Пётр Великий в жизни. Том первый - | читать онлайн, купить, либмир

Все права на текст принадлежат автору: .
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.

Евгений Гусляров Пётр Великий в жизни. Том первый

Книга первая

Глава I. Время русской Атлантиды

Из дневника читателя (вместо предисловия)

То, что было прочитано мной перед тем, как появилась эта книга, вся эта масса бесчисленных документов, слов очевидцев и героев того времени побуждала на посильные размышления. Мне представлялось кое что между строк тех документов, слышались голоса, умолкшие три с половиной столетия назад. Воображению чудились картины давно ушедшей жизни. Так является собственный опыт постижения истории. Каков он ни есть, а он дорог мне, поскольку этот опыт личный, мой собственный. По ходу чтения тех документов, которые собраны мной и обработаны для текста книги, у каждого читателя, коль скоро они явятся, будут собственные мысли и соображения, у каждого тоже свои. К сожалению, я о них не узнаю. Тогда и придумал я по ходу чтения этих материалов записывать кое-какие свои мысли. Вот и выходит – то, что написано, является, некоторым образом, дневником читателя. Заметками, сделанными по ходу освоения разного рода документов и первоисточников. Заметки мои, повторюсь, субъективны, всякий заинтересованный человек при чтении тех же самых документов волен сделать свои выводы, и тогда история Петра Великого будет выглядеть совсем иначе. Всякий человек имеет право на собственную истину. И чтением последующего повествования, сделанного в форме систематизированного свода документов, воспоминаний современников и мнений известных историков каждому вдумчивому читателю предоставляется возможность обдумать собственную версию развернувшейся исторической драмы. В том предоставляется ему полная свобода. Жанр подобного изложения жизнеописаний придуман не мной. Первым это сделал В.В. Вересаев в ряде своих книг, лучшей из которых является замечательный по оригинальности биографический роман в документах «Пушкин в жизни». Во всех деталях этой своей работы я следовал названному образцу. Как и в некоторых других моих книгах. В документах о человеческих судьбах есть захватывающее обаяние. Одной из задач моего повествования была опора на это обаяние, и попытка подействовать документом на воображение читателя.

Я бы хотел отнести свои поиски и усилия к несуществующему разделу науки, который можно бы назвать археологией духа. Или исторической реконструкцией человеческой души. Обычную археологию интересуют черепки и кости, разного рода ископаемые материальные свидетельства о живших когда-то людях. Это свидетельства внешних проявлений их жизни. Декорации, в которых они действовали. Можно без труда догадаться, что возможна и та археология, которая даёт возможность отыскать осколки человеческой души, окаменелости духа. Заметили ли вы, как разительно напоминают строчки, написанные рукой человека, порывистую строку кардиограммы. Это может подсказать, откуда является слово… Так вот, драгоценные россыпи окаменелостей духа легко обнаружить в старых рукописях, в старых письмах и дневниках. Тут есть слова, когда-то звучавшие на самом деле. Поступки, подлинность которых засвидетельствована в виде преданий. Можно даже восстановить мысли тех далёких людей. В самом общем виде их можно отыскать в летописях и литературных памятниках, в книжных листах подёрнутых волнующим цветом времени. В том числе даже и в фольклоре. Сказка и песня всегда формировала душу и склад русского человека. А сколько их в тех же допросных актах, которые заполняли сумрачные летописцы вековечного русского застенка.

С некоторого времени я испытываю огромную симпатию к тем людям, которые были на столетия моложе нас. И завидую им. Жившие в России восемнадцатого и девятнадцатого веков и раньше испытывали ещё великий интерес к жизни. Они полагали, что следующие за ними поколения будут жизнестойки и любопытны. Они хотели говорить с ними. Писали дневники и письма, делали «подённые» записи. Они чуяли ещё неповторимую цену каждого мгновения жизни…

По слову, живому осколку души, легко бывает представить целиком живую душу, движение её и даже сами размеры этой души.

А, представив душу, легко судить о времени.

И ещё. Если бы снимал я фильм о жизни Петра Великого, начал бы я его вот с этой картинки.

…Поутру, 1 числа сентября в первый день нового 1672-го от Рождества Христова года, у коломенских чертогов, в которых обитал с весны до осени симпатичнейший государь российский Алексей Михайлович, замечена была странная фигура, околачивавшаяся у самого Красного крыльца царских палат. Морозный, ранний в этом году утренник затянул перед дворцом частые вполне осенние лужи ледяной полированной слюдой, а фигура была босая. Грязь наросла на ногах до ципок, не держалась она только на выпуклом диком панцире ногтей. И вот когда шёл он, казалось, что впереди прыгали маленькие жёлтые черепашки. Дик и зверовиден казался лик его с павшими на чугунный лоб колтунами. Взгляд же, хотя и волчий, исподлобья, но не злой, наоборот, можно было угадать в нём цепкое любопытство, тёплую благодать живой мысли.

Дежурный стрелец, пропадавший до того в зябкой истоме, насторожился. Сизые от холода и грязи босые ноги юрода добавили знобкого неуюта ему под кафтан, и без того не шибко сохранявший спёртый дух отсыревшего за ночь бдительного тела.

– Куда прёшь, немытая харя? – вяло качнул стрелец мгновенно и весело вспыхнувшим на солнце железом.

– Стоит Егорий в полупригорье. Грядёт Сысой пятьдесят три версты высотой, в широту непомерен… Божья иконка, божья коровка, грамотка монастырская, богоматерь Ахтырская, имячко святое, да молочко снятое. Аз есмь постник, многотысячный обносник, аспид карпыч, чёртов ухват, – забормотал торжественно и бессмысленно божий человек, но дежурного стрельца не убедил.

– Посторонись, загавкал, псина… Прощай, прощай, катись откуда выкатился, – важно грозил ему стрелец, которому вышел, наконец, час употребить должность, всё-таки он тут при царе состоял.

И тут, вот чудо-то какое, из чудес чудо. На крыльце явился сам ласка-царь Алексей Михайлович. Борода ещё скомкана, и как-то уж очень весело и будто даже тепло стало и служивому человеку стрельцу и приблудному божьего вида голодранцу от того, как ясно и распахнуто глянули небесного весеннего цвета царские глаза. И весь он, ещё неумытый, щёки розовые от внутреннего жара, в ночной немыслимо мятой льняной рубахе, так уютен был и вкусен на вид, что и стрельцу, и юроду показалось – пирогом запахло.

– Не тормоши божьего человека, – голос у царя оказался звонкий и шибко подходящий к свежему морозному утрецу. – Кто божьего человека обижает, тот божье лицо омрачает. Подь сюда, – шевельнул царь тоже пышною, как оладушек, ладонью.

Через мгновение между юродом и царём предивный уже происходил разговор. Если б кто слышал, не поверил бы, что такое могло быть. Юрод просил приложиться губами к благодатной утробе царицы Натальи Кириловны. Объяснял это тем, что чувствует высшее веление поклониться и благословить великого царя, которому пришёл черёд явиться из материнского чрева, чтобы покачнуть обветшалый мир, ужаснуть его страстью и волей.

И ещё одно неслыханное дело. Царь Алексей уговорил царицу дать приложиться юроду к неприкасаемому телу. Принесли для того тончайшую бусурманской выделки ткань, которую и наложили на непомерно вспухший её живот. Юрод восторженно и вполне благочестиво припал замшелыми устами к нему как раз в том месте, где нелепо выставился на целый вершок, видный даже сквозь павшую туманом кисею, выгнанный из тела жестоким напором царицин пуп.

Задолго до того происходили в православном царстве следующие важные и благие для смирного течения жизни дела.

Необузданную лютость и дикое своеволие царя Ивана Васильевича народ запомнил крепко. Новую династию Романовых возводили на трон спустя лишь тридцать лет после смерти жестокого царя. Возвращения его строгостей не хотели. Ужас того времени совсем ещё не выветрился. Вот тут-то царская власть впервые претерпела нечто необычайное – народ, от лица которого выступили, конечно, высокие служилые и думные чины, попытался ограничить самодержавие. Как раз в части неконтролируемого зверства. Первые Романовы обязывались клятвой править «тихо». Нрав же Алексея Михайловича казался подданным настолько безобидным, что его от обязательства быть на троне «тихим» освободили. Он и так был «тишайшим». Вероятно, это слово означало тогда деликатность и милосердие. И в историю он вошёл как Алексей I Тишайший. Это не потому, что он не громыхал время от времени посохом, а потому, что не убоялся сделать ласку и мягкость средствами державной власти.

Царь Алексей Михайлович не то чтобы был очень уж ярый реформатор, но он как-то уже неловко чувствовал себя в рамках традиций. Он был первым, а, может, и единственным царём, который умел дружить, быть добрым соседом. Не переодеваясь и не маскируясь, подобно халифу Гаруну ар Рашиду, он мог явиться к столу своего подданного, коли испытывал к нему душевную тягу. И именно это качество имело последствия, которые скоро перевернули, наполнили блестящей суетой ход русской истории.

Из времён царя Алексея Михайловича мне легко представить, например, ещё и следующую замечательную картинку. Был у царя кот. Дымчатый, того цвета, каким бывает дым от не совсем просохшего осинового щепья, на котором коптили тогда двухпудовых белуг. Морда круглая, величиной со среднюю тарелку. Оранжевые глаза на этой усатой тарелке, будто две прорехи в геенну огненную. Был он началом той породы, которую теперь называют русской голубой.

Царская приязнь была коту великой обороной. Вся подобная никчёмная тварь в системе тогдашнего русского суеверия отнесена была к легионам воплощённого бесовства. Когда Господь свергнул с небес воинство Сатаны, та его часть, которая пала в лес и поле, обернулась диким зверьём, та, что попала в дом, стала ручной живностью. Кота так и звали грозным именем Бес. Ему позволялись неслыханные вольности, те, что заставляли вылощенное в православной чистоте царское окружение тайком плеваться в рукава. Кот безнаказанно гулял по трапезному царскому столу и деликатно нюхал обольстительный пар, источаемый изобильной снедью. На зуб он никогда ничего не пробовал, потому что был всегда утомительно сыт.

Бывали случаи, когда котяра Бес являлся в тронную залу во время державного чина, шёл прямо к царю, мимо какого-нибудь калмыцкого неподъёмного посла и прыгал на раззолочённое и расцвеченное жаркой тканью царское колено. Тогда царь аккуратно откладывал скипетр на низкий при троне индийский самоцветный столик, оставлял в левой руке одну только державу и потихоньку щекотал коту тугое брюхо. Тот немедленно включал невидимый внутри чудный органчик, и довольно громкий. Смотрел на истекавшего жиром посла, внимательно щурясь. Так продолжались аудиенции, доклады и прения. Картина выходила домашняя, казённый официоз обретал уют. Власть, от ласки которой мурлыкал кот, могла дать надежду если не на благоденствие, то хотя бы на покой… После недавнего и это казалось благом…

Стоп, тут надо бы описать первую смутную мысль, подвигшую меня бросить всё и отправиться в непростое, но занимательное путешествие по времени и оказаться, в конце концов, в петровом веке. Странную и тяжкую обиду испытал я однажды. В скучную пору мне выпало жить. Утомила болтовня какая-то о наступившей свободе. Никакой свободы нет. Диктатура, оказывается, может принимать самые разные формы. Она может быть исполнена величия и быть благом. Она может исходить из ничтожных целей и от того быть уже вовсе непереносимой. Самая жестокая диктатура установилась у нас теперь. Тихой сапой. Без выстрелов и знамён. Без видимых жертв. Сама собой установилась в России диктатура бездарности. Куда ни кинь – в кинозалах, в книжных магазинах, в чиновных кабинетах, в коридорах высшей власти, она везде. Вот от неё-то спасения теперь уже не будет. Талант в природе – большая редкость. Талант, даже в руках Господа Бога, изделие штучное. Бездарность же штампуется легионами. Силы тут не равные. Люди с божьим даром у нас самые не защищённые. Если взглянуть особым взглядом то окажется, что всякий прославленный переворот у нас, в основе, есть бунт бездарности, униженной комплексом собственной неполноценности. Бездарность, наделённая волей, бывает непобедимой и может наделать великих бед. Ленин, например, претендуя на роль всесветного гения в философии, первым делом изгнал из страны всех даровитых мыслителей. Этого ему показалось мало. В дальнейшем он всякого, смеющего мыслить человека, просто убивал. Первое наступление бездарности называлось у нас диктатурой пролетариата.

И ещё была причина. Эта уже взялась откуда-то из скрытых уголков сознания. То ли было так на самом деле, то ли сказано где, то ли придумалось мне – будто в городе Саратове, в загадочной лаборатории тайные велись когда-то давно, ещё в пору окаянной гражданской войны, работы. Советской власти надобны стали бесстрашные, с незамутнённым сознанием бойцы. И будто был в то время гениальный генетик, догадавшийся, что если крысе к семенной жидкости прибавить вытяжку из человеческих мозговых пирамидальных каких-то клеток, то такие бесстрашные незамутнённые сознанием бойцы всенепременно выйдут. И будут те крысы венцом новой цивилизации, цветом невиданного доселе эволюционного прорыва. Крысы станут людьми. И будут они лучше людей. Потому, что у них не будет человеческих слабостей. Не будет сомнений, не будет совести, не будет морали, не будет чести, не будет любви. Эксперимент советского генетика не завершился вот в какой части. Крысы, чреватые великой научной целью, не стали дождаться окончания опытов. За пятнадцать лет прогрызли в лабораторном бетоне дыру и все до единой сбежали. Но эксперимент уже был неостановим. Сбежавшие крысы, охваченные новым неслыханным генным пожаром, неостановимо шли в своём развитии. В кромешных подземных лабиринтах завелась новая неслыханная подпольная цивилизация, которая перепуталась с той, которая освещаема была божьим светом. Становились ли они людьми, никто и теперь сказать не может. Или люди, наоборот, от катастрофы такой перемешались с тварями, стали крысами, и того никто не ведает. Знают только, что всё должно было идти своим чередом, причём, с чёрт его знает какой скоростью.

Вот такая печальная история случилась на улицах Саратова и непременно дошла уже до Москвы. И чем это ещё обернётся в обозримом будущем?

И… всё смешалось в доме Облонских. Кто теперь поймёт, где экспериментально обернувшаяся крыса, а где человек? Я стараюсь не ходить в присутственные места, вдруг в местах этих освоились уже крысы. И то, что я узнаю о каждом столоначальнике, вплоть до самых верховных, укрепляет во мне эту мысль. Я даже в лицах их начинаю узнавать нечто острое и дремучее, так не похожее на то, что задумано было вселенской творческой силой в начале времён. Вглядитесь, и вы тоже это увидите – лик оборачивается харей. И это – венец эволюции? Фобия, скажете вы, и будете, конечно, правы. Я стал со страхом включать телевизор. Так мало там человеческого. И мне становится понятно почему. Говорят даже, что наступает такой заветный ночной час, когда чары пропадают, и тогда на экране можно отличить человека, не обернувшегося крысой. Но никто пока такого не видел. Говорят ещё, что для этого надо смотреть телевизор, не прерываясь, с утра до утра. Но кто же это выдержит, в самом деле… Правда, говорят, был один такой упорный человек, который решил узнать полную истину. Обложился закуской и прочими русскими средствами от скуки и прошёл скорбный путь истинного знания до конца. Он, в самом деле, увидел крыс, но они оказались зелёными и с рожками, и были не только в телевизоре, но обступили его со всех сторон. Так что этот эксперимент нельзя считать претендующим на научную чистоту и основательность. И вот я позорно бежал от действительности.

Вернее сказать, решил я себе организовать геройскую жизнь. Почему бы, думаю, мне на время, лет на шесть, пока не придёт в Россию достойная жизнь, не переселиться в век Петра Великого, например. Занавесить окно, обложиться книгами и документами, добыть всё, что говорили современники: среди которых – хитрые и прожорливые птенцы гнезда Петрова; перепуганные знамениями антихристова времени староверы; спесивые иностранные посланники и резиденты; святые бесы иезуитского пошиба; киевские и польские краснобаи монашеского чина; собственные наши умники и книгочеи; сочинители анекдотов и баек, наподобие Вольтера; апостолы кнута и застенка, наконец, прилежные составители пыточных листов, которые сохранили самую достоверную историю отечества.

Это была бы в некотором роде необременительная эмиграция во времени, духовная келья без поста и истязания плоти. Уход в пустыню, самая дальняя прогулка в которой – лягушачий пруд в академическом Ботаническом саду.

И всё было хорошо до той поры, пока я не понял, что всякое героическое время можно видеть только со стороны. Попавши непосредственно в него, можно нечаянно угодить на плаху. Или получить царственной дубиной по темени. Сквозь строки старой скорбной бумаги вышла и легла мне на плечи тяжесть времён. В петровом времени я опять оказался на кухне, которая у нас колыбель и отечество всякой оппозиции. Только кухня эта была ещё более неудобная и тем более располагающая к политическому злословию, чем та, в хрущёвской моей квартире, которую я мысленно оставил в будущем. И понял я, что всякое идеальное и героическое время существует только в воображении историков.

Зарубите себе это на носу. Не романтикой пахло от Петра, а грозой. Рядом с ним было не уютно. Недельным потом несло от него и перегаром. Пот – от трудов праведных, перегар – от неправедного веселья. Знайте же, лгут нам наши летописи, если нет в них печали.

Ну, а теперь всё по порядку.

Обретался у царя Алексея Михайловича в соседях интереснейший человек того времени Артамон Сергеевич Матвеев. Был он любопытен до невероятного, собирал книги и рукописи, стал первейшим книгочеем своего времени. В его библиотеке, кроме обычных книг духовного содержания, нужных всякому благонамеренному русскому грамотею того времени, было семь книг на латинском языке и семь же книг на польском. Некоторые из этих книг были вовсе не безопасны. Судя по дальнейшим событиям его не гладкой жизни, было в этой библиотеке даже то, что можно было отнести к чернокнижию.

Женат он был на англичанке, так говорят первые источники. Я же полагаю, что жена у него была шотландка. Шотландцев тогда в русской земле обреталось три тысячи. Царь Алексей Михайлович открыл границы для всех, кто бежал от кровавой диктатуры Кромвеля. Убийство короля Карла I произвело на него самое тяжкое впечатление, и он окружил беглых сторонников династии всяческим теплом и заботой. Может потому этот брак с басурманкой никак не отразился на положении и личном авторитете помянутого Артамона. Место его при царе было таким, что вовсе уж просвещённый сын его, ставший при Петре послом во Франции, по аналогии, считал значение своего отца равным значению маршалов при дворе Людовика XIV. Не знаю, первый ли из православных отважился Артамон на столь экзотические и даже кощунственные узы. Невероятное в этом браке было то, что, говорят, жена его не перешла в православие и оставила себе басурманскую же фамилию Гамильтон. Это же было тогда всё равно, что жениться на чертовке.

Вот к нему-то и захаживал царь без всяких церемоний, оставляя в прихожей вместе с шубой всю свою официальную державную стать. Он боялся причинить лишние хлопоты избранной семье и просил, первым делом, чтобы в доме не менялся обычный порядок и принятый чин застолья. Всё должно было идти своим чередом. Нечто сказочное было в том, как оборачивался он частным человеком, и это ему нравилось. Небожитель становился простым смертным мужем не лицемерно, как Иван Грозный, например, и это доставляло ему недоступное другим удовольствие. Вопреки всяким правилам, царь требовал, чтобы за дружеским застольем присутствовали все домочадцы. Необычайный оборотень, сбросивши шкуру небожителя и ставши человеком, был деликатен, он никому не хотел чинить никаких неудобств.

Тут-то всё и произошло. Царь как раз овдовел. Переживал это состояние тоже вполне человеческим манером. Томился одиночеством, которое ещё Господь Бог определил как отсутствие «помощника». Вот что и стоило бы запомнить. Жена, как в первых же строках поясняет библия, на божьем языке, прежде всего, означает «помощь».

Эта «помощь» вышла к царю в облике очаровательной Натальи Нарышкиной, приёмной дочери Артамона Матвеева и бывшей подданной английской короны леди Мэри Гамильтон. В руках она несла целиком жареного гуся, в клюве которого кокетливая качалась веточка сельдерея. Птица была не совсем та, которая указала Ною близкий берег, но символ был тот же. Берег царской вдовой жизни был где-то рядом.

Говорят ещё, что будущий канцлер Артамон Сергеевич Матвеев был не без хитрости. На красоту и породную стать Натальи рассчитывал, как на верный козырь. Но к такому повороту, который вышел, он не был готов. К концу застолья царь стал задумчив, часто взглядывал на Наталью и, незаметно для себя, вздыхал. Зато всё замечал великолепный Артамон и, надо думать, мысленно плевал через левое плечо, чтобы не спугнуть перемены, которые уже грезились ему.

И всё-таки побаивался Артамон грядущего счастья. Призвал в дом знаменитую в Стрелецкой слободе вдовую бабу-знахарку, чтоб очертила Наташу крепкой обороной от сглаза, а сам обдумывал слова, которые надо будет внушить царственному закадычному другу. Чтобы уберечь себя от дурной и злобной зависти, он должен уговорить царя от всякой поспешности. Всё должно идти заведённым порядком, как исстари, ещё от византийских правил пошло. Должен быть смотр первейшим красавицам, которые созревали и истекали живым горючим соком в высоких теремах. Впрочем, терема пониже, а то и избы побогаче, тоже бывали обследованы цепким тренированным оком царских неделикатных доглядчиков. Иностранные списыватели русских нравов тешили нерусскую читающую публику даже и скабрезными подробностями, докладывая о некоторых деталях обследования девственных живых сокровищ, наполнявших царский дворец. Их, этих прелестных перлов, бывало до двух тысяч и более. Как тут выбрать? Мука, да и только. Несмотря на вожделенную суть дела.

Надо думать, что, уговаривая царя повторить предшествующую державной женитьбе процедуру, он, Артамом, упирал, прежде всего, на то, что, мол, и так у него врагов не перечесть, а тут будут винить ещё и в том, что влез помимо обычая в тести к самому царю, стал ему облыжно наипервейшей роднёй. Неизвестно ещё, чем оборачивается избыток тайной ненависти. Может он болезнью или несчастьем оборачивается.

Между тем всё, конечно, уже было решено. Красавицы томились от сладких предчувствий зря. И картины будущего неслыханного счастья рисовались напрасно.

Удивительных деталей иногда касается роспись царской жизни. Вот, например, известно даже то, когда именно царь-батюшка отправился к царице-матушке с определённой целью положить, с божьей помощью, начало ожиданию наследника:

«И радость Его Государская была по Рождеству Христову 1671 года, Генваря в 22 день в нощь, в нюже благочестивый Государь, Царь и Великий Князь Алексей Михайлович совокупися с Великою Государынею, Царицею и Великою Княгинею, Наталиею Кириловною, и в утробе ея Величества, Великой Государыни, зачался оный Государь Великий…».

Это из официальной «Разрядной записки о лицах бывших на свадьбе Царя и Великаго Князя Алексея Михайловича в 1671 году».

Заглянувши в церковный календарь, мы узнаем, что 22-ой день января выпадает на разгар послерождественскопостного мясоеда. И это замечательно, поскольку дети, опрометчиво зачатые в пост, бывают лишены крещения и в царство небесное не попадут. Петру эта участь не грозила. Прочитав ещё и известное сочинение Григория Котошихина, можно вполне представить себе, что происходило за стенами той таинственной «полаты», где происходила «царская радость», имевшая великую государственную цель продолжить династию:

«А как начнёт царь с царицею опочивать, и в то время конюшей ездит около той полаты на коне, вымя мечь наголо, и блиско к тому месту никто не приходит; и ездит конюшей во всю ночь до света. И испустя час боевой, отец и мать, и тысецкой, посылают к царю и царице спрашивати о здоровье. И как дружка приходя спрашивает о здоровье, и в то время царь отвещает что в добром здоровье, будет доброе меж ими совершилось; а ежели не совершилось, и царь приказывает приходить в другой ряд, или и в третьие; и дружка потомуж приходит и спрашивает. И будет доброе меж ими учинилось, скажет царь, что в добром здоровье, и велит к себе быти всему свадебному чину и отцем и матерем, а протопоп не бывает; а когда доброго ничего не учинится, тогда все бояре и свадебной чин розъедутца в печали, не быв у царя… А как царица пойдёт в мылню, и с нею мать и иныя ближния жёны и сваха, и осматривают её сорочки; а осмотря сорочки, покажут царской матере и иным сродственным жёнам немногим, для того, что её девство в целости совершилось, и те сорочки, царскую и царицыну, и простыни, собрав вместе, сохранят в тайное место, доколе веселие минется; и потом из мылни выходит в свои полаты…».

Надо думать, что все эти замечательные формальности закончились к общему удовольствию и только тогда началолсь главное для ближней царициной родни:

«А по всей его царской радости, жалует царь по царице своей отца её, а своего тестя, и род их: с ниские степени возведёт на высокую, и кто чем не достатен сподобляет своею царскою казною, а иных розсылает для покормления по воеводствам в городы, и на Москве в Приказы, и даёт поместья и вотчины; и они теми поместьями и вотчинами, и воеводствами, и приказным сиденьем побогатеют…».

Молодой царице к тому времени исполнилось двадцать лет, царю Алексею Михйловичу приближался сорок третий год – «…и тогда явися звезда пресветлая близ Марса и в той новоявившейся звезде доброе усмотрели».

Пресветлую звезду близ Марса усмотрел никто иной, как Симеон Полоцкий. Прелюбопытнейший это был персонаж в нашей истории. Усерднейший из лизоблюдов и основатель жанра откровенного и наглого парадного верноподданнического суесловия, поэзии похабного подхалимажа. Благодаря этому ловкому приживальцу в нашей культуре, слово поэтов было поставлено где-то между гусем, борзым щенком и пирогом из вязиги, подносимыми в торжественный день разного рода сиятельным лицам. Так что, с его лёгкой руки, русскую поэзию в начале славного её пути, дальше прихожей не пускали. И родилась-то она для прихожей. Утомившись зарабатывать на пустословии, он вздумал подработать и на звезде. Основательный петербургский астроном Лесссель, решивший самым серьёзным образом проверить небесные предвещания, такой звезды не обнаружил. Полоцкий, выходит, приврал знанием астрономии. Впрочем, у него есть и бесспорные заслуги. А своя звезда у будущего царя Петра, конечно, была.

В пору, когда эта звезда дала полный свет, и стала слепить глаза, некоторые стали догадываться, что Петра при рождении подменили. На самом деле родилась девочка, и её тайно заместили младенцем неведомого сатанинского племени из Немецкой Слободы. И сделал это никто иной как Франц Лефорт, не пожалевший для такого необычайного подлога собственного дитяти. Но, во-первых, единственный сын этого Лефорта к тому времени ещё не родился. Во-вторых, у Петра вполне обнаруживаются унаследованные им черты царя Алексея Михайловича. Например, в части абсолютного неумения сдерживать гнев, сопротивляться нервному возбуждению, пытаться соблюсти равновесие в ситуациях, требующих выдержки.

Вот одна из сцен, каких было немало в царствование тишайшего государя.

Обсуждался однажды в Думе серьёзнейший для государства вопрос. Кстати, русское слово «дума» никогда не происходило от слова «думать». Оно просто означало «быть наверху». Пожалуй, нынешние наши бояре так его и понимают до сей поры. Иначе откуда бы так много взялось желающих там оказаться. Тот давний эпизод как раз и говорит о том, что не всегда в Думе сидят те, кто умеют думать. Итак, царь решил обсудить с боярами сложную ситуацию. Литовцы побили русское войско, польский король собирался соединиться с победителями. Зашевелились другие неприятели России. Во время обсуждения престарелый бахвал Илья Милославский, царский тесть по его первой жене, вдруг заявил:

– Государь, поставь меня воеводой твоих полков, и я пленю и приведу к тебе польского короля.

Не в благой момент, как оказалось, вылез он с этим словом. Царь немедленно обозвал его «сучьим выменем» и «блудницыным сыном», оттаскал за бороду и пинками выпроводил с заседания.

В другой раз тоже какой-то старец из бояр отказался по примеру царя пустить себе кровь с оздоровительной целью. Сцена царского неистовства повторилась.

Осталось у Петра и нечто от родовых черт Нарышкиных. Например, умение ценить острое слово, а то и вовсе впадать в шутовство, часто вовсе не остроумное. При Екатерине, что ли, один из потомственных Нарышкиных пользовался славой великолепнейшего из шутов. Так что не немецкая нечистая сила породила Петра. У нас и своей достаточно.

Отечественные же следопыты дьявола и знатоки угадывать знамения антихристова пришествия просчитали, что Пётр зачат во грехе, поскольку Наталья была вторая жена помимо законной, и намешано крови было в Петре и от царей, и от рабов (тех же безродных Нарышкиных), а ещё и попов (московский Патриарх Филарет был его прадедушкой) и обязательно принесёт России несчастье.

Так что царь Алексей Михайлович был человек вовсе не лубочной доброты. Он оказался способен и на великое сопротивление. Перед ним встал однажды человек громадной воли и непомерного тщеславия патриарх Никон. О нём стоит тут рассказать подробнее. И это будет также рассказом о воле и несгибаемости самого царя Алексея Михайловича, передавшего едва ли ни на генном уровне эти качества сыну своему, Петру Алексеевичу.

История раскола, это ещё одна иллюстрация того, что многие великие беды в России происходят от того, что являются вдруг люди непомерных амбиций и неукротимого самолюбия. Встают против течения жизни. Душевная болезнь Никона заключалась в том, что он собственные желания и неудержимые вожделения перепутал с божьим промыслом. Христа он принимал и понимал только того, который пришёл в Храм с бичом и изгнал без пощады оскверняющих его. В сущности, Никон понимал во Христе ровно столько, сколько понял в нём Пилат. Тот был для него и Царём Иудейским и властелином мира. Так что и притязания самого Никона, несмотря на разницу в средствах, нисколько не отличались от целей, например, московских большевиков-ленинцев с их идеей мировой революции и прочих диктаторов, одержимых жаждой вселенской власти. Все его грандиозные и не всегда разборчивые действия были подчинены идее личного торжества на великом духовном пространстве. Он приложил немалые усилия, чтобы внушить мировому православию, по виду, благую мысль – объединиться в лоне русской церкви. И вот видит он себя уже во главе Третьего Рима, славою своей равным римскому папе, к туфле которого являются земные короли. Чем отличаются эти амбиции от притязаний того же основателя Третьего Рейха, видевшего в нём возрождение духа и смысла Священной римской империи? И Никона, и Гитлера питал один и тот же источник – откровение Иоанна Богослова, в котором есть строчка о тысячелетнем праведном царстве. В этом Никону усердно потакали утратившие волю и власть, но не авторитет в православном мире греческие патриархи, остатки византийской духовной знати, прозябающие под турецким игом. Они-то и наградили его знаком первенства в новом грядущем триумфе мирового православия – белым клобуком, символом победительного движения к духовной свободе. Они всячески поддерживали, а то и подзуживали вожделения Никона. За этим виделось им новое торжество освобождённого Цареграда и своего, конечно, тоже.

Всяк слышал, конечно, что формальным поводом церковной реформы было исправление книг и внешних обрядных частностей по образцу исконных византийских. Тогда бы и греческие патриархи стали ему не в указ. Но вот какая беда – после грандиозного погрома русской церкви, организованного Никоном и его опричниной, ошибок в новых книгах не стало меньше. Никон не знал настолько греческий язык, чтобы уметь сличить новопечатные книги с первоисточниками. Не было больших знатоков греческого и в его окружении. Греческие же толкователи лингвистических тонкостей не были настолько великими знатоками славянских языков, чтобы изловить старые и новые погрешности в изобильной продукции печатных дворов. А поставленное Никоном вне закона двоеперстие можно увидеть даже и теперь на неотвергаемых церковью и прихожанами древних иконах византийского и греческого письма. Когда Никону выгодно было он и сам становился старовером. Например, когда его, только что бывшего воинственным поборником греческих канонов, лишали сана, в частности и за то, что он эти самые каноны не шибко чтил, он заявил, что называется, «на голубом глазу»: «Греческие правила не прямые, печатали их еретики». Чем привёл в ужас всех своих последователей. Ведь именно это утверждал величайший из противников реформы протопоп Аввакум. Да это и не важно было. Нужен был повод избавиться от врагов, а врагами были все, кто мешал самодержавной власти Никона. Установив личную диктатуру в церкви, Никону захотелось всей полноты власти. Болезнь крепчала. Поначалу всё давалось ему легко. И вот тешит он себя уже громаднейшим завоеванием на этом пути. Назиданием всему православному миру звучат эти его слова: «Следует восхвалять и прославлять Бога, яко избрал в начальство и помощь людям премудрую двоицу: великого государя царя Алексея Михайловича и великого государя святейшего Никона патриарха… Тем же благословен Бог в Троице святой славимый, таких великих государей в начальство людям своим избравший…». Такого не видано было ещё. На Руси стало два государя. Двоецарствие установилось при живом, вполне здравом умом и телом монархе. И уже смеет Никон писать страшные мирянам слова: «мне и царская помощь не годна и не надобна, я на неё плюю и сморкаю». В традиционном церковном театрализованном действе «шествие на осляти», которое повторяло вход Христа в Иерусалим, на лошади заменяющей «ослятю», поскольку на Москве их не видано, ехал патриарх, а царь раболепно вёл этого символического осла под уздцы. Это был живой символ настойчивой мысли Никона о том, что «священство превыше царства». Вот я и думаю, окажись в распоряжении царя Алексея Михайловича диагностические средства современной психиатрической медицины, она непременно выявила бы у Никона помешательство на почве болезненной самовлюблённости, мании величия. Но терпит и молчит пока почему-то «тишайший» Алексей Михайлович. А Никон и вовсе чудит. В посланиях к иноземным владыкам и великим духовным чинам уже категорически выпускает свой патриарший сан, а пишет просто: «Никон, божиею милостью великий господин и государь». Тут надо вспомнить, что всякий прежний патриарх смел именовать себя рядом с царём только так: «богомолец твой». Бояре, записанные в бархатную книгу родов, пожалованные правом сидеть в присутствие самого царя, перед Никоном вынуждены стоять, в долгом изнурении. И уже стало путаться в стране и в мире, кто тут набольший. Чувство меры вещь великая. Может быть, это и есть самый большой талант в человеке. У Никона его не было. И остановить его было некому.

Если разобраться, то Никон и нанёс русской церкви самый сокрушительный удар, от которого она не может оправиться до сих пор. Тишайший царь вдруг спохватился. «Ты царским величеством пренебрёг и пишешься великим государем, а у нас один есть великий государь – царь. Отныне впредь да не пишешься и не называешься великим государем, а царь почитать тебя впредь не будет». Царь продолжил жить в ладу с Богом, но с его уполномоченным на земле отношения стали остывать. И это как видно перешло даже в генетику первых Романовых. До такой степени, что, когда при сыне царя Алексея, уже царствующем Петре Алексеевиче зашёл разговор об избрании нового, взамен развенчанного и уже умершего, патриарха, он в бешенстве воткнул в стол кортик и громом грянул: «Вот вам мой патриарх!». После того верховный владыка церкви окончательно явился у нас только в безбожной империи Сталина. Ненависть к бороде, которая на русском лице почиталась непременной принадлежностью божьих угодников, так бы и казалась необъяснимой, если бы не эта история с Никоном. Фрейдизм стоило бы выдумать конкретно к этому случаю. Теперь в каждой бороде потомок царя Алексея угадывал подсказываемую генами угрозу власти. «Мой отец боролся с одним бородачом, мне же пришлось бороться с тысячами». Не только попов и митрополитов вместил он в эту фразу. Все, кто холили бороду, как пропуск в Царство небесное, как знак, по которому узнается божий угодник даже и за гробом, инстинктом Петра воспринимались неблагонадёжными. В каждой бороде чудилась Петру оппозиция. И на саму церковь перешла его подозрительность и вражда. Этот длинноватый экскурс в ту давнюю историю я привёл здесь как собственное моё доказательство подлинности царского сына самого что ни на есть законного наследования им верховной власти. Аминь.

Но это будет потом. А пока ещё одна сцена, которая происходит в сенях теремных палат царицы Натальи Кирилловны. К этому времени стала она уже вдовой. А сыну её, царевичу Петру, в эти дни исполнилось пять лет. Пора было определять его к учению. Сыскали для этого случая кроткого человека, исполненного всякой премудрости и благодати, Никиту Зотова. Похоже, что этот Никита Зотов и в самом деле был сосуд избранный. Его опять рекомендовал в учители царевичу учёнейший муж своего времени и беззастенчивейший из краснобаев, о котором сказано уже, Симеон Полоцкий. Теперь Никита Зотов, обмерши от страха, стоял бесчувственным истуканом пред царициными покоями, ожидая вызова.

Вот, наконец, его пригласили и он вступил в открытую дверь, как грешник вступает в геену. И пред царицею он стоял, подобный библейскому соляному столбу, пока не услышал милостивое слово:

– Известна я о тебе, что ты жития благаго, божественное писание знаешь; вручаю тебе единороднаго моего сына. Приими того и прилежи к научению Божественной мудрости, и страху Божию, и благочинному житию и писанию…

Учил он малого царевича своеобразно. Заказал, с царского соизволения, большие рисованные листы со сценами, прославляющими царствование Алексея Михайловича и разными видами довольно обширной уже православной державы. Картинки развесили в комнатах царевича. Так когда-то учили и самого царя Алексея Михайловича. Этот простой приём неожиданным образом дал самый нужный толчок девственному уму. Он разбудил любопытство. Царевич ходил по комнатам и спрашивал о том, что ему поглянулось, что зацепило струну воображения. Никита Зотов отвечал, ну, а поскольку картинки на стенах были только на тему истории и географии, то они и легли в основу образованности великого государя. Он потом и сыну своему, Алексею, пока любил его и надеялся на него, писал: «История и география суть два основания политики». Так что своеобразная педагогика Никиты Зотова принесла свои плоды. Далее любопытство уже повзрослевшего царевича распространилось на ещё одну частность, связанную с личной жизнью учителя. Всё чаще от него, учителя, по утрам стал исходить столь не свойственный царским чертогам пронзительный смрад вызревшего утреннего перегара. Зотов первым догадался объяснить эту прискорбную особенность своей частной натуры общими свойствами русской жизни. Ему столько раз гадили в душу, объяснял он, что другого духа в исконно русском человеке и быть не может. Все историки позже отметят эту прискорбную в великом государе особицу – он стал пьяница, превративший эту постыдную слабость в державный ритуал. Начальный грех тут некоторые, даже и авторитетные свидетельства, возлагают на этого самого Никиту Зотова. За что ему, Никите Зотову было воздано по заслугам. Его от царевича убрали «по наветам», сказано в одном, как видно сочувствующем царскому ментору источнике. Позже, однако, уже во всесильную свою пору, возвёл его царственный ученик Пётр в сан всероссийского старосты всешутейшего и всепьянейшего собора.

Вот ещё, что интересно мне было. Пётр первым из великих монархов попытался собственноручно писать строки автобиографии. Жаль, что они не доведены до конца. Начало выглядит многообещающим: «…случилось нам быть в Измайлове на льняном дворе, и, гуляя по амбарам, где лежали остатки вещей дому деда Никиты Ивановича Романова, между которыми увидел я судно иностранное, спросил вышереченнаго Франца [Тиммермана], что то за судно? Он сказал, что то бот Английский. Я спросил: где его употребляют? Он сказал, что при кораблях для езды и возки. Я паки спросил: какое преимущество имеет пред нашими судами (понеже видел его образом и крепостью лучше наших)? Он мне сказал, что он ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветру; которое слово меня в великое удивление привело и якобы неимоверно. Потом я его паки спросил: естьли такой человек, который бы его починил и сей ход показал? Он сказал, что есть. То я с великою радостью cиe услыша, велел его сыскать. И вышереченный Франц сыскал Голландца Карштен Бранта, который призван при отце моём в компании морских людей, для делания морских судов на Каспийское море; который оный бот починил и сделал машт и парусы, и на Яузе при мне, лавировал, что мне паче удивительно и зело любо стало. Потом, когда я часто то употреблял с ним, и бот не всегда хорошо ворочался, но более упирался в берега, я спросил его: для чего так? Он сказал, что узка вода. Тогда я перевёз его на Просяной пруд (в Измайлове), но и там немного авантажу сыскал, а охота стала от часу быть более…».

Строчки эти из предисловия Петра к Морскому регламенту, написанному им сомолично. Жалко, повторюсь, что строчки эти так коротки.

А вот нечто необъяснимое. Мне, например, интересны два документа, венчающие жизнь великого человека – автобиография и завещание. В них человек самолично анализирует, в первом – то, что у него заведомо получилось; во втором – то, что не вышло, то, что он поручает потомкам. Я даже предпринял было, не удавшуюся пока попытку сделать книжку на эту тему. В одной части – собрать автобиографии, в другой – завещания. Странным образом, для Петра в книге завещаний, в этой своеобразнейшей «книге мёртвых», места бы не оказалось. У Петра нет завещания. Факт этот, по отражению его на судьбе России, способен потрясти. Но об этом позже…

Кое-где отважусь я на выводы общего характера, но все они будут ограничены пределами и возможностями сугубо частного сознания. И по этой причине обширному уму могут показаться ограниченными. Заранее с этим согласен и ни на чём не настаиваю. Больше того, общее величие истории меня подавляет, потому моему сознанию уютнее быть наедине с частностью, с мелким отдельным фактом.

Есть такой, например, живописный метод, изобретённый, кажется, Жоржем Сёра. Он краски не смешивал, а ставил в определённом месте полотна точку основного цвета, которых в распоряжении художника, как известно, всего три. Рядом ставил точку другого цвета и так далее. Эффект получался, практически, то же, что и в традиционной живописи мазками из смешанных красок. Из отдельных точек получалась полноцветная картина. Из таких же точек можно составить достаточно сносное историческое литературное полотно. Тем более – исторический портрет и жизнеописание. Эпизод становится такой точкой. Если выбрать из массы известных фактов ряд таких точек, может получиться нечто связное. Уважение к большой истории можно начинать с уважения к исторической мелочи. Мне вообще кажется, что величие событий и необъятность личностей легче и объяснить то можно ничтожной деталью, той самой мелочью.

Вот, например, одно из великих общих мест нашей истории. Пётр создал русский морской флот. Можно много рассуждать о беспримерности этого факта. Можно написать немало страниц с перечислением трудностей, которые громоздились на этом пути. А можно вспомнить мелочь, которая одна даст полную картину того непонимания, которое всю жизнь надрывало силы Петра. Однажды ему (дело это было в Воронеже, там он закладывал свои первые корабли) уставшему, захотелось выпить. Водка была, и он вспомнил, как хороша к ней бывает квашеная капуста. Послали к зажиточным воронежским гражданам просить её столько, чтобы хватило на всю компанию. Граждане посоветовались, и решили капусты не давать. Повадится, мол, а потом отбою не будет. Логику зажиточных воронежцев можно, пожалуй, и понять. Кадка капусты, конечно, не великая ценность, да ведь она своя. Так и не смогли они разглядеть из-за этой кадки с капустой будущего величия России, которое, вот оно, встало на пороге с такой нелепой нуждой. Обидно было Петру. Обидно было потом не раз. Так что, подводя в смертной истоме итог своей жизни, он скажет:

«Я один тащил Россию вперёд, а миллионы тащили её назад».

Я продолжу этот дневник читателя в других местах задуманной книги, а теперь, благословясь, начну ставить свои цветовые пятна и прочие штрихи на пригрезившемся мне историческом полотне. И кисть свою, как и говорил, буду окунать в громадное море сведений, подтверждающих действительно случившееся, и слов, звучавших на самом деле.

Из этих осколков и извлечений и будет составлено моё правдивейшее повествование…

Царь остался без жены

Царь Алексей Михайлович на сороковом году от роду, в поре совершеннаго мужества, лишился первой супруги своей, из рода Милославских, которая, в продолжение двадцатилетней супружеской жизни, принесла ему 13 человек детей, почти погодков, пять сынов и восемь дочерей.

Полевой М.П. Рождение и детство Петра Великаго до четырехлетняго возраста. Русский архив. 1872. Стлб. 2045–2061

По известиям Майерберга, приложившаго портрет ея [первой жены царя Марии Ильиничны Милославской] к своим сочинениям, родилась она в 1695 году; то есть была четырьмя годами старее Царя Алексея Михайловича.

Берх В.Н. Царствование царя Алексея Михайловича. Части 1. СПб. 1831. С. 249

Многие из их детей умерли ещё при жизни отца, и из сыновей только Фёдор и Иван его пережили. Оба они были болезненными: у Фёдора была цинга, Иван страдал глазами, заикался, был слаб телом и рассудком.

Платонов С.Ф. Полный курс по истории. Часть третья. Личность царя Алексея Михайловича. С. 56

[Мария Ильинична Милославская] скончалась вследствие несчастных родов, в 1669 году, Марта 2-го. Через три месяца скончался 4-хлетний сын Симеон (июня 18-го), ещё через полгода старший Алексей, шестнадцати лет (1671 Января 17-го).

Полевой М.П. Рождение и детство Петра Великаго до четырехлетняго возраста. Русский архив. 1872. Стлб. 2045–2061

Из восьми же дщерей, одна была славна Царевна София.

Аллец П.О. Сокращенное описание жизни Петра Великого, императора всея России / Пер. В. Вороблевского. – Спб.: Тип. Кадетского корпуса, 1771. С. 2

Царь всегда женится на своих подданных и избирает невесту изо всех стран, ему подвластных; редко из дворянского сословия. Со смертью Царицы и родственники её лишаются всех преимуществ, которыми пользовались во время её жизни. Илья [Данилович Милославский], тесть ныне царствующего Императора, произошёл из такого низкого состояния, что двадцать лет тому назад он подносил вино некоторым из здешних Англичан, а дочь его ходила по грибы и продавала их на рынке.

Коллинс Самуэль. Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне Сочинение Самуэля Коллинса, который девять лет провел при Дворе московском и был врачом царя Алексея Михайловича. М. 1846; Утверждение династии. М. Фонд Сергея Дубова. 1997. С. 17

Многочисленное семейство царя Алексея Михайловича представляет любопытное явление. От первого брака, на Милославской, он имел восемь дочерей и пять сыновей. Шесть оставшихся в живых дочерей отличались крепким, здоровым сложением, и одна из них, Софья, отличалась и силами духовными, была, по отзыву одного из её врагов, «великого ума и самых нежных проницательств, больше мужеска ума исполненная дева». Напротив, сыновья были слабы, болезненны, трое умерло при жизни отца… Зато от второго брака, на Нарышкиной, родился богатырь физически и духовно, соответствующий по природе сестре Софье.

Соловьёв С.М. История России с древнейших времён. М.: «Мысль». 1988. Т. XIII. С. 334

1648 (7157) октября 22 числа родился царевич Дмитрий Алексеевич. Преставился 7158 октября 6-го.

1650 (7158) февраля 18 родилась царевна Евдокия Алексеевна.

1652 160 августа 30 родилась царевна Марфа Алексеевна.

1654 (162) февраля 5 родился царевич Алексей Алексеевич.

1655 (163) января родился царевна Анна Алексеевна.

1657 (166) сентября 17 родилась царевна София Алексеевна.

1658 (167) ноября 27 родилась царевна Екатерина Алексеевна.

1659 (167) мая 9 преставилась царевна Анна Алексеевна.

1660 (168) января 28 родилась царевна Мария Алексеевна.

1661 (169) мая 30 родился царевич Феодор Алексеевич.

1662 (170) мая 28 родилась царевна Феодосия Алексеевна.

1665 (173) родился царевич Симеон.

1666 (174) августа 27 родился царевич Иоанн.

1669 (177) преставился царевич Симеон. Потом преставилась царица Мария Ильинишна

1670 (178) января 18 преставился царевич Алексей Алексеевич с печали по матери.

1671 (179) Государь совокупился вторым браком, взял Наталию, дочь Кирилла Полуектовича Нарышкина, небогатого дворянина, которая жила в доме [Артамона Матвеева, царского Первого министра и личного друга].

1672 (180) мая 30 за час до света родился царевич Пётр Алексеевич от царицы Наталии Кирилловны.

1673 (181) августа 22 родилась царевна Наталья Алексеевна.

1674 (183) сентября 4 родилась царевна Феодора Алексеевна.

1674 (183) сентября 1 объявлен [наследником] царевич Феодор Алексеевич.

1677 (186) ноября 28 преставилась царевна Феодора Алексеевна.

Татищев В.Н. История Российская. Часть 5. С. 32

Прошли скорбные дни. Царь по всем вероятностям должен был вступить во второй брак, и родители взрослых и подходящих дочерей из бояр и вообще служилаго сословия уже начали думать про себя, не поищет ли Бог кого-нибудь из них милостью, и не падёт ли счастливый жребий на их безприданниц, – а с этим жребием отец, и мать, и всё родство, возвысятся, обогатятся, прославятся; они молились, и ворожили, и готовили своих красавиц к будущим смотринам, когда они взяты будут на Верх, подвергнутся испытаниям доверенных людей, бояр, боярынь и бабок, «прочны ли для государевой радости», и, наконец, самого царя, который подаст избраннице платок и кольцо.

Полевой М.П. Рождение и детство Петра Великаго до четырехлетняго возраста. Русский архив. 1872. Стлб. 2045–2061

Быть может, мысль остаться без наследников побудила царя Алексея спешить вторым браком.

Платонов С.Ф. Полный курс по истории. Часть третья. Личность царя Алексея Михайловича. С. 132

Владыка русской Атлантиды

Теперь я вам подробнее опишу Царя. Он красивый мужчина, около 6 футов ростом, хорошо сложен, больше дороден, нежели худощав, здорового сложения, волосы светловатые, а лоб немного низкий. Его вид суров, и он строг в наказаниях, хотя очень заботится о любви своих подданных. Когда один иностранец предложил ему назначить смертную казнь всякому, кто оставит его знамёна, то он отвечал, что «это было бы жестоко: Бог не всем людям даровал равную храбрость».

Коллинс Самуэль. Нынешнее состояние России изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне Сочинение Самуэля Коллинса, который девять лет провел при Дворе московском и был врачом царя Алексея Михайловича. М. 1846; Утверждение династии. М. Фонд Сергея Дубова. 1997. С. 34

Это Государь статного роста, пристойно вежливый, получивший от природы необходимые телесные дары…

Себастьян Главинич. О происшествиях московских. М. Императорское общество истории и древностей Российских. 1875. С. 6

По фигуре царь очень полный, так что он даже занял весь трон и сидел, будто втиснутый в него. Трон и по виду и по размеру был похож на исповедальню. Царь не шевелился, как бы перед ним ни кланялись; он даже не поводил своими ясными очами и тем более не отвечал на приветствия. У него красивая внешность, очень белое лицо, носит большую круглую бороду; волосы его чёрные или скорее каштановые, руки очень грубые, пухловатые и толстые.

Витсен Николаас. Путешествие в Московию. СПб. Symposium. 1996. С. 96

Кресла, или трон Царя Алексея Михайловича, украшены драгоценными каменьями. В них алмазов больших, средних и малых 876, лалов 1, яхонтов больших, средних и малых 1223, жемчугу на бархате три нитки; а сверх того обнизаны жемчугом два Ангела, и следующая на Латинском языке надпись: «Могущественнейшему и непобдимейшему Московскому императору Алексию, на земле счастливо царствующему, сей Трон с величайшим искуством и тщанием соделанный, да будет счастливым предзнаменованием грядущаго в небесах безконечнаго блаженства. Лета Христова 1659. Поднесены кресла сии Царю Алексею Михайловичу от имени торговой в Испагани Армянской компании Армянином Сарадовым».

Малиновский А. Историческое описание древнего российского музея, под названием мастерской и оружейной палаты в Москве. Ч. 1-я. – М. 1807. С. 120

Этот трон хотя и невелик, но драгоценен; состоит он из 4 украшенных разными изображениями позолоченных колонн; верхняя часть похожа на кровлю или свод, кончаясь конусом, и замечательна как пышностью, так и ценностью. На верху трона – орёл двуглавый, с коронами на обеих головах да, кроме того, над этими коронами высилась по середине ещё третья; это княжеский герб, часто встречавшийся нам в иных местах во время путешествия по Московии на верху башен и зданий.

Таннер, Бернгард Леопольд Франциск. Описание путешествия польского посольства в Москву в1678 году / Перевод с латинского, примечания и приложения И. Ивакина. – Москва: Университетская тип., 1891. С. 53

Его царское величество, царя «Алекси Михайловиц», великого князя на Москве, видел я несколько раз в его резиденции. По фигуре он высокий, крепкий господин, полный, очень серьёзный лицом, носит, по обычаю русских, большую окладистую бороду, короткие волосы, и одежда его московитская. (Приписка: Одеяние указанного царя настолько роскошно изукрашено драгоценными камнями, что смотришь на него, как на чудо; он носит вокруг шеи прядь жемчуга, которая неоценима).

Ганц-Морис Айрман. Записки Айрмана о Прибалтике и Московии. 1666–1670 гг. // Исторические записки. № 17. 1945 С. 298

На митре (венце) его драгоценные камни спереди и сзади имели такой необыкновенный блеск, что она казалась вся в огне.

Лизек Адольф. Сказание о посольстве от императора римского Леопольда к великому Царю московскому Алексею Михайловичу в 1675 году. // Журнал министерства народного просвещения. № 11. 1837. С. 354

Алексей статный муж, среднего роста, с кроткой наружностью, бел телом, с румянцем на щеках, волосы у него белокурые и красивая борода; он одарён крепостью телесных сил, которой, впрочем, повредит заметная во всех его членах тучность, если с годами она всё будет увеличиваться и пойдёт, как обыкновенно, в живот; теперь он на 36-м году жизни. Дух его наделён такими блестящими врождёнными дарованиями, что нельзя не пожалеть, что свободные науки не присоединились ещё украсить изваяние, грубо вылепленное природой вчерне. Кроткий и милостивый, он лучше хочет, чтобы не делали преступлений, нежели имеет дух за них наказывать. Он и миролюбив, когда слушается своей природной наклонности; строгий исполнитель уставов своей ошибочной веры и всей душою предан благочестию. Часто с самою искреннею набожностию бывает в церквах за священными службами; нередко и ночью, по примеру Давида, вставши с постели и простёршись на полу, продолжает до самого рассвета свои молитвы к Богу о помиловании или о заступлении, либо в похвалу ему. И что особенно странно, при его величайшей власти над народом, приученном его господами к полному рабству, он никогда не покушался ни на чьё состояние, ни на жизнь, ни на честь. Потому что хоть он иногда и предаётся гневу, как и все замечательные люди, одарённые живостью чувства, однако ж, никогда не позволяет себе увлекаться дальше пинков и тузов.

Мейерберг А. Путешествие в Московию барона Августина Мейерберга, члена Императорского придворного совета, и Горация Вильгельма Кальвуччи, кавалера и члена Правительственного совета Нижней Австрии, послов августейшего римского императора Леопольда к царю и великому князю Алексею Михайловичу в 1661 году, описанное самим бароном Мейербергом. С. 121

Росту Алексей, впрочем, среднего, с несколько полным телом и лицом, бел и румян, цвет волос у него средний между чёрным и рыжим, глаза голубые, походка важная, и выражение лица таково, что в нём видна строгость и милость, вследствие чего он, обыкновенно, внушает всем надежду, а страха – никому и нисколько.

Рейтенфельс Яков. Сказания Светлейшему герцогу Тосканскому Козьме Третьему о Московии. Текст воспроизведен по изданию: Сибирь в известиях западно-европейских путешественников и писателей, XIII–XVII вв. Новосибирск. Сибирское отделение Российской академии наук. 2006. С. 288

Вот как, другой иностранец описывает наружность и характер Алексея Михайловича: «Наружность царя красива; он здоров сложением; волосы его светло-русые; он не бреет бороды, высок ростом и толст; его осанка величественна»… «Нрав его истинно царский: он всегда важен, великодушен, милостив, благочестив… Алексей Михайлович такой государь, какого желают иметь все христианские народы, но немногие имеют».

Катаев Иван Матвеевич. Царь Алексей Михайлович и его время / Очерк И. Катаева; Под ред. проф. А.И. Кирпичникова, А.А. Кизеветтера и М.В. Довнар-Запольского. – М., 1901. С. 12

Имя Алексей между известными мне русскими государями, потомками Рюрика, не в употреблении в России и явно иностранное. Москвитяне чтут Алексия, киевского митрополита, родившегося во время московского князя Ивана Даниловича, посвящённого в этот сан в 1364 году и умершего спустя 14 лет потом в правление Ивана Ивановича. Каждый год они торжественно празднуют память его 5 октября, а день перенесения его мощей в Москву – 20 мая. Он дал совет своему народу, чтобы, бросив войну с крымскими татарами, лучше сохраняли мир с ними, платя им ежегодно известную дань. И, приняв на себя исполнение своего совета, он купил мир для русских у татарского хана Бердигирея. Михайлович есть имя отцовское, которое, по московскому обычаю прибавляется к собственному.

Нынешний Царь одарён необыкновенными талантами, имеет прекрасные качества и украшен редкими добродетелями. Он покорил себе сердца всех своих подданных, которые столько же любят его, сколько и благоговеют пред ним. Его беспримерные к нам милости достойны того, чтобы Немецкие Писатели увековечили его имя хвалами. Князья, Бояре и все окружающие Царя – люди умные, образованные, неустрашимые, подобно своему Государю набожны, справедливы, и с иностранцами необыкновенно ласковы.

Алексей без сомнения Государь, потому что повелевает всеми самовластно по древнему обычаю. Его воля – непреложный закон для всех подданных. Как господин над рабами, он имеет надо всеми право живота и смерти по своему произволению. Когда он сам накажет или по его приказу высекут кого-нибудь розгами либо плетьми, наказанные приносят ещё ему благодарность. Не себя называют москвитяне владельцами своего имущества, а Бога да царя. Нищие у порогов церквей или на перекрёстках просят подать им милостыню из любви к Богу и царю. Если спросить кого-нибудь о неизвестной ему вещи, он ответит, что этого он не знает: «Ведает про то Бог да царь». Короче сказать, о нём говорят, как о божестве, многие так и чувствуют. Просьбы, ему подаваемые, все без различия подписывают из уничижения уменьшительным именем, так что если кого зовут Степаном, подписывается «Стёпкой». А патриарх и все прочие из духовенства, также и монахини: «богомолец твой» или: «богомолица твоя». Думные бояре, все дворяне и прочие воинские чины из народа: «холоп твой»; купцы первого разряда, которых зовут гостями: «мужик твой»; купцы низшего разряда и иностранцы: «сирота твой»; женщины благородного звания: «рабица твоя»; деревенские жители: «крестьяне твои»; слуги думных бояр: «человек твой». Надобно, однако ж, отдать должное правде. Так как верховная власть московских государей скорее власть господ над рабами, нежели отцов семейства над детьми, то подданные не признают отца в своём царе и не оказываются детьми к нему. Их покорность вынуждена страхом, а не сыновним уважением.

В заключение скажем, что Русский Император равняется в благочестии, великодушии, милосердии и доброте со всеми другими Государями; что же касается до его Министров, то и они так же, как народы и Министры прочих Государств, на всё готовы за деньги и рады обмануть всякого, кого только могут.

Современники очень любили царя Алексея. Самая наружность царя очень говорила в его пользу. В его голубых глазах светилась редкая доброта, взгляд этих глаз никого не пугал, но ободрял и обнадеживал. Лицо государя, полное и румяное, окаймленное русой бородой, было добродушно-приветливо и в то же время серьёзно и важно, а полная, даже черезчур полная фигура его сохраняла всегда чинную и важную осанку. Но царственный вид Алексея Михайловича ни в ком не будил страха: не личная гордость создала эту осанку, а сознание важности и святости сана; этим сознанием царь был полон.

Платонов С.Ф. Царь Алексей Михайлович (Опыт характеристики). Исторический вестник, 1886. Т. 24. С. 268

…Двор его так прекрасен, так великолепен и хорошо устроен, что я могу сказать чистосердечно, что царь московский превосходит всех христианских князей славою и величием.

Карлейль Ч. Описание Московии при реляциях гр. Карлейля // Историческая библиотека. № 5. 1879. С. 36

В этих палатах цари принимали только гостей, а сами жили в хоромах не особенно обширных, можно сказать, даже весьма необширных. Три, много если четыре комнаты рядом, одна возле другой, в одной связи, служили весьма достаточным помещением для Государя. Перед комнатами были теплыя сени в роде особой комнаты. При входе из Сеней первая комната называлась Переднею, потому что она была впереди других комнат. За нею следовала собственно, так называемая, Комната, где Государь занимался делами, то, что теперь называют кабинетом. Затем следовала Крестовая комната или моленная, где Государь молился утром и вечером. Возле нея находилась Постельная комната или Опочивальня.

Забелин И. Как жили в старину русские цари-государи. Издательство: Панорама, 1991 г. С. 3

«Гораздо тихий» царь

Ныне царствующий Император происходит от потомков Ивана (Грозного) с материнской стороны. У него был старший брат, который подавал большие надежды, хотя любил ловить голубей и выкалывал одному глаза, говоря: «Ты изменил!» – а другому отрывал голову, приговаривая: «Ты, Иван такой-то, мятежник, изменивший моему отцу и мне». Но он умер в молодости.

Как прежние цари, после царя Ивана Васильевича, обираны на царство: и на них были иманы писма, что им быть не жестоким и непалчивым, без суда и без вины никого не казнити ни за что, и мыслити о всяких делах з бояры и з думными людми сопча, а без ведомости их тайно и явно никаких дел не делати. А нынешняго царя обрали на царство, а писма он на себя не дал никакого, что прежние цари давывали, и не спрашивали, потому что разумели его гораздо тихим, и потому наивышшее пишетца «самодержцем» и государство своё правит по своей воли.

Котошихин Г.К. О России, в царствование Алексея Михайловича. Современное сочинение Григория Котошихина. Издание археографической комиссии. СПб., 1859. С. 105

С ним, государем, был следующий показательный случай. Старый Генерал Александр Лессли (Alexander Leshly), 99-летний шотландец, который живёт теперь в Смоленске, говорил однажды с Императором о способах взять Смоленск приступом. Царь слушал внимательно и не отпускал от себя Генерала Лессли, которого мучил тогда жестокий понос; скромность удержала его слишком долго; наконец, потеряв терпение, он вдруг ушёл. Император удивился и спрашивал о причине его внезапного удаления; но узнав её, смеялся от всего сердца и тем показал, что не был в неудовольствии за внезапное удаление Генерала.

…Хотя по вспыльчивости нрава позволял себе грубые выходки с придворными, сообразно веку и своему воспитанию, и однажды собственноручно оттаскал за бороду своего тестя Милославского.

Костомаров Н. История России в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Книга II. Царь Алексей Михайлович. С. 97

Когда, в исходе осени 1661 года, после поражения, нанесённого литовцами Хованскому и Нащокину на полоцких полях, разнёсся слух о приходе туда польского короля с многочисленным войском и, вместе с тем, гонец донёс об опасности Переяславля у черкасов, жестоко стеснённого казаками, Алексей 10 ноября созвал Думу и совещался с ней, какою дорогою и с какими силами идти навстречу такому превосходному неприятелю, Илья (Милославский), сидевший недалеко от царя, сказал: «Государь, поставь меня воеводой твоих полков, и я пленю и приведу к тебе польского короля». Такое пустое самохвальство тщеславного Фразона рассердило царя: вспылив от негодования, он отвечал: «С чего ты, блудницын сын, приписываешь себе такую опытность в военном деле? Когда это ты набил руку на воинском поприще? Спрашиваю тебя: пересчитай свои славные воинские подвиги, тогда и мы можем надеяться, что исполнишь свои обещания. Пошёл к праху, старик, со своими бреднями!». Тут, поднявшись с места, он сперва влепил ему громозвучную пощечину и, тряся его за бороду, прибавил: «Как смеешь ты, негодяй, потешаться надо мной такими непристойными шутками? Сейчас же вон отсюда!». И, говоря это, выгнал его пинками из Думы и сам запер двери за ним.

5 мая к обеду пришли к г. посланнику подполковник Шневиц, майор фон Зален и один капитан. Все они были уже навеселе, когда к нам явились, и так как они у нас ещё выпили, провозглашая здравицы, то скоро совсем опьянели. Возвращаясь домой, майор фон Зален подъехал к какому-то торговцу и захотел купить у него яиц, выражая при этом желание осмотреть предварительно несколько штук, чтобы убедиться в свежести их. Но когда они ему были переданы, он бросил их одно за другим торговцу в лицо и запачкал его, таким образом, совершенно. Свидетели этой выходки прибежали и страшно избили майора и его слугу; они стащили майора с лошади и покончили бы с ним, если бы не подоспели стрельцы, которые вырвали его из рук этих людей. Стрельцы повели его отсюда в приказ Ильи Даниловича Милославского, где ему пришлось сидеть до следующего дня. 6 числа Илья Данилович доложил об этом происшествии царю и при этом сильно сгущал краски, так как ненавидит немецких иноземных офицеров, служащих под командой Ромодановского, с которым он в натянутых отношениях. Великий же князь потребовал последнего к себе и сделал ему выговор за то, что он так распустил подчинённых ему офицеров. Когда Ромодановский вздумал защищаться, великий князь в припадке гнева оттаскал его за бороду так, что он не на шутку пострадал.

Роде Андрей. Описание Второго посольства в Россию датского посланника Ганса Ольделанда в 1659 г. С. 311

Серьезнее был случай со старым придворным человеком, родственником царя по матери, Родионом Матвеевичем Стрешневым, о котором Алексей Михайлович был высокого мнения. Старик отказался, по старости, от того, чтобы вместе с царем «отворить» себе кровь.

Платонов С.Ф. Полный курс по истории. Часть третья. Личность царя Алексея Михайловича. С. 144

В хирургических случаях призванный, по указанно доктора, иноземный лекарь «бил у руки жилу соколом», т. е. пускал кровь «жильную иль рожковую».

Змеев Л.Ф. Чтения по врачебной истории России. СПб. 1986. С. 212

…Нас немного поразвлёк слышанный рассказ вот о каком забавном случае. Когда сильный внутренний жар угрожал доброму здоровью великого князя, он велел стороною спросить совета о том его врачей, тщательно утаив имя больного, и от каждого из них потребовать письменного мнения. Все врачи согласились в том, что больному надобно пустить кровь. Алексей одобрил совет и, перестав скрываться, протянул руку врачу для кровопускания. Когда оно окончилось благополучно, великий князь пригласил и окружающих бояр последовать его примеру. Все повинуются приглашению государя, хотя и против воли, однако ж, не столько из столь обыкновенного при Дворах порока лести, сколько из страха, чтобы не навлечь на себя царского негодования в случае отказа. Один окольничий, Родион Матвеевич Стрешнев, понадеявшись на родство, соединявшее его с Алексеем по его матери Евдокии Стрешневой, отговаривается, под предлогом своей дряхлой старости. «Ах ты, неключимый раб! – сказал Алексей в раздражении. – Разве ты не ставишь ни во что своего государя? Неужто в твоих жилах льётся кровь дороже моей? Да и с чего ты так превозносишь себя над равными, даже и высшими тебя, что похвальный пример их поспешного усердия позволяешь себе охуждать своим, совсем противоположным, поступком?». Не говоря много слов, он бросается к его лицу, наносит ему много ударов кулаком руки, свободной от кровопусканий, и дает ему пинки ногами.

Алексей Михайлович вспылил, потому что отказ представился ему высокоумием и гордостью, – и ударил Стрешнева. А потом он не знал, как задобрить и утешить почитаемого им человека, просил мира и слал ему богатые подарки.

Платонов С.Ф. Полный курс по истории. Часть третья. Личность царя Алексея Михайловича. С. 144

Тут кстати было бы сказать о тамошней медицине вообще. В Москве в нынешнее время находится 5 врачей, 1 хирург и 2 аптеки. Врачи: 1) доктор Розенбург Старший, 2) доктор Блументрост, 3) доктор Граман, 4) доктор Даниил Иевлевич; этот более всего принимается при дворе, родом иудей, был папистом, потом евангелистом, а теперь греческаго вероисповедания; 5) доктор Розенбург Младший. Хирургом состоит один силезец, довольно разбогагвший в Москве, называется Сигизмунд Зоммер и, как те врачи, состоит на службе у его царскаго величества.

Одна аптека находится в замке [в Кремле], но никого не обслуживает, кроме царя и нескольких знатных господ, и она составляет магазин, или материал-камер, для другой аптеки. Управляющий – немец и называется Гутбир.

Другая аптека находится посреди города и принадлежит также царю, который выписывает для нея материалы, платит служащим и также имеет пользу. Теперь при ней состоят: провизор Христиан Ейхлер, Иоганн Гутменш и Роберт Беншом вместе ещё с двумя англичанами и они имеют несколько парней, как и разных русских, в работниках. При этой аптеке держит царь большой водочный кабак, который, по заявлению доктора Розенбурга, вместе с аптекою доставляет царю от 27 до 28 000 рублей чистаго дохода в год. Однако она теперь год от году сильно падает, хотя всегда хорошо снабжена хорошими и обильными товарами. Все лекарства выдаются за печатью и неумеренно дороги…

Кильбургер Г.Ф. Краткое известие о русской торговле, каким образом она производилась чрез всю Руссию в 1674 году. Цититуется по: Курц Б.Г. Сочинение Кильбургера о русской торговле в царствование Алексея Михайловича. Киев. 1915. С. 180–181

Из тысячи придворных едва ли найдётся один, который может похвалиться, что он видел царицу или кого-либо из сестёр и дочерей государя. Даже и врач никогда не мог их видеть. Когда однажды, по случаю болезни царицы, необходимо было призвать врача, то прежде чем ввели его в комнату к больной, завесили плотно все окна, чтоб ничего не было видно, а когда нужно было пощупать у ней пульс, то руку её окутали тонким покровом, дабы медик не мог коснуться тела.

Забелин И. Как жили в старину русские цари-государи. Издательство Панорама, 1991 г. С. 31

Врачи все иностранцы, ибо русских нет совсем, приглашённые царём из-за границы на превосходных условиях. Первое место меж ними, бесспорно, занимает г-н Иоганн Костер фон Розенбурх, знаменитый некогда придворный врач Карла Густава, короля шведского… Впрочем, они переступают трудный порог дворца только в случае болезни царя или же если он нарочито велит их почему-либо призвать. При этом происходит следующее, нам неизвестное: когда им приходится лечить царицу или кого-либо из царских дочерей, то им не дозволяют осматривать больную, но они обязаны на основании показания некоей старухи или приближённой какой-либо служанки определить болезнь и назначить лекарство.

В субботу, 25-го апреля, у нас обедали Бранденбургский агент и доктор Розенбург, который, между прочими странными вещами, рассказал, что все микстуры, которые приходится принимать его царскому величеству и его супруге, должны сначала быть испробованы князьями и княгинями, хотя и совершенно здоровыми. Случается, прибавил он, что 30 или 40, а то и более господ, должны пить микстуру, приготовленную для его величества, раньше чем царь её попробует. Он рассказал тут памятный случай, бывший с ним самим. Он как-то прописал первой супруге царя Алексея, заболевшей, и к тому же, беременной, лекарство, для приёма внутрь. Аптекарь, который должен был его приготовить, достал из ящика, на котором стояло название корня, необходимого здесь, не тот корень, а другой, похожий на него цветом, но не вкусом. Настоящий корень был горек, а этот, называвшийся беленою, сладок. Питьё, приготовленное из неверного корня, было принесено царице, которая дала его сначала выпить княгине; последняя сейчас после этого сильно заболела. Хозяин аптеки – таковым, обыкновенно, бывает боярин, которому поручен надзор над нею – тотчас явился к доктору Розенбургу и спросил его, что он такое прописал. «Вот здесь, – отвечал доктор Розенбург, – мой рецепт, а тут моя голова. Если я поступил неправильно, я отвечаю». Хозяин аптеки велел аптекарю приготовить микстуру снова; так как аптекарь теперь взял настоящий корень, то лекарство оказалось доброкачественным; его дали пить другим докторам, чтобы испробовать его. Доктору же Розенбургу пришлось выпить другое лекарство, от которого осталось ещё с 1/8 меры, – что он и сделал за здоровье её величества. Выпив это, он пошёл домой и два аптекаря с ним, как бы, чтобы зайти к нему в гости, на самом же деле, чтобы посмотреть, что с ним будет; один из них был тот, что приготовил неправильное лекарство. Прежде ещё, чем поспело кушанье, доктор стал жаловаться на сонливость и нездоровье и просил, тем временем, гостей веселиться, пока он немного отдохнёт. Перенесённый в кровать, он стал страшно потеть и во всех членах его начались судороги. Оба гостя в большом беспокойстве пошли домой, особенно тот, который приготовил напиток, так как он знал, что угрожало его голове, если бы плохо кончилось с доктором Розенбургом. На следующее утро они рано опять зашли к доктору, сказавшему им, что он нездоров и должен оставаться в постели. Они, однако, упросили его прийти в аптеку, так как иначе им угрожало тяжёлое наказание. Поэтому он, хотя и очень слабый, исполнил их просьбу и принял весёлый вид. Хозяин аптеки, видя это, решил, что княгиня заболела от чего-нибудь другого, и так ошибка осталась скрытою.

Посольство Кунраада фан-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Феодору Алексеевичу. СПб. 1900. С. 499–501

Царь подвижник

Царь исповедует Греческую веру и очень строго исполняет обряды. Он всегда во время богослужения бывает в церкви, когда здоров, а когда болен, служение происходит в его комнате; в пост он посещает всенощные (the old vigils of the Church), стоит по пяти или шести часов сряду, кладёт иногда по тысяче земных поклонов, а в большие праздники по полутора тысяч. Великим постом он обедает только по три раза в неделю, а именно: в четверток, субботу и воскресенье, в остальные же дни ест по куску чёрного хлеба с солью, по солёному грибу или огурцу и пьёт по стакану полпива. Рыбу он ест только два раза в Великий пост и соблюдает все семь недель поста, кроме масленицы (Maslinets) или недели очищения, когда позволено есть яйца и молоко. Кроме постов он ничего мясного не ест по понедельникам, средам и пятницам, одним словом, ни один монах не превзойдёт его в строгости постничества. Можно считать, что он постится восемь месяцев в году, включая шесть недель Рождественского поста (before Christmas) и 2 недели других постов.

Свидетельство иностранца вполне подтверждается и домашним свидетелем. «В постные дни», говорит он, «в понедельник и в среду, и в пятницу, и в посты, готовят про царский обиход яства рыбные и пирожные с маслом с деревянным и с ореховым, и с льняным, и с конопляным; а в Великий и в Успеньев посты готовятся яства: капуста сырая и гретая, грузди, рыжики солёные, сырые и гретые, и ягодные яства, без масла, кроме Благовещениева дня – и ест царь в те посты, в неделю, во вторник, в четверг, в субботу, по одиножды на день, а пьёт квас, а в понедельник и в среду, и в пятницу во все посты не ест и не пьёт ничего, разве для своих и царицыных, и царевичевых, и царевниных именин».

Забелин И. Как жили в старину русские цари-государи. Издательство: Панорама, 1991 г. С. 5

Хлеб он ест ржаной, потому что рожь, по мнению Русских, гораздо питательнее пшеницы.

Коллинс Самуэль. С. 17

Мы видели ещё того удивительнее – вещь, приведшую нас в изумление. Это была неделя пред мясопустом; смотри же, что произошло теперь!.. явился один из маленьких дьяконов (анагностов) и, поставив посредине аналой с большою книгой, начал читать очень громким голосом житие св. Алексия, коего память празднуется в этот день, и читал с начала трапезы до конца её, по монастырскому уставу, так что мы были крайне удивлены; нам казалось, что мы в монастыре. Какие это порядки, коих мы были очевидцами! и какой это благословенный день, в который мы лицезрели сего святейшего царя, своим образом жизни и смирением превзошедшего подвижников! О, благополучный царь! Что это ты совершил сегодня и совершаешь всегда? Монах ты или подвижник? Сказать ли, из уважения к патриархам ты не велел подавать за своим столом мясных блюд на этой неделе пред мясопустом? Что это совершил ты, чего не делают и в монастырях?

Алеппский Павел. Текст воспроизведен по изданию: Путеществие антиохиского патриарха Макария в Москву в середние XVII. СПб. П. П. Сойкин. 1898. С. 137

Наш Алексей с младенческих лет ещё объявил себя таким врагом невоздержанности, что совершенно удалил от Двора своего тех жадных обжор, тела коих тучны, а души – худы и бездеятельны. Придерживаясь крайней простоты в деле питания, он так строго воздерживается от всяких изысканных яств, что приказывает, если таковые случайно попадутся среди его обыкновенных блюд, подавать всё заморское и дорогое гостям, причём сам, в знак особенного расположения, лишь слегка отведывает от них. За столом царю прислуживают трое или четверо испытанных слуг, которые подают и убирают кушанья, которые приносятся к дверям столовой другими придворными слугами. Они же и пробуют кушанья и напитки. Пред началом обеда начальник стольников, или придворных слуг, подаёт к нему знак, ударяя палкою по деревянной доске. Обедает царь обыкновенно один, но ужинает вместе с царицей.

В субботу же перед Вербным воскресеньем царь по обычаю угощает своих князей и бояр до полного их опьянения, хотя сам он очень воздержан; он подаёт им чарки, и тогда они должны их осушить, даже если бы это стоило им жизни; теперь он особенно благочестив: стоит целыми ночами в церкви и бьёт поклоны, ест в это время раз в 2–3 дня и то немного, посещает монастыри и подаёт заключённым подаяния.

Витсен Николаас. Путешествие в Московию. СПб. Symposium. 1996. С. 143

Между тем все оглушены гудящими колоколами; потому что здесь колокола самые большие в свете, и Его Величество ими восхищается.

Коллинс Самуэль. C. 6

В первую, неделю поста все здесь делаются очень набожными; они моются и чистятся, исповедуются и мало выходят; сняв с себя грехи, они не имеют больше оснований для молитвы, поэтому после окончания поста снова грешат, чтобы было о чём молиться. Царь… так чрезмерно набожен, что его во время молений можно использовать как кафедру, положив ему на спину книгу, из которой читает патриарх.

Витсен Николаас. Путешествие в Московию. СПб. Symposium. 1996. С. 111

Он содержит во дворце богадельню (Hospital) для стариков, имеющих по 100 (120) лет от роду, и очень любит слушать их рассказы о старине.

Коллинс Самуэль. C. 38

…Говорят, что он посещает и заключённых, многих отпускает, других одаривает и даже всем полякам [военнопленным] подарил новые кафтаны; ещё говорят, что царь послал многим беднякам и монастырям пищу и питьё.

Витсен Николаас. Путешествие в Московию. СПб. Symposium. 1996. С. 147

В день Рождества Христова и в другие большие праздники, цари не садились за стол без того, чтоб не накормить прежде так называемых тюремных сидельцев и пленных. Так, в 1663 году в этот праздник кормлено было на большом тюремном дворе девятьсот шестьдесят четыре человека.

Забелин И. Как жили в старину русские цари-государи. Издательство: Панорама, 1991 г. С. 18

Ежегодно в Великую пятницу он посещает ночью все тюрьмы, разговаривает с колодниками, выкупает некоторых, посаженных за долги, и по произволу прощает нескольких преступников. Он платит большие суммы за тех, о которых узнаёт, что они точно находятся в нужде. Царица выкупает женщин.

Коллинс Самуэль. C. 38

Домашняя жизнь царя Алексея Михайловича

Да и в своей домашней жизни Алексей Михайлович был образцом древнего благочестивого монарха.

Катаев Иван Матвеевич. С. 16

Чистота нравов его была безупречна: самый заклятый враг не смел бы заподозрить его в распущенности: он был примерный семьянин.

Костомаров Н. С. 97

Несомненно, царь очень набожен; говорят, что он никогда не бывал пьян, живёт очень целомудренно и, кроме того, что он не признаёт других женщин, он и от собственной жены вовсе воздерживается во время поста; да говорят ещё, что и с ней он редко встречается, не более 4–5 раз в году, однако обычно ежегодно получает ребёнка. Царь ещё и очень щедр и милосерден, русские его почти обожествляют, а иноземцы хвалят и любят.

Витсен Николаас. С. 150

Царь умерен в пище (Diet), пьёт очень немного вина, иногда только пьёт коричневую (коричную?) воду (Cinnamon water) или лёгкое пиво с коричневым маслом (oyl of Cinnamon). Корицею (Cinnamon) называется здесь Аroma Imperiale. Запах мускуса (Musk and Ambergreece) здесь не очень любят, но розовая вода в большом употреблении при дворе, так же как святая вода в церкви.

Коллинс Самуэль. С. 19

От всяких напитков, а в особенности водки, он так воздержан, что не допускает беседовать с собою того, кто выпил этой водки.

Рейтенфельс Яков. С. 289

Раннее утро заставало государя в Крестовой (палате), в которой молебный иконостас, весь уставленный иконами, богато украшенными золотом, жемчугом и дорогими каменьями, давно уже освещался множеством лампад и восковых свечей, теплившихся почти перед каждым образом. Государь вставал обыкновенно часа в четыре утра. Постельничий, при пособии спальников и стряпчих (Стряпчий, в Московском государстве 16 в. царский чиновник при хлебном, конюшенном и др. дворах. Должность С. была ликвидирована при Петре I. – Е.Г.), подавал государю платье и убирал (одевал) его. Умывшись, государь тотчас же выходил в Крестовую, где его ожидали духовник или крестовый поп и крестовые дьяки. Духовник или крестовый священник благословлял государя крестом, возлагая его на чело и ланиты, при чём государь прикладывался ко кресту и потом начинал утреннюю молитву, в то же время один из крестовых дьяков поставлял пред иконостасом на аналое образ святого, память которого праздновалась в тот день. По совершении молитвы, которая продолжалась около четверти часа, государь прикладывался к этой иконе, а духовник окроплял его святою водою. Святая вода, которую употребляли в этом случае, привозилась иногда из весьма отдалённых мест, из монастырей и церквей, прославленных чудотворными иконами. Вода эта называлась «праздничною», потому что освящалась в храмовые праздники, совершаемые в память тех святых, во имя которых сооружены, были храмы. Почти каждый монастырь и даже многие приходские храмы, по отправлении такого празднества, доставляли праздничную святыню, икону праздника, просфору и св. воду в вощанке, в восковом сосудце, в царский дворец, где посланные подносили её лично самому государю. Иногда эта святыня подносилась на выходе государя в церквах, во время богомолья. Таким образом праздничная вода не истощалась круглый год, и утренние молитвы государя почти всегда сопровождались окроплением святой водой недавнего освящения в каком-либо отдалённом или близком монастыре.

Забелин И. С 3–4

Затем царь шёл в покои к царице, спрашивал её о здоровье и о том, хорошо ли она почивала, и вместе с нею направлялся к утрене.

Катаев Иван Матвеевич. С. 20

Между тем, с утра же рано собирались во дворец все бояре, думные и ближние люди – «челом ударить» государю и присутствовать в Царской Думе. Они собирались обыкновенно в Передней, где и ожидали царского выхода из внутреннего покоя или Комнаты. Некоторые, пользовавшиеся особою доверенностью государя, выждав время, входили и в Комнату. Увидев пресветлые царские очи в церкви ли во время службы, или в комнатах, смотря по тому, в какое время являлись на приезде, они всегда кланялись перед государем в землю, даже по несколько раз. Государь в то время, если стоял или сидел в шапке, то против их боярского поклонения шапки с себя не снимал никогда. За особенную милость, являемую государем, бояре кланялись ему в землю до тридцати раз сряду. Так, умилённый царским благоволением, большой воевода князь Трубецкой, на отпуске в Польский поход, в 1654 г., когда государь, прощаясь с ним, обнял его, поклонился перед государем в землю тридцать раз. Поздоровавшись с боярами, поговорив о делах, государь, в сопровождении всего собравшегося боярства, шествовал, часу в девятом, к поздней обедне в одну из придворных церквей. Если же тот день был праздничный, то выход делался в собор или к празднику, т. е. в храм или монастырь, сооружённый в память празднуемого святого. В общие церковные праздники и торжества государь всегда присутствовал при всех обрядах и церемониях. Поэтому и выходы в этих случаях были гораздо торжественнее.

Забелин И. С.4

[Вот как описаны в «Книге выходов Государей Царей и Великих Князей» выходы царя Алексея Мхайловича за несколько дней 1662 года]:

Июля в 28 день слушал Великий Государь всеношного, у праздника пречистыя Богородицы, в Новодевичье монастыре. А на Государе было платья: ферезя, сукно голубое, с широким кружевом; ферези, отлас червчат, испод пупки собольи, зипун, тафта бела, без обнизи; шапка, бархат рудожёлт с пухом. Посох индейской с костьми, стул, подножье суконное.

Того ж дни ходил Великий Государь встречать ход со кресты и слушал обедни у празника, пречистыя Богородицы, в Новодевичье монастыре. А на Государе было платья: ферезя, сукно скорлат червчат с широким кружевом; ферези тафта бела, испод черева бельи; зипун без обнизи, тафта бела; шапка, бархат двоён шефранный цвет. Посох индейской с костьми, стул, подножье бархатное.

Августа во 2 день ходил Великий Государь к обедне, к празднику Василия Блаженного. А на Государе было платья: опошень, зуфь зелена; ферези, атлас бел; зипун, тафта бела, обнизь с городы; шапка с душкою. Посох индейской с костьми, подножье суконное. – А ко всеношному выходу Великого Государя не было.

Августа в 6 день слушал Великий Государь всеношного у празника, Преображения Господа нашего Иисуса Христа, что на Дворце. А на Государе было платья: опошень, зуфь малинова; ферези, тафта бела; зипун, тафта бела, обнизь с городы; шапка с душкою. Посох индейской с костьми, стул, подножье суконное.

Тогож дни слушал Великий Государь обедни у празника ж, Преображенья Спасова. А на Государе было платья: опошень, атлас золотой по серебреной земли; кафтан становой, отлас виницейской золотной травы по серебреной земли; тесла; зипун, тафта бела, с середнею обнизью; шапка горлотная с колпаком. Посох индейской с каменьи, подножье бархатное.

Выходы Государей Царей и Великих князей Михаила Феодоровича, Алексея Михайловича, Феодора Алексеевича, всея Руси самодержцев (1632–1682 гг.) М. 1844. С. 462–463

Царь и Бог – едино суть

Русские открыто заявляют, что их царь ничего не делает иначе, как с Божьего изволения, которого он является исполнителем: и, действительно, когда его просят, например, отпустить какого-либо арестанта, он отвечает, что отпустит его, если Бог ему это укажет.

Посольство Кунраада фан-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Феодору Алексеевичу. СПб. 1900. С. 486

Однако, когда во время путешествия Никона за мощами митрополита Филиппа в Соловки в 1652 году Никон принуждал сопровождавших его светских людей держать себя по-монашески, Государь унимал религиозное рвение Никона на том основании, что «никого де (он) силою не заставит Богу веровать».

Платонов С.Ф. С. 269

Условное уничтожение смертной казни делает также особенную честь мудрому гению монарха сего. Царь издал в 1653 году новый закон, в коем говорится: «хотя Указами Царей Бориса Феодоровича, Михаила Феодоровича и Уложением, назначена смертная казнь разбойникам, ворам и дущегубцам, но государь жалует их животом; а повелевает только наказывать, и, отсекши у левой руки по персту, ссылать в Сибирь. Буде же кто из сих помилованных сделает вновь подобное преступление, тогда казнить его смертию».

Берх В.Н. Царствование царя Алексея Михайловича. Часть I1. СПб. 1831. С. 9

Русские цари появляются всенародно крайне редко и любят, чтобы им оказывали побольше уважения издали, и действительно, если где-либо всё неизвестное считается величественным, то они при своём затворничестве почитаются подданными чуть не божествами, невидимыми и недоступными. Когда же они выедут как-нибудь из дворца, то повсюду царит тишина и отсутствие народа. Прежде всего, на большом расстоянии впереди царя бегут несколько дорожных сторожей в красных одеждах, которые тщательно выметают мётлами те улицы, по которым поедет царь, ибо как в городе, так и в других местах по всему государству, есть особые некие улицы, покрытые постоянной бревенчатой мостовой, крайне заботливо охраняемые, по которым, кроме царя, ездят весьма немногие. За ними следует длинный ряд солдат, а среди них тесно окружают царя вельможи или бояре с обнажёнными – солнце ли палит, дождь ли идёт – головами. Прочие придворные служащие несут службу только при торжественных случаях внутри дворца. Попадающиеся навстречу либо прогоняются с пути и торопливо уходят подальше, либо стоят неподвижно по сторонам у зданий, а едущим приказывается тотчас же слезать с коней. Если царь увидит где-либо кого из чужеземцев, то он посылает нескольких бояр узнать о его здоровье; последние по большей части люди тучные, но исполняют приказания царя бегом. Когда царь проезжает мимо, то все кланяются ему, падая ниц и опуская голову до самой земли: это называется на их языке – бить челом. Во время церковных торжественных шествий царь идёт пешком, верхом он ездит реже, а чаще всего в каретах, которых у него очень много, и присланных из чужих стран, и домашнего изделия. За царскою каретою может следовать только карета грузинского князя, ибо считается и для мужчин непристойным ездить в карете, и не подобающим – сопровождать царя так же, как едет он сам. Перед каретою несут две красные подушки с шёлковыми чехлами того же цвета и ведут также, по большей части, двух самых породистых коней в великолепном уборе. Зимою место кареты заступают сани, обитые отборным собольим мехом, в которые запрягается конь в таком же красивом уборе, а впереди него идёт другой, также по-царски разукрашенный, на свободе и без седока. Отправляясь за город, царь берёт с собою несколько тысяч солдат-телохранителей, которые, расположившись станом без определённого плана по соседним деревням, содержат караулы по всем направлениям и не подпускают никого близко к царскому жилищу, а сельских жителей по пути следования царя они загоняют в огороженные дворы их.

Рейтенфельс Яков. С. 299

Когда Царь отправляется за город или в поле для увеселений, он строго приказывает, чтобы никто не беспокоил его просьбами. Один военный чиновник из Белоруссии, тамошний уроженец, три года не получал жалованья и, не находя никакого удовлетворения у Петра Салтыкова (Peter Solticove), тогдашнего Белорусского (white Russia) Наместника (Captain), теснился очень близко около Царской повозки. Царь, не видя просьбы в его руках, подумал, что он убийца (Assassinate), хотел оттолкнуть его своим копьеобразным жезлом (принадлежавшим прежде Царю Иоанну), попал ему прямо в сердце и убил до смерти. Бояре подскакали к повозке, осматривали, не было ли с убитым какого оружия, и ничего не нашли, кроме деревянной ложки и просьбы о трёхлетнем жалованье. Тогда Царь, ударяя себя в грудь, сказал; «Я убил невинного человека, но кровь его на душе Салтыкова. Да простит ему Бог!». Он тотчас послал за Салтыковым, сделал ему строгий выговор, удалил от Двора и, назначив великого министра Нащокина на его место, препоручил ему разыскать и рассмотреть злоупотребления Салтыкова. Это случилось в прошедшем Июне месяце; говорили об этом шёпотом, и то под великой опасностью лишиться языка.

Коллинс Самуэль. С. 36

Сердечной доброты – дабы увенчать как бы драгоценным камнем перечень его хороших качеств – в нём столько, что он строжайше требует её также и от других. Поэтому когда некий грузинский князь, проживающий изгнанником с матерью своею в Москве, приказал урезать некоторым из слуг своих уши и нос за осквернение придворных девиц, то Алексей, по справедливости страшно негодуя за отвратительный поступок, однако выразил чрез посла строгое порицание своему гостю за такую жестокость, прибавив к тому ещё, что если он и в будущем намерен проявлять такой нрав, то чтобы он отправлялся к себе в Грузию или выбирал бы себе другое пристанище, ибо он, Алексей, никоим образом не может допустить его жестокостей в Московии.

Рейтенфельс Яков. С. 290

Зная, что невинность и правота не всегда находят защиту, Царь Алексей Михайлович приказал на столбе против дворцовых окон поставить за печатью ящик, в которой чрез оставленную скважину влагались челобитные. Каждый день приносили во Дворец сии прошения; Царь сам разсматривал их и удовлетоворял просителей.

Глинка С. Н. Русская история, сочинённая Сергеем Глинкою. Ч. 6. М. 1825. С. 149

«На то нас Бог и поставил, чтобы беспомощным помогать…»

Всего лучше прекрасная природа царя Алексея высказывалась в письмах утешительных к близким людям.

Соловьев С.М. История России с древнейших времён. М.: «Мысль». 1988. Т. XII. С. 266

У кн. Одоевского умер внезапно его «первенец», взрослый сын князь Михаил в то время, когда его отец был в Казани. Царь Алексей сам особым письмом известил отца о горькой потере.

Платонов С.Ф. С. 263

Да будет тебе ведомо, судьбами всесильного и всеблагого Бога нашего и страшным его повелением изволил он, свет, взять сына твоего, первенца, князя Михаила, с великою милостию в небесные обители; а лежал огневою три недели безо двух дней; а разболелся при мне, и тот день был я у тебя в Вешнякове, а он здрав был; потчивал меня, да рад таков, я его такова радостна николи не видал; да лошадью он да князь Фёдор челом ударили, и я молвил им: по то ль я приезжал к вам, чтоб грабить вас? И он плачучи да говорит мне: мне-де, государь, тебя не видать здесь; возьми-де, государь, для ради Христа, обрадуй, батюшка, и нас, нам же и до века такова гостя не видать. И я, видя их нелестное прошение и радость несумненую, взял жеребца тёмно-сера. Не лошадь дорога мне, всего лутчи их нелицемерная служба, и послушанье, и радость их ко мне, что они радовалися мне всем сердцем. Да жалуючи тебя и их, везде был, и в конюшнях, всего смотрел, во всех жилищах был, и кушал у них в хоромех, и после кушания поехал я к Покровскому тешиться в рощи в Карачаровские; он со мною здоров был и приехал того дни к ночи в Покровское. Да жаловал их обоих вином романеею, и подачами и корками, и ели у меня, и как отошло вечернее кушанье, а он стал из-за стола и почал стонать головою, голова-де безмерно болит, и почал бити челом, чтоб к Москве отпустить для головной болезни, да и пошёл домой, да той ночи хотел сесть в сани да ехать к Москве поутру, а болезнь та ево почала разжигать да и объявилася огневая. И тебе, боярину нашему и слуге, и детям твоим через меру не скорбеть, а нельзя, что не поскорбеть и не прослезиться, и прослезиться надобно, да в меру, чтоб Бога наипаче не прогневать, и уподобитца б тебе Иову праведному. Тот от врага нашего общего, диавола, пострадал, сколько на него напастей приводил? Не претерпел ли он, и одолел он диавола; не опять ли ему дал Бог сыны и дщери? А за что? – за то, что ни во устах не погрешил; не оскорбился, что мертвы быша дети ево. А твоего сына Бог взял, а не враг полатою подавил. Ведаешь ты и сам, Бог всё на лутчие нам строит, а взял его в добром покаянии… Не оскорбляйся, Бог сыну твоему помощник; радуйся, что лучее взял, и не оскорбляйся зело, надейся на Бога и на его родившую, и на его всех святых. Потом, аще Бог изволит, и мы тебя не покинем и с детьми и, помня твоё челобитье, их жаловали и впредь рад жаловать сына его, князь Юрья, а отца рад поминать… На то нас Бог и поставил, чтобы беспомощным помогать…

Царь Алексей – к кн. Одоевскому. Цит. по И. П. Бартенев. Собрание Писем царя Алексея Миайловича. М., 1856. С. 26

Не довольствуясь словесным утешением, Алексей Михайлович пришёл на помощь Одоевским и самым делом: принял на себя и похороны. «На все погребальные я послал, – пишет он, – сколько Бог изволил, потому что впрямь узнал и проведал про вас, что опричь Бога на небеси, а на земли опричь меня, ни ково у вас нет». В конце утешительного послания царь своеручно прописал последние ласковые слова: «Князь Никита Иванович! не оскорбляйся, токмо уповай на Бога и на нас будь надёжен!».

Платонов С.Ф. С. 264

…Нельзя не признать, что он обладал драгоценнейшим для государей талантом – выбирать людей для дружбы и для службы.

Соловьев С.М. Т. XII. С. 267

У Ордина-Нащокина убежал за границу сын, по имени Воин, и убежал, как изменник, во время служебной поездки с казёнными деньгами, «со многими указами о делах и с ведомостями». На просьбу поражённого отца об отставке царь послал ему «от нас, великаго государя, милостивое слово». Это слово было не только милостиво, но и трогательно. После многих похвальных эпитетов «христолюбцу и миролюбцу, нищелюбцу и трудолюбцу» Афанасию Лаврентьевичу царь тепло говорит о своём сочувствии не только ему, Афанасию, но и его супруге в «их великой скорби и туге». Об отставке своего «добраго ходатая и желателя» он не хочет и слышать, потому что не считает отца виновным в измене сына. Царь и сам доверял изменнику, как доверял ему отец: «Будет тебе, верному рабу Христову и нашему, сына твоего дурость ставить в ведомство и соглашение твоё ему! и он, простец, и у нас, великаго государя, тайно был, и не по одно время, и о многих делах с ним к тебе приказывали, а такова простоумышленнаго яда под языком его не видали!». Царь даже пытается утешить отца надеждой на возвращение не изменившего якобы, а только увлёкшегося юноши: «А тому мы, великий государь, не подивляемся, что сын твой сплутал: знатно то, что с малодушия то учинил. Он человек молодой, хощет создания Владычня и творения руку Его видеть на сём свете; якоже и птица летает семо и овамо и, полетав довольно, паки ко гнезду своему прилетает: так и сын ваш вспомянет гнездо своё телесное, наипаче же душевное привязание от Святого Духа во святой купели, и к вам вскоре возвратится!» Какая доброта и какой такт диктовали эти золотые слова утешения в беде, больше которой «на свете не бывает!». И царь оказался прав: Афанасьев «сынишка Войка» скоро вернулся из дальних стран во Псков, а оттуда в Москву, и Алексей Михайлович имел утешение написать Аф. Л. Ордину-Нащокину, что за его верную и радетельную службу он пожаловал сына его, вины отдал, велел свои очи видеть и написать по московскому списку с отпуском на житьё в отцовские деревни.

Платонов С.Ф. С. 264

В начале века гениев

Угощая Бояр своих, Царь сидит на креслах и сам раздаёт каждому по чарке (Chark) вина, три или четыре раза перегнанного, от которого дух захватит у человека непривычного. Царь смеётся, видя пьянство своих подданных, и кладёт иногда в вино Меркурий (Mercury?).

Коллинс Самуэль. С. 19

Развлечения во дворце в XVII веке имели довольно грубый характер, который наглядно доказывал, как мало ещё образование коснулось наших предков в то время. Нужно заметить, что по развлечениям, которые употребляются теми или другими людьми, легче всего судить о степени их умственного и нравственного развития, потому что чем образованнее человек, тем разборчивее он относится к развлечениям; он не позволит себе, да ему будут и не интересны и скучны грубые, безнравственные увеселения.

Катаев Иван Матвеевич. С. 28

…Царь Алексей сообщает Матюшкину (Матюшкин, Афанасий Иванович – государственный деятель, был по матери из рода Стрешневых, двоюродным братом царю Алексею Михайловичу, и, вероятно, потому взят был в детстве во дворец «в житьё» с чином стольника при царевиче. – Е.Г.): «Тем утешаюся, что столников беспрестани купаю ежеутрь в пруде… за то: кто не поспеет к моему смотру, так того и купаю!». Очевидно, эта утеха не была жестокой, так как стольники на неё видимо напрашивались сами. Государь после купанья в отличие звал их к своему столу: «У меня купальщики те ядят вдоволь, – продолжает царь Алексей, – а иные говорят: мы де нароком не поспеем, так де и нас выкупают, да и за стол посадят. Многие нароком не поспевают».

Платонов С.Ф. С. 264

При Алексее Михайловиче были ещё в большом ходу старинные забавы, когда на сцену выходили шуты, дураки, карлики, уроды, скоморохи, все в шутовских костюмах; они забавляли зрителей пляской, кривляньем, забавными, но бессмысленными шутками и прибаутками, которые казались интересными и до слёз смешили тогдашних русских людей. Вот, например, являлся шут и говорил, что он жених, а «невеста у него богатая-пребогатая; приданое за ней дают: восемь дворов крестьянских промеж Лебедяни, на старой Рязани, не доезжая Казани, где пьяных вязали, меж неба и земли, поверх лесу и воды; да восемь дворов бобыльских, в них полтора человека с четвертью, четыре человека в бегах, да два человека в бедах, а хоромного строения: два столба вбито в землю, третьим покрыто. Да с тех же дворов сходится на всякий год насыпного хлеба восемь амбаров без задних стен, да четыре пуда каменного масла. Да с тех же дворов сходится на всякий год запасу по сорок шестов собачьих хвостов, да по сорок кадушек солёных лягушек. И всего приданого будет на триста пусто, на пятьсот – ни кола. А у записи приданого сидели Еремей, да жених Тимофей, кот да кошка, да поп Тимошка, да сторож Филимошка. А запись писали в серую субботу, в рябой четверток, в соловую пятницу. Тому честь и слава, а слушательщикам каравай сала». Но при Алексее Михайловиче таких бессмысленных развлечений становится всё меньше и меньше. Их вытесняет музыка на органах и цимбалах, «бахари и домрачеи» – певцы и рассказчики народных сказаний. При Алексее Михайловиче появилась новая иноземная потеха – театр, на котором давались «комедийного действа» представления.

Катаев Иван Матвеевич. С. 28–29

Целое поколение людей, предшествовавшее Петру, выросло и прожило среди борьбы старых понятий с новыми веяниями, которыя были ещё слабы, но с каждой минутой крепли. Вопрос об образовании и о заимствованиях с Запада родился раньше Петра: он стоял уже определённо при его отце Алексее Михайловиче.

Платонов С.Ф. Т. 24. С. 265

Век Царя Алексея Михайловича был веком Гениев, подобно тому, как век Царя Иоанна Васильевича был веком тиранов. От сего периода начала только Европа образовываться. Знаменитые современники его – Людовик XIV, Иоанн (Ян) Казимир, Иоанн (Ян) Собесский, [королева] Христина, Кромвель, Кольберт (Жан-Бати́ст Кольбе́р (фр. Jean-Baptiste Colbert; 1619—83) – знаменитый французский государственный деятель), Мазарини, Монтекукулли, Тюренн, Дюкен (Дюкен (Duquesne), Авраам, маркиз, франц. адмирал, 1610—88), Дюге-Труэн, Рюйтер (Рюйтер или Рейтер (Ruyter), Михаил Адриансон, 1607-76, голландский адмирал), Тромп, Паскаль, Мильтон, Пуффендорф, Мольер и Дюканж (Дюканж, Шарль (Du Cange, Charles) (1610–1688), французский историк) – даровали Царствам законы, утончили нравы, образовали войска сухопутныя и морския, возродили любовь и уважение к литературе, наукам, художсствам и зрелищам…Царь Алексей Михлйлович следовал сим великим современникам и поставил Царство своё на такую степень образованности, что Россия начала уже иметь значительный вес в политической системе Европейских государств.

Берх В.Н. Царствование царя Алексея Михайловича. Часть 1. СПб. 1831. С. 19–20

Известна мысль, что если бы в период культурного брожения в Московском государстве середины XVII в. московское общество имело такого вождя, каким был Пётр Великий, то культурная реформа могла бы совершиться раньше, чем это произошло на самом деле. Но таким вождём царь Алексей быть не мог. Это был прекрасный и благородный, но слишком мягкий и нерешительный человек.

Платонов С.Ф. С. 265

Царь питает любовь к свободным искусствам и языкам, но намеренно не даёт изучать их ни своим детям, ни своим рабам.

Витсен Николаас. С. 172

Добродушный и маловольный, подвижный, но не энергичный и не рабочий, царь Алексей не мог быть бойцом и реформатором.

Платонов С.Ф. Т. 24. С. 145

И оттого царствование его представляет в истории печальный пример, когда, под властью вполне хорошей личности, строй государственных дел шёл во всех отношениях как нельзя хуже.

Костомаров Н. История России в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Книга II. Царь Алексей Михайлович. С. 103

«У каждого сокола – свой слуга»

Он очень любил писать и в этом отношении был редким явлением своего времени…

Платонов С.Ф. Т. 24. С. 266

Алексей прочёл, как видно, всё, что только можно было тогда прочесть на славянском и русском языках.

Соловьев С.М. История России с древнейших времён. М.: «Мысль». 1988. Т. XII. С. 263

В числе обыкновенных и самых любимых развлечений государя была игра в шахматы и однородная с нею игра в шашки. По свидетельству иностранцев, во дворце каждый день играли в шахматы. Сколько обыкновенна и в какой силе была эта игра можно судить уже по тому, что при дворце состояли на службе особые мастера, токари, которые занимались единственно только приготовлением и починкою Шахматов, отчего и назывались шахматниками.

Забелин И. С. 6

В так называемые шахматы, знаменитую персидскую игру, по названью и ходу своему поистине царскую, они играют ежедневно и очень искусно, развивая ею свой ум до удивительной степени.

Рейтенфельс Яков. С. 298

На лошади он весьма ловко держался и хорошо правил.

Витсен Николаас. С. 158

Другая забава его состоит в соколиной и псовой охоте. Он содержит больше трёхсот смотрителей за соколами и имеет лучших кречетов в свете, которые привозятся из Сибири и бьют уток и другую дичь. Он охотится на медведей, волков, тигров, лисиц или, лучше сказать, травит их собаками.

Коллинс Самуэль. С. 17

У каждого сокола – свой слуга, и если с соколом что-нибудь случится, то слуга будет наказан кнутом или палками.

Витсен Николаас. С. 150

Наконец, царь Алексей пробовал писать и стихами. Таково письмо к князю Григ. Григ. Ромодановскому: «Повеление всесильного и великого и бессмертного и милостивого царя царем и государя государем и всех всяких сил повелителя господа нашего Иисуса Христа. Писах сие письмо всё многогрешный царь Алексей рукою своею.

Рабе божии дерзай о имени божии // И уповай всем сердцем подаст бог победу // И любовь и совет великой имей с Брюховецким // А себя и людей божиих и наших береги крепко // От всяких обманов и льстивых дел и свой разум // Крепко в твёрдости держи и рассматривай // Ратные дела великою осторожностью // Чтоб писари Захарки с товарищи чево не учинили // Также как Юраско над боярином нашим // И воеводою над Васильем Шереметевым также и над боярином // Нашим и воеводою князь Иваном Хованским Огинской князь // Учинил и имай крепко опасенье и Аргусовы очи по всяк час // Беспрестанно в осторожности пребывай и смотри на все // Четыре страны и в сердцы своём великое пред богом смирение и низость имей // А не возношение как нехто ваш брат говаривал не родился де такой // Промышленник кому бы ево одолеть с войском и бог за превозношение его совсем предал в плен».

Соловьев С.М. Т. XII. С. 264

Ко всему он относится одинаково живо, всё действует на него одинаково сильно: он плачет после смерти патриарха и доходит до слёз от выходок монастырского казначея. «До слёз стало! видит чюдотворец (Савва), что во мгле хожу», – пишет он этому ничтожному казначею Саввина монастыря.

Платонов С.Ф. Т. 24. С. 266

В Саввине монастыре оставлены были стрельцы, 18 человек, которым архимандрит велел стоять на конюшенном дворе. Сюда к ним пришёл казначей Никита, подпивши, и спросил: по какому указу вы здесь стоите? Услыхав, что по архимандричьему, он зашиб десятника посохом в голову, оружие, седла и зипуны стрелецкие велел выметать вон за двор. Царь послал Алексея Мусина-Пушкина сыскать про дело, а сам написал казначею одно из самых энергичных своих писем.

Соловьев С.М. Т. XII. С. 264

От царя и в. князя Алексея Михайловича всея Руссии врагу божию, и богоненавистцу, и христопродавцу, и разорителю чюдотворцова дому, и единомысленнику сатанину врагу проклятому ненадобному шпыню и злому пронырливому злодею казначею Миките. Уподобился ты сребролюбцу Июде: яко же он продал Христа на тридесять сребрениц, и ты променил, проклятой враг, чюдотворцов дом да и мои грешные слова на свое умное и збоиливое пьянство и на умные на глубокие пронырливые вражые мысли; сам сатана в тебя, врага божия, вселился; кто тебя, сиротину, спрашивал над домом чюдотворцовым да и надо мною, грешным, властвовать? Кто тебе сию власть мимо архиморита дал, что тебе без его ведома стрельцов и мужиков моих, Михайловских, бить? Воспомяни евангельское слово: всяк высокосердечный нечист пред богом. О враже проклятый! за что денница с небесе свергнута? не за гордость ли? Бог не пощадил. Да ты жа, сатанин угодник, пишешь друзьям своим и вычитаешь бесчестье своё вражье, что стрельцы у твоей кельи стоят: и дорого добре, что у тебя, скота, стрелцы стоят! Лутче тебя и честнее тебя и у митрополитов стоят стрельцы, по нашему указу, которой владыко тем жя путём ходит, что и ты, окаянной. И дороги ль мне твои грозы? Ведаешь ли ты, что, опричь Бога и матери его, владыч. нашей пресв. Богородицы, и света очию моею чюдотворца Савы, и не имею, опричь той радости, никакой и надежды; то моя радость, то моё и веселье и сила и на брани против врагов моих, и не твои мне грозы, и своего брата, государя, и те грозы яко поучину (т. е. паутину) вменяю, потому: господь – просвещение моё и спаситель мой – кого убоюся? Да за помощию пресв. Богородицы и за молитвою чюдотворца Савы ничье грозы не страшны. Ведай себе то, окаянной: тот боитца гроз, которой надёжю держит на отца своего сатану, и держит её тайно, чтоб никто её не познал, а перед людьми добр и верен показует себя. Да и то себе ведай, сатанин ангел, что одному тебе и отцу твоему, диаволу, годна и дорога твоя здешняя честь, а содетелю нашему, творцу небу и земли и свету, моему чюдотворцу, конешно, грубны твои высокопроклятые и гордостные и вымышленные твои тайные дела: ей, не ложно евангельское речение: не может раб двемя господинома работати, а мне, грешному, здешняя честь аки прах, и дороги ль мы пред Богом с тобою и дороги ль наши высокосердечные мысли, доколе Бога не боимся, доколе отвращаемся, доколе не всею душою и не всем сердцем заповеди его творим, ведаешь ты, окаянной, сам творяй заповеди Божия с небрежением, проклят и горе нам с тобою и нашему збоиливому и лукавому сердцу и злой нашей и лукавой мысли, и люто нам будет в день ярости господа Саваофа, не пособят нам тогда наши збоиливые и лукавые дела и мысли, ведай себе и то, лукавый враг, как ты возмутил ныне чюдотворцевым домом да и моею грешною душою: ей, до слез стало, чюдотворец видит, что во мгле хожу от твоего збоиливого сатанина ума, возмутит тебя и самово Бог и чюдотворец. Ведай себе то, что буду сам у чюдотворца милости просить и оборони на тебя со слезами, не от радости буду на тебя жаловатца, чем было тебе милости просить у Бога и у пречистой богородицы и у чюдотворца и со мною прощатца в грамотках своих, и ты вычитаешь бесчестие своё, и я тебе за твоё роптание спесивое учиню то, чего ты век над собою такова позору не видал. Ты променил сие место чюдотворцево на своё премудрое и лукавое и на пьяное сердце и на проклятые мысли, а меня, грешного, тебе не диво не послушать здесь, потому что и святое место продаёшь на свой злой нрав, а на оном веце рассудит Бог нас с тобою, а опричь мне того, нечем с тобою боронитца; да и то тебе возвещаю, аще не чистым сердцем покаешися к чюдотворцу и со мною смирисся в злых своих роптаниих, ведай, что без проказы не будешь, яко Наман утаился от Елисея пророка, так и тебе тожа будет аще едину мысль утаиши у чюдотворца да по сём буди Богом нашим, И. X., и преч. его мат. и чюдотв. Савою и мною, грешным, буди прогнан и изриновен и отлучён со всяким бесчестием и бесстудием от сего места святого и чюдотворца дому. И прочетчи сию грамоту и велите взяти его пред всем собором яко врага Божия и чюдотворцева дому со всяким бесчестием стрелцом, и велите положить на него чепь на шею, а на ноги железа, и велите Алексею ево свесть переж себя стрелцом на конюшенной двор…

Цит. по И. П. Бартенев. Собрание Писем царя Алексея Миайловича. М., 1856. С. 29

В пылу гнева царь сдерживается религиозностию, которая заставляет его признать над собою и над Никитою высший суд, уравнять себя с ним… Религиозность красила патриархальные отношения, сообщая им иногда необыкновенную умилительность и вместе величие…

Соловьев С.М. Т. XII. С. 268

И не только исключительные события его личной и государственной жизни, но и самые обыкновенные частности повседневного быта легко поднимали его впечатлительность, доводя её порою до восторга, до гнева, до живой жалости. Среди серьёзных писем к Аф. Ив. Матюшкину есть одно – всё сплошь посвящённое двум молодым соколам и их пробе на охоте. Алексей Михайлович с восторгом описывает, как он «отведывал» этих «дикомытов» и как один из них и «безмерно каково хорошо летел» и «милостию Божией и твоими (Матюшкина) молитвами и счастием» отлично «заразил» утку: «Как её мякнет по шее, так она десятью перекинулась» (т. е. десять раз перевернулась при падении)! В деловой переписке с Матюшкиным царь не упускает сообщать ему и такую малую, например, новость: «Да на нашем стану в селе Таинском новый сокольник Мишка Семёнов сидел у огня да, вздремав, упал в огонь, и ево из огня вытащили, немного не сгорел, а как в огонь упал, и того он не слыхал». Во время морового поветрия 1654–1655 гг. царь уезжал от своей семьи на войну и очень беспокоился о своих родных. «Да для Христа, государыни мои, оберегайтесь от заморнова ото всякой вещи, – писал он своим сёстрам, – не презрите прошения нашего!». Но в то самое время, когда война и мор, казалось, сполна занимали ум Алексея Михайловича и он своим близким с тоскою в письмах «от мору велел опасатца», он не удержался, чтобы не описать им поразившее его в Смоленске весеннее половодье. «Да буди нам ведомо, – пишет он, – на Днепре был мост 7 сажен над водою; и на Фоминой неделе прибыло столько, что уже с мосту черпают воду; а чаю, и поимет (мост)»… Рассказывают, будто бы однажды в докладе царю из кормового дворца было указано, что квасы, которые там варили на царский обиход, не удались: один сорт кваса вышел так плох, что разве только стрельцам споить. Алексей Михайлович обиделся за своих стрельцов и на докладе раздраженно указал докладчику: «Сам выпей!».

Платонов С.Ф. Т. 24. С. 263–264

В его милсердное царствование три тысячи обитателей Шотландии, уклоняясь от ига Оливера Кромвеля, поселились в пределах России.

Глинка С.Н. Русская история, сочинённая Сергеем Глинкою. Ч. 6. М. 1825. С. 142

Послам царя Алексея нравились красивые женщины

В разное время отправлял он посольства, чрезвычайно пышные и прославившие имя его, не только ко всем христианским государям Европы, но даже и в Азию к персам, татарам и китайцам и, в свою очередь, принимал таковые же от чужеземных правителей.

(Странное и неоднозначное впечатление произвели послы царя Алексея Михайловича на Европу, есть описание одного из первых русских посольств, которое хранится в Ватиканской библиотеке: по этому описанию мы можем представить, как выглядели первые шаги русской дипломатии. – Е.Г.) «Послов двое: первый – князь (prencipe), а второй – секретарь посла; впрочем, оба они на равном положении. При них четыре человека для почёта (uomini di rispetto) и священнослужитель или священник, который носит всегда на шее маленький ковчег, с зажжёнными свечами, а внутри (ковчега) находится Божия Матерь и св. Николай, их покровители. К св. Николаю они прибегают с молитвами о своих нуждах; а в случае неисполнения просьб, жестоко стегают святаго.

Всего в составе посольства 32 человека. Первый посол чрезвычайно красивой наружности. Они носят платье на вате, так как боятся холода, какой бывает в их стране, весьма обширной. Сверху носят одежду на собольем меху, украшенную жемчугами; ходят, подпоясав живот, как буфоны, серебряным или золотым поясом. Слуг своих они бьют собственноручно, и до того варварски, что четверо или пятеро (из них) были при смерти; а один сбежал и не розыскан. Они наказали также и своего священника, застав его пьяным, они продержали его день и ночь привязанным к ножке постели.

Денег при них очень немного и только один вексель на несколько тысяч «пецц» по 8 (лир). За то у них на 100 тысяч скуди соболей и других мехов; затем большое количество ревеню, икры и разной солёной рыбы, и до того от них пахнет рыбой, что (другие) заболевают; и где они пробыли один час, там воняет 12 часов.

Они всегда стеснены в своих расходах, так как не привыкли иметь текущих счетов. Музыкантам, которые играли и пели, они хотели, дать две giuli (в 30 сантимов каждая приблизительно). Губернатору Ливорно, который оказал им много любезных услуг, они подарили три собольих меха. В бане, где для них было всё прекрасно устроено, они дали три testoni (приблизительно по 1 франку 68 сантимов каждый).

Все дома, даже маленькие, им представляются большими дворцами.

Хотя в Ливорно им было предоставлено удобное помещение, но они пользуются только двумя комнатами, в которых все и живут, и спят вместе в постели – тут же и посол – из страха, чтобы не упасть. Несколько раз губернатор Ливорно, по приказанию светлейшаго великаго герцога, дарил их прохладительными напитками, а в особенности, в большом количестве вином. Вина они держат очень много, слив его всё в одну бочку, без различия белаго от краснаго, без различия сортов; а теперь, так как наступает время отправляться, они всё вино превратили в водку, чтобы удобнее везти с собой, и пьют это вино поминутно.

Когда губернатор повёз их по городу ради прогулки в коляске, жители сильно удивились тому, что при выходе из коляски они не позволяли отворять дверцы, а перелезали через них и, таким образом, соскакивали наружу.

Когда московиты заметили, что губернатор и те, которые с ним обедали, едят суп ложкой, а мясо с вилки, то и они брали мясо, трепали его вилкой, а потом клали себе в рот. Первый посол положил-было в рот кусок мяса, не растрепав его вилкой, но (снова) вынул его изо рта, растрепал вилкой, опять положил в рот и съел. Однажды увидели они очень красивую женщину в коляске и несколько раз чрезвычайно настойчиво спрашивали, кто она такая. Им отвечали, что это жена врача. Вечером, вернувшись домой, первый посол заявил, что он чувствует сильную боль, говоря, что болит плечо, что поэтому желал бы позвать того врача. Когда же врач был приглашён, посол не хотел позволить себя лечить, объявив, что пойдёт к нему на дом, и потом назойливо старался войти в дом доктора. Последний, поняв дурныя намерения посла, не позволил ему войти. Тогда посол начал шуметь, и большаго труда стоило сдержать его. Им очень нравились красивыя женщины, и на них они издержали много штук соболей.

Кто навещает послов и заходит к ним, должен пить водку большими стаканами.

Они мало выходят из дому, а когда выходят, то одеваются очень торжественно, с большими молитвами и церемониями, и водят с собой всегда своего священника, с ковчегом на шее, и велят оказывать ему повиновение и почтение, а если кто отказывается выказывать перед священником наружные знаки почтения, того они, согласно их обычаям, бранят.

Возят они с собой смешной багаж, а именно пустые ящики, пустыя бочки, говоря, что путешествовать с большим багажем – признак величия; поэтому они нагружают пятнадцать судов, чтобы перевезти вещи во Флоренцию; но может быть оставят багаж здесь, когда узнают, сколько будет стоить везти его на мулах.

В Ливорно были даны два балета. Им понравилось второе представление, которое их (просто) ошеломило, так как устроитель спектакля заготовил большое количество дублонов по 2, по 4, по 6 и по 12 и также множество дублонов по 1; с этими монетами играли женщины великолепно, хотя объяснялись только знаками, и каждая сказала не более трёх или четырёх раз: «grazie». Все это, конечно, не было понято московитами, которые были в изумлении, увидев столько золота на сцене; поэтому они поспешили отказаться от спектакля из опасения, как бы не потерпеть какого-нибудь ущерба, будучи мало опытными и несведущими.

Во Флоренции (посольство) ожидали в понедельник или во вторник. Они будут приняты, как королевские послы, содержание их будет на государственный счёт. Встречены они будут у ворот дворца великаго герцога пальбой из пушек со всех крепостей, и дана будет смешная комедия более для глаз, нежели для ушей, и будет дан большой бал, так как им эти развлечения нравятся больше, чем другое».

Любопытнейшие нравы господ послов московских, которые находятся теперь в Ливорно, проездом в Венецию / Публ. и перевод К. Шварсалон // Русская старина, 1894. – Т. 81. – № 1. – С. 200–203.

Корабли в России строились и до Петра

…Знаменитый сподвижник царя Алексея А.Л. Ордин-Нащокин завёл в селе Дединове кораблестроение; к весне [1669 года] поспели первые плоды онаго: корабль Орёл, и яхта. Величина перваго неизвестна; но по Стрюйсову (голландский путешественник. – Е.Г.) рисунку видно, что он имел три мачты и 12 портов. Яхта была очень мала и об одной мачте. Начальником корабля определён был Голландский мореход Бухговен, которому назначено было 100 ефимков в месяц жалованья. Прочие чиновники и врачи были также Голландцы; число всего экипажа неизвессто; но Голландцев было 20 человек.

Берх В.Н. Царствование царя Алексея Михайловича. Часть 1. СПб. 1831. С. 250

1671 Года пойман и казнён известный бунтовщик Стенька Разин. Увлекаясь буйством и развратом, сей донской козак умыслил 1667 года быть вождём наглых скопищ и возмутить спокойствие России и окрестных государств. Разбойничая по Каспийскому морю, брал он города, владычествовал в них и обогащался добычею. К прискорбию царя, сей бунтовщик сжёг первый корабль, сооружённый в России и названный «Орлом». Учреждая устроенное войско, государь намерен был завесть и морскую силу, опыт тому сделан был на Оке в селе Дединове. «Орёл» и несколько мелких судов сведены были в Астрахань, где всё и обратилось в пепел.

Глинка С.Н. Русская история, сочинённая Сергеем Глинкою. Ч. 6. М. 1825. С. 124

Надобно полагать, что в селе Дединове продолжали строить суда; ибо в Модель-Камере нашёл я модель 52-весельной галеры, которая построена была в 1670-м году. Конструкция оной подобна галерам того века; но вероятно назначалась она для плавания по мелководным рекам, ибо сидела только на 4 фута в воде и имела вместо руля, потесь, подобную употребляемым и ныне на барках.

Берх В.Н. Царствование царя Алексея Михайловича. Часть 1. СПб. 1831. С. 250

Царская застольщина

В торжественных случаях, когда к столу приглашаются чужестранцы или свои же вельможи, то обеды устраиваются необычайно роскошно и блестяще. Тогда длинные ряды более важных придворных лиц стоят, тесно сплочённые, неподвижно по всему дворцу в широких шёлковых, изукрашенных дорогими камнями одеждах, а другие, наподобие легко вооружённых воинов, одетые полегче, задыхаясь, бегают взад и вперёд. Тогда каждая зала, обтянутая шпалерами, из разноцветного шёлка сотканными, горящими драгоценными камнями и золотом, являет поистине царский вид и открыто, конечно, тогда щеголяет множеством самых дорогих и разнообразных блюд и напитков.

В столовых тогда ставится не по одному лишь, а по два, по три, по четыре, зачастую даже по пяти столов, а стоящий посредине вокруг колонны стол с серебряною, золотою и осыпанною драгоценными камнями посудою поражает взоры зрителей, как нечто сказочное, и прибавляет немало блеска всему торжеству. В конце пира, за которым царь обыкновенно председательствует, сидя на своём престоле, царь, как я уже говорил выше, посылает каждому из гостей золотой кубок с испанским вином с приглашением выпить, как бы в пожелание благополучного конца пира.

Рейтенфельс Яков. С. 300

Стольники стали подносить царю большие продолговатые хлебы, которые он рассылал для раздачи всем присутствовавшим… из коих каждый вставал с своего места и кланялся ему издали, пока, наконец, не прислал и нам. Таков у него обычай за столом. Смысл его такой: «всякого, кто ест этот хлеб и изменит мне, оставит Бог». Первое, что все вкусили, был этот хлеб с икрой.

Алеппский Павел. С. 135

Даже те, кто женится на Русских, подчинены этому; о них говорят, что они повенчаны со страною.

Посольство Кунраада фан-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Феодору Алексеевичу. СПб. 1900. С. 487 ...

Все права на текст принадлежат автору: .
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.

Скачать или читать эту книгу на КулЛиб