Анатолий Комаристов Такая вот любовь…

Первая любовь или школьный роман

Первый раз я влюбился в семилетнем возрасте. В школу я тогда ещё не ходил, но в сентябре собирался идти в первый класс. Девочка, которую я полюбил, жила на соседней улице. Настоящее её имя я не знаю, но все подружки и мы мальчишки звали девочку просто – «Мака». Что означало это слово, и кто её так назвал, никто из нас понятия не имел. Мака и Мака…

Девочка симпатичная, может быть даже красивая (с точки зрения моей и моих друзей). А меня почему-то все звали «дед». Между прочим, это прозвище осталось на всю жизнь. И в молодости, во время учебы, службы, и теперь, когда я уже на самом деле стал дедом (вернее прадедом), по-другому ко мне не обращаются. Я привык…

Компания наша была большая, примерно половина мальчиков и столько же девочек. Почти все мы были ровесники («малышня» в счет не бралась). Играли в разные детские игры, но почему-то всегда около дома Маки.

Она стала среди нас лидером, любила командовать и мы все подчинялись ей беспрекословно. Мака крикнула: «Побежали!» и все, сломя голову, неслись по улице, пугая уток, кур и гусей. Звучала новая команда: «Играем в прятки!» и мы лезли в кусты, крапиву, канавы, обдирая голые ноги, руки, лица.

Мне лично нравилось умение Маки руководить нами. И я, как верный раб, старался всегда держаться рядом с нею. И когда однажды, кто-то из мальчишек, обидевшись на Маку, за то, что она при всех назвала его «трусишкой», замахнулся на неё хворостиной, я начал с ним драться.

Но любовь моя как внезапно началась, так внезапно и окончилась. И вот почему…

Мака знала, что моя тётя, у которой я воспитывался, хорошая портниха, как говорили раньше – «модистка», и что у неё много цветных «Журналов мод». Она видела журналы, когда приходила к нам домой со своей мамой. Тётя шила ей платье или юбку. Мака сказала мне, чтобы я из журналов вырезал фотографии моделей и принес вырезки ей. Чего не сделаешь для девочки, в которую ты влюблен!

Я искромсал ножницами несколько журналов, выполняя эту оригинальную просьбу. Когда тётя увидела, что я испортил «Журналы мод», можете себе представить, какое наказание меня ждало. Оказалось, что эти журналы она принесла на некоторое время домой из «Ателье», где работала, и должна вернуть их назад. Я получил все, что мне причиталось. Но самым страшным наказанием стал запрет ходить на соседнюю улицу, где жила Мака.

Прошло время. Я пошел в школу и больше до 8 класса девочки меня не интересовали. Я хорошо запомнил проделки Маки и не хотел больше попадать в такие неприятные ситуации. Но любовь пришла и села рядом со мною за стол. После войны в нашей школе вместо парт в классах стояли столы.

Лиля Романова

Где-то в начале учебного года в классе появилась новенькая девочка Лиля Романова. Поскольку я сидел за столом один, её посадили ко мне. Я узнал, что она с родителями приехала в наш городок из соседнего района.

Девочка была умная, начитанная, училась только на пятерки. Мне она понравилась сразу. Мы быстро нашли с ней общий язык по всем вопросам, понимали друг друга. Короче, началась самая настоящая дружба, уже почти взрослых мальчика и девочки.

Где Лиля жила, я не помню. Тогда еще специальных домов для руководящих работников района в городе не было. Мне кажется, что жила она на улице Интернациональной недалеко от почты.

Несколько раз я пытался проводить Лилю домой вечером после уроков или репетиции, но она не разрешала мне подходить к их дому. Иногда мне казалось, что она не хотела, чтобы ее родители видели меня в простой одежде.

Одежда на мне была «не фонтан», сшитая тетей Катей из перелицованных пиджаков и пальто, которые еще носил старший брат Вася. Годы тогда были тяжелые – донашивали все, что было в доме, что оставалось после старших братьев и сестер.

А может быть, я ошибаюсь. Но на фото тех лет на мне кроме спортивных байковых костюмов ничего не было. Большинство девочек и ребят одевались бедно. Лиля тоже одевалась очень просто, так что стесняться меня она не могла.

Я не помню, видел ли кто-нибудь Лилю из нашей семьи. У нас дома она не была – это абсолютно точно. Раньше не принято было знакомить своих мальчиков и девочек с родителями и тем более приводить их к себе домой. Нравы были совсем другие…

Видел Лилю, наверное, только брат Вася, да и то в школе. Я не помню, как он отзывался о ней, да и отзывался ли вообще.  У него были свои проблемы.

Жена покойного брата Зина недавно сказала, что, якобы, я приходил с Лилей к ним в общежитие на Толкачевку (если это было, то уже во время учебы в Харькове). Я этого не помню. Кстати, Зине Лиля почему-то не нравилась.

После окончания школы Лиля поступила в Харьковский педагогический институт. Училась на историческом или географическом факультете. Точно не помню. Я поступил в Харьковский мединститут. Мы продолжали дружить с ней и в Харькове, пока я не встретил свою будущую жену Тамару.

По субботам и воскресеньям я ходил в общежитие пединститута на танцы (гораздо реже в свой клуб). Наши общежития находились недалеко друг от друга.

Мы могли часами бродить по парку им. М.Горького, ходили в кино. За вход в парк мы платили копейки. Сколько стоил входной билет, я уже не помню. Парк со всех сторон был обнесен высокой металлической оградой. Но мы знали места, где можно пролезть в дыру без билета.

Кстати, раньше (не помню какой это был год), чтобы пройти на перрон вокзала для встречи кого-либо, покупали «перронный» билет. Стоил он один рубль. По тем временам большие деньги, особенно для студентов.

По обе стороны широкой центральной аллеи парка росли старые каштаны.

У центрального входа в парк на клумбе стояла большая скульптура – В.И. Ленин и И.В. Сталин на скамье в Горках. В конце центральной аллеи работал летний кинотеатр, больше похожий на сарай с деревянными лавками. Но ходили мы в него очень часто.

Помню, что смотрели там несколько серий трофейного фильма «Тарзан». Он пользовался тогда большой популярностью. Сеансы на этот фильм начинались рано утром, а последний сеанс был в 23 часа.

Мальчишки подражали Тарзану и дикие вопли звучали в парке днем и вечером. Там же мы смотрели трофейный фильм «Седьмой раунд», индийский фильм «Бродяга» с Раджем Капуром в главной роли и много других, в основном трофейных. Фильмы тогда еще не дублировали, и надо было успеть посмотреть кадр и прочитать субтитры внизу экрана.

Вспомнил один неприятный эпизод из того времени. Почему мы с Лилей забрели в глушь парка, где фонари отсутствовали, я уже не помню. Внезапно из кустов навстречу нам вышла компания ребят, примерно моего возраста и роста. Они мгновенно окружили нас. Один из них маленький и худой (наверное, главарь) тихо сказал:

– Стоять. Не дергаться, иначе хуже будет. Не вздумайте кричать.

У верзилы, который стоял позади главаря, я увидел в руке нож. Главарь скомандовал:

– Быстро давайте деньги, снимайте часы, сережки, кольца.

Поняв, что сопротивление бесполезно, я вынул из брючного кармана часы на цепочке (их звали «луковица»), купленные за  копейки на Благовещенском базаре. Главарь взял их, открыл крышку и небрежно произнес:

– Штамповка.

Но не вернул часы мне, а положил к себе в карман.

Я дрался в своей жизни один раз. Вступать в драку с такой бандой, вооруженной ножом, в мои планы не входило.  Они мгновенно исчезли в кустах, так же быстро, как и появились.

В те времена забираться вглубь парка, да еще и с ценными вещами было рискованно. Случаи грабежей и поножовщины в 1948-1949 годах в парке случались часто.  Милиционеры ходили только по центральной аллее и у кинотеатра. Мы же с Лилей в те дебри больше никогда не заходили.

На улице Сумской, недалеко от главного корпуса мединститута, в кинотеатре «Комсомольский» мы с Лилей смотрели цветные фильмы «Сказание о земле сибирской», «Кубанские казаки». В 1949 или 1950 году в Харькове гастролировал Московский театр им. Моссовета. В парке имени Максима Горького видели знаменитую Веру Марецкую, Юрия Завадского, Ростислава Плятта, Фаину Раневскую и других артистов. Они гуляли по центральной аллее. За ними ходили толпы зевак. Гастролировал театр в помещении украинской драмы имени Шевченко.

Но жизнь есть жизнь и однажды я встретил девочку, в которую влюбился, как говорят, «по уши». Лиля каким-то образом почувствовала, что моё отношение к ней несколько изменилось. Наверное, я стал более прохладно относиться, хотя мне казалось, что я старался оставаться прежним. Я этого не замечал, а девичье сердце, очевидно, более чувствительно к таким вещам.

Мне кажется, что с Лилей мы расстались по-доброму, как порядочные люди, без взаимных обид и упреков. Мы встретились с ней будучи школьниками и считали свою дружбу нерушимой. Но жизнь внесла свои поправки в наши отношения. Мы встречались с Лилей еще несколько вечеров.

По-моему, Лиля уже догадывалась о нашей предстоящей разлуке, но делала вид, что все идет нормально. Наверное, мое поведение давало ей основание так думать. Но никаких вопросов по этому поводу она не задавала. Все шло как обычно. Встречались и расставались мы, как всегда.

Последний вечер мы гуляли с Лилей в парке. Разговаривали, шутили, смеялись, вспоминали школу, друзей. Тема расставания не затрагивалась. Сходили в кино на сеанс, который начинался в 21 час. Смотрели какой-то трофейный фильм.

Я проводил ее до входа в общежитие (входную дверь вахтерши закрывали в 23 часа). Тянуть с объяснением я уже не мог. Как не тяжело, но надо сказать ей правду. Не мучить ни её, ни себя.

У крыльца общежития я осторожно обнял её, она не отстранилась, а наоборот как-то теснее прижалась ко мне. Глядя в её голубые глаза, я негромко сказал:

– Лиля! Родная, моя девочка! Я очень любил тебя! Ты это хорошо знаешь. Прости меня, но я больше не приду к тебе. Я полюбил другую девочку…

– Тамару Селезнёву… с дошкольного факультета? – спокойно спросила она. – Желаю вам счастья. Я знала об этом давно и хочу, чтобы она любила тебя так же, как я…

Ни один мускул не дрогнул на ее лице, она не плакала.

Я поблагодарил ее за всё, что было между нами хорошего. Мы дружили с ней, наверное, года четыре. Мы обнялись и поцеловались на прощанье.

Она не плакала, но явно загрустила. Я еще раз обнял её, она прижалась ко мне, уткнулась лицом в ворот шинели. Я крепко пожал и поцеловал её холодную руку и быстро пошел на остановку трамвая, а она поднялась на крыльцо общежития.

Когда, отойдя несколько шагов, не выдержав, я обернулся, увидел Лилю. Она стояла на крыльце одна, какая-то поникшая, смотрела мне вслед и, увидев, что я обернулся, как-то радостно встрепенулась, и помахала рукой. Я ответил тем же, но не стал травить душу ни себе, ни ей, и больше не оборачивался. Завернул за угол дома, ускорил шаг и пошел на остановку трамвая.

На душе было тоскливо, тяжело, было ощущение, что я потерял что-то очень, очень дорогое. Мелькали мысли: «Вернись! Не уходи! С кем ты расстался? Подумай! Еще не поздно… Она ведь так любит тебя. Всего несколько шагов назад…».

Но вернуться к Лиле я уже не мог.

Лиля была достойна только хороших слов: умная, ласковая, но в тоже время очень гордая, нежная, верная и добрая девочка. В 1950 году мне исполнилось 20 лет. На день рождения Лиля подарила мне собрание сочинений Александра Пушкина в 10 томах, изданное Академией Наук СССР в 1949 году. Подарок хранится в моем архиве уже 64 года.

…Я долго не мог забыть тот печальный вечер. И сегодня, почти через 60 лет, вспомнил всё до мельчайших подробностей.

Первая любовь или школьный роман – это на всю жизнь…

Лариса

Лариса Алдошина

Харьков. Медицинский институт. Лечебный факультет. Четыре года (1948–1952) мы с Ларисой Алдошиной учились в одной группе. Миниатюрная, симпатичная, курносая, с веснушками. Веселая, артистичная, отличница, душа группы. Она мастерски копировала и пародировала известную тогда артистку Рину Зеленую и веселила нас в перерывах между занятиями. Мы звали её «Ларка-заводилка».

Все в группе почему-то считали, что у нас с ней роман. Никакого романа не существовало… до определенного момента.

А мне и сейчас, почти через семьдесят лет, кажется, что этот слух она распространяла сама. Что она нашла во мне, и почему я понравился ей – не знаю.

Начался наш необычный роман во время учебы на первом курсе после одной из вечеринок (не помню, по какому поводу) где-то в частном доме, на далекой окраине Харькова. За стол она села рядом со мной, решительно отодвинув от меня какую-то девочку. Танцевали мы весь вечер только с ней. Всех соперниц, желавших пригласить меня на «белый вальс» и потоптаться со мной на маленьком пятачке комнатушки с низким потолком, Лариса отгоняла решительным и многообещающим жестом – «отвали!».

«О, голубка моя,

Как тебя я люблю,

 Как ловлю я за рокотом моря

 Дальнюю песнь твою…»

– шипел старенький патефон.

После застолья, слегка опьяневшая Лариса, вытащила меня на улицу. Мы сидели за сараем на пахучем сене рядом со штабелем, заготовленных на зиму дров. В сарае квохтали куры, все время блеяла коза и лаяла неизвестно на кого лохматая дворняжка.

Лариса прижималась ко мне, ссылаясь на холод. Дело было глубокой осенью. Обнимала за шею. Я укрывал ее своим пиджаком. Она расстегнула мою рубашку и грела свои холодные руки у меня на груди, животе… Мне казалось, что она хочет, чтобы я поцеловал ее, а, может быть, и …

А я, дурак, вместо того, чтобы покувыркаться с ней в ароматном сене, не придумал ничего лучшего, как предложить ей вернуться в теплый дом. Мы даже не целовались. Как мне показалось тогда, возвращалась Лариса в избушку без всякого желания. Ей явно хотелось остаться на пахучем сене вместе со мной.

Вернулись в дом. В полутемной комнате, тесно прижавшиеся друг к другу пары, танцевали танго.

 …Утомленное солнце

Нежно с морем прощалось…

В этот час ты призналась…

…ты призналась… ты призналась – заикался и шипел патефон.

После этого случая несколько недель Лариса смотрела на меня с некоторым пренебрежением и ехидной улыбкой, как бы говоря: «Ну и теленок же ты, Толик…».

Потом все-таки сменила гнев на милость, и мы стали совсем близкими друзьями.  Кстати, именно Лариса научила меня не только целоваться. Вспомнил высказывание Виктора Гюго:

«У юноши первый признак любви – робость, у девушки – смелость».

В 1952 году меня призвали на Военно-медицинский факультет. Из общежития мединститута на улице Островского я переехал на другой конец города в общежитие факультета у Конного рынка и наши встречи с Ларисой постепенно прекратились.

Как сложилась её судьба после окончания института я, к сожалению, не знаю.

Повариха и две медсестры

В 1962 году я служил в гарнизонном госпитале в поселке Шкотово Приморского края. В ноябре меня направили в Хабаровск на Окружные курсы усовершенствования офицеров медицинской службы на цикл подготовки врачей – нештатных психиатров гарнизонов.

Жила наша группа в общежитии курсов на улице Комсомольской, на втором этаже гарнизонной поликлиники,  рядом с 301 окружным военным госпиталем. Питались мы в общепитовской столовой на улице Серышева, недалеко от штаба округа.

На раздаче там всегда стояла молодая, красивая женщина, с пышными формами, брюнетка. Каждый день мы видели на ней, не застегнутый на верхнюю пуговицу, белоснежный накрахмаленный халат, под которым хорошо просматривался красивый кружевной бюстгальтер и очень пышная грудь…

Не помню, как ее звали. Никто из нас не знал одинокая она или замужем. Я сразу почувствовал, что она почему-то ко мне относится не так, как к другим слушателям. Всегда улыбается мне, шутит, хочет поговорить со мной, пытается подать первое и второе блюдо вне очереди. Порции я тоже всегда получал больше, чем у других посетителей.

Ребята посмеивались:

– Слушай, а ведь она в тебя влюбилась! Давай, не теряйся!

Но я вел себя сдержано, иногда шутил с ней, но всегда помнил, что дома меня ждут жена, дети. «Крутить» с ней роман я не думал, и изменять жене не собирался.

Поскольку с каждым моим появлением в столовой она становилась все активнее, и, скажем так, даже агрессивнее – я отступил. Дело кончилось тем, что я стал ходить в другую столовую. Она располагалась на той же улице, ближе к железнодорожному вокзалу. Санитарное состояние этой столовой оставляло желать лучшего, да и готовили там хуже, но зато в этой «харчевне» я чувствовал себя простым посетителем.

Кто-то из слушателей как-то сказал мне:

– Красавица интересовалась, куда ты пропал. Спрашивала,  почему не приходишь в столовую. ...