Бернадин Эваристо Девушка, женщина, иная

Bernardine Evaristo

GIRL, WOMAN, OTHER

Copyright © Bernardine Evaristo, 2019

This edition is published by arrangement with Aitken Alexander Associates Ltd. and The Van Lear Agency LLC

© Таск С., перевод на русский язык, 2021

© ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Глава первая

Амма

1

Амма

идет по променаду вдоль фарватера, разрезающего ее город, мимо медленно проплывают утренние баржи

слева пешеходный мостик в морском стиле, прогулочная дорожка похожа на палубу, а пилоны на мачты

справа изгиб реки, уходящей на восток мимо моста Ватерлоо в сторону купола собора Святого Павла

забрезжил рассвет, и еще гуляет ветерок, но скоро город задохнется от жары и испарений

впереди на променаде скрипач играет что-то в меру благодушное

вечером в Национальном театре у Аммы премьера «Последней амазонки из Дагомеи»

* * *

она вспоминает, с чего началась ее театральная карьера

она и ее тогдашняя подружка Доминик прославились тем, что устраивали шоу, оскорблявшие политические вкусы зрителей

актеры натренированными голосами что-то выкрикивали за их спинами и исчезали

они верили в публичный протест, взрывоопасный и откровенно вызывающий для оппонентов

помнится, она вылила кружку пива на голову режиссеру, у которого полуголые черные женщины бегали по сцене, как идиотки

и дала деру в темные переулки Хаммерсмита

с воплями

маргинал Амма десятилетиями закидывала ручными гранатами истеблишмент, который ее отверг

пока мейнстрим не начал воспринимать то, что ранее казалось радикальным, и у нее не появилась надежда найти в нем свое место

случилось это, лишь когда три года назад Национальный театр впервые возглавила женщина-худрук

после бесконечных вежливых отказов от ее предшественников однажды утром в понедельник сразу после завтрака, когда впереди не маячило ничего, кроме теледрам в интернете, раздался звонок

мне понравилась пьеса, хотим ее поставить, не хотите выступить заодно и режиссером? я понимаю, что свалилась как снег на голову, но, может, выберетесь к нам на чашечку кофе на неделе?

приближаясь к серому холодному арт-комплексу в стиле брутализма, Амма делает глоток американо с привычной добавкой кое-чего покрепче

по крайней мере в наши дни как-то пытаются оживить эти похожие на бункеры бетонные строения неоновыми лампочками, а сам арт-комплекс заслужил репутацию скорее прогрессивного, чем традиционалистского

в тот приснопамятный день она ожидала, что едва переступит порог, как ее выгонят взашей, это было время, когда в театр приходили во всем блеске

а на людей в затрапезе смотрели с осуждением

сегодня она ждет на свою пьесу любознательных зрителей, а в чем они придут, ей до фени, сама одета в стиле «идите лесом», хотя с годами ее прикид претерпел изменения, что правда, то правда: ушли вечные джинсовые брюки, берет Че Гевары, палестинский шарфик на шее и непременный значок с двумя соединившимися женскими символами (эта девушка ничего не скрывает)

теперь она зимой носит серебристые или позолоченные кроссовки, а летом безотказную обувку от «Биркин»

зимой – черные слаксы, мешковатые или в обтяжку в зависимости от того, какой у нее в данный момент размер, двенадцатый или четырнадцатый, и топ размером поменьше

летом – гаремные узорчатые шаровары под коленку

зимой – яркие асимметричные рубашки, джемперы, пиджаки, куртки

и круглый год – обесцвеченные короткие дреды, торчащие, как свечи на именинном торте

в ушах большие серебряные серьги, массивные африканские браслеты, розовая помада

ее неувядаемый особый почерк

Язз

недавно высказавшаяся о ее стиле, – мам, так выглядят сумасшедшие старухи, – уговаривает ее закупаться в «Марксе и Спенсере», как все нормальные матери, и делает вид, что она не имеет к ней никакого отношения, когда они идут по улице вместе

Язз отлично знает, что Амма никогда не будет нормальной, тем более ей всего пятьдесят с гаком, еще не старая, хотя попробуйте это объяснить девятнадцатилетней, но в любом случае старение – это не то, чего надо стесняться

тем более, когда все человечество состарилось

хотя иногда складывается впечатление, что среди своих друзей она одна готова отмечать приход старости

это ведь большая удача – не умереть досрочно, – говорит она им, пока ночь сгущается вокруг кухонного стола в ее уютном домике с верандой в районе Брикстона

все наворачивают принесенную ими еду: тушеный турецкий горошек, цыпленок в ямайском маринаде, греческий салат, карри из чечевицы, жареные овощи, марокканский ягненок, рис с шафраном, салат из свеклы и листовой капусты, африканский рис с лебедой и паста без растительного белка для особо раздражающих приверед

все подливают себе вина, водочки (меньше калорий) или чего-то безвредного для печени, как прописал врач

она ждет одобрений, дескать, бросает вызов модному брюзжанию по поводу надвигающейся старости, но вместо этого встречает озадаченные улыбки и недоуменные вопросы: а как насчет обострения артрита, потери памяти и приливов горячего пота, сопровождающих менопаузу?

Амма проходит мимо юной уличной музыкантши

она одаривает девушку ободряющей улыбкой, которая отвечает тем же

она выуживает несколько монет и кладет их в раскрытый футляр от скрипки

пока не готовая отказаться от курева, она облокачивается на парапет и зажигает сигаретку, ненавидя себя за это

в юности реклама объясняла ее поколению, что с сигаретой в зубах они будут выглядеть взрослыми, гламурными, могущественными, умными, желанными и, главное, классными

и никто им не сказал, что это их погубит

она смотрит на реку, чувствуя, как теплый дымок спускается в пищевод и успокаивает нервы в споре с выбросом адреналина, чему поспособствовал кофеин

сорок лет театральных премьер, и она все еще держится

что, если ее заклюют критики? отвергнут консенсусом третьестепенных рецензий? о чем только думал великий Национальный театр, распахивая дверь перед никчемной самозванкой?

самозванка, ха, а кто написал пятнадцать пьес и поставил больше сорока; как сказал о ней один критик, Амма Бонсу – надежный партнер, умеющий брать на себя риски

что, если зрители, принявшие спектакль на предпремьерном показе стоячей овацией, сделали это по доброте душевной?

слушай, Амма, заткнись, ты же бой-баба со стажем, забыла?

смотри

у тебя фантастический кастинг: шесть старых актрис (прожженные ветераны), шесть делающих карьеру (пока скорее борются за выживание) и три начинающих (наивные претендентки), одна из которых, талантливая Симона, ходила на репетициях с глазами на мокром месте, так как дома не выключила утюг, или оставила работающей плиту, или забыла закрыть окно в спальне, и тратила драгоценное время на панические звонки сожительницам

каких-то пару месяцев назад она бы продала в рабство родную бабушку, чтобы заполучить такое приглашение, и вот уже ведет себя, как испорченная примадонна, не так давно приказала своему помрежу, когда они остались в репетиционной комнате вдвоем, принести ей латте с карамелью

как я устала, сорвалась на фальцет Симона, намекая на то, что Амма ее совсем заездила

надо ли добавлять, что она сразу поставила крошку Симону на место

крошку Симону Стивенсон, полагавшую, что если ее сразу после драматической школы пригласили в Национальный театр, то завтра она покорит Голливуд

жизнь откроет ей глаза

и довольно скоро

в такие минуты Амме очень не хватает Доминик, которая давно отчалила в Америку

а могли бы вместе отметить звездный час ее карьеры

они познакомились в восьмидесятых на пробах художественного фильма, действие которого происходило в женской тюрьме (а в чем еще сниматься?)

обе были разочарованы, когда им предложили на выбор роль рабыни, служанки, проститутки, няньки или преступницы

и того не дали

они честили свою судьбу в голимой кафешке в Сохо, поедая жареное яйцо с беконом, засунутые между двумя кусками сырого белого хлеба, и запивая крепким чаем, а за окном занимались своим делом уличные проститутки

это было задолго до того, как Сохо превратится в модную колонию геев

ты на меня посмотри! – сказала Доминик, и Амма посмотрела – в ней не было ничего от служанки, мамаши или преступницы

суперклассная, красотка, выше многих, стройнее многих, рельефные скулы, глаза с поволокой и густые темные ресницы, реально бросающие тени на лицо

вся в коже, короткостриженая, если не считать зачесанной набок черной бахромки, катается по городу на разбитом старом мотоцикле, который сейчас прикован цепью

они что, не видят живую богиню? – выкрикивает Доминик и, с вызывающим жестом прилизав свою черную бахромку, принимает знойную позу, и все головы поворачиваются в ее сторону

Амма была ниже ростом, с африканскими бедрами и ляжками

идеальная рабыня, сказал ей один режиссер, когда она пришла на пробы в пьесе о женской эмансипации

как пришла, так и ушла

а в случае с Доминик, когда та пришла попробоваться в викторианской драме, ассистент по кастингу сказал ей, что она напрасно тратит его время, поскольку тогда в Великобритании вообще не было черных

были, отрезала она, назвала его невеждой и удалилась

да еще хлопнула дверью

в лице Доминик Амма нашла родственную душу, и вместе они многим давали пинка под зад

а в результате оставались без работы

в тот день они перешли в местный паб, где продолжили разговор и еще добавили винишка

Доминик родилась в Бристоле, в районе Сент-Пол, от афро-гайанской матери Сесилии, потомка рабов, и индо-гайанского отца Уинтли, чьи предки были независимыми чернорабочими в Калькутте

она была старшей из десяти детей, выглядевших скорее чернокожими, чем азиатами, и таковыми себя считавших, тем более что их отец ассоциировал себя с афро-караибами, с которыми он вместе вырос, а не с индийцами, сравнительно недавно перебравшимися в Англию

Доминик еще в пубертатном возрасте смекнула о своих сексуальных предпочтениях, но мудро держала свои догадки при себе, не будучи уверенной, как ее друзья и семья на это отреагируют, и не желая стать социальным изгоем

пару раз она попробовала с парнями

им понравилось

она терпела

в шестнадцать лет, мечтая о карьере актрисы, она приехала в Лондон, жители которого публично гордились тем, что они аутсайдеры

она спала на набережной под арками и на ступеньках магазинов на Стрэнде, а когда ей задавали вопросы в жилищной ассоциации для черных, она врала со слезами на глазах, что сбежала от отцовских побоев

инспектора по предоставлению муниципального жилья, уроженца Ямайки, это не впечатлило, ну бил тебя, и что?

тогда она повысила градус до сексуального насилия и получила спасительный угол в хостеле, а спустя полтора года, после недели слезных звонков в службу по квартирному обеспечению, она получила однокомнатную квартиру в небольшом квартале пятидесятых годов в Блумсбери

мне пришлось пойти на это, сказала она тогда Амме, да, не самый красивый поступок, но никто же не пострадал, мой отец никогда не узнает

она задалась целью просветиться по части «черной» истории, культуры, политики, феминизма и открыла для себя в Лондоне альтернативные книжные лавки

захаживала в магазин «Сестринская община» в Ислингтоне, где автором каждой книжки была женщина, и читала запоем; она не могла себе позволить ничего купить, поэтому одолела на ногах еженедельные выпуски «Домашних девочек: антологии черных феминисток», а также все произведения Одри Лорд, какие только попались ей на глаза

владельцы книжных лавок, похоже, не имели ничего против

когда меня, уже политизированную, приняли в совершенно традиционную драматическую школу, я там устраивала разборки по каждому поводу, Амма

единственная чернокожая во всей школе

она желала знать, почему мужские роли в шекспировских пьесах не могут исполняться женщинами, не говоря уже о межрасовом кастинге; она кричала на режиссера, а остальные студенты, включая девушек, помалкивали

я тогда поняла, что рассчитывать могу только на себя

* * *

на следующий день директриса отвела меня в сторонку

ты здесь как будущая актриса, а не политик

если будешь и дальше мутить воду, тебе придется уйти

считай, что тебя, Доминик, предупредили

ясное дело, вступила Амма: закрой рот или тебя вышвырнут

а мне боевой дух достался от отца Квабены, журналиста, выступавшего за независимость Ганы

в один прекрасный день он узнал, что его собираются арестовать за подстрекательство, тогда он быстро перебрался сюда и устроился рабочим на железной дороге, а с моей будущей матерью познакомился на станции «Лондонский мост»

он тогда уже работал контролером, а она в офисе над главным вестибюлем

он сделал все, чтобы проверить у нее билет, а она сделала все, чтобы покинуть вагон последней и перекинуться с ним несколькими словечками

моя мама Хелен, полукровка, родилась в Шотландии в тридцать пятом

ее отец, нигерийский студент, исчез, как только окончил Университет Абердина

даже не попрощался

спустя годы ее мать узнала, что он вернулся к жене и детям в Нигерии

она даже не подозревала, что у него есть семья

хотя мама была не единственной метиской в Абердине тридцатых и сороковых годов, ей одной из немногих дали это почувствовать

она бросила школу и поступила в колледж делопроизводства, а потом рванула в Лондон, туда как раз стали приезжать африканцы на учебу и на заработки

мама ходила на танцы и по клубам в Сохо, и мужчинам нравились ее более светлая кожа и распущенные волосы

она считала себя дурнушкой, пока африканцы ее не переубедили

видела бы ты ее тогда

нечто среднее между Леной Хорн и Дороти Дандридж

та еще дурнушка

мама рассчитывала провести их первое свидание в кино, а после в своем любимом Африканском клубе здесь, в Сохо, она сделала достаточно намеков на то, что любит танцевать под хайлайф и западноафриканский джаз

вместо этого он ее повел на собрание социалистов в задней комнате паба «Слон и замок»

где мужики накачивались пивом и толковали о независимой политике

она старалась изображать интерес под впечатлением от его интеллекта

а на него, я полагаю, произвело впечатление ее молчаливое согласие

они поженились и переехали в Пекхэм

я была их последним ребенком и первой дочкой, пояснила Амма, выпуская сигаретный дым в насквозь прокуренной комнате

три моих старших брата стали юристами и врачом, они послушно следовали ожиданиям нашего отца, тогда как я не испытывала никакого давления

его интересовали только мое замужество и будущие внуки

он считал, что моя актерская карьера – это временное хобби, пока я не вышла замуж и не родила

наш папа социалист, верящий в то, что революция улучшит жизнь всего человечества

буквально

я говорю маме, что она вышла за патриарха

а она мне: Амма, посмотри на это под другим углом: твой отец родился мальчиком в Гане двадцатых годов, а ты девочкой в Лондоне шестидесятых

ты это к чему?

ты не вправе ждать, что он тебя «поймает на лету», как ты любишь выражаться

я называю ее апологетом патриархии и в сговоре с системой, которая подавляет женщин

она мне: человек сложное существо

а я ей: давай без этого покровительственного тона

мама отрабатывала на службе восемь часов, воспитывала четырех детей, вела домашнее хозяйство и следила за тем, чтобы у патриарха был хороший ужин и чтобы каждое утро его ждала чистая выглаженная рубашка

а он тем временем спасал мир

его единственной обязанностью было принести для воскресного обеда мясо из лавки – этакое подобие охоты для жителя пригорода

сегодня, когда все дети разъехались, мама явно чувствует себя невостребованной и все свободное время убирается в доме или меняет декор

она никогда не жаловалась на судьбу и не спорила с отцом, что только говорит о ее угнетенном положении

как-то мама мне призналась, что в самом начале их отношений она попробовала подержать его за руку, но он резко высвободился со словами, что это все английские штучки, и больше она не пыталась

при этом он каждый год дарит ей на День святого Валентина самую слащавую открытку и обожает сентиментальную музыку кантри – воскресными вечерами сидит на кухне и слушает альбомы Джима Ривза и Чарли Прайда

в одной руке стаканчик с виски, а другой смахивает слезу

* * *

папа живет ради предвыборных кампаний, демонстраций, пикетирования парламента и распространения «Социалистического работника» на рынке в Льюисхэме

я выросла, слушая за ужином его проповеди о кознях капитализма и колониализма, а также о преимуществах социализма

кухонный стол был его амвоном, а мы его паствой или, скорее, заложниками

он нам насильно скармливал свои политические взгляды

если бы он вернулся в Гану после обретения ею независимости, то мог бы там достичь известных высот

а так стал пожизненным президентом нашего семейства

он знать не знает, что я лесбиянка, не дай бог! мама не велела ему говорить, я ей-то с трудом призналась, хотя она начала что-то такое подозревать, когда писком моды были юбки в обтяжку и завитой перманент, а я носила мужские джинсы «Ливайс»

она считает, что у меня такой период и к сорока я эту блажь выкину из головы

отец «голубеньких» на дух не выносит и похохатывает над гомофобными шуточками, которыми комедианты потчуют зрителей по телику каждый воскресный вечер, когда не издеваются над тещами и чернокожими

Амма рассказала, как она первый раз пошла на собрание чернокожих женщин в Брикстоне, когда еще училась в школе, в последнем классе, увидела объявление в местной библиотеке

дверь ей открыла Элейн – великолепный афронимб, стройные ноги, обтянутые голубыми джинсами, и такая же облегающая джинсовая рубашка

Амма захотела ее, как только увидела, и прошла за ней в комнату, где женщины сидели на диванах, стульях и подушках прямо на полу, скрестив ноги и потягивая кофе и сидр

она села на пол, приткнувшись к изодранному кошачьими когтями затрапезному креслу, и, ощущая рукой теплую ногу Элейн, нервно принимала зажженные сигареты, ходившие по кругу

она слушала дебаты – что значит быть чернокожей женщиной

что значит быть феминисткой в стране, где организации белых феминисток дают тебе понять, что ты здесь нежеланна

что ты испытываешь, когда слышишь «ниггер» или когда тебя избивает бандюган-расист

как относиться к тому, что белые мужчины пропускают вперед и уступают в общественном транспорте место белой женщине (признак сексизма), но не черной (признак расизма)

Амме этот опыт был хорошо знаком, и она вместе со всеми покрикивала: «Мы тебя услышали, сестра!» и «Мы тоже через это проходили, сестра!»

было такое ощущение, что она пришла с мороза в теплую комнату

в конце первого вечера, когда все откланялись, Амма сказала, что готова задержаться и помочь Элейн перемыть все чашки и пепельницы

они предались любви на продавленном диване в сиянии уличных фонарей и под аккомпанемент полицейской сирены

так хорошо ей бывало, только когда она сама себя ублажала

такое возвращение домой

когда она в следующий раз пришла на собрание

Элейн терлась с другой женщиной

а ее не видела в упор

больше она туда не ходила

Амма и Доминик опустошили не один бокал красного вина, пока их не выставили из заведения

они решили основать собственную театральную компанию, чтобы их актерская карьера состоялась, ибо ни та ни другая не собирались ради приглашения на работу приносить в жертву свои политические взгляды

или просто сидеть и помалкивать

вот же самый очевидный путь вперед

они набросали варианты на толстой туалетной бумаге, прихваченной в уборной

лучше всего их цели отражало название – театральная компания «Женщины из буша»

в театре, где царит молчание, зазвучат их голоса

там будут рассказываться истории о чернокожих и азиатских женщинах

они создадут театр по собственным законам

это стало девизом их компании

«по нашим законам

или ни под каким видом»

2

Жилые помещения превратились в репетиционные комнаты, старые колымаги перевозили реквизит, костюмы покупали в магазинах секонд-хенд, декорации строили из мебели, выброшенной на помойку, приглашали подруг в помощницы, всему учились на ходу, вместе ловили удачу

заявки на гранты печатали на старенькой пишущей машинке с отсутствующими клавишами, для Аммы бюджет казался чем-то вроде квантовой физики, сама мысль о том, что она будет прикована к рабочему столу, приводила ее в ужас

всякий раз, когда она опаздывала на административные совещания и уходила раньше времени, ссылаясь на головную боль или месячные, это сильно удручало Доминик

дело кончилось выяснением отношений, когда она вошла в канцтовары и тут же выбежала на улицу с жалобами на внезапную паническую атаку

она устраивала Доминик разносы, когда та не успевала написать обещанный сценарий, прогуляв полночи в клубе, или забывала свои реплики во время шоу

полгода после основания компании они постоянно ругались, будучи друзьями

и уже начинали догадываться, что не могут вместе работать

Амма назначила у себя решающее объяснение

за вином и заказанной китайской едой Доминик призналась, что получает больше удовольствия от подготовки гастролей, чем от выхода перед зрителями, то есть ей больше нравится быть собой, чем примерять на себя чужие роли

Амма же призналась, что любит писать пьесы, ненавидит административную работу и не уверена, что она хороша как актриса: вспышки гнева выходят у нее отлично, но этим ее диапазон, похоже, ограничивается

в результате Доминик стала менеджером, а Амма худруком

они нанимали актрис, режиссеров, художников по костюмам и рабочих сцены, устраивали гастроли по стране, продолжавшиеся месяцами

их пьесы «Как важно быть женщиной», «Дезорганизованный брак», «Хитрые уловки» и мюзикл «УЖГ»^[1] игрались во дворцах культуры и библиотеках, в экспериментальных театрах, на женских фестивалях и конференциях

они раздавали листовки зрителям, входившим и выходившим из театра, а по ночам нелегально развешивали постеры на рекламных щитах

о них начали писать в альтернативных массмедиа, они даже попробовали выпускать самиздатовский ежемесячный журнал «Женщины из буша»

но из-за низких продаж – и, если уж говорить всю правду, низкопробных статей – свет увидели всего два номера после громкого запуска проекта летним вечером в Сестринском писательском клубе

куда женщины приходили, чтобы выпить на халяву, а заодно потусить и поболтать

* * *

Амма подрабатывала в бургерной на площади Пикадилли

где продавала гамбургеры из переработанного картона, украшенного регидратированным лучком и резиновым сыром

и все это она съедала бесплатно во время обеденного перерыва, отчего на лице выступали красные пятна

регламентированный оранжевый нейлоновый костюм и шляпка превращали ее в обслугу, к которой посетители подкатывались с предложениями

в эти часы она не была той эффектной, артистичной и в высшей степени индивидуалистичной бунтаркой, какой являлась по своей сути

она бесплатно раздавала поджаристые пирожки с ароматизированными леденцами бежавшим из дома и снимавшим дешевое жилье парням, своим новым дружкам, работавшим рядом с железнодорожной станцией

ей в голову не могло прийти, что спустя годы она будет их хоронить

ребята не понимали, что небезопасный секс – это танцы со смертью

а кто тогда понимал?

ее домом была заброшенная фабрика в Дептфорде – бетонные стены, обваливающийся потолок и полчища крыс, неподвластных никаким ядам

позже она не раз переезжала в такие же грязные норы, пока не оказалась в самой желанной норке Лондона, в бывшем офисном квартале, чем-то напоминавшем советский, на задворках Кингз-Кросс

ей повезло: она узнала о нем раньше, чем туда нахлынули желающие

там она жила на верхнем этаже, пока в один прекрасный день судебный пристав не велел подогнать к главному входу гидравлический экскаватор

за этим последовали буйные ответные меры и тюремные сроки для головорезов, посчитавших, что судебному приставу хорошо бы надавать по заднице

они окрестили это «битвой за Кингз-Кросс»

а само здание получило известность как Свободомия

им всем повезло, так как владелец, некто Джек Станифорт, проживающий в свободном от налогов Монте-Карло и получающий доходы от семейного бизнеса – производства столовых приборов в Шеффилде, проникся симпатией к жильцам, когда до него дошли новости от его компании по недвижимости

в свое время он служил в интербригаде, принимавшей участие в гражданской войне в Испании

плохое вложение капитала в здание, расположенное в одном из самых убогих районов Лондона, можно было проигнорировать как ненужное примечание к его доходным статьям

если жильцы будут содержать дом в приличном состоянии, то они могут там проживать бесплатно

написал он

жильцы прекратили нелегально подключаться к электросетям и открыли официальный городской счет

то же самое с газом, который до сих пор шел после брошенной в автомат пятидесятипенсовой монетки

понадобилась система управления, и однажды субботним утром жильцы собрались в вестибюле для обсуждения повестки

марксисты потребовали учреждения центрального комитета Рабочей республики Свободомия, что Амма сочла перебором, их «принципиальное противостояние правящей клике капиталистов» выглядело в ее глазах просто как отговорка, чтобы не работать

хиппи предложили создать коммуну для общего распределения, но они демонстрировали такой пофигизм и расслабуху, что остальные их легко перекричали

защитники окружающей среды желали запрета аэрозолей, пластиковых пакетов и дезодорантов, что обратило против них большинство, даже панков, которые, казалось бы, не нюхали мятные пары

вегетарианцы потребовали полного запрета мяса, веганы пошли еще дальше – никаких молочных продуктов, макробиотики предложили, чтобы все ели на завтрак парную белокочанную капусту

растаманы желали легализации каннабиса и зарезервированной за ними площадки за домом для сборищ Ньябинги^[2]

последователи Хари Кришны призывали всех в тот день присоединиться к ним и пройти с барабанами по Оксфорд-стрит

панки требовали разрешения исполнять громкую музыку, но на них должным образом прикрикнули

геи настаивали на включении антигомофобной статьи в конституцию Свободомии, на что последовал законный вопрос: какая еще конституция?

радикальные феминистки требовали в доме особого этажа «только для женщин» с самоуправлением

радикальные феминистки-лесбиянки желали отгородиться от просто радикальных феминисток и тоже с самоуправлением

черные радикальные феминистки-лесбиянки желали того же, но с оговоркой: белым обоего пола вход запрещен

анархисты покинули заседание, поскольку любая форма правления являлась предательством того, во что они верили

Амма предпочитала выступать соло и объединяться с теми, кто не пытался навязывать свою волю окружающим

в конце концов, был сформирован сменяемый комитет управления, который установил правила, запрещающие торговлю наркотиками, сексуальное насилие и голосование за тори

площадку за домом отвели под общедоступное пространство, украшенное скульптурами из металлолома

их сделали свои же художники

* * *

Амма сумела наложить лапу на бывшее машбюро, такое большое, что там можно было устраивать пробежки

с собственным туалетом и раковиной, которые она поддерживала в девственной чистоте и обдавала цветочными дезодорантами

стены и потолок она выкрасила впечатляющей краской цвета крови, отодрала корпоративно-серый ковролин и бросила на деревянный пол несколько ковриков из пальмовых волокон, завезла подержанную кухонную плиту, холодильник, пуфы, наполненные полистиролом, и диван-кровать со съемным матрасом, а ванную переоборудовала с помощью всякого утиля со свалки

в огромной гостиной можно было устраивать вечеринки и уложить спать кучу гостей

народ веселился в стиле диско под виниловые записи Донны Саммер, Сестрицы Следж, Минни Рипертон и Чаки Хан

саундтреками для ее ночных совращений служили Роберта, Сара, Эдит, Этта и Матильда Сантинг

а происходили они за лакированной черной ширмой восемнадцатого века, которую она утащила с танцулек перед старым китайским посольством

она заманила в постель многих женщин в Свободомии

предпочитая роман на одну ночь, тогда как большинство желало продолжения

она уже боялась сталкиваться в коридоре с бывшими жертвами вроде Марисы, переводчицы из Гваделупы

она могла стучать в дверь посреди ночи, умоляя ее впустить, или прятаться за дверью, чтобы устроить скандал той, которая оказалась на ее месте

дошло до того, что она стала осыпать ее проклятиями из окна, когда Амма приближалась к дому, а однажды и вовсе высыпала ей на голову овощные очистки из помойного ведра

это привело в ярость как защитников окружающей среды, так и управляющий комитет, приславший Амме письменное уведомление с требованием «прекратить загаживать порог собственного дома»

в ответ Амма написала: как же быстро люди, получившие даже небольшую власть, превращаются в тоталитарных фашистов

однако она усвоила урок и не могла пожаловаться на отсутствие внимания, перед театром «Женщины из буша» выстраивались целые очереди на прием к ней и Доминик

будущие актрисы – от подростков-лесбиянок до женщин, которые годились им в матери

у меня никакой дискриминации, полное равноправие – культурное, классовое, мировоззренческое, расовое, религиозное и поколенческое, хвалилась Амма перед друзьями

и это, к счастью, открывало ей, в отличие от конкурентов, большие перспективы

(о своем пристрастии к большим сиськам она старалась не распространяться, так как сексуальное выделение отдельных частей женского тела не красит феминистку)

Доминик была более избирательна и моногамна в этом деле, поставленном на поток: ее привлекали актрисы, обычно блондинки, чей микроскопический талант с лихвой перекрывала макроскопическая красота

или модели, чей талант, собственно, и сводился к внешности

оттягивались они в барах для женщин

«Падший ангел», «Ракетки», «Колокольчик», «Театральный манеж» для лесбиянок по понедельникам, а по пятницам, в Брикстоне, кабачок «Жемчужина», владелица которого, Пёрл^[3], ямайка средних лет, освободившая цокольный этаж от мебели и установившая там стереофоническую систему, взимала деньги на входе

Амма считала привязанность к одному человеку формой закабаления, не для того она вырвалась из семейной обители навстречу свободе и приключениям, чтобы подчиняться чужим желаниям

обычно женщины, с которыми она переспала больше двух-трех раз, превращались из независимо-прекрасных в безнадежно-зависимых

всего за одну неделю

она становилась их единственным источником счастья, и они начинали подавлять ее столь важную автономию

обиды, слезы, обвинения в эгоизме и бессердечии

Амма научилась отбиваться от любовниц, сразу обозначать границы и никогда не спать с женщиной больше двух раз, на худой конец трех

даже когда ей этого хотелось

секс был простым, невинным человеческим развлечением, и почти до сорока лет она вкушала его в изрядном количестве

сотня? сто пятьдесят? вряд ли больше

близкие подруги советовали ей обратиться за терапевтической помощью, чтобы немного угомониться, на что она отвечала: да я практически девственница в сравнении с рок-звездами мужиками, у которых счет идет на тысячи, и это вызывает у их поклонников восхищение

их кто-нибудь посылал к психоаналитику?

досадно то, что парочка из ее бывших пассий недавно атаковали ее в соцсетях, где прошлое только и ждет своего часа, чтобы отвесить тебе оплеуху

так, одна женщина опубликовала пост, что Амма была ее первой возлюбленной тридцать пять лет назад, и, когда она узнала, что ее грубо бросают, ее стошнило прямо на Амму

для меня это была травма, от которой я до сих пор не могу прийти в себя, завывала бедняжка

другая, примерно в то же время, преследовала Амму на Риджент-стрит и кричала, что та не отвечает на ее телефонные звонки

а в Сети возмущалась: кого ты из себя изображаешь, претенциозная, показушная театралочка? да ты никто, пустое место

ты никак бросила принимать лекарства, дружок? прокричала тогда Амма ей в ответ, прежде чем скрыться от нее в подземных лабиринтах «Топшопа»

Амма давно потеряла интерес к сексу направо и налево, с годами она стала искать близости, которая зиждется на эмоциональной, хотя и необязательно одной-единственной, связи с другим человеком

не моногамные отношения – это мое… теперь, если верить Язз, их называют полиамурные… слово другое, а суть та же, вот что я тебе скажу, дитя мое

есть Долорес, художница-график в Брайтоне, и есть Джеки, врач-трудотерапевт в Хайгейте

они находятся в ее орбите уже семь лет и три года соответственно, обе независимые, с полноценной семейной жизнью (включая детей), что не мешает их интимным отношениям с Аммой

они за нее не цепляются, ни в чем не нуждаются, не ревнуют, под себя не подминают, и при этом всем хорошо друг с дружкой, поэтому да, время от времени они устраивают маленький менаж-а-труа

по случаю

(Язз пришла бы в ужас, если бы про это узнала)

Амма порой ностальгирует по молодости и вспоминает, как они с Доминик однажды совершили паломничество в легендарное заведение «Портал»

прятавшееся в подвале дома в Челси в последние годы своего полувекового существования

оно оказалось практически пустым, две немолодые женщины с мужскими стрижками и в мужских костюмах стояли возле барной стойки и казались персонажами из «Колодца одиночества»^[4]

еще две миниатюрные старушки, одна в черном костюме, а другая в платье сороковых годов, щечка к щечке танцевали на слабоосвещенной площадке под «Как выглядит любовь» в исполнении Дасти Спрингфилд

и никакого тебе вращающегося дискотечного зеркального шара на потолке, который бы их посыпал звездной пылью

3

Амма бросает кофейный стаканчик в урну и направляется в сторону театра мимо бетонной ограды, разукрашенной граффити, а за ней площадка для скейтбордистов

не рано ли начал этот молодняк совершать головокружительные прыжки и развороты без защитного шлема и наколенников?

безбашенные ребята

вот и Язз гоняет на велике без шлема

и скандалит всякий раз, когда мать ей говорит, что шлем проводит разделительную черту между

а) мигренью и

б) утратой речи

на служебным входе охранник Боб желает ей ни пуха ни пера, она петляет по коридорам, поднимается по лестнице и наконец выходит на сцену в глухом застенке

она обводит взглядом пустой зрительный зал в виде веера, построенный по принципу древнегреческого амфитеатра, позволяющего каждому наблюдать за действием безо всяких помех

вечером этот зал заполнит тысяча с лишним зрителей

столько людей придет на ее постановку – просто невероятно

еще не вышло ни одной рецензии, а уже билеты проданы почти на все спектакли

вот вам и запрос на новое слово

* * *

«Последняя амазонка из Дагомеи», написанная и поставленная Аммой Бонсу

рассказывает о воительницах восемнадцатого и девятнадцатого веков, состоявших на службе у короля

женщинах, живших в королевских владениях и обеспеченных едой и служанками

когда они покидали дворец, впереди шла служанка и звонила в колокольчик, предупреждая мужчин, чтобы те отвернулись, иначе им грозит смерть

они были дворцовой охраной, потому что мужчинам доверять нельзя – могут отрубить королю голову или оскопить саблей, пока он спит

чтобы себя закалить, они на тренировках совершенно голые карабкались по колючим веткам акации

их в одиночку отправляли на девять дней в дикие джунгли, где они должны были как-то выжить

они без промаха стреляли из мушкета и могли запросто обезглавить врага и выпустить ему кишки

они давали отпор соседнему племени йоруба и французам, которые пришли, чтобы колонизировать эти земли

они превратились в шеститысячную армию и все официально считались женами короля

сексуальные отношения на стороне были им запрещены, и если они рожали младенца мужского пола, то его убивали на месте

впервые обо всем этом услышав, Амма подумала, что они должны были заниматься сексом друг с другом, а как иначе при половой сегрегации?

так родилась идея пьесы

последняя амазонка по имени Нави появляется на сцене, такая хрупкая девочка-подросток, ее представляют королю, и, поскольку она от него не понесла, ее изгоняют из царских покоев, и она вынуждена вступить в боевую гвардию; пройдя много испытаний, она поднимается по служебной лестнице благодаря физической закалке и хитроумным стратегическим решениям в боях и в конце концов становится легендарной амазонкой-генеральшей, наводящей ужас на иноземцев своей свирепостью и бесстрашием

Амма показывает, что Нави, даже охладев к своим многочисленным любовницам, сохраняет былую преданность, добивается, чтобы король поручал им легкую домашнюю работу, а не вышвыривал на улицу, где им грозит полная нищета

в финале старая и одинокая Нави соединяется со своими любовницами из прошлого, после чего они растворяются, как призраки, на наших глазах – в ход пошли голограммы

она снова переживает войны, принесшие ей славу, включая те, которые король сам спровоцировал, чтобы потом поставлять пленных для Америки, где уже отменили рабство, поэтому заокеанские корабли вынуждены обходить местную блокаду, а как иначе вести незаконный бизнес?

она гордится своими достижениями

видеопроекции разворачивают битвы, грозная армия амазонок теснит неприятеля с мушкетами и мачете наперевес

их воинственные крики волнами накатывают на зрителей

до мурашек по спине

финал

Нави умирает

свет медленно гаснет

полная темнота

вот бы Доминик прилетела на премьеру, думает Амма, она ведь была первой, кто прочел эту пьесу, написанную десять лет назад

десять лет ее никто не ставил, Амма посылала ее в разные театры и получала один ответ: это нам не подходит

а воскресить театр «Женщины из буша» ради того, чтобы поставить пьесу – нет, это невозможно

после отъезда Доминик за океан Амма осталась одна за штурвалом боевого корабля

несколько лет она его вела, чувствуя себя брошенной, не видя достойной замены подруге, которая всегда находила практические решения для реализации ее творческих идей

в конце концов, она распустила труппу

и стала фрилансером

Шерли

ее старейшая подружка придет сегодня на премьеру, она не пропускала ни одного спектакля, а вместе они еще со средней школы, когда им было по одиннадцать лет; Шерли, вторая смуглая девочка во всей школе, подошла к ней на детской площадке во время большой перемены, когда Амма стояла одна-одинешенька, а остальные в зеленой школьной форме весело галдели, прыгая через скакалки, играя в классики и в пятнашки

и вот перед ней стоит Шерли

идеальные прямые волосы, лицо блестит (от вазелина, как позже выяснила Амма), безукоризненно повязанный школьный галстук, белые гольфы до колен

владеющая собой, такая аккуратная, такая хорошенькая

не то что Амма-растрепка, постоянно теребившая косички, которые мама заплетала ей каждое утро

со спущенными гольфами, потому что привыкла тереть одну ногу о другую

в великоватой на три размера школьной кофте, чтобы та ей послужила года три, как задумала мать

привет, я Шерли, хочешь, я буду твоей подругой?

Амма кивнула, и тогда Шерли взяла ее за руку и повела к группе, которую ради нее оставила и которая сейчас прыгала через веревочку

с тех пор они не разлучались, Шерли присматривала за ней в классе и помогала ей делать домашку

Шерли часами слушала ее рассказы о влюбленностях в мальчиков, а позже, после переходного бисексуального периода (Амма ненадолго увлеклась братьями своей подружки, Эрролом и Тони), о ее влюбленностях в девочек

Шерли ни разу не сказала худого слова о ее сексуальных предпочтениях, прикрывала ее, когда она пропускала уроки, и с интересом выслушивала байки про молодежный театр (косячки, обжималки, попойки, актерство) уже по окончании школы, когда их пути разошлись – одна выбрала преподавательскую карьеру, другая театральную, что не помешало их дружбе

даже когда в труппе заговорили о том, что таких простушек, как ее Шерли, свет не видывал, Амма встала на ее защиту

она хороший человек, таким был ее ответ

по ее просьбе Шерли безотказно сидела с маленькой Язз (Амма тоже один или два раза сидела с ее дочками)

Шерли всегда одалживала ей деньги, если Амме надо было расплатиться с долгами, и даже порой списывала их в качестве подарка на день рождения

их отношения можно было бы назвать односторонними, но в какой-то момент Амма себе сказала, что она делает безопасную и предсказуемую жизнь подруги более интересной и увлекательной

таков ее вклад

она думает о группе старых друзей или, как поправила бы ее Язз, банды (мам, какая «группа друзей», это из доисторического прошлого)

она с горечью вспоминает, какими они были, когда еще только искали себя, не имея ни малейшего представления о том, какими станут

они приходили на ее премьеры и всегда откликались на том конце провода (тогда ведь была кабельная связь, подумать только) на предложение зажечь в каком-нибудь ночном клубе

они были готовы поучаствовать в жизненных драмах и добавить градус

Мейбел, фотограф-фрилансер, после тридцати вдруг сразу оказалась традиционной ориентации, послала подальше подружек-лесбиянок и вошла в роль едва ли не первой черной домохозяйки в центральных графствах Англии, носившей пиджаки «от Барбура» и ездившей верхом

Оливина прошла путь от актрисы, которую в Британии не приглашали ни на одну постановку из-за слишком темной кожи, до исполнительницы главных ролей в голливудских детективных сериалах и образа жизни звезды в особняке с видом на океан, а ее портреты печатались на разворотах глянцевых журналов

медсестра Катрина вернулась в Абердин, откуда она родом, стала заядлой англофилкой, вышла замуж за врача и перестала приезжать в Лондон

на премьеру сегодня придет саксофонистка Лакшми, раньше она сочиняла музыку для их совместных шоу, но потом решила, что нет ничего хуже, чем песня и красивая мелодия, нашла свою нишу в авангарде и начала исполнять то, что Амма про себя называет музыкой бинг-банг-бонг, которой обычно открывают чудны́е фестивали в сельскохозяйственных угодьях, где среди зрителей больше коров, чем людей

Лакшми изображает из себя невероятного гуру перед простодушными студентами музыкального колледжа

они собираются у ее домашнего очага и потягивают дешевый сидр из чайных чашек

а она сидит по-турецки на диване в развевающихся одеждах, с длинной копной, в которой серебрятся седые волосы

и вместо правильного гармонического ряда предлагает переходить к микротональным импровизациям, полиритмичным и мультифоническим приемам и эффектам

классическая композиция, мои дорогие, приказала долго жить, вещает она

поэтому я за музыку вне времени

хотя Лакшми уже под шестьдесят, ее любовники и любовницы находятся в диапазоне от 25 до 35 лет, а после этой возрастной планки отношения обрываются

когда Амма задала ей вопрос на эту тему, в ответе не прозвучало, что с годами они уже не так хороши собой, лица не такие свежие, кожа не такая гладкая

еще была Джорджи, единственная, кто не дожил до девяностых

ученица сантехника из Уэльса, родители из секты свидетелей Иеговы бросили ее, узнав, что она лесбиянка

а они взяли сиротку под свое крыло

единственная женщина в команде водопроводчиков, она постоянно выслушивала двусмысленные намеки и шуточки вроде «надо прочистить дырочку», «яйца вперед!» или «эх, сиськи-масиськи»

а когда она наклонялась, чтобы прочистить трубу под раковиной, или заглядывала в канализационный люк, они рассуждали вслух, как бы хорошо сейчас пристроиться к ней сзади

Джорджи

выпивала в день два литра кока-колы, а по ночам смешивала с напитками покрепче и наркотой

в их группе она пользовалась наименьшим вниманием среди женщин и, как ни печально или глупо, считала, что одиночество – это ее крест

вечерние гулянки часто заканчивались ее слезами: я уродка, кому я нужна, а они ее утешали, что она хорошенькая; в глазах Амми она была скорее Артфулом Доджером, чем Оливером Твистом^[5]

что в лесбийском мире не так уж плохо

Амма никогда не забудет их последнюю встречу, они сидели на обочине перед церковью, откуда выходили опьяненные службой прихожане, а ей пришлось засунуть палец подруге в рот, чтобы та выблевала принятые в туалете таблетки

впервые за все время их дружбы Амма открыто высказала недовольство: ты безнадежна, не уверена в себе, ведешь себя как ребенок, ты наркоманка, пора уже повзрослеть, Джорджи, ты меня слышишь?!

не прошло и недели, как она выбросилась с балкона верхнего этажа в Дептфорде, где тогда жила

по сей день Амма задается вопросом, как это произошло

оступилась (несчастный случай), бросилась вниз (самоубийство) или ее столкнули (маловероятно)

она до сих пор испытывает чувство вины и спрашивает себя, могла ли она это предотвратить

на премьеры всегда приходит Сильвестр, хотя бы ради халявной выпивки после спектакля

несколько дней назад он подловил ее у выхода из станции метро «Брикстон», когда она возвращалась домой после репетиции, и обвинил в том, что она продается

он уговорил ее выпить с ним в «Ритци», они сели наверху в баре, окруженные постерами независимых фильмов, на которые ходили вместе, еще будучи студентами драматической школы

«Розовые фламинго» с великой трансвеститкой Дивайн в главной роли, «Рожденные в огне», «Дочери пыли», «Прощай, моя наложница», «Страна ярости» Пратибхи Пармар и «Песни Хэндсворта», выпущенные студией «Черные аудиофильмы»

эти картины вдохновили ее как театрального режиссера на собственную эстетику

в чем она никогда не признавалась Сильвестру – пуристу, который бы просто обвинил ее в дурновкусии

так, она подсела на «Династию» и «Даллас» – оригинальные телесериалы и их более поздние реинкарнации

а еще на сериалы «Американская топ-модель», и «Миллионер-сводня», и «Большой брат», да мало ли…

Амма поозиралась на посетителей бара из тех, кто перебрался в Брикстон, когда тот кишел преступными элементами, зато был дешевым для проживания

это были ее люди, они пережили два бунта и гордились принадлежностью к мультирасовому кругу и благосклонным отношением к смешанным кровям; один из них, Сильвестр, совершил в этот район паломничество, чтобы посетить социально-культурный центр геев (как открылся, так вскоре и закрылся), где и познакомился с недавно приехавшим из Сент-Люсии Кёрвином, который станет его партнером по жизни

это была та еще пара

Сильвестр, он же Сильви, был тогда красавцем-блондином, в восьмидесятые он носил платья и волосы ниже плеч

он бросал вызов обществу с его гендерными клише задолго до нынешнего тренда, вот почему он часто брюзжит: я был первым

Кёрвин, конопатый и слегка смуглый, мог появиться на публике в тюрбане, килте или ледерхозене^[6] и при этом хорошо накрашенный

в зависимости от настроения

чтобы бросить вызов

как он говорил

сейчас Сильвестр седой, лысеющий, бородатый и ходит исключительно в изношенном китайском рабочем комбинезоне

который, как он утверждает, непосредственно из Китая и куплен им через «eBay»

а Кёрвин носит ретроспецовку и рабочие джинсы

рядом с ними, за соседним столиком, сидели двое молодых парней, никак не вписывавшихся в общую атмосферу со своими офисными стрижками, гладко выбритыми щеками, щеголеватыми костюмами и начищенными туфлями

Амма и Сильвестр переглянулись, они терпеть не могли незваных гостей, которые колонизировали их кварталы и царствовали в модных закусочных и барах, заменивших протяженный закрытый рынок, где прежде лоточники торговали рыбами-попугаями, ямсом, плодами аки, шотландскими шапочками, африканскими материями, голландскими горшочками, огромными нигерийскими улитками и маринованными зелеными яйцами из Китая

эти элитные рынки нанимали охрану, которая шугала местную публику попроще

и хотя она могла похвастаться почтовым индексом SW2 и SW9

трудно было скрыть тот факт, что в ее ДНК скрывались индексы SW1 и SW3

Сильвестр активно участвовал в кампании «Сохраним старый Брикстон»

и с годами его революционный запал не утратил силы

в чем, если вдуматься, нет ничего хорошего

Амма пила уже седьмую чашку кофе за сегодняшний день, в данном случае с вересковым медом, а Сильвестр тянул пиво из бутылки – только так, по его словам, должен пить пиво настоящий революционер

он по-прежнему возглавлял социалистическую театральную компанию «97 %», разъезжавшую по «труднодоступным городам и весям», что и ей не мешало бы делать

Амма, лучше бы ты показывала свои пьесы в домах культуры и библиотеках, чем буржуазным говнюкам в Национальном театре

она ответила, что когда последний раз играла спектакль в библиотеке, в зале в основном сидели бездомные, которые в лучшем случае просто спали, а то еще и храпели

это было пятнадцать лет назад, и с тех пор она поклялась: больше никогда

социоинклюзия важнее успеха, который правильнее было бы назвать гнуспехом, заметил он, опустошая очередную бутылку, и все за ее счет (ты ж у нас сейчас богатенькая), и переубедить его (мне уже пора выйти на другой уровень) было не в ее силах

она настаивала на том, что ее дело ставить спектакли, а дело театра привлекать на них не только заезжих буржуа из соседних графств, в число которых входят и его родители, напомнила она ему, отец – банкир на пенсии и мать – домохозяйка из Беркшира, переехавшие в Лондон по культурным соображениям

они его материально поддерживали даже в зрелом возрасте, он как-то по пьяни проговорился, что получал от них ежемесячное пособие

(о чем она по доброте душевной никогда ему не напоминала)

да, сказала она, мутить воду на периферии это хорошо и полезно, но мы также должны что-то менять в мейнстриме, ведь эти театры существуют на наши налоги, разве не так?

Сильвестр самодовольно вскинул голову, изображая из себя отверженного, который не платит налоги

а я плачу, и тебе не мешало бы

он откинулся назад со слезящимися от выпитого пива глазами и смотрел на нее молча, как судья на подсудимого; ей был знаком этот взгляд, сейчас скажет какую-нибудь гадость, притом что плохим другом его не назовешь

признайся, Амс, что ты пожертвовала своими принципами ради собственных амбиций, и теперь ты Истеблишмент с заглавной буквы, ты перебежчица

она резко встала, подхватила свою африканскую сумку с принтом в виде лоскутного одеяла и покинула заведение

пройдя немного по улице, она обернулась – он стоял, прислонившись к стене, и сворачивал косяк

старые привычки не забываются

Сильви, твое место там

4

Амма шагала в темноте, радуясь тому, что хотя бы так поздно стала обладательницей своего жилья, а ведь была практически бездомной

когда умер Джек Станифорт, его сын Джонатан, который давно грыз ногти после скандального отцовского решения не стричь купоны с недвижимости в таком лакомом месте, как Кингз-Кросс, откуда однажды будут курсировать поезда между Лондоном и Парижем.

тотчас известил граждан Свободомии о принудительном выселении через три месяца

огорошенная этим известием, Амма не могла не признать, что ей крупно повезло: за все время она не заплатила даже медного гроша за жилье в одном из самых дорогих городов на планете

она плакала, покидая бывший офис, где можно было бегать трусцой и где из окон просматривались поезда, прибывавшие на станцию из Северной Англии

коммерческое жилье она не могла себе позволить, а для бесплатного проживания у нее не было оснований

поэтому она спала в своем офисе на диванчике, пока кто-то ей не предложил свободную комнату

круг замкнулся

потом умерла ее мать, чьи внутренности сожрала безжалостная, ненасытная, плотоядная болезнь, которая началась с одного органа и быстро перекинулась на другие

в этой смерти Амма видела симптоматическое и символическое следствие ее угнетенного положения

я так и не нашла себя, говорила ее мать подругам, она приняла как данность свое подчиненное положение и гнила изнутри

на ее похоронах Амма с трудом заставляла себя взглянуть на отца

вскоре он тоже умер во сне от инфаркта; отец призывал смерть, как считала Амма, так как не мог жить без жены, которая поддерживала его с первых дней его приезда в Англию

Амма сама удивилась силе своей скорби

она никогда не говорила ему о своей любви, а ведь он был ее отцом, хорошим человеком, и она по-своему его любила, и вот он ушел навсегда, их патриарх, но мать была права, когда говорила: Амма, он живет в своем времени и культуре

необходимость бежать из Ганы повергла моего отца в шок, говорила она во время траурной церемонии, на которую пришли его старые друзья-социалисты

какая травма: потерять дом, семью, друзей, культуру, родную речь и оказаться в стране, которой он не нужен

потом у него родились дети, и он решил, что мы должны получить образование в Англии, точка

мой отец верил в высокие цели левого движения и не жалел усилий, чтобы сделать мир лучше

она не стала говорить, что принимала отца как нечто само собой разумеющееся, с детства и до самой его смерти смотрела на него зашоренными глазами, сверху вниз, хотя он ничем перед ней не провинился, ну разве только не оправдал ее феминистских ожиданий

она вела себя, как эгоистичный глупый ребенок, а теперь уже ничего не исправишь

каждый год он писал в открытке к ее дню рождения о своей любви, а мать потом эту открытку ей посылала

ее успешные старшие братья щедро отдали ей бо́льшую долю оставшегося в наследство семейного дома в Пэкхеме

это позволило ей внести существенный депозит на покупку домика с верандой и крошечным садом на Рейлтон-роуд в Брикстоне

так у нее появилось свое жилье

5

Язз

появилась на свет девятнадцать лет назад в родильном бассейне, стоящем посреди гостиной с горящими свечами

и благовонными палочками и музыкальными всплесками, при участии повитухи Шерли и Роланда, старого друга, согласившегося стать отцом-донором, после того как уход обоих родителей поверг ее в небывалую, всепоглощающую меланхолию

ей повезло: Роланд, проживший пять лет с Кенни, при этом подумывал о том, чтобы стать отцом

раз в две недели на пару дней он забирал крошку Язз к себе, повергая Амму в печаль, что ее лишают сладкой свободы проводить выходные с новорожденной

Язз была чудом, о котором она даже не мечтала, появление ребенка придало ее жизни полноту, о чем она редко кому говорила, поскольку это попахивало антифеминизмом

Язз стала ее контркультурным экспериментом

она кормила ее грудью, где бы ни находилась, совершенно не заморачиваясь, оскорбляет ли этим окружающих

всюду таскала ее, посадив сзади или закрепив перед собой на лямках, укладывала в уголке репзала и прямо на столе во время совещаний

брала ее с собой, путешествуя поездом и самолетом, укладывала в люльку, больше похожую на вещевой мешок, и однажды чуть не пустила по ленте для досмотра багажа, пришлось слезно упрашивать, чтобы ее за это не арестовали

за ребенком присматривали семь крестных отцов и две крестные матери

с гарантией, что справятся с ребенком, когда он подрастет и перестанет быть таким легеньким и податливым

Язз позволялось носить все, что ей нравится, лишь бы не в ущерб здоровью

главное, свобода выражения, пока в ней еще не подавили вольный дух с помощью навязчивой регламентации образовательной системы

у Аммы сохранилась фотография дочери, где она идет по улице в пластиковом нагруднике римского легионера и оранжевой балетной пачке, с белыми крылышками феи, в желтых шортах и лосинах в красно-белую полоску, на ногах разная обувка (сандалета и галоша), помада на губах, щеках и на лбу, а на голове косички с маленькими куколками на концах

Амма игнорировала сострадательные или осуждающие взгляды прохожих и недалеких матерей на детской площадке или в яслях

Язз никогда не ругали за прямоту, а вот за сквернословие – да, над своим словарем надо работать

лучше назвать Мариссу неприятной или непривлекательной, чем говорить «жопа с ручкой»

она не всегда получала, чего ей хотелось, но, если просьба звучала убедительно, появлялся шанс

Амма желала, чтобы дочка была свободной и сильной феминисткой

позже она записала ее на персональные курсы развития для детей – пусть обретет уверенность и умение самовыражаться в любой ситуации

это была ее большая ошибка

мам, сказала Язз в четырнадцать лет, собираясь с друзьями на музыкальный фестиваль в Рединге, ты поставишь мое ювенальное развитие под угрозу, если будешь меня ограничивать в этот критический момент на пути к свободомыслию и самовыражению взрослой женщины, какой ты желаешь меня видеть, или ты правда хочешь, чтобы я сбежала из дома, где я в безопасности, и жила на улице, занимаясь проституцией, чтобы выжить, употребляла наркотики, совершала преступления, страдала от анорексии и издевательств ублюдков-эксплуататоров вдвое старше меня и умерла раньше срока в сумасшедшем доме?

Амма промучилась все выходные, пока девочка была вдали от дома

мужчины на нее засматривались еще до того, как она вошла в период полового созревания

люди до конца не осознают, сколько вокруг нас педофилов

а уже через год Язз назвала ее феминацисткой, когда она собиралась на вечеринку, а мать ей посоветовала удлинить юбку и укоротить каблуки, а также уменьшить декольте, чтобы прикрыть хотя бы тридцать процентов тела, хотя и двадцать процентов по нынешним временам считалось приличным

не говоря уже о бойфренде, подбросившем дочь до дома на машине

как только Язз перешагнула через порог, Амма задала ей невинный вопрос, уместный в устах любого родителя

кто он и чем занимается? в надежде услышать, что он шестиклассник, совершенно безобидный мальчик

в ответ со всей серьезностью, внаглую Язз произнесла: мам, это тридцатилетний психопат, который похищает невинных девушек и надолго запирает их в погребе, где ими пользуется так и сяк, а потом изрубает на мелкие кусочки и убирает в морозилку для зимнего рагу

после чего упорхнула к себе наверх, оставив легкий запашок анаши

ее дочь даже не желает называть себя феминисткой

феминизм это что-то стадное, заявила она матери, даже слово «женщина» уже устарело; Морган Маленга, небинарная активистка в универе, открыла мне глаза: похоже, в будущем мы все станем небинарными, ни мужчинами, ни женщинами, которых, в принципе, мы из себя изображаем, так что твоя женская политика, мамуля, скоро превратится в ненужный орган, и, кстати, я гуманитарианка, а это на порядок выше, чем феминизм

ты хоть слышала такое слово?

Амма скучает по дочери, уехавшей учиться в университете

но не по ядовитой змее, которая ждет момента, чтобы ее ужалить, ведь, с точки зрения Язз, только молодежь способна на чувства

она скучает по той, чьи шаги слышны в соседней комнате

по той, что, как ураган, врывается в комнату с криками: где моя сумка/телефон/проездной/книги/голова?

привычный фон, когда она рядом, щелканье замка в туалете, хотя в доме, кроме них, никого нет, эта привычка сохранилась у нее со времен половой зрелости, и Амма находит ее оскорбительной

ровно десять прокруток перцемолки над (баночным!) томатным супом вместо материнского чудного домашнего супчика

по утрам музыкальное урчание и радиобормоток из спальни

по субботам – свернутый клубок на диване в гостиной, под пуховым одеялом, смотрящий телевизор до полуночи, чтобы потом пойти спать

Амма вспоминает, как в ее возрасте куролесила всю ночь и возвращалась домой утренним автобусом

в отсутствие Язз в доме иначе дышится

Амма ждет, что по окончании университета она вернется

и восстановятся шум-гам и хаос

большинство выпускников возвращаются, разве нет?

иначе они не могут свести концы с концами

Язз может здесь жить

сколько ей заблагорассудится.

Язз

1

Язз

сидит в партере, в самой середке, на одном из лучших мест в зале, выбранном мамой, хотя предпочла бы сидеть где-нибудь на галерке, чтобы тихо улизнуть, если пьеса ее сильно разочарует

ей пришлось собрать в пучок свою дикорастущую огромную непослушную прическу в стиле афро, так как сидящие сзади обычно жалуются, что им из-за нее не видно сцены

когда ее африканские соотечественники обвиняют таких зрителей в расизме и агрессии, она им говорит: а что бы вы испытывали, если бы перед вами во время спектакля поставили фигурно подстриженную живую изгородь?

справа и слева сидят ее универские подружки из серии «к нам не подходи на пушечный выстрел», Варис и Кортни, такие же трудяги, как она, поскольку все намерены получить диплом с отличием, а иначе они

в жопе

хотя они и так в жопе, кто бы спорил

универ они окончат с огромными долгами и столкнутся с сумасшедшей конкуренцией за рабочие места и с безумными ценами на арендное жилье, а это значит, что их поколению придется похоронить себя дома, отсюда еще большее отчаяние по поводу собственного будущего и будущего планеты, погружающейся в тартарары, вот и Соединенное Королевство скоро отсоединится от Европы, которая сама скатывается к реакции и снова делает фашизм модным, и разве не безумие, что мерзкий, с крашеным перманентом на голове миллиардер установил новую планку интеллектуального и морального падения, став президентом Америки, и это в целом означает, что старое поколение ВСЕ РАЗРУШИЛО и ее поколение обреченоооооо

если только они не вырвут бразды правления, в том числе интеллектуальные, из рук этих стариков

и чем раньше, тем лучше

Язз изучает английскую литературу и планирует стать журналисткой с собственной острой колонкой в известной на весь мир газете, так как ей есть что сказать, и пусть об этом все услышат

сидящая справа Варис из Вулверхэмптона читает «Политику» Аристотеля и хочет стать членом парламента, чтобы пред-став-лять, но начнет она с активизма на местном уровне в духе Барака Обамы, ее ролевой модели

Барак, возвращайся!

сидящая слева Кортни из Саффолка читает труд по американистике, в первую очередь ее интересуют афроамериканцы, и этот курс был ею выбран из-за возможности провести третий учебный год в Штатах, где она надеется встретить будущего мужа

в зрительном зале, как всегда, преобладают седоголовые (средний возраст – сто лет)

мамины друзья и убежденные фанатики разбросаны здесь и там, они бы тоже выглядели седыми, если бы не брились наголо, или не красили волосы, или не прикрывали голову платком

Язз бросает взгляд на развалившегося в кресле Сильвестра в задрипанном синем комбинезоне «из коммунистического Китая» и такой бородой, что его легче принять за фермера-амиша, чем за городского хипстера

ты уже староват для таких причуд, Сильви

он скрестил руки на груди и скалится так, словно не принимает спектакль еще до поднятия занавеса, а перехватив ее взгляд, выдавливает из себя улыбку и машет ей ручкой, вероятно, смущенный тем, что она прочитала его мысли

она машет в ответ, изображая лицом, как рада его видеть

он, один из ее крестных отцов, был понижен до третьего разряда после того, как три года подряд посылал ей на день рождения одну и ту же открытку – дешевая благотворительность из переработанного утиля, а что касается подарков, то последний он ей вручил на шестнадцатилетие – теперь ты по закону можешь заниматься сексом, так зачем тебе моя поддержка?

божки первого разряда охотно расстаются с денежками на ее день рождения, молодцы, поддерживают с ней отношения, не забывают о молодом поколении

парочка божков исчезла с лица земли, вроде как рассорившись с мамулей из-за какой-то ничего не значащей мелодрамы

мать говорит, что Сильвестру пора бы перестать крыситься на чужие (ее) успехи, время его не изменило, и он безнадежно отстал

разве ты не думала о себе точно так же еще совсем недавно, мам?

с тех пор как мать получила приглашение в «Националь», она сильно задрала нос перед своими барахтающимися театральными дружками, как будто она единственная нашла путь к успеху

как будто сама годами не смотрела по «ящику» всякое дерьмо в ожидании важного звонка

вот что значит иметь дочь с глазами рентгеновского аппарата

она видит предков насквозь ...