Леонид Спивак Одиночество дипломата (сборник)

© Л. Спивак, 2021

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2021

* * *

Ревекке, Анне, Виктории, трем поколениям моей семьи

Иуда

Judah P. Benjamin, the dapper Jew,

Seal-Sleek, black-eyed, lawyer and epicure,

Able, well-hated…

Stephen Vincent Benét

«John Brown’s Body»

Иуда Бенджамин, щеголь-еврей,

Гладкий, как тюлень,

Черноглазый адвокат, эпикуреец,

Умелый, ненавидимый крепко…

Стивен Винсент Бенé

«Тело Джона Брауна»

Место под солнцем

На юге небо всегда кажется выше. Когда опускаются сумерки и верхушки кипарисов застывают на фоне глубокой синевы, кажется, что воздух напоен бархатистым ароматом вечнозеленой тропической растительности. «Добрый старый американский Юг», край резких контрастов под ярким солнцем, давно уже стал легендой. Ушла в небытие размеренная и утонченная жизнь старых усадеб. Унесены ветром балы и дуэли, южные традиции и предрассудки. Стали героями исторических романов плантаторы и генералы, салонные красавицы и светские львы, а в каждом американском городе, большом или малом, есть памятник погибшим в годы жестокой войны, расколовшей страну на Север и Юг.

Иуда Филипп Бенджамин

В эпицентре этого крупнейшего в американской истории шторма оказался человек, судьба которого и по сей день вызывает разноречивые отклики. Он был одной из ключевых политических фигур XIX века. Ныне имя его нечасто упоминается даже в самых кропотливых трудах американских историков. Иуда Филипп Бенджамин — блистательный юрист, сенатор США, известный предприниматель, незаурядный государственный деятель — коллизий его жизни хватило бы на несколько человеческих судеб. Однако даже для близких ему людей «Принц Конфедерации» так и остался загадкой.

Мальчика-первенца назвали Иудой. Имя было традиционным для патриархальной религиозной семьи. В память Иуды (Иегуды), родоначальника одного из двенадцати колен Израилевых, были названы многие герои древней еврейской истории. Но в христианском мире с этим именем ассоциировался совсем другой библейский персонаж.

Иуда Филипп Бенджамин появился на свет 6 августа 1811 года. Звезда удачи не сияла над его головой. Он был одним из шестерых детей Филиппа Бенджамина, хозяина небольшой лавки на острове Сент-Томас, принадлежавшем в ту пору британской Вест-Индии, а ныне — Виргинским островам, протянувшимся узкой полоской в Карибском море. Лежащие на пересечении морских торговых путей между Европой и Америкой, эти острова издавна манили к себе людей, по разным причинам не ужившихся в Старом Свете.

Когда-то Филипп Бенджамин держал крошечный магазинчик в еврейском квартале Лондона. Наполеоновские войны сильно ударили по всей английской торговле. Разорившийся коммерсант решил попытать счастья за океаном, в Вест-Индии, где у родственников его жены, Ребекки Мендес, неплохо шли дела.

Отец Иуды оказался не самым удачливым бизнесменом: нужда по-прежнему следовала за ним по пятам. Через несколько лет угроза очередного разорения заставила семейство перебраться в Соединенные Штаты. Здесь они несколько раз переезжали с места на место, пока не осели в 1821 году в Чарльстоне, тогдашней столице штата Южная Каролина. Отсюда и начал свое восхождение один из самых ярких и загадочных американских политиков XIX столетия.

Чарльстон был первым городом в Новом Свете, который предоставил право голоса нехристианам. В колониальные времена Южная Каролина управлялась согласно хартии 1669 года, составленной великим английским философом Джоном Локком. Хартия гарантировала свободу совести всем поселенцам, среди которых были отдельно упомянуты «язычники, евреи и сектанты». Во время Войны за независимость США большинство иудеев-южан сражалось на стороне генерала Вашингтона, многие были офицерами его армии. Со временем в Чарльстоне образовалась самая крупная еврейская община на юге страны.

Впоследствии, в кругу вашингтонских друзей, Иуда Бенджамин с радостью вспоминал свои детские годы в Чарльстоне. Семью по-прежнему кормил небольшой магазинчик в районе порта. Запах сушеных тропических фруктов, специй и кокосового масла в лавке, шум порта с боцманскими свистками и многоязыкой матросской речью, неповторимое дыхание южного моря составляли аромат детских воспоминаний сенатора. Вероятно, отсюда берет начало глубокая привязанность к старому американскому Югу, на долгие годы определившая его жизненный выбор.

Подлинной главой семьи была Ребекка. Иуда никогда не упоминал отца, но бережно относился к матери. Дальние родственники вспоминали ее как женщину с сильным характером, которая, невзирая на бедность, умела высоко держать голову. Однажды, как пишет первый биограф Бенджамина П. Батлер, более обеспеченная сестра Ребекки прислала ей из Вест-Индии сундук с дорогим постельным бельем. Нераскрытый сундук был тотчас отослан обратно с уверением в полном благополучии.

Будущий член кабинета министров Конфедерации учился в школе для бедных детей. Мальчик демонстрировал несомненные способности. Иуда запоминал книжный текст страницу за страницей и с легкостью цитировал огромные поэмы. Но много ли было в Чарльстоне возможностей для бедного иммигранта, пусть даже и с искрой Божьей?

Все изменилось в тот день, когда на пороге лавки появился Мозес Лопес, богатый и уважаемый в еврейской общине предприниматель, известный своей благотворительностью. Он предложил Филиппу и Ребекке отправить мальчика в Йельский университет и дал существенную сумму для поступления. В это было трудно поначалу поверить: в Йель посылали учиться своих сыновей аристократические семьи Юга. Вступительный экзамен в университет включал проверку знания греческого, латыни и математики, а также осведомленности в трудах древних — Вергилия, Цицерона, Саллюстия. Но четырнадцатилетний Бенджамин справился с первым в жизни серьезным испытанием. Часть необходимой платы за его учебу внесло еврейское общество помощи сиротам. Ради сына Ребекка проглотила свою гордость.

Когда низкорослый Иуда Бенджамин надел черно-белую форму студента Йеля, он оказался самым младшим среди учащихся. Единственный в те времена иудей в одном из старейших университетов Америки был фигурой экзотической — иммигрант и провинциал среди отпрысков плантаторских семей Юга и денежной аристократии Севера. Университет, расположенный в сердце Новой Англии, оставался цитаделью пуританского консерватизма. Все студенты были обязаны к последнему удару колокола успеть на утреннюю службу, которая начиналась зимой в шесть часов утра, а летом — в пять. Программа первого года включала изучение античных историков Геродота, Тита Ливия, Тацита, а также географии, астрономии, тригонометрии. О трудностях науки говорит одна из тогдашних традиций йельских студентов: в конце учебного года хоронить одну из пяти книг Евклида.

«Бенджамин многое выучил вне классных стен Йеля. Наблюдая вблизи богатых мальчиков, он усваивал манеры высших классов. Он упорно работал, чтобы опередить их в учебе, превзойти в дебатах с помощью логики и остроумия. Он подражал их лучшим качествам, отбрасывая фатовские манеры, он погружался в искусство, музыку и поэзию, чтобы скрыть свое скромное происхождение. Юноша с ограниченными возможностями среди американской элиты, неотесанный провинциал с еврейскими манерами, он страстно подражал лучшим образцам йельского сословия», — писал о нем историк И. Эванс.

К середине второго года обучения Иуда стал одним из лучших в классе. Об этом свидетельствуют сохранившиеся письменные отзывы классных наставников. Юношу ожидало прекрасное будущее. Но в Чарльстоне случилось непоправимое — отец бросил семью. Обстоятельства семейной драмы остались нераскрытыми: Филипп Бенджамин уехал из Чарльстона, и Иуда никогда больше не упоминал о нем. Ребекка была не в состоянии платить за учебу сына — один год в университете стоил немыслимые для иммигрантской семьи деньги: шестьдесят четыре доллара тридцать два цента. Со слезами на глазах, никому не объясняя причин, юный Бенджамин покинул Йель.

В его жизни будет много потерь и разочарований. Однако в шестнадцать лет Иуда принял окончательное и одно из самых важных в своей судьбе решений: он задумал уехать в Луизиану, в Новый Орлеан — город, где его никто не знал и где он мог начать все сначала, без оглядки на прошлое. Ребекка тайком положила в вещи сына истрепанный молитвенник.

Законы и сахар

Бенджамин приехал в Новый Орлеан в 1828 году с пятью долларами в кармане. Деньги на пароход были взяты в долг у мужа старшей сестры. Ребекку этот город страшил своей сомнительной репутацией, но она понимала, сколь тяжело будет сыну обретаться в Чарльстоне, вернувшись к рутине маленькой фруктовой лавки.

Новый Орлеан был самым колоритным местом в тогдашней Америке, где буквально из воздуха делались состояния, которые затем, случалось, просаживались за одну ночь в карточной игре или терялись в рискованных морских предприятиях. Здесь находили пристанище путешественники, торговцы, авантюристы, коммерсанты. На рынках Нового Орлеана продавались пряности из Китая и тиковое дерево из Африки, китовый жир из Северной Атлантики и ром из Ямайки. Отсюда вверх по реке Миссисипи протянулись пароходные линии, столь ярко описанные Марк Твеном и Майн Ридом. Здесь не слишком интересовались религиозной принадлежностью, и человек с умом и способностями мог рассчитывать на удачу.

Основанный французскими колонистами в 1718 году, город был назван в честь герцога Филиппа Орлеанского, тогдашнего регента Франции при малолетнем Людовике XV. На протяжении последующих ста лет город переходил от французов к испанцам и обратно, что обусловило своеобразие его культуры. Правительство Наполеона продало Соединенным Штатам огромные территории Луизианы в 1803 году. Но еще долго европейцы, посещавшие город, не могли отделаться от ощущения, что находятся в Старом Свете. Узкие улочки Нового Орлеана, застроенные домами французского типа с черепичными крышами и узорчатыми балконами, служили прекрасным обрамлением цветущей утонченной культуры выходцев из латинских земель.

Все это совсем не походило на пуританский Йель: иллюзию южного города Франции усиливали наряды и манеры женщин, а также особый «раблезианский» дух Нового Орлеана. Здесь не закрывались по воскресеньям лавки, салоны и увеселительные заведения. Ни в одном американском городе не существовало в те годы такого обилия частных театров, казино и притонов. Новый Орлеан даже не пытался скрыть свои пороки: здесь любили, танцевали и дрались на дуэлях.

Бенджамин, поселившийся в крошечной каморке, поначалу перебивался случайными заработками — от нескольких дней до нескольких недель. В конце концов, он нашел не слишком хорошо оплачиваемую, но постоянную работу в одной из нотариальных контор. Тут он впервые познакомился с основами делопроизводства, ведения бизнеса, страхования имущества. Ему предстояло изучить не только американское законодательство, но и действовавшее в Луизиане римское право в виде старинного испанского законодательства и французского Гражданского кодекса. Молодой человек, схватывавший на лету сложности коммерческого права, мог вполне рассчитывать на успешную юридическую карьеру. Пока же приходилось подрабатывать репетиторством в зажиточных семьях Нового Орлеана.

Огюст де Сен-Мартин, один из представителей франкоязычной городской элиты, нанял юношу с хорошими рекомендациями для занятий английским со своей дочерью. Обучение должно было быть обоюдным: согласно договору между молодыми людьми, мадемуазель Сен-Мартин в свою очередь обучала будущего адвоката французскому. Иуда делал несомненные успехи, впитывая, как губка, вместе с языком, новый для него рафинированный мир французской культуры.

В Новом Орлеане в ту пору, согласно историку М. Райвеллу, было всего семьсот жителей еврейского происхождения при общем населении города в 50 тысяч. Всего четыре семьи соблюдали религиозную традицию кашрута и лишь две — Субботу. Местный раввин был женат на католичке. Ребекка не зря опасалась за увлечения сына в «городе греха».

Натали Сен-Мартин было шестнадцать лет, возраст замужества по старой французской традиции. Невысокая, великолепно сложенная темноволосая красавица с голубыми глазами, обладала, по словам современников, живым нравом и «голосом примадонны». Родители вполне могли рассчитывать на выгодную партию среди новоорлеанского высшего общества.

Двадцатилетний Бенджамин засиживался в нотариальной конторе глубоко за полночь. Здесь пахло чернилами и пыльными переплетами старых законодательных фолиантов. Откуда-то издалека доносился аромат цветущих магнолий и звуки ночной фиесты, а совсем рядом светились окна в доме на улице Конде, где жила Натали, первая красавица Нового Орлеана. Между ними лежала глубокая пропасть, которую он надеялся преодолеть, изучив эти многотомные правоведческие труды.

Встревоженные Огюст и Франсуаза не раз обсуждали проснувшийся у дочери интерес к занятиям английским, не подкрепленный к тому же успехами в грамматике и чтении. Бенджамин был иноверцем и плебеем без связей и состояния. Но в Натали заговорило ее врожденное упрямство. Она умела настоять на своем: этот молодой человек небогат и ниже по положению в обществе, но он, как никто другой, подает большие надежды.

В конце 1832 года Бенджамин успешно сдал экзамен по юриспруденции и был принят в коллегию адвокатов Луизианы. Спустя два месяца, 12 февраля 1833 года, состоялось бракосочетание Иуды Бенджамина и Натали Сен-Мартин. Родители невесты поначалу хотели, чтобы Бенджамин перешел в христианскую веру, но тот отказался. Ребекка в свою очередь не одобрила брака с католичкой и на свадьбу не приехала.

Карьера Бенджамина начиналась вместе со стремительным ростом и развитием страны. Его молодость совпала с исторической молодостью американской республики, ее становлением и триумфом. С 1812 по 1850 годы площадь доступных для заселения земель к западу от реки Миссисипи увеличилась почти до размеров европейского континента. Эта земля обетованная, как никогда раньше, казалась огромной театральной сценой, где предстояло развернуться грандиозным событиям. В «Философии истории» Гегель еще в 1823 году писал об Америке, как о «стране будущего, в которой впоследствии раскроется смысл мировой истории».

Политическая карта страны менялась на глазах одного поколения — в первой половине XIX столетия в Союз были приняты пятнадцать штатов. Сюда зачастили путешественники-иностранцы: еще вчера казавшаяся тихой колониальной заводью, молодая республика стала примером быстрого прогресса в сельском хозяйстве и торговле, в развитии политических институтов. В Новом Орлеане росли, как на дрожжах, коммерческие фирмы, верфи, конторы, банки. Население города удваивалось каждые десять лет. За кипами хлопка, тюками табака, мешками риса, бочками сахара и патоки в американских портах угадывалась будущая экономическая мощь Соединенных Штатов. Новый Орлеан все более становился «воротами Юга» в его экспансии на запад — в Техас, Нью-Мексико, южную Калифорнию.

Молодой адвокат Бенджамин по-прежнему много работал ночами. Он выигрывал в суде дела, которые другие адвокаты даже не принимали к рассмотрению. Стремительно росла его юридическая репутация, чему способствовал выход в свет первой книги Бенджамина. Два года напряженного труда потребовали анализа более шести тысяч судебных дел: «Свод законодательных решений Верховного суда Луизианы», вышедший в 1834 году, стал настольной книгой для юристов штата. В ту пору Иуде было всего двадцать три года.

Обаятельная и беспечная Натали была истинной южанкой — с врожденной грацией, элегантностью и умением подчинять себе мужчин. Она не ошиблась в выборе супруга, готового удовлетворять ее запросы. Успешная практика Бенджамина — одного из лучших специалистов Луизианы в области коммерческого права — позволяла ей не отказывать себе в нарядах из Парижа, драгоценностях и увеселениях. Натали мало интересовалась делами мужа. Так, стремление Бенджамина заниматься местной политикой представлялось ей больше как возможность присутствовать на балах у губернатора и флиртовать с поклонниками из «золотой молодежи».

Франкоязычная элита Луизианы гордилась своим эпикурейством, изысканным этикетом и верностью традициям. Весь Новый Орлеан ходил в оперу. В вечер открытия сезона вдоль Странд-стрит, где находился оперный театр, выстраивалась вереница экипажей. В знаменитом Французском квартале все было близко, и в обычные дни прогулка пешком вдоль бульвара, доставляла большое удовольствие. Но неписаным правилом высшего света считался выезд на премьеру в экипаже. Лакированные кареты с впряженными породистыми лошадьми подолгу простаивали в очереди на подъезде к театру.

Войти в мир политической элиты Луизианы означало, прежде всего, быть успешным плантатором. Годовой доход Бенджамина превышал сто тысяч долларов, что позволило ему купить одну из самых больших сахарных плантаций штата. К этому времени зрение его стало сильно сдавать — сказались многолетние ночные сидения с книгами. Но теперь Иуда мог позволить себе иной образ жизни.

Имение Бельшас в нескольких милях от Нового Орлеана вниз по течению Миссисипи казалось воплощением мечты. Старый дом с великолепным садом и подъездной аллеей из вековых дубов был окружен бескрайними зеленеющими лугами высокого тростника с белыми султанами. Сахар из него получали в жидком виде, а затем сироп перерабатывали в рафинад. Побочным продуктом была патока, идущая на производство рома и тростникового вина, которое приготовлялось из смеси забродившего сиропа с ананасным и апельсиновым соком.

Новый хозяин без колебаний снес старый дом, чтобы на его месте возвести просторный особняк, достойный будущих наследников рода Бенджамина. Квадратный в плане усадебный дом с опоясывающей его по периметру верандой насчитывал двадцать комнат с великолепной отделкой. На кухне никогда не знали, сколько ожидать гостей к воскресному столу. Иуда Бенджамин регулярно давал званые обеды, а то и балы, и тогда распахивались двери, соединявшие гостиную со столовой, на лестницу выходили слуги со струнными инструментами, зажигались все канделябры, и среди этого изобилия ароматов и музыки царила первая красавица Натали.

К новому делу своей жизни Бенджамин отнесся с не меньшим энтузиазмом, чем к юриспруденции. На его плантации работало сто сорок чернокожих рабов и восемь белых европейцев, специально приглашенных руководить производством сахара. Сам Иуда штудировал научные издания и периодику по сельскому хозяйству и даже совершил вояж во Францию для встречи с химиком Рилье. Молодой плантатор внедрил принципиально новую технологию получения чистого сахара — выпаривание сиропа в вакууме.

Иуда Бенджамин не в первый раз сталкивался с рабовладельческой системой, глубоко укоренившейся на американском Юге. В качестве приданого от родителей жены к нему перешли две служанки-мулатки. Отношения между белой и черной расами на Юге представляли собой запутанный клубок политических, религиозных и этических установлений и предрассудков: от традиционной патерналистской модели «родители — дети» до животного ужаса перед «варварской расой», практикующей каннибализм, языческий культ Вуду и человеческие жертвоприношения.

Среди самых сильных детских воспоминаний Иуды — ряды виселиц с мятежными рабами. В 1822 году в Чарльстоне, совсем неподалеку от дома Бенджаминов, был обнаружен тайник с оружием. В заговоре под руководством освобожденного раба Денмарка Веси участвовало несколько сотен чернокожих. По условному сигналу они должны были захватить арсенал и начать «убивать всех белых в городе, насиловать женщин, грабить банки и сбежать на корабле в Сан-Доминго, предварительно предав город огню». Тридцать девять рабов были повешены в Чарльстоне в назидание остальным, и эта сцена осталась в памяти одиннадцатилетнего Иуды. В Новом Орлеане проживало много беженцев с островов Вест-Индии, и у всех на слуху были жуткие истории о восстании чернокожих в Сан-Доминго, где зверская расправа постигла белое население острова.

В 1842 году Бенджамин участвовал в качестве защитника в одном из самых известных судебных процессов того времени — деле о бриге «Креол». Этот корабль перевозил партию рабов из Вирджинии в Новый Орлеан. В море невольникам удалось поднять мятеж, ранить капитана и силой заставить его и команду взять курс на Вест-Индию. Судовладельцы из Вирджинии возбудили иск о возмещении ущерба к одной из страховых компаний Нового Орлеана. Дело слушалось в Верховном суде штата Луизиана. Речь, произнесенная тогда Бенджамином, вошла в судебные анналы Америки. Он обвинил судовладельцев в жестокости по отношению к невольникам. Один из его пассажей впоследствии был опубликован и циркулировал по всей стране: «Что есть раб? Это человеческое существо. У него есть чувства и разум. Его сердце, как и сердце белого человека, переполняется любовью, сгорает от ревности, ноет от печали, тоскует от стеснений и неудобств, жаждет мщения и лелеет мечту о свободе. Его чувства и эмоции могут не быть столь яркими и тонкими, как у белого человека, и его разум не так остр, но у него есть чувства и страсти, которые более неистовы и, поэтому, еще более опасны, ибо ум его сравнительно слаб и не просвещен. Он склонен к мятежу, принимая во внимание характер раба и те особые страсти, порождаемые его природой, усиленные образом его жизни; он даже готов завоевать свою свободу, где представится такая возможность».

Тогдашний мир плантаций был во многом схож с укладом русской усадьбы первой половины XIX века, его утонченной дворянской культурой — и крепостным правом. Иуда Бенджамин правил на своей плантации широко и гуманно. Американский историк Пирс Батлер, выпустивший в 1906 году биографию Бенджамина, разыскал в те годы двоих последних бывших рабов с плантации Бельшас. По словам Батлера, они сохранили лишь «добрую память» о своем хозяине и множество «романтических легенд» вроде истории о двухстах серебряных долларах, которые Бенджамин добавил в медь для колокола, оповещавшего о прибытии в Бельшас каждого гостя. Просвещенный южанин, либерал — большего вряд ли можно было требовать от выходца из рабовладельческих штатов США, где уклад жизни и мораль сформировались еще в колониальные времена, поддерживались почти всеми слоями общества и освящались законами и церковью.

Имение Бельшас, детище Иуды Бенджамина, было подобно миру грез. Он любил замирающий вечер, когда из-за темнеющих вдали деревьев поднималась луна, и свет ее серебрил ленивые воды реки. Воздух был неизменно благоуханным: в саду высаживались всевозможные цветы и ароматные кусты чайной оливы. Но Натали скучала в этом раю. Ни рождение дочери, ни местные увеселения не могли удовлетворить ее тягу к светской жизни. Она не была создана для жизни в деревне, среди сахарного тростника. Капризы французской моды и последние парижские сплетни интересовали ее гораздо больше, чем агротехника и дренажные системы, цены на патоку, виды на погоду и урожай. Натали по-прежнему видела себя в центре кружка красивых мужчин, каждый из которых молил вписать его имя в ее бальную книжечку.

В 1843 году Иуда Бенджамин получил первый приз сельскохозяйственного общества Луизианы. Со всех концов штата к нему приезжали плантаторы, чтобы ознакомиться с новыми методами производства и очистки сахара. Невиданный доселе в сельском хозяйстве Юга паровой двигатель приводил в движение отжимный пресс и систему вакуумных бойлеров. В те времена сахар выпускался в виде больших «голов». Затем, уже на кухнях, их раскалывали специальными инструментами (отсюда пошло выражение «битый сахар»). Бенджамин опубликовал серию статей по агротехнике и агрохимии в научно-популярных изданиях Луизианы, получившей в ту пору прозвище «сахарный штат». Впоследствии историк Р. Остервайс несколько высокопарно охарактеризовал деятельность Иуды в Бельшасе: «За популяризацию научных знаний и большой вклад в огромную индустрию Бенджамин заслуживает почетное место в сельскохозяйственной истории Соединенных Штатов».

«Маленький еврей», как называли его некоторые из современников, увлечен и политикой, этим традиционным для джентльмена-южанина занятием. В 1842 году он был избран в палату представителей штата, где смог провести закон, запрещавший тюремное заключение за долги. Он был среди учредителей государственного университета Луизианы. Вряд ли Иуда Филипп Бенджамин мог предположить тогда, что стезя политика спустя два десятилетия сделает его государственным преступником, «Иудой Америки», который, как беглый раб, будет скрываться под чужим именем в болотах американского Юга.

Дуэль в Сенате

Маленький человек остался один в пустом громадном доме. В зеркалах отражались предметы роскоши, которые еще больше напоминали хозяину о его унизительном поражении. Где-то за вечерними лугами запел пересмешник и вскоре из ветвей магнолии отозвался другой. Натали больше не вернется в Бельшас. Стены еще хранили воспоминания о том сладком упоении, скоротечном, как цветение жимолости и пряном, как запах духов в ее спальне. В 1844 году Натали покинула Бенджамина и отправилась с дочерью Нинет во Францию. Светское общество свято соблюдало правила хорошего тона: никто не спросил мистера Бенджамина, когда супруга вернется из Парижа.

Иуда постарался заполнить пустоту, возникшую после отъезда семьи. Он пригласил в Бельшас мать и овдовевшую старшую сестру с дочерью, чтобы скрасить свое одиночество и вдохнуть новую жизнь в усадьбу. Но за первым ударом последовал второй. Сильнейшее наводнение на Миссисипи в 1846 году погубило весь урожай, запасы семян и подпортило дом. Вода плескалась на ступенях усадьбы. Все многолетние вложения погибли. В довершение к этому, деловой партнер объявил о банкротстве. Из дружеских чувств Иуда поставил свою подпись на долговом поручительстве на шестьдесят тысяч долларов, которое его партнер оказался не в состоянии оплатить. Бенджамин снова терял почву под ногами. Глядя на разрушенный Бельшас, он знал, что сюда уже никогда не вернется.

Трудности как будто делали Иуду сильнее: так было в Чарльстоне и Йеле; так было и в Луизиане. Бенджамин продал плантацию и снял жилье для своих близких в пригороде Нового Орлеана, а сам перебрался в холостяцкую квартирку во Французском квартале. Жизнь предстояло начинать сначала.

Он вернулся к адвокатской практике. В Луизиане в то время не было недостатка в квалифицированных специалистах по коммерческому праву: Новый Орлеан, четвертый по величине город в США и крупнейший порт Юга, стал центром деловой активности «страны Дикси», как южане называли свои земли. Но именно в этой сфере — торговые счета и страховки, контракты и кадастры, рента и аккредитивы, векселя и коммерческие иски — Иуде не было равных. Французский язык, которым Бенджамин владел в совершенстве, использовался в законодательстве Луизианы в той же мере, что и английский. Испанский, который он также знал блестяще, был не менее важным языком коммерции на юге и западе континента.

В 1848 году Иуда Филипп Бенджамин получил право представлять дела в Верховном Суде Соединенных Штатов. Его первым оппонентом на слушании в Вашингтоне оказался адвокат Дж. Блэк, один из самых известных юристов страны, будущий генеральный прокурор США. Очевидцы запомнили высказывание секретаря суда после выступления Бенджамина: «Блэк может снять лавры. Маленький еврей из Луизианы вышиб его дело».

От былого мальчишеского облика Иуды почти ничего не осталось — преуспевающий юрист, не лишенный вкуса в одежде, гурман и тонкий ценитель креольской и европейской кухни, он заметно прибавил в весе. Современники отмечали его блестящие светские манеры, интеллект и удивлявшие многих хладнокровие и выдержку, которые не изменяли ему ни при каких обстоятельствах.

Он вновь показал себя незаурядным предпринимателем. Теперь Бенджамина привлекла идея развития сети железных дорог, столь необходимых для экономического процветания Юга. Страна Дикси, привыкшая к патриархальному, размеренному образу жизни, заметно отставала от мануфактурного Севера в строительстве железных путей. Первым удачным проектом группы бизнесменов, в которую входил Иуда, стала прокладка колеи от Нового Орлеана до Джэксона, столицы штата Миссисипи. Последний рельс был уложен в 1858 году, и аристократы-плантаторы, привыкшие к неторопливым и комфортным путешествиям на пароходе по Миссисипи, с недоверием взирали на свистящий чугунный локомотив, выбрасывавший снопы искр вместе со столбом дровяного дыма.

Сам Бенджамин жаждал куда большего. Во главе группы акционеров он вынашивал идею железнодорожной магистрали, которая начинаясь в долине Миссисипи, прошла бы через Техас и узкий мексиканский перешеек Теуантепек. Этот проект одно время соперничал с идеей строительства Панамского канала. В 1850 году Иуда выступил перед собранием акционеров: «Эта дорога перебрасывает нас сразу же через Мексиканский залив, через узкую полоску земли, которая отделяет Тихий океан от Атлантического… и если мы пересечем этот перешеек, что мы видим перед собой? Мир Востока! Торговля с ним делала из стран империи, и когда они лишались ее, то были словно пустая сума, бесполезные, ничего не стоящие. Эта торговля принадлежит Новому Орлеану».

1852 год стал вершиной его политической карьеры в Луизиане. Бенджамин принял самое активное участие в конституционном Конвенте в Новом Орлеане, выработавшем новую конституцию штата. Тогда же, опередив на выборах опытного луизианского политика С. Доунса, он был избран в Сенат США. Иуда Филипп Бенджамин стал первым в американской истории сенатором-евреем. Ребекке не суждено было порадоваться за сына — она ушла из жизни в 1847 году.

Посещавшие Америку в середине XIX века европейцы не раз отмечали, что Север и Юг в то время выглядели как две нации в состоянии глубокого конфликта. История регионального противостояния, расколовшего страну, иногда упрощенно сводится лишь к вопросу о рабстве. В основе «войны штатов» лежал обширный комплекс политико-экономических проблем. В обострявшейся схватке за власть промышленная и финансовая элита Севера явно одерживала верх. Аграрный Юг все острее чувствовал свое превращение во «внутреннюю колонию янки».

Страна Дикси производила в ту пору львиную долю национального богатства Соединенных Штатов. Табак, индиго, рис и сахар составляли немалую часть валового дохода. Но правил страной «Король Хлопок». Две трети мирового сбора хлопка приходилось на американский Юг. «Белое золото» доминировало и во внешней торговле США. Все текстильные мануфактуры Европы — от Манчестера до Москвы — работали на сырье, производимом в долине Миссисипи.

Юг растил хлопок, Север им торговал. Предприниматели Нью-Йорка клали в свой карман сорок центов прибыли с каждого «хлопкового доллара». При этом «земля Дикси» несла особое налоговое бремя. Промышленный Север вступил на путь протекционизма, устраняя европейских конкурентов высокими таможенными тарифами. Нуждавшийся в импорте Юг настаивал на свободной торговле. «Тарифы абсурда», как прозвали их южане, разоряли Дикси, зато служили интересам финансовой олигархии Севера.

Украшенный ложноклассическими драпировками зал Сената США превратился в арену регионального противоборства, самого длительного и ожесточенного за всю американскую историю. Юг нуждался в сильном голосе. Иуда Бенджамин, низкорослый провинциал среди «голубокровых» патрициев Капитолийского холма, постепенно завоевывал репутацию искусного оратора. Сохранились мемуары супруги сенатора-южанина Джефферсона Ф. Дэвиса: они встретилась с Иудой весной 1853 года на обеде в Белом доме, данном в честь новых конгрессменов. Столичная леди отметила, что поначалу Бенджамин «разочаровал» ее: невзрачный луизианец с сильно выраженными семитскими чертами лица. «Однако было бы трудно передать то впечатление, которое произвел на меня его голос, — вспоминала она, — словно серебряная нить вплелась в шумы в гостиной… С первой фразы, которую он произнес, он приковал к себе внимание аудитории».

История, не торопясь, расставляла главные фигуры будущей военной драмы. Через восемь лет сенатор Джефферсон Дэвис возглавит мятежные Конфедеративные Штаты и, после краха Юга, окажется в кандалах в крепостном каземате. Иуда Бенджамин в молодости мог встречать на улицах Нового Орлеана высокорослого Авраама Линкольна, перегонявшего плоты с грузами по Миссисипи. Оба плебеи с библейскими именами, познавшие нужду, сумевшие упорством и трудом выучиться юриспруденции, не слишком счастливые в браке с южанками, разными путями попали в Вашингтон. Одному выпадет стать президентом Соединенных Штатов и погибнуть в последние дни Гражданской войны. Другому — оказаться «Иудой Америки», которого обвинят в убийстве президента Линкольна.

В стенах Капитолия Бенджамин впервые столкнулся с Уильямом Генри Сюардом, который на годы стал его политическим визави. В сравнении с Иудой, Сюард был многоопытным государственным мужем: бывший губернатор штата Нью-Йорк, он в течение 12 лет занимал кресло сенатора в Вашингтоне. В нем видели наиболее вероятного кандидата на пост президента США. Умный и очень амбициозный политик, Сюард выражал интересы промышленного лобби Севера и, в первую очередь, большого бизнеса Нью-Йорка. И он был одним из немногих политиков, к кому Иуда питал плохо скрываемую неприязнь.

Схватка двух сенаторов, Бенджамина и Сюарда, начиналась с полемики по поводу прав штатов. Юридически этот принципиальный спор выглядел как различное толкование федеральной Конституции. Американский Союз возник в 1776 году как добровольное объединение республик-штатов. Согласно «южной» точке зрения, штаты сохраняли за собой все те права, которые они не делегировали центру. Федеральная власть не могла нарушать фундаментальное право штатов на самоуправление — именно эту точку зрения отстаивал южанин Бенджамин со всем свойственным ему красноречием.

Политическая философия Дикси взросла на аграрной экономике. Юг, родина большинства «отцов-основателей» США, продолжал жить наследием века Просвещения. В частности, идея постепенной отмены многовекового института рабовладения — без развала экономики и социальных катаклизмов — занимала умы либеральных политиков Старого Юга. Консерваторы же в ответ вспоминали имя каретника Тревиса и 1831 год: в то лето страна с ужасом узрела кровавый призрак грядущих потрясений.

Небогатое семейство Джозефа Тревиса, каретных дел мастера из южной Вирджинии, содержало ферму, где бок о бок с несколькими чернокожими трудились и сыновья хозяина. Сами рабы признавали, что «мастер» был по-христиански милосерден. Его особым расположением пользовался тридцатилетний Нат Тернер, сын африканки и беглого раба, надзиравший за работами на ферме, если хозяин был занят. Рабы звали Тернера «Проповедником» — он был глубоко набожен и имел влияние на своих собратьев. Хозяин разрешил ему обзавестись семьей и поощрял его религиозное образование. В воскресенье 21 августа 1831 года, с наступлением темноты, «Проповедник» собрал «учеников» на очередное моление. Дух укреплялся не только проповедью, но и разрешенным по воскресеньям яблочным бренди. Нат Тернер поведал своим товарищам, что ему было видение в небесах, и Голос возвестил: «Кто был последним, станет первым». После чего семеро негров, вооруженных топором, проникли через окно в дом хозяина. «Проповедник» нанес первый удар, затем к расправе присоединились его «ученики». Джозеф с супругой даже не успели проснуться. Такая же участь постигла их сына, обучившего «Проповедника» грамоте, и шестнадцатилетнего подмастерья, жившего с детьми Тревиса. Последним живым в доме оставался годовалый сын хозяина. Нат Тернер часто играл с ним, и рука его дрогнула. Другой раб размозжил голову младенца об угол камина.

Мятежники захватили несколько мушкетов, переоделись в одежды хозяев и украсили себя боевыми красными лентами. Когда в доме закончилась красная ткань, восставшие изготовили ленты из простыней и окрасили их кровью убитых. Затем отряд «Проповедника» отправился на соседнюю ферму, где жил шурин Тревиса с единственным слугой. Там им хватило несколько минут для расправы. Следующим на пути был дом вдовы Риз с сыном. Дверь в их доме не запирали на ночь. Единственным белым, кто смог уцелеть, оказался управляющий фермой. Искалеченный, он сумел сбежать под покровом ночи. На рассвете еще две близлежащие фермы превратились в кровавую баню. Здесь повстанцам удалось раздобыть виски и декорировать свою одежду серебряными украшениями. В отряде «Проповедника» было уже полтора десятка чернокожих.

К тому времени, как весть о мятеже стала распространяться по округе, Нат Тернер «навестил» еще несколько ферм на своем пути, оставив после себя обезглавленные и обезображенные трупы хозяев, главным образом женщин и детей. Лишь одной из девочек удалось спастись в лесу благодаря помощи чернокожей служанки. Некоторые из хозяев успели покинуть свои фермы и их рабы начали грабеж имущества. Капитан Бэрроу оборонял дом до последнего, дав возможность своей молодой жене со служанкой бежать через задний двор. Из уважения к его мужеству «Проповедник» с друзьями не осквернили тело — они лишь по очереди пили его кровь.

Банда на несколько часов задержалась на местной винокурне, что позволило белому населению эвакуировать сотни женщин и детей и организовать ополчение. Встретив вооруженный отпор, «ученики» Тернера пали духом и разбежались. Сам «Проповедник» поначалу избежал пленения и был пойман в лесах лишь через месяц.

Восстание Ната Тернера стоило жизни восьмидесяти белым фермерам (почти половина из них не имели рабов). Семнадцать мятежников были отправлены на виселицу. В стране Дикси предпринимались чрезвычайные меры безопасности. Все взрослое белое мужское население поголовно вооружалось. Запретили или сильно ограничили существовавшие ранее формы социальной жизни чернокожих. Идеи либерализма больше не были в чести на Юге. Многим тогда приходила на ум знаменитая фраза Т. Джефферсона: «Рабовладение сходно с удерживанием волка за уши; это опасно, но еще страшнее его отпустить».

Покуда южане тешили себя патриархальными иллюзиями, «страна янки» переживала невиданный всплеск реформаторства. Истеричные утописты на Севере вели борьбу за бесконечные реформы: общества трезвости добивались введения «сухого закона» (закон был одобрен в 13 штатах), другие общества ратовали за пацифизм и брачную реформу. На Севере возникли и получили заметное влияние многочисленные религиозные секты и течения, вроде антимасонской партии или националистической партии «ничего не знающих». В 1857 году Фридрих Зорге (дед известного советского разведчика Рихарда Зорге) основал в Нью-Йорке Пролетарскую лигу. Но особой, фанатичной непреклонностью отличались радикалы-аболиционисты (от латинского слова «abolitio» — «отмена», «уничтожение»), вкладывавшие в идею «немедленного освобождения рабов» весь нерастраченный пуританский пыл.

Сенатор Бенджамин вместе с другими лидерами Дикси, по сути, держал «интеллектуальную оборону». Его политические противники, исчерпав в ходе сенатской дуэли «парламентские» доводы, позволяли себе замечания в адрес его еврейского происхождения. Чаще всего он игнорировал подобные выпады с «постоянной улыбкой сфинкса». Известен лишь один случай, когда Иуда резко ответил на язвительную реплику сенатора Б. Уэйда, ярого аболициониста из штата Огайо. В накаленной атмосфере споров о рабстве Уэйд, намекая на древнюю историю евреев, назвал противника «израэлитом с египетскими принципами». Ответ Бенджамина звучал так: «Это правда, что я еврей, и когда мои предки получали свои Десять заповедей из рук Всевышнего на горе Синай, предки моего оппонента бродили стадом в британских лесах».

Много лет спустя сенатор Джордж Вест вспоминал, как он однажды спросил Денниса Мерфи, официального репортера в Капитолии в течение 40 лет, кто, по его мнению, был наиболее ярким оратором в Сенате. Мерфи ответил без колебаний: «Иуда Филипп Бенджамин из Луизианы». Отрывки из речей Бенджамина часто печатали столичные газеты. Даже недоброжелатели признавали логическую силу его аргументации. Его имя вошло в известное издание «Лучшие ораторы мира». Все чаще Бенджамина стали упоминать в качестве кандидата на различные влиятельные посты. Ему прочили кресло в Верховном Суде США.

8 июля 1858 года Сенату предстояло обсудить текущие вопросы, связанные с финансированием армейского вооружения. На замечания коллег отвечал глава военного комитета, сенатор от штата Миссисипи Джефферсон Ф. Дэвис. Дискуссия выглядела вполне рядовой и будничной, пока не подошла очередь Бенджамина задавать вопросы. Профессиональный военный, герой мексиканской компании Дэвис с трудом сдерживал раздражение, отвечая дотошному «непрофессионалу». Взрывной темперамент Дэвиса, подогретый подчеркнуто невозмутимой манерой Иуды вести дискуссию, привел к обмену колкостями. Сенатор Дэвис, возвращаясь на свое место, назвал Бенджамина «заказным адвокатом». Тот взял листок бумаги и набросал несколько строк. Для окружающих смысл его действий был очевиден: неписаные законы того времени требовали, чтобы джентльмен защищал свою честь на дуэли. Сенатор Дж. Байярд, секундант Бенджамина, передал Дэвису в конце дня письменное требование сатисфакции.

XIX столетие в США с полным правом можно назвать «веком дуэлей», несмотря на то, что поединки почти повсеместно находились под запретом. В среде плантаторской аристократии Юга культивировался особый «кодекс чести», строго регламентировавший правила поведения в высшем обществе. На дуэлях дрались конгрессмены и юристы, офицеры и газетные издатели. Губернатор Южной Каролины Джеймс Гамильтон был знаменит тем, что четырнадцать раз выходил на поединок и всегда наносил ранение сопернику. Излюбленным местом для дуэлей столичных политиков было поле в Блейденберге (штат Мэриленд), в пяти милях от Вашингтона. Так обходили формальный запрет на поединки в столице.

Трудно представить, о чем думал Иуда Бенджамин, ожидавший ответа Дэвиса. Многим тогда приходила на ум историческая параллель с другой известной американской дуэлью. В 1804 году на берегу Гудзона стрелялись первый американский министр финансов, один из «отцов-основателей» страны Александр Гамильтон и вице-президент США Аарон Бэрр. Они были почти ровесниками — Гамильтон и Бенджамин — оба безродные выходцы с Виргинских островов, сделавшие блистательную политическую карьеру в Соединенных Штатах. Первый же выстрел Бэрра оборвал жизнь «финансового гения Америки».

Особый драматизм сенатского конфликта заключался в том, что Иуда Бенджамин был близорук и никогда не держал в руках пистолета или шпаги. Полковник Дэвис слыл прекрасным наездником и стрелком. За ним, согласно дуэльному этикету, осталось право выбора оружия и условий поединка. Сценарий дуэли нетрудно было предугадать: самым благоприятным ее исходом могло стать публичное унижение Бенджамина. В Вашингтоне кто с сочувствием, кто со злорадством представляли поединок между гигантом Дэвисом и коротышкой из Нового Орлеана. Однако герой Буэна-Висты Джефферсон Дэвис также был южанином-джентльменом. На следующем же заседании в Капитолии он попросил слова, встал и принес публичные извинения сенатору Бенджамину. Иуда поднялся со своего места и протянул Дэвису руку. В Сенате раздались аплодисменты.

Несостоявшаяся дуэль позволила двум политикам оценить личное мужество друг друга. С этого дня зародилась взаимная симпатия, переросшая позднее в дружбу будущего президента Конфедеративных Штатов Америки и его государственного секретаря, дружбу, оказавшую столь значительное влияние на ход американской истории.

Разрушенный дом

К концу первого сенаторского срока Иуда Бенджамин сделал попытку восстановить семью. Он был однолюбом — историки не смогли обнаружить никакой другой, близкой ему женщины. Вновь и вновь шли письма во Францию — там жили по-прежнему прекрасная и легкомысленная Натали, и дочка Нинет, его маленький парижский ангел, не знавшая ни слова по-английски. Только в течение одного месяца в году, во время летних каникул в Сенате, Бенджамин мог навещать жену и дочь за океаном, но все эти годы он их обеспечивал матер иально.

Свою корреспонденцию Иуда впоследствии полностью уничтожил. В руки историков попал лишь не сгоревший клочок письма из Парижа с единственной фразой Натали. Впрочем, эта фраза, написанная по-французски, выглядит красноречивее многих длинных посланий. «Не говори со мной о моих больших тратах, — писала Натали, — это слишком скучная для меня тема».

Все предшествовавшие годы Бенджамин доказывал этой женщине, как много он был способен сделать для нее и дочери — совладелец одной из самых авторитетных юридических фирм, перспективный бизнесмен и восходящая звезда американской политики. Натали, в конце концов, оценила его усилия и согласилась переехать в Вашингтон. Кресло мужа-сенатора на Капитолийском холме открывало перед «столичной дамой» заманчивые перспективы.

Новый семейный очаг Бенджамина должен был удовлетворить самый взыскательный вкус. Трехэтажный особняк на площади Лафайет, неподалеку от Белого дома, считался одним из лучших зданий в городе. Построенный в 1819 году по проекту Б. Латроба — первого архитектора Капитолия США, — дом служил в прошлом резиденцией нескольких государственных секретарей и послов европейских стран. К приезду жены и дочери Иуда Бенджамин истратил тысячи долларов на украшение особняка. В доме сенатора появились английское серебро и фарфор, голландская живопись, французская мебель, бронза и гобелены и, конечно, слуги, говорившие по-французски и знакомые с парижской кухней и этикетом.

Столица Соединенных Штатов в те времена вызывала у европейцев снисходительную улыбку. Непролазная грязь повсюду и строительные леса были первым впечатлением приезжающих в Вашингтон. Молодой нации едва исполнилось восемьдесят лет, и еще живы были многие, кто помнил на месте федеральной столицы обширное болото. На плохо вымощенной Пенсильвания-авеню, проложенной от Капитолия к Белому дому, добротные особняки соседствовали с жалкими лачугами. Мраморные постройки в стиле классицизм стояли бок о бок с коровниками и свинарниками. Тридцать семь церквей различных конфессий состязались с еще более многочисленными кабаками и притонами. Здесь звучали все американские диалекты, бывшие в ходу на территории от Луизианы до Мэйна, — протяжная южная речь, гнусавый говор янки, грубоватый жаргон Запада.

Вашингтон оставлял впечатление чего-то незаконченного, особенно Капитолий, с его темным деревянным куполом и недостроенными крыльями. Еще большее ощущение незавершенности и неустойчивости являла картина политической жизни страны. Два несхожих общества, две культуры и два различных видения будущего противостояли друг другу в рамках Союза штатов. Север, опираясь на банковский капитал, центральную власть и прикрываясь лозунгом борьбы против рабства, стремился к экономическому подчинению Дикси. Юг боролся за свои права и, в конечном счете, за свою политическую независимость. Дальновидный У. Сюард даже произнес слова о «неразрешимом конфликте».

Сенатор из жаркой Луизианы принадлежал к умеренному крылу политиков Дикси: он стоял за урегулирование конфликта на конституционной основе, чтобы избежать раскола страны. Но радикалы с обеих сторон не желали компромисса. Все чаще аболиционисты призывали к «крестовому походу» против Юга. Горячие головы среди южан все настойчивее требовали сецессии — выхода из федерального Союза.

Тем временем образ жизни Натали Сен-Мартин стал излюбленной скандальной темой среди высшего вашингтонского общества. Сплетни об «экстравагантном поведении» супруги сенатора Бенджамина быстро поползли по столице. История о ее связи с молодым красавцем-офицером из прусского посольства охотно обсуждалась на каждой вечеринке, концерте или спектакле. В итоге, спустя всего несколько месяцев после возвращения в Америку, неверная жена, теперь уже навсегда, уехала с дочерью в Париж.

Бенджамин бросил дом и переехал к друзьям. Все недавно купленное имущество он выставил на аукционную распродажу. Даже видавшие виды эксперты-искусствоведы были поражены качеством представленных художественных произведений. Весь столичный бомонд ходил на площадь Лафайет прицениться или просто поглазеть на полный диковинок особняк, покинутый своими хозяевами.

Иуда как мог залечивал рану. В то время он был частым посетителем Библиотеки Конгресса (сохранился формуляр с длинным списком его заказов). Лучшими собеседниками сенатора в ту пору стали античные философы и историки. Из современной ему английской литературы он предпочитал элегии А. Теннисона.

29 ноября 1859 года Иуда Бенджамин был переизбран на второй срок в Сенат. Спустя три дня в Вирджинии повесили Джона Брауна. Конь Бледный, верхом на котором восседала Смерть Союза, появился в старейшем американском штате. Религиозный фанатик-аболиционист Джон Браун считал себя посланцем Бога на земле. Отец двадцати детей, неудачник в бизнесе, он пережил ряд банкротств в шести штатах и большую часть жизни провел в бегах, спасаясь от кредиторов. Своей главной целью Браун считал освобождение рабов через вооруженное восстание. Его отряд стал известен своими зверствами в Канзасе. Однажды на вопрос, зачем его сообщники убивают даже детей, он ответил: «Из гнид вырастают вши». В ночь на 16 октября 1859 года семнадцать белых и пять чернокожих под командой Брауна пересекли границу Вирджинии и захватили армейский арсенал в городе Харперс-Ферри. Отсюда они рассчитывали повести восставших рабов далее на юг.

Первой жертвой «освободителей» оказался чернокожий обходчик железной дороги, попытавшийся поднять тревогу. Затем они захватили несколько заложников, среди которых оказался Луис Вашингтон, потомок первого президента США. Браун вооружился шпагой, отобранной у пленника — подарком прусского короля Фридриха II Джорджу Вашингтону. Более суток арсенал и заложники находились в руках Джона Брауна, но рабы не поддержали его. Местное ополчение и подоспевшие в Харперс-Ферри федеральные войска блокировали мятежников. Морская пехота под командованием полковника Роберта Ли штурмовала арсенал. Двое сыновей Брауна были убиты, а сам он после ранения взят в плен.

Суд и многочисленные расследования прессы и сенатского комитета подтвердили самые худшие опасения южан: рейд Джона Брауна не был одиночной вылазкой банды фанатиков — он готовился на деньги бостонских и нью-йоркских радикалов. Энтузиасты с Севера финансировали и другие авантюры в землях Дикси. «Вот он, неразрешимый конфликт Сюарда и аболиционистов в действии», — писали газеты Юга. ...