Уинлоу Поль Конан и слуги чародея

Глава 1.

Зима в Туране - самое отвратительное время года. Хотя Ильбарские горы и защищают приморские долины от северных ветров, дождевые тучи почему-то проходят свободно - и, конечно, злорадно вываливают свой холодный, мокрый, слякотный груз на головы туранских обывателей - впрочем, не только обывателей. Сам император, полубожественный Илдиз, покидает на это время Аграпур, предпочитая переждать зимнее ненастье в местах более теплых и не столь расточительных на грязь и сырость.

Но что же делать тем, кто тянет лямку опасной и трудной службы наемника? Илдиз был щедр со своими лучшими солдатами, однако если ты Капитан Вольного Отряда, обязанностей твоих с тебя никто не снимет даже и в отсутствие Правителя.

В старом добром "Красном Соколе" все оставалось по-прежнему. Отставной десятник конницы Илдиза, Моти, днем содержал довольно-таки приличное даже по столичным меркам заведение, ночами же, не в силах совладать с Маммоной, помаленьку скупал краденое. И, быть может, не в последнюю очередь благодаря воровскому серебру в "Красном Соколе" совсем не дурно кормили и подавали славное неразбавленное вино, чем грешили иные, более "честные" содержатели других таверн.

Конан-киммериец, капитан отряда наемников в армии Илдиза, сидел в своей любимой Аграпурской таверне и пил свое любимое вино из драгоценной серебряной чаши ванирской работы, время от времени лениво обмениваясь с Моти проклятиями по адресу погоды.

Киммериец провел на плацу целый день, без устали гоняя новобранцев Илдизу все время было мало тех воинов, которые у него уже были. Зима тянулась медленно и скучно. В этот год небесные владыки, верно, за что-то разгневались на Туран - и вот уже целых два месяца, декабрь и январь, дождь со снегом сменялся снегом с дождем. Дары небес моментально таяли, пропитывая сыростью и жалкие лачуги, и роскошные дворцы. Вслед за императором из города потянулась в теплые края знать; в опустевших роскошных апартаментах оставались только дворецкие да немного стражи - а это означало, что приходит хорошее время для того, чтобы несколько облегчить карманы утопающих в золоте толстосумов...

Конан сидел, потягивая вино, и прикидывал в уме, куда имело бы смысл нанести визит нынешней ночью. Жалованье его тотчас по получении уплывало в кошели содержателей питейных заведений и к веселым потаскушкам, коими всегда изобиловал славный Аграпур. И, кроме того - постоянный риск был нужен киммерийцу не меньше, чем хорошая девка. Без женщин и опасностей жизнь мужчины тотчас же утрачивает всякий смысл, считал двадцатичетырехлетний киммериец, и по мере сил старался, чтобы иметь в достатке и того, и другого. Приветствовалось, разумеется, если риск завершался хорошим вознаграждением желательно в звонкой монете.

"Так... Хан Хижрак отправился восвояси позавчера... нет, к нему идти рано - слуги еще не перепились как следует. Эмира Адраж - нет уже полторы недели. Вон, вчера ванир - золотых дел мастер говорил, что Адраж взял у него работу, а денег не заплатил, уехал и даже управляющего не оставил. Вот и славно. К нему и наведаемся". - Конан досадливо дернул щекой. Тьфу, пропасть, до чего же тоскливая житуха - он, Конан-киммериец, король воров Аренджуна и Шадизара, лучший - без хвастовства! - взломщик Аграпура, да что там Аграпура, всего Турана! - вынужден лезть за пригоршней жалкого золота. Не за сказочным самоцветом, мечтой магов и королей, не за чудодейственным талисманом, не за полной ужасных тайн чародейской книгой - за обыкновенным презренным золотом, которые обращались столовые чаши и кубки, а также тому подобная чепуха. Нет, нельзя сказать, чтобы киммериец пренебрежительно относился к деньгам, он-то как раз относился к ним с большим уважением; однако в голове его густо роились планы разбогатеть за один присест, после чего прикупить себе небольшое, но уютное королевство, где и можно будет славно проводить время в промежутках между подобающими для мужчины занятиями, а именно: войнами. Копить же по грошу - удел труса и скряги.

- Благодарю тебя, Моти, - киммериец поднялся, бросив на прилавок мелкую серебряную монету.

- Что-то ты сегодня рано, - подивился трактирщик, - Куда ты пойдешь? Дождь, как из ведра... Да еще и снег вроде как сейчас повалит. Оставайся, Пила с Зариной сейчас выйдут танцевать...

- А, меня что-то тошнит сегодня от женских животов и ляжек, отмахнулся киммериец.

Моти понимающе прищурил один глаз.

- О, прости меня... - он ухмыльнулся. - Ну, как открывается задняя дверь в трактире, ты, надеюсь, помнишь.

Конан скорчил Моти гримасу и - для острастки, чтобы хозяин таверны не становился чересчур уж запанибрата, от души хватил кулаком по столу так, что треснули толстенные дубовые доски.

- Видал? Так что придержи язык, - внушительно произнес киммериец, вставая и запахивая плащ. Несколько побледневший Моти поспешно кивнул.

Едва Конан захлопнул за собой дверь таверны, как в лицо ему угодил здоровенный ком рыхлого, тающего, раскисшего снега, как нельзя некстати свалившегося с крыши. Киммериец выругался и сплюнул. Ночь начиналась - хуже некуда, вдобавок дождь и в самом деле шел довольно сильный. Завернувшись в плащ, Конан пустился в путь по темным, залитым водой улицам. Он шел уверенно и спокойно, высоко держа голову - как и должен, само собой, ходить Капитан императорской армии, пусть и командующий не золотопанцирной дворцовой гвардией, а лишь отрядом наемников, которых втравливают в самые опасные и чреватые потерями дела...

От "Красного Сокола" до роскошного, недавно отстроенного дворца Эмира Адража было не так и далеко. Киммериец миновал Медную Улицу, спустился с холма Мадана, вновь поднялся - теперь на Холм Ифритов, миновал небольшой участок замощенной и широкой Торговой Улицы, свернул еще раз за угол - и оказался у цели.

Эмир, надо отдать ему должное, понимал толк в дворцах. Сложенное из розового камня строение располагалось посреди обширного сада, скорее даже парка, окруженного высокой стеной. Сам дворец был трехэтажным; в стороны расходились двухэтажные крылья, охватывая специально выкопанный проточный пруд, где в теплое время жили удивительные животные, вывезенные эмиром откуда-то из тропических лесов, что лежат за Черными королевствами. Животными этими были не какие-нибудь там крокодилы или, скажем, бегемоты но твари жуткие, древние и страшные, названий которых не знал никто - быть может, что и сам эмир. Одно время по Аграпуру ходили мрачные слухи, что слуги Адража ловят по ночам пьяных нищих, чтобы скормить их ужасным живым игрушкам своего повелителя. Конан поверить в эти байки не поверил, однако ухо решил держать востро - слишком уж часто на его пути попадались всякие малоприятные твари из давно ушедших столетий, которых роднило только одно: любимым их лакомством служила человеческая плоть.

Конан прижался к стене. Ее складывали из гладких, тщательно пригнанных друг к другу блоков, справедливо полагая, что главной преградой злоумышленнику всегда служит не столько высота стены, сколько невозможность на нее вскарабкаться. Здесь рабочие потрудились на славу - поверхность камня была словно отполирована.

Киммериец ухмыльнулся. Во всем мире не построено еще такой стены полагал он - чтобы остановить его; ведь всего-то дел - забросить наверх крюк с веревкой!

Не долго думая, он так и поступил. Однако стоило четырехзубому якорю-кошке зацепиться за гребень преграды, как до чуткого слуха Конана донесся слабый, еле слышный, но отчетливый звон сигнального колокольчика в помещении стражников. Звон этот никогда не услыхал бы обычный хайбориец, избалованный и изнеженный безопасной жизнью в городах - но Конан никогда не был избалованным хайборийцем. Его ухо приучено было слышать шуршание в траве летней ночью за несколько десятков шагов.

Киммериец досадливо скрипнул зубами. Эмир оказался несколько умнее, чем можно было ожидать, глядя на его заплывшую жиром физиономию и крошечные поросячьи глазки. Очевидно, там, поверху, были натянуты нити, проведенные в кордегардию; любой другой взломщик счел бы за лучшее отступиться, выждать более благоприятного момента, любой - но только не Конан. Неожиданные препятствия возбуждали в нем такое желание одолеть их, что Конан уже не отступал ни под каким видом. Что ж, раз для нас закрыли черный ход - войдем через парадный.

Конан ловко взмахнул рукой, посылая по веревке бегущую волну, потом подобрал упавший к его ногам якорь и спокойно двинулся к главным воротам дворца.

Навстречу ему из-за завесы дождя внезапно вынырнули восемь фигур; стражники, тяжело топоча по размокшей грязи и вздымая сапожищами фонтаны коричневых брызг, со всех ног спешили к тому месту, где неведомый вор попытался вскарабкаться на стену. Конан не без основания полагал, что сейчас примерно вдвое больше таких же стражников рассыпались по парку в поисках злоумышленника. Ну и пусть их.

- Куда это вы так, ребята? - полюбопытствовал киммериец у стражников, когда они всей толпой налетели на него.

- Э... а... ых... а ты-то кто такой? - не слишком дружелюбно смерил Конана взглядом старшина стражников, запыхавшийся от быстрого бега. - Кто ты такой и что ты делаешь здесь?!

В узких глазах караульного Конан прочел страх и недоверие. Киммериец легко мог представить себе, как этот стражник пытается думать - способность, которая никоим образом не процветала среди простых воинов Турана: "Подозрительный тип... в такой дождь, и здесь... нет, тут дело нечисто..."

- Иду по улице - вот что я здесь делаю, - невозмутимо ответил Конан. Кажется, это еще никому прежде не возбранялось.

- Ты что, это же капитан Конан! - прошипел в самое ухо старшему один из стражников. - Не задирай его, а то он враз отправит всех нас раздувать огонь под котлами Преисподней!

- Капитан Конан? - старший по-прежнему сомневался. - Ладно, проводи его, Бержак! Остальные за мной!

- Куда проводить-то?! - запоздало крикнул в спину своим товарищам оставленный с Конаном воин, однако те, сопя и пыхтя, уже заворачивали за угол. Караульщик остался топтаться в недоумении.

- Ну, и долго ты намерен тут торчать? - не слишком любезно осведомился Конан. - Я не снес твою пустую башку лишь из уважения к твоему почтенному хозяину. Идем, не стой, как столп!

- Куда? - со страхом пробормотал воин - щуплый, невысокого роста, он даже в своем высоком шлеме едва доставал до плеча здоровенному киммерийцу.

- Куда-куда! - со злостью передразнил его Конан. - Ясное дело, к вам в караульню! Надеюсь, я смогу там хоть чуть-чуть обсушиться.

Совсем подавленный властным, повелительным тоном Конана, стражник покорно повел его вперед. Вскоре показались ворота, ведущие в парк: тяжелые железные створки были наглухо закрыты. Спутник Конана торопливо забарабанил в маленькую дверь висячим железным кольцом.

Открылся смотровой глазок.

- Это ты, Бержак? - осведомился голос из-за двери. - А кто это с тобой?

- Капитан Конан! - с отчаянием выкрикнул маленький стражник, торопясь как можно скорее разделаться с непонятным и оттого пугающим поручением. Старший велел проводить его...

- А, ну, заходите, - дверь со скрипом отворилась. Пригнувшись, киммериец зашел внутрь.

За воротами, естественно, оказалась та же самая промозглая дождливая ночь, что и снаружи; однако из открытых дверей караульни падал уютный свет от горящего очага, слышался говор нескольких мужских голосов и вкусно пахло жареным мясом.

- Ноги отсохли? - Конан пихнул своего растерявшегося провожатого в спину. - Долго мы еще тут мокнуть будем?

Растерявшийся стражник угодливо посторонился, пропуская Конана вперед. В просторной кордегардии действительно жарко пылал камин, действительно готовилось мясо над стоявшей в углу жаровней, полной синеющих углей, действительно стоял жбан с добрым замбулийским вином - словом, имелось все, что необходимо мужчине, чтобы переждать ненастье. Все, кроме девушек.

Пятеро воинов, сражавшихся в кости, оторвались от игры и уставились на пришельцев. "Хотел бы я знать, почему они здесь, а не ищут вора по саду?" мелькнуло в голове киммерийца.

Однако он знал, как нужно вести себя в таких случаях: пара крепких словечек по адресу погоды, соленая шутка, нарочно проигранный кон. Вскоре Конан расположился в караульне так же непринужденно, как и в казарме своего собственного Вольного Отряда. Его знали. Хотя многие из выполнявшихся киммерийцем поручений короля Илдиза значились строго секретными, какие-то слухи все равно просачивались. О Руке Нергала, например, о Городе Черепов или Камнях Курага...

Добрая застольная беседа только-только начала разворачиваться, как вдруг снова грянул колокол. Он помещался где-то рядом, за стеной караульни; дверь распахнулась, и всунувшийся стражник проорал:

- Опять лезут на стену!

Киммериец едва не разинул рот от удивления. Все до единого стражники вскочили на ноги, включая и низкорослого Бержака.

- Извини, капитан, но тебе нужно уйти, - развел руками старший над этими воинами. - Сам понимаешь, служба наша такая...

- Конечно, старшина, - кивнул киммериец, нарочито небрежно поднимаясь и шагая к дверям вместе со всеми. План Конана мог удастся только при абсолютной точности и молниеносности каждого движения. Шаг за порог вместе с толпящимися, толкающимися стражниками; ложное движение влево, к калитке в железных воротах; сильный рывок за кольцо и прежде, чем торопящиеся стражники успевают что-либо сообразить, киммериец уже оказался в узкой щели между створкой и стеной. В суматохе стражники не должны были ничего заметить... или заметить через несколько секунд, которые только и были нужны Конану.

Однако все вышло намного загадочнее.

- Э, а куда этот капитан делся? - внезапно остановился, как вкопанный, один из стражников.

- Да он же за калитку вышел, - заметил Бержак. - Вон он идет!

Недоверчивый стражник не поленился выглянуть за ворота.

- И в самом деле, уходит, - услыхал оторопевший Конан. - Ну ладно, запираем и айда за остальными! У колокола - Ездра и Хафар.

Воин протянул руку - закрыть калитку. Она помещалась в левой части ворот, подле самой стены караульного помещения; закрывая железную створку, стражник, естественно, смотрел уже в другую сторону - что толку глазеть на гладкие камни? Закрывая калитку, он уже отворачивался, пусть на считанные мгновения, однако и их хватило Конану, чтобы бесшумной тенью скользнуть за спиной у незадачливого стражника в темноту парка.

Остальное было делом привычки. Конан не позволил себе удивляться и изумляться по поводу того, что же сбило стражников эмира с толку; мягким стремительным шагом, так, что ничего не хрустело и не шуршало под ногами, он пробирался между деревьями.

Проложенная от ворот широкая дорога была вымощена камнем; она вела к парадному входу во дворец. По пути она огибала мрачно чернеющий пруд; на всякий случай киммериец обошел его подальше. Кто знает, действительно ли эмир Адраж держал там своих чудовищ только летом?

Окна огромного дворца были темными. Стены покрывал сплошной слой причудливой лепнины, изображавшей гирлянды сказочных цветов, среди которых резвились невиданные, причудливые звери - словом, было сделано все, чтобы облегчить киммерийцу подъем. Конан взлетел вверх по отвесной стене дворца так же легко, как поднялся бы по лестнице.

Окно отворилось быстро - рама отошла, поддавшись простому нажатию коротким и толстым кинжалом. Еще мгновение - и киммериец оказался внутри, угодив в мягкий полумрак. Подосадовав на то, что он оставляет мокрые следы на мраморном мозаичном полу, Конан осторожно двинулся вперед.

Прежде он ни разу не бывал здесь - однако аграпурские дворцы не отличались разнообразием планировки. Как правило, все здание по периметру опоясывал сквозной коридор, а окна залов, спален и тому подобного выходили во внутренние дворы. Точно так же был выстроен и дворец Адража.

Киммериец проходил мимо драгоценных, шитых золотом и серебром шпалер, мимо стоивших целое состояние скульптур, вывезенных из далекого Кхитая и тому подобных вещей. Пока стражники будут гоняться невесть за кем по темному парку, он, Конан, должен добраться если не до сокровищницы, то, по крайней мере, до личных покоев эмира, где может найтись нечто не слишком большое, но достаточно ценное - что особенно важно, не такая вещь, которая известна всему городу и которую невозможно будет сбыть даже за десятую часть настоящей цены.

Коридор дворца освещался редкими масляными светильниками на стенах. Горела лишь одна из каждых пяти таких ламп, едва-едва рассеивая сумрак. Дворец казался пустым; инстинкт подсказывал Конану, что все оставшиеся слуги собрались сейчас где-то внизу, в людской - и вряд ли какой-нибудь особо рачительный холуй решит лишний раз совершить обход. Тем не менее подобная мысль все же могла прийти в голову кому-то из этих олухов - следовало поторапливаться.

Вскоре киммериец оказался перед высокими двустворчатыми дверями из драгоценного розового дерева. Конан коснулся ручки - замок был заперт. Киммериец усмехнулся, всунул лезвие кинжала в щель - и спустя минуту дверь покорно распахнулась.

Конан огляделся. Это был громадный торжественный зал; вдоль стен теснились столы с золотой и серебряной посудой. Пожалуй, на сей раз сойдет... вон, кубки, - и продать легко, и унести можно много. Недолго думая, киммериец принялся переправлять чаши одну за другой в свой заплечный мешок.

Если бы стражник появился даже в самом дальнем конце коридора, Конан непременно услыхал бы его шаги. Однако человек за спиной киммерийца возник совершенно бесшумно. Темная фигура - высокая, плечистая, с длинным мечом на правом боку - на правом, а не на левом, как у большинства воинов. В тишине раздался негромкий, приглушенный голос, выговаривавший хайборийские слова четко, но со странным носовым акцентом:

- Оставь на время занятие свое, о достославный Конан...

Киммериец с быстротой и ловкостью тигра повернулся на голос. Клинок словно сам собой оказался в руке. Конан поднял оружие в первую позицию - обе руки на эфесе, острие смотрит вертикально вверх - и мягкими шагами двинулся навстречу невесть откуда взявшемуся пришельцу.

- Нам нет нужды сражаться с тобой, о Конан, - не прикасаясь к оружию, прежним тихим голосом произнес странный гость. - Если бы не я и мои товарищи, тебе не удалось бы так легко и просто проникнуть сюда. Как ты думаешь, кто устроил тревогу, попытавшись влезть на стену, когда ты сидел в караульне? И как ты думаешь, чью спину видели стражники, когда ты затаился за створкой? Да и неспроста мы сумели сделать так, что ты полез к Адражу...

Киммериец чуть опустил меч. Он узнал в собеседнике человека, который, представившись ювелиром, и навел его на дом Адража.

- Чего ты хочешь? - Он был готов к любым неожиданностям. Пока не стоило ломать себе голову, что это за тип и откуда он взялся - раз пришелец в настроении поговорить, то пусть говорит... а там видно будет.

- Я хочу, чтобы ты сделал для меня кое-что. За приличное вознаграждение, разумеется.

Этот оборот разговора был Конану хорошо знаком. Его не раз нанимали для исполнения всякого рода тайных дел, требовавших звериной ловкости и отваги, которыми не смог бы похвастаться ни один из малопочтенного общества аграпурских воров и наемных убийц.

- А ты не мог найти более подходящего момента? - зарычал киммериец. Его начинало разбирать зло - в самом деле, эти остолопы что, с ума все посходили? Устраивать разговоры - и где?! В зале роскошного дворца, когда по окрестному саду в поте лица рыщет многочисленная стража!

- Сейчас, к сожалению, единственно возможный момент. Мы могли поговорить только здесь, - сухо заметил пришелец. - Чуть позже я все тебе объясню - а пока просто послушай меня!

- Я не привык, чтобы мне приказывали всякие проходимцы! - последовал немедленный ответ. - Отойди с дороги, или, клянусь Кромом, убью!

- Я не сомневался, что ты ответишь именно так, - вздохнул странный пришелец. - Но, может, ты все-таки выслушаешь меня, а уж потом станешь хвататься за меч?

- Говори, но быстро! - Киммерийца разбирало любопытство и он ничего не мог с собой поделать. В стоявшем перед ним человеке он не чувствовал никакой потусторонней силы. Что ж... пусть скажет. Убить всегда успеем.

- Далеко отсюда, на востоке, на границе Кхитая и Вендии, есть потайной храм. Нужно пробраться в него и похитить хранящуюся там статую одного божества. Статуя нужна нам - а ты получаешь все золото храма. Возьмешь столько, сколько сможешь унести или увезти.

- Тайный храм? - недоверчиво прищурился Конан. Ему было уже далеко не четырнадцать, чтобы слушать подобные байки с раскрытым ртом и горящими глазами. Кроме того, ему совершенно не улыбалось тащиться на другой край света, даже если ему пообещают все золото мира, вдобавок - при таких обстоятельствах.

- У нас очень мало времени, - продолжал гость. - Пока мои братья водят за нос стражу, ты должен дать нам ответ.

- А если я откажусь? - прищурился Конан.

- Тогда ты не выйдешь отсюда, - вздохнул его собеседник. - Впрочем, так же, как и мы.

- Сколько можно толочь воду в ступе?! Клянусь Кромом, объясни мне - и, по возможности, быстро - почему мы можем говорить только здесь? Что, других мест не существует?

- Отчего же? Просто именно во дворце Адража хранится одна древняя вещица... она не дает услышать наш разговор тем, кому это знать совершенно не следует - и кто дорого бы дал, чтобы пронюхать, о чем мы тут беседуем!

- А, может, эту вещицу следует просто украсть? - деловито предложил Конан.

- Мы поставим на ноги весь дворец и ничего не добьемся. Адраж хитер он поставил стеречь свою главную сокровищницу вывезенных из-за Черных Королевств чудовищ. Придется их перебить, а это вызовет много шума...

- Позор - бежать от опасности, не взглянув на нее даже одним глазом! Веди, а там разберемся.

- Ты действительно этого хочешь? - незнакомец откинул капюшон и впервые взглянул прямо в глаза Конану. - Тогда мы действительно не ошиблись в выборе. Кстати, я не представился - Скарфен, я родом из Ванахейма.

Мгновение Конан смотрел на Скарфена - резкое, заостренное лицо, глубокие морщины возле углов рта и под глазами, бескровные, твердо очерченные губы, едва заметные в густой поросли усов. Подбородок выбрит тщательно, до синевы; на нем заметен неглубокий, полузаросший шрам в виде пятиконечной звезды. Серые волевые глаза, однако на самом дне их таился тщательно укрываемый от всех страх. "Он чего-то очень боится, этот Скарфен, - мелькнуло в голове Конана. - Хотел бы я знать - чего... Не стражников же, ясное дело!"

- Идем, - позвал киммерийца ванир, отбрасывая с прочерченного складками лба светлые густые волосы. - Надо спуститься в подвал.

- Ты что-то слишком хорошо знаешь этот дом, приятель, - заметил киммериец.

Скарфен криво ухмыльнулся.

- Тебе повсюду чудится предательство, Конан-киммериец... Что ж, не могу не признать твоей правоты - осторожность превыше всего. Я не следовал этому мудрому правилу... и вот поплатился.

- Может, пока идем, ты расскажешь мне, что там за чудовища? Если я правильно тебя понял, в доме нет охраны?

- Да, только слуги внизу, - кивнул Скарфен. - Но они уже изрядно выпили вина с подмешанным в него сонным порошком и теперь, полагаю, уже видят десятый сон.

- Тогда что же ты нес насчет того, что мы поставим на ноги весь дворец? - удивился Конан.

- Если бы во дворце были одни только люди... - вновь криво усмехнулся ванир. - Адраж хитер. Слуги-то спят, а вот иные сторожа - они-то могут проснуться...

- Все равно ничего не понимаю, - пожал плечами киммериец. - Если есть иные сторожа, как ты выразился - почему они до сих пор не подняли тревогу? И зачем такие сторожа, если есть другие твари, те, что из пруда?

- Откуда ж мне знать? - в свою очередь пожал плечами ванир. - Мне ведома одна легенда, но сейчас неподходящее время для рассказов.

Ведя такую беседу, они оставили позади длинный, поражающий богатством убранства коридор и начали спускаться вниз по неприметной узкой лестнице, явно предназначенной для слуг.

Они спустились на первый этаж и ванир свернул в невзрачный коридор, один из тех, что вели к людским, кухням, поварским, кладовым и прочим подобным частям дворца. Кругом царила мертвая тишь; масляные светильники стали совсем редкими.

Затем коридор внезапно раздвоился и Конан со Скарфеном запетляли по настоящему лабиринту узких проходов и комнатушек, забитых какой-то хозяйственной утварью, вроде тазов и веников.

- Это где-то здесь, - Скарфен остановился возле совершенно неприметного участка стены, ничем не отличавшегося на первый взгляд от соседних. Киммериец снял со стены ближайший светильник и поднес его к самому камню. Потайные двери всегда занимали его и он упорно старался развить в себе умение замечать тщательно замаскированные швы и щели.

- Не старайся, - заметил ванир. - Это строили не люди. Тут не помогут и все твои воровские ухватки. Придется ломать!..

Конан не успел удивиться словам Скарфена, как тот выпрямился, раскинул руки в сторону и, покачиваясь из стороны в сторону, что-то негромко забормотал нараспев. И, по мере того, как тек поток странных гортанных созвучий, тусклый свет вокруг двух искателей приключений меркнул все сильнее и сильнее, тьма наступала, окружая киммерийца и ванира сплошной непроглядной стеной. Ладони Скарфена начали слабо светиться; лицо же позеленело, приобретая совершенно трупный цвет. Казалось, из-под капюшона скалится усмехающийся череп.

"Магия! - подумал Конан. - Ох, мало мне было Иллианы и этого безумца с Камнями Курага!" Киммериец всегда старался держаться подальше от всякого рода чародеев и некромантов; однако почему-то всякий раз получалось, что ему приходилось либо сражаться с оными, либо иметь их в союзниках...

На всякий случай киммериец отступил в сторону - и вовремя, потому что между разведенными далеко в стороны ладонями ванира вспыхнула ослепительная, сверкающая дуга зеленоватого пламени - словно сноп ветвящихся молний - и, развернувшись, Скарфен вонзил пламенную стрелу в сплошной камень стены.

Едва коснувшись гладкой поверхности, огненная дуга исчезла - зато тем же зеленым огнем засветились очертания искусно замаскированной двери; там, где полагалось находиться замку, мгновение бился яростный клубок пламени - а потом дверь бесшумно распахнулась.

Открылся узкий проход, залитый мраком; прямо от порога уходила куда-то вниз винтовая лестница. Тяжело дыша, Скарфен вытирал пот со лба.

- Возьми светильник, киммериец, - глухо произнес он, пытаясь унять бившую его дрожь. - У меня нет пока сил, чтобы зажечь иной огонь...

- Ты чародей? - поинтересовался киммериец таким будничным тоном, словно речь шла не более чем о том, блондинок предпочитает его спутник или брюнеток.

- Чародей?! - Скарфен глухо, с болью в голосе рассмеялся. - Нет, сохрани Митра, вовсе нет. То, что ты видел - это так, крохи с барского стола... - Он оборвал себя. - Ладно, пошли вниз. Не стану скрывать, хорошо бы, конечно, добыть эту вещь... С ней наши шансы на Востоке резко повысятся...

Они спускались по древним, выщербленным ступеням куда-то вниз, в непроглядный мрак. Все новые и новые витки лестницы оставались позади; и все сильнее становилась мерзкая, идущая снизу вонь. Тянуло гниющей плотью, экскрементами и тому подобной гадостью; киммериец был совершенно уверен, что они идут прямиком в пасть какого-то дракона.

- Плана этих подвалов я не знаю, - приостановился на мгновение Скарфен. - Придется идти наугад, но, я думаю, звери, если они действительно здесь, сами найдут нас.

- А как мы станем отыскивать эту твою вещицу? - как бы невзначай осведомился Конан. - Где она тут спрятана и, вообще, на что она похожа?

- Это вырезанная из цельного светящегося изумруда фигурка Размышляющего Ханумана, - отозвался Скарфен, доставая левой рукой из ножен свой длинный меч. - Она должна быть где-то здесь... я чувствую ее...

- Тихо! - схватил его за плечо Конан и замер, прислушиваясь.

Что-то еле слышно шелестело по камням, где-то совсем рядом раздавались одному киммерийцу слышимые мокрые шлепки; донеслось алчное, кровожадное сопение.

- Тут полным-полно каких-то тварей, - шепотом сообщил Конан своему спутнику. - Поставь-ка светильник; я думаю, их притягивает свет.

Скарфен повиновался. И в тот же миг из окружавшего их мрака (масляная лампа с трудом освещала лишь узкий круг замощенного округлым булыжником пола) - тяжело вывалилась уродливая, покрытая чешуей голова, смахивавшая на жабью. По бокам пучились маслянисто блестящие глаза; с пухлых, вывернутых наружу черных губ капала на пол слюна. Во мраке угадывалось мощное тело, поддерживаемое четырьмя напряженными, готовыми к прыжку лапами.

- Хатчи! - выкрикнул Скарфен, стремглав бросаясь в сторону. - Бей в горло, Конан!

Киммериец и чудовищная жаба прыгнули одновременно. Отчего-то страшилище выбрало первой жертвой Скарфена; тупая морда ударила ванира в грудь, отбросив куда-то в темноту. По счастью, лампа каким-то чудом уцелела и в ее тусклом свете киммериец со всей силы вогнал свой клинок в бок твари по самую рукоятку.

Раздался оглушительный рев, чешуйчатое тело конвульсивно дернулось, да так, что эфес меча вырвался из руки киммерийца. Страшная пасть лязгнула, и Скарфен вскрикнул; и в тот же миг на спину Конана обрушился всесокрушающий удар. Он опрокинул киммерийца, лица Конана коснулась жаркая зловонная волна. Над ним, безоружным, полуоглушенным падением, нависала уродливая жабья морда еще одного хатчи. Черные слюнявые губы разомкнулись, Конан увидел ряды желтых зубов.

Подвал наполнился жутким, утробным урчанием; чудовищная глотка приближалась.

Конан обеими руками уперся в осклизлый подбородок чудовища, пытаясь выиграть несколько секунд и откатиться в сторону; мощные мускулы киммерийца взбугрились, надулись синие канаты вен, кости захрустели от поистине нечеловеческого усилия - и страшная пасть на краткий миг приостановилась. Улучив момент, Конан извернулся и, обдирая локти, вскочил на ноги. Уродливая голова чудовища повернулась следом за ним; в выпученных буркалах, казалось, застыло недоумение. Как это пища смеет ускользать?!

Прежде, чем тварь совершила новый бросок, киммериец успел подхватить меч. Укрываясь за чудовищной тушей первой жабы, что терзала Скарфена (так думал Конан), киммериец приготовился к отпору. Он не сомневался, что его странный поводырь уже мертвее мертвого, и каково же было его удивление, когда из-под черно-зеленых чешуйчатых складок на подбородке твари высунулась окровавленная рука ванира, с силой вонзила в шею жабы короткий кинжал, затем вырвала клинок и вновь ударила.

Не раздумывая, Конан обрушил меч на шею чудовища. Чешуя лопнула, брызнула вонючая кровь, окатив киммерийца с головы до ног... - Удар не пропал втуне. Чудовищные лапы дернулись, тварь конвульсивно отпрянула назад, однако она не успела отскочить на безопасное расстояние, как Скарфен приподнялся - и метнул зажатый в руке кинжал, угодив твари точно в левый глаз.

Жабе этого показалось достаточно. Она отдернулась в темноту, дальше, почти пропав из виду; вторая тварь, с которой боролся Конан, все-таки прыгнула, но теперь ее встретили сразу два выставленных клинка. Повторно ни Конан, ни Скарфен не сплоховали: мечи ударили двумя разящими молниями, с двух сторон вонзившись в горло твари. Чудовище захрипело и забулькало, из распахнувшейся пасти хлынула кровавая пена, громадные лапы судорожно заскребли по полу...

- Отрубить ей голову! - скомандовал Скарфен, с размаху опуская оружие на покрытое чешуей основание головы чудовища.

Окончательно они добили жабу только с четвертого удара. Уродливая башка отделилась от туловища, хлынул поток темной крови.

- Быстрее, хватаем статуэтку - и уходим! Хатчи наверняка переполошили уже всех, кого только могли!

От пятен жабьей крови на одежде Конана шел донельзя гнусный запах, сшибавший с ног даже здесь, в зловонном подземелье. Ванир подобрал чудом уцелевший масляный светильник и уверенно зашагал вперед. Только теперь Конан смог увидеть, что его спутник, которому полагалось бы быть растерзанным в клочья, похоже, так и не получил ни одной раны.

Они быстро шли, почти бежали по замысловатому темному лабиринту, сменившему просторное преддверие подвала, где обитали хатчи. Скарфен находил дорогу по каким-то одному ему видимым приметам; он странно торопился, поминутно оглядываясь через плечо, хотя в подземельях это совершенно бессмысленно и полагаться следует в основном на слух, а не на зрение.

- Впереди еще кто-нибудь будет? - деловито поинтересовался Конан, на ходу пытаясь отереть клинок полой мокрого плаща.

- От Адража всего можно ждать, - рассеянно откликнулся Скарфен, останавливаясь на очередном перекрестке. - Размышляющий Хануман... он где-то поблизости...

Их окружали совершенно обычные кирпичные стены. Этот участок подвала содержался в некотором порядке - нигде ни малейших следов потеков или плесени. Очевидно, громадным хатчи было не протиснуться сюда, в узкие запутанные коридоры.

- Хотел бы я знать, кто тут чистоту наводит, - задумчиво пробормотал Конан. - Вряд ли машет метлой сам эмир... И вряд ли кто-то, кроме него самого, смог бы пройти мимо этих жаб... если только они специально не выдрессированы, хотя в это мало верится. Должен быть второй выход! Второй выход, которым пользуются слуги - может, даже один, из особо доверенных...

Киммериец поспешил сообщить это Скарфену.

- Ты прав, где-то во дворце есть и второй вход в эти подземелья, согласился ванир. - Просто я не знаю расположения этой секретной двери, и я не владею заклятьем, которое помогло бы ее отыскать... Впрочем, с хатчи мы справились - кто помешает нам вернуться тем же самым путем?..

Киммериец молча пожал плечами. В последнем он совершенно не был уверен.

Они шли все медленнее и медленнее. Скарфен взял из рук Конана светильник и, приближая его к стенам, тщательно осматривал каждый дюйм кирпичной кладки.

- Здесь! - Он отпрянул в сторону так стремительно, что Конан, гордившийся своей молниеносной реакцией, едва не налетел на ванира.

Рука Скарфена указывала на четыре кирпича возле самого пола. На первый взгляд они ничем не отличались от соседних - однако Скарфен недаром отпрыгивал подальше. Из-под кирпичей быстро-быстро изливалась темная дымящаяся жидкость, распространяя вокруг себя резкий, тошнотворный запах, от которого даже у привычного ко всему Конана начинала кружиться голова.

- Сейчас... сейчас... - бормотал ванир, поспешно творя какие-то пассы руками над дымящейся лужей. - Сейчас мы тебя образумим...

Между его ладонями вновь вспыхнул огненный мост, на сей раз темно-багряный. Не сноп ветвящихся молний, как в прошлый раз, но ровная струя спокойного огня. Скарфен пронес ее над дымящейся лужей - и та вскипела, стремительно испарившись.

- Если бы я замешкался - то сам обратился бы в такую же точно жижу, пояснил Конану ванир. - Но это все игрушки. Ставили, чтобы охранять от людей, не от таких, как я...

- Ты не человек? - тяжело взглянул на своего спутника Конан... Рука его невольно потянула из ножен меч. Скарфен чуть усмехнулся, заметив движение киммерийца, и ответил:

- Человек. Такой же, как и ты. Но как-то меня угораздило попасть в ученики к одному чародею... с тех пор и маюсь. Но разговаривать станем потом! - пальцы ванира осторожно ощупали заветные кирпичи, потом потянули один из них. Открылась черная выемка; Скарфен припал к самому полу, глубоко запустив руку в отверстие. Лицо его исказилось от напряжения; казалось, он обмер при одной мысли о том, что вожделенной статуи в тайнике может не оказаться. Однако...

- Есть! - приглушенно выдохнул ванир.

Фигурка Размышляющего Ханумана оказалась в точности такой, как и в описаниях Скарфена. Высотой в две ладони, она была искусно, с мельчайшими деталями убранства, вырезана из цельного куска чуть светящегося изнутри зеленоватого кристалла. Хануман сидел, скрестив кривоватые ноги и сложив длинные руки-лапы на круглом животе. Крошечные глазки казались живыми; создавалось полное впечатление, что бог-обезьяна внимательно смотрит на тебя, не сводя ни на мгновение взгляда.

- Он же огромных денег стоит, - поневоле хрипло произнес Конан, со всех сторон рассмотрев статуэтку.

- Да, и тебе причитается половина, - отозвался Скарфен. - Я не люблю оставаться в должниках, возьми! - Он распахнул плащ и отвязал от пояса увесистый кожаный мешочек. Киммериец поймал кошелек на лету и даже присвистнул - золота там на вес было столько, что хватило бы купить четверть Аграпура... Не удержавшись, киммериец рванул завязки, заглянул внутрь - все правильно, тяжелое, полновесное, чистое туранское золото с горных приисков в Ильбарсах...

- Теперь надо постараться выбраться отсюда, - заметил Скарфен, аккуратно всовывая кирпичи на место. - Думаю, что не стоит зря мудрствовать, отыскивая твой второй выход, а вернуться тем же путем, что и пришли...

Они двинулись обратной дорогой. Ванир уверенно вывел из лабиринта, однако когда они добрались до зала, служившего обиталищем хатчи, оказалось, что жабы устроили всю эту кутерьму не напрасно. Подземелье заполнял мягкий, серебристый свет; над полом колыхалось нечто вроде молочно-белого тумана. По колено в его невесомых волнах стояли пять странных человекоподобных фигур, в ниспадающих тяжелыми складками плащах с низко надвинутым капюшоном. В руках, куда более длинных, чем людские, пятеро держали кто топор, кто булаву, кто шестопер. Мечей или кинжалов Конан не заметил ни у кого.

Прежде, чем киммериец успел хотя бы принять оборонительную позицию, пятеро воинов молча и бесшумно шагнули вперед, а Скарфен вдруг захрипел, как будто ему не хватало воздуха, и, рванув Конана за плечо, потащил его назад, в лабиринт узких ходов, откуда они только что вышли. Черные плащи неспешно пустились вслед за беглецами.

- Если мы не найдем выхода - нам конец! - крикнул ванир. - Но я знаю дорогу только до тайника! Дальше пойдем наобум!..

Вскоре они действительно миновали приметное место, где еще не окончательно рассеялся едко-кислый запах колдовской жидкости. Коридоры продолжали быстро ветвиться, и тут Скарфен спасовал. Теперь он просто бежал следом за Конаном, крепко прижимая к груди Размышляющего Ханумана.

Киммериец выбирал дорогу. Он не мог объяснить, почему он сворачивает влево или вправо; его просто тянуло то в одну, то в другую сторону, и он слушался своего звериного инстинкта варвара.

Как ни странно, звуков погони Конан пока не слышал. Несмотря на то, что дважды предвидение все же подводило его и они оказывались в тупиках, преследователи так и не смогли нагнать их. После недолгих метаний по запутанному лабиринту, где любой "цивилизованный" хайбориец проплутал бы неделю, Конан и Скарфен оказались подле узкой лестницы наверх. Ступени закончились мощной дверью; по счастью, она легко отворилась. Выскочив за порог, Конан и ванир поспешили задвинуть очень кстати установленные прочные железные засовы.

- Мы где-то возле поварской, - сориентировался Скарфен. Ванир тяжело дышал и беспрерывно утирал обильно струящийся пот: для бесстрашно сражавшегося с жуткой жабой человека, владеющего кое-какими секретами колдовства, он вел себя несколько странно.

- Надо убираться отсюда, - заметил Конан. - Ты не забыл, что в саду полно стражников?

- Думаю, мои братья уже все уладили, - сказал Скарфен, вновь обретая прежнее хладнокровие.

Однако выбраться из дворца оказалось далеко не так просто, как попасть в него. Слуги отнюдь не спали: вооружившись кто чем, повара, лакеи и прочая челядь по трое-четверо осторожно пробирались по коридорам, освещая себе дорогу многочисленными факелами. Им было страшно, они постоянно перекликались друг с другом - и потому Конан со Скарфеном сумели незамеченными добраться до какого-то окна. Ванир собрался было его вышибить; Конан остановил его в последний миг и аккуратно отомкнул замок острием кинжала.

В парке все было тихо; сквозь снежную пелену видны были фигуры стражников; с копьями наперевес они длинной цепочкой бежали ко дворцу.

- К стене! - скомандовал Конан. Там, где дело касалось воровства, он не терпел ничьих приказов.

Им повезло. Незамеченными они пересекли парк, в то время как у них за спинами в многочисленных дворцовых окнах один за другим загорались огни; слышались запоздалые крики.

Конан одним движением забросил якорь с веревкой на гребень; спустя мгновение киммериец оказался уже наверху. Скарфен чуть замешкался сказалось отсутствие опыта, однако вскоре Конан и ванир были уже на улице.

- Сама судьба за нас, - вдруг глухо произнес Скарфен, и голос его внезапно дрогнул. - Идем, Конан. У тебя наверняка есть надежное место, где мы могли бы поговорить - и ты не опасался бы, что я с товарищами попытаюсь отнять у тебя честно заработанные деньги.

- Ну, отчего же и не поговорить, - кивнул головой киммериец.

- А вот и мои братья, - Скарфен указал на три возникшие из пелены дождя фигуры. - Веди нас, Конан!

Глава 2.

Глухой дождливой ночью задняя дверь трактира "Красный Сокол" неслышно приоткрылась и в темный дом проскользнули пятеро закутанных в плащи мужчин. Одним из них был Конан; другим - Скарфен; еще трое - "братья" ванира. По дороге Скарфен торопливо назвал Конану их имена: Скольд, Фьюри и Эйджес. Имена ничего не говорили Конану, похоже было, что они просто выдуманы. Скольд оказался высоким и плечистым гипербореем, живо напомнившем киммерийцу его далекую юность и рабство у Колеса; Фьюри - мощным и высоким чернокожим южанином, однако не походившим статью ни на одного чернокожего, которых доводилось встречать Конану. Он носил густую черную бороду и волосы его, гладкие, ниспадали до самых плеч по северному обычаю. Губы его, тонкие и хорошо очерченные, напоминали губы северянина. Третий, Эйджес, узкими раскосыми глазами и желтой кожей походил на выходца из Кхитая - если бы не широченные плечи и мало в чем уступающие мышцам Конана мускулы. Одеты все четверо были одинаково - плотные черные плащи с громадными капюшонами, простые кожаные куртки, испачканные жидкой грязью сапоги с загнутыми носами, подобные тем, что делали в Султанапуре. Ничего необычного не заметил Конан и в их оружии - простые, неброские мечи, а у Фьюри на боку висела громадная секира.

Моти высунулся было - и тотчас исчез, ринувшись раздувать огонь и подавать на стол вино с закуской. Вскоре мокрые плащи и куртки уже сушились подле пылающего очага, на столе имелось все потребное для доброго времяпрепровождения - а в самой середине стола важно восседал изумрудный Хануман.

Первым заговорил Фьюри - глубоким, глухим, каким-то утробным голосом:

- Прими нашу благодарность, брат Конан. По доброй воле ты решился помочь нам, и мы этого не забудем. Но давай поговорим о деле. Как смотришь ты на то, чтобы совершить далекое путешествие? Вознаграждение будет очень неплохим...

- Как-то раз я уже имел глупость отправиться защищать некую рощу... проворчал киммериец. - Мне это не по нутру. Вдобавок я - капитан в армии Илдиза, вряд ли ему понравится моя отлучка.

- Насчет Илдиза можешь не беспокоиться, - прогудел Скольд. - Завтра же ты получишь его приказ отправиться в дальний поход. Один, лишь с несколькими тобой же избранными спутниками. Цель - разведка на вендийских рубежах. Это будет очень просто.

- Хочешь сказать - я у тебя в руках? - недобро ощерился киммериец.

- Нет, вовсе нет, - Скольд примирительно улыбнулся. - Все дело в тебе, Конан. Без твоего согласия я ничего не смогу сделать, - он виновато развел руками. - Не по доброй воле никто не станет выполнять опасную работу.

У Конана на этот счет имелось собственное мнение, однако он не стал спорить.

- По-моему, стоит рассказать Конану, как все было, - заметил Фьюри. Если мы не убедим его - то заставить и подавно не сможем.

Скольд, Эйджес и Скарфен молча кивнули.

- Тогда я начну, с вашего позволения, - оглядел товарищей все тот же Фьюри. - Слушай же, Конан, слушай - и ничему не удивляйся.

Вот история, рассказанная Фьюри, какой услыхал ее киммериец:

"С незапамятных времен жил-был на земле один маг, по имени Кивайдин, что значит "северо-западный ветер", хозяином которого он был. Власть он, однако, имел не только над ним, ибо был могучим чародеем. Покорны его воле были и многие обитатели адских бездн и хрустальных небесных сфер. Многих ифритов и джиннов заклял Кивайдин своим именем, и верно служили они ему после того. Однако питал он слабость к дочерям человеческим, и имел целый гарем прекрасных наложниц. И была среди них одна, именем Цхи-Шо, из далекого Кхитая. Желтоватой, точно золото, была кожа ее, и глаза напоминали черные жемчужины. Когда пела она, даже Орлы Нездешних Богов останавливали свой полет и усаживались на шпилях дворца Кивайдина, дабы послушать Цхи-Шо. Когда брала она в руки лютни, то пускалось в пляс все живое, и даже вековые деревья норовили вырваться из крепких земных объятий. И все это делала Цхи-Шо, дабы возвеселить своего господина; и была меж нею и Кивайдином великая любовь.

Однако случилось так, что Кивайдин вмешался в войну между одним из вендийский правителей и подземным племенем злобных карликов, что владели несметными богатствами. Неправедной войной пошел вендиец на подземных жителей; а Кивайдин, не разобравшись, стал помогать ему, ибо считал себя в долгу перед князем - именно он в некое время подарил магу Цхи-Шо, выкупив ее из рабства.

И не устояло племя карликов перед колдовской мощью могучего мага. Бросив несметные сокровища свои, они разбежались по свету - однако поклялись страшно отомстить чародею. И были среди уцелевших карликов двое, именами Гунар и Готорм. Хитростью прознали они о любви Кивайдина, выманили из дворца его Цхи-Шо и убили ее. А, убив, отрубили ей голову и послали страшный подарок чародею.

Не описать гнев и отчаяние Кивайдина, когда получил он ужасный дар. Казалось ему, что отняли у него и цель и смысл жизни; и в страшной ярости поклялся он тогда истребить весь род карликов, мстя за погибшую возлюбленную. Хотел он сперва сам заняться этим, однако был призван Великими Нездешними Богами, ибо затевалась во Внешнем Мире великая война между ними и Асурами. Война эта обещала выдаться долгой, и потому Кивайдин решил не откладывать месть. Отыскал он четверых людей, смелых и сильных, алкавших Знания и, в обмен на часть своего колдовского могущества, поручил им уничтожить все злокозненное племя карликов. Этими четверыми и были Скольд, Фьюри, Эйджес и Скарфен. От разных земных пределов призвал их Кивайдин в свой дворец; и, когда получили они от него, что хотели, сказал он так:

"Должно вам наказать смертью каждого карлика, куда бы ни скрылся он. Однако не можете вы просто убить их. Всемогущая судьба властвует надо всеми живыми созданиями; и участь каждого из них запечатлена в великой Книге Судеб. Все карлики, оставшиеся в живых, есть в этой Книге, и должны вы убить каждого в точном соответствии с тем, как это в ней сказано. Открывайте книгу лишь с великими предосторожностями, ибо если с ней что-либо случится, вы не выполните волю мою и гнев мой тогда будет ужасен".

Страшными карами грозил чародей людям; и поклялись они ему нерушимой клятвой Вечности, что исполнят все в точном порядке с его повелением.

- Однако нас подстерегла беда, - опустив голову, тихо говорил Фьюри. Предупреждал нас маг, что Книга Судеб - куда как непростая, и говорил, чтобы мы не открывали ее из пустого любопытства. Мы же пренебрегли его словами, гордясь обретенной колдовской силой. Не наложив нужных заклятий, мы открыли Книгу... и увидели, что изображенные на страницах ее карлики - живые. Неведомо мне, как сделалось так - скажу лишь, что стоило раскрыться переплету, как они бросились врассыпную, и мы не смогли переловить их".

Конан поднял бровь в знак сомнения. Рассказанная тяжеловесным "высоким штилем" история казалась нелепой выдумкой.

"И в руках наших, - продолжал Фьюри, - осталась лишь пустая Книга с чистыми страницами. Более не было у нас власти преследовать и убивать карликов; нам оставалось лишь в страхе ожидать страшного возмездия. И Кивайдин вскоре узнал о случившемся; ярость его не знала границ. Поклялся он, что мы все четверо умрем такой смертью, какой еще не умирал никто из смертных; и мы в ужасе пустились в бегство. Наше счастье, что маг Кивайдин далеко; однако известно, что он послал своих слуг изловить нас и доставить к нему.

Мы бросились в самые знаменитые храмы, ища ответа, можно ли как-то спастись от ярости Кивайдина. Долгое время никто не мог сказать нам ничего обнадеживающего, пока мы не встретили странствующего жреца, что служил Древнему Богу Востока, Великому Хануману. Людям Хануман знаком в различных ипостасях - и злых, и добрых; нам же посчастливилось встретить служителя Размышляющего Ханумана. Он-то и подсказал нам, что нам следует делать.

Оказалось, с давних пор враждуют Великий Хануман и маг Кивайдин. Древний Бог потерял большую часть своей силы, однако не настолько, чтобы чародей смог бы совладать с ним. Сила Ханумана может защитить от Кивайдина та статуэтка, что мы похитили у эмира, например, не позволяет чародею слышать наши беседы, видеть нас и направлять своих псов. Однако Кивайдин очень скоро узнает о том, что фигурка в наших руках: эмир Адраж - один из его сторонников и втайне поклоняется ему.

Однако этот успех сам по себе еще ничего не значит. Нам нужно добраться до главного храма Ханумана, все еще стоящего в непроходимых джунглях у восточных рубежей Вендии. Увы, ныне этот храм в руках злобных фанатиков, служителей Черной Ипостаси великого Ханумана - поэтому нам и нужен ты, Конан, лучший боец и лучший вор в пределах хайборийских земель. Нам нужна вторая такая же статуэтка Размышляющего Ханумана, с ее помощью мы навсегда сможем оградить себя - и тебя, кстати - от мести обезумевшего чародея..."

- А если бы мы не добыли эту штуку, что тогда? - Конан ткнул пальцем в стоявшую на столе изумрудную фигурку.

- Тогда дело бы несколько осложнилось, вот и все, - сказал Скольд. Пришлось бы похищать Главный Глаз Ханумана с большой его статуи в восточном храме. Но мы не боялись осквернить то место, ибо оно уже осквернено, и Размышляющий Хануман был бы только доволен, что смог как-то помочь хоть кому-нибудь.

- Так что выбор за тобой, Конан, - проговорил Скарфен. - Мы не пожалеем никаких сокровищ для тебя, если ты вызовешься помочь нам!

- А на кой я вам? - в свою очередь спросил киммериец. - Я видел, как ты открывал потайную дверь, Скарфен. Что может помешать тебе точно так же пробраться в этот твой восточный храм и взять все, что тебе надо?

- Все не так просто, - вздохнул Эйджес, впервые вступив в разговор. Мы посвятили себя Размышляющему Хануману, и никакое колдовство не скроет нас от глаз служителей его Черной Ипостаси. Едва мы подойдем к его Храму ближе, чем на расстояние полета стрелы, как нас учует целая стая таких хищников, по сравнению с которыми хатчи в подвале эмира покажутся тебе милыми домашними зверушками. Они будут неотступно преследовать нас, и от их взоров не скроют даже стены.

- В храм тебе придется идти одному, - подытожил Фьюри. - Дело трудное и опасное, не скрою. Но сокровищ там куда больше, чем во всей туранской казне!

Киммериец тяжело задумался. Рассказ Фьюри казался чистейшим бредом, если бы не фигурка изумрудного Ханумана перед самым носом Конана. Да и золото в кармане - оно казалось чистым и полновесным. Впрочем, одна ловкая дриада, хозяйка священной Рощи Свайолей, как-то раз в Аренджуне уже подловила его на эту удочку...

- Я должен проверить ваше золото, - угрюмо бросил киммериец.

- Понимаю тебя, - заметил Скарфен. - На твоем месте я тоже не слишком-то торопился бы доверять первому встречному... Только как ты сможешь убедиться, что это золото - настоящее? Ведь мы могли бы навести на тебя такие чары, что ты принял бы за золото все, что угодно.

- Что-то я не чувствую никаких чар, - усмехнулся киммериец, доставая из тайника Моти темную бутыль с кислотой, которую тороватый хозяин использовал для определения подлинности попадавших к нему неправедным путем золотых кубков, серег, монет и тому подобного.

С брошенной в кислоту монетой ничего не произошло. Это было настоящее золото - или же очень искусное колдовство.

- Хорошо, - сказал Конан, тщательно отмывая монету в воде. - Я верю вам. Считайте, что вы меня наняли. Так что там насчет приказа? Да, кстати аванс - как подтверждение серьезности ваших намерений.

- Ты прав, - кивнул Фьюри. - Держи!

На столе оказалось еще четыре увесистых кошелька, ни в чем не уступающих первому, полученному Конаном от Скарфена. Киммериец не поленился заглянуть во все - но там было золото, чистое золото...

Уже один этот аванс мог позволить ему купить один из императорских дворцов и содержать его по меньшей мере лет десять, ни в чем себе не отказывая.

- Тогда завтра, на заре, тебе вручат письменный приказ Илдиза, деньги, оружие и подорожную до самой границы Турана. - Поднялся Скольд. - Мы будем ждать тебя ровно в полдень у восточных ворот города. Смотри же, не болтай лишнего! Помни, Кивайдину ничего не стоит найти наш след, если о том, куда мы направились, будет знать хоть одна живая душа в этом городе.

- Я бы на его месте и так знал, куда вы направитесь, - пожал плечами Конан. - Думаю, этот ваш маг отнюдь не дурак и ему давно известно про храм Ханумана. Для него сейчас самое лучшее не гоняться за нами, а выслать к этому храму войско, да побольше. Если этот тип додумается до такого, что мы станем делать?

- Изумрудный Хануман в одиночку не сможет защитить нас от Кивайдина, сказал Эйджес. - Ты прав, Конан, магу лучше всего было бы как следует стеречь наш заветный храм - однако он далеко, а оттуда руководить своими слугами не слишком сподручно. Добытая вами со Скарфеном статуэтка не подпустит к нам гончих псов мага, однако, если он явится сам... Тогда нам конец - если к тому времени ты не проберешься в храм и не вернешься - вместе со второй такой же статуэткой.

- Ясно, - кивнул головой Конан. - Что ж, все ясно. Значит, завтра в полдень у Восточных Ворот? Ну, если так, то мне пора. Хотелось бы выспаться - перед походом.

На том они и простились.

Глава 3.

Конан обычно ночевал в комнате, что снимал у некоей мамаши Хидрат, в одном из относительно приличных кварталов Аграпура. Правда, киммериец выбрал этот дом исключительно потому, что на его первом и втором этажах помещался обыкновенный бордель, а хозяйка Хидрат частенько посылала Конану одну или двух своих девочек - в качестве благодарности за то, что ему удалось отвадить всяческих любителей запустить пятерню в не слишком толстый кошелек самой мамаши...

Однако в эту ночь киммериец решил вернуться в казармы. Отчего-то ему не улыбалась перспектива неблизкого пути по пустынным улицам ночного Аграпура. Никогда и ничего не боявшийся Конан с непонятным ему самому трепетом всматривался в темноту на перекрестках - ему казалось, что за плотными дождевыми завесами угадывается какое-то сложное движение, словно там, во мраке, ворочался неведомый зверь. Однако стоило киммерийцу вглядеться попристальнее, как все замирало, и он видел лишь изгибающиеся под ветром струи дождя...

Как бы то ни было, до казармы Конан добрался благополучно. Миновав отдавшего ему салют старательного новобранца, которого он только сегодня вовсю гонял по плацу, Конан вошел в свою крошечную каморку.

Внутри, в небольшой печурке, горел огонь - вестовой постарался - и стояла бутыль вина на столе, и лежала кое-какая снедь, и еще копченый свиной бок. Решив перекусить перед сном, киммериец уже отломил кусок хлеба от краюхи, когда в дверь осторожно и вежливо постучали.

Это совсем не походило на манеру вестового или спешного гонца с приказом. Конан обнажил меч и встал.

- Открыто! - рявкнул он, на всякий случай приготовившись к отпору.

- Позволит ли доблестный капитан Конан войти немощному старцу? раздался дребезжащий голос.

Дверь медленно приоткрылась. На пороге стоял дряхлый старик, опиравшийся на длинный белый посох, в добротной, но насквозь промокшей, заляпанной грязью одежде. Жидкие седые волосы прилипли к шишковатому черепу, а по бороденке стекал настоящий ручей; старик беспрерывно хлюпал носом, его красные, воспаленные глаза слезились.

- Ты кто такой?! - точно перед строем гаркнул Конан. Кром разорви этих лентяев-часовых! - Входи и садись к огню, однако сперва ответь, откуда ты здесь взялся!

- Спасибо тебе, капитан Конан, ты не выгнал старика за порог... пришелец осторожно, бочком, вдвинулся в комнатушку, пробираясь ближе к огню. - Что же до того, как я сюда попал - вспомни, когда в последний раз ты приказывал починить заднюю ограду воинского двора? Позавчера? Верно, там работы на день для пары настоящих каменщиков, но, если щель заделают, как же доблестные воины императора смогут тайком наведываться в город, в кабаки и к девочкам? Вот почему ограду чинят до сих пор, а я вошел сюда без всякого труда. Что же до моего имени... Тебе оно ничего не скажет.

- Я не люблю гостей, которые не называют своих имен, - заметил Конан. Тебе лучше не шутить со мной, отец.

- Меня звать Праценсом, - усмехнувшись, ответил старик. - Что тебе в этом имени?

- Праценс - один из богатейших землевладельцев Аграпура, - пристально глядя на гостя, произнес киммериец. - Я знавал его. Что-то не вижу особого сходства! - Меч киммерийца поднялся, острие было направлено в грудь старику.

- Молодец! - неожиданно похвалил тот Конана, нимало не смутясь таким оборотом дел. - У тебя острый глаз, Конан. От тебя ничего не скроешь. Как ты, наверное, уже понял, я явился сюда далеко не случайно. Мое настоящее имя - Кивайдин.

Меч киммерийца ударил в ту же секунду, ударил раньше, чем смысл сказанных слов дошел до сознания Конана. Удар был хорош. Пронзенное насквозь тело должно было повалиться на пол - однако вместо этого легко увернувшийся от выпада чародей заговорил снова:

- Это мне тоже нравится - ты не изменяешь тем, кому дал слово и на чью сторону встал. Только против меня подобные стальные игрушки тебе вряд ли помогут. Сядь. Не стоит так волноваться - я ведь пришел просто поговорить с тобой.

Конан немедленно сел. Когда чародей настолько хитер, что тебя подводит даже собственный меч, и в самом деле бывает лучше сперва вступить в переговоры и узнать, что он хочет.

- Говори, я слушаю, - собрав волю в кулак, спокойно сказал киммериец, словно ничего не случилось.

- Я хотел бы потолковать с тобой о сегодняшней ночи. Ты ведь не станешь отрицать, что проник во дворец моего доброго слуги, эмира Адража, и унес оттуда фигурку Изумрудного Ханумана?

- О чем это ты? - по-прежнему спокойно ответил киммериец. - Послушай, чародей, я хочу спать, а потому выбирай - либо ты выкладываешь, чего тебе надо, либо убираешься на все четыре стороны. Хотя на улице дождь... или остаешься здесь, но не мешаешь мне, во имя Крома!

В глазах колдуна мелькнуло удивление.

- Я не служу в сыскной службе императора Илдиза, - медленно проговорил он. - Мне нет дела до тех, чьи дома ты обчищаешь по ночам, Конан из Киммерии. Ты, я вижу, совсем не страшишься меня... и не хочешь казаться неучтивым, выгоняя меня под дождь. Поэтому я скажу тебе прямо - не связывайся с этой четверкой. Им все равно не избегнуть своей судьбы. Ну, а мои возможности ты теперь легко сможешь представить - несмотря на все их предосторожности, мне не составило труда отыскать тебя.

- И чего же ты хочешь? - по-прежнему спокойно спросил Конан.

- Я? Совершенно ничего не хочу. Просто завтра ты не идешь испрашивать отпуск, а остаешься в казарме...

"Значит, эта зеленая мартышка и впрямь не давала этому типу подслушать нашу беседу", - мелькнуло в голове у Конана.

Кивайдин тем временем поудобнее устроился возле печки. Уходить он явно не торопился.

- Скажи мне, киммериец, - начал он сладким голосом, - а все же, о чем у вас шла речь? Я не пожалею золота за эту услугу - потому что чем скорее я осуществлю задуманное, тем меньше невинных пострадает. Ведь эти четверо способны натворить все, что угодно - например, втянуть еще кого-то в свою безумную авантюру...

- Я не выдаю чужих тайн, - прежним, совершенно ровным и спокойным голосом ответил Конан. - Я дал слово и сдержу его.

- Ага, - Кивайдин положил подбородок на кулак, приняв весьма озабоченный вид. - Ну, я ожидал, что ты окажешься все же поумнее. Неужели ты не понимаешь, что у вас нет против меня никаких шансов?!

- Тогда зачем же ты ведешь со мной этот разговор? - парировал Конан. Только не говори, будто бы тебя так сильно заботит моя будущность.

Кивайдин вздохнул и поднялся.

- Жаль, очень жаль, Конан из Киммерии, - объявил он скорбным тоном. - Я полагал, что мы сможем договориться. Я мог бы предложить тебе службу у меня - начальником всех моих воинов, прояви ты благоразумие! Уж тогда бы ты золота точно не считал. Увы, увы! - он сокрушенно вздохнул. - Ладно, пусть будет по-твоему.

Кивайдин скрылся за дверью - а Конан, весь в поту, жадно припал к кувшину с вином. После такого разговора не грех было как следует выпить.

После этого он еще долго не мог заснуть. Могущество неведомого мага производило впечатление, однако все равно оставались вопросы - почему он не расправился с Конаном прямо на месте? Почему, если уж он такой всесильный, чародей не отправился в "Красный Сокол", где заночевали Скарфен и товарищи, тем более если фигурка Ханумана не смогла бы остановить его?

Однако для себя Конан уже все решил. Полновесное золото служило хорошим аргументом; что же до гнева чародеев... Их уже случалось убивать, как, например, злобного хозяина Башни Слона...

Едва рассвело, Конана поднял на ноги императорский гонец.

- Спешный приказ... - он сильно запыхался, - спешный приказ пресветлого повелителя капитану Конану... Спешный и тайный.

Конан с несколько двойственными чувствами принял тугой свиток. Увы, все было четко и правильно: стояла Большая Императорская Печать из красного сургуча, что означало особую важность; и витиеватая подпись Илдиза под выведенным придворным каллиграфом текстом...

Приказ был четок и ясен:

"Настоящим я, Илдиз, волею Богов император... - дальнейшее перечисление добрых трех десятков пышных титулов Конан пропустил, - ...повелеваю Конану, Капитану Вольного отряда сей же час по получении сего приказа отправиться на границу Царства Нашего с Вендией, и во всех деталях изучить военные приготовления, что ведутся там. Разрешаю Капитану Конану взять с собой четверых спутников по его, Капитана Конана, выбору. Настоящим приказом предписываю также всем моим подданным оказывать Капитану Конану всяческое содействие..." - конец приказа киммериец также пропустил.

Итак, Скольд сдержал свое слово.

- Передай Его солнцеподобному Величеству, - стараясь, чтобы в голосе не слышалось насмешки, сказал гонцу Конан, - что я счастлив получить это Его повеление, и буду еще более счастлив умереть, исполняя его.

Гонец кивнул, отвесил положенный этикетом поклон и умчался.

Все дальнейшее не заняло много времени. Хан Хрошак, командовавший Императорской Гвардией, куда входил и Вольный отряд, долго и с почтением глядел на грозный свиток, от избытка чувств даже причмокнул губами.

- Что ж, поздравляю, - заявил он напоследок. - Такое счастье выпадает далеко не каждому. Ты уже знаешь, кого возьмешь с собой, капитан? Я ведь должен дать им отпуска...

- Не тревожься, о высокородный хан, - с наивозможной вежливостью ответил Конан, внутренне скривившись от омерзения: Хрошак был смел и неглуп, однако обожал подобострастие. - Я наметил себе четырех моих старых товарищей еще по Аренджуну. В моем Вольном Отряде большинство - новички, а я не могу рисковать невыполнением Императорского Приказа...

Ровно в полдень, когда тень громадного трехгранного Временного Столба коснулась Зимней Полуденной Черты, Конан стоял возле Восточных Ворот, держа в поводу двух вьючных коней и одного верхового под седлом.

Скарфен и компания не заставили себя долго ждать. Кавалькада на рысях вырвалась из кривой и узкой боковой улочки, Фьюри на мгновение откинул капюшон, приветственно кивнув Конану. Киммериец вскочил в седло, и маленький отряд выехал из города. Прежде, чем они достигли Холма Отрубленных Голов места публичных казней, где дорога делала крутой поворот, Конан оглянулся. Не таясь, возле привратной башни стоял Кивайдин, небрежно опершись на длинный посох.

Конан схватил Скарфена за плечо.

- А как выглядит этот ваш чародей?

- У него множество обличий, - удивленно ответил ванир. - Никто не знает, какое из них истинное. А почему ты спрашиваешь?

- Да потому, что вчера ко мне в гости забрел некий старикашка, почему-то назвавшийся Кивайдином... - И Конан рассказал своим спутникам о случившемся.

Черное лицо Фьюри сделалось серым, Скарфен и Эйджес схватились за головы и лишь Скольд ничем не выдал своих чувств.

- Скачем дальше, как ни в чем не бывало, - бросил киммериец своим растерявшимся спутникам. - От судьбы не уйдешь, однако надо сделать все, чтобы насадить эту тварь на кол вместо нас!

- Как он мог нас выследить? - потрясенно прошептал Фьюри, ни к кому в отдельности не обращаясь.

- Он вернулся из-за Звездных Сфер... - мрачно проронил Скарфен, вернулся с новой силой - верно, ею одарили его боги...

- Но как бы то ни было, у нас нет иного выхода, как во весь опор скакать на восток, - промолвил Эйджес. - Других средств борьбы с Кивайдином мы не знаем, и уже нет времени, чтобы заниматься изысканиями...

- А почему этот ваш колдун не прикончил меня, вы можете мне ответить? резко вмешался Конан. - Или он решил позабавиться? Я знавал могучих чародеев, для которых подобные игры окончились весьма плачевно.

- Никто не знает ответа на этот вопрос, - глухо отозвался Скольд. Быть может, ты и прав. А, возможно, чародей обрел новые силы, но при этом на него наложили и какие-то новые ограничения - Боги редко делают бескорыстные и безвредные подарки. Все может быть...

- Ну, раз никто не может сказать ничего дельного, тогда вперед! подытожил Конан. - На восток, к храму Ханумана!

И они пришпорили лошадей.

Нет нужды описывать их дорогу через Туран. Жесткая длань Илдиза не давала палачам скучать без работы, зато дороги в его владениях были неплохи и постоялых дворов хватало даже в не слишком населенных местах - за разбой полагалась мучительная казнь на месте, и повешение считалось великой милостью. Отряд Конана скакал на восток вдоль южной оконечности Моря Вилайет. Позади остались Шангара и Хоарезм, не так много оставалось и до памятной реки Запорожки. Из этих мест начинался Великий Торговый Путь - от границ Турана до самого Кхитая. Дорога была неблизкой, однако и не особенно опасной - купеческие караваны все время двигались от заката к восходу и обратно. На тракте можно было встретить кого угодно; здесь встречались выходцы из самых дальних народов.

Конан не находил себе места - чутье подсказывало ему, что за ними следят, однако, несмотря на все уловки, киммериец так и не сумел обнаружить соглядатая. Бросить тракт и пробираться дикими афгульскими горами, где высокие, достигающие поднебесья хребты перемежались протянувшимися с юга жадными языками сухих пустынь, он не хотел. Хотя отряд и не испытывал ни в чем нехватки, лезть очертя голову в совершенно неведомую страну представлялось неразумным.

Мало-помалу местность стала меняться. Исчезли последние поселения, над сторожевыми постами которых развевался стяг Турана; началось вендийское пограничье, десятки лиг дикой местности, где Гиндукушские Горы чередовались с причудливыми островками вечнозеленых лесов - в тех местах, где водяные жилы находили дорогу к поверхности или где сбегавший с вечных снегов поток орошал участок плодородной земли. Караваны старались миновать эти места как можно скорее - местность изобиловала разбойниками, беглецами как из Турана, так и из Вендии.

- По-моему, пришла пора сворачивать, - поделился своими сомнениями с остальными Конан. - Кивайдин - или кто-то из его прихвостней - висит у нас на плечах; его надо стряхнуть. Края здесь, конечно, дикие, зато довольно много воды, да и лес - укрытие надежное. Предлагаю уклониться к югу и сделать крюк через Айодию.

- А что это нам даст? - заметил Скольд. - Если даже Конан-киммериец не смог обнаружить шпиона - то, значит, дело тут не обошлось без колдовства. Соглядатай Кивайдина последует за нами и в Вендию, и в Кхитай, и даже за край Великого Восточного Океана, что тянется, говорят, до самого края нашей земли. Я думаю, что чем скорее мы окажемся на месте, тем лучше. - Несмотря на фигурку Ханумана, они не отваживались впрямую называть цель их похода. Кроме того, почему бы не попробовать устроить засаду прямо здесь, на тракте?

- Предоставь это дело мне, - в упор глянул на него Конан. - Шпиона следует убрать и, клянусь Кромом, я это сделаю! Но не на этой дороге, где каждому ослу ясно, где мы будем на следующий вечер, где нельзя свернуть в сторону! В Вендии мы заставим нашего преследователя держаться к нам поближе.

На это никто не смог ничего возразить.

От постоялого двора, больше смахивавшего на небольшую крепость, к закрывшему полнеба южному перевалу уходила неширокая тропа. Небо было черным-черно, звезды еще и не думали угасать, когда пятеро путников, ведя в поводу коней, осторожно выбрались за ворота. Выбрались - и словно растворились в ночи.

Утро застало их в величественной роще исполинских горных кипарисов. Узкая тропа серпантином поднималась по крутому склону; никто не смог бы подняться по ней незамеченным.

Они отвели коней в лесок, а сами устроились в засаде на краю рощи. Началось долгое, томительное ожидание.

Они просидели в засаде весь день. И лишь когда землю вновь объяли вечерние тени, внизу, подле самой подошвы горы, Конан заметил какое-то движение.

Приближался невысокий старый человечек, тяжело опирающийся на длинный белый посох. У Конана от удивления глаза полезли на лоб. Чтобы их преследовал сам Кивайдин?..

Всю четверку спутников киммерийца трясла крупная дрожь.

- Вся надежда - на Ханумана... - еле-еле выдавил из себя Скарфен, кое-как пытаясь наложить стрелу в тетиву.

- Да, против Кивайдина обычное оружие бессильно, - вторил ему Фьюри.

- Ну, это мы еще посмотрим, - проворчал киммериец.

Старик приближался. Видно было, что подъем дается ему не слишком легко - он частенько останавливался, и даже пару раз присел отдохнуть. Конан взял из неверных рук Скарфена лук со стрелами.

- Когда имеешь дело с магами, кодекс чести оставляй дома, назидательно произнес он, вскидывая оружие и щуря левый глаз.

Долгие часы упражнений на стрельбище не прошли даром. Сделав небольшую поправку на ветер, Конан мягко отпустил тетиву; стрела мелькнула в воздухе, вонзившись точно в левую половину груди старика - там, где должно было быть сердце.

Фигура с посохом замерла, пошатнулась - и беззвучно повалилась на камни. Конан оглядел своих спутников торжествующим взором, однако на их лицах не было видно радости.

- Ловушка, - заявил Фьюри.

- Мираж, - согласился Скарфен.

- Ждет, когда мы подойдем, - подхватил Скольд.

- Подойти все равно надо - но давайте возьмем с собой Ханумана, закончил Эйджес.

- Слушайте, оставайтесь здесь, - Конан выпрямился во весь рост. - Я стрелял сам. И это мое дело выяснить, жив враг или уже нет.

Слуги чародея согласились с ним до неприличия поспешно.

Старик лежал на спине, задрав вверх седую растрепанную бороденку. Стрела вошла точно в сердце; серая дерюга задубела вокруг раны от засохшей крови. Остекленевшие глаза были широко открыты; одним словом, старик был мертв, как колода.

Конан деловито обшарил тело. Ничего, что может вызвать интерес. Сумка с немудреной дорожной едой - и больше ничего.

- Осторожно, Конан! - крикнул из-за кустов Скарфен, поднимая высоко в воздух статуэтку Ханумана. - Кивайдин хитер, он может только притворяться!

- Так хорошо притворяться может только труп, - проворчал киммериец.

Он оставил тело мертвого соглядатая лежать на камнях и зашагал обратно к роще. Из-за спины у него внезапно донесся тонкий издевательский смех; Конан молниеносно оглянулся, уже готовый к бою, с мечом в руках - однако труп старика по-прежнему лежал в той же позе; склон был пуст и гол. Ни души.

Не зная, что и думать, киммериец медленно вернулся к поджидавшим его спутникам. Смеха больше не было слышно; серая хламида убитого смутно виднелась на затянутом вечерними тенями склоне.

- Думаю, двигаться дальше уже не стоит, - киммериец указал на быстро темнеющий небосклон. - Утром пойдем дальше...

Однако выспаться этой ночью им было не суждено.

Глава 4.

Киммериец едва успел задремать, как внезапный порыв ветра донес отдаленный рокот множества больших барабанов. Проклиная все ударные инструменты на свете и ослов, что вздумали устраивать подобный концерт в такое время, Конан и Скарфен осторожно выглянули из-под прикрытия спасительных зарослей.

С юга, по широкой каменистой равнине к ним двигалось множество огненных точек.

- Народа сотни две... с факелами, - на глаз определил Конан. - Какого рожна им тут понадобилось?!

Скарфен мог лишь пожать плечами.

Огромные барабаны били все громче и громче. Мало-помалу к ним присоединились трубы, бубны и арфы. Над горами разносилась мрачная и торжественная мелодия, больше всего смахивавшая на похоронный марш.

- Вряд ли эти типы явились сюда с целым оркестром охотиться за нами, заметил Конан.

- Тогда что они тут делают? - резонно возразил Скарфен.

Прежде, чем киммериец успел ответить, укладывавший фигурку Ханумана Эйджес внезапно подскочил и завопил так, словно оказался на раскаленной сковородке.

- Ханума-а-ан!!! - Волосы у кхитайца встали дыбом, с искаженным лицом он тыкал пальцем в статуэтку - и было отчего. Вырезанный из светящегося изумруда божок неожиданно приоткрыл красноватые глаза...

Нельзя сказать, чтобы Конан особенно удивился этому - ему уже случалось видеть, как оживают зачарованные статуи, поэтому он скорее напрягся, готовясь к отпору, потому что подобные вещи, как правило, предвещали большую резню и тому подобные неприятности.

И тут возвышенно-строгий строй погребальной мелодии внезапно сломался. "Он здесь! Он здесь!" - донеслись многочисленные возгласы.

Факельщики из процессии умело, ловко и быстро развернулись в цепь, словно загонщики на облаве. Алые точки огней медленно двинулись вверх по склону, как будто люди пытались изловить кого-то.

- Хотел бы я знать, кого это они тут ловят, - сквозь зубы процедил киммериец.

В эти минуты он совсем забыл про ожившую статую Ханумана. Важнее казалось понять, куда отправятся эти факельщики, сколько их здесь точно, и, вообще, зачем они потащились на ночь глядя в эти негостеприимные предгорья?

Четверо же спутников Конана, не отрываясь, как завороженные глазели на изумрудную фигурку. Глазки Ханумана горели двумя раскаленными бусинами, обезьянья голова медленно начала поворачиваться...

Длинная цепь тем временем поднималась все выше и выше по склону холма. Не умолкая, грохотали барабаны - теперь их ритм вновь изменился, сделавшись странно-завораживающим, затягивающим, хотелось забыть обо всем и слушать, слушать без конца эту мрачную и прекрасную музыку, так напоминавшую неистовые биения громадного сердца. Невидимый хор продолжал тянуть бесконечные песнопения.

Однако эти типы с факелами вот-вот доберутся до кромки леса! Нужно либо уносить отсюда ноги (что куда разумнее), либо вступать в переговоры с вожаками шествия.

Любой на его месте счел бы внезапный шорох возней какого-нибудь мелкого зверька и не стал бы обращать внимания, любой - но только не Конан. Это могла оказаться и подосланная чародеем крыса-вампир с ядовитыми зубами...

Меч свистнул разящим незримым полукружьем; скошенные стебли травы упали наземь, однако существо, в которое целился Конан, сумело увернуться. Мимо Конана прошмыгнуло нечто, в темноте похожее на большого суслика; прошмыгнуло и метнулось туда, где четыре коленопреклоненные фигуры застыли подле изумрудного Ханумана.

- Проклятье! - Конан ринулся в погоню. Чутье предупреждало об опасности, а этому чувству киммериец привык доверять.

- Он здесь, он здесь, он уже не уйдет! - эхом откликнулся многоголосый хор из-за спины факельщиков.

Существо, преследуемое Конаном, передвигалось большими прыжками. Один, другой, третий - и оно очутилось подле изумрудной светящейся статуэтки. Четверо спутников Конана, как по команде, вскочили на ноги; но к удивлению киммерийца, они даже не взялись за оружие. Непонятный зверек тем временем присел на задние лапки и, смешно отведя в сторону правую переднюю, произнес писклявым голосом на чистом туранском языке:

- О достойные почитатели Великого Ханумана!.. Оторопели все, включая Конана. Киммериец так и замер с поднятым мечом в руке. Чтобы суслики говорили по-человечьи?..

Однако похоже было, что слова странного создания слышали не только Конан и его спутники. Со склона вновь донесся хор торжествующих голосов: "Он здесь! Он здесь! Мы слышали!" Барабаны загремели так, что заложило уши. Остававшиеся невидимыми за спинами факельщиков хористы затянули новый гимн, точнее, не затянули, а грянули с таким воодушевлением, словно выступали на певческом состязании у самого императора...

Тело зверька судорожно дернулось. Его словно потащила прочь незримая, но крепкая рука, и все, что он успел, это истошно заверещать:

- Помогите, ради Ханумана!

Скарфен решился первым. Шагнув вперед, он схватил "суслика" поперек спины - и едва не полетел ничком на землю. Сграбаставшая существо невидимая рука обладала исполинской силой.

- Он просил нас именем Ханумана!.. - выкрикнул Скарфен, обращаясь к своим спутникам. Это подействовало. Сперва Эйджес, а за ним - и Скольд со Фьюри. Однако даже их соединенных усилий не хватило, чтобы одолеть невидимого противника. Брыкающуюся, визжащую, сопящую, упирающуюся группу вцепившихся друг в друга людей неуклонно тащило навстречу шествию к зарослям, за которыми начинался оголенный склон.

Конан ринулся на помощь. Он, конечно, был зол как сто тысяч голодных демонов - какого рожна эти недоумки вообще встряли в это дело?! - но, если их сейчас вытащат на всеобщее обозрение... Связываться с многочисленным отрядом Конану не хотелось, тем более, что он чувствовал - и у факельщиков, и у хористов, и у барабанщиков имеются милые пустячки вроде луков, арбалетов, мечей и тому подобного.

Недолго думая, Конан сплеча рубанул по воздуху - там, где, по идее, должен был находиться тот незримый канат, что тянул всех его спутников, дружно вцепившихся друг в друга. Скарфен при этом не выпускал из рук несчастного "суслика", которому грозила сейчас печальная участь оказаться разорванным пополам.

Меч киммерийца со всего маха вонзился глубоко в землю, не встретив никакого сопротивления, однако удар не пропал даром - четверо слуг чародея кубарем покатились по земле. Тянувший их прочь незримый линь беззвучно лопнул.

На темном склоне тоже что-то произошло - ритм торжественного пения сломался, раздались нестройные вопли и неразборчивые проклятия...

Кряхтя и отряхиваясь, спутники Конана поднялись на ноги.

- Надо убираться отсюда, и как можно скорее! - шепотом скомандовал киммериец. Его правоту подтвердила яркая вспышка над самыми их головами вспышка, а затем дождь жгучих искр. Знакомая штука. Конан сталкивался с такими, служа в туранской армии. К обычной стреле прикреплялась бамбуковая трубка с секретным "огненным порошком", поджигался выведенный наружу фитиль - и стрела выпускалась. Деревянные стены от таких стрел вспыхивали очень быстро... Здесь, однако, фитиль был нарочно укорочен до предела чтобы смертоносная игрушка разорвалась в воздухе, над головами возможного противника. Киммериец оценил ловкость и смелость стрелка - а ну как все это дело рвануло бы прямо на тетиве?.. Остался бы без головы, самое меньшее.

За первой огненной стрелой последовала вторая, третья, четвертая... Занимаясь пламенем, затрещали ветви кипарисов, огонь стремительной змеей скользнул по корням... перепуганные лошади рвались с привязей.

- Быстрее! Прячьте Ханумана и вперед! - проревел киммериец, взлетая в седло.

Не разбирая дороги, они помчались прочь. Крики за их спинами не утихали, более того - взлетело несколько сигнальных стрел, рассыпавшихся в темном небе яркими зонтами разноцветных искр. Вскоре и спереди донеслось тревожное рокотание больших барабанов - судя по всему, гора была окружена со всех сторон.

Конан осадил коня. Они очутились в самом сердце горного леса; здесь пока было безопасно. Следовало хоть чуть-чуть подумать, прежде чем очертя голову метаться из стороны в сторону.

- Скарфен! Кого это мы нашли?!

Ванир осторожно опустил на землю несколько помятого, во всей этой кутерьме "суслика". Скольд достал из седельной сумы изумрудную статуэтку, и оживший Хануман тотчас же отыскал зловещим алым взором их неожиданного гостя. Правая лапа обезьянобога задрожала, точно силясь вырваться из камня и сделать какой-то жест. Четверо спутников Конана взирали на все это с благоговейным ужасом, киммериец же - лишь с досадой. Он не слишком-то жаловал всякие там чудеса вроде подобных фокусов с оживающими камнями.

- Благодарю вас, о благочестивые странники, истинно верующие в Великого Ханумана! - велеречиво начало существо в сусличьей шкуре, поднимаясь на задние лапы и делая передними элегантные жесты, словно ритор на университетской кафедре. - Возношу вам сладостные содрогания сердца моего ("Это как?" - не понял любивший точные выражения Конан), возблагодаряю за мое спасение...

- Слушай, давай короче! - не выдержал киммериец. Ожившие статуи, говорящие суслики... Нет, положительно все это не к добру! - Кто ты такой, кто тебя ловит, и что это за свора у нас на хвосте?! Говори, да поживее нам еще прорываться.

- О да, да, благородный воин, - суслик мелко закивал головой. - Да не зародится в тебе отравный червь сомнения. Я все расскажу...

Рокот барабанов раздался уже совсем близко - очевидно, преследователи взобрались по склону и сейчас прочесывали лес. Изумрудный Хануман медленно повернул голову; исходивший из его каменных глаз красноватый свет залил "суслика", тот встряхнулся и дальше говорил уже уверенно, без постоянной дрожи.

"... Испокон веку в здешних горах жил многочисленный и тороватый народ. Находясь на великом торговом тракте, они жили между Тураном и Вендией, умудрившись отстоять свою независимость. Само собой разумеется, что они нуждались в постоянном заступничестве Богов, - иначе как добиться, чтобы у Секандерамского сатрапа перед самым походом расстроился бы желудок, сбежала с доверенным рабом любимая наложница и украли лучшую борзую из знаменитой своры? Ясное дело, в поход он выступал крайне расстроенным, ему было совершенно наплевать на каких-то там непокорных горцев (ими заняться никогда не поздно, а вот наложница удалялась все дальше и дальше с каждым часом). Сатрап повернул назад после первых же свистнувших в горных ущельях стрел после чего и занялся своими делами. Главное, что можно было отправить должный рапорт в Аграпур...

- ...И поставлен был высшими силами, Богами земными и небесными стеречь сей народ, - продолжал "суслик". - Долгие века длится моя служба и одному светлому Хануману ведомо, когда она кончится. Признаюсь, порой приходилось потрудиться - вроде как в том случае, что я описал вам выше. Это ведь не то, что у колдунов или черных магов Стигии - дунул, плюнул, ногой топнул и все готово. У нас, Богов, все куда сложнее..."

- Так, а что же тогда творится здесь? - Конан выразительным жестом обвел окрестности.

- Не торопись, о благочестивый воин, истина не может быть высказана в спешке, хотя я не хуже тебя понимаю, что погоня скоро вцепится в нас.

Рассказ божка-хранителя был прерван самым неподобающим образом. На поляну из сплетения окаймлявших ее зарослей вывалились двое низкорослых, длиннобородых мужчин с дымно горящими факелами. Увидав странную компанию со стоявшими перед ней на задних лапах сусликом и статуей Ханумана, они проявили завидную сообразительность. Сбоку у каждого висело по длинной кривой сабле, однако ни один и не подумал хвататься за оружие. Вместо этого они дружно бросились наутек, вопя и завывая на весь лес:

- Слуги Ханумана украли Тершу! Терша в лапах окаянного Ханумана! Хануман! Хануман-истребитель! Конец! Конец всему! Тревога! Тревога! Караул! Хануман схватил Тершу!.. - и так далее в разнообразных сочетаниях. Они улепетывали с такой быстротой, что даже Конан, гордившийся своей отменной реакцией, на сей раз не успел бы ничего сделать.

Не медля ни секунды, пятеро спутников вскочили в седла. "Суслик" Терша сам вскочил на грудь к Скарфену и, пронзительно вереща, вцепился в него всеми четырьмя лапками. Шпоры впились в бока коней; отряд полетел в темноту. Надо было идти на прорыв.

Счастье еще, что в кипарисовом лесу почти не оказалось подлеска - иначе кони точно переломали бы ноги. Несколько раз отряд Конана натыкался на факельщиков - однако всякий раз скорость и темнота помогали избегнуть схватки.

Конан понимал, что искать счастья на горных тропах бесполезно - лучше попытаться вырваться в долину. К утру они уже будут далеко; и потому, когда склон стал понижаться, он, не раздумывая, повернул скакуна под уклон.

Еще несколько мгновений безумной скачки по ночному лесу - и всадники, пробив колючую стену кустов, очутились на полого уходящем вниз каменистом склоне. Рокот барабанов и мерцание факелов остались позади; открывалась дорога к спасению.

Преследователи заметили их, когда кавалькада уже почти достигла дна долины. И Конан невольно поразился той слаженности, с которой сотни и сотни глоток завопили:

- Они украли нашего бога!

В этом многоголосом крике слышалась такая ненависть, что не отступавшему ни перед какими чудовищами киммерийцу стало не по себе. Эти будут преследовать не ради золота. Фанатики, жертвующие собой ради черт знает чего, всегда оставались самыми опасными врагами.

Нахлестывая коней, отряд скакал и скакал вперед по неширокой, залитой тьмой долине. Счастье еще, что по ней шла достаточно приличная для подобных мест дорога.

Они остановились лишь через несколько часов, когда их кони окончательно выбились из сил. Долина расширилась; по сторонам угрюмыми стенами мрака вздымались горные громады. Ночную тишь нарушало лишь журчание ручейка да неумолчный стрекот горных цикад.

- Пусть лошади остынут, - Конан спрыгнул с седла. - У нас есть время, так что послушаем-ка этого Тершу - или как его там.

Божка не пришлось просить дважды.

Обычным высокопарным стилем, пересыпая речь благодарностями им за спасение и славословиями в адрес великого Ханумана, Терша рассказал, что за долгие годы, пока он хранил своих подопечных, те, чувствуя на себе явное и благосклонное внимание богов, прямо-таки из кожи вон лезли, дабы сохранить эту благорасположенность. Была разработана сложнейшая система обрядов, празднеств и заклинаний. Чтецу во храме, допустившему малейший сбой во время благодарственного молебствования, немедленно отрубали голову...

Так повелел Великий Хануман, которому в незапамятные времена служил и сам Терша. Но главным было даже не это - хотя Терша, по его словам, и страдал, становясь невольным свидетелем многочисленных казней, тем более что ему самому точность исполнения гимнов была абсолютно безразлична.

Но вскоре оказалось, что многие из этих ритуальных песнопений, увы, имеют над Тершей вполне очевидную власть. Один из них благочестивые господа даже смогли услышать - тот самый, под звуки которого незримая рука потащила божка прочь...

Так помимо собственной воли Терша оказался принужденным участвовать во всевозможнейших церемониях охраняемого им народа.

- Однако когда же тогда мог я делать свою работу? - с отчаянием возопил Терша, воздевая очи горе. - Я не мог выбраться из Храма ни днем, ни ночью. А вдобавок Великий Хануман отчего-то устроил так, что горожане Цхесты - это охраняемый мной город - совершенно уверены в том, что знают, как им надлежит со мной обращаться, и не обращают на мои слова и увещевания никакого внимания! А я ведь не могу отказаться от службы, будучи поставлен на нее самим Великим Хануманом...

- Однако и это можно было бы стерпеть, - от полноты чувств Терша всплеснул лапками. - В конце концов, не так уж сложно проделывать в собственном храме всякие там чудеса, заставляя статуи говорить жуткими, замогильными голосами, вызывать призраков и заниматься тому подобной чепухой. Однако от меня потребовали большего, куда как большего! Они захотели, дабы я... я... - он замялся, словно в смущении; наверное, он даже покраснел бы, если бы мог. - Дабы я имел омерзительные плотские сношения с выбираемой ежегодно ими девушкой - так де, мол, открыл их верховному жрецу в откровении сам Великий Хануман. Я пробовал воззвать к своему повелителю напрасно; кознями иных небожителей он был принужден уйти в изгнание и поселиться, я слышал, в уединенном лесном храме на рубеже Кхитая и Вендии. Мне приходилось подчиняться, испытывая при этом ужасающие телесные и душевные муки - мало того, что соитие отвратительно мне само по себе, так я еще и должен был удовлетворять экзотические прихоти этих свихнутых девиц в образе могучего, непобедимого воина, в доспехах, со священными Мечом Гнева и Жезлом Плодородия в руках, в блистании бесчисленных светочей, в душном дыму курильниц... Я люблю леса, чистые, открытые пространства, я задыхаюсь в четырех стенах храма... И вот настал день, когда я не выдержал. Силы мои оказались на пределе. Надо пригнать побольше снеговых туч на перевалы запасти воды для посевной, а заодно и перекрыть дорогу кое-кому из не в меру ретивых кшатриев; это очень трудно, нужны все силы - а тут эти жрецы подсовывают мне свою Божью Невесту...

- И тогда ты дал деру, - Конан уже вполне освоился, несмотря на всю необычность случая. Помогало и то, что Терша отбросил, наконец, свой заковыристый и обильно уснащенный торжественными оборотами язык, заговорив по-простому.

- И тогда я дал деру, - сокрушенно признался Терша. - Я сбежал из храма, однако куда я мог уйти? Я надеялся только переждать тут, в лесах, несколько дней, пока не минет ихнее "благоприятное расположение светил" и они отложат этот мерзейший обряд до следующего года...

- Но, я смотрю, твои подопечные обнаруживают недюжинную сноровку, заметил Конан.

Терша со вздохом опустил пушистую мордочку.

- Истинно так, благочестивый воин; я уже дважды убегал, когда становилось совсем уж невмоготу. Первый раз меня поймали у городских ворот; второй раз уже в предместьях. Так что я тоже стал хитрее - и вот смог добраться аж до этих, неблизких, мест!

- Понятно, - нарушив краткое молчание, сказал Конан. - Ну, что же, Терша, туго тебе живется. И хотелось бы помочь тебе - ни разу в жизни еще не помогал Богам! - но мы спешим. Мы держим путь в тот самый храм Ханумана, о котором ты поминал. Быть может, ты сумеешь подробно описать дорогу туда?

- О, сумею, конечно же, сумею! - непритворно обрадовался Терша. - Я всегда рад помочь благочестивым паломникам, идущим на поклонение моему небесному повелителю, чью священную статую вы везете с собой. Слушайте же меня внимательнее и запоминайте!

И божок, с важным видом устроившись поудобнее подле разведенного огня, пустился в пространные описания...

Терша и впрямь знал дорогу. Он рассказывал о ней с такими мельчайшими подробностями, что по его словам можно было бы составить подробную карту чем незамедлительно и занялся Скарфен.

Время шло. Терша не добрался еще и до середины Вендийского пограничья, как Конан внезапно остановил его, прижавшись ухом к земле.

- Они оказались куда быстрее, чем я думал, - угрюмо бросил он, выпрямившись. - Надо уносить ноги!.. А ты, что же, не почувствовал их? последний, презрительный вопрос обращен был к сжавшемуся в комок Терше.

- Нет... Я увлекся... - пробормотал несчастный божок.

Эйджес решительно поднялся.

- Послушайте, - вдруг жалобно проскулил Терша, - а, может, вы возьмете меня с собой!?

- Ну, пока-то непременно возьмем, - усмехнулся Конан. - Ты покажешь, как выбраться из этого ущелья, а вдобавок - быть может, ты видел, как я подстрелил одного старикашку - на границе тех кустов, где мы с тобой встретились?

- Старикашка? - Терша внезапно хихикнул. - Так ведь это был я! Я просто прочел это в ваших помыслах... и мне захотелось как-то привлечь ваше внимание. Это было совсем нетрудно.

- Ты сотворил призрак? - ошеломленно проговорил Скольд. - Призрак... а ты знаешь, чей это был призрак?!.

- Разумеется! Колдуна, которого вы все боитесь.

- А не можешь ли ты... - разом вскричали все четверо спутников Конана, однако Терша лишь забавно покачал мохнатой головой.

- Защитить вас от него я не смогу. Один лишь Великий Хануман... Его священное изображение обладает большими силами, но и оно, увы, не всемогуще. По крайней мере, он вроде бы не должен слышать наших разговоров...

- Что-то в это мне не шибко верится, - проворчал Конан. - Ну, по седлам!

- Погодите, ну возьмите же меня, я вам пригожусь! - горячо взмолился Терша. - Взгляните на священное изображение нашего Великого Бога - он подскажет правильный ответ!

Ожившая статуя Ханумана и в самом деле медленно кивала.

- Ладно, давай с нами, - махнул рукой киммериец. - Там видно будет, глядишь, и впрямь где сгодишься...

- Благодарю, о, благодарю, благочестивые паломники! - восторженно взвизгнул божок. - Сам я не мог покинуть место своей службы, но, поскольку вы как бы похищаете меня, то запрет снимается...

- А что же, ты раньше не мог никого найти, кто помог бы тебе убраться отсюда? - полюбопытствовал Конан, уже посылая коня вперед.

- Не мог, - сокрушенно вздохнул Терша, поудобнее устраиваясь за пазухой у Скарфена. - Цхеста стоит в стороне от Великого тракта - ради безопасности, и чужеземцев там очень мало, вдобавок за каждым из них постоянно следят, пока он в городе. Нет, там у меня не было ни одной возможности - вдобавок я не хотел причинять зло тем, кого был поставлен охранять и оберегать. А еще как бы смог я добраться до Храма? Ноги коротки, а летать я не умею...

И вновь длилась ночная скачка. Летели назад темные, словно сотканные из мрака склоны; долина становилась все шире и шире, киммериец даже угадывал по сторонам смутные очертания каких-то строений.

- Мы приближаемся к Цхесте, - крикнул Скарфен спутникам. - Терша предлагает взять сейчас правее...

Однако выполнить этот, без сомнения, мудрый и своевременный совет они уже не успели.

Конь Скольда едва-едва свернул на обочину, как мрак прямо перед ними разорвали десятки и сотни ярких огней. Шипя, разбрызгивая искры, яростным пламенем зажглось множество огненных шаров. Дорога оказалась со всех сторон окружена народом - воины и горожане, все вперемешку; Конану бросился в глаза странный, кроваво-красный цвет их плащей.

Киммериец с проклятием выхватил меч. Придется прорубать себе дорогу если только этот самый Терша - что-нибудь не сделает.

- Они украли нашего Бога! - неслось со всех сторон.

Лошади, храпя и фыркая, внезапно уперлись, отказываясь идти дальше. Над плечом Конана свистнула первая стрела.

- Вперед! Да иди же! - шпоры киммерийца впились в бока жеребца, тот дернулся от боли, однако не подчинился.

Скольд поднял свою храпящую лошадь на дыбы, вновь возвращая ее на дорогу. Кобыла тотчас сбросила непонятное оцепенение, и ринулась вперед, точно на призовых скачках.

"Кивайдин, не иначе, - мелькнула у Конана мрачная мысль. - Наверняка надоумил горожан... и околдовал лошадей... похоже, нам осталась одна дорога - вперед, по дороге, к городу... Спрыгнуть? - нет, тотчас поднимут на копья, или, того проще, засыплют стрелами..."

Как ни странно, дорога пока оставалась не перерезанной. Ясно было, что она прямиком ведет в ловушку, но... иного выхода Конан пока не видел. К тому же у обитателей этой Цхесты имелось куда больше шансов на успех, атакуй они немедленно - темнота, неожиданность, все было на их стороне; теперь они по крайней мере утратили преимущество внезапности.

В горной долине стало светло, как днем. По обе стороны дороги высились шесты с пылавшими на их вершинах огненными шарами; обочины щетинились частоколами пик, свет дробился и играл на тысячах наконечников стрел; не смолкая, вслед бешено несущемуся навстречу Судьбе отряду неслось:

- Они украли нашего Бога!

- Терша! - рявкнул киммериец, направляя коня ближе к Скарфену. - Ты можешь что-либо сделать?!

- В Цхесту пришел ваш колдун! - с отчаянием выкрикнул божок. - Он перенесся сюда на крыльях бури... он выследил вас, следя за мной!

- Пр-роклятье! - вырвалось у Скольда. - Надо прорываться, сожри мою душу Локи!

- Нет! Нет! - взвизгнул Терша. - Нужно прорваться в Храм! Если свернете сейчас - верная смерть! А мне - вечный плен! И женщины! Женщины! - Он почти рыдал.

Кавалькада, не замедляя бега, обогнула скалистый холм - и с разгону вылетела к воротам Цхесты.

Нельзя сказать, чтобы укрепления города произвели на Конана особое впечатление. Он повидал немало куда более величественных крепостей; а эта... Две привратные башни; створки самих ворот - деревянные и даже не обиты металлом. Рва нет и в помине; стены, хоть и каменные, но невысоки...

Отряд влетел под арку; за ними густо валила вооруженная толпа.

- Они украли нашего Бога!

- Прямо по главной улице, никуда не сворачивая! - прокричал Терша, высовываясь из-за пазухи Скарфена.

Времени рассматривать бешено несущиеся назад ряды домов у Конана не было. Мелькали глинобитные стены, черные провалы мрачных дворов и проулков... И по-прежнему на всем протяжении их пути засевшие на каждой крыше лучники провожали отряд десятками и сотнями нацеленных стрел, следивших за Конаном и его спутниками, точно подсолнухи за солнцем...

Главная площадь - она же рыночная, правосудия и тому подобного. В дальнем ее конце, соседствуя с отвесным склоном горы, стоял храм, царственно высившийся над всеми прочими строениями города.

Это было высокое пирамидальное здание, опоясанное несколькими уровнями террас, где среди зелени смутно виднелись ряды белеющих изваяний. Оков киммериец не заметил, одни лишь широченные входные двери, сейчас распахнутые настежь. Их как будто бы никто не охранял.

- Туда! - выкрикнул Терша, едва не свалившись под копыта бешено мчащихся лошадей.

Кавалькада влетела в гулкий, высокий зал, залитый темнотой. Копыта зацокали по каменному отполированному полу; Конан первым соскочил с седла и кинулся закрывать тяжелые створки дверей. В отличие от городских ворот, эти были сделаны из настоящей стали.

Тяжелый засов, едва поддавшийся совместным усилиям Конана, Скарфена и Скольда, вошел в гнезда как раз в тот миг, как толпа преследователей добралась до храма.

Кое-как устроив лошадей, спутники развели огонь. Их взорам предстало обширное и мрачное помещение, уставленное изукрашенными курильницами. Потолок поддерживали ряды витых толстенных колонн из редкого, черного мрамора. В нишах застыли тяжеловесные, массивные статуи непроглядно-темного камня - странные, уродливые чудовища, изображавшие какие-то гротескные помеси людей и обезьян. Ряд страшилищ завершался занимавшим всю противоположную от входа стену громадным барельефом, изображавшим Великого Ханумана во всем великолепии торжественного облачения. А под барельефом примостился скромный, бедно выглядевший алтарь из простого, необработанного гранита. По обе его стороны застыли золоченые курильницы в виде разинувших пасти змей, когда-то побежденных Великим Хануманом и с тех пор ставших его самыми верными слугами...

Во всем храме Конан не увидел ни единого окна или хотя бы двери. Глухие стены - и ничего больше. Если только, конечно, здесь нет потайных ходов.

Очевидно, та же мысль пришла в голову и Эйджесу, тотчас же спросившему об этом взобравшегося на алтарный камень Тершу.

- Ни о чем подобном я никогда не слыхал, - божок смешно покачал сусличьей головой. - И жрецы, и миряне всегда входили и уходили только через главный вход...

- Ну, так и что будем делать дальше? - с неожиданной резкостью бросил Фьюри. - Мы заперты здесь, как крысы в крысоловке! У нас мало припасов. Да дней через семь нам придется пить собственную мочу и варить ремни с сапогами!

- Погоди впадать в отчаяние, благочестивый воин, - Терша тронул лапой ладонь Фьюри. - Я недаром оставался хозяином этого хлама много веков. Ночь пройдет, утро присоветует. Двери храма сломать вовсе не так просто; на какое-то время мы в безопасности...

- А что ты нес насчет того, что в Цхесте объявился наш враг? - в упор спросил Эйджес.

- Я почувствовал чужую силу в Цхесте, едва мы оказались возле ворот, ответил Терша. - Достаточно было сопоставить природу этой силы с теми страхами, что я прочел в ваших душах - и мне все стало ясно.

- А что значит - "он выследил вас через меня"? - продолжал допрос Эйджес.

- С вами - священная статуя нашего покровителя, могучего Ханумана, охотно пустился в объяснения божок. - Она защищает вас от ока вашего врага, однако, когда вы встретили меня, колдун смог посмотреть моими глазами - и увидел вас.

- То есть пока мы от тебя не избавимся, он сможет следить за каждым нашим движением? - грозно приподнялся Скольд.

- Н-ну... в общем... - промямлил Терша, съеживаясь. - Но с этим я могу справиться.

- Как же это? - не без яда осведомился Конан.

- Ваш враг вернулся из дальнего путешествия к самым заветным пределам, - серьезно, без тени иронии ответил Терша. - Он обрел от Нездешних Богов новые силы - однако и этому можно противостоять. Я отведу ему глаза. Я создам ваши точные подобия, которые и отвлекут его на себя. А уж как сделать так, чтобы он подольше поломал над этим голову - это уж моя забота.

- Хорошо бы, коль так, - проворчал Конан, невольно прислушиваясь к негодующим воплям на площади перед храмом. - А теперь поведай мне, о Терша, что могут сделать с нами те молодцы, что толпятся сейчас на площади?

- Если ворвутся внутрь... - начал было божок.

- То оторвут нам голову, - докончил за него киммериец. - Это понятно и так. Что они могут сделать, чтобы ворваться внутрь? Ты ручаешься за эти двери? Терша на некоторое время задумался. Вид он при этом имел, конечно, презабавнейший - размышляющий суслик, глазки которого вдруг обрели выразительность человеческих глаз.

- За двери - да, ручаюсь, - изрек он напоследок. - Но если за дело примется сам этот ваш Кивайдин...

Воцарилось тяжелое молчание. Четверо спутников Конана мрачно глядели в пол, сам же киммериец озирался по сторонам, точно пойманный в западню волк. В самом деле, разве могла какая-то там дверь устоять против могучего чародея? Вдобавок Конан сильно сомневался в том, что Терше удастся продержаться против Кивайдина хотя бы минуту. Он не мог рассчитывать ни на что, кроме собственного меча.

Конан искоса взглянул на спутников. Похоже, они уже опустили руки и теперь думают лишь о том, как успеть покончить с собой до того, как попадешь в руки Кивайдина. Ну нет, так дело не пойдет!

- А ну-ка, вставайте, вы! - загремел киммериец, словно вновь очутившись на аграпурском плацу. - Скольд, Скарфен - берите во-он ту каменную бабу с крыльями и тащите наверх! Пристройте ее над дверьми. Фьюри, Эйджес - надо соорудить баррикаду - вот здесь, если они сломают створки...

В голосе киммерийца звенел металл; и четверо незадачливых слуг чародея уже поднялись, завороженные звучавшей в этом голосе силой, когда вмешался Терша.

- Постой, погоди, зачем ты хочешь двигать священные изваяния? ужаснулся он. - Победы надо одерживать головой, а не тупыми мышцами!

- Да, если только ее тебе не снесут с плеч раньше! - язвительно бросил Конан. - А твои изваяния, право же, немного стоят, если в минуту опасности от них никакого толку - даже на голову никому не сбросишь!

- Ты хороший боец, киммериец, - покачал головой Терша, - но даже ты не в силах сражаться один против целого войска. Одна случайная стрела... Нет, мы поступим иначе. Отойдите к стенам, благочестивые воины; мне надо предаться магии...

Магия Терши оказалась сильной и впечатляющей. Маленький божок подбежал к одной из статуй, критически оглядел изваяние с ног до головы - а потом его лапки замелькали с поразительной быстротой. Свет затейливых масляных ламп померк, зал храма быстро наполнился удушливым серым дымом, в котором, точно два пятна мрака, виднелись Терша и статуя напротив него.

По спине Конана пробежал неприятный холодок. Варвар недолюбливал всяческое чародейство - однако на сей раз ему пришлось признать (потом, когда все завершилось), что Терша здорово знает свое дело.

Клубы дыма стали подползать к уродливой фигуре перед божком, с мокрым хлюпаньем всасываясь внутрь изваяния. Контуры статуи утратили резкость, размылись - а Терша все размахивал и размахивал короткими передними лапками, и Конану пришло на ум, что похожие движения ему случалось замечать у гончаров...

Статуя тем временем и в самом деле начала менять очертания. Сгорбленная спина выпрямилась, втянулся отвислый живот, укоротились чудовищно длинные руки, обезьянья челюсть вдвинулась, очертания головы все больше и больше напоминали человеческие... Терша трудился, словно опытный скульптор.

Наконец он удовлетворенно склонил голову набок, несколько мгновений пристально вглядывался в свое творение - а затем со вздохом перешел к следующей скульптуре... И так еще три раза.

- Ну как, нравится? - В голосе Терши чувствовалась усталость, однако он явно гордился сделанным. - Идите сюда и смотрите внимательнее!

Дым быстро рассеивался, уползая куда-то в щели между каменными блоками. Мало-помалу в храмовом зале становилось все светлее и светлее; вскоре четыре неподвижно замершие позади Терши фигуры можно было разглядеть во всех подробностях.

Взору Конана предстала точная копия его самого. Он даже ощупал себя, глядя на статую. Повторялось все, вплоть до расположения пор на коже. Каждый волос на голове двойника лежал в точности так же, как и у настоящего Конана. Столь же идеальными оказались и подобия остальных его спутников. Однако в глазах их пока что не было видно биения жизни - они казались пустыми и мертвыми, хотя грудь каждого из сотворенных двойников мерно вздымалась, словно они и в самом деле нуждались в воздухе.

- Они оживут по-настоящему, лишь когда выйдут за ворота храма, вполголоса пояснил Терша. - Опытный маг без труда распознает обычную подделку, особенно если она не живет и не дышит - но мои творения от живых отличить не так просто.

- И что будет, когда они выйдут отсюда? - не сводя глаз со своего двойника, осведомился Скарфен. - Их ведь просто изрубят в капусту, и мы ничего не добьемся!

- Нам и надо, чтобы их изрубили, - Терша издал короткий смешок. Горожане должны поверить в то, что справились с вами. И - хоть на краткое время - должен обмануться и сам Кивайдин. А другого выхода у нас все равно нет - если только вы и впрямь не решите пробиваться силой!

Взгляды спутников Конана обратились на него. Он не был их предводителем, напротив - его наняли; однако в решающие моменты незадачливые слуги чародея отчего-то стремились переложить бремя ответственности именно на киммерийца.

- Ты здесь хозяин, Терша, и решать тебе, но мы все равно будем готовиться к прорыву. Удастся ли тебе твой трюк - ведают одни боги. Я же больше полагаюсь на свой меч. Если все провалится - устроим здесь кровавую бойню! Неплохо бы, чтобы нас надолго запомнили...

- Мои создания не подведут, - прижал лапки к груди Терша. - Можешь не сомневаться, о недоверчивый из недоверчивых!

Конан только дернул щекой.

- А что будет, если обитателям Цхесты вздумается обыскать храм, после того как они прикончат твои творения? - раздался голос, Эйджеса.

- Пусть обыскивают, - беспечно махнул лапкой Терша. - Они могут обыскивать его еще хоть десять веков и, ручаюсь, обнаружат только пыль. Я придам вам облик тех пяти статуй, которых я превратил в ваши подобия. Никто ничего не заметит.

- И сколько же нам придется стоять здесь каменными истуканами? поинтересовался Скольд. На скулах его отвердевали и вновь распускались каменные желваки - верный признак того, что ему вся эта затея весьма и весьма не нравится.

- Не больше суток, - ответил божок. - Надеюсь, моим созданиям удастся вырваться из города; за ними в погоню наверняка устремится большая часть воинов. Выяснить, кто именно, не составит большого труда, и я придам вам временное сходство с отсутствующими. Так мы сможем выбраться из Цхесты. Лошадьми, правда, придется пожертвовать - но в городе вы сможете достать себе других...

С каждой минутой Фьюри хмурился все больше и больше.

- А, по-моему, это сплошное безумие! - неожиданно взорвался он, стоило Терше на мгновение умолкнуть. - Да Кивайдин поймет, что ему подсовывают подделки, раньше, чем ты успеешь даже мигнуть, о Терша! И тогда нас уже ничто не спасет.

- Поднимись в дозорную башню, о благочестивый воин, - судя по возвращению холодновато-вежливых оборотов, божок здорово обиделся. Тем не менее его предложение выглядело здравым, и смотреть они отправились все вместе.

Терша негромко, совсем по-сусличьи свистнул и сверху, разматываясь, к их ногам упала веревочная лестница. Надувшийся божок с неожиданной ловкостью стал карабкаться по ней вверх; его примеру последовали и пятеро путников.

В темном потолке храмового зала отыскался узкий квадратный проем. С трудом протиснув через него мощное тело, Конан оказался внутри узкой башни. Сперва киммерийцу показалось, что стены здесь совершенно глухие, и он даже удивился, зачем Терше понадобилось тащить их сюда, однако божок ничуть не смутился.

- Прижмитесь лицом к стене и смотрите! - скомандовал он.

- А почем я знаю, что увиденное мной не будет мороком, который ты сам же и вызовешь? - недоверчиво проворчал киммериец.

- Да зачем же мне вас обманывать?! - Терша всплеснул лапами.

- Кто вас, богов, знает...

Пока они так переговаривались, четверо спутников Конана уже последовали совету божка.

- Вот это да!.. - услыхал киммериец потрясенный шепот Скарфена и, не удержавшись, сам прильнул к холодному камню.

И, к его полному изумлению, серая поверхность стены послушно сделалась прозрачной, как будто киммериец смотрел в самое обыкновенное окно. Цхеста лежала перед ним, как на ладони; стояла ночь, однако город казался залитым странным сероватым светом; светом, который совершенно не походил ни на звездный, ни на лунный, ни, тем более, на солнечный. Конан ни разу не видел такого страшного света. Однако благодаря этому диковинному свечению все, творящееся вокруг храма, можно было разглядеть в мельчайших деталях.

Храм окружало три кольца тяжеловооруженных воинов, и Конан мельком подивился, откуда небольшая, никому не ведомая Цхеста взяла деньги на такое количество панцирников? Кого ни попадя в железо не оденешь - драться в латах надо уметь...

Все улицы были перекрыты кордонами. На плоских крышах домов засели многочисленные лучники, держа на прицеле наглухо запертые железные двери храма. Светящихся шаров стало заметно меньше - они горели лишь у самой дверной арки. Разумно - враги окажутся на виду у всех, а воинов Цхесты прикроет темнота...

- Против такого заслона впятером не выйдешь, - киммериец впервые нарушил тяжелое молчание.

В одиночку, быть может, он и сумел бы прорваться, но законы киммерийской чести не допустили, чтобы в сознании Конана подобная мысль появилась бы пусть даже на краткий миг.

- Что ж, по-моему, иного выхода, кроме как согласиться с планом Терши, у нас нет, - отозвался Скольд.

- А что я вам говорил, о благочестивые воины! - обрадовался божок. На сей раз вежливое обращение было искренним...

- Оставайтесь лучше здесь - так вы сможете все увидеть своими глазами, - предложил Терша, направляясь к открытому люку. - Как только я спущусь, поднимите лестницу; про дозорную башню в Цхесте мало кто знает...

Конан и его спутники последовали совету хозяина храма.

Божок скрылся из вида. Вскоре лестница чуть колыхнулась - Терша оказался на полу; Эйджес и Фьюри быстро втянули лестницу наверх.

- Теперь посмотрим, - Скольд поудобнее устроился у стены.

Снизу через открытый люк доносилось неразборчивое бормотание Терши - а затем тишину прорезали тяжелые шаги. Скрипнули петли тяжелых створок - а затем раздалось слитное и страшное пение сотен разом отпущенных тетив. Лучники Цхесты знали свое дело.

Однако уже в следующее мгновение Конан увидел, как на площадь перед храмом на всем скаку вылетели пять всадников, неведомым образом избегнувшие гибельного колючего ливня. Один из них (в нем киммериец со смешанным чувством удивления и брезгливости узнал себя) вскинул над головой меч и, размахивая им во все стороны, поскакал прямо на угрюмо темнеющие ряды копейщиков. Стрелы летели со всех сторон настолько густо, что едва не закрывали поле боя - однако пятеро воинов летели, словно заговоренные.

Конь с двойником Конана на спине первым домчался до вражеских шеренг. Доскакал, и - взлетел в длинном великолепном прыжке, обманув копейщиков, ударивших в то место, где он только что был. Копыта жеребца мимоходом снесли головы двоим латникам и вслед за первым всадником во вражеский строй врубились остальные. Считанные мгновения - и первый кордон был прорван. Пятерка бойцов с лихим гиканьем устремилась дальше, тотчас же скрывшись за крутым изломом улицы.

Лучники и копейщики Цхесты не сразу оправились от неожиданности; а оправившись и сообразив, что упустили святотатцев - с воплями ринулись в погоню. Просторная площадь перед храмом быстро пустела.

- Вот так-то, о благочестивые воины, а вы еще сомневались в Терше! донесся снизу ликующий голос божка.

И в самом деле, Конан не мог не признать, что сработано было очень лихо.

Глава 5.

- Теперь можно немного отдохнуть, - выдохнул Терша, совсем по-человечески пытаясь утереть пот со лба, почти отсутствующего у сусликов. В его торжественном храме вновь царил чинный порядок. Все изваяния застыли на своих местах; а нагрянь сюда с обыском хоть вся городская стража Столицы Воров, Аренджуна, - она ничего бы не нашла.

Теперь следовало осуществить вторую часть нехитрого плана. Терша знал, что его создания благополучно прорвались через все заслоны и в погоню за ними устремились девять десятых воинства Цхесты. Город почти не охранялся.

Бесконечная ночь, вместившая в себя такое обилие событий, все никак не могла окончиться. Неужели в храм никто так и не зайдет? На такую удачу Хранитель Цхесты боялся даже надеяться.

Он не успел даже перевести дух, как из бокового проулка вновь раздалось казавшееся ему донельзя отвратительным, режущее слух торжественное пение. Терша кое-как охватил короткими лапками голову и мысленно застонал. Конечно! Как он мог позабыть об этом! Его подопечные, конечно, уже поняли, что их бог никуда не делся, что он в своем храме - и решили, не дожидаясь окончания погони, совершить-таки торжественный обряд бракосочетания бессмертного Хранителя с выбранной ими "душой Цхесты" - пятнадцатилетней девственницей, с самого рождения подготовлявшейся к этому кошмарному для Терши ритуалу. Надо было что-то делать... немедленно... избавиться от этого облика... Маленький рыжеватый суслик стрелой вскочил на алтарный камень.

- Превеликий Хануман! - ту часть храма, где стоял жертвенник, быстро затягивало плотным теплым туманом. - Помоги! Молю тебя вновь! Избавь меня от этого кошмара! - в глубине белесых волн мглы стремительно метались из стороны в сторону какие-то темные тени. Внезапно они замерли - словно молящий и впрямь получил какой-то ответ.

- Конан! - заверещал Терша. - Очнись, очнись же, о благочестивый воин!

Одно из уродливых изваяний возле стены медленно разлепило серые каменные губы:

- Ну, чего тебе? - пробурчал искаженный, весьма отдаленно напоминавший прежний голос - низкий рык, почти что бас.

- Нам надо поменяться местами. Замени меня в этой ужасной церемонии! Ах да, ты же ничего не знаешь...

Терша, как мог, в нескольких словах объяснил свой замысел. Губы статуи снова вздрогнули, на сей раз сложившись в подобие саркастической ухмылки, свойственной киммерийцу.

- Ясное дело, я согласен!

- Тогда повелеваю камню, нынешней плоти твоей - иди сюда!

Раздался скрип. Одна из мощных ног статуи оторвалась от постамента и сделала первый, еще не слишком уверенный шаг. Второй дался уже легче, третий получился и совсем хорошо.

Торжественное пение за дверьми не умолкало. Площадь мало-помалу заполнялась народом в торжественных алых плащах. Воинов почти не было, зато пришли все остальные горожане, от мала до велика.

Во главе процессии двое облаченных в синие мантии жрецов осторожно вели под руки закутанную с ног до головы в полупрозрачный белый газ девушку. Взоры простых смертных не могли коснуться ее красоты, предназначенной для лицезрения одним лишь Хранителем Города.

Предназначенная в невесты девушка шагала, не чуя под собой ног; несчастная была ни жива ни мертва от страха. Будущих подруг Терши держали, словно в тюрьме, и пуще всего следили, чтобы те, кто уже побывал во храме и вкусил сомнительные радости плотского соития, не поколебали бы веры юных божьих невест. Женщины, уже ставшие Женами Терши, высоко почитались в Цхесте; они составляли особую касту могущественных жриц, однако вход им в Обитель невест был строго-настрого заказан. И все же какие-то слухи не могли не просачиваться. По Цхесте шепотом опасливо передавалось, что эти жрицы предаются самому ужасному разврату, не сумев снискать расположения Божественного Хранителя, обделившего их во время брачной ночи супружескими радостями...

И потому девушка по имени Шейол, которую осторожно вели ко Храму два Великих Жреца, едва переставляла ноги. Она лишь смутно догадывалась о том, что ей предстоит.

А тем временем внутри строения над алтарным гранитом продолжал клубиться колдовской туман. Изваяние, тяжело шагая, преодолело последние футы до алтаря и, словно в воду, погрузилось в непроглядную мглу. Тоненький голосок божка забормотал непонятные заклинания.

Киммериец повел затекшими плечами. Он вновь стал самим собой; а на том месте, с которого только что ушло ожившее изваяние, уже стоял Терша, приняв вид статуи... Все было готово к началу церемонии.

Конан ожидал, что двери вот-вот распахнутся и торжественная процессия вступит внутрь; однако у него уже сводило от зевоты рот - а крыши домов окрасились первыми лучами наступающего рассвета - когда нескончаемые хоровые песнопения, наконец, закончились.

Короткая пауза... и тишина вновь сменилась медленной, тягучей мелодией. Предыдущие гимны навевали одну зевоту; однако этот отчего-то пробудил в Конане неясную тревогу. Посланное для поимки дерзких святотатцев войско все еще не возвращалось; а ведь по замыслу Терши двойники должны были погибнуть, чтобы, по крайней мере, успокоились обитатели Цхесты. Конан старался не думать о том, что изначально они должны были выбраться из храма чуть ли не вслед за ушедшими воинами...

Двери храма медленно распахнулись; внутрь хлынул бледный свет разгорающегося дня. Поспешно прячась за алтарь, киммериец успел заметить плотные ряды народа на площади и медленно двигающееся к Храму величественное шествие.

"А эти жрецы, оказывается, знают толк в женщинах", - невольно подумалось киммерийцу при одном взгляде на точеную фигурку божьей невесты. Лицо девушки скрывала вуаль, но волнующие линии плеч, ног и талии говорили сами за себя.

"Интересно, долго еще они будут завывать? - Конан начинал проявлять нетерпение, тем более, что хоры неспешно втягивались внутрь вслед за ведущими девушку жрецами. - Я чувствую, что возненавижу музыку навеки!.."

Приготовления к таинству оказались долги, скучны и однообразны. Что-то гнусавили жрецы, хоры продолжали распевать ("И как только не охрипнут?" подивился их выносливости Конан), служки возжигали в курильницах незнакомые киммерийцу благовония... Храм мало-помалу наполнялся сладковатым дымком, от которого немилосердно першило в горле и щипало глаза. Конан с трудом подавлял неудержимое желание откашляться.

Закутанную в белый невесомый газ девушку долго водили взад-вперед, останавливая перед каждым изваянием, и тогда тонкая фигурка начинала медленно извиваться в причудливых фигурах завораживающего танца под негромкие звуки больших струнных арф, внесенных в храм одними из последних.

"Ну сколько можно!.."

Но вот, наконец, хоры потянулись к выходу; пятились задом, низко кланяясь нареченной, многочисленные жрецы; последними уходили музыканты. Однако песнопения вовсе не утихли, на что очень надеялся Конан; священные гимны грянули с утроенной силой - чтобы было слышно через любые стены, с тоской подумал киммериец.

Девушка осталась одна; трясущиеся пальчики начали разматывать скрывавшие лицо покровы. Киммериец осторожно выглянул...

"Да, она и впрямь могла стать Божьей Невестой, - невольно подумалось ему. - Хороша!.. Хороша, нечего сказать!.. И откуда только такая взялась здесь, в богами забытой Цхесте?!"

"Никто не должен ничего заметить, киммериец!" - вспомнил он последние слова Терши, сказанные божком за миг до того, как он сам обратился в статую.

"Да, разрази меня Кром... но девчонка же так юна..."

"Вот и хорошо, что ей встретился ты, знающий толк в женщинах и умеющий не причинить боли..." - отозвался ему чей-то голос в сознании.

Песенники на площади завопили так, что, казалось, сейчас рухнут толстенные стены замка. Девушка судорожными, механическими движениями снимала с себя слои невесомого, прозрачного газа; она тряслась от страха, хорошенькое личико помертвело, неестественная бледность пробилась даже сквозь толстый слой наложенных румян.

"Пора", - подумал Конан, вспомнив наставления Терши. Он знал, что, стоит ему выпрямиться - и его окутает алая светящаяся аура. Божок постарался обставить выход киммерийца должным образом.

Девушка только слабо вскрикнула, закрыв нарумяненное лицо ладонями. Ее обеспамятевшему взору предстал полуобнаженный великан с невероятными, никогда не виданными в Цхесте глубокими ярко-синими глазами. Словно торжественный плащ, его окутывало алое свечение; могучие руки, перевитые тугими жгутами великолепных мускулов, тянулись к ней, губы улыбались, открывая ряды белоснежных зубов. Да, это был истинный бог!..

Рука киммерийца осторожно коснулась немыслимо тонкой талии. Девушка вновь вскрикнула; глаза ее закатились, казалось, что она вот-вот может лишиться чувств. "Только этого мне не хватало... Сейчас, того и гляди, рухнет... Ну, этого мы тебе сделать не дадим. Таких, как ты, на руках носить нужно..."

И Конан легко, словно перышко, поднял обомлевшую цхестийку.

За алтарным камнем обнаружилось широкое и жесткое ритуальное ложе: на него киммериец и опустил свою бесценную ношу. Сознание девушка все-таки не потеряла и сейчас крепко прижималась к груди воина. Что ж, она, как видно, не из трусливых...

А потом произошло то, что мириады раз уже случалось на земле, когда красивый мужчина оставался наедине с красивой девушкой. Киммериец старался, как только мог; такого усердия он не проявлял и в спальнях лучших куртизанок хайборийских Королевств. К мужскому желанию впервые примешалось и нечто большее: неосознанное стремление защитить и сохранить - "Ну хотя бы на ночь, черт возьми", - это нежное и хрупкое создание, волей судеб доставшееся ему...

И Конан добился своего, хотя при этом с него сошло семь потов. Высокий потолок храмового зала отразил ликующий крик. Забыв обо всем, юная жрица что есть мочи обнимала за шею своего бога, доставившего ей величайшее наслаждение в ее такой короткой и обделенной радостями жизни...

Однако он не успел даже перевести дух - не говоря уж о том, чтобы натянуть одежду - когда стройный хор на площади внезапно рассыпался и умолк, сменившись чьим-то низким, яростно-гневным рыком. Некто, облеченный силой и властью, явился, чтобы взыскать с нерадивых жрецов; а затем железные створки дверей сотряс мягкий, но страшный удар.

"Кивайдин! - огнем обожгла страшная мысль. - Разобрался-таки что к чему, подлец... Ловко, ничего не скажешь!"

В следующую секунду киммериец был уже на ногах. Все, что он успел сделать, это обмотать чресла набедренной повязкой и выхватить меч; и тут ворота рухнули.

По залу пронесся ледяной шипящий ветер. В дверном проеме полыхало багровое зарево; а на пороге, скрестив руки, неподвижно застыла темная, исполненная силы фигура. Конану хватило одного взгляда, чтобы понять, кто сейчас перед ним. Увы, его подозрения оправдались. Великий маг и впрямь добрался до них.

- Ну вот и пришел конец вашей дурацкой игре, Конан-киммериец, прогремел от двери мрачный, глубокий голос. - Приблизься и прими свою судьбу! В виде особой милости я дарую тебе право умереть в бою.

Девушка недоуменно открыла блаженно смеженные было глаза. Что здесь происходит? Куда делась алая аура ее бога, который только что был с ней, обнимал ее, оставил в ней часть самого себя - драгоценнейшую часть своего божественного семени? И кто этот жуткий человек у входа?.. Что ему надо? Как он вообще смог войти? Ведь засов был заперт!

Понимая, что все кончено, Конан медленно шел через зал. Его разум тщетно искал путей к спасению и не находил их. Конечно, что Кивайдину и его меч, и все чародейство Терши... В голову лезли темные, полные беспросветного отчаяния мысли.

Девушка за алтарным камнем приподнялась на ложе, во все глаза смотря на происходящее. Казалось, ее охватил столбняк. Она не кричала, не билась молча и сосредоточенно смотрела...

Признаться, киммериец думал о ней в эти последние - как он полагал свои минуты:

"Бедная девочка, лучше уж сшибиться с магом поближе к двери - авось, крыша если и обвалится, то ее - там, за алтарным камнем - все-таки не придавит..."

Казалось, что за спиной разгневанного мага полыхает весь город. Площадь исчезла, без остатка затопленная пламенем, и Конан не знал, искусная ли это иллюзия, или Кивайдин и впрямь решил разделаться со всей Цхестой...

Киммериец мягко продвигался вперед; чародей стоял неподвижно. Лица его Конан не видел - лишь порой что-то сверкало там, где должны были располагаться глаза.

- Ну что же ты медлишь, отважный Конан? - в голосе Кивайдина слышалась неприкрытая издевка. - Не больно-то ты скор! Разве так предписывают поступать тебе правила киммерийской чести?!

"Пусть говорит. Ему для чего-то надо меня раздразнить... но уж этого удовольствия я ему не доставлю!"

- Неужели ты боишься меня? - продолжал издеваться чародей. - Разве ты не видишь - я безоружен!

Конан лишь усмехнулся про себя. На такие фокусы он был горазд и сам. Иногда выгоднее напоказ отбросить меч, а дело решить ударом небольшого, затаившегося в рукаве кинжальчика...

Врагов разделяло не более шести футов. Конан приостановился; маг же продолжал говорить, явно потешаясь:

- Хотя, может быть, мне и не убивать тебя? Всего лишь оскопить, чтобы навсегда отбить охоту портить девушек! Ведь ты, в конце концов, оказал мне немалую услугу - мои нерадивые, заслужившие казни слуги здесь, и обращены в недвижные изваяния... Это очень, очень мне на руку! Ты избавил меня от множества хлопот, Конан из Киммерии...

Пока длилась эта хвастливая речь, варвар успел собраться с духом. В конце концов, это не первый волшебник, столь самоуверенно грозивший ему скорым и неизбежным концом. Хозяин Башни Слона тоже, к примеру, грозил. И многие другие тоже... Чего стоил хотя бы один Аманар!

- Что же ты медлишь, киммериец? Ну, подойди же, снеси мне голову своим славным мечом!

- Вряд ли мне это удастся, чародей, - стараясь, чтобы безнадежность и отчаяние звучали бы в голосе как можно явственнее, ответил Конан, в знак признания своего поражения низко опуская голову. - Что я могу сделать тебе, если мой меч против тебя бессилен?

Говоря так, он мало-помалу повернулся к чародею боком, прикрывая плечами и грудью напрягшуюся, готовую к удару правую руку с опущенным мечом. И, все еще продолжая говорить что-то сокрушенно-покорное, киммериец внезапно и резко взорвался стремительным движением. Все его мышцы напряглись в едином порыве, тело, точно отпущенная пружина, послало вперед руку с мечом; клинок был нацелен в грудь чародея. Конан надеялся только на внезапность, на то, что этот выпад в упор Кивайдин уже не отобьет.

Киммериец жестоко ошибался. Глаза волшебника внезапно и грозно блеснули на окутанном тьмой лице; в них светилось злое торжество. Молниеносным движением, которого не мог различить человеческий глаз, он отпрянул в сторону; острие меча прошло в пальце от его груди. Инерция собственного удара развернула Конана спиной к врагу; и тотчас же страшный удар в затылок отправил киммерийца на пол. Глаза застлал красный туман, однако варвар не потерял сознания и даже не выпустил меча из руки. Позади него раздался приглушенный, полный отчаяния девичий вскрик.

- Ну, вставай же, Конан! - загремел Кивайдин. - Вставай и сразись со мной, глубоким стариком! Я даже оставлю тебе твою железную игрушку! Поднимайся же и продолжим бой! Не порти мне развлечение, вставай!

И Конан встал. Больше ему просто ничего не оставалось. Перед ним стоял усмехающийся Кивайдин; в разверстых дверях храма по-прежнему полыхал негасимый магический огонь. Быть может, это была лишь иллюзия, и Конану была оставлена дорога для бегства - по странной прихоти волшебника; а быть может, это был и самый настоящий огонь... Во всяком случае, киммериец, стиснув зубы, заставил себя не смотреть на манящую арку входа.

- Атакуй же, чего ты ждешь! - Кивайдин вновь пренебрежительно скрестил на груди руки.

В сердце Конана начинала закипать медленная, черная ненависть. Обычно он не давал ей воли, понимая, что победу может дать лишь хладнокровие; но теперь становилось ясно, что если что и вручит, так только это - древнее и страшное наследие несчетных поколений предков-варваров, переданное от них неукротимое стремление во что бы то ни стало убить врага, даже если ты уже весь изранен и изрублен... И порой эта ненависть способна была творить чудеса.

Второй выпад киммерийца прочертил кровавую полосу на груди чародея. Тот слишком увлекся насмешками и пропустил удар; хотя рана и была пустяковой, Конан внезапно ощутил прилив сил и уверенности. Враг вовсе не так уж неуязвим, как хочет казаться!

И тут Кивайдин показал, как он на самом деле умеет сражаться. Его голая ладонь небрежно, играючи отшибла в сторону закаленный тяжелый клинок варвара, в то время как другая рука резко ударила киммерийца в подбородок. Шейные позвонки хрустнули, но выдержали; удар, способный сломать шею даже быку, лишь еще раз опрокинул Конана наземь.

И вновь он поднялся. Рот был полон крови, в висках раздавались гулкие, глухие удары сердца, уже предчувствовавшего конец. Еще один выпад, еще, еще... Кивайдин уклонялся ловко, однако меч киммерийца еще дважды оставлял на нем легкие отметины.

Казалось, они бьются уже вечность, хотя на самом деле прошли считанные секунды после начала их поединка. В очередной раз сбитый с ног, Конан со всего размаха врезался в сваленную у стены груду их заплечных мешков и седельных сумок; ткань затрещала, и по полу покатился, слабо постукивая, какой-то зеленоватый, слабо светящийся предмет, при виде которого Кивайдин слабо ахнул - точь-в-точь как робкая девушка - и проворно отскочил в сторону.

Из прорехи в мешке выкатилась изумрудная статуэтка Ханумана, и странно-живые глаза горели яростным пламенем. Оно билось в глазницах, стремясь на волю - и внезапно пробило-таки себе путь.

Конан ощутил, как в спину ему ударили две горячие воздушные струи - это вырвавшиеся из глаз Ханумана желтые лучи коснулись тела варвара. Боль тотчас исчезла; ноющие мышцы налились новой силой. И, когда Конан поднялся на ноги, в глазах Кивайдина он заметил на миг проскользнувшую искорку неподдельного страха. Меч сверкнул серебристым полукружьем, словно и не полыхал совсем рядом мрачный багровый огонь, и на сей раз чародей уклониться не сумел. Левый бок его бесформенной хламиды стремительно потемнел от крови; Кивайдин беспомощно пошатнулся, прижимая к ране обе руки...

Киммериец потерял осторожность только на краткий миг, однако чародею хватило и этого. Кивайдин внезапно оказался совсем рядом; по-змеиному гибкие пальцы впились в сжимавшую меч кисть Конана, вторая рука метнулась к горлу. Ее Конан успел отбросить, однако из-за этого пропустил самый что ни на есть прозаический удар в пах, после которого он опять оказался на полу.

Кивайдин не повторил его ошибки. Он прыгнул вперед, точно голодный тигр на добычу. Выроненный Конаном меч был уже в его занесенной руке.

И тут ему под ноги с отчаянным визгом бросилась невысокая, закутанная в белый газ фигура. Руки ее были вскинуты в жесте не то мольбы, не то угрозы; тонкие пальчики, только что ласкавшие мощное тело Конана, обхватили руку чародея с мечом... предназначенная в невесты Хранителю Города, девушка теперь готова была на все, собой закрывая его от демона тьмы...

И предназначенный киммерийцу удар достался ей.

Клинок рассек ее левое плечо, дойдя до сердца. Белый газ окрасился багровым, кровь фонтаном брызнула из страшной раны; потолок зала отразил слабый предсмертный крик...

Как в страшном сне, Конан видел эту сцену; время словно остановилось, маг замер, вцепившись в эфес торчащего из груди девушки меча, почти до самой крестовины залитого кровью. Несколько мгновений в храме царила жуткая тишина; а потом мертвые губы девушки приоткрылись, упавшие было веки поднялись вновь. Взор ее, странный и невидящий, казалось, источал холодный безжизненный свет. Залитый кровью клинок внезапно осветился, а затем покрывавшая его кровь несчастной словно ожила. Десятки и сотни ярко-красных змеек ринулись вверх по мечу - к сжимавшей его руке Кивайдина. И взор красных зрачков Ханумана был направлен прямо в спину убитой...

Маг заревел. Дико, страшно, в голосе его не осталось ничего человеческого; родившиеся из крови змейки впились в его незащищенную плоть, рука окуталась красноватым дымком...

Спустя еще миг Кивайдин швырнул меч и, завывая, опрометью бросился прочь, к выходу из храма, на бегу срывая с себя терзавших его красных тварей.

Подхватив меч, на острие которого извивался еще целый клубок алых созданий, Конан бросился в погоню. Такой случай упускать было нельзя; он обязан был догнать!

И он догнал, чуть не влетев в смертельные объятия бушующего на пороге пламени. Клинок еще раз вонзился в спину Кивайдина; новый вопль, красные змейки вновь ринулись вперед, но... Конан знал, что рана неглубока. Меч остался в его руке, а змейки, точно по волшебству, мгновенно исчезли.

Обессиленный Конан едва дотащился до погибшей девушки. Она лежала с блаженной, умиротворенной улыбкой на сомкнутых устах, как сломанная злой судьбой прекрасная игрушка - наивное, невинное и истово верившее в него, Конана, создание...

И тут могучее тело никогда не плакавшего киммерийца сотрясло отрывистое глухое рыдание: "Она умерла за тебя, помни это; она отдала свою жизнь, чтобы жил ты; и, значит, твой долг теперь - преследовать этого мага до самых дальних земных пределов, пока он не ответит за все".

Конан стиснул зубы так, что они захрустели. Однако, хотелось бы знать, что все это время делал доблестный Терша?! Конан одним прыжком подскочил к бессмысленно скалящемуся каменному истукану; не сдержавшись, он со всего размаха треснул по статуе кулаком.

- Что же ты сидел, пока меня убивали, а? - рявкнул киммериец, не слишком задаваясь вопросом, слышит его божок или нет. - Или, быть может, мне расколотить это идолище, чтобы ты понял, что такое боль?!.

Очертания изваяния внезапно подернулись знакомой киммерийцу магической дымкой, задрожали, теряя четкость... спустя мгновение ниша полностью утонула в сером мареве, а когда туман рассеялся, на постаменте вместо массивного обезьянца сидел Терша в прежнем своем сусличьем обличье.

- Прости, прости меня, благочестивый Конан, - виновато зачастил божок. - Прости, я не мог распутать собственное заклятье... я был так испуган, что перезабыл все на свете."

- Трус, - с презрением бросил ему киммериец. - Девчонка погибла из-за тебя, а ты... испугался он, видите ли! - передразнил Тершу Конан, зло сверкая глазами. - Ты можешь ей помочь? Лекарь-человек, конечно, давно бы отступился; но, быть может, ты докажешь, что не зря именуешься Богом?!

- Сейчас, сейчас... - торопливо забормотал Терша, опрометью кидаясь к убитой. Несколько мгновений его лапки осторожно скользили по краям страшной раны... а затем божок виновато развел ими.

- Скорблю и проливаю потоки слез вместе с тобой, Конан... но тут уж ничего не поделаешь. Я бессилен! Нам и впрямь остается только оплакать ее, увы! Душа уже покинула тело...

- Вовсе еще не покинула, - вдруг раздался чей-то медленный, скрипучий голос - будто терлись друг о друга два шершавых камня. Конан и Терша обернулись разом, точно ужаленные - к ним обращалась изумрудная статуэтка Ханумана. Каменная пасть бога-обезьяны приоткрылась, глаза по-прежнему мерцали огнем. - Поднесите меня ближе к ней!

- П-повелитель... - жалко задрожал Терша. - Ты з-здесь? О, молю, не карай меня очень су...

- Я сказал - поднесите меня к ней! - обрывая бормотание Терши, зло проговорило изображение Ханумана.

Киммериец поспешно нагнулся, подхватив ожившую статуэтку. Она жгла руку, словно была только что вынута из печи; взор каменных светящихся глаз упал на разрубленное плечо, уже покрывшееся бурой коркой свернувшейся крови.

- Да... - тихо и чуть слышно выговорил Хануман (или его изображение? ). - Мы опоздали. Из-за тебя, Терша, трусливый и нерадивый раб!

Суслик повалился на пол, очевидно, он пытался встать на колени, забыв, что тело его несколько отличается от человеческого. Его била крупная дрожь, шерстка встала дыбом...

- Хватит корчиться! - сурово бросил Хануман. - Если хочешь заслужить мое прощение - то должен будешь сопровождать этих людей, что принесли сюда мое изображение, к известному тебе тайному храму. Ты понял меня? Они должны дойти!..

И тут у обитавшего в статуэтке духа как будто иссякли силы. Озарявший глазницы свет бесследно исчез, приугасло и внутреннее изумрудное сияние; перед Конаном и Тершей на полу вновь лежала мертвая каменная статуэтка.

Киммериец и глазом моргнуть не успел, как Терша опрометью метнулся к превращенным в изваяния спутникам Конана. Не прошло минуты, как Скарфен, Скольд, Эйджес и Фьюри уже стояли вокруг киммерийца, забрасывая его вопросами.

- Потом, все потом! - отмахнулся тот. - Идемте, надо отыскать хоть каких-то коней, иначе нам не унести отсюда ноги!.. Давайте, разбирайте тюки, я вас сейчас догоню...

Магический огонь в дверях тем временем угас; взорам открывалась пустая, залитая солнцем площадь. На ней не было ни одной живой души.

Возглавляемая Тершей процессия в открытую двинулась через открытое пространство; киммериец же чуть задержался. Он в последний раз взглянул в лицо девушки; даже сейчас, отмеченное Смертью, оно не потеряло своего очарования.

- Ради меня ты пролила свою кровь, - негромко произнес Конан, обращаясь к убитой. - И клянусь тебе Кромом, богом моих отцов, что твой убийца перед смертью узнает ее вкус. Я заставлю его!

С этими словами он вытащил кусок тряпицы из своего заплечного мешка и, сломав запекшуюся корку, смочил платок кровью девушки. Потом аккуратно сложил его, спрятал в кожаный мешочек, а его - в потайной карман заплечного мешка.

Спутники уже ждали его.

Глава 6.

Лошадей они нашли без труда. В покинутой всеми конюшне спокойно стояли десять сильных, холеных коней. Ворота были распахнуты, конюшню никто не охранял.

- Это лошади городских стражников, - сообщил Терша, вновь обосновавшийся за пазухой Скарфена. - Ума не приложу, почему тут все настежь...

Конан тотчас же заподозрил ловушку, и потому в раскрытые ворота он входил точно в пасть огнедышащего дракона. Однако все обошлось благополучно, животных удалось беспрепятственно оседлать (упряжь нашлась тут же) и вывести наружу. Не прошло и нескольких минут, как отряд уже мчался верхами к городским воротам. Им по-прежнему никто не препятствовал.

Кое-где заметны были следы вчерашнего яростного боя. Остатки разметанных баррикад; сломанные копья, воткнутые тут и там в землю стрелы; бурые пятна, подозрительно похожие на высохшую кровь... Однако трупы - если они и были, с улиц уже исчезли.

Ворота Цхесты были наглухо закрыты.

- Ты знаешь, как они открываются? - крикнул Терше Скарфен.

- Да там самый обыкновенный засов!

Конан живо представил себе, как высыпавшая из окрестных домов многочисленная стража берет на прицел их, возящихся с толстенным бревном запора; уж он-то на месте здешнего командира не стал бы мешкать, нипочем бы не упустил столь выгодного момента! Все как на ладони; перестрелять их проще простого...

Однако никто из горожан так и не дерзнул бросить вызов страшным неуязвимым воинам. Лучники так и не появились, засов был отодвинут без помех, и под копыта коней легла пыльная дорога.

Конан навсегда покинул Цхесту.

Путь через вендийское пограничье оказался нелегким, однако не чрезмерно. Терша показал себя отличным проводником; он знал все до единого колодцы, удобные места стоянок, опасные участки, где могли появиться разбойники и где следовало держаться настороже. Без всяких приключений, счастливо избегнув встреч и с кшатриями, и с бандитами, и с горцами, путники мало-помалу приближались к великим Химелийским Горам. Терша безошибочно выводил их к богатым дичью местам, так что им даже не требовалось рисковать, заходя в селения, где легко можно было нарваться на кшатриев - или, что куда хуже, на шпионов или прислужников Кивайдина.

Терша провел отряд Конана в обход, далеко уклонившись к югу. И, уже почти достигнув горных хребтов, они повернули к северу. Здесь пришлось пробиваться сквозь влажные тропические леса, где они непременно бы заблудились, если бы не Терша. После трех недель пути божок резко свернул на восток.

Они шли по широкой долине. По ее склонам темнели вечнозеленые горные леса; беря исток на высоких ледниках, журчала небольшая и быстрая речушка. Места казались дикими; путники, как ни старались, нигде так и не смогли заметить следов человека.

- Хотел бы я знать, какой смысл строить храм в таком месте, где до него не доберется ни один паломник, даже если ему и приспичит помолиться! заметил как-то раз на привале Конан. - Тут глушь, какой свет не видывал. Сюда и из Вендии-то не меньше месяца пути, не говоря уж о Туране или Кхитае! Нет, ничего не понимаю!

- Так ведь храм этот и строился как тайный, - откликнулся Терша. Он так и не расстался с сусличьим обличьем, объясняя это данным обетом. "Только обретя прощение Великого Ханумана, смогу я изменить свой вид", - совершенно серьезно объяснял он Конану и его спутникам. - Эта долина прямиком ведет к храму. Само строение стоит на левом склоне, примерно на середине. Правда, сейчас там вроде бы остались одни развалины...

- И вдобавок еще слуги Черной Ипостаси, - мрачно добавил Фьюри.

- Да, и еще они, - уныло кивнул божок. - Вы, четверо, не сможете войти туда, не сможете даже приблизиться... внутрь пойдем мы с Конаном.

- А если эта самая Черная Ипостась учует тебя издалека так же, как и их? - тотчас же спросил Конан. - Я не хочу рисковать. Если меня для них как бы не существует и, охотясь за мной, им придется полагаться только на обычные глаза и уши - лучше уж я отправлюсь один. По крайней мере, никто не будет путаться под ногами.

- Погоди так говорить! - не на шутку обиделся Терша. - Может, мне еще придется выручать тебя, о благочестивый воин!

- Там видно будет, - коротко отмолвил Конан, обрывая разговор.

Говорить и впрямь было не о чем. Терша отлично знал дорогу к тайному храму, однако сам ни разу не бывал в нем, не говоря уж о четверке незадачливых слуг Кивайдина. Так что вся работа вновь падала на одни лишь его, Конана, плечи... Уж какие там такие несметные сокровища - это еще вопрос (в последнее время киммерийцу фатально не везло с древними кладами; уже несколько раз он терял драгоценную добычу в самый последний момент из-за какой-нибудь нелепой случайности, как, например, получилось с золотом гномов...).

На третий день пути по долине ее склоны начали постепенно сходиться. Речка превратилась в быстрый ручей; и справа и слева в зеленых облаках листвы прорезались острые серые пики скал.

- Дальше мы не пойдем, - угрюмо осадил коня Скольд. - Я уже сейчас ощущаю смрадное дыхание этих нелюдей! Нам пора останавливаться.

Четверо спутников Конана избегали смотреть ему в глаза при расставании. Им было стыдно, они краснели и отводили взоры, не находя слов для прощания. Все инструкции были уже даны и затверждены несчетное число раз - Конан должен был вынести из развалин либо вторую изумрудную статуэтку Размышляющего Ханумана, либо Главный Глаз Ханумана с большой статуи Размышляющего Бога. Все остальное - по усмотрению самого киммерийца. Все богатства, которые он сможет унести - его. Надо признать, что подобные условия Конана весьма устраивали, неясным оставалось только, согласится ли с подобным сам Размышляющий Хануман...

И еще Конана беспокоил Кивайдин. Чародей ни разу не напомнил о себе за все время их пути; однако киммериец не сомневался, что их враг отнюдь не мертв. Что-то подсказывало Конану - маг еще встанет у них поперек дороги; хорошо бы только, чтобы это случилось уже после того, как он, Конан, успеет вынести свое золото...

- Отсюда до храма - полдня пути, - оценивающе прищурился Терша, глядя вдаль. - Я бы оставил коня здесь, Конан...

- Интересно, а на чем же я вывезу свою добычу? - возразил киммериец, садясь в седло. - Если хочешь, то можешь добираться до храма сам, Терша.

Божок с потешным сомнением взглянул на свои короткие лапки - и без лишних слов вспрыгнул на протянутую руку Конана.

Взятая в Цхесте кобылка оказалась послушной и выносливой. Вот и сейчас, повинуясь направляющей ее сильной руке киммерийца, она шла неспешным шагом самым верхним краем поросли густого и жесткого остролистого кустарника, вдоль стены каменных обрывов. Серые башни взносились над головой, их вершины, казалось, доходили до самых облаков. Кругом царила глубокая тишь; внизу под легким ветром чуть заметно колыхалось зеленое море. И впервые за много дней Конан ощутил удивительное спокойствие, - словно разлитое в воздухе этой долины, оно властно вытесняло все кровавые и черные воспоминания, заставляя расслабиться напряженные, обхватившие эфес меча пальцы.

- Что ты чувствуешь, Терша? - шепотом обратился Конан к своему удивительному спутнику (по правде говоря, киммериец так и не привык к говорящему суслику, да еще вдобавок умеющему колдовать).

- Чистое дыхание Великого Ханумана! - чуть торжественно, однако тоже шепотом, отозвался божок. - Даже отравные испарения Черной Ипостаси не смогли одолеть эманации Истины!

Конан не знал, что такое "эманация"; впрочем, сейчас это было уже не важно. Мысленно киммериец пожелал Терше попасться на зуб лисице или степному орлу за неумеренную восторженность.

- Ты что, не чуешь, где эти ваши слуги Черной Ипостаси?!

- Нет, - смутился божок. - Но они наверняка в храме! Где же им еще быть? Откуда им знать, что мы должны пожаловать?

Киммериец хмыкнул. У него было свое мнение по этому поводу. Как правило, служители всяких Черных Демонов, Ипостасей, Колдунов и прочей нечисти обнаруживали удивительную прозорливость и почему-то оказывались в таких местах, где их уж никак не должно было быть.

Лошадь Конана осторожно ступала по узкой тропке, вившейся вдоль неприступного обрыва. Дно долины скрывал густой лес; время от времени среди зарослей сверкала серебристая лента речки. Нигде никаких руин, никаких дымов - девственные джунгли. Конан уже засомневался даже, отыщут ли они вообще хоть что-нибудь, как неожиданно увидел кольцо коричневых развалин, почти поглощенных стремительно наступавшим лесом. Киммериец резко натянул поводья, соскальзывая с седла в траву.

Чуть ниже и правее него, на склоне горы виднелось широкое кольцо высоких коричневых колонн; меж ними громоздились бесформенные груды обломков, среди которых поднималась молодая поросль, однако она выглядела совсем уж молодой - на глаз лет шесть-семь, не больше.

- Храм! - страшным шепотом сообщил Терша. Тело божка била крупная дрожь.

- Это? - фыркнул Конан. - Да это ж какой-то погреб, вот и все! Между здешними колоннами и десять человек не встанет! Что ж за храм-то такой?

- Тайный, тайный, от всех сокрытый храм... - нараспев, точно завороженный, проговорил Терша, неотрывно глядя черными глазками-бусинками на кольцо руин. - Здесь никогда не собиралось много народа. Размышляющий Хануман не нуждается в коленопреклоненных толпах.

- А где вход? - прежним шепотом осведомился киммериец. - Наверняка ведь нужно будет идти в подземелья?

- Вход должен быть в самой середине Колонного предела... - пробормотал Терша, правда, без особой уверенности. - Я никогда не был здесь...

- И ждать нас будут именно внизу?

- Наверное...

- Наверное... А где вся твоя магия? Ты что, стал обыкновенным сусликом? - не удержался Конан.

- Я слуга великого Ханумана... - чуть не плача, ответил несчастный божок. - Здесь, в священном месте, только он властен творить чародейства!

Киммериец вполголоса выругался. Кром разорвал бы этого божка-неудачника! Толку никакого...

Оставив лошадь привязанной к толстому, выпиравшему из каменистой земли корню, Конан и Терша со всеми мыслимыми предосторожностями спустились к кольцу коричневых колонн. Все оставалось спокойным. Беспечно перекликались лесные птахи.

Руины не показались Конану хоть сколько-нибудь интересными. Колонны как колонны, обломки как обломки - сколько ему встречалось таких! Терша тут же принялся шнырять взад-вперед по камням, отыскивая обещанный им киммерийцу вход; на взгляд Конана, рухнувшие плиты лежали настолько плотно, что между ними не проскользнула бы и мышь.

Он попытался, вслед за божком, заглянуть под камни - бесполезно. В некотором недоумении Конан попытался даже подсунуть под одну из плит свой меч, когда внезапно услыхал тихое, но злобное шипение:

- Ни с места, и брось свою железяку, великан!

В подтверждение сказанному над плечом Конана коротко свистнула стрела, с коротким треском сломавшаяся об одну из колонн. Это было предупреждением шелохнись только, и мы в один миг утыкаем тебя стрелами...

Не разгибаясь и не выпуская из руки клинка, Конан медленно повернул голову. Кольцо колонн окружало десятка три низкорослых лучников в старых, изодранных черных одеждах. Самый высокий из них ростом был едва по локоть Конану; однако сейчас колоссальное преимущество киммерийца в силе не имело никакого значения - на него в упор было направлено три десятка холодно блистающих наконечников. Терша бесшумно юркнул в какую-то дыру; его так никто и не заметил.

Глава 7.

Конан со вздохом выпрямился, подняв над головой руки. Когда в тебя целится три десятка лучников, лучше не совершать резких движений. Пусть подойдут поближе - тогда мы еще посмотрим, кто тут из нас двоих бросит свою железяку...

Однако командир стрелков оказался далеко не так глуп, как хотелось бы Конану.

- Раздевайся! - услыхал он следующую команду. Из рядов облаченных в черное тряпье стрелков вышел их предводитель - хромой, невысокий, узкоглазый и узколицый: казалось, череп его зажимали в тисках, нарочно стараясь придать ему вытянутую форму. Заостренную макушку едва прикрывали редкие и сальные черные волосы; между них просвечивала бледная, как у трупа, кожа - зрелище оказалось весьма и весьма неаппетитным.

- Катись ты... - равнодушно ответствовал ему Конан по-вендийски. Он не раз бывал в подобных ситуациях и знал, что если бы у стражников был приказ убить его, они бы не стали разводить разговоры. Одна хорошо нацеленная стрела из-за укрытия... А раз они не поленились окружить его и завести свои дурацкие разговоры - значит, он нужен им живым. Киммериец собрался в комок, готовясь прыгнуть, - если не останется другого выхода.

Предводитель с вытянутым черепом еще обдумывал достойный ответ чужаку, а его подчиненные нетерпеливо переминались с ноги на ногу, когда вдруг прямо под ногами Конана раздался скрип и плита, на которой он стоял, вдруг поползла в сторону, открывая черную дыру входа в подземелье.

- Конан! Сюда! - из провала появилась мордочка Терши. Не раздумывая ни секунды, киммериец метнулся вниз, в спасительную темноту, и воздух над его головой застонал от многочисленных стрел.

Варвара со всех сторон охватил полный мрак. Плита быстро закрывалась, дневной свет стремительно мерк. Возле самых ног киммерийца что-то завозилось.

- Возьми меня на плечо, - услыхал Конан голос божка. - Мы в привратном покое. Отсюда по спиральной лестнице придется спускаться вниз, к главному залу, там мы узрим самого Великого Ханумана - его почитаемое всеми изображение, в кое столь часто в былые годы сходил его пресветлый дух! Терша почти что впал в благоговейный экстаз.

- А эти, с луками... это и есть служители Черной Ипостаси?

Терша тихонько рассмеялся.

- Эти?! О нет, киммериец! Это жалкие отбросы, палачи, наемные убийцы и прочие злодеи, что бежали от вендийского и кхитайского правосудия! Настоящие слуги Черной Ипостаси подкармливают их... и порой отправляют в вендийские пределы заниматься привычным разбойным делом.

- Они не полезут за нами? - осведомился Конан, подозрительно оглядывая темный потолок. - Сказать по правде, я уже жалею, если нет: быть может, у них факелами можно разжиться! А то темно, хоть глаз коли, куда тут пойдешь?

- Иди, куда я скажу, - уверенно заявил Терша. - Здесь, в верхнем зале, одни только руины, нам нужно вниз - и поскорее, пока настоящие слуги Черного Ханумана не пожаловали сюда!

- А хоть какие они? - полюбопытствовал Конан. - Небось опять какие-нибудь... с рогами да со щупальцами?

- С щупальцами? Нет! - удивился Терша. - Лучше бы нам не говорить о них в этом месте, киммериец. Не буди лихо, доколь оно тихо.

Киммериец хмыкнул, однако вопросов больше не задавал. Подчиняясь указаниями примостившегося на его плече Терши, он осторожно пробирался вперед, сквозь кромешную тьму. Под ногами, судя по всему, громоздились обломки каменных плит; идти приходилось очень медленно, чтобы нога не провалилась в какую-нибудь предательскую щель.

Конан шел, шел и шел, ему казалось - он идет уже целые сутки и наверху давно наступил вечер; однако, когда позади него раздался скрип открываемой плиты, он невольно поразился, увидав, сколь малое расстояние отделяет его от светлого квадрата в потолке подземелья - он миновал самое большее с сотню футов.

Лучники в черном, держа в руках помимо оружия еще и брызгающие искрами факелы, один за другим спрыгивали на пол. Кто-то не удержался на ногах, с болезненным стоном повалился на бок; однако сразу пять или шесть глоток кровожадно завопили: "Вот он!"

Затылком чувствуя слабое дуновение от пронзающих воздух стрел, Конан ринулся вперед, петляя из стороны в сторону. Тершу мотало так, что он еле-еле удерживался на плече киммерийца; однако маленький божок все же ухитрялся срывающимся голосом подсказывать Конану направление.

Подземелье казалось бесконечным; то справа, то слева с противным визгом воздух резали стрелы.

- Сейчас... сейчас... - как заведенный, твердил Терша, - еще немного и будет вход на лестницу... туда это отребье не сунется...

Оборванцы с луками показали себя неплохими бегунами - славившийся быстротой и неутомимостью бега киммериец никак не мог от них оторваться; хотя, быть может, так получалось потому, что разбойники оказались в прекрасно знакомом им месте, Конан же невольно ждал каждое мгновение, что нога его внезапно провалится в бездну, не встретив под собой опоры...

Низкорослые лучники пристрелялись уже почти наверняка, когда Терша внезапно взвизгнул в самое ухо Конану:

- Лестница! Вот она! Вправо! Разгоряченного бегом лица киммерийца коснулся поток поднимавшегося из глубины прохладного воздуха со странным запахом горьковатых благовоний - верно, его гнали вверх специальные устройства. Конан ощутил справа от себя пустое пространство - и, не раздумывая, метнулся туда. И вовремя, потому что несколько стрел свистнули у него над самым ухом - еще мгновение, и следующий залп преследователей стал бы для него последним.

Под ногами оказались широкие щербатые ступени. Спиральный ход, плавно изгибаясь, шел в глубь земли; и тут киммерийца невесть отчего охватил странный, беспричинный ужас - ужас, какого он не испытывал никогда. Это не было страхом - его Конан и так почти не ведал; это не было боязнью драки, смерти, боли или тому подобного - нет, это было каким-то слепым всепоглощающим чувством такого древнего, дремучего и первобытного ужаса, что тело отказалось повиноваться отважному духу варвара. Ноги подгибались, в коленях появилась предательская дрожь. Конан не мог понять, чего же - или кого - он так испугался. Глаза до боли вглядывались в окружавшую его темноту; напрасно. Он ничего не мог разглядеть, хотя всегда гордился своей способностью видеть по ночам.

- Что здесь такое, - губы отказывались повиноваться Конану, слова едва можно было разобрать.

- Это... истинные слуги Черной Ипостаси, - еле слышно пролепетал в ответ тот. - Эта лестница - единственный спуск вниз... к их логову...

- Да кто они такие, эти твои "слуги"? - возвысил голос киммериец, презирая себя за невольную слабость.

Терша не успел ничего ответить. Мрак перед самым лицом Конана внезапно заколыхался, точно морская гладь, и киммерийцу почудилось, будто он сходит с ума - он не видел эту черную рябь, но ощущал ее неким вторым зрением, ставшем в те мгновения надежнее зрения, слуха и осязания. Киммериец знал, что его сейчас в упор рассматривают бесчисленные холодные взоры многоглазого призрачного существа, столь древнего, что по сравнению с ним даже покрытые пылью веков гробницы Стигии показались бы возведенными только вчера. Неисчислимые века обитал здесь, на вырубленной неведомыми строителями лестнице демон-привратник; и тысячи тысяч существ прошли за эти столетия перед его безразличным, холодным взором.

Тьма вокруг Конана изменилась. Теперь она сделалась неоднородной, в ее черном океане поплыли причудливые серые пятна; в пятнах, как заметил Конан, мельтешили какие-то фигурки, иногда мелькали даже яркие дневные краски обрывки воспоминаний, мыслей, чувств. Достояние тех, кто уже прошел по этой лестнице, чтобы вернуться затем к свету или же навсегда остаться в подземной жадной тьме - ныне они принадлежали привратнику. Холодные глаза пристально вглядывались в самую сердцевину памяти Конана, отбирая оттуда по одному демону ведомым признакам что-то для своей исполинской кунсткамеры... В сознание киммерийца медленно вползал ледяной холод, холод предсмертного ужаса. "Чудовище же просто выпьет сейчас меня, - отрешенно подумал он, отчего-то в один миг утратив и волю к борьбе и всегдашнюю свою злую решимость. - Он выпьет мою память, и я навечно останусь здесь... быть может, одним из одетых в лохмотья лучников. Тело без мыслей, без воспоминаний, без чувств... с одними животными желаниями..."

"Нет! Не поддавайся! Подними меч! Ему надо противиться! Сопротивляться!" - зазвенел в ушах тонкий, комариный писк, очевидно, это был Терша...

Несмотря на то, что липкий парализующий страх не отступал (Конан чувствовал себя пойманной мухой, которую пристально рассматривают несколько мгновений перед тем, как прикончить), киммериец судорожным усилием воли двинул правую руку к висевшему на перевязи оружию. Один Кром ведает, как с помощью простого стального клинка можно бороться с призраками - даже не с демонами, которые имеют хоть какую-то плоть - а именно с призраками, лишенными всякой телесной оболочки...

Казалось, мрак расплывается в слюнявой ухмылке. Серые пятна с заключенными, точно в клетки, воспоминаниями, поплыли быстрее, словно выделывая фигуры ритуального танца. Конан готов был поклясться, что слышит нетерпеливое чавканье незримой пасти.

Обливаясь потом, киммериец все-таки сумел вытащить меч из ножен. Как затравленный зверь, он озирался, стараясь понять, что же теперь делать, если рубить - то кого?!

А в висках тем временем нарастала холодная вязкая боль. Словно большой студенистый шар, она каталась внутри черепа варвара, разбухая, становясь с каждой секундой все объемнее, угрожая заполнить собой всю голову и разнести в пыль непрочные кости. Это была боль опустошения; призрак прибавлял к своему собранию новые и новые картинки.

И тут в дело вмешался Терша. Божка тоже трясло от страха - даже сквозь железную сеть кольчуги Конан чувствовал, как трепещет тщедушное сусличье тельце; однако в решающий момент Терша бросился вперед с решимостью и яростью голодного тигра, оказавшегося среди беззащитного стада. Божок метнулся прямо в самую густоту мелькавших серых пятен - короткий черный росчерк, тут же канувший в непроглядном мраке.

- Беги, Конан! Вниз! Вниз по лестнице, я его отвлеку! - донесся прощальный не то всхлип, не то вскрик и вновь наступила звенящая, гнетущая тишина. Однако шар холодной боли в сознании Конана внезапно лопнул, рассыпавшись мириадами острых льдистых игл, и сознание вновь прояснилось. Не теряя более ни мгновения, киммериец ринулся вниз по погруженной во мрак лестнице.

Виток, виток, еще виток... сколько же их, Кром, и будет ли когда-нибудь конец у этой каменной кишки? Ступени летели под ноги десятками, десятки складывались в сотни... поворот, поворот, еще поворот; и Конан не сразу заметил, что под ногами уже не лестница, а гладкий, отполированный пол громадного подземелья.

Спуск кончился. Киммериец перевел дыхание... а тьма начала постепенно рассеиваться, отступая под натиском света, разгоравшегося в расставленных по подземелью причудливых бронзовых фонарях. Пещера озарилась; варвар стоял на самой ее середине.

Нельзя сказать, что подземный зал поражал роскошью и богатством убранства. В противоположных концах подземелья на возвышениях стояли два одинаковых трона, искусно вырезанные из драгоценного розового дерева и украшенные громадными черными жемчужинами - каждая стоимостью в добрый дворец, как тут же определил Конан. Вдоль стен тянулись каменные скамьи; стены украшала затейливая мозаика, изображавшая различные славные деяния Ханумана, Царя Обезьян. Этим, собственно, и исчерпывалось описание храма если не считать небрежно сваленных в углах груд драгоценной утвари, безделушек и просто золотых самородков вперемешку с самоцветными камнями.

Однако в тот момент взоры Конана оказались прикованы отнюдь не к сокровищам. Он вспомнил слова Терши и Скарфена о том, что храм "захвачен" слугами Черной Ипостаси; однако это оказалось не совсем так. Храм изначально строился как средоточие сил двух ипостасей многоликого божества: Ханумана Размышляющего и Ханумана Черного, еще именуемого кое-где в народе Душителем. Согласно бытовавшим здесь, в Вендии, верованиям, Черный Хануман является к человеку в последние мгновения его жизни и, сжимая сердце незримой дланью, выдавливает из еще живого тела трепещущую душу. Занятие несколько мрачноватое, зато - с точки зрения вендийца - исключительно полезное. Что было бы, если б недостойные светлого посмертия души оставались неприкаянными, бродя вне Обители Богов дорогами сего мира?

На одинаковых розоватых тронах в разных концах зала восседали два величественных изваяния. Слева от киммерийца застыла статуя зеленого камня, цветом очень похожего на изумруд, из которого изваяна была небольшая статуэтка Размышляющего Ханумана, добытая Конаном и Скарфеном из подвалов эмира в Аграпуре. Хануман сидел, задумчиво касаясь лба средним и указательным пальцами левой руки; правая, покоившаяся на коленях, перебирала четки. Неведомый скульптор гениально запечатлел выражение глубочайшей сосредоточенности и отрешенности в облике погруженного в раздумья Бога. Персты его были унизаны бесчисленными кольцами; два глаза полуприкрыты тяжелыми веками, третий же, в самой середине лба - напротив, широко раскрыт. В зеленоватой изумрудной оправе дивным огнем горел огромный бриллиант. Размером с куриное яйцо, идеальной формы, тысячегранный, он светился и играл так, что было не понять, отражается ли это свет бронзовых ламп от его бесчисленных граней, или же внутри самого камня живет его собственный магический огонь...

Размышляющий Хануман был лишен всяких зримых атрибутов силы и величия, вроде скипетров, мечей, жезлов, секир и тому подобного; зато у его темного двойника этого добра имелось с избытком.

Взглянув направо, Конан в первый миг не понял, отчего изображенную здесь Ипостась именовали "черной" - изваяна она была из чистейшего белого камня, сперва показавшегося киммерийцу слитком искристого серебра.

Черный Хануман застыл, подавшись вперед, словно собираясь вскочить во гневе; узловатые длинные пальцы стискивали подлокотники трона, готовые схватить любое из окружавших трон смертоносных орудий. Мечи, копья, топоры, секиры, пилы, серпы, косы и тому подобное - все изображено с пугающим реализмом. Киммериец готов был поклясться, что в случае надобности это каменное оружие послужит не хуже настоящего.

Кривоватые ноги Душителя напряглись, готовые в любой момент оторваться от пола: Бог словно готовился к стремительному и длинному прыжку. На шее его красовалось ожерелье из человеческих черепов - все, как один; были увенчаны царскими коронами.

Лицо Черного Ханумана было иссечено частой сетью глубоких морщин; глаза скрывались под низко нависшими надбровными дугами. Могучие мышцы груди и плеч бугрились от напряжения: Бог-Душитель был готов к немедленному бою.

После встречи с призрачным привратником ноги у Конана еще слегка подкашивались. Переведя дух, киммериец стоял посреди пустого зала, озираясь по сторонам. Где же, во имя Крома, здесь может быть эта проклятая статуэтка? Очевидно, придется перетряхивать все кучи этого драгоценного хлама...

Конан двинулся вдоль ближайшей стены, вороша острием меча небрежно набросанные груды золотых кувшинов, кубков и чаш, серебряных цепей и ожерелий с самоцветами, царских посохов и жезлов, изукрашенных дивными каменьями латных рукавиц и тому подобного. Кое-какие небольшие, но особо ценные вещицы одна за другой перекочевывали в мешок варвара.

"Хотел бы я знать, кто засветил для меня эти лампы, или же так происходит всякий раз, когда в зал кто-либо входит?" - подумал Конан...

Шаг за шагом он приближался к розовому трону с Размышляющим Хануманом. Мешок киммерийца приятно отяжелел, однако главного, за чем он пробирался сюда, так до сих пор и не нашлось. Поневоле мысли Конана обратилась ко второму предмету, упоминавшемуся Скарфеном - Главному Глазу Ханумана. Бриллиант дивно сиял и искрился, притягивая взгляд; добыча его казалась делом совсем несложным - ковырнешь раз-другой кинжалом... Однако что-то подсказывало Конану, что самые завлекательные возможности на деле, могут оказаться здесь хитроумными западнями; врожденная осторожность варвара на сей раз взяла верх над алчностью. Киммериец твердо решил сперва обшарить, как следует, весь зал и уж потом, если и впрямь ничего не отыщется, попытаться овладеть Главным Глазом.

Он продолжал свой обход. Торопиться было некуда; Конан запретил себе думать о том, что же случилось с Тершей, и вообще, как он будет выбираться отсюда; сперва нужно было найти искомое.

Жемчуга черные, розовые, белые; золото в слитках и в самородках, в монетах; алмазы неограненные, ограненные, светлые, темные; самоцветы алые, зеленоватые, темно-синие, почти черные... Даже в пещере гномов Конан не видывал такого богатства.

Мало-помалу он подходил все ближе и ближе к трону Ханумана Душителя. Переворошенные груды несметных сокровищ оставались позади; заветной статуэтки нигде не было.

Надо сказать, что киммерийцу не слишком-то хотелось подходить вплотную к Черной Ипостаси. Статуи статуям рознь; иные, случается, проявляют куда как удивительную резвость в самый неожиданный момент...

Киммериец закончил перебирать драгоценности в углу подле трона Душителя; повернул голову и под ногами Черного Бога вдруг увидел то, что искал. Вырезанная из зеленого изумруда небольшая фигурка закатилась между мощных ступней Ханумана; и, в отличие от всех прочих вещей в зале, статуэтку покрывал вековой слой сероватой пыли.

Другой на месте киммерийца кинулся бы к вожделенной добыче, забыв обо всем, однако Конан не совершил бы подобной глупости даже в мальчишеские годы. Пыль эта... явно неспроста. Кто-то регулярно вылизывал все огромное подземелье, не исключая и саму статую Ханумана Душителя - а эта фигурка, во-первых, валялась уж слишком не на своем месте; и во вторых - почему к ней никто никогда не прикасался?

Киммериец застыл, размышляя. Казалось бы, что может быть проще протяни руку и возьми! Но, как хорошо известно, бесплатный сыр бывает только в мышеловках.

После минутного раздумья Конан решил не рисковать. Подобрал слиток золота поувесистее, примерился - и не слишком сильно бросил с таким расчетом, чтобы слиток, ударившись в пол перед статуэткой, покатился и выбил бы фигурку из-под ноги зловещего изваяния.

Однако статуэтка даже не дрогнула. Бросать сильнее Конан не хотел из страха повредить фигурку; после еще трех бесплодных попыток он, наконец, решился. Осторожно опустившись на колени, он протянул руку.

Звенящая тишина подземелья внезапно нарушилась хриплым недобрым смешком, раздавшимся прямо над головой киммерийца. Сомнений быть не могло смеялось, оживая, изваяние!

Одним движением Конан оказался на ногах, крепко прижимая к себе левой рукой изумрудную фигурку, а в правой уже сжимая меч. Зловещий смех повторился; Душитель пошевелился на своем роскошном троне и медленно повернул к варвару уродливую голову. Взгляды бога и смертного скрестились; и киммериец едва не вскрикнул от изумления - у глядящего на него в упор изваяния оказались накрепко запавшие в память Конану глаза чародея Кивайдина!

- Ты удивлен, не правда ли? - Каменные челюсти задвигались, однако грудь волшебника оставалась недвижной, словно он не нуждался в воздухе. - В это не так-то просто поверить, а, мой мальчик? Да, что и говорить, розыгрыш оказался неплох и игра доставила мне истинное удовольствие. Если бы только не одно лишь но...

Только теперь Конан увидел, что кисть на правой руке Кивайдина-Ханумана обглодана; белый камень обнажил черные кости; можно было только удивляться, как это не бросилось в глаза варвару раньше. Каменные члены задвигались, распрямляясь, мощное тело поднялось с сидения и Душитель шагнул прямиком к киммерийцу.

- Ты, конечно, хотел бы знать, кто я такой на самом деле, - мерно говорило существо, неспешно двигаясь к отступающему Конану. - Что ж, я скажу тебе это - перед тем, как выдавить из тебя твою жалкую душонку, подобно тому как женщина выжимает грязную тряпку! Так вот, узнай же, червь - я и есть Черная Ипостась! Много, бесконечно много веков пришлось довольствоваться мне жалкой ролью какого-то мага, но теперь все изменилось!

Голос Душителя становился все громче и громче, почти уже переходя в гулкий рев.

- Скоро, очень скоро позабывшие, что такое страх, народы вновь вспомнят обо мне! Вновь на главных площадях городов будут воздвигаться храмы в мою честь и каждый день - слышишь, варвар, каждый день! - на моих алтарях будут трепетать в руках душителей юные девственницы, отдавая свои души - мне! Смертные вспомнят свое место и, валяясь предо мной во прахе, будут умолять взять вместо их жалких душонок души их близких - сестер, невест, дочерей... Легионы верных мне воинов огнем и мечом пройдут всю землю из конца в конец, изгнав прочь презренных служителей иных богов, вроде вашего Митры. И тогда истинный Хозяин - Страх - овладеет всем Сущим, а править его именем буду я, Черный Хануман, Хануман Душитель!

Глаза Бога горели диким желтым огнем, с высунувшихся из пасти клыков сочилась и капала вниз светящаяся изумрудная слюна. Потрясая воздетыми кулаками, он надвигался на киммерийца; Конану ничего не оставалось делать, как шаг за шагом отступать. Вряд ли его меч помог бы остановить ожившего каменного истукана. Варвар взглянул на прижатую к боку статуэтку Размышляющего Ханумана - не оживут ли глаза фигурки, не придаст ли ее взгляд новых сил подобно тому, как случилось в цхестинском храме?.. Однако фигурка оставалась простым куском мертвого изумруда - пусть даже и очень красивого...

Сколько еще смогут они кружить вот так по подземелью, от одной стены к другой? Черный Хануман все увереннее и увереннее теснил варвара в угол; не убыстряя шага, разведя в стороны длинные, неимоверно сильные руки, он шел прямо на Конана и - говорил, говорил, говорил...

Его слова воистину были словами безумца. Задыхаясь и захлебываясь, он говорил о грандиозной Империи Страха, о пирамиде до самых звезд, что будет сложена из выбеленных человеческих черепов, о пиршествах, на которых главными блюдами будут задушенные новорожденные младенцы... О призвании жутких колдунов и чародеев из давно забытых гробниц, верных слуг Душителя; и, когда их соберется достаточно - о великом походе, который повергнет во прах всех остальных небожителей, чтобы утвердить священную власть Черного Ханумана над всем сущим.

Спиной киммериец уже чувствовал стену. Дальше отступать было некуда и он, извернувшись, проскочил под рукой Душителя в самый патетический момент его речи. Проскочил, сам удивившись легкости, с какой это удалось. И, оказавшись за спиной у врага, Конан четко, как на занятиях с новобранцами, сплеча рубанул мечом по мощной шее Черного Ханумана.

Это был испытанный прием. Медвежья сила варвара позволяла ему разрубать этим ударом лучшие кольчуги, однако на сей раз именно сила сослужила Конану плохую службу. Клинок не выдержал богатырского удара об ослепительно белый камень, со звоном разлетевшись на несколько кусков.

Душитель прервал свою горячечную тираду, с кривой усмешкой уставившись на обезоруженного варвара.

- Что, может, поборемся? - прорычал Черный Хануман. - Я когда-то любил позабавиться этим! Твоя зубочистка тебя подвела; быть может, руки окажутся крепче? - он расхохотался.

Безоружному Конану ничего не оставалось делать, как вновь отступать, кружа и кружа по залу. Ловкостью он многократно превосходил своего неповоротливого противника; однако никаких преимуществ Конан извлечь из этого не мог. Он чувствовал чудовищную силу, таившуюся в каменных мускулах Душителя; может, попытаться отступить по лестнице? Там, правда, Привратник...

Нет, этого делать нельзя, вдруг понял Конан. Прошлый раз меня спас Терша; второй раз в одиночку там не прорваться. Только управившись с Черными Хануманом, дающим силы и жизнь бестелесным тварям этих подземелий, можно рассчитывать на то, что удастся выбраться...

В руках киммерийца осталась одна лишь изумрудная, статуэтка.

"Безжизненный кусок камня, ну что же ты?! Я ведь, помню, как твой брат-близнец помог мне! Неужто ты обманешь меня?!"

Душитель чуть прибавил прыти. Конан взмок, уворачиваясь от жадно тянущихся к горлу каменных пальцев, ослепительно белых и костяшек черных. Варвар понимал, что первое же их прикосновение будет означать смерть; и он хитрил, уклонялся, изворачивался, стараясь выиграть время и надеясь... на что? Какое чудо еще могло спасти его, запертого между двумя смертями?

Каменная длань Душителя с шипением рассекла воздух возле самой шеи Конана. Уклоняясь, киммериец задел край возвышения, на котором покоился трон Размышляющего Ханумана, потерял равновесие... И в тот же миг ужасающе сильные пальцы каменного бога впились киммерийцу в горло.

Боль была такая, что, казалось, сознание погаснет тотчас, как задутая ветром свеча; перед глазами взметнулись фонтаны ярко-алых молний. Жизнь и впрямь покидала Конана, выдавливаемая не знавшими преград каменными руками Душителя...

Однако варвар продолжал бороться. Боль, страх - все это взъярило его. "Врешь!" По подбородку струями стекала кровь, сознание мутилось, глаза уже ничего не видели, однако руки сделали то единственное, что им еще оставалось - со всех сил опустили фигурку Размышляющего Ханумана на голову его Черной Ипостаси.

Хватка страшных рук тотчас же ослабла, уши Конана заложило от яростного рева; Душитель дико ревел от непереносимой боли, обхватив ладонями разбитый затылок; из-под пальцев сыпались осколки раскрошенного черного и белого камня. Изумрудная фигурка же осталась целой...

Не теряя ни секунды, киммериец вновь замахнулся своим оружием, не давая врагу времени опомниться. Ему показалось, что еще немного - и он сумеет превратить злобного истукана в груду обломков.

Однако Черный Хануман оказался крепок. С ловкостью мастера рукопашного боя он перехватил в воздухе руку варвара - и киммериец с невольным стоном выпустил статуэтку из ослабевших пальцев. Изумрудная фигурка тяжело ударилась об пол, и каменная плита треснула.

Душитель пригибал Конана все ниже и ниже к полу; затылок изваяния раскрошился, от головы грозили вот-вот отвалиться и более крупные куски. Силы у Черного Ханумана не убавилось, однако движения стали какими-то неуверенными. Стремительно вывернутая кисть Конана, похоже, была последним усилием уже поврежденного ударом каменного мозга.

Правда, легче от этой мысли киммерийцу не стало. Пальцы черной, обугленной руки Душителя вновь грозили сойтись на его горле, но, извернувшись, как кот, Конан ухитрился ногой оттолкнуть страшную длань в сторону. Ненамного, но все же он сумел задержать ее; задержал и, рванувшись что было мочи, сумел вырваться. Каменные когти оставили на его груди и предплечье длинные и глубокие царапины, которые тотчас же начали кровоточить.

Теперь противники стояли лицом к лицу у самого подножия трона, на котором восседал невозмутимый Размышляющий Хануман. В отличие от своего зловещего собрата, он оставался неподвижен.

В глазах Душителя Конан видел свою смерть. Отступать было некуда, в руках не осталось ничего, даже простого камня. Черный Хануман-Кивайдин надвигался, широко расставив руки-клешни со скрюченными пальцами... Конан рванулся в сторону, стараясь, чтобы между ним и Душителем оставался бы розовый трон с неподвижной статуей на нем. Ловкостью он многократно превосходил своего врага, и подобная игра, так напоминавшая детскую, могла бы продолжаться довольно долго.

И она действительно затянулась. Киммериец надеялся, что от каменного Кивайдина отвалится еще какой-нибудь кусок, после чего тот, если не помрет сам, то, быть может, не сможет передвигаться...

Однако этим надеждам варвара не суждено было сбыться. От надколотой головы истукана больше ничего не отпадало, и двигался он хоть и недостаточно быстро для того, чтобы схватить Конана, однако киммерийцу вряд ли удалось бы уцелеть, выберись он из-под защиты розового трона. Душитель напрочь отрезал Конану дорогу к валявшейся на полу зеленой статуэтке.

Кружа вокруг трона, киммериец лихорадочно пытался придумать выход. Если в голову ничего не придет, останется только очертя голову рвануться к статуэтке... Если сцапают - конец.

"Постой! А этот истукан на троне, вокруг которого мы носимся? Что, если попробовать его?.."

Подхваченный внезапным импульсом, Конан ухватился за голову статуи и что было сил рванул ее на себя. Суставы и сухожилия затрещали от страшного напряжения, вены вздулись - однако изваяние сидело, как влитое, на своем розовом троне.

Душитель уже оказался за спиной Конана. Ядовитая зеленая слюна жгла, словно огнем, затылок варвара. Конан дернулся, подтягиваясь к голове Размышляющего Ханумана, и Черная Ипостась промахнулась - вошла в ткань заплечного мешка, который Конан так и не успел снять - туда, где был карман. Раздался приглушенный рев, и Душитель так рванул Конана назад, что сидящая статуя начала, наконец, крениться. Хватка каменных лап тут же ослабла. Конан, рыча от невыносимой боли, вырвался и откатился, оглядываясь.

В пасти Черного Ханумана бился клубок алых огненных змеек, сестер тех, которые обглодали уже его руку. И в этот самый момент изумрудная статуя Размышляющего Ханумана обрушилась прямо на Душителя.

В последнее мгновение варвар заметил, как глаза Черного Ханумана расширились в неописуемом ужасе; он вскинул руки, словно пытаясь защититься, и истошно, тонко, визгливо заверещал, точь-в-точь как заметившая кобру банановая обезьянка...

Статуя Размышляющего Ханумана рухнула на Душителя, словно секира палача на шею осужденного. Вскинутые руки Черной Ипостаси сломались, точно были из сухого бамбука; вся тяжесть падающего изваяния ударила в надтреснутую голову изваяния, именовавшего себя Кивайдином, дробя ее на множество мелких обломков...

Спустя мгновение на полу вместо двух статуй оказалась лишь груда острых каменных осколков, в пыль обратился даже бриллиант Главного Глаза...

Конан перевел дыхание. Отчаянно-рискованный план удался... хотя вряд ли, конечно, ему удалось убить Бога...

От черного овального входа на ведущую вверх спиральную лестницу донеслось долгое тоскливое завывание, закончившееся полным несказанной боли предсмертным стоном - призрачному привратнику изгнание его хозяина тоже пришлось не по вкусу.

Направляясь к выходу, Конан нагнулся, чтобы подобрать изумрудную статуэтку Размышляющего Ханумана. Он обещал отдать ее Скарфену и компании и выполнит данное слово. Киммериец невольно вздохнул, вспомнив сгинувший алмаз со лба большой статуи - достанься он ему, и роскошь до конца жизни была бы обеспечена... Впрочем - сожаление недостойно мужчины; добыча и так достаточно велика.

...Через много лет он отроет старательно запрятанные сокровища - когда ему понадобится армия для похода на Тарантию. Он станет королем; а начало дороги к аквилонскому престолу будет положено именно здесь, на затерянном вендийско-кхитайском пограничье.

...Конан поднимался по лестнице, держа перед собой выломанную из пола бронзовую лампу. Позади оставался виток за витком - и внезапно киммериец остановился, как вкопанный. На ступенях темнело пятно крови, а в середине его лежал полураздавленный, изуродованный трупик суслика. Терша принял здесь свой последний в этом мире бой.

Скулы Конана окаменели. Нагнувшись, он бережно поднял тельце; что бы ни случилось с самим божком, плоть его должно с почестями предать погребальному костру.

Дальнейший путь наверх оказался спокойным. И лишь выбравшись на поверхность, Конан внезапно услыхал странный хруст в своем заплечном мешке. Щурясь от брызнувшего в глаза яркого дневного света, киммериец поспешно распустил завязки - и с изумлением увидел, что в искристой изумрудной пыли ворочался, протирая глаза и отплевываясь, маленький обезьяний детеныш. Обомлевший Конан протянул к нему руку, и тот моментально вскарабкался на подставленную ладонь.

- Спасибо, - тоненьким, писклявым голоском проговорило существо, отряхиваясь. - Наконец-то я вернусь в мой храм! Спасибо тебе, Конан из Киммерии. Справедливость восторжествовала - мы с братом вновь предадимся размышлениям...

- С братом? - только и смог выдавить из себя киммериец.

- Ну да! Нас у отца было двое. Но Черная Ипостась, отвратительный и коварный Душитель, сумел когда-то взять верх. Отец. Отец пал... и храм обратился... ты сам видел, во что. Но теперь все изменится! - Обезьянка ловко спрыгнула с руки Конана и заковыляла к черной дыре входа в подземелье, а спустя мгновение из зарослей серым комком выкатился ее точный близнец; обезьянки последний раз взмахнули лапками, прощаясь, и скрылись во тьме.

Плита со скрежетом встала на место.

...А когда Конан добрался до лагеря, он застал Скарфена и прочих в ужасе глядящими на мелкие изумрудные обломки, оставшиеся от расколотой статуэтки Размышляющего Ханумана...

Лайон Спрэг де Камп, Бьёрн Ниберг. Люди Туманных гор

Узкое ущелье окружали вздымающиеся вверх изрезанные склоны бурых скал, опаленных солнцем и покрытых редкими пятнами лишайника. Два воина на конях мчались в этом горном проходе, нахлестывая своих жеребцов и с тревогой поглядывая на окружавшие их каменные стены. Их наряд — красные рубахи и белые шаровары, сейчас грязные и пропотевшие, — выдавал принадлежность к туранской пограничной страже; их головы венчали шлемы, окутанные тюрбанами, широкие концы которых спускались вниз, чтоб защитить лицо от солнца и пыли. Внезапно один из всадников, широкоплечий гигант с яркими синими глазами, из-под шлема которого спадала на плечи тяжелая спутанная грива черных волос, сделал знак рукой, и его спутник, небольшого роста худощавый туранец, натянул поводья и резко остановил скакуна, удивленно взглянув на товарища.

— В чем дело? — воскликнул он. — Мы не можем сейчас остановиться! Проклятые козгары, потомки свиньи, все еще сидят у нас на хвосте!

— Лошадям нужен отдых, Джамаль, — сказал рослый всадник, видимо, командир, о чем свидетельствовала нашивка в форме изогнутой золотой сабли на рукаве его рубахи, знак чина ун-баши, десятника. Отбросив с лица край тюрбана, он ласково похлопал покрытую пеной морду своего жеребца. Его бока тяжело поднимались и опадали; похоже, несчастное животное едва держалось на ногах. В глазах синеглазого гиганта промелькнуло сочувствие, затем выражение его лица изменилось, и он со злобой сплюнул на камни.

— И все из-за этого посла! — прорычал он. — Копыта Нергала ему в задницу, зачем его понесло в селение козгаров? Я сто раз предупреждал ублюдка: доверять им нельзя — нельзя ни в коем случае! А этот болван только и думал, что о торговых договорах да караванных путях… Ну, и доигрался! Теперь его башка торчит перед алтарем козгарских жрецов, а рядом — головы семи наших парней…. Ну, ладно, посол — недоумок, но куда смотрел наш сотник, ок-баши? Он-то должен был знать, что представляют собой обещания козгаров!

— А что ему было делать, Конан? — возразил второй всадник.

— У ок-баши был приказ — во всем подчиняться посланнику и охранять его. Ты же знаешь, как с ним поступили бы, если б он не подчинился — сорвали перед строем знак власти сотника да высекли! Был ок-баши, а стал простой воин с исхлестанной плетьми задницей!

— По мне так лучше быть простым солдатом, но с головой на плечах, — буркнул Конан. — Нам с тобой повезло, приятель, что мы удрали оттуда. Теперь еще бы избавиться от погони… подожди-ка! — Рослый синеглазый ун-баши внезапно прервал свою речь и предостерегающим жестом поднял руку. — Ты слышал какой-то шум? Во имя Крома! Что это может быть?

Привстав в стременах и наполовину вытащив из ножен кривую саблю, он внимательно вглядывался в окружающие всадников склоны ущелья. Джамаль провел рукой по притороченному к седлу копью, потом выхватил из-за спины лук и приготовил стрелу.

Внезапно Конан спрыгнул с коня и метнулся к торчавшей слева скале. У себя на родине, в Киммерии, что лежала далеко на севере от знойного Турана, он сызмальства привык лазать по отвесным скалам, и сейчас ловко, как белка, начал карабкаться на остроконечный пик.

Добравшись до гребня утеса, он осторожно высунул голову и тут же резко отшатнулся в сторону: его череп едва не разнесла тяжелая дубинка. Второй удар неведомый противник нанести не успел — киммериец мгновенно подтянулся, перекатился на бок и, вскочив, перехватил его руки.

Каково же было изумление Конана, когда он понял, что в сильных его объятиях бьется, тщетно пытаясь вырваться, девушка — причем ни грязное лицо пленницы, ни растрепанные пыльные волосы не могли скрыть ее удивительной красоты, а стройная фигуры была достойна резца лучшего скульптора.

— Кром! Кто ты? — удивленно произнес киммериец. — И как очутилась в этих горах?

— Меня зовут Шания, я дочь Шафа Караза, и эти горы — владение моего отца, верховного вождя козгаров! — гневно блеснув на варвара нефритовыми глазами, ответила девушка. — И если ты в сей же миг не уберешь свои грязные лапы, то горько пожалеешь об этом!

Конан ухмыльнулся.

— Хмм… Дочь вождя, говоришь? верховного вождя? А почему такая важная птичка в столь неподобающем виде болтается в столь неподходящем для нее месте?

— Когда я охочусь, никому из нашего племени и в голову не придет показаться поблизости, пес! Все козгары знают, как страшен гнев моего отца! И все обходят эти места стороной. А теперь, туранская собака, отпустишь ты меня или нет?!

Девушка снова рванулась, но разомкнуть стальное кольцо рук киммерийца было не так-то легко.

— Конечно, отпущу, красавица, только немного попозже. Видишь ли, у нас, у меня и моего приятеля, возникли кое-какие неприятности, и мне показалось, что если с нами будешь ты… словом, так мы гораздо успешней доберемся до безопасного места. Мы направляемся в Самарру, и я надеюсь, что ты, достойная Шания, не откажешься прокатиться на крупе моего скакуна. Прокатиться добровольно! Потому что в ином случае ты проделаешь тот же путь, только связанной по рукам и ногам и с кляпом во рту.

— Мерзавец! — прошипела девушка, но, бросив быстрый взгляд на незнакомца, поняла, что он не шутит, решила попробовать иную тактику.

— Хорошо, я согласна, — быстро проговорила она. — Но если ты думаешь, что это сойдет тебе с рук…

— Хочешь напугать меня, красотка? Не выйдет! Несколько десятков ваших воинов уже пытались сделать это — только, как видишь, нам с Джамалем их старания не помешали. По-моему, ваши лучники не способны попасть в лошадиную задницу, не то что в глаз человеку… Что, их не учили как следует стрелять? — Конан усмехнулся и добавил: — Ну, хватит болтовни, красотка, мы и так уже задержались. И помни: сиди смирно, а коль попробуешь подать голос, ротик мы тебе заткнем очень быстро.

Лицо девушки исказила гневная гримаса; видно было, что гордая красавица едва сдерживается, чтобы не вцепиться в лицо дерзкому похитителю.

— Эй, ун-баши! В какую сторону поедем? — подал голос спутник Конана.

Варвар пожал плечами.

— Я думаю, нам лучше направиться на юг — неохота мне возвращаться назад, даже прикрываясь заложницей. А там двинемся по дороге на Тарму, достигнем Туманных гор, минуем перевал Бханбар и через пару дней будем в Самарре.

При этих словах киммерийца девушка вздрогнула. Повернувшись к нему, она заговорила прерывающимся от волнения голосом:

— Видно, ты потерял остатки разума, туранский пес! Тебе так надоела твоя собачья жизнь? Только сумасшедший может вообразить, что пройдет через Туманные горы! Ты что, никогда не слышал о народе вершин? Это их владения, и никому еще не посчастливилось возвратиться оттуда живыми! Владыки Турана много лет назад пытались вытеснить их оттуда, но лишь теряли свои армии, ибо народ вершин владеет страшными колдовскими чарами, одолеть которые никому не под силу. К тому же под их властью находятся какие-то ужасные чудища… Заклинаю тебя: ради наших жизней забудь о Туманных горах!

Спокойно выслушав сбивчивую речь козгарской красавицы, Конан беспечно усмехнулся.

— Я уже сотни раз слышал эти страшные сказки про колдунов, колдовские чары и чудовищ. Не думаю, что встретиться с ними доставило бы мне удовольствие — если, конечно, они в самом деле существуют, — но, видишь ли, нам нужно выбрать самый короткий путь. Иначе по возвращении мне не миновать плетей или чего похуже — наш тысячник очень не любит, когда его люди болтаются Нергал знает где. И, кроме того, если твои козгары верят в чудищ, магию и колдовство, они вряд ли сунутся за нами в горы. Клянусь Кромом, меня это вполне устраивает! Так что хочешь ты того или нет, но поедем мы через владения этого народа вершин.

И киммериец, одним движением закинул девушку в седло, дернул поводья своего скакуна. Джамаль последовал за своим ун-баши, и мертвую тишину ущелья снова нарушил звонкий цокот копыт.

* * *

— Я ничего не вижу в этом проклятом тумане, — встревожено сказал Джамиль. — он густой, как молоко, и вязкий, словно кунжутовое масло!

Узкая тропинка, по которой двигались путники, просматривалась лишь на несколько шагов. Их кони, повинуясь животному инстинкту, двигались очень осторожно, то и дело останавливаясь и боязливо прядая ушами.

Все чувства Конана были обострены до предела. Одной рукой он держал наготове обнаженную кривую саблю, другой обнимал прекрасную пленницу. Вдруг девушка испуганно вскрикнула.

Прижавшись к груди киммерийца, она прошептала:

— Там, впереди! Я только видела кого-то, но это нечеловек!

Пытаясь заглушить собственную тревогу, он насмешливо спросил:

— Что могло так напугать отважную дочь владыки козгаров?

Но не успели они проехать и нескольких шагов, как увидели прямо перед собой страшную картину.

К скале слева от тропинки был привязан человеческий скелет. Выбеленные дождями и ветром кости были переплетены ссохшимися кожаными ремнями, череп лежал рядом на земле, и над его пустыми глазницами зияла огромная трещина; видимо, человеку проломили висок ударом топора или боевого молота.

Внезапно до путников донеслась жуткая какофония звуков — нечеловеческий хохот сменялся хриплым рычанием и стонами, переходившими в жалобный визг. Еще теснее прижавшись к киммерийцу, Шания в тревоге воскликнула:

— Это они, демоны народа вершин! Никому не удалось живыми вырваться из их лап! Ну, теперь ты доволен, глупец? Еще до захода солнца наши тела будут валятся здесь, рядом с этим скелетом! Зачем ты не послушал меня? Зачем? Я не хочу, не хочу умирать!

По спине Конана пробежала холодная дрожь, в глазах потемнело.

Однако, взяв себя в руки, он сказал с нарочитым спокойствием:

— Теперь уже поздно о чем-то жалеть и оплакивать нашу судьбу. Едем вперед, и если эти горластые твари осмелятся подойти поближе, то запоют совсем по-другому.

Киммериец тронул поводья, и тут за его спиной раздался страшный грохот. Он стремительно обернулся, вздымая клинок, и в этот же момент почувствовал, как плечи сидевшей перед ним девушки захлестнула брошенная кем-то невидимым петля аркана. Сдавленно вскрикнув, Шания полетела на землю и сразу же скрылась в густом тумане. Конь киммерийца встал на дыбы, и Конан не смог удержаться в седле; испуганное животное, освободившись от двойной ноши, умчалось вперед, тоже исчезнув за пологом белесой мглы.

Вскочив на ноги, киммериец увидел, что позади него на тропу упал — или, скорее, был кем-то сброшен — огромный валун, придавивший его спутника вместе с лошадью. Из-под камня виднелась только рука спутника вместе с лошадью. Из-под камня виднелась только рука Джамаля, все еще судорожно сжимавшая лук и колчан; под ней уже скопилась лужица крови.

— Я отомщу за тебя, приятель. Клянусь, отомщу! — пробормотал Конан, выхватывая из пальцев мертвого туранца лук и перекидывая за спину колчан со стрелами. Вскинув свой кривой меч, он приготовился встретить невидимого пока противника.

Острый слух и звериной чутье помогли киммерийцу избежать участи Шании — услышав тонкий свист брошенного аркана, он успел отпрянуть в сторону. Затем в голове его мелькнула спасительная мысль: поймав в воздухе веревку и натянув ее, он издал придушенный вопль человека, горло которого захлестнула петля. Кто-то невидимый сильно дернул аркан, и киммериец, вцепившись в него, пополз прямо в туманную мглу.

Противник показался на глаза, когда Конана уже подтащили к скалам — правда, в тумане можно было разобрать лишь неопределенные и бесформенные силуэты. Но это не помешало киммерийцу, вывернувшись из схвативших его сильных рук, вонзить саблю в ближайшую из теней. Раздался яростный вскрик, и он понял, что лезвие рассекло живую плоть. Остальные смутные фигуры, выступив из тумана, в молчании окружили киммерийца.

Нападающие были просто невидимы и потому казались неуловимыми, словно призраки; вести с ними бой было непросто. Нанеся удар, они тут же скрывались за туманной завесой, и снова появлялись в самом неожиданном месте. Однако, отразив несколько десятков выпадов и не раз обагрив свой меч кровью, Конан с облегчением сообразил, что искусством фехтования они не владеют, а пытаются одолеть его силой или нахрапом. Успокоившись на сей счет, он принялся издеваться над незадачливым противником:

— Ну что, ублюдки, довольны? Я вас и в тумане достану! Похоже, вы и меч-то в руках держать не умеете, а лезете в драку! Лезете к людям, что шли себе по тропе и никого не трогали. Придется поучить вас, вот только успеете ли вы освоить все премудрости? А дело-то простое: клинком под ребро — раз! по шее — два! Прямой выпад в горло — три! Теперь — в грудь, в брюхо, по хребту! И все!

После каждого удара одна из теней со стоном оседала на землю и больше уже не поднималась. Конан фехтовал искусно и хладнокровно. Наконец, когда еще один нападавший свалился мешком с перерезанной глоткой, оставшиеся в живых остановились, а затем бросились прочь, тут же исчезнув за густой пеленой тумана.

Переводя дыхание и отирая со лба обильную испарину, киммериец склонился над трупом одного из валявшихся на тропе противников. Из груди его вырвался непроизвольный возглас изумления: перед ним был не человек! Низкий, покатый, шириной меньше ладони лоб, маленькие, близко посаженные темные глазки, приплюснутый, с огромными вывернутыми ноздрями нос, гигантская нижняя челюсть… Без сомнения, перед ним на тропе валялась громадная обезьяна! Конан не впервые встречался с этими животными; подобных им четырехруких тварей он видывал в джунглях на южном побережье моря Вилайет, но те были с головы до ног заросшими шерстью, эти же — совершенно безволосыми. Он мог рассмотреть чудище совершенно отчетливо, так как голый живот монстра обвивала толстая веревка, и, кроме нее, никакой одежды на нем не было.

Но где эта обезьяна взяла оружие? Ведь в лапе ее была зажата острая, как бритва, туранская сабля! И кто научил зверя обращаться с клинком? На такие вопросы киммериец ответить не мог, и тревоги его от этого не уменьшило.

От мертвого тела твари исходил острый мускусный запах. Конан принюхался и постарался его запомнить; теперь он даже в тумане сумел бы найти своих недавних противников.

— Придется спасать девчонку, — пробормотал он недовольным голосом. — Кром! Хоть она и из вражеского племени, но все же человек… не оставлять же ее в лапах этих голозадых тварей! Это было бы слишком!

И киммериец, принюхиваясь, широко раздувая ноздри, двинулся вперед по тропе.

* * *

Чем выше он поднимался в горы, тем менее плотной и густой становилась завеса тумана. Оставшийся после обезьян запах ясно указывал, что твари двигались зигзагами, видимо, стараясь запутать следы. Конан зловеще усмехнулся: это его не собьет и не обманет! Теперь их роли переменились — из преследуемой дичи он превратился в охотника, и такое положение дел устраивало его куда больше. Он полагал, что сумеет справится с сотней голозадых; слишком они были неуклюжими и беспомощными перед его клинком и боевым искусством. К тому же у него имелся лук и полный колчан стрел!

Он двигался осторожно, но быстро, принюхиваясь и осматриваясь по сторонам. Время от времени сквозь туман проступали сложенные из больших камней курганы или грубые пирамиды — то были древние захоронения вождей туранских племен, некогда кочевавших в этих местах. Владыка Турана Ангарзеб в свое время послал целую армию в Туманные горы, дабы сохранить в неприкосновенности эти священные для туранцев могилы. Однако войска его были разбиты, и теперь ветер, дождь и солнце без помех трудились над древними камнями, оставляя на них свои разрушительные следы.

Поднимаясь все выше и выше, Конан за очередным поворотом разглядел, что тропа тянется по узкому гребню скалы, по обе стороны которого зияли глубокие пропасти. А вдали сквозь туман уже смутно просвечивали контуры высокой и массивной башни, сложенной из цветного камня и, казалось, плывущей к нему словно мачта огромного корабля. Скорее всего, решил Конан, его голозадые противники скрылись именно там. Прежде чем предпринимать что-либо, киммериец спрятался за очередным надгробием, намереваясь сначала приглядеться, что происходит в этом странном и загадочном месте. Он довольно долго просидел, затаившись за камнями, но ничто не нарушало царившего вокруг безмолвия и покоя.

* * *

Когда Шания очнулась, то поняла, что лежит, полностью обнаженная, на постели, покрытой черным шелком. Подняв глаза, она увидела, что рядом с ее ложем, в дубовом кресле с резным орнаментом, расположился странный человек — такой, каких дочь вождя козгаров никогда раньше не встречала. Лицо незнакомца было мертвенно-бледным, на месте глаз зияли черные провалы, череп был лишен следов растительности. Он кутался в широкую хламиду, скрывавшую его фигуру от самой шеи до пят.

— Ты появилась здесь очень кстати, красавица, — заговорил странный человек резким свистящим шепотом. — Много лет в башне Шангара не было ни одной молодой женщины, а нам, людям Туманных гор, древней расе народа вершин, необходима свежая кровь. Ты красива, сильна и молода; ты родишь много прекрасных наследников — и мне, и моим сыновьям.

Девушку затрясло от ужаса и омерзения, но запугать гордую дочь племени козгаров было не так-то легко.

— И ты воображаешь, что я, дочь вождя, чьи предки были вождями в течении ста поколений, стану твоей наложницей и рабыней твоих ублюдков?! — гневно воскликнула она. — Да я скорее брошусь с обрыва в пропасть, чем подпущу к себе кого-нибудь из вас, мерзких псов! Выпусти меня отсюда, или, клянусь священным очагом, даже стены крепости не спасут тебя от копий козгарских воинов!

Губы незнакомца искривила презрительная усмешка:

— Глупая девчонка, о чем ты говоришь? О каких копьях, каких воинах? Нас надежно защищают туманы перевала Бханбар, так что забудь и думать о том, что кто-то из смертных придет к тебе на помощь. Ну, а если ты не проявишь должной покорности, тебе придется горько пожалеть, что ты родилась на свет! Думаешь обмануть судьбу, бросившись в пропасть? О, нет, нет! Тебя будет ждать куда более страшная участь!

Зловещая улыбка не сходила с его уст.

— Если не покоришься, твое прекрасное юное тело, твоя плоть будет отдана Безымянному — тому, кто долгие века наводит ужас на путников в Туманных горах, а теперь верно служит народу вершин. С его помощью были разбиты много веков назад войска правителя Турана, и остались от них только истлевшие кости да ржавые доспехи… Но в те дни народ вершин был многочислен и могуч, а сейчас нас осталось совсем немного… но страшиться нам по-прежнему некого: туманы и горы скрывают нас от нежеланных гостей, а если кто-то сумеет преодолеть всю преграду, Безымянный уничтожит дерзких пришельцев. Сейчас ты посмотришь на него, и у тебя не останется сомнения, какую судьбу избрать.

Человек с бледным лицом хлопнул в ладони, в комнате возникли двое его соплеменников, таких же бледных, но выглядевших моложе. Повинуясь жесту старшего, они отодвинули тяжелые каменные створки — нечто вроде дверей, скрытой в нише одной из стен. За ней, видимо, находилось еще одно помещение, затянутое густым клубящимся туманом. Сквозь него можно было разглядеть огромный бесформенный силуэт, чудовищный и ужасный; и когда девушка догадалась, кто предстал пред ней, она вскрикнула и потеряла сознание.

* * *

Конан изнывал от скуки и бездействия. Он уже довольно долго просидел в засаде за своей каменной пирамидой, но в башне не замечалось никакого движения, и его чутких ушей не достигал ни единый звук. Однако острый мускусный аромат, который доносили порывы ветра, ясно подсказывал, что обезьяны скрылись именно здесь, в этом массивном строении из цветного камня. И потому киммериец терпеливо ждал, а его рука продолжала непроизвольно сжимать эфес кривой сабли.

Наконец, его долгое и тоскливое ожидание увенчалось успехом: на вершине башни появилась какая-то фигура, облаченная в широкие развевающиеся одежды. Конан зловеще усмехнулся, отложил меч, сбросил с плеча лук и колчан, а затем натянул тетиву. Тонко просвистев в воздухе, стрела вонзилась в грудь стоявшему на площадке башни человеку; без единого звука, не вскрикнув и не застонав, тот покачнулся и полетел вниз головой в казавшееся бездонным ущелье.

Не мешкая, киммериец потянулся к колчану и достал еще одну стрелу. На этот раз ждать пришлось значительно меньше: потом в каменном подножии башни, у самой земли, распахнулась кованная железом дверь, из нее высыпала большая стая безволосых обезьян. Они помчались к нему, но рассеявшийся туман теперь не мешал киммерийцу стрелять, и каждый выпущенным им снаряд находил свою цель. Мерзкие твари одна за другой падали с обрыва в пропасть.

На все них, правда, стрел не хватило: когда колчан Конана опустел, на тропе еще оставались две неуклюжие огромные фигуры. Бросившись на них с саблей в руке, киммериец без труда увернулся от неумелого выпада одного из противников и вонзил клинок ему в брюхо. Но со второй обезьяной возникли проблемы: пока Конан пытался освободить застрявшую в мертвом теле окровавленную саблю, он едва избежал сильного удала по голове. Потеряв равновесие, он рухнул на колени в опасной близости от края обрыва. Яростно взвыв, обезьяна бросилась на него, пытаясь столкнуть в пропасть, но Конан откатился в сторону, а безволосая тварь, не рассчитав усилия и споткнувшись об его ногу, полетела вниз с обрыва.

Дело было закончено, путь к башне свободен. Преодолев с полсотни локтей, киммериец приблизился к двери, рванул ее на себя — и тут прямо над его плечом просвистел клинок. Реакция опытного воина не подвела и на этот раз: он нырнул в сторону и ответным выпадом поразил врага. На сей раз это оказался человек, а не обезьяна — одетый в черное воин, стоявший за дверью. Сабля Конана пронзила ему горло, и он мгновенно захлебнулся кровью. Склонившись над телом, киммериец присмотрелся к противнику повнимательнее: перед ним лежал высокий, хрупкого сложения мужчина с остановившимся взглядом мертвых глаз, состоящих как бы из одного черного зрачка. Его лицо прикрывала маска из странного, прозрачного, неведомого Конану материала. Повертев ее в руках, он на всякий случай спрятал маску за поясом и шагнул внутрь башни.

Теперь перед ним была широкая, спирально поднимающаяся вверх лестница с истертыми каменными ступенями. Быстро преодолев ее, киммериец очутился в большом круглом зале, с нишами и каменными дверьми, темневшими в их глубине. У стен зала в неподвижности замерли с десяток существ в черных одеждах, таких же высоких, тонких и хрупких, как убитый у подножия башни человек. Люди эти сжимали в руках клинки с длинными острыми лезвиями, а в самом центре зала возвышался огромный каменный алтарь, и на его гладкой полированной поверхности недвижно застыла нагая красавица.

Великий Кром, то была Шания! Слегка вздымавшаяся при дыхании грудь говорила о том, то девушка еще жива, но находится либо в глубоком обмороке, либо под воздействием какого-то наркотического снадобья.

К Конану повернулись бледные лица с жуткими, пылающими злобой ненавистью черными зрачками. Затем молчание нарушил высокий мужчина с голым черепом:

— Зачем ты явился сюда, чужак? Откуда ты? Что тебе надо? Хоть ты и носишь облачение туранского воина, я вижу, что ты — не туранец! Так кто же?

— Конан, туранский ун-баши! Запомни это имя, безволосый! Конан, родом из Киммерии! А теперь вернемся к нашим делам. Я пришел за этой девушкой, и если вы отпустите ее добром, то не буду вступать с вами в ссору и отправлюсь своей дорогой. А не отпустите… Что ж, тогда Кром поглядит, какого цвета у вас печень!

Казалось, предводитель бледнолицых не обратил внимания на эту угрозу. Оглядевши Конана с головы до ног, он произнес:

— Киммерия? Никогда не слышал о такой стране. А раз так, то ее и не существует! Ты, пришелец, похоже, смеешься над нами? Только запомни, что народ вершин не любит шуток!

— А ты запомни, что Киммерия, моя страна, лежит далеко на севере, и что киммерийцы тоже не очень-то любят шутить. И не грози мне! Я могу в одиночку выпустить кишки всей вашей компании!

Конан угрожающи вскинул меч и уставился на безволосого:

— Ну, я жду! Отпусти девушку, отродье Нергала!

— Ты лжешь! — прошипел предводитель, бледнея от ярости. — Там, на севере, за Страной ветров, нет ничего, кроме безлюдных снежных пустынь, где не может жить человек! Я знаю об этом, дикарь, и ты меня не обманешь, толкуя о какой-то Киммерии! А что касается девушки, то она — наша! Наша! Ей предстоит вдохнуть новую силу в древний народ вершин! Она будет вынашивать в своем чреве наследников моего племени. А ты, дерзкий пришелец, тоже останешься здесь навсегда. Ты будешь отдан в жертву Безымянному, могущественному нашему защитнику и покровителю!

— Сначала попробуй взять меня! — насмешливо ответил киммериец. — Поглядим, кто раньше окажется на Серых равнинах, в царстве Нергала!

Не удостоив его ответом, человек в черном повернулся и ударил в висевший на стене серебряный гонг. По этому сигналу двое его соплеменников бросились к одной из дверей с тяжелыми каменными створками и, напрягая силы, чуть раздвинули их. Открылась узкая щель, и из нее в комнату поползли густые клубы тумана, серого и вязкого, которые мгновенно заволокли все помещение. Мглистая пелена скрыла от глаз киммерийца находившихся в зале людей, но он успел заметить, как все они прижали к лицам прозрачные маски.

Вспомнив об убитом у двери башни охраннике, Конан быстро вытащил из-за пояса такую же маску и прижал к лицу. Прозрачный материал как будто прилип к его коже — и киммериец с немалым удивлением отметил, что теперь способен видеть то, что происходит за пеленой густого клубящегося тумана. Его противники не мешкали; двое из них уже подбирались к нему, занося для удара свои длинные клинки.

Свистнул кривой меч Конана, и битва началась. Не битва, скорее — бойня, ибо у людей в черном не было ни единого шанса на спасение, и они один за другим со стонами и предсмертным хрипом падали под ударами киммерийца. Среди них Конан с удивлением заметил двух женщин — таких же бледных и хрупких. Сперва он пытался лишь уклониться от их оружия, так как на родине его, в Киммерии, не сражались с женщинами; однако эти две ведьмы никак не могли угомониться, и ему пришлось ответить ударом на удар.

Вскоре все был окончено. Конан огляделся; на полу просторного круглого зала валялись трупы, Шания по-прежнему неподвижно лежала на жертвенном камне, и над ней вился туман. Вдруг киммериец заметил, что один из его противников еще жив — бледнолицый с угрозой тянул к нему руку и хрипел в предсмертной агонии:

— Дикарь… Презренный варвар… Ты уничтожил наш древний народ, но и тебе не избежать мучительной смерти… Сначала ты узришь нашего защитника… узришь его, и это будут последние мгновения твоей жалкой жизни! О, Безымянный! О, великий, дай мне сил совершить это!

Конан в изумлении раскрыл глаза: умирающий невероятным усилием сдвинул с места свое израненное тело и подполз к одной из перекрытых каменными створками двери. Вцепившись в нее, он всем своим весом навалился на створку, потянул, и каменная плита сдвинулась с пронзительным скрипом.

Глазам киммерийца предстало поистине страшное зрелище: перед ним в густых клубах тумана дергалось и шевелилось жуткое чудище, напоминавшее огромного паука. Туловище с раздутым брюхом, белесым и округлым, как бы готовым брызнуть гноем, поддерживали десяток длинных мохнатый коленчатых лап; над ними грозно подрагивали выставленные вперед челюсти, а маленькие красноватые глазки светились лютой злобой. Быть может, такие твари обитали на земле в то время, когда не ней не было людей, промелькнуло в голове у киммерийца. Сможет ли он противостоять подобному чудищу? Сейчас Конан не задумывался об этом; в первую очередь он хотел спасти девушку. Метнувшись к алтарю, он подхватил безжизненное тело Шании и перекинул ее через плечо; затем, не дожидаясь атаки жуткого монстра, бросился к винтовой лестнице, стремительно скатился по ней вниз, распахнул двери и помчался по узкой тропе. Когда он обернулся, то увидел, что чудовищный паук, резво перебирая своими многочисленными ногами, почти настигает его.

Ему удалось увернуться от первого броска чудовища, и тогда Конан резким и мощным ударом сабли попытался перерубить одну из ног твари. Сталь скользнула по твердой хитиновой броне, лишь разъярив чудовище, и гигантский паук снова бросился в атаку. После нескольких попыток Конан убедился, что его сабля не может пробить панцирь этой многоногой твари. В отчаянии киммериец огляделся, и его взгляд упал на погребальную пирамиду, сложенную из угловатых обломков скал. Камень — тоже оружие, подумал он; затем с усилием поднял над головой огромную глыбу и швырнул ее в чудовище, уже тянувшее к нему мохнатые лапы.

Спас ли киммерийца точный и сильный удар, или помогли древние таинственные заклятия, охранявшие могилы туранских вождей, но жуткая тварь внезапно испустила протяжный предсмертный вопль и рухнула наземь, судорожно дергая длинными лапами.

Не дожидаясь, пока монстр снова поднимется, Конан запустил в него еще одну глыбу, выломав ее из основания пирамиды; потом еще и еще…

Он метал камни не переставая, и когда древняя усыпальница лишилась части своей опоры, каменный холм зашатался и с грохотом рухнул на бьющегося в конвульсиях монстра.

Затем лавина камней скользнула в бездонную пропасть, утащив с собой чудовищного паука.

Устало вытирая капли пота, градом катившего со лба, Конан взглянул на девушку и увидел, что Шания пришла в чувство и отрешенно смотрит на него.

— Где я? И где этот старик со смертельно бледным лицом? Он хотел… хотел отдать меня… — Девушку передернуло от отвращения.

Конан успокаивающе похлопал ее по плечу.

— Можешь не бояться, красавица, я выкурил из логова всех этих бледных гадюк. А того зверя, что так тебя напугал, я отправил в пропасть — вернее, он сам отправился туда. Вообще-то тебе повезло, моя красотка! Задержись я еще немного…

В глазах дочери вождя козгаров вновь появился непримиримый блеск.

— Ты слишком много вообразил о себе, дикарь! Я и сама справилась бы с мерзавцами… да, справилась бы, если б удалось выиграть немного времени. А там бы и отец подоспел со своими воинами!

Киммериец только усмехнулся в ответ.

— Отец, говоришь? С воинами? Да если бы они и нашли путь к башне сквозь эту проклятую мглу и не попались в ловушки голозадых обезьян, то, думаю, у паука вышел бы неплохой ужин из твоих козгарских воинов! Мне ведь повезло, что я нашел оружие, способное одолеть эту тварь, а копья, стрелы и мечи против нее бессильны! — Он покачал головой и протянул девушке мускулистую руку. — Ну, ладно, вставай! Слишком мы тут заболтались, а мне надо торопится, я давно уже должен быть в Самарре. И пока мы пробираемся через земли козгаров, мне по-прежнему не помешает заложница. Так что идем, красотка!

Шания внимательно посмотрела на великана-киммерийца, стройный силуэт которого вырисовывался на темном пологе звездного неба.

— Тебе больше не нужна заложница, северянин; я сама проведу тебя по нашим землям. В конце концов ты в самом деле спас мне жизнь, так что моя помощь будет за это не слишком большой наградой.

Внезапно тон ее изменился, в голосе появились грудные бархатистые нотки, ласковые и нежные, как пух одуванчика. Брови Конана удивленно приподнялись.

Глядя на него, девушка сказала:

— Мы пойдем с тобой на запад, к закату солнца, а по дороге ты мне расскажешь о своей далекой северной стране. Я думаю, это будет очень увлекательная история… И мы можем не торопиться в Самарру!

Опираясь на руку киммерийца, она легко поднялась на ноги. Солнце, садившееся за горы, озаряло алыми лучами ее прекрасное обнаженное тело и яркими искорками отсвечивало в глазах.

Конан не мог отказать себе в удовольствии вдоволь налюбоваться этим чудесным зрелищем. Он кивнул:

— Ты права, красавица, мы можем не торопиться в Самарру. Клянусь чреслами Крома, хорошая мысль! В конце концов, что сделает мне тысячник за опоздание? А наше путешествие и впрямь обещает стать приятным!

Уинлоу Поль Священная Роща

Пролог

Ночь была темна и безмолвна, настолько темна и настолько безмолвна, какими ночи бывают только здесь, в далеко оттянувшихся к югу отрогах Акрокеруанских Гор. Свайоли с длинными серебристыми листьями застыли, подняв к Ночному Светилу бледные, вытянутые лица с полузакрытыми глазами, что смотрели из глубины сплетения бесчисленных тонких стволов. Стволы эти поднимались из земли плотными группами, подобно стрелам в колчане. Кругом царили мертвые тишина и покой.

По залитой мраком поляне скользила серебристая тень быстрой дриады, обходившей очередным дозором свои владения. Трава на прогалинах у нее под ногами тотчас начинала тускло мерцать, однако этот слабый свет не в состоянии был пробиться сквозь облака мрака, сгустившегося под кронами окрестных деревьев. Любой, кто дерзнул бы погасить свет своего магического факела, тотчас канул бы в плотную, непроглядную завесу тьмы, царившей повсюду в Роще Свайолей. Лица их были сейчас запрокинуты; прищурив дальнозоркие глаза, что видели стократ острее орлиных, свайоли смотрели сейчас на звезды, их, единственных, они почитали почти что как равных и потому снисходили до них в своих бесконечных, длившихся тысячелетиями размышлениях. Происходящее же на земле их занимало крайне мало - до недавнего времени.

Лес Свайолей поражал пришельца своей безжизненностью. Ни звука, ни скрипа, ни шороха, ни хлопанья крыльев, ни голосов ночных птиц - вообще ничего.

Даже бродяга-ветер не осмеливался просто так, без дела, шуршать их кронами. Стояла глубокая, полная, омывающая душу покоем тишина. Ничто не шевелилось; одна лишь дриада, хозяйка рощи, неспешно плыла от одного свайоля к другому, не задевая ни травинки, ни веточки. Ее прохладные, белые ладони на миг прижимались к стволам - не притаилась ли где коварная болезнь, насланная злым колдовством - и она отходила, тотчас направляясь к следующему своему подопечному.

Ночь шла своим чередом. Волчье Солнце мало-помалу опускалось, клонясь к острой черной грани вершин Акрокеруанского Хребта, более темной, чем даже ночное небо. Звезды спокойно перемигивались в вышине; дриада завершала обход своей рощи.

Сперва казалось, что не случилось вообще ничего существенного - просто высоко в воздухе под покрытыми лесом холмистыми грядами созвездие Мертвой Головы на мгновение закрыла черная крылатая тень. Вздрогнув, дриада подняла глаза, однако так и не смогла ничего разглядеть. Очертания летящего существа были неразличимы - лишь звезды сперва на мгновение гасли, а затем вновь вспыхивали, обозначая путь крылатого создания.

Дриада ощутила безотчетный, липкий страх. Ее пальцы неосознанно-тревожным жестом поднялись к высокому лбу, над которым струились черные как смоль волнистые волосы. Длинные пряди ниспадали до самой земли, окутывая девушку подобно второму плащу.

Несколько мгновений дриада напряженно размышляла, прикусив от волнения нежно-розовую губу блестящими жемчужными зубками. Тень в небесах давно уже скрылась, исчезнув где-то на севере, над острыми вершинами хребтов; на вид в ней не было ничего пугающего или опасного, она не снижалась, не кружила над Лесом Свайолей, однако беспокойство маленькой Хозяйки не проходило. Она поколебалась еще некоторое время и, отбросив страхи, совсем уже было собралась идти дальше, к своему жилищу в самой глубине Рощи Свайолей, как ночное безмолвие внезапно нарушил хор мягких, музыкальных голосов, на все лады твердивших одно и то же:

- Айана, Айана, спаси нас, спаси, спаси от зла на крыльях, оно летит сюда, оно летит сюда, сюда, сюда!..

И без того молочно-белое лицо Айаны лишилось последних красок от ужаса. Она впилась зубами в кисть руки, чтобы не вскрикнуть, а затем, широко распахнув плащ своих волос, сорвала с пояса своего светло-зеленого хитона небольшую темно-коричневую флейту, вырезанную из корня Древа-Отца свайолей.

Страх дриады волнами расходился по роще, трава испуганно прижималась к земле, кусты поспешно втягивали ветви и сворачивали в трубочки листья. Руки Айаны дрожали, она не сразу смогла подобрать нужный мотив, но вот наконец ее пальцы легли как следует на отверстия клапанов флейты и над замершей Рощей полетела тревожная, прерывистая мелодия, для которой куда больше подошел бы громогласный и хриплый рог отряда наемников...

Твари, неведомые Твари из Тьмы, враждебные всему живому, вновь разгуливали по многострадальной земле.

Глава 1.

В Шадизаре Проклятом третий день шел ливень. Улицы превратились в грязевые реки; жители отсиживались по домам, немногочисленные же прохожие утопали по колено в жидкой размокшей глине. Лавки были почти все закрыты, а в тавернах собрались лишь немногочисленные завсегдатаи.

И лишь в Воровском Квартале, в так называемой Пустыньке, во всех кабаках и борделях жизнь била ключом. Буйный и не стремящийся к встрече с городскими стражниками люд оказался на время дождей без работы - те, чьи кошельки они срезали или чьи дома грабили, сидели по своим норам, не давая благородному воровскому сословию в полной мере показать свои таланты - чем обитатели Пустыньки, понятное дело, были немало возмущены.

Одни лишь хозяева трактиров и распивочных были премного довольны благодаря неожиданно свалившемуся ненастью их торговля процветала. Одуревшие от скуки лихие обитатели Пустыньки пили, играли в карты, спорили, дрались, похвалялись, занимались любовью, не слишком стесняясь окружающих, снова пили - и платили.

И потому толстяк Абулетес, содержатель известного постоялого двора в самом сердце Пустыньки, лишь напускал на себя печальный и озабоченный вид, когда многочисленные посетители его заведения в сотый раз за вечер поносили на чем свет стоит погоду и безмозглых богов, которые вздумали таким образом освежить шадизарские улицы. Дело было и впрямь плохо. Все аристократы или богатые купцы сидели по домам, а их слуги предпочитали подворовывать вино из хозяйских погребов, нежели тащиться до ближайшей харчевни. Лишь очень немногие из воров, настоящие мастера своего дела, решались выходить на промысел в эти поистине неблагоприятные дни.

Дело шло к полуночи. Вовсю чадили плошки с прогорклым маслом, кое-как освещая небольшую, полную людом харчевню. Стоял густой, тяжелый запах немытых человеческих тел, дешевых благовоний, которыми пользовались местные девки, жареной требухи, каковой хитроумный Абулетес в основном и потчевал своих посетителей - хотя, разумеется, кое для кого у него имелось и мясо, и доброе туранское вино.

Дело шло к полуночи. Сегодня здесь не было чужаков; собрались все свои. И разговоры поневоле крутились вокруг одного - скоро ли наконец кончатся эти проклятые ливни.

- А вот Конана что-то не видно, - заметил карманник Фархиз, обращаясь к Вардубу, коренастому немедийцу, промышлявшему в Шадизаре высокоумным искусством взлома.

- Откуда ж ему тут взяться, - проворчал Вардуб, в свою очередь метая кости из стаканчика на грязный, залитый жидким вином и подливой от требухи стол - он никого не слушает. Сказал, что киммериец не останется под крышей только из-за того, что небесам было угодно пролить нам на грязную голову несколько чашек чистой воды... Так, строю "малый треугольник" со второй попытки и еще одну оставляю... Одиннадцать очков. Ходи. Твой ход...

Фархиз взял протянутый ему стаканчик с костями, и игра продолжилась.

Однако приятели не успели метнуть кости еще и по разу, как плотно закрытая для защиты от непогоды дверь внезапно распахнулась и на пороге возникла высокая, широкая в плечах фигура, с ног до головы закутанная в грубый суконный плащ. По длинному ворсу потоком стекала вода.

- Уф-ф-хр! - вошедший сорвал мокрый плащ и ткнул его в руки оказавшейся рядом служанки. - Эй, повесь-ка его просушиться, да поближе к очагу, а если там окажется чье-нибудь тряпье - на моем всегдашнем месте - скинешь его на пол и устроишь мой плащ, понятно? Фу, ну и погодка...

- Хо, Конан, ты ли это! - воскликнул Вардуб, отрываясь от игры.

- Я, я, или ты совсем ослеп, пытаясь разобрать точки на этих дурацких кубиках? - бросил в ответ новоприбывший, не поворачивая головы, и неспешно водрузил поджарое, мускулистое тело, широкое в плечах и узкое в талии на поспешно очищенное мелкой шпаной место подле самой стойки Абулетеса. - Вина! Да поскорее! - Рука киммерийца швырнула на стойку небольшую золотую монету, и по харчевне прокатился вздох невольного восхищения и зависти - все знали, что утром у северного варвара не было ни гроша... значит, он ухитрился заставить Бога Воров улыбнуться ему даже в этот, самый что ни на есть неподходящий день. Конан вернулся с добычей!

Конан совсем недавно вернулся из своего жутковатого и, если разобраться, не слишком-то удачного похода вместе с Карелой, Рыжим Ястребом, к крепости черного мага Аманара. Однако о том, что ему довелось вынести в этом предприятии, он предпочитал не распространяться. Как бы то ни было, он вновь обосновался в Пустыньке, на втором этаже постоялого двора Абулетеса и занялся привычным воровским ремеслом.

Девятнадцатилетний Конан благодаря своим силе, ловкости и звериной отваге северного варвара мог смело выйти на поединок с любым, даже самым опытным мечником Шадизара. Мускулы на груди, руках и спине варвара вздувались мощными буграми; холодные ярко-синие глаза столь редкого для жителей Юга цвета смотрели пристально и холодно, и горе было тому, по чьей вине в них начинало разгораться гневное пламя!

Прямые черные волосы Конан стянул на лбу кожаным шнурком; заношенная и потертая кожаная же куртка с закатанными до локтя рукавами и просторные холщовые штаны, по моде бритунских племен, очень удобны для лазания по заборам и крышам, дополняли его наряд. На запястьях киммерийца были видны недавно зажившие шрамы.

Абулетес поймал брошенную ему монету с ловкостью уличного жонглера. Один короткий взгляд на желтый тяжелый кружок - и спустя мгновение перед Конаном появилась целиком зажаренная баранья нога и пузатый глиняный кувшин с холодным вином. Схватив кость обеими руками, киммериец жадно впился зубами в сочную мякоть.

Одна из девиц, имевшихся в таверне Абулетеса для возвеселения почтенных гостей, подошла к киммерийцу. Полные бедра соблазнительно покачивались; что-то одобрительно проворчав, Конан тотчас облапил ее. Карела осталась в прошлом... а клин, как известно, клином вышибают.

Фархиз и Вардуб многозначительно переглянулись. Северянин, сам того не желая, был неплохим рассказчиком; его живой ум легко подбирал слова: Конана любили слушать. А повествование киммерийца о его удаче - разумеется, лишь в очень узком кругу относительно доверенных лиц способно развеять скуку куда лучше уже опостылевшей игры.

Итак, Конан ел, спеша насытиться; карманник, взломщик и еще двое-трое бывалых воров предвкушали захватывающий рассказ киммерийца; девица на коленях у варвара тоже предвкушала кое-что, тот редкий случай, когда она получит удовольствие не только от заработанных ее ремеслом денег, но и от самого занятия, предшествующего плате; Абулетес прикидывал, на сколько дней хватит добычи Конану, и не послать ли спешно пополнить запасы вина...

Дверь робко скрипнула. Именно робко скрипнула, не отворилась привычной рукой завсегдатая и не была открыта мощным пинком ног одной из тех немногих особ, что имели на это право, кроме Конана - а именно робко скрипнула, и в разгульную таверну Абулетеса осторожно вошла тонкая, очень бледная девушка в светло-зеленом перехваченном поясом плаще; роскошные черные волосы, закрученные в толстую косу, спускались до талии и вновь поднимались к затылку, из чего следовало, что, распущенные, они должны были бы доходить до земли. Огромные зеленовато-серые глаза со страхом смотрели на разудалое общество за столами; сжатые в кулачки руки странная посетительница прижимала к груди. На ней не было заметно никаких украшений или драгоценностей, даже волосы на затылке скрепляла простая деревянная заколка.

Собравшиеся дружно вытаращили глаза и разинули рты. Незнакомка была потрясающе красива какой-то дикой, первобытной, нечеловеческой красотой, и в то же время в этой красоте не ощущалось ни капли чувственности.

Все трое девиц Абулетеса, как по команде, дружно фыркнули и уже приготовились напуститься на дерзкую конкурентку (в их жалком представлении никем иным странная гостья и не могла быть); кое-кто из гостей уже одобрительно крякнул, пытаясь пробраться для начала хотя бы взглядом под светло-зеленый ее покров - как странная посетительница заговорила первой:

- Конан из Киммерии... Я ищу Конана из Киммерии... Мне сказали, что он живет здесь.

- А зачем это он тебе понадобился, крошка? - проревел здоровенный детина-кенакцианец, зарабатывавший себе на жизнь убийством за деньги. Посмотри, сколько здесь славных парней! Или я тебе, к примеру, не нравлюсь, а?

- Кто это тут собрался вякать, если она пришла ко мне?! - киммериец поднялся, внушительно поведя плечами. - Дьюлк, шакалье отродье, лучше бы ты помалкивал, а то твои шутки, за которые я тебя еще терпел это время, становятся куда как рискованными!

- Да что ты, Конан, я ж разве бы мог... - забормотал тотчас сникший детина.

Никто не засмеялся - крутой нрав киммерийца был уже давно известен всем завсегдатаям таверны Абулетеса...

- Ну, то-то, - внушительно произнес Конан, для верности показывая Дьюлку здоровенный кулак. Северянин одним громадным глотком отправил по назначению остававшееся в чаше вино, не слишком бережно ссадил с колен обиженно поджавшую губы девицу и поднялся, поворачиваясь к вошедшей.

- Я Конан. У тебя ко мне дело?

- Да, - еле слышно пролепетала девушка, стараясь встать в самой середине свободного пространства между столами харчевни, подальше от пьяных рук и физиономий.

- Тогда пойдем, - Конан шагнул к ведущей наверх лестнице. Его заблестевшие глаза не без удовольствия скользнули по точеной, стройной фигурке незнакомки. Конечно, куда до нее тем коровам, что промышляли в абулетесовом заведении!

Шлюхи проводили поднимавшуюся следом за киммерийцем гостью злобными взглядами, однако ни на что большее не решились - рука у Конана, всем известно, была тяжелая. Фархиз и Вардуб понимающе причмокнули - девочка и впрямь была что надо. И как же они все-таки липнут к киммерийцу!..

Северянин толкнул одну из дверей на верхнем этаже таверны. Его жилище выглядело сиротливо и голо, комнату можно было бы назвать почти пустой, если не считать лежака в одном углу да простой деревянной лавки с лоханью в другом.

Киммериец уселся на лежак и жестом предложил гостье устраиваться на лавке. Девушка с сомнением покосилась на покрытую застарелой черной грязью поверхность дерева и осторожно опустилась на самый краешек.

- Как тебя зовут? - спросил Конан, разглядывая странную гостью во все глаза. - Отродясь не видывал таких, как ты. Откуда ты родом? Из Турана?

- Я - Айана, - слабо прошелестело в ответ - словно ветер зашуршал листьями. - Я... Я не из Турана, Конан. Я издалека... Не будем пока говорить об этом. В свое время ты все узнаешь... если захочешь, конечно.

- Так, а что же тебе тогда нужно от меня, Айана Ниоткуда?

- Я... Хотела просить тебя сослужить мне одну службу, - Айана не отрывала взгляд от пола.

Надо сказать, что в Шадизаре Конан заслуженно пользовался репутацией лучшего и самого удачливого взломщика, к его услугам нередко прибегали даже богатые купцы и родовитые аристократы, прося киммерийца выкрасть либо компрометирующее письмо, либо подарок, неосторожно сделанный коварной куртизанке... К подобного рода поручениям Конану было не привыкать и он решил, что понимает, в чем тут дело.

- Это какую ж такую службу? - усмехнулся киммериец. - Нужно вытащить из кошеля вчерашнего любовника-простолюдина неосторожно-нежное послание, так, чтобы не узнала матушка?

- Нет, нет, вовсе нет, - Айана слабо улыбнулась, однако улыбка вышла у нее довольно-таки бледной. - Я хочу просить тебя о помощи твоего меча.

- Это убить кого-то, что ли? - глаза варвара сузились, голос стал заметно суше и холоднее. - Тогда это не ко мне, женщина. Я не убиваю за деньги. Иди вниз, там сидит предостаточно шакальего отродья, которое за медный грош собственного отца зарежет!

- Постой, не сердись, Конан! - Айана умоляюще протянула к нему руки. Я должна многое объяснить тебе. Я прекрасно знаю, что ты - не наемный убийца. Кстати говоря, именно поэтому я и обратилась к тебе... Мое дело совсем иного свойства. Мне нужно... я хотела... - она замялась, словно не решаясь произнести нечто самое важное, - в общем, я хотела просить тебя, чтобы ты тридцать три дня, считая от новой луны, что наступит через двое суток, согласился бы охранять мою рощу.

- Что-что? - Конан ошарашено уставился на темноволосую гостью. Такого, признаюсь, мне еще не предлагали, - он в изумлении покачал головой. - Я вор, женщина, вор и взломщик, как говорят - один из лучших во всей Заморе, и сторожить какие-то там садики не по мне. Что, трудно найти обходчика с дубинкой?

- Это совсем особая роща... - Айана вновь замялась. - Она очень, очень ценная, она не имеет цены. Есть, увы, немало злоумышленников, что тотчас пустили бы ее под топор ради больших барышей. Через тридцать три дня там появится постоянный сторож, но... я жду нападения именно сейчас. И я щедро отблагодарю тебя!

- Гм... сомневаюсь, - буркнул в ответ Конан, со свойственной молодости беспечностью пропустивший мимо ушей замечание об ожидаемом нападении и думавший в тот момент только о награде. - Сомневаюсь. Что-то ты не слишком богато одета для солидной нанимательницы!

- Тогда смотри! - Айана протянула вперед сложенные горстью ладони. Они были полны золотых монет, причем не каких-нибудь там шадизарских или зингарских, а полновесных, солидных монет Турана, чьи гордые императоры еще не унизились до того, чтобы подмешивать медь в изделия своих казначейств.

Киммериец тихонько присвистнул. Блеск золота слепил глаза; он даже и не подумал обеспокоиться тем, что не видел, откуда достала деньги его странная собеседница.

- Это за один день, - поспешно сказала девушка.

- За это ты можешь нанять целую армию, и не на день, а по крайней мере на месяц, - пробормотал Конан, пристально глядя на золото. "Что-то уж слишком они новые да гладкие, будто прямо из-под чекана, с монетного двора", - мелькнула беглая мысль, однако в тот момент Конан решил не придавать ей значения.

- А почему именно я? - осведомился он.

- Ты самый лучший боец во всем Шадизаре, как, впрочем, и во всей Заморе, - улыбнулась ему Айана.

Комплимент из уст столь прекрасной собеседницы попал точно в цель. Взгляд киммерийца потеплел, поневоле стали возникать различные приятные мысли о том, как славно было бы отведать прелестей этой красотки, и потому Конан не задал тех обязательных вопросов, без которых наверняка не обошлось бы, будь он хоть на пяток лет старше. А ведь уже тогда киммериец слыхал об изощренном коварстве кушитских охотников за рабами, способных придумать самые невероятные уловки, чтобы заполучить требуемый товар... - А от кого надо будет охранять... твою рощу? - спросил он, внутренне уже согласившись.

- От любого, кто попытается войти в рощу, не назвав тебе пароля.

- Но я же не могу носиться вокруг нее день и ночь. Нужны помощники, нужна смена, это понимают даже самые тупые десятники в армии этого пьяницы Тиридата, - возразил Конан.

- Увы, но я могу привести только тебя одного, - вздохнула Айана окончательно упавшим голосом.

- Меня одного? - удивился Конан. - Кром, ты говоришь какими-то загадками!

- Прошу тебя, поверь мне! - вдруг горячо взмолилась Айана, падая перед киммерийцем на колени. - Не спрашивай ни о чем, Конан, поверь, просто поверь, ведь золото у тебя в руке - самое настоящее!

Северянин почувствовал себя неловко. Конечно, Карела тоже просила и умоляла его, стоя на коленях, но... там было все совсем по-другому.

- Встань, плащ замараешь, - буркнул он, отводя взгляд. - Ладно, женщина! Будь по-твоему. Значит, тридцать три дня, считая от новолуния? И такая вот пригоршня золота каждый день?

- Ты согласен? - замирающим голосом произнесла Айана, и прежде, чем варвар успел остановить ее, она обняла его ноги.

- Согласен, согласен, и хватит тут ползать! - рассердился Конан. Пусть никто не сможет сказать, что я испугался последовать за женщиной, которая просила о помощи! Но скажи же мне, долго ли нам добираться до этой твоей рощи? Надо ж запастись провизией, лошадьми...

- Лошади у меня наготове, припасы тоже, - поспешно сказала девушка. - А ехать нам с тобой недолго - эту ночь да следующий день.

- Что, надо выезжать прямо сейчас? - неприятно удивился Конан. - Во имя Митры, разве нельзя подождать, пока кончится дождь?

Айана отрицательно покачала головой.

- Это будет стоить тебе еще одну такую же пригоршню монет, - злорадно сообщил ей Конан и принялся собираться.

Глава 2.

По правде говоря, сборы Конана оказались очень недолгими. Он переоделся, лишний раз провел точильным камнем по лезвию меча, не без удовольствия пересыпал в свой кошель полученную плату, потуже подпоясался и заявил, что готов.

Под изумленными взорами всей таверны Конан и Айана молча прошествовали к дверям.

- Эй, счастливого тебе пути, киммериец! - крикнул им вдогонку Вардуб.

На улице по-прежнему хлестал дождь. Айана подвела варвара к стоявшим под навесам оседланным коням.

- Хороши, - заметил киммериец. - Отличная порода! Я таких не видывал и у туранских купцов.

- Они из моих краев, - чуть помедлив, ответила девушка. - Но мы никому и никогда не продаем их...

- Глупо, по-моему, - напрямик заявил Конан. - За таких красавцев и сам правитель Турана не пожалеет золота!

Айана ничего не ответила. Тронув поводья, она пустила коня шагом, варвар последовал за ней - говорить в этом ливне все равно было невозможно.

Они оставили позади узкие, кривые, заполненные грязью улицы Пустыньки; миновали кварталы ремесленников и мелких торговцев; проехали центральную, более или менее чистую часть города и оказались наконец подле наглухо закрытых по ночному времени внешних ворот. Как и положено, толстенный брус засова был вдвинут до упора, в окне караульни рядом мерцал едва заметный огонек.

- Не советовал бы я тебе будить славную и доблестную нашу стражу, - с презрительной усмешкой бросил насквозь промокший к тому времени Конан. - Ты намерена перелететь через стену?

- Отодвигай запор, - ответила Айана. - И не беспокойся за стражу.

- Вот как? - Конан поднял бровь. - Слушай, женщина, ты наняла меня, но я тебе не тряпичная кукла, с которой ты можешь делать все, что угодно! Меньше всего я желаю устраивать здесь состязание по фехтованию со стражниками!

- Они все крепко спят, - терпеливо ответила Айана. - Я обо всем позаботилась. Отодвигай!

Конан бросил угрюмый взгляд на свою спутницу, однако она не отвела глаз.

- Открывай! - повторила девушка настойчивее.

Киммериец пожал плечами, спешился и налег могучим плечом на торец бревна, запиравшего ворота. Он отлично знал, что при любой попытке сдвинуть засов в караульне должны были зазвонить колокольцы и стража обязана была оторвать задницы от лавок хотя бы для того, чтобы получить свою всегдашнюю мзду. Киммериец весьма сильно сомневался в служебном рвении охранников, однако был абсолютно уверен в их корыстолюбии...

Все оставалось спокойно. Хмыкнув, Конан продолжал налегать на запор.

- А ты беспокоился, - невозмутимо заметила Айана, когда их кони миновали ворота.

- Да уж не колдунья ли ты? - не слишком радостно осведомился Конан. Женщина, предупреждаю тебя - мне случалось убивать и чародеев!

- Мне прекрасно известно об этом, - ответила девушка. - Взять хотя бы хозяина Башни Слона! Но я не собираюсь тебя обманывать. Да и сам подумай если я была бы чародейкой и задалась бы целью убить тебя - зачем мне тащить тебя куда-то в ночь и непогоду, если я могла бы усыпить всю таверну, не исключая и тебя, безо всяких хлопот?..

Конан ничего не ответил, однако его правая рука плотнее сжала рукоять меча.

Они ехали и ехали сквозь дождь и тьму, направляясь куда-то на юг от Шадизара. Айана молчала; Конан следовал за ней в нескольких шагах, напряженный и внимательный, готовый к любой неожиданности. Он не доверял своей странной проводнице.

Позади оставались хорошо знакомые окрестности заморанской столицы. Поля и деревеньки перемежались богатыми виллами знати; нарядные постройки окружали густые сады. Айана ехала по торной дороге, никуда не сворачивая.

"Хотел бы я знать, где ж это в пределах одного дня пути от Шадизара находится эта роща? - ломал себе голову Конан. - Кром, что-то я не припомню так далеко ни одной усадьбы! Разве что храм? Нет, храмов вроде там тоже нет... Тогда что же? Или она собирается затащить меня куда-нибудь? Может, я приглянулся какому-нибудь чародею и тот жаждет принести меня в жертву своему дурацкому божку?" Киммериец верил в Крома, могучего и жестокого бога, который, однако, был неподкупен и не интересовался какими-то там жертвами.

Дождь хлестал не ослабевая.

"И как она только выдерживает все это? - дивился киммериец, глядя с невольным уважением на свою спутницу. Даже ему, закаленному и холодом, и ветром, нелегко было провести в седле всю ночь, подобную этой. - Льет как из ведра, а она, по-моему, даже и не промокла ничуть... "

Лошади, от которых тоже трудно было бы ожидать резвости в такую погоду и по такой дороге, однако бежали вперед весьма бодро. Айана не подавала признаков усталости, и киммериец, стиснув зубы, решил, что скорее заложит свою душу по сходной цене какому-нибудь демону, чем выкажет себя слабее этой тонюсенькой, как былинка, длинноволосой девчонки. И еще - его, уже успевшего привыкнуть к легким любовным победам, несколько задело полное равнодушие нанимательницы к его мужской стати...

На рассвете они остановились на придорожном постоялом дворе. Швырнув мальчишке ловко пойманную тем мелкую серебряную монетку и велев ему позаботиться о лошадях, Конан подошел к хозяину заведения. Киммериец несколько раз останавливался здесь, и владелец узнал его.

После нескольких ни к чему не обязывавших фраз северянин выложил на стойку матово блеснувшую туранскую монету из числа полученных им от Айаны. Глаза трактирщика увлажнились, при ее виде он судорожно сглотнул - все его дело можно было купить самое большее за пару таких монет...

- Слушай, она будет твоей, если ты скажешь мне, есть ли где-то в дне пути от твоей таверны какая-нибудь заповедная роща, или хоть что-нибудь, пусть даже отдаленно на нее похожее, - бросил киммериец, не спуская глаз с двери, за которой скрылась его спутница.

На лысине трактирщика даже проступил пот, он долго мычал, фыркал, морщил лоб и обнаруживал иные признаки напряженной работы памяти, однако, к крайнему разочарованию Конана, так и не смог указать ему подобного места.

- Во имя Митры и Асуры, - тихо хрипел хозяин. - Я очень хочу получить эту монету, но лгать тебе все равно не стану. Я знаю все здешние места на три дня пути от моей харчевни в любую сторону; и, клянусь тебе Подземными Богами, здесь ты не найдешь ничего подобного. Храмы если и есть, так только в деревнях. Усадьбы ты уже проехал, дальше только несколько имений, но там вся земля распахана. Есть, конечно, несколько рощ... но я сам много раз бывал в каждой из них и скажу тебе прямо - никакие они не заповедные.

- Н-да, - на скулах киммерийца вспухли желваки. - Ну, ладно, монета все равно твоя - за правдивость.

Рука трактирщика метнулась к увесистому желтому кружку быстрее бросающейся на добычу гремучей змеи.

- Послушай, Конан, - вдруг произнес хозяин шепотом, несколько раз украдкой оглянувшись по сторонам. - Я благодарен тебе по гроб жизни и хочу помочь тебе всем, чем только смогу. Ответь мне - не наняла ли тебя эта черноволосая особа, с которой ты приехал?

Киммериец оторопел.

- Послушай меня, я желаю тебе добра, - продолжал горячо шептать трактирщик. - Я вспомнил ее! Год назад, именно в это время, она проезжала здесь и останавливалась на моем дворе. С ней еще был некто Гатадес, бывший капитан гвардии Тиридата, причем не придворный холуй, а рубака из настоящих! Так вот, туда он с ней проехал... а обратно уже не вернулся.

- Гатадес! - глаза Конана сверкнули. - Ты точно помнишь это?!

- Как перед истинным богом! - ударил себя кулаками в грудь хозяин.

- Я слыхал об этой истории, - медленно произнес Конан. - Об этом судачили какое-то время в Шадизаре... Гатадес и впрямь исчез и никто не видел его с тех пор - ни живым, ни мертвым...

- Это какая-то западня, Конан, - трактирщик облизнул пересохшие от страха губы. - Мой тебе совет - садись на коня и скачи назад! А уж эту я как-нибудь да спроважу... куда подальше.

- Ну вот уж нет, - с расстановкой произнес киммериец. - Уж теперь-то я точно поеду с ней! Позор мне отступать там, где не струсил южанин!

- Не струсить-то он не струсил... да только это глупость, а не храбрость! - решился возразить помрачневшему киммерийцу хозяин. - Назад-то он не вернулся!

- Но и трупа его тоже не нашли, - ответил Конан, прекращая разговор, и отправился в снятую им для них с Айаной комнату. По пути он прицепил за ухо тащившего целый поднос яств поваренка и притащил с собой еще и обильный завтрак.

- Давай-ка подкрепимся. Еще целый день спину ломать...

Они ели в молчании. Айана не поднимала глаз на внимательно разглядывавшего ее киммерийца.

- Послушай, женщина, а от кого мне все-таки придется охранять твою рощу? - вновь спросил Конан. - Это будут люди? Или звери? Или... не те и не другие?

- Мои уста должны оставаться запертыми до тех пор, пока мы не очутимся в моей роще, - лицо Айаны выражало крайнее отчаяние. - Я понимаю, что тебе мое поведение должно показаться весьма подозрительным...

- Оно мне и кажется подозрительным! - жестко ответил Конан.

- Но я и впрямь ничего не могу сказать тебе! - умоляюще продолжала Айана. - Ведь рассуди сам, будь это ловушка - разве не имела бы я сотни самых что ни на есть убедительных историй на все случаи жизни?

Конан в замешательстве пожал плечами. Он уже был достаточно искушен в искусстве обмана, коим столь виртуозно владели люди юга, в отличие от его жестоких, но куда более прямодушных сородичей. Слова тут не значили ничего. За самой искренней, самой горячей речью могла скрываться гнусная и предательская западня. Однако этой Айане ему отчего-то хотелось верить... хотя он и гнал, как мог, от себя подобные мысли.

Киммерийца так и подмывало спросить Айану о Гатадесе; однако не следовало раньше времени выдавать то, что знаешь несколько больше, чем предполагает эта красивая и загадочная черноволосая девица...

- Ладно. Тогда все обсудим на месте, - как можно более спокойно и беспечно сказал он, вплотную занявшись завтраком.

Весь день после этого путь их протекал без всяких происшествий. Земли здесь, между Шадизаром и Аренджуном, в самом сердце королевства Заморы, были густо заселены и, как ни старался горький пьяница Тиридат вконец разорить страну из рук вон плохим управлением и непомерными налогами, ему это пока не удалось, и попадавшиеся Конану деревни имели довольно-таки зажиточный вид. Двигались купеческие караваны; крестьяне на ослах спешили по своим делам; мир казался прочным, привычным и понятным, где уже не может быть места ничему волшебному или чудесному...

Но уж кто-кто, а Конан знал, что это совсем не так.

Наступил вечер, а они по-прежнему ехали по широкому торговому тракту.

- Не пора ли появиться твоей роще? - не выдержал наконец киммериец.

- Видишь вон те пальмы на холме? - вместо ответа вытянула руку Айана. Нам с тобой туда.

- Туда? - удивился Конан. - Да ведь это всего лишь три пальмы, за ними ложбина, а там вряд ли что-нибудь растет, кроме верблюжьей колючки!

- Погоди, нам осталось совсем немного, - Айана положила руку на предплечье Конана. Киммериец хмыкнул и промолчал.

Девушка повернула коня и действительно направила его к трем стоявшим отдельно пальмам. Киммериец следовал за ней; и меч его был до половины вытащен из ножен.

- Мы приехали, - чуть торжественно произнесла Айана, оборачиваясь к Конану.

Северянин настороженно огляделся. Они стояли на вершине невысокого холма, на котором одиноко торчали три старые пальмы. За холмом, как и сказал Конан, тянулась унылая серая ложбина, лишь кое-где покрытая редкой пустынной растительностью.

- Что-то не вижу я тут никакой рощи, - прорычал киммериец. Засады здесь устроить было явно негде, и у него мелькнула мысль, что он имеет дело с умалишенной.

- Оглянись, - прозвенел голос Айаны, и киммериец ощутил затылком поток влажного воздуха. Инстинкт, однако, заставил его сперва отъехать на несколько шагов в сторону от Айаны и только потом повернуться.

Дорога куда-то исчезла. Прямо перед собой Конан увидел край глухого, девственного леса, чем-то напомнившего ему горные чащобы его родной Киммерии. Он мгновенно взглянул в другую сторону - там расстилалась ровная степь, вся покрытая густой травой, почти в половину человеческого роста. Справа и слева тянулись высокие гряды поросших лесом холмов, а еще дальше, прямо перед ним, вздымались уходящие в поднебесье горные вершины, поблескивая белоснежными коронами.

- Эт-то что такое?!.. - только и смог выдавить из себя киммериец.

- Мы на краю моей рощи, которую ты взялся охранять тридцать три дня, спокойно сказала Айана.

- Где мы?! Что это за колдовство?! Ты напустила мне в глаза чародейского тумана, и ты поплатишься за это! - взревел варвар, выхватывая меч.

- Погоди! - взмолилась Айана. Она поспешно соскочила с коня и шагнула к Конану, поднимая вверх безоружные руки... - Выслушай меня! Я одна, и я в твоей власти, но, умоляю, выслушай меня, прежде чем судить! Я не человек, Конан из Киммерии. Я дриада, хранительница и хозяйка этой рощи - священной Рощи Свайолей. Это последнее место на нашей земле, где они еще остались мыслящие бессмертные деревья, деревья с человеческими лицами... Бессчетные века они внимали всему, что происходило в мире. Еще сильнее их занимали события в звездных пределах, в обителях Богов и небожителей. Через немногих посвященных великое знание приходило в мир людей - и тех, кто жил до них отвращая мыслящих, наделенных душой существ от путей Зла. И издавна, наверное, с самых первых дней существования этой рощи Боги Тьмы старались уничтожить ее. Шесть других, подобных этой, уже пали. Моя - последняя. Если замыслы Тьмы воплотятся, Светлым Божествам - таким, как Митра, Асура, Индра или твой Кром - вряд ли удастся устоять перед натиском ратей Сета, Великого Змея, Повелителя Ночи, Властителя Демонов... Слышал ли ты, Конан, когда-нибудь о Зеленом Братстве, о Зеленых Храмах? Это священные обители тех, кто постигает мудрость тысячелетий, накопленную свайолями. Они, эти посвященные, не ищут ни власти, ни богатства. Они лишь стараются хотя бы немного усмирить бушующие в людях звериные страсти, их безумную тягу к уничтожению себе подобных...

- Слушай, давай по-простому, - бесцеремонно перебил дриаду Конан.

Для него в ту пору подобные разговоры значили не больше, чем жужжание мошкары вечерней зарей. Мысли его были сейчас заняты одним - как выбраться отсюда? Киммериец совершенно не собирался класть свою голову во славу каких-то там деревьев-уродов, не иначе как странных южных Богов, обзаведшихся человеческими лицами... "Я должен выбраться отсюда!" - звенело в ушах киммерийца. Он не обратил внимания даже на признание Айаны в том, что она - не человек.

- Ты обманула меня, женщина. Когда мы уговаривались, ты не сказала ни слова о том, что роща заколдована; ты не сказала ни слова о том, что охранять ее мне придется не от каких-нибудь там охотников за редкими древесными маслами - а от демонов Тьмы, если я правильно тебя понял! Благодарю покорно, - он издевательски поклонился, - с меня хватило одного ожившего мертвеца, оказавшегося куда как прытким! Вот тебе твое золото отправляй меня обратно, слышишь?! Я не заключаю союзов с теми, кто не держит слова.

- Я не отправлю тебя обратно, Конан из Киммерии, - звенящим от волнения голосом ответила Айана. - Можешь не верить мне, но дорогу домой тебе закрывают чары куда сильнее моих. И лишь проведя здесь оговоренный срок, ты сможешь вернуться. Если хочешь, убей меня - может, тебе станет от этого легче. Моя жизнь - ничто в сравнении с жизнью этих последних свайолей. А кроме того, убив меня, ты все равно не сможешь вернуться. Тебе так или иначе придется вступить в бой с теми, кто вот-вот появится здесь - иначе они сотрут с лица земли и саму рощу, и всех, кто окажется в ней.

- А чего это ради я буду сидеть здесь и ждать, пока меня сожрет какой-нибудь дракон? - возразил киммериец. - Оставайся себе в своей роще, а я устроюсь где-нибудь поблизости. Тридцать три дня уж как-нибудь проживу!

- Всемогущий Кром, что же случилось с лучшим из твоих суровых сыновей? - с мукой в голосе воскликнула вдруг Айана, поворачиваясь к северу. - Тот, кто раньше бросался в бой по первому зову сердца, ныне торгуется, словно последний наемник, да еще и трусливо бежит от опасности!

Рык взбешенного Конана заставил бы поджать хвост и убраться восвояси самого льва.

- Твои крики никого и ни в чем не убедят, - заявила Айана. - Ты просто трусишь, а я еще считала тебя самым лучшим бойцом Заморы!

Старый, как мир, прием тем не менее достиг цели. Некоторое время Конан еще продолжал бушевать, однако мало-помалу его гнев проходил.

- Войдем в рощу, - предложила Айана. - Ты должен взглянуть на все собственными глазами.

Все еще недовольно бурча, - он терпеть не мог, когда ему что-то навязывали, - киммериец последовал за дриадой.

И, едва он пересек границу отбрасываемой ближайшим деревом тени, как мир вокруг него вновь волшебным образом изменился. Воздух сделался необыкновенно свеж, чист и полон благоухания. Нежно-изумрудная листва, казалось, слабо светилась под лучами яростного солнца. Здесь почти не оказалось подлеска - величественные деревья возвышались в гордом одиночестве, и извивы их мощных корней прикрывали лишь толстые слои сухих, опавших листьев. Конан сделал один шаг, другой, третий - идти по упругой земле было невыразимо приятно, хотелось сбросить сандалии и пройтись босиком, и он немедленно сделал это, тотчас же ощутив, как его ноги забывают об усталости. Ступни словно бы покалывали тысячи и тысячи мельчайших иголок, и это ощущение почему-то казалось киммерийцу очень приятным. Он потянулся, с хрустом разминая суставы, и вдохнул полной грудью, впивая этот воздух точно самое лучшее старое офирское вино...

- Идем, идем за мной, я покажу тебе свайолей! - Айана уже бежала вперед.

Словно в полусне, киммериец шагал за ней. Он впервые в жизни оказался в столь прекрасном месте; разве могли сравниться с ним полные мертвой роскоши дворцы земных владык, которых ему не раз приходилось освобождать от кое-каких небольших, но ценных предметов обстановки или убранства! Дикая душа Конана, выросшего среди суровых, но девственных лесов и гор, смутно ощутила нечто родное; глубоко-глубоко в памяти, где хранились воспоминания об отце, родился отклик; сперва он причинял лишь беспокойство, но мало-помалу беспокойство это стало перерастать в твердую уверенность - он не может бросить такое место на произвол судьбы... пусть это покажется глупым какому-нибудь Вардубу, не говоря уж о Фархизе, но... так похожую на его родные места рощу и впрямь нужно защищать.

Киммериец отлично понимал, что внешне этот небольшой лес имеет весьма мало общего с теми чащобами и отвесными горными кручами, среди которых рос Конан. Но было здесь и нечто неуловимое, чему неискушенный в высоких словах северянин не мог подобрать соответствующего определения, но что он четко ощущал своим острым чутьем варвара, ощущал - и не мог ошибиться.

Конан брел, не думая ни о чем, стараясь лишь не терять из виду мелькавшую впереди спину Айаны, когда дриада неожиданно остановилась, а в следующее мгновение киммериец ощутил направленный на него пристальный взгляд.

Глава 3.

Они стояли перед невысоким и очень странным деревом, Конан ни разу в жизни не видел ничего подобного. Прямо из земли поднимался неохватный ствол, или вернее, группа плотно прилегавших друг к другу тонких коричневатых стволов, покрытых гладкой, блестящей корой, почти неотличимой от сильно загоревшей человеческой кожи. На высоте примерно двух ростов Конана эти прямые, точно стрелы, стволы буквально взрывались пышной кроной, состоявшей, как показалось северянину, из одних лишь длинных серебристых листьев, напоминавших метательные туранские кинжалы. Ветвей с земли заметно не было.

И откуда-то сверху, из густого, непроглядного сплетения коричневых черенков и серебристых листьев на киммерийца смотрели спокойные, пронзительные нечеловеческие глаза.

Конану не раз приходилось смотреть в лицо сильным мира сего, скрещивать свой взгляд с налитым кровью взором очередного врага, уже замахнувшегося кривой саблей - и он никогда не опускал глаз первым. Однако на сей раз он ощутил охвативший его до самых глубин естества трепет, трепет не страха, но ожидания...

Крона диковинного дерева медленно раздвинулась и из гущи ветвей, из облака серебряной листвы прямо на киммерийца воззрилось вытянутое узкое лицо бледно-сиреневого цвета. На лице выделялись тонкогубый плотно сжатый рот, прямой длинный нос и громадные глаза под прямыми, словно росчерк пера, бровями.

Глаза Свайоля были такими же, как у дриады Айаны.

- Он смотрит на тебя, - прошептала хранительница рощи застывшему Конану, не знавшему, то ли ему надлежит с достоинством поклониться, то ли просто пройти мимо, сделав вид, что он ничего не заметил. - Он смотрит на тебя, Смертный, после стольких тысячелетий спокойного созерцания звезд и высоких небесных сфер!

Конан невольно усмехнулся. Вот-вот, у них всегда так - тысячу лет глядеть в небо... а потом искать спасения у какого-то ничтожного смертного, на которого раньше не обращал ровным счетом никакого внимания!

Усмешка эта помогла прогнать невольно нахлынувшее оцепенение. Конан встряхнулся и увереннее зашагал вслед за Айаной. Что ж, быть может, он и поможет им - как телохранитель, за хорошую плату. Что же тут такого? Теперь он и сам уж готов был стыдиться своей недавней слабости. Что на него нашло? Разве не нанимали его шадизарские и аренджунские купцы охранять их караваны на кишащей разбойниками дороге через Карпашские или Кезанкийские горы? И, кроме того - ведь здесь ему предстояло защищать существа, которые никак не могли постоять за себя - не могли даже убежать.

- А мне что, нельзя было поговорить с ним? - невольным шепотом спросил он Айану, когда они отошли от первого встреченного ими свайоля.

- Ты, конечно, сможешь говорить с ними со всеми - но лишь после того, как на это даст свое согласие Древо-Отец свайолей.

- Древо-Отец? Это кто еще такой?

- Это их прародитель, - просто объяснила Айана. - Все свайоли, какие только были в мире - его дети. Было время, когда их род процветал и число их росло, и посвященные закладывали новые рощи в дальних уголках мира... до тех пор, пока не пришел Сет и небо не заволоклось Тьмой. А теперь эта роща последняя. Враг оставил ее на лакомство, дабы насладиться мучениями Отца-Древа - ведь Отец видит и слышит глазами и ушами каждого из своих детей, и потому он множество раз погибал, корчась в муках, когда в захваченных Врагом рощах расставался с жизнью очередной свайоль. Теперь может настать и его черед - если ты не придумаешь, как нам отразить нападение.

Конан угрюмо усмехнулся - он не любил красивых слов.

Неприметной тропкой Айана вела киммерийца в самую глубь рощи. Несколько раз им пришлось перебираться через ручьи, по дороге встретился и один небольшой проточный пруд... И чем дальше шли они, тем больше им попадалось Свайолей. Наконец исчезла вся прочая растительность - остались лишь эти удивительные существа, облаченные в серебристые плащи своей длинной листвы. И каждый раз, когда Конан и Айана проходили мимо, из облачных крон появлялись странные, нечеловечески вытянутые бледно-сиреневые лица, провожавшие киммерийца долгими внимательными взорами. Северянин не боялся ни духов, ни зверей, ни людей, но от этих взглядов ему почему-то становилось не по себе.

- Так все-таки, с кем мне придется драться? - вновь обратился Конан к дриаде. Он уже забыл, что лишь несколько минут назад кипел от гнева, считая себя обманутым, и намеревался отсидеться где-нибудь в стороне, ни во что не вмешиваясь.

- Теперь-то ты, надеюсь, можешь сказать мне это? И потом - почему я один? Даже если я и лучший боец во всей Заморе, нужно было набрать самое меньшее еще сотни четыре-пять. Почему было не открыться мне сразу? Я нашел бы верных людей...

- Уложениями Высоких Богов, - торжественно и печально произнесла Айана, - Богов, перед силой которых трепещут и Митра, и Сет, для защиты моей родины я могу выставить только одного бойца.

- Что за глупости? - вытаращил глаза киммериец.

- Это не глупости, к великому моему сожалению. Ибо Высокие Боги, обитающие где-то там, в звездных пределах, разгневались на свайолей, вызнавших многие тайны и секреты Небожителей. И потому приговор их был таков - свайоли в конечном итоге обращали добытое ими знание на благо Смертным - так пусть же Смертные и защищают их. И, если деяния свайолей пошли на благо людскому роду - то и один боец этой расы сможет уберечь их от возможных напастей...

- Довольно-таки подлое дело, - перебил дриаду Конан.

- Не гневи Бога! - Айана испуганно зажала ему рот ладошкой. - Если чаша их ярости будет опрокинута на нас... то спасения ты не найдешь даже у Крома. Одним словом, решение Богов было изречено - и мне не оставалось ничего иного, кроме как повиноваться ему... Год назад моя сестра Аарта пыталась спасти свою рощу...

Конан насторожился.

- И она наняла воина, смертного воина, из твоего города... кажется, его звали Гатадес... или Гарадес... однако они не устояли. Предпоследняя Роща Свайолей была стерта с лица земли кровожадными слугами Сета, да падет проклятье Небес на этого отвратительного змея! И вот, ровно год спустя, настала моя очередь.

- А что стало с этим человеком, которого наняла твоя сестра? - глухо спросил Конан.

- Он был пленен... и подвергнут ужасным пыткам для вознесения Сета, потом душа смелого воина была вырвана из еще живого тела и обращена в кошмарного демона... Исторгавшиеся из его уст крики до сих пор звучат в моих ушах... - Айана остановилась и закрыла лицо ладонями, борясь с подступающими слезами.

- Что ж, он умер, как должно воину, - после некоторого молчания произнес Конан. - Ради того, чтобы тебя оплакала столь прекрасная женщина, может, и не жаль будет расстаться с жизнью!

- Что ты говоришь... - ужаснулась Айана.

- Не разражаться же мне рыданиями, - огрызнулся киммериец. - Поневоле приходится отыскивать приятное даже в таком случае...

Они умолкли, погруженные каждый в свои мысли. Нельзя сказать, что настроение киммерийца хотя бы отдаленно напоминало то, с каким он принимал полную пригоршню золота в таверне Абулетеса...

- Ну хорошо, - нарушил наконец тишину Конан. - Но ты, женщина, во-первых, слишком много думаешь о неизбежности конца, а во-вторых, сама же его и приближаешь - своим молчанием. Если ты хочешь, чтобы я и вправду вступил в бой за тебя - хотя, видит Кром, ума не приложу, какая мне от этого будет выгода! - ты должна рассказать мне все, что тебе известно о слугах Сета. Я уже в третий раз повторяю тебе одно и то же, и, клянусь пламенем Митры, мое терпение вот-вот иссякнет! Давай, начинай, я слушаю - выкладывай все, даже самые мелкие детали. Кто они такие, сколько их, во плоти ли они или призраки, чем и как они сражаются - все, все что помнишь!

- Конан, я расскажу тебе все, что знаю... но чуть позже. - Айана вдруг понизила голос. - Мы пришли. Перед тобой - Древо-Отец свайолей...

Они стояли на краю небольшой прогалины. Ее покрывала густая и мягкая трава с пушистыми метелками сверху; вид этих метелок так и манил прилечь казалось, ложе из них будет мягче любой перины. А в самой середине круглой поляны, окруженной со всех сторон густыми рядами свайолей, стоял еще один раза в два выше и толще остальных, из-под основания его могучего ствола брал начало небольшой ручеек. Конану в первый момент показалось, что это Древо-Отец ничем, кроме размера, не отличается от прочих встреченных им в этой роще - однако он думал так лишь до тех пор, пока не раздвинулись серебряные листья и на Конана не взглянуло лицо этого свайоля. Киммериец не мог похвастаться утонченностью чувств и остро развитым состраданием. Он терпеть не мог нищих и прочую побирающуюся братию, которой полны были улицы гиборийских городов. Но на сей раз...

Лицо Древо-Отца было и впрямь лицом древнего, очень много пожившего и повидавшего старика. Громадные незамутненные глаза смотрели прямо в самую душу Конана; и киммериец вновь, как и в первые мгновения после того, как он очутился в роще, остро ощутил глубокое, исконное родство между этим местом и тем, что он привык считать своим домом, со всем лучшим в Киммерии, Стране Глубокой Ночи, как ее называли древние авторы.

Глаза отца свайолей были полны непреходящей боли. Эту боль Конан не смог бы ни выразить в словах, ни даже хотя бы представить ее себе. Никакой человек не вынес бы подобного. Тысячи раз Отец умирал. Тысячи раз он воскресал - лишь для того, чтобы умереть снова со следующим своим сыном, погибавшим от руки ужасных порождений безжалостного Сета. И Конан вдруг почувствовал, что у него перехватило горло.

Пытаясь скрыть волнение, киммериец почтительно поклонился, искренне выказывая уважение к мудрой старости. Спустя мгновение он распрямился - и услыхал спокойный и печальный, чуть глуховатый голос, исходивший из середины ствола свайоля, хотя никакого рта там не было.

- Привет тебе, сын человеческий, Конан из Киммерии, я, Прародитель свайолей, прошу у тебя прощения за невольный обман, к которому прибегла наша Хранительница, чтобы только заполучить тебя сюда. Ты - наша последняя надежда. Посвященные, Братство Зеленого Храма - увы, слабо, его адепты привыкли держать в руках стило, а не меч. Если ты потерпишь неудачу - всех нас будет ждать ужасный конец, но, поистине, даже он лучше, чем видеть то, что сделают со светлым и радостным миром эти исчадия Тьмы!

- Я буду сражаться за вас, - внезапно вырвалось у Конана, вырвалось столь неожиданно, что он сам в первый момент удивился своим словам; однако затем вдруг настало удивительное, глубокое успокоение, и он понял, что сделал то, что должно. "Кром, вразуми меня!"

Вокруг могучей шеи киммерийца внезапно обвились мягкие, пахнущие дурманящей лесной травой руки Айаны, теплые и ласковые губы прижались к его губам... и Конан внезапно отстранился. Совершенно невозможно заниматься этим в подобном месте, где за тобой подглядывает каждое дерево...

Айана, похоже, поняла.

- Все, нам пора идти, - она потянула Конана за рукав куртки. - Им очень трудно говорить с людьми понятными им словами. Я постараюсь рассказать тебе все, что знаю, а потом Отец, наверное, захочет, чтобы ты увидел, как погибали остальные рощи...

- Ну тогда ладно, а то я уж подумал, что он потратил свои силы на никчемные слова, вместо того, чтобы толком рассказать мне о слугах Сета!

Айана повела киммерийца дальше, туда, где стоял ее дом. Точнее, домом это назвать было нельзя - хотя в нем имелись и стены, и крыша, и дверь, и окна, а внутри - ложе, стол, кресло и тому подобная утварь. Однако в отличие от людских построек, в доме Айаны все было живое.

Стенами служили плотно сросшиеся побеги бамбука-тысячелетника. Крышей широкие пальмовые листья, прилегавшие друг к другу без единой щели. Дверной проем закрывала подвижная сетка из густо переплетенных лиан. Ложем служил толстый пласт мягкого ароматного мха; однако больше всего удивили Конана чашки, ложки и прочая утварь - в их качестве Айана использовала живые венчики цветов.

И лишь очаг был сложен из мертвых черных валунов.

- Его я почти никогда не зажигаю, - пояснила Айана, подавая гостю угощение. - Он был зажжен для тебя, Конан.

Еда Айаны оказалась хоть и странной, но превосходной. Несмотря на полное отсутствие мяса, Конан ощутил такую сытость, как после доброй бараньей ноги, а цветочный нектар веселил ничуть не хуже старого аквилонского вина...

- Ну, попировали - и хватит, - киммериец осторожно отставил в сторону пустой бокал из громадного цветка, чем-то напоминавшего колокольчик. - Я слушаю тебя. И, кстати, как ты думаешь, сколько у нас еще осталось времени?

- Этого не знает никто, - ответила Айана. - Я знаю лишь, что только тридцать три дня в год силы Сета велики настолько, что он может преодолеть барьеры магии, окружающие наш мир, и отправить сюда самых страшных и злобных своих слуг. Эти тридцать три дня определяются по расположению звезд; они начинаются через двое суток. Теперь о самих чудовищах. Их шестеро, Конан. Шесть - сакральное число Тьмы, так же, как Семь - число Света. Двое из них крылаты, двое ходят на ногах и двое ползают. Ты увидишь их сам в видении Отца-Древа, поэтому скажу лишь, что все шестеро покрыты толстой роговой броней, вооружены когтями, клыками, клешнями и еще те, что ползают, умеют плеваться ядом... Ростом каждое из них примерно со среднего свайоля. Руки их почти так же ловки, как и человеческие. Глаза видят и днем и ночью. И еще они наделены великой силой, куда как превосходящей силу сотен и сотен слонов. Они ломают деревья, словно тростинки, а их клыки тотчас разгрызают все, что бы ни попало им в пасть, даже камни. Но этого мало. В каждом из них обитает злобный и жуткий демон, и силы черных Преисподних повинуются их приказам. Я видела эти силы - тучи черных тварей величиной с орла, чьи когти раздирают в клочья тела врагов; полчища громадных крыс ростом, не меньше волка и прочих, поменьше и уже не столь смертоносных. Однако, сокрушая Рощи Свайолей, шестеро демонов еще ни разу не прибегали к помощи Темных Миров. Теперь о том, как они сражаются. Они окружают рощу со всех сторон и принимаются вырывать из земли свайолей одного за другим. Вот, собственно, и все, что я знаю, потому что еще ни разу им никто не оказал настоящего сопротивления. Смертный воин, нанятый моей сестрой... он бросился навстречу ползающему зверю по имени Хатар и даже смог ранить его несколько раз копьем и мечом... Но, увы, Хатар - это как раз тот, что плюется ядом... Воин не смог уклониться, отрава парализовала его, и потом... Ох, что они с ним сделали!..

Дриада тяжело вздохнула и замолчала. Конан тоже сидел, глубоко задумавшись, и, похоже, только теперь начинал понимать, в какое безнадежное предприятие он оказался втянут, причем втянут, как ни крути, обманом!

- И все же погоди хоронить себя раньше времени, - проворчал он, видя, что Айана вновь вознамерилась плакать. - Может, мне и удастся додуматься до того, что так и не сумел измыслить Гатадес...

Он говорил это, и в то же самое время с горькой уверенностью понимая, что вся его речь - не более, чем пустые слова. Что он сможет сделать один против целой своры демонов, каждый из которых неимоверно сильнее его?

- А все-таки я не сдамся! - обращаясь неизвестно к кому, вдруг выпалил киммериец и вновь умолк, погружаясь в размышления.

- Если тебе удастся отстоять рощу... - тихонько сказала Айана, - даже если тебе удастся спасти хотя бы только Древо-Отца... то все богатства Зеленого Храма станут твоими... а, кроме того - если ты захочешь, конечно, кроме всего прочего... - она провела плотно прижатыми к телу ладонями по груди и бедрам; при этом ее щеки залил густой румянец.

- Там видно будет, - буркнул Конан; он чувствовал себя, словно мальчишка, застигнутый подглядывающим за чужими любовными утехами. - Ладно, Айана! - Он впервые назвал дриаду по имени. - Есть ли в твоей роще такие деревья, которые можно было бы срубить?

- В моей нет, но по соседству - там сколько угодно поваленных недавним ураганом, - тотчас ответила она.

- Покажешь, где это, - распорядился Конан. - И скажи, есть ли тут еще кто-нибудь, кроме нас - помочь таскать бревна?

Айана отрицательно покачала головой. Киммериец пожал плечами и хмыкнул.

- Ну, значит, придется нам вдвоем стараться. Рук жалеть не советую!

- Что ты задумал?

- Демоны хитры, но, говорят, умные люди и на них находили управу - и даже без всяких заклинаний! Так что мы еще посмотрим, кто кого, - Конан поднялся. - А что я задумал - сейчас увидишь, хозяйка!

Через некоторое время они вновь оказались на краю заповедной рощи. Уже наступила ночь, однако Айана сняла с пояса тонкую деревянную флейту, поднесла к губам и сыграла какой-то несложный и нежный мотивчик, вернее, лишь несколько тактов музыкальной фразы - и в ладонях дриады засветился яркий серебристый огонек. Он освещал все на расстоянии трех десятков шагов; и Айана повела Конана к темневшим неподалеку завалам старых упавших деревьев.

- То что надо, - резюмировал Конан, закончив осмотр. - Я боялся, что здесь и этого не сыщется.

Деревья и впрямь были подходящими. Кора слезла и отвалилась пластами, обнажив крепкую, точно сталь, древесину. Стволы в изобилии были утыканы толстыми и прямыми сучьями; мелких веток и листвы не осталось совсем.

- Просто превосходно, вот только как нам дотащить их? - кряхтя, киммериец начал подлезать под один из стволов, толщиной не менее обхвата. Ого! Они внутри каменные, что ли?!

- Да, это так и называется - каменное дерево, - бесхитростно пояснила Айана. - Оно растет повсюду, но лишь здесь достигает своего истинного веса и истинной прочности! - В ее голосе сквозила невольная гордость.

- Слушай, мне одному их не перетаскать, - напрямик заявил Конан, бросив бесполезные попытки. Даже всей исполинской силы киммерийца не хватило на то, чтобы лишь оторвать комь бревна от земли. - Или мы что-нибудь придумаем... Или ищи себе иного защитника.

- А что нужно сделать? - с детским удивлением в глазах осведомилась дриада. - Куда надо доставить это?

- Куда-куда! - со злостью передразнил ее северянин. - На край твоей разлюбезной рощи, конечно же!

- Можно попросить его, и оно пойдет само, - кротко вымолвила дриада. Дерево никогда не бывает мертвым по-настоящему - пока его не уничтожит огонь, конечно же.

На свет вновь появилась уже знакомая Конану деревянная флейта. Но теперь дриада сыграла довольно длинный и весьма сложный переливчатый фрагмент, с трудом переводя дыхание после каждой фразы, точно от тяжких усилий.

Киммерийцу уже случалось видеть чудеса черной магии в замке Аманара и кое-где еще и потому он не слишком удивился, когда на его глазах сухое сучковатое бревно внезапно приподнялось в воздух и, смешно елозя, поползло по земле...

Они не сомкнули глаз всю ночь. К утру роща была окружена настоящим валом сучковатого бурелома, однако Конан прекрасно понимал, что демонов это не остановит.

- А может, тут и ямы будут сами собой копаться? - осторожно поинтересовался он у Айаны и очень огорчился, услыхав, что над землей дриада не властна.

- Сперва я подумал о волчьих ямах, - признался вконец выбившейся из сил дриаде Конан. - Но это было бы слишком просто... демоны легко избегут этой ловушки. Послушай... а с камнями ты... это... не можешь договориться? Я уже готов во все поверить...

- С камнями? - Айана устало подняла голову. - Конечно. Только они ленивы и медлительны...

- Придется тебе их подогнать, - заявил Конан. "Да не рехнулся ли я? мелькнуло у него в голове после этих слов. - Ходячие бревна, ползающие камни... Куда я вообще попал?"

- Я не смогу... пока не отдохну хотя бы до полудня, - умоляюще взглянула на киммерийца дриада.

- Ты или сможешь или твоя роща обратится в ничто, - жестко ответил киммериец, рывком ставя Айану на ноги.

Громадные валуны с берега недальней речки катились медленно и с натугой; Конан готов бы поклясться, что он слышит их недовольное ворчание и жалобы на то, что их разбудили, что им не дают спать и заставляют теперь тащиться невесть куда...

Но вот лианы Конану пришлось добывать самому. Дриада наотрез отказалась помогать ему с этими растениями из ее собственной рощи, равно как и помочь киммерийцу собрать нужное в соседнем лесу. Никакие угрозы не подействовали.

К исходу первых своих суток в Роще Свайолей Конан собрал все необходимое, однако чувствовал, что валится с ног, несмотря на всю целительную силу напитков, которыми его в изобилии потчевала Айана. Они помогали, но ненадолго.

И все же Конан заставил себя продолжать работу, стиснув зубы и усилием воли отгоняя сон. Теперь он вязал огромные петли из гибких лиан, вязал до тех пор, пока руки не начали покрываться пузырями...

Утро второго дня, последнего дня, когда они еще могли не бояться нападения, выдалось на удивление безмятежным. Киммериец проспал как убитый до рассвета, а пробудившись, с удивлением почувствовал, что вся его вчерашняя усталость исчезла как рукой снятая; и, когда он шел через Рощу Свайолей, то думал о ней как о своем собственном доме, который нужно защищать любой ценой. В эти минуты он не вспоминал о золоте.

Глава 4.

Теперь Конану и Айане предстояло самое трудное. Предстояло закрепить по местам сработанные киммерийцем снасти, а для этого дриаде пришлось пустить в ход все свое умение повелевать деревом и камнем. Они работали как проклятые, не покладая рук, забыв о еде и отдыхе; и, когда к вечеру даже могучий киммериец начал пошатываться, совсем выбившись из сил, к нему неожиданно обратился Древо-Отец.

Дриада к тому моменту уже спала крепким сном, растянувшись прямо на голой земле. Внезапно она как-то странно, конвульсивно дернулась, ее рот приоткрылся и она заговорила, обращаясь к Конану, однако столь странным, нечеловеческим голосом, что киммериец сперва решил, что его нанимательница лишилась рассудка...

- Нет, она совершенно здорова, только очень, очень устала, - прозвучал странный голос. - Это я говорю с тобой, я, кого ты знаешь под именем Древо-Отец. Я должен показать тебе слуг Сета. Закрой глаза и освободи свой рассудок!

Киммериец повиновался.

Сперва перед его внутренним взором клубились лишь бесформенные темные облака. Затем мрак неожиданно разделился - теперь Конан видел шесть черных комков, шесть черных пятен на тускло-сером фоне, однако не прошло и мгновения, как эти шесть островков тьмы стали стремительно меняться. Словно чьи-то невидимые руки, руки талантливого, но злого сердцем скульптора начали придавать форму этим податливым кускам первичного материала, из которого когда-то творилось все сущее.

Комья обрели четкость контуров. Теперь уже можно было видеть головы, чудовищные лапы и клешни, рога, ноги, крылья...

Потом видение внезапно померкло и Конан вновь услышал голос старейшего из свайолей:

- Не в моих силах явить тебе, о Человек, как в темных кузницах Мрака тела эти становились вместилищами злобных духов, как они становились демонами. Смотри, что было дальше!

Конан вновь видел перед собой бескрайнее серое поле. Потом на нем появились шесть черных точек; они постепенно увеличивались, приближаясь к нему. Теперь он смог рассмотреть творения Сета во всей их злой красе.

Самым первым шествовал здоровенный ящер с огненно-рыжей чешуей. Могучее тело поддерживалось двумя колонноподобными ногами; по тому, как они были выгнуты - наподобие задних ног кузнечика - Конан понял, что эта тварь еще и способна скакать не хуже зайца. Туловище чудовища было снабжено двумя парами мощных трехпалых лап, каждый из пальцев заканчивался длинным когтем никак не короче того меча, что висел на боку у киммерийца. Вдоль всей спины тянулся высокий костяной гребень; вытянутый хвост, которым существо явно могло пользоваться, как хлыстом, оканчивался тяжелым костяным же трезубцем.

Рядом с ящером семенило страшилище, которое киммериец сперва принял за громадную сороконожку. Самым замечательным в ней, несомненно, была ее голова - длинный, вытянутый узкий серп с зазубренным неровным лезвием; голова эта торчала на длинной мускулистой шее и, скорее всего, тварь могла орудовать, точно боевым топором, этой частью тела, которая у обычных существ в основном предназначена для того, чтобы мыслить. Кроме того, вдоль всего длинного тела тянулись ряды клешней устрашающего вида. Конану пришлось бы сделать не менее двух десятков своих широких шагов, чтобы пройти от головы твари до ее хвоста.

Следом шли крылатые создания. Они показались киммерийцу не столь устрашающими - всего лишь громадные костистые птицы с кожистыми крыльями; удивление, правда, вызывало их брюхо, покрытое желтоватыми складками кожи вместо положенной в таком месте как можно более прочной роговой брони. Обе летающих твари были наделены длинными пастями, усаженными тремя рядами острых и длинных зубов; смыкаясь, челюсти заходили одна за другую, и киммериец легко мог представить себе, как подобное существо с легкостью перекусывает человека пополам...

Замыкали процессию двое ползунов. И если в ходячих или летающих созданиях еще чувствовалась некая свирепая грация, ощущалась стремительная мощь, пусть и злая, то эти извивающиеся твари были настолько отвратительны, что Конан с трудом подавил приступ тошноты - хотя, казалось бы, он уже привык ко всему. Покрытые толстыми слоями слизи, ползуны тащили свои грузные тела мощно и упруго, что говорило о силе скрытых под их волосатой шкурой громадных мускулов. Огромные фасеточные глаза, похожие на глаза стрекозы, могли видеть все, что происходило не только прямо перед ними, но и по сторонам. Их оружием, кроме напоминающих отверстия пещер пастей, служили также несколько десятков толстых щупалец - сейчас те были свернуты и прижаты к спине.

Ползунов нельзя было назвать обычными змеями. Они скорее напоминали толстенных гусениц-переростков, только еще более коротких, чем были бы настоящие гусеницы, случись им вырасти до подобных размеров. У одного из ползунов, на боках которого чередовались черно-желтые полосы, словно у осы, Конан заметил в пасти какой-то странный трубчатый язык длиной не меньше руки взрослого человека. Это был, не иначе как сам Хатар, тварь, плюющаяся ядом, который взял верх над Гатадесом, лихим Шадизарским рубакой... Неожиданно для самого себя Конан подумал о том, что ему непременно надо отомстить за этого храбреца, хотя в прошлом они, несомненно, были бы врагами - гвардия Тиридата воров не жаловала.

Когда чудовища подошли совсем близко, Конан смог разглядеть тяжелые ошейники из черного металла, надетые на каждом из них - и их жуткие глаза. Это не были глаза обычных, земных чудовищ вроде крокодилов, морских змеев или даже драконов. Эти глаза принадлежали мыслящим существам, творящим Зло не по неведению, как кровожадные хищники человеческого Мира, но сознательно, с полным напряжением черной воли, стремящимся упиться кровью и насладиться мучениями жертв. В их глазницах полыхал мрачный холодный огонь, огонь бескрайних и беззвездных пустошей, откуда вышел великий Сет и куда его никак не удавалось загнать всему сонму светлых Богов и Небожителей.

Видение вновь изменилось, теперь Конан видел себя стоящим на самом краю какого-то леса, а прямо перед ним раскинулась небольшая роща деревьев с серебристой длинной листвой, которую киммериец теперь уже не спутал бы ни с какой другой - листвой Рощи Свайолей.

Внешне все вокруг было очень спокойно и тихо - однако слишком уж глубокой и мертвой была эта тишина. Солнце скрывали угрюмые серые тучи; все живое попряталось, словно перед грозой. Край Рощи Свайолей был безжизнен и тих.

А потом под ногами Конана внезапно вздрогнула земля. Откуда-то издалека налетел пронизывающий холодный ветер, завыл, засвистел, словно глумясь над беззащитными деревьями и радуясь их гибели. И тогда из-за ближайшего холма появилась зловещая шестерка.

Невольно Конан потянулся к мечу, хотя и понимал, что это всего лишь видение и он уже не сможет ничего изменить. Двое крылатых демонов тотчас же взмыли вверх, закружившись над обреченной рощей. Ящер, многоножка и ползуны тоже направились прямиком к ней. Они шли медленно, неторопливо, в гордой и наглой уверенности, что никто и ничто не сможет помешать их отвратительному пиршеству... Конан ощутил, что его рука до боли стискивает рукоять бесполезного сейчас меча.

Демоны, облаченные в плоть, неспешно подошли к самому краю рощи. Их крылатые собратья парили в воздухе над ней, время от времени издавая гнусаво-тоскливые вопли, однако кто знает - быть может, это были их клики ликования?

Подручные Сета стояли, словно дожидаясь какого-то знака. Вокруг ничто не шевелилось, и любая, даже самая неприметная былинка в ужасе старалась припасть к земле... А потом был дан Знак.

В самой середине неба, посреди серого облачного одеяла внезапно возникла воронка черного вихря. Длинный смерч, словно ищущая добычу гадюка, опускался все ниже и ниже, постепенно и впрямь обретая форму громадного призрачного змея. Конану доводилось слыхать, что вызыванием Сета занимаются ужасные и злобные чернокнижники в проклятых светлыми богами гробницах Стигии, хотя пока еще Мировому змею вход в мир людей закрыт; однако северянин слушал эти россказни вполуха - тогда они казались ему совершенно бесполезными - о чем теперь оставалось лишь горько жалеть.

Знак был дан, и твари Тьмы все разом бросились вперед. С небес двумя черными молниями низринулись вниз крылатые чудовища; четверо их собратьев последовали за ними. И тут видение вновь изменилось.

Теперь Конан стоял как бы на краю Леса Свайолей. Но этого мало - он сам стал одним из них и видел, как на его соседа, с которым - он знал - они часто переговаривались, обмениваясь новостями об увиденном в подзвездных пределах - обрушился с небес чернокрылый демон.

Громадные когти впились прямо в большие глаза свайоля; костяные крючья на изломах крыльев терзали плоть наделенного сознанием дерева, в разные стороны летели мелкие и крупные щепки - и обильно текла алая жидкость, так похожая на теплую человеческую кровь...

Обжигающая вспышка боли едва не лишила Конана сознания. Однако он был бы даже благодарен этому, ибо боль и забвение были лучше для бессильного свайоля, окровавленную плоть которого, спеша насытиться, торопливо заглатывали демоны.

А затем настала очередь и того свайоля, в которого на время обратило Конана чародейство Отца-Древа. Раздираемый на куски крылатым демоном свайоль внезапно дрогнул и с громким треском повалился набок; над поверженным появилась отвратительная морда рыжего ящера.

Удар! Тело Конана сотряслось; рука искала меча, однако он с удивлением почувствовал, что не может пошевелиться. Громадная когтистая лапа деловито прошлась по его боку сверху донизу, обламывая ветви и сбивая наземь тоскливо поникшие серебристые листья. Горевшие злобой глаза уставились прямо в лицо погибающего свайоля; однако к своему удивлению Конан острым инстинктом варвара понял, что злоба эта направлена не против свайоля, а вообще на весь мир, потому что чудовище жестоко терзается от неутолимого голода...

Затем видение вновь изменилось. Иная местность, иная роща; однако точно так же к ней неспешной походкой шли четверо подручных Сета, а в небе над обреченным лесом сновали два крылатых демона. Ящер и Хатар на этот раз оказались несколько впереди остальных; летучие твари несколько задержались уже после того, как Знак был подан - и тут из рощи навстречу чудовищам выбежала невысокая человеческая фигурка, показавшаяся совсем крошечной рядом с громадными телами страшилищ. Человек был одет в сверкающие доспехи, на высоком шлеме развевался цветастый плюмаж воина дворцовой гвардии короля Тиридата.

"Гатадес!" - понял Конан.

Он уже знал - из рассказа Айаны - что должно произойти дальше, однако оказалось, что это не совсем так. Северянин увидел стремительный размах блистающего лезвия - и меч защитника рощи прочертил длинный кровавый полукруг на теле рыжего ящера.

"А как же его броня?!" - мелькнуло в голове киммерийца.

Очевидно, твари Сета впервые встретились с попыткой сопротивления. Ящер и Хатар застыли, с тупым удивлением глядя на невесть откуда взявшегося смельчака. Прежде, чем они опомнились, воин Тиридата с удивившей даже Конана ловкостью проскользнул между громадными лапами ящера и что есть сил вонзил свой клинок снизу вверх в брюхо чудовища.

Раздался громоподобный рев. Меч Гатадеса пробил роговую броню, о неуязвимости которой Айана прямо-таки прожужжала киммерийцу все уши, и из раны на пыльную и жухлую траву хлынула темная дымящаяся кровь.

Ящер дернулся и как-то неловко, припадая на один бок, отскочил в сторону, развернувшись, он вновь попытался сграбастать смельчака всеми четырьмя своими когтистыми лапами, однако Гатадес вновь ловко уклонился.

Раненый ящер утратил последние остатки своей прыти. Он уже сидел в луже собственной крови; чудовищные ноги подгибались, лапы впустую молотили по воздуху; из глотки чудовища рвался хриплый не то рев, не то стон.

"Да что же ты его не добьешь!" - не выдержал Конан, ему казалось, что заморец непростительно медлит, а в настоящем бою такое не прощается...

Так и случилось. Хатар, несмотря на всю тупость, все же разобрался, что к чему, однако не стал пытаться нападать на человека, даже повернувшегося к нему спиной. Пасть ползуна широко раскрылась, между рядов темно-коричневых зубов мелькнул подозрительно длинный трубчатый язык - и из него вылетела тонкая струя темной жидкости. Плевок чудовища попал Гатадесу в плечо; человек внезапно выронил меч и словно в удивлении уставился на свою бессильно повисшую руку. Через несколько мгновений онемение сковало и все его тело...

Дальнейшего Конан уже не видел, видение прервалось окончательно,

Киммериец открыл глаза. Он лежал на спине, раскинув руки, и глазные яблоки жгло, точно он долго-долго держал глаза сухими. Был уже глубокий, недобрый вечер, приближалось время, когда силы Зла выходили из тайных укрытий и когда где-то в своем мрачном логове пробудились ото сна и шестеро страшных слуг Сета.

Конан рывком поднялся. Он помнил свой странный сон в мельчайших деталях; и самое главное, что он понял - или панцирь чудовищ далеко не так крепок, как описала ему дриада, или Гатадес обладал каким-то зачарованным мечом, легко пронзавшим любую броню.

Айана крепко спала тут же, неподалеку, зябко подобрав под себя ноги и свернувшись калачиком; колени ее были прижаты к груди. Во сне ее лицо стало совсем безмятежным, точно у невинного ребенка; однако киммериец бесцеремонно принялся ее расталкивать.

Добудиться смертельно уставшей хозяйки рощи оказалось нелегко.

- Ну что, что тебе? - простонала Айана, наконец открыв глаза. - У меня все тело болит... Что, уже вставать?

- Расскажи мне о мече этого Гатадеса, которого наняла твоя сестра, потребовал северянин.

- Да я ж не разбираюсь в этом, - с искренним недоумением ответила Айана. - Он говорил, будто клинок и впрямь какой-то особенный... Хвастал, наверное.

- Он не хвастал, - мрачно сообщил Конан. - Он вогнал свое железо в брюхо этой ходячей ящерице-переростку словно в перину! Мне помнится, ты что-то толковала о броне?

- Да... Они облачены в крепчайшую броню... - начала было вновь дриада.

- Это я уже слышал! - зарычал Конан. - Ответь мне, кто может знать, что случилось дальше с мечом этого Гатадеса?

- Что могло с ним случиться... наверное, лежит там же, где выпал из руки этого смелого воина... Возле погибшей Рощи Свайолей...

- Нам придется отправиться туда и оказаться там до восхода Солнца, деловито сказал Конан. - Если мы сумеем это сделать - считай, полдела сделано. У Гатадеса был куда как непростой клинок!

- Я слыхала, что на месте погибших Рощ Свайолей жрецы Сета возводили свои храмовища...

Конан застонал сквозь зубы.

- И все-таки, мы можем отправиться туда? - продолжал настаивать он. Тем же способом, что оказались здесь?

- Можем... - несколько неуверенно ответила не понимающая что к чему Айана. - Ты хочешь искать его меч там? Но ведь его уже давно подобрали послушники в святилище Великого Змея...

- Этот шанс упускать нельзя, сколь бы малым он ни казался, непреклонно ответил Конан. - Вставай, нужно отправляться немедленно...

Голос киммерийца звучал сухо и властно. Айана медленно поднялась, привычно оправляя хитон; она еще колебалась, но воля Конана уже брала верх.

- Хорошо, - кивнула дриада. - Дай мне руку и зажмурь глаза,

Конан сделал, как было сказано; спустя мгновение он вновь услыхал тонкое пение зачарованной деревянной флейты. На короткое время его охватил леденящий холод, как будто он со всего размаха окунулся в только что вскрывшуюся весеннюю реку; однако это длилось очень недолго, и не успел он опомниться, как услышал вновь голос Айаны.

- Мы на месте...

Киммериец открыл глаза. Ночь здесь казалась куда более черной и непроглядной, чем в покинутой ими роще. Казалось, в воздухе стоит запах тления; под ногами сухо шуршала мертвая трава. Прямо перед путниками лежало то место, где когда-то стояла Роща Свайолей; теперь же, как и предупреждала Айана, вместо нее высилась темная громада мощного и недоброго храма. В ночном сумраке даже остроглазый киммериец не мог различить никаких деталей этого строения - кроме лишь выделявшегося серого пятна в том месте, где должен был находиться вход.

- Нам нужно торопиться, - сквозь зубы проговорил Конан. - Я отчего-то уверен, что меч в храме, так что придется воспользоваться парадными воротами...

- Почему ты думаешь, что меч непременно нашли?

- Смотри, как здесь утоптана земля. Степь не бывает такой ровной, это место выглаживали специально. Вряд ли такая вещь, как меч, да еще такой, что может серьезно ранить демона, осталась незамеченной аколитами. Я иду попытать счастья в храме. Жди меня здесь!

И прежде, чем остолбеневшая дриада успела его удержать, Конан одним бесшумным прыжком скрылся во мраке, точно охотящийся тигр.

Ноги киммерийца мягко ступали по неестественно гладкой земле. Почва пружинила, Конану казалось, что он идет по громадному полю спекшейся золы. Это сильно облегчало путь - ему не встретилось ни рытвин, ни ям.

Сам храм был выстроен явно наспех, около него еще пахло сырой известкой. Похоже было, что где-то в глубине здания горят светильники четко виднелся серый прямоугольник распахнутой настежь двери.

"Не боятся они тут никого, что ли? - подумал киммериец, не привыкший к подобной небрежности храмовых хозяев в подозрительном Шадизаре. - Или тут ловушка, помоги мне Кром?"

Однако времени искать другую возможность проникнуть внутрь у него не было, они с Айаной и так страшно рисковали, оставив рощу и Древо-Отца без всякой защиты. Киммериец с гораздо большей охотою вошел бы в этот храм с черного хода или вовсе пробрался бы через крышу, однако выбирать не приходилось.

"Ну и ну - впервые иду на дело через парадные врата!" - невольно усмехнулся северянин, входя внутрь.

Непроглядный мрак и впрямь сменился тут тусклым отсветом редких масляных светильников. Все указывало на то, что строители только-только покинули храм: всюду еще валялись оставленные ведра, кисти, доски, мусор и тому подобное. Стены еще оставались голыми, их не оживляли ни роспись, ни мозаика; они были просто выкрашены в черный цвет.

Без помех миновав первый зал, Конан направился к широкой двери в противоположной стене. Вспомнив все свое искусство, он неслышной тенью крался вдоль стен, замирая после каждого шага, настороженно оглядываясь и прислушиваясь.

В храме царила мертвая тишина, точно в склепе - и все же Конан явственно чувствовал, что в здании есть и еще кто-то, кроме него - и притом ни в малейшей степени не похожий на человека. Чутье опытного вора, соединенное с уже утраченным прочими, "цивилизованными" хайборийскими племенами даром угадывать присутствие потусторонних существ и сил, подсказывало ответ. В храме имелась стража, и сейчас она явно выжидала, чтобы Конан зашел подальше. Его здесь ждали, а это значило, что он был прав в своих предположениях и что зачарованный меч Гатадеса, невесть как попавший тому в руки, и впрямь находится здесь. Оставалось его только взять.

Киммериец добрался до полуосвещенного входа во внутренний покой храма. Не имело смысла пока искать оружия здесь - во внешнем, недостроенном и замусоренном зале. Во всяком случае, это место будет последним, где он станет искать.

Конан ожидал, что дверь начнет скрипеть, однако тяжелые створки бесшумно приоткрылись, поворачиваясь на тщательно смазанных петлях - лишнее доказательство тому, что храм не заброшен.

Северянин серой тенью скользнул за порог. Его собственный меч был уже наготове - однако к полному его изумлению, существенно лучше освещенный и прибранный внутренний зал был также пуст. В центре его возвышалась небольшая, примерно в два человеческих роста, пирамида, сложенная из блестящего черного камня; на ее вершине помещалась грубая, неотесанная кроваво-алая глыба какого-то прозрачного минерала, быть может, даже драгоценного; от одной мысли, что это может оказаться рубин подобных размеров, у Конана перехватило дыхание...

Однако к чести его надо сказать, что подобная мысль лишь мелькнула где-то на самых дальних задворках его рассудка. На поверхности алой глыбы лежал меч, который с виду ничем не отличался от обычного. Лезвие его было тусклым, рукоятка - самой простой, без малейшего намека на украшения. Меч был прикован к красному камню за эфес толстой золоченой цепью.

Сомнений быть не могло: перед Конаном лежал тот самый меч, которым незадачливый Гатадес едва-едва не отразил нападение демонов Сета, но почему, если уж это оружие попало в руки к служителям Великого Змея, храм не окружен пятью кольцами стражи?..

Махнув рукой на осторожность, Конан быстро пересек зал и бегом взбежал по гладким ступеням пирамиды, и тут на клинке, словно почуявшем приближение человека, голубым огнем вспыхнула вязь таинственных рун. Их рисунок был совершенно не знаком далекому от какой бы то ни было письменности варвару, и он не мог понять, что они означают - кроме того, что меч, похоже, и впрямь наделен какими-то особыми силами.

Конан просунул лезвие своего собственного меча в крепление цепи и с усилием навалился на свой импровизированный рычаг.

Глава 5.

- Крыса в западне, крыса в западне! - грянул внезапно со всех сторон хор торжествующих злорадных голосов. - Закрывайте клетку, закрывайте!

Конан стремительно обернулся. В стенах зала широко распахнулось с десяток широких дверей, через которые внутрь вбегали многочисленные аколиты храма Сета. В развевающихся разноцветных мантиях темных тонов, с длинными копьями и луками в руках, они тотчас окружили пирамиду: На киммерийца были нацелены наконечники примерно полутора сотен стрел, уже наложенных на натянутые тетивы.

- Положи оружие, Конан из Киммерии, вор из Шадизара, - вышел вперед худой высокорослый человек с наголо обритым черепом и глубоко посаженными тусклыми глазами. Его плащ был черным - единственным черным плащом в зале. Я не настолько глуп, чтобы, подобно Аманару, забавляться с выпущенным на свободу тигром - то есть, скажем, затевать с тобой рукопашную. Одно твое движение, и ты будешь весь утыкан стрелами, как дикобраз. Брось меч, подними руки над головой и иди сюда. Помни, что ни один из моих лучников не спустит с тебя глаз, так что не пытайся устроить тут что-нибудь в твоем духе.

- Что-то ты слишком многословен, пес, - проревел в ответ Конан, и не думая выпускать меч. - Хочешь убить - убивай! А я с места не сдвинусь.

По рядам окружавших киммерийца не то воинов, не то жрецов прошел волной возмущенный гул.

- Тихо! - бритоголовый вскинул руку и все тотчас умолкли. - Что ж, тогда тебе придется на собственной шкуре убедиться в меткости моих стрелков. И как ни жалко портить такое великолепное тело, как у тебя, но... Мы, пожалуй, начнем с правой ноги.

Пока длилось все это обсуждение, мускулы северянина трещали от напряжения, безуспешно пытаясь выломать крепление цепи из каменной глыбы. Что-то подсказывало варвару, что только этот клинок еще может помочь ему вырваться отсюда; стрелков же киммериец не боялся. Он догадывался, вспомнив кое-какие из своих прежних приключений, что жрецам этого мрачного храма он может потребоваться только в одном-единственном качестве - жертвы их ненасытному Сету, поэтому они вряд ли станут стрелять так, чтобы убить его, будут пытаться ранить и потом пленить. Похоже, тут уже наслышаны о его приключениях в Кезанкийских Горах и зря на рожон лезть не станут.

Главный жрец как раз закончил свою речь насчет правой ноги Конана, предвещая ей весьма плачевную участь, когда киммериец услыхал слабый хруст и почувствовал, как туго натянутая цепь ослабела. Лежавший на алтаре меч был свободен.

Киммериец замер, боясь, что враги раньше времени поймут, в чем дело. Его левая рука перехватила рукоять его собственного меча, правая сжала эфес принадлежавшего когда-то Гатадесу оружия. Сейчас, сейчас... Поймать мгновение, когда лучники уже начнут разжимать пальцы - и тогда резко рвануться вниз, перекатиться через плечо, вскочить, два прыжка - и он окажется подле этого типа с голым черепом, а там уж посмотрим!

- Эй, эй, он порвал цепь! - внезапно завопил кто-то, и Конан понял, что недооценил своих противников. Однако сделать он уже ничего не успел, не успел даже ни о чем подумать, потому что ступени пирамиды под его ногами внезапно разошлись, ступня Конана соскользнула со скользкой поверхности камня, и киммериец, нелепо взмахнув руками - мечей он так и не выпустил, полетел вниз, в черную пустоту.

Он падал спиной вниз, и несколько мгновений еще видел над головой светлое пятно, однако оно быстро сужалось и почти тотчас исчезло совсем камни сошлись, закрывая вход в подземелье.

Киммериец не успел подумать о смерти, не успел даже испугаться - лгут те, кто говорят, будто бы он не испытывал страха, просто он умел бороться с ним лучше других - как тело его врезалось в песчаный склон. Это спасло ему жизнь, смягчив удар; скатившись по откосу вниз, он ощутил под ногами холодный и жесткий камень...

"Кром! Хорошенькое дело! Что-то мне здесь нравится не больше, чем в подземельях замка Аманара", - подумал киммериец, поднимаясь на ноги и лишний раз благодаря своего сурового покровителя за помощь. Очевидно, его сын доставлял старому и жестокому богу Киммерии некоторое удовольствие своими делами, что суровый Кром все еще не оставлял его своим заступничеством.

Он встал на ноги и постарался получше избавиться от набившегося в волосы, ноздри и уши песка. Кругом царил абсолютно непроницаемый мрак - и стояла полная, мертвая тишина.

Киммериец нащупал руками мягкий край песчаного склона, сел, стараясь поскорее успокоиться и как следует все обдумать. Положение его было не из приятных. Один, без еды, воды и огня, в неведомом подземелье - и как это его успели так быстро вырыть? Северянин не слышал эха своих шагов, хотя пару раз на пробу топнул довольно громко. Отсюда следовало, что подземная полость весьма велика... и, быть может, сотворена природными силами, а вовсе не волей людей или демонов?

Просидев несколько минут неподвижно, Конан поднялся. Ему ничего не оставалось делать, как попытаться обойти пещеру по кругу, все время касаясь одной рукою стены. Варвар обладал от рождения острым чувством направления; он надеялся, что оно поможет ему не сбиться, однако для верности он на ощупь отыскал довольно крупный валун, который и подкатил к самому краю песчаного склона. Если он совершит полный круг, по крайней мере, не придется без толку тратить силы.

Вообще говоря, оставался и еще один вариант - остаться на месте и попросту ждать, пока его не найдут жрецы. Он на свободе, хорошо вооружен можно было попытать счастья; однако, хотя такой выход и более отвечал воинственной натуре киммерийца, разум подсказывал, что лучше попытаться отыскать выход самому. Недолго думая, Конан отправился в путь.

Он решил идти налево, чтобы была готова к бою правая рука с зачарованным мечом Гатадеса, - на тот случай, если он столкнется нос к носу с каким-нибудь особенно рьяным прислужником Сета.

Довольно скоро песок сменился голой отвесной скалой. Она была холодна и суха, тишину пещеры ни разу не нарушило журчание поземного ручья или хотя бы редкий стук падающих с потолка капель. Воды, похоже, здесь не было, а жажда мучила киммерийца все сильнее и сильнее.

Мало-помалу он понял, что стена все круче и круче начинает уходить вправо, что совсем не понравилось киммерийцу. Если окажется, что он заперт в каменном мешке... или, быть может, тут и есть выход, на высоте больше человеческого роста... От таких мыслей становилось совсем плохо, и Конан старательно гнал их от себя прочь.

"Нет, похоже, я все же кружу, - подумал он спустя еще некоторое время. - Вроде опять песок начинается... да, так и есть. А где же мой камень?"

Камень был на месте. Крепко ударившись о него большим пальцем правой ноги, киммериец со злостью выругался не столько от боли, сколько от осознания факта, что он, похоже, оказался в большой ловушке. Клетка для крупной и злой крысы захлопнулась.

- Скажи, а зачем ты положил камень к моему любимому откосу, незнакомец? - вдруг раздался странный шепелявый голос. - Я часто скатываюсь по нему - сверху вниз, сверху - вниз - и мог бы ушибиться!

Прижимаясь спиной к песчаному склону, Конан резко развернулся на голос, держа наготове клинки. В темноте прямо перед ним где-то на уровне его пояса горели бледно-зеленым огнем два больших, вытянутых глаза с белесыми вертикальными зрачками. Глаза, не мигая, смотрели на киммерийца.

- Ты... кто такой? - хрипло спросил он, на всякий случай прикидывая расстояние до странного гостя.

- Нет, это я тебя должен спросить - кто ты такой? - с некоторым недовольством ответило зеленоглазое существо. - Ты подкатил камень к моему откосу - верно, хотел, чтобы я сломал себе спину, скатываясь вниз - да еще и спрашиваешь, кто я такой! Ты дерзок, а дерзость нуждается в наказании...

Во тьме что-то еле слышно зашелестело - различить эти звуки мог лишь такой острый слух, как у Конана. И это его спасло. Инстинкт заставил его пригнуться и рвануться в сторону - в тот самый миг, как над его головой что-то свистнуло и с глухим хлопком врезалось в песок. Точно хлыстом ударили.

- Я положил камень, чтобы отметить это место, - тем не менее попытался вступить он в переговоры. - Я, видишь ли, провалился сюда сверху и даже понятия не имел, что здесь может кто-то жить!

- Конечно, такая чистая, аккуратная, сухая пещера, - обиженно проворчал в ответ голос, - и здесь, видите ли, никто не может жить! Ты врун, ты прекрасно видишь, кто я, ты уклонился от моего хвоста, как опытный в играх резуни - и толкуешь мне, что пришел сюда не для того, чтобы охотиться на меня!

- Клянусь Кромом! - рявкнул киммериец. - Мне нет до тебя никакого дела, о почтенный хозяин этой пещеры. Я пришел сюда не для того, чтобы охотиться на тебя, или на кого-либо еще; я вообще попал сюда не по собственной воле. И я постарался бы отблагодарить тебя, если бы ты вывел меня отсюда!

- Вывел тебя отсюда? - искренно удивилось зеленоглазое существо. Вывел куда? Наверх? Но я там никогда не бывал! Вниз - пожалуйста, под этой пещерой лежат огромные и прекрасные лабиринты. Если хочешь, пойдем туда. Там можно славно поохотиться.

- Нет, мне туда не надо, - покачал головой Конан.

- Ну, тогда я пошел, о пришелец, - заявило существо. - У меня много дел. Наверху в свои права вступает ночь, мелкие и вкусные твари там, внизу, вылезают из своих норок... Мне надо идти. Прощай! Было приятно поговорить с тобой.

- Постой! - окликнул Конан своего странного собеседника. - А скажи мне, не бывали ли тут еще такие же, как я, люди? Из того храма, что возведен за последний год там, наверху, как раз над этими пещерами?

- Да, бывали, - после некоторого раздумья ответило существо. - Они продолбили потолок как раз в этом зале. Потом скинули вниз веревку и спустились по ней - а потом поднялись, и больше я их не видел. А откуда ты так хорошо знаешь наш язык? - поинтересовался Конан. Несмотря на всю тяжесть его положения, любопытство взяло вверх.

- Это долгая история, - охотно сообщило существо, видимо, радуясь возможности поговорить, словно забыв, что только что говорило, будто чрезвычайно торопится. - Я ведь живу здесь очень, очень давно; когда-то верхние ярусы пещер имели сообщение с поверхностью. Тогда я часто гулял по подлунному миру. Окрестные племена почитали меня и часто приносили мне вкусную пищу. От них я научился вашей речи. А потом... Земные силы внезапно встали на дыбы, словно те странные животные, которые вы, люди, зовете "конями", и выходы оказались завалены... Но я ничего не забываю, - хвастливо добавило существо. - Вот и ваша речь... Ты ведь понимаешь меня?

"Что-то по тебе не скажешь, что ты тысячу лет просидел в заключении", подумал Конан. Он, конечно, был диким и необразованным варваром-киммерийцем, однако умел хорошо рассуждать - если бы это существо и выучило язык неведомого народа, что обитал тогда на поверхности, что-то слабо верилось, что эти племена были из числа хайборийцев, вдобавок за тысячу лет речь людей могла сильно измениться - об этом Конану говорил еще его отец. Северянин заподозрил неладное.

- Ну, я все же пойду, - вздохнуло существо. Было в этом вздохе что-то неуловимо-лицемерное; Конан напрягся, его чутье варвара предупреждало об опасности.

Однако он не подал вида.

- Что ж, прощай, - с деланным унынием ответил он. - Видно, мне суждено провести мои последние часы в одиночестве...

Киммериец не видел поднесенных вплотную к лицу собственных пальцев, однако не сомневался, что существо отлично видит каждое его движение. И потому он как можно более выразительно опустил голову, всем видом своим стараясь выразить беспросветное отчаяние - подражая в этом уличным шадизарским артистам, часто дававшим представления в заморской лице.

Его уловка удалась лишь потому, что говорившее с ним существо не было человеком - любой другой даже самый темный и недалекий рыночный стражник в Аренджуне сразу бы раскусил неумелое притворство Конана. Однако пещерный собеседник северянина принял все это за чистую монету. Голова у Сладкого Мяса была опущена, глаза смотрели вниз... мышцы расслаблены... он не сможет отдернуться так же быстро, как в первый раз...

Невозможно сказать, каким образом Конан определил тот момент, когда нужно было ничком броситься на землю. Тварь прыгнула совершенно внезапно, уже отвернувшись было от Конана...

Хлестнул гибкий, как хлыст, хвост, и тотчас над головой Конана пронеслось тяжелое тело, с размаху врезавшись в песок склона. В следующий миг киммериец, вверив судьбу свою Крому и надеясь лишь на то, что на коже у этого подземного болтуна не окажется ядовитых иголок, бросился на него сверху, пытаясь нашарить горло и приставить к нему клинок.

Тишина подземелья огласилась визгами, хриплым боевым ревом киммерийца и отчаянной бранью стиснутого железными руками варвара подземного существа. Ругался он, надо сказать, ничуть не хуже завсегдатая Пустыньки...

Гибкий хвост ударил раз, другой и третий. Конан чувствовал, как что-то обожгло ему бок; потекла кровь, однако в этот же миг его руки, наконец, нащупали мягкое горло твари. Еще через секунду изукрашенный рунами меч лег поперек шеи чудовища.

Противник Конана тотчас обмяк; киммериец ощущал, как острая сталь меча даже против воли его обладателя режет мягкие складки кожи на горле твари.

- Ты куда-то очень спешил, не правда ли? - прохрипел северянин.

- Я выведу тебя отсюда, только убери это железо, - сдавленно пропищало существо. - Я выведу тебя, только пощади!

- Так-то оно лучше, - проворчал киммериец, однако он понимал, что выбраться все равно, будет куда как непросто - попробуй-ка прошагай весь путь в обнимку с этой тварью! Поневоле вынужденный плотно прижаться к телу своего врага, Конан чувствовал многочисленные мелкие роговые чешуйки, то сходящиеся, то вновь расходящиеся в такт учащенному, лихорадочному дыханию. Существо напоминало человека - однако задние ноги его, судя по всему, были предназначены для прыжков и смахивали на ноги кузнечика. Ноги кузнечика... И тут киммерийца осенило:

- Ну, вот что, тварь Сета, - проревел он, несколько усиливая нажим на приставленный к шее создания меч. - Я всегда убивал таких, как ты, и меня не обманешь лживыми сказками. Ты намереваешься завести меня в такое место, где тебя будут поджидать твои собратья; ты надеешься на их помощь. Ну так вот, тварь, тебе следует запомнить, что ты имеешь дело с Конаном из Киммерии; неужели твои дружки из храма не уведомили тебя об этом? Бедняга, в таком случае они послали тебя просто на убой! Так, для начала я отсеку тебе хвост; если не хочешь лишиться и всего остального, советую говорить правду. Как попасть в храм из этого подземелья?

- Не убивай меня! - вновь заскулило и задергалось существо. - Да, да, я слуга Великого Сета, не знаю как стало тебе известно об этом, варвар! Но как бы ни был темен мой нынешний мир, я хочу жить. Подари мне жизнь, и я отслужу тебе; я мог бы попытаться объяснить тебе дорогу, но ты ведь все равно не поверишь мне?

- Я вижу тебя насквозь! - продолжал реветь киммериец. - Я теперь могу прочесть все, что сейчас творится в твоей несчастной башке. И не советую дурить! Я мигом перережу тебе глотку. Что бы ни случилось со мной потом, тебе этого уже будет все равно не увидеть. Выбирай - или медленная смерть, по-нашему обычаю Истребителей Тьмы (сей громкий титул Конан придумал с ходу, подхваченный невесть откуда взявшимся вдохновением) - или ты даешь связать себя и тихо, медленно и без глупостей выведешь меня ко входу в храм. Там я отпущу тебя, клянусь Митрой!

- Кр-р-р! - пленник судорожно задергался, как будто его прижгли раскаленным железом. - Не произноси этого имени, прошу тебя! Не усугубляй моих мучений! Нам запрещено слышать это имя, имя заклятого врага нашего Повелителя. Я согласен, я согласен на все, варвар! Только убери, молю, твой меч, он уже и так почти что перерезал мне горло!

Конан осторожно отпустил левую руку, что держала меч за острие, и полез в карман, где по старой воровской привычке всегда имелся изрядный моток крепкой веревки. Поневоле неловко он принялся набрасывать на дрожащую крупной дрожью тварь одну петлю за другой, больше всего стараясь примотать к телу длинный и упругий хвост создания, заканчивающийся чем-то похожим на жало скорпиона. Обнаружил он и иные убийственные орудия - из пасти торчали длинные и острые клыки, точно у ядовитой змеи; на руках вместо пальцев росли когти, не уступавшие по размерам хорошему кинжалу. Киммериец подумал, что тварь эта, должно быть, высасывает кровь своих жертв - такие острые и тонкие зубы не годятся для того, чтобы рвать и жевать грубую плоть.

- А это что еще такое? - удивился Конан, нашарив широкий, железный, судя по всему, ошейник, что висел чуть ниже того места, к которому был приставлен меч северянина. Ошейник скрывался в кожных складках; почему-то во время схватки руки Конана не почувствовали его.

- Это... это... - казалось, пленника терзает целый сонм разъяренных палачей, он трясся, словно в падучей, сильно ранясь при этом об острое лезвие меча, однако так и не смог ничего ответить.

А Конан же вновь вспомнил видение, посланное ему Отцом-Древом; и здоровенные черные ошейники на всех без исключения слугах Сета.

- Эту штуку на тебя надел твой хозяин? - спросил киммериец.

- А... А... как больно... Он, да! - последние слова были выкрикнуты в самых настоящих корчах, по клинку обильно текла густая и горячая кровь.

И тут Конан решился на поступок, который, быть может, никогда не сделал бы его отец или иной, опытный и осторожный киммерийский воин, уже имеющий боевой опыт. Ловко зажав левой рукой шею пленника в стальной зажим, северянин продел меч Гатадеса под ошейник и что есть силы налег на рукоятку, надеясь разорвать прочные звенья.

Меч Гатадеса внезапно полыхнул голубым огнем. Как ни стремительна была вспышка, при свете ее Конан разглядел и небольшую округлую пещеру, с одной стороны которой вверх уходил песчаный откос; и несколько небольших темных дыр в стенах подле самого пола, смахивавших на входы в какие-то норы; но самое главное - Конан увидел широкий и плоский уступ на высоте примерно двух его ростов, с которого вверх вело нечто вроде очень грубой каменной лестницы, заканчивавшейся небольшим люком.

Ошейник пленника туго натянулся, врезаясь в тело - и вдруг ослаб, с тяжелым звоном упав на камни пола. И тут пленник Конана издал тонкий, душераздирающий крик, забился в судорогах такой силы, что киммериец не смог удержать его, несмотря на всю свою силу - и упал без чувств.

Северянин на ощупь связал его покрепче, оставив неспутанными только ноги, но на всякий случай накинул петлю и на них - она не мешала идти, но не позволяла бежать.

- Эй, приятель! - варвар немилосердно затряс своего пленника. - Вставай и пошли отсюда!

И тут существо ответило - однако странным голосом, ничуть не похожим на тот ехидный мерзкий голосочек, которым разговаривало за минуту до этого. Точнее, оно даже не ответило, а спросило - спросило, точно тяжелобольной, наконец вынырнувший из пучин горячечного бреда:

- Где я?.. Что со мной? О Митра, что же происходит?

- Ты сказал - Митра? - поразился киммериец, сразу же заподозрив в этом, однако, новую ловушку.

- Ну да - Митра! О покровитель и защитник наш, вразуми же меня - что творится со мной? Я умер? И за грехи мои попал в Области возмездия?

- Как тебя зовут? - по-прежнему не в состоянии опомниться от удивления, спросил Конан.

- О, незнакомец, верно, это ты связал меня... Всемогущий Митра! - вдруг вырвался жуткий вопль. - Что стало с моим телом! Митра, Митра! - И существо забилось в ужасных, несдержанных рыданиях.

- Эй, приятель, послушай, ты помнишь, что с тобой произошло?

- Да, помню, о чужеземец с двумя мечами, мои глаза хорошо видят тебя хотя это глаза и не моего старого тела - но, увидав эту отвратительную плоть, я все вспомнил. Я вспомнил, как по собственной глупости и неосторожности стал рабом ужасного Сета... Меня зовут Аррадерс и родом я из Турана. С малых лет занимали меня тайны божественных сил...

- Погоди! - прервал его киммериец. - Детали случившегося с тобой сейчас не так важны. - Ясно, что каким-то образом Сет завладел твоей душой, а тебя самого превратил в это мерзкое существо... Пока на тебе был надет черный ошейник, ты был полностью в его власти. Но теперь ошейника больше нет, ты свободен. И я говорю тебе, хочешь ли ты сразиться вместе со мной против слуг этого самого Сета?

- Хочу ли я?! - раздался дикий хохот, полный столь жуткой ненависти, что удивился даже Конан. - Чужеземец, даже если для этого мне придется отдать всю мою нынешнюю проклятую кровь из жил, отдать медленно, капля за каплей - и тогда я скажу тебе - я с тобой, товарищ!

- Тогда показывай дорогу. У меня очень мало времени, но для спасения нам достаточно просто выбраться из храма - а там меня ждут, и мы быстро окажемся в таком месте, где эти жрецы до нас не доберутся...

- Нам будет не выбраться отсюда без драки, - ответил новый спутник Конана. - Известный мне выход отсюда - только через храм, а там всегда полно жрецов или их прислужников.

- Значит, будем прорываться, - решил Конан, - другого выхода нет. Идем!

- За тобой - хоть в самый ад, Конан из Киммерии! - горячо воскликнул Аррадерс.

- Тогда возьми у меня меч... вот этот, если ты умеешь держать его в руках.

- Я был сотником в Дозорной тысяче императора Илдиза! - с обидой ответил собеседник Конана.

Когти кривовато, но ловко и прочно сжали рукоять

- Идем! Тут есть лестница наверх, но люк всегда заперт, а наружный засов нам не сломать. Но есть иная дорога... - с этими словами Аррадерс принялся быстро и ловко копать песок откоса. Конан, разумеется, ничего этого не видел, обо всем, что происходило вокруг, он мог догадываться только по звуку.

- Погоди, я развяжу тебя! - спохватился киммериец.

Вскоре руки Аррадерса были свободны и куча отбрасываемого им песка стала расти куда быстрее. На голове, венчавшей его странное тело, явно принадлежавшее до этого какому-то демону из темных Преисподен, постепенно разгорелся неяркий зеленоватый огонек - как раз посреди темени, между торчащими острыми ушами. Хоть и слабый, но все же этот свет немного отогнал тьму. Киммериец смог наконец разглядеть своего негаданного сотоварища.

Нынешнее тело Аррадерса ходило на двух ногах, имело две руки и длинный хвост, который и впрямь оканчивался кривым кинжалом страшного жала, покрытого черными капельками яда. Конану оставалось лишь возблагодарить Крома за то, что во время драки это жало миновало киммерийца - рану ему нанесла одна из игл, росших на хвосте чуть выше жала. Ноги Аррадерса и впрямь смахивали на ноги кузнечика - очень высокая голень доходила почти до поясницы, потом следовал коленный сустав, вниз от которого отходило первое бедро; потом еще один сустав и второе, очень толстое, бугрящееся мышцами бедро - для дальних прыжков. Однако Аррадерс умел и быстро ходить - ловко и мелко перебирая негнущимися голенями.

- Готово, - прозвучал приглушенный голос из ямы в откосе. - Тут дверь, сейчас я отопру ее - и пойдем.

Что-то звякнуло, потом заскрипел несмазанный засов.

- Путь открыт, - с некоторой торжественностью сообщил Аррадерс.

- Я иду, - отозвался киммериец. Излучаемый огнем на голове его спутника свет почти угас, однако лежавший на полу черный ошейник был еще виден.

Что-то подсказывало Конану, что эту вещь с ее злобным могуществом не следует оставлять здесь, что она еще может понадобиться...

Северянин осторожно набросил кусок тряпки на черную цепь, потом, стараясь не коснуться металла, несколько раз накрепко перевязал веревкой и приторочил к поясу, не решившись сунуть это за пазуху.

Аррадерс тем временем уже отворил низкую железную дверь. Перед ними открылся узкий проход; через несколько шагов началась винтовая лестница, по которой они и двинулись вверх.

Подниматься пришлось недолго. Необработанные стены тоннеля - видно было, что его вырубали в дикой скале - сменились гладко обтесанными каменными блоками. Коридор закончился в низком, но довольно просторном помещении, больше всего напоминавшем подвал.

- Мы под храмом, - сказал Аррадерс. - Над нами - внутренний зал - тот, с черной пирамидой... - он внезапно осекся и замер, прижав уродливые когтистые лапы к лицу, которое ныне лишь отдаленно напоминало человеческое. Выпавший меч звякнул, ударившись о каменную плиту.

- Что с тобой?

- Черная пирамида... - прохрипел Аррадерс. - Черная пирамида с поворачивающимися ступенями, они загоняли на нее людей, а потом срабатывал этот дьявольский механизм... и они летели вниз... ко мне... а я был постоянно голоден, а другой еды не было... и демон, сидящий в черном ошейнике, заставлял меня делать столь ужасное...

- Сейчас не время рыдать! - оборвал его Конан. - Если мы выберемся отсюда, ты еще сможешь отомстить за все. А теперь - давай вперед, или, клянусь Кромом, я оставлю тебя тут и пойду дальше один, бывший сотник Дозорной Тысячи.

Это подействовало. Все еще временами всхлипывая и пытаясь утереть слезы когтистой лапой, Аррадерс последовал за киммерийцем.

- Пока ничего сложного, - заметил северянин, увидев еще одну дверь в перегораживающей им дорогу стене.

- Да, но за той дверью - храмовый зверинец, - мрачно произнес Аррадерс. - Там собраны всякие мелкие твари из самых дальних пределов мира, от Кхитайских болот до джунглей Зембабве. Можно только гадать, зачем они местным жрецам. Пройти будет нелегко, но иной дороги у нас нет.

- Раз так - то идем, - пожал плечами Конан.

К удивлению киммерийца, дверь была не заперта. Он потянул ее на себя, и она легко отворилась. За ней оказалась тяжелая кованая решетка - а за решеткой выл, вопил, хохотал, блеял, визжал, клекотал и издавал иные, совсем уж неописуемые звуки тот самый зверинец храма.

Глава 6.

- Н-да, веселое зрелище! - проворчал киммериец, отступая на шаг и зажимая нос от нескрываемого зловония.

Их живой светильник освещал лишь самые близкие к решетке части огромного и низкого сводчатого подвала, битком набитого самыми разнообразными тварями, которые казались Конану вышедшими из болезненных ночных кошмаров - многоногие, многоглазые, с бесчисленными скалящимися пастями, волосатые, безволосые, с рогами, с хвостами, с когтями и прочим. Достаточно будет сказать, что киммериец ни разу в жизни не встречал подобной мерзости - если, конечно, не считать явленное ему в Роще Свайолей видение и шестерых слуг Сета. Похоже было, что у Темных Демонов имелась богатая фантазия.

- Нам - туда, - бесстрастно сказал Аррадерс; жало на кончике его хвоста уже источало черный яд в преддверии боя.

- Да ведь там же и шагу ступить некуда, - буркнул киммериец.

- Нам - туда, - настойчиво повторил Аррадерс. - Нам - туда, и я пойду первым.

- А, может, откроем решетку и подождем, пока они сами не разбегутся кто куда? - предложил Конан.

- Даже если бы тут и было, где укрыться, нас бы это не спасло, ответил спутник киммерийца. - Эти твари не носят черных ошейников. Они сотворены для охоты - за человеком и за теми, кто с ним. Как только решетка поднимется, они все разом кинутся на нас.

Конан поудобнее перехватил меч Гатадеса. Что ж, если иной дороги нет... Ему еще не приходилось охотиться на столь необычную дичь; жаль только, не удастся захватить с собой достойных трофеев!

- Не подвернись мне под жало, - тихо сказал Аррадерс, берясь за поперечный прут решетки.

Твари в зверинце замерли, жадно глядя на двух безумцев бесчисленными алчными глазами. Разинутые пасти источали слюну, лапы скребли пол в нетерпении. Две блестящих полосы металла в руках жертв нимало не смущали обитателей зверинца.

Решетка от первого же толчка сама пошла вверх, увлекаемая скрытым в стене противовесом. Конан и Аррадерс шагнули за порог - и в тот же миг настоящая волна тварей бросилась к ним; страшилища сбивали друг друга с ног, мяли и топтали упавших, изо всех сил стремясь первыми добраться до вожделенного живого мяса.

Хвост Аррадерса ударил с громким хлопком, точно пастуший хлыст. Вырвавшаяся вперед тварюга размером с волка на шести ногах и с тремя торчащими в разные стороны длинными, острозубыми клювами не смогла уклониться и тотчас рухнула бездыханной под ноги набегающих свор; тушу ее тотчас же принялись рвать добрый десяток страшилищ помельче.

Только теперь Конан понял, каким страшным противником был Аррадерс; по правде говоря, теперь киммериец удивился бы - имей он время - что справился с бывшим туранским сотником столь легко. Правая рука Аррадерса без устали рубила взятым у северянина мечом; левая ловко хватала бросавшихся на него тварей за глотку, страшные когти легко разрывали плоть и в сторону отлетал еще один труп с разорванным горлом.

Конан старался не отставать. Однако этот бой оказался куда тяжелее любого другого, в каком довелось сражаться киммерийцу. Твари нападали со всех сторон, спереди, сбоку, сзади, снизу, сверху - отовсюду на северянина устремлялся сплошной водопад оскаленных морд и выставленных когтей.

Удар - и отсечена голова прыгающего, наподобие лягушки, броненосца с клыками длиной в локоть Конана; поворот - и сверкающий веер стали превращает в два брызжущих кровью куска мяса тело восьминогого паука с выдающимися далеко вперед челюстями; затылком ощущается угроза - и Конан с разворота делает стремительный выпад, насквозь пронзая волосатую серую обезьяну с головой волка...

Во все стороны хлестала темная кровь. Под ногами сражавшихся валялись разрубленные, искромсанные туши чудовищ. Твари поменьше уже давно забыли о Конане и Аррадерсе и жадно рвали на части трупы своих собратьев; однако все до единого крупные существа твердо, как оказалось, помнили урок своих наставников и любой ценой пытались добраться до сражавшихся спина к спине Конана и его странного спутника.

Меч Гатадеса не знал преград. Казалось, ему нипочем любой, самый толстый роговой панцирь, самая прочная чешуйчатая броня. Аррадерсу приходилось тяжелее, но его выручало, помимо разящего насмерть жала, еще и точное знание того, куда и как следует ударить, чтобы наверняка свалить врага.

Шаг за шагом двое бойцов продвигались к противоположной стене зверинца, оставляя за собой залитый кровью и заваленный мертвыми телами пол. Самые яростные, самые дерзкие уже сложили головы, первыми кинувшись на показавшуюся столь легкой добычу; оставались поменьше и потрусливее. Конан уже вздохнул было с облегчением, когда находившаяся в другой стене зверинца дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая и тощая фигура в темно-коричневом плаще.

- Эвоя! - взвизгнул жрец, и непонятно было, то ли это был крик удивления, то ли - страха; однако для тварей в зверинце это оказалось командой.

Мелкие создания бросили рвать трупы. Из дальних, темных углов выползли те, кто решил почему-то отсидеться в сторонке. Забыв обо всем, даже о сохранении собственных жизней, свора храма набросилась на Конана и Аррадерса с такой яростью, что выдержать ее напор не смогли даже они.

Кроша и ломая зубы о полыхающую голубым сталь меча Конана, одна из тварей, прыгнув, вцепилась пастью в оружие киммерийца. Как бы ни была быстра его реакция, стряхнуть неожиданную тяжесть он не успел, на острие меча трое тупорылых, схожих с кабанами созданий деловито насадили дико визжащего от почти человеческого ужаса своего четвертого собрата, самого толстого из них; что-то мохнатое бросилось в ноги Конану, киммериец споткнулся, потерял равновесие - и в тот же миг меч был вырван из его невольно разжавшейся руки.

Варвар покатился по полу. Мимо него с шипением мелькнул хвост Аррадерса, жало разило по-прежнему, однако и на нем начинали задерживаться куски мяса жертв, насаживаясь на него, точно на вертел, еще немного - и смертельное острие скроется совсем.

И все же прежде чем клыки, резцы и зубы добрались до киммерийца, рука его случайно задела привязанный к поясу сверток с черной цепью разорванного ошейника Аррадерса. Не сознавая того, что он делает, Конан со всей своей громадной силой рванул прочную мешковину - из прорехи, точно черная змея, выскользнула зловещая цепь. По счастью, Конан держал ее рукой за обмотанную холстиной часть.

Удар и череп ближайшего зверя лопнул, обдав все вокруг настоящим дождем из смешанных с кровью мозгов и мелких обломков костей. Труп еще катился когда в зверинце внезапно замерло все движение. Глаза тварей неотрывно взирали на черный ошейник - а затем с истошными визгами вся уцелевшая свора бросилась наутек, не слушая отчаянных криков жреца в коричневом плаще.

Аррадерс повернул к Конану забрызганное чужой кровью жуткое свое лицо-маску.

- Мой ошейник! - прохрипел он с несказанным удивлением. - Вот уж пригодился!..

Держа на виду внушительно свисавшую из его кулака черную цепь, Конан подобрал свой меч. Жреца в коричневом уже и след простыл; не приходилось сомневаться - он уже поднимал тревогу.

Выход из зверинца также оказался не заперт. Решетка поднималась вверх, и этого строители храма почему-то сочли вполне достаточным для того, чтобы безопасно держать сотни страшилищ совсем рядом с парадными залами храма.

Конан и Аррадерс вышли в коридор. Спутник Конана на ходу срывал когтями застрявшие на острие жала лохмотья омерзительной чужой плоти.

- Вот та лестница ведет во внутренний зал, - он вытянул руку. - Там для нас уже вовсю готовится теплая встреча...

- У них полным-полно лучников, - напомнил товарищу киммериец.

- Я пойду первым и как следует их напугаю, - усмехнулся Аррадерс мертвой, нечеловеческой усмешкой. Он похлопал себя по бедру: - Посмотрим, кто быстрее - их стрелы или мои прыжки!

Выход из коридора перекрывала двустворчатая дверь, запертая с противоположной стороны на засов.

- Здесь понадобится вся наша сила, - повернулся к киммерийцу его спутник. - Как только дверь рухнет, врывайся внутрь и падай на пол. Я постараюсь отвлечь на себя первый залп, а ты постарайся добежать до стрелков прежде, чем они дадут второй!

Взявшись за руки, Конан и Аррадерс отошли на несколько шагов, а затем разом с разбегу бросились на дверь и - то ли петли оказались недостаточно прочны, то ли плохо были откованы крепления засова - строки разлетелись в разные стороны и тьма подземелий сменилась светом масляных ламп, в изобилии развешанных по стенам зала с черной пирамидой.

Падая на руки и перекатываясь через плечо, Конан успел заметить густые ряды жрецов; блеск копий и мечей в их руках, натянутые луки стрелков и стремительно взлетевшее в неправдоподобно высоком и длинном прыжке тело Аррадерса с поднятым мечом и выставленными вперед когтями; хвост его был поджат, готовый ударить в любое мгновение.

Аррадерс оказался прав. Первый, самый тщательно нацеленный залп лучников пропал даром. Стрелы со свистом и звоном ломались о камни, однако никому не удалось задеть бывшего слугу Сета. И, пока Аррадерс совершал свой достойный восхищения прыжок, Конан с мечом наголо мчался прямо на шеренгу жрецов и из горла киммерийца рвался самый страшный боевой клич из всех, когда-либо раздававшихся среди холмов его родины, Страны Глубокой Ночи...

Несколько стрел все же мелькнули и над головой северянина, а одна даже оцарапала ему левое плечо - он не обращал на них внимания. Подобно медведю, врезавшемуся в густую собачью свору, киммериец налетел на жрецов, и его клинок взметнулся в привычной кровавой работе.

Перед Конаном мелькала череда искаженных гневом, яростью, страхом, лиц, мелькали руки, ноги, плащи, щиты, копья; сперва жрецы пытались окружить его и пустить в ход пики...

Острие разорвало бок куртки Конана; взмахом меча киммериец перерубил древко, рванул свободной рукой обрубок, выдернув из строя незадачливого копейщика, в спину которого тотчас ударило сразу три пики, предназначавшиеся северянину; прежде чем поразившие своего же собрата копейщики поняли, что к чему, и выдернули пики, Конан уже оказался возле них, тремя ударами повергнув на пол три разрубленных от плеча до пояса трупа.

- Эге-гей, Конан из Киммерии! - донесся до него крик Аррадерса. Держись, я иду, я иду к тебе!

Сплошная стена коричневых и серых плащей распалась, не успевший отскочить жрец схватился обеими руками за пробитое острым жалом горло, и беззвучно упал, страшно выкатив уже незрячие глаза; отпихнув его тело в сторону, возле Конана оказался Аррадерс, с головы до ног покрытый пятнами крови, уже не разобрать, своей или чужой...

- Направо - к выходу! - гаркнул он, нимало не заботясь о том, что его услышат их враги.

Даже при всей своей гибкости и ловкости киммериец с величайшим трудом успевал отбивать сыпавшиеся на него со всех сторон удары и выпады. Спина его покрылась потом, рука, сжимавшая меч, начинала неметь... Хотя немало копий было уже обращено в бесполезные обрубки, и немало вражеских тел осталось лежать с разрубленными головами и отсеченными конечностями, жрецы, точно безумцы, забывшие о смерти, не отступали. С истеричными взвизгами "О Сет!" они кидались прямо на Конана с Аррадерсом и погибали - однако на их место вставали новые и новые.

Долго так продолжаться не могло. Киммерийцу удалось избежать тяжелых ран, зато вроде бы мелких порезов становилось все больше, а рана, полученная в схватке с Аррадерсом, когда тот еще не избавился от черного ошейника, вновь раскрылась; и, самое главное - бритоголовый жрец, судя по всему, главный, искусно уклонялся от боя, держась в задних рядах и криками подбадривая своих. Конану никак не удавалось прорваться к нему.

И тем не менее заветная дверь приближалась. Киммериец отлично понимал, что бой не прекратится, когда они окажутся во внешнем зале - и все же в те мгновения эта дверь была единственным смыслом его жизни. Дойти до нее! - а все прочее казалось уже неважным...

Копье скользнуло вдоль лопаток Конана, разорвав кожу. Ответный взблеск меча, принадлежавшего Гатадесу - и противник опрокинулся навзничь с разрубленной наискось грудью. Второе копье, также нацеленное в спину киммерийца, отбил своим плечом Аррадерс, а ядовитое жало довершило дело.

Эта пара оказалась последней. Конан и его спутник очутились на пороге внешнего зала. Только теперь бритоголовый жрец, кажется, сообразил, что следует делать, и стал командовать отход - чтобы освободить место для лучников - однако он жестоко ошибался, если полагал, будто киммериец и бывший прислужник Сета будут дожидаться окончания маневра. Путь наружу был свободен, и Конан рванулся к спасительному проему так, что в ушах засвистел ветер. Рядом с ним огромными прыжками мчался Аррадерс.

На бегу киммериец петлял, как заяц, из стороны в сторону, чтобы сбить прицел лучников - это была не трусость, а военная необходимость, которой не должен пренебрегать всякий воин, желающий дожить до победы, - и все же две или три стрелы ужалили его, по счастью, лишь слегка задев плечи и бок...

Конан и его спутник с разгону вылетели в спасительную черноту окружавшей храм ночи - и Конан тотчас же услыхал желанный звук - где-то впереди нежно пела флейта Айаны, указывая им дорогу.

- За мной, Аррадерс, не отставай! - на бегу прохрипел Конан, из последних сил заставляя отталкиваться от земли свои ноги...

Впереди внезапно зажегся слабый огонек. Трепещущий свет упал на вытоптанную, неправдоподобно гладкую землю; в самой середине этого круга стояла жрица, не отрывавшая от губ заветной деревянной флейты. Заметив вырвавшегося из тьмы первым Аррадерса, она невольно выронила инструмент и вскрикнула от ужаса; и тотчас ее облик стал на глазах таять, превращаясь в простое туманное облачко...

- Эй, постой, а как же мы?! - дико заорал Конан, с ходу влезая в освещенный круг.

- Конан, скорее, пока чудовище не... - донесся до него слабеющий голос Айаны, словно ее уже отделяли от киммерийца бесконечные лиги.

- Кром! - зарычал киммериец, хватая Аррадерса за когтистую лапу и едва ли не в последний момент втаскивая его в круг света.

На сей раз путешествие оказалось куда менее приятным и быстрым, чем первый переход Конана от Последней Рощи к Храму Сета с Айаной. Их с Аррадерсом немилосердно швыряло из стороны в сторону, холод был такой, что больно становилось дышать; невидимые лапы вцеплялись в руки и плечи Конана, стремясь оторвать его от Аррадерса, зашвырнуть куда-то в самые дальние уголки преисподней... На траву заветной Рощи Свайолей они оба свалились совершенно обессиленные.

И тем не менее Конан заставил себя подняться, - потому что с самого первого мгновения чувствовал на себе взгляд Айаны, и взгляд этот не сулил ему, Конану, ничего хорошего.

Он выпрямился. Израненные руки, спина, плечи обильно кровоточили, однако дриада не подала и виду, что собирается перевязать его раны. Вместо этого она кивком головы с презрением указала на Аррадерса.

- Зачем ты притащил в мою рощу это грязное порождение Сета?! - Голос ее дрожал от несдерживаемого гнева.

- Айана, это вовсе не демон и не слуга Сета... - начал было объяснять Конан, сгоряча позабыв мудрое правило насчет того, что женщине нужно говорить: "Так будет, потому что этого хочу я", - а не пускаться в оправдания пополам с объяснениями. Дриада прервала его яростным вскриком.

- Эта тварь не будет оскорблять своим мерзким дыханием воздух моей рощи! - выкрикнула она и вновь подняла к губам волшебную флейту.

- Стой, дура! - лишившись терпения, гаркнул Конан, словно перед ним была не могучая чародейка, хозяйка магической рощи, а простая шадизарская девка. - Стой, тебе говорят!

Сильная и жесткая ладонь киммерийца вырвала коричневую флейту из рук Айаны.

- Истинно сказано, что Митра за красоту отнял у женщин весь разум!.. Послушай, жрица, это Аррадерс, бывший слуга Сета, зачарованный им, а в прошлом - такой же человек, как и я. На нем был надет вот этот черный ошейник, - Конан поднял рассеченную его мечом цепь, - который заставлял его повиноваться. Но теперь он избавлен от пут и хочет сражаться вместе с нами, чтобы отомстить - ведь ему теперь предстоит до конца жизни обретаться в этом пугающем темных людей облике!

- Это истинно так, О прекрасная хозяйка, - послышался слабый голос Аррадерса. - Понятны мне твои страхи и твое отвращение. Ибо сама ты прекраснее разгорающейся зари, когда небесные возничие закутывают дорогу солнца розовыми шелками над морем Вилайет... Раньше я думал, что на свете нет ничего красивее этого - а теперь вижу, что ошибался. Ибо гармония лика твоего, блеск очей и трепет губ, что алостью своей заставят страдать от зависти и рассветы и закаты - прекраснее всего, что я когда-либо видел в несчастной и темной своей жизни. Теперь я могу смело умереть - ибо я видел Совершенство, а, раз увидав его, жить больше незачем...

И уродливая, когтистая, хвостатая тварь в сухо шелестящей чешуе медленно преклонила колена перед дриадой и коснулась рогатым лбом земли возле ее ног.

"Ах, женщины!" - угрюмо усмехнулся Конан, увидав, как от этих немудрящих комплиментов щеки Айаны порозовели, приоткрылись губы и заблестели глаза.

- Благодарю тебя за учтивую речь, Аррадерс, - потупясь, промолвила дриада. - Прости меня за мой гнев. Теперь я чувствую, что твоя душа и впрямь свободна, коварный Сет не повелевает ею издалека - а то ведь он мог подстроить нам и такую ловушку... Если ты хочешь встать на нашу сторону - я буду рада, и все свайоли вечно станут благодарить тебя. Ты не человек, - она на мгновение запнулась, - так что запрет Высоких Богов не будет нарушен...

- Тогда приказывай мне, о повелительница! - воскликнул все еще распростертый на земле Аррадерс.

- Здесь приказывает доблестный Конан, - изящным жестом белой руки Айана указала на киммерийца.

Северянин встряхнулся, сбрасывая странное оцепенение и гася подступивший было гнев - или, быть может, ревность?

- Для начала нас нужно перевязать, - прорычал он. - Не видишь ты, что ли, женщина, что мы оба вот-вот истечем кровью? А потом - где мое золото за отслуженный срок?

Резко повернувшись, киммериец зашагал по направлению к дому Айаны. Дриада недоумевающе взглянула ему в спину.

- Он очень, очень крепко бился, - мягко произнес Аррадерс, бесшумно приближаясь к ней. - Зато теперь у него меч, что может разить демонов и иных тварей из Тьмы, и остатки того ошейника, что был надет на мне - его тоже боятся создания Сета... Пойдем, о прекрасная Айана, свет моего уродливого сердца, ибо Конан и вправду нуждается в твоей помощи...

Наверное, это были их лучшие часы. Кругом была ночь - лишь в очаге Айаны ярко горел огонь. Они сидели втроем, ели подносимые Айаной яства, пили воду из зачарованных источников ее рощи, что облегчала душу и тело лучше самого старого вина; они даже смеялись, потому что вновь вернулась надежда. Конан с мечом Гатадеса чувствовал себя куда увереннее, нежели чем просто за линией ловушек, что расставили они с Айаной. Даже Аррадерс повеселел, хотя его история была долга и печальна - история о том, как он попал в силки Сета...

Наутро Конан пробудился в отличном расположении духа. После снадобий Айаны почти от всех его ран остались лишь небольшие шрамы; тело было полно сил. Судя по всему, отлично чувствовал себя и Аррадерс.

- Это удивительное и поистине волшебное место, - шепотом сообщил он Конану, стараясь не смотреть на внимательное лицо ближайшего свайоля, тотчас же обратившееся к ним, стоило им остановиться возле его подножия. - Не будет похвальбой сказать, что я с радостью отдам жизнь и за этот лес, и за его прекрасную хозяйку...

Конан вновь ощутил укол ревности, однако смолчал.

- Пошли, а то все на свете проспим, - буркнул он, направляясь к границе рощи. - Смотри, как бы нас не сожрали тут за возвышенными беседами!..

Они миновали залитый радостным утренним светом Лес Свайолей и остановились на краю зарослей. Конан в двух словах пояснил Аррадерсу суть сооруженных здесь устройств.

- Разумно и ловко, - одобрил бывший сотник Дозорной Тысячи. - Только это, боюсь, надолго их не остановит...

- Сам знаю, - угрюмо буркнул Конан. - Однако что мы еще можем придумать?

- У тебя меч, который страшен для порождений Сета. У тебя та проклятая цепь, что так долго стягивала мою душу. Я бы на твоем месте укрылся на дереве. А уж я постараюсь подманить этих тварей к тебе поближе. И тогда... прыгай вниз и руби им ошейник! Главное - освободить первого. Дальше уже будет легче.

- Ну, это я и сам знаю, - усмехнулся киммериец, - Однако в остальном твой план хорош. Только вот как быть с Крылатыми?

- Этих я беру на себя, - заявил Аррадерс. - Их ошейника мне, конечно, не разрубить - но уж оставить им каплю-другую яда я постараюсь!

- Еще неизвестно, подействует ли он на них, - заметил Конан.

- Все равно ничего другого у нас нет, - пожал плечами его товарищ.

Они умолкли. Перед ними лежала озаренная ласковыми рассветными лучами равнина. Было очень тихо, ничто не шевелилось, казалось, лежебока-ветер решил в этот день предаться лени.

Однако киммерийца не покидала тревога. Что-то недоброе мало-помалу подползало все ближе и ближе к границам рощи; что-то пока невидимое, но грозное... Видимо, Аррадерс тоже что-то почувствовал - привстал на цыпочки, шумно втягивая воздух уродливым плоским носом с вывернутыми наизнанку ноздрями. И тут над дальней синей чертой отделенного от них равниной леса с многоголосым воплем взвилась целая туча птиц, разом наполнив воздух своими полными ужаса криками.

- Они идут! - повернувшись к Конану, прохрипел Аррадерс, глаза его совсем остекленели.

Это Конан чувствовал и без него. Чутье варвара-киммерийца не обманывало. Враг был у ворот.

Глава 7.

Они появились ниоткуда. Просто одно из деревьев на краю далекого леса внезапно рухнуло, а на его месте появилась знакомая уродливая голова рыжего ящера. Спустя еще секунду из облаков над тем лесом вынырнули две стремительные крылатые тени; чуть позже, выдрав с корнями целую поросль дрока, появился Хатар, а за ним деловито ползли и последние двое из страшной шестерки.

День не померк, солнце не подернулось тучами, зловещая туманная мгла не поползла из ложбин и оврагов - под яркими лучами шли слуги Сета, гордо показывая, что не нуждаются ни в каких иных декорациях для своего кровавого представления, кроме одной лишь своей силы.

Они шли медленно и торжественно, сознавая свою мощь. Они не торопились. Перед ними в страхе слабо шелестела листвой обреченная роща - и кто мог остановить их или хотя бы помешать им?

Громадные лапы мерно поднимались и опускались. Широкие кожистые крылья с когтями на сгибах били ветер и воздух зловеще шипел, рассекаемый угловатыми телами. Даже издалека Конан и Аррадерс могли видеть толстенные черные цепи на шее каждого из демонов; однако теперь Конан знал - если разрубить эту зловещую цепь, тварь перестанет подчиняться своему былому хозяину. В этом состояла его единственная надежда. "Сберечь хотя бы Древо-Отца!"

Крылатые бестии могли бы за считанные мгновения покрыть отделявшее их от рощи расстояние - однако они тоже медлили, словно наслаждаясь каждой секундой приближения, нарочно оттягивая миг сладостной трапезы, отчего она потом становилась еще желаннее...

Конан невольно вытянул меч из ножен до половины. Сейчас еще было не время, но молодой киммериец не мог сдержаться, - твари, которые неторопливо шагали сейчас навстречу через равнину, оказались куда отвратительнее, чем в видении. Нет, в их облике ничто не изменилось - но видеть их вот так, воочию, почти что лицом к лицу, оказалось нелегко. Они казались сейчас средоточием, квинтэссенцией чистого Зла. Благочестивые жрецы Митры многое могли бы порассказать об этом, но сейчас северянин и без их многомудрых пояснений понимал главное - перед ним тот враг, с которым стоит биться насмерть - не за золото, славу и прочее, а биться просто потому, что человек не может терпеть присутствие рядом с собой этой нечисти.

- Экие красавцы, - задумчиво произнес Аррадерс. - Интересно, они разделятся или полезут все скопом? Хорошо бы разделились...

Конан не ответил. Как завороженный, он следил за рыжим ящером, который, судя по всему, был среди демонов кем-то вроде вожака. Как и положено предводителю, ящер шагал первым. Время от времени он поворачивал уродливую башку с тем, чтобы еще раз оглядеть свое разномастное воинство; однако мало-помалу Конан стал чувствовать, что зверь - или может, демон, злой дух в зверином тебе - все чаще и чаще поглядывает прямо на киммерийца, хотя тот и скрывался в густой, непроглядной поросли.

- Сдается мне, они учуяли нас, - сквозь зубы бросил киммериец.

- Тогда отойдем в другое место, - резонно предложил Аррадерс.

Однако это уже не помогало. Остальные пятеро демонов не обращали на защитников рощи никакого внимания - быть может, и в самом деле не видели, однако рыжий ящер уже не сводил с них своего пристального взгляда. Конан чувствовал этот взгляд даже спиной; и уверенности в себе это отнюдь не прибавляло.

- Хватит нам тут торчать, - проворчал киммериец, - все равно никакого толку. Надо чуть отступить. Если хоть один из них напорется на крючок услышим и с другого конца рощи.

Они так и сделали. Правда, Аррадерс настоял, чтобы они все же вскарабкались на одно из высоченных деревьев, за которым уже начинались сплошные ряды свайолей.

Небо стремительными черными росчерками перечеркивали два крылатых демона. Они вились как раз над головой рыжего ящера, не осмеливаясь залетать вперед него. Судя по всему, именно он должен был открыть это сражение; и Конан инстинктивно ощутил, что исход поединка решится в схватке между ним и этим рыжим страшилищем. Если вожак Шестерки испустит дух - справиться с остальными будет уже куда легче.

- Нам надо уложить этого любой ценой, - Конан кивком головы указал Аррадерсу на вожака. - Остальные - пусть их; пока они будут заняты корчевкой обычных деревьев, будет шанс управиться с рыжим демоном!

- Этого - тяжелее всех будет, - чуть изменившимся голосом ответил Аррадерс. - Но ты, разумеется, прав. Он здесь верховодит, он - голова...

- Надеюсь, он будет достаточно туп, чтобы угодить в одну из моих ловушек, - пробормотал Конан.

Демоны приближались, им оставалось преодолеть не больше одной десятой лиги. Фасеточные глаза Хатара дико горели, пасть была приоткрыта, трубчатый язык мотался из стороны в сторону, но не так, как у разморенной жарой собаки; нет, скорее это напоминало движения змеи, ищущей себе жертву...

Под лапами рыжего ящера захрустели первые кусты.

- Конан! Ко-о-нан! - вдруг донесся тонкий девичий голосок Айаны.

- Вот проклятая девчонка! - выругался киммериец. - Вечно их несет в самый неподходящий момент!

Ящер внезапно приостановился, смешно, совсем по-птичьи склонив на сторону свою уродливую голову. Он словно прислушивался к крику дриады...

Тварь же со смахивающей на секиру головой, очевидно, ничто подобное не заботило. Вожак ступил на землю рощи, и теперь каждый мог действовать по собственному усмотрению. Громадное тело грузно сунулось в заросли, ломая и выдирая с корнем старые кусты южного можжевельника - и ненароком задело искусно спрятанную среди ветвей бечеву.

- Конан, да где же ты?! - надрывалась Айана. - Мне страшно, Конан!

Сперва тварь даже и не заметила того, что за одной из ее лап что-то тянется. Не встревожил ее и сухой щелчок где-то высоко в кроне дерева, под которым шагали ее многочисленные ноги...

Натянувшаяся бечева вырвала сучок-подпорку и три громадных камня, с большим трудом втащенные туда колдовским искусством Айаны, разом сорвались вниз. Конан, однако, не рассчитывал, что тварь будет стоять настолько удачно, чтобы одной из глыб размозжить ей голову...

Обвязанные лианами валуны низринулись вниз, прямо навстречу многоногой твари. Из вороха сухих листьев, сломанных веток и прочего лесного мусора рванулась толстая жердь с часто насаженными на нее, подобно зубцам гребня, острыми и длинными серебристыми листьями Отца-Древа, что могло разить лучше любого сделанного человеческими руками кинжала...

Рывок был столь стремителен и быстр, что демон не успел ни отпрянуть, ни защититься. Удар пришелся ему поперек широкой груди. Часть листьев ножей сломалась о твердые пластины панциря, однако больше половины пробило броню...

Воздух священной Рощи сотрясся от дикого рева, смешанного с хрипом и бульканьем. Тварь встала на дыбы, голова ее взметнулась выше древесных крон; жердь с вонзившимися в плоть демона ножами болталась перед покрытой кровью грудной чешуей. Клешни и когтистые лапы в бешенстве полосовали воздух, костяной гребень на голове несколько раз яростно ударил по ветвям того дерева, откуда свалились камни, словно мстя за нанесенную рану...

- К нему! - взревел Конан, бросаясь вниз.

- Стой! Сюда летят крылатые! - донесся ответ Аррадерса.

Конан на бегу взглянул вверх. Две черных молнии стремительно неслись с небес, явно нацеливаясь на то дерево, с которого только что спрыгнул киммериец и где еще оставался его товарищ...

- Конан! ! - Из кустов вырвалась растрепанная от быстрого бега дриада.

- Не суйся под руку! - рявкнул киммериец. Раненое чудовище билось и корчилось, отчаянно пытаясь стряхнуть засевшую в ране громадную жердь с частоколом лезвий, однако почему-то не решалось коснуться ее ни клешней, ни когтем, ни лапой. Длинное тело металось из стороны в сторону - и в любой момент могло задеть приводную бечеву соседней ловушки.

- Ты насадил его на крюк? - выпалила Айана, с разгону ударяясь о широкую грудь северянина. - Ты изловил первого?

- Нет, он попался не на крюк, - ответил Конан, не скрывая досады. Дорога каждая секунда, а тут эта девчонка...

Истошный вой и визг возвестили, что Аррадерс вступил в неравный бой с крылатыми тварями.

- Я с тобой! Надеюсь, мое копье придется ему не по вкусу! непререкаемым тоном заявила Айана, потрясая самодельным копьем, увенчанным серебристым наконечником из листа Отца-Дерева, только куда длиннее и толще прочих, использованных Конаном для возведения заграждений.

Времени спорить и бранить глупую девчонку не было (в те мгновения киммериец как-то не думал о ней как о полубогине); Конан бросился к изрыгающему из глотки кровавую пену зверю.

Члены громадного, налитого злой жизненной силой тела крушили все вокруг. Летели крупные комья земли, кусты и молодые деревца выворачивало, вырывало с корнем, тварь терлась грудью об ободранный ствол пальмы, пытаясь освободиться.

Киммериец замедлил бег, прикидывая, с какой стороны будет безопаснее подобраться - и тут Айана едва не испортила все дело. С диким визгом, от которого у Конана заложило уши, она метнулась вперед, прямо к оскаленной морде чудовища, и что есть силы ткнула копьем, целясь в один из налитых злобой глаз.

Стремительным движением костяного гребня на голове чудовище легко отбило этот выпад; клешня нацелилась на Айану сбоку, дриада успела отскочить в самый последний момент, однако край ее одеяния оказался зажат в мощных роговых тисках.

Страшилище, казалось, совсем забыло о ране. Перед ним была живая плоть, самое лакомое, самое желанное блюдо демонов. Несмотря на обильно струящуюся из ран темную кровь, оно явно не собиралось отказываться от вожделенного обеда...

Киммериец с глухим проклятьем бросился к тащившей омертвевшую Айану клешне. Уродливая голова чудища мотнулась из стороны в сторону, костяной серп пронесся в ладони от Конана, едва не сшибив того с ног - однако северянин успел проскользнуть к вытянутой вперед конечности и косым ударом, держа меч обеими руками, развалить клешню на две беспомощные половины. Пока к ним тянулись другие щупальца, лапы и когти, Конан успел отшвырнуть Айану назад, подальше от демона, и вновь повернуться к нему. Меч горел в его руках яростным голубым огнем.

Поглощенный схваткой со своим противником, Конан и думать забыл о том, что происходит с другими тварями Сета. Рыжий ящер стоял неподвижно, пристально глядя на приключившееся с сородичем, однако не сделал ни малейшей попытки прийти тому на помощь. Казалось, он о чем-то напряженно размышлял, для завершения этих размышлений ему необходимо было знать, чем закончится это дело... Ползуны же - зверь Хатар и его безымянный брат - судя по треску, вломились в преддверия рощи примерно в четверти мили от Конана. Рыжий ящер оказался посредине, между своими подручными.

Киммериец не знал, что сейчас происходит с Аррадерсом и жив ли он вообще; в этот момент он видел лишь толстую черную цепь на шее противостоящего ему чудовища. Разрубить ее - и еще один мятежный дух покинет темные пределы, освободившись от власти Великого Змея - а он, Конан, приобретет могучего союзника. Только бы перерубить ошейник!..

Однако он имел дело не со слегка измененным человеческим телом Аррадерса. Черная цепь на этой твари пряталась среди глубоких роговых впадин и наростов; костяной серп головы делал ее почти невидимой.

И все же Конан рискнул.

Пригнуться, подхватить валявшееся на земле копье Айаны и вновь метнуть его, было для киммерийца делом одной секунды. Громадный, едва обтянутый кожей череп вновь дернулся, отбивая в сторону ничтожную тростинку, которая могла в лучшем случае лишь оцарапать его - и северянин, подобно тигру, ринулся в открывшийся проем, пока чудовищная серповидная кость не вернулась на место.

Он проскользнул между двух клешней; увернулся от щупальца; снес мечом оцарапавшую ему плечо лапу с когтями и оказался возле самого тела монстра.

Черная цепь маячила совсем рядом. Конан мог бы, при желании, даже коснуться ее. С виду она могла бы показаться самой обыкновенной толстой якорной цепью, скованной из вороненого металла - однако от нее исходило нечто, которому темный варвар не мог найти названия - "как если бы можно было увидеть саму Вонь!" - подумалось ему.

Меч с размаху рухнул на выпирающее черное звено, рухнул - и со звоном отскочил, едва не вырвавшись из рук киммерийца. Клинок лишь надрубил цепь, но не рассек ее...

В тот же миг когти твари впились в незащищенную спину Конана - вернее, оцарапали ее, потому что он рванулся в сторону - в последний момент. Что-то подсказало ему упасть на землю; и он сделал так, а воздух над ним рассекла здоровенная клешня. Оставаться дольше так близко от чудовища было безумием; Конан перекатился через плечо, вскочил и одним прыжком оказался на безопасном расстоянии. Демон тотчас рванулся за ним.

- Айана, уходи! - крикнул киммериец, тщетно пытаясь обогнуть раненую тварь и подобраться сбоку - чудовище высоко вскидывало голову и всякий раз преграждало ему дорогу. Конану ничего не оставалось делать, как медленно отступать, пятиться шаг за шагом, грозя демону мечом. Тот уже успел сообразить, что эта железная полоса сильно отличается от всех тех, с какими ему приходилось иметь дело, и поэтому осторожничал, втянув под панцирь уцелевшие клешни и лапы. Зато пасть была широко распахнута, и куда бы не рванулся киммериец, его встречал все тот же голодный блеск злобных глаз. По длинным клыкам стекала дымящаяся слюна; там, где капли касались земли, тотчас начинал клубиться белесый дымок.

- Сзади ловушка! - внезапно крикнула киммерийцу Айана, и тот успел остановиться и метнуться в сторону - зато бросившийся за ним демон вновь задел мордой бечеву.

Вторая ловушка, куда киммерийцу удалось завести своего врага, была еще хитрее первой. Камни упали с трех деревьев одновременно: тугие, сплетенные из лиан канаты потянули за собой две рамы из перекрещенных жердей, густо усаженных кривыми клинками. Смертельные для любого другого существа челюсти сомкнулись; угол одной из рам ударил о костяной серп на голове чудовища и надломился, зато вторая ударила точно в бок чудовищу, вонзившись всеми своими шипами.

От воя раненого страшилища на время заложило уши. Кровь густо текла теперь не только по груди, но и по бокам тела демона; и, пока тот бился и извивался, пытаясь справиться с первой, самой острой и невыносимой болью, Конан вновь оказался рядом.

На сей раз пара щупалец оплела его плечи, сдавила грудь так, что затрещали ребра и дыхание пресеклось - однако благодаря этому Конан вновь оказался возле самого тела твари, возле надрубленного им звена на черном ошейнике. Киммериец рубанул вновь, однако боль от сдавливавших тело щупалец стала тоже нестерпимой, он хрипло закричал, не слыша собственного крика - и промахнулся. Меч глубоко ушел в зловонную пасть; пузырясь и пенясь, кровь ручьем хлынула из широкой раны; однако ошейник остался цел, а главное - руки варвара оказались опутаны третьим щупальцем...

Киммерийца ударило оземь, в глазах его уже плавал красный туман, сознание начало мутиться... как его внезапно и резко отбросило в сторону, так что он едва не сломал себе спину, ударившись о ствол дерева - это Айана, безумно смелая маленькая дриада, никогда не державшая в руках боевого оружия, вновь ухитрилась подобрать свое копье и, брошенное ее рукой, оно вонзилось как раз в проделанную мечом Гатадеса брешь в сплошной роговой броне.

Древко проникло глубоко в омерзительную плоть; щупальца тотчас обмякли, из-под панциря выпала переставшая повиноваться бессильная клешня...

Боль раздирала внутренности, однако киммериец заставил себя подняться. Меч был по-прежнему в его руке; и он видел, что чудовище впервые за этот бой получило, наконец, серьезную рану.

Из глотки демона внезапно вырвался оглушительный высокий вой, почти визг, от которого начинало ломить в висках; однако этот визг не был просто криком боли. Конан различал в нем странные и древние слова нечеловеческого языка, на котором, бывало, с киммерийскими племенами говорили их мрачные и суровые покровители, память о которых еще сохранялась у кое-кого из стариков.

Демон звал на помощь.

Крик раненого чудовища отрезвил и северянина, уже начавшего опьяняться азартом боя и позабывшего о двух крылатых демонах и двух ползунах, которым сейчас ничто не препятствовало, если не считать неуклюжих, на скорую руку сооруженных ловушек да одинокого Аррадерса. Былой слуга Сета хорошо сражался, однако мог ли он выстоять против двух летучих тварей?!

И все же эту тяжело раненную тварь нужно было добить во что бы то ни стало!

Конан шагнул вперед. Первый шаг отозвался острой болью в спине, второй дался уже легче, на третьем боль как будто бы и вовсе отступила. Киммериец, подобно тигру, бросился на своего истекающего кровью противника, заходя с той стороны, где щупальца и клешни бессильно волочились по земле...

На сей раз, ему угрожал только костяной серп, но движение его было нерезким, замедленным, Конан легко уклонился - и вторично ударил по черной цепи ошейника, по надрубленному в первой атаке звену.

Хотя искусство стрельбы из лука и не слишком хорошо давалось Конану, глаз у него был точен. Меч Гатадеса ударил точно в проделанную им же до этого щель - и с мокрым, чавкающим звуком цепь медленно распалась. Перерубленный ошейник тяжело соскользнул с шеи чудовища и тупо ударился оземь.

Киммериец поспешно отскочил назад. После случившегося с Аррадерсом он и на сей раз ожидал, что горящий безумной жаждой крови и смерти взор страшилища прояснится, быть может - оно даже заговорит своим прежним, человеческим голосом... На мгновение ему стало даже жаль, что они настолько сильно изранили будущего союзника...

Ошейник валялся на земле. Символ власти Сета над этим существом был разрублен, сорван, повержен, и... ничего не произошло. Во взгляде страшилища ничто не изменилось.

- Это что такое?! - вне себя вскричал Конан. Он был настолько поражен увиденным, что сделал несколько шагов вперед, совсем забыв об осторожности, и рванувшаяся левая клешня чудовища оставила кровавый след на его плече; северянин едва успел отшатнуться.

Тварь по-прежнему билась и дергалась, стараясь избавиться от впившихся в него живых клинков. Медленно, постепенно, она начала пятиться задом, по-прежнему мотая жуткой башкой.

- Айана... оно не освободилось! - вырвалось у Конана. Разочарование было слишком велико для того, чтобы его скрывать.

Дриада не успела ничего ответить, а киммериец - броситься в последнюю атаку и добить раненого демона, как рыжий ящер наконец решил, что пришла пора вступить в бой и ему. Вознесенная над верхушками деревьев голова повернулась к киммерийцу и чудовищные лапы сделали первый шаг.

- Кром! - зарычал Конан, в ярости останавливаясь. Ящер ломился через заросли напрямик, недвусмысленно выказывая намерение сразиться именно с киммерийцем и ни с кем иным. Свайоли, похоже, его сейчас заботили мало.

Конан знал, что на пути ящера будут самое меньшее две ловушки, но... нечто вроде старого охотничьего чутья, помогавшего угадать, куда направится ускользнувший в первый момент зверь и куда следует идти самому, на сей раз подсказывало Конану, что бросаться очертя голову на раненую тварь не следует.

Ящер с разгону вломился прямиком в настороженную западню. Каменная глыба грохнулась с дерева, утыканная листьями-ножами жердь мелькнула где-то около мягкого подбрюшья; серебристые клинки вонзились в плоть чудовища... и вновь ничего. Ящер издал лишь короткий и низкий рык, исполненный такой злобы и такого гнева, что содрогнулся даже киммериец. Четыре пары могучих лап вцепились в окровавленную жердь, легко вырвали ее из раны и отбросили прочь. Глухо и яростно рыча, ящер шел прямо на застывших Конана и Айану.

Сработала вторая западня. Из-за недостатка времени Конан не мог устроить достаточного количества самострелов, однако несколько штук он все же соорудил. И один из них оказался как раз на пути рыжего ящера...

Щелкнула туго натянутая тетива, наспех выструганный ствол молодого дерева впился в левое бедро ящера - и даже пробил броню, однако сила была потеряна и он лишь слабо оцарапал плоть. Ящер взрыкнул, махнул лапой, стряхивая наземь докучливую занозу, и как ни в чем не бывало двинулся дальше.

- Айана, беги! - приказал Конан, поудобней перехватывая меч и ловя взор туповатых огненных глазок, как делал всегда перед поединком, стараясь по направлению взгляда понять, что предпримет противник.

Однако глаза этого ящера неожиданно оказались не туповатыми и не огненными. К полному изумлению Конана, это оказались живые, человеческие глаза, в которых читались и ум, и воля. Что-то случилось после того, как был разрублен ошейник твари с костяным серпом на голове; взгляд ящера был по-прежнему полон ненависти и жажды крови, однако это были уже не демонические глаза.

Изменились несколько и движения ящера. Прежде он двигался мягко и ловко, теперь же - брел словно кукла-марионетка, управляемая искусными руками кукольника. Нет, в нем не убавилось ни силы, ни гнева - просто шел он теперь как-то иначе, но тогда Конан не мог долго над этим задумываться. Перед мысленным взором киммерийца встала сцена из явленного ему видения Гатадес с мечом, перечеркивающий сияющей полосой косого взмаха нависающее над ним брюхо чудовища, и киммериец уже примерялся, чтобы кинуться в атаку, как вдруг понял, что зверь направляется даже не к нему, а к бьющемуся и корчащемуся от боли раненому собрату. Конан понял это слишком поздно, вдобавок ящер приближался к истекающей кровью твари с той стороны, где еще действовали все лапы, клешни и щупальца: было слишком рискованно становиться меж двух таких огней.

Могучие верхние конечности ящера легко выдернули из спины сородича утыканные листьями Отца-Древа рамы. Громадная лапа переломила и засевший в груди раненого чудовища гребень; после этого ящер медленно потащил заметно ослабевшую от потери крови тварь прочь из рощи.

Лапы ящера потянулись было и к валявшейся на земле разрубленной черной цепи ошейника, но уж на сей раз Конан не сплоховал. Стремительный размах меча заставил ящера поспешно отдернуть распоротую вдоль кости лапу; после чего чудовище, уже не пытаясь вступить в бой, довольно-таки проворной трусцой двинулось прочь из Леса Свайолей.

Конан издал торжествующий киммерийский боевой гик и ринулся в погоню. И кто знает, быть может, ему бы и удалось добить серьезно раненную тварь, - он настиг ее в два прыжка и меч его вновь глубоко рассек ее покрытую кровью грудь - если бы до его слуха не донесся отчаянный крик Аррадерса, смешавшийся с диким воплем Айаны:

- Они рвут свайоля! ! !

Дриада буквально повисла на Конане. Ее тонкие и изящные ручки развернули киммерийца лицом в противоположную сторону с такой силой, какую он не встречал у самых мощных своих противников, с которыми ему приходилось бороться.

- Они рвут свайоля! ! ! Конану оставалось только одно:

- Эту тварь надо прикончить! Или она вернется! ! ! Быть может, он и не подчинился бы неразумному с военной точки зрения порыву Айаны, если бы в сознании киммерийца внезапно не зазвучал голос Отца-Древа:

"Поспеши. Твой друг в опасности. Крылатые нацеливаются на меня".

Это не было призывом о помощи. Сухой, спокойный голос сообщал некое известие, как будто совсем и не касающееся его обладателя.

И киммериец ринулся вслед за Айаной.

Глава 8.

Пока Конан и дриада сражались с тварью, которая первой вползла в рощу, с Аррадерсом происходило следующее.

Уже полностью человек своим сознанием, туранец заставил себя забыть на время об уродливом и ужасном теле, из-за которого ему навсегда - если только он останется жив - будет закрыта дорога в мир людей. Все его внимание было приковано к двум стремительно приближавшимся крылатым бестиям, к их сверкающим когтям, изгибам могучих крыльев, оскаленным пастям, которые куда больше подошли бы какому-нибудь ходящему по земле крупному хищнику, нежели летающему созданию. Демоны отлично видели его и не собирались медлить. Сейчас, сейчас - удар длинного крыла сшибет его наземь, а затем длинные зубы примутся алчно рвать на части его плоть...

Аррадерс сжался, точно мощная пружина. В этот миг он готов был даже благодарить Сета за пришедшую тому в голову мысль сделать Аррадерса высоко прыгающим существом. Могучие мышцы его ног напряглись; и в тот миг, когда ни один из крылатых демонов уже не мог отвернуть, Аррадерс прыгнул.

Ветер зло свистнул в ушах; коричневый бок демона оказался совсем рядом, и Аррадерс что было сил полоснул по нему и мечом, и когтями, и ядовитым жалом.

Он рассчитал все точно. Демоны не успели встретить его ни клыками, ни лапами. Меч Конана лишь слегка оцарапал прочную роговую броню - однако и жало, и когти Аррадерса глубоко вонзились в тело чудовища, как будто его и не прикрывала никакая чешуя...

Уже падая вниз, Аррадерс хлестнул хвостом и второго демона, только-только начавшего разворачиваться пастью к новому врагу. И вновь ему сопутствовала удача, хотя тварь судорожным рывком ушла в сторону, поспешно взмахнула крыльями и стала набирать высоту.

Первому же демону повезло куда меньше. От боли он, верно, потерял ориентировку и врезался в густую крону дерева, на котором до этого прятался Аррадерс; крылья чудовища запутались, и оно тяжело рухнуло на землю, ломая своей тяжестью ветки и сучья.

Аррадерс опустился как раз рядом с ним. И прежде, чем не успевший прийти в себя зверь опомнился, он от всей души хлестнул ему по глазам жалом. Ядовитый шип угодил точно в орбиту; демон зашипел и задергался, из глазницы потекла коварная слизь. Зубы чудовища щелкнули, однако Аррадерс вовремя отпрянул.

- Это тебе, Сет! - глумливо выкрикнул он, упиваясь своей первой победой. - За все, что ты сотворил со мной, за то, что надел на меня черный ошейник! - И он нацелился впиться своими длинными и острыми когтями в горло трепыхавшемуся на земле одноглазому демону.

Шум крыльев над самой своей головой распаленный схваткой Аррадерс услыхал, увы, слишком поздно. Он совсем забыл про второго врага - и теперь едва-едва успел увернуться от нацеленных в голову страшных когтей; однако они все-таки вырвали изрядный кусок мяса из его плеч.

От боли потемнело сознание; помимо воли Аррадерса в него стали проникать какие-то странные, пугающие мысли - некто громадный, в темном, грозил своему былому слуге страшными, непредставимыми муками за предательство; и тут же добавлял, что все еще может быть забыто и прощено, если он, Аррадерс, принесет ему, Великому Змею, голову киммерийца Конана и дриады Айаны, дерзнувших противостоять Ему, Непобедимому, перед которым трепещут и Ассура, и Митра, и прочие мелкие боги!

Аррадерс скрипнул зубами и поднялся. Оба крылатых демона опустились на землю - им было не развернуться между деревьями с их громадными крыльями - и теперь наступали на него. Когти на сгибах крыл были выставлены вперед; длинные клювы-пасти злорадно и хищно скалились в жутких усмешках; глаза неотрывно вперивались в зрачки Аррадерса, стремясь вновь погасить едва-едва освободившуюся его душу, заставить его собственное тело обернуться против него - и потом, насладившись его страхом, его мучениями, передать в руки их страшного господина...

Аррадерс зарычал, изгибаясь и вновь готовясь к нападению. Хвост с жалом давал ему известное преимущество; меч же оказался полностью бесполезен. Лучше было использовать когти...

Демоны неспешно напирали, Аррадерс так же неспешно отступал. Сейчас, сейчас... вот, чуть более открытое место, над головой - чистое небо...

Мощные мышцы ног вновь швырнули его тело вверх и вперед. Он оказался за спинами демонов - и вновь, с неописуемым, почти сладострастным наслаждением вонзил жало в низ брюха окривевшего врага, а когти - в спину второго.

Однако враги развернулись куда более быстро и ловко, чем можно было ожидать, глядя на волочащиеся по земле концы их бесполезных сейчас крыльев. Отвага Аррадерса едва не стоила ему жизни - клыки рванули его левое плечо, когти оставили длинные кровавые борозды на правом боку... Он чудом вывернулся.

Даже в бытность свою человеком - сильным и храбрым по туранским меркам - Аррадерс, конечно, не мог сравниться и силой и боевой яростью с Конаном; а сейчас вдобавок его собственное тело восставало против него, не желая терпеть боль от "своих", оно кричало и вопило, требуя, чтобы он сдался, пал на колени и запросил бы пощады. И, когда окровавленный, шатающийся Аррадерс отлетел назад и ударился спиной о ствол какого-то дерева, малодушное тело едва не взяло верх. Оно, тело, заставило его обмякнуть, закрыть глаза и завалиться набок. Умом Аррадерс понимал, что это бессмысленно, однако в тот миг плоть оказалась сильнее.

Демоны разом повернулись, словно забыв о его существовании. Злоба в их глазах вновь сменилась блеском пожиравшего их неутолимого голода, терзавшего их, верно, с такой силой, что он даже позабыл о своем враге. Плоть свайоля влекла их гораздо сильнее.

Аррадерс сам долгое время был прислужником Сета; только поэтому он смог понять быструю смену выражения в глазах демонов. Они уже видели беспомощного, неподвижного свайоля, одного из самых близких к границе рощи и со всех ног кинулись к нему, толкаясь, шипя и оставляя на земле длинные борозды от своих когтей.

Только теперь Аррадерс смог, наконец, вновь повелевать своим собственным телом. Он еще не успел разобраться в чувствах, что владели им после того, как он оказался в Роще Свайолей, однако что-то подсказывало ему, что это место способно стать ему настоящим домом, дать приют отверженному уродливому страшилищу, за которым люди и демоны будут охотиться с равным усердием. Это место способно стать ему домом - если оно само уцелеет. И потому Аррадерс был готов сейчас драться за него до последней капли крови.

Он вновь прыгнул. Демоны семенили, почти касаясь боками друг друга, и потому Аррадерсу удалось опуститься прямо им на спину, ударив жалом в основание черепа одному, кривому, и разодрать когтями шею второму.

Брызнула кровь, темная горячая струя из перебитой артерии хлестнула прямо в лицо Аррадерсу, который в эти мгновения был на самой вершине блаженства. Опьяненному кровью врагов, ему казалось, что он рвет и терзает ненавистную плоть самого Сета, превратившего его в гнусное чудовище; из горла Аррадерса вырывался хриплый клекот, от которого кровь бы заледенела в жилах у любого человека, услышь он эти жуткие звуки; туранец был близок к победе, как никогда.

Однако и демоны оказались не слабого и не робкого десятка. Несмотря на глубокие раны, они не дрогнули, а дружно отпрянули в стороны, так что Аррадерс оказался на земле, и с двух сторон яростно кинулись на него. Свайоль вновь был позабыт.

Длинные, вытянутые вперед челюсти мелькнули перед самым лицом Аррадерса. Он еще успел как-то прикрыться, отпихнуть в сторону тянувшиеся к горлу зубы, как все его существо пронзила острая боль в боку. Второй, кривой на один глаз демон запустил свои клыки глубоко в беззащитное тело. Как и самих демонов, чешуя Аррадерса не могла защитить его от порождений их общего хозяина, великого Сета...

Мускулы бедер судорожно распрямились. Аррадерса отшвырнуло в сторону, он успел подняться, прежде чем демоны вновь впились в него; он даже успел ударить еще раз жалом - однако его отчаянный рывок оставил свайоля беззащитным.

Несмотря на обильно струящуюся из глубоких ран кровь, несмотря на то, что окривевший демон теперь заметно приволакивал правое крыло и ноги после того, как получил порцию черного яда себе в жилы, враги Аррадерса с прежней прытью ринулись на вожделенную добычу. Удары тяжелых крыльев подняли их в воздух: когти впились в тело свайоля, длинные челюсти начали рвать бледное вытянутое лицо... Громадные глаза мыслящего дерева закрылись, ветви и ствол задрожали в агонии - и по всей роще пронесся беззвучный страшный вопль, вопль предсмертного ужаса непереносимой боли...

Именно этот крик и был услышан всеми свайолями; Отцом-Древом, Айаной, а спустя мгновение об этом узнал и Конан.

Киммериец и дриада сломя голову мчались через рощу. Откуда-то слева донесся знакомый грохот - кто-то из ползунов угодил в ловушку, но сейчас это было уже неважно. Аррадерс был в опасности и погибал свайоль - Конан не мог решить для себя, что главнее. Он спасал того, кто сражался рядом с ним, и это было в тот миг едва ли не важнее, чем жизнь всей священной Рощи.

Они бежали на крик. От вонзающейся в сознание дикой боли Аррадерс закричал, уже не в состоянии подняться; бок его был растерзан, разворочен, обнажились кости - однако он был еще жив.

И на сей раз Конану показалось, что Роща Свайолей как будто с готовностью уменьшилась, сжалась под его ногами, чтобы он мог добежать как можно скорее; однако, когда они добежали, было уже поздно.

Тело-ствол свайоля было уже надломлено. Растерзанное в клочья лицо с вырванными из орбит глазами безжизненно свешивалось вниз; а оба демона с отвратительным жадным урчанием пожирали трепещущие ветви, даже не столько пожирали, сколько ломали и крошили в щепки...

По всей роще прокатывались судороги боли. Каждый из свайолей умирал сейчас вместе с терзаемым собратом; дриада тоже содрогалась всем своим существом, когда коготь крылатого демона отыскивал еще живой клочок плоти погибавшего свайоля...

Конан с треском проломился через кусты, оказавшись прямо перед гибнущим деревом. За его спиной бурно дышала Айана; в ее руках вновь было легкое копье, невесть каким образом оказавшееся вырванным из тела раненого демона, которого утащил прочь рыжий ящер.

- А поворотитесь-ка вы лучше сюда, твари! - загремел киммериец, потрясая мечом Гатадеса. Из кулака другой руки свисала сорванная с Аррадерса черная цепь.

Один из демонов лениво обернулся. Он был одноглаз, голова его странно кривилась на сторону, с челюстей стекала странная голубоватая жидкость, которую Конан принял за кровь свайоля.

Айана со стоном вдруг метнула копье - так же, как смертная женщина с подобным же стоном рухнула бы ничком и разразилась рыданиями. Для терзавших свайоля демонов этот бросок не представлял опасности - копье угодило в сук и отклонилось в сторону - однако оно заставило одноглазого расправить крылья и ринуться на дерзкую дриаду, хищно щелкая вытянутой пастью.

Меч киммерийца встретил гнусную тварь еще в воздухе. Ловко увернувшись от тянувшихся к нему длинных лап, снабженных саблевидными когтями, отливавшими зловещей синевой, Конан ударил мечом, держа его словно пику. И демон всей своей тяжестью напоролся на этот смертельный шип, собственным разгоном помогая клинку проникать все глубже и глубже.

Северянин с трудом вырвал оружие из бьющегося на земле тела. В следующую секунду удар крылом сбил его с ног, однако он успел рубануть по длинной и толстой шее чудовища. И тут, хотя этот удар должен был напрочь снести голову страшилищу, судьба неожиданно обернулась против Конана. Меч как-то неудачно упал на чешуйку брони, соскользнул, содрав пласт кожи... и тварь уцелела.

На выручку ему кинулся второй демон. Этот, видя раны собрата, не пытался уже молодецки кидаться на киммерийца с высоты. Он поступил хитрее. Могучие крылья подняли коричневое тело в воздух - и спустя миг демон уже стрелой мчался к земле - на следующего свайоля.

Изрыгая проклятия, Конан бросился за ним. Ясно было, что эта тварь способна управиться со всей священной рощей в одиночку - ведь для нежного свайоля хватит и одного-двух ударов когтями в лицо; так неужели же все труды защитников пошли насмарку?!

Конану оставалось только одно - раздразнить этого демона до такой степени, чтобы тот и думать забыл об истреблении свайолей, чтобы единственной целью существования этой твари стала бы смерть его, Конана; а ведь нельзя было забывать и еще о двух ползунах, медленно, но верно приближавшихся к середине рощи...

Аррадерс застонал и с трудом пошевелился. Бок болел невыносимо, однако вложенная в свое творение Сетом сила брала свое - кровь запеклась, образовав не плотную корку, как у людей, которая бы тотчас растрескалась, но гибкий и плотный покров, наподобие смолы. Он мог ходить, а главное - он мог прыгать. Тяжело раненный киммерийцем одноглазый демон бился в судорогах на земле, извергая кровавую пену. Похоже было, что он уже находился в агонии; двигаться, по крайней мере, он как будто бы уже не мог, и Аррадерс решил не тратить на него времени. Он должен был помочь Конану - тот все равно не смог бы справиться с летучим чудовищем, если оно сдуру не полезет прямо на него...

Словно дразня Конана, крылатый демон летел все дальше и дальше, словно зная, что именно в роще ее защитники станут обороняться до последнего дыхания. Тварь Сета явно нацеливалась на Отца-Древо.

Конан мчался так, что ветер свистел в ушах, ни на миг не теряя из виду своего врага. Тот качнул было крыльями, словно собираясь низринуться на одного из свайолей, заставил метнуться в сторону и Конана - но выровнял полет, а потерявший драгоценные мгновения киммериец не мог для сбережения дыхания даже разразиться облегчающей душу бранью...

И все же к Древу-Отцу все трое добрались почти одновременно. Демон, правда, чуть опередил, однако ему пришлось тратить время на поворот и на то, чтобы набрать высоту, именно эти секунды и использовали Конан с Аррадерсом.

Киммериец стремительно и ловко взлетел вверх по голому стволу Отца. Отчего-то он был уверен в тот миг, что Прародитель свайолей не рассердится на него за это святотатство. И точно - когда Конан оказался рядом с благообразным лицом Старейшего, бездонные глаза взглянули на него с теплотой и благодарностью. Крылатый демон, развернувшись и выставив когти, уже собирался полоснуть по боковым ветвям кроны, как снизу внезапно вынеслась в высоком прыжке фигура Аррадерса. Два порождения Сета сплелись; когти одного впились в плоть другого; изгибаясь, яростно хлестал врага хвост Аррадерса, и ядовитое жало всякий раз глубоко погружалось в тело.

Киммериец застыл в развилке, держа наготове меч; однако демону сейчас было явно не до него. Аррадерс вцепился в него мертвой хваткой, пытаясь дотянуться зубами до горла врага; тварь неуверенно и редко взмахивала отяжелевшими крыльями, с трудом удерживаясь в воздухе...

Однако и товарищу Конана пришлось несладко. Когти-крючья на лапах и сгибах крыльев рвали его бока и спину; клыки и зубы терзали плечи, тщась перекусить шею; Конан мог только бессильно взирать, как тело Аррадерса стремительно покрывается темными кровавыми пятнами...

Аррадерс слабел; его рваная рана на боку вновь открылась. В ярости Конан метнул во врага висевший на поясе короткий нож, но немудреное изделие Шадизарского кузнеца лишь со звоном отлетело от непробиваемой чешуи. Демон не обратил на это внимания, он намеревался покончить с более опасным, как ему тогда показалось, врагом...

Тварь с повисшим на ней Аррадерсом медленно кружила вокруг Отца-Древа. Конан застыл в напряженной готовности; он уже подумывал о том, не использовать ли в качестве метательного оружия лист Старейшего свайоля, столь недурно послуживший ему для ловушек, как демон сделал одно неверное движение крыльями, оказавшись на мгновение совсем близко от вершины Отца-Древа.

И тогда Конан прыгнул.

Это было чистой воды безумие. Расстояние превышало четырнадцать футов, гладкая спина чудовища вся блестела от крови, удержаться на ней было бы почти невозможно - однако Конан рискнул.

Мощные мускулы ног не подвели молодого киммерийца, привыкшего у себя на родине совершать поистине головокружительные прыжки по горным кручам. Он упал грудью на опускавшееся крыло, пальцы, скользя по залитым кровью пластинам спинного панциря, все же нащупали зацепку - и тогда зажатой в кулаке левой руки черной цепью, бывшим ошейником Аррадерса, Конан со всей силы хлестнул демона по плоской змеиной голове.

Тварь издала истошный визгливый вопль. Из пасти волной выплеснулась кровь; крылья опустились и демон камнем рухнул вниз, подмяв под себя оказавшегося внизу Аррадерса.

Конан не удержался, все-таки скатившись по покатой спине чудовища; вскочив на ноги, он вновь замахнулся цепью, однако когтистое крыло опередило его. Левое запястье оказалось разодранным, остатки ошейника выпали из разжавшейся от боли ладони; но, несмотря на адскую боль и уплывающее сознание, Конан все же ударил еще раз - на сей раз мечом Гатадеса - по толстой змеиной шее.

Теперь клинок не подвел. Мгновение - и из короткого обрубка фонтаном брызнула кровь из перебитых жил. Уродливая голова упала к ногам киммерийца, однако челюсти еще успели в последний раз сомкнуться у него на ступне.

Киммериец со звучным проклятием рассек жуткий живой капкан. Тело обезглавленного демона еще дергалось, крылья еще скребли землю, точно оно пыталось взлететь, жизнь упорно не желала покидать это тело, пока Конан не додумался перерубить цепь черного ошейника. И, стоило ему сделать это, как дергающаяся в разные стороны обрубленная шея рухнула наземь, крылья распластались, по туше прошла последняя судорога и демон замер окончательно.

Так их и застала Айана, опоздавшая всего на несколько мгновений - весь бой у Отца-Древа едва ли занял более полминуты. Она увидела бессильно привалившегося спиной к стволу Старейшего свайоля Конана, с рассеченным запястьем и кровоточащей правой ступней, на которой ясно были видны следы многочисленных зубов, а рядом с ним - полумертвого Аррадерса, которого киммериец сумел вытянуть из-под мертвого тела чудовища, однако помочь ему уже ничем не мог, ибо и сам едва-едва не терял сознания...

Айана в ужасе всплеснула руками и с отчаянием взглянула на Старейшего. И, словно отвечая ей, ветви мыслящего дерева дрогнули, раздвинулись, и по серебристым листьям вниз стекло несколько пригоршней прозрачной голубоватой жидкости, источавшей слабый пряный запах.

- Отец... - благоговейно прошептала дриада, низко кланяясь патриарху свайолей. Бережно, стараясь не расплескать ни капли, Айана поднесла сложенные лодочкой ладони ко рту Конана.

- Не... меня, сперва... его, - с усилием выговорил киммериец.

- Пей, пей, пей, - вместо ответа как завороженная шептала дриада, и Конан повиновался.

Питье оказалось терпким и теплым; от него тотчас угасла боль и кровь перестала течь. Конан с недоуменным выражением на лице поднялся - только что он лежал полумертвый, а теперь - снова готов к бою!

- Ты выпил крови Отца-Древа... - полушепотом, торжественно произнесла Айана. - На моей памяти ни разу не вскрывал Он своих жил, чтобы спасти кого-то, ибо еще десяток таких горстей, и с жизнью простится сам Отец...

Киммериец помедлил, а потом с почтением поклонился Древу. Его листва распахнулась, словно плащ, и глаза Старейшего взглянули на киммерийца с такими нежностью и теплотой, что молодой воин даже смутился.

Волшебного питья дали и Аррадерсу, однако тот так и не пришел в сознание. Айана, осмотрев его, заявила, что хотя опасности теперь и нет, очнется он еще не скоро.

- Что нам теперь делать, Конан?

- Как что?! У нас еще двое ползунов! Киммериец поудобнее перехватил меч, заменил - для верности - ошейник Аррадерса на черную цепь с шеи убитого демона, куда более внушительного вида - и они вместе с Айаной двинулись туда, где что-то ворчало, трещало, хрипело и ворочалось.

Ползунов они отыскали быстро. Хатар и его собрат ползли футах в двадцати друг от друга. В спине Хатара Конан увидел несколько вонзившихся своих гребней, однако зверь Сета, похоже, не обращал на это никакого внимания. Он был слишком занят своим делом - ломал, крошил, вырывал из земли и давил все, что попалось ему на пути. Обе твари оставляли за собой полосу мертвой черной земли, но, по счастью, на их пути пока не попалось ни одного свайоля - правда, до первого им осталось лишь какие-то полсотни футов.

- Помни, Хатар плюется ядом! - предупредил Айану Конан, и как раз вовремя - пасть чудовища открылась, длинный язык метнулся вперед, и желтоватая струйка яда пронеслась над плечом дриады. Если бы не рывок Конана, плевок чудовища угодил бы в цель.

После пригоршни Крови Патриарха силы, казалось, прямо-таки распирали Конана. Киммериец уже забыл и думать о только что полученных ранах. Извивающаяся, покрытая слизью тварь вызвала настоящий взрыв самого неистового омерзения, омерзения, истоки которого исходили - хотя Конан и не знал об этом - от Легендарного короля Кулла, властителя Валузии, возглавившего борьбу человеческого рода с расой змеелюдей...

Дриаде показалось, что среди зарослей по земле к демону метнулся какой-то невиданный, катящийся колесом зверь. Руки и ноги киммерийца слились в стремительном движении; он сам не знал, как ему пришло подобное в голову, но, так или иначе, причудливо перекувырнувшись шесть или семь раз то через голову, то через бедро, то через руку, северянин счастливо избег и второго плевка, и разом развернувшихся к нему многочисленных щупалец - и меч Гатадеса прочертил длинную кровавую отметину чуть ниже громадного фасеточного глаза, в котором даже теперь не исчезло выражение жуткого, неутолимого голода, что терзал его обладателя.

На помощь Хатару поспешил его собрат. Конан услыхал за спиной тяжелый скрежет, сиплое сопение, - затем дико вскрикнула Айана, предупреждая его об опасности. Киммериец вскочил на ноги; ему оставалось не более одного мгновения, и он использовал его сполна. Клинок рассек один из двух выпученных глаз второго ползуна; под ноги северянину хлынула липкая и густая слизь.

И тут откуда-то из-за пределов рощи донеслось мощное, хоть и гнусавое, завывание, словно какие-то громадные рога трубили сигнал многочисленному воинству. Ползуны разом остановились. Тот, у которого меч Конана разрушил глаз, бился и корчился, сокрушая мощными извивами тела окрестные деревца; Хатар же вновь высунул свой страшный трубчатый язык, и киммерийцу пришлось искать спасения в бегстве.

Очевидно, тот, кто командовал натиском на рощу, решил, что на сегодня хватит потерь. Оказавшись на безопасном расстоянии, киммериец оглянулся над деревьями, подобно башне, возвышался рыжий ящер. Вожак скликал свою свору. Ползуны отступали медленно и с достоинством. Хатар прикрывал их отход; Конан попытался было повторить свой дерзкий рейд, но плюющаяся ядом тварь оказалась начеку и северянина спасло только чудо - внезапный порыв ветра и очень кстати опустившаяся ветка, о которую разбилась смертоносная струйка.

После этого Конан решил было, что с него тоже хватит. Как-то сразу, внезапно, навалилась усталость, заныли вновь раны, едва затянувшиеся от действия выпитого им магического напитка. Вдобавок Хатар отползал точно по проложенной им же до этого просеке, ни на миг не теряя бдительность.

Но на ползуна можно было бы прыгнуть сверху, стараясь поразить мечом голову... Не желая упускать шанса, киммериец пустился вдогонку за отползающими чудовищами.

И тут оказалось, что рыжий ящер обладает куда более острым зрением, чем можно было бы подумать. Громада огненно-красной туши легко двинулась наперерез Конану; и киммериец вновь поразился удивительным глазам этой твари - они казались совершенно человеческими, только сильно увеличенными...

Тварь очень быстро оказалась на пути северянина. Четыре мощные кривые лапы выразительно нависали над кронами деревьев; казалось, ящер обладает способностью видеть даже сквозь листву, он играючи прослеживал любое передвижение варвара. Однако, стоило Конану, сплюнув в досаде, отступить в глубь рощи, как подался ближе к ее краю и сам ящер.

- Пусть они уходят, Конан, - услышал киммериец голос Айаны. Дриада подошла незаметно, он даже и не услышал легких ее шагов - совершенно непростительный промах для воина...

- Я чувствую, Богам угодно, чтобы битва продолжилась бы завтра, - тихо произнесла она, легонько прижимаясь к могучему плечу Конана. - Твари Сета отступают, и я ощущаю, что они отступают в страхе и растерянности. Еще никто и никогда не мог нанести им такого урона, какой нанес им сегодня ты...

- Какой нанесли им сегодня мы, - налегая на последнее "мы", хмуро буркнул Конан. - Если бы не Аррадерс...

Надо было хорошо знать гордого и заносчивого киммерийца, чтобы оценить эти его слова.

- Он, к несчастью, едва ли сможет скоро подняться на ноги, - покачала головой дриада, не переставая прижиматься к киммерийцу. - Его раны... они очень тяжелые. Завтра нам предстоит сражаться без него.

- Ты так уверена, что они не нападут ночью? Айана покачала головой.

- Отец-Древо следил за битвой, твари Сета сильно потрепаны, один из демонов убит... Они будут эту ночь зализывать раны. Отдохни, Конан. У нас еще немало времени...

- Которое надо потратить на то, чтобы заново построить ловушки, докончил киммериец, словно бы не замечая мимолетной гримасы разочарования на лице дриады. - Давай, доставай свою флейту...

Глава 9.

Киммерийцу показалось, что бой со страшилищами Сета длился долгие часы, хотя на самом деле едва ли минуло более одного. Солнце только еще двигалось к зениту; впереди был весь день. Твари Тьмы и в самом деле отступили; их нигде не было видно.

Конан и Айана, засучив рукава, взялись за работу. Предстояло поднять обратно камни, обновить шипы на спрятанных гребнях, поправить разбитые рамы. И, конечно, не покладая рук множить число ловушек, добавляя к уже существующим все новые и новые. Прошедший бой показал, что без них Рощу Свайолей ждала бы быстрая гибель.

- И все-таки я не понимаю, - говорил киммериец Айане. - Я разрубил ошейник на Аррадерсе - и он вновь стал самим собой, пусть и в чужом, уродливом теле; а когда мне удалось то же с этой жуткой тварью... ну, той, что с серпом на макушке - то ничего не произошло. Я, признаться, теперь и ума не приложу, что делать с этими тварями... если они двинутся всем скопом... - он озабоченно покрутил головой.

- Я думаю, сила Сета в этих созданиях настолько велика, что даже исчезновение символа его могущества не может ничего изменить, - предположила Айана.

- Нет, тут дело в другом, - киммериец грыз костяшки пальцев. - Я чувствую, тут что-то не так! Будь власть Сета так велика - зачем вообще эти черные цепи? Это ведь не украшения. Меня мороз продирал, когда я оказался рядом с той тварью, когда эта цепь была на ней! И потом - ведь этот ящер зачем-то выволок раненого демона, хотя тот еще мог сражаться... А сам этот рыжий отчего-то медлил... - Конан сплюнул с досады. Понять что-либо казалось невозможным.

Он продолжал работать, стараясь хоть этим заглушить возрастающую тревогу. Аррадерс был потерян. Враг знал теперь, какие ловушки ожидают его, и наверняка постарается что-то придумать в ответ - Конан не сомневался, что имеет дело не с тупыми чудовищами, а с истинными демонами Тьмы, хитрыми, коварными и безжалостными... Киммериец прекрасно понимал, что в одиночку ему не остановить страшную пятерку, путь даже трое в ней и выйдут в бой несколько подпорченными. Этот ящер... Он, пожалуй, и один способен многое тут натворить. Этот голодный взгляд... - северянин даже поежился.

Голодный взгляд... Голодный взгляд? Стоп! Конан с размаха хлопнул себя ладонью по лбу. Как он мог не додуматься до этого раньше? Они же зверски голодны, эти демоны, и потому - руби на них ошейник или не руби - они будут видеть перед собой рощу и рваться к ней, невзирая ни на какие преграды. Интересно, а нельзя ли заставить их жрать что-нибудь другое - лучше всего, конечно, друг друга, и сойдет ли просто соседний лес?

- Ты, конечно, прав, Конан, - сказала Айана, выслушав речь северянина. - Позор мне, что я не смогла догадаться до этого сама! Но... вот как сделать так, чтобы они сочли бы свайолей несъедобными - ума не приложу!

Конан долго молчал, в сердцах тиская свой сыромятный ремень. Можно, конечно, выскочить из рощи и увлечь чудовищ за собой к другому лесу... но если та крылатая тварь все еще может летать, то ему, Конану, придется на открытом месте совсем туго. А что, если за ним погонится только один демон, в то время как остальные преспокойно разделаются и с рощей и... с Айаной?

Так ничего и не придумав, киммериец вместе с дриадой отправился к Отцу-Древу. Аррадерс лежал по-прежнему бледный и неподвижный; дышал он тяжело и редко, из груди при этом вырывался какой-то подозрительный хрип пополам с бульканьем. Нечего было и надеяться, что к завтрашнему дню он будет готов для боя.

- Не казни себя, Конан, - тихо молвила дриада, когда северянин, мрачнее тучи, принялся за поданную ею трапезу. - Ты сделал куда больше, чем любой другой человек смог бы...

- Меня это не волнует! - зарычал Конан. - Я сделаю то, за что взялся или Кром презрительно плюнет мне в лицо, когда я предстану перед ним с тем, чтобы дать ответ на его вопрос - достоин ли я был пращура нашего племени?

- От черных твоих мыслей вокруг нас светлее не станет, - словно не слыша его последних слов, продолжала дриада. - Зачем без толку изводить себя? Даже если нам с тобой отпущен только один-единственный день и одна-единственная ночь, проживем их так, чтобы было что вспомнить, даже стоя перед престолами Высоких Богов!

Легкая, теплая рука, чуть касаясь, прошлась по бугрящимся мышцам предплечья Конана.

- Отец-Древо будет следить за каждым шагом тварей Сета, - тихо журчал голос дриады, словно чистый лесной ключ под сенью вековых дубов. - Он предупредит нас... Конан...

Трепещущие губы, нежные руки, сияющие удивительные глаза... Как не походило все это на затасканные ужимки шадизарских и аренджунских шлюх, с которыми только и имел дело в ту пору Конан! Он видел поднявшуюся от волнения великолепную грудь; разалевшиеся в предчувствии небывалого щеки; дивный, невиданный еще киммерийцем блеск в глазах - этой женщине были нужны не его деньги, а он сам, и не потому, что он продлил на один день существование заповедной рощи - ведь очень возможно, что им осталось жить всего одни сутки; и не потому, что теперь было уже все равно и оставалось только пуститься напоследок во все тяжкие - нет, в памяти киммерийца ясно встали таверна Абулетеса, грязные столы с вечно пьяным сбродом за ними - и глаза дриады, устремленные на него, сверкавшие, словно два изумруда. Два изумруда в абулетесовской навозной куче... Как она тогда смотрела на него?

Руки и губы дриады тянулись и тянулись к нему. Тихо шелестел кроной Патриарх, словно нашептывая что-то нежное, ласковое. И иные чувства, а вовсе не похоть, властно подняли легонькое тело дриады могучими руками киммерийца и понесли в заросли, на мягкий ковер душистых, ароматных трав... Роскошный плащ черных волос распахнулся, хитон словно бы сам собой оказался сброшен, и нагое трепещущее тело прижалось к мощной и широкой груди северного варвара.

Когда они пришли в себя, солнце уже садилось. Наступал тихий, покойный вечер, и все случившееся сегодняшним утром стало казаться просто дурным сном, быстротечным ночным кошмаром...

Глаза Айаны сияли, словно два горящих огнем изумруда.

- Я надеюсь, что это будет мальчик, - нараспев произнесла она.

- Что-что? - Конан не сразу понял, о чем речь. - Ты хочешь... ребенка?

- Что ж тут странного? - дриада блаженно зажмурилась. - Кто же из нас не хотела бы стать матерью воина, чьим отцом был бы самый великий воитель нашего жестокого времени? Я надеюсь, что это будет мальчик, - вновь повторила она. - Я буду рассказывать ему о тебе и он станет гордиться своим великим отцом; быть может, настанет час, и он придет к тебе... а может, судьба и не сведет вас вместе, не знаю.

- Ты так говоришь... будто мы уже пережили завтрашний день, - криво усмехнулся Конан.

Он впервые в жизни имел дело с девственницей, и ему до сих пор было как-то не по себе.

- Мы победим, я знаю, - очень серьезно, без теня сомнения произнесла Айана. - Ты найдешь способ. Не может быть сомнения.

- Потом хвалиться будем, - проворчал киммериец. Пока они ужинали, как могли, пользовали раненого Аррадерса и ходили на разведку к краю рощи, наступила ночь. Неумолчно тарахтели и стрекотали беспечные цикады, над кронами деревьев вновь замелькали тени ночных птиц. Свайоли стояли беззвучно; ни одно лицо не было поднято к звездам - они медленно пели долгий, неслышный для смертных гимн своему погибшему собрату.

- Почему эти твари не нападут ночью? - недоуменно пробормотал киммериец. - Будь я на месте этого рыжего крокодила-переростка, нипочем не упустил бы такой возможности! Ночь - это же ведь их время!

- И тем не менее они после заката ни разу не нападали, - отозвалась дриада. - Всегда на рассвете и только на рассвете.

- Кто-то из них не видит в темноте... - задумчиво проронил Конан. - Да, с такими гляделками, как у этих ползунов, что днем, что ночью - никакой разницы; а вот этот рыжий ящер... Что-то непохоже, чтобы он мог видеть в темноте, как кошка. Уж больно глаза на человеческие смахивают.

- Не ломай сейчас голову, Конан, - мягко промолвила Айана. - Положись на Судьбу - хотя вы, киммерийцы, и не верите в нее... Утро вечера мудренее. Пойдем! Я не хочу терять ни одной минутки. Старейший даст нам знать. Пойдем же!

Эту ночь киммериец запомнил надолго.

Рассветный луч скользнул по лицу Конана, и северянин тотчас пробудился. Айана сладко спала, совсем по-детски подложив ладошку под щеку. Однако Конану казалось, что далекий и суровый голос постоянно взывает к нему, что в его сознании звучит одно-единственное грозное слово: "Враг!"

Вскочить, натянуть одежду, опоясаться мечом да плеснуть себе в лицо пригоршню воды было делом одной минуты. Айана, основательно умаявшись за ночь, так и не проснулась. Патриарх свайолей повел киммерийца через рощу, поправляя его, когда он забирал слишком сильно вправо или влево.

На краю зарослей Конан остановился. Древо-Отец поднял тревогу не напрасно - твари Сета вновь двигались к священной Роще.

Сегодня их было пятеро. И было видно, насколько недешево дался им вчерашний бой. Бодро шагал один только рыжий ящер, да зверь Хатар полз уверенно и мощно. Крылатый демон летел медленно и низко, крылья его поднимались и опускались с явным трудом; второй ползун, которому Конан рассек мечом глаз, тащился позади и, будь эта тварь человеком, киммериец не преминул бы сказать, что, мол, идет он ровно на эшафот. Многоногая же тварь с костяным серпом на голове тащилась и совсем еле-еле, припадая на один бок; половина ее клешней и щупалец по-прежнему висела безжизненно.

При виде этого изрядно потрепанного воинства Конан не мог удержать злорадной ухмылки. Все-таки они им изрядно врезали!

Вскоре стало ясно, что чудовища изменили тактику. Они построились узким и острым клином; в его вершине шел рыжий ящер. Слева от него и чуть сзади извивался зверь Хатар; на одной линии с ним мерно взмахивал крыльями летучий демон. Третью линию боевого порядка составляли пострадавшие больше других второй ползун и многоножка.

Звери Сета решили идти на прорыв в одном месте, решив таким образом избегнуть многочисленных ловушек. План их был прост и понятен - вперед они пустили ящера, который меньше всех, похоже, опасался ловушек и самострелов Конана. И это значило, что волей-неволей киммерийцу приходилось первым встретиться именно с этим огненно-рыжим демоном, самым опасным из всей шестерки. Ящер двигался уверенно и мощно. В каждом его шаге чувствовалась исполинская сила; под гладкой броней перекатывались вздутия громадных мышц. На фоне светлого оранжевого тела резко выделялся черный ошейник.

Конан закусил губу. Что делать? Если на этот раз твари навалятся на него всем скопом, не поможет уже ничто. Эх, уложить бы крылатого... тогда, быть может, и удалось бы увести остальных за собой, прочь от Рощи Свайолей.

Взгляд Конана напряженно ощупывал величественную фигуру громадного ящера - киммериец отыскивал слабые места в роговых доспехах врага. Брюхо с его мягкими желтоватыми валиками морщинистой кожи казалось весьма привлекательным... но уж слишком бросается в глаза. Нет, вряд ли Сет настолько глуп, чтобы творить себе слугу, уязвимое место которого расположено таким образом, чтобы человеку с мечом было бы удобнее до него добраться. Стоп! А что это у нас там такое на глотке?!

Под черным ошейником ящера Конан разглядел перекатывающийся зоб; роговая чешуя там была совсем мелкой и тонкой. Если уж меч Гатадеса рубил панцирь ящера и там, где он был самым толстым и прочным... то как знать, быть может, все можно будет разрешить одним точным ударом в горло?!

Звери Сета подходили все ближе и ближе; киммериец ловко, точно леопард, вскарабкался на дерево. Оставалось надеяться только на то, что тварь подойдет достаточно близко, но так, что Конан успеет дотянуться до нее прежде, чем она сама дотянется до него.

Конан взбирался все выше и выше, до тех пор, пока ветви не начали гнуться под его тяжестью. Ящер был очень высок, но и выбранный северянином платан - один из немногих в роще - не уступал в росте чудовищу. Конан извлек на свет клинок Гатадеса и приготовился...

Крылатый демон заметил его первым. Издавая дикий и злобный клекот, тварь закружилась вокруг платана, не подлетая, однако, слишком близко и не пытаясь нападать. Весь строй демонов, как по команде, развернулся и двинулся к дереву.

Конан сжался в комок. Если у этих тварей хватит ума окружить его со всех сторон... дело станет совсем скверным.

Однако крылатый демон, покружив некоторое время вокруг Конана, вернулся к своему месту в строю; ящер теперь шел прямо на Конана, неотрывно глядя в лицо киммерийцу своими странными глазами, так похожими на человеческие...

"Кром, сделай так, чтобы Айана оказалась где-нибудь подальше от этого места", - вдруг горячо взмолился Конан, обращаясь к своему суровому покровителю. Сама мысль о том, что нежная и ласковая, стыдливая и робкая дриада станет добычей этих кошмарных чудовищ, заставляла сердце биться вдвое быстрее, а руки - еще крепче сжимать рукоять клинка.

Ящер приближался. На сей раз он не собирался ждать. Вожак стаи Великого Змея должен был сам сразиться с дерзким противником, подобного которому еще ни разу не встречала выпестованная Сетом свора.

Ящер шагал, не обращая внимания на приводные бечевы ловушек. Вот сработала одна из них, утыканный шипами гребень воткнулся в мягкое брюхо предводителя стаи - демон лишь издал короткий рык, выдернул занозу, отбросил в сторону и зашагал дальше. Вот, как и в прошлый раз, он сорвал колышек, удерживавший натянутую тетиву самострела - но короткий и толстый дротик бессильно отскочил от нагрудной чешуи чудовища.

Конан скрипнул зубами от досады. Не будь эти твари так глупы, они бы уже сейчас смогли расправиться со всей рощей! Оставить под платаном рыжего ящера - и готово дело...

Однако настолько хитроумные планы, похоже, были слишком сложны для небогатого умом демона. Рыжий вожак пер прямо на укрывшее Конана дерево, и киммерийцу казалось, что он ощущает дрожь, пробежавшую по стволу платана...

Не доходя двух десятков футов до дерева, ящер остановился. Глаза его взирали на Конана с откровенной и плотоядной усмешкой; от источаемого им зловония у киммерийца едва не началась рвота. Зверь Великого Змея заранее торжествовал победу. Что может против него, столь могучего и необорного, какой-то ничтожный человечек, пусть даже и с зачарованным мечом? Достаточно протянуть одну из усаженных когтями лап...

Отливавшие синевой когти вытянулись к Конану, нещадно ломая ветви и сучья несчастного платана. Громадные, точно настоящие турецкие сабли, клинки эти были способны растерзать человека в несколько мгновений; и, когда оставалось не более одного фута, киммериец внезапно прыгнул, как сутки тому назад прыгал с самого Старейшего на спину крылатого демона.

Тело Конана с силой пробило сплетение ветвей. Руки киммерийца крепко вцепились в сустав одной из лап ящера и прежде, чем страшные когти обхватили его, Конан резко подтянулся и, почти лежа на предплечье ящера, что есть силы выбросил вперед меч Гатадеса.

Северянин целился в пульсирующий надувающийся пузырем зоб на горле ящера, однако тот уже начинал двигаться, стараясь поспеть за стремительным рывком киммерийца - и меч угодил не в открытое горло демона, а в толстую черную цепь ошейника, куда, как убедился Конан на примере многоножки, бить было совершенно бессмысленно...

Клинок, казалось, на миг окутался призрачным пламенем. Острие его врезалось в черный металл ошейника, посыпались искры - но удар северянина был настолько силен, что цепь не выдержала, одно из звеньев лопнуло и ошейник невиданной гремучей змеей соскользнул вниз, под ноги ящеру.

- Кром! ! - вырвался вопль Конана. Он уже чувствовал, как сверху на него опускаются сразу две когтистые лапы, времени нанести второй удар не оставалось, его стискивали... отрывали... тащили куда-то вверх, к усаженной коричневыми подгнившими зубами пасти, откуда исходил самый сильный смрад...

И тут сжимавшая его поперек тела жесткая чешуйчатая лапа внезапно разжалась. Конан камнем полетел вниз, насилу ухитрившись замедлить падение, хватаясь за ветки платана.

С демоном же творилось что-то непонятное. Сперва он замер, словно пораженный молнией; затем вдруг завертелся на месте, растопырив все четыре верхних лапы в разные стороны. Голова чудовища задралась, из глотки вырвался долгий ужасный рев, а затем Конану вдруг показалось, что он разбирает в этом реве слова, отрывистые и бессвязные:

- Где?.. Кто?! Рвать?! Цепь! Цепь! ! !

"Кром всемогущий, - мелькнуло в голове киммерийца, - да уж не окажется ли тут как с Аррадерсом?!"

Конан лежал на земле, с трудом приходя в себя после падения с высоты. Пальцы правой руки по-прежнему сжимали меч; однако в тот миг он даже не думал об оружии или об окружавших его демонах. Взгляд его был без остатка прикован к дергающемуся и воющему рыжему ящеру; того корчило словно в агонии, из пасти хлопьями летела пена, мощные нижние лапы и толстый хвост взрывали землю; казалось, чудовище уже ничего не видит вокруг.

И тут началось нечто совсем уж непонятное. Остальные четверо демонов некоторое время смотрели на происходящее совершенно равнодушно и безучастно; однако, когда хвост рыжего ящера случайно задел и отбросил далеко в сторону разорванный ошейник, что валялся подле его ног на земле, поведение четырех других тварей Сета внезапно изменилось. Они вдруг резко и враждебно заворчали, словно бродячие псы, ссорящиеся из-за кости; головы их пригнулись, пасти раскрылись, обнажая готовые к бою клыки; Хатар вновь выпростал свой трубчатый язык.

Рыжий ящер как будто бы почуял неладное. Он внезапно перестал вертеться и сотрясать рыком окрестности; в наступившей тишине он медленно наклонил голову и обвел взглядом своих недавних подручных. Взгляд этот упал и на Конана; ошибиться было невозможно, это был человеческий взгляд и он предлагал встать рядом, плечом к плечу для последнего боя!

Киммериец еще успел подняться на ноги, когда четверо демонов разом бросились на них, а Хатар вдобавок и плюнул ядом, метя при этом не в северянина, а в своего недавнего предводителя.

Рыжий ящер с неожиданной ловкостью и грацией, непредставимой для его грузного тела, успел отклониться чуть в сторону, и струя яда пронеслась мимо.

Первой дерзнула броситься на бывшего вожака, как ни странно, серьезно раненная Конаном во вчерашнем бою многоножка. Костяной серп на голове с неожиданной ловкостью мотнулся из стороны в сторону, совершая какие-то обманные движения, и ударил в низ груди ящера, да так, что тот аж покачнулся. Этим немедленно воспользовались второй ползун и крылатый демон. Они разом бросились с обеих сторон, норовя вцепиться в ноги и повалить вожака. Позади них пыжился и тужился Хатар, явно собираясь плюнуть ядом вторично.

Конан вскочил на ноги. Конечно, самое разумное было бы повернуться и постараться как можно скорее унести отсюда ноги, предоставив этим тварям пожирать друг друга, однако киммериец чувствовал, что все случившееся - не следствие охватившего вожака безумия. Нет, просто черная цепь на рыжем ящере значила нечто иное, чем на многоножке; он явно переставал быть слугой Великого Сета, он обретал свободу, хотя и не во всем подобную свободу, как это происходило с Аррадерсом. И Конан никак не мог бросить этого ящера, в чьей речи внезапно прорезались человеческие слова, одного против четверых врагов.

Кольцо вокруг рыжего вожака не успело сомкнуться. Сам ящер с яростным ревом, который, однако, уже очень сильно походил на человеческий голос, бросился на серпоголового многонога. Одноглазый ползун оказался между ящером и Хатаром; Конан же оказался на пути у крылатого демона.

Меч Гатадеса со свистом очертил в воздухе сверкающее полукружье. Краем глаза не переставая следить за плюющимся ползуном Хатаром, киммериец опутал блистающей сетью выпадов своего противника, целясь тому в глаза единственное по-настоящему уязвимое место у этих слуг Сета; северянин пригибался, уворачивался, приседал, подпрыгивал, забыв и думать о бережном расходовании сил, и страшные когти летучей твари ни разу не задели его.

Зато меч Конана щедро крошил тело демона. Раз, и другой, и третий сияющее лезвие оставляло длинные кровавые росчерки на темно-коричневой плоти. И без того плохо повиновавшиеся демону крылья окончательно обвисли; из нескольких глубоких ран на груди толчками выбивалась кровь.

Конан не имел даже доли секунды на то, чтобы обернуться; из-за его спины доносился сотрясающий деревья рев. Демоны сошлись в смертельной схватке. Ящер запустил когти всех своих четырех лап в спину и шею многоножки, длинный хвост его, не переставая, хлестал во все стороны, не давая одноглазому ползуну приблизиться достаточно близко. И вместе с тем ящер обнаружил удивительное проворство - даром пропали уже два ядовитых плевка. Хатар явно осторожничал, держась в отдалении от разбушевавшегося вожака и не выказывая стремления сойтись в честном ближнем бою.

Из спины многоногого демона летели целые веера темно-багровых брызг артерии были перебиты, кровь щедро хлестала по бокам, бесчисленными ручейками сбегая на землю; глаза страшилища были выкачены в муке, но, несмотря ни на что, демон продолжал сражаться. Клешни и щупальца действовали у него только справа; ящер изо всех сил пытался отгородиться от них телом своего противника, однако это удавалось ему далеко не всегда, и вот сразу две клешни многоногого существа впились в оранжевую броню четверорукого гиганта, проломили ее, вырвав из брюха несколько окровавленных кусков мяса.

При виде этого осмелел и одноглазый ползун; хвост ящера в очередной раз врезался в землю рядом с мордой извивающегося демона, и тот решил, что настало его время. Даже зверь Хатар отбросил осторожность и, на ходу целясь своим трубчатым языком, устремился следом за собратом.

Рыжий ящер оглянулся, не выпуская многоножку из своих смертельных объятий; Конан в этот момент тоже обернулся - его демон, наконец, отпрыгнул достаточно далеко назад - и его глаза встретились на краткий миг с глазами рыжего ящера.

Конан смотрел в человеческие, подернутые болью и горящие гневом, но совершенно человеческие глаза. Казалось, этот взгляд говорил: "Ничего, приятель! Ты справа, я слева - мы с тобой тут год простоим!", несмотря на то, что трава под ногами рыжего ящера уже окрасилась и его собственной кровью, а не только кровью его врагов.

Конечно, - киммерийцу не удалось бы так лихо обрабатывать противостоящего ему демона, не будь тот изранен Аррадерсом в предшествовавшем бою. Наконец клинок Конана сильно надрубил основание левого крыла; демон с жалобным визгом шлепнулся брюхом о землю.

И тут к киммерийцу повернулась круглая отвратительная башка Хатара. Ползун собирался извергнуть свой запас яда в ящера, но, верно, в визге грохнувшегося вниз демона прозвучал отчаянный призыв о помощи, и Хатар решил помочь.

Тем временем демон с костяным серпом окончательно обмяк и когти рыжего ящера разжались. Изорванное, окровавленное тело бесформенной грудой повалилось; и тут в дело, наконец, вступили ползуны. И, хотя Хатар вновь промахнулся, киммериец быстро пригнулся, услышав знакомое шипение - клыки и щупальца ползуна оказались куда как опасны.

Метко ударивший хвост ящера распорол броню на боку одноглазого демона, однако метнувшиеся десятки щупалец оплели одну из четырех когтистых лап, немилосердно ее выкручивая.

Послышался жуткий хруст: Хатар впился зубами в бедро ящера.

Из глотки рыжего гиганта вырвался отчаянный крик. Это была просьба о помощи, самая отчаянная просьба, какую когда-либо на смертном поле доводилось слышать Конану - потому что просившему грозило нечто куда более худшее, чем смерть.

Казалось, ползуны напрочь забыли о Конане. Ящеру уже не удавалось удерживать их на почтительном расстоянии, они вцепились в гиганта, оплетая его тело десятками и десятками гибких, но очень сильных щупалец. Очевидно, до тупого умишки Хатара наконец дошло, что нечего тратить силы и время на ловкого и подвижного киммерийца; нужно покончить с рыжим ящером; в этакую громаду в несколько футов при всем желании невозможно...

Противник Конана издал жалобное курлыканье. Ящер и ползуны сплелись в один ревущий, рычащий, бьющийся, окровавленный клубок; летучий демон остался один на один с разъяренным киммерийцем. Израненный, с надрубленным крылом, которое бессильно волочилось по земле, зверь Сета уже и не помышлял о нападении, лишь кое-как отбиваясь от стремительных атак северянина.

Рыжий ящер закричал вторично. Одна из четырех его лап, сломанная, беспомощно свисала вдоль тела; зато когти трех других вонзились глубоко в плоть Хатара, неловко оказавшегося перед резко повернувшимся вожаком. Гигант тряс ползуна за загривок, словно котенка; из-под когтей ящера летели красные струйки, Хатар отчаянно мотал круглой башкой, но нацелить свой смертоносный язык на своего противника ему никак не удавалось. Громадные рваные раны на его спине становились все больше и обильно кровоточили; каждый новый взмах когтистой лапы ящера заставлял Хатара корчиться от страшной боли; плоть безногой твари клочьями летела в разные стороны.

Зато одноглазый ползун несколько преуспел. Его громадные зубы почти перегрызли мощное бедро рыжего гиганта, щупальца, изловчившись, оплели и начали выламывать вторую лапу; хвост мятежного демона несколько раз со свистом стегнул по спине и бокам одноглазого существа, оставляя длинные рваные раны, но ползун лишь глухо взревывал от боли, не оставляя хватки.

Конан понял, что еще немного - и его неожиданного союзника будет ожидать очень печальная участь; понимал - и в то же время никак не мог окончательно разделаться с неуклюже семенящим перед ним крылатым демоном. Тот защищался из последних сил; однако одолеть его даже сейчас было куда как непросто и такому великолепному воину, каким был киммериец.

Меч Конана раз за разом погружался в тело твари Сета - та дергалась, хрипло вопила - но отдавать концы, несмотря ни на что, явно не собиралась; киммериец никак не мог нанести последнего удара.

А тем временем Хатар, корчась в муке, запрокинул-таки залитую кровью голову, его язык показался между изломанных страшным ударом ящера челюстей и струя яда брызнула прямо в глаза рыжему вожаку. И увернуться от нее он уже не успел.

Левая половина громадного тела замерла, словно оледенев; две лапы отказались повиноваться, и счастье еще, что одна из них и так была сломана, а вторую оплели десятки щупалец одноглазого ползуна. Однако и силы двух оставшихся правых лап хватило, чтобы яростным движением, в котором сквозила сила обреченности, с корнем вырвать почти все хватательные отростки из спины Хатара; сжимавшая шею ползуна лапа погружалась все глубже и глубже в тело, и вот, наконец, достигла шейных позвонков. С глухим ревом, в котором смешались и торжество, и боль, рыжий ящер вырвал лапу из глубокой раны; в окровавленной трехпалой кисти смутно белело начало позвоночного столба.

Морда Хатара ткнулась в измятую и залитую кровью траву; тело его тотчас обмякло.

Казалось, можно было бы торжествовать победу; однако в тот миг не выдержала наконец и берцовая кость рыжего ящера, треснув под зубами одноглазого ползуна. С отчаянным, совершенно человеческим криком гигант повалился набок. Ползун тотчас же потянулся зубами к его горлу, одновременно обвивая щупальцами еще действовавшие лапы своего противника.

"Ну же, Конан!"

Отбросив осторожность, варвар бросился в последнюю атаку. Он рычал и ревел ничуть не тише тварей Сета; летучий демон попытался было отпрыгнуть назад, но прыжок киммерийца был для него слишком быстр. Меч сияющей полосой сверкнул в воздухе; и без того искромсанное крыло отвалилось, отрубленное напрочь; вторым ударом северянин вогнал меч в бок врага по самую рукоятку. И на сей раз клинок дошел до глубоко упрятанного сердца.

Выдернув меч из опрокинувшейся набок туши, северянин поспешно развернулся. Он увидел одноглазого ползуна, уже обвившегося вокруг поваленного ящера, увидел кровь на горле мятежного демона...

- Айана! - неожиданно для самого себя крикнул Конан, бросаясь в атаку. Пять или шесть щупалец попытались остановить его, метнулись наперерез; он срубил одно, проскользнул между двумя другими, пинком ноги отбросил четвертое... В два прыжка Конан оказался рядом с поверженным гигантом, вскочил на твердое, покрытое мощной роговой чешуей плечо и, уже чувствуя обвившееся вокруг пояса щупальце ползуна - оно подобралось сзади - что было сил рубанул по оставшемуся еще целым громадному фасеточному глазу.

Второй удар рассек вцепившееся в киммерийца серое щупальце; источающая непереносимый смрад пасть ползуна щелкнула возле самой груди Конана, и в тот же миг поваленный ящер, собрав последние силы, вонзил свои смертоносные когти в бок ползуну, примерно футах в трех ниже головы.

Рыжий ящер умирал, из широких ран на горле хлестала дымящаяся кровь, но мускулы его еще действовали и он щедро тратил последние мгновения отпущенного ему существования, пытаясь спасти киммерийца - меч Конана завяз в кости нижней челюсти чудовища, в плечи и торс варвара вцепились разом штук десять или даже больше хватательных хоботов, неумолимо тянувших северянина к разверзнутой смрадной пасти... Сил сопротивляться уже не оставалось.

Конан отчаянно упирался руками в нижний край пасти, когда когти рыжего ящера взломали панцирь ослепленного ползуна, пронзили толщу плоти и одним движением в клочья разорвали сердце демона.

И тут яд, извергнутый чуть раньше Хатаром, добрался до нервных узлов и правой половины тела умирающего ящера; он оказался полностью парализован.

Тело мертвого ползуна медленно покосилось и с мокрым громовым шлепком свалилось на землю. Смертельные объятия разжались. Конан скатился вниз.

Встать оказалось нелегко. Прощальные объятия чудовища, казалось, переломали все до единой кости в теле киммерийца; кое-как помогая себе рукой и опираясь на меч, Конан поднялся, все еще не веря, что остался в живых.

Рыжий ящер медленно повернул к человеку уродливую голову; из рваных ран на шее выплеснулась кровь, видны были судорожно содрогавшиеся мышцы. Демон страшным усилием превозмог на несколько мгновений мертвящее действие яда. Страшные челюсти приоткрылись, и тихий хриплый голос с натугой произнес, обращаясь к неподвижно застывшему человеку:

- Убей меня этим мечом, друг!

Слова еще не успели отзвучать, как яд Хатара добрался до мускулов шеи и гортани. Демон умолк, теперь говорить могли одни только его глаза - однако Конан в жизни своей не видывал более красноречивого взгляда.

Киммерийцу доводилось слышать о свирепых обрядах некоторых племен пустыни, которые приканчивали тяжелораненых прямо на поле боя, дабы не умножать их мучения, но самому ему такое проделывать еще не приходилось. Он мог с легкостью положить в бою не один десяток врагов, без всякого сожаления. Но убить беспомощное... беззащитное... да еще и спасшее тебя, пусть даже и жуткое страшилище, сотворенное злобным ночным демоном?..

"Убей же, не медли!" - отчаянно молили глаза умиравшего ящера. Человеческие глаза.

Конан даже закусил губу от злости на самого себя. И это он-то, уже давно потерявший к девятнадцати зимам счет убитым врагам - он не может подойти и облегчить страдания этого существа, неважно, демон он или, как Аррадерс, человек в чужом для него теле?!

"Ну же, во имя Крома!" - прикрикнул сам на себя киммериец. И - шагнув к умирающему гиганту, киммериец одним коротким и точным ударом вогнал меч в грудь ящера. Отчего-то он не сомневался, что бить следует именно сюда и что клинок быстро дойдет до сердца, без мучений оборвав нить жизни поверженного демона...

Тело в рыжей чешуе дернулось один-единственный раз и замерло. Ящер был мертв. Конан остался один посреди мертвого поля, посреди широкого круга вытоптанной травы и взрытой почвы, щедро орошенной кровью сражавшихся. А над головой весело и безмятежно светило невозмутимое солнце, которому все равно - празднуется под его ласковыми лучами веселая свадьба или же идет смертельный и кровавый бой...

Так или иначе, Роща Свайолей, священная Роща дриады Айаны, была спасена. Киммериец исполнил взятое им на себя обещание. Твари Сета были мертвы - все до единой; однако что-то мешало Конану равнодушно повернуться спиной к побоищу и уйти восвояси требовать с хозяйки рощи обещанную награду. Киммериец во все глаза смотрел на распростертое тело рыжего ящера; и, хотя он ни на секунду не отводил взгляда, киммериец так и не смог понять, в какой момент тело чудовища внезапно утратило свой ярко-огненный цвет, исчезла чешуя, громадное туловище внезапно съежилось, втянулись далеко выдававшиеся вперед челюсти, исчез шипастый хвост, бесследно пропала вторая пара верхних когтистых лап... И лишь широко открытые мертвые глаза остались прежними. Через несколько мгновений перед Конаном на земле появилось неподвижное и окровавленное человеческое тело.

- Кром! - пробормотал потрясенный киммериец.

Лежавший перед ним оказался невысоким, мускулистым и коренастым мужчиной, с короткой и аккуратной черной бородой клинышком и чуть вьющимися черными волосами. Скулы чуть выдавались, на оливковой коже лба виднелся застарелый беловатый шрам, оставленный, скорее всего, от сабельного удара погибший был, без сомнения, воином и притом туранцем.

- Гатадес!.. - прошептал киммериец.

Конан ни разу не видел этого таинственно исчезнувшего капитана тиридатовой гвардии, но помнил ходившие одно время по Шадизару слухи. Судя по описанию, погибший несколько смахивал на исчезнувшего, но можно ли в полной мере доверять молве?

Тем не менее, бросать его здесь было, конечно, нельзя. Киммериец взвалил тело себе на плечи и поневоле медленным шагом двинулся в глубь священной Рощи. За его спиной, привлеченное острым запахом крови с громким хлопаньем черных крыльев быстро слетелось ненасытное воронье.

Эпилог

Айана продолжала сладко спать, когда киммериец со своей страшной ношей на плечах добрался до ее небольшого домика. Конан протянул было руку потрясти дриаду за плечо - но, взглянув на свои грязные, покрытые засыхающей кровью демонов пальцы, тянущиеся к белоснежному чистому плечу прекрасной хозяйки Рощи Свайолей, внезапно передумал, и его ладонь опустилась.

- Эй, Айана, - негромко окликнул он ее. - Просыпайся, все кончилось.

- Кончилось?! Что?! Что кончилось? - непонимающе вскинулась со сна дриада. - Конан!.. - вырвалось у нее, как только она смогла получше разглядеть стоявшего перед ней усталого воина. - Что... что случилось?!

- Что случилось?! - передразнил ее киммериец. - Все кончилось, женщина. Пойми это. Твои враги мертвы - все до единого. Они лежат там, - он указал направление кивком головы. - Можно сходить поглядеть... А теперь скажи мне тебе знаком этот человек?

Взор Айаны упал на мертвое лицо Гатадеса.

- Конечно... - вырвалось у нее. - Это... это тот самый защитник, который погиб в бою у предпоследней рощи...

- Его надо предать достойному погребению, - жестко произнес Конан. - Он умер, как подобает умирать мужчинам. Хотел бы и я умереть так же.

Только теперь Айана наконец поняла, что случилось.

- Так ты... один... уложил всех демонов?! - замирая, еще боясь поверить в случившееся, прошептала она, глядя на варвара сияющими глазами.

- Не один! - отрезал Конан. - Если бы не Гатадес - да возвеселится его душа в чертогах Крома! - перед твоей рощей сейчас бы лежал я, а не они, а на месте Леса Свайолей... наверное, уже не осталось бы ничего живого.

- Ты великий герой! - восхищенно проворковала дриада.

- Да нет же! - вспылил северянин. - Я привык получать плату за сделанное. Слушай, женщина, я ведь не зря принес сюда это тело. Гатадес не погиб в прошлом бою! Его пленили и превратили в ящера - очевидно, прежнего все-таки сразил этот меч, - рука киммерийца похлопала по висевшему у пояса лезвию. - И тогда - как видно, в наказание, - Гатадеса поместили в то самое чудище, что погибло от его руки... Наверное, наложили особые чары, опутали волю... Впрочем, уже неважно, что они с ним сделали. Я сперва разрубил черный ошейник на Аррадерсе - и тот освободился; я решил, что для победы достаточно освободить от ошейников и остальных - но ошибся. Та, с костяным серпом - она ведь так и осталась рабыней Сета. Я было подумал, что с этими тварями все, значит, совсем по-другому... Ну и бросил я это дело, а, как выяснилось, зря. Ну что мне стоило... - киммериец с досадой оборвал себя, махнул рукой. - Ничего не поделаешь. Сожаление недостойно мужчины, а сделанного не переделаешь.

Рассказ киммерийца о случившемся длился не очень долго. Северянин тогда как-то не смог по обыкновению цветисто разукрасить свои подвиги. Тем не менее Айана охала, ахала, вскрикивала, всплескивала руками и вообще всеми возможными способами выражала свое восхищение и изумление.

- Я не ошиблась в выборе. Ты действительно величайший герой хайборийских земель!..

- Все это хорошо, женщина... Но давай поговорим о деле. Нужно ли мне охранять твою рощу и дальше, все тридцать оставшихся дней?

- А что, тебе тут плохо? - удивилась Айана. - Я думала... мне казалось... - она мучительно покраснела.

- Мой мир - там, - мотнул головой киммериец. - Ты прекрасна, о хозяйка Рощи Свайолей... то есть нет, - поправился Конан, видя увлажнившиеся глаза дриады, - ты и в самом деле очень нравишься мне, Айана... ты совсем не такая, как женщины в Шадизаре...

- Так почему бы тебе не остаться здесь, Конан? - медленно, тихо и очень серьезно проговорила Айана. - Я не показала тебе и тысячной доли тех тайн и чудес, что скрываются в моем мире. Здесь есть враги, чтобы сражаться с ними, есть золото, чтобы добывать его...

- А доброе вино тут найдется? - осведомился Конан. - И вообще, Айана, почему ты говоришь - мой мир, мой мир? Разве мы не в одном дне пути от Шадизара? Насколько я помню, мы ехали очень недолго.

- Мы в сотнях и тысячах лет пути от Шадизара, мой Конан, - ответила Айана. - Мне будет сложно объяснить тебе это...

- Да и не надо, - отмахнулся киммериец. - Я же знал, что тут не обошлось без колдовства... Впрочем, это уже не важно. Но я все же хочу получить ответ: сколько еще продлится моя служба?

- Твари Сета мертвы, - ответила Айана. - И он еще не скоро сможет сотворить новых - звезды ему не благоприятствуют.

- Значит, - напирал Конан, - роще ничто не угрожает и я свободен?

Айана опустила голову.

- Я хотел бы получить свою плату и отправиться восвояси, - сказал киммериец. - Понимаю, не дело требовать с тебя все причитающееся мне, хотя, по-моему, здесь золото тратить все равно не на что. Мне пора, Айана. Больше для твоей рощи я сделать ничего не могу.

- Конан! - пролепетала дриада, еще ниже нагибая голову и в волнении стискивая переплетенные пальцы. - Конан, я должна покаяться перед тобой. Ты прав, здесь негде потратить золото - так же, как и неоткуда его взять. Прости меня, Конан... я обманула тебя. Я не платила тебе туранскими монетами. Это была лишь иллюзия, временный морок - не больше.

Киммериец побагровел, его густые брови грозно сошлись.

- А... как же та монета, которую я дал трактирщику?

- Мне пришлось потратить много сил, убеждая его в том, что ее украли у него из-под носа. Он теперь сильно горюет и клянет себя на чем свет стоит.

- Ты лгунья, женщина, - неожиданно ровным голосом произнес киммериец, глядя прямо перед собой. - Я подозревал это с самого начала. Ты и так обманом заманила меня сюда; что ж, нечего и удивляться твоей второй лжи. Ты использовала меня как тупого наемника, ты решила, что...

- Но ведь ты сражаешься только ради золота, разве не так? - вдруг прервала его дриада. - Разве ты отправился бы по собственной воле со мной, расскажи я тебе правду?! Мне нужно было спасти Рощу, Конан. Если бы она погибла, я сгинула бы тоже. А теперь... мой долг исполнен. Роща спасена. Если хочешь - убей меня; может, тебе станет от этого легче.

С минуту киммериец стоял, кипя от негодования, кусая губы и тиская в могучей ладони рукоятку заветного меча. Его душило от ярости; он чувствовал, что его провели, точно мальчишку, заставив сражаться не на жизнь, а на смерть - и во имя чего?!

- Но разве, войдя в Рощу, ты не понял, что за нее стоит сражаться, несмотря ни на что? - услыхал он слова Айаны. - А кроме того... - она вдруг положила обе ладони себе на живот. - Через девять месяцев у меня родится твой сын. Неужели ты не хочешь быть вместе с ним, чтобы сделать из него величайшего бойца всех бесконечных миров - ведь он унаследует не только твои ловкость, силу, храбрость, но и мою волшебную силу?

У Конана в глазах все помутилось.

- Отправь меня в Шадизар! - прорычал он, угрожающе выдвигая клинок из ножен. - Отправь, не то...

- Поздно, Конан. - Айана выпрямилась, ее глаза горели торжеством. Слишком поздно. Боги сделали свой выбор. Ты не уйдешь отсюда. Ты станешь родоначальником новой расы полубогов, хранителей спокойствия заповедных мест великих воителей, верных соратников тех, что сидят на Высоких Престолах. Граница закрыта, путь назад отрезан. Смирись, гордый воин!

- Кром! - зарычал северянин, выхватывая давно просившийся в дело меч. Лучше бы ты позаботилась о бедняге Аррадерсе, ему-то вот точно закрыта дорога в мир людей - а не строила бы планы, как использовать меня тут, словно я - племенной бык. Нет, женщина. Это тебе не удастся. Ты уже трижды обманула меня. Я такое не прощаю. Клянусь моим пращуром, Кромом, я сам смогу порубить твою Рощу не хуже каких-то там жалких тварей Сета!

И тут заговорил Старейший свайоль.

- Отпусти его, Айана, - пронесся над притихшей Рощей его странный, нечеловеческий голос. - Он должен жить в своем собственном доме. Не удерживай дикого волка. Пусть он уйдет.

- Но так решили сами Высокие Боги, о Старейший! - вскричала дриада.

- Даже они не всеведущи и могут ошибаться. Следуй голосу своей совести, а не только исполняй их приказы.

- Голос моей совести как раз и велит мне удержать его! - в отчаянии воздела руки Айана. - Высокие Боги видят - я люблю его... я рожу ему сына. Я не хочу, чтобы он уходил!

- Но он этого хочет, - невозмутимо молвил Старейший. - Не препятствуй ему и смирись, о дщерь Кристального Неба! И - поверь мне - я предвижу, что вы еще свидитесь.

- Нет! Нет! Нет! - кричала Айана, из глаз ее быстро-быстро капали слезы...

И тогда Конан решился. В этот миг его не заботило - кто эти Высокие Боги и что там соблаговолило втемяшиться в их божественные головы; он хотел одного - вновь оказаться дома. В Шадизаре, на худой конец - в Киммерии или в Немедии; и он пошел на отчаянный шаг.

Рука киммерийца схватила дриаду за длинные, роскошные волосы; спустя мгновение меч Аррадерса был уже приставлен к ее груди.

- Эй, вы, там, вы, кого здесь именуют Высокими Богами! - надсаживаясь, заорал Конан прямо в небо, высоко задирая голову. - Немедленно отправьте меня домой, иначе, клянусь Кромом, мне придется сперва убить эту лгунью, а затем оставить от Рощи Свайолей, которую я только что защищал, не щадя жизни, одни только пни! Выбирайте, и выбирайте быстро, я уверен, что вы меня слышите!

Сперва ответом ему была только страшная, гробовая тишина; Айана обмякла, похоже, лишилась чувств...

А потом воздух между Отцом-Древом и одним из ближайших к нему свайолей вдруг задрожал, точно над раскаленной железной печкой, и из этого мерцания вдруг появилась женщина, облаченная в свободные травянисто-зеленые одеяния. Прибывшая остановилась в пяти шагах от замершего киммерийца, который был не в силах оторвать глаз от самого прекрасного, воистину божественно прекрасного лица и внимательных бездонных глаз, полных тревогой и болью, что смотрели сейчас на него.

- Ты не знаешь, от чего ты отказался, Смертный, - прозвучал тихий голос, словно ветерок пробежал по ветвям кустов. - Но будь же по-твоему. Я не могу рисковать жизнью моей единственной и любимой дочери, потому что я знаю тебя, киммериец Конан. Будь по-твоему! Ты хочешь оказаться вновь в Шадизаре?..

И не успел северянин промолвить и слова, как мир в его глазах померк, а когда спустя несколько секунд разноцветная карусель остановилась, он увидел, что стоит на пороге знакомой таверны Абулетеса. Дождь прекратился, над Шадизаром занималось утро; где-то в отдалении слышались унылые голоса начинавших рабочий день метельщиков и водоносов.

Конан оглядел себя. На его поясе висел его собственный старый клинок, меч Гатадеса исчез бесследно; однако кроме этого рядом с ножнами обнаружился увесистый кожаный мешочек. Заглянув в него, Конан обнаружил, что кошель полон тяжелых туранских монет, и на сей раз это было нормальное золото, в меру потертое, в меру поцарапанное...

Киммериец ухмыльнулся и принялся считать добычу. Однако же, закончив это занятие, он только и мог, что с презрением покачать головой.

- Ну и скаредны же вы, именуемые Высокими Богами: вы заплатили мне ровно за три дня службы!..

Все еще усмехаясь и покачивая головой, Конан распахнул дверь таверны.

Керк Монро Хранительница Жизни

Глава первая.

В которой Охотники встречают странную торговку, приобретают резную фигурку демона, а потом раздумывают как поступить с очень ценным предметом.

Полуночная Бритуния, герцогство Райдор, Лето 1285 года по календарю Аквилонии.

Рыночная площадь Райдора решительно ничем не отличалась от рынков в иных маленьких городках Бритунии или полуночной Не-медии. Захолустье, оно и есть захолустье, нет здесь размаха великих столиц и блистательности Золотого Восхода — одинаковые деревянные лавки, повозки кме-тов, привезших на продажу зерно, крикливые и грубоватые тетушки с корзинками, вечно недовольная рыночная стража. В меру шумно, в меру скучно и донельзя привычно.

—... Базар в Султанапуре или Хоарезме — я уж не говорю про такой замечательный город как Шадизар! — это центр городской жизни, — увлеченно рассказывал Конан.

Сопровождавшая варвара Асгерд слушала и кивала, нордхеймской воительнице не приходилось бывать в соседних странах за исключением Пограничного королевства, которое, впрочем, никем не воспринималось всерьез и даже в отдаленных областях Бритунии почиталось медвежьим углом, каких поискать.

— Между прочим, за Вилайетом, в Туранской империи и Иранистане торговля спокон веку почитается делом благим и чуть ли не самым добродетельным. У нас в Райдоре базар один-единственный, а в Шадизаре торговых площадей целых пять: отдельно для ремесленников, отдельно для продажи скота и лошадей... Эх, видела бы ты шадизарские ювелирные ряды! Три или четыре сотни купцов со всех краев света, зазывалы орут, каждая лавка украшена самыми дорогими коврами, обязательно воскуривают благо- ( вония, чтобы покупателю было приятнее! Немыслимая роскошь!

— Судя по твоим россказням о временах проведенных в Шадизаре, лавками золотых дел мастеров или гранильщиков ты интересовался больше всего, — усмехнулась Асгерд. — Неужели ни разу не попадался, скажи честно?

— Если мы сейчас разговариваем — значит не попадался, — веско ответил Конан. — Шадизар хоть и называется «городом воров», но когда тебя прихватили на горячем, пощады не жди. На первый раз оттяпают правую руку. Поймают заново — пиши пропало, или повесят, или башку снесут. Двадцать зим прошло, а месьор Рекифес, начальник дознавательной управы, мне доселе в кошмарах снится: жуткий был тип, настоящий монстр. Этот немедиец почему-то решил, что сумеет навести в Шадизаре порядок.

— И как, навел? — Асгерд вздернула бровь. — Никогда бы не подумала, что в знаменитом на весь свет городе можно установить некое подобие законности!

— Смеешься? Его с самого начала считали сумасшедшим хотя бы потому, что Рекифес не брал взяток и отказывался договариваться со старейшинами кварталов. Через полтора года он ненароком свалился с лошади и сломал хребет. Подозреваю, это случилось из-за того, что поперек улицы была натянута медная проволока, конь споткнулся, сбросил всадника...

— Неужто твоя работа?

— У Рекифеса хватало врагов, — покачал головой варвар. — А я тогда был... э... маленьким, кроме того Аластор Кайлиени командовавший нашей шайкой считал убийство непозволительным грехом. Воровать — воруй, особенно у богатых, но убивать нельзя категорически, золото не стоит выше человеческой жизни.

— Только не говори, что ты всегда придерживался этого правила. Сколько раз с тех пор твой клинок обагрялся кровью?

— Они все были плохими, — убежденно ответил Конан. — Давай посмотрим блошиные ряды? Иногда там можно найти кое-что интересное...

* * *

... Случилось так, что Конан несколько седмиц назад оказался в одной из самых захолустных провинций Закатного материка — герцогстве Райдор, что расположено на самой полуночи Бритунии, на стыке границ с Пограничьем и Гипербореей. Никакой особой цели в данном путешествии у варвара не было — желая заработать несколько десятков золотых на дорогу до Аквилонии, где король Нумедидес и герцог Пуантена Троцеро собирали большую наемничью армию для войны с пиктами, Конан нанялся в охрану крупного торгового каравана, проводил купцов из Немедии в Райдорское герцогство и собрался было в дальнюю дорогу до боссонских топей, что граничат с безбрежными лесами Пущи Пиктов.

Однако планы резко изменились. Причиной сего изменения явилась маленькая компания охотников на монстров, попросивших киммерийца помочь (за хорошее вознаграждение, разумеется) в трудном деле поимки упыря, внезапно объявившегося во владениях эрла Ронина.

Охотники показались Конану людьми симпатичными, вознаграждение достаточным, а работа нетрудной, хотя в последнем варвар ошибался — недаром считается, что все Ночные Стражи, как один, скорбны головушкой, ибо никакой нормальный человек никогда не возьмется за столь опасное и тяжелое ремесло с напрочь непредсказуемыми последствиями. Конан, который и прежде водил мимолетные знакомства с Ночными Стражами, отлично знал, что редкий охотник выдерживает хотя бы пять зим непрерывных походов и опасностей, а в абсолютном большинстве случаев погибает через год-полтора. Бесспорно, этим умалишенным платят огромные деньги (в том варвар убедился, когда ватага Гвайнарда истребила ронинского вампира), но ни за какое золото невозможно купить себе ни здоровье, ни жизнь...

Можно сколько угодно удивляться, однако командир небольшого отряда, Гвайнард, которого чаще звали просто Гваем, трудился на поприще Ночной Стражи аж целых девять зим — с двадцати! — и ранен был всего однажды. Его верные соратники, а именно Асгерд из Нордхей-ма и Эйнар-броллайхэн тоже оставались безоговорочно верны странному ремеслу и искренне гордились столь необычным родом занятий. Следует заметить, что Эйнар вообще никаким боком не относился к человеческому роду, являясь самым настоящим Духом Природы воплотившимся в облике молодого говорливого парня с русыми волосами и вечной привычкой спорить по любому поводу.

Конан, всегда относившийся к нелюдям с искренней симпатией (в числе его друзей числились и гномы, и гули Рабиров и даже самый настоящий дракон, с которым варвар раззнакомился во время недавних приключений на Полуденном побережье) поначалу не поверил, что Эйнар принадлежит к почти сказочной расе броллайхэн, народу духов-хранителей обитаемого мира, но вскоре убедился, что его никто не обманывает. Эйнар владел всеми достоинствами и недостатками броллайхэн — телесным бессмертием, даром магии Алого Пламени Равновесия и характером плохо воспитанного деревенского мальчишки: Эйнар совал нос в каждую щель, куда таковой нос пролезал, был невероятно любопытен, одновременно с этим ленив и слаб на желудок: беднягу начинало тошнить при виде единственной капли крови.

Асгерд, нордхеймская воительница и дочь асирского военного вождя, сбежавшая из дома ради приключений, именовала Эйнара «неубиваемым балбесом» и шпыняла броллайхэн как могла: заставляла седлать лошадей, готовить на привалах еду, гоняла по поручениям, частенько совершенно бессмысленным, но перевоспитать существо, порожденное щедрым лоном природы много тысяч зим назад не могла. Эйнар упорно не желал меняться — за столь долгий срок жизни появляются навсегда устоявшиеся привычки. Асгерд, как девица решительная, в чем-то суровая (как и все нордлинги...) и нетерпимая к чужим недостаткам, мириться с разгильдяйством броллайхэн не собиралась, отчего Эйнар полагал ее своим личным проклятием. Гвай, наблюдая за постоянными стычками своих подчиненных только посмеивался, зная, что в любом случае его ватага является одним из лучших отрядов Ночной Стражи действующих на полуночи материка.

Когда отряд, после краткого, но весьма насыщенного событиями пребывания в землях эрла Ронина изрядно отяготил свои кошельки весьма крупной суммой в серебряных слитках, неспешно возвратился в столицу герцогства, варвар совсем было решил следовать прежним планам и немедля отправляться в Аквилонию — дорога-то неблизкая! Не хотелось попасть в осеннюю распутицу, когда тракты Пограничья, Гандерланда и Боссонии превращаются в непроходимое болото. Лето, однако, было в разгаре, а компания Гвайнарда сотоварищи Конану вполне подходила, ибо киммериец прежде всего ценил в людях искренность, честность и верность, каковыми качествами вся троица выгодно отличалась от большинства прочих людей. Посему Конан решил задержаться в Бритунии, желание уехать в Аквилонию постепенно иссякло. Конан остался в ватаге Гвайнарда по меньшей мере до осени. А дальше видно будет.

* * *

На базар киммериец и Асгерд отправились поутру — домашние припасы следовало пополнять раз в седмицу. Кладовка почти опустела и домоправительница, госпожа Тюра, сказала, что вскоре на обед останется одна солонина. Гвайнард пускай работает в кузне, Эйнара отпускать на рынок бессмысленно — бестолковый броллай-хэн только деньги лишние потратит и не купит ничего толкового, а вот хозяйственная Асгерд и прагматичный Конан позаботятся и о сохранности кошеля, и о хлебе насущном.

Чтобы не таскать покупки на руках, одолжили у соседа-шорника грустного серенького ослика, и нагрузили на него две объемистые корзины закрепляемые ремешками. Купили муку, свежую баранину, овощи, Конан настоял на приобретении трех кувшинов с красным зингарским вином — в Райдоре предпочитали употреблять эль, пиво и ягодные настойки, а варвар соскучился по виноградному напитку. Асгерд не возражала — безусловно, вино стоило дорого, его доставляли в Бритунию за тысячи лиг с побережья Полуденного океана, однако Ночные Стражи никогда не испытывали трудностей с серебром: за их работу платили щедро и охотно.

Варвар, как человек опытный, редко обходил вниманием блошиные ряды где торговали всякой всячиной, от треснувших горшков до якобы магических травок и фальшивых оберегов. Среди множества бесполезных предметов непременно отыщется настоящая жемчужина — не далее как десять дней назад Конан за бесценок купил здесь невзрачнейший медный амулет в действительности оказавшийся уникумом: он защищал владельца от мороков, наводимых мамунами, неприятными полуразумными тварями обитавшими в глухих чащобах. Кто и когда сделал амулет осталось неизвестным, но его сразу же присоединили к принадлежащей Охотникам обширной коллекции магических предметов.

Старое тряпье и поношенные сапоги киммерийца не интересовали, он сразу направился к «ведьминому углу» как на Райдорском базаре именовалось место под глухой стеной огромного амбара, облюбованное знахарками, травницами, шаманами-самозванцами и просто подозрительными личностями, торговавшими привортными зельями и талисманам от сглаза. Далеко не все здесь являлись шарлатанами: Конан отлично знал, что в глухих деревнях можно встретить сильных ведьм хранящих древние и забытые традиции.

Между прочим Охранитель Короны, начальник тайной службы Райдора месьор Атрог из Гайарны, присматривал за здешними «колдунами» с особой внимательностью — с магией шутить не следует.

— Вон те двое — точно шпики, у меня глаз наметенный, — варвар указал Асгерд на сереньких типчиков выставивших на продажу какие-то невзрачные корешки. — Не понимаю, чего так боится его милость? Порчу на герцогское семейство наведут? Чепуха, здесь традиционно относятся к верховной власти как к чему-то святому и неприкосновенному, установленному волей богов. Все-таки мы не в Аквилонии, Ту ране или, упаси Иштар, не в Стигии!

— Осторожность никогда не помешает, — заметила Асгерд без особого интереса оглядывая дощатые прилавки. — Сколько неприятностей происходит из-за ошибок магов-самоучек или неправильного использования колдовских предметов! Возьми хоть месьора Аделарда!

— Неудачный пример, — фыркнул Конан. Речь шла об алхимике его светлости, давно и прочно считавшемся умалишенным. Настоящим магом он, разумеется, не был но шарлатанствовал вполне талантливо иногда вызывая в замке настоящий переполох: в «магической лаборатории» Аделарда вечно что-нибудь взрывалось. — Взгляни, настоящая разрыв-трава... Купим? Гвай-нард жаловался, что у нас ее почти не осталось.

Молодая девица с изумрудно-зелеными глазами лесной ведуньи торговалось отчаянно и уступила пучок редкостной травки за целых восемь полновесных шеллинов столичной чеканки. Впрочем, покупка того стоила — высушенная особым образом разрыв-трава при произнесении краткого заклятья могла открыть любой замок, в Ша-дизаре она ценилась на вес алмазов. Больше ничего интересного Охотники на «колдовском» рынке не обнаружили и засобирались домой.

— Подожди-ка, — сказала Асгерд, остановившись и натянув уздечку, за которую вела ослика. — Какие любопытные игрушки... Давай подойдем.

Лучницу из Нордхейма заинтересовала лавка находившаяся на самом краю блошиного ряда, ближе к прилавкам кожевенников и скобяных торговцев. В прежние дни кособокая будка сколоченная из грубых досок пустовала, это место никто не хотел занимать из-за ветхости и неудачного расположения — лавчонку почти закрывала коновязь. Однако сейчас Асгерд углядела яркое пятно и решила взглянуть, что затовар предлагают достопочтенным подданным герцога Райдорского.

Точно, игрушки. Деревянные куколки раскрашенные кричащими красками, детские луки из прутиков, лошадки, попрыгунчики на ниточках. На каждой поделке можно рассмотреть крошечное клеймо: заключенный в ромб трилистник клевера. Конана больше всего озадачил облик торговки — своему собственному ребенку у эдакой страшилы он бы игрушку ни за что не купил!

Восседавшая за прилавком старуха выглядела преотвратно, самая настоящая ведьма из страшной сказки. Лицо коричневое и морщинистое, как запеченное яблоко, кривой нос, будто перешибленный в трех местах. Волосатая бородавка на щеке, бельмо на левом глазу, синюшный безгубый рот, грязно-седые волосы выбивающиеся из-под заношенной черной накидки. Ногти на пальцах больше похожи на когти птицы. Киммериец поморщился — пахло от старицы тоже не ахти, угольным дымом и почему-то жженой костью. Очень скверная старуха, говоря откровенно.

Впрочем Конан редко доверял первому впечатлению от человека — на его памяти один милейший юноша, всеобщий любимец и душа компании, ночами насиловал и душил юных девиц, а старый прокаженный, собиравший подать возле шадизарского храма Митры Солнцеликого, всю выручку (и немалую) отдавал в детский приют, оставляя себе всего пару медяков на черствую лепешку и глоток дурного разбавленного вина. Кто знает, вдруг эта карга является любящей бабушкой огромного выводка ясноглазых внуков и правнуков, а вырученные за свои поделки деньги тратит им на сладости? В жизни всякое бывает и нет ничего обманчивее человеческой внешности!

Возможным покупателям старуха ничего не сказала, только посмотрела на варвара единственным пронзительно-карим глазом и сразу отвернулась. Похоже, ей было безразлично, купят товар или нет — расхваливать его она явно не собиралась.

— Довольно странно, — проворчала Асгерд, осмотрев разноцветные фигурки. И почему-то неожиданно перешла с привычного бритуний-ского наречия на язык нордхеймцев, видимо не хотела чтобы ее поняла торговка. — Конан у тебя в детстве были куклы?

— Чего?!

— Я так и думала. Во что ты играл с другими мальчишками у себя в Киммерии?

— В основном, — Конан насупился, — я помогал отцу в кузне. Для игр было слишком мало времени. В войну с аквилонцами, конечно, играли. Кидали камни в цель, из пращи и просто руками, из лука стреляли. Тебе зачем?

— Затем, что я родилась в Асгарде, стране тоже вполне варварской, игры мои братьев ничем не отличались от ваших. Но у девочек были куклы — их делали из соломы, деревяшек, отец, помню, вырезал мне одну из китовой кости... И все они были добрыми. Добрыми, понимаешь? Посмотри внимательно на этих уродцев.

— Ничего себе, — киммериец взял несколько фигурок, повертел в пальцах и побыстрее поставил на место. Почему-то захотелось вытереть руки об одежду, едва сдержался.

Лошадки, зверюшки и человечки по ближайшему рассмотрению выглядели вовсе не безобидно — на кривых зубастых физиономиях застыло выражение невыносимой свирепости, некоторых тупорылых ублюдков Конан даже не сумел опознать: не то люди, не то человекоподобные демоны. Краска непонятная, будто отсвечивающая — кажется будто крошечные глазенки горят огнем.

— Такое нельзя давать в руки детям, заикаться начнут, — уверенно сказал киммериец, и вдруг получил от старухи отповедь на чистейшем асирском:

— Кто тебе, верзила, сказал, что эти вещи предназначены для детей? — Конан аж отступил на шаг назад от неожиданности. — Не хочешь — не покупай, иди своей дорогой! Чего уставился? Ты бы еще на гиперборейском заговорил, дуболом! Выучил два слова на языке нордлингов и решил, что ты здесь самый умный? Давай-давай, топай отсюда вместе со своей мужеподобной мерзавкой!..

И так далее — паскудная старуха скандалила умело и привычно, не давая варвару вставить и единого слова. По большому счету Конан мог пристукнуть кривоглазую легким тычком кулака, но руки пачкать не хотелось, да и не пристало мужчине связываться с полоумными старухами — нет в этом чести для воина.

Асгерд, побледневшая от ярости после незаслуженной «курвы» запустила руку в пояс, царственным жестом бросила на темный от времени и влаги прилавок тяжеленный золотой немедий-ский аурей (Конан мельком подумал, что за его стоимость можно скупить всю лавку вместе с нехорошей бабушкой. Только куда ее девать потом?) и ледяным тоном произнесла:

— Беру вот это. О сдаче не беспокойся, тебе на бедность...

Асгерд не глядя выбрала одну из куколок и ловко закинув ее в корзинку, висевшую на спине ослика. После чего развернулась на каблуке и гордо зашагала прочь. Конан громко сплюнул и отправился вслед. В спину ударил скрипучий старушечий смех — как показалось, злорадный.

— Зачем обращать внимание на какую-то сумасшедшую? — удивлялся Гвайнард, командир ватаги охотников. Выслушав рассказ Конана о неприятном происшествии на базаре он только руками развел и посоветовал меньше расстраиваться из-за сущей ерунды.

Конан вовсе и не расстраивался, но вот Ас-герд злилась доселе: нордлинги очень серьезно относятся к словам и считают человеческую речь таким же оружием, как арбалет или клинок. За малейшее словесное оскорбление в Норд-хейме убивают не раздумывая. Бывало, что сочиненная известным скальдом обидная виса давала повод к многолетней кровной вражде между кланами. А подразумевающее ужасную неприличность слово «мужеподобная» по отношению к девице или женщине и вообще никогда не прощается, за него положено мстить даже потомкам оскорбителя.

Гвайнард поинтересовался: что мол за старуха? Конан дал развернутое описание, не забыл упомянуть даже о желтом обломанном клыке торчащем из-за губы. Нет, раньше такую не видел, иначе бы обязательно запомнил, очень уж приметная. Откуда я знаю, почему она понимает асирский!? Нет-нет, она точно не из Нордхейма, уцелевший глаз черный, а все нордлинги светлоглазые. И вообще, очень странная бабка. Амулет Ночной Стражи молчал, никакой магии...

Последний вопрос особенно занимал Гвайнар-да — если женщина выглядит как ведьма и торгует необычным (мягко говоря!) товаром, значит с большой долей вероятности она ведьмой и является. Однако, висящий на шее Конана талисман Охотников, призванный предупредить хозяина о возможной магической опасности легким подрагиванием и чувством холода остался недвижим. Ну а если нет магии, особенно темной, следовательно и беспокоиться не о чем.

Купленную за целый аурей безобразную игрушку Асгерд хотела выкинуть в выгребную яму, но киммериец этому решительно воспротивился и порадовал боевую подругу красочным рассказом об одном из шадизарских приключений — в те полузабытые времена один из приятелей юного варвара совершил страшную ошибку, похоронив в нужнике волшебный жезл. В результате столь необходимая дворовая пристройка ожила, обзавелась восемью паучьими ногами и начала бродить по двору проповедуя о великих силах Света и Тьмы. Асгерд желает повторения этой истории? Копать вторую яму Конан не будет! Хватит, в Шадизаре накопался!

Тут Асгерд наконец-то улыбнулась, швырнула игрушку в ягодные кусты у забора, пообещала, что если встретит старуху еще раз, то прирежет собственноручно и отправится в конюшню чистить лошадей — заботы по хозяйству прежде всего. Разумеется, в те дни когда Охотники не трудились на своем главном поприще.

Конан поразмыслил и решил, что этого дела он так не оставит. Врожденное варварское любопытство, как и всегда, перевесило — надо было выяснить, откуда взялась на базаре ведьмоподобная старица и что означали ее слова о том, что «эти вещи предназначены не для детей». Варвар маялся от безделья — работы не было уже целую седмицу, а беспокойный нрав не позволял варвару сидеть на месте и заниматься скучными домашними обязанностями. Если появилась маленькая тайна, то почему бы ее не разгадать?

Приняв решение Конан вздохнул и полез в колючую малину за злополучным деревянным уродцем. Нашел, выбрался на свет и внимательно осмотрел.

Н-да, ничего не скажешь — красавчик. Фигурка была не слишком большой, в половину ладони взрослого мужчины. Тяжеленькая, значит сделана из бука или дуба. Работа не самая тонкая и изящная, но в неряшливости резчика упрекнуть нельзя. На пальчиках сине-зеленого существа напоминающего горного гоблина видны даже крохотные коготки, морщинки на рожице выполнены вполне правдоподобно, харя агрессивная и пучеглазая, ушки крупные, острые. В правой лапке сжимает некий предмет, опознать который Конан не сумел. В целом статуэтка ничуть не напоминала детскую игрушку, скорее некий волшебный тотем. Только выкрашена очень ярко.

— И что же ты такое? — вслух спросил киммериец более у самого себя, чем у несуразной куклы. Излишне «зловещим» деревянный уродец ему не показался. Страшноватый — это да, но реальной опасности в нем не замечалось. Варвар, как человек дотошный и способный предусмотреть любые мелочи извлек из-за ворота амулет Охотников и приложил серебряный медальон к игрушке. Как и ожидалось ничего не произошло.

— Дай глянуть, — Гвайнард подошел незаметно, будто лесной кот. Конан поморщился, не любил когда его застают врасплох. — Из-за этой пакости весь переполох?

— При чем здесь переполох? Асгерд купила фигурку поддавшись первому порыву, обиде — швырнула старой ведьме аурей. Кстати, у норд-лингов есть обычай: когда видишь недоброжелательного человека, отдай ему золото или серебро, ты словно бы откупаешься от направленного на тебя зла. Надо бы спросить, может ее поступок связан со старинной приметой асиров?..

— Непременно спрошу, — уверенно кивнул Гвай. — Сам знаешь, я человек излишней скромностью не отличающийся и предрассудкам не подверженный. Ты сейчас очень занят?

— Очень, — мысленно извинившись перед Гвайнардом соврал Конан. Киммериец не без оснований предполагал, что тот попросит помочь с новыми подковами для лошадей — с кузнечным делом Конан был знаком с детства. Но предводитель охотничьей ватаги лишь пожал плечами, сказал что сам управится.

Зеленую куклу варвар на всякий случай спрятал за одной из балок в сарае. Незачем ей глаза людям мозолить, мало ли что? После чего Конан вышел со двора и направился к старому приятелю, десятнику рыночной стражи Сигизвульфу, жившему на соседней улице — пожилой седоусый десятник знал в городе чуть не каждого человека и сегодня был не на службе.

После Сигизвульфа целеустремленный киммериец заглянул в замок короны. Навестил при-дурочного алхимика, затем поговорил с помощником Охранителя Короны, пухленьким и доброжелательным месьором Винитаром из Корбы, отвечавшим в тайной службе за надзор за всеми приезжими. Конана, как Ночного Стража, пропускали через все караулы беспрепятственно — Гильдия Охотников везде пользуется большим уважением.

Потом варвар спустился с замкового холма, попетлял по узким улочкам городской окраины, вошел в боковую дверь одного из дешевых кабаков, но впоследствии оттуда не вышел — выйти пришлось из подземного хода за стенами города. В подземных катакомбах, где угнездились «ночные цирюльники» Райдора, Конан имел встречу со здешним королем воров, Эламом по прозвищу Змеиная Рука — благообразным старцем повелевавшим невеликой гильдией грабителей.

Вежливо побеседовали (варвар отлично знал, как именно следует общаться с такими личностями и уважал Элама как человека ухитрявшегося проворачивать свои авантюры не вызывая у Охранителя Короны ненужных отрицательных эмоций), затем Конана вывели из лабиринта в четверти лиги от ворот Райдора — сейчас мол вечерняя стража зверствует, ихний сотник очен-но «ночных цирюльников» недолюбливает. Так что, месьор Конан Канах, извольте проследовать за нами — секретным лазом пройти оно вернее.

Киммериец не возражал, сам знал, что такое раздраженная и обозлившаяся стража. У него-то охранная грамота от самого Великого герцога, Ночного Стража тронуть не посмеют, а вот остальных могут и повязать — подвал замка, допрос с пристрастием, рудники в Граскаале...

Пройти всего ничего. Вынырнул из леска на большой тракт ведущий в сторону Пайрогии, столицы королевства, прошел по наезженной дороге, увидел квадратную башню Закатных ворот — и пожалуйста, ты снова в городе. Остается найти усадьбу на Волчьей улице, но и это не трудность: Конан за последние две с лишним луны изучил Райдор наизусть, знал каждый закоулок.

Начинало темнеть, госпожа Тюра сготовила ужин. Бравые соратники встретили киммерийца недовольно: все работали, а он исчез незнамо куда посреди дня. Чем оправдаешься?

— Новости такие, — Конан непринужденно уселся на свое место за общим столом в главной комнате дома, именовавшейся «Арсеналом», — Ведьму, которую мы сегодня встретили на базаре, раньше в городе никто и никогда не видел. Никто, ясно вам? Стража присматривающая за рынком, тайная служба, даже воры которые знают все и про всех! Я еще успел забежать на базарную площадь, посмотрел — лавка пуста, никто из торговцев никакой безобразной старухи не помнит! Равно как и ее игрушек. Загадочка?

— Загадочка, — согласился Гвайнард. — И что дальше?

— Задача Ночной Стражи — отгадывать загадки!

— Но только не такие. Кому эта старая карга причинила вред? Привадила чудовищ? Демонов? В каком преступлении кроме злоязычия ее можно обвинить?

— Ох, дружище Гвай, сердце мне отчего-то вещует, что с торгующей игрушками бабулей мы еще столкнемся!

— He уверен. Давайте лучше ужинать. Замечательная баранина с кислой брусничной подливой!

— Что мы знаем о различных магических статуях? — когда окончательно стемнело Эйнар приволок в арсенал неподъемную рукопись Орибазия Достопочтенного, знаменитого аквилонского хрониста, историка и бытописателя, между прочим интересовавшегося волшебством и сочинившего на эту тему несколько подробнейших трактатов. — Орибазий утверждает, будто некоторые древние боги могут быть воплощены в каменные образы...

— Ничего нового ты мне не сообщил, — Конан потянулся и зевнул. — Был у кхарийцев такой божок, Дагот. Хайборийские боги навеки усыпили его, вырвав рог Дагота, средоточие силы, а сам он превратился в мраморную статую прекрасного юноши. Если рог приставить обратно, то Дагот проснется и устроит всем живущим крупные неприятности. Помню, одна спятившая кофийская принцесса отыскала рог, а я в это самое время...

— Опять начинается, — вздохнула Асгерд. — Конан, у тебя нет чувства меры. Давай договоримся на будущее: рассказывай за день не больше трех историй о своих похождениях.

— Но я только хотел...

— Знаю, знаю. Принцесса наверняка приставила рог статуе, статуя ожила и превратилась в жуткое чудовище, а ты чудовище убил... Так? Все твои невероятные байки заканчиваются одинаково, никакого разнообразия!

— Хорошо, — Конан пожал плечами. — Статуя действительно ожила и убила меня. Разорвала в клочки. Нравится?

— Так гораздо лучше, — фыркнула Асгерд. — Хоть что-то новое.

— Вернемся к Орибазию, — Эйнар постучал по столу костяшками пальцев. — Сильные маги иногда изготавливают големов, которые охраняют их сокровищницы — это просто глиняные или деревянные чурбаны способные двигаться благодаря вложенному в них волшебству и заклинаниям.

— На Вилайете есть такой остров Железных Идолов, — авторитетно заметил киммериец. — Зим эдак восемь назад...

— Конан!

— А что — Конан? Это были статуи, которые бродили по ночам и приставали к мирным путникам. Асгерд, не смотри на меня так — ни одного тамошнего идола я не убил, пришлось уносить ноги.

Разговор не клеился — Эйнар с головой погрузился в изучение книги Орибазия, Гвайнард возился с поломанным механизмом натяжки стрелы на своем арбалете, Асгерд отправилась спать. Варвар, поразмыслив, забрал масляную лампу и наведался в сарай, проверить как поживает сегодняшнее приобретеньице. Игрушка мирно лежала на широкой балке и признаков жизни не подавала — в этот момент на башне замка короны как раз отбили полночь и варвар подсознательно ожидал, что сине-зеленый гоблиненок уподобится Даготу и устроит какую-нибудь пакость.

Ничего подобного не случилось, деревяшка осталась всего лишь деревяшкой. Конан успокоился, вернулся в дом, улегся на широченную лавку в комнате, которую делил с Эйнаром, зарылся в мягкие звериные шкуры и почти сразу задремал. Пригрезился железный идол с одноименного вилайетского острова пивший пиво с давешней ведьмой, которая жаловалась на то, что детстве ей не давали играть с куклами.

Проснулся варвар внезапно, как от толчка в плечо. Темнотища — хоть глаз выколи. На лежанке напротив посапывает Эйнар, слышно как за прикрытыми ставнями стрекочет сверчок. Конан никак не мог понять, что именно его разбудило. Посторонний звук? Ощущение, будто в доме находится кто-то чужой? Киммериец машинально ощупал амулет Охотников — вроде бы не холодный...

Встал, на ощупь отыскал сапоги, набросил любимую безрукавку. Пошарил ладонью по столу, нашел огниво и затеплил фитиль лампы. В комнатке ничего не изменилось, только возле лавки Эйнара валяется том Орибазия который броллайхэн забыл положить в «книжный сундук». Конан шагнул в коридор, тихонько пошел к «Арсеналу». Пусто. Отбросив засов киммериец выбрался на крыльцо.

Самое темное время ночи, уходит Час Волка, настает предрассветный Час Быка. Луна давно зашла, светят только звезды — по небу разлита сияющая дорога, молоко из грудей Иштар. Чиркают полоски метеоров. Красиво.

Отвлекшись от звездного неба Конан прислушался. Вокруг все спокойно, лошади в конюшне не беспокоятся, следовательно рядом нет никакой нечисти, которую животные чувствуют гораздо острее любого человека.

— Старею, — признался себе киммериец. — Вскакиваю по ночам, чудится незнамо что... Зим пятнадцать назад меня из теплой постели и дракон бы не вытащил. Вместе со всей армией Кха-рии!

Конан покачал головой и собрался было назад, досыпать, но его внимание привлек неясный отсвет мелькнувший откуда-то справа, со стороны сарая. Светлячок? Нет, чересчур ярко для светлячка!

Оружия варвар с собой не взял, пришлось ухватиться за прислоненный к стене дома сосновый кол — вполне грозное оружие в умелых руках.

Осторожно подошел поближе. Точно, через щель в двери сарая пробиваются желтоватые лучики, будто свеча горит, да только свет не колеблющийся, а до странности ровный.

«Так и знал, — подумал Конан. — Надо было выкинуть эту проклятую куклу в реку и дело с концом!»

Киммериец перебросил кол в левую руку, правой толкнул дверь и сразу сложил пальцы в охранный знак отпугивающий нечисть — Гвай-нард научил.

— Кто здесь? Выходи!

По застеленному соломой полу сараюшки в которой хранились упряжь, седла и всякий хозяйственный хлам клубился золотистый светящийся туман. А на стоящем у дальней стены ящике восседало призрачное существо ростом с пятилетнего ребенка — тварь отчасти напоминала игрушечного монстрика, но лишь отчасти: если деревянную фигурку можно было смело назвать «уродливой», то призрак выглядел сравнительно безобидно и более всего походил на детеныша горного кобольда с чересчур крупными заостренными ушами.

— Чего хочешь? — Конан едва не вздрогнул ислышав тонкий, с привизгом, голосок существа. — Одна ночь — один предмет! Долго жду, ты не идешь. Говори.

— Ты кто такой? — осведомился варвар, не решаясь подойти поближе.

— Это вопрос. Надо желание. — упрямо сказал призрак. В его речи, отрывистой и не слишком правильной, замечался странный акцент: существо шепелявило, словно житель Кхитая или Пагана. — Решай. Ночь кончается. Быстрее.

— Ты меня не подгоняй, — прикрикнул на призрака Конан. — Какое еще желание?

— Желание ночи. Любое. Выполню. Принесу любую вещь.

— Луну с неба достанешь? — усмехнулся киммериец.

— Нельзя. Сфера богов. Другое выбери.

— Тащи-ка сюда... Например, корону Сета, — Конан сказал первое, что подвернулось на язык. — Или тоже нельзя? Потому что Сет — бог?

— Можно, — внезапно согласился призрак. — Корона — холодный металл. Иди спать. Принесу.

Призрак и свечение мгновенно исчезли, будто их и не было никогда.

— Что за бред? — озадачился варвар. — Одна ночь, желания какие-то дурацкие? Ничего не понимаю!

Конан не поленился, сходил в дом за лампой и тщательно осмотрел сарай. Все на месте, вещи никто не двигал.

Одна беда: игрушка исчезла. Не упала с балки и не закатилась в угол. Просто исчезла. Может, кто-то из друзей выбросил? Нет, варвар никому не говорил, куда спрятал фигурку!

— Чтоб вас всех демоны зеленые забрали, — шепотом выругался Конан запирая дверь дома. — Ни днем, ни ночью покоя нет! С вами, господа Охотники, соскучиться невозможно!

Киммериец решительно задул лампу и рухнул на лавку. Скрипнули доски. Заснул Конан моментально и нелепых снов больше не видел.

— Просыпайся! Вставай, забери тебя Нергал! Вставай!

Эйнар был так настойчив, что варвар буквально подпрыгнул на лежанке, протер глаза пальцами и вопросительно уставился на броллайхэн.

— Пожар? Чего орешь как ошпаренный? Выглядел Эйнар взъерошенно, он сам только что проснулся. Смотрит ошалело.

— Откуда ты это взял? Сто раз просил — никакой посторонней магии в доме! А от этой штуковины так и шибает колдовством! Разве что искры не летят!

— Какой еще «штуковины»? — не понял Конан. — Ты вообще о чем?

— Вот об этом! — Эйнар ткнул пальцем в... в... Словом, оно лежало на столе возле окна.

Лучи восходящего солнца пробивавшиеся из-за ставень отражало причудливое конусообразное сооружение из тускло горящего густо-желтого золота, высотой около пяти-шести пальцев, усеянное мельчайшими алмазами и рубинами. Вершину короны или тиары украшала свернувшаяся в тройное кольцо серебряная змейка с изумрудными глазками держащая в пасти собственный хвост.

Хватило единственного взгляда для того, чтобы понять: этот венец бесценен, он является самым выдающимся творением ювелирного искусства; купить его невозможно за все золото мира ибо нельзя оценить истинное совершенство...

Конан внезапно почувствовал, что амулет Ночной Стражи неприятно холодит грудь. Ледяным он не был и не вздрагивал, но холод оказался вполне ощутим. Темная магия?

— Именно, темная магия! — причитал Эй-нар. — Как ты догадался? Я воплощенный Дух Природы владеющий магией Равновесия! Для моего племени истекающий от этой... этого предмета поток магии — примерно то же самое, что для тебя тугая струя жидкого свиного навоза! Откуда оно здесь взялось? Что это такое?

— Прекрати вопить, оглушишь, — поморщился Конан. И тотчас вспомнил о ночном разговоре к которому отнесся абсолютно несерьезно. — Боги всеблагие, Эйнар... Только не это!

На крики броллайхэн примчались Гвайнард и Асгерд, которая сразу осведомилась у Эйнара о том, кто подбросил ему в постель черную гадюку и за какое место она его укусила. Перебудил весь дом, между прочим!

— Один момент, — Гвай, отодвинул Асгерд в сторону и разинул рот так, что туда вполне могла залететь весьма упитанная летучая мышь. — Конан, где ты это стащил? В сокровищнице герцога? Я слышал, как ты ночью выходил из дома!

— Если ты полагаешь, что в сокровищнице светлейшего можно найти такие вещи, то сильно переоцениваешь возможности нашего достоуважаемого повелителя, — мрачно ответил варвар. — Просто я неудачно пошутил. Кто бы мог подумать!

— Давайте поговорим в «Арсенале», — взмолился Эйнар. — Я не могу находиться рядом с этой короной! Магия...

Расселись за столом, принялись за завтрак приготовленной госпожой Тюрой. Броллайхэн вздрагивал, потел и плохо кушал, а когда варвар закончил свою краткую повесть о ночном приключении Эйнар закатил глаза так, что все решили что он наладился повалиться в обморок.

— Корона Сета? — потрясенно выговорил Гвай. — Настоящая? Судя по всему, настоящая... Спасибо тебе большое, Конан. Удружил. Хранители Гильдии нас теперь не защитят. Договориться с Конклавом Черного Круга они еще в состоянии, но с богами?..

— Откуда я мог знать, что у этой твари нет чувства юмора?! — воскликнул киммериец.

— Тихо, тихо, — поднял ладони Гвайнард. — Давайте подумаем, какие волшебные существа исполняют желания? Нам надо выяснить, с чем конкретно мы столкнулись!

— Джинны, — моментально отозвался Эй-нар. — Но они встречаются очень редко и только на Восходе, у нас в Бритунии о джиннах и слыхом не слыхивали.

— Лепреконы, — подсказала Асгерд. — Тоже не подходит, лепреконы обитают в полых холмах Темры, Гибернии и Киммерии, минимум полторы тысячи лиг отсюда... Говорят, если пленить горного духа, в обмен на свободу он принесет тебе золото и самоцветы.

— Это выкуп, а не исполнение желаний, — отрицательно покачал головой Конан. — Надо видеть разницу. Кстати, желания выполняют демоны, которых вызывают из Нижней Сферы чернокнижники, но эти всегда что-нибудь просят взамен — обычно жертву. Вот помню...

— Заткнись!.. — хором сказали Охотники, а Гвай добавил: — Между прочим, игрушка ничего не попросила у Конана, заметили? Или ты о чем-то умолчал?

— Призрак всего лишь спросил, чего я хочу.

Я и брякнул сдуру про корону... Он сказал, что принесет и немедля сгинул.

— Корона Сета... — вздохнул Эйнар. — Боги хранят свои сокровища в чертогах, которые находятся вне времени и пространства, значит маленький демон способен проникать через границы мира видимого и мира невидимого, путешествовать между Сферами! Серьезные умения...

— Лично мне очень не хотелось бы принимать у нас в гостях Сета Змеенога, — серьезно сказал Гвайнард. — Великие магические предметы не принадлежат Универсуму людей, мы не вправе их использовать. Следовательно, очень скоро начнутся розыски похищенного, если уже не начались! Как вернуть корону законному владельцу, у кого какие соображения?

— Подбросить в храм Сета, а дальше жрецы разберутся, — разумно предположил Конан.

— Очень смешно! Ближайший такой храм — в Стигии. Две луны конного хода при самых благоприятных обстоятельствах! Я не поеду, и не просите.

— Попросим Рэльгонна, — сообразил Эйнар. — Этой же ночью! Отличная мысль, кстати! Каттакан перемещается в пространстве мгновенно прыгая через Ничто, ему никакие замки и запоры не преграда. Оставит корону на алтаре Великого Храма Птейона и сразу обратно!.. Пусть Тот-Амон со своими дружками гадают, откуда взялся такой подарочек и сами отвечают перед господином за разбой!..

— Молодец, — похвалил Эйнара Гвай. — Это самый разумный выход! Остается дождаться темноты.

... Рэльгонн, самопровозглашенный эрл замка Рудна, упырь, вампир и каттакан, владелец чудовищного набора острейших белоснежных зубов, обладатель лысого черепа, острых ушей и язвительного характера был лучшим другом

Охотников.

Это удивительное существо, по большому счету являвшееся самым натуральным вампиром из страшных легенд, давным-давно помогало отряду Гвайнарда в тягостном ремесле охоты на настоящих монстров. Как утверждал сам Рэльгонн — он делал это от скуки, однако Гвай крепко подозревал, что упырю сие занятие чрезвычайно нравится.

Одна незадача: как всякий порядочный вампир, Рэльгонн мог действовать только в ночное время, а днем отсыпался в подземельях своего замка, расположенного в нескольких лигах к полуночному восходу от Райдора. Впрочем, сей недостаток компенсировался способностью рудненс-кого упыря моментально перемещаться на любые расстояния в пределах Хайбории, врожденными магическими умениями и острым логическим умом.

Когда и при каких обстоятельствах Гвай познакомился с упырем Конану было не известно, однако помощь Рэльгонна в весьма затруднительных ситуациях, коими была богата жизнь Ночных Стражей, всегда оказывалась неоценимой. И потом, киммериец отлично знал, что упырь является таким же живым существом, как и человек (в противовес кошмарным сказкам о живых мертвецах, сосущих кровь у людей) и прибыл из другой Сферы в Универсум Хайбории много столетий назад через портал Врат Миров, который затем внезапно захлопнулся, лишив Рэльгонна и нескольких его сородичей возможности вернуться домой.

Каттакан не раз вытаскивал Ночных Стражей из крупных неприятностей и сейчас настало время снова обратиться к нему за помощью — все Охотники прекрасно понимали, что шутить с могучими божествами Хайборийского мира весьма и весьма чревато, от короны следует немедленно избавиться!

— Надеюсь, один вопрос мы решили, — проворчал Гвайнард. — Теперь следует разобраться с проклятущей игрушкой и старой ведьмой, которая нам ее всучила.

— Ничего она не «всучала», — напомнил томные обстоятельства происшедшего Конан. — Благодарить следует Асгерд.

— Где ты оставил куклу?

— В сарае. Однако, ночью она куда-то пропала. Может быть демон исполняет только одно желание и потом исчезает? Возвращается к своей законной владелице?

— Бессмыслица, — не согласился Гвай. — Зачем ведьме заниматься такой странной благотворительностью? За куклу она получила один ау-рей, а мы приобрели вещицу, которую можно обменять на все королевства Заката и Туран впридачу вместе с городами, замками и сералем императора Илдиза! Конан, принеси игрушку.

Как варвар ни надеялся, а зеленоватый гоблин лежал на месте — вернулся после ночных странствий. Обычная бессловесная деревяшка, никогда не подумаешь, что в ней заключена колдовская сила, причем весьма немалая!

— Магия, безусловно, чувствуется, — покивал Эйнар, осмотрев фигурку. — Сейчас она дремлет и я не могу распознать какой из Великих Сил принадлежит заклятие — Свету, Тьме или Равновесию. Хотите интересную версию? Только что пришло в голову. Призрак не говорил «исполню любое желание» — то есть, если бы Конан возжаждал стать аквилонским королем, ничего бы не получилось! Демоненок четко заявил: «принесу любую вещь». Вдруг это не обычный исполнитель желаний, а демон-вор? Который таскает для хозяина чужие вещи просто ради собственного удовольствия?

— Разве такие бывают? — усомниу\ся Конан. — Никогда не слышал о подобных демонах, в Шадизаре о них знали бы обязательно! Из великих воровских инструментов я сталкивался только с Отмычками Бела-Обманщика, которые могут открыть любые замки и позволят проникнуть в любую сокровищницу, в том числе и ту, откуда нам доставили корону... Но я точно знаю: эти Отмычки сейчас находятся у Бела и он ими не пользуется, а если и пользуется, то крайне редко. Появление демонов-воров перевернуло бы нашу жизнь! Представьте, какие возможности!

— Не увлекайся, не в Шадизаре, — поморщился Гвайнард. — А насчет «перевернуло нашу жизнь», ты попал в яблочко. Еще как перевернуло. Предлагаю следующее: игрушку на время запрем в железный ящик, корону спрячем в чулан и навесим на него замок, а сами отправимся в город — искать ведьму или любые сведения о ней. Представляете что может произойти, если продано несколько таких игрушек?

— Единственная надежда на то, что у жителей Райдора не такая богатая фантазия как у Конана, — откровенно рассмеялся Эйнар. — Простому обывателю не нужны великие талисманы, они ограничатся сундучком серебра, ту-ранским ковром или возом сена...

— Уверен? — хмыкнул Гвайнард. — Человеку только дай волю и он луну с неба потребует!

— Ничего не выйдет, — уверенно сказал Конан. — Я пробовал ночью, это было первое желание. Демон отказался.

— Хвала богам, хоть этого он не может! Хватит рассиживаться, собирайтесь! Обращайте внимание на любые необычности, странности, на кажущиеся нелепыми слухи. Не мне вас учить, как проводить дознание!

* * *

Поиски не увенчались успехом, равно как и вчерашние похождения киммерийца, пытавшегося найти ведьму самостоятельно. Создавалось впечатление, что старуха возникла из воздуха, а затем провалилась сквозь землю.

Отличавшийся въедливостью и цепкой хваткой Гвайнард, однако не терял надежды. Когда Охотники встретились в таверне «Черный бык», перекусить и поделиться безрадостными новостями, предводитель ватаги решил, что действовать придется нестандартно. Если опрашивать стражу и рыночных торговцев не имеет смысла, значит следует перенести внимание на...

— Для кого обычно покупают игрушки? — задал Гвай риторический вопрос. — Правильно, для детей. Дети гораздо наблюдательнее, кроме того, они часто видят то, что человеку взрослому незаметно.

— Ага, например буку в чулане, самого страшного монстра Хайбории которого так и не удалось изловить Ночной Страже! — уныло отозвался Эйнар. — Но попробовать можно, главное — ухватиться за любую возможную ниточку! Человек не может появиться ниоткуда и пропасть в никуда!

— Это смотря с какой стороны посмотреть, — сказал киммериец. — Однажды в Хауране, когда я служил в гвардии королевы Тарамис...

Охотники дружно встали из-за стола, Гвайнард даже пиво не допил, что с ним случалось нечасто.

— Мы ведь умные, — сказал он, выходя из таверны. — И этот непреложный факт доказан неоднократно нами же самими! Думайте! Как найти человека которого никто никогда не видел и которого, возможно, вообще не существует?

— Старуха была вполне материальна, — проворчал Конан. — От нее пахло! От привидений как правило не воняет!

— Постой... Пахло? Чем?

— Жженая кость. И дым. Древесный уголь, если мне ничего не почудилось.

— Та-ак... Бегом на рыночную площадь! Возьмем за глотку все постоянных торговцев «ведь-миного угла», пригрозим что сдадим их всех Атрогу Гайарнскому, прямиком в пыточный подвал!..

— Не слишком ли?

— Тайная служба Райдора всегда помогала нашей Гильдии, если понадобится привлечем к расследованию его милость! Пока мы с Конаном занимаемся ведуньями и шарлатанами, Асгерд с Эйнаром проверят всех углежогов, которые привозят на рынок свой товар. Руки в ноги и вперед! Кажется, это шанс!

Глава вторая.

В которой Ночные Стражи принимают у себя в доме гостей, как приятных, так и не очень, а потом Конан развлекается с удивительными монетами

Краине необычная история, — восхищенно говорил Рэльгонн, устроившийся в «гостевом» кресле «Арсенала». На столе перед упырем сияла тысячами алмазов и рубинов Корона Сета (на всякий случай ее положила на чистый пергамент, вдруг испачкается?). — По-моему, это самая чудесная переделка, в которую вы попадали с начала этого лета! Я очень люблю и ценю красивые вещи, но столь выдающегося шедевра не видел ни разу. Какая безупречность!

— Лучше бы эту безупречность побыстрее отправить туда, где ей самое место, — плаксивым голосом сказал бледный Эйнар. Корона действовала на броллайхэн скверно, от магии Тьмы его мутило. — Рэльгонн, умоляю, забери ее и доставь в Птейон!

— Почему в именно Птейон? — зубасто улыбнулся каттакан. — У меня в Рудне прекрасная коллекция, я был бы не против...

— Даже не думай! — взвился Гвайнард. — Нельзя оскорблять богов! Представляешь, какой ужасной может оказаться месть Сета?

— Пошутить нельзя, — тяжко вздохнул упырь. — Как вам откажешь? Будьте столь любезны подождать четверть квадранса. По возвращении продолжим нашу занимательную беседу.

Рэльгонн аккуратно взял корону в левую руку, упрятал под традиционно-черный плащ и прыгнул через Ничто.

Ждать пришлось гораздо дольше четверти квадранса, самое меньшее — полколокола. Охотники уже начали беспокоиться, обычно каттакан был пунктуален и чрезвычайно аккуратен. Если в Птейоне случилось что-то нехорошее, вытащить Рэльгонна оттуда не будет никакой возможности. Главный храм Сета неприступен и проникнуть туда не сумел ни один человек, кроме магов Черного Круга высочайших ступеней посвящения.

«Полагаю, — подумал Конан, — проникнуть в святилище наверняка можно, а вот выйти точно никому никогда не удавалось. Знающие люди рассказывают, будто Бел-Обманщик, поспорив с Деркето, сумел пройти через все одиннадцать кругов колдовской защиты и с трудом унес оттуда ноги. А ведь Бел — бог!»

Опасения оказались напрасными: Рэльгонн благополучно вынырнул из Ничто в углу комнаты и широко развел руками:

— Извините за задержку. Очень уж интересно было посмотреть на поднявшийся переполох, давно так не смеялся!

Оказалось, что упырь объявился в Храме Птейона в самый разгар церемонии — пылают факела и огненные чаши, разносятся под сводами торжественные песнопения, жрецы в черно-золотых одеждах...

— ... Влекут на заклание белокурую шестнадцатилетнюю девственницу? — невиннейшим тоном подсказал Конан.

— Нет, шестидесятилетнего распутника с провалившимся от дурной болезни носом, — огрызнулся Рэльгонн. — Не сбивай, было очень красиво и пышно, у стигийцев есть своеобразное чувство прекрасного, что бы там не сплетничали недоброжелатели и завистники. Я решил добавить в церемонию загадочности и лишнего блеска — появился из Ничто на одно мгновение за спиной всем нам хорошо знакомого Тот-Амона, возложил венец на его бритую голову и тотчас сгинул, спрятавшись в отдушине под потолком храма. Вы отлично знаете, что магия вашего мира на меня не действует. Там такое началось — вы не поверите!

— Я на месте старика за такую шуточку убил бы тебя на месте, — фыркнул киммериец. — Его удар не хватил?

— Живехонек, что с ним станется... Но паника поднялась изрядная. Давайте, однако, вернемся к теме разговора. Точнее, к волшебным куклам за бесценок продающимся на Райдорском рынке. Покажите игрушку.

Конан извлек из под стола окованный железными полосками сундучок, снял замочек и выложил предмет всеобщего интереса на стол. Рэ-льгонн взял фигурку длинными тонкими пальцами, поднес к своим золотистым глазам без зрачков, изучил и только плечами пожал:

— Ничего особенного, точно такую же сможет вырезать любой плотник. Поиски ведьмы, насколько я понял, никаких результатов не дали?

— Только косвенные, — ответил Конан. — Гвай был прав, ее несколько раз видели дети, но близко подходить побоялись. Видели не только на базаре, но и в других частях города — возле купеческой управы, рядом с таверной «Свинья и котел», у Закатных ворот. Мы решили, что она пришла в город именно с Заката, до самой Пай-рогии тянутся густые леса которые славятся обилием нечисти.

— Можно сделать вывод, что ведьма отводит людям глаза, существует множество простейших заклинаний морока доступных даже слабенькой колдунье, — сказал Гвайнард. — Она показывается на глаза только когда этого захочет. Причем я не исключаю что Конан и Асгерд увидели ведьму благодаря охотничьему амулету — заключенная в нем магия способна противодействовать заклятью отвода глаз. Кстати, на детей оно тоже не действует или действует частично, что подтверждает наши предположения.

— Ничего необычного или из ряда вон выходящего в городе не случалось, — дополнила Асгерд. — Никаких проявлений колдовства никто не видел.

— Кстати, торговцы в «блошином углу» все отрицают, — недовольно проворчал киммериец. — Мы и ругались, и стращали пыточным подвалом тайной службы, даже подкупить пытались! Затем поговорили со шпиками месьора Ат-рога — ни сном, ни духом. Пришлось навестить лично Охранителя Короны, как самого осведомленного человека Райдора. Ничего не скажу, хватка у него как у матерого волка: моментально приказал прошерстить архивы и разыскать любые упоминания о вредоносном колдовстве за последние десять зим.

— Судя по недовольному выражению на твоем лице Атрога так же постигла неудача? — предположил Рэльгонн. — Н-да, интересная задачка. Таинственная колдунья торгующая призраками-грабителями? Которые, вдобавок, ничего не требуют за свои услуги? Очень странно, я бы даже сказал — невероятно. В малоприятной ситуации с короной я сумел помочь, но дальнейшее расследование вам придется вести самостоятельно. Не вижу никаких способов оказать вам содействие — я не понимаю с чего начать и кого именно искать! Не сомневаюсь, что в герцогстве Райдорском отыщется несколько сотен похожих на ведьму старух с бельмом на глазу, кривым носом и бородавкой на щеке! Какая из них — та самая?

— Никаких зацепок, — сокрушенно вздохнул Гвайнард. — Если только объехать все хижины углежогов в округе, но их тоже не один десяток...

— При чем здесь углежоги?

— Конан учуял запах древесного угля исходящий от ведьминой одежды. Это единственный след, очень сомнительный. Времени много потратим.

— Вы — да, потратите, — кивнул упырь. — Отправлюсь в Рудну, подниму на крыло всех родственников. До утра мы сумеем обследовать все деревеньки в радиусе тридцати лиг. Ждите перед рассветом, надеюсь принести хорошие новости...

Рэльгонн встал с кресла и шагнул в пустоту.

— А что нам делать? — задал глуповатый вопрос Эйнар.

— Ждать, — Гвайнард невозмутимо пожал плечами. — Я не исключаю, что игрушка снова оживет посреди ночи и снова начнет...

— Уже начала, — Конан на всякий случай отскочил в сторону от стола. — Смотрите!

Валявшийся на столе деревянный гоблин начал источать знакомый киммерийцу оранжево-золотой свет, по полу расстелился невесомый туман, появился слабый аромат грозы — так пахнет магия. Спустя несколько мгновений появился лопоухий призрак.

— Никогда ничего подобного не видел, — заинтересованно проговорил Эйнар. — Это какое-то неизвестное волшебство — я не чувствую Света, Тьмы или Равновесия! Но, определенно, эта магия принадлежит нашему миру, Хайбории...

— Тихо, — буркнул Гвайнард и ступил вперед. Усевшийся посреди столешницы призрак поднял на него взгляд:

— Одна ночь — одно желание, — шепеляво сообщила бесплотная тварь. — Любая вещь. Вас трое, желание одно. Выбирай.

— Ты достался нам от старой женщины, — отрезал Гвайнард. — Скажи, кто она?

— Нельзя вопросы! — возмутился призрак. — Только желания! Принесу, что хочешь!

— Приведи сюда свою бывшую хозяйку, — нашелся Конан.

— Живых людей нельзя, только вещи.

— Надо же... — хмыкнул Гвай и опять совершил ошибку: — Тебе говорили о том, что воровать нехорошо?

— Снова вопрос! Нужно желание! Будет третий вопрос — больше не приду. Вопросы нельзя!

— Не торопитесь, — зашептал Эйнар. — Давайте попросим его принести что-нибудь невозможное, несуществующее! Или очень громоздкое, например королевский замок Тарантии!

— Ты еще Великую пирамиду Луксура предложи, — оборвал Эйнара киммериец. — Она же весь город собой накроет! Невозможное или несуществующее? Ну ты озадачил... Чего на свете не бывает?

— Птичьего молока, — фыркнула Асгерд.

— Не выдумывай всякие глупости, — язвительно отозвался варвар. — Он принесет нам целое блюдо туранских сладостей с таким названием! Вспомним легенды, сказки! Нордхеймские мореходы рассказывают легенды о морском великане Эгире, который на дне океана якобы варит удивительное пиво — закажем бочонок?

— Эгир существует, как и другие боги, — уверенно сказала Асгерд. — Не подходит...

Призрак терпеливо наблюдал за спором и не вмешивался.

— Корова, которая доится пуантенским вином? — продолжал фантазировать Конан. — Птица-феникс? Гусыня, несущая золотые яйца? Неразменная монета?

— А что, неплохой вариант. По крайней мере не такой идиотский, как все остальные, — Гвай-нард посмотрел на ушастика и отдал четкий приказ: — Принеси монету, которая никогда не потеряется и не исчезнет из моего кошелька, даже если я ее отдам другому человеку.

— Наконец-то, — проворчал призрак. — Утром. Ждите.

Золотистый свет померк, туман рассеялся. Игрушки на столе не было — исчезла.

— По-моему, — медленно сказала Асгерд, — он знает где можно раздобыть неразменную монету. Отличное подспорье к хозяйству, не находите?.. Эт-то что еще такое? Кого принесло среди ночи?

Крепкая входная дверь вздрогнула под тремя тяжелыми ударами.

Открывать пошел Конан. Он даже не спросил кто ломится, просто сбросил засов — разбойников в Райдоре отродясь не водилось, кроме того р никакой пребывающий в здравом уме разбойник Ц не осмелится напасть на Ночных Стражей.

Едва киммериец толкнул притвор, охотничий амулет заледенел и начал вздрагивать, точнее колотиться в грудь. На пороге дома стояла самая настоящая и, никаких сомнений, очень опасная нечисть. Конан попятился и машинально зашарил ладонью по поясу, но посеребренный кинжал остался в комнате. Дома ведь никто не носит боевое оружие!

— Я ненадолго, — гость был очень высок, на полголовы выше длинного варвара. Существо, в полумраке сеней кажущееся сгустком абсолютной первородной тьмы, шагнуло вперед, наклонилось чтобы не ударится о притолоку и вытеснило Конана в «Арсенал». Почувствовавшие неладное Охотники успели вооружиться, схватив украшающие настенный ковер клинки. Эйнар вздрагивал всем телом, понимал насколько могуч нежданный гость. — Прошу извинить за поздний визит...

Выставив перед собой обнаженнее лезвия Ночные Стражи сгрудились у дальней стены. В доме стало очень холодно, при дыхании появлялся густой пар. Опасный незнакомец, постукивая каблуками высоких сапог прошел к середине комнаты и отбросил глубокий капюшон. В свете нескольких ламп и свечей его стало возможно хорошо рассмотреть.

Это был кто угодно, но только не человек — в присутствии обыкновенного темного мага амулеты молчат, реагируя только на его колдовство. Однако, этот монстр сам был воплощенным колдовством. Фигура вполне обычная — две руки, две ноги, голова. Лицо и лысый череп покрывает чешуйчатая желто-коричнево-черная кожа покрытая замысловатыми узорами, зеленые глаза с вертикальным зрачком, пальцы заканчиваются когтями. Из полуоткрытого рта изредка показывается раздвоенный змеиный язык. Одет в черный с золотом колет и узкие штаны, поверх — необъятный плащ. На груди золотая цепь со знакомым символом: раздувшей капюшон коброй.

«Надеюсь, это не тот, о ком я подумал», — Конан, что с ним бывало очень редко, испугался всерьез. Не за себя, за друзей.

— Не тот, разумеется, — кивнул змееподобный визитер. Он что, мысли читает? — Великий Господин редко общается со смертными. Я был избран посредником. Называйте меня... К примеру, месьор Арунатеп. Я уполномочен задать вам несколько вопросов, отвечать на которые прошу искренне и прямо. В противном случае я могу перестать быть вежливым.

Конан и Гвай переглянулись. Это демон Тьмы, никаких сомнений. По сравнению со своими собратьями, происходящими родом из Черной Бездны — существо вполне безобидное, ибо Тьма Сета и Хаос Бездны отличаются друг от друга так же, как день от ночи, но все-таки... Такой убьет не задумываясь, а что еще хуже — заберет человеческие души к себе, в обитель Мрака. Придется быть хоть чуточку гостеприимными.

— Не скажу, что мы рады тебя видеть, месьор Арунатеп, — Гвайнард опустил меч и аккуратно положил его на лавку стоявшую возле очага. Взглядом приказал всем остальным сделать то же самое. Конан подчинился неохотно, хотя и понимал: в возможной схватке с Арунате-пом у Охотников нет ни единого шанса. — Мы готовы тебя выслушать.

— Вы понимаете от чьего имени я говорю?

— Лучше, чем хотелось бы, — в переговорах с иномировыми силами всегда участвовал только Гвай, как самый рассудительный и дипломатичный. Встревать в разговор с демонами или духами всем остальным по общему уговору Ночных Стражей было запрещено категорически. — Не ошибусь, если скажу, что ты входишь в свиту могучего бога, известного людям под именем Сет, Змей Ночи? И твой визит вызван неприятным инцидентом, который...

— Крайне неприятным инцидентом, — прохладно сказал Арунатеп. — Настолько неприятным, что Господин пришел в ярость, хотя и понимал, что виной всему нелепая случайность. Ваша неоригинальная шутка в Храме Птейона только добавила масла в огонь. Понимаю, что вы хотели вернуть... кхм... украденный предмет законному владельцу, но зачем было святотатствовать? Ваше счастье, что Господин стоит выше чувства мести и обиды...

— Мы очень сожалеем, — нейтральным тоном сказал Гвайнард. — И приносим свои искренние извинения. Можно вопрос?

— Пожалуйста.

— Как вы нас выследили?

— Тьма Вековечная! — гость соизволил тихо рассмеяться, сунул руку в складку колета, вытащил огромную золотую монету сразу опознанную Конаном: редчайший стигийский тилль с отчеканенной змейкой, обвивающей цветок лотоса. Арунатеп бросил монету на столешницу и сказал: — Представьте, что стол — это тварный мир, объемлемый разумом и взглядом Господина. Разве Господин не отыщет на этом столе принадлежащее ему сокровище, которое блистает так ярко? Впрочем, я излишне увлекся. Месьоры и уважаемая дама, мне поручено узнать, каким образом корона Господина оказалась в вашем доме. Как вы ее отправили в Птейон нам известно — драгоценность принесло чудовище, прибывшее в Хайборию из других миров и неподвластное божествам этого Универсума...

«Сам ты чудовище», — подумал Конан и тотчас перехватил ледяной змеиный взгляд Арунатепа. Точно, ему доступны мысли человека! Надо быть поосторожнее!

— Итак? — напомнил демон Тьмы. — Я слушаю. Гвайнард вздохнул и коротко изложил всю историю — начиная от похода на рынок и заканчивая шуточкой Конана, в результате которой символ власти Сета на некоторое время покинул упрятанную в лабиринтах Тьмы сокровищницу.

— Где сейчас находится игрушка? — Аруна-теп, это было хорошо видно, напрягся и подался вперед. — Вы можете отдать ее мне?

— Продать — можем, — чуть более развязно чем следовало сказал Гвайнард. — Не за деньги, разумеется Мы просто хотим узнать, откуда она взялась. Что это такое, ты можешь рассказать?

— Сначала отдайте фигурку, — упрямо сказал демон. — Потом, клянусь Бесконечной и Великой Тьмой, я отвечу на ваш вопрос.

— Э-э... Дело в том, что мы решили проверить, исполнит ли это существо невыполнимое желание. Сейчас его здесь нет, вернется к утру.

— Я готов подождать, — усмехнулся Арунатеп, обнажив змеиные клыки. — Но вижу, что вы против... Позвольте узнать, что пожелали?

— Неразменную монету, — буркнул Конан, нарушив уговор. Гвай посмотрел на варвара неодобрительно.

— Я всегда знал, что воображения у смертных нет никакого, — теперь порождение Тьмы расхохоталось. — Видите тилль на столе? Забирайте. Неразменный. Считайте это подарком. Давайте договоримся так: сейчас я уйду, а вы сохраните деревянную безделушку до следующего вечера. Чтобы она не оживала, возьмите... — демон сдернул с левого запястья браслет. — Положите рядом с фигуркой, этого будет вполне достаточно чтобы ограничить свободу маленького вора. Вижу, что вы чувствуете себя неуютно в моем присутствии, да и мне не слишком приятно находиться в мире смертных. Надеюсь, Господин будет удовлетворен... Надолго не прощаюсь, месьоры.

Монстр чуть поклонился, зашагал к двери. Громко хлопнул притвор.

— Ну и дела... — Гвайнард вытер пот со лба и бессильно опустился на табурет. — Говорил же: влипнем! Как мухи в мед! Представляете, что будет, если наш добытчик сокровищ не вернется? Этот Арунатеп нас в лоскутки порвет!

— Демон точно знает, с чем мы столкнулись, — отозвался Конан. — Мы хотели разгадать загадку? Разгадаем. Только весьма необычным способом. Заметили, как насторожился Арунатеп, когда Гвай упомянул о старухе? Мы ему не нужны — корона Господина потерялась меньше чем на сутки, ее вернули, пускай и с небольшим скандалом. Сета и его прихвостней заинтересовала ведьма!

— Что же это за бабушка такая, если она стала предметом очень пристального внимания свиты Змеенога? — потрясенно выдавил Гвайнард. — Поверьте моему опыту, ведьма торговала очень непростыми игрушками! Настолько непростыми, что боги решились напрямую вмешаться в дела смертных! Пускай и через посредников!

— Есть вполне разумное предложение, — Конан подобрал со стола золотой тилль, подбросил, прихлопнул на ладони. — Орел. Вернее — змея. Все равно к удаче... Дождаться утра и посмотреть, что будет дальше.

— А кто дождется Рэльгонна с докладом? И маленького демона с его подарочком?

— Я пока спать не хочу. Эйнар, у тебя есть книжка с картинками?

— С неприличными картинками — нету, — проворчал броллайхэн. — А сочинения великих мудрецов ты, варварская душа, читать не будешь.

— Почему же не буду? Бестиарий Беренгария из Галпарана — очень интересное чтиво. Повадки чудовищ, каким оружием с ними бороться...

— С повадками или с чудовищами? — хмыкнул Эйнар, однако Конан не понял шутку броллайхэн. — Хорошо, принесу тебе бестиарий. Как только взойдет солнце, буди всех. Посмотрим, что получилось.

Получилось следующее. Рэльгонн появился всего на несколько мгновений, смущенно извинился и сказал, что разыскать ведьму не удалось, как упыри ни старались. Варвара, как нетрудно догадаться, заумный аквилонский бестиарий усыпил не хуже, чем порошок серого лотоса. Конан сказал себе: подремлю квадранс или другой, засунул многомудрый том под голову и растянулся на лавке в «Арсенале». Проспал, разумеется — только когда на сомкнутые веки упал пробившийся через ставни первый лучик солнечного света Конан осознал, что новый день наступил и немедленно бросился к столу — узнать как дела.

Дела обстояли так: рядом со стигийской монетой лежал другой золотой кругляш, аквилонский чеканки. Судя по надписи и профилю короля Сигиберта Великого, ему было зим сто или сто двадцать. Рядом лежала игрушка.

— Интере-есно, — зевнул Конан. Быстро сунул фигурку и оставленный Арунатепом браслет в сундучок, оделся, выглянул на крыльцо (рассвело только что, значит доблестные соратники будут дрыхнуть еще как минимум полтора колокола) и спорым шагом отправился на рынок.

Охотники на монстров считались в Райдоре людьми не просто обеспеченными, а весьма богатыми, поэтому им дозволялось спать долго. Ночные Стражи отсыпались как за прошлое, так и за будущее — бывало, что Охотникам во время серьезной работы не удавалось прикорнуть ни разу за двое или трое суток.

«Пускай спят, — решил варвар, — а я привычный, в могиле отдохну. Когда-нибудь потом, желательно зим через сорок-пятьдесят...»

Кметы, привозившие в столицу герцогства свежие овощи, зерно, битую птицу и охотничьи трофеи, включая сочное кабанье мясо, перепелов и медвежатину, поднимались среди ночи — надо успеть довезти продукты на городской базар и занять хорошее место. Купцы из других бритунийских городов, Немедии, Пограничья и Заморы тоже не ленились: открывали лавки с рассветом. Райдор, конечно, город не самый большой, но богатый — иноземные товары пользуются здесь хорошим спросом.

Следует заметить, что Конан оделся в лучший свой наряд. Дорогая кожа с тиснением, рубахи из самого тонкого льна, шикарный суконный плащ, какие делают только в Аквилонской Темре, позолоченная фибула, шапка соболиного меха, на ножнах меча серебряные накладки с вкраплениями аметистов. Для провинциального Райдора варвар выглядел человеком с хорошим достатком — захолустный граф или барон, владеющий серебряными рудниками. В крайнем случае — удачливый наемник. Поэтому Конан сперва начал обходить самые богатые лавки.

— Сколько стоит? — киммериец приценивался к совершенно не нужным ему вещам. Осматривал иранистанские кальяны, дорогие безделушки, женские украшения. — А вот это сколько? Да-да, вон та статуэтка богини Иштар из слоновой кости! Хочу подарить... гм.. знакомой девушке.

— Прекрасный выбор! — восторженно взвыл купец. — Аргосская работа, взгляни, почтенный, какие восхитительные формы, как тонко мастер обработал материал! Это бивень настоящего дарфарского олифанта, огромного зверя видом сходного с...

— Сколько? — уточнил Конан, отлично видевший, что статуэтка сделана всего лишь из оленьего рога.

— Всего-навсего тридцать серебряных шеллинов!

— Беру, — пренебрегая обычаями сказал варвар, вызвав у купца некоторое замешательство, fie торгуется? Почему?

Конан бросил на прилавок золотой тилль — тяжеленную стигийскую монету чистейшего, самого высокопробного золота.

— Сдача будет?

Купец оказался подозрительным. Вначале позвал собратьев по цеху, проверить редкую денежку. Затем послал за рыночной стражей, которая должна была привести с собой назначенного герцогом оценщика, следившего за подлинностью денег ходивших в Райдоре. Оценщик незамедлительно подтвердил: монета самая настоящая. С тебя, почтенный, два медяка за беспокойство.

В иной ситуации Конан давно возмутился бы недоверчивостью купца, но сейчас предпочел снисходительно молчать до поры, пока герцогский чиновник не подтвердит его правоту. А уж затем с душой взялся за торговца.

Стигийское золото ценится невероятно высоко — в нем никогда нет примесей, кроме того монета в один тилль настолько тяжелая, что больше похожа на небольшой слиток. У собирателей редкостей она будет оценена троекратно против стоимости драгоценного металла!

В результате Конан получил статуэтку Иш-тар, а к ней четыре аквилонских золотых кеса-рия и семь бритунийских серебряшек сдачи. Чистая прибыль оказалась преизрядной, особенно если учитывать, что тилль волшебным образом материализовался в кошеле варвара как только он отошел от прилавка — киммериец вытянул монету на свет и только ухмыльнулся. Теперь Шадизар показался Конану глухой деревенькой. Опыт мог оказаться неполным, если бы Конан не удостоверился в истинной «неразменности» стигийского тилля. Если монета появляется у тебя в кошеле, значит она исчезает у того, кто ее получил? Проверим, иначе не избежать скандала на весь Райдор!

Киммериец снова подошел к купцу, продавшему ему костяную фигуру Иштар. Торговец расплылся в самой приветливой из доступных ему улыбок — уникальная монета принесла ему двухдневную выручку! Конан, сжимавший в кулаке исходный неразменный тилль, захотел взглянуть на отданную купцу монету. Тот, с радостью предъявил, а значит монет уже две...

— А можно, — спросил Конан, — разменять его по полной стоимости у соседа, который торгует драгоценностями? Вот в той лавке?

Купец отказался. Не хотел расставаться с редкостью. Да и ладно, главное, что неразменный тилль всегда остается при хозяине!

Киммериец развлекался два колокола подряд, испытывая как тилль, так и аквилонский кесарий. Накупил множество безделиц, впору самому лавку открывать — прихваченный из дома кожаный заплечный мешок оказался заполнен доверху.

— Сорим деньгами? — варвара тронули за плечо. Голос знакомый. Обернувшись, Конан увидел его милость Атрога Гайарнского, которого сопровождали два медведеподобных телохранителя. — Я наблюдаю за тобой уже полтора квадранса и только диву даюсь: зачем скромному Ночному Стражу понадобились отделанная жемчугом шкатулка или перстень с необработанным рубином?

— Подарю девицам из «Синей розочки», — легкомысленно ответил Конан упомянув название единственного на весь Райдор «веселого дома». — После истории с упырицей из Ронина мы неплохо заработали, я имею полное право тратить свои деньги так, как пожелаю!

— Эрл Ронин заплатил за услуги Охотников на монстров стигийским золотом и кесариями времен короля Сигиберта? — углом рта улыбнулся месьор Атрог. — Я расспросил некоторых купцов... Впрочем, меня совершенно не интересует где ты раздобыл такое количество редчайших монет. Я решил лично проверить «ведьмин угол», очень уж любопытную историю вы мне вчера рассказали. Давно хотел прикрыть этот колдовской вертеп и разогнать тамошних шарлатанов.

— И каковы результаты? — поинтересовался киммериец.

— Никаких. Разве что троим жуликам продававшим репу под видом корня мандрагоры придется денек-другой постоять в колодках у позорного столба на площади. Ничего, переживут... Я не ошибусь, предположив, что ты пришел сюда не только ради подарков потаскухам из заведения госпожи Альдерры?

— Не только, — согласился Конан, но истинную причину своего появления на базаре предпочел не открывать. — Ночная Стража не любит загадки связанные с колдовством...

Месьор Атрог и Конан медленно шли вдоль скобяного ряда, провожаемые взглядами ремесленников — грозного Охранителя Короны узнавали с первого взгляда. Внезапно варвар почувствовал, как охотничий амулет легонько стукнул его в грудь, предупреждая о том, что где-то рядом есть источник магии, причем вовсе не обязательно темной.

Киммериец незаметно огляделся. Да, знакомое местечко — слева расположены лавки кожевников, впереди коновязь за которой прячется кособокая будка...

— Надеюсь, месьор Гвайнард известит меня о результатах дознания? — спросил Атрог и вопросительно поднял брови увидев, как варвар решительно направился в сторону ничем не примечательного сооружения сколоченного из потемневших досок. Двинулся вслед, махнув рукой Своим мордоворотам шедшим позади.

Конан сразу понял, что Атрог ведьму и ее разноцветный товар не видит. Равно как и все остальные. Остановившись в десяти шагах от лавки и оглядев треклятую старушенцию с невозмутимым видом восседавшую за прилавком Конан решил проверить свою догадку:

— Мы встретили старуху здесь, на этом самом месте, — громко сказал варвар и указал на будку. Ведьма и ухом не повела, продолжала смотреть куда-то в сторону. — Ничего подозрительного не замечаешь, месьор Атрог?

— Ровным счетом ничего, — недовольно дернул щекой Охранитель Короны. — Позволь раскланяться, меня ждут в замке короны. Держите в курсе дела...

Охранитель вместе с сопровождающими скрылся за углом, а Конан целеустремленно зашагал к лавке. Остановился, посмотрел на ведьму сверху вниз и сказал:

— Хочешь, обрадую тебя, старая? Твоим поделками очень заинтересовались неприятные господа. Чешуйчатые такие, со змеиными зрачками...

— Пользоваться покупкой надо с умом, — недружелюбно проскрипела ведьма, — а не молоть языком что попало! Бестолочью ты был, бестолочью и останешься!

— Почему я тебя вижу, а другие нет?

— Может, тебе еще рассказать в чем истинный смысл бытия? Голова не лопнет? — старуха пожевала безгубым ртом и все-таки ответила: — Амулет. В нем магия Равновесия рассеивающая чары... Меня способны видеть только те, кому нужно. Или те, кто может.

— Кто, например?

— Не твое собачье дело, верзила. Уходи, я не хочу с тобой говорить.

— Зато я хочу, — разозлился Конан. — Ты хоть понимаешь, что за тобой охотится демон из свиты самого Сета-Змеенога?!

— Поохотится и перестанет. Руки коротки. Давай, убирайся...

— Ответь на последний вопрос и я уйду: кто ты такая?

— Ишь чего захотел! — ведьма затряслась от смеха. — Хочешь постичь непостижимое жалким человечьим умишком?.. О, гляди, опять Атрог пришел!

Конан оглянулся и, конечно же, никакого Ат-рога не обнаружил. А когда снова обратил взгляд к лавке, выяснилось что ведьма и ее странный товар исчезли, как ветром сдуло!

— Ненавижу магию! — киммериец шарахнул кулаком по доскам, одна из них треснула. — По крайней мере совесть у меня чиста — я эту каргу честно предупредил!

— Ну и дело, — Гвай только руками развел, выслушав рассказ варъара. — По крайней мере тебе удалось выяснить, что ведьма ничуть не боится Арунатепа и предлагает свои поделки только посвященным...

— Каким еще посвященным?

— Откуда мне знать? Магам, к примеру.

— Неубедительно. В Райдоре нет и никогда не было сильных магов. Аделард не в счет. Конклавы Алого, Белого и Черного почти не обращают внимания на Бритунию, кому может быть интересно это дремучее захолустье? Могучие колдуны предпочитают жить в блистательных королевствах, при дворах богатых государей, а не прозябать в медвежьих углах наподобие Райдора! Мы можем сколько угодно именоваться «великим герцогством», но глубинная суть от этого не изменится: Райдор всего лишь большущая деревня! Хуже только Пограничье. Я слабо представляю себе Тот-Амона или Пелиаса Кофийского поселившихся в деревянном доме наподобие нашего, жующих на обед кислую капусту с жесткой олениной и выходящих до ветру на двор!

Выслушавший эту весьма эмоциональную тираду Эйнар откровенно фыркнул и сразу зажал рот ладонью. Нехорошо смеяться над Великими, даже за глаза.

— Словом, пусть ведьма выпутывается без нашего участия, — заключил Конан. — Она нас втравила в эту историю, мы ей ничем не обязаны! У меня нет никакого желания общаться с демонами Тьмы — этот Арунатеп вполне способен расшвырять весь город по бревнышку если разозлится...

— Отдадим ему игрушку и дело с концом, — поддержала Конана Асгерд. — Лично я никакого сочувствия к старухе не испытываю и разгадывать ее тайну не желаю. Мало ли чудес на свете? В конце концов, Ночная Стража должна охотиться на монстров, а не выяснять, что за куклами торгует какая-то злоязычная колдунья!

— Хотите сдаться? — огорчился Гвайнард. — А как же знаменитое упрямство Ночной Стражи? Честь Гильдии?

— Для чести — никакого ущерба, — справедливо ответил Конан. — Разве мы нарушили заключенный договор? Не выполнили соглашение? Замечу, что и договора-то никакого не было! Вот если бы старуха попросила нас принести ей голову Арунатепа и заплатила при этом деньги, а мы отпустили демона с миром, тогда пришлось бы отправляться в Бельверус, на суд Хранителей. Аранутеп может считаться монстром? Правильно, вполне может!

— Конан, однажды ты дошутишься! — простонал Эйнар. — Мало тебе истории с короной Сета? Хочешь повоевать с его демонами?

— Не хочу, — согласился киммериец. — Поэтому давайте поступим так, как решили: распрощаемся с Арунатепом и навсегда забудем о невидимых бородавчатых ведьмах! У нас своих чудовищ хватает! Я на базаре слышал краем уха, будто в замке Бальдес опять появился вампир!

— Этого еще не хватало, — нахмурился Гвай. — Там что, медом намазано? Третий раз за год! Придется съездить взглянуть. Завтра и отправимся, а то мы совсем одурели от безделья!

— До завтра еще дожить надо...

— Не накаркай!

Всякому известно, что чудище чудищу рознь. Вплоть до нынешнего лета Конан нечасто задумывался, в чем же состоит отличие между сотнями разновидностей клыкастых и когтистых тварей, обладающих несимпатичным видом, скверным характером и дурной привычкой доставлять людям множество самых разнообразных неприятностей. Только после недавнего знакомства с разудалой ватагой под водительством Гвайнар-да, киммериец начал понимать, что далеко не всякий монстр опасен, что мир чудовищ состоит из тварей как живых, так и не-живых, что существуют весьма значительные отличия между демонами воплощенными и не воплощенными, что Хайборию населяет как минимум два десятка видов самых разнообразных вампиров, каждый из которых ничуть не похож на остальных...

И так далее, до полной бесконечности. «Демонология», как именовал науку о чудовище, предводитель ватаги охотников, являлась исключительно обширной областью знаний, причем настолько обширной, что у варвара частенько ум за разум заходил.

Сами подумайте, каким образом обычный человек отличит пресноводную гронгаду от гронгады болотной? Скажете, что одна обитает в пресной воде, а другая в болотах, где, по большому счету, вода тоже пресная? Глупости! Гронгада — это огромное и очень редкое насекомое, сохранившееся доселе со времен едва ли не Валузии, она действительно обитает в воде, является опасным хищником, да вот только болотная гронгада никогда не нападает на людей, предпочитая добычу помельче, а обитающая в проточных водах озер и рек полуночной части материка тварь, частенько утаскивает в пучину неосторожных купальщиков, либо просто зазевавшихся и неосторожных обитателей прибрежных селений. При условии, что пресноводная гронгада смахивает на гигантскую личинку стрекозы, выросшую до размеров теленка, обладает жуткими челюстями, умеет прекрасно маскироваться и атакует со стремительностью коршуна, то ее присутствие возле обжитых человеком мест становится истинным проклятием — Конан слышал, будто одна подобная чуда может за лунный месяц похитить до полутора десятков людей. Ночные Стражи вносят гронгад в десятку главных врагов человека. Однако же следует добавить, что гронгада никакой не демон, она не обладает врожденными способностями к волшебству, не владеет даже зачатками разумности, а просто охотится за пищей, как и всякий другой хищник.

И это только один пример из тысяч подобных. Ремесло охотника на монстров подразумевает, что оный охотник обязан помнить повадки если не всех, то большинства чудищ, обитающих в землях, оберегаемых Ночной Стражей, должен уметь отличить совершенно безобидных, но жутковато выглядящих тварей от действительно опасных существ, владеть хотя бы частичным знанием магического искусства (или нанять в свою ватагу волшебника, способного управиться с порождениями колдовства), неплохо действовать как оружием, так и собственной головой, благо лишь весьма небольшая часть трудов Стражи заключается в самой охоте — выслеживание добычи отнимает гораздо больше сил и времени...

Впрочем, чудовища из плоти и крови особой опасности не представляют, гораздо страшнее воплощенные демоны наподобие Арунатепа. Но и порождения Тьмы Сета покажутся невинными детишками по сравнению с монстрами Черной Бездны, мира первородного хаоса и зла, изредка прорывающимися через установленные богами рубежи между Сферами — остановить этих чудовищ возможно только с помощью магии, которой Ночные Стражи не владели. Эйнар-броллайхэн, разумеется, обладал кой-какими способностями, но Духи Природы отнюдь не всесильны.

Вывод можно было сделать только один: поскорее закончить с этой историей и навсегда забыть о том, что Арунатеп вообще существует!

Спать этим вечером не ложились долго, ждали гостей — во-первых Арунатепа, во-вторых Рэльгонна, которого варвар еще прошлой ночью предупредил о том, что встречаться с демоном Сета каттакану нежелательно. Что бы не говорил Арунатеп о нежелании Господина мстить или обижаться на вызывающую шутку с короной, порождениям Тьмы киммериец не доверял — благо опыт был.

На башне герцогского замка отзвонили полночь, или, как говорят в Аквилонии настал «час Ингитегиум»: все добропорядочные горожане обязаны погасить свечи и лампы и отойти к ночному отдыху. Это правило не касалось только людей служилых: городской стражи, тайного ведомства Атрога, гвардии его светлости и, конечно же, Охотников на монстров, для которых ночь — самое урожайное время. Никто не спорит, было бы гораздо удобнее если б многоразличная нежить и нечисть орудовала светлым днем, но природу не изменишь, не в человеческих это силах.

Игрушка благополучно лежала в сундучке стоящем под столом. Призрак, скованный магией браслета Арунатепа, не появлялся. Сам Ару-натеп, впрочем, тоже — демон изволил задерживаться и охотники от нечего делать строили весьма смелые предположения о том, какие насущные дела заставили его опоздать. Что-то он поделывает у себя во Тьме?

— Ничего не понимаю, — озадаченно сказал Конан, уставившийся на доверху наполненную кружку с черным элем. По гладкой поверхности расходились быстрые круги, словно в кружку падали капли. — Мне показалось, или пол дрожит? В Райдоре бывают землетрясения?

— Иногда, — ответил Эйнар. — Рядом Граскаальские и Кезанкийские горы... Но это никакое не землетрясение! Боги всеблагие, магия! Там, снаружи! Слышите?

В дом проник низкий гул, похожий на громовой раскат. Потом снова. Гроза?

Всей компанией выскочили на крыльцо, осмотрелись.

Самая обыкновенная летняя ночь, восходит ущербная луна, серебрятся ледники на вершинах Граскааля. Никакой грозы нет и в помине, небо чистое.

— На Закате! — воскликнул Эйнар вытягивая руку. — Ничего себе представление! Это магический поединок, руку даю на отсечение!

— ... И очень серьезный поединок, — медленно проговорил Конан. — Я видел нечто похожее в Стигии, сходство полнейшее!

В синеватых и багровых вспышках четко вырисовывались силуэт надвратной башни, откуда начинался торговый путь на Пайрогию, и верхушки огромных сосен — выйдя за городские стены путник сразу попадал в вековой лес простиравшийся на сотни лиг, вплоть до границ Немедии и горных хребтов окружавших Райдор. Горизонт полыхал — набухали и лопались золотистые сферы, мелькали тонкие молнии, взлетали над лесом фонтаны искр. Земля мелко подрагивала, грохот разносился над древними чащобами. Зарево разлилось на полнеба.

— Примерно десять-двенадцать лиг, — оценил расстояние Гвайнард. — Для нас не опасно, слишком далеко. Как полагаете, что это может быть?

— Мы совсем недавно рассуждали о том, что в Райдоре нет сильных магов, — напомнил киммериец. — Если это действительно поединок двух колдунов, значит в лесу сцепились самое меньшее Тот-Амон и Лоухи из Халоги!

— Не буду спорить, — отозвался Эйнар. — Я чувствую истечение магических потоков огромной мощи, как бы дело Бурей Перемен не закончилось...

— Только этого нам не хватало!

Магические штормы, также именуемые «Бурями Перемен», появляются нечасто. Случаются они у побережья Стигии, но Черный Круг тщательно следит за выбросами неподчиненной никому магии и старается по мере сил таковые предотвратить. Стигийцы знают: случись что-нибудь поистине жуткое и грандиозное, никакой Сет не поможет. Не будет больше Стигии, ибо Буря может разразиться не только в небесах и на море, но в глубинах недр, вызывая землетрясения. Последствия окажутся фатальны — разрушения городов, запечатанных гробниц, в которых тысячелетиями скрываются самые невероятные твари, хаос и разорение. Конан однажды видел такую Бурю и понимал, что бесконтрольная магия может запросто стереть Райдор с лица земли...

— Все равно мы ничего не можем поделать, — покачал головой Гвайнард. — Остается лишь наблюдать. Если обойдется — завтра же куплю барашка и принесу в жертву Иштар-Из-бавительнице!

Грохотало и сверкало больше трех квадрансов, в городе поднялся изрядный переполох, но страже удалось успокоить герцогских подданных и разогнать по домам. Охранитель Короны отправил к Ночным Стражам гонца — узнать мнение Охотников о происходящем, и получил донельзя краткий ответ: не знаем, поутру съездим проверить.

Арунатеп этой ночью так и не пришел...

Глава третья.

В которой тайна разъясняется, Ночные Стражи выслушивают весьма древнюю легенду, а Конан лишается обеих заветных монет

Свое слово Гвайнард сдержал и вечером отвез барашка в храм Иштар, да только церемония жертвоприношения получилась отчасти смазанной — Охотники смертно устали. Жрица приняла дар благосклонно и традиционно пообещала, что великая богиня будет благосклонна к Ночным Стражам.

... Сразу после рассвета Охотники оседлали лошадей, вооружились до зубов и отправились на Закат. Конан уверял, что выступать против сильного колдуна, а тем более демона, с обычными мечами и арбалетами — это сущее безумие, а традиционные обереги Стражи способны помочь только в столкновении с «обыкновенной» нечистой силой, наподобие вурдалаков или вампиров.

— Мы не собираемся ни с кем воевать, — сказал в ответ Гвайнард. — Просто глянем, что произошло, расскажем все Охранителю Короны и...

— А если мы встретим там какого-нибудь зубастого монстра, который не захочет, чтобы мы на него смотрели? — перебил киммериец. — Меня терзают смутные подозрения, что Арунатеп неспроста позабыл о назначенной встрече!

— Никогда не поверю, что демон Сета нашел в райдорских чащобах противника, равного ему по силе! В кого он мог лупить молниями и боевыми заклинаниями? В болотного ящера? Серого медведя? Росомаху? Какого-нибудь здешнего ма-муна, кокатриса или голодную баньши? В Райдо-ре не встречается чудовищ страшнее этеркапов, а если у нас объявляются демоны Черной Бездны, то это скорее казус, чем обыденность!

— Хватит спорить, — поморщилась Асгерд. — Разберемся! Лучше подумайте, как поедем, по тракту на Пайрогию или через лес?

Охотники выехали из города и миновали мост через реку. Наезженная дорога уводила на полуденный закат, к бритунийской столице, а колдовская битва происходила чуть севернее. Поэтому было решено свернуть в чащу — лес был светлым, без подлеска и бурелома, лошади шли уверенно, а ездовой монстр Конана шевелил ноздрями, принюхиваясь к незнакомым запахам.

... Во время недавней и далеко не самой удачной охоты на лесного мантикора погибла лошадь Конана, буквально растерзанная взбешенным чудовищем. Разумеется, долго оставаться в пехоте киммериец никак не мог, и отправился на рынок города Чарнины, чтобы прикупить себе достойного скакуна. Таковой отыскался довольно быстро: гнедой длинноногий красавец, стать — залюбуешься, иной король позавидует, скачет быстрее ветра, умница... Словом, всем был хорош гнедой, кроме одного: лошадью он не являлся. То есть, вообще никак не относился к конской породе.

Гвайнард, узрев приобретеньице варвара, сначала опешил, потом пришел в легкий ужас, а когда Конан начал выяснять, в чем же дело, растолковал, что гнедой есть ни что иное, как сартак — хищное животное, очень похожее на настоящего коня. Водятся такие сартаки на Аурусе — в соседнем мире, находящимся за природным порталом, расположенном в предгорьях Граскааля. Оказалось, что предприимчивые представители рода человеческого давным-давно разнюхали о том, что Врата Миров скрывают незаселенный человеком мир и мигом навели торговый путь за портал. Туда завозились товары для переселенцев, решивших оставить Хайборию, оттуда везли редких животных и золото.

В целом, Конана не особо волновало, что у купленного под видом лошади сартака во рту имелся целый арсенал острейших клыков — зверь быстро привык к новому хозяину и честно выполнял все обязанности ездового животного. Но после крайне неприятного события в чарнинской таверне «Золотое Солнце», когда голодный сартак (варвар позабыл покормить его вечером...) выпотрошил прямо в стойле любимого ослика хозяина постоялого двора, пришлось подумать о том, что зверя лучше бы содержать отдельно от других животных. Следует заметить, что чудовище в лошадином облике, сожрало несчастную скотинку на глазах остолбеневших постояльцев, сбежавшихся на вопли конюхов. Скандал едва удалось замять с помощью непременных золотых кругляшков и большого количества дорогого красного вина.

Жаловаться на сартака варвару не приходилось — Гнедой был полуразумен, хозяина слушался беспрекословно и был вполне способен в одиночку противостоять даже крупным хищникам.

А если учитывать невероятную сообразительность Гнедого, острый слух и возможность видеть в темноте, сартак стал незаменимым помощником в трудном деле охоты на монстров — такая вот лошадка сама любое чудовище насмерть зажрет!

... Поиски затянулись — солнце поднялось к зениту, близился полдень, а Ночные Стражи пока не обнаружили ничего интересного кроме брошенного гнезда катоблепаса, обитающего в заболоченных низинах крупного зверя обладающего гипнотическим взглядом. Эти неприятные существа в большинстве хайборийских королевств давно вымерли, но в отдаленных областях наподобие Райдора, Пограничья или Гипербореи еще встречались.

— По-моему, Гнедой взял след, — сказал Конан, заметив, что сартак заинтересованно повел мордой и скосил лиловый глаз на хозяина. — Проверим, что он унюхал?

— Поехали, — Гвайнард безнадежно махнул рукой. — Мы даже сами не знаем, что ищем!

Вскоре Охотники сами почувствовали запах гари, как после лесного пожара. Гнедой оправдал надежды: сартак уверенно вышел к обширной прогалине, остановился и громко фыркнул.

— Ничего себе... — Конан озадаченно почесал в затылке. — Что же здесь произошло?

— Лучше об этом не думать, — серьезно сказала Асгерд. — Не хотела бы я оказаться в этом месте прошлой ночью!

Поляна была выжжена — трава сгорела до корней, песок кое-где оплавился. Выворочено с корнями три десятка деревьев, сосен со стволами в два охвата и столетних елей, иглы на ветках опалены. От небольшого строения, когда-то находившегося у самого края полянки остались лишь почерневшие бревна. Конан заметил несколько глубоких воронок которые могли появиться только в результате попадания магических огненных шаров, некоторые деревья расщеплены молниями...

— Очень впечатляет, — тихо сказал Эйнар. — Никого нет, по крайней мере живых. Давайте осмотримся, вдруг найдем что-нибудь интересное?

Первым делом обследовали сгоревший домик. Он был небольшим, сруб длиной в восемь и шириной двенадцать шагов. Ничего интересного, только пепел, угли и обломки. Затем Охотники разбрелись по поляне.

— Как думаете, что это такое? — Гвай позвал остальных и поднял ничуть не пострадавший в огне охотничий лук с оборванной тетивой. — Я имею в виду, волшебный это лук или нет? Эйнар, кто у нас главный знаток магии?

Броллайхэн подошел, забрал у Гвайнарда находку, сосредоточенно осмотрел и отчаянно затряс головой:

— Нет, этого быть не может!

— В чем дело?

— Это лук Зеленого Охотника! Настоящий! Понимаете, самый настоящий. Да ему цены нет.

Видите накладки из серебра и вкрапления изумруда? Все как в сказках!

— Кто такой Зеленый Охотник? — поинтересовался киммериец.

— Это изначальный Дух Природы, почти как броллайхэн, только гораздо сильнее! Хранитель лесов Полуночи, он обитает здесь едва ли не с момента сотворения мира! Только увидеть его почти невозможно! Легенды о Зеленом Охотнике крайне смутны и противоречивы, даже мы, воплощенные духи, встречали Охотника крайне редко! Фактически, это бог леса, повелевающий тайной жизнью полуночных чащоб... Стрелы из лука Зеленого Охотника всегда попадают в цель, для них нет преград, им могут противостоять только доспехи иных божеств!

— Дай-ка мне посмотреть, — варвар отобрал предмет у Эйнара, смахнул тонкий слой пепла и ткнул пальцем в едва заметный значок на излучине. — Асгерд, тебе этот трилистник ничего не напоминает?

— Листок клевера, заключенный в ромб, — проговорила Асгерд. — Во имя Доннара Громовержца! На игрушках ведьмы точно такой же символ! На каждой! Ничего не понимаю!

—...эй, эй, а ну прекрати! — Конан вприпрыжку сорвался с места и направился к Гнедому — сартак нашел что-то напоминавшее пищу и увлеченно начал рвать падаль на куски своими жуткими клыками. — Брось я сказал, нельзя подбирать всякую гадость!

Гнедой возмущенно заржал, но все-таки отошел в сторону. Киммериец обратил внимание на добычу сартака и шарахнулся в сторону. Затем присел на корточки, всмотрелся и замысловато присвистнул:

— Потрясающе... Глазам своим не верю!

— Что такое? — подошедший Гвайнард посмотрел через плечо варвара и раскрыл рот. Эй-нар выругался, Асгерд охнула.

— Очень хорошо, что ты не позволил Гнедому это сожрать, — деревянным голосом сказал Гвай. — Наверняка отравился бы... Нет, друзья мои, жизнь все-таки очень интересная штука, каждый день узнаешь нечто новое и увлекательное! Кто бы мог подумать!

У ног охотников лежал Арунатеп, демон Тьмы. Вернее то, что от него сталось — телесное воплощение Аранатепа было жутко изуродовано пламенем, но узнать его труда не составляло. Сохранились половина лица, кисть левой руки, да и золотая цепь с изображением кобры оплавилась лишь отчасти.

— Демоны, занимающие настолько высокую ступень в иерархии Тьмы, умереть не могут, — выдавил Эйнар. — Их можно только развоплотить, то есть изгнать дух из телесной оболочки. Это очень трудно, но вполне возможно, особенно если обладаешь божественной силой. Говоря откровенно, у меня колени дрожать начинают — мертвый Арунатеп, брошенный лук Зеленого Охотника... Вам не кажется, что мы ввязались в скверную историю, а? Смертным лучше не участвовать в конфликтах богов и их приближенных!

— Ты ведь кажется бессмертный? — усмехнулся Конан.

— Да, но я тысячелетиями живу среди людей, кроме того легенды о силе броллайхэн преувеличены! Если я вызову на поединок Зеленого Охотника, он меня одним пальцем раздавит. И никакого последующего воплощения, я навсегда останусь бесплотным!

—... Не надо считать меня таким кровожадным, — Охотники дружно обернулись, Конан положил ладонь на рукоять клинка. — Пожалуйста, верните то, что вам не принадлежит.

Зеленый Охотник стоял всего в трех шагах от Ночных Стражей. Настоящий гигант — ростом в семь локтей, узловатые, похожие на древесные корни ручищи, пышная рыжая борода, глаза цвета малахита. Как и откуда он появился было неизвестно.

— Мне пришлось оставить здесь лук, — пробасил Охотник. — А в следующий раз купить новый я смогу только через много-много столетий, даже волшебное оружие имеет свойство изнашиваться...

— Он нам не нужен, — Гвайнард шагнул вперед и протянул лук Зеленому Охотнику. — Возьми. И, если позволишь...

— Не позволю, — решительно сказал Хранитель Лесов. — Существуют тайны, которые смертным знать не положено. Прощайте.

Охотник забрал лук и тотчас превратился в зеленую смазанную полосу исчезнувшую среди деревьев.

— Мне наконец-то объяснят, что происходит в старом добром Райдоре? — только и сказал киммериец. — Ребята, вам не кажется, что загадок стало слишком много? Равно как и чудес? Ничуть не удивлюсь, если завтра на берег реки выбросит левиафана или кракена, а к нам в гости заглянет сам Митра и попросит кружку пива!

Домой вернулись в унынии. Гвайнард не скрывал, что злится, а разозлить его всерьез удавалось редко. Конан принял на себя непривычную роль миротворца:

— Между прочим, Зеленый Охотник был совершенно прав, — втолковывал киммериец командиру отряда. — Поверь, некоторые тайны не приносят ничего, кроме неприятностей. Боги не зря разделили мир на три Сферы, Верхнюю, Среднюю и Нижнюю — в каждой из них своя жизнь, свои законы и особенности... Я так думаю: по большому счету, принадлежащая богам Сфера не должна интересовать людей, в противном случае мы наживем крупные неприятности! Когда мы путешествовали с Белит на «Тигрице» и поднимались вверх по течению Ахерона в сторону Кеми...

— Конан, перестань! — взмолился Гвай. — Ты хоть представляешь, что случилось бы, разразись магическое сражение не в глухом лесу, а посреди города?

— Здания в Райдоре деревянные, лето жаркое, половину столицы могло запросто спалить. Я знаю, что Ночная Стража должна предотвращать любую магическую опасность грозящую людям, находящимся под нашим покровительством. Но ты видел убитого Арунатепа?

— Собственными глазами. Так же ясно, как и ты.

— Задай себе несложный вопрос: кто мог уничтожить демона из свиты Сета?

— Нет ничего проще: существо, обладающее божественной силой. Тот же Зеленый Охотник, к примеру!

— Эйнар уверяет, что Охотник могуч, но биться один на один с великим демоном Тьмы? Очень сомневаюсь!

— Не хочешь ли ты сказать, что в битве участвовала старуха? — ошеломленно сказал Гвайнард. — Что за нелепость!

— Помнишь, я недавно говорил про обманчивость внешности? Давай разберемся и разложим по полочкам все, что мы знаем. Как говорил один мой знакомый ученый муж из тарантийской Обители Мудрости, используем логику. Начнешь сам или подсказать?

— Пожалуйста, — фыркнул Гвайнард. — На рынке Райдора появляется очень похожая на ведьму старая женщина, которая торгует удивительными игрушками. Обычные люди ее не замечают благодаря наведенному мороку. Исключение составляют маленькие дети способные видеть невидимое и Ночные Стражи владеющие амулетами рассеивающими заклинание.

— Хорошее начало, — согласился киммериец. — Из этого сразу проистекает вопрос: кому продает свои поделки наша ведьма? Мы купили маленького гоблина случайно, но разумно предположить, что старуха явилась на базар не просто для того, чтобы поскучать за прилавком и провести время наблюдая за суетой подданных герцога Райдорского! Она ждала покупателей!

— Каких покупателей?

— Гвайнард, ты глупеешь на глазах! Сколько волшебных тварей обитает в нашем Универсуме? Хранители лесов и озер, горные духи, покровители болот и священных рощ! Существа, обитающие за гранью видимого и материального! Самые древние обитатели этого мира, появившиеся здесь задолго до человека! Да что там человека! Задолго до ктулху, земееногих, кхарийцев и вообще всех известных разумных рас!

— Рациональное зерно в этом есть, — Гвайнард был готов согласиться. — Мир пронизан магией, которая не имеет никакого отношения к волшебству человека, к Тьме, Свету и Равновесию, это магия живой природы. Вот почему Эй-нар не сумел отнести ее к трем Великим Краскам. Существует Черное, Алое и Белое, однако изначальное волшебство Универсума заложенное при Сотворении цвета не имеет — Сет и Митра появились уже потом, спустя тысячелетия!

— Назовем это «Зеленым волшебством», — предложил Конан. — Давай, однако, продолжим. Вспомни слова Охотника: «купить новый лук я сумею только через много столетий». Что это означает? Верно: старуха торгует вещами предназначенными для изначальных, перворожденных Духов Природы! У нее на прилавке были не только куколки, я заметил маленькие луки, молоточки, несколько фигурок животных — напомню, что большинство легендарных богов-хранителей появляются перед людьми в сопровождении удивительных зверей. Огромные козлы запряженные в колесницу Доннара, два волка и два ворона принадлежащие Вотану, единорог богини Дайны, мудрый змей лекаря Аслепиуса... Разумно?

— Вполне разумно, — кивнул Гвай. — Что же получается? Ведьма появляется в нашем мире один раз за несколько веков и продает богам и духам нужные им товары? Волшебные товары? А вы с Асгерд ненароком прихватили куклу, вполне подошедшую бы Белу-Обманщику, призрака-грабителя... Как теперь прикажешь поступать? Я бы отнес фигурку обратно на рынок и положил на прилавок, если ведьма еще в Райдоре, она ее непременно заберет.

— ...именно это я собираюсь сделать прямо сейчас, — послышался скрипучий голос. Конан резко обернулся. У входа в комнату стояла древняя как сам мир карга, с берестяным коробом висящим на плече.

— Ты как сюда попала? — вскочил киммериец. Гвайнард остался спокоен, будто ожидал этого визита.

— Через дверь, как же еще, — прошамкала ведьма. — Было открыто. Почему бы тебе верзила, не предложить усталой женщине кружечку черного эля?

Киммериец старался быть сдержанным и предпочитал молчать — характер старухи за минувшие два дня ничуть не улучшился, она была сварлива, вздорна и груба, но при этом вовсю пользовалась гостеприимством охотников. На столе громоздились деревянные тарелки с холодным мясом и домашними соленьями, а кувшин с элем был готов показать дно. Ведьма оказалась на редкость прожорливой, причем ела неаккуратно, роняла крошки и расплескивала пиво из кружки. Выглядело это противно, но Охотники терпели — очень уж интересный гость заглянул в дом! Одна только Асгерд увидев в «Арсенале» свою обидчицу, стиснула зубы, забрала плащ и процедив «я пойду погуляю по городу» громко хлопнула дверью. Неопрятная колдунья не обратила на это никакого внимания.

Зато Эйнар вокруг ведьмы едва только не плясал. Не изволишь ли, почтенная, еще кусочек копченого окорока? А вот горячий хлеб, только-только испекли. Может, налить душистого зингарского вина?

Тут Конан посмурнел — это было его собственное вино! Старуха не отказалась, будто хотела еще больше досадить. Наконец странная гостья вытерла подбородок костлявой ладонью и повернулась Гвайнарду. Знала, кто здесь главный.

— Побаловались невиданной игрушкой? — скривилась ведьма. Видимо, это должно было изображать улыбку. Положила на стол немедийский аурей. — Заберите ваш золотой и верните куклу. А равно и все то, что от нее получили.

Да-да, киммерийский варвар, неразменную монету тоже придется отдать. Не по вашему уму забава.

— А если не отдадим? — лучезарно улыбнулся Гвайнард. — Говоря откровенно, эта глупая история мне смертельно надоела. Ты, любезнейшая можешь сколько угодно презирать смертных, но ты находишься в Сфере, которая принадлежит нам, людям. И мы вправе потребовать ответа.

— Ответа за что? — ведьма устремила жгучий взгляд единственного глаза на Гвая. — За вашу глупость? Кто начал безобразничать с демоном-воришкой? Корону Сета им захотелось, ничего себе! Что-нибудь поумнее выдумать не могли?

— Я просто пошутил, откуда мне было знать... — оправдывающимся тоном сказал Конан.

— Голова, она предназначена не только для того, чтобы шлем носить, — огрызнулась старуха. — С магией нельзя шутить! И тем более нельзя шутить с Тьмой! Тебе ли этого не знать, Конан из клана Капах?

— Откуда ты знаешь мое родовое имя? — варвар нахмурился.

— Я знаю все и про всех, киммериец. Вернее, почти все... Хочешь услышать как зовут меня? Пусть будет госпожа Юттия, это имя мне привычнее. Где кукла, покажите!

Гвайнард вздохнул, наклонился и извлек из-под стола сундучок. Открыл. Поставил перед ведьмой.

— Фу, гадость какая... — назвавшаяся госпожой Юттией старица двумя пальцами извлекла браслет Арунатепа. С отвращением бросила на столешницу, провела над массивным золотым кольцом ладонью, произнесла краткое заклинание на неизвестном цокающем языке и браслет исчез в зеленой вспышке. — Не бойтесь, хозяин за ним еще долго не вернется, демон развопло-щен на срок значительно превышающий человеческую жизнь, а вырваться из Тьмы не обладая материальным телом невозможно...

Ведьма с кряхтением поднялась с лавки (роскошное гостевое кресло ей не предложили из принципа), притащила к столу выглядевший довольно тяжеленьким короб, откинула крышку. Внутри лежали разноцветные фигурки, игрушечное оружие и несколько вырезанных из дерева украшений на простых кожаных шнурках.

— Чего смотрите? — проворчала госпожа Ют-тия, заметив любопытные взгляды Охотников. — Не надейтесь, ничего не подарю. И не продам, я торгую не за деньги...

— Зачем тогда продала нам этого гоблинен-ка? — Конан указал на злосчастную игрушку.

— Вы его сами забрали. Мне что в драку кидаться? Да и хотелось посмотреть, как распорядятся люди предметом, о ценности которого не имеют никакого представления! Вы снова доказали, что ваше безмозглое племя ни на что не способно!

Гвайнард и Конан дружно вздохнули. Да кто она такая, чтобы так судить о людях?

— Поймите же, что мир был сотворен идеальным, — голос госпожи Юттии внезапно подобрел и стал даже немного мечтательным. Она словно бы вспоминала прекрасное прошлое, как это делают многие старые люди. — Совершенство, равновесие, безукоризненность в каждой, самой мельчайшей детали... А потом Большое Творение начало разрушаться. Человек лишь продолжает дело сыновей Тьмы, ктулху, которые решили переделать Универсум на свой лад. Потом пришли другие, но и они со временем исчезли. Кхарийцы едва не погубили Срединную Сферу открыв врата в Бездну, а ведь подданные Пифона были людьми, такими же как и вы! Новое человеческое племя, хайборицы, тоже катится в пропасть, попомните мои слова... Вы, смертные, способны только разрушать.

— Неправда, — возмутился Конан. — Посмотри на наши города, на книги, на прекрасные вещи которые человек делает своими руками!

— Сделать бездушную вещь нетрудно, — парировала загадочная госпожа Юттия. — А сможешь ли ты создать новую жизнь? Не сойтись с женщиной, зачав ребенка — это чересчур просто! — а сотворить новую, невиданную прежде жизнь? Или возродить уже погубленную?

— Не уверен.

— Вот-вот... Хотите расскажу вам историю?

— О чем? — не понял Гвай.

— Очень давно, когда не было времени, мир не разделялся на Сферы и был населен бесчисленными духами, которые пестовали и взращивали сотворенную жизнь — в этом было их главное предназначение. Один из самых великих духов, по имени Сет, однажды решил, что Творение отнюдь не идеально и решил переделать его по своему вкусу. К сожалению у него не получилось создать ничего нового, а только испортить изначальную безупречность мира. Так появилась Тьма — Сфера, в которой обитают духи помогавшие Сету извращать сотворенное. Во Тьму ушли и его детища, которые прежде были совершенны и прекрасны, но после вмешательства Сета превратились в чудовищ... Иные бесплотные духи, возмущенные бесчинствами Сета, пытались вернуть миру его красоту и поддерживать Универсум в неизменном состоянии — тогда родился Свет и появилась Верхняя Сфера. Мир окончательно разделился на три составляющих и так будет до конца времен...

— А откуда взялась Черная Бездна? — заинтересовался киммериец.

— Бездна была всегда, еще до Сотворения. Она не принадлежит никому и ничему, ее стихия хаос, а стихия Творения — упорядоченность. Наш мир, вместе с Тьмой, Светом и Равновесием надежно отделен от Бездны, чудовищ хаоса смертельно боится даже Змееног — Сет знает, что если тварная вселенная однажды соприкоснется с пламенем первородного хаоса, погибнет все, включая Тьму... Впредь не перебивай меня, верзила! На чем я остановилась?

— На разделении Сфер.

— Правильно. Когда Универсум приобрел нынешний облик, появилось время, а значит и разрушение — нет монстра беспощаднее и настойчивее времени, нет убийцы страшнее! Черное и Белое сосредоточились на борьбе за Сферу Срединную — Сет и его подручные продолжали переделывать сотворенное, а боги Света им противодействовали. Эта война не окончится никогда... Однако, некоторые духи отказались участвовать в битвах Тьмы и Света не примкнув ни к одной из сторон. Они помнили о своем предназначении: хранить и беречь жизнь. Возникло Алое Пламя Равновесия, спустя тысячелетия оно породило броллайхэн, Духов Природы, — ведьма указала на Эйнара. — Ты ведь рождён, а не сотворен, я права?

— Разумеется, — кивнул Эйнар. — По сравнению с изначальными духами я сущее дитя.

— Что ты знаешь об изначальных? О первосо-творенных?

— Мало знаю. Как, собственно и все прочие.

— Так вот, запомни: они не принадлежат к трем Великим Краскам. Ближе всего для них, ясное дело, Равновесие — их нелюбимое детище.

— Почему — нелюбимое? — обиделся Эйнар.

— Да потому, что последователи Алого Пламени однажды возгордились и решили, что могут бороться за право первенства и главенства наравне с Белым и Черным!

— Неправда! — искренне возмутился Эйнар. — Равновесие потому и называется равновесием, что мы хотим держаться золотой середины! Мы равно признаем права Света и Тьмы!

— Балбес! Что будет если смешать молоко с пивом? В ваших душах продолжается извечное столкновение Великих Красок! Поэтому Тьма вас презирает, а Свет — жалеет. Нельзя быть немножко беременной, равно как нельзя сочетать несочетаемое! И при этом говорить о том, что только Алое Пламя способно уберечь Универсум от бед!

— Значит, ты отказываешь Равновесию в праве на существование? — проворчал Эйнар.

— Нет. Вы уже стали частью тварной вселенной, это невозможно изменить... А мы, изначальные, постепенно вымираем. Когда уйдет последний, начнется великая битва Света и Тьмы.

— Ты хочешь сказать, что родилась... гм... появилась вместе с этим миром? — опять встрял в разговор Конан. — Ты — перворожденная? Дух-хранитель? Но вы же бессмертны!

— Какой догадливый! Сказал тоже, бессмертны.. Подумай своей тупой варварской башкой! Люди вырубили лес, который давал силу и жизнь его хранителю — что станется с этим хранителем? Осушили болото, разрушили гору, перегородили реку плотиной... Когда вы истребите всех серых медведей, их хранитель тоже умрет! Уяснил? Жизнь тварная, дает жизнь нам! И мы вынуждены защищаться. Никто не хочет погибать из-за безумия человека которого взяло в союзники безжалостное время...

— Я начинаю понимать, — медленно сказал Гвайнард. — Изначальным надо защищаться, значит им требуется оружие... Ты создаешь оружие для первородных духов-хранителей?

— Близко, однако не совсем верно. Я умею вкладывать великую магию Сотворения, еще оставшуюся в этом мире, в бездушные игрушки. Магию не Черную, не Белую и не Алую. Каждому из нас требуется помощник — волшебное существо которое будет исполнять приказы хозяина. Вот, глядите...

Ведьма извлекла из короба лошадку, маленького дракончика и амулет с изображением паука.

— Кажутся страшненькими? — усмехнулась госножа Юттия. — Нарочно делаю их такими, чтобы никто чужой не польстился. Этот конек будет пасти стада диких лошадей в Гиркании. Бескрылый змей обязан защищать детенышей драконов Кхитая. Паук присмотрит за рудными жилами в Кезанкийских горах — люди прорубили там столько ненужных шахт, что в один прекрасный день своды рухнут... Оружие? Да, есть и оружие. Только обороняться им приходится не от людей. Тьма ненавидит нас. И никогда не сможет победить.

— Постой-постой, — подался вперед варвар. — Значит, это ты убила Арунатепа? Что от тебя хотели демон и его Господин?

— Что и обычно. Раскрыть секрет изначальной магии. Она им недоступна, поскольку непознаваема... Более того, магия Сотворения способна противостоять волшебству Великих Красок, наши заклятья преодолеют любое заклинание Тьмы и Света.

— Но почему тогда вы не уничтожите своих врагов? — озадачился Конан.

— Первородные хранят и оберегают, а не уничтожают. Изменить мир мы уже не сумеем, равно как и вернуть ему совершенство. Можно было бы попытаться, но противостоять разрушительному времени не способен никто... Время погубит всех, включая ваш человеческий род, который почему-то считает себя воистину бессмертным. Надеюсь, я удовлетворила ваше любопытство?

— Вполне, — согласился Гвайнард. — Ты часто посещаешь тварный мир?

— Я и есть тварный мир, — сказала ведьма. — Воплощение его волшебства, если угодно... А что нос кривой и бельмо на глазу — не обращайте внимания, чем страшнее выглядишь, тем меньше на тебя обращают внимания. Что ж, смертные, увидимся зим через пятьсот по вашему счету. Хотя я не уверена что кто-нибудь кроме Эйнара доживет до этого срока. Варвар, где монета?

Конан вздохнул, развязал шнурки на кошеле и отдал хранительнице золотой кесарий.

— Прощайте, — госпожа Юттия встала, взяла короб с игрушками за ремешки но вдруг передумала и снова отбросила крышку. Вынула желудь, закрепленный на суровой нити. — Отдайте это Асгерд, я сказала ей обидное. Пусть Зерно Жизни будет вирой за необдуманные слова. Только не говорите, что это подарок от меня, не возьмет. Гордая слишком.

— Зерно Жизни? — нахмурился Гвайнард. — Подарки богов могут быть опасны для смертных. Что это такое?

— Не бойтесь. Асгерд мечтает о хорошем муже? Будет ей муж. Сильный, красивый и добрый. Они проживут вместе пятьдесят шесть лет, до глубочайшей старости. У Асгерд будет девять детей, пять мальчиков и четыре девочки... Это хороший подарок. Изначальные не обманывают. Ведьма забросила короб за спину и вышла из дому. Больше в Райдоре ее никто не видел.

* * *

— Никакой выгоды эта история нам не принесла, — развел руками Гвайнард, когда закрылась дверь ведущая на двор. — Зато и убытков никаких. Конан, надеюсь ты перестал скучать?

— Много интересного в своей жизни видел, но с магией изначальных еще не сталкивался, — согласился киммериец. — Жаль игрушку, озолотились бы... Кстати, Арунатеп оставил мне еще один неразменный золотой, господа Юттия, наверное, о нем не знала и не потребовала отдать.

Варвар бросил на стол стигийский тилль.

— К вам можно?

Гвайнард вздохнул. Слишком много гостей за минувшие дни приходилось принимать!

Охранитель Короны, месьор Атрсг прошел в «Арсенал» и привычно разместился в гостевом кресле. Бросил мимолетный взгляд на золотую монету валявшуюся прямо перед ним. Эйнар машинально налил главе тайной службы герцогства черного эля.

— У меня, собственно, вопрос к уважаемому Конану Канах, — сказал Охранитель. — Нехорошо получилось, купцы жалуются...

— На что жалуются? — осторожно уточнил варвар.

— Вот на это, — Атрог поднял монету и подбросил в руке. — Ты намедни расплачивался тилями чеканки Птейона? Не отпирайся, я сам видел.

— Я и не собираюсь отпираться!

— Отлично. Тогда как ты объяснишь, что монеты на следующее же утро рассыпались в пыль при первом же прикосновении? Магия? Я не возражаю против магии, если она не приносит беспокойства моему ведомству, но теперь, после стольких жалоб... Купленные товары придется вернуть. Если, конечно, ты не раздарил безделушки девкам из заведения господи Альдерры! В этом случае придется компенсировать убытки золотом.

— Ненавижу Тьму, — рыкнул киммериец. — Вот мерзавец, все-таки обманул!

— Кто тебя обманул? — насторожился Охранитель Короны. — Фальшивомонетчики? Рассказывай!

— Тут такое дело... — замялся было Конан и остолбенел, увидев, как тилль лежавший в ладони Атрога начал превращаться в песок, который просочился сквозь пальцы любимца его светлости.

— Понятно, — невозмутимо кивнул Атрог. — Будем признаваться?

— Будем, — кивнул Гвайнард. — Если у тебя есть лишние два квадранса и ты не очень спешишь, мы все расскажем.

— Очень надеюсь, что твой рассказ меня удовлетворит. В Райдоре за изготовление фальшивых монет полагается ссылка на рудники. Не хочу нарушать установленный герцогом закон, но и лишаться отряда Ночных Стражей я не вправе. Итак, что произошло?

Мэнсон Майкл Конан и дар Митры

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Решив написать книгу о приключениях Конана-варвара, я оказался в довольно затруднительной ситуации. Этот авантюрист и разбойник мне чрезвычайно симпатичен. Однако я не хотел браться за три или четыре вещи, описывающие проходные и практически не связанные друг с другом эпизоды из жизни могучего киммерийца; мне казалось более интересным создать большой и цельный роман, представляющий Конана читателю на протяжении десяти или пятнадцати лет. Это позволило бы не только живописать его битвы и победы, но и уделить внимание развитию характера нашего героя и взглядам, которые, разумеется, не могли оставаться одинаковыми в пятнадцать, двадцать пять и сорок лет (даже у такого варвара, как Конан-киммериец).

Меня особенно интересовали его юные годы, ибо в период от шестнадцати до восемнадцати лет, описанный в романах Дугласа Брайана, Стива Перри и других, Конан предстает перед нами уже сложившимся человеком, весьма опытным и уверенным в себе, без каких-либо следов присущей юношескому возрасту мечтательности или хотя бы раздумий о выборе пути, о своей дальнейшей судьбе. С подобной концепцией можно поспорить, ибо Конан-подросток должен все-таки отличаться в психологическом плане от взрослого тридцатилетнего мужчины.

Мне стало ясно, что отдельные части задуманного мной романа должны были определенным образом "врезаться" в уже существующие конановские историографию и хронологию, созданные трудами самого Роберта Говарда и его последователей. Это оказалось трудной задачей, особенно при выборе самого первого эпизода - ибо произведения, в которых описаны юность Конана, следуют друг за другом весьма плотно, с крайне незначительным временным разрывом. Напомню, что в романе Дугласа Брайана "Песня снегов", посвященном гиперборейскому пленению Конана, нашему герою около шестнадцати лет; освободившись же из гладиаторского заведения в Халоге, он бежит на юг и, спустя три дня, добывает себе меч ("Страшилище в склепе", Картер и Спрэг де Камп). Затем, на пути в Замору, он оказывается в Бритунии (Говард и Перри, "Конан бросает вызов"), после чего претерпевает целую серию приключений, описанных в романах и новеллах "Конан и повелители пещер", "Золото гномов", "Башня Слона", "Диадема богини", "Меч Скелоса", "Священная роща", "Черный камень Аманара" и "В зале мертвецов". В результате всех этих кровавых передряг и многочисленных стычек с ворами, разбойниками и магами, он приобретает весьма значительный жизненный опыт, превращаясь из шестнадцатилетнего мальчика в мужчину двадцати с лишним лет; тем самым путь описания Конана-подростка оказывается прочно перекрытым.

Учитывая это обстоятельство, я выбрал для первой части своего романа тот период времени, когда юному Конану только-только исполнилось пятнадцать. Согласно примечаниям Говарда, предшествующим его новелле "Башня Слона", нашему герою еще не было и пятнадцати, когда он участвовал в штурме аквилонской крепости Венариум; затем он некоторое время жил в Киммерии, пока, после неудачного набега на Гиперборею, не очутился в гладиаторской казарме Халоги. Можно полагать, что до этого пленения Конан не просто "жил в Киммерии", а принимал участие в различных набегах и военных экспедициях своих разбойных соотечественников; скорее всего, они были направлены против тех же гиперборейцев, исконных врагов киммерийцев. Итак, я предположил, что один из таких походов завершился не слишком удачно, но юный Конан не сразу вернулся на родину, а, влекомый любопытством, совершил странствие к северо-западным берегам Вилайета. Таким образом, в хронологическом отношении "Неудачник", первая часть моего романа, предшествует событиям, описанным в "Песне снегов" Дугласа Брайана.

Второй эпизод (встреча Конана с Маленьким Братом и уничтожение чудовища в ущелье Адр-Каун) происходит на границе между Офиром и Кофом, когда Конан пробирается из Коринфии в Туран, чтобы поступить на службу в войско Илдиза Туранского. В хронологическом отношении вторая часть романа врезается между новеллами Говарда и Спрэг де Кампа "Багряный жрец" и "Рука Нергала"; в первой из них Конан убивает в Коринфии жреца Набонидуса и бежит в Туран, во второй он уже находится на службе в войске Илдиза и сражается с конницей мятежного Мунтассем-хана. В это время Конану уже более двадцати лет (предположительно - двадцать один-двадцать два). Прочие части романа относятся к тому периоду жизни Конана, который практически не описан в публикациях на русском языке. Так, в небольшой повести Говарда и Спрэг де Кампа "Сокровища Гвалура" киммерийцу около двадцати пяти лет, а в новелле Говарда "Родится ведьма" - уже тридцать три. В связи с этим "провалом" в биографии Конана я приурочил действие четырех последних частей к тому моменту, когда нашему герою тридцать лет - немного меньше или немного больше, так как описанные мной события занимают около года.

Необходимо также отметить, что третья часть "Усмирение огня" определенным образом связана с другим моим романом о Конане и волшебнице Дайоме - так, у меня упоминается некое поручение, выполненное могучим киммерийцем по приказу этой чародейки, повелительницы далекого острова в Западном океане.

Многие местности, страны и города, встречающиеся в моем романе, читатели встретят впервые. К их числу относятся: город и порт Шандарат, расположенный на берегу Вилайета (у самой северной границы Турана); Жемчужные острова, лежащие в море к востоку от Шандарата; порты Хабба и Хот, находящиеся на юго-восточном побережье Вилайета (примерно напротив Аграпура); города Селанда и Дамаст, между которыми простирается плоскогорье Арим - вся эта страна лежит на половине пути между южной оконечностью Вилайета и державой Меру; горная цепь к северу от Дамаста, ограничивающая Гирканскую пустыню (место, где живет Учитель); и, наконец, подземный мир, в котором путешествует Конан в последней части романа.

В заключение я хочу принести глубокую благодарность Кристоферу Гранту и Полу Уинлоу, оказавших мне большую помощь в датировке различных эпизодов из жизни Конана, и своему сыну, принявшему самое активное участие в создании этого романа.

Майкл Мэнсон. Марчентер, 1995 г.

ПРОЛОГ

Конан Киммерийский, величайший из героев, когда-либо державших в руках меч, родился на поле битвы, под звон клинков, яростные клики сражающихся и рев боевого рога. Ему было назначено стать воином, и он им стал; но, кроме того, ему пришлось овладеть множеством иных искусств и умений, небесполезных как для простого солдата, так и для великого правителя.

Жизнь в северных странах, среди диких гор Киммерии и снежных равнин Ванахейма, Асгарда и Гипербореи, не привлекала Конана; подростком он мечтал о благодатных южных странах, о могучих и обширных королевствах Аквилонии и Немедии, Заморе, Офире, Зингаре и Аргосе, о жарком Туране, таинственной Стигии, стране колдунов, и далеком Кхитае. Тогда он еще не знал, что будет делать в южных землях, какой путь изберет, однако его не покидала уверенность, что добрый клинок и твердая рука помогут ему завоевать место под солнцем. И он отправился на юг, на изобильный и богатый юг - в поисках своей судьбы, своей державы.

Но до этого было еще далеко. Времена зрелости еще не наступили, и пока что Конан являлся одним из многих авантюристов, одним из тысяч северных варваров, искавших счастья и добычи среди равнин и гор юга.

В юности и в молодые годы он был вором, обучившись этому ремеслу в Заморе, контрабандистом, разбойником с большой дороги, пиратом, плававшим в Западном океане у берегов Зингары, Аргоса, Шема и Стигии или скитавшимся по водам огромного внутреннего моря Вилайет. Несколько месяцев Конан провел в войске Илдиза Туранского, дослужившись до капитана; потом дезертировал, поссорившись с одним из влиятельных военачальников. Свою карьеру наемника он продолжил в Немедии и Офире; затем, под именем Амры, пиратствовал у Черного Побережья, после чего перебрался на восток, в степи и горы на границе с Вендией, где командовал то шайкой мунган, то разбойниками афгулами. Конану было уже за тридцать пять, когда он вновь вернулся к ремеслу моряка, плавая под вымпелами Зингары или под черным корсарским флагом, но роль капитана пиратов уже не удовлетворяла его - он жаждал власти, славы и великих деяний.

Он поступает на службу к Немедидесу, королю Аквилонии, крупнейшей и могущественнейшей державы хайборийского мира, и, спустя пару лет, сам оказывается на аквилонском троне. Отныне он - владыка и повелитель, властелин над тысячами и тысячами, предводитель огромных армий, сокрушивших мощь Немедии и Стигии, уничтоживших злобных магов Черного Круга и Белой Руки. На это ушли годы и десятилетия; и, возможно, лишь к концу жизни Конан осознает, что выполнил свое предназначение, одолев силы тьмы - в том месте и в то время, где и когда было заповедано бессмертными богами. Хотелось ему того или нет, но он стал борцом Великого Равновесия, карающей рукой Митры, солнечного бога, прародителя людского племени, коего знали и почитали под разными именами во всем хайборийском мире.

Итак, разбойник и авантюрист сделался королем и божественным помазанником, основателем новой династии. Однако это случилось не сразу и не вдруг; года скитаний и возмужания пролегли между тем временем, когда четырнадцатилетний Конан штурмовал с ордами киммерийцев пограничную крепость Венариум, и его сороковой годовщиной, когда он воссел на аквилонский трон. Больше четверти века! Долгий путь, пестрая мозаика приключений, битв и погонь, успехов и неудач, побед, грабежей, потерь и бегства. Дорога, залитая кровью...

В те славные и беспокойные времена случилась с ним некая история, отличная от прочих. Отличие же состояло в том, что растянулась она надолго, начавшись одним солнечным утром близ города Шандарат, что стоял на северной туранской границе, и закончившись на пустынных горных склонах, неподалеку от Вилайета. От начала ее до конца прошло пятнадцать или семнадцать лет - вполне достаточный период, чтобы мальчишка-варвар, невежественный, суеверный и жестокий, превратился в многоопытного мужа, в бойца с твердой, как сталь, душой.

По сути дела, это история не только о Конане, но и о людях, встретившихся ему - о воинах Митры, хранителях Мирового Равновесия, и об их наставнике, обучавшем своих учеников Великому Искусству Убивать. Это история о том, как Конан получил божественный дар, как он распорядился им и как его утратил, совершив грех ненужного убийства. Это история об искуплении греха - искуплении, свершившемся как бы помимо воли Конана; он так никогда и не узнал, что умилостивило гнев грозного солнечного бога. Наконец, это история о пресветлом Митре, великом Подателе Жизни, у которого есть множество способов управлять людскими судьбами - даже в том случае, когда избранник Его проявляет строптивость и непокорство.

Итак, Конан и Дар Бога.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НЕУДАЧНИК

1. СОСУД

В ту ночь Конан спал беспокойно.

Пара протертых и рваных ковров, служивших ему ложем, не делали мягче каменный пол пещеры, но это не слишком заботило его - как и прохладный ветер, задувавший с просторов моря Вилайет. Дома ему случалось ночевать на нарах из неоструганных досок или просто на полу, в грязи и нечистотах; киммерийцы не слишком баловали своих детей. Не меньшие тяготы он перенес и на долгом пути сюда, после неудачного набега на Гиперборею - первого, в котором он участвовал после разгрома Венариума. Так что здесь, на морском берегу, Конан чувствовал себя почти что богачом: у него имелся нож, а также самодельный лук с тремя стрелами, огниво, полуразбитый глиняный кувшин - ну и, разумеется, два ковра. Правда, меч его остался на поле боя, но, главное, он сохранил жизнь и свободу!

Казалось бы, никаких причин для беспокойства, но утром он встал в мрачном расположении духа. Всю ночь юному киммерийцу грезился штурм Венариума, единственная серьезная битва, в которой ему довелось участвовать, первое сражение, в котором его клинок отведал вражеской крови. Конан вновь шел на приступ в плотных рядах сородичей, лез на стену вслед за широкоплечим воином с огненно-рыжей бородой, пробирался меж зубцами парапета, вздымая меч... Опускал его! И видел, как острая сталь с противным чмокающим звуком перерубает ключицу аквилонского солдата, входит в грудь, достает сердце... Неприятное зрелище! Но Конан не сомневался, что еще не раз увидит его. В тот день, на стенах и залитых кровью улицах Венариума, он стал мужчиной, а какой же мужчина боится заглянуть в мертвеющее лицо сраженного им врага? Киммерийцы, во всяком случае, при этом не испытывали страха...

Он вышел из своей крохотной пещерки, потягиваясь, разминая застывшие за ночь мышцы. Утренний бриз гнал к берегу невысокие волны, они с тихим шипеньем накатывались на песок и отползали обратно, словно зеленовато-прозрачные языки, с неторопливой тщательностью облизывавшие берег. Широкий пляж, ограниченный с запада грядой скал, тянулся бесконечной желтой полосой на юг и север, ровный и унылый; на севере не имелось ничего, кроме гор и гирканских степей, на юге же стоял город Шандарат, до которого можно было добраться за треть дня быстрой ходьбы. Косвенным образом Шандарат являлся источником почти всех богатств Конана: и ковры, и огниво, и глиняный горшок он раздобыл на городской свалке.

Прищурив глаза, юноша всматривался в яркий шар солнца, низко висевшего над морем; его нижний край едва оторвался от сине-зеленой поверхности, испещренной серебристыми бликами. Глаза Конана тоже были синими, но не цвета морской волны, а, скорее, напоминавшими небо на закате, когда дневная его голубизна вот-вот перейдет в фиолетовый вечерний полумрак, предвестник ночной тьмы. С оттенком глаз юного киммерийца резко контрастировали черные волосы, обрамлявшие его лицо с сильными грубоватыми чертами; он не был красавцем и знал об этом. Красота, однако, не представлялась ему чем-то значительным и важным. Сила, неутомимость, крепкие кости, умение нанести и отразить удар - вот что требовалось в суровом и неуютном мире, вот что ценили от Западного до Восточного океана, от ледяных пустынь Ванахейма до болотистых джунглей Зембабве. Конан же, которому едва исполнилось пятнадцать, ни ростом, ни силой не уступал любому из телохранителей шандаратского властелина, и редкий боец из северных земель, из Гипербореи, Асгарда или Ванахейма, мог бы скрестить с ним меч с реальной надеждой на успех. Впрочем, сейчас у него не было оружия - ни меча, ни копья, ни дротика, ни доброй стальной кольчуги, ни сверкающего бронзового шлема... Только сточенный нож длиной с ладонь да лук, который он вырезал через пять-шесть дней, удалившись от гиперборейских пределов на почтительное расстояние.

- Ублюдки Нергала... - пробормотал Конан и злобно плюнул в западном направлении - туда, где обитали его недавние противники. Ничего, он еще вернется в эту Гиперборею! И не один, а с компанией лихих приятелей! Они выжгут посевы, завалят колодцы, размечут по бревнышку дома, вспорют животы мужчинам, а женщин... женщин... С полминуты он раздумывал, что можно сделать с женщинами, особенно молодыми, затем снова сплюнул на песок и направился к пещере; мечты - мечтами, но желудок требовал своего.

Вскоре юноша уже брел вдоль линии прибоя, вооруженный самодельным луком. Нож был засунут за пояс его рваных штанов, сквозь дыры облезлой меховой куртки просвечивало смуглое тело, крепкое, как буковая древесина; игривые волны то и дело окатывали его босые ноги. Здесь, у моря, можно было найти массу полезного: плавник, подходивший для костра, если его высушить на солнце, съедобные ракушки, снулую рыбу, округлые плоские камни, годные, чтобы метать их в чаек. Чайки и составляли его основную пищу, и в первые дни, несмотря на отвратительный вкус, Конан поглощал их с жадностью; в северных гирканских степях не было и того. Возможно, там и водилась дичь, но чтобы добыть ее, требовалось нечто поприличнее лука, который бил едва ли на сорок шагов.

Он наклонился, оторвал от обросшего водорослями валуна пару ракушек, раздавил створки в кулаке и высосал студенистую плоть моллюсков. Не очень похоже на мясо... на рыбу, впрочем, тоже... На миг соблазнительное видение мелькнуло перед ним - не то зажаренный на вертеле барашек, не то нежная молодая свинья. Желудок отозвался голодным урчаньем, и Конан начал торопливо обирать валун, на котором оставалось еще с десяток раковин.

О, Венариум! Теперь он вспоминал не кровь, струившуюся по его клинку, не дым пожарищ, не гаснущие глаза мужчин, не редкие женские вопли - в крепости, построенной аквилонцами на земле Киммерии, женщин было немного. Он думал о том, чем закончилась битва: о пире, который знаменовал победу. Пир, какой пир! Вино лилось рекой, доброе аквилонское вино, розовое и красное, сладкое, как мед! И пиво, хмельное пиво из крепостных запасов! И бычьи туши, истекавшие соком над кострами... Сглотнув слюну, Конан злобно выругался; он чувствовал, что жаждет всего: питья и пищи, оружия, украшенного каменьями, роскошной одежды, женщин... Когда-нибудь все это у него будет! Он поклялся Кромом, что урвет свой кусок, если даже для этого придется перерезать тысячу или две глоток.

Мир обещал ему не слишком много, но и не слишком мало; сейчас он был нищ, но везде требовались крепкие руки, способные держать меч и топор. Меч и топор могли принести все земные блага, и Конан, задумчиво поглядывая на море, с минуту решал важную проблему: куда лучше податься - к разбойникам или в стражу блистательного Ашарата, шандаратского владыки. Он мог стать пиратом, наемником, охранником караванов - либо присоединиться к степным молодцам, для которых эти караваны были лакомой добычей... Он мог идти на юг, на запад или восток - либо вернуться на север, на холодный мрачный север, чтобы с шайкой лихих молодцов снова нагрянуть в гости к гиперборейцам. Последнее представлялось ему весьма героическим деянием.

Собственно говоря, первые шаги к чаемому богатству и славе он уже обдумал. Служба у богатого купца или даже у самого Ашарата его не слишком соблазняла: во-первых, он не любил подчиняться, а во-вторых, кто взял бы стражником нищего мальчишку, хотя и неплохо владеющего клинком? Страж лицо доверенное, и доверие хозяина значит не меньше ловкости в обращении с оружием; Конан понимал это своим варварским, еще полудетским разумом, и мысли о карьере при шандаратском дворе быстро улетучились у него из головы.

Более соблазнительным казалось податься в пираты или в разбойники; на берегах и морских просторах Вилайета хватало и тех, и других. Но если уж и прибиться к какой-нибудь шайке, то не сейчас. Тот же варварский ум и природная хитрость предупреждали Конана, что и разбойный люд не жалует безоружных бродяг в отрепьях с чужого плеча, отводя им роль не соратников, а, в лучшем случае, жалкой прислуги. Пусть бы он был в этих своих ободранных штанах и рваной куртке, но с мечом! С добрым мечом, с которым взбирался на стены Венариума! А еще лучше, с мечом, кинжалом, секирой и арбалетом! По крайней мере, не пришлось бы выпрашивать оружие у будущих компаньонов, чтобы показать, как он умеет с ним обращаться...

Поскольку и разбойничьи подвиги, и верная служба Ашарату пока отпадали, Конан собирался либо возвратиться домой, либо заняться воровством. С его точки зрения, эта профессия была весьма почтенной, и если не сулила славы, то могла принести богатство. Он слышал, что в Аренджуне и Шадизаре, богатейших заморанских городах, каждый третий житель являлся вором, и среди них попадалось немало состоятельных людей, обеспечивших себя на всю жизнь и продолжавших практиковать чисто из любви к искусству. В Замору Конан и намеревался когда-нибудь попасть, чтобы взять несколько уроков у признанных мастеров; правда, он был готов начать и с Шандарата, города большого, торгового и совсем не бедного. Но уж очень подозрительно он выглядел! Солдаты блистательного Ашарата не пропускали его в городские врата, стены же были высоки и хорошо охранялись, а разбросанные на южной окраине усадьбы местной знати стерегли свирепые гладкошерстные псы размером с теленка. Конан буквально не представлял, с какого конца взяться за дело. С другой стороны, ему очень не хотелось возвращаться домой без оружия и без добычи.

Обобрав последние ракушки с валуна, он зашагал по берегу, угрюмо всматриваясь в воду. Прибило бы сейчас волной покойника... Какого-нибудь купца, из тех, кого спускают за борт лихие морские грабители Вилайета... И был бы он, скажем, в приличных штанах да с саблей в окостеневшей руке... Может быть, даже в сапогах... Тут Конан поглядел на свои ноги и покачал головой. Нет, с сапогами бы ничего не вышло! Народ здесь мелкий, не одну сотню купцов надо перебрать, чтобы найти обувь по размеру...

С другой стороны, при купце мог оказаться кошелек, и это сразу решило бы все проблемы - и с мечом, и с сапогами, и со всем прочим. Пусть даже не кошелек, а перстень... или дорогой камень в наголовной повязке... Предположим, купец бился насмерть у борта, и его продырявили насквозь стрелой либо копьем... мог же он тогда свалиться в море, избежав обыска умелых рук? Да, свалиться и приплыть к берегу, прямо к его, Конана, ногам... Вместе со своим сверкающим камнем...

Юный киммериец внезапно остановился, ибо в морских волнах и в самом деле что-то блеснуло. Что-то округлое, размером с дыню или с человеческую голову!

Купец? Или плывет только его башка, сверкая бритым черепом в лучах утреннего солнца? Во всяком случае, ни сапог, ни сабли, ни штанов не было видно... а без штанов какой же кошель? Их носят у пояса; а те, что поосторожнее, даже затыкают за пояс, поближе к телу... Эти азы воровской науки Конан уже усвоил неплохо, наблюдая за людьми, толпившимися у ворот Шандарата. В основном то была мелкая сошка, караван-вожатые да окрестные земледельцы с телегами овощей, но каждый, в отличие от киммерийского бродяжки, был при штанах и кошеле.

Конан вошел в воду. Тут, в северной части Вилайета, она была прохладной, но лицо юноши не дрогнуло; он мог шагать босиком по снегу и идти так целый день, от восхода до заката. Придерживая лук, чтобы не намокла тетива, сплетенная из собственных волос, он погружался все глубже и глубже, не сводя хищных глаз с блестевшего в воде предмета. Тот был темен и отражал солнечный свет не слишком щедро; скорее всего, не купец, а слуга купца из каких-нибудь дальних краев вроде Пунта или Зембабве, где люди, по слухам, черные, как головешки из костра. Конечно, такой нечисти пираты бы в первую очередь ссекли башку и вышвырнули за борт, подумал Конан с мрачной ухмылкой. Вот и плывет эта башка сейчас прямо к нему, абсолютно бесполезная и ненужная... Уж лучше бы была дохлая рыба! Ту, по крайней мере, можно съесть, коли не сильно провоняла!

Вода дошла ему до горла, и Конан, не желая пускаться вплавь, остановился. Он ждал, пока волны не подогнали странный предмет поближе, потом снял тетиву, вытянул длинную руку и зацепил предполагаемую голову изогнутой палкой. Она легко крутилась и вращалась в воде и явно не походила на башку чернокожего; да и любая голова не отличалась бы такой поворотливостью. Подогнав предмет поближе, Конан увидел, что перед ним что-то вроде горшка из темного, местами помутневшего стекла; он ухватил его за ручку и медленно побрел к берегу.

Значит, не купец, не голова купца с изумрудом во лбу, и даже не башка его черного слуги... Зато полезная вещь, размышлял он, поглядывая на свою находку. Похоже на кувшин в две ладони высотой и с горлышком в ладонь... в нем можно держать воду... куда удобнее, чем в старом глиняном горшке, найденном на городской свалке... А нельзя ли его продать? Возможно, вещь древняя и ценная... вроде тех, по которым сходят с ума всякие богатеи...

Он выбрался из воды, аккуратно поставил сосуд на песок и, сбросив свои рваные меха, разложил их сушиться на солнце. Штаны Конан снимать не стал, только выжал их прямо на теле; светило уже поднялось высоко, и он не ощущал холода. Покончив со своим туалетом, он снова взялся за горшок; в животе у него бурчало, но любопытство оказалось сильнее голода.

Внимательно осмотрев свою находку, он не сумел прийти к какому-либо разумному заключению. Возможно, эта штука и была древней, но об этом свидетельствовало лишь некое помутнение и без того темного стекла. На нем не имелось никаких знаков или украшений; гладкая поверхность плавно переходила в горлышко толщиной в четыре пальца. Дно оказалось не плоским, а выпуклым и округлым - большой недостаток, как решил Конан; этот кувшин мог стоять только в ямке, выкопанной в песке. Был он довольно тяжел - в три четверти веса боевой киммерийской секиры.

Он попытался разглядеть что-нибудь внутри, но безуспешно. Темно-зеленое стекло почти не пропускало света, и когда Конан поднял свою находку, держа против солнца, ни один лучик не пробился сквозь ее стенки. Ему показалось, что в сосуде клубится туман, но, скорее всего, это было обманом зрения.

Юноша откинул десяток горстей песка, укрепил в ямке кувшин и задумчиво уставился на него. Горлышко сосуда было заткнуто пробкой, вырезанной из дерева и залитой окаменевшей смолой; Конан с большим трудом отскреб ее лезвием ножа, не обнаружив и здесь никаких знаков. Ни привычного начертания северных рун, ни следов иной письменности, ни таинственных символов, коими повсюду, от ледяного Асгарда до жаркого Куша, заклинали нечисть. Самая обычная пробка, туго забитая в горло из толстого стекла и обмазанная самой обычной смолой... Нет, в таком сосуде не мог сидеть демон!

Эта мысль мелькала у него, еще когда он нес стеклянный горшок к берегу. В мире властвовали могучие боги - вроде грозного Крома, Владыки Могильных Курганов, Светоносного Митры, Ледяного Гиганта Имира, Древнего Змея Сета, темного Нергала; но, кроме них, невидимых и всесильных, в лесах, пустынях, горах и морях встречалось немало созданий, способных творить странные вещи, иногда добрые, иногда - злые, но всегда непонятные и потому страшные. Демоны, инкубы и ифриты, оборотни-вурдалаки, карлики добытчики и хранители золота, полулюди-полузмеи, вампиры, заблудшие души, зачарованные в камне статуй, в скалах или в древесных стволах... И это не считая черных и белых магов, колдунов, ведьм, друидов, жрецов и всяческих грамотеев, способных пробормотать пару заклинаний и потому возомнивших себя магами или жрецами! Их могущество и власть казались ничтожными по сравнению с могуществом и властью богов, но их бы вполне хватило, чтобы Конан, мальчишка-варвар из Киммерии, превратился в обугленную головешку - или во что-нибудь похуже.

Но потому, что он был варваром и свято верил в подобную возможность, он был и дьявольски осторожен. Осторожен и терпелив! Перед ним находился сосуд, плотно закупоренный и явно не содержавший ни вина, ни масла, ни сокровищ, ни записок потерпевшего кораблекрушение путника; для чего же забили в него эту пробку и залили смолой? Такие вещи не делаются для развлечения, в этом Конан был уверен. А потому он сидел неподвижно до самого полудня, не обращая внимания на голодные спазмы в желудке и не спуская глаз с горшка, вкопанного в песок.

Ничего, однако, не происходило. Никакая демоническая сила не рвалась наружу, сосуд не дергался и не падал набок, и никто не пытался выдавить пробку изнутри. Может быть, дух помер? Или там его никогда и не было? Просто какой-то шутник все же решил поразвлечься в некие незапамятные времена? Закаменевшую пробку вытащить нелегко, семь потов сойдет, пока откроешь, подумалось Конану. Ну, откроешь, перевернешь, а оттуда вывалится кусок собачьего дерьма - тоже окаменевшего, еще лет сто назад... Веселая шутка!

- Клянусь Кромом, - пробормотал он, - таким весельчакам надо выпускать кишки! Или снимать кожу ремнями от шеи до пяток!

По молодости лет ничего более страшного он придумать не мог.

Наконец, встав, Конан подошел к сосуду и ощупал его. Стекло сильно нагрелось на солнце и чуть ли не обжигало пальцы; пробормотав проклятье, он отдернул руку. Вероятно, не имело никакого смысла сидеть тут, уставившись на зеленый горшок с куском старого дерьма внутри, и киммериец, поборов сильное искушение забросить свою находку обратно в воду, решил, что пришла пора действовать. Однако он не потерял осторожности и не собирался искушать судьбу, ковыряя пробку своим ножом; эту штуку следовало вскрыть с максимально далекого расстояния.

Оглядевшись, он приметил невдалеке валун в половину человеческого роста, торчавший из песка. Подняв свою находку, Конан отправился к нему, прикопал сосуд рядом - так, чтобы наружу торчало только горлышко, - затем очертил вокруг камня две окружности. Напрягая память, он попытался изобразить между ними пяток рун - тех самых, которые его отец, коваль и оружейник, обычно высекал на рукоятях мечей; считалось, что они предохраняют владельца от поражений, от ран и прочих бед. Закончив свое нехитрое колдовство, Конан подобрал пару округлых галек величиной с кулак и отступил от валуна шагов на двадцать.

Он подбросил свой снаряд на ладони; его тяжесть действовала успокаивающе. Безусловно, такой булыжник в драке был понадежнее деревянной стрелы без наконечника или короткого ножа со сточенным лезвием. Снова подкинув его вверх, Конан подумал, что с небольшого расстояния сумеет расшибить лоб любому демону - конечно, если тот не будет размером с гору. Ну, тогда одна надежда - на быстрые ноги... Он прицелился, резко швырнул камень и тут же потянулся за вторым.

Удар был точен и сокрушителен; жалобно звякнуло стекло, зеленоватые льдистые осколки взметнулись и опали на песок, верхняя часть горшка вместе с пробкой отлетела в сторону. Сосуд слегка перекосило; теперь обломок горлышка упирался в валун.

Конан ждал, сжимая в правой руке камень и положив левую на рукоять ножа. Долгое время ничего не происходило, и он уже решил подойти поближе и освидетельствовать содержимое сосуда, но тут над ним словно бы взвился легкий парок, от которого потянуло зловонием. Изрядной вонью, по правде говоря; юный киммериец ощутил ее за два десятка шагов и сморщился.

- Все-таки дерьмо, - буркнул он, оставив в покое нож и опуская камень. - Собачье дерьмо, клянусь гневом Крома!

Тем временем белесый парок начал постепенно сгущаться, и Конан, приглядевшись к его медленно вращавшимся завиткам, почувствовал, как по спине пробежал холодный озноб. Пожалуй, он поторопился с выводом насчет содержимого этой штуки; если в ней и была заключена какая-то древняя мерзость, то она явно не относилась к собачьим фекалиям. Он снова взялся за нож и, обернувшись, измерил взглядом расстояние до скал. К счастью, они находились в успокоительной близости, и в невысокой гранитной гряде было великое множество трещин, расселин и узких каньончиков, где можно было скрыться в случае опасности. С привычным и острым сожалением он подумал, что лишен меча; меч в руках был бы куда надежней, чем этот каменный лабиринт за спиной.

Белесый туман потемнел и теперь медленно, словно бы с ленцой, крутился над самым валуном, вытягиваясь невысоким столбиком. Внезапно его вращение прекратилось; дым начал густеть, покачиваясь под порывами ветра то вперед, то назад. Когда он отклонялся в сторону Конана, киммерийца окатывала волна зловония - словно там, на валуне, стояла корзина с тухлыми битыми яйцами. Он сморщился, чихнул и отступил еще на пяток шагов.

Туман окончательно отвердел, отлившись в некую странную форму; на камне перед Конаном сидело небольшое костлявое создание с обвислой серой кожей, сильно напоминавшее крысу. У него была вытянутая мордочка с каким-то подобием уныло обвисших усов, остроконечные уши, темные мутноватые глазки, руки со скрюченными пальцами, выпирающий хребет и ребра, которые не составляло труда пересчитать издалека. Колени казались шишковатыми и мосластыми, тощие ноги заканчивались плоскими ступнями, неожиданно огромными для такого щуплого существа, волос на голове не было и в помине. Плечи странной твари, одновременно похожей и непохожей на человека, прикрывал пепельного цвета плащ, но стоило ей шевельнуться, как Конан понял, что видит крылья.

Тем не менее, киммериец уже не боялся. Да, перед ним был демон, неведомо кем и когда заточенный в стеклянный сосуд; но до чего же жалко он выглядел! Вероятно, в мире не существовало другой такой унылой твари, такой скучной, серой - и такой вонючей! Может, сей убогий вид являлся следствием долгого пребывания в запечатанном горшке, может, был присущ серому демону всегда; в любом случае не стоило тратить на него камень. Это крысоподобное существо не походило ни на грозного ифрита, плюющегося огненными языками (как о том рассказывали Конану), ни на инкуба, высасывающего из жертвы кровь во время ласк в постели, но на оборотня с клыками в пол-ладони. Конан вообще засомневался, есть ли у него зубы.

Оказалось, что есть - мелкие, но довольно острые; киммериец разглядел их, когда пепельное создание раскрыло рот и заговорило.

- Эээ... хмм... м-да! Привет тебе, мой господин и избавитель! - Демон вытянул ноги и, слегка откинувшись назад, взглянул на небо. - Старый Шеймис рад вдохнуть маленько свежего воздуха, но свет здесь слишком ярок для его бедных глаз... Может, хозяин, ты снимешь заклятья и дозволишь мне спуститься с этого камня?

- А! - произнес юный киммериец, приободренный не только жалким видом демона, но и его почтительным обращением. - Значит, ты не можешь миновать кольцо с рунами?

Шеймис словно бы заколебался, потом тяжело вздохнул.

- Сказать по правде, хозяин, могу, ибо колдовство твое не стоит и песка, на коем начертаны сии странные знаки. Но, изображая их, ты желал удержать меня внутри круга... а вот эту твою волю я нарушить никак не смею.

Конан гордо расправил плечи; доселе еще никто не называл его хозяином и господином. Великий Кром, возможно этот Шеймис, эта ободранная жалкая крыса, на что-нибудь да сгодится! Киммериец сделал повелительный жест.

- Можешь выйти, крысиный огрызок... Э, не сюда! - тут же вскричал он, когда демон направился к нему, обдав застарелой вонью. - К морю, давай к морю! Лезь в воду! Вот так... И ни шага ко мне, пока не перестанешь смердеть, словно протухший козел!

Стеная и охая, демон погрузился в воду, растопырив крылья. Были они невелики и выглядели довольно жалко; юный киммериец подумал, что вряд ли на них можно подняться над землей хоть на ладонь. Шеймис поскреб паучьими пальцами впалую грудь, затем потер поясницу и проныл:

- Ха-а-зяин! Не доста-а-ть! Па-а-маги!

Сердито сплюнув, Конан подошел к нему, набрал полные руки мокрого песка и принялся оттирать спину и крылья. Грязь сходила с демона целыми пластами, но кожа оставалась по-прежнему серой - видимо, то был ее естественный цвет. Зато запах Шеймиса существенно улучшился; теперь от него не разило нечистотами и тухлятиной, а пахло соленой водой и водорослями. Пока Конан трудился над ним, демон не переставал ныть и жаловаться: вода казалась ему слишком холодной, солнце - слишком жарким, хватка рук киммерийца - слишком крепкой и жестокой. Наконец юноша выволок свою стенающую находку на берег и, подобрав лук со стрелами, кивнул в сторону пещерки, служившей ему пристанищем.

- Туда! Давай, отродье Нергала, шевелись!

Ковыляя за юным хозяином по песку, Шеймис обиженно произнес:

- Я не имею никакого отношения к Нергалу, мой господин. Я даже не знаю, кто это такой. В мои времена о нем и слыхом не слыхивали.

Конан покосился на него.

- Сколько же ты просидел в своем горшке, недоносок? И кто тебя в него засунул?

Задумчиво почесав безволосый череп, демон задумался.

- Хмм... м-да... Действительно, сколько же я там просидел? Если ты, хозяин, соблаговолишь назвать какие-нибудь страны или города... или великих правителей прошлого...

- Там, - Конан вытянул руку на запад, - Гиперборея, Асгард, Ванахейм и Киммерия, моя родина. За Киммерией, на берегу океана, живут пикты. Южнее лежат богатые страны, - он невольно облизнулся, - Аквилония, Немедия, Офир, Зингара, Замора... Еще южнее - Аргос, Шем, Стигия... Ну что, довольно? Великие же их правители и герои мне не ведомы... разве что Кром, наш киммерийский бог.

- Кром? Нет, о Кроме я тоже ничего не слыхал, как и о землях, названных тобой, - сообщил Шеймис. - Впрочем, Стигия... да, Стигия и пикты... это мне о чем-то напоминает...

- А имя Митры тебе известно? Великого Митры, Владыки Света, Подателя Жизни? Многие поклоняются ему...

- Митра? - демон оживился. - Ну, клянусь горшком, в коем я просидел бездну лет, моя память еще хранит имя Величайшего! Но должен сказать, юный мой господин, что мы, стихийные духи Ночи, не имеем отношения к светоносному богу.

- Духи Ночи? - Конан насторожился. - Выходит, ты ночной демон? И твой повелитель - злобный Сет, проклятый змей?

Шеймис казался смущенным.

- Если сказать по правде, хозяин, духи Ночи - существа более высокого порядка, чем твой бедный слуга. Я... я... я скорее дух сумерек... знаешь, когда не светло и не темно, не холодно и не жарко, и, вдобавок, моросит дождь... Вот в такое время я чувствую себя лучше всего, - он поскреб под мышкой. - Что до повелителя, то таковой у меня сейчас лишь один.

- И кто же?

- Ты! Ты, мой господин!

Конан скривился. Неплохо, разумеется, иметь слугу, но не с такой жалкой внешностью... Хотя кто знает, на что способна эта сумеречная крыса? Демон есть демон, и ему подвластно многое... Что именно, юный киммериец решил проверить как можно быстрее.

- Так кто же засадил тебя в горшок? - повторил он свой прежний вопрос.

- Ах, хозяин... если б мне было известно, кому перебежал дорожку старый безобидный Шеймис... Я сидел на камнях у моря - похоже, у этого самого моря, - демон махнул скрюченной лапкой в сторону спокойной морской поверхности, - да, сидел вечерком, любовался небом - оно уже посерело, как мои крылья... И вдруг - трах-тарарах! Гром, молния - и я в кувшине!

- Гром и молния? - Конан недоверчиво прищурился; было непохоже, чтобы какой-нибудь маг, колдун или, тем более, бог устраивал такое пышное представление ради этого недоноска Шеймиса.

- Ну... по правде говоря... да, если честно, не было никакого грома и никакой молнии, хозяин. Но в горшке я все-таки очутился! - демон печально вздохнул. - Происки врагов, я полагаю.

- У тебя были враги?

- А у кого их нет?

- Кто?

Шеймис уставился в песок, затем покачал головой.

- Не знаю... Вернее, не помню, мой господин... Надеюсь, они сдохли за этакую тьму лет.

- А почему ты не выбрался раньше из своего горшка? - спросил Конан. На нем не было колдовских рун... и на пробке тоже... Или на тебя наложили невидимое заклятье?

- Нет, хозяин. Дело куда проще: у меня не хватало сил разбить этот сосуд изнутри или вытолкнуть поганую затычку... ее, видишь ли, забили на совесть. Видно, враги - да будут прокляты их сгнившие кости! - отнеслись ко мне с полным пренебрежением. Они знали, что даже без их злобного чародейства мне не вырваться на волю... - Шеймис дернул свои усы и грустно понурился.

- Не очень-то ты сильный демон, - заметил Конан, слегка замедляя шаги, ибо Шеймис не поспевал за ним. - Не знаю, стоит ли брать тебя в слуги, приятель.

- Тут уж ничего не поделаешь, мой молодой господин. Любой заточенный в узилище дух или демон обязан отслужить тому, кто его освободил. Это нерушимое правило, и лишь очень сильный чародей может расторгнуть нашу связь...

Внезапно Конан сообразил, что избавление от крысомордого духа сумерек может оказаться куда более сложным делом, чем тот бросок камня, что выпустил демона на свободу. Это ему не понравилось; он вспомнил, что хотя слуга должен служить, хозяин тоже несет кое-какие обязательства. Пусть Шеймис не потребует с него платы звонким серебром, но есть-то ему надо! Интересно, чем он питается?

Подумав о еде, киммериец тут же ощутил голодные спазмы в желудке. И не мудрено: сегодня он не добыл ни рыбы, ни птицы - ничего, кроме десятка ракушек. Его сильное молодое тело требовало пищи, а жалкий вчерашний ужин делал голод почти нестерпимым. Впрочем, всего лишь почти; как любой подросток из скудной благами земными Киммерии, он относился к недостатку еды с философским спокойствием.

К тому же, у него был демон! И с какой стати он должен его кормить? Пусть тот кормит хозяина! Во всяком случае, таланты Шеймиса на сей счет требовалось проверить.

Они подошли к небольшой пещерке, забрались внутрь, под каменный козырек, умерявший зной, и сели: Конан - на свои рваные ковры, демон прямо на песок. Он него еще слегка пованивало, но в целом запах был терпим и никак не сказывался на аппетите юного киммерийца. Сейчас Шеймис, привалившийся к прохладной каменной стене, напомнил ему большую и странную крысу, бесхвостую, с тонкими лапами и огрызками крыльев за плечами. Демон жмурился и довольно потирал ладоши - в гроте царил полумрак, что было, вероятно, отдыхом для его глаз.

- Ну, приятель, - сказал Конан, - не пора ли и поработать?

Почти неосознанно он принял хозяйский тон. Хотя это существо было старше его на столько зим и лет, что это просто не поддавалось воображению, он уже понял, что является полным господином над ним. Что же касается числа зим и лет, то оно не имело никакого смысла. Да, ему пятнадцать (почти шестнадцать, уточнил Конан про себя), а этому крысенышу - пятьсот или тысяча... Ну и что с того? Большую часть своей жизни демон просидел в горшке, а те давние времена, когда он был свободен, даже не заслуживали упоминания. Что можно сказать об эпохе, когда никто не слышал ни про Нергала, ни про грозного Крома? Дикое, варварское время...

Сделав сей вывод, Конан окинул духа сумерек взглядом собственника и повторил:

- Ну, так как насчет работы?

- Работы? - физиономия Шеймиса страдальчески скривилась. - Надеюсь, хозяин, ты не заставишь меня таскать камни?

- Заставлю, если ты ни на что другое не годен, - буркнул Конан. - Ну, принимайся за дело! Наколдуй мне еды, оружие и что-нибудь получше этих обносков! - Он раздраженно дернул полу своей потертой куртки.

- А! Так речь идет о магии! - демон вздохнул с явным облегчением. - А я-то уже испугался... Значит, господин мой, пища, оружие и одежда? Хорошо. Но что в первую очередь?

- В первую очередь - пожрать. - На этот счет у Конана сомнений не было; живот сводило так, что он не удержал бы рукоятку меча.

- Чего желаешь? Цыплят на вертеле? Жареного барашка со специями? Лепешки с медом? Говяжий бок? Поросенка, фаршированного яблоками? Или что-нибудь поизысканней? Паштет из утиной печенки? Соловьиные язычки под белым соусом? Красную ры...

- Барашка! - рявкнул Конан. - Барашка, да поживее!

- Один момент, хозяин, - Шеймис отлепился от стены, простирая вперед тощие мосластые руки с растопыренными когтистыми пальцами. Он пошевелил ими в воздухе, прикрыл глаза, явно готовясь сотворить заклинание, но вдруг остановился. - А вино? - вопросил демон. - Вино, мой господин? Какое ты предпочитаешь? Розовое, белое, красное, зеленое, золотистое? Сладкое или не очень? Может быть, мед или пиво?

- Пиво! - терпение Конана начало истощаться.

- Истинно благородный вкус! - заметил дух сумерек, творя свои чары. Он прищелкнул пальцами и поинтересовался: - На какой посуде подать барашка? Из золота или из серебра? Или тебе больше нравится этот... как его... такой белый... с росписью...

- На чем хочешь, бесхвостая крыса! - раздраженно приказал Конан, тут же пожалев о своих словах; ему еще ни разу не доводилось есть на золоте или серебре, не говоря уж о чем-то белом и расписном.

Шеймис снова прищелкнул пальцами и с натугой выдохнул воздух. Над песком, нехотя и лениво, начали вырисовываться зыбкие контуры блюда; потом возникли очертания бараньего скелета, ставшие вдруг покрываться мясом. Конан громко сглотнул слюну.

Неожиданно процесс остановился; блюдо шлепнулось на песок, баран подпрыгнул на нем, громыхнув костями, затем рядом приземлилась большая кружка с темной пенистой жидкостью. Одурманенный запахом жареного, юный киммериец с размаха опустил кулак на бараний хребет. Хрустнули ребра, блюдо подозрительно затрещало, но Конан, не обращая внимания на эти звуки, рванул к себе одну из задних ног, отодрал ее и впился в мясо зубами.

С ногой он покончил на удивление быстро, приписав это собственной торопливости. Впрочем, хотя три остальные конечности барашка были обглоданы с той же скоростью, сытости юный варвар пока не ощутил. Не вдаваясь, однако, в подробности, он принялся за ребра, шею, брюшину и седло; Шеймис следил за ним преданным взглядом, в котором мелькало нечто отеческое. Дело стремительно шло к концу, кости, с которых крепкие молодые зубы сдирали жалкий слой мяса, одна за другой с глухим стуком падали на блюдо, но Конан чувствовал, что может съесть еще столько же. Наконец, облизав пальцы, он отхлебнул из кружки и повелел:

- Еще!

- Увы, мой господин... - Шеймис с виноватым видом поник головой; его крылья встопорщились, походя сейчас на две серые мокрые тряпки, вывешенные для просушки. - Увы! - горестно повторил демон. - Мои заклятья, кажется, слегка потеряли силу...

- Протухли, ты хочешь сказать, - заметил Конан, обозревая деревянное щербатое блюдо с костями и глиняную кружку. Теперь он совершенно отчетливо видел эту жалкую утварь и мог припомнить, что барашку, по всей вероятности, стукнуло полвека: мясо его оказалось жестким, жилистым, да и было его не так много. Тем не менее, юный варвар утолил первый голод, и это настроило его на миролюбивый лад. Тощий и старый баран лучше, чем никакого барана, решил он, отхлебнул из кружки и поморщился - пиво несомненно прокисло.

Шеймис, с самым жалким выражением на крысиной мордочке, продолжал щелкать пальцами, теребить усы и шептать какие-то слова, походившие на стигийские ругательства. Может быть, на офирские, зингарские или аргосские; Конан не мог разобрать, хотя умел ругаться и сквернословить на двух десятках языков. Высосав пиво, он жестом велел сумеречному духу покончить с бесполезной магией и уточнил:

- Вроде бы намеревался отслужить мне - как всякий демон, освобожденный человеком. И как долго должна продолжаться такая служба? Киммериец покосился на груду костей, украшавших щербатое блюдо.

- По-разному, хозяин. Одни демоны должны лишь выполнить три желания, другие обязаны служить целый год, а третьи... третьи... гм, я-то как раз из третьих, мой юный господин.

- И что это значит?

- То, что мы с тобой не расстанемся в ближайшую сотню лет, - с неким подобием ухмылки сообщил Шеймис. - Может, и дольше.

- Столько я не проживу, - заметил Конан с философским равнодушием к своей грядущей кончине; разумом он понимал, что когда-нибудь умрет, но сейчас это печальное событие лишь маячило где-то в отдаленном будущем.

- Значит, по воле Митры, я буду с тобой, пока ты жив, - губы демона вновь сложились в жалкую улыбку.

- Если ты станешь так меня кормить, - Конан отпихнул ногой блюдо, то срок моей жизни очень сократится, приятель. Ну, ладно... - он задумчиво взглянул на Шеймиса. - Теперь мне нужен меч. Хороший меч, сапоги, шерстяная туника и пояс с перевязью. Ну, давай! Посмотрим, на что еще ты способен.

- Сейчас, хозяин! - торопливо отозвался сумеречный дух. - Понимаешь, мясо, пиво и прочее - суть продукты животные и растительные... а значит, важны вкус, аромат, мягкость... сотня других мелочей, с которыми справиться нелегко... особенно в моем почтенном возрасте... - Шеймис начал делать какие-то судорожные пассы, продолжая говорить. - Ну, а что касается металлов, тканей и кож, тут, я уверен, мои чары будут действеннее... гораздо действеннее, мой юный господин... А! Вот видишь!

Он с торжеством всплеснул руками, и в тот же миг перед Конаном возникла сабля. Киммериец поднял ее и осмотрел с некоторым недоверием. По виду она походила на туранскую - изогнутый клинок шириной в два пальца, не очень хорошего качества; явно из тех, коими вооружают ночных сторожей на базаре. Рукоять вроде бы выглядела золотой - но только выглядела, как он тут же установил, отколупнув ногтем чешуйку позолоты. Под ней была медь.

- Ну, как? - Шеймис глядел на него с такой жадной надеждой, что у Конана не хватило духу обругать его. Он только кивнул и буркнул:

- Ладно, сойдет... все-таки подлиннее моего ножа.

Он не знал, что можно еще сказать; сабля действительно была длинней ножа, но этим все ее достоинства исчерпывались. Сталь на его сточенном ножике казалась не в пример лучше.

- Займись-ка теперь одеждой, - велел он. - Сапоги, ремень, туника. Только смотри, чтоб все выглядело прилично!

- Какого цвета делать тунику, хозяин? И ремень - какой он должен быть ширины?

Конан подумал.

- Ремень шириной в ладонь... тунику давай темно-коричневую, как старое дерево или камень...

Подходящий цвет, решил он, чтобы красться в ночи вдоль стен, разыскивая незапертые двери и окна; мысль стать вором снова промелькнула у него в голове. Отличное ремесло! Может, тут пригодится и этот крысиный огрызок?

Киммериец покосился на Шеймиса: бедный демон колдовал так, что пот градом лил с крысиной мордочки, а плешь едва ли не дымилась. Результаты его усилий не замедлили явиться хозяйским глазам: туника, похожая на мешок с дырами для рук и головы, кожаный пояс и короткие сапоги. Правда, оттенком своим одеяние напоминало не потемневшее дерево, а застарелый собачий кал, и скроено было не из шерсти, а из холста, но Конан и тем был доволен. Он встал, сбросил свои меховые отрепья и натянул новую одежду, подпоясавшись ремнем. Пояс не показался ему достаточно крепким, но киммериец решил, что тяжесть сабли он по крайней мере выдержит.

Затем, вновь усевшись на свои ковры, Конан потянулся к сапогам. Левый налез без особых проблем, хотя голенище подозрительно потрескивало, когда он насаживал его на ногу; но правый... Правый явно был меньше левого, и киммерийцу пришлось изрядно потрудиться, пока его удалось натянуть. Снова поднявшись, он притопнул, сначала левой ногой, потом - правой, и взвыл от боли: казалось, что правую ступню забили в колодку.

- Ублюдок! Чтоб тебя Кром поразил! Разве трудно сотворить пару одинаковых сапог?

- Прости, хозяин! Я сейчас! - Шеймис вновь принялся делать свои пассы, и вскоре на ногах Конана были два совершенно одинаковых сапога, оба - левых.

Он со злостью пнул ногой каменную стену, и непрочный башмак лопнул; теперь пальцы юноши торчали наружу. Поминая то Крома, то Нергала, киммериец выскочил из пещеры. Несчастный Шеймис тащился за ним, стеная и бормоча какие-то жалобы, но Конан вначале не слушал демона. Лишь излив свою ярость в проклятьях, он разобрал, что сумеречный дух горестно шепчет:

- О, боги Ночи и Дня! Ни одного верного заклинания... опять, как встарь... снова и снова... неудачи преследуют меня... Клянусь сосудом и пробкой, заткнувшей его! В том горшке мне было самое место... Да, самое подходящее... такому недотепе... такому выродку... такому...

Конан хлопнул демона по макушке.

- Хватит ныть! Конечно, ты неудачник, недотепа и выродок, но я пристрою тебя к делу. Как-никак, ты мой слуга на целую сотню лет... надо же мне получить с тебя какую-то пользу!

Откровенно говоря, он в этом сильно сомневался.

2. СТРАННИК

Половину ночи Конан не мог уснуть, ворочаясь на своих потертых коврах. Шеймис негромко сопел в углу маленькой пещеры, подстелив одно крыло под себя и укрывшись другим; как выяснилось, сон заменял ему и еду, и питье, ибо в таком состоянии демон насыщался некой магической силой, нисходившей к нему прямо с небесных высот. Но, судя по вчерашним опытам, отпускалось ее Шеймису не слишком много, и юный киммериец уже догадывался, что судьба и случай облагодетельствовали его подмоченным товаром. Однако, с другой стороны, он же не выложил за него и медной монеты!

Выложил или нет, но теперь демон являлся его собственностью, его слугой и рабом на всю жизнь, и практичный ум варвара искал какой-то способ, позволивший бы извлечь выгоду из сего обстоятельства. Он уже понимал, что Шеймис не сумеет сделать его ни великим полководцем, ни властелином богатой державы в теплых краях, ни даже атаманом шайки разбойников. Что ж, всего этого придется добиваться собственными силами... Но, быть может, дух сумерек как-то облегчит тернистый путь к богатству и славе? Сотворил же он барана... пусть костлявого, жилистого, но разве голодный человек входит в такие мелочи? И сабля... сабля, пожалуй, вышла лучше всего... не киммерийский меч, конечно, ну так что же? С ее помощью удастся раздобыть оружие получше...

Затем мысли Конана обратились к Заморе и Аренджуну, Городу Воров. Он знал, что имеет массу талантов, необходимых в почтенном воровском ремесле; он был не только силен и смел, но ловок и достаточно хитер. Он мог подняться по каменной стене, цепляясь за любую, самую ненадежную опору; мог путешествовать по крышам, не страдая от головокружения; мог пролезать в трубы, в узкие щели, двигаться бесшумно, как тень; мог спуститься по веревке с высокой башни, разогнуть железные прутья в палец толщиной, перерезать глотки стражам... Все эти подвиги не представляли чего-либо особенного для юного уроженца Киммерийских гор, суровой и жестокой земли, где подростки брались за меч и топор раньше, чем за рукоятки сохи.

Однако умений лазать, бегать, прыгать и разбивать чужие черепа для воровской профессии было недостаточно. Большой проблемой являлись замки: замки на дверях, на сундуках и шкафах, защелки и засовы на ставнях. Разумеется, их не составляло труда вышибить ударом топора, но разве истинный мастер прибегает к таким грубым методам? Конану хотелось научиться открывать их, познав великое ювелирное искусство Ловкой Отмычки, но пока он даже не знал, как взяться за это дело. Можно ли было тут рассчитывать на помощь Шеймиса? Как полагал юный киммериец, справиться с замком куда легче, чем извлечь из воздуха барана, пусть костлявого и жилистого...

Еще одной трудностью являлся сбыт краденого. Монеты, серебряные и золотые, можно было сразу пустить в дело, обменяв на вино, оружие и женскую ласку, но уже с драгоценностями начинались проблемы. Конан еще не очень хорошо разбирался в камнях, различая их только по цвету; красные всегда были для него рубинами, зеленые - изумрудами, а синие - сапфирами. Но, как говорил ему отец и другие опытные мужи, не раз ходившие в набеги на изобильный юг, с камнями дело обстояло непросто. Были красные, но не рубины; синие, но не сапфиры; были желтые, фиолетовые, золотистые, коричневые, пепельные и даже совсем бесцветные, но полыхающие, как огонь! А еще - жемчуг, янтарь, нефрит, непрозрачная, но дорогая бирюза, яшма и множество других камней, о которых он не знал даже понаслышке... Мог ли старый Шеймис снабдить его нужными сведениями? В конце концов, украсил же он саблю (совсем дрянную, если говорить откровенно!) позолоченной рукоятью? Значит, демон понимал толк в драгоценных металлах, а где золото и серебро, там и самоцветные камни!

Надо идти в Шандарат, проверить, на что способна эта бесхвостая крыса, подумал Конан, засыпая. Но утром его намерения переменились.

На рассвете, перекусив сухой краюхой, сотворенной духом сумерек, он вылез из своей пещерки. Последний кусок хлеба колом стоял в горле; предполагалось, что его угощали медовой лепешкой из белейшей муки, но чары Шеймиса снова сработали не так, как было задумано. Демон, едва достававший рослому киммерийцу до груди, суетился около хозяина, то оправляя складки его новой туники, то бросая горделивые взгляды на саблю, сверкавшую за хозяйским поясом. Поднатужившись, он наколдовал довольно вместительный кошелек, который Конан тоже подвесил в поясному ремню, со вздохом подумав, что не мешало бы его наполнить чем-нибудь блестящим и звонким. Как выяснилось во время завтрака, в драгоценностях Шеймис разбирался слабо и мог извлечь из воздуха только пару медных денежек - да то лишь взглянув на образец. Но у Конана не водилось даже звона местных монет, хотя шандаратский властитель Ашарат чеканил их из золота, серебра и меди во вполне достаточных количествах.

- Пойдем в город, - сообщил киммериец своему слуге, оттолкнув прочь его назойливые паучьи лапки, теребившие полу туники. - Вот только...

- Да, хозяин?

- Не уверен, что ты сойдешь за человека, Шеймис, даже если тебя приодеть. Эти крылья...

- Мои крылья? - демон с оскорбленным видом энергично помахал ими в воздухе, приподнявшись на три пальца над песком. - Отличные крылья! Но, увы, не для полетов... стар я для таких дел, стар, мой господин! Бывало же...

- Что бывало, то бывало, - прервал Конан готовый хлынуть поток воспоминаний. - Лучше скажи, знаешь ли ты заклятья, помогающие изменить внешность?

- Трудное дело, - Шеймис помотал лысой головой. - А к чему тебе менять внешность, хозяин? Ты на редкость красивый и представительный юноша... И одет просто роскошно!

- Речь идет о тебе, дубина! - рявкнул киммериец. - Как я возьму в город такого урода? Стражи у ворот изрешетят тебя стрелами, да и меня заодно - чтоб не знался со всякой нечистью!

Демон ухмыльнулся; похоже, прохладный свежий воздух и неяркий свет разгоравшегося утра прибавили ему бодрости, заставив позабыть о вчерашних неудачах.

- Не беспокойся, хозяин. Старый Шеймис знает одну уловку... такую, что никто его не заметит...

- Вроде того жаркого из костей? Или сегодняшней лепешки с медом? хмуро поинтересовался Конан.

- Нет, это вещь надежная. Смотри! Сейчас я сделаю вот так... - демон съежился, прикрыв концами крыльев впалую грудь, - и ты сможешь посадить меня в сумку.

Киммериец с интересом наблюдал за своим слугой, не достававшим уже ему до пояса. Шеймис продолжал уменьшаться, превратившись вначале в полное подобие крысы, а затем в бесхвостую мышь, слабо трепыхавшую крохотными крылышками. Конан одобрительно кивнул.

- Годится! Теперь я могу спрятать тебя хоть в кулаке!

- В кулаке не стоит, хозяин, - заметил сумеречный дух, поспешно возвращаясь к прежним своим размерам. - Еще раздавишь!

Отвернувшись от него, Конан шагнул к пещере и оглядел валявшееся там имущество. Пожалуй, ни дырявые ковры, ни битый горшок, ни самодельный лук и рваная куртка ему не пригодятся... Он поднял огниво и сунул в кошель; то была единственная полезная вещь, которую стоило прихватить с собой.

Когда киммериец вернулся к морю, Шеймис возбужденно выплясывал у самой воды, уминая огромными ступнями песок.

- Хозяин, а, хозяин! Гляди-ка! Там! - Он жмурился и тянул тонкую лапку к восходящему солнцу.

Конан, приставив ладонь козырьком ко лбу, всмотрелся: у самого горизонта над голубизной вод вставали одетые парусами мачты корабля. С такого расстояния было неясно, видит ли он боевое туранское судно откуда-нибудь из Султанапура или Аграпура, пузатый купеческий барк или стремительную пиратскую галеру; ни корпуса, ни вымпелов он разглядеть не мог. Корабль, однако, приближался к берегу, и вскоре киммериец заметил крохотные черточки, мелькавшие у борта.

Весла! Значит, галера, быстрая галера, которую гонят и ветер, и сила человеческих рук!

Хотя Конан был не слишком искушен в мореплавании, он не испытывал сомнений насчет принадлежности этого судна. Купцы, плававшие в голубых просторах Вилайета, чаще пользовались парусом, ибо десятки гребцов и сама гребная палуба отнимали место у груза. Имперские корабли могли ходить на веслах, но вряд ли хоть одно из них имело такие стремительные хищные обводы, низкую посадку и удлиненный корпус с вытянутым на манер дельфиньего рыла форштевнем. Когда галера, приблизившись к берегу на десять полетов стрелы, развернулась бортом, Конан уже знал, что видит пиратское судно. И шло оно на юг, к Шандарату, блистательный повелитель которого, по слухам, благоволил морским удальцам, делившимся с ним добычей.

- Эй, приятель! - киммериец повернулся к Шеймису. - Ты можешь подманить их сюда?

При виде этого корабля все мысли о воровской карьере и о возвращении домой вылетели у Конана из головы. Разбойничать на море - что могло быть соблазнительней! Вчера, стараниями сумеречного духа, он обзавелся кое-какой одеждой и даже сапогами - пусть рваными и из дрянной кожи, но, во всяком случае, теперь он не выглядел оборванцем. Конечно, его не примешь за аквилонского рыцаря, ну так что же? Главное, у него была сабля!

Шеймис, в задумчивости помахивая крылышками, размышлял.

- Могу попробовать, хозяин, - наконец заявил он. - Но что тебе за корысть в этой посудине? Учти, там лихие люди... я это чувствую!

- Примани их сюда, а с остальным я разберусь, - Конан с уверенным видом похлопал по рукояти своей сабли. Сейчас он твердо решил заделаться пиратом и проводил эту идею в жизнь со всем максимализмом молодости.

- Готово, - сотворив несколько пассов, демон уселся на песок, наблюдая за кораблем. - Сейчас они ринутся сюда, словно весь берег усыпан самоцветами. Видишь ли, хозяин, я навел на них чары с помощью заклятья великого Гала...

- Подробности оставь при себе, - прервал духа Конан и раскрыл кошель. - Ну-ка, полезай сюда! Я не хочу, чтобы они тебя видели.

Шеймис покорно уменьшился до размеров мыши, но когда киммериец поднял его, чтобы спрятать в сумку, пропищал последний совет:

- Хозяин, а, хозяин! Спрятался бы ты за камнями! Лихие люди, говорю тебе... Мало ли что!

Мысль эта показалась Конану здравой и, выбрав валун повыше, юный киммериец распластался за ним на песке. Среди бродяг, обитавших на городской свалке близ Шандарата, ходили жуткие истории о жестокости и вероломстве вилайетских корсаров, которые сейчас пришли ему на ум. Нет, прав, прав старый Шеймис: сначала надо поглядеть на этих лихих парней, а потом уж вербоваться в экипаж!

Тем временем корабль и в самом деле повернул к берегу - то ли подействовали чары Шеймиса, то ли такой маневр входил в намерения капитана. Конечно, галера не могла пристать к песчаному пляжу; тут было слишком мелко и из воды торчала пропасть камней. Однако пиратам явно приглянулось это место. Из-за своего валуна Конан наблюдал, как на воду спустили шлюпку, и шесть моряков с кривыми ятаганами за поясом разместились на веслах; затем в ялик спрыгнул смуглый бородатый мужчина в роскошной одежде - видно, капитан, - и еще один, в сером плаще, который сильно оттопыривался над плечами. Не успел юный киммериец сосчитать до пятидесяти, как днище лодки заскребло по песку, и ее гребцы и пассажиры спрыгнули прямо в мелкую воду. Матросы, разом навалившись, вытащили суденышко на берег; капитан же и человек в плаще остановились в десяти шагах от камня Конана, увлеченные спором.

- Ты обещал доставить меня прямо в гавань Шандарата, - недовольно произнес мужчина в сером, - а высаживаешь один Нергал знает где! Отсюда до города день пути!

- Не день, а полдня или даже треть, - возразил капитан, рослый и крепкий моряк со смуглой физиономией, хитрой и алчной. - И я не собирался везти тебя в Шандарат, клянусь милостью Митры! Знаешь, Фарал, я еще не сошел с ума! Раньше шандаратский владетель нам благоволил, но времена переменились: он собирается воевать Жемчужные острова, и всякий вольный капитан, решившийся зайти в гавань, рискует остаться без судна. Солдат-то, понимаешь ли, надо на чем-то перевозить, а кораблей у Ашарата не хватает!

- Мог бы высадить меня поближе к городу, - заметил человек, названный Фаралом. - Я спешу!

- А чем это место хуже всякого другого? - капитан с деланным недоумением огляделся по сторонам. - Шагай вдоль берега прямо на юг, и обедать будешь уже в лучшей шандаратской харчевне! - Он нетерпеливо протянул руку. - Ну, давай, рассчитывайся! Десять золотых, как договаривались! Я тоже спешу!

Фарал вытащил из-под плаща увесистый кошель и отсчитал деньги. Столпившиеся за спиной капитана пираты жадно поглядывали на золото.

- Держи, почтенный! Только не десять, а пять - ты немного ошибся.

Конан, устроившись за камнем, только головой покрутил. Похоже, этот Фарал тронулся умом! Решил прокатиться на пиратской галере, позвенел кошельком с золотом и принялся спорить о цене - тут, на пустынном берегу, один против семи головорезов! Очень непредусмотрительно... Несмотря на юные года и скудный жизненный опыт, киммериец не сомневался в том, как развернутся дальнейшие события.

Как он и предполагал, лицо пиратского вожака начало наливаться кровью.

- Пять, говоришь? - взревел капитан, хватаясь за рукоять длинного прямого меча. (Отличный клинок, подумал Конан, сглотнув слюну.) - Пять, вонючий краб? Выходит, я вру? - он выдержал многозначительную паузу и уже раскрыл рот, но Фарал спокойно прервал его.

- Конечно, врешь. Бери, как договорились, или не получишь ничего.

Капитан внезапно успокоился; вероятно, ярость его была напускной и имела целью нагнать страху на пассажира.

- Значит, так, - деловым тоном произнес он, - ты отказываешься платить. Теперь отдашь и кошелек, и прочее свое добро. Но я не злой человек, нет! Я обещал, что обедать ты будешь в лучшей харчевне Шандарата... Ну, поэтому три серебряных монеты можешь оставить себе: уплатишь пошлину у городских ворот, и еще хватит на жратву и вино.

Фарал, улыбнувшись, молча покачал головой, по-прежнему протягивая капитану на раскрытой ладони свое золото. На купца или богатого рыцаря этот парень не похож, отметил Конан, но деньги у него водятся. Может, помочь? Пожалуй, это принесет больше барыша, чем плавание с этаким выжигой... Он неодобрительно покосился на главаря пиратов.

- Вижу, рассчитываться ты не хочешь, - произнес тот с явным удовлетворением. - Ну, клянусь клыками Нергала, шандаратского винца ты сегодня не отведаешь... некуда будет лить винцо! - Он повернулся к своим людям и резко приказал: - Живо, парни! Раздеть, снять два ремня со спины от плеч до пяток, а потом - чик! - Ребром ладони капитан провел по горлу, и шайка его ринулась вперед.

Конан привстал на коленях, вытягивая из-за пояса саблю. Он не успел еще решить, стоит ли вмешиваться в драку и на чьей стороне, как Фарал уже сунул деньги обратно в кошель, отскочил на пару шагов и сбросил плащ. На спине у него были закреплены два клинка в простых ножнах из кожи (их-то рукояти и оттопыривали накидку), и вылетели эти клинки под свет благого Митры с потрясающей скоростью. Не просто вылетели: правый оказался в горле одного пирата, а левый - в животе другого.

Пораженный таким искусством, Конан вскочил на ноги. Теперь не существовало вопроса, драться или не драться; надо было поспеть вовремя. Капитанский меч казался юному киммерийцу очень соблазнительной добычей; он любил такие клинки, прямые, обоюдоострые и длинные.

С боевым воплем Конан выпрыгнул из-за валуна. Пока он мчался по песку к главарю пиратов, тот, в полном ошеломлении, переводил взор то на нового противника, то на замершего в странной боевой стойке Фарала, то на четверых своих людей, с окаменевшими лицами подступавших к пассажиру. Наконец он с проклятьями потащил из ножен меч.

Пират был посредственным фехтовальщиком, Конан понял это сразу. К тому же этот мужчина, которому стукнуло лет сорок, оказался послабее юного варвара, да и дыхание у него не отличалось должной глубиной. Уступал он противнику и в подвижности, так что Конан, энергично размахивая саблей, отметил: на стенах Венариума с этим вилайетским головорезом разобрался бы любой солдат из Аквилонии, не говоря уж о киммерийских бойцах. Капитана, однако, спасал меч, превосходный клинок раза в полтора длиннее сабли, произведенной на свет стараниями Шеймиса.

Тем не менее, Конан теснил пирата к воде и, прислушиваясь к звону стали за спиной, выбирал момент для смертельного удара. Фарал, этот странник, прибывший на галере, был, конечно, очень ловок и умело провел первую атаку; однако на него наседали четыре бандита. Кроме того, Конан краем глаза заметил, что от судна отвалила вторая шлюпка и быстро пошла к берегу. Это становилось уже серьезным!

Он шагнул к противнику и впервые нанес удар в полную силу. По задумке, гарда и нижняя часть лезвия должны были отбросить меч, а кончик острия войти между пятым и шестым ребром в бок пирата; получилось же нечто совсем иное. Жалобно звякнув, сабля обломилась у самой рукояти, и Конан оказался безоружным - если не считать сточенного ножа. Мало того: капитанский клинок упирался ему прямо под левую ключицу.

Его спасло лишь изумление, отразившееся на лице пирата; тот, видимо, впервые рассмотрел, с кем ввязался в схватку.

- Сопляк, чтоб мне не видеть света Митры! Молокосос, нищий ублюдок! Губы его скривились в презрительной усмешке, и Конан понял, что молодость лет его не спасет; ждать пощады не стоило. - Ну, сучий выкормыш, сейчас посмотрим, какого цвета у тебя кровь! У такого юнца, я думаю, она будет розовой, как у месячного поросенка.

Конан не любил, когда ему напоминали о возрасте. Похоже, эти южане судили о воинах только по лицу и отсутствию бороды, тогда как в Киммерии он считался мужчиной - с того самого дня, как взял на меч первого врага. А под Венариумом он перерезал не одну глотку! Но времени для обид не оставалось, ибо превосходный клинок капитана вот-вот должен был выйти у него из спины. Скрипнув зубами, Конан хлопнул ладонью по своей сумке.

- Ты, недоносок! Твоя сабля сломалась! Сделай что-нибудь!

- Сейчас, хозяин! - раздался в ответ чуть слышный писк, и внезапно предводитель разбойников выпучил глаза и отбросил меч. Затем, схватившись за живот, он заметался по берегу, словно вспугнутый волчьей стаей гирканский заяц, и вдруг ринулся прямо в воду, навстречу второй шлюпке.

- Что ты с ним сделал? - поинтересовался Конан, наклонившись, чтобы поднять вожделенный меч.

Из сумки донесся печальный вздох.

- Я хотел испепелить его на месте, мой господин, но, кажется, переоценил свои силы... Боюсь, у него только легкое расстройство желудка... Так что лучше начинай работать ногами, хозяин! Лихие люди, повторяю тебе!

- Бегать я не привык, - буркнул Конан и повернулся к остальным противникам, удивляясь наступившей за спиной тишине.

Там все было кончено. Фарал неторопливо вытирал свои клинки, легкие, длинные, со странным выгибом у острия; перед ним на песке лежало шесть трупов.

Юный варвар торжественно поднял меч, почтив салютом столь славное деяние.

- Я Конан из Киммерии, - произнес он. - Не рано ли ты начал чистить оружие? Подходит еще одна лодка.

- Я Фарал из Аквилонии, - последовал ответ. - И оружие, киммериец, нам больше не понадобится.

Клинки бесшумно скользнули в ножны, затем Фарал выхватил что-то из-за пазухи и метнул в приближавшуюся лодку. Конану показалось, что в воздухе просвистело нечто смертоносное - не то метательный нож, не то диск с заточенным краем или шипастая стальная звездочка. Эта штука впилась в левый борт рядом с гребцом, вызвав его испуганный возглас.

- Эй, капитан, у меня еще много таких, - громко произнес Фарал, - и все они будут сидеть в черепах твоих людей, если ты не повернешь обратно. Понял?

- Понял, - мрачно донеслось с лодки, куда уже успел вскарабкаться пиратский вожак.

- А раз понял, так поворачивай! И спасибо, что ты подарил мне пять золотых.

Теперь с лодки полетела брань. Фарал отвесил насмешливый поклон.

- Еще раз благодарю! Пусть и с тобой тоже пребудет милость Митры! Не обращая больше внимания на море, странник поднял свой плащ и лежащую под ним котомку, затем, взглянув на Конана, усмехнулся. - Ну, вот и все, дружище! Хорошо, что ты мне помог... Не окажешь ли теперь еще одно благодеяние - не проводишь ли в город?

Улыбка у него была хорошая, открытая, и Конан понял, что странник довольно молод; вряд ли ему стукнуло больше тридцати. Он выглядел крепким мужчиной, светловолосым и статным, типичным аквилонцем, но Конан, с полгода назад выпустивший в Венариуме немало аквилонской крови, не испытывал к нему никакой враждебности. Скорее, наоборот; солдаты и рыцари Аквилонии были славными бойцами и справиться с ними оказалось нелегко. Достойные люди!

И юноша, улыбнувшись в ответ Фаралу, произнес:

- Провожу. Хоть я и не из местных, но путь туда знаю неплохо. Вот только...

Он замялся, с тоской пощупав свой живот, в котором с утра не было ничего, кроме сухой краюшки. После боя есть хотелось особенно сильно, а в лодке пиратов - в той, первой, что доставила на берег Фарала - могло найтись что-нибудь съедобное.

Странник, видно, понял его и развязал котомку.

- Не разделишь ли со мной завтрак? - Он сунул Конану основательный шмат сала на половинке хлебного каравая. - Но давай поедим по дороге, киммериец. Я тороплюсь, а главный мошенник с этой посудины, - Фарал бросил взгляд на галеру, - меня обманул. Теперь придется идти в Шандарат пешком.

- Тут недалеко, - Конан жадно вцепился в еду и, прожевав первый кусок, махнул рукой. - Пойдем!

Они зашагали к скалам, за которыми находилась северная дорога в Шандарат, называемая также Гирканской. Шла она по невысокому плоскогорью, постепенно спускавшемуся к городским окраинам; слева открывался вид на зеленовато-голубые дали моря Вилайет, справа и сзади тянулась пустынная степь, над которой высоко в небе парили коршуны. Преодолев подъем, путники выбрались к тракту и, повернув на юг, ускорили шаги - оба рослые, длинноногие, быстрые. Конан, несмотря на юные свои годы, был повыше и помощнее аквилонца, но тот удивлял какой-то гибкостью, мягкостью и стремительностью движений; казалось, тело его лишено костей. Разумеется, это было не так; чтобы прикончить шестерых отчаянных головорезов, требовались и умение, и могучие мышцы, что наверняка крепились к не менее мощным костям.

Сильные мышцы и крепкие кости, однако, не могли удивить юного киммерийца. Этакого добра хватало и на его родине, и в северных землях Ванахейме и Асгарде, да и в южных тоже, в той же Аквилонии, к примеру, или в Немедии! Тут повсюду жили люди со светлой кожей, с рыжими, золотистыми или черными волосами, воинственные и гордые, любившие поиграть мечом, метнуть копье или выпустить в ближнего стрелу из арбалета. Хорошие стрелки, равно как и копейщики, ценились высоко; выше же всех - мастера фехтования, владевшие мечом и кинжалом с такой виртуозностью, что оружие казалось продолжением их рук. Фарал, судя по всему, был из настоящих мастеров.

У такого не худо бы и поучиться, размышлял Конан, шагая рядом с аквилонцем по плотному песку и жадно расправляясь с остатками хлеба и сала. Спутник его, напротив, ел неторопливо и каждый кусок жевал чуть ли не в пять раз дольше; поэтому, когда юный варвар решил продолжить разговор, они оказались уже в доброй тысяче шагов от места стычки.

- Ловко ты разделался с этими недоумками! Вроде бы они тебя и царапнуть не успели?

- Не успели, - подтвердил Фарал.

- Хмм... - протянул Конан. Его очень хотелось расспросить странника, кто он и каким делом занят, почему торопится в Шандарат и где научился так мастерски владеть оружием. Все эти вопросы - и дюжина других - вертелись у Конана в голове, не срываясь, однако, с языка. По его понятиям мужчине не полагалось проявлять любопытство - разве что в самой минимальной степени и весьма завуалированном виде. Он покосился на сумку, висевшую на поясе. Может быть, Шеймис, прятавшийся в ней, сумеет проникнуть в мысли этого аквилонца?

Вдруг ладонь Фарала коснулась его плеча.

- Мне кажется, у тебя кое-какие трудности, киммериец?

- Никаких, - прищурившись, Конан следил за уходившей на восток, в открытое море, галерой. На ней было пять или шесть десятков пиратов, но их главарь даже не попытался высадить на берег большой отряд и отомстить за смерть своих людей. Видно, догадывался, что голова Фарала будет стоить ему половины экипажа.

Тут Конан перевел взгляд на своего попутчика и повторил:

- Никаких! Я пришел сюда из Гипербореи, после изрядной драки, в которой нас здорово потрепали... пришел через горы и степь... Сам понимаешь, после этого ни холод, ни голод, ни стычка с парой-другой ублюдков особо не испугают. А теперь, - он с довольной усмешкой похлопал себя по бедру, - теперь у меня есть меч! Отличный меч!

Фарал покивал головой, словно бы соглашаясь, но глаза его буравили сумку на поясе Конана - ту, где затаился дух сумерек.

- И все же мне кажется, что у тебя намечаются трудности, - странник вздохнул и отвел взгляд. - Ну да ладно: захочешь - скажешь... Значит, ты ходил в набег на гиперборейцев? - решил он переменить тему.

- Да.

- И куда направляешься сейчас?

- Еще не знаю. Может, вернусь домой или пойду на юг. Хочу попасть в Замору. - План завербоваться к пиратам провалился, и идея насчет воровского братства Аренджуна вновь овладела Конаном.

- Что ты хочешь делать в Заморе? - поинтересовался Фарал. Кажется, ему и в голову не приходило, что мужчине неприлично так любопытствовать, но Конан почему-то на него не обижался. Он пожал плечами.

- А что можно делать в Заморе? Поброжу, посмотрю, поучусь....

- Ничему хорошему там не научишься. - Становилось жарко, и странник, не останавливаясь, стянул плащ, свернул его и перебросил через плечо. Да, ничему хорошему там не научишься, особенно в Аренджуне и Шадизаре, повторил он.

Конан придерживался иного мнения, но спорить не стал; коли начался разговор про учение, у него было о чем спросить.

- Я - человек свободный, - заявил он. - Могу отправиться в Замору, а могу - в Бритунию, Немедию или Аквилонию... К примеру, если ты мне скажешь, где навострился так драться, я...

Фарал, прервав его, рассмеялся.

- Ты думаешь, я обучался в Аквилонии?

- А разве нет? Мне говорили, что там много славных воинов... рыцарей, как их называют. - Он не собирался информировать Фарала, что при штурме Венариума снял головы с пары этих воинов, а может, и с большего числа.

Аквилонец покачал головой, и его светлые, оттенка зрелой пшеницы волосы рассыпались по плечам.

- Все правильно, в Аквилонии много хороших воинов и много учителей фехтования, особенно в столице, в Тарантии... есть там и конные рыцари, и знаменитые стрелки из Боссома, чьи луки бьют на четыреста шагов... Только я, Конан, не солдат, не рыцарь и вообще не воин, и учиться мне довелось не в Аквилонии.

- Ты - не воин?! - юный киммериец был поражен. - Странно слышать такое от человека, уложившего недавно шестерых! Ну, если не воин, так кто же?

Попутчик задал ему уже немало вопросов, и Конан полагал, что наступила его очередь. Фарал, казалось, не имел возражений и, улыбнувшись, признался:

- Я не воин, друг мой; я - боец.

- А разве есть разница?

- Конечно! Подумай сам: воин воюет, и он - рыцарь ли, простой солдат - обязан подчиняться командирам. Обязан, понимаешь? А это значит, что ему приходится не только защищаться, но и нападать, атаковать, рубить и колоть кого прикажут, ибо это обычное дело на войне.

- А боец?

- Боец, само собой, бьется. Может воевать, а может заниматься совсем другим делом... скажем, наняться в охранники или показывать свое искусство народу на базарной площади. В отличие от воина, боец свободен, Конан... во всяком случае, так я понимаю эту разницу.

Киммериец хмыкнул.

- На базарных площадях много не заработаешь, - заявил он. - Война другое дело, хотя стать солдатом и подчиняться приказам я бы не хотел... Можно найти занятие и подоходнее - как у тех парней, что привезли тебя сюда.

- Ты разумеешь - разбой? - спросил Фарал и, дождавшись кивка киммерийца, вымолвил: - Грязный промысел!

- Это смотря у кого грабить, - не согласился Конан. - Если у путников вроде тебя, то грязный, но можно ведь и к владыке Ашарату в сокровищницу наведаться. Думаю, он-то не бедняк!

- Не бедняк, разумеется. Но видишь ли, дружище, мой Учитель, - Фарал произнес это слово так, что стало ясно: речь идет об очень уважаемом человеке, - мой Учитель запретил мне разбойничать. И мне нельзя ни на кого нападать, только защищаться...

- Да ну? - синие глаза Конана распахнулись. - Защищаешься ты здорово! - он махнул рукой назад, где на морском берегу остались шесть трупов. - А если б напал, так перерезал бы всю банду на галере, а?

- Возможно. Только я никогда этого не сделаю. Я дал слово Учителю...

- Удивительное дело! - Киммериец покачал головой. - Этот твой Учитель, видать, знатный мечник, а запрещает драться?

- Нет. Запрещает нападать первым - такое уж у него условие, иначе не учит. Можно обороняться самому и защищать других, если они нуждаются в помощи.

- Защищать других? - Конан в раздумье наморщил лоб, потом лицо его прояснело. - А, понял! Твой Учитель готовит телохранителей! И продал тебя какому-нибудь богачу в Шандарате! Может, самому владыке?

- Твои догадки близки к истине, - ухмыльнулся Фарал. - Правда, Учитель меня не продавал, потому что я не виделся с ним уже лет шесть или семь... Но меня послали - правда, не к Ашарату, местному повелителю, а к другому человеку. - Тут улыбка сбежала с губ странника, и лицо его омрачилось. Немного помолчав, он добавил: - В этом городе, понимаешь ли, непорядок...

О шандаратских непорядках Конан слышал довольно много, все на той же свалке к северо-западу от городских стен. Они его не тревожили - если не считать платы, что взималась с путников у ворот Шандарата. Говорят, раньше с пеших не брали ничего, с конных - мелкую серебряную монету, с купцов же и торговцев - тридцатую часть товара. Но времена, увы, меняются, и теперь даже пешие платили за вход серебром, а оборванцев и нищих в город вообще не пускали. Для самых подозрительных имелось другое место - на Обглоданном острове, что лежал в половине дня пути от городской гавани. О нем на свалке ходили жуткие истории.

Дорога тем временем вильнула к востоку, огибая шандаратские предместья, потом опять потянулась на юг. Теперь слева и справа можно было заметить стоявшие в некотором отдалении лачуги и дома поприличней, но тоже не слишком богатые. Конан пояснил спутнику, что восточнее, на самом морском берегу, располагаются верфи, а за ними, ближе к тракту, которым они сейчас шли, поселок местных корабелов. Он был довольно велик, и обитал в нем рабочий люд самого разного пошиба: сразу у верфей селились подрядчики и мастера побогаче, за ними - плотники и столяры, кузнецы и резчики по дереву, а уж дальше - плетельщики канатов, подмастерья да грузчики. Их хижины тянулись и за дорогу, до самой свалки, куда веками вывозили из Шандарата отбросы и всякий ненужный хлам, так что расстояние от врат верфи четко определяло статус каждого обитателя поселка. Те, что жили в западной его части, промышляли уже на свалке, а не трудились на верфях.

Путники миновали отходивший вправо Окружной тракт, потом еще несколько перекрестков, где ответвлялись тропинки к верфям. Хотя полдень давно миновал, но до вечера было далеко - самый разгар рабочего дня; по этой причине Гирканская дорога, по которой они шли, выглядела почти безлюдной. Она редко использовалась купцами, ибо торговля с Северной Гирканией, землей заснеженной и скудной, больших богатств не сулила; даже дерево на верфи везли с запада, со склонов Кезанкийских гор. Дорогу, однако, поддерживали в приличном виде, поскольку она имела важное военное назначение - раз в два-три года владыке Ашарату приходилось спешно перебрасывать войска в степь, отбивая очередной набег гирканских орд.

Наконец, убив время за неспешной беседой, путники добрались до северных городских ворот, и Фарал, словно так и полагалось, бросил стражам две серебряные монеты - входную пошлину за себя и за Конана. Они прошли под высокой каменной аркой, попав сразу на базарную площадь - однако, не самую большую; в Шандарате, городе обширном и многолюдном, базаров и торговых рядов было несколько.

- Пора бы нам и пообедать, - заметил Фарал. - Наверно, ты знаешь тут какую-нибудь харчевню поприличнее?

Киммериец только развел руками.

- В поселке корабелов я бывал, и у верфей, и на свалке, но в городе первый раз.

- Ты, я вижу, не любопытен, - заметил странник.

- При чем здесь любопытство? У меня нечем было заплатить пошлину! проворчал Конан. - Да и одежда моя... - не закончив фразы, он только махнул рукой.

- У тебя же приличная туника... и сапоги...

- Э! Я обзавелся ими недавно. Прежде было одно рванье.

Фарал окинул юношу с ног до головы пристальным взглядом, особо задержавшись на сумке, и улыбнулся.

- Похоже, вчера к берегу пригнало еще один корабль, и ты содрал одежонку с какого-то бедняги-морехода.

- Вроде того, - проворчал Конан, подумав, что это утверждение недалеко от истины - ведь демона к нему и в самом деле принесло море.

Они пробирались вдоль длинных прилавков, заваленных рыбой; потом пошли ряды с овощами, с фруктами, с яйцами, творогом, медом и свежим хлебом. Тут же торговали лепешками, мясом, жареным на вертеле, острым рыбным варевом, приправленным луком и специями. Голова у Конана закружилась, в животе заурчало, но он держался рядом с аквилонцем, который, будучи человеком опытным, ориентировался на более мощные и устойчивые запахи. Протолкавшись сквозь шеренги покупателей и продавцов, Фарал повлек юного варвара вдоль улицы, что ограничивала базарную площадь с юга.

Тут находилось несколько заведений вполне пристойного вида, под вывесками, украшенными прихотливой вязью туранских букв - "Приют странника", "Свиная голова", "Башни Шандарата" и прочие в таком же духе, как сказал Фарал; сам Конан на туранском - как и на прочих языках - читать не умел. Из всех харчевен истекали упоительные ароматы, отовсюду доносились звуки музыки и лязг сковородок, везде слышалось громкое бульканье и стук глиняных кружек. Однако никого из этих кабачков не выбрасывали, никому не резали глоток, не звенели сталью: судя по всему, посетители развлекались мирно - едой, вином да игрой в кости.

- Сюда! - Фарал, подхватив Конана под локоть, направил его к ведущим вниз ступеням, над которыми висела бронзовая рыба. Лестница заканчивалась широким проемом, не меньше, чем в пять длин копья, занавешенным бамбуковыми палочками, нанизанными на веревки. Преодолев эту колеблющуюся и шуршащую преграду, путники очутились в обширном подвальчике, где помещалось десятка два столов, одни побольше, другие поменьше. К большим были приставлены лавки, к малым - тяжелые табуреты; справа на козлах лежали бочки, слева, на огромном очаге, что-то булькало в котлах и шипело на сковородках, распространяя вокруг соблазнительные запахи. Посетителей в харчевне оказалось немного: неторопливо насыщались шесть или семь мужчин, по виду - мелких торговцев; три солдата пили вино, лениво перебрасываясь фразами; компания парней за дальним столом играла в кости.

Завидев новых посетителей, хозяин, суетившийся у бочек, мгновенно подскочил к ним. Кланялся он исключительно Фаралу - видно, посчитал Конана мальчишкой-слугой старшего из путников.

- Что угодно господину? Обед, вино, комнату, девочку?

- Все, кроме девочки, - заявил аквилонец, принюхиваясь. - Подашь нам рыбную похлебку, мясо, тушенное с овощами, и вино получше... во-он на тот стол, в углу. Комнату я сниму дней на десять для своего друга, - Фарал положил руку на плечо киммерийца. - И я хочу, чтобы все это время он столовался у тебя. Ясно?

- Ясно, мой господин, - содержатель таверны отвел глаза. - Но друг твой молод, здоров и наверняка прожорлив...

- Этого хватит? - Фарал сунул хозяину пару золотых и направился к приглянувшемуся ему столику.

- О, мой господин!..

Хозяин метнулся к бочкам, громким криком призывая служанку и повара. Солдаты и обедавшие торговцы не обратили на этот вопль никакого внимания, но игроки, бросавшие кости, проводили двух путников профессионально-настороженными взглядами. Было их около десятка - крепких парней и молодых мужчин в неброских темных куртках с откинутыми на плечи капюшонами, с кинжалами у поясов. Ждут какого-нибудь простака, решил Конан, заметив, как стремительно мелькают кости над столом. Тут, несомненно, играли настоящие мастера.

Фарал опустился на табурет, бросив к стене свою котомку, плащ и мечи, вытянул под столом длинные ноги и негромко сказал Конану:

- Прости, что решаю за тебя, дружище. Разумеется, ты волен остаться тут или уйти... У меня же есть кое-какие спешные дела и, когда мы поедим, мне надо отправиться в другое место. Если хочешь, договоримся так: через десять дней, на восходе солнца, я буду ждать тебя у южных ворот.

- И что дальше? - спросил Конан.

- Можешь пойти со мной. Тот наставник, что меня обучал... ну, он, пожалуй, заинтересуется тобой. Он любит заниматься с молодыми. Что скажешь?

- Посмотрим, - пробормотал киммериец. Сейчас его внимание было приковано к подносу, который тащила служанка; вернее, одним глазом он косил на этот поднос с похлебкой и жарким, а другим пытался оценить емкость кувшина, с которым поспешал хозяин.

В следующие полчаса Конан молча ел и пил, размышляя над сделанным ему предложением. С одной стороны, поучиться у великого мастера клинка казалось довольно соблазнительным, с другой его не устраивали обеты, которые тот накладывал на своих учеников. Не нападать первым! Что за нелепица! Ожидающий удара долго не живет...

Правда, сидевший напротив Фарал служил живым опровержением этого правила. Он был жив - и не просто жив, а еще и наворачивал жаркое в три горла, то и дело прикладываясь к кружке. Наконец, отодвинув деревянное блюдо, аквилонец подмигнул Конану:

- Надеюсь, за десять дней ты тут отоспишься и отъешься. А чтобы не пришлось скупиться на мясо и вино, вот, возьми...

Положив на стол руку, он сосредоточился и на миг прикрыл глаза; когда Фарал поднял ладонь, под ней блеснула большая золотая монета с ястребиным профилем шандаратского владыки. Динарий! Настоящий полновесный динарий, который с почетом принимали во всех странах, от Асгарда до Стигии! Такие Конан до сих пор видел только издалека.

Раскрыв рот, он с изумлением наблюдал, как в пальцах Фарала сверкнула вторая монета, третья, четвертая... Казалось, они появляются прямо из воздуха!

- Магия! - прошептал Конан, когда аквилонец пододвинул к нему пять блестящих кружков.

- Магия, - согласился тот. - Но совсем простая.

- Ха, простая! - юный варвар судорожно сглотнул, подумав о перспективах, открывшихся перед ним, если б Шеймис мог повторить этот фокус. Он сграбастал монеты и поднял взгляд на Фарала: - Так ты не только боец, но еще и колдун?

- Ну, разве совсем немножко... - серые глаза странника смеялись. Видишь ли, бойцу тоже надо есть, и тогда его подкармливает такое вот чародейство.

- Ты сотворил это золото прямо из воздуха? - прошептал Конан, придвигаясь поближе к аквилонцу.

- Нет, - тот покачал головой, призадумался на мгновение и сообщил: Динарии доставлены прямо из сундука некоего Хеолота Дастры, местного ростовщика и менялы. Богатый человек, дружище! У него не убудет.

Юноша уставился на Фарала, с иронией скривив губы.

- Разбой - грязный промысел, а?

- Это смотря у кого и как грабить, - ухмыльнулся Фарал. - А также для чего.

- Но твой наставник...

- Учитель запрещает разбойничать и творить зло. Но ради благой цели его ученикам дозволяется взять там, где много, и переложить туда, где мало.

- Ради благой цели?

- Конечно! - В серых глазах Фарала мелькали искорки смеха. - Разве подкормить человека, прошедшего долгий путь из Гипербореи - не благая цель? К тому же, я твой должник... ты спас мне жизнь...

- Спас жизнь? Тебе? - Губы Конана растянулись чуть ли не до ушей.

- А разве нет? Капитан этих мерзавцев мог нанести мне удар в спину!

Киммериец сильно подозревал, что над ним посмеиваются, но явное дружелюбие Фарала не давало повода для ссоры. Кроме того, от сытной еды и вина Конана потянуло в сон; веки его отяжелели, приятная усталость сковала члены.

- Э, да ты никак дремлешь! - услышал он голос аквилонца. - Ну, запомни: встречаемся на десятый день у южных ворот.

Фарал окликнул служанку и распорядился доставить молодого господина наверх, в его комнату; потом странник, собрав свои вещи, торопливо покинул харчевню под бронзовой рыбой. Выглядел он человеком опытным и бывалым, а потому не вызвал особого интереса у компании игроков, метавших кости за длинным столом. Но юного Конана они проводили пристальными взглядами.

3. ВЛАСТИТЕЛЬ И МАГ

Шандарат, город богатый и сильный, стоял у моря на самой границе между Гирканией и империей Туран. По этой причине владыка его Ашарат, славный и блистательный повелитель из рода Ратридов, человек мудрый и искушенный в делах власти, до сих пор ухитрялся сохранять относительную независимость. До Аграпура, имперской столицы, было далеко; не всякое войско сумело бы пройти сквозь степи, пустыни и горы или добраться морем в шандаратские пределы. Да и зачем? Владыка Ашарат признавал себя вассалом великого императора Турана, не забывая подтверждать это каждый год почтительными посланиями и щедрой данью.

С Гирканией было сложнее. Раз в два или три года оттуда накатывались орды диких всадников, весьма многочисленных, но не имевших понятия ни о воинском строе, ни о доспехах, ни о том, как обращаться с длинной пикой или арбалетом. К счастью! Ибо шандаратские воеводы раз за разом били этих дикарей в меховых безрукавках и колпаках, вооруженных лишь луками да кривыми мечами весьма посредственного качества. Тем не менее, полки Ашарата терпели существенный урон, так как гирканцы были злы, неукротимы и числом раз в пять превышали отряды обороняющихся. Уже много лет владыку не оставляло опасение, что однажды северные степи выхлестнут такое воинство, с которым не справятся его полководцы, солдаты и наемные войска. Это стало бы концом для Шандарата; хотя сам город был надежно укреплен, но верфи, мастерские и обширные поля, лежавшие к югу от города, неминуемо оказались бы разграбленными.

Тяжко вздохнув, владыка подошел к огромному окну, откуда открывался вид на город и гавань. Ашарату было уже под шестьдесят, но он сохранил живость движений и юношескую энергию; правда, в последнее время взор его все чаще стал затуманиваться, а в уголках рта пролегли скорбные складки. Но видит светлый Митра, не презренные гирканские псы были тому причиной!

Сняв с головы шелковую круглую шапочку и распустив завязки златотканой накидки, Ашарат подставил лицо и обнаженную грудь свежему морскому ветру. Он находился сейчас у распахнутого настежь окна своего любимого покоя - квадратного зала на верхнем этаже башни, венчающей его дворец. Древняя башня была прочной и высокой - не ниже маяка на молу, разделявшем торговую и военную гавани. Вдобавок весь дворец располагался на невысоком прибрежном холме в южной части Шандарата, башня же стояла на самом его гребне. Отсюда властитель видел и обширную полукруглую бухту, на берегах которой полумесяцем раскинулся его город, и дорогу, тянувшуюся от южных врат, и окружавшие ее предместья, где утопали в зелени дворцы и виллы местной знати. Он даже мог разглядеть верфи на противоположной стороне бухты, где срочно достраивались пять больших боевых галер.

Снова тяжело вздохнув, Ашарат устремил взоры к военной гавани. Расходы, расходы! К чему процветающему Шандарату этот флот, к чему вся дорогостоящая экспедиция на Жемчужные острова? Правда, мудрый Неджес, первый советник, утверждает, что все окупится...

Да, при Морилане Кириме, предыдущем советнике, умершем в преклонном возрасте год назад, было куда спокойнее! Старый Морилан никогда не лез в военные дела, подумал владыка. Он занимался сбором налогов, следил за порядком в стране и в городе, взимал умеренную мзду с пиратов и купцов, проявляя всяческое уважение и к тем, и к другим. Это было мудро, ибо Шандарат большую часть своих доходов получал от торговли. Он являлся самым северным из крупных портов на берегах моря Вилайет, и от него начинались сухопутные дороги на запад, в Бритунию, Немедию и Аквилонию, а также на юг и юго-запад - в Коринфию, Офир, Замору и великую империю Туран. Фактически Шандарат держал в своих руках всю торговлю в северном Вилайете, ибо обогнуть море по суше, чтобы сразу попасть в Гиперборею или Бритунию, для купцов было нелегко: приходилось пересекать и горы, и заснеженную тундру, и скудные на пропитание степи.

Шандарат издревле принимал купцов с положенным гостеприимством, гарантируя им безопасность, твердые торговые правила и сравнительно низкие пошлины. Одна тридцатая от стоимости груза за въезд в город и две тридцатые - за право торговли! Вполне умеренный налог, и он ни у кого не вызывал возражений, даже у гостей из далекого Кхитая, нередко перевозивших через Шандарат свои шелка в страны Запада. Но мудрый Неджес, сменивший покойного Морилана Кирима, сказал, что этого мало, и пошлина была повышена. У шандаратского владыки имелись очень смутные представления о том, почему он согласился с Неджесом и подписал указ; казалось, несмотря на свой жесткий и твердый характер, Ашарат ни в чем не мог отказать первому советнику.

Мудрец появился в Шандарате почти сразу же после смерти престарелого Морилана Кирима, словно ждал этого события где-то под стенами города. Он предъявил две грамоты; в первой владыка Турана настоятельно советовал блистательному Ашарату, верному своему вассалу, предоставить Неджесу высокую должность при его дворе. Второй же пергамент оказался еще более удивительным, ибо удостоверял, что Неджес приходится племянником бездетному Морилану и, тем самым, имеет право претендовать и на его богатства, и на титулы, и на должность. По возрасту так вполне могло быть: Морилан отправился в темное царство Нергала на исходе восьмого десятка, а Неджесу, судя по виду, еще не исполнилось и пятидесяти. Но Ашарат никогда не слыхивал, чтобы у прежнего его советника имелся брат или кузен; к тому же Неджес, в отличие от светловолосых и сероглазых обитателей Трира, был смугл и глаза имел темно-карие, с красноватым оттенком. Он походил скорее на стигийца, чем на отпрыска славной и благородной шандаратской фамилии!

Тем не менее, владыка Ашарат принял его. Красноватые зрачки Неджеса обладали какой-то странной магнетической силой, придававшей убедительность и логичность всем его речам; владыка - да и все его советники - не смог устоять. Временами Ашарат избавлялся от этого наваждения и подумывал о том, к чему движется дело: как и старого Морилана Кирима, боги не осчастливили его потомством, а наследному принцу Илкасу, сыну его сестры, было всего двенадцать. В подобной ситуации первый советник или какой-нибудь честолюбивый полководец становились реальными претендентами на престол Ратридов - в случае безвременной кончины самого Ашарата! Но стоило Неджесу заговорить, как темные подозрения испарялись из сердца владыки, словно утренний туман под жаркими солнечными лучами. Красноватые глаза сияли на смуглом лице, вселяя уверенность, что их обладатель беспредельно предан и блистательному повелителю, и его малолетнему наследнику, и всему шандаратскому племени, трудолюбивому, деятельному, богатому и склонному к порядку и повиновению властям.

Всего лишь двенадцать месяцев владыка пользовался советами Неджеса, но заслуги пришельца были уже неоспоримы. Во время недавнего набега гирканцев он сварил какое-то жуткое зелье, синеватое и тягучее, в котором были вымочены стрелы шандаратских арбалетчиков. Теперь даже малая царапина от стрелы приводила к неминуемой смерти, и гирканская орда, потеряв едва ли не половину бойцов, в панике убралась восвояси. Неджес также научил оружейников ковать удивительные мечи; прутья из гибкой стали и мягкого железа надо было свить определенным образом, затем, трижды раскалив, трижды простучать молотом и охладить на ветру. После такой обработки на клинке проступали волнистые узоры, и лезвие его с равной легкостью секло и волос, и тонкую шаль, и добротную кольчугу. Удивительное искусство! Неджес утверждал, что научился ему во время своих странствий в Иранистане.

Он сумел навести порядок и в столице. Собственно говоря, шандаратские горожане, купцы, мелкие торговцы, мореходы, ремесленники и подмастерья всегда чтили закон, но, как в любом крупном порту, хватало тут и менее почтенного люда - бездельников, нищих, игроков в кости и воров. Разбоем, правда, никто не баловался; свои не решались на смертоубийство, а пришлых лихих молодцов вешали быстро и высоко. Даже вилайетские пираты вели себя в шандаратской гавани вполне прилично: сбывали потихоньку награбленное, запасались вином да провиантом и платили, что положено, в казну повелителя.

Неджес сумел выжать немалые доходы даже с самых сомнительных промыслов. По его совету был составлен и подписан рескрипт, согласно коему все подозрительные личности объединялись в три гильдии: нищих, воров и игроков, обложенных надлежащим - и очень немалым! - налогом. Все прочие бездельники, неспособные даже выйти на базар с протянутой рукой, были изгнаны из Шандарата; одни ушли совсем, другие обретались в лачугах близ городской свалки, а третьих, самых упорных, отправили на Обглоданный остров.

Владыка усмехнулся и поднял голову, всматриваясь в морские дали. Где-то там, в половине дня пути, торчал этот бесплодный и скалистый островок, на котором закончили счеты с жизнью самые отпетые негодяи. Жестокая мера, но необходимая! Теперь в Шандарате куда спокойней... Разумеется, воруют и клянчат, но и с этих противозаконных деяний казна имеет доход... Нет, этот Неджес все-таки настоящий мудрец!

Вот только насчет похода на Жемчужный Архипелаг Ашарат испытывал некие сомнения. У него хватало и своих богатств, к чему же еще зариться на чужое? К тому же, торговля жемчугом шла по большей части через шандаратский порт, и здесь оседала немалая доля морских сокровищ - и в деньгах, и в безупречной формы перлах, серебристых, розовых и голубых. Для князя Архипелага Ашарат был таким же формальным сюзереном, как и туранский император - для него самого; веками этот порядок устраивал всех, и к чему его ломать?

Но Неджес утверждал, что времена меняются, и самым надежным гарантом верности вассала будет воинский гарнизон, поставленный в его владениях. Это означало войну; а поскольку всю территорию противника окружало море, еще и немалые расходы.

Смяв сильной рукой свою шелковую шапочку, Ашарат уставился на военную гавань. Боевые галеры его флота, застывшие у пирсов, сверху походили на детские игрушечные кораблики, однако каждая из них могла перевезти полторы сотни солдат. Но их, этих крепких и вместительных судов, насчитывалось всего двадцать, да пять еще строились на верфях; четырех же тысяч клинков и копий было совершенно недостаточно для экспедиции в Архипелаг. Если уж ввязываться в такое дело, то надо послать вдвое большую армию... А для ее перевозки нужны корабли!

Три дня назад Ашарат повелел реквизировать самые крупные купеческие барки, а вчера к нему заявилась делегация недовольных судовладельцев, весьма почтительно, но настойчиво вопрошавших, почему шандаратский властелин решил нарушить им же изданные законы и правила. Владыка, разумеется, мог выгнать их, скормить голодным псам-мастафам, отличавшимся редкостной свирепостью, или сгноить в яме, но он не сделал ни того, ни другого, ни третьего. Если по берегам Вилайета разнесется весть, как поступают с торговым людом в Шандарате, купцы станут за два дня пути обходить его гавань! И выгодно это лишь городу-сопернику, Султанапуру, лежавшему южнее, там, где морское побережье заворачивало к Кезанкийским горам. Случись в Шандарате какие беспорядки, султанапурский владетель вмиг перехватит всю торговлю!

Эти мысли и не давали покоя Ашарату, когда солнечным сияющим утром он любовался с высокой башни на свой город, подобный полумесяцу из серого, розового и белого камня, возлегшему у лазоревых вод обширной бухты. Умом он понимал, что лучше множить богатства в своем собственном доме, молить богов о мире и не пытаться искать сокровищ за морем; но чувства его уже находились во власти Неджеса. Он слышал его глуховатый уверенный голос, видел темные глаза с оттенком крови и, стискивая кулаки, думал: война! Война, и да будут прокляты эти купцы и торговцы, трусливые отродья Нергала!

Снизу долетел двойной гулкий удар гонга, и владыка, запахнув плащ, поспешил к лестнице. Он миновал пять этажей башни, пять прекрасных залов, изукрашенных цветным камнем и бронзой, с потолками, расписанными сценами битв и охот, с полами, что устилали изумрудные, палевые и сиреневые ковры; пять роскошных покоев, завешанных редкостным оружием и доспехами, среди которых бездонной серебристой глубиной сияли зеркала и светились драгоценные камни на ларцах и сундуках из розового дерева. Тут раскинулись ложа, покрытые кхитайским шелком с изображениями драконов, извергающих огонь, тут стояли кресла, отделанные слоновой костью, тут высились шандалы с сотнями свечей, формой похожие на кактусы пустыни, но сверкавшие позолотой и серебром. И тут, в больших округлых чашах, точенных из горного хрусталя, таинственным светом переливались жемчужины с Архипелага. Ашарат взглянул на них, и сердце его преисполнилось жаждой - жаждой обладания.

Из последнего покоя башни он сошел еще ниже - по широкой мраморной лестнице, по бокам которой стояли телохранители в шлемах и кольчугах, с обнаженными мечами в руках; затем он пересек зал приемов и воссел на трон. Неджес, первый советник, уже ждал его, и поклон смуглолицего мудреца был, как всегда, глубоким и почтительным.

Дождавшись, когда он выпрямится, владыка всмотрелся в темные глаза с красноватыми отблесками и произнес:

- Купцы и судовладельцы недовольны. Вчера они представили прошение, мудрейший. Я не хотел бы их раздражать.

Неджес снова склонил голову.

- Мой повелитель, купец доволен, когда пахнет деньгами. Обещай им двадцатую часть добычи, что будет захвачена на Жемчужных островах, и они успокоятся.

- Хмм... Толковое предложение! Получается, что они как бы финансируют поход, предоставляя свои корабли, и становятся моими компаньонами, а?

- Великая честь для них, владыка, и немалая выгода!

- Но двадцатая часть... - Ашарат нахмурил густые брови, в которых не было еще ни одного седого волоска. - Не слишком ли много, мудрейший?

- Ты же знаешь, блистательный владыка, что я сам поплыву с флотом. Я подсчитаю и оценю добычу с самыми надежными писцами и ювелирами, но никто из них не будет знать окончательной суммы. Так что двадцатая часть может легко превратиться в пятидесятую... или в сотую, если ты пожелаешь. Но и эта доля наверняка окажется немалой: князь Архипелага богат!

Ашарат покивал головой, не спуская взгляда с невысокой фигуры советника. Как всегда, мысли Неджеса были мудры, предложения разумны, доводы - убедительны.

- А если купеческое сословие Шандарата и торговые гости из других мест пожелают послать с флотом своих представителей? Если они тоже захотят участвовать в подсчете захваченного?

Неджес тонко усмехнулся.

- Не захотят, мой повелитель! Это было бы оскорбительным деянием, актом недоверия к тебе... Они же разумные люди! Они понимают, что владыка может просто взять... и уж если он предлагает хоть что-то, то надо кланяться и благодарить, благодарить и кланяться!

На резко очерченных губах Ашарата тоже появилась улыбка.

- Это ты хорошо сказал: кланяться и благодарить! - Он повелительно взмахнул рукой. - Да будет так! Передай же посланцам достойного нашего купечества мою волю: они получат двадцатую часть добычи в жемчуге или звонкой монете, и мой казначей поделит ее между всеми - в зависимости от числа и размеров кораблей. Если же судно затонет во время похода или получит повреждение, то за это я согласен уплатить особо.

- Повинуюсь, мой господин! - На этот раз Неджес не опустил головы, и его странные глаза впились в зрачки владыки. Ашарат почувствовал одновременно и какое-то смущение, и безмерное спокойствие, которое дарует только счастливый сон; с трудом вспомнив, что сейчас не вечер и все происходит наяву, он склонился к Неджесу и пробормотал:

- Хочу расспросить тебя кое о чем, мудрейший...

- Мои знания к твоим услугам, повелитель.

- Разумеется, мы захватим на Архипелаге немалые богатства... Мы поставим там свои гарнизоны, и наш флот будет контролировать торговлю жемчугом... Но стоят ли эти маленькие сверкающие шарики наших усилий и той крови, которую прольют солдаты? Когда я посылаю их биться с гирканцами, каждый знает, за что сражается... за стены Шандарата, за его поля, за свой дом, который могут разграбить и сжечь варвары... Но жемчуг... - владыка глубоко вздохнул, пытаясь преодолеть охватившую его апатию. - Жемчуг всего лишь жемчуг! Он не защитит нас от гирканцев, когда они снова подойдут к шандаратским рубежам!

Неджес воздел руки к потолку.

- О, мой повелитель! Ты истинный владыка, который печется о жизни своих воинов более, чем о сокровищах земных! Но, блистательный, вспомни о том, что половина солдат в нашем войске - наемники, и сражаются они не за стены и поля Шандарата, а за динарии! Будут жемчуг и золото - будут и солдаты... толпами сбегутся сюда из ледяной Гипербореи, из нищей Бритунии, и из самого Турана! А кроме того, - тут советник понизил голос и оглянулся на застывших у лестницы телохранителей, - кроме того, есть в жемчуге Архипелага нечто такое, чего не купишь за золото...

- Хмм... - Ашарат погладил орлиный нос, расправил усы. - О чем ты, мудрейший? Жемчуг есть жемчуг! Согласен, его можно превратить в золото, а золото в солдат... или, на худой конец, откупиться им от гирканцев... Но что еще?

Неджес сделал два крошечных шажка, приблизившись к трону на расстояние вытянутой руки; владыка видел, как на лбу мудрейшего выступили крохотные капельки пота.

- О, господин мой! Неужели ты думаешь, что я посоветовал бы тебе начать войну, если б речь шла только о сокровищах, о золоте и жемчуге? Нет, это не так! - он покачал головой, не спуская напряженного взгляда с лица повелителя. - Знай же, владыка, что среди жемчужин Архипелага, среди этих маленьких сверкающих шариков, попадаются такие, что наделены невероятной исцеляющей силой... волшебной мощью, дарованной богами... Но лишь истинный мудрец может распознать их, и лишь истинный мудрец, растворив это морское чудо в уксусе, знает, как использовать полученное зелье... - голос Неджеса упал до едва слышного шепота.

Ашарат, пораженный, откинулся на спинку кресла.

- Так вот почему ты настаиваешь на этой войне! - Он ощутил, как начинает кружиться голова в предчувствии открывающихся перспектив. Целительное зелье? Пока он еще силен и может сам вскочить на коня, удержать в руках меч и осчастливить за ночь не одну деву... Но старость надвигается, неотвратимая, как суровая зима, что следует за изобильной осенью; мрачная старость, со всеми ее недугами и немощами... Да и Неджес тоже немолод... значит, и он подумывает о волшебных жемчужинах?

- Это зелье... от чего оно лечит? - вполголоса спросил владыка. Теперь он не мог оторвать взгляда от красноватых зрачков Неджеса, словно кролик, загипнотизированный удавом.

Губы советника едва заметно дрогнули, словно он пытался сдержать торжествующую усмешку.

- От старости, мой господин, от старости... может быть, даже продляет жизнь... Но никто на Архипелаге не знает о том... ни сам князь, ни его люди...

- А ты... ты знаешь? - выдохнул Ашарат.

- Да. Я обучался в Стигии, мой повелитель. Только там сохранилась истинная мудрость... мудрость, древняя, как этот мир.

- И ты сумеешь найти целительную жемчужину?

- Да.

- И приготовить бальзам?

- Да.

Блистательный Ашарат привычным жестом пригладил усы и поднялся; голос его, сильный и уверенный, наполнил зал приемов.

- Ты можешь идти, мудрейший Неджес. Успокой корабелов и купцов! Скажи, они получат по золотому динарию за каждую дыру, пробитую в бортах их кораблей. Пусть дадут еще суда, и я, возможно выделю им пятнадцатую долю добычи, - тут владыка подмигнул своему советнику. - Иди, почтенный Неджес! А я проедусь на верфь и в казармы... посмотрю, как там дела...

Низко кланяясь и почтительно разводя руками, мудрейший Неджес, маг Черного Круга и первый среди советников Ашарата, владыки из благородного рода Ратридов, попятился к дверям.

"Будет тебе зелье! - мстительно думал он, спускаясь по лестнице из белоснежного мрамора к ожидавшим внизу носилкам. - Будет тебе зелье! Из порошка черного лотоса! Вот лучшее средство от старости - капля яда в вине, а затем - погребальный костер!"

Он был доволен и недоволен одновременно. Доволен тем, что вновь одержал верх, сломил волю шандаратского владыки, отчасти своим тайным искусством, отчасти ловкой и давно заготовленной ложью. Поводом же для недовольства являлось то, что Ашарат в очередной раз едва не выскользнул из расставленных сетей. Поистине, в этом человеке обитал крепкий и мощный дух, закаленный многолетней привычкой к безраздельной власти!

Расположившись на мягких подушках в носилках, Неджес кивнул слугам. Восемь дюжих парней осторожно подняли паланкин и быстрой рысцой направились к южным воротам. Шагали они плавно и размеренно, опасаясь потревожить господина тряской, ибо испытывали перед ним необъяснимый ужас. Один взгляд красноватых глаз колдуна повергал людей в холодную дрожь.

Промелькнули массивные городские врата, окованные полосами железа, и носильщики ступили на Туранскую дорогу, ровную, гладкую и обсаженную дубами и вязами. Южные предместья Шандарата совсем не походили на северные; север, с его верфями, поселком при них и свалкой, считался рабочей окраиной, тогда как на юге располагались дворцы местной знати и виллы богатых купцов. Строения из серого, розового и белого камня, утопавшие в зелени, тянулись слева, меж дорогой и морским побережьем; справа кудрявились свежей листвой фруктовые рощи и расстилались поля.

Откинув занавески, Неджес задумчиво оглядел этот мирный пейзаж. Богатая страна! А может стать еще богаче, если будет навсегда покончено с набегами гирканцев и данью империи... Ну, разумеется, надо прибрать к рукам и кое-какие земли окрест... Захват Жемчужных островов являлся лишь первой операцией из серии запланированных им, но, вероятно, все остальные он проведет, будучи уже полновластным хозяином Шандарата... Надо лишь пополнить казну, нанять солдат - хороших солдат, которые преданы тому, кто больше платит... лучше всего - туранцев, жадных до золота, и гиперборейцев... Затем - дождаться подходящего сочетания звезд и навсегда излечить владыку Ашарата от старости...

Надутый болван! Похоже, после сегодняшнего разговора он без колебаний примет от своего советника любое зелье и даже не заставит его отведать! А хоть бы и заставил... Неджес презрительно сощурил глаза. Он мог сделать так, что владыка остался бы в полной уверенности насчет этой дегустации... да, Ашарат увидел бы собственными глазами, как его советник пробует снадобье, и все же ни капли не коснулось бы губ колдуна! Черные стигийские маги умели многое, и души людские были подобны мягкому воску под их пальцами...

Носильщики, едва заметно покачивая паланкин, трусили по самой середине дороги, мощенной гладкими плитами. Хотя движение в этот час было уже довольно интенсивным, никто не смел обогнать их, а встречные испуганно шарахались к обочинам, отбивая поклоны - носилки первого советника узнавали все. Тележки крестьян и фургончики окрестных ремесленников, запряженные мулами и доверху заваленные ранними овощами, глиняной или стеклянной посудой, рулонами льняного полотна, бухтами канатов и деревянными поделками, вообще съезжали с каменной дорожной полосы, пережидая, пока паланкин могущественного вельможи не удалится на сотню шагов. Купцы же и местные нобили, что направлялись в город, сходили с коней и колесниц и уважительно склоняли головы. Пожалуй, самого Ашарата не встретили бы с большим почетом, подумал маг и усмехнулся.

Чуют, чуют, в чьих руках сила! И потому власть после смерти последнего владыки из рода Ратридов перейдет к нему просто и безболезненно... Маг не без оснований полагал, что о законном наследнике, малолетнем принце Илкасе, никто и не вспомнит, никто не услышит его писк, когда верные люди свернут сопляку шею. Он же, Неджес Мудрейший, будет властвовать в Шандарате долго, очень долго! Век или два, сколько отпустит великий Сет, Змей Вечной Ночи... Здесь, на берегах северного Вилайета, будет Его вотчина, оплот истинного и грозного бога! Во имя Его и к славе Его будут низринуты жалкие демоны Митра, Ариман и развратная Иштар! Храмы их зарастут травой, презренные имена будут вычеркнуты из людской памяти, статуи покроются прахом! Тот-Амон, владыка Черного Круга, останется доволен... Недаром он избрал его, Неджеса, из числа ближайших своих аколитов, послав навести порядок в этих варварских землях, где давно забыли о свирепой мощи Древнего Змея!

Неджес хрипло захохотал, и передние носильщики с испугом обернулись. Все, все здесь будет принадлежать ему! Ему - и великому богу! И этот город, жемчужина из жемчужин, и эта богатая страна, и души ее обитателей! Он выполнит свою миссию, как поклялся владыке Тот-Амону! Вот только предзнаменования... В последние дни они казались не очень благоприятными... Намеки Багряного Плата не поддавались однозначному истолкованию, хотя он запрашивал свой амулет о самом ближайшем будущем... Надо попробовать еще раз, решил маг, и заглянуть подальше - скажем, на месяц-другой.

Размеренный шорох ног стих; миновав поворот на Окружной тракт, носильщики свернули с мощенного камнем покрытия на грунтовую дорожку, что вела к резиденции первого советника. Неджес унаследовал этот уютный дворец с четырьмя стройными башенками по углам от своего предшественника - как и десяток богатых поместий Морилана Кирима, изрядный вклад в кассу местной гильдии торговцев и ростовщиков, а также прочие богатства. Это, однако, являлось каплей в море - сравнительно с тем, чем он собирался завладеть.

Усадьба представляла собой обширный трехэтажный особняк, сложенный из светло-серого камня, с раскинувшимся вокруг него садом; за ним лежал просторный хозяйственный двор, окруженный конюшнями, кладовыми и домиками для слуг и охраны. Всю эту территорию окружал невысокий забор из металлических прутьев, закрепленных в каменном основании - скорее символическая, чем реальная преграда. Вдобавок изнутри он был обсажен дубами, как и Туранский тракт; вероятно, прежнему хозяину нравились эти мощные деревья. Неджес почти ничего не менял здесь, хотя окруженный яркой зеленью дом и сад с фонтанами мало подходили для обители черного мага; он лишь переоборудовал подвал для своих колдовских занятий да распорядился пускать ночью в парк псов, свирепых гладкошерстных мастафов, доверяя им гораздо больше, чем десятку своих охранников.

Миновав сад, напоенный ароматами позднего лета, носильщики осторожно опустили паланкин у невысокой лестницы, что вела на окружавшую дворец террасу. Неджес поднялся и, не говоря ни слова, прошел в дом мимо покорно согнувшихся слуг. Завтра надо будет встретиться с купцами и корабельщиками, думал он, и вложить немного страха в их презренные душонки; сегодня же... Да, сегодня он займется иным! У него имелись дела поважнее, чем разбор петиций по поводу реквизированных судов.

Он сбросил мантию на руки слуге, позволил снять с себя тяжелые сандалии и облачился в мягкие туфли и домашний халат. Затем, по-прежнему молча, выпил бокал легкого вина, услужливо поданный на подносе, и направился в свой кабинет в правом крыле дворца. Дверь в этой комнате запиралась на массивный засов и, по мнению Неджеса, это было главным ее преимуществом. Бросив презрительный взгляд на шкафы из резного темного дерева, чьи полки ломились от свитков и книг в богатых переплетах гордости бывшего владельца усадьбы, - он подошел к большому, в рост человека, зеркалу. Наступит время, и он вышвырнет во двор всю эту мерзость, всю эту ложную премудрость! Вышвырнет и прикажет полить маслом и сжечь! Но сейчас задумываться об этом было еще рано, поскольку у жителей Шандарата - да и других мест - пергаментные манускрипты и свитки папируса неразрывно связывались с ученостью. Мудрец, сжигающий книги? Хмм... Это выглядело бы весьма странно!

Неджес оглядел себя в зеркале и остался доволен. Он был смугл, черноволос и довольно невысок, но строен и подвижен; на лице с острым носом, суховатыми губами и горящими глазами застыло выражение властной уверенности и ледяного спокойствия. Темный плащ, спадавший до самого пола, делал его фигуру как бы выше, величественнее; под ним на груди висела прочная стальная цепочка с медальоном в форме свернувшейся змеи.

Маг прикоснулся к нему и неразборчиво пробормотал несколько слов; зеркало повернулось, продемонстрировав зачерненную изнанку. За ним лежал короткий коридор и ступени в подвал - единственный ход, которым можно было попасть вниз. Все остальные по приказу Неджеса замуровали крепко-накрепко, и каменщики, которым щедро заплатили за этот труд, внезапно лишились всех воспоминаний о проделанной работе.

Шагнув в коридор, маг подождал, пока зеркало вернется на место. Теперь лишь зеркальное стекло отделяло его от кабинета, но проникнуть сквозь эту хрупкую преграду не сумел бы никто - кроме, возможно, чародея равной силы. Простой же смертный, попытавшийся преодолеть мощь Запирающего Заклятья, был бы, скорее всего, испепелен на месте.

Неджес прищелкнул пальцами, и светильники, висевшие на вделанных в стену бронзовых крюках, зажглись. Он неторопливо миновал проход и спустился вниз по лестнице. Подвал также был уже освещен, и в очаге у задней стены само собой взметнулось пламя. Одним движением руки маг заставил его угаснуть; сегодня он не собирался ни варить колдовские зелья, ни вызывать духов огня.

Вдоль стен его лаборатории тянулись длинные столы с ящиками для хранения минералов и трав, с бутылями и флаконами, в коих таинственно мерцали зеленоватые, голубые и алые жидкости, с затейливыми стеклянными колбами и ретортами, изделием стигийских мастеров, с бронзовыми щипцами, крохотными молоточками, сверлами и пилками; была тут даже маленькая наковальня. Над левым столом висела полка, на которой громоздилось несколько книг в потертых кожаных переплетах; тут же лежали чистые свитки папируса и стоял чернильный прибор. Все это было, в определенном смысле, бутафорией, ибо в кабинете любого недоучки-алхимика не составляло труда обнаружить то же самое: камни, засушенные растения, инструменты, фаянсовую, бронзовую или стеклянную посуду непривычных форм, десяток древних манускриптов. Но здесь находились и настоящие сокровища, которые Неджес не выставлял напоказ.

С почтительным поклоном он приблизился к маленькому алтарю Сета, кубу из черного камня, стоявшего рядом с очагом. На нем не было ни изваяния темного бога, и никаких изображений или магических рун, однако даже обычный смертный ощутил бы ауру мрачной и безжалостной силы, непроницаемой завесой окутывавшую черную поверхность. Да, ощутил бы и вряд ли смог сделать хотя бы шаг назад! Крохотная частица божества, заключенная в камне, всегда жаждала - жаждала крови, теплой плоти, трепещущей души... Неджес, однако, приблизился к этому страшному месту беспрепятственно: бог узнал своего аколита.

Опустившись на колени перед камнем, маг снова поклонился и возложил руки на черную блестящую поверхность. Теперь он замер, скорчившись и прикрыв глаза; слабые отблески пламени от горящих светильников углубили тени на смуглом бесстрастном лице, превратив его в подобие маски смерти.

Не разжимая губ, Неджес запел. То был гимн без слов, странная литания из четырех-пяти протяжных нот, чередовавшихся бесконечно; и, в такт ей, ладони мага начали погружаться в камень. Вскоре могло показаться, что руки его приросли к каменному кубу, обрезанные на уровне кистей; они продвигались все дальше, все глубже, под заунывный мотив, похожий на мелодию, которой стигийские дудочники зачаровывали змей.

Резко выдохнув, Неджес подался назад, почти упал на спину, отвалившись от камня. Некоторое время он сидел, глубоко дыша и стараясь прийти в себя; струйки пота стекали по смуглым щекам, руки дрожали. Но он достал то, что хотел! В его пальцах поблескивал золотой ларец, совсем крошечный - такой, что мог поместиться на ладони.

Восстановив дыхание, чародей поднялся, сделал несколько шагов и опустил ларчик на каменный пол. Здесь, посреди его тайной лаборатории, оставалось свободное место, вполне достаточное, чтобы в нем поместился начерченный черной краской пятиугольник размером в шесть локтей, в вершинах коего стояли бронзовые цилиндрические сосуды. Неджес поставил ларец в самом его центре.

Затем он отступил к столу, простирая руки к пентаграмме. Едва слышный шепот, повелительное движение - и из бронзовых цилиндров вдруг выхлестнули столбы яркого синеватого пламени, раскрылись невесомыми веерами, растеклись в стороны и поблекли, образовав большой, чуть мерцающий купол. Несколько мгновений колдун всматривался в него, словно оценивая надежность этой преграды, потом, что-то недовольно бормоча, разыскал на столах еще пяток цилиндров, установил из посередине линий пентаграммы и зажег. Теперь купол, не потеряв своей прозрачности, словно бы стал плотнее, и Неджес удовлетворенно кивнул; не хватало только, чтобы призванное им существо вырвалось на волю! Это привело бы к ужасным последствиям - и, первым делом, для него самого.

Он вновь затянул прежнюю заунывную мелодию и повторял ее до тех пор, пока крышка маленького ларца не поднялась с резким щелкающим звуком. Затем на фоне ее возникло нечто алое... нет, скорее красное или даже багряное; словно голова ядовитой змеи, разыскивающей жертву, округлый, отливающий кровью кончик того, что таилось в ларце, начал медленно поворачиваться, пока не нацелился прямо на чародея. Неджес прищелкнул пальцами, и головка кровавого червя двинулась вверх, жадно потянулась к мерцающему куполу, отпрянула и застыла; теперь над золотым ларчиком неподвижно торчал красный стержень толщиной в руку.

Спустя какое-то время он начал разворачиваться, слабо подергиваясь и трепеща краями, превращаясь в квадратный кусок отливавшей шелковистым блеском ткани. Багровый Плат и в самом деле был похож на шаль из кхитайского шелка, но человеческие руки никогда не прикасались к нему, не пряли тонких нитей, не окрашивали их пурпуром, не натягивали на ткацкий станок; сей амулет, могущественный и опасный, хранился в стигийских храмах издревле, и сам Тот-Амон, глава Черного Круга, не ведал, какой бог, демон или стихийный дух вдохнул в него пророческую силу.

Плат натянулся, стал ровным, похожим на полированный срез глыбы из красного мрамора, потом начал медленно, неторопливо изгибаться. Менялись формы, перетекая и переливаясь друг в друга, то острые, гротескные, угрожающие, то плавно-округлые и спокойные, как очертания пологих гор; багровая ткань блестела, натягивалась и вновь опадала, будто бы колеблемая невидимым ветром. Вскоре на ней проступили очертания какого-то огромного лица: широкий нос со свирепо раздутыми ноздрями; безгубая, похожая на клюв пасть; крутые скулы и надбровья; выпученные глаза с мертвыми зрачками. Казалось, ткань стала багровой кожей, обтягивающей чудовищный, страшный лик неведомого демона.

Его рот раскрылся.

- Ты звал меня, червь? Зачем? - прокатилось под каменными сводами.

Неджес никак не реагировал на оскорбление; лицо его оставалось бесстрастным, глаза были прикованы к жуткому лику.

- Покажешь мне, что велю, - резко бросил он. - Сначала - знаки того, что будет через три месяца; потом - знаки ближайших дней.

Багровая личина задергалась в приступе беззвучного хохота.

- Ты в самом деле хочешь знать, что случится через три луны? пророкотал гулкий голос. - В самом деле, слизняк?

Чародей вскинул руки, выставил их ладонями вперед.

- Не стоит меня пугать, - негромко произнес он. - Иначе ты знаешь, что произойдет.

Резкий хлопок, и мерцающий купол начал сжиматься. Морда демона исказилась, словно он испытывал величайшее раздражение; глаза выпучились еще больше.

- Это не к чему, - вновь раздался его глас. - Три луны, ты говоришь? Что ж, я покажу... хотя показывать нечего.

Внезапно чудовищное лицо исчезло, и Плат обвис, снова став ровным, как мраморная стена. Глаза Неджеса изумленно расширились.

- Ничего? - пробормотал он. - Ничего! Как это может быть? Не пытайся развлечься за мой счет, демон! Твои шутки и ложные пророчества меня не интересуют!

- Если я берусь показать будущее, то показываю правду, - пророкотал голос. - Три луны. Ничего! Для тебя - ничего!

Неджес пошатнулся.

- Два месяца! - выкрикнул он, невольно опершись о стол руками.

Багровый Плат не дрогнул.

- Две луны, - подтвердил гулкий глас. - Ничего! Для тебя - ничего!

- Месяц!

- Ничего!

- Двадцать дней!

- Ничего!

- Десять дней!

- Ничего!

- Девять... - прохрипел Неджес, и красное полотнище задрожало. Колдун всматривался в него, утирая ладонью выступившую на лбу испарину; теперь он знал оставшийся ему срок. Девять дней! Если только проклятый демон не обманул...

Протерев кулаками глаза, Неджес вновь уставился на изгибавшуюся в бешеных конвульсиях багровую ткань. Он обладал искусством чтения этих знаков, предвестников грядущего; каждая складка и каждый извив имели смысл и могли сообщить о многом. Но сейчас стигиец был не в состоянии истолковать их; не то весть о близкой гибели потрясла его, не то символы будущих событий и в самом деле оставались неясными. Второе казалось чародею более вероятным. Как многие люди, получившие предсказание о скорой смерти, он все еще не мог поверить в нее, зато ощущал, как некая сила затуманивает пророчества Багрового Плата. Но если так, то и свидетельства его кончины могли оказаться ложными!

Неджес воспрянул духом. Сотворив необходимое заклятье, он заставил Плата свернуться, исчезнуть в золотом ларце; потом снял защитный купол и, сосредоточившись, погрузил ларец в черный камень алтаря. Там он и пребудет до следующего раза - под мощной дланью Сета, способного движением мизинца сковать тысячу злобных демонов!

Покончив с этим, чародей присел к столу, отхлебнул слабого вина из торчавшего меж древними фолиантами кувшина и задумался. Ему определенно грозила опасность; сколь бы смутными и неясными не казались ее предзнаменования, в том, что она существует, Неджес не сомневался. Он улавливал ее признаки и раньше, во время предыдущих магических сеансов с Багровым Платом, когда заглядывал лишь на три-четыре дня вперед, не пытаясь проникнуть в более отдаленное будущее. К Шандарату приближался некто, таивший в себе смертельную угрозу; возможно, он уже прибыл в город и бродил по его улицам, площадям и базарам в поисках первого советника или даже рыскал в окрестностях его дворца. Этот неведомый пришелец был исключительно опасен - опасен уже тем, что собирался покуситься на жизнь могущественного мага. И небезуспешно, если верить полученному предсказанию!

Но кто он?

Тут Неджес терялся в догадках. Присутствие в стенах Шандарата другого чародея, белого ли, черного, он ощутил бы и сам, не обращаясь за помощью к Багровому Плату; аура Силы в равной степени окружала и стигийских колдунов Черного Круга, и гиперборейских волхвов из далекой Похиолы, и мудрецов Кхитая и Вендии, и светлых друидов с Пиктского Побережья. Он почуял бы любого из них за три дня пути! Но тот, кто угрожал ему, не являлся магом; если он и обладал Силой, то лишь такой, которая позволяла укрыться от всеведущего Плата. Это казалось невероятным, но это было так!

Может быть, обычный человек, чьим телом завладел демон? Стигиец покачал головой. Нет, он учуял бы и демона! Любое создание демонической природы - даже такое ничтожное и никчемное существо, как то, что притащил в город какой-то бродяга с севера! Ну, об этом протухшем испражнении мула не стоит и беспокоиться! Хотя... Неджес припомнил пару извивов багряной ткани, обещавших ему кое-какие неприятности, связанные с этой древней и бессильной тварью. Мелкие неприятности... Ну, это он переживет - в отличие от того северного бродяжки и вора!

Он заставил себя не думать о ничтожном, вновь обратившись мыслями к главной опасности. Как у всех в мире, у него были враги - даже внутри Черного Круга, среди тех, кто боролся за благосклонность владыки Тот-Амона. Они - или некие другие, пока еще неведомые противники - могли пустить по его следу зомби, вампира, вурдалака или злобного призрака; словом, любое существо, способное убить самым необычным способом, но не обладающее в полном смысле магическим даром. Такого обнаружить сложней, чем чародея или демона...

Ну, что ж! Неджес поднялся, решительно расправил плечи, чувствуя, как злобная сила переполняет его. Что ж! Он предупрежден, и это главное! Жаль, разумеется, что эти хлопоты пришлись на тот момент, когда надо заниматься Архипелагом - да и владыкой Ашаратом тоже... Но ничего! Он предупрежден! Имеется масса способов отразить удар и позаботиться о своей безопасности и клинки стражей, и острые зубы мастафов, и надежный забор. Но прежде всего - магия!

Кстати, подумал он, направляясь к выходу, надо распорядиться, чтобы свалили дубы у изгороди. На их месте лучше построить стену, каменную, в три роста высотой, с вышками для стрелков.

С этой мыслью Неджес покинул подвал, и светильники за его спиной угасли.

4. ШАНДАРАТ

Конан спал с раннего вечера до позднего утра. Комната, в которую его отвела служанка, находилась на втором этаже и была небольшой, чистой и тихой; единственное окно ее выходило не на базарную площадь, а во двор. Киммериец, предусмотрительно задвинув засов на двери, скинул сапоги, снял пояс с мечом и сумкой, а потом растянулся на топчане и прикрыл глаза.

Когда он поднял веки, солнце било ему прямо в лицо. Судя по небесному светилу, дело шло к полудню, но Конана это нимало не обеспокоило. Он лежал, наслаждаясь теплом и покоем, и топчан с тощим тюфяком казался ему мягче царского ложа. В первый раз с того дня, как он отправился из дома в этот несчастливый поход, юноша провел ночь под кровом; и в первый раз за долгие дни странствий он был сыт.

Сыт? Внезапно Конан почувствовал, что это не так. Да, он _б_ы_л_ сыт, но вчера - а со вчерашнего вечера миновала целая вечность! Ему снова хотелось есть, и с каждым мгновением все сильнее и сильнее.

Он сел на своем ложе, спустил на пол босые ноги и обвел комнату еще полусонным взглядом. В ней не было ничего, кроме топчана с набитым сеном матрасом, пары крюков, торчавших из стены - вероятно, на них полагалось вешать одежду, - и небольшого сундука, который мог при необходимости послужить для постояльца и шкафом, и столом, и табуретом. Сейчас на нем восседал Шеймис собственной персоной - и, как всегда, с самым унылым видом. Он скорчился на крышке сундука, подобрав под себя ноги, и у его мосластых коленей лежали рядком пять золотых динариев с гордым профилем владыки Ашарата.

Конан поднялся, шагнул к сундуку и сгреб один золотой, стиснув в кулаке.

- Прогуляюсь вниз, - сообщил он демону. - Надо перекусить.

- Да, хозяин. - Физиономия у Шеймиса стала еще унылее; видно, он думал о том, что никогда не сумеет сотворить тех аппетитных блюд, которые его господину предоставят внизу за звонкую монету.

- Запри дверь на засов и никому не открывай, - велел Конан, застегивая на талии ремень. - Когда я вернусь, то постучу вот так, - он три раза стукнул костяшками пальцев по сундуку.

- Хорошо, хозяин. Слушаюсь, хозяин, - Шеймис передернул тощими плечами, словно ему вдруг стало зябко. - Только ты не задерживайся, будь добр... Мне без тебя как-то неуютно...

Усмехнувшись, Конан отворил дверь и начал спускаться по лестнице, размышляя, что доставшийся ему демон во многом напоминает малого ребенка. Может быть, это являлось свидетельством его древности? Что старый, что малый - тут Конан не видел особой разницы.

Внизу он не задержался: только опростал огромную миску с кашей и куском мяса, выпил кружку слабого винца и разменял у хозяина харчевни динарий. Ему не надо было платить за еду - за все рассчитался вперед Фарал, - однако Конану хотелось иметь в распоряжении деньги помельче, в серебре и бронзе. В голове у него зарождались определенные планы на вечер, в которых фигурировала компания давешних игроков в кости и кое-какие способности Шеймиса.

Поднявшись наверх, он трижды постучал в дверь, проскользнул в комнату и снова задвинул засов.

- Что будем делать, господин мой? - поинтересовался сумеречный дух, возвращаясь к сундуку и монетам.

- Спать, - ответствовал киммериец, которого после сытной еды вновь потянуло в дрему. - Я буду спать, а ты можешь поразвлечься с этим, запустив руку в кошель, он высыпал перед Шеймисом пригоршню серебра.

Затем он повалился на свое ложе и смежил веки.

Когда Конан раскрыл глаза во второй раз, солнце уже склонялось к закату. Прошла добрая половина дня, и он снова чувствовал голод - правда, не такой острый, как вчера. Тем не менее, несмотря на легкое посасывание в животе, юный киммериец ощущал прилив сил; Конану чудилось, что за сутки отдыха на костях его наросло изрядное количество плоти, и тяготы дальних странствий начали постепенно сглаживаться в памяти.

Он сел, протирая глаза кулаками. Лучи вечернего солнца косым веером падали сквозь распахнутое окно, освещая комнату и ее небогатую обстановку; единственными яркими пятнами здесь были горка золотых и серебряных монет да рукоять нового Конанова меча, отливавшая цветом хорошо начищенной бронзы. Видно, пиратский вожак был человеком аккуратным, когда дело касалось оружия, а не расчетов с пассажирами его галеры.

Шеймис находился в прежней позиции - сидел на сундуке, поджав ноги, окутавшись своими куцыми крыльями, и горестно обозревал орлиный профиль владыки Ашарата на золотом динарии. Конану хватило одного взгляда, чтобы понять: ни золота, ни серебра у него не прибавилось.

Заметив, что хозяин проснулся, сумеречный дух огладил жидкие усы и тяжело вздохнул.

- Ох, господин мой! Размышлял я, вспоминал и трудился от вчерашнего вечера до сегодняшнего, но ничем порадовать тебя не могу...

- Это и видно, - заметил Конан не без ехидства.

- Многое утекло из памяти, слишком многое, за время сидения в проклятом горшке... - Демон поскреб костлявыми пальцами свое лысое темя. Но, сказать по правде, я и раньше не отличался великими талантами... М-да-а... - Он снова испустил тягостный вздох. - Нет, не отличался... Ты уж прости меня, неудачника, хозяин... Увы, увы! Не могу я сделать тебя королем, господином над землями, городами и людьми, или великим воеводой, как, чувствую, ты того желаешь! Не могу принести тебе богатство и почет, дворцы, замки, поместья и юных дев...

Представив, какую юную деву мог бы предложить ему Шеймис, Конан невольно содрогнулся.

- Сие я уже понял и дев от тебя не требую, - торопливо произнес он, с изумлением замечая, что на глазах его слуги выступили слезы. Киммериец никогда не слышал, чтобы демоны могли плакать. Реветь, выть, рычать, вопить, стонать и богохульствовать - сколько угодно; но плакать!..

- Чем же я отплачу тебе, господин мой, за освобождение? - шмыгнув носом, Шеймис воздел взгляд к потолку. - Чем, мой молодой повелитель?

- Погоди, - сказал Конан, натягивая сапоги и оправляя тунику. Объясни-ка мне прежде, чем ты тут занимался.

Демон с безнадежным видом перебрал четыре золотых динария, сложив их в стопку.

- Я попробовал повторить фокус этого Фарала, - произнес он. - Видишь ли, хозяин, его и мое колдовство совсем различны... Собственно, то, что он делает, даже нельзя назвать магией... Ни черной, ни белой, ни красной, ни зеленой.

- Цвет меня не интересует. - Конан притопнул сапогами и опоясался мечом, потуже затянув ремень. - Золото появилось прямо из воздуха... Разве это не магия? Самое настоящее волшебство, приятель, и получше твоего! Ты-то наколдовал мне лишь костлявого барана, рваные сапоги да ломаную саблю!

Демон, придя в крайнее возбуждение, даже подскочил на сундуке.

- Нет, хозяин! То есть, насчет барана, сапог и сабли все правильно, продолжал он, сбавив тон, - но ты должен учесть, что я сотворил все эти вещи! Понимаешь, сотворил из ничего, а не перенес откуда-то готовенькими! Это настоящее волшебство, пусть и не слишком удачное! А твой Фарал, он... - внезапно Шеймис захлопнул рот.

- Так что же он? - с любопытством спросил киммериец, проверяя, легко ли выходит меч из ножен.

- Он не творит, а только переносит предметы, пользуясь для этого Силой... астральной Силой великого Митры... - пробормотал дух сумерек. Значит, благой бог покровительствует ему, понимаешь? Покровительствует и дозволяет пользоваться частицей своей божественной мощи...

- Знаешь что, приятель, - Конан сгреб монеты с сундука и высыпал в свой кошелек, - по мне, что сотворить, что перенести, все едино. Был бы толк! - он многозначительно похлопал по сумке, и динарии отозвались веселым звоном. - Помнишь, Фарал признался, что вытащил это золото прямо из кубышки какого-то Дастры, местного богатея... Ну, а ты можешь такое сделать?

Шеймис уныло свесил голову.

- Увы, мой юный господин! Этим-то я и занимался от вечера и до вечера, как доложил тебе раньше. Но я - дух сумерек, и не могу использовать силу солнечного бога. У меня свои пути...

- Кривые и узкие, - ухмыльнулся Конан. - Такие узкие, что ничего полезного по ним не протащить!

Словно подтверждая этот вердикт, демон горестно всплеснул крыльями.

- Выходит, фокусы Фарала тебе не по зубам, - уточнил киммериец. - Ну, а о нем самом что ты скажешь?

Физиономия Шеймиса несколько разгладилась, и он погрузился в размышления. Наконец, важно нахмурившись и почесывая свой длинный нос, демон сказал:

- Он - посланец, господин мой! Специально обученный посланец, который должен совершить нечто в этом городе во имя великого Митры!

- Хмм, посланец, да еще обученный... - протянул Конан. - Ладно, то его дела, а не наши, - заключил он, присаживаясь на топчан. - Давай-ка мы кое с чем разберемся, Шеймис.

- Давай, хозяин, - с готовностью согласился сумеречный дух, поудобнее умащиваясь на сундуке.

- Ты наколдовал мне тощего барана, сухой хлеб, дрянную саблю, кошель, рваные сапоги да тунику... - киммериец потянул свое одеяние за ворот, и оно затрещало. - Тунику тоже не очень прочную, но это не беда. Вот с саблей вышло хуже... из-за нее меня чуть не прикончили!

- Но я же поразил твоего врага! - вскинулся Шеймис. - Я наслал на него страшную болезнь!

- Да, и у этого мерзавца схватило живот. Ты и с другими так можешь?

Демон задумчиво почесал темя.

- Не исключено, мой господин.

- А как насчет засовов и замков? Ты сумел бы их отпереть? Ну, к примеру, хоть этот? - Конан ткнул пальцем в сторону двери.

- Попробую, хозяин. - В голосе Шеймиса не ощущалось уверенности, но он вдруг напрягся и начал сверлить засов взглядом. Сначала ничего не происходило, потом массивная железная полоса со скрежетом поехала вбок, дошла до упора, лязгнула и застыла.

- Отлично! - Конан подскочил к двери и снова запер ее. - Молодец, сумеречная нечисть! Ну, если ты справился с этакой тяжестью, то и с костями все пройдет хорошо!

- С какими костями, мой господин? - Демон в недоумении наморщил лоб.

- С игральными, приятель! Ты умеешь играть в кости?

- В кости?.. Ах да, я что-то припоминаю... Кажется, их бросают на стол или ровный камень, и смотрят, кому благоволят боги?

- Ну, жрецы используют их и так, для гаданий, - Конан кивнул головой. - А люди попроще играют на деньги. Запомни, Шеймис, у кости шесть сторон, и на них выжжено шесть рисунков: первый - конская голова, потом меч, корабль, башня, полумесяц и солнце. Бросают три кости; у кого "солнца" и "полумесяцы", тот побеждает, у кого "конь" - проигрывает.

- И что тогда?

- Расстается со своими деньгами! - рявкнул киммериец, раздраженный такой непонятливостью. - Ясно?

- Ясно, хозяин.

- А раз так, скажи: сможешь ли ты, сидя в сумке, крутить кости? Так, чтобы у меня всегда выпадали "солнца"?

- Думаю, что смогу, - крылья Шеймиса возбужденно затрепыхались. - Ты прав, кости куда легче железного засова, и, к тому же, меня будет вдохновлять мысль, что я помогаю тебе разбогатеть.

- Дойдет дело и до засовов, - пообещал Конан, раскрывая свой кошель. - Ну, лезь сюда!

Вечером народу в харчевне было побольше. Вероятно, ее посещали мелкие торговцы с базара, ремесленники да крестьяне, что привезли в город на продажу овощи и битую птицу. Эта публика, десятка три человек, неторопливо насыщалась, смакуя жареную баранину, местное пиво и привозное вино, пережевывая вместе с пищей всевозможные сплетни: о предполагаемом походе на Жемчужные острова, о флоте, которые собирал для этого всемилостивейший владыка, о петиции купцов, чьи корабли задержаны в гавани с целью перевозки воинских отрядов, и о новых налогах, изобретенных мудрейшим советником почтенным Неджесом. Чувствовалось, что его не любили, но уважали и побаивались.

У самых бочек пили вино четыре солдата, видимо - стражи с базара. Когда Конан проходил мимо, старший из них покосился на меч киммерийца, но ничего не сказал, вероятно решив, что сей молодой, но могучий северянин прибыл в Шандарат, чтобы завербоваться в войско повелителя. Конан, не обращая на стражников внимания, выбрал стол поближе к компании игроков тех же самых, что метали тут кости прошлым вечером. Он недовольно скривился, заметив, что игра идет на серебро; однако у каждого из этих тертых парней на поясе висело по объемистому и мелодично позванивающему кошельку. Скорее всего, именно там угнездились золотые динарии - в ожидании жертвы, которую предстояло сперва ободрить, а затем обобрать.

Юный киммериец решил, что для начала эта роль ему вполне подходит. Покончив с бараньей ногой и кувшином вина, принесенными служанкой, он запустил руку в кошелек (стараясь не раздавить залегшего на самое дно Шеймиса), вытащил горсть золотых и серебряных монет и принялся их пересчитывать. Он занимался этим довольно долго, выразительно поглядывая на соседний стол и делая вид, что никак не может счесть свои деньги; загибая пальцы то на левой, то на правой руке, он шевелил губами, надувал щеки, недоуменно хмыкал и гмыкал - словом, старательно изображал из себя простака и деревенщину, если не полного идиота.

Его усилия не пропали даром: стук костей за соседним столом прекратился и десять пар глаз уставились на молодого варвара. Тогда он встал, ссыпал деньги, кроме одного динария, в кошель, и, довольно натурально пошатываясь, приблизился к игрокам.

- Найдется у вас место для такого кругляша? - Конан подбросил монету на широкой ладони.

- Отчего же не найтись, - заметил коренастый рыжеволосый парень, окинув киммерийца пристальным взглядом. - Только не начать ли нам с серебра?

- По мелочи не играю, - Конан презрительно скривил рот. - Я солдат, клянусь Кромом, и не люблю таскать лишнего! К чему мне сумка серебра, цена которой три золотых?

Рыжий - видимо, заводила этой компании - еще раз осмотрел Конана с ног до головы.

- Ты и вправду солдат? - недоверчиво спросил он.

- А что, разве не видно? - киммериец выпятил грудь и положил руку на эфес меча.

- Нет, ничего... Парень ты здоровый, только уж больно молод для солдата. Похоже, еще и бороды не брил, а?

Щеки Конана побагровели; он не любил напоминаний о своем возрасте, забывая, подобно многим юнцам, что молодость - такой недостаток, который проходит у всех и абсолютно неизбежно.

- Верно, бороды я еще не брил, - гаркнул он, до половины вытягивая меч из ножен, - зато кое-кому выбрил шею такой вот штукой!

- Брось подначивать парня, Глах! - заметил один из игроков, со свернутым набок носом и хитроватыми глазками. - Он - настоящий воин, какие могут быть сомнения! Ибо лишь могучий боец играет сразу на золото!

- Потому что он всегда может заработать его своим славным мечом, поддержал Кривого Носа второй из партнеров, здоровенный детина со шрамом на щеке.

- Если вместе с золотом не проиграет и меч, - слегка шепелявя, добавил третий - у него был выбит передний зуб.

Тут киммериец сообразил, что его подначивают, и, грохнув кулаком о стол, поинтересовался:

- Так мы играем или нет?

- Конечно! - заявил рыжий Глах. - И я думаю, что тебе, как новичку, сильно повезет, - он подмигнул своим партнерам.

- Не сомневаюсь.

Конан припечатал свой динарий в центре стола. Прочие игроки зазвенели кошельками, и вскоре еще десять блестящих кружков с орлиным профилем владыки Ашарата выстроились рядом с первой монетой. Киммериец прищурил глаз: похоже, поддельных среди них не было.

- Пройдем десяток кругов, - предупредил Глах, без сомнения уже оценивший размеры богатств новичка. - Раньше никто из игры не выходит. Договорились?

Компания поддержала его согласным гулом.

- Солдат мечет последним, - добавил Шрам.

Конан молча кивнул и, раздвинув ближайших партнеров мощными руками, уселся на лавку. Рыжий Глах протянул ему на ладони три кубика, выточенных из слоновой кости; киммериец освидетельствовал их и кивнул головой. Они были без сюрпризов, но Конан не сомневался, что в нужный момент появится другая тройка, залитая где надо свинцом - специально для того из жуликов, кому полагалось выиграть.

Глах метнул первым: полумесяц и две башни, совсем неплохо тринадцать очков из восемнадцати возможных. У Кривого Носа выпали меч, корабль и башня, у Шрама - башня и два корабля, у Выбитого Зуба - конь, меч и полумесяц. Ни один из остальных партнеров не поднялся выше одиннадцати очков.

Заманивают, подумал Конан, стукнул по сумке (чтобы напомнить Шеймису о необходимости приниматься за работу), потряс костяшки в стакане и выбросил на стол. Они весело покатились по оструганным доскам; два почти сразу встали солнцем вверх, последняя задумчиво покачалась на ребре и тоже продемонстрировала грань с солнечным диском.

- Ну, - с усмешкой произнес рыжий Глах, - я же говорил, что новичкам везет! Поехали по второму.

Конан снова метал последним и снова выбросил три солнца. Теперь перед ним лежала кучка из двадцати динариев, и он сообразил, что для разнообразия стоило бы иногда показывать не такие блестящие результаты. Все время три солнца - это могло выглядеть подозрительным! Но партнеры его как будто не имели возражений против такой удачливости.

- Везет солдатику, - заметил Шрам.

- Чувствую я, разденет он нас до нитки, - поддержал Кривой Нос.

- А не повысить ли ставки? - предложил Выбитый Зуб. - По-моему, это было бы только справедливо, а? Надо нам хоть немного отыграться.

- Ты как, не возражаешь? - Глах покосился на Конана.

- Нет, клянусь Кромом! - Юный киммериец подвинул на середину стола три монеты. - Так годится?

Они сыграли по кругу, и Конан стал богаче на тридцать золотых, хотя у Шрама выпали два солнца и полумесяц. Похоже, компания взялась за дело всерьез. Исподтишка посматривая на своих партнеров, Конан заметил, как они недоуменно переглядываются и пожимают плечами. Новичок оказался слишком резвым; не то он знал какой-то фокус, не то ему сказочно везло.

Прошли еще два круга, но ситуация оставалась прежней. Все, чего удалось добиться команде рыжего Глаха - разделить один из выигрышей пополам, когда у Кривого Носа тоже выпало три солнца. Перед Конаном уже высилась изрядная горка динариев, и, предчувствуя дальнейший поворот дела, он осторожно проверил, сможет ли вытянуть меч, сидя на лавке. Сделать это оказалось непросто - соседи стискивали его плечами.

Наконец на восьмом круге Глах заявил:

- Что-то здесь не так, парни! Слишком ему везет. Ну-ка, покажи свои лапы! - велел он Конану.

Тот с готовностью протянул раскрытые ладони. Глах, видно, был человеком опытным и поднаторевшим во всяких мошенничествах; он тщательно осмотрел каждый палец, запястья и мощные предплечья киммерийца, не обнаружив ровным счетом ничего. Придраться к костям рыжий, разумеется, не мог - кости принадлежали ему самому.

- Играем дальше? - сказал Конан, убирая руки.

- Нет, погоди! - Шрам перегнулся к нему через стол. - Я тоже хочу поглядеть!

- Смотри, пока глаза не повылазят, - усмехнувшись, юноша вновь вытянул руки. - Только я кончать игру не собираюсь! Вроде говорили о десяти кругах, или я ослышался?

- Говорили, - подтвердил Кривой Нос. - Только не может человек выкинуть три солнца восемь раз подряд! Я такого не видывал!

Конан расхохотался прямо ему в лицо.

- Ты много чего не видывал, крысиное дерьмо! Например, мой клинок... Хочешь на него поглядеть?

- Э, так дело не пойдет! - рыжий Глах нахмурился. - Взгляни-ка, солдатик, во-он на тех стражников, что пьют вино у бочки. Если мы слегка повздорим и понаставим друг другу синяков, они вмешиваться не будут, но коли ты пустишь в ход меч, живо окажешься в их лапах! Да и мы поможем, он многозначительно оглядел свою команду.

Один из игроков поскреб в голове и предложил:

- А не метнешь ли ты, парень, кости просто так, на пробу? Разок-другой?

- И не собираюсь! - киммериец с нахальной ухмылкой обвел взглядом лица партнеров. Конечно, их десять человек, но если дойдет до драки, так просто с ним не справятся! Он и без меча сумеет сломать пару челюстей!

- Хмм... - протянул Глах. - Значит, метнуть на пробу не желаешь?

- Не желаю, - подтвердил киммериец.

- Тогда может поделишься с нами, откуда у тебя такое везенье?

- Милостью богов, - без колебаний заявил Конан. - Великий Митра помогает мне!

- Может, еще и Кром, которого ты поминал? - прищурился Кривой Нос.

- Нет, - юноша покачал голой. - Кром, Владыка Могильных Курганов грозный бог! Когда у нас в Киммерии рождается мальчик, Кром бросает на него один-единственный взгляд, и все. Тот, кто его выдержит, растет и становится воином; а из недоносков глаза бога вышибают дух. И Крома не интересуют людские дела! Так что если кто мне и помогает, то непременно Митра.

- Не Митра, а Нергал! - внезапно рявкнул Шрам. - Нергал всегда заботится о своих ублюдках!

Такого Конан не собирался терпеть. Он оскалил зубы и начал медленно стискивать огромный кулак.

- Кажется, ты назвал меня ублюдком? - произнес он, непроизвольно потянувшись к мечу. Шрам был самым здоровым детиной во всей компании и, видно, не боялся драки.

- Назвал, и готов повторить! - Шрам, сидевший напротив, ткнул пальцем в грудь киммерийца. - С ним нечисто, парни! Пусть Иштар лишит меня своих милостей, если дело не пахнет колдовством!

- Думаешь, магия? - Глах скосил глаз на приятеля.

- А что еще? У него толстые и неуклюжие пальцы, им никакой хитрый фокус не под силу! Так что солдатику кто-то ворожит!

- Значит, надо с ним разобраться, - вынес решение Глах, и, не успел Конан шевельнуться, как рыжий сгреб все золото к себе.

Мгновение киммериец сидел, ошеломленный, потом, взревев, попытался встать. Но соседи с обеих сторон повисли на плечах, кто-то въехал ему по скуле, а Шрам с изрядной сноровкой опрокинул тяжелый стол. Край доски ударил Конана в живот, лишив дыхания; и, не успел он прийти в себя, как шестеро навалились на него. Видно, у компании Глаха имелся немалый опыт утихомиривания скандалистов, ибо все его люди действовали быстро и согласованно. Подхватив Конана за руки и за ноги, они проволокли его по залу, поднялись по ступеням к черному ходу и вышвырнули во двор. Он еще успел заметить, судорожно пытаясь вдохнуть воздух, как солдаты проводили их равнодушными взглядами. Скорее всего, стражи базара получали с игроков не только положенный казне налог, но и мзду в собственный карман, так что искать у них защиты не стоило. Что касается прочих посетителей харчевни, то они даже не пошевелились.

Проехав лицом по земле (к счастью, довольно мягкой), Конан стукнулся обо что-то макушкой и на миг потерял сознание. Но голова у него было крепкая, и, втянув наконец воздух, он поднялся на ноги, ослепленный яростью. Клинок словно сам собой вылетел из ножен, из горла вырвалось звериное рычанье. Сейчас он не думал о рыночных стражах и уж во всяком случае не боялся Глаховой банды; он был готов растерзать их на части.

Крысы! Подлые крысы, о которых жаль поганить меч! Но придется... Придется, ибо воины Киммерии не прощают обид! Выбросить, словно паршивую собаку, бойца, который сражался под Венариумом! Конан снова зарычал. Ну, сейчас он им покажет!

Он сделал шаг к лестнице, едва заметной в сгущавшихся сумерках, и тут до его ушей долетел слабый писк:

- Хозяин! А, хозяин!

Шеймис? Еще живой? Странно, что он уцелел, когда хозяина проволокли по каменному полу...

Сунув руку в сумку, где побрякивало уже только серебро, Конан извлек крохотного демона наружу.

- Болван! - рявкнул он, поднося сжавшегося от страха Шеймиса к лицу. - Ты что же, не мог выкинуть пару раз полумесяц или башню? Тогда бы эти мерзавцы ничего не заподозрили!

- Но, хозяин... милостивый господин мой... я делал точно то, что ты повелел...

- А! - Конан с досадой махнул мечом. - Недоумок и есть недоумок! Видать, мозги у тебя совсем отсырели в твоем горшке!

- Может и так, но их еще хватит, чтобы предостеречь тебя, мой юный господин. Что ты хочешь делать?

- Как - что? - Конан насупил брови. - Сейчас спущусь в этот крысятник, вспорю живот рыжему, а остальных...

- Не делай этого, заклинаю тебя милостью Митры! Не делай, хозяин! Шеймис в волнении привстал на тоненьких ножках. - Их десять человек, да еще солдаты... Или тебе открутят голову, или переломают ребра, или засадят в темницу! Подумай сам! Все надо свершить иначе!

Конан, постепенно остывая, огляделся. Задний двор трехэтажного здания, в подвале коего располагалась харчевня, был погружен в полумрак. Тут валялись какие-то корзины и драные мешки, в одном углу высилось что-то смутное, неопределенных очертаний - похоже, что воз, - а напротив лестницы стояло большое деревянное корыто, из которого поили лошадей. Об это корыто он и стукнулся головой... Киммериец вложил меч в ножны, ощупал здоровенную шишку на темени и со вздохом сказал:

- Похоже, ты прав, приятель. Но эти ублюдки забрали все мои деньги! Этого я им не спущу!

- И не надо, только сделай все по-умному, хозяин. Я не очень-то разбираюсь в людских делах, но опыт долгой жизни кое-чему, знаешь ли, учит...

- Ты в этом уверен? - Конан вновь ощупал свою шишку. - Ты даже не догадался напустить на этих подонков понос, как на того пирата!

- Все случилось слишком быстро, и я не успел собраться с силами, пояснил Шеймис. - Теперь же у нас есть время подумать и подготовиться.

- Ну, и что ты предлагаешь?

- Хмм... Мне кажется, самое лучшее - проследить за их вожаком. Пойдет же он когда-нибудь домой! И если по пути найдется темное местечко...

Несколько мгновений Конан размышлял, опустив голову и уставившись в землю; потом по губам его скользнула улыбка.

- Темное местечко! - повторил он. - Это хорошо! Думаю, что такое найдется, и не одно!

Рыжий Глах возвращался домой в прекрасном настроении. Вечер в харчевне под бронзовой рыбой выдался отменный; не каждый раз удается заработать пару золотых динариев! Всего у бродяги с севера было четыре монеты; половина причиталась ему, половина - компаньонам, причем львиную долю забирали Кривой Нос, Шрам и Выбитый Зуб. Они считались подмастерьями при мастере; прочим же, подголоскам и ученикам, приходилось довольствоваться серебром или же просто дармовой выпивкой. Каждый вечер Глах выдавал своей команде монеты по счету, чтобы у каждого было что поставить на кон; потом собирал, выделяя долю выигрыша. Простаками-клиентами чаще всего оказывались приезжие - купцы, мореходы и прочие странники; свои, шандаратские, знали о Глаховом промысле и не сели бы с ним за стол даже по прямому повелению Митры. Случалось ему обирать и крестьян, привозивших в город овощи на продажу и желавших рискнуть выручкой. Правда, с этих доход был невелик; за тележку репы или свеклы на базаре можно было выторговать три-четыре серебряные монеты.

Нет, этот молокосос-киммериец подвернулся на редкость удачно! Глах положил на него глаз еще прошлым вечером, едва только парень вошел в харчевню. Приятель у него видно богатый человек... дал щенку денег и заплатил за постой... такого бы обобрать... Но тут рыжий Глах вспомнил лицо спутника киммерийца и невольно поежился. Нет, связываться с ним явно не стоило! Опытный человек, бывалый, и мечи носит не для того, чтобы пугать народ! Из тех людей, что, обнажив клинок, тут же пускают кровь... не бахвал-мальчишка, которого придавили столом, как таракана, а затем вышвырнули прочь! Лихо вышвырнули! Так, что он и нос побоялся сунуть обратно!

Глах негромко рассмеялся, пробираясь по темному переулку, выходившему к небольшому пустырю. Тяжелая сумка с сотней золотых и с серебром - его капитал, блестящая наживка, на которую ловились простаки, - успокоительно хлопала по правому бедру, слева болтался кинжал длиной в локоть. Он неплохо владел этим оружием, что на близком расстоянии, что на дальнем попадал в яблоко с двадцати шагов. По этой ли причине, либо потому, что Шандарат был городом благопристойным и спокойным, желающих всерьез покуситься на Глахову сумку не находилось. Он был человеком с положением, мастером гильдии игроков, заключившей вечный мир с нищенским и воровским сословиями, и никакие неприятности ему не грозили - до тех пор, пока он платил установленный мудрейшим Неджесом налог в казну.

В харчевне под бронзовой рыбой он хорошо выпил и закусил, отмечая сегодняшнюю удачу, и потому намеревался, по прибытии в свой уютный домик у западной городской стены, тут же завалиться в постель. Разумеется, не один: у него имелось пяток рабынь на выбор, в том числе и самое последнее приобретение, молодая иранистанка, смуглая, страстная и сочная, как зрелый персик. Шагая по заросшему деревьями пустырю, Глах чуть ли не воочию слышал ее стоны, ощущал горячие губы на своей щеке, острые ноготки на шее...

На шее? Шею и в самом деле что-то укололо - острое, твердое и холодное, совсем не похожее на ноготок смуглой прелестницы. Глах замер, всматриваясь в заступившую дорогу смутную тень. Рука его потянулась к кинжалу.

- Стой спокойно, сын портовой шлюхи, - посоветовал ему хриплый голос, в котором проскальзывали высокие нотки, словно его владелец вот-вот мог пустить петуха. - Стой спокойно, и останешься цел! Кишки я тебе не выпущу, разве что челюсть сворочу.

- Тогда убери меч, - произнес Глах, с облегчением узнав в грабителе киммерийца-молокососа. Уж с этим-то солдатиком он совладает - не силой, так хитростью! Его пальцы уже стиснули рукоять кинжала.

- Уберу, уберу, не пачкай штаны. - Клинок отодвинулся, потом с тихим шорохом скользнул в ножны. - А теперь давай-ка сюда сумку, ублюдок.

- Всенепременно, - пообещал Глах и, вырвав из-за пояса кинжал, ринулся к темной фигуре, целясь под левое ребро.

Он еще успел разглядеть, как навстречу метнулось что-то смутное, громадное - похоже, кулак, величиной с пивную кружку; затем Глаху почудилось, что его с размаху припечатало лицом к каменной стене. Охнув, он осел на землю и потерял сознание.

...Когда он снова пришел в себя, ни объемистой сумы, ни кинжала на поясе уже не было. Он сидел, опираясь спиной на шершавый древесный ствол; рядом мальчишка-киммериец рылся в его сумке.

Глах осторожно поднял руку, ощупал челюсть и выплюнул два выбитых зуба. Вот неудача, злобно подумал он, враз лишиться сотни монет да еще и пары зубов в придачу! Деваться, однако, было некуда; этот варвар, несмотря на юный возраст, оказался силен, как медведь! И некое шестое чувство, интуиция опытного игрока, подсказывало Глаху, что рыпаться не следует. Ни в коем случае не следует, если он хочет остаться в живых! Он был готов признать свою ошибку: сегодня вечером его компания обобрала не хвастливого мальчишку-варвара, а дикаря, для которого что выпить кружку вина, что перерезать глотку человеку - все едино.

Внезапно парень прекратил звякать монетами и ухмыльнулся; Глах увидел, как блеснули его зубы в слабом лунном свете.

- Добро! - сказал он. - Тут весь мой выигрыш! Надеюсь, теперь ты согласен, что в харчевне все было честь по чести?

- Согласен, - выдавил Глах; в голове у него забрезжила новая мысль.

- И не собираешься на меня доносить страже?

- Не собираюсь. - Мысль развивалась и крепла. Если удастся подцепить этого дикаря на крючок, мщение будет скорым и ужасным!

- Это хорошо. К твоей же пользе, рыжий, потому что больше меня не застанут врасплох - ни стражники, ни твои приятели. Я сумею уйти и выяснить, не ты ли пустил кого по моему следу. И тогда...

Огромная рука сдавила шею Глаха, и несколько мгновений он почитал себя стоящим на грани смерти, на самом краю Серых Равнин. Однако мысль, что зародилась у него, не пропала, не исчезла, а лишь стала яснее и отчетливей.

Когда варвар отпустил его, Глах отдышался и прохрипел:

- Хочу дать тебе совет, парень...

- А на кой мне твои советы?

- Сначала послушай... Шандарат - большой город, богатый... и решительный человек может разыскать тут не кошель с золотом, а целый сундук...

- Сундук, говоришь? - Дикарь, похоже, заинтересовался. - И где стоит этот сундук?

- Ну... - Глах изобразил раздумье, - ну, например, в лавке Хеолота Дастры... Не слыхал о таком?

- Может и слыхал. Только до того сундука, я думаю, непросто добраться?

Добраться действительно было непросто. Дастра являлся богатейшим из шандаратских ростовщиков и на запоры и замки не слишком полагался. В его меняльной лавке днем дежурила четверка немедийских наемников, а ночью число их удваивалось. Эти бойцы превосходно владели и мечом, и топором, и арбалетом, а также и на ногу были скоры - от таких не уйдешь, если сунешься в дверь ночной порой. Излагая все это дикарю, Глах, однако, кое-что упустил, одно преуменьшил, другое - преувеличил. В основном напирал он на богатства, хранившиеся в Хеолотовых сундуках, где имелось якобы не только золото, но и камни, легкие весом, дорогие ценой; о немедийцах же упомянул вскользь, как о пустяке, не стоящем серьезного разговора. Из слов его выходило, что их всего трое, и, хоть парни и здоровы, но против киммерийца им никак не устоять.

Выслушав Глаха, варвар задумчиво поглядел вверх, на бледный серп луны, что мелькал в облаках, потом протянул:

- Значит, Хеолот Дастра, говоришь... богатый человек... самый богатый в Шандарате, так?

- Нет. Есть и побогаче.

- Кто, к примеру?

Несмотря на свернутую челюсть, Глах усмехнулся.

- К примеру, владыка наш Ашарат. Хочешь наведаться к нему во дворец?

Варвар пропустил эту шпильку мимо ушей.

- Кто еще? - спросил он.

- Нуу... - Глах тянул время, еще не в силах поверить в свою удачу, ну, мудрейший Неджес, наследник старого Кирима, один из больших вельмож...

- А этот где живет? Тоже в городе?

- Нет. У него поместье близ Туранской дороги, той, что ведет к югу. Стена невысокая, за ней - деревья и дом... Охраны почти никакой, разве что собаки, - произнес Глах, сообразив, что собачий лай киммериец может услышать и сам, прогулявшись вечером у поместья первого советника. Поговаривали, что этот Неджес балуется магией и совсем околдовал владыку; что ж, если варвар сунется к нему, то у чародея будет шанс проявить свое искусство. Может, на его псарне станет одним кобелем больше... При этой мысли на губах Глаха снова заиграла улыбка.

- Чего развеселился? - подозрительно спросил варвар.

- За тебя радуюсь, - буркнул Глах. - У Дастры много богатств, но это капля в море против того, что собрано в доме почтенного Неджеса. Говорят, есть у него чертог, заставленный шкатулками с самыми редкостными самоцветами... В одной, дескать, рубины с кулак, в другой - изумруды, в третьей - бесценные прозрачные камни из Вендии, что превосходят твердостью бронзу... - Он мечтательно облизнулся.

- В каких он годах, этот Неджес?

- Да уж немолод...

- Странно, - произнес варвар после некоторого раздумья. - Дом полон богатств, хозяин немолод, ограда низкая и никакой охраны, кроме собак... Почему же ты сам с приятелями его не распотрошил, рыжий?

- Тут, видишь ли, такое дело, - принялся объяснять Глах. - Почтенный Неджес в народе уважаем и прикрыт от всякого лихого умысла мощной рукой владыки. Тронь его, так бежать придется до самого Аренджуна! И быстро, ибо у пресветлого повелителя нашего конники отменные, наемники из Турана, которые стреляют на всем скаку без промашки. А я никуда уходить отсюда не хочу, даже с большим богатством. Шандарат - моя родина, и живу я тут совсем неплохо.

- Это я вижу, - проклятый варвар поднял суму и побрякал монетами перед самым носом Глаха. - Кстати, а это что такое? - он выудил из сумки стальной стержень изрядной толщины со слегка изогнутыми концами; один из них был заострен, а другой раскован, словно лезвие долота.

- Коготь Нергала... я и забыл про него, - пояснил Глах, косясь на воровской инструмент.

- Зачем он?

- Ну, замки сворачивать или там дверь отжать... Полезная штучка!

- Откуда взял?

- Есть у нас в Шандарате мастер, делает... Из самой Заморы к нему приезжают!

- А ты для чего эту штуку таскаешь? - продолжал допрос варвар. Вроде бы у тебя другое ремесло, а? Тебе дураки сами деньги отдают.

На лице Глаха появилась странная гримаса.

- Это ты прав, ремесло у меня другое... Однако, все случается! Проиграет, скажем, заезжий гость изрядную сумму под честное слово, а потом и говорит: потерял, мол, ключик от своего сундучка с деньгами... Тут мы ему и поможем!

- Ну, ладно, - варвар встал, возвышаясь над Глахом, словно каменная башня. - Кое-что полезное ты мне поведал и, клянусь Кромом, я должен с тобой расплатиться. Вот, держи! И больше мне не попадайся!

На колени Глаху упала серебряная монета, и через мгновение дикарь растворился в темноте. Рыжий со злостью отшвырнул ее в сторону, потом, скрипнув зубами, поднялся; челюсть болела неимоверно.

- Давай, давай, - мстительно прошептал он, держась обеими руками за древесный ствол. - Давай, грабь! И Хеолота, и почтенного Неджеса! Не там, так тут сломишь шею, проклятое отродье Нергала!

С трудом переставляя ноги, Глах зашагал по пустырю.

Самодельный крюк прочно зацепился за край стены. Дернув веревку еще раз, Конан начал подниматься, упираясь носками сапог в неровности каменной кладки. Стена была довольно высокой, в две длины копья, но для человека, выросшего среди гор и скал Киммерии, это препятствие не составляло проблемы. Сущий пустяк, откровенно говоря; при необходимости Конан преодолел бы эту преграду и без всяких приспособлений.

Забравшись наверх, он проскользнул в проем между зубцов парапета, сжался, словно огромная кошка, и спрыгнул во двор. Ноги его спружинили, ударившись о твердую землю; он замер на миг, прислушиваясь и втягивая воздух ноздрями. На зрение полагаться не приходилось, ибо вокруг царила кромешная тьма - в эту ночь тучи затянули небо, и слабый свет нарождавшейся луны не мог пробиться через их плотную завесу.

Присев на корточки, Конан ощупал почву у самых своих ступней. Она была плотной, утоптанной и немного колкой - видимо, вдоль стены шла мощенная гравием дорожка. Рука юноши двинулась дальше, пальцы коснулись мягкой травы и каких-то прутьев. Кустарник, догадался он, и встал во весь рост, уже не опасаясь, что его заметят из дома. Смутные контуры массивного одноэтажного строения, в котором размещалась меняльная лавка Хеолота Дастры, маячили где-то впереди, почти сливаясь с темным покровом туч, нависавших над горизонтом.

Протянув руку вверх, Конан нащупал перекрестье меча, и прикосновение к прохладной бронзе вселило в него уверенность. На этот раз он закрепил клинок на спине - чтобы не болтался в ногах; рифленая рукоять торчала у правого плеча. Над левым, иногда ударяясь о щеку, болталась небольшая плетенка из бечевы, привязанная к ремешку, который охватывал виски киммерийца. В ней сидел Шеймис собственной персоной, занимая стратегическую позицию у самого уха хозяина - в противном случае тот мог не расслышать его советов. Кроме меча, веревки с крюком и крохотного демона, Конан прихватил с собой только котомку с припасами, прочный мешок да коготь Нергала - воровскую "лапу", отнятую у рыжего Глаха три или четыре дня назад.

Юный киммериец провел это время, слоняясь по окрестностям Шандарата, по шумным городским базарам, улицам и площадям; вечерами, после сытного ужина, он сидел в своей каморке, обдумывая план предстоящей операции. После долгих совещаний с Шеймисом, Конан решил, что браться с ходу за почтенного Неджеса слишком рискованно. Первый советник владыки, фактически - второе лицо в стране! Пошарив в его ларцах, надо быстро уносить ноги тут рыжий Глах был прав, совершенно прав. Для первого случая Конану хотелось выступить поскромнее, подвергнув инспекции сундуки менялы Хеолота. В конце концов, его воровская карьера совсем не обязательно должна начинаться с человека властительного, с нобиля и вельможи; монеты ростовщика ничем не хуже золота важного сановника.

Тем не менее Конан потратил половину дня, чтобы прогуляться по южной дороге, разыскать и осмотреть обитель почтенного Неджеса, а также наметить пути неизбежной ретирады. В Шандарате имелись трое врат, от коих шли три главные дороги - Гирканская, Туранская и Бритунская, пересеченные Окружным трактом, что охватывал полукольцом городскую стену. По северной, Гирканской, он прибыл в город вместе с Фаралом, и этот почти безлюдный путь, используемый, в основном, для переброски войск к границе, его не интересовал. Южная дорога, Туранская, была куда более перспективной оживленная торговая артерия, что тянулась через степи и полупустыни вдоль побережья Вилайета до самого Султанапура, крупного имперского порта. Обобрав Неджеса и прихватив на его конюшне доброго жеребца, Конан мог за ночь изрядно оторваться от преследователей, свернув либо на юг, к Заморе и городу воров Аренджуну, либо на запад, в сторону родной Киммерии. Этой второй возможностью не стоило пренебрегать, ибо западный тракт, Бритунский, вел к перевалам через Кезанкийские горы и проходил вначале по пустынным местам, а затем по довольно лесистым предгорьям, предлагавшим массу возможностей запутать след и уйти от погони. Однако, избрав этот путь, Конан был бы вынужден отправиться домой или пробираться в Аренджун сквозь глухие чащи, по холмам и горам.

Пока что он не пришел к определенному решению, а лишь осмотрел издалека невысокую ограду поместья Неджеса, столетние дубы, возвышавшиеся над ней, и дворцовую террасу, видневшуюся меж толстенных темных стволов. Никаких препятствий для неожиданного ночного визита он не обнаружил. Перемахнуть через решетку, затаиться среди деревьев, подождать, приглядеться и рвануть к окнам, выходящим на галерею, - например, к угловому, которое сейчас было полуоткрыто... Конан не сомневался, что его воровской инструмент легко совладает с любой защелкой или засовом - если там были засовы. К тому же, он мог рассчитывать на помощь Шеймиса.

Дело казалось несложным. Правда, прогуливаясь по обочине дороги, киммериец расслышал вой целой своры псов, зубастых шандаратских мастафов, способных перегрызть горло самому крупному волку за время пяти вдохов. Но их разводили не для охоты на волков, медведей или других хищников; эти собаки натаскивались на человека и несли сторожевую службу. Использовали мастафов и в войске - для уничтожения мелких отрядов гирканцев. Длинноногие и неутомимые псы могли загнать любую лошадь.

Конан, тем не менее, их не опасался, рассчитывая, что мастафами займется Шеймис. Оглядев усадьбу почтенного Неджеса, он повернул к городским воротам, усиленно размышляя о том, где же находится комната с заветными ларцами - та самая, о которой рассказывал рыжий Глах. Вероятно, наверху, решил он, где-нибудь рядом с хозяйской спальней... И в ночь, когда туда будет нанесен визит, хозяину, почтенному Неджесу, лучше бы спать покрепче... иначе, вместе с самоцветами, он может лишиться и головы...

Однако все эти раздумья были делом вчерашним; сегодняшней же ночью Конан стоял у стены, окружавшей задний двор меняльного заведения Хеолота Дастры. Проникнуть в его лавку с улицы было сложнее, ибо у двери в темное время горели масляные лампы, да и сама эта дверь выглядела чрезвычайно внушительно - тяжелая, собранная из дубовых досок, скрепленных железными полосами. Впрочем, дверь со двора могла оказаться столь же непроницаемой, но киммериец рассчитывал, что она распахнется перед ним сама собой.

Он повернул голову влево и, едва шевеля губами, спросил:

- Видишь что-нибудь, Шеймис?

- Видеть - не то слово, мой господин, - раздался тонкий голосок демона. - Я ощущаю... да, ощущаю - с помощью чувств, которые вы, люди, не можете и представить. Они, эти чувства...

- Перестань болтать и принимайся за дело, - прервал его Конан. Сколько их там?

Сумеречный дух уцепился крохотными ручками за свою сетку и расправил крылышки. Сетка закачалась, жесткий конец крыла царапнул щеку Конана, и он поморщился.

- Во дворе никого, - доложил Шеймис. - В доме... в доме человек восемь... или десять... или двенадцать... - произнес он нерешительно.

- Восемь или двенадцать? Большая разница, приятель! Попробуй-ка определить поточнее.

- Хмм... м-да... - Крылья демона затрепетали; запах пота, ударивший в нос Конану, свидетельствовал, что Шеймис старается изо всех сил.

- Может, проще тебе слетать, взглянуть? - язвительно предложил киммериец.

- Ах, хозяин!.. - В тонком голоске слышалась укоризна. - Я уж забыл, когда в последний раз поднимался в воздух... во всяком случае, это было задолго до того, как недруги засадили меня в горшок. Увы! Я слишком стар и слаб, чтобы...

- Ладно, прекрати нытье! Что ты ви... - Конан запнулся, - я хочу сказать - ощущаешь?

- Большая комната, - загробным тоном произнес демон, - в ней - люди. С оружием! Шестеро или семеро... может, и больше... Слева и справа от нее - коридоры, проходы, комнаты поменьше... Там тоже люди... немного... четверо или пятеро... Все спят.

- Вот это дело, - киммериец ухмыльнулся в темноте. - Выходит, ты можешь работать, когда надо! - он медленно и бесшумно двинулся по дорожке, шепча под нос: - Большая комната - это лавка, и в ней немедийцы-охранники, про которых толковал рыжий пройдоха... только их куда больше, чем он говорил... Ну да ладно! Со всеми кучей и разделаемся... А кто же остальные? Те, что спят? Меняла и его челядь, так?

- Скорее всего, хозяин, - прошелестел у самого уха голосок Шеймиса. Один храпит слева от бодрствующих, в комнате побогаче, остальные ночуют справа... там я, вроде бы, различаю кухню... Еще есть подвал.

- Подвал? - переспросил Конан заинтересованно. - И что в нем?

- Трудно определить, хозяин... Но в него мы залезть не успеем. Слишком мало времени.

Кусты кончились, и Конан свернул к дому, ориентируясь на едва заметный свет, мелькавший в узких окнах. Двигался он по-прежнему бесшумно, с величайшей осторожностью занося ногу вперед и опуская ее на землю, словно хрустальную чашу. В такой темноте он мог наткнуться на камень или кучу мусора, упасть и наделать шума, что означало бы конец всех планов. Он должен был соблюдать полную тишину - если не хотел сцепиться с немедийцами и городской стражей, которая непременно явится на грохот драки.

Шагая на цыпочках сквозь чернильный мрак, Конан размышлял о собственном везении. Какая удача, что у этого менялы нет псов! Или Шеймис сумел бы справиться и с ними, и с людьми? Кто знает! Когда имеешь дело с этим недоноском, нельзя быть уверенным ни в чем...

Собаки, продолжал думать киммериец. Почему же Хеолот не держит псов? Больше доверяет своим немедийцам? Странно... А вот почтенный Неджес предпочитает собак, клыкастых мастафов... Смешные люди! Ни псам, ни охранникам нельзя вверять свои богатства, свою безопасность и свою жизнь! Человек должен полагаться лишь на себя самого, на свой меч и кулак! Этому учил Конана отец, и это же говорили ему старейшины племени, воины, прошедшие от киммерийских гор до ледяной тундры Ванахейма и жарких пустынь юга. Только меч и собственный кулак! Ростовщик Хеолот и вельможа Неджес забыли об этом - или никогда не задумывались о сей простой истине - и теперь поплатятся за свою доверчивость! Один раньше, другой позже...

Приблизившись к дому, Конан слился с каменной стеной. Она была теплой, нагретой за день солнцем и еще не успевшей остыть; она казалась такой прочной и надежной, но тот, кто обладал силой, хитростью и упорством, мог проникнуть к сокровищам, находившимся под ее зыбкой защитой.

Киммериец подобрался к окну - узкому, похожему на бойницу; пролезть в него смогла бы разве кошка, да и то не слишком раскормленная. Окно находилось слева от двери, такой же капитальной, как и та, что вела на улицу; в слабом свете, падавшем сквозь оконную щель, он ухитрился разглядеть дубовые доски, часто перехваченные железными накладками. Справа от двери находилась еще одна бойница и, если не считать этих двух отверстий, стена строения, выходившая во двор, казалась совершенно глухой. Может быть, в ней имелись и другие окна, сейчас плотно закрытые ставнями, но Конан не мог обнаружить их в темноте.

Он осторожно заглянул в бойницу. Там была комната, довольно большая и квадратная, перегороженная посередине прочной железной решеткой, которая шла от пола до потолка. Дверца, вделанная в решетку и сейчас распахнутая настежь, длинный узкий стол рядом с ней и второй, побольше, у стены... Пожалуй, кроме этого там ничего и не было. За большим столом на лавках расположились восемь дюжих мужчин в кольчугах и шлемах, с кинжалами у поясов; их мечи и топоры стояли прислоненные к стене. На полу лежали три арбалета.

Где же сундуки? Неужели меняла прятал их на ночь в подвале? Конан скосил глаза в одну сторону, потом - в другую. Позиция у него была не слишком удобной: он мог отчетливо рассмотреть стол по ту сторону решетки, за которым расположились охранники, столик поменьше и поближе к нему (за ним, вероятно, сидел ростовщик, совершая свои финансовые сделки), противоположную стену с наружной дверью, заложенной засовом, и две стены слева и справа - в них тоже имелись двери, что вели, очевидно, в жилые комнаты. Если в лавке и находились сундуки со звонкой монетой, то было совершенно ясно, что стояли они как раз у той каменной преграды, к коей прижимался сейчас киммериец.

Он оторвался от окна и недовольно пробормотал:

- Ничего не видно, клянусь Кромом! Проклятье! Есть там золото или нет?

- Не беспокойся, хозяин, - пропищал у самого уха тонкий голосок. Есть, я чую! Но не слишком много. По левую сторону от двери пять больших ларцов, но все с серебром, а по правую... - Шеймис примолк, словно бы вслушиваясь, - да, по правую - только один сундучок, с золотом. Небольшой, как мне кажется.

- Какого размера?

- Трудно сказать... Ну, примерно две пяди в высоту.

- Этого хватит, - буркнул Конан. - Давай, Шеймис, приступай к делу. Спусти штаны с этих немедийцев.

- Для это мне надо видеть их, - прошелестел демон. - Видеть глазами, а не только ощущать. Поднеси-ка меня к окну, хозяин.

Киммериец снова приник к узкой щели, чувствуя, как Шеймис трепыхается на его плече, царапая кожу крохотными коготками. Что-то защекотало щеку видно, демон сводил и разводил свои крылья, творя магические пассы.

Но пока стражи пребывали в добром здравии и отличном расположении духа. Крепкие мужчины, все - от тридцати до сорока, и, видать, опытные бойцы. Конан определил это по нарочитой небрежности движений, по внушительным бицепсам, вздувавшимся при каждом жесте, по той привычной готовности, что читалась в их глазах. Они словно не замечали тяжести кольчуг и шлемов - привычка, выработанная долгими годами солдатской службы; вероятно, эти бойцы сносили немало сапог под немедийскими знаменами. Конан, чуть заметно покачав головой, признал про себя, что стычка с такими головорезами могла бы закончиться для него крупными неприятностями. А ведь у них еще и арбалеты! Этот рыжий ублюдок, незадачливый игрок, знал, куда его послать! Он дал себе слово, что непременно рассчитается с Глахом.

Двое из немедийцев дремали, не снимая шлемов и опустив головы на скрещенные руки; остальные метали кости, изредка прикладываясь к большому кувшину, стоявшему на полу. В нем, конечно, было пиво; вряд ли Хеолот снабжал своих охранников дорогим вином, да еще во время дежурства.

- Ну, что там у тебя? - чуть слышно шепнул Конан, повернувшись лицом к демону.

- Погоди, хозяин, не торопись, - пробормотал тот. - Работенка-то непростая... все же их восемь, а не один, как там, на берегу... Сейчас я...

Внезапно киммериец ощутил резкое зловоние, и тут же люди за столом беспокойно зашевелились. Двое дремавших тоже подняли головы.

- Ага! Проняло! - пискнул демон, продолжая свои пассы.

Охранники тем временем переглядывались, ерзали на лавках и скрипели кольчугами. Один встал; другой, с недоуменным выражением на лице, начал потирать живот.

- Пиво, что ли, сегодня несвежее... - пробормотал он.

- Или свинина, что подали вечером, - добавил стоявший. - Кормят всяким дерьмом...

- Клянусь светом Митры, наш хозяин - изрядный скупердяй, - произнес детина в шлеме с серебряными насечками - видно, старший среди охранников. - Договаривались, что жратва будет самой наилучшей, а выходит...

- Выходит, с нее аж брюхо пучит! - воскликнул еще один из доблестных воинов, торопливо поднимаясь и расстегивая ремень.

Конан почувствовал, как Шеймис затанцевал у него на плече.

- Проняло! Проняло! Проняло! То ли еще будет!

- Сколько у меня времени? - спросил киммериец, наблюдая, как охранники торопливо вскакивают, отодвигая лавки.

- Ну, добраться до сундука ты успеешь и вскрыть его тоже. А потом выскакивай на улицу и уноси ноги, - посоветовал сумеречный дух. - Могу обещать, что в эту ночь наши друзья испытают некую слабость в членах... словом, им будет не до погони.

- Годится, - произнес Конан, прижимаясь к стене у самой двери. Теперь он не видел стражей, но, судя по топоту и сдержанным проклятьям, их и в самом деле проняло. Однако шума они производили немного, и киммериец полагал, что Дастра и его слуги не проснутся.

Дверь распахнулась, больно задев его по плечу; немедийцы вывалились во двор и поспешно затрусили в самый дальний угол. Один из них нес масляную лампу, прочие дрожащими руками придерживали штаны; видно, им было совсем невтерпеж.

Итак, фокус удался! Та же самая штука, которую Шеймис сотворил с вожаком пиратов! Конан довольно ухмыльнулся, провожая взглядом удалявшийся огонек. Пусть сумеречный дух не мог испепелить его врагов на месте, однако кой на что он все же был способен! Уже не в первый раз киммериец подумал о том, что демоническая природа Шеймиса все-таки дает себя знать: мелкие пакости выходили у него совсем неплохо.

Подождав, пока кусты скроют огонек светильника, Конан вытащил коготь Нергала и на цыпочках проскользнул в комнату.

5. ПЛЕННИК

Прижавшись к шершавому древесному стволу, посланец закрыл глаза и сосредоточился. Он знал, что никто не сумеет разглядеть его тут, у могучего дуба на обочине дороги; в темноте серый плащ сливался с корой, и аура Силы, защитный полог, прикрывавший застывшую у огромного дерева фигуру, делала ее невидимой для любых глаз - людских ли, звериных. От дуба тянуло приятным теплом; его раскидистая крона впитывала астральную энергию, струившийся с небес дар благого бога, которым зеленый исполин щедро делился с человеком. Сильное и доброе дерево не отказывало в помощи никому, но лишь немногие знали, как эту помощь взять и каким образом использовать.

Какая удача, что здесь росли дубы! Это вселяло в посланца уверенность, словно за ним надвигалась целая рать бойцов, готовых обнажить клинки по первому слову команды. Впрочем, он полагал, что и сам бы справился с колдуном - другое дело, удалось ли бы ему выйти живым из этого единоборства.

Последние дни чародей казался неспокойным. При первом контакте посланец ощутил исходящую от него злобную мощь, уверенность в своих силах, мрачное торжество; теперь же маг будто бы получил предостережение. От кого? Кому сие ведомо... Странствующие по миру Ученики имели свои секреты, и свои тайны были у колдунов Черного Круга... Во всяком случае, посланец знал, что враг догадывается о его присутствии. И хотя Неджес не мог выследить Ученика и напасть первым, злой колдун чувствовал, что некто намеревается положить конец его делам и самой его жизни.

Это осложняло задачу. При неожиданном ударе имелось несравнимо больше шансов на успех, и схватка была бы короткой; теперь же придется ломать мощную магическую защиту. Если придумать какую-то хитрость... как-то отвлечь колдуна... да, это бы помогло! Но хищник, за которым охотился посланец, все время был настороже и скалил клыки, едва почувствовав касание чуждой силы. Матерый зверь! Из ближних самого Тот-Амона! Тем более почетным казалось уничтожить его, обратить во прах, швырнуть беспомощным и бездыханным к сияющим стопам Митры.

Под сомкнутыми веками прижавшегося к стволу человека неспешной чередой текли картины: бесплодная пустыня, обрезанная стеной горного хребта; гигантский округлый конус потухшего вулкана; террасы у его подножья - на одной из них зеленеет сад... Потом перед ним возникло сухое старческое лицо, словно вырезанное из темного дерева, и он услышал голос: "Рази, Серый! Рази!"

Учитель... Он всем давал новые имена, странные клички - Утес, Арбалет, Клинок, Малыш... его вот прозвал Серым, определив носить одежду того же цвета... Почему? Был ли в том некий тайный смысл? Безусловно - но не в самом прозвище, а в том, что оно заменяло прежнее имя. Вероятно, наставник хотел подчеркнуть, что жизнь любого его Ученика словно делилась на две части - до того, как тот являлся к нему, и после... После, когда Ученик постигал Искусство и давал Клятву.

Сквозь привычное полузабытье транса посланец вновь услышал резкий голос, похожий на клекот хищной птицы: "Рази, Серый! Рази!" - и едва заметно усмехнулся. Нет, почтенный наставник, разить еще нельзя! Рано! Не ты ли учил: семижды примерься, один раз ударь? И в данном случае примеряться следовало с особым тщанием: противник был силен. Это не кучка полупьяных солдат и не шайка разбойников, решивших пощупать кошелек одинокого путника! С теми разговор короткий - два-три удара мечом и пинок под зад на прощанье...

Он почувствовал, как Сила начинает пульсировать в кончиках пальцев, стремясь вырваться наружу беззвучной ослепительной молнией, пронизать прохладный ночной воздух, разнести каменную стену дома напротив, обрушиться на врага, поразить, сокрушить, сжечь... Нет, сказал он себе, никаких необдуманных атак, никаких ударов; только разведка, осторожная и деликатная. Он даже скрестил руки на груди, чтобы не выбросить их вперед в привычном боевом приеме, превращающем накопленную Силу в разящий клинок, в острие смертоносного копья... Утихомирив бушующую внутри мощь, он слегка развел локти в стороны, сложив ладони чашечкой перед грудью.

Тонкий, едва ощутимый жгут, в котором мягко переливалась Сила светоносного Митры, коснулся разума колдуна. Конечно, тот не спал; и, конечно, был готов к отражению атаки. Теперь посланец ощущал все жилистое крепкое тело врага, застывшего на ложе; мышцы казались расслабленными, дыхание - спокойным и мерным, но некая часть сознания бодрствовала, несла караул, словно сторожевой пес. Там клубилось нечто темное, неясное, смутное - паутина защитных заклинаний, которую малейший признак опасности мог привести в движение, превратив вначале в непроницаемый панцирь, а затем - в молниеносный ответный выпад.

Посланец глубоко вздохнул, и, вместе с хлынувшим в легкие воздухом, невидимая и неощутимая нить Силы втянулась в его ладони, растеклась по телу, разлилась неудержимым океанским приливом, заставляя стиснуть зубы. Он соединил ладони, вытянул руки вниз и в сторону; мгновенный фиолетовый проблеск разорвал мрак, длинная искра ударила в землю и исчезла. Человек в сером плаще покачнулся, словно гася отдачу, несколько мгновений стоял неподвижно, потом присел, массируя виски. Резкий выброс Силы всегда отзывался недолгой слабостью и головной болью; впрочем, она быстро проходила.

Когда взошла луна, посланец уже шагал по обочине дороги, направляясь в свое укрытие. Разведка удалась, и он был доволен; если колдун и почуял нечто, то лишь самую неопределенную и смутную угрозу. Пусть! Пусть знает, что находится под неусыпным наблюдением, пусть истощает свою мощь в попытках защититься или нанести удар вслепую; пусть скрипит зубами в бессильной злости. Свет Митры поразит его! И этот город на берегу моря, эта страна не будут отданы Сету, Порождению Тьмы!

Клянусь Вечными Звездами, - подумал посланник, - и в мире, и в этой земле и так достаточно горя... без того, что приносит поклонение злобным богам. Люди пускают кровь друг другу по любому поводу... жгут, прелюбодействуют, грабят, убивают... хватают детей, юных дев и мальчишек, обращая их в рабство... Так могло случиться и с этим парнем, киммерийцем, едва не угодившим в гиперборейский плен...

Он принялся вспоминать об их встрече и недолгом пути в город, по пустынной дороге, тянувшейся вдоль взморья. Дикий киммерийский волчонок... Нет, волк-подросток, готовый запустить зубы в горло любому, чтоб доказать свое превосходство... Безусловно, жаждет золота, власти, женщин - всех мирских благ, о которых мечтает любой молокосос, едва научившийся махать мечом... Варвар! Северный варвар, коему юг мнится чашей сладкого вина, что сама просится к губам...

И все же было в этом черноволосом синеглазом мальчишке нечто необычное. Какая-то необузданная и дикая сила, первозданная мощь, заставляющая вспомнить о Первосотворенных гигантах, детях великого Митры, что сейчас, если верить сказкам, поддерживали земную твердь своими могучими плечами... Да, этот парень был варваром, жестоким и жадным, но лишь всеведущие боги могли предвидеть, что вылепит из него жизнь. Возможно, ему, как тем гигантам из легенд, тоже предстояло свершить великое, подставив спину под безмерную тяжесть земную... или расколоть, растоптать твердыню зла, железной рукой сдавить горло Древнего Змея...

Посланец не мог ответить на эти вопросы, ибо, несмотря на многие свои таланты и умения, даром предвидения не обладал. Ему, однако, казалось, что Учителю было бы любопытно взглянуть на мальчишку; старый наставник, обучавший Великому Искусству Убивать, сумел бы разобраться в том, что для самого посланца оставалось неясным намеком, смутной аурой грядущего, что окружала киммерийского волчонка. Тем более, что аура эта была затуманена некими чуждыми испарениями магического свойства, принадлежавшими отнюдь не юному варвару. Их посланец выделил и опознал без труда при самой первой встрече; и сейчас, шагая по темной и безлюдной Туранской дороге, он вновь подумал: что за нечисть привязалась к пареньку?

Этот вопрос требовал изучения и, вероятно, самых экстраординарных мер. Что ж, вскоре главная миссия будет завершена, и тогда можно будет уделить внимание странному спутнику молодого киммерийца. Разумеется, если они снова увидят друг друга, и если парень за эти дни не влипнет в какие-нибудь неприятности. Город полнился слухами о дерзком ограблении ростовщика Хеолота Дастры, случившемся прошлой ночью, и посланец почти не сомневался, чьих рук это дело.

Ночной визит в лавку менялы оказался вполне удачным: вскрыв небольшой сундучок с золотом, Конан взял пару сотен монет. Тут были и шандаратские динарии, и полновесные туранские диски размером с ноготь большого пальца, и мелкие, похожие на рыбью чешую иранистанские халлы, и марки, отчеканенные в Аквилонии, Немедии, Офире и десятке иных стран. Выскочив на улицу с добычей, юноша нырнул в ближайший темный переулок и направился к северной городской стене. Он понимал, что возвращаться в гостиницу не стоит; рыжий Глах мог не сдержать обета молчания, если жажда мести перевесит страх перед мечом киммерийца.

А посему Конан перелез через стену и зашагал к свалке. Стены Шандарата были довольно высоки, и ему вновь пришлось пустить в ход веревку с крюком; зато теперь он нимало не беспокоился о стражах, торчавших на ближайших башнях. После некоторых усилий со стороны Шеймиса им понадобилось сойти вниз - и так срочно, что копья и щиты были брошены прямо у парапетов.

Свалка, лежавшая меж Гирканской и Бритунской дорогами, являлась идеальным убежищем. На протяжении веков Шандарат, город богатый и приверженный к аккуратности, вывозил сюда весь мусор и отбросы - битую посуду и черепицу, старую одежду, ломаную мебель, негодные доски, протертые до дыр ковры, отслужившие свой срок циновки, корзины, телеги, седла, занавески, горшки, конскую сбрую, пивные бочки, лопнувшие канаты, стружку и древесную кору с верфей. Здесь почти не имелось старых изделий из металла - медь и железо были слишком дороги, чтобы выбрасывать их без толку - зато окрестные кузнецы, стеклодувы и гончары обильно удобряли свалку шлаком. Бурые холмы плотно слежавшейся гари высились по всему ее периметру, и в них откапывали себе убежища те, кто не ужился за городскими стенами.

Да, Шандарат выплескивал на эту огромную помойку не только прогнившее дерево, рваное тряпье и прогоревший шлак, но и человеческие отбросы. До поры до времени этих отверженных никто не трогал; они ютились в пещерах, в норах и хижинах, выстроенных из подручного хлама, побирались у городских ворот, среди окрестных крестьян или промышляли на морском берегу. Но с пришествием в Шандарат почтенного Неджеса порядки изменились: часть обитателей свалки отловили, вывезли на Обглоданный остров, и что там с ними сталось, никто не знал.

Не тронули лишь самых жалких людишек, ветхих стариков и старух, увечных да юродивых - то есть тех, кто не мог ни воровать, ни, тем более, грабить, и не представлял опасности для благочинного Шандарата и его торговых гостей. Среди подобной публики Конан смотрелся бы белой вороной, но он не афишировал свое присутствие в местной клоаке; добравшись до заранее облюбованной норы, киммериец нырнул в нее и загородил вход толстой доской.

В крохотной пещерке нельзя было встать во весь рост. Скорчившись в три погибели, юноша отстегнул меч и снял сапоги; потом, раскрыв котомку с припасами и пожитками, вытащил из нее кошель с Глаховым золотом и пересыпал его в мешок, к награбленному у Хеодата. Он улыбнулся, прислушиваясь, как монеты с тихим звоном здороваются друг с другом, и, положив мешок под голову, вытянулся на полу из плотно утрамбованного шлака. Шеймису было велено бдеть и сторожить; засим Конан закрыл глаза и погрузился в сон.

Утром он перекусил куском вяленого мяса с сухарями, нехитрой снедью, прихваченной из харчевни; следом за пищей отправилось пиво, сотворенное Шеймисом. Юный киммериец выхлебал его из глиняной кружки, стараясь не дышать - напиток был прогорклым, вонючим и больше походил на застоявшуюся морскую воду. Однако он ничем не выдал своего неудовольствия: в конце концов, сумеречный дух прошлой ночью представил самые весомые доказательства своей полезности, расстроив желудки сразу у восьмерых здоровенных стражей Хеолотовых богатств.

Наевшись, Конан запустил руку в мешок, погрузил пальцы в груду монет, потом стиснул их в кулак, чувствуя, как ребра золотых дисков врезаются в кожу. Такое богатство! Подобного у него не было никогда! Нет, не нищим попрошайкой явится он в Аренджун! Или, быть может, лучше отправиться домой, к киммерийским кострам? Его добыча велика и достойна настоящего воина!

Последнее казалось ему самым важным. Деньги сами по себе мало что значили для него; он не был алчен и не испытывал преклонения перед этими желтыми сверкающими кругляшами с профилями великих владык, с геральдическими орлами, змеями и драконами. Гораздо больше его занимали блага, которые можно было на них купить: хорошее оружие, добрый конь, пища и вино, женщины... Но даже это не являлось главным, ибо оружие, коня и еду он предпочел бы своровать или отнять - точно так же, как отнял кучу золота, в которой сейчас тонула его рука. Основным же было то, что драгоценная добыча служила весомым доказательством его способностей.

Он _м_о_ж_е_т_!

У него достало хитрости и ума, чтобы придумать план, хватило ловкости и отваги, чтобы довести его до конца! Конечно, не без помощи Шеймиса - но разве не он, Конан, придумал, как использовать этого демона-неудачника? Этого недоумка, это ничтожество, способное сотворить лишь сухую корку хлеба, прогорклое пиво да саблю, что ломается при первом же настоящем ударе?

Горделивые мысли внезапно вызвали у него чувство неловкости и вины. Не стоит так думать о несчастном демоне, решил он; ведь Шеймис не виноват, что какие-то неведомые враги запихнули его в горшок, заточив на века или тысячелетия. Подумать только, какая уйма времени! За такой срок можно было позабыть собственное имя, а не одни лишь колдовские чары!

Распластавшись на животе, Конан выглянул из своего убежища, убедился, что снаружи все спокойно, и сказал:

- Ну-ка, Шеймис, сотвори мне еще кружечку пивца! Что-то жажда замучила.

Демон, вновь принявший свой нормальный вид, радостно встрепенулся.

- Сейчас, хозяин! Значит, пиво мое пришлось тебе по вкусу?

Конан кивнул головой, надеясь, что на его лице не выразилось явного отвращения. Получив кружку, он отхлебнул пару глотков и произнес:

- Отличное пойло! Наверное, сидя в горшке, ты то и дело прикладывался к пиву да вину, а? Ведь других развлечений там не было?

- Нет, мой господин, - произнес дух сумерек с глубоким вздохом, развлечений там действительно не имелось... Но мы, демоны, не нуждаемся в вине и пище - во всяком случае, большинство из нас. Так что и в этом удовольствии мне было отказано.

Они помолчали, затем Конан спросил:

- Чем же ты занимался в своей темнице? Ведь ты провел в ней столько лет, что впору рехнуться!

Шеймис огладил тощей лапкой череп, пощупал усы.

- Духи не могут лишиться разума подобно вам, людям; мы просто развоплощаемся, таем, растворяясь в астрале. Что же до того, чем я занимался, хозяин... - Он снова потер лоб, словно бы вспоминая. - Говоря по правде, я спал. Спал, открывая глаза раз в год или в столетие, не знаю... глядел на стеклянные стены, окружавшие меня сверху, снизу, со всех сторон, и опять засыпал... Клянусь древними богами Ночи и Дня, больше там нечего было делать!

- И что тебе снилось?

Крысиная мордочка демона приняла мечтательное выражение.

- Ах, мой господин! Иногда я превращался в могучего духа, повелителя стихий, одаренного многими умениями... Я парил в воздухе, поднимаясь все выше и выше, к бесконечному астралу, к подножию трона самого светлого Митры... Случалось мне превращаться в странное существо, безмерно огромное и сильное, подпирающее спиной некую тяжесть - столь же безмерную, как и дарованная ему сила... Но я гордился тем, что не уступаю этой ноше ни на волос! Я был гигантом, на чьих плечах покоится мир... - Шеймис задумался, полуприкрыв глаза. - Но больше всего, мой юный хозяин, я любил другие сны, - внезапно произнес он. - Известно ли тебе, что древнее море, из коего ты выловил меня, на севере упирается в подножия гор?

Конан молча пожал плечами. Киммерийцы не ходили в набеги на крайний север моря Вилайет; кому интересны стылые воды, безлюдная тундра и ледяные пустыни? Те, кто хотел охладить жар среди снегов, могли воевать с ванами или гиперборейцами.

- Так вот, - продолжал Шеймис, задумчиво подняв глаза к потолку, там серые волны плещут на серые камни, горные вершины подпирают серое небо, там моросит серый дождь или падают с неба мокрые снежные хлопья...

- Должно быть, препаршивое местечко, - заметил Конан.

- О, нет, мой господин! Я жил в тех краях и не знаю места лучше... Скалы, море и дождь... неяркий свет... прохлада, тишина, покой... лишь волны шуршат у берега... Ах, как я хотел бы вернуться туда!

- Так возвращайся, - великодушно предложил киммериец. - Ты свое отработал, - протянув руку к мешку, он позвенел монетами.

- Увы, хозяин! - на физиономии Шеймиса появилась жалобная гримаса. Я же объяснял, что не могу покинуть тебя! Ни по своей, ни по твоей воле! Пока смерть нас не разлучит!

- Это чья же смерть? - Конан нахмурился; такие разговоры ему не нравились.

- Твоя, разумеется! Хоть я и стар, но проживу еще немало столетий, тогда как ты, эфемерное человеческое существо, обречен скорой гибели и тлену.

Глаза юноши сузились, и он метнул на духа сумерек подозрительный взгляд.

- А ты не попытаешься приблизить эту гибель и тлен? А, приятель?

- Почему ты так решил, хозяин? - Вид у Шеймиса был самый оскорбленный.

- Ну... Ты ведь тогда освободишься, верно?

- Да будет тебе ведомо, что находящийся в услужении дух обязан всемерно заботиться о своем господине! - торжественно провозгласил Шеймис. - Если же он своими действиями, равно как и советами, ускорит его смерть, то будет проклят и немедленно развоплощен!

- Кем? - поинтересовался Конан, желавший иметь полную определенность в таком важном вопросе.

- Найдутся и стражи недремлющие, и силы великие, - ответил Шеймис, вновь вскидывая глаза вверх. - Митра, великий и мудрый, все видит!

- Митра? Ха! Не ты ли говорил, что сумеречные духи не имеют к нему никакого отношения?

- Не совсем так, хозяин. Митра не дозволил нам черпать из источника его Силы, но покарать... да, покарать он может! Любого и каждого!

- Хмм... - Конан уставился на демона; какая-то новая мысль зрела у него в голове. - Значит, Митра не желает делиться с вами своей силой... Ну, хорошо! А кому же тогда он готов ее даровать? Белым магам, что ли?

- Кому ведомы пути Великого и что я могу сказать тебе о них! Тем более, что белых магов я не встречал... Но, полагаю, не только им благоволит Митра. Вспомни-ка о человеке, с которым мы пришли в сей город!

- Об этом Фарале?

- Да. Он никакой не колдун, однако может творить чудеса.

- Верно, - согласился Конан, вспомнив, с какой легкостью аквилонец уложил шестерых дюжих пиратов. А золото, новенькие динарии, извлеченные прямо из воздуха! На миг он подумал о том, не отправиться ли к таинственному наставнику, обучающему столь полезным вещам, но тут его глаза скользнули по мешку с монетами, и Конан отрицательно покачал головой. Нет! Жизнь длинна, и когда-нибудь он найдет Учителя когда-нибудь, но не сейчас! Сейчас его дорога лежит в Киммерию! А оттуда в страну проклятых гиперборейцев! Или в Аренджун? Он не мог сказать этого с полной определенностью.

Но до окончательного решения надо было наведаться к почтенному Неджесу, пошарить в его ларцах. Конан не собирался торчать на шандаратской свалке до скончания веков и счел, что может нанести визит первому советнику нынешней же ночью. Выглянув из своей норы, он обнаружил, что за разговорами полдень уже незаметно миновал, но до вечера еще далеко. Самое время вздремнуть перед ночным делом! Пошарив в торбе, юноша вытащил кусок мяса, сжевал его и, поморщившись, запил пивом; потом вытянулся на жестком неровном полу и уснул.

Когда в небе загорелись первые звезды, Шеймис растолкал хозяина. Они выбрались наружу: высокий плечистый человек с мечом и туго набитой котомкой за плечами, и крошечный демон, умостившийся на его плече. Свалка выглядела темной пустыней; все ее жалкие обитатели попрятались, расползлись по своим берлогам, хижинам и шалашам, ибо гулять в ночном полумраке тут было небезопасно - в зависимости от удачи, смельчак мог переломать руки, ноги или шею. Конан, однако, не собирался углубляться в опасный лабиринт из разбитых возов, гнилых досок, груд тряпья и мусора; он тенью проскользнул вдоль шлаковых холмов, спустился вниз, к чахлому леску, и вскоре уже пересекал западный тракт, ведущий в Бритунию.

В отличие от Туранской дороги, он не был обсажен деревьями, и юноша постарался быстрей миновать это пустынное место, забирая к юго-востоку. Вскоре начался лес, затем повеяло свежими морскими запахами, и он понял, что не сбился с пути: где-то неподалеку лежал прибрежный район, застроенный дворцами и виллами шандаратских богатеев. Конан ускорил шаг, вглядываясь в смутные очертания деревьев; эта ночь выдалась ясной и, хотя бледный серп месяца давал совсем немного света, киммериец видел, куда поставить ногу.

Он вышел точно к усадьбе почтенного Неджеса, и тут крохотный демон, сидевший на его плече, забеспокоился.

- Хозяин, а, хозяин! - пискнул он, ухватив Конана за ухо. - Что-то там неладное, хозяин! В этом доме, который мы собрались навестить!

- Неладное? - киммериец с досадой поморщился. - Что может не ладиться у первого советника шаха? По слухам, он немолод... возможно, не сумел совладать с новой наложницей?

- Какие наложницы? Он спит один, я это ясно ощущаю! Но вроде бы и не спит... не могу понять...

- А что делают его люди?

- С ними все в порядке. Почти все давно храпят, хозяин... кроме двоих... они сторожат вместе с собаками.

- Можешь сделать так, чтобы они уснули покрепче?

- Попробую... Но...

- Давай! Делай то, что я тебе говорю! - Конан уставился на темную шеренгу дубов по другую сторону дороги и торчавшую над ними кровлю дворца с башенками по углам; она едва заметно поблескивала в слабом лунном свете. - Чего ты боишься, Шеймис? Там, - он вытянул руку, - лишь куча болванов, что дрыхнут без задних ног, пара сторожей, пять псов да беспомощный старик...

- Не такой уж он беспомощный, - проворчал демон. - Никак не могу понять... - он смолк, трепеща крохотными крылышками.

- Беспомощный или нет - не важно! - Киммерийцу начал надоедать этот спор. - Возьми на себя псов, а я прихлопну сторожей!

- Мне по силам справиться и с собаками, и с людьми, - заверил его демон. - Вот только этот Неджес... он меня тревожит...

- Ха, тревожит! Коли проснется, ему же хуже!

Но Шеймис никак не мог совладать со своим беспокойством.

- Знаешь что, хозяин, - произнес он наконец, - раз уж ты решился на это дело, так хотя бы выпусти меня из сетки. Если нас постигнет неудача, я сумею скрыться и обдумать, чем тебе помочь.

- Хм... А как ты удержишься, когда я полезу через изгородь? - заметил Конан, распуская завязки. Демон завозился у него на плече, сбросил сеть с кургузых крыльев и, расправив их, взмахнул несколько раз.

- Удержусь, мой господин. Если ты позволишь, я буду цепляться за твои волосы.

- Давай, - Конан взглядом смерил невысокую решетку. Собственно, он мог войти и через ворота - было непохоже, что их кто-то охраняет. - Как там дела с собаками? - спросил он.

- Лютые звери! Ох, лютые! - Шеймис снова замахал крыльями и принялся за работу, бормоча неразборчивые заклинания. Вскоре чуткое ухо киммерийца уловило мягкий топот и учащенное дыхание псов; потом донесся сдавленный рык, и все смолкло, будто бы свирепые мастафы враз лишились голоса.

Напрягая глаза, Конан всматривался в темнеющие за дорогой стволы деревьев. Меж ними не было заметно никакого движения.

- Что ты с ними сделал? - спросил он. - И где сторожа?

- Увидишь, если доберешься до забора, - мрачно ответствовал сумеречный дух.

- Это дело недолгое, приятель!

Смутная тень скользнула через дорогу, стремительная и бесшумная, как черная пантера вендийских джунглей.

Три последних дня Неджес старался занять себя делами; это помогало не задумываться о зловещем предсказании Багрового Плата. Он не ведал, всегда ли они были истинны, ибо Тот-Амон, вручая ему сей амулет, не распространялся о прежних его применениях и сущности демона, одушевлявшего красную ткань; лишь сказал, что Плат поможет его верному аколиту выследить тайных врагов. Это было немаловажным преимуществом - тот, кто предвидит намерения затаившегося противника, с гораздо большей уверенностью сумеет взять и удержать власть.

Оснащение военной экспедиции на Жемчужный Архипелаг шло своим чередом. Кампания обещала быть хотя и нелегкой, но весьма прибыльной, и стигиец знал, что его авторитет у шандаратских полководцев растет день ото дня. Всем им было известно, что именно он добился согласия властителя на этот поход, в котором кровь, пролитая воинами, могла вернуться звонкой монетой. Богатое княжество - не орда диких гирканцев, с которых нечего взять! И воеводам, и солдатам достанется хорошая добыча, а это значило, что после внезапной кончины блистательного Ашарата они преисполнятся симпатий к его первому советнику. И поддержат мудрейшего, когда он пожелает занять трон! Неджес не сомневался, что так все и произойдет, если... если Багровый Плат решил всего лишь попугать его.

Однако главный результат морского похода заключался не в популярности, которую он надеялся завоевать среди военных, а в захвате важного плацдарма. Жемчужные острова лежали посреди узкой и вытянутой к северу части моря Вилайет и, кроме сокровищ, давших им название, отличались и другими достоинствами. Там было довольно много плодородной земли и несколько удобных бухт, которые не составляло труда защитить от набегов с моря; там имелось трудолюбивое население, мирные земледельцы и ремесленники, не стремящиеся к бунтам; на склонах гор там росли леса, а в горных недрах добывали некую толику железа, меди и олова. Одним словом, Архипелаг являлся важнейшей базой, с которой можно было шагнуть на восточный берег моря, в гирканские степи, распространяя учение Великого Сета среди диких номадов. А степи те открывали пути к далеким и сказочным странам, Дамасту, Меру, Кусану, Кхитаю, Камбуе, что полнились несметными богатствами и поклонялись своим богам... Страшное заблуждение! Смертный грех! Ибо истинный бог был один - темный Сет, Змей Вечной Ночи!

Неджес знал, что удостоится великой славы и почестей, если Черный Круг завладеет душами гирканцев. Фактически это означало власть над миром, ибо племена кочевников, бесчисленные и жадные, можно было бросить и на запад, и на восток, и на юг, сокрушая древние государства, равно как могущественные хайборийские империи и королевства недавних варваров, чтивших Митру, Аримана или Иштар, а также и те народы, что пребывали по-прежнему в варварстве, поклоняясь Имиру, Ледяному Гиганту, великому Иггу или Крому, Владыке Могильных Курганов. Иногда, в сладостных мечтах, стигиец видел, как грозная и неисчислимая конная орда докатывается до самого берега Западного океана, подминая под копыта коней землю ненавистных пиктов, уничтожая их гнусные капища и мерзких магов, дерзнувших бросить вызов Черному Кругу! Эти друиды слишком возомнили о себе... но ничего, пасть Сета уже разверзлась над ними!

Да, размышлял Неджес, великий почет ожидает того, кому удастся сокрушить пиктов и привести к покорности северных варваров. Пожалуй, для такого чародея и мудреца нет ничего недостижимого... он может претендовать на достойное место среди магов Черного Круга... на самое достойное и самое важное! Разумеется, после смерти владыки Тот-Амона. Говорили, что он бессмертен, но Неджес не верил досужим выдумкам; несмотря на все свое искусство, чародеи тоже подвластны бегу времен. Так что и Тот-Амону отпущен лишь определенный срок... а если он окажется слишком длинным, то кто мешает поторопить кончину владыки?

Предаваясь таким мечтаниям, стигиец не забывал и о делах. Он встретился с купцами и владельцами судов и, пустив в ход лесть, уговоры, угрозы, а также свой гипнотический дар, добился того, что поданное владыке прошение было изъято - конечно, за солидную долю в будущих прибылях. Эти грядущие расчеты не слишком беспокоили Неджеса; толкуя с купцами, он уже прикидывал, головы каких крикунов украсят колья у городских ворот. К старости повелитель Ашарат стал слишком мягок, и городские богатеи совсем обнаглели! Ничего, они еще узнают, что такое твердая власть! Рассматривая физиономии своих предполагаемых жертв, Неджес дипломатично улыбался и приводил все новые и новые доводы в пользу захвата Жемчужных островов.

Предводители войск докладывали ему, что флот, считая с реквизированными торговыми судами, уже способен перебросить к Архипелагу десять тысяч солдат и пятьсот лошадей. Этого было достаточно, и Неджес лишь проследил, чтобы не меньше половины воинства составляли наемники. Он доверял им в большей мере, чем уроженцам Шандарата, которые не отличались особой воинственностью; туранцы же, бритунцы и немедийцы, составлявшие ядро армии, были воинами опытными, безжалостными и падкими на добычу.

Владыка Ашарат лично провел смотр наемных отрядов и остался весьма доволен. Теперь, как подметил Неджес, повелителю не терпелось дотянуться до Жемчужных островов и получить свою магическую драгоценность, продляющую жизнь. Не бывало дня, чтобы он не заговаривал об этом с Неджесом, и тот, с самым серьезным выражением на лице, распространялся насчет свойств волшебного эликсира, который всенепременно будет изготовлен и преподнесен милостивому господину. О, люди, люди! - скрывая язвительную усмешку, думал маг. Сколь трудно навязать им свою волю, пользуясь доводами рассудка или даже тайным колдовским искусством, и сколь легко подчинить их, подвесив перед носом пустую побрякушку лжи!

За ежедневными хлопотами не забывалось и главное - подготовка к грядущему сражению, к его _л_и_ч_н_о_й_ битве. Той, которая разгорится в одну из ближайших ночей; Неджес был уверен, что нападение произойдет в ночной темноте, в тишине и молчании. Кем бы ни оказался неведомый враг, он постарается взять неожиданностью, внезапным ударом, стремительной атакой... Тщетные надежды! Он сам попадется в расставленный капкан!

Ночами, расслабленно застыв на своем ложе, стигиец притворялся спящим. У магов иное зрение, чем у непосвященных; но и маг, и обычный человек были бы обмануты его ровным спокойным дыханием и отсутствием зримой или ощущаемой защитной ауры. Ему хватало недолгих мгновений сна, быстрого погружения в полное забытье, в нирвану, восстанавливающую силы этим искусством он владел в совершенстве; все остальное время он лежал, словно затаившаяся ядовитая змея, что подманивает добычу своей неподвижностью.

Где-то в глубине, в темном закоулке разума, надежно прикрытом сонными видениями и ложными образами, мерцала паутина заклинаний, запутанный лабиринт, чьи стены слагали не камни и бревна, но жесты и слова. Он мог обрушить их стремительной лавиной, швырнуть, подобно граду стрел, излучить в пространство потоком смертоносных молний, обратить огнем, струей яда или раскаленной сталью... Он мог испепелить врага, рассечь на части, исторгнуть из него бессмертную душу, изуродовать тело, перелив плоть в иную форму, низменную, ужасающую... Он мог призвать на помощь сонм демонов, вампиров, жутких призраков, гнездящихся в чешуе Сета и покорных его жрецу... Он мог еще многое, кроме одного - обнаружить противника, подстерегающего в ночном мраке.

Иногда Неджесу казалось, что он словно бы ощущает чье-то легкое прикосновение, некий намек на присутствие чего-то чужеродного, внимательно приглядывающегося к нему; однако это чувство не порождало зримого образа врага. Теперь он был уверен, что на него охотится не маг, не ревнивый соперник-чародей из Черного Круга, не колдун Красного Кольца или Белой Руки, не пиктский друид, не зомби, не вампир и не голем, одушевленный волшебным искусством какого-нибудь алхимика или мудреца. Нет! Мага - даже очень умелого - он бы почуял; этого же охотника прикрывали не защитные заклятья, не чародейство невидимости и неощутимости, а нечто иное. Какая-то сила почти божественного происхождения!

Если вдуматься, это внушало ужас. Ужас и безысходность, если вспомнить о предсказании Багрового Плата! Неджес, однако, предпочитал не вдаваться в размышления на сей счет, способные ослабить его решимость накануне битвы. В конце концов, столь надежная защита его противника еще не означала, что он способен нанести мощный удар! Боги дали черепахе панцирь, но змеиное жало и в нем найдет щель...

В бессонные свои ночи Неджес, тем не менее, кое-что обнаружил. Щука не давалась ему, но он выловил пескаря! Тот, ничтожный, бессильная тварь, которую притащил в город воришка с севера, злоумышлял против него! Вернее, поддерживал умысел бродяги, какого-то разбойника с пустынных северных плоскогорий, обманом пробравшегося в Шандарат. Стигиец не мог уловить, что связывало эту пару и почему демон находился в услужении у грабителя; возможно, все было иначе, и древний дух овладел разумом и плотью незадачливого варвара, подчинив его своей воле. Что ж, тем хуже для него! Неджес решил, что уничтожит эту плоть самым жутким способом, отдав на растерзание зверям; тогда демон испытает все муки, выпавшие на долю его компаньона.

Но до срока воришка-варвар и жалкий дух, прибившийся к нему, пребывали в безопасности. Ни один чародей не мог уничтожить человека, которого не видел ни разу в жизни; к тому же, для такого действа требовались кое-какие мелочи вроде обрезков ногтей, пряди волос, туники, сандалий либо пояса - словом, любая мелочь, долгое время находившая в контакте с телом и насыщенная эманациями того, кому, по воле мага, предстояло отправиться в пасть Сета. Неджесу не удалось бы даже найти варвара в многолюдном городе; не мог он и проникнуть в его намерения.

Но это было не столь важно. Стигиец улавливал некие, вполне определенные эмоции, направленные на собственную персону; варвар думал о нем, о его доме, о богатствах, что якобы хранились здесь, испытывая вожделение и алчность. Значит, рано или поздно, он появится - появится вместе со своей тварью, древней, словно пирамиды Кеми!

Вечером шестого дня ощущение близости начало усиливаться: либо мысли вора упорно возвращались к задуманному делу, либо он сам блуждал где-то неподалеку от дворца. Вероятно, и то, и другое, подумалось Неджесу, когда он сидел за ужином, неторопливо смакуя паштет из гусиной печенки и красное туранское вино. Покончив с едой, стигиец велел дворне спустить собак и укладываться на покой. В караул он назначил только двоих - хотя обычно по ночам поместье охраняли четверо.

Устроившись на ложе, он замер во мраке и тишине, отслеживая путь приближавшихся злоумышленников. Вначале он ощущал лишь то, что они находятся к северо-западу от дворца, вероятней всего - у перекрестка Окружного и Бритунского трактов или еще далее; затем расплывчатый образ стал определеннее, и Неджес понял, что вор направляется прямо к его дому. Он по-прежнему не мог разглядеть ни лица, ни фигуры этого варвара - только неясное колышущееся облако, скользившее по лесу где-то за южной дорогой.

Глупый дикарь, попавший в Шандарат совсем недавно, решил он. Хотя никто из местных еще не представлял истинных размеров его магической силы, по городу уже ходили слухи, что первый советник, сменивший покойного Морилана Кирима, человек непростой. Не только мудрец, искушенный в дипломатии и тайнах правления! По этой причине любой из шандаратцев скорее выпустил бы себе кишки тупым кинжалом, чем приблизился к дому советника хотя бы на сто шагов. Всякий знал, что от чародеев лучше держаться подальше.

Вероятно, варвар не был посвящен в такие подробности, ибо ломился через лес почти не скрываясь. Да и кто мог увидеть его здесь глухой ночною порой? Разве что тот, чьим добром он надеялся поживиться... Впрочем, "увидеть" тут не совсем подходило, ибо магическое зрение отличалось от обычного, коим одарены все люди, и нищие, и богатые - за исключением несчастных слепцов.

Застыв на своем ложе, Неджес ощущал, как темное облачко, уже сгустившееся и плотное, остановилось напротив решетки, по другую сторону тракта; видимо, злодеи совещались, прикидывая, как лучше проникнуть в усадьбу и справиться с собаками. Вдруг стигиец расслышал повизгиванье псов, почти сразу же резко оборвавшееся; затем облачко метнулось к ограде, преодолело ее одним скачком и вновь замерло. Он поднялся и подошел к окну.

На лужайке перед террасой, едва освещенной сиянием нарождавшегося месяца, высилась рослая фигура. Неджес не мог рассмотреть лица варвара, но почему-то решил, что тот молод, очень молод - почти мальчишка. Грива темных волос падала на лоб и плечи, широкие, как у медведя; ноги были полусогнуты, словно пришелец изготовился к прыжку; весь его облик дышал такой первозданной мощью и необузданной силой, что Неджес на миг восхитился. Из парня вышел бы отличный слуга, подумал он, пристально изучая ауру пришельца, но тут же отрицательно покачал головой. Нет, этот разбойник, этот вор не годился в слуги; слишком независим и непокорен! Непокорства в нем, несмотря на юные годы, было куда больше, чем у владыки Ашарата! Такие предпочитают смерть рабству!

Что ж, пусть будет так... Мрачно усмехнувшись, Неджес проследил за взглядом пришельца, направленным куда-то в сторону. Рядом с широкой лестницей, что вела на террасу, сидели кружком пять огромных псов. Глаза их остекленели, языки вывалились из жарких пастей, шерсть на загривках стояла дыбом, по клыкам стекала слюна; несомненно, мастафы были зачарованы одним из тех древних Заклятий Окаменения, к которым так чувствительны животные. Да и люди тоже, подумал стигиец, заметив двух своих стражей, что валялись у ступеней. Правда, справиться с ними оказалось потяжелей; руки и ноги воинов дергались, пальцы скребли по земле, словно они пытались бороться с силой, сковавшей их члены.

Неджес вновь перевел взгляд на варвара, который неторопливо и уверенно двинулся к дому. Каков наглец! - с невольным восхищением подумал он. Нет, сего разбойника никак нельзя было считать личностью мелкой и ничтожной; вполне возможно, боги предназначили ему блистательное будущее, но он не вовремя сбился с дороги. Значит, судьба, решил стигиец, тихо отворяя окно. Руки его поднялись на уровень груди, в странном жесте шевельнулись пальцы, сухие губы прошептали пару фраз. Рослая фигура замерла.

Маг довольно усмехнулся. Он тоже знал толк в Заклятьях Окаменения и ответил сейчас ударом на удар. Сколь бы ни был силен и живуч этот варвар, ему не вырваться - пока слуги не наложат прочные узы, не обыщут его, не изымут оружие. А потом - в лодку и в море! Неджес перегнулся через подоконник, всматриваясь в лицо застывшего внизу человека. Сейчас их разделяло четыре длины копья, и он видел, что не ошибся - пришелец был совсем юн. Впрочем, это не могло служить ему оправданием.

С мрачным удовлетворением стигиец наблюдал, как пленник предпринимает чудовищные усилия, чтобы освободиться. Лицо его налилось кровью, на шее вздулись жилы, из прокушенной нижней губы сочилась кровь, руки со стиснутыми в кулаки пальцами чуть заметно подрагивали. Однако варвар не мог сделать ничего!

Чувство безмерного торжества на мгновение охватило Неджеса. Ах, если бы он сумел вот так же расправиться со всеми своими врагами - и с тем таинственным охотником, о котором предупреждал Багровый Плат! Обратить его в статую, остановить сердце, исторгнуть дыхание... Уничтожить его! Уничтожить пиктов, и заносчивых аквилонцев, и дикарей с севера, поклонявшихся ледяным истуканам! Но - увы! - силы любого мага не безграничны... Там, где речь идет о тысячах и тысячах, волшебство почти бессильно; искусный чародей может справиться с десятком или с сотней человек, но судьбы народов и племен в руках богов... Только они способны повелевать мириадами, вкладывая в их души то, что угодно их воле.

Все так, подумал стигиец, подавив вздох разочарования. Все так; но этот-то северный бродяга был в полной его власти! Тоже неплохая добыча, и участь его послужит предостережением остальным!

Внезапно воины, валявшиеся у лестницы, вскочили, обнажив мечи; ожившие мастафы вмиг бросились к пленнику, наполняя ночь грозным рычаньем.

- Не трогать! - выкрикнул Неджес, еще больше перегибаясь через подоконник. - Не трогать! - повторил он, и псы остановились, а люди подняли к нему головы. Их лица в неярком лунном свете казались мертвенно-бледными и недоумевающими.

- Обыскать, разоружить и связать, - распорядился чародей. - На рассвете отвезете его на Обглоданный остров. А днем пусть на всех базарах объявят: вор, замысливший зло против первого советника милостивого шаха, понес заслуженную кару!

Стигиец медленно отошел от окна; решение было принято, приговор вынесен, и судьба этого человека Неджеса более не интересовала. Он вновь устроился на ложе, потом вознес горячую молитву Сету, благодаря его за то, что нападение, которого он так жаждал и страшился, в эту ночь не свершилось. Схватка с истинным противником - с тем, кто упорно выслеживал его - требовала всех сил и полной сосредоточенности; любая дополнительная угроза, даже столь ничтожная, как этот северный бродяга, могла стоить жизни.

Размеренно дыша, Неджес погружался в привычное состояние полусна-полубодрствования, не обращая внимания на звуки тупых ударов, доносившихся со двора; вероятно, стражи решили все-таки поучить пленника уму-разуму. Пленника? - мелькнула у него мысль. А где же второй? Где эта демоническая тварь, что помогала юнцу - или, быть может, властвовала над его душой? Стигиец сосредоточился, но не мог ощутить ее присутствия ни в доме, ни во дворе, ни в ближайших окрестностях.

"Проклятый недоумок, - подумал он. - Ладно, ты от меня не уйдешь! Не скроешься! Еще несколько дней, и, если Багровый Плат солгал, я смогу заняться тобой..."

Проверив паутину своих защитных заклятий, Неджес приготовился к долгому ожиданию.

6. ОБГЛОДАННЫЙ ОСТРОВ

Конан, угрюмо уставившись вниз, сидел на невысокой скале. Он был крепко избит, из прокушенной губы сочилась кровь, но синяки и ссадины не слишком его волновали, как и тягучая боль в ребрах; поражение жгло сильнее. Он потерял все: и свой меч, и мешок с золотом, и котомку с припасами, и даже рваные сапоги - охранники почтенного Неджеса не побрезговали даже этим! Однако киммериец не имел к ним претензий; хорошо еще, что стражи развязали его, высадив на берег островка. И хорошо, что он успел добраться до этой скалы и каким-то чудом залезть наверх!

У подножия утеса в молчаливом ожидании застыло с полсотни собак. Одни мастафы, по большей части облезлые и старые, но достаточно сильные и многочисленные, чтобы справиться с человеком, лишенным оружия. Обглоданный остров оправдывал свое название; тут не росло ни дерева, ни травинки, и раздобыть дубину сумел бы разве что волшебник. Песок, опаленная солнцем земля, галька, камни, скалы... Больше - ничего! Когда Конан карабкался на скалу, преследуемый по пятам собачьей сворой, он успел прихватить с собой пару булыжников величиной с кулак; сейчас они были его единственным оружием.

Киммериец злобно плюнул в оскаленную морду пса, пожиравшего его голодным взглядом. Итак, он вновь попал на свалку, на одну из местных помоек, куда свозили старых собак и убогих людей, предоставляя им сводить счеты подальше от благополучного и богатого Шандарата. Тут, вероятно, разыгрывались целые баталии - клык против камня, ногти против когтей, две ноги против четырех. Но человеческие черепа и кости, усеивавшие песок, доказывали, что эти сражения кончались одинаково: псы выживали, люди гибли.

Подняв голову, Конан мрачным взглядом проводил большую лодку, уходившую на запад. Гребцы мерно наваливались на весла, свежий ветерок надувал косой парус, корма суденышка подпрыгивала на мелких волнах. Слугам почтенного Неджеса предстояло как следует потрудиться; путь до берега был неблизкий, и вряд ли они окажутся дома к ужину.

Конан встал, погрозил кулаком удалявшейся лодке и выругался. Проклятый колдун! Поймал его, как младенца! Жуткое было ощущение - ни руки не поднять, ни ногой шевельнуть... Зря он полез к нему в дом, польстился на ларцы с самоцветами... Но кто ж знал! Кто знал! Конечно, этот рыжий ублюдок Глах нарочно подставил его... наплел всяких басен, рассказал про груды драгоценностей... может, их никогда и не было!

Он вытер подбородок, взглянул на ладонь - ее покрывала кровь. С яростным криком Конан схватил камень, прицелился, швырнул, и стая собак взвыла в ответ. Камень попал в здоровенного тощего пса; вскочив, тот завертелся на месте, тряся перебитой лапой, и тут же на него бросились два соседних мастафа, таких же огромных и облезлых. Затем остальные вмешались в свалку, и некоторое время под скалой катался большой пестрый клубок, из которого клочьями летела шерсть и доносилось утробное рычание. Киммериец с мрачным удовлетворением наблюдал за дракой, шепча ругательства; потом, когда клубок распался, пересчитал оставшихся в живых псов. Их было еще слишком много.

Проклятый колдун, проклятый Глах и проклятый Шеймис, подумал он. Отродье Нергала, которого море в злой день принесло к его ногам! Ублюдок, неудачник! Не просто неудачник - тварь, способная заразить несчастьями любого! Если бы не этот собачий кал, он не полез бы в Шандарат... На кой ему сдался этот город, где заправляет колдун? Проще было обобрать какого-нибудь купца на Туранской дороге и, раздобыв оружие да малую толику денег, отправиться в Замору... Или прибиться к пиратам... Или к разбойникам с Кезанкийских гор... Или отправиться домой в конце концов! Так нет!.. Воистину, этот Шеймис был послан ему на горе...

Но сейчас Конан был бы рад даже его компании. По крайней мере, сумеречный дух мог бы избавить его от псов и сотворить черствую лепешку и прогорклое пойло, которое он именовал пивом... Солнце пекло неимоверно, и киммериец понимал, что вскоре ему придется выбирать меж скорой и медленной смертями: либо спуститься вниз, чтобы закончить жизнь в собачьих утробах, либо погибнуть от жажды на своей скале. Пожалуй, он предпочел бы первое; гибель в бою была почетней медленного угасания.

Где же, однако, Шеймис? Присев на корточки и потирая бок, Конан принялся размышлять на эту тему. Может быть, Неджес, столь неожиданно оказавшийся искусным колдуном, уничтожил дряхлого демона? Или пленил его, снова заточив в каком-нибудь гнусном сосуде? При этой мысли киммериец мрачно ухмыльнулся и сплюнул кровавую слюну. Впрочем, существовали и другие объяснения; несмотря на все клятвы Шеймиса насчет преданности молодому хозяину, дух все же мечтал получить свободу и отправиться на север, к своим скалам, дождям, покою и безмятежности. Смерть господина была бы ему выгодна... и, кто знает, не поспособствовал ли он ей?..

Конан покачал головой. Нет, не стоит обвинять демона в предательстве! Конечно, он жалкий неудачник, приносящий одни только беды, и его колдовское искусство способно вызвать лишь оторопь у собак да колики в животе у людей... Но он не предатель! Помнится, Шеймис почуял что-то неладное, когда они приближались к усадьбе колдуна... даже пытался предупредить... Вполне вероятно, что...

Сзади раздался резкий шипящий звук, словно из проколотого бурдюка выпустили воздух, и Конан стремительно обернулся. Над бурой поверхностью скалы дрожало и вихрилось небольшое облачко - точь-в-точь такое же, как вырвалось несколько дней назад из зеленого стеклянного сосуда. Миг - и оно отвердело, обрело знакомые очертания; киммериец увидел вытянутую крысиную мордочку с уныло обвисшими усами, лысый череп, кургузые крылья, тощие мосластые ноги с огромными ступнями. Вздрогнув от неожиданности, он сглотнул слюну и подался вперед.

- Хмм... м-да! - Шеймис прочистил горло. - Наконец-то я нашел тебя, хозяин! - Он покосился вниз, на собак, и, оглядев пустынный горизонт, добавил: - И, кажется, в самом бедственном положении!

- Хуже не придумаешь, - согласился Конан, с удивлением замечая, что вся его злость, весь гнев испарились без следа.

Шеймис, склонив голову к плечу, рассматривал его.

- Думаю, тебе не помешает кружечка пива и что-нибудь съедобное, произнес он.

- Две кружечки, - уточнил Конан. - И побольше!

Кислый напиток в жалкой глиняной чаше показался ему божественной амброзией. Утерев рот ладонью, он заметил, что губа уже не кровоточит; в боку тоже вроде бы стало меньше саднить.

- И где же ты был? - поинтересовался он, с жадностью принимаясь за каравай, тут же сотворенный Шеймисом. Хлеб, разумеется, оказался черствым и твердым, как камень.

- Ох, хозяин, этот колдун, на которого мы напоролись, так меня напугал! - покачивая лысой головой, демон принялся чесать нос: видно, эта процедура его успокаивала. - Он злобный и сильный, и запросто мог меня развоплотить!

- Ну, ты-то сумел улизнуть, - заметил Конан, поглядев на скалившихся внизу собак. - А вот я...

- Ничего, мы что-нибудь придумаем! - Шеймис тоже покосился на псов. Словом, когда он принялся за тебя, я пришел в такой ужас, что, неведомо каким путем, вдруг очутился на севере, у моря, среди своих серых утесов... Ну, я уже говорил тебе об этом месте...

- Где тишина, покой и вечный дождь?

- Да. Наверно, в голове у меня что-то сдвинулось, я припомнил Заклятье Перемещения и произнес его, пожелав очутиться в самом безопасном месте... Ты уж прости меня, хозяин, что я сбежал...

Физиономия Шеймиса жалобно сморщилась, но киммериец лишь махнул рукой.

- Ладно, чего там... Если не можешь сражаться, надо бежать... Но почему ты вернулся только сейчас?

- Так я опять забыл это проклятое заклинание! Клянусь богами Ночи и Дня! Я сидел на камнях под дождем, уставившись на воду, и вокруг была благословенная тишина... только волны шелестели у скал... Но в сердце моем не было покоя, хозяин! Я думал, что же случилось с тобой, и пытался вспомнить нужные слова... Я думал, думал и думал, а потом - щелк! трах! и очутился здесь. Видать, что-то там, внутри, - он ткнул себя пальцем в висок, - опять сработало.

Конан, дожевывая хлеб, кивнул.

- Это хорошо. Пусть сработает еще разок и перенесет нас с этого поганого острова куда-нибудь подальше.

- Увы, - дух сумерек виновато опустил глаза, - я не могу снова вызвать нужное заклятье... Но ты не расстраивайся, господин мой, я же сказал, мы что-нибудь придумаем!

- Придумаем так придумаем, - кружка Конана вновь наполнилась, и он торопливо прильнул к ней, чувствуя, как силы возвращаются с каждым глотком. - Для начала надо бы разделаться с поганью, что стережет меня внизу. Ты мог бы зачаровать их - так же, как псов Неджеса?

- Хмм... - Демон окинул взглядом собачье войско. - Уж больно их много, хозяин... желудки их пусты, голод и ярость туманят головы... Боюсь, мне не справиться со всеми разом.

- Голод и ярость... - повторил киммериец, задумчиво взвешивая на ладони тяжелую, окатанную морем гальку. - Знаешь, я недавно подшиб одного, и остальные тут же разорвали беднягу в клочья. По-моему, они ухитрились сожрать еще двоих, но точно поручиться не могу... - Он подбросил камень. Вот если б они жрали друг друга без остановки, это было бы то, что надо!

Шеймис покивал головой.

- Можно попробовать, хозяин, можно попробовать. Ты не представляешь, насколько легче вселить в сердце зверя либо человека гнев, бешенство, жажду крови, чем покой и умиротворение. Стремление убивать вспыхивает словно искра, высеченная огнивом; потом остается только подбрасывать и подбрасывать в костер ярости поленья злобы...

- Ну, за искрой дело не станет, - произнес киммериец, поднимаясь. Он оглядел собачью стаю и тщательно прицелился. - Сейчас я проломлю череп во-он той облезлой зверюге... А ты, Шеймис, не зевай! Пусть они жрут друг друга так, чтоб одни превратились в скелеты, а другие околели от сытости!

Камень свистнул в раскаленном воздухе, и снизу донеслось рычание. Затем оно перешло в хриплый яростный лай, в рев, от которого заложило уши: мастафы были огромными псами, и глотки их могли испускать чудовищные звуки.

Свора сцепилась. Кое-кто сразу добрался до горла ближайшего соплеменника и теперь бешено душил его, не обращая внимания на то, что задние ноги и бока рвут клыки соседей. Меж камней перекатывались клубки из пяти-шести грызущихся псов; их шкуры, черные, коричневые и серые, начали окрашиваться алым. Кровь выступала вначале точками, затем пятнами и, наконец, потекла потоком, заставив дерущихся совсем освирепеть. Мастафы пустили в ход когти, иногда поднимаясь на задних лапах, словно медведи; полетели клочья шерсти, на тощих ребрах вспухли кровавые рубцы. Жалобный вой придушенных стал переходить в смертельный хрип.

Несколько собак не участвовали в этом побоище. Вероятно, то были вожаки, самые крепкие и сильные псы, питавшие друг к другу давнюю неприязнь; сейчас они кружили парами на периферии всеобщей свалки, выгадывая момент для атаки. Конан видел, как большой черный мастаф метнулся вперед, вцепившись в загривок пестрому; тот опрокинулся на спину, терзая живот противника тупыми когтями. Пока черный расправлялся с пестрым, к нему подползал здоровенный пес с истерзанными ногами и откушенным ухом. Подобравшись ближе, он, будто примеряясь, несколько раз разинул огромную пасть, затем с неимоверным усилием приподнялся; миг - и его челюсти сомкнулись на позвоночнике черного. Тот жалобно, придушенно взвыл, не разжимая клыков, и вдруг словно переломился у самого таза, привстав на передних лапах. Одноухий тут же вцепился ему в живот.

Некоторые клубки стали распадаться: одни мастафы оставались с остекленевшими глазами на песке, политом их кровью, другие, шатаясь, слепо брели вперед в поисках новых противников. Странно, подумал киммериец, что они не терзают трупы; видно ярость, вселенная в них Шеймисом, превозмогала голод. Он скосил глаза на демона. Его слуга выпрямился во весь рост на самом краю скалы и слабо помахивал крыльями, словно разгоняя жаркий воздух. Крысиная мордочка духа сумерек казалась весьма сосредоточенной, руки были вытянуты вниз, узловатые пальцы безостановочно шевелились, как будто Шеймис сучил тонкую пряжу. Иногда он морщил нос, и верхняя губа вздергивалась, обнажая мелкие острые зубы; в такие моменты рев и рык под скалой вспыхивали с новой силой.

Решив не отвлекать демона, Конан вновь уставился на поле битвы. Теперь он не испытывал к мастафам прежней ненависти, поскольку никто из этих огромных зверей не мог уже покуситься на его собственную плоть и кровь; он развлекался зрелищем, размахивая руками, поощряя пронзительным свистом наиболее удачливых бойцов. Эти псы походили на рыжеволосых обитателей Ванахейма, обуянных боевым безумием, и так же, как берсерки-ваны, отправлялись сейчас один за другим в свою Валгаллу, к своим четвероногим сородичам, уже скалившим клыки в предчувствии грандиозного побоища. Они, эти псы, и мертвые, и умирающие, заслуживали уважения, ибо встретили свой конец в битве, как полагается настоящим воинам и как надеялся когда-нибудь расстаться с жизнью сам Конан. И потому он подбодрил их - тех, кто еще мог двигаться и сражаться - долгим улюлюканьем, похожим на волчий вой в зимних киммерийских горах.

Несколько сведенных судорогой глоток испустили в ответ предсмертный хрип. Юноша взглянул на Шеймиса; фигура демона уже не выглядела напряженной, крылья опустились, а лице застыло обычное жалобно-унылое выражение.

- Пожалуй, можно спускаться, - произнес киммериец.

- Можно, - подтвердил сумеречный дух. - Но ты все же держись от них подальше, хозяин. Живучие твари, клянусь горшком, в котором я отсидел целую вечность! Вдруг бросятся...

Конан молча подошел к краю утеса и полез вниз. Он не боялся издыхающих псов; теперь они были лишь грудами окровавленного мяса, над которыми уже вились большие сизые мухи. Шеймис, ойкая и покряхтывая, спускался следом за хозяином, помогая себе взмахами кургузых крыльев на самых опасных участках. Впрочем, скала, хоть и почти отвесная, была невысокой - в три-три с половиной человеческих роста.

Оказавшись у подножья, молодой киммериец сразу подобрал несколько камней, потом вдруг отшвырнул их и хлопнул себя по лбу, словно осененный какой-то новой идеей.

- Слушай-ка, приятель! - вытянув мощные руки, он отодрал Шеймиса от скалы и поставил рядом с собой. - Мне нужно какое-нибудь оружие! Что-нибудь попроще, чтоб ты не слишком напрягался.

- Саблю? - спросил демон, с опаской поглядывая на собак. Некоторые их них еще шевелились, и тут, внизу, Шеймис вроде бы чувствовал себя не слишком уверенно.

- Нет, не саблю, - Конан замотал головой, и черные длинные волосы его взвихрились. - Я же сказал, что-нибудь попроще... ну, дубинку или пращу... лучше и то, и другое.

- Дубинку... пращу... - пробормотал сумеречный дух; его руки нерешительно шевельнулись, творя магические пассы. - Попробую, хозяин... Палку-то я смогу сотворить... а вот пращу...

- Да что ж в ней сложного? Не жареный баран на золотом блюде, киммериец ухмыльнулся. - Кожаный ремешок, и все! Только смотри, чтоб был попрочнее!

Бах!

Он невольно отскочил, когда на землю грохнулась дубина. Вышла она на славу: длиной в три локтя, с утолщенным концом и, кажется, из дуба. Конан поднял ее, затем с силой стукнул о скалу. Палка выдержала, не сломалась.

- Теперь давай пращу! - повелительным тоном потребовал он.

После нескольких попыток Шеймис изготовил нужное метательное орудие гибкий ремень, расширявшийся посередине, на вид довольно прочный. Юный киммериец тут же устроил проверку, с двадцати шагов перебив хребет издыхающему псу, и одобрительно кивнул. Теперь, с дубинкой в руке и пращой за пазухой, он чувствовал себя куда уверенней.

- Сумка, - произнес он. - Еще мне нужна сумка, чтобы сложить камни.

- Помилуй, хозяин! - взмолился покрытый испариной Шеймис. - Собаки-то уже почти передохли! С кем ты собираешься воевать?

- Не с ними, конечно. - Конан запустил очередной снаряд в соседнюю скалу, и галька, врезавшись в белесый известняк, выбила лунку. - Мне бы добраться до лба этого Неджеса... - Он снова раскрутил пращу, метнув камень.

Шеймис сел там, где стоял; тощие руки его дрожали.

- Слушай, господин мой, - начал он враз охрипшим голосом, - что ты задумал? Один раз мы убрались от колдуна... вернее, я убрался и смог тебя выручить... Но если ты опять хочешь к нему вернуться... если ты... Да он же меня развоплотит! - внезапно взвизгнул дух. - Развоплотит или засадит в горшок! И что ты будешь тогда делать? Думаешь, у него собак не хватит, чтобы разорвать тебя в клочья? Да у него же в поместье целая свора!

Конан, приставив ладонь ко лбу, глядел на море - туда, где за чередой пенных волн лежал славный город Шандарат, со своими дворцами и базарами, домами и мастерскими, стенами и башнями, харчевнями, лавками, верфями и свалками. Еще не так давно, сидя в одиночестве на вершине скалы, он обзывал себя последним болваном и клялся, что близко не подойдет к шандаратским воротам, а уж к дворцу проклятого колдуна - тем более. Но ситуация переменилась; теперь он был сыт, кое-как вооружен, а клыкастые мастафы, собиравшиеся поживиться его плотью, издыхали среди камней и на песке.

Да, ситуация переменилась! И сейчас он чувствовал не страх перед ужасающими магическими способностями Неджеса, а холодную ненависть, приправленную самыми практическими соображениями. Этот тощий маг, эта стигийская вонючка обобрал его! Мешок с золотом, отличный меч, сапоги... Неважно, что это добро разделили меж собой люди колдуна: все равно Неджес был - и оставался - первопричиной и поражения, и последовавших за ним потерь.

- Мне бы один лишь миг... - словно завороженный, пробормотал юноша, стискивая пращу. - Один миг, Шеймис, - и я всажу камень прямо в лоб этому ублюдку...

- Не будет у тебя этого мига, мой господин, не надейся! - снова взвизгнул демон. - У Неджеса больше заклятий, чем волос на твоей голове! И заклятья те - одно другого страшней! Настоящий черный маг, предупреждаю тебя...

Молодой варвар перевел взгляд с морских горизонтов на своего слугу.

- Черный маг, говоришь? - Голос его был негромок, но в глазах застыло какое-то странное напряжение, делавшее юное безбородое лицо словно бы старше и значительней. - Значит, черный маг? Что же ты думаешь, я так и буду всю жизнь бегать от черных магов? Их в мире полно - и в Гиперборее, где расколошматили наш отряд, и в Ванахейме, в Заморе, Стигии, Шеме, Офире, Немедии... и в далеком Кхитае, как говорят... во всех странах севера и юга, запада и востока... Может, когда-нибудь я их всех... - Он стиснул огромный кулак и грозно нахмурился. - Нет, Шеймис, я этого Неджеса так не оставлю!..

- Не оставишь, - с гримасой сожаления согласился сумеречный дух, это я уже вижу. Но кто мешает разобраться с ним потом? Когда ты будешь старше, опытней и сильней?

- Нет, - твердо произнес Конан, - я сделаю это сейчас. Завтрашней ночью, если ты придумаешь, как нам добраться до берега.

Задача эта оказалась непростой. Конан желал получить лодку - с мачтой, парусом и парой весел, - но то, что выходило у Шеймиса, никак нельзя было счесть шедевром кораблестроительного искусства. Дело не только в том, что три или четыре сотворенные им ублюдочные посудины оказались кривобокими, тяжелыми, как колоды, и неповоротливыми, словно корыта; они еще и немилосердно текли. Конан не сомневался, что любая из них затонет в сотне шагов от берега, что было бы весьма неприятно - в водах Вилайета водились небольшие, но чрезвычайно прожорливые акулы. Серо-стальные плавники этих тварей сейчас мелькали среди волн, и киммериец вскоре сообразил, что они несут дозор здесь постоянно - в ожидании несчастных, пытающихся спастись в воде от собачьих клыков.

Выяснив, что его демон не способен соорудить ни галеру, ни барку, ни лодку или хотя бы ялик, Конан остановился на плоте. Тут дело тоже пошло не быстро: то веревки лопались, то бревна разъезжались, то плот получался слишком маленьким или слишком большим. Лишь к вечеру измученный и вспотевший Шеймис извлек из воздуха нечто подходящее - десяток бревен обхватом в три локтя, связанных по концам прочными канатами из просмоленной пеньки. Конан затребовал еще одну веревку, привязал плот в прибрежному валуну и повалился на песок - спать.

Наутро, после трапезы, состоявшей из сухарей и неизменного пива, они тронулись в дорогу. На хорошей лодке с парусом до Шандарата можно было добраться за половину дня, и Конан полагал, что на своем неуклюжем плоту одолеет этот путь если не к вечеру, то к середине ночи. Вскоре выяснилось, что расчеты его слишком оптимистичны: плот еле полз, и два неуклюжих шеста, которые киммериец использовал вместо весел, почти не ускоряли его ход.

Наконец, совсем измучившись, он повернулся к Шеймису.

- Сделай что-нибудь! Этак я поседею раньше, чем мы доберемся до берега!

Сумеречный дух в задумчивости поскреб темя.

- Хмм... Не очень-то я силен в навигации, мой господин... Понимаешь, мне никогда не доводилось путешествовать по морю...

- Как это - не доводилось? Ты же провел в своем горшке уйму времени! А горшок где плавал? Разве не в море?

- Ну, это совсем другое дело! Я-то ведь им не управлял... и, если ты помнишь, я старался побольше спать...

- Надеюсь, ты выспался на многие годы вперед, - заметил Конан с кривой ухмылкой, - и сейчас придумаешь что-нибудь толковое. Я не могу грести этими обрубками! - он швырнул шесты на плот.

- Прости, хозяин, - Шеймис виновато скосил глаз на весла, - что я не смог соорудить нечто более подходящее. И я не знаю...

- Зато я знаю! Нагони ветер и расправь крылья! Проку от них мало, так хоть сработают за парус!

Демон пришел в полное уныние.

- Увы, мой юный господин! Стихии мне не подвластны, ни морские, ни небесные... А чтобы распоряжаться ветрами, надо иметь такую силу и власть, какие мне и не снились!

- Это верно, - Конан тоже понурился, затем повернул голову, рассматривая совсем еще близкие берега Обглоданного острова. - Вот с собаками у тебя неплохо получается, приятель. Если б у них были плавники вместо лап, мы могли бы...

- Стой, хозяин! - Шеймис в возбуждении приподнялся. - Превосходная мысль! Просто отличная! Сейчас я разыщу там, - он кивнул на воду, подходящую тварь, способную доставить нас к берегу.

- А она не пожелает нами закусить? - подозрительно спросил Конан.

- Ну, я постараюсь найти что-нибудь не очень большое и не слишком прожорливое, - заверил его демон и принялся колдовать. Его крылья, как уже успел заметить киммериец, являлись важнейшим магическим инструментом, и сейчас Шеймис то простирал их над водами, то ставил торчком, то закутывался в эти жалкие серые полотнища словно в кургузый плащ. Не оставались без дела и руки; они непрерывно шевелились, выписывая в воздухе странные фигуры и символы, напоминавшие Конану то контуры пивных бочек, то островерхие крыши домов. Увлеченно наблюдая за стараниями своего слуги, он не сразу заметил, как плот, дрогнув, пошел значительно быстрее.

- Что, получилось?

Шеймис огладил усы и самодовольно усмехнулся, показав мелкие зубки.

- Конечно, мой господин!

Поглядев на воду слева и справа от плота, Конан разобрал, что там колышется нечто темное и волнистое, что-то смутное, не то плавники, не то щупальца, не то огромные клешни. Неведомая тварь, вероятно, подпирала плот спиной, и при мысли, что лишь десяток бревен отделяют его от какого-то жуткого чудища, юноше стало не по себе. На родине ему не приходилось сталкиваться с морем, но даже в озерах Киммерии водились существа крайне неприятные и опасные - вроде древних, обросших водорослями щук в рост человека. Такая рыбина могла отхватить целиком руку или ногу, а тварь, что тянула сейчас плот, казалась куда больше щуки.

- Кого ты вызвал? - Конан постучал костяшками пальцев по бревну и снова покосился на воду. Плот набирал скорость, и впереди, у концов бревен, начали вихриться бурунчики пены.

- Не знаю, как назвать это существо, - демон неопределенно повел тощими руками. - Может, морская корова? Или бык? Хмм... - Он призадумался, почесывая нос.

- А на что она похожа? - Конану не давали покоя не то щупальца, не то клешни, которые он смутно разглядел в воде. По его мнению, у коров, даже морских, этаких жутких конечностей быть не могло.

- На что похожа? - Шеймис, отвлекшись от своих размышлений, кисло сморщился. - Ох, хозяин, лучше тебе этого не знать! Приятной эту тварь никак не назовешь! И безобидной тоже... Так что лучше ты сиди тихо, а я буду держать ее покрепче...

Конан замер, скорчившись посередине плота. Тянулось время; жаркие солнечные лучи жгли шею и плечи, едва прикрытые рваной туникой, и иногда юноша торопливо зачерпывал горсть воды, а потом выливал ее прямо на голову, с наслаждением ощущая, как прохладные струйки освежают кожу. Тяжелая сумка с камнями оттягивала пояс, рукоять дубинки под коленом успокаивала своей внушительной твердостью; впрочем, он понимал, что если б тварь, тащившая плот, вздумала напасть на них, от камней и палки было бы мало толку. Тут оставалось лишь полагаться на Шеймиса, вид которого внушал некоторые опасения. Устроившись на носу, демон застыл в напряженной позе, стиснув кулаки и полузакрыв глаза; судя по всему, духу сумерек приходилось нелегко.

Миновал полдень, солнце неторопливо покатилось вниз, на запад, к закатным странам и великому океану, что омывал побережье огромного материка. Конан привстал на коленях, сощурил глаза: далеко впереди над водами поднималась темная полоска с едва приметной вертикальной черточкой - башней маяка.

- Возьми южнее, - приказал он Шеймису. - Мы идем прямо к гавани, а мне туда совсем не нужно. Высадимся за городом, и хорошо бы попасть в ту бухточку, откуда меня повезли на остров. Там есть пристань и тропа, что ведет прямо к дому колдуна... я ее отлично запомнил.

Шеймис сморщился так, словно у него прихватило зубы, но пререкаться не стал. Плот, слегка изменив направление, устремился к далекому берегу.

Море казалось пустынным. Отсутствие мачт и парусов на горизонте уже начало удивлять Конана, но тут он вспомнил о сплетнях, ходивших по базарам: Шандарат готовился к войне, и не просто к войне, а к походу за море, на Жемчужный Архипелаг, куда отправится целый флот - боевые галеры шаха и реквизированные купеческие суда, что повезут воинов. По-видимому, слухи об этих самых реквизициях уже разлетелись вдоль побережья, и торговые корабли не рисковали заходить в шандаратскую гавань. Ну, а раз нет торговцев, то нет и пиратов, подумал юноша и, зачерпнув новую порцию воды, вылил себе на голову.

Уже начало темнеть, когда таинственная тварь, с неослабевающим усердием тащившая их плот, приблизилась к побережью. Тут, к югу от города, берега были скалистыми и обрывистыми, но за грядой утесов, как помнилось Конану, лежала равнина, тянувшаяся к Туранскому тракту и дальше за него, на запад. Широкая полоса земли меж дорогой и скалами, где в зелени рощ и садов стояли виллы шандаратской знати, и являлась целью молодого киммерийца. Берег выглядел таким же безлюдным и пустым, как и море; поэтому, не боясь, что его заметят, Конан поднялся во весь рост и начал высматривать бухту, из которой его вчера повезли на казнь. Он помнил приметный каменный столб, торчавший на северном мысу - что-то похожее на полуразрушенный минарет или замковую башню - и вскоре обнаружил его, хотя вечерний полумрак уже окутывал побережье темной полупрозрачной вуалью.

- Туда! - Он вытянул руку, и Шеймис покорно кивнул. Однако, когда до каменистого пляжа с небольшим деревянным причалом оставалось два полета стрелы, демон повернулся к Конану и негромко произнес:

- Лучше бы мне отпустить нашего скакуна, хозяин. Эта корова или бык... словом, эта тварь предпочитает глубокие места, а тут, у берега, мелко. Она начинает беспокоиться. Вроде бы...

Он замолчал, потому что движение плота вдруг замедлилось. Конан, схватив шест, резко махнул рукой.

- Во имя Крома, отошли своего зверя подальше! Как бы он не собрался нами поужинать!

Расправив крылья, Шеймис с усилием вытянул руки вперед, будто преодолевая некое невидимое сопротивление; голый череп его покрылся испариной. Губы демона непрерывно шевелились, шепча заклятья, сливавшиеся в неразборчивое бормотанье, челюсть мелко тряслась, мосластые колени ходили ходуном. Внезапно из-под плота вырвалось что-то округлое, большое и блестящее; Конан успел заметить гигантский круглый глаз, воззрившийся на него с беспредельным равнодушием, пару могучих щупалец толщиной с его бедро и странную, похожую на клюв, пасть. Блеснув гладкой кожей в лучах закатного солнца, чудище исчезло в пучине, а киммериец, изо всех сил наваливаясь на шест, принялся грести к берегу.

- Уфф! - Шеймис повалился спиной на доски, напоминая бурдюк, из которого выпустили вино. - Хвала светозарному Митре, все обошлось! Скажу тебе, мой господин, лучше иметь дело с целой стаей псов, чем с этим... этим...

- Ладно! Этот твой бык доставил нас на нужное место, а мы ничем не отблагодарили его. Ты мог бы сотворить что-нибудь съедобное...

- Съедобное? - скривился Шеймис. - Съедобное он сам себе найдет! Погляди-ка, хозяин!

Обернувшись, Конан увидел, как одна из довольно больших акул, что следовали за плотом, вдруг забилась, до половины встала над водой, разевая зубастую пасть и показывая белое брюхо, и исчезла.

- Надеюсь, пока они жрут друг друга, мы успеем добраться до суши, пробормотал киммериец, продолжая изо всех сил работать веслом. Вскоре справа от них проплыл высившийся на мысу каменный минарет, а затем под бревнами заскрипела мелкая галька; плот дрогнул и замер на мелководье. Сумеречный берег был пустынным. У небольшой пристани покачивались две лодки и баркас с высокой мачтой; за ними темнели скалы, поросшие внизу кустарником и рассеченные небольшим ущельем. Начинавшаяся от пристани тропинка вела прямо к нему.

- Прибыли! - Конан спрыгнул в воду, взметнул фонтан брызг и, положив палицу на плечо, зашагал к берегу. Демон тащился следом, загребая огромными ступнями и блаженно жмурясь; после жаркого дня вечерняя прохлада была ему явно по душе. Миновав пристань и лодки, они выбрались на берег. Киммериец остановился, пригладил растрепанные волосы, пошарил за пазухой и вытащил пращу.

- Хозяин, а, хозяин! - проныл Шеймис за его спиной. - Не связывался бы ты с этим колдуном! Пропадем! Оба!

- Не каркай! - достав из сумки увесистый голыш, Конан заложил его в пращу. - Ты делай свое дело, приятель, а я буду делать свое. Всего-то и надо придержать его на полвздоха! А там уж... - Он многозначительно покрутил пращу над головой.

- На полвздоха! Это по-вашему, по-человечьему полвздоха... Да за такое время любой приличный маг успеет превратить нас в пару крыс!

- Ну, для тебя это не очень страшно, - ухмыльнулся Конан, обматывая ремень вокруг запястья. - Не скули, Шеймис! Идем, посмотрим, какого цвета кровь у черного колдуна!

Он ступил на тропу, что вела от пристани к ущелью.

На славный город Шандарат пала ночь. Темная ее мантия, расшитая сияющими самоцветами звезд, раскинулась над городскими стенами, башнями и дворцами, накрыла непроницаемым пологом гавань, где, словно спящие огромные чайки, дремали корабли; полумрак окутал поля и фруктовые рощи, дороги, подобно стрелам рассекавшие степь, прибрежные бухты и острова, лес на западе и глухо рокотавшее на востоке море. Черный плащ ночи круглился в вышине будто гигантский занавес, на время прикрывший мир от благодатного света Митры, и казалось, что, опуская его, солнечный бог говорит людям: угомонитесь! Забудьте хоть ненадолго о честолюбии, о горделивых помыслах, о жадности надежд и пустой суете стремлений, о борьбе и ненависти, о голоде и страхе; забудьте о мелочных страстях, закройте глаза! И пусть снизойдут к вам светлые сны и блаженный покой.

Но не было покоя под ночными небесами Шандарата.

Владыка его, блистательный Ашарат из рода Ратридов, стоя у окна в своем любимом чертоге на верхнем этаже дворцовой башни, выглядел невеселым и хмурым; душу его опять терзали тревоги и сомнения, не дававшие уснуть. Еще вчера все было так просто и ясно; оставалось лишь вывести в море корабли с войском, внезапно обрушиться на Архипелаг и завладеть его сокровищами. А потом Неджес, мудрец и верный советник, изготовит чудодейственный эликсир, снимающий с плеч человеческих груз прожитых лет... потом захваченные жемчуга превратятся в звонкое золото, и в Шандарат хлынут наемники... потом он, великий Ашарат, неподвластный старости, поведет огромную армию на врага... Какого врага? Не все ли равно... В Гирканию, в Туран...

Да, вчера все было ясным и простым, но сегодня владыка будто бы пробудился от дремоты; темная пелена, затуманивавшая его разум, поредела, разошлась, и еще недавно очевидное стало казаться сомнительным. Очень сомнительным!

Зачем ему нужен этот Архипелаг? Сколько жемчуга там можно взять? Он примерно представлял это, так как драгоценные дары моря вывозились через Шандарат, составляя одну двадцатую его торговли. Немалая сумма! Однако уже полмесяца, как в трирскую гавань лишь изредка заглядывают корабли, ибо там, где готовятся к войне, не место купцам; можно потерять и судно, и ценный груз, да и собственную жизнь в придачу. Нет купцов, нет и торговли; и убытки скоро сравняются с ценой архипелагских жемчугов.

Эликсир... Конечно, эликсиру нет цены, но правда ли то, что обещает советник? Блистательный Ашарат не сомневался, что в мире существует великое множество чудес, но ему никогда не доводилось слышать про амулет или какое-нибудь зелье, что продляли человеческую жизнь. Зато нередко говорили о другом - о ядах, поднесенных в питье или пище, о порошке черного лотоса, что отправлял вкусившего его на Серые Равнины иногда стремительно, иногда - не очень, но в любом случае неотвратимо и неизбежно.

Да, с этим бальзамом надо проявлять крайнюю осторожность! Сейчас Ашарата даже удивлял тот восторг, то воодушевление и доверчивость, с которой он воспринял слова почтенного Неджеса. Доверчивость же присуща детям, но никак не властителям, умудренным жизнью! И лучше провести на земле весь отпущенный Митрой срок, пусть старым и немощным, чем, поддавшись ложной надежде, переселиться до времени в загробный мир...

Властитель энергично потер виски и, чувствуя некоторое просветление в мыслях, уставился на звездное небо. Пожалуй, не стоит пить сей подозрительный бальзам, решил он; во всяком случае, не раньше, чем стражники вольют в горло мудрейшему Неджесу добрую половину этого зелья.

У мудрейшего же были в эту ночь свои заботы, чем и объяснялось просветление в голове шандаратского властелина. В мгновение смертельной опасности ни черный, ни белый маг, сколь бы ни был он силен, не должен отвлекаться; колдовской поединок требует всех сил и полной сосредоточенности. А поединок приближался! Неджес чувствовал это и знал, что наступившая ночь будет решающей. Он не боялся, несмотря на мрачное пророчество Багрового Плата; наоборот, его переполняла какая-то злобная радость, порожденная и осознанием собственной силы, и тем, что томительное ожидание заканчивалось.

Как всегда, он неподвижно распростерся на своем ложе и опустил веки, обозревая местность магическим зрением. Он знал, что не заметит даже смутной тени - этот противник совсем не походил на разбойника-киммерийца, явившегося две ночи назад. Северный бродяга со своей нелепой тварью подошел со стороны леса и пересек дорогу; его сопровождало облако темных мыслей и гнусных намерений. Этот же враг - _и_с_т_и_н_н_ы_й_, как звал его Неджес - казался невидимым и неощутимым, и стигиец был не в силах разобраться в природе скрывавшей его завесы. Но ничего; когда они посмотрят друг другу в глаза, все преграды падут! И лишь огненно-ледяная мощь заклинаний решит исход поединка...

Внезапно ему почудилось, будто бы нечто надвигается со стороны моря, от крошечной бухты с причалом, у которого неясными облачками покачивались лодки. Нечто знакомое, нечто такое, с чем он имел дело прежде... Стихийная и грубая сила, неукротимая, непокорная, свирепая... Да, сей образ он уже лицезрел! А увиденное однажды можно увидеть снова...

На мгновение серый туман разорвался, явив юношеский лик в обрамлении копны темных волос, и Неджес недовольно скривил губы. Опять этот северный бродяга! Этот разбойник! Живуч, ничего не скажешь! И как он только выбрался с острова? Воистину, боги к нему благосклонны!

Впрочем, ему было некогда вдаваться в намерения вора, столь неожиданно избегшего казни; любое дело сегодняшней ночью подождет. Любое кроме одного! Окаменев в мнимой неподвижности, словно застывшая во тьме ядовитая змея, Неджес ждал пришествия истинного врага.

Жди, стигийский паук!

Странник в сером плаще, плотно прижавшийся к стволу дуба, усмехнулся. За шеренгой кряжистых стволов темнела ограда; от окошка, за которым притаился колдун, его отделял всего лишь хороший бросок камня. Пустяковое расстояние! Удар молнии Митры будет сокрушительным!

Что ж, стигиец ждет, и ему, посланцу Пресветлого, тоже придется подождать. Накопленная деревьями мощь уже смешалась с его собственной Силой, однако колдун хитер, и паутина защитных заклинаний, сплетенная им, почти наверняка парирует первый выпад. Иное дело, если его чем-то отвлечь... хотя бы на полвздоха... малое время для обычного человека, но настоящий боец должен успеть и нанести удар! И поразить!

"Рази!" - говорил Учитель. Да, теперь пришло время...

Все подготовлено: стражи погружены в глубокий сон, как и слуги, повара, конюхи, носильщики; псы, обнюхав серый плащ, отвернули огромные морды и, поскуливая, поплелись на задний двор, к своим будкам, набитым мягкой соломой. В них можно подремать так сладко... до самой зари... подремать, забыв про этот дом и двор, про людей, своих и чужих, с которыми положено расправляться когтем и клыком...

Да, все подготовлено; осталось лишь подождать паренька с синими глазами и его странного приятеля. Забавное существо! Нельзя назвать его благожелательным к людям, но и оно имеет свой кодекс чести! И старается изо всех сил! Ничего, что их так мало; столь верному слуге не грех и помочь...

Человек в сером плаще вновь улыбнулся - на сей раз слегка насмешливо и без злорадства. Сегодня этот дряхлый демон, неведомо как переживший тысячелетия и целые эпохи, показал себя молодцом! Вызвал из глубин морских такое чудище, что лучше и не вспоминать! Конечно, он не сумел бы с ним справиться, так что пришлось ему немного помочь... Это было не так-то просто; даже Ученику с большим опытом не всегда удается направить Силу на большое расстояние... К тому же астральной мощью, что дарована благим богом, трудно управлять; она - удар молнии, карающее копье, а не рука, держащая поводья норовистого скакуна. Но ничего, на пару с маленьким духом им удалось совладать с морской тварью, направив ее куда надо... И теперь киммериец скоро будет здесь - в самый решающий момент!

От дуба шли теплые токи, пронизывая тело посланца; казалось, сам Митра говорил сейчас с ним, шептал без слов, наставляя, как лучше и верней покарать нечестивца, уравновесить Добро и Зло в этой маленькой части огромного мира. Как учил наставник, в Великом Равновесии заключалась тайна бытия, божественного распорядка и вещего промысла; Зло как таковое не подлежало полному искоренению, ибо без него лишалось смысла и понятие Добра. Однако туда, где Зло грозило опрокинуть чашу вселенских весов, божественная длань бросала крошечную песчинку - и равновесие восстанавливалось.

Сейчас одна из таких песчинок, затаившись под могучим деревом, дожидалась момента, чтобы исполнить волю пресветлого Митры.

- Осторожнее! Ты оторвешь мне ухо! - сквозь зубы прошипел Конан, огибая угол дома. Шеймис, вновь превратившись в крысеныша величиной с кулак, затанцевал у него на плече, вцепившись когтистой лапкой в мочку.

- Хозяин, а, хозяин! Я его чую, и куда лучше, чем в первый раз! Он не спит... точно, не спит... ждет кого-то... но не тебя, клянусь горшком!

- Вот и хорошо, - киммериец, словно огромная кошка, крался вдоль стены. - Кого бы он не ждал, камень в лоб ему достанется от меня.

Вокруг стояла нерушимая тишина, и это казалось странным - странным и подозрительным. Не бросались с рыком огромные псы, не было слышно и топота человеческих ног, позвякивания доспехов или грозных окриков. Усадьба почтенного Неджеса - и дом, и двор, и хозяйственные пристройки напоминала сонное царство, тихое кладбище или специально приготовленную ловушку. Конан двигался вперед с величайшей осторожностью, соображая, то ли влезть в дом, то ли постараться выманить колдуна наружу и снести ему череп из пращи.

Он остановился на втором варианте; в комнатах, да еще незнакомых, с пращой не развернешься. Он знал, что у него будет очень мало времени, чтобы прицелиться и выпустить снаряд - конечно же, Шеймис сумеет защитить их обоих от чар колдуна совсем ненадолго, если сумеет вообще... Тем не менее, он надеялся на успех; какое-то более сильное чувство, чем страсть к золоту или жажда мести, привело его сюда, и Конан догадывался, что сегодня ничья не предусмотрена: либо он возьмет жизнь черного мага, либо Неджес сотрет его в порошок. В пыль, которую развеет ночной бриз!

Прижимаясь к стене, киммериец оглядел лужайку перед домом. Она была пустынной. Два факела освещали ступени широкой лестницы, ведущей на террасу; плотно утоптанная дорожка убегала к воротам, по обе стороны которых темнели древесные стволы; за ними царил полный мрак, ибо кроны дубов, плотные и густые, не пропускали слабого лунного света. Конан взглядом отыскал место, до которого добрался прошлый раз: неподалеку от ступеней, напротив стрельчатого окошка на втором этаже, из которого тогда высунулся колдун. Вероятно, то было окно его опочивальни, и Неджес, вновь показавшись в нем, станет отличной мишенью. Всего на время полувздоха, но этого хватит!

- Ну, что ты теперь чуешь? - прошептал киммериец, повернув голову к Шеймису.

- Все по-прежнему, мой господин. Он не спит, ждет... Не разберу только, знает про нас или нет...

- Так это же самое важное, приятель!

Крохотные крылышки демона затрепыхались.

- Сегодня, кажется, нет... Если он и проведал насчет нас, то не обращает внимания. Ждет чего-то другого... или кого-то...

- А мы? - спросил Конан, разматывая пращу.

- Мы вроде как мелочь... досадная помеха, и все.

Киммериец насмешливо хмыкнул и вытащил из сумки два камня, каждый величиной с кулак. Досадная помеха, надо же! Слишком самоуверен этот Неджес! Впрочем, Конана подобный поворот дел вполне устраивал.

- Следи за ним, - велел он Шеймису и, заложив в пращу первый снаряд, направился к середине дорожки. Эта позиция казалась ему наиболее подходящей: ступеньки, терраса и дверь, а также окна второго этажа - как на ладони. Оконные рамы были забраны в частый переплет, украшенный, вероятно, цветными стеклами, казавшимися в полумраке темными и совсем непрозрачными; Конан видел лишь отблески лунного света на их поверхности да смутные тени, что подрагивали в такт мерцанию факелов.

- Что ты собираешься делать, хозяин? - спросил Шеймис, когда киммериец, остановившись в десятке шагов от лестницы, поднял взгляд к окну.

- Отправлю колдуну подарок. - Праща засвистела, набирая обороты. Хотелось бы взглянуть на его рожу!

- Ох, мой господин! Лучше бы ты не...

Звон разбитого стекла оборвал причитания сумеречного духа. Конан, заложив в пращу новый снаряд, опять принялся крутить ее над головой, пристально всматриваясь в окно. Там зияла большая дыра, черная и зловещая, как зрачок ночи; казалось, чей-то огромный глаз следит за пришельцем с хмурым и неприязненным равнодушием. Киммериец стиснул челюсти, по-прежнему вращая свое орудие. Монотонный свист пращи успокаивал, вселял уверенность; она словно бы служила продолжением его рук, кулаком, которым он мог нанести внезапный и жестокий удар.

Текли мгновения; все было тихо. Шеймис замер на хозяйском плече, вцепившись когтистой лапкой в темные волосы юноши. Вверху ладья полумесяца плыла по усыпанному звездами черному пологу ночи; мерцали факелы, скользили тени, подкрадываясь к босым ногам Конана.

Один, два, три...

Он начал отсчет, не спуская глаз с окна. Он стоял неподвижно, чуть откинувшись назад, широко расставив ноги и упираясь левой рукой в бок; правая безостановочно кружила и кружила ремень с заложенным посередине камнем.

Четыре, пять...

Что, если колдун не рискнет высунуться наружу? Но хотя бы к окну он должен подойти! Может, он притаился сейчас около него и решает, как расправиться с наглым гостем?

Шесть, семь...

Нет, почтенный Неджес не станет прятаться! Слишком уверен в себе, слишком презирает врагов! Что они для него? Ничтожества, мелочь, пыль...

На счете восемь Конан почувствовал, как пальцы его внезапно свело судорогой. Он не мог разжать их! И сразу же окно распахнулось, резко скрипнув в ночной тишине.

Лицо колдуна было мертвенно-бледным; глаза - черные озера, полные презрения и злобы. Казалось, он собирается раздавить надоедливого комара.

- Ты! - Неджес неторопливо вытянул длань, и теперь его палец смотрел прямо в лоб киммерийцу, словно нацеленная арбалетная стрела. - Ты осмелился явиться сюда опять! Со своей тварью!

Рука Конана полностью окаменела, хотя кисть продолжала безостановочно вращаться, словно подчиняясь некой магической силе. Он знал, что прицел верен, и надо лишь выпустить кончик ремня; однако ему не удавалось этого сделать. Он вращал и вращал свой снаряд, раскручивал его, ощущая, как неимоверной тяжестью наливаются плечи, как ледяной холод сползает вниз по груди, сдавливает сердце. "Шеймис..." - шепнул он непослушными губами, но не получил ответа.

- Ты будешь стоять тут со своим дурацким ремнем, - произнес маг, как украшение моего сада. Как статуя из камня!

Конан прилагал неимоверные усилия, но освободиться не удавалось проклятый колдун держал крепко. Пальцы! Если бы он мог разжать пальцы! Но они было словно стиснуты клещами.

- Шеймис... - снова прошептал киммериец, едва различив жалобный ответный писк. Он не расслышал слов; возможно, их и не было, лишь неразборчивый возглас, предсмертный стон, вскрик растворяющегося в бесконечности крохотного существа. Он понял, что дух сумерек бессилен, а это значило, что они погибнут оба.

Не успели! Жаль... Видно, прав был его слуга, его серокожий демон: половина вздоха - малое время для людей, но не для магов...

Рот колдуна растянулся в зловещей усмешке.

- Зовешь свою тварь? Ну, зови! Вы оба, ты и он...

Внезапно Неджес смолк и сам застыл подобно каменному изваянию. Что-то изменилось на лужайке перед широкой лестницей; что-то дрогнуло, зарокотало, напряглось во мраке, и свежий ночной воздух вдруг неожиданно загустел, превратился в упругую грозовую субстанцию, которую неведомые силы гнули и мяли, словно раскаленную сталь на наковальне. Почти сразу же он опять стал прежним, прохладным и пронизанным запахами недалекого моря, но Конан чувствовал, что напряжение не исчезло, а лишь сместилось куда-то назад и в сторону, не то к воротам, не то к усадебной ограде. Краем глаза киммериец успел заметить, как слева, под дубом, возникла неясная тень; затем сверкнула беззвучная синеватая молния, и сразу же тиски, сжимавшие его руку, ослабли.

Он выпустил конец ремня, и камень полетел в цель.

7. ЗАКЛЯТЬЕ РАЗЛУКИ

Они стояли на развилке южного тракта, неподалеку от города: юный темноволосый гигант с глазами синими, как небо на закате, и высокий человек в сером плаще. Широкая утоптанная дорога тянулась вдоль морского берега, уходила к великим туранским городам, к Султанапуру, Акиту, Аграпуру и горам Ильбарс; от нее ответвлялся Окружной путь, ведущий на запад, к Бритунии и Киммерии.

- Значит, ты решил, - произнес человек в сером.

- Решил, - откликнулся юноша.

- Жаль! Я мог бы послать тебя к Учителю...

- Как-нибудь позже, Фарал. В другой раз.

- Другого раза может не представиться, Конан.

Молодой киммериец переступил с ноги на ногу.

- И все-таки я возвращаюсь домой. Вот сведу счеты с гиперборейцами...

- А потом - с ванами, асами, аквилонцами, пиктами... Ведь так? В мире полно людей, с которыми ты хотел бы свести счеты, верно?

Конан, нахмурившись, молчал, поглаживая рукоять меча; кроме своего оружия да сапог, он ничем не поживился в доме колдуна - Фарал не позволил. Сказал, что то богатство - проклятое.

- Ну, ладно, - со вздохом произнес человек в сером, - я не стану тебя уговаривать. К наставнику приходят по доброй воле, иначе он ничему не может научить. Так, во всяком случае, он мне говорил.

- Хмм... - Конан в раздумье запустил пятерню в свою густую гриву. - А что, всякий, кому довелось у него побывать, умеет бросаться молниями? Как ты?

- Нет, - усмехнувшись, Фарал покачал головой. - Люди, видишь ли, разные, и каждый учится чему-то своему, такому, что вложил в него при рождении великий Митра. Мой наставник лишь помогает раскрыться этому таланту.

- Что же вложено в меня?

Странник в сером плаще развел руками.

- Я не знаю. Будущее скрыто от меня; я лишь боец, которому светлый бог даровал частицу своей Силы. У тебя собственный путь, киммериец... но я бы хотел, чтобы когда-нибудь он привел тебя к Учителю.

Они помолчали; потом Конан, опустив кисть в висевшую на поясе сумку, с непривычной робостью произнес:

- Как-то раз ты спросил, нет ли у меня трудностей...

Под его ладонью затрепетали крылышки Шеймиса; потом он почувствовал, как когтистые лапки крохотного демона охватили его палец.

Фарал снова улыбнулся.

- Трудности? Вроде бы их у тебя не было? Или вдруг появились?

- Появились. Но не у меня.

Взгляд странника в сером метнулся к сумке, и он, не переставая усмехаться, понимающе кивнул.

- Надо помочь?

- Да. Если ты захочешь, конечно...

- Захочу!.. - Глаза Фарала смеялись. - Да это же мой долг, клянусь божественной Силой Митры! Как же иначе! Ведь мы вместе сражались со злым колдуном... ты, я и он... тот, кто затаился в твоей сумке... И мы его победили! Разве могу я отказать в помощи верному соратнику? Скажи только, чего он хочет.

Маленькие коготки царапнули палец Конана.

- Освобождения! Там, - киммериец махнул рукой на север, - на берегу моря его страна. Серые скалы, серые тучи и серый дождь... Унылое местечко на мой вкус, но ему нравится. И потом, он очень стар и хочет покоя... ну, ты понимаешь... чтоб была тишина, плеск волн и никаких забот...

- Понимаю. А разве ты не можешь его отпустить?

Киммериец пожал могучими плечами, и его юное безбородое лицо стало хмурым. Он ощущал, как коготки Шеймиса все сильнее и сильнее впиваются в кожу.

- Я-то не против. Только тут какое-то колдовство... он клянется, что обязан служить мне до смерти, иначе великий Митра прихлопнет его, как комара.

Фарал задумчиво уставился на сумку.

- Думаю, твой приятель ошибается. Великий Митра милостив к тем, кто верен своему долгу. Он - благой бог и карает только отступников.

- Тебе виднее. Ты - близкий к нему человек, - буркнул Конан. - Вот и помоги.

- Помогу. - Отбросив плащ, странник неуловимо быстрым движением выхватил оба своих меча и широко развел локти; сталь звонко звякнула о сталь. - Видишь, крест, - произнес он, показывая взглядом на клинки. Крест - древний знак Митры, солнечного бога, и сейчас мы попытаемся испросить у него милости для твоего приятеля. Ты должен коснуться ладонью этого символа, а потом... потом... да, потом ты повторишь за мной некое заклинание... что-то вроде Заклятья Разлуки. Как скажешь его, твой друг сразу попадет туда, где серые скалы и серое море... Не думай, что серое всегда уныло, - неожиданно добавил Фарал. - Я вот люблю этот цвет...

Конан недоверчиво хмыкнул и коснулся пальцами левой руки перекрестья; правая по-прежнему была в сумке. Голубоватая сталь клинков казалась холодной и отливала серебристым лунным светом; Шеймис замер под его ладонью, словно испуганная мышь. Повинуясь кивку Фарала, киммериец сосредоточился; потом начал произносить фразу за фразой, не понимая их смысла, но старательно повторяя все, что говорил его спутник. Язык был ему незнаком; мелодичные хрустальные звуки струились водопадом, и заклинание показалось Конану похожим на песню. Впрочем, не слишком длинную - десяток фраз, не больше.

- Все! - произнес Фарал и, резко выдохнув, забросил мечи в ножны. На миг лицо его стало сосредоточенным, затем руки со странно сложенными пальцами нацелились на сумку, и вдруг Конан ощутил под своей ладонью пустоту.

Шеймис исчез!

Сняв с пояса суму, киммериец заглянул в нее. Пустота!

- Где он?

- Там, куда стремился уйти, - ответил Фарал. - На серых скалах, у серого моря, под серым дождем... Тишина, покой... Словом, все, как ему хотелось.

Лоб Конана разгладился; он уважительно покивал головой.

- Ну, а ты еще не хотел признаваться, что умеешь колдовать! А на самом-то деле! Это твое заклинание... Заклятье Разлуки... такая сильная магия!

- Я бы не сказал, - произнес странник, провожая задумчивым взглядом сумку, которую Конан вновь прицепил к поясу. - Видишь ли, я немного знаю кхитайский... научился, когда пришлось побывать в тех местах... Ну, и... он смолк, затем потрепал Конана по плечу. - Словом, сейчас мы с тобой повторили одну кхитайскую поэму - что-то о луне, плывущей в темных небесах над нефритовыми горами, у подножий которых цветет жасмин... Кхитайцы, они понимают толк в подобных вещах.

- Но слова-то были колдовские?

- Нет, парень, самые обычные. Я же сказал - о луне, горах и цветущем жасмине... Думаю, твой приятель не понимает по-кхитайски, и для него вся эта тарабарщина прозвучала очень торжественно.

Киммериец, разинув рот, с изумлением воззрился на Фарала.

- Значит, никакого чародейства? Как же так? Без всякой магии, раз - и на самый север Вилайета! Да туда же надо добираться целый месяц! И потом, он... он... в общем, он мне говорил, что лишь очень сильный маг может разорвать нашу связь.

- А я и не утверждаю, что дело совсем обошлось без магии, - заметил странник. - Ты собирался его отпустить, он хотел уйти... Вот тебе и магия! Ну, а я подтолкнул его напоследок - вроде как дал хорошего пинка, чтобы забросить туда, куда он так рвался. К этим серым скалам...

Конан потер лоб, постепенно начиная осознавать, что раз и навсегда избавился от сумеречного духа. Были в этом свои приятные и неприятные стороны, свои преимущества и потери. Теперь унылая физиономия Шеймиса не будет маячить перед глазами и не придется слушать его вечное нытье, хлебать прокисшее пиво, давиться черствым хлебом, да и таскать в сумке это крысиное отродье... Но кто назовет его, Конана, господином? Хозяином? С кем переброситься ему словом на долгом пути? Да и кислое пиво, и сухой хлеб - не говоря уж о бараньих костях с намеком на мясо! - совсем неплохие вещи, когда от голода урчит в животе...

Что ж, решил юный киммериец, во всем есть нечто хорошее и нечто дурное. Во всяком случае, Шеймису лучше там, где он сейчас пребывает; бесконечные странствия, стычки и поединки с черными магами слишком обременительны для престарелого духа сумерек. Конан представил, как его бывший слуга сидит сейчас на скалах у серого моря, в прохладе и сумеречном свете наступающего утра, прислушивается к шелесту волн и наслаждается покоем... Довольно кивнув, он протянул руку и стиснул локоть Фарала.

- С помощью магии или по доброй воле, но мы расстались. И хорошо! Я тебе благодарен. А теперь...

- Теперь - прощай, Конан-киммериец. - Странник в сером положил ладонь на руку юноши, стиснул его пальцы. - Прощай.

- Может, когда-нибудь свидимся, - нерешительно произнес Конан.

- Нет, вряд ли. Мир велик, киммериец, очень велик.

Кивнув на прощанье, человек в сером плаще, топорщившемся над плечами, зашагал по Туранской дороге, что тянулась вдоль морского берега, уходя к великим городам юга, к Султанапуру, Акиту, Аграпуру и горам Ильбарс. Конан молча смотрел ему вслед. Потом он повернулся на запад, спиной к восходящему солнцу, и сделал несколько шагов, поглядывая то на пыльную ленту Окружного тракта, то на розовеющее небо. В сумке, что висела у него на поясе, что-то звякнуло. Остановившись, киммериец пошарил в ней, вытащил руку и раскрыл ладонь: на ней лежали пять золотых динариев с гордым профилем владыки Ашарата.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МАЛЕНЬКИЙ БРАТ

8. ВСТРЕЧА

Южная степь, залитая солнцем, казалась необозримой и бескрайней; только где-то вдалеке, у самого горизонта, таинственно синели горные вершины, за которыми лежал обильный и просторный Хоршемиш, великолепная столица Кофа. По равнине, будто выплывая из жаркого туманного марева, навстречу пологим горным склонам тянулась дорога - прямая, как стрела, пыльно-коричневая лента среди моря изредка волнуемой ветром зеленой и золотистой травы. Рядом с обочиной, заросшей побуревшими от пыли лопухами, высилось дерево, настоящий исполин растительного царства - высокий стройный остролист; здесь, на юге, он достигал поистине циклопических размеров, и казалось, что его неохватный ствол упирается прямо в ярко-синее небо, словно мачта затонувшего в этом бесконечном степном океане гигантского парусника.

Тут, в жаркой степи, повсюду колыхались волны увенчанных пушистыми метелками высоких трав, иногда склонявшихся под легкими дуновениями ветерка; только у самых корней дерева беспокойно шелестящее травяное воинство отступало - здесь всегда была тень, и землю покрывали лишь подушечки буро-зеленого мха. Под низко нависшей кроной царил приятный полумрак, ибо безжалостные обжигающие лучи солнца не могли пробиться сквозь сплетение толстых узловатых ветвей, усеянных огромными перистыми листьями.

Под гигантским остролистом расположился одинокий путник. Сбросив свой пыльный плащ, он сидел на толстом, выступающем из земли корне, прислонясь спиною к стволу; рядом с плащом валялся туго набитый мешок, а поверх его длинный меч в потертых кожаных ножнах. Путник этот явно был воином, о чем свидетельствовали и его на редкость могучее сложение, и оружие; он словно бы дремал, полуприкрыв глаза, но временами сильные пальцы рассеянно поглаживали рукоять меча. С виду казался он молодым - лет двадцати или чуть больше; спадающие до плеч волосы отливали цветом воронова крыла, а покрытая коричневым загаром кожа выглядела свежей и по-юношески упругой.

...Губы черноволосого великана плотно сжаты, на высоком лбу выступили еле заметные капельки пота. Да, и в тени дерева очень жарко! Он трет переносицу и еще шире распахивает на бугрящейся мускулами груди куртку из тонкой, словно шелк, прекрасно выделанной оленьей кожи; под ней виднеется нарядная, украшенная богатой вышивкой рубаха. Затем его глаза чуть приоткрываются - он задумчиво изучает свои поношенные, но все еще превосходные высокие сапоги, прикидывая, оставить ли их на ногах или стянуть; однако ленивая истома берет верх - молодой воин снова закрывает глаза и поудобнее откидывается на жесткий ствол дерева.

Неспешно течет время. Похоже, путника сморил сон: его веки плотно сомкнулись, а руки расслабленно упали на колени. Ничто не движется вокруг, только шаловливый ветер порой то взъерошит небрежно рассыпавшиеся по плечам волосы юноши, то шевельнет завязки его узорчатого пояса. Медленно колышется сухая, опаленная солнцем трава, о чем-то лениво шепчут листья в высокой кроне дерева, над уходящим вдаль степным простором словно невидимое покрывало висит монотонный стрекот кузнечиков.

Однако сон воина недолог. Внезапно он распахивает глаза - синие, как небо на закате, и холодные, словно поверхность сбегающего с горных круч ледяного потока. Правда, увидеть нечто подобное тут, на жаркой офирской равнине, не удастся - лишь на севере, среди холодных снеговых полей, огибая редкие острова покрытых вечным инеем каменных глыб, текут ледяные реки.

Проходит миг, и зрачки молодого путника меняют выражение - в них появляется жесткий стальной отблеск; он вытягивает шею и пристально смотрит на дальний конец дороги, теряющийся среди желто-зеленого травяного ковра. И, словно по волшебству, над этой крохотной коричневой ниточкой, почти неразличимой в струящемся и дрожащем у горизонта мареве, появляется светлое пятнышко. Темноволосый воин покачивает головой, словно не доверяя собственным глазам, и рука его вновь касается потертых кожаных ножен.

Постепенно светлое пятнышко увеличивается в размерах, и вскоре он уже может разглядеть неспешно вышагивающую по дороге странную фигуру. Весьма нелепую, если не сказать больше! И в самом деле, этот второй путешественник являет собой весьма занимательное зрелище: его одежда, обувь, небрежно заброшенное за спину оружие - одним словом, все с ног и до головы - вызывает недоумение у наблюдающего за ним черноволосого синеглазого великана.

На невысокой жилистой фигурке пришельца поверх туники болтается бесформенное белое одеяние - нечто вроде плаща, нижние края которого украшены кокетливыми кисточками из шерстяных нитей. Его сандалии с матерчатым верхом настолько посерели от пыли, что определить, каков был их первоначальный цвет, уже совершенно невозможно; то же самое можно сказать и о повязке, небрежно охватывающей лоб, из-под которой торчат непослушные каштановые пряди.

Но взгляд сидящего под деревом воина, почти не останавливаясь на этих деталях, скользит дальше. Над правым плечом пришельца покачивается рукоять длинного меча, обтянутая вытертой до блеска кожей. Ножны, в которых хранится сие грозное оружие, тоже неимоверно длинны - конец их обнаруживается где-то ниже левого колена путника, так что совершенно непонятно, каким образом он умудряется вынимать из них клинок. Но это далеко не все: за другим плечом владельца огромного меча висит туго набитый походный мешок, почти такой же, как у черноволосого, а рядом с ним торчат колчан со стрелами и лук, тоже совершенно гигантских размеров. Игривый степной ветер, развевая складки плаща, выставляет на обозрение рыцарский пояс на тонкой талии пришельца - великолепный пояс, покрытый серебристыми стальными чешуйками и имеющий с левой стороны специальную накладку под меч. Однако сейчас к пропущенным сквозь нее массивным бронзовым кольцам пристегнут лишь длинный кинжал с рукоятью в виде оскалившегося демона.

...Этот неторопливо шагавший по пыльному тракту человек тоже выглядел молодым - возможно, всего двумя-тремя годами старше обладателя черной, как вороново крыло, гривы. По его загорелому, покрытому светлой щетиной лицу блуждала безмятежная улыбка, а жилистые тонкокостные руки покоились на кожаной перевязи, что поддерживала ножны.

- Привет! - произнес он, дружески кивнув темноволосому великану, затем сошел с дороги и вступил под сень раскидистой кроны гигантского остролиста. На полных его губах по-прежнему играла улыбка, в прищуренных глазах с яркими карими зрачками танцевали веселые искорки. - Привет, и да будет с тобой милость Митры! - повторил он. - Интересно, приятель, а что у тебя в мешке?

Темноволосый, лениво смахнув упавшую на лоб прядь, внимательно оглядел пришельца; на его скулах заиграли желваки, в глазах таился ледяной холод.

- Клянусь Кромом, - медленно произнес он, - что я достану меч и снесу твою глупую башку куда раньше, чем ты вытянешь из ножен свою оглоблю и зарежешься с ее помощью. Готов поспорить на половину груза из моего мешка, коль он тебя интересует. Согласен?

Карие глаза быстро пропутешествовали к мечу синеглазого, рукоять которого торчала у самого хозяйского колена, и опять остановились на его лице. Полные губы растянулись в ухмылке еще шире.

- Хорошо, спорим! - Правый пропыленный сандалий оторвался от земли и начал старательно чесать левую ногу. - Ну, начали! Раз, два, три - и ты проиграл! - Со змеиным шелестом сияющее лезвие выскочило из ножен и устроилось на плече черноволосого, в опасной близости от горла.

Тот, даже не пытаясь парировать выпад (ибо собственный его меч был обнажен едва ли наполовину), скосил глаза и замер, с восхищением разглядывая блестящий прямой клинок, необыкновенно длинный и слишком тонкий для тяжелого рыцарского меча. Сияя полированными гранями и радуя глаз превосходной заточкой, этот меч производил совсем иное впечатление, чем клинки аквилонских и немедийских рыцарей - изящество и воздушная легкость вместо внушительной тяжеловесности. Однако он не был похож на шпагу, совсем нет; и синеглазый великан понимал, что таким оружием можно не только рассечь противнику горло, но и пробить кольчугу.

Эта обоюдоострая и сверкающая полоса была для него словно бы живой, и, очарованный волшебным блеском стали, темноволосый воин потянулся к ней навстречу, как будто собираясь погладить холодный металл. Пальцы его нависли над клинком - там, где отточенная кромка лезвия переходила в острие.

- Эй, осторожнее!

Путник в белом плаще поспешно отдернул меч, увел странным образом одушевленное оружие подальше от раскрытой ладони темноволосого.

- Осторожнее, - повторил он, - а не то эта штука может и укусить.

Звук чужого голоса заставил великана очнуться; он выпрямился, тряхнул головой и скрестил на груди могучие руки. Его синие глаза уставились в лицо стоявшего перед ним человека, но теперь холод в них стал постепенно таять.

- Кром! Как же ты ухитряешься с такой быстротой вытаскивать меч? Он же длинней тебя самого, приятель!

- Ааа... Тебе тоже интересно... - Путник в белом плаще рассеянно махнул рукой. - Знаешь, у меня там сверху в ножнах есть щелка... вот поэтому... Клянусь рогами Нергала! Вложить его обратно куда труднее! Натужно пыхтя, он провел правой рукой у себя за спиной, и меч с лязгом встал на место. - Кстати, как тебя зовут? - На его губах вновь заиграла улыбка. Лук и колчан вместе с тяжелым мешком полетели в траву, а их хозяин, удовлетворенно вздохнув, опустился на мягкую моховую подушку рядом с черноволосым путником.

- Конан, - ударив себя кулаком в грудь, гордо произнес великан. Конан из Киммерии! И хотя ты здорово обращаешься со своей острой игрушкой, меня ты нисколько не напугал!

- С чего бы? Кто станет меня бояться? - Человек в белом наигранно передернул плечами и снова ухмыльнулся. - Я всего лишь богобоязненный поклонник великого Митры, светлого и милостивого... одинокий пилигрим, бредущий в...

- Ну, хватит чушь-то болтать! - назвавшийся Конаном высокий юноша раздосадованно тряхнул головой, и теплый степной ветер тут же взъерошил его черную гриву. - По этой дороге, приятель, не бродят богобоязненные пилигримы! Или трактирщик в Батрее забыл предупредить тебя? Может, его куриные мозги совсем заплыли жиром, и он посоветовал тебе не тот путь, а ты взял да и послушался этого недоумка? - Тут великан выдержал недолгую паузу, а затем, положив руку на плечо соседа, заявил: - Ну, коли ты уселся без разрешения под моим деревом, да еще и предложил знакомиться, то почему бы и тебе не назвать свое имя?

- Слишком много вопросов сразу, - пришелец невозмутимо расстегнул пряжку на кожаной перевязи. - Выбери какой-нибудь один, будь добр.

- Ну хорошо, приятель! Ответь мне сначала, как тебя зовут! - Конан нетерпеливо пнул древесный корень, зарывшийся в землю под самыми его ногами.

- Как меня зовут, как меня зовут... - словно силясь вспомнить, забормотал парень в белом. - Нет, не так... и не то... и это не годится... Погоди-ка! - Он внезапно щелкнул пальцами. - Пожалуй, ты можешь звать меня Маленьким Братом... Лайтлбро, как говорят у нас в Бритунии, ага?

- Ага, - судя по физиономии Конана, ему было абсолютно все равно, как называть попутчика.

- Ну и прекрасно! А теперь, я думаю, нам не помешает перекусить! - с энтузиазмом заявил Лайтлбро, довольно потер руки и принялся выгружать из своего мешка всевозможную снедь.

Конан путешествовал из Коринфии в Туран. Собственно говоря, Коринфия, куда его занесло после службы в отряде немедийских конных лучников, являлся самой начальной точкой его маршрута, а Туран - самой дальней; там он хотел поступить в гвардию Илдиза Туранского (по слухам, грозного, но щедрого владыки) и добиваться военной карьеры. Однако до Аграпура, Илдизовой столицы, оставался еще не день и не два пути, так что ближайшей целью молодого киммерийца был сейчас Хоршемиш, величайший из городов Кофа.

За десяток дней Конан пересек внутренние области Офира, добравшись от богатой и обширной Ианты до Батреи, небольшого поселения на краю степи. От него к горам, за которыми лежали земли кофитов, тянулись две дороги: превосходный торговый тракт, который шел сначала на запад, к наиболее удобным перевалам, а затем на юг и восток, уже по территории Кофа; и более старый путь, более короткий и прямой, уводивший сразу к юго-востоку, к ущелью Адр-Каун и находившейся за ним седловине. Как сообщил Конану болтливый трактирщик в Батрее, старой дорогой почему-то не пользовались не то бандиты пошаливали в степи, не то в ущелье происходили какие-то неприятности. Может быть, там случился обвал, хотя и маловероятно: Адр-Каун на офирском означало "Ровная Стена", и это название было очень древним. Трактирщик из Батреи бормотал еще что-то невнятное о колдовстве, но Конан ему не поверил.

- Выходит, этому толстопузому ублюдку не удалось тебя напугать? длинным ножом киммериец разрезал копченую индюшку, протянул половину Лайтлбро и моментально вцепился зубами в свою порцию. - Я уж было решил, добавил он, прожевав огромный кусок ароматного мяса, - что окончательно рехнулся от жары. Клянусь Кромом! Чтобы кто-то еще шел по этой дороге... Невероятно! Там, в Батрее, они запугали друг друга разными байками, так что и вполне нормальные люди начинают им верить.

- Про себя я этого бы не сказал, - Маленький Брат досадливо поморщился. - Скользкий человек этот трактирщик! Сначала чуть не со слезами уговаривал меня остаться у него на пару дней и выйти с очередным караваном. Когда же я поинтересовался, по какой дороге пойдет караван, он посмотрел на меня как на сумасшедшего и ответил, что, разумеется, по обходной - на запад вдоль горного хребта - она, дескать, еще и охраняется офирской стражей.

- Как же, охраняется! Вранье! - отшвырнув в траву обглоданную кость, Конан вытер губы тыльной стороной ладони. - И там разбойники грабят и режут всякого, кто под руку попадется.

- Тогда я спросил трактирщика, - продолжил Лайтлбро, пропустив слова Конана мимо ушей, - а как насчет короткого пути? Разве нельзя отправиться им? Я, видишь ли, очень тороплюсь в Хоршемиш... И слышал, что по старой дороге туда можно добраться за пять дней. Всего пять дней, и ты на месте.

- А что тебе надо в этом Хоршемише? Ты, как я понял, бритунец... и на торговца не похож... Верно?

- Верно, бритунец, - Лайтлбро не без гордости вздернул голову. - А в Хоршемише у меня личные дела... поручение от моего Учителя, можно сказать...

- Учителя? - Конан приподнял брови; некое смутное воспоминание промелькнуло у него в голове и погасло. - И чему он учит, этот твой Учитель?

- Ну, к примеру, вовремя вытаскивать меч, - ухмыльнулся маленький бритунец. Он покончил с индейкой и принялся грызть сочное яблоко. - Но я-то рассказываю тебе не о нем, а про этого трактирщика из Батреи. Значит, стал я его расспрашивать насчет короткого пути, а этот толстопузый мне и говорит - нельзя, никак, мол, нельзя! Везде бандиты, чудовища, мертвецы, встающие из могил... Не рискуй, мол, благородный рыцарь, своей молодой жизнью, останься у меня, благородный рыцарь...

В коленки мне повалился, жаба поганая, а с ним половина постояльцев его грязного кабака. Вторая половина и так лежала - упились до зеленых демонов. Тьфу! Но я еще не совсем выжил из ума, чтобы переться три недели в обход... И, кстати, - яблочный огрызок отправился вслед за индюшачьей костью, а Маленький Брат, глубоко вздохнув, принялся за следующий плод, ответь мне честно, что у тебя в мешке? В конце-то концов, я выиграл наш маленький спор!

- Да что ты заладил, приятель! - Брови Конана сошлись на переносице. - Какая тебе разница, что у меня в мешке?

- Какая разница? - буркнул Маленький Брат. - А вот какая: когда вчера утром я собрался покинуть этот вшивый притон, то спросил трактирщика, не соизволит ли он дать мне на дорогу кувшинчик-другой хорошего винца, голос его постепенно становился все громче и громче, - которого так приятно хлебнуть, волочась весь день по жаре. Понимаешь?

Лицо Конана моментально приняло озабоченное выражение.

- Ну так вот, он мне ответил, что нет у него больше хорошего винца. Кончилось, мол, все хорошее винцо, еще прошлым вечером кончилось. И медовая брага тоже! Отличная брага, прозрачная, как слеза младенца... Был тут, мол, незадолго до тебя один парень, варвар с севера, наглый такой, скверно воспитанный щенок, и все выпил, абсолютно все! А что не выпил, то унес с собой - и хорошее вино, и брагу! Так что осталась одна кислятина, которую даже ослу стыдно поднести! - Теперь Маленький Брат уже вопил чуть ли не во весь голос, колотя мечом в потертых ножнах по мягким моховым подушкам. - Кислятина, понимаешь! Так что этот кусок жирной требухи мне во флягу воды накапал, простой воды, чтоб его Нергал проглотил! Ну? Лайтлбро, слегка успокоившись, уставился на Конана. - Теперь ты понимаешь, зачем я торопился тебя догнать? Так покажи мне, наконец, что у тебя в мешке!

После того, как содержимое объемистого меха с отличным офирским вином нашло последнее пристанище в желудках путников, солнце показалось им уже не таким палящим, а дорога - не столь пыльной и однообразной. Отдохнув в тени дерева еще немного, они нехотя рассовали по мешкам остатки пиршества, вновь понавесили на крепкие спины оружие и остальной груз и двинулись дальше - к туманным, синеющим на юге горным вершинам.

- Надо же, - ошеломленно бормотал Маленький Брат, вышагивая рядом с мощным киммерийцем, - одни бурдюки с вином в мешке... Сплошные бурдюки, клянусь милостью Митры!

- А у тебя зато полный мешок жратвы, - не моргнув глазом, парировал Конан. Он покосился на маленького бритунца - тот, несмотря на свою основательную поклажу, не отставал. Парень ему нравился - веселый, нахальный, и в драке, видать, не промах! Хороший попутчик, если только его не подослал кто-то из местных головорезов - тот же содержатель кабака в Батрее, к примеру!

Лайтлбро ухмыльнулся.

- Это ты прав насчет жратвы, - заметил он. - Во-первых, я люблю поесть, особенно в хорошей компании, а во-вторых, надо же мне чем-то и с тобой поделиться! Мне трактирщик так и сказал: мол, северянин уволок столько выпивки, что для провизии в его мешке места уже не осталось. Что он там, в голой степи, собирается жрать, один Митра знает... хотя, до еды ли ему? Все равно пропадет парень...

Тут Маленький Брат обеими руками ухватил полу своего белого плаща и принялся энергично обмахиваться.

- Уфф! Ну и жара! И как ты еще не сварился в своей кожаной куртке?

Конан в ответ только невразумительно хмыкнул. Его мешок был еще не настолько опустошен, чтобы удалось засунуть туда еще и всю одежду, поэтому сейчас там лежал лишь походный шерстяной плащ; куртку же приходилось тащить на плечах, отчего кожа под ней постоянно зудела и чесалась. В который раз киммериец завистливо покосился на своего жизнерадостного спутника; тот, прикрытый от палящих солнечных лучей белой хламидой, дурачился, поднимая сандалиями целые фонтаны бурой дорожной пыли.

- Может, поискать и для тебя клочок белой ткани? - с искренней заботой спросил Маленький Брат, заметив взгляды Конана. - Пожалуй, у меня в мешке найдется что-нибудь подходящее. Соорудишь повязку на голову, как носят в Туране.

- Не трудись, - буркнул киммериец и ускорил шаг.

- Я вот о чем все время думаю, - Лайтлбро повернулся теперь спиной к далеким горам и, приплясывая, бежал впереди Конана. - Что мы будем делать, если этот трактирщик не соврал? Я, конечно, не говорю про всяких там чудищ и оживших мертвецов... Просто мне не понравилась морда этой жабы из Батреи... Знаешь, такие мерзавцы и состоят у лихих людей на доверии.

Конан в ответ только выразительно пожал плечами.

- Если я прав, - продолжал Маленький Брат, не обратив никакого внимания на жест своего попутчика, - то сейчас целая банда уже висит у нас на хвосте. В самом деле, отличная пожива - два олуха с толстыми кошельками в степной глуши, где никто не станет их искать...

- Что-то ты много болтаешь, Лайтлбро, - заметил Конан, поглаживая рукоять своего тяжелого меча. - У меня нет толстого кошелька, и я сам не прочь поохотиться за такой дичью. А потом... потом... ради благого Митры, перестань шнырять у меня перед носом!

- Мда? - Маленький Брат невозмутимо продолжал трусить по дороге спиной вперед; получалось это у него на удивление ловко. - Значит, ты мне не веришь? Тогда обернись, мой недоверчивый попутчик! Сможешь увидеть кое-что интересное.

Бросив взгляд на человечка в белом, Конан все-таки последовал его совету, с подозрением ожидая, что Маленький Брат тут же выкинет еще какую-нибудь штуку. Однако, пристально изучив далекий горизонт, он вынужден был признать, что малыш оказался прав: далеко-далеко над морем зеленой и золотистой травы, то появляясь, то снова ускользая из виду, клубилось маленькое облачко пыли.

- Ну и что? Большое дело! - Конан погрозил огромным кулаком расстилавшемуся во все стороны безмолвному степному простору. - В этой проклятой степи клубы пыли могут означать что угодно. Может, стая шакалов обнюхивает наши следы! А разбойники... что разбойники? Если их мало порубим, если много - удерем. Мне к такому не привыкать.

- Да? Куда удерем? У них наверняка есть лошади, не на шакалах же они скачут? - Маленький Брат скептически оглядел расстилавшуюся перед ним равнину. Если раньше она выглядела плоской, как стол, то теперь, когда горы стали чуть ближе, на ней появились небольшие курганчики, заросшие лопухами овраги и даже невысокие приземистые холмы. Тем не менее, спрятаться среди них по-прежнему было нелегкой задачей. - Наверняка у них есть лошади... - пробормотал Лайтлбро, - им же, в отличие от нас с тобой, не надо тащить своих кляч через горный перевал... Может, в траве засесть? Трава высокая... - Он наклонился и провел рукой по макушкам колосящихся степных трав. Колючие стебли с бумажным шелестом разбегались в стороны от его протянутой ладони. - Да, высокая, но сухая, - глубокомысленно отметил он, - сухая, как моя глотка... Ладно, когда припечет, тогда и будем соображать! А пока - гляди! - вон следующее дерево. Если не возражаешь, там и заночуем.

Действительно, в нескольких тысячах шагов впереди над золотистым волнующимся морем показалась темно-зеленая крона очередного остролиста. Вероятно, эти могучие деревья были когда-то высажены цепочкой вдоль всей дороги на расстоянии полудневного перехода друг от друга, чтобы дать усталым путникам место для отдыха в полдень и ночлега по вечерам. Теперь же по старой дороге никто не ходил, и зеленым исполинам приходилось коротать ночи и дни в одиночестве.

Когда блестящий диск порыжевшего вечернего солнца коснулся горизонта, и в остывающем воздухе уже начали ощущаться прохладные токи ночного ветерка, Конан и Маленький Брат, с облегчением скинув свою поклажу, расположились между корнями огромного дерева. Вскоре рядом заполыхал костер, и двое усталых путников, усевшись на расстеленные поверх мха плащи, занялись ужином. У Лайтлбро в мешке оказалась еще половинка жареного гуся, но есть птицу холодной ему не захотелось, и, насадив мясо на кинжал, он осторожно поворачивал его над огнем, время от времени принюхиваясь к аппетитному запаху. Конан же облюбовал большой свиной окорок и не меньших размеров каравай хлеба; вооружившись длинным ножом, он принялся нарезать и то, и другое здоровенными толстыми ломтями.

Хорошенько закусив и расправившись с бурдючком отменного вина, путники завернулись в плащи и, пристроив мешки под головами, улеглись у гаснущего костра. Еще какое-то время между ними текла неторопливая беседа, затем глаза у обоих начали слипаться, и вскоре они уже спали спокойным сном - будто кровожадные разбойники, отвратительные чудища и выползающие по ночам из могил мертвецы были всего лишь досужими байками батрейского трактирщика.

Когда темное ночное небо уже начало сереть в преддверии разгоравшегося утра, некое смутное предчувствие будто бы вытолкнуло Конана из сна. Глаза его широко раскрылись, и первое, что он увидел, был скомканный плащ Маленького Брата, валявшийся у остывшего костра. Киммериец обеспокоенно покрутил головой и тут же заметил ладную фигурку своего попутчика. Вытянувшись, словно почуявшая след гончая, Лайтлбро пристально оглядывал заросший сухой травой склон придорожного холма. Свежий ветерок слегка шевелил ее высокие стебли, и казалось, что старый холм, проснувшись, разминает застывшие ночью мышцы, потягивается, готовясь к новому жаркому дню. Маленького Брата, однако, не волновала таинственная красота степи, встречающей рассвет; замерев, он сверлил взглядом холм, как будто пытался угадать, что скрывается за его низкой вершиной.

- За нами следят, клянусь светом Митры, - наконец чуть слышно процедил он. - Следят, печенкой чувствую и всеми потрохами...

Но Конан уже и без того определил, что в высокой траве на склоне холма таится какая-то опасность. Неясное, едва ощутимое предчувствие угрозы туго натянутой струной повисло в воздухе, заставляя сердце киммерийца стучать быстрее, а руки - инстинктивно тянуться к оружию.

Но полумрак и неподвижность пока еще оставались надежными союзниками путешественников. Спрятавшийся за огромным древесным корнем Маленький Брат и застывший, словно стигийская мумия, темноволосый варвар не шевелились, внимательно наблюдая за тем, как над вершиной холма медленно рассеиваются последние ночные тени.

Тягучее время будто бы превратилось в огромную полосатую змею; оно ползло ужасно медленно, одно мгновенье неспешно сменяло другое, но вокруг не происходило ровным счетом ничего. У Конана, камнем припавшего к земле, сначала задеревенели ноги, потом руки и плечи, и, наконец, начало чесаться между лопатками. Он ждал с терпением хищного зверя, иногда с завистью поглядывая на Лайтлбро: залегший за корнем Маленький Брат мог изредка пошевелиться и потому не испытывал подобных неудобств.

Небо на востоке начало розоветь, и киммериец решил, что если проваляется здесь еще чуть-чуть, то в драке от него будет толку немного. Он собирался уже встать во весь рост и, прихватив меч, добраться до холма, устроив кровавую потеху тем, кто следил за их лагерем, но вдруг на светлом фоне травы появилось несколько смутных силуэтов, бесшумно крадущихся к подножию гигантского дерева.

- Как думаешь, сколько их? - тихим, как вздох ветра, голосом спросил киммериец.

- Сейчас узнаем, - Маленький Брат, присев за корнем, невозмутимо вытаскивал из чехла свой огромный лук. Он наложил на тетиву длинную стрелу, затем резко выпрямился и, без заметных усилий согнув толстое древко, метнул снаряд. Конан одобрительно хмыкнул; без сомнения, этот малыш не из последних лучников! Он оттягивал тетиву почти до самого уха и отпускал стрелу, не глядя! Со звуком, напоминавшим гудение рассерженной пчелы, оперенная смерть исчезла в полутьме.

И тут же со стороны холма раздался отчаянный вопль, потом грузный шлепок тела о землю и глухой топот уносящейся прочь лошади. Тени в траве на мгновение смешались; затем, восстановив прежний порядок, припустили к дереву со всей возможной скоростью.

- Ну, вот видишь, - казалось, Лайтлбро ужасно забавляет торопливость нападающих, - обыкновенные разбойники! Всего восемь-десять всадников, и одного я уже прикончил, - он неспешно вытянул из колчана вторую стрелу и вновь, почти не целясь, пустил ее в темноту. Два вздоха спустя еще одна лошадь, отвернув, умчалась куда-то в степь, волоча запутавшееся в стремени тело.

Вполглаза наблюдая за действиями Маленького Брата, Конан неторопливо встал, потянулся, словно завидевший добычу тигр, вытащил меч и сделал несколько рубящих ударов. Онемение вроде бы начало проходить. Сердце варвара, громко стуча в предвкушении схватки, быстро разгоняло кровь по затекшим мышцам, возвращая им прежнюю силу и эластичность.

Он повернулся, разворошил потухший за ночь костер и бросил на еще тлеющие угли охапку травы, служившую ему постелью. Яростно пожирая сухие стебли, огонь заворчал, прыгнул словно до самых небес; затем, подобно демонам преисподней, привлеченным жарким пламенем, на киммерийца и маленького стрелка обрушились оглушительно визжащие всадники.

Краем глаза Конан заметил, как его спутник отскочил в сторону - будто бы и не собирался отбивать атаку наскочившего на него бандита. В результате крупный вороной жеребец нападавшего на всем скаку врезался в древесный корень, метнув седока, словно камень из пращи, прямо в неохватный ствол остролиста. Тут же, размахивая саблями, из темноты возникли еще двое, но их клинки проткнули лишь пустоту. Легко, как перышко, Маленький Брат взлетел над головами разбойников, и его меч со змеиным шипеньем описал в воздухе полный круг. Вылетев из седел, оба бандита с перерезанными глотками покатились по земле.

Конан встретил двоих бросившихся на него противников не с таким изяществом, зато не менее эффективно. Первый выпад тяжелого прямого меча киммерийца пробил кожаные доспехи замахнувшегося на него бандита, почти напрочь отрубив правую руку. Второй разбойник, чтобы не угодить под копыта бешено лягавшейся лошади своего соратника, резко осадил коня, подняв его на дыбы. Подобно атакующему леопарду, Конан проскочил под брюхом скакуна, взвился в воздух и могучим ударом кулака выбил всадника из седла, пока тот, нагнувшись, шуровал саблей с другого боку.

Остальные трое, увидев, какое страшное опустошение произвели "богобоязненные пилигримы" в их рядах, с воплями помчались обратно в темноту. Маленький Брат даже не стал стрелять им вслед; вместо этого он отчаянно зажестикулировал Конану и завопил:

- Лови ее! Скорей! Ну, лови же!

Окинув взглядом поле сражения, молодой варвар сразу же понял, о чем тревожится его маленький компаньон. Все лошади убитых разбойников уже успели разбежаться, и только последняя кобылка, седока которой он сшиб на землю, запутавшись в поводьях, все еще бестолково крутилась на месте. Поймав животное за узду, киммериец быстро привел его в чувство, хорошенько огрев по холке кулаком.

- Превосходная работа, - заметил он, оглядывая пять тел, валявшихся под деревом. - Кстати, где ты научился так драться, Лайтлбро?

- О! - Маленький Брат поднял глаза вверх, и на лукавом его лице проступило выражение крайней почтительности. - Моим наставником был удивительный человек! Живет он за морями, за пустынями и горами, и нет равного ему в мире бойца!

- Могучий человек, должно быть?

- Нет, старик. Но, похоже, моего Учителя даже смерть не берет.

- Учителя? - переспросил Конан; какие-то неясные воспоминания вновь начали всплывать у него в памяти. - Это тот, что послал тебя в Хоршемиш?

- Ну, не совсем послал... - Лайтлбро, извернувшись змеей, сунул свой огромный меч в ножны. - Я, видишь ли, поклялся ему, что не стану делать одни вещи, но буду делать другие... Как раз дельце из последних и намечается у меня в Хоршемише. Долг, короче говоря! Понимаешь?

Киммериец покачал головой. Он ничего не понял из загадочных речей маленького бритунца, и мысль о наставнике, который учит великому искусству боя, а вместо платы берет со своих учеников клятву, окончательно испарилась из его головы.

- Надо удирать, - произнес Маленький Брат, приближаясь к налетевшему на корень жеребцу. Тот лежал на боку, почти что уткнувшись мордой в погасший костер, и надсадно, со всхлипыванием втягивал в себя воздух. Похоже, у него сломаны передние ноги, - заявил Лайтлбро после недолгого осмотра. - Жаль! - Тяжело вздохнув, он потянул из ножен кинжал.

- Мы уберемся отсюда не раньше, чем побеседуем с этим ублюдком, держа в руках повод, Конан пнул ногой вывалившегося из седла бандита. Тот, кажется, очнулся и уже пытался уползти в темноту.

- А? Что?.. Да, ты прав, конечно, - Маленький Брат вытер окровавленное лезвие о шкуру убитой лошади и присел на корточки перед разбойником. Бандит выглядел типичным офирцем, сухощавым и смуглым; его физиономия, заросшая жиденькой бороденкой и присыпанная вездесущей пылью, являла крайнюю степень отчаяния.

- Привет, парень, - приторным, как медовый пряник, голосом проговорил Лайтлбро, не обращая внимания, что пленник, по-видимому, был раза в два старше его. - Не бойся нас. Мы - мирные пилигримы, богобоязненно бредущие...

- Ты опять за свое! - рявкнул Конан, и его нога с такой силой вдавила бандита в землю, что тот резко выпустил воздух, словно лопнувший рыбий пузырь. - Пусть лучше эта падаль расскажет, кто послал их за нами!

Но разбойник, задыхаясь, не слышал слов киммерийца. Огромный варвар, поморщившись, убрал ногу с груди пленника.

- Не убивайте меня, благородные странники! - затараторил тот, едва лишь ему снова удалось вдохнуть. - Светлым Митрой заклинаю вас! Взываю к вашей рыцарской чести!

Услышав эти вопли, Конан раздосадованно крякнул и уже сжал свои кулаки, когда Маленький Брат, положив узкую ладонь на огромный бицепс киммерийца, отодвинул его в сторону. Затем он поднял трясущегося разбойника с земли, отряхнул, посадил у костра и принялся отпаивать вином.

Конан, поглядев на такое безобразие, лишь пожал плечами и занялся сворачиванием лагеря, надеясь, что его винные запасы не слишком приуменьшатся в результате столь милосердного отношения к пленнику. Однако, навьючивая походные мешки на доставшегося им в качестве трофея конька, он продолжал внимательно прислушиваться к тому, о чем расспрашивал разбойника Лайтлбро. Удивительное дело: то ли подействовало вино и ласковое обращение, то ли (в чем Конан был более уверен) Маленький Брат так ловко заморочил пленнику голову, что, немного посопротивлявшись, тот быстро отошел, освоился и выболтал целую кучу любопытных сведений.

Да, трактирщик из Батреи действительно передал их человеку в городке, что по старой дороге к горам отправились два дурака. Первый, варвар откуда-то с севера, может оказаться опасным, поскольку силен, как бык, и упрям, как целое стадо ослов; второй же, хоть и увешан оружием с головы до ног, по виду настоящий теленок и, похоже, не знает, с какой стороны браться за свой длиннющий меч (тут Маленький Брат иронически поднял левую бровь). В трактире, мол, оба тратили серебро без счету, да еще и с девками развлеклись от души. Вроде не самая богатая добыча, да упустить жалко: все равно в горах дураки пропадут.

Ознакомившись с этим сообщением, вожак банды послал десять человек на случай, если варвар и в самом деле окажется силен и опасен; погоня отправилась на лошадях, чтобы быстро догнать и прирезать путников. Да вот беда, со вздохом сообщил бандит, вместо пары олухов отряд их напоролся на двух молодых львов.

- И что же теперь делать двум молодым львам? - поинтересовался Маленький Брат.

Бежать куда глаза глядят, ответствовал пленник, потому как вести шайку вызвался приятель вожака, и, без сомнения, главарь будет очень недоволен, узнав, что с ним случилось.

- А что же с ним такого могло произойти? - удивился Лайтлбро.

Как что? Пленник, приложившись к бурдюку, захлюпал, всасывая вино. Как что? Сдох, поганец! Когда стрела в три локтя прошила его навылет, только это ему и оставалось! И потому, как только весть о его гибели достигнет ушей главаря, вся банда - все шестьдесят восемь всадников! - тут же примется искать двух отважных рыцарей. Что, впрочем, произошло бы и так.

- Ну, и куда же податься двум отважным рыцарям? - пожелал узнать Маленький Брат, заботливо придерживая бурдюк, к которому присосался пленник.

Никто не ведает, заметил тот: вернуться в Батрею вроде бы уже поздно - во-первых, далеко, во-вторых, конники наверняка отрежут этот путь; по степи же бегать - голодно и неприятно. Так что семь десятков отважных всадников будут гнать двух молодых львов будто зайцев, пока не прижмут к горам...

- А разве львам нельзя ускользнуть через ущелье? - возразил маленький бритунец. - До него лишь день ходу, а там еще немножко - и Хоршемиш!

Так ведь лезть в то ущелье - самое гиблое дело! (Тут разбойник, опустив бурдюк на колени, испуганно вытаращил глаза.) В Адр-Каун уже много лет никто не суется, даже королевские стражи - и те в обход ездят. Ну, а степные молодцы и подавно - куда-куда, а в проклятую расселину их не заманишь никакими сокровищами! Если же благородные рыцари желают без промедления покончить счеты с жизнью, они могут смело отправляться прямо туда. И попадут они не на перевал, что ведет в Коф, а прямиком на Серые Равнины. Или в пасть Нергала, кому что нравится.

- Понятно, - протянул Маленький Брат. - Мы все-таки отправимся в этот Адр-Каун, и, я надеюсь, Митра защитит нас от зла. - Он поглядел на бандита. - Не желает ли смелый степной удалец присоединиться к нашей скромной компании?

Нет, смелый удалец такого желания не испытывал. Смелый удалец хотел оказаться от этого ущелья на наибольшем расстоянии, какое только возможно, чтобы получить шанс дожить до старости. Чего он желает и двум добрым молодым господам.

Лайтлбро поднялся.

- В таком случае, - важно провозгласил он, - благоразумнейший из разбойников может убираться к Нергалу в задницу. Мы его не задерживаем.

- Ну, слышал? - тихо спросил Маленький Брат у киммерийца, когда длинный шлейф поднявшейся над дорогой пыли скрыл из вида улепетывавшую во все лопатки фигурку.

- И мастак же ты, парень! - Конан добродушно ткнул приятеля локтем в бок, отчего тот едва не повалился в траву. - Ловко ты его разговорил!

- Я человек компанейский, - пустился было в объяснения Маленький Брат. - Ласковое слово, немного выпивки, чуток магии...

- Магии? - Конан положил ладонь на рукоять меча и нахмурился. - Ты мне нравишься, малыш, но с колдунами - клянусь Кромом! - мне не по пути!

- Что ты, что ты, никакого колдовства! - замахал руками Лайтлбро. Просто один крохотный талант... так, совсем пустячный... Учитель мой говорил, что хоть Митра и обделил меня Силой, но, мол, и без нее я любому человеку сумею влезть в душу... Кстати, - он поднял глаза на огромного киммерийца, - я верно сказал? Мы идем в ущелье?

- Верно-то верно, но зачем извещать о том бандитов? Сбрехнул бы, что молодые львы спрячутся в траве, или вообще промолчал... Трава высокая, и они искали бы нас в зарослях до второго пришествия Митры!

- Да не искали б они нас там, - отмахнулся Маленький Брат и потащил упирающуюся кобылку к дороге.

- Это еще почему?

- Потому что я бы на их месте просто поджег степь, а потом поехал следом за огнем, шпигуя стрелами каждого, кто ухитрится выбраться живым из пламени, - Лайтлбро рассерженно пнул пыльный лопух, выросший на обочине. А поскольку я думаю, что они так и сделают, то совсем неважно, чем заморочить этому бедняге мозги... Так и так нам нужно побыстрее смотаться отсюда. Ветер быстро крепчает, а мне еще хотелось бы собрать свои стрелы.

Конан кивнул.

- Да, поднимается ветер и дует прямо в нашу сторону... Прищурившись, он оглядел обманчиво близкие горные вершины. - Надеюсь, ты поспеешь за лошадью: вместе с поклажей нам на нее не влезть, больно мелковата, а садиться кому-то одному обидно.

- Поспею, - насмешливо ответил Маленький Брат, похлопав лошаденку по холке. - И за ней поспею, и за тобой, и еще быстрее вас обоих.

К полудню дувший в спину путникам ветер принес отчетливый запах гари. Конан с Маленьким Братом обернулись почти одновременно, но рассмотреть позади так ничего и не сумели - весь далекий горизонт оказался скрыт волнами белесого, стелющегося по земле дыма.

Какое-то время Маленький Брат глубокомысленно таращился на эту картину, потом с задумчивостью объявил, что при таком ветре, даже удирая во все лопатки, пожар им не обогнать. Выход один - воспользоваться лошадью как средством немедленного спасения, выкинув все лишнее из мешков.

Конан горестно кивнул головой, живо спихнув поклажу с лошадиной спины прямо в пыль. Распутав завязки, могучий варвар и его маленький компаньон уселись каждый у своего тюка и принялись, печально охая, выгружать их содержимое.

Отправив в придорожные лопухи недоеденную индейку, сверток с паштетом, неисчислимое количество яблок и еще целую уйму всевозможной провизии, Маленький Брат спрятал обратно в свой изрядно похудевший мешок маленькую лютню, моток веревки со стальным крюком и три небольших кожаных кисета, кинул поверх них кошель, огниво, еще какую-то мелочь и, невесело ухмыльнувшись, резво вскочил на ноги.

Конан, оглядев выросшую на обочине гору превосходной пищи, вопросительно уставился на приятеля, но тот лишь махнул в ответ рукой.

- Не беспокойся, я оставил шмат сушеного мяса с травами, - с глубоким вздохом маленький бритунец швырнул в траву свой щегольской плащ. - Штука необыкновенно питательная и очень легкая. Так что голодать мы не будем! Кстати, - в притворном гневе он ткнул пальцем в выстроившуюся перед киммерийцем шеренгу бурдюков, - почему ты до сих пор не разобрался со своим барахлом?

Теперь настала очередь Конана тяжело вздыхать и сокрушенно почесывать темя. Внезапно, осененный превосходной идеей, он быстро вскочил, выдернул из крайнего бурдюка пробку и, запрокинув голову, жадно принялся пить. Дав ему опорожнить мех примерно до половины, Маленький Брат ехидно поинтересовался: сколько вина он собирается в себя влить? Киммериец, занятый делом, не счел нужным отвечать на сей вопрос. Тогда Лайтлбро, как ни в чем ни бывало, выхватил меч и стремительным ударом разрубил злополучный бурдюк напополам.

- Ты чего?! - зарычал рассвирепевший Конан, сжимая кулаки, но его маленький спутник, ловко отскочив на недосягаемое для киммерийца расстояние, предложил ему подумать над следующей проблемой: что легче везти лошади - здоровенный бурдюк с вином и Конана в придачу или одного Конана, но вылакавшего все вино до капельки?

Ответ напрашивался сам собой, что остудило гнев огромного варвара. Кивнув, он любовно огладил выстроившиеся на обочине бурдюки и засунул обратно в свой мешок только один из них.

- Нет, с этим я не расстанусь, - оборвал он уже раскрывшего рот Маленького Брата. - Лучшая брага, которую гонят тут из зерна! Если поджечь, горит, словно масло в светильнике! Чем оставлять этим шакалам, лучше выхлебаем сами. Но не сейчас. Потом, когда минуем ущелье.

Еще раз оглядев свои запасы, Конан потуже затянул тесемки сильно сдавшего в объеме мешка и выпрямился, небрежным жестом отправив свой теплый плащ вслед за одеянием Маленького Брата.

- Ну, вот и все... Теперь я готов двигаться дальше.

- Еще не совсем, - заметил маленький бритунец и, словно базарный фокусник, извлек прямо из воздуха пузатую кожаную флягу. - В ней одна вода, как я тебе говорил. Думаю, ты можешь наполнить ее чем-нибудь получше... По своему усмотрению.

Они поглядели друг на друга и ухмыльнулись.

9. УЩЕЛЬЕ

Умостившись впереди Конана на низкорослой разбойничьей лошаденке и подлаживаясь под ее неровную тряскую рысцу, Маленький Брат, неизвестно почему, пришел вдруг в самое благостное расположение духа. Вытащив из своего мешка лютню, он принялся пощипывать струны, мурлыкая что-то под нос; потом запел громче. Голос у него оказался несильный, но приятный, и киммериец, сначала рассеянно глазевший по сторонам, стал в пол-уха прислушиваться к балладе.

Говорилось же в ней о вещах непонятных и странных - о некоем Великом Равновесии, в котором заключалась тайна бытия, божественного распорядка и вещего промысла светлого Митры. Еще о том, что Зло в мире вечно и не подлежит полному искоренению, ибо без него лишается смысла и понятие Добра; но туда, где Зло грозит опрокинуть чашу вселенских весов, протягивается божественная длань солнечного бога, восстанавливая равновесие. И дланью этой - так пел Лайтлбро - были люди, что скитались по всем землям и странам, от Западного океана до Восточного, от ледяной тундры Асгарда и Ванахейма до жарких пустынь Иранистана и болот Зембабве.

Последнюю строчку Маленький Брат пропел именно в тот момент, когда лошадка угодила передней ногой в засыпанную пылью рытвину, и оба всадника едва не слетели наземь.

- Очень странная сага, - признался Конан, дождавшись, пока кобылка не перестала хромать и брыкаться и снова пошла ровнее. - Многие слова в ней мне непонятны.

- О да, и мне тоже, - беззаботно передернул плечами маленький бритунец, но Конан успел заметить, что глаза его при этом хитро блеснули. - Старая баллада, понимаешь ли, можно даже сказать, древняя... Как петь знаю, но о чем она, поведать не могу.

- Тогда спой что-нибудь попроще! - потребовал киммериец и приложился к едва початой фляге.

Маленький Брат не стал спорить и запел уже нечто совсем иное:

Моя дорога далека

За море горьких слез,

За склоны гор, что в облака

Укутает мороз,

За озеро, за темный лес,

За водопад без дна,

За край покинутых небес

Меня ведет она,

Минуя русла бурных рек,

Сквозь жгучие пески,

Где даже камни

На жаре

Потрескались с тоски,

Где, истончив в пыли свой след,

Закончатся пути...

Но там,

Где и дороги нет,

Придется мне пройти...

Придется мне лететь и плыть

Сквозь снег, туман и дождь,

Ползти

И мчаться во всю прыть,

Сто истоптать подошв...

Маленький Брат пел, и степь волнующимся зелено-золотым покрывалом проплывала мимо. Солнце медленно клонилось к темнеющим горным вершинам, и, словно поддаваясь магии человеческого голоса, уже не так яростно хлестало своими жгучими лучами двух путников и их усталую лошадь. Казалось, даже жаркий степной ветер немного поутих и перестал пахнуть паленым. Горы впереди становились все выше, и теперь их близость чувствовалась во всем: в напоенном влагой воздухе, в появлении обширных проплешин среди шелестящего моря травы, усеянных щебнем и крупными валунами, в крутой стати встречных холмов - по сравнению с теми, что остались далеко позади, они заметно подросли и вверх, и вширь.

Местность вокруг постепенно сминалась все более заметными складками, и дорога начала подниматься и опускаться - с пригорка в овраг, из оврага снова на пригорок. Мерно покачиваясь на широкой лошадиной спине и отстраненно глядя в ясное синее небо, Конан позволил этому монотонному движению и сливающемуся с ним ритму нехитрой песенки убаюкать себя.

Обычно, странствуя по незнакомым местам, он никогда не позволял себе расслабляться подобным образом, но сейчас дружеская близость Маленького Брата, тепло его крепкого ладного тела и негромкий голос почему-то вселяли в огромного киммерийца совершенно необъяснимое ощущение покоя и уверенности. И Конану казалось, что пока его маленький спутник находится здесь, рядом с ним, пока звучит его голос, можно отдыхать сколько угодно все равно ничего плохого не случится. Можно даже, наверное, ненадолго вздремнуть...

Хотя... Откуда это у него такие мысли? Конан резко выпрямился в седле и помотал головой. Не хватало еще только заснуть! Вот как раз под копытами лошадки заблестели коварно затаившиеся в пыли булыжники... Киммериец хлопнул себя по затылку, окончательно прогоняя дремоту, и, подтянув повод, повел конягу осторожнее. Похоже, то ли благодаря вокальным способностям Маленького Брата, то ли из-за того, что ветер внезапно стих, они успешно обгоняли пожар. Правда, заключил Конан, обернувшись и озирая степь, если им и придется сегодня где соснуть, так только в горах; надеяться в их положении еще и на ночлег и отдых в этих местах, значит искушать судьбу.

- Как ты думаешь, - киммериец хлопнул по плечу сидевшего впереди Маленького Брата и вытянул руку к горам, - к ночи доберемся?

- Конечно! - сунув лютню в мешок, Лайтлбро повернулся к нему и состроил большие глаза. - Ночью вообще-то не худо бы и поспать, а ложиться прямо в траву, рискуя превратиться в жаркое для разбойников, мне совсем не улыбается.

- Хмм... - протянул огромный киммериец. Ему явно не верилось, что между желанием Маленького Брата как следует выспаться и возможностями их кобылки существует какая-то связь. Успеет ли лошадь выбраться к горам до вечера? Это казалось Конану сомнительным, но тут его маленький спутник посоветовал киммерийцу меньше крутить головой по сторонам и посмотреть хоть раз вперед.

Конан послушался, посмотрел и ахнул - спал он что ли под немудрящие песенки Маленького Брата? Хребет впереди занял уже полнеба, а солнце, словно рывком соскочив с прежнего места, внезапно очутилось далеко на западе. Холмы, еще недавно подставлявшие под его ослепительные лучи свои лысеющие макушки, отбрасывали теперь длинные косые тени; воздух стал заметно прохладнее, и их разморенная было лошадка, закусив удила, вдруг целеустремленно припустила вперед по дороге, так что Конану осталось только удивляться, откуда у нее взялось столько прыти.

- Воду небось почуяла, - заметил Лайтлбро и заерзал в седле. - Ты как, кстати, отдохнул немного, расслабился?

Конан уже собрался недовольно буркнуть, что некогда было ему отдыхать и расслабляться, трясясь в седле в тесноте и неудобстве, но тут до него внезапно дошло, что усталости-то он не чувствует. Наоборот, он словно был заряжен какой-то энергией - и настолько, что ему вдруг захотелось соскочить на землю и нестись впереди лошади подобно пыльному смерчу. Странно, подумал он; кажется, музыка и песни малыша порядком его взбодрили... Магия? Или он попросту задремал в седле?

Не удержавшись, Конан широко развел руки и довольно потянулся.

- Ладно, можешь не отвечать, - Маленький Брат притворно нахмурился и подобрал выпавшие из рук варвара поводья, - я и сам все вижу. Скоро начнет смеркаться, так что, раз ты выспался у меня за спиной, будешь дежурить первым.

Киммериец в ответ только прижмурил глаза, словно разомлевший на солнцепеке огромный кот; даже если б Лайтлбро потребовал, чтобы он оставался на страже всю ночь, Конан не стал бы возражать.

Однако Маленький Брат не собирался предлагать ничего такого. Когда лошаденка наконец добралась до источника - тихо журча, тот выбивался из расселины у подножия горной кручи, и трава вокруг него была зеленой и сочной - бритунец молча спрыгнул на землю и занялся поклажей. Слез с лошади и Конан. Рассеянно погладив болтавшуюся у него на груди флягу, он потряс ее и с сожалением убедился, что вино выпито до последней капли.

Избавившись от двойного груза, лошаденка довольно фыркнула и опустила морду в ручей. Когда она напилась, Маленький Брат снял с нее седло и всю упряжь и угостил на прощанье хорошим пинком. Заржав, кобылка отбежала шагов на двадцать и, тут же забыв о нанесенной ей обиде, спокойно принялась пастись. Конан наблюдал за этой сценой с молчаливым одобрением: в самом деле, тянуть лошадь через горный перевал себе дороже, а потому лучше расстаться с ней сейчас.

Сняв с шеи флягу, он вытащил деревянную пробку и утопил пузатый кожаный сосуд в ручье.

- Ну, что ты там возишься? - окликнул его Маленький Брат. - Бери мешок и пойдем. Нам нужно найти укрытие на ночь.

Конан выпрямился, шагнул к своему изрядно полегчавшему тюку и забросил его на плечо. Тропа, что шла, вероятно, к перевалу, начиналась прямо у его ног; петляя среди уродливо скрюченных колючих кустов и заросших мхом каменных глыб, она втягивалась прямо в ущелье, словно гигантским ножом прорезанное в теле горы. Маленький Брат, поднявшись на сотню шагов вверх по тропе, остановился у ближайшей груды камней и махнул приятелю рукой.

- Похоже, неплохое место для ночлега, - произнес он, когда киммериец подошел ближе. - Взгляни!

- Да, неплохое, - заключил Конан, осмотревшись. Два здоровых валуна, прилепившихся к скальной стене на расстоянии пятнадцати локтей друг от друга, образовали нечто похожее на маленькую каменную крепость с двумя башнями, а окружавшие их полукольцом камни помельче только подчеркивали это сходство.

- Ну что, забираемся? - предложил Лайтлбро и, не дожидаясь ответа, полез внутрь.

Оказавшись за стенами "крепости", оба путника, не откладывая дела в долгий ящик, приступили к разбивке лагеря. Валявшиеся поблизости гранитные обломки пошли на устройство грубого очага (огонь его, находясь на тропинке, никто не сумел бы заметить); мелкие острые камушки были сметены в сторону, и их место заняли охапки травы и еловые лапы. После того, как постели были готовы, Маленький Брат с таинственным видом прогулялся вверх и вниз по тропке вместе с небольшим позвякивающим мешочком. Когда он вернулся обратно, мешочек в его руках был пуст.

- Ну, что ж, - сказал он и довольно ухмыльнулся, - теперь мы гарантированы от внезапного нападения.

Конан в ответ на это лишь недоверчиво хмыкнул, но Лайтлбро вовсе не расстроило столь скептическое отношение приятеля к его военным талантам. Устроившись перед очагом, он извлек из мешка сверток с сушеным мясом и предложил киммерийцу угощаться. Огромный варвар не заставил повторять приглашение, быстро расправившись с половиной их запасов; сам же Маленький Брат съел лишь несколько тоненьких ломтиков, затем глотнул воды из фляги и бросил в рот кусок ароматической жвачки. Флегматично перекатывая ее во рту, он расстелил свой белый плащ на ложе из еловых веток, пристроил в голове мешок; потом, все так же молча, улегся и некоторое время ерзал, уминая постель. Наконец Лайтлбро выплюнул жвачку, завернулся в плащ и громко объявил, что смена караула произойдет, когда месяц склонится к западу; теперь же ему угодно отдохнуть. И действительно, не успел Конан глазом моргнуть, как его маленький приятель уже спал, уткнувшись носом в сгиб руки и тихо посапывая.

Полюбовавшись на эту мирную картину, киммериец высунул голову из-за валуна и осмотрелся. Даже в подступающих вечерних сумерках начало тропинки и ручеек у самой подошвы горы были видны как на ладони; но на тропинке ему не удавалось различить ничего. Какую же ловушку установил там Лайтлбро? Обернувшись назад и поглядев затем вверх, Конан увидел лишь теряющиеся в полумраке голые каменные стены ущелья. Выглядели они на удивление ровными, словно отшлифованными человеческими руками, и он подумал, что Адр-Каун вполне оправдывает свое название. Примерно в двадцати шагах от их убежища, огибая загородивший прямой проход скальный выступ, тропа резко отклонялась влево; скорее всего, Маленький Брат и поставил свою игрушку за поворотом.

Спать не хотелось. Чувствуя себя необыкновенно бодро, Конан потоптался немного на месте, похлопал себя по бокам и решил, что ему все-таки стоит взглянуть на таинственное содержимое позвякивавшего мешочка Лайтлбро. Бесшумно перебравшись через невысокий каменный бруствер, он еще раз настороженно зыркнул в ту и в другую сторону, и лишь затем, ступая медленно и осторожно, отправился вниз по тропинке. Каждый раз, прежде чем опустить на землю мягкую кожаную подошву своего сапога, киммериец внимательно приглядывался: сначала смотрел себе под ноги, а затем на обочины тропы. Шаг за шагом он спускался все ниже и ниже, не замечая ничего необычного; на глаза ему попадались только булыжники всевозможных размеров, да сиротливо жмущиеся к отвесным стенам каньона мелкие деревца и колючие кусты.

Окончательно разочаровавшись, Конан собрался уже повернуть обратно, когда его взгляд вдруг привлекло еле заметное серебристое мерцание, словно повисшее в воздухе на высоте ладони от поверхности тропинки.

Вот оно! Тонкая, как паутинка, стальная проволока, чуть дрожащая в потоке поднимавшегося от нагретых за день камней теплого воздуха... Не обладай Конан кошачьим зрением и звериным чутьем на подобного рода ловушки, в такой темноте он бы не обнаружил ровным счетом ничего - пока, разумеется, не ткнулся носом прямо в землю. Любопытно, подумал он, куда же ведет эта нить? Присев на корточки, киммериец осторожно провел пальцем по проволочке, установив, что тянется она до ближайшего колючего куста, в самой середине которого подвешена целая гроздь маленьких колокольчиков. Разглядывая их, Конан отметил, что колокольчики размещались в тени толстых веток - видимо, с таким расчетом, чтобы гуляющий по ущелью прохладный ветерок не смог до них добраться.

Что ж, ничего удивительного! Он встал и довольно потянулся. Наконец-то ему удалось раскусить одну из хитростей Маленького Брата! А теперь можно и вернуться, а то так и полночи пробродишь... Широко улыбаясь, Конан выпрямился, поднял ногу... и тут же, нелепо взмахнув руками, пребольно треснулся спиной об острые камни. Встревоженные трели медных колокольчиков зазвучали, казалось, отовсюду. Мигом оказавшись на четвереньках, киммериец был вынужден именно таким способом выбираться из спеленавших его тонких стальных сетей; видно, обнаружив одну проволочку, он пропустил по крайней мере еще десяток.

Уже приближаясь к едва различимому в ночной темноте каменному убежищу, Конан услышал, как отчаянно ругается Маленький Брат.

Когда наступило его дежурство, Лайтлбро недолгое время посидел у очага, затем, поднявшись, отправился на тропу проверить свои ловчие сети. К счастью, неуклюжий варвар не нанес им большого ущерба: и тонкая проволока, и колокольчики оказались на месте. Осмотрев их, Маленький Брат тяжело вздохнул. Как жаль, что Митра отказал ему в таланте, позволявшем прикоснуться к Его неизмеримой Силе! Тогда бы не понадобились все эти предосторожности... Владея Силой, он даже во сне расслышал бы приближение врагов!

Но чего бог не дал, того не дал... По словам наставника, лишь каждый третий из его Учеников мог использовать астральную мощь, накапливая ее в своем теле и исторгая в виде смертоносной молнии или тонкой неощутимой нити. То был врожденный дар; у одних - сильнее, у других - слабее. Лайтлбро тоже обладал им, но в самой незначительной степени: ослепительные молнии и незримые щиты, способные предохранить и от оружия, и от злых заклятий, оставались для него недосягаемой мечтой. Все, на что он был способен - снять усталость, ощутить чуть заметный трепет чужих мыслей, уврачевать рану... Зато у него имелись другие таланты, позволявшие стать если не бойцом, грозным истребителем Зла, то превосходным разведчиком.

Он попал к Учителю совсем юным шестнадцатилетним пареньком, когда, влекомый природной непоседливостью и неуемным любопытством, покинул поля родной Бритунии, добрел до Султанапура и, нанявшись юнгой на торговый барк, переправился на восточные берега Вилайета. За морем лежала бескрайняя гирканская степь, а за ней - далекие и сказочные страны, Меру, Кусан и Кхитай; в Кхитай он, собственно, и собирался, но не дошел. Где-то к северу от великих восточных империй простиралась безводная песчаная пустыня, чьи барханы упирались в горный хребет на краю мира; там, на склоне древнего потухшего вулкана жил Учитель, и туда добрался полумертвый Лайтлбро, месяцем раньше отбившийся от каравана.

Несомненно, на то была воля богов! Он мог сотни раз погибнуть в проклятой пустыне, умереть от голода, жажды или укуса змеи... Но он добрался! И принял обет, который наставник налагал на своих Учеников. Собственно, эта клятва являлась единственной платой за науку...

Вернувшись к убежищу, Маленький Брат взглянул на разметавшегося во сне киммерийца и усмехнулся. Какой он огромный, этот Конан! Сам он, кроме потрясающей живучести, не мог похвастать ничем - ни ростом, ни силой... Учителю пришлось немало повозиться с ним! Зато, приняв под руку свою беспомощного цыпленка, он выпустил в мир орла... Ну, если уж и не орла, то бойцового петуха, подумал Лайтлбро с некоторой долей законной гордости.

Наставник обучал приходящих к нему как бы дважды. Все, добравшиеся до него живыми (и тем самым доказавшие крепость духа), овладевали Великим Искусством Убивать, коему приходилось учиться не один месяц. Зато результаты говорили сами за себя: каждый из Учеников мог лишить человека жизни тысячью способов, оружием и голыми руками, копьем, мечом, дротиком, стрелой или с помощью куда более хитроумных и смертоносных устройств. Наука эта давалась не даром - тот, кто умел убивать, убивать по-настоящему, начинал иначе относиться и к собственной, и к чужой жизни.

Но Великое Искусство включало не только понятие о телесной мощи, неутомимости, ловкости во владении любым оружием; тренировка духа была важнее крепости мышц. На этом втором этапе наставник учил владению Силой Митры - той, что изливалась на землю с астральных высот, пронизывая воды и воздух, деревья, травы, мертвые камни и живую человеческую плоть. Он учил прислушиваться к божественной Силе, ловить ее трепет, концентрировать в себе чудовищную мощь, исторгать ее, испепеляя Зло... Подобное таинство давалось не всем, хотя, как утверждал Учитель, всякий человек, в той или иной степени, мог ощутить эманацию божества.

Как жаль, подумал Лайтлбро, что у него не оказалось больших способностей! Особенно к концентрации, в чем, вероятно, повинен его непоседливый нрав... Снова испустив едва слышный вздох, он уселся рядом с очагом, скрестил ноги и замер, вспоминая.

Учитель не пытался утешить его, но всячески подчеркивал другие таланты, утверждая, что они являются не менее ценными, чем способность испускать молнии и громы. "Ты, Малыш, - говорил он, - сумеешь всякому влезть в душу..." Малыш! Разумеется, по заведенному наставником обычаю, он получил новое имя, и теперь, семь или восемь лет спустя, едва мог припомнить то, которым его звали в детстве. Он носил его с гордостью, слегка переделав - Маленький Брат звучало все-таки солидней, - и не собирался менять; по крайней мере, не в ближайшие двадцать лет. Он любил поражать людей, а несоответствие между его именем, видом и той ловкостью, с которой он владел оружием, было достойно удивления.

Разумеется, он был тщеславен! Но светлый Митра милостиво прощал сей грех, а в обетах, принесенных Учителю, вообще не упоминалось о подобных человеческих слабостях. Клятва, служившая платой за обучение, не запрещала почти ничего: ни вина, ни вкусной пищи, ни женщин, ни даже стремления к богатству и успеху. Запретным оставалось лишь одно - убийство; владеющий Искусством не должен убивать, пока на него не нападают. Конечно, имелось и исключение из этого правила - когда речь шла о том, чтобы покарать Зло, и смерть одного человека спасала многих от мучений и гибели. Собственно, это и было главной задачей Учеников, бродивших по свету уже не первый век.

Лайтлбро пошевелился, протянул руку, подбросил сухую ветвь в угасающее пламя костра. Он был незлобив, и обет, наложенный Учителем, исполнял без труда. Ему, едва-едва владеющему Силой, не приходилось карать Зло - настоящее Зло, способное нанести ущерб многим поколениям людей и сдвинуть Великое Равновесие. Зато он был превосходным лазутчиком, ибо отмеченный наставником талант влезать в душу позволял добираться до таких секретов и тайн, которые сильные мира сего предпочитали не вытаскивать на свет благого Митры, Подателя Жизни и Владыки Всего Сущего. Вот и этот поход в Хоршемиш... Этим городом в Кофе давно стоило бы поинтересоваться; много лет туда не добирался ни один из Учеников. Может, там все в порядке, а может, и наоборот... Лайтлбро знал, что если не сумеет справиться своими силами, в Хоршемише вскоре появится кто-нибудь посильнее - Фарал Серый из Аквилонии или Рагар Утес, аргосец... Кто-то придет обязательно, услышав зов великого Митры, его божественное повеление; придет и исполнит свой долг, сокрушив Зло, даже если это будет стоить ему жизни...

Что же остается ему, Малышу, ловкому стрелку и фехтовальщику, не способному, однако, вести на равных поединки с черными магами, злыми колдунами и потусторонней нечистью, что затаилась в чешуе Древнего Змея Сета, вечного противника Митры? Усмехнувшись, Лайтлбро потянулся к своему мечу. Благой бог правильно устроил этот мир, определив каждому своему аколиту задачу по силам: одни сражаются с могущественными чародеями, другие... Что ж, другим предстоит на рассвете уничтожить разбойничью шайку, а это тоже благое дело!

Он вытянул клинок из ножен, погладил холодную сталь, покосился на гиганта-киммерийца, чья мощная грудь вздымалась и опадала, будто кузнечные меха. Славный парень! Грубоват, конечно, но чего требовать от варвара? Зато вдвоем они разберутся с это бандой быстрее, чем шелудивый пес чихнет!

Лайтлбро перевел взгляд на тропу, уходившую к перевалу, и вдруг почувствовал легкий озноб. Бандиты бандитами, подумал он, но что ждет их там, в ущелье? Ему вспомнился батрейский трактирщик. Врал или не врал этот заплывший салом окорок? Насчет разбойников все исполнилось в точности; он даже сам навел их на след своих недавних постояльцев... А вот про демонов, стерегущих Адр-Каун?.. Правда или вранье? Но незадачливый головорез, который был допрошен вчерашним утром, предупреждал о том же... о какой-то опасности, затаившейся в ущелье...

В этот миг Маленький Брат снова пожалел, что не владеет божественным даром настолько, чтобы проникнуть мыслью к перевалу, неощутимой тенью скользнуть вдоль на удивление ровных и гладких каменных стен. Разумеется, умение влезть в душу - великое искусство, подумалось ему, но есть ли души у тварей, стерегущих перевал?

Покачав головой, он встал, простер руку над Конаном, прошептав заклинание спокойного сна, и опять направился к тропинке - поглядеть, что творится внизу. По расчетам Лайтлбро, банда, что шла за ними по пятам, уже могла достичь источника в сотне шагов от их убежища.

Конана разбудили тихие мерные шорохи. Чуть разлепив веки и скосив глаза, он убедился, что этот странный шелест производит Маленький Брат: усевшись на плоский валун, бритунец сосредоточенно правил свой чудовищный меч мягким оселком. Тонко шипя и чуть попискивая, словно живое существо, оселок бойко сновал вверх и вниз по лезвию, изредка останавливаясь, чтобы Лайтлбро мог сдуть каменные крошки с его рыжеватой спинки.

- Оружие всегда должно быть хорошо наточено, верно, приятель? Маленький Брат глянул на киммерийца, давая понять: он-де заметил, что попутчик проснулся.

Конан присел на своем ложе из еловых веток, протер глаза, зевнул и зашарил руками по сторонам в поисках фляги: похоже, пока он спал, она куда-то укатилась. Тем временем Маленький Брат, спрятав оселок, открыл маленькую коробочку, напоминавшую пудреницу какой-нибудь городской щеголихи. Внутри ее действительно оказался белый, похожий на пудру порошок; вооружившись мягкой широкой кистью, Лайтлбро принялся аккуратно переносить его на режущую кромку своего меча. Когда весь обоюдоострый клинок был покрыт тонким слоем пудры, он отложил кисть и клочком кожи быстро растер порошок по всему лезвию. Сталь сразу же засверкала лучистым зеркальным блеском, и маленький бритунец, довольно крякнув, поднял меч за рукоять и сдул остатки порошка.

- Да, кстати, - жизнерадостно объявил он, заметив, что Конан во все глаза наблюдает за его священным обрядом, - мы обзавелись компанией!

- Что?! - Киммериец вскочил, словно подброшенный пружиной. - Какой еще компанией?

- Да вон, внизу, - упрятав меч в ножны, Маленький Брат осторожно выглянул из-за валуна и поманил приятеля пальцем. - Видишь?

Огромный варвар точно таким же осторожным движением приподнял голову над камнем и уставился вниз. Прежде всего он отметил, что зеленые и золотистые цвета простиравшейся вдалеке степи сменились пепельно-серыми. Кажется, подумал он, этот проклятый пожар добрался-таки до самых предгорий, но за ночь успел кончиться...

Взгляд Конана опустился ниже, к зеленой поляне и ручью. Там были люди и лошади; и он ясно различал холодный блеск оружия.

- Разбойники, - жарко зашептал ему на ухо Маленький Брат. - И заметь, тот головорез, которого мы поймали, не соврал - они действительно боятся лезть в ущелье. Хотя уже попробовали...

- Это когда же? - спросил Конан.

Маленький Брат заговорщически подмигнул ему.

- На самом рассвете. Они подвалили всей шайкой, пока ты спал... человек семьдесят, все - на конях... Ну, покрутились у ручья, поорали друг на друга... Потом двое балбесов все-таки полезли наверх, но запутались в моей паутине и с воплями бросились обратно...

- Погоди, - громким шепотом Конан прервал своего словоохотливого компаньона. - Выходит, они тут орали, а я ничего не слышал?

- Ну, можно сказать и так. А что? - Вид у Лайтлбро был самый невинный.

- Клянусь Кромом! Не может такого быть! - злобно зашептал Конан. - Ты что же, считаешь, что я оглох окончательно?

- Откуда я знаю? Может, тебе хватило ночных впечатлений, и ты очень крепко заснул? - Голос Маленького Брата чуть заметно отдавал ехидцей. - А если серьезно, - тут маленький бритунец гордо надулся, - я думаю, ты просто решил, что ничего плохого не может случиться, раз я тебя охраняю! Спал себе и спал...

Услышав эту замечание, Конан уже разинул рот, чтобы выругаться, но тут ему внезапно пришло на ум, что малыш-то прав. В всяком случае, Лайтлбро не слишком погрешил против истины: ему спалось сегодня удивительно спокойно, как будто в эту ночь он вдруг очутился дома, в полузабытой, пропахшей терпким дымом хижине, под грудой теплых шкур. Покачав головой, он выпустил из легких воздух, а Маленький Брат, подметив его замешательство, ухмыльнулся еще шире - хотя шире, казалось, было уже некуда.

- Ну так вот, - продолжил он, - эти двое удрали вниз, а остальные... ну, они собрались в круг около этой парочки и давай опять ссориться. Ругались, пока солнце совсем не встало, перессорились вконец, и большая часть поскакала в степь. Остались только вот эти - видно, самые упорные. И теперь, - Маленький Брат задумчиво потер переносицу, - я хочу с тобой посоветоваться: что делать-то будем?

- А сколько их там? - буркнул киммериец, еще чуть-чуть приподнимая голову над серой поверхностью валуна. - Ты посчитал?

- Человек десять-пятнадцать, точно не знаю, - по лицу Лайтлбро блуждала безмятежная улыбка.

- Ну, тогда тихо сматывай свои паучьи нити, собирай колокольчики, а потом заберемся поглубже в ущелье, пока эти ублюдки не полезли туда за нами, - Конан обернулся и окинул взглядом залитую солнцем тропинку, уводящую в глубь Адр-Кауна. - Возможно, при солнечном свете они скорей наберутся смелости.

- Разумное предложение, - голос Маленького Брата звучал совершенно серьезно, но в глазах плясали озорные искорки. - Только я вот что думаю: разве не стоит избавить мир от этаких мерзавцев? Если уж мы отправились опасной дорогой, то почему бы не расчистить ее от мусора?

Тут Лайтлбро одним движением вскочил на макушку валуна и, сложив ладони рупором, заорал во весь голос:

- Эй, молодцы! Не нас случайно ищете?

Бродившие вокруг ручья люди, услышав его крик, застыли, таращась на оседлавшую валун маленькую фигурку. Какое-то время они беззвучно разевали рты, затем обрели дар речи и разразились такими воплями гнева и ярости, что у Конана зазвенело в ушах. Пожалуй, решил он, чтобы увидеть такую сцену, стоило выкинуть псу под хвост бурдюки с вином и полдня трястись на старой кляче в пыли и духоте.

В следующий миг почти два десятка разъяренных головорезов, обнажив клинки, ринулись вверх по тропинке. Конан потащил из ножен меч.

- Погоди, - Маленький Брат положил руку ему на плечо. - Надеюсь, я как следует их разозлил! И сейчас...

Нападающие с криками и ревом устремились вверх по тропинке, тут же налетев на паутинки с колокольчиками. Первые трое упали как подкошенные, следующие пятеро, от ярости не разбирая дороги, врезались в упавших; в результате узкий проход оказался надежно перекрыт грудой барахтающихся человеческих тел. Подоспевшие сзади бандиты принялись растаскивать своих соратников, хватая их за ноги, и над входом в ущелье повис тонкий металлический стон рыдающих колокольчиков.

- А теперь, - торжественно заявил Маленький Брат, спрыгнув с валуна, - помоги-ка мне столкнуть этот камень.

Не возражая, но и не особенно надеясь на успех, Конан приналег вместе с приятелем на огромный валун, весивший раз в двадцать побольше их обоих, и тот вдруг заскользил вниз как по маслу. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, глыба покатилась по тропинке, хрустя мелкими камушками, пока на пути у нее не встал небольшой пригорочек - скорее всего, макушка давно застрявшего в этой расщелине и почти полностью занесенного землей точно такого же валуна. Стукнувшись об этот трамплин, огромный камень закрутился юлой и поскакал вниз с неудержимостью взбесившегося носорога из кушитских степей.

Бандиты, с трудом выбиравшиеся из предательских тенет, слишком поздно обратили внимание на подозрительный шум и грохот, что раздавался над их головами. Валун, словно запущенный из некой гигантской пращи, пронесся прямо по их телам, ломая ребра, сокрушая черепа, превращая людей в окровавленные ошметки. И когда пыль от его падения рассеялась, Конан разглядел внизу на дороге лишь трех всадников: нещадно стегая лошадей, они улепетывали во все лопатки. Ущелье Адр-Каун еще раз подтвердило свою недобрую славу.

Конан бросил задумчивый взгляд на скатившуюся по тропе глыбу.

- Удивительное дело... И как нам удалось его своротить?

- Что - как? - переспросил Маленький Брат. - А, ты имеешь в виду камень?

Киммериец лишь молча кивнул.

- Ну, я его ночью слегка подкопал... Так, на всякий случай, Маленький Брат потуже затянул свой широкий ремень и принялся навешивать за спину оружие. - Вот и все, приятель. Теперь нам предстоит либо подняться по ущелью к перевалу, либо спуститься вниз и всласть помародерствовать, он показал взглядом на изуродованные останки разбойников. - Как тебе больше нравится.

Знойно. Полуденное солнце висит в безоблачном ярко-синем небе, изливая вниз бесконечный поток света и тепла. Над раскаленными камнями призрачным туманом вздымается горячее марево. Душно и жарко даже в тени отвесных стен ущелья. Нагретые солнцем камни жгут сквозь подошвы сапог, а пот, ручьем стекающий со лба, заливает глаза, как только отведешь от лица руку с мокрой тряпицей...

Повернувшись на ходу, чтобы выжать разбухший от пота плат, Конан не успел пройти и двух шагов, как наскочил прямо на спину внезапно остановившегося Маленького Брата. Приставив ладонь козырьком ко лбу и запрокинув голову, тот внимательно разглядывал лежащую впереди дорогу. Здесь, в какой-нибудь сотне шагов от крутого подъема на перевал, она перестала петлять, сделалась шире и удобнее - даже крупные валуны куда-то исчезли, и под ногами теперь шуршал лишь мелкий щебень. Только на самой седловине торчало несколько массивных глыб - темные бесформенные силуэты на фоне синего неба.

- Ну что? - Конан похлопал по плечу своего маленького спутника. Устал, приятель?

Сам киммериец тоже успел уже притомиться, вышагивая по горячим камням под палящими солнечными лучами, но сейчас, внимательно поглядев на Маленького Брата, решил, что его компаньону пришлось гораздо хуже. Лайтлбро выглядел осунувшимся, усталым и, как бы странно это ни звучало, постаревшим. Он стоял ссутулясь и всем телом опирался на свой длинный меч, словно на костыль, пытаясь отыскать наверху нечто, известное лишь ему одному; Конану даже показалось, что его общительный спутник на сей раз просто не расслышал заданного им вопроса.

Вымотался парень, с неожиданным сочувствием подумал он. Понятное дело! Эти бритунцы не привыкли ходить по горам; горы - не степь, не лес и даже не пустыня, тут нужна железная выносливость... та, которая вырабатывается с детства у жителей Киммерии... Ну, ничего! Еще чуть-чуть, и они одолеют этот трижды проклятый перевал, а там дорога пойдет уже под гору, и сыщется какой-нибудь ручеек или тенистая пещерка... Отдыхать же прямо здесь, на самом солнцепеке - сплошное мученье! Придется Маленькому Брату, как он там ни устал, пройти еще тысячу-другую шагов...

Конан зажмурился, вытер пот и наслаждением почесал голову. Затем снова повторил свой вопрос - примерно с тем же результатом.

Что ж, ладно! Если до этого Лайтлбро слова не доходят, то, возможно, вид удаляющейся спины приятеля выведет его из ступора? А коль и это не подействует, придется тащить маленького человечка силком... Не слишком приятное занятие, но не бросать же его здесь в самом деле!

Киммериец вновь приложил тряпицу ко лбу, утирая пот, затем обошел застывшего, будто каменная статуя, Маленького Брата и двинулся дальше. Однако далеко уйти ему не удалось - внезапно оживший Лайтлбро мигом ухватил его за рукав куртки. Ухватил так крепко, что Конан поневоле сдал назад, словно осаженный на полном скаку жеребец.

- Что с тобой, парень? - сердито поинтересовался он. - То стоишь столбом, то за одежду хватаешь! Совсем сдурел от жары! Ну, отпусти-ка меня!

Маленький Брат пристально взглянул на него, но пальцев не разжал. Конан повернулся к приятелю.

Как странно! Оказывается, Лайтлбро сгорбился вовсе не от усталости и опирался на меч совсем не потому, что не мог удержаться на ногах. В глазах его мерцала тревога, если не сказать больше; что-то или кто-то - там, на перевале - внушало маленькому бритунцу серьезные опасения.

- Почему мы стоим? - теперь Конан глядел своему компаньону прямо в лицо и не сомневался, что тот не пропустит его слова мимо ушей. - Что-то случилось?

- Да, - чуть помедлив, ответил Маленький Брат, - случилось. Сказать по правде, мне очень не нравится это место, - он наклонил голову и смахнул пот со лба.

- Что ты имеешь в виду? - киммериец бросил взгляд в одну сторону, потом - в другую. - Место как место... только жарко тут, как в печке.

- Не в жаре дело. Мне не нравится... ну, как бы это объяснить... Маленький Брат раздосадованно почесал в затылке, - не нравится его аура! Понимаешь?

- Нет.

Конан смутно припоминал это слово, и ему казалось, что пользуются им только седобородые маги и мудрецы. Но что мог разуметь в подобных вещах Маленький Брат? Правда, он умел ладить с людьми, знал старинные песни и всякие хитрые приемы, вроде нитей с колокольчиками... Однако аура?

Увидев озадаченное лицо приятеля, маленький бритунец пустился в объяснения:

- Это получается совершенно так же, словно ты вдруг почувствовал чей-то пристальный взгляд. Такое ведь с тобою случалось, верно?

Киммериец кивнул головой. Вовремя почувствовать пристальный взгляд чужака - кожей ли, затылком - полезная штука; ни один хороший боец без такого таланта не обойдется, и сам Конан обладал им в полной мере. Более того - сей дар не раз спасал ему жизнь.

- Значит, ты с этим знаком? Отлично, тогда я продолжу, - Маленький Брат заговорил увереннее. - Мы с тобой можем считать, что такое ощущения взгляда... то есть не взгляда как такового, а сопровождающих его чувств и намерений... - он вдруг запнулся, и после недолгих раздумий сообщил: Тут, видишь ли, существует весьма тонкая разница, и ее следует понимать...

Конан лишь опечаленно вздохнул, но Маленький Брат, похоже, отступать не собирался:

- Объясню тебе по-другому, - заявил он. - Когда ты ощущаешь чужой взгляд, то чувство это приходит вовсе не потому, что кто-то уставился тебе в спину. То, что на тебя кто-то смотрит, не так важно; главное тут совсем в другом.

Представь, к примеру, что некий человек желает твоей смерти. Пусть он даже сидит где-то там, в кустах - так, что ты не можешь его увидеть. Сидит, натягивая лук, чтобы подстрелить тебя словно кролика, и его ненавидящий взгляд буравит твою спину. Что тут самое важное? Намерение. И - ненависть! - Лайтлбро приостановился, чтобы перевести дух. - Именно ненависть тонкой ниточкой связывает тебя и его, заставляет звенеть в голове тревожный колокольчик: "Эй, парень, берегись! Еще мгновенье, и тебе придется плохо!" И пока твой недруг глядит на тебя, колокольчик бьется и бьется, и ты - настороже! Смотришь по сторонам, пытаешься сообразить, отчего тебе стало так тревожно... А в самый последний миг ты берешь и отскакиваешь в сторону - сам не понимая, почему и зачем! Ты знаешь только, что должен так поступить, что если ты этого не сделаешь, то отправишься прямиком на Серые Равнины... И именно в этот миг стрела минует твое сердце! Ну что, теперь понятно?

Конан покрутил головой. От неистово палящего солнца и от мудрых речей Лайтлбро в висках у него и в самом деле загрохотали колокола. Тем не менее, ему показалось, что в словах малыша присутствует какой-то тайный смысл, некая глубинная мудрость, не всякому доступное знание, позволяющее одержать победу над любым врагом.

- А ну-ка... продолжай... продолжай! - подбодрил он приятеля.

- Хорошо. На чем же мы остановились... - некоторое время Маленький Брат внимательно изучал голые стены ущелья. - Да, насчет взгляда... Он, видишь ли, обладает как бы неким весом или там запахом, и ты или я можем почувствовать его. У тебя, видать, дар от бога на такие вещи, да и у меня тоже - и меня еще обучали, хорошо обучали, так что я знаю, о чем говорю... - Лайтлбро вновь ненадолго замолчал, оглядываясь и размышляя. - Так вот, про дурную ауру... Это место просто насквозь пропитано таким смертельным взглядом! Этот взгляд убийцы оставил здесь четкий след - он будто бы растворен в воздухе, он отпечатался в дорожной пыли... он даже въелся в камни - я отчетливо чувствую это! - Бритунец вытянул руку вперед, к перевалу, и тихо произнес: - Я знаю, что там затаилось что-то страшное... большая опасность... и я не уверен, сумею ли с ней справиться...

Конан пожал плечами. С одной стороны, он видел дорогу, поднимавшуюся к перевалу, и она была свободна - даже от камней, если на то пошло. С другой, Маленький Брат совсем не походил на труса, и к его предостережениям стоило, пожалуй, прислушаться.

Или все это - шутка? Может, малыш морочит ему голову этакими россказнями про ауру и смертоносные взгляды, а сам потешается про себя?

- Если глаза меня не обманывают, - медленно произнес киммериец, проход чист. Почему бы нам не дойти хотя бы до вершины? А там поглядим...

- Нет, - Лайтлбро отрицательно покачал головой. - Я ощущаю угрозу уже здесь и, если б мне не приходилось сдерживать тебя, я бы повернулся и ушел отсюда. Мудрость мне подсказывает, что лучше вернуться назад по тропе и поискать обходной путь по скалам. И ни в коем случае не тревожить то, что спит там, впереди.

- Не ты ли, приятель, недавно сказал: если уж мы пошли опасной дорогой, то почему бы не расчистить ее от мусора? - Конан усмехнулся и выдернул рукав своей куртки из пальцев бритунца.

- Да, было такое, - на лице Маленького Брата появилось странное, немного смущенное выражение. - Но видишь ли в чем дело... если б за перевалом мы наткнулись на чудище, с которым можно справиться клинком или стрелой - ха! - да тут не о чем и говорить! Но встретить здесь т_а_к_о_е_... нет, я просто этого не ожидал!

Киммериец нахмурился, чувствуя, как поднимается гнев. Такое, этакое... Великий Кром, малыш в самом деле пытается его разыграть!

- И что же _т_а_к_о_е_ мы здесь встретим? - с раздражением поинтересовался он. - Я, к примеру, вообще ничего опасного не вижу. Может, зрение у тебя получше, а? - Маленький Брат безмолвно покачал головой. Нет? Ну, тогда объясни мне, о чем речь, и говори попроще! Без болтовни про ауру и эти... как их... злые намерения!

- Я не могу дать тебе ответ, - произнес Лайтлбро безжизненным голосом, - я и сам этого не знаю. Но я привык доверять своим чувствам, и сейчас ощущаю настолько сильную эманацию зла, что она похожа на запах дохлого пса, провалявшегося три дня на солнцепеке. И мне очень не хочется знакомиться с тем, кто так здорово воняет! - Он опустил голову и негромко добавил: - Теперь я понимаю, отчего это место считается проклятым, и разбойники боятся сюда лезть...

- Похоже, разбойничьи сказки да сплетни трактирщика из Батреи совсем лишили тебя смелости, - заметил Конан. Брови его сдвинулись, губы отвердели, в глазах зажглись холодные огоньки. Он принял решение, и он не собирался возвращаться назад. Пусть этот недомерок идет в степь один, если хочет; попадется в лапы бандитам, они его выпотрошат и набьют славное чучело! Сам же киммериец всегда предпочитал неизвестные опасности известным.

- Не путай отвагу с безрассудством и осторожность с трусостью, - с неожиданным спокойствием сказал Маленький Брат. Казалось, он тоже что-то решил про себя, и голос его теперь звучал уверенней. - Нам с тобой нужно попасть в Хоршемиш, у каждого там свои дела... Ну, так давай поищем обходную дорогу! Горы велики, здесь должны быть другие ущелья, другие тропы... Потеряем день или два, зато сохраним кое-что ценное.

- Ценное? - с презрительной усмешкой переспросил Конан; этот затянувшийся спор на самом солнцепеке уже стал приводить его в раздражение. - У меня нет ничего ценного, кроме бурдюка с брагой! - словно насмехаясь, он швырнул в пыль свой мешок и потянулся к мечу.

- Я имею в виду жизнь, - Лайтлбро пожал плечами.

- Свою жизнь я сумею защитить сам! - рявкнул киммериец, выхватывая клинок. - Клянусь Кромом, я иду наверх, и мне плевать, отправишься ли ты следом за мной или сгниешь здесь, коротышка!

Повернувшись, он решительно зашагал по тропе, гневно сверкая глазами. Он чувствовал, что его расположение к маленькому бритунцу если не иссякло совсем, то изрядно приуменьшилось. Впрочем, парень не столь уж виноват, решил Конан, постепенно успокаиваясь; есть много смелых бойцов, готовых выстоять под ливнем стрел и отразить удары секир, когда их держат человеческие руки, но существа иного мира могут напугать их до судорог. Возможно, там, на перевале, неосторожных странников караулит демон или мертвец, одушевленный чарами какого-нибудь колдуна? Что ж, ему доводилось встречаться и с демонами, и с мертвецами - к их несчастью. Таких тварей, в отличие от бритунского недомерка, Конан не боялся.

- Эй! Да остановись же ты, дурень! - крикнул ему вслед Лайтлбро. Поверь, я вовсе не собирался с тобой шутить!

Продолжая карабкаться вверх по тропе, киммериец только раздосадованно тряхнул своей черной гривой. Теперь, если кто-то и прятался там наверху, он был уже предупрежден и готов к нападению или обороне. И хотя с каждым вздохом боевой азарт все сильнее и сильнее овладевал сердцем Конана, он не собирался пренебрегать осторожностью. Лицо его окаменело, шаг был легок и быстр, могучие руки сжимали меч, холодный твердый взгляд словно пронзал нависшие над дорогой скалы.

Сейчас мы выясним, чего же испугался этот несчастный маленький бездельник, сказал он себе.

Конан без помех преодолел уже почти две трети подъема, когда ему вдруг показалось, что один из огромных камней, торчавший слева, у самой каменной стены, начинает шевелиться. Киммериец остановился и протер глаза; однако и после этого валун продолжал дрожать и дергаться, словно насиженное яйцо какой-то гигантской птицы. Он потряс головой, смахнул пот с висков, проклиная адскую жару, и снова уставился вверх.

Великий Кром! Этот камень действительно оживал прямо у него на глазах! Оторвавшись от земли, он медленно раскачивался в воздухе, поддерживаемый двумя длинными и тонкими лапами, похожими на лягушачьи. Кожа на них была сухой и чуть блестящей, словно змеиная чешуя. Затем появились еще одна пара лап и голова - столь же медленно и неторопливо они выросли над валуном, отвратительными склизкими буграми живой плоти проступая наружу сквозь замшелую поверхность камня.

Верхние конечности этого монстра, постепенно проклевывающегося сквозь гранитную скорлупу, тоже напоминали лягушачьи лапы - длинные, тонкие, с непомерно вытянутыми перепончатыми пальцами. Голова же на толстенной, словно древесный ствол, шее, плавно переходящей в покатые плечи, выглядела как еще один гладко окатанный валун, поставленный на вершину первого. Внезапно тварь дернулась, раскрыв воронкообразную пасть, под которой сгустком сморщенной плоти повис горловой мешок, и начала приподниматься. Теперь почти на самой макушке ее уродливой головы прорезались глаза большие и выпуклые, как винные чаши; они взирали на мир с холодным и жестоким спокойствием.

Равнодушный взгляд стальным острием уперся в лицо Конана, и киммериец, вздрогнув, выронил меч. В ледяных глазах промелькнуло что-то похожее на удовлетворение: пища стала совершенно безопасной. Затем чудовище плавно повернулось на своих лягушачьих лапах, и его горловой мешок, наполняясь воздухом, стал стремительно набухать.

Проваливаясь в темную бездну небытия, Конан расслышал отчаянный крик Маленького Брата:

- Ложись! Ложись, во имя светлого Митры!

Но было уже поздно. Стена внезапно уплотнившегося воздуха, словно гигантский кулак, ударила киммерийца наотмашь; и, не успев даже прикрыть голову руками, он потерял сознание.

10. СТРАЖ АДР-КАУНА

В тот миг, когда тварь закричала, Лайтлбро, зажимая уши, ничком упал на землю. Он ощутил, как волна жаркого воздуха прошла над ним, с громоподобным гулом врезавшись в скалы. Когда земля перестала дрожать, Маленький Брат осторожно поднял голову и уставился вверх.

В окружавшем его унылом горном пейзаже мало что изменилось. Приопустив бочкообразное тело на согнутые лапы - которые, видно, не могли долго выдерживать его огромный вес - тварь неподвижно застыла, лишь воздушный мешок у нее на горле непрерывно пульсировал. Бездыханное тело Конана, отброшенное чудовищной силы звуковым ударом, скатилось по каменистой тропе на несколько шагов, где и застряло, зацепившись за какой-то куст. Насколько мог разглядеть Лайтлбро, упрямому варвару здорово досталось - все его лицо было залито кровью, а руки, бугрящиеся мышцами, сейчас напоминали небрежно согнутые бурей травяные стебли.

Печально вздохнув, бритунец поднялся с земли. Он все еще не представлял, с кем придется иметь дело; ни прежний опыт, ни мудрые советы Учителя не давали ответа на сей вопрос. Он чувствовал лишь, что эта тварь, сторожившая ущелье Адр-Каун, была древней, очень древней - возможно, из тех жутких гадов и чудищ, что были созданы Сетом в первые дни творения. Митра, светоносный бог, подарил тогда жизнь величественным и прекрасным гигантам; конечно, и Великий Змей не остался в стороне, но твари, сработанные им, не отличались ни величественностью, ни красотой. Скорее всего, они были именно такими, как эта чудовищная жаба - мерзкими, отвратительными и смертельно опасными.

Лайтлбро помассировал гудевшие виски. Беги, говорил ему инстинкт; беги, пока не поздно, спасайся! Тут не было магии и не пахло Злом - во всяком случае, тем Злом, с которым он поклялся бороться; перед ним, на фоне ярко-синего неба, громоздилась лишь туша древнего чудища, выползшего из какой-то бездны, из трещины в каменных доспехах земли. Злобная тварь оседлала одну из дорог, проложенных людьми по лику мира - ну так что ж? Дорог этих было много, и в запасе всегда оставалось изрядное количество обходных путей.

Но он знал, что не уйдет. Теперь не уйдет! Лайтлбро скосил глаза на неподвижное тело Конана, застрявшее в колючих кустах. "Уж если мы пошли опасной дорогой, то почему бы не расчистить ее от мусора", - сказал киммериец, напомнив его собственные слова. Теперь они казались Маленькому Брату похвальбой; тварь, сторожившая Адр-Каун, была куда опасней разбойничьей шайки, на которую они сегодняшним утром скатили валун.

Жив ли еще его опрометчивый попутчик? С такого расстояния не разобрать... Скверно! Если он погиб, Лайтлбро, пожалуй, серьезно бы подумал о том, чтобы убраться отсюда. Хотя, с другой стороны, скормить этакой мерзости тело приятеля, пусть даже столь глупого, тоже нехорошо... Ладно, придется изобрести какой-нибудь способ, чтобы вытащить киммерийца из пасти этой тварюги... Но вряд ли она останется равнодушной, если увидит, что у нее похищают законную добычу!

Маленький Брат приложил ладонь козырьком ко лбу и злобно уставился из-под нее на монстра. Похоже, главный его талант был в данном случае бесполезен: такому не влезешь в душу! Да и о какой душе тут можно говорить? Словно почувствовав его заинтересованный взгляд, тварь внезапно ожила: поднявшись на тонких лапах, она неуклюже, как-то боком, сделала пару осторожных шажков вниз, по направлению к застрявшему в кусте окровавленному телу. Вероятно, после такого усилия ей требовался отдых; она вновь уселась неподвижно, спрятав под себя задние конечности.

Вот это неплохо, совсем неплохо, сказал себе Лайтлбро, опуская руку. Быстро бегать эта жаба, по-видимому, не умеет, что снимает кое-какие неприятные проблемы. Теперь самое главное - не бросаться немедленно к ней в пасть... подумать, поразмышлять... Прикинь семь раз, прежде чем нанести удар - так говорил Учитель... И неизменно добавлял: но прикидывать надо быстро, иначе останешься без головы.

Скрестив ноги, Маленький Брат уселся прямо на землю и обхватил голову руками, словно боялся потерять ее сей же час.

Итак, прояснились две вещи, с самого начала казавшиеся ему подозрительными: странная форма ущелья и почти полное отсутствие в нем крупных камней. Как только верхняя часть каньона открылась его взгляду, Лайтлбро мгновенно ощутил что-то неладное - уж больно она была прямой и ровной. От перевала скальные стены расходились вниз словно раструбом, да и выглядели они весьма примечательно - высокие, гладкие, как будто отшлифованные. Адр-Каун, одним словом!

Конечно, никто не трудился здесь с молотом, зубилом и шлифовальным порошком; ущелье само по себе приняло форму расширяющегося рога, способного усилить жуткие вопли твари. А глотка у нее была, как у Нергала! Неудивительно, что мало-мальски крупные глыбы рассыпались в порошок - даже камень не выдерживает такого сотрясения! Видно, все, что тут валяется, нападало в последние годы, когда дорогой никто не пользовался... Тут Лайтлбро скептически хмыкнул. Интересно, подумал он, чем питалась жаба в те скудные времена? Или, чтобы не умереть с голоду, она впала в спячку? Ну что ж, теперь тварь определенно пробудилась, а значит, ни камням, ни ему пощады не будет.

Кроме этих полезных наблюдений и любопытных выводов Маленький Брат прикинул, что жаба успешно разделалась с Конаном в тридцати шагах, тогда как ему самому не смогла причинить особого вреда. Сейчас его отделяло от чудища два добрых броска копья, и он не стремился сократить это расстояние.

Тварь наверху приподнялась на своих лягушачьих лапах, сделала еще один шажок вниз и опять присела. Лайтлбро, стараясь не обращать внимания на эти маневры, пристально всматривался в колючие кусты и застрявшее в них тело Конана. Ему показалось, что грудь огромного варвара едва заметно вздымается; подметив это, Маленький Брат удовлетворенно кивнул головой. Его киммерийский приятель оказался живучим как кошка!

Жаба, стерегущая перевал, снова вышла из транса и спустилась вниз еще на один шажок. Пузырь под ее горлом угрожающе раздувался.

Ну что ж, теперь можно и поторопиться! Лайтлбро встал, потуже затянул пояс, повесил на плечо колчан со стрелами и свой огромный лук; затем пошарил в мешке и, недовольно морщась, принялся залеплять уши кусочками ароматической жвачки.

Он был отличным стрелком, но после первого же выстрела его с позором повергли наземь.

Сначала все вроде бы шло хорошо: заткнув уши и нацепив кожаную рукавичку на левую руку, он осторожно приблизился к твари шагов на шестьдесят, полагая, что с такой дистанции проткнет ее насквозь. Лайтлбро мог выпустить стрелу за время двух вздохов, а стрелы его, снабженные наконечниками длиной в четыре пальца, пробивали и рыцарскую кирасу, и добрую немедийскую кольчугу, и туранский щит из дубовых досок, обтянутых кожей. Итак, он приблизился и согнул свой огромный лук; тварь, храня гробовое молчание, встретила его лишь рассерженным сверканьем огромных выпученных глаз, похожих на чаши для вина. Прицелившись, словно на ристалище, где состязаются лучники, Маленький Брат спустил тетиву.

Тут-то все и случилось!

Заметив летящий в нее снаряд, тварь издала какой-то совершенно невероятный, раздирающий уши скрип, и Лайтлбро не устоял. Выронив лук и схватившись за голову, он мешком повалился на землю, ударившись копчиком прямо об острый камешек; нестерпимая боль пронзила его, прокатившись жаркой волной по позвоночнику. Когда же он, отчаянно ругаясь и отряхивая пыль, вновь поднялся на ноги, то, вопреки всем ожиданиям, тварь сидела на прежнем месте, совершенно целая и невредимая, продолжая яростно сверкать своими огромными глазищами. Как будто стрела, не долетев до нее, растворилась в воздухе!

Желая понять, что произошло, маленький бритунец вновь потянулся к луку. Ему пришлось выстрелить во второй раз, и затем, не теряя тварь из виду, напрячь мышцы и крепко упереться ногами в землю, чтобы выстоять под обрушившимся на него ударом. Вот что ощущает человек, проходя сквозь стену, подумал он, когда звуковая волна, миновав его, прокатилась дальше. Кстати, ушные пробки из жвачки зарекомендовали себя просто превосходно без них Лайтлбро мог бы считать себя если не покойником, то уже дважды глухим. Но если это открытие прибавило ему бодрости, то судьба выпущенной стрелы повергла Маленького Брата в полнейшее уныние.

Она действительно исчезла. От чудовищного вопля твари ее древко, сделанное из крепчайшего кедрового дерева, еще в полете треснуло, а затем просто рассыпалось в труху; стальной наконечник, похожий на лезвие ножа, беспомощно закувыркался в воздухе и, коротко звякнув о камни, безобидным кусочком металла упал в десяти шагах от неподвижно застывшей туши чудовища.

Лайтлбро, не испытывая уже особого энтузиазма, провел еще несколько опытов - и, соответственно, потерял еще несколько стрел. Зато он убедился, что странный противник с не меньшим успехом уничтожает снаряды, выпущенные и по навесной траектории. Кое-как смирившись с этим прискорбным фактом, он прекратил обстрел и вернулся на исходную позицию. Ему определенно требовалось поразмышлять над всем увиденным; и, кроме того, звуки, издаваемые гигантской жабой, окончательно его доконали.

Тварь же, увидев, что враг пребывает в нерешительности, быстренько спустилась вниз еще на один шаг. Теперь, даже с учетом темпов ее передвижения, становилось ясно, что вскоре она доберется до киммерийца. Не позже, чем к вечеру, решил Лайтлбро, взглянув на солнце. Впрочем, за это время палящее светило с не меньшим успехом могло прикончить его приятеля.

Неприятная ситуация! После своих неудачных стрельб Маленький Брат ощутил, что начинает падать духом. Почесывая зудящий от пота затылок, он принялся расхаживать взад-вперед по тропинке, лихорадочно пытаясь найти какой-то выход.

"Значит, из лука ее не взять..." - задумчиво пробубнил он себе под нос. Это было уже ясно - тварь уничтожала стрелы быстрее, чем он их выпускал. Попробовать подобраться к ней с мечом тоже бесполезно; не стоило идти на риск ради проверки этой идеи. А если быстро проскользнуть мимо нее и забраться наверх ущелья? Интересная мысль! Лайтлбро остановился, поглядывая на свой мешок. У него была веревка с крюком, и, с ее помощью, он, вероятно, одолел бы гладкую скалистую стену. Впрочем, не такую уж гладкую, как ему казалось раньше; кое-где имелись карнизы, и один из них нависал в пяти длинах копья над оседлавшим тропу чудищем.

Забраться бы туда и столкнуть на нее сверху какой-нибудь камень потяжелее... Маленький Брат уставился на карниз и некоторое время размышлял, почесывая подбородок. Но какой в том смысл? Даже если найдется подходящая глыба, ничто не помешает чудовищу расправиться с ней точно так же, как и с любой из выпущенных стрел... Великий Митра, просвети и помоги мне! - в приступе отчаяния взмолился бритунец.

Внезапно его отрешенный взгляд упал на второй мешок, валявшийся у засыпанной щебнем обочины дороги. Так! Упрямый варвар, перед тем, как ринуться в битву, принял весьма разумное решение и избавился от лишнего груза...

Рассматривая мешок, Маленький Брат застыл совершенно неподвижно - он даже не спешил опускать приподнятую ногу. Казалось, этот небрежно брошенный тюк заворожил его; Лайтлбро буквально пожирал его глазами, чувствуя, как в голове рождается новая идея. Она сверлила мозг и билась под черепом, точно муха в кулаке, и через некоторое время этот зуд сделался нестерпимым. Бритунец, однако, не сдавался - теперь он ухватил за хвост ускользающую от него мысль и осторожно принялся вытаскивать ее из бездонной трясины на свет благого Митры. Вскоре то, что свербило у него в голове, прорвалось наружу и стало обретать форму - словно совпавшие друг с другом кусочки мозаики, это знание превращалось в некий план, пока не улеглось покорно перед его внутренним взором - ясное, четкое и готовое к использованию.

Просветлев лицом, Лайтлбро медленно опустил на землю затекшую ногу. Что ж, теперь у него появилась надежда! Конечно, при трезвом рассмотрении, шанс был невелик, но если ему немного повезет...

Пробормотав краткую молитву солнечному богу, Подателю Жизни, Маленький Брат присел у своего мешка и, ухватив его за донце, вытряхнул наземь все его содержимое. Лютня, позвякивающие кисеты, ножи, огниво... А, вот и веревка с крюком! Он сунул ее за пояс вместе с огнивом, потом принялся обшаривать мешок приятеля. Долго трудиться ему не пришлось - то, что он искал, лежало с самого верха.

Вскоре Лайтлбро уже опять находился на своей стрелковой позиции. В руках его был длинный лук, у бедра болталась веревка, за левым плечом висел мешок, почти пустой. Наложив стрелу на тетиву, он закрыл глаза и опустил вниз руки с зажатым в них оружием. Постепенно мышцы его расслабились, лицо приняло отрешенное выражение, стало спокойным и каким-то застывшим, словно бритунец слегка задремал; лишь губы чуть заметно шевелились, шепча молитву. Внезапно он, не размыкая плотно сжатых век, плавным движением направил оружие к небесам и почти мгновенно выстрелил. Стрела взмыла вверх, превратившись в едва заметную черточку, чтобы затем, перевернувшись, устремиться назад к земле. Любой опытный лучник знал, что попасть в цель таким способом можно только по счастливой случайности, однако Маленький Брат был уверен, что не промахнется: рука бога вела сейчас его стрелу к назначенной ей мишени. Видно, и тварь догадывалась об этом, а потому, задрав к небу воронкообразную пасть и раздувая мешок на горле, приготовилась достойно встретить падающий на нее снаряд. Стрела, сверкая стальным наконечником, уже неслась вниз, прямо в голову чудища.

В принципе, сейчас должен был бы повториться один из прежних неудачных опытов маленького бритунца. Но он, вместо того, чтобы, напрягшись, ожидать удара звуковой волны, вдруг стремительно выдернул из колчана еще одну стрелу и пустил ее почти в упор, целясь в огромный глаз твари. Та среагировала с быстротой, почти невероятной для ее грузного тела: пасть-воронка молниеносно развернулась, и очередная порция адского скрежета растерла второй снаряд в порошок. Однако, несмотря на все свое проворство, с первой стрелой чудище расправиться не успело.

Оно ухитрилось в самый последний миг снова задрать пасть, и именно в этот момент упавшая с небес стрела угодила ей прямо в разверстую глотку. Маленький Брат, уже который раз сбитый наземь, странным образом почуяв, что первая часть плана увенчалась успехом, открыл глаза и облегченно улыбнулся.

Похоже, твари наверху не слишком понравилось на вкус острое стальное лезвие! Впервые Лайтлбро увидел ее столь разгневанной. Выпрямившись в полный рост на своих тонких, но на удивление длинных задних лапах, монстр судорожно размахивал передними, пытаясь дотянуться до воронкообразной пасти; его горловой мешок раздулся до невероятных размеров. Направив раструб на обидчика, тварь попыталась закричать, но из пасти ее вырвалось лишь сиплое шипенье. Заглянув прямо в жерло уставленной на него воронки, бритунец заметил в ее глубине треугольный, мелко подрагивающий язык. Стрела накрепко приколола его к краю мускульной стенки и, по всей вероятности, пока твари не удастся освободить язык, с воплями у нее будет заминка.

Однако монстр догадался об этом не менее быстро, чем сам Лайтлбро, и начал яростно дергаться и раскачиваться, шатая окровавленным языком застрявшую в пасти стрелу. Времени любоваться этим зрелищем не оставалось, и Маленький Брат торопливо опустил на землю свой огромный лук и колчан со стрелами. Затем, еще раз проверив, надежно ли держатся за спиной мешок и меч, он припустил вперед, к скальной стене, на бегу выдергивая из-за пояса веревку.

Измочаленная стрела с треском сломалась в чудовищной пасти. Тварь немедленно выплюнула ее половинки и закрутила по сторонам огромной головой, пытаясь определить, куда же исчез пронырливый враг. Но тот уже закончил подъем и, согнувшись в три погибели на нависающем над тропой карнизе, что прилепился к гладкому телу скалы, невозмутимо высекал огонь. Дорожный мешок был надежно втиснут в щель рядом с ним.

Конана привели в чувство чьи-то громкие вопли. С трудом разлепив заплывшие веки, он увидел, что лежит на каменистой осыпи, застряв в колючем кустарнике; с обеих сторон над ним вздымались отвесные скалы. Кажется, крик доносился откуда-то сверху, с одного из этих утесов.

Он попробовал повернуть голову, но тело ответило на эту попытку волнами острой пульсирующей боли; ему чудилось, что на груди топчется целое стадо гигантских зверей с ногами-колоннами и длинными носами, которые, по слухам, водились в Вендии. Медленно, с трудом, голова все же поворачивалась, пока в поле зрения не появился уходящий вверх отрезок тропы и оседлавшее перевал мерзкое чудище. При виде этой твари мускулы киммерийца вновь непроизвольно напряглись, но он тут же убедился, что не может пошевелить и пальцем. Ему оставалось только валяться здесь, под кустом колючки, глядя, как отвратительный монстр подползает все ближе и ближе, чтобы пожрать его.

Однако приглядевшись, он сообразил, что твари было сейчас совсем не до него; похоже, ее гораздо больше беспокоил источник непонятных криков и воплей, находившийся где-то среди нависающих над тропой скал. Упираясь в землю передними лапами и поджав задние, монстр неуклюже раскачивался, задирая вверх уродливую морду с разинутой пастью, и глухо ревел. Внезапно над ним, на прилепившемся к утесу крохотном выступе, выросла маленькая темная фигурка. В руках человек держал что-то округлое - как показалось Конану, валун размером с конскую голову.

- Эй, ты, вонючий помет Сета!

Тварь моментально повернула вверх тяжелую башку, и ее горловой мешок принялся раздуваться с угрожающей скоростью.

- Лови подарок!

Странный камень, оставляя за собой отчетливый дымный след, понесся вниз, а маленькая фигурка на карнизе исчезла столь же быстро, как и появилась.

Похоже, привычная тактика сыграла с монстром дурную шутку. Даже не пытаясь уклониться, он испустил жуткий вопль, послав навстречу летящему снаряду поток жаркого воздуха, но камень, вместо того, чтобы рассыпаться в прах, внезапно исторг ливень жидкого огня. Тварь неуклюже попыталась загородиться перепончатыми лапами от падавшего с небес пламени, но в следующий миг превратилась в огромный пылающий факел. Длинные жадные языки, призрачные, голубовато-синие, извивающиеся, окутали чудовище, и, хотя его роговые доспехи с трудом поддавались огню, наполненный воздухом горловой мешок занялся сразу. Затем, не выдержав чудовищного жара, лопнули и растеклись отвратительной слизью по уродливой морде огромные лягушачьи глаза.

Ослепший, лишенный своего единственного оружия, монстр беспомощно раскинул горящие перепончатые лапы и задрал в небо пасть-воронку, испуская ужасные крики отчаянья и боли. Теперь, однако, это был всего лишь громкий вопль; убить он никого уже не мог. И тут рядом с тварью вновь появилась маленькая темная фигурка, слетевшая с небес вслед за огненным градом. Ловко уворачиваясь от обугленных лап, человек затанцевал вокруг чудовища совсем так же, как мечется мотылек у пламени масляной лампы; огромный меч блестел в его руках, и Конану почудилось, что он слышит победную песнь этого сверкающего на солнце клинка.

- Маленький Брат... - прошептал он и опять провалился в темноту.

...Второй раз Конан пришел в себя, ощутив блаженную прохладу; кто-то, заслоняя палящее солнце, лил прямо ему на лицо холодную воду. Открыв глаза, он увидел склонившегося над ним Лайтлбро с флягой в руках. Чуть приподняв голову, киммериец приник к ее горлышку потрескавшимися губами и принялся жадно пить. Вода была ледяной, кристально чистой, прозрачной.

- Там есть родник? Там, наверху? - прохрипел Конан, слизывая с губ последние капельки влаги.

- А как же, - беззаботно кивнул головой Лайтлбро. - Родник и небольшая полянка среди скал... Очень уютное местечко, только завалено костями по колено... - Маленький бритунец даже приподнялся и показал ладонью, какие горы костей громоздятся на поляне. - Кстати, я разглядел там немало украшений - ну, ты понимаешь, цепи из золота и серебра и всякое такое... не считая дорогого оружия...

Конан попробовал есть; это удалось ему только с четвертой попытки.

- Нергал с ними, с цепями да оружием... главное - уцелели... - хрипло пробормотал он и покосился на пустую фляжку. - Я бы выпил чего-нибудь покрепче воды. Погляди-ка в моем мешке...

Маленький Брат хмыкнул и вдруг расплылся в улыбке.

- Ты уж прости, но мне пришлось израсходовать твою брагу. Не знаю, как на она вкус, но горит и впрямь отменно... Однако на пропитку фитиля я сам потратился! Кхитайское розовое масло, пять золотых за флакон, эх...

Он махнул рукой, поднялся и подошел к груде добра, сваленного прямо посреди дороги. Поверх свертка с сушеным мясом, кожаных кисетов и еще каких-то мелочей лежала маленькая лютня. Наклонившись, Лайтлбро потянулся к ней, провел пальцами по струнам; они отозвались хрустальной трелью.

- Буду тебя врачевать, - бритунец выпрямился, прижимая к груди свой инструмент. - Потом поднимемся наверх, наберем воды и подыщем местечко для ночлега.

- Врачевать? - киммериец с недоумением уставился на лютню. - Этим?

- Разумеется. Как говорил мой Учитель, музыка просветляет разум и дарит телесную мощь... Конечно, если знаешь, что и как играть.

- Погоди... - Конан помотал головой, сплюнул в дорожную пыль и, подняв на Лайтлбро глаза, синие, словно небо на закате, произнес: - Ты уж не обижайся на меня, приятель... зря я с тобой спорил.

- Не зря, - бритунец усмехнулся. - Если уж мы пошли опасной дорогой, то нужно расчистить ее от мусора, так? Ну, а что касается обид... Великий Митра прощает многое, подавая нам, людям, благой пример.

И, присев рядом с Конаном на нагретый солнцем камень, Маленький Брат запел:

Простите меня, если я не успею,

Похоже, я вновь заплутал в темноте...

Злой ветер свистит,

Мои руки немеют,

Но жизнь не готовит нам легких путей.

И я увязаю в снегу

По колено,

Мой факел погас - но постой,

Погоди!

Откуда все это

Ведь я, несомненно,

Был вовсе не здесь

И совсем не один...

Мне помнится - люди вокруг...

Только, грешен,

Уже не отвечу - друзья иль враги...

Касание рук, дождь,

И с ним перемешан

Чужого плаща ветряной перегиб...

Прекрасная женщина в розовом платье,

Но кто она мне?

Подскажите ответ...

Распахнутых глаз голубые объятья...

Но, впрочем,

Я больше не помню их цвет.

Не помню ни лиц, ни имен, ни событий,

Ни будней круженья,

Ни праздничных дат...

Теряются все

Путеводные нити

В бескрайних полях бесконечного льда.

Я помню одно

Наказаньем бессрочным

Я здесь обречен...

Но я знаю еще,

Что надо идти,

И когда-нибудь

Точно

Я выйду отсюда.

И буду прощен...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. УСМИРЕНИЕ ОГНЯ

11. РАГАР ИЗ АРГОСА

Конан, полуобнаженный, бронзовокожий, с железным обручем в темной гриве волос, сидел под навесом из алого шелка, развалившись в плетеном кресле. Когда он вытягивал ноги в коротких штанах и сандалиях или поводил плечами, кресло жалобно поскрипывало, едва выдерживая тяжесть его огромного сильного тела; оно явно не было рассчитано на мужчин подобной комплекции. С моря тянуло легким бризом, и обрамлявшие полог треугольные фестоны трепетали на ветру, мягко хлопая о натянутую ткань; полуденное солнце, просвечивающее сквозь нее, казалась расплывчатым багровым диском в ореоле красно-золотого сияния. Под креслом, прямо на песке, валялась куртка киммерийца, на которой лежал пояс с мечом и кинжалом в богатых ножнах; у ноги стоял кувшин с прохладным вином и большая чаша с яблоками. Иногда Конан не глядя протягивал руку, хватая то, что попадется первым горлышко кувшина либо сочный плод - и делал основательный глоток или с хрустом надкусывал яблоко.

Берег крошечной бухты, служившей ему местом столь приятного времяпрепровождения, казался поистине райским уголком. За узкой полоской мелкого золотистого песка высились стройные пальмы и широколиственные магнолии, за ними начинался густой и тенистый лес, тянувшийся на половину дня пути к северу и почти непроходимый для всадника. В этой буйной зеленой чаще хватало дичи, пернатой и четвероногой, и ручейков с чистой прохладной водой; сама же бухточка на побережье меж Аргосом и Шемом являлась местом скрытным, отлично приспособленным для подготовки корабля к долгому плаванию на запад.

"Громовая Стрела", довольно большая одномачтовая галера с двумя гребными палубами и высокими надстройками на носу и корме, покачивалась сейчас посреди бухты на расстоянии броска копья от берега - законная добыча, которой Конан завладел три-четыре дня назад, прикончив капитана, его помощников и добрую половину команды. Правда, все эти славные деяния были совершены им не в одиночку, а в компании десятка головорезов с той же самой посудины. Эти молодцы хорошо помнили Амру, Темногривого Льва, наводившего ужас на купцов от лесистого побережья Зингары до болот Куша, и не сомневались, что плавать с ним куда прибыльней и веселей, чем с их нынешним вожаком. Но хотя кровавая потеха закончилась в пользу киммерийца, экипаж разбойничьей галеры в результате изрядно приуменьшился, а реи, паруса и снасти сильно пострадали, сокрушенные во многих местах ударами топоров и абордажных сабель. У Конана осталось человек сорок, втрое меньше народу, чем могло разместиться на корабле - две палубные вахты, одна смена гребцов да кормчий, косоглазый Сандара.

Тем не менее, он не спешил пополнить свой экипаж, хотя на берегах Аргоса, Шема и Куша, а также на Барахских островах нашлось бы немало лихих молодцов, с охотой присоединившихся к Амре - так звали Конана в этих разбойничьих водах, где ему не в первый раз доводилось поднимать черный пиратский флаг. Нет, он не торопился набирать людей, ибо знал, что в предстоящем странствии на закат солнца, к далекому острову в Западном океане, паруса "Стрелы" будет раздувать магический ветер. Волшебный бриз, что понесет судно в сияющие океанские дали незримой дорогой, прямой, словно полет стрелы!

Прошла уже пара месяцев с того дня, как Конан выполнил некое поручение в далеких землях, в ледяном Ванахейме, у северных рубежей обитаемого мира. Он лишил жизни бестелесное существо, сверхъестественное и в высшей степени странное, и теперь ему полагалось представить отчет о совершенном подвиге, с нетерпением ожидаемый на упоминавшемся выше островке. Прекрасная Дайома, госпожа сего затерянного в океане клочка земли, владела многими умениями и тайными искусствами, а посему Конан полагал, что в нужный момент она позаботится и о попутном ветре. Но до острова красавицы-ведьмы было неблизко, и даже она не смогла б наслать чары, которые срастили бы канаты, сшили паруса и чудесным образом обновили такелаж. Этим Конану предстояло заняться самому, по каковой причине он и направил захваченную галеру в укромный заливчик на побережье между Аргосом и Шемом. Он бывал тут и раньше - еще во времена юности, когда впервые очутился в море на корабле смуглокожей красавицы Белит.

Протянув руку, киммериец нащупал горлышко кувшина, поднял его, наклонил - вино тонкой струйкой хлынуло в рот. Напившись и вернув сосуд на место, он взглянул на галеру. Там, заканчивая починку, возился судовой плотник с дюжиной помощников - по счастью, мастер остался в живых после резни и вовремя сообразил, на чью сторону выгоднее встать. В двадцати шагах от киммерийца на песке темнели лодки, а около них растянулись еще трое - гибкие смуглые аргосцы Фрибат и Крол с кушитом Хафрой, чье огромное эбеновое тело казалось подобным древесному стволу, выброшенному на берег. Обозрев свое имущество и вспомнив еще о двух десятках молодцов, бродивших сейчас в лесу в поисках дичи, Конан довольно усмехнулся. Еще три или четыре дня назад он не имел ничего, кроме меча, кинжала и железного обруча, что стягивал гриву темных волос; теперь же в его распоряжении был корабль, лодки, люди, золото и это кресло с пологом, принадлежавшее совсем недавно другому хозяину. И женщина! Калла, гибкая смуглая стигийка, любовница зарезанного им капитана!

Воистину, удача покровительствует смелым! Киммериец вновь оскалил в улыбке белые крупные зубы и с хрустом надкусил яблоко.

Ему было нужно это судно, и завладеть им оказалось много проще, чем разобраться с той тварью в Ванахейме... За долгие годы скитаний, схваток, погонь и всевозможных авантюр он твердо усвоил, что люди, даже закованные в броню, куда уязвимей магов и существ потустороннего мира; их можно было пронзить стрелой или копьем, прикончить ударом секиры, раздробить кости боевым молотом, сжечь или задушить - при некотором навыке все это не составляло труда. Но с колдунами и духами дело обстояло сложней, и Конан нередко чувствовал, что тут бесполезны и мощные мышцы, и отточенная сталь. Вот если бы он мог обрести такую силу, чтобы сразиться с этой нечистью на равных! В Ванахейме это удалось, да и в некоторых других местах тоже... К примеру, к горах Кицанкиана, где путаные дорожки судьбы свели его с Аманаром, злобным магом, чья душа была заключена в черном камне... Подумав о нем, Конан вспомнил неистовую зеленоглазую Карелу, с которой скитался в тех краях, и некоторое время сравнивал ее с Каллой, Белит и другими своими женщинами. Потом мысли его вернулись к Дайоме.

Да, волшебница будет довольна, он выполнил ее поручение! На миг прикрыв глаза, киммериец представил зеленый остров в океане, розовые скалы над золотистым песком и золотой солнечный диск, плывущий в небесах. Тишина, покой... Может, и в самом деле остаться?..

Он решительно тряхнул головой, отгоняя заманчивое видение. Прекрасное место, но не для него! Через год он бросился бы на меч от скуки... Ладно, что думать об одном и том же; решение принято! К вечеру "Громовую Стрелу" приведут в порядок и, если далекая волшебница позаботится насчет попутного ветра, они поплывут прямо на запад, вдоль аргосского побережья, мимо Барахских островов, и дальше, в океан... Он не сомневался, что ветер будет попутным, подозревая, что магический обруч в его волосах передавал Дайоме кое-какие сведения, либо прекрасная колдунья владела другими способами, позволявшими следить за ее посланцем. Во всяком случае, ветры и бури она всегда насылала вовремя.

Прикрыв глаза, Конан расслабился, погружаясь в сон. Его тело - мощная крепкая плоть зрелого мужчины, еще не достигшего тридцати - не нуждалось в отдыхе, но так приятно погрузиться в сладостную дремоту на берегу океана, где волны тихо плещут, набегая на песок, и солнце ласково оглаживает нагую грудь теплыми пальцами лучей... Причудливые миражи плыли под сомкнутыми веками киммерийца, то раскатываясь туранской степью или покрытой льдом сверкающей равниной Ванахейма, то уходя в бескрайнее небо обрывистыми склонами гор Ильбарс, то застилая взор стеной гигантских деревьев, за которыми лежали необозримые тропические болота Куша и Черных Королевств. Он видел дворцы Аграпура, стены Бельверуса, узкие улочки Шадизара и Аренджуна, башни и замки Аквилонии, кипящий жизнью порт Кордавы, пирамиды Кеми... Корабли, колесницы, таверны с огромными винными бочками, походные костры, лавки, базары, блеск золота, шелест торопливо разворачиваемых шелков, сверкающие потоки самоцветов...

Он очнулся, почувствовав, как кто-то осторожно трясет его за плечо.

- Амра! Господин!

Конан поднял веки - над ним нависло широкое темное лицо Хафры. Увидев, что вождь пробудился, чернокожий отступил на шаг.

- Господин, вернулся Сандара с людьми.

Кормчий "Громовой Стрелы" возглавлял охотничью партию, что отправилась в лес еще утром. Кивнув, Конан потянулся к кувшину, поднял его и сделал основательный глоток.

- У Сандары все в порядке?

- Да, господин.

- Все живы?

- Да, Амра.

- И добыча хороша?

Кушит осклабился.

- Пяток кабанов, мой повелитель, и птицы без счета!

- И никто из парней не получил ни царапины?

- Ни малейшей, господин.

- На корабле тоже все хорошо?

- Да. Уже заканчивают работу.

Нашарив яблоко, Конан запустил его прямо в лоб Хафры и рявкнул:

- Почему же ты тогда разбудил меня, пес? - Протянув руку, он намеревался было ухватить еще один плод, но ощутил под пальцами эфес меча и потянул его к себе. - Придется встать, - пробормотал киммериец под нос, - и ободрать шкуру с этого мерзавца... Приколочу ее на двери каюты, чтобы остальные ублюдки больше уважали своего капитана...

Лицо Хафры посерело; кушит отступил еще на пару шагов, прижимая ладони к груди и кланяясь. Он казался сильным парнем и повидал всякого, уже не первый год плавая на "Стреле" и занимаясь пиратским промыслом, но больше всего боялся разгневать нового вождя. Впрочем, как и любой человек в команде, если не считать Каллы.

- Прости, господин... Кроме свинины и птицы, у Сандары есть еще добыча... Потому я осмелился потревожить...

- А! - сказал Конан, убирая руку с меча. - Поймали кого-нибудь в лесу?

- Да, Амра, - кушит, подметив, что гроза миновала, с облегчением перевел дух.

- Надеюсь, хорошенькую девчонку, - пробормотал киммериец, вновь поднимая кувшин. - И не такую строптивую, как эта Калла...

- Вот как? - Его возлюбленная выступила вперед из-за широкой спины Хафры, как всегда яростно сверкая черными очами. - Похоже, я тебе успела надоесть?

Конан нахмурился. Нрав у Каллы был суровым и никак не гармонировал с прелестным личиком и гибкой соблазнительной фигуркой. Несмотря на свой юный возраст - ей еще не исполнилось и двадцати - девушка успела проплавать на пиратской галере лет пять, что, разумеется, отразилось на ее манерах. Она владела абордажной саблей не хуже бывалого головореза, справлялась и с парусом, и с веслом, а арбалет в ее тонких сильных руках бил без промаха на сотню шагов. Ее любимым занятием была охота - что на четвероногих, что на двуногих, без разницы.

- Молчишь? - Калла вызывающе подбоченилась и подошла ближе с дерзкой усмешкой на сочных алых губах. - Отвечай, я тебе надоела?

Ей давали слишком много воли, подумал Конан, испытав мгновенный всплеск сожаления, что вместе со "Стрелой" унаследовал и эту красотку. В своем роде она была не менее строптивой, чем Карела, Рыжий Ястреб, предводительница шайки заморанских разбойников. Впрочем, он надеялся, что сумеет обуздать ее; эта дрессировка послужила бы приятным развлечением на пути к далекому острову в Западном океане.

- Исчезни, женщина, - киммериец повел рукой. - Уйди, иначе, клянусь Кромом, я прикажу закопать тебя связанной в песок и оставлю крабам на поживу!

- Не оставишь! - она торжествующе усмехнулась. - Откуда тебе взять тут другую подружку, жеребец?

Конан оглядел ее с ног до головы, задумчиво подбрасывая в руках яблоко. Девчонка права, решил он. Где найдешь другую такую же?

Он разочарованно вздохнул.

- Значит, в лесу поймали не женщину? Тогда кого же? Лазутчика из Аргоса или Шема? Крестьянина, который отправился за хворостом? - Игнорируя Каллу, Конан поднял взгляд на темное лицо кушита.

- Взяли странного человека, - Хафра снова поклонился. - На крестьянина или лазутчика не похож, по виду - из благородных. Говорит, что аргосец.

- Аргосец... - протянул Конан и хотел уже задать следующий вопрос, но девушка снова вмешалась в разговор.

- Я его поймала! - В ее голосе чувствовалось настоящее воодушевление. - Я его поймала, этого аргосца, хоть он и был вооружен до зубов!

- И что же, он сопротивлялся? - Киммериец бросил на свою подругу косой взгляд. Внезапно она смутилась и покраснела.

- Да... Нет... пожалуй, нет...

- Так все же - да или нет?

- Нет, - Калла отрицательно качнула черноволосой головкой.

- Хмм... Ну, раз дело обошлось без крови, ты заслуживаешь награду. Держи! - Конан бросил ей яблоко, но девушка, ловко поймав его, скорчила презрительную гримаску.

- И только? Не очень-то ты щедр! Запомни: великая Иштар не любит скупых мужчин!

- Все остальное получишь нынче ночью, и твоя Иштар останется довольна, - Конан ухмыльнулся. - А сейчас иди! А то я в самом деле прикажу закопать тебя в песок! - Он повелительно махнул рукой, показывая, что разговор закончен, и повернулся к Хафре. - Пусть сюда приведут этого аргосца... Погоди, - скомандовал он, когда кушит уже занес ногу. Говоришь, он походит на нобиля? Благородный с виду? - Хафра молча кивнул. - Тогда притащи еще одно кресло, чаши и вина. Все!

Он снова прикрыл глаза, стараясь не прислушиваться к возмущенному фырканью Каллы. Значит, аргосец и благородный человек... Что ж, беседа с ним поможет скоротать время до вечера... А если разговора не получится или пришелец начнет дерзить, он его просто прирежет... или закопает в песок... или... Дремота снова накатывала на него, но тут раздался шорох шагов, и Конан с усилием поднял веки. Затем глаза его начали открываться все шире и шире, брови же полезли вверх, пока не превратились в пару изогнутых черных гусениц.

Мужчина, стоявший перед ним, был довольно высок, с мощными плечами и могучей грудью; фигура его, однако, казалась по-юношески стройной, хотя на вид Конан дал бы ему не меньше сорока. Узкое лицо, смугловато-бледное, с точеными чертами; прекрасной формы нос, твердо очерченные губы, слегка впалые щеки, подбородок с едва заметной ямочкой. Темноволосый, но глаза не черные и не карие - скорее, зеленые, как прозрачная морская волна. Аргосец, несомненно, и не простой человек: хотя черты его не свидетельствовали о властности или чрезмерной горделивости, они казались исполненными сдержанной силы. Да, этот человек знал себе цену!

Он был облачен в темно-синий шелковый камзол и такого же цвета штаны, заправленные в высокие сапоги; удобная одежда и не без щегольства. Выглядел аргосец так, словно не по лесу бродил, а только что спустился на песчаный пляж со ступеней своей богатой виллы где-нибудь под Мессантией или сошел с портшеза, доставленного сюда заботливыми слугами. Правда, в руках он держал довольно объемистый тючок, а над плечами торчали рукояти двух длинных мечей, подвешенных к широкой портупее из светлой кожи. Клинки эти, бесспорно, носились не на показ, и Конан невольно усмехнулся, вспомнив похвальбу своей подружки. Пожалуй, у нее был только один способ совладать с этим опытным и умелым бойцом - раздеться догола. Один шанс, да и тот сомнительный; аргосец явно многое повидал в жизни, в том числе - и женщин.

Сопровождаемый по пятам Хафрой и двумя людьми из охотничьей партии, он твердым шагом подошел к киммерийцу, бросил на землю свой тюк, потом махнул рукой в сторону корабля и осведомился:

- Ты капитан?

Не поднимаясь, Конан осмотрел пришельца с головы до ног. Прежде он никогда не видел этого человека, и все же что-то в его облике казалось знакомым - что-то неуловимое, едва заметное, однако напоминающее о себе с упорством полузабытого сна. Сдержанная сила и гибкость движений... Мечи... Пара отличных клинков, и оба - за плечами! Кажется, подумал киммериец, ему встречались такие бойцы... Один - давно, очень давно, на берегу моря, другой - на пустынной дороге через офирскую степь... Нет, припомнил он с улыбкой, у второго был меч и лук, но преогромные!

Он снова поднял взгляд на лицо незнакомца и кивнул.

- Я капитан. Кто ты и чего хочешь?

Резким быстрым движением склонив голову, мужчина представился:

- Рагар из Аргоса, по прозвищу Утес. Я хотел бы отплыть в море на твоем судне, капитан...

- Конан, - произнес киммериец в ответ на невысказанный вопрос. - В этих краях меня еще называют Амрой.

- Вот как? - Взгляд Рагара словно ощупал тело огромного варвара. Амра, лев по-кушитски... - на миг он задумался, припоминая. - Что ж, да будет с тобой милость Митры! Я слышал о тебе, капитан.

- И что же?

Аргосец дипломатично улыбнулся.

- Всякое. И хорошее, и дурное.

Конан перевел взгляд на спокойную поверхность заливчика, по которой скользила, возвращаясь с галеры, шлюпка. Она ткнулась носом в песок, и киммериец повернулся к Хафре.

- Кресло и вино. Живо! Остальные, - он взглянул на пару сопровождавших Рагара стражей, - могут убираться к Нергалу в задницу.

Кушит повернулся и побежал к лодке. Его огромная черная спина лоснилась от пота, мелко подрагивала шапка черных вьющихся волос, полуобнаженные ягодицы казались двумя чугунными ядрами. Свои обязанности адъютанта, оруженосца и личного слуги вождя Хафра выполнял с большим тщанием.

Когда кресло было доставлено и Рагар, сняв мечи, уселся и пригубил из чаши, киммериец сказал:

- Значит, ты слышал обо мне. Слышал хорошее и дурное! Чего же больше?

- Пожалуй, дурного, - спокойно ответствовал гость.

Приоткрыв рот, Конан недолгое время смотрел на него, потом захохотал.

- Прямой ответ, клянусь Кромом! - Он вытер выступившие на глазах слезы. - Ну, тогда ты должен понимать, что моя посудина - не простой корабль, перевозящий груз из Мессантии в Асгалун!

- Я знаю о том, - с прежним спокойствием произнес Рагар. - Прекрасное вино, - заметил он, снова отхлебнув из чаши. - Аргосское, если не ошибаюсь?

- Не ошибаешься. - Конан в три глотка прикончил свою порцию и пристально взглянул на гостя. - А теперь, быть может, ты скажешь мне, почему аргосский нобиль желает завербоваться на пиратскую галеру? Ты проигрался в кости? Зарубил в поединке принца? Злоумышлял против правителя? Спал с его достойной супругой? Ну, рассказывай! До вечера еще далеко, и мне хочется поразвлечься!

Рагар пропустил большинство вопросов хозяина мимо ушей.

- Почему ты решил, что я - аргосский нобиль? - поинтересовался он.

- Ну, ты же сам назвался аргосцем... и вид у тебя благородного человека. Такому не место среди корсаров.

- Но я и не собираюсь предлагать тебе свой меч и свою верность, Рагар чуть заметно усмехнулся, и его строгое суровое лицо сразу помолодело лет на десять.

- Тогда непонятно, зачем ты явился ко мне. Ты вроде бы говорил, что хочешь отплыть в море на моем корабле, так?

- Так. Но совсем не для того, чтобы грабить мирных мореходов. Я хочу нанять твое судно.

- Нанять? Клянусь Кромом! - Брови Конана вновь полезли вверх. - А если цена окажется слишком высокой, приятель?

Аргосец небрежно пнул сапогом свой тюк, и в нем что-то протяжно зазвенело. Конан мог поклясться, что золото; его сладостный звон он мог отличить от более глухого пения серебра за двадцать шагов.

- Скажи, сколько ты хочешь, - произнес Рагар.

Огромный варвар неторопливо протянул руку к кувшину и разлил вино. Этот пришелец, захваченный в лесу Каллой, ему определенно нравился. В чем, в чем, а в смелости ему не откажешь! Явился в разбойничий стан с мешком золота!

- Прежде чем вести речь о цене, - сказал Конан, протянув полную чашу гостю, - я хотел бы узнать, зачем тебе понадобился корабль. И почему именно мой? Разве в Мессантии мало добрых и прочных посудин?

Аргосец со сдержанным поклоном принял чашу.

- Видишь ли, мой капитан, мне нужно попасть... ммм... - он замялся, словом, мне нужно попасть в некое место. На остров...

- Какое совпадение! - перебил его Конан. - Я тоже плыву на остров. Может быть, нам по пути?

- Сомневаюсь, - Рагар покачал головой. - Видишь ли, Аргос богатая страна, и Митра не оставил ее своими милостями... Но хотя в гавани Мессантии в самом деле много добрых судов, ни один кормчий не соглашался отвезти меня туда, куда надо. Разумеется, я мог бы купить галеру, но с экипажем тоже возникли бы затруднения... Никто бы не поплыл со мной, а в одиночку не управишься с двадцатью веслами и парусом.

- Хмм... - киммериец, опустив взгляд, следил за переливами багряного вина, с наслаждением вдыхая его терпкий и свежий запах. - Похоже, ты собрался в неприятное местечко, приятель. Далеко ли? На юг, на север или на запад?

- На север. Мне нужно добраться до Кардала.

- Кром! - Восклицание невольно сорвалось с губ Конана. Он слышал про этот остров, довольно обширный и плодородный, лежавший в Западном океане, в семи или восьми днях плавания от пиктских берегов. Еще он слышал, что Пламенные горы, занимавшие половину Кардала, раз в десять, двадцать или пятьдесят лет плюют огнем, уничтожая деревни и посевы островитян. Видно, они были упрямыми людьми, если не желали покидать такую опасную землю! Хотя, с другой стороны, куда им было деваться? Человек, лишенный родины и отчего дома - жалкая былинка в пустыне, ожидающая, когда коса смерти срежет ее под корень...

И все же зачем аргосцу из благородных понадобилось плыть на этот забытый богами Кардал? Наверняка там живут лишь рыбаки, землепашцы да скотоводы, бедняки, не видевшие ни разу блеска золота или сверкания самоцветов... А Рагар, наоборот, готов заплатить, чтобы попасть туда! И, видать, немалую цену!

Но сколь бы она не была велика, Конан не собирался отправляться на остров, где горы выбрасывают потоки раскаленной лавы. Его путь лежал на запад, к гораздо более благодатной земле; и, к тому же, он дал слово Дайоме! Он обязан передать волшебнице то, что она ждет, получив взамен свободу! Конан задумчиво потрогал железный обруч в волосах и отхлебнул вина.

- Теперь я понимаю, отчего тебе было не найти ни судна, ни команды, произнес он. - Никто не хочет отправляться туда, где подземные боги трясут землю! Если остров вдруг расколется напополам и потонет в океане, что будет с кораблем, который приблизился к нему? Да любой кормчий, любой матрос или гребец умрет от страха - еще до того, как каменные глыбы изрешетят судно или его затянет в огромный водоворот!

- Ты прав, - по-прежнему спокойно произнес Рагар. - Вот почему мне годится не всякий корабль, не всякий капитан и не всякая команда. Мне нужны смелые люди, а где найдешь таких? Разве что среди пиратов... И я готов хорошо заплатить!

- Твои деньги меня не интересуют! - Конан небрежно повел рукой. - Я спросил, куда ты хочешь плыть и, если б нам действительно было по пути, мы смогли бы договориться. Но твой Кардал лежит на севере, а я поведу "Громовую Стрелу" на запад.

- "Громовая Стрела" - так называется твой корабль? - спросил Рагар и, дождавшись кивка киммерийца, заметил: - Хорошее имя! Может, все-таки столкуемся? Я не постою за ценой. Видишь ли, я очень тороплюсь...

- Я тоже! - отрезал Конан.

Некоторое время они молчали, прихлебывая вино. Аргосец, щурясь, глядел на солнце, золотым диском повисшее над бухтой; его край уже коснулся высокой мачты галеры. На палубе, заканчивая починку, суетилось десятка полтора моряков; остальные, под руководством косоглазого Сандары, развели костры у воды и жарили мясо. Оттуда тянуло аппетитными запахами, и Конан почувствовал, что не прочь перекусить. Заметив тонкую фигурку Каллы, склонившейся над огнем, он ощутил и другие желания, другой голод, не менее сильный, чем тяга к пище. Пожалуй, если бы не гость, он кликнул бы девчонку и, не дожидаясь ночи, повел в лес... Однако и Рагар был ему интересен; хотя он не собирался брать деньги аргосца, что мешает послушать забавную историю?

- Еще вина? - он поднял кувшин.

- Нет, благодарю... - ладонь аргосца прикрыла чашу. - У меня еще достаточно.

- Ну, как знаешь, - Конан налил себе, потом кивнул в сторону костров: - Кажется, тебя взяла в плен моя подружка? Она говорила, что ты отважно сражался, но пал жертвой ее клинка.

- Скорее, ее глаз, - улыбнулся Рагар. - Ты же видишь, на мне нет ни царапины, и одежда цела... А все потому, что я тут же сдался в плен, как только ее увидел.

- Ты нас искал?

- Да. По побережью ходят слухи, что некий человек с севера захватил одну из разбойничьих галер, перебив едва ли не половину команды. Мне показалось, что такой смелый парень не откажется плыть на Кардал...

Конан не обратил внимания на этот намек; его интересовало другое.

- Слухи слухами, но до Мессантии путь неблизкий, и берег здесь зарос лесами... Пожалуй, нас было нелегко найти, а? Может, кто подсказал? Какой-нибудь доброжелатель? - Его глаза впились в лицо Рагара точно два стальных буравчика.

- Нет, капитан, - аргосец покачал головой, - нет. Я знал, кого ищу и куда надо идти.

- Странно! Клянусь Кромом, немногим известно про эту бухту! А уж о том, что я здесь нахожусь, со своими людьми и "Стрелой"...

Внезапно Рагар плавным жестом поднял вверх обе руки, потом медленно провел ладонями по лицу, словно стирая пот; кожа его, однако, была совершенно сухой. Сильные пальцы аргосца скользнули по гладкому лбу, по прижмуренным векам, по впалым щекам и подбородку; наконец, руки его замерли, сложенные чашей. Конану показалось, что гость как бы удерживает в них невидимый шар - осторожно, бережно, словно эта неощутимая прозрачная сфера была выточена из хрупкого хрусталя.

Киммериец не ошибся. Миг - и шар вспыхнул, засиял яркими всполохами, тут же превратившимися в водоворот голубого огня, в мерное и стремительное вращенье холодных молний. Конан, изумленный, прикрыл лицо ладонью, ибо безжалостный свет ослеплял; Рагар же всматривался в него, не щуря глаз. Затем он сделал резкий выдох, и шар мгновенно вытянулся фиолетовым жгутом, ударившим в песок в пяти шагах от аргосца. И сразу же сияющая молния погасла.

Конан поднял кувшин, нагнул над пересохшим ртом, сделал добрый глоток. Этот фокус не испугал его, хотя было ясно видно, что в том месте, куда ударила молния, песчинки спеклись плотной стекловидной массой. Магия! Могущественная магия! Но за полтора десятилетия скитаний по свету киммериец повидал многое и научился не бояться колдунов. На поверку они весьма часто оказывались столь же уязвимыми, как и обычные люди разумеется, если знать, как взяться за дело.

- Забавная штука, - оторвавшись от кувшина, он ухмыльнулся. - Похоже, у Каллы не было бы шансов, если б она ввязалась в драку с тобой. Ну, и что же дальше? Ты хочешь намекнуть, что способен разделаться и со мной, и с моими людьми, и с кораблем? Сожжешь нас всех дотла?

- Ни в коем случае, - по губам Рагара скользнула улыбка. - Зачем же мне вас жечь? Кто тогда доставит меня на Кардал? Просто ты задал вопрос, и я ответил - ибо лучше один раз увидеть, чем семижды - услышать... И ты увидел! Увидел Силу Митры... вернее, крохотную ее часть, которой он одарил своего слугу... - тут голова аргосца склонилась в почтительном поклоне. Мощь бога может стать карающей молнией, а может вести к нужной цели...

Он сделал плавный жест, протянув руки к Конану, потом развел их в стороны, словно обозначая свою цель - этот берег, эту бухту и корабль, что покачивался на мелкой волне. Лицо его было спокойным и доброжелательным.

- Ты хочешь сказать, что какая-то магия помогла тебе нас найти? спросил Конан, пристально рассматривая оплавившийся песок.

- Не магия, мой капитан, нет... Меня вел Митра.

- Так ты - его жрец?

- Нет. Его слуга.

Воцарилось молчание. Взгляд Рагара был устремлен в сияющую морскую даль, киммериец же продолжал изучать то место, куда ударила молния. Наконец он протянул:

- Хмм... И каждый, кого Митра берет на службу, может научиться таким штукам? - Его глаза не отрывались от спекшегося песка.

- Не каждый, но многие. Светлый бог дарует некоторым из нас частицу своей Силы, однако нужно научиться владению сим даром, - пояснил аргосец. - В молодые годы я отправился к наставнику...

Огромный варвар резко наклонился вперед, прервав Рагара. Воспоминания вихрем закружились у него в голове; он вновь видел шандаратские берега, галечный пляж в обрамлении гранитных скал, высокую фигуру в сером с мечами за спиной. Потом эту картину сменила холмистая жаркая степь, золотисто-зеленая, бескрайняя, пересеченная пыльной лентой заброшенного тракта; по нему неторопливо шагал человек в забавной белой хламиде, а над плечами его торчали навершие лука и рукоять огромного клинка.

- Этот наставник... Учитель... - пробормотал киммериец, - старик, который живет за горами и пустынями, на склоне потухшего вулкана?

Лоб Рагара пошел складками, глаза удивленно раскрылись.

- Ты слышал о нем? От кого?

- Дважды я встречался с его Учениками, - задумчиво произнес Конан. Давно... я уже не помню их имен... - Он невидящим взором уставился на свой корабль, на людей, суетившихся у костров, на темневшие рядом лодки. - Да, дважды я встречался с ними, и дважды они спасали мне жизнь... Так что ради этого я готов помочь тебе, Рагар! Может, сделаем так: сначала отправимся на мой остров, а потом - на твой?

- Не получится, капитан, - на лице аргосца отразилось искреннее сожаление. - Я говорил, что тороплюсь, и это были не пустые слова...

Он смолк, но теперь Конан не пытался перебить своего гостя; он терпеливо ждал, чувствуя, что тому есть что еще сказать.

- Я думаю, что и у тебя имеется причина поторопиться, - наконец произнес Рагар. - Не сочти за пустое любопытство, если я поинтересуюсь твоими делами... и расскажу о своих, разумеется, расскажу все без утайки. Взвесим твое дело и мое, обсудим, оценим, что важнее... Согласен?

- Нет. Пожалуй, я расскажу тебе свою историю - в обмен на твою, но ничего обсуждать мы не будем. Это, - Конан махнул рукой в сторону бухты, мой корабль и мои люди, и только я буду решать, куда плыть. И учти, хотя я помню о тех двоих, что когда-то спасли мне жизнь, чужие дела - это чужие дела. Я хочу сказать, что свои всегда кажутся более важными, - добавил он с ухмылкой. - Согласен?

Рагар, демонстрируя покорность, развел руками и склонил голову.

- Ладно, ты хозяин положения. Я готов поведать тебе подробно о своих целях, если хочешь слушать, а сейчас скажу только одно: Кардал вновь навлек гнев подземных богов, и я послан, чтобы обуздать их, восстановить равновесие.

- Вот как? Ты дерзаешь выступить против богов?

- Я - Его посланец, - сильная рука Рагара протянулась к солнечному диску. - Он даст мне Силу, чтобы справиться с огнем.

- Зачем?

- Как зачем? - казалось, аргосец поражен. - Ведь на Кардале живет немало людей!

- Что мне до них! - Конан пожал плечами. - Нищие рыбаки, пахари... Клянусь Кромом, их жизни не стоят и медной монеты!

- Ты так полагаешь? - Рагар устремил на киммерийца изучающий взгляд и, когда тот презрительно сморщился, произнес: - Хорошо, не стану спорить. Расскажи мне теперь о своем острове и своем деле.

- Ну, это не простая история... - огромный варвар выбрал яблоко побольше и поднес его на ладони к лицу Рагара. - Представь себе землю, богатую и цветущую, похожую запахом на этот плод... там, далеко в океане! - зажав яблоко в огромном кулаке, он махнул в сторону горизонта. - Да, прекрасная земля, но попал я туда в недобрый день... Попал в бурю, когда мое судно разбилось на скалах и все мои люди, сотня бравых парней, не чета этим кардальцам, пошли ко дну...

Рагар склонил голову в знак сочувствия.

- И что же дальше? - с интересом произнес он.

- Словом, я шатался по этому островку, пока не встретил его хозяйку. Красивая женщина, надо сказать, и непростая... как и ты, умеет многое... Конан сделал паузу, потом добавил: - Хотела, чтоб я с ней остался...

- Ну, а ты?..

- Что мне за радость в этом ее острове? Пить, есть да спать? Нет, это не для меня! - Киммериец решительно тряхнул своей темной гривой. - Но и убраться я оттуда не мог! Она никак не соглашалась приворожить подходящий корабль, а пешком по морю не уйдешь... Пришлось заключить с ней сделку. У нее, приятель, были кое-какие трудности...

- Трудности?

- Да, в северных землях, в Ванахейме. Ну, она отпустила меня под присмотром своего слуги, и договор был таков: я выполняю порученное и становлюсь вольным, иначе буду жить с ней на том островке до седых волос. Только, клянусь Кромом, я бы сдох через год от скуки! Так что пришлось мне постараться... А теперь надо привезти ей вот это, - отбросив яблоко, Конан наклонился, сунул руку под кресло и вытащил кинжал в изукрашенных драгоценными камнями ножнах. - Доказательство, что дело я сделал, как полагается... Теперь понимаешь, почему мне пришлось срочно раздобывать и корабль, и людей?

- Понимаю, - Рагар склонил голову к плечу, любуясь игрой самоцветов. - А что, тебе обязательно возвращаться на тот остров? Дело-то ты, говоришь, сделал?

- Да. И, хотя я дал слово вернуться и привезти кинжал, - киммериец покосился на оружие, уютно лежавшее на его ладони, - о том слове можно было бы и забыть. Но, видишь ли, она меня обманула... попыталась обмануть, вернее говоря...

- Обмануть? В чем?

- Похоже, она рассчитывала, что я и порученное исполню, и воли не получу... Женщина, одним словом; все они обманщицы, - заключил киммериец. - Так что мне непременно надо добраться до того острова и швырнуть ей в лицо эту штуку! - Конан потряс кинжалом. - Пусть знает, что я проведал о ее хитростях!

Рагар кивнул и медленно произнес:

- И в том единственная причина, по которой ты торопишься на ее остров, капитан?

- Единственная. Женщина эта мне больше не нужна, можно найти кое-что и получше... ту же Каллу, к примеру... Строптивая девчонка, так хоть не ведьма!

- Разумеется, - взгляд аргосца скользнул к кострам, где среди рослых полуобнаженных мужчин мелькала тонкая фигурка девушки. - Значит, ты твердо намерен плыть на восток? Чтобы швырнуть кинжал в лицо обманщицы?

Киммериец ухмыльнулся.

- Возможно, у меня и выбора другого не будет, если я рискну выйти в море.

- Что ты имеешь в виду?

- Я же говорил, госпожа того острова женщина не простая! Проведает о моем корабле, пошлет нужный ветер... И погонит он "Громовую Стрелу" туда, куда ей угодно...

- Вот как? Ей подвластны ветры и бури?

- Вполне, - заверил аргосца Конан. - Такие бури, что ты в жизни не видел! Это тебе не песок прожигать! - Он покосился на след от удара молнии.

- И все же никто не сравнится с могуществом Митры, мой капитан, произнес Рагар и вдруг легко поднялся из кресла. Некоторое время он шагал взад-вперед по песку, о чем-то напряженно размышляя, в задумчивости касаясь пальцами то виска, то подбородка, потом повернулся к Конану. Итак, ты ждешь ветра с суши, который понесет твой корабль вдоль побережья Аргоса и Зингары, примерно к Барахским островам?

Киммериец молча кивнул.

- Давай договоримся так: я поплыву на твоем судне до Бараха, а там посмотрим, не изменится ли ветер. Если он по-прежнему станет гнать твою "Стрелу" на запад, что ж, так тому и быть! Но вдруг подует с другой стороны, а?

- Вряд ли... Госпожа того острова умелая чародейка...

- Чародейка! Всего лишь чародейка! А Митра - бог!

- Тогда пусть и вершится по воле Его, - Конан тоже встал, принюхиваясь; свинина, похоже, совсем поспела. - Но я думаю, приятель, боги слишком далеки от нас... вот чародеи - те гораздо ближе!

Кивком головы пригласив гостя следовать за собой, Конан направился к кострам.

12. ПОПУТНЫЕ ВЕТРЫ

Калла извивалась под ним, испуская глухие хриплые стоны, царапая спину острыми ноготками; на какой-то миг тело ее замерло, потом ноги крепче охватили поясницу Конана, стиснули, сжали, словно клещами. Стоны и вздохи возобновились с новой силой, и киммериец подумал, что в такие вот моменты Калла ему нравится. Очень нравится! Сейчас, когда она не говорила ничего, не пыталась язвить и насмешничать, но предавалась любви с самозабвением юной львицы, впервые познающей самца.

Страстность этой девушки удивляла его. Стигийцы были древним народом, мрачноватым, холодным и скупым на проявление чувств. К тому же многие из них поклонялись не Светоносному Митре, Подателю Жизни, не могучему Ариману и любвеобильной Иштар, а чудовищному змею Сету; таинственные и страшные религиозные обряды тоже накладывали на стигийцев свой отпечаток. Калла же и выглядела, и вела себя совсем иначе - живая непоседливая красотка, дерзкая на язык и весьма непочтительная, что к людям, что к богам.

Заметив, что стоны ее сделались пронзительней и чаще, Конан удвоил усилия; ложе под ними потрескивало и раскачивалось в такт движениям корабля. Казалось, сам океан, то подбрасывая, то опуская галеру, задает темп любовной схватки, мерно и мощно колебля на своей груди и судно, и постель, и возлежавших на ней дуэлянтов. Прохладный воздух струился в распахнутое окно, и Конан, выгибаясь дугой над телом девушки, заметил, как на востоке начало разгораться предрассветное зарево.

Возможно, продолжал он свои раздумья, Калла и не являлась стигийкой; возможно, утверждая это, она лишь хотела придать себе вес в глазах команды и своих возлюбленных - стигийцы пользовались репутацией колдунов, чернокнижников и вообще людей опасных. Не исключалось, что она была стигийкой наполовину или на четверть, дочерью какой-нибудь рабыни, купленной в Офире, Шеме или Аргосе, либо отпрыском потомственной невольницы, которых хватало во всех крупных стигийских городах - и в Кеми, и в Луксуре, и в Птейоне.

Калла вновь замерла, потом с пронзительным вскриком еще сильнее обхватила плечи киммерийца. Приближалась кульминация, и ее багровые яростные волны раскачивали Конана вверх-вниз, лишая способности рассуждать. Голова вдруг стала пустой и гулкой, словно пещера с высоким куполообразным сводом; тело - легким, словно перышко, летящее по ветру. Сейчас ему казалось совсем неважным, кто такая Калла, откуда она, говорит ли правду или лжет, набивая себе цену. В этот миг наплывавшего экстаза значение имело совсем другое: пышущее жаром тело девушки, пьянящий аромат ее волос и кожи, ощущение влажных губ на щеке... Содрогнувшись, Конан резко выдохнул воздух и замер в блаженном забытьи.

Спустя некоторое время они лежали рядом, тесно прижавшись друг к другу. Хотя койка в капитанской каюте "Громовой Стрелы" была длинна и широка, все же ее скроили не по размерам Конана: его босые ступни выдавались за край, макушка же упиралась в переборку. Зато он мог, не вставая, дотянуться до открытого ларя, в котором хранилось отличное аргосское в больших глиняных кувшинах - видно, прежний хозяин пиратской галеры знал толк в вине. И наверняка - как и сам Конан - он испытывал особенную жажду после любовных игр.

Киммериец приподнялся на локте, вытянул из ларя ближайший кувшин и надолго приник к его горлышку. Напившись, он скосил глаз на Каллу:

- Хочешь?

- Нет!

Тон ее показался Конану резковатым. Великий Кром, эта женщина снова недовольна! С чего бы? Только что все было так хорошо... просто великолепно!

Правда, с недавних пор он стал замечать, что его подружка как-то странно поглядывает на Рагара. Благородный аргосский нобиль - или слуга Митры, как он сам себя называл - расположился в соседней кормовой каюте, принадлежавшей раньше первому помощнику. Этот достойный корсар сложил голову в бою вместе со своим капитаном, и Конан пока не решил, кого назначить на его место. Из прежних вожаков в живых остался лишь косоглазый Сандара, отличный кормчий с Барахского архипелага, которому, за неимением подмены, день и ночь приходилось торчать на палубе; он даже спал там, бросив свой тюфяк рядом с рулевыми.

Что касается Рагара, тот вел себя тихо и достойно, не упуская случая выказать благодарность хозяину, коего беседы с аргосцем изрядно развлекали. Пираты - грубые люди; и хотя Конана не волновало, как они пьют, рыгают и опорожняются у шпигатов, говорить с ними было абсолютно не о чем.

Дважды в день, утром и вечером, Рагар поднимался на палубу полуобнаженным, в одних штанах до середины икр, и, расположившись перед мачтой, надолго замирал в странных позах. Зачастую они выглядели совершенно невероятно - например, когда он ложился на живот и сгибал ноги, упираясь ступнями в палубу рядом с плечами. Мореходы, увлеченные даровым зрелищем, какое не на всякой ярмарке увидишь, толпились поодаль, бились об заклад, сколько времени аргосец выдержит, скрючившись кольцом; Калла всегда была среди них, хотя в споры не вступала. Похоже, у нее имелся совсем другой интерес к Рагару.

Конан встал, набросил легкую тунику, одел на голову свой железный обруч и застегнул пояс с кинжалом; затем опять приложился к кувшину. Девушка наблюдала за ним, вытянувшись на постели; ее нагое тело поблескивало от пота.

- Слишком много пьешь, - неодобрительно заметила она.

- Для меня это не много, - киммериец потянулся, могучие мышцы заиграли под смуглой кожей словно змеи.

- Рагар сказал, что пьющий подобен безумцу... и Митра лишает его своих милостей...

- Да? До сих пор мне казалось, что милости Митры тебя не слишком интересуют. Ведь все стигийцы поклоняются Сету.

Калла возмущенно фыркнула.

- Что ты знаешь о стигийцах? Ты, варвар, тупое бревно?

- Достаточно, чтобы не испытывать к ним большой любви.

Девушка резко приподнялась и села на ложе, скрестив ноги. Ее маленькие твердые груди казались в рассветном полумраке опрокинутыми бронзовыми чашами с острыми напряженными ягодками сосков.

- Но ты спишь со стигийкой! - ее кулачки сжались.

- Сплю, - подтвердил Конан. - Потому что тут нет другой девки, из Аргоса, Шема или Зингары. Поласковей, чем ты.

В ответ раздалось шипенье разъяренной кошки. Не обращая внимания на девушку, Конан натянул сапоги и вышел из каюты.

Рагар сказал! Интересно, подумал он. До сих пор ему казалось, что Калла только приглядывается к аргосцу, а теперь выходит, что они еще и беседуют! О чем же? О том, что пьющий подобен безумцу и Митра лишает его своих милостей? Странная тема для разговоров с девушкой, особенно такой, как эта стигийка...

Ревности Конан не испытывал, одно лишь любопытство, ибо Калла ничего не значила для него; не больше, чем Синэлла, офирская принцесса, Ариана из Немедии и все прочие, включая и Карелу, Рыжего Ястреба. По крайней мере, стигийка не пыталась его убить, как эта неистовая предводительница разбойников с Кезанкийских гор... Но теплых чувств Конан к ней не ощущал; Калла являлась для него просто еще одной женщиной, попавшейся по пути, с которой можно разделить постель. Пожалуй, даже Дайома, владычица далекого острова, была ему ближе: та хотя бы любила его и желала, чтоб он остался с ней навсегда... Нет, решил киммериец, из-за Каллы не стоит устраивать никаких ссор с аргосцем. Пусть болтает с ним сколько угодно; важно лишь, в чьей постели она спит. А может, подарить ее Рагару? Когда совсем надоест?

Усмехнувшись, он вышел на палубу и поднялся на кормовую надстройку. У руля стоял Крол; рядом храпел на своем тюфяке Сандара, еще человек шесть следили за парусом, развалившись у шпигатов. Остальные спали внизу, на гребной палубе, ставшей слишком просторной для малочисленного экипажа галеры. Конан, кивнув одному из пиратов, распорядился:

- Подними-ка Хафру, пусть ленивый пес принесет чего-нибудь поесть. И поживее!

Горизонт был пустынен. Правда, за три последних дня им попалось несколько неуклюжих купеческих барков, ходивших вдоль побережья Аргоса и Шема до огромной реки Стикс, за которой лежала Стигия; скорее всего, они перевозили амфоры с маслом и вином или еще какой-нибудь громоздкий товар, не слишком ценный и не стоящий серьезного внимания. Но Конан не собирался их преследовать даже в том случае, если б палубы барков выстилали золотые монеты и кхитайские шелка: ветер нес "Стрелу" прямо на запад и был он на диво устойчив - верный знак, что Дайома советовала поторопиться.

Край солнечного диска вынырнул из-за темных вод, и сразу же предрассветный сумрак сменился мягким золотым сиянием раннего утра. Воздух стал прозрачным, небо налилось голубизной, и по морской поверхности, зеленовато-синей, в белых кружевах пены, протянулась светлая дорожка прямо к корме корабля. Митра, Податель Жизни, вновь явил миру свой божественный лик, посылая людям свет, тепло и надежду, что новый день принесет новые радости - или, по крайней мере, окажется ненамного хуже вчерашнего.

Конан, прижмурив веки, с усмешкой глядел на солнце. У него были свои отношения с богами - и с тем светозарным, что в победном сиянии вставал сейчас над миром, и с прочими, обитавшими на севере или юге, в небесах или под землей. Лучшим из всех был, разумеется, Кром, Владыка Могильных Курганов, чьим именем клялись воины-киммерийцы; он не требовал поклонения, не отличался ревностью и вообще не влезал в людские дела. Лишь однажды глаза бога обращались к человеку - в миг, когда тот впервые появлялся на свет, впервые вдыхал воздух, готовясь испустить первый младенческий вопль. Дитя, которое выдерживало этот взгляд, оставалось в живых, что тут же доказывали его громкие крики; слабые же и увечные от рождения умирали, не успев пискнуть.

Кром не мстил, если рожденные в его землях уходили в другие страны и начинали поклоняться там иным божествам; это ему было безразлично. А посему Конан мог без страха призывать на помощь всех богов, коих считал полезными, проклиная тех, к которым не испытывал приязни. Очень нужным богом являлся Бел, покровитель воров, и киммериец нередко поминал его, занимаясь в юные годы воровским ремеслом в Заморе; столь же необходимой была и Иштар, будившая страсть в сердцах мужчин и женщин, осенявшая своей благодатью любовное ложе. Конан не имел ничего против Аримана или Великих богов Асгарда; однако ледяного великана Имира, которому поклонялись в Ванахейме, и старого Игга с сонмом беспутных сыновей, владыку Гипербореи, он недолюбливал. Как, впрочем, и мерзостного Нергала, и стигийского Сета!

В этом пестром пантеоне Митра, однако, занимал особое место. Когда-то, совсем еще мальчишкой, киммериец повстречался со странным и невероятно древним существом, демоном, давно лишившимся силы, но сохранившем, по воле случая, жизнь; эта крысоподобная тварь ничего не ведала о Нергале, Иштар, Аримане, Имире и прочих божествах, но помнила и почитала Митру. Сей дряхлый демон утверждал, что все хайборийские боги, полезные и не очень, являются лишь ипостасями великого Владыки Света, Его отражениями, коими Он пожелал населить небеса и подземное царство, дабы поддержать мир в равновесии между Добром и Злом. Или об этом самом равновесии толковал кто-то другой? Конан уже не помнил таких подробностей; в памяти сохранился лишь отзвук слов, но не лицо произносившего их.

- Господин...

Обернувшись, он увидел темное лицо Хафры, вывороченные сероватые губы, блеск белых зубов. На палубе был уже раскатан ковер, поверх которого лежали жесткие волосяные подушки; на бронзовом подносе - сухари, фрукты, нарезанная толстыми ломтями солонина, чаши, и рядом с ними - винный бурдючок.

- Жаркого не осталось? - спросил Конан, с неудовольствием покосившись на солонину. Хафра только развел руками: мол, четвертый день плавания, хозяин, что не съели, то давно протухло... Киммериец скривился, потом велел: - Принеси еще мяса и сухарей! Сандара будет есть со мной, и Рагар тоже.

Шагнув к кормчему, он ткнул его носком в ребра.

- Эй, косоглазый, вставай! Пора приниматься за дело!

Веки Сандары поднялись - как все настоящие мореходы, он спал очень чутко, даже во сне прислушиваясь к песням ветров, шуму волн и поскрипыванию своего корабля. Подобрав под себя длинные ноги, кормчий встал, помочился в шпигат, взглянул на море.

- Вода начала мутнеть, - заметил он, поворачиваясь к Конану, значит, проходим мимо устья Хорота... Самое время подцепить какого-нибудь купца из Мессантии. Ты как полагаешь, Амра?

- Нет. - Конан уселся на подушку. - Я же говорил тебе: сначала мне надо попасть на западный остров. Потом зайдем на Барах и наберем людей. Вот тогда и придет время заняться купцами из Мессантии, Кордавы и Асгалуна.

Он взял ломоть мяса и принялся неторопливо жевать. Сандара опустился рядом на колени и первым делом глотнул из бурдюка.

- Остров... на западе... - недовольно пробормотал он, протирая кулаками глаза; затем один темный зрачок уставился на капитана, другой куда-то в небеса. - Остров, - продолжал бурчать Сандара. - Как мы его найдем? Нельзя уходить далеко от суши... от знакомых мест... слишком опасно...

Конан смерил его насмешливым взглядом.

- Ты все еще не веришь, косоглазый? А ветер, который поднялся, едва мы починили такелаж? Он дует уже три дня и принесет нас туда, куда нужно.

- Да, ветер... - кормчий покивал головой. - Ветер не меняется, это верно... на диво постоянный... несет нас на запад и несет... и унесет к Нергалу в брюхо... насовсем! - внезапно подытожил он. - Потому как вернуться можно лишь при обратном ветре! А откуда он возьмется, господин мой Амра?

- Оттуда же, откуда взялся этот, - Конан небрежным движением руки обозначил направление бриза. - Слушай внимательно, Сандара, и больше не приставай ко мне со своим нытьем: ветер будет держаться до самого острова, потом стихнет. Когда же я закончу свои дела, он понесет нас куда захотим к Зингаре, Кушу или в Ванахейм...

- Нет, не надо в Ванахейм, - рассудительно заметил кормчий, прожевав сухарь. - Слишком там холодно... мерзко... в океане плавают ледяные горы... и никакой добычи! Тут, - он махнул вправо, где за горизонтом лежало аргосское побережье, - лучше всего! Самые богатые, самые прибыльные места... Зингара, Аргос, Шем, Стигия... четыре земли и четыре реки... Черная, Громовая, Хорот и Стикс...

- И еще четыре города, - напомнил Конан.

- И четыре города... ах, какие города! - Сандара закатил глаза и облизнулся. - Кордава, Мессантия, Асгалун, Кеми... богатые гавани... барки, шхуны, галеры... таверны, кабаки, лавки, базары... дома с веселыми девками... полно купцов, полно товаров, полно вина... Где найдешь еще такие берега?

- На востоке есть и не хуже. Слышал о море Вилайет?

- Ну?

- Оно, пожалуй, не так велико, как Западный океан, но там есть гавани и побогаче Кордавы с Мессантией.

- Это чьи же? - зрачки у Сандары, старого морского разбойника и бродяги, хищно блеснули.

- Туранские.

- А... Этот аргосец, которого мы подобрали в лесу, болтал нам всякие небылицы про Туран...

Внизу скрипнула дверца, и Рагар, словно дожидавшийся упоминания о своей персоне, появился на палубе. Был он обнаженным по пояс, босым, с волосами, связанными сзади плотным пучком. Отвесив поклон капитану и кормчему, аргосец подошел к привычному месту у мачты, сделал ловкий кувырок и встал на голову, чуть балансируя вытянутыми руками. Рагар никогда не садился за еду, не проделав пять-шесть своих головоломных трюков; да и ел он на удивление мало, а пил и того меньше.

Конан уставился на него, взвешивая сказанное Сандарой. Выходит, аргосец развлекает не только капитана "Громовой Стрелы", но и весь ее экипаж - с Каллой ведет беседы о милостях Митры, а остальным рассказывает про туранские чудеса... Впрочем, почему бы и нет? Он многое повидал, много где побывал - разумеется, и в Туране тоже...

Через Туран и море Вилайет, по словам Рагара, лежал путь к таинственному Учителю. Теперь, после разговоров с аргосцем, Конан хорошо представлял эту дорогу, тем более, что самая долгая ее часть оказалась неплохо ему знакомой. Можно было подняться по Стиксу до Птейона, перевалить через горы и выйти к Замбуле или Кутхемесу, а потом - к Аграпуру, Шангаре, Хоарезму, великим туранским городам на побережье южного Вилайета. Туда вели и другие дороги - через Аргос и Шем; а путь по землям Аквилонии, Немедии, Коринфии и Заморы выводил к Султанапуру и Шандарату, откуда тоже не представляло труда перебраться на восточный берег моря, к портовым городам Хабба и Хот, и дальше, к Селанде и Дамасту, стоявшим у Великого шелкового тракта, что вел в Меру и в Кхитай. Где-то там, не доходя Меру, следовало повернуть на север, в степи, за которыми начиналась пустыня, и идти по сыпучим жарким пескам много дней до гигантской горной гряды. Там, на склоне потухшего вулкана, и жил Учитель.

Место это, на границе пустыни и бесплодного скалистого хребта, представлялось Конану весьма неуютным и малоприятным, но аргосец толковал что-то о большом и прекрасном саде, якобы зеленевшем и плодоносящем неподалеку от жилища Учителя. По словам Рагара, на горном склоне друг за другом располагались три серповидные террасы, словно три ступени, ведущие к кратеру вулкана; на нижней и был разбит чудесный сад.

Сандара закончил есть, сыто рыгнул и надолго присосался к бурдюку. Вино тонкими струйками лилось из уголков рта, стекало на обнаженную грудь шкипера; наконец, довольно крякнув, он отложил мех, вытер губы и поднялся.

- Странный ветер, - его левый глаз обежал туго натянутый парус и напряженные снасти, правый же замер на вымпеле, что полоскался на верхушке мачты. - Да, странный... В это время года ветра не отличаются постоянством.

Конан ухмыльнулся.

- Магия, говорю тебе!

- Хмм... магия... - Кормчий недоверчиво покачал головой. - Чья, хотел бы я знать?

- Великого Митры и моей подружки с далекого острова. Сейчас они действуют заодно, а вот когда мы пройдем Барах, все может перемениться... так, во всяком случае, думает Рагар.

- Перемениться? Почему?

- Видишь ли, от Бараха нам плыть по-прежнему на запад, а Рагару надо поворачивать к северу - по велению Митры, как он говорит. Тут-то и выяснится, чье колдовство сильнее.

Сандара снова с сомнением оглядел парус левым глазом.

- Не верю я в такие штуки... а если б верил, поставил бы золотой на Митру против медяка за эту твою шлюху... Может, она и настоящая ведьма, но где ей тягаться с самим Светозарным!

- А я так думаю наоборот, - губы Конана растянулись в ухмылке. Митра - он высоко и далеко; что ему до наших дел? Моя ведьма куда ближе.

Правый глаз кормчего пристально уставился на него.

- Хочешь на спор? Твой золотой против моего медяка?

- Десять золотых против десяти медяков, - уверенно заявил киммериец. - Идет?

- Идет, капитан.

Коротко кивнув, Сандара отправился в обход, придирчиво осматривая канаты, реи и туго натянутые леера, поглядывая то на небо, то на воду, озирая далекие горизонты. Он был прекрасным шкипером, отличным собутыльником и опытным хладнокровным бойцом; Конан полагал, что оставит Сандаре "Громовую Стрелу", когда ему самому надоест скитаться по морям.

Рагар, отбыв положенное у мачты, встал на ноги, неторопливо поднялся по трапу на кормовую надстройку и сел напротив киммерийца. Чело его было ясным, темные глаза - безмятежно-спокойными, загорелая кожа выглядела свежей и по-юношески упругой. Конан счел бы его своим ровесником, но, по словам аргосца, ему было уже порядком за сорок.

Улыбнувшись капитану, он протянул руку и взял сухарь.

- Мяса хочешь? - Конан подвинул к нему ломти солонины.

- Нет, благодарю. Немного вина, пожалуй...

Аргосец сгрыз сухарь, запивая его мелкими глотками; съел еще один и принялся за фрукты. Мяса он в самом деле почти не ел; оставалось только удивляться, откуда при этаком скудном питании у него берутся силы. А силы, вне всякого сомнения, имелись, и не малые: Рагар выглядел мощным крепким мужчиной. Может быть, подумал Конан не в первый раз, сам Митра благословляет каждую скудную трапезу своего слуги? Или низводит прямо к нему в живот - или куда там полагается - часть своей божественной ауры? При таких харчах, само собой, можно обойтись и без мяса...

- Если позволишь, хочу расспросить тебя кое о чем, - произнес Рагар, дожевывая яблоко.

- Спрашивай, - Конан кивнул. Начиналась самая приятная часть дня; теплым, но не жарким утром, было так хорошо побездельничать на палубе, поболтать, неторопливо потягивая винцо.

- Этот твой остров далеко в океане... у его госпожи были какие-то неприятности?

- Можно сказать и так.

- Какого же свойства?

Конан повел могучими плечами.

- Она, видишь ли, враждовала с одним чародеем из Черного Круга... опасалась, что он возьмет над ней верх... Ну, я его зарезал.

Задумчиво разглядывая надкушенное яблоко, Рагар произнес:

- Должно быть, тебе пришлось нелегко, капитан. Не всякий справится с таким делом.

- Я получил кое-что в помощь. Вот этот обруч, к примеру, - киммериец коснулся виска. - Он должен был защитить меня от злых чар... Потом кинжал! Волшебное оружие, я полагаю. Им я и прикончил колдуна.

- А что теперь?

- Теперь мне надо отдать кинжал госпоже того острова - в доказательство, что колдун мертв.

Протянув руку, аргосец взял горсть фиников и начал методично кидать их в рот.

- Значит, на клинке остался след? - спросил он спустя некоторое время.

- Еще какой заметный! - усмехнувшись, Конан погладил ножны, изукрашенные самоцветами. Ему было жаль расставаться с такой красивой вещью, но честь и свобода стоили дороже. Он швырнет эту игрушку к ногам Дайомы - там, в ее гроте на берегу островка! Он всегда платил свои долги.

- Можно взглянуть на лезвие? - Глаза Рагара остановились на драгоценном кинжале.

Конан заколебался. С одной стороны, просьба была совсем невинной, с другой - не хотелось снова глядеть на то, что произошло с превосходной честной сталью. Мерзкое зрелище! Нет уж, пусть им любуется Дайома.

Он покачал головой.

- Не сочти за обиду, но мне...

Рагар не дал ему закончить, помахав в воздухе рукой.

- Какие обиды, мой капитан! Нет так нет... - отвернувшись на мгновение, он швырнул за борт горсть финиковых косточек. - Кажется, ты говорил мне, что госпожа того острова послала с тобой своего слугу?

- Да.

- А где же он? Ведь ты возвращаешься один?

- Верно. Это... этот слуга... - Конан замялся, - пал в схватке с колдуном. Но жалеть о нем не стоит.

- Почему же? Смерть человека всегда заслуживает сожаления.

- Человека - возможно, но я бы не назвал так этого парня...

Рагар приподнял брови, однако киммериец не собирался продолжать. Вместо этого он сказал:

- Давно я приглядываюсь к твоим мечам. Отличные клинки! И где же ты их раздобыл?

- В Зингаре. Там, в Рибирийских горах, еще остались мастера, которые помнят секреты древних. Они взяли с меня немалую цену! Но клинки того стоят.

- И ты собираешься с их помощью сразить огненных демонов, что колеблют Кардал?

- Нет, конечно же нет, хотя это оружие непростое... В битве с пламенем и огненной лавой я могу положиться только на помощь Митры.

Конан пропустил последнее замечание мимо ушей; сейчас клинки Рагара интересовали его куда больше, чем милости Пресветлого.

- Непростое оружие... - протянул он. - А почему? Чем же оно замечательно?

Аргосец уклончиво улыбнулся и развел руками.

- Прости, капитан... У каждого из нас есть свои маленькие тайны...

- Ладно, - кивнув головой, киммериец сменил тему. - Знаешь, сегодня я поспорил со своим помощником - вот с этим, - он ткнул пальцем в Сандару, придирчиво разглядывавшего какую-то провисшую снасть. - Он на твоей стороне, Рагар; утверждает, что Митра сильнее ведьмы с далекого острова, а потому после Барахского архипелага ветер переменится и погонит нас на север, к Кардалу.

- И он прав, - спокойно заметил аргосец.

- Я так не думаю. Мы побились об заклад...

- Большой? - небрежно поинтересовался Рагар.

- Десять моих золотых против десяти его медяков. Немалые деньги! Конан насмешливо скривил губы. - Когда мы вернемся в Мессантию или Кордаву, на эти выигранные медяшки я куплю две чаши кислого вина и угощу тебя и Сандару.

Рагар с сомнением покрутил головой, скользнул взглядом по туго надутому парусу.

- При таком устойчивом ветре мы будем у Барахов дня через три, верно?

- Может, чуть позже, - согласился Конан.

- Ну, тогда у тебя есть время, чтобы отсчитать эти десять золотых. И потолкуй заранее с Сандарой, капитан: может, в Мессантии или Кордаве он поднесет тебе бурдюк винца послаще. В конце концов, - закончил аргосец, должен же проигравший получить какое-то утешение...

В одну из ночей Конану приснился странный сон. Стоит будто бы он на бескрайней туманной равнине перед тремя людьми, тремя воинами, и слушает их беседу. Говорят о нем; не то судят, не то просто обмениваются впечатлениями, не то решают, что с ним делать. Двое - высокие мужчины в расцвете лет, один - в сером плаще, другой - в шелковом темно-синем камзоле; третий - помоложе, пониже, и плащ у него белый. Тот, что в голубом, смугловатый и темноглазый, напоминает Рагара, но и остальные кажутся знакомыми: может, и виделись когда-то, да только давно.

Все трое говорили негромко, вполголоса, и Конана вроде бы не замечали.

- Мальчишка, - произнес человек в сером.

- Юноша, - возразил тот, что помоложе.

- Нет, мужчина, - не согласился воин в шелковом камзоле.

- Мальчишка, варвар, - высокий в сером пожал плечами. - Ветер в голове... Хочет все получить сразу. Готов грабить, воровать, резать глотки... Хотя неглуп! Неглуп и силен!

Белый плащ заколыхался, когда его обладатель протестующе взмахнул руками.

- Разве всего лишь неглуп? Всего лишь силен? Ты забыл еще кое-что... Отважен, смел! Упорен!

- Скорее, упрям, - усмехнулся смугловатый, похожий на Рагара. - Но не в том дело. Был неглуп, силен, отважен... таким и остался, ничего не растерял. И что с того? Авантюрист, бродяга... убийца, если на то пошло... наемник, пират... А годы-то идут! Время проходит!

- Случается, и сильный человек зреет долго, - заметил молодой. - Не каждый находит свой путь в двадцать лет.

- Но к тридцати, пожалуй, можно перебеситься, - на губах смугловатого по-прежнему играла улыбка. - Тридцать - возраст не мальчика, но мужа.

- Разумеется, ты прав, - кивнул воин в сером. - Однако в этом случае я бы не стал делать поспешных заключений. Он - особый человек, не такой, как все... Можем ли мы судить его? Отмеченный богами и подсуден только богам... Лишь они знают, какая участь уготована ему.

- Ну, раз ты так считаешь... - смуглый приподнял брови. - Тогда пусть идет.

- Пусть идет, - подхватил тот, что в белом плаще. - Учителю дано видеть больше, чем нам; мы - всего лишь люди, наставник же - наполовину бог.

- Вряд ли Учитель его примет, - на лице смуглого отразилось сомнение. - Ведь каждому ясно, что он не сдержит обетов... Слишком любит все решать силой...

- Убивать, проще говоря, - высокий в сером кивнул головой. - Ну, пусть Учитель решает сам, стоит ли с ним возиться. Что же касается обетов, то не исполнивший их будет иметь дело с самим Митрой. И примет Его кару!

- Значит... - начал молодой.

- ...пусть идет, - закончил похожий на Рагара.

- Если доберется...

- Да, если доберется...

Проснувшись, киммериец долго лежал рядом с тихонько посапывавшей Каллой, потом поднялся и вышел на палубу. Светало; небо за кормой уже наливалось рассветным багрянцем, устойчивый бриз овевал прохладой лицо, чуть поскрипывала мачта, негромко гудели ванты.

Конан окинул горизонт ищущим взглядом. Ни паруса, ни кончиков мачт... "Громовая Стрела", подгоняемая свежим ветерком, резво бежала на запад, вспарывая хищным острым носом морскую гладь. Три дня по правому борту тянулись аргосские берега, еще столько же судно шло в открытый океан от дельты Хорота, огромной реки, что текла у стен Мессантии. Сандара полагал, что сегодня к вечеру они окажутся на траверзе Барахского архипелага - а значит, тогда и разрешится маленький спор по поводу ветров между пресветлым Митрой и чародейкой с далекого островка в Западном океане. Конан по-прежнему считал, что ветер не переменится.

Посматривая на быстро светлеющее небо, он с задумчивостью покачал головой. Что значил этот странный сон? Речь, несомненно, шла о нем, и прочили ему дорогу к Учителю. Даже не спрашивая на то его согласия! Впрочем, дело это обсуждалось как предположение, и он волен идти или не идти... Тем более, что и добраться туда не просто!

Зато того, кто дойдет до сада у подножия вулкана, ожидали настоящие чудеса. Он мог обрести там великую силу - не только ту, что давало сверхъестественное владение оружием, но и мощь, перед которой склонились бы маги, черные и белые колдуны... Митра - через посредство Учителя наделил бы его властью над молниями, прожигающими камень... Такой человек мог бы стать повелителем мира!

Не стоит торопиться, сказал Конан самому себе и вытер внезапно вспотевший лоб. Да, не стоит торопиться! Посмотрим, поглядим... В конце концов, что за чудеса он видел до сих пор? Когда-то, на берегу моря Вилайет, один человек сразил другого огненным копьем... Как давно это было! Смутная пелена уже подернула это воспоминание... А семь дней назад Рагар сотворил нечто вроде светящегося шара и оплавил молнией песок... Вот и все! Два раза - всего два раза! - ему довелось наблюдать проявление таинственной Силы, которой бог делился с человеком. Но если "Стрела" доберется до Кардала, он увидит схватку с огненными демонами... Должно быть, интересное зрелище, подумал киммериец и ухмыльнулся.

Полюбовавшись на него, на этот магический поединок, и стоит принимать решение. Вот тогда-то и будет ясно, на что способен Рагар, ибо воевать с разбушевавшимся вулканом куда опаснее, чем с песком! Посмотрим, кто победит, и какие силы подвластны этому аргосцу...

За спиной Конана неслышной тенью возник Сандара. Кормчий зевал во весь рот, но глаза его привычно обшаривали небеса и воды: не идет ли откуда-нибудь нежданный шквал, не маячит ли на горизонте темное облачко, не переменился ли ветер. Но ветер был по-прежнему устойчив, и кончик вымпела на мачте "Громовой Стрелы" указывал прямо на восток.

- Ветер держится, - заметил Сандара. - К вечеру пройдем мимо Бараха.

Конан усмехнулся и ткнул кормчего кулаком в бок - совсем легонько, но тот едва устоял на ногах.

- Готовь медяки, косоглазый краб! Не забыл, о чем спорили?

- Нет, господин мой Амра... Только я думаю, ни пресветлый Митра, ни твоя ведьма тут не при чем. Ветер дует туда, куда ему захочется... то ли на запад, то ли на север... Дело случая, я думаю.

- Вот как? Не ты ли говорил, что ветры у побережья сейчас неустойчивы? А мы шестой день идем будто по ровной дороге... Так?

- Так-то оно так...

- Кром! - Киммериец снова ткнул Сандара в ребра. - Ты не веришь своим глазам, а? Ну, так я тебе повторяю снова: мы будем плыть прямиком на запад, день за днем, ночь за ночью, пока не доберемся до острова моей подружки! И я готов добавить к своим золотым этот корабль со всей командой, что так и будет!

- Со всей командой? - Сандара облизнулся, и глаза его разбежались в разные стороны. - Включая твою стигийскую красотку?

Конан захохотал.

- Ее - в первую очередь! Если проиграю, высадишь меня на берег в Мессантии или Кордаве, и забирай себе эту посудину вместе с девкой!

- Хмм... Клянусь рогами Нергала, щедрое предложение! А что я должен добавить к своим десяти медякам?

- Еще столько же, - хлопнув Сандару по спине и ухмыляясь в предвкушении вечерней забавы, киммериец отправился вниз, досыпать.

Ближе к вечеру команда как всегда собралась у мачты - Рагар давал очередное представление. На этот раз он выгнулся дугой, упираясь в палубу пятками и кистями, потом просунул голову между ног, обхватив пальцами щиколотки. Подобный фокус Конан не раз видел на базарах и ярмарках, где его исполняли бродячие гимнасты, обычно - совсем юные пареньки и девчонки, тощие, сухие и гибкие. Рагар же был мужчиной в расцвете лет, весьма крепким на вид, с отлично развитой мускулатурой, и тощим его никак нельзя было назвать. Однако он выполнял свои головоломные трюки с легкостью двенадцатилетней плясуньи на канате или акробатки.

Калла, разумеется, тоже выбралась из каюты, чтобы поглазеть на аргосца. Она стояла поодаль от кружка моряков, где позванивали монеты, то и дело переходившие из рук в руки. Рагар, казалось, не возражал, что на него ставят, словно на кулачного бойца; такие мелочи его не волновали. Он занимался своим делом, и присутствие зрителей вроде бы даже ему льстило. Во всяком случае, замирая в очередной из своих невероятных поз, аргосец улыбался им, словно желая подчеркнуть, что не таит обиды.

С другой стороны, команда "Громовой Стрелы", четыре десятка дюжих парней, отпетых головорезов всех цветов кожи, относилась к Рагару с неизменным почтением. Эти диковатые и разгульные молодцы никогда не пытались задеть или подколоть аргосца, и дело тут было не только в его благородном облике или неизменном дружелюбии, пробудившем бы симпатию даже в сердцах каннибалов. Нет, не только в этом; всякий, поглядев на могучую стать Рагара, на грозные его мечи и фокусы, которые он два раза в день вытворял у мачты, трижды подумал бы, стоит ли навлекать на себя его гнев. К тому же, хоть никто из экипажа не имел понятия об особых талантах аргосского нобиля, продемонстрированных им лишь капитану, каждому было известно, что плывет он на Кардал дабы сразиться с огненными демонами или заклясть их именем великого Митры. Странно, но его считали воином, а не колдуном, и уважали, но не страшились; для простых душ воин был понятней мага или жреца.

Закончив свои упражнения, Рагар сполоснул ладони и босые ступни в стоявшем рядом ведре, набросил легкий плащ и направился к Конану. Его провожали одобрительные клики выигравших и сдержанное мычание проигравших; аргосец же, с необидной насмешкой, равно улыбался и тем, и другим. Киммериец заметил, как Рагар на ходу наклонился к Калле и что-то сказал ей; девушка кивнула, и темные глаза ее на миг вспыхнули. Потом на ее лице, обычно замкнутом и дерзком, промелькнуло непривычное выражение - нечто напоминавшее смущение и благодарность.

Поднявшись на кормовую надстройку, Рагар взглянул на север, где за далеким горизонтом прятались зеленые холмы Барахских островов, затем повернулся к Конану.

- Пожалуй, еще немного, и твой спор с кормчим разрешится? - с усмешкой заметил он. - Дело идет к вечеру; посмотрим, что станется с ветром.

- И смотреть нечего, - киммериец махнул на туго натянутый парус. Идем на запад, как вчера, позавчера и во все остальные дни... Кстати, - он покосился на аргосца, - что ты сказал моей женщине? Там, у мачты? Великий Кром, она прямо расцвела!

- Что сказал? - рассеянный взгляд Рагара обратился к толпившимся на палубе морякам, среди которых мелькала гибкая девичья фигурка. - Сказал, что она прекрасна, как богиня Иштар. Женщинам, знаешь ли, всегда приятно слышать такие вещи.

Конан презрительно фыркнул.

- Ты не похож на человека, который стал бы им угождать!

- Я никому не угождаю, капитан. Но стоит ли скупиться на слово или жест, которые могут принести человеку радость? Со временем начинаешь понимать, как много значат эти маленькие знаки внимания... да, со временем, после тридцати... - аргосец задумчиво покачал головой.

- После тридцати? Почему?

- Тридцать - возраст не мальчика, но мужа, - со значением произнес аргосец, и Конан вздрогнул. Те же самые слова, что в его сне! С той же самой интонацией, и слетевшие, похоже, с тех же уст...

Рагар тем временем продолжал:

- Тридцать лет - вершина жизни, с которой человек озирает и пройденный путь, и ту смутную еще дорогу, что лежит впереди. Он может повернуть в одну или в другую сторону, может переменить жизнь... либо подготовить себя к такой перемене. У него еще есть время, капитан! То время, которого уже не будет ни в сорок, ни в пятьдесят!

- Ха! - Конан с пренебрежением пожал плечами. - Пустые разговоры! Какое мне дело до них?

- Ты - зрелый муж, но не свершил еще ничего великого, - сказал Рагар, положив ладонь на мощный бицепс киммерийца. - Не обижайся на меня, но это так.

Его глаза смотрели на Конана с какой-то странной укоризной, и киммериец невольно отвел взор. Великое... Как это понимать? Перед ним пестрой лентой промелькнули страны и города, башни замков и валы воинских лагерей, хищные очертания пиратских галер, отряды конников, то убегающих, то идущих в атаку... Потом длинной чередой поплыли лица - лица врагов и друзей, мертвых и живых, лица женщин - тех, что любили его, и которых любил он сам, лица разбойников и купцов, властителей и магов, жуткие лики монстров, покушавшихся на его жизнь или бессмертную душу...

Свершил ли он великое? Где и когда? В Замбуле, где он в юности промышлял воровством и разбоем? Пожалуй, нет... Но в Кезанкийских горах лет десять назад он сразил Аманара и жуткую тварь, что властвовала над этим магом... Потом, вместе с одноглазым Ордо, он прошел от Султанапура до Вендии, сокрушив демонов, вызванных злым колдуном... Спустя несколько месяцев он стал наемником в войске Илдиза Туранского, дослужился до капитана, потом бежал, дрался с пиктами - тоже наемным солдатом, на сей раз - аквилонским. После этого... Что же было после этого? А! В Бельверусе, в Немедии, ему удалось собрать отряд конных стрелков и спасти короля Гариана во время заговора знати. Потом он продал свой меч владыкам Офира... да, потом был Офир и древний город Ианта... Синэлла, принцесса и жрица Аль-Киира... опять интриги и заговоры... Там, в Ианте, закончился путь его отряда вольных стрелков; люди разошлись, а сам он отправился в Аргос, к океану, где встретил Белит и стал Амрой, Черногривым Львом, грозой западного побережья...

С тех пор минуло изрядное время; он побывал в Кешане и в Пунте, в Черных Королевствах и на далеком острове Дайомы, в лесных дебрях страны пиктов и в снежных пустынях Ванахейма. Странствовал, сражался... Но свершил ли великое? Может быть, и нет... Однако то, что вспомнилось ему сейчас, нельзя было назвать малым.

Конан открыл было рот, но аргосец, несильно стиснув пальцы на его плече, произнес:

- Да, я знаю, что ты сейчас скажешь... Что ты стоял перед тронами владык, что ты сражался в тысяче битв, сокрушая колдунов и чудовищ, что ты измерил сотни дорог в море, в горах, в степи и в лесу... Все это так; но было ли среди этих деяний нечто поистине великое?

- Кром! Смотря что считать великим! Совсем недавно я прикончил мерзкую тварь... - рука киммерийца скользнула к висевшему на поясе кинжалу. - Нелегкое дело, поверь!

- И ты совершил его ради той женщины с далекого острова?

- Ради себя самого! Чтобы получить свободу и убраться с ее пригорка посреди океана!

Рагар покачал головой.

- Прости, но я не могу считать это великим деянием. Достойным - да, но не великим. Ибо великое есть то, что сильный творит ради слабых, не требуя ни благодарности, ни славы, ни почета.

- Почет - приятная вещь, - заметил Конан, - однако мне больше нравятся богатство и власть. Почетом не подкуешь коня, а благодарность не вложишь в ножны... так говорят в наших горах, аргосец. Боюсь, что то великое, о коем ты толкуешь, не про меня. Сильный не должен защищать слабых; его судьба - повелевать ими.

- Всякий настоящий повелитель - еще и защитник, - голос Рагара был негромок, но тверд. - Придет время, и ты убедишься в этом, мой капитан.

Они замолчали. Конан, прислушиваясь к гудению ветра в вантах, думал, что не может понять речей этого человека. Какой толк ему идти на страшный риск, пытаясь обуздать огненных демонов, что рвутся из-под земли на далеком Кардале? Что он получит за сей подвиг? Из слов аргосца следовало, что ничего. Ни благодарности, ни славы, ни почета! И уж конечно ни богатства, ни власти... Скорее всего, он сгорит в озере бурлящей лавы, задохнется в сернистых парах, падет под ударами раскаленных камней, и даже Митре не удастся его спасти! Тот, кто встал на сторону слабых, сам превращается в одного из них, и даже помощь бога этого не изменит... Да и захочет ли бог помочь на самом деле? Возможно, молния, которой Рагар проплавил песок, всего лишь ловкий магический фокус, и Митра тут вообще ни при чем?

С другой стороны, Конан был уверен, что кое-кто из богов и в самом деле помогает своим адептам; по большей части то были недобрые божества. Такое он видел не раз и знал, что магам Черного Круга дает силу Сет, Змей Вечной Ночи, что жрецы, поклонявшиеся дьявольскому Нергалу, тоже владеют темной мощью - как и те колдуны, что продали души Иггу или Имиру. Свои могущественные покровители имелись также у шаманов Белой Руки в далекой ледяной Похиоле и у восточных чародеев, входивших в Красное Кольцо... Да, злые демоны охотно принимали на службу всякого, кто был готов творить злодейство; добрые же боги почему-то не спешили последовать их примеру.

Сандара, неслышно ступая по палубе, приблизился к киммерийцу.

- Солнце заходит, - произнес он, прищурившись и поглядывая левым глазом на запад, куда день за днем неутомимо стремился корабль.

Конан кивнул. Сияющий золотистый диск уже коснулся горизонта, и его лучи окрасили парус алым, превратив грубое полотно в нежный кхитайский шелк; морская поверхность потемнела, вода казалась уже не изумрудно-зеленоватой, а, скорее, цвета насыщенного сапфира с белесыми прожилками пены.

- Огибаем Барах? - спросил Рагар, повернувшись к кормчему.

Сандара сплюнул за борт.

- Уже обогнули. А ветер все не меняется... - Послюнив палец, он поднял руку вверх. - Да, не меняется, клянусь клыками Нергала!

- Похоже, я выиграл, а? - произнес Конан, хлопнув шкипера по спине, но поглядывая на аргосца. - Не видать тебе моих золотых, косоглазый.

Кормчий пожал плечами.

- И все же я думаю, лучше бы нам повернуть на север, к Барахам. Набрали бы людей и отправились, скажем, к зингарскому побережью... В деревушке, где я родился, да и окрест, полно молодых... можно навербовать пятьдесят человек... или сотню... крепкие парни, все так и рвутся в море...

- И каждый мечтает разбогатеть, - добавил Рагар.

- А что тут плохого? - глаза Сандары разбежались в разные стороны. Во всяком случае, саблей да топором заработаешь поболе, чем неводом и острогой...

Аргосец усмехнулся.

- Ты плаваешь не первый год, - заметил он, - а много ли добыл? Хватит, чтобы встретить старость?

- Что добыл, то мое, - шкипер сердито сморщился. - И мне еще рановато думать о старости!

- Это верно, приятель. Кром! Ты еще поплаваешь по морям, пощиплешь купцов! - Конан огляделся, пытаясь отыскать взглядом Каллу, но той уже не было на палубе. - Пойду-ка я к себе. А ты, Сандара, отправляйся считать свои медяки. Завтра мы...

Огромный парус вдруг хлопнул и обвис; на рее, вместо тугого алого полотнища, болталась бурая тряпка. "Громовая Стрела" дернулась, словно споткнувшийся на бегу скакун. Судно еще продолжало скользить к заходящему солнцу, но с каждым мигом все медленней и медленней; галоп сменился рысью, потом - неторопливой иноходью. С палубы донеслись растерянные крики, марсовые бросились к канатам, потом застыли, ожидая команды капитана или кормчего. Команды, однако, не последовало: и Конан, и Сандара взирали на парус в молчаливом недоумении.

- Твои штучки? - киммериец резко повернулся к Рагару.

Тот с улыбкой развел руками и поклонился.

- Я не повелеваю ветром, мой капитан. Ветры, бури, туманы, дожди все это во власти пресветлого Митры и твоей волшебницы с далекого острова... - Он снова улыбнулся и добавил: - Я полагаю, они решили этот вопрос между собой, по взаимному согласию.

- Кром! Да ты же... - начал Конан, но резкий щелчок паруса прервал его. Судно задрожало и начало заваливаться набок.

- Разворачивай! - взревел Сандара, яростно махая руками палубной команде. - Разворачивай парус! Быстрей, ублюдки!

Он подскочил к рулевым, знаками показывая, чтобы те поторопились, и тут же навалился вместе с ними на весло. Внизу, на палубе, люди пришли в себя; человек десять ухватились за канаты, потянули, и "Стрела", затанцевав на месте, начала разворачиваться на новый курс.

- Ураган! Ураган идет с юга! - убедившись, что кораблю ничего не угрожает, Сандара оставил рулевое весло, подскочив к капитану и аргосцу. Те застыли у борта, вцепившись в поручень.

- Никакого урагана, - спокойно произнес Рагар. - Меняется ветер, вот и все.

- Никогда такого не видел... - пробормотал кормчий в полном изумлении. - Так куда же мы теперь? - Его левый глаз смотрел на аргосца, правый уставился на Конана.

- Куда? Куда Митра прикажет!

Киммериец угрюмым взглядом обвел палубу и вновь наполнившийся ветром парус, потом лицо его просветлело. Придется Дайоме обождать, подумал он; видно, рагаровы дела оказались поважнее прочих. Может, оно и к лучшему! Свидание с Дайомой не относилось к числу приятных событий, тогда как на Кардале Конан надеялся увидеть кое-что интересное.

Он покосился на аргосца. Пожалуй, тот не хвастал, упоминая о помощи Митры, не зря уповал на нее! Доказательства налицо: шесть дней ветер нес корабль на запад, а потом сменился за время десяти вздохов! Такое под силу лишь могущественному магу или истинному божеству... И Рагар знал, что все случится так, а не иначе... недаром казался спокойным, точно летний день в садах Аргоса... Значит, Митра и в самом деле простер над ним свою руку! И повелел отправиться в далекий путь и сразить именем Его огненных демонов...

Тут мысли Конана прервались, ибо к нему бочком подобрался Сандара. Кормчий уже успокоился: парус "Громовой Стрелы" был полон ветра, и судно бежало на север - с тем же усердием, с которым еще совсем недавно двигалось на закат солнца.

- Что тебе? - спросил киммериец, краем глаза заметив усмешку, что промелькнула на губах Рагара.

- Хмм... ну, это... где мои золотые, Амра? - опасаясь капитанского гнева, шкипер на всякий случай отодвинулся.

Но Конан не собирался спорить и шагнул к трапу. Проигрыш есть проигрыш!

- Пойду отсчитаю. Ровно десять монет, - бросил он через плечо и стал спускаться по лестнице.

- И как там насчет корабля? И девки? Я бы от них тоже не отказался, донеслось ему вслед.

Киммериец пожал плечами. Голым приходит человек в этот мир, и голым уйдет из него, подумал он, распахивая дверь своей каюты.

13. БИТВА

На пятый день, утром - если считать с того мгновения, как переменился ветер - "Громовая Стрела" подошла к берегам Кардала. Стоя на своем обычном месте около кормчего и рулевых, Конан разглядывал прибрежный ландшафт дюжину плодородных долин, спускавшихся к морю и защищенных с севера гигантским кряжем Пламенных гор. Его западная вершина уже курилась, выбрасывая в небеса столб ядовито-бурого дыма, и спазматические содрогания огромного конуса вулкана словно подстегивали людей, толпившихся у пирсов, в гавани небольшого городка. Там спешно грузились десятка два рыбачьих суденышек; еще киммериец насчитал сотню лодок, покачивавшихся на волнах у песчаного пляжа.

Город лежал на прибрежной низменности, и с палубы судна Конан не мог разобрать, что творится на его узких улочках. Маленькая площадь, начинавшаяся сразу за причалами, была запружена народом, суетившимся, словно муравьи у разрушенного муравейника; крохотные темные точки метались между полукольцом бревенчатых строений и кораблями. Их было много - и, вероятно, еще больше жителей этого обреченного островка сгрудилось на улицах и во дворах, у стен своих домов, с ужасом взирая на дымовой столб, предвестник скорой гибели.

Покачивая головой, Конан еще раз пересчитал корабли и лодки. Слишком жалкий флот, чтобы спасти несколько тысяч человек! Разве что одного из десяти... Помрачнев, он повернулся к рулевым - отдать приказ, чтоб правили к городу - но внезапно почувствовал на плече пожатие сильных пальцев Рагара. Кажется, в это утро аргосец не собирался делать свои упражнения; он был облачен в синий шелковый камзол, крест-накрест пересеченный ремнями перевязей.

- Нет, прошу тебя, не надо, - Рагар покачал головой. - Мне нечего делать в поселке, капитан. Там я ничем не могу помочь.

- Ладно, - бросив на аргосца угрюмый взгляд, Конан потер железный обруч, охватывавший его виски. - Тогда скажи, куда тебя доставить. Клянусь Кромом, тебе лучше поспешить! Огненные демоны рвутся наружу.

- Ты прав, - Рагар вытянул руку, показывая на дымящийся вулканический конус. - Взгляни на него, капитан... на это средоточие зла и смерти... Видишь, там разлом?

Конан кивнул. Разлом походил на огромную щербину с края чаши, кровавую рану, в которой уже мелькали багровые отсветы огня. Вероятно, первый поток лавы должен был выхлестнуть на склон именно здесь; потом он покатится вниз, сжигая траву и редкие деревья, затопит зеленые долинки, протянувшиеся вдоль ручьев, и жарким языком слизнет городок вместе со всем побережьем...

Аргосец вновь заговорил, подтвердив подозрения Конана.

- Из той дыры скоро потечет огненная река - вниз, на поля и город. Думаю, это случится сегодня вечером. До того мне надо успеть подняться к кратеру.

- Вступишь в бой с огненными демонами? Изрубишь их своими мечами? киммериец недоверчиво покосился на рукояти, торчавшие над плечами Рагара. Тот усмехнулся, и его смуглое суровое лицо на миг помолодело.

- Нет. Я же говорил тебе, клинком здесь не сделаешь ничего. Я пойду к тем деревьям... вон, гляди, на середине склона целая роща... кажется, дубы... Они мне помогут.

- Деревья? Помогут? - Конан был поражен. - Да они просто сгорят вместе с тобой!

- Сгорят без меня, как и я без них. Но вместе... если мы будем вместе, с нами не так-то просто справиться! Дубы - настоящие бойцы Митры... да, бойцы, как и я сам.

- Значит, они - твое войско?

- Можно сказать и так. Большая удача, что они растут здесь.

Киммериец пожал плечами и, повернувшись, велел Сандаре править в обход западного мыса - туда, где горный кряж спадал к морю несколькими уступами, похожими на лестницу гигантов. Он догадывался, что в словах Рагара заключен некий тайный смысл, что аргосец пустит в ход какую-то магию или призовет силы, превышающие человеческое разумение. Это являлось его делом; оно могло удаться либо не удаться, и тут Конан ничем не мог помочь своему странному пассажиру. Огненные демоны Кардала слишком грозные противники для обычного человека; совладать с ними способен только бог или его слуга... Всем же прочим оставалось только следить за этим поединком, одним из тех боев, где мерялись силой таинственные существа, равно повелевающие и людьми, и вулканами. Кто мог предугадать их волю? Кто мог оценить их мощь? Окружающий мир был полон волшебства и служил ареной для зримых или невидимых сражений черных и белых божеств, их жрецов и адептов. Иногда и сам Конан участвовал в этих ожесточенных битвах, то ли случайно, то ли выполняя волю провидения, и те силы, что пыталось обрушить на него Зло, были не менее реальными, чем смертоносная сталь клинка. Тут ему вспомнилось недавнее путешествие в Ванахейм, и он, усмехнувшись, погладил рукоять торчавшего за поясом кинжала.

Экипаж "Стрелы" высыпал на палубу. Люди с ужасом поглядывали на столб дыма, вздымавшийся над вулканом, тревожно переговаривались; гул хриплых голосов повис в воздухе, словно темное облако, готовое разразиться грозой. Конан окликнул Сандару.

- Ветер стихает. Посади этих бездельников на весла. Меньше болтовни, меньше страхов.

Кивнув, кормчий сбежал вниз по трапу и принялся распоряжаться. Вскоре на гребной палубе мерно зарокотал барабан, и длинные весла вспенили воду; галера резко ускорила ход. Городок, со своими пирсами, складами и бревенчатыми строениями, остался за кормой; теперь по правому борту лежал низменный берег, постепенно повышавшийся к подножьям Пламенных гор. Он казался пустынным, хотя тут и там Конан мог разглядеть дома у распаханных полей, хлева, амбары, фруктовые рощи и пастбища, по которым бродил брошенный скот; вероятно, люди ринулись в главное поселение в надежде найти место на кораблях. Что происходило сейчас в городке? Кровавая бойня на улицах за право попасть на корабль? Жеребьевка, в которой удача означала шанс выжить? Или, как везде и всюду, сильные, оттеснив слабых, грузили на суда свое добро, не слушая стонов и плача тех, кто был обречен на погибель?

Гребцы завели песню. Мерно падали слова, подчиняясь рокоту барабана; в такт им опускались весла, гнавшие галеру вдоль берега, вперед и вперед, к скалистому мысу, протянувшемуся в море словно рука с напряженными каменными мышцами. Конан и Рагар хранили молчание, пристально вглядываясь в отсвечивавший багровыми сполохами разлом на склоне горы; казалось, в жерле вулкана затаился огненный дракон, то приподнимающий свою чудовищную голову, то прячущий ее обратно, под защиту скал.

Внезапно киммериец почувствовал, что рядом с ним кто-то стоит. Сандара? Он покосился вправо. Нет, Калла... В полном боевом снаряжении, в сапогах и кожаном нагруднике, с мечом у пояса и бронзовым шлемом на пышных темных кудрях... Словно на битву собралась! Конан попытался поймать ее взгляд, но девушка смотрела только на Рагара.

- Могу я спросить, господин мой? - Ее голос казался тихим и непривычно спокойным, совсем не таким резким и визгливым, как бывало, когда она обращалась к Конану.

- Конечно, девочка, - аргосец глядел на нее с дружелюбной улыбкой.

- Скажи, ведь в мире, на островах и материке, много огненных гор, так?

Рагар кивнул.

- Да. Такие горы есть и на окраинах Вендии, и в Иранистане, в Зембабве и других Черных Королевствах... Встречаются они и на севере, где огромные хребты занесены снегами от подножий до самых вершин... и когда огненные демоны просыпаются, с горных склонов течет обжигающий водный поток. Говорят, гор, выбрасывающих дым, пламя и раскаленные камни, довольно много в Кхитае и Камбуе, на берегах Лемурийского моря, но там я не бывал. И, конечно, они есть на островах всех трех океанов - Западного, Восточного и Южного. О том в королевском книгохранилище Мессантии имеются самые достоверные сведения... к примеру, я читал...

- Прости, что прерываю тебя, - Калла быстро подняла смуглую изящную руку, - но ты уже ответил на мой вопрос. Теперь же я хотела бы узнать о другом.

- Ты замучаешь Рагара, женщина, - произнес Конан, - и огненные демоны шутя справятся с ним. Не лучше ли оставить его в покое хотя бы сейчас?

На лице девушки промелькнуло раздражение, темные глаза сверкнули.

- Ты, варвар, отрыжка Крома... почему ты решаешь за него? Если господин не желает говорить со мной, пусть скажет сам!

Эта выходка была достойна хорошей оплеухи, и киммериец уже поднял кулак, прикидывая, куда и как ударить, чтобы душа Каллы не отлетела вмиг на Серые Равнины. Но тут Рагар коснулся его плеча, и гнев Конана вдруг растаял, как снег под лучами весеннего солнца. Ему стало смешно.

- Ладно, - пробормотал он, ухмыльнувшись, - пусть я отрыжка Крома... Кром справедливый и мудрый бог, который не суется в дела людей и не творит зла... а вот о стигийском Сете этого не скажешь!

Калла гордо выпрямилась и обожгла своего возлюбленного яростным взглядом.

- При чем тут Сет? - прошипела она.

- Ну, ты же стигийка! А все стигийцы...

- Я - не как все! Да, я стигийка, но поклоняюсь Митре! Ясно? И если ты еще раз...

Не слушая ее, Конан повернулся к Рагару.

- Вот кого надо бояться, - он взглядом показал на свою подружку. Что значат твои огненные демоны по сравнению с женщиной! Скоро ты отправишься сражаться с ними, а я останусь здесь с этой стигийской змейкой... Так кто же из нас храбрее? Кто настоящий герой?

Заметив, что Калла готова взорваться, аргосец быстро провел ладонью у ее висков, стиснул пальцы, словно зажимая в кулаке пучок невидимых и неощутимых нитей, потом как бы отшвырнул их - за борт, в море. Огонек ярости, разгоравшийся в глазах стигийки, погас; поджав губы, она окинула Конана неодобрительным взором и сказала:

- Если ты не хочешь со мной оставаться, высади меня на берег. Вот и все!

- Кром! На какой берег ты собралась?

- Хотя бы на этот, - и, небрежно кивнув на кардальское побережье, Калла спросила: - Так я могу говорить?

Рагар молча склонил голову. За время перепалки между Конаном и девушкой он не произнес ни слова, однако жесты его странным образом вселили успокоение в души киммерийца и стигийки; внезапно они даже улыбнулись друг другу, будто бы все сказанное было шуткой.

- Значит, в мире множество огненных гор, - продолжила Калла, - и духи, что обитают в них, то и дело трясут землю, заливают ее реками пламени и, случается, разрушают города, губят людей... Так?

- Да. Такое бывало, и не раз, - подтвердил Рагар.

- Возможно, в этот день где-то в Иранистане тоже дымится гора? И те, кто живут у ее подножья, тоже обречены на смерть?

- Возможно.

- Я хочу знать, послан ли к той горе слуга Митры - такой же, как ты! - внезапно выпалила Калла, сверкая глазами. - Я хочу знать, ко всем ли таким горам бог отправляет своих служителей, чтобы они закляли огненных демонов! Я хочу знать, почему им это не удается - ведь ты сам признал, что подземные духи не раз губили людей! И я хочу знать, зачем же тогда ты пришел именно сюда, на этот проклятый остров? Чтобы найти тут свою смерть? - К изумлению Конана, на глазах девушки выступили слезы.

Рагар, словно раздумывая, огладил ладонью лоб.

- Как много вопросов сразу, - пробормотал он. - Но, как я понимаю, все сводится к одному: стоит ли мне лезть на этот кардальский вулкан, или лучше держаться от него подальше...

Калла молча кивнула. Конан же с интересом уставился на аргосца; вопросы, заданные девушкой, приходили в голову и ему - только победа или смерть Рагара волновали киммерийца в гораздо меньшей степени, чем его подружку.

- Вот ты говорила о некой горе в Иранистане... - медленно вымолвил аргосец, подняв взгляд на смуглое личико Каллы. - Как ты думаешь, что сделают люди, увидев над ней столб дыма? Что бы сделала ты сама?

- Убежала, конечно... да и все остальные, кто там живет, тоже поспешили бы убраться подальше.

- Убежала бы, - повторил Рагар. - Убежала бы на север или юг, на запад или восток, ушла пешком, умчалась на коне, уехала в повозке... А куда им бежать? - Он махнул рукой в сторону берега. - Вокруг океан, кораблей мало, до Бараха плыть пять дней с попутным ветром, до Побережья Пиктов и того дольше... Может, десятая часть и спасется, а остальные обречены на гибель. Понимаешь, обречены, и выхода у них нет! Это несправедливо, и это нарушает Великое Равновесие мира.

Конан потер висок, смутно припоминая, что где-то и когда-то ему доводилось слышать о Великом Равновесии. Вероятно, одни боги стремились поддержать его, другие - опрокинуть, ввергнув мир в пучину хаоса; третьи же, подобно Крому, взирали на эту борьбу с полным равнодушием. Может быть, они-то и являлись наиболее мудрыми во всем божественном пантеоне.

- Ты хочешь сказать, что у людей, которым грозят зло и погибель, должны оставаться какие-то шансы? - спросила Калла. - Хотя бы надежда на побег?

- Верно, - аргосец кивнул. - Туда же, где нет ни шансов, ни надежды, где обстоятельства не позволяют людям выбирать, Митра направляет своего слугу...

Снова склонив голову и прикрыв глаза, Рагар замер. Губы его чуть заметно шевелились, и, хотя Конан не мог расслышать ни слова, он догадался, что аргосец творит молитву.

Когда "Громовая Стрела" обогнула западный мыс, было уже далеко за полдень. За мысом береговая полоса оказалась изрезанной шхерами, извилистыми протоками и бухтами, которые окружали барьеры застывшей лавы; вероятно, с вершин Пламенных гор сюда не раз текли реки расплавленного камня, вступая в поединок с океанскими водами. Однако земля эта не выглядела безжизненной: здесь и там торчали довольно высокие деревья, поверхность же старого лавового поля заросла кустарником и невысокой травой.

Сандара поставил двух человек у резного форштевня галеры, велев промерять глубину; к счастью, тут не было ни отмелей, ни рифов, ни опасных подводных скал. Спустя некоторое время корабль неторопливо, на пяти парах весел, скользнул к темной базальтовой стене: загрохотали якорные цепи, дружно ухнули мореходы, упираясь шестами в гладкий камень, и "Громовая Стрела" замерла.

Они находились под самой горой, у подножия вулкана, над которым расплывалось огромное черное облако. Из него падал пепел, окутывая серой пеленой деревья и травы; он ложился на прибрежные камни, на листву, на воду, на палубу корабля, на плечи и лица людей. Метель, подумал Конан, поглядывая на стоявших рядом Рагара и Каллу; бронзовый шлем на головке девушки уже потерял блеск, а темно-синее шелковое одеяние аргосца стало сизым и тусклым.

Да, метель, решил он, такая же, как в Ванахейме или Асгарде, только не белая, а темная. Пепел был теплым, но скоро его хлопья начнут жечь, словно кристаллики льда, потом еще сильнее... Конан припомнил, как в северных краях, в круговерти пурги, танцуют снежные девы, дочери Имира, заманивая путников в свои холодные объятья. Кто запляшет здесь, когда под раскаленным пеплом и камнями обратятся в прах деревья и травы? Огненные саламандры? Драконы в пламенной чешуе? Чудища, дыханье которых плавит скалы? Помрачнев, киммериец насупил брови; ему было неприятно сознавать собственное бессилие.

Сверху доносился мерный рокот, иногда прерывавшийся громовыми раскатами. Почва ощутимо подрагивала; гигантский змей, затаившийся в жерле вулкана, пробовал свои силы. До вечера было еще далеко, но над землей и водами сгущался сумрак; туча пепла и дыма расползалась над обреченным островом, застилая солнечный свет. Конан поднял лицо к небу, всматриваясь в потускневший лик великого Митры, Подателя Жизни. Неужели Светоносный был не в силах сам совладать с огненными демонами? Или ему для этого требовалась помощь человека - такого, как Рагар?

Сандара, сгорбившись, опасливо поглядывая на берег, приблизился к своему капитану; глаза его, от волнения и страха, косили вдвое сильней, чем обычно.

- Долго нам тут не выдержать, господин мой Амра, - нерешительно пробормотал он. - Темно, жарко, и скалы трясутся так, словно сам Нергал чешет пятки под землей. Хорошо бы... гм... - кормчий запнулся и метнул быстрый взгляд на Рагара.

На губах аргосца промелькнула улыбка.

- Хочешь сказать, достойнейший, что мне пора убираться, да поживее? Ну, я готов! - он сделал шаг к сходням, переброшенным на берег.

- Нет, так не пойдет! - Конан решительно тряхнул своей черной гривой. - Я хочу тебя проводить - хотя бы до тех дубов, которые ты собираешься повести в битву! Выпить по чаше вина, плюнуть в морды огненных демонов и послушать, как они зашипят!

- Что ж, проводи, - согласился Рагар. - Только не до самых дубов, а до половины дороги. Дальше я пойду сам.

Повернув голову, Конан поискал взглядом в толпе моряков, сгрудившихся на палубе.

- Хафра! Эй, Хафра! - рявкнул он.

- Здесь, мой господин! - кушит, задрав голову, возник у трапа.

- Притащи бурдюк с вином и чаши из моей каюты! Пойдешь с нами. Конан на мгновение призадумался. - Вино бери аргосское, а чаши - побольше. Да прикрой их чем-нибудь от этой дряни, что сыплется с небес!

Кивнув, кушит исчез за дверью. Калла, брезгливо отряхивая пепел с лица, пробормотала:

- Скоро мы все станем, как этот Хафра... такими же черными и страшными...

Конан, приобняв ее за плечи, подтолкнул к трапу.

- Иди вниз. В каюте безопасней.

- Вот еще! - девушка гордо вскинула головку. - Я отправляюсь с вами!

- Ну, как хочешь. - Вслед за Рагаром, киммериец направился к лестнице; по прежнему опыту он знал, что спорить с ней бесполезно. Друг за другом они спустились на палубу, потом перебрались на берег, провожаемые тоскливыми взглядами команды; лица людей, измазанные пеплом, превратились в застывшие маски из серого камня. Вскоре появился Хафра, с большим бурдюком за плечами и стопкой бронзовых чаш, завернутых в тряпицу, которые он бережно прижимал к груди. Кушит выглядел спокойным; похоже, ни ощутимые содрогания почвы, ни доносившийся сверху рев его не тревожили.

Конан махнул рукой кормчему, распорядился:

- Жди здесь! Мы скоро вернемся!

Они направились вверх по склону - по серой траве, мимо серых кустов, вздымая при каждом шаге серые облачка, медленно оседавшие на землю. Стояло полное безветрие, и даже тут, у самого моря, воздух казался душным и тяжелым. Из клубившейся над вершиной тучи по-прежнему падали серые хлопья, и в десяти шагах не было видно уже ничего; пурга, поднятая огненными демонами Кардала, слепила не хуже тех, что насылал Ледяной Великан Имир, владыка снежных просторов Ванахейма.

Конан с Рагаром шли впереди; за ними, тяжело отдуваясь, поспешал кушит, и стремительной походкой двигалась Калла, иногда оскальзываясь на камнях. Киммериец повернул голову.

- Тебе не страшно, Хафра?

- Нет, Амра.

- А почему?

Темнокожий великан пожал плечами.

- В Черных Королевствах на границе с Кушем горы часто плюют пеплом и огнем... Я насмотрелся такого еще в те времена, когда не мог поднять отцовскую секиру. Я не боюсь! Земля немного потрясется, с гор сойдут огненные реки, потом застынут... Вот и все!

- Не все, - мрачно промолвила Калла. - Остров может расколоться и потонуть. Уйти на дно океана, понимаешь?

Хафра хмыкнул.

- Понимаю. Куш - на большой земле, большая сила нужна, чтобы ее расколоть. А здесь... Но я все равно не боюсь! - Огромной пятерней он взлохматил свои жесткие курчавые волосы, подняв облако пепла. - У нас корабль, навалимся на весла и уплывем!

Они продолжали подниматься - четыре крохотные фигурки на склоне исполинского каменного конуса. Доносившиеся сверху рев и рычанье сделались громче; темная завеса, маячившая перед глазами, вдруг озарилась багровым видно, раскаленная лава уже подступила к самым краям кратера. Воздух, насыщенный сернистыми испарениями, обжигал горло и легкие при каждом вздохе; Калла вдруг мучительно раскашлялась и замедлила шаг.

- Иди на корабль! - крикнул Конан, бросив на нее сердитый взгляд.

- Нет!

- Уходи! Задохнешься!

- Нет! Нет!

Выпрямившись, девушка ухватила Хафру за ремень перевязи; лицо ее было бледным, но в глазах по-прежнему горел упрямый огонек, а пальцы стискивали рукоять меча. Похоже, она решила сопровождать Рагара до самой вершины и там схватиться с огненными демонами... Только туда ей не дойти, подумал Конан, втягивая едкий воздух. Никому не дойти, и Рагару тоже! Он поднял глаза вверх: солнечные лучи уже не могли пробиться сквозь черную мрачную тучу, застилавшую небеса. Итак, демоны Кардала скрыли от глаз Митры его слугу, идущего в бой; чем же Владыка Света сумеет ему помочь? Разве что заупокойной молитвой...

Рагар внезапно остановился и вытянул руку.

- Все! Тут мы расстанемся, капитан. Дальше я пойду один.

- Ты не заблудишься в этой тьме? - Конан покрутил головой, разглядывая склон, похожий на Серые Равнины царства мертвых. - Ничего не видать! Один Нергал знает, где тут вершина, где огненные демоны и где твои дубы!

- Я их чувствую, - Рагар коснулся пальцами виска. - Они готовы к сражению... ждут, чтобы слить свою Силу с той, которой наделил меня Митра, Податель Жизни.

- Пусть не оставит он тебя своей милостью! - киммериец сделал знак, и Хафра, сунув им чаши, начал поспешно разливать вино.

- За победу! - провозгласил Рагар, и голос его, сильный и звучный, далеко разнесся над засыпанным пеплом склоном.

- За победу! - клич Конана походил на рычанье льва.

- За победу! - от рева Хафры дрогнул воздух.

- За победу, - отчетливо произнесла Калла, не сводя глаз с посуровевшего лица аргосца.

Они выпили вино, смешанное с пеплом - словно причастились к плоти огненных демонов, трубивших наверху боевой вызов; затем Рагар, отстегнув мечи, сунул их в руки Конана.

- Эй, а это зачем?

- Сохрани их для меня. Там, - аргосец махнул в сторону вершины, - мне не понадобится сталь. Вернусь - отдашь... а не вернусь, считай эти клинки платой за место на корабле.

- Кром! Я не возьму с тебя платы! - Конан насупил брови.

- Тогда пусть они будут даром, капитан. И знай, это не простое оружие. Если я не вернусь, тебе придется...

Внезапно Калла, придвинувшись ближе к Рагару, робким жестом коснулась его груди.

- А ты можешь и не вернуться?

- Могу. Но стоит ли сейчас думать об этом?

Он кивнул; потом, отступив на пару шагов, поднял взгляд на лицо Конана.

- Помнишь дорогу к Учителю?

- Помню.

- Если свидишься с ним, передай поклон от аргосца Рагара по прозвищу Утес.

- Если свижусь, передам.

Три человека в молчании глядели, как четвертый уходит вверх по склону, исчезая в серой круговерти, погружаясь в пепельную метель. Шаг Рагара был тверд, но спина, без привычных длинных клинков, казалась голой и беззащитной; серые хлопья ложились на его плечи и голову, тонкими струйками стекали вниз. "Да поможет тебе Митра", - неслышно произнес Конан. Он не взывал к грозному Крому - тому были безразличны дела людей; тем более, увидевших свет не в суровой Киммерии, а в солнечном Аргосе.

- Все! Идем к кораблю! - повернувшись, Конан начал спускаться. Мечи аргосца он пристроил на плече; свисавшие с ножен перевязи мерно стучали в спину. Он впервые держал в руках это оружие, и оно показалось ему почти невесомым - легче, чем привычный тяжелый клинок или киммерийская секира.

Доносившееся сверху рычанье сделалось громче: видно, огненные демоны Кардала собирались вот-вот вырваться из кратера. Внезапно раздался долгий протяжный гул, земля вздрогнула, и в пяти шагах от киммерийца рухнул камень величиной с кулак. Он оглянулся; в сгущавшейся тьме фигуры кушита и девушки маячили позади слабыми тенями.

- Эй, Хафра! Начинается камнепад! Брось бурдюк и чаши, помоги Калле!

- Я сама! - В ее хриплом голосе звучала прежняя неукротимость. Сама!

- Сама так сама, - проворчал Конан. - Давай бегом к берегу, пока нас не пришибло камнями!

Он бросился вниз, каждое мгновение ожидая тупого удара по голове, плечам или ребрам, но камни падали еще не очень густо. Впрочем, у самой вершины мог идти настоящий каменный град, а это значило, что Рагар уже мертв. Едва Конан подумал об аргосце и его предполагаемой гибели, как вверху снова громыхнуло, и камнепад прекратился. Пепел, однако, падал по-прежнему, и в двух шагах не было видно ни зги.

Теперь, сквозь давивший сверху рев, он разобрал звонкие удары корабельного била. Видно, Сандара сообразил, что надо помочь возвращавшимся отыскать дорогу! Звуки колокола раздавались где-то совсем близко, и киммериец, довольно кивнув, обернулся и крикнул:

- Эй! Слышите?

- Да, хозяин! - долетел ответ Хафры.

- А-а-а! - несомненно, то был голос Каллы.

Конан замедлил шаги. Тут, у самого берега, дышалось полегче, чем наверху; ему даже почудилось, что с моря потянуло свежим бризом. Возможно, и в самом деле поднимался ветерок, относивший пепел в глубь суши - теперь он падал не так густо, но светлее от этого не становилось. Наступил вечер.

Впереди замелькали факелы, послышались возбужденные голоса, и вскоре Конан уже стоял у трапа, переброшенного на берег. Его ждал Сандара с четырьмя моряками; остальные толпились на палубе. Одни, вытягивая шеи, внимали отдаленному реву огненных демонов; другие пытались смыть пепел с разгоряченных потных тел; третьи, самые стойкие, собрались у бочонка с вином и огромных мисок с солониной и сухарями. Бросив на них одобрительный взгляд, Конан пробормотал:

- Чем сильнее пес, тем больше он ест... - Затем киммериец хлопнул Сандару по спине и ухмыльнулся. - Ну, как дела, косоглазый? Похоже, у вас все в порядке?

- Можно сказать и так, господин мой Амра. Но чем быстрее мы выйдем в море, тем лучше. Как бы этот островок не...

Кормчего прервал Хафра, внезапно вынырнувший из темноты. Лицо кушита казалось растерянным; размазывая пепел по щекам ладонью, он кривил толстые губы, словно пытаясь сдержать дрожь, сотрясавшую его огромное тело. Конан с удивлением уставился на него.

- Эй, парень! Что с тобой? Напугался огненных демонов? Ты же хвастал, что не боишься ничего?

- Кроме тебя, хозяин, - пробормотал кушит, пряча глаза. - Как бы ты не содрал шкуру с бедного Хафры...

- Что случилось? - протянув руку, Конан ухватил чернокожего за ворот. - Ну, говори!

- Твоя женщина, господин... Ты велел за ней приглядывать... Я... я ее потерял...

- Где?

- Неподалеку... где-то у берега... - забормотал Хафра. - Была рядом со мной, и вдруг исчезла... словно ее Нергал проглотил... Я только отвернулся, а ее уже нет... в двух шагах ничего не видно...

- Хмм... Странно... - отпустив кушита, Конан покачал головой. Только глухой не услышит звон корабельного колокола, да и факелы можно разглядеть... Кром! Эта женщина сведет меня с ума! Куда она делась?

- Может, ее и в самом деле Нергал проглотил? - произнес Сандара, опасливо таращась в темноту. - Или огненный демон?

- Слишком она тощая, эта Калла, - киммериец в раздумье поскреб в голове. - Демон скорее выбрал бы Хафру... в нем мяса втрое больше...

- Так что будем делать?

- Пошли людей с факелами на поиски - только пусть не отходят от берега и долго не ищут. Думаю, Хафра не виноват... эта стигийская ящерица сама решилась удрать...

- Но почему?

Конан пожал плечами.

- Женщина! - Он выговорил это с изрядной долей недоумения, а затем, оглядев свой засыпанный пеплом корабль, распорядился: - Останемся здесь! Будем ждать Рагара; возможно, он вернется ночью.

- А если не вернется? Если остров треснет и начнет тонуть? - Сандара был полон сомнений.

- Кардал велик и быстро не развалится, так что мы успеем отплыть, утешил Конан своего кормчего. - Пошли людей на гребную палубу. Пусть дремлют там, пьют или играют в кости, но будут готовы навалиться на весла с первым же ударом барабана! Я пойду к себе, посплю... разбудишь, если случится что интересное...

Он направился в свою каюту, недовольно хмурясь и покачивая головой. Великий Кром! Куда же исчезла эта стигийка? Свалилась в море, поскользнувшись на камнях? Или, удрав от Хафры, отправилась к вершине вслед за Рагаром? Прямо в пасть огненным демонам? Зачем? Кто знает... Даже боги не распутают клубка женских капризов... разве лишь одна Иштар...

Не раздеваясь, Конан повалился на ложе и закрыл глаза.

Цепкие руки Сандары трясли его, теребили за плечи.

- Амра, Амра! Проснись! Взгляни, что творится!

Оттолкнув кормчего, Конан сел, потер ладонями лицо, приходя в себя, ощупал железный обруч на голове. Воздух в каюте был душным, жарким; в распахнутое окно били горячие порывы ветра. Вытянув руку, он нашарил в ларе кувшин с вином, вытащил зубами пробку, сделал несколько больших глотков; потом протянул сосуд Сандаре.

- Возьми-ка, освежись... да успокойся! Каллу нашли?

В ответ послышалось громкое бульканье - кормчий следовал его совету. Наконец он оторвался от горлышка, вытер губы и отрицательно покачал головой.

- Нет. Пропала! Да и что тут сыщешь, в этакой-то тьме?

- Тогда зачем ты меня разбудил, косоглазый краб?

Сандара громко перевел дух.

- Поднимись наверх, мой господин, взгляни на гору! Двадцать лет плаваю по морям, много чудес повидал, но такое... То ли драка там идет, то ли колдовство творится... Похоже, Нергал со всем своим воинством сейчас вырвется из-под земли, и остров взлетит к небесам! Говорю тебе, лучше весла на воду, парус на рею - и отчалить от этих проклятых берегов!

Но Конан уже не слушал его бормотанье; еще раз приложившись к кувшину, он торопливо направился на палубу. Берег и подножье горы скрывал непроницаемый мрак, но два десятка факелов освещали судно и людей, сгрудившихся у борта; тут были почти все, а значит, приказ держать гребцов у весел оставался невыполненным. Громко выругавшись, киммериец отпустил пару затрещин - тем, кому повезло попасться под горячую руку.

- Эй, Керда, Фрибат, Синдул, Гараста! Вы, ленивые псы! Вниз, к веслам! И ждать команды! Я скажу, что вам делать - когда грести во всю мочь, а когда вылезать наверх!

Люди, страшась его гнева, ринулись к люку, что вел на гребную палубу; теперь у борта остались только марсовые и рулевые. Довольно хмыкнув, Конан направился к мачте, легко вскинул свое огромное тело на нижний рей и, выпрямившись, устремил взгляд вверх.

Да, тут было на что посмотреть! Хотя берег и море тонули в непроглядной тьме, вершина огромного вулкана была ясно видимой, ибо вокруг нее колыхалось голубоватое зарево. На фоне этой завесы, похожей на одноцветное северное сияние, вырисовывался мрачный иззубренный конус; трещины в нем светились багровым, и эти зловещие отблески, смешиваясь с нижней частью голубой завесы, придавали ей странные фиолетовые и серые оттенки. Эта игра красок происходила в полной тишине; казалось, красное и багровое стремятся вырваться наружу, выстрелить из жерла вверх, словно из гигантской катапульты, а голубой полог противодействует им, вжимает обратно в недра земли. Со стороны это действительно напоминало битву некое магическое сражение, в котором свет боролся со светом.

К удивлению Конана, темная туча пепла рассеялась, небо было чистым, и яркие звезды горели в нем точно глаза бесчисленных божеств, собравшихся полюбоваться поединком. Хотя серая метель прекратилась, в воздухе, однако, ощущалось какое-то напряжение; он был плотным, словно бы сгустившимся, и порывы жаркого ветра, налетавшего с моря, не освежали кожи. Глубоко вздохнув, Конан почувствовал слабый сернистый запах. Вероятно, если бы не морской бриз, отгонявший ядовитые пары в глубь суши, запах был бы сильнее.

- Амра, господин мой! - кормчий, стоявший внизу, у мачты, дотянулся до колена Конана. - Ты видишь это... это голубое... этот туман, что висит над вершиной?

- Я не слепой, - буркнул киммериец.

- Как ты думаешь, что там творится? Красным светит раскаленный камень... такое я видел и прежде... когда подземные духи гневаются, со склонов гор текут огненные реки. Но вот эта голубая штука... и небо... Сандара вытянул шею, всматриваясь вверх. - Небо, ты погляди! Чистое, звездное! А должно быть все в тучах! И ни пепел не падает, ни камни! Как такое возможно? Я говорил с Хафрой и другими... с теми, кому тоже доводилось видеть огненных демонов... они не понимают...

- Чего не понимают? - Конан плотнее прижался к мачте, обхватив ее рукой. - Этот голубой туман словно крышка над котлом... Горячее варево рвется наружу, а крышка не пускает!

- Думаешь, Рагар? - спросил кормчий, помолчав.

- А кто же еще? Клянусь Кромом, вряд ли у этого котла колдует наша Калла!

Внезапно над горой прокатился грохот, словно подземные духи огня разом ударили в свои чудовищные барабаны. Багровое свечение у краев вулканического жерла стало ярче, налилось алым; потом в самой глубокой из расселин - той, что минувшим утром показывал Рагар - возникло пламенеющее щупальце. Медленно, будто бы в нерешительности, оно направилось вниз по склону, вытягиваясь змеей; вслед за ним в других трещинах меж зубцами кратера начали высовывать безглазые головы десятки красных червей.

Пираты, рулевые и марсовая команда возбужденно загалдели. В их возгласах звучал страх; пожалуй, только Хафра да кормчий Сандара, мертвой хваткой вцепившийся в колено капитана, хранили угрюмое молчание.

- Драконы! Огненные драконы!

- Сейчас поползут вниз, к кораблю!

- Митра, спаси и защити!

- К демонам Митру! Надо отваливать, да поскорее!

- Амра! Где Амра?

И снова:

- Капитан! Амра!

Конан спрыгнул вниз, затем в четыре огромных скачка взлетел на кормовую надстройку, где у трапа пылали два факела.

- Молчать, трусливые псы! Кто собрался отвалить, того не держу! Клянусь Кромом, дорога свободна - с борта прямо в воду! - Сейчас его гулкий голос перекрывал яростное рычанье вулкана. - Я остаюсь здесь, и прирежу каждого, кто коснется паруса или весла!

Крики смолкли; люди поглядывали то на вершину горы, то на грозное лицо своего капитана, точно взвешивая, откуда можно ждать больших неприятностей. Конан презрительно сплюнул, отвернулся и шагнул к бортовому ограждению; надстройка поднималась выше прибрежной скалы и отсюда все было видно так же хорошо, как с рея.

Он твердо решил досмотреть представление до конца. Если потоки лавы и в самом деле начнут угрожать "Стреле" или гора расколется напополам, тогда можно и выйти в море... Только тогда, не раньше! Должен же он увидеть, на что способен этот аргосец... правда ли то, о чем толковал этот странный человек... Подняв взор к вершине, Конан отметил, что алых языков стало больше и движутся они быстрее; самый длинный уже прошел четверть склона и теперь чуть загибался вправо, в сторону кардальских долин и прибрежного городка. Пожалуй, решил киммериец, самое время Рагару воззвать к Пресветлому - не то огненная река испепелит и слугу Митры, и дубы, на помощь которых тот рассчитывал.

Замерев в жарком и душном полумраке, киммериец уставился вверх, на голубое марево, что колыхалось над кровавой раной жерла. От вершины его отделял океан тьмы, скрывавшей и море, и ближний берег, и подножие вулкана; где-то там, невидимый и неощутимый, затаился Рагар, где-то там бродила Калла... Или уже лежала в горячем пепле, мертвая, как высушенные серой метелью травы?

Конан стиснул кулаки, мышцы его напряглись, ноздри раздулись, втягивая воздух с мерзким привкусом серы. Кровь вечного воителя бурлила в нем; сейчас ему хотелось бы очутиться не здесь, на палубе своего корабля, а в горах, рядом с Рагаром, с мечом в руке. Он машинально ощупал обруч, слабо давивший на виски. Дайома говорила, что сей талисман способен защитить от злого колдовства... Может быть, и от гнева огненных демонов тоже? Может, ему стоило пойти с Рагаром?

Нет, подумал киммериец, стиснув зубы. Даже если б железное кольцо на голове спасло его от палящего жара и сернистых испарений, чем и как он сразился бы с демонами? Ни меч, ни секира, ни копье для такого дела явно не подходили, а метать молнии, подобно аргосцу, он не умел...

Молнии!

Едва он подумал о них, как с середины склона, тонувшего в кромешной тьме, ударили яркие синие сполохи. Они летели непрерывным потоком, широким расходящимся пучком, словно стрелы, выпущенные разом сотней лучников, и каждая поразила цель. Алые щупальца, что со зловещей неумолимостью тянулись от жерла вулкана вниз, к домам, рощам и городку, внезапно вскипели; Конан видел, как огненные фонтаны поднялись там, куда ударили призрачные синеватые копья молний. Они взметнулись к небу и опали багряным дождем - побуревшие, бессильные, меркнущие... Молнии, летящие из темноты, продолжали хлестать огненных змей, пронзая их пылающие тела; столбы пламени, целые светящиеся колонны поднялись вверх, дотянувшись до голубой завесы, и киммерийцу померещилось, что она словно высасывает жаркую кровь чудищ: они тускнели, замирали, расплывались, не в силах продолжить путь.

Загрохотало. И, повинуясь раскатам чудовищных барабанов, над кратером поднялась новая огненная волна, выплеснула на склон несокрушимым грозным валом и покатилась вниз, сотрясая воздух. Это был уже не поток, не река: жаркое и бездонное озеро изливалось наружу, и его, казалось, не мог остановить никто. Огнедышащая гора вздрогнула; с громоподобным шумом рухнули обрамлявшие кратер утесы, и над ними встала вторая багровая стена, а за ней - третья, четвертая... Не озеро, пламенный океан с ревом струился на равнины Кардала!

Но молнии продолжали сверкать, беззвучные и сокрушительные, превозмогая натиск огненного воинства. Они словно бы слились в сине-фиолетовое зарево, в огромный сверкающий веер, сотканный из тысяч и тысяч стрел; и Конан наконец догадался, где был его центр. Там, в дубовой роще на середине склона, против самой глубокой трещины, рассекавшей кратер! В том месте, что выбрал Рагар! И где он теперь держит оборону!

Значит, аргосец не погиб? Он жив и сражается? Конан уже не сомневался в этом и знал, что взирает на настоящую битву, божественный поединок, в котором человек, деревья и демоны, молнии и раскаленная лава, серая пепельная метель и голубая завеса, ярко сиявшая в ночных небесах, были лишь орудиями сошедшихся в схватке богов. Их доспехом и щитом, мечом и разящим копьем!

Задрав голову, киммериец вгляделся в зарево над багровой пастью вулкана, и на миг ему почудилось, что в сверкающем тумане проступают контуры гигантского лица - выпуклый лоб, подобный материковой тверди, глаза-пропасти, сурово сжатые губы, бескрайние равнины щек... Видение мелькнуло и исчезло, оставив томительное ощущение неопределенности, и Конан почувствовал, как, несмотря на жаркие порывы ветра, его окатила волна холодной дрожи. Действительно ли он узрел лик божества? Великого Митры, Владыки Света, Подателя Жизни? Могущественного бога, взиравшего с небес на битву, что вел его слуга?

Тянулось время; беззвучно сверкали молнии, грохочущие раскаты дьявольских барабанов вздымали огненные валы, что с ревом выплескивались на склон, катились вниз и замирали, выбрасывая к звездным небесам фонтаны жаркой крови. Вулкан рычал и выл на тысячу голосов, но киммериец, полуоглохший, со слезящимися глазами, стал замечать, что атаки пламенных ратей слабеют. Видно, Рагар побеждал; грозная Сила Митры превозмогала мощь подземных богов, что бесновались в недрах огромного вулкана. Они еще ревели, выхлестывали волны кипящей лавы, с шумом рушили скалы, сотрясая многострадальный Кардал; но сверкающие копья аргосца разили без устали и без промаха.

- Похоже, он крепко прижал этих огненных демонов, - произнес про себя Конан, прикрывая ладонью воспаленные глаза. Затем, окликнув Хафру, киммериец велел подать вина и остался на палубе досматривать огненный спектакль. Тут он и заснул, когда грохот стал потише, и сияющий фиолетовый веер превратился в редкие вспышки молний.

Солнце еще не поднялось, когда кормчий снова разбудил Конана. Небо начало светлеть, и на его розовато-жемчужном фоне темный конус вулкана, притихшего и молчаливого, был отчетливо виден - иззубренные стены кратера, уступы на западном склоне, напоминавшие гигантскую лестницу, травы и деревья с наполовину облетевшими листьями, запорошенные пеплом, дубовая роща... Она казалась на удивление яркой и чистой, словно серая метель и жар от лавовых потоков совсем не коснулись ее; темно-зеленые кроны сливались на расстоянии в одну огромную шапку, подпертую десятками темных стволов.

Бросив взгляд на эту картину, киммериец повернулся к Сандаре, отметив, что глаза у него налились кровью и смотрят совсем уж в разные стороны света - видно, кормчий, как и большая часть команды, не спал всю ночь.

- Рагар?..

Шкипер отрицательно помотал головой.

- Нет, мой господин, он не вернулся. И я не знаю, что с ним. Люди боятся ступить на берег... да и, по правде говоря, после такой ночи им надо хоть немного подремать.

Конан кивнул, пригладил взлохмаченные волосы, осмотрел палубу. Большинство его молодцов валялись у шпигатов и громко храпели; те же, кто бодрствовал, напоминали осенних мух. Мощный храп доносился и со скамей гребцов.

- Ладно, пусть спят, - решил он, - а то не смогут ворочать веслами. Я поднимусь к роще. Жив Рагар или мертв, он должен быть там.

Спустя недолгое время он шагал по склону, с флягой и ломтем мяса в руках; мечи аргосца были пристегнуты за спиной, их ножны, поскрипывая, терлись о кожаную куртку. Еще Конан прихватил увесистый мешок Рагара, подумав, что там, кроме одежды и монет, могли оказаться какие-нибудь лекарства. Сам он не слишком хорошо разбирался в искусстве врачевания, но сумел бы приложить бальзам к ране и замотать ее тряпицей.

Отрывая кусок за куском крепкими зубами, киммериец жевал мясо и прихлебывал вино, пока фляга не опустела наполовину; тогда, помня о Рагаре, он прицепил ее к поясу. Он чувствовал себя бодрым и свежим, хотя не спал половину ночи; пища прибавила сил, и он знал, что без труда дотащит аргосца до койки в каюте "Громовой Стрелы". А может, и тащить не придется; может, Рагар даже не ранен, а просто спит, свалившись на траву в смертельной усталости.

Как бы то ни было, слуга Митры выиграл этот бой! И одержанная победа весьма радовала Конана. Не потому, что он считал себя соратником аргосца или беспокоился о жизнях обитателей Кардала; нет, у него имелись свои резоны. Рагар победил, и это значило, что все рассказанное им - правда. И то, что он толковал о Силе, даруемой Митрой, и о наставнике, умеющем ее пробуждать, и о дороге, что вела к его обители... После ночного сражения, после этой битвы божественных молний с дьявольским огнем, все сказанное аргосцем приобретало иное звучание и иной смысл, превращаясь из вероятного в достоверное, из предполагаемого в доказанное, из сказки в реальность. Он, смертный человек, сокрушил тьму огненных демонов, отродий Нергала; он загнал их под землю, обескровил, лишил силы! Он, крохотный ничтожный червь, совладал с гневом вулкана, огромного и, казалось бы, несокрушимого; в глазах Конана это являлось куда большим подвигом, чем снести голову колдуну. Даже Тот-Амону, главе Черного Круга!

Когда до дубовой рощицы оставалась едва ли сотня шагов, Конан разглядел человеческую фигурку, стоявшую на коленях. Сверкнул первый солнечный луч, отразившись от полированной бронзы шлема, и киммериец, узнав Каллу, припустил бегом. Тяжелое предчувствие вдруг сжало его сердце; стремительными скачками он мчался вверх, не обращая внимания на то, что тяжелый мешок Рагара колотит его по спине.

Аргосец лежал под дубом, в круге опаленной травы, и Конан сразу понял, что он мертв. Лицо его и могучее мускулистое тело казались словно бы усохшими; кожа почернела, на висках бледными тенями просвечивали вены, темные зрачки широко раскрытых глаз уставились вверх, в наливавшееся синевой небо. Шелковый камзол, штаны и сапоги аргосца были прожжены во многих местах, как будто он простоял всю ночь у стреляющего искрами костра; руки, сложенные на груди ладонями вверх, еще поддерживали невидимую чашу, средоточие божественной Силы.

Смерть, однако, не изуродовала его. Благородные черты остались привычно строгими и спокойными, на полураскрытых губах затаилась улыбка, и даже обгоревшая кожа не портила облик погибшего; воин, нашедший смерть в бою, показался Конану прекрасным.

Калла, согнувшись, стояла на коленях рядом с аргосцем и легкими быстрыми движениями гладила его по щеке. Она выглядела осунувшейся и усталой, но Конан не заметил ни ран, ни ожогов; видно, ей хватило ума не приближаться ночью к изрыгающему пламя кратеру. Да и кто, кроме Рагара, мог бы подойти к нему? Кто мог выстоять здесь, под опаляющим жаром огненных валов?

Когда киммериец окликнул девушку, она подняла застывшее лицо и, точно продолжая начатый еще вчера разговор, сказала:

- Он был еще жив, когда я его нашла. Я пряталась у берега, хотела подняться наверх, помочь ему, но... но не смогла... - Головка Каллы удрученно качнулась. - Жар... огонь... я поняла, что сгорю, не добравшись до него...

- Сколько ты здесь сидишь? - спросил Конан.

- Не знаю... Наверно, половину ночи... Как только смолк грохот и сделалось не так жарко, я сразу пошла сюда... Ты видел - голубое, огромное колыхалось в небе... было достаточно светло, чтобы искать... и он... он стонал...

Конан сбросил мешок на землю, отцепил флягу и сунул ее девушке; затем, не прикасаясь к телу Рагара, быстро осмотрел его. Как и у Каллы, на нем не было ни ран, ни сильных ожогов; кожа, показавшаяся киммерийцу обгоревшей, была просто серой от пепла. Тем не менее, Рагар выглядел страшно истощенным, словно не ел пятнадцать или двадцать дней.

- Отчего он умер? И что успел сказать?

Девушка сделала глоток вина, закашлялась, и Конан осторожно похлопал ее по спине.

- Он... он... Ему пришлось отдать все силы... отдать столько, что плоть уже не могла удержать душу... Он сказал, что так бывает всегда, когда человек прикасается к божественной мощи... она сжигает его изнутри...

- Значит, Митра использовал его, как меч в своей деснице, - медленно произнес Конан. - Битва кончилась, клинок выщерблен и выброшен на свалку...

- Нет! Нет! - Отчаянный крик Каллы прервал киммерийца. - Он бился сам, испрашивая у Митры столько сил, сколько требовалось для победы! И Митра давал, посылал ему силу через эти деревья, давал и жалел его, и плакал над ним, но даже бог - бог, ты слышишь! - не может даровать победу... просто даровать... даром... - Ее голос стих, и последние слова Конан едва расслышал.

Немного помолчав, он спросил:

- Чего ты хочешь, Калла? Вернешься на судно или...

Губы девушки упрямо сжались.

- Я останусь здесь! Хочу похоронить его... Знаешь, - она подняла взгляд на киммерийца, - я ведь дочь рабыни и не знаю своего отца... Может, я стигийка, может, нет... Но в Стигии у меня не осталось родных могил... тело моей матери просто бросили псам, когда пришел срок... А здесь... Она снова бережно погладила мертвое лицо Рагара.

- Хорошо, - произнес Конан, поднимаясь. - Вот его мешок, Калла; в нем его вещи и кошели с золотом, которого тебе хватит надолго. Мне - мечи, тебе - мешок... - он мрачно усмехнулся. - Мы с тобой его наследники, девочка.

- Не только мы, - лицо Каллы вдруг просветлело. - Не только мы, повторила она, - но и все люди на этом острове. Тысячи людей!

- Ты так думаешь? Что же он им завещал?

- Жизнь! И я расскажу им об этом! Он их спас, и они - все и каждый! должны узнать истину!

Кивнув, Конан наклонился, неловко поцеловал девушку в перемазанную пеплом щеку и начал спускаться вниз, к кораблю.

Рагара похоронили на склоне вулкана, прорезав толстый слой дерна, продолбив неподатливый базальт; холмик над могилой получился невысокий, зато рядом, в десяти шагах, шумела дубовая роща. Кряжистые великаны, закованные в темную кору, тянули ветви к своему мертвому предводителю, негромко напевали что-то печальное, мерно шелестя листвой. Над рощицей возносилась вершина вулкана; черная, оплавленная, гигантская, она казалась памятником, воздвигнутым самим Митрой, желавшим почтить павшего слугу.

"Громовая Стрела", подгоняемая ударами десяти пар весел, уходила от берега, направляясь на юго-запад. Свежий ветерок раздувал паруса, галера все ускоряла и ускоряла бег, горный склон откатывался назад, таял в беспредельной небесной синеве. Однако Конан, обладавший зрением орла, долго еще следил за крохотной фигуркой девушки, скорчившейся у могильного холмика. Она сидела там, пока солнце не поднялось на четыре локтя над кратером побежденного вулкана; затем встала, забросила за спину мешок и медленно направилась к берегу, к плодородным долинам, к городку, раскинувшемуся у бухты, к людям, спасенным от гнева огненных демонов. Она шла, чтобы поведать им правду.

Но захотят ли спасенные услышать истину о спасителе? Впрочем, аргосцу Рагару по прозвищу Утес это было безразлично; он не искал славы - даже посмертной.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ИСКУССТВО УБИВАТЬ

14. СТРАНСТВИЯ

Границу меж степью и пустыней Конан преодолел на одиннадцатый день после выезда из Дамаста. Эта граница не была четкой и определенной; просто последнее время равнина, по которой он странствовал верхом на мохнатом гирканском коньке, становилась все более засушливой и каменистой, неприветливой, жаркой и угрюмой. Сочные травы жухли, сменяясь верблюжьей колючкой и жалким кустарником; деревья, изредка попадавшиеся прежде, исчезли совсем; зато теперь встречались большие участки почвы, покрытые песком или мелким щебнем. Даже небо изменилось: над травянистой степью оно было голубовато-блеклым, сейчас же цвет его начал отдавать желтизной, словно в нем, как в огромном вогнутом зеркале, отражались раскинувшиеся где-то впереди застывшие волны барханов.

И все же, несмотря на постепенность и неопределенность этих изменений, существовал некий условный рубеж, отделявший степь от пустыни особенно обширная полоса каменистой почвы, протянувшаяся с востока на запад на несколько дней пути. Добравшись до нее, Конан разыскал руины старой башни, торчавшие подобно изломанным зубам на плоской, выровненной человеческими руками вершине холма - знак, о котором рассказывал Рагар. От этой разрушенной древней твердыни, сложенной неведомо кем и неведомо когда, путь его лежал прямо на север. По утверждению аргосца, Конану теперь предстояло идти день за днем, словно убегая от солнца - так, чтобы его лучи светили в затылок. Если он не собьется с дороги, не высохнет от жажды, не умрет от голода или змеиного укуса, не станет жертвой внезапно налетевшего самума, не канет в зыбучих песках - словом, если он вынесет все эти тяготы и мучения, то рано или поздно увидит вздымающуюся на горизонте горную цепь, будто бы подпирающую небеса, а перед ней - огромный потухший вулкан с пологими коническими склонами и иззубренной вершиной. Он будет серо-коричневым, угрюмым и бесплодным - таким же, как раскинувшийся за ним хребет; однако у самого подножья внимательный глаз заметит яркую полоску зелени, словно нанесенную исполинской кистью на скальный выступ. Там - вода, деревья и травы; там - спасение от зноя, отдых после долгого пути; там - обитель наставника, и добравшийся до нее будет жить.

Конан давно вызубрил наизусть все эти приметы и, разбив под курганом свой последний лагерь в степи, уже не прикидывал про себя, велик ли сад Учителя и с какого расстояния можно его разглядеть. Уставившись бездумным взглядом в костер, он сидел, обхватив колени; в пламени плясали огненные саламандры, пытаясь прогнать ночной мрак, мохнатая лошадка похрустывала травой, еле слышно журчал ручеек - последний источник воды по дороге на север. Темное небо нависало над его стоянкой, и звезды, горевшие в вышине, казались искрами костра, улетевшими в безбрежную даль, в таинственное и непостижимое пространство, в котором властвовали боги. Благостные и злобные, ревнивые и безразличные, все они владели могуществом и силой, в сравнении с коими человек не значил ничего. Даже властелин огромной державы, повелитель тысяч и тысяч! Тем более, нищий странник, одиноко бредущий в бескрайней степи...

На миг острое ощущение собственного ничтожества охватило киммерийца. "Ты зрелый муж, но не свершил еще ничего великого..." - сказал ему Рагар, и это было правдой. В юности он жаждал благ, которые могло принести богатство - женщин, вина, хорошей одежды, драгоценного оружия, всего, что продавалось и покупалось за золото... Что ж, немало золота прошло с тех пор через его руки! Немало женщин делили с ним постель, немало отличных клинков обломал он о вражеские щиты! Вино, еда, резвые кони, шелковые плащи, увесистые кошельки - все это было, и все это он не сумел удержать, ибо полагался лишь на свою силу, храбрость и варварское хитроумие. Но силе его противостояла еще большая сила, храбрости - многочисленность противников, а природному хитроумию - изощренное коварство и тайные искусства, в которых он был несведущ.

Да, он побеждал! Он сражался не только с людьми, но и с жуткими тварями, явившимися с потусторонних Серых Равнин или посланных Сетом в наказание миру! Нередко под его рукой сбивалась сотня-другая лихих молодцов, и он на время превращался в князя, капитана или вождя, властителя горных перевалов, степного простора или морских дорог... Он вел своих людей вперед, рубил и резал, захватывал крепости или корабли, брал добычу!

Но побеждал ли? На деле все его победы оборачивались поражениями, ибо в конечном счете не приносили ни богатства, ни устойчивого положения, ни власти...

Власть!

Он вкусил этот яд в полной мере, командуя отрядами наемников, разбойничьими шайками или разгульной неистовой пиратской вольницей. Но то была малая власть - власть, позволявшая ограбить караван или купеческое судно, взять на щит небольшой городок, уничтожить соперничающую банду. Однако он уже догадывался, что в этом мире власть решала все; она была важней богатства, грубой силы и хитрости, важнее острых копий и закаленных клинков. Правда, требовались и сила, и хитрость, и богатство, чтобы захватить власть - _н_а_с_т_о_я_щ_у_ю_ власть, позволявшую владычествовать над душами людскими, над странами и городами, над богатыми землями... Воистину, достичь такой власти - великое деяние!

Но для великого деяния нужна была и великая Сила. Возможно, со временем он обнаружил бы ее в себе самом, в собственной своей душе, но сейчас ему казалось, что проще получить ее из рук наставника, обучавшего достойных Искусству Убивать. Это мастерство также являлось великим - ибо как еще проявляется истинная сила? Сила, в его варварском представлении, была нерасторжимо связана с убийством, выражавшим телесную и духовную мощь наиболее отчетливо и ярко. В хайборийском мире убивали все: солдаты и разбойники - сталью, камнем и бронзой, властители - клинками своих воинов, маги - тайным чародейством, более страшным, чем разящее железо. Убитый всегда был неправ, победитель же получал все - и богатство, и славу. Таков был порядок вещей, и оставалось лишь гадать, то ли его установил пресветлый Митра, то ли сам великий бог - как и все его союзники и враги подчинялся этому древнему распорядку. В конце концов, каким бы могуществом он не обладал, и у него, похоже, не хватало сил тягаться со смертью...

Вздрогнув, Конан передвинулся поближе к костру - несмотря на палящий дневной жар, ночи в степи были холодными. Пламя, быстро пожиравшее тонкие ветви кустарника и пучки сухой травы, металось перед ним, вытягивая вверх то жаркий рыжий язык, то колеблющийся трезубец; оно было жгучим, опасным и все бессильным против твердости камня и обманчивой мягкости песка. Не то что молнии, которые умел исторгать Рагар!

И не только он. Теперь киммериец припомнил еще одно имя, скрытое давностью лет, припорошенное пылью времени... Фарал! Странник в сером плаще, который встретился ему на берегах Вилайета то ли тринадцать, то ли пятнадцать лет назад... Правда, молнии его были нацелены не в камень, но сраженный ими человек казался крепче гранитной скалы! Теперь, спустя годы и годы, Конан понимал, что почтенный Неджес из Шандарата, вполне возможно, являлся не самым могучим чародеем - из тех, что встречались ему в иных странах и в иные времена. Но с этим стигийцем его связывала память юности, представление об ужасе и бессилии, испытанным едва ли не впервые... Такое не забывается! Лишь дремлет до поры, готовое вспыхнуть ярким воспоминанием, жгучим, как пламя костра...

Фарал убил колдуна огненной стрелой, беззвучно вылетевшей из его ладони... А Рагар смог усмирить разбушевавшихся подземных богов... Конечно, он и сам погиб, но разве можно сравнивать мощь тех, кто способен залить лавой целый остров, с жалким чародейством стигийца Неджеса! Разные силы, разный и результат... Фарал раздавил черного мага словно крысу, одним небрежным ударом - и остался жив; Рагар сражался с грозными демонами вулканов, и погиб... Но он сумел загнать их обратно в огненную преисподнюю!

Между Фаралом и Рагаром маячила еще чья-то невысокая ладная фигурка, чье-то лицо с веселой улыбкой на пухловатых губах. Долгая дорога и раздумья в одиночестве просветляют память, и Конану уже не надо было напрягаться: он знал, кто пожаловал к нему в гости.

Малыш! Бритунец, Маленький Брат!

Этот, по-видимому, не владел таинственной Силой Митры, но был на диво сообразительным. Сейчас он казался киммерийцу не слабее двух остальных; там, где Фарал с Рагаром добивались своего колдовством, малыш брал ловкостью и редкостным хитроумием. К тому же, он превосходно владел мечом!

Впрочем, все трое обращались с оружием так, словно клинки еще в детстве приросли к их ладоням. Сейчас, будучи в зрелых годах, Конан мог оценить их мастерство, равного коему ему не доводилось видеть. Да, эта троица смогла бы шутя разметать отряд немедийских меченосцев или полсотни телохранителей императора Турана!

Киммерийца, однако, не столь прельщало это неподражаемое воинское искусство, как сокрушительное могущество молний Митры. Удастся ли ему овладеть огненной стихией, частицей божественной силы, которой Великий Податель Жизни делился с избранными? Да и захочет ли наставник обучить сему?

Ум варвара, практичный и здравый, расчислил все наперед, подсказывая цель, к которой стоило стремиться. Конечно, телесная мощь, ловкость, неутомимость и совершенное владение оружием давали власть - ту, которой он обладал уже не раз, власть над десятками или сотнями людей, власть капитана, предводителя, мелкого вождя. Но молнии! Таинственная Сила, нисходившая с небес, с помощью которой можно было дробить скалы и расправляться с черными колдунами! Да и не только с ними - с целым воинством, если на то пошло!

Подобное сказочное могущество делало доступной уже иную власть, к коей он стремился в последние годы. Он мог сокрушить любого из смертных владык, забраться на любой трон! Зингары или Заморы, Аргоса или Шема, Немедии или Офира... Даже великого Турана или великой Аквилонии!

Обеты... Да, Конан помнил об этой клятве, про которую толковали все три Ученика - аквилонец Фарал, аргосец Рагар и этот малыш из Бритунии. Наставник требует, чтобы овладевший Великим Искусством применял его только при обороне либо уничтожая Зло... Но что есть Зло? Жестокий правитель, вне всякого сомнения! Таких правителей вокруг имелось немало, и Конан был готов сменить любого. Каждого, кто обладал властью над десятком богатых городов, плодородными землями, замками и сильным войском!

Кроме того, клятвы и обеты его не пугали. Слова всегда остаются словами, и даже имя бога, как бы скрепляющее обещание, всего лишь слово, не более того. Боги же, по большей части, невнимательны к мелочам; даже сам человек значит для них не слишком много - что уж говорить о произнесенных им обетах! Возможно, они имеют значение для магов и жрецов, но никак уж не для воинов! Деяния воина можно трактовать и так, и этак, в зависимости от ситуации и обстоятельств - тем более, воина-победителя... К примеру, - думал Конан, сидя у костра в пустынной степи, - что произойдет, если он, завладев Аргосом или Шемом, двинется с армией в стигийские пределы и разорит дотла страну проклятых колдунов? С одной стороны, это будет нападением; с другой - он уничтожит гнусных поклонников Сета во славу пресветлого Митры! Разве Податель Жизни покарает его за это? Сочтет учиненную им резню нарушением клятвы? Очень и очень сомнительно... Ибо в одном боги похожи на людей: каждый из них алчет низвержения соперника.

Кстати, ни Фарал, ни Маленький Брат ничего не ведали о каре, которой Митра подвергал провинившегося. Кара существовала, но какой она была, никто не знал - в том числе и Рагар, от которого киммерийцу удалось почерпнуть большую часть сведений. Рагар однажды проговорился, что конкретный вид божеского наказания совсем не интересует Учеников; они соблюдали клятвы не из страха перед Митрой, а из любви к нему. Видно, по этой причине никто и никогда не был наказан, ибо обет принимался от всего сердца и нарушение его означало для Ученика духовную смерть - то есть такую участь, которая была страшней любой божественной кары.

Конан не верил в эти бредни; он твердо знал, что за каждый проступок полагается совершенно определенное воздаяние. Так, конокрадов в Туране разрывали лошадьми, грабителей в Немедии вешали, а в Аквилонии четвертовали, аргосские власти казнили пиратов путем милосердного усекновения головы, а в Шеме их сажали на кол. Если Митра не соизволил объявить наказание отступнику, то, вероятней всего, такового просто не существовало, и Великий поступил с истинно божественной мудростью, припугнув на всякий случай и кончив этим дело. Но даже если бы Он и хотел покарать, то откуда станет ему известно о проступке? И как Он выдернет провинившегося из огромного человеческого муравейника, расплодившегося Его попущением на земле?

Такие мысли крутились в голове у Конана на всем длинном пути от Аргоса до этого кургана с разрушенной башней, торчавшего в гирканской степи в одиннадцати конных переходах от Дамаста. И чем дольше он раздумывал на подобные темы, тем больше уверялся, что может не бояться карающей руки пресветлого бога. Другое дело, если сам наставник не пожелает учить его Великому Искусству... Тут ему оставалось полагаться только на свой дар убеждения или удачу.

Три луны назад Конан, вернувшись с далекого острова в Западном океане, покинул "Громовую Стрелу" у аргосского побережья, неподалеку от Мессантии. Обратная дорога к материку оказалась небесприбыльной: ему удалось взять пару купцов. У одного трюм был набит винными бочками, и киммериец его отпустил, пополнив лишь свои запасы спиртного; второй вез в Стигию шелка, жемчуг и дорогие изделия из бронзы и серебра, по каковой причине сначала попытался скрыться, а затем оказал ожесточенное сопротивление. Конан со своими людьми вырезал всех, а затем, когда драгоценный груз оказался на борту "Стрелы", велел поджечь купеческий барк.

Пиратскую галеру, вместе с большей частью добычи, он оставил в наследство косоглазому Сандаре. Новому капитану досталась все, кроме строптивицы Каллы, чем он был изрядно огорчен; но в Мессантии нашлось столько свободных красоток, что Сандара, добравшись туда, через день уже не вспоминал о стигийке.

Конан же полагал, что девушка, оставшись на Кардале, избавила его от множества хлопот. Возможно, ей не захотелось бы становиться подружкой Сандары, и она пожелала б сопровождать прежнего возлюбленного в странствиях... Что бы он тогда делал? Попутчики - а тем более попутчицы Конану были не нужны; он твердо решил добраться до Учителя и освоить чудодейственные искусства, дававшие власть и над холодной сталью, и над огненными молниями. Ему предстоял долгий путь на восток, и Калла тут была лишней обузой. Действительно, что бы он стал с ней делать? Разве что продал в хорошие руки на невольничьем рынке в Офире или Шеме...

Итак, он отправился в дорогу один, с туго набитым кошельком у пояса и мечами Рагара за спиной. Клинки он почитал главным своим богатством, памятуя многозначительные слова аргосца - мол, это не простое оружие; правда, пока что их загадочные свойства оставались для Конана тайной за семью печатями. Купив в Мессантии доброго скакуна, он переправился через Хорот и пересек Аргос с запада на восток, не слишком отклоняясь от побережья. Ему пришлось обогнуть зону густых и непроходимых лесов - тех самых, под чьим прикрытием в свое время пряталась "Громовая Стрела"; затем он преодолел границу между Аргосом и Шемом, и через пару дней добрался до Асгалуна, крупного шемского порта. Тут он пополнил запасы провианта, дал передохнуть коню, а затем отправился через Эрук в Замбулу, находившуюся уже на туранской территории. Город этот, как и окружавшие его пустыни, был киммерийцу отлично знаком; когда-то, лет десять назад, ему уже доводилось странствовать в здешних краях. Возможно, он сумел бы разыскать и кое-кого из давних знакомых, но, по здравом размышлении, решил этого не делать. Испаране, его прежней возлюбленной из Замбулы, было уже под сорок слишком почтенный возраст для женщины, по мнению Конана; и наверняка ее уже окружала целая куча детей.

Оставив Замбулу позади, он поскакал к Самарре, а оттуда - в Аграпур, славную столицу Илдиза Туранского, где ему некогда довелось командовать отрядом наемников. Здесь киммериец тоже не стал задерживаться; продав своего жеребца, он сел на один из кораблей, ходивших в Хаббу, богатый торговый город на восточном побережье Вилайета, пересек морские просторы и, после некоторых приключений, добрался до Дамаста, где украл коня. Этот самый мохнатый конек и пофыркивал сейчас неподалеку, выискивая скудные пучки травы.

Путешествие оказалось долгим и не всегда удачным. В Мессантии, если говорить начистоту, Конана опознали, и ему пришлось срочно уносить ноги за голову Амры, грозы побережья, была назначена очень приличная награда. Переправляться через широченный Хорот пришлось ночью, в грозу, и только удачливость киммерийца да выносливость коня позволили успешно завершить это непростое дело. За Конаном гнались и на южном берегу реки; ему пришлось скакать день и ночь, пока жеребец окончательно не изнемог. К счастью, отряд аргосских стрелков изрядно растянулся, и киммериец, устроив засаду, перебил пять или шесть человек - наиболее ретивых, мчавшихся за ним по пятам. Остальные, видно, решили, что собственные головы дороже самой щедрой награды, и оставили Конана в покое.

В Асгалуне Амру тоже знали слишком хорошо, и там могла повториться та же история, что в Мессантии. Поэтому, явившись под вечер в шемский порт, киммериец отправился к некоему перекупщику краденого, с которым был знаком еще с давних времен. Этот пронырливый смуглый шемит оказал ему самое горячее гостеприимство - то ли устрашившись конановых мечей, то ли в надежде на дальнейшее сотрудничество. Гость не стал его разочаровывать, сообщив, что прибыл для переговоров насчет продажи крупной партии шелка, захваченной совсем недавно на стигийском корабле (что полностью соответствовало действительности). Шемит и огромный варвар с жаром торговались три дня; за это время жеребец отдохнул и отъелся, а Конан, используя связи хозяина, раздобыл необходимые припасы. Наконец они ударили по рукам, и киммериец покинул свое убежище, клятвенно пообещав доставить драгоценный груз в самом ближайшем будущем. По дороге на Эрук он хохотал во все горло, представляя, как его компаньон будет тщетно ждать обещанные шелка.

Добравшись до Эрука - вернее, до его южной окраины, где находилось множество постоялых дворов и кабаков - Конан на радостях напился. У него хватало и золота, и серебра, и тут, неподалеку от знакомых мест, от пустыни, куда можно было при случае улизнуть, киммериец чувствовал себя в безопасности. Как оказалось, зря; очнувшись на следующее утро, Конан обнаружил массу пропаж. Конь, по счастью, остался цел, но кошель, дорожные мешки и, главное - драгоценные клинки, дар Рагара! - исчезли.

Потребовав кувшин пива, киммериец осушил его единым духом и получше пригляделся к физиономии кабатчика: она выглядела весьма плутовской и подозрительной. Не говоря ни слова, он вывел и оседлал жеребца; затем пустился в разговоры с хозяином. Как тот утверждал, достойный рыцарь пропил вчера все - и деньги, и оружие, и теплый плащ, и запасную одежду. Остался лишь конь - наверняка для того, чтобы ограбленный рыцарь побыстрее убрался с глаз долой.

Выслушав живописную историю своих вчерашних похождений, Конан вскочил в седло; затем, наклонившись и протянув руку, дружески коснулся плеча кабатчика. Через мгновение этот хитроумный муж уже лежал перед ним на лошадиной шее, дрыгая ногами и отчаянно вопя. Дождавшись паузы, киммериец сообщил ему, что отправляется в бесплодную пустыню - без оружия, без еды и прочих запасов; так что кабатчику придется сыграть роль провианта. Возможно, достойный рыцарь не станет есть его сам, а использует как приманку для шакалов; их мясо все же не столь омерзительно, как тощая плоть ублюдка, обирающего своих постояльцев.

Кабатчик запросил пощады, ибо огромная рука рыцаря сжимала его шею с такой чудовищной силой, что глаза у плута полезли на лоб. Засуетились слуги; словно по волшебству, откуда-то возникли дорожные тюки гостя, его превосходные мечи, объемистый мех с пивом, свиной окорок, каравай хлеба и даже слегка отощавший кошель. Разобравшись со своим добром, Конан явил милость: отъехав от окраин Эрука подальше, сбросил кабатчика в придорожную пыль. Скорее всего, мерзавец сломал себе ребра, что славного рыцаря совсем не обеспокоило; пришпорив коня, он скрылся в песках, в направлении туранской границы.

В Замбуле, Самарре и Аграпуре с путником не случилось ничего примечательного - возможно потому, что в сих местах, где ему доводилось и разбойничать, и служить в войске, Конан держался поосторожнее. Во всяком случае, он больше не сорил деньгами, а, прибыв утром в туранскую столицу и сбыв жеребца на базаре, вечером уже покачивался на палубе пузатого барка. Стояла самая середина лета, море было тихим и спокойным, как пруд; слабый ветерок надувал паруса, и корабль неторопливо полз на восток, к Хаббе, влача в своих трюмах расписную посуду и сукна, амфоры с вином и кипы хлопка, бронзовые котлы и бухты пеньковых канатов, грубое парусное полотно, седла, кожаные ремни, сапоги и расшитые бисером туфли. Не самый пустяковый товар, но и не очень дорогой; однако вилайетские пираты не брезговали и таким. Памятуя про это, Конан спал вполглаза и все время держал оружие под рукой. Ему случалось разбойничать и в этих водах, но, случись лихим молодцам наскочить на купеческий барк, вряд ли они вспомнят былого сотоварища. Во всяком случае, не раньше, чем он уложит половину этих ублюдков, думал Конан, ухмыляясь про себя.

Против ожидания, путешествие прошло спокойно, хотя пару раз на горизонте угрожающе вырастали мачты с прямыми парусами и хищные вытянутые корпуса пиратских галер. При виде их капитан неизменно приказывал поднять повыше флаг с каким-то странным вензелем, напоминавшим осьминога с растопыренными щупальцами, после чего галеры прекращали погоню. Конан, наморщив лоб, припомнил значение этого сигнала: мол, добровольный налог морскому братству уплачен.

Прошло четыре или пять дней, и он сошел на берег в Хаббе, где пришлось задержаться подольше. Об этом городе киммериец не знал почти ничего - а если б и знал, вряд ли поостерегся. Ничто не предвещало опасности; вместе с группой туранских купцов он сошел на берег и отправился в ближайший трактир, чтобы отпраздновать благополучное прибытие. Он выпил сравнительно немного, если учитывать его огромный рост и чудовищную жажду - может быть, парочку-другую кувшинов крепкого золотистого вина - и мирно отправился на покой в отведенную ему комнату. Проснулся же Конан в цепях.

Местный чиновник, опасливо поглядывая на огромного варвара, окруженного толпой стражников, зачитал приговор. Киммериец так и не понял, что вменялось ему в вину: не то он кого-то пришиб во время вчерашней гулянки, не то его серебро сочли поддельным. Повод, без сомнения, был надуманным и зряшным, но кара показалась ему более чем суровой: рабство и гладиаторские казармы.

Там ему, наконец, растолковали суть дела. Кровавые потехи на арене являлись любимым зрелищем хаббатейской аристократии, а Гхор Кирланда, местный правитель, буквально коллекционировал отменных бойцов, выписывая их из ближних и дальних стран. Наемные воины его не интересовали; он предпочитал покупать пленников, захваченных тут и там во время пограничных стычек или набегов, стравливая их то друг с другом, то с крупными хищниками, которых отлавливали в окрестностях либо привозили из Вендии. Жизнь большинства гладиаторов оказывалась недолгой и исчислялась днями, но попадались и редкостные силачи, выдерживавшие два-три месяца, а то и полгода почти непрерывных боев.

Последним таким приобретением Гхора Кирланды был некий Сигвар из Асгарда, гигант-асир, заросший огненной бородой до самых глаз. С неизменным успехом действуя секирой и боевым молотом, он дробил кости и черепа противников, отделял головы от шей, выпускал кишки и перерезал глотки. Гхор уже отчаялся найти ему равного противника - и тут подвернулся Конан.

Киммериец так никогда и не узнал, кому он обязан этим пленением - то ли своим спутникам, лукавым туранским купцам, желавшим добиться милости у местного властелина, то ли хаббатейскому трактирщику, у коего отмечалось благополучное завершение плавания, то ли кому-то из его гостей, среди которых наверняка скрывались лазутчики Гхора Кирланды. Как бы то ни было, Конана сочли достойным скрестить оружие с асиром; его напоили, заковали в цепи и осудили.

Он провел в неволе дней двадцать - сперва в крохотной одиночной камере, затем в более просторном помещении, разделенном железной решеткой на две половины. Все эти клетушки, в которых держали рабов-гладиаторов, находились в подвалах большого амфитеатра, и в каждой под потолком было прорублено оконце, тоже забранное решеткой - чтобы бойцы могли видеть происходившее на арене. В Хаббе не практиковались тренировки и никто не собирался обучать пленников фехтовальному искусству - да это и не требовалось, ибо сюда попадали только настоящие воины, опытные и отлично владевшие оружием. День за днем они глядели на ристалище, на будущих своих противников, сошедшихся в кровавой схватке, потом сами поднимались наверх из мрачных казематов, вступали в песчаный круг, обнесенный высокими стенами, сражались и умирали. Конан не умер; за время сидения в одиночке он убил восьмерых, завоевав репутацию сильнейшего бойца. Он не отказывался сражаться, только, выходя на арену, каждый раз требовал свои собственные мечи, хранившиеся, вместе с прочим оружием, в арсенале гладиаторских казарм.

Убедившись в мастерстве пленника, стражи перевели его в новую камеру, ту самую, что была разделена решеткой на две половины. В том заключался глубокий смысл: соседом Конана стал асир Сигвар, и два соперника могли теперь рычать один на другого днем и ночью, распаляя ненависть и наливаясь злобой. Их не собирались стравливать сразу; неприязни полагалось созреть, чтобы грядущий бой превратился в бескомпромиссную демонстрацию силы и звериной жестокости. Пока же каждый из фаворитов мог следить в окошко, как бьется его будущий противник, и гневно реветь, стискивая громадные кулаки. Кроме того, они швыряли друг в друга фекалиями и обглоданными костями да обменивались ругательствами: Сигвар поносил киммерийцев и Крома, называя его кастратом, Конан осыпал проклятьями рыжих псов-асов и глумился над Имиром, Иггом и прочими богами северян.

Однако мало-помалу скука и тоска пленения заставили их вступить в более содержательные беседы; оба были в одинаковых годах, оба немало поскитались по свету, оба уважали только силу и крепкий кулак. Вскоре выяснилось, что ни тот, ни другой не относятся к числу простофиль, готовых пачкать арену своей или чужой кровью на потеху хаббатейским нобилям; к хаббатейцам оба питали самую жгучую неприязнь. Когда это стало ясно и киммерийцу, и асиру, они перешли к совместным действиям: ночью разогнули железные прутья, сломали решетку на окне и выбрались наружу. Им удалось вышибить дверь в арсенал и расправиться с охраной; затем последовали бегство, погоня, отчаянная схватка в степи - и гора трупов хаббатейских стражей, под которой задохнулся Сигвар. Конан ушел; и в сем виделось ему божественное провидение, сохранившее жизнь тому из беглецов, кто яснее представлял свои цели.

Очнувшись, киммериец потряс головой, прогоняя тягостные воспоминания. Что жалеть о Сигваре! Славный был боец, и в славе отправился в Валгаллу: с оружием в руках, перебив тьму врагов, как и положено доблестному воину!

Мысли его перескочили на другое; потянувшись к своим мечам, Конан обнажил их и стал разглядывать, как делал уже не раз. На голубоватой стали не было ни щербинки, ни зазубринки - удивительно, если вспомнить, сколько этим клинкам пришлось поработать в Хаббе! В отблесках костра металл холодно поблескивал, и киммерийцу казалось, что он держит на коленях две застывшие струи чистейшей влаги, чудесным образом отделившиеся от горного водопада. Нежно приласкав их загрубелой ладонью, он бросил взгляд в темноту и прислушался.

Степь была тиха и спокойна; сухие ветки потрескивали в огне, хрупал травой гирканский конек, где-то в ночи резко вскрикивала птица. Конан полуобернулся, поднял голову. Курган с руинами башни - пятно мрака на фоне звездного неба - нависал над ним подобно окаменевшей морской волне, влекущей в бесконечность обломки разбитого бурей корабля. Ему вдруг вспомнилось, что вечером, когда солнце еще не село, он не удосужился осмотреть древние развалины; костер и ужин казались важнее. Впрочем, что шарить среди древних камней? Наверняка там не было ничего интересного; один птичий помет да мышиные норы.

Тогда, на равнине под Хаббой, завалив труп Сигвара камнями, он отправился на восход солнца и вскоре был уже далеко от проклятого города Гхора Кирланды. Он был неплохо экипирован; у порубленных хаббатейских воинов нашлись и фляги с вином, и пища, и теплые плащи, и даже кое-какие деньги - Конан методично вывернул все кошели, не побрезговав и медью. Жаль, что лошади их разбежались во время драки, напуганные запахом крови и воплями сражавшихся... Без лошади в степи тяжело... особенно на этой беспредельной гирканской равнине, что протянулась на долгие месяцы пути от берегов Вилайета до джунглей Кхитая...

Тем не менее, он добрел до Дамаста, где удалось украсть коня. Не такого хорошего, как тот, что пронес его от Мессантии до Аграпура, но все же... Эти мохнатые гирканские лошадки, неказистые на вид, были на удивление выносливы и...

Конь тревожно заржал, и мысли Конана прервались.

Спустя мгновение он был на ногах и напряженно всматривался в темноту, сжимая свои клинки. Его скакун явно что-то почуял; хрупанье прекратилось, словно лошадка, насторожившись, озирала темную степь. Волки? Нет... За последние дни он ни разу не видел волков; да и что им делать в этой скудной пустыне, где обитают лишь змеи да ящерицы?

Конан отступил от костра, погрузившись в полумрак; кто бы ни выслеживал его - зверь, человек или злой демон - не стоило находиться на свету. Он озирался, прислушивался, нюхал воздух, но не мог заметить ничего; равнодушная молчаливая тьма сгущалась вокруг, обволакивая его темным плащом. На миг он подумал, что стоило бы подняться наверх, к руинам башни, где остатки стен послужили бы неплохой защитой, если нападающих окажется слишком много... Но бросить коня!.. Нет, это невозможно! Без лошади, тащившей бурдюки с водой, шансы добраться до Учителя почти равнялись нулю...

Вдруг какой-то силуэт мелькнул на границе света и тьмы, и киммериец, невольно содрогнувшись, шагнул дальше в тень. Эта фигура казалась смутной, словно бы сотканной из тумана, из осенней вечерней мглы; она парила над землей, приближаясь со стороны кургана. Значит, в развалинах кто-то прятался? Кто? Заблудившийся путник? Призрак? Дух, не нашедший дороги на Серые Равнины?

Нет, не призрак... Фигура существа, безмолвно скользившего к костру, становилась все более плотной, материальной, и Конан, впиваясь взглядом в ее неясные очертания, внезапно понял, что перед ним женщина. Гибкий стан, длинное полупрозрачное платье, темные волосы, разметавшиеся по плечам, пунцовые губы, белый мрамор щек... Настоящая красавица! И выглядит так, словно шагнула в эту дикую степь прямо из гаремных садов Аграпура!

Конь снова испуганно заржал, но Конан, уже не обращая внимания на скакуна, направился к костру. Женщина застыла перед ним, опустив руки с тонкими изящными пальцами; ее одежды просвечивали почти насквозь, и киммериец видел стройные округлые бедра, призывно темнеющий меж ними треугольник лона и две совершенные чаши с алыми бутонами сосков. Странно, она манила и, в то же время, отталкивала его... Но притяжение оказалось сильнее, и Конан, положив мечи рядом с дорожным мешком, спросил:

- Кто ты?

- Инилли...

Словно птица прощебетала в ответ.

- Где твой дом?

Она небрежно повела рукой куда-то за спину, не то показывая на холм, не то имея в виду север. Но эта красавица не походила на северных женщин, светловолосых и сероглазых; разглядывая ее лицо, Конан все больше терялся в догадках, ибо подобных ей раньше не встречал. Южанки были смуглы и подвижны - в крови их кипело солнце; среди северянок, зрачки которых отливали льдом или серой хмуростью неба, редко встречались темноволосые, с черными глазами. И ни у тех, ни у других не было пунцовых припухлых губ, ярких, словно лепестки розы!

- Что ты здесь делаешь? - спросил Конан, не отводя взгляда от лица женщины.

Снова неопределенный жест рукой. Внезапно киммериец почувствовал, что спрашивает не о том; никакого значения не имело, откуда она, как очутилась в дикой степи, что делает здесь ночной порой. Инилли! Имя ее звучало как птичий вскрик. Инилли! Ее глаза притягивали, не отпускали... Конан шагнул вперед. Ближе... еще ближе...

- Чего ты хочешь? - Голос его звучал хрипло, словно надсадный рык боевого рожка.

- Согрей меня...

- Хочешь вина?

- Нет. Согрей меня...

- Тогда подсаживайся ближе к костру, - киммериец кивнул на расстеленный плащ.

Инилли опустилась на колени. Край ее длинного полупрозрачного одеяния взметнулся, обнажив бедро - такое же беломраморное, как кожа рук и шеи. Повернув голову, она следила, как Конан расстегивает пояс.

Стащив затем сапоги, он присел рядом с женщиной, жадно вдыхая исходивший от нее горьковатый аромат. Этот запах туманил сознание.

- Ну, согрелась?

- Нет... - Черные зрачки расширились, замерцали, как две звезды.

- Но ты же сидишь у самого огня!

- Огонь меня не греет... Мне нужно другое тепло...

Придвинувшись ближе, Конан коснулся ее бедра. Оно было упругим, нежным - и холодным, как лед. Его ладонь двинулась выше, задирая невесомую ткань.

- Да, я вижу, ты совсем замерзла! - Теперь он гладил живот Инилли, прислушиваясь к ее участившемуся дыханию. Или то клокотал воздух в его собственном горле?

- Согрей меня...

- Ты не знаешь других слов?

- Согрей меня...

- Согрею... Клянусь Кромом, никто не согреет тебя лучше по эту и по ту сторону Вилайета! - Конан потянул через голову тунику.

Теперь в глазах Инилли горело настоящее пламя. Ее пунцовый ротик приоткрылся, влажным перламутром блеснули мелкие ровные зубки, соски отвердели под жадными пальцами киммерийца. Наклонившись, он впился в ее губы, чувствуя, как язык женщины змеиным жалом скользнул в рот, защекотал небо. Запах, исходивший от нее, стал сильнее, обволакивая Конана горьковато-сладким ароматным коконом, заставляя позабыть про темную и дикую степь, про завтрашний переход по пустыне, про цель его странствий, про Учителя, живущего на склоне древнего вулкана... Все это казалось сейчас неважным и неглавным; нежные груди Инилли прижимались к мускулистой груди Конана, и тело женщины начало теплеть. Или ему это лишь почудилось?

Он оторвался от ее губ. Гирканский конек ржал, бил копытом в сухую землю; Конан не слышал его. Сейчас весь мир затмили черные глаза, огромные, как ночное небо; и, как звезды в небесах, в них начали посверкивать алые искорки - видимо, отблески костра.

- Ну, теперь стало теплей? - спросил киммериец.

- Да.

Она впервые улыбнулась - довольная, как кошка, приступившая к трапезе. И зубки у нее были как у кошки: ровные, но с чуть выступающими заостренными клычками. Конан положил огромные ладони ей на грудь, сдавил, вглядываясь в бездны черных зрачков.

- Так хорошо?

- О-ох! Хорошо... хорошо... - проворковала женщина; пальцы ее впились в плечи огромного варвара. - Хорошо... но будет еще лучше... еще жарче... еще слаще...

Повинуясь слабому толчку ее рук, Конан опрокинулся на спину. Теперь Инилли нависала над ним, изогнувшись дугой; губы ее что-то шептали и, сквозь горячечный дурман желания, к разуму киммерийца пробились слова:

- Ты, герой... ты, огромный, сильный, прошедший через горы, сквозь степи и леса... ты, победитель, убийца, владыка над людьми... ты, жаждущий власти и славы... забудь обо всем... забудь... останься здесь, со мной, в моих объятиях... здесь, навсегда... останься, чтобы согреть меня... излить свою мощь... свою кровь... кровь... кровь...

Ее пунцовые губы тянулись к шее огромного варвара, туда, где билась голубоватая жилка; клычки, еще мгновение назад совсем крохотные, внезапно стали расти, увеличиваться, нарушая гармонию прекрасного лица; зрачки вспыхнули алым. Но Конан не замечал ничего. Ладони киммерийца ласкали нежную кожу Инилли, медленно скользя по упоительному изгибу спины вниз, к бедрам; глаза его были полузакрыты, дыхание с шумом рвалось из могучей груди, на лбу выступила испарина. Он жаждал эту женщину; он желал ее так, как ни одну красавицу в мире; он был готов остаться с ней навсегда, согревать ее, любить, делиться своей кровью...

Ее клыки неторопливо, по-хозяйски коснулись горла Конана. Она не спешила; жаркая трепещущая добыча была тут, рядом, обещая двойное наслаждение: блаженство соития и вкус свежей крови. Сосать солоноватую теплую жидкость, ощущая, как содрогается в оргазме, бьется и слабеет могучее тело... как покидает его жизнь... как холодеет плоть... Что могло быть прекраснее! Только чувство насыщения и сонный покой, сладкая дремота, томительная расслабленность членов, терпеливое ожидание новой жертвы...

Звон!

Яростный звон обрушился на Конана. Серебряные колокола гремели, грохотали, раздирая небеса тревожными раскатами; казалось, мир превратился в один гигантский ледник, в чудовищный кристалл хрусталя, тут же разбившийся на мириады осколков, с гулом и перезвоном рухнувших в неведомую бездну. В этих звуках слышался и лязг стали, мерный топот копыт атакующей конницы, звонкие трели боевых горнов, свист рассекающих воздух стрел... Очнувшись, киммериец оттолкнул ведьму и сел, удерживая ее на расстоянии вытянутой руки. Его ладонь лежала на горле Инилли.

Суккуб! Теперь он ясно видел клыки, выступавшие меж кроваво-красных губ, скрюченные, словно когти, пальцы, багровые отсветы в глазах... Суккуб, проклятая тварь! Кровопийца, потаскуха! Едва не зачаровала его! Если б не этот звон...

Он быстро оглянулся. Звенели его клинки; сейчас их мелодия казалась едва слышной, но все еще различимой. Непонятно, что порождало эти тревожные протяжные звуки - оба стальных лезвия были совершенно неподвижны, только голубоватые сполохи ритмично пробегали от рукоятей к остриям.

Повернувшись к суккубу, Конан слегка стиснул пальцы, с мстительным наслаждением ощущая пронизавшую ведьму дрожь.

- Ну что, так хорошо? - с усмешкой спросил он.

- Глу-пе-ец... - прохрипела Инилли, и киммериец ослабил хватку. Глупец... Ты отказываешься от дара счастливой смерти? Безболезненной прекрасной смерти в моих объятиях?

- Я предпочитаю счастливую жизнь. Прекрасную жизнь и объятия настоящих женщин, а не ночного вампира.

Пальцы варвара снова начали сжиматься, и ведьма, широко разинув клыкастую пасть, простонала:

- От-пус-ти! Глу-пе-ец! От-пус-ти!

- Нет! Ты же просила, чтоб я тебя погрел, так? И помнишь, что я тебе ответил?

- От-пус-ти! Жал-кий... жал-кий... ку-сок... мя-са... Пи-ща...

- Я поклялся Кромом, что никто не согреет тебя лучше по эту и по ту сторону Вилайета! - на губах Конана играла жестокая ухмылка. - Кром - это мой бог, милашка, и я не хочу его обманывать... Тебе будет жарко, очень жарко!

Он встал, одним движением огромной руки свернул шею суккубу и бросил обмякшее тело в костер. Некоторое время он всматривался в призрачную плоть, что корчилась и таяла в огне, затем его глаза обратились к мечам, по-прежнему лежавшим на дорожном мешке. Клинки больше не звенели, и сполохи тоже погасли.

15. НАСТАВНИК

Тянулись дни, томительные, как неволя в гладиаторской казарме Хаббы; взмахом черных крыл отлетали ночи. Конан то брел по пескам, по бесконечным пологим барханам и каменистым осыпям, то проваливался в сон, мучительный и неглубокий, не приносивший ни отдыха, ни облегчения. Ему виделись кошмары: огненное жерло кардальского вулкана, гигантские чешуйчатые гады, выползающие из-под земли; чудовища с грозно разверстыми пастями, извергающие пламя; драконы, закованные в роговую зеленоватую броню; демоны, что жадно следили за одиноким путником с пылающих небес. Иногда над ним склонялось лицо Инилли - прекрасное, беломраморное, холодное; в жутком полусне-полубреду он наблюдал за тем, как раздвигаются ее пунцовые губы, обнажая острые клыки, как пасть суккуба медленно-медленно приближается к его шее - к тому месту, где бились наполненные горячей кровью жилки... Как и прежде, странное чувство охватывало киммерийца; ему хотелось разбить череп ведьмы могучим ударом кулака и, в то же время, слиться с ней, познать до конца эту прекрасную плоть, манящую и отталкивающую одновременно. ...