Пульсация. Книга 1. Часть 1 Евгения Владон

Вместо пролога. День Х или цена поднебесной

В твоей комнате,

Где время застыло

Или движется по твоему желанию…

Позволишь ли ты придти утру вскоре?

Или оставишь меня лежать здесь?

В твоей любимой темноте

Твоей любимой полутьме

Твоём любимом осознании

Твоим любимым рабом…

В твоей комнате,

Где души исчезают

Только ты существуешь здесь…

Проведёшь ли ты меня к своему креслу,

Или оставишь лежать здесь?

Твоей любимой чистотой,

Твоим любимый призом,

Твоей любимой улыбкой,

Твоим любимый рабом…

Я держусь за твои слова

Живу твоим дыханием

Чувствую твоей кожей

Всегда ли я буду здесь?

В твоей комнате,

Твои горящие глаза

Заставляют страсть восставать

Ты позволишь огню угаснуть скоро,

Или я всегда буду Здесь?

Твоей любимой страстью,

Твоей любимой игрой,

Твоим любимым зеркалом,

Твоим любимым рабом…

перевод песни группы Depeche Mode – In Your Room

Недалёкое будущее, центр Долус-сити, Эспенриг

– Неужели наша малышка Элли боится?

– С чего вы взяли? – Эльвира отрывисто хмыкнула. Правда, получилось недостаточно естественно, поскольку пришлось намеренно повысить и голос, и звук смешка, дабы её могли расслышать за ближайшей перегородкой мастерской, которая притягивала и взгляд девушки, и всю её искушённую сущность будто любопытную муху к клейкой ленте.

Сердце наяривало сумасшедшей чечёткой с такой бешенной скоростью и силой, что от его мощных ударов в буквальном смысле раскачивало изнутри. А эти периодические приливы то удушающего жара, то обжигающего холода… Сложно держаться в столь плачевном состоянии надменной королевой бала, причём без самого бала, так ещё и на чужой территории.

– Выглядишь, как не в своей тарелке. Мне казалось, за столько лет ты должна была уже много к чему привыкнуть.

– Просто… не ожидала, что вы меня вызовете. Я даже не помню, в каком году мы вообще это обсуждали.

– Но сам уговор ты не забыла, судя по всему? Так с чего это МНЕ было о нём забывать?

Вопрос определённо был риторическим, поэтому Элл и стушевалась, в конечном счёте решив не отвечать. Да и собственное состояние не позволяло сконцентрироваться чересчур рассеянным вниманием, как на происходящем, так и на своей реакции на происходящее. Мысли постоянно путались, эмоции атаковали паническими приступами каждую божью секунду с такой же мощью и глубиной проникновения, как и за несколько минут до этого. По сути, так же, как и при любом другом пересечении в пространстве и времени с Элизабет Кэрролл. И, как это обычно бывало, обострившиеся чувства начинали играть с воображением девушки в весьма злобные шутки.

Она не могла разглядеть за полупрозрачной перегородкой фотомастерской лица Лиз, но зато ощутила всеми сенсорами своей чувствительной кожи, как так усмехнулась. Или ей показалось, что ощутила? Тогда каким образом Кэрролл удалось определить, как при этом выглядела сама Эльвира?

Святая святых – главная фотостудия рекламной фирмы «Вёрджл-Флеш», как и большинство находящихся в административном здании рабочих павильонов, по выходным и праздникам всегда считалась официально закрытой. Само собой, это не значило ровным счётом ничего. Для таких грандиозных компаний-монстров, понятие нормированный рабочий график имело весьма пространное значение. Другое дело, что попасть сюда в столь позднее время мог далеко не всякий сотрудник фирмы, если ты, конечно, не дежурный охранник, уборщик или же член совета директоров «Вёрждил-Флеш». Но в том-то и дело, Эльвира Бергман не являлась для этого места ни первым, ни вторым и, уж конечно, далеко не третьим.

В принципе, она себя сейчас таковой и ощущала – безликой тенью, которой разрешили проскользнуть сюда лишь с царского позволения единоличной хозяйки сих владений. Никем и ничем. Задолжавшей за столько лет безвольной куклой, которая пытается хорохориться и выглядеть совсем не так, как себя чувствует на самом деле, и кем всегда и была всё это время. И знакомый интерьер окружающих стен ей нисколько не помогал, не облегчая общего состояния ни на йоту.

Огромный павильон фотостудии, расчлененный на отдельные секции рабочих зон передвижными стенами-перегородками или лабиринтами-переходами из одной «кабинки» в другую. В одной из таких огороженных от всего этажа «комнаток» девушка сейчас и стояла. А ещё точнее, в небольшой гримёрке – возле огромного зеркала с яркой подсветкой и хромированной столешницей, буквально заставленной по всей поверхности всевозможной косметикой: от ядовитых красок театрального грима до ядрёных лосьонов, способных снять с лица практически вместе с кожей самый едкий макияж.

Лиз неспешно передвигалась за полупрозрачным блоком из чёрного оргстекла, где-то в пяти ярдах от Эльвиры. Неторопливые, будто скользящие в огромном «аквариуме» движения расплывчатой фигуры в чёрном. И всего три светлых пятна угадывающихся кистей рук и светловолосой головы. Колдовской ритуал со священной фотоаппаратурой, который не суждено увидеть ни одному смертному, как и попасть на закрытую территорию истинной королевы «бала».

Кэрролл никогда не пускала в свои мастерские чужих. Банально говоря, вообще никого впускала. Может быть за очень редкими исключениями, о которых Элл ничего не было известно. По крайней мере, девушка не помнила, чтобы Лиз (всегда окружённая столь внушительной свитой из личных обожателей) уделяла кому-то чрезмерно завышенное внимание или же намеренно возвышала кого-то одного над остальными. Если таковые счастливчики и имелись, то они неплохо маскировались во всеобщей толпе любимчиков своей единственной и почти недосягаемой богини.

Поэтому, увы и нет. Эльвиру никак не могли выделить, ни при каких обстоятельствах и в особенности сейчас. Поэтому-то её так и шторило, пригвоздив к месту истинным осмыслением происходящего, из-за которого она здесь и очутилась. Да! Именно, здесь. В одном из священных капищ королевы Елизаветы (разве что не девственницы). Хотя и не важно где. У данного неофициального королевства на деле не имелось никаких границ, как и ограниченных полномочий для его истинной правительницы, являвшейся миру только в моменты своей спонтанной прихоти.

И сегодняшний день – тому яркое подтверждение.

Лиз позвонила в ПЯТЬ часов утра (!) и как ни в чём ни бывало напомнила об условиях их устной сделки пятилетней давности. Разговор длился не более минуты, несмотря на то, что Элл в те секунды успела пережить как минимум четверть своей прошлой жизни, пронёсшейся перед глазами чёрно-белыми кадрами немого кино.

В общем, выпала она тогда из реальности чуть ли не вместе с сознанием, ослепнув и оглохнув практически до окончания телефонного разговора. Удивительно, что хоть что-то сумела тогда расслышать и даже ни разу не переспросить для уточнения, о чём же ей тогда поведали. Это уже потом она примется ломать голову и выдёргивать из гудящей памяти обрывки знакомых слов и предложений (всё ещё звучавших «эхом» знакомого голоса в глубинах шокированного рассудка) и складывая из них более-менее цельный пазл осмысленного контекста. Она должна была подъехать к административному зданию «Вёрджл-Флеш» в самое ближайшее время. И не важно, что её особняк находился в трёх милях от юго-восточной границы мегаполиса в частном пригороде закрытого типа, от которого до цента Долус-сити за несколько минут ну никак не доберёшься, даже при самом большом желании и при наличии сверхскоростного вертолёта. Подобные приказы обсуждению не подлежали, требуя лишь сиюминутного исполнения, без оправдательных задержек и неприемлемых возражений.

Когда через час (если не больше) девушка влетела в зал нужного павильона, задыхаясь и трясясь всем телом от сумасшедшего страха, Лиз, не выходя из мастерской, вместо приветствия произнесла своим привычно спокойным, ласкающим слух и до боли знакомым мягким голосом:

– Ты опоздала.

И, да, это была констатация факта. После чего Эл испугалась ещё сильней.

И что теперь? Её за это накажут?

– Но это… это же просто невозможно… Так быстро добраться до города из Лайан-хиллза…

– Можешь пока отдышаться. Говорить и оправдываться не обязательно. Я никуда тебя не тороплю.

Элли резко запнулась, будто её неожиданно ударили под дых или со всей дури шмякнули о землю лицом. По сути, она вынудила Лиз всё это произнести, которую на деле личные проблемы и оправдания кого бы то ни было никогда не интересовали.

Или это… своего рода проверка?

Прошло ещё где-то около десяти минут. За это время девушка успела восстановить дыхание (но не унять свихнувшееся сердцебиение) и оглядеться по сторонам. Как она и предполагала, кроме неё и Кэрролл на этом этаже больше никого не наблюдалось. Звенящая тишина абсолютно пустых помещений, буквально заполненных звукоизоляционным вакуумом, из-за которого шипящий в ушах адреналин и бухающее по всему телу сердце казались оглушающим набатом внутренней какофонии.

Волнение тоже не собиралось униматься, разрастаясь прямо пропорционально усиливающимся страхам и недетскому любопытству. Практически знать, для чего тебя сюда выдернули, но… не иметь никакого представления, что с тобой будут делать в самое ближайшее время. А, главное, какой ты выйдешь отсюда уже после всего случившегося.

Условия сделки пятилетней давности? Странно. Ей казалось, что она успела расплатиться за все эти годы более, чем сполна. Разница только в том, что никто и ни к чему из вытворяемого ею насильно не принуждал (если только исключить несколько не вполне приятных ситуаций, виновницей коих она сама и являлась). Но факт оставался фактом. Всё происходящее делалось не просто так, буквально с первых секунд телефонного звонка лишая её привычного комфорта и возвращая туда, откуда она в сущности и вылезла в этот мир.

И только попробуй что-либо возразить в ответ. Банально не имеешь никакого права. А вот тебя, да, вытащили из тёплой постели достаточно грубо и в той показательно хозяйской манере, которая должна была напомнить о твоём истинном положении-месте и явно подзабытой задолженности.

И забыть захочешь, не получиться. О таком невозможно забыть, потому что это часть твоей жизни, то что ты есть и чем ещё станешь. То, что напоминает о себе каждую грёбаную секунду, куда не кинь взгляд, о чём не подумай и что при этом не сделай.

Да, Элли, за всё надо расплачиваться рано или поздно в двойном, а то и в тройном размере. Это непреложное правило для всех без исключения и от него ничто не спасает – ни успех, ни публичная слава, ни много-много денег. Откупиться не выйдет. Сделка с тёмной стороной всегда заканчивается полным проигрышем наивной жертвы, поскольку договор составлялся не тобой. Пусть и негласный, без единой подписанной бумажки, якобы заверенной у нотариуса. Но это лишь кажется на первый взгляд. Элл его всё-таки «подписала», собственной кровью, взятой прямо из коронарной артерии классическим пером с остро заточенным наконечником. Поэтому она и здесь. Поэтому ей и в голову никогда не могло прийти кинуть Элизабет Кэрролл. Ни ей, ни кому-либо другому. Ибо кишка тонка. Проще выстрелить себе в висок, чем рискнуть расторгнуть данный уговор.

Интересно, а были ли случаи, когда кто-то так и делал – избегал неизбежного часа расплаты с помощью суицида?

Поток сумбурный мыслей и шокирующих фантазий прервался нежданным появлением Лиз в гримёрке. Элл мгновенно напряглась, рефлекторно запаниковав и заволновавшись ещё сильнее. Кровь в висках и под кожей буквально вскипела, тут же шибанув в голову ядрёным коктейлем из адреналина и нехилой дозы принятых за час до этого антидепрессантов. Но сложнее, как всегда, оказалось подавить в себе мощнейшую вспышку щенячьего восторга, граничащую с раболепным обожанием, неконтролируемым отуплением и немощной уязвимостью перед высшими силами величайшей из богинь.

Если бы Бог и Дьявол могли ужиться в едином симбиозе, они бы несомненно выбрали для данной цели Елизавету Кэрролл. Хотя, кто сказал, что они этого ещё не сделали? Сразу два симбионта в безупречном теле вроде как простой смертной. А простой ли? Достаточно её увидеть хотя бы раз, и все ваши представления о канонах женской красоты и недостижимом совершенстве раскрошатся в зыбкий тлен скудоумных фантазий.

За минувшее пятилетие – ни единого существенного изменения ни во внешности, ни в манере поведения (чего не скажешь об Эльвире Бабич-Бергман). Лепное лицо, выточенное самой природой, а не ножами пластических хирургов, будто из молочного мрамора с чистейшей «отшлифованной» кожей – всё так же идеально и до невозможности притягательно. Его истинный возраст не определим, а накопленный его владелицей жизненный опыт со скрытыми способностями и недюжинным интеллектом – и подавно. Взгляд тёмных серо-зелёных чуть миндалевидных глаз – осязаемый трёхмерный сканер и рентгеновский луч 2в1 – беспрепятственно проникает как в тело, стоящего перед ним человека, так и в бренную сущность любого смертного – мягко, безболезненно, но ощутимо глубоко. Вскрывает на раз смазанными опиумной анестезией лезвиями всю твою подноготную, сокровенные мысли, низменные желания… И попробуй при этом отвести собственные глаза в сторону – ни хрена не выйдет. Скорее пупочную грыжу заработаешь, чем рискнёшь сделать это первой.

Высокое точёное тело скрыто под неизменным комплектом чёрного «костюма» – из облегающих узких брюк (нет, не легинсов, и не скинни) и длинного джемпера с высокой горловиной. Естественно, угольный цвет вроде как и простой, но явно дорогостоящей одежды как нельзя выгодно контрастирует со светлой кожей, с пепельно-платиновыми волосами короткой стрижки пикси и подчёркивает выразительность «кошачьих» глаз с безупречными тонкими чертами лепного лица. В расслабленных пальцах правой руки – увесистая цифровая камера из последней восьмисотой серии зеркалок Nikon с индексом D850, прославленных среди профессиональных пейзажистов и студийщиков высокой детализацией кадра и широким динамическим диапазоном снимков. Один щелчок пускового затвора и твоё лицо со всеми имеющимися на нём порами, микроскопическими дефектами и волосками можно разглядывать под многократным увеличением либо на огромном мониторе со страшно высоким разрешением, либо на рекламном баннере магистрального билборда. Но мысли и взгляд всё равно цепляются не за чёрный корпус фотоаппарата с ультрамодным дизайном и его съёмный объектив для ближней съёмки, а за движениями и жестами удерживающей его хозяйки. Мягкие и естественные, грациозные и пластичные, будто гипнотизирующие своих жертв завораживающим танцем. Сколько Элл не тренировалась перед зеркалом, повторить их один в один так и не смогла, а ведь занималась бальными танцами ещё с начальной школы.

Приблизившись, вернее, бесшумно «проплыв» по воздуху к более юной гостье почти впритык, Лиз сразу же, без предварительных прелюдий и обиняков, заглянула той в глаза, приподняв на себя пальцами свободной руки напряжённый подбородок Эльвиры. Идеальный разлёт тёмных бровей владелицы студии едва заметно сдвинулся к гладкой переносице. Элл так и не заметила, как поддалась (точнее, безропотно подчинилась) давлению чужого касания, поднимая голову выше и позволяя чужому взгляду сканировать своё лицо и глаза. Зато едва не задрожала от мощного прилива зашкаливающего чувства страха и… пугающего возбуждения.

Лиз всегда рассматривала своих любимых мальчиков с такой вот всевидящей глубиной весьма цепкого и ничего не прощающего взора. А те, в свою очередь, не могли отвести жадных глазищ от совершенного лика своей беспощадной богини, смотрели ей в рот, млея от предвкушения, когда же их обожаемая королева назовёт имя избранного счастливчика. Или сразу нескольких.

Кэрролл слегка поджала губы и чуть прищурила глаза. Это могло означать только одно – Её Величество не довольна!

– Опять на таблетках? – и это был не вопрос.

– Только две, по предписанию… – ответное блеяние понравилось Элл ещё меньше, чем Лиз. Но в таких ситуациях врать – бессмысленно, а оправдываться – лишь ухудшать своё и без того шаткое положение. Но в том-то и проблема, она это делала по инерции, не понимая и не осознавая зачем и на кой. – У нас вчера была вечеринка, так сказать, с полным набором. И я… я… малость перебрала. Потом вырубилась… потом было очень плохо…

– Идём! – её немощный лепет был грубо прерван невозмутимо спокойным голосом Лиз, от ласкающей тональности которого хотелось забиться либо в самый дальний угол студии, либо в отчаянном порыве плюхнуться на колени и прильнуть к бёдрам женщины, обхватывая их дрожащими руками и пряча в них своё обескровленное лицо. Но Эльвира не сделала ни первого, ни второго. Слишком была парализована и напугана буквально до чёртиков для столь радикальных действий. Поэтому и ничего. Поэтому пришлось тупо следовать за Лиз подобно беспомощному щенку, интуитивно семенящего за равномерным шагом любимой хозяйки.

Они вернулись в коридор студийного этажа тем же путём, по которому Элл добралась до мастерской. А потом и до служебных лифтов. Осталось узнать, какое направление будет выбрано внутри вместительной кабинки с чёрными зеркалами на окружающих стенах и потолке. Вверх или вниз? Именно там девушка впервые и увидела, как Лиз вставила в одно из дополнительных гнёзд-разъёмов на панели управления небольшой пластиковый «штекер» с электронным ключом.

В тот момент сердце пропустило очередной удар, после чего сорвалось в дикий пляс остервенелой аритмией. Даже в глазах потемнело, из-за чего потянуло прессующей силой земной гравитации на ближайшую стенку лифта.

Неужели это правда? Они поднимутся на один из последних этажей «Вёрджл-Флеш»? Туда, где?..

Марк называл это место Тайным Святилищем – Колыбелью всего сущего. Альфой и Омегой для исключительно избранных счастливчиков, где тебя «убивали» особо изощрённым способом. А ты, само собой, либо умирал, либо возрождался из «пепла» собственного ничтожества или же перерождался кем-то совершенно иным… Очередные эзотерические бредни, которыми Гордон так любил приправлять истории о своей единственной и неповторимой королеве, то ли демонизируя, то ли обожествляя её и без того слишком совершенный образ.

Долбанный сукин сын! Элл до сих пор не могла понять, как ему удавалось столько долгих лет оставаться одним из постоянных любимчиков Лиз. Чем таким особенным он выделялся среди других, и какого хера она испытывает это дебильное чувство ревности (или, скорее, удушающей зависти), когда думает об этом? Конченная секта извращённых выблядков и повёрнутых на все извилины фанатиков. Страшно вспомнить, сколько же ей пришлось потратить времени, сил и денег на дорогостоящих психотерапевтов с реабилитационными сеансами по восстановлению психики (про тонны выпитых лекарств можно и не говорить), чтобы самой не поехать окончательно крышей и не скатиться в эту грёбаную клоаку. Не стать одной из них. А в итоге…

А теперь она поднималась с Лиз Кэрролл в одном лифте в знаменитое среди посвященных тайное «убежище», волнуясь в каком-то остервенелом исступлении, которое ни с чем не сравнишь, даже с детскими переживаниями перед самым первым выступлением на школьной сцене. Правда, подташнивало не слабо, хорошо ещё, что без рвотных спазмов.

Подъёмник остановился вместе с сердцем Элл. Вот и всё. Последние ярды до перехода в новое измерение. По чёрным коридорам незнакомого этажа-лабиринта.

Что это на самом деле за место? И что скрывалось за этими бесконечными стенами, размеженными наглухо закрытыми дверьми без единого намёка на окно или открытое помещение вроде просторного холла с анфиладой сквозных галерей? На рабочий павильон оно совершенно не тянуло, как и на административные офисы президентского этажа. Окружающий антураж никак не соответствовал – ни первому, ни второму. Зеркальный мрамор чёрных стен и потолка; то ли металлические, то ли ламинированные под металлик чёрные двери; чёрная дорожка звукоизоляционного ковролина. Слишком мрачно и оторвано от привычной реальности в эдаком сюрреалистическом ключе напускного мистицизма, скорее даже готического. Хотя вместо винтажных канделябров из литой бронзы или массивных багетов под огромные полотна средневековых картин и гобеленов – ультрасовременные плафоны под люминесцентные лампы с человеческий рост. Немного сбивает с толку, навивая определённые мысли – не совсем приятные и далеко не успокаивающие.

А вдруг это банальная ловушка для подобных ей дурочек? Вдруг её сейчас заведут в какую-нибудь комнату со звуконепроницаемыми стенами, с одним единственным выходом и огромным алтарём для приношения человеческих жертв демоническому богу не пойми из какой мифологии. С таких, как Кэрролл, станется. Такие с рождения живут в своём обособленном мирке, оторванном от внешних реалий, воспринимая окружающую обыденность только со своей колокольни и ведать не ведая, что же происходит на другой стороне, среди обычных людей (да и с самими людьми тоже). Таким на других откровенно плевать. Всё их снисхождение к простым смертным сводится к попытке реализации своих извращённых фантазий с помощью легкодоступного «мяса». Увы, но они не умеют жить иначе. Их психика искажена и искалечена едва не с рождения. Но проблема заключается в другом, они не считают себя ни монстрами, ни выродками, ни бесчеловечными дегенератами. Для них собственная обособленная жизнь – естественная форма существования. Другому их не учили.

Только самое страшное… Элл ведь тоже рвалась в эту среду обитания и тоже мечтала стать такой. И ведь частично и стала, и, скорей всего, в его наихудшем варианте, в более уродливом и примитивном.

Был ли у неё хоть один ничтожный шанс на побег или возможность всё это изменить? Вероятней всего не просто да. Он всегда существовал. С самого начала. И никуда, никогда не исчезал. Это она не вспоминала о нём, бездумно следуя за приказами Кэрролл точь-в-точь как и сейчас. Это именно она рвалась в этот грёбаный мир, в эту сияющую драгоценными каменьями и высокопробным златом Башню из Слоновой Кости, а на деле выявившуюся Королевством Кривых Зеркал. Это она мечтала добраться до уровня местной богини и получить заветный ключ от мироздания. А в итоге?..

Никакой башни. Никакой мистической Колыбели! Самый обыкновенный этаж, облицованный обыкновенным, хоть и дорогущим, глянцевым мрамором. Ни волшебных порталов-переходов, ни загадочных существ-призраков. НИ-ЧЕ-ГО! Очередная пустышка!

Правда, стоило Лиз вдруг остановиться и толкнуть одну из дверей, весь мысленный поток Эльвиры как резким рывком руки сдёрнуло. Элл даже замешкалась немного у входа.

Наверное, всё ещё наивно ожидала увидеть нечто вон выходящее – глубоко шокирующее, на грани сюрреалистического мистицизма. Да хотя бы из той же оперы про чёрные мессы и тайные ритуалы с жертвоприношением. Но нет и ещё раз, увы. Это не был зал с оккультным антуражем в стиле Индиана Джонса или Сайлент-Хилла. И сомкнутых рядов из человеческих фигур в чёрных балдахинах с капюшонами тоже, распевающих хоральной мантрой какую-нибудь церковно-готическую хрень на латинском.

Самое обычное помещение, весьма вместительное, как и любая другая во всём здании фотостудия или павильон. Хотя, да, попасть сюда без электронного ключа не получится, и стены здесь именно каменные, но опять же без окон, зато с бронированными дверьми. А в остальном – ничего шокирующего или пугающего видавшего виды взгляда. Всё те же ширмы и длинные шторы, цветовые и световые экраны-отражатели, массивное осветительное оборудование всевозможных конструкций, размеров и регулируемой мощности. И, само собой, центральная экспозиция для тематической фотосессии из тщательно подобранных атрибутов для единого концептуального сюжета. Если и не жертвенный камень-плита, то жертвенное ложе-алтарь по любому. Огромная кровать с высокой кованной спинкой и ножками-столбиками под позолоченную раму с решёткой и балдахин. Такую на вряд ли где найдёшь в общедоступных интернет-каталогах по продаже хотя бы той же эксклюзивной мебели. Элли уже сталкивалась со схожими вещами и не раз, и прекрасно знала, что все они делались по индивидуальным заказам за баснословные деньги. Поэтому найти нечто подобное где-либо ещё – не получится. Только натолкнуться «случайно», прямо как сейчас, там, куда не всякому смертном дано попасть и увидеть всё это своими глазами. И не только увидеть…

Она так и прошла по чистой инерции внутрь тайного помещения, практически не осознавая, что делает и зачем. Причём взгляд постоянно и по большей мере притягивала именно кровать и место, на котором та располагалась – эдакий островок совершенной композиции из вещей, абсолютно не вписывающихся в общий интерьер студии. Кусочек завораживающего (и, да!) полумистического мира, попавшего сюда будто бы случайно или по прихоти коварного Дьявола. Вроде всё и знакомо, но сам материал, подобранное освещение и скрытый во всём этом тематический смысл, как раз и создавали тот исключительный ореол эфемерного восприятия, когда привычные вещи кажутся едва не живыми, практически наполненными скрытой энергетикой чёрной магии. Визуальная (а с ней и эмоциональная) экспрессия во всей красе. Притягательная, завораживающая и ирреальная. И не важно в чём она прослеживалась больше всего: в тяжёлых драпировочных складках бархатного балдахина и покрывала тёмно-бордовых оттенков, в декоративных подушках из перламутрового вельвета, в самих узорах кованной спинки, изножья и столбиках или же чёрном ковре с красным орнаментом классического рисунка в стиле модерн. Это и был тот особый портал в параллельное измерение, который затягивал чужой разум в свои метафизические сети не менее сильно, чем постельная роскошь в свои прохладные простыни со сладким забвением. Отчего волнение только обострялось и ширилось, а все твои движения напоминали заторможенные действия загипнотизированной жертвы.

Если бы не присутствие Лиз, как ни в чём ни бывало закреплявшую свой крутой фотоаппарат на один из ближайших к изножью кровати штативов, Элл бы точно застряла в собственной прострации как минимум на полчаса. А так, чужая близость и в особенности человека, рядом с которым все чувства и эмоции начинали циркулировать в тебе переменным током высокого напряжения, хоть как-то, да отрезвляла. Возвращала в реальность весьма ощутимыми «оплеухами». И даже включала критическое мышление, вынуждая вспоминать о происходящем, об окружающем месте и о том, что тебя здесь ждало в самые ближайшие минуты.

Взгляд наконец-то потянулся к монументальным портьерам и ширмам, окружавших центральную сцену комнаты неприступной стеной и скрывавших невидимые глазу границы всего помещения. Возможно примыкающие зоны смежных «кабинок»: гримёрку, ванную комнату, костюмерную с небольшой фотолабораторией… «галёрку» для тайно наблюдающих зрителей.

– Раздевайся, – спокойный голос Лиз заставил девушку панически вздрогнуть. – Костюм на кровати.

– Догола? – Элл так и не поймёт, как у неё получилось выпалить столь идиотский вопрос столь изумлённо идиотским возгласом. Словно это была вовсе не она, а кто-то другой, вдруг вспомнивший о девичьей скромности и чести, ещё и там, где все эти понятия не то что не котировались, а вообще не воспринимались, как за реально существующие добродетели.

Кэрролл всё так же сдержанно и снисходительно усмехнулась.

– Элли, золотце, что-то ты с каждой минутой всё скатываешься и разочаровываешь меня всё больше и больше, если не шокируешь. Прямо на себя не похожа. Или это такая побочка от транквилизаторов? Я, конечно, не против понаблюдать за комичной сценкой, как ты будешь натягивать ещё один комплект нижнего белья поверх надетого, но у меня банально нет на всё это Шапито свободного времени. Будь добра, постарайся впредь не тупить. Ибо это уже начинает малость раздражать.

На деле, Элл сама себе не нравилась. Причём жутко не нравилась. А выглядеть в глазах Лиз конченной идиоткой – так и подавно. И ведь на волнение тоже не спишешь, как будто она никогда ничего подобного раньше не видела и не делала. Что это за дурь, прости господи? В ней вдруг проснулась ментальная целка, а заодно и память временно отшибло?

Пришлось брать себя мысленно в руки и буквально через нехочу толкать в сторону кровати, развязывая на ходу пояс демисезонного плаща и скидывая на покрывало дамскую сумочку. Но взгляд всё равно зацепился, а затем и застыл на несколько мгновений на аккуратно разложенных (кем-то заранее подобранных и специально подготовленных) вещах определённого назначения. Эксклюзивное нижнее бельё из тончайшего полупрозрачного кружева, чёрные чулки-сеточка, пояс с подвязками, длинные перчатки из матового винила – и всё это роскошное совершенство венчал шикарный корсет из чёрной кожи, возможно ручной работы, с рельефным рисунком и классической шнуровкой спереди. Чуть ниже, на полу, прислонённые к боковому бортику кровати, красовались высоченные (где-то до середины бедра) ботфорты из лакированного латекса и тоже со шнуровкой.

Неужели опять ролевые игры? Серьёзно? Очередная роль дорогостоящей шлюхи на фоне отвратно извращённого ложа любви? Тоже мне новость. И это по-вашему Колыбель всего сущего?

Марк, ты конченный еблан и долбоёб!

Но она всё-таки слегка застопорилась, оцепенев на несколько секунд в одном нижнем белье и капроновых колготках перед этим будоражащим воображение «карнавальным» костюмом.

Он чистый? Новый? Или его уже кто-то до неё надевал? Откуда Лиз знает её размеры? – (дебильные вопросы от не менее дебильной дуры!)

Видимо, Кэрролл всё это прочла по лицу Элл вместе с необоснованной паникой, вызвавшую у девушки ярковыраженную нерешительность перед неминуемым шагом.

– У тебя есть с собой влажные салфетки или принести из гримёрки? – женщина оставила на время свои приготовления к съёмке и, будто скользнув по воздуху бесплотным призраком, приблизилась к Эльвире, встав у той за спиной, чтобы помочь с замком бюстгальтера.

– Д-да… Конечно. В сумочке.

И опять очередной провал. Пытаться говорить ровным голосом, когда чувствуешь на себе едва осязаемое и оттого дико будоражащее прикосновение пальцев Кэрролл?.. Тут надо принять далеко не пару таблеток клофранила и опипрамола, а как минимум пару пачек прозиума. И то, казалось, не поможет. По крайней мере, уже поздно. Элл никак не могла сфокусировать своё внимание на чём-то более важном, как и придать своему поведению естественно непринуждённый вид. Уж очень сложно сконцентрироваться, когда ощущаешь столь головокружительную близость Лиз за своей спиной и её едва уловимое дыхание на своей шее, скользящее по восприимчивой коже вместе с колкими мурашками будто касанием невесомого пёрышка. Только и делаешь, что постоянно напрягаешься, чтобы не вздрогнуть и не всхлипнуть.

– Хорошо. Поскольку на ванную времени уже нет, воспользуешься полевыми методами гигиены.

Опять её словесно штырнули за опоздание. А потом и не словесно, а куда более изощрённо. Мягкие подушечки пальцев всё тем же волнительным порханием прочертили свои чувствительные линии от выступающих шейных позвонков Элли до самого копчика лепного изгиба спины девушки. Будто пустили поверх и внутрь свербящей вспышкой статического тока, от которой просто невозможно не вздрогнуть всем телом. Сладкая инъекция одурманивающего яда, проникающая мгновенным действием в кожу, кровь и в голову лишь одной наркотической стимуляцией – эрогенным возбуждением. Когда волоски встают дыбом, зудящее онемение окутывает от макушки до пят липким облаком шокирующей реакции твоих нервных окончаний, а обжигающие искры стягивающих спиралей остервенело пульсируют и на ладонях, и в самых интимных глубинах твоей безвольной плоти.

И после этого она и дальше будет убеждать себя, что никогда не страдала (и не страдает) лизоманией?

– Надеюсь, депиляцию или эпиляцию ты делала недавно? – боже, как же близко! Бархатный голос Кэрролл прямо над ухом, а, ещё точнее, в голове – сладким воспалением под черепную кость. Тут не только дыхалку с сердцем собьёт с равномерного ритма, но и все мысли с чувствами и вскипевшей кровью смешает в одно бесформенное месиво, накрывая с головой выбивающими приливами переменного тока.

– Я делаю фотоэпиляцию… – скорее по инерции, чем осознанно пролепечет Элл, окончательно превращаясь в соляной столб. А ведь она ни разу так и не обернулась. Банально не рискнула или нелепо зассала.

Неужели всё это время она наивно надеялась, что её ждёт какая-нибудь классическая фотосессия или невинное предложение от Кэрролл сняться в примитивном топлесс? Лиз и штампы – это несовместимо.

– Умница. – голос Кэрролл звучал всё так же – спокойно, взвешенно и совершенно ненавязчиво, будто они обсуждали не средства интимной гигиены, а прогноз погоды на этот день. – Хорошенько там всё протри.

Да что же это такое? Почему её продолжает долбить разрядами острого возбуждения от абсолютно невозбуждающих (скорее монотонно докторских) приказов Лиз? Скоро ей на самом деле придётся там немало и вытирать, и промокать…

И почему Лиз больше к ней не прикасается? И что за навязчивые мысли на её счёт? Опять?..

– Поживей, Элл. Время – деньги.

Вот именно. Ведь Элл опоздала, а для Кэрролл – это не просто проявление инфантильного неуважения к чужой занятости и выделенному для тебя лично драгоценному времени. Это откровенное хамство от зарвавшегося раба. Только ему никогда об этом не скажут прямо в лицо (разве что за очень редким исключением), поскольку Лиз, как никто другой умела держать себя в руках, обладая воистину нечеловеческим терпением.

– Распусти волосы и расчешись.

Время от времени она говорила Эльвире, что делать дальше, пока сама заканчивала с техническими вопросами до начала съёмки. Кое-где «подправляла» освещение, усиливала или ослабляла мощность софтбоксов, отчего центральная кровать выглядела самым ярким световым пятном во всём помещении. Но на этом игра с тенями и светом не ограничивалась. Лиз любила создавать контрастные переходы между угольной тьмой, полусумраком и монохромной палитрой двух, максимум трёх, цветов. А сливать в единую экспрессию несочетающиеся оттенки, создавая поразительную глубину из сюрреалистичных рефлексов, – так и вовсе считалось её отличительной фишкой всех её известных работ.

Правда, сейчас всё выглядело каким-то непривычным. Элл не помнила, чтобы Кэрролл делала что-то ещё кроме как неотрывно следила за «происходящим» в дисплей фотокамеры, периодически нажимая на кнопки нужных настроек и пусковой затвор, время от времени отдавая распоряжения либо своим помощникам-ассистентам, либо позирующей модели. Теперь же она обходилась только своими силами, без единого ненужного свидетеля.

– Сядь по центру, спиной к изголовью.

– В какой-то конкретной позе?

– Пока просто сядь, как тебе удобней.

Весь этот чисто профессиональный настрой и далеко не интимно соблазняющие слова и действия Лиз окончательно сбивали с толку. Но хотя бы теперь Элли могла наблюдать за ней с более удобной позиции, видеть её красивое лицо прямо перед собой – спокойное и безупречное, будто одухотворённое и не от мира сего, если, конечно, не иметь никакого представления, кто перед тобой на самом деле. Хотя, в принципе, Кэрролл никогда и ни перед кем не менялась, особенно перед незнакомцами. Благороднейшая и наипрекраснейшая из всех существующих земных богинь.

Так что теперь Элл впервые и в полную меру начинала понимать не только Марка, но и всех его соперников, готовых перегрызть друг другу глотки лишь за одно ничтожнейшее право оказаться у ног своей королевы единственными избранниками (и не меньше, чем до скончания веков). Попасть в её личные покои, в святая святых! Что может быть наиболее важным и первостепенно значимым, чем эта маниакальная одержимость? Ведь только там она могла по-настоящему измениться, превращаясь из недоступной, практически непорочной святой в простую смертную – падшую грешницу: живую, открытую, чувственную женщину, которую они доводили собственными ласками до наивысшего пика запредельного наслаждения.

И, как бы дико это сейчас не звучало, но Элл тоже хотела его увидеть. То самое выражение страсти и пробирающего до костного мозга соблазна, что способны воздействовать на чужую психику не менее сильной ответной реакцией.

Сумеет ли она устоять перед всем этим? Перед самой Лиз Кэрролл? А если рискнёт и потянется к ней первой? Хватит ли на такой безумный шаг собственной наглости или полной отключки инстинкта самосохранения?

Лиз снова приблизилась, разглядывая выбранную ею же на этот час модель сканирующим насквозь взглядом пугающе искушённого художника. И нет, в её глазах не прослеживалось ни малейшего намёка на сексуальный голод или похотливый интерес. Обычно так смотрят как на какой-нибудь общедоступный товар, сверяясь с заявленной на него ценой через его представленную визуализацию. ...