Когда Саша ныряет ко мне под одеяло и беспокойно вертится, накручивая на торчащие локти и коленки свои влажную простыню, я напрочь забываю, что она вообще-то мертва уже полтора года.

  Октябрь льется потоком по оконным стеклам. Там, снаружи, город уже обступило деревьями и темными пустыми полями. Еще в сентябре до опушки с трудом доползали самые отчаянные грибники, а сейчас - выгляни в окно, почувствуй себя Макбетом, которому приветливо замахал ветками Бирнамский лес.

  Скоро из-под корней, с голых мокрых веток, из куч валежника, из переплетения трубчатых, посвистывающих на ветру стеблей травы потянутся на чужое тепло и чужой свет те, кого больше не помнят. Переползут через железнодорожное полотно, перемахнут открытые канализационные люки, заставят скрипеть качели по ночным дворам. Последняя ночь октября с хрустом переломит хребет года, повернет на долгую зиму, окунет каждого из нас в темноту головой.

  Зато у меня тут вечный Самайн, и Саша безуспешно пытается согреться под холодным одеялом. Не получается - вытягивает голую руку с обкусанными ногтями, устраивает у меня на груди. Ладонь почему-то теплая. Сам удивляюсь. ...