Все права на текст принадлежат автору: .
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Почему не Эванс?

Агата Кристи Почему не Эванс?

Agatha Christie

Why Didn’t They Ask Evans?

* * *
AGATHA CHRISTIE and the Agatha Christie Signature are registered trademarks of Agatha Christie Limited in the UK and elsewhere. All rights reserved. http://www.agathachristie.com

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.


Copyright © 1934 Agatha Christie Limited

All rights reserved

© Перевод на русский язык, Соколов Ю.Р., 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021

Глава 1 Несчастный случай

Бобби Джонс поставил свой мяч на колышек, для начала сделал короткий замах, после чего неторопливо отвел клюшку назад, а потом молниеносным движением нанес удар в направлении вниз и вперед. Полагаете, мяч направился прямо и точно, сначала взмыв и перелетев песчаный участок, а потом приземлившись на расстоянии легкого удара клюшки от полянки у четырнадцатой лунки?

Ничего подобного. Плохо поданный мяч проскакал по земле и уверенно уселся прямо в песке!

Однако взволнованной толпе зрителей не привелось разочарованно вздохнуть… Хотя бы потому, что ее не было. Единственный же свидетель удара удивления не проявил. И это нетрудно объяснить – поскольку действие сие производил отнюдь не рожденный в Америке мастер гольфа, но всего лишь четвертый сын викария Марчболта – небольшого приморского городка, расположенного на побережье Уэльса.

Бобби позволил себе восклицание – решительно нечестивое.

Этому добродушному с виду молодому человеку было лет двадцать восемь. Даже лучший друг не смог бы назвать его красавцем, тем не менее лицо его в высшей степени располагало к своему обладателю, а в карих глазах усматривалось искреннее, чуть ли не собачье дружелюбие.

– С каждым днем я играю все хуже и хуже, – уныло пробормотал он.

– Ты бьешь слишком сильно, – заметил его партнер.

Доктор Томас, седой и наделенный приветливой красной физиономией мужчина, никогда не замахивался от души, предпочитая короткие прямые мячи, и обыкновенно побеждал более блестящих, но нестабильных игроков.

Бобби яростно атаковал свой мяч. Третий удар оказался успешным. Мяч его лежал совсем рядом с полянкой, которой доктор достиг посредством двух сильных и точных ударов.

– Лунка ваша, – признал Бобби.

Они перешли к следующей стартовой точке.

Доктор бил первым – однако отличному прямому удару не хватило силы, мяч пролетел недалеко.

Вздохнув, Бобби поставил свой мяч, переставил его, после чего долгое время, прицеливаясь, помахивал клюшкой, наконец напряг спину, зажмурил глаза, приподнял голову, опустил правое плечо – то есть проделал все то, что в подобных ситуациях делать категорически не рекомендуется, – и отправил великолепный мяч прямо на середину поля.

Он глубоко и с удовлетворением вздохнул. Общеизвестное особого рода мрачное выражение, свойственное лицам гольфистов, покинуло его красноречивую физиономию, уступив место столь же широко известному чисто гольфистскому торжеству.

– Наконец-то я понял, как надо, – заявил Бобби, противореча истине.

Идеальный удар, небольшая поправка другой клюшкой, и Бобби положил мяч в лунку. На удар меньше, чем предполагалось, – и преимущество доктора Томаса сократилось до одного очка.

Преисполнившись уверенности, Бобби перешел к шестнадцатой стартовой точке.

Он опять проделал все, чего не следует делать, но на сей раз чуда не произошло. A вышла жуткая в своем великолепии, почти сверхчеловеческая срезка! Мяч отлетел в сторону под прямым углом.

– Если бы удар удался… Ффух! – прокомментировал доктор Томас.

– Черт, – с горечью произнес Бобби. – Эй, а я, кажется, слышал чей-то крик! Будем надеяться, что мяч ни в кого не попал.

Он посмотрел направо. Солнце слепило глаза. Оно опустилось почти к самому горизонту, в сущности не позволяя ничего разглядеть. Кроме того, над морем поднимался легкий туман. Гольфисты находились в нескольких сотнях ярдов от края обрыва.

– Там есть тропа, – проговорил Бобби. – Потом, мяч просто не мог улететь так далеко. Тем не менее я как будто слышал крик. А вы?

Но доктор не слышал ничего.

Бобби отправился разыскивать свой мяч. Найти его он сумел не сразу, но в итоге все же сумел. Впрочем, доиграть этот мяч было практически невозможно, поскольку он застрял в зарослях дрока. Бобби попробовал пару ударов, но потом подобрал его и крикнул партнеру, что сдает лунку.

Доктор подошел к нему, так как следующая стартовая точка располагалась почти на краю утеса.

Семнадцатая лунка была бичом Бобби. Здесь мяч надлежало перекинуть над глубокой расщелиной. Расстояние на самом деле было не слишком большим, однако молодого человека угнетал вид на открывавшуюся внизу пропасть.

Они пересекли уводившую от берега тропу, проходившую теперь слева, почти у самого края обрыва.

Взяв клюшку, доктор благополучно переправил мяч на ту сторону расщелины.

Глубоко вздохнув, Бобби нанес свой удар. Недалеко пролетев, мяч нырнул за край обрыва.

– И каждый собачий раз, – с горечью произнес Бобби, – я совершаю одну и ту же собачью ошибку.

Он обошел расщелину, посмотрев вниз. Внизу сверкала морская волна, однако далеко не каждый не долетевший мяч погибал в пучине. Верхняя часть стенок расщелины казалась отвесной, однако ближе к подножию они постепенно обретали заметный уклон.

Бобби осторожно продвигался вперед. Как ему было известно, на краю обрыва имелось одно местечко, где можно было без особых трудов спуститься вниз. Им пользовались кэдди[1], спрыгивавшие вниз и победоносно, пусть несколько запыхавшись, возвращавшиеся с мячом в руках.

Внезапно замерев на месте, Бобби обратился к партнеру:

– Вот что, доктор, подойдите сюда. Что это… как вам кажется?

Внизу, примерно в сорока футах от края обрыва, обнаружилась темная груда, как будто старой одежды.

Доктор затаил дыхание.

– Ей-богу, – произнес он, – похоже, кто-то свалился вниз. Надо к нему спуститься.

Следуя рядом, оба спустились с обрыва, более крепкий Бобби помогал своему партнеру. Наконец они добрались до зловещей темной груды. Ею оказался мужчина лет сорока, еще дышавший, но находившийся в беспамятстве.

Доктор обследовал его, потрогал конечности, пощупал пульс, опустил веки. Став на колени рядом с несчастным, он завершил обследование. А потом посмотрел на стоявшего рядом Бобби, которому было заметно не по себе, и медленно покачал головой.

– Ничего сделать уже нельзя, – подытожил он. – Время его на исходе. Бедолага сломал позвоночник. Так-так. Полагаю, он не знал пути и, попав в туман, сорвался с обрыва. Сколько уже раз я говорил местному совету, что здесь надо поставить ограждение.

Он встал:

– Пойду схожу за помощью, договорюсь о том, чтобы тело подняли наверх. Не то стемнеет прежде, чем узнают, где мы. Ты останешься здесь?

Бобби кивнул.

– Так, значит, ему уже нечем помочь? – спросил он.

Доктор качнул головой:

– Нечем. Но долго он не протянет – пульс быстро слабеет. Продержится еще минут двадцать. Возможно, придет в сознание перед самым концом, но, скорее всего, этого не случится. Все же…

– Тем не менее, – поторопился сказать Бобби, – я останусь. А вы идите. Вот если он придет в себя, какое-нибудь лекарство ему не поможет ли?.. – Он умолк.

Доктор покачал головой.

– Больно ему не будет, – проговорил он. – Никакой боли этот человек не почувствует. – И, повернувшись, начал взбираться по тропе наверх.

Бобби провожал врача взглядом до тех пор, пока тот не исчез за краем обрыва, предварительно помахав молодому человеку рукой.

Сделав шаг-другой вдоль узкого карниза, Бобби уселся на выступ скалы и раскурил сигарету. Происшествие потрясло его. До сих пор ему не приводилось лично сталкиваться ни с тяжелой болезнью, ни со смертью.

Как несправедлив этот мир! Клуб тумана, поднявшийся снизу в такой чудный вечер, один неудачный шаг – и жизнь кончена. Притом такой здоровый с виду человек – наверное, ни дня в жизни ничем не болел. Смертная бледность, постепенно проступавшая на щеках несчастного, не могла спрятать глубокий загар. Загар человека, обитавшего под открытым небом, возможно, за границей. Бобби попытался повнимательнее рассмотреть умирающего – жесткие завитки каштановых волос, слегка тронутых на висках сединой, крупный нос, сильная челюсть, зубы, белевшие между чуть раздвинутыми губами. И еще широкие плечи. И тонкие, но жилистые ладони. Ноги лежали под неестественным углом к телу.

Поежившись, Бобби снова обратил свой взгляд к лицу незнакомца. Привлекательное лицо – веселое, решительное, смекалистое. Глаза, решил он, наверное, окажутся голубыми. И едва он дошел до этого места в своих размышлениях, глаза внезапно открылись.

Они действительно оказались голубыми – чистыми и яркими. И смотрели прямо на Бобби. В них не было ничего мутного и неопределенного. Взгляд этот принадлежал абсолютно осознающему себя человеку. Он был полон внимания и одновременно как бы вопроса.

Бобби торопливо поднялся и подошел к неизвестному. Но прежде чем молодой человек оказался с ним рядом, лежащий заговорил. Причем не слабым голосом, а звонким и чистым.

– Почему не Эванс? – спросил он.

А затем тело его странным образом содрогнулось, глаза закрылись, челюсть свисла.

Он умер.

Глава 2 Кое-что об отцах

Бобби наклонился к нему, но места для сомнений не оставалось. Человек этот был мертв. Пришел в последний миг в сознание, задал неожиданный вопрос, а потом умер.

С легким смущением Бобби запустил руку в карман мертвеца, достал из него шелковый платок и почтительно прикрыл им мертвое лицо. Ничего большего для покойника он сделать не мог.

И тут же заметил, что при этом выронил из кармана кое-что еще – фотоснимок, и, возвращая его на место, увидел запечатленное на нем лицо, странным образом немедленно врезавшееся в его память. Красивое лицо с широко посаженными глазами. Лицо женщины уже не юной, но еще не тридцатилетней, причем красота этой особы обладала какой-то властностью, которая – а не сама по себе красота – приковала к себе воображение молодого человека. «Такую сложно забыть», – подумал он.

Аккуратно и почтительно он вернул фотографию на прежнее место и уселся ждать возвращения доктора.

Время тянулось очень медленно – так, во всяком случае, казалось ему. Кроме того, он вдруг вспомнил о том, что обещал отцу играть на органе во время вечерней службы, начинавшейся в шесть часов, а теперь до шести оставалось десять минут. Естественно, потом отец поймет обстоятельства, но тем не менее следовало послать ему весточку с доктором. Преподобный Томас Джонс обладал чрезвычайно нервическим темпераментом. По складу своему он был излишне склонен раздражаться из-за пустяков, и, когда начинал волноваться, пищеварительный аппарат его приходил в крайнее возмущение, заставляя своего обладателя претерпевать мучительную боль. Бобби, считавший своего отца ничтожным и жалким старым ослом, все же чрезвычайно любил его.

Преподобный Томас, со своей стороны, считавший своего четвертого сына удивительно ничтожным и жалким юным ослом, все еще пытался произвести благодетельное воздействие на молодого человека.

«Бедный папашка, – размышлял Бобби, – должно быть, уже закипает, не зная, начинать ему службу или нет. И заведет себя до такой степени, что у него снова начнет болеть желудок, а потом не сумеет поужинать. Ему не хватит ума понять, что я не стал бы подводить отца, если бы такой ситуации можно было избежать… Впрочем, какая разница? Подобная мысль даже не придет ему в голову. Когда человек переваливает за пятьдесят, он теряет всякие остатки разума, начинает терзать себя из-за пустяков, которым цена полтора пенни. Наверное, стариков просто неправильно воспитывали, и теперь они не могут вести себя иначе. Бедный старый папочка, ума-то у него как у цыпленка!»

И он продолжил размышления, соединяя привязанность к отцу с негодованием на него.

Вся проведенная дома жизнь представлялась ему одной долгой жертвой, принесенной сомнительным идеям родителя. Мистер Джонс, со своей стороны, воспринимал этот отрезок времени как длительное жертвоприношение, не понятое и не оцененное младшим поколением. Насколько же может различаться восприятие одного и того же даже близкими людьми!

Но куда запропастился этот доктор? Ему уже давно пора вернуться!

Бобби поднялся на ноги и недовольно притопнул. И в этот самый момент услышал какой-то шорох и посмотрел верх, полагая, что пришла помощь и бдение его закончено. Но это был не доктор, а незнакомый ему мужчина в широких брюках-гольф.

– Послушайте, – молвил приятным тенорком неизвестный, – в чем, собственно, дело? Случилось несчастье? Могу ли я чем-то помочь? – Бобби не очень четко видел его, потому что уже быстро смеркалось.

Он объяснил ситуацию, а незнакомец выразил подобающее сожаление.

– Значит, я ничем не могу помочь? – спросил он. – Может, сходить за помощью или сделать что-то еще? – Бобби пояснил, что за помощью уже послали, и спросил, не видит ли его собеседник кого-нибудь наверху.

– Пока никого.

– Понимаете ли, – продолжил Бобби, – у меня на шесть назначена встреча…

– И вы не хотите отсюда уходить…

– Нет, не совсем так, – заявил Бобби. – То есть бедолага этот мертв и все такое, и помочь ему ничем нельзя, но все же…

Он умолк, как всегда обнаружив, что не в состоянии передать свои сложные чувства словами. Незнакомец тем не менее как будто понял его.

– Значит, так, – сказал он. – Значит, так, я спущусь вниз – ну, если я смогу различить тропу под ногами – и дождусь прихода кого нужно.

– Ой, в самом деле? – С благодарностью произнес Бобби. – Понимаете ли, это все мой отец. Не скажу, что он плохой человек, но очень раздражительный. А вы видите тропку? Сперва чуть левее, потом немного правее – и вы тут. Это нетрудно.

И он принялся руководить спуском незнакомца, пока оба они наконец не оказались на узкой площадке лицом к лицу. Неизвестному было примерно лет тридцать пять. Лицо его, помеченное легкой нерешительностью, будто бы требовало небольшого дополнения: монокля и тонких усиков.

– Я не из местных, – пояснил он. – Кстати, моя фамилия Бассингтон-Ффренч. Приехал, чтобы подыскать здесь себе дом. И вот, понимаете ли, такая жуткая история! Значит, он шагнул за край обрыва?

Бобби кивнул.

– Должно быть, снизу принесло облако тумана, – пояснил он. – Здесь эта тропа делает опасный поворот. Ну, счастливо. Большое спасибо. Мне надо торопиться. С вашей стороны это очень любезно.

– Вовсе нет, – возразил новый знакомец. – На моем месте так поступил бы каждый. Нельзя оставлять беднягу лежать вот так… Ну я бы сказал, что это даже неблагопристойно.

Бобби уже карабкался вверх по крутой тропке. Оказавшись наверху, он помахал рукой остающемуся и припустил бегом по полю. Чтобы выиграть время, он перепрыгнул через стенку церковного двора, то есть кладбищенскую ограду, вместо того чтобы добежать до выходящих на улицу ворот. Викарий увидел этот поступок своего сына из окна ризницы и отнесся к нему с глубоким неодобрением.

Было уже пять минут седьмого, но колокол все еще звонил.

Обвинения и оправдания, само собой, следовало отложить на время после службы. Запыхавшийся Бобби рухнул на место органиста и обратил все свое внимание к клавиатуре древнего органа. Ассоциация с пережитым привела его к траурному маршу Шопена.

После службы, пребывая скорее в печали, чем в гневе – по собственному настоятельному убеждению, – викарий призвал сына к ответу.

– Мой дорогой Бобби, – произнес он. – Если ты не в состоянии что-то сделать правильно, лучше не делать этого вообще. Я понимаю, что ты и все твои юные приятели не имеют никакого представления о времени, однако есть Тот, Кого мы не смеем заставлять ждать. Ты сам по собственному желанию предложил играть на органе. Я не заставлял тебя это делать. Но ты, слабовольный, предпочел богослужению игру…

Бобби решил прервать обличительную речь родителя, пока тот не зашел слишком далеко.

– Прости, папа, – произнес он самым бодрым и непринужденным тоном, к которому прибегал всегда вне зависимости от темы нотации. – На сей раз моей вины нет. Я сторожил труп.

– Что… что ты делал?

– Стерег тело несчастного, сорвавшегося с обрыва. Знаешь это опасное место, кручу возле семнадцатой стартовой. Как раз начинал собираться туман, и он, должно быть, не заметил обрыва…

– Великий Боже! – вскричал викарий. – Какая трагедия! И он погиб на месте?

– Нет, он был без сознания. И умер сразу после того, как ушел доктор Томас. Но я почувствовал, что не могу так вот оставить его, бросить несчастного и уйти по своим делам. Тут явился еще один человек, так что я передал ему обязанность главного плакальщика и помчался сюда со всех ног.

Викарий вздохнул:

– Ох, мой дорогой Бобби, неужели ничто не способно пошатнуть твою прискорбную бессердечность? Она огорчает меня больше, чем я могу высказать. Тебе пришлось встретиться лицом к лицу со смертью… с внезапной смертью. И ты можешь шутить о ней! Она никак не тронула тебя. Все… все скорбное, даже священное в глазах вашего поколения становится шуткой.

Бобби переступил на месте.

Если отец не способен понять, что шутливый тон ты избрал потому, что пережил потрясение, значит, просто не способен! Такие вещи невозможно объяснить. Смерть и трагедию следует воспринимать, стиснув зубы. Но что еще можно было ожидать? Те, кому больше пятидесяти, вообще ничего не понимают. У них в голове какие-то странные представления.

«Наверное, виновата война, – снисходительно думал Бобби. – Она лишила их равновесия, и они с тех пор так и не выправились».

Ему было стыдно за отца и жалко его.

– Прости, папа, – промолвил сын, четко понимая, что объяснение невозможно.

Викарию было жаль сына, он казался несколько смущенным. Мальчик совершенно не понимает, насколько серьезна жизнь. Даже извинение его было таким бодрым и лишенным покаяния.

Они направились домой, и каждый отчаянно пытался найти оправдания для другого.

Викарий думал: «Хотелось бы знать, когда Бобби найдет себе подходящее занятие…» Сын же его думал о другом: «Интересно, сколько еще я вытерплю в этом доме…» И при этом оба чрезвычайно симпатизировали друг другу.

Глава 3 Поездка по железной дороге

Бобби не предвидел продолжения своего приключения.

На следующее утро он поехал в город, где у него была назначена встреча с приятелем, собиравшимся открыть гараж и полагавшим, что Бобби может существенно помочь ему в этом деле.

Через два дня, уладив свои городские дела к общему удовлетворению, Бобби отправился домой, поймав поезд, отходивший в 11:30, причем ему удалось это едва ли не в самый последний момент. Бобби прибыл на лондонский вокзал Паддингтон, когда на часах было уже 11:28, промчался по подземному переходу, из которого выскочил на платформе № 3 как раз в тот момент, когда состав тронулся с места, и вскочил в ближайший вагон, пренебрегая негодованием билетных контролеров и носильщиков, оставшихся на перроне.

Распахнув дверь, он упал на четвереньки и торопливо поднялся. Дверь захлопнул ловкий носильщик, и Бобби уставился на единственного пассажира купе.

Купе оказалось первого класса, и в уголке, лицом вперед по ходу поезда, сидела темноволосая девушка, курившая сигарету, одетая в красную юбку, короткий зеленый жакет и ярко-синий берет, и, невзирая на определенное сходство с обезьянкой уличного шарманщика (длинные и полные печали глаза девушки дополняли пухлые губы), ей нельзя было отказать в привлекательности.

Разразившись извинениями, Бобби вдруг умолк.

– Да это же ты, Фрэнки! – воскликнул он. – Я тебя целый век не видел.

– Ну и я тебя тоже. Садись, поговорим.

Бобби ухмыльнулся:

– У меня билет неправильного цвета.

– Это ничего не значит, – любезно настояла Фрэнки. – Я заплачу за тебя разницу.

– Моя мужская гордость протестует против такой мысли, – возразил Бобби. – Разве я могу позволить леди платить за меня?

– Кажется, в нынешние дни только это нам и остается, – сказала Фрэнки.

– Я сам заплачу за себя, – героическим тоном провозгласил Бобби, заметив появившуюся в двери коридора фигуру в синей униформе.

– Оставь, я все улажу, – ответила Фрэнки.

Она приветливо улыбнулась контролеру, прикоснувшемуся к фуражке, принимая от нее белый картонный билет, и прокомпостировавшему его.

– Мистер Джонс зашел ко мне в купе, чтобы немного поговорить, – пояснила она. – Надеюсь, в этом нет преступления?

– Все в порядке, леди. Полагаю, джентльмен не слишком долго пробудет здесь. – Он тактично кашлянул. – Я пойду с очередным обходом только после Бристоля.

– Чего только нельзя добиться с помощью улыбки, – сказал Бобби, когда железнодорожный служащий покинул купе.

Леди Фрэнсис Дервент покачала головой:

– Не уверена в том, что дело в улыбке. Скорее всего, сказывается действие привычки отца раздавать всем чаевые по пять шиллингов во время путешествий.

– А я думал, что ты навсегда покинула Уэльс, Фрэнки.

Фрэнсис вздохнула:

– Дорогой мой, ты знаешь, в чем дело. Знаешь, какими замшелыми пнями могут быть родители. Учитывая это и состояние удобств… Притом ведь и делать нечего, и встречаться тоже не с кем – люди просто перестали отдыхать за городом! Они говорят, что вынуждены экономить и не могут позволить себе таких трат. И что, по-твоему, остается девушке делать в подобном случае?

Бобби печально покачал головой, соглашаясь с проблемой.

– Однако после вчерашней вечеринки, – продолжила Фрэнки, – я решила, что в родном доме будет не хуже.

– И чем она тебе не понравилась?

– Ничем не понравилась. Была в точности такой же, как любая другая вечеринка, если не сказать хуже. Она должна была начаться в «Савое» в полдевятого. Некоторые из наших прикатили в четверть десятого, и пришлось общаться с другими людьми, но к десяти мы разобрались по компаниям. Потом был ужин, а после мы поехали в «Марионетку» – по слухам, там ждали рейд полиции, но ничего не произошло, а была все та же тоска, и мы выпили немного, а потом отправились в «Арену», и там оказалось еще хуже, а потом перебрались в кофейню, а потом в закусочную, в которой подают жареную рыбу, а потом решили позавтракать у дядюшки Анджелы и посмотреть, возмутится ли он, но он не возмутился, а только скучал, и мы как бы разбежались по домам. Честно говоря, Бобби, в этом нет ничего хорошего.

– Да уж, – ответил Бобби, подавляя укол зависти. Даже в самых отважных своих мечтах он не воспарял до членства в «Марионетке» или «Арене».

Его знакомство с Фрэнки носило несколько странный характер.

В детстве он и его братья играли с детьми из Замка. Теперь, когда все они уже выросли, жизнь редко сталкивала их друг с другом. Но когда это случалось, они по-прежнему обращались друг к другу по именам. В тех редких случаях, когда Фрэнки бывала дома, Бобби и его братья приходили в Замок, чтобы поиграть в теннис.

Однако Фрэнки и обоих ее братьев в дом викария не приглашали. По обоюдному дипломатичному согласию считалось, что такой визит не будет им интересен. С другой стороны, при игре в теннис всегда были нужны партнеры мужского пола. Так что, невзирая на христианскую общность, во взаимоотношениях присутствовал момент неловкости. Дервенты, быть может, обнаруживали на самую чуточку больше дружелюбия, чем требовалось для того, чтобы показать, что между ними и соседями «нет никакой разницы». Джонсы, со своей стороны, придерживались официальной нотки, не собираясь претендовать на более близкие отношения, чем это предполагалось. Таким образом, у обоих семейств не было теперь ничего общего, кроме немногих детских воспоминаний.

Тем не менее Бобби очень симпатизировал Фрэнки и всегда радовался тем редким оказиям, когда судьба сводила их вместе.

– Я так устала от всего этого, – заявила Фрэнки с ноткой утомления в голосе. – А ты?

– Вроде бы нет.

– Дорогой мой, как это чудесно, – сказала Фрэнки.

– Не хочу этим сказать, что считаю себя неисправимым оптимистом, – развил мысль Бобби, стараясь не произвести неприятное впечатление. – Терпеть не могу таких людей, неисправимых оптимистов то есть.

Услышав это слово, Фрэнки поежилась.

– Понимаю тебя, – пробормотала она. – Они ужасны.

И молодые люди обменялись сочувственными взглядами.

– Кстати, – вдруг произнесла Фрэнки. – А что у нас там случилось… Что за человек упал с обрыва?

– Мы с доктором Томасом нашли его, – ответил Бобби. – Как ты узнала об этом, Фрэнки?

– Увидела в газете. Вот. – Она указала пальцем на небольшую статью, озаглавленную «Трагедия в морском тумане».

«Человек, ставший жертвой разыгравшейся вчера вечером в Марчболте трагедии, был опознан по находившейся при нем фотографии. На фотоснимке оказалась некая миссис Лео Кейман. После того как с ней связались, миссис Кейман немедленно приехала в Марчболт, где опознала в покойном своего брата, Алекса Притчарда.

Мистер Притчард недавно возвратился из Сиама. Он провел за пределами Англии десять лет и намеревался предпринять пешеходное путешествие.

Дознание состоится в Марчболте завтра».

Мысли Бобби немедленно вернулись к странным образом западающему в память лицу, запечатленному на фотоснимке.

– Полагаю, мне придется дать показания на дознании, – сказал он.

– Как это волнительно. Я тоже приду, чтобы послушать тебя.

– Ничего особо волнительного, думаю, не будет, – произнес Бобби. – Мы всего лишь обнаружили его.

– Он был мертв?

– Нет, еще нет. Он умер примерно через четверть часа после того, когда мы его нашли. Кроме меня, с ним никого не было.

Он умолк.

– Суровое переживание, – отреагировала Фрэнки с тем мгновенным пониманием ситуации, которое начисто отсутствовало у его отца.

– Конечно, он уже ничего не чувствовал…

– Не чувствовал?

– Но тем не менее… Ну… понимаешь, он выглядел слишком живым и здоровым для того, чтобы кончать жизнь таким неприятным образом, просто ступив не туда в тумане.

– «Понимаю тебя, Стив»[2], – сказала Фрэнки, и в этой странной фразе вновь ощущались симпатия и понимание.

– А сестру его ты видел? – спросила она чуть погодя.

– Нет. Я провел в городе два дня. Надо было повидаться с другом насчет гаражного бизнеса, который мы собираемся открыть. Да ты помнишь его. Баджера Бидона.

– Помню? Откуда?

– Ну конечно помнишь. Ты просто должна помнить старого доброго Баджера. Он такой косоглазый.

Фрэнки наморщила лоб.

– Ну, он еще так дурацки посмеивается – «хо-хо-хо», – услужливо продолжил Бобби.

Но Фрэнки по-прежнему морщила лоб.

– Еще он упал с пони, когда мы были детьми, – помогал Бобби. – Попал головой в лужу, и нам пришлось вытаскивать его за ноги.

– Ох! – произнесла Фрэнки, покоряясь потоку воспоминаний. – Теперь вспомнила. Он заикался.

– И до сих пор заикается, – с гордостью промолвил Бобби.

– А это не он разводил кур и его ферма разорилась? – поинтересовалась Фрэнки.

– Он самый.

– А потом его взяли биржевым маклером и уволили через месяц?

– Его.

– А потом его послали в Австралию и он вернулся?

– Да.

– Бобби, – сказала Фрэнки, – надеюсь, ты не вкладываешь никаких денег в его новое предприятие?

– У меня нет никаких денег, – произнес Бобби.

– Оно и к лучшему, – согласилась Фрэнки.

– Ну да, – продолжил Бобби. – Баджер попытался найти человека, который может инвестировать в его предприятие небольшой капитал, однако оказалось, что это не так просто.

– Если посмотреть по сторонам, – заявила Фрэнки, – можно подумать, что у людей вообще нет ума, однако на самом деле это совсем не так.

Смысл последней ее фразы наконец дошел до Бобби.

– Подумай сама, Фрэнки, – убеждал он. – Баджер ведь один из лучших… нет, из самых лучших.

– Они всегда такие, – высказала Фрэнки.

– Кто «они»?

– Те, кто уезжает в Австралию и возвращается назад. А как он раздобыл деньги на то, чтобы открыть свой бизнес?

– Тетя или какая-то родственница умерла и оставила ему гараж на шесть машин с тремя комнатами на втором этаже, и родные собрали сотню фунтов на покупку подержанных авто. Ты будешь удивлена тем, какие выгодные сделки заключаются на рынке автомобилей с пробегом.

– Однажды я купила такую, – сказала Фрэнки. – Это неоднозначный вопрос. Но не будем об этом. А чего ради ты решил уйти из флота? Тебя же не гнали, надеюсь? В твоем-то возрасте.

Потупившись, Бобби мрачным голосом проговорил:

– Глаза.

– Помню, у тебя всегда были какие-то сложности с ними.

– Так и есть. Однако я сумел просочиться. Потом заграничные плавания – яркий свет, понимаешь ли, – и зрения не стало. Так что… Ну, мне пришлось уйти.

– Мрачная история, – уронила Фрэнки, глядя в окно.

Наступила выразительная пауза.

– Как ни крути, очень жаль, – не выдержал Бобби. – На самом деле мои глаза не настолько плохи… мне сказали, что хуже зрение не станет. Я вполне мог бы продолжать службу.

– Выглядят твои глаза совершенно нормально, – сказала Фрэнки, заглядывая в их искренние карие глубины.

– Так что, понимаешь, – заключил Бобби, – мне приходится идти к Баджеру.

Фрэнки кивнула.

Открывший дверь проводник объявил:

– Подают еду.

– Пойдем? – предложила Фрэнки.

Они перешли в вагон-ресторан.

Во время возможного появления билетного контролера Бобби совершил кратковременное стратегическое отступление.

– Не будем слишком уж отягощать собой его совесть, – предложил он.

На что Фрэнки ответила, что сомневается в том, будто билетные контролеры вообще отягощены совестью как таковой.

Чуть позже пяти часов дня они прибыли в Сайлхем, откуда надо было добираться до Марчболта.

– Меня встречает автомобиль, – сказала Фрэнки. – Я тебя подвезу.

– Спасибо. В таком случае мне не придется целых две мили тащить этот ужасный предмет. – Он с пренебрежение пнул ногой свой чемодан.

– Три мили, а не две, – поправила его Фрэнки.

– Две, если идти по тропе через поле для гольфа.

– Это где…

– Да, где упал этот человек.

– Надеюсь, никто не столкнул его? – спросила Фрэнки, передавая свой дорожный чемоданчик служанке.

– Столкнул? Боже, нет. Почему ты…

– Ну, я подумала, что так все станет еще интереснее, правда? – рассеянно предположила Фрэнки.

Глава 4 Дознание

Расследование обстоятельств гибели Алекса Притчарда состоялось на следующий день. Доктор Томас дал показания о том, как был обнаружен погибший.

– Жизнь еще присутствовала в теле? – спросил коронер[3].

– Да, пострадавший еще дышал. Однако надежды на выздоровление не оставалось… – Тут доктор пустился в сложные технические подробности, и коронер пришел на помощь собравшейся комиссии:

– То есть, говоря повседневным языком, спина этого человека была сломана?

– Да, если вам так удобно, – с печалью в голосе промолвил доктор Томас, прежде чем рассказать, как он отправился за помощью, оставив умирающего на попечении Бобби.

– А теперь хотелось бы услышать ваше мнение о причине этого несчастья, доктор Томас.

– Я бы сказал, что, по всей вероятности (за отсутствием каких бы то ни было свидетельств о его психическом настрое), покойный непредумышленно оступился на краю обрыва и упал. В это время от моря наползал туман, а тропа в этом месте резко поворачивает. Из-за тумана покойный мог не заметить опасности и продолжить движение вперед, в каковом случае пара шагов могла стоить ему падения.

– Не заметили ли вы признаков насилия? Которое могло бы учинить третье лицо?

– На сей счет я могу только сказать, что все обнаруженные повреждения полностью объясняются падением тела с высоты пятьдесят-шестьдесят футов на камни.

– Далее остается вопрос о возможности самоубийства.

– Полностью исключить такую возможность нельзя. По поводу того, случайно или преднамеренно покойный сделал ошибочный шаг, я не могу ничего сказать.

Следующим вызвали Роберта Джонса.

Бобби объяснил, что играл с доктором в гольф, и срезавшийся мяч отлетел в сторону моря. В это время поднимался туман, и видеть было сложно. Ему показалось, что он услышал чей-то крик, и даже на мгновение подумал о том, что мяч мог долететь до какого-нибудь оказавшегося на тропинке человека, но потом понял, что мяч просто не мог пролететь настолько далеко.

– Вы нашли мяч?

– Да в какой-то сотне ярдов от тропы. – Бобби рассказал, как они перешли к следующему стартовому пункту и как его мяч улетел в пропасть.

Тут коронер остановил его, поскольку показания молодого человека повторяли уже известное от доктора. Но принялся расспрашивать его о крике: слышал ли он его или ему показалось, что слышал.

– Это был просто крик.

– Кто-то звал на помощь?

– O нет. Просто кричал. На самом деле я не уверен в том, что слышал его.

– Крик, вызванный испугом?

– Да, больше похоже на это, – с благодарностью подтвердил Бобби. – Вроде того, как может вскрикнуть человек, если в него неожиданно попал мяч.

– Или когда он шагнул в пустоту, считая, что идет по тропе?

– Да.

После чего Бобби рассказал о том, что пострадавший умер через минут пять после того, как доктор отправился за помощью, и на этом его испытание закончилось.

Коронер явно уже хотел покончить со столь очевидным делом.

Вызвали миссис Лео Кейман.

Бобби даже охнул от острого разочарования, не увидев лика с выпавшей из кармана покойного фотографии. Фотографов, решил он в полном расстройстве, следует считать обманщиками худшего толка. Вне сомнения, снимок этот был сделан несколько лет назад, однако и с учетом этого он не мог поверить в то, что очаровательная большеглазая красотка могла превратиться в нынешнюю нахальную с вида бабу с выщипанными бровями и явно крашеными волосами. «Время, – вдруг пришло в голову Бобби, – абсолютно ужасная вещь. И как будет выглядеть та же Фрэнки по прошествии двадцати лет?» Он даже поежился.

Тем временем Амелия Кейман, обитающая по адресу Паддингтон, Сент-Леонард Гарденс, 17, приступила к даче показаний.

Покойный Александр Притчард был ее единственным братом. В последний раз она видела его за день до трагедии, когда он объявил ей о своем намерении совершить пешее путешествие по Уэльсу. Брат ее совсем недавно вернулся с Востока.

– Пребывал ли он в благополучном состоянии ума?

– O да. Алекс всегда пребывал в бодром расположении духа.

– То есть, насколько вам известно, у него не было ничего плохого на уме?

– Ох! Не сомневаюсь в этом. Он предвкушал свое путешествие.

– А не было ли у него в последнее время финансовых неприятностей… или неприятностей какого-то другого рода?

– Ну, на сей счет ничего сказать не могу, – произнесла миссис Кейман. – Понимаете ли, он только что вернулся домой, и перед этим я не видела его десять лет, а писать письма он никогда не любил. Но он возил меня в Лондоне по театрам и ресторанам, сделал мне несколько подарков, так что не думаю, чтобы у него не было денег; и потом, он находился в таком прекрасном расположении духа, что неприятностей у него просто не могло быть.

– А кем был ваш брат по профессии, миссис Кейман?

Леди слегка смутилась:

– Ну, не могу точно сказать вам. Он называл себя изыскателем и вообще редко бывал в Англии.

– Вам известны какие-либо причины, могшие заставить его покуситься на собственную жизнь?

– O нет! И я не могу поверить в то, что он мог решиться на подобный поступок. Это была какая-то случайность.

– А как вы объясните тот факт, что у вашего брата не было с собой никакого багажа, даже рюкзака?

– Он не любил ходить с рюкзаком. Вместо этого он рассылал посылки. И одну отправил за день до отъезда со своими ночными вещами и парой носок, только адресовал ее в Дербишир вместо Денбишира, так что она пришла сюда только сегодня.

– Ага! Это объясняет один несколько странный факт.

Миссис Кейман продолжила объяснять, каким образом она связалась с фотографами, имена которых присутствовали на фотографии, найденной в кармане ее брата. Она тут же приехала вместе с мужем в Марчболт и опознала тело.

На последних словах она громко хлюпнула носом и прослезилась.

Сказав несколько слов в утешение, коронер отпустил ее.

Далее он обратился к комиссии, которой следовало определить характер смерти этого человека. К счастью, вопрос показался вполне несложным. Никаких оснований предполагать, что мистер Притчард находился в состоянии уныния или депрессии или намеревался свести счеты с жизнью, комиссии предложено не было. Напротив, он пребывал в полном здравии и добром расположении духа и предвкушал отдых. Причиной его гибели стал туман, легший на тропу, шедшую по краю обрыва, и, возможно, следует признать, что настало время что-то сделать с этим опасным местом.

Комиссия не стала тянуть с объявлением вердикта.

– Мы объявляем, что покойный принял смерть в результате несчастного случая, и хотим добавить, что, с нашей точки зрения, городскому совету следует немедленно принять меры по установлению ограды или забора по морской стороне тропы, там, где она огибает пропасть.

Коронер кивнул в знак одобрения.

Дознание закончилось.

Глава 5 Мистер и миссис Кейман

Вернувшись в дом викария через полчаса, Бобби обнаружил, что связь его с гибелью Алекса Притчарда еще не разорвана. Ему сообщили, что мистер и миссис Кейман пришли повидаться с ним и находятся в кабинете отца. Бобби немедленно отправился туда и обнаружил своего родителя отважно поддерживавшим подходящий случаю разговор, впрочем, абсолютно не наслаждаясь этим занятием.

– А! – произнес викарий с легким облегчением в голосе. – Вот и Бобби.

Мистер Кейман поднялся и с протянутой рукой шагнул навстречу молодому человеку. Рослый и напыщенный мужчина, он придерживался манер вроде бы приветливых, однако холодный, с хитринкой, взгляд их опровергал. Что касается миссис Кейман, хотя ее можно было бы посчитать привлекательной в неком откровенном и грубоватом стиле, в ней не усматривалось почти ничего общего с той ранней фотографией, ни следа того задумчивого очарования. «По правде сказать, – подумал Бобби, – если бы сама она не опознала собственное фото, едва ли это смог бы сделать кто-то другой».

– Я приехал вместе с женой, – произнес мистер Кейман, стискивая ладонь Бобби в твердом и болезненном рукопожатии. – В подобных ситуациях, понимаете ли, следует быть рядом; Амелия, само собой, расстроена.

Миссис Кейман хлюпнула носом.

– Мы пришли переговорить с вами, – продолжил мистер Кейман. – Понимаете ли, несчастный брат моей жены умер, в общем-то, на ваших руках. Естественно, она хотела бы услышать от вас все, что вы можете сказать о последних мгновениях его жизни.

– Безусловно, – несчастным голосом произнес Бобби. – Безусловно…

Он нервно ухмыльнулся и немедленно услышал вздох отца – знак христианского смирения.

– Бедный Алекс, – произнесла миссис Кейман, промакивая глаза. – Бедный-бедный Алекс.

– Понимаю, – ответил Бобби. – Абсолютная жуть.

Он поежился. ...



Все права на текст принадлежат автору: .
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Почему не Эванс?