Все права на текст принадлежат автору: .
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
​Девчонки

​Девчонки

Глава первая

Майским прохладным вечером Лизавета Мокрушина возвращалась со свинофермы домой. Шла не торопясь, выбирая сухие места, аккуратно обходила мутные лужи в выбоинах дороги. Возле небольшой избы с посеревшими от времени стенами замедлила шаги, бездумно заглянула в окна.

Здесь жила вдова, доярка Мария Трофимовна Потапова. Два года назад пришло в эту семью несчастье: скоропостижно умер хозяин дома, шофер колхоза Григорий Потапов. Жена осталась с двумя ребятами: одиннадцатилетней Нюрой и месячным Ваняткой.

А годом позднее схоронила мужа, измученного тяжелой и долгой болезнью, Лизавета Мокрушина. И, видно, это горе сроднило двух женщин, совершенно разных по характеру: тихую, серьезную Марию Трофимовну и недобрую, насмешливую Лизавету.

Пожалуй, на селе это был единственный дом, куда Мокрушина могла войти в любое время: Мария Трофимовна по мягкости своей находила оправдание резким поступкам Лизаветы, не судила ее так строго, как другие сельчане.

— Баба молодая, горячая, обомнется еще, — говорила она людям. — Рано овдовела, сердце-то и затвердеть могло.

— Почему же у тебя оно не затвердело? — возражали ей.

Женщина пожимала сухонькими плечами:

— У меня и возраст не тот. Чего сравнивать?

Посмотрев в окно, Лизавета увидела: Мария Трофимовна стоит возле печки с подойником в руках и что-то горячо выговаривает дочери Нюре, и вроде бы даже плачет, вытирает глаза передником. Нюра сидит на табуретке, опустив темноволосую голову, крепко зажав меж коленками ладони. Вот она подняла лицо, отвечая матери, и Лизавета отступила в сторону.

Эта женщина была еще и очень любопытной.

«Что стряслось у них?» — заинтересовалась она и решила войти в избу, разведать обо всем.

Потоптавшись с минуту возле калитки, бесшумно открыла ее, прошла по деревянному настилу и, мягко ступая резиновыми сапогами, поднялась на крыльцо.

Двери в избу были приоткрыты.

— Да разве я столько в сторожах-то заработаю? Ты хоть думай, что говоришь! — сразу услышала Лизавета голос хозяйки и притихла в сенях…

— Тебе к зиме надо новую форму справить, и валенки опять же прохудились, — продолжала Мария Трофимовна. — А коров-то мне легко ли передавать в чужие руки? — воскликнула горестно.

«Снимают ее с доярок, видать? С чего бы?..» — удивилась Мокрушина.

— Я лета не дождусь, измучилась с Ваняткой. Калистратовна до июня нянчиться с ним согласилась. А там бы ты подоспела.

— На ночь-то она его может брать. Он ведь спать будет, — возразила Нюра.

— Так ты, значит, определила меня в сторожа — и делу конец? Не бывать этому!

Подойник брякнул у самых дверей, и Лизавета, испугавшись, что ее застанут врасплох, быстро вошла в избу.

Мария Трофимовна хмурым кивком ответила на приветствие, а Нюра занялась двухгодовалым Ваняткой.

Лизавета без приглашения села у порога на табуретку, оправила юбку.

— Дай, думаю, зайду к Трофимовне. Нитки у меня тридцатый номер кончились. Последний тюрячок исшила, а сельпо закрыто уже. Коврик охота сегодня доделать.

Хозяйка молча переливала молоко из подойника в кринку, видно, только что подоила корову.

— Не знаю, есть ли у меня такие, — проговорила она. — Взгляни вон в коробочке, Нюра.

Нюра взяла с окошка маленькую шкатулку, оклеенную ромбиками из соломки, порылась в ней.

— Тут сороковой номер только.

А Лизавета соображала, о чем бы еще поговорить.

— Что-то у моей коровы один сосок загрубел, — придумала она, уверенная, что уж на это-то доярка обязательно откликнется.

Мария Трофимовна насухо вытерла подойник, поставила на шесток кверху дном.

— Не додаиваешь, значит, до конца, — сказала осуждающе. — Так и корову испортить можно.

— Как быть-то, присоветуешь? — спросила Мокрушина, обрадовавшись, что разговор наладился.

— Растирать теперь с маслом надо, массаж соску делать. Сегодня же начинай.

Наступило молчание. Все спрошено, все отвечено. Вроде и уходить надо.

А Лизавета все сидела, не зная, как подвести разговор к делу. Ничего не придумала, спросила напрямик:

— А что это ты, Трофимовна, смурная какая-то сегодня? Не приболела ли?

Нюра быстро взглянула на мать: еще не вздумала бы про все Мокрушихе рассказать. Только ее здесь и не хватало!

Исподлобья метнула сердитый взгляд на непрошеную гостью.

Ох и хитрющая эта Лизавета! Вьется вокруг людей, когда надо что-нибудь, а сама в два счета может обидеть любого. Дядя Егор-то, наверно, из-за нее захворал да и умер. А после его смерти Мокрушиха Степановну, свекровь свою, из дома родного выжила. Отправила ее к брату дяди Егора будто погостить, та уехала да и с концом! Не приняла ее больше Лизавета.

— Может, на работе что стряслось? — приставала Мокрушина, не получив ответа на первый вопрос.

Мария Трофимовна сказала сухо:

— Все у меня хорошо на работе, чего там может быть?

«Не сказывает, таится…» — досадливо нахмурилась Лизавета и поднялась. Ничего уж, видно, не добиться, уходить надо.

Не успела она подойти к порогу, как дверь широко распахнулась и в избу влетела рослая девчонка. Пробасив что-то вроде «здравствуйте», она обхватила Нюру сильными руками и закружила по комнате:

— Отпустили, отпустили, отпустили! — орала девчонка басом и все трясла и трясла Нюру за плечи.

Мокрушина, улыбаясь, посмотрела на хозяйку и снова, будто в замешательстве, опустилась на табуретку у порога: может, как раз через эту бедовую Ольгу Кубышкину и узнает она про все.

Нюра вырвалась наконец из цепких рук, проговорила строго:

— Ты чего? С ума сошла, что ли? — и снова сердитый взгляд к порогу: уселась опять, выставилась на табуретке!

— Да отпустили же меня! Чуешь? И мамка и папка! Согласились!

«Ну чего сидит?! Ведь нету же ниток тридцатого номера…»

Нюра для намека взяла с окна шкатулку, крепко захлопнула ее и поставила обратно. Но Лизавета все сидела и улыбалась.

— А тебя, Нюра? — сдерживая ликующий бас, спросила Ольга и по лицу подруги поняла, что дела обстоят плохо. Быстро повернулась к Марии Трофимовне. Та молча перетирала посуду и ставила на полку.

— Тетя Маша, — насколько могла тихо начала Ольга. — Ведь Нюру же заведующей фермой выдвинули. Теперь уж ничего не поделаешь!

И развела руками.

Мария Трофимовна молчала, и Ольга поспешно добавила, вспомнив, как это помогло ей дома:

— Нам трудодни будут начислять!

— Отстаньте вы от меня! — устало отмахнулась женщина. — Сказала, не пущу — и делу конец.

— Да ведь заведующая за все отвечать должна! — настойчиво убеждала Ольга.

Мария Трофимовна горько усмехнулась, покачала головой:

— Дочь, значит, в начальство выставляют, а мать в сторожа иди?

— Только на два месяца, на июнь и июль, — вставила Нюра. — А весь август я дома буду с Ваняткой.

Мокрушина начала догадываться, в чем дело. Краем уха слышала она, что школьники решили летом уток выращивать. Уже и ферму на озере для этого строят, а ребята вроде бы на берегу в палатках жить будут.

— Слыхала я про это. Баловство одно, — неожиданно заговорила Лизавета. — Все Шатров, Меченый, выдумывает, отличиться хочет… Трудодни-то не девчонкам, а на школу пойдут.

— Неправда! — сверкнула черными глазами Нюра.

«Ишь, как буравит, сверлит! — отметила Лизавета. — Вся в отца, крутая. А в подбородок-то ровно кто пальцем ткнул — так ямка и осталась».

— Это мы сами предлагаем часть наших трудодней школе, а Виктор Николаевич сказал, что «подумаем», — пробасила Ольга.

— Вот-вот! — насмешливо закивала головой Мокрушина. — Вы будете робить, а он думать. Когда дело к концу подойдет, он и объявит, что все трудодни на общественное пользование отчислены. Он надумает!

— Неправда! — опять крикнула Нюра, и Мария Трофимовна строго глянула на нее.

— Беды с этим не оберешься, Трофимовна, — продолжала Лизавета. — Дело незнакомое, бабам и то нелегко справиться. А он на ребят малолетних все взвалить хочет. Падеж у птиц начнется — с девчонок и взыщут. Еще тебе, Трофимовна, своими трудоднями рассчитываться придется.

— Мы же зоотехнику изучаем, — растерявшись от наговоров Лизаветы, сказала Ольга. — И Светлана Ивановна с нами жить будет.

— Кто, кто? — так и подпрыгнула на табуретке Лизавета. И захохотала, откинув голову: — Ох, ох! Ну, умора! Ну, новости!

Наклонившись вперед, спросила, давясь смехом:

— А она… эта… Светлана-то Ивановна ваша курчонка от утенка отличит?

Девочки на миг растерялись. Светлана Ивановна и правда не очень опытная, потому что никогда не жила в деревне. А все только с мамой в городе. Но зато она хорошо знает литературу. Про каждого писателя так рассказывает, что заслушаешься.

— Она не отличит, так мы отличим, — наконец ответила Ольга.

— Вот-вот, я об этом и говорю, Трофимовна! — перестала смеяться Лизавета. — Ей что, учителке-то? Она и бумажки никакие подписывать не будет. Нюре все принимать, ей и ответ держать.

— И приму, и отвечу! — взметнулась Нюра, но мать, все время молчавшая, вдруг так топнула ногой, что подойник на шестке подпрыгнул.

— «Приму, отвечу!» — передразнила она дочь. — Ишь какая самостоятельная! А если впрямь падеж начнется или еще что?

— У-у-у» не дай бог, Трофимовна! — замахала руками Лизавета. — Ставь на этом точку, послушайся моего слова. Да и что за житье у них на озере будет!?

И стала описывать всякие ужасы: спать будут в палатках, как цыгане, у тех хоть перины мягкие, теплые, а девчонкам, наверно, соломки набросают, да и ложись. Перепростынут все, передрогнут, да еще в голове всякого разведут.

— Да что вы говорите только! — снова попыталась вмешаться Ольга, но Лизавета, не слушая ее, схватила на руки сидевшего у печи Ванятку и стала приговаривать над ним:

— А эту-то бедную головушку на кого оставите? Своя нянька в доме, а вы его чужим людям понесете. Бедненький ты мой, лапушка моя! Ровно сиротинка какая… — Лизавета целовала и гладила белую Ваняткину голову.

— Вы бы сами лучше скорей домой шли, — хмуро пробасила Ольга. — А то Валерка ваш с обеда не евши на улице бегает. Изба-то ведь назаперти у вас.

Лизавета порывисто сняла с колен Ванятку. Малыш обиженно взглянул на нее, собираясь зареветь, но Нюра подхватила братишку на руки, сунула ему кусочек сахара.

Мокрушина встала с табуретки, затянула полушалок:

— А что мне ее нараспах держать, избу-то? Семилетнему несмышленышу доверить? Мусору всякого понатаскает или спалит еще.

— Вот и худо тебе сейчас без Степановны-то, — вздохнула Мария Трофимовна.

Лизавета не ответила. Вышла, хлопнув дверью. В сенях столкнулась с каким-то мужчиной, но в темноте не рассмотрела его. «Кто же это к ним?»

А в избу зашел директор школы Шатров. Поздоровавшись, оглядел хмурые лица, все понял и сказал весело:

— Война продолжается? Когда же перемирие наступит?

Мария Трофимовна поставила перед ним табуретку, сама опустилась на скамейку возле печи, спросила с укором:

— И чего это вы опять придумали, Виктор Николаевич?

Глава вторая

Недалеко от Липовки, в зеленой чаще кустарника, улеглось большое озеро Кортогуз. Летом прозрачно голубеют его спокойные воды под чистым небом, и кругом стоит благодатная тишина. Только птицы ведут веселый пересвист в густых зарослях черемухи и тальника, порхают с ветки на ветку. В воскресные дни приезжают на озеро рыбаки из районного городка, приходят и местные рыболовы, а когда созревает черемуха, с тракта сворачивают легковые машины, мотоциклы, велосипеды — горожане едут сюда отдохнуть, полакомиться черными терпкими ягодами.

Вот здесь и задумал Виктор Николаевич Шатров создать утиную ферму. Еще в январе, когда озеро спало под белым покровом, он привез сюда председателя колхоза Сергея Семеновича Карманова — невысокого, коренастого, с темными густыми бровями, со смешливым прищуром глаз.

Легкая кошевка остановилась на тракте, и мужчины сошли на дорогу.

— Ну, хорошо, ну, ладно, — говорил председатель, продолжая начатый разговор. — И что теперь? Может, по такому снегу потащишь меня к берегу?

— А что, и потащу!

Шатров схватил председателя за рукав полушубка и сильно потянул за собой в мякоть белой поляны. Оба по колено провалились в снег.

— Ширь-то какая! — раскинув руки и жмурясь от белизны снега, воскликнул Шатров. — Вон там палатки поставим. И будут у нас девчонки утрами выбегать на поляну, делать зарядку, а потом работать с песнями.

— Ишь ты, поэт. Тоже мне! — председатель толкнул Шатрова плечом. — Садись уж, поедем. Некогда мне тут с тобой. Н-но, Алмаз!

Лошадь председателя, высокая, тонконогая, как цирковая, рванула с места, легко развернулась на широком тракте и бойко побежала, высоко подняв красивую голову.

Ехали молча, не мешая друг другу думать, но вдруг председатель расхохотался.

— Чудак человек! Зачем, спрашивается, привозил меня сюда? Что я, места этого не знаю? Каждый день мимо езжу.

Шатров благодушно отвалился на спинку кошевки. Большая золотистая родинка у левого уголка губ поползла вверх, делая улыбку широкой, открытой. За это родимое пятно и прозвала Лизавета молодого директора «Меченым».

— А ты зачем, спрашивается, поехал, коли так? — в тон председателю спросил он.

— Мозги твои проветрить, выдуть лишнее, — продолжал шутить Карманов. — Вот сейчас сидишь, поди, и думаешь: «Ай да я! За неделю председателя обработал!» А хочешь покажу тебе… — Сергей Семенович полез под полушубок, долго нащупывал что-то в боковом кармане пиджака и достал наконец потрепанную записную книжку. Сунул поводья Шатрову, полистал мелко исписанные страницы.

— Читай!

— «Проп. зазря вод. цел., — с трудом разбирал директор. — Пора зав. ут. хоз. В 1960 — обязательно!!!» — Это что за китайская грамота?

— «Пропадает зазря водная целина. Пора заводить утиное хозяйство. В 1960 году — обязательно!!!» — перевел Карманов. — И записано это, милый мой, еще прошлым летом.

— Так чего же ты меня неделю манежил? — запихивая книжку в карман председателя, спросил Шатров. — Ведь я тебе это же самое на 1959 год предлагаю!

Карманов взял поводья, повернулся к Шатрову и ответил серьезно:

— По правде говоря, страшновато начинать новое, незнакомое дело с семиклассниками. Ребятишки четырнадцати-пятнадцати лет… А взрослых нынче подбросить трудно. Людей у нас в обрез.

Виктор Николаевич промолчал. Нет, не следует пока раскрывать председателю все карты. Вовсе не семиклассники, а шестиклассники будут утят выращивать. Девчушки двенадцати-тринадцати лет. Семиклассники окончат школу — и считай, что навсегда распрощались с ней. Одни в район уедут продолжать учебу в восьмом классе, другие останутся в колхозе работать самостоятельно. А ведь хочется, чтобы на будущее лето на пионерской ферме были свои, подготовленные кадры, потом новеньких обучать легче будет. А к тому времени наверняка решится вопрос о восьмилетней школе в Липовке. Тогда совсем хорошо получится.

— Не вол. зазря. Пион. справ. с пор. дел., — с серьезным видом проговорил Шатров.

— Чего? — не понял председатель.

— Не волнуйся зазря. Пионеры справятся с порученным делом, — перевел Шатров, и оба рассмеялись.

…А в феврале на озере началась стройка. Поднимались бревенчатые срубы сторожевой избы, кормового сарая. И воскресные дни на помощь строителям прибегали на лыжах и ребята.

— Я бы заведующим на утиную ферму согласился, — укладывая жердь меж двумя столбиками, заявил однажды Сенька Болдырев, — густовеснушчатый шестиклассник.

Нюра Потапова, помогавшая ему, невозмутимо напомнила:

— У тебя две тройки из табеля не вылезают.

Мимо с охапкой прутьев пробежала курносенькая, с выбившимися из-под платка мелкими завитушками волос девчонка.

— Ха! — крикнула она на ходу. — Вы еще только два звена уложили, а мы уже шесть. Сейчас тальником жерди перевязывать станем, — и, показав язык, умчалась на другую сторону загона.

Сенька шмыгнул носом ей вслед.

— У Стружки тоже тройка по физике, а она в утятницы записалась. А у Альки по русскому…

— Так их и не назначают заведующими, — возразила Нюра и покраснела.

В школе еще и разговора не было о том, кто будет заведовать фермой. Но Нюра об этом часто думала и втайне надеялась, что выбор падет на нее. В классе она единственная отличница, второй год ее избирают старостой. А однажды, когда в школе кончились дрова, а в колхозе не было ни одной свободной машины, Нюра сумела уговорить знакомого шофера сделать два рейса на делянку. Об этой Нюриной удаче говорили на собраниях, а Виктор Николаевич шутя назвал Нюру «наш завхоз».

— А что, может, тебя выберут? — ехидно спросил Сенька. — Вот всегда ты, Нюрка, раньше времени задаешься!

Сенька задел самое больное место. Ну почему это так получается? Думать о себе лучше, чем о других, самой говорить о своих добрых поступках — разве хорошо?! А у нее нет-нет да и вырвется такое. Когда в школе уже все забыли о том, как Нюра ловко раздобыла дрова, она сама напомнила об этом на собрании. «В тот день, когда я с шофером договорилась», — сказала Нюра, будто к слову пришлось, и сразу услышала шумок в классе и многозначительное покашливание Сеньки.

И вот сейчас опять.

— Необязательно меня, — проговорила она сердито. — Ольга Кубышкина хорошо учится, Катя Залесова, у Люси Ивановой всего одна четверка.

Сенька вдруг высоко поднял брови, задумался, вытянул из-под шапки прядку волос и стал накручивать на палец.

Нюра рассмеялась. Сенька очень здорово изобразил Люсю. Та, когда о чем-нибудь думает, всегда вот так крутит свою короткую челку.

— Люське сразу двух заместителей надо, — сказал Сенька, подтаскивая очередную жердь. — Ножки промочит, горлышко заболит — и на бок. Вот и сегодня она не пришла на озеро.

Люся Иванова училась в Липовской школе первый год. До этого она жила с родителями в Свердловске, а когда многие городские механизаторы решили поехать в колхозы, в их числе был и отец Люси. Здесь он работал комбайнером.

Люся была худенькой девочкой, часто хворала, пропускала занятия. Но училась хорошо.

«Вот и Сенька про Люсю думает, что она не подходит, почему же я не могу? — рассуждала Нюра. — А Катя тихая очень, все мечтает, даже за себя постоять не умеет. А Стружка и вовсе несерьезный человек. Да и самая младшая она, двенадцать лет ей только исполнилось».

— Может, Ольгу выберут или еще кого, — сказала Нюра неопределенно и перевела разговор на другое.

Глава третья

В средине мая, когда всюду буйно пробивалась зелень, набухала цветом черемуха, в Липовку с инкубаторной станции привезли крошечных утят. Их поместили в утепленном сарае, недалеко от правления колхоза.

Девочки-утятницы еле досидели до конца уроков и, когда раздался звонок, побежали по весенней улице знакомиться с маленькими питомцами.

Сенька Болдырев тоже решил взглянуть на утят. Направилась и Сонька Рябова, тонкогубая, с жиденькими косицами. В классе из девочек только одна она не пожелала ехать на пионерскую ферму.

— Лето для отдыха дается, а не для работы, — заявила Сонька.

— А ты чего идешь? — загородил ей дорогу плечом Сенька. — Нечего тебе на утят смотреть, сглазишь еще.

Рябова размахнулась и съездила портфелем по Сенькиной спине. Тот в свою очередь шлепнул Соньку ранцем.

Нюра Потапова остановилась, нахмурила брови, прикрикнула:

— Еще чего. Ну-ка, разойдитесь сейчас же!

— А ты не командуй, — огрызнулся Сенька, — начальство какое нашлось!

Смуглое Нюрино лицо порозовело, ямка на подбородке дрогнула.

— Давай и ты заворачивай, — выпалила Нюра. — Тоже ведь на ферме работать не будешь.

Сенька остановился как вкопанный. До того ему стало обидно, что даже ответить сразу не сумел.

Ну пусть не поедет он на ферму, потому что все мальчишки в строительную бригаду записались. Но разве мало трудился он на утятнике? Загоны огораживал, кормушки сколачивал, навесы соломой крыл… А Сонька хоть бы раз побывала на стройке! Ни одного колышка не вбила. И прошлое лето лодырничала да по гостям разъезжала. А он даже благодарность от правления колхоза получил за то, что помогал на конном дворе: конюшни чистил, лошадей запрягал, а если надо, так и ездил куда пошлют. Разве можно его с Сонькой сравнивать?

Нюре и самой уже было неловко, да только признаваться в этом не хотелось, и она продолжала выговаривать:

— Драку на улице затеяли, постыдились бы хоть…

— Чего ты прицепилась к нему? Он побольше нашего на Кортогузе работал.

Нюра оглянулась. Стружка? Туда же еще! Защитница нашлась. Сидит с ним на одной парте, вот и подлизывается.

— А пусть как следует идет, руками не машет, — бросила Нюра и убежала вперед, чтобы поскорее выпутаться из этой истории.

Сонька, усмехаясь тонкими губами, упорно плелась вслед за всеми.

Возле сарая ребят встретил зоотехник Смолин. Был он высок и худощав, с большими жилистыми руками. В углу рта у него всегда торчала небольшая трубка. Она часто гасла, и Смолин хлопал руками по всем карманам своего залоснившегося темного костюма: искал спички; найдет, прикурит трубку, а потом забудет затянуться — она снова гаснет, и опять Смолин хлопает по карманам.

— У нас в сельпо скоро все спички переведутся, — хохотала Лизавета Мокрушина. — За день-то коробки три Смолин исчиркает.

Но чаще всего, похлопав себя по карманам, Смолин, увлекшись каким-нибудь делом, тут же забывал о потухшей трубке и только машинально посасывал ее.

— Вот хорошо, что пришли, ребята. — Зоотехник по привычке быстро перегнал трубку из одного уголка рта в другой. — Теперь прямо здесь, возле утят, заниматься будем. Лучше все поймете.

В огороженных досками квадратах-двориках сарая, деловито попискивая, копошились желтые, с темными клювиками утята. Увидев пришедших, они на минуту замерли, подняв головки, а потом пугливо заметались, растопырив крылышки-обрубышки.

— Ой, какие хорошенькие, пушистенькие! — присев на корточки, воскликнула Люся и хотела взять одного.

Утенок запищал, шарахнулся в сторону.

— Не хватай руками, — строго сказала Нюра и покосилась на Сеньку.

Но тот не слышал ее «команды». Он поймал одного утенка и теперь сидел на досках, зарывшись губами в его мягкий трепетный бочок. Утенок сначала вырывался, вытягивал шейку, пищал, широко раскрывая клюв, но, почувствовав теплое дыхание, успокоился и уютно устроился в Сенькиных ладонях.

— Эта маленькая ферма будет у нас чем-то вроде перевалочного пункта, — начал Смолин. — Сюда мы станем привозить утят с инкубатора, держать до двадцатидневного возраста, потом передавать к вам на озеро.

Из дверей сарая было видно, как птичница, приставленная к утятам на сельскую ферму, готовила корм. В бачок она вывалила два ведра голубоватого творога, подсыпала каких-то мучнистых смесей, подлила обрату и стала перемешивать все руками.

— Ух ты! — удивился Сенька. — Питание-то у них — как на курорте!

Сенька ведь не был на занятиях по зоотехнике, которые в последнее время проводил с девочками-утятницами Смолин. Откуда ему знать, что утят сейчас нужно кормить усиленно, что они должны хорошо окрепнуть к моменту отправки на озеро.

— Им еще и рубленые яйца давать будут, и мел, — миролюбиво сказала Нюра.

— А мел-то зачем? — опять удивился Сенька.

— А чтоб у них косточки крепче были, — не очень уверенно ответила Нюра.

Школьники принялись раскладывать корм в ящички, прибитые к стенкам квадратов-двориков. Утята снова сбились в кучу у задней стены сарая. Тогда все вышли и стали наблюдать за ними из дверей.

Сонька Рябова тоже лезла, хотя Сенька несколько раз, будто ненароком, отпихивал ее плечом.

Почуяв пищу, утята заволновались и начали опасливо подвигаться к кормушкам.

И пошла работа! Радостно попискивая, толкаясь, утята жадно ели мешанку, подныривали друг под, друга, норовя ухватить пищу сразу в нескольких местах.

— Утка — птица неглупая, — объяснял зоотехник, — ее ко многому приучить можно. Там, на озере, перед каждой кормежкой бейте в гонг или, скажем, горните. Увидите, как утята будут сбегаться к пище.

Девочки слушали его, стараясь запомнить все. Только Сонька Рябова не знала, как бы незаметно» уйти из сарая. Ей это ни к чему, она к бабушке в гости уедет.

Глава четвертая

До выезда на озеро оставалось десять дней. Вот уже и заведующую фермой выбрали — Нюру Потапову. «Она самая подходящая, только пусть не задается», — сказал на собрании Сенька Болдырев. Ольгу Кубышкину назначили заместителем. Ее включили во вторую группу. Когда Нюрина смена дома отдыхать будет, Ольга за все на утятнике отвечать должна.

— Скорее бы первое июня, — не терпелось девочкам, — скорее бы на озеро!

Как-то утром одна из шестиклассниц пришла в школу заплаканная.

— Меня папка не пускает!

— И меня… — несмело призналась вторая.

А на следующий день выяснилось, что еще несколько семей уперлись и — ни в какую!

Виктор Николаевич ходил по домам, уговаривал, доказывал — ничего не помогало.

— Пусть лучше дома по хозяйству то да се делают, — твердили упрямые родители. — Больше проку будет.

— Как же теперь? — не раз растерянно спрашивала директора молоденькая учительница Светлана Ивановна, и Виктор Николаевич угадывал в ее голосе тайную надежду: а вдруг все рассохнется? Тогда никуда не надо ехать…

— А вы и рады? — однажды ответил он раздраженно и тут же ругнул себя за невыдержанность, увидев, как вспыхнуло худенькое лицо девушки.

— Что вы! — только и сказала она.

— Извините, Светлана Ивановна, — мотнул головой директор. — Я замучился с этими уговорами. Вот так из-за глупости отдельных людей может не состояться хорошее дело.

А в коридоре ликовала, трясла жидкими косицами Сонька Рябова. ...



Все права на текст принадлежат автору: .
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
​Девчонки