуск за границей. А он тут пишет — немедленно приезжай. Если бы вы знали, сколько всего нужно, чтобы подготовить подобную экспедицию!..

Когда апрельским днем я спускался по трапу самолета в аэропорте в Найроби, мне самому не верилось, что это наяву.

Красиво выстроившись, впереди шеф, за ним его парни, они терпеливо ждали, когда я пройду долгую таможенную процедуру. Надо отметить, что в этом году не было никаких проблем с багажом — носильщиков не потребовалось.

Маррей с оторопью воззрился на гору чемоданов, ящиков и спросил:

— Это все мы возьмем в буш?

— Это лишь небольшая часть всего.

— All right, — хладнокровно произнес он. Он отдал некоторые распоряжения и принялся за работу. Они трудились как одержимые и не позволяли мне помогать.

— Ты гость, — сказал Маррей.

Подобного приема я не встречал ни в один из своих приездов в Африку. И хотя у меня всегда был личный слуга (для поддержания достоинства перед африканцами), мне приходилось вкалывать и за него. И вот тебе... Маррей обхаживает меня, заказывая то кока-колу, то сэндвичи, а его мальчики хором желают мне приятного аппетита.

— Я не гость, Маррей. Я твой деловой партнер.

— Это "деловой" отбрось. А с остальным я согласен.

Он принял важную позу и приложил руку к сердцу. В этот момент он напоминал мне... Я однако, не успел вспомнить кого, так как Маррей провозгласил:

— Я участник великой чехословацкой экспедиции. Ура!!!

— Ура!!! — закричали ребята.

С этими словами Маррей схватил самый большой чемодан, чего его ассистенты, естественно, не могли ему позволить, они попытались отнять его, но шеф был человеком упрямым, и веселье продолжилось. В конце концов они понесли его все вместе.

Да, с ними не соскучишься.

Вечером мы провели короткое совещание. Вы убедитесь, что оно на самом деле было коротким. Я хотел, чтобы мой деловой партнер доложил, как обстоят дела новоиспеченной фирмы, и что было сделано в мое отсутствие.

— У вас есть лицензии? — сразу же спросил я.

Ответа не последовало.

— Где же лицензии, о которых я писал вам в каждом письме? Разрешения, без которых мы не можем начать отлов?

— У меня их нет, — сказал Маррей.

Я понял, что удар мне больше не угрожает...

— Кто здесь сумасшедший? — заорал я в наступившем гробовом молчании. — Я или ты?

— Мы оба, — ответил Маррей и обезоруживающе улыбнулся.

Каждому, кто на длительное время уезжает работать в Африку, я бы советовал ничего не брать с собой из Европы, и только прямо на месте запастись обувью, рубашками, брюками, бельем из местных тканей и местного покроя, так как они лучше всего подходят к местному климату. Надо сразу же начинать привыкать к местной пище и напиткам, а если тщательно следить за гигиеной, то не возникает никаких осложнений, и акклиматизация протекает быстро и легко.

Когда я впервые оказался в африканской саванне, меня поразил царивший здесь покой и гармония. Львы мирно подремывали в тени акаций, неподалеку от них, метрах в ста, спокойно паслись зебры и антилопы. Лишь время от времени они поднимали головы, чтобы убедиться, здесь ли еще львы. Леопард в великолепной шубе мирно дремал на дереве. Даже не верилось, что здесь могут происходить какие-то трагедии.

В общем-то, зебра подвергается точно такому же риску быть пойманной хищником, как и человек на улицах города быть сбитым автомобилем. Несмотря на это, люди спокойно разгуливают по городу, совсем не думая об опасностях, подстерегающих их на каждом шагу. Так же и зебра спокойно пасется вблизи льва и при этом совершенно не трясется от страха. В результате нервная энергия животных понапрасну не растрачивается; постоянное же состояние напряженности, наблюдаемое и у охотника, и у его жертвы означало бы излишнюю трату сил и энергии, что не свойственно природе.

Если у хищников достаточно запасов от прежней охоты и они не испытывают голода, то они не сделают ни одного лишнего шага и не станут охотиться лишь из одного желания убивать. Львы в природе существуют не для того, чтобы уменьшать количество животных, лишь стремление выжить заставляет их охотиться. Более того, животные, на которых они охотятся, всегда отлично распознают их намерения, и начинают беспокоиться только тогда, когда нависает реальная опасность. Но если львы скрылись из виду, то это уже действительно серьезный повод для беспокойства. В такой момент, когда внимание, слух — все обострено, самое незначительное движение может вызвать страшную панику, переходящую в спасительное бегство.

Буш кажется заброшенным садом, заросшим кустами диких роз, боярышника и густой травой. Высокие деревья встречаются здесь довольно редко. Особый ландшафт создают зонтичные акации и могучие баобабы, разбросанные по всему краю.

Лагерь должен располагаться вблизи какого-нибудь водоема или источника, который не высыхает даже в засушливый сезон, километрах в трех-четырех от ближайшего селения, но посещения туземцев должны быть сведены до минимума. Неподалеку должна проходить хорошая дорога, проезжая и в дождливый сезон.

Когда я впервые попал в Африку, я понятия не имел ни о местных условиях, ни об образе жизни туземцев. Я расспрашивал всех, кто длительное время жил в Африке, пытаясь составить себе представление о ней, узнать, как надо вести себя в тех или иных случаях. Особенности природы, быт и нравы местных племен я как следует изучил лишь спустя несколько лет на собственном опыте.

Прежде всего я понял, что надо быть требовательным и строгим с нанятыми на работу людьми, но стараться поступать с ними всегда справедливо. Необходимо всех выслушать, принять к сведению все советы и замечания, но решать все надо самому. Причем всегда надо помнить, что какой-либо необдуманный поступок или слово могут здорово подорвать ваш авторитет. Нужно всегда интересоваться жизнью в лагере, своевременно реагировать на возникшие трудности и проблемы. Порой в вашей помощи нуждаются не только занятые в лагере африканцы, но и их семьи. Совершенно недопустимо, чтобы руководитель экспедиции начал мыть посуду, машину, убирать в палатке или готовить еду. Это с одной стороны — лишняя трата времени, а с другой — может поколебать ваш авторитет среди туземцев. Шеф всегда и во всем должен быть первым, главное — в работе, должен следить, чтобы в лагере всегда царило хорошее рабочее настроение.

Ядро рабочей группы обычно составляют четверо или пятеро африканцев, которых лучше найти заранее в городе или деревне, но обязательно по рекомендации надежных друзей или вашего делового партнера. Они должны хотя бы немного владеть английским языком, как устно, так и письменно, отлично знать свое дело, быть трудолюбивыми и преданными вам. Остальных необходимых людей: загонщиков, рабочих, тех, кто будут ухаживать за животными, разумнее нанимать в близлежащих от лагеря селениях и постепенно обучать их.

Еще до постройки лагеря я объявил, что нам для работы требуются мужчины. В первый день пришло всего двое или трое, на второй день — уже больше, а на третий — пришло все мужское трудоспособное население окрестных селений. Обычно народу приходило в два, а то и в три раза больше, чем требовалось. Я всем раздавал работу и наблюдал, как они ее выполняют. Из числа лучших мы вместе с нашей основной группой отбирали нужное количество работников. В последующие экспедиции, возвращаясь в старые места, мы уже брали на работу прежних, обученных нами когда-то работников.

Перед тем, как строить лагерь, чтобы обезопасить себя от змей и во избежание пожара, необходимо скосить всю траву и кустарник с территории примерно 200 кв. м. Оставлять надо лишь большие деревья и кусты, которые дают тень, столь необходимую в здешних местах. Чтобы предотвратить проникновение хищников, животных, а также нежелательных лиц, лагерь необходимо обнести плетеной изгородью. И лишь тогда начинается постройка хижин для обитателей лагеря, складов, гаражей, туалетов. В последнюю очередь сооружаются загоны для отловленных животных. Даже при самой активной и усиленной работе на все это уходит как минимум две недели.

"Золотая" фотография

— Пожалуйста, господин...

Отсутствующим взглядом я смотрел на поднос с бокалами виски, который официант с профессиональной ловкостью держал перед собой. Но я этого ничего не замечал — перед моими глазами стояло заговорщическое лицо Генри Девера, австрийского предпринимателя, которого я около месяца назад встретил в Праге. Генри сказал мне тогда: "Я только что вернулся из Африки; в Найроби я узнал некоторые неприятные вещи, которые, вероятно, вас заинтересуют..."

— Виски, господин... — повторил официант.

Но призрачное лицо австрийца все не исчезало.

"Плохи ваши дела, Джо, — продолжал тогда Генри Девер. — Даже очень плохи. Я располагаю информацией из самых высокопоставленных кругов в Кении. Вы не получите лицензий для своей экспедиции".

— Пожалуйста, господин, — снова произнес официант, многозначительно взглянув на меня. — Простите мою бестактность, но глоток виски сегодня вам будет кстати.

— Почему? — спросил я, правда, вопрос этот относился скорее к Генри.

"Почему — известно только им, — отвечал австриец. — Их позиция проста: не давать вам лицензий ни на одно животное. Все они уже розданы кому-то еще".

— Сегодня вам это будет кстати, — снова напомнил официант.

"Мне жаль вас, Джо, — продолжал Генри в моих воспоминаниях. — Я искренне сочувствую вам и понимаю. Это очень неприятно".

С этими словами призрачное лицо Генри растворилось, и я снова вернулся в реальный мир. Гипнотизирующий взгляд официанта пробился к моему сознанию, и его слова начали обретать смысл.

— Если вы не хотите виски, я бы рекомендовал вам грузинский коньяк розлива 19...

— Так вы думаете, сегодня мне стоит выпить? — прервал я его. — Кстати, вы не ошиблись.

— С вашего позволения, я принесу коньяк.

— Благодарю.

Официант исчез, но спустя несколько секунд снова был рядом.

Мне стало любопытно.

— Разве у меня на лице написано, что сегодня мне хочется выпить? — поинтересовался я.

— Да нет, — смущенно улыбнулся он. — Но...

— Что но?

— Я знаю, что сегодня вам предстоит трудный день.

Этот диалог происходил в чехословацком посольстве в Найроби. Было девятое мая, и в полдень должен был состояться торжественный прием, на который был приглашен и я.

— Да, вы правы, — задумчиво произнес я. — Сегодня у меня тяжелый день. Даже слишком...

После того, как Маррей сообщил мне, что мы не располагаем ни одной лицензией, мы попытались получить их по дипломатическим каналам — через наше посольство в Найроби. Уже целую неделю велись переговоры с различными представителями..., словом, мы обивали пороги многих важных чиновников, но пока безрезультатно. И вот сегодня... Комиссия должна решить. Если скажут "нет", я возвращаюсь домой. И все старания — насмарку Я залпом выпил бокал.

— Пожалуйста, господин. Еще один?

— Нет, благодарю. Хотя не помешало бы... Не мешало бы выпить целую бочку. Поверьте мне.

— Легче сражаться в буше, чем за зеленым столом. Не правда ли? Я думаю, вы бы охотно поменялись.

— А что вы знаете об этом деле?

— Ничего, господин.

Но прозвучало это так, словно он сказал: все. Да, порой официанты знают все. Бог знает, откуда.

— Удачи вам! — тоном болельщика пожелал он и серьезно добавил: — Сегодня День победы.

Напоминание об этом немного подняло мое настроение. Правда, ненадолго. Еще немного, и я предстану... Как это сказал официант? Да, в буше было бы легче. Там бы я знал, что делать.

Я взглянул на часы. Через сорок пять минут будет решаться судьба пятой чехословацкой экспедиции.

Заседание происходило в историческом зале Национального музея в Найроби. Я поднимался по широкой лестнице, заранее страшась момента, когда, постучав в дверь, должен буду войти в зал.

— Мистер Вагнер? — заученно спросил слуга.

— Да.

— Пожалуйте за мной. Я провожу вас.

Я вошел в зал. Глаза всех присутствующих обратились на меня. Я ощущал, как по лицу стекают ручейки пота. Но я стоял не двигаясь, не решаясь вытереть его.

Было очень тихо. Наверняка это длилось всего несколько секунд, но мне казалось, что прошла целая вечность. Уж лучше бы что-нибудь сказали... Все равно что.

— Садитесь, — произнес, наконец, председатель. Его голос прозвучал глухо, словно из потустороннего мира.

Я глубоко поклонился, и мой взгляд остановился на капельке пота, которая скатилась на натертый до блеска паркет. Теперь я должен преодолеть это бесконечное пространство, отделяющее меня от длинного стола посреди хмурого и холодного зала, за которым восседал совет "сильных мира сего".

Я сел и как можно более учтиво взглянул на членов комиссии. Здесь был и представитель Министерства по делам охоты и туризма, представитель Гейм-департмента, представители университетов, ветеринары, директор Национального музея в Найроби.

Среди них я заметил всего лишь двух африканцев. Остальные были белые. Любопытно отметить, что я с самого начала не видел в них союзников. С надеждой я взирал на черного представителя Гейм-департмента, с которым был лично знаком. Он подписывал лицензии для моей последней экспедиции.

Сейчас он сидел, опустив глаза, а потом незаметно пожал плечами. Я понял его. Он здесь одинок...

— Ваши аргументы, — сухо произнес председатель.

Они лежали перед ним на столе. Это была целая кипа бумаг. У меня с собой было еще много материалов, рассказывающих о нашем заповеднике. Я показал им фотографии животных, пойманных мной в Африке, которых мы переправили за десятки тысяч километров на новое местожительство. Члены комиссии молча, с безучастным видом передавали друг другу фотографии.

Я вздрогнул от неожиданности, когда вдруг снова раздался голос председателя, энергичный, настойчивый и уже не такой глухой и бесцветный, как до этого.

— Вы спрятали одну фотографию, г-н профессор!

— Я? — перепугался я, будто меня и вправду уличили в краже.

— Встаньте! — приказал он, и я послушно сполз со стула.

На сидении действительно лежала фотография. Я машинально отложил ее в сторону, считая малоинтересной, но, как оказалось, не на самое подходящее место. Наблюдательный господин, сидевший во главе стола, заметил это.

Председатель, внимательно изучив снимок, был заметно разочарован.

— Обыкновенные машины, — произнес он прежним тусклым тоном и вежливо поинтересовался: — Что это за машины?

— Это стоянка перед нашим зоопарком.

Я решил воспользоваться его заинтересованностью.

— В тот день наш заповедник посетило более двухсот тысяч человек. Тысячи и тысячи людей приходят посмотреть на зверей, пойманных на вашей земле. Мы словно привезли в Чехословакию кусочек Африки.

— Восточной Африки, — поправил меня председатель комиссии. — Продолжайте!

Благодаря фотографии, которую я посчитал малозначащей, мои шансы заметно возросли. И я начал рассказывать о том, какой это большой заповедник — наше чехословацкое сафари, какие у нас звери, о нашей программе их разведения... Говорил я долго и воодушевленно, меня никто не перебивал, все слушали, низко опустив головы. У меня промелькнула мысль, что я уже давно не выступал перед столь терпеливыми слушателями.

Время шло, и вдруг неожиданно у меня возникло подозрение: а может, они меня вовсе и не слушают. Мне показалось, что я даже слышу храп, и это меня здорово разозлило.

— Я кончил! — хрипло прокричал я.

— Ну что же, — устало сказал председатель. — А теперь несколько вопросов.

Результаты первого раунда были совершенно неожиданны. А проходил он примерно следующим образом...

— Вы требуете тридцать сетчатых жирафов, — отметил председатель. — Разве пяти будет недостаточно?

— Нет, — коротко ответил я. В этом у меня уже есть опыт. Начни я объяснять, они попросту не станут меня слушать.

— Вы требуете пятнадцать водяных козлов. Трех вам не хватит?

— Нет.

— Почему вы просите именно девять зебр Греви? Четырех будет недостаточно?

— Нет.

Мы поменялись ролями. Теперь я уже не слушал. На каждый вопрос я автоматически отвечал "нет".

— Стало быть, вы настаиваете, чтобы комиссия полностью удовлетворила вашу просьбу? — спросил председатель.

— Нет.

Я было тут же хотел поправиться. Но необходимости в этом не было. Да он и не слушал.

— Выйдите! — сказал он наконец.

Вы представить себе не можете, как я перепугался. Это сразу привело меня в чувство. Я воспринял смысл сказанного как "вон отсюда".

— П-почему? — с дрожью в голосе проговорил я.

— Комиссия будет совещаться. Выйдите за дверь!

Я покинул комнату. И снова ощутил бессилие маленького человека перед "сильными мира сего".

Я ждал в коридоре, а служащий музея нес почетный караул рядом с моей особой. Я прохаживался по коридору — и он ходил, я стоял — и он стоял... Во время моего ожидания произошли странные вещи. Когда я со страхом размышлял, какое же решение вынесет комиссия, вдруг послышался голос:

— Не бойся, Джо. Ты выиграешь дело.

Я огляделся. Кроме меня и служащего никого не было. В коридоре было пусто и тихо. Во всяком случае, так казалось.

Но когда я взглянул на часы, подумав, что же так долго там делают уважаемые господа, таинственный голос снова произнес:

— Наверное, они заснули.

Тут уж было не до шуток. Я стал опасаться, не сошел ли я с ума в самом деле. Это было вполне возможно.

Время шло, и я почувствовал усталость. Я было присел на стоявшую здесь длинную скамью из какого-то дорогого дерева, как снова раздался этот дьявольский голос:

— Черт возьми, я бы тоже присел.

Да, я точно схожу с ума. Но тут я заметил, что слуга как-то странно поглядывает на меня. Значит, этот голос он тоже слышал и наверняка думает, что я разговариваю сам с собой.

Не успел я так подумать, как двери рокового зала внезапно отворились, и меня попросили войти. Рядом с массивными двустворчатыми дверями стоял огромный фикус, который вдруг обратился ко мне с речью:

— Держись, Джо.

Из-за фикуса виднелись охотничьи сапоги. Я сразу же узнал их. Сапоги — это было первое, что Маррей купил себе, хотя судьба экспедиции еще не была решена.

Все остальное происходило как в невероятном сне.

Председатель встал. С равнодушным видом, тусклым голосом он сообщил:

— Комиссия министерства подробно рассмотрела вашу необычную просьбу... Оценила ваше стремление создать в Чехословакии особый зоопарк... Признала ваш вклад в дело сохранения исчезающей африканской фауны... Оценила вашу многолетнюю работу в Африке...

В коридоре была небольшая ниша. Мысли о Маррее не покидали меня. Наверняка он слышит каждое слово. Для того он туда и спрятался. Вы себе представить не можете, что я тогда пережил: ведь он способен на все.

— На основании сказанного, — продолжал председатель, — а также рекомендательных писем, учитывая проявляемый интерес чехословацкой общественности к африканскому сафари, о чем свидетельствует документальный материал... "Это та бесценная фотография стоянки машин, — растроганно подумал я. — Мне бы следовало поместить ее в золотую рамку".

Голос председателя доносился будто из другого мира.

— Комиссия министерства решила в полном объеме удовлетворить вашу просьбу. Вот ваши лицензии!

— Ура!!! — раздалось за дверью.

У меня еще хватило сил, чтобы учтиво поблагодарить комиссию, я низко поклонился, и только меня и видели.

"Ура!!!" — прогремело еще раз, но уже хором — перед зданием меня дожидались Маррей и его парни.

Расположение различных объектов в лагере было подсказано предыдущим опытом. Так, войдя в лагерь через проход в тернистой изгороди, вы бы увидели, что забор с правой стороны отсутствует — его заменила река. Мы купались в ней, брали из нее воду как для себя, так и для отловленных животных. Сразу при входе располагалась наша хижина, которая сообщалась с нашим бесценным складом, где хранились запчасти, инструменты, приборы, лекарства, личные вещи и т. д. Позади, в левом углу, стояла хижина, где жили африканцы; между ней и нашим жилищем был построен гараж, в котором стояли все наши машины. Вправо, при входе, располагался другой склад, где мы хранили сено, запасы люцерны и кукурузы, минеральные вещества в гранулах, соль, дрова, гвозди и т. п. Оставшееся пространство между жилищами и рекой занимали загоны для животных. Большие затруднения здесь возникали с туалетами, так как местные жители не очень придерживаются правил гигиены и заражены различными паразитами.

Жизнь в таком лагере должна идти строго по распорядку, что совершенно необходимо для выполнения задуманных планов. Чем лучше организация, тем легче их осуществление. Для сооружения загонов, хижин и ящиков для перевозки животных требуется: двенадцать грузовых машин с досками и брусьями, 800-1000 жердей диаметром 12-15 см и длиной 6 метров, 100-150 кг болтов и гаек, 300-500 кг гвоздей, 50 км веревки.

Прокладка дороги в буше — дело довольно простое: сначала бульдозером выкорчевывается кустарник вместе с глиной, из глины сооружается немного возвышающаяся проезжая часть, на которую насыпается гравий. Тяжелая железистая глина, прочно соединяясь с основой, образует совсем неплохое покрытие дороги, правда, в период дождей она бывает непроезжей. Подобным способом мы проложили примерно километровую дорогу в лагерь, правда, мы обошлись без бульдозера.

День в лагере всегда заполнен работой, даже в том случае, если нет строительных работ или отлова животных: надо ухаживать за зверями, кормить и поить их. Надо помнить, что лагерь разбит посреди дикого буша, где и днем и ночью грозит опасность, и быть всегда начеку: львы и слонихи бродят поблизости, пытаясь освободить пойманных детенышей, в округе водятся змеи, и еще одна постоянная угроза в саванне — пожар.

Рано утром, часов в пять, встает мой слуга, готовит чай с молоком и будит меня. В Африке у каждого белого должен быть свой слуга, даже если ему не требуются его услуги, иначе он может потерять уважение африканцев. По представлениям туземцев, белый человек всегда занят, и у него просто нет времени, чтобы помимо своей работы, еще и готовить, стирать, охранять дом, собираться в дорогу или на охоту.

После того, как я выпиваю несколько чашек этого необыкновенно вкусного напитка, я встаю и громко кричу: "Вапи вати, куйя, куйя, хапа!" («Люди, где вы, идите сюда!») Перед отловом обычно никто не завтракает, все пьют лишь только чай. Проходит минут пятнадцать, и вся наша команда уже в сборе.

Работа непосредственно в лагере начинается около семи часов. Во время моего отсутствия меня замещает моя жена Здена, которая ведет учет работников и распределяет работу. В лагере всегда царит оживление: и когда он еще только строится, и когда уже полон пойманных зверей. Пока постройка лагеря не завершена, большинство африканцев занято на сооружении загонов, а часть ухаживает за животными. Когда почти все необходимые животные отловлены и остается поймать лишь последние экземпляры, все меняется. Те, кто ухаживал за животными, носят воду, чистят загоны, остальные отправляются в буш косить траву и резать ветки. Охотничья группа может доставить пойманное животное в лагерь и буквально через полчаса снова отправиться на ловлю, а может вернуться и с пустыми руками, но в любом случае после десяти часов все работы заканчиваются: солнце стоит высоко, и из-за жары невозможно вести отлов. Только теперь обитатели лагеря завтракают, моются, отдыхают. Я проверяю дела в лагере: африканцы кормят животных, чинят поврежденные машины, колеса, готовят ящики, веревки, лассо. Я осматриваю в загонах пойманных животных. Ежедневный осмотр и проверка их состояния крайне необходимы. Когда стоит полуденный зной, с 12 до 14 часов, делается перерыв, никто не работает. На обед подается немного фруктов, пудинг, зато чая с молоком несколько чашек.

В 14 часов дня задается корм животным, и снова надо отправляться за травой и ветками, наливать воду, чистить загоны. Группа по отлову занята осмотром джипов, проверяет наличие бензина, воды, осматривает лассо, бамбуковые жерди, ящики, очищает радиаторы от насекомых, бабочек, листьев и травы. В 14 час. 30 мин. мы снова отправляемся в буш. Возвращаемся в зависимости от результата отлова, но самое позднее — к заходу солнца.

Для обитателей лагеря рабочий день заканчивается лишь поздним вечером. И еще долго, уже при свете лампы, механики проверяют моторы, чинят кузова, меняют шины. Из трех имеющихся у нас джипов при отлове используются всегда два, из двух грузовиков — один. Все должно быть в порядке к следующему дню. Я хочу отметить, что мне никогда и нигде не приходилось так много работать как в Африке.

Дорогая, я приеду через год

— Джо, — обратился ко мне Маррей с таинственным видом. — Я признаю, что не добился разрешения на отлов, но не ссориться же нам из-за таких пустяков. Не правда ли?

— Ты прав, — покорно согласился я. От получения этих лицензий зависела судьба нашей пятой экспедиции, но существовали вещи, объяснять которые Маррею было бесполезно. Все равно он бы ничего не понял. Он всегда видел перед собой лишь ту цель, которая зажгла его, а все остальные "мелочи", связанные с делом, он попросту отметал. Но каждый раз каким-то чудом у него все получалось. Во всяком случае до сих пор, но что будет дальше?

Отступать было уж поздно, да я ни о чем и не жалел. Я был уверен, что неопытность Маррея и его команды полностью восполнит их энтузиазм, желание трудиться, готовность к самопожертвованию. Маррей был нашим первым деловым партнером в Африке, для которого доллар не заслонял абсолютно всего. Для него наше дело было и выгодным, и интересным.

— У меня сюрприз, — продолжал Маррей.

— Лучше не надо, — струхнул я. От его сюрпризов мне уже сейчас становилось плохо, а экспедиция еще и не начиналась.

Почти всюду Маррея сопровождали молодые зоологи. Сейчас он был один. Это показалось мне подозрительным, но я ничего не сказал.

— Я сяду за руль, — заявил он, и мы сели в машину. Это была "тойота" — вездеход, который я купил лишь час назад.

— Как видишь, у нас новый джип, — многозначительно сказал я.

Этот джип являлся весьма важной вещью. Без него мы не могли ловить зверей, транспортировать их, доставлять материалы, его прочный кузов должен был защитить нас от опасностей дикого буша, словом, без джипа мы попросту не могли существовать. Добыть "тойоту" было делом нелегким. Это был единственный новый автомобиль подобного типа в Найроби.

— Маррей, у нас новый джип.

Он с отсутствующим видом смотрел на опустевший бульвар и вовсе не слушал меня. Я понял, что заводить разговор на эту тему — пустая трата времени и сил. И замолчал.

Когда мы выехали из Найроби, Маррей свернул на проселочную дорогу. Мне стало любопытно.

— Куда мы едем?

— Увидишь. Это и есть сюрприз.

Проехав километров тридцать, мы остановились. За нами будто что-то горело. Облака пыли, поднятой джипом, висели в воздухе, образуя густую завесу.

— А теперь я завяжу тебе глаза, Джо.

— Послушай, — начал было я серьезно. — Время дорого, мы не можем терять ни часа.

— Ну, час можем, — заканючил он. — Больше не потребуется.

— Маррей, нам надо уже начинать обследование местности. Это дело серьезное.

— Так хотя бы закрой глаза, Джо.

Сопротивляться было бесполезно. Я откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.

Я ощущал себя героем из гангстерского фильма.

— Можешь смотреть, Джо.

Но смотреть было не на что. Передо мной стояла сплошная белая завеса.

— Терпение, Джо, — раздался голос из этой белой тьмы.

Задыхаясь от пыли, мы в два голоса закашлялись, потом к нам присоединился и третий, но мы его все еще не могли разглядеть.

Воздух был неподвижен, и пыль оседала очень медленно. Наконец, за белой стеной пыли показался Маррей и тот, третий... Он стоял на лестнице, держа в одной руке кисть, в другой краску и писал какой-то транспарант.

Я ничего не понимал.

— Сейчас ты увидишь, Джо, что мы не теряли времени даром, — проговорил Маррей, вынимая из кармана сложенный лист бумаги. — Мы никак не могли придумать, как назвать нашу фирму. Мы думали, думали — и вот несколько вариантов. — Маррей развернул лист и начал читать: — Один из них: ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО ДИКИХ МЕСТ — это идиотское название. Я забраковал его.

— Кто его придумал? — спросил я.

— Я.

Тот, третий смущенно кашлянул, и Маррей продолжал:

— Следующий вариант: ИСКАТЕЛИ ЖЕМЧУГА... И это не подходит, оно не отражает характера нашей деятельности. Его придумал Джонни, а у него слишком поэтичная натура.

Несколько позже я узнал, почему Джонни придумал именно такое название. Джонни, один из ребят Маррея, оставил в Англии невесту. Он серьезно помышлял о женитьбе, но это означало бы, что ему надо будет покинуть Маррея и вернуться в Англию. Каждый раз в годовщину помолвки Джонни Маррей со своей командой выбирается в один из ювелирных магазинов, где они сообща покупают подарок для возлюбленной Джонни, надеясь задобрить ее.

Известный в Найроби ювелир заранее готовится к этой дате, ведь такое случается не часто. Коллективная покупка, а на самом деле споры и препирания, длятся порой несколько часов, пока вконец отчаявшийся ювелир не заворачивает украшение (по обыкновению из жемчуга, который Джонни обожает) и отправляет его на почту. К посылке прилагается следующее послание:

"Дорогая, я приеду через год. Жди меня..."

И так продолжается уже пять лет.

— Есть и другие названия, — продолжал Маррей. — ОТЛОВ И ДОСТАВКА ДИКИХ ЗВЕРЕЙ... Но это звучит как-то не научно, не так ли, Джо? ФИРМА ПО ОТЛОВУ ОЧЕНЬ ОПАСНЫХ ЗВЕРЕЙ... — как-то отдает бизнесом. — Происходило все это как раз в полдень, и мы стояли на страшном солнцепеке.

— Название нашей фирмы должно звучать гордо, но при этом быть скромным и возглашать всему миру: вот оно, настоящее дело! — вещал Маррей. — Такое название нелегко придумать. Согласись, Джо.

— Да, я согласен.

— И тогда мы придумали вот что...

Жестом Цезаря он указал на вывеску, которую я ошибочно принял за транспарант. На свежей краске осел толстый слой пыли, но Маррея это не огорчило. Он вообще обладал удивительной способностью моментально приспосабливаться к новой ситуации.

Он взял меня под руку и взволнованно произнес:

— Пойдем. Самый большой сюрприз еще впереди.

Тропинка вела к небольшому холму. За ним, примерно в километре отсюда, виднелась какая-то продолговатая постройка. Я даже не представлял, куда мы идем. Мы шагали молча. Пыль, облачками взметавшаяся из-под ног, оседала на лице, смешиваясь с ручейками пота. И лишь только в конце нашего утомительного пути я сообразил, какие мы дураки... шагаем пешком, хотя есть автомобиль. "Тойоту" мы оставили у той великолепной вывески фирмы.

— Вот наша резиденция, — сказал Маррей, с уважением оглядев обшарпанные стены, которые его мальчики, восторженные зоологи, красили в белый цвет.

Километрах в тридцати от Найроби Маррей купил старую ферму, где должна была обосноваться новая фирма. Ферма, казалось, была взята напрокат из фильма ужасов, но за ней уже виднелись новые постройки. Это были загоны, сооруженные зоологами вместе с пятнадцатью туземцами, которых за удивительно короткое время удалось отыскать Маррею. Я уже говорил о способности Маррея очень быстро "убедить" кого-либо, ну, а "убедить" работать африканцев само по себе говорит о многом.

Я так никогда и не узнал, как это ему удавалось.

— Здесь животные будут проходить карантин перед отправкой в Чехословакию, — деловито рассуждал он. Куда только девался прежний Маррей с его высокопарными речами?

— Отлично, — похвалил я, удивленный его организаторским талантом. На этот раз приятно удивленный.

Но это было еще не все.

— Я обещал тебе, что это не продлится дольше часа, — сказал Маррей. — Входи, давай начнем наш поиск.

Я не представлял, как он собирается на этой старой ферме проводить поиск, без которого мы не могли начать отлов. Отлавливать животных мы могли лишь в подходящей для этой цели местности, проверенной с санитарной точки зрения, где водились бы интересующие нас виды. Именно эти условия я вкладывал в понятие "поиск".

Но что под ним понимал Маррей?

Я провел много времени в ветеринарном отделе министерства сельского хозяйства, проверяя, в каких зонах на протяжении ряда лет нет инфекционных заболеваний. Я хотел удостовериться, что производить отлов мы будем лишь в местах, где домашние и дикие животные совершенно здоровы.

В Гейм-департменте я раздобыл специальную карту, на которой были обозначены области с самой большой концентрацией определенных видов животных. Руководствуясь этой картой, нам надо было найти места, где бы водились сетчатые жирафы, зебры Греви и некоторые виды антилоп.

А по карте рельефа Кении нам надо было определить, есть ли там места, пригодные для отлова зверей. Например, невозможно организовать лов на скалистой, неровной местности, покрытой зарослями колючего кустарника, или в местах, испещренных ручьями, потоками и болотцами.

Все это было необходимо знать, прежде чем приступить к последней части поиска — то есть взглянуть на все собственными глазами.

Я стоял на пороге старой фермы и думал, что еще за сюрприз приготовил мне Маррей.

— Ну, пошли, — поторапливал он. — Ты сам говоришь, время дорого.

Ну что ж, я вошел. Внутри было приятно и уютно. Я не ожидал, что в этих развалинах все будет обставлено с таким удобством и вкусом. Все сияло новизной и чистотой. Я представил себе молодых зоологов, как они здесь убирают, скоблят, отмывают, и мне сразу стало весело.

— Что ты нашел смешного? — спросил Маррей.

— Видишь ли, подобная обстановка наводит скорее на мысль о встрече за бутылочкой, чем...

— Правильно, — перебил он меня и, хлопнув в ладони, отдернул занавес. В комнату торжественно вступили мальчики Маррея. Первый нес скатерть, второй — тарелки и бокалы, третий — сэндвичи, а четвертый — напитки.

Все делалось молча, движения их были элегантны, как у отлично вышколенных слуг.

И тут началось... Я с удовольствием об этом вспоминаю.

Двое из них, подойдя к Маррею, громко произнесли:

— Пожалуйста, шеф...

А двое других, точно так же подойдя ко мне, сказали:

— Пожалуйста, шеф...

Впервые зоологи Маррея обращались ко мне подобным образом.

Маррей налил виски в два бокала. Молодые люди, отойдя в сторону, выстроились в ряд.

Маррей поднял бокал и торжественно произнес: — За удачное начало и благополучный конец великой чехословацкой экспедиции!

Мальчики Маррея глубоко поклонились.

Мы выпили до дна.

После этого он снова налил виски и торжественно провозгласил:

— За благородную цель нашей экспедиции!

Мы выпили до дна, и молодые люди снова поклонились.

Маррей налил еще раз, но теперь только в свой бокал. Мне стало интересно, что будет дальше.

Маррей подошел к своим помощникам и воскликнул:

— За ваше здоровье!

И отвесил им поклон.

После этого он наполнил мой бокал. Взгляды присутствующих устремились на меня. Я ощутил некоторую напряженность. Все ждали, что я сделаю, что скажу. В тот момент я и сам плохо представлял себе это. А драгоценные секунды бежали...

Вдруг я вспомнил слова: „Пожалуйста, шеф“... Они одинаково обратились к нам — к Маррею и ко мне. В этом было что-то символическое. Стало быть, оба мы — шефы с одинаковыми правами и полномочиями.

Я уже знал, что делать.

Я подошел к молодым зоологам и важно, как Маррей, сказал:

— За ваше здоровье!

И, низко поклонившись, одним махом осушил бокал.

Мальчики стояли по стойке "смирно".

После этого мы, шефы, встали плечом к плечу против ряда выстроившихся молодых людей и поклонились друг другу. Они нам, а мы им.

Церемония была окончена. Ребята ждали распоряжений, все молчали, и некоторое время стояла тишина.

— Спасибо вам, — растроганно произнес я.

— Ура!!! — закричали зоологи.

С церемониальной частью было покончено. Маррей взял со стола бутылку виски, протянул ее ребятам и совсем обыденно сказал:

— Можете ее выдуть.

Подпрыгнув от радости, они исчезли.

— Ну, а теперь начнем работать, — заявил Маррей.

— Что, что это ты сказал? — не понял я.

Выпитое на пустой желудок виски начало оказывать свое действие.

— Что начинаем вкалывать. Начнем поиск...

Он достал с полки кипу бумаг. Там были и полные данные ветеринарной службы о санитарном состоянии областей, и карта из Гейм-департмента о наличии животных, карта рельефа Кении... У него были собраны все данные. Все то же, что и у меня.

Из-за выпитого виски глаза слипались.

— Ну, что скажешь, Джо?

— Ничего.

— Все ясно, — ответил Маррей и, словно заботливая нянька, добавил: — А теперь пойди, немного вздремни.

1:0 в пользу Маррея, так закончилась эта партия.

Если бы я знал, что ожидает меня в ближайшие дни!..

Мне здорово пришлось помучиться, пока я научил африканцев делать ящики для перевозки животных. Лишь всего двое научились измерять доски, трое умели просверливать дырки, четверо распиливали доски и бруски на нужную длину. Их работу проверял я и при этом не переставал удивляться: ни один срез, ни одно отверстие не были ровными. Они никак не могли понять, что два криво распиленных и с неровно просверленными дырками бруска невозможно соединить болтом.

Первые ящики мы делали вместе с моей женой, остальные они сбивали сами. Но все пришлось переделывать заново: стенки были кривые, доски не подходили друг к другу. Я заставил африканцев выравнивать каждую сторону до тех пор, пока обе стороны на стыке не были строго перпендикулярны. Чтобы им было легче прибивать бруски строго по вертикали, я сделал им из веревки и гайки отвес; потом на ровной площадке я показал им, как прикреплять боковые стенки к днищу ящика. Ящики мы оставляли прямо там, где их сбивали, но обязательно подкладывали под них доски, чтобы их не обгрызли термиты.

Какое-то время все шло гладко. Но однажды, возвращаясь с охоты, я еще издали заметил, что все ящики кривые. Дело в том, что после того, как вся ровная площадка, где обычно сбивали ящики, была заполнена ими, африканцы начали делать их на довольно крутом склоне реки. Я распорядился, чтобы их снова стали делать на ровном месте и уже готовыми переносили на берег реки.

Незнание параллелей и прямого угла у обитателей буша, по-видимому, объясняется тем, что вокруг них, в окружающей природе нет ничего ровного и прямого, все — кривое, округлое, изогнутое, вот почему у них нет и не может быть представления о прямом угле.

В сознании местных жителей укоренилось много различных поверий и суеверий. Одно из них чуть не стало роковым для нашей экспедиции. После шестинедельной подготовки мы, наконец, были готовы начать отлов жирафов. Было это в канун нового, 1960 года. Но я никак не мог отговорить нашего партнера Тома от его затеи: он хотел сам управлять джипом и настаивал на том, чтобы его жена Тесса бросала лассо. Напрасно я пытался убедить его, что для женщины это слишком тяжелая и опасная работа, уговорить его было невозможно. Во время отлова жирафов, один из них, бегущий перед джипом, неожиданно резко повернул в сторону восходящего солнца. Солнце ослепило Тома и он, ничего не видя, врезался в термитник, жену его резко подбросило, она запуталась в лассо и на полной скорости вылетела из машины. Состояние ее было тяжелым. Том и моя жена сразу же отвезли ее в больницу в местечке Мбала-Мбала, в 120 км от лагеря. Африканцам вообще не нравилось, что мы начинаем отлов под Новый год, более того, случившееся в первый же день несчастье так напугало их, что они наотрез отказывались принимать участие в дальнейшем лове. Я тогда здорово разозлился, уже по опыту зная, что если уступить им сейчас, то и потом при каждой возможности они будут ссылаться на какие-нибудь поверья. Мы возвратились в лагерь, я продолжал убеждать их, пока мне, наконец, не удалось найти четырех помощников на джип. Были это не себейя, а представители племени кикуйя в Кении, и один из племени мао-мао. Потом вызвалось и несколько себейя, но они лишь согласились сопровождать нас на грузовике с ящиками для животных. К вечеру нам без всяких происшествий удалось поймать трех великолепных жирафов. С тех пор у меня уже не возникало осложнений из-за суеверности африканцев.

...Ночи были все светлее, месяц с каждым днем становился все больше. Вчера я наблюдал за слоном, забредшим к нашему лагерю. Тихими, осторожными шагами он подошел к нашей палатке и остановился метрах в восьми от нее. Несколько минут он неподвижно стоял, покачивая хоботом и похлопывая ушами. Потом он прошел по тропинке, идущей от лагеря, перешел речку и исчез в темноте. Ушел он так же бесшумно, как и появился. И льва я заметил только тогда, когда он был уже за палаткой, посреди дорожки, ведущей в лагерь. Он тоже постоял некоторое время, прислушиваясь к звукам лагеря, а потом, несколько раз оглянувшись, убежал в буш.

Ночью жизнь в буше совершенно иная, чем днем, при свете солнца. Все здесь имеет свой порядок и размеренный ход. Утром с равнин и редких зарослей кустарника по краям леса тянутся стада слонов. В утренние часы и потом, уже только к вечеру, на открытых просторах пасутся огромные стада черных буйволов и различных видов антилоп. Вечером направляются на пастбища бегемоты, которые в течение дня отдыхают в болотах и водоемах; выбираются на охоту львы, леопарды и гиены. По вечерам я особенно любил следить за обезьянами. Громко крича и раскачиваясь на ветках деревьев, они перелетали с дерева на дерево, неожиданно исчезая в густых кронах, настолько сливаясь с листвой, что различить их было уже невозможно.

 Крыша Африки — Килиманджаро высотой 5895 м над уровнем моря.

Огромные песчаные дюны в пустыне Намиб. Сильный морской ветер наносит песок, насыпая вершины до высоты 300 м.

Щелочные образования, появляющиеся в сухой сезон на дне озера Магади в Кении неподалеку от границы с Танзанией. Озеро является частью Великого африканского разлома, питают его щелочные источники.

Розовые цветы растения из семейства семядольных (Scrophulariaceae) в колючих кустах акации.

Окаменевший лес, расположенный среди открытой равнины, южнее Национального парка Этоша в Намибии. Возраст окаменевших стволов насчитывает около двухсот миллионов лет. Установлено, что здесь лес не мог расти, поэтому остается загадкой, как окаменевшие стволы попали именно на это место.

В буше растут не только тернистые кусты акаций. Красноватый цвет почвы объясняется выветриванием горных пород в условиях тропического климата. Защитный слой гумуса здесь не образуется, и горные породы распадаются на гидраты окиси алюминия и железа. Подобный тип почвы называется латерит.

Водопад Виктория.

Ситатунги в болотах реки Кафуэ. Замбия.

Детеныши жирафа сетчатого; тонкая белая сетка словно нанесена на красно-коричневый тон. Пожалуй, этот вид жирафов имеет самую красивую окраску. Столетиями они жили в непроходимых чащах на правом берегу реки Гана изолированно от других видов жирафов.

Жираф масайский. Целые области в Кении были уничтожены нерациональным использованием их под пастбища для скота кочующих масайя.  

Жираф замбийский. Как и у всех остальных видов жирафов, на шее у него кожа очень грубая; африканцы делают из нее щиты, которые не пробивают ни стрелы, ни копья.

Со скоростью 50 км/час, делая восьмиметровые прыжки, бежит этот иноходец. Отлов сетчатого жирафа в Лонгоито в области Исиола. Кения.

Масайские жирафы в период гона. Стадо возглавляет старая опытная самка. Самец лишь сопровождает стадо.  

Травоядные обычно пасутся на общих пастбищах рядом друг с другом, ведут себя очень миролюбиво. Масайские жирафы и черный носорог в Национальном парке Цаво. Кения.

Национальный парк Этоша доступен для посетителей с восхода солнца до момента, пока солнечный шар не исчезнет за горизонтом. Жираф ангольский.

Над горой Кения

— Джо, теперь ты увидишь, какого нашел себе партнера!  Вот посмотришь! — говоря это, Маррей, разумеется, имел в виду себя. В самолете были лишь мы с ним.

Было только шесть часов утра, и мы ожидали разрешения на взлет, собираясь с самолета осмотреть места нашей будущей работы. Я заранее радовался этому: наконец-то мы покинем Найроби, наконец-то позади все переговоры и бумажная волокита, и нас ждет настоящее дело.

— Я так рад, — проговорил Маррей.

Он сказал то же самое, о чем думал и я, но... странное дело, в его устах эти слова приобретали другой смысл.

Я незаметно взглянул на него. В одежде летчика он был совсем другой, незнакомый. Только лицо оставалось то же самое.

Вдруг я заметил, что он улыбается.

— Послушай, Маррей, — неуверенно начал я.

— Что тебя тревожит, Джо?

— Собственно, ничего.

— Ну, ладно.

Мы замолчали. Взглянув на часы, Маррей неожиданно сказал:

— Джо, у тебя нет никакого предчувствия?

— Какого? — испугался я.

— Да нет, я просто так.

Мы снова замолчали, и в воздухе повисло что-то недосказанное. Впереди были дни, наполненные интересными делами, еще минуту назад я по-детски радовался им, как вдруг неожиданно настроение испортилось.

— Так о чем это ты, Маррей?

— Нет ли у тебя какого-нибудь предчувствия?

— А у тебя?

— Абсолютно никакого.

Наконец-то я понял, что со мной происходит. Да, у меня появилось какое-то нехорошее предчувствие. Но отчего? Маррей был не только прекрасным зоологом, но и отличным летчиком. Откровенно говоря, в этой экспедиции я хотел его использовать именно в этом качестве. И полностью полагался на него. Откуда же тогда взялось беспокойство?

— Машина в порядке? — как бы невзначай спросил я.

— А что с ней может случиться?

— Это не ответ. Так да или нет?

— Джо, — начал Маррей. — В этом полете ты меня узнаешь по-настоящему.

— Лучше не надо, — искренне сказал я.

Наконец нам разрешили взлет. Как только мы поднялись в воздух, все великолепие африканской природы предстало перед нами.

Я начисто забыл и про свои предчувствия, и про странные слова Маррея. В сильный бинокль я разглядывал местность и при виде больших скоплений различных животных сердце буквально подпрыгивало от радости. Мы старались держаться русла реки Тана, дающей жизнь всей этой огромной области. Когда-то, тысячи лет тому назад, здесь были непроходимые девственные леса. Но Кения постепенно высыхала, и непроходимые леса вдоль реки со временем исчезали. От них осталась лишь полоса редких кустарниковых зарослей.

Так сложилось, что здесь обитали два вида жирафов: в более сухих областях ближе к Эфиопии — сетчатые жирафы, а в лесах по берегам реки Тана — жирафы масайские.

Я даже не заметил, как это случилось. Я вдруг очнулся — бинокль лежал у меня на коленях, а я бессмысленно смотрел перед собой. Потом все закружилось перед глазами, в ушах звенело, этот неприятный звон переходил порой в грохот, напоминающий пушечные выстрелы. О желудке и говорить нечего.

— Тебе плохо? — обрадованно спросил Маррей.

И без ответа все было ясно. Маррей протянул мне пакет и посоветовал изменить положение. Но он хорошо знал, что это мне не поможет. Как только он заметил мое состояние, настроение у него явно улучшилось. Я понял, что мне предстоит пережить трудные минуты.

— Джо! — в воодушевлении кричал он. — Полеты — замечательная вещь. Ты помнишь, о чем мы договорились?

— Я уже вообще ничего не помню.

— Что ты научишь нас ловить зверей, а мы тебя — управлять самолетом.

В это время мы пролетали над вершиной Кении. Внизу я отчетливо видел две характерные заснеженные вершины. Еще с самого начала я задумал сделать несколько снимков этих прекрасных гор. Но Вершина чудес — так ее называли — теперь не трогала меня. Меня уже ничто не интересовало.

"Суперкаб" Маррея — старый тихоходный самолет, отлично подходил для нашей работы по изучению местности, а позднее и для отлова животных. Но он был слишком чувствителен к воздушным потокам. Меня не оставляло ощущение, что я плыву по морю во время шторма.

Маррей тем временем показывал разные рычаги, табло, кнопки и с жаром что-то говорил. Что именно, я, разумеется, не помню. Я окончательно пришел в себя лишь тогда, когда Маррей, с силой хлопнув меня по спине, воскликнул:

— Ну как, понял, дружище?

Я закрыл глаза, мне казалось, что я куда-то проваливаюсь.

Когда я их снова открыл, передо мной поплыли разноцветные точки, перемежавшиеся с огненными линиями.

— Полеты — это замечательная вещь! — прокричал Маррей. — Попробуй, Джо.

Он потянулся к фотоаппарату:

— Я сделаю снимок на память: Джо над Вершиной чудес...

Невозможно было понять, когда Маррей говорит серьезно, а когда нет. Он был способен на все. На земле Маррей часто испытывал неуверенность в себе, а здесь, в воздухе, чувствовал себя героем чересчур.

— Мне так плохо, — попробовал я защищаться. — Отвратительно. Если бы я знал, ни за что не сел бы в эту старую калошу.

Этого мне не следовало говорить.

Кровь бросилась в лицо Маррея, и он на какое-то время лишился дара речи.

— Так я покажу тебе, что может эта старая калоша!

Еще минуту назад Вершина чудес была где-то сбоку, а теперь она, казалось, висела над нашими головами. Стадо антилоп, пасшееся в зарослях кустарника, внезапно будто оказалось здесь, в кабине самолета. Я попробовал закрыть глаза, но так стало еще хуже. Жуткие видения лишь усилились.

— Ни за что больше не сяду в этот самолет, — заявил я, когда мы были уже внизу, в безопасности, на маленьком аэродроме местечка Нанюки.

На этот раз я не назвал „суперкаб“ старой калошей, и Маррей оценил это.

— Как миленький сядешь, — с нежностью проговорил он. — Ты отлично знаешь, что без моей лошадки нам не обойтись.

Он был прав.

В Нанюки мы пополнили запасы бензина и переночевали в самолете.

На второй день я капитулировал. Все повторилось снова. Я был просто в отчаянии. Видите ли, в Африке я привык рассчитывать время до минуты, а тут получалось, что я потеряю еще один день. Я злился на себя, пытаясь усилием воли перебороть свой организм, но напрасно. "Суперкаб" Маррея был сильнее.

— Тебе плохо? — спросил Маррей, но уже не так радостно, как вчера. Он понял, что это серьезно. Без детального изучения местности мы не могли начать работать. Необходимо было прежде всего узнать места обитания животных, на отлов которых мы с таким трудом получили лицензии. По плану нам уже давно полагалось быть в буше. А теперь из-за такой ерунды ломался график работы экспедиции.

— Маррей, — начал я жалобно. — Я не могу этого понять. Я целый месяц плыл по морю, сопровождая животных, я пролетел тысячи километров. И вот тебе на...

— Мне жаль тебя, Джо, — сказал Маррей расстроенно. У него уже пропала охота мстить мне за "земные" обиды.

Настроение было на точке замерзания. Маррей бесцельно кружил в воздухе и сосредоточенно хмурил лоб. Но вот морщинки разгладились и он победоносно воскликнул:

— Придумал. Давай заскочим в аптеку. Это в трехстах километрах.

Пока мы "заскакивали в аптеку", я прошел все круги ада, вдобавок погода ухудшилась. Перед глазами стояли ящики с лекарствами, которые я привез с собой из Чехословакии. Там были средства на самые непредвиденные случаи. Там было все — кроме средства от самолета Маррея.

Но сейчас у меня появилась надежда.

Все в жизни преходяще. Даже этот нескончаемый путь под палящим солнцем имел свой конец.

Перед домом аптекаря сидело на земле несколько человек, больше на улице не было ни души. Они молча глазели на нас, в то время как мы дергали ручку двери. Было закрыто. Тут мы заметили записку следующего содержания: Я СПЛЮ!

Я постучал в дверь, и тут случилось неожиданное: толпа вскрикнула. Я оглянулся. И увидел удивленные лица, испуганные глаза. Я постучал еще раз. Толпа снова вскрикнула, на этот раз уже громче. Быстро поднявшись, все отбежали на безопасное расстояние от дома аптекаря.

Наконец мы все поняли. Записка на двери была не столько информацией, сколько предостережением. Аптекарь отдыхает после обеда, и горе тому, кто его потревожит. Люди, сидящие перед домом, как оказалось, ждали, когда он проснется. Что же теперь? Уйти ни с чем? Поздно, в доме послышались шаги. Чуть спустя в дверном проеме появилось рассерженное лицо.

Черт его возьми! Мы пролетели напрасно триста километров.

Аптекарь с минуту молча смотрел на нас, а потом закричал диким голосом. Вернее сказать, зарычал, так как это было нечто нечленораздельное. Маррей тут же юркнул за угол, а я, сохраняя спокойствие, произнес:

— Мы приносим тысячу извинений, господин аптекарь. Но мы проделали путь в триста километров ради вашей драгоценной особы. Не откажите нам, господин аптекарь. — Этот господин, очевидно, знал английский: на сей раз он уже не издал ни звука, а в его глазах мелькнуло любопытство.

— Разрешите мне все объяснить...

Он с мрачным видом кивнул, и я вкратце поведал ему о своих страданиях. Солнце между тем нещадно палило, и знаете, что вдруг произошло? Аптекарь неожиданно настежь растворил двери, широко раскинул руки и на прекрасном английском языке воскликнул:

— Войди, сын мой! Добро пожаловать!

Маррей появился так же внезапно, как исчез, и мы вошли в дом. К своему удивлению, мы оказались в удобной, по-европейски обставленной квартире. Не успел я опомниться, как уже сидел в глубоком кресле с прохладной повязкой на лбу, а передо мной стоял бокал с холодной кока-колой. Понять что-нибудь было невозможно.

— Так вы не переносите полеты, сын мой, — обратился ко мне аптекарь. — Никто другой не сможет понять вас так, как я.

И он поведал нам свою историю. Аптекарь был из семьи плантатора. Он учился в Англии, преуспевал в науках, но учение не занимало его. Его заветной мечтой был спортивный пилотаж.

— Проклятая морская болезнь, — вздохнул он. — Не было средства, которого бы я не испробовал, — и все напрасно.

Аптекарь помрачнел и задумался, устремив взгляд в пространство. Мы тоже молчали.

— Я лечился у лучших специалистов, — продолжил он после длительного молчания, — но это были лишь выброшенные деньги. Потом мне посоветовали обратиться к знахарю. — Печаль на его лице сменилась ужасом. — Меня завернули в простыню и по знаку знахаря стали трясти, подбрасывать, качать. Музыканты били в тамтамы, а женщины из племени пританцовывали и пели вокруг меня.

Аптекарь прикрыл глаза, очевидно, все это представив себе снова. Я предпочел не следовать его примеру.

— Лечение началось на рассвете, а закончилось поздно ночью. Вокруг меня попеременно сменилось все племя.

— И что же потом? — с интересом спросил Маррей.

— Что же, нетрудно себе представить, что я испытал и как я после всего этого выглядел... Я серьезно заболел, долгое время пробыл в бреду, а когда наконец снова встал на ноги, от меня остались кожа да кости.

— Но вы излечились, не так ли?

— Да, от полетов я излечился окончательно.

Когда мы покидали его — разумеется, без лекарства, Маррей сказал мне:

— Знаешь, Джо, лечение на каждого действует по-разному. Может, тебе стоит... Что, если нам заскочить к этому знахарю?

Я ему ничего не ответил.

Излечился я сам по себе и при довольно драматических обстоятельствах.

Дикие животные — это не только промысел мяса, не только цель увлекательной охоты и даже не принадлежность отдельных государств, это достояние всего человечества, равное по своей ценности такому культурному наследию, как Триумфальная арка, храм святого Витта или Акрополь.

При хорошо организованном отлове требуется как минимум пять машин — три легковых джипа и два грузовика. На отлов ежедневно отправляются два джипа с командой, вооруженной лассо, и один грузовик с ящиками, в которых пойманных животных доставляют в лагерь. Третий джип и второй грузовик остаются в резерве: если они не на ремонте, на них ездят на заготовку кормов, за покупками.

Так как почти ежедневно приходится ездить на большой скорости и притом по очень неровной местности, поросшей колючими растениями, машины быстро выходят из строя и нуждаются в постоянном осмотре и ремонте. Во избежание излишних хлопот с запчастями, колесами, шинами и т. д. мы всегда старались покупать машины одной и той же марки.

Для каждой машины надо иметь по крайней мере два диска с камерой и шиной, не считая запасных, всего в общем семь колес. Если при работе в джипе обнаружится какая-нибудь неисправность, то дается сигнал второму джипу, и он подключается к работе. На замену колеса обычно уходило самое большее две минуты, и работа продолжалась дальше. Каждый день у нас бывало как минимум пять, а как максимум тридцать пять неполадок, поэтому грузовику приходилось всякий раз не только отвозить в лагерь отловленных животных, но и брать проколотые шины и привозить запасные, хорошие. Эти работы были возложены на помощника механика, и он действительно не мог пожаловаться на нехватку работы.

Прежде чем отправиться на отлов, необходимо освободить джип от всего лишнего: вынуть все стекла, за исключением переднего, открепить запасное колесо, просто положив его в машине, снять каркас с брезентовой крыши и вообще крышу машины, перед вентилятором укрепить густую сетку от москитов (иначе решетка вентилятора будет моментально забита насекомыми и травой), перед фарами, капотом, указателями поворотов укрепить полукруглую сетку, передний бампер закрыть резиной, вырезанной из старой шины, крышу кабины укрепить стальным защитным каркасом, который, если машина перевернется, предохранит кабину от повреждения (каркас изготовляется из стальных труб диаметром 2 см), борт кузова по обеим сторонам обшивается толстыми досками.

На подобным образом оборудованном джипе можно совершенно безопасно ловить всех зверей, кроме слонов и носорогов, для которых джип слишком легок. Этих животных мы отлавливали на более тяжелых машинах.

Рабочие и те, кто ухаживал за животными, получали до десяти шиллингов в день, плата бригадиров и шоферов составляла двадцать шиллингов, автомеханика — тридцать. Кроме того, каждый работник получал недельный паек продуктов: 5 кг кукурузной муки — посхо, 1 кг сахара, 2 кг сгущенного растительного масла — кимбо, 1 кг фасоли, 2 кг мяса, 50 г чая. Они обычно еще докупали у деревенских жителей молоко, яйца, овощи, иногда кур.

Самым лучшим временем для отлова диких животных в Африке бывает засушливый сезон: твердая, высохшая поверхность позволяет развивать большую скорость в погоне за животными, к тому же в это время года территория отлично просматривается.

Драма в воздухе

Мы пролетали где-то между горой Кения и Найроби. Мои страдания от морской болезни становились все мучительнее. Ее атакам подвергались уже не только голова и желудок: руки и ноги словно налились свинцом и, казалось, последние силы покидают меня. Я закрыл глаза и сидел, стараясь не двигаться — ничего больше не оставалось делать.

— Ты спишь, Джо? — спросил Маррей.

Я не отвечал. Разговаривать не хотелось.

— Кто знает, куда ты попадешь: в рай или в ад, — продолжал Маррей, но я по-прежнему молчал; настроения философствовать у него вообще не было.

— Пора тебе просыпаться, Джо.

Каждое движение причиняло мне боль, я осторожно повернул голову и взглянул на него. Губы его расплылись в улыбке, он, казалось, чему-то радовался в душе. Но взгляд оставался серьезным. Я все еще ничего не подозревал.

— Знаешь, какой вопрос самый трудный?

Я снова открыл глаза, что должно было означать внимание.

— Когда спрашивают, какое твое последнее желание. Что бы ты выбрал, Джо?

— Ничего.

— Правильно, — удовлетворенно кивнул Маррей. — В таком случае хочется лишь одного — жить. И если это желание невыполнимо, не хочется ничего. Все остальное ерунда. Ни искрящееся шампанское, ни зажаренный, с золотистой корочкой цыпленок...

Меня передернуло. Я представил все это, и тошнота подступила к горлу, а Маррей с сочувствием произнес: — Этого жаждет лишь жалкая плоть. Но душа, Джо! Главное — душа!

Что это вдруг Маррея стала занимать моя бренная плоть, и он словно поп читает проповеди? Тут снова сказалась его натура, как всегда он действовал и рассуждал так, что напрасно было бы пытаться понять его. Я устало прикрыл глаза, предоставив Маррея его размышлениям.

— Тебе-то хорошо, Джо, — услышал я через некоторое время.

— Почему?

— Ты тут себе подремываешь, а проснешься уже на том свете. А я...

Я приоткрыл сначала один, потом второй глаз. Маррей сосредоточенно смотрел перед собой уже без всякой тени улыбки. Я огляделся, и от страха по спине поползли мурашки.

Небо было необычного, серо-зеленого цвета и светилось словно цветное стекло, как будто с той, другой стороны света, таинственный фонарь отбрасывал на него свои лучи.

Я уже знал, что это такое... На собственном опыте мне довелось испытать, что представляют собой африканские грозы. Они надвигались быстро и неожиданно. Дождь сначала нежно постукивал по брезенту палаток, и вот внезапно он уже обрушивался ливнем, стены палаток надувались и трещали, словно дергаясь в судорогах. Животные в загонах от страха дико кричали, деревянные перекладины трескались... и ничего больше не оставалось, как в бессильном отчаянии смотреть на демонический разгул стихии и ждать конца, когда и лагерь, и заросли кустарника, и все вокруг провалится в тартарары.

Но тогда я прочно стоял на земле, а не летел в самолете.

— Маррей, ради всего святого, скажи что-нибудь!

— Аэродром не принимает.

— Так садись на какой-нибудь маленький полицейский аэродром.

— Ни один из ближайших аэродромов не принимает.

— А дальние?

Маррей ничего не ответил. "Ну, подожди, за твое садистское молчание я тебе еще отплачу", — со злостью подумал я.

Но для этого надо было сначала вернуться на землю. Цвет неба к этому времени изменился, сине-черная туча со всех сторон сжимала самолет и казалась огромной амебой, готовой в каждую минуту поглотить его.

— Маррей, — начал я как можно спокойнее. Надо сказать, что в Африке у меня выработалось какое-то профессиональное спокойствие, не позволявшее мне терять присутствие духа в самые критические моменты. — Я хорошо знаю эти грозы. Они обрушиваются нежданно, точно судный день, но бушуют только в одном месте, а чуть дальше светит себе солнышко. Давай пройдем сквозь тучи, и где-нибудь дальше мы сможем сесть.

— У нас нет бензина.

Я чуть не подпрыгнул, удержали ремни, которыми я был пристегнут к сиденью. Самым отвратительным оказалось сознание собственного бессилия. Я не в силах был ничего сделать, оставалось лишь ждать.

Маррей снизил высоту. Самолет, казалось, метался, увлекаемый вихрем, деревья и кустарник буша гнулись до земли, будто в схватке с невидимым врагом. Я понял, что Маррей ищет место, где можно посадить самолет.

Мы влетели в тучи, которые висели низко над землей и казались огромными надутыми шарами. Различить что-либо было невозможно. Внизу под нами зияла черная бездна, небо казалось бездонным кратером, из которого без конца вырывались молнии.

— Маррей, ты что-то сказал?

В ответ он лишь кивнул головой. В этот момент мы вылетели из туч, снова проглянула земля. Я следил за стрелкой альтметра, радуясь, если можно так выразиться, что хоть на несколько секунд голова моя чем-то занята. Даже Маррею стало не до шуток. Он был бледен и казался чужим и незнакомым.

Я положился на его опыт. Но что такое человек рядом с разбушевавшейся стихией? Мы должны приземлиться... У меня было чувство, что мы бросаем вызов самой судьбе.

— Джо, я нашел. Взгляни!

Где-то внизу я различил полоску, которая выделялась на темном фоне земли. Узенькая, короткая полоска, конец которой неожиданно терялся в зарослях кустарника. Здесь и собирался Маррей посадить самолет.

— Самое главное — спокойствие, — простучал я зубами.

— Я согласен с тобой, — живо отозвался он, и это снова был прежний Маррей. Я думал, что он даже начнет насвистывать. Но это было бы еще хуже, чем его серьезный вид.

Знаете, мне приходилось бывать в разных переплетах, и чувство опасности всегда рождало во мне стремление действовать. Сейчас же в моей голове был сплошной хаос. Вероятно, оттого, что я находился не на земле. Подобное я испытывал впервые.

Внезапно я ощутил толчок, а Маррей произнес нечто странное:

— Вот мы и на перине!

С этими словами он распахнул дверцу, а я задал ужасно глупый вопрос:

— Ты куда?

— Туда. Ведь мы уже сели.

Да, мы были уже на земле. Выйдя из самолета, Маррей что-то сказал, но до меня донеслось лишь неразборчивое бормотание. Я понял его слова, только когда он появился в иллюминаторе и прокричал:

— Выходи, Джо, или нас унесет!

Я прыгнул на что-то мягкое, в момент сообразив, что именно Маррей назвал периной, — я по колено провалился в ил. Порывы ветра в ярости обрушивались на наш самолетик, и я понял: если его не привязать, он перевернется.

Я выбрался из ила и принялся помогать Маррею вбивать в землю костыль. Шасси было не видно, самолет почти по корпус провалился в ил. Мы с трудом передвигались в этой липкой, свинцовой каше, словно пьяные качаясь под напором ветра.

Это была необыкновенная ночь. Часа через два буря утихла, выглянул месяц, залив незнакомую местность холодным светом. Мы различили множество светящихся глаз, которые было осторожно приблизились к неизвестному чудищу, то есть нашему самолету, но, убедившись в его неопасности, исчезли. Но тут же стали появляться все новые и новые сверкающие огоньки: мы не в силах были оторваться от этого захватывающего зрелища.

Утром меня разбудил необычный будильник. Прямо в ухо Маррей прокричал:

— Вставай!

В первый момент у меня возникла мысль, что на нас напало, по меньшей мере, стадо слонов. Я вскочил, готовый немедленно действовать. Но это оказалось ни к чему.

— Ты чего орешь? Горит, что ли?

— Я уже целых полчаса кричу, а ты ноль внимания.

Маррей был гладко выбрит, и в свежей рубашке имел весьма представительный вид. Я взглянул на себя. Я был разут, босые ноги — словно в панцире из засохшего ила. Меня можно было принять за разбойника, но самого низкого пошиба.

— Где мои ботинки? — воскликнул я, хотя ответ был известен заранее. Они остались там, в иле, когда мы привязывали самолет. Но и Маррей, наверняка, потерял свои. По-видимому, он догадался о том, что со мной происходит, так как обратился ко мне со следующими словами:

— Великий африканский охотник разочаровал меня: видите ли, он не возьмет с собой чемодан. Посмотри на меня! В этой буре я потерял не только ботинки, но и весьма значительную часть своего гардероба! Ну и что из этого?

— Ничего, — ответил я смиренно. Да, Маррей был одет как на картинке. Правда, в этом костюме он мало походил на пилота, но тем не менее с честью вышел из положения. Я должен был признать это.

— Что теперь делать? — спросил я.

— Ничего, пойдешь к своему стыду босым...

— Послушай, Маррей. В Найроби я быстро выберусь из самолета и постараюсь затеряться.

— В Найроби исключено, — решительно отверг Маррей. — Нам предстоят переговоры с высокопоставленными лицами, предстоит визит к начальнику полиции. Мало-помалу я начинал это понимать.

— Наконец-то мы можем приступить к поискам мест, где будем ловить животных, — продолжал Маррей. — Как только мы их найдем, сразу же на месте покончим со всеми формальностями и вернемся в Найроби. Ты согласен?

— Разумеется. Ведь таков был наш план.

— А теперь шевелись!

— ?

— Вытащи костыль, отвяжи самолет. Ты всё равно весь в грязи, а я при параде... Когда при свете дня я осмотрелся, все оказалось далеко непросто. Мы находились посреди бескрайних диких зарослей, где пролегало лишь несколько метров строящейся дороги. По-видимому, прокладывать ее начали давно, да так и бросили. Как раз на эту дорожку, а точнее в море ила Маррей посадил свой "суперкаб".

Взлететь было делом не легким. Разодетый Маррей сидел в кабине и пытался маневрировать. Но прежде всего мне пришлось высвободить шасси из ила. Потом Маррей, скорее всего, следующим маневром: вперед, назад, еще раз вперед — проложил стартовую дорожку, вернее, две колеи, с которых нам и удалось взлететь.

Увлекшись, Маррей забыл про все на свете и чуть не оставил меня на земле.

Погода стояла великолепная, день был создан словно по заказу.

Внизу, за бортом самолета проплывала девственная природа, будто красуясь перед моими биноклем и фотоаппаратом. Местность была видна как на ладони.

— Эта гроза пошла на пользу, — сказал Маррей.

Я задумался над его словами. Что-то он не договаривал. И тут он не выдержал. — Ты здоров, Джо! Я вылечил тебя от морской болезни.

Из-за перенесенных трудностей я просто забыл о ней. Но Маррей был прав. Чувствовал я себя отлично, и полет доставлял мне удовольствие.

— Надо будет запатентовать мой метод, — заявил он.

— Это не ты... Это гроза, Маррей.

Он ничего не ответил, и вдруг я вспомнил.

— Ведь ты говорил, что у нас нет бензина. И из-за этого мы должны были бы приземлиться, а мы летим как ни в чем не бывало.

Маррей помалкивал, сосредоточенно глядя перед собой.

— Отвечай! Как с бензином?

— Хуже некуда. Приготовься, Джо! Мы вынуждены приземлиться.

В сухой сезон, когда палящее солнце в полдень стоит прямо над головой, и на небе не бывает ни облачка, дни бывают невыносимо жаркие. Ночи же, наоборот, холодные. Кажется, что нагретый днем воздух как бы дрожит, колеблется от солнца, над раскаленной землей то и дело вспыхивают серебристые блики, и создается впечатление, что звери, бегущие вдали, движутся по сверкающей, искрящейся траве. Ощущение невыносимого зноя усиливают поблекшие, выцветшие краски неба и окружающего ландшафта: серые, безлистные кустарники буша, пожелтевшая, сухая трава и неопределенный, от голубого до фиолетового цвет высокого неба совершенно не радуют, утомляют глаз.

К концу засушливого сезона на небе почти каждый день появляются облака, которые ветер пригоняет с моря. По утрам, как правило, идет дождик. Распускаются акации, наполняя воздух своим ароматом и давая животным корм в виде свежих листочков. С цветущих акаций ветер и пчелы разносят пыльцу еще до того, как первые ливни уничтожат цветы. С первыми дождями буш расцвечивается яркими красками: листья акаций сочного зеленого цвета, у других деревьев красноватого.

Долгожданные дожди начинают идти обычно под вечер или с наступлением темноты. Зебры сбиваются в огромные табуны, самцы возбужденно носятся — часто всю ночь мчится табун под ливнем, догоняя грозу. Взрослые львы во время дождя резвятся и играют, словно молодые львята. Гиеновые собаки в возбуждении носятся, облизывают шерсть. Птицы, летая среди намокших растений, купаются в струях дождя.

Буш после первого дождя покрывается ковром трав и цветов: пробиваются сквозь твердую почву нежные лилии, того и гляди распустятся прекрасные розовые цветы пустынной розы, покроется оранжевыми цветами, полными нектара, алоэ, а огромные эуфорбии украсятся мелкими желтыми цветочками. Появляется множество грибов, по соседству с термитниками вырастают целые гряды мухоморов, грибницу которых взращивают под землей термиты.

Слоны в поисках новых мест водопоя отправляются в буш, где вода стоит лишь в сезон дождей. Земля здесь сплошь покрывается молодой, зеленой травкой, которую они поедают в огромном количестве.

Опустошительные набеги слонов особенно заметны в засушливые годы, когда не хватает трав и кормов, и звери страдают от голода. Во время сильной засухи 1961 года на долю слонов, обитавших в Национальном парке Цаво в Кении, выпадало совсем немного корма. Поэтому растения и кусты были объедены до самой земли, в пищу шли и такие, какие слоны обычно не едят. Лишь только сухая кора деревьев и голые ветки, которые, кстати, очень питательны, помогли им выжить. Но при этом слоны уничтожили большое количество баобабов, а под падающими баобабами в свою очередь погибло много слонов. В 1961 году стояла великая засуха. По реке Ати, на протяжении шестидесяти четырех километров погибло от голода двести восемьдесят два черных носорога, которые почти никогда не покидают своей территории. Даже если они будут страдать от жажды, они не отправятся, подобно слонам, на поиски воды. Носороги настолько разборчивы в пище, что даже в засушливый сезон едят лишь зеленые листья, которые редко когда удается отыскать.

Засуха стала причиной гибели 60% всего поголовья домашнего скота. Десять лет спустя, в 1971 году, она снова нанесла огромный ущерб африканским скотоводам. Положение обостряется тем, что с каждым годом поголовье скота растет, что ведет к оскудению пастбищ. В некоторых районах скота пасется в десять раз больше, чем могут прокормить пастбища. Старые водоемы во многих местах совершенно высохли, превратившись в ямы с засохшей грязью, где в ожидании воды притаились крокодилы. Хорошо только хищникам: трупами погибших животных усеяны огромные равнины и плоскогорья. В сильную засуху их бывает столько, что падальщики не успевают подбирать их; палящее солнце высушивает их, и повсюду виднеются разбросанные, белеющие кости.

Лагерь у реки Тана

— Ты сказал, мы вынуждены приземлиться, — напомнил я минут через десять. Самолет летел все на той же высоте, а Маррей насвистывал какой-то марш.

— Так мы садимся или нет?

Мне хотелось одного: чтобы все уже было позади. И совсем не от того, что я боялся. Если уж Маррей посадил самолет во время страшной грозы, да еще в море ила, то сейчас это ему подавно удастся. День солнечный и видимость отличная.

— Маррей, запасись бензином как следует, — посоветовал я. — Уже пора начать обследование местности. К этому времени нам следовало быть в буше, надо было бы построить лагерь, а мы все еще летаем. — Похоже было, что Маррей готовит мне новую "каверзу", но с этим я уже смирился. Как пилот он значительно вырос в моих глазах, так что теперь я полностью на него полагался.

Маррей молчал. Он перестал насвистывать свой марш и изменил курс.

— Ты говорил, что мы не задержимся в воздухе, — напомнил я ему.

— Все правильно! В полдень начнем переговоры с местными властями.

— Но прежде надо подыскать место для лагеря. А пока...

Пока у нас ничего не было. Да и в остальном нам не везло. Животные встречались лишь в труднодоступных местах, отловить их здесь было бы невозможно. Когда же мы пролетали над прекрасными равнинами и лугами, там, как назло, зверей не было видно.

И вдруг вам ни с того ни с сего заявляют, что в полдень мы уже уладим все формальности относительно постройки лагеря. Я взглянул на часы. Времени оставалось немного. В безумных речах Маррея всегда присутствовала доля правды, но в данном случае дело было безнадежным. В нашем распоряжении оставалось всего около четырех часов.

— И куда теперь? — задумчиво произнес я, но вопрос этот относился скорее ко мне. На коленях у меня были разложены карты, и я отмечал места, которые мы еще не осмотрели. Их было полным-полно.

— Заскочим в Мбала-Мбалу, — сказал он. — Этим мы сразу убьем нескольких зайцев. Там есть аэродром, бензоколонка и магазин. Ведь тебе надо купить ботинки.

Да, действительно. С тех пор, как я потерял их в иле, я ходил босиком.

— А что еще у нас там?

— В Мбала-Мбале ровно в полдень состоятся переговоры относительно лагеря.

— Но для этого надо бы сначала подыскать место, где мы будем ловить зверей, — с отсутствующим видом проговорил я, пытаясь поддержать разговор. Я углубился в изучение карт области и рельефа Кении и лишь в пол уха слушал Маррея.

— Отыщем его по дороге, — всерьез предложил он, но для меня это было равнозначно тому, чтобы попытаться достать луну с неба.

— Места рядом с Мбала-Мбалой тоже из тех, что мы наметили для осмотра.

В бинокль я разглядывал местность, проплывающую внизу, но пока безрезультатно.

А время между тем шло... Постепенно во мне начинала закипать злость: экспедиция еще только началась, а дело так осложнилось. Свое плохое настроение я решил сорвать на Маррее.

— Не успеешь оглянуться, как будет полдень, — начал я ехидно. — Уважаемые господа уже и фраки приготовили — для переговоров с нами. Мы опоздаем, Маррей, опоздаем. Нажми на педаль.

— Не бойся, Джо, не опоздаем, — серьезно возразил Маррей. — Держу пари на бутылку коньяка. Идет?

— Идет.

— Какие животные нам нужны? — спросил он как бы между прочим.

— Тебе как партнеру, следовало бы это знать, — съязвил я. — Нужны сетчатые жирафы.

Мы пролетали над рекой Тана. Маррей немного снизил высоту, что-то бормоча себе под нос: — Гм... значит, сетчатые жирафы...

Мы опустились еще ниже, и он воскликнул:

— Вот они!

Я посмотрел вниз. В излучине реки в самом паслись сетчатые жирафы. Маррей, казалось, превратился в продавца, который с полок достает нужный вам товар.

— Что еще нам нужно? — спросил он.

— Антилопы куду.

Не успели мы пролететь над бушем несколько секунд, как Маррей сообщил: — Вот и антилопы куду.

Он мог бы и не говорить этого. Я отлично видел их... Как видел и других животных, которых мы искали. Но мне не хотелось лишать Маррея удовольствия, и наш диалог продолжился:

— Кто еще нам нужен? ...