Александр Ярославцев Начало немыслимого Роман

* * *

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону

© А. Ярославцев, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

* * *

Как в действительности называлась операция, разработанная британским Генеральным штабом по приказу Черчилля в начале 1945 года, доподлинно неизвестно. Призванная внести существенные изменения в итоги Второй мировой войны в пользу западных союзников, она оказалась невостребованной и канула в бездонные недра военных архивов Британского королевства.

Как бы сильно ни любил и ненавидел Страну Советов «самый выдающийся британец» всех веков и народов, реализация этого воинственного плана могла обойтись западному миру очень дорого. Уж слишком откровенно авантюрным был этот замысел, и его реализация была не под силу даже таким гениям военного искусства англо-американской коалиции, как генерал Эйзенхауэр и фельдмаршал Монтгомери.

Лишь спустя пятьдесят лет, когда пришло время снимать грифы секретности, операция получила кокетливое название «Немыслимое», дабы показать всему просвещенному миру, что эти планы всего лишь черновые наброски. Эдакий не совсем удачный пассаж, досадный пук, который не стоит воспринимать всерьез.

Мало ли чего не бывает в таком важном деле, как «Большая политика», где все партнеры не в полной мере доверяют друг другу. К чему пугаться сейчас того, что не произошло в далеком прошлом. Давайте радоваться тому, что всего этого не случилось, и наслаждаться прелестями жизни.

Подобное объяснение на первый взгляд логично и понятно, но в своей основе откровенно лживо. Ведь кроме пресловутого плана «Немыслимое» со стороны Черчилля были многочисленные призывы к генералу Эйзенхауэру занять Берлин раньше русских. А когда это не удалось сделать, то британский премьер приложил максимум усилий, чтобы войска англосаксонской коалиции как можно дальше продвинулись на восток, чтобы было потом чем торговаться со Сталиным.

Так, на севере Германии англичане заняли Висмар и Шверин, а в ее центральной части американцы захватили Эрфурт и Лейпциг, входившие в зону советской оккупации. На юге господа союзники вошли в западные районы Чехословакии, попытались как можно ближе приблизиться к Вене и беспардонно потеснили югославов под Триестом. Все это, конечно, делалось под девизом скорейшего завершения войны и наступления долгожданного мира.

Однако произнося эти святые для всех простых людей слова, британский премьер одновременно отдал фельдмаршалу Монтгомери секретный приказ о трофейном оружии. Оно должно было тщательно собираться и складироваться, чтобы в случае необходимости его можно было вернуть сдавшимся в плен немецким солдатам.

Всех этих фактов вполне достаточно, чтобы понять, что операция «Немыслимое» – это отнюдь не случайность, а логическая закономерность деятельности британского премьер-министра в его тайной борьбе с Советским Союзом и лично против Сталина.

К настоящему моменту еще много интересных фактов скрыто в секретных архивах британского правительства. Нет полной информации о том, как спецслужбами западной коалиции была подготовлена и проведена капитуляция немецких войск на севере Италии.

Ждет своего часа досье, раскрывающее полную правду о прилете в Англию Гесса. За семью печатями хранятся подробности тайных переговоров союзников с немецкими финансистами и промышленниками в конце сорок четвертого года. Ничего неизвестно о количестве имперского золота, взятого англосаксами в Баварии и Австрии, а также о его дальнейшей судьбе, но все это частности.

Главное заключается в том, что в конце войны советские солдаты воевали не только за победу над гитлеровской Германией. Своими подвигами на поле брани они принуждали западную коалицию к соблюдению данных ранее ими обязательств и заключению справедливого и долгосрочного мира.

Об этом очень подробно рассказано в замечательном фильме режиссера Джеммы Фирсовой «Зима и весна сорок пятого». Даже не зная о существовании «немыслимых планов», она прозорливо угадала их существование и при помощи кинохроники талантливо и обстоятельно рассказала об этом подвиге бойцов и командиров Красной Армии в конце войны.

• Как за сорок четыре дня боев, пройдя в стремительном броске от Вислы до Одера, они нарушили коварные планы британского премьера, согласно которым встреча союзников должна была состояться не на берегах Эльбы, а далеко за Одером, на западных подступах к Варшаве. Именно там видели разграничительную черту влияния вступившие в тайный сговор с фашистами представители «свободного мира». Именно там после пяти месяцев безуспешного прогрызания «линии Зигфрида» на берегах Рейна, а потом за месяц пробежав половину Германии, англо-американские войска должны были протянуть руку помощи завязшим в позиционных боях русским.

• Как советские солдаты похоронили эти планы в апреле сорок пятого года, когда за семнадцать дней непрерывного наступления разгромили и уничтожили лучшие дивизии вермахта и вопреки всем надеждам мистера Черчилля взяли хорошо укрепленный Берлин, раз и навсегда показав всему миру, кто является главным победителем в войне, страшнее и ужаснее которой мир еще не знал за всю историю своего существования.

• Как своим героизмом и мужеством, своим мастерством и храбростью советские воины вынудили американского президента Трумэна отказать Черчиллю в поддержке его планов силового давления на СССР и заставили западных союзников сесть за стол переговоров. Прагматик до мозга костей, несмотря на всю англосаксонскую солидарность, Трумэн так и не решился на открытый конфликт с Советским Союзом. В том, что советские танки дойдут до берегов Ла-Манша – никто не сомневался, а у американского президента еще не была завершена война с Японией.

Все это есть в талантливом фильме, незаслуженно отодвинутом в тень забвения, память о котором и подтолкнула автора к созданию этого скромного произведения.

Глава I Пагубное влияние алкоголя на большую политику

Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль находился в крайне возбужденном состоянии. Вот уже в который раз он наливал в свой бокал ровно на два пальца янтарного бренди и жадно поглощал его в надежде обрести душевное спокойствие, но все было тщетно. Горечь и злость вперемешку с обидой и растерянностью не позволяли «первому англичанину», как именовали тогда Черчилля его друзья и враги, успокоиться и принять правильное решение. Последний раз подобный душевный дискомфорт возник у британского премьер-министра в декабре 1944 года. Тогда, прошляпив подготовку немецкого наступления в Арденнах, англо-американские войска на севере Франции оказались под угрозой полного разгрома. Посчитав, что вермахт не в состоянии наступать на Западном фронте, союзники усиленно готовились к Рождеству, и внезапный удар немцев застал их врасплох.

Впервые со времени высадки в Нормандии английские и американские войска столкнулись с наступлением, подготовленным по всем правилам германского военного искусства. Создав на узком месте прорыва превосходство в живой силе и технике, после полуторачасового артобстрела и бомбежки немцы легко прорвали оборону противника.

Уже к исходу вторых суток наступления танковые подразделения вермахта вырвались на оперативный простор и принялись уничтожать беззащитные армейские тылы неприятеля. И теперь уже не на запад, а на восток потекли понурыми колоннами пленные, под триумфальное стрекотание кинокамер подручных рейхсминистра пропаганды доктора Геббельса.

В те горестные для Англии дни ни фельдмаршал Монтгомери, ни генерал армии Эйзенхауэр не могли сказать Черчиллю ничего утешительного. Прорвав фронт на его большом протяжении, танковые клинья немцев уверенно продвигались на запад, решительно сметая все на своем пути.

Сделав первые успешные шаги в Арденнах, Гитлер намеревался рассечь силы противника надвое и, выйдя к морскому побережью, устроить англосаксам новый Дюнкерк^[1], что если не приведет к полному развалу Западного фронта, то серьезно осложнит положение союзников в Европе и даст фюреру очень важную фору во времени.

Рейхсминистр вооружения Шпеер клятвенно обещал Гитлеру к середине сорок пятого года дать немецкой армии новое оружие, способное кардинальным образом изменить весь ход войны. В листе ожидания значилось не только массовое производство фаустпатронов, реактивных самолетов – Мессершмиттов-262, Арадо-234 и ракет Фау-2, там были зенитные ракеты «Водопад», стратегический бомбардировщик «Америка – Бомбер», пилотируемые крылатые ракеты Фау-4 и даже дисколеты Фау-7. Однако самым главным сюрпризом для врага была немецкая атомная бомба. Ее испытание в малом черновом варианте намечалось провести в марте сорок пятого года в Рудных горах.

Обо всем этом союзному командованию стало известно лишь после окончания войны, когда победители занялись разбором захваченных трофеев. А тогда солдаты коалиции дружно отступали на запад под натиском танков вермахта. При этом особую резвость выказывали англичане.

Четыре года понадобилось британским генералам, чтобы излечить сердца своих солдат от страха перед противником. Благодаря численному превосходству в живой силе и технике, англичане смогли одержать ряд побед над немцами в Африке и Италии и воспряли духом. Успешно высадившись в Нормандии вместе с янки, англичане продолжили свое исцеление, но в сентябре сорок четвертого года случился опасный рецидив.

Тогда, претворяя в жизнь навязчивую идею премьер-министра Черчилля по скорейшему захвату Берлина, фельдмаршал Монтгомери предпринял высадку воздушного десанта в Голландию. Британцы собирались захватить мосты через Рейн и вторгнуться в Германию с северо-западного направления. Полностью уверенный в том, что вермахт основательно обескровлен ожесточенными боями на Восточном фронте, Черчилль намеревался уже к ноябрю захватить столицу рейха, но жестоко просчитался.

Немецкие дивизии под командованием фельдмаршала Моделя дрались стойко и упорно. Все, чего сумели достичь войска фельдмаршала Монтгомери за неделю боев – это незначительное продвижение на севере Брабанта. Понеся потери почти в двадцать тысяч человек убитыми и ранеными, британцы вновь с опаской и настороженностью стали относиться к своему противнику.

Прорыв немцев под Арденнами легким щелчком сбил с британских солдат уверенность в своих силах и вновь вселил в их сердца страх и уныние. Как бы они ни храбрились друг перед другом, любое известие о немецких танках вызывало у них сильную внутреннюю дрожь, заставляло думать исключительно об отступлении, а не об обороне.

Что же касается янки, то для них немецкое наступление было подобно кошмарной детской сказке, которая так хорошо начиналась и неожиданно приняла столь скверный оборот. Впервые попав под сокрушительные удары немецких бронетанковых дивизий, новоявленные освободители Европы лихо показали врагу спину, несмотря на истошные крики и призывы к стойкости и сопротивлению, исходившие от верховного командования объединенных союзных сил.

Никто из увешанных звездами генералов не мог с уверенностью сказать, где и когда им удастся остановить стремительное продвижение германских дивизий. Непрерывные заседания союзного командования по исправлению положения на фронте не давали ощутимого результата. Получив наконец-то возможность нанести противнику полноценный удар, немцы показали всему миру, что их недаром считали лучшими солдатами мира.

В декабре сорок четвертого года вермахт был очень близок к исполнению своих планов, но из-за невозможности ОКХ^[2] снять дополнительные силы с Восточного фронта новый Дюнкерк не состоялся. Наметившийся успех на Западном фронте не был закреплен и расширен. По прошествию времени англосаксы пришли в себя и, имея подавляющее превосходство в авиации, сначала остановили наступление немцев, а затем подтянули резервы и отбросили противника на исходные рубежи.

Страх и пугающая неизвестность заставили Черчилля в эти дни обратиться к Сталину со слезной просьбой начать наступление против немцев и тем самым спасти армии союзников от полного развала. Однако хитрый английский лис не был бы самим собой, если бы при этом не преследовал далеко идущие цели. Взывая к Сталину, он надеялся не только на спасение англосаксонских войск, но и на значительное ослабление военной мощи Красной Армии.

Согласно докладу английской разведки, шесть линий мощных немецких оборонительных укреплений пересекали территорию Польши с севера на юг, надежно прикрывая подступы к восточным границам германского рейха. Созданные по личному распоряжению Гитлера, они должны были стать для советских войск той непреодолимой преградой, что вынудит их перейти к длительной позиционной войне и даст Германии значительную фору во времени.

Исходя из собственного опыта прорыва немецких оборонительных линий, британские военные в один голос утверждали, что начав свое наступление, советские войска в лучшем случае смогут преодолеть только часть оборонительных рубежей немцев. Прочно увязнув в позиционной борьбе и потеряв много сил, Красная Армия надолго выйдет из борьбы за главный трофей этой войны – столицу фашистского рейха Берлин.

Ловко плетя паутину против своего восточного союзника, Черчилль активно трудился и на другом фронте. Премьер-министр вел активные переговоры с представителями деловых кругов Германии, намереваясь заключить сепаратный мир с немцами. После чего вчерашние противники единым фронтом выступят против истинного врага свободного мира – Советской России.

Идею о необходимости заключения сепаратного мира с Германией полностью разделял и американский резидент Управления стратегических служб в Берне Аллен Даллес. Обосновавшись в нейтральной Швейцарии, он создал тайные каналы связи для ведения прямых переговоров с высокими чинами гитлеровского рейха. Такого же мнения был представитель деловых кругов Америки мистер Фарлонг. При поддержке финансовых воротил с Уолл-стрита он вел активный зондаж в кругах германских предпринимателей о мирных переговорах, сидя в Стокгольме.

О необходимости скорейшего завершения войны говорили не только в столицах Швеции и Швейцарии. Важно надувая щеки, о необходимости заключения сепаратного мира Запада с Германией говорили политики в Стамбуле, Мадриде, Лиссабоне, выказывая готовность стать посредником в столь важном для всей Европы деле. О том же говорил даже Ватикан, чей папский нунций пытался внести свой скромный вклад в спасение свободного мира от «красной угрозы».

Идея сепаратного мира так прочно пустила свои корни в умах европейцев, что едва положение во Франции стабилизировалось, в Германию отправилась специальная миссия, состоявшая из особо доверенных лиц Сити и Уолл-стрита.

Уединившись в особняке одного из ведущих германских промышленников на берегу Рейна, деловые люди быстро нашли общий язык. Прекрасно понимая безвыходность своего положения, немцы были готовы сложить оружие на западе и продолжить войну на востоке.

Ввиду чрезмерной одиозности фигуры Гитлера главная роль в этом процессе отводилась генералам вермахта, с которыми у промышленников были давние связи. Военные могли устранить так не любимого всеми Гитлера, а заодно удержать армию, полицию и народ в повиновении. К середине января сорок пятого года Европа была в двух шагах от нового крестового похода на восток, но успешное наступление русских войск в Польше полностью разрушило все планы заговорщиков.

Неожиданно для всех Красная Армия начала столь стремительно двигаться вперед, что привела Берлин в ужас, а Лондон и Вашингтон в замешательство. Прорвав фронт, танковые армии Сталина быстро пересекли всю Польшу, с легкостью преодолевая одну оборонительную линию противника за другой. Изумленный темпами наступления советских армий, Комитет объединенных штабов не исключал возможности захвата Красной Армией Берлина уже в феврале 1945 года, однако, слава богу, этого не случилось. Не дойдя до столицы рейха всего шестьдесят километров, русские были вынуждены остановиться, чтобы обезопасить свои растянутые фланги. Положение на Восточном фронте стабилизировалось. Берлин, Лондон и Вашингтон облегченно перевели дух и принялись лихорадочно менять уже сверстанные планы.

В ситуации, когда русские танки стояли в шестидесяти километрах от Берлина, ни один здравомыслящий политик не согласился сесть за стол переговоров с немцами как равноправными партнерами по будущей антирусской коалиции. Единственно приемлемым вариантом была почетная капитуляция вермахта на Западном фронте и продолжение войны на Восточном фронте.

Черчилль с энтузиазмом ухватился за эту формулировку, видя в ней реальную возможность занять столицу Германии войсками западной коалиции вопреки недавно подписанным в Ялте соглашениям. Центр тайной дипломатии переместился в Берн, и вскоре она дала неплохие результаты.

При полном непротивлении немецких генералов, англо-американские войска победным маршем двинулись на восток. «Линия Зигфрида», которую объединенные силы не могли прорвать за пять месяцев, рухнула в считаные дни. Вопреки призывам фюрера «стоять насмерть» гарнизоны больших городов не оказывали никакого сопротивления, покорно складывая свое оружие перед разведывательными дозорами американских мотоциклистов.

Только непримиримая позиция командующего Западного фронта фельдмаршала Вальтера Моделя не позволила американским войскам с ходу форсировать Рейн. Ярый сторонник фюрера, он собирался дать бой врагу на этом важном рубеже обороны, но черная измена не позволила фельдмаршалу осуществить свои намерения. Вопреки личному приказу Моделя один из стратегических мостов через Рейн достался союзникам целым и невредимым, чем они не преминули воспользоваться. Перебросив значительные силы на восточный берег Рейна, американцы провели успешную операцию по окружению главных сил противника в районе Рура.

Оказавшись в «котле», фельдмаршал Модель пытался вырваться из него, но силы были не равны. Исчерпав все возможности сопротивления, в середине апреля он застрелился. Западный фронт рухнул, дорога на Берлин оказалась открытой. Черчилль радостно потирал руки в предвкушении немецкой капитуляции на западе, но и этим планам британского премьера не суждено было сбыться.

Благодаря хорошей работе разведки Сталин сумел с блеском нивелировать эти успехи своего заклятого союзника. Находясь в доверительной переписке с Эйзенхауэром, он сообщил генералу, что свой главный удар советские войска будут наносить в конце апреля начале мая, но не по утратившему свое значение Берлину, а по Лейпцигу и Вене.

Главной целью советского наступления были объявлены разгром и окружение группы армий «Центр», а также скорейшее занятие так называемого «Альпийского редута». Эйзенхауэр поверил советскому вождю, и Берлин стал второстепенным направлением союзного наступления, несмотря на яростные протесты Черчилля. Одновременно с этим Сталин обрушился на Рузвельта и Черчилля с гневными упреками в предательстве общих интересов. Уличенные в нечистой игре американцы и англичане были вынуждены свернуть переговоры в Берне. Идея капитуляции Германии на западе и продолжения войны на востоке была трансформирована в капитуляцию немецких войск в Италии при участии советского представителя.

Неудачи на дипломатическом фронте крайне плачевно повлияли на здоровье президента Рузвельта, который скоропостижно скончался. Был это апоплексический удар или что-то иное ударило в голову 32-го правителя Америки так, что его пришлось хоронить в наглухо закрытом гробу, неизвестно. Однако в самый ответственный момент Черчилль остался один на один со Сталиным. С болью в сердце он наблюдал, как советские войска сначала окружили Берлин, а затем меньше чем за неделю взяли его штурмом. Пытаясь хотя бы частично реализовать свои тайные планы, премьер Черчилль затеял возню с капитуляцией немецких войск в Реймсе. Прожженному политикану было крайне важно хоть как-то уменьшить победный лавровый венок Сталина, но и здесь его постигла неудача. Советский вождь твердой рукой довел свою партию до конца, и окончательная капитуляция Германии перед союзными войсками была подписана не в сдавшемся американцам без боя Реймсе, а во взятом Красной Армией Берлине.

Единственными успехами, которыми Черчилль мог похвастаться по окончании войны, были только два момента: это захват британскими войсками в Киле и Фленсбурге германского военного и торгового флота, а также занятие итальянского порта Триеста, вопреки требованиям маршала Тито.

Вспомнив об этих двух маленьких клочках шерсти, доставшихся британскому льву, Черчилль помянул черта и со злостью поставил на письменный стол пустой стакан. Его трофеи не шли ни в какое сравнение с трофеями хитрого азиата.

Однако не эти печальные итоги его противостояния со Сталиным лишили главу Британии его былой выдержки и спокойствия, заставив полностью опустошить один графин с бренди и взяться за другой. Дело заключалось в серой невзрачной папке, лежавшей на углу стола, а точнее в ее трехстраничном содержании.

Английская разведка всегда славилась своими кадрами, благодаря которым империя часто была на шаг впереди всех своих противников в Большой игре. С началом войны один из руководителей МИ-6, с чьим мнением Черчилль всегда считался, предложил создать в недрах своего аппарата особое аналитическое бюро. Его задача заключалась в выяснении мнения англичан по поводу того или иного военно-политического вопроса. Премьер согласился с этим предложением и в дальнейшем нисколько об этом не пожалел.

В трудный для Британии час, когда ее изрядно похудевший золотой запас был отправлен в Канаду, и многим казалось, что дни империи сочтены, отчеты аналитиков помогали премьеру твердо шагать навстречу всем невзгодам. Громогласно обещая по радио простому народу тяжелый труд, кровь, слезы и нужду, Черчилль отлично знал, что британцы готовы заплатить эту страшную цену ради достижения победы и не потребуют его отставки.

Раз в две недели, а иногда и чаще, начальник секретного бюро приходил на доклад к Черчиллю с серой папкой, что сейчас сиротливо лежала на столе британского премьер-министра. За годы войны она сильно обтрепалась, но Фимс упорно не желал менять ее на другую, считая папку своеобразным талисманом удачи своего бюро.

Доклады аналитиков, как правило, были сухими и лаконичными, может быть, даже несколько чопорными, под стать самим англичанам. Читать их порой было неинтересно, но за шесть лет существования бюро не было случая, чтобы аналитики ошиблись в своих прогнозах или допустили досадный промах. Люди Фимса верно улавливали настроения как простого народа, так и высших слоев общества и загодя информировали о них премьера. Когда из-за нехватки информации или по какой-то другой причине было трудно сделать вывод, аналитики честно говорили об этом Черчиллю и просили дополнительное время для сбора информации. В том случае если заключение требовалось предоставить немедленно, бюро выдавало несколько вариантов прогнозов.

Одним словом, длительное сотрудничество с бюро приучило Черчилля полностью доверять полученным от аналитиков выводам. Все было хорошо, и обе стороны были довольны друг другом, но тридцатое мая 1945 года стало черным днем этого плодотворного сотрудничества. Готовясь к мирным переговорам в Берлине, британский премьер с головой ушел в переписку с новым президентом Америки Гарри Трумэном.

Нынешний обитатель Белого дома не имел никакого опыта и умения вести дела в большой политике. Это давало связанному по рукам и ногам статьями Атлантического пакта Черчиллю шанс избавиться от унизительного статуса «младшего брата» и вернуть себе титул равноценного партнера в Большой тройке.

Огромный поток писем, записок и телеграмм стал непрерывно циркулировать между двумя берегами Атлантики. Обсуждая с Трумэном тот или иной вопрос относительно будущего Европы, Черчилль стремился навязать собеседнику свое мнение, однако не сильно преуспел в этом деле. Соглашаясь с мнением о необходимости держать Сталина в крепкой узде, Трумэн не торопился признавать за Черчиллем право «первой скрипки» в англосаксонском дуэте.

Полностью занятый подготовкой к грядущим мирным переговорам, Черчилль отодвинул на задний план все иные дела, в том числе и парламентские выборы. Встав у кормила власти в самые трудные для страны времена, выстояв под ударами врага и одержав победу, Уинстон был полностью уверен в положительном исходе предстоящего голосования.

Это мнение разделяли как члены правящего кабинета, так и многие парламентарии, отдавшие политике не один год. Больше того, такого же мнения придерживался и лидер лейбористов Клемент Эттли, считавший, что после окончания войны бороться с популярностью Черчилля безнадежное дело. Поэтому предстоящие выборы высокие стороны посчитали делом чисто формальным и свои предвыборные кампании провели с минимальными финансовыми и прочими материальными затратами. К окончанию войны, из-за развязанной немцами морской блокады, некогда гордая и могущественная Британия испытывала острейший дефицит буквально во всех видах товаров. Начиная от топлива, продуктов питания и тканей и заканчивая банальными швейными иголками, нитками и спичками.

Каково же было удивление господина премьера, когда он стал читать принесенный Фимсом прогноз предстоящих парламентских выборов. Привычно раскрыв серую папку, он ознакомился с шапкой доклада, бегло пробежал глазами его середину и погрузился в изучение прогноза своего ближайшего будущего.

Полностью уверенный в результатах выводов, Черчилль сначала не совсем понял сделанное аналитиками МИ-6 заключение. Вначале ему показалось, что в итоговое заключение вкралась досадная опечатка, но чем внимательнее он вчитывался в текст, тем сильнее стали дрожать его пухлые и толстые пальцы. Когда же премьер-министр полностью осознал, что пророчат ему на грядущих выборах аналитики, то кровь нахлынула на его чело, и скомканные в гневе бумаги полетели в сторону незадачливого пророка.

– Что это такое?!! – взорвался в праведном гневе Черчилль. – Что за ерунду насочиняли ваши парни, Фимс?!! Они что, к концу войны разучились понимать то, что понимает любой начинающий политик?! Как это так, партия победы может проиграть выборы?! Вы сами только вдумайтесь в эти слова!

– Извините, сэр. Для меня самого подобный прогноз стал полной неожиданностью. Поверьте, сэр, но все наши аналитики пришли к одному и тому же выводу, и не верить им у меня нет никаких оснований.

От этих слов лицо Черчилля стало еще более пунцовым. Сделав над собой огромное усилие, он попытался найти для себя достойный выход.

– Возможно, ваши парни сделали выводы, используя не вполне достоверные данные. Вы как-то сами мне говорили о подобной возможности, Фимс, – с затаенной надеждой в голосе предположил премьер, но чиновник тут же раздавил все его чаяния своим безапелляционным вердиктом:

– Перед тем как идти к вам с подобным известием, я приказал своим специалистам перепроверить достоверность всех исходных данных, сэр. Они были перепроверены трижды, и все равно получился прежний результат, сэр.

В этот момент на сэра Уинстона было жалко смотреть. Не желая признавать столь убийственный для себя вердикт народа, он горько застонал.

– Но то, что вы мне принесли, это немыслимое, просто немыслимое, Фимс! – воскликнул сокрушенный выводами аналитиков пока еще премьер-министр.

Жалостливые сетования собеседника нисколько не тронули сердце чиновника, успевшего хорошо узнать натуру Черчилля за годы войны. Фимсу очень хотелось сказать сакраментальную фразу: «Глас народа, глас Божий!» – но он, естественно, этого не сделал. Возможно, из джентльменской солидарности, но, скорее всего, из боязни за собственное место. Ведь в порыве гнева Черчиллю ничего не стоило разогнать отдел аналитиков и выдать незадачливым пророкам «волчий билет», несмотря на былые заслуги. Поэтому он попытался подсластить горькую пилюлю премьеру и одновременно спасти свой отдел и собственное место.

– Видите ли, в чем дело, сэр. Мы только фиксируем настроение простых англичан и делаем свои выводы. А что породило их недовольство, как правило, остается за рамками нашего доклада. Будучи, так же как и вы, изумлен полученными результатами, я занялся исследованием причин, их породивших. С определенной степенью вероятности можно предположить, что на настроение населения нашей страны повлияли не только тягости военного времени, но и возможное воздействие третьей силы.

– Вы это серьезно, Фимс? – это был уже голос не обиженного джентльмена, а обнаружившего шанс на спасение своей карьеры политика.

– В полученном нами материале на это есть некоторые намеки, сэр. Но мы не можем с полной уверенностью утверждать это. Ведь мы только аналитики, а не контрразведчики… – заюлил Фимс, опасаясь, что премьер взвалит на его плечи розыск этой зловредной третьей силы.

– Вот и изложите все ваши мысли на бумаге, четко, ясно и подробно. Как вы это всегда умеете делать. Все остальное не ваша забота, – изрек Черчилль и кивком головы отпустил Фимса.

Когда двери за вестником грядущей беды закрылись, премьер с большим трудом дошел до кресла и буквально рухнул в него. Дрожавшими от возбуждения руками он достал из бокового ящика стола хрустальный графин с бренди и торопливо налил напиток в стоявший на столе стакан.

Специальный фужер для бренди стоял в шкафу, но у премьера не было ни сил и ни желания идти доставать его. Наполнив щедрой рукой стакан почти до краев, Черчилль принялся поглощать божественный напиток жадными глотками.

С начала войны бренди был для Черчилля самым лучшим лекарством, при помощи которого он боролся с тайным недугом, что часто посещал душу правителя Британии. Мало кто знал, что внешне уверенный и вполне успешный в себе политик был подвержен частым приступам депрессии. Пройдя хорошую школу в среде английской аристократии, Уинстон научился хорошо скрывать свой душевный недуг, однако это не могло продолжаться бесконечно долго. Обращение за помощью к врачам, по твердому убеждению Черчилля, могло поставить крест на его политической карьере, и потому он предпочитал бороться со своим внутренним врагом при помощи алкоголя.

Янтарный напиток превосходно бодрил душу потомка герцога Мальборо. Он с легкостью изгонял из нее черную меланхолию, раскрепощал сознание и давал дорогу бурной умственной деятельности политика. Под его божественным воздействием Черчилль начинал буквально искриться множеством идей и предложений по преодолению той или иной трудности.

Именно такой человек и был нужен дряхлеющей Британской империи, на которую с начала мая 1940 года трудности обрушились как из рога изобилия. Твердость и уверенность премьер-министра в собственных силах помогли англичанам пережить горечь военного поражения у Дюнкерка и катастрофу на Крите. Напористость и решительность Черчилля позволила британским войскам выстоять в ожесточенном сражении под Аламейном в Африке и взять штурмом твердыни Монте-Кассино в Италии. Его неторопливость и невозмутимость спасла британскую армию во время Арденнской катастрофы, когда судьба всего Западного фронта висела на волоске. Божественный напиток всегда придавал британскому премьеру силы и энергию, но с каждым годом это давалось ему с большим трудом. Чтобы добиться очередной победы над внутренним врагом, Черчиллю приходилось увеличивать дозы приема спиртного. Однако по прошествию времени бренди перестал давать необходимый результат, и у господина премьера стали появляться досадные осечки. Одновременно с этим у старого политика стала развиваться раздражительность и нетерпимость к тем, кто проявлял медлительность и осторожность, в противовес его стремительным, а иногда откровенно авантюрным решениям. Так, десантирование британских солдат в Голландию было проведено по личному указанию Черчилля, несмотря на отрицательное заключение фельдмаршала Монтгомери и офицеров его штаба. А когда операция провалилась, премьер, не моргнув глазом, свалил всю вину на нерадивых исполнителей его блистательного замысла.

Предсказания Фимса о грядущем поражении на выборах породили у премьера сильнейшую депрессию. Жестоко обиженный на рядовых британцев, «кавалер ордена Башмака» затворился в своих апартаментах вместе с солидным запасом бренди. Судорожно зажав в руке стакан, он стал лихорадочно размышлять над тем, как предотвратить черную неблагодарность нации. Вскоре графин опустел, но господин премьер ни на йоту не продвинулся в своих поисках спасительного решения. Бренди давно уже бурлило в крови «первого британца», но долгожданное озарение так и не приходило. Словно смеясь над престарелым политиком, алкоголь лишь порождал обрывки различных идей, которые, несмотря на все его старания, он никак не мог связать воедино.

Не желая признавать поражение, Черчилль решил продолжить борьбу за справедливость. Не колеблясь ни секунды, он пододвинул к себе новый графин и, вынув из него хрустальную пробку, продолжил созидательный процесс. После очередного глотка бренди по щекам Уинстона неожиданно побежали соленые слезы. Властный и решительный человек, привыкший одним росчерком пера посылать на смерть десятки, а то и сотни тысяч людей ради блага страны, горько и неудержимо плакал, охваченный сильной жалостью к себе. Если бы его в этот момент увидел кто-нибудь из посторонних, монументальный образ мудрого политика, столь усердно культивируемый Черчиллем на протяжении многих лет, был бы разрушен раз и навсегда. Потомок рода Мальборо в этот момент был так жалок и беспомощен, что его вид мог напугать лишь только малолетних детей из отдаленных деревень Шотландии, но никак не врагов Британской империи.

Плохо контролируя рвущиеся из груди судорожные всхлипывания, он лишь утирал со своих обвисших щек обильно катящиеся слезы и громко шмыгал носом, подобно обиженному первокласснику. Зрелище было потрясающим по своей силе и эмоциональности. Однако массивные дубовые двери кабинета и верный секретарь, сидящий перед ними, подобно цепному псу, надежно скрывали распустившего нюни первого министра от постороннего взгляда.

Сколько продлилось душевное очищение британского премьера – сказать невозможно. Потерявший счет времени Уинстон не помнил эту досадную мелочь. Но вслед за этим началось долгожданное воздействие янтарного напитка. Стирая со щеки очередную горючую слезу, Черчилль неожиданно вспомнил фразу из одного детективного рассказа писателя Гилберта Честертона. Отставленный в конце двадцатых годов от политики усилиями своих недругов, Черчилль решил заняться литературой. Талантливый человек талантлив во многом. Лишившись парламентской трибуны, Уинстон удачно переквалифицировался в писателя, много читая разных писателей.

«Где умный человек прячет сорванный им лист? В опавшем лесу. А тело убитого человека? На поле боя…» – доходчиво пояснял читателю Честертон устами отца Брауна, ведущего расследование одной запутанной истории. Эта фраза сразу пленила ум Черчилля своей откровенной простотой и убийственной логикой, едва только была им прочитана. Одно время он постоянно помнил ее, но по прошествию времени забыл и вот теперь вновь вспомнил это изречение.

Охваченный внезапным озарением, он вскочил из-за стола и стремительно, насколько ему позволяла комплекция и состояние, бросился к огромному стенному сейфу, что стоял в дальнем углу кабинета. Потратив некоторое время на борьбу с так некстати застрявшей в кармане пиджака связкой ключей, он открыл массивную дверь этого бронированного монстра и принялся лихорадочно искать в его недрах нужную бумагу.

С покатого лба британского премьера упала не одна капля пота, пока он нашел среди множества стопок бумаг и папок одну невзрачную папочку зеленого цвета. Тощая, с коричневыми завязками, она имела на своей титульной странице, редко встречающийся гриф секретности документов – «Совершенно секретно, только для высшего руководства империи». Чуть ниже ровным почерком клерка имелось пояснение: «„Операция Клипер“, отпечатано в одном экземпляре». В папке находился черновой вариант плана войны британских сил с Советским Союзом, которая могла начаться сразу после капитуляции Германии.

Идея войны со Сталиным после разгрома Германии зародилась в голове Черчилля в конце сорок четвертого года, сразу после голландской неудачи. Тогда он впервые отчетливо осознал, что эту войну Англия закончит не главным победителем, а всего лишь союзником двух сверхдержав, России и Америки. И значит, те огромные материальные, людские и финансовые жертвы, что понесла Британия в борьбе с Гитлером, пропадут даром. Это было совершенно неприемлемо для интересов нации, и эту несправедливость следовало исправить любой ценой.

Зная, как непопулярна в сознании народа новая вой на после одержанной победы, Черчилль сосредоточил все свои усилия на заключении сепаратного мира, решив добиться победы над Сталиным путем тайной дипломатии. Однако чем чаще намерения британского премьера терпели фиаско на дипломатическом фронте, тем реальнее становилось воплощение этой чудовищной идеи. Подобно мухе, случайно попавшей в стакан, она все звенела и звенела в его подсознании, с каждым новым месяцем войны уверенно набирая силы. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Уини, стал крах сепаратных переговоров в Берне. Тогда, в конце марта, разозленный тем, что Сталин заставил его наступить на горло прекрасной мечте, Черчилль вызвал к себе начальника британского Генерального штаба, фельдмаршала Аллена Брука.

Начав свою речь словами о благе государства и защите интересов нации, он приказал Бруку рассмотреть чисто гипотетически возможность военного конфликта с русскими. Суть его заключалась в вытеснении русских войск на восток, до линии Керзона. Срок разработки этой операции был определен Черчиллем довольно жестким, две-три недели, но подопечные Брука блестяще справились с этой задачей раньше срока. Когда советские снаряды в пух и прах громили имперскую канцелярию, методично разрушая многометровый бетон бункера Гитлера, зеленая папка с планом новой войны легла на стол Уинстона Черчилля.

Ставя перед военными столь необычную задачу, Черчилль в глубине души ожидал от них чего-то необычайного, но творение британских генштабистов было насквозь сухим и прозаичным. Для достижения поставленной цели предполагалось нанести по понесшим большие потери во время штурма Берлина советским войскам два внезапных удара, в северной и центральной части Германии. Застав солдат противника врасплох, британцы надеялись легко сломить их сопротивление и под угрозой окружения и уничтожения заставить отойти сначала из Германии, затем из Силезии, потом при благоприятных обстоятельствах отбросить за Вислу.

На реализацию предложенного штабистами плана должно было уйти месяц-полтора, максимум три месяца. По истечении этого срока они настойчиво рекомендовали премьеру приступить к мирным переговорам со Сталиным, вне зависимости от достигнутых результатов. Новой затяжной войны Британия попросту не выдержала бы.

Ознакомившись с творением имперских штабистов, сэр Уинстон возрадовался душой, но ненадолго. При обсуждении плана операции «Клипер» на совещании начальников объединенных штабов фельдмаршал Брук занял резко негативную позицию по отношению к нему. Начальника имперского Генерального штаба не смогли переубедить ни обещание Черчилля привлечь к проведению операции американские войска, ни поддержка планов премьера со стороны фельдмаршала Александера. Назвав рассматриваемую операцию опаснейшей авантюрой, Аллен Брук вынудил Черчилля отказаться от ее рассмотрения и отправить план в архив. Единственно в чем премьер смог одержать победу на этом совещании, так это в переименовании обсуждаемой операции. Для утонченной натуры потомственного аристократа название операции совершенно не соответствовало ее внутреннему содержанию, и потому она была переименована по требованию Черчилля с незатейливого «Клипер» на дерзкое и звучное «Немыслимое».

Именно в реализации «Немыслимого» Черчилль увидел для себя спасительный шанс удержаться у власти и успеть принести Британии максимальную пользу ее неизменным интересам. И в этом английский лорд не видел ничего предрассудительного. Просто время изъявления воли британского народа будет немного отложено, что позволит Черчиллю провести весомую и убедительную агитацию в свою пользу.

Наконец-то запущенный в действие мозг лидера британской нации заработал, с каждой секундой набирая привычные обороты. Прошло всего каких-то две минуты, и он уже имел полное представление о своих действиях на ближайший период. Опасаясь забыть что-либо важное, Черчилль стал торопливо набрасывать карандашом в блокноте основные пункты своего плана, одновременно добавляя, расширяя и улучшая его. Охваченный азартом творения, время от времени прихлебывая бренди, спаситель английской короны смог полностью справиться со своим тайным недугом.

Когда вызванный звонком секретарь вошел в кабинет, то он просто застыл от удивления. Вместо виденного им всего полчаса назад раздавленного судьбой и упавшего духом человека перед ним была совершенно иная личность. Глаза его были полны боевым задором, речь звучала уверенно, движения четкие и решительные.

– Позвоните военным, Бригс, и пригласите ко мне на вечерний прием начальника оперативного отдела Генерального штаба генерала Мэрдока. Только его одного… – многозначительно приказал Черчилль, чем поверг своего секретаря в определенное замешательство.

– Позвольте уточнить, сэр. Следует ли известить об этом фельдмаршала Брука? – осторожно поинтересовался исполнительный секретарь.

– Ни в коем случаи, Бригс. Сегодня вечером мне нужен именно генерал Мэрдок и никто иной. Передайте ему, что будет обсуждение плана операции «Клипер», точнее «Немыслимое», – поправился премьер, – он должен его хорошо помнить.

Вызывая к себе начальника оперативного отдела Генерального штаба, Черчилль был уверен, что на этот раз он сможет обойти строптивого фельдмаршала и сумеет вдохнуть жизнь в дорогое его сердцу детище. Ведь именно генерал-лейтенант Мэрдок был автором плана операции «Клипер» и очень огорчился сдачей его в архив. Кроме того, Мэрдок недолюбливал Брука, считая, что фельдмаршал откровенно затирает его в чинах и наградах.

– Что-нибудь еще, сэр?

– Позвоните лейтенант-полковнику Фимсу. Скажите ему, что доклад, о котором мы с ним говорили сегодня утром, должен быть готовым к этому вечеру. Никакие возражения не принимаются. За полчаса до прибытия генерала Мэрдока я хочу ознакомиться с его содержанием. Сориентируйте его по времени сами.

– Понятно, сэр… – перо секретаря проворно запорхало по листу блокнота.

– Завтра мне нужно встретиться с мистером Старбеком и мистером Кэнингемом. Желательно во второй половине дня. Как подсказывает мой жизненный опыт, в это время дня финансовые деятели более сговорчивы.

– Очень точно подмечено, сэр.

– И разыщите мне мистера Стэмплтона. Мне необходимо с ним поговорить в самое ближайшее время.

– Будет исполнено, господин премьер-министр, – заверил своего патрона секретарь.

Приглашая к себе Чарльза Стэмплтона, Черчилль хотел поговорить с человеком, обладавшим солидным весом среди британского истеблишмента и всегда имевшим свое мнение, которое он мог высказать открыто, невзирая на чины и должности своего собеседника. Для Уинстона старый ворчун был своеобразным оселком, на котором он уже много лет оттачивал свои идеи, перед тем как предать их официальной огласке.

Следуя негласной традиции, разговор о делах проводился после чашки бразильского кофе, к которому Стэмплтон относился с большим обожанием. Черчилль с большим нетерпением ждал окончания ритуала, с трудом поддерживая беседу о погоде, крикете и о новостях у общих знакомых. Наконец чашки были отодвинуты в сторону, удобно откинувшись в креслах, джентльмены закурили сигары, и переполненный энергией Черчилль заговорил:

– Не раскрою большого секрета, если скажу, что на сегодняшний день для нас нет важнее вопроса, чем послевоенное устройство Европы, в котором вопрос о Польше занимает первостепенное положение. Мы не можем закрывать глаза на попытки Сталина полностью подчинить своему влиянию нашего давнего и преданного союзника. Я имею в виду те якобы свободные выборы, которые Москва намерена провести в Польше в ближайшее время. Все мы прекрасно понимаем, что пока там стоят советские войска, ни о каком честном и непредвзятом изъявлении воли польского народа не может быть и речи. Сталин никогда не допустит этого и всеми правдами и неправдами приведет к власти послушных ему коммунистов. Поэтому нам любой ценой надо вернуть измученную войной Польшу в лоно европейской демократии.

– Понятие «любой ценой» имеет очень широкое и весьма опасное толкование, Уинстон. Мне кажется, что ты несколько сгущаешь краски. Насколько мне помнится, в Ялте Сталин обещал устроить в Польше максимально честные и прозрачные выборы. Никто, кроме лиц, запятнавших себя в сотрудничестве с немцами, не будет лишен в Польше избирательных прав. Кроме того, он согласен на присутствие во время выборов наших наблюдателей. Я давно наблюдаю за политикой Сталина, и у меня сложилось убеждение, что он неуклонно выполняет все взятые на себя обязательства перед нами. Отказ от поддержки греческих коммунистов – наглядный тому пример.

– Мистер Сталин не такой простак, каким хочет казаться. За право обладать Грецией мне пришлось уступить ему влияние над Румынией, Болгарией, Венгрией и Югославией в придачу. Ничего не скажешь, справедливый и щедрый обмен! Что касается присутствия на выборах наблюдателей, то ты слишком преувеличиваешь их значение. Они будут контролировать чисто техническую сторону дела, но ни один из них не сможет оградить поляков от давления со стороны Советов. Под дулами автоматов русских солдат, под нажимом местных коммунистов и страхом репрессий со стороны НКВД они проголосуют так, как будет нужно Сталину… – уверенно вещал Черчилль.

– И как далеко готова шагнуть Британия ради свободных выборов в Польше? – осторожно спросил собеседник.

– Перед Польшей мы в неоплатном долгу с сентября тридцать девятого и должны сделать абсолютно все возможное для блага этой страны. Британия намерена оказать правительству Миколайчика не только политическую поддержку, но и в случае необходимости перебросить в Польшу армию генерала Андерса!

– Стремление к восстановлению демократии, пусть даже в Богом забытой стране – прекрасно, но стоит ли ради этого идти столь далеко? Последствия подобных шагов могут иметь весьма неблагоприятные последствия для нашей страны, – с опаской промолвил Стэмплтон.

– Риск в борьбе с русскими всегда существует, но зато выигрыш сторицей окупит все понесенные затраты! Посудите сами. Освободив Польшу от русского влияния, мы полностью перечеркиваем все успехи русских в Восточной Европе за последний год. Старая лиса Бенеш и румынский король Михай не будут столь откровенно смотреть в рот Сталину. Мы сможем восстановить свое влияние в Венгрии и сумеем здорово охладить пыл балканских коммунистов Тито и Димитрова. Кроме того, освобождение Польши придаст силы антисоветскому подполью в Прибалтике и украинским националистам на Западной Украине. Это очень важные факторы, и каждый здравомыслящий политик должен с ними считаться.

Закончив говорить, Черчилль отложил сигару и с интересом посмотрел на собеседника в ожидании его контраргументов. И они незамедлительно последовали.

– Мне кажется, что не стоит ради демократизации Польши доводить дело до такой крайности, как война с русскими. Эти пустоголовые ясновельможные паны не стоят того, чтобы ради них проливалась кровь британских солдат. На мой взгляд, решение польского вопроса нужно попытаться осуществить мирным путем, опираясь на Америку, где довольно сильное польское лобби. Кроме того, сейчас в Белом доме не Рузвельт, а Трумэн, и какими бы ни были значимыми успехи Сталина в Европе, он вряд ли решится на конфликт с Америкой.

– Не стоит сильно рассчитывать на американцев, Чарльз. Они отнюдь не добрые соседи, что при пожаре дадут вам свой садовый шланг и ничего не потребуют взамен. Спасая Британию от немецкого разгрома в начале войны, мистер Рузвельт не забыл ненароком приставить к моему виску дуло револьвера и заставил подписать созданную им Атлантическую хартию. Она – смертный приговор всей нашей колониальной системе, без которой Англия не может претендовать на роль мировой державы. Играя роль джентльмена, за годы войны Рузвельт не прибегал к шантажу при решении спорных вопросов между нашими странами, но нет никакой гарантии, что Трумэн сохранит эту линию поведения. Вполне возможно, у нашего «старшего брата» есть свои планы в отношении Польши, сильно разнящиеся с нашими планами, а также неизвестна цена их поддержки в этом вопросе.

– Может, следует попытаться найти с маршалом Сталиным разумный компромисс для наших интересов. В Ялте он неоднократно говорил, что компромисс весьма полезная вещь. Не думаю, что после таких огромных потерь, что понесли русские в этой войне, он не будет стремиться к мирной передышке… – продолжал не соглашаться с премьером Стэмплтон, чем вызвал неожиданную вспышку гнева у собеседника.

– Да как вы не поймете, Чарльз, что Сталин откровенный враг нам и нашим интересам! И враг очень и очень опасный! – гневно выпалил Черчилль, начиная терять самообладание. – Все время, что находится у власти, он только и делает, что подобно танку давит по нашим интересам. А в последние пять лет особенно! Во всех делах, которые я с ним веду, находясь на посту премьер-министра, он неизменно получает для своей страны хоть минимальную, но выгоду. И делает это так, что, даже отказывая ему в той или иной просьбе, я наношу Британии вред. А если соглашаюсь, то наношу стране вред в два, а то и три раза больше! Мне надоело постоянно ублажать Сталина за счет наших интересов!! – выкрикнув эту яростную тираду, Черчилль вскочил с места и, пытаясь унять предательскую дрожь в руках, вцепился в спинку своего кресла. Лицо его покраснело от гнева, глаза пылали огнем негодования, а губы скривились в злой гримасе. Черчилль попытался совладать с собой, но не смог удержаться и метнул в Стэмплтона полный недовольства выразительный взгляд.

– Простите меня, Уинстон, но мне кажется, вы несколько перебрали с употреблением алкоголя, – изумился Стэмплтон.

– Нет! – энергично запротестовал Черчилль. – Перед вашим визитом я позволил себе промочить горло глотком бренди, но не более того.

Решительно одернув на себе пиджак, он вернулся на место и продолжил беседу.

– Вас, конечно, напугала возможность военного конфликта с русскими, но поверьте мне, его не стоит бояться. По твердому убеждению наших военных сейчас самая благоприятная обстановка для проведения маленькой победоносной войны с последующим заключением мира на выгодных для нас условиях. Нынешнее расположение наших войск в Германии очень удобно для нанесения внезапного удара по русским армиям, которые после взятия Берлина и Праги понесли серьезные потери в живой силе и особенно в танках. Кроме этого, выполняя ялтинские договоренности, Сталин начал переброску своих войск на Дальний Восток для войны с Японией. По данным разведки она уже началась из районов Прибалтики, Восточной Пруссии, готовятся к переброске некоторые части из Германии и Чехословакии.

Черчилль уверенно загибал свои толстые пальцы в кулак, которым намеревался исподтишка ударить Сталина. ...