«Пена дней» и другие истории - | читать онлайн, купить, либмир

Все права на текст принадлежат автору: .
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.

Купить эту книгу в ЛитРес

Борис Виан «Пена дней» и другие истории

Boris Vian

L’ÉCUME DES JOURS

L’ARRACHE-COEUR

L’AUTOMNE À PÉKIN

L’HERBE ROUGE

LES MORTS ONT TOUS LA MÊME PEAU

J’IRAI CRACHER SUR VOS TOMBES

LES FOURMIS

Издательство Иностранка®

Борис Виан

Пена дней

I

Колен заканчивал свой туалет. Приняв ванну, он завернулся в широкую махровую простыню, оставив обнаженными только ноги да торс. Он взял со стеклянной полочки пульверизатор и оросил летучим ароматным маслом свои светлые волосы. Янтарный гребень разделил его шелковистую шевелюру на тонкие оранжевые пряди, напоминающие борозды, которые вилкой прокладывает веселый пахарь на блюдце с абрикосовым конфитюром. Отложив гребень, Колен вооружился щипчиками для ногтей и косо подстриг края своих матовых век, чтобы придать взгляду таинственность. Ему часто приходилось это делать – веки быстро отрастали. Колен включил лампочку увеличительного зеркала и придвинулся к нему, чтобы проверить состояние своего эпидермиса. У крыльев носа притаилось несколько угрей. Сильно укрупненные, они поразились своему уродству и тут же юркнули обратно под кожу. Колен с облегчением погасил лампочку. Он размотал простыню, стягивающую ему бедра, и кончиком ее принялся удалять последние капельки воды между пальцами ног. Его отражение в зеркале показалось ему на кого-то удивительно похожим – ну конечно же, на того блондина, который играет роль Слима в Hollywood Canteen. Круглая голова, маленькие уши, прямой нос, золотистая кожа. Он так часто улыбался младенческой улыбкой, что на подбородке у него не могла не появиться ямочка. Он был довольно высокий, стройный, длинноногий и вообще очень милый. Имя Колен ему, пожалуй, подходило. С девчонками он говорил ласково, а с парнями – весело. Почти всегда у него было хорошее настроение, а в остальное время он спал.

Проткнув дно ванны, он выпустил из нее воду. Выложенный светло-желтой керамической плиткой пол в ванной комнате имел наклон, и вода стекала в желоб, который находился как раз над столом жильца, занимавшего квартиру этажом ниже. Недавно тот, не предупредив Колена, переставил у себя мебель. Теперь вода лилась на буфет.

Колен сунул ноги в сандалии из кожи нетопыря и надел элегантный домашний костюм – вельветовые брюки бутылочного цвета и атласную фисташковую куртку. Махровую простыню он повесил на сушилку, а коврик для ног перекинул через борт ванны и посыпал крупной солью, чтобы извлечь из него воду. Коврик тут же оплевался – он весь покрылся гроздьями мыльных пузыриков.

Выйдя из ванной комнаты, Колен двинулся на кухню, чтобы лично присмотреть за последними приготовлениями. Как всегда по понедельникам, у него обедал Шик, живший неподалеку. Правда, нынче была еще суббота, но Колену не терпелось увидеть Шика и угостить его теми блюдами, которые вдохновенно стряпал его новый повар Николя. Двадцатидвухлетний Шик был ровесником Колена и тоже холостяком, да к тому же он разделял его литературные вкусы, но вот денег у него было куда меньше. Колен же обладал состоянием, достаточным для того, чтобы не работать на других и ни в чем себе не отказывать. А вот Шику каждую неделю приходилось бегать к дяде в министерство, чтобы стрельнуть у него деньжат, потому что профессия инженера не позволяла ему жить на уровне своих рабочих, а командовать людьми, которые и одеты лучше тебя, и едят лучше, весьма затруднительно. Изо всех сил стараясь ему помочь, Колен под любым предлогом звал его обедать. Однако болезненное самолюбие Шика заставляло Колена постоянно быть начеку – он опасался, как бы чересчур частые приглашения не выдали его намерений.

Застекленный с двух сторон коридор, ведущий на кухню, был очень светлый, и с каждой его стороны пылало по солнцу, потому что Колен любил свет. Куда ни глянешь, повсюду сияли начищенные до блеска латунные краны. Игра солнечных бликов на их сверкающей поверхности производила феерическое впечатление. Кухонные мыши часто плясали под звон разбивающихся о краны лучей и гонялись за крошечными солнечными зайчиками, которые без конца дробились и метались по полу, словно желтые ртутные шарики. Колен мимоходом погладил одну мышку: у нее были длинные черные усы, а серая шкурка на ее стройном тельце чудо как блестела. Повар кормил мышей превосходно, однако разъедаться не давал. Днем мыши вели себя тихо, как мыши, и играли только в коридоре.

Колен толкнул эмалированную дверь кухни. Повар Николя не спускал глаз с приборной доски. Он сидел за пультом управления, также покрытым светло-желтой эмалью. В него были вмонтированы циферблаты различных кухонных аппаратов, стоявших вдоль стены. Стрелка электроплиты, запрограммированной на жаренье индейки, дрожала между «почти готово» и «готово». Птицу вот-вот надо было вынимать. Николя нажал на зеленый тумблер, приводивший в действие механический щуп, который легко вонзился в индейку, и в то же мгновение стрелка замерла на отметке «готово». Быстрым движением Николя вырубил энергопитание плиты и включил тарелкоподогреватель.

– Будет вкусно? – спросил Колен.

– Месье может не сомневаться, – заверил Николя. – Индейка откалибрована очень точно.

– А что вы приготовили на закуску?

– Ах, на сей раз я не стал ничего изобретать и занялся чистым плагиатом. У Гуффе.

– Да у вас губа не дура! – заметил Колен. – Какой же пассаж его великого творения вы воспроизводите?

– Тот, что изложен на странице шестьсот тридцать восемь его «Поваренной книги». Сейчас, месье, я вам его прочту.

Колен присел на табурет, обитый пористым каучуком, покрытым сверху промасленным шелком в цвет кухонных стен, и Николя начал читать:

– «Запеките паштет как для закуски. Разделайте крупного угря и нарежьте его ломтями толщиной в три сантиметра. Сложите куски рыбы в кастрюлю, залейте белым вином, добавьте соли, перца, тонко нарезанного лука, две-три веточки петрушки, немного тмина, лаврового листа и зубок чесноку…» Правда, мне, увы, не удалось вырвать его так, как положено, потому что зубодерные щипцы у нас совсем разболтались.

– Я велю купить новые, – сказал Колен.

Николя продолжал:

– «…Когда угорь сварится, выньте его из кастрюли и положите на противень. Процедите бульон сквозь шелковое сито, добавьте немного испанки и томите на медленном огне, пока соус не загустеет. Пропустите его сквозь волосяное сито, залейте им рыбу и кипятите минуты две, не больше. Затем разложите куски угря на паштете, украсьте жареными шампиньонами, в середину воткните букет из молок карпа и залейте все это оставшимся соусом».

– Хорошо, – одобрил Колен. – Надеюсь, Шик это оценит.

– Я не имею удовольствия быть знакомым с месье Шиком, – заметил Николя, – но если это блюдо ему не понравится, то в следующий раз я приготовлю что-нибудь другое, и таким образом мне постепенно удастся определить с большой степенью точности всю гамму его вкусовых пристрастий от до до до.

– Конечно, – сказал Колен. – Засим я вас покину, Николя. Пойду накрывать на стол.

Он прошел по коридору в обратном направлении, пересек прихожую и оказался в столовой, служащей и гостиной: ее бежевато-розовые стены и голубой ковер не утомляли глаза, даже когда они были широко раскрыты.

Эта комната, площадью примерно четыре метра на пять, выходила двумя продолговатыми окнами на бульвар Луи Армстронга. Зеркальные стекла раздвигались, благодаря чему весенние ароматы, если, разумеется, таковые имелись снаружи, могли проникнуть и внутрь помещения. Угол у противоположной стены занимал дубовый стол. По двум его сторонам стояли скамьи, а по двум другим – дубовые стулья с подушками из синего сафьяна на сиденьях. Вот и вся меблировка, не считая длинной низкой полки, оборудованной под дискотеку, проигрывателя высшего класса и еще одной полки, симметричной первой, где хранились рогатки, тарелки, стаканы и прочие предметы, без которых цивилизованные люди не садятся за стол.

Колен выбрал голубую скатерть – под цвет ковра. Посредине стола вместо вазы он поставил колбу с двумя заспиртованными куриными эмбрионами, в точности воспроизводившими пластику призрака из балета «Видение розы» в исполнении Нижинского, а вокруг разложил веточки мимозы необыкновенной: знакомый ему садовник получил этот новый сорт от скрещения мима и розы, которая вместе с невинностью потеряла и букву «Р». Потом достал с полки белые фарфоровые тарелки с золотыми прожилками, по две каждому, и по прибору из нержавеющей стали с ажурными ручками, в которые между двумя пластинками из плексигласа было вставлено чучело божьей коровки – на счастье. Два хрустальных бокала и две салфетки, сложенные наподобие тиар, завершали сервировку. На все эти приготовления ушло некоторое время. Едва они были закончены, как звонок сорвался с цепи и тем самым известил Колена о приходе Шика.

Колен расправил складочку на скатерти и пошел открывать дверь.

– Как поживаешь? – спросил Шик.

– А ты-то как? – вместо ответа спросил Колен. – Раздевайся и пойдем посмотрим, что делает Николя.

– Новый повар?

– Да, – ответил Колен, – я выменял его у тети, отдал ей моего старого повара и килограмм бельгийского кофе в придачу.

– Ты им доволен? – спросил Шик.

– Похоже, дело он знает. Ученик Гуффе.

– Человека из чемодана? – в ужасе воскликнул Шик, и его черные усики трагически поникли.

– Да нет, болван, Жюля Гуффе, знаменитого кулинара.

– В этом я не силен… Знаешь, кроме Жан-Соля Партра, я мало что читаю.

Он пошел за Коленом по выложенному плитками коридору, погладил мышей и попутно зарядил свою зажигалку капелькой солнца.

– Николя, – сказал Колен, входя на кухню, – познакомьтесь, пожалуйста: мой друг Шик.

– Добрый день, месье, – произнес Николя.

– Добрый день, Николя, – ответил Шик. – Скажите, у вас нет племянницы, которую зовут Ализа?

– Есть, месье, – подтвердил Николя. – И, смею заметить, весьма красивая девушка.

– Между вами большое фамильное сходство, – сказал Шик, – хотя по линии бюста некоторое различие имеется.

– Да, у меня с годами грудь стала шире, – уточнил Николя, – а у Ализы она развивалась, так сказать, перпендикулярно, если месье позволит мне называть вещи своими именами.

– Выходит, мы почти что в семейном кругу, – обрадовался Колен, – а вы мне не говорили, Николя, что у вас есть племянница.

– Моя сестра сбилась с пути, – признался Николя. – Она изучала философию. В семье, которая гордится своими традициями, о таких вещах предпочитают молчать.

– М-да, – сказал Колен, – пожалуй, вы правы. Во всяком случае, я вас понимаю. Покажите-ка нам лучше ваш паштет с угрем…

– Сейчас небезопасно открывать духовку, – предупредил Николя, – не то произойдет резкое обезвоживание блюда в результате того, что внутрь проникнет воздух меньшей влажности, чем тот, который ее заполняет.

– Я предпочитаю увидеть это блюдо, когда его подадут на стол, – сказал Шик. – Пусть это будет сюрпризом.

– Горячо одобряю вас, месье, – сказал Николя. – Осмелюсь ли попросить месье разрешить мне вернуться к моим делам?

– Конечно, Николя, пожалуйста!

И повар вновь взялся за прерванную работу, которая состояла в том, что он опрокидывал на тарелки формочки с заливным из морского языка, украшенного ломтиками трюфеля, как и положено для рыбной закуски. Колен и Шик вышли из кухни.

– Не выпьешь ли аперитив? – спросил Колен. – Мой пианоктейль уже настроен, можешь его опробовать.

– Как, пианоктейль уже работает? – спросил Шик.

– Да, и притом отлично. Трудно было его наладить, но результат превзошел все мои ожидания. Я сыграл «Black and Tan Fantasy» и получил совершенно поразительную смесь.

– Какой принцип ты положил в основу механизма? – спросил Шик.

– Каждой клавише соответствует либо какой-нибудь крепкий напиток, либо ликер, либо сироп. Правая педаль добавляет в смесь сбитое яйцо, а левая – кусочек льда. Для получения сельтерской воды надо извлекать тремоло в высоком регистре. Дозы всех ингредиентов определяются длительностью звука: одной шестьдесят четвертой соответствует шестнадцатая часть объема, взятого за единицу, четверти – единица объема, а целой ноте – четыре единицы. Когда играешь медленную мелодию, включается особая система регистров, чтобы доза коктейля не увеличивалась, – иначе порция получилась бы слишком большой, – а только повышалась его крепость. Кроме того, можно, в зависимости от продолжительности мелодии, изменить величину объема, взятого за единицу, уменьшив его, например, в сто раз, чтобы получить напиток, в котором, с помощью особого модератора, учтены все законы гармонии.

– Все это очень сложно, – сказал Шик.

– Механизмом управляет электронное устройство через реле. Не стану вдаваться в детали, ты же сам хорошо разбираешься в этих вещах. Притом, заметь, это еще и пианино, на котором прекрасно можно играть.

– Невероятно! – воскликнул Шик.

– Осталась, правда, одна недоделка, – сказал Колен, – вот никак не налажу правую педаль, которая регулирует сбивание яиц. Пришлось поставить дополнительное сцепление, потому что, когда играешь что-нибудь слишком hot, в коктейль попадают куски омлета и их трудно глотать. Со временем я это, конечно, устраню, а пока придется быть повнимательней. Да, забыл сказать, что сливки – это «соль» в контроктаве.

– Сейчас сделаю себе коктейль на мотив «Loveless Love». Это должно быть нечто невообразимое, – сказал Шик.

– Пианоктейль стоит пока в чулане, который я оборудовал под мастерскую, – сказал Колен, – я не успел еще привинтить к нему деку. Пойдем. Для начала я его запрограммирую на два коктейля граммов по двести.

Шик сел за пианоктейль. Едва замер последний звук, как с сухим треском откинулась середина передней панели и показалась шеренга стаканов. Два из них были наполнены до краев аппетитной на вид жидкостью.

– Когда ты взял фальшивую ноту, я испугался, – сказал Колен, – но, к счастью, она оказалась в той же тональности.

– Он учитывает и тональность? – спросил Шик.

– Не всегда, – сказал Колен, – это была бы чересчур сложная задача. Но некоторая зависимость все же есть. Ну пей, и пошли к столу.

II

– Паштет с угрем просто изумителен, – сказал Шик. – Кто надоумил тебя заказать такое блюдо?

– Идея принадлежит Николя, – сказал Колец. – У нас тут есть, вернее, был угорь, который каждый день появлялся в умывальнике, выползая из крана.

– Забавно! – сказал Шик. – С чего бы это?

– Он дотягивался до зубной пасты и пожирал ее, нажимая зубами на тюбик. Николя пользуется исключительно американской ананасной пастой, и угрю, видимо, она пришлась по вкусу.

– А как он его поймал? – поинтересовался Шик.

– Вместо тюбика с пастой он положил настоящий ананас. Когда угорь лакомился пастой, он ее легко заглатывал и беспрепятственно уползал назад, а тут вышло иначе: чем энергичней он втягивал голову в кран, тем глубже его зубы вонзались в ананас. Николя…

Колен осекся и замолчал.

– Что Николя? – спросил Шик.

– Не решаюсь сказать, боюсь отбить у тебя аппетит.

– Говори, я уже почти все съел.

– Тогда Николя вошел в ванную и бритвой отсек ему голову. Потом открыл кран, и угорь оказался в умывальнике.

– И все? – сказал Шик. – Положи мне еще паштета. Надеюсь, в водопроводной трубе живет и его многочисленное семейство.

– Николя положил на умывальник тюбик с малиновой пастой, так что посмотрим… Послушай, кто эта Ализа, о которой ты с ним говорил?..

– Я как раз о ней думал. Впервые я увидел ее на лекции Жан-Соля. Мы случайно оказались рядом – оба лежали ничком под кафедрой, там мы и познакомилась.

– Какая она? – спросил Колен.

– Я не мастер описывать, – ответил Шик. – Она прелестна…

– А!..

Вошел Николя, неся блюдо с индейкой.

– Садитесь с нами, Николя, – сказал Колен. – Ведь в конце концов, как справедливо заметил Шик, вы почти член нашей семьи.

– Если месье не возражает, я сперва займусь мышами, – ответил Николя. – Я скоро приду. Индейка нарезана… Вот соус…

– Обрати на него внимание, – сказал Колен. – Это сметанный соус из манго и можжевельника, им заполняют мешочки, сшитые из тонко отбитого телячьего филе. Ты на них нажимаешь, и соус течет струйками.

– Нет слов! – воскликнул Шик.

– Не можешь ли ты мне сказать, хотя бы в самых общих чертах, как ты с ней познакомился?.. – продолжал свое Колен.

– Право, не знаю… Я ее спросил, любит ли она Жан-Соля Партра, она ответила, что собирает все, что он пишет… Тогда я ей сказал: «Я тоже…» И всякий раз, когда я ей что-нибудь говорил, она отвечала: «Я тоже…» и vice versa^[1]. В конце концов, только для того, чтобы поставить экзистенциальный опыт, я сказал: «Я вас люблю», – а она в ответ воскликнула: «О!..»

– Опыт не удался, – заметил Колен.

– Да, – согласился Шик, – но она все же не ушла. Тогда я сказал: «Мне в эту сторону», – а она ответила: «А мне – нет», и добавила: «Мне в ту».

– Невероятно!

– Тогда я сказал: «И мне тоже в ту». И стал ходить за ней по пятам повсюду, куда бы она ни шла.

– И чем же это кончилось?

– Ну… Просто пришло время ложиться в постель…

Колен поперхнулся, и, чтобы прийти в себя, ему пришлось выпить пол-литра бургундского.

– Завтра мы с ней идем на каток. Завтра воскресенье… Пойдешь с нами? Мы решили идти утром, когда там не так много народа. Я, правда, немного стесняюсь, потому что катаюсь неважно, но зато мы сумеем поговорить о Партре.

– Хорошо, – пообещал Колен. – Я пойду с Николя… Может, у него есть еще племянницы…

III

Колен вышел из вагона метро и поднялся по лестнице. Однако он оказался не там, где рассчитывал, и, чтобы сориентироваться, обошел площадь. С помощью желтого шелкового платка он определил направление ветра, первый же порыв сдул с него цвет и унес на большое здание неправильной формы, которое сразу стало походить на каток «Молитор».

Миновав зимний бассейн, Колен вошел в каменную громаду с бокового входа. Створки стеклянных дверей с медными переплетами, хлопая, вели с ним двойную игру – и впускали, и отталкивали. Колен протянул абонемент, который подмигнул контролеру двумя уже пробитыми глазками. Контролер ответил понимающей улыбкой, что, однако, не помешало ему пробить третий глазок в оранжевой картонке, и она тут же ослепла. Колен без зазрения совести сунул ее обратно в свой бумаговый сафьяник, то есть сафьяновый бумажник, и свернул налево, в устланный прорезиненной дорожкой коридор, где находились кабины для переодевания. На первом этаже свободных мест не было. Поэтому он поднялся по бетонной лестнице на второй этаж. Навстречу ему скакали верзилы – ведь все они были на вертикальных стальных полозьях, – тщетно стараясь сохранить при этом естественность движений. Служитель в белом свитере открыл ему кабину и сунул в карман чаевые, но по всему было видно, что он лжец, что чая не пьет, что для него это не невинные чаевые, а винные или даже коньячные. Он оставил клиента в этом застенке, небрежно начертив мелом его инициалы на специально для этого предназначенном черном прямоугольнике. Колен обратил внимание на то, что у служителя была голова не человека, а голубя, и удивился, что он приставлен к катку, а не к бассейну.

С катка подымался овальный скрип полозьев, и музыка, звучавшая из установленных вокруг динамиков, придавала ему весьма сложную структуру. Однако шум, который производили конькобежцы, еще не достиг того уровня громкости, который бывает в часы наплыва, – тогда его можно принять за топот полка, марширующего в слякоть по булыжной мостовой. Колен поискал глазами Ализу и Шика, но их на катке не было. Николя должен был прийти попозже: он еще возился на кухне, готовя обед.

Развязывая шнурки, Колен обнаружил, что на полуботинках уже нет подметок. Он достал из кармана пакетик пластыря, но его оказалось слишком мало. Тогда он положил полуботинки в лужицу под цементной скамейкой и полил их концентрированным удобрением, чтобы кожа снова отросла. Потом Колен надел шерстяные носки в широкую желто-лиловую полоску и ботинки с коньками. Их полозья спереди раздваивались, чтобы легче было поворачивать.

Он вышел из кабины и спустился на этаж ниже. Ноги его вихлялись, пока он брел по дорожкам из перфорированного каучука, которым были устланы бетонные полы коридоров. Но едва он отважился ступить на лед, как ему пришлось опрометью кинуться назад и подняться на две деревянные ступени, не то его сбила бы с ног мчавшаяся во весь опор конькобежка. Блистательно выполнив ласточку, она пожинала лавры, а уборщик тем временем сметал разлетавшиеся во все стороны лавровые листья. И тут Колен вдруг увидел Шика и Ализу, выходивших на лед с другой стороны катка. Он сделал им знак, но они этого не заметили. Тогда он кинулся к ним наперерез потоку катающихся, которые двигались по кругу. Конькобежцы, понося его на чем свет стоит, тормозили и в результате, подшибая друг друга, валились на лед. Эта куча-мала росла с каждой секундой за счет врезавшихся в нее несчастных созданий, отчаянно размахивавших руками и ногами, передергивающих плечами и извивавшихся всем телом, прежде чем рухнуть на тех, кто был уже повержен. Лед от солнца подтаял, и под этой растущей на глазах горой тел плескалась вода. Очень скоро там уже собралось девять десятых катающихся, и каток таким образом оказался почти в полном распоряжении Шика с Ализой. Они подъехали к груде беспомощно копошившихся людей. Шик узнал Колена по его раздвоенным конькам и извлек его из самой гущи, вытащив за лодыжки. Они пожали друг другу руки, Шик представил ему Ализу, и Колен пристроился слева от нее, поскольку Шик уже находился одесную.

Посторонившись, они пропустили уборщиков, которые, не надеясь найти в этом живом месиве что-либо, кроме не представляющих никакого интереса продуктов распада личности, вооружились скребками и двинулись к стоку нечистот, толкая перед собой всю кучу разом. При этом они пели гимн катка «Молитор», сочиненный еще в 1709 году Вайяном-Кутюрье:

Господа,

Соблаговолите, пожалуйста,

Очистить каток,

Чтобы дать нам возможность

Произвести уборку.

Все это сопровождалось гудками клаксона, чтобы даже самые закаленные души содрогнулись от ужаса.

Те, кто еще катался, аплодисментами приветствовали такую инициативу, и мусорный люк, поглотив все останки, захлопнулся. Шик, Ализа и Колен вознесли краткую молитву и заскользили по льду.

Колен не спускал глаз с Ализы. По странной случайности на ней был белый свитер и желтая юбка. Ботинки ее тоже были бело-желтыми, и каталась она на «канадах». Дымчатый цвет ее шелковых чулок оттенялся белыми носками, которые она подвернула, чтобы прикрыть верхнюю часть низких ботинок, зашнурованных белыми шнурками, трижды обмотанными вокруг лодыжек. К этому надо добавить ярко-зеленую шелковую косынку и на редкость густую копну вьющихся белокурых волос, которые обрамляли ее лицо. Она смотрела на мир широко открытыми синими глазами, а занимаемая ею часть пространства во вселенной была ограничена гладкой золотистой кожей. Руки и икры у нее были круглыми, талия – тонкой, а бюст очерчен очень четко, словно на хорошей фотографии.

Колен отвел взгляд, чтобы обрести равновесие. Ему это удалось, и, опустив глаза, он спросил Шика, как тот себя чувствует после паштета с угрем.

– Не напоминай мне об этом, – сказал Шик. – Я всю ночь ловил рыбу в своей раковине, надеясь, что и мне удастся поймать угря. Но попадались только форели.

– Николя и из них что-нибудь приготовит! – заверил его Колен. – У вас удивительно талантливый дядя, – сказал он, обращаясь уже к Ализе.

– Он – гордость семьи, – ответила Ализа. – Моя мать все не может утешиться, что вышла замуж за какого-то там доктора математических наук, в то время как ее брат так преуспел в жизни.

– Ваш отец – доктор математических наук?

– Да, он профессор Коллеж-де-Франс и действительный член Академии наук или что-то в этом роде… – сказала Ализа. – Стыдно… в тридцать восемь лет. Мог бы и постараться. К счастью, есть дядя Николя.

– Разве он не собирался прийти сюда сегодня? – спросил Шик.

От светлых волос Ализы исходил изумительный аромат. Колен посторонился.

– Видимо, он опоздает. Утром у него возникла какая-то новая идея. Давайте пойдем ко мне обедать, ладно? Тогда мы узнаем, во что он ее воплотит…

– Отлично, – сказал Шик. – Но если ты рассчитываешь, что я приму твое приглашение, у тебя превратное представление об объективной реальности. Тебе необходимо найти себе пару, чтобы нас было четверо. Иначе я не пущу Ализу к тебе, сам должен понимать.

– Нет! – запротестовал Колен. – Вы только послушайте!..

Но ответа он так и не услышал, потому что один непомерно высокий субъект, который вот уже пять минут упражнялся в скоростном беге, согнувшись в три погибели и весь подавшись вперед, проскочил у него между ногами, и возникшая воздушная волна подбросила Колена на несколько метров вверх. Ему удалось ухватиться за балюстраду второго этажа, он подтянулся, но не вверх, а вниз и, упав, очутился снова рядом с Шиком и Ализой.

– Все же надо бы запретить кататься так быстро, – сказал Колен и перекрестился, потому что конькобежец, врезавшись в стену ресторана на противоположном конце катка, растекся по ней, словно медуза, которую швырнул жестокий ребенок.

Уборщики снова взялись за дело, и один из них водрузил на месте несчастного случая ледяной крест. Пока крест не растаял, дежурный ставил пластинки духовной музыки. Потом все пошло своим чередом. Шик, Ализа и Колен продолжали кружить по льду.

IV

– Вот и Николя! – воскликнула Ализа.

– А вот и Исида, – сказал Шик.

Николя еще только проходил через контроль, а Исида уже вышла на лед. Первый поднялся в раздевалку, в то время как вторая подкатила к Шику, Колену и Ализе.

– Здравствуйте, Исида, – сказал Колен. – Познакомьтесь с Ализой. Ализа, это Исида. А Шика вы знаете.

Тут все стали пожимать друг другу руки, и Шик воспользовался этим минутным замешательством, чтобы удрать с Ализой, а Колен и Исида, так и не прерывая рукопожатия, покатились вслед за ними.

– Я рада вас видеть, – сказала Исида.

Колен тоже был рад ее видеть. К восемнадцати годам Исиде удалось обзавестись каштановыми волосами, белым свитером, желтой юбкой, ядовито-зеленой косынкой, желто-белыми ботинками и темными очками. Она была прелестна, но Колен хорошо знал ее родителей.

– На той неделе мы устраиваем прием, – сказала Исида. – По случаю дня рождения Дюпона.

– Дюпона? Кто это?

– Мой пудель. Я пригласила всех своих друзей. Вы придете? В четыре часа…

– С большим удовольствием, – ответил Колен.

– И приведите своих приятелей.

– Шика и Ализу?

– Да, они симпатичные… Значит, до воскресенья.

– Вы уже уходите? – спросил Колен.

– Ага, я никогда долго не катаюсь. Я и так здесь уже десять часов, пора и честь знать…

– Ведь сейчас только одиннадцать утра! – воскликнул Колен.

– А я была в баре… Привет!

V

Колен торопливо шел по напоенным светом улицам. Дул резкий сухой ветер, а под ногами хрустел затянувший лужи ледок толщиной с ноготок.

Прохожие прятали подбородки кто во что горазд: в воротники, в шарфы, в муфты, а один даже сунул свой подбородок в птичью клетку, да так, что дверца на пружинке упиралась ему в лоб.

«Завтра я пойду к Трюизмам», – думал Колен.

Это были родители Исиды.

«А сегодня вечером я ужинаю с Шиком…»

«Надо поскорее идти домой, чтобы подготовиться к завтрашнему дню…»

Он широко шагнул, стараясь не наступить на белую полосу зебры-перехода, – она показалась ему опасной. «Если я сумею сделать двадцать шагов, ни разу не наступив на белое, – подумал Колен, – то завтра у меня на носу не вскочит прыщ».

«Ах, все это глупости, идиотизм какой-то, – сказал он себе, в девятый раз наступая на белую полосу, – прыща у меня все равно не будет».

Он наклонился, чтобы сорвать голубовато-розовую орхидею, которую мороз выгнал из земли.

Она пахла, как волосы Ализы.

«Завтра я увижу Ализу…»

Эту мысль следовало гнать прочь. Ализа по праву принадлежала Шику.

«Завтра я там, наверное, найду себе какую-нибудь девушку».

Но мысли его снова возвращались к Ализе.

«Неужто они в самом деле говорят о Жан-Соле Партре, когда остаются одни?»

Может быть, думать о том, чем они занимаются, когда остаются одни, ему тоже не стоило.

«Сколько статей написал Жан-Соль Партр за последний год?»

Так или иначе, он не успеет сосчитать их, прежде чем дойдет до своего дома.

«Интересно, чем Николя будет нас сегодня кормить?»

Если поразмыслить, то в сходстве Ализы и Николя нет ничего удивительного, поскольку они родственники. Но так он как бы невзначай снова вернулся к запрещенной теме.

«Да, все же интересно, чем Николя будет нас сегодня кормить?»

«Я решительно не знаю, чем Николя, который похож на Ализу, будет нас сегодня кормить».

«Николя на одиннадцать лет старше Ализы. Выходит, ему двадцать девять лет. У него большой кулинарный талант. Он нам приготовит фрикандо из телятины».

Колен подходил к своему дому.

«Витрины цветочных магазинов никогда не закрывают железными шторами. Никому и в голову не приходит красть цветы».

Оно и понятно. Колен снова сорвал орхидею, на этот раз оранжево-серую, и ее нежные, отливающие перламутром лепестки поникли.

«Она цвета моей мышки с черными усами… Вот я и дома».

Колен поднялся по каменной лестнице, покрытой ковровой дорожкой. Он всунул в замок серебристо-зеркальной двери золотой ключ.

– Эй, мои верные слуги, ко мне! Я вернулся!

Он швырнул плащ на стул и направился к Николя.

VI

– Николя, вы готовите на ужин фрикандо?

– Вот те раз! Месье ведь меня не предупредил. У меня другие затеи.

– Какого дьявольского черта вы всегда и беспрестанно обращаетесь ко мне в третьем лице?

– Коли месье угодно выслушать мои объяснения, то извольте: я полагаю, что фамильярность допустима исключительно между людьми, которые вместе пасли свиней, а это, как вам известно, не наш случай.

– Вы высокомерны, Николя, – сказал Колен.

– Я горжусь своим высоким положением в обществе, месье, и вы, надеюсь, не поставите мне это в упрек.

– Безусловно, – сказал Колен, – но мне было бы приятней, если б вы держались со мной попроще.

– Я исполнен к месье искренней, хоть и затаенной привязанности.

– Польщен и счастлив, Николя, и, поверьте, отвечаю вам тем же. Итак, чем вы попотчуете нас сегодня вечером?

– Я намерен, снова следуя традициям Гуффе, создать на сей раз фаршированного колбасуся с Антильских островов под соусом из портвейного муската.

– А как его готовят? – заинтересовался Колен.

– Рецепт таков: «Возьмите живого колбасуся и сдерите с него семь шкур, невзирая на его крики. Все семь шкур аккуратно припрячьте. Затем возьмите лапки омара, нарежьте их, потушите струей из брандспойта в подогретом масле и нашпигуйте ими тушку колбасуся. Сложите все это на лед в жаровню и быстро поставьте на медленный огонь, предварительно обложив колбасуся матом и припущенным рисом, нарезанным ломтиками. Как только колбасусь зашипит, снимите жаровню с огня и утопите его в портвейне высшего качества. Тщательно перемешайте все платиновым шпателем. Смажьте форму жиром, чтобы не заржавела, и уберите в кухонный шкаф. Перед тем как подать блюдо на стол, сделайте соус из гидрата окиси лития, разведенного в стакане свежего молока. В виде гарнира подавайте нарезанный ломтиками рис и бегите прочь».

– Нет слов! – воскликнул Колен. – Гуффе воистину великий человек! Скажите, Николя, у меня завтра не вскочит на носу прыщ?

Николя внимательно изучил хобот Колена и пришел к отрицательному выводу.

– Да, пока не забыл, вы танцуете скосиглаз?

– Увы, я все еще танцую вывих или стилем озноб, который с полгода назад вошел в моду в Нейи. В скосиглазе я не силен, знаю только несколько па.

– Как вы думаете, – спросил Колен, – можно за один урок овладеть его техникой?

– Полагаю, что да, – ответил Николя. – В общем-то, это несложно. Важно только не упасть и в безвкусицу не впасть. Например, не танцевать скосиглаз на ритмы буги-вуги.

– Тогда упадешь?

– Нет, в безвкусицу впадешь.

Николя положил на стол грибфрукт, который он чистил во время разговора, и ополоснул руки под краном.

– Вы очень заняты? – спросил Колен.

– Да нет, месье! Кухонная аппаратура уже запущена.

– В таком случае я был бы вам очень обязан, если б вы показали мне те па скосиглаза, которые вы знаете, – сказал Колен. – Пойдемте в гостиную, я поставлю пластинку.

– Я посоветовал бы месье выбрать что-нибудь в том темпе, который создает особую атмосферу, ну что-нибудь типа «Хлои» в аранжировке Дюка Эллингтона или «Концерт для Джонни Ходжеса…», – сказал Николя. – То, что за океаном обозначают словами «moody» или «sultry tune».

VII

– Принцип стиля скосиглаз, что, впрочем, месье, наверно, и сам знает, состоит в интерференции двух динамических систем, вибрация которых строго синхронизирована.

– Я и не предполагал, – удивился Колен, – что тут приложимы термины современной физики.

– В данном случае партнеры находятся на весьма близком расстоянии друг от друга и вибрируют всем телом в ритме музыки.

– В самом деле? – с некоторым беспокойством переспросил Колен.

– Таким образом возникает система статических волн, имеющих, как известно из акустики, равномерные колебания, что немало содействует возникновению особой атмосферы в танцевальном зале.

– Несомненно… – прошептал Колен.

– Наиболее искусным танцорам, – продолжал Николя, – удается создать и дополнительные очаги неких специфических волн, которые приводят в согласные покачивания отдельные части тела. Впрочем, не будем уточнять, какие именно, я лучше продемонстрирую месье, как танцуют скосиглаз.

Колен по совету Николя достал «Хлою», положил пластинку на диск проигрывателя, потом осторожно опустил иглу на ее первую бороздку и стал глядеть, как вибрирует Николя.

VIII

– У месье уже почти получается, – сказал Николя. – Еще одно небольшое усилие – и порядок.

– Но почему, – спросил Колен, обливаясь потом, – это танцуют под такую медленную музыку? Ведь так гораздо труднее.

– Сейчас объясню, – ответил Николя. – По правилам партнер и партнерша находятся на небольшом расстоянии друг от друга. Когда танцуешь под медленную музыку, то колыханье тела можно распределить таким образом, что неподвижной остается только зона вокруг пупка, а голова и ноги свободно вибрируют. В принципе к этому и надо стремиться. Однако, как ни прискорбно, случается, что нескромные люди танцуют скосиглаз на негритянский манер, в быстром темпе.

– Ну и что? – спросил Колен.

– А то, что вибрировать при этом начинают не только голова и ноги, но и чресла партнеров, поскольку неподвижные точки перемещаются из зоны пупка к коленям и грудинным костям.

Колен залился краской.

– Все понятно, – сказал он.

– Если же танцевать в ритме буги-вуги, то получается тем неприличнее, чем прилипчивей мотив.

Колен впал в задумчивость.

– Кто вас научил танцевать скосиглаз? – спросил он Николя.

– Моя племянница… А теоретические основы этого танца я почерпнул из разговоров с зятем. Он ведь действительный член Академии наук, как месье уже знает. Поэтому ему не стоило большого труда осмыслить этот стиль. Он говорил мне, что сам разрабатывал его практически девятнадцать лет назад.

– Вашей племяннице восемнадцать? – спросил Колен.

– И три месяца, – уточнил Николя. – Если я месье больше не нужен, то разрешите мне вернуться на кухню, чтобы наблюдать за аппаратурой.

– Идите, Николя, и спасибо, – сказал Колен и снял пластинку, которая уже остановилась.

IX

«Я надену бежевый костюм, и голубую рубашку, и красный галстук с бежевым узором, и простроченные замшевые полуботинки, и красные носки в бежевую клетку».

«А до этого я тщательно умоюсь и побреюсь и внимательно огляжу себя в зеркале».

«Сейчас пойду на кухню и попрошу Николя…»

– Николя, может быть, мы сейчас немного потанцуем?

– Бог ты мой, если месье настаивает, то я, конечно, готов, но если нет, то я бы предпочел, честно говоря, заняться совершенно неотложными делами.

– Не будет ли нескромно с моей стороны полюбопытствовать, какими именно?

– Я возглавляю философский кружок домашней прислуги нашего квартала, где проводятся чтения на тему: «Сервилизм – это гуманизм», и поэтому мне не пристало пропускать наши занятия.

– Могу ли я поинтересоваться, Николя, чему именно будет посвящено сегодняшнее занятие?

– Сегодня речь пойдет о завербованности. Будут установлены соответствия между понятием завербованности у Жан-Соля Партра, вербовкой наемников в колониальные войска и наймом прислуги в частные дома.

– О, это очень заинтересовало бы Шика! – воскликнул Колен.

– К великому сожалению, занятия нашего кружка закрытые. Их посещает только прислуга. Следовательно, месье Шик не может на них присутствовать, поскольку он ею не является.

– А почему, Николя, вы все время употребляете «прислуга» в единственном числе?

– Месье и сам понимает, что употреблять прислуг во множественном числе было бы распущенностью.

– Вы правы, Николя. Как вы думаете, я встречу сегодня родственную душу?.. Мне хотелось бы встретить родственную душу вроде вашей племянницы.

– Месье не следует думать о моей племяннице, ибо, как явствует из последних событий, месье Шик первым застолбил ее.

– Но, Николя, – сказал Колен, – мне так хочется влюбиться…

Из носика чайника вырвалось облачко легкого пара, и Николя пошел открывать входную дверь. Консьерж принес два письма.

– Почта? – спросил Колен.

– Извините, месье, но это мне, – сказал Николя. – Месье ожидает известий?

– Я хотел бы, чтобы мне написала какая-нибудь девушка. Я бы ее очень любил.

– Однако уже полдень, – заметил Николя – Не желает ли месье позавтракать? Могу предложить рубленые бычьи хвосты, чашку пунша с ароматическими травами и гренки с анчоусным маслом.

– Как вы думаете, Николя, почему Шик отказывается прийти ко мне ужинать с вашей племянницей, если я не приглашу другой девушки?

– Пусть месье меня извинит, но я поступил бы точно так же. Месье ведь вполне хорош собой.

– Николя, – сказал Колен, – если я сегодня же вечером не влюблюсь, и притом по-настоящему, я… я начну коллекционировать сочинения герцогини де Будуар, чтобы подшутить над моим другом Шиком.

Х

– Я хотел бы влюбиться, – сказал Колен, – ты хотел бы влюбиться. Он хотел бы idem (влюбиться). Мы, вы, хотим, хотели бы. Они также хотели бы влюбиться…

Он завязывал галстук перед зеркалом в ванной комнате.

– Осталось только надеть пиджак, и пальто, и кашне и натянуть перчатку сперва на правую руку, потом на левую. Шляпы я не надену, чтобы не испортить прическу. Ты что тут делаешь?

Это он обратился к серой мышке с черными усами, которая забралась явно не туда, куда надо, в стакан для зубной щетки, и с самым независимым видом оперлась лапками о его край.

– Предположим, – сказал он мышке, присев на край ванны (четырехугольника из желтого фаянса), чтобы быть к ней поближе, – что я повстречаю у Трюизмов моего старого друга Шоз…

Мышка кивнула.

– Предположим, – а почему бы и нет? – что он придет туда с кузиной. На ней будет белый свитер, желтая юбка и звать ее будут Ал… нет, Онезимой…

Мышка скрестила лапки, явно выразив удивление.

– Да, – согласился Колен, – это некрасивое имя. Но вот ты – мышь, и у тебя усы. Что ж тут поделаешь?

Он встал.

– Уже три часа. Я из-за тебя опаздываю. А вот Шик и… Шик придет туда наверняка очень рано.

Он облизал палец и поднял его над головой, но тут же опустил: палец обдало жаром, как в духовке.

– В воздухе носится любовь, – произнес Колен. – Ух какой накал!.. Я встал, ты встаешь, он встает, мы, вы, они встаем, встаете, встают… Тебе не надоело сидеть в стакане? Помочь?

Но мышка доказала, что не нуждается в помощи. Она самостоятельно выбралась на волю и отгрызла кусочек мыла, похожий на леденец.

– Какая же ты лакомка! – сказал Колен. – Только смотри не испачкай все мылом.

Он прошел к себе в комнату и надел пиджак.

«Николя, видимо, ушел… Вот кто, наверное, знаком с удивительными девушками. Говорят, отейльские девочки, а они, как известно, мастерицы на все руки, охотно поступают в прислуги к философам».

Он притворил за собой дверь.

«В левом рукаве подпоролась подкладка… И как назло, у меня больше нет изоляционной ленты… Что ж, приколочу гвоздиком…»

Входная дверь захлопнулась за ним со звуком, напоминающим шлепок по голой заднице… Он вздрогнул.

«Надо думать о другом… Хотя бы о том, что я могу сломать себе шею, сбегая с лестницы…»

Ворс светло-лиловой ковровой дорожки был вытерт только на каждой третьей ступеньке – Колен в самом деле всегда перепрыгивал через две ступени. Вдруг он зацепил ногой медный прут, прижимавший дорожку, и, чтобы удержать равновесие, схватился за перила.

«И поделом мне, нечего думать о всяких глупостях. Я глуп, ты глуп, он глуп!..»

У него заболела спина. Только внизу он понял, в чем дело, и вытащил из-за ворота злополучный медный прут.

Дверь подъезда захлопнулась за ним, издав звук поцелуя в голое плечо.

«Интересно, что я увижу на этой улице?»

Прежде всего он увидел двух землекопов, которые играли в «классики». Брюхо того, что потолще, сотрясалось не в такт его прыжкам. Биткой им служило распятье, но без креста, одна лишь фигурка, выкрашенная в красный цвет.

Колен прошел мимо. Слева и справа возвышались красивые здания из саманного кирпича. В одном из окон появилась женская головка, над ней, словно нож гильотины, нависла открытая фрамуга. Колен послал красотке воздушный поцелуй, а она вытряхнула ему на голову серебристо-черный шерстяной коврик, которого терпеть не мог ее муж.

Магазины оживляли до жути унылые фасады больших домов. Внимание Колена привлекла витрина: «Все для факиров». Он отметил, что за эту неделю резко подскочили цены на спальные гвозди и стеклянный салат.

Потом ему повстречалась собака и еще два человека. Холод приковывал людей к домам. А те, кому удавалось вырваться из его оков, оставляли на стенах примерзшие клочья одежды и умирали от ангины.

На перекрестке полицейский сунул голову под пелерину и стал похож на большой черный зонтик. А официанты из ближайшего кафе водили вокруг него хоровод, чтобы согреться.

Влюбленные целовались в подворотне.

– Я не хочу их видеть… Я не… Видеть их не хочу… Они меня мучают…

Колен пересек улицу. Влюбленные целовались в подворотне.

Он закрыл глаза и побежал…

Но он их тут же вновь открыл, потому что под веками у него роились прелестницы, и он неизбежно сбился бы с пути. И сразу увидел перед собой одну из них. Она шла в ту же сторону, что и он. Колен глядел на ее белые ноги (она была в мягких сапожках из белой овчины), на ее поношенную шубку из дубленой бандитской кожи и на шапочку, из-под которой выбивались рыжие пряди. В шубе она была широкоплечей, а полы разлетались в стороны, они так и плясали вокруг нее.

«Сейчас я ее обгоню. Я хочу увидеть ее лицо».

Он ее обогнал и заплакал. Ей было не меньше пятидесяти девяти лет. Он присел на край тротуара и разрыдался пуще прежнего. Ему стало легче, а слезы замерзали, с чуть слышным потрескиванием падали и разбивались о гладкий гранит тротуара.

Минут через пять он обнаружил, что находится как раз перед домом Исиды Трюизм. Две девушки, обогнав его, вошли в парадное.

Сердце Колена раздулось до невероятных размеров, потом взмыло вверх, оторвало его от земли, и он влетел вслед за ними.

XI

Уже в вестибюле до него донесся смутный гул приема, который давали родители Исиды. Лестница делала три спиральных витка, и звуки в этом колодце усиливались, как в цилиндрическом резонаторе виброфона. Колен поднимался вслед за девицами, чуть ли не цепляя носом их высокие каблуки. Укрепленные нейлоновые пятки. Туфельки из тонкой кожи. Точеные щиколотки. Потом чуть съежившиеся швы на чулках, будто длинные-предлинные гусеницы, и мерцающие ямочки в подколенных впадинах. Он задержался и отстал от них еще на две ступеньки. Затем снова начал подниматься. Теперь он видел верхнюю часть чулок у той, что слева, двойной слой шелковой сеточки, вздернутой зажимами подвязок, и в полумраке юбки матовую белизну бедер. Юбка другой девицы, вся в бантовых складках, не давала ему возможности насладиться тем же зрелищем, но зато ее обтянутые бобровой шубой бедра двигались куда энергичнее, чем у первой, и между ними то и дело западала интригующая бороздка. Скромность заставила Колена опустить глаза, он уже не отрывал взгляда от ее ног и вдруг увидел, что они остановились на третьем этаже.

Колен пошел в переднюю Трюизмов вслед за девицами, которым горничная отворила дверь.

– Здравствуйте, Колен, – сказала Исида. – Как вы поживаете?

Он привлек ее к себе и поцеловал в висок. Ее волосы чудесно пахли.

– Да ведь сегодня не мой день рождения, – запротестовала Исида, – а Дюпона!

– Где же Дюпон? Я должен его поздравить.

– Это просто ужасно! – воскликнула Исида. – Сегодня утром его отвели к парикмахеру, хотелось, чтобы он был очень красивый. Его постригли, помыли и все прочее, но часа в два сюда примчались трое его друзей с отвратительными старыми костями в зубах и увели его. Представляю, в каком виде он вернется!..

– В конце концов, это его день рождения, – заметил Колен.

Сквозь проем распахнутой настежь двойной двери он увидел девушек и молодых людей. Человек двенадцать танцевали, но большая часть гостей, разбившись на однополые пары, стояли, заложив руки за спину, и обменивались, без сомнения, весьма сомнительными замечаниями.

– Пойдемте, – сказала Исида. – Я покажу, где оставить пальто.

Он последовал за ней, столкнувшись в коридоре с двумя девицами, которые под щелканье сумок и пудрениц шли из комнаты Исиды, превращенной в гардеробную для дам. Там с потолка свисали огромные железные крючья, взятые напрокат в мясной лавке. Чтобы завершить убранство комнаты, Исида одолжила еще у мясника две хорошо освежеванные бараньи головы, которые приветливо скалили зубы с крайних крюков.

Из кабинета отца Исиды, где устроили мужской гардероб, попросту вынесли всю мебель. Гости швыряли одежду прямо на пол, вот и все. Колен поступил точно так же, но задержался у зеркала.

– Пошли, пошли скорей! – торопила Исида. – Я познакомлю вас с очаровательными девочками.

Он взял ее за кисти рук и притянул к себе.

– На вас прелестное платье, – сказал он ей.

Это было простое шерстяное платье фисташкового цвета с позолоченными керамическими пуговицами и низкой кокеткой на спине, выкованной в виде решетки из тонких железных прутьев.

– Вам нравится? – спросила Исида.

– Прелестно! – воскликнул Колен. – А если я просуну руку сквозь прутья, меня никто не укусит?

– Не слишком на это надейтесь, – сказала Исида.

Она высвободилась из объятий Колена и, схватив его за локоть, потащила к эпицентру потоотделения. По пути они налетели на двух вновь прибывших гостей остроконечного пола, заскользили по паркету, сворачивая в коридор, и, прибежав через столовую, присоединились наконец ко всем остальным.

– Кстати, – сказал Колен, – Ализа и Шик уже пришли?

– Да, – ответила Исида. – А теперь разрешите вам представить…

Представляемые девушки в среднем представляли известный интерес. Но среди них была одна, одетая в шерстяное платье фисташкового цвета с большими позолоченными керамическими пуговицами и необычной кокеткой на спине.

– Вот кому меня надо представить, – сказал Колен и придвинулся к Исиде.

Чтобы он успокоился, Исиде пришлось его потрясти.

– Ну, будьте умницей, хорошо?

Но он уже выглядывал себе другую и тянул за руку Исиду.

– Это Колен, – сказала Исида. – Колен, познакомьтесь с Хлоей.

Колен проглотил слюну. Он ощутил во рту горьковатую сладость, как от подгоревшего пончика.

– Здравствуйте! – сказала Хлоя.

– Здра… Вы в аранжировке Дюка Эллингтона? – спросил Колен… И убежал, потому что был убежден, что сморозил дикую глупость.

Шик поймал его за полу пиджака.

– Куда это ты несешься? Уже уходишь? Лучше погляди-ка!

И он вытащил из кармана книжечку, переплетенную в красный сафьян.

– Это рукопись «Очерка теории поллюций» Партра.

– Ты ее все-таки нашел? – спросил Колен.

Тут он вспомнил, что решил смыться, и опрометью кинулся к выходу.

Но Ализа преградила ему путь.

– Как, вы уходите, ни разу не потанцевав со мной? – спросила она.

– Извините, – сказал Колен, – но я повел себя как последний идиот, и мне неловко здесь оставаться.

– И все же, когда на вас так смотрят, нельзя отказываться.

– Ализа, – простонал Колен, обняв ее и потершись щекой о ее волосы.

– Что, старик?

– Черт возьми!.. Черт!.. Видите вон ту девушку?

– Хлою?..

– Вы ее знаете? – воскликнул Колен. – Я сказал ей глупость, вот поэтому и хотел удрать.

Он утаил, что в грудной клетке у него громыхало так, словно играл немецкий военный оркестр, в котором барабан заглушал все инструменты.

– Правда, она красивая? – спросила Ализа.

У Хлои были алые губы, темно-каштановые волосы, счастливый вид, и платье было здесь ни при чем.

– Я никогда не решусь! – сказал Колен.

И он тут же бросил Ализу и пригласил танцевать Хлою. Она посмотрела на него. Засмеялась и положила правую руку ему на плечо. Он чувствовал прохладное прикосновение ее пальцев на своей шее. Он уменьшил расстояние между их телами, несколько напружинив правый бицепс, что было результатом приказа, посланного головным мозгом по двум точно выбранным нервам.

Хлоя снова на него посмотрела. У нее были синие глаза. Она тряхнула головой, чтобы откинуть назад свои вьющиеся блестящие волосы, и с решительным видом прижалась виском к щеке Колена.

Кругом воцарилась гробовая тишина, и он почувствовал, что отныне весь остальной мир не стоит для него и выеденного яйца.

Но тут, как и следовало ожидать, пластинка остановилась. Только тогда Колен вернулся к действительности и заметил, что сквозь просвет в потолке на них смотрели жильцы верхней квартиры, что плинтус был прикрыт радужной завесой водяных брызг, что из пробитых в стенах отверстий вырывались пестрые клубы газа и что его подруга Исида стоит рядом и протягивает ему китайский поднос, правда без китайских церемоний, но зато с птифурами.

– Спасибо, Исида, – сказала Хлоя, тряхнув локонами.

– Спасибо, Исида, – сказал Колен и взял крохотный наполеон в сером походном сюртуке.

– Вы зря отказались, они очень вкусные, – сказал он Хлое, но тут же закашлялся, потому что, себе на беду, подавился иголкой ежа, спрятанной в пирожном.

Хлоя засмеялась, обнаружив прекрасные зубы.

– Что случилось?

Не в силах справиться с кашлем, он был вынужден отпустить ее руки и отойти в сторонку, но в конце концов кашель прошел. Хлоя вернулась с двумя бокалами.

– Выпейте, – сказала она, – вам будет лучше.

– Спасибо, – сказал Колен. – Это что, шампанское?

– Смесь.

Он выпил залпом и поперхнулся. Хлоя умирала со смеху. К ним подошли Шик и Ализа.

– Что это с ним? – спросила Ализа.

– Он не умеет пить! – сказала Хлоя.

Ализа тихонько стукнула его по спине, и раздался гулкий звук, словно ударили в гонг с острова Бали. Все тут же перестали танцевать, решив, что пора садиться за стол.

– Вот и хорошо, – сказал Шик. – Никто не будет нам мешать. Сейчас найдем хорошую пластинку…

Он подмигнул Колену.

– Давайте танцевать скосиглаз, – предложила Ализа.

Шик рылся в кипе пластинок, лежащей возле проигрывателя.

– Потанцуй со мной, Шик, – сказала Ализа.

– Вот под эту пластинку, – сказал Шик.

Оказалось, это буги-вуги.

Хлоя ждала, чтобы Колен ее тоже пригласил.

– Надеюсь, вы не станете танцевать скосиглаз под эту музыку? – в ужасе воскликнул Колен.

– Почему? – спросил Шик.

– Не смотрите на них, пожалуйста, – сказал он Хлое.

Он слегка нагнул голову и губами коснулся ее шеи чуть ниже уха. Она вздрогнула, но не отстранилась.

Колен тоже не отнял своих губ.

А тем временем Ализа и Шик великолепно демонстрировали, как танцуют скосиглаз в негритянском стиле.

Пластинка очень быстро кончилась. Ализа высвободилась из объятий Шика и стала искать другую. Шик плюхнулся на диван, возле которого стояли Колен и Хлоя. Вдруг он схватил их за щиколотки, и от неожиданности они повалились на диван рядом с ним.

– Ну, птенчики, порядок?

Колен сел, а Хлоя удобно примостилась возле него.

– Милая девочка, верно? – сказал Шик.

Хлоя улыбнулась. Колен ничего не сказал, но обнял Хлою за шею и стал небрежно играть верхней пуговицей ее платья, которое застегивалось спереди.

Подошла Ализа.

– Подвинься, Шик, я хочу сесть между тобой и Коленом.

Она хорошо выбрала пластинку. Это была «Хлоя» в аранжировке Дюка Эллингтона. Колен покусывал волосы Хлои у уха. Он пробормотал:

– Это в точности вы.

Но прежде чем Хлоя успела ему ответить, все остальные гости вернулись танцевать, сообразив наконец, что еще не время садиться за стол.

– О, как жаль… – сказала Хлоя.

XII

– Тебе удастся с ней снова встретиться? – спросил Шик.

Они сидели за столом и наслаждались последней творческой удачей Николя, который из обыкновенной тыквы сотворил настоящую тыкву под ореховым соусом.

– Не знаю, – ответил Колен. – Просто не знаю, что мне делать. Понимаешь, это очень хорошо воспитанная девушка. В тот раз у Исиды она выпила много шампанского…

– Ей это было к лицу, – сказал Шик. – Она очень красивая. И не гляди на меня так!.. Подумай только, я нашел сегодня издание «Проблема выбора при тошноте» не на ажурной, а на плотной туалетной бумаге!

– Откуда у тебя такие деньги? – спросил Колен.

Шик помрачнел.

– Да, это стоит безумно дорого, но я не могу без этого обойтись, – сказал он. – Партр мне просто необходим. Я коллекционер. Я должен иметь все, что он написал.

– Да он только и делает, что пишет, – сказал Колен. – Пять статей в неделю, не меньше.

– Я знаю, – сказал Шик.

Колен подложил ему еще немного тыквы.

– Скажи-ка лучше, как бы мне снова увидеться с Хлоей?

Шик посмотрел на него и улыбнулся.

– Верно, я тебе только голову морочу своими историями с Жан-Солем Партром, – сказал он. – Мне хотелось бы тебе помочь… Что я должен сделать?..

– Знаешь, это какой-то бред, – сказал Колен. – Я в отчаянии и в то же время немыслимо счастлив. Здорово, когда так дико чего-то хочется… Мне хочется, – продолжил он, помолчав, – лежать на выгоревшей траве, ну, знаешь, когда солнце припекает, и земля совсем пересохла, а трава желтая, как солома, и ломкая-ломкая, и в ней полным-полно всяких букашек, и они мечутся по сухому мху. Лежать ничком и смотреть на все это. И чтобы поблизости была каменная изгородь и корявые деревья с листочками. Тогда сразу все отлегает.

– И еще Хлоя? – спросил Шик.

– И Хлоя, конечно, – сказал Колен. – Хлоя в идее.

Они снова помолчали. Этой паузой воспользовался графин, чтобы издать хрустальный звук, который эхом прокатился по стенам.

– Налить тебе еще немного сотерна? – спросил Колен.

– Да, – сказал Шик. – Спасибо.

Николя принес десерт – нарезанный ломтями ананас в апельсиновом креме.

– Спасибо, Николя, – сказал Колен. – Что, по-вашему, мне надо сделать, чтобы вновь встретиться с девушкой, в которую я влюблен?

– Вообще-то говоря, месье, такой случай, конечно, можно себе представить… Но я должен признаться месье, что со мной этого никогда еще не было.

– Естественно, – сказал Шик. – У вас фигура как у Джонни Вейсмюллера. Не каждый может этим похвастаться.

– Благодарю вас, месье, за столь лестный отзыв, он тронул мое сердце, – признался Николя. – А месье я могу посоветовать, – продолжил он, обращаясь к Колену, – попытаться собрать посредством того лица, у которого месье виделся с особой, встреча с коей для месье столь желательна, хоть какие-то сведения о привычках и знакомствах этой особы.

– Несмотря на всю сложность ваших оборотов, Николя, – сказал Колен, – вы в самом деле дали мне разумный совет. Но когда человек влюблен, он, как известно, глупеет. Потому я не сказал Шику, что уже давно хотел бы это сделать.

Николя тем временем отправился на кухню.

– Этот парень неоценим, – сказал Колен.

– Да, – согласился Шик, – он прекрасно готовит.

Они выпили еще сотерна. Николя вернулся с огромным тортом на подносе.

– Дополнительный десерт, – объявил он.

Колен взял нож, но, поглядев на белую глазированную поверхность торта, резать не решился.

– Он слишком красив, – сказал Колен. – Давай немного подождем.

– Ожидание, – сказал Шик, – это прелюдия в минорной тональности.

– Почему ты так говоришь? – спросил Колен.

Он взял бокал Шика и налил в него вина, густого и легкого, как сжатый эфир.

– Не знаю, – сказал Шик. – Мне вдруг пришло это в голову.

– Попробуй! – сказал Колен.

Они подняли бокалы и выпили все до дна.

– Невероятно!.. – сказал Шик, и в глазах его заполыхали красные огоньки.

Колен схватился рукой за грудь.

– Вот это да! – сказал он. – Ни на что другое не похоже.

– Это совершенно не важно, – сказал Шик. – Ты тоже ни на кого не похож.

– Уверен, что, если его много выпить, Хлоя тут же придет.

– Это еще не факт! – сказал Шик.

– Ты меня не подначивай! – сказал Колен, протягивая свой бокал.

Шик наполнил оба.

– Погоди! – сказал Колен.

Он погасил плафон и маленькую лампу, освещавшую стол. Только в углу мерцал зеленоватый свет лампадки под шотландской иконой, глядя на которую Колен обычно медитировал.

– О! – прошептал Шик.

Вино в хрустальных бокалах фосфоресцировало и переливалось всеми цветами, и сверканье это, казалось, исходило от мириад радужных искр.

– Пей! – сказал Колен.

Они выпили. Отсвет вина остался у них на губах. Колен снова повернул выключатель. Он нетвердо стоял на ногах.

– Один раз не в счет, – сказал он. – По-моему, мы можем допить бутылку.

– Не разрезать ли торт? – спросил Шик.

Колен схватил серебряный нож и принялся чертить спираль на белой глазированной поверхности. Внезапно он остановился и с изумлением посмотрел на то, что получается.

– Я сейчас попробую сделать одну штуку, – сказал он.

Одной рукой он взял из стоящего на столе букета острый лист остролиста, другой – торт и, быстро вращая его на кончике пальца, осторожно опустил лист колючкой в прочерченную им борозду.

– Послушай!.. – сказал он.

И Шик явственно услышал «Хлою» в аранжировке Дюка Эллингтона.

Шик посмотрел на Колена. Тот был бледен как полотно.

Шик взял у него из рук нож и решительным движением всадил в торт. Он разрезал его пополам и увидел, что внутри лежит новая статья Партра для Шика, а для Колена – записка, в которой Хлоя назначала ему свидание.

XIII

Колен стоял на углу площади и ждал Хлою. Площадь была круглая, и были на ней голуби, церковь, сквер, скамейки, а на проезжей части – машины и автобусы. Солнце тоже ждало Хлою, но оно могло тем временем забавляться – бросать, например, тени, проращивать дикую фасоль, играть со ставнями и пристыдить фонарь, все еще горящий из-за беспечности дежурного электрика.

Колен теребил край перчатки и сочинял первую фразу, которую скажет Хлое. По мере того как час свиданья приближался, фраза эта все быстрее менялась. Он не знал, что предложить Хлое. Может, пойти в кондитерскую пить чай? Но там царит такая тоска, и эти прожорливые сорокалетки, которые поглощают по семь пирожных подряд, отставив мизинчики. Нет, это не для него! Обжорство он прощал только мужчинам, для которых оно еще имеет какой-то смысл и не умаляет присущего им достоинства. Кино тоже исключается, она никогда не согласится. И в депутатодром ее не поведешь – ей там не понравится. И телячьи бега не годятся – она испугается. И в больницу Сен-Луи нельзя – туда не пускают. И Лувр он отверг, ведь там за ассирийскими херувимами притаились сатиры. И уж, конечно, о вокзале Сен-Лазар не может быть и речи: там нет ни единого поезда, одни только тележки для багажа.

– Здравствуйте!..

Хлоя подошла не с той стороны, с которой он ее ждал. Он стал поспешно снимать перчатки, но запутался от растерянности, угодил себе кулаком по носу, произнес «Уф!..» и пожал ей руку. Она рассмеялась.

– Что это у вас такой смущенный вид?

На ней была шуба из пушистого меха цвета ее волос, такая же шапочка и короткие сапожки с меховой оторочкой.

Она коснулась локтя Колена.

– Возьмите меня под руку. Что-то вы сегодня нерасторопны…

– Верно, в тот раз у меня лучше получалось, – признался Колен.

Она снова засмеялась, поглядела на него и засмеялась еще громче.

– Вы смеетесь надо мной, – жалобно сказал Колен. – Это немилосердно.

– Вы рады меня видеть? – спросила Хлоя.

– Да!.. – сказал Колен.

Они пошли по первому попавшемуся тротуару. Маленькое розовое облако спустилось с неба и повисло над ними.

– Могу спуститься пониже, – предложило оно.

– Валяй! – сказал Колен.

И облако окутало их. Внутри него было тепло и пахло корицей с сахаром.

– Нас теперь не видно! – сказал Колен. – Но мы их видим!..

– Облако все же довольно прозрачное, – сказала Хлоя. – Не обольщайтесь!

– Не важно, так все же чувствуешь себя лучше, – сказал Колен. – Что будем делать?

– Всего лишь гулять… Вам не будет скучно?

– Тогда говорите мне какие-нибудь слова…

– Я не знаю настолько хороших слов, – сказала Хлоя. – Но можно поглядеть витрины. Вот хоть эту!.. Как интересно!

В витрине красивая женщина лежала на пружинном матрасе. Она была обнажена по пояс, и электрический прибор белыми шелковистыми щетками массировал ей грудь снизу вверх. Надпись гласила: «Берегите вашу обувь, пользуйтесь только гуталином „Антипод преподобного Шарля“».

– Хорошая мысль, – сказала Хлоя.

– При чем тут это! – сказал Колен. – А массаж куда приятней, когда его делают рукой.

Хлоя покраснела:

– Не говорите таких вещей. Я не люблю ребят, которые говорят всякие гадости девушкам.

– Я в отчаянии… Я не хотел…

У Колена и в самом деле был такой отчаянный вид, что она улыбнулась и даже слегка потрясла его за руку, чтобы показать, что не сердится.

В другой витрине толстяк в фартуке мясника резал младенцев. Это была наглядная пропаганда общественной благотворительности.

– Вот на что уходят деньги, – сказал Колен. – Убирать все это каждый вечер стоит, наверно, очень дорого.

– Но ведь младенцы ненастоящие! – с тревогой сказала Хлоя.

– Как знать? В общественных благотворительных заведениях младенцев навалом… – сказал Колен.

– Мне это не нравится, – сказала Хлоя. – Прежде таких ужасных витрин не было. Я не считаю, что это шаг вперед.

– Не важно, – сказал Колен. – Это ведь действует только на тех, кто и без того верит в подобные глупости.

– А это что такое? – спросила Хлоя.

В витрине было выставлено гладкое, круглое, как шар, брюхо на колесах с резиновыми шинами. А под ним надпись: «И на вашем не будет складок, если вы его погладите Электрическим Утюгом».

– Да ведь я его знаю!.. – воскликнул Колен. – Это брюхо Сержа, моего бывшего повара! Как оно здесь очутилось?

– Какая разница? – сказала Хлоя. – Стоит ли горячиться из-за этого живота? К тому же он такой огромный…

– Но Серж так хорошо готовил!..

– Пошли отсюда, – сказала Хлоя. – Я не хочу больше смотреть витрины. Мне это не нравится.

– Что же мы будем делать? – спросил Колен. – Может, выпьем где-нибудь чаю?

– О!.. Сейчас не время… и вообще, я это не очень люблю.

Колен вздохнул с таким облегчением, что подтяжки его затрещали.

– Это что за звук?

– Я наступил на сухую ветку, – покраснев, объяснил Колен.

– Не пойти ли нам погулять в Булонский лес? – предложила Хлоя.

Колен с восторгом посмотрел на нее:

– Отличная мысль! Там сейчас никого нет.

Хлоя покраснела.

– Я не из-за этого. К тому же, – добавила она мстительно, – мы будем ходить только по главным аллеям, чтобы не промочить ноги.

Она взяла его под руку, и он слегка прижал к себе ее локоть.

– Пойдем по подземному переходу, – сказал он.

Вдоль всего перехода с обеих сторон тянулись огромные вольеры, где Городские Уборщики держали запасных голубей для Скверов и Памятников. Там находились также питомники для воробьев и питомнички для воробушков. Люди избегали пользоваться этим переходом, потому что все эти птицы махали крыльями и от этого возникал невероятный сквозняк, вздымавший белые и сизые перышки.

– Они что, вообще никогда не перестают трепыхаться? – спросила Хлоя, надвигая на лоб меховую шапочку, чтобы ее не унес ветер.

– Они все время меняются, – сказал Колен.

Он никак не мог справиться с развевающимися полами своего пальто.

– Давайте пройдем поскорее мимо клеток с голубями. Воробьи не подымают такого ветра, – сказала Хлоя, прижимаясь к Колену.

Они прибавили шагу и вышли из опасной зоны. Облачко не последовало за ними под землю. Оно избрало кратчайший путь и уже ждало их у выхода.

XIV

Темно-зеленая скамейка оказалась сыроватой, но по этой аллее почти никто не ходил, и им было тут неплохо.

– Вам не холодно? – спросил Колен.

– Нет, из-за облачка, – ответила Хлоя. – Но… все же я могу к вам придвинуться.

– О!.. – вырвалось у Колена, и он покраснел.

Ощущение было удивительное. Он обнял Хлою за талию. Шапочка была у нее надета набок, и у самых его губ оказалась копна блестящих волос.

– Мне хорошо с вами, – сказал он.

Хлоя ничего не сказала в ответ. Она только учащенно задышала и незаметно еще плотнее прижалась к нему.

Колен говорил ей теперь почти в самое ухо:

– Вам не скучно? – спросил он.

Она покачала головой, и Колену удалось, воспользовавшись ее движением, еще к ней приблизиться.

– Я… – шепнул он ей уже прямо в ухо, но в этот момент она как бы случайно повернула голову, и Колен поцеловал ее в губы. Это длилось недолго. Зато в следующий раз получилось уже куда лучше. И тогда он уткнулся лицом в волосы Хлои, и так они сидели, не говоря ни слова.

XV

– Как мило, что вы пришли, Ализа, – сказал Колен. – Но вы будете единственной девушкой…

– Не важно, – сказала Ализа. – Шик не против.

Шик это подтвердил. Но, по правде говоря, голос Ализы был не очень веселым.

– Хлои нет в Париже, – сказал Колен. – Она укатила на три недели на юг со своими предками.

– Так ты, наверно, очень несчастен.

– Что ты! Я еще никогда не был так счастлив! – сказал Колен. – Я как раз хотел вам объявить о нашей помолвке…

– Поздравляю, – сказал Шик.

Он старался не глядеть на Ализу.

– Что с вами происходит? – спросил Колен. – Похоже, где-то заело.

– Все в порядке, – сказала Ализа. – Просто Шик глупый.

– Да нет, – запротестовал Шик. – Не слушай ее, Колен. Ничего не происходит.

– Вы говорите одно и то же, но не согласны друг с другом, – сказал Колен, – значит кто-то из вас врет, а может, и оба. Давайте ужинать.

Они прошли в столовую.

– Садитесь, Ализа, – сказал Колен. – Вот сюда, рядом со мной. Вы мне расскажете, в чем дело?

– Шик совсем глупый, – сказала Ализа. – Он говорит, что не должен больше жить со мной, потому что у него нет денег, чтобы меня обеспечить. Ему, видите ли, стыдно, что он на мне не женится.

– Я негодяй, – сказал Шик.

– Право, не знаю, что вам сказать…

Колен сам был так счастлив, что все это его невероятно огорчило.

– Дело ведь не только в деньгах, – сказал Шик, – а еще и в том, что родители Ализы не согласятся на наш брак и будут правы. В одной из книг Партра как раз описана подобная история.

– Это великолепная книга, – сказала Ализа. – Вы ее не читали, Колен?

– Вот вы какие, – сказал Колен. – Не сомневаюсь, что вы по-прежнему тратите все свои деньги на Партра.

Шик и Ализа потупили глаза.

– Это моя вина, – сказал Шик. – Ализа больше ничего не тратит на Партра. С тех пор как она живет со мной, она почти перестала им заниматься.

В голосе Шика звучал упрек.

– Я люблю тебя больше, чем Партра.

Она готова была расплакаться.

– Ты прелесть, – сказал Шик, – я тебя не стою. Но коллекционировать Партра – это мой порок. А инженеру, к сожалению, это не по карману.

– Я в отчаянии, – сказал Колен. – Я так хочу, чтобы у вас все было хорошо… Разверните-ка ваши салфетки.

Под салфеткой Шика лежал томик «Блевотины», переплетенный в кожу вонючки, а под салфеткой Ализы – массивное золотое кольцо во вкусе Бенвенуто Тошнини.

– О! – воскликнула Ализа.

Она обвила руки вокруг шеи Колена и поцеловала его.

– Ты мировой парень, – сказал Шик, – не знаю, как тебя отблагодарить. Впрочем, ты сам понимаешь, что я не могу отблагодарить тебя так, как хотел бы…

Колен несколько приободрился. И Ализа была в этот вечер на редкость хороша.

– Какие у вас духи? – спросил Колен. – Хлоя душится орхидеевой квинтэссенцией.

– Я не употребляю духов, – сказала Ализа.

– Это ее естественный запах, – добавил Шик.

– Просто чудо! – воскликнул Колен. – Вы пахнете лесом, где течет ручей и бегают крольчата.

– Расскажите нам о Хлое, – попросила Ализа, которая явно была польщена.

Николя принес закуски.

– Здравствуй, Николя, – сказала Ализа. – Как ты поживаешь?

– Хорошо, – сказал Николя и поставил поднос на стол.

– Ты меня не поцелуешь? – спросила Ализа.

– Не стесняйтесь, Николя, – сказал Колен. – Вы доставили бы мне большое удовольствие, если б согласились с нами поужинать…

– Да, да!.. – сказала Ализа. – Поужинай с нами.

– Месье повергает меня в смущение, – сказал Николя. – Не могу же я сесть за стол в таком виде…

– Послушайте, Николя, – сказал Колен. – Вы можете, если хотите, переодеться, но я вам просто приказываю поужинать с нами.

– Благодарю вас, месье, – сказал Николя. – Пойду переоденусь.

Он расставил закуски и вышел.

– Ну так вернемся к Хлое, – сказала Ализа.

– Ешьте, пожалуйста, – сказал Колен. – Не знаю, что это такое, но, должно быть, вкусно.

– Не томи нас!.. – сказал Шик.

– Я женюсь на Хлое через месяц, – сказал Колен, – но мне хотелось бы, чтобы это было завтра!..

– Да, вам везет.

Колену стало стыдно своего богатства.

– Послушай, Шик, – сказал он, – возьми у меня деньги.

Ализа с нежностью посмотрела на Колена. Он был настолько открытым, что видно было, как голубые и сиреневые мысли пульсируют в венах его рук.

– Это вряд ли нам поможет, – сказал Шик.

– Тогда ты смог бы жениться на Ализе, – сказал Колен.

– Ее родители против, – ответил Шик, – а я не хочу, чтобы она с ними ссорилась. Она еще маленькая…

– Вовсе я не маленькая… – сказала Ализа, выпрямляясь на мягком сиденье, чтобы они обратили внимание на ее соблазнительную грудь.

– Он совсем не это имеет в виду! – перебил ее Колен. – Послушай, Шик, у меня есть сто тысяч инфлянков, я дам тебе четверть этой суммы, и вы сможете спокойно жить. Будешь продолжать работать, и тогда вы вполне сведете концы с концами.

– Я никогда не смогу отблагодарить тебя должным образом, – сказал Шик.

– Не надо меня благодарить, – сказал Колен. – Просто меня в жизни интересует счастье не всех людей, а каждого в отдельности.

Раздался звонок в дверь.

– Пойду открою, – сказала Ализа. – Я ведь здесь самая маленькая, вы сами меня в этом упрекаете…

Она встала, и ножки ее засеменили по мягкому ковру.

Это был Николя, который вышел из квартиры черным ходом и теперь возвращался через парадный в пальто из плотного драпа в зелено-бежевую елочку и в америхамской фетровой шляпе. Перчатки его были из свиной кожи, а ботинки – из настоящего крокодила, но во всем своем великолепии он предстал, лишь сняв пальто: на нем оказался пиджак из коричневого вельвета в перламутровый рубчик и синие в радужный отлив брюки с обшлагом в пять пальцев, включая большой.

– О! – воскликнула Ализа. – До чего же ты шикарен!

– Как дела, племянница? Все такая же красивая?.. – И он провел рукой по ее груди и бедрам.

– Пошли ужинать, – сказала Ализа.

– Привет, друзья, – сказал Николя, входя в комнату.

– Наконец-то вы решили разговаривать нормально! – сказал Колен.

– Конечно! Я могу по-всякому. Но послушайте, – продолжал он, – не перейти ли нам всем на «ты»?

– Охотно, – подхватил Колен. – Опусти-ка свою задницу на стул!

Николя сел напротив Шика.

– Положи себе закуски, – сказал Шик.

– Ребята, вы согласны быть моими шаферами на свадьбе?

– Заметано, – сказал Николя. – Только, чур, чтобы с нами в паре не оказалось мордовороток! Знаем, как это бывает…

– Я попрошу Ализу и Исиду быть подружками невесты, – сказал Колен, – а братьев Демарэ – свадебными педералами.

– Договорились! – сказал Шик.

– Ализа, сбегай-ка на кухню и притащи сюда блюдо из духовки, – распорядился Николя. – Пора его вынимать.

Она в точности выполнила указания Николя и принесла судок из массивного серебра. Шик приподнял крышку, и они увидели, что там лежали две скульптурные фигурки из гусиного паштета, изображающие Колена в визитке и Хлою в подвенечном платье. Над их головами была начертана дата бракосочетания, а в уголке стояла подпись: «Николя».

XVI

Колен бежал по улице.

«Свадьба будет замечательная… Завтра, завтра утром… Придут все мои друзья…»

Улица вела к Хлое.

«Хлоя, ваши губы нежны. Ваша кожа золотиста, как персик. Ваши глаза видят все, как надо, а ваше тело бросает меня в жар…»

Разноцветные стеклянные шарики катились по тротуару, за ними бежали дети.

«Пройдут месяцы, долгие, долгие месяцы, а я все буду целовать вас с ненасытной жадностью. Пройдет столько месяцев, сколько дней в году, сколько часов в году, сколько минут в году, а все не исчерпаются поцелуи, которыми я хочу покрыть ваши руки, ваши волосы, ваши глаза, вашу шею…»

Ему повстречались три маленькие девочки. Они водили хоровод и выводили песенку, вписывая поющий треугольник в танцующий круг.

«Хлоя, я хотел бы, чтобы ваши груди прижались к моей груди, чтобы мои ладони касались вашего трепещущего тела, чтобы ваши руки обхватили мою шею, а ваша благоухающая головка уткнулась мне в плечо, я хотел бы вдыхать ваш запах, ощущать вашу кожу…»

Небо было голубым, ясным, мороз еще держался, но уже не лютовал, как прежде. На четко очерченных черных деревьях тускнели концы веток – там набухали зеленые почки.

«Когда вас нет рядом, я вижу вас в том платье с серебряными пуговицами, но когда же это вы в нем были? Не в первую ли встречу? Нет, в день нашего свидания оно облегало ваше тело под тяжелым и мягким пальто».

Он толкнул дверь и вошел в лавку.

– Мне нужны цветы для Хлои, – сказал он.

– Когда их доставить? – спросила цветочница.

Она была молодая, хрупкая, с красивыми руками. И очень любила цветы.

– Завтра утром. Ко мне домой тоже надо отправить побольше цветов, чтобы вся наша комната была ими завалена, – лилиями, белыми розами и гладиолусами и еще другими белыми цветами. Но главное, не забудьте большой букет красных роз…

XVII

Братья Демарэ, близнецы, одевались, чтобы отправиться на свадьбу. Их очень часто приглашали в качестве свадебных педералов, потому что они выглядели на редкость представительно. Старшего звали Кориолан. У него были черные вьющиеся волосы, белая нежная кожа, невинный взгляд, прямой нос и голубые глаза, опушенные желтыми ресницами.

Младший по имени Пегас выглядел точно так же, с той лишь разницей, что ресницы его были зелеными, и этого обычно оказывалось достаточным, чтобы отличить их друг от друга. Они выбрали карьеру педиков по необходимости и по склонности, но так как они хорошо зарабатывали, выступая в качестве свадебных педералов, им уже почти не приходилось работать, и, увы, это пагубное безделье толкало их время от времени в объятия порока. Вот накануне, например, Кориолан побаловался с одной девицей, и теперь Пегас, стоя перед трельяжем и натирая себе чресла спермацетовым кремом «В мужских объятиях», весьма сурово его отчитывал.

– Нет, ты скажи мне, в котором часу ты вчера пришел домой? – допытывался Пегас.

– Не помню, – отмахнулся Кориолан. – Оставь меня в покое, занимайся своим делом.

Кориолан выщипывал себе брови с помощью медицинского пинцета.

– Ты ведешь себя непристойно! – сказал Пегас. – Девочка! Если бы только твоя тетя это видела!..

– Подумаешь!.. А ты что, никогда этим не занимался? Нет? – грозно наступал на него Кориолан.

– Скажи, когда? – с некоторой тревогой в голосе спросил Пегас.

Он прекратил себя массировать и сделал несколько приседаний перед зеркалом.

– Ладно, не будем уточнять, – сказал Кориолан. – А то сквозь землю провалишься от стыда. Застегни-ка мне лучше ширинку.

У них были брюки особого покроя, с ширинками сзади, которые трудно застегнуть самому.

– А, вот видишь! – ухмыльнулся Пегас. – Тебе нечего сказать!..

– Ну ладно, хватит! – повторил Кориолан. – Чья свадьба сегодня?

– Колен женится на Хлое, – сказал брат с гримасой отвращения.

– Чего это ты? – удивился Кориолан. – Парень что надо.

– Да, он-то парень что надо, – подхватил Пегас, не скрывая своего вожделения. – Но она!.. У нее такие круглые груди, что просто невозможно вообразить ее мальчишкой!..

Кориолан покраснел.

– А мне она кажется красивой, – пробормотал он. – И мне хочется дотронуться до ее груди… А тебе нет?..

Брат посмотрел на него с недоумением.

– Ну и сволочь же ты! – крикнул он в сердцах. – Нет второго такого развратника!.. Кончится тем, что ты женишься на женщине!..

XVIII

Надстоятель вышел из тризницы в сопровождении Пьяномаря и Священка. У всех троих в руках были картонки с украшениями для храма.

– Когда придет грузовик с краскомазами, – сказал он, обернувшись к Священку, – распорядитесь, Жозеф, чтобы заехал прямо в алтарь.

Странное дело, но почти всех Священков на свете зовут почему-то Жозефами.

– Будем красить в желтый? – спросил Жозеф.

– В лиловую полоску, – уточнил Пьяномарь по имени Эмманюэль Жюдо, симпатичный верзила в парчовом облачении с золотой цепью, сиянием своим напоминавшем северное.

– Да, – подтвердил Надстоятель, – ведь на благословение прибудет сам Архиписк. Пошли, нам надо обрядить хоры.

– А сколько будет музыкантов? – спросил Священок.

– Семь на десять да три, – ответил Пьяномарь.

– И четырнадцать певунчиков, – с гордостью добавил Надстоятель.

Священок аж свистнул: «Фью!»

– А венчаются только двое! – сказал он и причмокнул с восхищением.

– Да, – сказал Надстоятель. – Вот что значит быть богатым.

– Народу будет много? – спросил Пьяномарь.

– Очень много, – сказал Священок. – Я возьму красную алебарду и красную трость с набалдашником.

– Нет, – сказал Надстоятель. – На этот случай нужна желтая алебарда и лиловая трость, это будет изысканней.

Они остановились под хорами. Надстоятель отыскал в одном из столпов, подпирающих свод, едва заметную дверцу и отворил ее. Они гуськом стали подниматься по узкой винтовой лестнице. Сверху сочился слабый свет.

– Тяжело! – сказал Надстоятель.

Священок, подымавшийся последним, поддакнул ему. Пьяномарю, который шел между ними, деться было некуда, ему пришлось согласиться.

– Еще два с половиной витка, – сказал Надстоятель.

Наконец они вышли на хоры, расположенные против алтаря на высоте ста метров над церковным полом, который трудно было разглядеть сквозь туман: облака беспрепятственно вплывали в храм и огромными хлопьями проносились по среднему нефу.

– Погода будет отличная, – сказал Пьяномарь, принюхиваясь к облакам. – Пахнет тимьяном.

– Немного отдает и лакрицей, – добавил Священок.

– Надеюсь, церемония удастся на славу, – сказал Надстоятель.

Поставив картонки на пол, они принялись украшать стулья музыкантов.

Священок разворачивал праздничные покрышки, сдувая с них пыль, и передавал Пьяномарю и Надстоятелю.

Вздымавшиеся над их головами каменные столпы соединялись где-то там, в едва различимой вышине. Матовый бело-кремовый известняк, обласканный нежным сиянием дня, отражал ровный и мягкий свет. А под самой кровлей густела бирюзовая синева.

– Надо надраить микрофоны, – сказал Надстоятель Священку.

– Вот сейчас разверну последнюю покрышку и займусь этим, – ответил Священок.

Он вынул из сумки красную суконку и принялся энергично тереть подставку ближайшего микрофона. Всего их было четыре штуки, расположенные в ряд перед стульями музыкантов. Микрофоны эти были подключены к особому механизму для того, чтобы каждая мелодия включала соответствующий колокольный звон. Внутри же храма звучала только музыка.

– Скорей, Жозеф, – сказал Пьяномарь, – мы с Эмманюэлем уже все закончили.

– Подождите меня, – попросил Священок. – Чуточку терпения! Мне осталось работы на пять минут, не больше.

Пьяномарь и Надстоятель прикрыли картонки крышками и аккуратно составили их в угол хоров, чтобы по окончании церемонии снова все убрать.

– Готово! – воскликнул Священок.

Они пристегнули лямки парашютов и грациозно прыгнули в пустоту. Зашелестел шелк, распустились три пестрых цветка, и безо всяких осложнений ноги всех троих одновременно коснулись отполированных плит каменного пола.

XIX

– По-твоему, я красивая?

Хлоя смотрела на свое отражение в воде аквариума, дно которого было посыпано серебряным песком. В нем резвилась красная рыбка, то и дело выплывая на поверхность. На плече Хлои сидела серая мышка с черными усами, потирала лапками мордочку и любовалась разноцветными бликами на воде.

Хлоя уже натянула чулки цвета своей золотистой кожи, легкие, как дымок ладана, и надела белые лайковые туфли на высоком каблуке. Больше на ней ничего не было, если не считать тяжелого браслета из синего золота, от которого ее узкое запястье казалось еще более хрупким.

– Ты находишь, что мне уже пора одеваться?

Мышка сбежала с ее округлого плеча, примостилась на груди и взглянула на Хлою снизу вверх, как бы утвердительно отвечая на ее вопрос.

– Тогда мне придется спустить тебя на пол. Знаешь, сегодня вечером ты вернешься к Колену, так что попрощайся со всеми здешними мышами…

Хлоя посадила мышку на ковер, посмотрела в окно, приподняв занавеску, и подошла к своей кровати, на которой были разложены ее белое подвенечное платье, а также платья Ализы и Исиды, оба цвета воды.

– Вы готовы?

В ванной комнате Ализа причесывала Исиду. На них тоже были только чулки и туфли.

– Что-то мы все не торопимся, – с нарочитой строгостью произнесла Хлоя. – Уж не забыли ли вы, подруги, что у меня сегодня свадьба?

– Еще целый час впереди, – ответила Ализа.

– Успеем, – сказала Исида. – Ты ведь уже причесана.

Хлоя засмеялась, тряхнув локонами. В ванной комнате, затуманенной паром, было жарко, и порозовевшая спина Ализы выглядела так привлекательно, что Хлоя нежно провела по ней ладонями. Исида сидела перед зеркалом, покорно доверив свою голову умелым рукам подруги.

– Ой, щекотно! – крикнула Ализа, засмеявшись.

Хлоя нарочно касалась тех мест, где щекотно, пробегая пальцами по ее бокам до бедер. Теплая кожа Ализы чуть вздрагивала от ее прикосновений.

– Из-за тебя Ализа испортит мою прическу, – сказала Исида, которая, чтобы не терять времени, делала себе маникюр.

– До чего же вы обе красивые! – воскликнула Хлоя. – Жаль, что вы не можете в таком виде пойти на свадьбу. Как бы мне хотелось, чтобы на вас ничего не было, кроме чулок и туфель!

– Иди, младенец, одеваться, – сказала Ализа. – А то опоздаем.

– Поцелуй меня, – сказала Хлоя. – Я так счастлива!

Ализа вытолкнула ее из ванной. Хлоя присела на кровать и, хотя она была одна в комнате, смеялась, глядя на кружева своего платья. Прежде всего она надела целлофановый лифчик и трусики из белого сатина, в которых ее изящные формы приобрели уже совсем фирменный вид.

XX

– Ну что, порядок? – спросил Колен.

– Нет еще, – ответил Шик.

Вот уже в четырнадцатый раз он пытался завязать галстук Колену, но у него ничего не получалось.

– Может, наденешь перчатки? – предложил Колен.

– Зачем? – удивился Шик. – Думаешь, получится лучше?

– Не знаю, просто пришла такая мысль, – ответил Колен. – Но я не настаиваю…

– Как хорошо, что мы занялись этим делом загодя, – сказал Шик.

– Конечно, но мы все равно опоздаем, если не справимся.

– Справимся, справимся.

Шик снова быстро проделал весь ряд строго определенных движений и с силой потянул за концы галстука. Галстук с треском разорвался посередке, и обе его половины беспомощно повисли в руках Шика.

– Уже третий по счету, – заметил Колен с отсутствующим видом.

– Я знаю, – сказал Шик. – Ничего страшного.

Он сел на стул и, задумавшись, потер себе подбородок.

– Ума не приложу, в чем дело, – сказал он.

– Я тоже, – сказал Колен. – Но это противоестественно.

– Да, – сказал Шик, – безусловно. Попробую завязывать не глядя.

Шик взял четвертый галстук и небрежно накинул его Колену на шею, с подчеркнутым интересом следя в это время глазами за залетевшим в комнату шмелем. Подсунув длинный конец под короткий, он сделал петлю, потом отвернул этот конец направо, протащил снизу, но как раз в этот момент его взгляд, к несчастью, ненароком упал на полузавязанный узел, который тут же затянулся, да так туго, что крепко-накрепко прихватил его указательный палец.

Шик застонал от боли:

– Вот сука! Будь он неладен!

– Он сделал тебе больно? – сочувственно спросил Колен.

Шик усердно сосал палец.

– Ноготь посинеет, – вздохнул он.

– Бедняга! – сказал Колен.

Шик пробормотал что-то и взглянул на Колена.

– Стоп! – прошептал он. – Шикарно получилось!.. Замри!..

И, не сводя глаз со злополучного узла, Шик отступил на несколько шагов, схватил со столика флакон с фиксатором для пастельных мелков, медленно поднес к губам трубочку пульверизатора и на цыпочках подошел к Колену, который с невозмутимым видом напевал, демонстративно уставившись в потолок. Струя распыленного лака ударила галстук точно в середину узла, он встрепенулся и замер навеки, пригвожденный к месту застывающей смолой.

XXI

Колен вышел из дому вместе с Шиком. К Хлое они отправились пешком. Николя должен был присоединиться к ним прямо в церкви – он еще не вынул из духовки приготовленное по рецепту Гуффе блюдо, которое, как он ожидал, произведет сенсацию.

На их пути находился книжный магазин, перед которым Шик так и застыл. В центре витрины сверкал, словно драгоценность, экземпляр «Затхлости» Партра в лиловом сафьяновом переплете, украшенном гербом герцогини де Будуар.

– О! – воскликнул Шик. – Ты только погляди!..

– Что? – спросил Колен, подходя к витрине. – А, это?..

– Да… – прошептал Шик.

У него от вожделения слюнки потекли. Вскоре под ногами Шика образовался маленький ручеек и заструился к краю тротуара, обтекая неровности асфальта.

– Ну и что? – спросил Колен. – У тебя же он есть.

– Не в таком переплете… – ответил Шик.

– Да ну его к черту! Пошли, мы спешим, – сказал Колен.

– Он стоит не меньше инфлянка, а то и двух, – сказал Шик.

– Наверно, – согласился Колен, двинувшись дальше.

Шик стал рыться в карманах.

– Колен, – позвал он. – Одолжи мне немного денег.

Колен снова остановился. Он печально покачал головой:

– Тех двадцати пяти тысяч инфлянков, которые я тебе обещал, боюсь, хватит ненадолго.

Шик покраснел и опустил голову, но руку протянул. Схватив деньги, он опрометью кинулся в лавку. Колен, помрачнев, ждал его. Но увидев сияющего от счастья Шика, он снова покачал головой, правда на этот раз с сочувствием, и едва заметно улыбнулся.

– Ты просто спятил, мой бедный Шик! Сколько ты за нее отдал?

– Какое это имеет значение! – ответил Шик. – Идем, идем скорее!

Они прибавили шагу. Шик летел как на крыльях.

Возле дома Хлои толпились зеваки и с любопытством разглядывали красивый белый лимузин, который только что подкатил к подъезду. За рулем сидел шофер в свадебной ливрее, а салон был обит белым мехом, там циркулировал теплый воздух и играла музыка.

Небо по-прежнему оставалось голубым, облака – легкими и пушистыми. На дворе было еще холодно, впрочем, без особых излишеств. Зима подходила к концу.

Пол лифта вздулся у них под ногами и, конвульсивно содрогаясь, доставил Колена и Шика на нужный этаж. Двери раздвинулись. Они вышли и позвонили. Хлоя ждала их.

Кроме прозрачного лифчика, трусиков и чулок на ней было всего лишь два слоя белой кисеи и длинная тюлевая фата, ниспадающая с плеч, так что голова ее была не покрыта.

Возле Хлои стояли Ализа и Исида, одетые точно так же, только в платьях цвета воды. Их пышные волосы блестели на солнце и падали на плечи благоухающими тяжелыми волнами. Прямо глаза разбегались. Но не у Колена. Однако он не решился обнять Хлою, чтобы не нарушить гармонии ее туалета. Зато он отыгрался на Ализе и Исиде, а они, видя, как он счастлив, платьев не берегли.

Комната была заставлена белыми цветами, присланными Коленом, а на подушке раскрытой постели лежал лепесток красной розы. Запах цветов и аромат девушек сливались воедино, и Шику показалось, что он пчела в улье. У Ализы в волосах была сиреневая орхидея, у Исиды – пунцовая роза, а у Хлои – большая белая камелия. В руках Хлоя держала букет лилий, а на ее запястье, рядом с тяжелым браслетом из синего золота, поблескивали сплетенные, никогда не вянущие, будто лакированные, листья плюща. Кольцо, которое ей надели на палец при помолвке, было украшено круглыми и продолговатыми бриллиантиками, расположенными таким образом, что они составляли имя «Колен», написанное азбукой Морзе. Из огромной корзины цветов в углу высовывалась макушка кинохроникера, который отчаянно крутил ручку своей камеры.

Колен с Хлоей несколько секунд позировали ему, потом их сменили Шик, Ализа и Исида. А затем все двинулись к дверям и вошли вслед за Хлоей в лифт, трос коего сразу так растянулся, что даже не пришлось нажимать на кнопку. Надо было только всем выскочить на первом этаже, не то замешкавшийся снова взвился бы в опустевшей кабине наверх.

Шофер распахнул дверцу машины. Три девушки и Колен сели сзади, Шик – спереди, и лимузин тронулся. Люди на улице оборачивались им вслед и восторженно махали руками – им казалось, что едет президент, – а потом шли дальше, и почему-то мысли их вертелись вокруг блестящих, золоченых предметов.

До церкви было не очень далеко. Описав элегантную сердцоиду, машина остановилась у портала.

На паперти, между двумя богато орнаментированными пилястрами, Надстоятель, Пьяномарь и Священок встречали прибывших. Портал был задрапирован белыми шелковыми полотнищами, свисавшими до пола, и на этом фоне четырнадцать певунчиков танцевали балет. Они были в белых блузах, коротких красных штанишках и белых башмачках. Девочки были одеты точно так же, с той лишь разницей, что вместо штанишек на них были красные плиссированные юбочки, а в волосах у каждой торчало по красному перу. Надстоятель бил в барабан, Пьяномарь играл на флейте, а Священок задавал ритм маракасами. Припев они подхватывали все вместе. Потом Священок попытался отбить чечетку и, находясь в контрах со своим басом, смычком заставил его исполнить сверхмодный хорал на подобающую случаю музыку.

Семьюжды десять и три музыканта уже сидели наверху и играли, а колокола звенели не умолкая. Вдруг оркестр зазвучал вразнобой, потому что дирижер, увлекшись, подошел к самому краю хоров и свалился вниз. Правда, его заместитель тут же встал за пульт, и в тот миг, когда дирижер шмякнулся на каменные плиты, музыканты рванули аккорд, чтобы заглушить шум падения, но церковь тем не менее сотряслась до основания.

Колен и Хлоя восхищенно глядели на представление, которое давали Надстоятель, Пьяномарь и Священок, а два Священочка – подручные Священка – стояли позади всех у дверей, ожидая момента, когда надо будет подать алебарду.

Надстоятель, жонглируя палочками, отстучал на барабане брек, Пьяномарь извлек из своей флейты такое пронзительное мяуканье, что половина святош, сгрудившихся на ступеньках, чтобы поглазеть на невесту, тут же впали в экстаз, а Священок порвал последним аккордом все струны своего контрабаса. Тогда четырнадцать певунчиков гуськом спустились со ступенек паперти к машине и выстроились двумя рядами: мальчики справа, девочки слева.

Первой вышла Хлоя. Она вся сияла и была просто неотразима в своем белом платье. За ней появились Ализа и Исида. Тут как раз подошел Николя и присоединился к группе. Колен взял под руку Хлою, Николя – Исиду, Шик – Ализу, и все три пары стали подниматься по церковным ступеням; вслед за ними пошли братья Демарэ, Кориолан справа, Пегас слева, и певунчики, прихорашиваясь на ходу, тоже шагали парами. Тем временем Надстоятель, Пьяномарь и Священок отложили музыкальные инструменты и, взявшись за руки, закружились в хороводе.

Колен и его друзья подошли к порталу уже в ином порядке, а именно: Колен оказался в паре с Ализой, Николя – с Хлоей, а Шик – с Исидой. Вслед за ними по-прежнему шагали братья Демарэ, но на сей раз Пегас был справа, а Кориолан – слева. Надстоятель и его кунаки перестали кружиться, возглавили торжественную процессию и, запев старый григорианский хорал, вдруг со всех ног ринулись в глубину храма, в то время как юные Священочки раскалывали о головы входящих тонкие хрустальные флакончики со святой водой и украшали волосы каждого кусочками дымящегося ладана, который у мужчин вспыхивал желтым пламенем, а у женщин – лиловым.

Вагонетки стояли прямо у входа. Колен с Ализой сели в первую и тотчас же покатились по рельсам. Вагонетка промчалась по темному, пропахшему религией коридору с невообразимым грохотом, и музыка тоже гремела во всю мощь. Вагонетка вышибла дверцу, преграждавшую путь, и повернула точно на девяносто градусов. И вот тут-то Колену и Ализе привиделся в зеленоватом свете лик святого, который так ужасно гримасничал, что Ализа в испуге прижалась к Колену. Паутина, лохмотьями свисавшая с потолка, щекотала им лица, и в памяти всплывали обрывки молитв. Вторым видением был образ Пресвятой Девы, а когда перед ними предстал сам Сын Божий с весьма кислой миной и подбитым глазом, Колен вспомнил наконец всю молитву и смог повторить ее Ализе.

Оглушительно задребезжав, вагонетка въехала под своды бокового нефа и остановилась. Колен выпрыгнул и, показав Ализе, где ей сесть, остался ждать Хлою, которая прикатила следом.

Народу в нефе было полным-полно. Пришли все их знакомые, они слушали музыку и наслаждались пышностью церемонии.

Пьяномарь и Священок, оба в парадном облачении, появились первыми, подпрыгивая на радостях, а за ними вышел Надстоятель, ведя под руку Архиписка. Все встали, а Архиписка усадили в большое кресло. Скрип стульев на каменных плитах церковного пола был исполнен божественной гармонии.

Внезапно музыка смолкла. Надстоятель опустился на колени перед алтарем и трижды ударил лбом оземь. Пьяномарь направился к Колену и Хлое, а Священок тем временем расставил певунчиков по обе стороны алтаря. В храме воцарилась мертвая тишина, люди даже дыхание затаили.

Пучки лучей от множества люстр дробились в золоте церковной утвари и разлетались в разные стороны, расчерчивая свод и стены храма широкими желтыми и лиловыми полосами, что делало неф похожим на брюшко гигантской осы, разумеется, если представить себе его изнутри.

Где-то высоко-высоко невнятно зазвучал хор. Плывущие над головами облака терпко пахли кориандром и горными травами. В церкви было жарко, и все собравшиеся погрузились в атмосферу благодушия и расслабленности.

Колен и Хлоя стояли коленопреклоненные на обитых белым бархатом скамеечках перед алтарем и, взявшись за руки, ждали начала венчания. Тем временем Надстоятель торопливо листал страницы толстого фолианта, потому что забыл все ритуальные слова. Но он то и дело оборачивался, чтобы поглядеть на Хлою, так ему понравилось ее платье. Наконец он захлопнул книгу, выпрямился и махнул рукой регенту. Раздались звуки увертюры.

Надстоятель набрал в грудь воздуха и под аккомпанемент одиннадцати засурдиненных труб затянул первые фразы молитвы. Архиписк мирно дремал в кресле, опершись о посох. Он знал, что его разбудят, когда настанет его черед.

И увертюра, и песнопения были выдержаны в манере традиционных блюзов. Колен попросил, чтобы во время обручения был исполнен старый, всем известный мотив «Хлои» в аранжировке Дюка Эллингтона.

Перед Коленом на стене висело распятие. Иисус, пригвожденный к большому черному кресту, казалось, был счастлив, что его пригласили сюда, и с интересом наблюдал за происходящим. Колен держал Хлою за руку и со смутной улыбкой глядел на Христа. Он чувствовал себя немного утомленным. Венчание обошлось ему очень дорого – пять тысяч инфлянков, – и он радовался, что церемония удалась на славу.

Алтарь был убран цветами. Колену нравилась музыка, которую теперь исполняли. Он увидел стоявшего перед ним Надстоятеля и узнал молитву. Тогда он медленно прикрыл веки, слегка наклонился вперед и произнес: «Да».

Хлоя тоже оказала: «Да», и тогда Надстоятель энергично пожал ей руку. Оркестр грянул с новой силой, и Архиписк встал, чтобы произнести напутствие новобрачным. А Священок, протиснувшись между двумя рядами гостей, больно ударил Шика палкой по пальцам за то, что он не слушал, а листал книгу.

XXII

Архиписк ушел. Молодые стояли в тризнице, и все подходили к ним, чтобы пожать им руки и обругать на счастье. Кое-кто давал им советы насчет брачной ночи, а уличный торговец, заглянувший сюда на огонек, предложил им набор порнографических открыток для пополнения образования. Колен и Хлоя вдруг очень устали. Музыка в церкви все еще играла, гости танцевали, ели божественное мороженое, запивая святой газированной водой с сиропом, к ней подавали маленькие бутербродики с треской, которые все трескали с большим аппетитом. Надстоятель переоделся в будничную сутану с дыркой на заду, но он как раз собирался купить себе новую, так как рассчитывал прикарманить изрядный куш из тех пяти тысяч инфлянков, которые заплатили за свадьбу. Кроме того, он, как водится, обсчитал оркестр и наотрез отказался заплатить дирижеру, поскольку тот расшибся еще до увертюры. Пьяномарь и Священок помогали певунчикам разоблачиться, чтобы поскорее убрать их костюмы, притом Священок занимался исключительно девочками. Священочки, которых пригласили на халтуру, уже смылись. Грузовик с краскомазами уже стоял перед церковью. Они собирались отскоблить желтую и фиолетовую краски, чтобы снова разложить их по маленьким баночкам.

Рядом с Коленом и Хлоей стояли Ализа с Шиком и Исида с Николя и тоже принимали поздравления. Особенно тут усердствовали братья Демарэ. Когда Пегас замечал, что его братец слишком уж плотно прижимается к Исиде, он изо всех сил щипал его за бедро и обзывал извращенцем.

Теперь в тризнице оставалось всего лишь человек двенадцать самых близких друзей Колена и Хлои, которых пригласили на дневной прием. Наконец, все двинулись к выходу, окинув прощальным взглядом цветы, украшавшие алтарь. Когда они вышли на паперть, холодный ветер обжег им лица. Хлоя закашлялась и быстро сбежала по ступенькам к теплой машине. Там она забилась в уголок в ожидании Колена.

Остальные наблюдали с паперти, как увозят музыкантов в тюремной машине, поскольку все они сидели за долги. Музыкантов набилось в кузов как сельдей в бочке, и они в отместку подняли ужасный шум – изо всех сил задудели в свои трубы, особенно усердствовали скрипачи.

XXIII

Спальня Колена была несомненно квадратной, с высоким потолком, а окно тянулось пятидесятисантиметровой стеклянной лентой вдоль всей стены в ста двадцати сантиметрах от пола, устланного мохнатым светло-оранжевым ковром. Стены были обиты натуральной кожей.

Кровать стояла не на полу, а на своего рода антресолях, построенных на половине высоты комнаты. Наверх вела лесенка из уморенного дуба, отделанная латунью. Ниша под антресолями служила будуаром. Там стояли книги и мягкие кресла, а также висела фотография далай-ламы.

Колен еще спал. Хлоя только проснулась и глядела на него. Волосы ее растрепались, и от этого она казалась еще более юной. На кровати не было ничего, кроме простыни, той, на которой они лежали, все остальные постельные принадлежности почему-то оказались разбросанными по комнате, хорошо прогретой огнедышащими брандспойтами. Хлоя сидела, уперев подбородок в колени, и терла глаза, потом она потянулась и опрокинулась навзничь, примяв подушку.

Колен лежал ничком и пускал слюни, словно старый младенец. Хлоя рассмеялась, встала на колени и, взяв его за плечи, сильно тряхнула. Колен проснулся и принялся целовать ее раньше, чем открыл глаза. Хлоя с охотой поддавалась ему, подводя его к избранным местам. Ее кожа, янтарная и душистая, была похожа на марципан.

Серая мышка с черными усами взобралась к ним по лесенке и сообщила, что пришел Николя и ждет их. Они вспомнили о предстоящем путешествии и разом вскочили на ноги. Мышка воспользовалась этим и основательно поработала над коробкой шоколадных конфет, стоящей у изголовья кровати.

Они быстро умылись, надели дорожные костюмы и поспешили на кухню. Николя пригласил их позавтракать в своих владениях. Мышка пошла было за ними, но остановилась в коридоре. Она хотела поглядеть, почему солнца сегодня не сияли так ярко, как обычно, и при случае наорать на них за это.

– Ну, как вам спалось? – спросил Николя.

Под глазами у него темнели синяки, а цвет лица был землистый.

– Превосходно, – сказала Хлоя и плюхнулась на стул, потому что ноги ее не держали.

– А ты? – спросил Колен. Он поскользнулся и сел на пол, не попытавшись даже подняться.

– Я проводил Исиду домой, – ответил Николя, – и она, как водится, предложила мне выпить.

– А ее родителей не было дома? – спросила Хлоя.

– Нет, – подтвердил Николя. – Были только две кузины, и они упросили меня остаться.

– Сколько им лет? – коварно спросил Колен.

– Точно не знаю, – сказал Николя. – Но на ощупь я дал бы одной не меньше шестнадцати и не больше восемнадцати другой.

– Ты провел с ними ночь? – спросил Колен.

– Угу… Они слегка выпили, так что… мне пришлось убаюкивать всю троицу. У Исиды широченная кровать… Там было как раз еще одно место. Я не хотел тревожить вас и остался там спать…

– Спать? – переспросила Хлоя. – Кровать эта, видно, очень неудобная, потому что вид у тебя, я бы сказала…

Николя смущенно покашлял и чрезмерно деловито стал возиться со своими электрическими приборами.

– Попробуйте-ка это, – сказал он, меняя тему разговора. И подал начиненные финиками и сливами глазированные абрикосы в ароматном сиропе.

– А машину ты сможешь вести? – спросил Колен.

– Попробуем, – ответил Николя.

– Как вкусно! – воскликнула Хлоя. – Поешь с нами.

– Я предпочел бы что-нибудь бодрящее.

И на глазах Колена и Хлои он составил для себя чудовищную смесь из кварты белого вина, ложки уксуса, пяти яичных желтков, двух устриц и ста граммов рубленого мяса, залитого сливками и посыпанного щепоткой гипосульфида натрия. Все это исчезло в его глотке со свистом пущенного на полную мощность циклотрона.

– Как пошло? – спросил Колен и рассмеялся, увидев гримасу Николя.

– Порядок! – через силу ответил Николя.

И в самом деле, синяки под глазами у него разом исчезли, словно их стерли смоченной в бензине ваткой, а лицо заметно посвежело. Он фыркнул, как конь, стиснул кулаки и зарычал. Хлоя с некоторой тревогой взглянула на него.

– У тебя схватило живот, Николя? – спросила она.

– Наоборот! – рявкнул он. – Все как рукой сняло! Сейчас подам вам еще одно блюдо – и в путь.

XXIV

Большой белый лимузин осторожно продвигался вперед, объезжая рытвины. Колен и Хлоя сидели сзади и глядели в окно, но им было как-то не по себе от проносящегося мимо пейзажа. Небо висело совсем низко, красные птицы едва не задевали телеграфные провода, поднимаясь и опускаясь вместе с ними от столба к столбу, а их пронзительные крики отражались в свинцовой воде луж.

– Почему ты велел свернуть на эту дорогу? – спросила Хлоя у Колена.

– Так короче, – ответил он. – Да по-другому и нельзя. Старое шоссе вконец износилось. Все так и норовили по нему промчаться, потому что над ним всегда ясное небо. И вот теперь остался только этот путь. Не волнуйся, Николя хорошо ведет машину.

– Ненавижу этот тусклый свет, эту мглу… – сказала Хлоя.

Ее сердце колотилось, словно стиснутое жесткой скорлупой. Колен положил ей руку на плечи и бережно, как котенка, обхватил пальцами ее тонкую шею.

– Да-да… – прошептала Хлоя и, поеживаясь от щекотки, чуть втянула голову в плечи. – Не убирай руку, мне страшно одной…

– Хочешь, я подниму цветные стекла? – предложил Колен.

– Ага… Пусть будет попестрей…

Колен нажал на зеленые, синие, желтые и красные кнопки, и разноцветные фильтры заменили автомобильные стекла. Теперь Колен и Хлоя оказались словно внутри радуги, и цветные тени плясали по белому меху сиденья всякий раз, как машина проскакивала мимо телеграфных столбов. Хлоя почувствовала себя лучше.

Равнина по обе стороны дороги была покрыта жиденьким ползучим блекло-зеленоватым мхом, да кое-где мелькали растрепанные деревья с корявыми стволами. Воздух был недвижим, даже малый ветерок не рябил жидкую грязь, которая черными фонтанами разлеталась из-под колес. Николя изо всех сил старался не потерять дороги, он с трудом удерживал машину посредине вконец разбитого скользкого шоссе.

– Не волнуйтесь, – сказал он, обернувшись к Хлое. – Осталось совсем чуть-чуть. Скоро дорога изменится.

Хлоя посмотрела в правое окно и вздрогнула. Привалившись к телеграфному столбу, чешуйчатая тварь провожала их пристальным взглядом.

– Гляди, Колен… Кто это?..

– Не знаю… По-моему… оно не злое…

– Это рабочий из бригады, обслуживающей телеграфную линию, – сказал Николя через плечо. – Все они носят вот такие противогрязевые комбинезоны.

– Это… жутко уродливо… – прошептала Хлоя.

Колен поцеловал ее.

– Не бойся, Хлоя, ведь он всего-навсего человек…

Грунт под колесами как будто уплотнился. Рыжеватый свет забрезжил над горизонтом.

– А вот и солнце, – сказал Колен. – Погляди…

Николя покачал головой:

– Нет, это медные копи. Мы мимо них проедем.

Мышь, сидевшая рядом с Николя, навострила ушки.

– Да, – сказал Николя. – Скоро будет тепло.

Дорога повернула несколько раз. Жидкая грязь дымилась. Машина пробивалась сквозь завесу белых испарений с сильным запахом меди. Наконец грязь совсем затвердела и обнаружилось шоссе, пыльное и растрескавшееся. Вдалеке перед ними, как над огромной раскаленной плитой, дрожал воздух.

– Мне здесь не нравится, – сказала Хлоя. – Может, объедем другой дорогой?

– Другой дороги нет, – сказал Колен. – Не хочешь ли ты почитать Гуффе? Я взял его с собой.

Кроме этой книги, они ничего не взяли из вещей, так как рассчитывали покупать все необходимое в пути.

– Давай опустим цветные стекла? – предложил Колен.

– Давай. Теперь стало светлее.

Внезапно дорога еще раз повернула, и они оказались посреди медных рудников, которые раскинулись ярусами по обе стороны шоссе. Бескрайняя пересохшая равнина, покрытая зеленоватой медной рудой, уходила за горизонт. Сотни рабочих в герметических комбинезонах возились вокруг огнедышащих горнов. Другие складывали угольные брикеты, которые непрерывно подвозили электровагонетки, в аккуратные пирамиды. Медь от жары плавилась и текла красными ручьями, окаймленными бордюром из твердого как камень, застывшего ноздреватого шлака. Ручьи эти впадали в большие резервуары, откуда медь выкачивали насосами и гнали по овальным трубам.

– Какая ужасная работа! – сказала Хлоя.

– Зато платят хорошо, – сказал Николя.

Несколько рабочих остановились, чтобы поглядеть на проезжающую машину. Их взгляды не выражали ничего, кроме презрения и, пожалуй, насмешки. Это были широкоплечие, сильные люди, и вид у них был невозмутимый.

– Они нас ненавидят, – сказала Хлоя. – Поедем поскорей!

– Они на работе, – сказал Колен.

– Ну и что? – сказала Хлоя.

Николя прибавил газу. Автомобиль мчался по растрескавшемуся шоссе под урчанье машин и бульканье плавящейся меди.

– Мы скоро выскочим на старую дорогу, – сказал Николя.

XXV

– Почему они так высокомерны? – спросила Хлоя. – Ведь работать не очень-то приятно…

– Принято считать иначе, – сказал Колен. – Работают по привычке и как раз для того, чтобы не думать.

– Во всяком случае, выполнять работу, которую могут делать машины, полный идиотизм.

– Должен же кто-то делать машины, – сказал Колен.

– О, конечно, – воскликнула Хлоя. – Чтобы получить яйцо, нужна курица, но когда есть курица, можно получать не одно яйцо, а целую кучу. Следовательно, лучше начать с курицы.

– Надо бы узнать, что мешает выпускать машины. Вероятно, просто не хватает на это времени. Люди тратят все время на то, чтобы жить, а на работу у них не остается времени.

– А может быть, совсем наоборот? – спросила Хлоя.

– Нет, – ответил Колен. – Если бы у них было время сделать машины, они могли бы потом ничего не делать. Я хочу сказать, что они работают, чтобы жить, вместо того чтобы работать над созданием машин, которые дали бы им возможность жить, не работая.

– Это чересчур сложно, – заметила Хлоя.

– Нет, это очень просто. Конечно, такие перемены могут произойти только постепенно. Но когда подумаешь, сколько времени уходит, чтобы сделать то, что так быстро изнашивается…

– По-твоему, рабочие не предпочли бы сидеть дома, и целовать своих жен, и ходить в бассейн и на танцы?

– Нет, – сказал Колен, – потому что они об этом не думают.

– Даже если они считают, что работать хорошо, разве они в этом виноваты?

– Нет, не виноваты, ведь им все твердят: «Труд священен, работать хорошо, это благородно, труд превыше всего, и только трудящиеся имеют право на все». Но при этом общество организовано так, что они работают все время и просто не успевают воспользоваться своими правами.

– Выходит, они глупые?

– Да, глупые, – сказал Колен, – поэтому и согласны с теми, кто им внушает, что нет ничего выше труда. Таким образом, они ни о чем не думают и не стараются освободиться от бремени такой работы…

– Давай поговорим о чем-нибудь другом, – предложила Хлоя. – Я от этого устала. Скажи мне лучше, нравятся ли тебе мои волосы…

– Я тебе уже говорил…

Он посадил ее к себе на колени. И снова почувствовал себя совершенно счастливым.

– Я тебе уже говорил, что люблю тебя и в целом, и в частностях.

– Тогда переходи к частностям, – сказала Хлоя и с гибкостью змейки нежно к нему прильнула.

XXVI

– Простите, месье, но не угодно ли месье здесь остановиться? – спросил Николя.

Машина затормозила у придорожной гостиницы. Шоссе было уже хорошим, с гладким покрытием, испещренным солнечными бликами, которые так эффектно выглядят на рекламных фотографиях, а по обе его стороны раскинулся прекрасный ландшафт: деревья правильной цилиндрической формы, свежая травка, освещенная солнцем, коровы, пасущиеся на луговинах, источенные червячком ветхие ограды, живые изгороди из цветущей жимолости, яблони, усыпанные яблоками, желтые листья, собранные в аккуратные кучки, кое-где снежные овраги, для разнообразия – пальмы, мимоза, а в саду гостиницы – северные сосны и еще вихрастый огненно-рыжий мальчишка, который гонит по дороге двух овец и одну пьяную собаку. По одну сторону шоссе дул сильный ветер, по другую же ветра не было вовсе – каждый выбирал то, что ему нравится. Тень отбрасывали не все деревья, а лишь некоторые, и только в одной из канав квакали лягушки.

– Да, давайте здесь остановимся, – ответил Колен. – Все равно до юга нам сегодня уже не добраться.

Николя распахнул дверцу и вылез из машины. На нем был красивый шоферский костюм из свиной кожи и элегантная кожаная каскетка. Он отошел на два шага и оглядел автомобиль. Колен и Хлоя тоже вышли.

– Наш экипаж, увы, не блещет чистотой, – сказал Николя. – Ведь мы ехали по такой грязи.

– Не важно, – сказала Хлоя. – В гостинице мы попросим, чтобы его помыли…

– Пойди узнай, есть ли у них свободные номера, – сказал Колен. – И не грозит ли нам здесь смерть от голода.

– Слушаюсь, месье, – ответил Николя и приложил два пальца к козырьку каскетки, словно нарочно стараясь вывести Колена из себя.

Он толкнул калитку из вощеного дуба и нервно вздрогнул, когда ладонь его прикоснулась к обтянутой бархатом ручке. Гравий захрустел у него под ногами, затем он поднялся по ступенькам каменной лестницы и исчез в вестибюле.

Жалюзи на окнах были опущены, и изнутри не доносилось ни звука. Солнце подпекало упавшие в траву яблоки, и из них прямо на глазах проклевывались новорожденные зелененькие яблоньки, которые тут же зацветали и начинали плодоносить крохотными наливными яблочками. Яблоньки третьего поколения выглядели уже зелено-розовым мхом, и с них то и дело сыпались на землю яблочки-бусинки.

Несколько стрекозлят зажужжали на солнышке, предаваясь невнятным забавам, одна из которых заключалась в быстром волчковании на месте. На ветреной стороне шоссе какие-то злаки волнами склоняли колосья и гудели под сурдинку, а первые палые листья с тихим легким шелестом прилежно учились летать. Стайка жуков, трепеща крыльями, пыталась лететь против ветра с глухим бульканьем, подобным плеску плицев колесного парохода, который поднимается вверх по реке к Большим озерам.

Колен и Хлоя стояли рядом, молча греясь на солнышке, и сердца у обоих стучали в ритме буги-вуги.

Стеклянная дверь тихо скрипнула. Появился Николя. Он был весь расхристанный, а каскетка криво сидела на голове.

– Они что, вытолкали тебя взашей? – спросил Колен.

– Никак нет, месье, – ответил Николя. – Они готовы принять месье и мадам и заняться машиной.

– Что с тобой случилось? – воскликнула Хлоя.

– А, – махнул рукой Николя, – хозяина не оказалось на месте… Пришлось обратиться к его дочери.

– Ты хоть застегнись, – сказал Колен, – у тебя неприличный вид.

– Покорнейше прошу, месье, меня извинить, но я подумал, что ради двух хороших номеров стоит принести такую небольшую жертву.

– Переоденься, пожалуйста, раз ты без этого не можешь нормально разговаривать, – попросил Колен. – Ты играешь в дурака на моих нервах…

Хлоя остановилась у маленького сугроба. Снежинки были пушистые, свежие. Они ослепляли белизной и не таяли.

– Погляди, какая прелесть, – сказала она Колену.

Под снегами цвели примулы, васильки и маки.

– Ага, – ответил Колен, – только зря ты трогаешь снег, простудишься.

– Да что ты! Нет! – сказала Хлоя и вдруг зашлась кашлем, похожим на треск рвущегося шелка.

– Милая моя Хлоя, – Колен обнял ее и притянул к себе, – не кашляй так ужасно, мне больно.

Она выпустила снежинки из рук, и они медленно, словно пух, упали на землю и снова засверкали на солнце.

– Мне не нравится этот снег, – пробормотал Николя, но тут же спохватился. – Я прошу месье извинить меня за то, что я позволил себе высказаться.

Колен снял полуботинок с ноги и швырнул его Николя в лицо, но тот как раз в эту секунду нагнулся, чтобы оттереть пятнышко на своих брюках. Услышав за собой звон разбитого стекла, Николя выпрямился.

– О месье, – проговорил он с упреком, – это ведь окно вашей комнаты.

– Ну и черт с ним! Воздуху будет больше… И тебе наука, чтобы ты не вел себя как идиот.

Опираясь о плечо Хлои, Колен поскакал на одной ноге к дверям гостиницы. Разбитое стекло тут же начало отрастать. По краям рамы уже появилась тоненькая прозрачная пленка опалового цвета, отливающая всеми цветами радуги.

XXVII

– Ну, как ты спал? – спросил Колен.

– Недурно. А ты? – ответил Николя, не надевший в это утро шоферской одежды.

Хлоя зевнула и придвинула к себе кувшин с каперсовым сиропом.

– Из окна так дуло, что я не могла уснуть.

– Разве оно не затянулось стеклом? – спросил Николя.

– Не совсем. Родничок пока не зарос, и сквозь него садил ветер. Утром у меня заложило грудь, она набилась снегом…

– Это просто ужасно, – сказал Николя. – Ну, я их обматерю самым строгим образом. Так мы сейчас едем дальше?

– Нет, после обеда, – ответил Колен.

– Надо будет снова надеть шоферский костюм.

– О, Николя! – пригрозил ему Колен. – Если будешь продолжать в таком духе, я тебя…

– Хорошо, – перебил его Николя, – но только не сейчас.

Он залпом выпил кружку сиропа и доел бутерброд.

– Загляну-ка я на кухню, – сообщил он, поднимаясь из-за стола и с помощью карманной дрели поправляя узел на галстуке. Он вышел из комнаты, и звуки его шагов постепенно затихали, видимо, в направлении кухни.

– А мы что будем делать, милая моя Хлоя?

– Целоваться.

– Это уж точно! А потом?

– Потом? Этого я не могу произнести вслух.

– Ясно. Ну а еще потом?

– Потом уже пора будет обедать. Обними меня. Мне холодно. Этот снег…

Солнце лилось в комнату золотистыми волнами.

– Здесь не холодно, – сказал Колен.

– Да, – согласилась Хлоя, прижимаясь к нему. – Но мне холодно… А еще потом я напишу письмо Ализе.

XXVIII

Улица была из конца в конец запружена народом. Все яростно толкались, пытаясь прорваться в зал, где Жан-Соль должен был прочитать свою лекцию.

Люди прибегали к самым изощренным уловкам, чтобы обмануть бдительных экспертов-искусствоведов, поставленных для проверки подлинности пригласительных билетов, поскольку в продажу были пущены десятки тысяч подделок.

Кое-кто приезжал на катафалках, но полицейские протыкали гробы длинными стальными пиками, навеки пригвождая ловчил к дубовым доскам, и тогда те и вправду давали дуба, что, к слову сказать, представляло известные удобства, так как новопреставленные оказывались уже упакованными для похорон. Данная операция приносила ущерб только истинным покойникам, потому что от нее страдали их саваны. Многие почитатели Жан-Соля сигали на парашютах со специальных самолетов (в аэропорту Бурже шла форменная драка, чтобы попасть на такой самолет) и становились мишенями для пожарников, которые струей из брандспойта загоняли смельчаков прямо на сцену, где и топили их, как котят. Находились и такие, что пытались проникнуть в здание по трубам для нечистот. Но стоило им ухватиться пальцами за края канализационных колодцев, чтобы выбраться наружу, как их били подкованными каблуками по суставам, а дальнейшее было уже делом крыс. Но ничто не могло умерить пыл одержимых поклонников лектора. Однако надо признаться: вовсе не те, что тонули, а другие упорствовали в своих отчаянных попытках проникнуть в зал, и тысячеголосый рокот толпы не угасал, а, напротив, поднимался к зениту, распространяясь по поднебесью раскатистым пещерным гулом.

Только «чистые», ко всему причастные, «посвященные» являлись обладателями подлинных приглашений, отличить которые от фальшивых не составляло, кстати, труда, и потому эти избранные души беспрепятственно двигались по узенькому коридору, отгороженному вдоль стен домов. Их охраняли стоящие через каждые пятьдесят сантиметров тайные агенты, замаскированные под огнетушители. Однако счастливцев оказывалось все же чрезвычайно много, и в зал, уже набитый до отказа, то и дело врывались вновь прибывшие.

Шик появился здесь еще накануне. За баснословные деньги швейцар согласился, чтобы Шик заменил его. Но это оказалось возможным только после того, как Шик ломом перебил ему левую ногу. Когда речь шла о Партре, Шик не скупился на инфлянки. Ализа и Исида вместе с ним ждали появления лектора. Они тоже провели тут ночь, боясь пропустить такое событие. В темно-зеленой униформе швейцара Шик был просто неотразим. С тех пор как Колен подарил ему двадцать пять тысяч инфлянков, он все больше пренебрегал своей работой.

В зале собралась особая публика. Очкарики с блуждающими взглядами, всклокоченными волосами, замусоленными окурками в зубах и громкой отрыжкой, женщины с жидкими, словно траченными молью косичками, плотно уложенными вокруг головы, в кожаных «канадках» с вытертыми белесыми пятнами на груди, надетых прямо на голое тело.

В большом зале на первом этаже, потолок которого был наполовину застеклен, а наполовину расписан красками, разведенными на тяжелой воде (от этих многофигурных фресок зарождалось сомнение: представляет ли хоть какой-то интерес жизнь, если женские формы так безнадежно тяжелы и уродливы), так вот, в зал набивалось все больше и больше народу, причем тем, кто появился позже, ничего не оставалось, как, стоя где-то сзади на одной ноге, другой отбиваться от наседающих на них ближайших соседей. В специальной ложе в окружении свиты восседала герцогиня де Будуар, привлекая к себе внимание истерзанной толпы и оскорбляя роскошью хорошего тона группу неудачливых философов, кое-как примостившихся на складных стульях.

Начало лекции приближалось, и присутствующих все больше лихорадило. В глубине зала поднялся галдеж, несколько студентов пытались посеять смуту в умах, скандируя искаженный текст «Нагорной проповеди» баронессы Орци.

Но Жан-Соль был уже на подступах к залу. Шик услышал, что на улице затрубил слон, и высунулся в окно. Вдали, в глубине бронированного паланкина вырисовывался силуэт Жан-Соля, а слоновья спина под ним, бугристая и морщинистая в луче красного прожектора, казалась чем-то инопланетным. В четырех углах паланкина стояли отборные стрелки, держа на изготовку топорики. Слон прокладывал себе дорогу в толпе, шагая прямо по людям, и глухой топот его четырех колонн неумолимо приближался. Перед подъездом слон опустился на колени, и отборные стрелки сошли первыми. Изящно спрыгнув вслед за ними, Партр оказался в их кольце. Ловко орудуя топориками, стрелки повели Партра в зал. Полицейские заперли все двери, а Шик, подталкивая перед собой Ализу и Исиду, поспешил по потайному коридору за кулисы.

В глубине сцены висел бархатный занавес, в котором Шик загодя проделал дырочки, чтобы все хорошо видеть. Трое молодых людей уселись на подушки и стали ждать. На расстоянии метра от них, не более, Партр готовился начать свою лекцию. Его гибкое и аскетическое тело излучало особые флюиды, и публика, покоренная неотразимым обаянием любого его жеста, в томлении замирала, ожидая вожделенного сигнала к старту.

Было много обмороков, связанных с внутриматочным перевозбуждением, которое охватывало главным образом женскую часть зала, и Ализа, Исида и Шик явственно слышали хриплое дыхание двух дюжин слушательниц и слушателей, которые пробрались под сцену и там, в кромешной тьме, на ощупь раздевались, чтобы занимать меньше места.

– Ты помнишь? – шепнула Ализа, с нежностью взглянув на Шика.

– Еще бы, там мы нашли друг друга…

Он наклонился к Ализе и ласково поцеловал ее.

– Вы тоже были там, под сценой? – спросила Исида.

– Да, – ответила Ализа, – и это было очень приятно.

– Не сомневаюсь! – сказала Исида. – Что это, Шик?

Шик как раз снимал крышку со стоящего рядом с ним большого черного прибора.

– Фонограф, – ответил он. – Я приобрел его ради этой лекции.

– Колоссально! – воскликнула Исида. – Значит, сейчас можно и не слушать…

– Конечно… А дома хоть всю ночь напролет слушай. Но мы не будем этого делать, чтобы не заиграть пластинки. Прежде я должен сделать копии. Пожалуй, я даже закажу у фирмы «Крик владельца» серию этих пластинок. Для продажи.

– Этот ящик влетел вам небось в копеечку, – сказала Исида.

– Какое это имеет значение! – ответил Шик.

Ализа вздохнула. Вздох ее был таким легким, что услышала его только она одна… Да и то едва ли.

– Все! Он начинает!.. – воскликнул Шик. – Я положил свой микрофон рядом с микрофонами радиостудии. Они его не заметят.

Жан-Соль начал говорить. Сперва ничего, кроме щелканья затворов, не было слышно. Фотографы, кинорепортеры просто удержу не знали. Потом один из них был сбит с ног отдачей своей камеры, и тут поднялось невесть что. Озверелые коллеги набросились на несчастного и принялись осыпать его порошком магния. Ослепительно вспыхнув, он, ко всеобщему ликованию, исчез навсегда, а полицейские отправили в тюрьму всех остальных репортеров.

– Прекрасно! – Шик ликовал. – Теперь я один буду обладать этой записью!

Публика, которая поначалу вела себя более или менее спокойно, начала волноваться и все громче проявляла свое восхищение Партром, отзываясь восторженными воплями и аплодисментами буквально на каждое его слово. И это несколько затрудняло понимание того, что он говорил.

– А вы и не пытайтесь во все это вникнуть, – сказал Шик. – Мы потом послушаем на свободе запись.

– Тем более что здесь все равно ничего не слышно, – подхватила Исида. – Он тих как мышка. Кстати, у вас нет известий от Хлои?

– Я получила от нее письмо, – ответила Ализа.

– Они уже приехали?

– Да, им все-таки удалось уехать. Но они собираются вернуться раньше, чем думали, потому что Хлоя чувствует себя не очень хорошо, – сказала Ализа.

– А Николя? – спросила Исида.

– С ним все в порядке. Хлоя пишет, что он вел себя просто ужасно с дочерьми всех хозяев гостиниц, где они останавливались.

– Николя – отличный парень, – сказала Исида. – Не понимаю, почему он работает поваром.

– Это действительно странно, – сказал Шик.

– А что такого? Это куда лучше, чем коллекционировать Партра, – сказала Ализа и ущипнула Шика за ухо.

– Надеюсь, у Хлои ничего серьезного? – спросила Исида.

– Она не пишет, чем больна, но жалуется, что у нее ноет грудь, – ответила Ализа.

– Хлоя такая красивая! Невозможно себе представить, что она захворала.

– Ой, – прошептал Шик. – Смотрите, смотрите!..

Часть застекленного потолка приоткрылась, и по периметру образовавшегося проема появились чьи-то головы. Оказывается, отважные поклонники Партра забрались на крышу и успешно провели задуманную операцию. Но на этих смельчаков наседали сзади такие же смельчаки, и, чтобы удержаться, первым смельчакам пришлось изо всех сил вцепиться в края рамы.

– Их можно понять, – сказал Шик. – Лекция совершенно выдающаяся.

Партр вышел из-за стола и продемонстрировал слушателям муляжи различных типов блевотины. Самая прекрасная из них – непереваренное яблоко в красном вине – имела огромный успех. Шум стоял такой, что даже за занавесом, там, где сидели Ализа, Исида и Шик, стало уже почти невозможно разговаривать.

– Когда же они приезжают? – спросила Исида.

– Завтра или послезавтра, – ответила Ализа.

– Мы их так давно не видели!.. – сказала Исида.

– Да, – подхватила Ализа, – со дня их свадьбы…

– Что и говорить, свадьба удалась на славу! – воскликнула Исида.

– Еще бы! – сказал Шик. – Ведь именно в тот вечер Николя проводил тебя домой…

К счастью, в этот миг весь потолок обрушился, завалив зал, и это избавило Исиду от необходимости что-либо уточнять. Вихрем взметнулась битая штукатурка. Выбеленные известкой фигуры метались, спотыкались и падали среди обвалившихся кусков бетона, задыхаясь в ядовитом тяжелом облаке пыли, нависшем над обломками. Партр перестал читать, он хохотал от души и хлопал себя по ляжкам, радуясь, что столько людей втянуто в это светопреставление. Но все же и он поперхнулся пылью и ужасно закашлялся.

Шик лихорадочно нажимал на кнопки аппарата. Из фонографа выбился какой-то зеленоватый всполох, шустро пополз по паркету и скрылся в щели. За ним – второй и третий. Шик вырубил ток как раз вовремя, чтобы не успела вылезти омерзительного вида многоножка.

– Что я делаю! – воскликнул Шик. – Он вышел из строя. Микрофон забит пылью.

Адское игрище в зале достигло своего апогея. Партр, дочитав лекцию, стал залпом пить воду прямо из графина. Он явно собрался уходить. Тогда Шик решился.

– Я предложу ему выйти через заднюю дверь, – сказал он. – Уматывайте отсюда, я вас догоню.

XXIX

Николя остановился посреди коридора. Два солнца и в самом деле теперь не заливали его, как прежде. Желтые керамические плитки как-то потускнели, они словно подернулись легкой пеленой, и солнечные лучи, вместо того чтобы, разбиваясь, разлетаться во все стороны брызгами мельчайших металлических шариков, вяло лились на пол и растекались по нему бесформенными лужицами. Стены, изгрызенные солнечными зайчиками, уже не сверкали так ровно, как прежде.

Впрочем, мышки, казалось, не были встревожены этими изменениями, не считая, правда, серой с черными усиками – ее удрученный вид сразу же поразил Николя, но он подумал, что мышка просто не хотела так быстро возвращаться домой, что она тоскует по новым знакомым, которых приобрела за время путешествия.

– Ты недовольна? – спросил он ее.

Мышка с отвращением указала Николя на стены.

– Да, – согласился Николя. – Что-то здесь изменилось. Раньше было лучше. Не пойму, в чем тут дело…

Мышка на минуту словно задумалась, потом горестно покачала головой и беспомощно развела лапками.

– Я тоже не понимаю, – сказал Николя. – Даже когда протираешь стекла, ничего не меняется. Видимо, воздух здесь стал едким…

Он еще постоял в задумчивости, покачал, в свою очередь, головой и пошел дальше. Мышка же скрестила лапки на груди и с отсутствующим видом принялась жевать, но тут же сплюнула, почувствовав вкус жевательной резинки для кошек. Продавец, видно, ошибся.

Хлоя и Колен завтракали.

– Ну как? – спросил Николя, заглянув в столовую. – Дело идет на поправку?

– Гляди-ка! – воскликнул Колен. – Наконец-то ты заговорил нормально.

– Я не в форменной обуви, – объяснил Николя.

– Я чувствую себя неплохо, – сказала Хлоя.

Глаза ее блестели, щеки заливал румянец, и по всему было видно, что она счастлива вернуться домой.

– Она съела полпирога с курицей, – сказал Колен.

– Очень рад. Я его испек, не заглядывая в труды Гуффе.

– Ну, что будем делать, Хлоя? – спросил Колен.

– И когда обедать? – спросил Николя.

– Мне хочется пойти вместе с вами двумя, и с Ализой, и с Исидой на каток, и в магазины, и на вечеринку, – сказала Хлоя. – И еще мне хочется купить зеленое кольцо.

– Ясно, – сказал Николя. – Тогда я, не теряя времени, займусь обедом.

– Только, пожалуйста, Николя, не надевай своей шоферской одежды, – попросила Хлоя. – А то с тобой очень утомительно разговаривать. И тебе придется лишний раз переодеваться.

– Я пойду возьму деньги из сейфа, а ты, Хлоя, позвони друзьям. Мы отлично проведем день.

– Иду звонить, – сказала Хлоя.

Она встала из-за стола, побежала к телефону, сняла трубку и пронзительно мяукнула. Это означало, что ее надо соединить с Шиком.

Николя убирал со стола. Он нажал на рычажок, и грязная посуда поползла на кухню, прямо в мойку, по спрятанной под ковром широкой пневматической трубе. Затем он вышел в коридор.

Мышка, стоя на задних лапках, передними скребла одну из потускневших кафельных плиток. Протертый ею уголок сверкал, как прежде.

– Вот это да! – воскликнул Николя. – У тебя получается!.. Невероятно!..

Мышка остановилась и, тяжело дыша, протянула Николя свои стертые в кровь лапки.

– О, ты себя изувечила!.. – сказал Николя. – Брось это. В конце концов, здесь и так немало солнца. Пошли, я тебя полечу.

Николя сунул мышку в нагрудный карман, а она, все еще задыхаясь и полузакрыв глаза, выставила наружу свои бедные, израненные лапки.

Колен, напевая, быстро вращал ручки замков своего сейфа. Тревога, которая мучила его все последние дни, отлегла от сердца, и оно, это он чувствовал, обрело теперь форму апельсина. Бело-мраморный сейф с аметистовыми черно-зелеными ручками был украшен инкрустациями из слоновой кости. Шкала указывала на наличие шестидесяти тысяч инфлянков.

Крышка сейфа откинулась, щелкнув, как хорошо смазанный замок, и Колен разом перестал улыбаться: стрелка, освободившись от какой-то помехи, тут же двинулась по шкале и после некоторых колебаний остановилась на уровне тридцати пяти тысяч инфлянков. Он сунул руку в сейф и судорожно пересчитал деньги, проверяя точность показания. Прикинув в уме свои траты, он убедился, что все сходится. Из своих ста тысяч инфлянков он двадцать пять тысяч отдал Шику, чтобы тот женился на Ализе, пятнадцать тысяч стоила машина, свадьба обошлась в пять тысяч… Остальное разошлось по мелочам. Колен немного успокоился.

– Все нормально, – произнес он вслух, но заметил, что голос его дрогнул.

Он взял сперва столько, сколько хотел, потом заколебался, усталым жестом положил половину назад и захлопнул крышку сейфа. Рукоятки, позвякивая, как бубенчики, быстро завертелись. Он постучал по шкале, чтобы проверить, верно ли она указывает оставшееся количество денег.

Затем он поднялся, застыл на несколько мгновений, пораженный огромностью сумм, которые ему пришлось потратить, чтобы создать Хлое ту жизнь, которой она достойна, и улыбнулся, вспомнив, какой растрепанной Хлоя была утром в постели, и округлости простыни, прикрывавшие ее тело, и янтарный цвет ее кожи, когда он скинул простыню, но он тут же заставил себя снова сосредоточиться на сейфе, потому что сейчас было не время думать о таких вещах.

Хлоя одевалась.

– Попроси Николя сделать бутерброды, – сказала она. – Нам пора уходить… Я всем назначила свидание у Исиды.

Колен поцеловал ее в плечо, воспользовавшись вырезом платья, и побежал на кухню. Николя все еще возился с мышкой, он мастерил ей костыли из бамбука.

– Вот, – сказал он, – ходи на них до вечера, и все пройдет.

– Что с ней? – спросил Колен, погладив мышку по головке.

– Оттирала кафель в коридоре, – объяснил Николя. – И кусочек очистила, но она, бедняжка, стерла себе лапки.

– Не волнуйся из-за плиток, – сказал Колен мышке, – это само пройдет.

– Не знаю… – сказал Николя. – Как-то странно. Будто плиткам не хватает воздуха.

– Вот увидишь, они снова заблестят, – сказал Колен. – Во всяком случае, я надеюсь… Ты прежде этого никогда не замечал?

– Нет.

Колен постоял немного у кухонного окна.

– Возможно, кафель всегда со временем тускнеет, – сказал он. – Не заменить ли его?

– Это будет очень дорого.

– Да, – согласился Колен. – Лучше подождем.

– Что ты мне хотел сказать? – спросил Николя.

– Не готовь обеда. Сделай только бутерброды… Мы сейчас все вместе уедем…

– Хорошо, я только оденусь.

Николя опустил мышку на пол, и она засеменила к двери, пошатываясь на маленьких костылях. Даже сзади были видны кончики ее топорщившихся усов.

XXX

Пока Колен и Хлоя путешествовали, вид улицы совершенно переменился. Листья на деревьях стали большими, и зимняя бледность домов сменилась блекло-зеленым цветом, который летом превратится в нежно-бежевый. Мостовая под ногами мягко пружинила, а воздух отдавал малиной.

Было еще прохладно, но голубые оконца в облаках обещали теплую погоду. Вдоль тротуаров росли зеленые и синие цветы, их сок змейками струился по тонким стеблям и уходил в землю с хлюпающим почмокиванием, похожим на поцелуи улитки.

Николя шел первым, на нем был спортивный костюм из ворсистой шерстяной ткани горчичного цвета и свитер с высоким воротом; вывязанный на груди лосось по-шамборски в точности воспроизводил рисунок со страницы шестьсот седьмой поваренной книги Гуффе. Его желтые кожаные ботинки на каучуке не мяли траву, так как он ступал точно по двум колеям, проложенным специально для автомобилей.

Колен и Хлоя шли за ним следом. Хлоя держала Колена за руку и глубоко вдыхала воздух, наслаждаясь его запахами. На ней было простое белое шерстяное платье и накидка из меха леопарда, обработанного бензолом, отчего темные пятна побледнели и расплылись кругами, причудливо наползающими один на другой. Ее легкие вспененные волосы были распущены и источали аромат жасмина и гвоздики.

Полузакрыв глаза, Колен ориентировался по этому запаху, и при каждом вдохе губы его слегка вздрагивали. Фасады домов заметно расслабились, они утратили чопорность своих прямоугольных очертаний, а от этого город стал просто неузнаваем, и Николя, совсем сбитому с толку, то и дело приходилось останавливаться, чтобы прочитать на эмалированных табличках названия улиц.

– Ну, с чего мы начнем? – спросил Колен.

– Сперва пойдем по магазинам, – сказала Хлоя. – У меня нет ни одного нового платья.

– Может, лучше ты их закажешь, как всегда, в ателье сестер Каллотт?

– Нет, – ответила Хлоя. – Я хочу походить по магазинам, купить несколько готовых платьев и еще всякую всячину.

– Исида будет рада тебя увидеть, Николя, – сказал Колен.

– Почему? – спросил Николя.

– Не знаю…

Они свернули на улицу Сиднея Бечета и оказались как раз у дома, в который шли. Консьержка качалась у ворот в механическом рок-кресле, мотор которого отчаянно громыхал в ритме польки. Это была устаревшая модель.

Исида открыла им дверь. На ней было красное платье, и она улыбнулась Николя. Шик и Ализа их уже ждали. Исида поцеловала Хлою, а потом все стали целовать друг друга, на что ушло несколько минут.

– Ты отлично выглядишь, дорогая, – сказала Исида Хлое. – Я боялась, что ты хвораешь, но твой вид меня успокаивает.

– Мне сейчас лучше. Николя и Колен хорошо за мной ухаживали.

– Как поживают ваши кузины? – спросил Николя.

Исида покраснела до корней волос.

– Они чуть ли не каждый день справляются, не приехали ли вы.

– Прелестные девочки, – сказал Николя, не глядя на Исиду, – но вы куда решительней.

– Да… – сказала Исида.

– Ну а ваше путешествие? – спросил Шик.

– Нормально, – ответил Колен. – Сперва, правда, дорога была плохая, но потом все наладилось.

– Кроме снега, – сказала Хлоя и прижала ладонь к груди.

– Куда пойдем? – спросила Ализа.

– Если хотите, я могу вам вкратце пересказать лекцию Партра, – предложил Шик.

– Ты много его книг купил, пока нас не было? – спросил Колен.

– Да нет, – сказал Шик.

– А как твоя работа?

– Нормально. Я нашел парня, который меня замещает, когда мне надо куда-нибудь смотаться.

– Задаром?

– Ну, почти что… Может, сразу пойдем на каток?

– Нет, сперва покупки, – сказала Хлоя. – Но если мужчины хотят кататься на коньках…

– Это мысль! – воскликнул Колен.

– Я провожу их, мне тоже надо кое-что купить, – сказал Николя.

– Вот и прекрасно! – обрадовалась Исида. – Пошли поскорей, чтобы и мы успели покататься.

XXXI

Колен и Шик катались уже около часа, и народу на льду становилось все больше. Всегда одни и те же лица: те же мальчики, те же девочки, и, как всегда, они то и дело падали, и тут же появлялись уборщики со своими фанерными скребками. Служитель поставил на проигрыватель пластинку, которую завсегдатаи уже несколько недель как выучили наизусть. Потом он перевернул ее на другую сторону, и все наперед знали, что они сейчас услышат, потому что все это давно стало неким ритуалом, но музыка вдруг умолкла, и из всех динамиков, кроме одного непокорного, который по-прежнему транслировал шлягер, раздался глухой, как из подземелья, голос. Голос этот просил господина Колена подойти к контролеру, потому что его вызывают к телефону.

– Кто это может быть? – удивился Колен. Он бросился к выходу.

Шик едва поспевал за ним – выскочил на прорезиненную дорожку, обогнул бар и вбежал в проходную будку, где был микрофон. Дежурный служитель смахивал в это время тростниковой щеточкой заусенцы со звуковых дорожек, которые всегда образуются на заигранных пластинках.

– Алло! – крикнул Колен в трубку. Он молча слушал.

Шик увидел, как Колен, сперва лишь удивленный, вдруг разом побледнел.

– Что случилось? – спросил Шик.

Колен знаком велел ему замолчать.

– Я сейчас, – сказал он в трубку и положил ее на рычаг.

Стены проходной будки так стремительно сдвигались, что он едва успел выбраться наружу, не то его бы расплющило. Он бежал, не сняв коньков, и ноги его вихляли из стороны в сторону. Шик не отставал ни на шаг.

– Откройте мою кабину! – крикнул Колен служителю. – Скорей! Номер триста девять.

– И мою, – добавил Шик. – Номер триста одиннадцать.

Служитель лениво поплелся за ними. Колен обернулся, увидел, что служитель отстал метров на шесть, и, еле сдерживаясь, подождал, пока тот не подойдет поближе. Тогда он, озверев, с размаху нанес ему удар коньком в подбородок, и голова служителя, оторвавшись, угодила прямо в воздухозаборное отверстие вентиляционной системы, обслуживающей холодильную установку. Колен выхватил ключи, которые покойник с отсутствующим лицом все еще сжимал в руке, открыл первую попавшуюся кабину, затащил туда труп, плюнул на него и опрометью кинулся к номеру триста девять. Шик затворил дверь кабины, которую Колен даже не потрудился прикрыть.

– Что случилось? – спросил он, едва переводя дух.

Колен уже успел снять коньки и надеть ботинки.

– Хлоя… – сказал Колен, – заболела.

– Серьезно?

– Не знаю. У нее был обморок. – Колен оделся и побежал.

– Ты куда? – крикнул ему вслед Шик.

– Домой! – крикнул в ответ Колен и застучал каблуками по гулкой бетонной лестнице.

На другом конце катка рабочие холодильной установки, задыхаясь, с трудом выползали на свежий воздух: вентиляция вышла из строя, и они, обессилев, падали как подкошенные вокруг ледяного поля.

Шик застыл в оцепенении, сжимая в руке конек, и глядел в ту сторону, где только что исчез Колен. Из-под двери кабины номер сто двадцать восемь медленно сочилась тоненькая струйка пенистой крови, и этот красный сироп стекал на лед тяжелыми дымящимися каплями.

XXXII

Он бежал что было духу, и люди перед его глазами медленно наклонялись, словно подбитые кегли, и с сухим звуком валились на мостовую.

Колен бежал, бежал, а острый угол горизонта в просвете между домами летел ему навстречу. Под ногами у него была темень, бесформенная куча черной ваты, и небо, лишенное цвета, косо давило сверху, еще один острый угол, потолок, а не небо, он бежал к вершине пирамиды, к ней притягивало его сердце менее темные участки ночи, но ему оставалось пробежать еще три улицы.

Хлоя, спокойная, даже какая-то просветленная, лежала на их огромной кровати. Глаза ее были открыты, только дышала она затрудненно. Ализа сидела возле нее, Исида на кухне помогала Николя готовить подкрепляющий напиток по рецепту Гуффе, а мышка своими острыми зубками измельчала семена трав для отвара.

Но Колен не знал всего этого, он бежал, ему было страшно, неужели мало того, думал он, что мы всегда вместе, неужели еще надо, чтобы душа замирала от страха, быть может, несчастный случай, она попала под машину и лежит теперь на кровати, а я не смогу ее увидеть, меня не пустят к ней, неужели вы думаете, что я боюсь увидеть мою Хлою, вам все равно меня не удержать: нет, Колен, не входи. А может быть, это только ушиб и все обойдется, а завтра мы вместе пойдем в Булонский лес, к той скамейке, я держал ее руку в своей, и ее волосы касались моих волос, ее подушка благоухает… Я всегда хочу лечь на ее подушку, сегодня вечером мы снова из-за нее подеремся, моя кажется ей слишком жесткой, она даже не проминается под ее головкой, и потом я все-таки ложусь на свою подушку, и она источает аромат ее волос. Никогда больше я не буду его вдыхать…

Тротуар вздыбился перед Коленом. Он одолел его гигантским прыжком, одним духом взбежал на второй этаж, открыл дверь, все было тихо и спокойно, он не увидел ни незнакомых людей в черном, ни священника, мир и покой исходили от серо-голубого рисунка ковра. Николя сказал: «Это пустяки», – а Хлоя улыбнулась: она была счастлива увидеть его вновь.

XXXIII

Теплая рука Хлои доверчиво лежала в руке Колена. Хлоя смотрела на него, и ее светлые чуть удивленные глаза вселяли спокойствие. А вокруг антресолей, на полу их комнаты столпились заботы, остервенело пытаясь задушить друг друга. Хлоя ощущала в своем теле, в своей грудной клетке какую-то неведомую ей злую силу, чье-то недоброе присутствие и не знала, как ей с этим совладать, она время от времени кашляла, чтобы хоть немного потеснить противника, вцепившегося в ее плоть. Хлое казалось, что каждым глубоким вздохом она живьем отдает себя во власть коварного, полного глухой ярости врага. Грудь Хлои едва вздымалась, прикосновение гладких простынь к ее длинным голым ногам почему-то успокаивало. Сгорбившись, Колен сидел рядом и глядел на нее. Темнело, сумерки сгущались концентрическими кругами вокруг светящегося венчика лампы, вмонтированной в стену у изголовья кровати и прикрытой круглым плафоном из матового хрусталя.

– Давай послушаем музыку, Колен, – сказала Хлоя. – Поставь одну из твоих любимых пластинок.

– Это утомит тебя, – ответил Колен, словно издалека.

Он плохо выглядел. Сердце заполонило всю его грудь, только сейчас он это заметил.

– Ну, пожалуйста, прошу тебя, – сказала Хлоя.

Колен встал, спустился по маленькой дубовой лесенке и зарядил проигрыватель пластинками. Динамики были во всех комнатах. Он включил тот, который висел в спальне.

– Ты что поставил? – спросила Хлоя.

Она улыбнулась. Она сама знала.

– Помнишь? – спросил Колен.

– Помню…

– Тебе больно?

– Не очень…

При впадении реки в море всегда есть порог, который трудно преодолеть, где кипит вода и в пене кружатся обломки затонувших кораблей. Воспоминания нахлынули из темноты, натолкнулись на барьер между ночью за окном и светом лампы и то погружались в глубину, то выныривали на поверхность, оборачиваясь либо белесым брюшком, либо серебристой спинкой. Хлоя слегка приподнялась.

– Сядь ко мне…

Колен подошел к ней и лег поперек кровати, так что Хлоя могла положить голову на сгиб его левого локтя. Кружева тонкой ночной рубашки рисовали причудливые узоры на ее золотистой коже, трогательно набухшей у основания грудей. Хлоя пальцами стиснула плечо Колена.

– Ты не сердишься?..

– На что?

– На то, что у тебя такая глупая жена…

Колен поцеловал Хлою в ямочку ее доверчивого плеча.

– Спрячь руку, моя милая Хлоя, ты простынешь.

– Мне не холодно. Слушай пластинку.

В игре Джонни Ходжеса было что-то возвышенное, необъяснимое и абсолютно чувственное. Чувственность, так сказать, в чистом виде, освобожденная от всего телесного.

Под воздействием музыки все углы комнаты округлились. Колен и Хлоя лежали теперь в центре некоей сферы.

– Что это? – спросила Хлоя.

– The Mood to be Wooed, – ответил Колен.

– Я это почувствовала, – сказала Хлоя. – А как же доктор войдет в комнату такой формы?

XXXIV

Николя открыл дверь. На пороге стоял доктор.

– Я доктор, – сказал он.

– Не угодно ли вам проследовать за мной? – И Николя повел доктора по коридору. – Вот, – произнес Николя, когда они оказались на кухне, – отведайте и скажите свое мнение.

В большом сосуде из остекленевшего кремне-содо-кальциевого соединения отстаивалось варево весьма своеобразного цвета: оно отливало как пурпуром Кассиуса, так и зеленью рыбьего пузыря, но при этом со слабым оттенком синеватого хрома.

– Что это такое? – спросил доктор.

– Отвар, – объяснил Николя.

– Это я вижу, но для чего он?

– Для бодрости.

Доктор поднес сосуд к носу, осторожно понюхал, воодушевился, снова понюхал, но уже со смаком, попробовал, потом залпом выпил и схватился обеими руками за живот, уронив при этом саквояж с инструментами для врачевания.

– Ну как, действует? – поинтересовался Николя.

– Ух! – крякнул доктор. – Это вещь!.. Сдохнешь!.. Вы ветеринар?

– Нет, – сказал Николя, – повар. Одним словом, сработало?

– В некотором роде. Я чувствую такой прилив сил…

– Теперь пройдите, пожалуйста, к больной. Вы продезинфицированы!

Доктор двинулся, но почему-то в обратном направлении. Судя по всему, ноги перестали его слушаться.

– О! – воскликнул Николя. – Гляди-ка!.. А вы в состоянии осмотреть больную?

– Видите ли, мне хотелось узнать мнение своего коллеги, поэтому я попросил прийти профессора д’Эрьмо.

– Все ясно. Тогда, пожалуйста, пройдите вот сюда. – И Николя отворил дверь черного хода. – Вы спуститесь тремя этажами ниже, повернете направо и окажетесь там, где нужно.

– Понятно, – сказал доктор и стал спускаться, но вдруг обернулся и спросил: – А где я, собственно говоря, нахожусь?

– Тут, а где же еще? – ответил Николя.

– А-а-а, понятно!.. – сказал доктор.

Не успел Николя захлопнуть за ним дверь, как Колен заглянул на кухню.

– Кто это приходил? – спросил он.

– Доктор. Но у него был такой идиотский вид, что я решил от него избавиться.

– Но нам ведь так нужен врач, – сказал Колен.

– Конечно, – сказал Николя. – Сейчас придет д’Эрьмо.

– Тогда порядок.

Снова зазвенел звонок.

– Не бегай, я сам отворю, – сказал Колен.

В коридоре мышка стала взбираться по ноге Колена и в конце концов пристроилась на его правом плече. Колен прибавил шагу и открыл дверь профессору.

– Здравствуйте, – сказал тот.

На профессоре были черный костюм и ярко-желтая сорочка.

– Физиологически, – заявил он, – черное на желтом фоне являет собой максимальный цветовой контраст. Добавлю, что данное сочетание не утомляет глаз и предупреждает несчастные случаи на улице.

– Наверно, – согласился Колен.

Профессору д’Эрьмо было лет сорок. Их ему и давали. А больше он бы все равно не взял. Щеки его были лишены растительности, однако он носил маленькую остроконечную бородку и невыразительные очки.

– Не угодно ли вам пройти за мной? – сказал Колен.

– Не знаю, – сказал профессор, – я колеблюсь…

В конце концов он все же решился.

– Кто болен? – спросил он.

– Хлоя, – ответил Колен.

– А, припоминаю мелодию…

– Да, – сказал Колен, – эта самая.

– Хорошо, – решился д’Эрьмо, – пошли. Вы должны были сказать мне это раньше. Что с ней?

– Я не знаю.

– Я тоже, – признался профессор. – Теперь я могу вам в этом признаться.

– Но вы разберетесь? – с тревогой спросил Колен.

– Не исключено… – ответил профессор с сомнением в голосе. – Следовало бы ее посмотреть…

– Так пошли!

– Да, конечно…

Колен повел было его в спальню, но вдруг спохватился.

– Только имейте в виду, она округлилась, будьте осторожны, – предупредил он.

– Я к этому привык, – сказал д’Эрьмо. – Она беременна?

– Да нет! – воскликнул Колен. – Что за глупость… Комната круглая!

– Совсем круглая? – спросил профессор. – Вы что, ставили пластинку Эллингтона?

– Да, – сказал Колен.

– У меня тоже есть его пластинки, – сказал д’Эрьмо. – Вы знаете «Slap Happy»?

– Я больше люблю… – начал было Колен, но, вспомнив, что Хлоя ждет, втолкнул профессора в комнату.

– Здравствуйте, – сказал профессор. Он поднялся по лесенке к кровати.

– Здравствуйте, – ответила Хлоя. – Как поживаете?

– Не важно! – воскликнул профессор. – Вот печень часто пошаливает. Вы знаете, что это такое?

– Нет.

– Еще бы, откуда вам знать, у вас-то печень здоровая. – Он подошел к Хлое и взял ее за руку. – Горячая, не правда ли?

– Я не чувствую, – ответила Хлоя.

– Конечно, – сказал профессор. – Это меня и беспокоит. – Он присел на кровать. – Я вас послушаю, если не возражаете.

– Пожалуйста.

Профессор вынул из своего саквояжа стетоскоп с усилителем и приложил мембрану к спине Хлои.

– Считайте, – попросил он.

Хлоя стала считать.

– Плохо считаете. После двадцати шести идет двадцать семь.

– Да, – согласилась Хлоя. – Извините меня.

– Впрочем, достаточно. Вы кашляете?

– Да, – сказала Хлоя и закашлялась.

– Что у нее, доктор? – спросил Колен. – Это серьезно?

– Мм, – ответил профессор. – У нее что-то в правом легком. Но я не знаю, что это…

– Как же быть? – спросил Колен.

– Ей придется приехать ко мне, чтобы я мог ее всесторонне обследовать у себя в кабинете, – сказал профессор.

– Мне не хотелось бы, чтобы она вставала, – сказал Колен. – Вдруг ей опять станет плохо, как сегодня?

– Этого бояться нечего. Я дам вам назначение, но его надо выполнять.

– Конечно, доктор, – сказала Хлоя. Она поднесла руку ко рту и закашлялась.

– Не кашляйте, – сказал д’Эрьмо.

– Не кашляй, дорогая, – сказал Колен.

– Я не могу удержаться, – сказала Хлоя прерывающимся голосом.

– Я слышу какую-то странную музыку в ее легком, – сказал профессор. Вид у него был расстроенный.

– Так бывает, доктор? – спросил Колен.

– Да как вам сказать… – ответил профессор. Он потянул себя за бородку, и она с сухим щелчком вернулась на свое место.

– Когда к вам прийти, доктор? – спросил Колен.

– Через три дня. Мне надо привести в порядок свою аппаратуру.

– А обычно вы ею не пользуетесь? – удивилась Хлоя.

– Нет, – сказал профессор. – Я предпочитаю заниматься авиамоделизмом. А ко мне без конца пристают с консультациями. Вот уже год, как я все вожусь с одной моделью, и у меня не хватает времени довести ее до конца. Я просто прихожу в отчаяние!..

– Конечно, – согласился Колен.

– Это настоящие акулы! – воскликнул профессор. – Я всегда сравниваю себя с беднягой, потерпевшим кораблекрушение, которого со всех сторон окружили эти прожорливые хищники и ждут, когда он задремлет, чтобы опрокинуть его утлый челн.

– Какой красивый образ, – сказала Хлоя и засмеялась, но тихонько, чтобы снова не закашляться.

– Не будьте так доверчивы, милая, – сказал профессор д’Эрьмо и положил ей руку на плечо. – Это совершенно дурацкий образ, поскольку по справочнику, изданному пятнадцатого октября тысяча девятьсот сорок четвертого года, из тридцати пяти известных видов акул только три или четыре являются людоедами, но и они реже нападают на человека, чем человек на них…

– Как интересно вы рассказываете, доктор! – сказала Хлоя с восхищением.

Доктор ей явно нравился.

– Это не я, это справочник. На этом я вас покину. – Он громко чмокнул Хлою в правую щеку, похлопал ее по плечу и стал спускаться с антресолей. Правой ногой он зацепил левую, а левая зацепилась за последнюю ступеньку лесенки, и он грохнулся на пол.

– У вас тут весьма оригинальная конструкция, – заметил он Колену, энергично растирая себе поясницу.

– Извините меня, – сказал Колен.

– И кроме того, – добавил профессор, – эта сферическая комната действует угнетающе. Поставьте пластинку «Slap Happy», быть может, она примет прежний вид. А если нет, то вам придется ее обтесать.

– Договорились, – сказал Колен. – Могу ли я предложить вам аперитив?

– Вполне, – сказал профессор. И, прежде чем выйти из спальни, крикнул Хлое: – До свидания, детка!

Хлоя все еще смеялась. Она сидела в своей широкой кровати на антресолях, подсвеченная сбоку лампочкой, а снизу казалось, что она находится на ярко освещенной эстраде. Свет лампы играл в ее волосах, как солнце в молодых травах, и после соприкосновения с ее кожей золотил все предметы вокруг.

– У вас красивая жена, – сказал профессор д’Эрьмо Колену, когда они вышли в прихожую.

– Ага, – сказал Колен и вдруг заплакал, потому что знал, что Хлоя страдает.

– Ну, полноте, – сказал профессор, – вы ставите меня в затруднительное положение… И мне придется вас утешать… Минуточку…

Он пошарил во внутреннем кармане пиджака и вытащил оттуда маленькую записную книжечку в красном сафьяновом переплете.

– А это моя… вот, поглядите.

– Ваша? – спросил Колен, стараясь успокоиться.

– Ну да, моя жена, – объяснил профессор д’Эрьмо.

Колен машинально раскрыл книжечку и расхохотался.

– Так и есть, – сказал профессор, – это действует безотказно. Все всегда смеются. Но скажите… что же в ней уж такого смешного?

– Я… Я не знаю, – с трудом пробормотал Колен и рухнул в приступе неудержимого хохота.

Профессор д’Эрьмо спрятал свою записную книжечку.

– Ах, все вы одинаковы, – сказал он. – Вы все считаете, что женщина непременно должна быть красивой… Ну-с, так где же ваш аперитив?..

XXXV

Колен и Шик толкнули входную дверь аптеки. Раздалось громкое «дзын-н-нь!», и дверное стекло упало на сложную композицию из колб и иных предметов лабораторного оборудования. Тут же вышел аптекарь, оповещенный этим шумом. Он был высокий, старый и худой, седые патлы султаном торчали на его голове. Он кинулся к своей конторке, схватил телефонную трубку и набрал номер с быстротой, свидетельствующей о многолетнем навыке.

– Алло!

Голос аптекаря был подобен гуденью сигнального рожка в тумане. И пол под его плоскостопными огромными черными ногами раскачивался вперед-назад, вперед-назад, а мельчайшие брызги долетали до прилавка.

– Алло!.. Это мастерская Гершвина?.. Я прошу вас снова вставить у меня стекло во входную дверь… Через пятнадцать минут?.. Поторопитесь, пожалуйста, а то может прийти новый клиент… Хорошо… – Он бросил трубку, которая тут же повисла на рычаге. – Чем могу служить, господа?

– Пожалуйста, изготовьте этот препарат, – сказал Колен.

– Изготовить препарат значит препарировать, а препарируют трупы, поэтому сначала изготовим труп.

Аптекарь взял рецепт, сложил его пополам, так что получилась длинная узкая полоска, и отправил его в настольную гильотину.

– Сказано – сделано! – И он нажал на красную кнопку.

Нож гильотины ударил по рецепту, он вздрогнул и затих.

– Заходите часов в шесть вечера, лекарство будет готово, – сказал аптекарь.

– Дело в том, – сказал Колен, – что это срочно.

– Нельзя ли его сейчас получить? – добавил Шик.

– Хорошо. Тогда подождите немного, я тут же этим займусь.

Колен и Шик сели напротив конторки на скамейку, обтянутую пурпурным бархатом, и стали ждать. А аптекарь согнулся в три погибели и почти без шума пополз через потайной ход в лабораторию. Звук скольжения его тела по паркету становился все тише, а потом и совсем замер.

Колен и Шик обвели взглядом стены. На покрытых паутиной медных полках рядами стояли банки с простыми химическими веществами и с готовыми сильнодействующими препаратами. Последняя банка в каждом ряду флюоресцировала. В большой конической колбе из толстого корродированного стекла раздутые головастики штопором ввинчивались в воду, но, едва достигнув дна, стрелой взмывали вверх, чтобы снова начать свое винтовое движение, оставляя за собой белесый след взвихренной воды. В стоящем рядом аквариуме длиною в несколько метров аптекарь устроил испытательный полигон для реактивных лягушек, и там же валялись те, что не выдержали перегрузок, однако и у них еще слабо бились четыре сердца.

Всю стену за скамейкой, на которой сидели Шик и Колен, занимала фреска, изображающая самого аптекаря (в костюме Цезаря Борджа на колеснице), предающегося весьма сомнительным забавам со своей матерью. На столах стояло множество автоматов для изготовления пилюль, и некоторые из них работали, хотя и не в полную мощь.

Пилюли, выкатывавшиеся из патрубков голубого стекла, тут же подхватывались восковыми руками, которые расфасовывали их по пакетикам из гофрированной бумаги.

Колен встал со скамейки, чтобы получше рассмотреть ближайший аппарат, и снял заржавевший кожух, который прикрывал механизм. Внутри оказалось некое составное животное, наполовину из плоти, наполовину из металла: оно без устали заглатывало лекарственное сырье и тут же извергало шарики правильной формы.

– Гляди-ка, Шик, – сказал Колен.

– Что там? – спросил Шик.

– Поразительно! – воскликнул Колен.

Шик посмотрел. У животного были удлиненные челюсти, которые быстро двигались из стороны в сторону. Сквозь прозрачную кожу можно было хорошо разглядеть трубчатые ребра из тонкой стали и вяло сокращающийся пищеварительный тракт.

– Обыкновенный усовершенствованный кролик, – объяснил Шик.

– Ты думаешь?

– Это широко применяется. У животного сохраняют только ту функцию, которая нужна. В данном случае этому кролику сохранили деятельность пищевода, но, конечно, без химических процессов. Это куда проще, чем изготовлять пилюли обычным способом.

– А чем он питается? – спросил Колен.

– Хромированными морковками. Их производили на том заводе, где я работал по совместительству. А кроме морковок, ему дают химические ингредиенты, необходимые для производства пилюль…

– Отличная выдумка, – сказал Колен. – И пилюли получаются первоклассные.

– Да, – согласился Шик, – очень круглые.

– Послушай… – начал Колен, снова садясь.

– Что?

– Сколько у тебя осталось от тех двадцати пяти тысяч инфлянков, которые я тебе дал перед нашим отъездом?

– Гм…

– Тебе давно пора жениться на Ализе. Так длиться не может, ей, должно быть, очень обидно…

– Да…

– Ну, двадцать тысяч инфлянков у тебя, надеюсь, еще есть… Как-никак… Этих денег хватит для женитьбы…

– Дело в том, что… – Шик запнулся и замолчал, так как сказать это было трудно.

– В чем же все-таки дело? – настаивал Колен. – Не у тебя одного денежные затруднения…

– Знаю, знаю, – сказал Шик.

– Так что же?

– А то, что у меня осталось всего три тысячи двести инфлянков.

Колен разом почувствовал себя очень усталым. В голове с шумом морского прибоя вращались разные колючие и тусклые предметы. Он с трудом собрался с силами.

– Это неправда, – проговорил он наконец.

Он был измотан, так измотан, словно только что прошел трассу стипль-чеза со стеком.

– Это неправда, – повторил Колен. – Ты шутишь!..

– Нет, – сказал Шик.

Шик ковырял пальцем угол стола, возле которого стоял. Пилюли вкатывались в стеклянные патрубки с легким постукиванием, напоминающим тихую барабанную дробь да еще шорох гофрированной бумаги в восковых руках, – эти звуки создавали атмосферу восточного ресторана.

– Куда ты их дел? – спросил Колен.

– Я покупал Партра. – Шик сунул руку в карман. – Вот взгляни на этот экземпляр. Я вчера его раздобыл. Разве не чудо?

Это было издание «Мертвецов без потребления» в сафьяновом переплете, отделанном жемчугом, с комментариями Кьеркегора.

Колен взял книжку, уставился на нее, полистал, но видел не страницы, а глаза Ализы во время его свадьбы, ее восхищенно-печальный взгляд, которым она окинула подвенечное платье Хлои. Но Шик не мог этого понять: он не глядел выше книжного прилавка.

– Что я могу тебе сказать?.. – пробормотал Колен. – Значит, ты все истратил?..

– На той неделе мне удалось перехватить две его рукописи, – сказал Шик, и голос его задрожал от сдерживаемого волнения. – А кроме того, я записал на фонограф семь его лекций…

– Да… – вздохнул Колен.

– И вообще, почему ты меня об этом спрашиваешь? Для Ализы не имеет значения, поженимся мы или нет, она и так счастлива. И кроме того, Ализа и сама необычайно увлечена Партром!

Один из пилюльных автоматов как будто забарахлил. Пилюли хлынули из него сплошным потоком, и, когда они сыпались в гофрированные пакетики, вспыхивали лиловые искры.

– Что там происходит? – спросил Колен. – Это опасно?

– Вряд ли, – ответил Шик. – Но все-таки нам лучше отойти подальше.

Они услышали, как где-то вдалеке хлопнула дверь, и аптекарь вдруг вынырнул из-за прилавка.

– Я заставил вас ждать, – сказал он.

– Это не имеет значения, – заверил его Колен.

– Нет, имеет, но я это сделал нарочно, чтобы придать себе весу.

– Один из ваших аппаратов, похоже, сломался. – И Колен указал на тот, что извергал пилюли потоком.

– А! – воскликнул аптекарь.

Он нагнулся, вытащил из-под прилавка карабин, прицелился и выстрелил. Автомат подскочил на месте и, содрогаясь, повалился набок.

– Пустяки, – сказал аптекарь. – Время от времени кролик берет верх над сталью, и тогда его приходится убивать.

Он приподнял автомат, нажал на нижний рычажок, чтобы выпустить мочу, и повесил его на гвоздь.

– Вот ваше лекарство, – сказал он, вытаскивая коробку из кармана. – Только будьте очень внимательны, это весьма сильное средство. Строго придерживайтесь указанной дозировки.

– Понял, – сказал Колен. – А как по-вашему, это лекарство против чего?

– Трудно сказать. – Он засунул в свою седую шевелюру длинные пальцы с завитыми ногтями. – Это средство применяется в разных случаях, но вот растение от него очень скоро погибло бы.

– Так, – сказал Колен. – Сколько я вам должен?

– О, это стоит очень дорого. Вам следовало бы меня оглушить и смыться, не заплатив.

– Ну, для этого я слишком устал…

– Тогда с вас два инфлянка.

Колен вытащил бумажник.

– Да это же просто грабеж! – сказал аптекарь.

– Мне все равно, – сказал Колен упавшим голосом. Он заплатил и двинулся к выходу. Шик – за ним.

– Вы оба просто идиоты, – сказал аптекарь, провожая их к двери. – Я стар и не смог бы оказать сопротивления.

– Мне некогда, – пробормотал Колен.

– Это неправда, – сказал аптекарь. – А то вы не стали бы так долго ждать.

– Теперь у меня уже есть лекарство, – сказал Колен. – До свидания, месье. – Он шел по улице, срезая углы, чтобы не расходовать сил понапрасну.

– Знаешь, – снова начал Шик, – даже если я не женюсь на Ализе, это вовсе не значит, что я с ней расстанусь.

– Мне нечего тебе сказать, – ответил Колен. – В конце концов, это твое дело.

– Такова жизнь, – заключил Шик.

– Нет, – сказал Колен.

XXXVI

Ветер прокладывал себе путь сквозь кроны деревьев и вырывался на простор, пропитанный запахами лопающихся почек и цветов. Прохожие выше подняли головы и дышали глубже, потому что воздуха было хоть отбавляй. Солнце медленно разворачивало лучи и, изгибая их дугой, осторожно направляло в те места, куда само не могло проникнуть. Однако, падая на темные стороны вещей, оно, словно спрут, нервным точным движением отдергивало свои золотые щупальца. Его огромный пылающий каркас неторопливо приближался к зениту, потом замер в неподвижности, выпаривая континентальные водоемы, а башенные и стенные часы города пробили три раза.

Колен читал Хлое роман. Это был роман о любви со счастливым концом. Он как раз дошел до того места, где герой и героиня стали писать друг другу письма.

– Какая длинная история, – сказала Хлоя. – В жизни все происходит куда быстрее…

– А у тебя большой опыт в таких делах?

Колен больно ущипнул кончик солнечного луча, который так и норовил угодить Хлое в глаз. Луч вяло съежился и заскользил по мебели.

Хлоя покраснела.

– Нет, никакого опыта у меня нет… – сказала она застенчиво, – но так мне кажется…

Колен захлопнул книгу.

– Ты права, Хлоя. – Он встал и подошел к кровати. – Сейчас надо принять лекарство.

Хлоя вздрогнула:

– Так не хочется… Это обязательно?

– По-моему, да. Сегодня вечером ты пойдешь к доктору, и мы наконец узнаем, что у тебя. А сейчас прими пилюлю. Потом он, может быть, назначит тебе что-нибудь другое…

– Ты не знаешь, до чего это ужасно, – сказала Хлоя.

– Будь умницей!

– Когда я проглатываю эту пилюлю, у меня в груди будто два зверя рвут друг друга на части. А потом, неправда, что всегда надо быть умницей.

– Конечно, не всегда, но иногда надо. – Колен открыл маленькую коробочку.

– Какой у них противный цвет! – воскликнула Хлоя. – И они так дурно пахнут!..

– Они какие-то странные, не спорю, но принимать их необходимо.

– Погляди-ка! Они сами двигаются, и эта их полупрозрачная оболочка… они, наверное, живые.

– Ты их запьешь водой, так что долго они не проживут!

– Глупости! А может, они рыбы?

Колен рассмеялся.

– Вот ты заодно и позавтракаешь. – Он наклонился к ней и поцеловал ее. – Ну, пожалуйста, прошу тебя!

– Хорошо. Но за это ты меня поцелуешь.

– Конечно, – сказал Колен, – если тебе не противно целоваться с таким уродом, как я.

– Ты, правда, не очень-то красивый, – поддразнила его Хлоя.

– Я не виноват. – Колен опустил голову. – Я недосыпаю.

– Поцелуй меня, Колен. Я очень злая. Давай я приму за это две пилюли.

– С ума сошла! – воскликнул Колен. – Только одну. Ну, глотай!

Хлоя зажмурилась, побледнела и прижала руку к груди.

– Готово, – произнесла она с трудом. – Сейчас начнется.

У корней ее шелковистых волос выступила испарина.

Колен сел рядом с ней и обнял ее за плечи. Хлоя обеими руками стиснула его руку и застонала.

– Успокойся, ну, пожалуйста, – сказал Колен. – У нас нет другого выхода.

– Мне больно… – прошептала Хлоя.

Из-под ее век выкатились две слезы, такие же огромные, как глаза, и, упав, оставили холодный след на ее округлых, нежных щеках.

XXXVII

– Совсем нет сил… – прошептала Хлоя. Она опустила ноги на пол и попробовала встать. – Ничего не получается, я вся какая-то ватная.

Колен подошел к ней и приподнял ее. Она обхватила его за плечи.

– Держи меня, Колен, я сейчас упаду…

– Ты устала от лежания, – сказал Колен.

– Нет, это из-за пилюль твоего старого аптекаря.

Она снова попыталась стать на ноги, но пошатнулась. Колен поддержал ее, но она, падая, увлекла его за собой на кровать.

– Мне так хорошо… – сказала Хлоя. – Обними меня. Мы очень давно не были вместе!..

– Не надо, – сказал Колен.

– Нет, надо! Поцелуй меня. Я жена твоя или нет?

– Жена, – подтвердил Колен. – Но ты нездорова.

– Я в этом не виновата, – сказала Хлоя, и губы ее дрогнули, словно она вот-вот заплачет.

Колен наклонился к ней и стал целовать ее так бережно, как целовал бы цветок.

– Еще, – сказала Хлоя, – и не только лицо… Выходит, ты меня больше не любишь? Ты больше не хочешь меня любить как жену?

Он крепко прижал ее к себе. Она была теплой и благоухающей. Флакон духов, вынутый из коробки, обтянутой белым шелком.

– Да, – сказала Хлоя, вытянувшись, – еще…

XXXVIII

– Мы опоздаем, – предупредил Колен.

– Не важно, – сказала Хлоя. – Переставь часы.

– Ты правда не хочешь поехать на машине?

– Правда. Я хочу пройтись с тобой по улицам.

– Но это далеко!

– Не важно, – сказала Хлоя. – Когда ты меня… целовал, ко мне вернулись силы. Мне хочется идти пешком.

– Тогда я попрошу Николя заехать за нами. Ладно? – предложил Колен.

– Ну, если хочешь…

Чтобы пойти к доктору, Хлоя надела нежно-голубое платье с очень глубоким остроконечным вырезом, а поверх накидку из рыси и шапочку из того же меха. Туфли из крашеной змеиной кожи завершали ансамбль.

– Пошли, кошка, – сказал Колен.

– И вовсе не кошка, а рысь.

– Это слово рычит.

Они вышли из спальни. У окна Хлоя остановилась.

– Что такое? Здесь не так светло, как обычно?..

– Тебе кажется, – сказал Колен. – Смотри, сколько солнца…

– Нет, – настаивала Хлоя. – Я отлично помню, что раньше солнце доходило вот до этого места на ковре, а теперь доходит только досюда…

– Это зависит от часа дня.

– Нет, не зависит, потому что был тот же час!..

– Проверим завтра в это время.

– Нет, ты погляди, оно доходило до седьмой черты, а теперь только до пятой…

– Идем, мы опаздываем.

Проходя мимо большого зеркала в выложенном плитками коридоре, Хлоя улыбнулась своему отражению. Не может быть, чтобы она серьезно заболела. Они теперь часто будут вместе гулять. Он научится экономить. У них пока еще хватит инфлянков, чтобы жить без забот. А потом он пойдет работать…

Звякнул язычок замка, и дверь за ними захлопнулась. Хлоя взяла Колена под руку. Она шла короткими легкими шагами, два ее шага соответствовали одному шагу Колена.

– Как хорошо, – сказала Хлоя. – Солнышко светит, и пахнет деревьями.

– Конечно, – сказал Колен. – Весна!

– Разве? – И Хлоя лукаво улыбнулась.

Они повернули направо и, миновав два длинных строения, вошли в медицинский квартал. Не пройдя и ста метров, они почуяли резкий запах анестезирующих средств. А в ветреные дни он ощущался еще раньше. Тротуар тут стал совсем другим. Он представлял собой уложенную на бетонных опорах решетку из тонких металлических прутьев, тесно приваренных друг к другу. Она прикрывала широкую, но неглубокую канаву, по которой текла смесь спирта с эфиром. Использованные тампоны ваты, перепачканные гноем, сукровицей, а иногда и кровью, неслись в грязном потоке. Сгустки полусвернувшейся крови кое-как подкрашивали эту летучую жижу, которая уносила куски разлагающейся человеческой плоти, вращающиеся вокруг своей оси, как сильно подтаявшие айсберги. Однако эфир забивал все прочие запахи. Под решеткой проплывали и клочья марли, и скомканные бинты, – намокнув, они вяло раскручивали свои уснувшие кольца. Вертикально по фасадам домов в канаву спускались сточные трубы, и достаточно было несколько минут понаблюдать за тем, что из них вываливается, чтобы определить специальность врача, практикующего в этом доме. Из одного сточного жерла выкатился глаз, завертелся волчком и, прежде чем исчезнуть под большим куском разбрюзгшей красноватой ваты, подобной ядовитой медузе, на мгновение уставился на них.

– Мне тут не нравится, – сказала Хлоя. – Воздух, правда, здесь продезинфицированный, но глядеть на все это не очень-то приятно.

– Конечно.

– Пошли по мостовой.

– Можно, но тогда мы попадем под машину.

– Зря я решила идти пешком. У меня ноги отваливаются.

– Твое счастье, что наш доктор живет далеко от квартала общей хирургии.

– Замолчи! – воскликнула Хлоя. – Мы скоро дойдем?

Она вдруг снова закашлялась, а Колен побледнел как полотно.

– Не кашляй, Хлоя, – взмолился он.

– Не буду, Колен, – сказала Хлоя, силясь сдержать кашель.

– Не кашляй… Мы пришли… Это здесь…

На вывеске профессора д’Эрьмо были нарисованы огромные челюсти, из которых торчала лопата землекопа. Это рассмешило Хлою. Она смеялась очень осторожно, почти беззвучно, так как боялась снова закашляться. На стене дома были развешены цветные фотографии, свидетельствующие о чудодейственном лечении профессора. Они освещались специальными прожекторами, которые в данный момент не были включены.

– Видишь, какой это крупный специалист, – сказал Колен. – Другие дома украшены не так пышно.

– Это только доказывает, что у него много денег, – сказала Хлоя.

– Либо что он человек со вкусом, – заметил Колен. – Фасад оформлен очень художественно.

– Ага. Напоминает образцовую мясную лавку, – сказала Хлоя.

Они вошли в подъезд и оказались в большом круглом вестибюле, полностью покрытом белой эмалью. Их встретила медицинская сестра.

– Вы записаны на прием? – спросила она.

– Да, – ответил Колен. – Правда, мы, быть может, немного опоздали.

– Это не имеет значения, – сказала сестра. – Сегодня у профессора больше операций не будет. Прошу вас.

Они послушно двинулись за ней, и их каблуки гулко зацокали по эмалированному полу. В круглой стене было множество дверей, и сестра подвела их к той, на которой была воспроизведена из чеканного золота в миниатюре гигантская эмблема вывески. Сестра отворила дверь и пропустила их вперед. Колен толкнул вторую дверь, массивную и прозрачную, и они оказались в кабинете. Стоя у окна, профессор, вооружившись зубной щеткой, покрывал свою бородку благовонным экстрактом опопанакса. Он обернулся на шум и, протянув руку, двинулся навстречу Хлое.

– Ну, так как же вы себя сегодня чувствуете?

– Эти пилюли ужасны, – сказала Хлоя.

Профессор потемнел в лице и стал похож на мулата.

– Досадно, – пробормотал он. – Впрочем, так я и думал.

С минуту он постоял, размышляя, потом заметил, что все еще держит в руке зубную щетку.

– Возьмите, – сказал он Колену, протянув ему щетку. И добавил, повернувшись к Хлое: – Садитесь, детка.

Д’Эрьмо обошел вокруг своего письменного стола и тоже сел.

– Видите ли, – сказал он ей, – у вас что-то с легким, точнее, в легком. Я надеюсь, что это… – Он оборвал фразу и резко встал. – Да чего попусту болтать, идемте со мной. А вы, – добавил он, обращаясь к Колену, который решительно не знал, что ему делать с зубной щеткой, – положите ее куда хотите.

Колен хотел было пойти вслед за Хлоей и профессором, но не смог, пока не отодвинул невидимую, но плотную пелену, которая вдруг оказалась между ними. Он почувствовал странное теснение в груди, и сердце его забилось с перебоями. Он сжал кулаки, силясь прийти в себя. Собрав всю свою волю, он все же ухитрился сделать несколько шагов, и как только он коснулся руки Хлои, все разом прошло.

Профессор вел Хлою за руку. Они вошли в небольшой кабинет с белыми стенами и хромированным потолком. Какой-то приземистый, сверкающий полированным металлом аппарат занимал целиком одну из стен.

– Вам лучше сесть, – сказал профессор. – Это не займет много времени.

Напротив аппарата висел экран из червонного серебра в хрустальной раме, и только одна черная эмалированная ручка посверкивала на цоколе.

– Вы хотите присутствовать? – спросил профессор Колена.

– Да, если можно, – ответил Колен.

Профессор д’Эрьмо повернул ручку. Свет из кабинета убегал ярким потоком в щель под дверью и в вентиляционную решетку над аппаратом, и постепенно экран осветился.

XXXIX

Профессор д’Эрьмо ободряюще похлопывал Колена по спине:

– Да вы не огорчайтесь, старина. Может, обойдется.

Колен стоял, не поднимая глаз, вид у него был раздавленный. Хлоя держала его под руку. Она изо всех сил старалась казаться веселой.

– Ну конечно, – сказала она. – Должно же это когда-нибудь пройти…

– Наверное, – пробормотал Колен.

– Короче говоря, – заключил профессор, – если она будет точно выполнять мои назначения, то ей, вероятно, станет лучше.

– Вероятно, – повторил Колен.

Они стояли втроем в круглом белом вестибюле, и голос Колена, отражаясь от потолка, звучал словно издалека.

– Как бы то ни было, – добавил д’Эрьмо, – я пошлю вам счет.

– Само собой разумеется, – сказал Колен. – Благодарю вас за ваши хлопоты.

– Если дело не пойдет на поправку, вы снова ко мне придете. Остается еще возможность оперативного вмешательства, которую мы пока даже не обсуждали…

– Да, конечно, – сказала Хлоя, стиснув локоть Колена, и на этот раз она зарыдала.

Профессор обеими руками подергивал бородку.

– Весьма досадно, – сказал он.

Воцарилась тишина. Сквозь прозрачную дверь они увидели, как появилась медицинская сестра и дважды коротко постучала. В толще двери вспыхнули зеленые буквы указателя: «Войдите».

– Приехал какой-то месье, – доложила она. – Он просит передать, что Николя уже здесь.

– Благодарю вас, Шлюха, – сказал ей профессор. – Вы свободны.

И сестра удалилась.

– Ну что ж, – пробормотал Колен. – До свидания, профессор д’Эрьмо.

– Несомненно, – сказал профессор. – До свидания, лечитесь… И постарайтесь куда-нибудь уехать…

XL

– Что, плохо? – спросил, не поворачивая головы, Николя, прежде чем машина тронулась с места.

Хлоя все еще рыдала, уткнувшись в белый мех, а Колен выглядел как мертвец. Запах тротуаров заметно усиливался, испарения эфира обволокли всю улицу.

– Поехали, – сказал Колен.

– Что у нее? – снова спросил Николя.

– Самое скверное…

Тут Колен сообразил, что он говорит, и взглянул на Хлою. Он так любил ее в эту минуту, что готов был убить себя за неосторожно вырвавшиеся у него слова. Хлоя, забившись в угол сиденья, кусала себе пальцы. Ее шелковистые волосы упали ей на лицо, а меховая шапочка валялась под ногами. Она вся исходила в плаче, будто грудной младенец, только плач этот был беззвучный.

– Прости меня, Хлоя, я чудовище.

Колен придвинулся к ней и прижал ее к себе. Он целовал ее бедные, обезумевшие глаза и слышал глухие и редкие удары своего сердца.

– Мы тебя вылечим, – сказал он. – Я только хотел сказать, что для меня нет ничего ужаснее, чем видеть тебя больной, какой бы ни была твоя болезнь…

– Мне страшно, – сказала Хлоя. – Он наверняка сделает мне операцию.

– Нет, – сказал Колен. – До этого дело не дойдет, ты вылечишься.

– Что у нее? – снова спросил Николя. – Я могу чем-нибудь помочь? ...

Все права на текст принадлежат автору: .
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.

Купить эту книгу в ЛитРес