Бесполезно тратить всю свою

жизнь на один единственный путь,

особенно, если этот путь не имеет сердца.

Карлос Кастанеда

– Пролог –

Несмотря на кромешную тьму, в которой оказался Виктор, он не испытывал ни страха, ни отчаяния. Лишь легкое удивление поразило его сознание. Тишина оглушала. Задаваться вопросом о том, где он очутился, показалось ему бессмысленным хотя бы по той простой причине, что к какому либо логическому заключению он прийти не смог бы, в чем он был абсолютно уверен. Единственное, что могло пролить свет на обстоятельства во всех смыслах этого выражения, это немедленные действия. Виктор поднял голову вверх и встретился с той же тьмой. Ни луны, ни звезд. В том, что он находится на открытом пространстве, а не в помещении, он был уверен. Он это чувствовал. Кроме того, он без колебания мог бы сказать, что стоит посреди дороги. Почему? На этот вопрос он не ответил бы. Ощупав себя с головы до ног, Виктор убедился в том, что одет он в тот же самый костюм, что был на нем… лишь мгновение назад. Действительно! Прошло какое-то мгновение, и он оказался здесь. Мгновение с того момента, как он сидел в номере отеля. Это было только что! Отель, номер, за окном ночной Санкт-Петербург. А теперь он здесь. Где? Предстояло выяснить. Еще мгновение и Виктор двинулся по дороге вперед. Вперед! В том, что он шел вперед, он был уверен. Уверенность и решительность, вот что, по его мнению, он приобрел, или раскрыл в себе, за последние несколько дней.

Он шел вперед. Вокруг ничего не менялось. Все та же тьма. Он шел. Все та же тишина, нарушаемая лишь стуком его шагов. Он шел. Время потерялось где-то в этой темноте, заглушенное этой тишиной. Он шел. Он шел и не чувствовал усталости. Он шел, будучи уверенным в том, что обязательно придет туда, где тьма рассеется, а тишина нарушится. Так и произошло.

Через какое-то время он различил вдалеке светящуюся точку. Виктор шел. По мере приближения точка превратилась в прямоугольник. Из-за кромешной темноты источник света определить было невозможно, но было ясно, что бьет он откуда-то изнутри. Ближе стали различимы очертания небольшого здания. Свет горел внутри и пробивался наружу через большие стеклянные двери. Около здания располагалась бензоколонка, возле которой стоял автомобиль.

Не останавливаясь, Виктор вошел внутрь здания и очутился в пустом помещении, потолок, пол, и стены которого были выкрашены в белый цвет. Напротив входа было нечто, очень напоминающее барную стойку. Только Виктор решил к ней подойти, как вдруг, словно из-под земли, из-за нее выскочил кто-то и замер, глядя куда-то вниз. Этот кто-то был одет в черный пиджак, очень напоминающий фрак, белоснежная манишка и, в придачу, несколько неуклюжая фигура делали его похожим на пингвина. Пару секунд незнакомец молчал, после чего, не меняя своего положения и не глядя на Виктора, как-то растянуто произнес:

– Привет, Вить! Ты в шахматы играешь?

– Что? – Виктор не смог скрыть удивления.

– Я тут изучаю игру Геллера против Фишера… Сицилийская защита, так… Ладно. Итак? – незнакомец обратился к Виктору.

– Я кандидат в мастера спорта по шахматам, – пробормотал Виктор, – а откуда вы знаете мое имя?

– Элементарно! Кстати, давай на ты? – предложил незнакомец.

– Хорошо, так как?

– Ну, ты же не Костя?

– Нет.

– Не Дима.

– Нет. – Виктор улыбнулся.

– Ну, вот я и говорю, элементарно. Я Пингвин.

– Не понял?

– Зови меня Пингвином. Это мое прозвище. Ты перекусить не хочешь?

– Нет, спасибо, я недавно ужинал.

– Кандидат, говоришь? Замечательно. Ну, тогда, потом поболтаем. Сейчас тебя ждет один молодой человек. Вон он сидит за столиком. Иди.

Виктор развернулся и только сейчас обнаружил, что все помещение было заставлено столиками, как в настоящем баре.

– Почему «как»? – прочитав мысли Виктора, спросил Пингвин, – это и есть бар. Хотя, мне по душе больше придорожное кафе.

– А, кстати, можно задать вопрос? – обратился к нему Виктор.

– Конечно.

– Раз это кафе придорожное, то стоит оно на дороге, – предположил Виктор.

– Логично, – согласился Пингвин.

– А куда ведет эта дорога?

– А откуда ты пришел?

– Оттуда. – Виктор указал рукой.

– Ну, что ж, значит, ведет эта дорога туда. – Пингвин указал рукой в противоположную сторону.

Виктор внимательно посмотрел на Пингвина.

– Спасибо, – проговорил он, развернулся и направился к ожидавшему его посетителю.

Тот сидел к нему спиной, лицом к окну. Виктор обошел столик.

– Вы позволите? – спросил он молодого человека.

– Я вас ждал, – приподнявшись и протягивая Виктору руку, произнес тот. – Присаживайтесь. Меня Генрихом зовут.

– Виктор. – Пожав руку, Виктор сел за столик.

С минуту молодые люди молча смотрели друг на друга.

– Что ж, – нарушил молчание Генрих, – значит на этой дороге.

– Прошу прощения?

– Я после расскажу. Мы с тобой не одни. Думаю, ты это понимаешь.

– Я не очень понимаю, о чем речь.

Генрих вздохнул и спросил:

– Ты ее любил?

Вопрос всколыхнул сознание Виктора.

– Ее? – несмело переспросил он.

– Ее… – Генрих заглянул Виктору в глаза и тихо добавил: – Марию…

Виктор мгновенно все понял.

– О вечности сложно говорить в прошедшем времени, – заметил он.

– Согласен. – Генрих улыбнулся. – Тем не менее, став ее заложником, невольно осознаешь прошлое, не понимая, что ждет впереди.

– А впереди что-то ждет? – спросил Виктор.

– Непременно, – уверил Генрих. – Я в этом убедился.

– Как это может быть?

– Сам узнаешь. У каждого свой тоннель, коридор, называй, как хочешь, и попадаешь ты в него разными путями, и далеко не всегда тем путем, каким попал сюда ты.

– Откуда ты знаешь, как я сюда попал? – Виктор подумал о том, как быстро он сошелся с Генрихом.

– После расскажу. Я много, где побывал. Уже. У меня автомобиль. Ты готов?

– Пожалуй, готов, – не задумываясь и не спрашивая к чему, ответил Виктор.

– Вы готовы, молодые люди? – послышалось из-за стойки.

– Да, Пингвин, – ответил Генрих и поднялся со своего места.

– Тогда, вперед. А с тобой, Виктор, мы позже сыграем в шахматы.

– Договорились. – Виктор встал и направился за Генрихом.

Подойдя к автомобилю, Генрих остановился и спросил Виктора:

– А ты когда-нибудь всерьез задавался вопросом о том, есть ли жизнь после смерти?

– Странно слышать это, находясь здесь, – улыбаясь, проговорил Виктор. – Этим вопросом задается каждый, как мне кажется. Есть ли жизнь после жизни?.. А есть ли смерть после смерти?

Генрих улыбнулся в ответ.

– Садись, поехали! – скомандовал он. – Есть ли смерть после смерти?..

Солнце уже готово было скрыться за водной гладью, и закат заливал кровью морской горизонт, придавая пейзажу зловещую красоту. Закат разбрызгивал багрянец, стремясь охватить ужасом все обозримое пространство. Волны, испестренные алыми бликами, накатывались на берег, черной скалой встречающий стихию. Волны ласкали холодный гранит, стараясь на мгновение задержаться на суши, красной пеной окутывая безжизненную твердь.

Тихой поступью шла она вдоль берега, наслаждаясь очарованием ужаса, невольно писанного самой природой. Легким шепотом приветствовала она кончину дня. Мягким шорохом отозвались алые розы в ее руках. Кроткой нежностью окутался берег, мешая черные краски скал с багровым отблеском волн. Неслышно ступала она дальше, в пустоту, во тьму.

Нечаянно из букета выпала роза и неслышно пала на холодный черный гранит, добавив алого цвета к картине уходящего дня.

Кончина дня… как не привычно это явление, оно всегда кажется неожиданным, неуместным, преждевременным. Конец дня, как и конец жизни, неизбежен, печален и… восхитителен. Что происходит после? Возможно, она это знает. Знает, но никогда не скажет. Откуда она пришла? Когда? Вместе с зарождением жизни? Да, она наблюдала за рождением, за жизнью, чтобы в какой-то момент пресечь ее. Что ей движет? Для чего она? Для кого она? За что она?

И как страшна ее загадочная, незримая красота, коей охватывает она мир, ее ужас прекрасен своей таинственностью, а деяния жестокостью, горем и… освобождением…

По наитию ли, по умыслу ли, по расчету ли…

И нет предела ее фантазии…

И неизбежна она!

И… таинственна. Таинственна, жестока и… прекрасна…

Кто она?..

Легкое дуновение ветерка оторвало лепесток от розы и он, оказавшись один на черной скале, испустил струйки крови, потекшие навстречу красноватой пене, накатывающей на берег. Солнце все ниже опускалось к горизонту. Закат становился все зловещей, а его багровый окрас все глубже.

Тихой поступью,

Легким шепотом,

Мягким шорохом,

Кроткой нежностью…

Ветер… и второй лепесток отлетел от бутона, расплескав кровь по черному граниту. Мрак подступал. Весь горизонт был залит багровой кровью.

Казалось, кровь, только что бешено стучавшая в висках, покинула тело, сердце охватил леденящий ужас, заставив его перестать биться в скованной холодом груди. В ушах нарастал зловещий шум. Сидя спиной к открытому окну, Генрих обоими ладонями что есть силы, сжимал рукоятку меча. Он был парализован страхом. Казалось, ничто не могло заставить его развернуться к окну и снова увидеть его, черного всадника, выплывшего из тумана и ставшего посреди двора замка. Черный конь, длинный черный плащ, огромный капюшон, полностью скрывающий лицо.

Генриху было двадцать пять лет, он был единственным сыном и наследником барона Траубе. Барон не разговаривал уже три года. В округе его давно признали сумасшедшим. Проведя всю жизнь в сражениях, он вернулся домой за год до смерти Фридриха II, императора Священной Римской империи, с которым он ходил в Святую землю. Вернулся он совершенно чужим человеком. Первое время он мог сутками сидеть перед камином и молиться. Если же он с кем-то заговаривал, то рассказывал исключительно о войне, а, вспоминая войну, он говорил только о черном всаднике, о том, как во время сражений он непременно встречал его в гуще боя, – всадник проходил сквозь ряды, взлетал над полем боя и исчезал. Или же он встречал его, мерно проезжающим между шатров, где стонали раненые. Лица его он никогда не видел. Говорил он с дрожью в голосе, несвязно, отрывчато, без конца крестясь и оглядываясь по сторонам. Люди были наслышаны о черном всаднике, но никто никогда его не встречал, да и никто не верил в то, что его кто-то мог увидеть, оставшись после этого в живых. Рассказы барона Траубе сочли бредом и вскоре, особенно после того, как он замолчал, забыли. Забыл и Генрих.

А кто же стоял за окном?..

Еще один лепесток оторвался от бутона. Роза вжилась в скалу. Тьма наступала. Лепестки один за другим опадали, разливаясь кровью по черному граниту. Последние лучи касались берега. Тьма поглощала мир.

Порыв февральского ветра толкнул форточку на пятом этаже могущественного ведомства, заставив выглянуть в окно и бросить строгий взгляд на Фрунзенскую набережную и скованную льдом Москву-реку. Дела неумолимо развернули взгляд обратно, вглубь кабинета.

– Заходи, генерал! Что ты там топчешься, как курсантишко какой?

– Здравия желаю! – отрапортовал генерал Бутыгин.

– Как настроение, Алексей Романович? Давно не виделись.

– Все отлично. Жду ваших распоряжений! – отчеканил Бутыгин.

– Исправный служака ты, генерал. Я доволен. Хорошая новость для тебя.

– Слушаю.

– Превентивный удар… Не забыл еще? Значит так, операцию одобрили наверху. Будет у тебя много работы. По графику начнешь осенью. Доволен?

– Так точно! – воскликнул Бутыгин.

– Тише, тише. Не забывай, что операция секретная, и, хоть и отвечаем за нее мы, разрабатывалась нашими коллегами с Лубянки. Наше дело… лопатой махать.

– Прошу прощения, операция одобрена самим?

– Извини, Алексей Романович, это информация излишняя. Есть правила преподнесения проблемы, если данную ситуацию можно назвать проблемой. И есть круг лиц, что в бизнесе, что в правительстве, чьи интересы в данном регионе чудеснейшим образом пересекаются с интересами государства.

– В этом нельзя сомневаться, – улыбаясь, заметил Бутыгин.

Тихий смешок пролетел над кабинетом, врезался в окно и зловещим хохотом пролетел над планетой.

– Финансовая сторона вопроса возложена на ФСБ, так что, все, что твои светлые головы подготовили, от патронов до логистики, все передашь вот сюда. Держи контакты. Генерал ФСБ Корнеев отвечает за операцию со своей стороны.

– У меня все с собой.

– Вот и отлично, дашь мне, я пробегусь свежим взглядом. Надеюсь, ядерных боеголовок не добавил, а то неудобно получится перед мировой общественностью.

– Рука чесалась, да тоже подумал об общественности.

И снова дружный зловещий хохот разлетелся по планете.

– И еще генерал, мне нужна предварительная статистика по предполагаемым жертвам, со всех сторон. И не только человеческих.

– Уже готово. При развитии различных сценариев и в зависимости от временного отрезка, как вступления, так и нахождения в регионе.

– Ты просто золото, а не генерал. Через год увидишь новую звезду на погонах.

– Рад стараться… на благо отечества!

– Давай свои бумажки. А знаешь, Алексей Романыч, о чем я вот только что подумал?

– Я вас слушаю.

– Представь, вот прямо в это же самое время сидят в Пентагоне такие же, как мы с тобой, и планируют свою операцию, примерно такую же. А, как тебе?

– Да уж, главное, чтобы регионы не пересеклись.

– Это точно, как-то неудобно получится.

Дружный зловещий холодный хохот рассеялся по планете.

– Ну, все, генерал, время. Давай, выходи на контору, передавай им материалы, пусть их светлые головы ищут деньги на приобретение всех твоих инструментов, несущих справедливость в мир.

– Есть.

Роза распалась на лепестки и залила черный гранит кровью. Солнце ушло за горизонт. Мир погрузился во тьму…

– 1 –

Больше не в силах сдерживать напряжение, до судорог сковавшее все тело Генриха, он решил развернуться к окну и покончить с видением. Через силу вобрав воздуха в легкие, он медленно развернулся. Прямо перед ним в окне зияла зловещая черная пустота, выплескивающая тьму из-под капюшона. Это был черный всадник. У Генриха перехватило дыхание, в глазах померкло, он ощутил жуткое головокружение, и в одно мгновение рухнул на пол, выпустив из рук меч.

Только тьма, бесконечная тьма и оглушающая тишина. Не хватает воздуха. Нечем дышать! Становится нечем дышать! Тело покрылось потом. И холод, ото всюду веет холодом. Откуда же этот жар внутри? Музыка, это музыка или это в ушах шелестит ужас? Щебет птиц. Откуда щебет? Нечем дышать! Холод! Жар! Крик…

Он открыл глаза и принялся жадно хватать ртом воздух. Было светло. За окном щебетали птицы. Он был покрыт потом. Что это было? В дверь постучались.

– Витя, с тобой все в порядке? Я войду?

– Да, мама, все хорошо, можешь войти, – хриплым голосом проговорил Виктор.

– Мне показалось, я услышала крик. – Мать спешно вошла в комнату Виктора и присела возле него на стул. – Ты как себя чувствуешь?

– Мама, это был сон, – еле шевеля губами, произнес Виктор.

– Ты весь в поту, – обеспокоено проговорила мать. – Дай пульс пощупаю.

– Мама, все хорошо. – Виктор улыбнулся.

–Ты когда к врачу соберешься? – строго спросила мать.

– Зачем, мама? – удивился Виктор.

– Я же вижу, что с тобой что-то не так. То у тебя голова кружится, то ты дышишь тяжело, то от ужина отказываешься…

– Мама. – Виктор приподнялся на кровати. – Это возрастное. Ничего страшного в этом нет. И к какому врачу ты собиралась меня отправить?

– Я бы провела комплексное обследование. Ты же с детства такой слабенький, болезненный. Спортом не занимался.

– Очень хорошая рекомендация от родной матери, – смеясь, заметил Виктор. – Просто комплимент мужчине к его двадцати пяти годам. И, если ты не забыла, я шахматами занимался. И стал кандидатом.

– Для здоровья это, конечно, очень полезно, – иронично заметила мать. – Ну, скажи, ты в порядке? Что с тобой сейчас произошло?

– Я же сказал, ничего, – ответил Виктор. – Сон какой-то странный приснился.

– С тобой раньше такого не было, – не успокаивалась мать.

– Я же говорю, это возрастное, – настаивал Виктор.

– Ну, тебя! Что за сон?

– Мам, лучше не спрашивай, я его сам еще не переварил. К тому же, он был страшный, – понизив голос, произнес Виктор, – я бы даже сказал, ужасный, а тебе нельзя волноваться.

– Ох, дите дитем. – Мать покачала головой. – Поднимайся. Через двадцать минут семейный субботний завтрак готов будет.

– Блинчики?

– Угадал.

Наскоро собравшись, приняв душ, Виктор вышел к завтраку.

– Что там с тобой стряслось? – спросил его отец.

– И тебе доброе утро! Папа, и ты туда же? Хочу напомнить, что мне не пять лет, а двадцать пять. И ничего со мной не случилось. Переволновался накануне – долго бумажки для суда по стопкам раскладывал, вот и приснился кошмар.

– Жениться тебе пора, – вставила мать. – Так и не обзавелся еще?

– Мама! – возмутился Виктор.

– А что? Уже полгода прошло, как ты с Оксаной порвал после двух лет. И ведь, так ничего толком и не рассказал. Мы твои родители, – это я напоминаю, – и о своих душевных ранах можешь нам рассказать, поделиться.

– Никаких душевных ран, поверь. Где блинчики-то? – парировал Виктор.

– А любовь? – вмешался отец.

– Пап, ну, честное слово, не очень я люблю на такие темы разговаривать. Любовь? Что это? Я помню в школе, даже в институте, особенно на первых курсах, меня будоражило при виде какой-нибудь девочки, не важно, сходился я с ней или нет, я что-то чувствовал, что-то… колотилось вот тут. – Виктор постучал по груди. – Нет, вот тут. А Оксана?..

– Да, что Оксана? – поинтересовалась мать.

– Служебный роман, который романом сложно назвать, поскольку… ну, ничего не колотилось, просто вокруг ни у меня, ни у нее никого не было. Что это, преступление, или как-то неправильно мы поступали друг с другом? Хорошая девушка, могло что-то быть, но не вышло. А ждать? Какой смысл. Нет этого в груди, или еще где, нет. Не могу же я насильно это вколачивать.

– Ну, а другие? – серьезно спросил отец, после чего тут же улыбнулся.

– Что я могу сказать? Не пользуюсь я популярностью у женской части человечества, – смеясь, ответил Виктор.

– Эх, сынок, – вздохнула мать. – Я думаю, ты слишком хороший, слишком добрый, мягкий, и себе на уме.

– Мама, ты с утра меня просто поливаешь комплиментами.

– Нужно быть жестче, напористей, уверенней в себе, – не унималась мать.

– Для кого, мама? – смеялся Виктор.

– Да для кого-нибудь, для той, кто тебя сразу заметит! – вспыхнула мать.

– А я для начала никого не должен заметить? – поинтересовался Виктор.

– Сынок, извини, но с твоей инициативностью… – начала мать.

– Ладно, мать, – прервал отец. – Это дело наживное, приходящее. Никак ты это не спрогнозируешь. Человек хороший и этого достаточно. Вот работа тебя, я вижу, не очень-то увлекает.

– Это верно, пап. Мы об этом уже не раз говорили. Это, думаю, также дело наживное и приходящее. Раз в детстве я не стремился стать космонавтом, пришлось пойти туда, куда вы посоветовали. Что я и сделал, и достаточно неплохо закончил Юридический факультет. Я не рвусь к звездам, папа.

Отец молчал.

– Не могу же я насильно вбить себе в голову еще и мечту, или цель. Не получается. Я более чем уверен, большинство людей находятся в той же ситуации. Они просто живут. Живут в свое удовольствие.

– И что же ты хочешь, Виктор, только честно? – спросил отец.

– Я хочу просто жить. И не просто жить, а живя, приносить пользу тем, кто рядом со мной, работая, приносить пользу тем, кому моя работа нужна, какой бы она не была. Юрисконсульт? Что ж, значит так и будет пока. Ты же знаешь, я юриспруденцию не считаю ни наукой, ни, честно, не в обиду вам, потомственные юристы, более менее, достойной профессией. Но и в ней можно быть достойным, достойно выполняя возложенные обязанности. Я просто хочу быть полезен.

– Хороший ты парень, права мать, – ласково произнес отец. – Что ж, утренняя беседа родителей с сыном прошла успешно. Предлагаю, наконец, приступить к блинчикам. Никто не против?

– Но о женитьбе ты задумайся серьезно, – не унималась мать.

– Мама! – воскликнул, смеясь, Виктор. – Папа, заступись. Я три года, как институт закончил, год, как в Арбитражном суде работаю. У меня за душой ни гроша.

– Не в этом дело, Витя, – продолжила мать.

– Мама, ну хватит. Как только я встречу женщину мечты, я тебе тут же сообщу.

– Кстати, Вить, а ты когда в отпуск собираешься? – спросил отец. – Год прошел, я не помню, чтоб ты ходил.

– Да могу, хоть сейчас взять. Середина мая не самое лучшее время, конечно.

– Через неделю Иришка из Воронежа на выходные приезжает к подругам, я пообещал ее родителям, что ты проведешь ей экскурсию по Москве. Если ты еще помнишь свою двоюродную сестру, – сказал отец.

– Помню, конечно. А что это она под конец учебного года, перед выпускными экзаменами решила приехать?

– Мосты наводит, – объяснил отец. – Ей же поступать летом, вот к своим старшим подругам и хочет заскочить на консультацию.

– Иришка – девка пробивная, – заметила мать.

– Мама, это опять в мой огород. – Виктор смеялся.

– Да брось ты. Давайте на блинчики налегайте.

– В следующие выходные? – спросил Виктор. – Только на выходные?

– Да, а что?

– На выходных-то я ее итак свожу, куда она скажет. А отпуск…

– Возьми отпуск, сынок, – сказал мать, – отдохни. Мне совсем не понравилось сегодняшнее утро. Я теперь спать спокойно не смогу. И о враче подумай.

– Мама! – воскликнул Виктор. – Так мне о врачах или о женах думать? Возьму. Две недели, и я в отпуске. Без врачей.

– Витя! – вспыхнула мать.

– Мама!

– Да хватит вам уже, – вмешался отец. – Ты сегодня что делать собираешься? Это я так спросил, из любопытства.

– Погода шикарная. Прогуляюсь куда-нибудь, – ответил Виктор.

Виктор был единственным ребенком в семье. Родился он слабым и хрупким, все детство болел, больше обычного, поэтому родители с самого его рождения оберегали его, как могли. Из-за слабого здоровья мать категорически запрещала ему посещать какие бы то ни было спортивные секции, подразумевающие силовые нагрузки, – это после она уже журила сына за то, что тот нигде ничем не занимался, нигде, кроме шахматного кружка. Однако маменькиным сыночком назвать его нельзя. Он был достаточно самостоятелен и ответственен. Душой компании он никогда не был, но его всегда были рады видеть в любой компании. Он был настолько добр и отзывчив, что никто и нигде, ни в школе, ни в институте не мог сказать о нем ничего дурного. Кроме всего прочего он был честен и порой настолько прям, что спорить с ним не имело никакого смысла. Что-то притягивало к нему, какая-то врожденная теплота. На вопрос о том, какой он, любой, кто его знал, ответил бы категорично: «Хороший человек. Самый хороший человек». Даже школьная шпана никогда его не трогала, – его уважали за его честность, открытость и готовность всегда прийти на помощь.

И да, у него не было жизненной цели, кроме той, что заключается в желании приносить помощь. Кто знает, возможно, это даже гораздо значительнее стремления открыть новую планету или стать знаменитым артистом. Ему не раз говорили, что юриспруденция это не его конек, и что ему нужно было пойти учиться на врача, подразумевая его врожденное участие к людям, но, следуя советам родителей, которых он очень ценил и уважал, он пошел по их стопам. И не важно, где быть хорошим человеком. А это такая редкость, где бы то ни было.

У Виктора была страсть – искусство и литература, в особенности, поэзия. В его комнате стоял огромный книжный стеллаж, до отказа забитый книгами. Он мог читать сутками напролет, читал он все, и если это были стихи, то понравившиеся он заучивал сразу же. Любил он рассматривать альбомы по искусству и архитектуре, изучал особенности архитектуры разных городов. Особую любовь он испытывал к Санкт-Петербургу, бывать в котором ему приходилось неоднократно. Он мог бродить по его улочкам сутками. Москва, возможно, потому, что он тут родился и вырос, не вызывала в нем такой страсти, тем не менее и ее улицы не оставались без его внимания. Вместе со всеми музеями и галереями, посещение которых он считал обязательным и регулярным. Он был уверен, что рассматривая шедевры живописи, он впитывает в себя их красоту и загадочность гения. Он был романтиком, как не смешно это звучит в наше время.

Выходные он посвятил прогулкам по центру Москвы и посещению Пушкинского музея, представившего выставки нескольких зарубежных художников. В первый день, в субботу, он так устал за день, что придя домой, наскоро поужинав и даже не почитав перед сном, он завалился в постель и тут же уснул. И лишь в воскресенье вечером, уже улегшись в кровать, он вспомнил о сне, виденном позапрошлой ночью. Он никак не мог восстановить его картину, даже не картину, а ощущения самого сна, ощущение невиданного доселе страха. Ведь, кроме страха во сне ничего не было. Как можно было увидеть страх? Тьма, холод, озноб, жар и глухой шум. Больше ничего не было. Но это был именно страх. Из прошлого? Из будущего? Последствие чего-то неведомого или предчувствие чего-то. Страх… Размышляя, Виктор долго не мог заснуть. Ему казалось, что он уже не сможет спать, пока не разгадает тайну ощущения сна. Тайну ощущения страха. Тайну этого страха, его природу.

Генрих очнулся от стука в дверь. Он обнаружил себя, лежащим на полу. Рядом, в пробившихся через окно лучах утреннего солнца сверкало лезвие его меча. С трудом поднявшись, он направился к двери. Подойдя, он остановился и прислушался к шуму, доносившемуся из-за двери и, судя по всему, уже распространившемуся по всему замку. Генрих невольно опустил голову. Он понял причину шума и суеты. Медленно отворив дверь, он встретился с заплаканным лицом его служанки, Марты.

– Господин… – начала она.

– Я знаю, – тяжело выговорил Генрих.

– Ваш батюшка, – не слушая его, продолжала Марта, – он… храни Господи его душу, ночью он преставился. О, Генрих, пойдемте, я провожу вас к вашей матушке. Ей нужна ваша поддержка.

Генриху казалось, что он попал в туман. То ли слезы заволокли его глаза и не отпускали их, то ли переполох в замке создавал такое ощущение.

Мать сидела на коленях перед кроватью мужа.

– Матушка, – тихо произнес Генрих.

– Сын! – мать вскочила, бросилась в его объятья и разразилась рыданием.

«Черный всадник забрал его», – хотел было сказать Генрих, но к его изумлению, мать его опередила.

– Черный всадник забрал несчастного, – сквозь слезы простонала мать.

– Матушка, что вы такое говорите? – воскликнул Генрих.

– Да, милый, это нечистая сила, та о которой твой отец твердил в первый год своего возвращения из Святой земли. Господь покарал его, его и его брата, твоего дядю Альберта.

– Но почему вы так думаете, матушка?

– Ты многого не знаешь, сын, – глухо отозвалась мать. – Ты не знаешь, что они творили в походах. Нечистый забрал их. Дьявол возложил свою длань на наши места.

– Я думал…

– Молчи, сын, – оборвала его мать. – Довольно горя. Нас испытывали все то время, что твой отец молчал. Дьявол смеялся над отцом, и наконец, прибрал его к себе.

– Зачем ты это говоришь, мама? – удивился Генрих.

– Не говори этого никому, сынок, – не слушая его, продолжала мать. – Никому. Ты чист душой. Оставайся таким, не дай Дьяволу завладеть тобой. Отца отпоют и похоронят. Все будет, как следует, как и должно быть у честных христиан. Боже мой! Боже мой! Мессу проведем в церкви. Нам помогут все организовать. Ты иди, побудь один. Тебя позовут…

– Но мама, можно…– Генрих хотел подойти к покойному, но мать не пустила его.

– Да убережет тебя Господь. Ступай.

Генрих повиновался и направился к себе.

– Генрих! – окликнула его мать, – теперь ты глава дома, барон Траубе.

– Да, матушка, – Генрих склонил голову.

– 2 –

Порыв теплого майского ветра толкнул форточку на пятом этаже могущественного ведомства, заставив выглянуть в окно и бросить строгий взгляд на Лубянскую площадь и кружившие по ней автомобили. Дела неумолимо развернули взгляд обратно, вглубь кабинета.

– Проходи полковник! Что повис в дверях, как какой-то курсантик? – скомандовал генерал Корнеев.

̶ Здравие желаю, товарищ генерал! – полковник Железнов бодро вошел в кабинет и встал возле стола, напротив генерала.

̶ Присаживайся. Что привело тебя в столь неурочный час? – спросил генерал. – Отчет я от тебя ждал только через неделю.

– Прошу прощения, товарищ генерал, – начал Железнов, – непредвиденные обстоятельства.

– В чью пользу?

– Не в нашу, к моему глубокому сожалению, – ни моргнув, произнес полковник.

– Мне стоит волноваться? – поинтересовался Корнеев.

– Товарищ генерал… – начал Железнов.

– В какой сфере течь? – оборвал его генерал.

– В финансовой.

– Черт возьми, Железнов! – воскликнул генерал, – тут-то что не так? Операция через четыре месяца. Твои буржуи денег откопать не могут?

– Деньги есть, – ответил полковник. – Проблема возникла с их перекачкой.

– Говори русским языком, – скривив лицо, попросил генерал, – я в этих экономических лабиринтах ни черта не смыслю. В двух словах.

– Я, признаться, товарищ генерал, – сказал Железнов, – тоже не финансист, – у нас для этого целый штат, – но в двух словах это выглядит так: есть наш банк, в который деньги поступают каким-то там хитрым образом, – не буду вдаваться в подробности, – через другие два банка. Банк первый – коммерческий банк АО «Исток», второй АО «Аркада».

– Название первого символично, – заметил Корнеев. – Нарочно подбирали?

– Никак нет, товарищ генерал.

– Продолжай.

– В каждом из этих банков под видом обычных клерков посажены наши люди, что собственно и позволяет нам осуществлять оперативное реагирование…

– Продолжай, – позволил генерал.

– Они, разумеется, прослушивают…

– Продолжай, – поторопил генерал.

– Наш человек из «Истока», похоже, решил вильнуть в сторону.

– Твои люди, Железнов! – строго произнес Корнеев.

– Я готов нести ответственность, но ситуация требует немедленного разрешения.

– Продолжай! – махнул генерал.

– Наш крот решил отжать у банка некую информацию без нашего ведома…

– Как мы об этом узнали? – решил уточнить Корнеев.

– Люди в обоих банках изолированы друг от друга, – продолжал Железнов.

– То есть?

– Их функционал не подразумевает взаимодействие и какое-либо вмешательство во внешние операции, – сказал Железнов.

– Поясни.

– Человек из «Истока» ничего не знает об «Аркаде», как человек из «Аркады» об «Истоке». Я имею в виду, как об инструментах, необходимых для функционирования нашего банка. Они отчитываются исключительно по поставленным перед ними задачам, – говорил полковник. – То есть, о связи между этими двумя банками, рассчитанную на наш банк, они ничего не знают.

– Это я понял, – кивая головой, произнес Корнеев. – Но эти банки взаимодействуют между собой вне зависимости от наших потребностей?

– Конечно, поэтому, в частности, они и были взяты в разработку.

– Итак, как вы узнали?

– Руководство банка «Исток» обратились в ГУЭБ, – понизив голос, проговорил Железнов.

– Вашу мать! – воскликнул Корнеев.

– Нами была перехвачена информация, – не давая гневу генерала распалиться, продолжал полковник, – мы деликатно, незаметно… подсуетились, и коллеги из министерства любезно передали дело в наши руки, известив об этом руководство банка.

– Почему я узнаю об этом только сейчас, полковник? – возмущенно спросил Корнеев.

– Необходимо было в максимально сжатые сроки забрать у МВД дело, – докладывал Железнов. – Прошу прощения, товарищ генерал, время не позволило. Риск возрастал каждую минуту. С министерством все улажено.

– Но как вы объяснили банку, что дело должно находиться в нашем ведомстве?

– Мы не объясняли. ГУЭБ поставил банк перед фактом. Им, по большому счету, нет до этого никакого дела. До тех пор…

– Пока они не поймут, что человек, которого они взяли, это наш человек, – предположил Корнеев. – Он молчит?

– Насколько мне известно, да. Он задержан службой безопасности банка, и они держат его у себя.

– Что за черт! – вскричал генерал. – Они имеют на это право?

– К нашему сожалению, да, – ответил Железнов. – У них есть для этого соответствующая лицензия и договоренность с МВД.

– Что еще за лицензия? – ворчал Корнеев. – Откуда это все берется? И при чем тут МВД, если дело ведем мы?

– Деликатная ситуация, – мягко проговорил Железнов, – не хотелось бы увеличивать напряжение.

– Так, ладно, – выдохнул генерал, – мы делали запрос на его выдачу в наши руки?

– Нет, товарищ генерал. Из опасения вызвать подозрения. Наш крот не полный идиот, и понимает, что он итак хорошо попал, а если он еще себя и выдаст относительно нас, то ему лучше там и удавиться.

– Меня не успокаивает ваш оптимистический настрой, – заметил генерал. – Давайте прервемся. Ситуация не позволяет завершить начатое?

– Так точно, товарищ генерал, – подтвердил Железнов. – До выяснения обстоятельств банк заморозил текущие сделки.

– У нас есть страховочные варианты? – поинтересовался Корнеев.

– Разумеется, но в запасе у нас месяц, а этого крайне не достаточно.

– Я тебя понял, полковник. – Генерал задумался. – Надеюсь, ни в министерстве обороны, ни, тем более, выше, ничего об этом еще не знают.

– Конечно, товарищ генерал, – уверил Железнов.

– Хорошо. Я выкачу им это сам… Ладно, это мое дело. Продолжай. Так, стоп, а что за информация, из-за которой все разыгралось?

– Смутная. Выясняем.

– Давай дальше.

– Пока с руководством банка мы провели только одну встречу. Необходимо было выяснить, что с этой информацией собирался делать наш человек.

– Удалось выяснить?

– Удалось. – Железнов выдержал паузу. – Но не у банка.

– Интригуешь, Железнов, – погрозив пальцем, проговорил Корнеев.

– По относительно удачному стечению обстоятельств, – быстро заговорил Железнов, – данные он намеревался передать сотруднику банка, с которым «Исток» плотно работает.

– Пугаешь, полковник. «Аркада», или как там его? – спросил генерал

– Совершенно верно, – подтвердил полковник. – Он вышел на клерка, с которым привык работать, и предложил ему сделку. Предложил еще до того, как выкрал данные.

– Я продолжу за тебя, полковник? – предложил Корнеев. – А того клерка, как и всех в банке, прослушивал наш человек из этого банка, и, выйдя на него, предложил ему перекупить информацию?

– Верно, – снова согласился полковник, – и таким образом поступил он более корректно по отношению к своему ведомству, сообщив нам об этом. Разумеется, о продавце он ничего не знает, как и не знает о том, что это, собственно, за информация. Толком не знает.

– А зачем он тогда этим занялся? – удивился генерал. – Инициативный товарищ!

– Ну, в общих чертах он рассказал о том, что это некая программа, разработанная управлением стратегического планирования банка «Исток», позволяющая многократно увеличить, – я тоже не финансист и путаюсь в терминологии, – эту, доходность, или… ну да, похоже, увеличить прибыль… Многократно…

– Полковник, – строго произнес Корнеев, – Железнов Вадим Николаевич.

– Да, товарищ генерал?

– Ты, дорогой, заработался, я гляжу. Ты не мог с этого начать?

– Прошу прощения, – Железнов растерялся.

– Нам нужна эта информация, мать твою! – вскричал генерал. – Это, может быть, позволит решить проблему, которую ты создал, без помощи твоей цепочки банковской. Тьфу ты, господи! Идеальный вариант состоит в следующем. Первое – мы получаем эту информацию, второе… нет, это все должно произойти параллельно. Вытащить нашего человека, не засветив его… Стоп.

– Именно, товарищ генерал, если «Исток» узнает покупателя, ситуация может только ухудшится. Под покупателем я подразумеваю нашего человека из «Аркады», которого этот клерк сольет без промедления, как только на него надавит СБ банка, того или иного.

– Так, покупателя «Исток» не знает? – уточнил генерал.

– Не знает, конечно.

– Допустим, – продолжал генерал, – пусть это будет частное лицо, не имеющее отношение к «Аркаде». Мы замкнем цепочку на нем.

– Прошу прощения, товарищ генерал, каким образом?

– Не мне тебя учить, полковник, – промолвил Корнеев. – Во время передачи данных может всякое произойти.

– Но как организовать передачу? «Исток» категорически не хочет выдавать крота до выяснения обстоятельств.

– Тебе не кажется, что они что-то подозревают? – спросил Корнеев.

– Вполне вероятно, хотя повода им никто не давал.

– Даже если это и не так, что, надеюсь, вернее первого утверждения, они очень ценят эту информацию, и не намерены рисковать даже при нашей страховке и разработанной операции по передаче. То есть, из крота они хотят вытянуть все. Думай, полковник, как устроить передачу, как их уговорить на это, как сделать так, чтобы о конечном покупателе никто не узнал, и как заполучить эту программу.

Железнов тяжело вздохнул.

– Ты можешь не вздыхать, – грозно произнес генерал. – Просто представь, сколько голов полетит, что с Министерства обороны, что с нас. И поставь в известность, ладно, я сам собирался. Бутыгину сообщу. Пусть придумают пути отхода, если что. Он не дурак, и раньше времени вверх это не пойдет. А так, возможно, свои ресурсы у них есть, поделятся. Сам понимаешь, мы хоть и разработчики операции, а ниточка в Кремль от них протянута. Уф, так хреново, что даже орать не хочется. Свободен. У тебя… да нет у тебя времени. Решай вопрос. Обо всех действиях тут же докладывать.

– Есть. Разрешите идти? – Железнов встал по стойке смирно.

– Ступай. Я бы даже сказал, беги. Отставить. Подожди.

– Да, товарищ генерал.

– В банке тебе не сказали, крот-то наш в курсе, что дело ведем мы? Или я уже спрашивал…

– Нет. Я не стал на этом заострять внимание.

– Правильно сделал, но лучше бы он об этом узнал. Так он сдаст покупателя, думая, что у нас все под контролем, и, возможно, те согласятся на организацию передачи. Пока я вижу только один способ замести за собой. За тобой.

– Но не факт, что они разморозят сделки…

– Может, – оборвал генерал, – попросить у них денег безвозмездно для вторжения в одно – два государства. Не очень смешно? Ладно, ступай, думай. Думай!

– 3 –

Сложно предположить какое количество художников и поэтов нужно собрать в одном месте и дать им только на миг взглянуть на нее, чтобы они хотя бы отчасти сумели описать всю ее красоту, обаяние, грацию и невыносимую притягательность. Это занятие пустое, они обязательно что-нибудь да упустят. Если всех гениальнейших людей искусства всех времен и народов собрать вместе, то и они бы обязательно что-нибудь да не учли.

Высока, стройна, несколько худощава, что, впрочем, не мешает ее формам заставлять врезаться машинам на перекрестке. Ноги… Что за чудо! Даже если бы она была облачена в длинный балахон, они бы все равно были бы на виду так, что поезда всегда сходили бы с рельс. Ее манера держаться затмит любую светскую, да что там любую, всех светских и львиц и тигриц. Ее роскошные русые волосы всегда были распущены, но никогда не прикрывали лица. Это лицо! Что за диво! Идеально правильный овал, пухлые губки, ровные, как будто нарочно выверенные, зубки ослепительной белизны, прямой, несколько вздернутый носик, немыслимый изгиб густых бровей, длинные пушистые ресницы и эти огромные пронзительные черные глаза, из-за которых и корабли все время бы врезались друг в друга во всех портах, а самолеты задевали бы друг друга крыльями на аэродромах.

А звали ее Мария.

А занималась она тем, что… Она коллекционировала! Просто коллекционировала все, что попадалось ей на глаза и привлекало ее внимание. Коллекционировала она все, включая… людей. В своих личных целях. Ее спонсоры обеспечивали ее таким состоянием, что она могла постоянно находиться в мировых турне, где и занималась своим любимым делом.

И вот в чем загадка: никто не помнит, где и когда она впервые появилась. Каждая страна в мире, каждый город претендует на первенство, но сама она никогда об этом ничего не говорила. Для такой богини это не имеет никакого значения.

Устав от своих занятий, Мария решила дать себе отпуск и в качестве места его препровождения выбрала Москву. Разумеется, об этом никто не знал, ни об отпуске, ни о ее местонахождении. Как, собственно, никто, никогда и ничего ни о ней, ни о ее намерениях ничего не знал.

Насколько это было возможно, Мария скрыла свою внешность, чтобы не привлекать внимания, заказала такси и прямиком из аэропорта «Шереметьево» направилась в отель «Метрополь».

Там она уже особенно не скрывалась, поэтому ей, только взглянув на нее, не говоря ни слова, а вернее сказать, потеряв все слова, предоставили лучший номер, не выясняя о том, забронирован ли он был кем-то или нет.

Освоившись в отеле и оставив вещи, она покинула свой номер, решив прокатиться по вечерней Москве. Она вызвала такси и попросила шофера показать ей город во всей его вечерней красе.

Был поздний вечер и дороги были относительно свободны, что дало возможность беспрепятственно кружиться по городу. Мария не отрываясь от окна, вглядывалась в освещенные центральные улицы и в темные переулки, оглядывала высотные здания и выхватывала маленькие постройки. Скверы, бульвары, парки, мосты, рестораны, театры, магазины, ведомства… – ничто не могла скрыться от ее проницательного взгляда. Не забывала она и о прохожих, которых сканировала своим взглядом. Под конец поездки она закрыла глаза, откинулась на спинку и затаила дыхание. В таком состоянии ее и застал таксист, когда подогнал автомобиль к отелю. Он решил, что она заснула, и несмело проговорил:

– Барышня, мы приехали.

Мария не пошевельнулась

– Барышня, – чуть громче сказал таксист, открываю ей дверь.

– Что? – ответила Мария таким голосом, что таксист отпрянул и повалился на асфальт.

– Мы приехали, – с дрожью в голосе пробормотал он.

– Премного благодарна, – приятным голоском отозвалась Мария, расплатилась с таксистом, стукнула его пальчиком по носу и лукаво улыбнулась. – Я впитала атмосферу вашего города. Пока мне достаточно.

– Я, да не… конечно, обращайтесь, – ни слова не поняв, пролепетал таксист, забрался в машину, захлопнул за собой дверь и тронулся с места.

– Отпуск не вечен, – прошептала она, соскальзывая с бокалом шампанского в джакузи, – немного расслаблюсь и на охоту.

После ванны, Мария вышла на балкон. Неторопливо подняв голову к небу, она также плавно ее опустила, охватывая взглядом весь город, который, казалось, тут же расплылся, перемешав все краски ночи. Мария глубоко вдохнула ночной московский воздух, и тут же резко выдохнула. Картинка города задрожала…

Что-то толкнуло Виктора в грудь. Он проснулся и сел на кровать, спустив ноги на пол. Он зажмурился, встряхнулся, снова открыл глаза и обвел взглядом комнату. Он ощутил свое тяжелое дыхание. Необъяснимая тревога объяла его. Накинув халат, он вышел на балкон. Прохладой ветерок коснулся его лица. Он вгляделся в ночной город, и ему показалось, что… тот дрожит.

– Что со мной происходит? – прошептал он, тряхнув головой. ...