Арминий Вамбери. Путешествие по Средней Азии

[5] ПРЕДИСЛОВИЕ

В предлагаемом русском переводе знаменитой книги Арминия Вамбери

рассказывается о его странствованиях по Средней Азии в 1863 г. Полное

опасностей и лишений, это путешествие было в духе его эпохи, ознаменованной

важными географическими и другими открытиями. XIX век вошел в мировую

историю как период, когда взоры европейских политиков, ученых,

предпринимателей были прикованы к неизведанным и малодоступным уголкам Азии.

Особое внимание уделялось изучению природных условий, истории, этнографии,

религии и культуры народов Средней Азии^1 . Интерес к этому загадочному

региону подогревался слухами о его несметных богатствах, самородном золо-те,

диковинных рынках, работорговле, самобытных обычаях, кочевой вольнице,

фанатичных деспотах Хивы, Бухары, Коканда. Огромное значение имело,

разумеется, географическое и стратегическое положение региона, граничившего

с Россией и индийски-ми колониальными владениями Великобритании.

В середине прошлого столетия основная часть территории Средней Азии

входила в состав трех крупных государств - Хивинского, Бухарского и

Кокандского. Земли восточного побережья Каспийского моря, прикопетдагских

районов, долины Атрека, Гургена и Мургаба занимали туркмены. Йомуты,

гёклены, теке, сарыки и другие туркменские племена находились в той или иной

степени зависимости от Ирана, Хивы и Бухары. Туркмены часто поднимали

восстания против этих феодальных государств, беспрерывно воевавших между

собой за обладание Закаспием. Каджарские шахи, хивинские ханы, бухарские

эмиры совершали карательные походы, грабя и разоряя туркменские кочевья и

аулы. В 1858 и 1861 гг., незадолго до появления А. Вамбери в Закаспии,

туркмены нанесли два крупных поражения иранской армии под Карры-Кала и

Мервом^2 .

* [6] *В этой исторически сложившейся обстановке туркменские отряды

совершали ответные набеги на приграничные районы (главным образом Хорасана),

захватывая в плен мирное населе-ние, уводя скот и отнимая имущество.

Непрерывные войны, доставлявшие неисчислимые бедствия простым иранцам,

курдам, самим туркменам и другим народам, служили источником рабо-торговли^3

.

В этой связи необходимо отметить, что торговля

невольника-ми-мусульманами, имевшая весьма ограниченный характер в эпоху

раннего ислама, обрела большой размах с образованием держав Шейбанидов и

Сефевидов в Средней Азии и Иране. В XVI в., после возникновения этих

феодальных государств, проводившийся ими захватнический курс облачался, как

правило, в форму религиозного противоборства. Правящие суннитские круги

Хивы, Бухары, Коканда и идеологи шиизма, ставшего официальной

государственной религией Ирана, считали друг друга "отступниками",

"еретиками" и "неверными". Шиито-суннитская религиозная нетерпимость была

идеологической основой постоянных грабительских набегов и войн, захвата и

продажи в рабство пленных^4 . В орбиту этой политики оказалось во-влеченным

и подвластное им оседлое, кочевое и полукочевое население: узбеки, туркмены,

каракалпаки, кызылбаши, каджары, абдали, гильзаи и другие племена Средней

Азии, Ирана, Афга-нистана. Феодально-клерикальные круги этих стран с помощью

родо-племенных вождей организовывали нападения на соседей, захватывая добычу

и массу пленных. Они посылали отряды и для наказания проявлявших

непокорность кочевников, а также для подчинения родственных племен и кланов.

Обращает на себя внимание, что Вамбери, повествуя о наблюдавшихся им

случаях захвата пленников для продажи в рабство, выступает лишь в роли

простого регистратора фактов. Находясь под гипнозом европейских теорий

"варварства" и исконного "разбойничества" восточных народов, он не смог

вскрыть социальных и политических корней этого жестокого явления

общественной жизни. Вместе с тем читатель не может не заметить его

высказываний о религиозной (шиито-суннитской) подоплеке увиденных им случаев

захвата и продажи в рабство пленников.

В середине XIX в., во время путешествия А. Вамбери, земли низовий

Амударьи, части Приаралья и Северного Прикаспия входили в состав Хивинского

ханства, населенного в основном *[7]* узбеками. Потомки бывших кочевых

узбеков - кунграты, найманы, кипчаки и другие племена - расселялись вдоль

крупных ороси-тельных каналов. Подвластные Хиве туркмены обитали на

северо-западных границах ханства, а также в нынешней Ташаузской

(Дашковузской) области (велаяте) Туркменистана. Узбеки и часть туркмен

населяли малочисленные города, где жило и немало сартов - отюреченных по

языку потомков древних хорезмийцев. Хи-винскими подданными считались и

каракалпаки дельты Амударьи, переселившиеся сюда в XVIII - начале XIX в.

Хивинское государство переживало в середине XIX в. нелегкую пору своей

истории, характеризовавшуюся беспрерывными народны-ми волнениями и

междоусобной борьбой. Узбекские, туркменские, каракалпакские племенные вожди

и знать стремились захватить по-литическую власть и установить свое

господство над ханством.

Рост крупного землевладения, нещадная эксплуатация в Хиве крестьян и

ремесленников вызывали многочисленные протесты, выливавшиеся в крупные

мятежи. Упорный характер носила борь-ба с ханской властью туркмен-йомутов,

предводитель которых Ата Мурад в 50-60-х годах XIX в. не раз обращался в

Петербург с просьбой о принятии в российское подданство^5 . Таково было

по-ложение в Хивинском ханстве при Сеид Мухаммед-хане (1856 - 1864), в

правление которого там побывал А. Вамбери.

Центральное место в книге А. Вамбери занимает описание Бу-харского

эмирата. Его территориальное ядро состояло из плодо-родных земель долин

Зеравшана и Кашкадарьи. В пределы ханства входили также левобережье Амударьи

в ее среднем течении, неко-торые области афганского Туркестана и часть

нынешнего Север-ного Таджикистана. Правившая в Бухаре династия Мангытов с

трудом удерживала в повиновении население своих обширных владений.

Фактически самостоятельными или полузависимыми были наместники и беки

Шахрисябза, Гиссара, Джизака, Ура-Тюбе, Балха, Меймене, Андхоя.

Бухарское ханство населяли в основном узбеки и таджики, а также

туркмены и присырдарьинские казахи. Менее значительные группы кочевого и

оседлого населения составляли каракалпаки, занимавшие степные просторы на

севере ханства^6 .

Население Бухары, как и Хивы, занималось главным образом земледелием и

скотоводством. Около половины жителей вело оседлый образ жизни. Основой

сельскохозяйственного произ-водства был труд эксплуатируемых феодалами и

государст-вом крестьян, хотя в земледельческом хозяйстве применялся и труд*

[8] *рабов. А. Вамбери сообщает о значительном количестве неволь-ников в

Бухаре и Хиве и их потомков, отпущенных на волю.

Бухара играла важную роль в торговых и экономических связях между

Россией, странами Западной Азии и Дальнего Востока. Крупными городами

эмирата помимо Бухары были Самарканд и Карши, славившиеся искусными

ремесленниками. Бухара пользовалась репутацией одного из крупных центров

мусульманского богословия^7 .

Бухарский эмират представлял собой типичный образец вос-точной

феодальной деспотии, опиравшейся на идею мусульман-ской теократии. Вместе с

тем власть эмира нередко ограничива-лась волей придворных клик,

могущественных фаворитов, силь-ных предводителей кочевых племен. Верховные

правители Бу-хары, носившие громкий титул "имом уль-муслимин"^8 ,

отлича-лись, как правило, фанатизмом и жестокостью. Неуравновешен-ный

Насрулла (1827-1860) при всей своей набожности пользовал-ся репутацией

"безумного развратника" и "мясника" (кассаб). Очень немногим, в сущности,

отличался от него Музаффар ад-Дин (1860-1885), с которым довелось

встретиться А. Вамбери осенью 1863 г. в Самарканде.

Бухарский эмират граничил на востоке с другим крупным среднеазиатским

государством - Кокандским ханством. Полити-ческим и экономическим центром

этого образовавшегося в сере-дине XVIII в. феодального владения была

Ферганская долина. К середине XIX в. Кокандское ханство постепенно расширило

свою территорию до Памира, среднего течения Сырьдарьи, долины реки Или,

западного Тянь-Шаня и пределов Кашгара. Между кокандскими и бухарскими

правителями шла жестокая и упорная борьба за обладание Ходжентом и

прилегающими районами - Ура-Тюбе и Джизака.

Население ханства состояло из оседлых и кочевых народов: узбеков,

таджиков, казахов, дунган, киргизов, каракалпаков. Крупными городами помимо

Коканда были Андижан, Наманган, Маргелан. Жители Ферганской долины и

присырдарьинских районов занимались главным образом земледелием, кочевники

Южного Казахстана, Семиречья, равнинных и горных районов Припамирья -

скотоводством. Население ханства вело оживлен-ную торговлю с Кашгаром,

Западной Сибирью, Бухарой, Афга-нистаном.

Господствующее положение в Кокандском ханстве принад-лежало

возглавлявшейся династией Минг оседлой и кочевой знати, получавшей

содержание из казны и владевшей землями, которые давались за военную и

гражданскую службу. Основную категорию земель, как и в Бухарском и Хивинском

ханствах,* [9] *здесь составляли государственные (амляк),

частновладельческие (мильк) и вакфные земли. Незначительное количество

земель принадлежало сельским общинам, кочевым племенам и крестьянам - мелким

собственникам и арендаторам. Земледельцы и скотоводы уплачивали

многочисленные налоги, большей частью в натуральной форме. Государство

обирало и ремесленников, а также купцов. Существовавшая в ханстве система

отдачи налогов на откуп была постоянным источником злоупотребле-ния,

произвола и насилия.

Деспотическая форма правления, огромные поборы, враждеб-ные

межэтнические отношения породили волну освободительных и антифеодальных

восстаний. Широким размахом отличались движения кочевых народов-казахов,

киргизов, кипчаков, актив-но выступавших против ига кокандских феодалов.

Начиная с середины 50-х годов XIX в. в Кокандском ханстве происходит ряд

крупных восстаний против Худояр-хана (1845-1876)^9 .

Такова была в самых общих чертах историческая панорама Средней Азии во

время путешествия Вамбери.

Относительно года и места рождения Арминия Вамбери в

историко-справочной литературе существуют расхождения^10 . В большинстве

энциклопедических изданий отмечается, что он родился 19 марта 1832 г. на

Дунае, в селе Дуна-Шердагели, на острове Шютт. Основанием для такого

утверждения, по-видимо-му, послужили слова самого А. Вамбери в предисловии к

перво-му (английскому) изданию его путешествия по Средней Азии^11 . Однако в

написанной им же позднее автобиографической книге говорилось, что он родился

в маленьком городке Сен-Георген, в Пресбургском комитате. Разгадка этого

противоречия содер-жится в следующих словах автора: "В Дуна-Сердагели

начина-ется для меня сознательная жизнь, и потому я считаю своей родиной

именно этот город, а не тот, где впервые узрел свет"^12 .

А. Вамбери сам не знал точной даты своего появления на свет, так как в

то время в Австро-Венгерской империи не было принято регистрировать рождение

детей из таких, как его, бед-ных еврейских семей. Тем не менее волей случая

он был вынуж-ден позднее зафиксировать приблизительно число и месяц своего

рождения. Произошло это в мае 1889 г., когда А. Вамбери, находившийся в

зените славы, был приглашен в Виндзорский дворец на прием к английской

королеве Виктории. Поскольку строгий придворный этикет требовал указать в

книге почетных* [10] *гостей кроме фамилии, титулов и званий и дату их

появления на свет, он написал в соответствующей графе: 19 марта 1832 года.

Арминий Вамбери был человеком удивительной судьбы, он прошел сложный и

трудный жизненный путь. Он рано лишился отца. В детстве перенес тяжелую

болезнь, в результате которой остался хромым на всю жизнь. Этот физический

недостаток причинял ему немало мучений, особенно во время его путешест-вий.

Начальное образование А. Вамбери получил в еврейской шко-ле в

Дуна-Шердагели, куда его семья переехала после второго замужества матери.

Свое обучение он продолжил в коллегии монашеского католического ордена

пиаристов в Сен-Георгене. Затем поступил в коллегию бенедиктинских монахов в

Пресбурге. Учиться без средств к жизни, на полуголодный желудок было очень

тяжело. Поэтому юноше пришлось заняться само-образованием и зарабатывать

преподаванием языков отпрыскам богатых родителей.

С детства Вамбери знал венгерский, немецкий, словацкий и еврейский

языки, позже изучил латынь, французский, англий-ский, испанский,

итальянский, датский и шведский. В двадцати-летнем возрасте он овладел также

русским, древнегреческим, стал заниматься турецким, арабским и персидским

языками.

Страстная любовь к восточным языкам и природная склон-ность к

странствиям зародили в нем мечту о путешествии в далекие страны. В 1857 г.

Арминий сел в Галаце на пароход и направился в Стамбул. Он с восторгом

вслушивался в много-язычный гомон турецкой столицы. Там ему приходилось

зараба-тывать на хлеб декламацией турецких народных романов в маленьких

прокуренных кофейнях. Постепенно он стал вхож как преподаватель и ученый в

дома османских чиновников, аристо-кратии, европейских дипломатов.

Живя в течение четырех лет в Стамбуле, он изучал восточные манускрипты,

начал печатать корреспонденции в европейских газетах и журналах, издавать

научные труды^13 . В 1861 г. он был избран членом-корреспондентом венгерской

Академии наук и вознамерился совершить поездку в далекую Среднюю Азию, где,

согласно предписанию его коллег, он должен был в числе прочих изучать

"вопрос о происхождении мадьярского языка".

В конце марта 1863 г. А. Вамбери направился под именем турка

Решид-эфенди из Тегерана в степи Туркмении с караваном мусульманских

пилигримов (хаджи), возвращавшихся из Мекки. Одежда новоиспеченного дервиша

состояла из тряпок, связанных у пояса веревкой, заплатанной войлочной куртки

(джубба), боль-шой чалмы. Ноги странника были обернуты лоскутами грязной

ткани, а на шее, как и положено настоящему хаджи, висел мешочек с Кораном. В

таком наряде Вамбери надеялся слиться* [11] *с толпой оборванных паломников,

из которых (помимо купцов и других путников) состоял почти весь караван.

Мусульманские богомольцы, страдая от бездорожья, про-ехали через

Мазендеран до юго-восточного побережья Каспий-ского моря. Дальнейший путь

мнимого турецкого паломника лежал через Гурген и Атрек, вдоль Больших и

Малых Балхан и страшную летом пустыню Каракумы к Хорезмскому оазису. Побывав

в центре Хивинского ханства, он проплыл по Амударье до Кунграда, откуда

снова возвратился в Хиву. Вамбери пересек затем с громадными мучениями и

риском для жизни раскаленные пески Кызылкумов и прибыл в священную Бухару.

Обратная дорога в Иран проходила через Карши, Самарканд, Керки, Андхой,

Меймене, Герат и Мешхед в Тегеран. В марте 1864 г., спустя год после начала

путешествия, он достиг столицы Ирана, откуда возвратился в Стамбул, а затем

в Пешт (Будапешт).

В 1864 г. Вамбери опубликовал книгу о своих странствиях - "Путешествие

по Средней Азии", - вызвавшую громадный инте-рес в Западной Европе, России и

Северной Америке. Она была переведена почти на все европейские языки. Первый

русский перевод этой книги (с некоторыми сокращениями) был опублико-ван в

Петербурге в 1865 г.^14 . Затем он был дважды переиздан в той же сокращенной

редакции в Москве (в 1867 и 1874 гг.).

Разумеется, задолго до Вамбери Среднюю Азию посетили многие иностранцы,

среди которых первое место принадлежит русским путешественникам, купцам,

дипломатам, ученым. До-статочно отметить, что в 40-50-е годы XIX в.,

накануне его поездки, в Хивинском ханстве и в Бухарском эмирате побывали Н.

В. Ханыков, Г. И. Данилевский, Н. Игнатьев^15 . Оставленные ими путевые

записи и отчеты имеют огромное значение для характеристики политической

ситуации, экономической, социаль-ной и культурной жизни народов региона.

Наиболее известными западноевропейскими предшественниками Вамбери,

посетивши-ми Среднюю Азию, были А. Бернс и Г. Блоквилль^16 .

Несмотря на знакомство Европы и России со Средней Азией, книга А.

Вамбери получила всесветную известность. Причину столь большого успеха сам

автор объяснял тем, что он не имел "предшественников ни в отношении длины

пути, ни в способе его* [12] *преодоления"^17 . Вамбери был первым

европейским путешествен-ником, обошедшим и описавшим почти всю Среднюю Азию.

Любознательному страннику удалось проникнуть в отдаленные уголки Востока и в

увлекательной форме рассказать об этом.

Необходимо отметить, что в Западной Европе и в России накануне

путешествия А. Вамбери ходили страшные, отпугиваю-щие слухи о Средней Азии.

В мировой прессе еще не улеглись страсти вокруг казни в Бухаре двух англичан

- Стоддарта и Конолли. Насильственная смерть окружила имена этих британ-ских

эмиссаров ореолом "христианских мучеников". В атмосфере подозрительности и

враждебности к европейцам, возникшей как реакция на агрессивную политику

Англии против Афганистана в первой половине XIX в., тайная поездка

облаченного в дервишеский наряд немусульманина в страну, пользовавшуюся

репу-тацией центра "дикого исламского фанатизма", таила в себе огромный

риск. Поэтому читателей не могло не заинтересовать трудное и опасное

странствие А. Вамбери по Средней Азии. Ценность книги венгерского

путешественника состояла также в знании автором основ мусульманской религии,

местных обы-чаев и восточных языков, в первую очередь языков

средне-азиатских народов. Поэтому в Европе, мало знакомой с Цент-ральной и

Средней Азией, с восторгом приняли труд А. Вамбери. Его записки дали более

четкое представление о малоизвестных народах и землях, климате и ландшафте

Средней Азии. Особенно много новых сведений книга содержала о туркменах, их

проис-хождении, родо-племенных делениях, быте, обычаях и истории. Она

увлекла читателей оригинальностью, свежестью материалов и наблюдений. Книга

А. Вамбери воспринималась как произведе-ние особого, интригующего,

занимательно-этнографического жанра.

Записки А. Вамбери не были свободны от некоторых упуще-ний и ошибок.

Критики упрекали путешественника в сжатости изложения, отсутствии важных

деталей в повествовании о виден-ных им странах и народах^18 . Эти недостатки

автор впоследствии постарался устранить в специальных добавлениях к своему

путе-шествию в Среднюю Азию^19 .

Вамбери находился под влиянием господствовавших в его время негативных

взглядов на этнопсихологию, историю и *[13] *религию народов Востока.

"Понимание истории Востока, - отмечал академик В. В. Бартольд, - кроме

скудности фактических сведений долгое время затруднялось для европейских

ученых предвзятым отношением к предмету исследования. С XVII в. под влиянием

определившегося в то время превосходства европейской культу-ры начинается

пренебрежительное отношение европейцев к от-сталым народам Востока"^20 .

Поэтому Вамбери допустил ряд ошибочных несправедливых суждений о турках,

персах, туркме-нах, узбеках и других народах; неприятным высокомерием

от-дают и его рассуждения о религии этих народов - исламе. Вамбе-ри

приписывает мусульманским народам "коварство", "бесчело-вечность", "дикость"

и другие отрицательные черты. Однако приводимые им же конкретные случаи

гостеприимства, доброты, отзывчивости людей, с которыми ему довелось

общаться во время путешествия, легко опровергают его необъективные

сужде-ния^21 .

Удивительные для современников рассказы А. Вамбери о его странствиях в

1863 г. неодноплановы по содержанию. Основная часть его повествования

написана на базе личного опыта и впе-чатлений, но имеются и небольшие

вставные разделы, опираю-щиеся на сведения его информаторов. Последнее почти

целиком относится к его рассказу о Восточном Туркестане.

А. Вамбери долгое время находился под влиянием версии о русской угрозе

Британской Индии. Но в период написания книги о своем путешествии он не

занимал еще крайних позиций в вопросе об англо-русских противоречиях в

Средней Азии. Хотя его отношение к восточной политике Петербурга было

осторож-ным и даже несколько предубежденным, он искренне считал, что именно

Россия может содействовать прогрессу посещенных им стран. К такому выводу

его подвела реальная жизнь средне-азиатских народов, страдавших от

деспотического правления, непрерывных войн, религиозного фанатизма,

работорговли, экономической и культурной отсталости. Однако впоследствии,

уже после издания труда о своем путешествии и неоднократных посещений

Англии, где он сблизился с рядом консервативно настроенных общественных и

политических деятелей, Вамбери стал враждебно относиться к России.

Резкая перемена его взглядов совпала по времени с обостре-нием

англо-русских противоречий в 70-80-х годах* *XIX в.* *В этот период А.

Вамбери часто выступает с англофильскими статьями, лекциями и брошюрами в

мировой прессе^22 . Активная защита* [14] *им колониальных интересов

британской короны вызывала то недоумение, то одобрение, но нередко она

пробуждала негатив-ную реакцию в Европе. Наполеон III и даже сам лорд

Пальмерстон относились скептически к его политическим взглядам,

пре-тендовавшим на роль своего рода учебного пособия для западно-европейских

правительств. "Мне возражали, - откровенно пишет А. Вамбери, - что говорить,

будто Россия стремится к границам Индии, полнейший абсурд, и только

смеялись, когда я про-должал упорно твердить, что Англии грозит в Индии

опасность со стороны русских"^23 .

Публицистические работы, изданные А. Вамбери в 70-90-х годах прошлого

столетия, не принесли ему лавров. Он сам вынужден был констатировать, что

его приверженность британ-ским внешнеполитическим интересам оказала

"сомнительную услугу" даже самой Англии. В дальнейшем он постепенно отошел

от этой чуждой его природным дарованиям и основным интересам деятельности и

целиком отдался преподавательской и научной работе. Умер Вамбери в 1913 г. С

1865 г. и до своей кончины он был профессором кафедры восточных языков

Пештского, а затем и Пражского университетов.

Неудачный опыт А. Вамбери на поприще ближневосточной "текущей политики"

резко контрастирует с прославившим его имя путешествием в Среднюю Азию.

"Путешествие в Среднюю Азию" является одним из замечательных памятников

историко-географической и этнографической литературы XIX в. Вамбери дал

живое и яркое описание природно-экологических условий, особенностей жизни

населения Туркмении, Хивинского ханства и Бухарского эмирата, его

хозяйственной и социальной жизни. Путешественник отметил большую роль

искусственного ороше-ния для экономики всего края, охарактеризовал главные

иррига-ционные системы земледельческих оазисов. Весьма интересны и его

зарисовки хозяйства кочевников, самобытных нравов и обычаев скотоводческого

населения. Примечательны его сведе-ния о внутренней торговле, а также о

торговле с сопредельными восточными странами и европейскими государствами.

Путешест-венник описывает главные рынки сбыта и называет основные товары,

ввозившиеся из России, Англии, Ирана, Афганистана и Синьцзяна. Он отмечает

чрезвычайно оживленный характер торговли Хивы, Бухары и Коканда с

Астраханью, Оренбургом, Уралом и Южной Сибирью. Отсюда в среднеазиатские

ханства поступали сукна, льняные и ситцевые ткани, металлическая посуда,

оружие, железо, медь, скобяные изделия. Кокандские, хивинские и бухарские

купцы ввозили в Россию хлопок, сухо-фрукты, скот, шкуры, выделанные кожи и

другие товары. Любопытно замечание А. Вамбери о том, что "во всей Средней

Азии нет ни одного дома и ни одной кибитки, где нельзя было бы *[15] *найти

какого-либо изделия из России". Русские промышленные изделия, как указывает

путешественник, успешно конкурировали с английскими товарами на

среднеазиатских рынках.

В "Путешествии по Средней Азии" содержится и немало ценных материалов,

характеризующих виды землевладения, социальное неравенство, специфику

племенной и государствен-ной власти. Сравнительно подробные сведения Вамбери

при-водит о должностях, рангах, органах управления, системе взима-ния

налогов, злоупотреблениях и произволе чиновников в Хивин-ском и Бухарском

ханствах.

Весьма интересны приведенные Вамбери данные о торговле невольниками и

использовании рабского труда в Средней Азии. В одной только Хиве, по его

словам, было около 40 тыс. персидских рабов и вольноотпущенников. Многие

исследователи считают эти цифры вдвое завышенными, хотя сами при этом

искажают его показания^24 . В любом случае описание рабства в "Путешествии в

Среднюю Азию" заслуживает внимания, так как дает яркое представление о его

видах и характере использова-ния невольников в различных отраслях

производства и в домаш-нем хозяйстве. А. Вамбери приводит цены на рабов,

говорит о применении их труда в земледелии, скотоводстве, ремесле, при

торговых операциях. Однако при этом, как отмечалось выше, он не смог

разобраться в социально-экономических и политических причинах работорговли.

Рассказ Вамбери о Бухаре свидетельствует об упадке эмирата в результате

междоусобных распрей узбекской аристократии, деспотизма центральной власти,

засилья высшего мусульман-ского духовенства. Путешественник осуждает эмира

Насруллу за массовые казни, "попирание чести своих подданных самым

возмутительным образом". Несколько лучше выглядит в его глазах Музаффар

ад-Дин, но и он отличался крайней жесто-костью, "мог запросто казнить

человека, даже знатного".

В книге А. Вамбери помещены и имеющие познавательное значение описания

ряда археологических памятников на террито-рии современных Туркмении и

Узбекистана. Запоминаются его рассказ о длинных стенах на юго-восточном

побережье Каспий-ского моря и слышанная им народная легенда об Александре

Македонском. Не лишено интереса и повествование Вамбери об исторических

памятниках Хивы и Бухары, хотя он допустил неточности и ошибки в их

датировке и описании (особенно это касается некоторых деталей знаменитых

архитектурных сооруже-ний Самарканда). Сведения А. Вамбери, как указал В. В.

Бар-тольд, важны, например, для воссоздания сильно изменившихся* [16] *со

временем зданий ансамбля Гур-Эмир в Самарканде^25 . В целом же описание

венгерским путешественником исторических памятников Туркмении, Хивы и Бухары

послужило дополни-тельным импульсом для пробуждавшегося в России и Европе

общественного и научного интереса к культурному наследию Средней Азии.

Большого внимания заслуживают материалы Вамбери, ка-сающиеся живых

языков, фольклора и литературы среднеазиат-ских народов. Их ценность

усиливается тем, что он записал исторические предания и ходившие в народе из

уст в уста стихи таких поэтов-классиков, как Навои и Махтумкули.

Содержа-щиеся в "Путешествии по Средней Азии" биографические сведе-ния о

знаменитом туркменском поэте способствовали дальней-шему изучению его жизни

и деятельности^26 . А. Вамбери был в числе первых, кто ознакомил широкие

круги европейских читателей с творчеством названных и некоторых других

про-славленных среднеазиатских поэтов.

Записки А. Вамбери о своих странствиях были настолько уникальны, что

его даже заподозрили в подлоге. Столь легко вынесенный некоторыми его

критиками приговор в дальнейшем был опровергнут показаниями других

европейских и русских путешественников^27 . Постепенно стало ясно, что почти

все виденное им собственными глазами достойно читательского доверия.

Вслед за описанием своего путешествия в Среднюю Азию А. Вамбери издал

немало других работ, посвященных главным образом филологии и этнической

истории Востока. Хотя ему не удалось получить университетского образования,

что нередко сказывалось на его научных исследованиях, он был

самоотвер-женным, одаренным и трудолюбивым человеком и оставил потомкам

богатое научное наследие. А. Вамбери принадлежат труды по этнологии

тюркоязычных народов, лингвистике, куль-турологии^28 . Им написана также

специальная работа о Бухаре *[17] *и Мавераннахре^29 , но она не получила

такого признания, как описание его странствий. Видный русский ориенталист В.

В. Гри-горьев указал на ряд погрешностей в его книге, но вместе с тем

подчеркнул исключительную важность привлеченных автором персидских и

таджикских рукописей, значительная часть которых была приобретена им в

Бухаре^30 . Среди этих манускриптов были сочинения позднесредневековых

авторов - Мухаммеда Хайдара, Мир Мухаммеда Амина Бухари, которые не были еще

известны европейской науке.

А. Вамбери внес заметный вклад в изучение прошлого наро-дов Средней

Азии и Казахстана по материалам письменных источников. Наибольшее научное

значение имеют его труды по чагатайскому и уйгурскому языкам, по

тюрко-татарской и финно-угорской лексикографии. А. Вамбери оказал влияние на

формирование некоторых крупных европейских ориенталистов, например его

соотечественника профессора И. Гольдциера (1850-1921)^31 .

Предлагаемый вниманию читателей новый русский перевод описания

путешествия А. Вамбери сделан со второго, немецкого его издания^32 , которое

отличается от первого, английского издания (1864 г.) тем, что книга была

дополнена, улучшена и исправлена самим автором. Второе издание включает

не-которые историко-географические материалы, использованные Вамбери для

уточнения и дополнения его сведений о путешествии в Среднюю Азию в 1863 г. В

частности, он привел для сопо-ставления данные о Ферганской долине,

почерпнутые из опубли-кованной в 70-х годах на немецком языке статьи В. В.

Радлова^33 .

Потребность в новом переводе объясняется и тем обстоя-тельством, что

первое русское издание описания путешествия А. Вамбери увидело свет в 1865

г. Ставший давно уже библио-графической редкостью, этот перевод, сделанный с

первого английского издания, к тому же опубликован в сокращенном виде.

Естественно, он не может удовлетворить современного читателя. Кроме того,

сейчас накоплены богатые географические, исторические, этнографические и

филологические материалы, которые позволяют дать новые комментарии, внести

соответ-ствующие коррективы в понимание авторского текста и его подтекста.

* [18] *Публикация настоящего перевода вызывается также необхо-димостью

исправления неточностей и ошибок, допущенных в издании 1865 г. В последнем

имеются и неверные написания географических названий, имен собственных,

восточных терми-нов. В качестве примера можно указать такие ошибочные либо

искаженные написания, как "Ситареи - Сюбг" вместо "Сетаре - и собх"

("Утренняя звезда"), "дерваз" вместо "дарваза" ("ворота"), "Гафиз" вместо

"Хафиз" и т.д.

При подготовке настоящего издания переводчику и редакто-рам пришлось

столкнуться с трудностями, связанными главным образом с передачей на русский

язык имен, названий, терминов и выражений. Наилучшим вариантом

представлялась их уни-фикация на основе написаний, принятых в современном

отечест-венном востоковедении. Однако следование по этому пути таило угрозу

их непроизвольного искажения и тем самым утраты языкового колорита, который

был присущ той эпохе. А. Вамбери, как известно, вел записи во время своего

путешествия ^34 и, несомненно, использовал их впоследствии при создании

книги. Это чувствуется, когда читаешь описания посещенных им стран и

областей, где имелись собственные диалекты, разнившиеся между собой и

отличавшиеся от литературного языка, причем речь простых людей и знати,

сельских и городских жителей, оседлого и кочевого населения имела свои

характерные особен-ности. Исходя из этих соображений, переводчик и

ответственные редакторы старались по возможности сохранить в

неприкосно-венности текст А. Вамбери. Поэтому не было сделано никаких

серьезных изменений или сокращений, а были лишь исправлены явные ошибки,

несоответствия по смыслу и опечатки. При первом упоминании того или иного

географического названия (или термина) его современное написание (или

перевод) дано в квадратных скобках. Пояснения, сделанные А. Вамбери, дают-ся

в подстрочных примечаниях, а комментарий ответственных редакторов - в конце

книги.

В. А. Ромодин

КОММЕНТАРИИ К ПРЕДИСЛОВИЮ

^1 См. об истории изучения Средней Азии в новое время: Бартольд В. В.

История изучения Востока в Европе и России. - Сочинения. T. IX. М., 1977;

Маслова О. В. Обзор русских путешествий и экспедиций в Среднюю Азию.-

Мате-риалы к истории изучения Средней Азии. Ч. 1-4. 1715-1886 гг. Таш.,

1955-1971; Лунин Б. В. Средняя Азия в дореволюционном и советском

востоковедении. Таш., 1965; Арапов Д. Ю. Бухарское ханство в русской

востоковедческой историогра-фии. М., 1981; Dugat G. Histoire des

orientalistes de l'Europe du XII-e au XIX-e siиcle prйcйdйe d'une esquisse

historique des йtudes orientales. T. I-II. P., 1868-1870.

^2 Абду-с-Саттар-казы. Книга рассказов о битвах текинцев. Туркменская

историческая поэма XIX в. Издал, перевел, примечаниями и введением снабдил

А.Н. Самойлович. Пг., 1914.

^3 См. более подробно о таких набегах (аламанах): Росляков A.A.

Аламаны. -Советская этнография. 1955, ? 1.

^4 См.: Миклухо-Маклай Н. Д. Шиизм и его социальное лицо в Иране на

рубеже XV-XVI вв. -Памяти акад. И. Ю. Крачковского. Л., 1956; он же. К

исто-рии политических взаимоотношений Ирана со Средней Азией в XVI в.

-Краткие сообщения ИВ АН СССР. 1952, ? 2; Рабство в странах Востока в

средние века. М., 1986.

^5 См.: Русско-туркменские отношения в XVIII-XIX вв. Сборник архивных

до-кументов. Аш., 1963.

^6 См.: История Узбекской ССР с древнейших времен до наших дней. Таш.,

1974; История Каракалпакской АССР. T. 1. Нукус, 1975.

^7 История Бухары с древнейших времен до наших дней. Таш., 1976;

История Самарканда. T. 1. Таш., 1967.

^8 Эмир считался в Бухаре имамом мусульман по той причине, что "он

должен был возглавлять намаз" (Андреев М. С., Чехович О. Д. Арк Бухары.

Душ., 1972, c.92)

^9 В 60-70-х годах присырдарьинские области, Семиречье, земли

Ферганской долины и Памира вошли в состав Российской империи. Были также

присоедине-ны Ташкентское владение (1865 г.). Бухарский эмират (1868 г.).

Хивинское ханство (1873 г.). Закаспийский край (1885 г.).

^10 Основные сведения о жизни и деятельности А. Вамбери содержатся в

его автобиографии: The Struggles of My Life. L., 1904; Вамбери А. Моя жизнь.

Авторизованный перевод с англ. В. Лазарева. М., 1914.

^11 Vаmbйry. Travels in Central Asia.* *L., 1864.

^12 Вамбери А. Моя жизнь, с. 9.

^13 Первой опубликованной им книгой был "Немецко-турецкий карманный

словарь", изданный в Пере (Стамбул) в 1858 г.

^14 Путешествие по Средней Азии. Описание поездки из Тегерана через

Туркменскую степь по восточному берегу Каспийского моря в Хиву, Бухару и

Самарканд, совершенной в 1863 году Арминием Вамбери, членом Венгерской

Академии. С картою Средней Азии. Перевод с английского. СПб., 1865.

^15 См. об этом более подробно: Халфин Н. А. Россия и ханства Средней

Азии (первая половина XIX века). М., 1974; Арапов Д. Ю. Бухарское ханство в

русской востоковедческой историографии; Жуковский C.B. Сношения России с

Бухарой и Хивой за последнее трехсотлетие. Пг., 1915.

^16 Burnes A. Travels into Bokhara; Containing the Narrative of Voyage

on the Indus from the Sea to Lahore... and an Account of a Journey from

India to Cabool, Tartary and Persia. Vol. III. L., 1839; Blocqueville G.

Quatorze mois ches les Turcomans,-Le Tour du Monde. P., 1866, ? 28.

^17 Вамбери А. Моя жизнь, с. 21. Если "в отношении длины пути" А.

Вамбери, несомненно, прав, то "в способе его преодоления" он все же имел

предшественни-ка, который не получил, однако, столь широкой известности.

Речь идет о бароне П. И. Демезоне, преподавателе тюркских языков в

Оренбурге, который совершил отсюда в 1834 г. путешествие в Бухару под видом

татарского муллы.

^18 См.: Известия Русского Географического общества. IV. СПб., 1868, с.

305-308; Голубов Г. Под чужим именем. - Вокруг света. М., 1955, ? 10, с.

27-32; Дьяконов М. А. Путешествия в Среднюю Азию от древнейших времен до

наших дней. Л., 1932.

^19 См.: Вамбери А. Очерки Средней Азии (прибавления к "Путешествию по

Средней Азии").* *М., 1868; Vвmbйry Н. Sketches of Central Asia.* *L., 1868

(нем. изд.:

1868).

^20 Бартольд В. В. История изучения Востока в Европе и России

.-Сочинения. T. IX, с. 227.

^21 Учитывая это обстоятельство, мы опустили крайне оскорбительные для

описываемых Вамбери народов характеристики (изд. ред).

^22 См., например: Vвmbйry Н. Zentralisien und die englisch-russische

Grenzfrage. Lpz., 1873; он же. Der Zukunftskampf in Indien. Lpz., 1886; он

же. British Civilisation and Influence in Asia. L., 1891.

^23 Вамбери А. Моя жизнь, с. 255.

^24 Даже такой крупный советский историк, как П. П. Иванов, приписывает

А. Вамбери показание о 80 тыс. вместо 40 тыс. рабов, о которых сообщает

путешественник. См.: Иванов П. П. Очерки по истории Средней Азии

(XVI-cepeдина XIX в.). М., 1958, с. 164.

^25 Бартольд В В О погребении Тимура-Сочинения Т II, ч 2 М, 1964, с

439-440

^26 А. Вамбери опубликовал позднее специальную работу о туркменском

языке и сборнике произведений Махтумкули См Die Sprache der Turkomanen und

der Diwan Machtumkuli's - Zeitschrift der Deutch Morgenlandischen

Gesellschaft Bd 33, H 3 [Б м], 1870

^27 Голубов Г Под чужим именем - Вокруг света 1955, ? 10, с 27-32,

Вамбери А Моя жизнь, с 400-407, O'Donovan The Merry Oasis Travels and

Adventures East of the Caspian during the Years 1879-1880-1881, Including

Five Months Residens among the Tekkes of Merv Vol I, L, 1882

^28 Tschagataische Sprachstudien, enthaltend grammatikalischen Umriss,

Chresto-mathie und Wцrterbuch der tschagataischen Sprache Lpz, 1867,

Ungarisch-tьrkische Wortvergleichungen Pest, 1870, Etymologisches Wцrterbuch

der turko-tatarischen Sprachen Lpz, 1877, Das Turkenvolk in seinen

ethnologischen und ethnographischen Beziehungen Lpz, 1885, Die primitive

Kulture der turko-tatarischen Volker aufgrund sprachlicher Forschungen Lpz,

1879, Die Scheibanide Budapest, 1885, Uigurische Sprachmonumente und das

Kudatku Bilik Insbruck, 1870

^29 Vambery H Geschichte Bokhara's oder Transoxaniens Stuttgart, 1872

^30 Рецензию В В Григорьева см.: Журнал Министерства народного

просве-щения Ч CILXX СПб, 1873, с 105-137

^31 См о нем Бартольд В В Сочинения Т IX, с 718-736

^32 Reise in Mittelasien von Teheran durch die Turkmanische Wьste an

der Ostkuste des Kaspischen Meeres nach Chiwa, Bochara und Samarkand von

Hermann Vambery, ordenti Professor der orientalischen Sprachen an der konigl

Universitдt zu Pest Mit zwцlf Abbildungen in Holzschnitt und einer

lithographierten Karte Deutsche Originalausgabe Zweite vermehrte und

verbesserte Auflage Lpz, 1873

^33 Позднее эта статья вышла на русском языке Pадлов В В Средняя

Зерафшанская долина Записки Русского Географического общества по отделу

этнографии Т VI, отд I СПб, 1880, с 1-92

^34 А. Вамбери указывает в своих автобиографических записках, что, хотя

в Туркмении, Хиве, Бухаре и в Афганистане за ним в пути, на стоянках и

всюду, где он был, все время подсматривали, стараясь уличить в шпионаже, он

все же тайком вел свой дневник. Писал он на клочках бумаги арабскими

буквами, но на венгерском языке, с помощью карандаша, запрятанного в

лохмотьях дервишеской одежды.

* *

[19] ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

Родился я в Венгрии, в местечке Дуна-Шердагели в Пресбургском комитате.

В силу особой склонности к изучению иностранных языков я еще в юности

занялся несколькими европейскими и азиатскими языками. Сначала меня

привлекала западная и восточная литература во всем ее многообразии, позднее

меня заинтересовали взаимосвязи самих языков, и нет ничего удиви-тельного в

том, что, следуя изречению "Nosce te ipsum"^1 , я начал уделять основное

внимание родству и происхождению своего собственного языка.

То, что венгерский язык относится к алтайской семье языков, знает

каждый, но к финской или же к татарской ее ветви - вот вопрос, который ждет

своего ответа. Этот вопрос, интересующий нас, венгров, по причинам научного

и национального характера, был основной побудительной причиной моего

путешествия на Восток. Путем практического изучения живых языков я хотел

точно узнать степень родства между венгерским языком и тюрко-татарскими

наречиями, к мысли о котором меня привели уже теоретические занятия. Сначала

я отправился в Константино-поль. Несколько лет пребывания в турецких домах,

а также частые посещения мусульманских школ и библиотек скоро сдела-ли из

меня турка, точнее сказать, эфенди^2 . Последующие лингвистические

исследования влекли меня в места все более удаленные, и когда я задумал

предпринять путешествие в Среднюю Азию, то счел целесообразным сохранить

образ эфенди и объехать Восток как житель Востока.

Из сказанного легко, таким образом, сделать вывод о цели моих

странствований от Босфора до Самарканда. Геологические и астрономические

исследования были вне сферы моей специаль-ности, а в образе

дервиша-инкогнито, который мне пришлось принять, даже невозможны. Мое

внимание было большей частью устремлено к народам Средней Азии, социальное и

политическое положение которых, их характер, обычаи и нравы я пытаюсь, в

меру моих слабых сил, обрисовать на этих страницах. Геогра-фию и статистику,

насколько позволяли моя подготовка и обстоятельства, я никогда не упускал из

виду, но самым боль-шим приобретением моего путешествия я всегда буду

считать сведения в области филологии, которые после продуманной обработки я

представлю ученому миру. Таким образом, эти сведения, а не настоящие заметки

следует считать плодом моего путешествия, во время которого я месяцами

странствовал, *[20] *облаченный в жалкие лохмотья, лишенный насущной пищи и

пребывая в постоянной опасности умереть мучительной смертью. Меня, пожалуй,

упрекнут в односторонности, однако если годами преследуешь определенную

цель, то никогда нельзя забывать слов: "Non omnia possumus omnes"^3 .

Как человек, чужой на том поприще, на которое я вступаю, публикуя эти

мемуары, я совершил, может быть, некоторые ошибки в изложении или выборе

материала. Впрочем, я остав-ляю за собой право на последующее, более

подробное описание, однако в настоящий момент мне представлялось наиболее

целесообразным просто и без прикрас рассказать обо всем, что я видел и

слышал, пока впечатления еще свежи. Удалось ли мне это, я и сам сомневаюсь.

Читатели и критики, возможно, многим будут недовольны, может быть, на

приобретенный мною опыт посмотрят как на слишком малую награду за

перенесенные трудности; но прошу не забывать, что я возвращаюсь из страны,

где слышать считается бесстыдством, спрашивать - преступле-нием, записывать

- смертным грехом.

Чтобы избежать нарушения хода повествования, я разделил эту книгу на

две части. Первая часть представляет собой описа-ние моего путешествия от

Тегерана до Самарканда и обратно, а вторая содержит заметки, которые я смог

собрать о географии, этнографии, политическом и социальном положении Средней

Азии. Надеюсь, что читатель проявит равный интерес к обеим частям, так как

во время своего путешествия я прошел дорогами, на которые до меня не ступал

еще ни один европеец, а мои заметки касаются предметов, о которых до меня

писали мало либо не писали вовсе. В Германии, в колыбели и на родине

филологии, большее внимание привлечет, наверное, мое собра-ние лексики

чагатайского и восточнотюркских языков, однако льщу себя надеждой, что

нация, из среды которой вышел вели-чайший географ нашего столетия, не

оставит без внимания также и эти страницы.

Пешт, декабрь 1864 г.

Вамбери.

*[21] **I* *ЧАСТЬ*

*I*

*От Тебриза до Тегерана. - Прибытие в Тегеран и прием в турецком

посольстве. - Персидский и турецкий образ жизни. - Европейские посольства и

европейцы на службе шаха. -* *Фаррух-хан и посольства Бельгии, Пруссии и

Италии. - Герат и помехи моему дальнейшему путешествию. *

Тот, кто путешествовал по Персии в середине июля, поймет, как радуется

путешественник, преодолев расстояние от Тебриза до Тегерана. Это всего 15,

может быть, даже 13 караванных станций. До чего же страшно устаешь, однако,

когда обстоятельства принуждают под палящим солнцем медленно трусить на

навью-ченном муле по сухой скудной местности, характерной почти для всей

Персии. О как горько обмануты те, кто прежде изучал Персию по Саади, Хагани

и Хафизу, но еще горше тем, кто долгое время грезил прекрасными фантазиями

"Западно-восточного дивана", "Восточными мотивами" Виктора Гюго или

великолепными описаниями Томаса Мура! Проехав всего лишь две станции на пути

к Тегерану, наш джилоудар [проводник] дога-дался сменить дневные переходы на

ночные, однако это тоже имело свою плохую сторону, так как в Персии

прохладные вечера располагают ко сну, а медленный шаг животных действует

убаюкивающе, и приходится как следует держаться, а часто даже привязываться,

чтобы Морфей не сбросил седока на острые мелкие камни, усеивающие дорогу.

Человек Востока, привыкнув к этой вечной пытке, сладко спит в любом седле,

будь то на лошади, верблюде, муле или осле, и мне всегда было весело

смотреть на долговязого и долгополого перса, лежащего на низкорослом ослике.

Едва не касаясь ногами земли и положив голову на холку терпеливого

животного, перс может преспокой-но проспать несколько станций. Меня же к

тому времени нужда, мать всякой изобретательности, еще многому не научила, и

пока большинство моих спутников, двигаясь потихоньку вперед рядом со мною,

сладко спали, у меня было достаточно времени, чтобы изучить на досуге путь

Керванкуша^4 и Первин (Плеяд), и я то и дело с нетерпением поглядывал туда,

где должны были по-явиться Сухейл (Орион) и Сетареи - и собх (Утренняя

звезда), ибо тогда мы доберемся до станции и кончатся мои мучения.

*[22] *Неудивительно поэтому, что я походил на недоваренную рыбу, когда

13 июля 1862 г. приближался к персидской столице. Мы остановились в двух

английских милях от нее, на берегу ручья, напоить животных. Остановка

разбудила моих спутников, и они, еще протирая со сна глаза, указывали мне на

Тегеран, лежащий к северу-востоку от нас. Я пригляделся и увидел в том

направлении голубоватую дымку, стлавшуюся длинными поло-сами, сквозь которые

там и сям можно было различить сверкаю-щий купол. Лишь позже, когда эта

завеса постепенно рассеялась, я имел удовольствие узреть перед собой Дар

ул-Хилафе, рези-денцию верховной власти, во всем ее неприкрытом убожестве.

Я въехал в город через ворота Дарваза-Ноу, и вряд ли скоро забудутся те

трудности, с которыми я столкнулся у въезда в ворота, прокладывая себе путь

сквозь страшную сумятицу напиравших друг на друга ослов, верблюдов и мулов,

навьючен-ных соломой, ячменем и тюками с персидскими и европейскими

товарами. Поджав под себя в седле ноги и покрикивая налево и направо:

"Хабардар! Хабардар!" ("Берегись!"), как это делали все другие, я сумел в

конце концов проникнуть в город. С не меньшим трудом проехал я по базару и

очень обрадовался, когда без единого ушиба, рваной или колотой раны добрался

до дворца турецкого посольства.

Что за дела в турецком посольстве были у меня, венгра, которого

венгерская Академия наук направила с научным поручением в Среднюю Азию,

уважаемый читатель поймет, если он прочитал предисловие к моим запискам; и я

прошу прочесть его, хотя многие считают предисловия в общем-то бесполезной

чепухой, не заслуживающей внимания.

Хайдар-эфенди, который в ту пору представлял Порту при персидском дворе

и в том же качестве находился прежде в Петер-бурге и Париже, мне был знаком

по Константинополю; невзирая на это, я взял несколько писем от его лучших

друзей и, полагаясь на испытанное не раз гостеприимство турок, был вполне

уверен в хорошем приеме. Итак, я входил в турецкое посольство, как будто

переступал порог своего будущего местожительства. По-скольку господа из

посольства переехали в свой яйлак (летнюю резиденцию) в Джизаре, в восьми

английских милях от Тегерана, я только переменил платье и, вознаградив себя

несколькими часами отдыха за бессонные ночи, сел на осла, нанятого для

загородной прогулки, и уже через два часа оказался среди эфенди, сидевших в

роскошной шелковой палатке за обедом, который в моих глазах был еще более

роскошен, нежели палатка. Прием как со стороны посла, так и со стороны

секретарей был самым радушным. Мне сразу нашлось место за столом, и немного

спустя завязался нескончаемый разговор о Стамбуле и его природных красотах,

о султане и образе его правления. Воспо-минания о Босфоре в Тегеране

доставляют истинное наслажде-ние, и нет ничего удивительного, что в течение

беседы проводи-лись сравнения между персидским и турецким образом жизни.

* [23] *Если следовать первому впечатлению, то прославленный в поэзии

Иран может показаться ужасающей пустыней, а Турция - земным раем. Я отдаю

должное персу: он учтив, сообразителен и остроумен, чего не скажешь об

османе, но зато я нахожу у османа искренность и честное простодушие, чего

нет у перса. То, что все персы наделены необычайно высоким поэтическим

чувством, - прекрасно, но, по-моему, еще более прекрасно то, что османы

прилежнее изучают европейские языки и потихоньку собираются заниматься

химией, физикой и историей.

Поздняя ночь прервала нашу беседу. В последующие дни я был представлен

в остальных европейских посольствах, распо-лагавшихся там же. Господина

Гобино, посланника француз-ского императора, я нашел в саду, расположенном

как бы в котловине, в маленькой палатке, где было страшно жарко; мне

хотелось сказать: и поделом ему! Что надо французам в Персии? Мистер Алисон

жил более удобно, в саду Гулахек^5 , приобретенном его правительством. Он

был очень любезен со мною, и у меня часто бывала возможность за его

гостеприимным столом изучать вопрос, почему же все-таки английские

полно-мочные представители повсюду выделяются среди своих коллег роскошью и

комфортом.

Помимо европейских дипломатов я нашел в то время в Теге-ране несколько

французских и итальянских офицеров, а также одного австрийского офицера

инженерных войск, фон Гастайгера, которые состояли на службе у шаха, получая

неплохое жалованье. Эти господа собирались, как я слышал, многое сделать, и

они обладали для этого достаточными способностями, однако не знающее никакой

системы правительство страны и низкие интриги персов тормозили их действия.

Фаррух-хан совершал свою поездку по Европе, чтобы убедить наши кабинеты

в том, насколько заинтересованы персы во вступлении в концерт государств, и

повсюду просил оказать помощь, с тем чтобы они как можно быстрее добились

получения чудодейственного эликсира, называемого цивилизацией. Наши

европейские министры были весьма добросердечны и возымели абсолютное доверие

к господину Фаррух-хану, который носил длинную бороду, длинное платье и

высокую меховую шапку и выглядел очень серьезным. И вся Европа уже поверила,

что Персия теперь и в самом деле европеизируется. Туда отправились толпы

офицеров, артистов и ремесленников; пошли даже еще дальше и поспешили

нанести ответные визиты вежливости чрез-вычайному послу шаха, - все это

из-за того, что на Персию смотрели как на страну, с правительством которой

можно иметь дело, и хотели оказать ей должные почести. Вот так и

получи-лось, что маленькая Бельгия с немалыми издержками снарядила в Персию

посла для заключения торговых соглашений, изучения условий для развития

торговли и бог знает каких еще фокусов. Он прибыл, и я не думаю, что его

первое донесение в мини-стерство начиналось со слов "veni, vidi, vici" ^6 ;

и тем более я не* [24] *думаю, что у него появится желание во второй раз

посетить la belle Perse^7 . За Бельгией последовала Пруссия. Ученому

дипломату барону фон Минутоли, которому была доверена миссия, пришлось, к

сожалению, поплатиться своей жизнью. Жажда знаний привела его в южную

Персию, и он пал жертвой зачум-ленного воздуха всего в двух днях пути от

божественного Шираза (как его называют персы). Теперь он покоится в этом

городе, позади Баг-и Тахта, в сотне - другой шагов от Хафиза и Саади.

Через несколько дней после моего приезда прибыло посольст-во нового

итальянского королевства. Оно насчитывало свыше 20 человек и подразделялось

на дипломатическо-военный и научный отделы. Их цели навсегда остались для

меня тайной. Рассказ об оказанном ему приеме прибережем для другого раза, а

теперь займемся приготовлениями к нашему путешествию.

Итак, благодаря любезной предупредительности моих покро-вителей я жил в

турецком посольстве в условиях, явно не подходящих для будущего

нищенствующего дервиша^8 . Однако удобства были мне совсем не по душе, и я

уже был склонен после десятидневного отдыха в Тегеране продолжить свое

путешествие через Мешхед и Герат, если бы, к сожалению, на моем пути не

появились препятствия, которых я уже заранее опасался. Дело в том, что уже в

то время, когда я уезжал из Константинополя, мне стало известно из прессы о

войне, которую Дост Мухаммед-хан вел против Султан Ахмед-хана, своего зятя,

в качестве его вассала правившего Гератом, потому что тот изменил ему и

признал верховную власть персидского шаха^9 . Мне казалось, что наши

европейские газеты преувеличивают это дело и что вся эта история не должна

нагнать на меня особого страха; я не считал ее препятствием и отправился в

путешествие. Однако здесь, в Тегеране, всего в 32 днях пути от театра

военных действий, мне, к величайшему моему сожалению, рассказали, что война

действительно прервала всякое сообщение в тех краях и что с той поры, как

началась осада, ни один караван и тем более ни один путешественник не

прибывали из Герата и не отправлялись туда. Даже персы не осмеливались

подвергать свое добро и саму жизнь риску, но еще рискованнее это было для

европейца, чьи иноземные черты бросились бы, конечно, в глаза в той дикой

азиатской местности, так как появление европейца даже в мирное время

привлекает к себе внимание недоверчивого жителя Востока, теперь же афганцы,

безусловно, приняли бы его за шпиона и жестоко бы с ним расправились.

Положение начало для меня проясняться, и скоро я убедился в том, что

продолжать путешествие в данное время при таких обстоятельствах невозмож-но,

а для того, чтобы на пути в Бухару не оказаться среди зимы в пустынях

Средней Азии, я принял вскоре решение отложить дальнейшее путешествие до

следующего марта. Тогда впереди у меня будет прекрасное время года, и, может

быть, к тому времени изменится политическая ситуация, из-за которой теперь

забаррикадирован Герат, ворота Средней Азии.

*[25] *Не раньше начала сентября смирился я с этой необходи-мостью, и

пойми, дорогой читатель, как неприятна мне была мысль провести пять - шесть

месяцев в стране, которая представ-ляла для меня только второстепенный

интерес и о которой уже появилось так много великолепных описаний. Не для

того, чтобы изучить Персию, а скорее ради того, чтобы уберечь себя от

вредного для моих будущих планов покоя, я покинул своих гостеприимных

турецких хозяев и наполовину дервишем отпра-вился через Исфахан в Шираз,

чтобы по крайней мере доставить себе удовольствие собственными глазами

увидеть столь часто описываемые памятники древней иранской культуры.

*II*

*Возвращение в Тегеран. - Помощь, оказываемая суннитам, дервишам и

хаджи в турецком посольстве. - Автор знакомится с караваном татарских

хаджи^10 , возвращающихся из Мекки. - Различные пути. - Автор решает

присоединиться к хаджи. - Хад-жи Билал. - Автора представляют его будущим

спутникам. - Выбран путь через земли йомутов и Великую пустыню.*

Приблизительно в середине января 1863 г. я уже снова был в Тегеране в

кругу своих гостеприимных турецких покровителей. Теперь, разумеется, дело

обстояло совершенно по-иному с при-готовлениями и моим окончательным

решением; я устал от колебаний и наконец твердо решил осуществить свой план,

даже если потребуются величайшие жертвы. В посольстве существовал давний

обычай оказывать помощь хаджи и дервишам, которые ежегодно в немалом числе

проходили из Бухары, Хивы и Коканда через Персию в Турцию. Это было истинным

благодеянием для несчастных нищих-суннитов в Персии, которым шииты-персы не

подавали ни гроша. Таким образом, в посольской гостинице неделями жили гости

из далекого Туркестана, и я был бесконечно рад, если мне удавалось

заполучить в свою комнату оборванного татарина^11 , который рассказывал

много интерес-ного о своей родине и беседа с которым имела большую ценность

для моих филологических занятий. Этих людей поистине изумля-ла моя

предупредительность; они, конечно, и понятия не имели о моих целях, и скоро

в караван-сарае, который находился на их обычном пути, распространилась

молва, что у Хайдар-эфенди, посланника султана, великодушное сердце, а

Решид-эфенди (это имя я присвоил своей скромной особе) обходится с

дервишами, как со своими братьями, и, весьма вероятно, сам переодетый

дервиш.

Поскольку обо мне сложилось такое мнение, меня ничуть не удивляло, что

странствующие дервиши сначала приходили ко* [26] *мне, а затем к министру

[посланнику], ибо доступ к последнему часто был им не дозволен и лишь

благодаря моему посредни-честву они могли получать свои оболы или исполнять

другие желания. Так было и утром 20 марта, когда четверо хаджи пришли ко мне

с просьбой представить их посланнику султана, потому что они хотели

пожаловаться на персов, которые взяли с них у Хамадана на обратном пути из

Мекки суннитский налог, который давно запрещен султаном и который порицается

даже персидским шахом (Добрые татары думают, что весь мир должен

повиноваться султану, главе их религии. В глазах суннитского мира законный

халиф (преемник) Мухаммеда тот, кто владеет аманати шарифе, т. е.

благородным наследием, которое вклю-чает: 1) все реликвии, хранящиеся в

Стамбуле в здании Хиркаи-Саадет, например плащ, знамя, бороду и зубы

пророка, потерянные им в одном сражении, предметы одежды, Коран и оружие,

принадлежавшие первым четырем халифам; 2) обладание Меккой и Мединой,

Иерусалимом и другими местами паломничест-ва мусульман). "Мы не хотим от его

превосходительства денег, - говорили они, - мы только хотим, чтобы в будущем

наши соотечественники-сунниты могли беспрепятственно посещать святые места".

Такие бескорыстные слова из уст людей Востока поразили меня, я пристально

всматривался в лица моих гостей и должен открыто признать, что, несмотря на

всю кажущуюся дикость, несмотря на жалкое одеяние, я нашел в них нечто

благородное и с первого взгляда почувствовал к ним тайное расположение.

Я вступил с ними в весьма долгий разговор, чтобы подробнее узнать об их

спутниках и о пути, который они проделали от родных мест до Мекки, и о

маршруте, которым они намерева-лись следовать до Тегерана. Говорил большей

частью хаджи из Китайской Татарии^12 , именуемой также "Малой Бухарией",

прикрывавший свои лохмотья новым зеленым джуббе (суконная верхняя одежда), с

огромным белым тюрбаном на голове, своим горящим взглядом демонстрировавший

превосходство над остальными спутниками. Отрекомендовавшись придворным

имамом Ванга (китайского губернатора) из Аксу (провинция Китайской Татарии),

уже дважды посетившим святые места и потому хаджи вдвойне, он познакомил

меня с сидевшим рядом с ним спутником и пояснил мне, что присутствующих

здесь людей следует считать предводителями небольшого каравана хаджи,

насчитывающего 24 человека. "Наше общество, - продолжал оратор,- состоит из

молодых и старых, богатых и неимущих, благочестивых ученых и мирян, однако

все мы живем в полном мире и согласии, так как все мы из Коканда и Кашгара

(Название "Кашгар" употребляется часто для обозначения всей Китайской

Татарии.) и среди нас совсем нет бухарцев, этих ехидн рода человеческого". О

враждебном отношении узбекских (татарских) племен Средней Азии к таджикам

(персидскому коренному населению) мне было уже давно известно, вот почему об

этом я не хотел больше ничего* [27] *расспрашивать, а с большой охотой

выслушал сообщение о пла-не, которому они намеревались следовать, продолжая

свой путь домой. "Отсюда на родину, - объяснили мне татары, - у нас есть

четыре пути: 1) через Астрахань, Оренбург и Бухару, 2) через Мешхед, Герат и

Бухару, 3) через Мешхед, Мерв и Бухару, 4) через Туркменскую пустыню, Хиву,

Бухару. Два первых пути слишком дороги для нас, да и война в Герате -

немалое препят-ствие; несмотря на то что оба последних пути очень опасны, мы

должны выбрать один из них и хотим посоветоваться с тобой об этом".

Я беседовал с этими людьми уже целый час, мне определенно нравилась их

чистосердечность, и, хотя необычные черты лица чуждой расы, жалкая одежда и

бесчисленные следы тяжких странствий придавали этим людям совершенно дикий,

устра-шающий вид, я не мог удержаться от мысли: не совершить ли мне свое

путешествие в Среднюю Азию с этими паломниками? Они были бы для меня

наилучшими наставниками; кроме того, они принимали меня за дервиша

Решид-эфенди и видели меня в этой роли в турецком посольстве; кстати, они

были не в лучших отношениях с Бухарой, единственным городом в Средней Азии,

которого я, бедный, действительно боялся, ибо бояться меня, естественно,

научила несчастная участь моих предшественников. Поэтому я немедля сообщил

им о своем намерении. Я знал, что они начнут расспрашивать меня о

побудительных причинах. Уважаемый читатель поймет, конечно, что я не мог

рассказать этим истинным сынам Востока о своих научных целях; они сочли бы

смешным, что такая абстрактная цель побуждает эфенди, т. е. господина,

подвергать себя стольким опасностям и затрудне-ниям; может быть, они нашли

бы в этом повод для подозрений. Человеку Востока неведома жажда знаний, и он

не верит в ее существование. Поскольку я не хотел резко выступать против

воззрений этих сынов Средней Азии, крайне фанатичных мусуль-ман, мне

надлежало прибегнуть к основательной лжи, так чтобы это не только льстило

моим спутникам, но и способствовало поставленным мною целям. Я сказал им,

что уже давно испыты-ваю тайное, но страстное желание увидеть Туркестан

(Среднюю Азию), этот единственно еще оставшийся чистым источник

мусульманской добродетели, и посетить святые места Хивы, Бухары и

Самарканда. Это намерение, уверял я их, привело меня из Рума (Турции) сюда;

уже год, как я жду в Персии, и теперь благодарю бога, что он послал мне

спутников, подобных им (указывая на моих татар), с которыми я смогу

продолжать свой путь и осуществить свое желание.

Когда я окончил свою речь, добрые татары смотрели на меня с истинным

изумлением, но скоро они оправились от удивления, вызванного моими

замыслами, и я заметил, что теперь они окончательно уверились в том, о чем

раньше лишь подозревали, а именно в том, что я дервиш. Они бесконечно рады,

говорили мои новые знакомые, что я считаю их достойными дружбы,* [28]

*соглашаясь отправиться с ними в столь дальний и опасный путь. "Мы все

готовы стать не только твоими друзьями, но и твоими слугами, - говорил Хаджи

Билал (так звали вышеупомянутого оратора), - но только мы должны обратить

твое внимание на то, что дороги в Туркестане не так удобны и безопасны, как

в Персии и Турции. На наших дорогах часто неделями не бывает ни крова, ни

хлеба, даже ни капли питьевой воды, к тому же приходится опасаться, что тебя

убьют, возьмут в плен и продадут в рабство или же ты будешь заживо погребен

песчаными бурями. Обдумай как следует свой план, эфенди, чтобы не

раскаяться, когда будет уже поздно, и мы не хотим, чтобы ты обвинял нас в

своем несчастье. Ты ни в коем случае не должен забывать, что наши

соотечественники далеко отстали от нас в опытности и знании света и,

несмотря на все свое гостеприимство, они всегда подозрительно смотрят на

чужого человека. А как ты один, без нас, совершишь далекое обратное

путешествие?"

Нетрудно догадаться, что эти слова произвели на меня сильное

впечатление, но они не смогли поколебать моего плана. Я рассеял опасения

своих друзей, рассказав о перенесенных ранее тяготах, о моем отвращении к

земным удобствам и особенно к европейской одежде, которую мы ex officio^13

должны носить. "Я знаю, - сказал я, - что земной мир напоминает гостиницу

(Михманханеи пянджрузи, т.е. пятидневная гостиница, - слова, которыми

философы Востока обозначают наше пребывание на земле.), где мы снимаем

комнату лишь на те несколько дней, которые составляют наше бытие, и вскоре

съезжаем, чтобы дать место другим, и мне смешны нынешние мусульмане, которые

печалятся не только о завтрашнем дне, но и за десятилетия вперед. Дорогие

друзья, возьмите меня с собой, мне надо порвать с мерзкими заблуждениями,

которые мне донельзя надоели".

Этого было достаточно. Они и без того не собирались противиться,

поэтому предводители каравана дервишей тотчас приняли меня в число товарищей

по путешествию, мы обнялись и расцеловались, причем мне пришлось пересилить

себя, когда я ощутил столь близко их одежды и тела, пропитанные

все-возможными запахами. Однако дело было сделано, и мне остава-лось только

повидать моего покровителя Хайдар-эфенди, сооб-щить ему о моем намерении,

просить оказать мне поддержку и отрекомендовать меня хаджи, которых я хотел

немедленно ему представить.

Поначалу я, конечно, встретил немалое сопротивление. Меня называли

безумцем, который собирается отправиться туда, от-куда еще не вернулся ни

один из моих предшественников, да еще в сопровождении людей, которые готовы

будут убить меня ради жалких грошей. Мне рисовали ужасные картины, но так

как было видно, что все старания свернуть меня с избранного мною пути

бесполезны, начали давать советы и старались, как могли, помочь мне.

Хайдар-эфенди принял хаджи, устроил их дела,* [29] *рассказал о моих

намерениях в том же духе, что и я сам, и поручил меня их гостеприимству,

заметив, что они могут рассчитывать на ответные услуги, поскольку в их руки

вверена судьба эфенди, должностного лица султана.

Я не присутствовал при этом визите, однако слышал, что они обещали свою

верность. Уважаемый читатель увидит, как честно они сдержали слово, как

протекция благородного турецкого посланника спасла мою жизнь, которой столь

часто грозили опасности, и как верность моих спутников-хаджи не раз

выводи-ла меня из самого затруднительного положения. Позже я узнал, что,

когда речь во время беседы зашла о Бухаре, Хайдар-эфенди выразил неодобрение

политике эмира (Эмиром называют правителя Бухары. Правителей Хивы и Коканда

именуют ханами.) и что это очень обра-довало моих спутников, поскольку они

были того же мнения. Потом он потребовал список полностью неимущих

путешествен-ников и выдал им около 15 дукатов - щедрое пособие для людей, не

стремящихся к иной роскоши, кроме хлеба и воды.

Наш отъезд был назначен на восьмой день. В это время меня часто навещал

только Хаджи Билал; он познакомил меня со своими соотечественниками из Аксу,

Яркенда и Кашгара, кото-рые показались мне скорее мерзкими бродягами, чем

благо-честивыми паломниками. Но особое участие он проявлял к свое-му

приемному сыну Абдул Кадеру, парню лет двадцати пяти, которого он

рекомендовал мне в качестве famulus^14 . "Он верный малый, только

нерасторопный, - говорил Хаджи Билал, - но он многому от тебя научится.

Пусть он в дороге тебе прислуживает: печет хлеб и готовит чай, он это хорошо

умеет". Но истинное намерение Хаджи Билала состояло в том, чтобы Абдул Кадер

помогал мне не только печь хлеб, но и есть его, так как с ним был еще один

его приемный сын, а двое молодцов, изголодавшихся от пешеходных странствий,

были слишком тяжелым бременем для моего друга. Я обещал принять это

предложение, вызвав большую радость.

Говоря откровенно, частые посещения Хаджи Билала могли бы возбудить у

меня подозрение, я мог бы подумать: этот человек считает тебя выгодной

добычей и изо всех сил старается заполучить тебя, опасаясь, что ты еще не

принял решения и колеблешься. Но нет, я не смел и не хотел подозревать

ничего дурного. Для того чтобы убедить его в своем безграничном доверии, я

показал ему ту небольшую сумму денег, которую собирался взять с собою в

дорогу, и попросил его точно проинструктировать меня, как мне следует

одеться и держать себя, какие манеры и обычаи я должен усвоить, чтобы

сделаться как можно больше похожим на своих спутников и, не привлекая к себе

внимания, оставаться незамеченным. Эта просьба ему очень понравилась, и

нетрудно догадаться, что я получил от него диковинные наставления. Прежде

всего он посоветовал мне* [30] *обрить голову и сменить мой тогдашний

турецко-европейский костюм на бухарский, а также по возможности обходиться

без постели, белья и прочих предметов роскоши. Я в точности последовал его

предписаниям, и поскольку моя экипировка была делом очень легким, я скоро

закончил свои приготовления и уже за три дня до назначенного срока был готов

к дальнему путе-шествию.

В один прекрасный день я отправился в караван-сарай, где квартировали

мои спутники, с ответным визитом. Они занимали две маленькие кельи, в одной

жили 14, в другой - 10 человек. Никогда мне не забыть первого впечатления,

которое произвели на меня эти две дыры, вместилища грязи и нищеты. Только у

немногих были средства для продолжения путешествия, боль-шинству же

приходилось полагаться на нищенский посох. Я застал их за занятием,

описанием которого не хочу пробудить отвращение у уважаемого читателя и к

которому тем не менее мне тоже приходилось прибегать позднее. Они приняли

меня очень радушно, приготовили зеленый чай, и я претерпел адские муки,

выпив большую бухарскую миску зеленоватой воды без сахара. Они были весьма

любезны и предложили мне вторую, но я, принеся извинения, отказался. Затем

мне представилась возможность обнять всех моих спутников, причем каждый

проя-вил ко мне почтение и приветствовал меня как брата. Я должен был с

каждым в отдельности преломить хлеб, после чего мы все уселись в кружок,

чтобы обсудить и окончательно избрать предстоящий нам путь.

Как я уже говорил, из двух дорог надо было выбрать одну. Оба пути были

опасны, так как нужно было пересечь пустыню, где хозяйничали туркмены, и

различались в основном только населяющими ту или иную ее часть племенами.

Дорога через Мешхед, Мерв и Бухару была короче, но нам пришлось бы проходить

мимо племени теке, самого дикого из всех туркмен-ских племен; оно не щадит

никого и продало бы в рабство самого пророка, если бы он попался ему в руки.

На другом пути жили туркмены племени йомут, народ простодушный и

гостеприим-ный, но зато надо было сделать 40 переходов пустыней, без единого

источника питьевой воды^15 . После некоторых замечаний был выбран путь через

земли йомутов, Великую пустыню, Хиву и Бухару. "Лучше бороться против злых

сил природы, чем против злобы людей, - считали мои друзья, - бог милостив, а

мы на его пути, и он нас не оставит". В подтверждение решения Хаджи Билал

затянул молитву; пока он говорил, мы сидели с поднятыми кверху руками, а

когда он кончил, каждый, взяв-шись за бороду, громко произнес: "Аминь!" Мы

встали со своих мест, и мне сказали, чтобы рано утром послезавтра я пришел

сюда заблаговременно, и мы все вместе отправимся в путь.

Я пошел домой и все эти два дня находился в состоянии величайшей и

сильнейшей борьбы с самим собой. Еще раз перебирал я угрожавшие мне в

путешествии опасности. Мне* [31] *хотелось доискаться до причин, которые бы

оправдали столь рискованный шаг: однако я был как в пьяном дурмане и не мог

рассуждать. Напрасно указывали мне на тайные злобные намере-ния моих

спутников, напрасно пугали меня печальной участью Конолли, Стоддарта и

Муркрофта и совсем недавним несчастьем с Блоквиллем, который попал в руки

туркмен и был выкуплен из рабства за 10000 дукатов. Все это казалось мне

делом случая и ничуть меня не отпугивало. У меня было лишь одно опасение, а

именно: достанет ли у меня физических сил вынести трудности, посылаемые

стихией, вызываемые непривычной пищей, длитель-ным отсутствием крова при

плохой одежде и без всякой постели, и смогу ли я со своей хромой ногой,

из-за которой я очень быстро устаю, совершать пешие марши? Только в этом и

усматривал я истинный риск моего путешествия.

Не стоит и говорить, кто оказался победителем в этой душевной борьбе.

Накануне вечером я простился со своими друзьями в турецком посольстве. Тайна

путешествия была доверена лишь двоим; в европейской колонии думали, что я

отправляюсь в Мешхед, тогда как я покинул Тегеран, чтобы продолжить свое

путешествие в направлении к Астрабаду и Каспийскому морю.

*III*

*Отъезд из Тегерана в направлении на северо-восток. - Члены каравана. -

Ненависть шиитов ко всем хаджи. - Мазендеран. - Сираб. - Хефтен. - Тигры и

шакалы. - Сари. - Каратепе.*

28 марта ранним утром я появился в караван-сарае, назначенном месте

встречи. Те из моих друзей, которым средства позволяли нанять мула или осла

до персидской границы, были уже во всем параде готовы к отъезду, пешие также

уже надели свои чарыки, обувь, принятую у солдат-пехотинцев, и со святыми

посохами из финикового дерева, судя по всему, с нетерпением ожидали знака к

выступлению. К великому моему удивлению, я увидел, что жалкое одеяние,

которое они носили в Тегеране, было их город-ским, т.е. нарядным, костюмом.

Чтобы сберечь его, все они надели теперь дорожную одежду, состоявшую из

тысячи лох-мотьев, подвязанных веревкой вокруг бедер. Вчера я казался себе в

своей одежде нищим, сегодня же в кругу этих людей я был королем в парадном

платье. Наконец Хаджи Билал поднял руки для напутственной молитвы, и, едва

взявшись за бороду, чтобы сказать "аминь", пешие странники гигантскими

шагами устреми-лись к воротам, опережая нас, ехавших верхом.

Наш маршрут шел от Тегерана на северо-восток к Сари, до которого мы

должны были добраться в восемь переходов. Поэтому мы направились к реке

Джадеруд и Фирузкуху, *[32] *оставили слева Таушан-тепе [Даушан-тепе],

небольшой шахский охотничий замок, и через час были у въезда в горный

проход, откуда в последний раз можно было увидеть окрестности Тегера-на. Я

не мог не оглянуться еще раз. Солнце было, как говорят на Востоке, уже на

высоте копья, и его лучи освещали не только Тегеран, но и далекие

позолоченные купола Шах-Абдул-Азима [Шах-Абдоль-Азим]; природа в Тегеране в

это время года роскошна, и я должен признаться, что город, который в прошлом

году по приезде произвел на меня столь неприятное впечатление, теперь

показался мне восхитительно прекрасным. Этот взгляд был прощанием с

последним форпостом нашей замечательной европейской цивилизации; я шел туда,

где мне предстояло встре-титься с крайней степенью дикости и варварства. Я

был глубоко взволнован и, чтобы мои спутники не заметили этого, быстро

направил лошадь в горный проход, у входа в который для меня уже были

написаны суровые слова: "Lasciate ogni speranza"^16 .

Тем временем мои коллеги принялись громко читать отрывки из Корана и

распевать талкины (гимны)^17 , как и подобает настоящим паломникам. Они

прощали мне то, что я не принимал никакого участия в их занятиях, так как

знали, что румы (османы) воспитаны не в такой строгой вере, как жители

Турке-стана, и надеялись, что общение с ними со временем воодушевит меня.

Между тем я, следуя за ними тихим шагом, хочу всех их представить

читателю, потому что мы довольно долго будем путешествовать в их обществе и

потому что они действительно были наичестнейшими людьми, которых я встречал

в тех краях. Вот они: Хаджи Билал (1) из Аксу (Китайская Татария),

придвор-ный имам китайско-мусульманского правителя той же провин-ции. С ним

были его приемные сыновья Хаджи Иса (2 ) - малому шел шестнадцатый год - и

Хаджи Абдул Кадер (3), о котором я уже упоминал. В компании, так сказать,

под покровительством Хаджи Билала были, кроме того, Хаджи Юсуф (4), богатый

крестьянин из Китайской Татарии, со своим племянником Хаджи Али (5),

десятилетним мальчиком с крошечными киргизскими глазками. У них еще

оставалось 80 дукатов на путевые расходы, поэтому их называли богачами, но

это держалось в большой тайне. Они нанимали одну лошадь на двоих, пока один

ехал верхом, другой шел пешком. Хаджи Ахмед (6) - бедный мулла, совершавший

свое паломничество, опираясь на нищенский посох. Сходен с ним по характеру и

обстоятельствам был Хаджи Хасан (7), отец которого умер в пути; теперь он

возвращался домой бедным сиротой. Хаджи Якуб (8) - профессиональный нищий,

каковое ремесло он унаследовал от своего отца. Хаджи Курбан senior (9 ) -

родом крестьянин, который со своим точильным колесом избороздил всю Азию

вплоть до Константинополя и Мекки, один раз дойдя через Тибет до Калькутты,

а другой - через киргизские степи до Оренбурга и Таганрога. Хаджи Курбан

junior (10) - тоже потерявший в пути отца, со своими братьями* [33] *Хаджи

Саидом (11) и Хаджи Абдур Рахманом (12), болезненным четырнадцатилетним

мальчиком, отморозившим ноги в снегу под Хамаданом и ужасно страдавшим всю

дорогу до Самар-канда.

Все перечисленные выше паломники, из Хотана, Яркенда и Аксу, т.е.

китайские татары двух соседних областей, принадле-жали к свите Хаджи Билала.

Кроме того, он еще жил в дружбе с Хаджи Шейх Султан Махмудом (13) из

Кашгара, молодым восторженным татарином из семьи известного святого Хазрети

Афака, погребенного в Кашгаре. Отец моего друга Шейх Султан Махмуда был

поэтом, целью его устремлений было совершить путешествие в Мекку; после

многолетних страданий он достиг святого города и там умер. Поэтому его сын

преследовал двоякую цель: он совершал паломничество одновременно к могиле

своего пророка и своего отца. С ним были Хаджи Хусейн (14), его родственник,

и Хаджи Ахмед (15), бывший китайский солдат полка Шива, вооруженного

мушкетами и набиравшегося из мусульман.

Из Кокандского ханства был Хаджи Салих Халифе (16), претендент на титул

ишана, т.е. шейха^18 , принадлежавший, таким образом, к полудуховному

ордену, очень добрый человек, о котором мы еще часто будем говорить. Его

сопровождали его сын Хаджи Абдул Баки (17) и брат Хаджи Абдул Кадер (18) -

маджзуб, т.е. "вдохновленный любовью к богу"^19 ; стоило ему 2000 раз

прокричать "Аллах!", как у него выступала пена изо рта и он впадал в

наиблаженнейшее состояние. (Мы, европейцы, называем это падучей болезнью,

впрочем, мы еще вернемся к этому предмету.) Хаджи Кари Масуд (19). "Кари"

означает то же, что в Турции "хафиз", т.е. тот, кто знает наизусть Коран. С

ним был его сын Хаджи Гиясуддин (20). Хаджи Мирза Али (21) и Хаджи

Ахрар-Кули (22), у которого кое-что осталось в мешке из запасов на путевые

расходы, и они нанимали одну лошадь на двоих. Хаджи Hyp Мухаммед (23) -

купец, который уже второй раз побывал в Мекке.

Теперь мы продолжали свой путь по склонам Эльбурсской горной цепи,

поднимавшейся все выше и выше. Мои друзья заметили мою подавленность и

пытались утешить меня, особен-но Хаджи Салих; он ободрял меня и уверял, что

все любят меня как брата. "Только бы бог помог нам выбраться из страны

шиитских еретиков, и мы заживем вполне спокойно среди суннит-ских туркмен,

наших товарищей по происхождению и вере". Я и в самом деле представил себе

прекрасное будущее и поехал немного быстрее, чтобы присоединиться к бедным

путникам, шедшим впереди нас пешком. Догнав их через полчаса, я увидел, что

они, пешком добравшиеся из далекого Туркестана в Мекку и возвращавшиеся

оттуда теперь домой, бодро продвигаются вперед. Одни из них пели песни,

очень похожие на венгерские, другие рассказывали истории, приключившиеся с

ними в пути. Эти развлечения доставили мне много радости, потому что* [34]

*я знакомился с образом мыслей дальних народов. Едва отъехав от Тегерана я

полностью перенесся в среднеазиатскую жизнь.

Пока я таким образом беседовал то с одним, то с другим путником,

путешествие продолжалось обычным порядком. Днем было относительно тепло, а в

ранние утренние часы сильно морозило, особенно в горах, так что я в своей

скудной одежде не выдерживал и слезал с лошади, чтобы согреться ходьбой.

Свою лошадь я предоставлял шедшему пешком хаджи, за что тот давал мне свой

посох, и я довольно долго шел с ними пешком, причем они всегда развлекали

меня живейшими описаниями своей родины, и если сады Маргелана, Намангана и

Коканда в достаточной степени их воодушевляли, то они затягивали талькин, к

их хору присоединял голос и я, выкрикивая изо всех сил: "Аллах, ай Аллах!" О

каждой такой попытке сблизиться с ними молодые рассказывали старикам,

которые очень радова-лись этому и всегда говорили: "Хаджи Решид (так меня

называли мои спутники) - настоящий дервиш, из него выйдет толк".

После четырехдневного перехода мы пришли в Фирузкух, который расположен

довольно высоко и дороги к которому нелегки. Город лежит у подножия горы, на

вершине которой находится старая крепость, упоминаемая в "Шах-наме" (теперь

это развалины); он значителен тем, что здесь кончается провин-ция

Ирак-Аджеми и начинается Мазендеран. Утром следующего дня наш путь шел прямо

на север; через три-четыре часа мы достигли обширного ущелья, собственно

Мазендерана, которое ведет до самого берега Каспийского моря. Стоит

путешествен-нику спуститься на несколько шагов от расположенного на вершине

горы караван-сарая, как вместо голой сухой равнины внезапно появляется

местность с пышной богатой раститель-ностью. Даже не веришь, что находишься

в Персии, видя вокруг первобытные леса и радующую глаз зелень. Мы не будем

пытаться описать Мазендеран и его красоты, ибо это уже сделали такие

мастера, как Фрэйзер, Конолли и Бернс. Когда я проходил по Мазендерану, он

был облачен в свой парадный костюм, прекрасные весенние одежды, и,

бесспорно, был восхитителен. Эти чарующие впечатления прогнали последние

следы печали. Величие природы заставило забыть опасности моего предприя-тия

и пробудило во мне сладкие мечты о неизвестных чужих краях, где я буду

странствовать, и о различных народах, нравах и обычаях, которые увижу.

Конечно, в тех местах, думал я, природа представляет собой полную

противоположность тому, что я вижу здесь, так как там меня ждут огромные

ужасные пустыни, необозримые равнины и на протяжении многих дней постоянная

нехватка воды; поэтому вдвойне приятней станови-лось теперешнее наслаждение

природой.

На моих спутников Мазендеран также не смог не произвести впечатления.

Только они всегда сожалели, что этот прекрасный джаннат (рай) находится в

руках еретиков-шиитов. "Просто удивительно, - считал Хаджи Билал, - что все

прекрасные места на *[35] *земле попали в руки неверных. Не зря пророк

говорит: 'Ад-дунья сиджи аль-муминин ва джаннат аль-кафирин" ('Этот мир -

тюрьма для верующих и рай для неверных")". Для доказа-тельства он приводил

Индостан, где правили "инглизы", красоты России, которые он видел, и

Френгистан, который ему расписы-вали как рай на земле. Хаджи Султан Махмуд

старался утешить своих спутников, приводя в пример горную область между Ошем

и Кашгаром. Он уверял меня, что она намного красивее Мазен-дерана, но я не

мог представить себе этого. (Эту пограничную область между Кокандом и

Восточным Туркестаном в последнее время часто посещали русские купцы и

путешественники, которые и описали ее. Предметом подробного обсуждения

сделался как раз путь, ведущий от берегов реки Нарын до Кашгара. Барон Ф. Р.

Остен-Сакен в сопровождении В. А. Полторацкого прошел в 1867 г. от крепости

Верное до западного побережья Иссык-Куля, оттуда через Алатау до Сонкёля

(9400 футов над уровнем моря) и далее на юг до Чатыркёля (1150 футов над

уровнем моря). Барон - ученый намеревался дойти до Кашгара, однако

Якуб-кушбеги, бывший в то время регентом, воспрепятствовал этому, и 31 июля

ему пришлось вернуться со станции Тизикташ-Караул, не завершив замысла. Лишь

этим летом, а именно в мае 1872 г., удалось барону Каульбарсу, стоявшему во

главе русской миссии, до-браться до Кашгара. По его сообщениям, а также по

другим последним сведениям, путь через горы Кашгар-Даван не из приятных: от

берегов реки Тоюн до столицы Восточного Туркестана путешественник должен

преодолеть труднопроходимые суровые скалы^20 .)

У станции Сираб мы достигли северной оконечности мазендеранского

ущелья, и начались бескрайние леса, которые тянутся до самого берега

Каспийского моря. Мы шли по дороге, по-строенной шахом Аббасом II, которая,

однако, во многих местах была совершенно разрушена. Местом нашего ночлега, к

кото-рому мы теперь приближались, был Хефтен, расположенный среди

прекрасного букового леса. Наша молодежь отправилась поискать источник

хорошей воды для чая, и вдруг мы услышали крики ужаса; они примчались назад

и рассказали, что у источника видели больших пятнистых животных, при их

приближении умчавшихся огромными прыжками. Поначалу я думал, что это были

львы, поэтому взял заржавевший меч и в указанном направлении, правда на

значительном отдалении, обнаружил двух великолепных тигров, чьи красивые

шкуры изредка показы-вались в чаще. Диких зверей в этом лесу, как мне

рассказывали крестьяне, было очень много, однако на людей они нападали

крайне редко. Зато никакого покоя нам не давали шакалы, которые, правда,

боялись палки, но водились в таком количестве, что прогнать всех было

невозможно. Конечно, шакалы не ред-кость во всей Персии, даже в Тегеране по

вечерам слышен их вой, все же они никогда не подходят так близко к людям,

как здесь. Они мешали мне всю ночь напролет, приходилось отбиваться руками и

ногами, чтобы они не утащили мой мешок с хлебом или обувь.

На следующий день мы должны были добраться до Сари, главного города

Мазендерана. Невдалеке от дороги находится Шейх-Таберси, место, где долго

оборонялись бабиды^21 *[36] *(религиозные фанатики, отрекшиеся от Мухаммеда

и проповедовав-шие коммунизм, нагоняя ужас на всю округу). Здесь изобиловали

апельсиновые и лимонные деревья, чьи желтые и оранжевые плоды в темной ...