Глава 1. Глиннет, Уэльс

Бесконечная мелодия, воспроизводимая моей сестрой в соседней гостевой комнате, уже порядком надоела нам в тот вечер: пожалуй, и пятнадцати минут игры Коллет на фортепиано хватило бы с лихвой, но так нет! Она, видимо, решила довести нашего отчима до белого каления.

– Останови эту какофонию звуков, Коллет! – рычал отчим, бывший когда-то камердинером графа Ростера из Ньюпорта, проходя мимо моей сестры. – Иначе я возьмусь за топор и сломаю инструмент к чертям…

Далее следовала целая бравада из непереводимого французского слога, над которой мы вдвоём обычно смеялись. Но последние несколько недель мистер Брам был особенно раздражён, едва ли не зол! Лично я списывала его мрачное настроение на мамин отъезд в госпиталь и её продолжительную болезнь. Отчим очень любил нашу матушку, обожал её безмерно, отчего мы с Коллет его так искренне уважали.

Со своего места я видела только краешек платья Коллет, но была уверена, что она улыбается столь же лукаво, как и я. Играть она перестала, а я вновь сосредоточилась на чтении сборника писем сэра Кольвилла к своему коллеге – доктору Руссо из Америки. Коллет, как и всегда, подошла ко мне бесшумно и присела рядом на низкий подоконник, обитый потрёпанным покрывалом в заплатках.

– Ах, как он торопится, бедолага! – заговорчески произнесла сестра и сдунула с оконной рамы мошку. – Уверена, будь маменька дома, он бы так не пылил.

– Зря ты его дразнишь, – ответила я, не отрываясь от чтения. – Он крайне раздражён в последнее время. Скажи спасибо, что он не знает о твоём драгоценном офицере. А то взял бы тот самый топор и…

При упоминании о мистере Рэтморе сестра вся раскраснелась и совершенно смутилась. Естественно, отчим не знал, что Коллет влюблена в офицера, племянника пастора. Узнай он об этом, то разразился бы гневной тирадой о том, что для подобной любви нет места при нашем положении. Сама же сестра была далеко не глупышкой и понимала, что благополучное будущее браком с офицером она себе не обеспечит.

– Но он такой красивый! – вздыхала на мои замечания Коллет. – И он любит меня! А я – его… Ах, Кейтлин, тебе нас не понять. Мне всё равно, из какой он семьи. Скоро он сделает мне предложение.

«Ох, как я в этом сомневаюсь!» Но вслух высказать свою мысль не посмела, мне не хотелось расстраивать Коллет. Мистер Рэтмор был слишком молод, слишком беспечен и слишком зависим от своего дядюшки, известного брюзги. Несмотря на все замечательные, исключительно положительные отзывы о приходе во владениях графа Кренстона, моё мнение о мистере Рэтморе оставалось неизменным: этот, по сути, безвольный юноша ничего не даст моей сестре. Однако, она любила его и… Что ж, мне действительно их не понять.

Как-то за ужином, когда отчим был, пусть и не в добром расположении духа, но хотя бы не ворчал, нам пришлось затронуть одну из тем, которая волновала и касалась меня непосредственно.

– Наша ситуация всё хуже и хуже, – нагнетал мистер Брам. – Денег едва хватает на содержание вашей матушки в госпитале. Боже, только бы всё это не исчезло зазря!

Мы с сестрой переглянулись, но предпочли тактично промолчать. Отчим не хотел оскорбить ни свою жену, ни нас, я уверена. Однако, видимо, его настроение было совершенно испорчено, и даже подобные необдуманные фразы, брошенные с горяча, приобретали жуткий смысл.

– Мало того, что ты, Коллет, отвергла уже три предложения за этот сезон, так ещё и твоя сестра ставит нас в неловкое положение!

– Папа, пожалуйста, не стоит, – Коллет звякнула по тарелке прибором и чуть повысила голос. – Кейт сдаст этот экзамен и уедет. Разве не этого ты так жаждешь? Станет меньше на один голодный рот.

Я едва сдержала улыбку, поэтому тут же взяла бокал и поглядела, как отчим покраснел и смутился.

– Кажется, для полного счастья вам, мистер Брам, не хватает сосватать Коллет за какого-нибудь джентльмена, тогда в доме станет на целых два голодных рта меньше.

Сестра откровенно засмеялась, и я позволила себе улыбнуться, когда отчим пробубнил что-то о «несносных девчонках» и поспешил наполнить рот картофельным пюре.

Но, к моему огромному сожалению, шутки в тот вечер закончились. Отчим всегда негативно относился к моему творчеству и желанию продолжать учёбу, и так протекали дни нашей жизни: мистер Брам осуждал мои планы на будущее, а я упрямо погружалась в чтение учебников и специальных пособий, которые мне удалось раздобыть в библиотеке при церкви.

– Представь себе ситуацию, дорогая Кейтлин, – не унимался отчим, и до того увлёкся своей речью, что напрочь позабыл об остывших варёных овощах в тарелке. – Твоя сестра не выйдет замуж, и кто же будет содержать её и вашу матушку? После смерти этого старого чёрта Ростера мне достались лишь объедки! Мой банк в Олнвиле лопнул. Это конец! Думаешь, так я смогу потянуть нас троих и к тому же оплачивать твоё обучение? Придётся продать дом… Хочешь, чтобы мы переселились в какой-нибудь вшивый коттедж?

– Чего вы от меня хотите? – я чувствовала, как злость овладевает мною, но старалась держаться.

– Чтобы ты бросила эти бесполезные занятия, книги и глупые стишки и взялась, наконец, за ум.

– Предлагаете мне единственный, по вашему мнению, выход? Замуж выйти?!

Я резко поднялась, едва не опрокинув бокал на стол, и вцепилась пальцами в дубовую поверхность. Мой взгляд был прикован к лицу отчима, и я отчаянно желала, чтобы он увидел мою решимость и неотвратимость того, что я задумала. Он должен был понять! Обязан был! Ах, как жаль, что мамы не было со мной!

Я забыла о том, что рядом сидит сестра и с беспокойством глядит на нас. Если бы она попросила меня замолчать, я бы уже не смогла остановиться:

– Мистер Брам, когда же вы поймёте, что меня не интересуют браки? И я не выйду замуж! Всё, чего я хочу, это сдать экзамены и уехать в Кардифф, чтобы стать свободной. Стать тем, кем я сама захочу стать, а не тем, кого вы желаете из меня слепить!

Это была наша первая крупная ссора после отъезда матери в госпиталь. Я оставила сестру и отчима одних, сама же, гордо вскинув голову, вышла из столовой. Возможно, мне не стоило говорить с ним так грубо, но ведь иначе не докричишься. Матушка всегда говорила: «в глубине души все без исключения мужчины любят покорных женщин». Что ж, кажется, мне суждено до конца своих дней оставаться нелюбимой…

***

Поскольку Глиннет был небольшим городом, граничащим, однако, с железной дорогой, что пересекала добрую часть Уэльса и петляла через деревушки прямиком в Англию, любые сплетни и слухи здесь распространялись с невероятной скоростью. И если раньше соседи знали всё о ваших приемлемых доходах, то они наверняка узнали бы и о полном вашем банкротстве. Правда, некоторые вопросы всё же оставались: например, как с таким минимальным достатком они ухитрялись содержать больную мать семейства в госпитале столь продолжительное время? Или до сих пор отстаивать своё жильё? Или, пусть и скудно, но ежедневно питаться?

Все эти вопросы и меня затронули, в особенности одним ранним воскресным утром. Ситуация нашей семьи вновь напомнила о себе и больно кольнула по моей гордости в лице миссис Пиншем – вдовы, живущей с тремя скайтерьерами через пару домов от нас. Как и я, она любила прогулки по аллеям парка, когда солнце едва поднималось и не успевало отогреть землю.

Мы как раз проходили мимо ручья, когда вдова задала мне очередной свой прямой вопрос, а впереди резвился Бобби – её любимый терьер.

– Что же вы намерены делать? Всё это так печально, дорогая, – сочувствующе звучал её звонкий голос. – Сначала ваша матушка слегла, а теперь эта отвратительная банковская афера! Мистер Брам, конечно, человек сообразительный, и не даёт вам опуститься.

– Он, скорее, сам себе найдёт покровителя, чем позволит всем нам опуститься, – ответила я.

Бобби обожал приносить палочку, и я время от времени бросала ему сухую ветку. Пока пёс рассекал высокую траву у ручья, его хозяйка продолжала развивать свою мысль и, как оказалось, мою мысль тоже:

– Ах, значит, мистер Брам задумал выдать Коллет замуж! Какая новость! Давно пора. А ведь люди всё видят.

– Видят что?

– Её и мистера Рэтмора, конечно! – вдовушка так разволновалась, что её чепец и шляпка почти съехали на бок. – Все эти взгляды на службе в церкви, касания и улыбки. Какая вульгарность!

Я засмеялась в сторону, чтобы не вызвать у несчастной женщины негодование, однако от неё не ускользнуло моё равнодушие.

– Милочка, зря ты так потакаешь этим отношениям.

– А почему вы решили… Коллет всё равно старше меня, и она вольна делать, что захочет.

– Лучше послушай того, кто действительно сведущ в подобных делах, дорогая, – сказала миссис Пиншем и вдохнула побольше воздуха. – У твоей сестры нет приданого, у мистера Рэтмора нет собственных средств для создания семьи! Все знают, что он зависим от своего дядюшки! Господь один знает, отчего старик так скуп – он не даст одобрения их союзу. Люди станут осуждать их… и твою сестру тоже!

Я промолчала, опустив глаза и посмотрев на томик стихотворений лорда Байрона, который держала в руках. Не могла я не вспомнить и один из недавно прочитанных мною романов мисс Джейн Остин – точно оживала её история! Только что-то мне подсказывало, что в реальности, в самом конце, никто счастливым не останется.

– Ты слушаешь меня, девочка? – строго произнесла миссис Пиншем, и я сделала вид, что увлечена её речью. – Так вот, злые языки не перестанут осуждать Коллет. Тебя это тоже касается! Ах, что задумала! Уехать в Кардифф – учиться! Нонсенс!

– Я просто сдам экзамены, миссис Пиншем, – ответила я, сдержанно улыбаясь. – Это новое заведение, и никто не может знать точно, попаду ли я туда, нужно ли будет платить…

– Ох уж мне этот прогресс! Самостоятельность не доведёт до добра такую юную особу…

– Но времена, когда девушку заставляли выйти замуж против её воли, давно прошли, – мне пришлось говорить громче, иначе я боялась, что она меня попросту не услышит. – Я не собираюсь замуж, и Коллет не станет слушать отчима. Нам не нужны покровители, миссис Пиншем. Кстати, вам ещё не приходилось путешествовать поездом?

– Девушки останутся старыми девами до конца своих дней! – заохала пожилая вдова, игнорируя мой вопрос. – Ни денег, ни наследников, ни-че-го!

– Нам с Коллет так и не удалось покататься! Говорят, это так волнующе!

– И как ты собираешься зарабатывать себе на жизнь? – не унималась она. Её бледные щёки покрылись заметным румянцем. – Неужели хочешь помереть в нищете и одиночестве, как эта несчастная мисс Остин? Подумать только, жить на одни средства от… записок! И кто продолжает читать её?!

– … Софи Торстен прокатилась две станции до самого города и сказала, что это было удивительно и страшно! Возможно, я тоже сяду на поезд и возьму Бобби с собой.

Пёс, видимо, заслышав, что говорят о нём, громко тяфкнул и подпрыгнул над землёй, бросив свою любимую веточку. Я засмеялась, когда миссис Пиншем дёрнула меня за рукав платья и возмущённо воскликнула:

– Несносная девчонка! Тебе не помогут стихи и захудалые новеллы, когда тебе стукнет тридцать!

– Ну, это случится очень и очень нескоро.

– Никому не бывает девятнадцать лет вечно. Пока есть время, найди себе хорошего мужа, Кейтлин! – вдовушка снова тяжко вздохнула и поправила шляпку. – В городе не так мало молодых состоятельных мужчин.

– Ах, миссис Пиншем! – я уже не могла сдержать смех; я шла по дорожке, спиной вперёд, глядя вдове в глаза. – Вам с мистером Брамом стоит спеть дуэтом! Эдакие деловые сватья!

Ответ пожилой вдовы я уже не услышала, потому что пятка моя наткнулась на кривой корень, торчавший из земли, и я, неуклюже махнув руками, упала на спину прямо на дорожке. Я вскрикнула, когда острая боль пронзила мои ладони – ими я проскользила по щебню и содрала кожу до крови.

– Вы не ушиблись, мисс Кейтлин? – услышала я над собой. Затем чьи-то сильные пальцы подхватили меня под руку и быстро подняли на ноги.

Голос принадлежал мужчине – мягкий, глубокий, но безэмоциональный голос, который мне, к сожалению, не удалось узнать сразу. Однако его обладатель меня явно узнал. Длинные холодные пальцы коснулись моих ладоней, и я подняла глаза, чтобы увидеть, кто же был так любезен, чтобы помочь мне.

Я никогда не была особой впечатлительной, по крайней мере, настолько, чтобы позабыть об основах самых простых манер. Однако, именно в тот момент из моей головы исчезли все те основы, которыми меня так настойчиво подпитывали мать и нянька. Я смотрела в бледное лицо типичного английского аристократа с жёсткой линией губ и чёрными вьющимися волосами, выбивающимися из-под тёмно-серой шляпы с короткими полями. Но единственным, что так отвлекло меня и заняло всё моё внимание, была повязка из грубой, чёрной материи, которая скрывала его левый глаз.

Открыв в изумлении рот и позабыв о всякой боли, я самым неприличным образом глазела на него. Так пристально, что до сих пор остаётся поразительным, как этот джентльмен выдержал моё столь бесстыдное внимание.

– Мисс, вы меня слышите? – обратился он ко мне спокойно. – У вас на ладонях кровь. Можете пошевелить пальцами?

Машинально я сделала то, о чём он попросил. А он внимательно следил за моими действиями, затем достал из кармана своего пиджака белый платок и обернул им мою правую ладонь.

– Ах, мистер Готье! Это вы, вы! Ох, бедная Кейтлин… как удачно, что вы оказались здесь… – миссис Пиншем тут же возникла рядом, как и её пёс, который теперь крутился вокруг нас троих. – Неуклюжая девочка, стоит смотреть, куда ты наступаешь! А вы, сэр, давно ли вернулись в город?

– Всего пять дней назад, миссис Пиншем. Рад вас видеть.

Он говорил всё так же бесстрастно и спокойно, и я не слышала ни нотки радости в его голосе. Снова взглянув на него, я заметила лёгкую щетину на его щеках и подбородке… а также серый цвет его единственного открытого глаза.

– И я рада вашему возвращению, сэр! – вдовушка, по моему мнению, начинала явно переигрывать с любезностями. А вот мистер Готье никак на это не реагировал.

– Если мисс Кейтлин чувствует себя лучше, я бы оставил её на вашу заботу. Сегодня у меня ещё много дел. Вы в порядке, мисс?

Я медленно кивнула, всё ещё разглядывая его повязку и размышляя о том, что именно так, наверняка, выглядели пираты. Совершенно неподходящие для ситуации мысли. Миссис Пиншем в этот момент снова дёрнула мой рукав, заставив меня отвести глаза.

– Счастлив был увидеться, леди, – учтиво произнёс мужчина и поклонился. – Доброго дня.

Перед тем, как развернуться и уйти, он мельком посмотрел на меня, и от этого взгляда мне стало не по себе: жутко, неприятно, даже холодно. Мистер Готье быстро удалялся по дорожке в сторону западного выхода из парка – высокая, чёрная тень, которую не поглощали солнечные лучи этим воскресным утром.

– Господи, помилуй! – запричитала моя спутница взволнованно. – Что на тебя нашло, дитя? Нельзя так пялиться на людей, тем более на джентльмена! Дикость! Это было крайне неприлично и неуважительно.

– Но его лицо… Точнее, его глаз… А что с ним случилось? Я ничего не могла поделать с собой. Он меня напугал.

Бобби устал и уже не резвился на зелёном газоне возле дорожки, а мирно семенил лапками рядом со мной, держа в зубах веточку. Миссис Пиншем ещё долго отчитывала меня за неприличное поведение, затем успокоилась и остаток нашей прогулки потратила на рассказ об этом странном человеке, мистере Готье.

После этого разговора, когда мои мысли были заняты беспокойством об экзаменах и перепачканным кровью мужским платком в моей ладони, я, наконец, вспомнила Джейсона Готье. Когда мы впервые встретились, мне было шестнадцать… И я понятия не имела, что судьба уже тогда распорядилась моим будущим, и воля её была преждевременной и жестокой.

Будучи жертвой чьего-то плана или всего лишь сложившихся так обстоятельств, я оставалась в неведении до того момента, как жизнь моя и моей семьи пошатнулась, словно хлипкий шарик, покатилась вниз и разбилась на сотни осколков, слишком незначительных, чтобы собрать их снова. Но достаточно острых, чтобы порезать меня саму на тысячи острых кусочков.

Глава 2. От края до края…

Миссис Пиншем не была похожа на тех кумушек, злобных жён господ из высших слоёв общества, чьи речи порой так и сквозили презрением и едким пафосом, от которого у любого нормального человека завяли бы уши. Вдова была в меру холодна, но и добра, а также нежна к любому слабому существу. Кажется, англичанин с французской фамилией Готье был для неё таким существом – несчастным и всеми гонимым. По крайней мере, именно это я от неё и узнала.

Прогуливаясь с ней по парку тем утром, я поняла, что с мистером Готье действительно не всё так просто. Предки его родителей, точнее, матери, покинули Францию лет эдак сто назад, но отголоски тех времён так и бурлили в горячей крови матери Готье. Она гордилась своими французскими корнями, и сыну внушала, что это были исключительно положительные качества его родословной.

– Джейсон рос в Глиннете на наших глазах, и был чудесным мальчиком, – рассказывала миссис Пиншем с нежностью. – В отличие от брата, который сейчас живёт с женой Бог знает где, Джейсон был спокойным, послушным, обожал родителей и ценил всё, чем они его одаривали. Лучшие школы, колледжи, преподаватели… У него наблюдалось множество талантов! Если б он захотел, стал бы великим композитором или архитектором… Однако, судьба распорядилась иначе.

Далее вдовушка вела рассказ уже не столь красочный, а скорее, безнадёжный. О том, что мистер Готье женился в девятнадцать лет знали все в Глиннете. Её звали Мэгги Уолш, она была богата и красива, но неприступна и горделива.

Представляя эту парочку вместе тогда, я готова была лишь снисходительно улыбаться.

– Поверь мне, дитя, – продолжала вдова, печально вздыхая, – порой любовь творит с нами такие ужасные вещи, что и не верится! Джейсону не стоило жениться на ней. Ибо из молодого, жизнерадостного мужчины он превратился в замкнутого и холодного человека с сильнейшей зависимостью от женщины. Мэгги напоминала мне… знаешь, кого? Вампиршу! Да, да, самую настоящую вампиршу! Высосала из парня жизнь и отобрала свободу. Говорят, он действительно любил её. Это и довело его до безумия.

Ну а после я без особого интереса услышала, как храбро мистер Готье сражался в Южной Африке против зулусов, сколько званий и наград получил в тот период, и как несчастен он был по возвращении домой. Никто так и не понял, почему же он развёлся с Мэгги Уолш после десяти лет брака. Её родня была в гневе, не иначе, именно они настроили общество против Готье, и лишь единицы продолжали водить с ним дружбу или поддерживать служебные отношения.

Тогда я отметила про себя, что сочувствую ему: у него не осталось здесь никого из близких, и общество, что когда-то принимало и едва ли не боготворило за все его заслуги, теперь презирало его. Да, в их глазах он оказался мужланом, бросившим супругу после стольких лет совместной жизни, судя по всему, без сожаления и раскаяния. Никто толком не разбирался, не знал всей правды… И мне было не до городских сплетен и общественных скандалов.

На носу был мой первый экзамен. Я стремилась вырваться из противных мне цепких лап среднего общества с его застарелыми уэльскими обычаями. Писательница, учительница – да кто угодно! Я готова повторить даже судьбу мисс Остин, лишь бы быть свободной.

Кто же знал, что история капитана Готье ещё догонит меня и не отпустит? И я стану одной из первых, кто познает всю глубину несчастья и одиночества этого человека.

***

Тот роковой вечер, обернувшийся для нашей семьи трагедией, ничем не отличался от сотни других: было пасмурно, в воздухе витал запах дождя, но до самой ночи небо так и не проронило ни капли. Я как раз пыталась разучить урок, включающий знание латинских выражений, чтение латыни и нескольких орфографических правил, когда вдруг услышала истеричный вопль сестры из кабинета отчима.

Примчавшись туда и встав в оцепенении у дверей, я успела расслышать лишь часть их разговора, что повергло меня, если уж не в шок, то в откровенное отчаяние.

– Потаскушка несчастная! Смотри на меня, на меня! Как ты могла так поступить?! Где вы занимались этим, а? У него дома? Или здесь? О, только не говори мне, что вы делали это прямо здесь, в спальне!

– Не смейте так говорить, слышите?! – голос Коллет удивительно дрожал, я чувствовала, что её вот-вот хватит удар. – Я люблю его, мы любим друг друга! И поженимся, хотите вы этого или нет…

– Ты и этот нищий племянник пастора! Ха! Лучше признайся, что он просто совратил тебя, так будет правдоподобнее! Oui ou merde?!

– Неправда! Неправда! Мне всё равно, что скажет его дядя или вы… мы… мы убежим!

– Дура! Никчёмная дура! Подумай о матери, о сестре! В конце концов, подумай о том, что скажут люди: ты навсегда останешься падшей женщиной, грешницей и…

– Ненавижу вас! Никто не думает обо мне, о том, чего я хочу. Так почему я должна платить за ваши грехи?!

Через секунду раздался звук бьющегося о деревянный пол фарфора, и я поняла, что это конец, когда Коллет, рыдая, остановилась в дверном проёме и прошипела со злобой и гневом:

– Можете послать Джейсона Готье ко всем чертям, потому что я не стану его женой…

И она пробежала мимо меня, даже не обратив внимание на моё присутствие, заперлась в нашей спальне и там продолжила плакать. А я стояла напротив кабинета в этой ледяной полутьме, и меня трясло от осознания того, что натворила сестра. Отчим, весь красный и потный от гнева, обратился ко мне не сразу, но его голос звучал куда более спокойно:

– Ты… знала обо всём этом?

– Я знала, что она влюблена в него, – ответила я просто. – И что он хочет жениться на ней.

– И ты молчала?

Он произнёс это не осуждающе, скорее, как констатацию факта. Конечно, я молчала, всё-таки Коллет – сестра мне. Дороже и ближе неё у меня нет никого. Друг другу мы доверяли секреты и детские тайны, и она одна мирилась с моими хмурыми взглядами на жизнь и меланхоличностью восприятия нашего положения.

Той ночью ливень барабанил по крыше с сумасшедшей силой. Я пыталась успокоить Коллет, как могла. И в тишине спальни её всхлипы сливались со звуками дождя, а я гладила её растрепавшиеся локоны и молчала.

– Они не понимают… не понимают… – повторяла она с пугающей апатией. – Они не оставят нас в покое. Кейт, скажи, а что стало с мистером Лефройем, которого так любила мисс Остин?

– Кажется, он женился на богатой наследнице. Или вроде того…

– Не умеешь ты утешить!

– Я, по крайней мере, честна с тобой и ничего не скрываю.

Пускай я старалась говорить сдержанно, от расстроенной сестры не ускользнул укор в моих словах. Она глядела на меня с обидой, то и дело утирая слёзы с покрасневших щёк.

– Значит, ты меня тоже осуждаешь. Даже ты, такая холодная и безразличная к любви, не поддерживаешь меня.

– Я лишь злюсь, что ты не рассказала мне, как далеко вы с мистером Рэтмором зашли в ваших отношениях. Это тоже обидно. Как и то, что вы с ним думаете только о себе.

Капли дождя стекали по окну кривыми дорожками, жёсткий ритм, который отбивал ливень, понемногу успокаивал, и мои мысли снова были ясны. Я смотрела, как Коллет с тоской глядит в одну точку, и думала: что же ждёт эту безрассудную красавицу без гроша в кармане? И подарит ли Рэтмор ей счастье и спокойствие?

– Отец сказал, что занял крупную сумму у Джейсона Готье, – внезапно заговорила она, и в её голосе я распознала жуткое отчаяние. – Весьма и весьма крупную… А Готье никому и никогда долгов не прощает. Он просил моей руки у отца. Без приданого, естественно… Говорил, что хочет меня в качестве жены… взамен тогда он забудет о долгах.

Коллет повернулась ко мне, и её голубые глаза снова были полны слёз. Взяв меня за руку, она глухо зашептала, но говорила будто бы не со мной, а с кем-то незримым, с тем, кто её действительно понял бы.

– Всё это время мы жили за чужие деньги… И он хочет, чтобы я стала его женой, иначе… Что делать нашей семье? Что делать мне?

И она уткнулась мне в плечо, обняв меня, и ворот моей ночной сорочки уже намок от её слёз. А, между тем, дождь снаружи не прекращался, и где-то в глубине души, там, куда я никогда ранее заглянуть не решалась, я медленно принимала эту реальность, где всё решали деньги и громкие имена. Хотя мне так не хотелось выбираться из собственного кокона фантазий о спокойном и мирном будущем.

Так чем же являлись мои желания о свободе, творчестве и самосовершенствовании по сравнению с трагедией Коллет? Даже сейчас сильно понимание того, что я уже тогда стала догадываться, какими низменными казались мои мечты рядом с сильной любовью.

Всё решал один безрассудный, безумный порыв… И это произошло, неожиданно для всех и даже для меня, когда через три дня Джейсон Готье появился на пороге нашего скромного жилища.

Глава 3. Добровольная зависимость

Если ранее соседи сплетничали только о банкротстве отчима и изредка обо мне, то с эффектным появлением Джейсона Готье в то утро разговоры о нашей семье не иначе, как разрослись. И весьма не в лучшем направлении.

Я и раньше видела автомобили – громыхающие, очень шумные изобретения современных гениев, и была отнюдь не против подобных экспериментов. Но никогда я не была настолько близка к этим машинам, как тем утром. Со временем я поняла, что мистер Готье не беспокоился о том, как отнесутся другие к его вычурным шоу с техникой. А современную технику он просто обожал.

Модель, которой владел этот показной богач, была более изящной и лёгкой, чем автомобили других господ в Глиннете. Это была редкая роскошь – использовать машину для обычной прогулки, и мне показалось, что Готье действительно хотел впечатлить Коллет. А заодно лишний раз унизить мистера Брама в глазах соседей.

Поскольку сестра отказалась выходить из комнаты, несмотря на угрозы отчима, мне пришлось встречать гостя вместо неё. Готье приехал один, и, пока шёл к нашему дому от автомобиля, я разглядела его достаточно хорошо: он был очень высоким и стройным, скорее даже худощавым; одет элегантно, так, что было понятно – он чувствует себя непринуждённо и в высшем обществе, и в нашей деревушке. Даже в его походке ощущалось, насколько точно он знает себе цену.

На этот раз он появился без шляпы, и на солнце я заметила в его чёрных, чуть вьющихся волосах более светлые локоны. И, конечно, он снова был с этой странной привязкой на глазу, которая меня жутко отвлекала… И отчего я забыла спросить вездесущую миссис Пиншем об этом?

Но, должна была признать, манеры и умение заворожить собеседника своим мягким голосом компенсировали внешний дефект. Мы поприветствовали друг друга со сдержанной холодностью, и, пока не вошли в дом, он вдруг поинтересовался:

– Как ваши ладони, мисс?

Сглотнув, я пробубнила, что с ними всё в порядке, и с той минуты он ни разу ко мне не обратился. Вместе с мистером Брамом они прошли в его кабинет и заперли дверь, так что, как я ни старалась, ничего услышать не могла. Подслушивать я не любила, просто любое слово о сестре могло бы разъяснить ситуацию. Не стоило даже рассчитывать, что они поделятся со мной идеями, как справиться с нашим плачевным положением.

Через четверть часа, пока я беспокойно выхаживала туда-сюда по коридору, дверь открылась, и мистер Брам вышел из кабинета, тут же столкнувшись со мной.

– О чём вы говорили? – нетерпеливо спросила я, заметив его растерянность. – Пожалуйста, скажите, что он всё вам простил.

– Что, дитя?

Как странно, он выглядел так, будто не понимал, о чём я его спрашивала. Словно они эту тему и вовсе не затронули.

– Коллет. Что будет с ней? И та сумма, что вы задолжали…

– Да, да, Коллет… выйдет замуж за этого сэра. Он так хочет, и я ему обещал.

Я потеряла дар речи, поэтому так и стояла там, перед ним, прижимая правую руку к груди, словно боялась, что сердце вот-вот выскочит. Отчим хоть и был растерян, опустошён морально, всё же мне не казалось, что он сожалел.

– Вы же жизнь ей сломаете. Вы отдадите её за материальное благополучие?

– Что нам делать? Пусть выполнит долг перед семьёй… И за Рэтмора она не пойдёт, я не допущу! А Готье хочет именно её, он готов взять её в жёны, несмотря на… испорченность.

Затем он попросил меня вывести сестру из комнаты, потому что Готье сам желал с ней поговорить. Коллет выглядела уставшей и безразличной, и мне не составило труда уговорить её выйти. Перед тем, как остаться с Готье в кабинете вдвоём, она тихонько прошептала мне, закрывая дверь:

– Я буду умолять его… пока он не откажется от меня.

И весь следующий час я размышляла о том, что подумала Коллет, увидев его с этой дурацкой повязкой, как она оценила его. И думала ли она о своём несчастном офицере там, в кабинете, стоя перед человеком, который был волен отобрать у нас всё. Поддастся ли он на её уговоры… Любит ли он её в действительности так же сильно, как Рэтмор? Если он откажется от неё, подумала я тогда, то я признаю, что настоящая любовь существует не только в книгах.

И именно в тот момент я кристально ясно вспомнила вечер в доме семьи Стрэнтонов, друзей моего покойного отца, куда мы пришли втроём – мама, Коллет и я, и где мы впервые встретили Джейсона Готье. Случилось это три года назад, и тот майский вечер был очень тёплый.

Много напыщенных, разодетых господ и их таких же напыщенных жён; свечи, повсюду свечи, и в доме было на удивление душно, хотя все окна и балконы были открыты; целый вечер играла музыка, и мне было тошно стоять там на виду у всех. Мне казалось, что я похожа на картину, которую любой волен рассматривать и оценивать. Мама свято верила, что так я познакомлюсь с кем-то из молодых людей и даже сумею им понравиться.

Но все они, если и подходили, то только к Коллет. А она просто купалась в комплиментах и внимании. Наверное, она была самой общительной и милой девушкой в тот вечер. И, если бы не её улыбки и шутливые издёвки, которыми она шёпотом со мной делилась, я бы умерла от скуки.

Когда она едва ли не силой заставила меня спеть один старинный итальянский романс, мне пришлось покориться, и две минуты, не более, я стояла рядом с хозяйским пианино, пытаясь скрыть смущение и невесть откуда взявшийся страх за назубок выученной лирикой.

«И день ото дня я хочу видеть лишь тебя,

Мы вместе, а значит, я никогда не буду одна.

Без страха, я знаю, я останусь с тобой… »

Потом они говорили, что «зрелище это было очаровательным», но не более.

А я задыхалась, находясь в этой толпе, где всем было откровенно наплевать на меня! Только последняя дура не почувствует этой тяжёлой холодности и безразличия. Мне просто не было там места.

Позже, когда я почти уже готова была самостоятельно покинуть всеобщее скучнейшее торжество, я заметила, что за нами наблюдает высокий мужчина в чёрном сюртуке. Он стоял чуть поодаль, вертел в длинных пальцах полупустой бокал и неотрывно смотрел на Коллет, которая, конечно, не могла этого заметить: она бессовестно флиртовала с незнакомым мне джентльменом, а тот вот-вот готов был упасть к её ногам.

В конце концов, сестра вновь обернулась ко мне, и я указала ей на хмурого мужчину с пронзительным взглядом. Как я и ожидала, она тут же переключилась на него, стала мило улыбаться и бросать в его сторону мимолётные взгляды. Коллет обожала кокетничать и больше всего хотела тогда выйти замуж за богатого красавца. Видимо, Джейсон Готье занял одно из первых мест в её списке в тот вечер.

– Он же скоро разводится с Мэгги Уолш. Как можно иметь на него какие-либо виды? – одёргивала мать Коллет, но та уже вошла во вкус, и я забавлялась её поведением. – Взял и бросил женщину после десяти лет брака.

– Мама, перестань. Нехорошо говорить о таком, когда он здесь… Ах, тихо, тихо! Идёт к нам!

Готье действительно подошёл тогда к нам, засвидетельствовал своё почтение нашей матушке и пригласил Коллет на вальс. Сестра лукаво улыбнулась мне перед тем, как приняла его руку, и, пока они танцевали, я не могла не отметить, что он весьма хорош собой. Он был бы ещё привлекательнее, если бы не выглядел так мрачно. С другой стороны, развод с женой мог повлиять на него сильнее, чем многие могли подумать.

Но мне было шестнадцать, и меня не заботили чьи-то там разводы. Я смиренно ждала, когда закончится вечер, и я смогла бы вернуться домой, к книге, которую не успела прочесть. Между прочим, в небольшой библиотеке отца хранилось несколько интересных экземпляров греческих пьес; некоторые из них были полны откровенных подробностей об отношениях мужчин и женщин… Так что, узнай матушка, что я стала просвещённой в подобных пошлостях, заставила бы меня вымыть глаза и рот с мылом.

Той же ночью, когда мы вернулись домой, перед сном Коллет рассказала, каково это было – танцевать с мистером Готье.

– Он вовсе не чопорный, знаешь, скорее, просто напряжённый. Всегда смотрит в глаза и почти не моргает. От этого с ним рядом становится не по себе… А ещё руки у него холодные, но сильные… Он и про тебя спрашивал.

– Неужели? – без интереса спросила я, засыпая.

– Да! Ну просто спросил из вежливости, чем ты увлекаешься. Я и ответила, что кроме книг и того независимого частного заведения в Кардиффе тебя нечем завлечь.

– Мне нужно немного времени, и я попаду туда.

Когда Коллет, наконец, появилась в гостиной, где я ждала её вместе с отчимом, я заметила смертельную бледность её личика. Но она не плакала, только время от времени потирала раскрасневшиеся глаза кончиками пальцев. На мои расспросы она только мотала головой, отвечать не хотела.

А после, когда сам мистер Готье спустился к нам, я вдруг поняла, что всё решено. И отчим, и Коллет попали под его странное влияние, и теперь были словно заворожённые и подчинённые ему. И я всё никак не могла понять, чем же он так их завлёк!

Готье ещё несколько минут говорил с отчимом, из этого разговора за нашими спинами я уловила лишь одно: свадьба состоится, и все долги будут прощены. Более того, богач обещал мистеру Браму дальнейшую материальную поддержку, если «ваша падчерица станет моей женой в первый понедельник августа».

Но это же почти через девять дней! Мне хватило ума промолчать в тот момент, и, когда мистер Брам вышел, чтобы проводить гостя, я вдруг осознала собственную беспомощность. А что бы я могла сделать? Поговорить с этим холодным и абсолютно чужим мне человеком? Вряд ли он стал бы слушать дерзкую девчонку, которая совсем ничего не понимает в этой жизни. В такой жизни, где женщину принуждают связать себя узами с мужчиной, которого она не любит.

Я уже и не надеялась, что сестра ответит мне что-либо связное. Однако, когда мы остались одни, она взглянула на меня с отчаянием и отрешённостью и вдруг произнесла, взяв мои руки в свои:

– Обещай, что поможешь мне встретиться с мистером Рэтмором завтра ночью! Обещай, обещай…

Растерянная и удивлённая я заверила её, что сделаю всё, о чём она меня ни попросит. Когда я обняла её и стала ласково успокаивать, сестра зашептала, будто молитву, фразы, которые ещё долго таили от меня всякий смысл:

– Он ведь как лучше хочет… как лучше… и сделать нас всех счастливыми! И я сказала ему «да», сказала… Сама сказала… Боже, прости меня!

Глава 4. У решимости нет предела

Ночь была темна, и некое жуткое чувство, преследовавшее меня весь вечер, до сих пор заставляло содрогаться. А может, то был холодный ночной ветер, который гремел ставнями и беспокоил соседских собак.

Я сама бросила короткую записку под дверь пасторского дома, дождавшись, когда Джозеф Рэтмор вернётся туда. Он отреагировал быстро и пришёл к нам в сад после полуночи. Я видела, как сестра, стоя в ярком лунном свете, беззвучно плакала и заламывала руки, ожидая своего офицера.

Я предупредила её, что встреча не должна затянуться. Так что я ждала, скрывшись за широким стволом дуба, что рос за нашим домом; ждала и видела только два силуэта за колыхающимися на ветру белыми простынями. Играя роли их стража и хранителя, я не забывала поглядывать в окна родительской спальни: пока свет не горел, отчим спал, и я была относительно спокойна.

Погода портилась, и стало уже невыносимо темно и тревожно, потому что они всё не желали расставаться. Чтобы поторопить влюблённых, я подошла чуть ближе, но так и не смогла прервать их, потому что расслышала обрывки разговора:

– … и не представляю своей жизни без тебя, Коллет! Разве так это всё должно закончиться? Разве мы не заслужили счастья? Нашего счастья! Пожалуйста, давай убежим отсюда! Это наш единственный выход…

– Я не могу оставить семью, любовь моя. Что им делать без покровителя? Готье всё заберёт, всё! И тогда уже ничего не будет важно.

– И ты готова продать себя ему, вот так просто? Тогда скажи, что ты меня не любишь… Скажи это, и мне не будет так больно…

Затем послышались звуки объятий и поцелуев, но мне было не до смущения; моё сердце иначе отозвалось на эту отчаянную мольбу. Меня охватила тоска, и боль сдавила грудь так сильно, что я испугалась лишиться этого бешено бьющегося сердца. Никогда прежде я не слышала в голосе сестры столько отчаяния, столько любви и нежности. Хотя я прекрасно представляла, как сильно она любит меня, ведь, по словам матери, в день, когда я родилась, маленькая Коллет взглянула на меня и произнесла:

– Она плачет, потому что божьи ангелы оставили её с нами, на Земле? Они оставили ангелочка с нами!

Эти слова до сих пор звучали для меня очень трогательно. Особенно сейчас, когда Коллет и её возлюбленного постигло несчастье. Их любовь проходила тяжелейшее испытание, и я вдруг поняла, что побег в действительности является для них единственным выходом. Но я тут же представляла себе, как Готье выйдет из себя, и тогда… кто знает, чем обернётся его обида для нас…

***

Хотя раньше мы вовсе не бедствовали, но никогда в своей жизни я не получала подобных подарков. Никогда! Готье исправно исполнял свой долг жениха, это надо было признать. И порой, глядя на бонбоньерки с конфетами или коробки с новыми кружевами и платьями, я забывала, что это являлось лишь частью традиций, красивым заученным жестом.

А вот Коллет не забывала ничего. Два дня я наблюдала за ней… нет, за её призраком, который тихо плакал по ночам, а при свете дня только молчал и бессмысленно куда-то передвигался. Мне было больно видеть её такой, ещё больнее осознавать, что все вели себя, будто так и было положено. И именно поэтому на третий день я решилась написать единственному человеку, который был способен всё это остановить лишь силой слова.

Джейсон Готье не стал почему-то отвечать письмом, а приехал сразу, как я и просила. Удача его и здесь подстерегала: в то утро ни отчима, ни Коллет дома не оказалось. И я была несказанно рада, что он приехал верхом, а не на притягивающем всеобщее внимание автомобиле.

Пока я гладила морду его белогривого коня (должна заметить, очень спокойное и покорное животное), Готье задавал банальные вопросы о моей семье и в особенности о состоянии Коллет. Я отвечала так же банально, а после сразу же решила перейти к делу.

– Вы не возражаете, сэр, если мы немного прогуляемся? Здесь недалеко есть прелестный луг позади монастыря.

– Не возражаю, если это не займёт много времени, – ответил он довольно сурово. – У меня ещё много дел на сегодня.

Подумайте-ка! Какой занятой!

Поначалу мы просто молчали, идя по обложенной расколотыми плитами дорожке, мимо полуразвалившегося старого монастыря. От кладбища слева от строений уже почти не осталось и следа, всего несколько плит сохранились; несмотря на пасмурное небо в тот день это умиротворённое место было особенно прекрасно.

– Местная детвора поговаривает, что ночью отсюда слышится мелодия, будто кто-то играет на органе, – вспомнила я вслух, когда мы проходили мимо лужайки перед монастырём. – Хотя там органа-то и в помине не водилось…

– И история о юной девственнице, которая заколола себя из-за несчастной любви!

– Да, такая тоже есть, однако, дети о ней не болтают.

– Я бы удивился, если бы болтали!

Мысленно я обрадовалась, что он смягчился. Как оказалось, с ним возможно было говорить на равных, без сарказма и остроты в голосе. И, пока мистер Готье не успел стать достаточно серьёзным, я осторожно спросила:

– И когда же именно вы так заинтересовались Коллет?

– Вы попросили меня о встрече, чтобы поговорить о вашей сестре? – его губы скривились в недовольной ухмылке, когда он посмотрел на меня. – Будете умолять меня оставить её? Простить долги вашего отчима и всё забыть?

– Кстати о долгах…

– Мистер Брам сам виноват, – отрезал Готье сурово. – Он знал, во что ввязывался.

– А вы-то сами! – не удержалась я от ответа. – Неужели вы не знали, что он падок на подачки? Только слепой не заметит, что мистер Брам слабовольный и легко ведомый.

Готье вдруг замедлил шаг возле высокого дуба, склонившегося над дорожкой, а затем и вовсе остановился, удивлённо меня разглядывая. И лишь тогда я поняла, что оскорбила его. С огромной неохотой я подняла на него глаза и с большим трудом извинилась:

– Простите, сэр. Я не хотела. Дело в том, что…

– А вы дерзкая, маленькая леди.

– Мне правда очень жаль, – я старалась не разглядывать его повязку, хотя это было очень трудно. – Я позвала вас сюда не для того, чтобы оскорблять. Моя сестра… любит другого. И пусть я очень мало знаю о том, каково это, я всё же люблю её и желаю ей только счастья. А с вами ей этого счастья не видать.

Он только молчал и хмурился. Стоял прямо, руки держал за спиной, даже казался мне ужасно высоким; и я не могла понять, как он отреагирует. Так что я просто решила говорить, пока мужество во мне не иссякло.

– Я прошу вас передумать. Не женитесь на Коллет, вы и так почти сломали её. Вы же можете выбрать любую другую невесту! Нет, нет, не качайте так головой… Коллет вас не полюбит… Вы хоть это понимаете?

– Я свой выбор сделал уже давно, мисс Кейтлин. И не отступлю. Я, в отличие от вашего отчима, слово своё держу…

– Тогда у вас нет сердца.

Ответом мне был короткий смешок, затем Готье вдруг заговорил, уверенно делая шаг за шагом прямо ко мне, а я могла лишь отступать к дубу в полнейшем оцепенении.

– Вы ещё слишком молоды и наивны. Однако, должен признать, резкости и осознания в вас куда больше, чем во многих из моих знакомых. Опять же, возвращаясь к вам. Вы из таких людей, которые ни с кем не делятся и долей своего несчастья, лишь бы не сделать больно кому-то ещё. Но в момент, когда ваши демоны атакуют вас, вы осознаёте, что были неправы. И вы одиноки. Книги, творчество, самосовершенствование – всё это прекрасно. Но кто останется с вами рядом, когда вы действительно будете нуждаться в этом?

Во мне не осталось сил, чтобы возражать, или вымолвить и слово. Никогда до этого момента, и даже никогда после, я не чувствовала в нём такую властность. От этого человека исходило потрясающее величие, пугающее и холодное. И, пусть мы оба были напряжены, а я ко всему прочему ещё и напугана и уязвлена, он мог бы сломать меня одной своей решимостью. В тот момент он напоминал мне хищника, или, скорее, кобру, готовую укусить.

– Ваши глаза стали влажными, а щёки покраснели, – произнёс он вдруг, смягчившись неожиданно. – Это моя вина. Иногда я забываю, с кем говорю… А ведь вы ничего дурного мне не сделали. Простите меня.

Не найдя, что сказать на подобную перемену, я поборола желание заплакать и, спокойно выдохнув, спросила:

– Так вы подумаете над тем, о чём я говорила?

– Вы определённо дерзки и назойливы. – Он покачал головой и нетерпеливо прищёлкнул пальцами. – Сделка есть сделка, и ничего менять я не собираюсь.

Он вдруг развернулся, чтобы, видимо, уйти, и я неожиданно схватила его за рукав сюртука, заставив остановиться. Клянусь, я и сама не предполагала, что посмею так себя повести, но мой страх испарился за желанием помочь сестре.

– А я не отпущу вас, пока вы хотя бы не пообещаете подумать!

Какое-то время он просто смотрел то на мои пальцы, сжимавшие его рукав, то на меня. Пришлось отпустить его, в конце концов, когда я почувствовала, как далеко всё это зашло.

– Вы на всё готовы ради сестры, – произнёс он с неприкрытой печалью в голосе, что опять-таки меня поразило.

– Да, потому что я люблю её. Но любите ли вы её хоть немного, чтобы понять, что ей на самом деле нужно?

Он отвернулся от меня и стал глядеть на развалины монастыря. О чём он думал эти несколько минут, к каким решениям пришёл, я не догадывалась. Между тем сквозь тучи понемногу пробивались к земле солнечные лучи, и я сама на какое-то время отвлеклась: к северу от дороги раскинулся лес, он темнел и тогда, не освещённый солнцем; на востоке же было свободно и пусто – там нельзя было увидеть ничего, кроме зелёных лугов.

– Ответьте мне, мисс, и ответьте честно, будто перед Богом, – заговорил Готье, выводя меня из задумчивости. – Вы бы отреклись от своей мечты ради чужого счастья? На что вы готовы пойти, чтобы защитить дорогого вам человека?

Я тут же подумала о Кардиффе, об экзаменах и о том, чего я смогла бы добиться, попади я в это драгоценное мне заведение. Как замечательно будет увидеть новые места, новых людей, и работать, работать и жить только ради себя… Но потом я подумала о сестре и матери, и снова защемило сердце.

– Я отвечаю вам со всей честностью… Я бы перенесла любые лишения за неё.

– Почему?

– Потому что дороже неё у меня никого нет. К тому же, мои желания по сравнению с их любовью – это так… мирские увлечения.

На мои откровения он ничего не ответил. Но под его пристальным, сожалеющим взглядом мне снова становилось не по себе. Я мысленно умоляла его поторопиться, рядом с ним я ощущала себя уязвлённой и едва ли не обнажённой. Неприятнейшее чувство. А когда он заговорил, я не сдержала вздоха облегчения.

– Я обещаю вам подумать о Коллет, если и вы пойдёте мне на встречу, – когда я понимающе кивнула, он достал из кармана такой же белый платок, которым перевязал недавно мои раненые ладони. – После свадьбы я планировал уехать в Лейстон, где у меня намечены две крупные стройки. Моё присутствие там не обсуждается. И, конечно, моя жена обязана будет разделить со мной ту уединённую жизнь. Поскольку мы с вашей сестрой до сих пор официально не обручены…

Он вдруг взял мою правую руку, повернул ладонью вверх, и из платка в мои раскрытые пальцы упало кольцо. Я взглянула на Готье с непониманием, а он едва заметно улыбнулся и поспешил меня успокоить:

– Традиции требуют обручения перед венчанием. Поэтому я вверяю вам это кольцо, кольцо для моей невесты. Не знаю, почему, но я вам доверяю… Полагаю, вы знаете, что с ним делать. Отдайте его Коллет, а там…

Он многозначительно промолчал, высокомерно пожав плечами, затем откланялся и заявил, что ему пора уходить. А я едва не забыла сделать реверанс. Позже, рассматривая кольцо из червонного золота по дороге домой, я заметила на его внутренней стороне вырезанную дату: ту самую дату, которую Готье назначил для свадьбы. Неужели он так и не передумает насчёт Коллет? И чья свадьба состоится через пять дней?

Глава 5. Я – невеста

Я как раз ожидала почту, когда Коллет в уже привычной задумчивости прошла мимо меня наверх. Я знала, что она собирает вещи и готовится отбыть с Готье в Лейстон после венчания. И меня пугало отсутствие каких-либо эмоций с её стороны по этому поводу. Но кольцо, которое Готье отдал мне по доверию, всё ещё находилось у меня. А вот сил на то, чтобы отдать его сестре, как-то не обнаруживалось. И я тянула с этим делом до последнего.

Почту принёс отчим, принёс примерно за три часа до сумерек, и я с великим облегчением нашла среди чеков и счетов мистера Брама долгожданный конверт из Кардиффа. Две недели назад я, по соглашению с руководством пансиона, отправила им свои письменные данные, а также сочинение на вольную тему, входящее в условия поступления. Нечто вроде экзамена первого этапа. И хотя результаты его проверки и оценки на окончательное решение директоров не особо влияли, я возлагала на свою работу огромные надежды. Получить одобрение этого сочинения для меня было сравни поступления.

С дрожью в руках я открывала конверт, разворачивала письмо, и даже выдержала паузу перед тем, как начать читать. Но первые же строки убили все мои надежды, мне показалось тогда, что земля ушла из под моих ног.

«Мисс Кейтлин Брам,

дирекция Эйвинчес-Хилл благодарит вас за труд и желание обучаться у нас, однако, присланная вами работа не набрала нужного количества положительных оценок для прохождения первого этапа поступления… »

Разбита? Унижена? Оскорблена? В тот момент мне казалось, что все эти понятия относятся ко мне. И хотя слёз не было, я готова была кричать от отчаяния, что я и сделала: схватив маленькую подушку, я вцепилась в неё пальцами, уткнулась лицом и стонала, и ныла, обозлённая и расстроенная.

Они писали что-то ещё: о последнем шансе, о том, что у меня имелся целый месяц на подготовку; не скупились даже на утешительные слова. Но для меня уже всё было кончено. Я не привыкла к подачкам, моя гордость была задета, и я не могла допустить и мысли о том, как проведу ещё один месяц. И если я снова получу отказ? Это меня навсегда сломает.

Спрыгнув с подоконника, я смяла письмо в руке и бросила его на тлеющие в камине угли.

Оказывается, все, кто осуждал мои стремления, были правы. И у меня больше не было сил с ними спорить.

– Maledetto! [1]

Пресловутое письмо сжалось, бумага почернела и вспыхнула. Вот и всё. Я сожгла свой второй шанс. И всех итальянских ругательств не хватило бы, чтобы унять мой гнев. Однако, именно в тот момент из кармашка моего передника выпало кольцо, которое я не решалась отдать Коллет. Странная, неясная мысль осветила моё сознание, но этой вспышки было вполне достаточно, чтобы я всё поняла.

Если же сама судьба твердит мне помочь сестре и спасти её любовь, то кто я такая, чтобы сопротивляться?

Этот вариант устроил бы всех. Готье получит жену, отчим – свои деньги, и будет на что содержать маму в госпитале… Да, этот вариант устроил бы всех, кроме меня.

На то, чтобы всё хорошенько обдумать, мне понадобилась целая ночь. И я сидела за столиком в нашей спальне, размышляя над тем, что собираюсь натворить. Единственной проблемой оставалось то, как отреагирует на это Готье…

Значит, нужно поставить его перед фактом, не давать повода для мысли, что есть иной вариант. Просто сделать так, чтобы он не смог достать Коллет, пока я всё не исполню.

К рассвету я чувствовала себя беспомощной, слабой, разбитой. Но, глядя на запотевшие окна и треснувшее дерево оконных рам, я вдруг пришла в себя, и я заверила себя, что поступаю верно. Я просто исполняла свой долг.

***

Как же громко кричал мистер Брам! О, мне кажется сейчас, что в тот день соседи в полной мере ощутили на себе силу его голоса. Отчего он не решил взяться за карьеру певца?

– Как сбежала?! Когда и куда? – восклицал он нетерпеливо. – Рэтмор увёз её?

– Да, и это случилось ночью.

– Неблагодарная дрянь! Она моей смерти хочет!

– Примерно таковым было её последнее желание. Только выразилась она иначе, сэр.

Поскольку отчим был чересчур занят проклятиями в адрес Коллет (ныне уже миссис Рэтмор) и её спутника, моего безразличного тона он не замечал. Примерно так я и представляла его реакцию на её побег, который, к слову, я сама и организовала. Рэтмор и сестра сбежали, как говорится, по-простому, в тихую. Ночью, с минимальным багажом в самом дешёвом экипаже, и, естественно, не без слёз.

Мне теперь странно, что тогда я сама не плакала. Но я никогда не забуду лица Коллет, когда я сказала, что ей не придётся выходить за Готье, что она сможет жить со своим офицером вопреки всему. Она разрыдалась, обнимая меня, при том делая попытки отказаться от этой затеи. Весьма скудные попытки, должна заметить. Но я её не виню – ей было, ради чего оставлять меня. Что же касается меня… Я была убеждена в том, что для собственного светлого будущего я уже ничего сделать не смогу.

Прекратив ругаться, отчим тяжко вздохнул и опустился в своё любимое старенькое кресло напротив окна, откуда был виден наш задний двор с различным хламом, сложенным небольшими кучками.

– Сейчас же отправлюсь на почту, – устало произнёс мистер Брам. – Пошлю Готье телеграмму, он их догонит. Он сможет. Он вернёт эту упрямицу домой.

– Вообще-то, вам не обязательно куда-то идти. Я уже позвонила камердинеру мистера Готье, так что тот прибудет сюда с минуты на минуту. Можете сами ему всё объяснить.

– Господи Боже! – он возвёл руки и в отчаянии запричитал. – В этом доме я ничего не решаю, ничего! Эти девчонки сведут меня с ума! Будь ваша мать здесь, о, будь она здесь…

На самом же деле, зря он упомянул матушку, ибо она никогда не была руководителем и предпочитала во всём полагаться на мужчин. Ещё одно доказательство того, что замуж выходить не так уж и выгодно… Но именно тогда матери рядом не было, а отчим, став жертвой наших с сестрой импровизаций, потерял бдительность и даже власть.

Ожидая мистера Готье и до дрожи в руках опасаясь последствий своего поступка, я посмотрела на отчима и вдруг осознала, что он являлся всего лишь частью большого семейного горестного скандала и казался теперь таким старым, несчастным, больным. Стало неимоверно жаль его амбиции, происходящие из бедственного положения семьи, в которую, кстати говоря, он попал не так давно.

Неужели я была такой отходчивой, раз мне стало жаль разрушителя счастья родной сестры и своего собственного? Но Брам любил нашу мать… И обещал заботиться о нас… Чтобы мы жили в достатке до конца жизни… Видимо, в своих обещаниях он решил пойти до конца.

И с этими мыслями я глядела в окно, на дорогу перед нашим домом. Когда автомобиль Готье показался из-за холма, я настолько струсила, что отпрянула вглубь комнаты, боясь лишний раз вздохнуть. Но сделанного было не воротить: рано утром я пришла на почту, откуда можно было дозвониться до офиса Готье, где он принимал клиентов с их строительными заказами со всей округи, оповестила его камердинера о встрече, не терпящей отлагательств, затем просто вернулась домой.

У меня не было иного выхода, я действовала спонтанно, а Коллет была уже так далеко, так далеко… И кто бы посмел её осудить?

Джейсон Готье вошёл без стука, но никто из нас не обратил внимания на эту небольшую вольность. Он даже не поклонился, появившись перед нами, а стоило мне взглянуть на него, как я тут же растеряла всю свою решимость. Я боялась его. Его незримой власти над людьми, над нами в особенности…

Он напоминал мне ворона; эдакая чёрная птица, высокий тёмный призрак в глуши без упокоения. И эта его чёртова повязка на левом глазу… Боже, до чего же меня раздражала эта физическая скрытность и неопределённость образа в целом!

Я до сих пор помню каждую секунду его пребывания там, каждое его движение. Как он злобно смотрел то на отчима, то на меня, как резким движением распахнул сюртук и дёрнул головой, будто пытался отогнать неприятные мысли, как его молчание действовало на нас хуже любых гневных ругательств. Любому, кто никогда не общался с ним, показалось бы, что он не так уж и злился, но я-то знала, прекрасно знала… А когда он заговорил, я содрогнулась от резкости его тона:

– Вы обманули меня, мистер Брам. Вы и ваша воспитанница. У нас был уговор, закреплённый бумагой уговор, а вы его нарушили. А я не люблю, когда кто-то не держит обещания.

Я не удивилась, когда отчим принялся оправдываться, приводя самые нелепые аргументы. И, судя по бесстрастному выражению лица нашего гостя, он ни на секунду не попался на эти жалкие попытки оправдаться.

– Мы ещё можем их догнать, я уверен в этом, – мялся мистер Брам. – Коллет вернётся, и я обязательно накажу её за подобную выходку! А заодно и её назойливую сестру, которая сунула нос не в своё дело…

Вот как! Время расплаты, занятно! Но не успела я принять вызов и начать защищаться, как вдруг Готье, пристально глядя на меня, спросил:

– Так это действительно вы? Вы ей помогли сбежать? – я удивилась ещё больше, когда он смягчился, и голос его стал насмешливым. – Интересно, очень интересно. Вы что же, сидели по ночам, разрабатывая план побега? А наброски у вас не сохранились?

– Какие ещё наброски? – спросила я.

– Вашего плана побега! Что ж, мистер Брам, мне вас действительно жаль. Когда в доме столько женщин, не удивительно, что вы потеряли авторитет, и теперь здесь никто вас не слушается.

Я поняла, что он откровенно насмехался над нами, к тому же, он высмеял мой порыв помощи сестре. От такой наглости я, видимо, побагровела, ибо почувствовала, как жарко мне стало и душно. Мысленно я стала молиться, как бы попридержать свой язык и не наговорить больших глупостей.

Мы с отчимом молчали: он не знал, как ещё оправдаться перед человеком, способным отнять у него всё, а я понятия не имела, как сделать то, на что я уговаривала себя всё утро. Было невероятно страшно вот так сдаться, отдать себя неизвестности…

Готье уже надоело ждать, и я видела, как он напрягся перед тем, как заговорить:

– Вижу, что вам обоим более нечего мне сказать. Я лишился невесты, потерял драгоценное мне время, и в Лейстон поеду ни с чем. Кажется, ваша супруга нездорова, да, сэр? Что ж, жаль, ведь её лечение придётся прервать… И ваш дом… Довольно сносный и уютный. Да, очень жаль!

Я поняла, что он собирался уходить… И всё бы кончилось! Да, всё бы остановилось… Услышав стон отчаяния, который мистер Брам издал за моей спиной, я уловила момент и решительно обратилась к Готье:

– Прошу вас, сэр! Подождите! Это всё-таки я написала вам… И у меня есть к вам предложение. Надеюсь, вы хотя бы выслушаете его.

Он остановился, очень внимательно, испытующе посмотрел на меня, затем вдруг попросил отчима нас оставить. Такого я никак не ожидала и поначалу растерялась. Отчим с явной неохотой вышел из гостиной, бросив в мою сторону неопределённый взгляд, и мы с Готье остались наедине.

Я стояла позади узкой софы, держась за её спинку, а Готье – у чёрного камина. Сделав глубокий вдох, гость пригвоздил меня к месту своим тяжёлым взглядом и раздражённо произнёс:

– Как я понимаю, вы осознанно вызвали меня. Ещё более осознанно помогли моей невесте сбежать.

– Формально, она так и не стала вашей невестой.

– Хм, так она не взяла то кольцо?

– Я ей его не отдавала, – произнесла я дрожащим голосом. – Но оно до сих пор у меня, не волнуйтесь.

– За кольцо я не волнуюсь, – сказал он и сделал шаг в мою сторону, что заставило меня сжаться. – Только за тех людей, которые ожидают меня в Лейстоне. Стройка стоит без меня, и я намеревался вернуться туда уже женатым человеком, но… Вы, ваша сестра, ваша семья сделали из меня посмешище. Я старался быть терпеливым, сдержанным, но меня обманули, оставили без денег и без невесты… Нет, нет, я знаю, о чём вы хотите спросить. В Глиннет я вряд ли вернусь. А если и вернусь, то не ради очередной невесты, да и в такой глуши, как Лейстон искать можно разве что у папаш-фермеров… Мне надоели поиски, мисс Кейтлин.

Это был самый подходящий, идеальный момент для того, чтобы признаться. Но я снова струсила, боялась даже слово сказать. А он по-простому пожал плечами и хмыкнул.

– Так вы больше ничего не хотите мне сказать, мисс Кейтлин?

Но я должна была. У меня не было иного выбора. Всё, что мне оставалось – убедить себя и его. С собой я почти справилась, но вот он… И именно в то мгновение я собрала волю в кулак и кивнула.

– Вы правы, сэр. Я хочу кое-что вам сказать. Из-за вашей гордости и жадности… то есть, принципиальности, моя сестра вынуждена была убежать. Да, мы поступили опрометчиво, но по-другому никак! Коллет влюблена, и вам эту любовь не удалось бы сломать. – Я перевела дух и решила несколько смягчить резкость своих слов. – Но раз иначе вы не желаете… Раз вы так спешите жениться… Я предлагаю вам сделку. Вы поможете мистеру Браму разобраться с долгами, а заодно поддержите нашу матушку в госпитале. Ей нужен лучший уход, а мой отчим не может себе этого позволить. И, да, ещё вы оставите Коллет и её мужа в покое! Я должна быть убеждена, что они живут без преследования…

Резким движением руки он заставил меня замолчать, и его голос снова зазвучал насмешливо:

– Так, так, постойте! И чего же ради я стану всё это делать?

– Вы хотели найти себе жену. Вы и нашли. Я сама поеду с вами в Лейстон, – я ощутила ком в горле и тошноту, но всё же стойко договорила. – Я поеду с вами как ваша супруга.

Несколько минут он молчал, то отворачиваясь и глядя в пол, то заново разглядывая меня. Когда он встал в профиль, правым боком ко мне, я не сдержалась и отметила про себя, что он был довольно хорош собой. Когда, конечно же, не была видна его отвратительная повязка. Пусть и слишком бледный, худощавый, с высокими скулами и чёрными, как ночь, густыми волосами, длинными прядями спадающими на лоб, он являл собой идеал состоятельного джентльмена. Неудивительно, что три года назад он привлёк внимание сестры…

О чём я думала тогда, вверяя свою судьбу этому человеку?

Дрожа всем телом, я со страхом ожидала его слов, как смертного приговора. И в глубине души я желала, чтобы он счёл меня сумасшедшей и отказал мне.

– Вы самая отчаянная особа, какую я когда-либо знал. Почему же я должен остановить свой выбор на вас, в конце концов?

Прежде, чем я смогла привести какие-то доводы в свою пользу, он заговорил, быстро и строго, не сводя с меня глаза:

– Я считал вас куда более рассудительной, здравомыслящей леди. Я даже оценил ваше стремление к самопознанию…

– А я помню, как вы указали на то, что я рискую остаться одинокой старой девой!

– И теперь вы бросились исправлять это недоразумение? – он прищёлкнул языком и гаденько ухмыльнулся. – Хотя я намекнул вам об одиночестве, это не отменяет того факта, что я уважаю ваш исключительный выбор. Теперь вы ставите меня в тупик, выдвигая свою кандидатуру на роль моей жены… Словно это торги на базаре!

Я едва сдержалась, чтобы не ответить ему грубостью; разве с Коллет было иначе? Разве он не покупал её за благополучие нашего отчима? Ха! Вся эта ситуация со свадьбой давно уже превратилась в фарс и напоминала торги.

Но это ничего не меняло: ни его власти над нами, ни его упрямства, ни даже моего решения. Именно это я и хотела ему сказать, но что-то заставило меня передумать.

– Так почему же я должен принимать ваше предложение?

Недолго думая, я ответила, стараясь смотреть Готье в лицо и не опускать глаза: ...