Все права на текст принадлежат автору: .
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Мир растений: Рассказы о саксауле, селитрянке, баобабе, березах, кактусах, капусте, банксиях, молочаях и многих других широко известных и редких цветковых растениях

Алексей Смирнов Мир растений Книга 1

В 1957 году вышла первая книга Алексея Смирнова «Тайны сибирских лесов», которая была отмечена на Всероссийском конкурсе Министерства просвещения. За ней последовали: «Охотники за грибами», «Дары Зеленого Океана», «Морской Змей и маленькая Хлорелла» и другие. Трижды издавался «Лес».

Об удивительной жизни лесов и полей, о тайнах самых обычных и необычных деревьев, трав, грибов, о новых открытиях в ботанике рассказывается в этих книгах.

Алексей Смирнов проработал несколько лет в Восточно-Сибирском филиале Академии наук СССР. Сейчас он профессор Калининского университета, знакомит студентов с увлекательным миром ботаники. Собирая материал для своих книг, изучил природу многих мест нашей страны, побывал на Кубе, в Индии, Африке, Австралии, Новой Зеландии. «Мир растений» (автор задумал написать три такие книги) — это не монографии и не научно-популярный обзор систематических групп растительного царства, а книги для чтения. О систематике и морфологии в них — мало, сведений по энологии растений — много.

Рассказы о саксауле, селитрянке, баобабе, березах, кактусах, капусте, банксиях, молочаях и многих других широко известных и редких цветковых растениях

Художник А. Колли

От автора

Золотой век охотников за растениями прошел. Минуло время, когда новые деревья и травы открывали десятками, сотнями. Почти вся флора Земли уже описана. Подведены первые итоги. И хотя ботаникам еще удается открывать новые виды (даже деревья), но о таких находках слышно все реже.

Всего на балансе у человечества числится сейчас около четверти миллиона одних только цветковых растений. Примерно столько же нецветковых: хвойных, мхов, папоротников, грибов, водорослей. А многие ли среди них может назвать неспециалист? Единицы.

Не всякий горожанин отличит в лесу пихту от ели. Редкий прохожий скажет, что растет рядом, в придорожной канаве Разве подорожник узнает. Для большинства то, что под ногами, — просто трава, а над головой — просто деревья.

Систематики как будто навели порядок в царстве растений, но мы до сих пор не знаем, какие растения исчезли с лица Земли навсегда. Зоологи в этом далеко впереди. Иной раз они могут даже назвать точную дату, например, когда зачахла в тоске последняя Странствующая голубка или была убита ради вкусного мяса последняя морская корова.

Проезжая по лесам Индокитая в начале XX века, один из натуралистов образно заметил, что они напоминают роскошный фасад здания, за которым скрываются полупустые помещения. Мысль понятна: было много растений — стало мало. Но что исчезло и когда — не всегда достоверно известно.

Ботаники, как могли, спасали своих зеленых друзей. Переносили в ботанические сады. Чтобы не повторились ошибки прошлого, создали Красную книгу. Занесли в нее виды, которые оказались на краю гибели. И вовремя. Потому что очень быстро стал сокращаться зеленый океан Земли. На памяти современного поколения вырубили и выжгли великий тропический дождевой лес Конго. Теперь его не называют великим. Он сжался. Отступил. Лес сменила саванна. Саванну — Сахара. Уже занесен топор над лесами Амазонки.

Рушатся последние чащи девственных лесов, где деревьям по 300–400 лет. Тайна их необычайной устойчивости — система саморегулирования — уходит вместе с ними неразгаданной. Из сотен разнообразных видов на вырубках остаются десятки. Тяжелая нога человека все сильнее давит на почву, утрамбовывая ее, мешая корням дышать. Там, где ходит слишком много людей, деревья начинают суховершинить.

Однако не будем унывать. Опасность, нависшая над природой, осознана. Страх и тревога за ее судьбу сменились надеждой, что кризис не наступит. Множатся заповедники. Составляются карты охраны природы. Под защиту ставятся даже болота. Только в истоках великой Волги заповедано 17 болот. Географы придумали способ, как сохранить леса Подмосковья, не отгораживая их от москвичей колючей проволокой. Обязанность беречь природу записана в нашей новой Конституции!

Правда, новая обстановка в мире некоторым растениям принесла выгоду, и они потянулись за человеком длинной чередою. Одни — мирно сопутствуя ему, как одуванчик, другие — круша и разрушая все на своем пути, как корневая губка — «несчастье века».

Трудно предугадать, что будет завтра. К чему приведет вмешательство людей и машин в жизнь природы. Трудно, потому что мы еще плохо знаем экологию растений: их отношение к внешнему миру.

Почему на гарях брусника вначале пышно разрастается, а потом исчезает? Почему ковыль не всегда возвращается в степь, даже если там давно перестали пасти скот и косить сено? Почему не все травы растут на «техногенных пустошах»: на месте рудных и угольных карьеров, на отвалах алюминиевых комбинатов, там, где, добывая крупицы золота, прошла драга?

О поведении растений и пойдет в основном речь на этих страницах. Сведения такие уже накопились, только они разбросаны по разным изданиям, порой малоизвестным, а часто и забытым. Не всегда есть достаточно материала. Чаще его мало. А иногда и вообще нет. И если я беру на себя смелость публиковать такие неполные данные, то только по той причине, что вспоминаю старое изречение французского ботаника Ф. Пикара: «Из страха не сказать всего он не сказал ничего!»

Начать мне хочется не с простейших форм, не с бактерий и водорослей, как это принято во многих учебниках, а с высших цветковых растений. Они более знакомы читателю, чем далекие от нас водоросли или недоступные для невооруженного глаза бактерии.

Конечно, охватить все многообразие трав и деревьев даже в нескольких книгах — задача невыполнимая. Одних только родов у цветковых насчитывается 10 тысяч, семейств — 300, порядков — 58. Пришлось выбирать, а кое-что объединять. Если кому-то перечень растений, здесь упомянутых, покажется мал, могу порекомендовать обратиться к другим источникам, и в первую очередь к шеститомнику «Жизнь растений» (издательство «Просвещение»). В его создании участвовали известные советские ученые-ботаники Т. Работнов, Т. Серебрякова, А. Тахтаджян, А. Федоров, А. Уранов. Мне лично очень помогли в работе над книгой труды Н. Вавилова, П. Жуковского, Н. Павлова, В. Тихомирова, А. Тахтаджяна, А. Воронова, В. Некрасова, превосходные материалы П. Баранова, О. Агаханянца, В. Сукачева и многих других советских ученых.

Из зарубежной литературы, переведенной на русский язык, заслуживают внимания книги П. Ричардса, Э. Менинджера, трехтомник Г. Вальтера «Растительность земного шара». Из непереведенной — английское издание нидерландского трехтомника «Plants of the World» («Растения земного шара»), немецкий справочник «Urania Pflanzenreich» («Царство растений»), хорошо иллюстрированная книга Л. и М. Мильне «Living plants of the World» («Живые растения земного шара»). Много ценных сведений можно найти в сводках Д. Хатчинсона, Ш. Карлквиста и в особенности в книгах Э. Корнера, написанных образным, ярким языком.

ЦВЕТКОВЫЕ РАСТЕНИЯ

Трудно, почти невозможно представить себе существование человека и животных без цветковых растений. Космическая мощь их сравнима лишь с теми папоротникообразными, которые оставили по себе память в виде залежей каменного угля. В геологической летописи, к сожалению, не сохранилось следов первичных цветковых растений. Советский ботаник академик А. Тахтаджян объясняет это тем, что они возникли в горах, где не было условий сохранения их остатков. Можно только предполагать, что произошли цветковые от какой-то ветви папоротников через несколько промежуточных звеньев. По уровню организации в системе растительного мира занимают такое же место, как млекопитающие в мире животных. Это господствующая группа растений на планете.

Дети тропического солнца

Сто миллионов лет назад расселились они по Земле: яркие, разнообразные, с сочными и сладкими плодами, с мучнистыми семенами, с цветками, которых еще не видел свет. Появились внезапно, как взрыв. Никто не мог сказать, что стряслось с Землей в те далекие эпохи. Почему мрачный и монотонный мир хвощей и папоротников уступил место цветковым растениям?

Задумывались над этим многие. Даже великий Дарвин. В письме ботанику Д. Гукеру он сокрушался, что не в состоянии решить эту задачу — «ужасную тайну» происхождения цветковых растений. И может быть, она осталась бы еще на долгие годы неразгаданной, если бы в 1904 году профессор Московского университета М. Голенкин не отправился в далекое путешествие на остров Ява. Целый год работал ботаник на Яве, поражаясь, пышности природы влажного тропического леса. А когда возвращался домой и проезжал на поезде из Порт-Саида в Каир, невольно сравнил растительность: там, на Яве, и здесь, на Суэцком канале. Там дождевые тенистые леса с бесконечным разнообразием мхов, грибов и папоротников, карабкающихся по деревьям. А здесь — мертвый раскаленный песок пустыни, пальмы и акации под испепеляющим солнцем.

Какая стойкость! Суэцкий канал — полюс жары. А деревья растут. Но какие? Цветковые. Ни папоротников, ни мхов, ни грибов, нет ни елей, ни пихт. Это не случайно, конечно. Цветковые растения лучше приспособлены к яркому солнцу, к сухости. Не потому ли и появились они сто миллионов лет назад, что тогда изменился климат и вместо влажного стал сухим и солнечным?

Эта мысль так поразила профессора, что он тут же в поезде вынул дневник и начал лихорадочно набрасывать эскиз давних событий. Да так оно и должно было быть. Изменился ритм нашего дневного светила. И этого оказалось достаточно, чтобы тучи, висевшие над землей, рассеялись. Засияло солнце. Привыкшие к постоянной сырости «дети туманов» — нецветковые растения — стали вымирать, отступать в сырые ущелья, во влажные высокогорья. На подсохшей, пронизанной жгучими лучами земле появился новый тип растений — цветковые.

Вернувшись в Россию, Голенкин еще много лет проверял свои предположения, пока не решился наконец в 1927 году издать книгу о победах цветковых. Книгу переиздавали трижды.

Действительно, цветковые растения изумительно приспособлены к жизни под жгучим солнцем. Они образуют мясистые листья и стебли и годами живут без воды. Могут даже под землю уходить, так что наверху видны лишь кончики листьев. Одеваться в толстую восковую броню. Если надо, их листья поворачиваются ребром к солнцу и избавляются от его немилосердной щедрости, чего нецветковые делать не могут.

Конечно, и им влага нужна. Особенно для того, чтобы снабдить ею семяпочку — зачаток семени, зародыш новой жизни. Семяпочка лежит в центре цветка. Это то, ради чего создан сам цветок. Залог продолжения рода. Чтобы не пересохла, семяпочка заключена во влажную камеру. Влажная камера — мясистый шар или конус — завязь. За стенками завязи семяпочка укрыта не только от сухости, но и от покушения со стороны животных.

Сама завязь упрятана в глубине цветка. От завязи протягивается наружу длинная трубочка — столбик с рыльцем на конце. Рыльце липкое. На него пыльца прилипает. Прорастает. Росток по столбику спускается к семяпочке и оплодотворяет ее. Все вместе: завязь, столбик и рыльце — называют пестиком или плодником. Пестиком, потому что он и в самом деле похож на обычный кухонный пестик, которым толкут в ступке. Плодником за то, что из него вырастает плод. Плодников может быть один, три, пять, много. Много — у кувшинок, магнолий, лютиков. Такие растения называются многоплодниковыми.

Если завязь с семяпочками скрыта в глубине цветка, то тычинки, где созревает пыльца, выставлены напоказ. Пыльца собрана в пыльцевых мешках — пыльниках. Пыльники на концах тычиночных нитей. Нити тычинок бывают длинными, иногда длиннее самого цветка. Могут быть ярко окрашены. Ярче, чем все остальные части цветка. Желтые пушистые цветки акации (у нас ее называют мимозой), которую привозят к нам с берегов Черного моря, кажутся яркими из-за множества длинных желтых тычинок.

Каллистемон
В Австралии растет небольшое деревце каллистемон с листьями, как у ивы, и с соцветиями, похожими на ершики для мытья бутылок. Австралийцы называют его «баттл-браштри» — дерево бутылочных щеток. Щетинки на цветочных ершиках — это пучки длинных ярко-красных или желтых тычинок, которые топорщатся во все стороны. Латинское название «каллистемон» означает — «с прекрасными тычинками». Австралийцы вывезли каллистемон из лесов и рассаживают в городских парках и скверах.

Назначение столь ярких тычинок — привлекать насекомых и других животных. Чаще, однако, для этой цели в цветке работает венчик из нежных лепестков, окружающих тычинки и пестики снаружи. Лепестки бывают окрашены по-разному: красные, синие, желтые. В тенистом лесу встречаются только белые цветки, в темноте животному их легче заметить. А других опылителей в густом лесу нет.

У роз лепестки привлекают не только окраской, но и ароматом. Недаром из них вырабатывают душистое розовое масло. Из-за масла стараются вывести розы с большим числом лепестков. В Никитском саду возле Ялты вывели розу со 150 лепестками.

У индийского дерева бассии лепестки сочные и сахаристые. По вкусу напоминают виноград. Перед опадением лепестков индийцы отправляются в лес целыми семьями. Разметают под деревьями землю, чтобы удобнее собирать. Дерево не трясут и не тревожат раньше времени. Ждут, когда начнут опадать лепестки. Зато и собирают продукт высшего класса. Сушат так, как мы виноград для изюма. Потом пекут с ними пирожки.

Мак самосейка
Снаружи нежный венчик обычно защищен более грубыми листочками — чашелистиками. Они образуют чашечку. Чашелистиков может быть столько же, сколько и лепестков. Может быть меньше или больше. У мака их всего два. Они прикрывают нераскрывшийся бутон, и он кажется зеленым. Когда цветок раскроется, чашелистики у мака незаметно опадают. У других растений чашелистики могут оставаться надолго. Созревают плоды, и чашелистики, превратившись в крылышки, несут их по ветру. И так бывает.

Ботаники отлично изучили все части цветка. Все системы растительного мира построены на различии в цветках. Но из чего возник сам цветок, откуда он взялся, до сих пор точно не установлено.

Обломки древней жизни

Классическая ботаника всегда считала цветок укороченным побегом. Тычинки, пестики, лепестки — все это видоизмененные листья побега. Недаром пестик до сих пор называют не только плодником, но еще и плодолистиком. А чашелистик — тот и совсем на лист похож. И обычно такой же зеленый. Некоторые ученые не согласны. Возражают. Критикуют: «Гипноз листа!» По их мнению, цветок развивался сам по себе и к листьям отношения не имеет.

Но нет-нет да и обнаружится факт, говорящий за листовую природу частей цветка. В 1934 году на островах Фиджи обнаружили дерево, которое в списках тихоокеанских растений не значилось. Встретил его американский ботаник А. Смит в глухих лесах острова Вануа-Лефу. Ростом оно с небольшую березу, метров пятнадцать. Листья простые, овальные. Плоды громоздкие, крепкие, похожие на крупные огурцы. В каждом штук по двадцать семян.

Вдоль каждого плода сверху вниз тянулась вдавленная, неровная полоса. Точно пытались разрезать незрелый плод, но рана со временем заросла, и остался шрам. Таких шрамов даже самым опытным ботаникам никогда раньше видеть не приходилось. В то время на дереве не было цветков, а без них определить род и даже семейство Смит не мог.

В 1941 году другой ботаник, О. Дегенер, на соседнем фиджийском острове Вити-Лефу наткнулся на такое же дерево со шрамами. На этот раз на ветвях повсюду торчали цветки на длинных стебельках — цветоножках. Удалось установить, что дерево со шрамами — близкий родич магнолиям. В честь первооткрывателя его назвали дегенерией.

Дегенерия
А затем началось самое интересное. Рассмотрев цветок, увидели, что он совершенно уникальный. Лепестков в нем 13 (бывает же такое!). Но суть дела не в этом. Важнее тычинки. Их множество, как и у всех магнолиевых. И что за тычинки! Вместо тонких, длинных тычиночных нитей и крупных мешков-пыльников на конце у дегенерии тычинки оказались плоскими и широкими, как листья. А пыльники — длинными, как нити. Прикреплялись они не на конце, а посредине листовидных тычинок, сверху вниз.

Больше всего удивлял в цветке дегенерии пестик-плодолистик. Он похож на свернутый и сложенный вдоль пополам лист, который лишь слегка сросся краями внизу. Столбика у пестика нет. А роль рыльца выполняют несросшиеся края плодолистика. Обычно миниатюрное, изящно красующееся на вершине пестика рыльце у дегенерии разъехалось по всему плодолистику, превратившись в настоящее рыло. Весь цветок производит впечатление недостроенного, примитивного.

Тропический лес — самый богатый на Земле. Тысячи видов в девственном лесу, сотни — в подвергавшемся рубке.
Размножается дегенерия как бы нехотя, лениво. Плоды ее не имеют крыльев, впрочем, громадина в пятнадцать сантиметров длиной все равно далеко не улетела бы. Плоды не раскрываются сами по себе, как бобы акаций, и не выбрасывают семена, как бешеный огурец. Они просто сваливаются под дерево и долго лежат там, пока прочная оболочка не сгниет и семена не вывалятся наружу.

Семена прорастают долго и трудно. Слишком мал и недоразвит зародыш. По сравнению с питательной тканью — эндоспермом, — которая его окружает, он крохотный. Иногда в шутку сравнивают дегенерию с кенгуру и другими сумчатыми животными. Там эмбрион тоже мал и, прежде чем станет на собственные ноги, долго доращивается в сумке.

Обнаружив у дерева со шрамами такие несовершенства, систематики-специалисты пришли в необычайное волнение. Это было именно то «живое ископаемое», которое так долго и безуспешно искали. Примитивнейшее из примитивных. Осколок древней жизни. Питомец далеких эпох, чудом уцелевший на островах Фиджи в Тихом океане.

Справедливости ради нужно сказать, что дегенерия не была первой ласточкой. До нее описали буббию — крошечное деревце в рост человека, обитающее в горах Новой Гвинеи. Она растет в сырых, замшелых лесах под пологом крупных деревьев. Ветвей у буббии немного: две-три. Листья крупные, как у домашнего фикуса. В цветках помногу всего: лепестков, плодолистиков. Тычинок больше сотни (признак примитивности!). Плодолистики напоминают сложенные вдоль листья, как у дегенерии. Плоды красные, с черными семенами, такие простые по конструкции, что проще и не придумаешь.

Самое замечательное у буббии, однако, не цветки, а древесина. Если показать специалисту кусок такой древесины, он скажет, это дерево хвойное. Но буббия не хвойное, а цветковое. У всех других цветковых растений древесина пронизана широкими трубками-сосудами, по которым легко и свободно двигаются растворы солей. У буббии сосудов нет. Вместо них — трахеиды, как у хвойных. Это клетки с толстыми стенками и узкими просветами. Да еще и более короткие. Трахеиды — признак примитивности. По ним тоже двигаются растворы, только медленно и трудно.

Амборелла
Поиски примитивных растений в Новой Каледонии (снова в Тихом океане!) тоже принесли успех. Найдена амборелла — кустарник с несколькими стволиками, ютящийся в тенистых местах. У амбореллы, как и у буббии, «хвойная» древесина, а цветки прикрыты не чашелистиками и лепестками, а чем-то промежуточным, «чашелепестками». Красные гроздья плодов зреют на ветвях. В каждом плодике одно семечко.

В густом тропическом лесу много зелени и мало цветов. Буйство ярких красок здесь только на опушках, по берегам рек, где много света.
Совсем недавно в Австралии обнаружили еще одно древнее растение — австробэйлею. Ее нашли на севере провинции Квинсленд. Вначале не знали даже, как назвать. Выглядит кустарником, но вьется, как лиана. Не то кустарниковая лиана, не то лианоподобный кустарник. Как и у амбореллы, вместо лепестков и чашелистиков — «чашелепестки», очень похожие на простые листья. Тычинки плоские, широкие, как удеге-нерии. И плодолистики почти такие же: сложенные пополам листья. Может быть, есть что-то интересное в плодах, но деревце редко цветет, плодов его еще никто не видел. Неизвестно, кто опыляет цветки и опыляются ли они вообще.

Все эти находки не только помогли глубже узнать сам цветок. Они дали возможность приоткрыть завесу таинственности над родиной цветковых растений.

Австробэйлея
До недавнего времени считали (да и сейчас кое-кто считает), что родина цветковых — Арктика. Толчком для этой гипотезы послужила сенсация прошлого века: в Гренландии нашли остатки древних цветковых растений. Не в тропиках, не в субтропиках, а в мерзлой Гренландии! Совсем недалеко от полюса! Если это так, то очень удобно объяснять, каким образом цветковые растения разбрелись по материкам: кто в Америку, кто в Азию, кто в Африку. Но, как только утихли восторги и на ископаемые образцы взглянули более трезво, выяснилось, что растения там почти все листопадные. Вечнозеленых мало. Значит, все пышные тропические растения возникли совсем не там. Где же тогда?

В тропиках. Правда, там не нашли ископаемых остатков, потому что благоприятный, теплый климат не дал им возможности сохраниться. Однако тропики велики. В какой же точке тропиков зародились цветковые?

Ботаник Г. Галлир не колеблясь указал на Тихий океан. Здесь масса островов, которые можно себе представить в виде остатков некогда существовавшей суши, огромного материка. В честь Тихого океана воображаемый материк назвали Пацификом. Когда Пацифик опустился и был залит водами океана, растения остались на его берегах: на западном и на восточном. Родину цветковых растений Галлир советовал искать в Андах: от Мексики до Патагонии. В дальнейшем выяснилось, что Пацифик не существовал. Гипотезу пришлось отбросить. Но мысль о Тихом океане осталась.

М. Голенкин назвал другой материк — Ангариду, что тянулась некогда от сибирского севера через Индонезию и Новую Гвинею до самой Австралии (снова через Тихий океан!). И. Бейли вспомнил о таинственной Гондване — древней суше, которая, по мнению геологов, связывала Индию, Австралию и Бразилию.

Если сравнить все эти гипотетические, воображаемые материки прошлого, то легко заметить: все они тяготеют к Тихому океану, в особенности к его азиатской части. Но ведь и те примитивные растения — «осколки древней жизни», о которых шла речь, — располагаются здесь же! Дегенерия — на островах Фиджи, буббия — на Новой Гвинее, амборелла — в Новой Каледонии, австробэйлея — в тропической Австралии. Таким образом, родина цветковых должна быть где-то здесь.

А теперь взглянем еще раз на наши древнейшие деревца. Можно заметить интересную деталь: они все относятся к двудольным растениям, у которых в семени есть две семядоли. А у всходов два листочка. Эту пару листочков всегда видно весной на грядах у всходов огурца и гороха, редиски и подсолнуха. У однодольных — лука или пшеницы — всходы имеют один лист.

Принято считать, что двудольные более примитивные, более древние, чем однодольные. «Осколки древней жизни» подтверждают это. Однодольных среди них нет. Двудольные были первыми. И эта книга посвящается двудольным. Начинается она с самого примитивного порядка магнолиецветных.

МАГНОЛИЕЦВЕТНЫЕ И БЛИЗКИЕ К НИМ

Они возглавляют армию цветковых растений. Стоят у истоков их рождения. Причина для такой привилегии весьма основательная — примитивность строения. Магнолиецветные — порядок целиком древесный. Трав среди них нет. Травы возникли на земле после деревьев. Поэтому в примитивных, древних порядках за древесными всегда первое место.

Многие из магнолиецветных — вечнозеленые. Это тоже признак древности. Листопадность возникла позже.

Но главное — цветок. Он крупный, с не-сросшимися лепестками. В стройной системе цветковых растений, где четко подсчитаны и тычинки, и пестики, и лепестки, цветок магнолиецветных как белая ворона. Тычинок много. Пестиков тоже неопределенно много. И лепестков. Никакого порядка. Хаос. А где хаос — там примитивность.

Некоторые систематики не соглашаются с авангардной ролью магнолиецветных. Считают, что во главе цветковых должны стоять растения с упрощенным цветком, как у сережкоцветных — у березы или ореха: невзрачным, маленьким, без венчика и часто без чашечки. С цветком, который опыляется ветром, а не насекомыми.

Третьи полагают, что те и другие возникли самостоятельно от общего примитивного предка.

К магнолиецветным относятся восемь семейств. Среди них самые крупные и важные — магнолиевые и аноновые — жители тропиков и субтропиков. Сюда же приписана уже знакомая нам фиджийская дегенерия, которая удостоилась выделения в особое семейство.

Близки к магнолиецветным по своей примитивности лавроцветные, лютикоцветные, кувшинкоцветные, лотосоцветные и непентоцветные.

Среди лавроцветных выделяется семейство лавровых. В этом порядке — снова наши знакомые примитивнейшие деревца: австробэйлея и амборелла. Каждому предоставлено право иметь свое собственное семейство (правда, из одного-двух видов).

С водной средой себя связали представители кувшинкоцветных и лотосоцветных.

В порядке непентоцветных преобладают хищники. Их меню — насекомые, хотя бывают жертвы и более крупные, из млекопитающих и птиц. Для удобства изложения к двум семействам (непентовых и саррацениевых) прибавлено еще и третье — росянковых. Это последнее иногда ставят отдельно, но нередко объединяют с ними в один порядок насекомоядных, что сделано и здесь.

Порядок лютикоцветных отличается своей травянистостью.

Магнолии

Ранним весенним утром молодой журналист, бросив в каюте вещи и махнув рукой на билет, внезапно сошел с парохода, решив остаться на жительство в Сухуми. Может быть, он и не поступил бы так, если бы в это солнечное утро его не разбудил наплывающий с берега запах южных цветов. К. Паустовский не мог устоять против соблазна. Сухумский берег пах азалией, мимозой, жасмином. В воздухе скрещивались разные другие ароматы. Среди них властвовал могучий и не сравнимый ни с чем запах магнолий. Этот запах писатель запомнил на всю жизнь и потом не раз вспоминал в своих книгах.

Каждый приезжий замечает на побережье Крыма и Кавказа сначала магнолию. Потом уже все другие деревья. Теперь трудно себе представить берега Черного моря без этих «курортных» деревьев, блистающих зеленым лаком крепких, как картон, листьев. А 150 лет назад магнолий не было ни в Сухуми, ни вообще в южной России. 250 лет назад их не было и в Европе.

Магнолия крупноцветная
Первую магнолию завезли из Америки не то в конце XVII, не то в начале XVIII века. И когда европейцы познакомились с ней, восторгам не было конца. За магнолиями началась настоящая охота. Своего рода «магнолиевая лихорадка». Владельцы садов заказывали своим агентам, уплывающим в Америку, добыть эту достопримечательность, чего бы это ни стоило.

«Магнолиевая лихорадка» охватила капитанов дальнего плавания, курсировавших между Новым и Старым Светом. Однако с трудом добытых и переправленных через океан магнолий в Европе ждали многочисленные передряги и злоключения.

Началось с воровства. В первой половине XVIII века в Англии славился Сад Курьезов. Сад находился на Мельничном Холме в Мидэссексе и принадлежал другу К. Линнея — П. Коллинсону. В саду хранились самые редкие и необычные растения со всего света. «Мой сад — рай восторга!» — писал Линнею Коллин-сон. Наибольший восторг вызывали магнолии. Но они принесли своему хозяину не меньше тревог и огорчений. Сад Коллинсона дважды обворовывали. Крали магнолии.

Грабили и других садоводов. Однажды было похищено сразу тридцать деревьев магнолий. По слухам, их переправили в Голландию и обменяли на луковицы тюльпанов. Воровство приняло такие масштабы, что в дело вмешались газеты. 4 июля 1768 года «Дэйли Адвертизер» напечатала специальную подборку о грабежах. Редакция обратилась к парламенту с требованием — пресечь разбойничий разгул.

Не везло магнолиям и в России. Их завезли в Крым в начале прошлого века, вскоре после открытия там Никитского ботанического сада. Но, несмотря на благословенный климат Южного Берега, саженцы росли плохо. Их листва желтела и осыпалась раньше времени. Тощая известковая почва никитских склонов была хороша для местного дуба, который рос на ней веками, но никак не для магнолий. На родине они привыкли жить на жирной, хорошо промытой и влажной почве речных долин.

На первых порах пришлось выращивать магнолии в горшках, как домашние цветы. Тридцать лет бились никитские садоводы, чтобы выселить деревца из горшков в грунт. Это удалось, лишь когда выкопали котлован и заполнили его тучной, перегнойной почвой. Потом магнолии вывезли на Кавказ. Там они росли хорошо и оказались очень устойчивыми. Даже в суровую зиму 1949 года, когда вымерзли под корень многие пальмы и цитрусы, магнолии не пострадали.

Теперь магнолией никого не удивишь. Тот, кто не был в Сочи, видел яркий, броский цветок ее на страницах журналов. И один только вид цветка напоминает о нежном и сильном аромате (недаром очаровала Паустовского). Но магнолии бывают разные. Есть совсем без запаха. А те, что его имеют, пахнут не всегда приятно. Порою даже отвратительно. Близко не подойдешь. Особенно дурная слава у магнолии трехлепестной. Это невысокое, ростом с яблоню, деревце с серым стволиком и опадающими листьями. Листья собраны пучками на концах ветвей. Цветки такие же крупные, как у душистой, вечнозеленой. Из-за дурного запаха магнолию трехлепестную высаживают только в ботанических садах, чтобы не исчезла совсем. Авось пригодится в будущем.

Кстати говоря, на родине магнолий, в Северной Америке, никто их так не называет, разве что ученые ботаники. Это К. Линней решил увековечить имя директора ботанического сада в Монпелье П. Магноля.

Американцы зовут их проще. Делят на две группы. Одни называют «огуречными деревьями» за то, что их соплодия похожи по форме на огурцы, особенно когда еще незрелы. Другие именуют «деревьями-зонтиками», так как листья их, собранные на концах ветвей, образуют зонтик.

Из «зонтиков», пожалуй, самая забавная — магнолия крупнолистная. Ее листья длиной в метр! Под одним листом можно укрыться от дождя, а их в зонтике шесть-семь. Зато само деревце невелико, с нашу рябину. Дурно пахнущая магнолия — тоже «зонтик».

К огуречным причислили в первую очередь магнолию вечнозеленую. Огурцы ее длиной в ладонь. С солнечной стороны желто-розовые. Осенью, когда падают на землю, чернеют. И тогда из них высыпаются сургучно-красные семена. Если плоды раскрываются на дереве, то вывалившиеся из них семена еще долго висят на длинных белых канатиках, пока ветер не сорвет и не швырнет на землю.

Не все магнолии выходцы из Америки. Есть и азиатские. Их даже больше. Цветки у азиатских чаще розовые или красные. У американских — белые или кремовые. Азиатские цветут до распускания листьев, американские — после.

Одна из азиатских магнолий — обратнояйцевидная — встречается у нас на Кунашире — самом южном острове Курильской гряды. Ростом невысока, как черемуха. Листья сверху зеленые, снизу голубовато-белые, как почтовая бумага. Прежде такой лист закладывали в пишущую машинку, отстукивали на нем адрес и поздравление, пришлепывали марку и совали в почтовый ящик, как обычную открытку. Почтовые работники привыкли к листьям-открыткам и рассылали их без возражений.

Магнолия обратнояйцевидная — единственная наша дальневосточная магнолия. Ее листья используют как открытки.
А теперь еще несколько слов о цветках. Неискушенного наблюдателя они поражают своей величиной. Есть такие крупные, что внутри тарелка уместится.

Правда, ботаника трудно удивить размерами. Ему важнее узнать, как работает цветок, как опыляется такая громадина. У магнолий это удалось выяснить только несколько лет назад. Заметили, что, когда еще цветок не расцвел, когда он еще не цветок, а бутон, возле него начинают виться пчелы. Ведь ни в одном цветке, ни в одном бутоне у других растений не запасено столько нектара, сколько здесь.

Неопытные пчеловоды, распечатав бутон и поразившись обилию нектара, начинают строить расчеты на магнолиевый мед. А такового не существует. Пчелы, как ни вьются, добыть магнолиевый нектар не могут. Он предназначен не для них. Им нектар недоступен. Некоторые пчелы даже жизнью своею жертвуют за попытку урвать капельку сладкой жидкости с чужого стола.

Совсем недавно выяснилась причина гибели пчел, в которой цветок магнолии принимает самое непосредственное участие. Пока бутон закрыт, пчелы туда проникнуть не могут. Попадают только жуки. Именно для них запасен нектар. Мощными движениями жуки раздвигают лепестки бутона и протискиваются внутрь. Жук несет с собой пыльцу, которую захватил в другом цветке. Пыльца лежит у него на спинке и стряхивается на рыльца пестиков, пока жук выискивает нектар. Нектара много. Это нужно для того, чтобы жук долго трудился, долго копошился и опылил все пестики.

Магнолия овальнолистная
Когда опыление произошло, цветок раскрывается. Одновременно выключается нектарный аппарат. Не находя больше нектара, жук намеревается перебазироваться в следующий бутон. Но жук еще не выполнил второй части своей программы. Его обязанность — захватить пыльцу и унести ее в другой цветок. Чтобы жук не сбежал, три внутренних лепестка венчика начинают двигаться, заворачиваясь внутрь. Образуется белая тюрьма, из которой нет выхода. Правда, жук, конечно, может протиснуться между лепестками и сбежать. Но тут лопаются пыльники, осыпают беглеца пыльцой. Обнаружив лакомство, он задерживается и весь перемазывается. Утром цветок раскрывается, жук свободен и может обрабатывать следующий цветок.

Когда цветок раскрылся, слетаются пчелы. Тщетно ищут нектар. Но нектарный аппарат выключен. К вечеру лепестки свертываются, снова образуя белую тюрьму. Пчелы оказываются в плену, ломают крылья. Вместе с ними гибнут мотыльки. Только мухи, которые тоже лакомятся нектаром, благополучно избегают заточения. Никто и никогда не находил мух в раскрывшихся цветках. В чем тут дело, пока еще не выяснили.

«Они так похожи на сосновые шишки…»

В 1950 году итальянский ботаник Д. Казелла опубликовал в Неаполе статью о фресках Помпеи. В ней шла речь о растениях, которые изображали на фресках древние римляне. Статья вызвала яростный спор среди ботаников, который не окончен и по сей день. Никакого бы спора не возникло (мало ли писали о Помпее!), не упомяни Казелла в числе растений «сахарное яблоко» — анону чешуйчатую, вид чисто американский.

Анону у нас почти не знают. Кроме ботаников, о ней, пожалуй, никто и не слышал. Зато в тропиках она известна всем. Это деликатес, его выращивают по всему тропическому поясу. К нам анона не попадает, потому что плохо переносит дальние перевозки. Ее нельзя отправлять за тридевять земель. Все равно не дойдет. Раскиснет, как перезрелый помидор.

Противники Казеллы, прочитав статью, поставили законный вопрос: как могла попасть американская анона в Помпею, если этот злосчастный город прекратил свое существование в самом начале нашей эры, а Америка была открыта лишь спустя полтора тысячелетия?

Действительно, ботанику очень трудно представить себе, каким образом римляне, жившие до нашей эры, могли узнать о культурных растениях тропических широт Америки. Но факт есть факт. Сам академик П. Жуковский побывал у Казеллы возле Неаполя и видел воочию и фрески и растения, изображенные на них. Чтобы разобраться в этой запутанной истории, попытаемся сделать несколько предположений.

Первое. Допустим, что римляне знали об аноне. И не только знали. Раз они нарисовали ее, значит, анона была в ходу в Древнем Риме. Наверняка ее подавали там к столу. А если так, то и ученые и поэты обязательно описали бы этот несравненный фрукт. Римляне много писали о фруктах. Сохранились сочинения Плиния Старшего, посвященные винограду, яблоне, груше, инжиру. Одного только винограда описано сто сортов. Если бы Плиний ел анону или слышал о ней, он наверняка не забыл бы рассказать об этом в своих трудах. Но пока такого упоминания никто не обнаружил ни у Плиния, ни у других римлян. Все, как один, хранят молчание об аноне. Случайно ли?

Подойдем к этому вопросу с другой стороны. Допустим, что писатели забыли рассказать об аноне или записи утеряны. Анона же преспокойно росла в Средиземноморье. Допустим, что здесь была ее вторая родина. Если это так, то климат в те времена был более жарким, ибо анона — растение тропическое. Такое предположение климатическими данными не подтверждается. Две тысячи лет назад в Средиземноморье было не теплее, чем сейчас. Значит, анона в Древнем Риме расти не могла.

Еще одно предположение. Допустим, что анона не росла в Помпее, но ее плоды завозили издалека. У римлян были широкие связи. Они общались не только с греками и финикиянами. Добирались даже до островов Микронезии. Может быть, анона каким-то образом попала две тысячи лет назад из Америки в Микронезию, а римляне оттуда вывезли ее в Рим?

Это допущение имеет также много слабых сторон. Могли ли римляне при тогдашних примитивных способах передвижения доставлять анону в Помпею, если и сейчас, с помощью реактивной техники, сделать это затруднительно? Да росла ли анона в Микронезии в те далекие времена? Опять-таки ее нужно было туда доставить из Южной Америки, а самолетов тогда еще не изобрели.

Плоды аноны
Даже Э. Мерилл, профессор Гарвардского университета, много лет изучавший растительный мир островов Тихого океана, не мог с уверенностью предположить, что анона присутствовала на этих островах две тысячи лет назад. Будучи главным оппонентом Казеллы, он разбирал все «за» и «против» и высказал опасение: уж не подделаны ли рисунки на фресках? Что, если они фальшивые?

Подобных примеров история знает немало. Стоит вспомнить хотя бы проблему слонов в Америке. Никто и никогда не слышал, чтобы в Новом Свете водились слоны. Слоны — уроженцы Индии либо Африки. И вдруг сенсация. На гравюрах аборигенов Южной Америки обнаружены изображения слоновьих хоботов!

Если это правда, всю историю животного мира Нового Света надо пересматривать. Вскоре выяснилось: не слоновьи хоботы на гравюрах, а длинный хвост американской птицы — священного кетсаля. А вот другой случай. Пронесся слух: в египетских гробницах рядом с мумиями нашли зерна кукурузы. Снова сенсация. Кукуруза — растение американское. Как попала? Ведь мумии захоронены до открытия Америки. Толпы туристов штурмуют гробницы. И снова ошибка. Просто гиды плохо знают ботанику, никаких кукурузных зерен в гробницах нет.

Наверное, и художники, которые реставрировали фрески Помпеи, восстановили совсем не то, что было изображено у римлян. Может быть, реставраторы видели анону на рынке и решили, что она могла расти в Древнем Риме? Откуда им знать, что анона не росла в Италии в те далекие времена, как не может расти сейчас, если они не интересовались ботаникой?

Чешуйчатая анона, о которой идет речь, — небольшое листопадное деревце с простыми, длинными листьями. В сравнении с нею наша береза — великан.

Цветки аноны крупные, как у тюльпана, с тремя мясистыми и сочными, очень узкими желтыми лепестками. На каждом лепестке красные крапинки. Масса белоснежных тычинок. Пыльцы требуется много, потому что и пестиков-плодолистиков множество. Каждый пестик со временем превращается в сочную ягоду. Ягоды срастутся в крупный, как апельсин, зеленый чешуйчатый шар. По числу чешуек можно узнать, сколько было пестиков.

Но чешуйчатая анона — только один из представителей богатого вкусными плодами семейства аноновых. Причем не самый известный. Гораздо чаще в тропиках выращивают вечнозеленую анону колючую — «кислый хлеб». Плоды у «кислого хлеба» огромные, по три-четыре килограмма весом. Формой похожи на землянику. Снаружи с мягкими, крупными колючками. Мякоть душистая, кисловатая. Едят ее редко, зато лимонад получают отличный.

Еще популярнее анона сетчатая — «сметанное яблоко». Под зеленоватой кожурой у спелых плодов находится белая, сладкая, тающая во рту, как мороженое, ароматная масса. Ее и едят, черпая чайной ложечкой. Насчет аромата мнения расходятся. Одним кажется, что пахнет ландышем. Другим — напоминает губную помаду. Недаром ее в шутку называют «дамским плодом».

Самая популярная среди анон — черимойя. Внешне деревце мало чем отличается от других анон. В парках обычно скромно ютится в тени огромных и пышных деревьев манго» не достигая и половины их высоты. Но виднеющиеся среди густой темно-зеленой листвы плоды так вкусны» что за один можно отдать два десятка манговых. Чтобы представить себе плод черимойи, достаточно вспомнить вид незрелой сосновой шишки» когда ее чешуйки еще зеленые» вообразить» что она круглая и размером с крупный апельсин. Внутри белая мякоть с темными косточками. А вкус ананаса с ароматом клубники.

Немецкий натуралист Э. Пёппиг» побывавший в начале прошлого века в Южной Америке» встретил черимойю в долине «вечной весны» — Уануко в перуанских Андах. Среди всевозможных фруктов» которые росли в той долине» жители признавали только черимойю. Пёппиг в своих воспоминаниях отметил: сколько ему ни приходилось путешествовать по суровой Северной Америке» теплому Чили и жаркой Вест-Индии» лучшего плода» чем у черимойи» он не встречал. Даже цветки этого дерева издавали аромат» не сравнимый ни с одним цветком мира.

Среди аноновых есть, однако, дерево, которое ценится не плодами, а именно цветками. О плодах его не упоминают. Может быть, потому, что, обрывая цветки, не дают плодам образоваться. Называют дерево иланг-илангом или, по-русски, цветком цветков. Из иланг-иланга делают венки, которые преподносят в торжественных случаях. Из лепестков выпаривают эфирное масло и изготовляют духи с запахом фиалок, гвоздики, ландыша. Во времена И. Тургенева появились духи «иланг-иланг». Писателю они так понравились, что он упомянул о них в романе «Новь». По ходу повествования героиня романа держит в руках платок, раздушенный «иланг-илангом».

Самый малоизвестный из семейства аноновых — кеппен. Кеппен — невысокое дерево. Сочные плоды висят прямо на стволе, а не на ветвях. Плодов образуется неимоверное количество. Даже коры за ними не видно. Все, кому удавалось отведать плоды кеппена, единодушно уверяют, что они не хуже апельсина. Лишь одно неприятное свойство есть у плодов. Человек, вкусивший сочную мякоть, начинает пахнуть фиалками, словно пропитался ими насквозь. В стародавние времена в гаремах на острове Ява и в Индонезии, где санитария стояла не на высоте, обязательно сажали кеппен. Гаремные «сантехники» считали, что это самый дешевый способ избавиться от нежелательных ароматов.

Азимина
В наших суровых краях из семейства аноновых удается разводить только азимину, и то на крайнем юге. Родом азимина из Северной Америки. Это дерево с трехлопастными кожистыми листьями. Цветки коричневые, размером как у мака. Распускаются еще до появления листьев. Плоды крупнее сливы, овальные. Американцы собирают их в лесах, как мы черемуху или рябину. Вкус плодов — на любителя, хотя мякоть сочная и сладкая. У нее особый привкус, который нравится не всем.

Для прославленных анон умеренный климат слишком прохладен. Между тем в Африке есть местные виды аноны, гораздо более морозоустойчивые, чем сметанные или сахарные яблоки. В верховьях реки Замбези в горной саванне растет анона низкая, которая выдерживает морозы до минус семи градусов! Это полутрава, полудерево. В сухой сезон надземная часть отмирает, как у нашей малины зимой. В период дождей снова отрастает и дает плоды по размеру и вкусу как абрикосы, только с более сильным ароматом. Пожалуй, для наших субтропиков эта анона вполне годится.

Коричники и аллигаторовы груши

В прежние года туриста, прибывающего в столицу Шри Ланки — город Коломбо, окружала ватага мальчишек с палками в руках. Испуганный иностранец шарахался в сторону, но мальчишки устремлялись за ним, предлагая палки в качестве сувенира. Чтобы отделаться от них, турист приобретал несколько палок, за что впоследствии не раз в душе благодарил мальчишек. Палки пахли корицей. Не купи он сувенир, может быть, и не обратил бы внимания на коричник, с которого срезаны эти палки и который повсюду растет в Коломбо.

Первыми узнали о коричном дереве португальцы. Добравшись до «острова вечного лета», они увидели, что коричник здесь так же обычен, как в Европе сосна или береза. И заставили сингалезских королей выплачивать дань корой — корицей. Через пятьдесят лет португальцев сменили голландцы, а в конце XVIII века островом завладели англичане.

Коричный бум продолжался долго. Леса уже не удовлетворяли растущий спрос на корицу. Появились плантации. Они росли и ширились. Дважды в году снимали урожай коры. Срезали однолетние хлысты — побеги в палец толщиной. Чтобы легче снималась кора, постукивали побеги колотушкой, так у нас, чтобы сделать свистульку, постукивают ивовую палочку. Обдирали листья. Снимали трубку коры. Грубый наружный слой соскабливали, оставляя нежный луб. Трубки вставляли одна в другую и сушили в тени. Они становились коричневыми. Затем нашлись более выгодные предметы торговли. Корицу сменил кофе. Плантации коричника пришли в запустение. Разрастающаяся столица поглотила их.

Только французам не достался коричник. Им пришлось действовать тайно. Окольными путями по личному распоряжению Людовика XVI коричник был доставлен на остров Маврикий, а оттуда на Сейшельские острова. Руководил операцией бывший арестант П. Пуавр по прозвищу Перец. Пуавр отбывал наказание в заморских владениях Дании и научился там выращивать пряности, за что, видимо, и получил такое странное прозвище. Плантации, которые Пуавр заложил на Сейшелах, обещали вскоре дать хороший доход. Коричник принялся так бурно расти, что грозил в дальнейшем вытеснить всю естественную растительность островов. Однако успеху нового поселенца на Сейшелах помешал один курьезный случай.

В мае 1780 года на рейде города Виктории, столицы Сейшельских островов, показался корабль. На его мачте реял английский флаг. Отношения между французами и англичанами в те времена были не очень дружественными. Поэтому, увидев неприятельский вымпел, французы подняли тревогу. Как поступить в такой ситуации? Отдать с таким трудом созданные плантации врагу? Да пропади они пропадом, пусть лучше сгорят! И Пуавр отдал приказ жечь коричные сады. Их засыпали сухим пальмовым листом и подожгли. В течение ночи все превратилось в пепел. К утру остались только кучки золы.

В это время злополучный корабль вошел в гавань Виктории. Представьте себе досаду островитян, когда они увидели, что судно французское. Капитан его, не зная точно, кто владеет Сейшелами, из предосторожности вывесил флаг неприятельской — более сильной — стороны. Впоследствии коричник снова посадили на Сейшельских островах. Но через много лет.

Вскоре после окончания второй мировой войны, когда резко увеличился спрос на ваниль, сейшельские плантаторы бросили заниматься корицей и переключились на более выгодную ваниль. Поскольку ваниль — лиана и ей надо на что-то взбираться, нужны подпорки, плантаторы не нашли ничего более подходящего, как сделать их из коричника. Для этой цели деревья срубили, из стволов сделали колья и вбили в землю. В сыром сейшельском климате коричные колья обзавелись собственными корнями, как нередко бывает и у нас с тополем и ивой.

Ванильные плантации мало-помалу превратились в коричный лес. Расширению границ коричного леса всемерно помогали птицы, растаскивая семена в самые отдаленные углы Сейшельских островов. Под таким напором местная растительность стала быстро отступать и уцелела только на самых вершинах гор или в узких ущельях. Кажется, и там судьба ее предрешена.

Между тем конъюнктура снова изменилась, и коричник оказался нужнее ванили. Теперь уже не только для корицы. Потребовались и листья, из которых выпаривают душистое масло. Каждый приезжающий на Сейшелы сразу чувствует пряничный аромат. Запах коричного масла пропитал все острова. А по вечерам среди пальмовых зарослей можно видеть языки пламени, то тут, то там мерцающие во тьме тропической ночи.

Лист собирают, срубая ветви низко, в двух метрах от земли. Так легче. Удобнее. Не надо тратить силы, взбираться на деревья. Вторично приходят через год-полтора. Чуть только отрастет пучок ветвей, их снова срезают. И постепенно деревья превращаются в двухметровые «тумбы», потом дают все меньше ветвей. В конце концов засыхают. Природа не может устоять перед людской жадностью. Чтобы не остаться без корицы, издали закон: резать ветви только через три года.

Природа не обидела запахами ни цейлонский коричник, ни другие деревья из семейства лавровых. Мы знаем это по душистому лавровому листу — листьям лавра благородного. Запах у растений служит для разных целей. У одних — для привлечения опылителей, у других — для отпугивания врагов. В последнем легко убедиться, если познакомиться с другим коричником — камфарным (мы называем его камфарным лавром, французы — камфриё). Сильный аптечный запах его служит вполне определенным целям — защите от вредных насекомых.

Плантации камфриё — единственные в мире, которые не приходится обрабатывать ядохимикатами, чтобы спасти от насекомых. Дело обстоит как раз наоборот. Если хотят избавиться от насекомых, пускают в дело камфарный коричник. Чтобы застраховать платье от моли, кладут душистые щепки камфарного лавра в платяной шкаф. А еще лучше, если шкаф сделан из камфарной древесины. Ботаники всего мира мечтают иметь такие гербарные шкафы.

Комары и москиты исчезают мгновенно, стоит только развести дымокур из камфарного хвороста. Из насекомых, пожалуй, только одно не боится камфарного запаха — тропический шелкопряд. Гусеницы его спокойно пожирают кожистые листья камфриё, вырабатывая взамен бесцветную нить, крепкую, как капрон. Местные жители специально разводят шелкопряда и используют нити как леску для удочки.

Коричник Лоурейро
С виду камфриё непохож на цейлонский коричник. Хоть камфарный лавр и более северный житель, уроженец Тайваня и Японии, но ростом гораздо выше — метров под пятьдесят. Толщина — метра два. И никто не может сказать, где предел его долголетию. Пишут, что на Тайване уцелели два древних дерева. Одному три, другому пять тысяч лет. Оба имеют собственные имена.

О возрасте камфриё нужно сказать немного подробнее. Лучше всего всходят семена, которым нет месяца от роду. Старые всходов не дают. Зато хорошие семена можно получить только с деревьев старше 50 лет. С более молодых никто семена не собирает. Знают, что всходов от них не дождешься. Логически рассуждая, можно было бы ожидать обратного. Молодые, сильные деревья должны дать более жизнеспособное потомство. Но, видимо, для тысячелетних камфарных лавров 50 лет — ранняя молодость.

Добыча камфары и та зависит от возраста. Чем старше дерево, тем больше камфары и лучше ее качество. Раньше выбирали в лесу только двухсотлетние деревья. И постарше. Иной раз и тысячелетние. Такую махину и срубить сразу не могли: отсекали кусок за куском. В основании ствола образовывалась огромная пещера. Наконец колосс рушился с оглушительным грохотом. Сейчас старых деревьев почти не сохранилось. Стали рубить какие есть, но не моложе пятидесяти лет. Когда не осталось и таких, стали собирать листья. Из них тоже можно получать камфару. Если деревцу не меньше четырех лет.

Камфарный лавр
Стоит заметить, что камфарный лавр не единственный источник камфары. Самая лучшая добывается не из него, а из дриобаланопса ароматного, дерева из семейства двукрылоплодных. Стоит она в десять раз дороже. Добывают ее из смолы дриобаланопса. Смола содержится не во всех деревьях и не по всему стволу. А только в трещинах, как у нашей лиственницы. Сборщики долго ходят вокруг ствола, водят носом по коре: не пахнет ли? Затем делают срез особым ножом и снова принюхиваются. Если запаха нет, идут мимо. Сборщики уверены, что существует злой дух камфарного коричника, который подслушивает чужие разговоры и прячет камфару. Чтобы сбить с толку злого духа, выдумали особый камфарный язык. В нем смешаны малайские и джакунские слова, да и произносят их наоборот. Как только понимают друг друга? Видимо, пользоваться им нелегко, потому что, кончив сбор, люди облегченно вздыхают и переходят на обычный язык.

Еще одно дерево из лавровых — ореодафна — известно с глубокой древности как дерево дождя. О нем писал еще Плиний. Родом оно с Канарских островов. Растет в долинах, выходящих к морю. С моря по долинам ползут туманы. Капельки туманов оседают на листьях и падают вниз мелким дождем. Рассказывают, что на острове Хиерро, самом западном в Канарском архипелаге, было огромное дерево дождя, которое давало массу воды. Ее хватало всему населению острова. Для сбора воды жители соорудили вокруг дерева огромный каменный желоб. Дерево дождя и желоб были описаны 300 лет назад.

Плоды в семействе лавровых не столь популярны, как другие части растений. Мало кому известно, что благородный лавр, листья которого мы используем в пищу как специи, дает не менее ценные плоды, из которых получают зеленое масло для мыла. Лишь одно дерево прославилось из-за своих крупных маслянистых плодов — аллигаторова груша. К обычной груше оно никакого отношения не имеет. Просто плоды имеют грушевидную форму. Кожица зеленая, красная или черная, часто пятнистая. За сходство со шкурой аллигатора и назвали эту псевдогрушу аллигаторовой.

Само деревце вечнозеленое, метров двадцать высотой. Листья как у тополя, только покрупнее, пожестче да глянцу побольше. Цветки как колокольчики. Плоды в лесах пользуются всеобщей любовью среди животных. Обожают аллигаторовы груши даже хищники, в особенности из семейства кошачьих. Нередко встречают в лесу леопардов, подбирающих даровое угощение. При этом они приплясывают и рычат над пятнистыми плодами так, словно это не растительная пища, а теплое, свежее мясо. Домашние кошки предпочитают их любой другой пище.

На родине, в Гватемале или в Мексике, аллигаторову грушу можно найти в каждом дворе, как у нас рябину или черемуху. Это любимая пища бедняков. Кстати, и очень калорийная: масла в плодах почти треть по весу. Да плюс к этому почти все известные витамины. Нет только сахара. Поэтому плоды едят, намазывая сочную мякоть на хлеб, как паштет или сливочное масло. Посыпают сверху перцем или солью. Больным такую диету прописывают в первую очередь (без перца, конечно!). В особенности диабетикам.

Гватемальцы называют аллигаторову грушу коротким словом «агуакате» или «авокадо». Добравшись до Европы, название превратилось в «адвоката». Возникла «груша адвокатов». До сих пор не знают, куда причислить плоды: к овощам или фруктам? Можно бы к фруктам, но что это за фрукты без сахара? Можно бы и к овощам, да только очень нежна мякоть (хотя суп из авокадо все-таки варят). Да еще косточка внутри, крупная, как у персика…

Лютиковые: добро и зло

Печальная история Ромео и Джульетты, как выяснилось несколько лет назад, имеет непосредственное отношение к лютикам. Не будь лютиков, Шекспир, возможно, и не сумел бы построить свой интригующий сюжет. Как известно, юную Джульетту разлучили с Ромео и принуждали выйти за другого. Старый Лоренцо нашел выход из затруднительного положения. Он дал девушке снадобье, которое повергло ее в глубокий, продолжительный сон, который все восприняли как смерть. Сюжет, возможно, и вымышлен, но снадобье вполне реальное.

Прострел — цветок весны. Его запасы на земле начинают иссякать. Некоторые виды прострела и у нас попали в Красную книгу охраняемых растений
На рубеже XVII века, когда Шекспир создавал свои произведения, он квартировал на углу Сильвер-стрит и Максвелл-стрит. Неподалеку от драматурга жил известный в те годы ботаник У. Джерард. Ботаник имел большой сад. Выращивал в саду лекарственные травы (он преподавал в медицинском колледже), наблюдал за ними и публиковал «травники». Особенно интересовали Джерарда лютики. «Яды лютиков вовсе не так страшны, как о них думают, — утверждал Джерард. — Если умело использовать их силу, то яд можно обратить себе на пользу. Сделать добро».

Шекспир, несомненно, знал о ядах лютиков. Читал он необыкновенно много. Историки полагают, что драматург заходил в сад Джерарда и беседовал с хозяином. Поэтому у Шекспира повсюду фигурируют растения, с которыми встречаются герои его пьес. В «Ромео и Джульетте» — лютики.

По имени лютика и названо семейство. Лютик — самый распространенный род — 300 видов. Четвертая часть общего числа «членов» семейства. Лютиковые — семейство ярких цветков. Трудно найти невзрачный. Цветки обычно крупные, эффектные: оранжевые у азиатской купальницы, желтые у лютика, лиловые у сон-травы. Если мелкие, то обязательно собраны в большую кисть. Такая кисть привлекает внимание еще сильнее, чем один крупный цветок.

Лютик не случайно так сильно распространился по Земле. Если заглянуть в гербарий любого университета в средней полосе России и покопаться в летних студенческих сборах, там всегда окажется огромное скопление этих хорошо всем знакомых цветков. Блестящие желто-золотистые венчики, словно вымазанные сливочным маслом (англичане называют лютики баттеркапами — «масляными чашками»), привлекают взор студента, и тот невольно тянется к ним и собирает их больше, чем соседние травы. Казалось бы, лютики должны первыми исчезнуть на лугах, где бродят студенты. Ведь летняя практика проводится много лет на одном и том же месте. Но происходит обратное. Другие травы редеют, а лютиков становится все больше. Может быть, обрывание стеблей для них не так страшно?

Луговоды объявили надоедливые травки вне закона. Причислили к лику сорняков и начали беспощадную войну. Однако, чтобы воевать, нужно знать биологию противника. И тут выяснилось, что об этих сорняках известно еще очень мало. Сколько семян дают? Сколько лет живут? Много ли среди них стареющих растений, много ли всходов?

Лютик между тем показывает пример удивительной стойкости и приспособленности к окружающему миру. Датский ботаник О. Хагеруп, работая на Фарерских островах, где постоянно льют дожди, заметил, что там не хватает насекомых-опылителей. Лютик приспособился к непрерывным дождям так, что они не мешают опылению (как у большинства растений), а помогают. И насекомые-опылители ему не нужны.

Как только начинался дождь, Хагеруп отправлялся в заросли лютиков, садился на корточки и следил, как дождевые брызги падают в «масляные чашки» цветков. Капля за каплей заполняется желтая «масленка». Вот уже половина чашки. Вода поднимается выше. Но до края лепестков не доходит. У края они чуть расходятся, и лишняя вода через такой предохранительный клапан сливается наружу. Уровень воды в цветке регулируется четко: ни на миллиметр больше или меньше. Причина основательная. Вода должна дойти до того уровня, на котором расположены рыльца пестиков и пыльники тычинок. Как только лужица достигла пыльников, пыльца всплывает, движется по направлению к рыльцам и прилипает к ним. Так совершается оплодотворение. Без ветра. Без насекомых!

Плоды лютиков в Старом Свете не оценили. Их до сих пор просто не замечали. А ведь процветание рода лютик почти на сто процентов обязано качеству семян. В Новом Свете плоды лютиков считаются деликатесом. Индейцы собирают их в больших количествах. Едят в сыром виде. Знатоки утверждают, что лютиковые лепешки вкуснее пшеничных. Они не содержат ядов и совершенно безвредны. Один из пленников индейцев узнал, что его собираются кормить лютиковой кашей, и пришел в ужас. Решил, что его хотят отравить. Потом увидел, как сами индейцы едят эту кашу, и успокоился.

Полная противоположность лютикам прострел. От лютиков не чают, как избавиться, прострел не знают, как спасти. Этот симпатичный цветок появляется рано весной, чуть только сойдет снег. Называют его подснежником (как и другие весенние травки!). Над землей еле возвышается крупный фиолетовый (или желтый) бокальчик. Даже сорвать трудно, так близко к земле растет. Все растеньице закутано в чехол из многочисленных мягких волосков: это защита от холода. Что ни день, то выше вытягивается ножка, на которой сидит цветок. Листья появятся потом. Цветочек черпает силу из прошлогодних запасов: из могучего, крепкого, как деревяшка, корня, скрытого в земле.

В Европе прострел стал такой же редкостью, как тигр в Индии. Прострел даже включили в Красную книгу, куда заносятся исчезающие растения животные. В Сибири, где прострела еще много, попытались заняться его демографией. Подсчитали возраст каждого растения, выделили группы молодых и престарелых. Результаты оказались неутешительными. Преобладают старые особи. Молодняка мало. Престарелым же около сотни лет.

Такой факт пытались объяснить по-разному. В народе считают, что весной мало опылителей-насекомых. Может быть, цветки слабо опыляются и дают мало плодиков? Другой вариант решения: крупный фиолетовый бокальчик прострела отлично заметен на рыжем фоне прошлогодней травы. Истосковавшиеся по живому цветку горожане набрасываются на заросли прострела, охапками рвут. Благодаря счастливой особенности листья образуются позже, и растения от сбора не очень страдают. Но плодов такие обезглавленные особи уже не дают. Не пополняются ряды молодняка. Зато число престарелых все растет…

Долгое время не могли понять причину тесной связи прострела с сосной. Где прострел — там сосна. Где сосна — там прострел. Удалось приоткрыть завесу таинственности геоботанику С. Ильинской. В Туве, где работала Ильинская, среди степей стоят сосновые боры. Семена летят с высоких сосен в степь, но пропадают зря. Всходы погибают от южного солнца и натиска, степных трав. И вдруг обнаружили: вдали от лесной опушки, среди голой степи красуются молодые сосенки. Крепкие, здоровые. Их не сожгло солнце и не вытеснили степные травы. Нашлась защита — кусты прострела. Эти кусты похожи на миниатюрную пальмовую рощицу: длинные черешки листьев как стволы. Выше — рассеченные листья, как кроны. Листьев так много, что под ними образуется тень, которая очень нужна молодым сосенкам. Для защиты от солнца и от степных трав. А когда сосенка укрепится, она перерастет своего защитника. С помощью прострела сосны уверенно и методично ведут наступление на степную целину. ...



Все права на текст принадлежат автору: .
Это короткий фрагмент для ознакомления с книгой.
Мир растений: Рассказы о саксауле, селитрянке, баобабе, березах, кактусах, капусте, банксиях, молочаях и многих других широко известных и редких цветковых растениях