Глава 1

Адмирал Ямамото не погиб от атаки «Лайтингов» 339-й эскадрильи, утром 18 апреля 1943 года. Он благополучно закончил войну в чине адмирала и прожил еще долгих двадцать лет в окружении жены и детей, как и полагается патриарху, национальному герою и основателю школы «Божественного кулака». А вот Уинстон Черчилль так и не произнес свою речь в палате парламента и даже не был премьер-министром. Иосиф Сталин после 38-го года вдруг стал невероятно религиозным, ушел в монастырь и даже написал там пару книг.

И это только несколько фактов, отличающих этот мир от моего.

Да, после некоторого времени, потребовавшегося мне, чтобы осознать факт своей смерти и последующего воскрешения — я понял, что этот мир не мой родной. Помимо того факта, что я воскрес в теле худощавого мальчишки шестнадцати лет от роду, немало доставил тот факт, что этот самый мальчишка — японец. Да, более того, живет в Японии и всегда в ней жил. Бонусом я получил память и навыки своего нового тела, да, знаю японский, все эти хираганы и кадзю, знаю, как употреблять суффикс — сан и на какой угол нужно наклониться в присутствии старшего, но не родственника и не начальника по учебе или работе, и прочие полезности, позволяющие не выделяться на общем фоне. Так что вопросов типа «А что это такое случилось с Синдзи-куном, что он даже как палочки в руках держать разучился?» — не было.

И не то, чтобы эти вопросы было кому задавать, все-таки Синдзи-кун, в теле которого я и пребываю в настоящее время — не был никому особо интересен. У него нет отца и, насколько я могу заглянуть в его (этого тела) память — никогда и не было. Есть какие-то родственники со стороны мамы, воспоминания рисуют высокого и худощавого мужчину в возрасте с поджатыми губами. Он смотрит на Синдзи-куна и его маму как Ленин на буржуазию и как солдат на вошь. Не очень благодушно, скажем так. С пренебрежением смотрит. Даже презрительно. Смотрит и ничего не делает.

Мама Синдзи-куна лежит у него в ногах в догэдза — позе глубокого раскаяния, уперевшись лбом в татами, ее черные волосы рассыпались по плечам и полу. Сам Синдзи-кун тоже сидит рядом с мамой в догэдза, но он ребенок и ему становиться скучно, и он на секунду поднимает взгляд, как раз достаточно для того, чтобы поймать это выражение презрения и пренебрежения на лице мужчины. Кто этот мужчина и почему эта сцена выглядит словно клише из дешевых фильмов категории «Б» про якудзу, — я не знаю. В памяти Синдзи-куна тоже ответа нет.

Зато есть память о прибрежном городе, улочках, залитых солнцем, восторге, когда катишься по этим улочкам на старом, с облупившейся синей краской и разбитым катафотом, велосипеде, вкусе мороженного, купленного у толстого продавца возле фиолетовой тележки с надписью «Кока-Кола», есть память о друге детства — рыжем мальчугане с веснушками по всему лицу и подруге — смешливой девчонке с черными косами, о доме, где всегда вкусно пахло хлебом — мама Синдзи-куна выпекала хлеб сама, по какому-то фамильному рецепту и с утра в доме всегда был свежий хлеб, с кусочком которого, намазанного ореховой пастой или медом, Синдзи-кун вприпрыжку бежал в школу.

Школа, часы, которые издавали свой «динь-дон-динь», оповещая что он опаздывает и надо прибавить шаг, одноклассники, которых он помнил и даже испытывал к ним теплые чувства, никто не дразнился, не обижал Синдзи-куна, класс был дружный, а учительницу, Мацуда-сан, пожилую женщину в строгом сером костюме с доброй улыбкой — все уважали и слушались. Хорошее детство, да.

До того момента, пока мама не заболела. Память Синдзи-куна начинала сбоить и рваться на части, словно старая кинопленка в отжившем свое проекторе. И цвет. Все стало черно-белым. Хотя, нет, белого цвета почти не было. Белым был больничный халат. И мамино лицо на подушке. И кончики ногтей самого Синдзи-куна, когда он стискивал кулаки. Все остальное было черным. Или серым. Лица врачей. Костюм, который ему пришлось одеть. Гроб. Церемония погребения. Алтарь, перед которым курились палочки благовоний, а за ними, с черно-белой фотографии улыбалась мама. И маленькая черная ленточка, перечеркивающая угол фотографии.

Здесь память Синдзи-куна обрывалась и долгое время ничего не показывала. Словно бы ничего и не было. До того момента, пока в памяти не всплывала Нанасэ-нээсан. Сестренка Нанасэ. Старшая сестренка — тут она была непреклонна. Сестренка Нанасэ не была сестрой Синдзи-куна, не была его тетей или кузиной, насколько Синдзи-кун понимал, они вообще не были родственниками. Тем не менее Нанасэ-нээсан развила бурную деятельность, суть которой ускользала он самого Синдзи-куна, но в результате они переехали в другой город. Покрупнее. Дальше от океана. С самым настоящим метро и небоскребами, с огромными торговыми центрами и миллионами автомобилей на улицах утром и вечером. Днем улицы пустели, но вечером потоки автомобилей, гудки клаксонов и завывающие сирены то ли полиции, то ли «скорой помощи» — были привычной музыкой для ушей.

И вот тут-то и угораздило Синдзи-куна шагнуть на дорогу, не оглядевшись по сторонам. В больнице очнулся уже я, с дикой головной болью и тем, что обычно называют синдромом ложных воспоминаний.

Кто я теперь — человек из параллельного мира, где адмирал Ямамото погиб под крупнокалиберными браунингами 339-й эскадрильи, утром 18 апреля 1943 года, впитавший, поглотивший память и жизнь Синдзи-куна, или сплав этих двух личностей — обычного японского школьника и обычного попаданца? Кто знает. Этим вопросом я страдал в течении трех дней, что лежал в больнице и заплаканная Нанасэ-нээсан приносила мне фрукты в палату, вырезая из кусочков яблок фигурки кроликов и рассказывая смешные истории про животных и духов. Сама она, кстати, в духов верила. И в магию верила тоже.

Да и как не верить, если в этом мире магия есть. Вернее, не совсем магия, здесь это называют «концентрация ки» — жизненной энергии. Но как бы это не называлось, в здешних журналах и газетах есть фотографии того, как человек одной рукой переворачивает бульдозер, как от девушки с симпатичным лицом и почему-то зелеными волосами — рикошетят пули.

По телевизору, установленному в палате, периодически показывают документальный сериал «Самураи Старого Токио» — и там твориться просто трэш. Традиционными японскими мечами режут небоскребы, отражают бомбовый удар американской армии, какой-то из семерки этих вот самураев призывает натуральную Годзиллу для атаки на авианосец и прочие чудеса из гонконгских фильмов начала восьмидесятых.

Этот мир был другим — где-то в мелочах, вроде изменения цвета знакомого логотипа (да, Кока-Кола тут облюбовала ярко-фиолетовый цвет!), а где-то и по крупному — вроде сдвоенной вершины Фудзи и названия — Горы-близнецы Фудзи. Хотя, что есть крупное изменение, а что мелкое — не мне судить. У Рэя Брэдбери (кстати вот кого в этом мире не было никогда) был рассказ про бабочку, изменившую мир… где и как этот мир разошелся дорогой с моим и почему какие-то вещи остались неизменными — ответов на эти вопросы я не знаю.

— Ямасита-кун! — раздается голос, и я подпрыгиваю на стуле. Да, мы все еще сидим в школе, и все еще идет урок истории, а с доски на меня смотрит огромный портрет Исороку Ямамото, генералиссимуса флота Объединённой Японской Империи и патриарха школы «Божественного Кулака». Который выжил в апреле сорок третьего, чтобы одним точным ударом разгромить врагов страны в решающем сражении при Мидуэй и война была окончена перемирием в сорок пятом. Да, никакой ядерной бомбы над Хиросимой. Сзади хихикают — опять этот тормоз, Синдзи-кун, на уроке воробьев считает.

— Сатоми-сан! — вскакиваю и кланяюсь. Япония. Как тут без поклона — «этот никчемный снова умудрился заснуть на уроке истории великолепной Сатоми-сан, приношу свои искренние извинения и готов искупить свою вину и смыть позор перед предками… любым приемлемым способом.» Вот.

— Опять спишь на уроке, Ямасита-кун. — говорит Сатоми-сан, смягчаясь: — повтори, что я только что сказала? — я послушно повторяю материал учебника, отпечатавшийся в моей памяти. Сатоми-сан кивает, усаживает меня на место и продолжает урок, время от времени прерываясь, чтобы поднять очередного «счастливчика» и проверить усвоение гранита науки.

Звенит звонок, вернее школьные часы выдают свое «динь-донн-динь» и после того, как мы всем классом встаем и дружно кланяемся своему сенсею — домо аригато, годзаримашта! — класс разлетается по коридорам на большую перемену. Ко мне подсаживается Цудзи и небрежно толкает в плечо, за ним стоит его верный приспешник Акаи, низкорослый парень с веснушками по всему лицу.

— Эй, тормознутый! — говорит Цудзи, наваливаясь на мое плечо: — сгоняй-ка нам с парнями за напитками к автоматам. Мне возьми газировку с вишневым вкусом, две штуки.

— А я буду колу. — кивает Акаи: — по дороге в столовой еще булочек с якисобой возьми.

— Точно. Якисоба. — Цудзи трепет меня по волосам: — давай, не тормози, перемена не вечная. — и смеется. Я смотрю на них и невольно вздыхаю. Эти двое не дают покоя Синдзи-куну уже довольно давно.

С самого момента переезда в большой город — тогда Синдзи-кун был раздавлен смертью матери и переменой места жительства, новой школой, новыми людьми, да и вообще говоря, он никогда не был душой компании или просто общительным парнем. Он был тряпка. Еще и раздавленная тряпка. Прямо-таки подарок для школьных хулиганов, такой идеальный объект для травли или как это по-современному — буллинга.

— Цудзи-кун. — говорю я, вставая и убирая его руку со своего плеча: — мне неприятно это говорить, но мы с тобой не друзья. Поэтому предлагаю вам самим сходить за напитками и якисобой. — все-таки мне под сраку лет и начинать первый свой день в школе с потасовки, да еще и с детьми… пусть даже у меня самого такое же тело.

Но жизненный опыт, воля, умение разрешать конфликты и наработанный стиль ораторского мастерства должны позволить мне объяснить все сразу и как следует. Так сказать, решить все мирным путем. Да. Наверное.

— Что?! — глаза у Цудзи налились кровью и выпучились: — что ты сказал, уебок?!

— Я… — начал было я повторять, но в этот момент словно грузовик въехал мне в голову. А точнее — в ухо. Бамц! В голове потемнело, в ушах стоял звон. Цудзи раскрывал рот, а я смотрел на него снизу вверх. Почему? Потому что я сидел на полу.

— … ты че, охренел, огрызок тормознутый?! — шипел сверху Цудзи, а я только начинал понимать, что произошло. Он ударил меня в ухо. Тело мелкого Синдзи-куна не привыкло к такому обращению и село на задницу, словив нокдаун. Я потряс головой — аккуратно, чтобы не встряхнуть еще раз, схватился за парту и встал. Ноги не держали, тряслись, в ушах стоял звон, во рту стоял медный привкус, сердце колотилось, норовя выскочить из груди.

Весь мир стал каким-то далеким и отстраненным. Так, подумал я, это мы уже проходили, я знаю, что со мной происходит, это просто сенсорный шок, адреналин и прочие гормоны «бей или беги», надо взять себя в руки, я сто раз бывал в такой ситуации, это просто тело у меня неопытное, тело малолетнего говнюка, нет, неверно, не надо так про Синдзи-куна, у него было тяжелое детство и отсутствие отца в воспитании, вот и вырос — как вырос. Важнее решить — что сейчас делать. Черт. Массаракш. К сожалению, нельзя не ответить на такой выпад. Мне придется довести дело до конца — иначе дальше будет только хуже. Пусть мое нынешнее тело и не создано для боя, более того — даже не тренированно в достаточной степени — все равно придется наводить порядок в нынешней табели о рангах. Я выдохнул.

— Только исподтишка бить умеешь? — мой вопрос заставил Цудзи задохнуться своими словами.

— Может быть — выйдем, разберемся? — продолжил я, кивнув в сторону двери: — пока большая перемена.

Вызов на ритуальный поединок Цудзи проигнорировать не мог. Никак не мог. Одно дело раздавать тумаки и подзатыльники стоящим на низшей ступени школьной иерархии, и совершенно другое — уклониться от вызова. Да, он мог бы просто навалиться на меня в классе и отмудохать вместе со своим дружком Акаи, да еще кого-нибудь из своей свиты позвать.

Но это был бы конец его карьеры как «самого важного альфы в классе». Нет, он обязан был не просто принять вызов, а еще и сделать все, чтобы поединок прошел как можно более честно, показывая, что он все еще самый тут крутой. Биться с парией — то еще удовольствие. Победишь — ну так никто другого и не ожидал. Проиграешь — проиграешь вдвойне, проиграл такому рохле. Никакого профита, одно расстройство.

— Ты в своем уме, Тормозила? — Цудзи усмехается, глядя мне в глаза: — на твои похороны я денег собирать не буду. Тебя там во дворе и закопают.

— То есть ты отказываешься? Боишься? — завершаю я разговор окончательным аргументом. Как там писали на пушках — «последний довод королей»? Это вот последний довод пацанвы во все времена — «че, струсил?». Простой как три копейки и надежный как кувалда.

— Хм. Да, конечно. Пошли. Надеру тебе задницу так, что ты будешь своей маме-шлюхе жаловаться — зачем она тебя такого родила. — фыркает Цудзи и отходит в сторону, делая приглашающий жест рукой. Дескать — прошу, добро пожаловать на свои похороны. Но эти детские приколы хорошо работают с детьми и против детей. Я киваю головой — вежливо, так, словно бы ждал такого жеста от швейцара, и следую за движением.

В дверь классной комнаты. В коридор, по ступенькам и на школьный двор. Потом за угол, туда, где стоит небольшое помещение то ли кладовки, то ли склада спортивного инвентаря. Именно там собираются и курят старшеклассники, подальше от бдительных глаз дежурных и учителей, именно там и происходят разборки и драки. Да, ритуальный поединок.

Я шел, ускоряя шаг, чувствуя спиной как за мной торопиться Цудзи с его приспешниками. Из-за его жеста, которым он пытался показать свое превосходство, я перехватил инициативу и сейчас все выглядело так, словно бы это я шел к месту поединка, а он торопился вслед за мной. Впрочем, это все, конечно же будет неважно, если я проиграю этот поединок. Неважно кто и как шел, кто кому первый что сказал и как дерзко ты смотрел в глаза противнику, если ты проиграл.

Свято место пусто не бывает. Едва завернув за угол я увидел нескольких старшеклассников, стоящих возле кладовки. Подвернутые рукава, отращенные чубы, сигареты в зубах, расстегнутые чуть ли не до пупа рубашки.

— Э, малые, чего надо? — спрашивает один из них, самый патлатый, с крашенным белым чубом, картинно сплевывая на землю. Плевок получается стремительным и точным.

— Драться будем. — оповещаю его я.

— О, как. Здорово. Тогда и мы поглядим. — говорит он и поворачивается к своим: — Смотрите, малые щас будут махач устраивать.

— Класс, че. — откликаются его дружки и изображают заинтересованность. Я поворачиваюсь назад и вижу Цудзи и его свиту — Акаи, Нобу и Такаши. Кроме них сюда прибежали еще несколько одноклассников и даже несколько девочек — видимо в расчете на шоу. Среди девчонок неожиданно вижу и Юки, или Снежную Королеву нашего класса со своей свитой — двумя близняшками, Аей и Мико. Цудзи неожиданно бледен и нерешителен, непонятно с какой стати, мандражирует перед боем? Глупости, не может же он всерьез воспринимать Синдзи-куна, вечного хлюпика и неумеху.

— Так! — старшеклассник хлопает в ладоши и улыбается зубастой улыбкой, не выпуская сигарету изо рта: — У нас сегодня событие! Кто драться-то будет? А, ты, значит… и ты… ясно. Значит сегодня на Токио-арене состоится великий бой! Ботаник-кун против Толстожопого. Я здесь прослежу, чтобы все было по правилам, честно и без грязных трюков. Значит так, никаких ударов по яйцам, откусывания ушей или добивания лежачего. Я хочу видеть честный бой! — он разводит руки, явно подражая спортивному рефери в боях без правил.

— Погоди, Акира. — говорит один из его дружков, длинный и нелепый словно жердь: — а разве не надо у них спросить, готовы ли они помириться и все такое? Это же дуэль. Как в «Семи Самураях Токийской Битвы».

— Вот еще. — мотает головой патлатый: — во-первых это будет неинтересно, а во-вторых они все равно пришли драться. Кстати, принимаю ставки и ставлю сам на Толстожопого. Должен уделать Ботаника в первом раунде.

— Как интересно. — я смотрю на Цудзи и понимаю, что тот сдулся не потому, что испугался меня, моего изменившегося поведения или поединка. Он струхнул, нарвавшись на троицу Отшельников нашей школы.

Хрен их знает, почему они решили себя так назвать, но в нашем школьном табели о рангах эта троица занимала почетное место где-то на Олимпе. Про них много чего говорили, но видеть их вживую Синдзи-куну не пришлось. Или пришлось, но он конечно, был слишком занят, бегая за газировкой для Цудзи и его дружков. Попадаться лишний раз им на глаза было чревато даже для Цудзи. Может быть даже — особенно для Цудзи.

Такие как я троицу не интересовали и интересовать не могли, а вот наглые ребята вроде Цудзи вполне могли получить порцию заслуженного внимания со всеми вытекающими. Поэтому мой школьный «друг» сразу же прижал хвост и изобразил позу покорности, как и полагается при виде более альфистого альфы.

— И че, долго мы ждать будем? — лениво протянул третий, погасив сигарету о стену кладовки: — когда мордобой начнется?

— Да сейчас. — оскалился Цудзи, неторопливо снимая пиджак и закатывая рукава: — сейчас я тут кое-кому его место укажу. Это недолго, уж извините нас Акира-сан, но есть у нас в классе один дурачок… которому неймется.

— Хе. Хорошо сказано… — патлатый Акира качнул головой: — давайте начинать.

— Я готов. — я уже снял пиджак и тоже закатал рукава — жест не сильно нужный, однако символичный, а пренебрегать символами в ритуальном поединке чревато непониманием со стороны публики. Пиджак я передал в руки одной из близняшек в свите Снежной Королевы — просто ткнул его ей в руки и все. Если бы я подошел с просьбой «подержи мой пиджак» — мне бы даже не ответили, просто фыркнули бы и нос задрали, а так, она даже сообразить ничего не успела, как держит его у себя в руках, а врожденная японская аккуратность и чувство долга не дает ей бросить его на землю. Потом, вероятно, его в меня кинут и обзовут, но это потом, а пока одна из близняшек (и я до сих пор не научился их различать) держит мой пиджак.

— Отлично! Итак! — патлатый Акира поднял руку, поочередно оглядел меня и Цудзи и резко опустил ее вниз: — начали!

Как только слово прозвучало, Цудзи бросился ко мне. Он был массивнее меня, имел какой-никакой опыт в драках и, говорят, даже ходил в секцию дзюдо. Разумным выбором было бы отступить с линии атаки и попробовать зайти сбоку. Но я уже немного устал от всего этого детского сада и хотел завершить все как можно скорей. Кроме того, тело Синдзи-куна было неподготовлено к длительному поединку, нет, не так — Синдзи-кун выдохся бы на второй минуте.

А потому затягивать процесс — не наш выбор. Я не стал отступать ни назад ни в сторону. Я сделал подшаг вперед. Джэб. Я уже понял, что нынешнее тело не было выносливым или физически развитым, но координация и навыки, которые я вырабатывал всю прошлую жизнь — все еще были со мной. Не полностью, но насколько это вообще было возможно в этом неуклюжем подростковом теле.

Поэтому — джэб. Хороший джэб — словно электрон в современной физике — не сколько частица, сколько волна. Это мгновенный, хлесткий и практически невидимый обычным глазом удар. Этим ударом нельзя разбивать кирпичи или дробить стены, он не может откинуть человека назад или свалить на землю. Этот удар-волна предназначен для разведки и остановки атаки противника — и то и другое одновременно. Боксер может закрыть глаза и прощупать пространство впереди с помощью джэбов — джэб, джэб, джэб… и как только перчатка соприкасается с противником — мощный кросс правой или хук. А еще джэб легко останавливает бегущего на тебя противника, слегка встряхивая ему голову.

В этой Японии не было западной оккупации, не было засилья западных фильмов и культуры, зато был подъем патриотизма и национального самосознания, как результат популярностью пользовались местные единоборства — каратэ, кемпо, дзюдо и так далее. Более того, никто даже не называл это каратэ или дзюдо — это были названия для гайдзинов. Вместо каратэ были многочисленные школы от Киокушинкай и Кудокана до «Божественного Кулака» и «Золотого Феникса».

Как итог — мой одноклассник не удосуживался прикрыть голову или прибрать челюсть, двигался вперед с высоко поднятой головой и раскинутыми в стороны руками, видимо собираясь провести бросок или просто схватить меня и повалить на землю. Даже с моими невеликими силами джэб встряхнул ему голову и заставил остановиться. Это даже не нокдаун и уж тем более не нокаут.

Легкая встряска головного мозга, не приводящая к потере сознания или падению, просто заставляющая приостановиться, чтобы взять окружающее под контроль. Любой человек, которому хоть раз в жизни попадало по голове знает это ощущение легкого ступора, попытки осознания ситуации, слабости в коленях.

Секунда, доля секунды — и этот эффект пройдет бесследно, человек выпрямится и продолжит атаку, и именно поэтому нельзя давать противнику опомниться после джэба. Рука в джэбе напоминает змею, индийскую кобру в броске, легкий толчок идет от бедра, вся сила всегда идет от бедра, от ног, продолжается небольшим разворотом корпуса, выпрямлением руки и заканчивается — словно удар кончиком хлыста — доворотом кулака. Щелк! Щелк! Щелк! — один за другим мои слабые джэбы взбалтывали голову Цудзи, словно желток в яйце всмятку.

Парадокс, но человек, которому быстро стучат в голову — словно бы теряется во времени, процессор не успевает переварить информацию, он вынужден загружаться снова и снова, но удары мешают, прерывают процесс восстановления. Три быстрых, хлестких джэба остановили Цудзи на какую-то долю секунды и как только это произошло, я зарядил прямой правый, прямо ему в челюсть. Тунц! В правой руке что-то хрустнуло и Цузди рухнул на землю, закатив глаза.

— Черт! — сказал я, баюкая правую руку. Надеюсь, не сломал, косточки у Синдзи-куна слабые, с него станется.

— Ого! — сказал кто-то совсем рядом. Патлатый Акира, один из «Троицы отшельников»: — круто. Я такого ни разу не видел.

— Что? Да не может быть! Он мошенничал! — Акаи дернулся ко мне, явно с нехорошими намерениями и я поднял руки, готовясь встретить атаку, но патлатый положил руку ему на плечо и покачал головой.

— Все было честно, мелкий, не надо бучу поднимать. Мы все видели. Вон, Изаму и Горо видели все. Верно, парни? — его дружки кивают и Акаи словно бы сдувается, становясь заметно меньше.

— Но как это? — говорит он сам себе. Цудзи-кун начинает ворочаться на земле, открывает глаза и обводит окружающих недоуменным взглядом.

— О, живой. — чему-то радуется патлатый Акира: — встать можешь? — он протягивает руку, поднимает Цудзи с земли, деловито похлопывает, отряхивая от пыли, трогает ему лицо, словно что-то проверяя. Цудзи морщится от боли, но ничего не говорит, растерянно хлопая глазами.

— Нормально все. Даже перелома нет. — констатирует Акира: — ну и хорошо. Значит победил Ботаник-кун, а Толстожопый проиграл в честном бою. Хорошо я не стал на самом деле ставки принимать. — он обводит собравшихся взглядом и нахмуривается: — ну все, цирк окончен, что смотрите, бегом отсюда, скоро перемена закончится.

Народ начинает расходится, и я только сейчас понимаю, что рядом с кладовкой собрался почти весь наш класс и даже кое-кто из параллельных.

— Ботаник-кун! — говорит Акира, едва я делаю шаг к свите Снежной Королевы — близняшки смотрят на меня с округленными глазами, Ая (или Мико — никак не могу их различить) держит в руках мой пиджак и кусает губу в нерешительности: — Эй, Ботаник-кун!

— Акира-сан? — я поворачиваюсь к патлатому и обозначаю легкий поклон. Он хохочет. Ему явно плевать на градус угла спины при поклоне и уважительный суффикс.

— Ботаник-кун, а тебя я бы попросил остаться. Ты интересный малый и у меня к тебе есть пара вопросов. — он жмуриться, словно кот на солнцепеке. Я задумываюсь. Моя задача в этом мире, в этой новой реальности предельно проста — я хочу прожить спокойную и счастливую жизнь, наслаждаясь всем, что она может мне предоставить.

Да, закончить школу, поступить в институт, найти девушку своей мечты, или хотя бы спокойную и тихую Ямато Надешико и даже сделать парочку детей, завести кота и золотых рыбок, умереть в окружении внуков в преклонном возрасте и переродиться в слизь. Или в паука. В общем — получить от этого перерождения весь комфорт и уют современного мира. Значит мне желательно интегрироваться в социальную жизнь. Завести друзей и знакомых, приятелей и любимых — а у Синдзи-куна с социальной жизнью были большие проблемы. Отказать в общении Акире из «Троицы Отшельников» может только самоубийца, эти ребята считают сильнейшими в нашей школе и репутация у них была так себе. С другой стороны, пока все было достаточно дружелюбно, а если они вдруг захотят меня отмудохать, то наверняка отмудохают — я чувствовал, что тело Синдзи-куна практически исчерпало свой лимит.

— Да, конечно, Акира-сан. — кивнул я: — только пиджак заберу. — я повернулся к Ае (или Мико) и, поклонившись (ох уж эта Япония), произнес: — благодарю за то, что позаботились обо мне. — А… да. Вот — пиджак, Синдзи-кун. — близняшка торопливо протянула мне мой пиджак, одновременно кланяясь. И как они умудряются все это вот проделывать? У европейца обязательно бы спину заклинило, а этим хоть бы хны…

— Спасибо. — принимаю пиджак и накидывая его на плечи — правая рука начинает саднить и просовывать ее в рукав сейчас не к месту и времени.

— Это было … интересно, Синдзи-кун. — говорит мне вторая близняшка и они кланяются мне уже синхронно. Юки Оно, или Снежная Королева девичьего прайда нашего класса тоже изображает поклон, но едва-едва, буквально только глазами обозначив наклон.

— Не думаю, что тебе надо оставаться тут… — говорит она, даже не взглянув на патлатого и его компанию: — Синдзи-кун. Уже скоро звонок.

— Спасибо за вашу заботу, Оно-сан. — говорю я: — это не займет много времени. Она поджимает губы и удаляется вместе со своей свитой. Близняшки семенят за ней, словно китайские мандарины за императором Шин Хуанди. Я поворачиваюсь к «Троице Отшельников». Они стоят все на тех же местах — патлатый Акира, худощавый Изаму и здоровяк Горо. Сигареты потушены, руки в карманах, небрежно облокотившись — кто об забор, кто на стену кладовой.

— И что это было, Ботаник-кун? — спрашивает Акира: — что это за техника такая? Ты не похож на бойца, у тебя нетренированное тело, да и удары эти… — он качает головой: — это не тцуки, здесь что-то другое. Китайское кунг-фу? Школа обезьяны?

— Нет. Это не кунг-фу. Это из бокса. Джэб. — говорю я. Скрывать нет смысла, техника джэба на вид простейшая. Вот научиться ее выполнять правильно — на это могут уйти годы. Джэб — это волна, которую надо научиться чувствовать, посылать ее, начинать движение с ног, с кончиков пальцев, бедер, плеча, разгиба руки и в конечном счете — доворота кулака. И научившись делать это волной, по очереди — научиться делать это все одновременно, так, чтобы твой кулак двигался словно язык змеи, преодолевая расстояние до противника менее чем за одну двадцать четвертую секунды. В этот момент кулак испытывает перегрузки до 10 джи — должен испытывать.

Одна двадцать четвертая секунды — это промежуток времени, необходимый глазу для того, чтобы заметить движение. Если ты движешься быстрее, наносишь удар быстрей — то его невозможно увидеть. Никто и не видит хороший джэб. От него защищаются, увидев движение ног, бедер, но если джэб исполнен настоящим мастером — то все происходит одновременно и заметить удар можно только почувствовав его. Боксеры высокого класса обмениваются сверхскоростными ударами где-то даже на грани интуиции, чувствуя противника, не давая ему атаковать, атакуя в ответ, атакуя раньше, чем противник сделает это.

— Бокс? Как интересно. А откуда ты знаешь про этот самый бокс? — спрашивает Акира. Я его понимаю. Действительно, интересно, откуда ботаник может знать о боксе. Какая-нибудь школа «Длинного Кулака» или «Восьми Триграмм» — это вот запросто, а вот бокс?

— У меня дядя был. — поспешно придумываю я: — он и показывал. Я раньше не занимался, а вот сегодня вдруг вспомнил.

— Ага. Вспомнил. — худощавый Изаму поворачивается к Акире и глаза его округляются: — слушай, этот мелкий словно герой манги «Удар-молот»! В критический момент его силы просыпаются и он наносит поражение во имя Молота Правосудия! Есть идея…

— Но, но, не надо мне тут твоих идей…

— Да ты послушай, идея классная. Ему для того, чтобы пробудить силы нужен критический момент, ситуация должна быть опасной, ну там злодей Осьминогий напал на его девушку или Доктор Док заложил бомбу в банк или …

— Нет у него девушки. Хотя… у тебя есть девушка? — я отрицательно качаю головой и патлатый Акира вздыхает, изображая жест рука-лицо: — нет у него девушки а у нас нет осьминога, чтобы посадить его на эту бедную девушку, извращенец ты такой!

— Дело вовсе не в девушке. — не обижается худощавый: — дело в принципе. Ему нужно расправить крылья и найти свой потенциал — во имя Молота Правосудия!

— Не слушай его. — говорит мне Акира: — он немного двинутый на всей этой теме, не обращай на него внимания и не вздумай обсуждать с ним мангу. А если у тебя все-таки появится девушка, держи ее от него подальше.

— И, кстати — Восьминогий, а не осьминог. — добавляет Изаму: — но основная мысль тут не в этом. Мысль тут такая — давайте все вместе дадим ему люлей, отмудохаем тут хорошенечко, только важно не сдерживаться, а именно хорошо так его побить. А у него в критической ситуации проснется сила и он нас раскидает в стороны. — тут он с торжеством оглядел присутствующих: — так мы поможем парню раскрыть свой потенциал.

— Ээ… прошу прощения, Изаму-сан, но я уверен что никакого потенциала у меня нет. — сказал я, пытаясь заверить этих добрых людей, что подобного рода усилия будут только пустой тратой энергии.

— Ну тут уж пока не попробуешь — не узнаешь. — Изаму философски пожал плечами, но веселый блеск в его глазах не погас. Этот блеск мне не нравился. Именно с таким блеском ученые начинают вивисекцию «интересного объекта» чтобы узнать, почему он так забавно дрыгается.

— Отстань от парня, Дохлый-кун. Не приставай к людям. Мы не будем его мудохать. По крайней мере до тех пор пока он этого не заслужит.

— Жалко. Придется подождать…

— Прошу прощения, Акира-сан, но мне пора на урок. Перемена скоро кончится и …

— А? Да, да, конечно. Ступай. — патлатый Акира помахал в воздухе рукой, утратив ко мне всякий интерес. И хорошо, подумал я, возвращаясь в класс и массируя правую руку. Боль уже утихла, никакой опухли или ссадины на костяшках не было. Странно, мне показалось что я слышал характерный хруст в момент удара, да и боль была. Хотя тут надо сделать скидку на нетренированное тело Синдзи-куна, скорее всего это было в первый раз, когда его кулак испытал ударную нагрузку. Я быстро пробежался по доступной памяти Синдзи-куна и не нашел там ничего похожего на тренировки или драки. Как и ожидалось. И вообще, пора перестать относиться к этому пареньку в третьем лице, строго говоря, я теперь — это он. И его жизненный опыт и мой сплавлены воедино, просто в силу того, что мой жизненный опыт намного больше, мои жизненные принципы и сила воли намного сильнее — главным ингредиентом в этом слиянии выступаю я. Но с точки зрения всех вокруг я все тот же Синдзи-кун и не надо об этом забывать.

Глава 2

Остаток дня в школе прошел без приключений, только Цудзи пропал, как выяснилось — попался на глаза учителю физкультуры и был отправлен в медицинский кабинет, так как щеголял разбитым носом и синяком на скуле. Я насторожился, ожидая вызова к директору или завучу, воспитательной беседы и «родителей в школу», однако тревога была ложная, так как Цудзи, следуя боевому кодексу хулигана конечно же сказал, что упал с лестницы, а учитель в свою очередь сделал вид что поверил в это. Медсестра налепила Цудзи пластырь на переносицу, сделав его физиономию на удивление боевой. Хмурый, с пластырем на переносице он нахохлился на задней парте, односложно отвечая на вопросы и даже огрызнувшись на сочувствие со стороны его приспешника Акаи.

От меня Цудзи отстал, даже не смотрел в мою сторону. Зато оставшиеся одноклассники наоборот, поставили себе цель пробуравить меня взглядами. Большинство смотрело на меня с недоумением и растерянностью — как так получилось, что это тут у нас сидело оказывается, а мы и не знали. Да, в классной табели о рангах что-то произошло, лидер категории «альфа хулиган» был потрепан каким-то омегой-ботаником.

При этом слово «ботаник» отнюдь не подразумевало умного но дохлого интеллигента, нет в Японии если ты дохлый, но отличник — уважение окружающих тебе обеспечено. Поэтому в классе есть несколько вершин власти, ну или группировок — официальная, ребят и девчат, которые хорошо учатся, исполнительны и не допускают нарушений или замечаний. Эти как правило на хорошем счету у учителей и работников школы.

Сюда входят староста, помощник старосты, отличники и те, кто хотел бы к ним примкнуть. Там своя иерархия. Вторая ветвь власти — это хулиганы. Тут все просто, дерзкие ребята, показывающие всем своим видом пренебрежение школьной системой, бунтари и все такое. Драки, курение за школой, контрабанда спиртных напитков, какие-то сборища (назвать это вечеринками язык не повернется), цепи вместо брелков на ключах, прикрепленные огромными карабинами к поясу, расстегнутые до пупа рубахи, закатанные рукава и здоровенные чубы. Кстати, в отличие от официальной школьной иерархии в хулиганской среде существовало как бы две ветки — мужская с Цудзи во главе и девичья, с Кин Иошико, яркой представительницей культуры гяру-герл, крашенной блондинкой в клетчаткой короткой юбкой и с кучей колец на пальцах, в черных очках почти при любой погоде и с яркой помадой, несмотря на школьный запрет на косметику.

Иошико была родом из Кореи, изучала тхэквондо и даже принимала участие в районных чемпионатах. Кроме этих, существовала также еще одна вершина школьной социальной жизни — красивые девчонки.

Там властвовала Снежная Королева Юки со своей свитой из двух близняшек и ее конкурентка Аоки-чан, производившая вид простой и милой девчушки с тремя ближайшими подружками — такой себе квартет из райских птичек.

Остальные одноклассники либо стремились прибиться к какой-нибудь из групп, или входили в безликую серую массу неудачников. Нет, на самом деле среди этих неудачников были и свои мелкие группки, но влияния на погоду в классе они не имели.

Что касается Синдзи-куна, то он был неудачником и рохлей, и его мнение и существование никого не интересовало. И я бы с удовольствием оставил все так как есть, потому что такое положение меня устраивало. Лезть в лидеры класса, показывать свою крутость и офигенность — зачем? Я прожил одну жизнь, прожил ее ярко и насыщенно, умер, как и полагается мужчине — в бою. Я не ожидал следующей жизни, но видимо так уж устроена Вселенная, может быть, и после этой жизни я снова перерожусь и так бесконечное количество раз. Что я точно знал, так это то, что энтузиазма в завоевании и осуществлении новой жизни у меня стало меньше. Смысл? Завоевать мир? Заработать, украсть, отжать миллиард? Создать свой гарем?

Радости от этого очень мало, а вот забот — очень много. Как там у Булгакова — «он не заслужил свет, он заслужил покой». Вот. Я заслужил покой, как Мастер. Я тоже хочу большой дом на берегу моря, где я буду проводить дни и ночи в покое. Да, друзья, да пусть будет жена, или жены — но уж тут надо постараться подобрать спокойных. И тех и других. Поэтому жизнь, где мое мнение и существование не заботило окружающих — было тем, что доктор прописал.

Вот только чертов Цудзи не вовремя влез. Можно было терпеть, но во-первых это было бы некомфортно (а покой — это и комфорт), а во-вторых такие как он на этом не останавливаются. Терпеть тут не получится. Этим ребятам нужно довести тебя до грани, тогда они чувствуют, что день прожит не зря. А потому надо было изменить свой социальный ранг и занять нишу странного типа, которого лучше не трогать, ибо чревато. Надо, конечно, подтянуть свое тело. Заняться собой, наработать форму, раз уж я в этом теле надолго — надо сформировать его как следует, да.

Задумавшись об этом, я медленно побрел домой после школы. Идти было не так уж и далеко — около километра по узким улочкам, а возле дома я зашел в маленький продуктовый магазин Тамагава. Зазвенел колокольчик, прикрепленный к дверному косяку, оповещая продавца что зашел покупатель и стоящая у прилавка пухленькая девушка улыбнулась мне и склонилась в легком поклоне.

— Синдзи-кун! Добро пожаловать!

— Здравствуйте, Иное-сан. Как у вас дела?

— А как могут быть дела в маленьком магазинчике этого бездельника Кенты? Вечно он напьется а потом валяется в кровати два дня подряд, а я стою у прилавка как привязанная. — она сложила руки на груди, выражая недовольство: — а мне между прочим, Ямасита-кун, уже двадцать пять! Я так замуж никогда не выйду.

— Обязательно выйдете, Иное-сан. Вы обаятельны и у вас красивая улыбка. — сказал я, встав у прилавка и хлопая по карманам в поисках кошелька.

— Ой, да что ты говоришь. — всплеснула руками девушка, расплывшись в новой улыбке: — вот только этого никто и не замечает. Вот только ты Синдзи-кун и замечаешь. Пожалуй мне стоит подождать, когда ты вырастешь и станешь настоящим мужчиной.

— Ну не стоит себя так утруждать, Иное-сан, я уверен что в ближайшем будущем найдется ваш принц, который и унесет вас прочь из этого магазинчика. — кошелек не находился. Я попытался вспомнить, куда я его дел. Да вроде никуда, он всегда лежал у меня в одном и том же месте — в нагрудном кармане пиджака.

Одна из привычек Синдзи-куна. Его мама очень боялась карманников и рассказывала страшные истории о том, как в Токийском метро карманники орудуют заточенной до бритвенной остроты монетой, вскрывая карманы и сумочки, а если жертва обнаруживает кражу и начинает кричать, или хватать карманника, то тот с размаху полосует этой же монетой по глазам.

Почему из этого следовал вывод хранить кошелек в нагрудном кармане — было непонятно, однако впечатленный этими рассказами Синдзи-кун носил кошелек только так. Я сам в прошлой жизни не придавал этому особого значения и носил кошелек как правило в кармане брюк, но кто я такой, чтобы противится детской травме и полезной привычке своего … партнера по телу? Брр… звучит как-то слишком. Тут я понял, что опять «завис» и стою перед прилавком, глядя в пространство стеклянными глазами.

— Ээм… Иное-сан, извините, я кошелек найти не могу… — говорю я, продолжая поиски уже в рюкзаке.

— Боже, боже, да какие могут быть счеты между двумя настолько близкими людьми. Думаешь мне придется сменить фамилию на Ямасита, или я смогу остаться Тамагава? Все же у меня династия и все такое… и если я оставлю фамилию, то старый Кента подарит нам на свадьбу магазинчик. — шалунья прикладывает указательный палец к подбородку и делает вид что задумалась.

— Иное-сан, извините, что побеспокоил. — кланяюсь я.

— Не дури, Синдзи-кун. Бери что тебе надо, потом заплатишь. Ну или Нанасэ оплатит, как с работы зайдет. — отмахивается та: — бери, бери. Ты ж тут рядом живешь, видный мужчина. — она улыбается словно кошка, досыта наевшаяся сметаны.

— Иное-сан, ну когда вы перестанете дразнить бедного парня. — вздыхаю я, набирая пакет продуктов: — у меня же и шанса нет.

— Старание и упорство — вот что отличает мальчика от мужа, Синдзи-кун. — наставительно поднимает палец вверх молодая продавщица и внучка Тамагавы Кента-сана, пожилого владельца магазинчика: — ты главное не сдавайся! Файтин! Прикладывай усилия, учить общаться с нами, девушками и прекращай краснеть каждый раз как меня видишь, вот тогда и поговорим.

— Спасибо за ваше внимание и заботу, Иноэ-сан. — я кланяюсь, жду, когда Иноэ запишет мой долг в старую, потрепанную тетрадку в клетку, еще раз кланяюсь и выхожу из магазина. Теперь домой. Я и Нанасэ-нээсан проживали в однокомнатной квартире неподалеку, на втором этаже неказистого жилого здания. Что интересно, лестница на второй этаж проходила снаружи, видимо, чтобы не обогревать площадь попусту, хотя отопление здесь отсутствовало как класс. В принципе.

Зимой мы с Нанасэ-нээсан обогревались электрическими обогревателями, что было достаточно затратно, приходилось экономить, в результате Синдзи-кун ходил постоянно простуженный. Но самым замечательным изобретением в борьбе против пронизывающего холода было конечно котацу, эдакий низкий столик с одеялом по краям, сидя за которым можно было засунуть туда ноги и греться. Да что там ноги, нередко Синдзи-кун залезал туда целиком и засыпал в тепле и комфорте. Особенно, если Нанасэ-нээсан присоединялась к нему. Такая вот идиллия семейной жизни.

Поднимаясь на свой этаж по лестнице я заметил толстого рыжего кота, Поно-куна, сидящего на перилах. Содержать питомцев здесь было довольно дорого и хлопотно, поэтому у нас не было своего кота, хотя Нанасэ-нээсан обожала кошачьих. Поэтому ни она ни Синдзи-кун не проходили мимо Поно-куна, просто так. Обязательным ритуалом считалось остановиться, со всем уважением и вежеством поклониться и испросить у толстого комка меха разрешения погладить его, а также поинтересоваться его житьем-бытьем. Где именно жил Поно-кун, явно бывший домашним котом, и почему он предпочитал целыми днями сидеть на перила нашего дома — было неизвестно. Решив не нарушать принятый Синдзи-куном и Нанасэ-нээсан традицию, я остановился и поздоровался с Поно-куном. Толстый рыжий кот даже не повернул свою голову в мою сторону, лишь дернул ухом нетерпеливо, мол проходи, не мешай принимать солнечные ванны. Я погладил кота, мысленно посокрушался, что не взял для него в магазинчике Тамагавы хвостика рыбки, как обычно. С другой стороны, у меня же не было сегодня кошелька, я и так влез в долги.

За спиной раздались шаги, и я выпрямился, оборачиваясь.

— Ямасита-кун. — сказала близняшка. Наверное Ая.

— А? Эээ… Сато-тян? — вот тут стоит и поблагодарить традицию обращаться сперва по фамилии, потому что я был не уверен это Ая или Мико. И когда же я научусь их отличать? Так, стоп, а что она вообще тут делает?

— Ямасита-кун, из твоего пиджака выпал кошелек. Вот. — она протянула мне мой кошелек.

— О, так вот он где. Спасибо за то, что позаботилась обо мне и моем имуществе. — протянул я стандартную фразу благодарности. Близняшка потупилась.

Через пятнадцать минут я стоял на своей маленькой кухоньке, поджаривая рис с яйцом и добавляя мелко нарезанный лук, и время от времени оглядывался на чинно сидящую Аю (это все-таки была Ая), которая с невозмутимым лицом отхлебывала чай из зеленой фарфоровой кружки. Все получилось само собой, невежливо просто сказать «спасибо» человеку, который не только подобрал твой кошелек, но еще и потрудился принести его до самой двери твоей квартиры. Поэтому в качестве вежливого жеста я предложил ей пройти ко мне и «вкусить трапезу», предварительно предупредив, что готовлю я так себе. Ая, видимо, в качестве ответного жеста вежливости согласилась.

И вот теперь я готовлю жаренный рис, а она пьет чай из зеленой фарфоровой кружки. Бросив на нее быстрый взгляд я покрутил головой, мысленно хмыкнув — все таки шестнадцать лет нового тела давали о себе знать. Гормоны. Как зрелый мужчина и попаданец я понимаю, что ничего особенного в близняшках Сато нет — невысокие девчонки с крепенькими икрами и бедрами, груди были едва обозначены под форменными рубашками, милые личики и длинные волосы, да еще эта манера одеваться одинаково, намеренно путая окружающих.

Но тело Синдзи-куна реагировало на присутствие симпатичной девушки в его апартаментах совершенно очевидным образом, мой взгляд поневоле скользил по крепким коленкам, которые не были прикрыты юбкой — у меня такое впечатление, что юбка была специально подрезана, ведь согласно школьным правилам, она все же должна прикрывать эти соблазнительные коленки. И мысли, которые вспыхивали в моей голове ну никак нельзя назвать целомудренными. Если бы здесь и сейчас в комнате был сам Синдзи-кун, он скорее всего впал бы в ступор, начал бы невнятно блеять а то и упал бы в обморок с обильным кровотечением из носа, словно в хентайной манге.

Но за рулем, на командном мостике этого тела стоит сознание мужчины, у которого в жизни бывало всякое, и уж особой тайны для меня женское тело не составляло. Конечно, приятно погонять в голове мысль, как Ая Сато-тян стоит передо мной на своих крепких коленках, совершенно голая и открывает свой прелестный ротик, или что-нибудь еще из воспаленного воображения Синдзи-куна, но я мог контролировать свои половые инстинкты в достаточной степени, чтобы не краснеть и не бледнеть перед гостьей.

— Что ты сказал, Ямасита-кун? — спросила Ая, видимо услышав, как я хмыкнул.

— Ничего. Рис уже готов, сейчас я… — быстро переложил рис в две плошки, украсил их сверху мелко нарезанной зеленью и подал это к столу. Чай, соус, две пары палочек и — Итадакимас!

— Итадакимас! — эхом отозвалась близняшка Ая, подготовив палочки и мы приступили к еде. Надо сказать, что у Синдзи-куна были неплохие навыки готовки — он часто оставался один и был вынужден освоить азы японской кухни быстрого приготовления — всякие омлеты с рисом, жаренный рис и прочее. В свою очередь старый добрый я всегда считал, что хорошо готовить — это одна из черт настоящего мужчины. Как там у Хайнлайна — «вкусно готовить, хорошо сражаться, достойно умирать». Поэтому рис вышел очень даже ничего. Нанасэ-нээсан приходила с работы поздно вечером, поэтому Синдзи-кун обычно оставлял ей приготовленную еду в холодильнике. Вчерашняя порция была съедена Нанасэ-нээсан полностью и она даже сказала что-то вроде «как вкусно ты стал готовить, Синдзи-кун!». Так что в этой части как мужчина я состоялся, осталось подтянуть остальные сферы. Подтянуть свое тело так, чтобы я мог выдать полноценный джэб и не потянуть руку, укрепить мышечный корсет так, чтобы перестала болеть спина и вообще — тело это твоя крепость, так что придется снова пройти этот путь от начала и до конца.

— Ямасита-кун. — сказала Ая, аккуратно доев свою порцию: — ты хорошо готовишь.

— Спасибо, Сато-тян. Рад что тебе понравилась моя готовка. — кивнул я: — в следующий раз я приготовлю что-нибудь повкуснее. Я не ожидал гостей, поэтому …

— Да нет, было очень вкусно. — Ая вежливо поклонилась и встала. Я проводил ее в прихожую, отметив, что ее юбка была явно короче, чем требовалось по уставу школы, а ее ноги были крепкими и точенными, словно у мраморной статуэтки.

— Еще раз спасибо, что принесла мне мой кошелек. — сказал я: — право слово, не стоило беспокоиться и приносить его мне. Я бы мог забрать его и завтра, в школе.

— Я думала, что у тебя может не хватить денег на что-нибудь важное сегодня. — серьезно ответила мне Ая, и обвела взглядом нашу убогую комнатку на девять татами. Я кивнул в ответ. Она не сказала ни слова о том, что мы с Нанасэ-нээсан жили в таких условиях, и что она переживала что мне будет не на что купить еду, она просто оглядела все вокруг и наклонила голову. Без пренебрежения, скорее с пониманием. Я вздохнул. Судя по всему близняшки Сато не понаслышке знали что такое оказаться без денег вечером, по пути домой.

— Давай, я тебя провожу? — сказал я: — все-таки вечер и …

— Конечно. — наклонила голову Ая. Мы вышли из квартиры, я запер дверь ключом, и мы пошли вниз по улице. Уже темнело, включились фонари, весенний воздух был довольно свеж, но школьницы здесь ходили с голыми ногами, умудряясь иметь вполне себе здоровый вид.

Без происшествий проводив Аю Сато-тян до ее дома, оказавшегося не так уже и далеко по местным меркам, я вернулся домой и задумался. Было что-то, не дающее мне покоя, словно какая-то мошка свербила на грани моего сознания. Но что именно? Драка в школе? Драка и драка, это для Синдзи-куна событие, а для меня, уже прожившего свою жизнь и видевшего не только драки, но и смертельные схватки … но что тогда? Да, тело развито слабо и его еще тренировать и тренировать, потом, когда боль в растянутых и перенапряженных мышцах пройдет, когда заживут разбитые костяшки, вот тогда мне и предстоит долгий и упорный труд по развитию этого тела.

И тут вдруг до меня дошло. Вот оно! Я поднял к глазам свою правую руку и сжал ее в кулак, словно проверяя новую перчатку, растягивая кожу на сгибах. Никакой боли не было. Ни боли, ни ссадин, ни опухлости, ничего. А ведь я отчетливо помнил хруст, и даже если не было перелома или вывиха, после такого удара неподготовленные костяшки Синдзи-куна просто обязаны были опухнуть. Я встал на ноги и прошелся по комнате, несколько раз подпрыгнул, помахал руками, покрутил шеей, изобразил серию из прямых ударов по тени. Ничего и нигде не болело. Хм. Я нахмурился. Это надо проверить. Когда Нанасэ-нээсан пришла домой поздно вечером, открыв двери своим ключом, первое, что она увидела — это как я отжимаюсь от пола. Классические отжимания, полная амплитуда до касания грудью пола.

— Тадаима, Синдзи-кун! — пропела она, скидывая с себя туфли и потягиваясь: — а ты, я вижу времени не теряешь! Молодец! Сколько раз отжался?

— Десять. — буркнул я, вставая. Не мог же я сказать своей старшей сестренке, что счет отжиманиям я потерял уже после первой сотни.

Глава 3

На следующий день я сидел на уроке математики и лениво водил ручкой по тетради, делая вид что записываю все, что говорит Сатоми-сан, размахивающая указкой, словно предводитель команчей — томагавком.

Пришедшая с работы Нанасэ-нээсан нарушила мои эксперименты со своим телом, а с утра у школьника не так уж много времени, режим как у солдата — вскочил, сделал свои нехитрые туалетные дела, почистил зубы и помыл морду лица, позавтракал чем Нанасэ-нээсан пошлет и рванул в школу, как всегда опаздывая. В школе тоже времени не так уж, едва пришел, а уже «динь-донн-динь», мол урок начинается.

Вот и сижу, глядя в пустоту и пошевеливая ручкой в такт словам учителя, думая о своем. Что в активе — со мной явно что-то не так. Если бы это было в моем мире, подумал бы о чуде или галлюцинациях. В этом мире — подумал о магии, или как они там ее зовут — Концентрация Ки. Пробовал вчера ощутить эту самую концентрацию, только спать захотел. Никакого «внутреннего теплого потока в точке дай-тянь», никакой «манифестации и осознания единения с космосом» — как это описывали в каком-то журнальчике.

Да, здесь есть интернет, но его очень мало и пока я до этого самого источника знаний и порнографии не добрался. У Синдзи-куна была небольшая подборка эротических журналов (подборка, честно говоря нищенская — два журнальчика «Токийские красотки» и один пожестче типа «Сестрички»), да комиксы и истории про местных суперменов, или одаренных. В этой Японии их звали «махоу», то бишь маги. Лично в моей голове эта концепция укладывалась с трудом, маг в моем понимании, это седой старикан в потертом синем балахоне с звездочками из фольги и широкополой шляпой, распределяющей по факультетам Хогвартса. Меньше всего это было похоже на местных виртуозов-рукопашников, пробивающих ударом руки танковую броню.

Тем не менее, крупицы знаний в журнальчиках Синдзи-куна все же были, рекомендовали медитировать и осознавать. У меня в этом отношении пока не заладилось. Зато в результате нехитрых экспериментов я понял следующее — во-первых у меня/нас появилась сверхбыстрая регенерация. Ну, хорошо, просто быстрая.

С Дедпулом не сравниться, наверное, однако порез на руке, нанесенный кухонным ножом — зажил почти мгновенно и не оставил шрама. Хотя — было больно. Хм, наверное я все-таки местный Дедпул, регенерация и дурное чувство юмора. Учитывая его имидж, я просто обязан начать напяливать трусы на голову и подсматривать за девчонками в душевых, в силу местных традиций.

Да, будучи в Карфагене, поступай как карфагенянин… гражданин Карфагена? Что еще? Во-вторых, исходя из первого — разрывы мышц и усталость также не были проблемой. Проще говоря — я могу тренироваться словно паровоз, приседать и отжиматься практически бесконечно, не уставая. Да, звучит солидно, едва ли не читерская способность, но, пардон господа, что от этого толку, если мой удар по-прежнему разве что муху на щеке серьезного противника может убить? Иных отклонений от нормы в организме за вчерашний день я не нашел. Регенерация и выносливость. Да ладно, неплохо.

Нет, существовало еще кое-что — когда я только начал отжиматься, я кривлялся как червяк на сковороде — слабые мышцы кора не позволяли сделать четкое отжимание, но к приходу Нанасэ-нээсан я уже исполнял упражнение почти идеально. В моем мире и с таким телом для этого потребовалось бы пара месяцев упорного труда и четко распланированной нагрузки. Ура. Вот тут перспективы меня радовали. С другой стороны — я собирался прожить спокойную жизнь, дарованную мне Вселенной, Богом или третьими мистическими силами… однако всегда проще прожить такую жизнь, какую ты хочешь, если у тебя больше возможностей. Потому… — тут моего локтя коснулся небольшой бумажный треугольник.

Записка. Да, даже в японских школах во время уроков передают записки. Мобильных телефонов тут пока еще нет. Вернее есть, но они словно бы из фильмов 70-х годов моего мира — здоровенные коробки размером с блок сигарет и с огромной антенной, да и доступны только очень богатым людям. Вот у нас с Нанасэ-нээсан даже обычного, стационарного телефона с наборным диском и то нету. Вот и приходится местной школоте передавать с парты на парту записки. Правила школьной переписки — если тебе на парту легла записка — ты обязан передать ее дальше, адресату.

Взглянув на учителя и убедившись, что Сатоми-сан не смотрит в мою сторону, я перевернул бумажный треугольник и прочитал имя. Ямасита. Сперва я не понял, но через долгих две секунды до меня дошло. Это мне. Синдзи-кун никогда не получал записок. Он был словно бы невидимым для социальной среды его класса. Нет, его не игнорировали, с ним здоровались и разговаривали — но как правило только по делу. Кто должен дежурить, что принести завтра в школу — это староста, сюда садиться нельзя и следи за своими вещами — все остальные. И конечно же — сгоняй в столовую и купи напитков, а то получишь подзатыльник — Цудзи с его компанией. Вот и вся социальная интеракция. А тут вдруг — записка. Как там — пахнет сиренью и крыжовником, письмо от Йеннифэр из Венгерберга. Поддавшись порыву, понюхал бумажку. Не пахнет. Или пахнет, но чем-то трудноуловимо девчачьим, цветочный такой аромат. Не разбираешься, ты брат в запахах, подумал я, и Синдзи-кун, тоже в этом деле профан.

Развернул бумажный треугольник, сложенный в традиции оригами, при этом подумал, что ответное письмо писать не буду — опозорюсь, так сложить я точно не смогу. Хм. Можно ли назвать это приглашением? Четкий подчерк, несколько слов. Написано — «На большой перемене подойдешь к нашему столу.» И подпись, вернее два иероглифа. Юки-онна. Снежная Королева! Не сдержавшись, покосился в сторону ее парты, едва не заработал косоглазие, но ничего особенного не увидел. Снежная Королева все также сидела с совершенно прямой спиной и казалось, была полностью поглощена уроком.

Вот же. Видимо никакого ответа на это и не подразумевалось. Куда денется Синдзи-кун, сама Юки-онна до него снизошла, вот что это такое твориться на белом свете, люди добрые? Неужели Снежная Королева и ее близняшки после вчерашней драки прониклись ко мне чувствами и захотели устроить оргию где-нибудь в укромном месте школы — проскользнула у меня мысль и сознание Синдзи-куна, подростка в самом пубертатном возрасте тут же услужливо подсунуло мне несколько картинок, как именно все это должно происходить и в какой очередности. Мысленно похвалив гибкость участниц процесса и смелость в постижении вершин эротического мастерства, я выбросил эти картинки из головы, ибо нет. Ну никаким образом этого быть не может. Слишком уж велика социальная дистанция между нами, разные ранги, разные ветви влияния. Вернее — вот у нее и ее свита это влияние есть, а у меня нету. Она — Королева со свитой, отличница, спортсменка, вот разве что не комсомолка, а в остальном — прямо сияющая вершина социальной иерархии. И Синдзи, тряпка-кун, тормозила, трусоватый заика и вообще, как будто списанный с канона задрот. Друзей нет, социальной жизни нет, есть пара журналов с голыми сиськами под кроватью, которые он истово прятал от Нанасэ-нээсан, а я вот лично подозреваю, что последняя давным-давно про эти вот журнальчики знала, наверное, еще и посмеивалась про себя. Так что никаких оргий нам сегодня не обломится, а обломятся нам наверняка проблемы. Снова. В любом случае. И отказать, не подойти к ним я тоже не могу — обидятся. Кроме того, что я им обязан (Ая вот вчера кошелек принесла и пиджак мой подержала), так и заиметь личную неприязнь от Снежной Королевы было бы неудобно, мда… Решение было принято и дождавшись звонка я подошел к столу, за которым оставались сидеть сама Юки и ее близняшки.

— Юки-тян, Ая-тян, Мико-тян. — поздоровался я.

— Садись, Ямасита-кун. — кивнула мне одна из близняшек. Я опять начал их путать.

— Спасибо. — я сел рядом и огляделся. На большой перемене школьники обычно разбредались по школе, дабы перекусить. Большинство уже убежало в столовую, или нашли себе укромные уголки, чтобы пообщаться и поесть. В классе, кроме нас, остались двое девчонок и три парня, обсуждающих вчерашнюю серию «Семи Грехов Киото».

— Я позвала тебя сегодня по двум причинам. — сказала Юки-тян, она же Юки-онна, она же Снежная Королева нашего класса.

— Первая причина — это она. — легкий наклон головы в сторону одной из близнецов. Наверное это Ая. Она выглядит смущенной и перебирает пальцами край юбки, не поднимая глаза.

— Ая-тян совершила дурной поступок и сейчас Ая-тян извинится. — сказала Юки и замолчала, вопросительно подняв брови. Ая кивнула, покраснела еще больше и что-то прошептала, глядя вниз и явно избегая встречаться со мной взглядом.

— Ямасита-кун не слышит тебя, Ая-тян. — а вот сейчас я понял, что прозвище «Снежная Королева» за Юки закрепилось не только из-за созвучности ее имени. Меня словно бы обдало холодом и снежинки закружились в воздухе — такими холодными были ее слова. Холодная. Непреклонная. Королева.

— Я прошу прощения у Ямаситы-куна! — практически выкрикнула Ая и наклонила голову так, словно ей кто-то ударил по затылку. Я поднял руку.

— Тебе не за что извиняться, Ая-тян, ты не сделала ничего дурного. — сказал я: — за что ты …

— Думаю, что тебе следует объяснить Ямасита-куну, за что именно ты просишь прощения. — ее слова словно холодный ветер прервали мои попытки загладить ситуацию. Я посмотрел на близняшку Аю. Та кусала губы, ее лицо покрылось красными пятнами.

— Я взяла кошелек Ямасита-куна из его пиджака… — сказала она тихо, едва шевеля губами.

— Зачем ты это сделала? — снова этот холод в голосе. Клянусь, прозвище «Снежная Королева» не случайно, и я совсем не удивлюсь если Юки по ночам тренируется в замораживании открытых водоемов и случайно оказавшихся рядом одиноких путников. Просто словами. По-моему, это какая-то новая грань криокинеза.

— Я хотела отомстить Ямасита-куну за то, что он так грубо со мной обошелся. — сказала близняшка, вся покрытая красными пятнами: — потому что нельзя так вот делать! Ты просто бросил в меня свой пиджак! Нельзя так!

— Пиджак? — наверняка в этом есть какой-то скрытый смысл, да. Может быть в этом мире передать девушке свой пиджак — это скрытая форма изнасилования? Ну, типа всех этих «непрямых поцелуев» в манге, когда героиня отпивает из бутылочки, из которой до этого выпил кто-то другой и это означает что «их коралловые уста соединились»? Пиджак одевается на все тело, означает ли это что «он бросил себя в ее объятия»? Или это знак, вроде обещания «я обязательно трахну тебя Сато Ая-тян, трахну прямо вот тут, только подержи мой пиджак»?! Что за бред тут твориться?

— Да! — поддержала свою сестру вторая близняшка: — нельзя так делать с девочками! — она открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но осеклась, встретившись взглядом с «Снежной Королевой». Осеклась, словно испуганная школьница — подумалось мне, а потом я хмыкнул, да она и есть испуганная школьница и вообще весь этот дипломатический инцидент был просто школьными разборками. Смешно. Я поднял вверх руку, привлекая внимание, словно школьник на уроке… гхм, да я и есть школьник, только на перемене, занимаюсь всякой дурью с одноклассницами. И да, — совсем не той дурью, которой я бы (или вернее Синдзи-кун в моем подсознании) хотел бы с ними заниматься.

— Она-сан, Сато-тян, Сато-тян. Ничего страшного не произошло, и я искренне благодарен Сато Ае-тян за ее заботу и то, что она не стала ждать с возвращением кошелька до завтра и нашла в себе силы чтобы дойти до самого моего дома. — откуда она знала где я живу — это еще один вопрос, но я на самом деле не был настолько любопытен. Более того, я подозревал, что ответ на этот вопрос мне не понравится.

— Поэтому я прошу прощения, если поступил неподобающе, передав свой пиджак Сато Ае-тян. Надеюсь, что Сато Ая-тян не будет таить на меня зла и готов в меру своих скромных сил искупить свою вину. — поклон. Как положено, «прошу прощения за мое невежество».

— И чтобы искупить свою вину… — продолжила «Королева»: — Ая-тян в течении недели будет теперь сопровождать тебя.

— Простите что? — на секунду мне показалось что я ослышался.

— Разрешите мне сопровождать тебя, Ямасита-кун! — наклонила голову близняшка.

— Извините, мне показалось что я услышал что-то… простите, что?

— Ямасита-кун. — вздохнула Она Юки-тян, поясняя для непонятливых тормозов: — Эта девушка будет тебя сопровождать в течении недели. Решение окончательно и обжалованию не подлежит.

Я открыл рот. Попытался что-то сформулировать и закрыл его.

— Нет, ты не можешь отказаться от этой чести. — добавила «Королева»: — Да, она будет тебя сопровождать.

— Радуйся, червь. — буркнула вторая близняшка и затихла под внимательным взглядом «Королевы».

— О, прекрасные девы, услаждающие мой взор, дозволено ли этому ничтожному узнать куда именно и зачем будет сопровождать меня сия достойнейшая дева, с тем, чтобы ни в коем разе не нанести урон репутации сей невинной девы? — в какой-то момент меня переклинило и я перешел на высокий слог из «Тысячи и одной ночи» или «Хроник восставшего сегуна». А все потому, что Синдзи-кун не обладал нужной мне информацией, не знал, что делать в такой ситуации и вообще, такое ощущение, что радостно хихикал и потирал ручонки где-то в уголке моего сознания. У Синдзи-куна такого в жизни не было. С ним девушки вообще редко общались. И я, надо сказать, прекрасно их понимаю — чем может привлечь внимание среднестатистической японской девушки мой напарник по мозгу? Как там — характер скверный, психически неуравновешен, тряпка, неженат. С другой стороны, мой друг и напарник Синдзи-кун всего лишь продукт своего воспитания. Тут же как — со старшими не спорить, всегда быть тихим и послушным, никаким образом не выходить за границы дозволенного, не привлекать лишнего внимания и вообще. Ничего удивительного, что пытаясь быть хорошим мальчиком для своей мамы, Синдзи-кун подавил в себе все, что могло дискредитировать его или его маму (а тут ведь как — если сын неуч и невежда, значит воспитание неправильное, а кто воспитывает — правильно — мать). Результат налицо — тряпка-кун. При этом японское общество восхищается теми, кто вышел за пределы своих рамок и границ, но при одном условии — у них должно получиться. Иными словами — победителей не судят.

— Сия информация будет донесена до тебя этой, без сомнения достойнейшей, но оступившейся на пути своих предков девой в нужное время и в нужном месте. — как выяснилось, «Королева» еще как умела в сложный и витиеватый слог. Ну так, а чего было ожидать, президент литературного клуба школы все-таки. Опять-таки — «как и ожидалось от тайчо!»

— А между тем тебе следует решить свои иные проблемы… не смею более задерживать твое внимание, Ямасита-кун. — «Королева» наклонила голову, давая понять, что аудиенция закончена. Я вернулся к своей парте, изгоняя из своей головы картинки, с помощью которых Синдзи-кун пытался описать как именно по его мнению должен проходить процесс «сопровождения Ямаситы-куна» крепконогой Аей-тян. И в каких позах. Мда. Вот что в головах у японских подростков, а? На вид все такие скромные… сев на свое место я обнаружил что вопреки моему опасению Ая и ее сестра остались на своих местах — возле «Снежной Королевы». А может быть это «сопровождение» — из разряда духовных практик? Вот сидит Ая-тян в позе лотоса у себя дома и «сопровождает» мой дух по астральным проекциям Вселенной, например. Я хмыкнул и выбросил эти мысли из головы — впереди была история, а здешнюю историю я не знал, поэтому проявлял к урокам истории повышенный интерес. Прочие же проблемы можно было решать в порядке их возникновения.

Впрочем, последние не заставили себя долго ждать. Во-первых Ая-тян все-таки присоединилась ко мне — после школы, когда я собрался домой. Ну, то есть все как всегда, я собираю свой портфель, все эти учебники и тетрадки в полоску, как вдруг возле моего стола материализуется Ая-тян. Со своими крепенькими ножками и в своей ультракороткой юбочке. И по-моему у нее грудь стала побольше, или это в моей голове опять Синдзи-кун картинки начал представлять. Я даже разговаривать с ней не стал — пусть сама говорит, что надо. Устал я головоломки решать у меня впереди спокойная вторая жизнь в роли обычного японского … хм… фермера? Или рыбака. Или порноактера например.

Да, а что, раз тут есть журналы с сиськами, наверняка существуют и порнофильмы, это просто Синдзи-кун их не видел. И там наверняка нужны актеры, да. Суровый кастинг, конечно, но с моими новыми возможностями по регенерации — я просто то что надо для «клубничной индустрии». Вот, решено, буду порноактером. И деньги есть и секса вдоволь и не надо никому объяснять почему это я не могу быть верным семьянином. А уж если кто и решит разделить со мной супружескую койку — то будет готовой принять и мою работу. Тяжелую работу, Синдзи-кун. Потому я промолчал. Ая-тян тоже промолчала.

Вот так, молча, я впереди, а Ая-тян немного сзади, словно придворный паж у знатной дамы — мы и вышли за школьные ворота. Отошли буквально метров на десять и я уже начал гадать, будет ли «сопровождение» включать ужин у меня в квартире, потому как мы с Нанасэ-онээсан, конечно гостеприимные, но если эта девушка с крепкими ногами будет ходить к нам регулярно, то мне придется пересмотреть список продуктов для закупа в субботу, как вдруг нас окликнули. Пардон, меня окликнули.

— Эй тормоз! — прямо в спину. Я даже ни на секунду не сомневался, кого именно звали. Кого еще могли звать? Конечно. Предсказуемо. Я продолжил идти прямо, не реагируя на оклик.

— Эй, я тебя зову, ты! — снова из-за спины. На этот раз уже ближе и с придыханием. Догоняет.

Я обернулся и увидел Акаи, мелкого шакала у Цудзи.

— Акаи-кун! — сказал я: — Какая встреча!

— Ты чего не отзываешься, когда тебя зовут, тормоз? — с ходу наехал Акаи: — ты, ушле… — тут он вдруг взбрыкнул ногами и упал на тротуар. Так бывает, да. Когда тебе в голову прилетает сперва джэб, а потом хук правой, точно в челюсть — так бывает практически всегда. Я наклонился, убедился, что Акаи-кун дышит, перевернул его на живот, поднял портфель и продолжил движение. Мы отошли уже на достаточное расстояние, когда из-за спины раздался тихий голос.

— Ямасита-кун… что это было? — спросила Ая-тян.

— Это была попытка восстановить равновесие. — ответил я: — ты же не думала что достаточно навалять Цудзи-куну, чтобы сразу поправить свой социальный ранг?

— Ээ… социальный ранг?

— Ну да. Как тебе объяснить… люди в обществе делят друг друга по рангам. Ну, там богатство, влиятельность, слава, сексуальная привлекательность и прочее. — я посмотрел на Аю-тян и махнул рукой: — ну или в вашей терминологии есть «крутые» и «шваль», есть «Королевы» и «подданные». Понятно?

— Да. — кивнула Ая.

— Ну так вот. У детей, подростков, школьников, у нас, короче, многие вопросы решаются в драке. Кто сильней — тот и круче. Это вообще-то древняя парадигма, ей два миллиона лет. Цивилизованно люди стали решать свои проблемы только недавно, а раньше все было намного проще. Бум по голове дубиной и все дела.

— Нет, я спрашиваю, что ты сделал с Акаи?

— А, ты об этом? Это называется безопасная позиция. Годиться для людей без сознания — пострадавший кладется на живот, одно колено сгибается и рука в локте тоже, так, чтобы он лежал как бы немного на боку. В этой позиции у пострадавшего уменьшается риск западения языка или захлебывания иными жидкостями.

— Какими еще жидкостями? — нахмурилась Ая-тян.

— Например рвотой. — пожал плечами я. Ая-тян заметно позеленела, поэтому я поспешил ее успокоить: — но в нашем случае Акаи-куну ничего не грозит. У него травматическая потеря сознания, не более того. Уверен, все будет в порядке. Хотяяя… — я остановился: — да, ты абсолютно права Ая-тян. Надо бы посмотреть, как он там. В конце концов оставить одноклассника на улице одного и без сознания… — я развернулся и подошел к лежащему на тротуаре Акаи. Он уже пришел в себя, сел, подтянув под себя ноги и помотал головой. Зря. Не стоит так делать сразу после того, как тебе встряхнули голову. Он ойкнул и схватился за голову. Я присел рядом, на корточки, как пацаны с нашего квартала, посмотрел в его круглые глаза, пожал плечами.

— Ну, как себя чувствуешь, Акаи-кун?

— Нормально. — выдавил тот из себя, цокнул языком и сплюнул. Плевок вышел красноватым. Кровь. Губу я ему разбил.

— Вот и хорошо. Ты только не вставай сразу, Акаи-кун, а то голова закружиться, не дай бог ушибешься еще… а тебе сейчас лишние травмы головы без надобности. Это, как его — кумулятивный эффект называется.

— Накопительный значит. — откуда-то из-за моего плеча пояснила Ая-тян: — тебе и вправду лучше посидеть тут Акаи-кун.

— Да ну вас. — сказал Акаи и встал на ноги, пошатнувшись. Я поддержал его и он, инстинктивно оперся на мою руку, нахмурился и оттолкнул меня в сторону.

— Все? Успокоился? — спросил я, шагнув назад.

— Угу. — подавленно кивнул Акаи: — да я сейчас тебя отделаю так, что …

— А вот тут я вынужден тебя прервать, Акаи-кун. Пока ты не наговорил глупостей больше, чем можешь себе позволить. — сказал я: — ведь добавлю сейчас сверху, если мало оказалось.

— Твое поведение, Акаи-кун, не может являться примером для подрастающего поколения. — добавила Ая-тян, и я невольно покосился в ее сторону. Ая-тян сделала покер-фейс. Дескать, она вообще всегда так говорит и никакого желания подначивать или хихикать над Акаи-куном у нее и в голове не было. Я пожал плечами и повернулся к Акаи.

— Акаи-кун, у меня нет никакого желания выяснять, кто круче и участвовать во всех этих ваших интригах. Если ты никому не скажешь, что здесь произошло, я тоже никому не скажу. — фактически я протянул Акаи возможность сохранить свое лицо, и если он этим не воспользуется, значит совсем дурак.

— Хм. — Акаи-кун подавленно кивнул. Значит не совсем дурак.

— И тебя Ая-тян, я убедительно попрошу… — Ая-тян молча кивнула, продолжая хранить покер-фейс.

— И… хорошо. До свидания, Акаи-кун. — я развернулся и продолжил свой путь к дому. Сзади семенила Ая-тян, не собираясь отставать или объяснять свое поведение. Впрочем, с этой конкретной девушкой, я уже махнул рукой на попытки выяснить причины и следствия. Идет вслед за мной — и бог с ней. Синдзи-кун в моей голове уже нарисовал картинки из разряда «и тут я споткнулся, и мы упали вместе, увлекая Аю-тян за собой и падая прямо на нее…» с последующим обоюдным покраснением лицом к лицу и прочими прелестями хентайной манги для пубертатных подростков.

К чести Синдзи-куна, что именно потом делать с покрасневшей Аей-тян — он не представлял. Пребывая в своих мыслях и отсеивая фантазии Синдзи-куна, я толкнул дверь магазинчика Тамагавы. Динь-динь — прозвенел колокольчик, прикрепленный над дверью.

— О! Какой мужчина… — начала было из-за прилавка Иноэ, но осеклась, увидев входящую за мной Аю-тян.

— Добрый день, посетитель-сан! — официально поклонилась Иноэ: — магазин Тамагава считает честью, обслужить вас!

— Меня зовут Сато Ая-тян и я одноклассница Ямасита-куна. — выпалила Ая-тян и склонилась в поклоне: — пожалуйста, позаботьтесь обо мне!

— … гхм… — я только глазами похлопал. Все-таки не хватает мне понимания всей этой японской культуры социальных интеракций. Я тут все равно как деревянный хожу. Во-первых потому что Синдзи-кун со всей своей информацией у меня в подсознании то ли дрыхнет, то ли развлекается на свой манер, вылезая только тогда, когда происходящее его уж сильно волнует. А во-вторых, и сам Синдзи не был таким уж, как там говорят по-английски? Social butterfly? Ну не был он душой общества, что поделать. Был таким букой, гиком и нердом, ботаником, если по-нашенски. Вот только термин «ботаник» применим к человеку не только потому, что он рохля, мямля, неудачник, да еще и дохляк. «Ботаник» — это если человек еще и увлекается чем-то. Пусть марки собирает или там в историю Вархаммер 40 000 фанатеет, характеристики всех штурмовых винтовок мира знает наизусть, или еще что. А вот Синдзи у нас был фанатом махоу-манги и аниме. То есть балдел от всех этих суперменов и супервуменов. Знал имена и особенности техник, какие-то мелкие подробности, значимые только для фанатов (при звуках флейты теряет волю), составлял досье и даже обменивался информацией с компашкой таких же странных людей. Вот, кстати, надо бы появиться в этом клубе нердов, иначе начнут тут слухи ходить, мол Гермиона очень сильно изменилась за лето… а с другой стороны все равно начнут и не плевать ли. Плевать. Мало ли как у пацана в пубертатном возрасте голову может переклинить. Бывает.

— Ярэ, ярэ… — протянула Иное-сан сразу же изменившимся голосом. Вот до чего же прилипчивы штампы и стереотипы — голос Иное-сан стал похож на патоку, тягучий и сладкий, однако никто не стал бы обманываться сладостью, в котором таится скрытая насмешка и превосходство — именно таким голосом и разговаривают все эти прекрасные дамы в возрасте, оглядывая краснеющего юношу, который пытается что-то блеять в свое оправдание.

— Смотри-ка, а ты повзрослел, Ямасита-кун. — вот, и началось. Я вздохнул и закатил глаза в ожидании неизбежного.

— Тебя уже провожает домой девушка… ах, эта юность и ее прекрасные порывы. — Иное-сан сделала попытку игриво подмигнуть: — В наше то время девушки не провожали молодых людей. В наше время молодые люди провожали домой своих девушек. Что же должно было произойти, чтобы столь юный и прекрасный цветок стал провожать домой этого распутного молодого человека?

— К сожалению, обстоятельства сложились так, что эта достойная девушка оказалась в трудной жизненной ситуации. — покачал головой я, в свою очередь подхватывая игру в стереотипы: — и сейчас вынуждена отрабатывать свои долги таким неприглядным путем.

Ая-час за моей спиной аж задохнулась от злости, но под бдительным оком Иное-сан поперхнулась и покраснела, топнула ножкой и бегом убралась их магазинчика Тамагава — только дверь хлопнула и колокольчик звякнул.

— И вот надо было тебе дразнить свою одноклассницу, Синдзи-кун. — укоризненно покачала головой Иное. Надо, же, подумал я, а мы теперь с Иное-сан на «ты», получается, раз я уже не Ямасита-кун, а по имени. Тут с этим серьезно, это как у нас с «вы» и «Иван Петрович» перейти на «ты» и «Ваня».

— Не берите в голову, Иное-сан. — пожал плечами я: — ей только на пользу будет.

— Ярэ-ярэ, а ты стал совсем взрослый, Синдзи-кууун. — протянула Иное: — и уже сердцеед. Бедная девочка, нашла себе такого не по годам циничного и черствого кавалера.

— Да нет у нас с ней ничего. — начал отрицать я, понимая, что уже проиграл эту битву. Никто ж мне не поверит. А даже если и поверит — все равно Иное-сан будет надо мной стебаться до скончания времен. И ладно, бог с ней, в конце концов Иное-сан — одна из немногих людей во всем этом новом для меня мире, с которой Синдзи-кун хоть иногда перекидывался несколькими словами. Можно сказать близкий друг. Она да Нанасэ-нээсан — вот и весь круг общения. Потому — пусть веселится, а от меня не убудет. Не в том я возрасте, чтобы краснеть от невинных шуточек в стиле «когда вы уже наконец поженитесь» или «а вы уже целовались?». И вообще, я то могу и встречную атаку провести — так сказать в матримониальном стиле.

— Я думаю, мне нравятся женщины постарше, женщины, уже умудренные опытом и понимающие толк в отношениях. Женщины, которые могут многому научить молодого и неопытного человека… если вы понимаете, о чем я, Иное-сан… — протянул я, пытаясь изобразить бровями игривое «если ты понимаешь о чем я». Иное-сан прыснула. Иное-сан захохотала. Иное-сан заржала в голосину, согнувшись и схватившись за живот. Некоторое время я наблюдал как она хохочет и гадал нужна ли тут профессиональная помощь, или Иное-сан все-таки сможет оклематься самостоятельно.

— Уф… — сказала она, отдышавшись и помахав рукой перед покрасневшим лицом: — ну и повеселил ты меня сегодня.

— А вот это, между прочим было обидно. — сказал я, ставя перед ней пакет с покупками: — я рассчитывал на несколько иную реакцию.

— Ой, не смеши меня снова, Синдзи-кун. — Иное-сан несколькими быстрыми и выверенными движениями пробила мои покупки: — с тебя полторы тысячи йен.

— Да, конечно. — деньги перешли из рук в руки и Иное-сан протянула мне пакет.

— Спасибо вам, Иное-сан. — поклонился я.

— Погоди. Вот тебе еще, в подарок. Будет чем свою подружку угостить. — в пакет была дополнительно положена парочка бутылочек с каким-то напитком.

— Она не …

— Да, она не твоя подружка я знаю, иди уже… Казанова… — и Иное-сан помахала мне рукой. Я поклонился еще раз, взял пакет и вышел из магазинчика Тамагава. Ая-тян ждала меня неподалеку, делая вид, что не смотрит в мою сторону и вообще меня для нее не существует. Тем не менее, она пристроилась рядом, когда я проходил мимо.

— Это что еще за старуха? — спросила, когда мы уже завернули за угол.

— Где? — я сделал вид что удивился и начал озираться по сторонам: — не вижу никого.

— Идиот! — Ая-тян сделала попытку ударить меня в плечо, но я легко ушел в сторону: — я спрашиваю про эту старушенцию в магазине!

— А, вот ты о чем… — я посмотрел на Аю и вздохнул: — ну, видимо нам придется расставить все точки над «и».

Действительно. В японском обществе почему-то очень популярны крайности. Или это в поп-культуре сперва стали изображать или супер-мачо, бросающего девушек, разбивающего сердца, эдакого донжуана и Казанову, самоуверенного самца, или же — другая крайность — такого тряпку-куна, готового терпеть любые унижения и издевательства. А потом общество подтянулось и теперь девушки или заламывают руки и говорят «ах, он такой красавец!» или включают стерва-мод «Бака! Идиот!». Вот у бедной Аи-чан шаблон и разорвало в клочки. Моя ж позиция абсолютно непонятна — вроде всю жизнь был тряпка-кун, а вроде и отстоял себя в поединке, веду себя уверено, но опять-таки на роль школьного Казановы не тяну…

— Ая-чан, мне очень неприятно, когда ты проявляешь вербальную агрессию. И еще более неприятно, когда эта агрессия переходит в невербальную форму. Потому я искренне попрошу тебя больше так не делать.

— А… — на секунду опешила Ая-чан. Я внимательно посмотрел на нее.

— И что же ты сделаешь, если я не прекращу … вербальную агрессию? — спросила она, слегка прищурившись.

— А ничего. — я пожал плечами. По-моему, это скоро станет моим фирменным жестом в этом новом мире: — просто перестану с тобой общаться. Потому что мне будет неприятно это делать.

— Мне, между прочим тоже было неприятно, когда ты там в магазине меня при этой… — Ая-чан нахмурилась и сложила руки на груди: — Вот.

— Ну да. Был неправ, признаю, перегнул палку. — согласился я: — думал будет весело, поддержишь шутку. Но не рассчитал.

— Хорошо. — серьезно кивнула Ая: — тогда и я не буду больше тебя так называть.

— И бить. — добавил я. Это важная часть.

— И бить. — согласилась Ая.

— Вот и договорились… — мы подошли к нашему с Нанасэ-нээсан дому, и я достал ключи из кармана. Вернее — ключ. Замок в двери был всего один и чтобы маленький плоский предмет не потерялся, Нанасэ-нээсан купила мне брелок. Ничего особенного, просто медальончик на цепочке с кольцом для ключа. На медальончике была изображена какая-то птичка. Я подкинул ключ на ладони и повернулся к Ая-чан.

— Зайдешь? — надо уже брать ситуацию в свои руки, в конце-то концов. Я без понятия как надо вести себя в данном конкретном случае, а потому буду продолжать косить под идиота в социальном плане. По-моему у меня неплохо получается.

— К сожалению, на этом мои обязанности заканчиваются. Спокойной ночи, Ямасита-кун. — церемонно поклонилась Ая-чан. Клянусь, я опять видел эти лукавые искорки в ее глазах. Эх, ну что же мы с Синдзи за бабники, а? Стоило разок пройтись до дома с девушкой, а уже начинается…

— Да, конечно. — сказал я и склонился в ответном поклоне: — этот день был честью для меня и всех моих предков. Спасибо за сотрудничество. — Ая-чан фыркнула, сдерживая смех в ответ на мою речь. Все-таки я что-то не так делаю. Щелкнул замок и я остался наедине со своими мыслями.

Глава 4

Утром я проснулся от звона будильника. Странно. Будильник был поставлен на одно и то же время, на шесть утра, однако он никогда раньше не звонил — потому что Нансэ-онээсан выключала его на минуту раньше и будила меня поцелуем в щеку и ласковым — «Синдзи-кун, пора вставать, в школу опоздаешь…».

Может потому Синдзи и любил эти утренние пробуждения, запах кофе и жаренных тостов или яичницы, теплые губы на щеке, тихий утренний разговор на ничего не значащие темы, несколько минут наедине с Онээсан — это было только его время. Нанасэ часто приходила домой поздно, когда Синдзи уже спал, но всегда вставала раньше его и успевала приготовить завтрак. Но сегодня завтрака не было. ...