Дивеевские Христа ради юродивые Пелагия, Параскева и Мария

О юродстве Христа ради

Преподобный Серафим Саровский говорил, что существуют три пути спасения, на которые не должно выходить без особого призвания свыше: это затворничество, настоятельство и юродство. Подчеркивая уникальность и многотрудность подвига юродства, великий старец говорил о том, что «истинных блаженных и Христа ради юродивых бывает мало; большинство из них — бродящие по России, взявшие самопроизвольно на себя этот великий и тяжелый подвиг, порочные люди, руководимые врагом человечества. Но истинные блаженные узнаются по необъяснимой на словах чистоте и святости взора, проникающего в сердце человека, по образу их жизни и в особенности по неподражаемости речи, которая у всех одна...»¹

Икона Дивеевских святых блаженных стариц Пелагии, Параскевы и Марии

Действительно, юродство Христа ради — один из самых редких и сложных видов христианского подвижничества. Этот подвиг принимали на себя по особому благословению ревнители благочестия, Божии избранники, у которых вся деятельность духа была сосредоточена на том только, чтобы распять плоть свою со страстьми и похотьми (Гал. 5, 24), стать выше своей чувственности, покорить высшему духовному закону все порывы поврежденной грехом природы, чтобы по мере сил, постепенно возрастая духом, всецело жить в Боге и для Бога.

Юродивые, или блаженные, как их еще называют, шли путем крайнего самоотречения. Выдавая себя за людей, лишенных здравого рассудка, отрешаясь от общепринятых правил и обычаев мира сего, эти мнимые безумцы совершали величайшие подвиги: подобно древним пророкам обличали всякую неправду в людях без различия их звания и положения в обществе, возвращали погибающих на пути истины и добра, раскрывали сокровенные тайны человеческого сердца, исцеляли физические, а более духовные недуги, пророчествовали о событиях, касающихся не только жизни отдельных людей, но и целых государств, а иногда и всего мира.

Известно, что далеко не все подвижники благочестия наделяются такими дарами Духа Святаго. За полное самоотвержение, за совершенное исполнение евангельских заповедей юродивые получают как награду и в то же время как особый подвиг служения людям обильные благодатные дары.

Своеобразным введением в понимание подвига юродства служат слова святого апостола Павла: Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их. И еще: Господь знает умствования мудрецов, что они суетны (1 Кор. 3, 18-20). Принимая вид безумных при здравом уме и самосознании, блаженные весьма мудро управляли кораблем спасения — как своим, так и прибегающих к их помощи людей. Несомненно, что это требовало постоянного самоуглубления и бдительности над малейшими движениями ума и сердца. «Увлекаемые непреклонною силою воли к внутренним и внешним подвигам, эти неусыпные стражи спасения старались достигнуть такого состояния, чтобы ни во внутренней, ни во внешней своей природе ничего не слышать, никаких движений не ощущать, кроме одной мысли о Боге. Это добровольные мученики, постоянно умиравшие для мира, плоти и дьявола ради жизни во Христе».²

Главными заповедями в Законе Божьем являются, как известно, заповеди о любви к Богу и ближним, а одной из главных христианских добродетелей — смирение. Юродивые стали наиболее совершенными их исполнителями. Ради любви к Богу они терпели всякого рода злострадания, по слову: блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать, и всячески неправедно злословить за Меня (Мф. 5, 11). В этом блаженные подражали Самому Подвигоположнику — Христу, а также и Его апостолам: Мы сделались позорищем для ангелов и человеков. Мы безумны Христа ради, а вы мудры о Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии... Злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим; хулят нас, мы молим; мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне (1 Кор. 4, 10-13). В этих качествах и заключается совершенство смирения, чтобы не только без внутреннего возмущения, но с радостью и благодарением переносить клевету, напраслину, разного рода насмешки, досаждения от окружающих. Многие из юродивых добровольно принимали на себя образ людей неблагопристойных (блудников, воров, злодеев, умалишенных), не будучи таковыми в действительности, чтобы, претерпевая злословия и поругания, умертвить в себе «ветхого человека» и «облечься в нового», чтобы уподобиться Виновнику нашего спасения — Господу Иисусу Христу, сораспяться с Ним и уже здесь, на земле, стяжать Царствие Небесное, которое внутрь вас есть (Лк. 17, 21).

Конечно, человеческими только силами невозможно совершить этот подвиг. И вступали на путь юродства, как уже было сказано выше, только по особому призванию Божию, когда Сам Бог благословлял и утверждал подвижников на этом пути. Все святые явно ощущали в себе действие благодати Святаго Духа и в этом черпали силы для несения своего креста, когда уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал. 2, 20).

О юродивых вполне можно сказать, что они имеют ум Христов (1 Кор. 2, 16). Из аскетики известно, что от чистоты и светлости ума зависит чистота и святость сердца, а также правильность действий воли: если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло (Мф. 6, 22). Через стяжание таких высоких добродетелей юродивые могли осуществлять в своей жизни евангельское служение ближним — вразумлять безчинных, утешать малодушных, заступать немощных (1 Сол. 5, 14). Юродство — это есть своего рода военная хитрость против демонов. «Кто победил страсти, тот поражает демонов, притворно показывая, что имеет страсти, и тем обманывает своих врагов, оставаясь неуязвимым для них».³ Победив страсти в себе, блаженные помогали и другим осуществлять эту борьбу и многих спасали от духовной гибели. Служение ближним является главной добродетелью христианства, по слову: Никтоже своего си да ищет, но еже ближняго кийждо (1 Кор. 10, 24).

«В основе юродства Христа ради лежит ощущение страшной виновности души перед Богом, не позволяющее ей пользоваться всеми благами мира сего и побуждающее ее страдать и распинаться со Христом. Сущность этого подвига в добровольном принятии на себя унижений и оскорблений для достижения высшей цели смирения, кротости и благости сердечной и, тем самым, для развития любви, даже по отношению к врагам и преследователям. Это — борьба не на живот, а на смерть не только с грехом, но и с самым корнем греха — с самолюбием, во всех его тайных и скрытых проявлениях.... Иными словами, это — полный отказ от собственного человеческого достоинства и даже от всякой духовной ценности своего собственного существа, смирение, доведенное до героической степени...»⁴

Когда же впервые появляются Христа ради юродивые? Церковная история указывает на времена святого равноапостольного Константина Великого — IV-V века, когда христианство становится государственной религией. Большой приток язычников в среду христиан стал причиной оскудения нравственного идеала, нравственной чистоты в членах Христианской Церкви. Поэтому святитель Иоанн Златоуст писал, что самое большое гонение на христиан — это отсутствие гонения. В это время взамен мученичества на передний план выступает подвижничество и как высшее его проявление — юродство Христа ради, которое называют еще бескровным мученичеством, поскольку борьба со страстями и духами злобы требует постоянных усилий и великих трудов (по учению святых отцов, отдай кровь — приими дух). Первые блаженные (преподобные Серапион Синдонит, Виссарион, Симеон Юродивый) были из числа египетских пустынножителей.

Если говорить о России, то вместе с православной верой различные виды подвижничества и благочестия, в т.ч. юродство Христа ради, были заимствованы нашими предками из Греции. На Руси, как ни в какой другой стране, этот подвиг получил небывалое распространение и исключительное значение, чему способствовали исторические особенности и склад жизни древнерусского общества. В условиях притеснения бедных и слабых богатыми и сильными, разного рода неправды, беззакония юродивые становятся истинными печальниками русского народа, пользуются его искреннейшей любовью. Не только простой, бедный люд, но и князья и цари почитали юродивых за их подвиги и высокие добродетели. Многие из блаженных удостоились прославления в лике святых (Прокопий Устюжский, Николай Кочанов, Василий Московский, известная подвижница XVIII века Ксения Петербургская). На Руси временем расцвета подвига юродства стал XVI век.

Почему же именно на Святой Руси так почитали юродивых? На этот вопрос объективно ответил французский исследователь России XIX века Леруа-Болье: «...русский народ — один из тех немногих народов, который любит то, что составляет сущность христианства: крест. Русский человек не разучился ценить страдание, он воспринимает его силу, чувствует действенность искупления и знает вкус его горькой сладости».⁵ «Любовь ко Христу и к Его Кресту, любовь до смерти, с желанием как можно больше ему подражать, живет в сердце каждого русского, сознательно утверждающего свое христианство. У юродивых эта любовь доведена до самых крайних пределов.... Презрение к форме, ко всякой мере, жажда абсолютного во всем, ненависть ко всякой «прилизанности», ко всяким общепринятым правилам, к мещанскому духу, где бы он не проявлялся, получают в юродстве свое самое полное выражение. Все это попирается во имя Христа и Его Правды...»⁶

Вспоминая дивеевских юродивых, нельзя не упомянуть о существующем предании, что в Дивеево блаженные не переведутся. История обители подтверждает этот факт. Начало подвигу юродства было положено блаженной Пелагией, получившей благословение на этот путь от преподобного Серафима. Из Летописи монастыря известно, что во времена иоасафовой смуты юродствовали и другие дивеевские старицы (Прасковья Семеновна Мелюкова, Евдокия Ефремовна). В это же время несет подвиг юродства блаженная Наталия Димитриевна. Дивеево, действительно, никогда не оскудевало блаженными. Более того, подвиг дивеевских юродивых имеет черты преемственности. После смерти блаженной Пелагии — «второго Серафима» — на ее место заступила блаженная Паша Саровская, по духу «третий Серафим». После нее главным духовным авторитетом пользовалась блаженная Мария, которая была дружна с «дурачком» Онисимом (называла его своим женихом). В советские годы в Дивеево и его окрестностях странничала блаженная Анна (последние годы жила в домике по ул. Лесная вместе с бывшими монахинями разогнанного монастыря). Можно сказать, образовался целый собор дивеевских блаженных. Трое из них — Пелагия, Параскева и Мария — в 2004 году были прославлены в лике святых. Их мощи почивают в Казанской церкви Серафимо-Дивеевской обители.

Есть ли в настоящее время блаженные в Дивеево? Как общепризнанные — нет. Может быть, они скрыты от нас (известно, что в последние времена праведники не будут обнаруживать себя среди людей), а может, мы не имеем таких наставников по причине оскудения духовной жизни. Ведь для нас, людей приземленных и прагматичных, часто очень трудно, а то и вовсе не под силу вместить высоту евангельского и святоотеческого учения. Как бы то ни было, хочется верить, что в душе русского человека всегда будет жить любовь к высшему, небесному, ко Христу и к Его Царству, которое не от мира сего (Ин. 18, 36), и, конечно, к Божьим людям.

Житие святой блаженной Пелагии Дивеевской

Блаженная Пелагия Ивановна (Серебренникова)

Старинный портрет

Детство, замужество и жизнь в миру

Блаженная Пелагия Ивановна родилась в октябре 1809 года в городе Арзамасе в семье купца Ивана Ивановича Сурина и Прасковьи Ивановны, урожденной Бебешевой. Иван Иванович был человеком умным, добрым и благочестивым. Он имел свой кожевенный завод, хорошо торговал, и семья жила в достатке. Промысл Божий устроил так, что Иван Иванович вскоре умер, оставив жену и троих малолетних детей — сыновей Андрея и Иоанна и дочь Пелагию. Прасковья Ивановна вскоре вторично вышла замуж за купца Алексея Никитича Королева, тоже вдовца, у которого после первой жены осталось шестеро детей. Королев был человеком суровым и строгим, а его дети не полюбили детей Прасковьи Ивановны.

Общий вид центра города Арзамаса с колокольни Богословской церкви. В этом районе прошли детство и юность блаженной Пелагии Ивановны. В центре — церковь Рождества Христова, в приходе которой находился дом ее матери

Жизнь маленькой Пелагии Суриной в доме отчима стала невыносимой, и неудивительно, что в девочке родилось желание никогда не связывать себя семейными узами и делать все наперекор людям. Господь необыкновенно рано призвал ее к трудному подвигу. По рассказам матери, «с малолетнего еще возраста с дочкою ее Пелагиею приключилось что-то странное: будто заболела девочка и, пролежавши целые сутки в постели, встала не похожей сама на себя. Из редко умного ребенка вдруг сделалась она какой-то точно глупенькой. Уйдет, бывало, в сад, поднимет платьице, станет и завертится на одной ножке, точно пляшет. Уговаривали ее и срамили, даже и били, но ничто не помогало, — так и бросили». Из этого рассказа нельзя не видеть, что Пелагия с самых ранних лет обнаруживала в себе необыкновенное терпение и твердую волю. Она выросла высокой, стройной, красивой, и мать, как только дочери минуло 16 лет, постаралась поскорее выдать «дурочку» замуж.

По старинному обычаю на смотрины невесты пришел некий арзамасский мещанин, Сергей Васильевич Серебренников со своей крестной матерью, человек молодой, но бедный и сирота, служивший приказчиком у купца Попова. По обыкновению сели за чай и привели невесту Пелагию Ивановну, наряженную в богатое платье. Взяв свою чашку, она — как сама после рассказывала, — дабы оттолкнуть от себя жениха, не имея ни малейшего желания выходить замуж, стала дурить. Например, отхлебнет чаю из чашки да нарочно польет ложкой на каждый узорный цветок на платье; польет и пальцем размажет. Видит мать, что дело плохо: заметят, что дурочка, да, пожалуй, и замуж не возьмут. Самой остановить нельзя: еще заметнее будет. Вот и научила она работницу: «Станешь чашку-то подавать, незаметно ущипни ты дуру-то, чтобы она не дурила». Работница в точности исполнила данное ей приказание, а Пелагия Ивановна нарочно и выдала свою мать: «Что это, — говорит, — маменька? Или уж вам больно жалко цветочков-то? Ведь не райские это цветы». Все это заметила крестная мать жениха и советовала ему, несмотря на богатство, не брать ее, глупенькую. Жених же, видевший ее притворство и думая, что родители в нем виноваты, все-таки решил жениться, и 23 мая 1828 года Пелагию Ивановну выдали замуж за Сергея Васильевича. Венчали их в Богословской церкви Арзамаса.

Преп. Серафим Саровский

Портрет-икона. Нач. XX в.

Вскоре после вступления в брак Пелагия Ивановна поехала с мужем и с матерью в Саровскую пустынь. Преподобный Серафим ласково принял их и, благословив мать и мужа, отпустил их в гостиницу, а Пелагию Ивановну ввел в свою келию и долго-долго, часов шесть, беседовал с ней. О чем они беседовали, осталось тайной. Между тем Сергей Васильевич, ожидавший жену в гостинице, чтобы им ехать домой, потерял терпение и, рассерженный, пошел вместе с матерью разыскивать ее. Подходят они к Серафимовой келии и видят, что старец, выводя Пелагию Ивановну за руку, поклонился ей до земли и с просьбой сказал: «Иди, матушка, иди не медля в мою-то обитель, побереги моих сирот-то; многие тобою спасутся, и будешь ты свет миру. Ах, и позабыл было, — прибавил старец, — вот четки-то тебе; возьми ты, матушка, возьми». Когда Пелагия Ивановна удалилась, отец Серафим обратился к свидетелям происшедшего и сказал: «Эта женщина будет великий светильник!» Муж Пелагии Ивановны, услыхав столь странные речи старца да вдобавок еще видя четки в руках своей жены, с насмешкой обратился к теще: «Хорош же Серафим! Вот так святой человек, нечего сказать! И где эта прозорливость его? И в уме ли он? На что это похоже? Девка она, что ль, что в Дивеево-то ее посылает, да и четки дал». Но тайная, продолжительная духовная беседа с дивным старцем имела решительное влияние на дальнейшую жизнь Пелагии Ивановны.

В Арзамасе она вскоре подружилась с одной купчихой по имени Параскева Ивановна, пребывавшей в подвиге юродства Христа ради и под ее руководством научилась непрерывной Иисусовой молитве, которая начала в ней благодатно действовать и которая сделалась постоянным ее занятием на всю жизнь. Позже одна старушка, сверстница Пелагии Ивановны, бывшая в молодости ее подругой, рассказывала, что Пелагия Ивановна почти целые ночи, скрываясь ото всех, стоя на коленях лицом к востоку, молилась в холодной стеклянной галерее, пристроенной к их дому. Старушке это было хорошо известно, потому что она жила напротив Серебренниковых. «Ну и судите сами, — прибавляла она в простоте сердца, — весело ли было ее мужу? Понятно, не нравилось. Эх, да что и говорить? Я ведь хорошо знаю весь путь-то ее... Великая была она! Раба Божия!»

С молитвенными подвигами Пелагия Ивановна вскоре стала соединять и подвиг юродства Христа ради и как бы с каждым днем все более теряла рассудок. Бывало, наденет на себя самое дорогое платье, шаль, а голову обернет какой-нибудь самой грязной тряпкой и пойдет или в церковь, или куда-нибудь на гулянье, где побольше собирается народа, чтобы ее все видели, судили и пересмеивали. И чем больше пересуживали ее, тем больше радовалась ее душа, которая искренно пренебрегала и телесной красотой, и земным богатством, и семейным счастьем, и всеми благами мира сего. Но все большую боль и скорбь испытывал ее муж, не понимавший великого пути жены. И просил, и уговаривал ее Сергей Васильевич, но она ко всему оставалась равнодушной.

Когда у них родился первый сын, Василий, Пелагия Ивановна точно не рада была его рождению. Многие родственники хвалили мальчика и говорили: «Какого хорошенького сынка дал вам Бог!» А она во всеуслышание и при муже отвечала: «Дал-то дал; да вот прошу, чтоб и взял. А то что шататься-то будет». Когда родился второй сын, Иоанн, Пелагия Ивановна к нему отнеслась так же. С этого времени муж перестал щадить ее. Вскоре оба мальчика умерли, прожив по полтора года, — конечно, по молитве блаженной. Тогда Сергей Васильевич начал страшно бить жену, вследствие чего она, несмотря на свою здоровую и крепкую натуру, заметно начала чахнуть и затем решила во что бы то ни стало удалиться от мужа. Через два года у Пелагии Ивановны родилась дочка, и, как только Бог послал ее, блаженная, не глядя на нее, принесла дитя в подоле своего платья к матери и, бросив на диван, сказала: «Ты отдавала, ты и нянчись теперь; я уже больше домой не приду!» Девочка, окрещенная Пелагией, прожила всего несколько недель.

Богословская церковь г. Арзамаса (не сохранилась), неподалеку от которой находился дом мужа Пелагии Ивановны — место подвигов блаженной

Пелагия Ивановна начала ходить по улицам Арзамаса, от церкви к церкви, и все, что ни давали ей из жалости и что попадало ей в руки, раздавала нищим и ставила свечи в церкви Божией. Муж, бывало, поймает ее, бьет чем попало: поленом так поленом, палкой так палкой; запрет ее, морит голодом и холодом, а она не унимается и твердит одно: «Оставьте, меня Серафим испортил!» Не покоряясь мужу, она старалась уклониться от него, и выведенный из терпения Серебренников, обезумев от гнева, переговорив с матерью, решился прибегнуть к страшной мере. Он силой привел жену в полицию и попросил городничего высечь ее. В угоду Сергею Васильевичу и Прасковье Ивановне городничий велел привязать Пелагию к скамейке и так жестоко наказал, что мать содрогнулась и оцепенела от ужаса. «Клочьями висело тело ее, — рассказывала она впоследствии, — кровь залила всю комнату, а она, моя голубушка, хотя бы охнула. Я же сама так обезумела, что и не помню, как подняли мы ее и в крови и в клочьях привели домой. Уже и просили-то мы ее, и уговаривали-то, и ласкали; молчит себе, да и только». В следующую же ночь городничий, столько поусердствовавший, увидел во сне котел, наполненный страшным огнем, и услышал неизвестный голос, который сказал ему, что этот котел приготовлен для него за жестокое истязание избранной рабы Христовой. Городничий в ужасе проснулся, рассказал о страшном видении и запретил всему вверенному ему городу обижать эту безумную, или, как говорили в городе, испорченную женщину.

Так как все принятые меры не помогли, Серебренников начал верить, что его жена испорчена, и повез лечить ее в Троице-Сергиеву лавру. Во время этой поездки с Пелагией Ивановной произошла внезапная перемена: она сделалась кроткой, тихой и умной. Ее муж не помнил себя от радости и послушал ее совета: вручил ей деньги и вещи и одну отпустил домой, а сам отправился в другое место по весьма важному и неотложному делу. Спешно управившись с ним, он, горя нетерпением увидеть выздоровевшую жену, возвратился домой, но каков был его ужас и гнев, когда он узнал, что Пелагия Ивановна все до малейшей полушки и последней вещи раздала Бог знает кому, вернулась в город нищей и ведет себя хуже прежнего, стараясь вынести из дома и раздать все, что только можно. Тогда обезумевший Сергей Васильевич заказал для жены, как для дикого зверя, железную цепь с таким же железным кольцом и своими руками заковал ею Пелагию Ивановну, приковал к стене и издевался над ней, как ему хотелось. Иногда несчастная женщина, оборвавши цепь, вырывалась из дома и, полураздетая, гремя цепью, бегала по улицам города, наводя на всех ужас. Каждый боялся приютить ее или защитить от гонений мужа. И вот несчастная снова попадала в свою неволю и должна была терпеть новые, еще более тяжкие мучения. «Ведь безумною-то я хотя и стала, — говорила она сама впоследствии, — да зато много и страдала. Сергушка-то (муж) во мне все ума искал, да мои ребра ломал; ума-то не сыскал, а ребра-то все поломал». Действительно, одна благодать Господня подкрепляла ее, как свыше предназначенную избранницу Божию, и давала ей силы переносить все, что с ней тогда делали. Однажды, сорвавшись с цепи, Пелагия Ивановна в страшную зимнюю стужу, полунагая, приютилась на паперти церкви, называемой Напольной, в гробе, приготовленном для умершего от эпидемии солдата, и здесь, полуокоченелая, ждала себе смерти. Увидев церковного сторожа, она бросилась к нему, моля о помощи, и так напугала его, что тот, приняв ее за привидение, в ужасе забил в набат и встревожил весь город. После этого Серебренников совершенно отрекся от своей жены, выгнал ее вон из дома, притащил к матери и вручил ей. В семье все, начиная с сердитого, с крутым нравом отчима, своими руками бившего Пелагию Ивановну, ненавидели ее, особенно младшая дочь Королева — Евдокия, которая вымещала на ней свою злобу и все домашние неудачи. Евдокия вообразила, что ее не берут замуж именно потому, что опасаются, как бы она не сошла с ума, подобно Пелагии Ивановне, и решила погубить ее. Она подговорила одного злодея, хорошо умевшего стрелять, убить ее в то время, когда она будет бегать за городом и юродствовать. Несчастный согласился и действительно выстрелил, но дал промах. Тогда Пелагия Ивановна, оставшаяся невредимой, предрекла ему, что он не в нее стрелял, а в самого себя. И что же? Через несколько месяцев ее предсказание сбылось в точности: он застрелился.

Мать Пелагии Ивановны решила отправить ее с богомольцами по святым местам в надежде на исцеление. Прежде всего «дурочку» повезли в Задонск к святителю Тихону, а затем в Воронеж к святителю Митрофану. Прибыв в Воронеж, арзамасские богомольцы пошли с Пелагией Ивановной к Преосвященному Антонию, известному в то время святостью жизни и даром прозорливости. Владыка Антоний ласково принял Пелагию Ивановну с богомолками, благословил всех, а к блаженной обратился со словами: «А ты, раба Божия, останься». Три часа беседовал он с ней наедине. Спутницы Пелагии Ивановны разобиделись, что Преосвященный занялся «дурочкой», а не ими, и толковали между собой: «Чай, и мы не беднее ее, тоже можем сделать пожертвование». Прозорливый Владыка узнал их мысли и, провожая Пелагию Ивановну, сказал ей: «Ну, уже ничего не могу говорить тебе более. Если Серафим начал твой путь, то он же и докончит». Затем, обратившись к ее спутницам, добавил: «Не земного богатства ищу я, а душевного». И всех отпустил с миром.

Наконец, убедившись, что и святые угодники как бы не помогают Пелагии Ивановне, и узнав, что Преосвященный Антоний упомянул о старце Серафиме, измученная мать Пелагии Ивановны решила еще раз сама съездить в Саровскую пустынь. Прасковья Ивановна стала жаловаться преподобному: «Вот, батюшка, дочь-то моя, с которою мы были у тебя, замужняя-то, с ума сошла; то и то делает и ничем не унимается. Куда-куда мы ни возили ее: совсем отбилась от рук, так что на цепь посадили...» «Как это можно?! — воскликнул старец. — Как это могли вы?! Пустите, пустите; пусть она на воле ходит, а не то будете вы страшно Господом наказаны за нее. Оставьте, не трогайте ее, оставьте!» Напуганная мать стала было оправдываться: «Ведь у нас вон девочки, замуж тоже хотят; ну, зазорно им с дурою-то. Ведь и ничем-то ее не уломаешь: не слушает. А больно сильна; без цепи-то держать — с нею и не сладишь. Возьмет это, да с цепью-то по всему городу и бегает; срам да и только». Отец Серафим невольно рассмеялся, услышав столь справедливые и резонные, на первый взгляд, оправдания матери, и возразил: «На такой путь Господь и не призывает малосильных, матушка; избирает на такой подвиг мужественных и сильных телом и духом. А на цепи не держите ее и не могите, а не то Господь грозно за нее с вас взыщет». Следуя словам великого старца, домашние несколько улучшили жизнь Пелагии Ивановны: не держали более на цепи и позволяли выходить из дому. Получив свободу, днем она юродствовала, бегала по улицам города, безобразно кричала и всячески безумствовала, покрытая лохмотьями, голодная и холодная, а по ночам молилась Богу на паперти церкви под открытым небом с воздетыми горе руками, со многими воздыханиями и слезами. Так Пелагия Ивановна провела четыре года до переезда в Дивеевский монастырь. Все это время она не переставала посещать арзамасскую юродивую Параскеву — ту самую, которая учила ее непрестанной Иисусовой молитве.

Переезд в Дивеевскую обитель и первые годы жизни в ней

Много препятствий нужно было преодолеть страдалице и претерпеть много скорбей и истязаний, чтобы родные сами убедились в том, что ее надо отпустить в Дивеево, где ей было предназначено просиять необычайными подвигами. Мать хлопотала о том, как бы сбыть дочь с рук, даже предлагала за это деньги и говорила: «Намаялась я с нею, с дурою». Но Пелагия Ивановна отказывалась идти в предлагаемые монастыри и только твердила одно: «Я дивеевская, я Серафимова и никуда не пойду». И слова ее исполнились. ...