Роберт ГОВАРД ГИБОРИЙСКАЯ ЭРА

Об эпохе, названной немедийскими летописцами Допотопной Эрой, мы знаем слишком мало; пожалуй, можно говорить лишь о ее последнем периоде, да и то эти сведения окутаны туманом легенд.

Самые ранние исторические свидетельства рассказывают об упадке допотопной цивилизации. Наиболее влиятельными в этот период были монархи Комелии, Валюзии, Верулии, Грондара, Туле и Коммории. Народы этих государств говорили на одном языке, что свидетельствует об их общем происхождении.

Существовали тогда и иные держава в сходной степени развития, населенные другими народами, скорее всего, более древними.

Варварами же этой эпохи были пикты, жившие на островах, расположенных в Западном океане далеко от материка, атланты, населявшие небольшой континент между островами пиктов и Главным, или Туранским, материком, а также лемурийцы, заселявшие архипелаг больших островов в Южном полушарии.

И существовали также бескрайние просторы неизведанных земель. Цивилизованные государства, при всей их обширности, занимали весьма скромную часть земной суши.

Самым западным царством Туранского континента была Валюзия, самым восточным королевство Грондар. Жители Грондара были менее цивилизованы, чем их сородичи в других государствах. К востоку от Грондара простиралась бесконечная пустыня, безлюдная и дикая.

Там, где земля была более щедрой, в джунглях и отрогах гор, жили примитивные первобытные племена. Далеко на юге существовала таинственная цивилизация, не имеющая ничего общего с туранской — скорее всего, дочеловеческая. Восточные побережья континента населяла другая раса, также не туранская по происхождению. Время от времени с ней вступали в контакты лемурийцы; раса эта происходила, по-видимому, с загадочной, вечно покрытой туманом земли, лежащей к югу от островов Лемурии.

Туранская культура клонилась к упадку. Армии Турана состояли по большей части из варваров-наемников. Полководцами, политиками, а не редко и правителями туранских государств были пикты, атланты и лемурийцы.

В междоусобицах и стычках, о войнах между Валюзией Комморией, о том, наконец, как атланты покорили часть старого материка и основали там державу — легенд обо всем этом для потомков осталось куда больше, чем достоверных исторических свидетельств.

А потом Катастрофа опустошила землю. Ушли на дно Лемурия и Атлантия; острова же пиктов, напротив, поднялись и стали горными вершинами нового материка. Исчезли в волнах целые регионы Турана, затонули и некоторые области в глубине континента — на их месте образовались огромные внутренние моря и озера. Повсюду заклокотали вулканы и чудовищные землетрясения обратили богатые города в груды развалин. Целые народы исчезли с лица земли.

Варварским племенам повезло больше, чем цивилизованным людям. Острова пиктов погибли, но большая колония пиктов, поселенная на южном границе Валюзии для защиты рубежей, не пострадала. Пощадил катаклизм и континентальную державу атлантов: тысячи их соплеменников прибывали туда на кораблях, покинув погружающуюся в океан отчизну. Многие лемурийцы спаслись на малопотревоженном катастрофой восточном побережье Туранского континента. Там Они попали под иго загадочного древнего народа. Их история на многие тысячелетия стала историей жестокого угнетения и рабского труда.

Изменившиеся природные условия в западной части континента привели к расцвету причудливых форм животных и растений. Густые джунгли покрывали равнины, бурные реки, в своем стремлении к морю, пробили глубокие ущелья, до небес поднялись горные массивы, а развалины расположенных в цветущих долинах древних городов очутились на дне озер.

Со всех сторон стекались к континентальной державе атлантов стаи зверей и первобытных людей, обезьян и человекообразных, спасавшихся из затонувших областей. В постоянной борьбе за существование атланты сумели, однако, сохранить остатки своей варварской культуры. Лишенные металла и металлических руд, они, подобно предкам, вернулись к обработке камня и преуспели в этом, но столкнулись с сильным народом пиктов. Пикты также занялись выделкой кремниевых орудий, но их военное искусство развивалось быстрее, чем у атлантов. Пикты были расой многочисленной, хоть и примитивной — не осталось от них ни рисунков, ни резьбы по кости — только горы отличного каменного оружия.

Сшиблись в схватке эти державы каменного века и, после ряда кровопролитных войн, пикты отбросили атлантов на уровень убогого варварства, но и сами остановились в развитии.

Спустя пять сотен лет после Катастрофы королевства варваров исчезли с лица земли. От них остались вышесказанные племена — дикие и непрестанно враждующие. И числом, и организацией пикты превосходили атлантов, распавшихся на роды, слабо соединенные племенными связями.

Таков был Запад в эту эпоху.

На Дальнем же Востоке лемурийцы, отрезанные от остального мира гигантскими горными хребтами и цепями великих озер, продолжают влачить рабское существование под пятой древних аборигенов.

Отдаленные области Юга покрыты мглой тайн. Катастрофа их не коснулась, но еще не скоро эта земля сыграет свою роль в истории человечества.

Среди невысоких холмов Юго-Запада сумели выжить остатки народа невалюзийского происхождения; люди эти называют себя «земри».

Тут и там разбросаны по свету племена обезьяноподобных дикарей. Они и знать не знают о рассвете и гибели великих цивилизаций. Но далеко на Севере уже приближается понемногу к барьеру, разделяющему зверя и человека, иная первобытная раса.

Во время Катастрофы небольшая группа дикарей, по уровню не далеко ушедших от неандертальцев, в поисках спасения бежала на Север. Там они нашли заснеженную страну, населенную лишь воинственными обезьянами — сильными, обросшими белой шерстью зверями, вполне приспособившимися к здешнему климату. Пришельцы вступили в борьбу с ними и вытеснили обезьян за Полярный Круг — на верную, как им думалось, погибель. Но обезьяны и там приспособились и выжили.

После того, как войны пиктов и атлантов уничтожили то, что могло стать зачатков новой цивилизации, следующая, так называемая Малая Катастрофа еще больше преобразила материк. Великие озера слились в одно континентальное море, отделившее Восток от Запада. Землетрясения, наводнения и извержение вулканов довершили гибель варваров — гибель, которую они сами уготовили себе во взаимных войнах.

Через тысячу лет после Малой Катастрофы Запад представлял собой дикую страну джунглей, озер и бурных рек. На Юго-Западе между лесистых холмов бродят кочевые племена человекообразных, не знающих ни речи, ни огня, ни орудий — это потомки атлантов, погрузившиеся в бездну дикости, из которой с таким трудом выбрались их предки. Там же на Юго-Западе, живут рассеянные племена выродившихся пещерных людей, говорящих на убогом языке. Они по-прежнему зовут себя пиктами, но сейчас это слово означает просто «человек» — чтобы отделить себя от зверей. Только это имя связывает пиктов с древней историей их племени. Ни выродившиеся пикты, ни обезьяноподобные атланты не вступают в контакты с другими народами.

На Дальнем Востоке лемурийцы, доведенные почти до животного состояния почти рабским трудом, подняли восстание, перебили своих угнетателей и ведут первобытный образ жизни среди развалин загадочной цивилизации. Остатки их поработителей, спасшихся от возмездия, двинулись на Запад, напали на необычное древнее королевство и установили там свою власть. Культура победителей под влиянием культуры побежденных подверглась переменам. Так возникло государство, именуемое «Стигия». Известно также, что исконных жителей этой страны осталось немного и завоеватели относились к ним с почтением.

О диких племенам, разбросанных по свету, ведомо лишь, что они все больше приближаются к людям. Но это и все.

Зато возрастает могущество народов Севера. Они называют себя гиборийцами или гиборами. Богом их считается Бори — некий великий вождь, который, согласно легендам, правил ими еще до короля, приведшего их на Север в дни Катастрофы — в дни, что остались только в преданиях и сказках.

Гиборийцы распространились по северным областям и неторопливо двигаются к югу. До сих пор они не сталкивались с другими народами и воюют лишь между собой. Спустя полторы тысячи лет, проведенных в снежной стране, эта светловолосые высокие люди, вспыльчивые и воинственные. Уже на этой стадии развития их культуру отличает своеобразная природная поэтика и умение хорошо рисовать. Живут они главным образом охотой, но южные племена уже сотни лет занимаются скотоводством.

Только один случай нарушил полную отъединенность гиборийцев от других народов — когда вернулся с Дальнего Севера странник и принес известие, что ледяные пустыни вовсе не безлюдны — их населяют многочисленные племена человекообразных, происходящих, по его словам, от тех самых обезьян, которых прогнали предки гиборийцев. Странник утверждал, что следует послать за Полярный Круг вооруженные отряды и перебить этих бестий, пока они не превратились в настоящих людей. Над ним посмеялись. Только небольшая группа молодых воинов в поисках приключений двинулась за ним на север и пропала: ни один не вернулся. Гиборийцы же по мере увеличения своей численности, продвигались на юг.

Следующее столетие было эпохой путешествий и завоеваний. По исторической карте мира текут реки племен, постоянно изменяя ее.

Поглядим на эту карту пятьсот лет спустя.

Отряды русоволосых гиборийцев продвинулись к югу и западу, покорив или уничтожив множество малых неизвестных народов. Потомки первых волн переселенцев, смешиваясь с побежденными, приобрели иной расовый облик. На них напирают племена чистопородных гиборийцев, гоня перед собой все народы, словно щетка мусор — в результате этого племена еще больше перемешиваются между собой.

До сих пор победители не столкнулись с более древними расами.

Тем временем на Юго-Западе потомки народа земри, усиленные свежей кровью некоего таинственного племени, стараются хотя бы отчасти возродить свою древнюю культуру.

На Западе начинают свое долгое и трудное восхождение обезьяноподобные атланты. Цикл развития для них замкнулся, давно уже забыли они, что их предки были людьми и движутся сейчас без путеводной звезды — памяти о прошлом.

Живущие к югу от них пикты остаются дикарями. Нарушая все законы эволюции, они не развиваются и не деградируют.

Еще дальше на юг дремлет таинственное, древнее уже государство Стигия. На ее восточных рубежах живут кочевники-номады, уже тогда известные как Сыны Шем, или шемиты.

Под самым боком у пиктов в цветущей долине Зинг под защитой высоких гор безымянное примитивное племя, родственное шемитам, сумело наладить развитое сельское хозяйство.

К мощному натиску гиборийцев прибавился еще один фактор: одно из племен овладело искусством возводить каменные постройки и вскоре миру предстала первая гиборийская держава — дикое варварское королевство Гиперборея, взявшее свое начало от неуклюжей каменной крепости для защиты от межплеменных розней. Люди этого племени быстро отказались от шатров из конских шкур и переселились в нескладные, но крепкие каменные дома. Обезопасившись таким образом, они стали немалой силой в тогдашнем мире.

Немного было в истории переломных моментов, равных по значению созданию этого сильного и воинственного государства, жители которого внезапно отказались от кочевой жизни и возвели дома из неотесанных глыб, окружив их циклопическими стенами.

И совершил это народ, только что вышедший из каменного века, по чистой случайности открыв основные принципы строительного искусства.

Рождение королевства Гипербореи подтолкнуло многие гиборийские племена. Одни были побеждены в бою, другие просто отказались от оседлости своих собратьев — и все они двинулись по дальним дорогам, протянувшимся через полмира. И уже тогда выдвинувшиеся на юг племена гиборийцев стали все сильнее ощущать удары светловолосых дикарей, недалеко ушедших по сравнению с человекообразными.

Рассказ о следующем тысячелетии — это сага о рождении мощи гиборийцев, воинственные племена которых подчинили себе весь Запад. Именно тогда начинают возникать первые примитивные королевства. Русоволосые захватчики столкнулись с пиктами и вытеснили их на бесплодные западные земли. Осевшие на северо-западе потомки атлантов медленно превращаются из обезьян в первобытных людей и не видели еще ни одного гиборийца.

На Дальнем Востоке лемурийцы развивают свою собственную странную цивилизацию. Гиборийцы основывают на юге королевство Котт, граничащее с пастушеской страной, именуемой Земля Шем. Полудикое местное население постепенно отказывается от варварских обычаев — отчасти благодаря контактам с гиборийцами, отчасти под влиянием Стигии, которая в течение столетий донимала пастушеские племена грабительскими набегами.

Светловолосый народ дикарей с Дальнего Севера так укрепился числом и силой, что северные гиборийские племена бросились на юг, сметая поселения своих сородичей. Одна из северных орд покорила древнюю Гиперборею, но название державы осталось неизменным.

На юго-востоке от Гипербореи из королевства Земри возникает государство по имени Замора. На юго-западе пикты вторгаются в плодородную долину Зинг, покоряют ее жителей и оседают там. Таким образом возникает смешанная раса. Ее, в свою очередь, подчиняет гиборийское племя, и, соединившись в единое целое, они дают начало королевству Зингара.

Пять веков спустя границы государств уже четко определены. В западной части мира преобладают гиборийские державы — Аквилония, Немедия, Бритуния, Гиперборея, Котт, Офир, Аргос, Коринтия и Пограничное Королевство. К востоку от них лежит Замора, на юго-востоке — Зингара. Их народы не родня между собой — схожи они только смуглой кожей да причудливыми обычаями.

Далеко на юге притаилась Стигия, еще не тронутая иноземными захватчиками, но уже в других пределах, ибо шемитские народы сбросили стигийское ярмо, предпочли ему менее тягостную зависимость от королевства Котт. Смуглолицые угнетатели отброшены за великую реку, именуемую Стикс, а также Нилус или Нил.

Река эта течет на север из неведомых юных земель, потом поворачивает почти под прямым углом и несет свои воды на запад через щедрые пастбища Земли Шем, чтобы впасть в великий Океан.

Самое западное гиборийское государство — лежащая к северу от Аквилонии Киммерия. Дикие его обитатели не отказались от кочевой жизни. Это потомки атлантов. Благодаря связям с гиборийской культурой они развиваются куда быстрей своих извечных врагов — пиктов, населяющих джунгли на западе Аквилонии.

Спустя следующие пятьсот лет гиборийская цивилизация развита уже настолько, что контакты с ней диких племен дают им возможность вырваться из бездны варварства. Самым могущественным государством становится Аквилония, а другие стараются сравняться с ней в богатстве и силе.

Гиборийская раса сильно изменилась из-за притока чужой крови. Наибольшей близостью к общим северным предкам могут похвалиться только обитатели Гандерланда — северной аквилонской провинции. Но чужая кровь не ослабила гиборийцев — они все еще решающая сила на Западе, хотя в степях растут и множатся новые племена и народы.

На Севере потомки арктической расы — русоволосые голубоглазые варвары

— вытеснили племена гиборийцев, им Противостоит только древняя Гиперборея. Родина этого северного племени зовется Нордхейм, обитатели ее делятся на рыжих ванов из Ванахейма и белобрысых асов из Асгарда.

Тут на карте истории снова появляются лемурийцы — на этот раз под именем гирканцев. В течение веков продвигались они на запад, чтобы осесть на южном побережье огромного континентального моря Вилайет и заложить там королевство Туран. Между морем и восточными границами местных княжеств лежит дикая степь, а к югу и северу — пустыня. Разбросанные в степи пастушеские племена — иного, не гирканского происхождения. О северной их ветви неизвестно ничего, южная же произошла от местных шемитов с небольшой примесью гиборийской крови.

В конце этого периода другие кланы гирканцев, продвигаясь на запад, заселяют северное побережье и сталкиваются с пришедшими на восток передовыми отрядами гиборийцев.

Теперь посмотрим на людей этого века.

Господствующие в мире гиборийцы, как уже говорилось, не сплошь светловолосы и сероглазы. У жителей королевства Котт мы обнаружим ярко выраженные шемитские и даже стигийские черты, как и у обитателей Аргоса, где еще сохранилась и зингаранская кровь. Восточные бритунцы породнились со смуглыми жителями Заморы, а южные аквилонцы со стройными зингаранцами до такой степени, что черные волосы и карие глаза преобладают в Поинтане, самой южной провинции. Древнее королевство Гиперборея лежит на самом краю цивилизованного мира, нов жилах и его подданных течет много чужой крови из-за рабынь, которых привозят из Гиркании, Асгарда и Заморы.

Чистую гиборийскую кровь можно все еще найти в Гандерланде — не в обычаях тамошнего народа держать рабов.

Сохранили свою породу и варвары. Киммерийцы сильные и рослые, черноволосые, с голубыми или серыми глазами. Схожи с ними люди из Нордхейма, но кожа у них белая, глаза голубые а волосы рыжие либо золотистые. Пикты не изменились — низкорослые, крепкие, очень смуглые, черноглазые и темноволосые.

Темнокожие гирканцы — народ худощавый и рослый, хотя все чаще встречаются среди них люди широкоплечие и раскосые — это следствие похода в земли мудрецов, живущих в горах к востоку от моря Витайет.

Шемиты чаще всего, высоки, пропорционально сложены, черты их лиц просты и благородны — таков правящий класс, низшие же касты — сплошная смесь стигийцев с шемитами и даже гиборийцами.

К юге от Стигии лежат обширные государства чернокожих — амазонов, кушитов и атлайан, а также населяемая разными народами империя Зембанте.

Между Аквилонией и лесами пиктов расположено Боссонское пограничье. Его жители ведут свой род от местного племени, покоренного гиборийцами. Эти люди среднего роста и сложения, глаза у них серые или карие. Живут крестьянским трудом за крепкими стенами, подчиняются аквилонским королям. Их земля защищает королевство от пиктов и киммерийцев. Боссонцы чрезвычайно стойки в бою. За столетия войн с варварами они так научились держать оборону, что прорвать их строй прямой атакой невозможно. Таков был мир, в который пришел Конан.

Олаф Бьорн Локнит Повелитель молний

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ АВАНТЮРИСТЫ НА ВОЛЬНЫХ ХЛЕБАХ

Текст сей рукописи приписывается сочинителю Гаю Петрониусу Тарантийскому (подлинное имя – барон Хальк фон Юсдаль (1263–1342); в 1288–1305 годах по основанию Аквилонии занимал должность хранителя государственных архивов при короле Конане I Киммерийце).

Первоначальный, более краткий, вариант повести обнаружен на страницах небезызвестной «Синей, или Незаконной хроники Аквилонского королевства» (том третий, условно именуемый «Неоконченные предания», записи начала 1290 года).

Подлинник расширенной и дополненной рукописи датируется 1291 годом и является собственностью Тарантийской королевской библиотеки. Неоднократно высказывалось предположение, что использованный сюжет имеет под собой реальную основу – воспоминания короля Конана о годах молодости, хотя большинство историков и литераторов склонны относить произведения «Гая Петрониуса» к разряду апокрифических сказаний, изрядно искажающих подлинные события в угоду непритязательным вкусам читающей публики и рассматривать их в качестве псевдоисторических фантазий.

Ибо трудно всерьез поверить в то, чтобы Светлые и Темные божества в наше время соизволили снизойти на нашу многогрешную землю и лично вмешаться в мелкие междоусобные дела смертных!..

ПРОЛОГ Сокровищница

Общеизвестно, что хранилища драгоценностей должны располагаться под землей – чем глубже, тем лучше. Их запирают на всевозможные хитроумные замки, для верности снабженные паутиной заклинаний, выставляют у входов разнообразную стражу, всячески скрывают месторасположение… Однако всякий владелец мало-мальской суммы денно и нощно будет трястись над ее сбережением, выдумывая новые и новые способы борьбы с охотниками до чужого добра.

Владелец этой сокровищницы, похоже, задался целью нарушить любые мыслимые и немыслимые каноны.

Она вообще не запиралась, в высокие узкие окна свободно залетал ветер, безмятежно разгуливая по анфиладам, отделанным черно-синеватым мрамором с золотыми прожилками. Цепочка залов начиналась где-то в бесконечности и заканчивалась приблизительно в тех же краях. Одно помещение сменялось другим, кованые бронзовые двери стояли нараспашку, и любой желающий мог совершить крайне познавательную прогулку, знакомясь с собранными здесь предметами.

Разнообразная коллекция заслуживала самого пристального внимания. Тут хранилось все, что способно представить себе воспаленное воображение вора, завоевателя или торговца древностями.

Деньги, отчеканенные во времена, когда землей правили не люди, тогда больше напоминавшие животных, а совсем иные существа. Золотые, серебряные, бронзовые, латунные, платиновые, круглые, квадратные, шестиугольные, с отверстиями посередине, с профилями давно сгинувших королей и гербами исчезнувших стран, монеты заполняли сундуки красного дерева и просто валялись на полу, точно их небрежно раскидали, а затем поленились сложить обратно.

Оружие. Залежи драгоценных камней – граненых и необработанных. Кольца, броши, фибулы, подвески, браслеты, цепочки, диадемы. Шкатулки с крохотными флакончиками, полными разноцветно переливающихся жидкостей. Посреди одной из зал громоздится чучело вороного коня, на нем восседает скелет, принадлежавший некогда человеку огромного роста. Лошадь и всадник с ног до головы закованы в глухие доспехи вороненой стали с золотой насечкой. По острым железным изломам безостановочно скользят красные, белые и лиловые искры. Жезлы, украшенные изображениями невиданных созданий. Кубки, вазы, чаши из металла, дерева и кости. Пестрые витые раковины. Кусочки тепло мерцающего янтаря. Статуи – мрамор, бронза, алебастр. Развешанные по стенам щиты причудливых форм, в трещинах и следах нанесенных ударов.

И ни единой живой души. Только холодный ветерок, сосредоточенная торжественность и время – медленная прозрачная река.

Распластавшись вдоль стены, человек пристально обозревал скрывавшееся за распахнутыми дверями помещение. Убедившись, что опасности вроде не предвидится, коротко махнул рукой.

Безмолвная и безлюдная комната разом оживилась. Четыре быстрые, проворные фигуры закрутились среди сундуков, шкатулок и хрустальных ящиков. Пятый, карауливший и вроде бы распоряжавшийся, застыл подле дверей, поглядывая одним глазом вдоль анфилады, другим – на своих подчиненных. Те, впрочем, в указаниях не нуждались, умело и без излишней суетливости перебирая россыпь хранящихся в зале предметов. Предпочтение отдавалось вещам поменьше и подороже, либо же необычным. Плотные кожаные мешки, болтавшиеся за спинами и на поясах грабителей, заметно оттопыривались, цепкие руки хватали сокровища, глаза оценивали чистоту камней и мастерство отделки, приглянувшееся стремительно исчезало, ненужное возвращалось на место.

Тихий свист заставил всех вздрогнуть и на мгновение отвлечься, но работа не прервалась. Только предводитель сорвался со своего поста у дверей и скользящим шагом направился к подавшему тревожный сигнал – невысокому темноголовому парню, умудрившемуся где-то заработать шрам от угла глаза до уха. Воришка одолел замок большой вычурной шкатулки красного дерева и яростными жестами подзывал вожака взглянуть на свою добычу.

– Она? То, что нам нужно?

Главе шайки лет тридцать, это гибкий, жилистый, узколицый человек, из тех, что умеют растворяться в любой толпе и появляться, когда их совершенно не ожидают. Единственная примета, бросающаяся в глаза – белые, выгоревшие на солнце волосы, затянутые в длинный хвост. Свое первое прозвище, Снежок, он получил именно из-за цвета шевелюры, но теперь его зовут Ларк, то есть Гончая. Настоящее имя он давно забыл. Белая Гончая. Для города, в котором он живет, этого вполне достаточно.

Ларк заглядывает в шкатулку, приподнимает бровь и обеими руками осторожно извлекает ее содержимое. На свет, отбрасывая радужные блики, является причудливое конусообразное сооружение из тускло горящего золота, высотой около пяти-шести пальцев, усеянное в живописном беспорядке мельчайшими алмазами и рубинами. Вершину короны или тиары украшает свернувшаяся в тройное кольцо серебряная змейка, держащая в пасти собственный хвост. У змейки изумрудные глаза и хитроватая мордочка.

Силли, воришка со шрамом, которому принадлежит честь находки, аж взвизгивает и подпрыгивает, поняв, что именно разыскал.

– Мешок, – бросает Ларк. Пустой мешок с предусмотрительно распяленной горловиной возникает, словно из воздуха. Сверкающая корона исчезает, шнурки затягиваются. – Представление окончено. Уходим.

Еле слышное недовольное ворчание, однако спорить с предводителем никто не решается. В кожаные торбы отправляются последние трофеи, Силли, пакостно хмыкая, достает припрятанную в кошеле крохотную золотую подковку. Дышит на нее, старательно протирает рукавом, любуясь чистым блеском, и небрежно швыряет на груду рассыпанных монет.

Одновременно с тихим звяканьем приземляющейся безделушки в зале появляется новое лицо – стражник. Не врывается, не выходит из гладкой каменной стены, просто возникает в дверях, и озирается, медленно поводя головой.

Издалека охранник сокровищницы напоминает человека – две руки, две ноги, туловище и голова – наглухо, от макушки до пяток, затянутого в одеяние из блестящей черной кожи. Вместо глаз сияют два прозрачно-розоватых камня, на левом плече болтается легкий шарф зеленого цвета. Страж вооружен длинным, расширяющимися на конце клинком, напоминающим ятаган, и пускает его в дело, не раздумывая.

Первой жертвой становится человек, к которому по неведомым причинам давно прилипла кличка Грызун. Он замешкался, не ожидая столь внезапного нападения, и даже не попытался уклониться от опускающегося на него меча. Короткий хрустяще-хлюпающий звук, и черная фигура с зеленой лентой на плече, перешагнув через рухнувшее тело, устремляется вслед за отступающими грабителями. К нему присоединяется животное дымчатого цвета, отдаленно похожее на сторожевую собаку, но раза в два крупнее. Тварь выскользнула из колыхнувшейся складки воздуха и, цокая когтями по плитам, помчалась через залы.

Шайка удирает. Кто-то оглядывается, на бегу запускает в преследователя узкими метательными клинками, два из которых попадают в цель. Стражник, похоже, не замечает, что из него торчат рукоятки ножей. С равным успехом лезвия могли воткнуться в дерево – ни вскриков, ни крови.

Серый оскалившийся пес догоняет воров и с размаху обрушивается на типа, известного как Локет. Человек и зверь, рыча, вопя и брыкаясь, катятся по полу, сбивают с ног Силли, тот визжит и зовет на помощь. Локет наотмашь бьет собаку в бок кинжалом – раз, второй, третий. Пес истошно воет, щелкает клыками, выпускает добычу. Подоспевший к месту схватки стражник вздергивает человека на ноги. Освободившийся Силли на четвереньках юркает в узкий проход между сундуками, волоча за собой позвякивающую торбу, и затаивается.

Животное корчится на мраморном полу, пятная его брызгами пены из пасти, суча лапами и разбрызгивая странно темную кровь. Локет голосит и отбивается от стражника. В пылу сражения позабытый пятый компаньон, Ильгар, умудряется подкрасться к охраннику сзади и набросить ему на шею петлю, сплетенную из тонких металлических нитей. Хороший рывок, и страж неуклюже заваливается набок, выпуская из рук ставший бесполезным меч.

– Быстрей, быстрей! – это кричит Ларк, но его не слышат. Уцелевшие люди вытаращенными глазами пялятся на трупы собаки и хранителя сокровищницы. Вокруг них возникает ореол бледно-фиолетового, едва различимого пламени, а спустя еще миг они исчезают. На зеркально-смоляной поверхности остаются два белесых силуэта, словно неясные изображения, вытравленные кислотой на медной пластинке, и обуглившийся по краям зеленый лоскут. – Шевелитесь!

Ларк стоит возле низкой, в половину человеческого роста дверцы, за которой виднеется подвальная комната со сводчатыми потолками. Какое-то приземистое существо подпрыгивает на пороге, размахивая руками и настойчиво приказывая поторапливаться.

Поняв, что слова бесполезны, Гончая переходит к активным действиям. Он летит через комнату, сгребает Силли за шиворот и пинком отправляет в сторону двери. Воришка кубарем вкатывается в подвал, едва не сбив наблюдателя и прижимая к себе драгоценный мешок. Ларк хватает за рукав стоящего ближе Ильгара… и тут воздух снова вздрагивает, с еле слышным звоном разрываясь и пропуская двоих – совершеннейших двойников убитого охранника, только шарфы у них соответственно красного и оранжевого цветов.

Красный совершает мгновенный длинный выпад ятаганом, пробивая Локета насквозь. Человек хрипит, переламываясь в поясе и выплевывая на изрядно загаженный пол и валяющиеся повсюду кружочки монет густую струю крови. Ларк зажмуривается, его лицо на миг приобретает отрешенно-равнодушное выражение. Ильгар срывается с места, увлекая за собой предводителя. Они бегут, поскальзываясь, прыгая через сундуки, опрокидывая звонко разбивающиеся хрустальные саркофаги с заключенными в них непонятными творениями, и путаясь в собственных ногах. Стражники мчатся за ними – молчаливые, неотвратимые тени.

В маленькую дверцу можно проскочить только по очереди. Силли, который уверен, что сходит с ума, и трясущееся от волнения существо рядом с ним шарахаются в стороны. Ларк головой вперед прыгает в подвал, Ильгару, отставшему всего на шаг, везет меньше. Страж с оранжевым лоскутом перехватывает его и заламывает руку за спину. Грабитель отчаянно рвется к спасительной двери, та начинает закрываться – так медленно, неторопливо и неотвратимо, словно крышка гроба… Ильгар истошно кричит, за створкой раздается сухой щелчок спускаемой арбалетной тетивы и вылетевший толстый болт кладет конец призывам неудачливого охотника за сокровищами.

Створка захлопывается прежде, чем стражники успевают добежать до нее. Еще пару ударов сердца на угольном с золотистыми разводами мраморе различима тонкая, с волосок, щель, отделявшая ее от остального камня. Вскоре она тоже исчезает – затягивается, как царапина, проведенная по тягучей смоле.

Там, с другой стороны, облегченно всхлипывает забившийся в угол Силли. Разъяренный Ларк в голос орет на низкорослое создание, только что пристрелившее его давнего напарника и друга, безуспешно требуя ответа: зачем, зачем понадобилось убивать? У Ильгара оставался шанс! Существо не отвечает, угрюмо косясь на беснующегося человека из-под нахмуренных лохматых бровей. Разряженный самострел направлен вниз, в пол.

Здесь, посреди раскиданных сокровищ, стражник с красным шарфом наклоняется, поднимает брошенный ворами предмет, молча показывает его второму и тот понимающе наклоняет голову.

– Снова, – произносит Красный. Звуки, кажется, исходят не изо рта, скрытого кожаной маской, а возникают по соседству. Может, в соседней комнате. – Они снова сделали это. Они улизнули, а все, что нам досталось – три человечьих трупа. Хозяин будет недоволен.

Кончик меча Оранжевого стража нерешительно тычется в стену, туда, где они оба только что видели открытую дверь. Сталь пронзительно скрежещет по полированному камню, не находя ни малейшей трещины.

Хранители переглядываются. Бесстрастные камни-глаза наливаются багрянцем. Не произнося больше ни единого слова, они согласованно разворачиваются и маршируют по анфиладе пустынных зал. Шагов через десять их фигуры растворяются в воздухе.

Безмолвие, тоскливый посвист ветра, черно-золотая мрачность. Теперь уже не торжественная – настороженная. Грабители проникли туда, куда доселе не входил ни один смертный. Впрочем, Бессмертные тоже попадали сюда только по особому приглашению владельца и частенько – против собственного желания. Однако сегодня нарушены любые законы и правила, значит, ожидай прихода беды. Большой беды, грозящей всем существующим мирам.

ГЛАВА ПЕРВАЯ Явление Чужака

Конец весны 1164 года по основанию Аквилонии.

Город Шадизар, Замора.

Он пробыл здесь всего ничего, от рассвета до наступления полуденных часов, но уже успел возненавидеть это место до глубины души.

Россказни о прекрасных и богатых городах Полудня обернулись ложью. Дорожные мытарства ничего не стоили. Он не хотел оставаться тут, но не представлял, куда можно уйти. Шадизар подавлял его скоплением огромных домов, переплетениями тесных и широких улиц, разноголосой болтовней и одуряющей, выматывающей жарой. Солнечные лучи казались осязаемыми и тянули голову к земле, точно здоровенные камни, привешенные на шею. Привыкнув терпеть лишения, он мог обходиться гораздо меньшим числом удобств, чем любой другой человек, но город просто сводил его с ума своим мельтешением и яростным поддельным блеском. Он устал, хотел тишины и покоя. И пораненным в дороге ребрам не помешал бы знахарь или лекарь, как они тут называются… Только все это стоило денег.

Денег не было.

У него вообще почти ничего не было, кроме тощего походного мешка, драной одежки, горсти чудом сохранившихся медяков и единственной по-настоящему ценной вещи – длинного тяжелого меча в ножнах, обтянутых потертой кожей. Еще сегодня утром, у городских ворот, он мог добавить к перечню своего имущества кошель с десятком золотых и серебряных монет. Однако он не заметил, когда лишился столь необходимой путнику вещи, на память о которой остались только наискось срезанные ремешки. Что ж, его предупреждали. Настоятельно советовали обойти город стороной. Он, как всегда, поступил по-своему. За что и поплатился. Придется выкручиваться.

В переулке он углядел крохотную таверну и зашел, рассудив, что в полуденный час посетителей будет немного. Значит, никто не будет глазеть на него и тыкать вслед пальцем. Не то, чтобы его это задевало, но изрядно раздражало. Он догадывался, что кажется горожанам пугающим чужаком, и признавал за ними право на боязнь.

Он и в самом деле был другим. Бродягой, пришедшим издалека, не имеющим ни цели, ни пристанища. Вдобавок бродягой-иноземцем, из страны, о которой здесь едва ли кто слышал.

* * *

Киршас, владелец трактира «Белый лотос», пребывал в тягостных размышлениях. Сводились они к поискам ответа на вопрос: кликнуть вышибалу и выставить подозрительного гостя за дверь, или все же чуток погодить, надеясь, что тот сам догадается убраться, не дожидаясь скандала? Держись гость хоть чуточку неуверенней, трактирщик бы не колебался. Но странный посетитель, несмотря на очевидную молодость, выглядел способным постоять за себя. Вдобавок почтенному трактирщику очень не нравился взгляд незнакомца – непривычно светлые глаза смотрели не на собеседника и даже не в заказанную кружку вина, а в никуда. Такое чувство, что пришлец или пребывает под воздействием дурмана, или постепенно близится к последней степени отчаяния.

Так или иначе, а ему здесь не место. Пусть расплачивается, если найдет чем, и убирается. Милосердие кабатчиков, как и прочих обитателей славного города Шадизара, распространяется только на самих себя… ну, может еще на семейство и близких приятелей, и ни на кого более. В том числе на мрачных юнцов дикарского обличья, таскающих с собой мечи, больше смахивающие на плохо заточенные железные болванки. Одет плохо, рубаха грязная, лицо бледное, и если бы не загар, выглядело бы сероватым… Болен? Откуда он такой взялся?

Парень словно догадался о размышлениях владельца трактира. Поднялся, небрежно (хотя наверняка испытывая при этом настоящую муку) швырнул на стол россыпь медяшек, забрал свое страховидное оружие и направился к выходу. Его слегка пошатывало – не от выпивки, от усталости.

Дверь распахнулась настежь, впустив ослепительный поток солнечного света и разноцветный вихрь, со всего размаху врезавшийся в не успевшего посторониться посетителя. Тот крякнул и отступил назад. Вихрь замер на месте, обернувшись живым существом – рыжеватой девицей в ярких разлетающихся одеждах и смешливым выражением хорошенького скуластого личика. Впрочем, насмешка мгновенно сменилась преувеличенной серьезностью. Девица едва ли не на цыпочках обошла вокруг недоуменно косящегося на нее сверху вниз молодого человека, зачем-то ткнула пальцем в давно нечищеную бронзовую пряжку на его поясе и во всеуслышанье объявила:

– Настоящий! Кирш, а я-то обрадовалась! Думала, наконец поставили лишнюю подпорку, не дожидаясь, пока крыша рухнет на головы посетителям!

Трактирщик обрадованно хрюкнул, узнав посетительницу. Юнец сердито нахмурился. Незнакомка, взмахнув широкими полами золотисто-красного туранского халатика, подлетела к стойке, где ее ожидала предусмотрительно налитая чаша кисловатого легкого вина с кусочками льда, схватила угощение и бросилась вслед уходящему посетителю с криком:

– Погоди, погоди! Стой!

Почтенный Киршас только вздохнул. Сколько он знал эту особу, известную доброй половине Шадизара под именем Ферузы, ей никогда не сиделось на месте. Впрочем, Феруза зарабатывает на жизнь, предсказывая судьбу, ей полагается вести себя не как прочие люди. Кто поверит гадалке, коли она станет похожа на обычную женщину?

Вот и теперь она догнала парня, схватила за рукав и целеустремленно потащила за собой. Толкнула на скамью, крикнула: «Киршас, вина за мой счет! Только не местного, умоляю!», сама уселась на столешнице, болтая ногами и отхлебывая из чаши. Мальчишка уставился на нее своим непонятным тяжелым, непонимающим взглядом, но ничего не добился. Пока еще никому не удавалось смутить Ферузу или заставить ее прикусить язычок.

– Я Феруза иси-Мансур-ат'Джебеларик из Турана. Во всяком случае, мой папаша родился именно там, – весело представилась девица. – Обычно меня зовут просто Феруза. А ты кто?

Ответом послужило настороженное молчание.

– Не хочешь говорить? Ладно, как знаешь. Придется болтать за двоих, только и всего.

Трактирщик принес заказанное вино, вопросительно посмотрел на Ферузу, но та махнула рукой – больше ничего не надо. Что ж, раз ее так заинтересовал этот тип, пусть сама с ним разбирается. Хотя на кой он ей сдался?

Феруза быстро оглядела выбранного ею человека. Подросток. Правда, наверняка успевший увидеть много плохого и страшного, как случается с молодыми парнями побывавшими на настоящей войне или в плену у врагов. Высок, но с возрастом вырастет еще больше. Жилист и безусловно силен. Скорее всего сын охотника или кузнеца. По виду – смертельно устал. И полная безысходность во взгляде.

– Давно в городе? День, два или только сегодня пришел? Похоже, тебе тут не по душе? – вопросы сыпались из девицы, как горох из прорезанного мешка, и незнакомец сдался, огрызнувшись:

– Какое твое дело?

Голос у него оказался совсем юношеским, а слова он произносил с ужасающим гортанным акцентом, проглатывая часть звуков, отчего понимать его становилось весьма затруднительно.

– Ой-лэ, никакого! – бодро согласилась Феруза и как ни в чем не бывало продолжила: – Видишь ли, я предсказательница. Ко мне обращаются, когда хотят узнать будущее.

– Все гадатели – мошенники, – зло буркнул парень.

– В какой-то мере, – девица согласно закивала головой. Свисавшие по обе стороны лица подвески из мелкого жемчуга сухо забренчали. – По большей части мы говорим людям то, что они хотят услышать, или то, что прекрасно известно им самим. Однако тебе ведь нужно не это?

Мальчишка против воли заинтересовался и прислушался, хотя по-прежнему глядел в изрезанные и залитые вином доски стола. Странная женщина не производила впечатления опасной и вроде не походила на уличную шлюшку. С этим племенем он уже познакомился и решил пока держаться от них подальше. Никакого удовольствия, сплошное бедствие.

Феруза прекратила раскачивать ногами, обутыми в красные сафьяновые туфельки, расшитые дешевым бисером. Киршас встревожился. Туранка Феруза слыла одной из немногих гадалок и ведуний Шадизара, которые в самом деле являлись таковыми. Она предпочитала говорить правду, редко переходя на туманный язык иносказаний.

– Ты впервые в большом городе, – девушка запустила руку в болтавшийся на поясе бархатный кошель и извлекла из него толстую стопку обтрепавшихся кусочков пергамента. С одной стороны их украшали пестрые рисунки, с другой – потускневшее изображение свившегося в кольцо дракона. Такая вещь называлась тарoк и служила для гадания, но молодой человек никогда не слышал этого названия и просто исподлобья следил, как непонятная девица ловко перемешивает картинки. – Проделал долгий путь, прежде чем попасть сюда. Впрочем, это любой заметит. Еще ты боишься…

– Я ничего не боюсь, – с неожиданным достоинством отрезал незнакомец.

– Боишься, боишься, – Феруза снова пропустила возражение мимо ушей. – До полусмерти боишься этого города и его жителей, но еще больше боишься показаться глупым или того, что кто-нибудь заметит твой страх. Кстати, – она прищурилась, – я не думаю, что ты глуп. Ты очень умный, но по своему… Ты чужак. Ой-лэ, заблудившийся чужак в чужой стране! Я бы тоже испугалась до полусмерти, доведись мне оказаться одной в совершенно незнакомом краю.

Она развернула колоду тарока в огромный веер, драконами вверх, провела над ним рукой, намереваясь вытащить карту, но внезапно передумала:

– Возьми сам! Потом не сможешь сказать, что я мошенничаю! Выбери любую, которая понравится.

– Они же все одинаковые, – недоуменно сказал юнец, и, поколебавшись, вытянул из середины веера первый попавшийся под руку клочок плотной кожи.

– Не переворачивай! – девушка азартно подалась вперед. – Сейчас проверим! Если там окажется не меч или не корабль, я… – она свела брови в одну линию, придумывая, – я угощу тебя обедом, вот! Теперь смотри!

Коричневатую поверхность перечеркивало изображение серебристого меча и двух скрещенных молний желтоватого цвета. Феруза неслышно хихикнула: иного расклада она и не предполагала. Вряд ли ему досталось что-то другое. Тарок, составленный в незапамятные времена туранскими гадателями, частенько сам определял, с каким человеком имеет дело. Ей оставалось только догадаться, что означает расположение символов, и облечь его в обычные человеческие слова. Со стороны – проще простого. Но случались дни, когда Феруза сожалела, что не избрала какое-нибудь обычное женское ремесло – вышивальщицы там или торговки. Скучновато, зато надежно и спокойно.

Кажется, сегодняшний денек выдался каким угодно, только не спокойным…

– Оружие, – она забрала карту. – Тебе приходилось убивать людей?

Кивок – без особого волнения и хвастовства, почти равнодушный.

– Я защищался. Защищал свою жизнь и честь.

– У тебя ничего нет. Только меч, – Феруза заговорила быстрыми, отрывистыми фразами, не заботясь, слушают ее или нет. Ей требовалось высказать все, что она успела увидеть и почувствовать. Избавиться от узнанного, как ее друзья избавляются от приметной краденой вещи. – Скоро ты захочешь есть. Тебе понадобятся деньги. Достать их можно только одним способом – заработать или украсть. Работы для тебя не найдется, разве что носильщиком на рынке или вышибалой в самом грязном кабаке. Для такого у тебя слишком много гордости внутри. Воровать ты не умеешь, но наверняка попробуешь. Возможно, в первый раз не попадешься. Новичкам везет. Через день, через два твое везение иссякнет. Ты здесь никого не знаешь и тебя никто не знает. Коли у тебя нет покровителя или заступника, непременно угодишь в Аль-Ронг или Мышеловку. Это местная тюрьма для мелкой рыбешки. Ой-лэ, плохое местечко! Попавшие туда быстро прощаются с жизнью. Как намек, чтобы другие на время притихли. Впрочем, имея друзей, оттуда можно сбежать. Но тебе сбежать не дадут. Знаешь, почему?

Она неожиданно протянула руку, звякнув медными браслетами, легко коснулась подбородка молодого человека, заставив его повернуть голову и хмуро взглянуть на нее.

– Ты умеешь драться, – не спросила, подтвердила гадалка. – Ты неопытен, но тем не менее… Тем, кто устраивает ночные бои, такие нужны. В этих боях есть два правила: проигравший умирает, победитель долго не живет. Не знаю, чья доля лучше: победителя или побежденного.

– Нет, – выдохнул парень быстрее, чем успел сообразить, что говорит вслух. – Нет. Еще раз все сначала – нет.

Девица посмотрела на него с отстраненным сочувствием. Для нее больше не имело значения, с кем она разговаривает. Она – всего лишь звучащие картинки тарока.

– В Садок приходят не только искатели новых бойцовых псов. Догадываешься ты или нет, но ежели тебя отмыть и покормить, получится… Получится нечто своеобразное и приятное на вид. Никто тебя никогда не увидит. Только тот, кто отдаст деньги и кто возьмет. И тот, кто однажды отыщет в канаве безымянный труп.

Она перевела дыхание, рассеянно глянула на зажатую в руке карту с изображением меча, сунула в колоду и убрала ее в кошель. Предсказание завершено. Юнец пялился на нее так, словно решал, что лучше – свернуть ей шею или посчитать забавной городской сумасшедшей. Феруза устало вздохнула, допила оставшееся в чаше вино, успевшее согреться и стать отвратительным на вкус, и слезла со стола.

– Иногда я не понимаю, ради чего разливаюсь перед людьми, не приглашавшими разделить их общество, – поделилась она с покрытым трещинами потолком. – Но я говорю, что говорю. Порой я указываю на развилку, где человеческая судьба может измениться. Считай, твоя развилка – в этом трактире. Неважно, куда ты пойдешь, когда выйдешь отсюда: налево или направо. Главное – ради чего ты это будешь делать. Ты меня понимаешь, чужак?

– Почти нет, – хмуро признался странноватый тип. – Но мне не нравится, что ты сказала. Это правда? Так будет?

– Представления не имею, – после подобных внезапных озарений Ферузе становилось тоскливо и хотелось спать. На мгновение она увидела дальнейшую судьбу незнакомца, и это видение напугало ее. Она хотела бы поскорее все забыть, но не могла. Изменить судьбу может только сам человек, и никто другой, однако любому нужна помощь. Хотя бы на первых порах. Шадизар жесток, он холоднее горных пиков и равнодушнее пустынь. – Хочешь, пойдем со мной.

– Куда? – мгновенно вскинулся ее собеседник.

– У меня есть друзья. Если я попрошу, они согласятся кое-чему научить тебя, чтобы ты мог прожить в этом городе, – задумчиво отозвалась туранка. Эта мысль показалась ей вполне осуществимой. Пожалуй, так она и сделает, хотя крик поднимется до небес. – Идем!

– А если я тебе не верю и никуда не пойду?

– Как угодно, – Феруза преувеличенно тщательно разгладила несуществующие складки шелкового халата и сделала шаг к двери, крикнув: – Киршас, я ухожу! Спасибо!

Он заколебался. Кто знает, что за друзья у этой рыжей девчонки, наговорившей ему кучу глупостей? С другой стороны, в чем-то она права. Не зная, по каким правилам принято жить в городах, он рискует нарваться на излишние неприятности. Согласиться? Нельзя долго колебаться над решением, сомнения приводят к гибели.

– Ла-адно, – протянул он и встал.

Камни мостовой едва не плавились от солнечного жара. Он невольно зажмурился. Девица вытащила из рукава тонкий черно-прозрачный шарфик, набросила на голову, пряча лицо. Обернулась, понимающе хмыкнула:

– Жарковато? Весной еще терпимо, начнется лето, будет совсем не продохнуть. Кстати, раз мы идем в одно и то же место… Может, все-таки приоткроешь завесу тайны и скажешь, как тебя называть? Если нельзя по имени, то прозвище какое-нибудь у тебя имеется? Ой-лэ, невозможно разговаривать с человеком, обращаясь к нему «Эй, ты!»

Ее спутник промолчал, но через десяток шагов неохотно буркнул:

– Люди обычно называют меня Конаном. Я родом из Киммерии. Это далеко за горами.

Любопытная Феруза уже раскрыла рот: поинтересоваться, где именно и за какими горами находится страна с таким странным названием, но здраво рассудила, что не стоит торопиться. Успеется. Нельзя требовать ответа сразу на все загадки мира.

Идти пришлось недолго – миновать пару улиц, свернуть, подняться по длинной, скрипучей деревянной лестнице и там еще шагов двести вверх по разбитой мостовой. Прохожих на глаза почти не попадалось, дома стояли притихшие и запертые. В придорожной канаве еле слышно булькала мутная вонючая жижа.

Остановились возле обычного забора из каменных валунов. Феруза бросила взгляд по сторонам и свернула под арку, в полуоткрытые ворота. Левая створка болталась на одной петле.

Забор скрывал небольшой двор, замощенный булыжниками, между которыми кое-где пробивались пыльные кустики бурьяна. В городе все так или иначе приходило в упадок – от строений до людских нравов. Посреди двора торчал фонтан: позеленевшая медная цапля с разинутым клювом, из которого в лучшие дни била струя прозрачной воды, а теперь вытекал слабый ручеек. Создавалось впечатление, будто несчастная птица находится при последнем издыхании.

Дом – двухэтажный, из желтоватого песчаника, с узкими окнами в кирпично-красном обрамлении – стоял в глубине двора. Слева к нему примыкала хлипкая на вид пристройка, откуда долетало приглушенное гоготанье, кряканье и кудахтанье. К дверям вели щербатые ступеньки, сбоку на ржавом крюке болтался не горевший сейчас масляный фонарь. Над входом покачивался ярко размалеванный лист жести, укрепленный на паре цепей. Кто-то со всем тщанием и весьма похоже изобразил на нем стол, полный тарелок и кувшинов. За столом восседала большая толстая крыса с чрезвычайно самодовольным выражением морды, сжимавшая в одной лапе нечто вроде окорока, а в другой – кружку. Внизу полукругом шла надпись: «Уютная нора. Трактир со сдачей комнат внаем».

К сожалению, молодой человек не умел читать и потому не понял значения вывески. Он просто толкнул дверь (беззвучно провернувшуюся на хорошо смазанных петлях), еще раз подумал, насколько неосторожно доверять первой встречной девчонке, пусть она и выдает себя за предсказательницу, и вошел.

Внутри оказалось прохладно и темновато, откуда-то тянуло запахом поджаривающегося мяса и острых специй. Под ногами хрустели сухие тростниковые циновки, брошенные на деревянный пол.

Несколько человек, расположившихся за столами и стоявших возле стойки трактирщика, оглянулись. С равным недоумением они уставились на вошедшего, тот – на них. Разговоры и смешки затихли.

На пороге распахнутой двери, ведущей в кухню, появилась высокая фигура в пронзительно-зеленой рубашке и замшевом жилете, украшенном бахромой. Присмотрелась и озадаченно вопросила:

– Феруза, это что? Я имею в виду, что ты притащила?

Взгляд в настоящее: Хозяйка гостиницы

«Нора» вот уже пять с половиной лет принадлежит женщине по имени Лоркана. Довольно-таки странноватой женщине, с привычкой произносить свое имя так, что оно звучит подобием боевого клича или вызова на поединок.

Лорна из Пайрогии.

Она гордилась своими многочисленными прозвищами, своей независимостью и способностью в любой момент ввязаться в драку и победить. Лорна Бритунийка не боялась никого и ничего, кроме старости и маячившего невдалеке одиночества.

Поэтому в один прекрасный день Лоркана Неукротимая, охотница, наемница, телохранитель и – по мере необходимости – воровка, с величайшей неохотой подсчитала прожитые годы, вздохнула и задумалась о своей дальнейшей судьбе. Становилось ясно, что молодость прошла и более она не может скакать целый день, потом пить, петь и веселиться ночь напролет, а утром с хорошо соображающей и высоко поднятой головой встречать новые каверзы судьбы.

Она поразмыслила над тем, какие возможности предоставляет этот мир женщине средних лет, привыкшей к ремеслу воина, и пришла к неутешительному выводу: очень и очень немногие. Можно плюнуть на все и вернуться на родину, в Бритунию, откуда она некогда сбежала в поисках приключений, богатства и, возможно, счастья. Она вдоволь получила первого, поменьше – второго, и самую капельку третьего, но домой ей совершенно не хотелось. Кроме того, она не представляла, чем там заняться.

Еще можно разыскать кого-нибудь из давних друзей, кто уже успел остепениться и обзавестись подходящим ремеслом, жениться («Выйти замуж!» – в очередной раз напомнила себе Лорна, привыкшая за пятнадцать лет бурной жизни думать о себе в мужском роде) и попытаться стать добропорядочной матроной.

Этот план ей не слишком нравился, и она отложила его в самый дальний уголок памяти. На случай, если не придумает ничего лучше.

Наконец, она способна завести собственное дело. У нее имеются кой-какие сбережения, почему бы не пустить их в оборот? Но каким образом? Она умеет торговаться, неплохо разбирается в лошадях, оружии, припасах и дорогах, не мошенничает без необходимости… Может, податься в проводники или сунуться в какую-нибудь купеческую гильдию – не нужен ли надежный человек, способный и товар сохранить, и хозяйскую выгоду не забыть?

Да кто ее возьмет, с ее-то лошадиной физиономией и впитавшейся в кровь привычкой распоряжаться?

И тут ей пришла в голову простая и незамысловатая мысль. Она хочет иметь постоянное и надежное пристанище, но при этом оставаться хозяйкой собственных поступков? Отлично! Тряхнем слегка растолстевшей за время странствий мошной!

Лорна Воительница превратилась в Лорну Трактирщицу. Она приобрела небольшую таверну в самом беспокойном городе, который знала – в Шадизаре. Он вполне отвечал ее слегка взбалмошному характеру: тут всегда приходилось держать ухо востро, а разнообразные посетители заведения никогда не позволяли ей заскучать. Лорна потратилась на ремонт, наняла десяток слуг и после нескольких стычек – как словесных, так и физических – заставила уважать себя как мелкую окрестную шпану, так и хозяина квартала. Она не возражала против досадной необходимости платить наравне с налогами в казну города определенную сумму местным заправилам, «Нора» исправно приносила доход, и бывшая наемница наконец-то почувствовала себя на своем месте.

Порой рядом с ней возникали люди, становившиеся чем-то большим, чем просто близкие друзья, но надолго не задерживались. Лорна не огорчалась – знала, что долгое соседство с ней способен вынести далеко не каждый. Уйдет один, вскорости непременно появится другой. Вдобавок кое-кто из бывших дружков являлся сюда, вынашивая пакостную мыслишку присвоить вместе с хозяйкой и трактир, а этого Лорна допускать не собиралась. Она слишком многое вложила в этот двухэтажный дом из светло-желтого песчаника, над входом в который лет пять назад собственноручно повесила лист жести с нарисованной на нем нахальной крысой. Вывеску сотворил один из первых постояльцев – не в счет оплаты долга, как сплетничали, а просто из симпатии к госпоже трактирщице.

Так она и жила: высокая, крепко сбитая женщина, годков тридцати пяти на вид (в действительности Лоркане исполнилось сорок два), светловолосая, с вечно прищуренными серыми глазами. Презирая все законы и правила приличия, преспокойно разгуливала в мужском костюме, носила с собой парочку кинжалов – один на поясе, один за отворотом сапога, держала под стойкой увесистую дубинку вместе с арбалетом и с легкой усмешкой наблюдала за бурлящим вокруг водоворотом страстей, интриг и взаимного надувательства.

Потом в трактире поселилась Компания… Иногда Лоркане казалось, что лучше бы они тут не появлялись, иногда – что они придали ее хозяйству тот необходимый штрих, без которого любая картина не производит впечатления завершенной.

* * *

Обосновавшиеся в обеденной зале люди выглядели не просто посетителями, забежавшими выпить-перекусить, а постоянными жильцами, находящимися у себя дома. Конан окинул их всех одним быстрым взглядом, прикидывая, кто может быть опасен в возможной драке (хотя этого хотелось сейчас меньше всего). Правда, нападать вроде не собираются, просто смотрят.

Человек в зеленом при более пристальном взгляде оказался решительно настроенной женщиной средних лет. Судя по слегка возмущенному тону, заведение – ее собственность. Значит, хозяйка.

Парочка у стола, заваленного пергаментами, какими-то склянками, баночками, связками перьев, шкатулками и вещицами непонятного названия и предназначения. Девица в настолько узкой юбке, что удивительно, как она умудряется ходить, и пестрой блузке с огромным вырезом, не оставляющим сомнения в ее телесных достоинствах. У девицы пышные волосы каштанового цвета, прореженные чисто-белыми (наверняка крашеными) прядями, множество позванивающих украшений на руках и шее, точеная фигурка и слегка растерянные карие глаза. На всякий случай она отступила за спину дружка, лохматого рыжего парня с острой умной физиономией, похожей на мордочку хорька или куницы. Тот сообразил быстрее: отбросил перо, которым царапал на листе пергамента, на мгновение в его руке мелькнуло лезвие ножа, тотчас скрывшееся под бумагами.

Еще один тип – невысокий, юркий, с желтоватой кожей и бегающими глазками шадизарского уроженца – расположился прямо на стойке. Перед ним выстроился полукруг различных кувшинов и бутылей, и он занимался тем, что сливал по нескольку капель их содержимого в большую прозрачную чашу, помешивая настой тонкой серебряной палочкой. Когда Феруза и ее спутник появились в зале, он как раз собирался добавить очередной ингредиент, но остолбенел, не закончив движения. Бело-золотистая жидкость продолжала литься, пока его приятель, пристально наблюдавший за ходом приготовления напитка, не рявкнул с неподдельной мукой в голосе:

– Ши, ты все испортил!

– А? – коротышка встрепенулся, глянул на плод своих трудов и ойкнул. Феруза тихонько рассмеялась, сказав:

– Спорим на золотой, ты это выпьешь?

– Не пропадать же добру, – человек по имени или прозвищу Ши скорбно разглядывал содержимое чаши, приобретшее загадочный лилово-розово-голубоватый оттенок. – Ничего вы не понимаете, это ж был настоящий «Укус дракона»!

– Переименуешь в «Укус гадюки», – неуверенно подала голос чернявая девица. – Все равно никто не заметит разницы… Феруза, кто это?

– Вот и я хотела бы знать, – с расстановкой проговорила хозяйка. – Феруза, это посетитель, твой клиент или?..

– Или, – беспечно ответила туранка. – Я хочу, чтобы вы приняли его к себе.

– Не понял, – человек, стоявший рядом с Ши – судя по внешности, тоже местный, замориец, но постарше лет на пять – озадаченно нахмурился.

– Ой-лэ, чего тут непонятного, Джай! – Феруза прошла к стойке, понюхала творение Ши и брезгливо скривилась. – Тарок считает, ему самое место здесь. Все остальное он вполне способен рассказать сам. Правда, он говорит с каким-то жутким акцентом, но, раз я поняла, значит, ты тоже поймешь. Лорна, его надо хорошенько накормить и где-нибудь устроить.

Хозяйка не тронулась с места, продолжая внимательнейшим образом изучать гостя.

– Феруза, – осторожно начал рыжий, тщательно подбирая слова, – при всем моем уважении к тебе… Зачем нам еще один человек, тем более – такой? Мы ведь не благотворительное общество навроде Друзей Нуждающихся.

– А мне он нравится! – внезапно заявила его подружка и ослепительно улыбнулась. Гостя передернуло, он сделал крохотный шажок назад, к спасительной двери.

– Кэрли, дорогуша, не сочти за обиду, – холодно проговорил тип, носивший имя Джай, – но тебе нравится любое создание мужского пола в возрасте от шести до шестидесяти, которое способно пережить хотя бы ночь в твоем обществе.

– Нахал, – красотка высокомерно задрала подбородок. Рыжий украдкой кивнул, соглашаясь.

– Какой есть, – отрезал Джай и запрыгнул на стойку. – Феруза, Хисс прав. Нам пока ни к чему лишние люди. Вдобавок, если мне не изменяет память, мы договорились брать новичков только по общему решению и моему одобрению…

– Джейвар Сигдим! – туранка будто стала повыше ростом. В ее голоске зазвучала ярость. – Разве я давала тебе плохие советы? Встревала в твои дела? Отказывала в помощи? Забирала больше, чем причитается? Или я больше не одна из вас? Неужто ты хочешь сказать, что женщина должна знать свое место? А может, просто угождаешь своему гонору?

– Что? – рявкнул Джай, сваливаясь на пол и делая угрожающее движение в сторону девушки. Кэрли взвизгнула, рыжий парень, отзывавшийся на имя Хисс, закатил глаза и сокрушенно покачал головой.

– Джай, Феруза, – умоляющим тоном заканючил Ши, быстро проскальзывая между ними. – Может, хватит? Давайте поговорим, как подобает разумным людям! Джай, раз она утверждает, что нам пригодится этот тип, может, так оно и есть?

– У нас уже имеется один варвар, – как бы невзначай заметил Хисс. – Не вижу проку в содержании двоих. Все они одинаковы и почти ни на что не годны, кроме…

– Придержи язык, – резко посоветовала молчавшая до того хозяйка.

– Я не имел в виду присутствующих, – вывернулся рыжий.

Предмет разгоревшегося спора недоуменно внимал перепалке и, наконец, не выдержал. Его изрядно задевало то обстоятельство, что какие-то люди брали на себя право решать его судьбу, даже не интересуясь его мнением. Он не лошадь на базаре, чтобы быть запроданным кому угодно!

– Я ухожу, – он постарался сказать это как можно спокойнее. – Не знаю, с чего вы решили, будто кто-то по доброй воле согласится быть с вами. Вы умом тронутые.

Ши присвистнул и красноречиво повертел пальцем у виска:

– Я еще собирался за него заступиться… Да делайте с ним, что хотите, хоть на мелкие кусочки режьте тупым ножом. Упаси меня боги вмешиваться!

– Слушай, – обозлившийся Джай круто повернулся к гостю. – Ты здесь никто и звать тебя никак! Молчи, пока не спрашивают! Коли такой умный – катись на все четыре стороны. Посмотрим, долго ли ты протянешь! Занятые люди, понимаешь, тратят дорогое время на остолопа, вытащенного из канавы, а он еще смеет открывать рот и что-то лепетать! Кто ты вообще такой? Грязный, вонючий, тупой варвар!

– Несет от тебя, парень, в самом деле изрядно, – с ухмылкой поддержал Хисс. – Феруза, в какой выгребной яме ты его отыскала?

– У Киршиса, в «Белом лотосе», – буркнула туранка.

– Действительно, яма и дыра, – весело согласился рыжий. – Нет, радость моя, твои предчувствия – предчувствиями, а я против. Кэрли, подумай, прежде чем говорить.

Девица последовала совету дружка, хотя физиономия у нее стала весьма разочарованной.

– Лорна! – в отчаяние Феруза воззвала к содержательнице заведения. – Скажи хоть ты!

– Я даю вам крышу над головой и присматриваю, чтобы никто не оставался голодным, – пожала плечами невозмутимая трактирщица. – Принимать кого или нет – целиком и полностью дело вашей шайки и Джая, как предводителя.

Натолкнувшаяся на столь дружный отпор девушка сникла. Приведенный ею человек, впрочем, и не рассчитывал на иной прием. В этих городах люди давно забыли о гостеприимстве. Все, о чем они способны думать – деньги и выгода. Надо убираться отсюда. И поскорее.

– О чем крик?

Голос доносился сверху, с маленького балкона, куда вел десяток деревянных ступенек, и сопровождался грузными шагами. Услышав их, Кэрли торопливо удалилась за стойку, поближе к хозяйке и открытой двери кухни. Хисс состроил недовольную гримасу и отступил за стол. Джай и Феруза покосились друг на друга: она – сердито, он – чуть презрительно.

По жалобно поскрипывающей лестнице неспешно спускался гигант. Если бы стеноломная башня приобрела человеческий облик, она, наверное, выглядела бы именно так.

Башню звали Райгархом. Полгода назад Лорна имела неосторожность поверить рекомендациям Джая и нанять одного из его знакомых в качестве вышибалы взамен прежнего, уволенного за пренебрежение обязанностями. Вообще-то в случае необходимости Лорна отлично могла сама надавать по головам и подвернувшимся частям тела любым забиякам, но предпочитала, чтобы этим занимался кто-нибудь другой. Хватит с нее драк. Положение обязывает и все такое.

Спустя луну ехидный Хисс осведомился, в чем состоят обязанности нового стража порядка и кого он охраняет – таверну или собственно Лорну. Бритунийка собралась выдать насмешнику все причитающееся, но махнула рукой и ответила:

– Много ты понимаешь…

– В тяготах одинокой женской души? – уточнил Хисс, привычно увертываясь от подзатыльника, и вкрадчиво добавил: – Подобное, впрочем, всегда тянется к подобному.

К чести Райгарха надо признать, что своим положением он не злоупотреблял, честно отрабатывая получаемое жалованье, помогал по трактиру и с удовольствием ссорился с Лорной по меньше мере раз в пять дней по любому угодному ей поводу. Вдоволь накричавшись друг на друга, хозяйка и вышибала отправлялись на второй этаж, где располагались комнаты постояльцев – мириться. Жильцы и прислуга понимающе кивали и разбредались кто куда, ибо до наступления следующего утра всяческая жизнь в «Норе» прекращалась.

Как и Лорна, Райгарх вполне заслуживал наименования варвара, и, подобно своей подруге, сделал из прозвища ремесло. Наполовину асир, наполовину гандер, он лет уже тридцать шлялся по всем странам от Заката до Восхода, то в одиночку, то с компанией, оказываясь везде, где требовались люди, способные носить оружие, выполнять приказы и не задавать лишних вопросов.

Пятидесятилетие он встретил в Шадизаре, решив, наконец, осесть и остепениться. Ему всегда находилось занятие – многим нравилось иметь в телохранителях эдакое обманчиво-добродушное чудовище четырех с небольшим локтей ростом, некогда ярко-рыжее, а теперь поседевшее до странного пегого цвета. Райгарх стал одной из городских достопримечательностей, но как судьба свела его с Джейваром Пронырой, неплохим, хотя не хватающим звезд с небес взломщиком, доселе оставалось неизвестным. Зато никто не удивился, прослышав, что варвар-асир служит в трактире, который содержит женщина из Бритунии, бывшая наемница на покое.

* * *

– …Так что стряслось? – днем Райгарх предпочитал отсыпаться, и, если его будили, становился крайне раздражителен. – Провалиться мне на этом месте! Откуда это взялось?

– Я привела! – раздраженно заявила Феруза, притопнув ногой. – И говорю, что он останется здесь! Потому что так надо! И если вы против, то я тоже уйду!

– Детка, ты хоть догадываешься, что именно приволокла в наше благороднейшее собрание? – неожиданно вежливо поинтересовался вышибала и наставительно продолжил, обращаясь к притихшим друзьям-приятелям: – Ежели мне не изменяет зрение – а я не вижу к тому ни единой причины – это ж самое настоящее, неподдельное киммерийское отродье! Сколько лет живу на этом свете, и каждый раз убеждаюсь – дерьмо… простите, дамы, но иногда нужно называть вещи своими именами – дерьмо не тонет, но завсегда всплывает! Пропал славный город Шадизар, окончательно пропал, помяните мое слово…

Договорить он не успел. Точнее, не дали. Мальчик-варвар, вроде бы туповато пялившийся куда-то в сторону, сорвался с места и бросился вперед. В точности бык, завидевший красную тряпку. Он никогда не отличался завидным терпением.

Его и Райгарха разделяло около двадцати шагов, весь общий зал трактира. Кэрли и Феруза завизжали дуэтом – как пара кошек с прищемленными хвостами. Лорна нырнула за стойку, появившись с увесистой дубинкой в руках. Ши сиганул в сторону и юркнул под стол, удрученно пробормотав: «Где варвары, там драка, спасайся, кто может». Джай посторонился, однако проявил недостаточную ловкость и опрокинул чашу с изготовленным Ши зельем. Та ухнула на пол, разбившись и расплескав содержимое.

Хисс, оценив ситуацию, вылетел из-за стола, аккуратнейшим образом подставив атакующему гостю подножку. Тот успел заметить и сделать прыжок, но (как многие до него) не учел печального обстоятельства, что при нужде Райгарх способен двигаться куда стремительнее, чем кажется на первый взгляд. Уклонившись, асир пропустил нападающего мимо, еле заметным движением придав ему иное направление и попутно наградил парочкой ударов.

Человек и каменная стена трактира встретились. Стена выдержала. Человек – нет.

Мир качнулся и поплыл, как большая снулая рыбина, удаляющаяся все глубже и глубже. Голоса, раздававшиеся совсем рядом, постепенно таяли в сером тумане.

– Я думал – сейчас пробьет и дальше понесется, – восхищенно-удивленный шепот наверняка принадлежит Ши.

– Райгарх, ты же его прикончил! – причитает странная девушка по имени Феруза.

– Только трупов нам не хватало, – спокойно-деловитая речь хозяйки, Лорны.

– Кого, его? Детка, сие есть порождение Киммерии, и ваше счастье, что вы живете в поистине благословенном краю, где такие не водятся. Сейчас оклемается и полезет мне морду бить, – смешок Райгарха, больше похожий на погромыхивание далекой лавины. – Хисс, за мной должок.

– Принимается. Зачем ты его дразнил? – невозмутимо интересуется рыжий Хисс.

– Чтоб проверить, конечно, – искренне удивляется Райгарх. – Кинется или нет. Вообще-то я думал – не решится.

– Ой, кровь! – панически вскрикивает Кэрли.

– Какая кровь? Я ж легонько приложил…

– Вон течет.

– Помогите его повернуть.

Чьи-то руки расшнуровывают драную безрукавку, нож разрезает ткань рубашки. Короткая вспышка боли, когда начинают разматывать присохшую к ране повязку. Изумленный свист.

– Слушайте, да у него весь бок порван! И он в драку лез? Райгарх, откуда он, говоришь? Надо бы запомнить, чтобы впредь обходить эту страну за сотню лиг. Там все такие?

– Не только полез, но и убить бы постарался… Ладно, Феруза, твоя взяла. Я – за то, чтобы его оставить.

– Райгарх!

– Что «Райгарх»? Шестой десяток как Райгарх. Такого отпустить на улицу – сложится в первом переулке, и все из-за собственного упрямства.

– Кэрли, только без обмороков! Быстро раздобудь мне чистых тряпок и горячей воды. Да не помрет он, не помрет, не хнычь. Пару деньков проваляется, а там посмотрим. Хотелось бы знать, когда он ел последний раз? И сколько ему лет – двадцать? Больше?

Гремящая лавина устремляется вниз – Райгарх смеется. Искренне, от души.

– Пятнадцать, радость моя. Дай боги, если недавно стукнуло шестнадцать. В жизни не поверю, коли начнет утверждать, что семнадцать. В горах взрослеют гораздо раньше, чем в городе, поэтому парень и выглядит так… не по детски. Однако доставалось ему в последнее время крепко. Ошейник, что ли носил? Похоже на то.

– Зачем он нам? Возни не оберешься, голову даю на отсечение – он ничего не знает и не понимает.

– Научим.

– Райгарх, от тебя ли это слышу?

– От меня, от меня. Ну, что вытаращились? Да, я берусь его учить. И ты, Джай, тоже.

– Чему? Скажите, чему можно научить эдакую орясину? Феруза, признайся – ты решила нам всем отмстить, мол, разленились, успокоились, расслабились?

– Он нам нужен.

– Бел, отврати беду, даруй удачу! Для чего, Феруза? Для чего, я тебя спрашиваю? Можешь хоть раз ответить по-человечески, без загадок и недомолвок?

– Я не знаю.

– Спасибо. На редкость исчерпывающе.

– Джай, заткнись. Потом доругаетесь. Рилна, где тебя демоны носят? Марш наверх! Возьми ключ, открой комнату в конце коридора. Поднимайте его. Вот так, осторожнее…

Хлопотливая возня. Топот ног, поднимающихся по ступенькам. Скрип деревянного остова кровати. Тишина. Наконец-то тишина.

* * *

Место, в котором он очнулся, напрочь незнакомо – маленькая комнатка со скошенным потолком. За открытым окном колыхалась душная ночь. Ощущения – как после хорошей взбучки или целого дня, проведенного за преодолением отвесных горных склонов. Возле кровати кто-то сидит, привалившись к стене, смотрит внимательно-блестящими глазами. Эту лукавую физиономию мы уже встречали, причем совсем недавно.

– С возвращением в мир живых, – незнакомец кивает головой, мотает туго стянутым на затылке хвостом жестких черных волос. – Пить-есть хочешь?

– Г-где я?

– Все там же, приятель. В тишайшем городке Шадизаре. Квартал Нарикано, Третий Обманный переулок, трактир «Уютная нора». Хозяйку кличут Лорной. Я – Ши. Помнишь такого? Ши Шелам. Ловкач Ши, Ши Умелые Ручки, Ши – Затычка-в-каждой-бочке. Тащу всем, что плохо лежит, и тем более – что лежит хорошо. Феруза сказала, тебя зовут Конан. Собственное имя не позабыл, когда о стену треснулся?

Болтая, Ши возится с чем-то, стоящим то ли на полу, то ли на низком столике. Запах. Вкусный. Звяканье ножа по тарелке. Бульканье наливаемой в кружку жидкости.

– Ага, готово. Жуй, только не торопись. Райгарх тебе поддал немножко, так ты едва трактир не разворотил. Вспомнил?

Кивок, сопровождаемый не очень церемонным чавканьем.

– Это хорошо. Значит, голова соображает. В общем, Джай согласен, чтобы ты пока немного пожил здесь. У нас тут вроде как товарищество на вольных хлебах. Джай – наш старший. Полностью он Джейвар, для нас – Джай Проныра. Мастер по замкам, отмычкам и взломам. Райгарха, тутошнего вышибалу, сразу узнаешь, варвар почище тебя. Еще Кэрли и Хисс. Кэрли по-настоящему будет Кэтерлин, это чернявая малявка с такой аппетитной попкой, в точности спелый персик. Только укусить не дает, – Ши облизывается, разочарованно хмыкает и продолжает: – Хисса кое-кто называет Змеиным Языком. Он на пару с Кэрли кому угодно голову задурит и еще заставит приплатить за это. Эй, ты что, опять заснул? Ладно, дрыхни… Пойду Джаю скажу, что ты очухался, пусть с досады на желчь изойдет. И Ферузе надо бы шепнуть. Сдался ты ей, как кобыле пятая нога… Подбирает всякую гадость, предсказательница, тоже мне… Меня б кто так обхаживал. Только и слышишь: «Ши сюда, Ши туда!». Нашли мальчика на побегушках…

Все еще недовольно ворча, Ши уходит, унося поднос с остатками еды и оставляя дверь приоткрытой. Лежащий человек открывает глаза, долго смотрит ему вслед, ерзает, устраиваясь поудобнее, и снова засыпает.

ГЛАВА ВТОРАЯ Очень деловые люди

Два месяца спустя

Самые темные ночи, как известно, в Шадизаре.

Эта ничем не отличалась от всех прочих. Темное небо поры новолуния, знакомые каждому астрологу, караванщику и путнику созвездия. Скорпион и Лягушка, Жеребец и Цапля, Охотник со своими Псами и вечно убегающая от них троица – Заяц, Олень и Антилопа, дремлющий Лев, готовая к прыжку Пантера и меланхоличная Черепаха. Небесные звери перемигивались разноцветными огоньками глаз, под ними плыла земля со своими океанами, реками, горами, лесами и городами, с высоты тоже отдаленно похожими на звездную россыпь.

Скопище каменных домов и хлипких лачуг, безалаберно раскинувшееся возле предгорий Карпашских гор, погружалось в беспокойную дремоту. Этот город никогда не засыпал, особенно ночью, ибо самые важные события в нем творились не днем, а после захода солнца. Ночи же тут, как ведомо всем и каждому, самые темные на всем великом материке. Хоть глаз выколи.

…Бронзовый трехлапый крюк, увлекавший за собой тонкую веревку, взлетел над утыканным острыми шипами гребнем каменной стены высотой в два добрых человеческих роста. Упал, заскользил вниз, но быстро остановился. Кто-то, находящийся за стеной, торопливо выбирал слабину, пока три растопыренных крюка, три надежных когтя из металла, не вцепились в трещины между камнями. Веревка натянулась, как струна, и задергалась.

На стене появился человек – сгорбившаяся и съежившаяся фигурка, почти неразличимая в полутьме, вдобавок украсившая себя целым ворохом обрезков черной ткани. Человек замер, стоя на четвереньках и опасаясь лишний раз пошевелиться, чтобы не наступить на торчащие из плит острые – ой, какие острые! – штыри длиной в два пальца. Он прислушивался, присматривался и, кажется, даже принюхивался, но не замечал ничего подозрительного. Глянул вниз. Узкий, воняющий кошками и гниющими отбросами переулок между смыкающимися стенами задних дворов пустует в обе стороны. Оглянулся назад – шелестящий ночной сад, за которым смутно различается приземистая громада богатого двухэтажного дома.

Тихо. Все, как и положено. Сторожевые псы, которым надлежит обшаривать сад, дрыхнут вповалку, объевшись дармового мяса с весьма своеобразной начинкой. Двое охранников у дверей хозяйской половины утром очнутся с сильнейшей головной болью, также, как еще четверо слуг. Невовремя высунувшаяся на подозрительный шум старушенция с рожей спившейся ведьмы – дальняя родственница владельцев дома – упокоилась в запертой кладовке, предварительно нюхнув порошка из одного полезного растеньица. Желтый лотос называется. Растет на болотах Иранистана. Смесь изготавливается очень просто. Берешь горсточку лепестков, мелко крошишь, аккуратно высушиваешь на медном противне над огнем, полученную пыль тщательно собираешь в плотный мешочек и прихватываешь с собой. Всегда пригодится. Можно украдкой сыпануть в вино, тогда собеседник очень быстро возжелает вздремнуть, можно просто сунуть под нос – вдохнувший тут же сложится пополам и отчалит в мир приятных сновидений.

Правда, возникает одна загвоздка. Ма-аленькая такая загвоздочка. Иногда тот, кому полагается мирно спать, почему-то вскакивает раньше времени и начинает голосить. А голосит он известно что. Любимые словечки славного города Шадизара:

– Обокрали! Ловите мерзавцев!

– О, нет, – пробормотал себе под нос человек на стене и снова покосился через плечо. Доселе темный и спокойный дом оживал. Вот мелькнул свет в одном окне, спустя мгновение – в другом и в третьем. Кто-то оглушительно распоряжался, приказывая обыскать сад и, если понадобится, заглянуть под каждый куст и перевернуть каждый камень.

Вор – в том, что жавшийся на стене человек принадлежал именно к этой славной гильдии, сомнений не возникало – философски пожал плечами, сделал парочку аккуратнейших шажков, добравшись до внешнего края толстой стены, извлек из-под своего одеяния еще один моток веревки и сбросил его на улицу. Другой конец тонкого каната уходил в сад, где, видимо, обвивался вокруг подходящего ствола.

Грабитель не стал отцеплять верно послуживший ему крюк, а начал спускаться в переулок, отталкиваясь ногами от стены и уже не стараясь особенно скрываться. Когда он добрался до основания стены и встал на твердую землю (не слишком твердую – под ногами что-то глухо чвакнуло, то ли помои, то ли горка жидкого навоза), наверху возник еще один силуэт. Этот казался повыше и ступал менее осторожно. Он торопливо смотал веревку с трехлапой «кошкой», все время краем глаза наблюдая за происходящим в саду и возле особняка. Огоньки теперь горели по всему первому этажу и в некоторых окнах второго, разъяренные вопли разносились далеко за пределы имения, между деревьями мерцали факелы и слышался азартный собачий лай. Видимо, они угостили не всех собак и уцелевших непременно попытаются натравить на нарушителей мирного покоя.

Гавканье и выкрики приближались. Приближались слишком быстро. Человек в проулке заметался, отчаянно жестикулируя и приказывая шевелиться. Его напарник, остававшийся на стене, без особого успеха сделал попытку одолеть коварные шипы, не преуспел, зацепился носком сапога и кувырнулся головой вниз.

Стоявший внизу сдавленно зарычал, увидев рушащееся тело, и зажмурился, ожидая услышать шум падения и непременный вскрик. Если между стражниками отыщется наделенный мозгами и не страдающий глухотой, он непременно догадается проверить, кто это там бухается со стены и орет на весь квартал. Значит, начнется погоня. Они, конечно, уйдут, затеряются в переулках, но сколько времени будет потеряно зря! Сколько драгоценного времени и не менее драгоценного здоровья! Не-ет, Малышу пока рановато заниматься серьезными делами. Его призвание – стоять на страже, выполнять поручения, не требующие большого ума, и крушить черепа. Надо отдать должное, это у него получается неплохо. Но почему нет ни шлепка, ни сопутствующих ему проклятий? Он что, не долетел до земли? Запутался в веревках?

Воришка боязливо приоткрыл один глаз, затем второй.

Долетел. Везучий ублюдок – смог приземлиться, не покалечившись. Сидит, трясет лохматой башкой, пытается встать.

– Резвей, резвей! – подскочив, грабитель затормошил своего подопечного, слегка потерявшего ориентацию из-за падения, заставил подняться и потрусить в сторону еле различимого выхода из смердящего проулка. – Малыш, нас здесь нет и никогда не было. Шевели ножками, левой-правой, левой-правой! Да двигайся, демон тебя побери! Счас до них дойдет, что мы где-то поблизости!

– Отвяжись, – не до конца окрепший голос подростка как-то не соответствовал изрядному росту и вполне мужской фигуре. Человек уже больше не шатался из стороны в сторону и бежал вполне уверенно. – Говорили тебе – не настоящий лотос, больно дешево отдают. Иначе бы они так рано не очухались.

– Повсюду мошенники, – горько вздохнул домушник и поправил висевший на плече вместительный кожаный мешок, в котором что-то еле слышно позвякивало. – Или мы его пересушили? Бежим, бежим, Малыш, сегодня на редкость подходящая ночь для поздних прогулок.

– Я не малыш, – раздраженно буркнул его спутник, в который раз убеждаясь, что его недовольство осталось никем не замеченным.

В конце проулка завершивших свое дело грабителей ожидали. Из стенной ниши выскочила приземистая юркая тень, на лету перехватила брошенную торбу, залихватски свистнула и растворилась в сумерках. Двое воришек продолжили путь, миновали три или четыре перекрестка, свернули в лабиринт внутренних дворов и запетляли по ним, штурмуя глинобитные заборы, путаясь в бельевых веревках и спотыкаясь о мусорные ведра. Добравшись до соседнего квартала, где бурлила тихая ночная жизнь и пока никто не подозревал о только что завершившейся удачной краже, компаньоны пошли шагом, переводя дыхание и время от времени отвечая на оклики знакомых. Потом еще несколько раз свернули, взбежали по хлипкой деревянной лестнице, промчались по пустой улице, огляделись и по очереди юркнули в приоткрытые ворота, спрятавшиеся в глубокой арке забора из крупных валунов.

* * *

За воротами скрывался обширный двор, мощеный желтоватым булыжником, посредине которого позеленевшая медная цапля-фонтан с величайшим отвращением изрыгала из клюва тоненькую струйку воды. На чудом сохранившемся парапете расположилась увлеченно воркующая парочка. Завидев входящих, девушка поспешно отодвинулась и закрыла лицо прозрачной вуалью. Ее спутник с заметной неохотой поднялся на ноги.

– Всегда думал, что для занятий подобными вещами существуют места поудобнее, – ехидно поделился соображениями низенький воришка. – Спальни там или кровати. Впрочем, было бы желание, фонтан тоже сойдет, только жестко будет и мокро.

– А мне казалось, что число твоих друзей изрядно увеличится, если взять на себя труд малость укоротить твой язык, – преувеличенно любезно откликнулся человек, стоявший возле фонтана.

– Альс, не связывайся, – мягко попросила женщина. – Джай скончается на месте, если перестанет болтать. Почему вы так долго? Мы подумывали, не пора ли начинать беспокоиться.

– Ха! – Джейвар по прозвищу Проныра презрительно хмыкнул. – Могли бы обернуться в три раза быстрее, только Малыш копошился, ровно улитка на сносях. Кстати, где Ши?

– Еще не явился, – ответил человек, носивший имя Альс. – Джай, хочешь добрый совет? Перестань задевать мальчика. Настанет день, когда он заставит тебя ответить за каждую сказанную гадость. Учти, я ради спасения твоей шкуры и пальцем не пошевелю. Он, в отличие от тебя, наверняка выполнил свою часть работы без лишних криков и шума.

– Иногда я сомневаюсь в том, что он вообще способен говорить, – буркнул Джай.

– Ши идет, – быстро произнесла девушка, пресекая грозивший начаться спор. В ворота проскользнула давешняя тень, горделиво помахивая доверенным ей мешком. Говорить Ши Шелам начал издалека:

– Вы что натворили? Все бегают, как ошпаренные! Полквартала перебудили! Я задержался глянуть, они там едва друг другу головы не поотрывали! Твердят, мол, в доме наверняка есть сообщник, значит, с утра начнется сущее веселье! – он предвкушающе захихикал.

– Обойтись без этого разумеется, было нельзя? – с легким раздражением вопросила девушка и тоже встала, звякнув многочисленными браслетами и ожерельями. – Когда вы наконец повзрослеете?

– Феруза, свет очей моих, не ворчи, – взмолился Джейвар. – Пошли лучше глянем, что нам нынче упало с небес.

Компания пересекла двор, поднялась по трем выщербленным ступенькам и скрылась за дверями, возле которых на крюках болталась жестяная вывеска с упитанной крысой и надписью «Уютная нора».

* * *

Внутри все оставалось по-прежнему: пустующий зал, ибо ближе к полуночи Лорна выставляла посетителей, предоставляя трактир в распоряжение жильцов, вымытые и натертые маслом столы, еле горящий очаг и придвинутые к нему скамьи. На одной восседал Райгарх, пристально изучая новое творение Хисса – помятый и присыпанный золой лист пергамента, слегка обгоревший по краям. На нем красовалось изображение некой местности, с горами и реками, а также странными пометками и указующими стрелками. На вид – настоящая карта дороги к затерянному городу и наверняка скрытым там кладам. Хисс за последние полгода нарисовал с два десятка подобных чертежей и выгодно сбыл их желающим быстро разбогатеть.

Хисс и его напарница Кэрли уже несколько лет успешно промышляли торговлей разнообразными «древними сокровищами», почти подлинными драгоценными камнями и партиями всякого рода товаров, существовавших только в их воображении. За определенную мзду они также могли начертать любой официальный документ – от завещания до королевского указа, снабдив его печатями и подписями, неотличимыми от настоящих. Под настроение они приторговывали снадобьями от любых недугов и амулетами от злобных духов, которые покупали в ближайшей лавочке или изготовляли сами.

Особенно им удавалось исполнение драматической сцены, именуемой «Получение разъяренным братом платы за оскорбление чести его невинной сестры». На эту удочку чаще всего попадались молодые супруги престарелых жен, отличавшихся вдобавок скверным характером и не прощавших своим благоверным подобных загулов на стороне.

– По-моему, город Мхваларинду ты уже использовал, – Райгарх скомкал новенькую карту, старательно помял между ладонями, а затем плеснул на лист пива, чтобы придать ему надлежащий старинный вид.

– Возможно. Название хорошо звучит, – рыжий Хисс, по происхождению немедиец, когда-то носивший имя Хэлкарса из Альстейна (и утверждавший: «Я мог бы оставаться приличным человеком!»), а ныне ставший Хиссом Змеиным Языком, изготовителем поддельных грамот и фальшивых артефактов, складывал в бронзовую шкатулку расставленные на столе пузырьки с разноцветными чернилами и неиспользованные перья. – Сомневаюсь, что моим покупателям когда-нибудь доведется встретиться и сравнить хранящиеся у них сокровища.

– А вдруг? – вышибала развернул пергамент и удовлетворенно кивнул. Теперь любой поверит, что карта нарисована лет сто назад и все это время провалялась забытой в прадедушкином сундуке.

– Скорее небо упадет на землю, – беспечно отмахнулся Хисс. – Кроме того, никто из толстых денежных мешков не захочет проверять, истинен ли план. В глубине души им нравится быть обманутыми. Они, наверное, даже догадываются, что красная цена их приобретеньицу – медный сикль в базарный день. Но побывать в Шадизаре и не привезти оттуда что-то, несущее на себе отпечаток возможной жуткой тайны, предмет, которым можно хвастаться перед друзьями? Это выше человеческих сил. Поэтому я могу смело рисовать сии занимательные картинки и не тревожиться за будущее.

Райгарх внимательнее присмотрелся к линиям чертежа.

– Или мерещится на старости лет, или твои каракули смахивают на нечто знакомое…

– Кварталы возле Блошиного рынка, – Хисс запер шкатулку на ключ. – Тайник, соответственно, закопан на месте курильни Старого Ишмика, как бишь ее?

– «Храм Трех Устремлений» или что-то в этом духе, – асир свернул карту в трубочку, по-лошадиному фыркнул и предупредил: – Нарвешься когда-нибудь.

– Кто не рискует… – пожал плечами Хисс и удовлетворенно кивнул: – Ага. Вот и они.

Загадочные тени, миновав дверь и попав в освещенный зал, превращались в обыкновенных людей. Призрак в черных лохмотьях стал Джаем Пронырой, его спутники – мальчишкой-варваром, по молодости и неразумию прозванным Малышом, и неизменным Ши Шеламом. Парочка, ждавшая их возвращения на ограде фонтана, оказалась предсказательницей Ферузой и ее другом, недавно примкнувшим к Компании.

Познакомились они отчасти благодаря Джейвару, смирившемуся с тем, что у него отныне имеется ученик и решившему соблюдать все неписаные традиции Города Воров. После первой успешной кражи Джай потащил Малыша в старейший из храмов покровителя Шадизара, Бела – совершать церемонию Первого Приношения. У бога жуликов и мошенников нет жрецов, но имеются добровольные или назначенные хранители святилищ. Новый жилец «Норы» как раз выполнял такую должность.

Его звали Аластор. На иддреш, самом распространенном из шемских торговых диалектов, считавшемся в Заморе вторым языком после туранского, это означало «Дурной Глаз». Он предпочитал, чтобы его называли полным именем, имея на то веские основания: взломщика Аластора знали далеко за пределами родного края. Собственно, в Шадизар он наведывался не часто, предпочитая обитать на Полуденном Побережье, где давно стал головной болью начальников городской стражи, богатых купцов и правителей. Как утверждали сплетники, Аластор мог управиться с любым замком, забрать все, что пожелает, и уйти, оставшись незамеченным, пусть даже сокровищницу охраняет сотня стражей и две сотни натасканных псов. Говорили, будто в торговых домах Офира или Шема у него хранится целое состояние; что, появись у него такое желание, он с легкостью подчинил бы себе предводителей вечно враждующих шаек Шадизара, что…

– Будь он распоследним карманником, все равно мог бы поплевывать в потолок и жить в свое удовольствие, – высказал однажды свое мнение Джай, предварительно убедившись, что разговор не достигает слуха предмета обсуждения. – В нашем захудалом городишке отыщется уйма богатеньких шлюшек и благородных дам-с, готовых отсыпать золото горстями просто заради того, чтобы поблизости околачивался такой красавчик.

– Не только женщин, – добавил Ши, глумливо хихикнув. – Впрочем, ему это не нужно. Интересно, на сколько у него достанет терпения обхаживать Ферузу?

– Пока не согласится, – с уверенностью заявил Проныра. – Не понимаю я этих девиц. Чего артачится, убудет от нее, что ли? Вон, посмотри на Кэрли – умудряется крутить с тремя сразу и Хиссу кое-что перепадает.

– Феруза – предсказательница, – серьезно возразил Ши. – А Кэрли обыкновенная.

– Какая разница? – не понял Джай. – Под юбками они все одинаковы.

Замечания Джейвара вполне соответствовали истине: любой другой на месте их нового приятеля немедля постарался бы извлечь наибольшую выгоду из своей незаурядной внешности. Аластор, похоже, брезговал подобными способами разбогатеть. Его мысли занимала только Феруза ат'Джебеларик и никто более.

Вот и сейчас, пока маленькое сообщество делилось впечатлениями от вылазки и рассаживалось, Аластор с привычной ловкостью занял место рядом с гадалкой. На это уже никто не обратил внимания, привыкнув, что – за очень редкими исключениями – он всегда пребывает неподалеку от туранки. Райгарх и Джай даже поспорили на десять золотых: когда, в конце концов, Феруза решится променять дружбу на нечто иное? Выигрывал Райгарх: шла вторая луна, но крепость доселе оставалась неприступной. Никто не наведывался глубоко за полночь в жилище предсказательницы и ее двери стояли запертыми.

Услышав голоса, из комнат на втором этаже явилась встрепанная Кэрли, кутавшаяся в нечто развевающееся и цветастое. Из кухни пришла Лорна, проверявшая, все ли готово к завтрашнему дню. Хозяйка захватила с собой чистую холщовую скатерть, немедленно расстеленную на столе у очага. В камин подбросили дров – не для тепла, для света, заперли дверь и приготовились к самому волнующему мигу в жизни любого охотника за чужим добром.

Ши развязал горловину кожаной торбы и бережно высыпал ее содержимое на ткань.

– Неплохо, – после недолгого вдумчивого созерцания произнес Аластор. – Я бы сказал, весьма неплохо. Давайте-ка разгребем эту коллекцию.

Ши, мгновенно оживившаяся Кэрли и Феруза принялись в шесть рук перебирать сверкающую кучку. Тяжелые створчатые браслеты – сюда. Перепутавшиеся золотые и серебряные цепочки – сюда. Кольца, серьги, кулоны, броши – отдельно. Бархатный мешочек с ограненными камнями – вытряхнуть, быстро раскидать по цвету, прозрачности и качеству. Большая, слегка погнувшаяся диадема с изумрудами, сапфирами и жемчужными подвесками. Короткий, с две ладони, изящный жезл-спица, оканчивающийся прозрачно-розовым аметистом – странная игрушка, непонятно к чему предназначенная. Ожерелье, собранное из увесистых древних монет. Парочка массивных ритуальных колец, поблескивающих тусклой масляностью золота высокой пробы. Серебряное зеркальце в оправе из черного дерева, украшенного крохотными алыми и белыми кораллами. Потешные фигурки животных из яшмы и сердолика. Кинжал, целиком вырезанный из бледно-зеленого кхитайского нефрита с золотыми накладками.

Действительно, неплохой улов.

Кэрли немедленно завладела парой длинных бирюзовых сережек с позванивающими серебряными шариками на концах, и вдела их в уши. Джай, Аластор и Лорна разошлись в оценке возможной стоимости большого золотистого топаза. Хисс, испытывавший необъяснимую тягу ко всяческого рода ножам, забрал нефритовый кинжал и попытался определить, в самом деле он цельный или склеен из нескольких частей. Феруза перебирала сердоликовых зверей, выстраивая их по росту. Ей очень приглянулся легкомысленного вида пушистый заяц, сидевший на задних лапах, и она решила выпросить его себе.

– Тысяча за все, – заявил Джейвар, довершив осмотр.

– Полторы, – помотал головой Райгарх. – Даже тысяча семьсот, коли хорошо поторговаться. У тебя врожденная тяга к преуменьшению.

– Аластор?

– Будь я перекупщиком, постарался взять подешевле, продать подороже… Сколько там положено отсчитывать в пользу бедствующего старшины квартала? У нас шесть человек, промышляющих ночным искусством, и ученик, налог с которого пока выплачиваем мы. Вот и думай.

Джай нахмурился. Подсчет суммы, которую надлежало внести хозяину Нарикано, всегда вызывал у него головную боль. Ему отчаянно не хотелось расставаться с деньгами, но таков закон. Определенная доля с каждой добычи уходит к предводителю шайки, главенствующей в квартале, иначе теплая компания, обитающая в «Уютной норе», рискует лишиться крыши над головой и перейдет в число должников. Лорна платит свои отступные за владение трактиром, Феруза – свои, в зависимости от того, сколько ей удается выудить из клиентов за гадание. Впрочем, с нее опасаются запрашивать многого. У туранки найдутся покровители поважнее главы квартала. Так или иначе, коли хочешь спокойной жизни – плати. Исключений нет ни для кого.

– Четыре седьмых, – вынес решение Джай. Аластор, поразмыслив, кивнул. Райгарх тоже. – Кровопийцы… Одну седьмую распродаем и платим госпоже трактирщице за жилье и прочее, одна отправляется в общий котел, остальное делим и тратим по собственному разумению. Хисс, за что тут можно получить побольше?

– Побрякушки и диадему придется отдать, – рыжий, выполнявший в компании обязанности казначея, отложил указанные вещи в сторону. – Зверюшек, кинжал, камни и прочее берусь сплавить одному из моих приятелей. Золото принесу денька через два, в крайнем случае – через три. Кто-нибудь хочет взять долю не деньгами, а вещами?

Гадалка, слегка смутившись, попросила отдать ей несколько статуэток животных и массивный витой браслет с вставками из «кошачьего глаза» – явно не продавать, а для себя. Аластор забрал серебряное зеркальце – тоже понятно, сегодня вечером оно будет преподнесено Ферузе. Кэрли, поколебавшись, отобрала кое-что из драгоценностей поплоше. Остальные предпочли дождаться денег.

Младший из живших в «Норе» варваров наблюдал за процессом дележки с некоторым недоумением. Обращение предметов в монеты и распределение сумм между участниками сообщества по-прежнему оставалось для него тайной за семью печатями.

* * *

Ши принес несколько маленьких кожаных мешочков и принялся раскладывать добычу, дабы завтра в спешке не перепутать, что куда предназначено. Вдобавок, ценности нужно припрятать по укромным местам – ночь пока не закончилась, всякое может случиться.

Девушки, развеселившись, решили перемерить все украшения и теперь делили их между собой. Кэрли завладела диадемой, кривовато сидевшей на ее каштаново-белых кудряшках, Ферузе досталось ожерелье из монет и тяжелые золотые браслеты. Серебряную цепь из крупных звеньев, на которой болталась чеканная пластинка с изображением скачущей лошади, нацепили на Лорну, несмотря на ее возражения. Кокетливые бусы из цветных камешков оказались повешенными на Ши, тот писклявым тенорком юного кастрата завопил, что «эти глупые женщины» его обижают и бросился искать защиты у здоровенного Райгарха, устроившись под его скамьей.

Усилиями Аластора и Хисса верещащего Ши выволокли наружу, скрутили и принялись изобретательно украшать всеми имеющимися побрякушками. Кэрли голосом прожженной соблазнительницы пообещала, что поцелует его, если тот будет вести себя смирно. Ши закатил глаза, сделал вид, будто падает в обморок, рухнул возле ног Лорны и загробным голосом начал перечислять, что из его имущества переходит в чье владение в случае безвременной кончины.

Когда выяснилось, что Райгарху надлежит уплатить все долги заморийца и содержать до наступления совершеннолетия четверых его незаконных отпрысков, асир взревел и потребовал немедленной переделки завещания. Он соглашался на отдачу долгов, но утверждал, что, как истинный варвар, детей признает только в двух видах – жареном или вареном. Но лучше всего – таких, как Малыш. Сидит, молчит, ничего не просит!

Общество переглянулось и радостно набросилось на подопечного Джая. Кэрли немедленно попыталась устроиться у него на коленях, но была не слишком вежливо спихнута. Райгарх пустился в глубокомысленные рассуждения о том, насколько постоянные туманы и облака, заслоняющие небо Киммерии, препятствуют умственному развитию ее обитателей. Конан вполголоса проворчал насчет гнусных асирских обычаев и сожительстве с козлами. Хисс немедля попросил уточнить насчет козлов. Ши оскорбительно замемекал.

– Тихо! – Феруза подскочила к столу и схватила блестящий жезл с аметистом на конце. – Развели хлев! Сейчас увидим, кто вы есть на самом деле!

Она состроила гримасу и замахала позолоченной палочкой, выписывая невероятные фигуры, подвывая и бормоча. Подхватившие игру Кэрли, Ши и Джай с готовностью запрыгали вокруг туранки, улюлюкая и требуя превратить Райгарха и Конана в медведей, дабы продать их в зверинец. Лорна схватилась за голову, утверждая, что стараниями жильцов трактир скоро превратится в приют для безумцев.

– Смени вывеску, – посоветовал Хисс, а Аластор почему-то встревожено нахмурился.

Феруза изобразила кончиком жезла лихо закрученную спираль и торжественно провозгласила на туранском «Да сбудется!», указав на потолочные балки трактира.

Ничего не произошло.

Ши разочарованно присвистнул. Стоявшая рядом с Ферузой Кэрли неожиданно издала загадочный звук, вроде «Эк!», и попятилась, наступая на подол собственного одеяния.

Внутри ограненного камня бледно-розового цвета замерцали искорки. С каждым мгновением их становилось все больше, они окружили аметист ореолом зеленовато-золотистого пламени, начинавшего вытягиваться к потолку. Феруза застыла, приоткрыв рот и держа жезл на отлете. Отступавшая Кэрли окончательно запуталась в платье, врезалась в Ши и сбила его с ног. Они упали и остались сидеть, пялясь на дрожащий прозрачный язык золотистого огня. Кто-то громко и быстро заикал – кажется, Джай.

– Феруза, пожалуйста, отдай эту штуку, – очень мягко попросил Аластор, одновременно пытаясь разогнуть пальцы туранки, крепко обхватившие жезл. Похоже, она его не слышала, да и вряд ли видела. – Феруза, выпусти его! О, демонова мамаша… Прячьтесь!

Последовать совету никто не успел. Бледно сияющий луч взмыл над головами перепуганных людей и растаял, не коснувшись стены. Однако в месте его исчезновения произошло необъяснимое – начиненный запахами готовящихся блюд и дымком от камина воздух трактира сгустился, став похожим на плоский полупрозрачный диск около трех локтей в поперечнике, окрашенный в коричневато-сиреневый цвет. Диск задрожал, его сердцевина беззвучно лопнула изнутри, в точности как рвется пергаментный лист, когда его протыкают ножом или спицей. Края разрыва загнулись наружу, с другой стороны мелькнуло черное, бездонное небо, исчерченное полосами дрожащего света.

Спустя миг разрыв затянулся, а диск развеялся, но за это мгновение, длившееся меньше двух ударов сердца, что-то маленькое и стремительное успело преодолеть границу между миром людей и сферой, где правят духи и демоны.

Феруза затряслась, отшвырнула жезл, точно он жег ей руку, и шарахнулась в сторону, угодив прямиком в объятия Аластора. Райгарх замысловато выругался, попытался вскочить, но вместо этого свалил скамью и грохнулся сам. Остальные молчали, не в силах осознать, что, собственно, произошло. Сидевшие на полу Кэрли и Ши прижались друг к другу, точно потерявшиеся дети. Джай по-прежнему безостановочно икал.

Первым, как ни странно, пришел в себя Конан. На цыпочках подобрался сзади к Ши и девице, сгреб их за шивороты и оттащил подальше. Диадема, свалившаяся с головы Кэрли, осталась лежать на полу вместе с жезлом, вокруг которого роились еле заметные огоньки.

– Сдохнуть мне на этом месте, – отчетливо проговорила Лорна. – Феруза! Что ты натворила, прах тебя побери?

Туранка не ответила, ибо занималась тем, что жалобно хныкала, уткнувшись в плечо своего приятеля и бессвязно твердила, что хотела только пошутить и понятия не имела, как действует эта штуковина. Аластор гладил ее по растрепавшимся волосам, кивал и повторял: «Все хорошо». Обращаться к ним с вопросами не имело смысла.

– Кажется, оно не опасно, – неуверенно сказал Хисс. Джай справился с икотой, вытащил из ножен широкий кинжал и решительно направился к странному предмету, без видимой опоры болтавшемуся в воздухе примерно на уровне человеческого роста.

Предмет смахивал на пустой бычий желудок, наполненный воздухом. Диаметром он не превышал локтя-полутора, и имел серо-желтоватый окрас, разбавленный зелеными и бурыми бесформенными пятнами. Он висел, слегка покачиваясь и не проявляя намерений напасть. Джай собрался осторожно дотронуться до него кончиком ножа, когда его остановил задумчивый голос Хисса:

– Знаешь, на твоем месте я бы этого не делал. Мы ведь понятия не имеем, что оно такое. Тыкнешь его, он в отместку полгорода разнесет по камешку.

Проныра торопливо убрал клинок, в душе ругая себя за несообразительность, и на всякий случай отошел подальше.

– И что теперь? – случившееся удостоилось редкой чести – изволил заговорить Конан.

– Уберите эту гадость, – потребовала Лорна, не сводившая глаз с Предмета. – Немедленно и как угодно!

– Конечно, моя дорогая, – проворчал Райгарх. – Всю жизнь только и мечтал этим заняться… Малыш!

– Что?

– Найди какую-нибудь палку и пихни эту дрянь! Посмотрим, что будет.

– Мы все умрем, – обнадеживающе высказался с пола Ши и, воспользовавшись случаем, положил руку на упругий задик Кэрли. В иное время он бы заработал пощечину, но сейчас ошарашенная девица ничего не заметила.

– Я не потреплю, чтобы оно оставалось в моем трактире, – заявила Лорна.

– Вдруг эта штука в самом деле нас прикончит? – тревожно вопросил Джай.

– Тогда начнет с Малыша, как с самого бесполезного, – утешил его Райгарх. Упомянутый Малыш смерил всех ледяным взглядом, ушел на кухню и вернулся с длинной метлой.

Легкое прикосновение деревянной ручки к Предмету вызвало перемещение цветных пятен к месту касания и более ничего. От безнаказанности Конан осмелел и постучал шар по макушке. Пятна рванулись вверх. Толчок снизу – зеленые и бурые кляксы собираются там, вдобавок шар начинает вертеться вокруг своей оси.

– Забавно, – высказался Хисс. – Лорна, может, оставим его тут? Пусть посетители развлекаются.

Трактирщица подняла бровь, решая, шутит Хисс или говорит серьезно. Конан с величайшей осторожностью начал подталкивать Предмет в сторону входной двери. Тот вращался, переливался всеми оттенками зелени и медленно перемещался. Кэрли и Ши, смекнув, что шар пролетит над их головами, торопливо освободили путь, отползя на четвереньках к стойке. Встать они до сих пор не рискнули.

До выхода из трактира оставалось не больше десяти шагов, когда Конан допустил ошибку – наградил Предмет слишком чувствительным ударом. Среди зеленых пятен зародилось багровое, вытянулось, распалось на две узкие ленты и вдруг обернулось пастью. Большой пастью, оснащенной набором ровных треугольных зубов самого непривлекательного вида. Опешивший Конан ткнул в нее метлой, клыки незамедлительно вцепились в дерево и принялись деловито жевать. Брызнули щепки и обломки.

По быстрому размышлению Конан счел, что отступление не всегда является позором и маханул через стойку. Кэрли открыла рот, чтобы заверещать, но не смогла выдавить ни звука. Летучий пузырь догрыз палку до середины, презрительно выплюнул и огляделся. Огляделся в самом прямом смысле этого слова. Кроме пасти, он обзавелся глазами – тремя выпуклостями мутно-белого цвета, похожими на крупные виноградины.

– Ой-ей-ей, – пробормотал Ши. – Мамочка моя дорогая, забери меня отсюда, я больше не буду…

– Никому не двигаться, – свистящим шепотом произнес Аластор, отодвигая еле слышно попискивающую Ферузу себе за спину. – Может, само уберется.

Неведомое создание покидать трактир явно не торопилось. Сорвавшись с места, описало несколько кругов под потолком, по пути перекусив веревку, на которой болталось утыканное свечами тележное колесо. Люстра обрушилась вниз и раскололась. Лорна зло поджала губы и начала ритмично хлопать себя дубинкой по ладони. Предмет отхватил кусок лестничных перил, попробовал на вкус столешницу, остался недоволен и завис над головой Хисса.

– Убирайся отсюда, – чуть дрогнувшим голосом потребовал тот. Серо-желто-зеленый шар спустился пониже, словно не расслышал. – Сгинь, тебе сказано!

Как всякий уважающий себя обитатель Шадизара, Хисс таскал с собой нож – отточенное до немыслимой остроты короткое лезвие с необычной поперечной рукоятью, легко прячущееся в ладони. Теперь он мгновенным движением крест-накрест полоснул воздух перед защелкавшим зубами Предметом. Шар отпрянул, дав Хиссу возможность нырнуть под стол и выскочить с другой стороны.

Опомнившаяся Феруза схватила со стойки тяжелую глиняную кружку и швырнула в загадочного супостата. Попала. Предмет отлетел на пару шагов, кувырнулся, поймал брошенный в него снаряд и стиснул клыками. Кружка рассыпалась на черепки. Половина из них исчезла в глотке существа – теперь никто не сомневался, что оно живое. Или почти живое. Только куда исчезают сожранные пузырем предметы? Кроме пасти и невместительного желудка он вроде бы ничего не имеет…

За кружкой последовал настоящий град из всего, что попалось под руку – клинки, миски, кувшины, подсвечники и большая медная кастрюля, уволоченная с кухни и запущенная лично Кэрли. К сожалению, вместо цели она поразила голову Райгарха, что отнюдь не способствовало улучшению его настроения. Девица побледнела и предпочла укрыться под лестницей.

Шаровидное существо металось по зале, увертываясь и перехватывая летящие в него предметы обстановки. Джай взобрался на стойку и с видом заправского полководца командовал сражением, пока буро-зеленый вихрь не пронесся прямо над ним и Проныра не рухнул вниз. Райгарх и Конан удачно опрокинули на зажатый в угол Шар стол, однако тот быстро прогрыз в дереве круглую дыру и выбрался наружу. Лорна с размаху треснула его дубинкой, отправив на другой конец залы. Тварь с чмоканьем врезалась в стену и растеклась тонким слоем буроватой жижи.

Обрадоваться победе никто не успел – через миг шар вернулся к прежним очертаниям и, кажется, изрядно разозлился. Из распяленной пасти начали вырываться звуки, нечто среднее между собачьим ворчанием и стрекотом кузнечиков. Он затрясся, рванулся вперед, обошел Хисса, метнувшего в него тесак для рубки мяса, проскочил мимо Конана и нацелился на Райгарха, норовя вцепиться в человека своими желтыми клыками. Асир, не долго думая, врезал по супостату оторванным сиденьем табурета.

Кувыркающееся и злобно трещащее Нечто стрелой пронеслось через помещение, угодив точно в оконный проем, выбило затягивающую раму слюду и вывалилось наружу. Трактирщица и Райгарх наперегонки бросились к окну, выглянули, но в ночной темноте разглядели только смутные очертания удаляющегося Предмета. Он промелькнул над двором, едва не зацепив фонтан, преодолел стену и сгинул в глубинах квартала.

– Ох, – Лорна перевела дыхание и немедля возопила: – Что ты творишь, негодяй?!

Пока компания выпроваживала незваного гостя, Ши наведался в кухню и приволок оттуда страховидные железные щипцы с длинными ручками, которыми шуруют в печной топке. Бесцеремонно подхватив ими золотой жезл – вокруг него опять зарождалось облако желтоватых искр – он устремился к неприметной двери черного хода. Пинком отбросил створку, выбежал на задворки птичника, суетливо огляделся и, не колеблясь, швырнул жезл вместе со щипцами в стоявшую нараспашку дверь щелястой деревянной будки.

Раздалось смачное «бульк». Таинственная находка канула в недра выгребной ямы.

– Там глубоко? – испуганным шепотом осведомилась Феруза.

– Лично мне измерять не доводилось, – огрызнулась Лорна и, ткнув кулаки в бока, требовательно воззрилась на Ши: – Зачем? На кой ляд ты это сделал?

– Э-э… – более подходящего ответа в голову не приходило. Положение спас Джейвар, заявив:

– Туда ему и дорога. Пойдемте лучше выпьем.

С этим предложением согласились все.

«Нора» напоминала поле боя или хорошей драки. Повсюду валялись перевернутые столы, обломки скамей, под ногами хрустели черепки от разбитой посуды. Трактирщица только сокрушенно покачала головой, глядя на учиненный ее постояльцами разгром.

– Мы заплатим, – буркнул Джай, посылая Ферузе убийственный взгляд. Туранка съежилась, укрывшись за спиной Аластора. – И приберемся.

Лорна ничего не ответила, но кивнула в знак того, что слышала и запомнила.

Взгляд в прошлое: Смотритель храма

То, что приземистое здание из серого с золотыми прожилками камня под горбатым куполом является святилищем, любому становилось понятно с первого взгляда. В приличных кварталах земля стоит изрядных денег и домовладельцы предпочитают возводить дома стена к стене, чем плотнее, тем лучше. Это сооружение стояло отдельно от своих соседей и могло похвастаться десятком высаженных вокруг чахлых кипарисов. Пузатенькие колонны подпирали треугольный фронтон без всяких украшений и надписей, над входом покачивались два зажженных четырехгранных фонаря: слева с зелеными стеклами, справа с оранжевыми. К дверям вели три широкие ступеньки, толстые створки из орехового дерева обшиты полосками давно нечищеной меди, ручки похожи на птичьи лапы, сжимающие кольца.

Джай потоптался на пороге, кинул через плечо взгляд на подопечного. Тот озирался вокруг с обычным невозмутимым видом. Тоже мне, ходячее воплощение варварского хладнокровия. Когда вчера ночью удирал от сторожей, наверняка перетрусил до дрожи в коленках!

«Как же, держи карман шире, – Джейвар Проныра в очередной раз мрачно позавидовал воспитаннику, навязанному ему отчасти против воли, но пока не особо разочаровавшего наставника. – В миг, когда он хоть немного испугается, я уже давно отдам концы от ужаса. Скорее всего, я не доживу до этого счастливого мгновения. Ненавижу варваров».

Он перешагнул невысокий каменный порог. Удушающе жаркий вечер остался позади, внутри храма царила благословенная прохлада и мерцали разноцветные огоньки. Конан вошел следом, вопросительно покосился по сторонам. Джай не сказал ему, куда они собираются, а излишнее любопытство не входило в число его привычек. Придем – увидим.

– Мы в гостях, – полушепотом начал Джейвар и невольно хмыкнул, вспомнив, как лет десять – или двенадцать? – назад его собственный учитель и воспитатель, стоя на этом самом месте, говорил ему почти такие же слова. Он тогда с любопытством глазел вокруг, краем уха прислушиваясь к голосу мастера. Правы люди: история повторяется, следуя по кругу. – В гостях у нашего общего покровителя. Я собираюсь представить тебя ему. Не уверен, что это поможет или вообще будет иметь какое-то значение в твое судьбе, но коли ты стал одним из нас, все должно идти, как полагается. Традиции – дело святое.

Ученик, свинья неблагодарная, снисходительно кивнул, показывая, что слушает. Удобно ему, верзиле, изображать снисходительность, пялясь на всех сверху вниз! Куда только катится мир, никакого почтения к старшим…

Святилище, даже на непритязательный взгляд Конана, выглядело слишком просто и отчасти запущено. Длинный зал с узкими окнами под потолком, ряды толстых, нарочито грубоватых колонн, между которыми на потускневших цепочках болтаются фонарики совершенно легкомысленного вида. На праздниках такие вывешивают в садах возле богатых домов. В дальнем конце виднеется нечто вроде алтарной плиты, возле нее горят обычные факелы.

– А почему нет никаких служителей? – спросил он, усвоив, что в любом храме тебя в первую очередь окружает толпа разодетых в пух и прах дармоедов, клянчащих милостыню или всучивающих какую-нибудь ритуальную ерунду.

– Потому что это место Бела, – с некоторой торжественностью в голосе ответил Джай. – И потому что все мы, кто… э-э… предпочитает зарабатывать на жизнь за счет богатеньких и доверчивых раззяв, в сущности являемся его служителями. Вообще-то сюда должен иногда заглядывать человек, подметать пол, менять свечи и приглядывать за порядком.

– Похоже, в последний раз он наведывался не меньше полугода назад, – справедливо заметил Конан, указывая взглядом на толстый слой пыли и паутину, натянутую возле капителей колонн. Проныра не ответил, а целеустремленно зашагал вперед.

Алтарь тоже весьма скромный: обтесанная глыба зеленоватого мрамора высотой в три-четыре локтя. Вокруг нее в беспорядке расставлены всевозможные блюда, тарелки и чаши – от глиняных до хрустальных. В чашах и на полу лежат монеты, по большей части медные, но кое-где поблескивают серебряные и золотые, чеканки всех известных стран и городов. Словно прошел денежный дождь. Место подношений отделено от визитеров полосой мелких красных камешков, очерчивающей полукруг от одного угла храма до другого.

В стену за алтарем вделана плита из бледно-розового с коричневыми жилками песчаника. Она выглядела самой примечательной деталью обстановки. Довольно большая, в размах человеческих рук, и явно древняя. Когда-то на ней вырубили барельеф, но время уничтожило почти всю работу скульптора. Впрочем, ежели приглядеться внимательнее, заметишь смутные очертания полулежащей фигуры с рукой, вскинутой в очень знакомом жесте… Ну конечно, сколько веков минуло, но посейчас любой из живущих поднимает кубок точно таким движением. Часть кубка уцелела – выступающая округлость со следами резьбы и наполовину отбитой фигурной ручкой.

Джейвар быстро почесал в затылке, вспоминая завершение своеобразной молитвы – представления новичка. Не вспомнив, положился на собственную выдумку:

– В общем, это храм Бела, бога Ночного Братства. В него можно верить, можно не верить… Лично я предпочитаю думать, что там, в высоких небесах, обитает некто, присматривающий за нашими делишками и не позволяющий нам пропасть задаром. Думаю, что большинство наших тоже на это надеются, хотя вслух твердят, что чихали они на любых богов купно, раздельно и поочередно. Разок я нарочно решил проверить: засел в укромном местечке неподалеку и что ты думаешь – за вечер и ночь здесь перебывали самые рьяные крикуны!

Ученичок беззвучно хмыкнул. Этот странный парень, явившийся с Полуночи, как иногда казалось Джаю Проныре, совершенно не умел радоваться жизни. Или запрещал себе проявление любых человеческих слабостей. Ихние варварские обычаи нормальному человеку понять невозможно.

– Так вот, – Джейвар покопался в поясе, выудил пару серебряных монет, – чтобы наверху знали, что в благословенной и вонючей дыре под названием Шадизар отныне обитает столь жуткое чудовище, как ты, найди-ка денежку, что досталась тебе после вчерашней ночной прогулки, и брось ее во-он туда. Все равно куда попадешь – на пол или в вазу.

– Что-нибудь произойдет? – воспитанник явил легкую заинтересованность.

– Откуда мне знать? – чуть раздраженно ответил Джай. Ему совсем не хотелось признаваться в том, что, приходя в храм, он всякий раз втайне ожидал этого «чего-нибудь». Знака какого, что ли. Видения. Предсказания. Ну хотя бы намека на то, что его, Проныру, в ближайшем будущем ожидает блистательный успех и жирный куш!

Монета пролетела серебристой рыбкой и с тихим шелестом канула в горку своих подружек. Даже здесь подопечный не смог обойтись без доказательства своей ловкости и хорошего глазомера. Выбрал самую дальнюю чашу и попал блестящим кругляшом точно в вершину металлического холмика. Сам Джейвар поступил проще – кинул монетки к подножию алтаря. Они четко и коротко звякнули о мрамор.

– А теперь?

– Теперь можно уходить, – Джай потихоньку попятился к дверям. У него никогда не хватало решимости повернуться к алтарю спиной.

– Странный бог этот ваш Бел, – заметил мальчишка-варвар, разглядывавший старую плиту с барельефом. – Храм у него какой-то… заброшенный. Ему что, все равно, поклоняются ему или нет?

– Кое-кто утверждает, будто для него даже не имеет значения, строят ли люди святилища в его честь, – Проныра досадливо дернул плечом. – Якобы ему достаточно того, что смертные от начала времен залезают в чужие кошельки и всегда не прочь обвести ближнего своего вокруг пальца. А храм этот – самый древний в городе. Его построили лет семьсот или восемьсот назад. Тогда и Шадизара-то не было – так, деревушка.

– Собственно, этому зданию ровно пятьсот восемьдесят два года, – прозвучавший в тишине голос заставил обеих посетителей резко развернуться, шаря взглядами по сторонам в поисках его владельца. – Оно возведено на месте другого храма, который, в свою очередь, проторчал тут ровно триста с небольшим годков и сгорел во время весьма бурной церемонии, посвященной празднованию Кражи Столетия. Это случилось в 335 году от основания Аквилонии, когда шайка Тихони Себека и Ульвы Колдуньи обчистила казну тогдашнего императора Турана. Они умудрились обмануть погоню, привезти золото сюда, в Замору, и потратили его на укрепление строящегося Шадизара. Впрочем, на этом месте всегда располагалось чье-то святилище. Сколько лет плите и кто ее изготовил, сказать не берусь. Ее доставили откуда-то с Полуденного Побережья, что называется, в незапамятные времена.

Знаток истории городских достопримечательностей вышел из полутьмы в полосу света, отбрасываемую факелами. Небрежно привалился к колонне, сунув руки за широкий пояс и с еле заметной полуулыбкой на узких губах созерцая вытаращившихся на него Джая и его спутника. Если ему требовалось броское появление, он мог считать, что преуспел.

Подпиравший гранитный столб субъект точно не относился к заурядным личностям. Предки молодого человека наверняка были выходцами из Шема, однако в потомке причудливо смешалось столько кровей, что вопрос о его национальной принадлежности становился неразрешимей тянувшегося десятилетия спора о том, кто владеет Коринфской провинцией – Немедия, Замора или все-таки Туран?

На вид незнакомцу исполнилось лет двадцать пять или побольше. Ростом он чуть уступал долговязому варвару, сложением напоминая не тяжеловеса вроде Райгарха, а гибкого зверя из породы кошачьих. Смуглая кожа, кажущаяся еще темнее из-за ослепительно-белой рубашки с открытым воротником. Иссиня-черные, цвета лепестков гиацинта, вьющиеся волосы. Горбатый нос, один к одному похожий на клюв хищной птицы, и широко поставленные глаза цвета самой редкой разновидности траурного агата – в которых зрачок сливается с радужкой. Одевался сей красавчик также, как большинство промышляющих ночным ремеслом горожан, но, с завистью подметил Джай, в наилучшее и дорогое, предпочитая черные и белые цвета. Из оружия он таскал длинный узкий стилет, украшенный на гарде желтым топазом. Как заподозрил Проныра, прочие неприятные колюще-режущие сюрпризы таились либо за отворотами сапог, либо под широкими рукавами.

Насладившись произведенным впечатлением, черноволосый осведомился:

– Вы уже уходите? Я только собирался запереть дверь, когда услышал, что тут кто-то есть.

– Запереть? – удивленно переспросил Джейвар, с неудовольствием обнаружив, что в горле почему-то пересохло. Двери храмов Бела никогда не закрывались – ни днем, ни ночью. В святилищах не прятали ничего, что стоило украсть. Пожертвованные деньги порой тоже исчезали – вору, находящемуся в сильной нужде или влипшему в крупные долги, разрешалось их позаимствовать. Разумеется, с условием непременного возврата. Самоуверенные нахалы, пытавшиеся обойти этот неписаный закон, на свете долго не задерживались. – С какой радости? Ты вообще кто будешь?

– В силу некоторых обязательств и неосмотрительно данных клятв я как бы смотритель сего уютного местечка, – ехидно отозвался незнакомец. – И отныне закрываю его на ночь от всяких проходимцев. Хотя поздно закрывать конюшню, когда лошадь свели, – в бархатистом голосе мелькнуло нечто вроде угрозы – потайное лезвие в полой трости.

– А что случилось? – миролюбиво уточнил помалкивавший до того подопечный Джая. Хранитель святилища несколько мгновений изучал его пристальным взглядом, затем повел рукой, очерчивая круг, и с нарочитым надрывом вопросил:

– Взгляните вокруг и скажите, что вы видите? Точнее, чего не видите?

Тут до Джейвара внезапно дошло, что не дает ему покоя с того мига, как они вошли в храм. Какой привычной вещи не хватает. Вещи, которой полагалось мирно лежать на верхней грани зеленоватого мраморного алтаря.

– Отмычки! – рявкнул он. – Сперли? Какая сволочь? Зачем? Любому дураку известно – они не настоящие! Что теперь будет?

– Я тоже хотел бы это знать, – огорченно кивнул смотритель. – Видимо, кто-то побился об заклад, иначе не представляю, кому могли понадобиться несколько кусков старого железа. И все же я запру двери. Кстати, вас не затруднит шепнуть при случае друзьями и знакомым – храм на Кривоколенной улице квартала Менджи будет замкнут по ночам, пока неведомые шутники не потрудятся вернуть взятое?

– Не затруднит, – Джай редко сердился, но тут взбесился по-настоящему. Даже в Шадизаре должно оставаться что-то святое, и этим святым всегда считались хранившиеся на алтаре старейшего в городе храма Бела Священные Отмычки – связка покрытых толстым слоем охристой ржавчины железяк причудливой формы, считавшихся неофициальным гербом города.

У каждого божества, как известно, имеются посвященные ему животные или предметы, являющиеся знаками его воплощения. Скажем, у Митры – рыжие кони и изображения солнечного диска, у Сета – кобра и черный коршун, у Иштар – голуби и жемчуг… Белу, божеству грабителей, в качестве амулета как нельзя лучше подходил инструмент его поклонников, сиречь отмычки. Их изображения, выполненные из дерева, золота, бронзы или железа, украшали каждое святилище. Их дарили в благодарность за удачно завершенное дело или перед началом такового, порой в храмах скапливались тысячи подношений самого разнообразного вида. Поскольку никто доподлинно не знал, как они должны выглядеть и сколько их (в легендах число Отмычек колебалось от пяти до пятнадцати), облик талисмана полностью зависел от фантазии мастеров и заказчиков.

И у какой-то заразы, мерзавца, лишенного даже капли уважения к традициям, поднимается рука на символ города, вещь, хранившуюся здесь не одно столетие!

Джейвар растолковывал историю похищенных Отмычек ученику, пока они шли к выходу и помогали молодому хранителю закрыть двери святилища на тяжеленный, цельнокованный из длинного медного бруса засов. Оба его конца утапливались в специально проделанные в стенах щели и накрепко удерживались там хитроумно сооруженными замками. Без ключей и знания некоторых секретов храм становился неприступной крепостью.

– Может, это научит их немного соображать, – злорадно сказал незнакомец, стукнув кулаком по намертво перекрытым створкам. – Кстати, в благодарность за труды… Тут неподалеку есть одно славное заведение, его владелец – мой приятель, и оно должно вот-вот открыться. Я угощаю.

Маленький трактир в укромном переулке в самом деле оказался вполне приличным – тихим, чистым и немноголюдным. Для хранителя здесь держали отдельный стол, отодвинутый в дальний угол и отгороженный легкой деревянной перегородкой. Как требовали местные правила приличия, после первой кружки назвались – сначала гости, потом пригласивший.

– Джейвар, Джай Проныра. Это – Малыш. Он в Шадизаре совсем недавно, пока не заслужил ни приличного прозвища, ни имени. Он откуда-то с Полуночи.

– Думаю, у него еще все впереди, – черноволосый качнул головой, точно соглашаясь со своими мыслями, и с коротким смешком представился: – Я Альс, полностью – Аластор. Знаю-знаю, у моих родителей были нелады с юмором. Их можно понять: я появился на свет не то, чтобы совсем неожиданно, но крайне невовремя. Потому они и подобрали мне такое имечко – Дурной Глаз.

В какой-то степени оно соответствовало истине. Вблизи замечалось, что красавчик Аластор слегка косит. Этот физический недостаток считался одним из непреложных признаков обладания «дурным глазом», приносящим несчастья не только окружающим, но и самому владельцу.

Однако Джай, узнав, как зовут их нынешнего собеседника, поперхнулся слюной и закашлялся.

– Что-о? Ты – Аластор? Тот самый?

– Тот самый, который что? – безмятежно уточнил смотритель храма, разливая вино.

– Пять лет назад – казна немедийской управы по земельным и рудным делам в Барнетте. В конце того же года – оружейная сокровищница загородного королевского замка возле Керста, – с плохо скрываемым восхищением начал перечислять Джейвар. Конан удивленно глянул на наставника. Насколько он понял, нужно изрядно постараться, чтобы обитатели Города Мошенников начали испытывать к тебе уважение и знать твои сомнительные достижения наперечет. – Спустя два года – прогулка по офирским торговым домам от Ианты до Хорины. Нынешняя зима – дело в Аграпуре…

– Не слишком удачное, по правде говоря, – Аластор невозмутимо пригубил из своей кружки. – Много ненужного шума и беготни. Надо отдать должное тамошней страже – меня едва не сцапали на границе Турана и Заморы. Что ж, полезно иногда возвращаться домой, узнаешь о себе много любопытного. Время потрачено не зря, мне удалось чего-то добиться.

– Тебя называют лучшим, – осторожно заметил Проныра, все еще не веря, с кем свела его судьба, и уточнил: – Лучшим за последние пять… может, шесть лет.

– Лучшим и непревзойденным мастером минувшего десятилетия, начиная от года Красного Быка, остается покойный Бисенмейя Корноухий, – твердо возразил Аластор. – О том, что удавалось ему, я могу пока только мечтать. Утешает одно – такие подвиги не по силам и всем прочим. Что нового в нашем тишайшем захолустье? Я вернулся всего луну назад и не особенно прислушивался, о чем шепчутся по углам.

Сплетничать и обмениваться слухами в Шадизаре любили все и каждый, а потому компания из трех человек засиделась почти до полуночи. Потом Аластор сослался на назначенную встречу и ушел. Джай с сожалением посмотрел ему вслед и преувеличенно тяжко вздохнул:

– Конан, мы узрели живую легенду. Мне так его и описывали – редкостный воображала, но знающий себе цену и настоящий кудесник в том, что касается замков. Поразительно, отчего на перекрестках не треплются о том, когда он вернулся и что намеревается делать. Впрочем, он всегда держится в одиночку и его планы известны только ему. Чует мое сердце, скоро поднимется жуткий вой – каждый мало-мальски серьезный тип пожелает залучить это сокровище под свое крылышко. А мы, как всегда, останемся ни с чем.

– Почему?

– Посмотри правде в глаза, Малыш, – Проныра трагично потряс в воздухе полной кружкой, умудрившись не пролить ни капли. – Что мы из себя представляем? Шайку более-менее процветающих неудачников. Нас не трогают, ибо мы ни с кем не ссоримся и не суемся в чужие дела. И еще потому, что старина Джай из шкуры вон лезет, пытаясь сохранить это положение дел, а вы ему всячески мешаете. Не-ет, такому человеку, как Аластор, у нас делать нечего.

– Однако ты сказал ему, где нас можно найти, – напомнил ученик.

– Что с того? Помяни мое слово – он забыл о нас, как только вышел отсюда… Но хотелось бы знать, у какого мерзавца хватило ума свистнуть старые бедные Отмычки? Они наверняка рассыпались у него в руках, так проржавели.

Джай Проныра ошибся. Аластор вскоре заглянул в «Уютную нору» – отдать дань вежливости и поболтать. По несчастливой – или счастливой, смотря как посмотреть – случайности в этот день там сидела гадалка Феруза.

Вскоре Джейвар и его приятели с горечью убедились: легендам тоже свойственны слабости. Аластор решил, что мир вращается вокруг госпожи иси-Мансур-ат'Джебеларик из Турана, и сделал очевидный вывод – он должен находиться там, где живет она. О своем решении он вежливо и доходчиво сообщил Ферузе. Та, несколько растерявшись, кинулась за советом к Лорне и Кэрли.

– Хватай за шкирку и держи крепче, пока не опомнился и не сбежал, – заявила практичная Кэрли и грустно подумала: – Несправедливо! Почему она, а не я?

– Или построю ему будку во дворе, или выкину вас обоих к демоновой бабушке, – пригрозила хозяйка трактира. – Мне надоело, что ты витаешь в облаках, а этот тип околачивается под дверями и ноет: «Где Феруза да где Феруза?»

– Но… – туранка выглядела донельзя смущенной. – Не могу же я сказать ему, чтобы он уходил! Я… Лорна, что мне делать?

Лорна закатила глаза, разразилась долгой (и наверняка неприличной) речью на бритунийском, закончив насквозь деловым предложением:

– Коли жить без тебя не может, пусть перебирается сюда, и весь сказ. Такой человек вам пригодится. Заодно присмотришься и сообразишь, нужно тебе эдакое добро или нет.

– Если нет, я постараюсь его утешить, – медово пропела Кэрли.

Ради общества Ферузы Аластор соглашался на все. Даже на смешки за спиной и грубоватое утверждение невоспитанного Райгарха: «Нет дурака хуже, чем втюрившийся дурак». Аластор не скрывал, что считает рыженькую туранку лучшим, что может породить этот город и эта страна, но не требовал от девушки большего, чем она могла дать. Боги наделили его неиссякаемым запасом терпения – он спокойно ждал, не навязываясь и не пытаясь добыть желаемого силой. Когда и если Феруза примет решение, он узнает об этом первым. По мнению жившей в «Норе» компании, гадалке, угодившей в настоящую тихую осаду, давно следовало сдаться. Однако она тянула, не спеша с ответом.

Как-то само собой, без обсуждений и долгих споров, вышло, что Аластору досталось второе место после Джая. Все признавали, что он умнее, сообразительнее и опытнее их сообщества, и вполне заслуживает места вожака. Сам взломщик утверждал, что ненавидит принимать решения и командовать, а посему вполне удовольствуется скромной ролью советника.

Такая точка зрения не имела ничего общего с шадизарскими порядками, ибо каждый стремился занять местечко повыше, однако Аластор всегда поступал только в согласии с собственными воззрениями. Таким уж он уродился на свет и не собирался меняться.

В общем, тип по имени Дурной Глаз относился к небольшому числу тех редко встречающихся людей, которым, как гласила местная поговорка, «удобно в их собственной шкуре».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Утренние заботы

Кэрли лежала, прислушиваясь к разудалым выкрикам с заднего двора, и копила злость. Когда накопится достаточно, она встанет, отыщет двух мерзавцев – Ши и наверняка помогавшего ему Аластора – и выскажет им все, что о них думает. Бабушка Кэрли по материнской линии родилась в Асгалуне, и внучке (подлинное имя которой звучало как Кэтерлин-Нирена Бар-Азарак) передалось ее несравненное умение затевать скандалы, после которых противник долго не мог очухаться.

Ши, по мнению Кэрли, вполне заслуживал небольшой взбучки. Только ему мог придти в голову столь пакостный замысел: прокрасться ночью в комнату бедной девушки, растянуть над кроватью простыню и заорать прямо в ухо: «Кэрли, пожар! Потолок рушится! Беги!»

Распахнув глаза, она увидела серое полотнище, медленно опускающееся прямо на нее. Спросонья Кэрли приняла его за обвалившиеся балки, и заголосила, призывая на помощь.

Ответом ей послужил дружный хохот, шлепанье убегающих ног и стук захлопнувшейся двери. Убедившись, что это обычная ткань, Кэрли начала выпутываться из складок, проклиная все на свете.

Именно в этот момент ворвались услышавшие ее крик Феруза и Джай. Туранка, поняв, что имел место очередной розыгрыш, откровенно расхохоталась и ушла. Лицемер Джай пообещал, что непременно отыщет виновных и поинтересовался, не нужен ли пострадавшей сторож на эту ночь, дабы происшествие не повторилось. Кэрли без малейшего сожаления выставила Проныру за дверь, а дверь подперла сундуком.

Заснула она с трудом. Сначала долго прислушивалась к малейшему скрипу в коридоре и на лестницах, попутно размышляя о судьбе таинственного золотого жезла, два дня назад похороненного в нужнике. Джай и Конан затруднялись даже представить, что такое они могли прихватить в доме городского советника Намира по прозвищу Гнус. Вещица, уложенная в бархатный футляр, хранилась вместе с остальными безделушками. Проныра счел ее вполне привлекательной, чтобы забрать, сунул в мешок, остальное компания видела сама. Феруза несмело предположила, что жезл мог оказаться пресловутой «волшебной палочкой» или предметом какого-либо культа. Это вызвало сдержанное отвращение Конана – по неведомым причинам он недолюбливал магию и все, с ней связанное.

Сошлись во мнении, что Ши поступил верно. Трактирщица Лорна покривила губы, сказав, что лучше бы жезл бросили в огонь, но, поскольку извлечь его невозможно, пусть остается там, где есть.

Зевая, Кэрли неохотно выбралась из-под покрывала и поковыляла к умывальному тазику. Умылась, попутно напомнив себе, что надо будет нажаловаться Лорне – слуги опять ленятся менять воду по утрам. Протянула руку к щетке для волос… и нахмурилась, заметив подозрительный выступ на резной спинке кровати, которого еще вчера не существовало. Опять чьи-то шуточки?

Не долго думая, девушка запустила в неведомо откуда взявшуюся завитушку расческой. Та издала короткий недовольный звук, сорвалась с места и, враскорячку пробежав по одеялу, запрыгнула на подоконник. Конечно, Мириана. Кто же еще? Влезла через открытое окно и устроилась ночевать.

Мириана принадлежала Райгарху. Это была ящерица – здоровенная нахальная тварь длиной в пять или шесть ладоней. В Туране ее сородичей именуют ксилу. Они обитают в пустынях, охотятся на мелких зверьков и довольно непривлекательны на вид: в каких-то выростах, складках, морщинах, да еще с маленькими рожками на чрезвычайно самодовольной морде. Однако Райгарх полагал свою любимицу редкостной милашкой.

К сожалению, за время жизни с асиром Мириана обзавелась уймой дурных привычек содержанки – вороватостью, склонностью к подхалимству и невоздержанностью в еде и питье. Красть она предпочитала мелкие блестящие вещицы, которые изобретательно прятала. Пищу и выпивку с милой бесцеремонностью заимствовала из тарелок постояльцев. Райгарха это забавляло, прочих раздражало. Хисс проникся к ящерице лютой ненавистью – после того, как она разбила и вылакала купленную им втридорога бутылку редкого вина – и вынашивал планы ее убийства.

Худшим из качеств Мирианы являлась способность быстро менять цвет в зависимости от окружающей местности. Стоило ей неподвижно посидеть на столе или стене – и ее не отличишь от досок или камня. Последняя выходка Мирианы едва не привела к тому, что трактир лишился старшего повара. В поисках тени ксилу забралась в кладовку, где хранились колбасы и другие копчености, уцепилась за свободный крюк и задремала. Почтенный Гикол, явившись за припасами к ужину, снял ее оттуда и бросил в общую корзину, пребывая в полной уверенности, что имеет дело с безобидным окороком. Очутившись на разделочной доске, ящерица внезапно проявила любовь к жизни, вернулась к истинному обличью и дала деру.

Гикол клялся, что треклятая зверюга нарочно ждала, пока над ей не занесут нож и только тогда пошевелилась. Ужин в тот вечер подали после наступления темноты, ибо Лорне пришлось уговаривать разгневанного кухаря не бросать «Нору» и заверять, что подобного впредь не повторится. Райгарх в течение двух последующих дней вел себя на удивление тихо, а ксилу где-то пряталась.

– Кыш отсюда! – Кэрли замахнулась на чешуйчатое создание подушкой. Мириана прошипела нечто оскорбительное и гордо удалилась вверх по стене. Девушка выглянула в окно, подтащила поближе табурет и уселась совмещать приятное с полезным – взирать на бесплатное представление и причесываться.

Обычно на задних дворах принято разбивать огороды, строить загоны для животных или сараи для лишнего имущества. Лорна поступила в согласии со своим разумением и наперекор традициям. Невысокий каменный забор разделял двор на два участка – побольше и поменьше. Тот, что поменьше, расчистили и засыпали мелким песком. В углу возвели диковинного вида постройку из тонких брусьев, канатов и перекладин. Жильцы «Норы» частенько имели отношение к военному делу, вот бритунийка и решила создать для них место, где можно размяться и позвенеть оружием без помех и лишних глаз.

Другую часть двора занимал крохотный садик – узкие дорожки, ровно подстриженные кусты акаций, неизменный туранский жасмин и редкий в Заморе белый шиповник. Лорна потратила кучу денег, чтобы ей привезли несколько кустов аж из самой Аквилонии. Посреди рощицы виднелся легкий полосатый навес, под ним стояли вкопанные в землю стол и скамейки из бамбуковых стволов. Здесь велись переговоры, обсуждались дела и заключались сделки. Небольшой круг людей также знал, что в глубине сада прячется беседка из лиан, а в ней находится низкая и очень удобная кушетка с одним большим недостатком – она скрипела. Мужская часть постояльцев время от времени меняла разболтавшиеся пружины и чинила порванную обивку. Ши заверял, что кушетка служит отличным способом проверить, есть ли у вашей подруги чувство юмора. Если засмеется, слыша ритмичный скрип, значит, с ней можно иметь дело. Если нет – подыскивайте другую.

С утра сад пустовал, зато на песчаной площадке жизнь била ключом. Сооружение, прозванное Аластором «Костоломкой», облюбовали Хисс и Джай, но вместо того, чтобы подтягиваться, они глазели на Райгарха и Конана. Хисс заметил торчавшую в окне комнаты девушку, махнул ей рукой, указав на парочку варваров.

Кэрли не разбиралась в воинских искусствах, однако, как всякая жительница Шадизара, знала многое о приемах уличных потасовок и том, как отвадить чересчур назойливого ухажера. Насколько она понимала, Райгарх натаскивал Конана на владение именно этими уловками, вполне заслуживавшими наименования «грязных». Вдобавок асир считал необходимым сопровождать занятия потоком разнообразных указаний, перемежаемых с прямыми оскорблениями. Кэрли вначале решила, что так и полагается, но позже догадалась: столь странным образом Райгарх пытался отучить Конана от вспыльчивости и привычки по любому поводу кидаться в драку. Тот порой слишком болезненно воспринимал любые шутки и высказывания в свой адрес.

Две луны относительно спокойной жизни сделали диковатого мальчишку-варвара отчасти похожим на человека. Кэрли с сожалением размышляла, что Малыш мог бы обращать побольше внимания на тех, кто живет рядом с ним, и старалась почаще попадаться ему на дороге. Хисс, заметив ее поползновения, безжалостно высмеял приятельницу, заявив, будто Малыш по причине крайней молодости и совершенно иного воспитания вряд ли понимает ее намеки. Потом добавил:

– Никак не могу определить, о чем он думает. Он впитывает все, что видит и слышит вокруг, точно сухой песок – воду, но попробуй-ка догадайся, что творится в этой лохматой черепушке!

Кэрли поневоле пришлось согласиться. Конан успешно осваивал местное наречие (этим занимались Феруза, Джай и иногда Аластор), вроде бы завел дружбу с Ши, питал уважение к Райгарху и почему-то к Лорне, но оставался такой же загадкой, как в первый день своего появления. Феруза вызнала, что до прихода в Шадизар Конан побывал в Халоге, столице далекой полуночной страны Гипербореи, и вынес оттуда не самые лучшие воспоминания. Он никогда не говорил, почему решил покинуть родину, куда направляется и что пережил по пути. Райгарх предположил, что в Халоге его ученик угодил то ли в рабы, то ли в гладиаторы поневоле, и лучше умрет, чем скажет словечко о прошлом.

Компания не настаивала – здесь, в Шадизаре, расспросы не приветствовались. Ты то, что ты есть, что о тебе думают и на что ты способен. Этот город и его люди живут нынешним днем, а не вчерашним и не завтрашним. Конан стал одним из них, все остальное не имеет значения.

– Шевелись! Моя бабушка, когда ей стукнул девятый десяток, и то скакала резвее! Да двигайся, не стой на месте! Вот напасть на мою голову… Кувырок! Разворот налево! Налево, я сказал, нечего щелкать клювом! Ты лево от право отличаешь? Пошел!..

Задумавшаяся Кэрли вздрогнула. Голос Райгарха обладал способностью разбивать вдребезги любые мечтания. Асир безостановочно гонял Конана по площадке, тот увертывался, совершая порой, по мнению зрительницы, настоящие чудеса проворства и гибкости. Ей нравилось смотреть, как движется Конан – стремительно и непредсказуемо. Звери в лесу, наверное, так ходят. Кэрли не доводилось побывать в настоящих чащобах (она надеялась, что никогда не доведется, что там интересного?), диких животных она видела только за решеткой зверинца, но, если верить рассказам… А Малыш красивый. Вернее, не столько красивый, сколько необычный. Аластор, вот кто действительно красив и сам это отлично знает. Малыш, похоже, даже не догадывается. Какие у него глаза, Кэрли ни у кого не встречала похожих – яркого светло-голубого цвета… Странный парень. Очень странный. Шкатулка с секретным замком. Пожалуй, хорошо, что Феруза привела его сюда и настояла, чтобы ему разрешили остаться.

Во дворе ничего не изменилось. Преимуществом по-прежнему владел Райгарх, старательно изображавший, будто поддается. Конан немедля атаковал, был отброшен, упрямо повторил попытку и вновь улетел шагов на пять, пробороздив песок. Джай, сидевший верхом на перекладине, азартно засвистел. Асир на миг оглянулся. Это его и сгубило.

Девушка даже рот открыла и выронила щетку. Она не подозревала, что можно вскочить, прыгнуть и нанести удар – за время, достаточное для одного толчка сердца. Конан бил ногами, и, приземляясь, потерял равновесие. В другое время он здорово поплатился бы за такую ошибку, но не сегодня.

Райгарха швырнуло в точности на Костоломку, Джейвар и Хисс еле успели спрыгнуть и отскочить в сторону. Асир с размаху врезался спиной в опорный столб – тот заметно качнулся – мешком съехал вниз и остался сидеть, ошеломленно мотая головой. Конан осторожно приблизился к нему, готовый в любой миг ретироваться, если окажется, что наставник подготовил ему ловушку.

– На сегодня достаточно, – просипел Райгарх. – Можешь идти. Давай, проваливай.

Конан озадаченно глянул на наставника, кивнул, развернулся и ушел. Джай и Хисс присели возле вышибалы и попытались его поднять. Разумеется, у них ничего не вышло – Райгарх весил больше, чем они оба, вместе взятые.

Забеспокоившись, Кэрли высунулась в окно и крикнула:

– Эй, что там?

– Ребра целы, зато самолюбие истекает кровью, – задрав голову, ответил Проныра. – Видела, как Малыш его? Хорош ударчик, правда?

– Варвары, – буркнула девушка. – Угробят когда-нибудь друг друга со своими дикарскими забавами.

Она торопливо оделась и побежала вниз. Завтрак и свежие новости – вот с чего начинает день в Шадизаре любой уважающий себя человек.

* * *

Несмотря на ранний час, в нижнем зале околачивались личности из числа постоянных гостей трактира. Кэрли помахала знакомым и прошла в дальний, самый прохладный угол, облюбованный постояльцами «Норы». Она рассчитывала застать там Малыша, и не ошиблась: он сидел в компании Аластора. Конан, как и положено всякому нормальному человеку, закусывал. Аластор, напустив на себя меланхоличный вид, бренчал на потрепанной виоле – под настроение он сочинял забавные песенки про Шадизар и его обитателей. Ши неустанно подбивал приятеля сложить возвышенную балладу для Ферузы, Аластор отнекивался, утверждая, что его скромных способностей едва хватает на простенькие куплеты.

– Врешь ты все, – не верил оправданиям Ши. – Скажи лучше, почему стал не менестрелем, а взломщиком?

– Выгоднее, – хмыкал Аластор. – Нынче миром правит не слово, а золото.

Кэрли уселась, кивнула Конану и прислушалась к тихому мурлыканью:

– Палантас – это где? – спросила Кэрли, дождавшись перерыва в мелодии. – И что случилось дальше?

– Дальше я пока не придумал, а Палантас где-то в Немедии, – последовало в ответ. – Доброе утро.

– Феруза еще спит? – осведомилась Кэрли, удивленно отметив, что туранки нет поблизости.

– Она меня бросила, – с насмешливым отчаянием пожаловался Аластор. – Договорилась, что сегодня утром к ней придет госпожа Как-ее-там, желающая узнать, сколько лет ей предстоит осквернять своим присутствием этот мир, и сочла неприличным принимать столь высокорожденную гостью в нашей развалюхе. Она убежала домой – развешивать паутину, начищать хрустальные шары и наводить всяческую таинственность.

Феруза в самом деле владела крохотным домом, доставшимся в наследство от родителей и расположенным выше по склону холма, на котором раскинулся квартал Нарикано. Собственность туранки отчасти смахивала на чудом не развалившуюся халупу, но Феруза упорно отказывалась с ней расстаться. Там она иногда принимала клиентов благородного сословия, мнивших, что предсказания следует выслушивать в подобающей обстановке, а не в обыденном трактире. Сама гадалка здраво полагала, что для колоды тарока не имеет значения, в каком месте ее будут раскидывать, но, как гласит пословица, покупатель всегда прав. Потому одна из комнат ее жилища являла собой «обитель вещуньи», какой ее принято представлять – поеденные молью ковры, ароматические курильницы, пугающие амулеты и настоящий человеческий череп с прилепленными изнутри свечками. Феруза от души развлекалась, наводя трепет на приходивших к ней визитеров, а затем в лицах изображая их перед своими приятелями.

К столу пробралась Рилна – тихая белокурая девчонка-прислужница лет четырнадцати, бухнула перед Кэрли поднос и убежала. Та с отвращением воззрилась на вареные овощи, мелко нарезанные яблоки и полную кружку густого травяного настоя.

– На что только не приходится идти ради поддержания фигуры, – горестно заявила девушка, цепляя ножом обрывок капустного листа и награждая его убийственным взглядом. – Вам, счастливчикам, этого не понять и не оценить!

Она сжевала лист, принялась за другой и вздохнула:

– Скоро я стану похожа на овцу.

– Если тебя не задевает подобное сравнение, ты скорее напоминаешь эдакую очаровательную резвую козочку, – подольстился Аластор и уточнил: – Особенно с пучком травы, свисающим изо рта.

– Как? – Кэрли торопливо провела ладонью по губам, убедившись, что вновь стала жертвой подначки: – Ты… Ты… Ты просто невыносим, вот!

– Стараюсь, – с преувеличенной скромностью наклонил черноволосую голову взломщик. Конан сдавленно фыркнул. Кэрли, вспомнив недавнее намерение, попробовала рассердиться, не смогла, и спросила:

– Что слышно новенького?

– Гнус велел высечь всю прислугу в доме, но сообщника грабителей так и не нашел, – гортанный акцент Конана упорно не желал исчезать, хотя стал менее заметным. – Теперь хочет пожаловаться в городскую стражу. Твердит, что похитили все его сбережения и он этого не простит.

– Клевета! – искренне возмутилась девушка. – Взятое не тянет и на сотую долю от его запасов! А жаловаться он может куда угодно, все равно ничего не вернет. Мы Город Воров или захудалая провинция, в конце-то концов?

– Есть такое умное слово – «репутация», – подал голос Аластор. – Знаете, что оно означает?

– Нет, – признался Конан. Недавно он открыл для себя удивительную вещь – в его положении ничего не знающего варвара имелась определенная выгода. Достаточно с наивным видом заявить, будто чего-то не понимаешь, и большинство людей с готовностью бросится растолковывать. Им льстит ощущение собственной значимости. Конечно, могут попытаться и обмануть, но для чего дана собственная голова? Чем больше знаешь о мире, тем интереснее в нем живется.

– Мнение о каком-либо человеке, сложившееся на основании его поступков, – незамедлительно блеснула Кэрли.

– У городов тоже бывает репутация, – взломщик лукаво покосился на слушателей. – Не поверите, но число ночных умельцев в Шадизаре не так велико, как кажется. В Бельверусе, в Тарантии, не говоря уж об Асгалуне, их намного больше и работают они ничуть не хуже. Однако Столицей Воров называют именно Шадизар. Секрет в том, что здешние жители в незапамятные времена стали известны как отъявленные мошенники, а нам, их потомкам, приходится изо всех сил поддерживать это убеждение. Не будь сей двусмысленной славы, Шадизар оставался бы обыкновеннейшим укреплением на Дороге Королей, не представляющим большой важности. Зато жилось бы в нем куда спокойнее.

– И скучнее! – с чувством заявила девушка.

– Вот и я о том же, – согласно откликнулся Аластор и, пробежавшись пальцами по струнам виолы, вполголоса исполнил очередной куплет неоконченной пока песенки:

– Кстати, хотите свеженькую сплетню? – к манере Аластора перескакивать с одной темы на другую все давно привыкли. – Тварюшка, которую умудрилась вызвать Феруза, по-прежнему в городе. Прошлой ночью она ворвалась в заведение Хорги Живоглота, как там оно зовется?

– «Сбывшиеся надежды», – шепотом подсказала Кэрли.

– Оно самое. Шла большая игра, на кону стояло не то пять, не то шесть тысяч золотых. Существо принялось метаться по залу и кусать всех, кто не успел увернуться. Половина игроков рванула наутек, другая половина, прежде чем удалиться, запасливо прихватила оставшиеся без присмотра ставки. Живоглот рвет и мечет, обвиняет конкурентов в том, что они наняли колдунов, натравили сотню демонов и разорили до основания. Последнему я не верю. А не далее как сегодня под утро бойкий летающий шарик заметили около дома городского Совета – он старательно грыз колонну.

– Оголодал, бедняга, – прыснула девушка.

– Но вдруг это в самом деле демон? – Конан забеспокоился, хотя старался казаться невозмутимым.

– Что с того? – беспечно пожал плечами Аластор. – Демоном больше, демоном меньше, какая разница? Либо его кто-нибудь прикончит, либо сам уберется. Малыш, сия зловонная лужица, наш безумный и любимый городок Шадизар, переживала и не такое.

– Ты, порождение туманных полуночных гор, в следующий раз думай, что творишь, – на скамью бухнулся незаметно подошедший Джай и обличающе ткнул пальцем в Конана.

– Что наше буйное дитя природы натворило на сей раз? – заботливо осведомился взломщик.

– Ничего особенного, только вздуло Райгарха и теперь тот злится на весь белый свет. Нам пришлось тащить его наверх, в его конуру.

– Почему же мы до сих пор не отметили это славное событие? – Аластор потянулся за неоткупоренным кувшином.

– Потому что оно… как говорится… случайная удача, – спокойно ответил Конан. – Он отвлекся. Вечером он подметет мной двор и успокоится.

– Даже слепой курице иногда случается найти зерно, – дополнил Проныра и, бросив взгляд на тарелку Кэрли, озадаченно поднял бровь: – Давно хочу узнать, прелесть моя – как можно такое есть?

Девушка не успела придумать достойный ответ. Ее опередил Аластор.

– Ты разве не слышал? Наша Кэрли отныне верная последовательница культа Молчащих и Жующих. Их девиз – «К совершенству через травоедение». Ей предстоит в безмолвии поглотить ровно тысячу двести тарелок зелени, триста из которых она уже употребила. Тогда она в точности познает, как устроен этот мир, получит ответы на любые вопросы…

– И отрастит вымя, как у коровы, – вполголоса, однако достаточно отчетливо проговорил Конан. Оскорбленная до глубины души девушка запустила в него огрызком яблока, но промахнулась. Аластор изобразил праведное возмущение:

– Дорогая, как можно! Ты публично нарушаешь первую заповедь собственной веры! Да не отвлекут тебя насмешки невежд от великого и достойнейшего в мире занятия – тщательного пережевывания гнилой чечевицы. На вот, съешь листочек, успокойся, подумай о вечном.

Кэрли взвыла. Похоже, любящие друзья задались целью довести ее до белого каления. И Малыш туда же! Что за омерзительная штука жизнь!

Ее мучения оборвало чье-то вежливое покашливание. Общество недоуменно оглянулось, ибо к ним никто не подходил, а кашель раздавался совсем рядом. Джай внезапно насторожился и сделал остальным знак, приказывающий держать язык за зубами. На его лице появилось странное выражение – недоверчивое и предвкушающее.

* * *

– Я пришел говорить с человек, которого называть Джаем Пронырой. Это есть ты?

Существо не дотягивало ростом даже до трех локтей, зато самоуверенности в нем с избытком хватало на всю Компанию. Оно не относилось к роду людей, хотя на первый и любой другой взгляд смахивало на низкорослого, весьма бойкого старика, выряженного в одежду ярких красных и зеленых тонов. Сморщенную физиономию, похожую на перепеченное яблоко, украшали длинные висячие усы, пышная бородища и маленькие, азартно блестящие глазки. Из-за оттопыренных ушей торчали длинные жидкие пряди дымчатого цвета, окружавшие блестящую лысину. В ожидании ответа создание нетерпеливо притоптывало носком дорогого сапога из пестрой змеиной шкуры с россыпью мелких кристаллов фионита на отворотах.

Глянув на эти роскошные сапоги, Аластор испытал мимолетный приступ зависти. Он сам давно мечтал купить такие, да вот беда: они нигде не продавались. Договариваться же с мастером-сапожником напрямую он не решался, ибо между ним и сородичами сегодняшнего визитера имелась застарелая неприязнь, вспыхнувшая после таинственного исчезновения некоего ожерелья. Со времени этого досадного происшествия минуло немало лет, однако Аластор подозревал, что память у бывших владельцев драгоценности долгая. Никогда не забывая причиненных им обид, они могли потерпеть с возмездием как сто, так и двести лет, однажды сполна отомстив наследникам былого врага. Они жили намного дольше людей, что неудивительно – они ведь относились к роду подгорных карликов или, как их еще называли, двергов, гномов.

– Он самый, – Джай кивнул. – Чем… – он слегка запнулся, сглотнул и выдавил: – Чем обязаны, почтеннейший?

Ему пришлось быть вежливым – рисковать ссориться с гномами мог только безумец, решивший как можно быстрее и болезненнее свести счеты с жизнью.

В Шадизаре горному народцу принадлежал целый небольшой квартал, расположенный на восходной окраине города. Звалось это местечко Чамган и представляло из себя пять довольно уродливых домов с наглухо зарешеченными окнами, обнесенных высоченной стеной, сплошь усеянной поверху острыми железными опилками. Даже самые заядлые городских хвастуны не отваживались заикаться, что побывали внутри Чамгана, тем более – совались в выкопанные под ним подземелья. Впрочем, приглашенных в гномский квартал людей можно пересчитать по пальцам – этой сомнительной части не удостаивался почти никто.

Гномы, поселившиеся в Шадизаре с полтысячелетия назад, явились из-под Кезанкийских гор, где пряталось одно из их королевств. Поначалу, пока Чамган не стал достаточно укрепленным, они предпочитали не иметь никаких дел с людьми. Затем под стенами, как поганки после дождя, начали вырастать лавки – оружейные и ювелирные. Нынче гномы вели обширную торговлю через Дорогу Королей, давали деньги в рост, тайком скупали краденое и по-прежнему оставались накрепко замкнутой от посторонних глаз общиной, живущей по своим законам. В городе они появлялись крайне редко и только при очень большой необходимости.

Зачем одному из них могла понадобиться ничем особенным себя не прославившая шайка из «Уютной норы» – Джай совершенно не представлял. Однако, как любой в Шадизаре, твердо знал: где гномы – там золото. Если этот недомерок желает что-то предложить, Проныра не намерен упускать подвернувшийся шанс.

– Меня называть Альбрих, – коротко представился обитатель Чамгана и, не дожидаясь приглашения, вскарабкался на скамью. Кэрли с откровенным любопытством разглядывала невиданного гостя, Аластор на всякий случай отодвинулся в тень, Конан скривился и пересел подальше. Ему уже доводилось сталкиваться с подземными племенем, и нельзя сказать, чтобы эти встречи заканчивались мирно.

Гном подозрительно изучил сидевшую за столом компанию и повернулся к Джаю, скрипуче осведомившись:

– Они есть ваши люди?

– За неимением лучшего, – хмыкнул Проныра. Шутку не оценили.

– При них можно говорить?

Джейвар ограничился кивком.

– Мой знакомый, который жить в город, утверждать, будто вы неплохо справляться с поручение, требующее ловкость и сообразительность…

– Благодарствуем, – по возможности серьезно проговорил Джай. – Ваш знакомый, кстати, не добавлял, что мы не беремся за ускоренную доставку на тот свет, не крадем детишек из колыбелей и не душим престарелых тетушек?

Кэрли захихикала, но под испепеляющим взглядом Проныры быстро замолчала, закрыв себе рот ладонью. Альбрих пожевал губами, вновь пристально осмотрел четырех человек, и поинтересовался:

– Это есть все ваши помощники?

– Двоих недостает, – Джай решил, что самое время начать набивать себе цену. – Слушайте, почтеннейший, хватит толочь дерьмо в ступе, вертеть круг без точила, короче, маяться дурью. Вам нужны наши услуги? Замечательно, выкладывайте, где, что и как. Если нам не подходит – разбегаемся и более не вспоминаем друг о друге. Подходит – договариваемся об условиях сделки и приступаем. Быстрее начнем – быстрее закончим.

Из полусумрака одобрительно закивал Аластор. Конан вроде собрался что-то сказать, но промолчал. Гном состроил гримасу, означавшую глубокую задумчивость.

– Вы можете быть сегодня вечером подле Чамган, на площадь Трезубца? – наконец решился он.

– Смотря по обстоятельствам, – ушел от ответа Проныра. – Что дальше?

– В переулке рядом стоять пустующий дом. Привести четыре или пять человек. Войти. Встретиться со мной. Пройти потайной ход и взять указанную вещь.

– Подробности? – вмешался Аластор. – Куда ведет ход? Что в доме – тайники, сундуки? Он охраняется? Сколько человек стражи?

– Узнать, когда придти, – отрезал Альбрих.

– Э-э, так дела не делаются, – замотал головой Джай. – Извините, почтеннейший, поросят в мешке не покупаем.

Повисла долгая неуютная пауза. Аластор принялся насвистывать, Джай сделал вид, будто полностью поглощен содержимым своей кружки.

– Охраны нет, – через силу выговорил карлик. – Никого нет. Пусто.

– Тогда зачем вам понадобились мы? – вполне разумно заметила Кэрли. – Я так понимаю, хозяева дома в отъезде, раз туда можно беспрепятственно войти?

Джейвар пнул под столом болтливую девчонку ногой. Гном пропустил вопрос Кэрли мимо заросших сероватой шерстью ушей, залез в пояс, извлек приятно округлый кошель и ловким движением, так, что ни одна монетка не звякнула, перебросил его Джаю.

– Для подумать, – невозмутимо сообщил он. – Вы ни о чем не спрашивать, только делать – находить нужную вещь и уносить. После всего – получать столько же на каждого, и в довесок – забирать, что понравится в доме. Уговор?

Джай вопросительно покосился на Аластора. Тот, перейдя на язык жестов, быстро зашевелил пальцами. Движения складывались в слова: «Я склонен согласиться. Гномы известные жулики, но туповаты. Вдобавок это может оказаться любопытным и выгодным».

Конан пока не имел права голоса в обсуждениях, Кэрли и ее рыжий дружок домушничеством не занимались и в подобных делах не участвовали, Ши всегда поддерживал Проныру, так что решение оставалось за ним.

– Идет, – в мешочке, куда Джай успел бросить быстрый взгляд, лежало не меньше двадцати полновесных, масляно-желтых туранских империалов.

– После захода солнца, у Трезубца, – прошамкал Альбрих, проворно соскочил со скамьи и едва ли не трусцой просеменил к двери.

– Зря, – тяжеловесно уронил Конан, как только гном выкатился во двор.

– Почему «зря»? – вцепился в него Проныра. – Думаешь, коротышка что-то скрывает?

– Не сомневаюсь, – Аластор выбрался из своего укрытия. – Обитатели Чамгана редко прибегают к помощи людей, значит, готовится нечто из ряда вон выходящее. Заметили, он не назвал нам ни своего семейства, ни клана? Только имя. Возможно, фальшивое. Кстати, возле Трезубца есть хоть один богатый дом?

– Совсем необязательно, чтобы дом стоял неподалеку от Трезубца, – Кэрли происходящее доставляло величайшее удовольствие. – Он же сказал – пойдете через подземный ход. Может, дом вовсе на другом конце города!

– Прекрасная девица глаголет сущую истину, – поддержал Аластор. – Все это до чрезвычайности странно, однако странности украшают жизнь. Лично я с удовольствием присоединюсь к грядущей вылазке. Что-то мы засиделись в четырех стенах, не находите?

Он побарабанил пальцами по корпусу виолы, кивнул и пропел:

– Вот именно, – недовольно проворчал Джай. – Мешая честным людям вкушать заслуженный отдых. Ладно, раз взяли работу, начинаем готовиться. Где носит Ши, кто-нибудь знает?

– Хочешь прихватить его с собой? – уточнил Аластор.

– Его и Малыша. Хватит ему отсиживаться в трактире и выбивать дух из бедняги Райгарха.

– Ши дрыхнет, – наябедничала Кэрли. – Расскажете потом, как сходили?

– Эй, – вполголоса произнес Конан. Он смотрел в сторону черного хода, и Джаю пришлось обернуться, чтобы увидеть, что его так заинтересовало.

В проеме стоял Ши, озираясь с таким видом, будто не мог понять, куда его занесло. Зацепившись взглядом за Конана, он отчаянно замахал руками, подзывая его к себе и одновременно настойчиво тыча в сторону хлопотавшей за стойкой Лорны. Убедившись, что привлек внимание, он шарахнулся назад и сгинул в коридоре.

– Пошли глянем, с чего вдруг его разбирает, – Аластор почему-то забеспокоился и начал поспешно выбираться из-за стола. – Кэрли, мне кажется, что тебе следует остаться и занять госпожу трактирщицу увлекательной беседой.

Девушка недовольно надула губы, но возражать не рискнула. Кажется, запас неожиданностей этого утра еще не исчерпался до конца.

* * *

Ши ждал их у выхода из черного хода, заканчивавшегося на задворках птичника. Маленький воришка сидел на пороге, раскачиваясь взад-вперед, и еле слышно подвывал. Поблизости обнаружился Хисс – этот устроился на перевернутой кормушке, и вел себя весьма странно: то начинал безостановочно хихикать, то мрачнел и старался дать пинка важно ковылявшим мимо уткам.

– Ну? – грозно вопросил Джай. – Что теперь?

– Смотри сам, – Хисс поднялся, подошел к некогда выкрашенной в зеленый цвет, а теперь безнадежно облупившейся будке нужника, повернул щеколду, широким жестом распахнул дверцу и отступил в сторону. – Я второй раз такого зрелища не вынесу.

Аластор успел первым. Бросив внутрь один-единственный взгляд, сделал пару шагов назад, плюхнулся на усыпанную соломой и куриным пометом землю и захохотал, жмурясь и запрокидывая голову.

– Не вижу ничего смешного! – возмутился Ши. – Ты представь, каково с утра наткнуться на эдакий кошмар! Я уж решил, что умом повредился!

– Искренне соболезную, – с трудом выговорил Аластор, сгибаясь вдвое и всхлипывая.

Нужник претерпел удивительнейшее изменение. Там, где вчера находилась обычная, небрежно оструганная толстая доска с прорезанным посередине отверстием, теперь красовался рот. Большой – около трех ладоней длиной. Несомненно, принадлежавший женщине, ибо пухлые губки ярко блестели от нанесенных на них кроваво-алых румян и то складывались в очаровательную улыбку, то призывно вытягивались. Иногда между ними мелькал кончик языка.

Джай созерцал их ровно три удара сердца, после чего захлопнул дверь, запер на щеколду и обессилено привалился к ней спиной. Выражение его лица стало, что называется, неопределенным.

Аластор перестал смеяться, вытер слезы, уселся поудобнее и язвительно осведомился:

– У кого имеются мысли по поводу и без оного?

– Я туда больше в жизни не сунусь, – заверил приунывшее общество Ши. – Открываю дверь, а оно… оно… ухмыляется…

– Это все из-за штуки, которую мы туда бросили, – убежденно сказал Конан, единственный из всех сохранивший внешнее присутствие духа.

– Хочешь сказать: «Которую Ши туда бросил»? – внес поправку Хисс.

– Какая разница, кто? – заступился за приятеля Джай. – Вопрос в том, что теперь делать?

– Можно нанять с десяток золотарей, вычерпать яму до дна и попытаться найти игрушку, – внес предложение неугомонный Аластор. – Только, думаю, это займет не день и не два. Может, целую седмицу. Привлечем внимание.

– Лорна меня убьет, – севшим голосом проговорил Ши.

– Вряд ли, она женщина донельзя практичная. Привяжет на веревку и скинет вниз – выуживать жезл, – хладнокровно отозвался рыжий Хисс.

– Заткнись, а? – попросил Ши. – Без тебя тошно.

– Может, само прекратится? – не очень уверенно предположил Джейвар. – заколотим дверь, скажем Лорне, что доска сломалась или еще чего…

– Она непременно пойдет проверить, – напомнил Конан.

– Нас погубит варварское упрямство и стремление увидеть все своими глазами, – скорбно провозгласил Аластор. – Еще есть идеи?

– Надо рассказать хозяйке, – гнул свое Конан. – Она поймет.

– Мне бы твою уверенность, – Ши печально глянул на приятеля снизу вверх. – Не-ет, она сначала прикончит меня, а потом станет разбираться.

– Хочешь, я с ней поговорю? – не дожидаясь ответа, Конан повернулся и ушел в дом. Ши равнодушно пнул зазевавшуюся курицу и засвистел мелодию похоронного марша.

Ждать пришлось недолго. Лорна вылетела во двор, точно боевая лошадь, заслышавшая сигнал атаки. Сходство усиливали развевающаяся грива светлых волос и светившаяся в глазах мрачная решимость покарать виновных. Неизвестно, что успел наговорить ей Конан, но настроение трактирщицы весьма точно описывалось словом «смертоубийственное». Не обращая ни на кого внимания, она едва ли не строевым шагом направилась к будке, отпихнула Джая, попытавшегося преградить ей путь, и распахнула дверь.

– Та-ак, – только и сказала она.

Соблазнительный ротик корчился в судорогах. Из его углов стекала мутно-розовая вязкая жидкость, а движения напоминали кашель подавившегося человека, старающегося вытолкнуть застрявшую в горле кость. Очередная попытка увенчалась успехом, изо рта вылетело что-то блестящее, описало в воздухе крутую дугу и упало, подкатившись к ногам Хисса. Тот наклонился посмотреть и сдавленно ахнул.

Рот удовлетворенно облизнулся, наградив хмурую Лорну милой извиняющейся улыбкой. Хозяйка «Норы» сплюнула и с оттяжкой захлопнула дверь, да так, что со стен нужника посыпались чешуйки краски.

– Не верь глазам своим, – еле слышно пробормотал Хисс, бережно поднимая валявшийся предмет. – Вы только посмотрите!

Он держал в ладонях темно-синий кристалл, размером никак не меньше продающихся на городском базаре дынь и ограненный в такой же продолговатой форме. При малейшем движении камень переливался всеми оттенками голубого, лазоревого и бирюзового, напоминая гигантскую каплю.

– Если эту неведомую особу и дальше будет тошнить такими стекляшками, она навеки покорит мое сердце, – Джай, не веря своим глазам, дотронулся до прохладно сияющего камня и ласково провел пальцем по граням.

Спустя миг синее великолепие покрылось сетью мельчайших трещин, и с легким шорохом – такой, наверное, издают рушащиеся воздушные замки мечтаний – превратилось в горстку сизоватой пыли, просочившуюся между пальцев Хисса на землю. Курицы, бродившие вокруг, внезапно решили, что это самый вкусный корм на свете и устремились склевывать мельчайшие крупинки. Проныра с Хиссом дружно и разочарованно застонали, а из-за запертой двери нужника донеслись частые удары – рот извергал поддельные камни, словно откладывающая личинки муха-навозница.

– Тащите доски, гвозди и молоток, – Лорна приняла решение. – Мало ли какая гадость оттуда выползет, – она озабоченно пощелкала пальцами. – Колдуна, может, какого позвать, пусть посмотрит, нельзя ли что сделать… Или лучше жреца?

Ши, чувствовавший себя виноватым, умчался на поиски требуемых инструментов. Бритунийка отправилась за ним, одарив напоследок притихшую компанию уничижающим взглядом.

– Надеюсь, она не имела в виду, что за услуги колдуна придется расплачиваться нам? – нерешительно подал голос Хисс, разгонявший куриц в тщетной надежде отыскать уцелевший осколок кристалла.

– Боюсь, мой друг, наша решительная хозяйка подразумевала именно это, – Аластор поднялся на ноги, отряхивая штаны от приставших к ним соломы и песка. – Джай, во сколько может обойтись изгнание демона или прерывания действия заклятья?

– Понятия не имею! – зло рявкнул Проныра. – Зато старый хрыч сегодня вечером изрядно порадуется: мы будем носиться с высунутыми языками, пытаясь загрести в карман как можно больше. Этот проклятый Ши со своими выходками нас окончательно разорит!

– Кто ж знал, что так получится, – успокаивающе заметил Аластор. – В конце концов, не впервой. Да не смотрите вы, точно плакальщицы на похоронах! Придумаем что-нибудь. Это всего лишь рот, рыгающий фальшивыми камнями, а не разгневанный дракон и не налет стражников! Короче, вы как хотите, я иду собираться.

Он ушел, легко ступая по земле и продолжая украдкой посмеиваться. Хисс глянул ему вслед и безразлично осведомился:

– Какой такой старый хрыч?

– Приходил уродец из Чамгана. На нынешний вечер подвернулась небольшая работенка, – объяснил Джай. Подумал и заявил: – Тебе, пожалуй, тоже стоит пойти. Знаю, это не совсем твое ремесло, но там вроде не требуется особых умений. Поторчите на пару с Малышом у входа, поглядывая по сторонам и отвлекая чрезмерно любопытных. Выручку делим на всех. Согласен?

Хисс кивнул. Ему позарез требовалась кругленькая сумма, но в силу кое-каких причин он опасался даже заикнуться о своем бедственном положении. Возможно, сегодняшняя ночь поможет ему поправить свои дела, и тогда все уладится без особых хлопот. Только при чем здесь Чамган? Да, гномы охотно скупают вещи, чье происхождение весьма сомнительно, однако сами никогда не встревают в людские развлечения навроде грабежей и обшаривания чужих домов. Хотя кто их знает, этих подземных выродков… Они ведь из тех, кто предпочитает загребать жар чужими руками.

Один из главных неписаных законов Шадизара гласит: «Не треплись без надобности». Хисс, поразмыслив, решил следовать ему. Какая разница, что задумали гномы? Дело их компании – выполнить задание, получить деньги и смыться. Просто и незамысловато. Проще, чем отобрать погремушку у младенца.

Взгляд в прошлое: Предупреждение

Мужчина и женщина – хозяин и гостья – за накрытым столом напротив друг друга. Круглый стол – начищенная медь, единственная ножка в виде ствола тонкого деревца, по которому беспечно скользят играющие ящерицы. Он стоит на огромной открытой террасе, на пересечении сверкающих болезненно-белых и темно-охристых квадратных плит.

Над террасой распахнулось застывшее небо, украшенное светлым осколком нарождающейся луны. Купол нависает над пустыней – огромной, живущей, наполненной посвистом ветра, шелестом пересыпающегося песка и тявканьем охотящихся шакалов. На горизонте, где пустыня и небо сливаются воедино, дрожит еле различимый зеленоватый отсвет. Там начинается морское побережье, дремлющий Великий Океан качает сонные, прозрачные волны. Отражение луны и звезд дробится на миллионы частей, Океан превращается в огромный, текучий алмаз с множеством граней, доступный всем и неподвластный никому.

Хозяин и его гостья избегают прямых взглядов. Странные, должно быть, между ними отношения: то ли враги, вынужденные стать друзьями, то ли друзья, поневоле оказавшиеся врагами. А может, то и другое, и третье вместе. Они сидят здесь, посреди холодной, геометрически выверенной террасы, вокруг на многие лиги тянется пустыня, и ничего, кроме пустыни, редких оазисов, караванных путей и звериных троп.

Крылатая тень кружит над ними – неразличимая во мраке, описывая круг за кругом, круг за кругом, черная и безмолвная в черноте. Тень пристально смотрит и слушает.

Мужчине на вид лет тридцать – тридцать пять. Цвета его одежд – красные и черные с золотой каймой. Лицо… Такие лица принадлежат наследникам старинных династий, давно потерявших любые права на трон, последним в роду, помнящим наизусть все легенды о славном прошлом и знающим, что оно не вернется никогда. Он обладает властью, этот человек, но, похоже, она не приносит ему радости, ибо не завоевана, а получена изначально. У него странные, яркие глаза – глубоко посаженные, желтовато-карие, с черным вертикальным зрачком, сжимающимся и расширяющимся. Глаза животного или, скорее, пресмыкающегося. Он смотрит на пустыню, белесо-голубую, исчерченную неуловимыми тенями, и безостановочно верит между пальцами правой руки крохотную золотую подковку. Камни в тяжелых перстнях вспыхивают искрами, подкова вращается, издавая еле слышный звон.

Приехавшая к нему в гости женщина красива. Пожалуй, даже чересчур, вызывающе красива. Ее возраст не поддается исчислению. Миг назад она выглядела наивной девчонкой, сейчас задумаешься, давно ли она справляла свое двадцатипятилетие, спустя еще мгновение сочтешь ее замечательно сохранившейся сорокалетней матроной, чтобы со следующим ударом сердца понять – ей никак не больше шестнадцати. Она высокая, тонкая, затянутая в облегающее платье из переливающейся золотистой ткани. Русые с ярко-рыжим отливом волосы заплетены в косы, уложенные венцом вокруг головы. Она носит вычурные украшения из сплава золота и серебра, у нее зеленоватые глаза, слегка вытянутые к вискам.

В отличие от мужчины, женщина только кажется надменной, распространяя вокруг себя некий ощутимый аромат доступности. Она не королева, хотя отчаянно старается выглядеть таковой, скорее, первая придворная дама, если не случайно угодившая в фавор к правителю уличная красотка. Ее совершенство лишено тепла, несомненная привлекательность не задевает чувств, вызывая только восхищение внешней оболочкой, не более того.

Мужчина зовет ее «Кэто» или, с оттенком снисходительности – «Моя дорогая Кэто». Она называет своего собеседника «Господином» – большая буква отчетливо слышится в хрипловатом насмешливом голосе – и иногда обращается к нему «Саммах». Впрочем, это не может быть подлинным именем – на древних языках Побережья такое слово когда-то тоже означало господина или наставника.

Женщина протягивает руку, схваченную в запястье обручами браслетов, берет чеканный серебряный кубок, но не пьет, а держит перед собой, точно пытаясь разглядеть нечто в его глубинах. Мужчина неожиданно резким жестом швыряет подковку на пол, та скользит через белые и охристые плиты, мимолетно сверкая подобием ночной зарницы. Долетев до края террасы, исчезает за срезом.

– Всякий раз – подковы, – говорит мужчина. Он чуть растягивает слова, его голос похож на отдаленный размеренный звон бронзового гонга. – Это повторяется уже трижды, и только в последний раз стража вовремя заметила присутствие чужаков. К сожалению, охранники едва не позабыли о необходимости взять живьем хоть одного мошенника. Двое убиты, третьего, пойманного, воры пристрелили сами. Остальные удрали. Стражники клянутся, что грабители прыгали прямо в стену. Я потом лично осмотрел это место. Стена как стена, никаких трещин, никаких потайных проходов. Монолит.

– А убитые – они кто? – невозмутимо уточняет женщина. – Знаю, некромантия – не самое приятное занятие в мире, но ты не пробовал их допросить?

– Люди из Шадизара, – помедлив, нехотя отвечает мужчина. – Выполняли чьи-то указания. Больше ничего не знают.

– Значит, кто-то наконец додумался до способа проникать в Сокровищницы незамеченным, – весело заявляет красавица. Саммах одаривает ее весьма нелестным взглядом.

– Случись это только со мной, я бы не удивился. В нашей теплой компании я не пользуюсь особенной любовью. Однако, как я узнавал, гости наведывались ко всем.

– Кроме меня, – женщина делает глоток из кубка.

– Кроме тебя, если ты не лжешь, – соглашается мужчина.

– Похоже, ты заподозрил меня и поэтому пригласил сюда. Для частной беседы, так сказать, – ее голос становится язвительным. – Только, знаешь ли, кражи не относятся к числу моих излюбленных развлечений. Но, даже если бы я увлеклась грабежами, у меня хватило бы ума не разбрасывать после себя золотые подковки. Этому все равно никто не поверит. Слишком просто и незамысловато. Надо полагать, другие находили знаки, указывающие на их врагов?

Молчаливый утвердительный кивок.

– Кэто, я не собираюсь обвинять и выяснять отношения, – сквозь бесстрастную маску проступает раздражение. – Я хочу предупредить тебя – это раз. Второе – я хотел бы услышать твои предположения. Может, ты не слишком умна, но я неоднократно убеждался в том, насколько ты хитра и изворотлива. Теперь ты знаешь все, известное мне. Скажи, что думаешь.

– Гм, – прекрасная Кэто многозначительно возводит глаза к ночному небу и старательно хмурится. – Воры появляются и исчезают, стража ничего не может поделать… Ладно, вот моя первая догадка – оживился кто-то из наших старых врагов или их последователей, решивших отомстить за прежние обиды. Также не исключено, что мы имеем проделки заклятых друзей. Скажем, сии визиты отмечают начало нового круга Игры.

– Мы вроде договорились прекратить эту глупость, – бросает Саммах. – Что до старых врагов… В этом есть некий смысл. Продолжай, моя дорогая.

– Ты не пробовал обратиться к тому, кто рожден красть и обманывать? – выпаливает женщина. – Вдруг он принялся за старое?

– Он почти не вылезает из своего владения, – качает головой мужчина. – Разумеется, этого типа я проверил в первую очередь. После всего, что случилось в последний раз, когда его вынудили дать клятву оставаться в стороне, он совершенно потерял интерес к нашим делам. Его волнуют только его проказы, его маленькие войны, его друзья и подружки.

Женщина надолго задумывается, кусает губу и нерешительно спрашивает:

– А Ключи… Ключи Обманщика? Вдруг это они?

– Ключи Обманщика – вымысел от первого до последнего слова! – на этот раз ее собеседнику изменяет выдержка. – Кэто, ты же отлично помнишь: его приперли к стене и он, спасая свою шкуру, незамедлительно выдумал эти Ключи! Их не существует!! Они плод его не в меру развитого воображения!!! Он же Обманщик, Кэто! Обманщик до мозга костей!..

– Вот именно, – тихо произносит женщина, и Саммах замолкает. – Если бы они существовали, они обладали бы именно такими свойствами: открывали все, в том числе и Сокровищницы. Мы не знаем. Он вполне мог создать их и спрятать.

– Но зачем? С какой стати, спустя столько лет, он вдруг решил бросить нам вызов? – недоуменно обращается к луне и пустыне человек в алом и черном. – Он никогда не обладал особенной силой и старался ни во что не вмешиваться.

– Может, ему надоело, что с ним никто не считается, – взмахивает ресницами Кэто. – Или он обрел какой-то новый источник могущества. Ты ведь сам сказал – он Обманщик. Никто из нас не может поручиться, что проведал хоть немного о его замыслах.

– Это так, – вынужден согласиться Саммах. – Но я уверен – у него не хватит решимости на подобное.

– Смог же он наведаться к тебе и улизнуть безнаказанным, – легкомысленно бросает женщина. – Или поручил кому-то. Во всяком случае, если такая история произойдет в моем доме, я знаю, что немедля сделаю.

– Что? Отправишься к нему? – мужчина презрительно хмыкает. – Он надает тебе кучу ничего не значащих обещаний, заверит в своей полнейшей невиновности, под конец затащит в постель и к утру ты безоговорочно поверишь всему, что он говорит. Так случалось уже не раз.

– Слышу голос зависти и уязвленного самолюбия, – патетически возглашает Кэто, поднимая бокал. – Позволь узнать, что предлагаешь ты, о мудрейший?

– Подождать, – холодно роняет Саммах. – Впрочем, если считаешь нужным проведать нашего давнего друга в его убежище – воля твоя. Я лишь предупредил, чтобы ты знала, откуда ожидать удара.

– Премного благодарна, – фыркает Кэто. – Что тебя вообще больше волнует – наказание виновных или возвращение похищенного? Кстати, я не вижу особых причин для беспокойства. Пусть украденные безделушки немного поболтаются среди людей. Так даже забавнее.

Женщина встает и, постукивая каблуками, идет к низкой ограде террасы. Золотая гибкая фигура пересекает красные и белые квадраты, грациозно присаживается на парапет – каждое движение выверено и отточено. Мужчина равнодушно смотрит вслед: о чем бы не заходила речь, у Кэто на уме всегда только одно. Конечно, она хороша. Хороша до головокружения, которое очень быстро проходит. Никто не остается с ней надолго, кроме таких же хорошеньких пустышек, как она сама. Сколько не учи, не втолковывай, не разъясняй, Кэто верна себе. Однако высказанная ею мысль насчет Ключей не лишена некоторой привлекательности. Вызнать бы достоверно, есть эти распроклятые Ключи на свете или нет… Пожалуй, стоит отправить Кэто к Обманщику. Даже если она ничего не разузнает, то привлечет его внимание. Пусть помается головной болью, стараясь отвязаться от настырной красотки. Почему, почему этот упрямец предпочел отказаться от всего, стать изгоем, похоронить себя в глуши вместо того, чтобы согласиться на взаимовыгодный союз? Или?.. Или там, в своем захолустье, укрывшись от всех, он без помех вымыслил новую затею? С него станется… Ладно, придется уделить Кэто заслуженную толику внимания, а подумает невесть что.

Полумесяц луны устремляется к неровной, зыбучей поверхности Океана. Серая лиса, принюхиваясь, трусит через барханы, оставляя за собой ровную строчку неглубоких следов, заносимых песком. Два человека смотрят с высоты террасы на пустыню, мужчина обнимает женщину за плечи, поворачивая лицом к себе. Та с готовностью запрокидывает голову, прикрывая глаза. Тень в высоте наклоняет крыло, поворачивая на новый круг, и испускает долгий, пронзительно-звенящий крик.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Изящное искусство грабежа

Никто в Шадизаре в точности не помнил, в честь каких событий площадь Трезубца получила свое название и что символизирует установленный в ее центре монумент – вырубленный из серого гранита трезубец высотой в десяток локтей. С одной стороны площадь ограждала глухая стена Чамгана, с другой – склады, лавки и дома торговцев. Днем тут собирались продавцы и перекупщики шерсти, ночью засыпанное щебнем пространство пустовало, если не считать бродячих собак, сторожей и прикорнувших под стенами нищих.

Дом, возле которого гном Альбрих поджидал нанятых им людей, оказался двухэтажным сараем, принадлежавшим, если верить крикливым гербам и вывескам, торговому сообществу «Фарсул и Компаньоны – Шерсть, Ткани, Кожа». Здание охраняла троица скучающих громил и крупный черный пес, страдавший несварением желудка и громко пускавший ветры. Джай, указав на стражей, вопросительно поднял бровь, безмолвно намекая, придется ли от них избавляться. Альбрих помотал головой и повел компанию в обход, на задворки склада. Там он жестами велел отодвинуть какие-то бочки и ящики, подцепил замаскированную крышку лаза и, дрыгнув ногами, скрылся в темном отверстии.

Изнутри склад почтенного товарищества Фарсула и Компаньонов выглядел точно также, как любое иное сооружение подобного назначения. Громоздкие тюки с шерстью, свертки тканей, сундуки, лестницы, столы приказчиков, кипы выделанных кож – ничего примечательного. Гном зажег один из принесенных с собой потайных фонарей и тщательно задвинул заслонку, оставив пробивающийся наружу тонкий лучик света.

– Куда? – шепотом спросил Хисс. Ответом ему послужило раздраженное шипение гнома и тычок, полученный от Джейвара.

Альбрих рыскал между грудами ящиков, как выслеживающий мышей кот. Дважды он заставлял людей перетаскивать тяжеленные кипы шерсти с места на место, пока не забрался в закуток, признанный требуемым. Поставив фонарь на деревянный пол, гном сосредоточенно забренчал связкой ключей, подбирая нужный. Отыскал, на ощупь сунул в скважину, закряхтел, открывая створки, но на предложение помощи огрызнулся, велев смотреть по сторонам.

За дверцей, искусно сделанной заподлицо с полом склада, начинались ступеньки вниз. Ши, заглянув через плечо Альбриха, насчитал около десятка – дальнейшие терялись во мраке – и озадаченно подумал: как гномам удалось незаметно от владельцев и работников склада отгрохать такое сооружение? Может, торговцы входят в долю с обитателями Чамгана? Тогда к чему разводить такую таинственность?

– Идти, – Альбрих начал спускаться вниз, светя себе фонарем. Джай, повозившись, зажег второй и сунул его Хиссу. Люди цепочкой потянулись за удаляющимся гномом, бросая по сторонам удивленные взгляды, но помалкивая.

Судя по некоторым признакам, ход был не творением подземного народца, а уцелевшей частью какого-то древнего сооружения. На протяжении спуска вниз и первых пяти-шести шагов стены вокруг складывались из обыкновенной желтовато-серой глины, внезапно сменившейся отполированным черным обсидианом, прорезанным более светлыми жилами. Коридор имел локтей пять ширины и полтора человеческих роста высоты, никуда не сворачивал, боковых ответвлений на глаза тоже не попадалось. Альбрих бодро шлепал впереди, замыкавший цепочку Конан вдруг догнал и окликнул Джая, задав неожиданный вопрос:

– Почему нет пыли? По запаху это давно брошенное место, отчего тут чисто?

– Наверное, гномы каждый день шляются тут со щетками и тряпками, и подметают, – со смешком предположил Хисс. – А вообще Малыш прав, местечко более чем загадочное.

– Говорят, под Шадизаром лежит целый лабиринт забытых катакомб, – зловеще зашептал Ши. – Раз гномы любят копаться в земле, неудивительно, что они тут все знают. Наверное, Альбрих наткнулся на этот проход, узнал, куда он ведет и не захотел делиться найденным с остальными…

– Со своими не захотел, а столь презираемых гномами людей, значит, позвал? – еле слышно процедил Аластор. Чем дальше компания удалялась по подземному ходу, тем ему становилось беспокойнее. В какой-то миг, заколебавшись, он собрался предложить Джаю повернуть обратно. Тихий и безмолвный коридор внушал ему тревогу. Слишком все гладко шло, слишком безобидным и хорошо сохранившимся выглядел туннель. Аластор попытался вообразить план города и прикинуть, в каком направлении проложен коридор, но не смог этого сделать. Редко подводившее его чувство направления отказывалось служить. Если он не сбился со счета, они прошли не меньше трех перестрелов и сейчас могут с равной вероятностью находиться как под Чамганом, так и под торговым кварталом Сахиль.

Взломщик замедлил шаг, поравнялся с мальчишкой-варваром. Тот казался спокойным и полностью занятым наблюдением, но Аластор не поверил этой привычной маске.

– Можешь определить, куда мы идем? – тихо спросил он. – Сторону света?

– Полдень и слегка к закату, – чуть поразмыслив, отозвался Конан. Вопросительно нахмурился и поправил сам себя: – Нет, к восходу. Или все-таки к закату?

– Не трудись, со мной то же самое, – признался Аластор. – Кажется, будто все сместилось. Полдень на восходе, закат на полуночи.

– Дурное место, – вынес приговор Конан.

– Что поделать, соглашение превыше всего. Придется топать до конца.

– Оба вы бредите, мы идем точнехонько на полночь, – встрял нахально подслушивавший Ши. – И вообще, чего вы разводите панику? Коридор как коридор, странноватый, что с того? В этом паршивом городке полно мест, о которых мы слышим в первый раз или ничего не знаем. Альс, не трепыхайся по пустякам. Хотите, расспрошу лысого недомерка, чья эта нора?

Не откладывая намерения в долгий ящик, Ши трусцой побежал догонять гнома. Однако проявить законное любопытство ему не удалось: Альбрих остановился, жестом приказывая соблюдать молчание, и собрал донельзя заинтригованных людей вокруг себя.

– Конец, – сипло проронил он. – Придти. Сейчас вы войти и начать искать вещь. Они походить на маленький бутыль. Вот такой, – он показал разведенными пальцами. – Из хрусталь или цветной стекло. Берите любой, какой увидите. Мне нужны только флакон, прочее – вам.

Сочтя раздачу наставлений законченной, Альбрих посветил в глубину коридора. Луч тусклым пятном отразился на полированной бронзовой поверхности. Черный туннель завершался низкой дверью, внахлест обшитой узкими металлическими листами. Посредине торчала отлитая из ярко-красной меди кошачья голова, державшая в зубах кольцо. Гном небрежно потянул за него, створка, издав приглушенный скрип, приоткрылась. В коридоре стало светлее – изнутри просочился неяркий дрожащий отсвет.

– Начали, – Альбрих отступил в сторону, командование перешло к Джаю. – Ши, проверь, как и что.

Маленький воришка беззвучно юркнул в щель и сгинул. Проныра начал шепотом отсчитывать проходящие мгновения, стараясь не частить и подозревая, что остальные заняты таким же делом.

Он добрался до шестого десятка, когда дверь отворилась пошире и высунулась голова Ши.

– Что-то вроде приемной залы, по сторонам две комнаты без выходов, большая лестница наверх, – торопливым шепотом доложил лазутчик. – Свечи горят, однако никого не видно и не слышно.

Джай кивнул и шагнул к дверному проему. Страха он не испытывал, только жгучее любопытство и незнакомое волнение – неужели к нему наконец-то пришел давно ожидаемый успех? Проныру не заботило, кому принадлежит дом, в который они собираются проникнуть, он больше тревожился, как бы его приятели не наделали глупостей и как бы въедливый гном не попытался надуть их при расчете. Начнет твердить, мол, нужную вещь не нашли и договор расторгнут. Скаредные они, эти гномы, воды в дождь не допросишься, а у самих в Чамгане, как говорят, полные подвалы золота накоплены. Все им мало, только и думают, где бы еще добыть! Одно слово – нелюди. Нелюдя и обмануть не жалко, только как бы это половчее устроить? Надо намекнуть Аластору, он сообразительный, авось придумает.

* * *

Конану ни разу в жизни не доводилось оказываться в столь богатых домах, и посему он испытывал настоящие мучения. Очень хотелось рассмотреть обстановку повнимательнее, но в нынешнем предприятии на него возлагалась роль охранника и сторожа. Он честно пытался ее выполнять, однако любопытство постоянно оказывалось сильнее.

Дом, куда они попали, выглядел как настоящий дворец. Во всяком случае, именно такими в представлении Конана рисовались прославленные дворцы Полуденных стран. Даже особняк городского советника Намира, куда они с Джаем наведались не далее, как два дня назад, изрядно проигрывал по сравнению со тутошним великолепием. Здешний хозяин, похоже, мог выполнить любую свою прихоть. Даже приказать обтянуть стены разноцветным шелковыми тканями. Интересно, для чего?

– Здесь живет сорока в человеческом обличье, – бросил Хисс, обшаривавший высокий шкаф черного дерева с многочисленными ящичками.

– Почему сорока? – немедленно уточнил Конан. – Мне кажется, тут… – он запнулся в поисках подходящего слова, – …красиво.

– Слишком крикливо, слишком блестяще, слишком много золота, истраченного напрасно, – снисходительно отозвался рыжий, выковыривая ножом заупрямившийся ящик. – Денег у владельца завались, только воображения не хватает. Нельзя на красную стену вешать оранжевый ковер, вдобавок цеплять на окна зеленые шторы и лепить повсюду золоченые карнизы. Конечно, получается ярко, но совершенно безвкусно. Глаз режет.

– Не понимаю, – честно признался Конан.

– Так может выглядеть дорогой бордель, а не приличный дом, – ящик сдался, выплюнув пригоршню разномастных украшений. – И безделушки такие же – ценные, но донельзя аляповатые. Интересно, к кому мы наведались? Будь другом, кинь сюда мешок – вон тот, на кресле валяется.

Убедившись, что Ши не заблуждается и в нижних помещениях нет ни одной живой души, компания осторожно поднялась на следующий этаж. Альбрих с ними не пошел, отговорившись необходимостью караулить дверь в подземный ход.

Наверх вела широченная лестница бело-желтоватого мрамора, украшенная вазами, в которых росли цветы – с первого взгляда настоящие, со второго – искусно вырезанные из цветного камня. Площадки между пролетами охраняли бронзовые статуи, слегка тронутые зеленоватой патиной – лежащие и сидящие пантеры. Таких площадок насчитывалось ровно три. Преодолев их, маленькое незваное сообщество рассыпалось по комнатам, обшаривая на предмет вещиц, представляющих ценность.

Джай и Аластор разыскивали тайники, Ши и Хисс под охраной Конана потрошили сундуки и туалетные шкафчики, перебрасывая их содержимое в мешки и уделяя особое внимание любым флаконам. Таких попадалось множество – совсем крохотных и побольше, заполненных непонятными жидкостями, хранящихся в отдельных шкатулках и просто стоящих на столах. Сначала хватали все подряд, потом Аластор высказал дельную мысль, что самые ценные наверняка отложены отдельно. После этого начали собирать только футляры и коробочки – пусть Альбрих сам выбирает, что ему нужно. Когда набирался мешок, Ши убегал вниз, относя добычу гному. Тот, бурча под нос нечто неразборчивое, возился со сверкающе-звенящей горкой, нависая над ней, как сказочный демон над своими сокровищами.

– Альс, подойди-ка сюда, – Хисс стоял у высокого окна, завершавшегося изящно выгнутой на туранский манер аркой, и, отодвинув багрово-алую штору, всматривался в темноту. Аластор, только что отыскавший за большой картиной с весьма игривым сюжетом подозрительный камень, слегка отличавшийся по цвету от соседей и собиравшийся проверить, не прячется ли за ним какого секрета, с неохотой оторвался от своего занятия. – Посмотри, какой туман.

За окном колыхалось пепельно-черное марево, сквозь которое иногда с трудом пробивался блеклый лунный свет.

– Откуда он взялся? – недоуменно спросил Хисс. – Чтобы летом в Шадизаре туман? Его и осенью не часто увидишь! Вдобавок, когда мы болтались возле Трезубца…

– Никаким туманом не пахло, – закончил Аластор.

– Угу, – рыжий оглянулся и перешел на почти неслышный шепот: – Я слышал, вы с Малышом пытались прикинуть, в какую сторону мы идем. Так вот, я поразмыслил… В окрестностях Чамгана нет таких дворцов. Сомневаюсь, чтобы в нашем убогом городишке вообще кто-то владел подобной роскошной игрушкой, а, владея, оставил без присмотра. Если хозяева отбыли на лето в горы, то где сторожа? Почему мебель не в чехлах? Такое чувство, что миг назад здесь околачивалась сотня человек, но, услышав нас, попряталась. Признаться, я несколько сбит с толку. Нашему сегодняшнему улову позавидуют все, но нужно еще выбраться отсюда…

– Не доверяешь Альбриху?

– Я вообще никому не доверяю, – пожал плечами Хисс. – А гномам – больше всего. По-моему, пора сматываться. Мы ведь не сможем унести весь дворец.

Аластор нахмурился, став похожим на нахохлившегося ястреба. Размышлял он недолго, а поступил и вовсе неожиданно, вместо разумного предложения спросив:

– Ты помнишь Ларка?

– Белобрысого? – уточнил Хисс. – Гончую? Конечно. Он со своими оболтусами частенько заглядывал к нам в «Нору», посидеть, поболтать.

– Когда ты видел его в последний раз? Его самого или кого-нибудь из его шайки?

Хисс пожевал губами, уточняя.

– С поллуны будет. При чем тут Ларк?

– Может, и не при чем, – задумчиво протянул Аластор. – Витали разные слухи… Их компания вдруг стремительно пошла в гору, при том условии, что никаких крупных дел они не проворачивали. Прошлой луной, в самом конце весны, я как-то заглянул в «Золотой павлин», ты его знаешь, трактир возле площади Скачущих Коней. Там как раз околачивался Силли, дружок Ларка. Золото у него аж из задницы сыпалось. После второго кувшина шемского он начал плести какую-то околесицу о дворцах, откуда они вынесли все до последней монетки, и дверях, ведущих в небывалые места.

– Гм, – Хисс выглядел озадаченным. – А дальше?

– Дальше пересказываю со слов Ши и за точность не ручаюсь. Одна из танцовщиц в «Павлине», некая Элата – его подружка. У Элаты есть приятельница из тамошних красоток, Ньяра. Она девушка Гончей. Около трех седмиц назад Ларк примчался в трактир, и, по словам Элаты, вид у него был как у человека, увидевшего собственную смерть. Он швырнул хозяину с полтысячи золотых, объявил, что выкупает контракт Ньяры, и, не дав ей даже толком собраться и попрощаться, утащил с собой. Больше их в городе, как я понимаю, не видели. Силли с тех времен странствует по кабакам Нарикано и Скены, беспробудно пьет и через слово поминает злобных духов. Прочие люди из компании Ларка исчезли. Остальное додумывай сам.

– Может, поссорились с кем и их того? – Хисс выразительно отчеркнул ребром ладони по горлу. – А Ларк забрал девчонку и дал деру, пока его не прикончили. Или наоборот, разжились деньжатами и решили перебраться в местечко получше, чем дыра под названием Шадизар.

– Возможно, возможно, – Аластор покосился в вязкую муть за окном. – В этом ворохе трактирной болтовни меня крайне настораживает упоминание о невиданных сокровищах, хранящихся в несуществующих дворцах.

– А про гномов Силли не говорил? – проявил способность к увязыванию разрозненных сведений Хисс.

– Про гномов – нет, – разочаровал его Аластор. – Ладно, будем начеку. Авось, все обойдется. Чудовища пока из стен не лезут и разъяренные хозяева тоже не показываются.

* * *

В дверь сунулся Джай, возившийся в соседней комнате, и с ехидной ухмылкой позвал глянуть, что он обнаружил. Его находка, к сожалению, не двигалась с места, но внимания заслуживала – огромное, человек на пять или шесть, роскошное ложе, стоявшее на возвышении, застеленное отрезами шелка и пестрыми леопардовыми шкурами. Вычурная изогнутая спинка красного дерева с позолотой, витые столбики по углам, бархатные складки балдахина… Хисс восхищенно засвистел, и именно в этот миг, ни раньше и ни позже, компания увеличилась на одного человека.

Возле изголовья гигантской кровати открылась низкая дверца, из нее, наклонив голову, выбрался человек, аккуратно закрыл створку и выпрямился. Узрев пялившееся на него общество, панически ойкнул и совершил ошибку – вместо того, чтобы попытаться юркнуть в тайный ход, которым пришел, бросился к дверям.

На пути беглеца оказался Ши, а замориец всегда таскал с собой маленький увесистый мешочек, под завязку наполненный обычным песком и болтавшийся на длинном ремешке. Неизвестный даже не успел понять, что прилетело ему в висок, отправив прямиком в страну снов. Ши на лету подхватил падающее тело и обрадованно провозгласил:

– Мне везет! Девчонка!

Критически оглядев трофей, уточнил:

– Причем хорошенькая.

Незнакомка, так невовремя появившаяся в спальне, походила на уроженку Кофа – чернявая, пухленькая и довольно смазливая. Одетая в полупрозрачную ярко-голубую тунику, перехваченную в талии серебряным пояском, она выглядела весьма соблазнительно.

– А твердил: никого нет, никого нет, – с досадой бросил Джай. – Ладно, свяжите ее, заткните рот и положите куда-нибудь.

Ши пристально рассматривал потерявшую сознание девушку и совсем не торопился выполнять приказание. Наоборот, его подвижная физиономия приобрела на редкость мечтательное выражение.

– Честное слово, я насквозь вижу, сколь гнусные замыслы роятся в твоей голове, – укоризненно протянул Аластор. – Оставь бедную крошку в покое. Ты не забыл, зачем мы сюда пришли?

– Может, я встретил мечту всей жизни, – Ши уложил незнакомку на кровать и осторожно похлопал по щеке. – Слушайте, имейте хоть каплю совести! Когда мне доведется снова угодить в столь роскошное местечко?

– В «Алмазном водопаде», уверяю тебя, ничуть не хуже… – начал Хисс.

– Ага, только ночка там стоит больше, чем мне удается добыть за год, – Ши умоляюще воззрился на Проныру. – Я быстро! Ну будь человеком!

Джай сокрушенно махнул рукой. Проще разрешить, чем связываться, иначе хлынет целый ливень жалоб на несправедливость и горькую судьбу. Ши возликовал, затормошил медленно приходившую в себя девицу и окликнул неодобрительно взиравшего на происходящее Конана:

– Волосатик, как насчет компании?..

– Что-о? – удивительно, сколько эмоций можно вложить в одно короткое словечко. Преобладали отвращение и искреннее презрение к намерениям приятеля.

– Говорят, варвары имеют все, что шевелится и относится к женскому полу, – беспечно отозвался Ши, успевший расстегнуть пояс девушки и теперь возившийся с ее туникой. – Разве нет? Тогда ты какой-то неправильный варвар…

Аластор остановил угрожающе шагнувшего вперед Конана и небрежно заметил:

– Возможно, мой друг, неверно именно твое представление о варварстве. Малыш у нас противник насилия по отношению к слабому полу. А тебе, Ши, кастрация изрядно облегчила бы жизнь. Представляешь, скольких неприятностей ты избежал бы в будущем?

– Пошел знаешь куда? – раздраженно огрызнулся Ши. Он умудрился запутаться в складках просторного одеяния незнакомки и, не мудрствуя, разорвал тонкую ткань на полосы.

Красотка наконец очнулась. Испуганной она не казалась, скорее, донельзя изумленной и растерянной. Вяло попыталась отпихнуть Ши, не преуспела и заплетающимся языком спросила:

– Как вы сюда попали?

– Через дверь, моя прелесть, – отозвался Ши, бесцеремонно перекатывая слабо отбивавшуюся девицу на живот. – Ты бы помалкивала, идет? Эти господа сейчас удалятся… Сгиньте, в конце концов! Тут что, балаган?

– Скорее, зверинец, – съязвил на прощание Хисс. – Желаю удачи. Потребуется помощь – зови, не стесняйся.

Компания, похохатывая, вывалилась за дверь. Замешкавшийся Хисс собирался оставить щелку, дабы, выждав момент, слегка подпортить Ши удовольствие, но Джай прогнал его осматривать комнаты дальше по коридору.

* * *

Аластор вернулся к столь заинтересовавшему его камню в облицовке стены. Помаявшись в коридоре и убедившись, что никакой опасности не предвидится, Конан забрел посмотреть на взломщика за работой. Неуверенно присел на хрупкого вида кушетку с выгнутыми ножками – та угрожающе хрустнула – и замер, не забывая иногда поглядывать вдоль длинной анфилады покоев. Альс не обращал на зрителя никакого внимания. Он, насвистывая, рассматривал каменную плиту, иногда постукивая по ней странного вида инструментами. Обрадованно кивнул и занялся совершенно непонятным делом: осторожными движениями словно раздвигал натянутую перед стеной паутину.

Дождавшись, когда Аластор сделает перерыв, Конан полюбопытствовал:

– Там, в стене, что-то спрятано? Почему ты просто не вытащишь камень?

– Потому что он защищен, – весело отозвался Аластор. Он несколько раз быстро сжал и разжал кулаки, и снова принялся за уборку невидимых нитей.

– Чем? Я ничего не вижу.

– Тут что-то вроде охранного заклинания, – взломщик совершил неуловимо-стремительное движение кистью. – Сейчас попробую сделать его видимым.

В воздухе постепенно возникли мерцающие очертания переплетенных тонких жгутов – красных, синих, ярко-желтых. Они выныривали прямо из каменной толщи, частой сетью опутывая тайник. Аластор сумел проделать в бледно светящейся завесе пару отверстий, достаточных, чтобы пропустить человеческую руку, и теперь неспешно вертел в крохотной замочной скважине какими-то проволочками и хитроумно изогнутыми крючками.

– Это магия? – настороженно спросил Конан. – Ты в ней разбираешься?

– Слабенькая, – Аластор резко провернул проволоку в замке, добившись тихого щелканья. – И знаю я о ней ровно столько, чтобы уловить ее присутствие и понять, хватит ли у меня ума с ней справиться, не подняв на уши весь город… Готово, – последнее слово он произнес нараспев, довольный своими умениями. – Не слышу восхищенных кликов толпы.

Он отодвинул в сторону толстую дверцу, сработанную из нескольких железных листов и накрытую снаружи каменной плиткой. Цветные нити начали быстро меркнуть, растворяясь. Аластор заглянул в открывшийся тайник и аккуратно выволок из него большую плоскую шкатулку, обтянутую синим сафьяном. Шкатулка закрывалась на обыкновенный позолоченный крючок, внутри нее в бархатных гнездышках красовались пять флакончиков, выточенных из цельных ограненных камней. Содержимое флаконов искристо поблескивало, переливаясь всеми оттенками розового и золотистого.

– Спорим, лысый коротышка охотился именно за этим?

Поставив коробку на низкий столик, Аластор на всякий случай еще раз пошарил в секретном ящике и присовокупил к добыче круглую хрустальную склянку, сделанную в форме апельсинового плода. Наполнявшая ее густая жидкость имела сочный оранжевый цвет. Аластор вытащил граненую пробку, понюхал и сдавленно чихнул.

– Похоже на туранские ароматические снадобья для женщин, – сообщил он. – На мой вкус, чрезмерно приторно и слишком много мускуса. – Подбросил флакон в ладони и отправил в мешок на поясе, решив: – Отдам Ферузе, может, ей понравится.

– А что ты скажешь Альбриху? – не преминул напомнить Конан.

– Ничего, – искренне удивился взломщик. – Если ты не будешь болтать, он останется в блаженном неведении и не обеднеет от потери одной крохотной бутылочки. Ведь так?

– Но…

– Малыш, Малыш, – тон Аластора обрел язвительно-сочувственные нотки. – Твоя варварская честность тебя погубит. Сдается мне, ты свалился на наши бедные головы с единственной целью – служить ходячим укором совести. В этом городе нужно заботиться прежде всего о собственной шкуре и собственном кошельке, прочие подождут. И не надо взирать на меня столь укоризненно. Я все-таки прожил на свете побольше тебя и знаю, что говорю.

– Вот интересно, – обратился к распахнутому ящику Конан, – как запоет этот тип, узнав, что беда грозит его подружке?

– Уел, – с натянутым смешком признал взломщик и немедля отомстил: – Кстати, позволь узнать, как ты умудряешься обходиться без общества таковой особы? Неужто страшные подозрения Ши имеют под собой основу?

– Не твое дело, – огрызнулся Конан и вовремя прикусил язык, чтобы не спросить, о каких именно подозрениях на его счет распространяется Ши. Он выяснит это лично и отучит кое-кого распускать слухи.

– Ой, какие мы страшные и грозные, – Аластор скорчил испуганную рожу, укрывшись за собственным горбатым носом. – Ладно, время делать ноги. Ничто не длится вечно, особенно благосклонность удачи.

Он подхватил найденную шкатулку и захлопнул лязгнувшую дверцу тайника.

Хисс, дожидаясь сбора компании, устроился на перилах лестницы и по всегдашней привычке вертел нож между пальцами. На вопрос, где Джай, ответил указующим кивком и вопросительно глянул на синюю коробку, принесенную Аластором. Тот жестом базарного фокусника поднял крышку.

– Считаю до трех! – прилетел из глубины коридора рассерженный голос Проныры. – Иначе останешься здесь! Раз, два…

– Ши явно увлекся, – вполголоса заметил Хисс, оценивающе рассматривая сверкающие флаконы.

– Три! – рявкнул Джейвар. Стукнула закрывающаяся дверь, донеслись неразборчивые причитания оправдывающегося Ши. Вскоре показался сам источник неиссякаемой болтовни и жалоб, подгоняемый тычками в спину, но ухмылявшийся от уха до уха.

– Она хоть жива, эта бедная девочка? – скорбно осведомился Аластор.

– Спросил бы лучше, жив ли я, – Ши обалдело потряс головой. – Думаешь, чего я там возился? Она меня не отпускала!

– Врет в глаза друзьям и не краснеет, – возмутился Хисс.

– Зато ты скоро лопнешь от зависти, – с достоинством отпарировал Ши.

Препираясь и делясь впечатлениями, общество достигло средней площадки между пролетами, когда наверху раздался пронзительный, режущий уши визг. Ши вздрогнул и съежился, остальные недоуменно переглянулись.

На всходе появилась растрепанная женская фигурка, кутавшаяся в обрывки голубой туники. Девица вопила, не переставая, сжимая в высоко поднятой правой руке нечто вроде ярко-красного яблока или кристалла, окруженного аурой радужного сияния. Размахнувшись, она изо всей силы треснула загадочным предметом по выпуклому лбу бронзовой пантеры. Алое яблоко разлетелось брызгами или осколками, издали не разглядеть. Девушка качнулась, плюхнулась на ступеньки и истерически захохотала, всхлипывая и стуча босыми пятками по мрамору. Ее неразборчивые и яростные крики внезапно превратились в отчетливые слова:

– Трепло! Евнух несчастный, вот ты кто! Ремень моченый, кишка болтающаяся!..

– Что ты с ней сделал? – голосом разгневанного папаши вопросил Хисс, поворачиваясь к приятелю. – Или не сделал?

– Н-ничего… – пробормотал Ши. Он испуганно попятился, оступился и, потеряв равновесие, загремел вниз, растянувшись на площадке и свалив вазу с каменными цветами. Разумеется, она просвистела в волоске от головы заморийца, щедро осыпав его черепками. Джай обреченно возвел глаза к небу, точнее, к заменявшему его потолку, украшенному живописной фреской с изображением штормового моря и летящего прямо на скалы корабля. Ши, надо отдать ему должное, умеет находить себе приключения!..

– Она шевелится, – очень спокойно произнес Конан. Ему не понадобилось повышать голос, чтобы быть услышанным.

– Кто? – не понял Джай.

– Пантера, – ответил неожиданно помрачневший Аластор. – Статуя.

– Че-го? – Джай решил, что ослышался или эта парочка выбрала крайне неподходящее время для шуток.

– Она живая! – истошно завопил Хисс и, прыгая через две ступеньки, ринулся вниз. Девица торжествующе заулюлюкала. Ши с трудом поднялся на четвереньки, сел и обхватил голову руками, потеряв всякий интерес к окружающему миру.

Темно-желтая, в разводах зеленоватой патины скульптура, мирно лежавшая на низком гранитном пьедестале, медленно поднялась на ноги, потянулась и зевнула. Она не обросла положенной черной шерстью, оставаясь гладкой бронзовой отливкой, отчего ее клыки и когти выглядели вдвойне опаснее. Всклокоченная девица толкнула пантеру в металлический бок, указывая на грабителей. Зрачки огромной кошки, сделанные из шариков прозрачного янтаря, скосились влево-вправо, замерли на кучке толпящихся внизу людей. Животное рыкнуло – словно неподалеку часто забил медный гонг.

Зверь мотнул коротким хвостом и сделал первый шаг. Мрамор проседал под его тяжестью, покрываясь сетью разбегающихся трещин.

– Бежим, – отчетливо проговорил Аластор, изо всех сил ударяя в бок Джейвара, застывшего на месте с полуоткрытым ртом и выпученными глазами. Проныра очнулся и, нащупывая ступеньки, начал спускаться, не в силах оторвать взгляд от тяжеловесно-грациозного существа. Девица, перегнувшись назад, подтащила к себе громоздкий железный ящик, достала еще одно яблоко и вызывающе помахала им. – Ши, вставай! Вставай, тебе говорят! Надо удирать!

Ноги и глаза Ши упрямо разъезжались в разные стороны, однако с помощью Джая он заковылял по лестнице. Пантера достигла верхней площадки и припала на передние лапы, готовясь к прыжку.

– Малыш, не геройствуй! – отчаянно взвыл Аластор, поняв намерения своего спутника. – Она тебя растопчет и не заметит!

– Подумаешь, кошка-переросток, – пренебрежительно бросил Конан.

«На редкость точное и краткое описание как варварского взгляда на мир, так и собственного характера, – успел подумать Аластор. – Феруза права, впрочем, она всегда права… Мальчик не случайно пришел в город и не случайно наткнулся именно на нее».

Снизу донесся вопль Хисса, сообщавшего, что Проныра и Ши благополучно добрались и умолявшего остальных пошевеливаться. Девушка свесилась через перила и с явным удовольствием созерцала побоище. Аластору смутно показалось, будто он слышит топот многих приближающихся ног. Вопли оскорбленной невинности наконец достигли слуха обитателей таинственного дворца, значит, вот-вот пожалуют охранники. Встречаться с ними совершенно не хотелось. Вдобавок только что раздался звон разбившегося стекла. Похоже, спятившая девица оживила вторую пантеру.

Бронзовый зверь и человек сцепились, покатившись по ступенькам и застряв на нижней площадке головоломным переплетением дергающихся рук, ног и лап. Взломщик удачно проскользнул мимо них, устремляясь через просторный входной зал к распахнутой двери в подземный ход. Позади раздавался звенящий клич животного и срывающиеся вопли Конана, выкрикивавшего что-то на своем жутчайшем наречии. В дверном проеме яростно и неразборчиво голосил Джай, отталкивая Альбриха, вцепившегося в кольцо и пытавшегося закрыть створку.

Аластор добежал до них, зло врезал гному по костяшкам пальцев ребром шкатулки – удивительно, как она не потерялась в суматохе. Альбрих взвыл, отпустил медное кольцо и прижал ладонь ко рту. Коробка полетела к опешившему Джаю, а Аластор помчался обратно, кляня себя всеми последними словами, какие только знал.

Конан умудрился вцепиться пантере в выемку на горле и медленно, страшно медленно отжимал назад лязгающую металлическими клыками голову. Они до ужасающих мелочей походили на набивший оскомину сюжет аллегорических статуй – человек, сражающийся со зверем.

– Ты идиот, – в последний раз напомнил себе взломщик, прикинул расстояние и собственные возможности, оттолкнулся от перил и взвился в воздух. – Времена подобных трюков давно канули в прошлое! Ты сейчас шею себе свернешь, придурок!..

Каблук сапога Аластора с коротким хряском ударил в левый глаз животного, отбросив зверя назад. Ярко-желтый янтарный шарик, вращавшийся в бронзовой глазнице, треснул и рассыпался. Пантера взревела так, что дрогнули стены, и судорожно замолотила передними лапами. Конан увернулся, лихо сиганув через перила. Аластор, неуклюже приземлившийся после на редкость удавшегося прыжка, не сумел повторить его успех. Мелькнувшая рядом гигантская лапа с растопыренными когтями швырнула его через весь лестничный пролет, туда, где начинались темнота и тишина.

…Первое, что увидел взломщик, придя в себя – единственный золотистый зрачок, пристально уставившийся ему в лицо. Над глазом начинался покатый гладкий лоб, под глазом тянулся расширявшийся нос, обрывавшийся в приоткрытую пасть. Из пасти торчали клыки – по два сверху и снизу, еще штук пять между ними, а также шевелился загнутый вверх лепесток языка. Полагающаяся пена с зубов не капала – статуи лишены такого свойства.

– Кис-кис, – выдавил Аластор. Пантера издала звучное шипение, более подходившее змее. Взломщик открыл рот, не зная, что лучше сделать – заорать или выругаться. Он валялся на полу, урчащая зверюга громоздилась над ним, опустив морду к самому его лицу, и жить ему оставалось от силы мгновение.

То самое мгновение, которое порой способно растянуться до бесконечности и в которое полагается вспоминать прожитые годы, совершенные ошибки, неоплаченные долги и невыполненные клятвы.

Чья-то нога пнула животное между глаз, одновременно рванув Аластора за воротник жилета. Мягкая замша угрожающе затрещала, но выдержала. Он успел заметить стремительно пролетающие мимо косые белые и зеленые клетки пола, услышал вой Конана, со всего размаху треснувшегося лбом о низкую притолоку двери, когда они ворвались в спасительный коридор. Конан врезался в кого-то, не устоял на ногах и упал, придавив пытавшегося сесть Аластора.

* * *

– Это называется – «пустой дом, охраны нет, никаких забот, просто войдите и возьмите, что приглянется»? А как насчет этих милых кошечек?

Орал Джай. Орал самозабвенно, брызгая слюной, и, надо заметить, высказывая совершенно справедливые обвинения.

– Мы, почтеннейший, – яда, вложенного в это слово, хватило бы на отравление всего городского совета Шадизара, – как ты, наверное, заметил – воры! Мы воруем, ведомо тебе такое занятие? Если тебе нужны гладиаторы или бойцы, так это не к нам обращаться нужно! Не к нам! Мы такими делами не занимаемся! Не обучены-с!!

– Джай, у меня от твоих криков голова раскалывается. Прекрати, – заикнулся Аластор, чем только дал Джейвару повод к новому всплеску ярости.

– Кстати сказать! Ты, недомерок! Ты ж едва не угробил моих людей! Залопотал, что все пропало, и полез закрывать дверь, зараза приплюснутая, с рождения молотом по башке шарахнутая!

Альбриху, наверное, никогда в жизни не доводилось выслушивать от человека – в представлении гномов, существа неизмеримо более низшей расы – таких оскорблений, однако он безмолвно терпел нападки Проныры. Бледнел, наливался дурной краснотой, теребил вислые усы, но молчал, терпеливо ожидая, когда Джай выдохнется. Тот напоследок прошелся по родословной подземных карликов вообще и Альбриха в особенности, перевел дыхание и закончил ожидаемым:

– За такие развлечения – двойная плата!

– Идет, – гном уронил первое слово после того, как захлопнулась дверь.

Джай обвел компанию торжествующим взглядом и его радость по поводу удачно заключенной сделки лопнула, как непрочный мыльный пузырь. Плохо различимое в отсветах масляного фонаря, стоявшего на полу, сообщество выглядело весьма неважно. Убедившись, что находятся в безопасности, задыхающиеся господа грабители попадали, кто где стоял, и только теперь начинали шевелиться.

Хисс физически не пострадал, но зрелище оживающих статуй оказало на него столь сильное впечатление, что теперь он сидел, бессмысленно пялясь в стенку напротив и мелко вздрагивая. Ши, изрядно приложившегося головой, тошнило, причем содержимое желудка он извергал в непосредственной близости от сапог Аластора, отличавшегося повышенной брезгливостью. Взломщик, скривившись, с трудом отодвинулся подальше и охнул – он подвернул ногу, а потом на него рухнул споткнувшийся Конан. Варвар, сидевший напротив, угрюмо молчал, хотя ему тоже пришлось несладко: выдергивая Аластора в буквальном смысле этого слова из пасти пантеры, он вывихнул плечо.

– Сборище калечных и увечных, – подал голос Аластор, не способный долго предаваться унынию. Вытянув здоровую ногу, он толкнул Конана: – Конан! Эй, очнись!

Конан, за время недолгого житья в Шадизаре успевший смириться с потерей имени, не сразу понял, что обращаются именно к нему.

– С меня долг, – невозмутимо заявил Аластор. – Только в пределах разумного. Ши, хватит изображать фонтан! Извини, от тебя несет, как от дохлой клячи, денька три жарившейся на солнце. Когда выберемся, напомни, чтобы я тебя охолостил, ты этого вполне заслуживаешь, ибо от тебя, как выяснилось, все равно никакого толку. Хисс! – цепляясь за гладкую стену, взломщик поднялся на ноги, допрыгал до Хисса и пощелкал пальцами у него перед глазами. – Хисс, время делать деньги! Кошки убежали, мыши отправляются гулять! Кто-нибудь видит шкатулку синего цвета? Ау! Кто меня слышит, отзовитесь!

Искомая шкатулка валялась рядом с Джаем. Ее подняли, отряхнули от пыли и вручили Альбриху. Приподняв крышку, гном глянул внутрь и внезапно запыхтел, точно сердящийся еж. Сквозь пыхтение донеслось:

– Господин Джай!

Проныра, которого считанные разы в жизни именовали «господином», немедля вырос в собственных глазах по меньшей мере на длину пальца.

– Я буду платить вам в… в три раза больше, – природная скупость гномьего племени вынужденно отступила, но немедля отвоевала себе новые позиции: – Если впредь вы согласитесь выполнять мои поручения.

– Всякий раз рискуя быть съеденными, зарезанными, утопленными и разделанными на кусочки? – въедливо уточнил Джай.

– Риск – неотъемлемая часть вашего, как вы изволили выразиться, занятия.

Старый гном, как выяснилось, отлично знал язык людей и умел говорить на нем без всяких ошибок. Джейвар растерянно оглянулся, не зная, как поступить. Служба у обитателей Чамгана сулила небывалую выгоду, но если каждый раз придется переживать эдакую свистопляску, когда неизвестно, что тебе свалится на голову в следующий миг? Наверное, разумнее сесть и обдумать предложение всем вместе. Да, так и ответим: надо поразмыслить.

– Один вопрос, – Хисс поднял голову, откинув назад рыжие пряди, и намертво сцепил руки перед собой в замок, чтобы не тряслись. Однако с голосом он ничего поделать не смог, потому говорил, слегка заикаясь: – Что случилось с Ларком и его ребятами? Они тоже выполняли для вас поручения? Куда вы их засунули? В царство мертвых?

– Не знаю никакого Ларка, – отрезал Альбрих.

Джай недоуменно нахмурился, пытаясь сообразить, к чему клонит Хисс. Ларк? Какой Ларк? Тип, звавший себя Белой Гончей? Разве с ним что-то произошло? Раньше он забегал в «Нору» на огонек. В последнюю луну запропал, так мало ли хлопот у человека?

– Хорошо, спрошу по-иному – кому принадлежит дом, который мы навестили? – не отставал Хисс.

– Какая разница? – сухо ответил гном. – Меньше знаешь – крепче спишь, так у вас говорят?

Он наклонился, поднял фонарь и, полностью отодвинув заслонку, посветил в конец коридора. Дверь с медной кошачьей мордой исчезла. Подземный ход теперь завершался тупиком.

– Иногда проще не задумываться над тем, что видишь, – многозначительно провозгласил Альбрих. Его торжественную речь испортил зашедшийся в надрывном кашле Ши.

– Пойдем отсюда, – здраво предложил Конан, поднимаясь и заставляя разогнуться скорчившегося в три погибели Ши.

Альбрих повернулся, и, не говоря больше ни слова, зашагал по подземному ходу, переваливаясь на коротких ногах. Раскачивающийся фонарь бросал на непроглядно-черные стены размытые светлые блики.

– Дать бы ему по черепушке за то, что втянул нас в эдакую заварушку, – приглушенно высказал общее кровожадное желание Хисс. – Так ведь на следующий день заявится орава его ближних и дальних родственников с топорами наперевес, и потребует возмещения – хоть золотом, хоть жизнью. Джай, на кой ты согласился и нас с собой потащил? Острых ощущений недоставало?

Ответ Джейвара вряд ли заслуживал названия вежливого или вразумительного. Его горячий неразборчивый монолог не прерывался вплоть до возвращения маленького сообщества на склад господ Фарсула и Компаньонов. Только там, получив с гнома положенную мзду, заявив, что никогда более не свяжется с подгорным народцем и дав невнятное обещание подумать над предложением Альбриха, Проныра слегка успокоился.

Они расстались возле Трезубца: гном посеменил к стенам Чамгана, люди, поддерживая друг друга, направились к дому, то есть к трактиру «Уютная нора». Стоило Альбриху исчезнуть из вида, как Ши, словно по волшебству, перестал давиться рвотой и жаловаться на раскалывающуюся голову. Джай заподозрил, что воришка устроил это преставление с некоей целью и, добившись ее, унялся. Неужели у Ши хватило глупости стащить что-то у гнома? Впрочем, руки у Ши орудуют независимо от головы – сперва крадет и только затем смотрит, что именно прихватил.

Взгляд в будущее: Аристократка

Огромная дорожная карета, называемая в Аквилонии «шермез», вся в завитушках, позолоте и гербах, ранним летним утром вползла в Карпашские ворота славного города Шадизара. Карету тянула шестерка внушительного вида немедийских тяжеловозов соловой масти, чьи подкованные копыта выбивали в песчаной почве углубления размером с хорошую тарелку.

Дремлющие на ходу стражники вечерней смены и раздраженные необходимостью приступать к выполнению долга стражники утренней смены высыпали из караульного помещения и столпились в отдалении, взирая на явившееся чудо со смесью недоверия и восторга. Нищие, разворачивавшие драные коврики и расставлявшие чашки для подаяний, позабыли всегдашние ссоры из-за лучших мест, замолчали и выпученными глазами уставились на блистательный, хотя и несколько запыленный экипаж. Две зевавшие девицы легкого поведения, молочница и водовоз, направлявшиеся по своим делам, остановились и недоуменно потрясли головами, точно не веря увиденному.

Тяжеловозы протащили отчаянно скрипевшую обитыми железом колесами карету через въездную арку и послушно замерли напротив входа в изрядно обветшавший одноэтажный дом, принадлежавший таможенной управе. На красноречиво требовавшее ремонта перекошенное крыльцо выскочил предупрежденный кем-то из подчиненных капитан стражи и застыл, разинув рот и ошалело моргая.

Вслед за каретой показались сопровождающие – десяток мрачно настроенных громил, лязгавших роскошными позолоченными доспехами офирской чеканки (таможенник громко сглотнул, подавившись завистью), щеголявших алыми плащами с вышитыми гербами и восседавших на длинноногих породистых конях, выращенных на холмах Зингары. Всадники косились вокруг с плохо скрываемым отвращением. Судя по тому, как они держались в седлах и вели себя, компания точно не вчера узнала, с какой стороны рукоять у меча и никогда в жизни не опускалась до подрабатывания вышибалами в кабаках.

Старший отряда – плотного сложения коротко стриженный блондин со взглядом наемного убийцы, которому давно приелось его ремесло – поравнялся с дверцей шермеза и коротко кивнул одному из головорезов. Тот тронул коня с места, подъехав к крыльцу и сверху вниз глянул на обалдевшего капитана таможни.

– Ты заправляешь этой лавочкой? – равнодушно поинтересовался он.

Таможенник судорожно закивал, ибо язык решительно отказывался шевелиться.

– Госпожа, три ее дамы, десять человек стражи, шестнадцать лошадей, – лениво перечислил охранник, смотря поверх головы шадизарского вояки. – Товаров на продажу нет, цель поездки – визит госпожи к ее друзьям. Сколько?

– Чего – «сколько»? – растерянно пробормотал таможенник.

– Сколько за въезд в сточную канаву, которую вы зовете городом? – у телохранителя неведомой дамы хватило сил проявить снисходительность.

– Э-э… – ожившая часть разума капитана робко заикнулась о том, что стоит увеличить положенную мзду разика так в три, но по здравому размышлению признала эту идею негодной. – Э-э… Сто двадцать туранских империалов, господин. Или, если предпочитаете, двести немедийских талеров… – к концу краткой речи осипший голос таможенника превратился в точное подобие овечьего блеяния.

Охранник вытянул из-за широкого пояса увесистый кожаный мешочек и с видом величайшего одолжения выпустил его из руки. Таможенник не успел поймать кошель, и тот плюхнулся в пыль. Нагнуться и подобрать замориец не решился, поедая стражника взором преданной собаки.

– Где тут самая приличная гостиница? – сквозь зубы процедил человек в алом плаще.

– Э-э… – на капитана таможни опять напала немота, но, совершив нешуточный подвиг, он сумел внятно произнести: – Прямо по этой улице, господин, третий поворот налево и немного вверх по склону. Называется «Рубиновая лоза»…

Договаривал он в пустоту – охранник толкнул коленями лошадь, одарившую таможенника надменным фырканьем, и возвратился к своим. Возница, выслушав указания, защелкал вожжами по крупам тяжеловозов, те вздохнули, налегли на постромки и повлекли карету далее.

Площадь перед Карпашскими воротами, напоминавшая выставку раскрашенных гипсовых фигур, ожила, как по мановению магического жезла. Нищие, шлюхи и торговцы вспомнили, что намеревались заняться приготовлениями к начинающемуся дню, караульные, обменявшись утренними сплетнями, разошлись, а капитан стоял на крыльце и смотрел вслед шермезу и его эскорту, промелькнувшим, как сказочное видение.

Его заставило очнуться настойчивое подергиванье за рукав. Обернувшись, он увидел затуманенные и съехавшиеся от удивления к переносице глаза одного из своих десятников.

– Кто это был? – десятник поднял мешочек с деньгами и всучил его пребывавшему на грани яви и сна начальнику.

– Понятия не имею, – честно признался таможенник, и тяжелый кошель снова выскользнул из его ослабевших пальцев.

Чуть позже он вошел в убогую комнатку, служившую ему приемной, раскрыл потрепанную книгу записи проезжающих, присовокупив к ней обгрызенное перо и грязную баночку, на дне которой бултыхались остатки чернил. Закусив от мысленного напряжения губу, он коряво вывел на чистой странице: «Неизвестная дама с десятью сопровождающими приехала к друзьям» и вяло прикинул, какова может быть на вид эта женщина. Она ведь даже не соизволила выглянуть из затянутого плотной парчовой занавесью окна своей повозки.

В мешочке оказались офирские золотые – ровно пятьдесят монет. Пересчитав их на империалы Турана, таможенник получил сумму, в три раза большую, и счел, что двадцать утаенных империалов вполне удовлетворят его пострадавшее высокомерие, а остальные десять можно пожертвовать в пользу караульных.

Содержатель гостиницы «Рубиновая лоза» удивился неожиданным визитерам не менее стражей у Карпашских ворот, но быстро смекнул, что будущий доход напрямую зависит от его расторопности. Потому Варрин рявкнул на прислугу, велев готовить лучшую комнату, рассыпался в любезностях перед мрачным главой охраны приехавшей госпожи и поспешил лично засвидетельствовать свое почтение благородной гостье.

Шермез возвышался посреди двора, вокруг него мельтешила свора конюхов, распрягавших тяжеловозов и хлопотавших возле коней эскорта. Хозяин «Лозы» понимающе глянул на доспехи охранников, затем на увенчанный графской короной Офира герб на дверцах кареты, оценил количество и тяжесть сундуков, перетаскиваемых слугами в дом, и положил себе не забыть накинуть к общему счету постояльцев сотню-другую империалов. Кажется, с сегодняшнего дня на гостиницу начнет изливаться золотой дождь.

Предводитель стражи с необычной для такого головоруба вежливостью постучал ладонью по зашторенному окну экипажа и распахнул дверцу. Наружу выпорхнули – иного слова и не подберешь – три прелестные юные особы. Зашелестели складки одеяний и полился звонкий поток непрерывного щебета: дамы с любопытством молодости озирались вокруг, считая своим долгом высказать мнение обо всем увиденном. Охранник нахмурился, девицы немедля примолкли, встали полукругом возле открытой дверцы и склонились в нижайшем поклоне.

Варрин подобрался поближе. Сейчас появится таинственная госпожа, обеспеченная женщина, которая зачем-то решила наведаться в самый неустроенный и опасный город Материка – Шадизар, и он хотел непременно ее увидеть.

Она неспешно спустилась по ступенькам откидной лесенки, опираясь на руку охранника, благосклонно кивнула потерявшему дар речи владельцу «Лозы», обвела взглядом двор, где каждый из присутствующих невольно вытянулся в струнку, и прошествовала в дом. Свита потянулась за ней.

Когда они скрылись за дверьми, Варрин перевел дух, поймав себя на том, что ему очень хочется грохнуться на колени и во всеуслышанье проорать что-нибудь эдакое, вроде: «Моя жизнь отныне и навеки принадлежит вам, леди!» К счастью, он не совершил подобной глупости, а вместо этого прикрикнул на замешкавшихся слуг и бросился проверять, как выполняются его другие распоряжения. Пока эта женщина живет в его гостинице, она и ее люди будут получать все самое лучшее.

Если бы не опасение прослыть безумцем, Варрин предложил бы гостье жить в «Лозе» бесплатно.

– Зачем мы сюда приехали, Рейф?

Из окна гостиницы открывался неплохой вид на переплетение главных улиц Шадизара, а поскольку лучшие покои располагались на третьем этаже, грязь, отбросы, попрошайки, уличные девки и прочие нелицеприятные стороны городской жизни не слишком бросались в глаза.

– Таково было желание госпожи, – невозмутимо отозвался стражник. – Вы сказали, что вам срочно нужно в Шадизар. Мы здесь.

Женщина испытующе посмотрела на начальника своей охраны. Рейф обожал производить впечатление тупого служаки, но обмануть хозяйку ему пока не удалось ни разу. Она знала о нем все. Даже то, о чем он сам не подозревал. Потому она и выбрала его своим сопровождающим в этом путешествии. Путешествии, не сулившем ничего хорошего.

За приоткрытой дверью в соседнюю комнату возилось и приглушенно смеялось трио девиц, распаковывавших вещи. Может, зря она явилась с таким шумом и блеском? Наверное, стоило взять с собой только Рейфа с парочкой его сорвиголов, и не пускать пыль в глаза? «Госпожа Клелия Кассиана, графиня диа Лаурин, подданная Офира» – имя, подходящее для дворцов и замков, а не здешних трущоб.

Однако именно в этом захолустье обитал человек, ради которого она потащилась на край света.

Госпожа Клелия догадывалась, что ее прибытие вызвало немалый переполох. Так случалось всегда, и она давно привыкла к неизменному восхищению окружающих. Она обладала даром притягивать людей к себе – рослая, величественная женщина, чуть склонная к полноте (что, впрочем, не портило ее облика, а наоборот, придавало некое очарование). Правильные, крупноватые черты лица, глаза серо-голубоватого цвета и светлые волосы самого настоящего пшеничного оттенка – свои, природные, не знавшие ни красящих травяных отваров, ни присыпок из золотой пудры.

Близкие друзья госпожи Кассианы могли бы добавить, что она на редкость умна, обладает ровным и спокойным характером (хотя порой проявляет чрезмерную строгость к маленьким людским слабостям), умеет хранить чужие тайны и всегда поможет словом и делом, коли вы имели неосторожность увязнуть в неприятностях.

Но сегодня она пребывала в некоей раздражающей путанице чувств и мыслей. Ей не нравился лежащий за окном город – пестрое скопление черепичных и соломенных крыш, лабиринты узких тесных улиц, чахлые, выгоревшие сады и неизменный острый запах специй, согласно традициям местной кухни щедро добавляемым в любое блюдо. Она не могла взять в толк, как можно испытывать привязанность к этому хаотическому поселению, мало того – восхищаться им и гордиться тем, что ты его уроженец!

– Итак, – госпожа Клелия страдальчески вздохнула и отвернулась от окна. – Раз мы здесь, чему я совершенно не рада… Рейф, нам придется разыскать одного весьма незаурядного типа. Причем сделать это быстро, ибо, как мне кажется, ему грозит беда. Впрочем, это его обычное состояние, напрямую связанное с образом жизни.

Телохранитель понимающе кивнул и уточнил:

– Имя?

Женщина сокрушенно развела руками.

– У этого шалопая обличий и прозвищ больше, чем нарядов у офирской модницы, и он меняет их едва ли не каждую луну! В последнюю нашу встречу его звали Эльраим Бар-Ракат, но кто знает, как он величает себя теперь?

Рейф презрительно хмыкнул. Если госпоже угодно получить своего бывшего дружка, то перемена имени его не спасет. Понадобится чуть больше времени, дабы перетряхнуть этот замызганный хлев и выяснить, в какой щели он прячется.

– Возможный род занятий?

– Он вор, – Клелия выжидающе глянула на своего охранника, но тот давно привык, что круг знакомых графини Лаурин чрезвычайно разнообразен. – Жулик, грабитель и редкостный прохвост. Человек, никогда не тревожащийся о завтрашнем дне.

«Забыла добавить – именно способность радоваться жизни, несмотря ни на какие бедствия, и заставила тебя, моя дорогая, влюбиться в него по уши, – злорадно напомнила себе госпожа Кассиана. – Потом ты возжелала посадить его на золотую цепочку, и он немедленно сбежал. Конечно, что общего у благовоспитанной дамы из высшего общества с донельзя легкомысленным мошенником? Признай, ему этот мерзкий городишко и подозрительные друзья-приятели куда дороже твоего общества… Как я его найду? Ради чего я это затеяла?»

– Беспечный вор, – задумчиво повторил Рейф. – Слишком расплывчатое описание, госпожа. Мне нужны какие-нибудь приметы. Сколько ему хотя бы лет?

– Между двадцатью семью и тридцатью, но выглядит моложе, – Клелия нахмурилась, вспоминая. – Черные волосы, черные глаза, высокий, привлекательный, наверняка нравится женщинам. Очень горбатый нос – у него в роду были шемиты с Побережья.

– Угу, – Рейф покивал, обдумывая задачу. Таинственный незнакомец постепенно обретал зримые очертания. Задавать вопросы властям не имеет смысла, значит, его бездельникам придется пошарить по трактирам, домам любви и прочим злачным местечкам, выспрашивая и вынюхивая. Это только кажется, что отыскать человека в большом городе труднее, чем иголку в стогу сена. Старый знакомец госпожи, похоже, довольно яркая личность, хотя иные вокруг нее и не встречаются. – Поймаем, куда он денется…

– Мне не нужно, чтобы вы его ловили, – поправила женщина. – Я хочу узнать, где он живет и поговорить с ним. В зависимости от исхода разговора мы либо задержимся здесь, либо сразу отправимся домой.

– Понял, – Рейф на военный манер щелкнул каблуками и направился к выходу. Клелия в который раз подивилась его уверенности и умению справиться с самой, как казалось, невероятной просьбой. Дня через два-три она встретится с нужным ей человеком и сама выяснит, что тут происходит и в какую передрягу он угодил на сей раз.

Вдобавок у нее имеется в запасе надежный способ помочь Рейфу в его поисках. У Шадизара и его обитателей есть покровитель на небесах, а у нее достаточно сил и знаний, чтобы задать вопрос и получить ответ. Правильно! Заодно можно посмотреть город – не может быть, чтобы в нем не нашлось хоть чего-то любопытного!

Госпожа Клелия подняла со стола серебряный колокольчик и трижды позвонила. Девушки-прислужницы влетели в комнату раньше, чем она успела поставить звонок на место.

– Лиа, ты мне понадобишься, – распорядилась Клелия. – Эгли, Тиррис, если у Рейфа не найдется для вас никаких поручений, можете быть свободны до вечера. Мой совет – без Рейфовых мальчиков никуда не ходить и быть крайне осторожными. Это не благополучная Ианта, тут вам на помощь никто не бросится, сколько не кричите. Поняли?

– Да, госпожа! – нестройным хором откликнулись девушки.

Деловитая Тиррис забеспокоилась:

– Но завтрак, госпожа?..

– Попозже, – отмахнулась хозяйка. – Лиа, паланкин и трех человек для сопровождения, – госпожа Кассиана повернулась к глазастой девице с копной каштановых волос. Лиа родилась в Мессантии Аргосской, а потому отлично знала, как торговаться, разузнавать любые новости и расспрашивать дорогу в незнакомом городе. – Мы отправляемся на прогулку.

Девушка присела в торопливом полупоклоне и умчалась выполнять приказ. В отличие от госпожи, ей не терпелось проехаться по улицам Шадизара, о котором она слышала столько невероятных историй, и лично убедиться, соответствуют ли они истине. Госпожа, как ей удалось подслушать, собирается разыскивать какого-то своего давнего знакомого, вдобавок она упомянула, что ее друг – вор… Как это захватывающе и романтично!

Впечатлительной Лиа Шадизар понравился – шумно, красочно, необычно, хотя приходится постоянно держаться настороже. Ограбить или напасть на паланкин никто не пытался, зато порой стражникам приходилось пинками отгонять нищих и слишком назойливых торговцев. Госпожа не разрешила ничего покупать, и девушка просто изучала город из-за занавесок покачивающихся носилок.

Запряженный парой бойких мулов и охраняемый тремя всадниками паланкин миновал через центральный квартал, обогнул огромный рынок, называемый Каменным, и задержался возле помпезного здания городского Совета. Затем госпожа пожелала навестить главные местные храмы. К счастью, она не брала служанку с собой – Лиа ненавидела смирно стоять позади хозяйки, придерживая ее плащ, и слушать долгие невразумительные проповеди.

Пока госпожа Клелия выполняла свой долг перед богами, Лиа успела украдкой приобрести у разносчика по дешевке серебряное колечко и серьги с опалами, опробовать местное лакомство – тягучую сладкую колбаску, начиненную орехами, перекинуться словом с приличного вида молодыми людьми и даже получить приглашение заглянуть нынешним вечером в местечко под названием «Алмазный водопад» – как ее заверили, тихое и вполне благопристойное. Девушка ответила, что подумает.

Последний визит госпожа Кассиана нанесла в неприметное святилище, сложенное из дымчато-серого камня с желтыми пятнами и накрытое горбатым медным куполом. Пробыла она там недолго и вышла изрядно обескураженной. Лиа рискнула спросить, чем та обеспокоена. Госпожа рассеянно улыбнулась, ничего не ответила и велела возвращаться в «Лозу».

Поразмыслив, Лиа решила, что молитвы не принесли ожидаемого успеха. Странно. Леди Клелия, конечно, не жрица и не Посвященная, однако у нее есть талант узнавать у Высших чуть больше, чем они обычно изволят говорить бедным смертным.

Клелия равнодушно смотрела на проплывавшие мимо уличные сценки, а в ее памяти упрямо возникали старательно позабытые воспоминания. Худощавое смуглое лицо в ореоле иссиня-черных, вечно взъерошенных кудрей, смеющийся рот, обманчивый, лукавый взгляд. С ним постоянно что-то случалось, но, едва выкарабкавшись из одной авантюры, он немедля встревал в следующую. Ему нравилось рисковать, жить на грани, а ей… Ей хотелось заставить его стать серьезнее, предусмотрительнее, взрослее, наконец!

Ничего у нее не вышло. Этот невозможный тип просто взял и ушел.

«Когда-то он сочинил для меня песню, – вдруг припомнила госпожа Клелия. – Настоящую балладу. Как там…

– Где тебя носит? – задала неслышный вопрос женщина, называвшая себя Клелией Кассианой. – Ты ведь здесь, поблизости, но где? Почему не отвечаешь?

Впрочем, кое-какие сведения она получила. Смутные образы, невнятные имена. Если повезет, через этих людей она доберется до своей цели. Нужно искать.

ГЛАВА ПЯТАЯ Предъявлено к оплате

Сквозь щели в закрытых ставнях «Уютной норы» пробивался неяркий свет. Никто не удивился – либо посетители трактира засиделись допоздна, либо хозяйка дожидается ушедших на ночную прогулку постояльцев.

Компания благополучно добралась до дома, но по дороге вспыхнул ожесточенный спор. Аластор заявил, что соглашаться на предложение Альбриха ни в коем случае не следует, и, если Джай думает по-другому, то пусть не рассчитывает на его, Аластора, участие в будущих вылазках. Конан, после подвигов в неведомом дворце решивший, что заполучил право слова, внезапно поддержал взломщика. Воспрявший духом Ши высказался за договор. Аластор напомнил ему об обещанной кастрации, но воришка стоял на своем. Хисс колебался, перечисляя доводы как в пользу соглашения, так и против.

– Сам-то ты как полагаешь? – решил внести ясность Проныра.

– Ну-у…

– Двое за, двое против, один сам не знает, чего хочет, – подвел итог Аластор. – Не спорю, работать на Чамган выгодно, но порой чересчур опасно. Зачем нам лишние трудности? Откуда нам знать, какая гадость свалится на нас в другой раз?

– Покойнику золото ни к чему, – вспомнил старую поговорку Хисс.

Они поднялись по трем выщербленным ступенькам, Ши толкнул дверь и вдруг, быстро обернувшись, бросил остальным:

– У нас гости.

На первый взгляд, обеденный зал трактира являл собой обычное зрелище. Лорна стоит за стойкой, перетирая и без того сверкающие чистотой оловянные кружки, и неодобрительно посматривая вокруг. Возле почти погасшего очага, на своем законном месте, торчит Райгарх, распивая кувшин на двоих с заглянувшим приятелем. Край полки над очагом украсился причудливой завитушкой – там, поближе к хозяину, устроилась Мириана. Время от времени ящерица поворачивает голову, выстреливая длинным языком в зазевавшуюся муху. Кэрли нет, она еще в конце дня отправилась на вечеринку. Феруза поглощена своим обычным занятием – выкладывает на свободном столе замысловатую фигуру из карт тарока. За быстрыми движениями ее рук с искренним любопытством следят трое – клиент и его дружки.

Туранка собрала из пяти картинок крест, вгляделась в него, склонив голову к плечу, и вынесла решение:

– Не доверяй очевидному. Сделка, о которой ты хотел знать… Лучше откажись. Они пытаются тебя обмануть, но упомянутая женщина к этому непричастна, ибо слишком глупа. Завтрашним вечером обстоятельства сложатся в твою пользу, однако не торопись – у того, кто выше тебя, подобное рвение может вызвать подозрения. Прочие вопросы ты в состоянии разрешить без моих подсказок.

Она быстро перемешала карты, нарочито не обращая внимания на протянутый ей золотой кругляш, и кивнула в сторону двери:

– Я говорила, они скоро придут.

Джай слегка встревожился, узнав поздних визитеров. Его опасения мгновенно обратились сдержанной паникой, когда сидевший за столом возле самой входной двери человек захлопнул створки за последним из вошедших и опустил засов. Проныра лихорадочно пытался сообразить, что такого могли натворить его друзья-приятели, чтобы вызвать неудовольствие Назирхата – хозяина квартала Нарикано.

Ибо сидевшие в таверне люди входили в один из многочисленных отрядов, выполнявших очень простую работу – получать долги с мелких шаек, наподобие той, что обитала в «Уютной норе».

– Как прогулялись, Джай? – тип, беседовавший с Райгархом, махнул Проныре рукой, подзывая поближе. Джейвар невольно сглотнул. Кодо. Человек-монстр, за глаза именуемый «Ночным кошмаром». Правая рука Назирхата, вдвойне опасная потому, что обладает способностью думать. Кодо и в добавление к нему – четверо громил из рода тех людей, что сначала бьют, а потом смотрят, кого именно. Можно смело отправлять кого-нибудь в ближайшую лавку гробовщика с крупным заказом. Сколько Джай не старался, он не мог вспомнить проступка, достойного визита таких личностей. Слабо трепыхнулся огонек надежды – может, они просто так зашли? Припугнуть лишний раз или предложить какое дело?

– Хочешь, постою рядом? У тебя вид, словно у девственницы, угодившей в гладиаторские казармы в разгар пирушки. Вот-вот хлопнешься в обморок.

Аластор. Всегда найдет, как подбодрить в трудный миг.

– Присмотри лучше за Малышом, чтобы не наделал глупостей, – огрызнулся Джай и, не ощущая пола под ногами, направился к столу возле очага. Райгарх, прихватив свою домашнюю зверюшку, перебрался к стойке, где обеспокоенной кучкой собралась остальная компания.

– Лорна, что им нужно? – нервозным шепотом осведомился Ши.

– Откуда мне знать? – сердито буркнула трактирщица. – Явились после заката, расселись и стали ждать.

– Кажется, нас в чем-то обвиняют, – дополнила Феруза. – Я слышала упоминание о неотданных долгах. За нами есть невыплаченные отступные?

– Вроде нет, – Аластор скосился в сторону Кодо и Джая. Пока разговор шел без криков и обвинений, глянуть издалека – беседуют два давних знакомых. Единственно, Джай постоянно ерзает, точно сел на осу или под ним раскладывают костерок.

– А что случилось? – встрял недоумевающий Конан.

– Мелкие жизненные неурядицы, – исчерпывающе пояснил Аластор. – Подождем, пока Джай разберется, что да как.

Молчавший Хисс вытащил свой короткий нож, завертел между пальцами… и тут же сделал ошибку, едва не полоснув себя по суставу. Дернулся, раздраженно зашипел, попытался повторить движение – опять неудачно. Феруза вздохнула, накрыла его ладонь своей и мягко, но решительно отобрала кинжал, положив его на стойку. Ящерица немедленно явилась поглядеть на новую вещь и потрогать ее языком – не съедобно ли?

– Хисс, ты в порядке? – обеспокоено спросила девушка. Вместо ответа рыжий мошенник повернулся к трактирщице:

– Лорна, что у тебя самое дорогое из выпивки?

– Аргосское «Дыхание Океана», десятилетняя выдержка, – хозяйка «Норы» давно положила себе за правило ничему не удивляться. – Бутылка – пять империалов.

– Принеси, пожалуйста, – на стойке появился приглушенно мерцающий голубой камень, часть нынешнего улова в странном дворце. Лорна двумя пальцами подняла его, глянула на просвет и кивнула:

– Обожди. Феруза, замени меня.

Аластор с подчеркнутым изумлением уставился на Хисса, слывшего в компании за скупердяя и жмота.

– Никак в лесу сдохло что-то большое? В честь чего кутеж?

– По-моему, это больше смахивает на поминки, – подал голос Ши. – Хисс, жрецы и законники в один голос твердят, что чистосердечное признание облегчает участь. Ты не испытываешь жгучего желания поведать своим верным друзьям, как ты дошел до жизни такой?

– Умолкни, – нелюбезно посоветовал Хисс. Ши скорчил оскорбленную гримасу и выразил свои расстроенные чувства тем, что показал в спину одному из отвернувшихся громил неприличный жест.

– Ши, – очень ласково позвал Аластор, – что я с тобой обещал сделать?

Вернулась Лорна, на ходу вытирая от слоя пыли маленькую круглую бутылку из редкого темно-красного стекла. Сноровисто откупорила сосуд – Аластор, Феруза и Ши единодушно принюхались к облачку аромата и восхищенно закатили глаза – достала из-под стойки серебряную чарку и аккуратно налила в нее тягучую густо-малиновую жидкость.

– А нам? – высказал общее требование Ши. – Пить в одиночку – вот что я называю истинным преступлением.

– Допьете на моих похоронах, – отрезал Хисс и украдкой глянул на Кодо и Джая. Положение изменилось. В интонациях Проныры зазвучали вопросительно-оскорбленные нотки несправедливо обвиненного. Рыжий поднял стоявшую перед ним чарку и уставился на нее рассеянным взглядом, словно позабыл, зачем ему понадобился этот чеканный бокал.

– Спятил, – убежденно заявил Ши. – Слушай, если ты не намерен пить, я с удовольствием сделаю это за тебя.

– Он не спятил, – Феруза ехидно прищурилась. – Он что-то скрывает. Ой-лэ, сейчас узнаем, что именно.

Она вытянула руку, на которой покоилась колода тарока – то ли девушка успела незаметно ее достать, то ли гадальные карты сами переместились из кошеля на поясе в ладони предсказательницы. Зашелестел тасуемый пергамент. Хисс презрительно фыркнул, одним глотком опорожнил чарку и стукнул ею по доскам стойки, требуя повторения.

– Хисс, – негромко позвал Кодо, оборачиваясь. – Да-да, ты. Подойди сюда.

– Не поминайте лихом, – быстро произнес рыжий мошенник. – Когда будете заказывать надгробную плиту на мою могилку, попросите на ней выбить: «Он играл в долг, что его сгубило». Малыш, запомни на будущее и не повторяй чужих ошибок.

– Что? – вытаращился Ши. – Змеиная твоя душа, никак продулся?

Хисс с величайшим трудом отлепился от стойки и направился в дальний угол трактира. Казалось, он идет против сильного ветра.

– Не так я представлял нынешний вечер, – задумчиво протянул Аластор, как бы невзначай передвигая бутыль «Дыхания» поближе. Мириана слизнула упавшие капли и целеустремленно заковыляла к темно-красному сосуду.

Феруза, смотревшая вслед Хиссу, на ощупь выдернула из колоды карту, перевернула рисунком вверх и молча положила на стойку. Шесть голов склонились над раскрашенным кусочком пергамента. На нем красовалось поясное изображение человеческой фигуры с двумя лицами, черным и белым, повернутыми в разные стороны. Согнутые в локтях руки человека держали нечто, похожее на сложенную вдвое плеть, и обычные торговые весы с перекошенными чашками. Внизу плясали язычки огня.

– И что это означает? – удивленно спросил Конан.

– Обман, – кратко ответила девушка и нахмурилась.

– Хисса кто-то надул или наоборот? – уточнил Ши.

– Он нас обманывает, – гадалка растерянно провела пальцем по карте.

* * *

– Почему мы стоим и ничего не делаем?

– Малыш, успокойся. Джай – наш вожак, говорить надлежит именно ему. Твое дело – помалкивать. Малыш, не позорь себя и нас. Если запахнет жареным, я попробую вмешаться.

– Альс, раньше за тобой не замечалось тяги к самоубийству, – едко заметил Райгарх.

– Раньше среди моих знакомых не числилось варваров, равно как и любителей смешивать чужое и свое, – беззлобно огрызнулся Аластор. – Признаться, от кого другого… От Хисса я подобного не ожидал.

– Кто из нас не совершал ошибок? – вступилась Феруза.

– Оно конечно, только расплачиваться за эту ошибку придется всем, – мрачно предрек Ши.

Обстоятельства проступка Хисса медленно всплывали на поверхность, столь же неприглядные, как вытягиваемый из болота утопленник. Около десяти дней назад Хисса постигла неудача – он сел играть в «Четыре крепости» и после подсчета очков без особого удивления выяснил, что изрядно промотался. Хисс имел неосторожность упросить хозяина заведения, где шла игра, поверить ему в долг, и не придумал ничего лучшего, чем внести часть требуемой суммы золотом, шедшим через его руки к хозяину квартала. Когда после недавнего визита к советнику Намиру никто из компании не явился в дом Назирхата с положенной мздой, Кодо счел своим долгом наведаться в «Нору» и лично выяснить, с какой стати Джай откалывает такие выходки. Неужели ему не дороги ни собственная голова, ни жизни его людей?

– Я должен был выиграть! – Хисс до смешного напоминал оскалившуюся лису, забившуюся в самое дальнее ответвление норы и тявкающую на собак. – Они все подстроили!

– Они или не они, подстроили или не подстроили, а платить надо вовремя, – невозмутимо отозвался Кодо. Он всегда старался произносить слова очень ровно и размеренно, не повышая голоса, из-за чего приобрел еще одно заглазное прозвище «Звонарь». – Так что скажешь, Джай? Похоже, мальчик нашкодил самостоятельно, без твоей поддержки, и теперь горько сожалеет. Я бы на первый раз простил, но ты же знаешь вашу братию… Простишь одного по доброте душевной, остальные немедля решат, что им тоже сойдет с рук. Не обессудь, придется вашего умника слегка наказать.

Хисс вжался в угол между камнями очага и стеной, отчаянно выкрикнув:

– Я заплачу!

– Чем? – вежливо поинтересовался Кодо, наклоняя коротко остриженную голову. – Старыми гвоздями? Новыми обещаниями? Опять пойдешь клянчить в долг? Хисс, я против тебя ничего не имею, но таков порядок. Вылезай оттуда. Вылезай сам. Обещаю, до смерти бить не буду.

Упиравшегося Хисса потащили из его ненадежного укрытия. Джай поджал губы и уставился куда-то в пространство. Чувствовал он себя премерзко и тому имелось множество причин. Никогда доселе его шайка не встревала в дрязги с «покровителями». Какие слухи пойдут теперь по кварталу? Сколько дней после наказания Хисс будет ни к чему не пригоден и сколько золота уйдет на лекарей? Да и что теперь делать с Рыжим? Выгнать? Проучить самому? Запретить играть по-крупному? На кой ляд ему понадобилось устраивать такую гадость, когда дела компании стали почти благополучны?

– Малыш, стоять, – Райгарх сгреб готового сорваться с места подопечного за плечо и оттянул назад. – Сделаешь шаг – я тебя сам прикончу. Хисс виноват. Скажи спасибо, что Кодо требуется только его голова и он не собирается отыграться на всех нас.

– Эй, – сердито потребовала Лорна, – не вздумайте устраивать тут бардак. Вон за той дверью имеется отличный двор. Кодо, не делай вид, будто не слышишь!

Феруза закрыла глаза и отвернулась. Ее губы беззвучно зашевелились, вроде бы в молитве, однако Аластор разобрал повторяющуюся фразу: «Как я ненавижу этот город». Взломщик отхлебнул из початой бутылки аргосского, вздохнул и осторожно постучал согнутым пальцем по плечу туранки:

– Феруза, ты не могла бы кое-что сделать для меня? Скажи, что я идиот.

– Почему? – не поняла девушка.

– Я собираюсь совершить идиотский поступок. Вдобавок я вдвойне глупец – надеюсь, что ты его одобришь.

И, прежде чем оторопевшая Феруза нашлась с ответом, Аластор стремительно перегнулся через широкую стойку, быстро коснувшись губами мягкой щеки девушки, а затем направился к Кодо и его подручным. Лорна и Райгарх покосились друг на друга, одновременно хмыкнув, гадалка растерянно взмахнула ресницами и покраснела. Ши, воспользовавшись моментом, присвоил «Дыхание», которого оставалось больше половины, и предусмотрительно юркнул за стойку. Воришку никогда не привлекали драки, а в воздухе неотвратимо сгущалось предчувствие грядущей потасовки.

Двое громил из отряда Кодо шагнули вперед, преграждая взломщику дорогу. Он остановился, смерив их спокойным и даже чуточку равнодушным взглядом. Оба костолома превышали его на полголовы и выглядели способными любого раскатать в плоскую лепешку, однако почему-то не решились тронуть стоящего перед ними человека, который и за оружием-то не потянулся. Аластор раздвинул их в стороны и беспрепятственно подошел к столу.

– Мое почтение.

– Аластор? – Кодо сделал вид, будто только сейчас заметил присутствие взломщика. – Как, ты до сих пор тут? Кстати, Назирхат очень просил передать – если ты передумаешь, тебя всегда встретят с радостью, – он фыркнул и язвительно поинтересовался: – Не могу понять, что общего у такого человека, как ты, с этим сборищем неудачников?

– Они мне симпатичны, – Аластор присел на край стола. – Никто с таким азартом не хватается за любой подвернувшийся шанс, как неудачники. Можно узнать величину прегрешений бедолаги Хисса и его дальнейшую судьбу?

– Он должен ровно тысячу триста сорок два империала Такуну – за игру, долг перекуплен Назирхатом. И нашу долю с добычи у Намира, – убитым голосом сообщил Джай и тоскливо вопросил угли в камине: – Почему мне выпала судьба командовать такими придурками?

– Каждый получает то, что заслуживает, – ханжеским тоном провозгласил взломщик и повернулся к Кодо. – Тебе столь необходимо вздуть нашего Рыжего или ты предпочтешь получить что-то более осязаемое? – он подвинул горку лежавших на столе украшений и блестящих камней, вытряхнутую из карманов Хисса. – Сколько тут?

– На пятьсот семьдесят золотых, – немедля откликнулся Кодо. – Около трети.

– Что? – заикнулся Проныра, поняв, какая идея посетила голову приятеля. – Аластор, ты…

– Спятил, причем уже давно, и никто не заметил, – отмахнулся взломщик. – Мы возместим недостающее, идет?

Джай сдавленно охнул. Кодо с интересом посмотрел на Аластора, точно увидел некую вещь, наверняка ценную, но предназначенную непонятно для каких целей. Хисс, которого надежно удерживали плотно прижатым к стене, издал неопределенно-горестный вскрик.

Аластор отвязал собственный кошель, широким жестом высыпав его содержимое на стол, и поманил Ши и Конана. Их пропустили без единого слова, повинуясь еле заметному кивку Кодо.

– Настало время бедствий, – полунасмешливо, полусерьезно сообщил взломщик. – Мы выкупаем эту заблудшую душу. Любые вопросы и возражения потом. У кого сколько есть?

Столешница превратилась в некое подобие совмещенных прилавков ювелира и менялы. Кодо невозмутимо раскладывал монеты по достоинству, перебирал драгоценности, прикидывая их примерную стоимость. Джай молча страдал, глядя, как неудержимо утекает добыча.

– На две с небольшим тысячи разного барахла, – подытожил Кодо и, ухмыльнувшись, добавил: – Впервые наблюдаю подобную взаимовыручку. Добавить еще немного – и мы разойдемся, весьма довольные друг другом. Что, ничего больше нет? Может, помочь порыскать по карманам? К кому это вы сегодня наведались, если не секрет?

– Он хотел выкинуть, – стоявший за спиной Ши верзила перехватил руку карманника, слегка вывернув ему кисть и заставив воришку ойкнуть.

– Дай сюда, – Кодо пошевелил пальцами в воздухе. – Ты, если не ошибаюсь, Ши Шелам? Ну, и что мы тут имеем?

– Это мое, – робко, но упрямо заявил Ши, и немедля схлопотал подзатыльник.

– Я только посмотрю, – самым серьезным тоном заверил его Кодо, крутя изящную вещицу. Она смахивала на обычный воровской талисман – умещающееся на ладони кольцо из ярко-красной полированной меди, на котором болталось десять или двенадцать отмычек, сработанных из золота и серебра. Каждый ключ украшала россыпь крохотных радужных кристаллов, а одну отмычку целиком выточили из куска горного хрусталя. – Забавная игрушка… Ты не возражаешь, если я на время ее позаимствую?

Ши возражал – это явственно читалось на его физиономии – но только мысленно. Все в Шадизаре знали, что Кодо вот уже почти десяток лет охотится за разнообразными отмычками – настоящими и символами Бела. Его собрание насчитывало около трех сотен экземпляров, некоторые из них, как утверждали – подлинные шедевры ювелирного искусства. Кодо никогда не упускал случая пополнить сокровищницу, и былую собственность Ши ожидала такая же судьба: лежать под прозрачным колпаком на бархатной подушечке, восхищая узкий круг знатоков и ценителей.

– Расчеты завершены, – Кодо, поднявшись, встряхнул связку отмычек – они издали тонкий перезвон. Раскиданное по столу добро парой взмахов смели в кожаные мешки. – Счастливо оставаться, Джай. Позволь дать тебе совет – впредь подбирай людей тщательнее и присматривай за ними получше. А то придется вас…

Не договорив, он легко развернулся – что казалось почти невозможным для столь массивного человека – и без замаха влепил обеими тяжеленными кулаками в живот Хиссу. Тот сдавленно выдохнул, резко сложился пополам и съехал по стене вниз, мучительно хрипя и стараясь втянуть хоть немного воздуха.

– Приятно было побеседовать, – невозмутимо произнес Кодо, перешагнул через судорожно дергавшееся на полу тело, и удалился, наверняка полагая себя вершителем судеб обитателей квартала Нарикано. Громилы последовали за ним. Проходя мимо стойки, они захватили с собой парочку кувшинов, а кто-то умудрился щелкнуть Мириану по носу, отчего возмущенная ящерица приобрела ярко-зеленый цвет.

Двери захлопнулись, громко и презрительно стукнув.

Терпеливо сдерживаемое бешенство Джая вырвалось наружу.

Оттаскивать его пришлось двоим – Конану и Аластору. Джай проклинал все и всех, начиная от богов и заканчивая Шадизаром, своей неудачливой судьбой и вороватостью приятелей. Хисс, которому досталось сначала от Кодо, а затем от Джая, лежал неподвижно, сжавшись в какой-то непонятный комок. Присевшая рядом Феруза яростно напустилась на Проныру, обвиняя в отсутствии чувства меры и вероятном убийстве.

Из кухни явилась невозмутимая Лорна, неся жестяное ведро с водой. Безмолвно выплеснула его на голову Хиссу – тот зафыркал и задергался, подавая несомненные признаки жизни. Рвавшегося продолжить экзекуцию Джейвара удержали – словесно и физически. Кашлявший и отплевывавшийся Хисс сумел усесться, мрачно уставившись из-под мокрой челки на стоявшую вокруг компанию. Под ним медленно растекалась лужа.

– Сразу убьем или сначала помучаем? – жизнерадостно предложил Аластор.

Джай нечленораздельно завопил, требуя немедленной смерти Хисса, но соглашаясь отсрочить таковую до полной выплаты долгов. Феруза встала на цыпочки и закрыла ему рот ладонью. Проныра умолк, и тогда заговорила хозяйка трактира, женщина донельзя практичная и спокойная:

– Хватит на сегодня. Хотите поорать – ступайте во двор, на пустырь, куда угодно, а у меня от ваших криков в голове звенит. Завтра доругаетесь. Услышу до утра хоть один вопль – выкину на улицу.

Она сплюнула, развернулась и ушла к себе. Общество переглянулось.

– Расходились бы вы в самом деле, – поддержал Лорну Райгарх. – Она ведь не шутит.

«Правильно, правильно», – мысленно одобрил Ши, незаметно улизнув первым. Джай приглушенно выругался в последний раз и застучал каблуками по лестнице. Феруза и Конан хотели помочь Хиссу подняться и довести до комнаты, но их благое намерение пресекло неразборчивое злобное ворчание.

– Оставьте его, – вмешался Аластор. – Пусть сидит. Не видите – человек впервые в жизни испытывает муки совести.

– Не знаю насчет совести, зато ребра у него наверняка болят, – заметил Конан. – Хисс, ты живой? Скажи что-нибудь.

Не дождавшись ответа, он пожал плечами – не поймешь этих городских.

– Иди, – Аластор слегка подтолкнул Ферузу к всходу на второй этаж. – Я схожу прогуляюсь.

– Посреди ночи? – нахмурилась девушка.

– Мне нужно сказать пару слов Кодо, вряд ли он далеко ушел. В крайнем случае, засел в «Коринфских Садах» – там открыто всю ночь напролет. Я быстро, только туда и обратно, – заверил он туранку. Та развела руками, но возражать не стала.

Аластор исчез за дверью, махнув ей на прощание. Девушка безуспешно попыталась убедить Хисса дойти до его жилья, на всякий случай положила рядом с ним несколько тряпок и отправилась досыпать остаток ночи, уверенная, что ей приснится кошмар. Зачем только Аластору понадобилось куда-то мчаться?

* * *

Утро началось с дождя: мелкого, теплого, высыхающего раньше, чем капли успевали долететь до земли. Летний дождь в Шадизаре – явление настолько редкостное, что достойно занесения в летописи.

Листва деревьев на заднем дворе трактира приобрела непривычный яркий темно-зеленый цвет, зато песок разминочной площадки стал похож на бурую грязевую кашицу. Для Конана это, похоже, не имело никакого значения, но привыкший к прокаленным городским мостовым Ши предпочел забраться повыше – на крохотную площадку «Камеры пыток». Теперь он сидел там, свесив ноги и с удовольствием ощущая стекающие по лицу прохладные водяные брызги. Рядом лежала горстка подобранных в саду камешков, время от времени Ши запускал ими в Конана. Попасть не удавалось – мальчишка увертывался либо успевал отбить летящую гальку. Ши никак не мог понять, как Конан умудряется замечать его движения. Не может быть, чтобы он слышал свист падающего голыша. Или может? Одно слово – варвар.

Конан поднялся сегодня одним из первых. Это давно стало его привычкой. Причина ее возникновения, выкованная из хорошей стали, имела около двух локтей в длину и, по мнению общества, напоминала грубо обработанную железную палку. Конан притащил это жуткое смертоубийственное орудие из своего прошлого, но его попытки не расставаться с трофеем немедленно вызвали общий смех.

– Мы всего-навсего презренные воры, – растолковал подопечному Джай. – Не воины, не наемники, не солдаты и не гладиаторы. Мечи не про нас. Посмотри и убедись, разве мы таскаем с собой подобную тяжесть? Нет и еще раз нет. Тишина, незаметность, быстрота – вот что нам требуется. Убери эту болванку с глаз моих, а лучше всего – продай, пока никто не порезался.

Джай слегка покривил душой. Мечи в «Норе» имелись. Три, собственность Лорны и Райгарха, хранились в потайном ящике под стойкой, дабы всегда находиться под рукой. Парочка завалялась у Хисса, надеявшегося сплавить их какому-нибудь богатому простаку как обладающие волшебными свойствами. Вороненый зингарский эсток с гардой в виде переплетенных ветвей красовался на стене в комнате Аластора – память о бурных днях на Полуденном Побережье.

Райгарх все же счел необходимым показать воспитаннику несколько приемов обращения с клинком, утверждая, что не может со спокойной душой видеть, как благородное оружие используется в качестве обычнейшей дубины. Теперь Конан с похвальной настойчивостью осваивал новое для него искусство. Избегая постоянных насмешек и советов добровольных наставников, он уходил заниматься ранним утром. Ши иногда заявлялся посмотреть на это зрелище, хотя утверждал, будто старания Конана совершенно бесполезны.

…Камешек, звякнув, отскочил от вовремя подставленного лезвия и плюхнулся в лужу, подняв фонтанчик грязи. Дождь почти кончился, над землей плыли еле заметные облачка испарений. Среди прядей белесого тумана перемещался Конан, ведя бой с невидимым противником – выпад снизу, уход вправо, выпад сверху, защита, уход влево… Для настоящей схватки движения выглядели чуточку замедленными и слегка дергаными, неуверенными.

Ши прицелился и метнул новый осколок гранита. К своему удивлению, он не промахнулся, угодив Конану в плечо. Тот сбился с ритма и еле успел убрать ногу, чтобы не полоснуть по ней клинком.

– Один есть, – без особой радости сообщил Ши.

– Угу, – кратко подтвердил Конан. Вместо того, чтобы продолжать разминку, он подошел к облюбованному Ши насесту и снял висевшие на столбике ножны. Рядом лежала переброшенная через низкую перекладину безрукавка из толстой порыжелой кожи, украшенная блестящими заклепками.

– Что-то ты не в настроении, – заметил сверху воришка. – Из-за вчерашнего? Наплюй. Через пару деньков Джай простит и забудет. Такое со всеми случается.

– А если бы мы не заплатили? – Конан пристально глянул на приятеля. Его постоянно взлохмаченная черная шевелюра намокла, и он по-собачьи замотал головой, отряхиваясь.

Ши развел руками:

– Тогда Кодо с дружками забрали бы Хисса с собой, а потом приволокли обратно в изрядно подпорченном виде. Кроме того, Кодо немедля позаботится о надлежащих слухах, гласящих не в нашу пользу. С нами перестали бы иметь дело – на луну, на две. Очень неприятно. Таковы наши порядки, ничего не поделаешь. Как говорится, закон плох, но это закон.

Он ладонью стер с лица дождевые капли и задумчиво добавил:

– Признаться, я слабо представляю, как прожить в стране с настоящими законами. Такими, что установлены не Назирхатом и воровскими кругами, а королем или городским советом. Впрочем, мошенник везде отыщет лазейку, а жить честно я не в состоянии – умру от скуки на следующий день… В Шадизаре куда веселее. Ты, кстати, сегодня с утра к нужнику не наведывался?

– Опять? – понимающе спросил Конан, одеваясь. – Что теперь?

Погребенный в недрах выгребной ямы золотой жезл не успокаивался. Предложенной Лорной решение заколотить дверь будки ни к чему не привело – к рассвету доски оказались сорванными толчками Неведомого изнутри. Рот, извергавший поддельные драгоценности, сменился огромным глазом – желтоватым, и, точно у запойного пьяницы, пронизанным красными прожилками. Глаз судорожными рывками ворочался в разные стороны, многозначительно пялясь на людей черным с прозеленью зрачком. Райгарх хотел ткнуть в него деревяшкой поострее, но не решился.

В середине дня глаз сменился осиным гнездом, из которого полезли скорпионы – раза в два крупнее обыкновенных и к тому же снабженные прозрачными стрекозиными крыльями. Хисс и Кэрли успели изловить несколько штук, похоронив их в склянках с оливковым маслом – такую редкость можно продать любителям собирать необычных тварей. Остальных насекомых безжалостно передавили сапогами.

– Сегодня там крапива, – пожаловался Ши, соскальзывая по столбу вниз. – Здоровенный крапивный куст, но с цветочками, как на розах, представляешь? И бабочки над ним порхают.

Конан приглушенно фыркнул – этот звук заменял ему смех. Ши мог гордиться собой: развеселить вечно мрачного мальчишку-варвара удавалось нечасто.

На краю площадки возникла кутающаяся в яркую цветастую шаль женская фигурка. Откинула угол платка, обернулась тщетно подавляющей зевоту Ферузой.

– Доброе утро, – чистюля туранка не решилась ступить на раскисший песок, опасаясь за свои расшитые туфельки. – Вы Аластора не видели?

– Разве он куда-то делся? – ответил вопросом на вопрос Ши, не преминув съязвить: – Ты в собственной кровати посмотрела?

– Да, и никого не нашла, – намек оставил Ферузу равнодушной. – В его комнате тоже тихо. Он ушел вчера ночью, сказал, будто намерен догнать Кодо и о чем-то поговорить.

– Значит, они торчат в каком-нибудь роскошном местечке навроде «Звездного моста» и треплются за десятым кувшином белого кофского, – меланхолично предположил Ши. – Да не волнуйся ты, никуда он не денется и ничего с ним не случится. Это же Аластор, его все знают. Придет. Ты не заметила, Хисс сидит в углу?

– Нет, заперся у себя, – Феруза поплотнее запахнула шаль. – Я не волнуюсь, просто Альс говорил, что не хочет задерживаться…

Она вздрогнула и замолчала, потому что из открытой двери черного хода донесся короткий и громкий сухой треск – словно нечто тяжелое врезалось в предмет из дерева, расщепив его на множество обломков.

– Райгарх споткнулся, – хихикнул Ши. Его не поддержали.

– Непохоже, – Конан прислушался. Феруза переводила тревожный взгляд с одного приятеля на другого. – Пошли посмотрим.

Они с опаской заглянули в узкий коридор черного хода. Ши предусмотрительно вытолкнул Конана вперед, рассудив, что его, Ши, жизнь представляет бoльшую ценность и необходимо позаботиться о ее сохранении.

По расшатанным половицам застучали стремительно бегущие ноги, троица немедля отпрянула. Прямо на них вылетела Рилна, девочка-служанка. Заметив Ферузу, бросилась к ней и зарылась лицом в складки шали, обморочно всхлипывая. Туранка прижала девочку к себе и шепотом спросила:

– Ри, что там? Кто тебя напугал?

Рилна простучала зубами нечто неразборчивое. Конан нахмурился и рванулся внутрь, совершенно не беспокоясь о том, на что может наткнуться. Покрутив пальцем у виска, Ши нехотя потрусил вслед. Он бы куда охотней остался здесь, только должен кто-то приглядеть, чтобы спятивший варвар не устроил бойню.

* * *

Толстенный дубовый стол, разрубленный на две половинки, выглядел чрезвычайно жалко. Над обломками стола возвышался (впрочем, «возвышался» – сказано слишком громко, так, поднимался) не кто иной, как Альбрих из Чамгана собственной персоной. На сей раз он явился не один, а с компанией сородичей числом около шести или семи, и не с пустыми руками – гном держал небольшой двулезвийный топор на длинном топорище. Им он только что прикончил стол и, кровожадно оглядываясь, примеривался, какой предмет из обстановки трактира станет следующей жертвой.

Одним взглядом оценив ситуацию, Ши резво попятился назад, стремясь поскорее исчезнуть. К сожалению, отступая, он столкнулся с Ферузой и тихо всхлипывавшей Рилной. Туранка смерила воришку столь уничижительным взглядом, что встреча с отрядом разъяренных гномов показалась ему наилучшим выбором.

Грохот расколотого стола послужил отличным сигналом к подъему. На галерею немедленно выскочили Лорна и Райгарх (Ши успел отметить, что хозяйка и вышибала появились из-за одной двери и сделал надлежащий вывод), вслед за ними возникнул Проныра. Свесившись через хлипкие перила, он громко и раздраженно осведомился:

– И что сие означает?

– Демоны вас всех раздери! – яростно завопила Лорна, заметив покалеченный стол. – Кто мне за это заплатит?

Альбрих поднял голову, выискивая Джая. Теперь в нем не оставалось ничего от желчного, но в общем-то миролюбивого существа, заходившего в трактир недавним вечером. Старый гном в точности напоминал персонажа сказок о злобных подземных карликах.

– Где? – проскрежетал он. – Где они? Я знаю, что вы их украли! Только посмейте начать отпираться! Я даже знаю, кто это сделал – он! – узловатый кривой палец Альбриха ткнул в сторону Конана. – Тот, что прячется за своим дружком-громилой! Где они?

Конан покосился через плечо, вполголоса спросив:

– Ши, что он несет? Или ты в самом деле что-то у него увел?

– Ничего, Белом клянусь! – заверещал Ши, сделав крохотный шажок назад.

– Врет! – гном аж позеленел от злости. – А если не ты – значит, кто-то из вас! Если понадобится, мы перевернем этот свинарник вверх дном, но найдем их!

– Поосторожнее с угрозами, коротышка, – Лорна добралась до стойки, наклонилась, рывком открывая спрятанный шкафчик. Ей в руки, разворачиваясь, упал длинный промасленный сверток из холстины, внутри которого хранились не так часто используемые мечи – ее и Райгарха. Тяжелый широкий клинок принадлежал асиру, два более легких и слегка изогнутых на конце в подражание туранским саблям – хозяйке трактира. Сегодня Лорна ничуть не возражала слегка подраться. На ее родине всегда недолюбливали подгорное племя, а кроме того, она считала, что никому не позволено безнаказанно портить ее собственность.

– Хватайте его! – оглушительно для столь небольшого создания взревел Альбрих, и в «Уютной норе» забушевал ураган.

Мгновенно выяснились два печальных обстоятельства. Разность в росте людей и гномов не позволяла схватиться всерьез, к тому же представителям человеческой расы приходилось то и дело вскакивать на столы или стойку, чтобы не остаться без ног. Вдобавок каждый из жителей Шадизара невольно вспоминал затверженное с детства правило: тронешь одного из Чамгана – будешь иметь дело с десятком его соплеменников. Потому люди только защищались, пытаясь оттеснить плотно сбитую группку гномов к дверям и вытолкать во двор. Карликов же не волновали никакие условности – они хотели вернуть обратно то, чего лишились, и неважно, какой ценой.

Правда, они представления не имели, что встретят здесь человека с очень похожим образом мыслей. Конан совершенно не задумывался о том, что может погибнуть. Он азартно метался по всей таверне, размахивал мечом, наводил страх и даже сумел хорошим пинком отправить одного из нападавших в очаг – к счастью, не горевший – но его подвели самоуверенность и хрустнувшая под ногой скамейка. Конан оступился и оказался зажат в углу парочкой весьма решительно настроенных гномов. Когда им не удалось вынудить упрямого человека бросить оружие, они просто-напросто опрокинули на него тяжеленный стол. Не удержавшись на ногах, Конан получил по затылку обухом топора и выбыл из общего веселья.

Ши приплясывал на месте, подбадривая своих азартными воплями, однако в сунуться в зале не решался. Свой поступок он мысленно оправдал необходимостью позаботиться о Ферузе и Рилне, а также тем, что гномы требовали выдать на расправу именно его, Ши Шелама. Чем он им досадил?

Метавшийся на галерее Джай удачно спрыгнул вниз, приземлившись прямо на шею кому-то из сородичей Альбриха, и тоже встрял в драку. Не владея мечом, он отлично знал, как превратить в оружие любой предмет домашней утвари и как заставить противника побегать за тобой, выскальзывая прямо у него из-под носа. Лорна и Райгарх, судя по их виду, вспомнили молодые годы и развлекались вовсю. Гномов шаг за шагом теснили назад, к выходу, и вот-вот грозил наступить перелом в пользу людей.

Ши мельком подумал, что снаружи, должно быть, здание таверны выглядит шатающимся из стороны в сторону и ухмыльнулся. Ухмылка сменилась гримасой растерянности. За плечом Ши испуганно ахнула Феруза и захныкала Рилна.

Дверь трактира распахнулась настежь, впустив позабытую всеми Кэрли.

После развеселой вечеринки, окончившейся незадолго до рассвета, девушка пребывала в отличнейшем настроении и слегка навеселе – тщательно уложенная прическа растрепалась, подол длинной юбки заткнут за пояс, чтобы не мешался под заплетающимися ногами, за ухом покачивается легкомысленного вида розочка.

Кэрли остолбенела на пороге, до смешного напоминая раскрашенную куклу с глазами-пуговками и навсегда приоткрытым ртом. Оказавшийся поблизости Альбрих схватил ее за руку и рывком втянул внутрь, поставив перед собой. Девушка недоуменно пискнула, не в силах уразуметь – окружает ее сон или явь. Однако, заметив в опасной близости поблескивающее лезвие топора, мигом очнулась и попыталась вырваться.

– Не дергайся! – Альбрих дернул пленницу за запястье, едва не вывернув кисть. Кэрли взвыла, с легкостью заглушив наполнявшие трактир звуки.

Визг подействовал не хуже холодной воды, выплеснутой на раскаленные угли.

– Так-то лучше, – с расстановкой произнес Альбрих, глядя на людей и своих сородичей, замерших в довольно нелепых позах. В углу, под грудой досок, заворочался оглушенный Конан. – А теперь, если вы дорожите этой…

Короткий и толстый арбалетный болт с глухим цоканьем вонзился в деревянную панель стены как раз над головой гнома, выбив парочку острых щепок.

– Отпусти мою девушку! – на узком балконе появился странно перекошенный на один бок Хисс с маленьким самострелом в руках. – Иначе очень скоро угодишь на обед червям. Ну!

– Первый разумный поступок за целое утро, – во всеуслышание заметил Райгарх. Альбрих с величайшей неохотой выпустил руку Кэрли, та шарахнулась в сторону, спотыкаясь о валявшиеся на полу обломки мебели.

Имея преимущество в лице засевшего наверху стрелка, обитатели «Норы» осмелели, а подгорные жители несколько растеряли прежний задор.

– В чем, собственно, дело? – повторил свой давешний вопрос Джай, потихоньку отступая поближе к занявшим круговую оборону Лорне и Райгарху. – Помнится, вчера мы разошлись вполне довольные друг другом. Не проще ли объясниться по-человечески, прежде чем затевать скандал с мордобитием?

– Он украл мой талисман, – с леденящей холодностью неподкупного немедийского судебного заседателя повторил Альбрих.

Проныра глянул на осторожно высунувшегося в зал приятеля:

– Это верно?

– Провалиться мне на этом месте… – завел набившую оскомину песенку Ши, выкраивая настолько честное выражение лица, что становилось противно.

– Какой именно талисман? – уточнил Райгарх. – Как он выглядел?

– Медное кольцо с висящими на нем ключами, – отчеканил гном. – Семейная реликвия, хранится в нашей семье уже пятую сотню лет. У нас, людей, нет ничего святого!

Ши подавился воздухом. Так вот оно что! Вчера он действительно вытянул у старого сморчка некую привлекательную вещицу, но даже не успел толком рассмотреть трофей, как тот перешел в руки Кодо. Неужели эта штучка настолько ценная, что ради нее недомерки из Чамгана готовы влезать в склоку с презираемыми ими людьми? И что ответить? Послать Альбриха к Кодо, пусть сами разбираются? Кодо удавится, но игрушку не отдаст. Разве за хороший выкуп.

Воришка открыл рот, дабы произнести последнюю мысль вслух, но старый гном, вероятно, счел его доброе намерение предвестием нового потока заверений в невиновности.

– Слушать вас – только время терять, – зло скрипнул он и полез за пазуху. На свет явилось нечто округлое, ярко блестящее. Альбрих с размаху швырнул предмет на уцелевший стол. – Сегодня к закату мы вернемся. Если талисман не будет лежать здесь, мы сравняем ваш клоповник с землей. И можете распроститься со своим дружком, тем, у которого длинный язык и не в меру ловкие ручонки.

Он повернулся и вышел, подчеркнуто не обращая внимания на людей. Гномы потянулись за ним. Одного пришлось поддерживать – того, что по милости Конана навестил очаг, другой прихрамывал – этому досталось от Джая, третий держался за голову – Райгарх заехал ему плашмя лезвием меча по макушке.

– Опять разгром, – горько сказала Лорна, отдышавшись и оглядевшись. – Вы что, собрались пустить меня по миру?

Хисс, ругаясь и цепляясь за перила, заковылял вниз, к присевшей возле стойки и потрясенно хлопавшей глазами Кэрли. Из своего укрытия выбралась Феруза, подняла брошенное карликом украшение и вдруг коротко вскрикнула.

Ей не понадобилось долго объяснять, чем она встревожена – требовалось лишь показать оглянувшейся на крик компании принесенную вещь. С небольшим запозданием ее узнали. Широкий серебряный браслет, напоминавший свернутую в кольцо молнию. Браслет Аластора, откованный по особому заказу.

– Альс в Чамгане? – ошарашено проговорил Джай. – Что происходит? Ши?!

– Я знаю не больше твоего, – огрызнулся воришка. – Да, я стянул у лысого недомерка какую-то побрякушку с ключами, но ее у меня забрал Кодо. Вы сами видели! Я понятия не имею, какие у Альса дела с гномами! Феруза, ну скажи ты им!

– Когда мы вчера, то есть уже сегодня ночью разошлись, Аластор убежал вслед за Кодо, – слегка запинающимся голосом произнесла туранка. – Хотел о чем-то с ним поговорить, обещал быстро вернуться и не пришел… – она задрожала, выронив браслет. Лорна молча обняла девушку за плечи, хмуро глянув поверх ее рыжеватых локонов на Джая и совершенно потерявшегося Ши.

Конан наконец выкарабкался из-под рухнувшего на него стола и поднялся на ноги. Вид его не предвещал возможным врагам ничего хорошего, но сражаться было не с кем – в трактире остались только его жильцы, удрученно смотревшие друг на друга.

Взгляд в прошлое: Подземелье

Если вы решили сделать себе имя в ремесле, которое обходительно именуется «ночным промыслом», то придется привыкнуть, что порой вам суждено приходить в себя в незнакомом месте, с несколько отрывистыми воспоминаниями и ноющей головой. Главное в такие моменты – не орать, сохранять спокойствие и как можно скорее начинать соображать, продолжая старательно прикидываться телом в бессознательном состоянии.

Били по затылку, и били от души – то ли начиненной свинцом дубинкой, то ли мешочком с песком. Аластор с отвращением ощущал последствия этого удара: липкую холодную жидкость, засохшую на волосах и воротнике рубашки. Кому он умудрился насолить в последнее время? И что вообще случилось, если вспоминать по порядку? Хотя нет, предыдущие события сейчас не слишком важны. Главное – куда он угодил?

Сосредоточились, напряглись, осторожно приоткрываем глаза. Радужные вспышки в темноте – последствия близкого знакомства с мостовыми Шадизара, скоро пройдет. Ага, кое-что уже различается. По физиономии со злости лупили, что ли, иначе почему так скулы сводит?

Первые впечатления – темно и холодно. Вскоре добавляется боль в ребрах и вонь подгнившей соломы.

Осторожно перемещаемся из лежачего положения в сидячее и осматриваемся. Хорошо обладать способностью видеть при слабом освещении – откуда-то проникает дрожащий оранжевый блеск. Факелы, это по запаху понятно: жженное дерево, горящие тряпки, вымоченные в масле.

Постепенно вырисовывается помещение высотой чуть ниже человеческого роста, имеющее в длину и ширину шагов пять. Стены и потолок сложены из тщательно пригнанных друг к другу гранитных блоков, швы между ними почти незаметны. Окон нет. Дверной проем очень низкий, в два с половиной – три локтя, снаружи перегорожен частой железной решеткой, утопленной в пол. Замков и засовов не видно. Невеселые дела. Однако он твердо верил – сбежать можно из любой тюрьмы, главное выбрать подходящий момент и способ.

Перейдем к изучению собственной драгоценной персоны и выяснению тяжести нанесенных повреждений. Надо бы узнать, что там с многострадальным затылком. Поднять руку…

Рука не двигается. На мгновение Аластора прошибает жутчайшая догадка: кто-то решил полностью устранить любую возможность побега пленника и для этого лишил его самой величайшей ценности – рук. Можно обладать сколь угодно изворотливым умом, но что ты сделаешь, если твоих пальцев, умеющих творить чудеса, больше не существует?

Несколько мгновений он расширившимся глазами всматривается в темноту, проводя языком по пересохшим губам. Затем медленно опускает взгляд, изучая лежащее на коленях громоздкое сооружение.

Они в самом деле постарались все предусмотреть. Это ручные колодки – тяжеленные, деревянные, обшитые полосками меди, крепко, до содранной кожи, охватывающие запястья, и замкнутые на четыре висячих замка. Там, где положено находиться кистям, торчат железные шары размером чуть больше кулака. Его ладони внутри этих шаров, можно даже слегка пошевелить пальцами, убедившись, что они целы, но совершенно бесполезны. Умно придумано. Умно и жутковато. Холодное железо заодно лишает способности побаловаться с небольшим числом магических трюков, что имеются в запасе.

Аластор ерзает на месте, выясняя, что еще приготовили для него неведомые тюремщики. Сапоги исчезли, на ногах – цепи. Просто замечательно. Какая-то посторонняя железяка вокруг пояса, к ней тоже наверняка приделана цепь, прикрепленная к стене. А это что? Ошейник? Точно, кожаный ошейник и тянущиеся от него звенья. Позаботились о госте, нечего сказать. Обмотали, как каплуна для продажи.

– Влип, – произнес он вслух, не удивившись дрожи в голосе.

Боязливо зашевелились воспоминания. «Нора», гном Альбрих, договор. Склад торговцев шерстью, странноватый коридор, пустующий дворец, принадлежащий неизвестно кому и находящийся неизвестно где. Он уже тогда забеспокоился, но решил не ударяться в панику раньше времени. Они благополучно делали свое дело, пока не появилась эта девица и Ши не приспичило угодить своим плотским желаниям. И пусть бы угождал на здоровье, все мы люди, но, уходя, заткнул ей рот или хотя бы запер в комнате.

Оскорбленная особа, вереща во всю глотку и зовя на помощь, помчалась им вслед, горя желанием отомстить. Дальше началось что-то жуткое: стоявшая смирно бронзовая пантера зашевелилась и бросилась на воров. Конан сцепился с ней, давая остальным возможность удрать. Он по скудоумию и склонности к острым ощущениям помчался выручать этого идиота-варвара. Зачем, спрашивается? Потом… Потом Конан вроде бы выдернул его прямо из-под морды собравшейся закусить статуи и они юркнули в подземный ход. Джай наорал на Альбриха, обвиняя того во всех неприятностях мира. Гном безмолвно проглотил оскорбления, предложил удвоить плату и намекнул, что ему нужны люди, готовые не задавать вопросов и встревать с авантюры. Джай точного ответа не дал, они рассчитались с гномом и направились к дому.

Помнится, по дороге он и Хисс пытались рассказать Джаю о своих подозрениях насчет пропавшей неведомо куда шайки Ларка Белой Гончей, но Джай пребывал в столь скверном настроении, что не желал ничего слушать. А дома, в «Норе», их ждало новое веселье…

Цеплявшиеся друг за друга события обрывались именно здесь. Он припомнил сцену в трактире, отчаянные попытки Хисса оправдаться, сбор денег – а после все погружалось в туман. Он поговорил с Ферузой, выскочил во двор, добежал по Обманному переулку до Старой лестницы, спускавшейся вниз по склону холма. Что дальше?..

Со злости на собственную недогадливость Аластор яростно ударил скованными руками по коленям. Ну конечно! Как он не сообразил с самого начала! Теперь все встает на свои места! Альбриху требовались люди, готовые выполнить рискованное задание, причем такие, исчезновения которых никто не заметит. Встревожился ли кто-нибудь, когда пропал Ларк? Никто, ни одна живая душа, даже приятели Гончей, ибо все привыкли, что в этом городе человек может запросто исчезнуть, не оставив по себе ни малейшего следа.

Однако Альбрих наткнулся на нежданный подарок судьбы – на Аластора. Вряд ли гном ожидал встретить давнего неприятеля, но, увидев и узнав, тут же начал действовать. Незачем ломать голову над вопросом, с какой радости затеяна такая охота. «От прошлого не убежишь и не спрячешься, – изрек бы в таком случае Конан. – Оно идет по следу лучше всякой ищейки».

Осторожно наклонив голову, Аластор попытался заглянуть в зарешеченный дверной проем. Бесполезно, из-за прутьев ничего не разглядеть. Можно подать голос, кто-нибудь да придет. Только явятся не гости, а судьи. Роль обвиняемого, вне всяких сомнений, отведена ему.

Гномы, конечно, злопамятный народец, однако он даже не подозревал, насколько злопамятный. Попробуем догадаться, что его ожидает. Убить не убьют, от мертвого обидчика никакой пользы. Наверное, потребуют, чтобы он вернул похищенное. Или просто оставят в подвалах на десяток-другой годков. Вот, мол, что случается с теми, кто осмеливается посягать на кладовые гномов! Забудут – и все. Кто знает, вдруг пока он пребывал в царстве грез, дверь в камеру замуровали? Факелы погаснут, и он останется тут навсегда… Получится замечательный прикованный скелет, как в легендах. Бр-р. Нет, он куда полезнее в живом виде, нежели в мертвом. У гномов всегда на первом месте выгода, месть – на втором.

Аластор сел поудобнее, насколько позволяли колодки и звенья цепей. Его не слишком пугало теперешнее положение, но, как всякий угодивший в серьезный переплет, он испытывал страх перед грядущей неизвестностью. Он вновь станет самим собой – ехидным, неунывающим и изобретательным типом по прозвищу Дурной Глаз – как только его судьба приобретет некую определенность.

– Столько шуму из-за какой-то безделицы, – недовольно заявил он сводчатому потолку. – Вдобавок позаимствованной не здесь, в Шадизаре. Это несправедливо! Они сами виноваты – сначала хвастаются повсюду, а потом возмущаются, что их ограбили!

Говоря по правде, похищенное некогда ожерелье вовсе не заслуживало названия «безделицы». Описывавшие его слухи единодушно утвреждали – создавая эту вещь, подземные мастера превзошли сами себя. Драгоценность имела собственное имя, Умхийд, в переводе с языка гномов – Сияние Глубин. Поговаривали, что, как всякое удачное творение гномов, Умхийд наделен магическими свойствами и укрыт так, что до него не добраться никакому вору.

– Приплюснутый народец превзошел сам себя? – спросил Аластор, когда россказни о несравненном ожерелье стали навязчивей зубной боли. – Отлично, я тоже превзойду самого себя!

Он отправился в Кезанкийские горы – сплетники твердили, что сокровище пребывает именно там. К сожалению, он вынужденно нарушил собственные заповеди, и на сверкающих драгоценных камнях осталась кровь его защитников. Аластор не помнил в точности, скольких пришлось убить – четверых или пятерых, но случившееся его изрядно огорчило. Он всегда предпочитал обходиться без ненужных жертв и обладание прославленным Умхийдом не доставило ему особенного удовольствия.

Изделие подгорных ювелиров стоило всех сложенных о нем легенд, оно блистало, как утренняя роса и горная река, вместе взятые, изумруды переплетались с сапфирами и редчайшими голубыми алмазами, но похититель, глядя на свою добычу, не испытывал положенной радости.

Вскоре Аластор без малейшего сожаления расстался с ожерельем. Подарил его женщине, благосклонности которой давно добивался, здраво рассудив: если она откажется от подарка, значит, он наткнулся на чудо вроде голубой розы – воистину добродетельную особу. К счастью, Умхийд не подвел. Красавица, открыв бархатный футляр, мгновенно позабыла о своей неприступности.

Как помнилось Аластору, его подружка отличалась изрядной бережливостью, граничащей с мелочной скупостью и ханжеством. Последнее стало причиной быстрого завершения их романа. Прекрасная дама ничуть не возражала против дорогих безделушек, но всякий раз, узнав об их происхождении, кривилась и заводила долгие нравоучительные беседы о пагубности воровства.

В один прекрасный день Аластор не выдержал и смылся. Ожерелье осталось у бывшей симпатии и наверняка по сей день пребывает среди ее драгоценностей. Теперь бы еще узнать, где обитает былая привязанность…

С мысли о давних знакомых он незаметно перешел к нынешним, в очередной раз задав безответный вопрос: как его угораздило потерять голову от ничем в общем-то не примечательной девушки-туранки? Феруза хорошенькая, но в этом городе полно красивых женщин. Красивых и доступных, в отличие от девчонки, за которой он безответно таскается уже вторую – или третью? – луну. Коли он не вернется в ближайшие два-три дня, Феруза заподозрит неладное и вынудит остальных начать поиски. Правда, что они смогут поделать? Чамган – город в городе, людей сюда не впускают, а проникнуть в поселение гномов труднее, чем в королевскую казну Офира.

Вдалеке лязгнула открывающаяся дверь и затопали, спускаясь по лестнице, приближающиеся шаги. Аластор вскинул голову, прислушиваясь, затем сделал вид, что дремлет, исподлобья наблюдая за происходящим. Шаги стихли возле решетки, тусклый оранжевый отблеск померк в золотистом свете масляного фонаря. Он разглядел неясные тени, услышал щелканье отпираемых замков и увидел, как решетка беззвучно отъехала в сторону.

Вошли двое. Они со скрежетом бухнул что-то на каменный пол и застыл возле смутного пятна входа. Второй подошел поближе, раздраженно пыхтя. Аластор не шевелился, выжидая, хотя онемевшие кисти настоятельно требовали хоть крохотного движения.

– Хватит прикидываться, – знакомый скрипучий голос принадлежал Альбриху. Пленник зашевелился, вызывающе зевнул и лениво осведомился:

– Ради чего меня разбудили? Где кипящее масло, раскаленные клещи, дыба и все такое прочее?

– Коли ты не понимаешь иного языка, кроме угроз, будем беседовать именно на нем, – саркастично отозвался гном и, подтверждая угрозу делом, расчетливо и жестко пнул кованым сапогом человека в бедро, угодив точно в косточку. Взломщик не удержался, приглушенно взвыв.

– Думаю, пока ты к подобному разговору не готов, – заключил Альбрих. – Я вообще-то хотел убедиться, что ты осознаешь свое положение.

– Отлично сознаю, – Аластор с усилием приподнял руки в колодках. – И нахожу прославленное гномское гостеприимство несколько обременительным. Носить столько цепей – дурной вкус.

– Остришь? – презрительно хмыкнул Альбрих. – Ну-ну. Единственное, что тебе удается, ибо для этого не требуется большого ума.

Взломщик попробовал на языке готовый язвительный ответ, подумал и решил, что молчание недаром называется «золотом».

– Быстро учишься, – одобрил гном. – Вот тебе следующий повод для размышления: неужели ты решил, что уйдешь безнаказанным? Где Умхийд?

– Я расплатился вашей безвкусной поделкой с девицей Имикой по прозвищу Ноги Настежь, что околачивается на мосту Тысячи Львов в Тарантии, – ухмыляясь, сообщил Аластор. – Подозреваю, она выковыряла камешки и сплавила их ростовщику либо очередному дружку. Кстати, они точно были не фальшивыми?

В следующий миг взломщик горько пожалел о сказанном. Альбрих с неожиданным проворством метнулся вперед, сгреб человека за волосы и с еле сдерживаемой яростью несколько раз приложил затылком о камни. Аластор попытался увернуться, вместо этого натянул цепь, крепившуюся к ошейнику, и едва не задохнулся. Гном с откровенным удовольствием наблюдал, как пленник отчаянно пытается сесть и хрипит, втягивая затхлый воздух подземелья.

– Ты подумай, – мягко, даже ласково произнес Альбрих. – Это ведь только начало. Отсюда не под силу сбежать даже тебе. И кстати, – он нагнулся и соболезнующе-едким шепотом посоветовал: – Не слишком надейся на помощь своих дружков. Людская память недолговечна, вдобавок у них полно хлопот. Зря они стащили мой талисман и имели глупость его потерять. Можешь поблагодарить их за эту услугу – теперь нам придется тратить время на то, чтобы увезти тебя отсюда. В Кезанкию. Думаю, тебе там понравится. Что молчишь? Давай, потреплись, доставь мне такое развлечение, – гном слегка пнул человека в бок, и тот болезненно дернулся.

– Ты ошибаешься, если думаешь, что сможешь удержать меня, – каким-то чужим, звенящим голосом медленно проговорил Аластор.

– А ты забываешь, что всегда остается возможность освободить мир от присутствия такой мерзости, как ты, – отрезал подгорный житель. – И знаешь что? Будет даже лучше, если ты решишь прикинуться героем и держать язык за зубами. У нас уже давным-давно не устраивали публичной казни пойманного вора. Мы все равно возвратим Умхийд, но тебе не доведется узреть мгновение нашей славы…

– Ваш народ сгубит пристрастие к высокопарности и мстительности, – буркнул человек. – Ищите, ищите, – он опять не удержался и съязвил: – Кстати, отгадай загадку. Что такое: всю жизнь копается в грязи, но не свинья; квакает, но не жаба; тупое, но не…

Договорить ему не удалось.

Альбрих и его молчаливый спутник задвинули за собой решетку и заперли ее на необычной формы замок. Старый гном поднял фонарь, осветив внутренность камеры. Прыгающее пятно фонаря выхватило обмякшую человеческую фигуру, привалившуюся к стене. Голова человека бессильно свесилась вперед, из приоткрытого рта, напоминавшего черный провал, на некогда белую рубашку капали вязкие сгустки крови. Гном довольно кивнул:

– Два, самое большее три месяца. Он не выдержит всего, что мы в состоянии ему устроить – постоянную темноту, жизнь в подземелье, непреходящий страх… Либо заговорит, либо сдохнет. Полагаю, у него хватит ума догадаться, насколько невелик выбор.

– У нас есть человек, но больше нет талисмана, – заметил собеседник Альбриха, отчасти напоминавший грубовато обтесанный и оживленный каменный блок. – Кроме того, мы накопили слишком много… товару. Скоро возникнут вопросы и подозрения.

– Значит, готовимся к отправке, – скривился Альбрих. – Признаться, я рассчитывал задержаться тут подольше, но что поделаешь… Эти люди – они заслуживают, чтобы их приканчивали еще в колыбели. Весь этот вонючий городишко давно пора стереть с лица земли, – он досадливо махнул рукой. – Я отправляюсь убеждать нашего, с позволения сказать, старейшину, этого напыщенного дурня Трора. Ты знаешь, что делать. Передай остальным – у нас мало времени. Караван отправляется через три дня.

Обитатели Чамгана разошлись. Альбрих отправился пересчитывать ступеньки длинной лестницы, ведущей наверх, его подручный и сообщник удалился в лабиринты жилых помещений.

Пять домов Чамгана снаружи выглядели как обычные людские жилища, и потому горожане обычно забывали, что гномам не требуется высоких потолков и на каждый этаж человеческого дома в среднем приходится два гномских. Вдобавок, под строениями уходили вниз их зеркальные отражения – огромные подземелья, связанные между собой. Кое-кто из жителей Чамгана никогда в жизни не поднимался на поверхность и не бывал в расположенном рядом людском поселении. Их вполне устраивали пещеры.

Сегодня Альбриху требовалось навестить верхние ярусы квартала Чамган. Он шел, почти не замечая попадавшихся навстречу знакомых, в который раз повторяя в уме заранее составленную речь и продумывая ответы на возможные каверзные вопросы. Если правда о том, что собирались проделать он и его сородичи, выплывет наружу, им не жить не здесь, ни в Кезанкии, в каких других подгорных королевствах. Их заклеймят отступниками и предателями, обвинят в стяжательстве и во всех возможных грехах, с позором изгонят прочь и это станет еще неплохим исходом.

«На нашем месте любой поступил точно также, – убеждал себя Альбрих. – Глупо отворачиваться, когда удача сама идет в руки. Мы просто воспользовались счастливой случайностью. И, в конце концов, мы совершили полезное дело – изловили грабителя! Они должны быть нам благодарны!»

Трор, старейшина квартала Чамган, терпеливо выслушал рассказ Альбриха. Старейшина не поверил. Альбрих настаивал и привел доказательства своей правоты. Трор пришел в восторг и полностью одобрил предложенный замысел. Альбрих добился желаемого – ему и соплеменникам из его клана разрешалось присоединиться к каравану, вскоре уходящему в Кезанкийские горы. Старейшина обещал посодействовать и договориться с людьми из городской стражи, дабы повозки не подвергались слишком тщательному осмотру.

Выйдя из покоев Трора, Альбрих постоял неподвижно возле узкого зарешеченного окна, бормоча под нос нечто, описывающее старейшину отнюдь не с лучшей стороны. Затем встряхнулся и резво потрусил по коридору. Как он сам недавно заметил, времени осталось мало, а сделать надо многое.

ГЛАВА ШЕСТАЯ День Бедствий

– Так голубой или розовый?

– Слушай, что ты ко мне пристал, как митрианский послушник к шлюхе? Говорю же, я видел эту дрянь только краем глаза! А теперь ты хочешь, чтобы я описал ее в подробностях! Я даже не могу сказать, сколько ключей цеплялось к треклятому кольцу!

– Десять. Точно, десять. Я посчитал, пока Кодо ими размахивал.

– По-моему, девять. А кристалл был с переливами – то голубой, то фиолетовый, и немножко зеленый.

– Аквамарин сойдет. Тебе попить принести?

– Угу. Белого вина со льдом, если найдешь. Джай, у тебя сапоги с подковками? До сих пор чувствуется…

– Не отвлекайся! Мне что, заново извиниться?

– Неплохо бы. Ладно, раз ничего не сломал, я тебя прощаю. Сам дурак, что вляпался. Переходим к следующему.

– Золотой, у основания торчал здоровый рубин, вокруг него – такие маленькие светлые камешки, граненые в остроконечную пирамидку.

– Бериллы, что ли?

– Они самые. На бородке – три зубца, два больших, третий поменьше и такой… на волну похож.

– Нарисовать сможешь?

– Его рисунками детишек хорошо пугать.

– Это вас нужно пугать, пока не поумнеете! Малыш! Сделай так, чтобы они заткнулись и не пыхтели мне в затылок! Ши, возьми перо и нарисуй ключ, как запомнил.

– Я не умею…

– Красть умеешь, значит, и рисовать научишься. Кэрли, дай ему лист и помоги. Следующий!

– Стеклянный или хрустальный – точно не разглядел. Внутри продернуты тоненькие золотые ниточки, из них получался узор.

– Бел-хранитель, как я такое сделаю?..

– Ключ-то мы вырежем, у меня в кладовке валяется друза хрусталя. Простенького, но издалека будет похоже. Хисс, не торопись вешаться раньше времени. Пять ключей мы уже вспомнили. Давай шестой.

– Свинцовый… Или бронзовый? Скорее, свинцовый – отблескивал серым.

– По нему рассыпаны желтые камешки. Топаз, хризопраз – не знаю, как называются.

– Кэрли, коробку с топазами! В каком порядке стояли камни?

– Вроде просто понатыканы, как в голову пришло.

– Взять бы ту голову, да постучать ей об угол…

– Малыш, не ворчи.

– Хотел бы я знать, какие делишки наш красавчик крутил с подземными грязекопателями? Когда мы из дворца шли, я невзначай оглянулся, смотрю – Альбрих нам вслед пялится, причем именно на Альса, и так глазенки выпучивает, будто злейшего врага встретил.

– Вдруг оно так и есть? Может, Альс в ихние кладовые наведывался?

– Это невыполнимо. Об таком подвиге легенды ходили бы от Вилайета до Полуденного Побережья. Гномов можно обжулить, можно продать им гнилую пшеницу за спелую, можно при большой удаче всучить порченый изумруд, но ограбить их кладовые нельзя.

– Значит, он сумел. Он ведь лучший.

– Тогда ему крышка. Карлики такого не прощают. Не отпустят ни за какой талисман, будь он сотню раз фамильной ценностью.

– Ты при Ферузе подобного не брякни. Пожалей девочку.

– Кстати, что она делает?

– Ничего. Молчит. Думал, разревется в три ручья, а она села, уставилась в очаг и вертит Альсову побрякушку. Я посмотрел – и бочком, бочком оттуда. Страшно стало.

– Знаете, у них ведь что-то такое по-настоящему завязывалось…

– Хоть сейчас перестань сплетничать, а?

– Влипли мы, благородные господа, по самое не могу. Надо было к астрологу заглянуть, прежде чем соглашаться даже рядом ходить с коротышками.

– Я тебе сейчас устрою прикладную астрологию – звездопад из глаз посыплется.

– Замолчите! Пойдите куда-нибудь! Отыщите Кодо и скажите, что у него из пасти несет, как от дохлой рыбы. У вас сразу появится забота – спасаться от него по всему городу. Или пусть Райгарх вас построит в колонну и учит ходить гусиным шагом!

– Какой ты добрый, Хисс, просто душа радуется.

– Я занят, неужели трудно понять! Малыш, выкини всех отсюда! И сам уходи! Ши, Кэрли, вы мне понадобитесь. Остальные – за дверь!

* * *

«Они нарушают собственное правило – беспокоиться только о своей шкуре, – в поисках тихого и укромного места Конан забрался на плоскую крышу таверны и улегся там, рассеянно обозревая пустынную улицу. – Но если бы они этого не сделали, я, наверное, ушел бы от них… Странные они люди. То есть странные для меня, а для себя, для этого города – самые обыкновенные. Это я не такой. Что теперь делать? Они думают обмануть Альбриха фальшивыми ключами. Как же. Гном с первого взгляда распознает подделку. Но если потянуть время… Если заставить Альбриха отвлечься… Если, если, если! Почему эти городские так любят все усложнять?»

Он с досадой ударил кулаком по низкому ограждению крыши. Мягкий, прожаренный солнцем известняк раскрошился, белая пыль шелестящей струйкой потекла вниз.

– Вот ты где, – рядом плюхнулся весьма раздосадованный Ши. Воришка приволок утробно бултыхающийся бурдюк и немедля принялся вытаскивать пробку. – Меня выгнали, – сообщил он между делом, – Хисс разорался, будто от нас никакого проку. А сам, между прочим, ничуть не лучше. Идея с фальшивками – глупее не придумаешь!

– Он хоть что-то предложил, – справедливо заметил Конан. Ши пренебрежительно свистнул сквозь зубы.

– Кто знает, может, и получится что толковое, – проговорил он уже спокойнее, отхлебнув из кожаного мешка. – Хочешь водички? Головушка не болит после того, как по ней подземные уродцы настучали?

– Нет, – буркнул Конан, отбирая бурдюк.

– Конечно, чему болеть в пустом черепе, – вяло съехидничал Ши и, не в силах усидеть на месте, вскочил и заходил кругами. – Слушай, Малыш, как у тебя получается всегда оставаться спокойным? Прикидываешься или такой и есть?

– А зачем зря суетиться? – удивился вопросу Конан. – Вот ты досуетился – украл у гнома его драгоценные ключи. Посмотри, чем все обернулось.

– Только не вздумай указывать, как мне и что делать! – мгновенно разозлился воришка. – Старый лопух цепляет побрякушку на самое видное место и думает, ее никто не заметит? И вообще, зачем гному таскать с собой людской символ, а? Они ж не верят в Бела, он человеческое божество, а у них какие-то свои, подземные покровители. Вот я и взял. Любой бы взял. Это ведь Шадизар! – название родного города он произнес чуть ли не по слогам.

– Знаешь, что я заметил? – задумчиво начал Конан. – Когда вы не знаете, как что-то объяснить, вы всегда закатываете глаза, разводите руками и говорите: «Этот Шадизар!» с таким многозначительным видом, будто одно это слово способно оправдать любой ваш поступок.

– Самая длинная и вполне разумная речь, которую я от тебя слышал, – хихикнул Ши. – Малыш, ты делаешь успехи. Еще немного – и тебя можно будет допустить в приличное общество.

– Значит, вы – неприличное?

– Мы не общество, – грустно признал Ши. – Мы, как однажды верно заметил Джай, со-общество развеселых бездельников. Слушай, пойдем прогуляемся в город? До вечера вряд ли что случится, а там, глядишь, увидим или узнаем чего интересного. Чего сидеть без толку? Хисс и Кэрли мастерят свою поделку, Феруза ни с кем не разговаривает, Лорна носится вокруг нее, а Джай бросается на любого, кто рискнет сказать ему хоть словечко, почище цепного пса. Пошли, пошли, пошли! – он схватил валявшийся бурдюк и, прежде чем Конан успел отскочить, выплеснул на приятеля оставшуюся воду. – Вставай!

Тот с недовольным ворчанием поднялся.

На крышу вела неприметная и очень ненадежная винтовая лестница, чьи ступеньки опасно прогибались даже под Ши. Лестничка выводила в коридор второго этажа, к комнатам постояльцев, и Конан перед уходом заглянул к себе – неприятно ходить мокрым. Вдобавок он хотел захватить с собой кое-что. Пускай мечи тут носить не принято, но разнообразные ножи и кинжалы таскают все и каждый.

Ши подпирал дверной косяк, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, и ожидая, когда Конан соберется. Тому оставалось только забрать лежавший на кривоногом столе кинжал и он уже потянулся за ним, коснувшись, когда произошло необъяснимое – темные вытянутые очертания ножен слегка дрогнули, искривились и медленно поползли по направлению к распахнутому окну. Ши ойкнул. Конан отпустил краткое непонятное словечко и, не долго думая, сгреб удирающее оружие. То извернулось, зашипев, и мальчишка – от неожиданности или инстинктивно – с размаху треснул беглым кинжалом о край столешницы.

Раздался короткий хруст – словно каблуком раздавили орех. На полу образовалась быстро растекающаяся темная лужица.

– Ты что наделал? – страшным шепотом взвыл Ши, влетая в комнату и захлопывая дверь. – Ты, тупоумный головотяп! Нам теперь конец!

– М-мать, – сорвалось у Конана. Он в растерянности уставился на трупик невезучей Мирианы, распластавшийся посреди стола. Рядом лежал злополучный кинжал, форму и цвет которого, на свою беду, решила в точности повторить ксилу. – Я не хотел…

– Райгарх нас убьет, – с подвыванием застонал Ши, мечась от стены к стене. – Сматываемся, пока никто не знает. Ох, Малыш, вечно от тебя жди неприятностей… Беру любые слова о варварском хладнокровии обратно. Чем она тебе досадила? Такая тихая… такая милая…

– Ее нужно куда-то деть, – решительно заявил виновник безвременной кончины ящерицы. – Завернем в тряпку и унесем, а потом выкинем.

– Тогда Райгарх перевернет трактир, отыскивая свою ненаглядную, – возразил Ши. – Положим тихонько где-нибудь на видном месте. Если что – ничего не знаем, ничего не видели и вообще в город ходили. Только лужу надо вытереть.

Покойную Мириану с величайшими предосторожностями отнесли вниз и осторожненько пристроили на ступеньке лестницы, ведущей на галерею. Осуществив коварный замысел, убийца и соучастник позорно скрылись, опасаясь заслуженной расправы и, по счастью, оставшись незамеченными.

– Может, решат, будто она заснула и на нее кто-то наступил, – бодрился Ши. Конан в ответ недоверчиво хмыкал. – Если Райгарх догадается, нам не жить. Ну зачем ты ее так сильно стукнул? Она бы наверняка поправилась, так ведь обязательно нужно изо всей дурацкой мощи приложить бедным животным об стол! Если что, учти – я буду твердить, что ты во всем виноват.

Они благополучно добежали до Старой Лестницы, пронеслись по двум сотням прохудившихся и давно нечиненых ступенек, вспугнув стаю маявшихся от жары голубей, и исчезли в путанице маленьких улочек и переулков квартала Нарикано.

* * *

Двое кружили по городу – юркий, пронырливый тип среднего росточка с физиономией прожженного жулика и долговязый, жилистый подросток, чуть удивленно и настороженно взиравший на мир из-под густой черной челки неожиданно светлыми глазами. Они наведались к Конному Полю, где почти ежедневно проводились скачки – это место считалось одним из самых обустроенных в городе. Впрочем, любое заведение, имевшее малейшее отношение к азартным играм, стремилось выглядеть прилично, не в пример общественным зданиям. У запертых ворот бегового круга околачивалась, проклиная духоту и ожидая сумерек, привычная компания – принимавшие ставки дельцы, неизменные нищие, просто любители сплетен и лошадей. Ши разыскал какого-то своего «знакомого» весьма подозрительного обличья, пошептался с ним, и, как заметил Конан, десяток серебряных монет сменил хозяина, перейдя из рук Ши к его дружку.

– Глядишь, и повезет, – ответил воришка на молчаливый вопрос приятеля.

Парочка миновала Ак-Сорельяну – улицу Тысячи Грехов – в полдень тут царила благопристойная тишина, двери веселых домов заперты, окна закрыты ставнями, традиционные красные фонари потушены до наступления вечера. Свернуть направо – окажешься в квартале Сахиль, владении торговцев, перекупщиков, караванщиков и, разумеется, всевозможных мошенников. Тут визитеры из Нарикано задерживаться опасались – в Сахиле распоряжается другой хозяин, здесь свои порядки и свои заправилы. При малейшем подозрении в попытке работы на чужой территории считай свою короткую жизненную песенку завершенной.

Проскочив Сахиль, попадаешь к Каменному рынку – самому большому, шумному и богатому из дюжины торжищ Шадизара. Полвека назад городские власти и главы торговых домов расщедрились, скинувшись и возведя посреди города двухэтажный бело-оранжевый каменный квадрат с бесконечными галереями, лавками, подвалами, складами, конюшнями, мастерскими и заполняющими огромное внутреннее пространство рынка навесами. На Каменном рынке правила своя шайка, однако туда разрешалось наведываться и промышлять гостям из соседних кварталов – при условии, что они будут помнить свое место и не позволят себе лишнего.

Ши и его спутник неспешно побрели через никогда не затихающее, резко пахнущее и болтающее на тысячу ладов кипение рынка, прицениваясь к приглянувшимся безделушкам, останавливаясь перекинуться парой слов с встреченными знакомыми или поглазеть на что-нибудь, достойное внимания, будь то тыква невероятных размеров или погоня за незадачливым карманником. Правда, сегодня шума было гораздо больше и вот по какой причине.

– Ты только глянь, – внезапно ахнул Ши, и потянул Конана за рукав. – Наш старый друг и сюда добрался!

– Какой друг? – не понял Конан и всмотрелся. Ши указывал на… Словом, Конан сплюнул и попятился. Летучий зубастый Пузырь, вызванный несколько дней назад Ферузой, сейчас порхал над лавкой оружейника и усердно объедал досчатую крышу, попутно уворачиваясь от кидаемых в него из толпы булыжников. Тварь за минувшее время немножко подросла и теперь была полных два с половиной локтя в диаметре.

– Отъелся на шадизарских хлебах, – заключил Ши, наблюдая за существом, уже отгрызшим небольшой флюгерок, украшавший лавку. – Подумать только, жрет и жрет, остановиться не может…

– Да ты, парень, не видел что эта чуда на главной площади учинила, – вмешался какой-то пожилой прохожий, расслышавший слова Ши. – Теперь статуя Митры, что возле храма, безголова стоит. Вчистую, гад, отожрал, вчера еще. В него, святотатца, и из арбалетов стража палила, и из луков стеляли, ничто чуду не берет! А утром нынешним тварюга объела висельников, что в петле с прошлой седмицы болтались. Хоть бы отравилась, что ли… Ох, напасть пришла в наш благословенный город! Каждый день, паскудник, разорения учиняет…

– Да-а-а… – понимающе протянул Ши. Существо наконец закончило с крышей лавки и неторопливо полетело куда-то в сторону Полуденных ворот на высоте трех человеческих ростов. Толпа выла и улюлюкала. – Ладно, представление окончено. Надеюсь, оно не собирается возвращаться в трактир Лорны. Тогда всем нам точно крышка.

За пределами рынка начиналась широкая полоса лавок, лавчонок и сопутствующих им кабаков. Ши углядел безлюдный переулок, свернул туда и щелкнул пальцами, привлекая внимание Конана. Убедившись, что мальчишка смотрит на него, Ши торжественно извлек из-за пазухи парочку туго набитых кошелей, присовокупив к ним изящный бархатный мешочек, расшитый цветными камнями.

– Когда успел? – с искренней завистью спросил Конан.

– Я шел, а они сами ко мне прыгнули, – безмятежно ответствовал Ши, перебрасывая добычу приятелю.

– У меня, наверное, так никогда не получится, – мальчишка присел, вытряхивая содержимое кошелей на подвернувшийся плоский камень.

– Сразу, конечно, не получится, – согласился воришка, выразительно пошевелив пальцами в воздухе. – Кроме того, ты… Ну, слишком заметный. Твое призвание – выбивать мозги из голов, а не срезать кошельки, – он состроил разочарованную гримаску. – Спроси у Ферузы, она подтвердит. Пробовал тянуть карту из ее колоды?

– Пробовал. Всегда одно и то же, – кивнул Конан. – Меч. А у тебя?

– Лисица в винограднике, – разочарованно признался Ши. – Ворюга как он есть.

Приятели сосчитали улов, выбросили опустошенные кошельки в ближайшую сточную канаву и отправились дальше. Сделали крюк, заглянув в маленькую полуподвальную лавку, где по изрядным ценам торговали съедобными редкостями – дарами моря, привезенными с побережья Вилайета, или причудливыми фруктами из полуденных провинций Турана. Ши испытывал слабость к маленьким розово-бежевым ракушкам и при случае закупал не меньше дюжины.

Конан взял одну попробовать, подозрительно оглядел, принюхался и скривился, убежденно заявив:

– Это несъедобно.

– Значит, правда, что варвары питаются только мясом поверженных противников, запивая его свежей кровушкой? – Ши загнал острие ножа в щель между створками раковины, повернул и ловко забросил ее содержимое в рот.

– Не столь часто, как думают в городах, – хищно и весело ухмыльнулся Конан. Он попытался повторить движение Ши, но перестарался, и ракушка развалилась. – Откуда такое привозят?

– С Вилайета, а Вилайет – море за Кезанкийскими горами. Только не спрашивай, что такое море и как оно выглядит. Я его ни разу в жизни не видел. Знаю, что в нем много соленой воды и что оно очень большое. Слушай, – Ши расправился с очередной ракушкой, отшвырнув пустые обломки, – все хочу спросить… У тебя вообще семья есть? Родные там или кто?

Конан коротко кивнул.

– Тогда почему ты не вернешься? Тебе ведь не нравится здесь. Мы и живем совсем по другим законам, точнее, без них, и говорим по-другому, и думаем не так, как у вас. Мы воры, – он метнулся в сторону, ловко схватив с проезжавшей мимо повозки парочку яблок. – Самые заурядные, хотя пытаемся казаться удачливее, чем на самом деле. Тебе надо не нас держаться, а таких, как Райгарх или Лорна. Они похожи на тебя. Райгарх лет тридцать назад, наверное, был в точности таким же.

Прежде чем ответить, Конан надолго замолчал, а Ши спросил себя – с чего вдруг его потянуло на излияния?

– Мне… любопытно, – наконец подыскал нужное слово мальчишка. – Вы ко всему привыкли, но я-то вижу все в первый раз, понимаешь? Я видел этот город, хочу увидеть и другие. И это самое море, про которое ты говоришь. И Полуденное Побережье, о котором рассказывает Аластор. И все города и страны.

– Зачем? – ошарашено поинтересовался Ши.

– Просто так. Чтобы было, что вспомнить.

– Незамутненная варварская натура, – сокрушенно вздохнул Ши Шелам, вытаскивая из капающего влагой холщового свертка новую раковину. – Тяга к приключениям, охота к перемене мест и все такое прочее. Впрочем, шкура твоя, тебе ею и рисковать. Только сначала научись походить на человека. Например, съешь ракушку.

– Она скользкая и тиной воняет.

– Зато деликатес. Редкость, то бишь. Это тебе не в родимых буреломах медведей за хвост дергать. Кстати, у медведей растут хвосты?

Болтая и задирая друг друга, парочка миновала торговые кварталы, выбравшись в зажиточный район, принадлежавший богатым купцам и местным сливкам дворянского сословия. Оттуда их вскоре турнули сторожа, скучавшие у ворот вульгарно-роскошного особняка, и, глянув на плывшее над городом солнце, Ши пробормотал:

– Пора и к дому.

Они прошли всего ничего, с пару сотен шагов, когда воришка вдруг замер, в прямом смысле слова как вкопанный – Конан изрядно удалился вниз по переулку, пока заметил отсутствие приятеля. Ши юркнул в глубокую стенную нишу, утянув попутчика за собой, и ткнул дрожащим пальцем в направлении близлежащего перекрестка, отмеченного старинной бронзовой статуей.

– Ты посмотри… – восхищенно выдохнул он. – Вот это да!

– Ну, женщина, – с искренним презрением ранней и занятой совершенно иными мыслями молодости отозвался Конан. – Богатая. Иноземка. Заблудилась.

– Ожерелье, – почти пропел Ши. Его узкие темные глаза зачарованно расширились. – Малыш, такой случай выпадает раз в жизни! Другого не будет! Все или ничего!

Завладевшая вниманием и воображением Ши незнакомка того стоила. Похоже, она и ее спутники не слишком хорошо знали город, заплутав в путанице улиц (жители с гордостью утверждали, что в Шадизаре нет ни одной улицы, идущей прямо на протяжении хотя бы полусотни шагов), и теперь расспрашивали дорогу. Это хлопотное занятие выпало на долю охранника дамы – хмурого и хорошо (слишком хорошо, по мнению Конана) вооруженного типа. Второй стоял рядом с паланкином госпожи, держа в поводу двух лошадей с блестящей светлой шерстью и вычищенных так, что они казались матово сияющими. Женщина – высокая, чуть полноватая яркая блондинка лет тридцати, облаченная в платье из шелков белого и кремового цвета – сидела на краю носилок, запряженных двумя разукрашенными бубенчиками и ленточками мулами, со скучающим интересом озираясь вокруг.

Конан по неопытности счел ее старой и обвешанной слишком большим количеством побрякушек. Ши – восхитительной и отлично подходящей на роль жертвы маленького налета. Опасность представляли только охранники, но разбираться с ними воришка решил предоставить приятелю. Зря его, что ли, учили? И потом, эта так называемая стража обычно служит только для произведения впечатления. Малыш скажет им «Бу!», они и разбегутся. Да-да, побегут, не оглядываясь. Но какое ожерелье!

В своих украшениях дама явно отдавала предпочтение жемчугу. Пара грушевидных перлов украшала ее маленькие ушки, с десяток нитей обвивали запястья, но главное сокровище покачивалось на шее – бледно-розовая, вспыхивающая в солнечных лучах частая сетка, разбавленная вкраплениями синих и зеленых капель. Ши никогда не видел подобной роскоши и на миг потерялся в золотистом тумане будущей прибыли. Незнакомка, должно быть, на редкость везуча, раз сумела проехать по городу, не лишившись этого великолепия вместе с головой.

Охранник наконец закончил разговаривать с хором из двух почтенных матрон, купца и девицы известного ремесла, достаточно в нем поднаторевшей, чтобы научиться выглядеть приличной женщиной, и вернулся к своей хозяйке. Та забралась в паланкин, не задергивая занавесок, погонщик мулов шлепнул животных поводьями, стражники взобрались в седла и заняли места по бокам носилок – маленькая процессия двинулась вверх по улице, в сторону Сахиля.

– За ними, – прошипел Ши. Малыш не стал возражать, хотя, судя по виду, не одобрял затеи приятеля.

* * *

Больше всего Ши опасался наткнуться на кого-нибудь из местных обитателей квартала, которые на вполне законных основаниях сочтут даму в носилках своей добычей. Боязнь заставляла его постоянно озираться, не позволяя сосредоточиться на изобретении способа завладеть вожделенным ожерельем. Однако первым конкурентов заметил Конан, незамедлительно пнув воришку в бок:

– Или думай быстрее, или уходим. Вон, трое подле входа в мясную лавку – смотри, как уставились на твою красотку, точно съесть ее собрались.

– Ты сумеешь отвлечь охрану? – Ши облизнул губы и быстро зашептал что-то на ухо Конану. Тот слушал, недоверчиво подняв бровь.

…Паланкин свернул за угол и остановился, наткнувшись на преграду в образе двух сцепившихся груженых подвод, переругивающихся владельцев, ржущих лошадей и галдящей кучки зевак. Мулы испуганно захрапели и попятились. Дама вопросительно оглянулась на старшего из своих охранников – белобрысого здоровяка с непроницаемым выражением физиономии. Тот кивнул своему подчиненному, безмолвно приказывая убрать препятствие. Охранник подъехал ближе и тут же выяснил, что совершил роковую ошибку – его немедля втянули в спор, громогласно призывая стать свидетелем, разобраться и навести порядок. Стороны взаимно обвиняли друг друга в скудоумии и неумении обращаться с животными, породистая лошадь стражника нервно зафыркала и попыталась встать на дыбы. Второй охранник еле слышно ругнулся, сказал что-то госпоже и поспешил на выручку собрату. Погонщик мулов, забыв о своем долге, примкнул к добровольным помощникам, растаскивающим перепутавшиеся упряжки.

Дама, стоически ожидавшая, когда ее экипажу освободят дорогу, высунулась наружу, созерцая получившуюся свалку и прислушиваясь к заковыристым речевым оборотам, коими щедро обменивались участники маленького уличного происшествия. Очередной словесный шедевр поверг ее в такое изумление, что женщина решительно забралась в недра паланкина и опустила занавески справа. Она собиралась задернуть шторы и слева, но внезапно обнаружила, что больше не одна. Рядом околачивался невысокий вертлявый юнец, ухмылявшийся от уха до уха. Ухмылка, впрочем, выглядела довольно дружелюбно, а ее владелец – симпатично.

– Визжать будем? – осведомился он, бесцеремонно присаживаясь на край носилок.

– Это что, грабеж? – женщина ничуть не испугалась. Наоборот, вежливо улыбнулась и поправила выбившийся из прически локон.

– Совершенно верно, – закивал Ши, с интересом разглядывая незнакомку и принюхиваясь к окружавшему ее сладкому аромату. – Разбой средь бела дня. Добро пожаловать в Шадизар!

– Гм, – госпожа одарила воришку благосклонным взглядом серо-голубоватых глаз и обстоятельно уточнила: – И что мне надлежит делать? Звать на помощь? Просить пощады? Предлагать выкуп? Видите ли, молодой человек, меня еще никогда не грабили. Не хотелось бы нарушать сложившиеся традиции.

– Все когда-нибудь случается в первый раз, – философски заметил Ши. Незнакомка ему понравилась – не из пугливых и умеет встречать неотвратимое с достоинством. Точно, какая-нибудь приезжая аристократка из птиц высокого полета. – Будет вполне достаточно, если вы отдадите мне ту безделушку, – он указал на жемчужное ожерелье и решил подсластить горечь разлуки с драгоценностью: – Честное слово, такая красавица, как вы, от этого ничего не потеряет.

Женщина звонко расхохоталась. Не ожидавший такого всплеска Ши чуть отпрянул.

– Я непременно расскажу об этом друзьям, они ни за что не поверят, – сквозь смех проговорила златокудрая дама: – «Меня ограбили в Шадизаре, и представьте – вор оказался настолько воспитан, что отпустил мне куртуазный комплимент!» Вы счастливое исключение из правил или здесь все такие? Послушайте, месьор грабитель, как вас зовут, если не секрет? Я, например, графиня Клелия Кассиана диа Лаурин из Офира.

– Ши Шелам, – брякнул растерявшийся замориец, чьи мысли внезапно приобрели совершенно неположенное направление. Ши намертво придавил их предательские ростки воображаемым валуном, напомнив себе, что ему не хватает только неприятностей из-за заезжей дворянки. – Слушайте, госпожа Клелия, все это хорошо и мило, но я бы предпочел забрать ожерелье и исчезнуть отсюда.

– Как приземленно, – разочарованно вздохнула женщина. – Простите, а законы этого города разрешают несчастной ограбленной даме…

Она не договорила. Снаружи, заглушая вопли и треск расцепляемых колес, донесся пронзительный короткий свист.

– Надо полагать, сообщники? – заинтересованно спросила Клелия, выглядывая в узкую щель между шестами носилок и занавесью. – Вы подстроили этот затор на улице, верно?

– Прошу прощения, мне пора, – решительно пресек дальнейшие любезности Ши. Ему понадобилось не больше пяти ударов сердца, чтобы оказаться позади ойкнувшей дамы, расстегнуть массивную застежку ожерелья и забросить горстку переливающихся жемчужин за пазуху. – Счастливо оставаться, госпожа. Не горюйте, скоро наверняка обзаведетесь новой побрякушкой!

Он выскользнул из паланкина и, как оказалось, вовремя. Улицу расчистили, стражники и погонщик возвращались. Охранники ехали верхами, и Ши недовольно поморщился – они с Малышом рассчитывали, что стражники слезут на землю. Ладно, полдела позади. Драгоценность у него, остается только удрать.

Позади скрипнула отодвигаемая штора. Клелия не опустилась до визга и криков «Спасите, обокрали!». Ее вышколенной охране не требовались лишние указания. Воришка замер, соображая, куда метнуться.

– Воров, как правило, ловят, – раздался над самым ухом Ши мягкий, воркующий голос без малейшего оттенка злорадства. – Мне не жалко ожерелья, но я не люблю оставлять преступления безнаказанными. Если сможешь убежать, навести меня. Я живу в гостинице «Рубиновая лоза», – он на миг увидел на своем плече тонкие пальцы с длинными ногтями, выкрашенными в золотисто-сиреневый цвет. Пальцы сжались, блеснув украшавшими их кольцами, и легонько подтолкнули его вперед. – Тебе повезло, Ши Шелам, другому бы я не дала шанса. Помни это.

– Век не забуду, – Ши проскочил под брюхом надвигавшейся на него лошади и огляделся в поисках Малыша. Ага, мальчик отлично усвоил наставления всех своих учителей – парой ударов отправил решившего проявить героизм погонщика вздремнуть до вечера и запрыгнул на гору сваленных возле стены дома тюков. Забраться на ближайшую крышу, а там пускай госпожа Клелия и ее бдительная стража исходят пеной. Для знающих людей крыши Шадизара ничуть не хуже улиц. Скачи с одной на другую, да не попадись на глаза желающим отнять у тебя добычу.

– Рейф, живыми! Обоих живыми! – распорядилась Клелия, так и не покинувшая носилки.

Живыми. Как же. Держите карман шире. Кто же она такая, эта госпожа Клелия… как там дальше? Из Офира. В тамошней столице, говорят, даже мостовые выложены золотыми брусками. Может, они нарвались на спятившую богачку? Ожерелья не жалко, а грабителей доставьте ей живыми. В клетке, что ли, держать будет? С такой станется. О-о, демонова задница!..

Стражники Клелии, как выяснилось, не зря получали жалованье. Они намеревались в точности выполнить приказ хозяйки – взять обоих воришек живьем. Старший, Рейф, согнал Конана с тюков и спокойно теснил к центру площади. Мальчишка увертывался, дважды удачно повисал на поводьях, заставляя лошадь сворачивать в сторону, но отскакивал, опасаясь получить клинком по голове или рукам.

Сбежавшаяся на шум толпа вопила, улюлюкала, хохотала, азартно швыряла в охранников дамы камни и гнилые объедки, всячески выражая свое одобрение ворам. Невовремя развеселившийся Ши, увлеченно крутившийся возле напарника Рейфа, пугая его коня и угрожая перерезать ремни сбруи, внезапно обнаружил, что прижат к высокой и гладкой стене дома. Воришка бросил встревоженный взгляд по сторонам, путей к бегству не обнаружил, но узрел приближающийся массивный конский круп. Если его придавят к стене и схватят – дело плохо.

– Малыш! – завопил Ши, пятясь. Его услышали. Приятель развернулся и бросился на выручку. Избежал пинка стражника, вцепился тому в ногу и яростным рывком выволок из седла. Они лихо покатились по торчащим булыжникам площади, отвешивая друг другу полновесные тумаки и сопровождаемые радостным ором зрителей. – Малыш, брось его! Сматываемся!

Углядев подходящее место для подъема, Ши подпрыгнул и ящерицей полез вверх по стене, чувствуя, как крошится под ногами высохшая глина. Добрался до края крыши, мысленно поблагодарив высокие небеса и лично Бела за то, что хлипкий карниз не оторвался, пока он подтягивался и переваливался через него, и глянул вниз. Конан наградил стражника последним увесистым пинком, после которого тот подозрительно затих, и кинулся к стене.

– Быстрей! – сорвавшимся голосом выкрикнул Ши, заметив две одинаково плохие вещи: уцелевший охранник развернул лошадь и рысью направился к Конану, а из соседней улицы показался бодро марширующий патруль городской стражи. Обычно они вели себя тише воды, ниже травы, но в торговом квартале пользовались некоторой властью и вполне могли загрести неудачливых воришек. – Шевелись!

Клелия Кассиана изволила покинуть носилки и встала рядом, следя за схваткой – высокая фигура в белых развевающихся шелках. Ши бросил на нее прощальный взгляд, махнул рукой и помчался через крышу, отметив краем глаза парочку, забравшуюся с другой стороны и попытавшуюся преградить ему дорогу. Шакалы. У самих кишка тонка лезть в драку, так думаете отобрать честно добытое? Не выйдет!

Первого Ши просто снес, с разбегу врезавшись в конкурента плечом. Второй замахнулся ножом, но полоснул по воздуху – Ши успел присесть и перехватить мелькнувшую над ним руку. Оставив неудачника скулить над заработанным вывихом, Ши перелетел на следующую крышу, скатился по приставной лестнице вниз и, петляя, рванул по круговерти проходных дворов к Нарикано. В душе он заходился радостным бессловесным воплем победителя и не оглядывался.

* * *

– Мы сделали! Мы их всех сделали! Малыш, варвар ты неотесанный, можно всю жизнь протаскаться, тягая на рынках кошели у разжиревших купцов и никогда не встретить свою удачу! Чего затих, мерзлое порождение Полуночи? Малыш? Ма…

До возбужденного успехом разума Ши достучалось очень простое соображение – он разговаривает с пустотой. Воришка остановился, сбившись на полушаге. Увиденное никак не желало укладываться в голове. Может, Малыш отстал? Или, сами того не заметив, они расстались во время скачки по крышам, и возвращаются разными дорогами?

Так и не найдя подходящего ответа, Ши, тяжело дыша, зарысил в сторону Третьего Обманного переулка и гостиницы «Уютная нора». Малыш вполне мог обогнать его и ждать во дворе, около старого фонтана.

Двор трактира пустовал. Поскрипывала, раскачиваясь на легком ветерке, жестяная вывеска. Из клюва медной цапли мерно капала вода.

– Успокойся и возьми себя в руки, – Ши повторил эту простенькую фразу раз пять или шесть, прежде чем она оказала свое действие. – Это еще ничего не значит.

Он подошел к узкому окну, встал на цыпочки и украдкой заглянул внутрь. Райгарх, Лорна, Феруза и Джай. Больше никого. Нет, рядом со сгорбившейся Ферузой, жмущейся к погасшему очагу, сидит Кэрли.

Ши отошел, неуклюже опустился на парапет и тупо уставился на носки собственных потрепанных сапог. Он пытался вспомнить подробности стычки на безымянной площади квартала Сахиль. Малыш ведь успел вскарабкаться по стене! Да что там – он своими глазами видел, как мальчишка одолел карниз и побежал вслед за ним, Ши. Видел или убедил себя в том, что видел? Он думал только о сверкающем ожерелье и о непонятной женщине, этой самой Клелии Кассиане. Даже прикидывал, не наведаться ли к ней в гости – она сказала, будто живет в «Рубиновой лозе», очень приличном и дорогом местечке. В общем, его мысли занимало что угодно, кроме судьбы приятеля и компаньона.

«Малыш ушел от них, – упрямо повторил Ши. – Конечно, ушел. Кто сумел бы его остановить? Он просто задержался. Он придет. Я посижу тут и подожду, а потом мы вместе посмеемся над тем, какой всполошенной курицей я выглядел».

Поладив таким образом с тревогой и внезапно проснувшейся совестью, воришка потянулся за своим драгоценным трофеем. Интересно, на Элате оно будет смотреться также потрясающе, как на Клелии? Элата пошла в материнскую родню, а ее матушку торговцы живым товаром привезли из Пунта. Оттого у подружки Ши была темная до черноты кожа, завитые в мелкую стружку волосы и выпуклые карие глазищи. Ши восторженно зажмурился, представив, как бледно-розовое великолепие ляжет на острые бархатные ключицы девушки и как она завизжит, увидев, какой подарок он ей раздобыл. Тут Ши заколебался – расставаться с ожерельем не хотелось – и решил, что позволит Элате поносить его, но насовсем не отдаст. Только вот куда оно завалилось?

Зацепив пальцем ниточку жемчуга, вор аккуратно извлек украшение наружу.

– Ой-е-е…

Однажды по молодости лет Ши довелось свалиться в заброшенный колодец. Головокружение и полнейшее отчаяние, испытанное при внезапном падении в холодную, застоявшуюся воду, точь-в-точь соответствовали ощущению, возникшему при взгляде на ожерелье. Оно изрядно уменьшилось в размерах и, если так можно выразиться, похудело. Пока Ши оцепенело пялился на свое сокровище, еще одна розово-перламутровая жемчужина соскользнула с порвавшейся жилки и упала, закатившись в трещину между плитами.

Ши вдруг захихикал – еле слышно, точно откашлялся. Он смеялся, а жемчуг, сапфиры и изумруды разорванного ожерелья сыпались с его мелко вздрагивавших ладоней, раскатываясь под ногами. Ши смеялся и никак не мог остановиться, пока кто-то не потряс его за плечо.

– Никак свихнулся? Где ты шлялся? Что это такое? И куда делся Малыш?

Джай присел на корточки, поднял маленький белесый шарик и сдул с него пыль.

– Всеблагие небеса! – ахнул он, приглядевшись. – Ши, где ты раздобыл такую… такое… Кэрли!

Девушка, вышедшая на крыльцо, торопливо подбежала ближе.

– Кэрли, найди какую-нибудь шкатулку! Ничего не спрашивай, просто принеси сюда и побыстрее!

Вскоре Джай и Кэрли ползали по занесенному красноватым песком и поросшему чахлой травой двору, собирая разлетевшиеся драгоценности и складывая их в деревянную коробку. Ши, запинаясь, рассказывал их с Малышом историю хождения в город, закончив описанием встречи с госпожой Клелией и потасовки на площади. Выслушав до конца, Джай только покачал головой, привычно и тоскливо вопросив блекло-голубое небо:

– За какие проступки мне такое наказание?

– Может, он вернется, – попыталась обнадежить его девушка. – Малыш все-таки не игрушка, чтобы так просто скрутить его и сунуть в ящик.

– Если не объявится сегодня к вечеру, я завтра пойду в Аль-Ронг, – ни на кого не глядя, хмуро проговорил Ши. – Там, на площади, я видел городскую стражу. Если они его повязали, наверняка отправят в Мышеловку. Не узнаю ничего там – наведаюсь к Клелии. Она и ее громилы точно видели, куда он мог деться.

– Он убежал, – твердо сказала Кэрли.

– Тогда почему я здесь, а его нет?! – вспылил Ши.

– Он вполне мог заблудиться, – предположил Джай. – Ши, не дергайся. Кэрли права – Малыш в состоянии сам о себе позаботиться. Не забывай, он варвар. Спроси Райгарха или Лорну, они тебе расскажут, как на Полуночи воспитывают детишек, – Джейвар бросил в шкатулку подобранную бусину и скривился: – Сегодня, наверно, отмечается Великий День Бедствий. Мало нам Аластора, так теперь Малыш влип. Вдобавок какая-то сволочь впопыхах наступила на Райгархову чешуйчатую милочку. Та от огорчения возьми да помри.

– Мириана сдохла? – досадное утреннее происшествие полностью изгладилось из памяти Ши. – Райгарх знает?

– Пока нет, – смущенно признался Джай. – Я шел по лестнице, наткнулся на нее и отнес на ледник. Пусть там полежит, не до нее. Все собрали? – он, прищурившись, оглядел потрескавшиеся камни и сам ответил: – Кажется, да. Вот и Ферузе занятие – посадим ее нанизывать жемчуг. Роскошного ожерелья, конечно, не получится, но бусы выйдут отменные. Этим морским крошкам без разницы, вместе они или порознь – цена-то у них в любом случае изрядная. Ши, пойдешь или будешь ждать?

– Подожду, – отозвался воришка. Взобрался на парапет, подтянул колени к подбородку и мрачно вперился взглядом в полуоткрытые ворота, выражая всем своим видом готовность просидеть тут хоть до конца времен.

Он ждал до наступления вечера. Конан не появился.

В сумерках по переулку загрохотали колеса повозки, запряженной низкорослой гирканской лошадкой. Она въехала во двор гостиницы, описала круг и остановилась. Из-под брезентового верха выбрались Альбрих с двумя сородичами. Гномы пошептались, подозрительно косясь на неподвижного человека, сидевшего на ограде фонтана, и затопали в дом.

Рассудив, что дальнейшее ожидание бесполезно, Ши с трудом поднялся, выпрямляя затекшие ноги. Он хотел подойти к повозке, уверенный, что на ней из Чамгана привезли Аластора, но оттуда немедленно высунулась заросшая густым волосом свирепая физиономия и разразилась сердитым громыханием на наречии подземных карликов. Хотя Ши не понимал их языка, смысл сказанного не требовал перевода – отойди, отвали, убирайся.

Воришка сплюнул и поплелся к трактиру, чувствуя себя на удивление паршиво. Наверно, перегрелся на солнце.

Взгляд в настоящее: Тюрьма Аль-Ронг.

«В воздухе этого города носится безумие, – печально решила госпожа Клелия. – От него не укрыться никому. Оно находит трещину в рассудке и по капле просачивается внутрь тебя».

Графиня диа Лаурин поправила безукоризненно лежавшие складки платья, в несчитанный раз за сегодняшний день вздохнула и обратила взор на очередную жертву шадизарского климата. Как ни странно, ей оказался Рейф. Рейф, в которого, по его твердому убеждению, нервов не вставили. Рейф, никогда не кричавший, ибо в этом не возникало необходимости, и чрезвычайно редко прибегавший к физической силе, дабы покарать провинившегося подчиненного.

Однако сегодня он выглядел как притча во языцех – склочный тупой солдафон, не принимающий никаких оправданий и слышащий только собственный голос. Весьма громкий голос, надо заметить.

– Позволить какому-то сопляку, варварскому недоумку вытирать об себя ноги! – заходился в приступе яростного негодования Рейф. – Ты бы еще улегся кверху брюхом и лапки задрал! Да как после этого ты, бесстыжая рожа, смеешь…

– Рейф, – устало сказала госпожа Клелия. – Довольно.

Требование кануло в пустоту, оставшись неуслышанным.

– Неужели я обучал бездарность? – патетически вопросил Рейф. – Тогда вот что я тебе скажу, приятель – ноги твоей больше…

– Хватит! – Клелия ударила ладонью по столу. Рейф осекся. Распекаемый подчиненный бросил на госпожу короткий благодарный взгляд – бросил одним глазом, ибо второй стянулся в узкую щель посреди черно-фиолетового кровоподтека. – Гилл, выйди.

Повторять не требовалось. Стражник вылетел за дверь комнаты в гостинице «Рубиновая лоза» едва ли не раньше, чем отзвучала короткая фраза.

– Сколько шума, – укоризненно заметила женщина. Старший охранник потупился, как нашкодивший мальчишка, и с трудом выдавил:

– Простите, госпожа. Но впервые моего человека укладывает какой-то драный щенок, а недоношенное заморийское отродье смеет обкрадывать мою госпожу! Это же позор! Почему вы не позвали нас на помощь?

– Чтобы без помех поговорить с грабителем, – Клелия опустилась в кресло и жестом разрешила Рейфу сесть напротив. – Нам несказанно повезло – эта парочка имеет самое прямое отношение к человеку, которого мы разыскиваем.

– Откуда… – начал Рейф, но прикусил язык. Бесполезно спрашивать госпожу, откуда к ней приходит знание. Если она сказала, что воры связаны с ее давним приятелем, значит, так оно и есть.

– Теперь нам известно имя того, что позаимствовал мое ожерелье и так ловко скрылся, – продолжила Клелия, сделав вид, что не заметила оговорки своего телохранителя. – Надо полагать, он не первый день промышляет на улицах. Если тебе столь необходимо проучить Гилла, отправь его прогуляться по окрестным трактирам… Пусть расспросит завсегдатаев о молодом человеке, которого зовут Ши Шелам, – она задумчиво улыбнулась, вспомнив воришку – нахального и беспокойного, как язычок пламени на ветру.

– Будет исполнено, госпожа, – кивнул Рейф, постепенно возвращаясь к своему привычному облику сдержанного и бесстрастного бывалого вояки. – Дружок этого Шелама, надо полагать, вас тоже интересует?

– Более чем, – подтвердила госпожа Кассиана. – Жаль, что нам не удалось увести его с собой. Городская стража, конечно, в своем праве…

– Городская стража! – презрительно хрюкнул Рейф. – Собиратели падали, вот они кто, извините за резкость. Какой-то юнец преспокойно раскидал десяток этих боровов и вполне мог уйти нога за ногу, прежде чем они очухались! Его сгубило то, что он увлекся и не заметил опасности. Неудивительно, что они разозлились, получив такую трепку.

– Однако мальчика они забрали, – женщина в задумчивости подперла рукой подбородок. – Вопрос в том, куда они намеревались его отправить? А вдруг он сбежал по дороге?

– Вряд ли, его хорошо отделали, – возразил стражник. – Это мелкая рыбешка, значит, по здешним порядкам, его сунут в Аль-Ронг. Загон для неудачников невысокого пошиба.

– Его будут судить?

– Сомневаюсь. Правосудия в нашем представлении тут не существует. Мальчишку могут держать за решеткой, пока приятели не раздобудут денег и не выкупят его. Могут завтра же вздернуть – для устрашения прочей развеселой братии. А может случится, что он просто-напросто исчезнет.

Госпожа Клелия взглядом потребовала разъяснения. Рейф на миг замялся, но решил, что хозяйка понимает, где они находятся. Кроме того, графиня диа Лаурин отлично знает, что жизнь не бывает окрашена только в светлые тона.

– Места вроде Аль-Ронга есть в каждом городе, – неохотно начал он. – Туда частенько наведываются безымянные люди с толстыми кошелями и довольно необычными требованиями. Допустим, им нужна двуногая добыча для охоты. Или типы навроде этого парня-варвара – их сбрасывают в яму и заставляют сражаться, пока один из бойцов не погибнет. Приходят жрецы запрещенных культов – эти подыскивают жертвы для своих божков. А некоторые тайком обзаводятся мальчиками для…

– Я поняла, – спокойно кивнула женщина. – Значит, нужно опередить возможных претендентов. Как думаешь, какая сумма покажется достаточной для того, чтобы требующегося нам заключенного отпустили?

– Один фальшивый медный сикль, – буркнул Рейф. – Хотел бы я знать, кто учил этого маленького мерзавца драться?

– Расспросишь при случае, – улыбнулась Клелия. – Итак, кому-то придется наведаться в Аль-Ронг и узнать, кого доставили туда в течение сегодняшнего дня и есть ли среди общего числа некий неудачливый уличный грабитель довольно юных лет.

– Хорошо, – Рейф поднялся и направился к дверям. – Как только станет что-нибудь известно, я немедленно сообщу. Прислать вам какую-нибудь из девушек?

– Нет, – отказалась госпожа Кассиана.

Стражник вышел. До нее долетел его голос, отдающий распоряжения. Хвала небесам, Рейф успокоился и начал думать, вместо того, чтобы набрасываться на людей с упреками. Гиллу просто не повезло – он наткнулся на кого-то, кто сражается лучше него.

Белокурая женщина откинулась в кресле, закрыла глаза и прислушалась к уличному шуму. Предчувствия не подвели – бессмысленное на первый взгляд кружение по городу вывело в нужное место, туда, где она столкнулась с парочкой воров. Им известно, куда затерялся ее приятель. Клелия не сомневалась в этом, как не сомневалась в том, что ночью темно, а земля твердая. Она уже видела эти лица в призрачных видениях, а теперь встретила во плоти и убедилась, что не ошибается.

Госпожа Клелия не верила, что у Ши Шелама хватит дерзости нанести ей обещанный визит, а потому предпочла идти проторенным путем. Раз мальчик-варвар со смешным прозвищем Малыш оказался в тюрьме, она с удовольствием похлопочет, дабы помочь ему выбраться оттуда. Ей всегда нравилось совершать добрые поступки, если они не требовали слишком больших усилий.

Тюрьма Аль-Ронг, приткнувшаяся на полуночной окраине города, носила множество обиходных наименований – Мышеловка, Садок, Колодец, Бездонная Бочка, Ловушка и даже Могильник. Внешне она представляла невзрачное двухэтажное здание грязно-желтого камня, расползшееся на половину квартала и обнесенное высокой глинобитной стеной, утыканной поверху острыми железками. Охрана Аль-Ронга не славилась чрезмерной бдительностью, приторговывая правами на свидания и иногда устраивая заключенным побеги, а пребывание в Мышеловке обязательно числилось в послужном списке каждого, даже самого известного шадизарского вора. Аль-Ронг мог оказаться как первой вехой на долгом пути к сияющим вершинам успеха, так и ступенькой бесконечной лестницы, ведущей в глубочайшую из пропастей.

Конан очнулся от вони и раздававшейся поблизости перебранки. Собственно, он не терял сознания, понимая, кто он и что происходит вокруг, просто исчезло желание двигаться, сопротивляться, бежать, вообще шевелиться. Если бы его не швырнули прямо в кучу преющих и отдающих гнилью тряпок, он бы так и остался лежать неподвижно. Но тряпки несносно благоухали – Конан заподозрил, что к изначальному кисловатому аромату примешивается его собственное творение, поскольку его изрядно поташнивало – и он больше не мог выносить этот запах.

Он осторожно приподнял голову, в которой с грохотом перекатывались железные болванки, и огляделся. Предсказание Ферузы сбылось – он все-таки угодил в Садок.

Против судьбы не попрешь, надо осваиваться.

Откатившись подальше от исходящей зловонием кучи, Конан добрался до стены и после пары неудачных попыток уселся. Его нынешнее местопребывание смахивало на низкую и узкую клетку с каменным потолком, замыкавшую ряд подобных сооружений. Обитатель клетки справа шумно переругивался с тюремщиком и своим соседом напротив. Всего же в задымленном и грязном помещении, лишенном окон и освещаемом чадящими масляными лампами, насчитывалось около двух десятков загонов для людей, выстроившихся в два ряда, и ни один не пустовал. Кое-где в клетке обитало по два-три постояльца, и Конан решил, что ему повезло. Наверное, сочли достаточно опасным, чтобы сажать вместе с кем-нибудь.

Припомнив устроенную им круговерть на площади, то, как его кулаки прогулялись по чьим-то зубам и ребрам, он слегка взбодрился. Как говорится, сделал глупость – сам ее и расхлебывай. Нужно было удирать вслед за Ши, а он задержался, наконец-то получив возможность всласть подраться. Кто-то сумел подобраться к нему сзади и от души приложить по голове чем-то тяжелым. Потом он упал… вспоминать дальше не хотелось. Но Ши благополучно смылся и, кажется, сумел захватить приглянувшуюся ему побрякушку. Значит, вскоре в «Норе» узнают о случившемся. Конечно, все здорово рассердятся – одна беда за другой, сначала Аластор, теперь он, Конан! – но обязательно придумают, как его вытащить. Какую головомойку ему устроит Райгарх – страшно представить!

Конан окончательно пришел в себя, встряхнулся, убедившись, что все кости целы, и утвердился в первоначальном мнении – ему тут не нравится. Слишком напоминает недоброй памяти казармы в Халоге.

– С добрым утречком, – насмешливо приветствовали его из соседней клетки. Там расположился – именно расположился, словно у себя дома – молодой парень с несомненными туранскими чертами лица. – Как спалось?

– Что-то слабо верится, будто это создание способно разговаривать, – высказались напротив. Говоривший отодвинулся к самой стене, и потому Конан видел только очертания съежившейся фигуры. – Эй, лохматый! Подай голос или язык проглотил? Ты откуда такой взялся?

Вопрос «Откуда ты?», как усвоил Конан, подразумевал не выяснение происхождения собеседника, а требование назвать место жительства в городе, тем самым определив свою принадлежность к той или иной шайке.

– Я из Нарикано, – откашлявшись, проговорил он. – Меня… Мои друзья зовут меня Малышом.

Житель каморки напротив мелко захихикал. Справа тоже понимающе хмыкнули и представились:

– Мейгелен из Сахиля. Отребье с другой стороны ряда, ошибочно полагающее себя человеком, кличут Силли. Не обращай на него внимания, он безнадежный пьяница и вдобавок слегка тронутый остатками ума.

– Врешь, – оскорбился невидимый Силли. Мейгелен просунул руку через решетку и показал ему неприличный жест, означавший «Заткнись».

– Ладно, значит ты Малыш, – продолжил туранец, с любопытством разглядывая собрата по несчастью. – Судя по тому, что притащившие тебя вчера стражники были оч-чень недовольны, а кое-кто из них изъявлял желание – повторяю дословно – «Прикончить этого чокнутого варвара», ты им чем-то изрядно досадил. Хотелось бы знать, чем именно?

– Тебя за что посадили? – ответил вопросом на вопрос Конан.

– Ни за что, разумеется! – беспечно рассмеялся Мейгелен. – Спроси у любого – здесь никто не в чем не виноват, верно? Разве что Силли – в неоднократном нарушении общественного спокойствия своим непотребным видом. Впрочем, ему давно пора переехать сюда на постоянное жительство – его тут каждая крыса знает.

– Мы с приятелем хотели стянуть у одной расфуфыренной дамочки побрякушку, – вполголоса сказал Конан. – Тут некстати приперлись городские стражники и вышла заварушка. Приятель удрал, а я не сумел.

– Знакомая история, – кивнул сосед. – Скорбное повествование о моей судьбе прозвучит весьма схоже. Неудачников просто тянет в Мышеловку. Тебя сразу отправили сюда или сначала допросили?

– Не помню, – честно сказал Конан. – Кажется, нет. А как отсюда выбраться?

– Жди суда, – Мейгелен зевнул и улегся на спину. – Либо положись на честность приятелей. Авось, выкупят. Лично у меня на шее болтается законно повешенная необходимость проторчать в этом зверинце ровно пятнадцать дней и выплатить городской казне около полусотни золотых. Такова цена крохотного надувательства, учиненного вашим покорным слугой со товарищи. Десять дней уже миновали, долг заплатили мои дружки. Правда, суда пришлось дожидаться почти луну: нас много, а судей – не слишком.

Из дальнего конца прохода донеслись раздраженные оклики тюремщиков, звяканье оловянных мисок и недовольное бормотание заключенных.

– Ужин, – оповестил Силли, подползая к решетке. Он оказался местным уроженцем неопределенного возраста, замызганным и каким-то пришибленным, похожим на уличную дворняжку.

«Ужин – значит, вечер, – сообразил Конан. – Мы отправились в город вроде бы до наступления полудня. Ши наверняка благополучно добрался до трактира, но сейчас у них полно хлопот и без меня. Не станем отчаиваться, подождем до завтрашнего утра – что-нибудь да выяснится».

Кормили в Аль-Ронге такой баландой, что при одном взгляде на нее воротило. Конан, которого до сих пор слегка мутило, отдал свою порцию ничуть не возражавшему Мейгелену.

После кормежки стражники прошли мимо клеток, собирая миски и проверяя, как поживают доверенные им узники, не развлекается ли кто попытками распилить решетку или задушить соседа. Лампы погасили, оставив всего парочку, отчего помещение стало в точности смахивать на подземелье, хотя Мейгелен утверждал, что их содержат на первом этаже Колодца. Тюремщики уселись за колченогий стол, поставленный в закутке около дверей, откуда-то появились запрещенные вещи – корзина с кувшинами и кости. Стражники затеяли игру, прислушиваясь, не идет ли с проверкой начальство. В клетках шушукались, сплетничали, строили планы, переругивались, тайком жгли крохотные свечи и тоже метали сохраненные от обыска костяные кубики.

Бесконечно долгая ночь тянулась и тянулась, выматывая душу и сводя с ума.

Попытка Конана задремать окончилась печально – ему приснилось, что каменные плиты сверху начали медленно опускаться, грозя расплющить его в тонкую лепешку. Кроме того, он начал испытывать необъяснимое беспокойство, и вскоре понял его причину. Его изводило пребывание в маленькой, тесной и душной клетке, где он не мог встать или лечь в полный рост, непременно упираясь головой либо в потолок, либо в стены. Захотелось пить, но для этого требовалось окликнуть и попросить тюремщика, чего Конан делать не собирался. Опуститься до просьб, с его точки зрения, означало проявить слабость.

Его метания туда-сюда по крохотной клетушке разбудили Мейгелена. Туранец заворчал, проклиная неугомонного мальчишку. Заключенные – старые, молодые, бывалые и не очень – спали, наполняя помещение своими запахами, вскриками, храпом и постанываниями. Стражники дремали, сидя за столом, иногда по очереди вставали, обходя ряды клеток, лениво заглядывая внутрь и убеждаясь, что никто из узников не придумал чудесного способа исчезнуть. Тоненько попискивали крысы, юркая вдоль стен и подбирая объедки.

Кто-то негромко постучался в невидимую дверь. Ему открыли. Визитер приглушенно заговорил со стражниками. Прислушавшись, Мейгелен насторожился:

– Ночные охотники пожаловали. Не торчи возле решетки, спрячься и прикинься, что спишь или болен.

– Работорговцы? – догадался Конан.

– Кто их знает… – туранец торопливо отполз вглубь камеры и улегся, накрывшись драной подстилкой. – По мне лучше отсидеть свое положенное, чем угодить к какому-нибудь спятившему болвану. Пропадешь с концами, никто не отыщет.

«Он прав, – мысленно согласился Конан. – Здесь меня хоть могут найти. Никогда бы не подумал, что будет важнее остаться в тюрьме, чем попасть на свободу!»

Поздний гость в сопровождении двоих своих охранников торопливо шел вдоль решеток. Впереди семенил тюремщик с фонарем, что-то быстро и убежденно нашептывая. В его речи отчетливо звучали интонации прижимистого купца, расхваливающего залежалый товар.

Не доходя трех или четырех шагов до притихших Конана и Мейгелена, посетители остановились. Стражник посветил в клетку, толкнул ее обитателя копьем. Покупатель, всмотревшись, отрицательно покачал головой. Возле следующей гость задержался. Вспыхнул поспешный, яростный торг.

– Не повезло, – сочувственно прошипел Мейгелен, когда забренчали ключи и отбивающегося заключенного потащили наружу. Он попытался кричать, но ему быстро заткнули рот, затолкали в огромный плотный мешок и унесли за дверь. Гость рассчитался со стражниками и поспешно удалился.

– Другие придут? – встревожено спросил Конан.

– Иногда человек по десять за ночь шастает.

Новый охотник словно дожидался своей очереди в коридоре. Придирчиво осмотрел предложенные образчики, не нашел ничего подходящего и безмолвно отбыл, оставив раздосадованных стражников препираться друг с другом.

Подождали, не наведается ли кто еще. Дверь не открывалась. Туранец улегся спать, буркнув, что чему быть – того не миновать, а он не намерен сидеть всю ночь, ожидая гостей. Конан хотел последовать его примеру, но тут раздался тихий стук и он решил посмотреть, чья судьба сейчас изменится.

Вошедшего, похоже, знали и побаивались. Стражники вскочили, неуклюже кланяясь. Неизвестный – высокий тип, закутанный в темный плащ с опущенным капюшоном – привел с собой аж троих помощников. После краткого разговора тюремщик, ведавший ночной торговлей, схватил фонарь и уверенно направился в глубину помещения. Гости последовали за ним, брезгливо переступая через кучки мусора и лужи на давно не убиравшемся полу.

Дойдя до конца рядов, стражник опустил фонарь, направляя свет в камеру Конана. Ослепленный, тот поднял руку, защищая глаза и пытаясь рассмотреть, кто стоит с другой стороны решетки. Справа зашевелился Мейгелен, еле слышно повторяя: «Спрячься, глупец, да спрячься же!»

– Вот, – тоном богатого владельца стада или табуна, представляющего завидующим друзьям свое лучшее животное, произнес стражник. – Как вы желали. Только сегодня привели, еще ни в каких бумажках не значится. Правда, ваша милость, парень слегка того… диковат. Видать, совсем недавно в город попал. Ну да верно говорят, норовистую лошадь и объезжать занятнее, хе-хе…

Покупатель бросил на тюремщика один-единственный взгляд. Тот, поперхнувшись и странно булькнув, умолк.

– Беру, – коротко произнес человек в темном плаще. Его голос оказался низким и завораживающе-холодным. Разговаривая, он чуть тянул гласные, отчего даже самые простые слова наполнялись зловещей многозначительностью. Конан невольно вздрогнул и прижался спиной к ржавым прутьям. Клетка вдруг показалась ему родной и привычной, он совершенно не желал покидать ее. – Сколько?

– Так сотни полторы, ваша милость, будет вполне достаточно, – заюлил стражник.

– Сто двадцать.

– Ваша милость! – взвыл тюремщик. – Обижаете честного человека! Я ж вам не какой-то порченый товар предлагаю! Сами гляньте, разве в нашем треклятом городишке отыщешь чего подобное? Мальчика отмыть, подкормить, вышколить – загляденье будет!

Мейгелен не выдержал и сдавленно захохотал. Взбешенный стражник попытался достать его через решетку копьем, но туранец увернулся. Конан отчетливо понял, что бросится на первого, рискнувшего сунуться к нему в клетку, и за свои дальнейшие поступки отвечать не способен.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Миром правит случай

Дурные привычки очень скоро становятся обыкновением, а дурные события почему-то случаются чаще, чем хорошие.

Ши пришел к этому глубокомысленному выводу, переступив порог гостиницы, ставшей ему родным домом, и тут же приседая, дабы избежать летящего по воздуху табурета. Собственно, табурет швырнули не в него, но воришка не собирался заниматься восстановлением справедливости. Он просто хотел избежать удара, чем занимался всю разумную жизнь. Избегать столкновений – самый разумный и правильный девиз, ежели тебе выпало родиться и жить в городке под названием Шадизар. Избегай столкновений, будь незаметным, не вмешивайся в чужие споры и драки, глядишь, доживешь до преклонных лет и тебе не придется каждое утро тащиться на площадь Благословений перед храмом Митры, где собираются городские нищие.

Однако упрямая судьба рассудила иначе. В последние дни различные столкновения и испытания прямо-таки дождем сыпались на голову Ши. Истины ради надо заметить, что другим постояльцам «Норы» тоже приходилось несладко, но каждый из смертных в первую очередь думает все-таки о себе.

В общей зале трактира опять собирались грозовые тучи, предвещавшие заварушку. Пара молний уже сверкнула – кто-то запустил табуретом в стену, но пока дело ограничивалось словесной перепалкой.

«Удрать? – вяло подумал Ши. – Снова протирать штаны на парапете? Малыш попался, это ясно как день. Угодило буйное дитя природы за железную решетку. Сидит там, небось, и тоскует. Не навторил бы он глупостей, а то будет его не вытащить».

Прижимаясь к стене и стараясь прикинуться тенью от ламп, воришка добрался до стойки, угодив в общество мрачно-напряженной Лорны, как всегда, заранее готовой к худшему.

– Не дождался? – приглушенно осведомилась трактирщица. Ши сложил пальцы в знаке, обозначающем слово «Нет».

– Значит, поймали, – подтвердила его собственные худшие ожидания Лорна и, с досадой глянув на очередной разломанный табурет, подвинула поудобнее рукояти спрятанных под стойкой мечей. – Точно, какая-то неудачливая полоса началась. Не одно, так другое. Посуды и другого хлама уже на полсотни золотых переколотили – это за пару дней-то! А нужник наш, между прочим, намедни новую гадость учинил – из будки сколопендры полезли, здоровенные, с мою ладонь длиной. И почему-то зеленого цвета в оранжевую полоску. Так мало того, поганые твари отправились прямиком в комнату Райгарха и обсидели весь потолок. Целое утро с метлой возилась, пока всех не вымела да не передавила. Хорошо хоть не кусались…

Ши молча посочувствовал хозяйке гостиницы, помня, что бремя расходов будет взвалено на Компанию, и обратил свое пристальное внимание на главных действующих лиц нынешнего вечернего скандала. Эти почетные места отводились Джаю, Альбриху и Райгарху. Поблизости, как напоминание о неотвратимом возмездии, сидела закутавшаяся в шаль Феруза – осунувшееся личико и сухо блестящие глаза. Она не вмешивалась в разговор, только смотрела, безостановочно вращая в руках серебряный браслет пропавшего Аластора. Ее присутствие изрядно действовало на нервы старому гному и двум его спутникам, однако у них не поворачивался язык потребовать от людей увести молчаливую девушку наверх. Рядом с туранкой хлопотала Кэрли, опасливо поглядывая по сторонам в поисках наилучшего пути к бегству.

Недоставало только Хисса.

– Ключи, – повторил свое требование Альбрих. Он испытывал сильнейшее раздражение и избавился от него, только швырнув табуретом в стену, хотя в подобном жесте не имелось никакой необходимости. Альбрих хотел показать, кто здесь хозяин и кто владеет преимуществом, но люди, наверное, давно привыкли сами кидаться предметами обстановки и не слишком-то испугались.

– Где наш человек? – ответил встречным вопросом Джай, незаметно кивая Райгарху. Вышибала молча достал бархатный мешочек и потряс его. Скрытая внутри вещь издала глуховатое металлическое побрякивание. – Мы заключили сделку – ваша безделушка в обмен на жизнь нашего друга. Где он?

– Во дворе, – неохотно сказал гном. Его слова заставили Ферузу оживиться.

– Я хочу его видеть, – настойчиво и слегка бессвязно заявила она, пытаясь встать. Джай мягко положил ей руки на плечи, усадил обратно и бросил быстрый взгляд по сторонам, распорядившись:

– Ши, сходи проверь, не врут ли они.

– Меня только что прогнали оттуда, – пожаловался воришка, которому совершенно не хотелось в одиночку идти проверять повозку. – Пусть… в общем, пусть с мной пойдет кто-нибудь из них.

– Сперва покажите ключи, – каркнул Альбрих. Райгарх, повозившись со шнурками мешочка, достал посверкивающую связку (Ши искренне восхитился – издалека она ничем не отличалась от подлинной) и молча поднял ее на пальце. Отмычки раскачивались, задевая друг о друга и тихо звякая, словно подвешиваемые над входами в лавки гроздья колокольчиков или пустых медных трубочек. – Дайте сюда!

Райгарх не тронулся с места и принялся деловито заталкивать талисман обратно в мешок. Ши внезапно сообразил, что отсутствие Хисса может иметь под собой какие-то немаловажные причины и подавил вздох – нет, и сегодня драки избежать наверняка не удастся.

Замысел Проныры укладывался в несколько слов. Не позволять Альбриху и его дружкам взглянуть на ключи вблизи, тянуть до последнего, убедиться, что Аластор жив, каким угодно способом затащить его в безопасное место, то есть в трактир, а дальше… Дальше – как повезет. Удача покровительствует тем, кто сначала действует, а потом начинает рассуждать.

– Ваш человек… э-э… не может ходить, – покосившись на туранку, вполголоса проговорил гном. – Он никак не желал вести себя смирно, и нам пришлось его слегка угомонить. Верните ключи – и он в вашем полном распоряжении.

– Тогда мы забираем его, – тоном, не признающим возражений, заявил асир и грузно потопал к дверям. Альбрих попытался возразить, понял, что его не послушают и скорчил безнадежную гримасу.

Повозка под кожаным пологом торчала посреди двора. Один из гномов скучал на месте возницы, второй деловито расхаживал вокруг фургона, освещенного тусклым огнем факелов перед входом в трактир. Низкорослая лохматая лошаденка, не теряя времени даром, с хрустом жевала толстые стебли бурьяна, оставаясь равнодушной к людским заботам. Альбрих забежал вперед, остановившись возле задника повозки, и взыскательно протянул руку. Райгарх перебросил ему мешочек с ключами, откинул в стороны потрепанные кожаные полотнища, заглянув в душное, темное нутро фургона, и негромко окликнул: «Альс, ты здесь?»

Джай, догадавшийся захватить фонарь, посветил через плечо вышибалы. Ши и Лорна поспешно заглянули сбоку.

На днище повозки лежали какие-то набитые мешки, громоздились стянутые ремнями холщовые свертки, стояли два обшитых железом сундука и большой плетеный короб.

– Альс? – недоуменно повторил Райгарх, решив, что в темноте принял неподвижного человека за мешок. – Альс, это мы. Все в порядке, вылезай…

– Тут никого нет, – холодно произнесла трактирщица. Крутанулась на взвизгнувшем каблуке, оборачиваясь и вытягивая из ножен две свои легкие, звонкие сабли. – Кажется, в Чамгане напрочь позабыли о том, что такое честная игра.

Альбрих не стал мучиться с узлами на завязках бархатной котомочки, просто и незамысловато взрезав ткань ножом и подхватив выпавшие ключи. Вцепился в них, как нищий в золотую монетку… подозрительно сморщил лоб и прищурился, поднес связку к неярким полосам факельного света… пегие прядки вдруг встали дыбом, как иглы у рассерженного ежа, и старый гном высоким и дребезжащим от ярости голосом выкрикнул:

– Это подделка!

– Конечно, подделка, – изобразил удивление Джейвар. – Вы не привезли нашего человека и думаете…

– Где настоящие ключи? – визгливо перебил его Альбрих.

– А где Альс? – оглушительно рявкнул в ответ Райгарх, и цапля-фонтан поперхнулась струйкой извергаемой воды.

– Там, куда скоро отправитесь все вы! – казалось, гном прибавил в росте. – С меня довольно! Разберите этот курятник на щепки, пока не найдете талисман!

– Я бы не бросалась столь грозными приказами, – проворковала Лорна, выступая вперед и вычерчивая кончиками сабель две запутанные кривые. Факельный свет отражался на лезвиях, превращая их в длинные огнистые полосы. – Здесь поселение людей. В первую очередь людей, и только потом – всякой нежити. Вы, ублюдки из Чамгана, обязались соблюдать наши порядки и только поэтому вам разрешено тут жить. Мы вправе обратиться к закону, пусть он не слишком выполняется, и напомнить вам, на чьей стороне сила в этом городе. Вы похитили человека, и это вам даром не пройдет!

– Помалкивай, женщина, – не очень уверенно огрызнулся Альбрих, и кивнул своим: – Вы знаете, что делать.

– Даже не думайте, – угрожающе процедила трактирщица. – Убью первого, кто сунется. Мне до смерти надоело, что каждый недомерок считает себя вправе устраивать погромы в моей таверне, – слово «моей» она произнесла с отчетливым нажимом.

В наступившей тишине отчетливо проскрипела натягиваемая тетива самострела, и Ши с плутоватой ухмылкой подумал, что теперь знает, куда подевался Хисс. Сидит на плоской крыше «Норы», откуда двор виден, как на ладони, и выбирает подходящую цель.

* * *

Противостояние не могло затянуться надолго. Кому-то придется сделать первый шаг, и старый гном решил стать этим «кем-то». Он почти без замаха швырнул жалобно звякнувшую связку фальшивых ключей, целясь в Райгарха. Отмычки, не долетев, шлепнулись на булыжники двора.

«Жаль, что нет Малыша, – мимолетно подумал Ши. – Райгарх, конечно, способен кого угодно скрутить в бараний рог, но с Малышом за спиной чувствуешь себя намного увереннее. Пятеро гномов против пяти людей, из которых два мечника, один стрелок да еще Джай и я. Вполне могут затоптать, а на помощь соседей рассчитывать нечего. Никто не помчится проверять, что за шум возле трактира. Привыкли».

– Стойте, стойте! – неожиданно для самого себя заполошно выкрикнул воришка, всей шкурой ощущая скрестившиеся на нем недоуменные взгляды как людей, так и обитателей Чамгана. – Слушайте, ну нельзя же так! Признаю, это я приделал ноги вашей безделушке, но теперь ее у нас нет, понимаете, не-ту! Отобрали!

– Кто? – надтреснуто уточнил Альбрих.

– Кодо, – честно признался Ши. – Кодо Ходячий Кошмар, подручный старшины нашего квартала, – он сглотнул и виновато закончил: – Случайно увидел и забрал для своего собрания отмычек. Вот. Так получилось.

– Ши, – загробным голосом произнес Джай, – твои припадки правдивости случаются крайне невовремя. Подозреваю, это последствия тесной дружбы с Малышом. Ваших отмычек у нас и в самом деле нет, – продолжил он, обращаясь к недоверчиво прислушивавшимся гномам. – Хотите их вернуть – договаривайтесь с Кодо и Назирхатом. Мы, как видите, совершенно не при чем. И, кстати, отпустите Аластора, а то его девушка очень переживает.

Альбрих не слышал. Стоял, уперевшись подслеповатым взглядом куда-то поверх людских голов в черно-фиолетовое небо, и вдумчиво грыз висячий ус. Пожевал, выплюнул и коротко спросил, ни к кому не обращаясь:

– Так ключи у Кодо?

– У него, у него, – любезно, словно разговаривая с богатым клиентом, завернувшим на огонек, заверила гнома Лорна.

Альбрих задумчиво выругался на языке подгорных жителей – будто перекатывал во рту с десяток мелких камешков. Высказав свое мнение, он повернулся к повозке, но резко качнулся, не удержавшись на ногах и заваливаясь на бок.

К нему с двух сторон кинулись на помощь – гном и стоявший ближе всех Ши. Воришка успел первым, за что немедля поплатился: Альбрих поймал его за рукав и вцепился мертвой хваткой. Прежде чем люди сообразили, что происходит, вокруг Альбриха с его отчаянно дергавшейся и шипевшей добычей образовалось плотное кольцо из подземных карликов.

– Мы уйдем, – мягко и отчасти добродушно пообещал старый гном. Что-то в его тоне заставило Компанию застыть на месте. – Но сначала накажем того, по чьей вине на нас обрушилось столько бедствий. Вы даже не представляете, что натворили, – последние слова он произнес едва различимым шепотом, от которого Ши мигом расхотелось брыкаться и звать на помощь. Он послушно шел вслед за Альбрихом, увлекавшим его за собой, в точности как маленький упрямый тяжеловоз тащит в гору груженую мешками телегу. За ними тесной кучкой топали гномы, заставляя людей держаться в разумном отдалении.

Альбрих провел испуганно примолкшего пленника через общий зал трактира – Феруза подняла голову, чтобы взглянуть на процессию, но ее взгляд остался пустым, зато ротик сидевшей рядом Кэрли округлился в растерянное «О» – и вытолкал в узкий коридор черного хода. В голове Ши воцарилась хрусткая черная пустота, он послушно шел, куда велели, не рассуждая и не задумываясь.

Очнулся он перед облупившейся дверью нужника, и мгновенно уперся ногами в землю, не хуже упрямого осла, не желающего идти дальше.

– Открывай, – сухо приказал гном. Ши замотал головой и попятился. – Что, боишься?

– Туда нельзя, – заплетающимся языком выговорил Ши. – Там… Там такое…

– Там то, из чего созданы вы, люди, и чем вы по большей части являетесь, – Альбрих сам дернул болтавшуюся на одном гвозде ручку, но дверь не поддалась. Гном рванул сильнее, изнутри послышался раскатистый звук, словно кто-то прочищал горло. Воришка зажмурился, испытывая непреодолимое желание хлопнуться на четвереньки и уползти в заросли полыни, окружавшей птичник.

Альбрих сообразил, что происходит что-то неладное, но желание отомстить оказалось сильнее. Он ударил дверь ногой, и тогда над запущенным задним двором разнесся безгранично утомленный и слегка раздраженный низкий мужской голос, не принадлежавший никому их обитателей «Норы» и жителей квартала Чамган, вопросив:

– Почему вы смущаете мой покой? Что тревожит вас на склоне дней этого мира? Неужто никогда не придет время, когда завершатся эти непрестанные мучения? Денно и нощно идут ко мне не обретшие успокоения в земной юдоли и взыскующие Истины, ибо Черное и Белое рвутся по живому и великие Силы сокрыты в обоих Изначальных…

Райгарх ошарашено крякнул. Альбрих от неожиданности выпустил руку Ши, и тот немедленно юркнул в заросли. Гномы встревожено зашептались, а Джай вытаращился и икнул.

– Спрашивайте, спрашивайте, спрашивайте, – размеренно произнес Голос, и покосившаяся будка со скрипом наклонилась вправо, затем влево. Лорна сдавленно закашлялась. Из-под основания деревянного сооружения, шурша в выгоревшем на солнце бурьяне, высунулась толстая лапа, похожая на паучью, но длиной приближавшаяся к лошадиной ноге. Лапа судорожно заскребла растопыренными коготками пыльную землю, спустя миг к ней присоединилась другая, третья… Будка зашаталась, как дерево под ветром, грузно поднялась на все восемь конечностей, и неторопливо заковыляла по двору. Поселившееся внутри нее неведомое существо велеречиво жаловалось на безысходность существования и невозможность отделить Свет от Тьмы.

– Это что? – утекающим голосом спросил Альбрих.

– А я говорил, а я предупреждал! – пискнул из своего укрытия воришка.

Откуда-то сверху – с неба или с крыши трактира – донесся приглушенный хохот.

* * *

Ши Шелам заранее смирился с тем, что придется тащиться в Аль-Ронг одному. Однако, стоило ему утром заявить о своем намерении прогуляться к городской тюрьме, как сразу отыскалось по меньшей мере трое попутчиков. Джай разрешил пойти только Хиссу, велев остальным сидеть в трактире – мало ли что стрясется. После вчерашней ожившей будки нужника и на удивление поспешного бегства гномов Проныра впал в странное настроение – наполовину злобное, наполовину удрученное – и шипел на остальных постояльцев «Норы», точно кот с прищемленным хвостом.

Нужник разгуливал и беседовал сам с собой до утра, вытоптав проплешину в бурьяне и случайно задавив пару не успевших увернуться куриц. На рассвете дощатая будка вернулась на свое законное место, поджала новообретенные лапы и уселась. Хисс рискнул сходить проверить, чем на сей раз оборотилась немаловажная пристройка таверны. Вернувшись, озадаченно сообщил, что выбор навеки определяет путь и только во мраке узришь ты звезды.

– Развелось философов, – буркнула в ответ трактирщица.

Феруза, поняв, что ее надежды на скорое возвращения приятеля не оправдались и теперь вряд ли когда-нибудь сбудутся, окончательно замкнулась в себе. Лорна и Кэрли тщетно уговаривали ее поесть или вздремнуть – туранка неподвижно сидела возле погасшего очага, напоминая изваяние Скорбящей Души, устанавливаемое над могилами.

– Сколько она собирается так сидеть? – невесело поинтересовался Хисс, когда он и Ши спускались по Старой лестнице. Деревянные ступеньки потрескивали и гнулись под ногами.

– Женщины, – туманно отозвался Ши, – от них жди чего угодно. Посидит денек-другой, поплачет и забудет. Или не забудет. Придумай лучше, как до Малыша добраться.

– Придем – увидим.

На очередном перекрестке они, не сговариваясь, свернули налево, потом еще раз налево, пока не вышли на восходные окраины города и не уткнулись в глухую стену Чамгана, сложенную из гладких, без единой щели каменных блоков. Ши задрал голову, прикидывая высоту.

– Бесполезно, – признал он. – Проще научиться летать. Может, они его отпустят? Зачем он им теперь, когда ключей все равно нет?

– По-моему, дело не в ключах, – задумчиво проговорил Хисс, шагая вдоль стены. – Гномам почему-то важнее удержать Аластора, чем получить обратно талисман. Видно, в прошлом случилось нечто, поссорившее их насмерть.

– Спер что-нибудь эдакое, – решил Ши. – Например, любимое кайло ихнего прародителя.

Воришка вдруг пошел медленнее, одобрительно тыкая большим пальцем на стену. Поверх серых камней кто-то размашисто написал некогда ярко-красной, а теперь выцветшей до блекло-розовой краской: «Недомерки, вон из города!»

– Как нельзя более согласен, – заявил Ши. – Или запретить им высовываться за пределы квартала. Пусть сидят там и копаются в грязи, самое подходящее для них занятие.

Парочка задержалась возле угрюмых, выкованных из темного железа ворот Чамгана, больше похожих на вход в какой-то потусторонний и наверняка малопривлекательный мир. Нужно обладать невиданной удачей, чтобы суметь проникнуть за эти ворота.

– Думаешь, Аластору крышка? – нерешительно спросил Ши.

– Похоже на то.

– Неужели мы ничего не сможем поделать?

– Говорить с гномами о выкупе смешно – они в состоянии скупить весь Шадизар. Обращаться к властям – да кто мы такие, чтобы нас услышали? Остается только надеяться на счастливый случай, который, как известно, правит миром, – Хисс неприязненно посмотрел на молчаливые черные створки и задумчиво протянул: – Если бы у нас имелась какая-нибудь вещь, позарез необходимая гномам, вроде этих пропавших ключей…

– Можно подумать, я их нарочно отдал, – надулся оскорбленный Ши.

– Не злись. Как-нибудь выкрутимся, не в первый раз. Странно, почему сегодня почти все гномьи лавки закрыты? Праздник у них, что ли?

Замечание Хисса в точности соответствовало истине. Многочисленные оружейные ювелирные и меняльные заведения подгорного народца стояли с запертыми дверями и зашторенными окнами. Хозяева и прислуга тех, что работали, выглядели обеспокоенными, готовыми в любой миг сорваться с места и скрыться в неприступном убежище Чамгана. Их тревога передавалась наведавшимся в торговый квартал людям, тоже начинавшим оглядываться по сторонам в поисках возможной опасности и торопившимся уйти. Ши по въевшейся в кровь привычке намеревался мимоходом срезать пару кошельков, но передумал – когда будущая жертва обеспокоена, лучше ее не трогать. На его век добычи хватит.

* * *

У Слезных ворот тюрьмы Аль-Ронг – на самом деле представлявших из себя втиснутый в острый угол сходящихся стен крохотный домишко – как обычно, неповоротливо шевелилось скопление посетителей, запорошенное желтоватой песчаной пылью. Родственники и приятели заключенных, жалобщики к судьям, писцы, готовые за малую мзду начертать за вас прошение или письмо, будущие свидетели и обвинители, а также две обычные городские принадлежности, то бишь попрошайки и торговцы. Людям, дожидающимся приема, нужно ведь что-то есть и пить?

Третья неизменная часть шадизарской жизни – уличные девицы – сюда заглядывала редко. Ждавшие под Слезными воротами девицами почти не интересовались, занятые своими хлопотами и новостями.

– Придется стоять? – удрученно спросил Ши, увидев змеящийся хвост очереди, исчезавший в узком дверном проеме. – Или ты знаешь кого?

– Знаю, – кивнул Хисс. – Погоди, я сейчас.

Он юркнул в медленно перемещавшуюся с места на место толпу, работая локтями и языком. Ши прислонился к нагретой солнцем стене, готовясь к долгому ожиданию, но рыжий мошенник вернулся на удивление быстро.

– Нам везет, – обрадованно сообщил он. – Пошли в «Ржавое копье». Мой знакомый только что сменился, значит, просаживает там скудное жалование надзирателя.

– Ты здесь гостил? Сколько? – Ши кивнул на видневшиеся за оградой верхние этажи Мышеловки.

– Общим счетом четыре луны, – безмятежно признался Хисс. – А ты?

– С год наберется… Но я-то с десяти лет околачиваюсь на улицах, не то, что некоторые – приехали на готовенькое, – втайне Ши ожидал, что Хисс разозлится и приоткроет хотя бы кусочек завесы над тайной своего появления в Шадизаре. Рыжий обитал тут уже два или три года, и поначалу явно от кого-то скрывался. Деньги у него водились, потом он познакомился с Кэрли, ставшей его подружкой и напарницей, однако даже она не могла ничего сказать относительно прежней жизни своего приятеля. За одним маленьким исключением – у Кэрли почему-то сложилось убеждение, будто Хисс родился в благородном сословии. Сам он этого никогда не отрицал и не подтверждал, просто отмалчивался.

Сегодня он тоже сделал вид, будто намеки Ши его не касаются.

«Ржавым копьем» звался маленький трактир, скрывавшийся в проулке поблизости от Аль-Ронга. Сюда частенько захаживали отбывшие свою повинность тюремщики, и здесь за кружкой красного шемского заключались договоры, исходом которых становилось либо досрочное освобождение, либо внезапная кончина кого-либо из обитателей Колодца. Это местечко относилось к числу тех, в которые легко войти и гораздо труднее выйти.

Хисс отодвинул драный кусок рыболовной сети с бубенчиками, заменявший дверь, быстро обшарил взглядом посетителей и уверенно направился в дальний угол. Ши старался держаться поблизости.

– Змееныш? – лениво удивился одиноко расположившийся за столом человек – грузный, седеющий, в мешковатой форме надзирателя Ямы, и, судя по цвету физиономии, не склонный отказывать себе в лишнем кувшине. – Какими ветрами? Ищешь кого?

– Вчерашний день, – Хисс присел напротив, щелчком отправив подбежавшему служке серебряную монетку. – «Драконью слезу» на троих, потом повторить. Мое почтение, Бакка. Ши, не маячь, садись. Бакка, это мой приятель Ши Шелам. Ши, перед тобой почтеннейший господин Бакка, доблестный страж тюрьмы Аль-Ронг, некогда упрятавший меня за решетку ровно на двадцать дней.

– На тридцать, – поправил невозмутимый Бакка. – И еще пять тебе накинули за оскорбление судьи. Я вас всех помню – жуликов, мошенников, карманников и прочих оболтусов.

– Именно надежда на твои знания и привела нас сюда, – между пальцев Хисса замелькала новая монетка, золотой полуимпериал. – Один наш общий друг имел неосторожность угодить на постой в гостеприимную Мышеловку…

– Когда взяли, как звать, за что? – деловито перебил стражник.

– Вчера днем. Уличный грабеж, – отозвался Хисс. – Мы называем его Малышом. Довольно необычный тип – мальчишка с Полуночи. Тощая такая орясина, черноволосый, глаза светлые, обычно помалкивает, но приставать к нему не советую. Убьет и не заметит.

Бакка глубокомысленно погрузился в церемонию откупоривания принесенного кувшина. Хисс и Ши терпеливо ждали, стараясь, в соответствии с городскими традициями, выглядеть совершенно незаинтересованными в ответе.

– Был такой, – наконец изволил заговорить тюремщик. – Но поздновато вы, ребятки, спохватились.

– Так и знал, что он непременно наломает дров! – не выдержал Ши, едва не опрокинув кружку. – Что он натворил? Разворотил стену, пытаясь сбежать? Дал по морде начальнику тюрьмы? Подбил соседей по камере устроить бунт?

– Ему просто не повезло, – хмыкнул Бакка и сделал жест, призывающий собеседников подвинуться поближе. – История вышла – нарочно не придумаешь. Я сам не видел, мне рассказывали. Значит, привели этого вашего Малыша, затолкали на свободное место. Он сидит, ведет себя прилично, даром что варвар, – стражник перешел на хриплый полушепот: – К ночи, как обычно, потянулся в гости народец…

Ши и Хисс понятливо кивнули.

– А среди прочих является за свеженьким товаром некий господин с определенными пристрастиями и изъявляет желание приобрести вашего дружка за сто двадцать полновесных туранских золотых.

Ши восторженно хрюкнул. Рыжий пробормотал себе под нечто вроде: «Только в тюрьме узнаешь свою истинную цену». Бакка продолжил рассказ:

– Сторговались, значит, на ста тридцати пяти, но ваш приятель смекнул, что к чему, и вылезать из клетки наотрез отказался. Его начали вытаскивать, он затеял драку, рядом тоже начали шуметь, и тут входит… – стражник запнулся. – Покупательница. Дама. Хоть и закутанная с головы до ног, но сразу ясно – из благородных, не просто разбогатевшая шлюшка. При ней два мордоворота. И выступает она эдак преспокойно по коридору, ровно к себе домой пришла. Народец сразу языки проглотил, сидит и глазеет, будто первый раз в жизни женщину встретили.

– Какая дама? – подался вперед Ши. – Высокая блондинка?

– Не видел, – с сожалением признал тюремщик. – И мой приятель, который там как раз околачивался, тоже ее в лицо не видел, но твердит, будто красотка редкая.

– Она, наверняка она. Госпожа Клелия, – воришка озадаченно поскреб в затылке. – Ее-то чего туда понесло?

– Так вот, подходит эта госпожа и заявляет, что дает опять-таки за вашего приятеля-варвара двойную цену – мол, такого ей никогда не попадалось.

– Ой-е-е… – предвкушающе протянул Хисс. – И что дальше?

– Дальше благородные господа едва друг другу глаза не выцарапали, цена за мальчишку поднялась до пятисот золотых, а все, кто там оказался, не знали, что делать – то ли прятаться по углам, то ли хохотать, – равнодушно сообщил Бакка. – Парень сидел, как оплеванный и, похоже, мечтал провалиться сквозь землю. Женщина купила его за пятьсот пятьдесят империалов.

– Однако, – искренне удивился Рыжий. – Я бы и трети не дал. Киммерийцы теперь в цене…Так она его забрала?

– В том-то и дело, что нет! Встала возле решетки, поманила пальчиком с колечком, а колечко-то добрую сотню стоит, и начали они о чем-то шептаться. Вроде как госпожа расспрашивала про какого-то своего друга, который живет тут, в городе, а она никак не может его отыскать. Ваш приятель закивал: знаю такого. Дама обрадовалась, махнула своим, мол, все наладилось, берем покупку и уходим, – Бакка выдержал надлежащую паузу, в течение которой слушатели затаили дыхание, – и тут по коридорам – шу-шу-шу, начальство объявилось. Не простое, вроде старшего надсмотрщика, а самолично господин верховный дознаватель, его светлость Язва Немедийская…

– Рекифес, что ли? – догадался Ши и поежился. Рекифеса в городе побаивались – дознаватель, присланный из Немедии, не желал поддаваться местным правилам игры, не брал взяток, не прислушивался к намекам, а потому считался личностью опасной и непредсказуемой, способной на самые неожиданные поступки.

– Он самый. Наверное, долго выслеживал, когда заявятся покупатели высокого полета. Он же спит и видит, как навести в благословенном Шадизаре свои порядки, изловить всех казнокрадов, развесить их на городских площадях и доложить об этом в Бельверус.

– Не дождется, – отрезал Хисс. – И что?

– Известно что. Господа покупатели порскнули по углам не хуже крыс, увидевших хорька, и еле успели удрать. В Аль-Ронге потайных ходов проложено не меньше, чем под Чамганом выкопано подземелий. Рекифес ворвался с гвардией наперевес, а никого нету. Улетели пташки. Он, само собой, разозлился, и спрашивает – кого пытались выкупить? Стражники с перепугу тыкнули в кого ни попадя, заодно и в вашего дружка. Рекифес состроил рожу, небось, Карающее Правосудие так должно выглядеть, и изрекает: тут, мол, все без разбору виновны, их не судить надо, а казнить на месте преступления, а мы по доброте душевной возимся. Потому для устрашения разгуливающего на свободе отребья и наведения в городе надлежащего благолепия… – Бакка прервался, дабы отхлебнуть из кружки, и закончил: – Завтра всех, кто уже получил свой приговор, и тех, кому дружки пытались устроить побег – примерно наказать.

– Что? – не понял Хисс.

– Ничего! – раздраженно огрызнулся Ши и повернулся к тюремщику: – Как будут наказывать?

– Беловым Подношением, а также через отделение головы от туловища, удушением и разъятием членов, – с каким-то затаенным удовольствием перечислил Бакка. – Вашему дружку-варвару выпало Подношение, чем-то он Рекифесу сильно не глянулся. Завтра с ним и встретитесь, после полудня на Воловьей площади. Выживет – заберете, хотя куда он будет годен…

Ши как-то поник и уткнулся носом в кружку. Хисс в растерянности забарабанил по столу, с подозрительно-болезненным вниманием разглядывая быстро шевелящиеся пальцы.

Как и любой ночной охотник, он прекрасно знал, что в Шадизаре называют «Подношением Белу». Завтра при изрядном стечении народу Малышу вместе с прочими неудачниками торжественно оттяпают кисть правой руки и он навсегда останется Меченым – тем, который попался закону. Меченый, за редчайшими исключениями, уже не человек, никому не друг, не вор и даже в гильдии нищих ему не на что рассчитывать. Одна дорога – сматываться из города, надеясь, что в другом месте повезет и никто не узнает о его позоре.

– И побега ему вы не устроите, – добил приунывших приятелей стражник. – Приказано было всех приговоренных согнать в одну камеру, запереть и охрану там поставили не местную, аль-ронгскую, а этих, немедийских волкодавов. Их не купишь… Приятно было поболтать, Хисс. Заходи, если что.

– Что мы Райгарху скажем? – тоскливо вопросил Ши, выйдя за порог «Ржавого копья», из полутьмы под лучи ослепительного летнего солнца. – Слушай, может, мы там, наверху, прогневали кого? Сначала Альс, теперь Малыш, и Феруза какая-то сама не своя…

– Не мели чушь, – оборвал причитания воришки Хисс. – Какое небесам до нас дело?

В глубине души он, однако, побаивался того, что Ши может говорить правду. На компанию из «Уютной норы» еще никогда не обрушивалось такое количество неприятностей зараз, и Хисс представления не имел, как из них выкручиваться.

* * *

Двадцать годков беспокойной жизни наемницы выучили Лорну Бритунийку одному непреложному правилу – нет ничего коварнее, чем любой, пусть самый крохотный дар волшебства. На глазах Лорны молодой парень за день превратился в глубокого старика – так погиб странствовавший вместе с их отрядом маг-воитель, прикрывавший отход в битве при малоизвестном кофийском городишке Рауме. Она видела, как сошла с ума уличная гадалка в Аграпуре, когда за ее коврик случайно присел и попросил рассказать о будущем человек, не знавший, что несет в себе семена Черной Гибели – чумы. Лорна из Пайрогии и двое ее сослуживцев (если Разрушительница Союзов не прибрала их к себе) могли бы рассказать, чем закончилась попытка неудачливого чернокнижника воспользоваться попавшим ему в руки талисманом и вызвать существо из иных сфер…

Она могла бы многое припомнить, но не хотела, ибо ни одна из этих историй не завершалась счастливым концом.

…Как, например, история с нужником при трактире и волшебным жезлом. Сегодня с утра, кстати, деревянная будка породила десяток безволосых кошек с синей дряблой кожей, немедля разбежавшихся по кварталу, а затем поднялась на свои паучьи лапы и отправилась гулять, ожесточенно споря о вечной борьбе Мрака со Светом. По счастью, рядом оказался Райгарх, который загнал разбушевавшийся нужник обратно на задний двор, пока тот не перепугал насмерть всех соседей. Будка обиделась и присмирела, выдав на прощание залп стенаний и всхлипов, а так же осу размером с небольшую собаку. Райгарх осу убил, запустив в нее громадным булыжником и громогласно объявил в трактире, что однажды сожжет проклятущее отхожее место, если подобные безобразия будут продолжаться.

Лорна, не обращая внимания на взбешенный рев приятеля, смотрела на Ферузу и начинала всерьез опасаться за рассудок своей постоялицы.

Феруза ат'Джебеларик второй день сидела перед нерастопленным камином, ничего не говорила, жестами отказывалась от еды и крутила в руках браслет пропавшего дружка.

Трактирщица полагала, что в мире – или, по крайней мере, в Шадизаре – почти не существует мужчин, из-за которых стоило бы убиваться. Никто не спорит, Аластор не какой-то смазливый оборванец, и в голове у него вроде мозгов побольше, чем у прочих, но раз вышла такая судьба…

Феруза не слушала.

Подавив желание отхлестать туранку по щекам, дабы та очнулась от своих грез наяву, хозяйка «Норы» попыталась заняться обычными делами. Бесполезно – тарелки валились из рук, прислуга норовила попасться под ноги, мясо не посолили, вино скисло, а заказанные вчера яйца оказались протухшими. Райгарх, на свой страх и риск попытавшийся успокоить трактирщицу, нарвался на пинок вкупе с замысловатым ругательством и советом держаться подальше.

Случайным взмахом руки перевернув кастрюлю с кипящим соусом, Лорна поняла, что на кухне ей сегодня делать нечего. Вытащила из кладовки припасенную для самых богатых покупателей бутылку шемского «Золотого корня» и пошла горевать чужое горе.

Предсказательница сидела на прежнем месте. Уговорами и силком Лорна заставила девушку выпить полкружки «Корня», надеясь, что хоть это заставит гадалку очнуться.

Помогло. Феруза подняла голову, взглянула на сидевшую напротив трактирщицу – карие с желтыми искрами глаза походили на затянутые льдом лужицы. В Замору лед попадал только в виде оплывающих кусков, вырубленных на вершинах Карпашских гор и щедро добавляемых в вина, но Лорна помнила, что такое снег, холод и вот такой неокрепший ледок над черной стылой водой.

– Ты бы поплакала, что ли, – посоветовала бритунийка. – Полегчает.

– Не могу, – одними губами отозвалась Феруза и снова спряталась за хрупкой стеной молчания.

– Всю жизнь не просидишь, глядя на угли, – ухватилась за ниточку зарождающегося разговора Лорна. – И ему, кстати, от твоего сидения ничуть не легче.

– Разве я могу что-то сделать? – выдохнула туранка. – Если бы речь шла о людях, я бы раздобыла денег, нашла кого-нибудь, кто мог бы похлопотать… А Чамган… – она подняла руку и бессильно уронила ее на стол, шепотом договорив: – Мне остается только ждать и надеяться на случай.

– Под лежачий камень… – зло буркнула трактирщица и вдруг оживилась: – Слушай, что ты хоронишь своего красавчика и себя заодно раньше времени? Ты ведь предсказательница! Другим загулявших благоверных через тарок сколько раз искала?

– Другим, – чуть окрепшим голосом произнесла Феруза. – Другим женщинам – конечно, это я умею. Но себе… Гадалка не может гадать сама на себя. Ой-лэ, запрещено, нельзя!

– Кем запрещено? – Лорна вызывающе тряхнула белой гривой. – Каким-нибудь свихнувшимся проповедником? На клюквенном киселе вареной десятиюродной теткой, сродственницей приемной сестры третьего деверя?

– Нельзя, – скорбно возразила девушка, судорожно раскачиваясь взад-вперед. – Беда будет. Тарок – только для кого-то иного. Для спрашивающего и ищущего ответ. Я посредник, нить между картами и задающим вопрос…

– Тогда я спрошу! – не на шутку разошлась Лорна. – Чихать мне на ваши дурацкие правила! Доставай свои картинки!

– Но… – слабо заикнулась туранка.

– Я что сказала – доставай! Твой парень, между прочим, где-то загибается, не мой! Раз ты боишься спросить, то я не боюсь!

– Я знаю, – мягкий, слегка насмешливый и ласковый тон принадлежал прежней Ферузе. Ее правая рука потянулась к расшитому мешочку на поясе, вытащила толстую колоду, ритмично задвигалась, перемешивая. – Ты никогда и ничего не боишься, не то, что я… Спасибо, Лоркана-хайнум.

– Какая я тебе хайнум? – по привычке огрызнулась бритунийка. Она могла пережить все, кроме приставки, означавшей почтенную, умудренную годами женщину, нечто вроде кхитайского «госпожа бабушка». – Так кто будет спрашивать, ты или я?

– Я, – просто ответила гадалка. – Глупо прятаться от судьбы.

Она размашисто кинула веер тарока на стол, тут же сгребла его, яростно перемешивая и нараспев шепча по-турански. Лорна смотрела, затаив дыхание и боясь спугнуть кружащееся под потолком волшебство. Кто-то присел рядом с ней, она по звуку шагов, по шуму дыхания узнала Райгарха и коротко махнула рукой – молчи, не спрашивай, ради всех богов, не отвлекай!

Девушка одним пальцем выщелкнула из растрепанной колоды карту, упавшую точно в центр стола картинкой вниз. Танцующий дракон в кирпично-красной с золотыми пятнышками чешуе уставился на людей узкими скрытыми глазами. Над ним лег еще один, два по бокам и один – внизу. Пятеричный крест, прошлое-настоящее-будущее, ищущее и искомое, возможное и недоступное, намертво стянутое узлом воли спрашивающего.

За год с небольшим бритунийка раз сто видела, как предсказывает Феруза. Наверное, по пальцам одной руки можно пересчитать, когда тарок переставал быть обычной гадальной колодой и обретал подобие собственного разума. Страшна доля гадалки, особенно если она молода и честна. С годами Феруза научится лгать и запрещать себе видеть то, что может не понравиться клиенту, но пока, пока…

Карты перевернуты. Кажется, что отрезки пергамента дымятся, прожигая толстую столешницу. За левым плечом проглатывает не успевший вырваться возглас Райгарх. Лорна невольно тянется вперед – увидеть, понять, распознать укрытый в разноцветных картинках тайный смысл.

– Узник, – четко, сухо произносит туранка, прикасаясь к центральной карте, где смутные очертания человеческой фигуры перечеркнуты частыми прутьями решетки. Рыжеватые локоны, не причесанные с утра, сами собой скручиваются змейками. Тонкий палец с серебряным кольцом движется вверх, затем вниз, налево и направо. Монотонный, лишенный выражения голос перечисляет: – Драгоценность. Граница. Выбор, – она прикусила губу и с трудом закончила: – Смерть.

Лорна перевела дыхание и оглянулась. Пришел не только Райгарх, но и Джай, и Кэрли. Бритунийка ждала, что заговорит Райгарх, но его опередил Проныра, осторожно попросив:

– Феруза, расскажи по-человечески. Узник, надо полагать, Аластор, да? Драгоценность – наверняка намек на его прошлое. Обокрал он когда-то карликов, как есть обокрал. А дальше? Какая граница?

– Любая, – гадалка потянула к себе кружку, на дне которой плескались остатки «Золотого корня». – Просто граница. Между кварталами, между странами, между человеческими душами.

– А выбор? – почему-то шепотом спросила Кэрли. – Кто должен выбирать? И что?

Предсказательница наклонилась над картинками тарока, словно пыталась расслышать очень тихие слова, приходящие из невообразимой дали.

– Выбор – это вероятность, качающиеся весы, – напряженно произнесла она. – От него зависит, как сыграет последняя карта – действительностью или обманом.

– То есть это тебе… или нам нужно сделать какой-то выбор? – уточнила Лорна. Феруза отрывисто кивнула.

– Что у нас в Шадизаре может считаться границей? – вдруг вмешался молчавший до того Райгарх. Он пристально разглядывал карту с этим названием – распахнутые створки, за которыми тянется извилистая светлая дорога, прерываемая черными трещинами. Так ночное небо разрывают молнии, только цвета поменялись местами. – Между кварталами они весьма и весьма призрачные.

– Есть трактир «Около границы», – вспомнил Джай. – На закатной окраине, рядом с Карпашскими воротами.

– А куда ведет дорога от Карпашских ворот? – трактирщица почуяла если не след, то его близкое присутствие.

– В Коринфию, – быстро откликнулась Кэрли и замерла с полуоткрытым ртом, догадавшись: – Тоже на границу! На границу Заморы и другой страны!

– Я иду туда, – туранка вскочила, торопливо собирая разбросанные карты. – К Карпашским воротам. Не знаю зачем, но мне необходимо побывать там.

– Нет, – отчеканила Лорна и, когда компания недоуменно уставилась на нее, а Феруза явно приготовилась разразиться гневной речью, уточнила: – Ты не пойдешь туда в одиночку. Я пойду тоже.

– Мы все идем, – подвел конец разговорам Райгарх и поднялся. – Если там ничего не случится или мы ничего не узнаем, обойдем все городские ворота.

– Хисс и Ши, – напомнила встревоженная Кэрли. – Я останусь, подожду их возвращения. Как только они объявятся с новостями о Малыше, сразу побежим искать вас…

Договаривала она в спины поспешно выбегавшей наружу компании. Джай задержался, крикнув ей: «Мы оставим вам весточку на воротах!»

Кэрли подобрала уроненную шаль гадалки, медленно и аккуратно сложила ее. Села возле окна. Над залитым солнцем двором колебалось сонное, жаркое марево. В такой день неохота никуда бежать, но выбор, как всегда, остается не за людьми, а за обстоятельствами. Этим миром правит случай, а смертным остается только поспевать за его переменчивым блеском.

Взгляд в настоящее: Карпашские ворота

В полулиге от Шадизара, там, где старая Коринфская дорога изгибается крутой петлей, сливаясь с мощеной белыми плитами Дорогой Королей, поднимается невысокий скалистый холм. Ничем в общем-то не примечательный – осыпи желтовато-красного песчаника, низкая, выгоревшая на солнце степная трава да рощица диких слив, мелко трепещущих на ветру сизо-зеленой листвой.

Наезженная колея огибает холм с полуденной стороны, проходя под выступающим из склона валуном, похожим на упрямо наклоненный бараний лоб, пробегает с три сотни шагов и становится еще одним ручейком, поглощенным величайшей дорогой Материка.

Раскаленный бело-желтый диск солнца, приколоченный ровно посредине вылинявшего голубого неба. Сухо потрескивает дорожная глина, спекающаяся в твердую, испещренную трещинами корку. Листья на сливах от жары скручиваются в трубочки, а трава высыхает на глазах. Из норы высовывает мордочку суслик-тарбаган и быстро прячется – слишком жарко.

Над притихшей степью плывет душный туман, в котором, если приглядеться, можно различить возникающие и пропадающие очертания высоких башен, дворцов, окруженных садами, рушащихся со скал водопадов и неправдоподобно гладких озер, над которыми взлетают стаи белых птиц.

Мара, обман, наваждение. В Туране и Заморе такое зовется «эль-джантари» – полуденные призраки. Кочевники пустынь любят рассказывать предания о людях, настолько храбрых или безумных, что отважились войти в распахнутые двери колеблющихся эль-джантарийских замков, исчезая там навсегда.

Однако никто не рассказывает легенд о том, чтобы кто-либо появлялся из туманного колдовского облака…

Воздух настолько раскален, что, кажется, издает еле слышное шелестящее позванивание. Непонятный, находящийся на грани слуха звук становится все громче и отчетливей, превращаясь в яростный хор цикад. За мгновение, достаточное, чтобы моргнуть, сквозь обыденный мир пролетает тугая прозрачная волна и пугливо скатывается обратно, в Океан Неведомого.

Впрочем, после нее в полосе прибоя остается нечто вполне ощутимое.

Всадник.

Всадник на вороном жеребце, чья шерсть переливается оттенками лилового и непроглядно-черного. Расшитая золотыми нитями сбруя сверкает пригоршнями стразов, грива и пышный хвост перевиты тонкими серебряными ленточками. Конь храпит, нетерпеливо приплясывая на месте, копыта цвета слоновой кости ломают затвердевшую глину. Всадник, привстав на стременах, озирается вокруг. Неведомо откуда налетевший ветер растягивает широкий парус плаща – сверху черного, снизу ярко-алого.

Человек смотрит на город – безалаберный, пестрый, неопрятно раскинувшийся по холмам – и презрительно кривит губы. Если бы не необходимость получить ответы на кое-какие, весьма важные вопросы, он ни за что не явился бы сюда. Из всех людских поселений, разбросанных по лику земли, Шадизар внушает ему наибольшее отвращение. Он с удовольствием поручил бы тягостную обязанность побывать здесь кому-нибудь другому, но существуют дела, которые нельзя доверять даже самым верным слугам.

– Если хочешь что-то сделать, сделай это сам, – чуть слышно бормочет всадник. Угол его рта растягивается в кривой усмешке, вроде бы совершенно не вяжущейся с породистым лицом, но удивительно ему подходящей. – Что ж, посмотрим, кто кого…

Ветер утихает, трепетавшее в воздухе черно-алое великолепие пытается улечься ровными складками, но тут же взметывается машущим птичьим крылом. Заточенные звездочками шпоры вонзаются в атласные бока жеребца, тот срывается с места и вскоре отбивает чеканный ритм по синевато-белой ленте Дороги Королей.

Карпашские ворота Шадизара – города, забывшего, что такое штурмы, осады и войны.

Покосившаяся на правый бок сторожевая башня с осыпавшимися зубцами и прохудившейся черепичной крышей. Стоящие нараспашку створки, окованные проржавевшими до багрового цвета полосами железа. Мающиеся от жары стражники и застрявшая в арочном проеме телега. Из-под холщового полотнища обличающе торчат растопыренные ноги выпотрошенных коровьих туш. Над возом с надрывным жужжанием кружится облако зеленоватых мух. Возчик переругивается со караульщиками, одновременно пытаясь убедить сонных волов сделать еще хотя бы шаг. Тянет свое извечное заунывное «Подайте слепому-сирому-убогому» нищий. Подходящего жертвователя поблизости нет и не предвидится, попрошайка дремлет вполглаза, иногда принимаясь яростно чесаться. Все знакомо, обыденно и заранее известно.

Благостное спокойствие разлетается вдребезги, скомканное приближающимся частым перестуком копыт. Стражники недоуменно прислушиваются, лениво строя предположения. Гонец с пограничной заставы или из Немедии? Кто-то из богачей, пережидающих одуряюще жаркое лето в загородных поместьях среди зеленых и прохладных отрогов Карпашских гор, решил наведаться домой? Вестник одного из многочисленных торговых домов с важнейшей новостью о том, что цены на офирскую шерсть упали, а кофийские телята идут по три золотых за голову?

Из-за поворота вылетает всадник в стелющемся за плечами черно-алом плаще. Шипастые подковы выбивают из камней еле различимые в солнечном свете синеватые искры. Дремавшие стоя волы, не дожидаясь приказа опешившего хозяина, оттаскивают телегу в сторону, освобождая путь для злого вороного жеребца. Конь проскакивает арку под башней, оказывается на скучной маленькой площади и неохотно останавливается, повинуясь натягивающимся поводьям.

В это же время из выходящей на площадь улицы бодро выкатывается затянутая тисненым кожаным пологом повозка. В нее впряжены две малорослые лошадки с коротко стриженными гривами. Правит ими грузный бородатый коротышка, с важностью восседающий на передке. Вслед за первой повозкой появляется вторая, третья – не меньше десятка – и выстраиваются в неровную прямую.

Запорошенное красноватым песком пространство оживляется. Из караулки высыпают привлеченные шумом стражники. Покидающие Шадизар гномы – а это именно они – сбиваются в оживленно-крикливое кольцо вокруг своих фургонов, невольно вынуждая всадника на вороном отступить ближе к обшарпанному строению таможни.

Является начальство. Десятник стражи и старший таможенник обреченно переглядываются. Не самый удачный день: очередной караван подземных карликов отбывает с грузом в Кезанкию и в Коринфию, да еще явился какой-то тип весьма заносчивого и богатого вида. Проще сначала разобраться с человеком – он все-таки один, и, если его не пропустят первым, наверняка начнет возмущаться.

Таможенник собирается с духом, боязливо приближается к пританцовывающей на месте вороной лошади и открывает рот, мучительно соображая, как бы половчее окликнуть приезжего. «Эй, ты!» точно не подходит. «Господин хороший» – кто его знает, можно и пинка огрести…

К счастью, незнакомец замечает муки стража порядка.

– Что здесь творится? – снисходительно интересуется он, кивая на повозки, украшенные гербом, известным всем ценителям хорошего оружия и редких украшений – наковальня, над ней две скрещенных кирки и ограненный кристалл. – Повальное бегство от погромов?

– Никак нет, – стражнику очень хочется вытянуться в струнку перед благородным господином с черными, узкой полосочкой над верхней губой, красиво постриженными усами, острой «зингарской» бородкой и пронизывающим холодно-величественным взглядом. Щелкнуть каблуками не вышло, ибо они давно сносились. – Это наши, местные, с товарами и всяческим провиантом, значит, до дому собрались. В Кезанкийские горы то есть. Отвезут и назад притащатся… Вы, досточтимый месьор, не откажите в любезности – извольте сказать, кто вы есть такой, да уплатить за въезд в славный город Шадизар… Сущую мелочь – пять золотых с вашей милости и два за, с позволения сказать, вашего зверя…

Гость соизволил повернуть голову и смерить невольно присевшего таможенника ледяным взглядом глубоко посаженных каре-желтоватых, в точности змеиных глаз. Только зрачок человеческий, а не принадлежащий извилистому чешуйчатому гаду…

– Три золотых с человека, ползолотого с лошади, – поспешно внес исправление караульный, кляня себя в душе за решение связаться с этим типом в черно-алых тряпках. Пропустил бы бесплатно, а разницу вполне можно восполнить на гномах. Они богатые, сколько ни потребуй – все едино раскошелятся.

– Владетельный дон Кебрадо Эльдире лос Уракка, граф Ларгоньо, – слова упали вместе с монетами, такие же тяжеловесные и сверкающие. Про себя приезжий беззвучно хмыкнул – имечко звучит что надо, переспросить никто не решится. Сойдет для здешней провинции. – Из Зингарского королевства.

– Кебра… – уныло начал таможенник и попятился, бормоча: – Добро, значит, пожаловать, у нас гостям завсегда рады, мы люди простые…

Вороной, которому надоело топтаться на месте, попытался цапнуть стражника. Всадник шлепнул разыгравшуюся лошадь поводьями и неторопливо отъехал чуть подальше – к шаткому навесу и полупустой поилке. Уезжать он почему-то раздумал. Видимо, решил полюбоваться картиной здешних нравов.

– Старший кто? Да не галдите все разом! Где старшина обоза? – надсаживался таможенник, пытаясь перекричать окутавшую площадь разноголосицу, смешанную с конским ржанием. Наконец из общей сутолоки на его призывы откликнулся средних лет карлик, щеголявший ухоженной черной бородой и тяжелой золотой цепью с темно-вишневыми камнями, висевшей поверх коричневого суконного камзола. Гном проревел что-то на своем невозможном языке, заставив соплеменников заткнуться, и раздраженно представился: – Хори, сын Камбиса. У нас одиннадцать повозок и шестьдесят три сопровождающих. Как договоримся насчет проезда, человек?

– Я Тиус, – буркнул таможенник, заранее зная, что карликами из Чамгана плевать на его имя и звание. Он всего лишь досадная помеха, олицетворение сдержанно ненавидимого гномами людского закона. – Порядок обычный. Большие сундуки можете не вытаскивать, но обязательно открыть. Дорогую мелочь предъявляете лично мне, прочее досматривает стража. Налог на вывозимые ценности, если таковые имеются, прежний – четверть с каждой сотни стоимости. Попытка укрытия…

Гном, исподлобья, снизу вверх, посмотрел на человека, и тот, смешавшись и не договорив, торопливо произнес:

– Ладно, давайте начинать. Быстрее обернемся – быстрее закончим.

– Тот, кто стоял здесь в прошлый раз, не проявлял подобного рвения, – якобы невзначай и в сторону заметил гном. Намек понял бы и ребенок: чтобы не возиться с досмотром, таможенники просто брали с любых караванов приличную мзду. Частично она отправлялась, куда положено – в казну города, частично оседала в кошелях стражников.

– Рекифес приказал, – неохотно признался Тиус. – В городе в последнее время неспокойно. Кто-то уже с луну лихо чистит богатые дома, а добыча нигде не всплывает. Вот и велено досматривать всех без разбору на предмет, не вывозят ли краденое.

– А, – понимающе кивнул карлик. – Тогда ладно, – он деловито повел человека вдоль строя фургонов. – Значит, эти пять повозок для Кезанкии под завязку набиты провизией. Если их разгрузить, а потом складывать все обратно – до вечера провозимся. Здесь оружие и всякие побрякушки, заказанные для лавок в Коринфии и Немедии. Три этих колымаги тоже едут в Кезанкию, в них вперемешку всякого добра. Две последних направляются на границу с Кофом.

В голосе Хори слышалось тщательно скрываемое ехидство: вот, мол, нам скрывать нечего, только как вы, люди, будете разбираться с таким количеством барахла? Таможенник стиснул зубы, пытаясь ничем не выдать внезапно нахлынувший приступ тихого отчаяния. Куда проще прикинуть размер возможной пошлины, увеличить его на десяток-другой монет, и пропустить караван. Пусть в глубинах фургонов действительно припрятано незаконное добро – какая разница?

Человек на вороном коне, назвавшийся доном Кебрадо, по-прежнему не двигался с места, с равнодушным интересом созерцая разворачивающееся на площади перед воротами представление. Он не видел причин торопиться и, кроме того, легкое покалывающее предчувствие утверждало, что стоит задержаться. Скоро здесь произойдет нечто любопытное.

Потому он первым заметил странного вида четверку, вынырнувшую из расщелины проулка и решительно направившуюся к гномским повозкам. Двое мужчин – седой мрачноватый гигант и подвижный, гибкий парень-замориец. Две женщины – беловолосая амазонка средних лет и растрепанная рыженькая девчонка с отсутствующе-напряженным взглядом. От девчонки исходил тонкий, недоступный обычному человеческому уху звон – так звенят наделенные магией предметы, грозящие вот-вот сорваться в бездну неуправляемого волшебства.

Жеребец, фыркнув, вскинул голову, поставил уши топориками и безошибочно нацелился крупным лиловым глазом на девушку. Кебрадо погладил волнующееся животное по шее затянутой в черную перчатку рукой.

– Ты тоже ее слышишь? – шепотом спросил он. – Ну-ка глянем, кто это такая и что ей тут понадобилось…

Компания остановилась возле здания таможенной управы. Белогривая женщина то ли поддерживала свою спутницу, не давая ей упасть, то ли наоборот, мешала ей безоглядно рвануться в площадную суматоху. Верзила нетерпеливо озирался по сторонам, пока не углядел капитана стражи. Бросив своим приказ стоять на месте, он подошел к таможеннику.

Можно не слышать слов, однако прекрасно уловить смысл беседы по жестам и выражениям лиц. Седой не очень уверенно обвинял в чем-то гномов. Таможеннику совершенно не хотелось ввязываться ни в какие выяснения отношений. Вот он энергично закрутил пальцем у виска и махнул рукой, приказывая громиле убираться. Тот не шевельнулся, настаивая на своем.

Рыженькая вдруг встрепенулась. Робкое позвякивание беззвучного колокольчика переросло в биение обезумевшего набата. Вороной пронзительно заржал и попытался встать на дыбы, не слушаясь поводьев. Флегматичные лошади гномов испуганно взвизгивали, натягивали постромки и шарахались из стороны в сторону. Стражники, карлики, проходившие мимо горожане, уличные торговцы – каждому из оказавшихся возле Карпашских ворот померещилось, что мимо ослепительно-белого круга солнца промелькнула стремительная холодная тучка.

Кебрадо, справившись с лошадью, презрительно хмыкнул.

Девушка вырвалась из удерживающих ее рук и метнулась вперед – как кинулась головой в омут. Она мчалась мимо встревоженных лошадей и недоумевающих людей, не замечая никого. Мимолетного взгляда на ее лицо хватало, чтобы ей уступали дорогу и не пытались остановить.

– Феруза, мать твою! – на два голоса завопили блондинка и замориец, кидаясь в погоню. – Феруза, куда тебя несет! Стой!

Бесполезно. Девица, ведомая доступным только ей чутьем, мелькала среди повозок, пока не добежала до нужной – ничем не отличающейся от прочих, охраняемой кучкой гномов во главе с лысым коротышкой преклонных годков. Этот коротышка-то и решился встать на пути свихнувшейся девицы.

Человек на вороной лошади еле слышно щелкнул пальцами, и голоса, звучавшие на другой стороне площади, стали настолько отчетливыми, будто говорившие стояли рядом с ним.

– Пропусти, – рыженькая девчонка по имени Феруза вытянула руку, словно хотела отодвинуть гнома в сторону. Тот упрямо набычился:

– Зачем ты пришла? Сидела бы дома. Вы проиграли.

– Пропусти, – звонко повторила девушка. Трое ее приятелей, к которым присоединился таможенник и его подчиненные, наконец протолкались к месту стычки. – Я пришла за тем, что принадлежит мне.

– Тут ничего нет. Убирайся! – подгорный карлик несильно отпихнул настойчивую человеческую женщину в сторону. Беловолосая воительница и громила одинаково нехорошо прищурились. – Да уведите эту чокнутую!

– Что происходит? – стражник напрасно попытался придать своему голосу грозный командный оттенок. – Ты кто такая? Чего тебе надо? Райгарх, это ты ее привел?

Ответов не последовало. Девчонка как-то на удивление ловко проскользнула между гномами, уцепилась за дощатый борт повозки и вскарабкалась вверх. Старый гном дернулся было за ней, но наткнулся на верзилу Райгарха и его суровую приятельницу. Рыженькая тем временем откинула полог фургона, юркнула внутрь и завозилась там.

Никто из людей и гномов почему-то не вмешивался, словно у маленькой Ферузы имелось непререкаемое право делать то, что она делала.

– И вы еще говорите о законе! – с привизгом выкрикнул старый гном, чья лысина приобрела непонятный оттенок – блекло-зеленый с примесью красноватого. – Какая-то спятившая шлюха…

– Заткнись, приплюснутый, – без особой злобы процедила высокая блондинка в мужской одежде и многозначительно положила руку на рукоять болтавшейся на поясе туранской сабли. От подобного нахальства карлик осекся, вокруг послышался нарастающий возмущенный ропот, а из повозки донесся вопль:

– Здесь! Здесь! Лорна, Джай, помогите мне! Помогите кто-нибудь!

Чернявый юнец ринулся вперед, с размаху взлетел на задник фургона и присоединился к девице. За ним последовала беловолосая Лорна. Втроем они выволокли какой-то длинный и явно тяжелый ящик, поставив его на выщербленные плиты площади. Ящик запирался на два внушительного вида навесных замка.

– Открой! – Феруза требовательно повернулась к гному. Тот сделал шаг назад – один крохотный, растерянный шажок. – Альбрих, открой его.

– Месьор Тиус! – возопил гном, незамедлительно припомнив имя таможенника. – Неужели вы станете потакать прихотям какой-то уличной девки?..

– Она не уличная девка, – сухо проговорил замориец, надо полагать, Джай. – Открой или это сделаю я.

– А что в сундуке? – окончательно сбитый с толку стражник постучал носком сапога по обшарпанному деревянному боку. Послышался глуховатый звук.

– Просо, – незамедлительно отозвался Альбрих. – Обычнейшее просо.

– Ну, тогда откройте его, – решил Тиус. Он знал Райгарха и слышал кое-что о гадалке Ферузе, а потому счел, что затеянный ими скандал вполне может иметь под собой какое-то основание. Если же нет, то их не спасет ни собственная репутация, ни чье-либо заступничество!

Карлик замялся. Райгарх, не дожидаясь, пока гномы отыщут и принесут ключи от сундука, врезал кованым сапогом сначала по одному замку, потом по другому, и поднял крышку.

Ровно насыпанный слой желтоватого мелкого зерна. Джай потыкал в семена кинжалом – тот входил беспрепятственно, ни на что не натыкаясь.

– Ну? – с мученическим видом вопросил гном. – Убедились? Что вы вообще намеревались тут найти?

– Феруза, тебе лучше уйти, – Лорна твердо взяла растерянно хлопавшую глазами девушку за плечи. – Ты ошиблась. Здесь ничего нет. Похоже, мы неверно поняли твое предсказание…

– Н-нет! – рыженькая девица стряхнула ладонь трактирщицы, обеими руками вцепилась в край сундука и опрокинула его. Зерно потоком хлынуло на мостовую, вынудив окружающих попятиться. – Смотрите! Смотрите все! Дно!

– Какое дно? – зло рявкнул таможенник, всем нутром предчувствовавший выволочку от начальства и стремительное понижение в должности до обычного стражника.

Джай сообразил первым. Отодвинул Ферузу, вернул ящик в обычное положение, аккуратно загнал лезвие кинжала между боковой стенкой и днищем, надавил. Повторил свои нехитрые действия в другом месте. Потом еще раз.

Дно сундука слегка приподнялось.

К усилиям Проныры присоединился Райгарх. Днище, потрескивая, начало отходить вверх. Воспользовавшись тем, что всеобщее внимание привлечено двумя людьми, склонившимся над ящиком и азартно выдиравшим доски, Альбрих начал отступать назад, пытаясь затеряться в толпе. За ним последовало еще пять или шесть сородичей.

Сундук не выдержал неравной борьбы. Двойное дно сломалось, выдавая свою тайну – продолговатый сверток, размерами и формой напоминавший завернутого в погребальный саван человека, и пару свертков поменьше. Феруза вцепилась в большой сверток, пытаясь размотать холщовые ленты, немедленно сломала ноготь, но успеха не добилась. Джай вспорол холст кинжалом и невольно отшатнулся.

На него смотрело лицо – пепельная кожа, закрытые глаза и синюшные, искривленные губы, между которыми не прорывалось ни единого признака дыхания.

Райгарх заковыристо выругался. Таможенник охнул. Стоявший в первых рядах старшина обоза Хори побледнел, сглотнул и попытался укрыться в своей бороде. Лорна еле успела подхватить упавшую в обморок Ферузу.

По какому-то наитию Джай схватил обмотанный десятками слоев ткани предмет, лежавший в ногах человека, и принялся яростно сдирать оболочку. Под холстом оказались тонкие шелковые полотнища, а когда он сорвал и их, брызнуло столь нестерпимое и радостное многоцветное сияние, что Проныра зажмурился. По толпе пронесся единый вздох – восхищенный и разочарованный одновременно.

Господин Кебрадо тоже заметил этот блеск. Безжалостно пнул коня, прокладывая себе путь через толпу и наотмашь стегая не успевших увернуться висевшей на руке плетью со свинцовым шариком на конце. Он успел пробиться к месту действия как раз вовремя – чтобы собственными глазами увидеть сверкающее конусообразное золотое сооружение, инкрустированное россыпью мельчайших алмазов и рубинов. Корона. Прекрасная, великолепно сделанная знающим мастером корона, какой и аквилонский король Вилер позавидует. Блистательное сочетание драгоценного металла и редких камней.

Это зрелище заставило зернышки безразличных зрачков дона Кебрадо сжаться в еле заметные точки, и на миг перекосило его лицо гримасой обворованного купца, внезапно обнаружившего свои похищенные драгоценности на прилавке давнего конкурента. Кебрадо едва не кинул разъяренного жеребца вперед – снести всех этих людишек и отвратительных бородатых карликов, вернуть отнятое! – но сумел взять себя в руки. Он не сможет беспрепятственно уйти, а лишний шум ему совершенно не требуется. Он все равно добьется своего, пусть не сейчас, а чуть погодя.

Потому господин Кебрадо вернулся на прежнее место наблюдения, и сумел увидеть и узнать еще много интересного. Он стал свидетелем взаимной ссоры таможенника и старшины гномского обоза, повального обыска трех фургонов, направлявшихся в Кезанкию, спешного прибытия почти всех высоких городских чинов, в том числе господина верховного дознавателя Рекифеса, донельзя счастливого тем, что его план сработал как нельзя лучше. Кебрадо вдоволь налюбовался на выпотрошенные сундуки и вскрытые мешки, из которых извлекались на свет вещи, похищенные за последнюю луну. С каждой новой находкой Хори словно становился все меньше и меньше ростом, воздух выходил из него, как из проколотого рыбьего пузыря.

Человека, найденного в сундуке с зерном, странная компания унесла с собой. Они умудрились исчезнуть поспешно и незаметно, прямо под самым носом у стражников Рекифеса. Только что стояли вот здесь, и уже никого нет – ни громогласного седого верзилы, ни белобрысой решительной амазонки, ни девицы с крохотным магическим колокольчиком в душе, ни парня-взломщика. Никого. Тиус философски пожал плечами и решил, что так даже лучше. Ни к чему людям из воровской гильдии объясняться с представителями власти.

Исчез и старый Альбрих.

Гномов из его клана успели схватить – частью это сделали гномы из других семей, частью жаждавшие принять участие в общем веселье горожане. Лысый же коротышка просочился сквозь пальцы у тех и у других, юркнув в какую-то неприметную нору и растворившись в пропахшем нечистотами воздухе Шадизара.

В гаме обрушивающихся новостей никто из стражников не заметил, как под арку Карпашских ворот неторопливо вошел, постукивая тяжелым дорожным посохом, человек в пропыленном плаще некогда темно-коричневого, а теперь желтовато-бежевого цвета. Путник нес на спине небольшую котомку, а лицо его скрывалось под разлохмаченной повязкой, вроде тех, какие носят туранские кочевники. Человек недолго постоял, глядя на волнующееся скопление народа, и тем же неспешным, размеренным шагом удалился, свернув в первый же переулок.

Облезлый голубь, попавший в лужицу короткой тени странника, вдруг обеспокоено завертел головкой, затрепыхался, пытаясь взлететь… и замер неряшливой кучкой торчащих в разные стороны перьев. Птица умерла мгновенно, без боли.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Зрелище правосудия

Невозможно предугадать действия одного человека, зато легче легкого сообразить, как поступит толпа. Смело предполагайте худшее – окажетесь правы. Толпа не знает жалости, ей неведомо милосердие, она не прислушается к воплям о снисхождении. Она желает развлекаться. Зрелище! Ей необходимо зрелище – любое, лишь бы захватывало дух и сам собой рвался из глотки восторженный вопль. Скачки, гладиаторские бои, лицедейское представление, горящий дом, уличная драка, казнь – все сойдет, все будет впитано сотнями жадных глаз. Пусть льется кровь, пусть звенит истошный крик, пусть обрывается чья-то жизнь – главное, чтобы не своя.

Известие о том, что на Воловьей площади состоится Белово Подношение, облетело город быстрее промозглых осенних ветерков. Зеваки потянулись на традиционное место казней и наказаний с раннего утра, торопясь занять местечко поближе к высоким каменным помостам. К полудню их оцепит стража, из Черных ворот Аль-Ронга выведут приговоренных, и вот тогда начнется сущее веселье!

Возвышений на площади ровно шесть. Две почерневшие от времени виселицы. Скрипучее колесо для четвертований. Огромная дубовая колода, на чьем срезе отлетают проштрафившиеся головы, руки и иные части тела. Кресло Душителей – вырубленный из гранита стул с высокой спинкой, сквозь которую продернут затягивающийся металлический ошейник. Четырехгранный позорный столб с болтающимися на нем наручниками. Эти мрачноватые сооружения столь давно и верно несут свою службу, что заслужили собственные имена и стали персонажами городских страшных сказок.

Сановные чины и мутноватые сливки шадизарской аристократии предпочитают любоваться казнями свысока, с балконов замыкающего площадь здания канцелярии городского Совета. Ее венчает остроконечная башенка, в которой после долгих споров недавно установили немедийское изобретение – механическую конструкцию из медных шестеренок и качающихся маятников, отсчитывающую время. Примерно через каждые четыре оборота обычной водяной клепсидры над башенкой разносятся мерные удары бронзового колокола, оповещая жителей о том, что минул еще один час их суетливой и беспокойной жизни.

Отголоски колокольного перезвона долетали даже в полуподвальную камеру Мышеловки. Сюда согнали всех, кому нынешним полднем предстояло выйти на пропеченную солнцем Воловью площадь и теперь камера превратилась в обитель проклятых душ. Заключенные побогаче тщетно пытались подкупить стражников или убедить достаточно глупых собратьев по несчастью назваться их именами. Несколько человек, обезумев от предчувствия близкой смерти, принялись биться головами о стены. Их связали и отставили в бессильном бешенстве кататься по полу. Кто-то заранее смирился с грядущей кончиной, и коротал время, дуясь в зернь или в расшибалочку. Кто-то бродил от стены к стене, бессмысленно пялясь перед собой и неразборчиво бормоча. Возможно, они надеялись уцелеть, сославшись на давнюю традицию – лишившихся рассудка не казнят.

– Меня повесят, меня повесят, – Силли, угодивший в каменный мешок, твердил эти слова, будто спасительную молитву. Конану очень хотелось дать ему по зубам, однако он вовремя сообразил, что ничего этим не изменит. Силли просто получит новый повод для нытья. – Нас всех убьют. Мы умрем. А меня повесят. Непременно. Они сказали, что меня повесят.

Мальчишка-варвар скривился и отодвинулся подальше. Уши заткнуть, что ли? Повезло Мейгелену – затаился в своей клетушке, прикинулся убогим, заблажил, что честно-благородно отбыл свой срок и завтра выходит, его и не тронули. А вот ему, Конану, и Силли скоро придется туговато. Верно говорят: коли судьба задумала сделать тебе гадость, ее не уговоришь сменить гнев на милость. Он ведь почти вырвался на свободу, и тут – на тебе!

– …Я разыскиваю одного человека, живущего где-то в вашем городе, – без обиняков заявила неведомо откуда взявшаяся в Аль-Ронге женщина. Высокомерная золотоволосая блондинка, которую минувшим днем он и Ши оставили без ее роскошного ожерелья. Теперь она явилась сюда и стояла по ту сторону ржавой решетки, кутаясь в темно-синий шелковый плащ. Женщина только что переспорила человека, желавшего купить неудачливого воришку по прозвищу Малыш, и сама стала его владелицей. Раздосадованный покупатель бродил по камере, зло ворча и пиная кучки гнилой соломы. – Мы можем договориться: ты поделишься со мной своими знаниями, а я выведу тебя отсюда и позволю удалиться на все четыре стороны. Будем считать, что твой ответ стоит потраченных пятисот пятидесяти золотых. Кстати, я – госпожа Клелия Кассиана. Твой сбежавший приятель называл тебя, если не ошибаюсь, Малышом?

– Его поймали? – задал наиболее волновавший его вопрос Конан.

– Нет, – отозвалась госпожа Клелия. – Он улизнул по крышам. Разве здесь в порядке вещей бросать напарника на произвол судьбы?

– Я сам виноват, – нехотя буркнул Конан. – Он меня звал, а я не слышал.

Стоявший за спиной женщины телохранитель понимающе хмыкнул.

– Так вот, – дама наклонилась и заговорила потише. – Мне необходимо узнать местонахождение одного молодого человека. Он постарше тебя лет на десять – двенадцать, шемит, довольно красивый, очень горбоносый. Его ремесло – взломы, и в нем он полагает себя наилучшим из всех. Почему-то я уверена, что ты с ним знаком.

– Аластор, – не раздумывая, выпалил Конан. – Если тебе нужен лучший взломщик Шадизара, то это наверняка он. Только ты опоздала.

– Он уехал? – насторожилась Клелия.

– Намедни попался гномам. Они не хотят его отпускать – в отместку за то, что он когда-то их ограбил.

Женщина задумалась, теребя обшитый серебряной тесьмой край плаща. Окликнула громоздившегося за ней телохранителя и зашепталась с ним на неизвестном Конану языке. Белобрысый верзила нахмурился, извлек из висевшей на поясе кожаной сумки пару увесистых мешочков, но не спешил вручать их алчно возликовавшему тюремщику, с готовностью забренчавшему ключами от клеток.

– Тебе известно, где проживал этот человек, Аластор? – вдруг спросила госпожа Кассиана.

– Угу. Мы все там околачиваемся – Альс, Ши, наши приятели…

– Можешь отвести меня туда? – перебила Клелия. – Вдруг за время, пока ты здесь сидишь, ему удалось сбежать?

– Идет, – согласился Конан. Подвоха в просьбе женщины вроде не крылось. Непонятно только, с какой радости у Аластора в знакомых водится такая шикарная благородная красотка, ну да с него станется… Если ей так хочется побывать в «Норе», он с удовольствием покажет дорогу.

Стражник, стоявший на карауле у дверей камеры, вдруг лихорадочно засуетился и тревожно свистнул. Покупательница недоуменно оглянулась.

– Уходите, быстро! – зашипел тюремщик. – Начальство с проверкой! Негоже, чтобы вас тут застали! Давайте деньги, как только все уляжется, мы выведем мальчишку. Уходите и ждите возле Слезных ворот. Быстро, бегом!

Телохранитель сунул мешочки сторожу Аль-Ронга, подхватил госпожу под руку и настойчиво потащил к выходу. Оглянувшись через плечо, она выкрикнула:

– Не беспокойся! Все обойдется!

Обошлось. Только совсем не так, как рассчитывали. Не свобода его ждет, а деревянная колода посреди Воловьей площади.

Конан не слишком боялся смерти. Как и его соплеменники, он с рождения знал, что однажды погибнет – в бою, на охоте, под шальной лавиной или получит нож под ребра во время пьяной ссоры. Потому, гласили неписаные уложения, надо успеть взять от жизни как можно больше. Если бы он узнал, что сегодня ему предстоит быть повешенным, как Силли, или четвертованным, как вон тот одноглазый тип, убийца по найму, он воспринял бы эту новость со свойственным варварским народам стоицизмом – чему быть, того не миновать.

Но, согласно местным законам, его собирались искалечить.

Одна мысль о подобном исходе приводила Конана в состояние, близкое к ужасу. Да, можно прожить и без руки. Он встречал таких людей, иногда они вполне справлялись со своим увечьем. Только рядом всегда находился кто-то, могущий о них позаботиться – родичи или друзья. Захочет ли Компания брать на себя такую обузу? Позволит ему остаться или укажет на дверь? Сумеет ли он примириться с такой судьбой?

В коридоре шумно затопали. Камера наполнилась воем, криками и звуками, для которых и названия-то не подберешь. Явившиеся стражники без особых церемоний выволакивали смертников наружу, пинками отправляя в короткий путь – к Черным воротам Аль-Ронга, на последнюю прогулку.

Диковатого вида подросток-варвар шел сам. Он неподвижно сидел в углу, когда к нему приблизился стражник, намереваясь отвесить юнцу пару хороших тумаков и вышвырнуть к остальному сброду. Мальчик поднял голову, отбросив назад спутанные черные волосы, глянул на возвышавшегося над ним охранника-немедийца чуть отстраненным, звериным взглядом светло-синих глаз и молча поднялся на ноги. Ко всему привычный стражник не решился дотронуться до мальчишки – какой умный человек станет наступать на разозленную ядовитую змею?

Силли пришлось тащить за руки и за ноги, как куль с мукой – при виде тюремщиков он грохнулся в обморок.

* * *

Над трактиром «Уютная нора», что стоит посредине Третьего Обманного переулка квартала Нарикано, висела непривычная тишина. Ни тебе развеселых воплей и громогласных песен до утра, ни драк, ни звона оружия. Точно все вымерли. Зоркие глаза обитателей соседних домов заметили, как утром таверну покинули очень озабоченный рыжий парень со своей подружкой, направившись куда-то в сторону закатных кварталов.

Вскоре они вернулись, приведя с собой лекаря. И не какого-нибудь завалящего знахаря, не могущего толком излечить даже простейшую головную боль, а самого Шанталя Кофийца, который за порог не выйдет, прежде чем не вытянет из скорбящих родственников возможного пациента десяток серебряных монет.

Шанталь, сухопарый старик желчного вида, прибыл на громыхающей повозке, сопровождаемый парой учеников. Они столь преданно взирали на своего наставника, будто боялись пропустить миг, когда он изволит поведать им какое-нибудь божественное откровение. Еще ученики таскали за почтенным Шанталем огромные ящики со всяческими снадобьями, обтянутые кожей и сукном, бегали по его поручениям и якобы набирались опыта.

– Это что, шутка? – холодно осведомился господин лекарь, поднявшись на второй этаж «Норы» и осмотрев больного. Постояльцы толпились у дверей, наступая друг другу на ноги и нетерпеливо ожидая приговора. В комнату лекарь позволил войти только ученикам, Ферузе и Лорне. – Или вы меня с кем-то спутали? Тогда позвольте вас заверить, молодые люди: воскрешением покойников я не занимаюсь. Если вам так дорог ваш приятель, попробуйте обратиться к некромантам. Авось, что получится.

– Он не мертвый! – упрямо возразила Лорна.

– У этого человека сломано по меньшей мере три ребра, не говоря о многочисленных ушибах, – въедливо начал перечислять Шанталь. – Я даже не берусь предположить, в какую кашу превращены его внутренности. Совершенно отнялись кисти рук и ног. Вдобавок он опоен неизвестным мне зельем, почти не дышит и вряд ли придет в сознание. Возможно, у тех, кто это сделал, имелось какое-то противоядие, однако я таковым не располагаю, – он, нахмурясь, посмотрел на побледневшую Ферузу и чуть помягче добавил: – Это ваш друг? Мне очень жаль. Он не выживет. В лучшем случае превратится в растение. Я могу…

– Благодарю, почтеннейший, – не дослушав, перебила туранка и почтительно поклонилась лекарю. – Чтобы позволить оборвать человеческую жизнь, я должна убедиться, что иного выхода нет.

– Как угодно, как угодно, – Шанталь Кофиец махнул подопечным тонкой рукой, похожей на сухую ветку, и заковылял вниз по ступенькам. Хисс догнал его у дверей, протянул уговоренную плату – четыре золотых империала. Пожевав губами, лекарь забрал один кругляш и сердитым шепотом проскрипел:

– Скажи этой девице, чтобы не носилась со зряшными надеждами. Спасти ее любимчика может только чудо. На которое в нашем забытом богами городишке трудно рассчитывать.

Произнеся сие мрачное пророчество, лекарь забрался в повозку и с достоинством отбыл. Хисс вернулся обратно, грустно размышляя о том, что небольшое чудо сейчас здорово помогло бы не только пребывающему на грани жизни и смерти Аластору, но и упрятанному в Аль-Ронг Малышу. До наступления начала церемонии на Воловьей площади оставалось не больше двух ударов колокола.

– Он сказал, что надеяться бессмысленно, – Феруза опередила готовую вырваться у Хисса спасительную ложь. – Наверное, он прав. Но я все равно буду верить. Скажешь, глупо?

Девушка осторожно вытерла мокрой тканью лицо лежавшего на постели человека. Хисс отвел взгляд – смотреть лишний раз на то, что еще недавно звалось Аластором, ему совершенно не хотелось. Он промямлил нечто сочувственное и задом выбрался в коридор. Хорошо бы разыскать Альбриха и учинить над ним что-нибудь эдакое. Чтобы лысый коротышка до конца дней своих запомнил, сколь опасно связываться с людьми.

Общество расположилось в зале, напиваясь за хозяйский счет и предаваясь унынию. После пятой кружки крепчайшего бритунийского пива, варимого Лорной по собственному рецепту, тщательно скрываемому от конкурентов, Райгарх, слегка пошатываясь, воздвигся над столом и провозгласил:

– Кто как хочет, а я иду туда! Парень должен увидеть хоть одну знакомую рожу!

– Вовсе незачем так орать, – скривился Джай.

– Я тоже пойду, – робко сказал Ши. – Вдруг…

– Вдруг с небес ударит молния и ухлопает палача, – раздраженно проговорила Лорна, старательно ни на кого не глядя. – Я останусь. Кому-то надо присмотреть за трактиром… и за Ферузой. Кэрли, послушай доброго совета – сиди здесь. Помочь ты ничем не сможешь, только расстроишься.

Кэрли, все утро хлюпавшая носом, ткнулась головой в колени и заревела. Хисс попытался ее утешить, но добился прямо противоположного. Его обычно легкомысленная напарница рыдала в голос, стучала кулаками по столу и, икая, требовала, чтобы Малыша спасли. Угомонилась она только после того, как трактирщица грозно прикрикнула на нее и отвесила подзатыльник.

* * *

Поглазеть на действо, разворачивающееся под стенами Мышеловки, пожаловало гораздо больше народу, нежели обычно. Дабы избежать толкотни и непременно связанных с ней грабежей и драк, городская стража выставила патрули и перекрыла рогатками три ведущие на площадь улицы. Опоздавших заворачивали обратно, пропуская лишь тех, кто производил благоприятное впечатление, не представлял опасности или мог подкинуть вечно нуждающимся стражникам монетку-другую.

Компанию из «Норы», мирно подошедшую к ограде, немедля попросили удалиться. Десятник стражи откровенно заявил, что подобных головорезов велено гнать в три шеи и даже близко не подпускать к площади. Райгарх начал спорить, Ши вполголоса заверил, что знает, как попасть на Воловью через подвалы окрестных домов… Конец бесплодным разговорам положил Джай, перебросив стражнику еле слышно звякнувший мешочек. У караульных мгновенно приключилась куриная слепота, и четверка беспрепятственно проникла туда, куда стремилась.

Они слегка опоздали – мрачное увеселение уже началось. В пяти петлях виселицы, называемой Тетушка Амона, отплясывали, постепенно затихая, неудачливые грабители. Следующую пятерку только что загнали на помост соседки почтенной Тетушки, Подлизы Кералы, и расставляли по местам, набрасывая тяжелые пеньковые воротники с узлами. Кого-то волокли к Креслу Душителей, а он брыкался, вопил и пытался укусить стражников. Мерно колыхавшаяся толпа зрителей отвечала на метания приговоренного добродушным смехом и ободряющими выкриками.

Хисс углядел деловито пробирающуюся через скопление зевак торговку с полным лотком пирожков и мигом оказался возле нее. Возвратился с десятком пухлых булочек, начиненных курятиной, и утешительной новостью – Малыша или кого-нибудь, похожего на него, еще не выводили.

– Есть здравые предложения? – Рыжий откусил кусок хрустящего пирожка и вопросительно глянул на приятелей. – Говорю сразу – мне в голову не приходит ничего путного.

– Подобраться к самому помосту, дождаться Малыша, выскочить, разогнать стражу… – вяло начал Райгарх и перебил сам себя: – Не выгорит. Схватят раньше, чем успеем отойти хотя бы на десяток шагов. Сами загремим на постой к Пеньковой Тетушке.

– Хисс, а твой знакомый из Ямы не мог соврать или ошибаться? – Джай тоже позаимствовал из промасленного кулька пирожок. – Вдруг мы зря всполошились?

– Все может быть, – философски ответил Хисс. – Но, согласись, Малыш достаточно необычен даже для нашего городка, чтобы спутать его с кем-либо.

Надрывающийся глашатай, в чьи обязанности входило чтение приговоров, проорал нечто невнятное, но призванное звучать устрашающе, и махнул свитком, украшенным целой гроздью привешенных на шнурках печатей. Толпа оживилась, в ней возникли водовороты и завихрения, устремившиеся к возвышению с колодой, прозванной Трухлявым Пнем.

– Вот и Подношение началось, – заметил Ши и тревожно осведомился: – Вы придумали что-нибудь толковое?

Никто не отозвался. Хисс подавился недожеванной булочкой и закашлялся.

В бурной истории Шадизара имелись случаи, когда друзьям удавалось выдернуть приговоренного к смерти в буквальном смысле слова из петли или из-под топора, но такие удачные проделки заранее планировались, в них участвовало не менее двух-трех десятков хорошо вооруженных человек и желательно верхами, да и охранникам заключенных перепадал изрядный куш, дабы они старательно изображали сопротивление. Четыре человека не могли поделать ничего, только стоять и смотреть.

– Когда… ну, потом нам разрешат забрать Малыша? – вновь подал голос Ши.

– Разрешить-то разрешат, – буркнул Райгарх. – А толку? Сам понимаешь, пока он оклемается да привыкнет, пока обучится справляться одной клешней… Вдобавок он наверняка сочтет, что жизнь кончена и затоскует. Не углядишь, как это горское чудовище от тоски на меч кинется или спиваться начнет.

– Малыш не пьет, – по привычке напомнил воришка и очень тихо, даже робко спросил: – Значит, мы… мы бросим его?

– Не говори глупостей, – зло процедил Джейвар. – Никто не собирается его бросать. Он один из нас, а покинуть своего в беде… Сам знаешь, каким боком такое выходит и как на нас потом посмотрят. Мы ж сами себе опротивеем.

– Угу, – облегченно вздохнул Ши. Он решил не напоминать о том, что неписаные законы воровских гильдий не слишком-то одобряют помощь Меченым.

Ослепительно-яркий солнечный блик отразился от кромки лезвия опускающегося топора. На гладкий срез Трухлявого Пня брызнули первые темно-красные капли солоноватой жидкости. Помощники экзекутора торопливо оттащили визжащую и бьющуюся, точно рыба на горячей сковороде, жертву в сторону, к заранее разведенному костерку. Над еле различимым при свете дня пламенем булькал вместительный чугунный котел, источавший неповторимый смрад закипающей смолы. Воришке, только что лишившемуся правой кисти и изо всех силенок оплакивавшему безвозвратную потерю, щедро плеснули на кровоточившую культю густым дымящимся варевом. Тот на миг замолчал, а затем огласил площадь столь пронзительным воплем, что поморщились даже стоявшие в оцеплении стражники.

Продолжавшего заходиться истошными криками новоявленного Меченого спихнули с помоста вниз. Толпа раздалась и бесследно поглотила его. Из Черных ворот вывели следующего приговоренного.

– Один готов, – с сочувственным презрением проворчал Райгарх. – Из новичков, что ли? Чего глотку зря драть, все едино не поможет…

– Так и знал, что она объявится! – Ши аж подпрыгнул на месте, дергая Хисса за рукав и указывая куда-то в сторону вливающейся на площадь улицы. – Вон она, смотри! Приехала!

– Кто? – не понял Хисс, отцепляя пальцы Ши от начавшей потрескивать материи.

– Клелия, демон ее побери! Богатенькая госпожа Клелия Кассиана!

– Где? – Проныра с Райгархом, еще не забывшие рассказ Ши и Хисса о приключении на площади в Сахиле и хождении к Слезным воротам Аль-Ронга, дружно заозирались.

Ши Шеламу не понадобилось указывать второй раз. Госпожа Клелия явилась во всей красе – запряженный мулами паланкин, четверка неизменных громил, сопровождающих хозяйку и поглядывающих на всех свысока, благо они восседали на спинах лошадей.

– Ей жалко пропавших пятисот золотых или она решила поглядеть на шадизарское правосудие? – озадаченно вопросил Ши. Хисс, посмотрев на женщину в носилках, восхищенно присвистнул, и даже Райгарх вынужденно признал:

– Редкая пташка залетела в наш курятник…

– Может, поговорить с ней? – неуверенно заикнулся воришка.

– О чем? – фыркнул Джай. – Собираешься воззвать к ее милосердию? У таких дамочек оно отсутствует. За полнейшей ненадобностью.

– Однако она хотела выкупить Малыша, – вступился за госпожу Клелию Ши. – В общем, я попробую. Если меня не растопчут ее головорезы, спрошу, по-прежнему ли ей нравится жемчуг и не хочет ли она получить его обратно?

– Он же порвался, – напомнил Джейвар.

– Но ведь она об этом не подозревает? – беспечно ухмыльнулся Ши и лихо развернулся на месте, собираясь юркнуть в толпу.

– Погоди, я с тобой, – Хисс перебросил кулек с оставшимися пирожками слегка возмутившемся таким нахальством Джаю и присоединился к воришке, на ходу пояснив: – Хочу взглянуть на даму, у которой хватило глупости разъезжать по Шадизару, нацепив на себя содержимое прилавка процветающего ювелира и при этом остаться в живых.

* * *

Вокруг паланкина госпожи Клелии точно сама собой образовалась полоса пустого пространства шириной в пару шагов. Толпа обтекала носилки с обеих сторон, не рискуя соваться ближе. Когда Ши и Хисс сделали попытку преодолеть незримую преграду, перед ним немедленно вырос блестящий конский бок и устрашающего вида сапог, вдетый в стремя.

– Мы, собственно, на пару слов, – растолковал сапогу Ши. Тот слегка пошевелился.

– Где-то я уже встречал твою хитрую рожу, – задумчиво произнесли сверху. Воришка поднял голову, встретился взглядом с холодно-бесстрастными зрачками цвета прогоревших угольков, ойкнул и попятился. – Не далее, как вчера днем при весьма скверных для тебя обстоятельствах. Я прав, мой предприимчивый юный друг?

Лошадь сделала шаг в сторону, угрожая сбить воришку с ног.

– Госпожа Клелия! – не придумав ничего лучше, заверещал Ши. – Скажите им, чтобы не пихались! Это я, Ши! Можно с вами поговорить? Честное слово, мне нужно только поговорить и больше ничего!

– Ши Шелам? – занавески носилок раздвинулись, явив как всегда великолепную леди Кассиану и сидевшую у нее в ногах незнакомую девицу, с жадным любопытством глазевшую по сторонам. – Рейф, пропусти его. О, ты не один? Тогда пусть подойдут оба.

Всадник нехотя натянул поводья, заставив коня попятиться.

– Ты удачливее, чем кажется на первый взгляд, – госпожа Клелия озарила Ши яснейшей улыбкой, обычно предназначаемой близким друзьям или особо настойчивым кредиторам. – Как поживает мое ожерелье? Оно понравилось твоим друзьям? Кстати, ты не познакомишь меня со своим спутником?

– Госпожа Клелия Кассиана – Хисс, – растерянно проговорил Ши, вновь несколько выбитый из колеи ошеломляющей любезностью офирской дамы. По всем канонам ей надлежало рвать и метать, требуя от городской стражи немедленно схватить похитителей ее собственности, натравливать своих головорезов на бедных воришек и затевать скандалы. Она же выглядела так, будто появление Ши Шелама возле ее паланкина – величайшая радость в мире.

– А я Лиа, – робко представилась глазастая компаньонка или служанка Клелии, тряхнув парой толстых каштановых кос с вплетенными в них бубенчиками. Девица таращилась на Ши и Хисса, будто увидела диковинных зверей и не могла решить – опасны они или не очень?

– Теперь, когда мы знакомы, могу я узнать предмет разговора, которого ты столь рьяно добивался? – чуть язвительно осведомилась Клелия.

Внезапно Ши обнаружил, что приготовленная речь благополучно выветрилась из его головы и украдкой толкнул Хисса, намекая, что настоятельно нуждается в помощи. Возле Трухлявого Пня опять вспыхнула возня, из толпы полетели первые огрызки и подобранные тут же гнилые овощи. С балконов канцелярии Совета донеслись вовсе не благородные свист и улюлюканье, кто-то метнул в приговоренного опустошенной бутылкой, но промахнулся.

– Мы знаем, что вы вчера приходили в Аль-Ронг и выложили изрядную сумму за нашего приятеля Малыша, и что вы разыскиваете человека по имени Аластор, – тщательно подбирая слова, заговорил Хисс. – Малышу сегодня оттяпают руку, и, похоже, мы ничем не сможем этому помешать. Зато нам удалось увести у гномов Аластора. Он сейчас дома, на постоялом дворе, где мы живем. Отлеживается.

– Вот как? – нахмурилась Клелия.

– Я верну ваш жемчуг, – Ши прибег к самому, как ему казалось, неотразимому аргументу. Какая женщина откажется заполучить обратно свою драгоценность? – Верну, Бел свидетель!

– Ваш покровитель Бел, насколько мне известно, редкостный пройдоха и врун, – задумчиво протянула госпожа Кассиана. – Послушайте, месьоры грабители, я вам очень сочувствую, но я при всем желании не в силах отменить вынесенный городскими властями приговор!

– Ожерелье и встреча с Аластором, – настойчиво повторил Хисс. – Иначе мы вполне можем сделать так, что вы безнадежно застрянете в Шадизаре. Или, не приведи боги, попадете в нехорошую историю, а то и вообще сгинете без следа. Думаете, раз за вами таскается свора громил, так вы в полнейшей безопасности?

– Угрозы? – подняла бровь Клелия, ничуть, впрочем, не испугавшись.

– Только предупреждение, – мягко возразил Хисс. – В конце концов, почему бы нам не оказать друг другу взаимной услуги?

– Каким образом? – уточнила госпожа графиня.

– Видите шумную компанию возле помоста с колодой? – Хисс ткнул пальцем в нужном направлении. – Их возглавляет человек на гнедой лошади. Его зовут Рекифес, он верховный дознаватель нашего пропащего городка. Убедите его в том, что вы ошиблись, обвиняя Малыша в краже вашей побрякушки.

– И как я это сделаю? – чуть удивленно склонила золотоволосую головку набок Клелия.

– Испугались. Обознались. Решили, что перед вами грабитель, раз его ловят, – быстро перечислил рыжий мошенник. – У Малыша ведь не нашли вашего ожерелья! Значит, взял не он! Малыш простой, как угол стола. Его задели – он дает сдачи. Госпожа Клелия, неужели мне, какому-то жулику из Шадизара, придется наставлять в искусстве лжи такую женщину, как вы?

Лиа рассмеялась, прикрыв рот ладонью. Леди Кассиана обреченно вздохнула:

– Ладно, молодые люди. Убедили. Похоже, в этом безумном городишке нужно вести себя соответственно. Рейф, нам необходимо добраться вон до того возвышения.

– Поздно, – отсутствующим голосом произнес Ши, заставив всех невольно вздрогнуть. – Вон его ведут.

Из калитки в Черных воротах явилась очередная процессия – стражники, кольцом из опущенных копий стиснувшие маленькую группку жертв. Малыш и здесь умудрился держаться особняком, будто по случайности затесавшись в общую неразбериху. Его обособленность бросилась в глаза не только людям возле носилок Клелии, но и многим из зевак на площади. По толпе пробежал легкий шумок, предвещавший нечто необычное.

На каждой церемонии Подношения должно что-то случаться, иначе зрелище лишается всей остроты. Или промахнется палач, или оборвется веревка, или приговоренный со страху отдаст концы раньше, чем его затащат на плаху. В прошлый раз заело четвертовальное колесо. В позапрошлый подружка казнимого выскочила на помост и, сославшись на древние законы, объявила уже приготовившегося к смерти парня своим мужем. Пришлось его торжественно помиловать и отпустить. Болтали, будто года три назад сынок богатого купца за мешок офирских золотых выкупил приглянувшуюся ему девчонку-воровку, а весной того же года шайка Кьензи Серой Лисицы разбросала стражу и освободила одного из своих приятелей, угодивших между жерновами закона…

Однако сегодня толпе не предложили ничего захватывающего, кроме мелких стычек да заурядных воплей, и она пребывала в медленно нарастающем недовольстве. Когда же толпа недовольна зрелищем, она имеет привычку возмущаться, а во что выльется ее возмущение – не в силах предсказать самый искушенный астролог.

* * *

– Обознались?

Грозный дознаватель Рекифес, пугало уличных воришек, мошенников и шлюх, на первый взгляд вовсе не производил устрашающего впечатления. Обычнейший человек на подступах к сорокалетию, слегка облысевший и нарастивший изрядное брюшко. Благостно-образцовый портрет зажиточного купчишки портил только взгляд – обманчиво рассеянный, устремленный не на собеседника, а на что-то невидимое, распложенное за его спиной. Большинство не выдерживало, начинало ерзать, невольно оглядываться и путаться в словах.

– Совершенно верно, месьор дознаватель, – ослепительная улыбка Клелии, к которой добавился легчайший оттенок сожаления по поводу допущенной ошибки и искреннее стремление таковую загладить, обычно заставляла любое создание мужского пола терять голову и начинать совершать всевозможнейшие глупости. – Я так расстроилась из-за этого ожерелья, что даже не разглядела толком, кого схватили. Мне сказали, будто вор пойман, и я успокоилась. Но ведь у этого молодого человека, насколько я понимаю, не обнаружили моей драгоценности? Куда она делась? Ведь не могли ваши доблестные стражи порядка уподобиться ловимым им ворам и позариться на уже похищенное?

Рекифес считал, что стражники Шадизара ради пары лишних медяков способны на гораздо большее, но промолчал. Ему категорически не нравилась эта женщина. Она не подходила ни под какие определенные рамки – ни богатая содержанка, ни местная дворянка, ни жена или дочка процветающего торговца. Она, извольте видеть, офирская графиня. Спрашивается, какие заботы понесли ее в самый неустроенный город Материка и с какой радости ей вдруг вздумалось заступаться за уличного ворюгу?

– Неужели вы допустите казнь невиновного? – госпожа Кассиана подпустила в речь негодования. Она потихоньку отчаивалась: этого дознавателя, похожего на доброго и недалекого дядюшку, не трогало ничто из ее богатейшего набора уловок.

– Его не казнят, – педантично уточнил Рекифес, ломая голову над тем, как половчее спровадить назойливую дамочку. – Всего лишь отрубят руку. Кроме того, госпожа диа Лаурин, позволю себе усомниться в невиновности сего проходимца. Если он не причастен к ограблению вашей персоны, значит, виновен в чем-либо другом. Это Шадизар, тут нет и не может быть человека, не замешанного в какие-либо темные делишки. Гляньте пристальнее на шалопая, о чьей судьбе вы столь рьяно хлопочете! Варвар и дикарь, на совести которого наверняка не один ограбленный или пристукнутый в глухом уголке бедняга. Наказывая этого типа, мы оказываем услугу нашему городу, освобождая его от подобных отбросов. Как мне ни жаль, госпожа Кассиана, я вынужден ответить вам отказом. Мальчишка получит по заслугам.

Дознаватель бесцеремонно отвернулся, чтобы отдать совершенно излишнее приказание кому-то из своих подчиненных. Клелия озадаченно пощелкала пальцами и выглянула из паланкина. Ши и его приятели, затесавшись в толпу, околачивались поблизости, умоляюще пялясь на благородную даму. Та разочарованно повела рукой – ничего не получается!

Лиа, неотрывно глядевшая на возвышение, занятое массивной деревянной колодой, тихонько пискнула. Госпожа Клелия обернулась – парочка стражников вела к Трухлявому пню очередного приговоренного, небрежно подталкивая его в спину древками копий. По сборищу на Воловьей площади пробежал еле различимый ветерок шепотков – похоже, у части зевак (в основном у женщин) Малыш вызвал подобие сочувствия.

– Сделайте что-нибудь, – умоляющим шепотком проговорила Лиа. – Леди Клелия, вы ведь все можете! Что вам стоит?

– Значит, виновность или невиновность обвиняемого не имеет значения? – процедила госпожа Кассиана. Она начинала злиться, как происходило всегда, стоило кому-то воспротивиться исполнению ее желаний. – Хорошо же… Господин Рекифес! Да-да, это снова я! Ответьте мне всего на один-единственный вопрос: вы не боитесь возмездия?

– Чьего, дружков всей этой швали? – дознаватель широким жестом обмахнул площадь, Аль-Ронг и место казней. – Дорогая графиня, они смелы только на словах. Никто из них не почешется, чтобы привести слова о мести мне в действие.

– Я имею в виду вовсе не людское возмездие, – терпеливо разъяснила Клелия, многозначительно устремив взгляд к небесам – голубовато-белым, выцветшим от зноя.

– Тьфу! – Рекифес сплюнул под копыта запряженных в носилки мулов. – Госпожа Кассиана, боги слишком далеки, чтобы волноваться о судьбе каждого смертного в отдельности. Им чихать на нас.

– Вы действительно так полагаете? – повысила голос женщина, заметив, что к ее спору с господином дознавателем начали прислушиваться. Кое-кто из зрителей даже осторожно приблизился, дабы не упустить ни единого слова из препирательства между сильными мира сего и потом пересказать услышанное родне, соседям и приятелям.

– Полагаю! – Рекифес тоже начал выходить из себя.

– А если я докажу, что вы не правы? – пропела Клелия. На нее снизошло вдохновение, она почти придумала, как поступить. Требовалась лишь капелька удачи.

– Грохнетесь на колени и начнете возносить моления? – едко прищурился дознаватель. – Только прежде посмотрите под ноги, еще вляпаетесь в… кхм… навоз.

– Это не беда, – госпожа Кассиана решительно выбралась из паланкина. Рядом с ней немедля возникли Рейф и один из его подручных. – Справедливость стоит того, чтобы ради нее испачкаться.

Верховный дознаватель города Шадизара уставился на светловолосую женщину, как на беглянку из приюта скорбных разумом. Он отчаянно перебирал в памяти всех, кто заправлял в Шадизаре и Аренджуне достаточно крупными делами. Может, она подружка какого-нибудь из главарей? Фаворитка члена Совета Шадизара? Сама ворочает деньгами и шайками? Но приговоренный мальчишка – никто! Что может связывать его с этой самоуверенной красоткой? Зачем, зачем он ей понадобился? Ему известно нечто важное? Он чей-то сородич, приятель или любимчик? Что происходит?

Воспользовавшись замешательством Рекифеса, госпожа Клелия торжественно прошествовала мимо оцепления, слыша, как разрастается озадаченный гул, расходясь, как круги от брошенного в воду камня. Многоголовое, тысячеглазое чудовище грузно разворачивалось, недоуменно выискивая – кто решился нарушить освященные временами традиции, кто внесет ожидаемое смятение и оживит начавшее приедаться зрелище?

– Куда она собралась? Что она задумала? – Ши вцепился в стоявших по бокам Джая и Хисса. – Она спятила?

– Мы все спятили, – меланхолично ответил Хисс. – Причем давно и сразу всем городом.

– Весьма истинное замечание, молодой человек, – перемещения внутри толпы вынесли к Компании благообразного старичка, эдакого мелкого лавочника или ростовщика на покое, склонного к чтению нравоучений и добродушным попрекам нынешней распущенной молодежи. Старикашка мелко и заразительно хихикнул, со странным удовольствием повторив слова Хисса: – Да, этот город сошел с ума. Но, с другой стороны, чем плохо безумие как образ жизни?

Покосившись на говорливого старика, Хисс на всякий случай подался в сторону. Чего-чего, а такого добра, как бродячие проповедники и захудалые пророки тысячи и одного божества, в Шадизаре хватало. Даже с избытком.

Клелия одолела выщербленные каменные ступеньки, ведущие на помост, по пути небрежно отпихнув носком позолоченной сандалии чью-то скрюченную и посиневшую отрубленную кисть, над которой кружили большие зеленые мухи. Палач и его помощники даже удивиться толком не успели, когда неизвестно откуда взявшаяся женщина в белых одеждах непререкаемым тоном распорядилась:

– Остановите казнь. Мне нужно кое-что сказать.

Она повернулась лицом к площади и подняла руку. Шум и болтовня немного стихли. Когда она заговорила, зрители, стоявшие у самого возвышения, начали оборачиваться, передавая услышанное дальше, в задние ряды.

* * *

Если взглянуть сверху, то скопление людей походит отнюдь не на море, как обычно считается. Оно скорее напоминает непостоянный, толкающийся рой пестрых насекомых. Исчезают отдельные лица, превращаясь в россыпь смутных пятен. Любая речь сливается в неразборчивое ворчание, становящееся то тише, то громче. А запах, висящий над толпой в жаркий день, способен кого угодно заставить страдать желудком.

Ничто этого Конан не заметил. Цвета, невнятные голоса, отдельные выкрики, солнечное тепло проскальзывали вдоль края его сознания, как камешек скользит по гладкому льду, не оставляя после себя никаких следов. Он словно видел происходящее со стороны, не узнавая в стоящем возле почерневшей деревянной колоды мрачновато-сосредоточенном подростке самого себя.

Вот стражник Аль-Ронга отработанным за много лет движением пинает мальчишку по ногам, вынуждая опуститься на колени… и промахивается, потому что приговоренный успевает увернуться. Впрочем, с подобными вывертам тут давно научились справляться, и заминка остается почти незамеченной. Двойной рывок: левая рука заломлена за спину, так что поневоле нагнешься вперед, правая вытягивается на срезе колоды. Когда-то она была стволом дерева, даже годовые кольца сохранились. Еле различимые, пересеченные мелкими зарубками от ударов. Сколько лет прожило это дерево, прежде чем попасть сюда? Где оно выросло?

Холодно. Пусто и холодно. Ни страха, ни тревоги – только гулкая черная пустота, из которой падают редкие сухие снежинки. В Шадизаре никогда не бывает снега, но сегодня он идет. Метель вылепливает высокую фигуру в развевающемся плаще из крупных хлопьев. Вестник смерти? Хотя погодите… Фигура настоящая! Человек, смутно знакомая женщина в белом. Она что-то громко выкрикивает, обращаясь к толпе. Снизу ей отвечают усиливающимся восторженным ревом. Как бы заставить себя очнуться, понять, что она говорит… Это важно. Очень важно. Она твердит что-то о справедливости и суде богов. Какой суд богов? Почему эта женщина вмешивается? Давно бы все закончилось, а из-за нее приходится ждать. Ожидание – самая мерзкая вещь на свете.

Женщина умолкает. Из прорезей черного мешка, натянутого на голову палача, на нее туповато пялится пара глазок. Всадник на гнедой лошади, топчущейся возле помоста, раздраженно выкрикивает: «Да рубите же, чего возитесь!»

Топор поднимается и опускается – смазанная блестящая полоса железа, быстрая, смертоносная и равнодушная к тому, что ей предстоит рассечь, живую плоть или бездушное полено.

Удар. Вспышка. Сияющая белая вспышка. Боли нет, мир тонет в слепящей белизне.

Толпа замирает. Долгая, растянувшаяся, словно капля тягучей смолы, тишина. Отчетливо слышно, как в задних рядах капризно хныкает ребенок. Подобное молчание может привести к чему угодно – всеобщему приступу религиозной одержимости, бунту, драке, погрому или панике.

Бойкий старикан едко ухмыляется в жиденькую бороденку и локтем толкает Хисса в бок. Тот не замечает, тщетно пытаясь примирить доводы рассудка с доводами зрения.

Взгляд в прошлое: Бродяга

У него было много прозвищ, а вот имени не осталось. Он сам от него отказался – давным-давно, заплатив за право быть тем, чем он стал. Боги говорят – бери все, что захочешь, только не забывай платить. Вот он и расплатился. Полной ценой, с долгами, пенями и начисляемыми поверх долями.

Завершив долгий расчет, он почувствовал сначала облегчение, потом – тоску. Он знал, что так и случится, и не особенно горевал. Те, кто помнил его имя и мог его назвать, убиты либо умерли своей смертью, записи в архивах и летописях уничтожены, а людская память – штука недолговечная. Поколение, другое – и прошлое забудется. Великие завоеватели, прекрасные и коварные женщины, мудрецы, поэты, убийцы, колдуны и маги, воры и праведники – всех ждет одна судьба, одних раньше, других позже.

Насчет себя он тоже не обманывался, однако испытал легкое, как осенний ветер, разочарование, однажды заглянув в родной город и обнаружив, что в воспоминаниях жителей стерлась не только память о нем, но даже место, где стоял его дом, застроено и изменено до неузнаваемости.

Он постоял на улице, пожал плечами и ушел. В конце концов, на что он рассчитывал? Он ведь не совершил ничего особо выдающегося и вдобавок благополучно скончался лет эдак… В общем, изрядно давно.

Да-да, он умер – по собственному, совершенно добровольному желанию, был похоронен где-то в Немедийских горах и на могиле даже торчал памятный знак, пока его не снесло грязевой лавиной. Его ученики и последователи, как водится, мгновенно перелаялись, деля наследие учителя, а после разбежались – суетиться над своими мелкими делишками и добиваться места под солнцем. Она позабыли его даже раньше, чем земляки.

Почему-то это обстоятельство задело его больше всего. Он даже подумывал о небольшой мести, но вскоре махнул рукой. Что толку? Какое значение имеет месть, коли ты точно знаешь – твои нерадивые воспитаннички лет через пятьдесят протянут ноги, а ты останешься.

Правда, лишенным имени и с такой физиономией, что лучше никому не показываться на глаза.

Бери, что хочешь, но плати сполна.

Что ж, можно вполне обойтись прозвищами, а красавцем он и при жизни не был.

Кто-то называл его Ловцом, кто-то – Стражем, некоторые предпочитали вычурное «Искатель утерянных истин», другие звали проще – Охотником, Вестником или Скрытным. Иногда за спиной слышалось оскорбительное «Вечный Мертвец» или «Ходячая падаль», но вскоре он разучился обижаться. Что они понимают, смертные, чьи жизни схожи со свечами, трепещущими на ветру? Кроме того, он действительно мертвец, с очевидным не поспоришь. Мыслящий, умеющий передвигаться и даже что-то чувствовать, но – мертвец. Покойник. Существо, обитающее на грани между жизнью и смертью, днем и ночью, не принадлежащее никому и ничему.

Придерживаясь истинного изложения событий, надо признать – конечно, у Ловца имелся хозяин. Господин, сюзерен, работодатель – называйте, как хотите. Тот, с кем он когда-то заключил Договор, кому отдал свое имя в обмен на кое-какие, весьма сомнительные возможности и способности. Он не жалел о сделанном. Хозяин, конечно, не заслуживал наименования «добродетельного» или «милостивого», скорее, к нему подходило определение «справедливого, а потому безжалостного». Держась особняком от прочих творений, подобных ему, Господин иногда выполнял роль верховного судьи, разбираясь в запутанных спорах и кляузах. Про себя Ловец так его и называл – Господин Судья.

Следовательно, он сам выполнял при Судье обязанности ищейки, дознавателя и доверенного лица с правом выносить решения. Завидная должность, если вдуматься. И заодно позволяющая удовлетворять непреходящую тягу Ловца к копанию во всяческих архивах, летописях и отчетах в поисках крупиц ответов на давнишние загадки.

В общем, он пребывал вполне довольным собой и собственным существованием, если не считать нескольких мелких неурядиц, и внезапное приказание бросить все дела и немедленно – немедленно! – отправляться в расположенный где-то на краю света городишко Шадизар заставило его слегка удивиться.

Когда же он узнал, по какой причине ему предстоит навестить это сумбурное людское поселение, именуемое вдобавок Городом Воров, удивление переросло в тревогу. Он не слишком хорошо представлял, как будет действовать и с чего начнет, однако знал – чем быстрее он справится с поручением, тем лучше.

Ловец вошел в город незадолго до полудня. Вошел открыто, не предпринимая особенных попыток скрыть свою внешность, и даже приготовившись заплатить на воротах положенную мзду. Однако странник в пропыленном плаще и с тяжелым дубовым посохом не привлек ничьего внимания.

Горожан занимало нечто иное, и Ловец, миновав подвратную арку, остановился посмотреть. Любопытство всегда являлось одной из главнейших черт его характера. К тому же он почувствовал слабый знак присутствия кого-то из давних знакомых – не его знакомых, те давно в могилах – а знакомых Господина. Перебрав в памяти возможные места их пребывания, Ловец заключил, что никому из них делать в Шадизаре совершенно нечего. Даже Обманщик, помнится, удалился куда-то на Закат, к побережью.

Действо у ворот приобретало все больший размах. Озадаченный Ловец на всякий случай свернул в ближайший переулок и отыскал там подходящее местечко для наблюдения. Из отрывочных реплик и возмущенных криков он вывел объяснение происходящему: только что здесь обыскивали караван, принадлежащий гномской общине, и среди вполне законных и разрешенных к вывозу товаров обнаружилась масса вещей, похищенных за минувшую луну и до сих пор не найденных.

Старшина каравана – разумеется, гном, с черной бородой и крикливой золотой цепью на шее – не смог дать стражникам вразумительных объяснений по поводу столь внезапно найденного краденого добра. Гном, клану которого принадлежали задержанные повозки, улизнул, не пожелав беседовать ни со своими сородичами, ни с представителями людских властей. Его родственников и, видимо, сообщников задержали. Прибыл местный верховный страж закона, немедленно засыпав подчиненных распоряжениями – кое-какие из них звучали вполне толково.

После некоторого замешательства наконец приняли решение: наложить арест на часть фургонов и гномов, подозреваемых в грабежах, остальным карликам вернуться в свой квартал и известить тамошних старейшин о случившемся.

Три фургона, окруженных плотным кольцом стражников и зевак, заскрипели прочь от ворот, к центру города. Ловец, подумав, решил направиться за ними и заодно разузнать, каковы городские нравы.

Он надвинул капюшон поглубже – пусть принимают за обычного пилигрима или бродягу – нагнулся стряхнуть с плаща осевшую за время пути через степь желтоватую пыль… и замер в этой несколько нелепой позе.

Мимо него прорысил вороной конь в роскошной золотой сбруе, уносивший на спине всадника, весьма смахивавшего на благородного зингарского гранда. Всадника в широком, разлетающемся плаще – сверху черном, снизу алом.

– Ага, – невозмутимо произнес Ловец. Голос у него оказался низким и каким-то надсаженным, словно глотку забило шершавыми песчинками. – Вот кто к нам пожаловал.

Он выпрямился, перехватил посох поудобнее, и зашагал вслед за укатившими повозками и всадником на вороном жеребце. Теперь у него имелась подходящая добыча для выслеживания, хотя он немного опасался – как поступит всадник, если заметит его? Всадник, которого близкие знакомые предпочитают называть Забиякой, и Господин – не слишком большие друзья, но и не враги. Впрочем, Забияка считает врагом любого, кто рискнет возразить ему хоть полусловом, и не слишком уважает чужих слуг.

Фургоны пропетляли по шумным улицам Шадизара, закончив свое путешествие возле внушительного вида сооружения, чей архитектор явно вдохновлялся не лучшими образчиками общественных зданий Немедии – множество внушительных колонн, скульптур, фризов, барельефов и обрамленных резьбой широких окон. К сожалению, шедевр зодчества пребывал в довольно запущенном состоянии: облупленные стены, украшенные непритязательными надписями, расставшиеся с руками и носами аллегорические фигуры и наполовину обвалившийся широкий фриз, опоясывающий здание по периметру.

Процессия, обогнув каменного монстра, юркнула в расположенные сзади ворота. Охранявшая их стража производила довольно устрашающее впечатление. Пожалуй, это были первые встреченные Ловцом в Шадизаре охранники, которые не разгильдяйски относились к своим обязанностям. Впустив повозки, они сразу же захлопнули створки, оставив снаружи любопытствующих зрителей и скривившегося от досады Забияку.

– Ага, – повторил державшийся в отдалении человек – не то нищий, не то странствующий проповедник. Он никогда не отличался многословием – ни при жизни, ни теперь. Зато он умел замечать любые мелочи и, расположив их в надлежащем порядке, сделать далеко идущие выгоды. Утвреждали, будто Ловец способен проследить за каплей воды, вытекшей из родника в верховьях Хорота, до ее слияния с водами Закатного Океана, попутно успев раскрыть пару заговоров и перевести зашифрованную рукопись, написанную на одном из забытых диалектов стигийских городов-государств. Ловец не возражал.

Он следовал за Забиякой, подобно ожившей тени, а всадник на вороном коне отнюдь не собирался облегчать ему задачу. Мысленно Ловец порадовался тому, что не испытывает усталости, голода, жажды и жары.

Он терпеливо дожидался, пока Забияка навестит очередной трактир и закончит там свои переговоры. Ждал, пока зингарец расспросит каких-то подозрительных личностей, скармливая им за каждое полезное сведение медные и серебряные монетки. Дольше всего пришлось ждать, когда Забияка исчез за дверями роскошного заведения под названием «Алмазный водопад». Ловец слегка встревожился – не замечен ли соглядатай и не улизнул ли поднадзорный через черный ход. Однако Забияка появился на пороге, вскочил на своего черного зверя и помчался дальше. Как обычно, он не замечал иных прохожих и проезжих, и за ним оставался длинный след из перевернутых корзин, сбитых с ног горожан и несущихся в спину проклятий.

Забияка что-то разыскивал. Что-то или кого-то. Плел свою паутину, разбрасывал деньги, задавал вопросы, шел от одного человека к другому. Ловец неспешно плелся за ним, ни с кем не заговаривая, только всматриваясь и вслушиваясь.

К вечеру вороной жеребец доставил своего хозяина к воротам ничем не примечательного городского дома – в меру зажиточного, в меру охраняемого. Тут Забияку довольно долго продержали под дверями (Ловец ожидал небольшого скандала, но зингарец сумел обуздать свою вечную вспыльчивость) и только затем пригласили внутрь.

Ловец до темноты прогуливался вокруг дома, однако добыча пропала. Видимо, Забияку пригласили остаться переночевать, а может, согласно местным традициям, прирезали во время зашедшего слишком далеко спора (прирезали? Ха! Любой, даже косо посмотревший на Забияку, мигом очутится за пределами мира живых!) Ловец выбрал себе местечко под забором поуютнее, уселся и превратился в одного из городских нищих, ночующих на улице. Сна ему не требовалось, он просто хотел дождаться утра и посмотреть, каких успехов достигнет Забияка.

Он обдумал мысль о том, не перебраться ли через забор дома и не попытаться ли подслушать, о чем будут вестись разговоры. Пожалуй, не стоит. Может подняться шум и его наверняка учуют животные. Звери его терпеть не могли – ни домашние, ни дикие. Старались напасть или начинали истошно голосить. Их маленький умишко не вмещал представления о том, как мертвое может выдавать себя за живое. Ловец не испытывал за это к животным особой неприязни – такими уж они явились на свет. Иное дело, что мелкие существа – мыши, крысы, голуби, вороны, хорьки и прочие – не выдерживали даже соседства с ним. Попытки узнать природу этого свойства и избавиться от него пока оставались без результата.

К рассвету он привычно обнаружил неподалеку от себя с десяток трупиков взъерошенных воробьев и дохлого тощего котенка. Подобрал их и выкинул в ближайшую мусорную яму.

Мимо проходили люди – они увлеченно рассуждали о будущих казнях, которые совершались сегодня на одной из городских площадей. Ловец сидел неподвижной горкой грязного тряпья, выжидая, и его терпение вознаградилось: Забияка выехал из ворот в сопровождении нескольких человек и отправился вниз по улице. Судя по подобострастному поведению его спутников, зингарец уже успел завоевать себе определенный авторитет – своим нравом или деньгами.

Ловец задумчиво покивал укрытой капюшоном головой, поправил скрывавшую лицо повязку и решил, что Забияку можно пока оставить в покое. У него своих забот хватает.

Этим днем многим торговцам редкостями, особенно старинными рукописями и свитками, нанес визит человек в толстом коричневом плаще, таскавший с собой массивный дубовый посох. Незнакомец тщательно прятал лицо – то ли болел чем, то ли старался остаться неузнанным – щедро платил за ответы на свои вопросы, задаваемые хрипловатым, надтреснутым голосом, и, как заметили некоторые лавочники, от него пахло. Не сказать, чтобы неприятно – эдакий аромат чуть подвявшей корицы или слежавшейся кожи.

К вечеру Ловец понял, что на него взвалили почти невыполнимую задачу. Это придавало заданию дополнительный, азартный интерес. Еще он узнал несколько имен людей, к которым можно обратиться для ускорения поисков, однако ему посоветовали помнить в общении с этими людьми об осторожности и том, что обман здесь почитается за правило, а не за исключение.

В числе прочих ему назвали неких молодых людей – Хисса и его напарницу-приятельницу Кэрли. Говоривший заверял, что парочка, само собой, жуликоватая, но упорная и, если им как следует заплатить…

Хисс и Кэрли, как выяснил Ловец, жили где-то в квартале Нарикано и частенько посещали таверну «Цветок папируса», что находится неподалеку от самых больших книжных лавок Сахиля. Там они заключали договоры и обмывали удачные сделки.

Ловец отправился в торговый квартал Сахиль, и, проплутав по лабиринту переулков, отыскал нужный трактир. Хозяин подтвердил, что названные молодые люди сюда заходят, а последний раз наведывались дня три или четыре тому. Значит, скоро объявятся – тут для них оставлены кой-какие послания и плата за выполненную работу.

В «Цветке папируса» комнат не сдавали, однако Ловец убедил хозяина сделать исключение и разрешить ему поселиться в пристройке, где обычно хранились старые вещи и хозяйственное барахло. Убеждению весьма способствовали вынырнувшие из лохмотьев бродяги сверкающие кружочки.

Заполучив крышу над головой, Ловец решил, что пора браться за дело всерьез.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Воскрешения из мертвых

Воловья площадь, что лежит у стен городской тюрьмы Аль-Ронг, единодушно затаила дыхание ровно на десяток ударов сердца, чтобы потом столь же дружно и шумно выдохнуть. Стоявшие позади толкали соседей впереди, жадно выспрашивая, почему бойко катившаяся на накатанной дороге церемония публичного воздаяния за неправедные делишки прервана на самом захватывающем месте?

Ши зажмурился, когда топор палача начал опускаться, и приготовился услышать обычный сухой треск переламываемой человеческой кости и непременно следующий за этим вопль. Впрочем, с Малыша станется промолчать. Сила воли у него, видите ли. Железная выдержка, самообладание и прочие сомнительные достоинства варварского происхождения.

Лезвие с глухим стуком вонзилось в дерево, на расстоянии толщины кинжала справа от руки приговоренного. Палач и жертва с равным недоумением уставились сначала на глубоко увязнувший в Трухлявом Пне кусок железа, затем друг на друга. Экзекутор, Салдус по прозвищу Плешивец, исполнявший эту малопочтенную, но доходную обязанность полтора десятка лет и промахивавшийся только в давние времена зеленого ученичества, недоверчиво дотронулся до гладкой рукояти топора. Вне всякого сомнения, это оружие принадлежал ему, и он сам только что нанес удар – обычнейший, заурядный, не первый и не последний за этот день. Ворюга должен был лишиться кисти и освободить место для следующего наказуемого…

– Случайность! – рявкнул Рекифес, когда госпожа Клелия подарила ему более чем выразительный взгляд. – Руби, демон тебя возьми!

На этот раз Ши не стал зажмуриваться, но ощутил, как где-то между шестым и седьмым ребрами зарождается комок безудержного смеха. Клелия не спятила и не обманула. Неважно, как это у нее получалось, главное – получалось!

Топор с размаху воткнулся слева от вытянутой поперек колоды жилистой мальчишеской руки, казавшейся издалека очень тонкой. Салдус взмок под своей маской – мешком из черной дерюги. В рядах зевак неуверенно захихикали. Рекифес побагровел и зверем уставился на прекрасную Кассиану. Та невинно улыбнулась и с видом полнейшей покорности решениям судьбы пожала плечами.

Стоявший неподалеку от Компании старичок укоризненно покачал головой, однако ничего не сказал.

Темное облачко, на миг закрывшее солнце, заметили немногие – настолько всех увлекло действо на помосте у Трухлявого Пня. Однако привыкший замечать любые перемены Райгарх на миг оторвал взгляд от каменного возвышения, уделив капельку внимания небу, и в очередной раз проклял мир и его порождения.

Высоко над площадью болтался старый знакомый – Зубастый Пузырь. Существо изрядно подросло и приближалось размерами к крупной собаке, обзавелось дополнительными плесневелыми выступами, заменявшими ему глаза, и чем-то, отдаленно смахивающим на рыбий хвост, что совершенно не добавляло ему привлекательности. Буро-зеленоватый шар покачивался в горячем воздухе, с интересом рассматривая заполонившее площадь людское сборище и наверняка выбирая подходящую добычу для очередной закуски. Пока слухов о том, чтобы диковинное создание нападало на человека, не появлялось, но кто знает, какая идея способна осенить эту тварь?

Райгарх пронзительно свистнул. Предмет, то ли признав знакомый звук, то ли из любопытства провернулся раза два вокруг себя, высматривая, откуда доносится звучание и вскоре точно определив его источник. Асир молча погрозил витающему над головой созданию кулаком. Поняв намек, Пузырь издал сердитый треск, усиленно замахал хвостом и, покачиваясь, поплыл в сторону домов. Вышибала облегченно перевел дух – только вмешательства пузатого демона сейчас недоставало. Пусть катится по своим делам, дайте срок – дойдет очередь и до него.

Пузырь устроился возле здания казарм стражи и начал сноровисто объедать черепицу.

…Неколебимая уверенность господина верховного дознавателя внезапно покрылась большими и глубокими трещинами. Если распроклятый Плешивец промахнется в третий раз, и без того возбужденная толпа взбесится. Один из непреложных законов города: коли веревка не выдержит повешенного, или трижды пойдет мимо топор палача, или заест металлический ошейник-удавку – значит, богам не угодна смерть приговоренного. Рекифес не собирался допускать ничего подобного. Мальчишка получит причитающееся, назло этой расфуфыренной офирской вертихвостке, с ее сладкими улыбочками, телохранителями и шелками!

Рекифес пнул в брюхо заволновавшуюся кобылу и приблизился к самому краю помоста.

– Салдус, – негромко, но угрожающе окликнул он. – Салдус, что ты творишь, скотина? Нализался?

– Никак нет, ваша милость! – глазки палача преданно таращились на господина дознавателя. Смысл в этих глазках напрочь отсутствовал, но вином вроде не пахло. – Как можно! Счас я этого подлеца разделаю, не хуже, чем поросенка к обеду! Не извольте беспокоиться!

– Маленькое, но досадное упущение, – еле слышно прошептала госпожа Клелия, как бы невзначай крутанув сиявшее на указательном пальце правой руки золотое кольцо с крохотными сапфирами и жемчужинами. – Пожалуй, крохотный штрих добавит выразительности.

Тяжеленный топор с грохотом отсек край дубовой колоды и вонзился в доски настила. Плешивец нетвердо качнулся на ногах, взмахнул руками, налетев на своего помощника и едва не столкнув того с помоста. Рекифес похолодел и втянул носом воздух.

От Плешивца несло, как от разгромленной винной лавки.

Палач неуклюже сдернул с головы – облысевшей, как совершенно верно гласило его прозвище – черный колпак с прорезями для глаз и разразился дребезжащим, похожим на треск ломаемой жести, хихиканьем. Двое подручных шарахнулись от него, словно от прокаженного, и испуганно уставились на Рекифеса, ожидая приказаний.

Смешки в толпе усилились. В воздухе очертило дугу гнилое яблоко, разбившись рядом с колодой. Плешивец с преувеличенным тщанием попытался его поднять и грузно шлепнулся на корточки.

Позабытый всеми мальчишка-варвар медленно убрал руку с поверхности Гнилого Пня и огляделся. В его прищуренные глаза, только что напоминавшие холодные льдинки, возвращалась природная сообразительность, немедля давшая полезный совет: «Неважно, что стряслось, узнаешь потом. Беги! Доберись до края и спрыгни вниз».

– Мое воспитание, – с гордостью заметил Райгарх, увидев, как Малыш очень осторожно, не вставая с колен, перемещается к срезу помоста. – Ребятки, хватит ловить мух. Пошли, заберем парнишку, пока никто не очухался, и испаряемся.

Клелия, с гордостью обозрев дело рук своих, торжествующе улыбнулась. К сожалению, именно в этот момент исходивший яростью Рекифес узрел, как приговоренный пытается улизнуть с места казни и почти добился задуманного.

– Держите его! – взвыл господин дознаватель. – Эй, кто-нибудь!

Помощники окривевшего Плешивца, от души наслаждавшегося состоянием внезапно налетевшего опьянения, сорвались с места, загребли предприимчивую жертву и поволокли обратно. Мальчишка внезапно выгнулся, заехал одному из удерживавших его людей ногой под дых и попытался отделаться от второго. На помощь опешившим подручным Салдуса пришли гвардейцы из тюремной стражи, и вскоре нарушенная Плешивцем благостная картина восстановилась. Только теперь мальчишку на колоде пришлось удерживать троим – он отбивался и рычал, словно пойманное сетью животное.

Госпожа Кассиана, уверенная в том, что представление окончено, не успела ничего предпринять.

Топор перешел к помощнику экзекутора, державшему оружие так, будто оно угрожало вырваться и удрать.

– Бей! – взбешенно прошипел Рекифес. – Бей, если не хочешь остаток жизни выносить помойные ведра в Аль-Ронге!

– Зако-он!..

Обычно голос Ши Шелама ничем не отличался от голосов тысяч обычных людей, но обладал полезной способностью в тревожные моменты в точности уподобляться чему-то среднему между надрывным ревом боевой аквилонской трубы, воем взбесившейся собаки и истошным кличем одержимого похотью осла. Сегодня настал именно такой день, но Ши потом так и не смог вспомнить, в какой миг его посетила мысль сослаться на Закон Шадизара. Идея оказалась верной и, уподобясь стреле, вошла точно в центр мишени.

– Закон! – сообразительно завизжали рядом. Кажется, Джай. – Закон Трех Ударов!

Трясущийся то ли от страха, то ли от сознания важности момента подручный Плешивца вцепился в рукоятку топора, с усилием вытащил его из щели между досками и озадаченно покосился на Рекифеса. Воспитанник палача знал городские традиции не хуже любого иного обывателя. Три удара, не затронувших приговоренного – это знак богов, помилование, окончательное и бесповоротное. Закон Трех Ударов не записан на пергаменте, не внесен в официальные своды, однако не оспаривается судьями и жрецами. Он просто выполняется, и горе тому, кто попробует его нарушить. Подручному Салдуса, мечтавшему занять когда-нибудь место наставника, совершенно не хотелось стать первым, кто попытался не подчиниться обычаям.

Вопли и требования соблюдения Закона крепли, разбегаясь по Воловьей площади и вновь приливом ударяясь в начавшие ощутимо подрагивать помосты. Гнедая кобыла Рекифеса сделала свечку, едва не сбросив всадника. Клелия предусмотрительно юркнула обратно в паланкин, где сидела чуточку испуганная и восхищенная разворачивающимся зрелищем Лиа.

– Ты рубить будешь или нет? – это вдруг заговорил приговоренный, прекративший барахтаться и свирепо уставившийся на своего неудачливого палача. Конану в самом деле надоела эта кутерьма, и на смену полнейшему отсутствию чувств пришло растущее раздражение. Казнить – так казнить, а морочить голову зачем?

От неожиданности начинающий экзекутор неуклюже махнул топором, целясь неизвестно куда. Стражники, удерживавшие мальчишку, отпрянули, опасаясь получить отточенным лезвием по рукам.

Оружие блеснуло на солнце, бессильно ткнулось в колоду и, не зацепившись, упало. Плешивец громко и оскорбительно заржал, все-таки свалившись с края возвышения и приземлившись прямо под ноги Рекифесовой лошади. Там он уселся по-жабьи и захныкал, причитая: «Пятнадцать годочков тружусь… Как есть пятнадцать… Самому Гарпалу Божьей Каре голову рубил… С одного замаха… И этого, как его… Нейда Ястребка холостил – чик, и готово!.. А теперь что? Что, я вас спрашиваю?..»

Подросток-варвар озадаченно уставился на свою кисть. Возле запястья появилась набухающая кровью длинная неглубокая царапина. Он по привычке слизнул выступившие капли языком и мимолетно задумался – сколько еще ему предстоит тут околачиваться? Может, наказание уже считается законченным?

* * *

Площадь выла, голосила, кидалась в стражников булыжниками и тухлыми фруктами, поминала Закон, проклинала, требовала, клокотала и добилась-таки своего.

– Сгинь, – сквозь зубы выдавил Рекифес, здраво рассудив, что искушать судьбу дальше просто опасно. – Сгинь немедленно! Чтоб глаза мои больше тебя никогда в жизни не видели! Ну!

Второй раз повторять не пришлось. Мальчишка задержался только на мгновение, чтобы пристально взглянуть на верховного дознавателя славного и шумного города Шадизара. Взглянуть так, что Рекифеса прошиб мороз – ушедший от расплаты ворюга словно старался запомнить каждую черточку, каждую примету дознавателя. Запомнить, само собой, не для того, чтобы испытывать надлежащую благодарность.

Спустя еще один удар сердца подросток, чьего имени или прозвища Рекифес так и не запомнил, растворился среди орущей толпы, с готовностью принявшей его в себя.

– Прекратить экзекуции! – распорядился дознаватель, с трудом удерживая гарцевавшую на крохотном пятачке свободного пространства кобылу и обращаясь к стражникам. – Всех, кого не успели наказать – запихайте обратно в Аль-Ронг! Толпу разогнать! Быстро, быстро, пока не началось бунта или еще чего!

Он попытался разглядеть паланкин госпожи Кассианы, по чьей милости началась эта свистопляска, но офирская графиня со своими цепными псами благоразумно исчезла. Остался только сидевший на утоптанной земле Плешивец, горестно раскачивавшийся из стороны в сторону и подвывавший.

– А ты можешь катиться куда угодно! – мстительно сообщил бывшему палачу Рекифес и стегнул лошадь поводьями, торопясь убраться с Воловьей площади, грозившей вот-вот превратиться в закипающий котел.

Носилки госпожи Клелии благополучно избежали возможных бедствий и сейчас направлялись к выходу с площади. Правда, в толкучке Рейф упустил из виду Ши и его спутников – прихватив чудом избежавшего близкого знакомства с правосудием Малыша, компания буквально растворилась в воздухе. Рейф мысленно выругал себя за допущенную ошибку, велел погонщику мулов придержать животных, пропуская устремляющуюся мимо группку решительно настроенных типов, подогретых как нынешним зрелищем, так и содержимым гулявшего по рукам бурдюка… и тут рядом с носилками возник благостного вида старичок. Вроде не попрошайка, но и не зажиточный горожанин. Так, мелкий лавочник, отошедший от дел, неугомонный сплетник из числа тех, что знают все о всех и вечно лезут не в свои дела.

Завидев его, Клелия попыталась рывком задернуть полуоткрытые занавески, но достигла того, что оборвала часть кожаных полотнищ с колец. Рейф изумленно приподнял бровь – его решительная хозяйка выглядела если не откровенно напуганной, то старательно скрывающей таковое чувство. Он указал на старика и вопросительно наклонил голову: «Прогнать?»

«Нет», – жестом ответила госпожа Кассиана и с плохо скрываемой неприязнью взглянула на безобидного старого сморчка.

– Дражайшая моя леди! – обрадованно закудахтал тот. – По-прежнему прекрасна, добродетельна и полна стремления заступиться за невиновного! А позвольте узнать, неужто сей прогнивший насквозь городок добился звания самого посещаемого местечка? Теперь модно проводить лето не на Полуденном Побережье?

– Почтеннейший и умудреннейший годами месьор Эпиналь! – Клелия сумела взять себя в руки и ее голос по скрытой язвительности ничем не уступал фальцету старичка. – Сколь радостно встретить в этом убогом местечке человека, который всегда славился своим пристрастием к…

Лиа не удержалась и фыркнула: слишком уж непривычно выглядела госпожа Клелия, изъясняющаяся в напыщенном стиле куртуазных представлений. Кассиана и старикан, поименованный аквилонским имечком Эпиналь, наградили ее одинаково неодобрительными взглядами. Струхнувшая Лиа поспешно укрылась под шалью, сделав вид, будто ее здесь нет.

– Чем обязана? – сердито осведомилась госпожа Клелия, переходя на обычный человеческий язык. – Опять выслеживаешь и вынюхиваешь?

– Напраслину изволите возводить, моя красавица, – ничуть не обидевшись, проскрипел Эпиналь. – Мне ж немного надо на старости лет, всего лишь засвидетельствовать свое безмерное почтение вашей несравненной особе… Куда нам, старикам, угнаться за молодыми, хе-хе…

– Короче! – тоном прожженной мегеры потребовала Клелия.

– Мальчика зачем вытащила? – словно обвинитель в суде, жестко спросил Эпиналь. Госпожа Кассиана надменно вздернула голову и не ответила. – Опять за свое? Сколько раз говорили-переговаривали: пусть судьба решает!

– Чихала я на судьбу и ваши приказы, – отчетливо и зло произнесла женщина.

– Ладно, – похоже, Эпиналь ожидал именно такого ответа. Он немного потоптался возле носилок и уже спокойнее попросил:

– По старой памяти, не откажи в ответе – не знаешь, почему этим летом всех сюда потянуло?

– Всех – это кого? – настороженно, но миролюбиво уточнила Клелия.

– Лично я видел Забияку и его вечную содержанку, – с оттенком презрения сообщил Эпиналь. Кассиана недоуменно сдвинула тонкие брови. – Обманщика не считаю, теперь вот ты… И, как мне показалось, однажды мимо меня на улице мелькнул Ловец. Впрочем, я мог обознаться – глаза уже не те, что раньше…

– Не прибедняйся, – Клелия в задумчивости переплела пальцы. – Странно… В самом деле чрезвычайно странно. Если сказанное – правда, благодарю.

– Сама-то что тут поделываешь? – вклинился в ее раздумья бодрый старикан.

– Проникаюсь глубиной падения здешних нравов, – невесело отшутилась женщина. Поразмыслила и нехотя уточнила: – В основном – на постоялом дворе «Рубиновая лоза».

– Ага, – понимающе кивнул Эпиналь и потихоньку попятился. – Я запомню, – он ухмыльнулся, став похожим на дружелюбную старую черепаху, и негромко сказал: – Ты, ежели увидишь… Сама знаешь, кого… передавай ему от меня привет. Скажи – я не сержусь. В конце концов, он такой, какой есть, а я, признаться, тогда погорячился. Скажешь? А то нехорошо как-то получается…

Клелия снисходительно дернула углом тщательно подкрашенных губ и кивнула Рейфу, приказывая двигаться вперед. Мулы застучали высокими копытцами, паланкин, раскачиваясь, как лодка на слабой зыби, поплыл к выходу с быстро пустеющей площади.

Старый Эпиналь смотрел на удаляющиеся носилки со смешанным выражением – точно ему хотелось их догнать и сказать нечто важное. Он даже сделал один крохотный шажок, но упрямо тряхнул редкой бороденкой и заковылял в противоположном направлении.

Плешивец Салдус сидел на прежнем месте, страдая от нахлынувшего похмелья и осознания того, что он изгнан с должности при самых наипозорнейших для репутации обстоятельствах. Эпиналь сочувствующе посмотрел на него, вздохнул и постучал бывшего заплечных дел мастера по спине:

– Плохи дела, дружок?

– Угу, – всхлипнул Салдус, раздираемый жестоким приступом жалости к самому себе.

– Все пропало, все потеряно? – продолжил старик. Ответное «угу» утонуло в малоразборчивых причитаниях. – Ну, коли все пропало, чего ж тут сидеть? Пойдем-ка мы с тобой, прогуляемся по славному городку, авось, отыщем чего полезного…

– Угу, – более обрадованно откликнулся Плешивец, тщетно стараясь встать. С помощью Эпиналя ему удалось совершить сей подвиг, и, поддерживаемый говорливым стариком, рассчитанный палач побрел неведомо куда.

Возле начала улицы паланкин Клелии снова задержался – теперь возле него объявился Ши, словно из-под земли выскочил. Воришка ухмылялся от уха до уха.

– Остальные убежали, – весело доложил он. – Нас оставили дожидаться вшей светлости.

– Я вижу только тебя, – Клелия невольно улыбнулась. Вместо ответа Ши ткнул большим пальцем за спину. Из совершенно неприметной выемки в стене дома возник Хисс.

– Только к нам нельзя с таким эскортом, – вежливо сказал он. Рейф грозно фыркнул и многозначительно постучал пальцами по луке седла, однако смутить мошенника не удалось. – Между нами заключен договор, значит вы – наша гостья. Если хотите, возьмите с собой одного-двух человек, но являться с целой армией…

– Хотя бы доехать до соседней улицы можно? – нарочито жалобным голоском поинтересовалась Клелия. – Обещаю, потом пойду пешком!

Ши и Хисс переглянулись.

– Ладно, – быстро согласился Ши.

Маленький кортеж загромыхал по пыльным улицам, наполненными обрывками слухов о действе на Воловьей площади. Как водится, сплетни обрастали ворохом неправдоподобнейших, но весьма живописных и будоражащих воображение подробностей. К вечеру описание событий возле Аль-Ронга приобретет вид новосложенной легенды, а через год превратиться в очередное городское сказание.

У начала Старой Лестницы мулы остановились.

– Подняться вверх, оттуда рукой подать, – обнадеживающе сказал Ши. – Вы не бойтесь, мы вообще-то люди мирные, зря никого не убиваем…

– Ши, – укоризненно перебил приятеля Хисс. – Кончай молотить языком о зубы.

Воришка обиженно замолчал – на целых двадцать ударов сердца, пока Клелия выбиралась из паланкина и с явным интересом озиралась вокруг, изучая глинобитные и саманные домики за глухими заборами, пожухшие от яростного солнца деревья в крошечных садиках, и пересохшие канавки вдоль утоптанной мостовой.

– Госпожа! – отчаянно воззвала Лиа, высовываясь из-за кожаных занавесок. – А как же я? Пожалуйста, пожалуйста, возьмите меня с собой!

– Да что тебе там делать? – Клелия слегка оторопела, удивленно глядя на служанку.

– Я… я хочу посмотреть… – пролепетала окончательно смутившаяся Лиа.

– Не было печали, – вполголоса буркнул Рейф. – Госпожа, доставить ее домой, а потом вернуться за вами?

– Нет, – рассудила Клелия и обернулась к Хиссу и Ши, с нескрываемым удовольствием наблюдавшим за маленькой сценкой. – Месьоры грабители, вы возьмете на себя труд присмотреть за этой не в меру любознательной особой?

– Разумеется, – первым ответил Хисс. Ши украдкой ухмыльнулся, когда рыжий мошенник с несвойственной ему галантностью помог девушке покинуть носилки, и решил, что об этом нужно непременно рассказать Кэрли. Будет забавно глянуть, как она воспримет такие новости о своем дружке.

Трое мужчин и две женщины начали подъем по скрипучим ступенькам Старой лестницы. Паланкин и трое его сопровождающих двинулись вниз по улице, разыскивая подходящий кабачок, дабы скоротать там время в ожидании возращения хозяйки.

* * *

– Мне очень жаль, но сегодня я не смогу никого принять. Пусть идут к Алиталии, она тоже неплохо гадает. Лорна, правда, мне даже говорить трудно…

– Вообще-то я не Лорна и пришла не за предсказанием.

Услышав незнакомый голос, Феруза растерянно обернулась. За сегодняшнее утро она успела несколько раз заглянуть в глубину бездонного провала под названием Отчаяние – когда ей казалось, что слова лекаря Шанталя сбылись и Аластор перестал дышать, поплакала над тяжкой судьбой Малыша, потом над своей собственной, а теперь время от времени дергала себя за локон, чтобы заставить уплывающее сознание вернуться и снова повторять одни и те же незамысловатые действия. Взять быстро теряющую в духоте влагу тряпку, намочить ее в ведре с тающими кусочками льда, разложить на иссохшем до пергаментной тонкости лбу человека, кажущегося мертвым, наклониться, взять из стопки новый лоскут, намочить… Феруза догадывалась, что толку от ее трудов – чуть, но надеялась, что там, за запертыми дверями своего сознания, Аластор чувствует ее присутствие.

Стоявшая в дверях женщина выглядела так, как, по мнению туранки, должны выглядеть очень богатые дамы с Заката. Взгляд ее выражал положенное в данной ситуации сочувствие и, что мимолетно поразило Ферузу, оно представлялось неподдельным.

– Это госпожа Клелия Кассиана, – в комнату сунулся Джай. – Она хочет повидать Аластора.

– Вот он, – Феруза спокойно указала на неподвижно лежащего на постели человека, накрытого мокрой простыней. – Только вряд ли он сможет поддерживать разговор.

– Это неважно, – мягко сказала Клелия. – Я приехала издалека, дабы повидать своего давнего друга, и я это сделаю, – она вошла в комнату, встав за спиной гадалки. – Феруза ат'Джебеларик, так тебя зовут? Могу я попросить тебя выйти? Ненадолго. Кстати, там вернулся один из твоих друзей. Думаю, ты обрадуешься, увидев его.

– Кто? – не поняла Феруза и на всякий случай вцепилась в край постели. Эта женщина называла Аластора своим давним другом и хотела ее выгнать – других мыслей в уставшей и опустошенной голове предсказательницы не оставалось.

– Малыш, – шепотом пояснил Джай. – Он вывернулся. Везучий, как не знаю кто…

– Малыш? – повторила туранка. Это прозвище заставило шевельнуться какие-то неприятные воспоминания.

– Он самый, – подтвердил Джейвар и, войдя, мягко, но решительно заставил девушку встать. – Пойдем-ка со мной, в самом деле. Ты что-нибудь ела? Не волнуйся, ничего страшного без тебя не случится. С Альсом посидит госпожа Кассиана.

Уговорами и легкими подталкиваниями он вывел слабо сопротивлявшуюся Ферузу в коридор, где ее поджидала Лорна. Вернулся, вопросительно глянул на Клелию. Конечно, за офирку ручались Хисс и Ши Шелам, но слабо верится, чтобы такая женщина тратила время и деньги на поиск в Шадизаре давнего дружка.

– Все будет хорошо, – пообещала золотоволосая красавица. – Идите. Спасибо, что помогли. Присмотрите за этой девочкой, Ферузой, ладно? Как только я закончу, я спущусь вниз.

Джай озадаченно поскреб в затылке, кивнул, не придумав, чего сказать, и вышел, плотно затворив за собой дверь. Странные нынче пошли времена… Как офирская графиня (если верить Ши) могла бы оказаться в таком месте, как «Уютная нора»? И что ей нужно от Аластора? Привела с собой мрачного громилу под стать Райгарху и какую-то вертихвостку, только и знающую, что строить глазки всем подряд.

Оставшись в одиночестве, Клелия прошлась по комнате – три шага поперек, четыре вдоль. Выглянула в окно – внизу шелестел приличных размеров для здешнего удушающе-знойного лета ухоженный садик. Озадаченно посмотрела в сторону нужника – Клелии, в этой неприметной пристройке на дворе, что-то показалось крайне подозрительным и небезопасным. Боязливо потрогала висящий на стене эсток – длинное синеватое лезвие, сплетенная из кованых веток и листьев чашка гарды. Как ее угораздило очутиться в этом местечке? Обитатели «Норы» ей нравились, хотя она предпочла бы не иметь с ними близких отношений. Они, наверное, хорошие исполнители – сообразительные, предприимчивые и надежные. И эта девочка, новая подружка Аластора – очень даже ничего. Не только хорошенькая, но, похоже, умненькая. Он что, наконец-то обзавелся вкусом? Имечко себе какое подобрал – Дурной Глаз… Ему идет. Но как же он позволил проделать с собой такое? Какие призраки прошлого догнали его на сей раз?

Она неторопливо сняла с пальцев многочисленные перстни, сложив их блестящей горкой на столе. Осторожно сняла накрывавшую человека простыню – чуть влажную, со следами крови, свернула ее и совершенно не по-женски присвистнула. Похоже, она успела на редкость вовремя. День-два, и этот прирожденный авантюрист точно бы простился с жизнью – слишком далеко он ушел по темным дорогам, ведущим лишь в одну сторону.

Госпожа Клелия быстро пошевелила в воздухе пальцами, разминая их, грустно улыбнулась каким-то своим мыслям, и присела в изголовье кровати. Ее узкие ладони плотно прижались к вискам Аластора, а лицо приобрело бесстрастно-отсутствующее выражение, став похожим на лик прекрасной древней статуи. Она сидела неподвижно, ничего, в общем-то, не делая, но находившаяся в общем зале Феруза вдруг вздрогнула и пристально посмотрела на потолок.

– Ты чего? – встревожилась Лорна.

– Ничего, – тихо отозвалась туранка. Она выглядела слегка ожившей, воспрявшей духом, и даже проявляла слабый интерес к красочному повествованию Ши о событиях на Воловьей площади. – Показалось. Что случилось дальше?

Наверху Клелия Кассиана на мгновение зажмурилась и рывком развела сложенные ковшиками ладони в сторону. Потом с некоторым усилием поднялась, пересела на место Ферузы – низкий раскладной стульчик – позаимствовала чистый лоскут, смочила водой и вытерла лицо. Она сделала, что могла. Оставалось только ждать.

Спустя некоторое время – Ши Шелам как раз дошел до описания перепалки Рекифеса и госпожи Клелии – пепельно-серая кожа Аластора начала медленно приобретать свой обычный цвет. Чуть изогнутые на концах ресницы затрепетали, он вдруг судорожно закашлялся, по-прежнему не приходя в сознание.

Женщина сердито нахмурилась и вполголоса пробормотала:

– Да помоги же мне! Я не могу вытаскивать обратно в этот бренный мир того, кто не хочет жить! Руку! Дай мне руку, балбес!

Лежавшая бесчувственным сплетением костей, мышц и высохшей кожи рука взметнулась так неожиданно, что Клелия вначале отпрянула, и только затем поспешно вытянула навстречу свою кисть. Ладони соприкоснулись, и, наблюдай за странным действом, похожим на забытый ритуал или обряд, посвященный неведомым божествам, кто-то еще, он бы наверняка заметил быструю теплую искорку, проскочившую между двух человеческих рук.

Золотой огонек мелькнул и пропал, Аластор глубоко вздохнул и открыл глаза – слегка затуманенные, как у человека, проснувшегося после хорошей гулянки и плохо соображающего, кто он и где находится. Покосился влево-вправо, узнавая знакомую обстановку. Наконец зацепился взглядом за Клелию, сидевшую с весьма неодобрительным видом, и озадаченно прищурился, точно пытался вспомнить, кого видит перед собой.

– Кх… Клелия?

– Она самая, – сердито ответила госпожа Кассиана. – Кто еще помчится на край света узнавать, какие новые неприятности ты собрал на свою голову? Ответь-ка мне, только честно – ты нарочно калечишься, чтобы обратить на себя внимание? Кстати, мои поздравления: твоя новая симпатия очень мила и весьма озабочена твоим спасением. Не понимаю, зачем ей это нужно? Неужто во всем городе не нашлось более достойного человека?

– Клелия, будь добра, не язви. Без тебя плохо, – Аластор осторожно шевельнулся и взвыл. – Ой-е… Ну что ты сидишь и смотришь?! Издеваешься, да?

– Лежи тихо, – буркнула Клелия, однако под ее напускной строгостью проглянуло нечто иное, что связывает чопорную старшую сестру и непутевого младшего братца. – Не ерзай и потерпи. В конце концов, ты вполне можешь сам себе помочь. Я тебе не нянька, забыл?

– Ты мой лучший друг и самая большая беда моей жизни, – с легкой ехидцей отозвался Аластор. Прикрыл глаза, словно прислушиваясь к звучащим вдалеке голосам, встряхнулся, помотав спутанной шевелюрой, и облегченно пробормотал: – Как приятно быть живым… Эти маленькие мерзавцы ответят за каждое сломанное ребро, за каждый пинок и в особенности – за мое извалянное в грязи честолюбие…

– С кем повздорил на сей раз? – сдержанно полюбопытствовала Клелия. – До меня дошел слух, что ты вызвал неудовольствие в здешней общине гномов…

– Умхийд, – нехотя признался Аластор. Скрывая мимолетное замешательство, взломщик свесился с кровати, перебирая стоявшие на полу кувшины. К его величайшему огорчению, они оказались наполнены водой. Подхватив самый большой, он жадно начал пить, но подавился и раскашлялся, расплескивая жидкость с полурастаявшими кусочками льда.

– Ах, вот в чем дело, – нежнейшим голоском проворковала Клелия. – Ожерелье гномов! Удивительно, почему они тебя сразу не прикончили?

– Рассчитывали, что смогут узнать, куда я его запрятал, – буркнул Аластор. Госпожа Кассиана откровенно рассмеялась. – Не вижу ничего веселого! И, кстати, я здорово сомневаюсь в том, чтобы тебя привела сюда память о старой дружбе. Ты ничего не делаешь просто так, да, Клелия?

– Конечно, – построжав, ответила женщина. – Поэтому, прежде чем ты напьешься вусмерть, празднуя свое воскрешение из мертвых и возвращение вашего общего дружка…

– Какого дружка? – не понял Аластор.

– Сам узнаешь, – не позволила перебить ее Клелия. – Я приехала, чтобы задать кой-какие вопросы. И не пытайся увильнуть – ты мой должник и сам это понимаешь.

– Почему ты всегда оказываешься права? – уныло вопросил взломщик, усаживаясь и обхватывая колени руками. – Так что стряслось?

– Меня обокрали, – траурным голосом произнесла госпожа Кассиана. Аластор восторженно хрюкнул и взглядом потребовал продолжения. – Хочешь полюбоваться, какую вещицу грабители оставили на память о себе?

Она запустила два пальца в висевшую на поясе сумочку из золотых нитей и брезгливо извлекла оттуда какой-то маленький, тускло блестящий предмет, швырнув его Аластору. Взломщик поднял его, поднеся к падающему из распахнутого окна потоку солнечных лучей – грубовато отлитое, серебряное изображение пяти ключей, висящих на одном кольце.

– Воровской талисман, – задумчиво проговорил он. – Три четверти жителей Шадизара таскают с собой подобные игрушки, веря, будто они проносят удачу.

– Без тебя знаю, что это такое! – огрызнулась Клелия. – Но я хотела бы понять, кто и каким образом умудрился проникнуть ко мне в сокровищницу!

– В какую именно? – иронично уточнил Аластор. – Если мне не изменяет память, у тебя по меньшей мере три замка, четыре загородных имения, с десяток домов по городам Офира и каждый из них просто нашпигован драгоценной чепухой, – он состроил невинную физиономию и вкрадчиво произнес: – Не говоря о том хранилище ценностей, которое всегда с тобой…

– Сокровищницу, – очень тихо и внушительно повторила госпожа Кассиана, наклоняясь вперед. – Ты отлично догадываешься, о чем я говорю.

– Вот как? – Аластор сузил глаза и нехорошо справился: – Значит, ты решила, что это моя вина? Невысоко же твое мнение обо мне, Клелия Кассиана, графиня диа Лаурин! Или, чтобы пробиться сквозь стену недоверия и подозрений, мне назвать тебя настоящим именем? Как в старые добрые времена?

– Мнение невысоко потому, что я знаю тебя, – невозмутимо отпарировала женщина. – Знаю, что любая запертая дверь и любой хитроумный замок бросают тебе вызов. Знаю, что для тебя не имеет значения блеск похищенного и его цена, ибо ты полагаешь важнее всего те усилия, ту хитрость и те старания, которые придется приложить, дабы добиться своего. Ты тщеславный человек, Аластор, но не стяжатель. Просто ты стремишься быть лучшим. Я помню данную тобой клятву – похитить то, что мы почитаем самым ценным. Помню я – вскоре припомнят и другие. Они уже здесь. Старый Эпиналь в городе, Забияка… Правда, теперь у него новый облик – ни за что не узнаешь…

– Забияка? – ахнул Аластор. – Только его мне не хватало!

– Наверняка явятся и другие. Кто знает, может они пришли задать те же самые вопросы?

– Им я отвечу, как тебе, – Аластор надменно выпрямился, блеснув непроницаемо-черными глазами, – это не моих рук дело. Но я догадываюсь, кто мог совершить подобное. И займусь ими, обещаю.

– Чего стоят твои обещания, – сварливо и одновременно ласково ответила Клелия. – Ладно, я верю или постараюсь поверить. Однако ты должен понять мою тревогу – пропало зеркало. То самое, мое любимое и лучше всего сделанное. Думаю, оно затерялось где-то в городе. Твои новые друзья не могли бы сделать одолжение и попытаться разыскать его?

– Хисс и Кэрли, – не задумываясь, сказал Аластор. – Дай им две сотни золотых, они отыщут тебе что угодно, если вещь осталась в Шадизаре. Или обратись к Малышу – он хоть и производит впечатление первозданной наивности, совсем не глуп.

– Я знаю, – кивнула госпожа Кассиана.

– Откуда?

– Имела счастье познакомиться и убедиться, – женщина лукаво улыбнулась и поднялась. – Признаться, я рада, что отыскала тебя и поговорила. Между прочим, я живу в гостинице «Рубиновая лоза». Навести меня, если захочешь – поболтаем о прошлых деньках. Или тебя, как обычно, заботит только день сегодняшний, точнее, обитающая в этом дне рыженькая девица?

– Она заботит меня уже третью луну, – с коротким смешком признался Аластор.

– И как?

– Ты будешь смеяться, но пока никак…

– Старая история повторяется на новый лад, – Клелия подошла к дверям, обернулась и негромко, печально сказала: – Мы редко в этом признаемся, но нам так хочется, чтобы нас любили ради нас самих, правда? Я скажу этой девочке, что ты пропадаешь в одиночестве. Она наверняка пожелает развеять твою тоску. Будь с ней помягче – она того стоит.

Клелия вышла, махнув на прощание складками длинного белого с золотом одеяния. Аластор проводил ее взглядом, в котором в равной степени смешивались признательность, легкая грусть и восхищение, запустил пальцы в волосы и погрузился в непривычное для него состояние тягостных размышлений. Клелия принесла дурные новости. Она сама не догадывается, настолько дурные. Надо было подробнее расспросить, кого именно из их давнего сообщества заклятых друзей она встретила в городе и при каких обстоятельствах… Где это ее угораздило познакомится с Малышом? Но самое главное – как ему самому удалось покинуть Чамган и возвратиться в «Нору»? Неужели его приятели добились невозможного?

* * *

Раздумья сидевшего на постели взломщика нарушил осторожный стук закрывающейся двери. Аластор поднял голову, обнаружив, что на него смотрит незнакомая женщина и слегка удивившись. Светло-рыжие локоны падали на алое, расшитое золотыми цветами платье из дорогого туранского бархата. Эта особа выглядела в обшарпанной трактирной комнатушке столь же неуместно, как плакальщица на свадьбе.

– Она сказала… – заговорила незнакомка чуть дрожащим голосом Ферузы. Сбилась, растерянно замолчала, и Аластор, не без справедливости утверждавший, что способен найти общий язык с любой особой женского пола, вдруг понял – скажи он хоть слово, Феруза испугается и не скоро решится повторить свой поступок. Может быть, она не сделает этого шага никогда. Собравшись с духом, девушка несмело продолжила: – Что ты не умрешь и что… что нельзя бесконечно убегать от своей судьбы. И что тебе нравится красный цвет.

«Клелия! – негодующий мысленный вопль настиг золотоволосую величественную блондинку с неотвратимостью падающего на добычу охотничьего сокола. – Клелия, что за привычка вечно устраивать чужие судьбы? Мы сами разберемся!»

«Вы сами год будете вздыхать, ходя вокруг да около, – покровительственно усмехнулась про себя Клелия. – Будь умницей. Не разочаровывай девочку».

– Вот я и пришла, – растерянно закончила Феруза.

– Потому что Клелия сказала? – мягко спросил Аластор.

– Потому что сама захотела, – тихо, но решительно ответила туранка, глядя в пол. – Всегда полагала: как глупы девицы, которые приходили ко мне и ревели в три ручья, утверждая – ой, без него жить не могу! Найди, верни! Когда ты пропал всего на три дня, мне стало страшно – вдруг я больше тебя не увижу?

– Я здесь, – их разделяло всего три шага скрипучего пола, и пройти эти шаги оказалось легче легкого. – И больше никогда не стану исчезать без предупреждения.

– Станешь, – предсказательница отчаянно хлюпнула носом. – За тобой всегда будут тянуться какие-то тайны, старые враги, новые враги, подозрительные знакомые, долги, темные делишки… Только это не имеет никакого значения.

– Не имеет, – на редкость покладисто согласился Аластор. Сейчас он бы с радостью согласился с чем угодно.

– А я целоваться не умею, – обезоруживающе призналась Феруза, наконец-то поднимая взгляд, и застенчиво хихикнула. – Знаешь, я сидела и думала – эта госпожа, Клелия, она такая красивая, умная, знатная… Вдруг ты захочешь уйти с ней?

Снизу, из обеденной залы, донесся грохот, всплеск дружного хохота и залихватское бренчание струн виолы, немедля заглушенное разноголосым ревом, в котором отчетливо выделялся хмельной рык Райгарха.

– Мы – я и Клелия – однажды попробовали жить вместе, – Аластор протянул руку, дотронулся до плеча девушки и очень медленно привлек ее к себе. – Ничего не вышло, поэтому мы решили остаться друзьями. Клелия добрейшая женщина с золотой душой, но, к сожалению, чрезмерно упрямая, – он наклонил голову, бережно притронувшись к полуоткрытым губам Ферузы. Они оказались такими, как он всегда представлял – теплыми, чуть влажными, с неповторимым привкусом диких яблок.

Опытная в сотне иных вещей, гадалка поначалу стояла неподвижно, приноравливаясь к новым впечатлениям, и не сразу начала отвечать – неуверенно, боясь самой себя. Понадобилась целая вечность, чтобы убедить девушку в том, что никто не заставляет ее делать того, чего ей не хочется, и другая – пока она отважилась на первое робкое объятие.

Впрочем, предсказательница оказалась способной ученицей, быстро уловив, насколько сладкими могут быть поцелуи и какими возбуждающими – прикосновения. Когда Аластор украдкой распустил крепко завязанные шнурки на спине ее платья, стягивая ворох шелестящей ткани вниз, Феруза тихонько рассмеялась и сама подтолкнула его к постели. Они упали, превратившись в неразборчиво шепчущее, постанывающее, тихо вскрикивающее существо, мечущееся на скомканных простынях, и, наконец, замершее перед последним броском – туда, в темную, зовущую бездну.

«И ты в очередной раз потерял голову, – в комнате давно сгустились сумерки, но Феруза не обращала на это внимания, а Аластор с рождения хорошо видел в темноте. – Причем, надо признать, всерьез и надолго. Она мне нужна. Может, я совершаю очередную ошибку, но в конце-то концов! Неужели я не заслужил краткого отдыха от одиночества? Феруза, Феруза, что мы натворили…»

Он нежно провел ладонью по лицу вытянувшейся под ним девушки, убирая рассыпавшиеся густые пряди. В отличие от многих женщин, Феруза не закрывала глаз – слегка расширившиеся зрачки смотрели пристально, даже немного пугающе.

– Да, – беззвучно произнесла она, расслабляясь, и Аластор нетерпеливым рывком подался вперед, забывая обо всем, ибо в мире действительно ничто больше не имело значения. Ее руки на его плечах на миг сжались, он почувствовал впивающиеся ногти, услышал, как быстро и прерывисто она дышит, и прикусил губу, чтобы не закричать.

Время остановилось, вокруг заплескались ласковые, прозрачные волны Закатного Океана и увлекли их за собой.

Взгляд в настоящее: Вечеринка

В общем зале трактира «Уютная нора» царил радующий душу и глаз разгром, означавший, что, несмотря на поздний час, постояльцам совершенно не хочется расходиться, а потому выискивается любой предлог, дабы продолжить веселье.

Госпожа Клелия уехала, забрав с собой неотлучного Рейфа (судя по мелькнувшему на его бесстрастной физиономии разочарованному выражению, он бы предпочел остаться), но прежде переговорила с тремя людьми.

Вначале с Ферузой, после чего туранка поднялась наверх, а на ее осунувшемся лице блуждали недоверие пополам с безумной, отчаянной надеждой. Гадалка постояла возле дверей комнаты Аластора, прислушиваясь, стукнула кулачком по стене и вдруг едва ли не бегом умчалась в свое жилище. Оттуда она явилась в лучшем платье, какое у нее имелось, вошла к Альсу и заперла за собой дверь на засов.

Затем Клелия отозвала в сторону Малыша. Этот разговор вышел кратким и деловым. Выслушав женщину, Конан молча кивнул, и на сем беседа завершилась. Очевидно, госпожа Кассиана и Малыш заключили между собой некую сделку, а теперь обговорили ее условия, найдя их приемлемыми.

Третья беседа состоялась с Ши. Вернее, не беседа, а сущий обмен любезностями. Ши вспомнил о брякнутом сгоряча обещании и, скрепя сердце, принес Клелии памятную шкатулку, содержавшую ее жемчужное ожерелье – порванное и ставшее усилиями Ферузы и Кэрли несколькими разрозненными нитями. Клелия заглянула в коробку, сокрушенно вздохнула но рассыпалась в столь учтивых благодарностях, что вогнала обычно невозмутимого Ши Шелама в краску. Воришка, разумеется, умолчал о том, что десяток жемчужин покрупнее как бы сами собой завалились в его карманы

Служанка Клелии, девица Лиа, после недолгого и яростного спора полушепотом выклянчила разрешение пробыть в таверне до утра с непременными условиями: вести себя примерно, не делать глупостей и после рассвета явиться к госпоже, желательно в целом и приличном виде.

Лиа решила, что все жуткие слухи о Шадизаре чрезмерно преувеличены. За ней наперебой ухаживали, рассказывали забавные и слегка неприличные случаи из жизни города и его обитателей, подливали вина… Необходимую остроту происходящему придавало то обстоятельство, что столь необычные, приятные и остроумные собеседники являлись самыми настоящими грабителями, ворами, убийцами и мошенниками, и даже не думали это скрывать. Поначалу Лиа изрядно опасалась за свою честь и кошелек (за кошелек побольше), но время шло, а ничего страшного не происходило – обычная гулянка, правда, несколько шумнее и бесшабашнее, чем она привыкла.

Благородное общество, включая девицу из Мессантии, быстро нагрузилось до приятного состояния, когда разум удаляется вздремнуть, и принялось чудить.

Спорили, кто больше выпьет, кто сумеет, не оступившись, пройти по нарисованной на полу углем черте, кто попадет кинжалом в подвешенную на веревке дыню, на которой криво вырезали ухмыляющийся рот и глаза. Принесли Аласторову виолу, всучили ее Джаю, как умеющему обращаться со струнами, и дружно проорали с десяток любимых в Шадизаре песен – от чувствительных до непристойных. Кэрли вознамерилась станцевать на столе, поскользнулась в лужице вина и упала прямо на ничуть не возражавшего Ши, быстро утащившего ее в уголок потемнее. Оттуда вскоре донеслись недвусмысленные повизгивания. Райгарх по-жеребячьи заржал и принялся давать советы, пока не получил от Лорны кружкой на лбу. К общему восторгу, трактирщица и вышибала подрались, используя в качестве оружия табуреты и подсвечники. В разгар сражения на них напал неудержимый смех, варварская парочка обнялась и рухнула там, где стояла.

– Ой, – неожиданно завопил Ши, спеша поделиться последними новостями. – сегодня никто к нужнику не наведывался?

Остальные насторожились, а Лорна в который раз подумала, что надо завтра же обязательно поручить Райгарху сжечь деревянную будку, ставшую слишком много себе позволять. Только прошлым утром окончательно свихнувшийся нужник попытался вломиться в трактир, но был изгнан совместными усилиями Райгарха и Лорны, после чего отправился на задний двор и начал втолковывать курицам и уткам, что Тьма и Свет суть двуединая общность и нет ничего прекраснее звезд, пылающих во мраке.

– Что еще теперь? – вздохнула Лорна.

– Он стал каменным! – радостно сообщил Ши. – Знаете, как… как маленькая часовня храма Митры! Черный мрамор с серебристыми блестками. Зато теперь ему ходить тяжело…

На Ши и его рассказ о новых превращениях нужника никто не обратил внимания, благо и тот, и другой надоели Компании хуже горькой редьки. Ши вновь принялся увлеченно тискать Кэрли.

Джай осуществил свой давний коварный замысел – напоил подопечного. Вопреки ожиданиям, Малыш не бросился гоняться с мечом за зелеными и розовыми демонами, а впал в крайне благодушное настроение и даже иногда смеялся над рассказываемыми Ши байками. Маленький воришка сегодня пребывал в ударе (особенно после благополучного завершения своих развлечений с Кэрли), сплетни и невероятные истории сыпались из него, как горох из порвавшегося мешка, хотя пил он наравне с остальными, если не больше.

Развеселившаяся и опьяневшая Лиа с легким удивлением обнаружила, что сидит у кого-то на коленях, причем увлеченно целуется с этим самым «кем-то», а его рука тем временем обретается у нее под юбкой, настойчиво поглаживая девушку между ног. Присмотревшись, Лиа не без удовольствия выяснила, что совращением занимается не кто иной, как Хисс по прозвищу Змеиный Язык. Она дотянулась до ближайшего кувшина, плеснув вина себе и своему новому приятелю, и, поерзав, уселась поудобнее. Двигавшаяся внизу ладонь мгновенно оценила предлагаемую возможность, пальцы надавили сильнее, и Лиа остатками благоразумия поняла, что дальше так продолжаться не может. Потому она легонько укусила Хисса за ухо и невинным шепотом поинтересовалась:

– Как насчет слегка проветриться?

Хисс молча встал и потянул ее за собой к дверям. Ночь теплая, а кушетку в саду как раз недавно починили.

Их ухода никто не заметил, поскольку все увлеченно следили за тем, как Конан и Лорна тягаются на руках. Побеждала бритунийка. Ее сторонники от души вопили, молотя в такт кружками по столам. Лорна наконец звонко припечатала кисть противника к столешнице, мотнула белой гривой и расхохоталась, глядя на разочарованную физиономию Малыша, недоумевающего, как он мог уступить женщине.

– Брось, не горюй! Выпьется – забудется, прошло – не воротится!.. Джай, волоки бочонок, только, ради всех богов, не урони!

Покачивающийся Джай добрел до стойки, принес очередной, неведомо какой по счету, бочонок кисловатого туранского вина, и с размаху выбил клепку. Райгарх едва успел подставить кружку, чтобы розовая струйка не брызнула на пол.

– Ой, – Ши, дожидавшийся своей очереди, случайно оглянулся, толкнув вышибалу в плечо. Кружка передвинулась, вино полилось мимо. Асир собрался выругаться, но, рассеянно уставившись в направлении подрагивающего пальца Ши, передумал.

На лестнице, ведущей к жилым комнатам, стоял Аластор. С таким видом, наверное, короли взирают на собравшихся подданных или полководцы изучают поля будущих сражений, хотя вряд ли упомянутые короли и военачальники занимаются подобными делами, натянув только нижние штаны.

– Гони десятку, – заплетающимся языком потребовал Джай у Райгарха. – Бастион пал!

Аластор вызывающе тряхнул спутанными локонами, спокойно, ни на кого не глядя, преодолел десять ступенек, пнул оказавшийся на дороге табурет, и невозмутимо уселся на краю стола. Постепенно изрядно затуманенный рассудок общества осознал загадочное обстоятельство – это ж в самом деле Аластор, который сегодня утром собирался перебраться на вечный постой к Правителю Смерти! Живой, вполне здоровый и явно добившийся полного успеха у своей подружки, ибо с какой радости ему строить такую непроницаемую физиономию?

– Вина, – Аластор величественным жестом протянул руку.

Лорна презрительно глянула на откупоренный бочонок туранского пойла и, нетвердо держась на ногах, принялась копаться в стенном шкафу. Выудила глиняную бутыль, всю в пыли и паутине, достала подаваемую только богатым гостям серебряную чарку. Прицелилась и одним точным ударом о стойку отбила у бутылки горлышко, старательно перелила прозрачно-желтоватое вино в чарку. Общество наблюдало за этими нехитрыми действиями, затаив дыхание, ибо в них скрывалось нечто торжественное, смахивающее на жертвоприношение или сценку из лицедейского представления.

Трактирщица вложила холодный и тяжелый бокал в раскрытую ладонь Аластора. Взломщик опустошил его единственным глотком и потребовал:

– Виолу!

За инструментом сбегал Ши. Остальные ждали, предвкушая нечто захватывающее.

Получив требуемое, Аластор деловито подтянул фальшивившие струны и обвел притихшую Компанию взглядом странноватых, чуть косящих агатовых глаз, в самой глубине которых плескались яркие искорки сдерживаемого смеха.

– Время пить, время петь, – негромко произнес он, извлекая из виолы ясный, щемящий перезвон. – Знаете, постоянно забываю сказать – вы мне ужасно нравитесь. Не представляю, как бы я жил без вас? Итак, с чего начнем, ибо я собираюсь петь и пить до самого утра? Выполняются любые требования. Только не зарываться!

– Малыш, смотри и запоминай: настоящая женщина способна поднять мужчину даже из могилы, – глубокомысленно провозгласил Райгарх и вполголоса пробормотал: – Плакали мои десять золотых…

– Не будь скрягой, – Лорна снисходительно потрепала пегую шевелюру приятеля и мимолетно чмокнула его в щеку.

Поскольку никто не успел собраться с мыслями и назвать желаемую песню, Ши воспользовался моментом, нерешительно заявив:

– «Балладу пропащих»!

Обычно такая просьба оставалась без ответа. Аластор утверждал, что сложенная кем-то из знаменитостей Шадизара (чуть ли не самим легендарным Фрельо Счастливчиком, успешно совмещавшим в течение десятка лет занятие домушничеством и ремесло менестреля, в тюрьме, за день до казни) «Баллада» длинна, перегружена излишней патетикой и грозит оставить исполнителя калекой, ибо ее аккорды рассчитаны на пальцы, способные гнуться в пяти или шести суставах. Сегодня Аластор смутно улыбнулся, размашисто кивнул и запел, наполнив таверну до самых дальних уголков звуками чистого, высокого голоса:

Кэрли уронила голову на стол и тихонечко заплакала. Лорна быстро отвернулась и тоже украдкой шмыгнула носом, выругав себя – расчувствовалась, дура старая.

Ее внимание привлекло слабое движение наверху. Вглядевшись, она увидела Ферузу – туранка, закутавшаяся в пестрое покрывало, сидела на ступеньках лестницы и внимательно слушала, зная, что каждая из песен нынешней ночи обращена к ней и только к ней.

«Ящерица! – озабоченно подумала Лорна, вдруг вспомнив о спрятанном на леднике окоченелом трупике Райгарховой любимицы. – Он ведь завтра непременно примется ее разыскивать! Без скандала точно не обойдется! Что за жизнь!..»

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Норман Хьюз, Натали О’Найт Сердце врага

Глава I

Никаких сомнений, барон Скавро Немедийский был мертв. То есть, насколько мертв может быть человек, у которого из левой глазницы торчит стилет… И, как это ни досадно, он пал не от ее руки. Палома в задумчивости тронула указательным пальцем золотую шишечку, венчавшую рукоять: клинок сидел крепко, и извлекать из раны она его не стала. Ни к чему. Она и без того знала, с чем имеет дело.

В Аквилонии подобные кинжалы именовались терциями и украшали коллекцию любого уважающего себя наемного убийцы. Лезвие, гибкое, как ивовый прут, и такое же тонкое, с легкостью пронзало плоть, входило в горло, в ухо или в глаз жертвы. Между ребер тоже проникало запросто — если только не угодишь в кость, но таких ошибок профессионалы не допускают. К тому же, у терции отсутствовала крестовина, а короткая рукоять была почти такой же узкой и гибкой, как сам клинок, — идеальное оружие, чтобы прятать его в отвороте рукава, в дамской прическе, за голенищем, да, собственно, и еще в десятке мест.

Палому не интересовало, где хранил свое «жало» неведомый убийца; достаточно и того, что она видела, где терция нашла свой последний приют. И это не доставляло радости наемнице. — Ты не дождался меня, Скавро… Быстрым, цепким взором девушка окинула комнату. Голые стены, которые белили в последний раз лет десять назад. Словно в насмешку, в одном из углов проступили остатки какой-то росписи — видно, ее пытались замазать, но рисунок оказался прочнее побелки. Хотя, возможно, это просто разводы сырости… В мутном освещении чадящей масляной лампы много не разглядишь.

У левой стены — кровать, завешенная синим балдахином. Ткань вытерлась на сгибах, и от нее пахло пылью.

Еще в комнате имелся приземистый стол — он же сундук для пожитков — пустой (Палома, разумеется, первым делом откинула крышку), и обшарпанное кресло, в котором, собственно, и расположился покойник. Ничего более.

Странно, совсем иного она ожидала от барона. Правда, лично они никогда не встречались, но по рассказам, ей казалось, она сумела составить о характере этого человека достаточно ясное представление. И чтобы такой любитель роскошной жизни, утонченный вельможа, украшение немедийского двора, остановился здесь, в этой дыре…

Однако же адрес был верным — ей подсказал его надежный человек в Бельверусе, и все оказалось в точности как он описал: постоялый двор на улице Горшечников, южнее Старого Рынка, отдельный вход с заднего двора. Укромное место, даже слишком…

От кого здесь скрывался Скавро? И зачем, вообще, он приехал в Коршен?

В Бельверусе, при дворе, все были уверены, что барон оправляется после болезни в своем загородном имении. А он тем временем сидел в Коринфии, в этом жутком клоповнике… Чего ради? Что за дела проворачивал он здесь? Палома не знала. Вообще, пока в этом деле вопросов было куда больше, чем ответов, но в одном она была уверена непоколебимо: дела эти грязные. Очень и очень грязные.

Она еще раз взглянула на труп. В неверном свете лампы лицо казалось грубо слепленным комком глины, из которого рукоять терции торчала диковинным ростком с золотым бутоном…

Развернувшись, девушка двинулась к выходу. Она не собиралась обыскивать остальные комнаты — если они тут, вообще, были. Не намеревалась искать следы убийцы. Зачем? Скавро мертв — пусть и не от ее руки, но теперь это уже не имело значения. Не станет же она убивать барона во второй раз!

Так что — да упокоят боги черную душу немедийца и да будут милостивы к нему. Палому он больше не интересовал. Завтра на рассвете она уедет из Коринфии.

…Короткий темный коридор вывел ее из комнаты на лестницу. Тьма кромешная! Даже кошачье зрение не спасло — нога не удержалась на узкой осклизлой ступеньке, и Палома с размаху налетела на сломанные перила. Вцепилась обеими руками в угрожающе хрустящую деревяшку, перевела дух, затем осторожно двинулась дальше.

Еще три шага — и свобода. Ей не терпелось полной грудью вдохнуть свежий воздух после этой затхлой вони. Дверь с натугой отворилась, выпуская гостью, словно новорожденного из черной утробы.

Но отнюдь не ласковые материнские объятия ожидали ее снаружи. Цепкие пальцы ухватили за локоть девушку, слепой совой щурившуюся на заходившее солнце: даже его багровый свет был слишком ярким после темени баронского обиталища…

— Маган! Держи ее крепче, не упусти! Палома дернулась, извернулась, каблук сапога устремился в сторону темной фигуры.

— Ах ты!.. — Человек подавился ругательством, хватка на миг ослабла. Но девушка не успела воспользоваться замешательством противника: грубые руки выломали ей запястье, заставив бросить на землю кинжал, и тут же что-то обожгло шею.

— Дернешься — прирежу, — пробасил голос. И добавил задумчиво: — Зараза…

Теперь Палома ясно видела обоих — проморгалась наконец после темноты, жаль только, слишком поздно. Здоровые, похожие, как два брата-близнеца, в начищенных медных нагрудниках и круглых шлемах, какие носила коринфийская городская стража. Один, со встопорщенными боевито усами, прижимал к горлу девушки короткий меч-гладиус… его-то ожог она и ощутила только что.

Второй, чьего лица ей пока было не разглядеть, деловито копошился за спиной, и чем он был занят, Палома поняла мгновенно, когда стражник вывернул ей назад руки и сноровисто спутал колючей веревкой.

Она не сопротивлялась.

Отчасти, ошеломленная неожиданным нападением, отчасти — потому что в считанные мгновения, прошедшие с начала стычки> успела проанализировать происходящее, сделать выводы и принять решения. Это только мужчины будут биться до последнего, идти напролом против любой силы, даже десятикратно превосходящей их собственную. И, возможно даже, сумеют одержать победу. Но женщине, если она желает выжить в этом суровом мире, следует избрать иную тактику. Голой силой тут не возьмешь: женщина все равно изначально слабее. Разум, точный расчет и хитрость — это оружие зачастую превосходит клинок.

Сейчас Палома знала, что сопротивляться бессмысленно. Даже если каким-то чудом ей удастся одолеть этих двоих — тут же вся городская стража пустится на розыски беглянки. Перекроют ворота, начнут прочесывать улицу за улицей… Одна, ночью, в совершенно незнакомом городе — много ли у нее шансов?

Правда — если ее обвинят в убийстве немедийца, шансов будет еще меньше…

Стражники поволокли девушку вниз по улице, причем тот, что слева, ощутимо прихрамывал и всякий раз ругался сквозь зубы, ступая на поврежденную ногу: похоже, по голени она ему заехала основательно. Палома довольно усмехнулась — пусть и слабое, но утешение.

— Что, Марган, достала тебя бесовка? — Усач тоже заметил мучения товарища. — А ты все: «Шлюха, шлюха…» Много видел шлюх в мужской одежке и с мечом на поясе?! Я так сразу понял — нечисто дело.

Так, значит, они следили за ней! С того самого момента, как она зашла к Скавро? Или еще раньше?

— Вы же знали, что немедиец мертв. Зачем тогда схватили меня?

— Закрой рот! — Колченогий грубо ткнул ее под ребра, так что Палома болезненно охнула, но его напарник отозвался более дружелюбно:

— Так твои же дружки его и прикончили. Разве не так?

— Не так. — Наемница чувствовала, что начинает злиться. Загадки в этой истории громоздились одна на другую, и, казалось, готовы погрести ее, как снежная лавина. — Я только утром прибыла в Коршен, у Южных ворот вам это подтвердят. У меня нет никаких дружков в городе. И я хотела просто увидеться с бароном — привезла ему послание из Немедии. А обнаружила труп.

— Это ты судье расскажешь, — хмыкнул усатый. — Наше дело маленькое. Велели сторожить в засаде и хватать первого, кто появиться — мы и сторожили. Стало быть, боги сегодня плюнули в твою сторону…

Но сдаваться она не собиралась:

— И куда вы меня тащите? На суд? — Чем вызвала приступ хохота у обоих стражников.

— Размечталась, — выдавил наконец, отсмеявшись, Марган, — Какой тебе суд, на ночь глядя? Посидишь денек-другой во Дворце, там видно будет.

— Какой еще дворец?!

— Да потерпи, почти пришли уже. Налюбуешься…

Насколько могла судить Палома, улицы, по которым вели ее стражники, меньше всего напоминали подходы ко дворцу. Из квартала ремесленников они вывернули на рыночную площадь, пустынную и мрачную в подступающей темноте, с угловатыми остовами закрытых на ночь лавок и палаток и грудами отбросов, оставшихся после оживленного торгового дня. Хлюпающие шаги трех человек, бряцание оружия стражников и болезненное сопение колченогого звучали неестественно громко в гнетущей тишине, будили тысячи шепотков и отголосков, и Палома с трудом подавила суеверное желание скрестить пальцы, отгоняя зло. Впрочем, связанные руки так затекли, что ей это едва ли удалось бы.

Девушка повела головой, пытаясь понять, откуда взяться дворцу в этом унылом районе. Насколько ей было известно, резиденция графой Коршенских находилась совсем в другом месте, Да и с чего бы стражникам вести ее туда?

Перейдя площадь, они вышли на извилистую улочку, поднимающуюся круто вверх, и Палома вспомнила, что Коршен стоит на холмах, так что дороги, ныряющие вниз, словно в пропасть, и карабкающиеся в гору, здесь не редкость. Потому-то — она обнаружила это еще утром, по прибытии, — в городе почти нет конных экипажей. Горожане больше частью передвигались пешком, а самые богатые — в носилках и паланкинах.

С боковой улицы послышался шум шагов и голоса, и стражники остановились.

— А, северный патруль, — заметил Марган, вглядевшись в темноту.

Пять человек в такой же форме, что и пленители Паломы, в руках у двоих были факелы.

— Унгара, ты что ли? — окликнул их усач.

— А, Геббо! — отозвался один из пятерых приветственно. — Куда вас несет на ночь глядя? И кто там с вами?

— Да, поймали тут одну…

— Шлюха что ли?

Радостно гогочущие стражники приблизились, с любопытством разглядывая Палому.

— Ну и странные шлюхи пошли нынче, ты глянь…

Один из них потрепал девушку за подбородок. Она яростно дернула головой, от души жалея, что руки связаны, и она не может оказать достойный отпор. Попыталась ударить ногой — по ублюдок успел отскочить, не переставая смеяться.

Неожиданно усач — Геббо — вступился за пленницу:

— Не тронь ее, парень. Это тебе не гулящая девка. Она — птичка посерьезнее.

— Так и что с того? Все они одинаковы, как до постели дело дойдет. Нешто не позабавимся?

— Убери руки, похотливый козел! — прорычала Палома. Решительно, этот город стал ей уже поперек горла.

Стражник изумленно округлил глаза и, хвала Небу, отступил.

— Не тронь ее, — повторил Геббо. — Времени нет. Нам надо до полуночи во Дворец попасть, а то стража сменится — куда ее потом девать? До утра не примут.

— Х-ха! Впервые вижу, чтобы ты с девкой не нашел, чем до утра заняться.

— Только не с этой, — подал голос Марган. — Убийца она. И меня чуть не покалечила… — Он тоскливо скосил глаза на подбитую ногу. — Ладно, парни, вам налево, нам направо. В «Кувшине» завтра увидимся. Пошли, Геб!

Сопровождаемые смехом и сальными шуточками ночной стражи, Палома и двое ее пленителей продолжили свой путь. Она больше не глазела по сторонам, погрузившись в невеселые раздумья — а потому едва сдержала удивленный возглас, когда рука Геббо придержала ее за плечо.

— Стой, бешеная, ишь, разбежалась! Пришли уже.

И Палома увидела Дворец.

Исполинская каменная громада вырастала из скопления домишек, почти без всякого перехода, отделенная от торговой улицы лишь 'узкой площадью шагов в двадцать шириной. Широченная лестница плавно поднималась к парадной площадке, обрамленной бледными полукружьями колоннады. Между центральными, самыми высокими колоннами, постамент которых был едва ли не в рост человека, высились черные двери, верхняя часть которых терялась во тьме. Чем ближе они подходили, поднимаясь по мраморным ступеням, каждая шагов в пять шириной, тем сильнее Палому охватывало непривычное чувство собственной незначительности. Даже сознание того, что все это было сделано намеренно, что именно такова и была цель архитектора, мало чем могло помочь. Ощущение было отвратительно гнетущим.

Но на спутников Паломы это великолепие, похоже, не оказывало никакого действия. Привыкли, должно быть. Уязвленная, девушка опустила взор — и лишь теперь заметила то, что сперва ускользнуло от нее в неярком свете факелов, укрепленных в скобах на колоннаде. Дворец разрушался. Пышность и великолепие для него остались далеко в прошлом.

Мрамор ступеней был истертым и раскрошенным, а местами не хватало целых плит, и там зияли серые пятна кладки. На постаментах колонн змеились трещины. Но больше всего ее поразило другое.

Подсознательно она ожидала, что при их приближении гигантские двери распахнутся, грозно и торжественно… Однако стражники взяли чуть левее — и девушка лишь сейчас заметила прорубленную прямо в огромной створке дверцу. Работа была грубой, нарочито небрежной, словно люди, выполнявшие ее, ничуть не заботились о том, чтобы сохранить красоту древнего здания, а даже намеренно стремились изуродовать его как можно сильнее. Вкривь и вкось вбитые клепки скрепляли края, сама же дверь была сколочена из разномастных сучковатых досок и украшена кривым ржавым окошечком.

Приблизившись, усач забарабанил рукоятью меча.

— Эй, Марий, Трогет, открывайте! Дверь распахнулась со скрежетом.

— Еще позже заявиться не могли? — выглянула недовольная физиономия стражника.

— А ты не спи на посту, — беззлобно огрызнулся Геббо и подтолкнул Палому внутрь. — Добро пожаловать во Дворец, принцесса.

Но девушка упрямо застыла на пороге, оглядывая скупо обставленную караулку, единственный украшением которой был заменявший стол бочонок, на котором красовался глиняный кувшин и две кружки.

— Я хочу знать, что это за место. Куда вы меня привели?

Стражники расхохотались.

— Да, похоже, ты и впрямь недавно в Коршене… В тюрьму тебя привели. Куда же еще?

— Вот это — тюрьма?! — Палома обвела подбородком окрестности. За последние годы она изъездила едва ли не всю Хайборию, но ничего подобного ей видеть до сих пор не доводилось. — Как же у вас любят преступников, если их размещают в таких апартаментах!

— Ах-ха! — Стражник, открывший им дверь, захлебнулся от смеха. — Ну и веселая птаха! Это надо же — сказанула!

— Заткнись, Трогет. — Напарник ткнул его кулаком в плечо, недвусмысленно косясь на кувшин. Как видно, ему не терпелось поскорее спровадить ночных гостей и вернуться к выпивке. — Жаль тебя огорчать, крошка, — повернулся он к Паломе, — но апартаменты тебе не светят. Если только ты не настолько неприхотлива, чтобы обрадоваться подвалу. Тюрьма там… — Он указал рукой на черный провал лестницы, ведущей куда-то вниз.

Насколько могла судить Палома, проход этот был сравнительно недавнего происхождения — кладка куда более свежая, чем на стенах, и пробит с той же показной грубостью, что и дверь внутри двери. Словно кто-то пожелал получить самый короткий проход в подземную часть дворца, напрочь пренебрегая соображениями красоты ради целесообразности.

Трогет тем временем достал с полки и разложил на бочке, сдвинув в сторону кружки, широкий лист пергамента, исписанный почти наполовину. С тяжким вздохом обмакнув в бронзовую чернильницу перо с обломанной верхушкой, он пристально взглянул на девушку.

— Имя. Откуда родом.

Отвечать? Солгать? Но какой смысл…

— Палома, по прозванию Оса. — Она пожала плечами — насколько позволяли связанные руки. — Родом из баронства Тора, в Немедии,

Старательно скрипя пером и даже высунув кончик языка от натуги, стражник записал сказанное, затем поднял глаза на Геббо.

— В чем обвиняется?

— В убийстве.

— Ого…

Последовал обмен еще несколькими незначительными репликами, и наконец Марий, поводив пальцем по своему пергаменту, вынес вердикт:

— В пятый подвал ее отведите. Там сегодня посвободнее.

— В пятый? — Его напарник хмыкнул с сомнением. — К этим отбросам? Они же ее живьем сожрут!

Марий повел плечами.

— А кому сейчас легко? Женских покоев у нас пока не заимелось… так что уж чем богаты.

Он махнул рукой в сторону лестницы.

— Проводи их, Трогет.

Тот поднялся, кряхтя, на ходу снимая с пояса увесистое кольцо, на котором болталось не меньше двух десятков длинных железных Выдернув из скобы чадящий факел.

— Пошли, парни.

И Палома ступила во тьму.

Глава II

Насколько позволял судить богатый опыт Паломы, большинство темниц в Хайбории были двух видов: разделенные на одиночные камеры (в редких случаях там могли помещать двоих или троих узников) и состоящие из огромных подвалов, куда пленников набивали, сколько позволяло место.

Встречались и более экзотические варианты — так, в Шеме любили держать заключенных в длиннющем коридоре, прикованных к колоннам… но это было редкостью.

В иных странах, например, в Бритунии, тюрем как таковых и вовсе не имелось. Там преступника сразу волокли к судье, тот назначал наказание, которое палач немедля приводил в исполнение. Клеймо, усекновение руки, ноги или — что чаще — головы… выбор небогатый. Так что с коринфийским узилищем ей еще, можно сказать, повезло.

Подвалы располагались по обе стороны бесконечного прохода, у каждого дежурили стражники. Еще двое встретили их в самом начале — там у Паломы отобрали все оружие, еще раз записали имя и прочие сведения и выдали тощий и — на удивление — относительно чистый тюфяк. Несмотря на незавидное положение, в котором девушка очутилась, это вселило в нее слабый оптимизм. Похоже, здесь с узниками Обращаются относительно гуманно. Можно даже надеяться, что судья не поспешит огульно вынести приговор, а сделает хотя бы попытку разобраться в ее деле. Что, однако же, отнюдь не уменьшило ее желания постараться сбежать при первой же возможности. Вот только шансов на успех пока было маловато…

«Пятый» оказался довольно просторным подвалом с рядом крохотных окошек под самым потолком. Сквозь запах грязи, пота и немытых тел слабо пробивался еще один, совершенно чуждый, и тонкое обоняние подсказало девушке, что в прежние времена здесь, похоже, находился винный погреб. Что ж, все сходится…

Тихо, стараясь не шуметь, едва за ней захлопнулась тяжелая дверь, она прокралась к стене, бросила там тюфяк и улеглась. Появление еще одного товарища по несчастью не прошло, разумеется, незамеченным, однако слабую попытку заговорить с новичком тут же пресек повелительный окрик из противоположного угла:

— Заткнитесь там все! Утром будем языки чесать — а пока спать!

Благодарная, Палома свернулась калачиком па своем убогом ложе. Как хорошо, что никто не тронет ее до рассвета! О том, что она станет делать утром, очнувшись среди десятка озверелых преступников, наверняка, ни в медный сикль не ставящих человеческую жизнь, а тем более честь женщины, она предпочла пока не думать. Случалось ей, в конце концов, бывать в переделках и похуже.

Пока, самое главное, стоило сосредоточиться на бурных событиях прошедшего дня, попытаться разобраться, найти доводы, способные убедить судей в ее невиновности… но ничего этого Паломе сделать не удалось.

Не прошло и нескольких мгновений, как она крепко заснула.

* * *

— Оса, ты ли это? Глазам не верю! Кто-то тряс ее за плечо.

Мгновенно открыв глаза, Палома привычно потянулась за мечом — но рука встретила лишь пустоту. Рывком поднявшись и мигом вспомнив, где она и как здесь оказалась, девушка приготовилась защищаться. Так или иначе, но живой она чтим ублюдкам не дастся!

И лишь спустя какое-то время смысл сказанного дошел до нее.

Кто-то здесь знал ее? Она оглядела подвал.

Здоровенный, кудлатый детина стоял перед ней, заслоняя скудный свет. При таком освещении она не могла разглядеть его лица.

— Какая тварь меня разбудила?! — рявкнула она нарочито дерзко. — Неужели и здесь человеку не могут дать отоспаться?

— Ну вот, что я говорил! — Парень радостно хлопнул себя по ляжкам, — Точно, она. Кто еще, кроме Осы, может так жалить!

Голос казался ей смутно знакомым… Что-то из далекого прошлого…

— Асгалун… — с сомнением проткнула она. — Эрверд Четыре Руки из Заморы?

— Узнала! Узнала! — завопил громила с восторгом, кидаясь к ней.

— Тьфу, да пусти же ты! — Ей стоило труда выбраться из медвежьих объятий. Отступив на шаг, с улыбкой оглядела старого знакомца. — Э, парень, я всегда говорила, ты плохо кончишь. Ты же собирался купить виноградник…

— Х-ха… — Четыре Руки досадливо поморщился. — С моим братцем разве заживешь спокойно? Выдумал — «последнее дело, последнее дело»… И меня втравил. Сам головы лишился — а мне после этого прямая дорога осталась, так далеко, где бы даже об Асгалуне и слыхом не слыхивали. Шестерых стражников мы положили, Оса…

— Мда. — Палома поджала губы. Эрверд с братом всегда были сорвиголовами, каких мало. Пока они работали на нее, ей удавалось удерживать близнецов от бесчинств. Но она уехала…

— Куда ты подевалась тогда? — словно прочел ее мысли замориец. — Слухи ходили, тебя кто-то нанял из Бельверуса — да, якобы, там ты и сгинула…

— Уцелела, как видишь. — Паломе совсем не хотелось распространяться о Вертрауэне. По счастью, их беседе помешали. Уверенным шагом приблизился другой заключенный, в обносках, но державшийся с надменностью короля, еще пятеро — свита — держались позади, в почтительном отдалении.

— Может, представишь нас даме, Четыре Руки?

— Гарбо, я…

Незаметно сместившись чуть в сторону, к свету, Палома смогла разглядеть говорившего. Лет тридцати, смуглый, как большинство коринфийцев, с порочным и хищным лицом. Он смотрел на девушку не отрываясь, и его хозяйский, оценивающий взгляд очень ей не понравился.

— Мое имя — Палома, — произнесла она холодно, не дожидаясь, пока Эрверд представит ее. — Еще меня называют Той, с Кем Лучше Жить в Мире…

— Вот как? — Он даже не улыбнулся. — А иначе?..

— А иначе ты труп, Гарбо.

В подземелье воцарилось молчание. Прочие узники, а их было не меньше двух десятков, исподволь наблюдавших за происходящим, застыли в ожидании. Кто-то радостно крякнул, предвкушая потеху. Еще бы! Женщина — бросает вызов главарю. Такое не каждый день увидишь.

— Палома, да что ты… — попытался вмешаться асгалунец, в голосе его звучали жалобно-успокаивающие нотки. — Ведь это… Гарбо у нас…

Наемница улыбнулась ему.

— Не надо, дружище. Я ценю твою заботу — но не сможешь же ты меня защищать вечно. Раз уж я тут оказалась…

— За что, кстати? — В голосе Гарбо не было особой враждебности. Впрочем, и теплоты тоже.

— За убийство. — Палома пожала плечами. Сейчас не время добавлять, что она не совершала того, в чем ее обвиняют.

— Вот как? — Похоже, это было любимым присловьем главаря. — Что, клиент просил слишком широко расставить ножки?

— Ах ты… — Вновь рука ее метнулась к ножнам — и вновь пальцы сомкнулись в пустоте. — Я — свободная женщина, — отчеканила она, с ненавистью глядя Гарбо в глаза. — И я воин, а не дешевая подстилка! Хочешь убедиться?

— Во-оин? — Он захохотал. — Шлюха, убийца и воровка, в это я еще могу поверить…

Палома оскалилась. Немало их было на ее пути, таких наглых, самоуверенных ублюдков! Когда-то, когда она была очень юной и очень злой, ей доставляло удовольствие побеждать их в поединке — а затем безжалостно оскоплять, лишая того единственного, что было гордостью и смыслом жизни этих недоносков. С тех пор кое-что изменилось… но немногое.

Спокойно, сосредоточенно, как боец перед выходом на арену, девушка принялась разминать затекшие со сна мышцы, не обращая ни малейшего внимания на оценивающие, одобрительные и насмешливые возгласы преступников.

— Мы решим это здесь и сейчас, Гарбо, — наконец промолвила она. — И если я возьму верх — ты дашь слово, что никто в этом логове не тронет меня.

Он издевательски поклонился.

— А если верх возьму я, то…

С ледяной усмешкой она перебила:

— С моим трупом ты волен делать все, что пожелаешь. Живой я тебе не дамся!

— Я настолько отвратителен? — Тон был насмешливым, но главарь явно чувствовал себя задетым. Кажется, он не привык к столь яростному отпору.

— Нет, не настолько. А в десять раз сильнее. — Палома наконец решила, что достаточно разогрелась для поединка. — Эй вы, разойдитесь! — Она повелительно махнула рукой остальному сброду. — Или кто-то жаждет, чтобы ему наступили на голову?

— Такой-то ножкой — с удовольствием…

Но они расползлись. Послушное стадо… Расселись вдоль стен, готовые наблюдать за потехой. Из угла несчастный Эрверд отчаянно делал Паломе какие-то знаки, и она ободряюще улыбнулась ему. Неужто бедняга думает, она не заметила нож, припрятанный у коринфийца на щиколотке?

Гарбо стоял, расставив ноги, явно не веря в серьезность происходящего. Драться? С кем? С красоткой, годной лишь согревать мужчину в постели?.. Вот почему первый же бросок Паломы оказался для него полной неожиданностью.

Она рванулась вперед, проскользнула у главаря под локтем. Он хотел вцепиться ей в белокурые волосы — но промахнулся. А она дернула его за запястье.

Толчок был нечувствительным, едва ощутимым — но коринфийца вдруг куда-то повело, он потерял равновесие, на миг утратил ориентацию. Когда пришел в себя — то не сразу отыскал противника. Куда подевалась эта проклятия девчонка?

Какое-то движение у самых ног… Он ткнул кулаком наугад, промазал — и вдруг вскрикнул от резкой боли. Схватился за левую руку — и с изумлением поглядел на окрасившуюся алым ладонь.

— У нее нож!

Палома стояла в двух шагах перед ним, поигрывая кинжалом. Его кинжалом. Во взгляде ее был вызов и презрение.

— Возьми! — она швырнула нож ему.

Не соображая, что делает, Гарбо схватил мелькнувший в воздухе кинжал — прямо за лезвие. Пальцы полоснуло болью.

Да что она с ним делает, эта ведьма?! Ведь он всегда был неплохим бойцом!

Озверевший, коринфиец кинулся вперед, целя кинжалом в горло дерзкой девице. Но… ее уже не было перед ним. Прокатившись по полу, она ногой достала его в солнечное сплетение, заставив согнуться и захлебнуться воздухом, и, молниеносно вскочив, полоснула по плечу острыми, точно когти, ногтями.

Рыча от боли и ярости, Гарбо принялся бессмысленно размахивать ножом, надеясь зацепить неуловимую ведьму — разумеется, тщетно. Она мелькала то справа, то слева, нанося несильные, но чувствительные удары в самые уязвимые точки. Сквозь шум ревущей в ушах крови до коринфийца доносился смех и выкрики заключенных. Похоже, все они были на стороне женщины…

Но Гарбо, при всей его жестокости, не был глупцом, иначе ему никогда бы не стать тем, кем он стал в преступном мире Коршена. Он умел оценивать ситуацию, понимать, когда она складывается не в его пользу — и делать выводы. Невероятным усилием воли он подавил слепую ярость и швырнул нож на пол.

— Довольно, — прохрипел он. — Ты победила. Я признаю.

Палома вновь оказалась прямо перед ним. Ее стальные глаза впились в лицо коринфийца.

— Чтобы потом зарезать меня среди ночи?..

О, она была не глупа!.. И — проклятье! — даже не запыхалась после боя, тогда как ему приходилось глотать воздух с жадностью утопающего. Стиснув зубы, Гарбо нагнулся и протянул ей кинжал.

— Возьми. Он твой.

Помедлив мгновение, Палома взяла предложенное оружие. Затем, все так же глядя коринфийцу в глаза, медленно провела острием по ладони. Показала выступившую алую полоску. И протянула руку Гарбо.

— Это был славный бой…

Он понял. И сам жест, и то, что она предлагала ему, и все, что это могло повлечь за собой. Шанс спастись от позора. О, она была не глупа!..

Коринфиец вытянул руку, ту самую, которой поймал нож на лету. Пальцы до сих пор кровоточили. Их ладони соприкоснулись.

— Я была одна в Коршене. Человек не может быть один, когда никто не прикроет ему спину.

— Брат прикроет тебя. — Гарбо слабо улыбнулся. — Позволь мне стать твоим братом.

— Это честь для меня. Брат.

Палома отняла руку. Обернулась к замершим сокамерникам, не знавшим, как реагировать на столь неожиданный поворот событий. По счастью, смекалистый Эрверд пришел ей на помощь. Радостно заулюлюкав, он завопил какие-то восторженные слова — и тут же крик его подхватили остальные.

— Гарбо! Гарбо!!!

Коринфиец незаметно перевел дух. Хвала Небу, авторитет его остался незыблем — невероятно, после того, как его с легкостью одолела в бою какая-то девица. И за это он должен был благодарить ее, Палому…

Он повернулся к победительнице, сам не зная, что ей сказать. Гнев, признательность, недоумение — все смешалось в его душе. И она, как видно, поняла это.

— Если пожелаешь, мы будем очень дальними родичами, — прошептала Оса, едва двигая губами. — Таким дальними, что, может статься, и не увидимся никогда…

Это был выход. Но почему-то он не устраивал Гарбо. Он взглянул на наемницу — и, впервые за все это время, в глазах его было уважение.

— Я обещал прикрывать тебе спину. За это ты научишь меня так драться.

Палома улыбнулась.

— Это самое меньшее, что я могу сделать для брата.

* * *

Теперь, когда Палома получила узаконенный статус в тюремном подвале, сокамерники тотчас перестали обращать на нее внимание, словно из маняще-красивой, возбуждающе дерзкой девицы она враз превратилась в бесплотную тень. Присные Гарбо, все пятеро, были услужливы — перетащили ее тюфячок поближе к своим, у сухой стены, и даже к котлу, когда сонный, недовольный стражник приволок обед, ее не пустили, а принесли и торжественно, едва ли не с поклонами, вручили миску и лепешку; однако больше они с ней не заговаривали, — шепотом ссорясь, стали бросать кости в своем углу… Палома так и не узнала, как их зовут.

Эрверд оставался поблизости, однако и он не затевал бесед с давней боевой подругой, лишь изредка выжидательно косясь на нее. Если бы она дала знак подойти… а так нет, не хотел навязываться.

— Как тебе удалось их всех так запугать? — обращаясь к главарю, Оса кивнула в сторону сокамерников.

Теперь, когда противостояние разрешилось к удовольствию обеих сторон, Палома не чувствовала к Гарбо ни страха, ни отвращения. В Асгалуне, Бельверусе, да и в иных краях ей немало пришлось иметь дело с такими, как этот коринфиец. Дерзкие, отважные, не признающие над собой ничьей власти, жестокие, порой до подлости… или великодушные до изумления… Они напоминали волков — но Палома, будучи сама волчицей, если не по крови, то по воспитанию, прекрасно умела с ними обращаться. Волку надо лишь показать, что ты сильнее, что ты — вожак. Тогда его можно не опасаться.

Вместо ответа, Гарбо лишь небрежно повел плечами, аккуратно подбирая последние крошки обеда. И заговорил, лишь когда отставил в сторону пустую миску… которую тут же подхватил и спрятал младший из его подручных, тощий парнишка лет шестнадцати, с длинными светлыми волосами, заплетенными во множество косичек.

— Разве такой тихий человек как я способен напугать кого бы то ни было?

Речь его, когда он не старался работать на публику, была правильной, он выпевал гласные, а не проглатывал половину, как обычный коринфийский сброд. Палома поморщила лоб.

— Благородная кровь… Младший сын? Земли слишком мало, чтобы делить на двоих? Или…

Гарбо хмыкнул.

— На четверых. Можешь не продолжать, смекалистая…

— Это было несложно.

— Ну — а ты… сестричка? Что расскажешь о

себе?

Но Палома не собиралась облегчать ему задачу.

— Угадай сам. Или готов и тут мне уступить? Негоже — я о тебе была лучшего мнения…

К чести Гарбо, он сумел сдержать злость — настолько, что заставил себя думать о деле, а не о том, как врезать дерзкой девице за очередное оскорбление. Наконец выдал:

— Наемница. Родители умерли, оставив тебя без средств к существованию. Отец, видно, был солдатом в свое время, и тебя кое-чему научил, так что ты решила, что с оружием в руках идти по жизни лучше, чем плодить нищету в убогой хижине с мужем, который бы согласился взять бесприданницу, или продавать себя в гарем к какому-нибудь жирному ублюдку…

— Почти правильно… И довольно об этом. Ты оправдал мои ожидания.

— Это было несложно. — Гарбо вернул Паломе ее же слова. — Но я и не подозревал, что прохожу испытание.

— Мы все время проходим испытания, ты разве не знал. И в случае успеха — жизнь переводит нас на новую ступень.

— Ну, а какое вознаграждение ты предлагаешь мне?

Палома засмеялась.

— Торопишься… Твои успехи еще не столь велики. Однако ты подаешь надежды!

— Звучит многообещающе. Полагаю, за это стоит выпить…

Откуда-то из-под тюфяка Гарбо извлек кожаную, приятно булькающую флягу. Тут же, как по волшебству, перед ним с Паломой оказались две кружки. Не спрашивая согласия, разбойник разлил вино на двоих.

Девушка пить не торопилась, лишь чуть пригубила, поверх обода кружки внимательно осматривая подземелье.

Эрверд наконец удалился, оставив надежду поболтать со старой знакомой. С каким-то толстяком они сидели под крохотными окошками, оживленно болтая и время от времени взрываясь смехом. Еще человек десять спали — самый простой способ скоротать время до ужина. Остальные занимались кто чем. Играли в кости, перебирали одежду в поисках вшей; один даже пытался бриться, остервенело скребя щеки тупым ножом. Но Палому с Гарбо точно окружала незримая стена. Никто по-прежнему не обращал на них внимания, никто не пытался подслушать разговор…

Это было странно. Теперь Палома окончательно уверилась, что все куда сложнее, чем показалось ей с первого взгляда. Что ж, попробуем…

— Кстати… А когда ты намереваешься выйти отсюда? Полагаю, через денек-другой? — невозмутимо осведомилась она. Гарбо нахмурился.

— Ты что-то путаешь сестренка. Мы во Дворце. Сюда приходят не по своей воле, а уж уходят тем паче…

— Но к тебе это не относится, не правда ли? Ты пришел именно что по своей воле. И точно знал — зачем и как надолго! — Палома ухмыльнулась, довольная тем, какой эффект произвели ее слова на собеседника. Смазливая физиономия коринфийца вытянулась так, что на него было жалко смотреть.

— Как… Откуда ты… Боги, женщина! Я найду ту тварь, что проболталась, и…

— Потише. — На них уже начали оборачиваться. — У женщин, помимо пышной груди и длинных ног бывает еще и голова. Не слыхал о таком?

Черные глаза Гарбо сузились.

— Объясни!

— Чего проще. Шаг первый — ты нобиль по происхождению. На коринфийском «донышке» ты должен был стать одним из первых — иначе тебя давно прирезали бы… из зависти, из ревности, просто потому что быдло ненавидит благородных. Полагаю, не ошибусь, если скажу, что ты должен входить в первую тройку местных «черных баронов», так? — Кивок. Гарбо ловил каждое ее слово с напряженностью волка в засаде; даже зубы чуть заметно клацали. — Вот и славно. Теперь ступень вторая. Ты здесь — в обносках, как самый захудалый воришка. Если бы стражники знали, кого загребли, готова биться об заклад, тебя держали бы отдельно и стерегли, как самый дорогой алмаз в графской сокровищнице. Но ты оказался в этом подвале, среди самых что ни на есть отбросов… В общем, перескакивая через остальные ступени, идем к главному: ты здесь по собственной воле. Полагаю, устроил небольшое безобразие. Драка в таверне, или что-то в этом роде. Скромненько, без лишнего ущерба, никакого сопротивления при аресте. Тебя замели вместе с приятелями… — Палома мотнула головой в сторону пятерых пособников Гарбо, продолжавших неутомимо кидать кости. — Судья не будет слишком суров за столь незначительный проступок. Отделаетесь штрафом…

— И зачем, по-твоему, мне все это понадобилось? — Голос Гарбо шуршал, как пересушенный пергамент, на котором алыми чернилами был записан ее смертный приговор. Но на наемницу это не произвело ни малейшего впечатления.

— Успокойся… брат. Палома не предает своих. Что бы ни провернули твои подельники, пока ты отсиживаешься в этой дыре, от меня никто ничего не узнает. Я даже не стану любопытствовать, что ты задумал. Полагаю, нечто действительно крупное… Это не мое дело.

Вероятнее всего, коринфиец умышлял недоброе против кого-то из самой верхушки преступного мира. Одного из Старших. И очень, очень желал убедить остальных в своей непричастности. Отсидеться на время беспорядков в графской темнице — неплохая задумка. Вполне может сработать.

— Я просто желаю тебе удачи…

— Но не прочь использовать меня в своих целях. Если понадобится, прибегнув и к небольшому шантажу… — Гарбо вполне пришел в себя,

взвесил опасность, оценил — и сделал ответный ход.

Палома сладко улыбнулась ему.

— О, Небо, но разве такой умный и сильный мужчина и без принуждения отказался бы прийти на помощь девушке в беде?

— Конечно же нет, дорогая сестрица! — Коринфиец разлил по кружкам остатки вина. — Итак, чем я могу тебе помочь? Кстати, в ответ на твой вопрос… Судья должен заняться нашим делом через два дня. Полагаю, наутро я уже буду свободен. Так я весь внимание…

— Убили одного немедийца, — без всяких предисловий начала она. — Его звали Скавро, он был бароном. Но сюда, похоже, приехал под видом простолюдина. Поселился в клоповнике на улице Горшечников…

— И все же кто-то добрался до него. Из-за денег?

— Трудно сказать. — Палому порадовала способность собеседника с полуслова подхватить нужный тон. Перепалка закончилась — пора было говорить о делах. — У себя в Бельверусе он жил на широкую ногу. Но здесь… Я не видела ни следа чего-нибудь хоть сколько-то ценного.

— То есть либо ничего не было, либо убийца унес все подчистую.

Девушка покачала головой.

— На ограбление непохоже. Воры редко берут на дело терцию. Или у вас есть любители?

— В сердце? — сразу, по-деловому уточнил Гарбо.

— Нет. В глаз. Коринфиец присвистнул.

— Нет, тогда точно не грабители. По крайней мере, никто из местных. Но об этом твоем парне я ничего не знаю. Хочешь попытаться выяснить? — Палома кивнула. — Это из-за него тебя загребли?

— Да. Взяли в дверях под белы рученьки. Поджидали нарочно — вот только не знаю, именно меня или кого другого. По идее, никто не знал, что я в городе. У меня в Коршене, вообще, никого нет.

— Теперь есть.

— Верно. — Палома улыбнулась. — Теперь другое дело… Поверишь ли, мне совсем не хотелось бы лишиться головы за то, чего не совершала.

— Погоди-ка…

Гарбо жестом подманил одного из подручных, того самого мальца с косичками, что-то прошептал ему на ухо, указывая на обитателей подвала. Коротко кивнув, парнишка начал свой обход. Начал с игравших в кости приятелей, по очереди задавая каждому какой-то вопрос, затем не спеша обошел остальных, не поленившись разбудить и спящих. Выслушав ответ, каждый раз качал головой, подавая знак главарю.

Нет, похоже, здесь о Скавро никто ничего не слыхал.

— Не беда, — утешил ее коринфиец. — Стоит мне выйти — я весь город перетряхну, можешь не сомневаться. Наш Дворец — не самое подходящее место для такой красотки как ты. А уж виселица — тем паче не для тебя. Так что вытащим, не трусь.

— Не сомневаюсь. — Палома засмеялась. По правде сказать, впервые за последние сутки она ощутила что-то похожее на надежду. Ей стоило больших усилий все это время не выдавать снедавшей душу тревоги, но, конечно, положение было опасным. И помощь Гарбо ей ох как пригодится!.. Воистину, приручить этого волка было мудрым шагом.

— Кстати, — легким тоном заметила она, намеренно меняя тему разговора, — Вы все называете эту тюрьму дворцом. Что за странная шутка?

— Никаких шуток, — словно бы даже обиделся коринфиец. — Это самый что ни на есть настоящий дворец. Здесь внизу раньше были погреба… ну и графская темница, само собой, только куда меньше нынешней.

— А наверху что? Тоже камеры?

— Зачем, для этого подвалов хватает. Верхние залы — там кого только нет. Если не считать Месьора… Там судейские, канцелярия, стражники живут, да еще Митра ведает что. Но дворец громадный, сама видела. Большей частью пустой стоит. Рушится помаленьку. А жаль — такая красота пропадает…

Никогда еще Палома не слыхала ничего подобного. Чтобы огромный замок использовали под тюрьму, да еще так нелепо… Ей вспомнились изуродованные двери, прорубленная лестница в подвал. Точно чья-то злая воля намеренно отдала дворец на поругание! И, интересно, что это за Месьор, о ком упомянул Гарбо?.. Но она не успела ни о чем больше расспросить коринфийца.

Дверь темницы распахнулась, и старший из двух появившихся стражников зычно выкрикнул с порога:

— Где тут девица, называющая себя Паломой по прозванию Оса? Графский судья желает тебя видеть!

Девушка поднялась с места, вопросительно покосившись на Гарбо. Что-то слишком быстро до нее дошла очередь. Может, он объяснит? Но в глазах коринфийца было искреннее недоумение.

— Да пребудет с тобой Небо, сестра, — прошептал он одними губами.

Эрверд с другого конца подвала дернулся было встать, но его удержали. Как видно, остальные заключенные тоже понимали, что дело нечисто. Никто не хотел рисковать и привлекать к себе внимание.

Пожав плечами, Палома двинулась к дверям, на ходу оправляя тунику. Стражники пропустили ее вперед. Она вышла, не обернувшись, спиной чувствуя устремленные на нее взгляды.

— Что ж, — обратилась она к провожатым тоном королевы, шествующей на аудиенцию к иноземным послам. — Не будем заставлять судей ждать…

Глава III

Верхние коридоры и лестницы, которыми ей довелось пройти, лишь подтверждали прежнее впечатление: роскошный некогда особняк разрушался, стремительно приходя в запустение, и никто даже не пытался поправить дело. На стенах местами проступала сырость, разрушалась кладка, нищенскими лохмотьями свисала штукатурка… И лишь ближе к судейской зале наблюдался относительный порядок.

Страж у дверей, украшенных медными леопардами, вполголоса перемолвился о чем-то с провожатыми Паломы, посмотрел пергамент, который вручил ему старший, затем демонстративно пожал плечами.

— Да, я вижу, что это она. И вижу, что срочно. Но на вашем месте я бы все же переждал…

При этом он многозначительно ткнул подбородком в сторону закрытого зала; судя по понимающим ухмылкам стражников, те прекрасно поняли, о чем речь.

— Ладно, пожалуй, и впрямь лучше погодить немного.

Заинтригованная, Палома навострила уши.

Похоже, там, за дверью происходило что-то любопытное, раз ее провожатые не торопились входить туда с пленницей. Тяжелая дубовая, окованная медью дверь приглушала звуки, однако натренированный слух в который раз сослужил ей добрую службу.

— …совершенно никакого смысла, Месьор… — Голос брюзгливый, явно принадлежал человеку немолодому. Девушка почему-то не сомневалась, что это говорил судья. — Уверяю, мы способны разобраться в этом деле и без вашего…

Тут страж у дверей неловко шевельнулся, шум заглушил слова.

— Тс-с, — шикнул на него один из конвоиров, плечистый черноволосый гигант с небесно-синими глазами. — Дай послушать. А то сам не хочешь рассказать вечером в «Кувшине», как старый Мул лягался с Месьором?!

Пристыженный, тот застыл в полной неподвижности.

Теперь звучал другой голос; ленивый, со странными перепадами интонаций.

— Я в своем праве, дражайший Агиери, и вам это прекрасно известно. Я волен находиться в любом месте дворца — и сейчас это место здесь. Оспорите ли вы волю графа Лаварро?

— Однако правосудие…

— Помилуй Митра! Чем же я, самый богобоязненный и законопослушный человек в этом городе, могу помешать вашему правосудию?! Разве вы не намерены вершить его честно, скоро и праведно — то есть, как всегда?

Ответа Палома не услышала. Впрочем, вероятно, его не дождался и безымянный Месьор, с таким язвительным жаром отстаивавший свое право присутствовать на суде. Над ней, Паломой!

Связано ли это каким-то образом с ее персоной — или она здесь просто случайная жертва чьей-то игры? Если не считать Гарбо, она никогда и ни от кого не слышала об этом человеке, откуда же тогда он мог знать о ней?

— Ладно. — Черноволосый стражник наконец подал знак напарнику. — Лучше объявимся, а то, не ровен час, пройдет кто, увидит нас здесь, тогда неприятностей не оберешься…

И точно, из-за поворота коридора донеслись какие-то голоса.

— Жаль, не удалось дослушать, — ухмыльнулся молодой. Но второй только цыкнул на него и кивнул стоящему у дверей.

— Давай, что ли…

Вздохнув, тот скользнул в приоткрытую створку.

Странные все же порядки царят в Коринфии, размышляла Палома, дожидаясь возвращения стражника, который пошел доложить о ней судье. Даже где-нибудь в Туране, где процветает подкуп и местничество, подобное разгильдяйство было бы немыслимо. Там люди были порочны до мозга костей — и все же, при любых обстоятельствах соблюдали декорум. Чтили правила игры… Но здесь все было иначе. Во всем чувствовалась усталость и пресыщенность. Всем было на все наплевать. Стражники даже не пытались делать вид, что соблюдают дисциплину. Судейские глумились над правосудием…

Мрачные размышления прервал толчок между лопаток, грубо вернувший ее к реальности.

— Давай, пошевеливайся, судья ждет.

* * *

Зал, где вершилось коршенское правосудие, произвел на девушку странное впечатление. Высоченные потолки, с которых свисали штандарты с неведомыми ей гербами, обшитые темным деревом стены и наконец само место судьи — почти трон, на возвышении, под алым шелковым балдахином — все это было призвано создать атмосферу торжественности, внушить трепет нарушителям Закона… Однако маленький лысый человечек, утопавший в судейской мантии, так, что из мехового воротника едва виднелось сморщенное личико, перекошенное, точно от зубной боли, казался настолько не на своем месте среди всей этой пышности, что невольно приходили на ум мысли о балаганных лицедеях, суровый настрой улетучивался, оставляя лишь чувство смутной неловкости и недоумения.

— Девица, именующая себя Паломой по прозванию Оса, вольная наемница, — возвестил старший из стражников.

Девушка кивнула. Именно так она и представилась накануне тюремным чиновникам.

Крысиная мордочка судьи недовольно сморщилась. Он раздраженно перелистнул несколько страниц книги, лежавшей перед ним на резной деревянной подставке.

— А, вот, вижу. — Он наконец отыскал нужные записи. — Только вчера задержали? И сразу на суд?! — Голос его звучал негодующе, словно этот факт добавлял Паломе виновности. — Та-ак, и что мы тут имеем?.. Убийство… Сопротивление властям… — Судья водил по строчкам длинным пальцем, не поднимая глаз на узницу.

Та воспользовалась передышкой, чтобы оглядеться по сторонам. Где же он?..

Ага!

Помимо ее самой, судьи, двоих стражников и писца, приютившегося за столиком у подножия помоста, в зале находился лишь еще один человек.

Тот самый, догадалась она, кого здесь все именовали не иначе как Месьором. Он сидел в узкой нише между двумя стрельчатыми окнами, полускрытый в тени, так что лица было почти не разглядеть; Паломе лишь показалось, что человек он немолодой и какой-то… усталый. Он не смотрел ни на узницу, ни на судью и казался поглощенным созерцанием перстней на своей левой руке, протянутой к свету.

Перстни и правда, насколько могла судить девушка с такого расстояния, были недурны, однако… Однако…

— Итак, женщина, — наконец подал голос графский судья, — что ты можешь сказать в свое оправдание?

Палома распахнула глаза.

— А в чем меня обвиняют?

— Не играй со мной в эти игры! Здесь суд. Не балаган. И не бордель! Ты убила человека. Некоего Скавро с улицы Горшечников. Об этом свидетельствуют двое стражников, заставших тебя на месте преступления…

— Неправда. — Усилием воли девушка заставила себя сохранять спокойствие. — Они схватили меня на улице. И я никого не убивала.

— Здесь записано иное. — Судья постучал ногтем по строчке в своей книге. — Слова стражников на службе сиятельного графа Коршенского заслуживают высшего доверия. А ты… кто ты такая? Бродяга, преступница. Женщина, нацепившая меч, обряженная в мужское платье. Пф-фу… — Судья разве что не сплюнул с досады. — Кто может подтвердить, что ты не убивала этого Скавро? Никто? Ну — так о чем тут говорить?! Ты и есть убийца. И тебя ждет плаха.

Проклятье! Балаган и бордель, правильно сказал этот крысеныш. Бордель и балаган — вот что такое этот их суд! Ни свидетелей, ни настоящего разбирательства. Похоже, и приговор ей уже записан в этой проклятой книге, а все происходящее — лишь пустая формальность, прежде чем появится палач.

Палому вдруг пробрала ледяная дрожь. И как она раньше не подумала об этом… Коршенские власти явно не имели понятия о том, кем на самом деле был покойный «Скавро с улицы Горшечников». Но об этом очень хорошо знал убийца. И обладал достаточной властью и возможностями, чтобы замести следы! Прежде всего, каким-то образом сумел устроить засаду у дверей лома — на первого встречного, все равно, кем бы тот ни оказался. Готова поручиться, они схватили бы и молочника или какую-нибудь нищенку, случись тем пройти мимо. Паломе просто не повезло. Она оказалась первой… А теперь этот же самый убийца подкупил нужных людей в тюрьме, чтобы дело рассмотрели и закрыли как можно быстрее. Кто бы он ни был, это явно не последний человек в городе — и он все отлично рассчитал!

Расчет ясен. Ее, Палому, скоренько осудят и казнят, власти умоют руки… А потом, даже если барона Скавро когда-нибудь хватятся и отыщут следы в Коршене — так вот вам, добрые месьоры, пожалуйте. Убийца давным-давно осужден и наказан, и прах развеян по ветру. Говорить больше не о чем. И с мертвецов не спросишь.

Немудрено, что ее вызвали на суд так быстро. Торопятся — пока не вскрылась правда об убитом. Ведь труп немедийского вельможи заслуживает куда более внимательного отношения, чем никому не известного Скавро. И дознание тут пришлось бы вести по всем правилам…

Но что делать ей? Сказать правду о немедийце? Палома уже открыла рот, чтобы заговорить — но тут же осеклась. А что ей-то, собственно, это даст. Судья убедится, что она была лично знакома с убитым, и узрит в этом лишнее подтверждение ее вины.

Что делать? Что? Что?!

Мысли судорожно метались, девушка стиснула зубы, чтобы успокоиться. Единственная надежда — заставить их отложить вынесение приговора… Но как? Как, помилуй Митра?!

Неожиданно кто-то чуть заметно толкнул её под локоть.

Пользуясь тем, что судья отвлекся, заговорив о чем-то с писцом, Палома незаметно повернула голову к молодому черноволосому стражнику, стоявшему справа от нее. Там, перед входом в зал, когда все они с таким азартом подслушивали спор судьи с этим странным типом в нише, он ей показался неплохим парнем. Что ему нужно — сейчас?..

Да. Синеглазый прищурился и, едва разжимая губы что-то прошипел. Девушке понадобилось изо всех сил напрячь слух, чтобы уловить его слова… И изо всех сил напрячь мозг, чтобы осознать их смысл.

— Закон Эмбория Первого…

Что за бред?! Эмборий, если ей не изменяла память, был королем Коринфии — еще когда страна не разделилась на кучу мелких удельных княжеств, одним из которых был и Коршен. О каком законе толкует этот парень, и чем это может помочь ей, Паломе?

Ловушка? Или стражник и в самом деле намерен ей подсказать какой-то выход из положения? Узнать возможности не представлялось. Впрочем, а есть ли у нее выбор? И, собрав волю и кулак, наемница звонким голосом объявила:

— Ваша праведность! Вы считаете меня виновной — но по закону Эмбория Первого, я имею право…

Она осеклась. На что, собственно, она имеет право? Хоть бы судья знал это сам!

— Что-о? — Глаза чиновника вылезли из орбит. — Да как ты смеешь…

— Закон Эмбория Первого, — повторила Палома с уверенностью, которой отнюдь не ощущала. — Я требую…

— Ты не смеешь ничего требовать — ты, убийца! — Судья брызгал слюной, давясь словами от возмущения.

Кажется, она попала впросак. Черноволосый ее подвел… Палома готова была обернуться к стражнику в отчаянных поисках поддержки — но помощь пришла с неожиданной стороны.

— А почему, собственно, вы лишаете ее этого права, любезнейший Агиери? — лениво подал голос человек в нише. — Уложений короля Эмбория, насколько мне известно, никто не отменял, и в Коршене они действуют точно также, как и повсюду в Коринфии. Или у вас иное мнение на этот счет?

Лицо судьи попеременно приняло все оттенки радуги, остановившись наконец на пурпурном.

— Я… она не… Об этом не может быть даже речи!

— Почему же? — В голосе незнакомца явно слышалась насмешка. — Как раз в данном случае это уложение применимо в полной мере. Пусть ваш писец поможет нам уточнить… — Он кивнул головой служке. Тот, с готовностью отложив перо и пергамент, засеменил к книжному шкафу у стены и с поклоном поднес своему начальнику какой-то древний фолиант, уложив на подставке поверх того, что судья читал ранее.

— Вот здесь указано, что надлежит делать в таком случае, Ваша Праведность. Уложение шестнадцатое Его Величества короля Эмбория Первого Коринфийского. — И, пятясь, вернулся в свой угол.

— Так-так-так… — Царапая ногтем по пергаменту, судья принялся читать указанное место. — Если обвиняемый заявляет о своей невиновности… Обязуется отыскать истинного преступника в течение одной луны… приговаривается к четвертованию, если окажется не в состоянии… Только в случае…

— Ага! — торжествующе воскликнул он наконец. — Боюсь, что ничего не выйдет!.. Закон гласит, что отложить казнь обвиняемого возможно лишь в том случае, если за него поручится лицо, чья репутация в глазах суда не подлежит сомнению. И лицо это будет отвечать головой, если обвиняемый скроется от правосудия, вместо того чтобы искать преступника! Так что, увы…

М-да. Палома хмыкнула, осознавая, сколь призрачна оказалась надежда на спасение. Черноволосый, без сомнения, хотел как лучше, однако даже король Эмборий тут оказался бессилен. В Коршене ей такого поручителя не найти!

Видимо, подумав о том же самом, судья издевательски развел руками.

— Итак, приговор остается в силе. Писец…

— Я поручусь за нее.

— Что-о?! — Агиери вскочил со своего трона. — Вы, Месьор?!

Палома, расширенными от изумления глазами уставилась на незнакомца в нише. Тот казался невозмутим и как будто даже от души забавлялся происходящим.

— Да, а что здесь такого? Или мое поручительство не кажется вам достаточно весомым? Или в глазах суда моя репутация подлежит сомнению? — Он издевательски выделил последние слова.

— Нет, конечно нет, Месьор! — заблеял судья. — Я никогда бы не…

— Вот именно. — Незнакомец, похоже, получал особое удовольствие, всякий раз перебивая Агиери и не давая тому закончить фразу. Повелительные нотки в его голосе звучали все отчетливее, и Палома теперь не сомневалась, что перед нею человек, облеченный немалой властью. Что делало всю эту ситуацию лишь еще более загадочной. Боги, кто бы ей объяснил, что здесь творится?! — Я готов взять на себя это дело и поручиться за даму. Если она заявляет о своей невиновности и готова в течение одной луны отыскать настоящего убийцу — я поддерживаю ее в, этом намерении. И готов ответить головой.

Судья наморщил лоб.

— Покорно прошу простить меня, Месьор, но… вам-то что в том за корысть? Видит Митра, я не хотел бы оскорбить вас, но…

— И не надо, милейший. И не надо. Поверьте, никакого злого умысла здесь нет. Я просто отчаянно скучаю последние дни. И мне подумалось, зрелище людских пороков и отчаяния хоть немного скрасит уныние будней. А провести целую луну с очаровательной преступницей — что может быть… пикантнее?!

— Вот как? — Тонкие губы растянулись в плотоядной усмешке, судья окинул Палому таким взглядом, словно видел ее в первый раз, и девушке захотелось его убить. — Вот как, Месьор?..

— Ну да. Ведь вы доставите мне такое удовольствие, ваша праведность. Я умею быть благодарным, вы же знаете…

— Конечно, Месьор. Не сомневаюсь в этом.

— Отлично. В таком случае пусть ваш писец оформит все необходимые бумаги. К вечеру кто-нибудь из моих людей зайдет за ними, я все подпишу.

— Месьор… — Судья Агиери, похоже, готов был сделать последнюю попытку отговорить загадочного незнакомца. — Неужто вы и в самом деле готовы поручиться собственной жизнью ради этой… Ведь вы понимаете, если она сбежит, даже в вашем случае граф не согласится сделать исключение, закон есть закон…

— О, прекратите, милейший! Мы толчем воду в ступе… — В тоне вельможи смешалась скука и раздражение. — Так мы до вечера будем твердить одно и то же. Я ведь сказал, что готов взять на себя ответственность, что вам еще надо? К тому же, если она сбежит — вы уверены, что это не обрадует многих из тех, кого мы знаем?!

— Именно поэтому я…

— Довольно! — Теперь голос незнакомца звучал по-королевски жестко, не допуская никаких пререканий. — Это мое дело, и хватит об этом. — Он усмехнулся, устало взмахнув рукой, словно недавняя вспышка гнева отняла у него последние силы. — Закончим на этом, пожалуй. Отправление правосудия — весьма утомительная вещь, как оказалось. Вы были правы, когда отговаривали меня… Сейчас время обеда, и я голоден. Так что давайте простимся на этом.

Крысиная мордочка судьи сморщилась.

— Воля ваша, Месьор. — Он явно готов был признать поражение. — Как вы желаете, чтобы мы поступили с этой женщиной? Отправить ее обратно в камеру?

— Ни в коем случае. Она более не ваша забота, Агиери. Забудьте о ней.

— Только на одну луну, — ядовито подчеркнул судья.

Незнакомец в нише пожал плечами.

— Пусть так.

— Тогда — оставляю ее вам. — Агиери сморщился так, словно у него болели зубы. — И… приятного аппетита, Месьор!

С этими словами, кивнув писцу, чтобы следовал за ним, судья ретировался через боковую дверцу. Двое стражников, Палома и незнакомец остались одни в огромном зале.

— Осмелюсь заметить, Месьор, — со смехом объявил черноволосый, — Это было здорово… Старина Агиери едва не подавился собственной мантией!

Человек в нише чуть заметно усмехнулся.

— Рад был доставить тебе удовольствие, мой друг. А теперь ступай во внутренний двор, отыщи моих ребят. Они уже должны были вернуться, пусть идут сюда. А ты, Таген, — он обратился ко второму стражнику, — беги в левое крыло, в мои покои, скажи, пусть накроют стол на двоих. Я и правду проголодался.

Первый из воинов уже скрылся в коридоре, второй же, ринувшийся было со всех ног исполнять приказ, задержался в дверях, переводя недоуменный взгляд с мужчины на женщину.

— Но, месьор, оставить вас вдвоем… ведь вы же… Я не могу…

— Ничего, ступай, парень. Мне скорее грозит смерть от голода, чем от руки этой прелестницы, уверяю тебя. Так что поспеши, если не хочешь стать причиной моей гибели!

Покачав головой в знак того, что не одобряет такой риск, стражник с усилием затворил за собой тяжелую дверь. Палома проводила его взглядом. А затем повернулась к человеку в нише и в упор уставилась ему в лицо, решив сразу перейти в наступление.

— У тебя есть имя, Месьор? Или только кличка?

Она ожидала, что он встанет, подойдет к ней. Возможно, даже попытается ударить за дерзость. Тогда она убьет его, попытается бежать. Может быть. Или еще что-нибудь. В любом случае, нужно какое-то движение, нужно, чтобы хоть что-то произошло… она задыхалась от бездействия!

Он не сдвинулся с места.

— Так ты не знаешь, кто я такой?

— Понятия не имею! — Она высокомерно вскинула голову. — А должна бы?

— Возможно. Как-никак, я твой спаситель… Палома передернула плечами.

— Ты меня еще не спас.

— Верно. И, возможно, не стану этого делать.

Она помолчала, оценивая намек. Что ж, скорее всего, он прав, и ей стоит быть полюбезнее. Но ей так не нравились тайны. И эти игры, что затевались вокруг нее, без ее ведома.

Он по-прежнему сидел в своем кресле. Только сейчас, приглядевшись, она заметила одну странность: от сиденья с двух сторон торчали вперед какие-то странные рукояти, каждая в пару локтей длиной. Догадка забрезжила в мозгу наемницы. Она подошла ближе, очень медленно, не сводя глаз с ног сидящего.

— О, да. — Он верно оценил ее взгляд. — Я не смогу убежать, если ты надумаешь убить меня сейчас.

Теперь она видела его лицо. Усталое, одутловатое лицо человека лет тридцати пяти, с глубокими складками у губ и запавшими глазами. Лицо человека, привыкшего к неподвижности.

Калека!

Увечность всегда внушала ей отвращение. Что может быть ужаснее, чем потерять власть над собственным телом. Это все равно, что и не жить вовсе… Палома, нахмурившись, взирала на незнакомца.

Тому, похоже, было не привыкать к подобным взглядам. Лицо его осталось совершенно бесстрастным, ни на миг не утратив скучающего выражения.

— Боги, как я голоден, — пробормотал он, не сводя глаз с дверей. — Куда же они запропастились?

Словно в ответ на призыв, створка приоткрылась, впустив самую странную пару, какую только могла себе представить девушка.

Сперва она решила, что это дети. Только какие-то неправильные, с ненормально широкими плечами, длиннорукие и головастые… И лишь когда они приблизились, она поняла: перед нею карлики. Ростом они были ей едва до груди — и чуть ниже сидящего человека. Неудивительно, что калека выбрал себе таких слуг. На них он может смотреть, не задирая головы.

Не обращая на Палому ни малейшего внимания, карлики приблизились к креслу, один подхватил передние рукояти, другой — точно такие же сзади, они одновременно подняли свою ношу и двинулись к выходу.

Девушке ничего не оставалось как направиться за ними.

Глава IV

Стол, как и было велено, оказался накрыт на двоих.

Гостеприимный хозяин жестом указал гостье на ее место и сам, едва только слуги поставили кресло, не говоря ни слова, с аппетитом принялся за еду. Палома, покосившись на него, так же молча последовала его примеру.

Она воздала должное ароматному бульону из дичи, нежному мясу со специями и — в меньшей мере — терпкому коринфийскому вину. Не то чтобы ей не хотелось выпить… однако здравый смысл подсказывал, что лучше сохранить трезвый рассудок.

Наконец было покончено и с десертом — нежными плодами в сладком сливочном соусе, — и наемница, довольная, откинулась на стуле. Что ж, жизнь, в конце концов, не так плоха. А если это и есть последний обед осужденного… по крайней мере, это был отличный обед.

Так она и сообщила своему гостеприимному хозяину, впервые за все время вызвав у того улыбку.

— Рад, что вам понравилось, моя дорогая. В моем… хм-м… состоянии, доставить женщине удовольствие не так-то просто.

Он странно говорил о своем увечье. С одной стороны, ничуть не стесняясь этой темы, едва ли не бравируя, но с другой… потаенная горечь все же ощущалась в каждом слове. Похоже, калекой он стал не с рождения. Те ведут себя совсем иначе.

— О, со мной у вас не будет проблем. Я весьма неприхотлива в своих желаниях, и мне нетрудно угодить. — Палома не сводила с него взгляда серых глаз. И если решит, что она излишне дерзка — пусть себе! Ей терять нечего.

— Рад слышать. — Вельможа — а этот человек, кем бы он ни был, несомненно, принадлежал к сильным мира сего — не реагировал на дерзости и оскорбления. Словно задался целью раззадорить гостью, проверить, как далеко она отважится зайти. — Могу ли я сделать для вас еще что-нибудь?

Этот странный человек, похоже, мог ей помочь. По крайней мере, он спас ее от немедленной казни. Однако явно ожидал чего-то взамен. Но почему тогда он не скажет в открытую, что ему нужно? Все это было очень и очень странно.

— Вы можете сделать для меня одну вещь, это мне будет столь же полезно, сколь и приятно. — Палома, вспомнив юные годы, прошедшие при дворе в Бельверусе, старательно скопировала манеру речи знатной дамы, надменную, чуть снисходительную, и по вытянувшемуся лицу собеседника поняла, что ей это удалось вполне. Похоже, он начал понимать, что в гости к нему залетела не такая простая пташка. — Назовите все-таки себя, мой любезный хозяин. Иначе у вас слишком большое преимущество передо мной…

— О, оно не станет от этого меньше, уверяю. Но вы правы, моя дорогая, простая вежливость требует представиться. Мое имя — Грациан. Хотя все зовут меня просто Месьор. Это, конечно же, не официальный титул, однако… они просто не знают, как иначе меня называть. Ибо, видите ли… Граф Лаварро Коршенский — мой отчим.

О, боги. Боги, боги, боги, боги.

До сего дня Палома ни в малейшей степени не интересовалась внутренними делами Коршена, этого небольшого коринфийского графства на границе с Немедией и Заморой. Даже перед поездкой сюда ей и в голову не пришло наводить справки. И то сказать — она рассчитывала отыскать Скавро, прикончить негодяя и в тот же день убраться отсюда навсегда. Так к чему забивать голову лишними сведениями? Но теперь она жестоко пожалела, что не сочла нужным выяснить хотя бы самое необходимое.

Впрочем… за эти два дня она видела и слышала не так уж мало. В свое время ее учили делать выводы и на основании куда более скудных данных. Не далее как нынче утром она блестяще продемонстрировала свои способности Гарбо, разгадав его планы. Так что мешает ей сделать то же самое сейчас?

Сосредоточившись, Палома постаралась представить себе все элементы головоломки. Блестящие осколки кружились перед внутренним взором, она вертела их и так, и эдак, пока наконец они не начали складываться во вполне логичный рисунок…

— Поправьте меня если я ошибаюсь, Месьор, но… нынешний владыка, граф Лаварро Коршенский — он ведь происходит не из той семьи, что правила здесь прежде? Не прямой наследник рода… — начала она сперва неуверенно, но затем все более твердо, словно вытягивая это знание из собеседника через незримую нить, протянувшуюся из ее глаз — в его. И он не в силах был отвести взгляд! — Да, наследницей была ваша мать. Он женился на ней потом, верно? И появились еще сыновья. И проблемы с наследством. И тогда с вами произошел… несчастный случай. Все правильно. Не могли же вы занять трон!.. — Она хмыкнула. — По-хорошему, вы еще должны сказать спасибо… В других краях вас уже давно бы не было в живых… Месьор.

Молчание. И затем — он несколько раз соединил кончики пальцев… пародия на аплодисменты.

— Браво, моя дорогая. Браво. Однако вы меня не убедили. Это известно всем и каждому.

— Так я права?

— Ну, разумеется. Забыли лишь сказать, что граф так до сих пор и не назначил наследника, никак не может выбрать одного из троих сыновей… но это не суть важно. Равно как и то, что я — незаконнорожденный сын, посему убивать меня было необязательно… Но, повторяю, это известно всем и каждому.

Палома пожала плечами.

— Возможно — в Коршене. Но вы сильно преувеличиваете свою значимость для остального мира. Уверяю, за пределами Коринфии ваши внутренние дрязги отнюдь не являются излюбленной темой застольных бесед.

— О. — Во взгляде калеки зажегся интерес. — Тогда откуда…

Объяснять было бы слишком долго, да и почти невозможно. Странный титул — Месьор, в котором одновременно и почтение, и неуверенность в статусе носителя. И этот странный Дворец, величественное здание, носящее столь явные следы запустения и намеренного — озлобленного — разрушения. Так мог бы обращаться какой-нибудь иноземный завоеватель с родовым гнездом прежней династии; Палома готова была поручиться, что нынешний граф поселился в замке, построенном недавно, специально для него; и то, что Грациан — единственный обитатель этих руин, тоже сказало ей о многом. Ну, и еще множество деталей…

— Все очевидно — для того, кто умеет видеть, — произнесла она коротко.

Калека улыбнулся.

— Воистину так. Ну что же… Даже если бы вы намеренно задались целью доказать, что вы — именно та, кто мне нужна, вам это едва ли удалось бы лучше.

— А я нужна вам?

— Ну, разумеется! — Теперь он смеялся. — Очаровательная женщина… вы станете украшением моего двора.

— Если меня не казнят через одну луну. Что у вас делают с осужденными на смерть? Вешают? Сжигают живьем? Отрубают голову?

— Четвертуют, — в тон ей отозвался Грациан, невозмутимо, точно речь шла о погоде. — Но вам это пока не грозит.

— Пока?

— Конечно. У вас все же целая луна в запасе.

— В запасе? Но для чего?

— Чтобы снять с себя обвинение в убийстве, разве не помните? Закон Эмбория Первого, на который вы так удачно сослались… Или вы желаете кончить дни на плахе? Это была бы ужасная потеря, моя дорогая…

Наемница начинала чувствовать, что хваленая смекалка и самообладание начинают ей изменять. Этот странный человек словно продумал все наперед, просчитал на дюжину ходов. Как будто знал заранее все, что должно произойти. Но как — если она и понятия не имела ни о каких законах Эмбория, пока черноволосый стражник не подсказал ей…

— Меня удивляет лишь одно, — процедила она сквозь зубы. — То, что вам пришлось особо извещать слуг, чтобы стол накрыли на две персоны. Могли бы сказать им об этом сразу с утра…

Несколько мгновений он смотрел на нее с искренним изумлением — а потом разразился хохотом. И, отсмеявшись, произнес:

— Сдаюсь, вы уличили меня и сразили окончательно. Я забыл. Можете себе представить, еще подумал за завтраком, что нужно бы предупредить повара — и забыл. О, горе!..

Теперь засмеялась и Палома. А что ей еще оставалось делать?

— Но что мне помешает сбежать из вашего проклятого городка при первой возможности?..

Калека покачал головой.

— Здесь нет глупцов, моя дорогая. Описание твоей внешности — весьма приметной, осмелюсь сказать, — нынче же будет у каждого стражника. Особенно у тех, что охраняют городские ворота…

— Ха! — Она отметила, что его тон стал более фамильярным, он перешел с ней на «ты», и сама Стала говорить резче. — Как будто это меня остановит!..

— Возможно. Ибо есть и кое-что еще.

— Что же? — Она не собиралась сдаваться. О, нет. Не для того судьба подарила ей эту отсрочку! — Что удержит меня здесь?

— Точнее — кто. Я. Не забывай, тебя отдали под мою опеку, а это значит, я отвечаю за тебя головой. Признаюсь, несмотря ни на что, жизнь мне все же дорога… так что я просто обязан помешать тебе скрыться. И, можешь поверить, у меня это получится.

Крепкое словцо готово было сорваться у нее с языка — но Палома сдержалась. Нельзя показывать свою слабость. Он из тех, кто воспользуется этим без зазрения совести.

С ледяным спокойствием наемница осведомилась:

— И каким образом, позволь узнать?

— Во-первых, моей личной страже отдан приказ убить тебя, если ты переступишь порог своих покоев без моего особого разрешения. Они сделают это. И, не питай иллюзий, это не те городские олухи… Мои парни знают свою работу. Их отцы и деды… — Он криво усмехнулся шутке, понятной лишь ему одному, — они служили еще моим предкам!

— Все равно. — Девушка тряхнула головой. — Заключенный всегда упрямее тюремщика. Я убегу.

— Не захочешь.

— Что-о?

Грациан улыбался. Улыбка у него была, как у сытого кота, поймавшего мышь.

— Не захочешь, я сказал. И сама себе станешь лучшим сторожем.

— Поясни.

Калека, не торопясь, отхлебнул вина из высокого бокала. Пленнице он выпить не предлагал. А сейчас наслаждался, тянул молчание.

Палома понимала, что заговорить — это дать ему очередное преимущество, уступить в этом поединке воли. Но она была слишком измотана. И — да будь оно все проклято в конце концов!..

— Чего ты хочешь от меня? Зачем все это? Что ты задумал?

Он молчал еще несколько мгновений, оценивающе глядя на девушку, в волнении комкавшую камчатную салфетку. А когда заговорил, голос его был совсем иным — мягким, убаюкивающим.

Так приручают хищников, внезапно подумалось ей. Сперва доводят до исступления, а затем ломают волю лаской и лакомством…

— Должно быть, ты теряешься в догадках, что же случилось там, на суде. Какой-то незнакомец, который прежде ни разу в жизни тебя не видел и даже не знал твоего имени, спас тебя от плахи — и поставил на кон собственную жизнь. Зачем? Ты же не столь наивна, чтобы решить, будто я сделал это, очарованный твоими прелестями — хотя они и несомненны.

Наемница покачала головой.

— Но ведь и ты не так наивен, чтобы решить, будто это налагает на меня какие-то обязательства! Я ни о чем тебя не просила. Ты сделал это по собственной воле — тебе и нести ответственность за свое решение.

Рискованно было говорить ему об этом — но Палома решилась сыграть в открытую. Грациан слишком умен, чтобы не понимать всего этого. Значит, у него должен быть какой-то план. На что-то же он рассчитывает…

— Совершенно верно, моя дорогая. — Он кивнул, с таким довольным видом, будто она сказала именно то, чего он так ждал. — Благодарность, честь, совесть… все это прекрасные качества, и я не сомневаюсь, что ты наделена ими в полной мере, однако я не стал бы ставить на них. Ибо ставкой, осмелюсь напомнить, является и моя собственная жизнь. Так что нужен крючок посерьезнее.

— И это…

— Интерес, моя красавица. Твоя заинтересованность во мне.

Палома недоуменно воззрилась на него.

— Деньги?

— О, нет. Слишком примитивно. Хотя и это тоже будет, обещаю. Но и много чего еще. У нас еще будет время обсудить подробности — если ты справишься с первым испытанием.

— Первое испытание? О чем ты?

— А ты не догадываешься? Отыскать убийцу твоего Скавро, конечно же! Это важно для нас обоих — вот и проверим, чего ты стоишь в деле! А потом, если я увижу, что не зря понадеялся на тебя… Видишь ли, Палома, мне нужен был человек… Особый человек. Который взялся бы за особую работу. О, у меня нет недостатка в слугах. Но — они способны лишь исполнять приказы. И чаще всего этого достаточно. Но только не сейчас. Сейчас мне понадобился кто-то отчаянный — и умный, способный сам принимать решения. В общем — такой же как я, только… с ногами. — Он скривился в горестной усмешке. — Тот, кто сделал это со мной, уверен, будто сокрушил меня. Уничтожил. Но…

— Ты хочешь отомстить.

— Да. Так сильно, как тебе и не снилось. И ты поможешь мне в этом.

Все это похоже на кошмарный сон, сказала себе Палома. Она-то знает о своих способностях — но этот человек… почему он так уверен, что она сумеет что-то сделать для него? Почему именно она?!

Или он знает, кто она на самом деле…

У нее было недоброе предчувствие, что интрига, закрутившаяся вокруг нее, куда сложнее, чем кажется на первый взгляд. Что от нее все что-то скрывают…

Но сейчас у нее больше не было сил думать. Боги, сколько вместил в себя этот день! Пробуждение в тюрьме, поединок с Гарбо, суд… и этот человек, изматывающий ее своими загадками, своей проницательностью. Каждое его слово — клинок, точно находящий цель. Еще немного, и она истечет кровью… Нет, довольно с нее на сегодня!

— Я хочу спать, — выдохнула она, не глядя на Грациана. — Где там твоя стража, пусть меня проводят куда-нибудь, где есть постель! А то еще немного — и я скончаюсь прямо здесь, и лишу палача удовольствия свидеться со мной через луну. Смех коринфийца звучал у нее в ушах всю дорогу до ее покоев.

* * *

Наутро за ней пришли очень рано. Еще одна уловка Месьора, догадалась Палома. Они вроде бы союзники — но он делает все, не пренебрегая никакой мелочью, чтобы сломить ее волю, подчинить себе. Ей нельзя расслабляться и на долю мгновения!

По счастью, когда заспанная физиономия слуги просунулась в дверь, девушка уже давно была на ногах и даже успела закончить боевую разминку. Так что наглеца, осмелившегося сунуться в женские покои без стука, встретил крепкий удар в челюсть и пара крепких словечек, что в ходу лишь среди наемников.

Парень мигом преисполнился к пленнице глубочайшего уважения. Даже осведомился, не нуждается ли она в чем, до того как явиться пред светлые очи Месьора.

— Пусть мне принесут воды для умывания. И завтрак.

— Вода уже здесь. — Он кивнул за дверь. — А завтрак… Месьор пригласил вас преломить с ним утренний хлеб в саду.

Какая изысканность выражений, это надо же! Любопытно, парень просто повторяет слова хозяина, или сам склонен к поэзии? Но вслух она лишь велела коротко:

— Тащи воду!

Когда дверь открылась шире, чтобы дать дорогу слуге с кувшином и большим медным тазом, в коридоре Палома заметила стражника, не снимавшего руки с меча. Похвальная предосторожность. Грациан не шутил вчера, когда обещал убить ее при попытке к бегству.

Но пока Палома не собиралась бежать. За эту долгую бессонную ночь она успела принять решение.

Что двигало ею — желание оправдаться перед судом? Разобраться в тайне смерти немедийца? Или ее удерживало любопытство, которое пробудил в ней этот странный калека, который, сложись все иначе, мог бы стать правителем Коршена? Палома не знала. Но у нее была еще целая луна, чтобы отыскать ответ на этот вопрос. На все вопросы.

Закончив утренний туалет, она вышла в коридор к дожидавшимся стражникам. Забавно, вторым оказался тот самый черноволосый гигант, который вчера подсказал ей насчет закона Эмбория…

— Как тебя зовут? — обратилась к нему Палома.

— Конан, — ответил тот коротко.

Наемница с уважением отметила стать и боевую выправку стражника. Судя по внешности, он откуда-то с севера… Несмотря на молодость — ему было лет двадцать пять, немногим старше ее самой, — в бою такой, похоже, стоит десятерых!

— Тебя, что, отрядил сюда судья — присматривать, чтобы я не сбежала?

Северянин покачал головой.

— Нет, я служу Месьору. Вчера в суде я просто подменял одного парня. Он… на денек захворал.

Вот как? М-да, интрига и впрямь замешивалась все круче. Палома искоса взглянула на своего спасителя, гадая, о многом ли она может расспросить его. Однако неожиданно тот взял инициативу в свои руки. И после первых же произнесенных им слов, наемнице вообще расхотелось открывать рот…

— Тебе привет от Ринги, — сказал он ей. Несколько мгновений ей понадобилось, чтобы переварить информацию.

Стало быть, по меньшей мере один человек в Коршене знал о ее связи с Вертрауэном… Друг или враг? Он спас ей жизнь — и все же… и кто еще знает об этом?

Если Месьор — то его интерес к ней получал вполне правдоподобное объяснение. Ведь, получается, ему было известно, что он спасает от палача не просто какую-то бродяжку, а агента тайной службы короля Нимеда… И что отсюда следует? Вот тут уже Палома терялась в догадках. Но расспрашивать стражника ей не хотелось. Подождем немного…

И, приняв самый беззаботный вид, наемница улыбнулась своим провожатым:

— Что ж, пойдемте. Надеюсь, на завтрак у вас дают еще хоть что-то, помимо хлеба…

Конан хмыкнул. Его напарник ничего не сказал.

* * *

…Сад оказался разбит во внутреннем дворе, совсем небольшой, но так искусно спланированный, что являл собой настоящий зеленый лабиринт, где несколько пар могли бы прогуливаться, ничуть не мешая друг другу. По пути, сквозь гущу листвы, девушка заметила какого-то человека, в задумчивости стоявшего перед незаконченной мраморной статуей. Он даже не обернулся на их шаги.

Грациан, восседавший в своем неизменном кресле посреди идеально круглой лужайки, перед накрытым столом, являл собой образец радушного хозяина.

— Прошу простить, что не встаю перед вами, моя дорогая! — Он поклонился с преувеличенной любезностью. Палома уже поняла, что он обращается к ней на «ты», лишь когда говорит о деле. В остальное же время разыгрывает из себя вельможу, принимающего высокопоставленную гостью. Еще одна из его бесчисленных игр…

— Я тоже не могу ответствовать должным образом, Месьор. — Глаза ее лукаво блеснули. — В этом мужском наряде мне не присесть в поклоне, как подобает даме. Но и приветствовать вас на манер наемников было бы несколько… странно Гак что, увы, наша встреча обречена начаться с несовершенства.

— Увы… — Грациан казался искренне огорченным. — Но о каком приветствии наемников вы ведете речь?

— Это особый жест — перед нанимателем. Разве ваша стража никогда…

— О, нет. Среди тех, кто мне служит, практически нет наемников как таковых. А мои люди… У нас такие зовутся кровниками. Ничего общего с наймом. Я же говорил, их предки служили нашему роду. Это совсем иное…

Палома помолчала, впитывая новую информацию.

— И все же, — продолжал настаивать Грациан, — что это за приветствие. Я невероятно любопытен, знаете ли…

Наемница развела руками.

— У меня нет оружия. Я не сумею показать.

— И вас это огорчает?

— Неимоверно.

— Больше, чем отсутствие женского платья?

— О, несомненно!

Теперь замолчал он. Два темнокожих слуги — странно, а во Дворце ведь совсем нет женщин! — сноровисто расставляли на столе блюда с яствами. Горячие лепешки, масло, сливки, тонкие ломтики мяса, овощи, золотистый сыр, сочащийся на срезах янтарными каплями. Ни даже когда они исчезли, Грациан не торопился заговорить. Не слишком ли много она выдала ему о себе в этих нескольких неосторожных словах? Ну, да теперь поздно жалеть! И Палома молча принялась за еду.

— Это — одно из немногих развлечений, что мне еще осталось, — неожиданно подал голос вельможа.

— Что именно? Хорошо поесть? Или ставить гостей в тупик?

Он засмеялся. Его смех нравился Паломе. В нем была одновременно и сдержанность, и едва уловимый оттенок печали — и одновременно открытость, почти детская доверчивость. В других условиях, при других обстоятельствах этот человек мог бы… мог бы достичь величия. Неудивительно, если он сам ощущает в себе это — все эти загубленные возможности, — неудивительно, что он так полон горечи!

— С чего мы начнем поиски убийцы?

Она спросила нарочито резко, злясь сама на себя за неуместные размышления. Утро — время решительных действий. Мечты и романтическую грусть следует приберечь для ночи! Грациан улыбнулся одними глазами, так что у Паломы вновь возникло неприятное ощущение, что он читает в ней, как в раскрытой книге, и отозвался в тон ей, по-деловому сухо:

— Я для того и решил поговорить именно здесь, в саду. Дворец относительно безопасен — и все же тут надежнее. Для начала я хочу знать вce, что известно тебе.

Это было несложно. Скупо, но не упуская важных деталей, скрыв лишь все то, что имело отношение к Вертрауэну, Палома поведала свою короткую историю.

Один немедийский вельможа нанял ее убить своего врага, барона Скавро. Она готовилась сделать это в Бельверусе, но тот неожиданно исчез. Три седмицы ушло на то, чтобы напасть на след — и она отыскала его в Коршене. В мерзкой халупе на улице Горшечников. Что барон делал там и почему скрывался в Коринфии, ей неизвестно…

— Не буду скрывать, я пришла убить его. Но кто-то успел побывать там до меня. Немедиец был мертв, когда я появилась… ну, а остальное тебе известно. — Незаметно для себя, Палома вновь перешла с Грацианом на «ты».

Повинуясь жесту господина, слуги безмолвно принялись убирать со стола остатки трапезы, давая собеседникам время поразмыслить в молчании. Наконец, потягивая разбавленное вино, Месьор промолвил задумчиво:

— Странная история… Стало быть, Скавро приехал сюда не меньше двух седмиц назад, жил тихо, как мышка, в какой-то нищей дыре, как будто прятался…

— Но это ему не помогло. Его убили не враги, а друзья!

— Вот как? — Грациан поднял брови. — И откуда же такие сведения?

Но Палома лишь с улыбкой покачала головой.

— Э, нет… мой дорогой. Теперь твоя очередь выступать в роли сказителя. Будем играть по-честному.

Грациан поморщился. В беспощадном свете дня вид калеки был непригляден — запавшие глаза, бескровные губы, болезненно-бледное, с глубокими залысинами, одутловатое лицо человека, обреченного на вечную неподвижность… Но сейчас Палома читала на нем и иные, давние отметины. Следы былых пороков, пресыщенность, изощренное коварство. Ей подумалось, что было бы неплохо узнать побольше о его предках — тех, что правили Коршеном прежде. Их нравы могли бы многое поведать о человеке, с которым столкнула ее судьба.

В любом случае, опасно было бы недооценивать Грациана.

Ум, хитрость, жестокость — всем этим он обладал сверх меры. И то, что она невольно прониклась к нему уважением и симпатией, делало вельможу еще более опасным.

Такой, как он, не задумываясь воткнет нож между ребер, при самом нежном объятии — если только решит, что это может принести ему хоть малейшую выгоду.

Будет ли он честен с ней? У Паломы на этот счет не было ни малейших иллюзий.

И все же он заговорил:

— Ты права. Будем играть в открытую. Я и не Надеялся, что ты с первого раза выложишь мне все карты. — В голосе его звучало одобрение. Еще бы. Он и не мыслил, что люди могут поступать иначе! — Итак, вот что известно мне. Видишь ли, мне нравится, насколько возможно, быть в курсе того, что творится в моем городе. Когда-то это имело вполне объяснимый практический смысл, теперь стало лишь… привычкой. Как бы то ни было мне докладывают обо всех приметных чужаках в городе, обо всех странностях и тайных делишках. Скавро давно привлек мое внимание. Он не в первый раз в Коршене. Впервые мои люди засекли его, когда немедиец стал уж слишком пристально интересоваться Черными Жрецами. Есть тут у нас такая секта чернокнижников… Безумцы, в основном, безобидные, как младенцы. Мы не трогаем их нарочно, они подобны свече, которая привлекает мошкару. Куда опаснее, если вся эта некромантская мразь расползется по углам, откуда их не достать.

— А так вы следите и за ними, и за всеми новичками, падкими на эти фокусы…

Грациан кивнул.

— Именно. Так мы и вышли на Скавро. Поначалу он меня не слишком заинтересовал. Даже когда я случайно выяснил, кто он такой на самом деле. В конце концов, ну хочется богатому бездельнику пощекотать себе нервы в компании магов-недоучек… У вас-то в Немедии с этим строго… Но потом, где-то с полгода назад, появились первые странности. Он стал искать выходы на моих сводных братцев.

— Не на тебя?

— Нет. — Собеседник Паломы покачал головой. — Тогда я уже… ни для кого не представлял интереса. А мои братья, доложу, это отдельная история. Особенно старший. Антиос — настоятель главного храма Митры в Коршене.

— Что общего у чернокнижника с митрианцем? — Палома была поражена.

— Этот вопрос задал и я себе. И не нашел ответа. Впрочем, Скавро встречался и со вторым, Пронтием.

— А он что из себя представляет?

— Ничтожество! — Грациан презрительно фыркнул. — Верная тень достославного графа Лаварро, мечтает лишь об одном — так поразить папеньку своей преданностью и рвением, чтобы тот наконец решил вопрос с наследованием в его пользу. Других целей и желаний в жизни у него нет. Подозреваю, если когда-нибудь мечта его все же исполнится, и он станет новым графом Коршенским, то будет здорово разочарован, ибо понятия не имеет, что же ему делать с этой властью. Все силы давно ушли на то, чтобы покорить собственного отца, ни на что больше его уже не хватит!

Наемница рассмеялась. Исчерпывающий портрет. Многое говорит и о брате Месьора, и о его отчиме-графе… и о нем самом.

— А третий ваш брат? — осведомилась она.

— Единственный, до кого Скавро не добрался. Мальца четыре года назад отослали в Аквилонию — с тех пор он ни разу не возвращался в родные пенаты.

— Я его понимаю… — едва слышно прошептала Палома. Судя по всему, замок графа Коршенского был не самым веселым местом… немудрено, что Грациан предпочитает жить здесь, в доме своих предков.

Вельможа ухмыльнулся.

— О, да! Если у мальчишки есть хоть капля мозгов, он не появится здесь еще лет десять. Но впрочем — мы отвлеклись… Итак, Скавро. Я стал подозревать, что немедиец не так прост, как желает казаться. Он шнырял по городу, что-то вынюхивал, встречался с огромным количеством самых разных людей — без всякой видимой цели. И был в растерянности. Никак не мог уловить логики в том, что он делает. Никакого смысла.

— Неудивительно. — Палома была рада возможности подколоть надменного Месьора. Ведь это было так очевидно! — Хитрый лис, он почуял слежку и решил запутать следы. На каждое реальное, нужное ему действие приходилось с десяток нелепых и бессмысленных — с единственной целью замутить воду и привести соглядатаев в отчаяние.

Грациан склонил голову, на сей раз не в насмешку, а с неподдельным уважением.

— Увы. Мне понадобилось полгода, чтобы понять то, что тебе стало ясно с первого взгляда. И все равно, до самого конца я так и не сумел выяснить, чего добивался этот ублюдок. А ведь явно было что-то важное! Такой человек как он, далеко не последний в Бельверусе, не стал бы тратить время впустую, шляясь по коршенским притонам.

— А, вот оно что! — Наемница хлопнула ладонью по столу, да так, что жалобно зазвенели хрустальные бокалы. — Значит, теперь ты вознамерился размотать ниточку с другого конца. Узнать, кто и за что его убил… и тогда станет ясно, что этот демонов выродок все-таки затевал в вашем благословенном Коршене! Я права?

— Совершенно, моя госпожа. Твой разум так же остер, как твой меч — и ранит, как твоя красота.

— О… — Палома была поражена. — Кажется, я слышу комплимент. До чего же мы так вскорости дойдем?

Она тут же пожалела о своих шутливых словах, заметив, как исказилось при этом лицо калеки. Впрочем, Грациан тут же взял себя в руки.

— Ты все поняла верно. Именно этого я и хочу. Особенно теперь — когда ты заявила, что его

убил кто-то из дружков. Я боялся, это мог быть случайный грабитель…

— Нет. Во-первых, у него было нечего красть.

— Ну, этого ты не можешь знать наверняка…

— Точно. Но есть и еще кое-что. Он сидел, когда его убили. Терция вошла в мозг глубоко, пробила затылок. На спинке кресла были следы крови. Значит, он не встал перед убийцей. Незнакомца он бы встретил на ногах. И кроме того — они пили вместе.

— Правда? Стражники бокалов не обнаружили.

— Я тоже. Но перед ним был сундук. Крышка служила столом. И на ней было два свежих отпечатка. Разной величины — то есть от двух разных кружек. Полагаю, убийца забрал их с собой, чтобы выбросить, или просто спрятал где-то и доме.

— Свежие отпечатки, говоришь? — Острый ум вельможи тут же вычленил главное.

— Да. Впрочем, и лампа еще горела, когда я пошла. Так что убили его совсем незадолго до и то прихода. Подумать только — еще немного, и я бы столкнулась с убийцей!

Месьор засмеялся. Но тут же вновь посерьезнел и хмуро взглянул на наемницу.

— Блестяще. Но теперь я знаю, что поторопился тебя хвалить, женщина. Ты ведь скрываешь еще кое-что, не так ли?

Палома пожала плечами.

— Да. И еще кое-что. И нечто сверх этого. Как и ты, мой господин. Но давай поговорим о другом. Вчера ты говорил, что хочешь отомстить тому, кто изувечил тебя. Мне хотелось бы знать, о ком идет речь. Ты готов назвать его имя?

— Все не так просто. Я не знаю, кто этот человек. Иначе он давно уже не осквернял бы землю своим присутствием. — Хищная гримаса исказила его черты. — Но пока я не готов поведать о своих догадках. Да и на данной стадии это едва ли тебе поможет.

— Особенно если это сам граф Лаварро? — Палома кинула пробный шар, рассчитывая на реакцию собеседника. Но была разочарована. Грациан лишь покачал головой.

— Это было бы слишком просто. Графу ни к чему калечить меня. Достаточно просто избрать наследником кого-то другого.

— Но ведь он мог опасаться, что ты не пожелаешь ждать его решения. У тебя есть права на власть. Ты мог устроить небольшой заговор, и…

Собственно, кто говорит, что это не так. Насколько она успела изучить Месьора, Палома скорее удивилась бы, если бы ничего подобного в действительности не было.

Вместо ответа, Грациан доверху наполнил свой бокал и приподнял, показывая, что пьет за здоровье гостьи — а затем осушил до дна. Мол, понимай, как хочешь. Однако вслух произнес лишь:

— Это не он. Не его стиль. Лаварро скорее вызвал бы меня на поединок, в лучших традициях благородных воителей прошлого. Но, повторяю, сейчас это не имеет значения. Тебе надлежит для начала отыскать убийцу Скавро. Эти два дела никак не связаны между собой

Возможно. А возможно и нет — Паломе с трудим верилось, чтобы коринфиец заинтересовался убитым бароном просто так, ни с того, ни с сего. Однако она не стала возражать. Месьор Грациан являл собой загадку не меньшую, нежели покойный немедиец. И в общении с ним требовалась осторожность, как при ловле ядовитых змей.

— Я почти не знаю города, — молвила она в задумчивости. — Что я сумею тут обнаружить такого, чего не могут твои друзья и осведомители?

Калека в задумчивости барабанил по столу пальцами. Сегодня, заметила девушка, перстни были другими, чем накануне. Похоже, Месьор отнюдь не стеснен в средствах…

Когда он заговорил, она не сразу поняла, к чему он клонит:

— У каждого из нас — свои ограничения. У тебя свои. У меня… ты видишь… Но слабость, если ее осознать, можно обратить в силу. Это нас закаляет. Я буду рад посмотреть, как ты справишься с этой задачей!

И вновь у наемницы возникло неприятное ощущение, что она — лишь пешка в затеянной кем-то игре, что ее испытывают на прочность, оценивают… Но для чего? Если этот человек видит в ней лишь инструмент для достижения своих тайных планов — что она может с этим поделать? И стоит ли этому противиться?

Да, стоит, в любом случае, — твердо сказала она себе. Если Грациан обманывает ее — он заплатит за это. Ибо никому не позволено использовать ее против воли. Она может присягнуть на верность, может во имя дружбы и данного слова пожертвовать всем… но не вслепую! Не безвольным орудием в чьих-то руках! Таким она не будет никогда. И горе тому, кто посягнет на ее свободу!

Однако Палома постаралась ничем не выдать охватившей ее ярости. Терпение. Терпение. У нее впереди целая луна…

— Итак, с чего ты начнешь, — нетерпеливо подтолкнул ее хозяин Дворца.

Палома потеребила прядь белоснежных волос.

— Напишу несколько писем, если позволишь. И — нужно послать кого-нибудь выяснить, вышел ли на волю человек по имени Гарбо.

— Гарбо! — Вельможа был поражен. — Откуда ты его знаешь. И что, во имя Митры, этот паршивец делает в тюрьме?!

Палома торжествовала. Пусть и маленькая, но это была ее победа.

— Предоставляю тебе выяснить это самому. Что до меня, я бы хотела увидеться с ним. Тайно, разумеется.

— Слушаю и повинуюсь. Что-нибудь еще?

— Хм, пожалуй. Там, в подземелье, томится еще одна невинная душа. Его имя Эрверд Четыре Руки. Он будет полезнее нам здесь, на свободе.

Грациан нахмурился.

— Боюсь, ты переоцениваешь мои возможности.

— Отнюдь, — сладко улыбнулась ему Палома. — Как ты изволил выразиться, я буду рада посмотреть, как ты справишься с этой задачей…

Он молча проглотил пилюлю.

— Я велю, чтобы тебе дали чернила и пергамент. Сюда?

— Да, пожалуй. Мне нравится этот сад. По знаку Грациана, из-за кустов вынырнули два давешних карлика. Интересно, что они слышали из их разговора? И можно ли им доверять? Однако наемница вновь предпочла держать свои сомнения при себе.

— Увидимся за ужином, — бросил вельможа на прощание.

Палома неопределенно махнула рукой. Общество месьора Грациан хорошо лишь в строго отмеренных дозах. Сейчас ей хотелось чего-то… попроще.

* * *

Палома не могла знать наверняка, какое влияние имел на судейских ее любезный хозяин; внешне, с тем же Агиери Грациан явно был на ножах… но наемница не сомневалась, что за право взять ее под свою опеку Месьор расплатился сполна, будь то золотом или чем еще, — и подношение было принято. Лишним подтверждением возможностей калеки стало появление Конами, который, точно сторожевая башня вырос над ней спустя часа два, после того как она расстались с Грацианом.

— Месьор велел кое-что передать тебе…

Палома отложила в сторону перо, следя, чтобы капли чернил не попали на наполовину исписанный пергамент.

— Говори.

— Вот его слова: «Иди в сад и скажи женщине, что Четыре Руки — завтра в полдень. Второй — сегодня, восьмой колокол, Меттерианор проводит». Это все.

— Кто такой Метте… Конан ухмыльнулся.

— Меттерианор. Советую запомнить. Это первый карлик Месьора.

— Божественно! — Палома не могла скрыть восхищения. — А у второго имя, видно, длиной отсюда — и до Северных Ворот?

— Еще длиннее! — Улыбка не сходила с лица северянина. Похоже, он был рад случаю поболтать с хорошенькой женщиной. — Не отвлекаю ли я тебя от дел?

— Ничего, дела подождут. Да ты садись, чего встал столбом. — Палома показала стражнику на низкий трехногий табурет, который слуги принесли сюда чуть раньше, вместе с принадлежностями для письма… похоже, некто был уверен, что гостье захочется поболтать. — Вина?

— Не могу, на службе. — Конан сокрушенно развел руками.

Да, поразилась Палома. Удивительно строгие порядки царят во Дворце…

— Боишься, что промажешь, если я кинусь наутек? — Она оценивающе смерила его взглядом.

Северянин мотнул головой. — Никаких шансов. Не промахнусь. И кроме того, там еще двое — на выходе из сада.

Раз говорит «двое», значит, не меньше четверых. Впрочем, она ведь не собирается бежать, правда?

Черноволосый страж, в свою очередь, тоже не спускал глаз с женщины. И, с тревогой отметила про себя Палома, смотрел на нее, скорее, как на соперника перед боем. В обычное время она была бы этому только рада: ничто не вызывало у нее большей ненависти, чем самцы, видящие в ней лишь поживу своей похоти… Но здесь, во Дворце, все было слишком запутано, слишком Опасно. Ей не помешал бы хоть один человек, который, для разнообразия, видел бы в ней слабую женщину, нуждающуюся в помощи и защите, а не дикого зверя, за которым нужен глаз да глаз.

— Ладно, мир, — предложила она первой и подняла руки. Мгновение поколебавшись, Конан ответил на жест, коснувшись ее ладоней своими. — Да что ты так косишься на меня, я не кусаюсь! Светлое Небо, хотела бы я знать, что вам такого обо мне наговорили?!

— Что твой язык ядовитый, как у змеи, что ты красива, как тигрица в дарфарских джунглях, и в запасе у тебя больше трюков, чем у балаганщика на Летней ярмарке, — без тени улыбки ответствовал северянин. — И что тому, кто тебя упустит, сохранят жизнь. Но не пощадят никого из родичей, до пятого колена, включая младенцев и женщин. Ко мне это не относится, я здесь единственный наемник, и у меня нет семьи, однако для остальных это… имеет значение.

Ну что ж, вполне в стиле Грациана. Палома поджала губы.

— Можешь успокоить своих приятелей. Я не собираюсь бежать.

— Он говорил, что ты так и скажешь…

— Бр-р! Зачем тогда мне, вообще, открывать рот? Если ваш драгоценный Месьор уже все за меня решил?!

Над этим вопросом северянин какое-то время поразмыслил, прежде чем ответить совершенно серьезно:

— У тебя красивый голос, мне нравится тебя слушать. Так что продолжай…

— Будьте вы все неладны! — Палома положительно начинала задыхаться. О, сколько бы она сейчас отдала за простую компанию в какой-нибудь таверне, с незамысловатыми шуточками и пустой болтовней, где в каждом слове не таится нож. — Ну почему в вашем Дворце даже стражник не может быть простым, свойским парнем, без всех этих хитростей и подначек?! Откуда столько умников на мою голову! И кстати — насчет Ринги…

Черноволосый ухмыльнулся.

— Она прислала письмо с гонцом, дней пять назад. Очень короткое. Только твое имя, приметы — и что тебе может понадобиться помощь. Я гадал, как тебя отыскать… но тут ты нашлась сама.

— Но откуда ты ее знаешь? Ты тоже…

— Нет, к вашей службе я отношения не имею. Просто… случайно познакомились года два назад. Он явно не желал распространяться на эту тему. — Не знаю даже, как она выяснила, где меня искать. Впрочем, от этой проныры можно ожидать чего угодно…

— А Месьор в курсе? Конан кивнул.

Кто бы сомневался… И это многое объясняет!

Ладно, оставим пока эту тему, решила Палома. Кто знает, как многое ему, действительно, известно о делах немедийской тайной службы. Кстати, интересно, было ли у Ринги что-нибудь с этим красавцем-варваром? В отличие от подруги, Палома не слишком интересовалась мужчинами, однако была и не настолько слепа, чтобы не заметить, насколько привлекателен синеглазый киммериец. Готова поставить жалование за полгода, Ринге он разбил сердечко!..

Словно прочитав ее мысли, северянин улыбнулся:

— Как она поживает? И Мораддин?..

— У Ринги все хорошо. А никакого Мораддина. я не знаю.

— Ну как же?! — он был искренне удивлен. — Hевысокий такой крепыш, мозгов хватит на десятерых, и язык острый, как жало…

Под это определение подходили слишком многие, однако человека с таким именем Палома не знала, что еще раз и повторила своему собеседнику. Впрочем, ее отношения с немедийской тайными службой были весьма специфичны: кроме Ринги она не общалась ни с кем, и все задания получала от нее лично. Так что в этом не было ничего удивительного.

— А что ты делаешь для них? — поинтересовался Конан.

Палома задумалась. Все, что она скажет сейчас, станет известно Грациану. Как многое она может рискнуть открыть ему? Хотя, если уж он знает, что в Коршене она готовилась исполнить роль наемного убийцы…

— Все, что придется, — наконец пожала плечами наемница. — За что лучше платят…

— Правильный подход. — Варвар одобрительно кивнул. — Хотя не думаю, что с тобой все так просто.

— Ни с кем не просто… — Она усмехнулась. У северянина, несмотря на грубоватую внешность и манеры, был острый взгляд, и в глазах светился ясный, живой ум. Молод, но далеко пойдет, сказала она себе. И в свою очередь поинтересовалась:

— Ты говорил, что кроме тебя на службе у Месьора нет других наемников. А кто же тогда остальные? И — кто ты такой?

— Вольный бродяга. Наемник, вроде тебя. Я родом из Киммерии, но давно уже мотаюсь по свету. Что же касается тех, кто служит Грациану… Их отцы и деды служили правителям Коршена. Все они с рождения получали то же воспитание, что и дети правителя. Логика, риторика, поэтика… Ну, и боевые искусства, конечно Славные парни — увидишь, когда познакомишься с ними поближе! Преданность у них в крови потому их и зовут кровниками.

— Хм… — Наемница попыталась представить себе эту систему — отважных бойцов, привязанных к своему господину с рождения. Умных, верных, не мыслящих для себя иной жизни, кроме службы графам Коршенским… — Занятно тут у них все устроено.

— Было устроено. Раньше.

— До… графа Лаварро? Стражник кивнул.

— А в чем соль истории? Как он, вообще, пришел к власти?

— Обыкновенно. — По сдержанному тону Конана было видно, чти эта тема не доставляет ему особого удовольствия. И все же говорить он не отказывался. Как видно, Грациан решил, что ей следует это узнать. — Был Маргелий, старый граф, бездетный. Паллий, сын его младшего брата был объявлен наследником. А Лаварро женился на Паллие, единоутробной сестре, которая стала матерью Месьора. Выскочка-аргосец, совершеннейший никто. Не будь она в тягости, никогда бы ему не получить ее руку. А так… В Коринфии внебрачный ребенок считается для женщины наихудшим позором. Даже при всех деньгах п положении графа, ему не удалось бы сбыть ее с рук. Тем паче, ходили слухи насчет того, кто мог быть…

— Отцом ребенка?

— Да. Но об этом я не стану говорить. К чему Порочить мертвецов!

К тому же, какое значение могли иметь дела сорокалетней давности? Палома и без того уже могла предсказать, что было дальше.

— Трагический несчастный случай, да? Погибли все, кроме Лаварро, его супруги и младенца Месьора? Он стал при ней регентом, затем она отреклась от власти в его пользу. Так?

— Все верно. — Конан задумчиво уставился на проплывающие в вышине облака. — Только в ту пору Месьор еще не родился — так скоро все случилось. Иначе уже он был бы объявлен наследником, и отречение Паллии никому бы ничего не дало…

— Ты ведь не так давно у него на службе — но, похоже, многое успел узнать. — Про себя она отметила, с какой симпатией Конан говорит о Грациане, и это невольно повысило ее уважение к Месьору. Насколько она знала людей типа этого киммерийца, они не дарили свою преданность кому попало.

— Я любопытен. — Варвар засмеялся. — здесь, в Коршене, творятся интересные дела. Узнаешь сама, когда поживешь тут чуть подольше…

Свежий ветерок трепал волосы мужчины и женщины. Аромат жасмина и шиповника прият но щекотал ноздри. Надо будет все же попросить, чтобы прислали портниху, нужны будут платья, не к месту вдруг подумала Палома. Взгляд ее упал на недописанное письмо.

— Что еще хотел Месьор, чтобы я узнала тебя сегодня?

— Он сказал, ты можешь спросить о расстановке сил в городе.

Наемница качнула головой.

— Нет, об этом я предпочту узнать от других.

— Тогда… это все. — Конан изобразил огорчение. — Он сказал, что едва ли ты пожелаешь испробовать на мне свои женские чары. Я, признаться, все же надеялся на это…

От неожиданности Палома хихикнула, совсем по-девически, и сразу стала выглядеть подростком лет пятнадцати; она и не догадывалась, как хороша в это мгновение… И как любуются ею чьи-то глаза из-за зеленой изгороди.

— Никаких шансов, — поддразнила она киммерийца. — Ведь с тобой даже если начать целоваться, ты и то будешь бегать к Месьору за указаниями!

— Ну, еще чего! В этом я и сам соображаю неплохо! — Северянин явно оскорбился. — Хочешь проверить?

— Ни за что, — отчеканила она.

…Как ни странно, расстались они почти приятелями.

* * *

— Клянусь Небом, Меттерианор, если бы твой язык был хоть на четверть таким длинным, как твое имя, ты был бы куда более приятным собеседником!

Но на эту реплику Паломы, равно как и на все предшествующие, в ответ раздалось лишь нечленораздельное бурчание.

— Тебе, должно быть, от зевоты скулы сводит, если вдруг посмотришь в зеркало, — не унималась наемница, которая словно задалась целью за время их прогулки довести своего провожатого до белого каления. — Потому что в нем ты видишь самого скучного человека на свете!

— Не смешно, — неожиданно отозвался карлик. Так он все-таки умеет говорить! От неожиданности Палома даже споткнулась и растянулась бы на мостовой, если бы Меттерианор не подставил ей вовремя руку. — Смотри, куда идешь, женщина!

— Меня зовут Палома, к твоему сведению, — оскорбилась она. — И я, кстати, называю тебя по имени.

— Верно. Только потому я и разговариваю с тобой. Все прочие самки норовят обозвать меня Метти или малышом…

Самки, ну надо же!.. У Паломы готов был сорваться с языка резкий ответ, и все же она сдержалась. Этот человечек мог быть очень опасным врагом — у нее были причины так полагать. И кроме того, кто она такая, чтобы судить несчастного уродца? Стоит лишь представить себе его жизнь: наверняка, у него имелась масса причин ненавидеть окружающих.

…Как и было обещано, Меттерианор явился за ней ближе к восьмому колоколу, когда уже совсем стемнело, чтобы проводить на встречу с Гарбо. Наемница не стала спрашивать, куда они идут. И без того ясно было, что в какой-нибудь воровской притон.

Неузнаваемая в своем мужском платье, с волосами, спрятанными под капюшон плаща, она чувствовала себя на улицах города совершенно спокойно. Конан даже выделил ей короткий меч и пару метательных кинжалов — поразительное доверие со стороны Месьора! Впрочем, она не сомневалась, что за ними следят его люди, которым дан приказ не спускать глаз с пленницы. До пятого колена, включая женщин и младенцев… — она хорошо помнила слова северянина. Так что мысль о побеге хоть и мелькала порой, но скорее так, по привычке, не всерьез.

Однако, благодаря своему спутнику, у нее не было никаких шансов остаться незамеченной, если кому-то еще вздумалось бы проследить за ними. Карлик с тем же успехом мог нести штандарт своего хозяина… Что это, небрежность с его стороны, или расчет? В первое Палома не верила. Грациан не допускал небрежностей. Но зачем ему нужно, чтобы в городе знали о том, что кто-то из его людей встречается с одним из коршенских «черных баронов»? Не удержавшись, она спросила об этом Меттерианора.

— Не имеет значения, там, куда мы идем, — загадочно отрезал тот. — Тебе — опаснее. Спрячь волосы!

Рука ее послушно дернулась заправить выбившуюся прядь. Что ж, могло быть только одно место, где женщина привлечет к себе больше внимания, чем карлик-уродец. Она хмыкнула. Будем надеяться, Гарбо не воспримет ее появление там как намек…

— Последний вопрос, — прошептала Палома, когда они с широкой торговой улицы, совершенно вымершей с наступлением ночи, свернули в оживленный квартал, где все двери были откровенно выкрашены красным… что лишний раз подтвердило ее догадки. — Скажи-ка, не случилось ли чего-нибудь важного на коршенском Дне за последнюю, скажем, седмицу?

Карлик подозрительно покосился на нее из-под густых черных бровей.

— Тебе-то что до того?

Ну, с нее было довольно дерзостей!

— Отвечай на вопрос! — прошипела наемница. И человечек ощутимо дернулся — почувствовал, как незащищенную шею кольнуло острие ножа. — Я была вежлива с тобой, Меттерианор.

— Ладно, ладно, убери… — Он не был испуган. Скорее даже, в голосе звучало уважение. — Был тут небольшой переполох три дня назад. Кто-то поджег дом Тусцеллы, это один из троих Старших в Нижнем Коршене. Но хитрый лис сумел выбраться. А так — немало его народу сгорело заживо. Полыхнуло сразу — болтают даже, без колдовства не обошлось.

— Хм. — Палома нахмурилась, одновременно отталкивая какую-то чересчур ретивую шлюху, пытавшуюся затянуть «молодых господ поразвлечься». — Узнали, кто за этим стоял?

Карлик покачал головой.

— Нет. Иначе тут уже такая бойня бы началась… Нам сюда. — Он указал на неприметную дверь с облупившейся алой краской.

— Дешево как-то… — Палома подчеркнуто скривилась. На самом деле, мозг ее сейчас работал с бешеной скоростью, оценивая то, что сообщил коротышка, и сопоставляя это с уже известными фактами. М-да, бедняга Гарбо… — Неужели у слуг Месьора не хватает денег на бордели побогаче?

Но у Меттерианора уже, как видно, прошел приступ болтливости, он вновь вернулся к обычному бурчанию. Последним его наставлением, прежде чем они переступили порог, было:

— Милалу попросишь.

— А деньги?

— Заплачено…

И постарайся получить удовольствие, — со злой усмешкой сказала сама себе Палома.

* * *

Милала, оказавшаяся толстой шемиткой с потертой физиономией и ничего не выражающим взглядом чуть раскосых глаз, безмолвно повела «клиента» наверх по отчаянно скрипучей лестнице. По крайней мере, ни одна собака не подберется незамеченной, оценила Палома.

Карлик остался в нижнем зале, где гостям предлагали вино и танцевали под бубенный разнобой три костлявые девчушки в странных нарядах, должные, видимо, изображать кхитайских наложниц. Танцовщиц было едва ли не больше, чем зрителей…

Убогое заведение. Ей до сих пор не доводилось бывать в борделях, но почему-то она представляла себе нечто утонченно-порочное, место, где разврат возведен в ранг искусства… Какой ужасный обман!

Задумавшись, она едва не воткнулась носом в жирную спину Милалы.

Остановившись, перед дверью, та низко поклонилась:

— Прошу сюда, молодой господин.

— Войди первой, — сухо велела наемница.

Ничему не удивляющаяся шемитка молча повиновалась. И лишь убедившись, что здесь нет никакой ловушки, Палома последовала за ней.

— Распорядиться насчет вина, господин? — спросила шлюха уже с порога: ей явно был дан приказ ни мгновения лишнего не задерживаться в этой комнате.

— Нет, ступай.

Та исчезла мгновенно. Палома выждала, пока проскрипят все пятнадцать — сосчитала! — ступенек лестницы, и окликнула:

— Выйдешь сам, или станем в жмурки играть? Только ведь я искать буду вот этим… — Она подкинула на ладони метательный нож.

Несколько мгновений висело молчание, и девушка уже подумала, что ошиблась…

— Велико было искушение проверить твою меткость — но не стану рисковать. — Гарбо выскользнул из-за полога кровати — единственного предмета меблировки в крохотной комнатке. — Здравствуй, сестричка.

— Здравствуй и ты, брат.

Они смерили друг друга взглядами — почти как тогда, перед поединком.

— Мне нужна твоя помощь, — коротко произнесла она.

Коринфиец выглядел расстроенным.

— Вот так сразу, с ходу? Никаких тебе братских объятий, поцелуев, ни даже «Гарбо, дорогой, как твои дела»?..

— Целоваться будешь с Милалой. А дела твои мне и без того известны. Поздравить не с чем.

— Это верно. — Гарбо вмиг помрачнел, напускную веселость как рукой сняло. — Какая-то тварь нас продала. Хорошо еще, что эти ублюдки не знали точно, кто их нанял. Иначе…

Палома понимающе кивнула, присаживаясь на краешек широкого ложа. Коринфиец примостился с другой стороны.

— Что ж, значит походишь еще какое-то время третьим. Не все сразу…

Гарбо скривился.

— Умеешь ты утешить, нечего сказать!

— Не взыщи. — У Паломы хватало и своих проблем, сочувствовать вору она не собиралась. Сам виноват — если уж замышляешь расправиться с конкурентом, будь любезен подготовиться как следует. Поджечь дом — это же надо было удумать такое! Более ненадежный план и представить трудно…

— Ладно, зачем звала? — До Гарбо, похоже, дошло, что соболезнований от наемницы ему не дождаться. — Может, выпить хочешь?

— Нет. И тебе не советую. Пить надо, когда Победу празднуешь. А неудачу вином заливать — последнее дело!

— Суровая ты… — Однако глаза его неожиданно потеплели. Как ни странно, но жесткость Паломы, похоже, оказала на коринфийца целительное воздействие. — Так что я могу для тебя сделать, сестра?

— То самое, о чем мы с тобой тогда говорили. Помнишь, немедиец с улицы Горшечников по имени Скавро. Якшался, как выяснилось, с огромной толпой народа, странно, что у вас о нем никто не слышал. Мне нужно узнать о нем как можно больше. И самое главное — последние дни. Что он делал, кто к нему ходил. До последних мелочей.

Гарбо задумался.

— Непростое дело. Вот если бы украсть что…

— Это я и без тебя могу. — Палома хмыкнула, вспомнив былые деньки в Заморе. — Но тут дело потоньше. Аккуратно нужно ступать, чтобы воду не взбаламутить. Да, и вот еще что… — В мозгу ее внезапно вспыхнула мысль. — Пусть кто-нибудь обойдет все окрестные лавки. Я хочу знать, что он покупал.

— Зачем?!

Она пожала плечами. Так, интуиция, неоформившаяся догадка.

— Просто сделай, что я тебя прошу, ладно?

Коринфиец ответил не сразу. Бросил на девушку оценивающий взгляд. И наконец вымолвил задумчиво:

— А ведь я не в долгу перед тобой, Оса. Она поняла намек.

— Знаю. Все будет оплачено. Назовешь сумму.

— Это само собой. Но я о другом. Палома мгновенно ощерилась.

— О чем же? Ты ведь не так глуп, чтобы нанеся, что я расплачусь собой!

— Это худшее, что я слышал за свою жизнь! Бессердечная!.. — Черный барон заломил руки, вскинул брови с выражением самого непритворного горя — но тут же сменил тон. — Нет, если серьезно, ты восхитительная женщина, и меня больно ранит твое равнодушие к моим мужским достоинствам… Однако я хочу, чтобы ты расплатилась чем-то куда более ценным, чем твое роскошное тело…

— И что же это такое? — Палома была сбита с толку.

— Твои мозги.

— Ты… — Она не смогла сдержать смеха. — Ты хочешь их вылущить, как горошину из стручка?

Съесть на завтрак, в надежде, что поумнеешь. Не поможет, дорогой, мне жаль тебя огорчать! Гарбо засмеялся тоже.

— Ты безжалостна. И умна. Ты ведь уже поняла, что мне нужно, правда?

— О, да.

— Мне бы не хотелось встревать в ваши дрязги…

— Но ты уже сделала это.

Верно, в тот самый миг, когда побраталась с ним волком. Когда решила обратиться к нему за помощью. Он наложил на нее долг чести — и Палома уже не могла отступить. Он поймал ее в ловушку.

— Ладно. Помоги мне с моим делом. Потом — я подумаю, что нам предпринять с твоим. Все равно нужно время, чтобы Тусцелла успокоился. Первое время после покушения они все будут слишком настороже.

Темные глаза коринфийца расширились, когда он понял, что ей известно даже имя его врага.

— Воистину, ты — дар богов, Палома, — пробормотал он в восхищении.

Наемница усмехнулась.

— Дары богов опасны для смертных, брат. Будь осторожен.

— Я всегда осторожен… — Он задумался, что-то прикидывая про себя. — Не ищи меня больше. Я найду способ тебя известить, как только узнаю что смогу про твоего немедийца.

— Тогда — до встречи. И да пребудет с тобой удача. — Она поднялась, поправляя волосы, и направилась к двери.

— Удачи и тебе, сестра…

* * *

Как и обещал Грациан, на следующий день Палому ждала еще одна встреча.

После всех этих проныр-коринфийцев, слишком умных для собственного блага, Эрверд Четыре Руки показался Паломе истинным благословением. Его радость при встрече была незатейлива и искренна, как глоток родниковой воды, а когда он поклялся наемнице, что в благодарность за подаренную свободу готов сделать для нее все, что угодно — то он имел в виду ровно то, что сказал, не больше и не меньше, без уже опротивевших ей двойных смыслов, намеков и торговли. Помилуй Небо, а ведь когда-то туранцы казались ей самым хитрым и лукавым народом на свете. Да один коринфиец на медный сикль купит десяток туранцев, и еще сдача останется!

Больше всего ей хотелось бы провести с заморийцем день-другой, пошататься по городу, как в старые добрые времена — по Асгалуну, навести, пару кабаков, пометать ножи на спор, может быть, заглянуть в оружейную лавку, прицениться к лошадям на ярмарке… в общем, насладиться всеми этими простыми радостями, которые так давно сделались ей недоступны. Увы. Увы. Во славу прошлых деньков они откупорили и саду кувшин розового коринфийского из запасов Месьора, но доброй пирушки не получилось. Эрверд начал было орать какую-то непристойную песню, но осекся на втором же куплете, пожал плечами. Середина дня, да еще дорога впереди — какое уж тут веселье?..

Провожая его на конюшню, Палома клятвенно пообещала приятелю, что по его возвращению они все же устроят кутеж, да такой, что в Коршене еще три года будут чесать языки… Звучало фальшиво. Она могла лишь надеяться, что Эрверд, простая душа, не расслышит.

Он тревожился за нее. Единственный из всех, пожалуй.

— Может, сказать этой твоей Ринге, во что ты тут влипла? Пусть поможет, отпишет сюда в Коршен, что ли?

Но Палома настрого запретила ему делать это. Во-первых, вмешательство бельверусских властей ничего не даст, для коринфийских судей их слово весит меньше пушинки. Во-вторых, Ринге хватит и без того забот, со всем тем, что она сообщает про Скавро.

— Ты, главное, постарайся обернуться поскорее. И поосторожнее там, в пути… Через десять дней буду ждать тебя обратно!

Сноровисто седлая жеребца из конюшни Месьора, которого хозяин утром любезно согласился выделить гонцу, Эрверд сосредоточенно кивнул.

Дороги на западе последние годы не отличались надежностью. Бандиты нападали стремительно, убивали, грабили, жгли… и исчезали, растворяясь в горах и лесах, точно дикие призраки, порожденные самой Ночью.

Спасения от них не было. Ни коринфийские, ни немедийские власти не желали оголять границы, посылая отряды для охраны дорог. Преступная глупость, по мнению Паломы — но кто спрашивал ее мнение?!

Вместе с Эрвердом, ведя на поводу жеребца, она прошла до ворот, запиравших огороженный внутренний двор-сад и многочисленные пристройки.

Эта задняя часть Дворца, включавшая также два боковых крыла, и служила, собственно, жилищем Месьору… все, что осталось ему от владений предков. Передняя — самая роскошная и парадная часть, где разместилась тюрьма, — принадлежала ныне городу… и Паломе уже довелось повидать, во что ее превратили.

Интересно, что должен чувствовать калека, ежедневно созерцающий это располовиненное здание, намеренно изуродованное, испохабленное, словно в насмешку над его предками и над ним самим?

Хорошо хоть, у Месьора хватало денег, чтобы оставшуюся часть поддерживать в относительном порядке… да и то следы запустения исподволь виднелись повсюду, точно зловредная плесень, от которой нет спасения в сырость.

…На глазах у подозрительно косящегося на странную парочку стража, Палома обняла своего гонца, в последний раз повторяя ему все наставления. Тот, зараженный, как видно, ее нервозностью, не нашел в себе даже сил для прощальной шутки, и только махнул рукой.

— Ты это, Оса… поосторожней тут. Я послушал, чего ребята болтали, там, в камере… Змеиное гнездо, одним словом. Поосторожней!..

Наемница сосредоточенно кивнула.

— Возвращайся поскорее!

Она не стала лишний раз напоминать заморийцу, как многое для нее будет зависеть от его благополучного возвращения и от тех вестей, что он привезет. Именно поэтому она не решилась довериться никому из слуг Месьора, хотя тот настойчиво предлагал своих гонцов. Нет уж. Она верит только своим!

Дождавшись, пока стук копыт по мостовой затихнет в отдалении, Палома развернулась и, не глядя по сторонам, направилась обратно. На душе было скверно, дурные предчувствия грызли сердце, точно мыши — сухую корку… но, хвала Небу, в саду еще, кажется, оставалась початая бутыль вина…

Глава V

— О город воров! Немедленно оставь мой кувшин в покое! Где тебя учили приличиям, парень?

Лукавые голубые глаза воззрились на девушку поверх глиняной кружки, по самый ободок наполненной отборным розовым вином… тем самым розовым!

— Твое здоровье, прекраснейшая! — Человечек в потрепанной малиновой тунике, нахально развалившийся за ее столом, единым глотком осушил кружку. — Вот видишь, и бедным скульпторам не чужды хорошие манеры…

А, то-то лицо показалась ей знакомым. Месьор не счел нужным их представить друг другу, но она видела этого хорька в саду, сосредоточенно уродующего какую-то мраморную глыбу.

— Я сказала, оставь кувшин в покое, — хмуро велела ему наемница, заметив, что голубоглазый вновь потянулся за вином, и, подумав немного, пылила остатки во вторую кружку. Пить ей не хотелось — но не оставлять же ему! — Что тебе от меня нужно?

Как она и надеялась, резким тон оскорбил хорька. Тот обиженно вздернул брови.

— Твоим самомнением можно на ночь укрываться! Это ты ко мне пришла, а не я к тебе. Я-то просто наслаждался прекрасным деньком, потягивал винцо…

— Которое не тебе принесли.

— И что с того? У кувшина на пустом столе нет хозяина, разве не знаешь? Первая заповедь…

Типаж был ясен. Гуляка и пьяница, любитель покутить за чужой счет — но при этом далеко не глуп. Паломе немало таких встречалось на жизненном пути. Рано или поздно собственное разгильдяйство и ни на чем не основанная самоуверенность доводили их до беды, и сердобольным друзьям, проклиная все на свете, приходилось за уши вытаскивать «героев» из очередного дерьма. А те, едва отряхнувшись, как жизнерадостные щенки, бодро устремлялись вперед по жизни, свято уповая на то, что и в следующий раз беда их непременно минует…

Но у каждого кувшина рано или поздно находится хозяин.

Почувствовав напряжение, скульптор смущенно шмыгнул носом.

— Знаешь, я терпеть не могу, когда на меня кто-то сердится. Это отравляет мне настроение. Давай начнем сначала, не возражаешь? Может со второго захода у нас лучше получится?.. — Он встал, держась за столешницу (сказывалось выпитое под жарким солнцем вино), церемонно поклонился. — Мое имя — Тальер Камнерез, любезная госпожа. Всегда к твоим услугам. Скульптуры, идолы для святилищ и домашних молелен, камеи, надгробия…

— Вот-вот, особенно последнее!

— Ничего забавного не вижу — для женщины, которой жить-то, возможно, осталось не больше одной луны. Самое время позаботиться о надгробии, не находишь? Или у тебя совсем нет денег?

Последнее предположение привело скульптора в отчаяние. Комично округлив глаза, он уставился на наемницу. Та несколько мгновений колебалась, не перерезать ли маленькому ублюдку горло, но…

Палома усиленно пыталась сохранить серьезность — и все же ей это не удалось. Она расхохоталась, с наслаждением ощущая, как отлетает прочь тяжесть этого дня и смурная завеса развеивается в дым.

— Хорошо, — послышался голос у нее за спиной. — Месьор сказал, если тарантиец до сих пор жив и здоров, то госпожа Удача явно на его стороне. За это стоит выпить!

Приветственно хлопнув скульптора по плечу, над ними навис Конан. Палома чуть отодвинулась, чтобы взглянуть на него снизу вверх. На стол северянин осторожно опустил пузатый глиняный кувшин.

Затем стражник махнул рукой, все так же не дожидаясь приглашения, и темнокожий раб выскользнул из-за зеленой изгороди, торжественно волоча третье кресло. За ним показался еще один — с подносом, где высилась гора спелых фруктов, какие-то легкие закуски и серебряные кубки.

Палома с подозрением оглядела все это великолепие.

— По какому поводу пир?

Тальер, не мучаясь излишними сомнениями, с жадностью накинулся на еду, повелительным жестом ткнув в свой бокал, который тут же был наполнен до краев.

— Разве для этого нужен повод? Радуйся жизни, пока можешь, таков мой девиз!

— Отлично сказано, — поддержал его Конан, выжидательно косясь на Палому. Та пожала плечами и крохотным серебряным ножиком аккуратно принялась нарезать на дольки яблоко.

— Сколько всего стражников на службе у Месьора?

Этот неожиданный вопрос явно застал северянина врасплох.

— Восемнадцать, — ответил он наконец.

— Тогда, во имя Неба, почему я все время вижу тебя одного?

Скульптор захохотал.

— Вот, медведь, уела она тебя! А ты-то считал себя неотразимым… Ну, скажи честно?

В глазах киммерийца мелькнула тень досады.

— Уж не чета тебе, комар! Вспомни, кто в «Серебряной луне» получил подносом по голове от танцовщицы?

Тальер замахал руками, обвиняя приятеля в подлых интригах и покушении на его славное имя, на что Конан тут же поспешил с новыми подробностями давней истории… Палома с все возрастающим недоумением следила за этой перепалкой. Что общего может быть у проныры-камнереза с воином-северянином? В их дружеской болтовне не чувствовалось притворства, хотя ее по-прежнему не оставляло подозрение, что вся эта сцена затеяна специально для нее. Но с какой целью? Или просто Коршен со своими постоянными заговорами потихоньку сводит ее с ума?

Наконец, словно лишь сейчас вспомнив о присутствии девушки, стражник обернулся к ней.

— Кстати, Месьор распорядился насчет швеи. Она будет ждать в твоих покоях до вечера.

Отлично. Скромный дорожный гардероб, который был у нее с собой, явно не подходил для Дворца, так что Палома оценила заботу своего гостеприимного хозяина. Знать бы еще, что стоит за этой щедростью…

— Как я смогу отблагодарить Месьора за заботу?

— О! — Маленький скульптор поспешил наполнить ее кубок. — Наш господин щедр с теми, кто исполняет его волю. Он дал мне приют и возможность творить, когда злодейкой-судьбой я был низвергнут на самое дно… доброта его, воистину, не знает границ. Хотя, видит Митра, порой он расточает ее на недостойных!

— Ты — жалкий завистник, Тальер, — засмеялся Конан, заговорщически улыбаясь Паломе. — Ему, видите ли, хочется быть единственным… Но, Кром свидетель, Ниано не так уж плох, что бы ты ни говорил о нем!

— Ниано? Кто это?

— Пф-фу! — Подвижная мордочка скульптора изобразила высшую степень презрения. — Как я могу завидовать этому жалкому подмастерью? Его мозаики — это же сущее недоразумение. Eq-ли бы ты, неотесанный деревенщина, хоть раз побывал в тарантийском храме Тысячи Лучей, или хотя бы в Бельверусе, в святилище Меча Митры… Да ты бы лишний раз и не взглянул на его жалкие потуги!

— Не знаю, по-моему, он неплохой парень. — Конан пожал широченными плечами. — Ну, а Силенций-то тебе чем не угодил?

— Этот осипший петух?! — Маленький скульптор так и взвился на месте, едва не опрокинув кувшин. — Да он трех нот подряд не возьмет, чтобы четыре раза не сфальшивить!

— Имир и ледяные демоны! — Северянин закатил глаза. — И это люди искусства! Готовы глотки друг дружке перегрызть — и все ради чего? Чтобы доказать, кто из них лучше понимает прекрасное… У нас, у воинов, с этим, по крайней мере, проще. — Он подмигнул Паломе.

— Определенно, — согласилась она. — А что, те парни и впрямь так плохи?

— Шутишь! Этот комар просто ревнует. Насчет мозаиста не скажу, для меня их картинки — темный лес. Зато от женщин нет отбоя, так и вешаются на него.

— А музыкант?

— Слишком богат, — вынес Конан приговор. — Это, как ты сама понимаешь, еще больший грех.

Она понимающе кивнула.

— Разумеется. Художник должен быть нищ и уродлив. Так они говорят. Но при этом имеют в виду всех остальных — кроме себя, конечно же!

Камнерез нахохлился, со злостью уродуя ножом яблоко. Неожиданно, приглядевшись, Палома заметила, что на очищенной стороне плода проступили знакомые черты. Ого! Конан — как живой, только в совершенно карикатурном, гротескном виде, но похож… до чего же похож!

— Помилосердствуйте, о мастер! — взмолилась она, завидев, что Тальер потянулся за новым яблоком. — Клянусь, я больше и слова не скажу против вашего искусства!

— То-то же! — Он удовлетворенно погрозил ей пальцем, вручая первый портрет северянину. Тот несколько мгновений смотрел на него, затем решительным движением затолкал в рот и захрумкал, довольный.

— Вот. Судьба всякого шедевра, — горестно констатировал скульптор.

Смеясь, Палома разлила вино по кубкам. Умышленно или нет, но этим двоим удалось отвлечь ее от грустных мыслей, и она была им благодарна. Однако, стоило ей заикнуться об этом, как наемнице пришлось горько пожалеть о своих словах.

— Слова ничего не весят на весах Митры. Только добрые деяния могут склонить чашу, — со жреческой напыщенностью провозгласил камнерез. — Ты в долгу передо мной, женщина, и настал час расплаты.

Вот как? Чего же, интересно, собрался потребовать этот крысенок?

Однако даже в самых диких снах ей бы не предвиделось такого.

— Я буду ваять с тебя богиню Иштар! ^ ^ Богиню сладострастия?! С нее? Палома едва удержалась, чтобы не запустить в маленького наглеца кувшином.

— Глупая женщина! — Скульптор был возмущен. — Да ты же будешь прославлена в веках! Это все, что останется от тебя, когда самое имя твое забудет ветер…

— Болтун! — Такие слова рассердили ее не на шутку. — Случится война — и от твоих изваяний останется только пыль. Кто тут смеет говорить о вечности?

— Истинная красота не подвластна стали!

— Болтовня! — Теперь уже рассердился киммериец. — На свете нет ничего, с чем не совладал бы добрый клинок! Впрочем… — синие глаза его внезапно заискрились весельем, — Для некоторых мелких неприятностей вполне хватит и доброго удара кулаком…

— Эй, эй! Я ничего такого не хотел сказать! — испуганно замахал руками скульптор. — Не хочет она быть Иштар — не надо. Я уже передумал! Возьму моделью ту малышку из Шамара, помнишь, Конан, она еще танцевала в «Солнечном Лотосе»…

Палома с деланной обидой поджала губы.

— Как? И не сохранишь мой образ для вечности? А мужчины еще толкуют о женском непостоянстве!.. Ты изменчив, как морской ветер, Тальер Камнерез! Впрочем, чего еще ждать от аквилонца!

— Не горюй; красавица, — поспешил утешить ее стражник. — Пока ты в Коршене, тебе не придется жаловаться на недостаток внимания. Держу пари, едва Силенций увидит тебя, он посвятит тебе не меньше трех баллад и с десяток альб. А Ниано увековечит твой лик в своей лучшей мозаике…

— Буду ждать с нетерпением. Они живут тоже здесь, во Дворце?

— Только мозаист. Но он нелюдим, мы его почти не видим. А рифмоплет — гость самого графа, поет у него на званых вечерах. Рано или поздно ты будешь иметь счастье его услышать.

— Счастье! Ну надо же! Да ей счастьем будет залить уши воском, как и всем нам, впрочем… — Скульптор буквально сочился ядом, а Конан продолжал подначивать приятеля.

Она улыбнулась, краем уха прислушиваясь к перепалке двух друзей, но мысли ее были далеко отсюда. Наемница пыталась понять, не почудилось ли ей, как пару мгновений назад за спиной у северянина кусты дрогнули как-то странно… словно там все это время стоял некто, с интересом прислушивавшийся к беседе. Некто маленького роста, совсем маленького, как, скажем, Меттерианор или его брат, имени которого Палома до сих пор не могла запомнить. Что, любопытно узнать, вынес карлик из их разговора? И кому отправился пересказать то, что услышал?

Нетерпение внезапно овладело ею, тот самый странный охотничий инстинкт, что пробуждался внезапно, порой толкая наемницу на самые неожиданные поступки. Чутье редко обманывало ее… Она резко поднялась с места.

— Позвольте проститься с вами, месьоры. Меня, кажется, ждет швея. А потом… Конан, не будет ли возражений, если я отправлюсь на небольшую прогулку?

Разумеется, он пожелал знать куда. Палома не видела причин не сказать ему.

— Хочу еще раз наведаться в дом Скавро. Пока хозяин не сдал его комнаты кому-то другому…

Ее верный страж не возражал. Более того, заявил он, Месьор предвидел, что у гостьи может возникнуть подобное желание.

У маленького аквилонца вспыхнули глаза.

— В дом убитого?! О, какой восторг, сколько новых впечатлений! Я… я тоже пойду с вами!

— Милосердное Небо! — Палома в изумлении воззрилась на скульптора. — Зачем?

— Я же говорил, он — воплощенное любопытство, — засмеялся Конан. — Но, впрочем, у него верный глаз. А ум почти также остер, как и язык. Возможно, нам стоит потерпеть его общество еще немного…

— Нам? Сказать правду, я и от тебя надеялась отдохнуть! Женщины никогда не говорили тебе,

что излишняя привязчивость — грех для мужчины?

— Говорили, увы, — отозвался тот сокрушенно. — Но натуру не изменишь. А потом, кто знает… возможно, рано или поздно, ты ко мне привыкнешь.

Он улыбался… но глаза его были серьезны, и Паломе это не пришлось по душе. Северянин нравился ей, жаль будет ранить его, а это неминуемо. Всякий раз, когда случалось подобное, она чувствовала неловкость, из-за того что не могла ответить на их чувства, всех этих прекрасных мужчин, которые искренне и со всей страстью увлекались ею. И то, что она не подавала им никаких надежд и ей не в чем было себя упрекнуть, ничего не меняло.

Наемница все равно ощущала смутную вину. И одновременно — досаду. Почти раздражение. Ну почему — о, почему они не могут оставить все как есть?!

Оставалось лишь надеяться, что сейчас ей просто почудился этот огонек в глазах киммерийца, и в любом случае, он будет помнить о том, что он прежде всего, — воин, а потом уже все остальное…

Как бы то ни было, в ее планах на вечер это ничего не меняло.

— Тогда ждите меня у ворот после шестого колокола, — велела она своим спутникам. — Опоздаете — пойду одна.

Ах, если бы… Но Палома не сомневалась, что оба будут на месте в назначенный час.

Жилище немедийца показалось Паломе еще более отвратительным, чем в первое посещение.

На поверку, здесь оказалось две комнаты: первая, где, собственно, и произошло убийство, и еще одна, скорее чулан — без окон и мебели, тесный и душный. Причем вход они обнаружили совершенно случайно, его закрывал высокий полог кровати, придвинутой вплотную к двери.

— Похоже, эту комнатенку никто не использовал, — задумчиво промолвил Конан. — Да оно и понятно: для чего можно приспособить такую конуру?

Стражнику неожиданно возразил тарантиец:

— Не скажи. Вот, смотри… — Он ткнул пальцем в следы на полу. — Кровать двигали и до нас. И не один раз. Видишь?.. Значит, дверь скрывали нарочно.

Палома кивнула.

— Кто-то мог прятаться там. Подслушивать разговор в комнате. Или если немедиец не желал, чтобы двое его гостей встретились друг с дружкой.

И все же это мало что могло дать ей: о двойной — если не тройной — жизни барона Скавро ей и без того было отлично известно, а это лишнее подтверждение не таило в себе никаких откровений.

Для очистки совести она простучала пол и стены на предмет возможных тайников, внимательно осмотрела сундук, служивший также столом… пусто — как у нее в голове! В полном отчаянии она изучила кресло, где сидел убитый, и даже окно… Ничего!

Под внимательными взглядами двоих спутников ее охватывала неловкость: они словно ждали от нее каких-то чудес, а она оказалась совершенно беспомощна… как шарлатан на ярмарке, забывший свой коронный фокус.

Оставалась только кровать. Хлипкое сооружение из грубо оструганных досок, на которые был брошен соломенный тюфяк, с четырьмя столбиками по углам, со свисающим пологом.

Ну, полог — понятно. Единственное, пожалуй, что здесь имело смысл. Как они уже знали, эта тряпка закрывала вход в потайную комнату. Что же до остального…

— Одного я никак не пойму, — скорее сама себе пробормотала наемница. — Ну ладно, парень обитал тут под чужим именем, и все прочее… Но почему в такой нищете? Где сменная одежда? Посуда? И, в конце концов, как он мог спать здесь? Ни одеяла, ничего…

Она брезгливо потыкала пальцем тюфяк. Солома была сырой, от нее шел ощутимый гнилой душок. Бр-р… Палому передернуло от отвращения.

— Нет, — уверенно промолвила она наконец. — Не мог он тут спать. Не мог, уж поверьте.

Конан первым смекнул, что это могло означать.

— Еще одна нора?

— Вероятнее всего. — Наемница на несколько мгновений задумалась, затем решительно велела:

— Вот что. Оставайтесь пока здесь, а я схожу поговорю с хозяином.

Конечно, шансы на то, что второе убежище немедийца находилось здесь же, были невелики, логика подсказывала, что Скавро постарался бы подыскать себе берлогу как можно дальше отсюда, возможно, по контрасту, в одном из богатых районов города, но — демон его знает… Проверить не мешает!

Выбравшись на улицу и обойдя строение кругом, Палома отыскала вход на постоялый двор, к которому, собственно, и относилась пристройка, где жил немедийский барон.

Хозяин, сухопарый мужчина лет пятидесяти, жилистый и весь какой-то дерганый, с уродливым шрамом через левую щеку — от удара ножом, профессионально определила Палома, — встретил гостью неприветливо, отказался выпить с ней вина и даже за стол сел лишь после долгих уговоров… должно быть, надеялся, что если они останутся стоять, то неприятная посетительница скорее уйдет.

— Ничего я не знаю, тысячу раз повторял уже, — заученно заявил он с ходу, хмуро уставившись в пол. — Комнаты сдаю — а что они там делают, в это я не лезу. За это мне и платят — чтобы лишних вопросов не задавал. Кто к кому ходит, не слежу. Лишь бы платили вовремя!

Нет, никаких других комнат, кроме боковой пристройки тот парень не снимал. Нет, ни раньше, и никогда. Нет, гостей его он не видел — пристройка самая укромная, вход у нее отдельный, с другой улицы даже, за это она немедийцу и понравилась. Собственно, хозяин и понятия не имел, что парень родом из Немедии. И имени не знал. Он и видел-то его всего пару раз — когда тот деньги отдавал. Всякий раз вперед, то за три луны, а то и за полгода.

— А в последний раз когда он заплатил?

Две луны назад. И как раз за две луны, меньше чем обычно. Так что как раз вот срок через два дня подойдет — и можно будет еще кому-нибудь сдать…

Все это внезапно навело Палому на мысль.

— А скажи, дружище, — ласково заметила она, пододвигая хозяину очередную монету из тех, что передал ей Конан специально для этих целей, — Если я надумаю что-нибудь снять у тебя, есть еще комнаты свободные? Только поприличнее. Самые лучшие, какие есть. Но, главное, чтобы вход тоже отдельный…

Тот задумался.

— Прямо сейчас нету, — с сожалением ответил он. — Только тут, наверху, над обеденным залом.

— А вообще — есть?

— Ну да. Купец один снимает. Там роскошно, дворец целый! Десять золотых за седмицу платит, и тоже на полгода вперед. Как раз вот должен завтра появиться…

— А как не появится?.. Сдашь тогда? Видно было, что жадность борется в нем с осторожностью — и одерживает победу.

— Поглядим. Ты подойди через денек, поговорим…

— А где же он находится, этот твой «дворец»? — Палома старалась не выдать охватившего ее возбуждения. Конечно, весьма вероятно, что это лишь случайное совпадение, и все же… чутье подсказывало, что удача на сей раз ей улыбнулась.

— Да как на улицу Горшечников выйдешь — так по правую руку и увидишь. Крыша там еще красной черепицей покрыта. Полдома не мои, золотых дел мастер Газир там живет, а вторую половину я у него откупил пять лет назад за долги. Волею Митры, и другую откуплю со временем… — На лице хозяина появилось мечтательное выражение, даже изуродованное лицо слегка разгладилось. — Так что, добрая госпожа, приходи, буду ждать… — И обеспокоенно добавил, — Надеюсь, Месьор останется доволен моей помощью?

Откуда, интересно, этот проныра узнал, что она связана с Грацианом? Палома не стала спрашивать. Либо у хозяина свои источники информации, и тогда он их, разумеется, не выдаст, либо, что вероятнее, кто-то из Дворца заранее предупредил, что светловолосая чужестранка появится и станет задавать вопросы.

Она все же не удержалась:

— Ты с ним знаком?

— Как можно?! — Тот в испуге замахал руками. — Кто я, и кто — он! Но любой человек в городе будет рад исполнить волю Месьора!

Некоронованный король Коршена… Интересно, вызывает ли у горожан подобные чувства законный правитель?

Распрощавшись с хозяином постоялого двора, она вновь вышла на улицу Горшечников. Дом, крытый красной черепицей, она заметила сразу. Половина окон были темными, там явно не было ни души. Через крохотный садик, огороженный низким каменным забором, к дверям вела дорожка, посыпанная желтым песком. Палома оглянулась на пристройку, где дожидались ее Конан со скульптором, но, поразмыслив, решила не тратить время. Если все обстоит так, как она надеется, то можно будет позвать их позже. Но сперва лучше все проверить самой… И наемница кошачьим осторожным шагом направилась ко входу в дом.

…Нехитрый замок поддался почти сразу: тонкий кинжал сыграл роль отмычки. Палома оказалась в узком полутемном коридоре. И сразу поняла — победа!

Восточные благовония. Этот запах вошел в моду в Бельверусе в прошлом году… Здесь аромат был едва уловимым — но ее тонкое обоняние мгновенно вычленило его из прочих запахов жилища. Похоже, именно тут немедиец позволял себе расслабиться и побыть самим собой…

Наскоро оглядевшись на первом этаже, она устремилась к лестнице, ведущей в верхние покои. Охотничий инстинкт гнал ее вперед, заставив позабыть об осторожности. Удача! Удача, наконец-то! Она летела, как на крыльях.

И… как подстреленная птица, рухнула на пол от чудовищной силы удара, обрушившегося ей на затылок, едва она вбежала в первую же комнату справа от лестницы. Темнота поднялась стеной перед глазами, и в эту стену она впечаталась, как мошка в смолу. И наступила тишина.

* * *

— Живая?

— Живая, хвала Крому! Что тут случилось, хотел бы я знать!

— Всеми богами клянусь, благородные месьоры, ничего не знал, не ведал, как же так, несчастье-то какое…

Голоса приближались — словно клинки, вспарывая плотную черную ткань, окутавшую сознание. Знакомые голоса. Встревоженные, испуганные. Чьи-то руки касались ее, трясли за плечи

— Палома, эй, Палома, что с тобой?! Она нашла в себе силы приподняться.

— Затылок… не трогай…

Конан помог ей сесть. Несколько мгновении, зажмурившись, она выжидала, пока комната перестанет вращаться, как бешеная — затем рискнула открыть глаза.

Сперва ей показалось, что вокруг собралась целая толпа. Но, придя окончательно в сейм, осознала, что их всего четверо: Конан, Тальер, хозяин постоялого двора, и еще один незнакомец в воинском облачении — должно быть, напарник северянина.

Охнув, она осторожно поднесла руку к голове. Кто бы это ни огрел ее сзади — сил он явно не пожалел… на пальцах была кровь, но, по счастью, немного. Однако шишка будет порядочная.

— Проклятье!

— Во имя Неба, женщина, зачем ты пошла сюда в одиночку? И что произошло?!

Неудивительно, что Конан так встревожен, ведь он лично отвечает перед Месьором за безопасность пленницы.

— Как вы меня нашли? Северянин пожал плечами.

— Тебя долго не было, я отыскал Парфала, — он указал на хозяина постоялого двора, виновато жмущегося к дверям, — и заставил повторить все то, что рассказал тебе. А Рангерд видел, как ты вошла сюда, в этот дом…

Палома с надеждой обернулась ко второму стражнику:

— Тогда ты должен был видеть, кто вышел отсюда. Человек, что напал на меня…

Однако тот смущенно покачал головой.

— На улице был народ, ездили какие-то повозки, я не следил за ними — только за тобой…

Судя по многозначительному взгляду, который бросил на напарника Конан, дома того ждала хорошенькая головомойка. Что ж, и поделом! Палома вновь застонала, при первой же попытке шевельнуться. Затем, закусив губу, все-таки вставила себя подняться на ноги и осмотреться по сторонам.

Прелестная картина, ничего не скажешь!..

— Вы что, дрались? — спросил ее Тальер, оценив царивший вокруг разгром.

Наемница усмехнулась. Сразу видно, человек ничего не смыслит в ратном деле! Что же это должна была быть за драка, чтобы учинить подобное!

Диван вспорот кинжалом, вся начинка безжалостно выпотрошена. Сундуки с одеждой перевернуты, содержимое вывалено на пол. Не пощадили шелковую обивку стен — содрали клочьями… должно быть, искали тайники в стенах.

Хозяин дома тихонько скулил, оценивая причиненный ущерб.

— До драки дело не дошло, — с сожалением ответила она скульптору. — Меня подловили, как деревенскую дурочку. Сзади. Огрели чем-то по затылку и… вот.

Ваятель задумчиво попинал носком сапога осколки синей вазы со следами крови.

— Тебе еще повезло, фарфор более хрупкий, чем твоя голова. Если бы взяли вот это… — Он указал на бронзовую статуэтку, валявшуюся неподалеку.

— И поделом бы, — без всякой жалости объявил Конан. — Надеюсь, нет нужды перечислять все ошибки, которые ты допустила, Оса? Уж если хочешь носить меч и сражаться как мужчина, то не жди снисхождения своей глупости!

Палома скрежетнула зубами, готовая взорваться. А то она сама не знает, как глупо было кидаться сюда сломя голову, не позаботившись о прикрытии и не думая об осторожности! Но чтобы какой-то варвар вздумал ее учить!.. Однако голова напомнила о себе вспышкой такой резкой боли, что возражать северянину ей сразу расхотелось. Тем более — увы, но он был совершенно прав. Хотя, будь она проклята, если скажет ему об этом!

— Ладно, — процедила наконец девушка. — Полагаю, смысла в этом нет ни малейшего, однако нужно осмотреться здесь, раз уж пришли.

— Думаешь, грабитель отыскал то, зачем приходил?

— Понятия не имею. — Наемница пожала плечами. — Он-то хоть точно знал, что ищет… в отличие от нас. Но если во всем доме такой же разгром, как в этой комнате — шансы велики, что удача ему улыбнулась. Поработали тут на совесть, согласись.

Скрепя сердце, Конан был вынужден признать ее правоту. Наскоро осмотрев покои, он не нашел ни единого возможного тайника, что ускользнул бы от внимания их предшественника.

— Парень знал свое дело, ничего не скажешь… Встревоженно топтавшегося у входа хозяина

они без труда отправили восвояси, пообещав, что тот сможет продать все ценное, что осталось от постояльца, в возмещение нанесенного ущерба. Месьора Парфала это вполне удовлетворило. После чего оставалось лишь осмотреть дом.

— Судя по всему, тот первый клоповник Скавро снимал самолично. Хозяин описал его внешность, — рассказывал Паломе Конан, когда они перешли к осмотру второй залы, служившей немедийцу столовой. Разгром тут царил еще пущий, чем в гостиной. — А вот этот дом… Парфал говорит, парень представился купцом, хотя ни слова не сказал о том, чем торгует. Кто бы это мог быть, интересно?

Палома поморщилась. Трапезная подверглась тщательному обыску, и повторно она осматривала ее лишь для очистки совести. Поскольку они не имели понятия, что искать, это не имела смысла.

Лишь в одном она убедилась: Скавро снял этот дом, чтобы в нем жить, здесь было — когда-то, до учиненного разгрома — комфортно и уютно, обстановка в более скромном виде напоминала бельверусский дворец. Обилие шелков, низкие диваны с множеством подушек — валявшихся теперь, как выпотрошенные птичьи тушки, — статуэтки повсюду, огромные вазы на мраморных постаментах по углам, курительницы с благовониями…

Что же касается комнатенки напротив, через дорогу, там этот интриган, должно быть, встречался со своими подручными — кем бы они ни были. И, кстати, из постоянного своего жилища имел превосходную возможность следить, кто интересуется его логовом в отсутствие хозяина… Хитро придумано, ничего не скажешь! Знать бы еще, к чему все это…

— Снимать этот дом и играть роль купца вполне мог кто-то из слуг немедийца, — размышляла она вслух. — Не в одиночку же он приехал в Коршен. Да и вообще, меня это смущало с первого дня. Ну, не мог, никак не мог вельможа его ранга и воспитания жить без челяди. Такие как он ни одеться, ни ложку ко рту самостоятельно поднести не способны!

— Тогда где они все сейчас?

— Бежали со смертью хозяина, разумеется. Прихватили золотишко и что ценного было в доме—и наутек!

— А ты не думаешь, — подал голос скульптор, доселе не принимавший участие в беседе и лишь задумчиво разглядывавший статуи и уцелевшие Вазы, — что это слуги устроили здесь погром?

Наемница покачала головой.

— К чему им? Где хранятся ценности, они знали и без того. И не было нужды ждать столько дней — меня они что ли караулили? Кроме того, нападавший, похоже, был один.

— И ты совсем ничего не запомнила? Палома беспомощно вздохнула.

— Увы. Тем более, сейчас у меня так раскалывается голова, точно все мозги до крошки вытряхнули. Может, попозже что-то и всплывет…

За разговорами, они осмотрели весь этаж. Собственно, тут обнаружилась еще только спальня и крохотная комнатка для прислуги. Обе оказались разгромлены столь же основательно, как и прочие покои. Тщетно Палома пыталась углядеть здесь хоть что-то достойное интереса, хоть самую мизерную малость, за которую мог бы зацепиться тренированный взгляд… Все тщетно.

Конану, судя по его ожесточенно-разочарованному виду, повезло не больше.

На первом этаже их успехи оказались и того скромнее. Здесь были лишь подсобные помещения — кухня, купальня, еще одна комната для слуг. Все в них оказалось перевернуто вверх дном, причем, как казалось Паломе, человек действовал в озлоблении и отчаянии.

— Вот что меня лично смущает, — заявила она своим спутникам в кухне, от нечего делать откатывая ногой тяжеленный медный котел. — Вывернут наизнанку весь дом, не пропущено ни одного, самого незаметного уголка. О чем это вам говорит?

— О том, что воры так и не нашли того, за чем приходили. Иначе они остановились бы на той комнате, где их поиски увенчались успехом. — Это впервые за все время подал голос молодой напарник Конана. Заговорил — и тут же смущенно отступил на шаг, но Палома кинула на него ободряющий взгляд, и парень расцвел на глазах. Даже веснушки покраснели.

— Либо, — сурово возразил его начальник, следя, чтобы юнец не слишком возгордился, — Они нашли искомое, но хотели сделать вид, что это не так. Либо искали не одну вещь, а несколько. Либо…

— Либо им просто нравилось крушить все подряд. — Палома усмехнулась. Но Конана не так просто было сбить с толку.

— А почему бы и нет, собственно? Разве ты не видишь, с какой злостью орудовал этот парень. Там, где можно было аккуратно поддеть обивку ножом, он ее вспарывает, как брюхо злейшему врагу. Занавеси срывает. Бьет вазы и статуи…

— Ну, тут я его понимаю, — неожиданно хихикнул Тальер, так что Палома даже вздрогнула от неожиданности: до сих пор камнерез держался тихо, как мышка, жался к углам, что-то бубнил себе под нос… она почти и забыла о его существовании!

— Ты о чем?

— Пф-фа! — Тарантиец фыркнул со всем презрением, на какое был способен. — Чего тут непонятного? Я всегда подозревал немедийцев в полном отсутствии вкуса, но такое убожество… В столовой по углам парные вазы — а мотивы на них не совпадают. В купальне изваяние Птеора… я вообще не знаю, какой безрукий его лепил. Левая нога короче правой, локоть вывернут наружу, как у увечного… Маленькие статуэтки еще ничего — но все остальное… бр-р, дайте мне молот!

Зрелище столь истого гнева заставило остальных расхохотаться, что лишь сильнее раззадорило скульптора.

— Вы — такие же бездари и невежды, как и тот, кто обставлял эти, с позволения сказать, покои. Все туда же, тщатся выглядеть вельможами — а простейших вещей не понимают! Ну… — он тоскливо заозирался по сторонам, отчаявшись хоть что-то объяснить этим ограниченным людям, — Вон, возьмите хоть то уродство, у лестницы…

Палома, выглянув в коридор, покосилась на две женские статуи, по обе стороны ступеней. И что в них неладно, скажите на милость?

Тальер воздел руки к небесам.

— Да тут же нарушены простейшие каноны! Судя по атрибутам — браслетам на предплечьях, по прическе и ожерелью из раковин, — это речные элиды, спутницы богини вод Секвены. Они должны быть совершенно одинаковыми. Тогда, скажите на милость, зачем у левой за спиной колчан со стрелами? Куда, и главное, из чего она собирается стрелять?!

Конан, утирая слезы смеха, проронил:

— Когда ты в такой раж входишь, тебя хоть против пиктов вперед войска выставляй. Если дикари будут нести эту — как ее — элиду с колчаном, или какую-нибудь кривую вазу, ты их в пыль сотрешь голыми руками!

— Ладно, парни. — Отсмеявшись, Палома махнула рукой. — Ничего мы здесь не найдем. Пора и восвояси.

Стражник-северянин согласно вздохнул. Ему-то, правда, было решительно все равно, что ищет его подопечная и увенчаются ли успехом ее поиски. Важно было лишь не дать пленнице упорхнуть, и чтобы никто не причинил ей зла. А с этим они более или менее справились, — он вновь сердито покосился на юного Рангерда, не сводившего с беловолосой наемницы восхищенных глаз. Ладно, парню он еще скажет пару слов. О том, на что глядеть в оба, а на что лучше бы и не смотреть вовсе!..

…Когда они выходили на улицу, Палома в последний раз обернулась. А ведь есть еще вторая половина дома, где живет золотых дел мастер… Газир, так, кажется назвал его хозяин постоялого двора. Что мог знать тот об немедийце? Что мог видеть из того, что происходило здесь за минувший год? О чем догадывался?

Девушке показалось, она спиной чует чей-то внимательней взгляд… Велико было искушение вернуться, поговорить с Газпром, выведать все, что тому известно — но, поразмыслив, она решила пока воздержаться, как бы сильно ни было искушение. Едва ли золотых дел мастер согласится отвечать на ее вопросы. Лучше, если сперва к нему придет кто-то другой. Может, Гарбо? Над этим стоило поразмыслить… И заодно, пусть порадует Тальера — узнает, сам ли Газир в свое время выбирал обстановку в дом, или это было делом рук немедийца?..

* * *

До Дворца искатели приключений добрались уже затемно, и Палома ввалилась в свои покои, мечтая лишь об ужине и мягкой постели — но там ее ждала еще одна головная боль… как будто той, что до сих пор гнездилась в затылке, было недостаточно.

Запечатанный воском футляр лежал на столе. Едва не сломав ноготь, она вскрыта его и извлекла тонкий выделанный пергамент. Демоны бы побрали этот затейливый коринфийский почерк, все их вензеля и завитушки! Поседеешь, пока прочтешь…

«Любезная госпожа Палома окажет честь графу Лаварро Коршенскому с семейством, почтив своим присутствием бал, который будет дан в графском замке в пятый день пятой луны…» Да это ведь завтра вечером!

Как, во имя всех богов, Грациану удалось выправить для нее это приглашение? И зачем?

Стиснув зубы, она с трудом подавила желание немедленно отправиться на поиски калеки и вытрясти из проклятого хитреца все его планы.

Но взрывом темперамента она не наберет очков в этой странной игре, которую вел с ней хозяин Дворца. Его хитрости она могла противопоставить лишь собственную ловкость, его уму — свою смекалку, его расчетливости — свое хладнокровие. И еще — свою красоту!

Усмехнувшись, Палома выглянула за дверь и поманила пальцем стражника, как всегда неотступно дежурившего у ее покоев. Новенький. Его имени она не знала…

Кровник подошел с поклоном, напряженный, осторожный — явно опасается каких-нибудь трюков с ее стороны. «Успокойся, — хотела сказать ему наемница, — Сегодня я охочусь не на тебя», но промолчала. Только улыбнулась.

— У меня сегодня была швея, я забыла кое-что ей заказать. Сможешь сделать так, чтобы она появилась здесь на рассвете?

Страж кивнул, в глазах читалось явное облегчение. Хотелось бы ей знать, чего он так опасался?! Впрочем, может, это и ни к чему: иногда неведение спасительно. В головах у мужчин порой рождаются самые странные мысли…

Глава VI

Ах, что за прелесть ваше платье, дорогая моя! Из Тарантии, не иначе? Сирина говорит, из Бельверуса, но мой глаз не обманешь, я вижу эти отвороты, и этот разрез сбоку, и как прихвачены юбки… только в Тарантии и могут пошить такое. О, умоляю, скажите, что я права!

Неопределенно кивая Эвлалии, младшей дочери графа Лаварро, — каковой ответ можно было толковать любым угодным той образом — Палома ощутила прилив законной гордости. Выдержать поутру бой с Пирондой, швеей Месьора, было, пожалуй, посложнее, чем сдержать натиск тангаев в Кривом Ущелье. Никак невозможно, твердила крохотная, сухонькая женщина — пять лаигов чистого упрямства! — ну, просто совершенно немыслимо, и о чем только думал Месьор и молодая госпожа, при всем уважении, но только пусть кто другой попробует, а она, Пиронда, слишком себя уважает, чтобы даже пробовать сшить платье к графскому балу за такой богами невообразимый срок! И думать нечего, и не возьмется никто, потому как если уж она, первая в городе мастерица, которая и дочерей графских обшивала, и саму графиню, бывалоча, пока та еще из своих покоев выходила, а не заперлась там, точно лесная отшельница, помилуй Митра ее за грехи, — шить не возьмется, так куда уж этим выскочкам криворуким, хоть Сафроне, а хоть и этой заморийке глазастой, Дайле, им-то и подавно не справиться, хоть озолоти их с ног до ушей…

Она щебетала, причитала, ворчала — и одновременно кружила, кружила вокруг Паломы, что-то примеряла, отмеряла, прикидывала, то тут пальцами прижмет, то этак ей руку выкрутит… в общем, пока у девушки не потемнело в глазах, и она не принялась всерьез опасаться за свой рассудок.

В общем, ничего толкового до вечера успеть невозможно, таков был вердикт. Палома подняла брови.

— А бестолкового?

Она ожидала очередной тирады, бесконечной, как мучения грешников в царстве Нергала… но, на удивление, удостоилась лишь лукавого взгляда из-под седых ресниц — и насмешливого цоканья языком.

— Ты ведь не местная, дочка? Наемница покачала головой.

— И тебе нет дела, что о тебе будут говорить?

На такое Палома даже обиделась слегка.

— Как это, нет дела, очень даже есть. Чем хуже — тем лучше! Женщины, разумеется… Потому что мужчинам не будет до моего платья ровным счетом никакого дела!

— Тогда считай, у меня есть то, что тебе нужно. И… — Еще одна хитрая улыбка. — Пари держу, Месьор об этом знал!

…Пиронда не обманула, хотя и не пожелала раскрыть смысл своих слов. Более странного одеяния Паломе не доводилось носить.

Платье напоминало о моде столетней давности, когда одежды делались нарочито прозрачными и невесомыми, дабы подчеркнуть, что носителю их вовсе ни к чему выходить из дворца и подвергать себя капризам погоды. Вместе с тем, слоев ткани было так много — одних накидок не меньше пяти и, о боги! восемь нижних юбок, — что платье не оставляло открытым ни сенма кожи, если не считать лица и кончиков пальцев. И все они развевались на ходу, шелестели, распахивались разрезами в самых неожиданных местах, скрепленные где тончайшей золотой цепочкой, где нитью сапфиров, где сердоликовой заколкой…

Цвет ткани переливался от иссиня-белого до снежно-жемчужного — и на фоне этой ледяной белизны высоко подобранные кудри девушки казались отлитыми из серебра.

…Она слегка волновалась, когда экипаж Месьора катил ее к замку. Разумеется, Конан был рядом, но она все же чувствовала себя такой одинокой, незащищенной… Должно быть, еще и оттого что ей уже много лет не доводилось носить столь роскошных нарядов; платье невольно возвращало ее к временам далекой юности, такой наивной и уязвимой…

Но сейчас все не то, строго напомнила себе Палома. Я — убийца, наемница на службе немедийского престола. Мне нечего бояться этих людей. Никто из них не в силах причинить мне зла!

И все же она была рада, увидев, что экипаж Месьора подкатил к воротам замка одновременно с ее собственным.

— Прошу простить меня, дорогая, — как ни в чем не бывало приветствовал ее Грациан, — я не смог оказаться рядом с вами раньше. Но моя карета… она предназначена лишь для одного. Надеюсь, вы понимаете…

Палома заметила, что сам Месьор едва ли был одет лучше обычного, разве что перстней прибавилось; да и на обоих карликах были все те же черные костюмы. Не слишком ли роскошно нарядила ее Пиронда? И — почему спутник ничего не сказал о ее наряде? Это невежливо, в конце концов!

— О, вы совершенно восхитительны, дорогам моя! Если бы я не боялся дурной игры слов и смыслов, я бы даже сказал — сногсшибательны…

Он опять читает ее мысли! Понизив голос до ядовитого шипения, чтобы не слышали стражники в парадных доспехах, выстроившиеся парами на всем пути следования гостей, Палома отозвалась:

— Для человека, которому все равно, Месьор, вы слишком часто поминаете свое увечье…

Возможно, это прозвучало зло: у него стал обиженный взгляд. Карлики, которые тоже слышали ее, всем своим видом изображали негодование. Но брать назад свои слова Палома не собиралась.

— Тебе следует решить раз и навсегда, Грациан, хочешь ли ты вызывать страх — или жалость. И то, и другое сразу не получится!

Он молчал так долго, что она была уверена, что задела его всерьез. Чтобы скрыть неловкость, Палома принялась с независимым взглядом крутить головой, но окруженная каменными стенами, пустая мощеная площадь мало располагала к созерцательству. Вход в замок был ярко освещен, там толпились какие-то люди — должно быть, гости, подошедшие чуть раньше. Сзади донесся гомон голосов — другие приглашенные нагоняли их. Теперь, даже если Грациан и собирался что-то сказать ей, он уже не сделает этого. У Паломы внезапно возникло горькое ощущение, что она упустила нечто важное…

В тот самый миг, когда новоприбывшие гости поравнялись с креслом калеки, он неожиданно взял Палому за запястье. И мягким, незаметным жестом поднес ее пальцы к губам.

Это длилось одно биение сердца. Он тут же отпустил ее руку, она могла бы решить, что ей почудилось. Месьор уже окликал нагнавшего их мужчину, дородного, с пышной, окладистой бородой. Они приветствовали друг друга, как старые друзья. Спутница бородача, повинуясь светскому этикету, а возможно, из природной любезности, немедленно взяла Палому под свое крыло.

Именно госпожа Ива ввела ее в дом графа и представила его дочерям. А затем покинула на растерзание…

— …Ваш замок очарователен. Я бы даже сказала, сногсшибателен, — с тайной усмешкой, смысла коей та не могла понять, заметила Палома Эвлалии. Навыки придворной беседы возвращались сами собой, всплывая из глубинных слоев памяти, и вот уже девушка ловила себя на том, что искренне наслаждается всем этим. — Он не похож ни на один дворец, что мне доводилось видеть прежде!

— О, он очень мил, это правда. — Маленькая, хрупкая, с огромными распахнутыми глазами, младшая дочь графа походила на ребенка, украдкой пробравшегося на взрослый праздник. Когда она походя сообщила новой знакомой, что у нее растет пятилетняя дочь, Палома была потрясена. — Вам стоит поговорить об этом с папой. Потом, я представлю вас… Ничто не доставляет ему такого наслаждения, как рассказать новому человеку о своем детище. Ведь, вы же знаете, замок совсем новый, его начали строить, когда папа пришел к власти. Раньше был этот ужасный дворец, где сейчас живет один бедняжка Грациан, ну, вы знаете… О, там так жутко, каждый раз, когда я там бываю, я ему говорю, Грациан, душа моя, пора тебе перебираться из этих казематов, мы найдем тебе уютную башенку, чтобы ты мог…

— Башенку? — Палома удивленно сдвинула брови, с трудом вычленяя жемчужины смысла из непрерывного журчания Эвлалии.

— Ну, да. В этом весь смысл, почему замок такой необычный. Вам стоит посмотреть при дневном свете. Стены ограждают всю площадь целиком — а внутри башни, башни, башни… Есть высокие и низкие, но все они отдельные, хотя и соединены галереями. Между ними — площади, сады, или разные пристройки. И каждая башня — для своей цели.

— И сколько же их всего? — Наемница была потрясена. Никогда прежде ей не доводилось слышать ни о чем подобном. Это должен быть муравейник, а не замок…

— Двадцать семь, — произнес уверенный мужской голос у нее из-за плеча. — А должно быть тридцать. Надеюсь, я успею закончить их при жизни. Эвлалия, дитя, представь меня своей прелестной подруге.

— Ее зовут Палома, папа. Палома, познакомься, граф Лаварро, мой отец.

Она обернулась.

Чего она ожидала? Трудно сказать. По скупым рассказам Конана — ничего хорошего. Властолюбец, интриган, возможно, убийца.

С другой стороны, она видела Коршен. А город может многое рассказать о своем правителе. Так вот, город выглядел опрятным и сытым, возможно, изнеженным — но не прогнившим.

Поэтому она не знала, чего ожидать от графа Лаварро Коршенского. И теперь поняла, что он нравится ей.

На вид правителю было лет пятьдесят пять, у него была выправка солдата и обветренное лицо человека, который не побоится спать под открытым небом. Густая, слегка редеющая шевелюра была тронута сединой, но волосы еще сохранили золотисто-каштановый цвет. Глубоко посаженные глаза смотрели прямо и словно бросали вызов — осмелится ли собеседник быть столь же открыт. Палома, не колеблясь, вызов приняла и вернула взгляд.

— Я рада, что вы пришлись друг другу по вкусу! — Эвлалия переливчато засмеялась. — Папа, можешь рассказать ей про дворец, а я пойду, меня зовут. — Она махнула рукой стайке молодежи, где преобладали расфранченные молодые люди в коротких плащах всех цветов радуги — последняя мода в Коршене. — Увидимся, Палома!

Пряча улыбку, наемница проводила ее взглядом, затем обернулась к графу.

— Ваша дочь — достойное украшение праздника, месьор.

Он удивленно приподнял седые брови.

— Это скорее мужской комплимент, госпожа. Неужто вы лишены женской ревности?

Интересно, что граф знает о ней? И что наплел отчиму Грациан, чтобы получить для нее приглашение? Проклятье, и почему она не догадалась расспросить его?! Теперь бы не было этой отвратительной неловкости.

— Я — не придворная дама, месьор, — промолвила она осторожно, словно пробуя воду. — И у меня много иных интересов, они не оставляют места для… мелочей.

— О! — Он помолчал, переваривая сказанное. — Да, Грациан говорил, вы ведь та самая наемница, его гостья? Позволено ли мне будет осведомиться, что за дела привели вас в наши края? Может, вина?

— Что? — Она не сразу поняла. Потом облегченно вздохнула, увидев, что граф указывает на поднос с бокалами. — Да, благодарю. Розовое коринфийское, если есть.

— Разумеется. — Правитель с поклоном преподнес ей хрустальный бокал на высокой ножке, в котором плескалась ледяная жидкость. — Это наша гордость. С южных склонов горы Латаш. Урожай…

— Года Кометы, я уверена, ведь это был лучший год для латашских вин, — перебила его Палома. И задержала дыхание, пробуя на языке восхитительный букет. — Божественно, месьор. А вы еще спрашиваете, зачем я здесь!

Он засмеялся.

— Я счастлив видеть перед собой человека, способного оценить это сокровище по достоинству. Воистину, госпожа, ваше присутствие сделало этот вечер настоящим событием. Итак, позвольте, я расскажу вам о замке.

…Двадцать семь башен, как он уже и сказал. По одной занимали члены семьи, несколько гостевых, башня-библиотека, башня для официальных приемов, оружейная, сокровищница, и так далее… не пощадив слушательницу, граф подробно живописал их все до единой. У каждой было свое имя. Львиная, Золотая, Кипарисовая… Каждая подобна алмазу в королевском венце.

Дворы между ними были предметом особой гордости. Фонтаны в одном, цветочные каскады в другом, сад-лабиринт в третьем… С горящими глазами Лаварро предложил:

— Оставайтесь до утра, госпожа! Мы можем поместить вас в Парусной Башне, там чудесно, вот увидите. А с утра я смогу показать вам здесь все, что пожелаете. И место, где будут стоять последние три. Возможно даже, вы сумеете дать мне совет…

Медленно прогуливаясь рука об руку, Палома с графом обошли почти весь зал; гости с почтительными поклонами расступались перед ними, девушка кожей чувствовала их ревнивые взгляды, слышала пересуды. Кто такая эта чужестранка? Кто что-нибудь знает о ней?..

В какой-то миг она встретилась взглядом с Грацианом, тот улыбнулся ей одними глазами. Потом еще одно знакомое лицо… Агиери, судья, что приговорил ее к смерти через одну луну. Маленький человечек скользнул по ней равнодушным взором — и отвернулся. Может, и вправду не узнал?

— Как вы добились такого чуда? — Палом.) указала на каменный пол, иссеченный крохотными узорчатыми трещинками, через которые в бальный зал проникал дымок благовоний. Она намеренно поспешила сменить тему, чтобы не отвечать на неожиданное предложение графа.

Тот, как видно, понял это и тактично принял перемену темы.

— Все очень просто — и одновременно, гениально продумано. В полу проложены каналы, в нужных местах расставлены курительницы. Воздух проходит и поднимается, разнося аромат повсюду. У архитекторов ушло полгода, чтобы отладить всю систему. Дым никак не желал идти равномерно…

Не обладая необходимыми познаниями, Палома с трудом могла оценить масштабность задачи, однако понимала, что дело это не из легких. Да и вообще, похоже, на устройство этой башни, главного здания дворца, где, как объяснил Лаварро, проходили самые торжественные коршенские приемы, ушло немеряно сил и средств. Чего стоила одна лишь резная галерея для музыкантов, почти парившая над залом… Или тончайшие лучи колонн, ажурными созвездиями арок расцветавшие под сводами башни… В этом зале не было тяжеловесности, так присущей аквилонским и особенно немедийским постройкам. Он скорее напоминал искуснейшей работы ларец, шкатулку для драгоценностей, и сейчас сверкающие толпы гостей и мириады свечей лишь усиливали это впечатление.

— Однако, когда нет праздников, здесь, должно быть, жутковато… — неожиданно для себя заметила девушка. Ее спутник лишь снисходительно улыбнулся.

— Нет. Здесь всегда красиво. Только чуть по-другому…

— И все же… странно… — Палома поджала губы, нахмурившись.

— Что кажется вам странным, моя госпожа? — Все эти затраты… разве не лучше было бы потратить деньги на наемников? А архитекторов просить укрепить городские стены? Такая красота… кто защитит ее?

От неожиданности, граф замер, как вкопанный, не сводя с девушки изумленного взгляда. Придворные вокруг, исподволь следившие за каждым шагом и жестом правителя, возбужденно зашушукались, теряясь в догадках, что же такого могла сказать гостья.

— Митра… Прошу меня простить, я не привык слышать подобные речи от женщин!

— Должна ли я прочесть в ваших словах осуждение, граф?

— О, нет, лишь восхищение, дорогая моя! Ничего кроме восхищения! Теперь я понимаю Грациана… ведь его никогда не привлекала одна лишь внешность, без иных достоинств, а у вас есть и ум, и живость, и отвага…. Однако — какую угрозу этой красоте вы предвидите здесь, в этом мирном краю?

— Угрозу? — разговор этот странным образом начал напоминать Паломе ее спор с камнерезом Тальером. — Никакой угрозы, месьор, однако о таких вещах приходится думать любому правителю. Разве нет? Как защитить то, что принадлежит тебе…

— Я потрясен, моя госпожа! — Граф склонился к ее руке. — У нас в Коринфии я никогда не слышал, чтобы женщины утруждали себя раздумьями о подобных проблемах. Неужели в Бельверусе это в порядке вещей?

Наемница покачала головой.

— Не везде, месьор. И уж, конечно, не в столице. Однако баронство Тора, откуда я родом, — это нечто совсем другое… — Серые глаза ее затуманились от воспоминаний. — Это суровый гористый край. Воинская дисциплина и доблесть почитаются там превыше всего прочего, как для женщин, так и для мужчин. Особенно в нашей семье…

— О… — Лаварро смотрел на нее с пониманием и лаской. — Мне почему-то кажется, что вы росли без матери, дитя мое. Я прав?

— Да. — Девушка кивнула с улыбкой. — И отец так никогда и не смог до конца осознать того факта, что она оставила ему дочь, а не сына…

— Но вы покинули его?

— Он умер. Старые раны не давали ему покоя… — Как всегда, когда она вспоминала отца, Паломе хотелось плакать и смеяться одновременно. — А потом — у меня не было другого выхода.

— Прошу простить, если любопытство мое навязчиво — но ваша история заинтересовала меня. — Палома кивком дала графу знак продолжать, и он задал очередной вопрос: — Почему вы выбрали себе столь необычную жизненную стезю. Я хочу сказать, для дочери знатного рода это несколько…

— Необычно? О, да. Но я же сказала, во всей Торе царит воинская дисциплина. Мы покорим воле родителей и еще более того — воле сюзерена. И когда отца не стало, наш правитель, барон Торский, решил взять мою судьбу в свои руки.

Лаварро понимающе кивнул.

— Выдать вас замуж, полагаю?

— Совершенно верно. За своего младшего сына, Амальрика.

— И что же — юноша был вам столь отвратителен, что вы предпочли участь наемницы? — Граф был поражен.

Палома не смогла сдержать улыбки. Никакое другое слово не могло быть менее точным, чтобы описать ее отношение к Амальрику. Ей вспомнилась его гибкая жилистая фигура, тонко очерченные скулы, серо-стальные, не знающие улыбки глаза. Как она могла бы объяснить этому человеку… Да, впрочем, и кому угодно другому!.. Может, только Грациан понял бы — они ведь чем-то похожи…

— Он сам не хотел на мне жениться. Я узнала, что Амальрик решил заплатить одному из своих дружков, чтобы тот скомпрометировал меня — тогда я была бы погублена для замужества в глазах его отца. — С уст Паломы не сходила мечтательная улыбка. Как все это было давно… — И тогда я пришла к нему и предложила сделку.

— Сделку?! — чем дальше слушал юную наемницу коршенский граф, тем сильнее округлялись его глаза. — Какую же?

— У меня совсем не осталось денег после смерти отца — одни долги! Я сказала Амальрику, чтобы он отдал мне то золото, что приготовил для своего дружка. За это я навсегда исчезну из его жизни, и ему не придется жениться. — Она не переставала смеяться, и Лаварро, несмотря на ужас, что внушала ему эта история, не выдержал и засмеялся тоже.

— И что было дальше. О, не томите, госпожа моя, я сгораю на огне любопытства!

Палома развела руками, затем, подозвав слугу, взяла себе еще бокал вина, который и осушила по-солдатски, одним махом, мысленно провозгласив здравицу в честь Торы и всех ее обитателей.

— Этих денег мне хватило на отличный меч, доспехи и на то, чтобы безбедно прожить какое-то время в столице. Потом я отправилась бродить по свету… Вот и вся история, месьор!

— Отец, прошу меня простить, но месьор Галбейя просил напомнить, что ему пора уезжать, и ты обещал… — Мужчина лет тридцати, красивый, хоть и чуть обрюзгший, склонился в поклоне перед графом. Во взгляде, мимолетно брошенном им на Палому, читалось тайное злорадство. Еще один, приревновавший гостью-чужестранку к хозяину дворца…

— Ах да, мой драгоценный казначей… — Лаварро явно был раздосадован помехой. С виноватой улыбкой он обернулся к наемнице. — Госпожа, мне крайне жаль прерывать нашу беседу на столь интересном месте, надеюсь, мы еще сможем поговорить сегодня… и не забудьте, я ведь обещал показать вам дворец!

— Буду признательна вам, месьор… — Палома присела в изящном поклоне. — Это я должна просить прощения за то, что похитила вас у ваших гостей и отняла столь драгоценное время

— Пронтий, — обернулся правитель к сыну. — Будь любезен, замени меня ненадолго. Я хотел бы, чтобы ты поведал пока нашей гостье о том, почему Коршен не страшится иноземных вторжений…

— Что-о? — Лицо мужчины вытянулось от изумления.

— О, да. — Лаварро улыбнулся. — Позволь представить тебе Палому, самую умную и очаровательную женщину, какую мне только доводилось встречать. Я уверен, разговор с ней немало обогатит тебя.

— Месьор мне льстит. — Палома смущенно потупилась, одновременно отмечая все нюансы обращения отца с сыном. Граф говорил мягко, однако видно было, что каждое слово его равнозначно приказу. Во всяком случае, Пронтий воспринял это именно так. Посмотрев вослед отцу, покинувшего их с сухим полувоенным поклоном, он обернулся к девушке, и выражение его лица с натяжкой можно было бы даже назвать любезным.

— Вам и правда интересны все эти утомительные подробности?

— О, да. Я не слишком злоупотребляю вашей добротой, месьор?

Губы Пронтия на миг сжались в тонкую бледную нить.

— Отец пожелал, чтобы я рассказал вам… Я исполняю его волю.

Какая трогательная покорность — в тридцать с лишним лет! Надеется таким образом заслужить отчую благосклонность и унаследовать трон? Палома припомнила, что говорил ей Грациан о своем сводном брате. Все совпадало. Но, насколько она могла оценить характер графа, его сын избрал не самую правильную политику, чтобы добиться своего.

— Вообще-то, — продолжил Пронтий задумчиво, ведя Палому по залу и на ходу раскланиваясь со знакомыми, — немудрено, что всех иноземцев удивляет, насколько равнодушно в Коршене относятся к угрозе войны. Мне доводилось говорить с ними. Немедийцы, к примеру… для них это любимая тема. Но не для нас.

Он сказал, немедийцы! Возможно, был лишь один немедиец?..

— И в чем же ваш секрет?

— О, он очень прост. Мы слишком неприступны. У нас отличное войско, это раз. Город хорошо защищен, два. И самое главное — естественные рубежи. Горы. Они непреодолимы, если не знать тайных путей. А перевалы укреплены так, что там не пройдет ни один враг. Отец лично занимался каждой крепостью, ведь он потомственный военный. — Глаза Пронтия светились гордостью. — И я был с ним повсюду, так что знаю, это не пустая бравада. Графство неприступно. К чему врагам ломать себе зубы, тщась захватить нас? Что для них Коршен?!

Они помолчали. Палома — оценивая полученные сведения, Пронтий — переводя дух. Он казался весьма довольным собой.

— Насытил ли я ваше любопытство, госпожа/ Может быть, теперь потанцуем?

— О, с удовольствием! — Это был хороший способ окончить беседу.

Они закружились в сложном фигурном танце, где одновременно, то и дело меняясь партнерами, сходились и расходились не меньше полусотни пар. Старательно копируя движения других дам, Палома без труда справилась с этим нелегким испытанием. И к концу тура увидела, что осталась одна. Точнее, с совершенно незнакомым партнером. Вихрем танца Пронтия унесло куда-то вдаль… да она и не слишком по нему скучала.

Она немного поболтала с юношей, оказавшимся сыном местного винодела — тот был приятно поражен тем, как хорошо чужеземка разбирается в вине, и взял с нее обещание непременно посетить их владения.

Теперь, когда она влилась в водоворот бала, она ни на миг не оставалась в одиночестве. Мужчины и женщины представлялись сами, знакомили с ней своих друзей и исчезали, обменявшись с гостьей десятком ничего не значащих фраз. Палома даже не пыталась запомнить их имена.

Она еще немного потанцевала, перепробовала не меньше десяти сортов вина, коими усердно потчевали гостью новые знакомые… и даже, вопреки всем своим принципам, немного пофлиртовала с каким-то щеголем в синем плаще. Как ни странно, она почти не скучала…

— А, вот ты где! Смотри, Сирина, я же говорила, чудное платье! — Эвлалия, как обычно, щебетала без умолку. — Палома, позволь представить тебе мою старшую сестру. Это Сирина. Теперь ты знаешь нас всех, кроме разве что Антиоса, но этот брюзга не ходит на наши балы, как будто слуги Митры не имеют право отдохнуть и потанцевать! Хотя сам Благостный Мирронус сегодня здесь был, я видела, и даже пил вино… но разве Антиоса убедишь? О, какой ужас эти братья! У тебя есть родные, Палома?

Уф-ф… В этот поток красноречия нужно было нырять с головой — и выныривать, ухватив зубами скользкую рыбешку смысла…

— Мои родные умерли. — Это прозвучало почти спокойно. — Но я бы все отдала, чтобы вернуть их…

— О, прости! — Эвлалия казалась искренне опечаленной. На два или три мгновения. — Я не думала огорчить тебя. Но я, как всегда, была бестактна, и теперь я смущена, и мне лучше убежать, пока я не наговорила еще глупостей. Надеюсь, Сирина сумеет загладить мою оплошность! Она так умна и серьезна…

С этими словами дочь графа упорхнула. И вот уже ее заливистый смех донесся из толпы молодых людей… тех же самых, что увлекли ее в первый раз — или других…

— Она не так глупа, как желает казаться. И умеет добиваться своего… — Голос Сирины звучал суховато и как-то отстраненно. Палома изучат где покосилась на нее.

Некрасива. Причем — что редкость для женщины — подчеркнуто некрасива. То есть не де лает ровным счетом ничего для собственной внешности. Волосы гладко зачесаны и стянуты на зад простым деревянным гребнем. Неулыбчивое лицо, вытянутое, с тяжеловатой нижней челюстью и тонкими губами. Она была очень похожа на отца — но в чертах дочери его суровая мужественность исказилась, превратившись в пародии) на самое себя.

Платье Сирины также было подчеркнуто строгим, похожим скорее на футляр, полностью скрывавший ее женственность. Рядом с ней Палома ощущала себя разряженной куртизанкой.

— И чего ваша сестра добивалась на сей раз? Сирина передернула острыми плечами,

— Вы чужеземка. И многого не знаете. Собственно, вы ничего не знаете о нас.

Палома прищурилась.

— И ваша сестра решила возложить на вас задачу просветить меня?

Она чувствовала в дочери графа затаенную, глубинную неприязнь. С чем это может быть связано? Конечно, одной лишь яркой внешности наемницы и успеха, которым та весь вечер пользовалась у мужчин, довольно, чтобы возбудить ревность любой особы женского пола… Но Палома всегда избегала простых объяснений.

— Вы не обязаны это делать, госпожа…

— Иными словами, а не пойти ли вам к Нергалу, любезнейшая? Вы ведь это хотели сказать?

Девушка вздохнула, собирая в кулак остатки терпения. Воистину, лучше год фехтовать на мечах, чем один день — словами.

— Сирина, что я сделала вам? Почему вы так враждебны?

Несколько бесконечно долгих мгновений женщина молча смотрела на нее, словно на что-то решаясь.

Они стояли в проеме арки, ведущей из бального зала во двор, где журчали фонтаны. Там прогуливались парочки, слышался смех и голоса; из зала неслась музыка. Но две женщины казались отгороженными от окружающего мира… никто не приближался к ним, не окликал, не приветствовал. Словно на время они выскользнули из обыденной реальности. И Палома уже не была уверена, сумеет ли она вот так запросто, по одному лишь своему желанию, вернуться обратно.

— Вы пришли сюда сегодня как гостья Грациана. В этом платье, — вымолвила наконец Сирина. Каждое слово как будто давалось ей с трудом. — Может быть вы заметили, никто из тех, кто старше тридцати, не подошел к вам, если не считать отца и Пронтия… ну, его-то и вправду можно не считать.

— Я… я не понимаю…

— Еще бы! — Сирина издала сухой смешок. — Дело в том, что молодежь — не помнит. Они не знают, как это было прежде. До отца. Пока он не пришел и не призвал их к порядку… Грациан был последним. — Имя сводного брата она произнесла с ненавистью, словно выплюнула отраву. — Последним из тех проклятых времен…

— Вы так говорите, словно он само воплощение зла.

— Еще бы! — Глаза женщины вспыхнули злобой. — Отродье, зачатое нашей матерью от демонов! В нем — вся гниль и непотребство их рода!

Палома была потрясена.

— Как вы можете, Сирина? Ведь она и ваша мать тоже…

— О, да, и одним лишь этим мы все виновны в глазах Митры! И расплачиваемся за это всю жизнь. Хвала Небу, шлюха прячется в своих покоях вот уже пятнадцать лет. Может статься, она давно померла. Хоть бы это было так…

Грациан… Лаварро… Трагический несчастный случай, погибли все… — ей вспомнился их разговор с Конаном. Не удивительно, что северянин был столь скуп в своих рассказах. Боги, что за безумие!

— Сирина, — произнесла Палома как могла мягко, — К чему вы рассказываете мне все это. Я не судья вам, я чужая здесь. Скоро я уеду навсегда… зачем?

Но дочь графа тряхнула головой, глаза ее блестели фанатичным блеском.

— Не притворяйся. Уж если я способна раскусить игру моей сестрицы — единственная из всех! — то тебя я и подавно вижу насквозь… Ты

— его игрушка. Он нарядил тебя в это платье, выставил здесь, среди нас, чтобы проверить… посмотреть… Чего он хочет? Что ему нужно? Отвечай!

Шипя от ярости, она вплотную приблизилась к Паломе, и та отпрянула невольно. Жар Сирины мог испепелить дотла.

Но не ее! Она — сталь клинка. Огонь лишь закаляет металл!

Преодолев отвращение, наемница сделала шаг вперед:

— Ты мне не госпожа, Сирина. Мои речи — не в твоей власти. Я говорю лишь то, что хочу! Еще раз повторяю: я чужая здесь и не хочу зла никому из вас. Я не играю в ваши игры. Но если ты не веришь мне — берегись. Не стой у меня на пути!

Неожиданно дочь графа рассмеялась.

— О, теперь я понимаю… Х-ха. Я-то думала, несчастный калека изменил своим пристрастиям. Но нет. Просто он нашел наконец то, что искал. Женщина и мужчина — в одном. Тело женщины, дух воина… Как он, должно быть, горюет, что неспособен сполна насладиться этим совершенством…

Мерзкая злоязыкая тварь! Будь Сирина мужчиной, Палома сейчас наплевала бы на все законы гостеприимства и обнажила бы меч! Но не может же она вызвать женщину на поединок…

— Ты говоришь, Грациан — воплощение зла, — отчеканила она. — Но пока я вижу здесь лишь одну черную душу — и это ты, Сирина!

Она готова была добавить еще несколько слон — но вдруг кто-то тронул ее сзади за плечо. Она обернулась.

Конан.

— Госпожа, Месьор просил передать…

— Подожди! — бросила она резко и вновь повернулась к дочери графа, но та уже шла прочь. Палома вздохнула. — Да. Что ты хотел?

— Месьор уезжает. Он послал узнать, желаете ли вы остаться?

Наемница медленно покачала головой. Нет, довольно с нее веселья на сегодня.

— Передай Месьору, я сейчас приду. Полагаю, мне нужно проститься с графом?

— Он ушел с бала. Пронтий — вместе с ним. Мы вполне можем удалиться.

— Что ж… Тогда сделаем это. Я устала.

— О, да. — Конан понимающе кивнул. Интересно, как многое он видел? — Это был тяжелый день…

Тяжелый? У Паломе было такое чувство, будто в душу ее полной мерой залили свинца. Однако… то, что она узнала сегодня, стоило всех этих мучений.

Глава VII

Новое утро встретило ее дождем — первый непогожий день в Коршене. От Гарбо до сих пор не было вестей, до возвращения Эрверда оставалось не меньше трех дней… Словом, Палома пребывала в самом ненавистном ей состоянии — ожидания.

Позавтракав в одиночестве — ибо в доме Грациана, как она уже успела выяснить, совместные трапезы были не в обычае — наемница покинула свои покои, решив поближе познакомиться с Дворцом. До сих пор она нигде не была, кроме сада, но теперь ей хотелось узнать побольше о месте своего заточения.

…К полудню она уже видела все, что желала увидеть.

Прежняя обитель коршенских правителей мало чем напоминала новый замок графа Лаварро. Дворец показался ей мрачным и навевал уныние. В относительном порядке содержались лишь гостевые покои, да пара парадных комнат для приемов. Большинство же залов казались заброшенными. Застарелая грязь на полу, пыль, копоть… похоже, здесь не убирались годами. Выцветшие шпалеры на стенах, обрывки занавесей, ветхая, неудобная мебель…

Если бы изредка на пути ей не попадались слуги, Палома могла бы подумать, что очутилась в давным-давно заброшенном замке, населенном одними лишь призраками. Следы былого величия смутно угадывали порой — в полустертой позолоте на дверях, в испорченной потеками росписи на стенах, в сохранившейся чудом мозаике и витражах… но словно стеснялись собственного существования.

Чем дальше она шла, тем сильнее нарастало недоумение гостьи. Грациан отнюдь не произвел на нее впечатление человека нуждающегося — однако такой дерзкой, выставленной напоказ бедности она не видела даже в самых захудалых владениях каких-нибудь разорившихся бритунийских баронов. Насколько она могла понять, едва лишь граф Лаварро пришел к власти и начал строить для себя новый замок, владение прежних владык Коршена перешло в собственность их единственного наследника, за исключением парадного центрального крыла, отданного городским властям. Неужели семья Месьора настолько обнищала к концу своего правления?

Остановившись в одном из залов — огромном, с разверстым зевом камина посреди северной стены, наемница задумчиво водила пальцем по мраморному обрамлению очага. Палец ее тут же стал черен от сажи и пыли.

Брезгливо поморщившись, Палома поискала глазами, обо что бы вытереть руку. Бедные шпалеры, им и без того пришлось несладко — ну, оставалось надеяться, хозяин простит ее за неуважение к семейным реликвиям… Затем она вышла на открытую галерею, что опоясывала весь дворец по внутренней стороне.

Здесь было свежо, пахло влажной землей из сада; шаги девушки гулко отдавались на мокрых от дождя каменных плитах. Раз или два ей показалось, она слышит кого-то за спиной, но, обернувшись, не увидела ни души.

Внезапно впереди послышались голоса: двое мужчин ожесточенно спорили между собой. Один уже перешел на крик…

— Эгей! — Палома, приблизившись, заглянула с галереи в просторную залу с белеными стенами, украшенными росписью. — Я, кажется, подоспела вовремя, чтобы предотвратить кровопролитие! Месьор Тальер, твое возмущение слышат, должно быть, в самой Тарантии… Что происходит?

Спорщики оглянулись, смущенные. Скульптор согнулся в поклоне, и на испачканном белой пылью лице заиграла радостная улыбка.

— Ты как нельзя более вовремя! Мне понадобится твой меч — иначе никак не убедить этого упрямца в моей правоте!

— Вот как? — Ловким движением перемахнув через низкую балюстраду, Палома оказалась в комнате. — Мне казалось, твой язык куда острее клинка…

Второй мужчина, ухмыляясь, поклонился наемнице. На нем красовался заляпанный краской серый балахон, руки были черны от угля. Нечесаные рыжие лохмы и всклокоченная борода дополняли картину. Впрочем, взгляд у него был лукавый и острый, от таких глаз мало что могло укрыться…

— Ниано, мозаист, к твоим услугам, госпожа. Во имя Митры, не доверяй свой меч этому болтуну — чего доброго, он еще поранится и лишит мир очередного каменного уродства, которые его резец порождает с такой бездумной щедростью…

— Уродства?! — Не выдержав, коротышка-скульптор с кулаками набросился на своего противника. Тот, выше его на голову и вдвое шире п плечах, с легкостью поймал Тальера за шиворот, несколько мгновений подержал в воздухе, не обращая внимания на проклятия, которыми тот осыпал его, и осторожно поставил на землю.

— Уймись наконец, с нами ведь дама… Какое представление она составит о людях искусства?

Палома наморщила носик.

— Погодите, дайте угадать. Должно быть, спор идет о том, в какую сторону изогнут третий луч в венце Митры Вседержителя? Или какой длины надлежит изображать хвост у Нергала?

— Вовсе нет! — Камнерез смерил ее оскорбленным взглядом. — Мы говорили об атрибутах Секвены. Помнишь ту нелепую статую в доме твоего немедийца? Ниано утверждает, что это, скорее всего, не злила, у той не может быть колчана со стрелами… Однако, подтверди, там было ожерелье из раковин, что явно указывает на морскую богиню!

Наемнице не слишком пришлось по душе, что Тальер вздумал обсуждать с кем ни попадя то, где они были; оставалось надеяться, что он не рассказал ничего больше, а ограничился описанием статуй. Однако теперь поздно делать ему внушение. Следовало бы позаботиться об этом с самого начала…

Тем временем, мозаист, взяв на себя роль любезного хозяина, позвонил в колокольчик и велел явившемуся на зов слуге принести им вина.

Наполнив бокалы, он поднял свой, с восхищением глядя на Палому:

— Позволь выпить за тебя, моя госпожа, ибо ты подобна Луне, а как всякий художник, я поклоняюсь ночному светилу. Здесь, в этом мрачном Дворце, ты озарила наше унылое существование, подарив немного тепла…

— А вчера в графском замке устроила настоящий пожар, — бесцеремонно перебил приятеля Тальер. Девушка удивленно уставилась на него.

— Что я такого сделала? И откуда ты знаешь…

— О, — мозаист засмеялся, не дав тарантийцу ответить. — Слухи в Коршене разносятся быстро. Давешний бал уже стал в городе притчей во языцех. Нет ни одной таверны, ни одного постоялого двора, где не судачили бы о том, как Месьор привел в Замок любовницу в платье своей матери времен графа Паллия, и как Лаварро раздевал тебя глазами, а Сирина едва не сожрала живьем…

— Что за бред?! — Палома была в ярости. — Все было совсем не так! Граф был просто любезен со мной, не более того, а с Сириной мы едва обменялись двумя словами…

— Зато что это были за слова!.. Наемница стиснула зубы.

— В общем, все ясно. Наш любезный хозяин меня выставил на посмешище… Ну, Грациан еще поплатится за это!

Мозаист дружески потрепал ее по руке.

— Не принимай все так близко к сердцу. Поболтают и забудут…

— Да плевать мне на сплетни! — Палома не собиралась успокаиваться. — Я ненавижу, когда меня используют, смеются исподтишка…

— Перестань, никто и не думал над тобой смеяться… — Тальер ловко наполнил ее бокал. — Выпей и кончай злиться, а то от тебя искры так и летят.

— Но зачем было все это затевать? — Девушка обвела собутыльников вопрошающим взором. — Вы лучше меня понимаете, что творится в этом змеином гнезде. Объясните же, наконец!

Скульптор с мозаистом переглянулись в нерешительности, начинать явно никому не хотелось, но Тальер все же взял верх в безмолвном поединке взоров, и Ниано со вздохом промолвил:

— Это долгая и грязная история, госпожа. Не знаю, как многое тебе известно. Граф Лаварро ведь, по сути, узурпировал трон, когда женился на матери Грациана. Паллия подарила супругу еще пятерых детей, но всегда держалась в стороне от светской жизни, а последнее время и вовсе превратилась в затворницу. Дети все до единого ненавидят друг дружку. А то, что Лаварро все никак не выберет наследника, лишь ухудшает дело.

— Это все мне известно. Но я не понимаю, почему наследник не Грациан? Разве по закону…

— Законы в Коршене мало что решают, — вступил в разговор Тальер. — Прежняя династия, пока была у власти, не пользовалась особой любовью, и это еще мягко сказано. Коршенцы в те времена шутили, что наемных убийц в городе больше, чем лавочников, а шлюх — больше, чем и тех и других вместе взятых. Старшая сестра Паллии, к примеру, сменила шестерых мужей, покуда седьмой ее не отравил — за то что она наставила ему рога с родным братом. Да и о самой матери Месьора ходили слухи, будто собственный отец не чужд ее чарам. Только слухи, конечно, однако — при таком раскладе незаконнорожденный ребенок едва ли мог претендовать на власть!

Палома поперхнулась вином. Собственный отец, ну надо же… Ей вспомнилась ярость Сирины, когда та говорила о матери. Но как мог Лаварро жениться на ней… Или он так рвался к трону, что ему было все равно?!

— Новый правитель навел в городе порядок, — продолжил рассказ Ниано. — За одно то, что люди могут по вечерам спокойно выходить на улицу без дюжины телохранителей, ему уже памятник поставить надо! Однако прошло без малого сорок лет — и… нужно ли говорить, как коротка людская память? Одни недовольны, что слишком велики налоги. Другим кажется, что их недостаточно ценят при дворе… И все чаще с тоской поминают «прежние времена». Разумеется.

А хитрец Грациан, стало быть, вознамерился проверить с ее помощью, насколько сильны эти ностальгические настроения среди знати. Занятный способ, ничего не скажешь… Наемница закусила губу.

Грациан, Лаварро и даже Сирина — все они виделись ей теперь совсем в ином свете, чем прежде. И если раньше Месьора она считала невинной жертвой, а его отчима — едва ли не хладнокровным убийцей, то теперь… она не знала, что и подумать.

Словно уловив ее смятение, мозаист дружески улыбнулся девушке.

— Что, воительница, жизнь сложнее, чем поединок на мечах, правда?

С этим трудно было не согласиться.

— Но кто же все-таки покушался на Грациана? Кто оставил его калекой?

Они не знали. И никто не знал, даже сам Месьор, уверенно заявил камнерез.

— Я начинаю жалеть, что покинула Бельверус, — недовольно пробурчала Палома. Ее собеседники расхохотались, наполняя бокалы.

— Я прогулялась по Дворцу, — заметила наемница, чтобы сменить тему разговора. — Почему здесь все в таком ужасном состоянии? Месьор ведь не бедствует. У него хватает денег содержать штат прислуги, стражу… — И некоторых прихлебателей, любителей прекрасных искусств, хотелось ей добавить.

Мозаист усмехнулся.

— Его семья была очень богата. Даже с тем, что большая часть состояния отошла графской казне… — то есть Лаварро, поняла девушка, — сыну Паллии не пришлось просить милостыню.

— Тогда почему…

— О-о! — Тальер закатил глаза. — Ты слишком поздно приехала в Коршен, дорогая. Тебе стоило побывать здесь лет десять назад. Что это были за времена! Балы Грациана гремели на всю Коринфию. То, что ты видела давеча в графском замке — лишь жалкое подобие. Ах, как мы кутили!.. Боги, я до сих пор не могу забыть…

— Весь город не может, — сухо заметил Ниано. — Если и остались в Коршене хоть одна таверна, хоть один дом свиданий, которые Месьор со своей свитой не почтил вниманием — я таких не знаю. Но это было… прежде.

Прежде чего? — хотелось спросить Паломе. Но она сдержалась: глупый вопрос.

— После покушения он сильно изменился, — продолжил скульптор. — Как будто возненавидел все вокруг. Весь мир, этот город, семью. Себя самого. Мне порой кажется — он хочет разрушить все, до чего способен дотянуться. Все вокруг…

Палома вспомнила запустение, царящее в пустых залах. Сорванные шпалеры, грязь, сломанную мебель. Лишь одно, внешнее свидетельство того, что творится в душе Грациана.

— Но та часть Дворца, где тюрьма и судейские палаты? Я помню, меня поразило, как грубо там все устроено. Дверь. Лестница, пробитая через стену. Это тоже он?

Ниано покачал головой.

— Лаварро. Его воля — уже давно, сразу, как он пришел к власти. Месть старому графу и всему семейству, если угодно. Тогда начали строить новый замок, а Дворец стоял заброшенным, если не считать центральной части. Только потом, когда Грациану исполнилось пятнадцать, отчим разрешил ему поселиться в доме предков. Ему не слишком пришлось по нраву такое требование пасынка — но что он мог поделать? Глупо было бы ожидать, что юнец не станет бунтовать, едва достигнет того возраста, чтобы соображать, что происходит вокруг. Но, понятно, графа куда больше устраивало, чтобы сын Паллии буйствовал в тавернах и борделях, чем строил настоящие заговоры…

— И все же кто-то решил, что Грациан слишком опасен. Несмотря ни на что. Были основания?

Тальер пожал плечами, разливая по бокалам остатки вина.

— Кто может сказать? Все возможно, хотя открыто Месьор никогда не выступал против трона и не заявлял о своих притязаниях на власть.

Но его именем могли воспользоваться другие. Недовольные…

— И что же случилось?

— Несчастный случай на охоте. Стрела угодила в позвоночник. По счастью, уже на излете, и доспехи защитили, но… ноги отнялись, и лекари ничего не смогли с этим поделать.

Палома молча кивнула, допивая вино. Ей внезапно стало холодно, пробрала дрожь.

Трудно было представить себе Грациана таким, как он рисовался из рассказа друзей — бунтарем, гулякой, полным сил и задора. Сейчас от всего этого, похоже, осталась лишь горечь и бессильный гнев.

Хотя… Насколько она могла заметить, Месьор не утратил интереса к происходящему вокруг. У него были осведомители в городе, он был в курсе всего, что творилось в Коршене. Более того, он использовал людей — ее саму, к примеру, — чтобы как-то влиять на события. Была ли у него скрытая цель? Не являлось ли это горестное бездействие и саморазрушение лишь маской, скрывающей… что? И какую роль во всем этом он отводил ей, Паломе? Не говоря уже о покойном Скавро… Почему Месьора так интересует гибель немедийца?

Однако это были вопросы, на которые не у кого получить ответ. Ее собеседники, словно испугавшись, что наговорили лишнего, не сговариваясь, принялись с деланным оживлением болтать о пустяках. Словно и не было этого странного разговора…

Ниано заставил слугу принести еще вина. Тальер принялся бренчать на извлеченной из какого-то угла виоле, ни на миг не переставая чесать языком, и мозаист не отставал от приятеля.

Девушке пришлось выслушать их мнение обо всем на свете, от последней альбы придворного поэта графа Лаварро, до видов на урожай винограда в предгорьях Карпаш… Она смеялась вместе с ними, чувствуя, как понемногу пьянеет, и радовалась этому в надежде, что хмель заставит отступить тревогу.

Но мертвое лицо барона Скавро все так же стояло у нее перед глазами.

Что ты делал здесь? — хотелось ей спросить. Зачем приехал сюда умирать? Но тот лишь молча усмехался посиневшими губами и не моргая смотрел сквозь нее…

* * *

…Когда киммериец Конан отыскал свою подопечную, она тихонько спала, свернувшись калачиком, в углу мастерской мозаиста. Ниано с Тальером укрыли ее своими плащами и продолжали пить — по своему обыкновению, не прекращая препираться и подкалывать друг друга… Северянин не отказался от предложенного бокала вина, гадая, следует ли ему растолкать девушку — или послание, которое он принес, вполне может подождать до ее пробуждения.

Он все-таки решился… и был вознагражден сперва недовольным ворчанием и парой крепких казарменных словечек — а затем, неожиданно, крепким поцелуем… когда она наконец вскрыла печать на свитке.

При посторонних (хотя оба были уже изрядно пьяны) Конан не решился ни о чем расспрашивать ее, лишь изумленно поглядел вслед Паломе, которая, размахивая над головой пергаментом, точно расшалившееся дитя, вприпрыжку выбежала из комнаты.

* * *

Весь день, а за ним и еще один прошел, словно в угаре. Она встречалась с Гарбо — именно от него было то послание, что доставил ей северянин, — потом еще раз, когда тот разузнал все, что она хотела. Потом ей пришлось и самой немало побегать по городу. И еще дольше — просидеть над пергаментом, составляя бесконечные списки. Как ни ненавидела она чернильную работу, все пришлось делать самой, ибо это она никому не могла доверить.

После чего она выпросила у Ниано несколько покрытых меловой смесью досок для набросков — он боролся за каждую, как лев, но был сломлен яростным напором — и весь вечер просидела над ними с углем в руках, и наутро прислуга долго ворчала, что вывести все эти черные и белые пятна и Пречистой Иштар не под силу, а уж порядочной госпоже и вовсе не пристало бы так изваживаться…

В общем, это были чудесные дни!

И вершиной их стало возвращение Эрверда. Грязный, пропахший потом и дорожной пылью, он без сил рухнул ей в объятия, свалившись с седла. Но бессердечная Палома спешно препоручила приятеля заботам Конана, попросив не жалеть вина из запасов Месьора, а сама торопливо принялась шарить в дорожных сумках — и не успокоилась, покуда с самого дна не извлекла кожаный футляр с такой знакомой печатью…

И до рассвета горели свечи в ее покоях, и настороженные уши могли слышать из-за дверей взволнованные шаги и сдавленную ругань…

Уже под утро она выглянула наружу, встрепанная, с покрасневшими от бессонницы глазами — и совсем не удивилась при виде киммерийца, бессменно стоявшего на страже в коридоре.

— Конан, да хранят тебя боги! Пусть мне принесут чего-нибудь поесть… У меня со вчерашнего дня крошки во рту не было… И передай Месьору, что я хочу его видеть!

Глава VIII

— Ну, и что тебе удалось узнать? Грациан принял ее в своих покоях; он даже не успел сменить свои утренние одежды на более строгий наряд и не тратил времени на приветствия и прочие околичности. Палома была благодарна ему за это — ей смертельно хотелось спать, и светская болтовня сейчас была бы свыше ее сил.

Она даже без особого любопытства оглядела личные покои Месьора, где оказалась впервые, отметив лишь странное сочетание изысканной роскоши с почти аскетической простотой убранства… Впрочем, этот необычный контраст как нельзя лучше характеризовал и самого Грациана.

Собравшись с мыслями, она заговорила тихим, медленным голосом, стараясь ничего не упустить….

…Барон Скавро был совсем не прост. И тому, кто прикончил его, по-хорошему, местные власти должны были бы вручить хорошую награду, ибо он сделал графству величайшее благодеяние.

Скавро готовил, ни много ни мало, нападение Немедии на Коршен.

Именно это и было основной целью его приездов сюда и тайных переговоров, что барон вел с самыми разными людьми.

Предателей, увы, оказалось не так уж мало. Даже если принять, что из всех его знакомых с половиной он встречался просто для виду, чтобы запутать тех, кто мог за ним следить, а из оставшихся еще две трети отказались помогать немедийцу — все равно, список получался внушительным. Здесь были и военные, и вельможи, и поставщики двора, и слуги, которые сами по себе мало что значили, но через своих хозяев могли владеть важной информацией… Целая сеть, которой Скавро, как паутиной, оплел весь город…

— А вы, слепцы, ни о чем и не подозревали! — Палома была возмущена.

На лице Грациана не отразилось никаких чувств.

— Как ты выяснила все это? — только и спросил он.

— Большей частью, благодаря Гарбо. Он сумел отыскать кое-кого из пособников немедийца и вытряс из них все, что тем было известно. Не так уж много они знали — Скавро был осторожен — однако из вопросов, которые он задавал, мне стало ясно, что его интересовала прежде всего оборона Коршена и снабжение войск. То же самое, кстати, косвенно подтвердил и Пронтий, когда мы с ним болтали на балу…

— Блестяще, — без всякого выражения констатировал Месьор. — А кроме того?..

— Кроме того, мне ответили из Бельверуса.

— Твои наниматели?

— Да. Ведь мне заплатили за то, чтобы убрать Скавро. И это было самой большой загадкой.

Конечно, Вертрауэн ничего не признал в открытую, и письмо Ринги было полным раздражающе туманных намеков и недомолвок, однако Палома прекрасно разбиралась в хитросплетениях домашней политики. И когда узнала, что покойный барон был близок, в числе прочих, с советником Марциалом, для нее словно свет вспыхнул в темной комнате.

— Видишь ли, — пояснила она своему собеседнику, — как и в любой другой стране, в Немедии масса тайных политических течений, и каждая группа преследует свои цели. Марциал принадлежит к Ордену Черного Кречета. Как и барон Торы кстати, но это так, к слову… Они помешаны на войне. На завоеваниях. Мирная торговля, дружеские отношения — для них это пустой звук. Они рождаются и умирают под лязг оружия. Коршен для них — лакомый кусочек, ведь отсюда открывается дорога на Замору и на Бритунию… Но, по счастью, в Немедии есть и более здравомыслящие люди. Те, кто понимают, что подобный поход был бы величайшей глупостью. Угроза слишком велика. Если Немедия попробует показать зубы — перепуганные соседи вмиг забудут о своих разногласиях. Коринфия, Бритуния и Замора объединятся, чтобы дать отпор завоевателям. И Бельверус окажется втянутым в глобальную затяжную войну, без особых шансов на победу.

— И тайная служба его величества решила эту проблему по-тихому, пока дело не приняло слишком серьезный оборот? — Грациан понимающе усмехнулся.

— Почти. Они лишь собирались ее решить — с моей помощью. Но, как ты знаешь, я опоздала. С ним разделался кто-то из местных. Должно быть, кто-то, кого Скавро пытался переманить на свою сторону — но просчитался.

В комнате повисло долгое молчание. Собеседники думали каждый о своем. Наконец Грациан подал голос:

— Ты не все мне сказала. Приберегаешь самое сладкое на потом?

Он видел ее насквозь.

— Есть еще кое-что. Я просила Гарбо узнать, какие покупки совершал барон в последние пару дней… сама не знаю зачем. Интуиция.

— И она тебя не подвела, — не спросил, а скорее констатировал Грациан. Палома кивнула.

— Помимо прочего, он покупал чернила и пергамент. Тебе это о чем-то говорит?

Месьор повел плечами.

— Донесение в Бельверус? Теперь это уже неважно…

— Не скажи. Ведь он собирался скоро уезжать — хозяин постоялого двора подтвердил, что срок найма комнат истекал через пару дней. Что он мог писать такого, чего не мог бы рассказать при скорой личной встрече. И зачем?

Грациан задумался. Палома не мешала его размышлениям, выжидая, придет ли он к тому же выводу, что и она сама…

— Список, — наконец объявил Месьор, и она с облегчением кивнула. — Единственное, что он мог пожелать занести на пергамент, это список своих сообщников — единственное, что необходимо сохранить в точности.

— И он не отсылал гонца.

Последовавшее молчание длилось бесконечно. Пока наконец Грациан не поднял на нее глаза.

— Ты… уверена?

— Гарбо клянется, что это так, и я ему верю. Ни один человек из тех, кто выправлял подорожную в Немедию за последние седмицы, не мог работать на Скавро.

— Значит, список еще здесь.

— Да. И, похоже, именно его искал тот человек, что напал на меня в доме ювелира. И я готова поставить на кон все, что угодно — он его не нашел.

— Кто же этот человек, по-твоему? Наемница передернула плечами.

— Сообщник. Единственное доверенное лицо, самый близкий Скавро человек, кого тот посвящал во все свои планы. Ведь, согласись, должен был быть кто-то среди высшей знати Коршена… Предатель. Без него все планы захвата города были бы обречены на провал.

— Ты думаешь?

— Уверена. Орден Кречета никогда не меняет своей тактики. Им необходимо было заручиться поддержкой влиятельных лиц в Коршене, чтобы начать действовать. К примеру, кого-то, кому они пообещали бы власть в графстве, после того как предатель откроет им ворота города.

— Но почему не посадить на трон кого-то их своих… немедийца?

— И настроить против себя всю Коринфию? Исключено. — Палома покачала головой. — К чему, когда в Коршене сама ситуация благоприятствует их планам — спасибо графу Лаварро и его нерешительности! Нет, отыскать реального претендента на трон, развязать в графстве братоубийственную войну — а потом явиться сюда «по-добрососедски», дабы помочь навести порядок… вот это куда больше в стиле моих соотечественников. Можешь мне поверить. Так что у Скавро был союзник. Был!

— И кто же он?

Наемница посмотрела на Грациана долгим, внимательным взглядом. Его чуть одутловатое лицо, со следами былых пороков и излишеств, было бледным и усталым. Морщины сегодня утром обозначились четче, чем обычно. Взгляд серых глаз, обычно такой острый, пронизывающий, казался тусклым, сонным. Бесцветные губы кривились в недовольной гримасе.

— Так кто же этот человек? — повторил он, словно думал, что она не слышала вопроса.

Палома вздохнула.

— Я надеялась, что ты мне это скажешь, Грациан. Кому и знать, как не тебе? Ведь это именно ты убил барона Скавро!

— Я? Смеешься?!

— Отнюдь. О, не своими руками, разумеется. Убийцей был Меттерианор. Или его брат… никак не могу запомнить его имя. Но какая разница? Это сделал ты, Грациан!

…Если Палома надеялась, что выражение его лица изменится, отразит хоть какие-то чувства — ее ждало разочарование. Наемница поморщилась, раздосадованная до глубины души.

— Я так старалась, право… Ты мог бы хоть из вежливости оценить мои усилия…

— Я их ценю. — Голос Месьора был безжизненным, как засушенный лист. — Как ты догадалась.

И — когда?

— О! — С показной небрежностью она махнула рукой. — Почти сразу, по правде говоря. Едва только увидела твоих карликов. Дело в том, что Скавро сидел в кресле, когда его убили, я говорила тебе об этом. Но не сказала самого главного — что удар был нанесен вровень. Не сверху, как если бы действовал убийца обычного роста. Нет, тот, кто держал оружие, был одного роста с сидящим! Если только он не встал на колени…

— Но как осторожный немедиец подпустил бы к себе убийцу? — Грациан говорил так отвлеченно, словно все эти обвинения не имели к нему ровным счетом никакого отношения.

— Он не видел причин опасаться тебя… калеки, — безжалостно пояснила Палома. — А карлики — их ведь вообще большинство людей не склонны замечать и принимать всерьез. Так… живые игрушки. Да еще носильщики, в твоем случае. Чего ему было бояться? Меттерианор мог сделать вид, к примеру, что подошел налить своему хозяину вина…

— И это единственное, что позволило тебе заподозрить меня? — Тон коринфийца выражал недоверие. — Жидковато…

Палома тряхнула головой.

— Я — наемница, ты забываешь. И у меня была неплохая школа. Возможно, никто в Коршене не замечает этих небольших утолщений на поручнях твоего кресла… Слепцам простительно. Но на правом я заметила золоченую шишечку. На левом ее нет. Зато точь-в-точь такую же я видела на рукояти терции. Неплохой тайник, клянусь Митрой!

Впервые за все утро Месьор улыбнулся.

— Так-так. А еще?

— Ну, уже сущие мелочи. Они лишь довершили картину и укрепили мою уверенность… Когда я спускалась по лестнице в доме Скавро, перила с одной стороны были сломаны. И излом был свежим, там не было грязи. Узкая лестница — кресло с поручнями было неудобно разворачивать, так ведь? — Грациан пожал плечами. Она продолжила: — И наконец, Гарбо. Он сказал, что почти все, кто посещал немедийца, являлись пешком. Улица Горшечников в бедном квартале. Любой экипаж был бы слишком приметен. Они не желали привлекать внимание. И лишь единственный раз, в самый последний день, некто явился в паланкине. И носилки остановились прямо у дверей. Золотых дел мастер, что живет напротив, очень любопытен. Но даже он не сумел разглядеть, кто вышел оттуда. Отметил только, что паланкин, хоть и без герба, был небедным… Лишь один человек мог рискнуть таким образом. Тот, кто не мог дойти до дверей на своих, ногах…

— Это все?

Она пожала плечами.

— Все. Теперь твоя очередь.

— Что ж, ты это заслужила. Но, увы, я не открою тебе ничего такого, чего ты не знала бы и без меня.

…Грациану, действительно, было известно, кто такой Скавро, и чем он занимается в Коршене. Немедиец имел неосторожность попытаться привлечь на свою сторону одного из кровников — безнадежная затея! Так Месьор узнал о немедийском заговоре. К несчастью, как ни старался, имен других заговорщиков он выведать не смог: барон оказался слишком скрытен.

— Оставалась последняя возможность. Через Эрцина я передал этой лисе, что не прочь встретиться с ним лично. Но он оказался хитер. Стал угрожать, что намекнет Лаварро, будто весь этот заговор — моих рук дело. Вполне правдоподобно. Граф не стал бы думать дважды, он не питает на мой счет особых иллюзий. Поняв, что долгой игры не получится, я решил разрубить узел одним ударом… Вот и все. О списке я не знал. И искал его не я — я даже не знал, что у немедийца было еще одно логово. — Грациан перевел дух, а затем неожиданно спросил — так тихо, что она едва могла расслышать: — Но скажи, если ты знала обо всем с самого начала — почему ты оставалась здесь, со мной? Зачем подыгрывала мне? Почему не сказала сразу о своих подозрениях, если не мне, так хоть судье? Ведь от того, отыщешь ли ты убийцу, зависела твоя жизнь!

Как она может ответить на этот вопрос? Палома дорого бы дала за то, чтобы кто-нибудь сейчас объяснил это ей самой…

— Я любопытна, — отозвалась она наконец. В этом была хотя бы часть истины. — Мне хотелось разобаться в подоплеке этой истории.

— И как, тебе это удалось?

Девушка в задумчивости покачала головой — и, глядя на нее, Грациан неожиданно засмеялся.

— Что такого забавного? — вскинулась она. С каждым мгновением настроение ее делалось все отвратительнее… Палома и сама не знала почему.

— Хочешь, скажу, что тебя так мучит? Она подняла брови.

— Ты разрываешься между двумя равно привлекательными возможностями, когда думаешь обо все этой истории, и не знаешь, какую предпочесть. Ведь моя скромная персона, в твоих глазах, одинаково подходит и на роль спасителя Коршена, и на роль главного предателя. У меня есть права на престол, но, в отличие от моих сводных братьев, я не имею никаких шансов добиться власти. Также, у меня меньше всех причин любить Лаварро и держаться за нынешний порядок. Так что логика подсказывает, что Скавро обязан был поставить на меня. Я ведь больше всех прочих гожусь в предатели, в марионетки Ордена Кречета… — Месьор брезгливо поморщился. — Одновременно, ты только что доказала, что барона убили по моему приказу. И здесь логика вступает в противоречие с фактами. Так что приходится выбирать. Хотя… — он запнулся, затем продолжил с неожиданной горячностью, — разрази меня гром, не понимаю, почему тебя это так огорчает?! Разве тебе было бы приятно, окажись я подлецом?

Глаза его неожиданно вспыхнули, от сонно-усталого выражения не осталось и следа. Теперь перед ней был Грациан — каким она знала его прежде. Только почему-то очень, очень сердитый. Что могло так разгневать его?

— Я не знаю, чему верить. — Неожиданно Палома ощутила чудовищную усталость. Должно быть, сказались две бессонные ночи. — Неужели благополучие Коршена и вправду так дорого тебе, что ты ради этого решился на убийство? Зачем все эти хлопоты?

— Ты хочешь сказать, я слишком мстителен и озлоблен? И мне следовало бы радоваться, если бы доблестная немедийская армия огнем и мечом прошлась бы по моей земле — все ради удовлетворения личных амбиций? Нет, моя дорогая… — Грациан покачал головой. — Не стану скрывать, я не питаю любви к Лаварро, этому выскочке и узурпатору. Я ненавижу того ублюдка, что превратил меня в калеку. Но свои проблемы я предпочитаю решать сам! И помощь Бельверуса мне для этого ни к чему. Скажи, ты веришь мне?

Палома задумалась.

— А это имеет значение?

— Странным образом — да.

— Тогда объясни, какова же моя роль во всем этом? Ведь это ты приготовил мне ловушку. Ты, не отпирайся! Конан знал от Ринги, что я приеду. Ты догадался — зачем, и подослал стражников, чтобы меня схватили у Скавро. Ты подстроил этот суд!..

— И твое освобождение, не забудь.

— Да. На одну луну. И чтобы на этот срок я оказалась полностью в твоей власти. Вот этого я понять не могу. Разве не проще было бы, чтобы меня казнили за убийство?

Грациан молчал очень долго, в задумчивости вертел перстень на указательном пальце. И наконец промолвил:

— Проще — возможно. И сперва, еще не зная тебя, я так и хотел поступить. Но кто бы тогда докопался, как широко раскинул свою сеть немедиец? Кто открыл бы мне, замешан ли в этом сам король Нимед — или это лишь происки какой-то группки заговорщиков? Кто мог бы гарантировать, что Орден Кречета не пришлет на место Скавро второго, третьего соглядатая… которого я уже не сумел бы вычислить?!

Значит, она нужна была ему лишь как связующее звено между ним и немедийской Короной. Так просто… Палома закусила губу.

— А я-то думала, ты просто был тронут моей красотой и решил спасти невинную жертву… — Она с горечью засмеялась. Грациан иронично скривил тонкие губы.

— Ну, а ты решила бы помочь мне просто так, из жалости к несчастному калеке, который мечтает окончить свое жалкое существование в мире и покое…

— Замолчи! Не смей говорить о себе… так! — Она и сама не могла бы сказать, что ее столь сильно возмутило. — Ты… ты бравируешь своим увечьем, как будто… ты выставляешь его на показ, словно это твоя единственная гордость! Какого демона?!

— О… — Месьор, казалось, был поражен. — Прости, я не думал, что тебе это так неприятно.

Но лицо у него было злое, ничуть не виноватое.

— Прекрати! — Палома вскочила с места. Ей хотелось сказать еще что-то… Но слов не было. Она не знала таких слов. — Прекрати, — повторила она беспомощно и вдруг махнула рукой. — А, к Нергалу все это! Давай, упивайся своей слабостью, ты… жалкий калека! Давай, у тебя это так славно получается! — Теперь ей хотелось ранить его посильнее. — Будь ты проклят…

Развернувшись, она вышла из комнаты. Очень спокойно. И даже аккуратно притворила за собой дверь.

И лишь когда очутилась в безлюдном коридоре — она побежала. Сама не зная куда, не различая дороги из-за слез, туманивших глаза.

Глава IX

Таверна гудела, вино лилось рекой… Палома не помнила, каким по счету было это заведение. Она не помнила даже, сколько дней продолжается это бессмысленный, угарный загул. Как только им надоедало в одном месте, они с Эрвердом и толпой незнакомцев, то разраставшейся, то съеживавшейся до пары человек, перекочевывали в новую забегаловку. В иных застревали надолго, в других оставались выпить лишь по кружке. Это не зависело от качества вина. Это вообще ни от чего не зависело. Паломе не хотелось думать.

Под утро, если рассвет не заставал их под столом, они снимали какие-то комнаты, чтобы рухнуть спать вповалку, а под вечер проснуться — и начать все заново.

Хмель уже перестал действовать на нее. Она пребывала в состоянии непреходящего отупения — и это ее вполне устраивало.

Было что-то еще… здесь ее воспоминания становились расплывчаты. Кажется, в одном из питейных домов они встретили Гарбо с приятелями и соревновались в метании ножей. Палома не помнила, кто победил.

Гарбо о чем-то просил ее, она что-то обещала… это не имело никакого значения.

На каком-то постоялом дворе, кажется, случайный собутыльник пытался домогаться ее любви… она помнила лишь потные руки с перстнями и черные глаза навыкате… По руке она полоснула кинжалом. Затем в дело вступил Эрверд со странной фразой, что, мол, перед ним не женщина, а боевой товарищ. Больше никто ее не трогал. Но фраза ей не понравилась, и они с заморийцем чуть не поссорились. Примирение отметили очередным кувшином красного пуантенского…

Затем, в какой-то момент она сделалась на редкость разговорчива и долго пыталась объяснить кому-то — кажется, Гарбо, — что Амальрик вовсе не такой уж негодяй, и рано или поздно она все же поедет в Тору, вернет ему его деньги — и заставит жениться на ней! Эта мысль внезапно показалась ей особенно привлекательной…

— Почему бы и нет, — твердила она упрямо. — Мы друг друга стоим. Вполне годимся, чтобы испортить друг другу жизнь…

— Странный повод для женитьбы!

— Что ты в этом понимаешь! — возмутилась она. Глаза собеседника были совсем рядом, смотрели на нее в упор. Синие, синие глаза…

— К-конан? — Палома ухватилась за столешницу, мир внезапно утратил устойчивость. — А ты что тут делаешь?!

— Пью, — невозмутимо отозвался киммериец, наливая себе еще вина. Как давно он здесь? Наемница тщетно пыталась собрать расползающиеся воспоминания.

Нет, вряд ли очень давно. Такого медведя трудно не заметить…

— Как… как ты нас нашел?

Северянин расхохотался.

— Что искать — вот спрятаться от вас было бы труднее! Весь Коршен поставили на уши… Часто у тебя — такое?

— Хочешь сказать, я непристойно себя веду? — Палома неожиданно пришла в воинственное настроение. — Ты это хочешь сказать, да? Позорю честное имя… Веду себя неподобающе для женщины…

Киммериец пожал широченными плечами.

— Да делай, что хочешь — мне-то что? Почему-то это разъярило ее еще сильнее.

— Значит, тебе дела нет?! Никому нет дела… всем все равно, да?

Несколько мгновений он пристально смотрел на нее. Затем вдруг поднялся с места, нависая над ней, точно скала.

— А ну-ка пойдем…

— Эй! Эй, куда ты ее ведешь? — кто-то из собутыльников попытался воспротивиться. Другие же, включая Эрверда, были слишком пьяны, чтобы что-то замечать.

— Пойдем, — жестко повторил Конан. И, неожиданно для самой себя, Палома подчинилась.

Нетвердой походкой, цепляясь за своего спутника, она вышла во двор таверны. Ночь, влажная и прохладная, окутала ее, словно плащом. Наемнице сразу стало холодно. Она хотела было что-то сказать, потребовать, чтобы он вернул ее на месте… Но не успела.

Железная рука ухватила ее за плечо, потащила куда-то — и Палома внезапно почувствовала, как ноги ее отрываются от земли.

А затем…

Тьфу, проклятье! Вода!.. Ах ты….

Ругаясь и отплевываясь, она выбралась из огромной бочки с дождевой водой, куда окунул наемницу ее мучитель.

Первым порывом было выхватить нож и наброситься на него… она даже сделала первый шаг на подкашивающихся ногах… И вдруг расхохоталась.

Представила себе, до чего нелепо, должно быть, выглядит сейчас со стороны. Мокрая до нитки, с обвисшими волосами. Под сапогами расплывалась огромная лужа…

Девушка с подозрением уставилась на своего спутника, невозмутимо ожидавшего ее дальнейших действий. Несколько мгновений сосредоточенно размышляла и неожиданно спросила:

— Скажи, мне мерещится, или я и вправду болтала о том, чтобы вернуться в Тору к Амальрику?..

Конан молча кивнул.

— Тогда… спасибо, что привел меня в чувство. Давно пора. Хочешь выпить по такому случаю?

— Нет. И тебе не советую. Хватит уже.

— Тоже мне, нянька нашлась! — Она попыталась сделать вид, что обиделась, но это получалось плохо, и, обреченно пожав плечами, ибо ясно стало, что празднику все же наступил конец, поинтересовалась: — Сколько времени я… мы…

— Шестой день.

— И что?

Он понял смысл вопроса.

— Искали тебя. От графа Лаварро приходили — приглашает погостить в замке. Еще из суда был посланец. Обвинение снято, ты свободна… Ах, да. Эвлалия тоже хотела тебя видеть…

Он замолчал.

— Всё?

Одно короткое слово — но оно далось ей тяжелее всего.

Вместо ответа Конан приобнял ее за плечи.

— Пойдем, ты вся мокрая, замерзнешь. Там паланкин на заднем дворе…

Она безвольно позволила ему увести себя, посадить в носилки. Киммериец заботливо укутал ее в меховую накидку. Когда он уселся напротив, в паланкине сразу стало очень тесно. Палома посмотрела на него.

— Ты славный парень, северянин. Что ты делаешь здесь?

— Здесь? Или вообще в Коршене? Или…

— Или.

Киммериец немного подумал, прежде чем ответить. Он, похоже, вообще, привык обдумывать каждое свое слово.

— Он мне нравится, — пробурчал он наконец, и Палома сразу поняла, о ком идет речь. — Не знаю, что уж там рассказывают про его семейство, но… Гнили в нем нет, я такие вещи нутром чую. Хитрый лис, конечно. Слишком умен, себе, на горе — точно как ты. — Конан заговорщически ухмыльнулся. В полутьме блеснули белые зубы. И неожиданно, совсем не в тему, закончил: — Мы все это время знали, где ты и что с тобой. Он велел присматривать. Издалека, на глаза не попадаться…

— А ты, значит, приказ нарушил.

— Ну… — Гигант повел плечами и насмешливо хмыкнул. — Я, вообще, не слишком люблю подчиняться.

Она не сводила с него взгляда. И голос ее прозвучал едва слышно:

— Спасибо тебе…

Это неожиданно смутило северянина.

— Вряд ли станешь благодарить, когда узнаешь, в чем дело.

— Что такое? — Почувствовав, как изменился, стал напряженно-серьезным его тон, Палома вмиг подобралась. Похоже, отдых закончился, и время смеха прошло. Теперь подступали, теснились у порога проблемы.

Конан помолчал, словно, как это ни странно, сомневался, не зная, с чего начать. И вдруг выпалил:

— Неладное он задумал. Что-то мы должны придумать. Я уже голову себе сломал — ничего не выходит, так что на тебя вся надежда. Ты кашу заварила, тебе и расхлебывать…

— Да говори, не тяни!

— Список. — Он почти выплюнул это слово. — Сказал, что нужно выкорчевать эту заразу с корнем — то есть, всех тех, кого этот твой немедиец на свою сторону перетянул. По твоим записям, что ты оставила…

Палома не сразу поняла, что это означает, а когда осознала — ее пробрала ледяная дрожь.

— Но… как же… ведь это все те, кого нашел Гарбо! Там человек сто, не меньше!

— Семьдесят шесть, — сухо поправил Конан.

— Семьдесят шесть… И среди них две трети невиновных. Их что же, всех в суд потащат?! Даже в темноте она ощутила, как напряглось его мощное тело. Ему, казалось, очень не хотелось произносить это вслух…

— Какой там суд, о чем ты!

— Но…

— Кровники, — произнес он наконец. — Завтра — он уже дал приказ. Доказательств никаких. Правды не узнать. Кто из них изменник, кто нет — как разберешься? Но если предали один раз, могут предать и еще. Так он сказал…

От чудовищности этих простых слов у Паломы перехватило дыхание. Семьдесят шесть человек…

— А кровники — они пойдут на это? Конан сумрачно кивнул.

— На то они и кровники. Я — нет. Я — обычный наемник, и не обязан… Так ему и сказал. Он понял. Но — надо что-то придумать…

— Но что? Что?!

Допросить каждого? Следить за ними? Да нет, все не то. Месьор прав, увы, таким путем истину не установить. Да и слишком долго. Кровники готовы начать уже завтра.

Боги! Что же делать?!

— Мы не можем этого допустить, — немеющими губами прошептала девушка. — Он не должен брать на себя… такое.

— Верно. — Голос Конана был мрачен и холоден, как эта ночь. — Ты не можешь этого допустить. Придумай что-нибудь…

— Но почему я?

— Из-за тебя все началось.

— Из-за меня?! — Палома была возмущена. — Я виновата, что раскрыла заговор Скавро?

— Нет, не в этом. — Киммерийца, похоже, раздражала ее недогадливость. — Из-за тебя он так озлился. Уж не знаю, что ты ему в последний день наговорила… Только с этого все и началось.

Наемница покачала головой.

Ее упреки. Отвратительные злые слова. Конан прав… Действительно, это ее вина. Но что теперь делать?

— Настоящий список. Найди его! — Он явно досадовал на ее тупость. — Список Скавро, где настоящие предатели. Если его найти — тогда невиновные не пострадают. Понимаешь?

Ну, конечно! Это единственная возможность!

Однако… легко сказать — найди список. Как? Где?

— Твое дело. — Северянин был безжалостен. — Мозги есть — вот и поработай ими.

…Паланкин замер на месте, затем носильщики осторожно опустили его на землю. Сквозь щелку в занавесях Паломе были видны огни Дворца… Не дожидаясь, пока спутник поможет ей, она легко выскользнула наружу у: зашагала к воротам. Конан молча последовал за ней.

У самого входа она обернулась.

— А ты? Ты поможешь мне? Гигант кивнул.

— Можешь на меня рассчитывать.

— Тогда — ты сможешь упросить Месьора, чтобы он отложил свой приказ хоть на пару дней?..

Он задержался с ответом.

— На один день, — услышала она наконец. — Он согласен только на один.

Ей понадобилось время, чтобы: понять. О, вино, враг здравого рассудка!

— На один… Что-о?! Так значит — ты уже говорил с ним? Ты… Вы опять все это подстроили? Чтобы меня вытащить, да? Опять заговоры? Интриги?! Да как вы смели…

Палома набросилась на него с кулаками. Киммериец легко, как пушинку, подхватил ее за талию и поднял в воздух, ожидая, пока она закончит барахтаться. Наконец, осознав всю тщетность сопротивления, она устало велела:

— Ладно, пусти. Больше не буду. Но — ох, и припомню же я вам обоим…

…Ей нравился смех северянина, особенно, когда он хохотал вот так, громко, от души. Было в этом смехе что-то по-детски заразительное, искреннее… на него невозможно было долго сердиться.

— Видят боги, — прошептала она чуть слышно, — Конан, я бы в тебя влюбилась…

В ответ он хлопнул ее по плечу.

— Но, похоже, я опоздал. Не так ли?

Она бросила на него угрюмый взгляд. Мужчине вовсе не к лицу такая проницательность. Тем более… Ах, до чего же это все глупо, странно, опасно, нелепо, неясно… она могла бы перечислять часами!

— Я устала, — объявила она наконец. — Пойду спать. А на рассвете — начнем.

Вместо ответа, Конан вскинул сжатый кулак. Приветствие наемников! Палома вернула ему этот жест.

Еще всего лишь луну назад она даже названия такого — Коршен — не слышала. Теперь у нее здесь было два брата. Больше, чем дома, в Бельверусе. Гораздо, гораздо больше…

* * *

Рассвет застал наемницу на ногах. В голове шумело, и в желудке ощутимо царапалась какая-то тварь, — но полная боевая разминка без малейших поблажек, даже не до седьмого, а до семьдесят седьмого пота, — помогла изгнать все воспоминания об излишествах минувших дней.

Тяжело дыша, она скинула с себя насквозь промокшую тунику, вложила меч в ножны, в который раз порадовавшись, что комната, которую ей отвели во Дворце, достаточно просторна для упражнений… впрочем, теперь это уже не имело значения.

Затем она умылась ледяной водой, наскоро перекусила сыром и свежей лепешкой и завершила завтрак кружкой свежего молока: за эти дни слуги Месьора успели изучить все пристрастия гостьи.

Все. Откладывать неизбежное было некуда. Пришла пора действовать. Она должна отыскать этот проклятый список!

…Однако для стороннего наблюдателя «действия» Паломы могли бы показаться странными; более того, отнюдь не соответствующими срочности положения и краткости отведенного срока — до полуночи. Вместо того чтобы устремиться в город, встречаться с разными людьми, задавать вопросы, за кем-то следить… словом, вести поиски, как полагается… наемница занялась совсем другим.

Пробежавшись взглядом по своим записям, сделанным накануне решающего разговора с Грацианом, она какое-то время сидела неподвижно, задумчиво глядя в одну точку, а затем с горестным вздохом, как будто ей предстояло нечто крайне неприятное, улеглась на пол. Вытянулась на спине, запрокинула голову, закрыла глаза. И — замерла. Надолго.

Очень надолго.

— Пей — и слушай. Говорить будешь потом.

Сама она, единственная из всех, не притронулась ни к еде, ни к выпивке. Утренний ритуал сосредоточения запрещал принимать в себя грубую земную энергию, которую несла с собой пища, до тех пор, пока не будет исполнена поставленная задача.

— Значит так, — начала она подчеркнуто сухим, деловым тоном. — Мне нужна ваша помощь, друзья. Для тех, кто считает, что чаша весов в наших расчетах и без того кренится в мою сторону, говорю сразу — все долги будут погашены…

— Да что ты болтаешь, Оса! — не выдержал Эрверд. — Кто это и когда отказывался тебе помочь?

Она пожала плечами.

— Слова должны быть сказаны. Кто хотел — услышал. Больше не перебивайте меня. Я объясню, в чем дело. С начала и до конца, поскольку не все из вас знают эту историю полностью.

Теперь они напряглись и готовы были внимать. Она чувствовала нити их сосредоточения, протянувшиеся к ней.

— Мы с вами сидим в доме убитого немедийского барона. Его звали Скавро. Он бывал в Коршене наездами, на протяжении года, выполняя поручение Ордена Черного Кречета, которому служил. Этот Орден — влиятельная группировка в Немедии, объединившая воинственную знать, мечтающую о завоевательных походах и военной добыче. Их выбор пал на ваше графство… План Кречета был прост. Заручившись поддержкой ключевых фигур в Коршене, они рассчитывали напасть на город, сломить оборону и захватить его, свергнув графа Лаварро. На трон должен был взойти кто-то из нынешних наследников… кто-то, кому надоело ждать, пока граф наконец примет решение, и кто опасался, что решение это будет не в его пользу. Я не знаю, кто этот предатель. Возможно, вы поможете мне… Но об этом позже.

— Но зачем им Коршен? Город неплохо защищен и не так уж богат; в Коринфии есть куда более лакомые кусочки для хищников! — Удивленный, мозаист Ниано забыл о просьбе наемницы подождать с вопросами. Он, единственный из присутствующих, почти ничего не знал обо всей этой истории и сейчас сидел в полном недоумении, переводя взгляд с Паломы на остальных ее спутников и качая головой при виде царящего в покоях Скавро разгрома.

— Коршен сам по себе им неинтересен. Скорее, это повод… заявить о себе. В Немедии, прежде всего. Успешно проведя захват графства, они показали бы королю Нимеду, на что они способны, их влияние возросло бы стократно. Под знамена Кречета встали бы сотни юношей из благородных семей — вторые сыновья, лишенные наследства, или просто обедневшая знать, для кого завоевательная война — лучший способ поправить дела. А кроме того, исполнив задуманное, они поставили бы Бельверус перед свершившимся фактом. Из Коршена открывается прямая дорога на Замору. Нимеду ничего не оставалось бы, как продолжить поход на восток — распаленная знать никогда не позволила бы ему завершить войну! Да и другие коринфийские княжества — наверняка они выступили бы на помощь Коршену, опасаясь что иначе та же участь постигнет и их самих. Это тоже сыграло бы на руку Ордену Кречета!

— А что, неплохо придумано, — неожиданно подал голос Конан. Прирожденный воин, он не мог не отметить всех достоинств этого плана. — Головастые парни в твоем Бельверусе, это я давно заметил!

Усмехнувшись, Палома продолжила:

— По счастью, не все «головастые парни» у нас помешаны на войне. Есть и те, кто трезво оценивает ситуацию и понимает, что такая кампания меньше всего сейчас на пользу самой Немедии. Эти люди и наняли меня, чтобы остановить Скавро.

— Так ты все же прикончила его?! — Эрверд расхохотался.

Палома, уже смирившаяся с тем, что спокойно довести рассказ до конца ей все равно не дадут, устало махнула рукой.

— Нет. Его убил… другой человек. Коршенец — которому тоже не по душе пришлись замыслы барона. Но важно не это. Главное, что остались люди, которых немедиец сумел склонить на свою сторону. Предатели, готовые ради денег, власти или чего уж он им там наобещал, открыть ворота города завоевателям…

— Подлые твари! — возмутился Тальер. — Ты знаешь, кто они?

— Я — нет. Но Скавро знал. Он составил список изменников, чтобы отослать в Бельверус. Но был убит, прежде чем успел это сделать. В этом списке — вся грязь Коршена. Все те ублюдки, которые вчера пошли на сговор с бароном… а завтра могут переметнуться к его наследникам. Угроза над вашим графством не исчезнет, пока мы не отыщем этих людей. Мы — все вместе — сейчас!..

В комнате воцарилось напряженное молчание. Только что они готовы были галдеть, перебивая ее при каждом удобном случае — но теперь притихли, задумались.

— Почему мы, — наконец подал голос Ниано. — То есть, остальные-то, может, конечно… Но я? От меня какой прок?

Как она могла ответить ему — если не знала сама?

Только предчувствие, смутное, как дымка над водой, что ей необходимо прийти сюда, в этот дом, и привести с собой всех, кто хоть краешком был замешан в этой истории. Зачем? Что им надлежало делать здесь? Оставалось надеяться лишь на удачу.

Но вместо этого она сказала:

— Шесть пар глаз — лучше, чем одна. Пошатайтесь по дому, осмотритесь. Я уверена, что список спрятан где-то здесь. И это должно быть какое-то очень простое, совершенно очевидное место — настолько на виду, что никто до сих пор не сумел его отыскать. Попытайтесь… и да придут боги вам на помощь!

…И тем семидесяти шести несчастным, которые лишатся жизни, если у нее ничего не выйдет!.. Но об этом Палома не стала говорить своим спутникам. Лишь по мрачному взгляду Конана поняла, что киммериец думает сейчас о том же самом — и отнюдь не уверен в успешном исходе предприятия. Он один знал всю историю от начала и до конца — и о ней, и о Месьоре… все, что она скрыла от остальных… но врожденная тактичность не позволяла варвару даже полусловом, полунамеком обнажить свое знание. Вот и сейчас, чтобы не давать никому повода для лишних расспросов, он поднялся, резко хлопнув ладонями по коленям.

— Ладно, чего тянуть! За работу, парни!

Несмотря на молодость варвара, в нем ощущался талант прирожденного лидера: одно слово — и все послушно потянулись за ним. Даже Гарбо встал и отставил кружку. Паломе пришлось взглядом показать ему, чтобы задержался немного. Когда остальные вышли из комнаты, вор неслышными шагами приблизился и сел на корточки рядом с наемницей.

— Зачем ты это сказала? — Тон его не предвещал ничего хорошего.

— Что именно?

— Ты знаешь. Ведь сказано было для меня — не для них!

А, вот оно что… Его задели ее слова начет чаши весов и уплаты долга!

Хорошо. Она на это и рассчитывала.

— Не стоит… — Палома ласково потрепала его по щеке. — Я ведь прекрасно понимаю, что ты помогаешь мне не за красивые глаза. Здесь нечего стесняться, Гарбо.

Неожиданно он дернулся, отбросил ее руку. Ощерился по-волчьи… того и гляди укусит.

— Ты… Да как ты смеешь так говорить со мной! Я не какой-нибудь ублюдок подзаборный, кому что честь, что благородство — пустые слова! Мой отец был правой рукой графа Паллия! Моего деда сам король Эмборий из собственных рук наградил Орденом Льва за битву при Инунде! И ты мне обещаешь расплатиться… как с дешевой шлюхой?! Я — твой брат, Палома, хочешь ты того или нет. Но — видят боги — в последний раз я напоминаю тебе об этом. И если для тебя это ничего не значит…

Он сам сказал это! Назвался ее братом не тогда, когда она принудила его к этому на глазах у тюремного сброда, но по собственной воле… Если бы он знал, как много это для нее значит! Сглотнув и стараясь, чтобы голос не выдал ее, наемница промолвила:

— Ты мой брат, Гарбо. И — видят боги — больше никогда тебе не придется об этом напоминать. Потому что я никогда не забуду…

Мгновение поколебавшись, она подняла руку в жесте братания — как тогда, в подземелье, — и Гарбо коснулся ее ладони своей.

— Ты справишься, я знаю, — прошептал он, обняв ее за плечи.

Палома отстранилась со смехом.

— Теперь мне ничего другого не остается… Ладно, ступай, помоги остальным. Мне надо немного побыть одной…

Грациозно поднявшись, коршенский вор вышел из комнаты. Вскоре его веселый голос послышался с лестницы. Кому-то он советовал простучать ступени на предмет тайников, кого-то посылал слить воду в купальне… В общем, с появлением Гарбо в доме все забурлило. Оставался лишь вопрос — что это даст ей, Паломе?

…Оставшись в одиночестве, она, после трех глубоких выдохов и коротенькой молитвы сосредоточения, перешла в состояние глубинной восприимчивости — как учил ее в свое время жрец Теренций…

Шум, доносившийся снаружи, ничуть не отвлекал ее — наоборот, его нити вплетались в общую канву, добавляя необходимые стежки.

Суета, бессмысленное хождение взад и вперед, смех и болтовня ее друзей были сейчас необходимы девушке, как воздух. Именно за этим она попросила их всех прийти сюда. Не потому что рассчитывала, что кто-нибудь и впрямь отыщет тайник… нет, дело было в ином.

Трудно объяснить. Просто порой, когда очень сильно желаешь что-нибудь отыскать, в определенный момент следует прекратить поиски. Перестать действовать в мире, который враждебен ищущему, ибо скрывает в себе вожделенную цель. В этот самый миг нужно успокоиться. И дать миру возможность самому раскрыть тебе свои секреты. Преподнести искомое на раскрытых ладонях…

Ее друзья были необходимой частью этого мира. Собрав их здесь сегодня, Палома пыталась поторопить события. Если все элементы головоломки на месте — то скоро, очень скоро все решится.

Она поймет… А пока ей не нужно было даже думать ни о чем. Только слушать. Смотреть. Впитывать и внимать…

…Да не стой ты столбом, отодвинь эту штуковину…

…А тут смотрел кто-нибудь…..К Нергалу эту вазу, зачем ты ее тащишь, Эрверд…

…Ниано, взгляни на это уродство! Видишь, какие завитушки на колонне? Пусть мне еще кто-нибудь скажет, что у немедийцев есть вкус!..

…Смотрите, что я нашел! Конан, ты только взгляни на этот меч!.. Для украшения? Вот досада, я-то думал…

…Пустая твоя голова…

…Вино наверху осталось…

…Гарбо! Эй, кто-нибудь видел Гарбо?..

…Да прекратите орать, в конце концов!..

Нет, нет, не прекращайте, хотелось ей крикнуть. Все не так! Что-то… не складывается…

Нахмурив брови так, что даже лоб заныл, Палома попыталась понять, что же неладно.

Интуиция не обманывала, ей необходимо было сделать то, что она сделала — и все же… чего-то явно не хватало. Картинка зияла пустотами. Может быть, если она сама пройдется по дому…

Поднявшись с места, девушка медленно обошла весь второй этаж по кругу. Здесь ничего не изменилось с прошлого раза, только, может, разгром стал еще ужаснее. Перевернутые кресла, выпотрошенные, как коровьи туши, диваны, разбросанные безделушки, сорванные со стен гобелены с отпечатками грязных сапог, осколки ваз и посуды, порванные ковры… Медленно, не обращая внимания на своих спутников, она спустилась по лестнице. Прошла на кухню, едва не споткнувшись о россыпь глиняных мисок, затем в купальню, и наконец остановилась у входных дверей.

Какая-то неумолимая сила властно тянула ее наружу.

Кто-то — кажется, Конан, — окликнул ее, но она даже не обернулась, чтобы ответить. Просто не могла.

* * *

…Маленький дворик был пуст. Среди зеленой травы вилась посыпанная песком дорожка, серая в наступивших сумерках. Чернели кусты, точно скалы у моря.

Справа, за каменным забором, слышались голоса — золотых дел мастер Газир собирал свое семейство. Может, это он владеет той недостающей нитью, отсутствие которой Палома ощущала все острее с каждым мгновением? Но нет. Когда она смотрела в ту сторону, чувство опустошенности не проходило. Разгадка крылась не там.

С усталым вздохом опустившись на ступеньки, наемница попыталась понять, где же она допустила ошибку? Интуиция вела ее все это время, точно, безошибочно. Похоже, она просто не сумела учесть все необходимое. Не справилась… А день стремительно летел к завершению.

Но почему это так тревожит ее?

Тайная служба Немедии вполне довольна тем, как завершилась история со Скавро — Ринга ясно дала ей это понять в своем письме. Даже перед Коршеном совесть наемницы чиста: едва ли Клан Кречета в ближайшее время решится повторить свою попытку. Так почему бы не успокоиться? Не оставить все как есть? Из-за этих семидесяти шести человек, которых завтра кровники Месьора хладнокровно предадут смерти? Но ведь среди них есть и предатели! А невинные… ну что ж, редкая война обходится без жертв. Если бы замыслы Скавро исполнились, пострадало бы куда больше народу! И все же…

Она не могла оставить все как есть!

Чуть заметное движение в саду привлекло ее внимание, вмиг прервав печальный ход мыслей наемницы. Она пристально вгляделась в темноту — и вдруг…

От облегчения ей захотелось плясать. Кричать во все горло, как перепившийся бродяга. Топать ногами, пока мраморная кладка ступеней не разлетится в мелкое крошево. Но вместо этого она сказала очень тихим, спокойным голосом, так что ее мог слышать лишь человек, скрывавшийся за кустами, в нескольких шагах от крыльца.

— Добрый вечер, Меттерианор. Рада видеть тебя сегодня.

Ветви раздвинулись; карлик, весь в черном, как обычно, вышел ей навстречу и невозмутимо уселся рядом, на одну ступеньку выше, и теперь они стали почти одного роста. Все так же безмолвно, порывшись в складках короткого плаща, он извлек тугую кожаную флягу и протянул ее Паломе.

— Выпьешь?

Теперь было можно. Хвала богам, теперь было можно!

Она приникла к горлышку, с наслаждением ощущая вкус вина на языке.

— Розовое коршенское, виноградники горы Латаш… м-м… — Похожим угощал ее на балу граф Лаварро, но это было даже лучше. С сожалением она вернула похудевшую флягу владельцу. Коротышка аккуратно завернул пробку.

— Есть что праздновать? — Как обычно, он говорил коротко и сухо, почти враждебно, но Палому это больше не смущало.

— Есть. — Он и был недостающей нитью, пропавшим кусочком головоломки. Стоило ему появиться — и все стало на свои места. — Ты отдашь Месьору то, зачем пришел.

— Где оно?

— Позже.

Он понял. Кивнул, хотя лицо недовольно скривилось. Но не мог не признать, что наемница в своем праве: в обмен на список он должен был что-то дать ей. Информацию.

— Спрашивай.

Палома покачала головой.

— Меттерианор… Хотя бы раз — в последний раз — мы можем поговорить по-человечески?

Карлик пожал плечами.

— Зачем тебе это нужно? Это ее рассердило.

— А ты считаешь — я не имею на это права?! Посуди сам… с самого начала, как я приехала в Коршен, мною вертели, кто как хотел, мне подстраивали ловушки, судили, обвиняли, приговаривали к смерти… Потом… Меня вынудили, как шавку, гоняться за собственным хвостом. Искать по городу убийцу, который все это время был от меня в двух шагах. Ряженой отправили на бал — позлить местную знать. А теперь… Ты по-прежнему не хочешь говорить со мной?! — Голос ее сорвался на крик.

За спиной осторожно приоткрылась дверь — и так же бесшумно закрылась. В доме стало тихо. Молчание длилось долго.

— Ты сама не знаешь, что хочешь выведать у меня, — произнес наконец Меттерианор. — Все, что было, тебе и без того известно. А помыслы моего господина, его… чувства, — он как будто поперхнулся этим словом, — об этом я судить не могу. Так о чем же нам говорить?

И правда, о чем?

— Ладно, — с фальшивой беззаботностью объявила она, поднимаясь. — Пусть это будет мой подарок. — И двинулась в дом, не оборачиваясь взглянуть, последует ли карлик за ней. С порога она окликнула Тальера:

— Эй, Камнерез! Где тут та элида, о которой вы спорили с Ниано? Решили наконец, что она такое?

— Безвкусица и убожество, — с готовностью отозвался тот.

— Тогда… Надеюсь, ты не станешь возражать…

На глазах у изумленных друзей, Палома, пошарив глазами в поисках чего-нибудь тяжелого, отыскала лежавшую на полу бронзовую статуэтку какого-то вендийского зверька, подняла ее, взвесила в руке… и, размахнувшись, изо всех сил ударила по злополучному колчану за спиной богини.

— Ты что делаешь? — воскликнул с верхнего этажа Конан. — Гарбо, смотри, что творит эта сумасшедшая!.. — и осекся.

Потому что гипсовая нашлепка, ловко приделанная к статуе, разлетелась вдребезги от удара. И узкий кожаный футляр, запечатанный воском, покатился прямо к ногам Паломы.

Не торопясь, та подняла его, вскрыла, вытряхнула свернутый в трубочку лист пергамента. Развернула. И, пробежав глазами, с поклоном вручила Меттерианору.

— Вот. Надеюсь, Грациан останется доволен.

Кто-то, кажется, Эрверд, сдавленно вскрикнул. Гарбо выругался. Конан, поспешно бросившийся вниз по ступеням, застыл на середине лестницы. Мозаист и скульптор молча воззрились друг на друга, затем — на изуродованную статую.

— Здесь четырнадцать имен, — пробормотал карлик, впившись глазами в список. — И нет самого главного…

Да, это было первым, что она заметила. Осторожный Скавро не доверил пергаменту одно-единственное имя — того, кто должен был занять трон после вторжения. Но ее это уже не касалось. Пусть Месьор сам ломает голову!

Она приняла решение. Окончательное. Как Говорил в свое время северянин, нет ничего, с чем не справился бы добрый клинок… Дорога станет ее клинком — и отсечет все нити!

Палома обернулась к киммерийцу:

— Конан, верно ли я понимаю, что ты больше не страж мне? Я исполнила все, что обещала, не так ли?..

— Ты… хочешь уехать? — В тоне Гарбо звучала обида. Но она не хотела об этом думать. Довольно с нее Коршена, в конце концов! Она им всем больше ничем не обязана!

Верно сказал Меттерианор — говорить больше не о чем. И не с кем. Она больше никого не желала видеть.

— Да, хочу! — наемница дерзко встряхнула белоснежными волосами. — Кто-то посмеет удержать меня?

Не только Гарбо казался оскорбленным ее поспешностью. Ниано и Тальер, Конан и Эрверд, все они взирали на нее с недоумением… и лишь некоторые — с сочувствием. Но сочувствие это лишь еще больше раздразнило ее. Она уже намеревалась бросить какую-то дерзость — но тихий голос Меттерианора пресек этот смехотворный порыв.

— Ты свободна, женщина. Месьор велел, чтобы лошади ждали тебя на конюшне. Ты вольна покинуть город, когда пожелаешь.

— Ему так не терпится от меня избавиться, что он заранее позаботился об этом?! — Она давала себе зарок не произносить этих слов… но, разумеется, они первыми сорвались с языка. — Наш вездесущий, всеведущий Грациан — лучше всех знает, что я делаю и чего хочу! Теперь, когда я сделала все, что ему нужно… я больше не нужна, да?

— Понимай как хочешь, — буркнул карлик презрительно. Пряча пергамент под плащ, он повернулся к двери — но тут киммериец, тремя гигантскими шагами настиг его и с яростью тряхнул за плечо:

— Скажи ей, недомерок. Скажи ей!

Тот, похоже, собирался возразить — но, наткнувшись на гневный взгляд синих глаз северянина, поперхнулся словами.

— Скажи ей. Меттерианор дернулся.

— Ладно. Пусти меня… медведь! — Он поморщился, потирая ноющую руку. И нехотя обернулся к Паломе. — Месьор велел передать… Если ты пожелаешь, Конан может сопровождать тебя в Немедию. Он проследит, чтобы ты добралась благополучно и… — слова давались ему все с большим трудом, — …вернулась, если на то будет твоя воля. Вот. — Он с вызовом обернулся к киммерийцу. — Сказал! Теперь ты доволен? Только помяни мое слово — пожалеешь еще об этом! Все мы об этом пожалеем…

И, резко чеканя шаг, вышел, с силой захлопнув за собой дверь.

В наступившей тишине смех Гарбо прозвучал натянуто — но и это помогло разрядить обстановку.

— Так ты вернешься, сестричка?

Палома опустила голову. Больше всего на свете ей сейчас хотелось бы ответить нет — но она не привыкла лгать без нужды.

— Тусцелла был в списке Скавро, — бросила она коринфийцу. — Передай Месьору, чтобы не трогал его до моего приезда. Я ведь тебе обещала, помнишь?..

Тот помолчал, оценивая смысл сказанного.

— Но тогда — зачем уезжать? — вмешался Эрверд.

Простая душа — как он мог понять?!

— Предатель внутри Семьи… — Неожиданно Конан пришел наемнице на помощь. — Наверняка, Скавро сообщил его имя своим дружкам в Бельверусе. Мы вытрясем из этих ублюдков все, что им известно! И тогда…

— О, — хихикнул Тальер, — тогда здесь начнется веселье! Видишь, Ниано, — обернулся он к приятелю, — а ты говорил, у нас в городе скука смертная, хотел отправиться в Офир!.. Поди, останешься теперь?!

Киммериец взял Палому за плечо.

— Не передумала? Та покачала головой.

— На рассвете тронемся в путь. Как только откроют ворота.

— Тогда, — торжественно провозгласил Гарбо, — нам нужно как следует попрощаться! Здесь неподалеку я знаю отличное местечко…

Они вывалились на улицу шумной, гомонящей толпой.

На главной башне Коршена колокол пробил полночь.

На сем завершается первая повесть цикла «Наемники Короны».

Олаф Бьорн Локнит Сокровища Тарантии (Конан. Клад Нифлунгов — 1)

«Северо-Запад Пресс», 2002, том 77 «Конан и Сокровища Тарантии»

Посвящаю мистеру Арту Потару, который однажды

придумал для меня оборотней из Пограничья

и подарил мне эту прекрасную страну.

Олаф Б. Локнит

Объяснение от Халька, барона Юсдаля

Середина Лета 1295 года.

Вам когда-нибудь бывало по-настоящему скучно? Тоскливо? Так тоскливо, что появляется острейшее желание забросить любые текущие дела, оседлать коня и, никому ничего не рассказав, отправиться в неизведанные дали на поиски самых разных, пусть даже глупейших, приключений? Забыть про обыденность, ставшую истинным проклятием?

Той запоминающейся весной 1293 года по основанию Аквилонии, а именно сразу после праздника Белтайнн, посвященного весеннему солнцестоянию, я, ваш старый знакомец и покорнейший слуга — Хальк, барон Юсдаль-младший, восседал перед камином в жилых покоях при библиотеке королевского замка Тарантии и в буквальном смысле данных слов пил горькую. Вместе со своим отражением в серебряном блюде, установленном на столике вместо зеркала.

Я скучал. Поносил в мыслях и словах нелепое устройство нашего мира, похмельную головную боль, не желавшую проходить после шумного празднования Белтайнна, тупицу-короля (как в сердцах выразился однажды переутомившийся Просперо — "карманника на царстве"), самого Просперо, а с ним и скупердяя-канцлера, мужланов-гвардейцев из "Черных Драконов", фатальное безденежье, преследовавшее меня на протяжении последних лет, сырые дрова в камине, кислое вино (будь оно стократно проклято!) и, наконец самого себя — бездельника, книжного червя, густо припорошенного пергаментной пылью, и вообще, кромешного неудачника.

Посудите сами: я дожил до того, что после кутежей с их киммерийско-аквилонским величеством, нашим славнейшем Конаном Канах (чтоб его подбросило, да посильнее об землю шлепнуло!) я, интеллектуальный светоч королевства, просто забываю обо всем происходящем, будто распоследний пропойца с тарантийского дна!

Не далее как вчера мою высокую персону в мертвецки пьяном виде городская стража доставила к воротам замка, передала с рук на руки караулу, каковой и препроводил (перетащил!) почти бездыханное тело в мои комнаты.

Утром же, заявился лично король и с неприличным хохотом обрадовал: оказывается, его светлость королевский библиотекарь и тайный советник потерялся в городе больше суток назад, что он делал и где был, неизвестно, однако обнаружен был спящем у входа в вертеп "Лилии Чувств", что на улице Швейников. Самый похабный квартал столицы.

Благодарю, ваше величество, потешили мое самолюбие. В полной мере.

А кто виноват? Верно, опять король. На праздник, мы компанией человек в пять-шесть, не помню точно, по старой традиции пошли инкогнито гулять по городу.

Выпили там, выпили тут, выпили в третьем, четвертом и пятнадцатом кабаке, поиграли в кости и тарок, спуская немыслимые суммы, заглянули в дом терпимости (там я и потерялся, если верить нашему славному монарху), а остальные потом отправились шалить дальше.

Если осмысливать происшедшее логически, то выходит, что меня потом попросту вышвырнули из "Лилий Чувств" как несостоятельного клиента (деньги остались у Конана), оставив спать на паперти.

Восхитительно.

Сюда же добавим, что я остался без единого медяка, канцлер выплатит жалование лишь через две седмицы, мое единственное сокровище — Орден Большого Льва — давно заложено в ростовщический дом Шомо бар-Мираэли, почти без надежды на выкуп: где я вам возьму пятьсот кесариев? Писать письмо в Юсдаль, матушке, с просьбой помочь? В лучшем случае — отделаюсь семейным проклятием.

Хорош королевский советничек — закладывать высшую награду Аквилонии, чтобы не умереть с голоду, а заодно купить для библиотеки несколько новых манускриптов. На последнее, смею напомнить: деньги обязана отпускать казна, но попробуйте объяснить эту нехитрую истину месьору канцлеру Публио! Проклятый скряга скорее удавится на шнуре от тронного балдахина в присутствии всего двора и чужеземных послов, чем добровольно расстанется с единственным затертым медяком-ассом. А король в долг не дает. И вообще, никто не дает — по весне с деньгами в Аквилонии туго, казна наполнена едва на две трети.

Приписка на полях:

Одновременно с этим Публио буквально три седмицы назад подарил своей внучатой племяннице на свадьбу драгоценностей на двадцать тысяч кесариев. Можно купить половину Тарантии, и на пиво останется. Ворюга. Возвел неприкрытый грабеж казны в ранг личной добродетели! Х.Ю.

Боги, как хочется уехать! Куда угодно! В родительское поместье, на Побережье Океана, да хоть в саму Пущу Пиктов! Только бы не видеть своими глазами разудалую компанию нашего обожаемого короля!

Не ходить ежедневно в статс-канцелярию, выклянчивая положенные по закону медяки на содержание книгохранилища! Не видеть тухлоглазых придворных дам и старых развратников, занимающих самые экзотические должности — от "Второго смотрителя подножия трона", до "Главного кормильца королевского льва и блюстителя благочиния королевского зверинца"!

Ума не приложу, отчего король доселе не разогнал взашей эту цветастую стаю лодырей и интриганов. Мне кажется, что единственные двое людей, которые хоть что-то делают в нашей стране — это вице-король Просперо Пуантенский, принявший сан от тяжело заболевшего дядюшки Троцеро, да генеральный казначей, герцог Ришильди. Последнему приходится вертеться волчком, дабы относительно честно распределять доходы казны.

Ах да, не забыть бы еще некоего барона Данкварта из Гленнора, главную романтическую загадку Аквилонии — его светлость Гленнор начальствует над Латераной, нашей тайной службой, верными цепными псами, суровыми стражами монархии.

Решено. Как только пройдет тяжелейшая слабость и головная боль, отправлюсь к королю и потребую сорок дней отпуска.

В конце концов, меня давно приглашали погостить в Пограничное королевство. И домой, в Юсдаль, можно по дороге заглянуть — проверить, как здоровье матушки и всего нашего буйного семейства. Иштар Всеблагая, ведь мой старший брат Эргин давно женился, обзавелся выводком детишек, управляет фамильными землями после смерти отца.… А я что? Пьянчуга в сане библиотекаря и советника!

Решено, с сегодняшнего вечера… нет, с завтрашнего утра, навсегда забываю про вино! И про беспутства. И про королевские гулянки. И про самого короля, будь он неладен. Уезжаю.

Если не отпустят отдохнуть — клянусь именами всех богов! — переверну это прогнившее королевство вверх дном! Отомщу! Человек я или нет? Пользуюсь привилегиями дворянина или как? Хватит с меня удушающего однообразия бесконечных библиотечных залов и попоек с его величеством (который, скажем справедливости ради, тоже скучает, не находя выхода своей неуемной энергии. Эх, война бы какая началась, что ли?..).

Примерно с такими мыслями я забылся беспокойным, тяжелым сном прямо в кресле. Рука безвольно выпустила полупустой серебряный стаканчик с белым мускатным вином, которое немедленно пролилось, образовав неприглядную лужицу…

Приписка на полях:

Теперь, по прошествии двух с лишним лет, когда все мы прошли опаснейшие испытания Немедийской войны, смутой у соседей на Восходе и переворотом принца Тараска, мои тогдашние страдания кажутся нелепыми. Однако, решение "перевернуть королевство вверх дном", принятое вышеописанным вечером, вскоре привело меня самого, двор короля Конана Аквилонского и нескольких общих друзей в крайне двусмысленное положение — тогда я никак не мог предположить, что придуманный мною безобидный обман будет способен повлечь весьма серьезные последствия, в которых оказалось довольно мало смешного.

Со временем история с "сокровищами Нифлунгов" забылась, произошло много других, куда более значительных событий. Но я никак не могу оставить это происшествие без внимания в своей "Незаконной летописи", которую веду много лет подряд, втайне от двора и самого Конана Канах.

Два года назад оказалось, что вполне невинная шутка библиотекаря сотоварищи, обернулась авантюрой, которую обожающий приключения Конан обозначил "самой нелепой историей, в которую он попадал за последние годы".

Об этом я и расскажу в настоящей части "Хроники". Убедительно прошу всех, кому данные рукописи попадут в руки, быть наивозможно скромными и не распространять слухов — иначе я запросто окажусь на виселице.

Подобного розыгрыша Конан мне не простит никогда.

P.S: в своем непременном обычае я предлагаю избранному читателю текст Хроники в виде воспоминаний отдельных людей — меня самого, Тотланта из Пограничья, Темвика-оборотня и некоторых других наших соратников. Тем самым я надеюсь на обобщение всех впечатлений о внезапном походе короля Конана и его друзей на Полуночный остров Вадхейм…

Первый рассказ Халька "Верный способ пополнить казну"

Тарантия, королевский замок.

3 день третьей весенней луны 1293 г.

Сказать, что пробуждение нынешним утром оказалось для меня приятным, значит явить миру очевидную и гнуснейшую ложь.

Вкус во рту неописуемый, жгуче-металлический. Такое ощущение, как будто последние дни я питался только железной рудой и медными монетами. Голова напоминает колокол — при любом движении внутри черепа будто бронзовые шарики перекатываются. Руки налиты неимоверной тяжестью. Знобит, ибо камин давно погас, а сквозняки на третьем этаже замка безжалостные. Холодно.

Впрочем, никто, кроме меня самого, мне не поможет — от привилегии иметь собственного лакея я, по глупости, отказался пару лет назад. Надо пересилить себя, подняться, умыться.… Затем немного покушать. Или выпить горячего травяного настоя. Только не вина! Все, зарекся!

Попробовал разлепить глаза. Получилось плохо. И немедленно мой слух различил голос — непривычный, однако знакомый.

— Да, плохо дело. Хальк, возьми-ка этот бокал и выпей. Только сразу, одним глотком. Обещаю, тебе станет гораздо лучше.

Не понимая, откуда исходит голос, я вслепую вытянул руку, коснулся протянутого мне знакомым-незнакомым визитером бокальчика, поднес ко рту, хлебнул и… Боги, это же вино! Меня едва не вывернуло прямиком на плед, в который я укутался минувшим вечером. Желудок сжался весьма недвусмысленно. Я икнул.

Вино, однако, оказалось необычным — едва попав во взбудораженное чрево горячая жидкость разлилась по всему телу, будто в жилы налили расплавленного металла. Огонь согревал, пробуждал мышцы от пьяного сна, взбадривал, очищал голову от мутного тумана. Неужели, магия?

Через несколько мгновений я почувствовал, что оживаю. Потянулся, протер кулаками глазницы, зевнул и, наконец, соизволил обратить внимание на внезапного спасителя.

Спаситель восседал в резном кресле напротив. Молод, очень смугл, черты лица привлекательны и правильны, однако резковаты. Голова выбрита налысо. Глаза чернеющие и миндалевидные, хитрые и добродушные. Смотрит безмятежно, с едва заметной ехидной усмешкой. Облачен гость в красивый балахон черного атласа с вышитым золотой нитью символом на груди — свернувшаяся в кольцо змея, кусающая свой хвост. Внутри кольца изображены песочные часы с равными долями песка в каждой полусфере.

К креслу прислонен обычный дубовый посох. На пальце правой руки гостя — кольцо в виде металлического серебристого дракончика с красным глазком.

Говорит человек с едва различимым полуденным акцентом.

— Т-тотлант? — вскинулся я. — Ты откуда?

— Узнал, — хмыкнул молодой человек. — Очень рад этому обстоятельству. Может, взглянешь на клепсидру и узнаешь, сколько времени натекло?

Я машинально перевел взгляд на водяной часовой механизм, стоящий на камине. Стрелка указывала почти на полдень.

— Жду с самого утра, — невозмутимо продолжал Тотлант. — Поначалу решил не беспокоить, нанес несколько визитов во дворце.… С Конаном увиделся, новостями поделился. Потом решил, что тебя надо разбудить, намешал в подогретое вино особенных порошочков, добавил заклинание и.… И вот ты жив и здоров. Сколько дней подряд пили?

— Шесть, — я тяжко вздохнул, изображая раскаяние. — Тотлант, друг мой, вот уж кого меньше всего ожидал увидеть! Отчего не предупредил о приезде?

— Не хотел беспокоить. Полагал, ты сам догадаешься.

— Каким образом? — удивился я.

— Тебе надо жить не в Аквилонии, а в Пограничье, — наставительно сказал Тотлант. — Составил бы отличную компанию нашим пьянчугам — оборотням, во главе с королем и наследничком. Признаться, я был уверен, что королевский библиотекарь и тайный советник Конана обязан знать про встречу магов-равновесников, назначенную в Тарантии с разрешения вашего короля. Я приехал заранее, чтобы отдохнуть в столице и повидаться со всеми знакомыми.… Теперь вспомнил?

— Угу, что-то такое было, — пришлось изобразить якобы искреннее смущение. — Рад тебя видеть.

Если вы еще не знакомы с Тотлантом, счастлив буду представить. Он стигиец, занимается магическим ремеслом, уже несколько лет служит "державным волшебником" при маленьком дворе короля Пограничья Эрхарда Оборотня. Тотлант давно уехал из Стигии, выбрал для себя гильдию магов, поддерживающих не Свет и не Тьму, но Равновесие.

И вообще, стигиец являет собой очень хорошего человека и нашего общего друга.

Нашего — значит моего, короля Конана, великого герцога Просперо и остальных представителей разношерстной компании, взявшейся несколько лет назад за уничтожение пресловутой Небесной Горы.

С тех пор Тотлант приезжал в гости три или четыре раза, каждый год. Привозил новости от наших далеких полуночных соседей — Пограничье является самым верным и ревностным союзником Аквилонии, ибо Эрхард-Оборотень и Конан Аквилонец доселе остаются закадычными друзьями.

О собрании гильдии магов-равновесников, назначенном в Тарантии, я слышал мельком, не очень давно, и только подивился — почему, интересно, король Конан, недолюбливающий волшебство, разрешил магикам встретиться в столице Аквилонии. Не исключено, что на благосклонность варвара повлияла старая дружба с Тотлантом.

Тотланту немногим меньше тридцати лет, он всегда остается себе на уме, однако никто не может упрекнуть молодого стигийца в привычных для магов грешках: себялюбии, тщеславии и презрении ко всему миру. Он хороший друг и знающий волшебник. Один из редких людей, в искренности которых со временем не разочаровываешься.

— Где остановился? — спросил я нежданного гостя. — В городе?

— Ничего подобного, у тебя, — с чарующей непринужденностью обитателя Пограничья, улыбнулся Тотлант. — Найдется свободная комната? Понимаешь, я хочу покопаться в библиотеке, надеюсь в твоем обширном хозяйстве отыщутся занимательные трактаты… Интересные для меня. Сам знаешь — я самоучка. Предпочитаю постигать искусство волшебства самостоятельно, без наставников.

— Надолго приехал?

— Седмица-полторы. Затем вернусь домой, через Немедию. Хочу повидать герцога Мораддина, госпожу Рингу и их детей. А заодно получить от главы всемогущей тайной службы Трона Дракона разрешение сунуть нос в книгохранилище Бельверуса. Кстати, тебе привет от наших перевертышей, Веллана с Эртелем. Подарок прислали.

— А именно? — насторожился я, зная, что от племянника короля Пограничья и его разбитного приятеля ничего хорошего не жди. Те еще шутники, Конан им в подметки не годится.

— Не хватайся за сердце, — фыркнул Тотлант. — Они прислали шкуру дрохо и золотую чернильницу с самоцветами, изготовленную гномами. Чернильницу выиграли в кости у посланника гномьего короля: гном от расстройства желчью исходил, но ничего не поделаешь — игра… Исключительно ценная вещица. Держи!

Тотлант потянулся за брошенным возле кресла дорожным мешком, рванул тонкие ремешки и с наилюбезнейшей ухмылкой протянул мне белый меховой лоскут. Размером с две ладони.

Хорош подарочек.

Дрохо — огромная, размером с теленка, снежная ящерица, которая водится только в Пограничье. Отличается от любых прочих ящериц густейшим, лучше чем у горностая, белым мехом, ценящимся буквально на вес золота. И вот подарок: Веллан с Эртелем отправили мне шкурку детеныша дрохо — ни дать ни взять, будто с кошки содрали!..

Впрочем, тоже неплохо, этим лоскутом можно вытирать пыль. Мерзавцы, а не оборотни!

А чернильница (выигранная у гнома в презренную зернь!) действительно великолепна. Формой напоминает грушу, металл густо-желтый, без примесей. Украшена потрясающим орнаментом из драгоценных камней — великолепно граненые сапфиры, рубины, аметисты, опалы. Змеистый пояс густо-зеленых изумрудов в виде Мирового Змея. Крышечку венчает чистейшей воды восьмигранный алмаз. Настоящее сокровище! Конан от зависти все локти искусает!

Впрочем, нет. Не искусает. Применение для этого подарка судьбы я отыщу немедленно.

— Тотлант, будешь отдыхать? — осведомился я.

— Буду, — согласился стигиец. — По-своему. Если ты не против, пойду копаться в библиотеке. Между прочим, со мной прибыл сопровождающий — нечто вроде телохранителя. Разместишь? Темвик — парень совсем молодой, устал с дороги.

— Вот дверь в спальню, — отмахнулся я. — Устраивайтесь, как хотите.

Спустя квадранс я, поприличнее одевшись, вышел из замка в город, миновал площадь Эпимитриуса, вышел на улицу Сигиберта Завоевателя, и направился в торговый квартал Рогаро. С видимым презрением окинул взглядом дом ростовщика бар Мираэли и злонамеренно повернул к его главнейшему конкуренту, в здание напротив — тут квартировал офирский ювелир месьор Аротидис. В кулаке я сжимал бесценную древнюю чернильницу.

Последующий визит — к сребролюбивому Шомо бар-Мираэли. С тошнотворно царственным видом я выложил на стойку мешочек с золотом и обрел свое сокровище. Немедленно надел его на шею.

В замок я возвращался пешком. Плащ был нарочно распахнут, чтобы прохожие видели Орден Большого Льва, выкупленный у ростовщика — государственный герб на шикарной цепи из самоцветов с выложенной опалами надписью: "Где властна воля — там путь к победе!"…

Карманы приятно отягощались еще двумя кошельками, полученными у ювелира за подарок Эртеля и Веллана, а праздные тарантийцы, завидев высочайшую награду Аквилонии, подобострастно кланялись.

Сам королевский советник, не шуточки! Его (моя!) светлость! Большой вельможа!

Жизнь постепенно становилась почти прекрасной. Но так или иначе я этим же вечером потребую у Конана Канах отпуска.

Откажет — будет плохо. Это я обещаю.

* * *

Если вы доселе не представляете, что такое Малый Государственный Совет нашего замечательного королевства, я сейчас расскажу.

По любым законам, признанным дворянством и всеми прочими сословиями Аквилонии, страной правит единодержавный монарх — король. Именно за королем остается последнее слово в любых решениях, касающихся судеб страны. Однако, понятно, что один человек не в состоянии надзирать за всеми тонкостями политики или торговли, следить за армией, тайной службой или стражей городов. Посему, при участии короля, обычно собирается Малый Совет — эдакое маленькое правительство королевства.

Возглавляет Совет сам Конан I Канах, а при его отсутствии — великий герцог Просперо Пуантенский. В действительности, наш Леопард (это прозвище Просперо заслужил благодаря фамильному гербу с тремя оскалившимися леопардами в червленом геральдическом щите) ныне является возможными преемником Конана на троне.

У Конана нет законных сыновей. Надеюсь, это положение продлится недолго.

Если с правящим королем (пусть нас Митра защитит!) произойдет что-нибудь скверное, Конан в завещании назначил Просперо наследником короны.

Оно и к лучшему. Старый Пуантенский герцог Троцеро постоянно болеет, а вот Леонард — идеальная фигура. Умен, сравнительно молод, решителен, завоевал искреннее уважение дворянства и народа. Возможно, если Конан не обзаведется суп- ругой и кровными наследниками, через некоторое время, мы получим короля Просперо Первого… Сейчас он — вице-король и второй человек в стране после киммерийца.

В Совет также входит наш железный канцлер Публио, герцог Форсеза. О нем я уже высказался. Не люблю я старого Публио — казнокрад выдающийся, но как администратор незаменим. За ним — генеральный казначей страны, усталый и издерганный Ришильди, он присутствует на заседаниях редко, но дело свое знает.

А вот тысячник — или, если по-благородному, легат войска — Паллантид приходит всегда. Он командует всей гвардией столицы, а в случае войны становится главнокомандующим аквилонской армией. В совете участвует и барон Гленнор — удивительнейший человек. Гленнор возглавляет секретную службу короля, получает указания только от Конана, не подчиняется никому кроме монарха и богов и вообще делает половину аквилонской политики.

Я остаюсь последним из семи величайших персон, правящих страной. Мои задачи просты — быть секретарем, составлять нужные документы, и не высовываться, пока не выскажутся остальные… Собственно, звание "тайного советника" было введено специально ради меня. Чтобы обидно не было. Жалование повысили ровно на девять кесариев — Публио решил, что в качестве библиотекаря я и так получаю более, чем достаточно. То есть в четыреста раз меньше самого Публио, не считая его незаконных доходов. Старый негодяй.

Я уже всерьез задумываюсь: может, продать из-под полы десяток-другой книжных раритетов из королевской библиотеки? Все равно никто не заметит.

…Взгляните на нашу теплую компанию. Почти все в сборе, кроме казначея — Ришильди, он как всегда занят делами. Ах да, забыл упомянуть "королевского советника по делам магии и волшебства", то есть нашего придворного волшебника, уважаемого и престарелого Озимандию из Темры.

Его приглашают только в самых тяжелых ситуациях, когда дела связаны с колдовством, или без участия магии невозможно разрешить назревшие трудности. Озимандия сегодня тоже остался дома, со своей очаровательной супругой. А так — правительствующий совет Аквилонии перед вами.

Белая гостиная, очень любимая Конаном. Король и Паллантид, усевшись прямо на подоконнике, громко спорят о снаряжении нововведенного легиона тяжелой пехоты, который должен охранять границу с Немедией на горных перевалах. Надутый и одетый с пошлейшей роскошью Публио вместе с хмуро-деловитым Просперо разбирают некие таинственные бумаги — не иначе, доклады из провинций, о налоговых сборах. Барон Гленнор, как поступает всегда, дремлет в кресле возле огня, не обращая внимания на остальных. Хальк Юсдаль, наблюдая за суетливой прислугой, расставляющей на низком мраморном столике блюда с закусками, кубки и винные кувшины, попросту скучает. Мое дело маленькое — слушать и делать выводы.

Любопытно, зачем Конан собрал нынешним вечером Малый Совет? Надеюсь, скоро узнаем.

— Усаживайтесь! — наконец скомандовал король, занял свое кресло в торце стола и подождал, пока устроятся все прочие. Гленнор не проснулся — барон сидел спиной к нам и вызывающе похрапывал. — Начнем наши танцы, благороднейшие месьоры. Просперо, кувшин ближе к тебе — плесни либнумского вина в мой кубок… Спасибо. Ну, а теперь рассказывайте. Какими гадостями Малый Совет порадует меня сегодня? Еще не всю Аквилонию распродали офирцам или шемитам?

— Не всю, — буркнул великий герцог. — Только половину. Словом, мой король, дела у нас обстоят не лучшим образом. Налоговые сборы снизились почти наполовину — прошла зима, холодная и снежная, караванов пришло гораздо меньше, чем ждали, торговля увяла, хлеб из-за прошлогоднего неурожая в Боссонии и Пуантене пришлось закупать в Шеме и Аргосе за счет казны. Расходы огромные. Беспокоят пикты, отчего пришлось перевести поближе к Пуще несколько легионов из Гандерланда и с немедийских рубежей. Границу на Восходе теперь закрывают новонабранные отряды — опять казенные траты…

— Содержание войска — дело обязательное, — вставил Паллантид, но герцог лишь поморщился, сказав:

— Конечно, но Аквилония сейчас не находится в состоянии войны, а пикты — зло привычное. Дальше. Цены на хлеб выросли, налоги остались прежними, отсюда новый недобор в казну. В столицах герцогств управители короны предпочитают удерживать золото у себя, а не направлять в Тарантию. Расходы на королевский двор опять превысили все мыслимые пределы (Просперо недовольно покосился на Конана), только на празднование Белтайнна и угощение от имени короля — для горожан мы потратили добрых восемь тысяч кесариев…

— А месьор Публио, получив в сокровищницу государственной канцелярии конфискованные на границах контрабандные товары, распродал их втридорога, а разницу положил в свой карман, — внезапно проснулся барон Гленнор. — По моим подсчетам, сумма составила пятнадцать тысяч.

— Публио? — Конан с людоедской улыбкой взглянул на канцлера. — Зачем тебе столько денег?

Старик, уподобляясь рассерженному индюку, напыжился, гневливо раскраснелся и подъял очи горе. Всем видом дал понять: Гленнор возвел на его светлость гнусную напраслину. Но каждый отлично знал — глава Латераны врать не будет, ибо Гленнор, наверное, единственный честный человек в Аквилонии… То есть, он честен, только когда дело касается интересов собственно нашего королевства и монарха. С нашими заклятыми друзьями и врагами из-за границы барон не церемонится — тут все средства хороши.

— Вернешь все до последнего асса! — рыкнул киммериец. — Барон Гленнор проверит. Еще раз услышу о казнокрадстве — лишишься головы.

Публио горько и обиженно вздохнул, остальные же понимающе улыбнулись. Варвар грозился казнить нечистого на руку канцлера на каждом Малом Совете, но угрозы пропадали втуне. Конечно, Публио вернет королевству какую-то (небольшую) часть, но прочее оставит себе. Его ничем не исправишь.

— К началу лета мы останемся нищими, — продолжил Просперо. — Разумеется, сейчас реки очистились от льда, началась торговля по воде, подсыхают дороги и вскоре пойдут караваны… Из губернаторов провинций деньги я выбью. Не забудем: в деревнях начали сеять, а зерна для посева не хватает. Придется покупать. Даже при самых благоприятных обстоятельствах, мы будем балансировать на самой грани. Ограничим любые расходы, включая войско. Никаких "больших коронных торжеств", празднование пятилетия коронации Конана придется отменить…

Верно, герцог непогрешимо прав: в этом году, в начале лета планировалось с огромным размахом отметить пятилетнюю годовщину восшествия киммерийского короля на трон.

— Надо спешно, любым способом, пополнить казну, — заикнулся Публио, будто и без его рекомендаций эта истина не являлась очевидной. — Может, стоит поднять налоги? Хотя бы ненамного.

— Или провести маленькую победоносную войну, — фыркнул король. — Например, разграбить Офир.

— И получить полновесную войну со всем Закатом, — обреченно кивнул Просперо. — От Зингары до Ту рана. Налоги тоже повышать не станем, пока, по крайней мере. Надеюсь, выкрутимся, если немного поэкономим на самих себе. Начался торговый сезон, сборы должны подняться. Еще придется распустить часть войска — скажем, никому не нужные конные тысячи на границе с Зингарой. Королева Чабела не собирается с нами воевать…

Немедленно возмутился Паллантид, заявив, что покушение на армию равнозначно самоубийству королевства, и сразу начался долгий и малоосмысленный для непосвященного спор о том, как безболезненно повысить сборы в казну и одновременно не разорить дворянство, землевладельцев и людей ремесла. Ничего не понимая в хитростях денежной политики, я перестал слушать, взялся за перо и пергамент, быстро набросав прошение к королю от имени некоего Халька Юсдаля. Встал, подошел к Конану, наблюдавшему за оживленным диспутом правителей Аквилонии и подсунул ему бумагу.

— Что? — киммериец мельком взглянул на прошение. — Подписать? Давай перо.

Он черкнул внизу ожидаемую мною строчку: "Прочел и одобрил, Конан Канах". Эдак я мог положить перед невнимательным варваром текст чистосердечного признания в совращении королевской кобылы, а потом его обнародовать — вот смеху было бы!

— Постой! Что это была за бумага? — Конан схватил меня за рукав, когда я попытался отойти и спрятать пергамент в рукав. — А ну, дай сюда! Давай, давай'.

Слабо сопротивляясь, я вернул прошение Конану. Он прочитал и поднял на меня взгляд по-детски ясных синих глаз:

— Ты обезумел, — заявил Конан, тыкая пальцем в пергамент. — Какой отдых? Да еще на сорок дней? Хальк, не ожидал такой ушлости — надо было додуматься приписать: "выплатить королевскому библиотекарю из средств канцелярии сто кесариев содержания". Думал, не замечу?

— От сотни монет Аквилония по миру не пойдет. Публио, между прочим, украл пятнадцать тысяч! — прошипел я, с ужасом наблюдая, как варвар разрывает в мелкие клочки мое несостоявшееся прошение.

— Вернет, — с возмутительной уверенностью сказал король, смахивая ладонью ошметки документа на пол. — Хальк, ты просто настоящий государственный изменник. Покидать своего монарха в такие трудные дни… Свинья ты, а не тайный советник. Запомни: до середины лета останешься в Тарантии. Если нечем заняться — отправлю в канцелярию Публио. Следить за канцлером, чтобы не таскал золото из казны. Ясно?

— Только не это! — простонал я. Все, включая Конана, отлично знали, что у нас с Публио были весьма серьезные разногласия, граничащие с мелочной враждой. — Конан, ваше величество…

— Не канючь, — нахмурился киммериец. — Сказано — остаешься в Тарантии. Занимайся, как и все, полезными делами. Садись на место.

Таким образом, мои радужные мечты о беспечном путешествии домой и в Пограничное королевство, были погублены бессердечным королем едва зародившись.

Ну, теперь я вам устрою веселенькую жизнь! Навсегда запомните, как обижать библиотекаря!

Остается всесторонне обдумать план отмщения. Чем я и займусь ближайшим вечером.

* * *

На ужин в покоях короля я, в нарушение долгой традиции, не пошел — обиделся. Предпочел общество Тотланта и его сопровождающего. Приказав слугам доставить с дворцовой кухни еду и вино, я разжег камин, украсил свою гостиную комнату несколькими десятками свечей, сдвинул кресла треугольником вокруг овального столика, чтобы удобнее было разговаривать, и начал долгие расспросы гостей о житье-бытье в Пограничье.

Вместе с Тотлантом приехал невысокий, русоволосый и худощавый парень, назвавшийся Темвиком. Я его вспомнил — встречались четыре с половиной года назад, во времена Полуночной Грозы. Темвик вызвался быть проводником у нашего отряда, покидавшего Пограничье после уничтожения Небесной горы. Уже тогда Темвик служил в дорожной страже Пограничья, а за прошедшие годы аж получил звание сотника. Наверняка, сказалось отдаленное родство с королем Эрхардом.

Темвик, как и многие обитатели Пограничья — оборотень. То есть он владеет способностью превращаться из человека в волка и обратно. Ничего удивительного — народ оборотней, называющий себя "Карающей Дланью" составляет больше трети подданных Эрхарда, владеющего самым удивительным королевством Закатного материка. В этой далекой стране мирно уживаются целых три расы, составляющие общность, именуемую "народом Пограничья": оборотни, люди и подгорные гномы (кстати, некоторые гномы в последние годы перебрались жить на поверхность из-за разрушения Зеленым Пламенем подземных городов).

Если Тотлант отправился в Аквилонию повидаться с товарищами по Гильдии Равновесия, то Темвик выполнял сразу две обязанности. Во-первых, следить за волшебником, ибо король Эрхард полагал стигийца редкостно несамостоятельным типом, не способным бороться с жизненными и дорожными трудностями. Вероятно, старый оборотень прав: сколько я знаю Тотланта, он никогда не умел поставить шатер, добротно приготовить пищу на костре или непринужденно дать в ухо недоброжелателю — ничего не попишешь, волшебник! Во-вторых Темвик вызвался что-то купить в цивилизованной Аквилонии для нужд своего королевства — книги, дорожные карты Заката и всякую прочую полезную мелочь.

Судя по рассказу Тотланта, дела в Пограничье обстояли неплохо. Уж всяко лучше, чем у нас, если вспомнить заседание Малого Совета, на котором я только что побывал.

Эрхард нашел деньги для возведение нового королевского замка — прежний начнут сносить грядущим летом. Торговля идет, а если учитывать, что Пограничье является центром пересечения дорог между Полуночью и Полуднем (сиречь, меж Нордхеймом вместе с Гипербореей и государствами, находящимися полуденнее Граскаальских гор) — дорожные сборы исправно наполняют казну.

А в остальном, патриархальное Пограничье живет по-прежнему. Казусы, конечно, случаются — Веллану и Эртелю, двум ближайшим помощникам короля, дарованы герцогские титулы. Это сообщение вызвало у меня приступ неудержимого хохота — если вспомнить наших развеселых оборотней, и обликом и манерами напоминающих отпетых искателей приключений с больших и малых дорог, то поймешь, насколько обесценены в нашем несовершенном мире старинные дворянские привилегии. Или вот еще: посланником Пограничья в Немедии назначена девица Зенобия, старшенькая дочурка купца Стеварта, главы торговой управы — воображаю, каким сомнительным успехом будет пользоваться низкородная варварка среди немедийских дворян…

(Забегая далеко вперед, сообщу, что насчет провала карьеры Зенобии я оказался категорически не прав. Впрочем, это — дела будущего, о них рассказано в другой части Хроники…)

— Тотлант, будь добр, расскажи, отчего маги Равновесия вдруг решили собраться? — поинтересовался я у смуглокожего волшебника, потягивавшего свою любимую ягодную настойку. Я перебивался сладким шербетом, Темвик налегал на драгоценное либнумское вино. — Собираетесь учредить гильдию?

— Гильдия магии Равновесия давно существует, — отмахнулся стигиец. — Конечно, у нас нет признанного главы, конклава, который может решать текущие вопросы, мы не вносим пожертвования… Признаться, "равновесников" не столь уж много. Вспомни, стигийский "Черный Круг" или "Белая Рука" в Гиперборее насчитывают до полутора сотен магов. И это только две наиболее известные группы колдунов, избравших покровительство Тьмы. Поменьше адептов в Ордене Золотого Лотоса, который создал Пелиас из Кофа — Пелиас в кои веки решил создать обширную организацию Белых магов. А мы… Мы стоим на лезвии клинка. Нельзя и откатиться к Тьме, и обратиться к Свету. Всего должно быть в достатке. Сначала на равновесников не обращали внимания, потом устраивали гонения, а теперь, что Черные, что Белые, начали переманивать последователей Алого на свою сторону. Поодиночке бороться с противниками мы не можем. Посему и решили созвать заседание гильдии… Будем искать принадлежащие Равновесию артефакты, создавать свою казну, школы, искать учеников. Мы хотим остаться независимыми и от мирских владык, и от магических организаций, прочих Великих Сил Вселенной. Я понятно объяснил?

— Благодарю, вполне доходчиво, — кивнул я. — А что ты хочешь найти в королевской библиотеке?

Я взглянул на кипу старинных фолиантов принесенных Тотлантом из залов книгохранилища.

— Деньги, — усмехнулся волшебник. — Золото не помешает и Гильдии, и мне самому, и Пограничью. Представляешь, сколько кладов и просто позабытых сокровищниц находится на Полуночи нашего материка?.. Вот в прошлом году: немедийцы, в Крейне — это довольно большое графство возле Соленых Озер — откопали драгоценности какого-то кхарийского вельможи. Судя по надписям — сокровищнице было около полутора тысяч лет. Представь, никаких трудов: просто начали рыть котлован под фундамент нового форта и наткнулись на древнюю кладку. А под камнями — золота, камней и изделий почти на полтора сфинкса.

— Сколько?! — поперхнулся я. — Полтора? С ума сойти!

Ничего себе! "Сфинксом" называется особо установленная Офирским королевством мера веса драгоценного металла, причем соотношение золота к примесям должно составлять девяносто девять к одному и выше. Сфинкс равен ста тысячам офирских денариев, наиболее дорогих и полновесных золотых монет Заката — умопомрачительная сумма! Колоссальное состояние! На эти деньги можно купить целое графство, с замком, полями-лесами-речками, дюжиной деревень и городком.

— Именно, полтора сфинкса, — с плохо скрываемой завистью подтвердил Тотлант. — После уплаты налогов в Бельверус, граф Крейн раздал десятую часть оставшегося золота своим кметам и дружине, а остальное вполне законно присвоил. И стал одним из самых завидных женихов Немедии.

— Повезло, — вздохнул молчаливый Темвик. — Нам бы в казну эти деньги… Тогда Пограничье стало бы жить не хуже Аквилонии.

В моей ученой голове проскочила некая недобрая мысль. Но я, запомнив внезапно возникшее соображение, продолжил расспрашивать слегка опьяневшего Тотланта:

— Ты полагаешь, будто в книгах моей библиотеки можно отыскать указания на древние клады? Чепуха! И я, и мои предшественники, давно перерыли все хроники и летописи, надеясь обнаружить сведения о сокровищах давно ушедших королей! Думаешь, нескольким поколениям библиотекарей и желающим пополнить свой карман государям было не интересно найти старые карты или планы? Я пытался, но ничего не вышло… Или сокровища давно разграблены, или сведения неточны, а то и попросту выдуманы. Полуночные страны — это тебе не родная Стигия, где в любой кхарийской пирамиде захоронено сокровищ больше, чем можно вообразить простому человеку.

— Тут жили атланты и те же кхарийцы, — покачал головой Тотлант. — И змееногие. И альбы. Сам знаешь, местонахождение Стобашенного Пифона доселе не обнаружено, а ведь великая империя возводила множество городов, храмов, святилищ… Если обитатели Хайбории однажды найдут Пифон — самый последний нищий окажется богаче короля. Пойми, в те времена золото не было чем-то особенным, но обычным красивым метал — лом. Им украшали постройки, делали посуду для любого, самого простого дома… Признаться, это лишь предположения. Мечты. Так или иначе, сейчас самыми несметными богатствами владеют гномы, разрабатывающие золотые жилы и самоцветы. Но, как известно, за всю немаленькую человеческую историю люди не могли победить или даже временно захватить царства подгорных карликов. Надо искать развалины на поверхности земли, копать, буквально разнюхивать малейшие следы… Возможно, что-нибудь отыщу. Когда-нибудь.

Моя недавняя мысль снова вспыхнула с яркостью летнего метеора… Но у меня недостаточно сведений! Если проявить хитрость и настойчивость — привлеку Тотланта в качестве невольного союзника.

Постепенно замысел начал формироваться. Если дело выгорит… Что тогда будет? Не знаю. Но, по меньшей мере, потешу свое самолюбие. И как следует посмеюсь.

А может, рассказать Тотланту? Стигиец тоже большой любитель пошутить по-крупному… Поглядим. Со временем. Такие маленькие заговоры следует обдумывать с исключительным тщанием. Чтобы не заподозрили.

* * *

Темвик, которому надоели многоученые разговоры отправился спать — завтра он хотел на полный день отправиться гулять по Тарантии. А я и Тотлант взялись за книги, распалившись своими измышлениями о "древних сокровищах".

Ничего путного, конечно, не обнаружили. Сохранившиеся доселе кхарийские летописи повествовали только о великих подвигах царей, битвах, победах и поражениях, не давая точных указаний на местонахождение городов или богатейших храмов. Вдобавок, кхарийцы использовали совсем другую систему исчисления географических расстояний, а значит вычитанная фраза "святилище Гхора, великолепнейшее и славнейшее, стояло в ста харрах от Пифона", означала форменную бессмыслицу. "Сто харров" — это сколько? Сто шагов, лиг, миль, лучных перестрелов, дневных переходов или сто обычных плевков? И вообще, где находился пресловутый Пифон? Известно несколько городищ, разбросанных по землям Немедии, Аквилонии и Кофа, которые именуются "Пифоном", но в действительности они являют собой остовы обычных провинциальных городков кхарийцев. Настоящий Пифон был полностью разрушен и забыт.

— Вот еще! — возглашал я, разобрав почти непонятные строчки, выведенные неумелым писцом эпохи Эпимитриуса. — Слушай! "В год Великого Противостояния все драгоценности алиссага кхарийцев были вывезены в область Раддэ и там тайно захоронены. Воинами алиссага убито десять тысяч рабов, дабы их гневные тени охранили..." И так далее. Понимаешь? Десять тысяч теней убитых — чересчур серьезная стража для какой-нибудь мелочи!

— Хорошо, — ответствовал Тотлант, выкраивая на лице унылость. — Теперь объясни, кто такой или что такое "алисагг"? Человек, бог, вещь или, например, любимый кот кхарийского императора? А где находится "Раддэ"? Знаешь? Нет? Я тоже не знаю. И никто не знает. Слишком давно было.

Молчание. Тишину нарушает только шуршание пергамента и скрип переплетов. За стрельчатыми окнами замка — глубокая ночь. Тарантия мерцает оранжевыми точками редких факелов.

— Можно посмеяться, — неожиданно фыркнул Тотлант, переводя взгляд от древней книги на меня. — Даже в "Хронике короля Алькоя" всплыло известное предание о Нифлунгах. Слышал такую историю?

— Конечно! Сказка, которую знает любой аквилонский ребенок. А в каком контексте?

Волшебник, нараспев, процитировал найденные строки:

— "Варваров орды волною накинулись, Нифлунгов земли испепелили, царь благородный и ближние воины, к Мертвому Солнцу вернуться решили…"

— Ничего особенно сложного, — отозвался я. — Это просто кеннинг — иносказание. Мертвое Солнце — закатная часть света, где по верованиям древних солнце ежедневно умирало, чтобы утром возродиться на Восходе. Сказка, ничего более.

— Тут есть четкие указания на географию. Якобы, корабли народа Нифлунгов, промыслом Митры выбросило на бесплодный берег острова Воронов.

— Как? Остров Воронов? — вскинулся я, вспоминая. — Между прочим, так называется один из островов неподалеку от побережья Пущи Пиктов. Вернее, не совсем так. "Остров вороньей стаи" — там еще при Нумедидесе хотели поставить аквилонский форт, чтобы с моря наблюдать за пиктами. Что еще написано?

— Как обычно… У царя Нифлунгов было множество сокровищ, придворных, наложниц и прочих, необходимых в далеком плавании на Закат — вещей, но воины погибли на острове или умерли с голоду, а царь и некоторые приближенные спрятали золото в пещерах и покончили с собой, ибо все корабли оказались разбиты. Бредни чистейшей воды. Если, как и положено в трагической саге, погибли все и каждый, то каким, любопытно, образом о гибели Нифлунгов узнал летописец?

Я подошел к Тотланту, отодвинул волшебника в сторону, взглянул на свиток с каталогом и потом внимательно осмотрел саму книгу.

Так и есть. Рукопись времен царствования братьев-королей Алькоя и Олайета. Тысяча двести лет назад. Значительно позже пергаменты были переплетены и помешены в тяжелую деревянную обложку.

Одна из самых ценных рукописей библиотеки, смею заметить. По весьма приблизительной оценке ее можно продать любому собирателю древностей за пять-шесть тысяч кесариев. Да еще и поторговаться.

Интересно другое — легенда Нифлунгов, точнее ее широкое распространение, датируется более поздними временами!

Вот вам и маленькое открытие, которое может сделать любой хранитель древнего книжного собрания!

Значит, последние представители небольшого кхарийского княжества покинули наш материк, в надежде добраться до неизвестного континента на Закате, несколько раньше, чем хайборийцы Алькой и Олайет, знаменитые основатели Аквилонии, добились полной победы…

Занимательно, конечно же, однако никакого прикладного значения данное открытие не имеет…

Впрочем, оно имеет значение для меня лично. Если я желаю чуток насолить нашему богоспасаемому государству и лично Конану — предлог перед моими глазами!

Никогда не обижайте библиотекарей. И платите достойное жалование!

Иначе, вы наполните казну моими сокровищами.

Мало не покажется!

Первый рассказ Тотланта "Шуточки у вас!"

Тарантия, дворец и город.

4-6 дни третьей весенней луны 1293 г.

— Тотлант, радуйся: в городе постепенно начинается золотая лихорадка! Надо думать, получилось!

С этим восторженным воплем Хальк Юсдаль ворвался в гостиную, отвлекая меня от чтения. Русые волосы, выбившиеся из-под шайки, развеваются знаменем, короткая светлая борода взъерошена, будто старая метелка, глаза горят нешуточным азартом, а скомканный плащ зажат под мышкой. Господин барон выглядит настоящим варваром, явившимся грабить мирных соседей.

— Подробности? — немедленно отозвался я. — Все-таки, пошли слухи?

— И еще какие! Царит эдакое пикантное возбуждение, словно перед войной, государственным переворотом или вторым явлением святого Эпимитриуса… Не предполагал, что мои легковерные соотечественники ухватятся за приманку настолько быстро, всеми зубами. В благородных салонах Тарантии, при дворе, на рынках, в лавках говорят о… Об этом.

— Ничего себе… — я нервно почесал подбородок и отложил книгу. — Понимаешь, что произойдет, если люди узнают истинную подоплеку? Нас обоих попросту утопят в выгребной яме! Но сначала повесят, колесуют и отрубят все конечности, вкупе с причинным местом. Похоже, мы перестарались.

— Ничего подобного! — самоуверенно усмехнулся Хальк. — Обыватели поговорят-поговорят, да и забудут. По-настоящему заинтересуются только серьезные люди.

— Этого я и боюсь.

— Оставь глупые страхи, следы заметены мастерски. Никто не докопается.

— Твоими бы устами, да пиво хлебать…

— Помолчи, деревенщина стигийская! Лучше подумай, как усугубить процесс совращения аквилонцев с пути размеренного благочиния. Слухи необходимо подогревать, дабы наши старания не пропали втуне.

— Втуне? Тебе не кажется, что излишний ажиотаж только повредит?

— Чем больше шума, тем лучше. Тогда и Конан поверит, хотя что с него, дикого киммерийца, взять — и разумом скуден, и рожей не вышел.

— Однажды тебя точно утопят в свином навозе… И я знаю кто именно займется этим полезным делом — король Аквилонии. Сам знаешь, Конана нельзя недооценивать.

— А умные головы нам для чего? Думай, Тотлант! Думай.

— Все давно придумано. Остается действовать.

Вот такой занимательный разговор. Для людей непосвященных — насквозь непонятный.

Дело в том, что его светлость барон Юсдаль (при моем посильном вспомоществовании) два дня назад придумал клад. Не обнаружил, на разыскал, не откопал, а именно придумал.

Оказывается, Хальк обижен на короля. Причем эта, на мой беспристрастный взгляд, совершенно детская обида (подумаешь, не отпускают погостить в Пограничье! Чего он не видел в нашей дыре?) получила крайне неожиданное воплощение в виде оригинально задуманной мести.

Аквилония переживает обычные для всякого государства временные трудности — в казне, по весеннему времени, острый недостаток золота. Об этом Хальк узнал в день моего приезда, когда побывал на совете у короля. На этом же совете Конан разорвал прошение господина барона, касающееся сорокадневного отдыха и выплаты содержания за шесть седмиц. Юсдаль оскорбился еще больше.

Поздно ночью, во время многоученой беседы со мной, посвященной древним тайнам и брошенным городам, Хальк случайно наткнулся на документальное подтверждение известной аквилонской легенды о сокровищах Нифлунгов. План воздаяния королю, не повинному ни в чем, кроме, возможно, некоторой невнимательности к нуждам своих ближайших соратников, созрел моментально. И я начинаю жалеть, что позволил Хальку втянуть меня самого и Темвика в эту дурно пахнущую историю.

Какую именно историю? В двух словах не расскажешь, но я попытаюсь быть максимально кратким.

Объяснения следует начать издалека. Кто же такие Нифлунги, откуда взялись, куда исчезли, и действительно ли они владели некими удивительными богатствами, каковые ныне утеряны?

Известно, что Аквилонское государство, а с ним и прочие великие державы Заката получили исток от событий, происходивших на материке тысячу двести-тысячу триста лет назад. Кхарийская империя рушилась под натиском явившихся с Восхода орд завоевателей — сообщества многочисленных племен, названного "Хайборийским союзом", по имени наиболее крупного племени.

Империя была рассечена ударами варваров, справедливо рассудивших, что столь могучего противника проще уничтожать по частям. Отдельные народы, ранее находившиеся под управлением кхарийцев, либо присоединялись к войску завоевателей, либо пытались уйти от опасности. Среди последних были и Нифлунги.

О Нифлунгах нам почти ничего неизвестно, кроме самого факта их существования. Якобы, племя обитало на полуночном закате материка, на землях ныне оспариваемых пиктами и нордлингами — ванирами.

Когда вожди хайборийцев Алькой и Олайет, вдохновляемые проповедями святого Эпимитриуса, принялись искоренят последние островки сопротивления на Полуночи континента, правитель Нифлунгов Тразарих вспомнил о самых древних легендах, повествующих о незаселенном людьми материке, расположенном за Закатным Океаном.

Далее начинается легенда, со временем превратившаяся в известную аквилонскую сказку. Соблюдены все законы сказочного жанра: есть изгнанный царь и его народ, есть сокровища, оным принадлежащие, а изменница-судьба всемерно преследует как самого Тразариха, так и его верных воинов, приводя к неизбежной гибели. Мораль: надо было слушаться Эпимитриуса, и тогда все вышло бы наоборот. Словом, эдакая наставительная история.

Про это даже неинтересно рассказывать — подобные легенды встречаются у любого народа нашего континента. Сердцем почитай богов и их посланцев — будешь счастлив и благополучен. Скукотища.

Единственной интересной деталью саги о Нифлунгах, столь неудачно пытавшихся бежать от страшных завоевателей морем на Закат, является сообщение, которое звучит таким образом:

Бесспорно, неизвестный составитель повествования несколько преувеличивал относительно количества сокровищ, однако таковы непременные традиции жанра эпической легенды. Но если бы "золота да камней" оказалось мало, составитель саги просто не упоминал бы о драгоценностях Нифлунгов — вполне бы хватило личной трагедии погибающего народа и его правителя, Тразариха.

Итак, золото все-таки было. Золота было много. Если верить саге — очень много. Куда оно подевалось — неизвестно.

На этом и решил сыграть Хальк.

Наутро, после нашего первого разговора, королевский библиотекарь попросил меня помочь… как бы это сказать?.. в скромном розыгрыше. Ничего особенного — просто хочется немножко подразнить короля. Его величество решил, что весь мир (включая персону Халька) приспособлен только под его желания и хотения — что ж, придется короля слегка разочаровать.

Тотлант, это всего лишь небольшая шутка. Малюсенькая. Крохотная. Очень безобидная. Никто ничего не узнает.

Поможешь?

И я, сдуру, согласился.

* * *

Барон Юсдаль — истинный царедворец. То есть он действительно выглядит как приближенный короля — носит на груди Орден Большого Льва, задирает подбородок, способен, как выражаются стихосложители, "метнуть глазами презрительные молнии", и вообще его облик (при большом желании со стороны самого Халька…) убедит любого в том, что сей благородный муж стоит по правую руку от трона и поддерживает мантию монарха… А еще Хальк является истинным царедворцем потому, что он способен буквально из пустоты создать самую невероятную интригу. И провернуть оную почти без участия помощников. Завидное умение.

Теперь, как ни жаль, этот редкий талант обращен в пользу уязвленного самолюбия месьора Юсдаля.

Я живу в тихом Пограничье, и самые страшные интриги, доступные двору короля Эрхарда Оборотня состоят в банальных любовных похождениях да глуповатых розыгрышах как со стороны лично Эрхарда и его приближенных, так и с моей — я владею искусством волшебства, а значит, и определенным преимуществом.

Просто в Пограничье очень много иных, более важных дел. У нас нет времени на дурацкие забавы и нелепые обиды.

Хальк время нашел. И начал действовать.

Смысл его авантюры был таков. В казне очень мало денег. Ради получения нескольких лишних тысяч золотых кесариев Конан наизнанку вывернется. И вывернет своих приближенных. Так или иначе, Аквилония не разорится — слишком сильное государство, но вот найти занятие для скучающего монарха и не менее скучающего библиотекаря, жаждущего на время покинуть душную столицу, вполне можно. А именно: они поедут отдыхать. Почему и каким образом?

Да потому, что в Тарантии возникнет слух, будто обнаружены несметные богатства сказочных Нифлунгов! Море разливанное золота и драгоценных камней!

Съездим. Поглядим, поищем несуществующую черную кошку в темной комнате, несолоно хлебавши вернемся обратно… Присутствие короля в столице вовсе не обязательно — с делами государства отлично справится герцог Просперо. А Конан и от дохнет, и развеется на природе. Разочаруется в древних легендах? И что такого? Король каждый день терпит куда более тяжелые разочарования!

Остается придать этой выдумке вид подлинности. И не вызвать подозрений.

За чем же дело стало?

Не знаю почему, но мысль Халька внезапно мне понравилась. Вчера, во время встречи с Конаном, король показался мне излишне хмурым, в отличие от прошлых лет — я всегда помнил киммерийца веселым и быстрым на подъем человеком, которому великий грех уныния был насквозь чужд.

Ладно, я помогу барону Юсдалю. Не ради самого Халька, чья ухмылочка вызывала у меня нехорошие подозрения, а ради Конана — варвару, видать, надоело целую зиму безвылазно сидеть в Тарантии. Пускай развлечется охотой за несуществующим (или давным-давно утопленным в Океане) кладом. Известно, что глубины времени и моря крайне редко возвращают свои сокровища людям. В любом случае Конан или его посланники ничего не найдут.

…Когда предварительный план действий был готов, мы отправили Темвика гулять по городу, а сами, обложившись огромным количеством книг, карт местности, летописей и прочих необходимых для столь серьезного дела принадлежностей, начали изготавливать "доказательства". Было ясно, что если мы, в лучших традициях шадизарского жулья, состряпаем какую-нибудь простенькую "древнюю карту", никто в существование сокровищ Нифлунгов не поверит. Следовало поработать тщательно и сразу в нескольких направлениях.

Никакого острова Воронов, о котором упоминалось в "Хронике короля Алькоя" на картах, само собой, не было, а использовать в качестве местоположения "клада" вспомнившийся Хальку остров Вороньих Стай смысла не имело — и населен людьми, и чересчур маловат.

— Что бы такого оригинального придумать? — вопрошал сам себя барон Юсдаль, склонившись над обширной картой побережья и архипелагов, расположенных к полуночному закату от Пущи и Ванахейма. — Вот острова Чертоги Имира… Не пойдет, слишком далеко. Следует выбрать что-нибудь полуденнее фьорда Старкардгарт, и уж точно не полуночнее Оскаленного фьорда и устья реки Нямун. Там слишком холодно, льды, дикие нордхеймцы, бр-р-р… Вот, Тотлант, взгляни — Ванские острова. Довольно большой и необжитый архипелаг. А вот остров Вадхейм — вполне подойдет…

Я взглянул. Действительно, удобно. Можно безопасно добраться из Аквилонии по суше, оставляя справа Киммерийские горы и выходя к городку Рагнарди, который в равной степени принадлежит и варварам-ванирам и аквилонским купцам, торгующим с Полуночью. Затем — на ладье. Островов много, около полутора десятков, достаточно выбрать любой (тот же Вадхейм, избранный Хальком) и измыслить правдоподобную сказку о том, что царь Тразарих сотоварищи погиб именно там.

Я нарисовал сразу четыре карты — якобы кхарийские и раннеаквилонские. Пришлось употребить все умения, полученные некогда в магической обители моего родного Луксура — надписи по-кхарийски, особые символы, стилистика прежних картографов, все это должно быть учтено.

Хальк тем временем подделывал летописи, касающиеся событий первого века от основания Аквилонии. Все это заняло полный день работы — ничего не скажу, творить древнюю историю собственными руками довольно увлекательно.

— Отлично! — Хальк с торжествующим видом откинулся на спинку кресла, когда основные фальшивки были готовы, а я наложил на пергаменты заклинание — чтобы выглядели старинно и подлинно. — Карт у нас четыре, каждая взаимодополняет друг друга, и только собрав их вместе, можно будет получить полную картину. Три плана я непременно подброшу в разные библиотеки — при главном храме Митры, военной управе и в библиотеку тарантийской Обители Мудрости. И ненавязчиво сделаю так, чтобы о них узнали. Четвертый план спрячем в моем хозяйстве, для верности… Завтра же начинаем распространять слухи. Мне обязательно понадобится Темвик.

— Зачем? — удивился я. — Парень ничего не понимает в подобных вещах. Он, как и все провинциалы, прост как угол стола! Чем Темвик может помочь? Зачем?..

— А затем, что интрига только начинается. Помнишь подарочек Веллана? Чернильницу? Я, увы, успел ее заложить ювелиру Аротидису, но деньги не потратил… Проклятье! Вновь придется расставаться с фамильной честью!

С этими словами Хальк потянулся к валявшемуся на столе тяжелому Ордену Большого Льва — им придавили угол состряпанной нами липовой карты.

— Заложу орден — выкуплю чернильницу, — со вздохом, заявил господин барон. — Остальное — работа твоя и Темвика.

— А именно? — я удивленно поднял брови.

— Очень просто. Вы, как бы невзначай, встретитесь у ростовщика Шомо бар-Мираэли. Ростовщик не только жаден, но и невероятно болтлив. Гномья чернильница изготовлена давно, по узору и чеканке видно. Стоит она огромных денег. Кто тебе сказал, будто в кладе Нифлунгов не было сокровищ гномов?

— Дальше? — обреченно потребовал я.

— Темвик — варвар. И выглядит как варвар. Одевается как варвар. Видел, в каком облачении он пошел гулять по нашей великолепной столице? Ужас — меха и кожа, никаких тебе шелков-парчи кружев! Он вполне может сойти за асира — бар-Мираэли в разновидностях варваров не разбирается. Темвик показывает шемиту чернильницу, и рассказывает байку о том, как его несуществующий асирско-ванирский дядюшка нашел ее на избранном нами острове. Он картинно пожимает плечами, возводит очи горе, и наконец проговаривается, будто этот остров — и есть тот самый, легендарный, из сказки о Нифлунгах. Ты вступаешь в разговор, восторгаешься вещицей, а в финале, с авторитетом волшебника подтверждаешь: да мол, как раз такие прекрасные изделия в кладе и были, мол сохранились описания! Короче, придумаешь что-нибудь поубедительнее. Тем же вечером говорливый шемит раззвонит о чудесном приобретении на весь квартал, к утру об этом узнает вся Тарантия, а через сутки слухи докатятся до Турана и Вендии…

Я от подобного нахальства лишь головой покачал. Спросил:

— А ты что будешь делать?

— Сначала займусь библиотеками. Затем подниму на уши Обитель Мудрости — у меня найдется десяток-другой знакомых слушателей-вагантов, из числа горячей и образованной молодежи. Им шепни слово "тайна" и они горы перевернут. В это время одна из карт и фальшивая страница из летописи будут уже покоится в архивах Обители, дожидаясь своего первооткрывателя.

Барон Юсдаль ядовито хихикнул и поинтересовался у висящего напротив портрета короля Сигиберта Завоевателя:

— Вот интересно, смогут ли трое заговорщиков за несколько дней заразить огромный город манией кладоискательства? Посмотрим-посмотрим… Тотлант, давай-ка еще поработаем. Нужно сочинить несколько убедительных писем, которые сможет перехватить тайная служба…

У меня челюсть отвисла.

— Спятил? Ты и Латерану собираешься привлечь? Благодарю покорнейше — не желаю висеть на дыбе в костоломкой мастерской вашего кошмарного барона Гленнора!

— Гленнор — прекрасный человек, — невозмутимо заявил Хальк. — И у него есть чувство юмора… Весьма своеобразное, правда. Давай, не ленись — взялся за пляску с демонами, продержись до конца песни!

Кажется, авантюра месьора библиотекаря начала переходить границы разумного.

Боюсь, мы за это жестоко поплатимся.

В крайнем случае — всю вину свалю на Халька. Это он придумал!

* * *

Следующим утром Хальк привел меня и включенного в заговор Темвика в один старых кварталов Тарантии. Назывался он "квартал Рогаро". Это старое аквилонское слово, обозначающее торговцев всяческими редкостями. Магическими предметами, старинными вещами или красивыми и очень древними поделками. Здесь жили люди, содержавшие на первых этажах своих домов многоразличные лавки, магазинчики и даже курительные комнаты для любителей дурящих травок, привозимых из восходных стран. Тут же процветали заведения богатых ростовщиков.

Рогаро выстроен несуразно. Множество маленьких узких улиц, арок, проходных двориков, перепутанных меж собой, как лесные тропинки. Мы свернули на улицу Золотого Тигра, и барон указал нам на коричневый двухэтажный дом с вывеской, под засиженном голубями карнизом: "Торговля достопочтенного Шомо бар-Мираэли из Гарзеи, что в Шеме. Залог, ссуды, покупка драгоценностей. Милости просим!"

Хальк уже успел провернуть дело с закладом Ордена и выкупом чернильницы, которая ныне находилась в объемистом кошеле на поясе Темвика. Оставалось добросовестно разыграть спектакль.

Темвик, после недолгих уговоров согласился поучаствовать в розыгрыше — как и все оборотни, был любителем позубоскалить над ближним и дальним своим. Хальк объяснил ему, что и как надо говорить, дабы у ростовщика не осталось и тени сомнений в преподнесенной ему байке. Оборотня одели как и полагается — полосатые нордхеймские штаны, короткие сапоги, верхняя и нижняя рубахи с тесьмой и вышивкой, плащ заколот серебряной асирской фибулой, меховая шапка, меч в деревянных ножнах — варвар варваром. Аля маскировки Темвику приклеили раздобытые Хальком незнамо где накладные бороду и усы, ибо мой оборотень столь непременные украшения варварского лица не носил, брился каждый день. Где это видывали нордлинга без бороды? Извините, но такого не бывает.

Темвик, грозно сдвинув соломенные брови, толкнул дверь и вошел в заведение ростовщика. Не преминул зацепить ножнами клинка лакированное дерево дверного косяка. Спустя некоторое время я отправился следом. Хальк остался на улице — ждать.

В целом лавка ростовщика оказалась именно такой, какой я себе и представлял. Темные шкафы, забитые пухлыми книгами, прилавок, весы, на стенах в аккуратных деревянных рамочках висят какие-то официальные пергаменты с гербами и печатями — разрешения на торговлю, надо полагать. Пахнет присутственным местом и сургучом.

И сразу на меня обрушился шквал — в лавке свирепо торговались.

В благороднейшем искусстве торгового спора нет народа, способного победить и обойти природного шемита. Ни одного. Кроме варваров с Полуночи, будь то нордлинги, киммерийцы или жители Пограничья. И с каким неземным блаженством они это делают! Я буквально залюбовался Темвиком.

— Да ты, посмотри! Ты глянь! — орал оборотень, тыкая пальцами в выложенную на прилавке чернильницу. — Нет, ты внимательнее посмотри! Да одних изумрудов здесь на шестьсот кесариев!

— Юноша, где вы видите шестьсот? Скажите, где? Какие изумруды — вкрапления малахита!

— Малахита? Что за люди в этой Аквилонии глупые! Какой малахит? Изумруд чистейшей воды! А алмаз на крышечке — скажешь, горный хрусталь? Или вообще стекло?

— Мутный он, твой алмаз!

— Глаза протри, мутным не будет!

И так далее. Месьор бар-Миразли оказался худощавым, средних лет, уроженцем Побережья, одетым в коричневый костюм с полосатой накидкой-таллесом поверх. Угольно-черная бородища веером делала его похожим на гнома-переростка. Вопил он с наслаждением. Легко. Со знанием дела. Но перекрыть раскаты голоса Темвика у шемита не получалось.

Продавать ценный подарок Хальк не желал, чернильницу требовалось отдать в рост — пять кесариев за каждые пятьдесят за седмицу.

Но и оборотень и бар-Мираэли сцепились в словесной битве так, будто решалась судьба Вселенной, ни больше, ни меньше! Никто не желал уступать.

Пока они выясняли, сколько денег получит Темвик за удивительную вещицу, ко мне подбежал здешний служка, с испуганным почтением покосился на хламиду гильдейского мага, посох и волшебное кольцо на пальце, и застенчиво осведомился, что угодно многоуважаемому колдуну. Многоуважаемый колдун надменно процедил, что разговаривать будет только с хозяином. Затем подошел ближе к стойке.

Темвик, мерзавец эдакий, увлекся. Едва речь зашла о процентах с заклада, он с горящими глазами ринулся в новое сражение, и — ничего себе!.. — выторговал три кесария за седмицу, а не пять. О главном оборотень, похоже, напрочь позабыл.

Было достаточно малой паузы — Темвик набирал в грудь воздуха для нового залпа в сторону бар-Мираэли, который начал выглядеть вспотевшим и несчастным. Я склонился над стойкой, оглядел предмет спора, и как бы невзначай заметил:

— Исключительно древняя вещь. Первый век, самое позднее — третий.

— Что? — поперхнулся бар-Мираэли. — Как ты сказал, почтенный?

— Ей около тысячи лет, возможно — побольше, — повторил я. — Не думал, что подобные драгоценности еще встречаются.

— Ты… уверен? — в глазах шемита появилось неопределенно-жадное выражение. — Неужели правда?

Я щелкнул пальцами, пробубнил простенькое заклинание и над стойкой образовалось облачко розовых искр. Бар-Мираэли отшатнулся.

— Правда, — снисходительно кивнул я, убирая свечение, которое на самом деле было всего лишь красивым магическим фокусом без всякого другого смысла. На шемита, однако, впечатление произвело. — Я прочел заклятие, определяющее возраст изделия… Первый век, эпоха основания Аквилонии. Делали гномы.

Повернувшись к Темвику, я с деланным интересом вопросил:

— Любезнейший, а откуда у тебя такая замечательная вещь? Это настоящая редкость!

Темвик сыграл замечательно. Еще одно полезное умение варваров — безмерное хвастовство. Он выложил заученную легенду — насквозь лживую, но убедительно звучавшую. Тут присутствовал и "дядюшка Сигурд", и дядюшкин корабль, на котором тот пристал к отдаленному острову, и случайная находка нескольких драгоценностей на означенном острове. Приплеталась сага о Нифлунгах, которые якобы погибли в тех места, и так далее, и тому подобное. Бар-Мираэли внимательно слушал, то и дело кидая на меня быстрые взгляды.

— Смешно другое, — я сочувственно покивал. Доверительно сообщил шемиту: — Этот варвар говорит правду, я проверил заклинанием… Приукрасил, конечно. Неужели легенда о народе Нифлунгов истинна? Молодой человек, а ваш дядюшка на острове ничего больше не искал? Вдруг вы нашли бы все сокровища древнего народа?

— Нужно больно! — с варварской презрительностью бросил Темвик. — Мы — китобои, китовый промысел. Зачем нам какие-то побрякушки? И эту надо бы продать — новые сети покупать потребно.

Я подумал, что сетями китов не ловят, но бар-Мираэли внимания на эту оговорку не обратил. Кажется, шемит вовсю заглатывал крючок.

— Так берешь вещицу или как? — грозно нахмурился Темвик, переводя взгляд на ростовщика. — А то я к другому пойду. Много вас тут, кровососов, развелось, любой вдвое больше твоего заплатит…

— Беру-беру, — несолидно засуетился бар-Мира эли, открывая металлический сундук с деньгами. — А… А где ты остановился в Тарантии? Может быть некоторые мои друзья, очень уважаемые люди, захотят порасспросить о том острове?.. Это так интересно…

— Где надо — там и остановился, — отрубил Темвик. Сгреб выложенные на стол мешочки с золотом, хозяйственно сунул за пазуху закладной пергамент и насвистывая пошел к двери. Не попрощался. Варвар он и есть варвар.

Бар-Мираэли крикнул вслед: "Обязательно заходите еще!"

Дверь хлопнула.

— Удивительное везение, — вздохнул ростовщик, сжимая в руке сверкающую золотом и камнями чернильницу. — И почему удача вечно достается дикарям, а не приличным людям, с образованием и положением в обществе? Только подумайте — какие-то вонючие рыбаки-нордлинги нашли древний клад…

— Очень справедливо, — сочувственно поддакнул я. — А если там на самом деле спрятаны сокровища этих… как их? Нифлунгов?

— Это только лишь сказка, — развел руками шемит. Но по глазам было заметно — ему очень хочется в эту сказку поверить. — Что угодно досточтимому магу? Заклад, выкуп?

— Заклад, — я снял свое кольцо волшебника и выложил на стойку. — Поиздержался вот немного, придется на время расстаться с магическим перстнем.

Едва бар-Мираэли протянул к кольцу руку, оно мигом ужалило палец шемита синей искоркой. Перстень очень не любит, когда его лапают чужие. На это я и рассчитывал.

— Не возьму, — немедленно отрекся ростовщик, спрятав руку за спиной. — Я, знаешь ли, не особо разбираюсь в магии… Опасаюсь, не хочу связываться. Прошу простить.

Отлично. Я раскланялся и отправился на улицу, Хальк и Темвик ждали на ближайшем углу. Оборотень в лицах повествовал барону Юсдалю о разговоре у бар-Мираэли.

— Изумительно! — Хальк недоверчиво смотрел на пергамент закладной грамоты. — Три кесария за седмицу! Таких низких процентов просто свет не видывал, с меня этот негодяй берет по пять, а то и семь…

— Обжулили мы его знатно! — гордо сказал оборотень. — Наверное, мне и Тотланту цены бы в Шадизаре не было.

— Дело сделано, — подтвердил я. — Так сказать, перешемитили шемита. Он клюнул.

— Ну, если клюнул — будем ждать результатов, — согласился Хальк. — Темвик, давай деньги. Пойду выкупать орден. Боги, воображаю как на меня посмотрят у ювелира Аротидиса! Утром выкупил чернильницу и заложил орден. А спустя два колокола прихожу его выкупать… Как надоело быть нищим на королевской службе!

Я не упустил возможности поддеть месьора библиотекаря. Проворковал слащаво:

— Ничего, откопаешь клад Нифлунгов — разбогатеешь…

После чего я был немедленно обозван стигийской нежитью. И другими оскорбительными словами. Но я не обиделся.

* * *

Затем мы разбрелись по трем разным направлениям. Хальк вручил Темвику полтора десятка серебряных сестерциев с вычеканенными пуантенскими леопардами и отправил в центр города — развлекаться, а заодно и распространять по кабакам мутные слухи о "чудесном острове". Оборотню настрого приказали избегать встреч с нордхеймцами, дабы случайно не выяснилось, что Темвик такой же асир, как король Аквилонии — туранец. Еще было приказано не заговариваться сверх меры, ибо в этом деле следовало блюсти предельную осторожность. Фальшивую бороду не снимать. Ясно?

Темвик сказал, что ясно.

Хальк отправился в поход по библиотекам, а я побрел к площади святого Эпимитриуса. Следовало навестить Гильдию — все-таки я приехал в Аквилонию по делу, а не ради участия в глупых забавах месьора библиотекаря.

Общий сбор магов-равновесников был назначен в единственном на всю Тарантию храме Нергала Справедливейшего. Почему? Очень просто: мы не считаем Нергала божеством смерти, как большинство людей — для Алых магов Нергал является воплощением почитаемого Равновесия, он стоит вне Света и вне Тьмы; он судья, равно справедливо относящийся к любому смертному и бессмертному.

Храм довольно большой, выстроен из красивого серо-голубого мрамора, колонны, высокий купол, украшенный золотыми весами, символом беспристрастности.

Я вошел, кликнул пожилого храмового служку и попросил отвести к жрецу-настоятелю.

— Ты маг? — нахмурился старичок в жемчужно-сером балахоне. — Тогда тебе нужен совсем не жрец… Идем.

Оказывается, некоторые гости Тарантии уже собрались. Настоятель храма выделил гильдии обширное помещение в боковой пристройке, где и должен будет заседать конклав — меня провели в квадратную полутемную комнату с большим столом, вокруг которого были расставлены кресла. В глазах зарябило от алых одежд.

На сегодняшний день приехали только шестеро моих соратников по ремеслу. С тремя я был знаком — Фритигерн из Кофа, Арбогаст Бритунийский (можно сказать, мой ближайший сосед) и Вален? из Мессантии: последний как раз и являлся непризнанным главой гильдии Равновесия.

— Тотлант! Боги Всеблагие, посмотрите, досточтимые месьоры, это Тотлант Луксурский, из Пограничья! — первым на меня обратил внимание именно Валент. — Подошел, поздоровался, скупо обнял. — Знакомься…

Меня представили трем незнакомцам — оказывается, приехали сразу двое магов из Офира и один из Немедии.

Арбогаст Бритуниец, оглядев меня с ног до головы, не преминул заметить:

— Тотлант, когда ты наконец отучишься от стигийских привычек? Маги Равновесия должны одеваться в красное, а ты выглядишь так, будто служишь Черному Кругу… Эдакий Тот-Амон в молодости.

Недвусмысленное указание на мою хламиду. Я действительно предпочитаю черный цвет, но чтобы все знали, какому волшебству я служу, на груди вышиты песочные часы, еще один символ гильдии.

— Это маскировка, — отшутился я. — Начнется конклав — переоденусь в алое. Кого-нибудь еще ждем?

Оказалось, что завтра и послезавтра должны приехать, самое меньшее, десяток магов из всех стран Заката и даже из Турана. Я огорчился, подумав, насколько нас мало — и двадцати не набирается. Зато Балент меня приободрил, заявив, что мы — самая "молодая" гильдия, то есть ему, Валенту, как самому старшему, всего тридцать пять лет, а вот присутствующему здесь Данкварту из Немедии едва исполнилось восемнадцать. Это вам не подагрическое старичье из Черного Круга или Золотого Лотоса! С такими людьми мы горы свернем!

Сворачивать горы мне вовсе не хотелось — зачем?

Налили вина, расселись, начали обмениваться новостями. Обсуждали книги, трудности с учениками, бедственное положение с деньгами (тут я вполне разделял возмущение Халька) — нанимают магов все реже, а если подданным Закатных королевств и требуются услуги волшебников, то обращаются к знаменитым персонам, вроде Пелиаса или Арраса Кийяра. Только тем, кому удалось пристроится к королевским или герцогским дворам живется полегче (некоторые посмотрели на меня с завистью — Пограничье, бесспорно, дыра и захудалое королевство, но уж лучше служить Эрхарду, чем пропадать с голоду).

И тут я допустил весьма некорректный поступок. Было ясно, что сейчас никто не употребляет заклинаний, способных различить ложь и правду. Следовательно…

— Простым смертным везет больше, чем магикам, — я театрально вздохнул. — Вот недавно, какие-то варвары-нордлинги наткнулись на часть сокровищ Нифлунгов. Слышали эту легенду?

— Вот как? — изумился Валент. — А ты откуда знаешь?

— Утром заходил к одному тарантийскому ростовщику, видел как приезжий асир продавал вещицу из клада, — вполне честно ответил я. — Откопал на острове, в Закатном океане. Хвастался, будто там и погибли Нифлунги вместе с царем Тразарихом… Наверное, просто ошибка.

— Ошибка… — Валент пожевал губами. — А ведь в сокровищах сказочных Нифлунгов могли находиться могущественные кхарийские артефакты… Нет, не может быть! Прошлое редко возвращает людям отнятое.

Представления не имею, какой зеленый демон потянул меня за язык. Кошмар: обычное мелкое надувательство! Ладно бы меня слушал кто чужой, а тут сотоварищи по гильдии. Стыдно, Тотлант!

Однако, таким образом я создал новый источник слухов. Когда несколько созданных нами с Хальком ручейков сольются в бурную реку, начнется истинное светопреставление. Или не начнется: люди не столь легковерны, как может показаться на первый взгляд.

* * *

Когда на следующий день Хальк, с рассветом отправившийся в город на разведку, примчался обратно в замок, стало понятно, что сбываются мои худшие ожидания.

С момента начала этой аферы прошло чуть более суток, но, как и предсказывал барон Юсдаль, выдуманная двумя учеными мужами история получила весьма нездоровую популярность.

Итак.

Шомо бар-Мираэли оправдал репутацию болтливца. Разумеется, о том, что касалось дел его семейного предприятия, Шомо предпочитал не говорить, но вот столь любимые шемитами сплетни, особливо касающиеся чужих сокровищ, хозяин лавки распространил (по секрету, понятно) среди большинства знакомых.

У знакомых оказались жены, семьи и другие знакомые и (тоже по секрету) они получили свою долю легенды. Неудержимая человеческая фантазия мгновенно превратила скромную гномью чернильницу в несметные богатства, которые неразумные нордлинги за бесценок продали досточтимому бар-Мираэли. Фигурировали ларец, набитый изумрудами, корона царя Тразариха и алмаз, размером с кулак.

Тем же вечером ростовщика Шомо, по достоверным слухам обретшего немыслимое состояние, попытались ограбить, но бдительная стража пресекла поползновения разбойников, задержав всех до единого. Грабители отправлены в Железную башню.

Снежный ком нарастал.

Около полудня слушатели Обители Мудрости "случайно" наткнулись в библиотеке на подлинную карту времен Кхарии, с подробным планом земель Нифлунгов и чертежом приблизительного направления пути изгнанников на Закат. Сверились с каталогом книгохранилища. Верно, была такая карта. Только на нее много лет никто не обращал внимания. В Обители Мудрости началась тихая паника: и преподаватели вкупе со слушателями огромным табуном сбежались к хранилищу манускриптов, пытаясь хоть что-нибудь узнать в подробностях. Вскоре обнаружилась и соответствующая запись в летописи времен короля Олайета…

(Замечу: Хальк отлично подделал и запись в каталоге, и столь же безупречно навел вагантов на требуемый документ. Идеально читая работа)

Темвик тоже внес значительный вклад в разворачивающиеся события.

Целый день оборотень гулял по тарантийским кабакам (как приличным, так и не особенно…), дул пиво, и попутно травил нечаянным собутыльникам немыслимые байки про "дядюшку Сигурда", раскопавшего часть древнего клада. В доказательство — расплачивался в тавернах щедро, не торгуясь, что для отъявленного варвара являлось совершенно нетипичным поведением.

Ближе к вечеру Хальк изобрел новую шутку: он нарисовал на кожаном лоскуте очередную "подлинную карту" с асирскими рунами, сунул ее в кошелек Темвика и повел оборотня в самый неприглядный кабак "Черный Бык" на окраине Тарантии, где собирались главари мелких городских шаек, и который, вместе с тем, находился под пристальным присмотром тайной службы городской управы и стражи. Там разыграли очередной спектакль.

Темвик, предварительно изложив внимательным собеседникам прежнюю сагу, изобразил, будто напился и пьян. Свалился под стол. Конечно, заинтересованные лица немедленно обыскали бессознательное тело. Нашли в кошеле десяток монет и… И карту. Засим Темвика просто вышвырнули на улицу, как нарушителя благочиния.

С тем оба проходимца благополучно вернулись в замок короны.

Само собой, происшествие не осталось незамеченным для конфидентов стражи, замаскированных под обычных пьянчуг или мелких мошенников. Те мигом доложили о случившемся куда следует.

Далее, к моему ужасу, Хальк исполнил намеченное ранее: привлек Латерану, грозный секретный департамент барона Гленнора. Написанное от имени немедийского посланника спешное письмо было добавлено в почту, которую должны были отправить в Немедию назавтра. Мы изрядно повозились, подделывая почерк и оттиск перстня немедийца по имевшимся у Халька образцам, но вышло убедительно — чуточку умения, немного магии, и вот письмо перед вами…

Думаю, о содержании оной депеши можно не рассказывать. Юсдаль применил все свои литературные таланты, намеками и полунамеками докладывая Вертрауэну (визави Латераны при Троне Дракона) о "весьма любопытных сведениях, полученных с Закатного Океана".

Письмо перехватили и тоже доставили куда положено.

Таким образом, первая часть заговора была исполнена блистательно. Следы мы замели — сожгли старую одежду Темвика и накладную бороду, а Хальк, за деньги вырученные от заклада пресловутой чернильницы, купил оборотню новое облачение в самой лучшей швейной мастерской Тарантии. Ныне Темвик ничуть не напоминал дикого нордхеймца, которым был вчера, и которого можно было бы опознать — обычный молодой дворянин или купеческий сынок из провинции, в бархатном колете, аквилонском плаще и модной шапочке с султанчиком.

На мой взгляд, в деле присутствовали и слабые стороны. В любом случае, гномью чернильницу видел офирский ювелир Аротидис. Если серьезные люди, которые заинтересуются "кладом Нифлунгов" выйдут на месьора Аротидиса и он опознает Халька, в качестве владельца вещи… Не знаю, что может произойти.

Теперь оставалось ждать более существенных результатов. Каковые и воспоследовали тем же днем.

* * *

Незадолго до того, как на донжоне замка куранты начали звонить пятый послеполуденный колокол, мы втроем принялись обедать. Минувшие дни Хальк не желал трапезовать в покоях короля, куда раньше бегал постоянно — изображал неправедно оскорбленного. Теперь дворцовая прислуга сервировала обед в гостиной его маленького жилища при библиотеке.

Я обнаружил, что тарантийские кухари в искусстве стряпни могут превзойти даже прославленных туранских и офирских мастеров. Сегодня я решил проверить, смогут ли повара удовлетворить самые требовательные запросы и смиренно попросил принести мясо удава, приготовленное по стигийским рецептам…

Слуга посмотрел на меня странно, однако кивнул и отбыл на кухню.

Через полколокола я получил вожделенного удава (интересно, где они его взяли?..). Крупные куски мяса с острым соусом. Хальк и Темвик, предпочитавшие яства попроще, морщились, но отнеслись к моей выходке с пониманием, а сами вовсю поглощали банальную свинину и овощи.

— Если так будет продолжаться, Тотлант опустошит королевский зверинец меньше, чем за седмицу. — вещал, с набитым ртом, барон Юсдаль, наблюдая как я орудую особой двузубой вилочкой с зацепом, призванным отделять позвоночник и ребра змеи от нежного мяса. — Что ты потребуешь на ужин? Жареных пиявок? Или хобот слона в вине и яблоках? А может, какое-нибудь блюдо… э-э… дарфарской кухни? Кого зарежем? Короля, канцлера? Пробовать на вкус филе Публио не советую — отравишься, а противоядия нет…

— Язык королевского библиотекаря — нет ничего мягче. За полным отсутствием костей, — огрызнулся я. — Обычаи Стигии серьезно отличаются от аквилонских. Если бы ты знал, чем нас кормили в магической школе в Луксуре… Кстати, ты прав — вечером закажу мурену.

— Что такое мурена? — сразу поинтересовался любознательный Темвик.

— Это такая особенная рыба…

Не сказать, что обед проходил чересчур весело — мы вяло обменивались замечаниями о "невинном розыгрыше" и строили предположения о том, когда разогретый нами котел наконец лопнет.

Котел лопнул в момент, когда Хальк произносил следующую фразу:

— …Клянусь, все на свете отдал бы даже за малую крупицу сведений о настоящем кладе Нифлунгов!

— Даже собственного короля?

Голос донесся со стороны двери в коридор. Почти загораживая своей мощной фигурой темный дверной проем на пороге громоздился Конан. Король был не один. За спиной киммерийца виднелся сухощавый меланхоличный старик, с которым я прежде не встречался.

— О… — только и выдавил Хальк.

Отлично его понимаю. Если Конан слышал наш разговор — быть барону Юсдалю битым!

Мы повскакивали с кресел, но Конан прошел в гостиную, махнул рукой (садитесь, мол…), и придвинул к столу два табурета. Хальк был бледен, но опасения не оправдались.

— Значит, вы уже слышали? — хмуро спросил Конан. — Кстати, Тотлант, Темвик, познакомьтесь. Это — барон Гленнор. А это мои старые приятели из Пограничья.

Так. Оказывается, варвар привел с собой начальника тайной службы. Самого опасного человека Аквилонии. Ничего не скажу, представительный старикан. Зачем он здесь?!

— Мы знакомы понаслышке, — кивнул мне Гленнор. — Ваши похождения времен Полуночной Грозы вошли в легенды. Рад познакомиться, почтенный Тотлант.

— Д-да, конечно, — я судорожно кивнул.

— Чем обязаны визитом? — Хальк, уяснив, что убивать прямо сейчас его никто не собирается, — взял себя в руки. Заважничал. — Ваше величество решили почитать книжечку? Тогда иди в книгохранилище. Те, что с неприличными картинками в восьмом шкафу, двенадцатый проход.

— Вот так всегда, — пожаловался Конан мне и барону Гленнору. — Расскажите, почему целых пять лет я должен терпеть неприкрытые оскорбления и молчать в ответ?.. Темвик?

— Чего? — отозвался молодой оборотень.

— Вот тебе… — Конан порылся в поясе и перебросил Темвику тяжелую крупную монету: настоящий "феникс" из золота и платины, обменивающийся на целых двадцать кесариев! — Вот тебе деньги, пойди погуляй. У нас разговор серьезный. Тебе будет неинтересно.

Оборотень недоуменно покосился на меня, получил в ответ мелкий согласный кивок, молча забрал плащ и ушел.

— Хальк, скажи честно, ты веришь в сказки? — киммериец ударил напрямик.

— Отчасти, — сухо бросил Юсдаль.

— Ты в моем дворце наипервейший сплетник, знаешь все и про всех. Уверен, эта непонятная история с кладом Нифлунгов тебе известна.

— Конечно, известна, — вальяжно развалившись в кресле ответил Хальк со скучным выражением на лице. — Обыкновенная трагическая сага, составлена примерно тысячу двести лет назад неизвестным автором или авторами…

— Это я знаю, — раздельно произнес Конан. — Гленнор, покажи ему.

Господин барон вынул из рукава два свитка и аккуратно положил на стол. Свиток первый являл собой карту, подброшенную Хальком в Обитель Мудрости. Второй, обтрепанный по краям лоскут телячьей кожи только вчера вечером был изъят неблагонадежными личностями у Темвика, в таверне "Черный бык". И, конечно, некими таинственными для меня путями, оказался у барона Гленнора.

— Это непосредственно касается слухов, которые поползли по городу, — тихо сказал начальник тайной службы. — Кроме того, мои помощники побывали у ростовщика Шомо бар-Мираэли, у которого оказалась в залоге некая вещица. Мы точно определили — она очень ценная и очень древняя. Изъять предмет у торговца мы не вправе — шемит не нарушал никаких законов. Заклад сделал некий нордлинг, доселе нами не разысканный… Единственное, что удалось от него получить — карту, с обозначениями на асирском языке.

— Если этот человек не разыскан, то как ваши удальцы раздобыли карту? — с ядовитой любезностью осведомился Хальк.

— Неважно, — Гленнор улыбнулся не менее ехидно. — Главное другое: в течении нескольких дней происходят события, так или иначе связанные с легендой о Нифлунгах. Я заставил подчиненных перекопать все хранилища путевых карт и библиотеки Тарантии на предмет отыскания косвенных сведений об этом деле. Заодно, надеюсь, что сумею опередить возможных конкурентов… Результат обескураживает.

— Правда? — Хальк изумленно склонил голову.

— Истинная, — подтвердил Гленнор. Мне почему-то очень не нравилась его улыбка. — Мои орлы раскопали похожие планы в книгохранилище главного храма Митры. А заодно и новые указания на — клад в хрониках. Сейчас мы шарим в храмовых школах, архивах военной и торговой управ… Дело в том, что карты датированы примерно одним и тем же временем — первым веком по основанию Аквилонии. Мы предполагаем, что они составлены либо одним человеком, либо близкими знакомцами. И каждый план дополняет другой…

— Очень интересно, — Хальк нахмурился настолько деловито, что я даже всерьез позавидовал его актерскому мастерству. — Проверили подлинность?

— Проверили, — ответил барон. — Это не подделка. Все знатоки древности, состоящие на службе в Латеране подтвердили: пергаменты составлены кхарийцами.

Хальк метнул на меня победоносный взгляд. Вот что значит сочетание знания истории и небольшой доли волшебства! Только бы карты не отдали исследовать другому волшебнику — он моментом распознает мои заклинания!

— Может, наш общий друг Тотлант тоже осмотрит документы? — внезапно брякнул Конан. — Он знающий маг…

Спустя несколько мгновений я с неимоверно важным видом сообщил высоким гостям, что подлинность пергаментов сомнений не вызывает. В глазах Халька читалось откровенное: "Ату их, ату!.."

Боги Незримые, как мы заврались!

— Если так, — кашлянул варвар, — давайте решать, что будем делать дальше…

Что делать? Не знаю кто как, а у меня появилось острое желание побыстрее унести ноги из Аквилонии.

Демон с ним, гильдейским конклавом! Если мифическим (во всех смыслах этого слова) сокровищем заинтересовались такие люди как барон Гленнор, ничего хорошего не жди.

Однако, это только начало. Часть наших фальшивок доселе не найдена.

И тут грянул гром.

Барон Гленнор хищно и резко подался в сторону Халька, устремил на него взор светло-серых безмятежных глаз, и вопросил с угрожающей ласковостью:

— Месьор Юсдаль, что вы оба скрываете от нас?

— То есть? — Хальк замер, будто кролик под взглядом удава.

— То и есть. Во-первых, тебя в минувшие дни видели в библиотеке Обители Мудрости. И в книгохранилище храма Митры. Говорят, ты что-то там искал?.. Почему неожиданно попросил у короля отпуска на сорок дней? Во-вторых, уважаемого Тотланта запомнил ростовщик бар-Мираэли — он присутствовал в лавке, когда в руки шемита попала драгоценная чернильница. Тотлант, не запомнить тебя невозможно — в Тарантии очень немного стигийцев, да еще и волшебников. Говоря откровенно — ты единственный. Наконец, внезапно отыскиваются древние карты, а мне сообщили, что барон Юсдаль настоятельно рекомендовал своим приятелям из Обители Мудрости пошарить в хранилище древних манускриптов… Будут объяснения?

— Ну… — заикнулся Хальк, понимая, что дело бездарно провалено. Соглядатаи Гленнора знают свое ремесло. — Понимаете…

— Чего тут понимать? — усмехнулся Конан, перебивая библиотекаря. — Хальк находит в дворцовом книгохранилище свидетельства о кладе Нифлунгов и галопом бежит по остальным библиотекам искать подтверждений… Впутывает в историю Тотланта — помощь волшебника никогда не помешает. Хочет уехать на полторы луны, чтобы самому найти сокровища и прикарманить. Ай-ай-ай, Хальк, нельзя быть таким жадным. А еще осуждаешь Публио за казнокрадство. Мы с Гленнором пришли требовать свою долю.

Я онемел. И Конан и начальник тайной службы сделали из происшедшего категорически неверные выводы! Прямо противоположные!

— Конан довольно точно обрисовал наше видение событий, — невозмутимо подтвердил Гленнор. — Итак, мы ждем внятный рассказ.

На лицо Халька постепенно возвращалась краска. Он встал, криво усмехнулся, исподтишка показал мне кулак и молча ушел в залы библиотеки. Быстро вернулся. Бросил на стол пергаментный свиток. Ту самую, последнюю, четвертую карту. Нарисованную нами третьего дня.

— Обнаружил около седмицы назад, — процедил он сквозь зубы. — С нее все и началось. Быстро же вы меня выследили. Не ожидал.

— Тем и живем, милейший, тем и живем… — вздохнул Гленнор. — Не беспокойся, если сокровища будут обнаружены, там на всех хватит. И для казны, и для тебя. Насколько я знаю, свой орден ты закладывал за последний год восемь раз?

По недоброй искорке, сверкнувшей в глазах Халька, я понял: он готов продолжать опасную игру и врать до последнего.

Такой фатальной ошибки со стороны Гленнора ни я, ни барон Юсдаль не ожидали. Начальник тайной службы, в угоду своего ремесла, перемудрил. Не подумал, что дело обстоит гораздо проще. И теперь Гленнор оказался в ловушке своего заблуждения.

Хуже другое: истина всегда, рано или поздно, всплывает на свет.

Первый рассказ Темвика "Похождения оборотня"

Тарантия, город.

6-7 дни третьей весенней луны 1293 г.

Следующей осенью мне должно исполнится целых двадцать четыре года. А меня до сих пор никто не принимает всерьез. Даже некоторые родичи.

Ребенок человека считается взрослым с пятнадцати, а то и тринадцати лет. По крайней мере у нас, на Полуночи, где взрослеют раньше. Однако я не человек. Точнее наполовину человек. Потомки Карающей Длани, оборотней, живут в полтора или два раза дольше людей, потому у нас совершеннолетие празднуется лишь по истечении трех десятков солнечных кругов. Зато оборотни в людском облике выглядят моложе своего возраста. Как я — от силы на восемнадцать человеческих лет.

Наверное, поэтому король Конан меня и выгнал сегодня. Смотрюсь непредставительно. Обидно, ну да перетерпим — вдруг у аквилонца к Хальку и Тотланту действительно важный и тайный разговор? Какой чужих ушей не терпит?

Сердце мне отчего-то вещует: Конан и пожилой барон явились в жилище господина Халька вовсе не про политику лясы точить. По единственной фразе киммерийца я понял — говорить будут о нашей придумке с кладом народа Нифлунгов. Если так, выходит, что устроили мы втроем большую заваруху. Облапошили целую страну во главе с королем.

Мы в Пограничьё любим посмеяться, но куда нам, убогим, равняться в деле зубоскальства с ученым аквилонским книжником! Кашу-то барон Юсдаль заварил нешуточную: сумел провести такого хитреца как Конан Канах, с которым в Пограничьё хорошо знакомы. Такую кашу, что Веллан с Эртелем, когда вернусь и расскажу, от зависти съежатся и в росте умалятся.

Когда Тотлант попросил помочь, я согласился не раздумывая. Ничего плохого ведь не задумано — это тебе не убийство, не грабеж или нечестная торговля! Долго смеялся потом, вспоминая рожу торговца-шемита, который едва не лопался от жадности, и прощелыг в "Черном Быке", обчистивших мой кошелек — думаю, украденное серебро и поддельная карта им дороже выйдут. Обмани обманщика, верно?

…Я прошел через караулы дворцовой стражи к ближайшему выходу в город. Дворец Конана очень велик, можно запросто заблудиться, а потому Тотлант с самого начала показал мне короткий путь. По лестнице для слуг с третьего этажа на первый, потом через хозяйственный двор к воротам. Это не главные ворота замка — тут во дворец завозят продукты и сено для конюшен. Наверное поэтому и стража не особенно строгая. Меня уже начали узнавать в лицо и показывать пергамент, дозволяющий проходить в замок, не требуется.

— Гляньте, варвар из Пограничья превратился в аквилонца! — один гвардеец из караула рассмеялся, когда я проходил мимо. — Эй, Темвик, надоело звериные шкуры таскать?

— Чего? — я развернулся на каблуке. Рядом стояли трое военных в красном — Алые Кирасиры. Позавчера вечером я с ними в кости от скуки играл. — Ты что имеешь в виду?

— Прошлый раз по уши в мехах, теперь в бархате! Тебя не узнаешь! Может, ты и вправду оборотень?

Пугнуть их что ли? Я отношусь к тем редким сыновьям Карающей Длани, которым превращение дается без всякого труда.

Пока гвардейцы посмеивались над моей новой одеждой, я позвал свою звериную половину, и почувствовав, как лицо начало быстро вытягиваться и покрываться волчьей шерстью, остановил превращение ровно посередине — получилась "третья ипостась" оборотня: двуногое чудовище. Формой человек, но голова и лапы звериные. Выглядит жутко.

Настала моя очередь смеяться. Алые Кирасиры осеклись на полуслове, будто стая испуганных красных воробьев шарахнулись прочь и схватились за мечи. Конечно, можно испугаться. Запросто. В таком виде я сам себя боюсь.

Моментом вернув человеческое обличье, я расхохотался в голос. Взрослые, крупные мужчины выглядели очень бледно — глаза вытаращены, рты открыты, клинки из ножен…

— Да не бойтесь вы, — простонал я, отсмеявшись. — Ну, оборотень, что в этом особенного? В Пограничье у нас такие через одного.

— Лучше бы тебе впредь подобным образом не шутить, — покачал головой десятник. — Ведь убьют и не задумаются. Мы-то про тебя знаем, а другие?.. Иди, куда шел. Кстати, когда вернешься? С закатом караул меняется.

— К закату и вернусь. Счастливо оставаться.

Я миновал калитку в воротах, выбрался на боковую улицу, отходящую от площади Сигиберта Завоевателя, и заспешил к центру Тарантии. Первым делом следует навестить меняльную контору.

Конан щедро одарил меня "фениксом", а с такой крупной монетой соваться в обычные лавки или таверны бессмысленно. Красивая денежка: белая с золотистым отливом, из-за почти равных долей платины и золота. На одной стороне отчеканена птица, поднимающая крылья из пламени — знак святого Эпимитриуса — на другой изображен королевский вензель "КК", Конан Канах, и королевский девиз Аквилонии.

Меняла оказался приятным умным старичком, честно отсчитавшим требуемые двадцать кесариев, за исключением серебряшки за обмен. Половину я взял золотом, вторую — мелочью, серебром и медью. Вышло два увесистых кошелька. Последние отправились куда и положено, на пояс под плащ, чтоб под рукой были.

Заодно старичок подробно объяснил, где и как можно купить нужные товары — король Эрхард просил привезти из Аквилонии свод торговых законов королевства (дабы себя не утруждать, а попросту переписать уложения соседей. Большинство законов мы копируем с аквилонских образцов), а заодно и подробные карты Полуночи материка. Таковые были жизненно необходимы дорожной страже Веллана и военной управе.

Карты я добыл без особого труда. Свернул на указанную менялой улицу Двух Королей, и тотчас увидел расписную вывеску: "Копирование книг и свитков. Карты, планы, морские лоции". Зашел.

Хозяином, вернее хозяйкой заведения, пропахшего киноварью и чернилами из морских водорослей, оказалась дама весьма почтенного возраста, невысокая, седая и сухонькая. И очень многоученая.

Не думал, что люди столь достойных лет, да еще и женщины, могут заниматься таким сложным ремеслом…

Дама представилась как госпожа Нейна, скрипуче кликнула прислугу, усадила, предложила покупателю розового пуантенского (я не отказался) и буквально вывалила на меня огромное количество тубусов со свитками. Через некоторое время они полностью заняли обширный стол хозяйки. С горкой. Карты Нордхейма, Гипербореи, списки с планов знаменитого путешественника и географа Евсевия Цимисского, Пограничье, Бритуния… Глаза разбегались.

С трудом отобрав нужные свитки, я расплатился, погрузил медные тубусы в прихваченную из замка котомку и отправился дальше. Теперь — книги с законами. Оказывается, этим сомнительным добром торговали на этой же улице, но от покупки я отказался. Свод торговых правил являл собой четыре неподъемных фолианта, которые и боссонский тяжеловоз надорвался бы тащить. Обойдется король Эрхард без книг. Или пускай заказывает нашим купцам, у которых есть повозки для товаров. На своем горбу эдакую тяжесть я волочь не намерен.

Дело сделано (наполовину), значит можно погулять в свое удовольствие.

Купил подарки. Эрхарду приобрел отличный писчий прибор — в коробке красного дерева, с серебряными сосудами для чернил разных цветов, губкой для печати и металлическими перьями. Дорого, но уплаченных денег стоит. Паче, что я трачу деньги Конана.

Эртелю, нашему принцу и наследнику, досталась забавная книжка авторства какого-то Назона Трарийского с очень недвусмысленными цветными миниатюрами.

Гм… Если Солнцезарный Митра учит нас любить ближних своих, то Назон умело объясняет, как именно это делать. И рисованные картинки прилагает.

Словом, подробный свод рекомендаций для начинающих. Эртелю понравится…

Для Веллана пока ничего подходящего я не нашел, да и ладно. Не последний день в Тарантии.

Куда бы теперь податься? Большинство красивостей столичного города я осмотрел в прошлые дни. Тарантия очень большая, обойти весь город наверное, очень сложно — десятки кварталов по обоим берегам Хорота, дворцы, памятники разным королям и полководцам, множество храмов…

Одно хорошо: невозможно заплутать. С каждой улицы можно увидеть здоровенный донжон замка короны — иди в ту сторону, и быстро очутишься на площади Сигиберта.

Зайти в приличный бордель и слегка расслабиться? Не выйдет, днем веселые дома не работают. Еще немного пройтись по лавкам? Надоело!

Пойду в таверну. Заодно, попробую разузнать у местных последние сплетни. Хальку это будет интересно.

Вспомнил! Барон Юсдаль водил меня в "Черного Быка"! Заведение так себе, но пиво вкусное. Дорогу я помню. А в аквилонской одежде и без накладной бородки меня никто не узнает.

Вперед!

* * *

Не понимаю, отчего Хальк говорил, будто в "Черном Быке" небезопасно. Он не хотел сюда заходить: когда мне пришлось изображать упившегося до зеленых демонов в глазах варвара, Хальк предпочел ждать на улице.

Обычнейший кабак. Да на окраине, да грязненький и полутемный. Однако, по дороге в Аквилонию мы с Тотлантом частенько ночевали в таких клоповниках, что вспомнить жутко. Тараканы, ползающие по столам "Черного Быка", по сравнению с тварями из придорожных постоялых дворов кажутся прямо-таки милыми домашними зверюшками. Кроткими и тихими.

Народишко в "Быке" разный. Есть вполне приличные люди — ремесленники, из тех, что победнее, уличные лоточники, заскочившие в таверну пропустить кружечку-другую, старики из окрестных домов — они наверное ходят сюда долгие годы, по навсегда устоявшейся привычке. Но замечаются и личности куда более интересные.

За обширным столом возле мутного слюдяного окна устроилась странная компания. Несколько колоритных нищих самого разного возраста и облика, напротив громоздятся двое широкоплечих парней, одетых вполне прилично. Громилы посматривают по сторонам цепко и насупленно, явно оберегая усевшегося между ними невзрачного типчика с крысиной физиономией. Типчик беседует с нищими, причем ругается, морщится и стучит желтоватым кулачком по измызганной столешнице. Наверное, хозяин квартала. Или подручный.

За столом слева — компания совсем неприглядная. Истощенные костлявые подростки обоего пола, более голодные и опасные, чем бродячие псы. Справа и подальше в зал, к закопченной стене — серые с лица мужчины неопределенных лет, с гнилыми зубами, в истертых колетах, жмущих под мышками; хищные бабищи, источающие дух свежего пива, с громким смехом и холодными, прощупывающими глазами… Тут же нарочито независимые люди неопределенного возраста — делают вид, будто дремлют, но на самом деле неприметно постреливают темными глазками вправо-влево, из-под полуопущенных век. Продажные девки низкого пошиба — такие на улицах промышляют.

Одна из дешевых шлюх непринужденно уселась рядом, с намеком поглядывая на мою кружку с пивом.

— Красавчик, познакомимся?

Пришлось отшить немедленно:

— Да ну, еще заболею чем-нибудь. Иди, милочка, погуляй.

— Нужен ты мне больно…

— Между прочим, всего один золотой на руку — и ты получаешь четверть колокола неземного блаженства, — фыркнул сидевший напротив дядька лет пятидесяти, с вислыми, намоченными пивом усами. — Вон там, в кладовке. Только тесно и пыльно.

— Нет уж, благодарю, — я тоже рассмеялся. Осторожно попробовал закинуть удочку: — Я сокровища Нифлунгов не находил, чтоб монетами ради пыльной кладовки разбрасываться.

Дядька уставился на меня. Отер усы. Помолчал. Выродил, наконец:

— Враки это, парень.

— Что — враки?

— Клад, сокровища эти поганые. В городе только и шушукаются: золото, камушки, остров какой-то… Нордлингов сюда же приплели, вроде клад раскопавших. Асирам, кроме ихних беловолосых баб, да пива с сыром никаких кладов не нужно. И еще мечами разудало помахать при случае. Я много лет на свете прожил, скажу по опыту — заговор это.

— Заговор? — удивился я. — Какой?

— А какими заговоры бывают? Обыкновенный. Больно умело слушок распустили, даже благородные поверили. Сам рассуди: нашел ты клад. И что, побежишь разбалтывать о нем всем и каждому? Чтоб те, кто посильнее да позубастее, от королевского казначея с его мытарями, до шайки Яссы Бородача заинтересовались? Ничего подобного! Я так думаю: народ от чего-то серьезного отвлечь хотят. Заморочить.

— Кому это нужно? — я пожал плечами.

— Кому хочешь. Может, налоги поднимут. А может, пока каждый лопух за сказочными драгоценностями гонятся будет, короля втихомолку скинут… Хотя нет, не выйдет — киммериец больно плотно на трон уселся, так просто не слезет. Или, например, тот же Ясса Бородач потрудился: пока власть ловлей владельцев клада занимается, под шумок обоз казенный уведет… Нечистая это история, попомни мои слова.

Интересный ход мыслей.

Усатый почти догадался, как устроена авантюра с кладом, но предполагает происки властей или" предводителей крупных банд. Выходит, что околпачены и те, и другие.

— Тебя там зовут, — подошла трактирная служанка в сером с пятнами переднике.

— Меня? — я искренне удивился. — Кто? Где?

— Человек, — туманно ответила прыщавая девица. Махнула рукой в сторону двери, ведущей в кухню. — Приказано передать, чтоб непременно пришел. Только заплати сначала.

— Успеется, — я поднялся. — Все равно сейчас вернусь.

— Заплати, — настаивала девка. Ее усердие могло бы вызвать у меня подозрения, но крепкое пиво сделало свое дело — я стал невнимательным.

Вынул пять медных ассов, бросил на стол и зашагал к указанной двери. Признаться, это странно — знакомых в городе у меня нет. Кроме Халька. Неужели библиотекарь или Тотлант меня выследили? Случилось что?

Толкнул скользкий от копоти притвор. Увидел служку лет тринадцати. Он молча поманил меня за собой, увлекая по темному коридору. Поворот, другой, короткая скрипучая лесенка вниз. Новая дверь.

— Здесь господа ждут, — буркнул парнишка. Рука сама собой полезла в кошелек за монеткой. Получив медный полусестерций служка внезапно поймал меня за плащ. Шепнул, кивнув на дверь: — Если что — там другой выход есть. Занавеской прикрыт.

И убежал. Ничего не пойму.

По традиции Пограничья открыл дверь легким пинком. Вошел развязно. Сразу заметил, что проход позади заступил рослый человек.

В небольшой комнате меня встретили трое людей. Четверо, если считать того, который за спиной. Троица восседает на грубых деревянных табуретах возле стола. На стене справа — грязное полотнище, являвшееся когда-то отрезом зеленого шелка.

— Нужно чего? — набычился я рассматривая живописную троицу. Первый и, судя по уверенному виду, главный, был толст, имел пять подбородков и ласковый взгляд неожиданно умных черных глаз. Другие помоложе и пожилистее — выглядят небогатыми горожанами. Не вооружены.

Толстый и седеющий месьор молча глянул на соседа. На столе тотчас появился пузырек синего стекла, над горлышком поднимался едва заметный белесый дымок.

— Подойди-ка, — не здороваясь и не представляясь, сказал мне толстый. — Если ничего не выйдет, ты немедленно уйдешь и навсегда забудешь о нашем существовании. Не бойся, подойди.

Чтобы оборотень из Пограничья боялся каких-то сереньких обывателей? Обижаете.

Однако, что означает это "выйдет — не выйдет"?

Только я приблизился к столу, пузырек громко ф-фукнул, исторгнув тугой клубок ярко-оранжевого дыма. Толстяк сморщился, покашлял, разгоняя едкий дым, и снова воззрился на соседа. Тот кивнул.

— Он. Он самый, без ошибки.

— Точно?

— Точнее не бывает. Магия врать не умеет.

— Постойте, какая еще магия? — попробовал возмутиться я, но жирный господин сделал неопределенный знак ладонью и…

Дивясь загадочной сцене, которую разыгрывала троица незнакомцев, я напрочь позабыл о человеке у двери. Он-то меня и приласкал налитой свинцом дубинкой по темечку. От души приласкал.

М-да, странные понятия о гостеприимстве у этих аквилонцев…

Меня словно в черный омут бросило. Больше ничего не помню.

* * *

— Хват хейтир ту? Хват хейтир ту, хундсемиис сонрин?!

Я сначала даже не понял, что ко мне обращаются на асирском наречии. Но поскольку, язык нордлингов в Пограничье очень распространен и его знает почти каждый, я уяснил: спрашивают, как меня зовут и обзывают сукиным сыном. Последнее определение в некотором смысле ко мне подходит, но терпеть оскорбления от людей я не собираюсь. Разлепив губы я выдал в ответ:

— Фар и бро хинн, ванди хундр.

В весьма приблизительном переводе это означает "отвали, злобный пес". На самом деле эта фраза гораздо неприличнее.

Митра Солнцезарный, где я и что со мной? Голова раскалывается от боли — в череп словно раскаленное шило засунули. Глаз почти не раскрыть, будто их залепили глиной. Нет, это не глина, это запекшаяся кровь. Причем, моя собственная. Жутко хочется пить, окунуться головой в снег и вообще умереть. Немедленно. А тут еще ругаются по-асирски…

Постойте, мое последнее воспоминание относится к Тарантии Аквилонской. Правильно, сначала я бродил по городу, затем пил пиво в "Черном Быке", потом… Что именно — потом? В любом случае, мне интересно, откуда в Тарантии образовались асиры? Или меня похитили? И отвезли в Нордхейм, чтобы потребовать выкуп у Эрхарда? Бред…

Пока я натужно соображал, чья-то сильная рука возила по лицу мокрой и пованивающей крысами тряпкой. Кровь оттирали. Спасибо, очень вовремя.

С трудом осмотревшись после процедуры мытья, я отметил, что нахожусь в крайне неудобном положении. Руки схвачены стальными кольцами, висящими на цепочках. Цепь прикручена к деревянной балке, протянутой под низким кирпичным потолком.

Потолок принадлежит большой подвальной комнате без окон и отдушин. Несколько факелов на стенах. Стол, украшенный двумя глиняными кувшинами. Возле стола — человек. Вроде бы я его видел совсем недавно, вот только не помню где именно.

Второй человек стоял рядом. Ну и харя — страшилище, каких поискать. Голова бритая, огромный нос крючком, вылупленные глазищи, борода клочьями. Рукава засучены выше локтя, открывая неимоверно волосатые лапы. Такому красавцу можно самого себя вместо барашка использовать — стриги шерсть, да валяй сукно. Оценив облик страшилища, я решил, что он туранец или выходец из Гиркании. Больно похож.

Раздался прежний голос, снова потребовав:

— Хват хейтир…

— Давай на аквилонском, будет проще, — прохрипел я.

Говорил человек у стола. Толстый и плохо побритый.

— Согласен, — ответил он. — Не знал, что полуночные варвары могут настолько хорошо разучить язык Эпимитриуса… Итак, судя по грязной ругани в мой адрес, ты действительно асир… Может, все-таки назовешь имя?

— В моих землях представляться первым считается невежливостью, — слабо огрызнулся я, доселе не понимая, что происходит. — И еще на Полуночи есть закон: если кто похитил и лишил свободы человека, платится вира в пять мер серебра.

— Получишь свое серебро. Немного позже, — хмыкнул толстый.

Присмотревшись к нему я вдруг вспомнил: кабак, меня позвали какие-то незнакомцы, флакончик с оранжевым дымом… Это их предводитель!

— Так и быть, я назовусь. Доран из Боссонии, — проворковал жирный. — Больше известен, как Доран Простец. Не слыхал?

— Нет.

— Оно и к лучшему меньше бояться будешь. Удивляюсь я тебе, асир… Ты имя назови, а то нехорошо получается. Ты меня знаешь — я тебя нет.

Я брякнул первое, попавшееся на язык:

— Асмунд, сын Торгрима, сына Гейрмунда.

Есть у меня приятель в дорожной страже Пограничья с таким именем. Самый что ни на есть природный нордлинг. Очень хороший человек.

Толстяк по имени Доран лениво продолжал:

— Так вот, дивлюсь я на тебя Асмунд, сын Торгрима. Думал, одежку поменяешь, да бороду сбреешь, и не узнают? Узнали. И меч твой приметный, и голос… Как только дурости хватило снова в "Черного быка" соваться, уму непостижимо! Мы тебя по всей Тарантии пасли, все постоялые дворы перевернули — ничего, пусто! Как на Серые равнины провалился! Вдруг Лойн Криворучка прибегает, говорит, явился! Собственной, так сказать, персоною. Думали Лойн по неопытности ошибся, с кем не бывает — кликнули колдуна… Да, впрочем, какой из Рульфа колдун, так, колдунишка. Но фокусы нужные знает. Монетку, что из твоего кошелька намедни схитили, в скляночку положил, декоктом залил — и вот она, истинная правда выплыла. Магия, как оно достоверно известно, сразу на искомого человека укажет. Опознали тебя, уж прости. Теперь долго разговаривать будем.

Запястья, скованные железными кольцами начали неметь. Головная боль усилилась вдвойне. А я, наконец, понял главное: влип. Обеими ногами.

Значит, эта жирная сволочь принимает меня за выдуманного Хальком "асира". Того самого, который по пьяному безобразию "потерял" карту, вырисованную на кожаном лоскуте. Доигрались…

— Понимаешь, какая незадача вышла, — размеренно вещал месьор Доран, подперев кулаком пухлую щеку. — Когда ты прошлым разом упился, мои пройдохи, разумеется, сразу твой кошелек обшарили по обычной непринужденности нравов. Серебро придержали, а непонятный планчик мне передали, глянуть. Вдруг чего интересное. И представь, интересного там хватало. Я немного асирской речью владею, и руны знаю. Про шумок, по городу прокатившийся, наслышан… Подумал, мозгами пораскинул, да и попросил верных людей выяснить, что за асир такой особенный, откуда взялся, где бывал. А уж потом узнал как ты шемиту-ростовщику старинные вещицы продал. Все приметы совпали.

Я молчал. Слушал. Опровергнуть не пытался. Прикидывал, как выкручиваться. И ничего путного в больную голову пока не приходило. Ой, влип…

— Весь клад нашли? — вдруг рявкнул Доран. — Сколько? Сундук, два, десять? Остров перекопали, или по непременной асирской лености только снаружи пошарили?

— Какой кла… А-а-а…

Не успел я издать возмущенный возглас (какой такой клад, знать не знаю, слыхом не слыхивал), как безобразный туранец вроде бы несильно съездил мне кулачищем пониже грудины. Если вы такого удара никогда не получали, пробовать не советую. Впечатления незабываемые. Все внутренности перемешиваются и завязываются узлом. Потом долго развязываются обратно. Дышать в это время невозможно.

Пока я, уподобясь пойманной рыбе окуню, хватал ртом воздух, Доран нудел, словно позабыв о недавних вопросах:

— А выводы я начал делать вечером, когда явился ко мне один человечек. Маленький человечек, невзрачный, хиленький. Плевком убить можно. Сказал от кого пришел. Тут мне с сердцем худо стало, едва не помер. Есть в Аквилонии одно тихое ведомство — Латераной называется. Что это такое, тебе, варвару, лучше не знать. Человечек вежливейшим образом присоветовал вернуть забранные у пьяного асира вещицы. По-хорошему вернуть. Конечно, можно и по-плохому… Я человек простой, куда нам, сирым, с могучими тягаться — родная шкура дороже и любезнее. Отдал. И понял вдруг, что если пропойцей-варваром такие большие вельможи интересуются, то сплетни городские имеют под собой исключительно твердую почву. Тверже не бывает — золото. Да столько золота, что сама Латерана в игру вступила. Признайся, в кабак вернулся надеясь свою карту отыскать?

— Угу, — буркнул я, не вдаваясь в подробности.

— Извини, но теперь она мне недоступна. И никому недоступна. Что съел лев, мышам не достанется. Жаль, не успел я копию снять, времени не нашлось. Но кое-что запомнил. Ванские острова, правильно? Большой архипелаг к Закату от Ванахейма?.. Таким образом, Асгейр, тебя немедля освободят и впредь пальцем не тронут. Кормить-поить-ублажать будут. Я лично за хамство своих костоломов извинюсь и виру внесу. Хоть пять мер серебра, хоть пятнадцать. Слово Дорана. Но и ты мне учтивость окажешь. Понимаешь какую? Ничего проще не придумаешь: план восстановить надо. И подробности рассказать. По рукам?

Меня вдруг в смех потянуло. Неудержимый. С рыданием и подвываниями. Боги, вот тебе и шуточка! Розыгрыш! Гы-ы-ы!..

— Не понимаю причин веселья, — пожал плечами месьор Доран. — Сам должен знать, что в случае отказа, твоя жизнь окажется намного короче, чем следовало бы. А предварительно Ламасар попробует разговорить тебя другим способом. Догадываешься, каким? Очень неприятно, когда тебя режут на тонкие ремешки. Сам не пробовал, но многократно наблюдал — слезы на глаза наворачиваются. Буквально рыдаешь — так человека жалко…

Надо выиграть время! Любым способом! Так или иначе мне крышка — все равно убьют. А если скажу, что никакого клада не существует, Доран украсит шкурой оборотня свою спальню.

Стоп. Шкурой оборотня?

— Дай подумать, — наивозможно презрительно бросил я. — Полколокола.

— Думай, — милостиво согласился толстяк. — Только прости, снимать тебя с цепи мы пока не будем. Железо — оно думанью способствует. Пойдем, Ламасар. Пускай наш юный друг размышляет. Не будем мешать.

Доран и звероподобный ту ранец вышли. Дверь оставили приоткрытой — замечательно!

Придется доказать вам, господа разбойнички, что и поддельные асиры не лыком шиты.

* * *

Обычному человеку почти невозможно освободиться из тонких кандалов-браслетов, схватывающих запястья — мешает косточка большого пальца. Некоторые умеют выворачивать сустав так, что он уходит в глубину кисти, однако я подобным талантом не обладаю. Слишком больно. Я владею гораздо более серьезным достоинством: способностями Карающей Длани.

Посмотрите на лапу собаки ПАН волка и кисть руки человека. Разница заметна? Нацепите на волка хоть десяток кандалов, он их сбросит — железные браслеты соскользнут с лапы по шерсти, им ничего не помешает. Волчья лапа несколько тоньше людской длани, а когда я превращаюсь, кости вытягиваются. Я и в человеческом обличье невысок ростом, в отличие от большинства сородичей, да и в ипостаси зверя выгляжу как не слишком крупная, мохнатая, поджарая и длиннолапая собака темно-серого цвета с черной полосой вдоль хребта. Можно запросто перепутать с охотничьей лайкой, какие водятся в Нордхейме.

Одно плохо — злодеи-похитители во главе с жирным Дораном сняли с меня только колет, оставив сапоги, штаны и нижнюю рубаху.

Это очень неудобно. Обычно, оборотень перед превращением в волка полностью раздевается, чтобы не запутаться в одежде — верхнее облачение человека, как известно, превращаться в волчью шкуру никак не может. Придется повозиться…

Я упоминал, что умею менять ипостаси очень быстро. Дело в том, что среди ближней и дальней родни моего обширного семейства, среди предков, почти не было людей. А оборотни, в чьих жилах течет больше четверти человеческой крови мучаются с превращением долго, до трех квадрансов. Если предков-людей больше половины — способности Карающей Длани теряются навсегда и детям уже не передаются. Поэтому главный закон нашего народа требует заключать браки только между сородичами: нашей расе необходимо сохранить данное богами наследие.

…Лапы выскользнули из металлических колец мгновенно и безболезненно, будто маслом намазанные. Я шлепнулся набок, с трудом поднялся на все четыре ноги, и начал раздирать клыками тесную льняную рубаху. Получилось. Освободиться от штанов оказалось еще проще — сами сползли, за полной невозможностью держаться на волчьем туловище. Встряхнулся, будто после купания. Огляделся. Принюхался. Теперь можно полагаться на недоступные человеку обострившиеся чувства.

Пахнет в подвале нехорошо. Крысами, кровью (человеческой, между прочим), подгоревшей едой, но не трактирной, а приготовленной где-то здесь. Очень хотелось бы узнать где именно "здесь". На подвалы "Черного быка" не похоже. Надо думать, меня перетащили в одно из близлежащих зданий.

Отправлюсь на разведку. Так или иначе в нынешнем виде у меня гораздо больше преимуществ. И не узнают, и не поймут, откуда в доме появилась очень похожая на молодого волка серая зубастая собака. В лучшем случае выгонят, в худшем — придется пустить в ход клыки. Насколько я знаю, даже лучшие бойцы человеческой породы слабо представляют, как справиться с нападающим животным.

Приоткрытая дверь. За ней мрачный коридор, но теперь я прекрасно вижу в темноте. Сквозняком тянет слева, значит там выход. Направление выбрано.

Понятно, что я нахожусь в подвале очень старого здания. Такие постройки пахнут особенной, кисловатой затхлостью — помесь запаха плесени, пыли, сырости и подгнивших пергаментов. По сторонам коридора еще несколько дверей, все плотно закрыты, видны ржавые замки. Лестница наверх.

Ступая тише самой боязливой мышки я поднялся, обнаружив вход в дом. Толкнул лапой дверь. Пустая комната-зала, из нее три выхода. От самого дальнего пахнет уличной пылью и ароматом распускающихся весенних цветов. От ближнего — вином и человеком. Из щели между дверью и косяком льется желтоватый свет. Голоса. Люди разговаривают.

— …Думаешь, скажет?

— А куда ему, бедняге, деваться? — судя по медленной, с откровенной ленцой, речи, отвечал толстяк Доран. — Парень преизрядно напуган, а если Ламасар применит свое редкое искусство, асир не то, что говорить, петь начнет. Голосисто. Как бы весь квартал не перепугал.

— Методы у тебя, однако…

— А у тебя — другие? Жизнь штука тяжелая, ради правды приходится идти на сделки с совестью. Жаль, мальчишку, но… Сам понимаешь.

— Хорошо, оставим пока твоего асира, — второй голос был хрипловат и самоуверенно спокоен. — Я не уверен, что нам удастся провести Латерану. Одно дело водить за нос городскую стражу, и совсем другое — барона Гленнора.

— Я вовсе не собираюсь водить досточтимого барона за нос. Просто не дотянусь до его носа, силы не те. Однако, опередить могу. Мои резвые волчата работают чуть быстрее ищеек Гленнора. Книгохранилища открываются по утрам, ночью туда никто не ходит… Никто, кроме людей, чья настоящая жизнь начинается с закатом солнца. Полагаю, к утру стоит ждать результатов.

— Не переоцени самого себя.

— Я? Зачем ты говоришь обидные слова? Замечу: пара моих хороших друзей трудится даже в замке короля! И представь, сегодня мне шепнули, будто часть карт откопал некий Хальк Юсдаль…

— Знаю. Тайный советник и хранитель библиотеки.

— За сколько его можно купить, как думаешь?

— Ни за сколько. Он сумасшедший. Из плеяды полоумных книжников, которым неинтересно ничего, кроме летописей, рукописей и свитков.

— Любой человек покупается. Надо знать цену. Если этому Хальку неинтересно золото, можно предложить другое. К примеру, полдесятка неизвестных книг авторства древних сочинителей. В домашней библиотеке старого герцога Борна пылятся сотни редчайших рукописей, знаю точно, давно глаз положил… Никто и не заметит их пропажи. А Хальку — радость. Взамен — маленькая услуга. Снять копии с карт и только. Что будет дальше, это уж мои собственные трудности. Мы гораздо более легки на подъем, чем службы короля. Пока соберутся, пока выедут… Когда они очутятся на острове, мы будем пить вино в Туране. И швырять от скуки золотые монеты в Вилайет. — Неужели ты всерьез веришь?

— Выбора нет, друг мой. Все косвенные признаки свидетельствуют: паника поднялась не зря. Между прочим, назначенные полколокола истекли. Пойду побеседую с асиром. Ламасар?!

— Ты уверен, что соглядатаи стражи не заметили похищения? — нервно спросил второй.

— Уверен. Пойдем, Ламасар.

Надо быстро убираться. Не хочется вновь увидеться с туранским монстром. Любопытно, почему он всегда молчит? Язык отрезан или просто немой?

Я бросился к двери, от которой пахло улицей, но… Заперто! Вторая дверь. Тоже закрыта! Они сейчас меня увидят! Увидели.

— Эт-то что еще такое? — показавшийся на пороге толстый Доран недоуменно уставился на меня. — Ламасар, откуда здесь чужая собака? Убери!

Страшенный волосатый туранец понял приказ хозяина до крайности буквально. Вынул нож и двинулся на меня. Терпеть не могу людей, которые не любят животных. Решение созрело мгновенно.

Если я ошибусь — будет плохо. Остается рассчитывать на удачу, всегда сопутствующую оборотням.

Я прыгнул прямо под ноги Ламасару, полагая ударить всей тяжестью тела по голеням. Получилось. Туранец упал, взмахивая отточенным кинжалом. Срезал мне несколько волосков с холки. Пока он поднимался, я со всех четырех ног ринулся в комнату. Мгновенно осмотрелся. Чудесно! Вот оно, окно затянутое мутной слюдой, в обрамлении ажурных кедровых реек!

Вскочил на стол, пугая собеседника Дорана — мужчину среднего возраста в облачении дворянина. Тот отлетел в сторону. Сжимаюсь в комок, прыгаю, выбиваю тяжестью тела решетку окна… Только бы оказалось невысоко! Только бы не разбиться и не повредить лапы!

Треск ломающегося дерева и шелест слюды. Я благополучно приземляюсь на мягкую, взрыхленную землю палисадника. Встаю. Осматриваюсь.

Небольшой сад вокруг дома. Темно, давно наступил вечер. Сад окружает высокая — не перепрыгнуть! — каменная стена. Надо бежать к воротам.

Конечно, это следовало предвидеть. В саду разгуливают сторожевые псы, не менее полудесятка. Почуяли неладное и сбежались к дому. Огромные, темно-рыжие неразумные твари кофийской бойцовой породы. Ничуть не привлекательнее Ламасара обликом — черные плоские морды, туповато-преданный взгляд, и никаких мыслей.

Но я оборотень, а значит владею превосходством над простыми животными. Любой обыкновенный волк или собака будут подчиняться мне, как вожаку. Свора расступилась…

Новый проблеск сопутствующего счастья. Ворота поместья не деревянные, а решетчатые, из железных прутьев. Если повезет — протиснусь. Как и всегда, повезло. Я вырвался на свободу.

Остается быстро найти дорогу к замку короны. Превращаться обратно в человека бессмысленно — на четырех ногах я передвигаюсь гораздо быстрее, да и где прикажете искать новую одежду?

Теперь надо опасаться мирных горожан. Людям будет неприятно видеть на улицах настоящего дикого волка. Мои главные союзники — вечерняя темнота и скорость. Побежали? Побежали!

* * *

Замок короны — вот он, прямо впереди. Огромный, будто нордхеймский мамонт. Темный. Только наверху, меж зубцами стен, цепочка факелов. И около главных ворот огни.

Дворец я нашел без особых трудностей. И приключений по дороге не претерпел. Кому интересна бродячая собака? Поздним вечером людей мало, обыватели давно отошли ко сну, да и самые оживленные улицы я предпочел обходить стороной. Задворками пробирался.

Однако, вопрос: как попасть внутрь? Я не поленился, обежал замок по периметру, надеясь отыскать открытые ворота. Бесполезно. У нас в Пограничье, между прочим, ворота резиденции короля никогда не закрываются. Незачем. Кого Эрхарду в своем королевстве бояться? Не оборотней же?..

Выходит, что по сравнению с нами — Аквилония суть варварская страна. Нет ничего хорошего в государстве, где король запирается от подданных.

Вероятно, придется ночевать на улице. Ничего, перетерплю. Шкура пушистая, холодно не будет. Пристроюсь возле хозяйственных ворот, дождусь утра, а там — как получится.

Когда отбивали первый полуночный час, я уже валялся на деревянном пороге одного из домов, стоявших напротив замковой стены. Задремывал. Слишком устал за день. Обидно, конечно, что потерял купленные вещи и подарки, но в любой ситуации прежде всего следует видеть хорошее. Я жив и отчасти цел, сумел запросто сбежать от похитителей и вернуться к нашему с Тотлантом временному пристанищу. А Дорана следовало бы цапнуть за сухожилие, чтоб похромал седмицу-другую…

Визг несмазанных петель, человеческие голоса и стук копыт лошадей не дали мне заснуть. Я поднял голову, навострил уши и увидел, что к воротам подошел обоз из четырех телег. Ветерок донес запах просмоленных бочек и почему-то свежих овощей. В такое время года? Странно.

Ничего странного. Судя по возгласам охраны и возничих, в замок привезли продукты, сгруженные с зингарского корабля. На золотом Побережье урожай собирают круглый год. Почему ночью? Чтобы днем не беспокоить важных особ, которые потребуют к завтраку апельсины и зелень.

Я шмыгнул к стене, пробежал вдоль нее, нырнул под повозку. И, конечно, благополучно миновал ворота, оказавшись на знакомом хозяйственном дворе. Теперь остается незаметно пройти на третий этаж, к библиотеке.

Меня застукали на лестничной площадке второго этажа. Я немного научился разбираться в гвардейской форме, и понял: сии доблестные мужи принадлежат к не менее доблестному Боссонскому полку — одежда зеленая, с серебряными галунами.

— Меркурии, глянь, волк… — вылупился молодой, наверное моего возраста, гвардеец. — Настоящий!

Второй, тот который носил старинное аквилонское имя Меркурии, был постарше и порешительнее. Боссонцы — прекрасные стрелки, гвардейцы этого полка носят с собой небольшие самострелы, и Меркурии молча бросил на ложе оружия тяжелый стальной болт. Я почти вживую увидел мысли, ровным строем марширующие за его лбом: если во дворце бродит дикий зверь, его надо тотчас истребить. Пока не нагадил в тронном зале и не искусал придворных дам. Только этого мне не хватало! Бежим!

Я припустил со всех ног наверх. Неподалеку в мраморные ступеньки ударил закаленный наконечник, высекая искорки, сзади браво громыхали подкованные сапоги, ринувшихся в погоню боссонцев. Мрамор лестницы и паркет коридора были неимоверно скользкими, лапы разъезжались, я несколько раз шлепнулся набок, и просил судьбу только об одном: лишь бы у Халька не было заперто! Иначе убьют. А если начну превращаться — тем более убьют: оборотень, чудовище, нечисть и нежить!

Досада какая! Двери в комнаты барона Юсдаля закрыты изнутри! Проклятущие гвардейцы все ближе, я явственно слышу новый щелчок тетивы-проволоки. Стрела вонзилась в паркет в ладони от моей лапы. Что делать? Библиотека! К Хальку можно пройти и оттуда!

Неуклюжим галопом влетев в боковой коридор я ударил грудью библиотечную дверь. Пронесся мимо шкафов с пергаментами и книгами. Боссонцы оказались настырными — не отстают.

Гостиная Халька. Пусто. Только две оплывшие свечи горят.

Я проскочил в спальню и не долго думая заполз под обширную кровать господина тайного советника. Пылища! Но ничего не поделаешь, шкура дороже… С грохотом вломились гвардейцы.

— Что, демон вас задери, здесь происходит?! — взревел разбуженный и слегка перепуганный барон Юсдаль где-то над моей головой. — Ополоумели? Пожар, потоп, переворот?

— Волк, ваша светлость!

— Чего? Какой волк?

— Серый, ваша светлость! Только что сюда забежал!

Скрипнула дверь смежной спальни, которую Хальк отвел нам с Тотлантом. Из-под кровати я увидел босые ноги волшебника.

— Ничего не понимаю, — продолжал яриться Хальк. — Откуда в королевском замке волк? Где он? И вы что же, травлю посреди ночи устроили?

— Так точно, ваша светлость! Выйдите с господином колдуном ненадолго, мы его мигом отыщем! — гвардейцы пыхтели как ломовые лошади. Убегались за зловредным волчарой.

Я сидел под кроватью тише мыши. Если дело обернется совсем плохо, придется немедленно превращаться!

— Постойте, — раздался мягкий голос Тотланта. — Хальк, у нас, однако, есть один знакомый волк… Темвик не вернулся вечером. Понимаешь?

Волшебник присел и наклонил голову к основанию постели библиотекаря. Заглянул в пыльную темноту. Крякнул досадливо.

— Ага. Знакомая морда! Давай-ка вылезай. Господа гвардейцы, уберите оружие.

Я, по уши в пыли и паутине, выполз. Представляю, как это выглядит. Волчище с пораненой головой, глазами человека и поджатым хвостом. Никогда в такой дурацкой ситуации не оказывался.

— Тот самый, — гаркнул боссонец Меркурии. Стушевался внезапно. — Ваша зверюшка что ли, а, месьоры?

— Наша, — Хальк, облаченный в необъятную ночную рубашку с кружевами на вороте и смешной колпак, посмотрел на меня озадаченно. — Темвик, что это значит?

— Позже разберемся, — решительно заявил Тотлант. Повернулся к страже. — Можете быть свободны, господа. И впредь будьте осторожнее. Вы же не гоняете по всему замку охотничьих собак короля? И не палите в них из самострелов?

— То собаки, а то — волк, — угрюмо бросил молодой. — Идти можно?

— Катитесь, — поморщился Хальк. — Когда в следующий раз будете охотиться за сбежавшим из зверинца слоном, перед тем как вламываться к тайному советнику короля — аккуратно постучите в дверь…

Боссонцы, ничего не понявшие в случившемся, отбыли.

— Марш в нашу комнату, приведи себя в порядок, — скомандовал мне Тотлант. — На кресле — мой кхитайский халат, оденься. Ждем в гостиной.

Когда я, облаченный в черный шелковый халат с вышитыми золотыми драконами, появился в большой комнате, оба ученых мужа восседали в креслах и по ночной прохладе кутались в шерстяные клетчатые пледы, какие делают в Киммерии. Хальк, изменив собственному слову, потягивал темно-красное вино. Тотлант выглядел очень недовольным и заспанным.

— Итак, каковы будут объяснения? — библиотекарь поднял брови и устремил взор на меня. — Почему у тебя волосы в крови?

— Где? — забеспокоился волшебник. — А ну, покажи! Это гвардейцы тебя вздули?

Тотлант положил ладонь мне на затылок, быстро-быстро забормотал заклинание, и я ощутил легкое жжение — рана затягивалась.

— Нет, не гвардейцы, — проворчал я. — Хуже. Кажется, мы доигрались в сказки с сокровищами.

Я придвинул кресло для себя, налил вино, и принялся рассказывать. Про похищение, про Дорана и Ламасара, про беседу толстого разбойника с неизвестным дворянином, которую случайно подслушал. И, наконец, про мое удачное бегство.

И Хальк, и Тотлант по ходу повествования только рты шире раскрывали. Не перебивали. Барон Юсдаль то улыбался, то качал головой; стигиец с каждой новой фразой становился все мрачнее.

— М-да, неприятная история вышла… — когда я закончил сагу о том, как Темвик гулял по Тарантии, волшебник побарабанил пальцами по столу. — И кто виноват?

— Никто, — буркнул Хальк, стараясь не встречаться с нами взглядом. — Кроме самого Темвика. Нечего было соваться в этот притон. Я ведь предупреждал!

— Ты знаешь кто такой Доран, по прозвищу Простец? — спросил я. — Очень неприятный человек. Пусть и умный.

— Не знаю, — отозвался барон Юсдаль. — Но непременно узнаю. Завтра же. Спрошу у Гленнора. Есть предложение — поспать до утра. И на свежую голову разбираться с трудностями.

— А знаете, — неожиданно фыркнул Тотлант, — Хальк едва не оказался в крайне двусмысленном положении. Представьте: Темвик забирается под кровать, превращается, а господа гвардейцы обнаруживают под ложем месьора тайного советника спрятавшегося там совершенно голого мужчину. Воображаю, какие слухи поползли бы по дворцу…

Мы дружно и жизнерадостно заржали. Потом расползлись но комнатам — отдыхать от суматошного дня.

Второй рассказ Халька "Граф, который нашел Пифон"

Тарантия, дворец и город

7 день Первой весенней луны 1293 г.

Тотлант, ренегат эдакий, призывает меня покаяться. Посыпать голову пеплом из камина, надеть на шею веревочную петлю, облачиться в рубище и пасть на колени перед королем. Рассказать благороднейшему монарху о мерзопакостных происках его собственного библиотекаря. О вероломстве и измене, с коими был составлен злокозненный план по введению ихнего королевского величества в заблуждение посредством подложных исторических документов.

Покаяться! Покаяться и смиренно принять через то справедливое воздаяние!

Ни за что и никогда! За кого вы меня принимаете?

Первые призывы к означенному покаянию явили себя на следующий день после нелепых приключений Темвика. Тотлант недвусмысленно заявил, что история с кладом Нифлунгов зашла слишком далеко, и становится попросту небезопасной. Небезопасной для всей удалой троицы аферистов, столь неаккуратно поднявшей столицу на дыбы. Мало того, что древней легендой заинтересовались король (ради которого, собственно, все и было устроено) и его верный цербер, барон Гленнор, так в игру без выигрыша вступили еще и натуральнейшие бандиты наподобие Дорана, в чьи лапы намедни попался Темвик!

Я придерживался исходного постулата: Темвик сам виноват. Зачем его понесло в "Черного Быка"? Туда и городская стража-то заходить побаивается, тайных соглядатаев распознают очень быстро и дальнейшая судьба их незавидна. Доран утверждал, будто у него есть свои люди во дворце? Пускай. В любом случае эти личности ходят в чинах не старше третьего помощника дворцового золотаря, а таких в жилые покои придворных не допускают.

Кроме того, я теперь оказался под ненавязчивой опекой хмурых мальчиков из ведомства барона Гленнора. Взращенные Латераной добры молодцы проследят за нашей общей безопасностью, тем более, что король "взял в дело" и Тотланта. Как советника по вопросам магии и кхарийской древности.

Да, король… Признаюсь откровенно: когда они с Гленнором заявились вчера ко мне, я был уверен — наша авантюра раскрыта и теперь обычной рекомендацией "вести себя потише" я не отделаюсь. Воображение уже рисовало яркие картины опалы, ссылки, каторги, эшафота, топора палача или самой страшной кары — королевского кулака. Все оказалось и проще, и сложнее одновременно.

Естественно, начальник нашей тайной службы пристально следит за городскими слухами. И докладывает королю.

Но слухи собирает не только Гленнор — тут и шпионы городской стражи, и канцелярия Просперо, и военная управа… Раз в два дня на стол Конана ложатся сразу несколько разных отчетов о слухах в Тарантии. Достаточно сравнить, и станет ясно, кто из информаторов лжет или недоговаривает. Но тут оказалось, что все донесения рьяно повествуют об одном: найдена часть клада царя Тразариха! Того самого! Огромного и сказочного!

Конан вызвал Гленнора и попросил провести скрытое дознание. Господин барон обернулся меньше, чем за сутки — нашел подброшенную мной в главный храм Митры карту и страницу "летописи", забрал почти аналогичную фальшивку из книгохранилища Обители Мудрости, начал поиски "асира"-Темвика, побывавшего у ростовщика бар-Мираэли и через своих шпионов узнал, что таковой асир оказался замечен в "Черном Быке", где и был обчищен мелкими жуликами. Если верить Темвику, затем господин барон изъял у некоего Дорана (наверное, предводителя большой городской шайки) составленный мной план Ванских островов. Посмотрел, сопоставил, подумал, и… И сделал неверные выводы. Увидел сложное в простом.

Да, меня заметили во всех библиотеках, где я оставил подложные документы. А документы оказались настолько убедительны, что в них поверили. Умозаключения хозяина Латераны были просты: Хальк занялся кладоискательством. Он что-то там обнаружил, и пытается это скрыть. Причем Хальк настолько уверен в истинности своего открытия, что собирается на время покинуть город и отправиться за кладом. (Мое прошение, разорванное Конаном несколько дней назад и навело хитроумного Гленнора на эту мысль). Единственное, что не мог увязать между собой барон, так это связь между асиром, привезшим в Тарантию драгоценность из клада, и мною самим. Тотлант ведь был у ростовщика в момент совершения сделки! Это явно не случайно!

Мы отбрехались тем, что Тотлант попросту следил за приезжим, раззвонившим на весь город об удивительной находке. А куда асир исчез — не наши заботы.

Ищите, месьор Гленнор, это ваша прямая обязанность. Только не следует думать, будто мы его убили ради золота. Поищите в чулане и под кроватью — трупа там нет.

Словом, все вышеизложенные соображения, и были представлены королю Конану. Тот возмутился: как так? нашел сокровища и делиться не желает? когда в казне шаром покати?

А ну, пошли к Хальку! Разберемся!

Конан заглотил наживку сразу и накрепко. Оставалось противника добить: я, с разочарованным видом, преподнес жаждущему открытий монарху четвертую, самую главную карту, с которой якобы все и началось.

Они поверили. Поверили! И теперь Гленнор начал собирать прочие доказательства — шарить по библиотекам и искать свидетелей.

Меня беспокоило только одно: третий план, оставленный в военной управе, доселе не найден, хотя настырные ребятки Гленнора переворошили все до единого книжные хранилища.

* * *

События начали быстротечно развиваться прямиком с раннего утра.

Просыпаюсь я незадолго до рассвета — привычка молодости. Когда я учился в тарантийской Обители Мудрости, бедолаг-слушателей поднимали затемно, сразу же сгоняли на церемонию Рождения Солнца, в храм Митры, а потом начинались бесконечные занятия. По прошествии многих лет я остался верен традиции — абсолютно не могу спать в светлое время суток.

Темвик и Тотлант пока что беспробудно дрыхли. Не стану их поднимать до времени — только мешать будут, а надо подумать в тишине. Очень хотелось поесть. Я обнаружил на столе вчерашнюю холодную грудинку и огрызок пшеничной лепешки вместе с чашечкой меда, початый кувшин красного вина, и решил устроить маленький пир. Ждать приготовленного на дворцовых кухнях завтрака бессмысленно — кухари расшевелятся только к десятому колоколу, не раньше.

Я нарезал мясо боевым гандерским кинжалом, который использую в самых разных целях — от разрезания пергаментов, до чистки ногтей, разбавил холодной водой вино, уселся, положил в рот кусочек розового, умащенного специями мяса, и бессмысленно оглядел комнату. На противоположной стене вывешена огромная и самая полная карта Закатного побережья континента, охватывающая область от Сизой пустоши, что в стране пиктов, до ванахеймского фьорда Старкардгарт. Тут же вырисован и Ванский архипелаг — девять больших островов и несчитаная россыпь маленьких.

Король вчера возложил на мою особу обязанности по подготовке наикратчайшего пути до побережья — экспедиция начинает собираться… Отлично.

Случайно я заметил нечто странное. Возле запертой на засов двери в коридор лежит бежевый пергаментный пакет. Наверное, его просунули ночью, в щель между створками и полом.

Встал, поднял, вернулся на место. Обыкновенный пергамент, из недорогих. На восковой синей печати странный оттиск — ушастая голова мыши. Никогда не встречал подобного символа. Надписей никаких.

Я срезал печать и положил на стол — вдруг пригодится? Если что — покажу барону Гленнору или его подчиненным. Развернул сложенный вчетверо лист.

Письмо. Причем настолько любопытное, что я привожу его текст полностью.

"Досточтимый барон Юсдаль!

Зная интерес уважаемого королевского библиотекаря к старинным раритетам, имеющих касание до прежней истории, и великим памятникам человеческого слова, имею честь предложить господину барону в качестве искреннего подарка нижеупомянутые сочинения.

"Бестиарий чудесных существ, перевод с кхарийского, с добавлениями, применительно к землям Хайбории".

"Книга заблудших душ (Аноним). Наиболее полное совокупное жизнеописание грешников, вероотступников и злодеев былого времени. Перевод с древне стигийского. — Белъверус, 524 год".

"Истинная летопись рождения королевства Аквилонского, составленная Эквицием Оргайлским с доподлинными житиями первых королей, а такожде святейшего Эпимитриуса с собственноручными пометками и автографом оного".

Все три фолианта являются подлинниками, созданными в первые века по основанию Аквилонии. Означенные книги передаются барону Юсдалю в дар, без каких либо условий или дополнительных оговорок.

Сей дар барон Юсдаль может получить в любой ближайший день, если придет в салон уважаемой госпожи Аавланэ, что на Королевской улице, ко времени от полудня, до колокола первого.

Сим остаюсь вернейшим другом и почитателем таланта господина барона.

Дарителъ.

Тарантия, 7 день первой весенней луны."

Как прикажете такое понимать?

Я немедленно вспомнил ночной рассказ Темвика. Бандюга Доран беседовал со своим неизвестным посетителем о том, как можно купить Халька Юсдаля. Уговорились дать мзду в виде ценных книг, а вовсе не денег. Тоже неплохо — три перечисленных в письме рукописи необычайно редки, а летопись Эквиция вообще считается пропавшей! Любопытно, где они ее сперли?

Стилистика письма непохожа на руку жулика, пусть и жулика высокого полета. И такие люди как Доран наверняка не станут назначать встречи в доме госпожи Лавланэ — почтенной вдовы, содержащей салон для престарелых дворян, собирающихся вместе, чтобы посплетничать, послушать музыку и поиграть в тарок.

И почему книги собираются передать в "безвозмездный дар", да еще "без условий и оговорок"?

Признаться, меня озадачили. Если вы действительно возжелали сделать подарок королевской библиотеке, стоит ли разводить эдакую таинственность? Подсовывать письма под дверь, не подписывать депешу настоящим именем, обходясь каким-то "Дарителем" и назначать тайные свидания? Не проще ли обставить дарение со всей торжественностью и прослыть в обществе покровителем искусств?

Ну точно, это происки мошенников с которыми вчера познакомился Темвик! Никаких сомнений.

Осторожный стук в дверь. Открываю.

— Доброе утро, советник.

На пороге стоит граф Кертис. Он из Латераны — отвечает за безопасность в городе и замке короля. В отличие от быкоподобных молодых людей, входящих в охранную службу Латераны, граф изящен, худощав и одевается по самой последней моде. Теперь он является проведывать меня по три раза в день.

Очень хорошо, что граф заглянул прямиком с утра — расспрошу Кертиса о некоторых насущных вопросах.

— Заходи, — я гостеприимно указал на кресло. — Вино в кувшине, бокалы на полу, возле стола.

— А почему не на столе? — подивился Кертис.

— Стол предназначен для работы с пергаментными вместилищами человеческой мысли, а не для низменных утех ненасытного чрева, — высокопарно заявил я, наблюдая за Кертисом. Сегодня граф оделся в платье цвета морской волны с золотом. На груди поблескивают миниатюрные копии орденских знаков — аж целых шесть. Видать, рьяный служака. В Аквилонии награды раздают скупо, в отличие от соседней Немедии — Ринга, герцогиня Эрде, супруга начальника тайной службы Трона Дракона, как-то хвасталась, будто одним только Орденом Чести ее награждали четыре раза подряд…

— Как дела? — осведомился граф. — Что это за дурацкая история с волком, бегавшим по замку прошлой ночью?

— А, ерунда, — легкомысленно отмахнулся я. — Мои гости из Пограничья шалят. Это не волк, это всего лишь оборотень. Темвик решил в зверином облике погулять по дворцу. Конечно, тупые вояки из Боссонского полка его не поняли…

— Всего лишь оборотень… — повторил Кертис с непонятной интонацией. — По-моему, это перебор. Хальк, умоляю, попроси своих друзей больше таким образом не… Не шалить. Это, знаешь ли, чревато. Больше никаких происшествий?

— Вроде бы ничего подозрительного, — я пожал плечами. — Кертис, можно вопрос? — Сколько угодно, — любезно улыбнулся граф.

— Ты ведь следишь за обстановкой в Тарантии, верно? Скажи, не знаешь ли ты субъекта именующего себя Дораном? Доран по прозвищу Простец.

— Ого! — Кертис даже вино расплескал от удивления. — Ты-то откуда знаешь об этом господине? Не предполагал, что сведения с самого дна Тарантии могут достичь ушей многоученого книжника и придворного!

— Так, слышал мельком…

— Хорошо, что только слышал. Сей достойный муж объединил под своей рукой больше половины городских шаек. Контрабанда, торговля лотосом, наемные убийцы, самые громкие грабежи, похищения. Весьма многогранная деятельность. Подозреваю, что приезжего асира, рассказавшего о кладе Нифлунгов, похитил именно он… Далее: Простец невероятно умен, столь же жесток, владеет своей собственной маленькой тайной службой — завидует Латеране и пытается подражать. Причем, иногда небезуспешно. У меня есть впечатление, будто Доран трудится не ради денег, а, так сказать, ради искусства. Иногда пускается в невероятные авантюры, в которых ничего не заработаешь, но только получишь острые ощущения. Исключительно неприятный господин. Однако, вызывает невольное уважение.

— Странно, — хмыкнул я. — Если Латерана так хорошо осведомлена о деятельности этого самого Дорана, то почему вы его не прижмете? Пускай доживает век в уютной камере Железной Башни!

— Никаких доказательств. Вообще никаких, представляешь? Что бы ни случилось — Доран чист, как белый плащ Эпимитриуса. Свидетели исчезают, исполнители не признаются, а сам Доран во время ограбления, допустим, дворца графини Аттиос, путешествует по Боссонии и знать ничего не знает ни о каких графинях. Мы пытались его негласно устранить, но Доран обладает невероятным чутьем — сумел избежать полудесятка покушений. Да и зачем? Его место сразу займет другой — дно Тарантии талантами вовсе не оскудело. Но Доран пока превосходит всех и каждого. Я удовлетворил твое любопытство?

— Благодарю. Кстати… — я потянулся к столу и передал графу печать от подброшенного письма. — Никогда ничего подобного не встречал?

— Оттиск перстня, — с видом профессионала определил Кертис. — Мужского. Печатка в виде мышиной головы… Нет, не видел. А в чем дело?

Я поразмыслил и передал графу найденный утром пергамент. Пусть Латерана знает. Мало ли, какие сюрпризы будут ждать в салоне госпожи Лавланэ?

— Сходи, посмотри, — посоветовал граф, изучив депешу. — Я распоряжусь, чтобы тебя незаметно опекали. И не забудь — к пятому колоколу тебя будет ждать король. Благодарю за вино, Хальк. Пойду, займусь делами.

Кертис покинул гостиную, оставив меня в недоумении. Мысли перепутались: Доран, подарок в виде старинных книг, клад Нифлунгов — все это наверняка взаимосвязано. Но как и почему?

Загадка…

* * *

Вскоре и любезные гостюшки соизволили продрать глаза. Оба выглядят сонными осенними мухами, особенно Темвик. Пока Тотлант и оборотень завтракали, я кликнул слугу и приказал немедленно раздобыть у дворцового каштеляна приличную мужскую одежду. Во-он для того парня. Слуга кивнул и исчез.

Конечно, у Темвика в дорожных мешках найдется запасная "варварская" одежка, но пока следует придерживаться правил маскировки. Если оборотня опознали люди пресловутого Дорана, то надо вспомнить, что и Латерана не дремлет. Лучше бы барон Гленнор не докопался до истины (что, впрочем, не исключено — осведомители Латераны могут узнать о непонятных событиях на вилле Дорана: очень странный побег пленника, отдающий сверхъестественными способностями оного, наверняка наведет цепных псов Гленнора на размышления).

Слуга приволок объемистый мешок — удалось найти новую военную форму Черных Драконов, только без знаков различия. Темвику чуть великовата, но сидит вполне прилично. Я категорически запретил оборотню покидать сегодня дворец, принес из библиотеки пару занимательных книжек авторства прославленного сочинителя Стефана, Короля Историй, и выдал Темвику для пристального изучения. Если угодно — можно гулять по замку, тут много всего интересного, от знаменитых Висячих Садов и богатого зверинца, до зала славы Аквилонии, где выставлены боевые трофеи, начиная со времен Сигиберта Завоевателя. В город — ни ногой!

Тотлант поворчал, призвал меня к раскаянию, облачился в роскошную алую мантию сообщества магов Равновесия, и отбыл. Сегодня начинался гильдейский конклав и присутствие Тотланта было обязательным.

Я приоделся (сплошная парча и немыслимо дорогие аргосские кружева, добытые при помощи знакомой белошвейки из дворцовых мастерских), нацепил одновременно и баронскою цепь с фамильным гербом и почти неподъемный Орден Большого Льва, с бриллиантами, вульгарно-огромными рубинами и шлифованными агатами. Спустился по парадной лестнице, раскланиваясь со знакомыми и незнакомыми придворными прихлебателями, вышел через главные ворота (гвардия вытянулась во фрунт, отсалютовав эстоками) и двинулся вперед по длинной Королевской улице.

Терпеть не могу кататься по городу в экипаже, а посему всегда предпочитаю собственные ноги.

Я человек простой. Да, я родился в захолустном Гандерланде и горжусь этим. Пускай иногда меня заглазно именуют "низкорожденным", но Юсдали получили баронский титул больше пятисот лет назад, а это уже — династия. Скромная, но древняя. А простота гандерских нравов заставляет меня расхаживать на своих двоих по Тарантии, без кареты, портшеза, свиты и охраны. А что такого? Нет ничего страшного, если такой пышный вельможа, как я (советник, хранитель и орденский кавалер, вечно сидящий без денег…) зайдет в бакалейную лавку или к торговцу древностями. Будем ближе к народу.

Охрана, однако, неподалеку. Я привык видеть во дворце служащих Латераны, и научился почти безошибочно опознавать их. Ликтор тайной службы, охранник, почти всегда выглядит медведеподобным мордоворотом с внимательными глазами и тяжеловесной плавностью движений. Но это во дворце. На улице меня ненавязчиво "пасли" минимум четверо ничем не примечательных личностей — обычные прохожие, вроде мелких торговцев или скучающих бедных дворян. Кстати, мелкие торговцы сейчас должны вовсю трудиться — разгар дня! Недосмотр со стороны Гленнора.

Что ж, если меня оберегают, это замечательно. Приятно чувствовать, что о тебе заботятся. Вдобавок, я уверен: у госпожи Лавланэ никто не станет набрасывать мне на голову темный мешок, тащить в пыточный подвал и выбивать сведения о кладе Нифлунгов.

Вот и нужный дом. Высокий — целых три этажа. Фасад украшен герцогским гербом — старушка Мейза Лавланэ владеет малюсеньким фьефом-владением, имеющим статус герцогства. После смерти супруга постоянно живет в Тарантии и развлекается, как может. Она богата, а значит, герцогине позволительны любые чудачества.

Привратник встретил его светлость барона Юсдаля церемониальным поклоном и тотчас сдал с рук на руки слугам. Таковые вежливо отобрали плащ, шапку, и с почтительными ужимками препроводили на второй этаж, туда где располагался салон. О нет, только не это!

В обширной, задрапированной безвкусными шелками и покрытой лепниной зале читали вслух. В центре кружка, составленного из древних бабушек в старомодных платьях, стоял специально нанятый чтец и выразительно декламировал, читая с листа:

— "…В это мгновение, когда Флабелла, поднеся к своему очаровательному, но задумчиво выточенному носику носовой платок, все еще вдыхала восхитительный аромат, дверь будуара (искусно скрытая богатыми портьерами из шелкового перунта цвета полуночного неба) распахнулась, и два лакея, одетые в ливреи цвета персика с золотом, вошли бесшумной поступью в сопровождении пажа в шелковых чулках, который, пока они стояли поодаль, отвешивая грациознейшие поклоны, приблизился к ногам своей прелестной госпожи и, опустившись на одно колено, подал на великолепном подносе чеканного золота надушенное письмо. Флабелла с волнением, которого не могла подавить, разорвала конверт и сломала благоухающую печать. Это письмо было от барона Альмария — молодого, стройного, с тихим голосом — от ее Альмария…"

Беда на мою седую голову! Сочинение Гая Петрониуса. Мое, то есть.

Я частенько зарабатываю несколько лишних золотых, придумывая слезливые истории и распространяя их в высшем свете. Под псевдонимом, понятно — не желаю позорить славное имя Юсдалей. Немыслимо, но эти жуткие рассказки вызывают у определенной части публики обильное слезоистечение и припадки ностальгии. Ужас. На какие сделки с совестью и разумом только не пойдешь ради лишнего заработка!

Я расположился в кресле у окна, потребовал доставить сладости и вино. Будем ждать. И слушать сочиненные мною самим сопливые бредни.

Старые дворянки, постигая историю любви Флабеллы (редкостной шлюхи, на мой трезвый взгляд) вздыхают и подносят к глазам платочки. Я готов расхохотаться. — Месьор Юсдаль?

Быстро же меня опознали. Рядом стоит лакей, будто сошедший с пергаментных страниц декламируемого чтецом шедевра. Напыщен и мерзко почтителен.

— Господина барона нижайше просят пройти в аграпурскую гостиную.

— Проводи, — согласился я.

— Ведомый разряженным в пух и прах слугой, я углубился во чрево огромного дома госпожи Лавланэ. Мне в спину летели сладенькие речи ублажавшего старух чтеца:

— "…Прекрасный барон, прижав к себе Флабеллу, коснулся устами ее девственных карминовых губ, другой же рукой нежно обнял ее за девственные плечи, будто желая оградить возлюбленную от безжалостного света, готового жестокосердно надругаться над святым таинством первой любви." Тьфу!

Аграпурская гостиная вполне оправдывала свое название. Выдержано в туранском стиле: ковры, подушки, застоявшийся густой смрад благовоний, два кальяна исторгающие сизый дымок.

В самой гуще подушек и дымных полос, зависших в неподвижном воздухе, устроилась фигура. Фигура прикладывается к серебряному мундштуку нежно булькающего кальяна. Судя по запаху — "гирканская травка", легкое дурящее зелье из степей за Вилайетом. Законом не запрещено.

— Заходите, барон. Не надо стесняться; Я знал, что вы придете и придете быстро.

— Мое почтение, — я слегка поклонился. — С кем имею?..

— Маркграф Ройл. Табронийская провинция, герцогство Шамарское. Мы прежде не были знакомы.

Очень интересно. Прямо-таки поразительно. На Полночь от столицы граничащего с Немедией герцогства Шамар расположен городок Таброний. А еще дальше, начинаются безбрежные леса, раскинувшиеся по отрогам Немедийского хребта. Это и есть маркграфство Ройл — почти безлюдная диковатая область, владетель которой сидит передо мной.

В чем разница между простым графом и графом марки?

Графский титул — четвертый в дворянской иерархии Аквилонии. На верхней ступеньке стоит король, потом великий герцог, за ним герцог обыкновенный, а уж потом граф. Соответственно устроен и принцип вассалитета — тот кто стоит ступенью ниже, подвассален более высокому сюзерену, который в свою очередь подчиняется следующему, и так далее. Маркграфы же подчиняются только королю, как и великий герцог. Без всяких промежуточных ступенек. Маркграфства — это маленькие королевства в королевстве. Их владетели сами управляют землями, издают свои законы, пользуются правом суда и платят в казну минимальный налог.

Лорд Ройл — затворник и домосед. Он крайне редко выбирается из своего замка в горах (причем замок абсолютно неприступен, что было проверено во время большой войны с Немедией сорок семь лет назад. Немедийцы осаждали крепость почти год, потом плюнули и ушли), еще реже приезжает в столицу и вовсе не общается с ближайшими соседями-дворянами.

О Ройле, вообще, мало известно. Баснословно богат, родовит, среди его предков были даже два короля — одни наш, Аэций Меченосец, другой немедийский, не помню имени… И все, собственно говоря.

— Удивлен? — Ройл усмехнулся из сизого тумана. — Верно, у меня репутация человека нелюдимого. Присаживайся.

Я осторожно сел на подушки. Присмотрелся к маркграфу. Не стар — лет около сорока. Подтянут, жилист. Загорелое лицо сельского жителя. Коротко стриженые в кружок седые волосы. Взгляд слегка отсутствующий: действует гирканская травка. Одет на туранский манер — халат, туфли и небольшой синий тюрбан с алмазной брошкой во лбу.

— Начнем с приятного, — речь владетеля Роила, впрочем, была твердой и четкой. — Вот подарки. Смотри. Это принадлежит тебе.

Он сдернул покрывало, скрывавшее три больших фолианта. Судя по отделке деревянных обложек — очень древних. Я быстро пролистал верхний том и убедился — самая настоящая летопись Эквиция из Оргайла. Не подделка. Бесценный раритет, истинное украшение любой библиотеки.

— С-спасибо… — заикнулся я. — Но за что? Почему, по какой причине?

— А просто так, — отозвался Ройл. — Можешь забрать рукописи и уйти. Но, если хочешь, можешь остаться. Я не настаиваю, но и противиться не буду.

Ройл меня купил. Сразу. Знал, как покупать. Во-первых, получить такие ценные подарки и тотчас ретироваться — неприлично. Во-вторых, маркграф меня заинтересовал. Он явно желает что-то мне сказать. Или о чем-то попросить. Надо обязательно выяснить, что ему нужно.

Почти не сомневаюсь — речь пойдет о кладе Нифлунгов. Зуб даю. Королевский.

И еще: мои опасения насчет козней Дорана Простеца можно позабыть. Заподозрить маркграфа в связи с этой жирной бестией невозможно. Проще предположить, что Конан Канах ведет родословную от последнего кхарийского императора.

— Я останусь.

— Прекрасно. Эй, там! Подайте вина моему гостю!

Безмолвный слуга вручил мне чашу с "Либнумом" и сразу удалился. Мы с Ройлом вновь остались наедине.

— Я увлекаюсь собиранием древностей, — без обиняков заявил маркграф. — Вещи, книги, волшебные артефакты. Дома собрал впечатляющую коллекцию, как-нибудь приезжай, покажу. Скажи, ты всерьез увлекаешься историей или так, ради мимолетного удовольствия?

— Нечто среднее между этими двумя определениями.

— А я — всерьез. Когда умерла жена, древняя история превратилась в смысл жизни. Невероятно увлекательно. Не только побрякушки или рукописи — еще и саги, легенды, предания. В том числе и позднекхарийские. О народе Нифлунгов, например.

— Любопытная легенда, — нейтрально отозвался я.

— Послушай, Хальк… Сейчас я тебе расскажу, где зарыта самая главная собака. Клад царя Тразариха существует на самом деле. Я нашел этому множество документальных подтверждений. Однажды я покажу тебе эти пергаменты.

— Что клад существует, известно теперь всей Тарантии… Но почему ваша светлость избрали для этого разговора именно барона Юсдаля? Существует множество других людей, интересующихся старинными легендами.

— Ты приближен к королю. И я хочу с твоей помощью предостеречь Конана от ошибки. Очень страшной ошибки.

— Не понимаю.

— Это просто. Городские слухи — бред и чушь. Абсурд. Хотелось бы мне встретить шутника, устроившего этот розыгрыш. Похвалил бы за остроумие.

Я замер, шумно выдохнул, и четко произнес:

— Этот шутник перед тобой.

Не знаю, какая сила подвигла меня на столь внезапное откровенное признание. Я внезапно почувствовал доверие к лорду Ройлу. Было в нем нечто… Нечто удивительное. Маркграф располагал к себе редким спокойствием, образованностью талантливого самоучки и самым страшным оружием, которым обладает человек — откровенностью.

У оборотней Пограничья существует такое понятие: "запах души", обозначающее совокупность всех впечатлений о разумном существе. Если это понятие применимо к моим ощущениям, то выходит, что "запах души" маркграфа мне сразу понравился.

Я рассказал все. Почти. О подложных картах, фальшивых летописях, ошибке барона Гленнора. Обо всем. Умолчал только о малозначимых деталях. Ройл, после долгой паузы, молвил:

— Я был уверен, что дела обстоят именно таким образом. Поздравляю, барон. Исключительно удачная авантюра. Ты заслужил новый подарок, клянусь честью. И даже угадал место — Ванские острова. Тразарих погиб именно там. Не хочешь признаться королю в совершенном?

Я молча помотал головой. Если сделал первый шаг — иди до конца.

— Дело твое. Так значит, Конан Канах собирается отправить на острова экспедицию? Искать клад?

— Собирается, — подтвердил я. — Никто ничего не найдет. Все указанные на планах подробности я брал с потолка. Карты — чистейшей воды фальшивка.

— Вот видно, что ты плохо разбираешься в легендах. Дозволь проявить оправданное любопытство. Вопрос первый: каким образом Нифлунги обрели несметные сокровища?

— Откуда я знаю? В известной версии легенды говорится только, что Тразарих владел огромными богатствами. Накопил, получил в наследство… Все, что угодно!

— Неправильный ответ. Я знаком с более широким изложением саги. Тразариху клад достался от некоего сказочного существа. Я не верю в глупые истории о сокровищах, охраняемых сворой злобных демонов — это байки для детей и впечатлительных девиц. Но во времена Кхарии на материке оставалось множество нечеловеческих существ. Начиная от всем знакомых гномов, до таких малоизвестных созданий как Данхан, Кро мара, О'ши… Они владели своей, особенной магией, резко отличной от человеческой. Тразарих, или некий его предок, этот клад украли. Или, поборов владельца, на правах победителя забрали себе. У кого именно забрали, каким образом? Дело десятое, не нам теперь спорить о правых и виноватых. Слышал о том, что сокровища имеют свойство приносить несчастья?

— Бытует и другое мнение, — парировал я. — Богатство, золото, драгоценные камни даруют удачу. Многие полководцы возят с собой на войну ларцы с драгоценностями, полагают, что они принесут победу и успех.

— Да? А сколько таких полководцев терпели самые страшные в истории поражения? Но мы о другом. Вопрос второй: почему погибли Нифлунги?

— Были выброшены на необитаемый берег штормом, разбили корабли и вообще над ними тяготело божественное проклятие, как над отступниками, — заученно отбарабанил я.

— Молодец, уже теплее. Проклятие действительно тяготело, но не божественное, а насквозь обыкновенное. Те, у кого Нифлунги отобрали клад, прокляли сокровища. Сам посуди: Тразарих повелевал весьма многочисленным народом. Многотысячным. И вот, после обретения клада на Нифлунгов начали валиться несчастье за несчастьем. Вначале безнадежная война с хайборийцами. Изгнание со своих земель. Попытка уплыть на Закат — представляешь, сколько кораблей потребовалось? И в финале — неслыханной силы буря, уничтожение флота, Тразарих и несколько приближенных перепрятывают сокровища на островах и кончают с собой. Вопрос третий: может ли очень полностью затопить флот из нескольких сотен кораблей? Так, чтобы никто не выжил?

— Наверное… Наверное нет. Кто-нибудь должен был остаться.

— Моя версия такова, дорогой барон: Тразарих намеренно разбил часть кораблей, намеренно спрятал клад и намеренно заколол себя кинжалом. Почему? Чтобы избавить свой народ от проклятия. Сокровища не принадлежали Нифлунгам. Золото мстило Нифлунгам за гибель истинных хозяев клада. Когда Тразарих понял, в чем заключается причина всех бедствий, он выбрал самый простой путь. Освободил Нифлунгов от проклятия. И от его непосредственного владельца-бедоносца — самого себя. Пусть проклятые сокровища не принадлежат никому! И никому не причинят вреда…

Кстати, остатки Нифлунгов доселе живы и здравствуют на Закатном побережье.

— Не может такого быть! — изумленно воскликнул я.

— Может. Теперь этот народ называется "вези". Вези обитают на Полудне Ванахейма. Такие же варвары как и все нордлинги. За полное тысячелетие величие предков было утеряно. Этот факт я выяснил совершенно точно. Если хочешь, представлю доказательства.

— Ничего себе… — я совершенно некуртуазно почесал в затылке. — Потрясающие новости.

— А теперь — главное, — сказал маркграф Ройл. — Выворачивайся как хочешь, но не позволь королю или его посланцам отправляться на поиски клада. Это опасно. Зачем тревожить древнее проклятие? Ты сказал, будто рисуя карты и подделывая летописи брал "подробности" с потолка? Тогда как ты объяснишь, что полностью угадал местонахождение клада? С точностью до острова?

— Не понял?.. Ты знаешь, где именно спрятаны сокровища Нифлунгов?

Я аж рот раскрыл. Неожиданность сменялась неожиданностью.

— Знаю. Причем вполне достоверно. И не собираюсь туда соваться за все золото мира. Каким образом нашел? Десять лет кропотливых поисков по всем книгохранилищам Заката. Я даже знаю, где находятся развалины Пифона, только не скажу, сам хочу покопаться… Я настойчив и терпелив. А библиотеки, как частные, так и принадлежащие королям, волшебникам или жрецам Митры, скрывают в себе россыпи прямых и косвенных указаний любое чудо, существующее в нашем мире. Достаточно знать где и как искать. И быть уверенным в победе.

Ройл замолчал, приложился к мундштуку кальяна, выдохнул струйку дыма и снова заговорил:

— Клад жаждет, чтобы его нашли. Желает вернуться в широкий мир. Клад хочет и далее мстить людям за гибель своих безвестных хозяев. Боюсь, именно он руководил твоей рукой.

— Ты хочешь сказать, — я оторопел, — будто сокровища неким чудесным образом сами навели меня на мысль их отыскать?

— И меня тоже… навели. Когда я заинтересовался историей Нифлунгов, нужные сведения отыскались подозрительно быстро. Незримое проклятие само ищет нового носителя — желательно, человека умного и занимающего высокое положение. Клад жаждет разрушений, а разрушать крестьянскую хижину ему скучно. Тут запросы куда более значительные. Если хочешь, чтобы Аквилонию постигла судьба Нифлунгов — отправляй короля на острова Ваниров и поезжай сам. Получишь незабываемые впечатления.

— Да будь я проклят…

— Будешь. В этом трудностей не возникнет.

— Я не о том. Если Конану запало в голову отыскать клад — его ничем не остановить! Конан Канах упрям, будто целое стадо ослов!

— Измысли что-нибудь. Пусти короля по ложному следу. Ты же придумал, как найти сокровища? Теперь придумай, как их снова потерять. Ладно, не стану тебя больше задерживать. Забирай книги и возвращайся в замок, В течении ближайших пяти дней я останусь в Тарантии, если потребуется — ищи меня здесь. Иди.

— Хорошо. И… И спасибо.

— Пустое, барон. Рад был удовлетворить твое любопытство.

* * *

Я медленно шел по оживленной Королевской в сторону площади Сигиберта и пытался трезво осмыслить речи лорда Ройла. Сжимал под мышками увесистые рукописи, завернутые в предоставленный маркграфом отрез коричневой парчи.

Старинная поговорка не лжет. Жить на свете очень интересно, тут не поспоришь. Каждый день узнаешь что-нибудь новое и удивительное.

Маркграф, оказывается, нашел Пифон. Тот самый, Стобашенный. Собирается там "покопаться"… И клад Нифлунгов тоже нашел, и самих Нифлунгов-вези… Звучит фантастично. Однако, лорд Ройл не такой человек, чтобы безапелляционно врать. Люди такого положения не станут опускаться до вульгарных розыгрышей. И рассказ Ройла выглядел более, чем убедительным.

А если "проклятие" клада — истинно? Но сразу возникает мерзенькое предположение: моя встреча с Ройлом инспирирована конкурентами, которые жаждут первыми добраться до несуществующего клада, опередив посланников короля. Вот Ройл и посоветовал мне отговорить Конана от планируемой экспедиции — чтоб под ногами не мешался… Напугать и застращать древними ужасами и упомянутой "сворой злобных демонов" оберегающих золото сказочного Тразариха.

Я столкнулся с новой интригой? Нет, не может быть! Первое впечатление самое сильное, а впечатления от лорда Ройла у меня самые положительные… Наверняка он на самом деле желает предостеречь Конана от необдуманных шагов и поэтому пригласил меня сегодня в салон госпожи Лавланэ…

Думай, Хальк, думай! Обычный розыгрыш начинает жить собственной жизнью и ты постепенно теряешь нить событий! В любом случае нельзя отпускать вожжи и продолжать вести действие в нужном мне направлении. Вечером обязательно расскажу Тотланту — умный маг наверняка даст хороший совет (лучше бы только советом и ограничился, иначе опять начнет занудствовать…). — Именем короля и закона!

Сей басовитый возглас вырвал меня из благочестивых размышлений, но я не понял, что грозная формула относится именно ко мне. В чем дело? Я мирно бреду по главной улице города в сторону королевского дворца, пьяные песни не ору, прохожих не задираю, крамольные мысли громогласно не провозглашаю…

Четверо. Зеленовато-болотная форма городской стражи. У главного — три галуна и звездочка на рукаве: десятник.

— Барон Хальк Юсдаль? — брезгливо-безразлично осведомился десятник.

— Совершенно верно, — я гордо задрал подбородок и слегка распахнул плащ, чтобы блюстители узрели Большого Льва и мою баронскую цепь. — Что нужно?

— Проедем в кордегардию стражи.

— То есть как? — отпрянул я. — Какая кордегардия? Я — тайный советник короля! Хранитель библиотеки замка короны! Смотрите, вот дворец, пройдем до ворот — спросите, меня все там знают!

— Закон одинаков и для советников, и для мусорщиков. Отдайте меч и забирайтесь в экипаж. Не принуждайте стражу к… решительным действиям, — и уже потише: — Ваша светлость, у нас приказ. Поезжайте. Уверен, это недоразумение решится тотчас.

Что за чепуха? Я снял с пояса клинок, передал десятнику и полез в неудобную повозку черного цвета с решеточками на окнах. Успел обменяться взглядом с прогуливавшимся неподалеку конфидентом Латераны, по-прежнему меня оберегавшим. Тот равнодушно отвернулся.

Интере-есно! Каким это образом моей светлостью заинтересовалась городская стража, призванная поддерживать порядок на улице и гоняться за ворами?

Митра Милосердный, а вдруг это никакая не стража? Вдруг — похищение? Нагло, средь бела дня, на виду мальчиков графа Кертиса, которые бродят за мной, будто привязанные?!

К моему вящему удивлению, стража оказалась только стражей и ничем больше. Крытая повозка прогрохотала по Королевской, свернула на улицу Гайард и вскоре остановилась возле главной кордегардии стражи центральных кварталов Тарантии. Приземистый серый домишко в два этажа, обширным двором, обнесенным стеной по верхушке которой торчали шипы и поблескивала россыпь толченого стекла. Потертое знамя королевства над входом. Вид унылый, как и у всякого присутственного места.

Открыли дверцу, проворчали, чтоб выходил. Руки не подали, мужланы. Под охраной в три пикинера проводили внутрь.

Да, это не королевский замок. Стены выкрашены отвратительной краской цвета содержимого выгребной ямы. Запах не лучше — вонь немытых человеческих тел, вчерашней еды, потягивает из нужника, смердят сургуч и свежая краска. Сапоги стукают. В соседнем присутствии громко ругаются: "Если не ты, то кто?! Может, скажешь, я стащил? Отвечай, или познакомишься с кнутом! Ну, паскуда!.."

Я поежился. Вот она, голая правда жизни, не приукрашенная шелком и кружавчиками королевского замка и дворянских салонов.

— Сюда, — грубо сказал десятник, однако толкаться и грубить не стал. Вельможа все-таки, а не пьяный уличный клошар.

За дверью образовалась квадратная комната. Обстановка скромна. Стол, несколько жестких табуретов (как я потом выяснил, привинченных к полу), заляпанный чернилами и загроможденный свитками стол. Два шкафа для хранения пергаментов. Стол украшается его владельцем — низеньким пухлым месьором, с лысиной, угреватым носом, маленькими серыми глазками. Одевался человечек в сине-зеленый мундир дознавательной управы.

— Добро пожаловать милейший барон! — коротышка с преувеличенной любезностью подскочил ко мне, ненавязчиво забрал дареные книги, положив их на табурет рядом, усадил, вернулся на свое место, сцепил коротки пальчики в замок, изобразил улыбку и запросто сказал:

— Неприятно, что такой известный человек задерживается стражей прямо в центре Тарантии, однако есть на то исключительно важные причины…

Я деревянно молчал. Пытался сообразить, что за "веские причины" подвигли мелкую сошку вроде этого пузыря на ножках арестовать меня на виду всего города.

— Меня зовут месьор Тардак, занимаюсь дознанием по делам похищений и грабежей. Минувшей ночью произошло пренеприятнейшее событие — некие мерзавцы забрались в поместье достойного герцога Борна, убили двоих слуг… Ужасная история. Хуже всего то, что пролилась человеческая кровь, такая досада!

— Минувшей ночью, — ледяным голосом сказал я, — я находился в замке короны, в своих покоях. Это может подтвердить множество людей.

— Конечно, никто не ставит под сомнение искренность ваших слов, — маслянисто улыбнулся месьор Тардак. — Дозвольте осведомиться, что это за книжечки у вас с собой, а, господин советник?

— Какая разница? Это мои книги. Я получил их в подарок.

— Замечательно… Вот на этом пергаменте — списочек похищенного из дома его светлости герцога Борна. Грабители, по известным только им самим соображениям, не тронули ценности и украшения, взяли только старинные книги из библиотеки. Наутро герцог составил опись.

— И дальше, что?

— Дальше дело вышло совсем неприятно. В дознавательную управу подбросили доносик… Без подписи, понятно. Доброжелатель сообщил, будто ограбление было совершено по заказу некоего Халька Юсдаля. А получить заказец он должен грядущим днем, на тайной встрече с исполнителями. Где? Верно, в доме мадам Лавланэ. Месьор Юсдаль, я позволю себе ознакомиться с книжечками которые вы принесли?

Ознакомился. Судя по разгоравшимся в щелках-глазках огонькам, названия совпадали. Меня начали терзать оч-чень нехорошие подозрения.

— Как же так? — с сожалением покачал головой дознаватель. — Такой уважаемый человек, приближен к трону, ученый муж… И заниматься организацией разбойных нападений с жертвами! Скупать краденое!

— Ерунда! — возмущенно воскликнул я. — Идиотская ошибка и ложный донос! Только что я получил эти книги в подарок от маркграфа Ройла, в которым встречался в салоне госпожи Лавланэ! Проверьте, Ройл наверняка еще не ушел! Отправьте туда людей, пусть спросят!

— Значит, признания не будет? Когда улики на лицо? Все три тома — в списке похищенного! Приметы книг совпадают!..

— Какое признание? — я разозлился до крайности. — Это — подарок лорда Ройла! А ваш донос — чистой воды ложь!

— Хорошо, будем разбираться, — покорно кивнул чиновник. — А барон Юсдаль в это время воспользуется гостеприимством кордегардии. Не надо беспокоится, если невиновность будет доказана — мы тотчас вернем господину барону свободу и извинимся. Вот, надо подписать пергамент, что мы временно изымаем книги, деньги и ценности.

У меня отобрали не только оружие, но и орден с баронской цепью, кошелек и дворянский пояс. Я был так ошеломлен, что не пытался сопротивляться. Ничего себе история! Меня, похоже, весьма серьезно подставили. В памяти опять всплыл не- приглядный образ Дорана Простеца. Не он ли разыграл этот спектакль с "маркграфом Ройлом"? Но какой смысл?

Вашего покорнейшего слугу препроводили в холодную. В знак уважения к титулу и положению, засунули не в общую камеру, а в отдельную — узкий каземат с лавкой, застеленной дерюгой, откидным столиком и свечой. В углу благоухал медный чан под крышкой. Окон нет, холодно, а по стенам ползут капли липкой воды. Романтика.

Прошел колокол, другой, начали отбивать третий. Я ходил по камере вперед-назад, пытаясь мысленно отыскать подоплеку случившегося…

Ничего логичного на ум не приходило: если Ройл захотел мне отомстить (за что? Я сегодня видел маркграфа впервые в жизни), то сделал это очень топорно. Тоньше надо быть. Доран потрудился? Тогда каков смысл интриги? Старому мошеннику требуются мои карты, а не мое заточение и несправедливое обвинение! Или я оказался пешкой в некоей таинственной чужой игре? И игра напрямую связана с драгоценностями Нифлунгов?

Да, возможно, Тотлант прав: мы перестарались. Алчность, один из важнейших человеческих грехов, может подвигнуть человека на весьма опасные шаги…

К решетке моей камеры приблизился низенький месьор Тардак. Выглядел он довольным.

— Барон, обязан сообщить дурную новость. В указанном салоне госпожи Лавланэ нет никакого маркграфа Ройла. Посетитель, с которым ты разговаривал, представился герцогине как эрл поместья Рудно. И давно ушел. В гостиницах и постоялых дворах Тарантии некий эрл Рудно, как выяснено, не останавливался… Ну что? Будем говорить правду?

— Не будем, — рыкнул я. — Это дурацкая ошибка!

— Ошибка так ошибка… — протянул дознаватель. — Завтра тебя перевезут в городскую управу, заговоришь. Переночевать придется здесь. Боги, как низко пало наше дворянство — грабежи, скупка краденого…

Я гордо отвернулся. Кажется, история становится неприятной до крайности.

В приемной кордегардии неожиданно загремело:

— Где?! Куда вы его засунули? Ма-алчать! Как стоишь перед королем, харя!? Показывай!

Ого! Какой знакомый голос! Ура, из-за холмов неожиданно появилась тяжелая кавалерия! Тяжелее некуда, ибо означенная кавалерия — под знаменем короля.

Лично Конан Канах явился выручать меня из престрашного узилища. Как хорошо иметь такие высокие связи!

Озабоченная физиономия варвара образовалась возле ржавых прутьев.

— Сидишь?

— Сижу…

— И за что? — Конан хитро улыбнулся.

— Грабеж, скупка краденого. Не удивлюсь, если добавят антигосударственный заговор и глумление над догматами митрианства.

— Понятно… Эй вы, олухи! Освободить месьора королевского советника!

Слово короля — законнее любого закона. Замок поскрипел и сдался. Дверь отворилась.

Оказывается, Конан привел с собой гвардейский караул Черных Драконов и графа Кертиса, окруженного волкодавами Латераны.

Граф ехиднейше ухмылялся, прочие блюли невозмутимость.

— Поехали домой, убивец, — снисходительно сказал Конан. — Скажи спасибо ищейкам Кертиса — увидели, как тебя замели и доложили кому следует. Задаюсь вопросом: почему именно король Аквилонии обязан вытаскивать своих придворных из неприятностей? Впрочем, мне не жалко, честно слово…

— Мои книги! Оружие, деньги! — воскликнул я. — Пусть вернут!

— Это не книги, а вещественные доказательства, — слабо пискнул съежившийся дознаватель Тардак, — нельзя…

— Нельзя, значит? — киммериец навис над коротышкой, будто грозовая туча. — Все бумаги по этому делу — немедленно передать моему помощнику. Я сам разберусь, кто здесь грабитель и скупщик! Живо!

— С тем мы и отбыли в замок короны. Я, не без удовольствия, сжимал в руках драгоценные фолианты.

— Сейчас соберемся в белой гостиной, — бросил Конан, — расскажешь всю правду. Что-то слишком много странностей в последние дни развелось… Хальк, а вдруг ты, на самом деле, грабитель? Вот было бы смешно!

И Конан весело расхохотался.

Мне отнюдь не было смешно. Дурацкая придумка с "кладом" внезапно ожила и начала действовать без ведома автора и изобретателя. Обрела собственную жизнь. Это скверно. Теперь я не смогу контролировать ход событий, а сами события станут управлять всеми нами.

Самой большой загадкой на сегодняшний день стал маркграф Ройл. Что могла означать недавняя встреча с открывателем Пифона? Куда он мог исчезнуть так внезапно? И был ли это настоящий Ройл?

Не знаю… Уверен в одном: разберемся!

Второй рассказ Тотланта "Война объявлена"

Тарантия, дворец и город

8-9 дни Первой весенней луны 1293 г.

Нынешним вечером Белая Гостиная короля выглядела весьма оригинально. Малым Королевским советом если и попахивало, то самую чуть — из высочайших особ присутствовали лишь Конан Канах, барон Гленнор вместе с неотвязным графом Кертисом, да суровый Просперо. В качестве гостей фигурировали я, Хальк Юсдаль и Темвик.

Со стола были убраны непременные украшения: кувшины, бокалы и блюда перекочевали на широкие подоконники, а то и вовсе на ограду фонтанчика с золотыми рыбками. Необозримое пространство овальной столешницы оказалось загромождено десятками пергаментных листов с изображенными планами земель, обрамляющихся холодными волнами Закатного океана.

Вдобавок, пригласили еще двоих многоученых географов — высоченного, с копной вьющихся волос и носом крючком, Хранителя архива путевых карт королевства Аквилонского Евсевия Цимисского и, чему (я был несколько удивлен) некую госпожу Нейну из Томоска — многоученую старушку владевшую в Тарантии самой крупной мастерской, изготавливавшей наиболее подробные планы земель нашего материка.

— А, пожаловали? — когда наша взмокшая компания показалась в дверном проеме гостиной, барон Гленнор не упустил случая едко пошутить. — Хальк, я ведь предупреждал: срезать кошельки у прохожих — великое искусство… А ты не слушался. И так бездарно попался! Надеюсь, в камере хорошо кормили? Вшей не набрал?

— Оставьте, барон. — грустный Хальк поморщился. — Наиглупейшая история.

— Воистину, наиглупейшая. Мне доложили, будто книги получены в подарок от маркграфа Ройла. Верно?

— Вернее некуда.

— А донос, по которому тебя арестовали я тщательно изучил… Одно забавно: книги из библиотеки графа похитили не вчера, даже не полгода назад, а давным-давно. Но вот инсценировку нападения на дворец обстряпали минувшей же ночью… С убийствами и шумом. Тут же всплывает старая жалоба графа о похищении, тебя ловят средь бела дня с краденым… Не знаю, что и думать. И еще: Ройла мы, конечно, нашли, маркграф временно

живет в столице, у любовницы, под вымышленным именем. Ройл категорически отрицает сам факт встречи с бароном Юсдалем, есть свидетели. — Интрига либо редкостно бездарная, либо устроена с дальним прицелом.

— Короче, пускай Хальк забирает книжки в библиотеку и радуется новым приобретениям, — прервал Конан. — По этому делу мы еще побеседуем, давайте о главном. Гленнор, жду развернутый доклад.

Барон придвинул к очагу любимое кресло, укрылся пледом до подбородка и с меланхоличным выражением в глазах начал неторопливый рассказ.

— Мы имеем на руках три позднекхарийские карты, вероятно, составленные с тем расчетом, что полная картина вырисуется только при наличии последней, четвертой части плана. В подлинности документов сомнений нет — кхарийский алфавит, особенности рисования, тайные значки; пергаменты настолько высохли, что я удивляюсь, как они доселе не рассыпались. Добавим сюда некоторые намеки из обнаруженных летописей, относящихся к интересующему нас периоду… Четвертого плана мы пока не нашли. Сюда же добавим самодельную асирскую карту, владелец которой будто сквозь землю провалился. Слухи в городе усиливаются и превращаются в абсурдные сказки, выловить из которых крупицу истины почти невозможно. История начала попахивать магией — мне доложили, будто известный "ночной цирюльник" по прозвищу Простец, у которого мой посланный отобрал асирский лоскут и письменами, содержал в подвале своего дома некое волшебное существо, вроде оборотня или упыря, каковое существо успело сбежать и теперь шляется по городу… Однако, и того, что мы имеем на сегодняшний день, вполне хватит для выводов: на одном из Ванских островов скрываются легендарные сокровища Народа Нифлунгов.

— Можно слово? — попросил Хальк. — Сегодня, когда я разговаривал с человеком, который назвался маркграфом Ройлом — он пытался предостеречь нас!

— Интересно? — наклонил голову Конан. — Предостеречь? От чего?

Хальк рассказал. В подробностях. Старался припомнить любое слово маркграфа. А ненароком прозвучавшее сообщение о том, будто любительски интересующийся древностями маркграф Ройл обнаружил не что-нибудь, а сам Пифон Стобашенный, вызвало у публики недвусмысленные смешки.

— …И одновременно Ройл бросает тебя в лапы дознавательной управы, — кивнул варвар. — Неувязочка.

— А если это не он? Кто-нибудь другой? Разговор могли подслушать!

— Нет, здесь дело обставлено гораздо тоньше, — поморщился барон Гленнор. — Господа и дамы, поймите, начинается большая охота. Приз — неисчислим. За кладом ринутся сразу несколько свор. И если мы хотим поучаствовать в охоте — следует действовать быстро и зубасто. Поверьте мне на слово — мелкие авантюристы не способны конкурировать с Латераной и всей мощью Аквилонского королевства… А проклятие Нифлунгов? Уверен, за столько веков оно… как бы это сказать? Выветрилось. И все-таки у нас есть маг — Гленнор указал на меня. — Тотлант поможет, если случится нечто неожиданное. Правда, Тотлант? Считай, мы тебя нанимаем. На государственное жалование. Эрхард наверняка против не будет.

— Вот уж действительно большое спасибо. А меня вы спросили?

— Теперь давайте разберемся с дорогой и сопутствующими мелочами, — решительно сказал Конан. — Евсевий, госпожа Нейна, вы должны понимать — наше собрание приватно и ни одно слово не должно ускользнуть за стены гостиной… За консультации вам хорошо заплатят, понятно.

— Подождите! — Хальк выскочил вперед и замахал руками. — Помните, что говорил маркграф Ройл? Эти гипотетические сокровища не принадлежат людям! На золоте лежит проклятье их настоящего владельца: недаром царь Тразарих надежно спрятал клад — не желал, чтобы потомки или современники нашли его! Почему мы должны быть глупее древних? Месьоры, у меня предложение: забыть ко всем демонам вселенной об этом злосчастном кладе и заниматься делами насущными!

— Ты веришь в сказки? — скривил угол рта Конан. — А ведь сам первым состряпал с Тотлантом комплот, попытался улизнуть из Тарантии и начать изыскания на островах Ванов… Боюсь, Хальк, этот твой маркграф тебя попросту напугал — придет серенький волчок, тебя схватит за бочок… А потом втихомолку захапал сокровища. Тотлант, ты сумеешь снять проклятие, даже если оно там есть? Я сокрушенно покачал головой:

— Проклятия бывают разными. Я хорошо владею человеческой магией, немного знаю звериную, но волшебство сгинувших народов мне недоступно. Наймите к примеру, Тот-Амона, он изучает до-человеческое волшебство, змееногие, альбы…

— Тоже мне, придумал, — Конан едва не сплюнул прямо на ковер..

— Гномы могут помочь, — продолжил я. — Помните сагу: клад охранял карлик неимоверной силы. Я нахмурил лоб, припоминая и процитировал:

— И дальше что? — заинтересовался Конан.

— А то, что царь Тразарих все-таки победил Альбриха-карлика и взял клятву сторожить сокровища от любых пришельцев и хранить верность только самому Тразриху. Тогдашние карлики — это совсем не те гномы, которых мы отлично знаем. Это существа обладающие нечеловеческой магией, невероятно сильны, находчивы… И очень долгоживущи, почти бессмертны. Боюсь, клад может сторожить нечто вроде этого самого Альбриха…

— По моему, это просто слухи, — заключил Конан. — Чтобы нас отвлечь и напугать. Некто желает прикарманить золотишко Нифлунгов и оставить родное королевство с носом. Так или иначе — решение я принял. Едем. И не очень далеко, и дороги более-менее спокойны. Госпожа Нейна, Евсевий — вас, как людей в географии умудренных, пригласили не случайно. Хотелось бы услышать ваши мнения насчет кратчайшей и безопасной дороги до побережья.

— Пожилая госпожа Нейна быстро свинтила крышечки с медных тубусов и загромоздила стол полутора десятками карт и планов — красивых, разноцветных, с указанием границ, городов и речек вкупе с горами и возвышенностями. Мы сгрудились возле стола.

— Так, Закатное побережье Пущи… Это неинтересно. — бормотала Нейна откладывая в сторону ненужные листы. Асгард с Гипербореей — в сторону… Вот, нашла! Аквилония, Нордхейм, Полуночные острова! Если соберетесь направится конным ходом на полуночный закат, потребуется добраться до Галпарана, там сесть на корабль и подняться в самые верховья до Спокойного Озера, затем по торговому тракту в обход Ямурлака и далее к стыку границ Пущи, Киммерии и Нордхейма. Оказавшись на Нордхеймских землях, отряд окажется в безопасности, особенно если король возьмет в качестве охраны не обычную гвардию, а "дикий отряд" набранный из горцев и киммерийцев. Цель — городок Рагнарди, на побережье, в самом устье реки Рагнар.

— Да будет мне дозволено возразить уважаемой коллеге, — прогудел величественный голос многомудрого Евсевия Цимисского, преподававшего в Обители Мудрости умную науку географию, и почитавшегося первейшим знатоком дорог нашего материка — Уважаемейшая госпожа Нейна, увы, не помянула многоразличные опасности, связанные со столь далеким путешествием, с преградами и препонами, ожидаемыми любым беспечным путником от злонамеренных и хищных дикарей, дурной погодой и немеряными никем реками, топями и хлябями, поскольку государство не изволило доселе озаботиться наведением…

— Короче, Евсевий! — простонал Конан, — Не могу привыкнуть к твоей манере изъясняться!

— Корабль, — пожал плечами высокорослый ученый муж. — Погрузиться на крепкое, надежное судно, спуститься по Хороту до Океана, и отправится на Полночь вдоль побережья. Три галеры охраны, с лучниками и катапультами…

— Отвергается, — тотчас отозвался Конан. — Слишком долго и далеко. Эдакий крюк! Добавим сюда нордхеймских пиратов, весенние шквалы, плавучие льды… Госпожа Нейна, к завтрашнему утру прошу подготовить четкий план дороги до Рагнарди. По Закатному краю Киммерийских гор, и, одновременно, мимо Пущи Пиктов. Сейчас у меня нет никакого желания воевать с серокожими дикарями…

— Они теперь не станут высовываться из лесов, — заметил Просперо. — Время посева, не до набегов и разбоя. Проскочим безопасно. А в Рагнарди наймем судно.

— Я найму, — твердо сказал Конан, сделав ударение на слово "я". — Просперо Пуантентский останется править страной и ждать возы с золотом.

— Господа, все кроме короля, гостей из Пограничья могут удалиться, — провозгласил Гленнор.

— Беседа будет о важных и тайных государственных делах… Госпожа Нейна аккуратно собрала пергаменты и удалилась вместе с Евсевием. Я тоже заторопился.

— Тотлант, куда собрался?

— Конклав, — виновато улыбнулся я. — Между прочим, мои волшебники только и говорят кладе…

— Никуда ты не пойдешь. Отправим слугу с извинениями — заболел, мол. Понос.

— Но…

— Сиди здесь. Можешь потребоваться.

— Ничего подобного! — возмутился я. — Я приехал а Тарантию по делу! Смею заметить, я подданный чужого государства! И могу располагать собой как хочу! Пока!

Я закрыл дверь с другой стороны. Без меня разберутся.

* * *

На магический конклав я, разумеется, не пошел — сегодня был неинтересный день: волшебники громогласно делили сферы влияния. Поскольку я еще вчера во всеуслышание заявил, что кроме Пограничья и Граскааля мне ничего не нужно, большинство магиков вздохнули с облегчением — пускай забирает в пользование свой медвежий угол и через то будет счастлив.

Я отправился на поиски маркграфа Ройла, с которым намедни разговаривал Хальк. Судя по рассказу библиотекаря, провинциальный владетель оказался крайне интересным человеком, и у меня нашлось много поводов для вдумчивой беседы.

Одет я был вполне достойно — переливающаяся багрецом хламида с золотом, расшитый капюшон, посох, гильдейская цепь, королевская посольская бляха на груди… Магов на улицах Таранти встречается мало, поэтому меня либо обходили стороной, либо оглядывали с любопытством, либо кланялись. Мальчишки, из простецов, выпрашивали показать "фокус". Я раздал им по медной монетке и та том фокусы закончились.

Вот и большой дом на Королевской улице. Герб над входом — лилия в геральдическом щите с вдовьей перевязью.

Я запнулся на полушаге. Сделал вид, будто рассматриваю цветные витражи на окнах. Но в действительности пытался определить, кто так настойчиво прощупывает меня заклятием Ключа — словно мягкой кроличьей лапкой по вискам водили. Где-то неподалеку находился другой маг. Очень слабенький, недоучка. Пытался проникнуть за завесу моих мыслей.

Ну, я сейчас ему задам!

Собрав чужое заклятие в тугой комок, я добавил в него своей силы и запустил обратно, одновременно оборачиваясь. Некий человечишка, стоявший в полуквартале от меня истошно взвизгнул, схватился за лицо руками и прыснул в переулок, будто перепуганный заяц. Зрение у соглядатая восстановится не раньше, чем через сутки.

Делаем неприглядные выводы: за мной тоже начали следить. Я быстренько создал несколько заклинаний ключа и разослал их в ближайших прохожих. Эти трое месьоров — из ведомства Барона Гленнора, негласная охрана. Обычный мукомол, спешащий по делам. Прогуливающиеся барышни с туранскими зонтиками, обвешенными бахромой — обычные праздные горожанки. А вот тот, смахивающий на праздношатающегося простеца, явно интересуется моей персоной… Только кто он и откуда? Магией не владеет, агрессивных намерений не выказывает. Разберемся.

Я смело вошел в дом герцогини Лавланэ, и надменно процедил привратнику:

— К его светлости Маркграфу Ройлу от государственного тайного советника барона Юсдаля. Проводи! Привратник остался недвижим, будто скала.

— Имя Милорда Ройла мне неизвестно.

Я вздохнул, выудил золотой кесарий, который весьма незаметно перекочевал в обшлаг рукава лакея. Тот остался подобен мраморному изваянию.

— Лорд Ройл, вспоминаешь? — увещевал я. — Только вчера заходил… — Не знаком, — отрубил слуга.

— А может, эрл поместья Рудно — я сделал вторую попытку, припомнив как назвался Ройл в салоне старой герцогини.

— Его милость съехали прошлым вечером, — чванно ответил лакей.

Я расстался еще с несколькими монетами. Попросил:

— Я хочу осмотреться в туранской гостиной, которую занимал эрл.

Привратник подумал, но золото перевесило чашу весов в мою пользу.

"Аграпурская комната" салона пустовала. Кальяны потушены, посуда убрана. Я тщательно исследовал подушки на диванах, ворс ковра, и все же добился успеха — обнаружилось несколько седых волосков, явно не принадлежавших Хальку или женщине. Сложил волоски в стеклянную трубочку, снова поблагодарил привратника монеткой, и вернулся на улицу. Короче, я решил начать собственное расследование. Лорд Ройл (или тот, кто скрывался за его именем), начал свою игру — это ясно, как день. Только какой выигрыш он хочет получить?.. ...