Владимир Поселягин Уникум

© Владимир Поселягин, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

* * *

Пролог

Очнулся я в тот момент, когда меня переворачивали, – от болей по всему телу, – и застонал сквозь зубы. Похоже, обмывали – знакомые ощущения. Как-то меня пяток гопников чуть до смерти не забили, в больнице так же себя чувствовал. Этих гопников потом закопали, отморозки из бандитов девяностых, что из тюрьмы вышли. Но сейчас помнил точно: не гопники постарались. Да уж, гробанулись так гробанулись. Я уж думал, всё, изменила мне удача, а тут гляди-ка, выжил. Летели мы из Египта, и вдруг взрыв в хвосте, самолёт начал разваливаться и фигурки людей полетели вниз. Вот и я, привязанный к креслу – целый ряд из трёх кресел был, – вопя, летел вниз. И почему на такие случаи парашюты в креслах не устраивают? Дёрнул за верёвочку, и купол открылся. Помнил, как падали, ветер резал глаза, выбивая слёзы, рядом визжали две загорелые девушки, а потом удар о воду, и всё. Уже тут очнулся. Да ещё как-то быстро.

– Очнулся? – отреагировав на мой стон, поинтересовалась пожилая санитарка в странном халате с завязками не спереди, а сзади. Она меня и обмывала, к слову. – Тебя только что из тюремной больницы привезли. Очнулась вчера девочка, рассказала всё. Разобрались, что это не ты ее снасильничал, а те трое. Родители твои завтра утром придут, а пока лечись.

Я же от непонимания случившегося просто молча пучил глаза, точнее, один глаз, второй так заплыл, что не открывался, и пытался понять, что происходит. Тут на меня навалились образы, перегружая и так переполненную память, и я опять вырубился, не видя уже, как испуганно захлопотала вокруг меня санитарка.

В этот раз пробуждение было куда тяжелее. Несколько секунд я лежал, тупо глядя в белённый известью потолок, анализируя новую память. Да, приплыл. Читал я книги о попаданцах, так что знаю, о чём говорю. Значит, я погиб, но удача и моя фортуна не подвели, выжил, переместившись в прошлое и в новое тело. Раньше звали меня Ростиславом Бардом. В детдоме так назвали, директор у нас был почётным бардом в ближайшем клубе ДК, он же меня на музыку и подсадил, а имя мне по очерёдности в списке досталось. Мать, будучи еще школьницей, отказалась от меня сразу в роддоме. С детства я был инвалидом. К счастью, не ума, одна нога короче другой на десять сантиметров. Видимо, сказалось то, что родительница молода была. Я уже потом нанял детектива, и он нашёл её. В тринадцать лет родила, каково?

Что я о себе могу рассказать? Я с детства был удачливым. Не говорю, что везло во всём и как сыр в масле катался, но если за что-то брался, то у меня это выходило. Думаю, именно поэтому я стал… кладоискателем. Удачный выбор. К моменту гибели, когда мне двадцать восемь исполнилось, я имел в Москве восемь квартир – семь сдавал и в одной жил сам, – дорогой внедорожник и второй старый «Дискавери» для выездов на поиск кладов. Работал в столице, и надо сказать, много чего тут есть, я один больше двух сотен кладов нашёл. Вот с выездами на природу не так везло, всего три крупных клада и шесть небольших. Чем я увлекался? Путешествия и женщины. По последним: не знаю, может, раньше это психологической травмой было, но мой выбор всегда был одинаков. Внешность не важна, главное, чтобы это была сильная и уверенная в себе особа с командными замашками. Причём подкаблучником я не был. Однако первой женщиной у меня была всё же одна из девчат старшей группы детдома. Вот детей у меня не было, переболел в детстве одной болезнью и стал бесплодным. Да и боялся я маленьких детей. Хрупкие слишком. Понимал, что это дурацкая боязнь, но ничего не мог с собой поделать. Всю жизнь был холостяком и личной свободой очень дорожил. Зато очень многие одинокие женщины мне благодарны – с некоторыми до сих пор встречаемся, точнее встречались. А в завещании написано, что все квартиры отойдут моему детдому в Уфе. Машины продадут, и деньги тоже уйдут на счёт детдома.

По второй моей страсти, путешествиям: последние пять лет я проводил полгода дома, в поисках кладов, и полгода в поездках. Особенно мне Южная Америка нравилась, а так как там в основном испанский в ходу, я в охотку его изучил. Тем более одна из знакомых была учительницей по иностранным языкам, как раз испанскому. В универе преподавала, на инязе. Я туда поступить пытался, решив покорить столицу, но не прошёл по конкурсу. Детдомовских туда не брали, на свободные места только и только блатных, но с преподавателем в приёмной комиссии познакомился. Год жили вместе, пока не разбежались, так что дала мне основы испанского и английского языков. После трех неудачных попыток поступить в разные высшие учебные заведения я плюнул на это дело. Так что после окончания школы нигде не учился и занимался поисками. Испанским я владел в совершенстве, а английским не так хорошо, лёгкий акцент присутствовал, ну и начал учить третий язык – китайский, основы получил, но развить не успел, погиб. Сложный язык, надо сказать, пока только триста слов запомнил. Мизер. А изучать начал, потому как три года назад переключился на отдых в Азии, это я о Филиппинах и всём, что вокруг, включая Индию, а китайский там в ходу. Впрочем, как и английский. Брал моторную катер-яхту напрокат и отдыхал, путешествуя по местным морям неделями, бывало и по паре месяцев. А как же в Египте оказался? Да без денег фактически был, на широкую ногу же жил, и отчислений по квартирам не хватало, а из находок всего два клада, да и те мизер. Вот и полетел в Египет. В Эмиратах я уже был, а тут решил с другой стороны Красного моря побывать. Два месяца отдыхал, меняя города и отели – принципиально не пользуюсь туристическими агентствами. Покупал билет и летел, бронируя номер через интернет. Оно так заметно дешевле. Так вот, в Египте мне не понравилось, народу много, особенно наших – борзоты и быдла. Поэтому жил в дорогих отелях, где были свои пляжи, там наши тоже были, но куда меньше. В основном туристы из других стран: итальянцы, германцы. А вообще я могу сказать так, за девять лет – а я с восемнадцати путешествую – много где побывал: в США, в той же Бразилии не раз… Мою жизнь можно долго описывать, она у меня ярко и хорошо проходила.

Теперь про жизнь Глеба Русина, в тело которого я попал. Знаете, очень некрасивая история вышла. Однако по порядку. Глеб в семье был нелюбимым ребёнком. Сам он так не считал, но я, прокрутив его память, пришёл именно к этому выводу. Не нравилась мне его семья. Ну вот прям не нравилась, и всё тут. По факту воротило от этих людей. Да, я детдомовский и, как все воспитанники, мечтал в детстве, что придёт мама и заберёт меня, но розовые очки спали после десяти лет. Понимаю, что поздно, но я ещё тот фантазёр и мечтатель. Поэтому пусть я детдомовский и семья для меня святое, я этих людей за семью не считал и решил, что это удобный способ отказаться от них, объявив себя сиротой. Тем более Глебу уже восемнадцать исполнилось два месяца как, совершеннолетний. Что вообще произошло? Глеб шёл с тренировки, он тяжёлой атлетикой увлекался, хотел на отца походить и, чтобы нравиться девушкам, считал, что у мужчины должна быть красивая фигура (я, к слову, так же считал и был завсегдатаем качалок). Так вот, когда он возвращался с тренировки, услышал то ли писк, то ли вскрик, рванул на шум в кусты, а там трое. Девчонку лет четырнадцати удерживали и совершали действия насильственного характера. Вот он и вломился и начал бить эту тройку. Тут на шум патруль милиции подоспел. Повязали всех. Девчонка без сознания, её сразу в больницу. Тройка пела как соловьи, что застали Глеба над насилием, пытались помешать, но тот хорошо дрался – все три морды наливающимися синяками изукрашены были. Ну а так как один из подростков был сыном секретаря исполкома, ясно, кому поверили. Родителей Глеба вызвали, а те, ворвавшись в кабинет, не стали ругать Глеба. Мать молча стояла, наблюдая, как отец, сбив того со стула, стал избивать. Следователь не мешал, просто смотрел. Отец у Глеба под два метра, кулаки что кувалды. Сам Глеб в мать пошёл, невысокий, но про таких говорят, крепко сбит и ладно скроен. Вот отец настоящий громила двух метров ростом. Избивал профессионально, пусть не боксёр, всё же хирург, нельзя калечить руки, но куда бить, знал. Нос сломал, пару зубов выбил, потом ногами по животу, рёбрам, старался в пах попасть. Мне кажется, Глеб там и умер, от предательства родителей. Кричал, что не виноват, но ему не поверили. Потом всё затопила темнота, и в его теле очнулся уже я. Как я понял санитарку, девчонка очнулась и правду рассказала, и из тюремной больнички меня в обычную перевезли. Непонятно зачем. На месте не могли вылечить?

Что еще про Глеба. Сам он в Москве родился, это родители его из понаехавших (к слову, сам я из Уфы родом, в Москву поступать в иняз приехал, да так и остался). Семья профессиональных врачей у Глеба. Мать педиатр, отец хирург. Старший брат в медицинском учится, на последнем курсе, в следующем году интернатура. Глеб, закончив десять классов, тоже подал документы в медицинский университет, но я не он, медицина меня не привлекает. Да и пока не понятно, что делать. Нужно обдумать всё. Время есть, пока в больнице нахожусь. Так вот, помимо родителей и старшего брата у него есть две младшие сестры-близняшки десяти лет. Тоже врачами хотят стать.

Как я уже говорил, Глеба в семье не любили, и всё старший брат. За что он ненавидел младшего, я так и не понял, хотя всю память просмотрел. Однако факт остаётся фактом, портил репутацию брата как мог, подставлял. Может, это тоже наложилось? Знали, что Глеб ходок, и веры ему нет. Старший брат даже сестёр подговаривал, те шустрые, с шилом в задницах, мелкие пакостницы – это про них, и пакостили они Глебу. Однако он прощал. Вообще не злобливый был, прощать умел. Но у меня другой характер. С такой семейкой никаких врагов не надо, и хорошо, что для меня они чужие и привыкать к ним не нужно. Еще у Глеба бабушка по матери была, в Подмосковье жила, но умерла полгода назад. Мать тут же продала её дом, девяти дней не прошло, хотя Глеб хотел оставить его себе. Вот кого он любил всем сердцем, и смерть бабушки стала для него сильным потрясением. На самом деле Глеб военным хотел стать, танкистом, и по росту подходил, но родители мечтали о том, что все в семье врачами будут, а он не смел отказать. Документы поданы, уже принят, в следующем месяце начаться занятия должны, но мне это не интересно. Да, забыл сообщить. Сейчас на дворе август тысяча девятьсот сорокового года. Вот такие дела…

Да, судя по виду из окна, сейчас утро, значит, всю ночь я знания принимал. А судя по шуму за дверью и довольно громкому, знакомому женскому голосу, пришли родители Глеба. Говорить я не пробовал, всё болело, но если смогу, всё выскажу и пошлю их так далеко, как смогу, обрывая все родственные связи. Да и какие тут связи? Не было их никогда.

Глава 1 Вживление

Поправив пилотку, я вышел из ворот военной академии. Основана эта академия по постановлению Совета труда и обороны СССР приказом Реввоенсовета СССР от тринадцатого мая тысяча девятьсот тридцать второго года как Военная академия механизации и моторизации РККА имени И. В. Сталина, на базе факультета механизации и моторизации Военно-технической академии имени Ф. Э. Дзержинского и Московского автотракторного института имени М. В. Ломоносова. Несмотря на то что выпускались тут со всех четырёх факультетов командиры в звании лейтенантов и соответствующих им, у меня в чёрных петлицах алели треугольники сержанта бронетанковых войск. Сегодня было четвёртое июня тысяча девятьсот сорок первого года. Пока шло всё как и задумывалось, пусть и не по плану.

Осмотревшись, я помахал рукой знакомой, к которой бегал во время увольнительной, да и в самоволку, чего уж тут, и, переложив чемодан из правой в левую руку, быстрым шагом направился к ней. Знакомая дивчина двадцати шести лет от роду с уже заметным животиком – моя работа – улыбнулась и позволила себя обнять. Мы же, не обращая внимания на недоумённые взгляды – разница в возрасте была заметна, да и не принято тут так свои чувства проявлять, но нам было всё равно, – крепко поцеловались. Вдова морского командира-подводника, погибшего в Финскую, подхватила меня под локоток и поинтересовалась:

– Надолго отпустили?

– Поезд вечером.

– Успеем, – улыбнулась она, и мы быстрым шагом направились к квартире.

Светлана Иванова, несмотря на то что всего два года назад жила в Ленинграде, где служил муж, после его гибели перебралась в столицу, благо поступило неплохое предложение по её специальности. Она была технологом-производственником. Работала на местном автозаводе, где выпускали грузовики ЗИС. Вот как ценному специалисту ей и выделили из резервного жилого фонда небольшую квартирку. Пусть небольшая, зато не коммуналка. То, что будущего у нас нет, она хорошо знала, но своего женского счастья упускать не желала. Ну и попросила ей ребёнка заделать. Будет одна воспитывать. А я, когда мы встретились, сильно сомневался, что агрегат будет работать, да и что дети у меня будут. Отец Глеба отбил ему всё. Видели яйца у быка? Когда я свои осторожно и морщась нащупал, они были такого же размера, да ещё переливались синим. Потом, конечно, опухоль сошла, но травма серьёзная, мог инвалидом стать. К счастью, обошлось.

Когда я впервые сам увидел родителей Глеба, а не из его памяти образы взял, жуткая ненависть к ним так и колыхнулась, однако я её скрыл, не задавил – злоба так и клубилась, – но не показал. Материть и ругать я их не стал, просто тихим голосом сказал:

– Я сирота, родственников у меня нет. Попрошу покинуть палату.

После этого отвернулся и закрыл глаза, не общаясь с неприятными мне людьми. Они приносили извинения, но я молчал, так что, потоптавшись, всё же ушли.

Что интересно, у меня была одноместная палата, явно для большого начальства. Да и сама больница именно та, где родители Глеба работали. Видимо, они и подсуетились, чувствуя свою вину. Однако прощать их я не намерен.

К концу сентября, когда меня, наконец, выписали, мать одна пришла встретить. Глянув в её глаза, полные тоски, я отвернулся и ушёл. Уже все поняли, что сына и брата они потеряли, а эта ходит. Прощать её было не за что. Муж её был махровым подкаблучником, а она смотрела в кабинете следователя, как избивают Глеба, и молчала. А теперь прости-извини? Идите на хрен. Я так им и сказал. Вообще-то стоило бы подольше полежать. Всё же сломан нос, правая рука, два ребра и ещё в двух трещины, внутренние травмы, отец Глеба бил тяжёлыми сапогами в живот, однако причины попросить выписать пораньше были. Я долго думал и размышлял, пока лежал в палате, что делать дальше и как жить. То, что жить буду хорошо, это и так понятно, помню все захоронки, что находил в столице. Тут другое. Знаете, мне нравятся люди этого периода, они добрее и душевнее. Я не говорю о родителях Глеба, дерьмо всегда найти можно. Тут как большая семья, всегда придут на помощь. Причём тут не только воспоминания Глеба, но и мои собственные впечатления от работников больницы. Окровавленную одежду постирали, погладили и выдали при выписке. Сами. Родители не просили, похоже, даже не вспомнили. Кстати, отношение к ним здесь изменилось. Я особо не скрывал того, что произошло с Глебом, так что большая часть работников больницы была на моей стороне.

Скоро война, и оставаться в стороне я не хотел, а желал воевать, закончить войну фронтовиком, опытным солдатом. Может быть, даже офицером. Потом устроюсь в столице и буду жить дальше. С путешествиями завязать можно, ну или летом по Союзу путешествовать, тоже большая страна с интересными уголками. Но до этого ещё дожить нужно, так что планов я особо пока не строил. Да, можно отсидеться в тылу, возможности есть. Или сообщить правительству как-нибудь, что я из будущего, так мне обеспечат безопасную жизнь. Пусть в клетке, даже не золотой или серебряной, но безопасной. У многих свои мечты есть, у меня тоже. Одна из них – это встретить войну на западной границе. Однако не хочу летом сорок первого, будучи призванным и необученным, быть брошенным под танки с одной винтовкой. Может, это и вранье историков будущего, но такие случаи были. В общем, я решил получить воинскую специальность, хоть какой-то теоретический опыт перед началом войны, и стать одним из немногих, кто прошёл её от начала и до конца. Надеюсь, моя фортуна не подведёт. Лётчиком бы стать, эта специальность и после войны может пригодиться, но по времени не успеваю.

А вот сообщить правительству о скорой войне я просто обязан. Надеюсь, так меньше граждан погибнет. Информацию я собирался передавать письмами. Так и сделал. Покинул больницу в десять часов утра. Мелочи, что дали санитары, хватило доехать до универа, где я забрал документы. Учёба уже началась, но родители Глеба договорились, что я нагоню однокурсников. Но учиться я отказался, хотя Глеб закончил школу с золотой медалью и был не дурак, учёба давалась ему легко. Что интересно, я и сам был из таких уникумов, но детдомовских не брали в университеты, тем более иногородних, – иди в училище. В общем, решение было принято, и документы мне вернули.

Затем я посетил дом, где на чердаке были закопаны золотые монеты, два десятка всего. В насыпке для утепления был небольшой схрон. Оружия там не было, но царские золотые червонцы имелись. Продал их на рынке местному скупщику и снял комнату на неделю. А на следующий день направился в военкомат. Призыв, оказалось, уже закончился, но меня приняли.

– В училище хочешь? – уточнил капитан, что принял у меня документы.

– Да, в пехоту. Мне сказали, что есть на полгода, сержанта получу.

– Общевойсковое, – кивнул тот. – Есть на окраине столицы такое училище. Только оно ещё неделю назад прекратило набор. Есть училище, что готовит пулемётчиков и миномётчиков. Вот там набор пока не закрыт. Тоже полгода обучения. Сержанта получишь, как и хотел.

– Хм, – я задумался. В принципе, тоже стоящая профессия, так что кивнул, соглашаясь.

Личное дело на призывника Глеба Русина в военкомате было, ещё полгода назад завели, так что мне выдали направление в больницу, я прошёл за два дня медкомиссию, с трудом получил везде «годен» и первого октября был направлен в училище.

Я не знаю, везде такой бардак или только в армии подобное вполне обычное дело, но на подходе к училищу нас остановили два командира, отобрали восемь человек из девятнадцати и с новым сопровождающим отправили обратно в центр столицы. Оказалось, при бронетанковой академии открылись курсы сержантского состава, где решили готовить командиров танков и инженерно-танковых командиров. Ремонтников, если проще. Я попал на факультет командиров танков. Я лично в танкисты не очень сильно хотел, в отличие от Глеба, у меня такой мечты не было. Смертность на начальном этапе войны у них не просто большая, огромная была, и шансов, даже с моей удачей, у меня будет мало. Однако никто не спрашивал моего согласия. Всё в принудительном порядке. Курсы организовались срочно, вот мы в первый набор и попали – всех гребли, кто подходил. Абитуриентов набралось больше сотни, по тридцать человек на курсе, всего четыре группы. Не хватало командиров-танкистов, вот и начали готовить. Делать нечего, пришлось учиться.

Со Светой я познакомился еще до призыва. Искал учителя немецкого языка, а она немецкий чуть ли не как родной знала и решила репетиторством подзаработать. Мы как-то быстро сошлись, до постели дело дошло уже на третий день, обоих это устраивало, так что я бегал к ней в увольнительные, мне как отличнику боевой и политической подготовки их часто давали, ну и в самоволки. Ни разу не попался. В училище немецкий язык тоже был, я и там на дополнительные курсы записался. Причём за эти восемь месяцев отлично его изучил. Говорю с сильным акцентом, но уже всё понимаю, пишу и читаю. Я не один такой полиглот, шестеро нас, один вообще монстр, даже говорит без акцента. Трое в моей группе было, включая полиглота, и мы для лучшего освоения только по-немецки между собой общались, действительно помогало развить разговорный навык. Со Светой мы тоже только на немецком. Та поправляла меня, когда нужно. До этого Глеб изучал английский, пусть плохонько, но говорил, так что я честно в личном деле указал, что знаю и его, а вот про свой испанский скрыл.

Под конец обучения я решил сменить имя, фамилию и отчество, с этим и подошёл к куратору нашей группы. Мол, хочу сменить, по личным мотивам. В принципе, тот знал причину. Мать Глеба приходила на свидание, нашла как-то, где я устроился, хотя никому не говорил об этом, включая друзей и одноклассников. Так что при выпуске я получил удостоверение сержанта бронетанковых войск на имя Ростислава Барда.

Секретная часть не возражала, в личном деле есть информация о смене данных, и ладно. Мне мое прошлое ФИО нравилось, да и привык к нему уже. Сложнее было с секретарём комсомольской ячейки в училище. Тот менять не хотел, но два килограмма свежих пряников, что я принёс из самоволки, решили дело в мою пользу. Получил новенький комсомольский билет.

Вот так время и прошло, сегодня четвёртое июня тысяча девятьсот сорок первого года. Сталину мной отправлено семь бандеролей с толстыми командирскими тетрадями, исписанными мелким убористым почерком, все они пронумерованы. Не знаю, дошли или нет, но всё, что знал про войну и как всё сложилось после нее, описал. Совесть успокоил, а то грызла. Первое письмо ещё до училища отправил.

С предвкушением в душе я прошёл в квартиру Светланы, она целый стол вкусностей наготовила. Но сначала я уволок её в кровать, по пути быстро избавляясь от новенькой формы. Долго не увидимся, а поезд сегодня, нужно хорошенько попрощаться.

Чуть позже, когда мы уже пообедали, я сказал:

– Я не знаю, увидимся ли мы когда или нет, но кое-что я тебе сообщу. В этом месяце начнётся война с немцами. Война страшная и долгая. В академии об этом узнал. Случайно подслушал разговор двух командиров из командированных. Не верить я им не могу, они профессионалы своего дела, а от их анализа становится страшно, аж волосы дыбом встают! Точный день они сами не знают, но, скорее всего, в одно из воскресений, многие командиры дома будут – самое то для нападения. Я направлен в Киевский особый военный округ, получается, попаду в самую мясорубку. Честно скажу, я собираюсь дожить до конца войны, но тут уж как получится. Одним словом, во время войны помощи тебе с ребёнком от меня не будет, поэтому хочу оказать её вам сейчас. Тут на чердаке два тайника, сделали их буржуи во время революции. Есть оружие и золото. Золото и одну единицу огнестрельного оружия я оставлю тебе. Как война начнётся, цены поползут вверх, введут продуктовые карточки. До этого момента тебе нужно запастись припасами из долго хранящихся: крупами и консервами. Ты, пока на работу ходишь, возвращаясь, покупай в магазине полную сумку каждый день, так и накопишь, надеюсь, до конца войны хватит. Договорись о поставках свежего деревенского молока. Я видел, тут возят мужички на телегах. Не знаю, будут возить в войну или нет, всё равно контакт иметь стоит.

– У нас столовая на заводе.

– Там тоже по карточкам сделают. Резерв нужен. Особо не свети покупками, чтобы не обчистили квартиру. Я помочь не могу, поэтому сама поменяй половину золота. Лучше у зубных врачей, если знакомые есть. Крайний случай скупщики на рынках. Там смотри, обмануть могут, и проверь, чтобы слежки не было. Ну и потихоньку трать на покупки. Всю наличку спусти, экономить не нужно – потом цены подымут. Оставшееся золото так на чердаке и держи, твой НЗ будет, а вот оружие лучше в квартире. Я покажу, как им пользоваться. Давай одевайся, покажу тайники. Да наган себе заберу.

Выбор очевиден, мне револьвер, Светлане пистолет. Тут дело в патронах. Шестнадцать к пистолету. Я в будущем расстрелял их все, и ни одной осечки. К нагану всего четыре патрона, и пусть револьвер солдатский, без самовзвода, но из четырёх патронов три дали осечку. Сейчас, может, и все сработают, но рисковать я не хочу. Тем более достать патроны к этому оружию проблемой для меня не будет, они танкистам по штату положены.

Я натянул кальсоны и рубаху, потом галифе. Сапоги надевать не стал, надел полуботинки, что в прихожей стояли. Она халат накинула. Потом мы поднялись по шаткой приставной лестнице из подъезда на чердак через узкий люк. Там я показал ей оба тайника. В стропилах спрятаны. Один опустошили, затем я убрал туда свои документы: школьный аттестат и свидетельство о рождении, пусть они на старое ФИО, но пригодятся в будущем. Паспорт в военкомате остался. А шофёрское удостоверение я получил после курсов в академии. Половину золотых и серебряных монет и оружие изъяли, банкноты не трогали – тут царские и керенки были. Вернулись. Пока Светлана, сидя за столом, изучала монеты, я почистил обе единицы оружия.

– Чемодан я оставлю, возьму армейский вещмешок, – сказал я, убирая заряженный наган в сидор, как в дверь вдруг резко и громко заколотили.

Мы замерли на миг. Держа в руке наган, я вопросительно посмотрел на Светлану. Она с работы отпросилась, чтобы проводить меня. Может, оттуда пришли, что-то срочное случилось? Та пожала плечами, мол, не знаю, при этом быстро убирая монеты в шкатулку. Пройдя к двери, я спросил:

– Кто там?

– Сантехник. Нужен срочно ключ от подвала. Заливает там. Прорвало опять.

Судя по хриплому пропитому голосу, действительно сантехник. Жаль, нет дверного глазка. Светлана отмахнулась от моего вопросительного взгляда, шепнув на ухо:

– Всё нормально.

Она сняла ключ с вешалки и, открыв дверь, протянула ключ сантехнику. Вот и минусы жизни на первом этаже рядом с дверью в подвал. Дом был сталинской постройки, но в этом подъезде мало семейных, в основном для одиноких специалистов, как Светлана. Тридцать шесть квадратов её однокомнатная квартира со всеми удобствами. Закрыв дверь, она следом за мной прошла в комнату и, наблюдая, как я, аккуратно придерживая, спускаю взведённый курок и убираю револьвер в вещмешок, сказала со смешком:

– Меня поразило твоё спокойствие. Я чуть не родила с испуга, а тебе хоть бы хны.

– У меня атараксия.

– Что это?

– Это состояние, которому свойственно отсутствие тревоги и беспокойства. Если проще, я не подвержен страху и вспышкам паники. В принципе это неплохо, но есть и минусы.

– В чём же?

Насчёт атараксии я сказал правду, это у меня из прошлой жизни. Я проверял, всё осталось. Однако, как я и говорил Светлане, есть и минусы.

– Я не был никогда военным и не знал, что меня бесят люди, отдающие мне приказы. Да ещё громким командным голосом. Имеется желание кулаком вбить слова обратно. Я пару раз чуть не сорвался. Знал бы о такой своей особенности, от военных училищ подальше бы держался.

– И никак не помочь?

– Куратор в курсе, запись в личном деле есть. Как мне пояснили, военная служба не моя стезя, отслужу год и демобилизуюсь. Надо было в университет какой-нибудь идти, но сложилось так, как сложилось. А проблему решить пробовали. Все командиры-преподаватели о ней извещены были и со мной общались только громким командным голосом.

– Помогло?

– Спасала их моя высокая выдержка и отсутствие оружия в руках. Как я счастлив, что этот кошмар закончился. А злобу в себе не копил, ты помогала сбрасывать.

– Так вот почему мы постель не покидали и только в ней и находились?

– Ага.

– А я ещё удивилась, откуда у тебя столько сил. Думала, молодой, вот и неутомимый, а ты это, оказывается, эмоции выпускал.

– Это да. В общем, как ни печально, военная служба не для меня, но узнал я об этом поздно. Надеюсь, привыкну. Как война закончится, быстрее пули на гражданку рвану.

– За восемь месяцев не привык, а тут привыкнешь? – хмыкнула та.

– Не трави душу. Ладно, времени мало, давай научу пистолетом пользоваться.

На это час ушёл, с учётом того, что мы ещё два дцать минут покувыркались в постели. Ну, покувыркались – слишком громко сказано, с животом Светы это сложно, всё же шестой месяц срока пошёл, но главное, можно. Она записала мои новые данные, чтобы в метрику ребёнка внести, после этого мы собрались и посетили фотоателье, где нам сделали снимок. Света на стуле, я за спинкой стою в своей новенькой красноармейской форме. Только сегодня надел. Фото на память, уже сама заберёт, когда готово будет. Кстати, на форме у меня два значка: «Ворошиловский стрелок» второй степени, до первой немного не дотянул, всё же другие приоритеты важнее были, не разорваться же мне. Ну и значок отличника академии. Пусть и курсов, но всё же. Такие значки всего восемнадцать человек получили. Я, как отличник, замкомвзвода мог бы стать, но блатных у нас в группе хватало, и без меня было кого назначить. Мы под ручку возвращались на квартиру, я покидать её, а точнее, постель до вечера не планировал, как заметил музыкальный магазин. Деньги у меня были в нагрудном кармане гимнастёрки, поэтому, притормозив, кивнул на витрину:

– Зайдём?

– А ты умеешь играть?

– На аккордеоне и баяне.

– А почему в училище не брал?

– Я же не идиот. В этом случае я бы напрочь лишился личного времени, которого и так было мизер. А тут нужно восстановить навык, всё же год не играл. Пальцы, конечно, я разрабатывал, есть специальная гимнастика, чтобы их в тонусе держать, но это не то. Именно на инструменте навык нужно поддерживать.

– Ну да. Тут ты прав. Давай зайдём. А пальцы у тебя красивые, длинные и музыкальные.

– Бывший родитель планировал, что я, как и он, хирургом стану.

– Жаль, что твои родители умерли, – посочувствовала Света.

Я ей не говорил, что те умерли для меня, а не по-настоящему, пусть и дальше так считает.

– Да, жаль, – ответил я, козырнув командиру, что шёл навстречу – капитан-артиллерист, и потянул за ручку, открывая тугую дверь и пропуская вперёд Светлану.

Мы зашли в магазин, кстати, совсем даже не пустой, с полтора десятка человек было. Несколько мам своим детишкам покупали их первый инструмент. Даже странно, среда, час дня, а столько народу. Прошли в зал с аккордеонами, где я завис, изучая ассортимент. Надо сказать, что об инструментах этих времён я мало что знал. Глеб был туг на ухо и не имел музыкального слуха, но, к счастью, у меня не было с этим проблем, уже проверял в академии – брал у одного курсанта баян, пробовал, получалось неплохо. Когда, наконец, появился продавец, я уже выбрал. В принципе, тут и выбирать было не из чего, оказалось, в Союзе в данное время клавишные аккордеоны не были распространены, баяны да гармоники, и всё. Поэтому те четыре аккордеона, что были выставлены на витрине, оказались немецкими. Двух марок. Одна модель меня не заинтересовала, а вот фирмы «Hohner», с искривлённым для удобства руки грифом, очень даже понравился. Пока только внешним видом, как звучит, я ещё не слышал. Накинув ремни на плечи, я отстегнул застёжку и проиграл пару нот, проверяя звучание. Пальцам пока непривычно, мне ещё предстоит изучать инструмент, но в принципе всё знакомо. Так что уже через десять минут я наигрывал незатейливую мелодию, продолжая знакомиться с инструментом. Попробовал сыграть рок – я этому учился в Бразилии, там классный мастер был по року на аккордеонах, – но не получилось, сплошная фальшь. Нет, инструмент потянет такое звучание, я сам пока не тянул, нужно восстанавливать навык. Однако, чтобы сделать приятное Свете, стал наигрывать и приятным сочным баритоном запел, глядя ей в глаза – уже никто не существовал для нас двоих, только я и она:

Света слушала внимательно, не отрывая от меня глаз, а по щекам текли слёзы. У меня у самого защипало в глазах – хорошая песня. Я закончил играть и, сложив аккордеон, сдул меха, когда услышал хлопки. Посмотрев в сторону прохода в соседний зал, увидел, что практически все посетители и продавцы слушали нас. Света отвернулась, утирая слёзы, хотя тут как раз стыдится нечего, а я, сняв инструмент, спросил у продавца:

– Сколько стоит, и есть ли чехол?

К счастью, уложился в сумму, что у меня была, хотя и оставалось всего семьдесят рублей. И да, чехол был. Пока мы с продавцом всё это упаковывали – мне даже подарили бархатную тряпочку натирать инструмент, – стали свидетелями забавного разговора между мамой и сыном. Тот стал яростно уговаривать купить такой же аккордеон, обещая научиться, хотя мама его была настроена на баян. Но она была довольна и дала себя уговорить. Как я понял, плохиш был против музыки, и его явно силой собирались ею заниматься заставить, а тут сам захотел. Вот что хороший пример делает. Ещё двое парнишек, мамы которых выбирали скрипки, проводили нас грустными глазами.

Повесив аккордеон на левое плечо, я под ручку со Светланой дошёл до её дома. Утечку устранили, соседка передала ключ, а то сантехник не достучался. Мы же продолжили отдыхать, ну и я собирался потихоньку. Вещмешок пополнялся. Запасные портянки, исподнее, полотенце, новая зубная щётка, зубной порошок в жестяной баночке и мыло. Всё это я купил и приготовил заранее, во время одной из увольнительных. Так покупки проще совершать, чем в самоволке. Патрули лютовали. Хорошо, я бегаю быстро, не догнали, не то пару раз бы точно сидел на гауптвахте. Помимо выше перечисленного был армейский походный набор. Старый, но на вид очень приличный плоский армейский германский котелок – с Империалистической кто-то трофей продавал. Внутри кружка и ложка-вилка – два в одном: с одной стороны ложка, с другой вилка. Не знал, что такое уже есть, купил с удовольствием. В котелок сложил пачку чая, соль и куски сахара, до полного. Крышку еле закрыл.

Положил бритвенный набор. Нож, похожий на финку, но с защитой, чтобы пальцы не порезать, за голенищем носить буду. Ну и складной, он в котелке.

Моток ниток с иголкой и отрез ткани на подшивку подворотничка. Это пока всё. Сверху наган положил. Плюс ещё Света приготовила еды, чтобы до Киева хватило, но в вещмешке уже не хватит места, так она в пакет все завернула и бечёвкой перевязала. Там бутерброды, варёная курица, яйца и лук с чесноком. Однако в сидор я всё же смог впихнуть две банки тушёнки и десяток ржаных сухарей – пусть НЗ будет. Укладывал все так, чтобы спину не натирало. Всё. Готов.

Когда до отправления оставался час, а у подъезда прогудело клаксоном такси, которое я заказал – далеко всё же до вокзала, как бы не опоздать, – то Света сказала:

– У меня для тебя подарок есть.

Отошла к шкафу, повозилась с одним из ящиков и обернулась, держа в руках половинку морского бинокля, его латунные части заметно сверкали, явно недавно были надраены. Мощная оптика, но без второй половинки получался монокуляр.

– Этот бинокль отца моего мужа, он был морским офицером. У него оставалось два сына, они разделили бинокль пополам. Мне он не нужен, а тебе пригодится.

– Спасибо, солнышко.

Отказываться я не стал, вещь нужная, к тому же от чистого сердца. Пусть латунные части могут демаскировать, но будет возможность, закрашу их. Смог впихнуть его в вещмешок – теперь точно полный, после этого мы обнялись, крепко поцеловавшись, и я покинул эту квартиру и этот дом. Не знаю, когда вернусь, но постараюсь – ребёнка навестить хочу.

Такси оказалось аж ЗИС-101 лимузин, вот на заднем сиденье я и покатил к вокзалу. Доехали быстро, пробок здесь нет, так что вовремя были. Правда, мне всё равно старший группы попенял на опоздание, затем внес в список присутствующих. Моё личное дело у него, отдаст в секретный отдел по прибытии. Нас в Киевский особый военный округ пять десятков танкистов и ремонтников направляли, но вряд ли в одной части служить будем, раскидают по разным, как я понимаю. Пока же мы ожидали приказа на погрузку. У нас в академии никто не задумывался, как нас повезут, я думаю, новоиспечённые командиры, скажи им, и вприпрыжку рядом с поездом побегут, патриотизм просто зашкаливает. Я же, прикинув, посчитал, что могут и в теплушках перевозить, однако мои предположения были обмануты. К воинскому эшелону, явно грузовому, прицепили два плацкартных вагона. Командиры от лейтенантов и выше добирались до своих подразделений сами, на гражданских поездах, а вот сержанты и младший начсостав нет, тут всё по команде и строем, как простые красноармейцы. В один вагон мы с трудом уместились, в другом были сержанты из пехотного училища. Точнее, даже не уместились, четверо лишних оказалось, пришлось у соседей устраиваться.

Я занял верхнюю полку, чтобы не дёргали, сложил вещи и стал ожидать отправки. Наше купе через два от проводника, нужно ещё постельное белье получить. Однако обломали, так поедем, на матрасе спать будем, хорошо хоть, подушки есть. Ничего, мы люди военные, нам не привыкать. Вон в мае перед выпуском целый месяц практика на танкодроме Кубинки была, изучали разные единицы бронетехники, там в палатках под шинелями спали.

Только тут парни и заметили музыкальный инструмент. Точнее, они его и раньше видели, но в суете прощания с родными не до того было – много москвичей среди новоиспечённых командиров – а тут наконец обратили внимание. Когда расселись и эшелон тронулся, прозвучал вопрос:

– Слав, ты чего, инструмент имеешь?

Сказано было с такими интонациями, что я насторожился. Меня и так блатным считали. Не многие наручные часы имеют, а у меня были «Командирские». Да и с разной мелочевкой порядок. Не все подобным могли похвастаться, а инструмент был дорогим. Зависть к буржую – вот что мне не понравилось в интонации.

– Это подарок, – погладив чехол по боку, пояснил я.

– И играть умеешь?

Другой сокурсник, хмыкнув, пояснил:

– Умеет. Вон как на баяне Сидорчука наяривал.

– Слав, сыграй, а? – попросил тот же завистник, но уже другим тоном.

– Чуть позже. А играть буду. Мне руки и пальцы разработать нужно, да и инструмент новый, я на таком ещё не играл. Немец.

– В смысле?

– В смысле из Германии он. В музыкальном продавались, вот мне в подарок и купили.

А чуть позже я исполнил с пяток песен, мелодии пока простые, руки разрабатывал. Устали пальцы быстро, будем больше играть. Всем понравились незатейливые новые для многих мотивы и песни, но дали отбой по вагону, так что легли спать.

Глава 2 Обманутые ожидания и первая стычка

Двое суток мы добирались до Киева. Сразу видно, что эшелон неспешный, зелёного света на пути не было. Часто на запасных путях стояли. Однако припасов хватило. Многие за водкой бегали на станциях, дежурные на это сквозь пальцы смотрели, но я не пил – один стакан, это мы обмывали звания, и на этом всё. Больше развлекал парней песнями. Я их сотнями помнил. Разучивал когда-то до тошноты и неприятия, сложно забыть теперь. Военных много знал, тем более что пел их в детдоме по праздникам, особенно в День Победы, но тут не исполнял, рано для них еще, а вот о жизни или любви – это легко. Пальцы пока разрабатывались, но уже замечаю, фальшивить стал меньше. Правда, и минусы были, пока исполнял, в наше купе набивалось народу до предела. Оказалось, я очень неплохо играю и, главное, пою. Голос у Глеба, а теперь и у меня, оказался чистым и очень хорошим. Мог исполнять в довольно широком диапазоне. Впрочем, в прошлой жизни у меня похожий голос был, потому так быстро и перестроился. Ломки голоса нет, пока не перетрудил связки, вот и набирался опыта, но если почую, что всё, хватит, – всё же связки не привычны к исполнению, – то закрою концерты.

Мы прибыли в Киев в десять часов утра, видимо специально так рассчитали. Наши вагоны отцепили, и эшелон ушёл дальше, а нас с пехотой строем направили к штабу округа. Вообще вроде как в училищах дают направление по местам службы, но у нас новообразованные курсы были, может, поэтому так? Да и пехота с нами. Довели до штаба и оставили ожидать рядом, в парке. Сопровождающие ушли в штаб округа, а чуть позже началось. Вызывали по десять человек, выдавали направление по месту службы и отправляли в свободное плавание. Мол, сами доберётесь, билеты у военного коменданта станции получите. Это вообще как? Я во втором десятке оказался. Направление в девятнадцатую танковую дивизию двадцать второго механизированного корпуса, что входит в состав Пятой армии Киевского особого военного округа. У меня двое суток, чтобы до части добраться. Так что, получив направление, попрощался с парнями и, прихватив вещи, направился к рынку. Нужно прикупить припасов. Денег, конечно, немного, но хватит взять те же пирожки в дорогу – НЗ тратить не хочу.

Уйти я успел недалеко. Услышав дробный перестук сапог, обернулся, приметив знакомых парней. Трое меня нагоняли. Оказалось, они тоже в девятнадцатую танковую направление получили. Причём один из трёх сержантов пехотинцем был, его в мотострелковый полк направили. Хорошая новость, до Ровно, где та расположилась, вместе будем добираться. Но сначала на рынок, не я один пустой и без припасов. Где рынок, мы узнали у прохожих, к слову, в городе было на удивление много мужчин в военной форме, но мы вполне вписывались в струю, хотя наша молодость и привлекала внимание. Видно, что только надели новую форму и получили первое звание. Парни, весело переговариваясь, так и шли за мной. Пацаны восемнадцати лет. Как их ещё назвать? На их фоне я выглядел вполне неплохо, они и в училище тянулись ко мне, чувствуя, что я старше их по жизни и опытнее. Двоих танкистов звали Сашка и Егор, а сержант из пехотного училища – Антон Сверин. Познакомились, пока шли. Денег было мало, у меня, по сравнению с остальными, крупная сумма, пусть и семьдесят рублей. Однако накупить припасов мы смогли. Взяли три десятка пирожков, буханку хлеба, шмат солёного сала и немного овощей – ехать-то всю ночь. На водку денег я не дал. Попили свежего пива из развозной бочки и, купив пять бутылок лимонада – чисто дети, направились обратно.

А на станции военный комендант, уже сильно уставший к полудню, не обнадёжил, подходящий поезд на Ровно ушёл. Только что.

– Товарищ капитан, а попутные эшелоны есть? – поинтересовался я.

– Эшелон стоит, – подтвердил тот, как будто я не видел, только вот охраняли его бойцы НКВД. – Не советую. Не возьмут. Я просить не буду, а вам откажут.

– Спасибо, товарищ капитан.

Не мы одни уехать не успели, таких молодых сержантов, да и лейтенантов, на вокзале хватало. В два часа ночи ещё один поезд будет, это запасной вариант, а пока мы прогулялись по путям к эшелону. Не знаю, что там везли, но в охране настоящие церберы. Нам отказали, правда, достаточно вежливо. Повздыхав, мы вернулись и, оставив вещи в камере хранения, направились гулять по городу. Денег особо не было, но на билеты в кино хватило. Мне понравилось. Этот, снятый в прошлом году, фильм я раньше не видел, назывался он «Гибель “Орла”».

Потянув время, вернулись на вокзал, забрали вещи и, поужинав в буфете, стали ждать дальше. Развлекать народ не пришлось, по радио передавали сборник классической музыки.

Когда прибыл поезд, по билетам прошли в вагон. Плацкартный, естественно.

В девять часов утра следующего дня (седьмого июня) я вышел из здания штаба нашей дивизии и поинтересовался у парней:

– Куда вас?

Те наперебой стали сообщать полки, на что я, кивнув, сообщил:

– Значит, мы втроём в один полк. Меня тоже в тридцать седьмой танковый направили.

Радости в моём голосе не было, новейших танков в нашей дивизии нет от слова совсем. Ни «тридцатьчетвёрок», ни КВ, что мы также изучали на полигоне в Кубинке. БТ разных версий да Т-26. Однако мне и тут не повезло. Ладно бы БА, эти броневики в принципе неплохи, при грамотном применении, но, чёрт возьми, я получил под командование химический танк! Огнемётный, если проще. Тут степи вокруг, расстреляют до того, как я сближусь и струю пущу. А учитывая слабую броню и баллоны с химической жидкостью, шансов уцелеть крайне мало. Нет, такие танки в городских боях королями бы стали, только я сомневаюсь, что до этого дойдёт. Не та местность. В первые дни все они будут потеряны от налётов с воздуха или расстреляны немцами.

Двое других получили назначения на Т-26. Считай, повезло. Хотя кому как, вполне возможно, что Фортуна повернётся ко мне лицом, со мной такое не раз бывало. Вроде в гуано погружался, а оказывался в золоте. Это я образно.

Попрощавшись с остальными парнями, мы забрали вещи, сложенные в общую кучу, и направились прочь от штаба дивизии. Вещмешок у меня за спиной, на левом плече ремень аккордеона, на правом боку командирская планшетка висит. Не новая, заметно ношенная и потёртая, но вполне справная. Выиграл в карты у лейтенанта на вокзале в Киеве, пока поезд наш ожидали. Играли в подкидного по мелочи, но тот азартным оказался, а у меня математический склад ума, все карты помню. Тот честно отдал проигрыш и поинтересовался, как я выигрываю. Не скрывая ответил, что карты запоминал. Тот не обиделся, но больше со мной не играл. В планшетке, кроме бумажного свёртка с тремя пирожками, ничего больше не было.

Где находится полк, нам сообщили – в пятнадцати километрах от города в летних лагерях. Попутной машины не было – утром три ушло в полк, надеюсь, по дороге что попадётся. По пути мы посетили рынок, скинулись и купили сала кило, краюху хлеба, две луковицы и шесть варёных яиц. Пирожки брать не стали, надоели. Вот печенья пачку я приобрёл, обнулив наличность. Пачку убрал в планшетку. Надо бы фляжку купить, чтобы запас воды при себе иметь, но чего не было, того не было. Ладно хоть, одну бутылку из-под лимонада не выкинул. Воду налил на колонке, заткнув горлышко кочерыжкой, выпрошенной на рынке, а бутылку убрал в планшетку. Припасы сложили в вещмешок одного из парней, тот полупустой у него был. Так и двинули вперёд. На выходе из города нас патруль из комендатуры остановил, но документы были в порядке, поэтому отпустили. Чуть позже нас подхватил водитель «полуторки», в которой колхозники ехали, но и для нас место нашлось. Повезло, семь километров проехали, считай половину пути. На перекрёстке нас высадили, указав, куда идти. Поправив навешенные на себя вещи, мы двинули по обочине полевой дороги в сторону летних лагерей нашего полка. Шагая, обменивались шуточками, я анекдот рассказал, минут десять над ним ржали, повторяя некоторые обороты. Так бы дальше и шли, когда я негромко скомандовал:

– Ложись!

Вбитые рефлексы сработали, оба парня рухнули в песок следом за мной. Точнее, мы с сержантом Егоровым в пыльную траву на обочине, а Олег Васин – на песок, он по дороге шёл, а почва в этих краях в основном песчаная. Матерясь, я теребил лямки скинутого вещмешка. Наконец развязал, достал половинку бинокля и, встав на колени, стал рассматривать поворот дороги, что проходил у густого ельника. Пару минут назад я приметил, что мы догоняем какого-то командира, похоже лейтенанта, как и мы – из молодых. По форме понятно, кто это, – мы в красноармейской форме, а у того командирская, да и чемодан в руке. Парни тоже его видели, но нагонять мы не спешили, нам втроём веселее было.

Я заметил, как к командиру из ельника выходят трое. Оружия не видел, но то, что в гражданской одежде, это рассмотрел. И помня о бандитах в этих краях, среагировал вовремя. Повезло, что нас скрывала складка местности, прошли бы ещё метров сорок, и нас увидели бы. А то, что это бандиты, я в свой морской монокуляр теперь видел отлично – в руках оружие. Лейтенанта уже разоружили и связали руки за спиной, видимо сразу убивать не планируют, но тот новичок тут, значит, секреты никакие выдать не сможет. Скорее всего, измываться будут, когда ещё хватятся его. Тот, видимо, тоже это понял, толчком попытался сбить одного с ног, но получил рукояткой пистолета по голове и поплыл, поэтому в ельник его фактически потащили. Оказывается, четверо бандитов на дороге было, один сторожил, крутя головой, трое других лейтенантом занимались. И еще шевеление в ельнике я рассмотрел – значит, их больше. Убрав бинокль обратно, я достал наган, провернул барабан, подставляя под курок камору с первым из четырёх патронов, и сообщил парням:

– Бандиты дальше, пленили нашего командира. Звание не рассмотрел, но вроде лейтенант. Молодой. Оглушили его и тащат в ельник… Эх, всего четыре патрона.

– Откуда оружие? – поинтересовался Васин.

– Тебе больше делать нечего? Именно это интересует? – даже удивился я. – Находка со времён Гражданской. Солдатский, без самовзвода. Как чувствовал, что может пригодиться. Жаль, патроны ненадёжны, может быть осечка.

– Что делать будем? – поинтересовался уже Егоров – похоже, оба приняли моё командование.

– Командира нашего освобождать. На стволы без оружия идти не хочется, но ельник густой, это даст нам преимущество. Значит, так, Васин, ты остаёшься тут с нашими вещами. Как подадим сигнал, подойдёшь с ними, – велел я, снимая планшетку – не хочу, чтобы мешала.

– Что за сигнал?

– Держи половинку бинокля. Как кто-то из нас выйдет на дорогу и помашет рукой, тогда всё в порядке. Если нет, значит, мы не справились. Остановишь любую машину, что будет проезжать, сообщишь, что произошло.

– А почему я остаюсь?

– Егоров в рукопашной лучше тебя. Кстати, держи нож.

Достав из-за голенища нож, протянул Егорову. Хоть что-то. После этого, укрываясь за складкой местности, фактически на карачках, мы вдвоём рванули в сторону ельника. Дальше упали в высокую траву и поползли вперёд. Полкилометра где-то ползти. У нас, конечно, были военные игры, и по-пластунски ползать учили, но мало, так что сильно запыхались, пока добрались до опушки. Рывком перебрались в тень ёлок и смахнули пот с лица, гимнастёрки промокли у обоих. Жарко, солнце палило. Он с ножом в руке, я с револьвером, так и стали красться вперёд. Я думал, что бандиты ушли в глубь ельника, но ошибся. Следы на мягкой почве были, но только в сторону дороги, осмотрели всё рядом, обратных не было. Они что, всё ещё там, на опушке? В принципе, логично, не шумели, свидетелей нет, можно и не драпать куда подальше, а ещё кого-нибудь перехватить. Тут мы упали на землю и замерли, кто-то, шумно дыша и топая сапогами, бежал от дороги в нашу сторону. Шум приближался. Вот между ветвей ёлок мелькнул силуэт.

– Меняемся, – едва слышно скомандовал я, и мы, лёжа на опавших иголках, быстро обменялись оружием.

Напружинившись, я вскочил, сбивая неизвестного с ног ударом плеча, тот лишь хекнул, – то, что это бандит, я уже рассмотрел. Одежда гражданская, ремень с подсумками на животе, карабин в руках, причём старый, немецкий ещё, видимо, из вооружения Войска Польского. Такой мужичок, скинув оружие и ремень, становится обычным крестьянином. Не за что арестовывать. Я сбил ему дыхалку, и бандит теперь сипел, пытаясь вздохнуть. Я же, упав ему коленями на грудь, вбил клинок в шею. Вытаскивать нож не стал, не хочу испачкаться. Так и стоял на бандите, пока тот дёргался и скоблил каблуками сапог по прошлогодним иглам.

– Ты как? – спросил я напарника, что стоял на коленях чуть дальше, пытаясь унять приступы тошноты и старясь не смотреть на труп.

– Что-то плохо мне, – еле слышно прошептал тот.

– Ничего, – так же негромко ответил я. – Со временем привыкнешь.

– Тебе и привыкать не нужно. Не в первый раз?

– Да нет, в этой жизни как раз первый.

Это действительно так, а вот в прошлой жизни чужие жизни я обрывал. Как это ни странно, в России своими руками я никого не убил, а вот за границей бывало разное – и стрелять приходилось, и убивать. Ножом тоже резал. Бывало, и меня резали. В принципе, как боец я средний, но этого хватало. Нога укороченная подводила, специально заказанная обувь не сильно спасала. Вы даже не представляете, как я был рад, получив вполне нормальное тело, бегом занялся – это внове для меня, спортом тоже. В основном физкультурой в академии, но и этого немало. Ладно, сейчас не об этом. Напарника я заметно успокоил, вроде ровно стал дышать, так что слез с трупа, быстро отстегнул ремень и отложил его в сторону, к карабину. После этого быстро обыскал покойника, за голенищами левого сапога нашёл классическую финку. Отдал её напарнику, тому пригодится. По карманам мелочёвку проверил и обнаружил пистолет. Новенький ТТ. Это не командира ли пленённого? И запасной магазин тут же. Пистолет отдал напарнику вместе со вторым магазином, вернув себе наган. Нож окровавленный свой вернул, тщательно вытерев его и от крови. Хорошо, у меня рукава гимнастёрки закатаны до локтей, не запачкал. Нож ушёл обратно за голенище. Потом застегнул поверх своего ремня ремень бандита с подсумками, проверил карабин и револьвер и сказал:

– У меня пять выстрелов. Один из карабина, сразу откидываю его в сторону, и четыре из нагана. Надеюсь, патроны не подведут, так я смогу сделать выстрелы с максимальной скоростью. Противника желательно с первой же секунды задавить массированным огнём. Так меньше шансов к сопротивлению. Двигаться будешь в пяти метрах от меня по правую руку. И ещё, приказы буду отдавать на немецком. Это дезориентирует противника, посчитают, что немцы работают. Должно помочь.

– Понял.

– Готов?

– Да.

– Договоримся сразу: я стреляю первым, ты поддерживаешь. А теперь вперёд.

Держа оружие на изготовку, мы отошли от трупа и тихим шагом, пригибаясь, направились в сторону дороги. Стоило бы посмотреть, что в той стороне, куда этот бандит бежал, но рисковать не стал, думаю, там средство эвакуации, телеги или что подобное, наверняка и на охране кто-то есть. Командир может и не дожить до нашего возвращения. Поэтому я и решил рискнуть, начав с боевой группы. Прошли мы метров двести, я шёл по следам бандитов – убитый мной тоже по этой тропке бежал, – а напарник – чуть в стороне.

Когда я рассмотрел движение впереди, то предостерегающе поднял руку. Жестом показав напарнику лечь, я пополз вперёд, тот повторил мои действия. К бандитам удалось приблизиться аж на десять метров, это просто отлично. Залёг под ёлкой, чуть приподняв ее нижние лапы, что касались земли. Насчитал я шестерых, седьмым был пленённый командир, которого явно пытали. Думаю, бандитов больше, должен же кто-то присматривать за дорогой. Указав на бандитов, я поднял три пальца и показал на напарника, который напряжённо смотрел на меня. Мол, твои трое, себе я остальных забираю. После этого достал наган и, положив его под руку, прицелился из карабина. Повезло, на траектории огня совместились тела двух бандитов. Крикнув по-немецки «открыть огонь», я выстрелил. Мощная винтовочная пуля легко пробила тела обоих, отчего те повалились. Один явно был убит, второй верещал, пуля через живот прошла. А я же, схватив револьвер, стал прицельно стрелять в оставшихся, слыша, как рядом частит пистолет напарника. У того опустел магазин, а я выстрелил всего дважды. Уничтожил свою третью цель и добил подранка напарника. Раненного мной в живот бандита напарник добил ранее. Вроде всех положили. Вскочив, я подбежал к стоянке бандитов и провёл контроль – добивать всего одного пришлось. Убрав наган в карман галифе, я расстегнул кобуру у одного из бандитов и достал старый парабеллум, у которого явно был справный хозяин, который следил за оружием. Запасного магазина в кармашке я не нашёл, но он в кармане пиджака оказался.

– Помоги лейтенанту, – велел я подбежавшему следом напарнику, который уже перезарядился. – Вооружись, а я пока проверю наблюдателя на дороге.

Лейтенанта пытали, срезали кожу с головы, часть скальпа успели снять. Связанный, с измочаленным кляпом во рту, он смотрел на нас с такой надеждой на залитом кровью лице, что мне даже немного поплохело.

Напарник остался резать верёвки, а я рванул дальше, внимательно поглядывая вокруг и держа пистолет наготове. Заметив в стороне движение – кто-то крался навстречу, – сразу присел и дважды выстрелил. Целился в корпус и попал – неизвестный, хрустя ветками, упал, но успел выстрелить в ответ. Пуля впилась в ствол у меня за спиной. Обойдя врага по флангу, я подкрался к нему сбоку и ещё дважды выстрелил, проводя контроль. Потом, сторожась, выбежал на дорогу. Оп-па, на месте, где мы оставили Васина, виднелась кабина грузовика. Увидев, что меня тоже заметили, помахал рукой над головой и побежал обратно. Добравшись до места стоянки, спросил у напарника, который отпаивал лейтенанта из трофейной фляжки:

– Как вы тут?

– Врач нужен.

– Там машина на дороге, забирайте вещи и идите, быстро довезут до части, там к врачу попадёте. А я пробегусь по следам, хочу глянуть, откуда бандиты пришли. Смотрите, не подстрелите меня случайно.

Осмотревшись – тут же и распотрошённый чемодан лейтенанта валялся, – я быстро обыскал ближайших бандитов. У одного почти такой же, как и у меня, наган обнаружил. Но офицерский – самовзводный. Совершил обмен и все патроны прибрал. После чего, прихватив брошенный мной же карабин, вставил в него патрон взамен потраченного и побежал по следам в глубь ельника. ...