Дмитрий Данилов Саша, привет!

Книга Дмитрия Данилова вроде бы про будущее, но мир предельного комфорта и тотальной несвободы, в котором очутился герой романа, кажется подозрительно знакомым: это прогноз на завтра, который сбывается уже сегодня. Но даже в этом клиентоориентированном застенке Данилов видит жизнь и рассказывает о нём с иронией и нежностью – значит, поживём ещё.

Юрий Сапрыкин

Ты ещё жив. Но уже мёртв. Люди равнодушны и себялюбивы. Люди добры и бескорыстны. До тебя никому нет дела. Ты не одинок. Каждый раз мы выбираем одно из двух. И только Дмитрий Данилов выбирает всё сразу.

Мария Галина

Эпизод 1

Мы видим, как человек идёт по улице. Улица, кажется, московская. Человек идёт несколько нервно. Хотя не очень понятно, как это – идти несколько нервно.

Мы видим, как человек идёт. Всё наше повествование будет построено на том, что мы будем наблюдать за этим человеком. Как он идёт, действует, что он чувствует, в той степени, в которой вообще можно наблюдать, что и как человек чувствует (можно, можно). Как человек сидит. Да, мы будем много наблюдать за тем, как человек сидит.

Это будет чем-то вроде кино. На человека наставлена камера, и мы за ним наблюдаем.

Человек идёт по летним улицам Москвы. Вокруг много людей, транспорт, звуки. Москва великолепна. Мимо человека проносятся летящие лёгкие люди на велосипедах и самокатах. По улицам едет современный, опрятный, сверкающий транспорт.

Казалось бы, человек мог бы идти радостно и расслабленно, учитывая окружающие его прекрасные реалии. Но нет. Человек явно чем-то озабочен. Впрочем, может быть, это нам просто так кажется.

Человек идёт вдоль низкой ограды парка. Он никогда не видел этого парка, не знал о его существовании.

Парк выглядит идиллически. Светлые песчаные дорожки среди деревьев и аккуратно подстриженных кустов. Скамейки. Виднеется фонтан. По дорожкам степенно прогуливаются элегантно одетые люди. Кажется, они не говорят друг с другом, гуляют поодиночке. Некоторые просто стоят или сидят. Там, в этом саду, как-то очень хорошо.

Человек останавливается и некоторое время смотрит туда, в этот сад, в парк. Ограда низкая, можно, в принципе, перепрыгнуть. Только зачем.

Женщина в модной шляпе замечает человека и улыбается ему. Человек пытается улыбнуться в ответ, но у него не получается.

Человеку в его нынешнем положении трудно улыбаться.

Наконец человек отрывается от созерцания парка и продолжает идти туда, куда он шёл.

Человек идёт туда, куда он шёл. Он идёт, идёт и наконец приходит туда, куда он шёл.

Человека зовут Сергей. Серёжа.

Эпизод 2

Мы теперь так и будем называть его – Серёжа.

Серёжа подходит к огромному, красивому, сверкающему зданию. Серёжа входит в здание. На входе нет контролёров, охранников, никого. Серёжа подходит к электронному терминалу, прикладывает к экрану свой паспорт, из щели выползает билет. Е455. Серёже надо подождать.

Впрочем, ждать Серёже не приходится. Почти сразу загорается табло с номером Е455. Кабинет 326. Серёжа поднимается на лифте на третий этаж и идёт в кабинет 326.

Эпизод 3

Серёжа сидит в зале суда. Да, это суд. Зал суда весьма комфортен. У одной из стен зала расположен основательный стол, у стола – три высоких пустых кресла, над креслами герб – сложная комбинация кругов, треугольников, шестерёнок и молотов и раскрытая книга с буквами «альфа» и «бета». Удобные кресла (не кожаные, конечно, но будто кожаные). Кулеры с водой. Тихо работает кондиционер. Серёжа растерянно мнётся у входа.

К Серёже подходит девушка средней офисной внешности. Сергей Петрович? Фролов? Да. Здравствуйте, спасибо, что пришли. Присаживайтесь, где вам удобнее.

Серёжа присаживается, где ему удобнее. Зал почти пуст. Присутствуют только девушка средней офисной внешности, Серёжа и ещё одна девушка. Это очень красивая девушка. Она сидит на заднем ряду и никак себя не проявляет.

Серёжа замечает красивую девушку в заднем ряду. Серёжа кивает ей. Серёжа садится где-то примерно в середине зала.

Девушка офисной внешности спрашивает Серёжу: мы можем начинать? Серёжа говорит: да, конечно.

Девушка офисной внешности садится за компьютер, вводит какую-то информацию с помощью клавиатуры, щёлкает несколько раз мышкой. На большом экране появляются строки, они дублируются механическим произношением, как бывает на вокзалах или в аэропортах, когда разные части одной фразы произносят разные люди, обычно женщины.

Мы не будем полностью воспроизводить сообщение, выдаваемое системой.

Именем Российской Республики… Московский окружной уголовный суд… рассмотрев… Фролов Сергей Петрович, 16 апреля 1985 года рождения, место рождения – город Москва, проживающего… старший преподаватель Московского государственного университета современного искусства и культуры… установил: Фролов Сергей Петрович… находясь… будучи… вступил в сексуальные взаимоотношения с лицом, не достигшим совершеннолетия… двадцати одного года… Мещерской Илоной Викторовной, 28 декабря 2004 года рождения… на добровольной основе… без применения насилия… по предварительному сговору… с согласия потерпевшей… свою вину признал… показал, что… показала, что… вину обвиняемого не признала… по месту работы характеризуется положительно… по месту жительства характеризуется положительно… не имел… нет… нет… рассмотрено ходатайство потерпевшей… ходатайство потерпевшей отклонено… рассмотрев материалы дела, Московский окружной уголовный суд… именем Российской Республики… приговорил Фролова Сергея Петровича, 16 апреля 1985 года рождения, место рождения – город Москва, проживающего… [дальше ещё много слов, которые могут слипнуться в сплошной серый комок, это хорошо делается средствами кино] к высшей мере наказания – смертной казни. Приговор может быть обжалован в течение десяти дней в суде кассационной инстанции.

Серёжа сидит как сидел. Нельзя сказать, что он как-то поражён приговором. Очень красивая девушка тоже неподвижно сидит. Девушка офисной внешности распечатывает приговор.

– Сергей Петрович, можно вас? Вот здесь, пожалуйста, распишитесь, и вот тут. И вот здесь, смотрите, на каждой странице, везде, где галочкой отмечено.

Серёжа долго расписывается в толстой пачке бумаги.

– Так, хорошо, хорошо… да, правильно… Сергей Петрович, вот тут забыли, вот, смотрите, где галочка… пожалуйста… хорошо. Отлично. Сергей Петрович, апелляцию будете подавать?

– Да нет.

– Правильно, я считаю. Против машины-то не попрёшь. Чего время тратить. Ну хорошо, отлично. Смотрите, вот это вам, не потеряйте ничего. А это у нас остаётся. Сейчас идите в триста двадцать восьмой кабинет, это тут рядом, на нашем этаже, вам там всё объяснят. Спасибо, Сергей Петрович! До свидания!

– Ну, у нас вряд ли состоится с вами свидание.

– Ну да! (Смеётся.) Ну это я так. Вы не переживайте, Сергей Петрович! Сейчас это не страшно.

– Спасибо, обнадёжили меня.

– Ну правда, не расстраивайтесь. Во всём нужно искать хорошие стороны.

– Блядь.

– Сергей Петрович…

– Извините. Это я так. До свидания, спасибо.

– До свидания, Сергей Петрович! Хороших вам выходных!

А, да, это пятница. Хороших вам выходных, Сергей Петрович.

– Да, спасибо, и вам тоже. Прощайте.

– Какое слово – прощайте. Ну хорошо. Да, извините. Ну… прощайте, да.

Эпизод 4

Серёжа подходит к кабинету 328. Вокруг тут и там сидят люди. Серёжа спрашивает:

– Извините, кто в триста двадцать восьмой последний?

Люди странно и даже как-то с ужасом смотрят на него. Серёжа робко стучится в кабинет, приоткрывает дверь.

– Можно?

В кабинете сидит обыкновенного чиновничьего вида человек.

– Вы на смертную? Подождите, вызовем.

Серёжа садится в одно из кресел рядом с входом в 328-й кабинет. Какая-то толстая тётька демонстративно отсаживается от него на максимально возможное расстояние.

Эпизод 5

Дверь 328-го кабинета распахивается.

– Кто на смертную? Вы? Заходите.

Внутри обычный кабинет, стол буквой Т. Короткая часть буквы Т занята чиновником, его компьютером, завалена бумагами. Серёжа садится на один из стульев вдоль длинной части буквы Т.

– Давайте, что там у вас. Так.

Изучает бумаги. Некоторое время роется в компьютере.

– Так. В общем, на Комбинате сейчас есть слоты на 20, 22 и 28 мая. Надо будет в один из этих дней туда подъехать на собеседование и оформление. Потом они сами уже назовут дату заселения. Вам нормально? Сможете?

– Ну… да, могу.

– В какой день?

– Ну, давайте 20-го, чтобы не откладывать.

– Тоже верно. Тогда я вас записываю. Но это не очень строго. Если не сможете, позвоните по телефону вот по этому, вот, я тут подчеркнул.

Чиновник протягивает Серёже буклет с логотипом «СК: информация».

– В общем, если не будете успевать, звоните им и договаривайтесь о переносе даты. Но сильно не откладывайте. Не затягивайте.

– То есть можно, в принципе, затянуть? Отложить?

– В принципе, нет, нельзя. Просто стараемся идти навстречу. Мало ли, человеку доделать какие-то дела нужно, съездить к родным и так далее. Мало ли что. Мы понимаем, идём навстречу. Но затягивать не надо.

В кабинет входит секретарша.

– Эдуард Владимирович, простите, можно?

– Ну что там? У меня, видишь, человек?

– Простите, Главный требует срочно на подпись. Подпишите, пожалуйста.

– Ну давай, быстро.

– Вот тут, пожалуйста.

Секретарша уходит.

– Короче, на 20-е вас записываю. В буклете адрес, телефон, имейл, вся информация. В общем, я должен сейчас вас проинформировать по процедуре. Но не знаю, надо или нет? Сейчас все и так всё сами знают. Знаете, как всё будет?

– Ну, так, в общих чертах.

– Ну, давайте я в двух словах…

В дверь заглядывает другая секретарша.

– Эдуард Владимирович, здравствуйте! Ещё не здоровались сегодня! Простите, отвлекла. Может, чайку, кофейку?

– Света, ну, блин, ну видишь, я с человеком говорю, по СК, ну что вот ты. Хотя да, давай. Сергей… э-э-э… Петрович, давайте, может, чайку? Кофейку?

– Ну… давайте.

– Чего? Чай, кофе?

– Давайте чай. Зелёный есть?

– Найдём. Света, два чая, чёрный и зелёный.

– Спасибо.

– Может, коньяка? У меня есть. Случай подходящий. Извините, конечно.

– Ну давайте.

– Правильно. Я бы на вашем месте… Простите. Знаете, профессиональная деформация.

В дверь без стука врывается человек начальственного вида, подходит к столу, показывает на компьютер.

– 1С открой.

Эдуард Владимирович некоторое время возится с компьютером.

– Сейчас, Пётр Павлович, секундочку… висит…

– Всё у тебя висит всегда.

– Извините, вот.

– Вот это видишь?

– А… да… Это вчера ещё. Ну, вы же знаете, что там было.

– Если завтра оно ещё вот так будет… В общем, ты понял.

Человек начальственного вида стремительно выходит из кабинета.

– Короче… блин, не дают слова сказать. Ну, в общем, я должен вас проинформировать. Как приговорённого. Вы, конечно, знаете, что у нас в стране в порядке национального проекта гуманизации правоохранительной системы введена смертная казнь за ряд преступлений. В том числе вот по вашей части тоже. Смертная казнь максимально гуманизирована. Ну, я не буду долго.

– Ну а почему. Расскажите подробно. Мне, знаете, интересно.

– Подробно вам на Комбинате расскажут. Короче, сделано всё так, чтобы не было вот этих казней, как раньше, с палачами и всем вот этим. Чтобы никто не был убийцей. В общем, вы заселитесь на Комбинат, и вас каждый день будут выводить на прогулку, в один из разов сработает автоматический пулемёт и расстреляет вас. Может сработать на пятый день, может через тридцать лет. Как повезёт. Условия там хорошие, будете жить, как в гостинице.

Дверь приоткрывается, в кабинет заглядывает предыдущая секретарша:

– Эдуард Владимирович, к вам Пал Палыч из Второго управления.

– Скажи, что буквально минуту. Минуту!

– Хорошо, Эдуард Владимирович!

– Короче, я вам в целом ситуацию описал. Как-то вот так. В общем, гуманно всё, без всяких вот этих вот казней, ничего не почувствуете. Новое время, новые веяния. Вы извините, коньячок допивайте. Простите, у меня встреча сейчас, извините. Я вам, в общем, как бы это сказать… сочувствую. Но, знаете, закон есть закон. Вот с этими документами в Комбинат, 20-го. Вот тут адрес, давайте подчеркну вам. С 10 до 20. Всё, давайте, счастливо. Держитесь, ничего страшного на самом деле.

Эпизод 6

Мы видим, как Серёжа идёт по пешеходной дорожке к дому, идёт по тротуару вдоль дома, подходит к подъезду. Дом обычный, современный, многоэтажный, не элитный, не бизнес-класса, но и не старый, брежневский или хрущёвский, просто относительно современный московский многоэтажный дом, серии П3 или КОПЭ или П44Т, что-то примерно такое. Этажей в доме много – ну да, он же многоэтажный. Серёжа подходит к подъезду, прикладывает к круглой штучке на железной двери круглую штучку на связке своих ключей, раздаётся писк, Серёжа открывает дверь, входит в подъезд, здравствуйте, Наталья Семёновна, Наталья Семёновна величественно кивает, Серёжа идёт к лифту, вызывает лифт, ждёт, лифт подъезжает, Серёжа входит в лифт, нажимает кнопку своего этажа, лифт начинает движение.

Лифт движется долго, долго, очень долго.

Лифт движется, движется.

Лифт всё движется, Серёжа неподвижно находится в лифте.

Лифт приезжает на нужный Серёже этаж.

Серёжа покидает лифт, возится с ключами, открывает дверь.

Серёжа входит в квартиру.

Серёжа осуществляет обычную входную возню, которую всегда осуществляет входящий человек, – возится, возится. Возится с курткой (её рукава не очень-то подчиняются), возится с повешением куртки на вешалку (она не вешается, потому что вся вешалка занята другой верхней одеждой), пытается снять обувь, она далеко не сразу снимается, потому что шнурки запутываются, и Серёжа нелепо скачет на одной ноге, пытаясь развязать шнурки, и они от его скакания только ещё больше затягиваются, и он просто стаскивает обувь с ноги, насильно стаскивает, через сопротивление, и потом долго пытается, держа в руках обувь, развязать ненавистные, неподчиняющиеся шнурки, и у него сначала плохо получается, а потом к нему всё же приходит успех, и он снимает другую обувь с другой ноги уже относительно легко, или как это лучше сказать, «снимает обувь» – это ведь можно сказать только об обоих предметах обуви, «снимает обувь» – это ведь когда человек просто снимает всю обувь, которая на нём, то есть оба предмета обуви, а когда он сначала снимает только один предмет обуви и борется с ним, то тут нельзя сказать «снимает обувь», потому что обувь – это оба предмета обуви, а когда человек мучительно борется с одним предметом обуви, нельзя сказать – «он снимает обувь», он снимает не обувь, а только один предмет обуви, в общем, наверное, нельзя сказать «он снимает с одной ноги одну обувь, а с другой ноги другую обувь», обувь – это сразу всё вместе, а когда по отдельности…

Господи.

Ох.

В общем, снял он наконец эту свою трудную, неподчиняющуюся обувь и вошёл в кухню. В кухне всё это время сидела его жена и наблюдала за его мучениями с курткой и шнурками.

Будем считать, что жену зовут Света.

Света просто сидит с ноутбуком за кухонным столом. До прихода Серёжи она что-то делала с ноутбуком, вводила в него какую-то информацию и анализировала выводимую информацию, а с момента появления Серёжи стала наблюдать за его мучениями.

Серёжа садится за кухонный стол напротив Светы. И между ними происходит следующий разговор:

– Ну как, приговорили?

– Ну, типа, да. СК.

– Ну, там, типа, других вариантов и не было, я так понимаю.

– Ну да.

– Можно не расстраиваться особо?

– Да, можно и не расстраиваться. А можно расстраиваться.

– Ты у нас теперь приговорённый.

– Не обязательно мне об этом напоминать.

– Туалет-то хоть будет?

– Света, какой туалет? Мне положено сейчас с ума сходить, а не тебе. Мне так кажется, нет?

– Ну как же. La toilette du condamné (произносит с хорошим французским произношением). Помнишь, у Гюго? Он ещё был большим противником смертной казни. СК, как бы сейчас сказали. Эгейнст Си-Кей. Condemned lives matter (произносит на хорошем английском).

– Свет, ты это. Я, конечно, ценю твой юмор, как всегда.

– А, типа, не вовремя.

– Ну, ты знаешь, немного да.

– Так что, будет la toilette du condamné? У Гюго это ярко описано. Срезание ворота рубахи и срезание всех волос на голове. Чтобы гильотина как-нибудь не затормозила, не запуталась в ткани и волосах.

– Ты, Света, хорошая, добрая девушка.

– Серёжа, ну я как-то стараюсь не сойти с ума и не вот это вот всё. Мог бы и оценить.

– Да… спасибо. Я, в общем, понимаю. Может быть, глупо и даже смешно звучит, но, знаешь, как тебе сказать, и мне сейчас трудно.

– Расскажешь?

– Ну… они пока так, без подробностей. Подробности будут потом, надо идти на, как его, это, собеседование, что ли, в Комбинат. Там всё расскажут.

– Это называется Комбинат?

– Да. Ну а так пока ничего особенного не рассказали. Это всё известно. Никаких палачей, пулемёт расстреливает автоматически неизвестно когда. Гуманная казнь. Это мы и так знали.

– Ну да.

– Говорят, условия хорошие, как в гостинице.

– Ну хорошо. Хоть это.

– Я это… можно я у тебя поживу до конца мая? Не помешаю?

– Да живи, конечно. Видишь, Серёжа, как хорошо всё вышло – не надо разводиться, квартиру снимать. Без этих вот всех хлопот. Во всём есть свои плюсы.

– Света, ты, конечно, умеешь поддержать близкого человека в трудную минуту.

– Ну, ты уже, к сожалению, не особо близкий мне человек, хотя, конечно, по старой памяти… И я уже, кажется, сказала, что изо всех сил пытаюсь не сойти с ума и как-то нормально с тобой разговаривать.

– Света, я это ценю.

– Спасибо.

Эпизод 7

Света в университетской аудитории читает лекцию. В зале небольшое количество студентов. Среди них – очень красивая девушка, которая присутствовала некоторое время назад в зале суда.

Света ходит с указкой вдоль доски:

– Он был совершенно ни о чём, как можно было бы сказать современными словами. Маленький литератор, малозаметный, тихий маленький человек. Правда, каким-то удивительным образом он сумел при своей недолгой жизни опубликовать практически всё им написанное. Ну вот так как-то получилось, как-то так тупая советская цензура проглядела совершенно чуждого ей писателя. Но сначала проглядела, а потом и доглядела. В 1936 году на собрании ленинградских писателей его подвергли жесточайшей критике. Назвали прямо вот антисоветчиком. Дикие совершенно слова говорили. Прямо вот размазали по стенке. Он вышел на трибуну, сказал, что не может со всем вышесказанным согласиться. И ушёл.

И ушёл, понимаете.

И ушёл. И ушёл.

(Спускается к студентам.)

И ушёл! И ушёл!

Подходит к ряду, в котором сидит очень красивая девушка, о которой мы уже говорили. Держа указку за тонкую часть, бьёт ею о стол, за которым сидит девушка:

– И ушёл! И ушёл! И ушёл!!!

Света яростно колотит указкой о стол, пока указка не разбивается вдребезги.

Девушка сохраняет неподвижность. Света выходит из аудитории.

Эпизод 8

Серёжа в университетской аудитории читает лекцию. В зале небольшое количество студентов. Среди них – очень красивая девушка, которая присутствовала некоторое время назад в зале суда.

Серёжа ходит с указкой вдоль доски:

– Понимаете, советская литература была таким коллективным мороком. Что-то писалось, люди работали, даже иногда создавались выдающиеся произведения. Даже, может быть, великие. Но в целом это было какое-то такое, понимаете, блуждание в темноте.

Кто-то из студентов тянет руку:

– Сергей Петрович, а можно вопрос? А правда, что вас к смертной казни приговорили?

Серёжа кладёт указку на стол.

– Да, правда.

Серёжа выходит из аудитории и слышит, как ему вдогонку звучат аплодисменты.

Эпизод 9

Мы видим, как Серёжа идёт по пешеходной дорожке к дому, идёт по тротуару вдоль дома, подходит к подъезду. Дом обычный, современный, многоэтажный, не элитный, не бизнес-класса, но и не старый, брежневский или хрущёвский, просто относительно современный московский многоэтажный дом, серии П3 или КОПЭ или П44Т, что-то примерно такое. Этажей в доме много – ну да, он же многоэтажный. Серёжа подходит к подъезду, набирает номер квартиры, раздаётся пищащий звук, Серёжа входит в подъезд, кивает консьержке, она не реагирует, идёт к лифту, вызывает лифт, нажимает кнопку нужного этажа, лифт подъезжает, Серёжа поднимается на нужный этаж, дверь нужной квартиры уже открыта. Серёжу встречает его мама.

– Ну, здравствуй.

Серёжа повторяет те же мучительные действия с одеждой и обувью, которые он совершал у себя дома, или дома у жены, мы тут не будем уточнять, опять эта мучительная возня с рукавами и шнурками. Вот это всё опять. Мама молча смотрит на мучения Серёжи. Они рано или поздно заканчиваются. Мама приглашает (жестом или голосом – трудно сказать) Серёжу на кухню. На кухонном столе стоит бутылка виски, два стакана для виски, больше на столе ничего нет. Мама начинает говорить.

– Ну что, всё решилось?

– Ну да. Расстреляют меня.

– А что там за процедура?

– Ну, там сложно всё. Стреляет пулемёт при выходе на прогулку, стреляет автоматически, когда стрельнёт – неизвестно. То ли быстро, то ли через кучу лет. Говорят, можно и всю жизнь прожить.

– Жизнь прожить – не поле перейти. Всё-таки очень глупое это стихотворение у Пастернака.

– Мама, ну давай Пастернака обсудим.

– Давай. А что. В целом хороший поэт был, правда, были у него проблемы со вкусом и чувством меры, ну, с другой стороны, у кого их не было. И нет.

– Пастернак. Да. Ну вообще.

– А что, всё-таки большая фигура. За одно стихотворение «В больнице» можно ему памятник поставить. Ладно, давай выпьем. Да, надо закусить чем-то. Сейчас. Вот, сыр есть. Сейчас порежу. Оливки вот. Нормально, хватит.

– Спасибо! Да, Пастернак – большая фигура.

– Ну а что, маленькая, что ли. Нормальная такая фигура. Не, ну были и покрупнее, конечно.

– Мама, ты, конечно, прости, пожалуйста. Но, знаешь, меня скоро расстреляют.

– А ты бы с девками, какими попало, не путался, тебя бы и не расстреливали.

Мама наливает ещё виски, выпивает.

– Мам. Ну прямо это. Как в «Рассказе о семи повешенных». Там тоже такая мама была. Эмпатичная.

– Да, я помню. Хорошо, вырастила хорошего филолога. Специально сымитировала. А ты думал. Серёж, я просто не знаю, что ещё тебе сказать. Правда. Не хочу вот разрыдаться, как баба какая-то. Ну вот, строю из себя интеллигентку.

– Ну ты и есть интеллигентка.

– Ну да. Интеллигентка Гадова. Серёж, я не знаю, вот прямо сейчас не знаю, что делать, как себя вести. Ну, не знаю. Ты прости. Я просто пытаюсь держаться как-то. Как-то всё так дико получилось. Не могла я вот это предположить. Смертную казнь вот эту. Ты же у меня не преступник. Да. Но мне надо как-то держаться. Даже не знаю как. Ну, не знаю. Серёж, не знаю, ну давай, наверное, иди. Потому что это уже я сейчас головой рухну. Или, хочешь, полежи, поспи. Я не знаю.

– Не, мам, я пойду.

– Ну давай, давай. Да. ...