Франц Герман

(Franz Hermann)

Седьмое

евангелие от «ЭМ».

(роман в четырёх частях с прологом и эпилогом)

Всякий человек может быть уверен, что

он включён в план мироздания во веки веков

и что всё, что с ним происходит, теснейшим

образом связано с его насущными нуждами

и ведёт его к спасению.

Л. Эйлер

(«Письма к немецкой принцессе»)

Пролог

Упираясь параллелепипедоидальной (надо же, какое слово в мозг заехало, вслух бы, наверное, и не произнёс) головой в потолок в углу комнаты возвышался, отливая металлическими оттенками серого цвета, фантастический монстр. Сразу от короткой, цилиндрической шеи свешивались две руки-клешни. Правая была длиннее – у неё было два локтевых сустава. Левая клешня была короче и об одном локтевом суставе. Тело монстра, вернее его торс был опутан какими-то трубопроводами с маленькими блестящими краниками и выходными патрубками вперемежку со стеклянными отводами и какими-то непонятными приборами. Всё это было замотано разноцветными пучками проводов. Руки-манипуляторы завершались мониторами. Монстр нависал над специальной койкой. Койка была пуста и аккуратно застелена.

Скосив глаз налево Молнар увидел в другом, противоположном от него углу большой пишущий стол, заваленный какими-то бумагами. «Наверное, место дежурного врача», – подумал Молнар. Ещё левее угадывалось место ещё для одного пациента. Там что-то ненавязчиво жужжало. Наверное, монстр слева работал, выполняя какие-то необходимые функции. На кровати кто-то лежал. За столом никого не было. «Палата реабилитационного центра» – вспомнил Молнар. Его привезли сюда вчера вечером после операции. Над ним возвышалось точно такое же металлическое чудище. Снова скосив глаза влево он понял, что пациент то ли спит, как мёртвый, то ли и в самом деле помер – он не подавал никаких признаков жизни. Часы на противоположной стене показывали десятый час. Правая стена, возле которой лежал Молнар, почти полностью представляла из себя огромное окно. За окном был солнечный день. «Утро», – банально пронеслось в его голове. Молнар, как мог, потихоньку ощупал себя. Тело было забинтовано. Из различных частей тела выходило пять трубок: две направо, три налево. И к левой, и к правой руке были подсоединены капелиницы и какие-то провода тянулись от указательного пальца левой руки. Часть из этих трубок и проводов была подведена к металлическому чудищу за спиной, который возвышался над головой Молнара. Какая-то тень проскользнула в дверь палаты. Молнар скосил глаза. Молодой мужик лет сорока или около того в верхней одежде неслышно приближался к кровати. Демисезонное пальто было расстёгнуто. «Сука-Черчиль, и здесь достали…», – в отчаянии подумал Молнар. Запёкшиеся губы рта не хотели разлепляться и слова застряли в горле. Мужик обошёл кровать с правой стороны и остановился. Правая рука стала выниматься из кармана пальто. «Пристрелит или зарежет», – как молния пронеслось в голове Молнара.

– Ну как ты? – рука пришельца нашла правую руку Молнара и слегка пожала её. – Это я вчера восемь часов возился с тобой на операционном столе. Поправляйся, – улыбнулся пришелец.

Мужик развернулся и пошёл к двери.

– Почка? – с трудом прошептал пересохшими губами Молнар.

– Почку удалось сохранить, – снова улыбнулся мужик и вышел из палаты.

Наступала двадцать третья весна и Молнар вдруг ясно вспомнил вчерашний день.

* * *

Пространства бывают разные: эвклидовы, неэвклидовы, комплексные, т. е. мнимые и многие другие. То, о котором мы будем рассказывать в нашем правдивейшем повествовании, называется кватернионовым. Мы будем просто называть его потусторонним, чтобы не забивать голову читателю различными мудрёными словечками. Именно этот мир Максвелловского электро-магнетизма нам и интересен. Населяют его не люди, а элмаги. Когда-то слово «элмаг» писалось через чёрточку «эл-маг» от слова электро-магнетизм, но потом чёрточка куда-то пропала. В древних повериях, легендах, сказках народов Земли упоминались эльфы и маги, т. е. различные чародеи и волшебники. Эти слова как раз и произошли от слова «элмаг».

То учереждение, где служат действующие лица нашего повествования называется Центр Цивилизаций или сокращённо ЦЦ – так в народе говорят. Как-то так повелось, что мы все склонны к аббревиатурам. Кстати, муха ЦЦ – это детище этого Центра. Сейчас уже и не вспомнишь кому и зачем эта муха когда-то понадобилась на Земле.

Центр состоит из нескольких сотен различных служб или, проще говоря, отделов. Наши служаки – из трёх различных отделов. В отделе Спасения и Сохранения (или сокращённо – «СС») служит Антон Харитонович Бережной. Востриков Иван Савельевич из отдела Советов и Наставлений («СН»). «СОН» – так между собой называют элмаги этот важный департамент. Ещё один наш герой является старейшим сотрудником отдела Искушений и Ликвидаций («ИЛ»). А где находится ил? Кончно же на дне. Потому в народе этот отдел и стали называть: «ДНО». Порой, можно было услышать такой диалог между сотрудниками ЦЦ: « – Так ты из ИЛа? – Да, с самого ДНА». Зовут нашего героя Погребняк Демьян Онуфриевич. Коллеги за глаза называют его ДемОн. Сам же он не любит это прозвище – уж как-то тенденциозно.

Вражда между первым и третьим отделом началась так давно, что уже никто и не мог вспомнить из-за чего всё это случилось. То ли Каин увлёкся подбрасыванием камня (конечно, по негласному совету сотрудника отдела «СН» для наблюдения силы всемирного тяготения), чтобы изучать его падение, да и зашиб поничайности Авеля, который мыкался неподалёку. И с тех пор стали использовать яблоко, а не камень. То ли это случилось позже, когда Иуда не понял подсказки…, а списали на сотрудников «ДНА», а сотрудники «СС» всё это проморгали… Но вражда эта стала настолько непримиримой и отчаянной, что о перемириях даже и речь не заходила. Очевидно, что вся война велась закулисно. Руководство Центра догадывалось, но активно встревать пока не собиралось.

В общем, наш рассказ и относится к этой непримиримой войне между двумя отделами, показанной на примере всего лишь одной, может быть и не очень яркой, судьбе простого смертного землянина.

Впрочем, был ещё один, некто наблюдатель и собиратель отчётов. Ведь всем известно, что отчёты о случившемся эпизоде, собираются вместе от всех отделов, а уж потом передаются в департамент генетики нашего Центра. А как их там обрабатывают – это уже никому не изветно. Имя этого некто никто не запомнил, да и не важно это. Словом, как хроникёр в «Бесах» Достоевского. Какой-то модельер из отдела Наблюдений ЦЦ. Да и хроникёром-то его не назовёшь в полной мере. Какие тут времена, если длина не определена, а скорость постоянна. Вот такая здесь «синтетическая» геометрия этого потустороннего мира.

* * *

В качестве примечания надо отметить, что все диалоги, монологи и прочие разговоры на иностранных языках сразу будут даны в переводе на русский.

Часть I

Учёба жизни

«Всё расписано на небесах.

Что же остаётся человеку?

Подробности!»

Г. Горин

(«Дом, который построил свифт»)

Глава 1.

Командировка

Дядю Колю Гришинкова знала, наверное, вся округа вследствие его компанейского характера, а может и за славное военное прошлое. В годы войны он был военным лётчиком. Перед самым концом был сбит где-то на польско-немецкой границе. Долго лежал в госпиталях, так как. получил ранения обеих ног, но в конце концов оклимался. Правда из авиации и вообще из армии был списан окончательно. Вот и пришлось ему в сорок восьмом году получать гражданскую профессию, поступив в горный техникум города Красноярска вместе с пацанами, которые в этом году только окончили школу и были младше его лет на десять-двенадцать.

Дядя Коля чуть прихрамывал и потому ходил с палочкой и всегда носил гимнастёрку с орденской планкой из трёх наград.

Видимо, поэтому дяде Коле могли «отпустить» в любой распивочной точке нашего района даже в то время, когда точка эта была ещё закрыта. Было бы кому отпускать.

– Ну, что, Антон, давай ещё по одной. – Обратился он с предложением, дожёвывая пирожок с ливером, к мужику, стоявшему с ним за одним столиком у розничного киоска.

– Нет, дядя Коля, дел ещё полно, а день только начинается.

В это время хлопнула дверь киоска. Киоскёрша открыла ставню окна, опустила прилавок и перегнувшись достала через окошко тарелочку с бутербродом.

– Открываемся, – зычно сказала она ни к кому конкретно не обращаясь и направилась к столику. – Ваш бутерброд, дядя Коля, – она постаила тарелочку на стол.

– Спасибо, Зинуля, – кивнул дядя Коля, – а день будет жарким, – дядя Коля намекал на пиджак Антона.

– Переодеться не успел, – сказал сосед по столу тоже доедая свой пирожок. При этом он по привычке коснулся правой рукой бокового кармана пиджака, где лежал наган. Ему удобно было носить наган в боковом кармане, а не во внутреннем, и, уж тем более, не сзади, за поясом брюк. Дяде Коле он представился командировочным, на днях приехавшим в Красноярск.

Расположение столика было таким, что с этой позиции удобно проглядывалась большая часть, прилегающего к дому проспекта и забор, уходящий во двор этого дома. Краем глаза Антон наблюдал за молодым мужиком, может быть лет на пять-семь помоложе самого Антона, который уже два раза прошёл туда-сюда мимо их столика. Но это был не тот, которого поджидал здесь Антон уже несколько дней. Одет он был по-летнему – в рубашке с закатанными рукавами и в соломенной шляпе на макушке. Да ещё с потёртым портфелем в руке. Где-то вдали послышались два коротких гудка паровоза. Мотаня^*) прибывал к «Каменному кварталу». На гудок паровоза курсирующий мужик замедлил своё движение и повернулся к стлику, где стояли Антон с дядей Колей.

– Я извиняюсь, товарищи. Не подскажите, где-то здесь должен быть пятый роддом. Вроде адрес этот, а роддома не вижу, – мужик виновато улыбался и разводил руками.

– Это надо под арку, – начал было объяснять Антон, – хотя – покажу, мне в ту же сторону, к Ладейке^**). «Проговорился», – мелькнуло в голове, но дядя Коля этого не заметил.

–Ну, дядя Коля, должен бежать, спасибо за компанию.

Они пожали друг другу руки и Антон присоединился к мужику, что спрашивал про роддом.

Антон с мужиком свернули под арку в центре дома и углубились во дворы.

– Это не далеко, – сказал Антон, показывая рукой вперёд.

– А я узнал вас, Арон Хароныч, по описанию, – вдруг заговорил, идущий рядом с Антоном мужик. Антон резко замедлил ход – «понятно откуда ветер дует», – мелькнуло у него в голове, машинально касаясь рукой кармана пиджака.

– Только зовут меня Антон Харитонович, а не Арон Хароныч. Арон – это коллеги так прозвали, а вот ты кто такой? – Они окончательно остановились, уставившись друг на друга.

– Вос… Я из «СНА», вы не волнуйтесь, по другому никак не мог вас известить, – скороговоркой затораторил мужик в шляпе.

– Из «СНА»?– в голове у Антона что-то не складывалось, – «изменения в командировке? Но «СОН» здесь при чём?»

– Вы не волнуйтесь, – шляпа замахал перед собой руками, – расширенный проект, я давно здесь, больше десяти лет, ну – так вышло, только сейчас пересеклись, раньше никак невозможно было.

– Стоп, – в приказном тоне остановил его Антон, – Погребняка знаешь?

– Слышал, но никогда не видел.

– Что в портфеле, оружие?

– Да нет, так, для солидности. Кусок хлеба с колбасой положил. Вдруг надо будет перекусить.

– А випить не положил?

– Не пью, – развёл опять руки шляпа.

– Ну ладно, может и хорошо, что вдвоём встретились. С Демьяном на контакт не пойдёшь – он всегда себе на уме. Знаешь, что это? – Антон вытащил из кармана наручники.

– Вроде наручники.

– Держи, у меня всегда пара.

– Зачем? – шляпа вытаращил глаза на Антона.

– На всякий случай, есть у меня не хорошее предчувствие. Как-то всё не по сценарию. Вон зелёный сарай и есть пятый роддом. Всё равно не понимаю – тебе-то какого ляда здесь делать?

– Так, убедиться, что всё идёт по плану…

– Ладно, потом расскажешь. Звать-то как?

– Востриков Иван Савельевич, – отрекомендовался шляпа.

– Пошли, Востриков. Наручники припрячь.

^*)– Мотаня – рабочий поезд из паровоза «овечки» и трёх пассажирских агонов.

^**)– Ладейка – казачье поселение на берегу Енисея

Они поднялись на крылечко зелёного дома и вошли во внутрь. Прямо от входной двери стояла длинная лавка во всю длину прихожей.

Справа, у стены блестела стеклом регистратура, за окошком которой сидела дежурная медсестра. На лавке примостился одноногий старик, облизывая самокрутку. Рядом лежали костыли.

– Всем привет, – бодро поздоровался Антон, – присядь пока, – кивнул он Ивану. Одноногий даже головы не повернул, а медсестра в окошке вообще не слышала – она дремала, свесив голову. Антон направился к регистратуре, отметив про себя: «не густо сегодня желающих рожать».

– Здравствуйте, красавица, вопросик имеется.

Медсестра за окошком вздрогнула.

– Вы к кому?

– Мы хотели бы узнать, Лидия Молнар уже родила?

Медсестра глянула в какие-то бумаги, разложенные перед ней на столе, и отрицательно покачала головой.

– Нет пока.

– А когда это должно произойти?

– Это одному богу известно, – улыбнулась медсестра.

– Сейчас разведаем, – буркнул Антон и подошёл к Вострикову. Он присел рядом с Иваном на лавку, облокотившись на прохладную стену спиной и широко уперевшись ногами в пол. Затем он закрыл глаза и выкатился из физического тела по методу Монро. Уже невидимый он прямо через стену исчез в коридорах первого этажа.

– Что это с ним? – надтреснувшим голосом спросил старик, выпуская клубы дыма.

– Михеич! Ты бы не курил здесь, – обратилась из окошка медсестра.

– Да я чутка, пару раз затянусь только. – Старик дотронулся до руки Ивана и, когда тот к нему повернулся, кивнул в сторону неподвижного Антона.

– Последствия старой контузии, не обращай внимания, – сказал Иван, – сейчас пройдёт. Посидит тихонько несколько минут и всё.

Старик понимающе кивнул головой и снова украдкой затянулся.

Между тем Антон незаметно парил по коридуру первого этажа, внимательно вглядываясь в таблички на дверях. У двери с надписью «Глав. врач» он поднялся к потолку и просочился сквозь стену. За стеной заканчивалась утренняя планёрка.

– Ну, ладно, что сегодня, – главврач обвела всех строгим взглядом. Антон завис прямо над её головой и стал посылать мысль: «Молнар, Молнар, Молнар…».

– Да, – вдруг встрепенулась главврач, – как дела у Молнар?

– Она не родила ещё, Валентина Ивановна, – тихим голосом проронила старшая медсестра, – хотя воды отшли ещё в понелельник ночью.

– Как отошли?! – Вскочила главврач со стула и, сметая всё на своём пути ринулась из комнаты.

Лида Молнар тихо лежала на боку в своей палате и читала книжку. Спать ей не хотелось. Все мысли были о будущем ребёнке. Она ловила себя на мысли, что не понимает о чём прочитала и начинала заново перечитывать страницу. В эту минуту в палату ворвались женщины в белых халатах. Невидимый Антон сопровождал их под потлком.

– Ты, что же это, голубушка, – даже не поздоровавшись налетела на неё Валентина Ивановна, – рожать собираешься?

Она присела на кровать Лидии и откинула одеяло. Потом положила руку на большой живот и вдруг припала к нему ухом.

– В родильную.

Началась суматоха. Антон проник в коридор. Смотреть, как будет происходить рождение ребёнка ему не хотелось, но он решил долждаться благополучного финала, а то что этот финал будет благополучным он не сомневался. Из-за двери доносились обрывки разговоров: «… дыши глубже…тужься…не кричит…да, хлопни ты его как надо, поперёк лопаток…». Антон не выдержал и проник в родовую. Новорожденного держали вниз головой за крохотные ножки и крепко хлопали по спине. Вдруг послышалось слабое протяжное кряхтение – новорожденный подал голос.

– Ну, Лидка, сын у тебя, смотри…

– В рубашке родился…, – сказал кто-то из медсестёр.

Лидия Молнор повернула свинцовую голову, улыбнулась и потеряла сознание. Потом начались обычные процедуры: обрезание пуповины, обмывание, взвешивание, пеленание новорожденного, ну словом всё, что положено делать в таких ситуациях.

Антон снова оказался в коридоре и стал смотреть через окно во внутренний двор. Надо было возвращаться к Ивану. Антона продолжала тревожить мысль, почему появился Востриков. Ждал он Погребняка, а появился какой-то Востриков. Погребняк – это ликвидатор. Антон навёл справки через своих агентов в ЦЦ и знал, что будет в этой операции участвовать Погребняк. С ним они пересекались множество раз на других операциях, а Востриков появился впервые. Антон даже и не слышал никогда и ничего о нём. При мысле о Погребняке какая-то мысль встревожила Антона. Конечно, мужик, что только что пересёк внутренний двор и вошёл через чёрный ход, был похож на Погребняка. Антон метнулся вдоль коридора, котрый к этому моменту был уже абсолютно пуст. С противоположного конца медленно ступая, как будто боясь скрипнуть половицей или сапогом, шёл Демьян Онуфреевич Погребняк по кличке Демон. Было ему уже далеко за пятьдесят, но был он мужик ладный и крепкий. Антон не знал его намерений, но чётко понимал, что в этом положении он никак не может ему помешать в его действиях. Антон кинулся к регистратуре с максимально возможной скоростью света и вкрутился в собственное тело.

Иван и Михеич мирно о чём-то беседовали. Антон открыл глаза и тихо, но внятно проговорил: «Послеродовое … второй этаж … быстро». Иван оборвал разговор на полуслове, вскочил, как ошпаренный, на какую-то долю секунды вдруг замер, потом схватил костыль Михеича и, прыгая через три ступеньки, бросился вверх по лестнице.

– Куда? Не положено … с костылём…! – заорал Михеич. От его крика снова проснулась медсестра в регистратуре и не понимая захлопала глазами.

Иван ворвался на второй этаж, слегка перевёл дух и двинулся вдоль коридора, ища послеродовое отделение. Дверь в послеродовое была чуть приоткрыта и Иван без лишнего шума заглянул туда. У противоположной стены спиной к нему стоял согнувшись какой-то мужик и внимательно вглядывался в надпись картонной бирки, которая была привязана к спинке кровати новорожденного. Иван сделал неслышный шаг вперёд и, не отдавая себе отчёта, наотмаш со всей силушки треснул склонившегося мужика костылём. Удар пришёлся между шеей и плечом. Мужик даже не успел ничего понять, теряя сознание. Иван подхватил его под мышки и пятясь выволок в коридор. Потом подтащил его к окну и тихо положил у батареи. Он собирался уже уходить, но какая-то мысль пришла ему в голову. Иван быстро нагнулся, достал из кармана брюк наручники и пристегнул Погребняка (это конечно же был он) к батарее. Затем спустился на первый этаж. Увидя Михеича, он сообразил, что забыл костыль в послеродовом.

– Что? – спосил Антон, поднимаясь ему навстречу.

– Без сочнания, лежит пристёгнутый к батарее.

– Круто, но к батарее это слишком.

И они снова стали подниматься на второй этаж.

– Костыль! – Крикнул вслед Михеич.

– Кстати, а где костыль? – спросил не останавливаясь Антон.

– Кажется, в послеродовой забыл.

В коридоре по-прежнему никого не было. Погребняк мирно лежал у батареи. Антон снял наручники, поводил руками у головы лежавшего, Иван взял забытый костыль и они снова пошли к лестничному спуску. У ординаторской Антон остановился, заглянул внутрь и не громко кому-то сказал: «Женщины, там у вас какие-то мужики в сапогах шляются».

– Ну, мать вашу…! – Михеич придирчиво стал осматривать возвращённый костыль. Медсестра, уже стоя, продолжала таращить глаза.

– Ты с Погребняком поосторожней, – сказал уже на улице Антон, – хорошо, если он нас не заметил. Собственное расследование он всё равно будет проводить – я его знаю. А в отчёте генетикам надо писать всё, как было, ничего не утаивая. Впочем, сам, наверное, знаешь. Ведь не первый же раз в операции? Кстати, так зачем ты прибыл в такую рань? Пацан ведь только родился, какие советы и наставления? Ты ведь из «СНА» или…?

– Сёмка.

– Что?

– Семён Молнар родился. Ты запомнил время рождения?

– Да, десять часов, десять минут, двадцать первого июля тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого года, – чётко произнёс Антон, – а почему Семён?

– В этом-то вся суть. Мать, ну Лида Молнар, всегда мечтала, что назовёт сына в честь своего отца Францем, а нужен Семён.

– Почему именно Семён? – Недоумевал Антон.

– Предписание в задании от генетиков. Вот я этим и занимаюсь ещё с 1938 года.

– Ничего себе! Ничего не понимаю.

– Комбинация какая-то, я вообще даже и не пытаюсь понять логику наших генетиков. Началось всё в Грозном. Но в отчётах, то, что я тебе рассказываю, ты не пиши.

– Само собой.

– В класс, где училась Катя, старшая сестра Лиды Молнар, пришёл мальчишка Семён Игнаточкин.

– Извини, Молнар – это девичья или по мужу?

– По мужу. Депортированный немец. Девичью фамилию я не знаю. Знаю, что отец у них кажется венгр по национальности. Ещё в первую мировую войну в плен попал. Так и остался.

– Ну ладно, и что?

– Задача была подружить этого Семёна и Катерину. Ну, – это задачка для начинающих. После школы Семён поступил в Одесскую мореходку – всю жизнь о море мечтал. Кстати, куда мы идём?

– Поживёшь пока у меня, я комнату снимаю в Ладейке, с хозяйкой договорюсь. Диван старенький, но вполне приличный. Надо кое-что обсудить. Ты вообще кто по этой жизни?

– По второму образованию естественник. Физику с математикой в одесской школе преподавал.

– А по первому?

– По первому – инженер.

– Ну-ну, дальше?

– А ты кто по жизни?

– Я – местный опер. Во время войны гонялся здесь за «Чёрной кошкой»…

– Я слышал, что это московские дела.

– Да этих «чёрных кошек» во всех мало-мальски больших городах России полно было. Ну, дальше что?

– А дальше война. Катя с родственниками была эвакуирована в Сибирь. Семён погиб в сорок втором на подводной лодке. Теперь новорожденного надо Семёном назвать в честь погибшего. Это не сложно.

– Хочешь сказать, что весь сыр-бор только ради имени новорожденного? – ухмыльнулся Антон, – неужели надо было такую карусель затевать.

– Операцию наверху разрабатывали и одобряли. Поди разберись, что там у них за комбинации…

– Может и войну ради этого затеяли? – подначивал Антон.

– Нет. Война – это слишком. Это же один из многих возможных сценариев.

– Ну, вот и пришли.

* * *

В это время в кабинете главврача шли разборки.

– … ведь чудом мальчик остался живой, – распекала всех Валентина Ивановна, – кто делал амниотомию^*)?

– Ольга Николаевна, – оправдывалась дежурная медсестра Вера, – ей же профессор приказал.

– Вы что, все с ума посходили? Какой профессор у нас и среди ночи?

– Из горбольницы. Очередную роженицу привезли и он с ними приехал.

– Как фамлия профессора?

– Да не помню я. Чудная такая.

В этот момент дверь с шумом распахнулась и на пороге показалась молоденькая девушка в белом халате и сбившейся набок косынке.

– Валентина Ивановна, – с криком ворвалась девушка в косынке, – Погребняк этот пришёл в себя, схватил свои документы и убежал. Михеич костылём хотел его остановить, так он так его толкнул, что костыль вылетел и чуть стекло в регистратуре не вышиб.

– Во! Фамилия профессора была Погребняк!

^*) – Амниотомия – преждевременное искусственое вскрытие родового пузыря.

Глава 2.

«Собакина речка»

«Старею», – думал Погребняк, сидя у себя в комнате, которую он снимал в одном из бараков четвёртого участка. Бараки были государственные, но, имея удостоверение МГБ, это было сделать не трудно. Уже пришёл циркуляр ЦЦ, чтобы предоставить отчёт об эпизоде, который случился 21 июля в пятом роддоме. Отчёт писать не хотелось и не только потому, что это был первый провал за многие-многие годы (в работе Погребняка случались недоработки, промашки и прочие трудности, но полного провала никогда не было), а ещё и потому, что Демьян не понимал, как это могло вообще произойти. Он помнил, что склонился к кроватки новорожденного, читая бирку с фамилией, и вдруг – темнота. А очнулся он в орденаторской, в компании какой-то девчонки-медсестры. На следующий день он провёл негласное расследование. Медсёстры ничего конкретного не сказали. Мужик-привратник вообще ничего не знал – не его была смена. Больше всего его смущал приличный желвак у основания шеи за ухом, да след на запястье, как от наручников, но он быстро сошёл. Этому объяснений не было, но в отчёте об этом утаивать нельзя.

По термометру ( так называли между собой служащие «ДНА» шкалу И-Л), индекс операции на данном этапе был максимальным: плюс – десять, минус – ноль, по десятибальной градации.

Да и кого было искушать на данном этапе? Не новорожденного же? И вдруг такой прокол. Почему? «Да, старею. Надо бы помощника попросить, – думал Погребняк, – не всё же самому, как пацану по заборам лазить».

Он продолжал вести слежку за объектом. Ничего особенного не происходило. Семья Молнаров проживала недалеко от Погребняка, на седьмом участке. Мальчишку возили в коляске то мать, то бабушка. Ходили к приходу Мотани встречать отца, который работал на ТЭЦ-1 мастером стройцеха. Сама Лидия Молнар работала в заводской поликлинике на 32-м заводе. Никто ими не интересовался. В общем ситуация была совсем непонятная.

Отчёт Погребняк отправил точно в срок, а в приложении написал записку с просьбой прислать помощника.

* * *

Пан Гренек был трижды обрусевший поляк. Сам он ненавязчиво распространял слушок будто является потомком одного из декабристов, сосланных когда-то в Сибирь. За несколько поколений его предков фамилия трансформировалась из Гренека в Грелкина. Имя Збышек и вовсе превратилась в Пыжика. Отпрыска своего он назвал в честь деда – Себастьян. Пьяный писарь при сельсовете, хорошо зная Грелкина, в книге регистрации так и записал, мол, наречён новорожденный Грелкиным Бастионом Пыжиковичем. Потом, когда пора пришла получать паспорт, Бастион был заменён на Себастьяна, ну а фомилию и отчество трогать уж не стали.

На четвёртый участок Грелкин прибыл в 1958 году (последний год существования Мотани). Само его появление в бараке, где обосновался Погребняк, наделало немало шума. Дело в том, что явился он в обличии какого-то английского джентльмена перед конной прогулкой. На нём были бриджи, в какую-то крупную жёлто-зелёную клетку. Сапоги и куртка были из оранжевой тонкой кожи. А на голове пыл кепи с помпоном. Да ещё в лайковых перчатках и с папкой под мышкой.       Подыскивая себе комнату, Погребняк выбрал её в самом конце длинного коридора, мотивируя свой поступок тем, чтобы пореже шастал народ под дверями его обители. В какой комнате искать шефа Грелкин не знал поэтому, войдя в коридор нужного барака, стал стучаться во все подряд двери пока не добрался до последней.

Погребняк сразу даже и не сообразил, что прибыл для него помощник из Центра. И даже дар речи потерял, когда вновь прибывший отрекомендовался: Себастьяном Пыжиковичем.

– А что же сам Пыжик не соизволили?

– Батя уж почил, а руководство решило, что возраст 25 лет самый подходящий соразмерно для помощника операции.

– Инструкции? – кратко и без лишних церемоций спросил Погребняк.

– Яволь, – почему-то по-немецки вытянулся Грелкин и движением фокусника выхватил какой-то лист из папки.

– Отставить немецкий, – Погребняк продолжал придирчиво осматривать вошедшего. – Сегодня же переодеться и устроиться с жильём где-нибудь поблизости, но не на четвёртом участке. Потом прибыть для дальнейших получений распоряжений. – И только потом глянул в листок, который подал ему Грелкин. Тот по-солдатски развернулся и оставил Погребняка одного. В листке была только одна фраза: «Предлагается снизить уровень операции по шкале И-Л +9 – -1». И как положено знакомые подписи и печати.

В тот же вечер Себастьян Пыжикович вновь предстал перед очами своего шефа уже в новом обличии. На нём были тёмненькие брючки в тонкую жилку. Напуском обрушиваясь на кирзовые старенькие, но до блеска начищенные сапоги, слегка замасленная телогрейка и приблатнённая кепочка. Погребняк долго и придирчего его рассматривал, потом приказал сбрить тоненькие усики и присесть на табурет.

Инструкция была краткой. Вести неглассное наблюдение за объектом 2107-1954. В случае обнаружения непонятных действий вокруг объекта доложить немедленно. Приступить к разработке операции согласно предписываемому уровню градации +9 – -1 по известной шкале. Грелкин исчез и не показывался больше года.

Сейчас Погребняк сидел у себя в комнате и держал в руках несколько страниц, исписанных убористым почерком. В опесании был план операции, которая была озоглавлена «Собакина речка». Оказывается под Красноярском действительно была такая речка. О её существовании Погребняк даже и не догадывался. Сам автор проекта находился здесь же и тихонько сидел у стола.

– Долго сочинял? – Поднял глаза Погребняк на своего подчинённого. Того аж в пот бросило от такого взгляда.

– Полгода старался, Демьян Онуфриевич, – он стал путаться в непривычном отчестве.

– Обращайся просто: «шеф» или «патрон», как сочтёжь уместным в данный момент.

– Слушаюсь, шеф.

– Много накрутил. Операция, вижу, предполагается многоходовой. Что будем иметь в результате таких действий?

– Я думаю, что объект будет оторван от своей семьи на несколько месяцев, может быть – на полгода соразмерно. У нас будет больше возможности выяснить, существует ли противная сторона и больше возможность заняться самим объектом 2107-1954.

– Противная сторона существует, иначе и быть не может, ладно, действуй, но я должен знать каждый твой шаг. Больше хладнокровия и рассудительности. Ступай и время как раз подходящее. Ночью до минус десяти доходит.

– Слушаюсь, шеф, – вскочил из-за стола Грелкин.

– Иди уже, да смотри, не перестарайся, – Погребняк постучал масластым кулаком по краю стола.

С некоторого времни Антон стал замечать, что-то необычное рядом с объектом 2107-1954, которого в этой бренной жизни звали Смён Молнар, а сейчас – просто Сенька или Сёмка, кому как больше нравилось, потому, что этим летом ему стукнуло всего пять лет. Востриков точно предсказал, что его нарекут именно этим именем в честь погибшего моряка. Сам Востриков куда-то исчез и не подавал никаких о себе известий, которые бы как-то характеризовали его присутствие в этой операции. А можду тем именно сейчас Антону понадобилась его помощь. Дело в том, что уже дважды рядом с маленьким Семёном мелькнул и исчез один и тот же человек, которого не должно вдруг появиться. А кто он был Антону выяснить не удалось. Мелькнул и исчез. И если бы один раз – это могло быть просто случайностью. Но вот он появляется и второй раз и тоже, как одно мгновение. Появился и исчез. И это был не Погребняк, а какой-то молодой пацан. Ничем не приметный. Разве что уши оттопырены больше обычного. У Бережного была фотографическая память и этого человека в ней не было.

* * *

Прямо посреди двора дома № 2 по улице «Центральный проезд» находился фонтан. Кто, когда и зачем его построил было неизвестно. А скорее всего его просто не достроили, так как фонтан только назывался фонтаном и как фонтан никогда не функционировал. Естественные осадки, порой, наполняли фонтан почти до половины, но потом дожди прекращались и фонтан снова пересыхал. По плану Грелкина именно фонтан должен быть ключевым предметом в его операции. Сегодня ночью его надо было заполнить водой до краёв. Ещё накануне он договорился с водителем поливальной машины, что попользуется ей этой ночью. Водитель не интересовался, зачем это понадобилось Грелкину и согласился не загонять с вечера свою машину в гараж, а поставить в переулке. И за эту услугу попросил не дорого – всего литр водки. Вечер был морозный и тёмный, и местные бабушки уже к десяти часам вечера разошлись по своим домам. Вдобавок ко всему – это была среда, то есть будний день. Себастьян пригнал машину во двор без хлопот. Пристроил сливной шланг в фонтан и открыл задвижку. К его удивлению вода вытекла довольно быстро, а фонтан практически и не заполнился. Надо было делать вторую ходку, но сначала нодо было залить цистерну заново. Это было неожиданным препятствием к осуществлению задуманного. Грелкин понимал, что надо искать кран, где заправлялся водой паровоз Мотаня. И такой кран нашёлся, правда ехать до него надо было минут двадцать. Только во втором часу ночи, после четвёртой ходки ему удалось наполнить фонтан водой до краёв. Каждый раз, возвращаясь к фонтану, Грелкин подмечал, что процесс замерзания воды идёт полным ходом. В ценр фонтана он бросил кусок деревянного ящика, чтобы тот послужил объектом для кристаллизации воды, которая замерзала очень быстро.

В комнате, которую снимал Грелкин одна стена являлась печным дымоходом и, расположившись поспать около стены, Себастьян наконец отогрелся за все те часы, что провёл ночью на морозе. «Чуть руки не отморозил», – ворчал он в пол голоса, укладываясь спать. Мелькнула мысль: «…а не выпить ли водки?». Но он быстро её отогнал. Завтрешнее утро было самым ответственным. То, что Семён выйдет из дому – он не сомневался. И то, что ему удастся заинтересовать его фонтаном тоже не сомневался. Но вдруг он будет с сестрой или, того хуже, с бабкой? А если пацаны-друзья прицепятся?. Но это будет завтра. Главное не проспать.

Проснуться Грелкин от шума, который доносился из-за стены и, даже не взглянув на часы, понял, что проспал. Был уже десятый час.

До двора, где был фонтан, было минут двенадцать ходьбы. Грелкин преодолел это расстояние, наверное, минуты за три. Утренний туман ещё окончательно не развеялся и в воздухе чувствовался мороз градусов под двадцать. Двор был ещё пуст. Грелкин направился к фонтану и обалдел, увидев, что он тут сотворил прошлой ночью. С краёв фонтана спадали потоки замёрзшей воды, а вся гладь самого фонтана поблёскивала и искрилась ледяной гладью. С трудом подобравшись к краю фонтана он понял, что лёд капитально сковал водную поврхность и выдержит приличный вес человека.

В это время хлопнула дверь подъезда и на крыльце показался одетый по-зимнему Семён. У Грелкина часто забилось сердце. Семёна уговаривать не пришлось – он прямяком направился к фонтану.

– Вот это да! – вырвалось у Семёна, когда он подошёл к фонтану.

– Привет, красота-то какая. Поможешь вон ту доску вытащить? – надо было форсировать события и Себастьян сразу попытался овладеть ситуацией.

– Вон ту, – показал Грелкин на центр фонтана. И тут же понял, что никакой доски там и нет. Вернее он знал, что она там есть, но в замёрзшей воде, под слоем инея ничего невозможно было увидеть.

– Доска там лежит,… хорошая,… от ящика.

– Не вижу, – сказал Семён, вглядываясь в фонтан и руковичкой расчищая ледовую поверхность у края фонтана.

– В центре она, инеем прикрыта.

– А под лёд провалюсь…?

– Да он меня выдержит, не то, что тебя.

Семён неуверенно влез на обледеневший фонтан. Под ногами чувствовалась твердь. Неуверенно сделал небольшой шаг. Он знал, что глубина фонтана небольшая. Утонуть невозможно, но и в воду проваливаться на морозе не хотелось.

– Ну, молодец, – подбадривал Грелкин, – ботинком поскреби по льду, там она (имея в виду доску), – показывал пальцем Грелкин.

Семён забыл уже все страхи и притопывал, ходя туда-сюда вокруг центра фонтана.

– Ну, боже ты мой, – Грелкин, забыв, что и сам может провалиться, тоже полез в фонтан., – вот же она, здесь. – И Грелкин отчаянно топнул сапогом. Раздался треск и лёд разверзся под обоими. Грелкин по пояс скрылся под водой, почувствовав, что треснулся задом обо что-то твёрдое. Семёна он увлёк за собой почти полностью погрузив его в воду. Хватаясь за обломки льда они наконец достигли края фонтана.

– Ну, как ты, цел? – Грелкин делал вид, что стряхивает воду с одежды, а сам прижимал промокшее пальто к телу трясущегося ребёнка.

– Ты что же это делаешь, гад! Ребёнка хотел утопить в ледяной воде, – какая-то тётка налетела вдруг на Грелкина, охаживая его своей сумкой.

– Да, спасал я,… – ретировался Грелкин.

– Мальчик, ты где живёшь?

Семён показал мокрой варежкой в сторону своего подъезда.

– Домой беги, – продолжала кричать тётка, при этом не прекращая нападать на Себастьяна. Вся компания двинулась к подъезду, где жили Молнары. Семён первым открыл входную дверь и стал подниматься по ступеням. Грелкин войдя в подъезд пошёл не вверх по лестнице, а рванул подвальную дверь и тут же оказался в коридоре барака, где жил Погребняк. Неугомонная баба продолжала месить его своей сумкой, стараясь врезать прямо по кепке. В таком виде они и ввалились в комнату Погребняка. Тот сидел на кровати у окна и что-то читал.

– Шеф, да не хотел я…

– Скотина, – неунималась вошедшая в раж баба.

– Ребёнка спасли? – рявкнул Погребняк, – ступайте, гражданка, разберёмся. Дверь за тёткой хлопнула и в этот момент Грелкин ощутил крепкую по шее затрещину. Очнулся он сидя в луже воды с кепкой в руках.

– Коридоры за собой надобно закрывать, – Погребняк сидел, как ни в чём не бывало, по-прежнему на кровати у окна, – логарифм тебе в ж…, чтобы завтра же купил логарифмическую линейку и без расчётов к делу не приступал. Отчёт напишешь в подробностях.

– Слушаюсь, Шеу, – не своим голосом промычал Грелкин, – я извиняюсь, а где её покупают?

– Кого?

– Ну,…в жо…, которую.

* * *

Катя Сидорчук, пробежав по инерции целый квартал по Красрабу^*), вдруг сообразила, что идёт в сторону к седьмому участку со стороны четвёртого участка. Причём, в сумке у неё бренчат осколки поллитровки, которую она несла для покупки масла в гастрономе, который расположен в доме номер 42 по Красрабу. Каким-то непостижимым образом она переместилась из подвала дома номер 2 по Центральному проезду на седьмом участке в барак на четвёртом участке. Первым порывом было желание вернуться в тот барак, где она только что была, приследуя преступника, пытавшегося утопить ребёнка в водах фонтана, но какое-то шестое чувство подсказывало ей, что этого делать не следует и для начала она решила побывать снова около фонтана.

Неспокойно было на душе у Бережного и около десяти часов утра он отправился по месту жительства объекта за номером 2107-1954. Войдя во двор, он осмотрелся. Вроде ничего необычного во дворе не происходило, но в центре двора его внимание привлёк фонтан. Он был весь заполнен водой, которая уже успела замёрзнуть до появления ледовой корки. Но самое интересное, что эта ледовая корка оказалась непостижимым образом разворочена, как будто в центре фонтана произошёл взрыв. Он оглянулся, ища глазами свиделеля происшествия на фонтане. Здесь на него и налетела Екатерина Сидорчук.

– Ищите кого-то? – Произнесла она запыхавшись.

– Оперуполномоченный капитан Бережной, Антон Харитонович, – отрекомендовался Бережной, – ищу свидетелей, кто бы мог рассказать, что здесь произошло?

– Я, … я … я – и свидетель, и участник … всё видела… Хоть он и говорил, что спасает мальчишку, … топил он его. А меня увидел и стал из себя спасителя строить… – затараторила Сидорчук, размахивая сумкой, в которой что-то позвякивало.

– Так, спокойно, гражданка. Давайте всё по порядку.

И Екатерина, как могла, сбиваясь и перескакивая с одного на другое, рассказала о событиях этого загадочного утра, при этом демонстрируя осколки поллитровки в своей сумке. Антон понял всё с полуслова, но всё равно всё тчательно записал в свой блокнот. Посоветовал Сидорчук не беспокоиться и обещал во всём разобраться. При этом они вместе проследовали в магазин, где Бережной, показывая своё милицейское удостоверение, приказал продавщице отпустить масло в магазинную тару и деньги за тару не взимать. Успокоенная Сидорчук отправилась домой, обещая милиционеру всё сохранить в тайне.

^*) – Красраб – бытовое название проспекта «имени газеты Красноярский Рабочий».

Примерно через час Бережной побывал в квартире Молнаров, но уже без официального визита, а в тонком теле. Баба Лена – бабушка маленького Семёна – была в предынфарктном состоянии, но внук был переодет и, как ни в чём не бывало, беззаботно носился по квартире. На улицу его больше не пустили – верхнее пальто было мокрым, как и ботинки с варежками.

Это немного успокоило Бережного.

Из того описания, которое он получил от Сидорчук, он понимал, что это уже был третий случай, когда на сцене возник неизвестный и это, видимо, было неспроста. Об этом надо было поразмыслить. Но сначала требовалось побывать на четвёртом участке.

Бараки четвёртого участка располагались ровными рядами. Действительно, в одном из бараков нашлась комната, которая никому не принадлежала. Антон понимал, что Погребняк – это не тот человек, который оставляет следы. «Неужели он попросил помощника?, – думал Антон, пытаясь понять произошедшие события, – или ему навязали стажёра?». Случайный человек не вписывался в эти рассуждения – появившийся мог быть только человеком из ЦЦ. Задать напрямую вопрос в Центр было невозможно – операции отделов не должны каким-то, пусть даже косвенным образом, влиять на работу друг друга. Отчёты стекались в отделе генетики, а уж, что там с ними делали, как анализировали – это уже никого не касалось. Ещё не известно, как отреагируют наверху на связь их с Востриковым. Может быть потому он и исчез?

* * *

К ночи Семёну стало совсем худо. Лида напоила его молоком с мёдом, закутала поплотнее и уложила спать. Бережной проник в квартиру Молнаров во втором часу ночи. Все спали, как убитые. Зависнув над кроватью Семёна он вдруг не обнаружил элетромагнитное поле тонкого тела. Выбора не было. Срочно надо было будить взрослых.

Что-то тревожное разбудило бабу Лену. Она надвинула шлёпанцы и подошла к кровати внука, потом, спотыкаясь, бросилась в комнату дочери.

– Лида, Лида, – зашептала она, склонившись над спящей, – Лида, вставай скорее, наш удалой кажись не дышит!

Лиду подбросило с кровати, как пружиной. Мальчик действительно не дышал.

– Чай заваривай, – крикнула она матери и принялась делать искусственное дыхание, – крепкий.

Уже после первых уверенных движений мальчик вновь задышал. Его заставили сделать несколько глотков крепкого чая и стали обкладывать бутылками с горячей водой, так как грелок не было. Ещё через несколько минут, убедившись, что ребёнку ничего не угрожает и сердце колотится, как у загнанного кролика, Лида бросилась искать среди ночи детского участкового врача.

Бережной не стал дожидаться продолжения событий и удалился домой. Вся эта история и с фонтаном, и ночной остановкой сердца не могла быть простой случайностью. Но уж больно хитро была спланирована операция. Не давало покоя и отсутствие Вострикова, хотя для всей операциии его присутствие вроде бы как и не требовалось – он ведь был из «СНА».

На следующий день Семёна проложили в больницу с диагнозом бронхаденит. Остановку сердца квалифицировали, как следствие высокой температуры.

Три недели Бенрежной негласно приглядывал за ребёнком, но никаких замеченных необычностей не происходило. Через три недели Семён был выписан и для дальнейшего укрепления здоровья его отправили на полгода в туберкулёзный диспансер на «Собакиной речке» под Красноярском. Из событий этого бесконечного пребывания вне своей семьи маленький Семён запомнил только самые яркие случаи.

Семёну сказали, что какое-то время ему надо будет жить в этом доме среди таких же ребятишек как и он, но без родителей, мол, они будут приезжать. Но на самом деле родителям категорически запрещалось навещать своих детей. Сначала отобрали все игрушки, которые Семён привёз с собой – игрушки здесь были общими. Потом закрылась дверь за родителями. Семён не хотел оставаться, он рвался, кричал и плакал, но его крепко держали. Раздеваясь перед сном, он вдруг обнаружил, что в одном из карманов его штанов лежит маленькая машинка – чёрный «зим». Она была такая маленькая, что умещалась полностью в маленьком кулачке Семёна, как большой чёрный таракан. Раздеваясь он незаметно перекладывал машинку под свою подушку, а, когда наступала тишина и все спали, тихонько вытаскивал её и катал по подушке. Утром он проверял на месте ли машинка и во время подъёма незаметно перекладывал её в карман своих штанов. Машинка – это была единственная частица-воспоминание о жизни в семье.

Каждое утро начиналось с построения. Ещё без верхней одежды в одних трусах и майках все ребятишки выстраивались в шеренгу. Две медсестры шли вдоль строя, держа в руках: одна – толстую бутылку и столовую ложку, другая – пук ваты. Подходя к очередному ребёнку, тот должен был широко открыть рот и проглотить содержимое столовой ложки, которое ему вливала первая медсестра. Вторая следила, чтобы жидкость была проглочена и кусочком ваты вытирала губы. Это был рыбий жир. Это было ужасно, но избежать этого не было никакой возможности.

После завтрака всех повели гулять. И тут Семён вдруг заметил, что откуда-то появились дети, котрых не вывели на прогулку, а привезли. Одних привезли в креслах каталках, а других и вовсе – в кроватях на колёсиках. На этих ребятишек даже страшно было смотреть и Семён старался не смотреть в ту сторону, где катали таких ребятишек.

И ещё Семёну запомнился весенний день, когда прилетал самолёт и сбрасывал бомбы на Енисей – там взрывали лёд. А через несколько дней лёд начал двигаться по реке.

А однажды, когда уже было тепло по-летнему, к нему подошла медсестра и сказала: «Приехали твои родители». С горки спускались папа и мама, а на верху склона стояла белая «Волга». И Семён вдруг вспомнил, что привозили его на «Победе» светло-коричневого цвета. Он тут же засунул руку в карман – маленький «зим» был на месте.

* * *

Иван Николаевич был местным мужиком, то есть, проживал здесь же в совхозе «Удачный». Работал он дворником в туберкулёзном диспансере в лесу, в двух километрах от совхоза. Однажды поздней осенью в его дом постучались. Мужик, который пришёл к Ивану Николаевичу предложил ему оплачиваемый отпуск на пол года. Ничего не понявший Иван Николаевич стал было отказываться от такого непонятного предложения, но увидев живые деньги махнул рукой и согласился. На следующий день в диспансере появился новый дворник. Он сразу всем понравился, особенно детям. По существу, дворник выполнял две функции. Одну прямую обязанность дворника, а, так как посторонним на территорию диспансера вход был запрещён, то второй обязанностью была функция охранника. Территория диспансера была обнесена металлическим забором, который в некоторых местах можно было и перелезть, поэтому Харитоныч – так звали нового дворника – присматривал за такими местами. Собственно, вокруг диспансера был с трёх сторон лес, а с четвёртой – Енисей и посторонние здесь не шастали. Всего только раз на территорию хотели попытаться проникнуть туристы, которым лень было обходить диспансер кругом. Но Харитоныч их быстро развернул в обратную сторону. Главные ворота днём были открыты, так как могла приехать машина с продуктами или по какой-то медицинской надобности, но Харитоныч был уверен, что непрошеный гость когда-нибудь явится и он его дождался.

Расчищая дорогу от снега Харитоныч заметил человека, который, неуверенно озираясь, вошёл в ворота и направился по расчищенной от снега дорожке.

– Куда направляетесь, товарищ? – окликнул его Хариныч, – ищите кого или по другой какой надобности?

– Папаша, продолжай чистить снег, – не очень приветливо ответил пришелец, – сам разберусь. И намеревался обойти Харитоныча, который встал поперёк дороги с лопатой для уборки снега наизготовку.

– Мужик, не буди во мне зверя, – оглянулся по сторонам пришедший.

Улучив момент Харитоныч огрел его лопатой по спине, да так удачно, что сшиб с ног. Мужик был обут в сапоги, а не в валенки и на скользкой дороге держался не уверенно. Когда он поднялся, то к своему изумлению увидел, что двоник стоит, держа лопату под мышкой, а правой рукой направляет на непрошенного гостя наган.

– Ты чего, мужик, я ведь только спросить, – захлопал глазами и пятясь задом забормотал пришедший.

– Выйди за ворота, – махнул на него наганом Харитоныч, – оттуда и спрашивай.

Пришлый поправил кепку и покинул территорию диспансера. Выйдя за ворота, он ничего не стал спрашивать, а направился в сторону совхоза. Это был тот, которого поджидал сдесь Харитоныч. Он узнал его по описанию.

В следующий раз Харитоныч поймал его на заборе. Неугомонный уже сидел на верху, собираясь с забора спрыгнуть, когда заметил, что неподалёку стоит Харитоныч с наганом и спокойно за ним наблюдает.

– Спрыгнешь, пристрелю, как бешеного пса и в Енисей положу рыбам на съеденье. Понятно?

Сидящий на заборе понимающе кивнул и исчез. Был и третий случай. Настырный сидел в кабине грузовика на месте пассажира, который привёз дрова из совхоза. Увидев, что из ворот диспансера вышел всё то же Харитоныч, он как ужаленный выскочил из кабины и кинулся в лес не разбирая дороги.

* * *

– Хорошо начинал, вижу – купил наконец логарифмическую линейку, – говорил Погребняк, стоявшему перед ним вытянувшись, как по струнке, Грелкину, – но в конечном-то итоге толком ничего не завершил.

– Я линеечку ещё не купил, только соразмерно присмотрел, – начал заискивающим тоном Пыжикович, – сторож там, ну просто зверь какой-то. Каждый раз как будто выслеживал меня. Куда не сунься, а уж он там. И взгляд страшный. Точно – пристрелить мог.

– И правильно б сделал. Другого бы помощника прислали потолковей, а теперь, что в отчёте писать? Стоишь, плечами пожимаешь…

– Сейчас он в детский садик пойдёт. Поправим операцию.

– Напиши мне подробный рапорт об этом стороже, что-то он мне не нравится.

* * *

На днях у киоска на седьмом участке Бережной встретил дядю Колю Гришенкова. Несмотря на то, что его почти всегда можно было встретить на таких точках, на службе его ценили. Он был грамотным расчётчиком и практически никогда не расставался со своей маленькой логарифмической линейкой, которая всегда выглядывала из нагрудного кармана дяди Коли, не важно – был ли он в пиджаке, куртке или рубашке. Поговаривали, что дядя Коля свою логарифмическую линеечку как-то даже модернизировал под себя.

– Привет, Антон, присоединяйся, – с улыбкой на лице пригласил дядя Коля к столику.

– Нет, дядя Коля, в следующий раз. Ты, что грустный?

– Да инструмент мой главный где-то посеял.

– Может спёр кто?

– Да кому он нужен?

Глава 3.

Прикосновение к чуду.

В детский сад Семён ходил с удовольствием. Во-первых, от дома не далеко, во-вторых, все пацаны из двора, где жил Семён, тоже ходили в этот детсад. Вся территория детсада была обнесена забором, составленным из больших, вкопанных в землю, бетонных плит. В верхней части плит располагались круглые отверстия в виде маленьких иллюминаторов. Пролезть через такой иллюминатор было невозможно, но заглянуть в него было вполне удобно, так как были эти иллюминаторы примерно на высоте полутора метров.

В этот раз решили после обеда поиграть в прятки. Все прятались, а один искал. Кого найдут последним, тот ищет в новой игре. У Семёна с Олегом были свои ходы. Практически весь периметр вдоль забора был заросший непроходимым кустарником. Только посвящённый знал тайные тропы. В одну из таких нор и скрылись наши друзья. Какого же было их удивление, когда в конце тропы, практически у самого забора, они вдруг наткнулись на незнакомого человека. Человек сидел на перевернутом пивном ящике, спиной прислонясь к забору, и что-то вкусно ел.

– Привет, пацаны, – дожёвывая сказал незнакомый и приподнял кепку, – в прятки играете?

– Здрассьте. – Олег и Семён в нерешительности остановились перед неизвестным. Такое было впервые, да и дядька был незнакомый. «Кепка» мелькнуло в голове у Семёна, но он тут же об этом забыл.

– А я вот грибы собираю. Знатные у вас тут растут грибы. Это редкие грибы. Их можно есть сырыми и они полезные, – важно поднял вверх указательный палец незнакомец.

Только тут Семён и Олег заметили, что в ногах грибника стоит лукошко, почти до верха наполненное грибами. Мужик кашлянул, взял из лукошка гриб и тут же принялся его есть.

– Угощайтесь, это вкусно.

Пацаны нерешительно взяли из корзинки по одному грибу. Гриб необычно, но в общем-то приятно пах.

– Грызите, вкусно ведь…, – мужик дожевал свой гриб и достал из лукошка новый. Олег и Семён, как загипнотезированные откусили от своих грибов и начали их неуверенно прожёвывать.

– Ну, а я что говорил, – подбадривал грибник, – берите ещё, в игре силы потребуются.

– Побежим, а? – предложил Олег, – ищут нас, – сказал он обращаясь к грибнику. И мальчишки стали пробираться дальше своими тропами.

– Вы пошукайте, их здесь много по кустам, – крикнул им в след незнакомец.

Из всего времени, что посещал Семён детский сад, ярко запомнилось ему всего два или три эпизода. Это, когда он умудрился лизнуть на морозе водопроводный кран в углу детсада, который летом служил для поливки клумб. Воспитательнице пришлось поливать на язык тёплой водой из чайника пока язык не отлип. Сам Семён отлипиться от крана никак не мог.

Очень запомнилась модель большой железной дороги. Там был всего один пасажирский вагон и один паровоз. Но какие они были большие и сделаны совсем, как настоящие. Конечно, были и рельсы для паровоза и вагона. Кто её принёс неизвестно. Но железная дорога тут же исчезла и Семён видел её всего один раз.

Запомнился и случай, когда ребятишки играли в мяч. Мяч упал на землю и прикатился к Семёну. Семён не стал его поднимать, а стал толкать мяч ногами и никто не мог мяч у него отобрать. Возможно – это был первый случай, когда Семён стал играть с мячом ногами. А потом уже был футбол.

Ну и, конечно, запомнился случай отравления грибами.

Ближе к трём часам, когда в детском саду по расписанию наступал тихий час, ко входу в детсад подкатила скорая помощь – «ГАЗ-51» с белой будкой и красным крестом на боку. «Сработало», – прошептал Грелкин, выглядывая из-за угла бетонного забора детского сада. Из машины вылезли двое в белых халатах с маленькими чемоданчиками и вошли в детсад. Влекомый непонятной силой и воровато оглядываясь, Грелкин приблизился к автомобилю и попытался заглянуть в боковое окно. Но окно плотно было закрыто изнутри белой шторкой. Тогда он попытался заглянуть в окна задних дверей, которые тоже были зашторены белым. В надежде, что-нибудь увидеть в щелочку, он почти вплотную приблизил своё лицо к окну двери. В это же мгновение шторка отдёрнулась и вопль ужаса комком стал поперёк горла любопытного Грелкина. Из окна на него смотрело ухмыляющееся лицо сторожа Харитоныча. Чисто инстиктивно, почти теряя сознание, Грелкин развернулся, в надежде унести ноги, но дверь машины так резко распахнулась, что незадачливый практикант получил ощутимый толчок в зад и упал на четвереньки. Прямо из машины вытянулась, как показалось Грелкину, невообразимо длинная рука, прикрытая грязным белым рукавом и, крепко ухватив беглеца за шиворот, одним движением втащила последнего в машину. Двери тут же с лязгом захлопнулись.

Сторож Харитоныч усадил Грелкина напротив себя и нарастяжку пропел: «Кушать подано». При этом из под лавки появилась на свет собственная же Грелкина корзинка с грибами. А из правого кармана халата был извлечён старенький наган.

– Ну, друг сердешный, чем быстрее ты это сожрёшь, тем быстрее вылезешь из этой машины. А то ведь прямо на ней тебя в морг и доставят. Хотя проще, наверное, тебя здесь же и пристрелить, – Харитоныч вопросительно посмотрел на Грелкина.

Пока он произносил свою вдохновенную речь, Грелкин принялся уминать грибы из лукошка.

– Не просыпь, а то с полу будешь трескать.

Буквально за несколько минут Грелкин слопал все грибы из лукошка. Получил пинка от Харитоныча и с напутствием: «беги до двадцатки^*) – там ждёт тебя ведёрная клизьма по самые бакенбарды», – кинулся на все четыре стороны со стоном: «за что мне всё это?».

Добравшись вечером до своего котеджа, где они с Погребняком снимали по комнате, Грелкина ждал ещё один удар. Зайдя в комнату и включив свет он увидел за столом сидящего Погребняка.

– И за что мне всё это, – начал разговор Погребняк словами самого Грелкина, – учишь дурака, учишь… Это что – логарифмическая линейка? – Погребняк взял со стола какой-то предмет длиной не больше карандаша. – Что ты на ней можешь просчитать? Ни одного деления не видно.

– Люди пользуются соразмерно… – развёл руками, стоявший у порога Грелкин.

– Слушай, Бастион, – продолжал Погребняк.

– Себастьян, – робко поправил Грелкин.

– Не перебивай! Басти (обычно так представлялся сам Грелкин) – значит Бастион, – сказал Погребняк, – снова провалили операцию, Бастион Пыжикович. В отчёте будет всё доложено.

^*) – Двадцатка – Красноярская больница номер 20

* * *

Отчёт был отправлен и получен новый циркуляр с предложением работать по уровню «плюс восемь-минус два».

Бережной тоже отправил свой отчёт и получил новое предписание. В предписании ничего не говорилось о Вострикове и индекс операции оставался на прежнем уровне. Бережной думал, что все службы, которые задействованы по этому делу работают по одной шкале и на одном уровне и здесь он ошибался.

Он думал, что противная сторона работает по уровню плюс девять, а то и плюс десять и никак не меньше. Логика появления Грелкина тоже не просматривалась.       Бережной решил начать собственные исследования, чтобы хоть как-то прояснить для себя задачу всей операции, хотя это и не входило в его обязанности, да и в обязанности всего отдела «СС».

Пока зацепиться было не за что. Единственная зацепка – это национальность. Два деда объекта 2107-1954 были: немец по отцу и венгр, как говорил Востриков, по матери. Одна бабка была немкой, другая русской. В дополнение к отчёту Бережной послал запрос в информационный отдел. Суть запроса сводилась к одному: «Где (в чём) пересекаются национальности: немецкая, венгерская и русская? Область рассмотрения: политика, наука, религия.»

* * *

В первый класс Семён отправился с интересом. Вместо будничной одежды – новая форма, фуражка с кокардой, новенький портфель (ранец и форменный ремень купить не удалось). Да и почти все друзья по детскому саду тоже пошли в «пятнадцатую» школу. Олег пошёл в «сорок восьмую», – там работали его мама и бабушка.

После первого же дня занятий всем было дано задание: на следующий день иметь при себе перочистки. Наверное их где-то можно было купить, но мама сказала, что сделает перочистку сама. Что такое перочистка? Это несколько тряпочек, которые имеют одинаковую величину круга, сшитые в центре между собой. Перочистка получилась красивая – толстенькая и разноцветная. Семён не стал прятать её в портфель, а аккуратно засунул в карман форменных серых брюк, которые всегда висели на спинке его прикроватного стула.

На следующее утро после завтрака он быстро оделся, подпоясался неформенным ремнём и проверил карманы. Перочистки не было. Обыскали всё на стуле и под стулом. Семён выворачивал карманы, заглянул даже в портфель – вдруг по инерции туда положил. Перочистки нигде не было. Обидно было до слёз. Пришлось в школу идти без перочистки. Вместо неё использовалась просто тряпочка.

Вечером мама сшила вторую перочистку такую же красивую, как и та, которая непонятным образом исчезла. Хорошенько подумав, Семён решил не класть её в портфель, а положить в тот же карман брюк. Брюки висели на прежнем месте, на прежнем стуле. Какого же было удивление Семёна, когда он обнаружил в кармане первую перочистку. Удивлению не было предела. Неужели кто-то мог над ним так пошутить. Но кто? Мама не могла, бабушка тоже, маленькая сестра Вика вряд ли могла всё это придумать. Но перочистки были перед глазами. Вот они лежат на ладони. Они показал их всем своим домашним. Почему-то никто не удивлялся. Нашлась и хорошо. Почему-то никого не интересовал вопрос, а куда она исчезала и каким образом вернулась. Семён решил положить перочистки в разные карманы брюк.

На следующий день он вспомнил про перочистки уже идя в школу. Быстро засунул руку в карман, но перочистку не нашёл. Проверив второй карман, Семён убедился, что и вторая перочистка исчезла. Объяснение было одно – чудеса бывают не только в сказках. Это было открытие. Он всегда любил сказки именно потому, что в них случались чудеса. Герои сказок чудесным образом спасались из страшных и безвыходных ситуаций. Сказочные предметы могли внезапно исчезать и внезапно появляться. И вдруг – это чудо произошло здесь, в жизни Семёна. И все, и мама, и бабушка, и Вика это видели. Да и неважно, что кто-то ещё это видел, важно, что это знал сам Семён. Удивительная штука жизнь, в ней тоже случаются чудеса.

Весь день Семён прожил с ощущением, что чудо пришло к нему. Вот так просто в виде простых перочисток. Но они (перочистки), наверное, и не такие простые, если могут исчезать бесследно. Дома Семён тщательным образом обследовал стул. Он знал, что и в портфеле нет перочисток, но на всякий случай обследовал и портфель. Конечно же, там перочисток не было. Первая перочистка вновь появилась, когда Семён стал прятать в карман брюк вторую перочистку. А какой это был карман: левый или правый? Здесь Семёну показалось, что это очень важно. Ведь брюки можно повесить на стул по-разному. В одном случае правый карман будет ближе к спинке стула, а в другом – ближе левый. Возник вопрос: в какой карман брюк надо положить третью перочистку, когда мама вечером её сошьёт? Что же получается, что волшебные перочистки сшила мама? А может быть брюки волшебные? Семён засунул руку в карман, висевших на стуле брюк. Перочистка была там! Но какая это была перочистка первая или вторая? Вспомнить было трудно. Был проверен и второй карман – там лежала вторая перочистка. Вновь вернулись обе перочистки, но вернулись ли они в те карманы, куда были положены вчера? Это тоже было загадкой. Что же получалось: свечера перочистки были положены в карманы, а утром, когда одевались брюки они исчезали. Или исчезали они ночью, когда один день кончался, а начинался второй. Конечно же, именно так. В сказках всегда именно в двенадцать часов ночи что-то случалось чудесное. Или кто-то исчезал, или кто-то появлялся. А что будет если положить перочистки сейчас и тут же одеть брюки?

Семён оставил одну перочистку на столе, на видном месте, вторую засунул в карман брюк, которые висели на стуле. Потом снял домашние штаны и одел форменные брюки. О чудо – перочистка исчезла! Семён вывернул наизнанку оба кармана. Перочистки не было. У Семёна перехватило дыхание – чудо свершалось на его глазах. Он снова снял брюки и повесил их на стул и тут понял, что не помнит – в какой карман клал перочистку в правый или в левый? Он проверил ближайший к нему карман – перочистки не было. Исчезла навсегда? Но перочистка оказалась в другом кармане. Получалось, что не надо ждать двенадцати часов ночи. Перочистка исчезает, когда натягиваешь брюки, а появляется, когда их снимаешь. Это предположение надо было срочно проверить. Семён снял брюки, повесил их на стул (почему-то Семёну казалось, что все действия обязательно надо проделывать, как в первый раз) и снова засунул перочистку в карман. Потом снял брюки со стула и стал их одевать, стараясь всё время придерживать то место в кармане, где должна была лежать перочистка. Одев брюки, он вдруг сообразил, что придерживает себя почти за пояс, а не за то место, где находится карман. И тут страшная догадка пришла в голову Семёна. Дело в том, что когда брюки вешаешь на стул карман переворачивается. И в таком положении перочистка попадает не в низ кармана, а в верхнюю его часть. Потом одевается гимнастёрка и подпоясывается ремнём, который зажимает перочистку в верхней части кармана. Загадка была разгадана. Не было никакого чуда. Это грустно было сознавать, но вот ощущение произошедшего чуда, с которым Семён прожил целый день, осталось на всю оставшуюся жизнь. И пусть чудо не случилось сегодня, он всё равно продолжал его ждать каждый день и был готов к его появлению.

На Новый Год родители хотели подарить Семёну паровоз, но такой игрушки найти не удалось, но утром под ёлкой его ждал мотовоз очень похожий на настоящий. Семён знал, что в конце забора, который огораживал тридцать второй завод, были ворота, которые иногда открывались и оттуда выезжал настоящий мотовоз или настоящий паровоз с одним или двумя вагонами. В вагонах возили уголь на маленькую станцию для этого завода.

В семье Молнаров настоящую большую ёлку ставили всегда и всегда ждали деда Мороза. Дед Мороз приходил тайно и всегда почему-то через форточку на кухне. Баба Лена вдруг кричала: «Ой, форточка хлопнула. Ни дед Мороз ли прилетал?».

* * *

Бережной решил не убывать на Новый Год в Центр, а остаться в Красноярске. Пока в деле было всё спокойно, но он решил не расслабляться. Он знал, что ни Погребняка, ни Грелкина в городе нет. Ровно в двенадцать ночи с тридцать первого на первое в дверь его комнаты постучали. Антон был одет по-домашнему, но в боковом кармане, как всегда, лежал любимый наган. Антон неслышным шагом приблизился к двери и не спрашивая «кто там?» резко её распахнул. Он ожидал увидеть кого или что угодно но не это. На пороге стоял настоящий дед Мороз.

– Деда Мороза заказывали? – весело пропел из бороды дед Мороз.

– Нет, – с удивлением произнёс Бережной, – ошиблись должно быть адресом, товарищ дед Мороз. – И тут Антон вдруг понял, что дед Мороз стоит без посоха, без мешка с игрушками и без Снегурочки, а беспечно засунул руки в карманы красной шубы.

– С Новым Годом! – продолжал вещать дед Мороз из бороды, – на рюмочку пустите?

В этот момент Бережной его узнал.

– Так ты ж не пьёшь, дед Мороз.

– Ради такого случая могу позволить, так пустите, Арон Хароныч?

Бережной посторонился, пропуская нежданного гостя.

– Какими судьбами? А я уж думал, что твоё внезапное исчезновение навсегда, а, может быть, и Центр вмешался?

– Да нет, просто много других дел. А Центр, кажется, не заметил нашего пересечения.

– Думаешь, не заметил? А хроникёр? Он ведь тоже отчёты пишет? А отчёт самого Погребняка? Он мог, конечно, в отчёте и не указывать своих предположений. Явно ведь он нас не видел. В отчёте нужно давать только факты, но там ведь не слабые аналитики, – Бережной показал указательным пальцем в потолок, – а стажёр?

– Какой стажёр? – дед Мороз уже снял красную шубу и отклеивал усы и бороду.

– Стажёр появился, не поверишь, Себастьян Пыжикович Грелкин, – Бережной поставил на стол бутылку водки, миску с варёной в мундире картошкой и банку солёных огурцов. – Извини, нет изысканных разносолов, хлеб чёрный, стаканы или стаканы (он сделал ударение на последний слог) гранёные. Ведь как с компасом… Перенесли его на корабль – он уже не компас, а компа´с. Так и со стаканом. Коснулась его капля спиртного – он уже не стакан, а ста´кан.

– Как и с портфелем, – продолжил развивать мысль Востриков, усаживаясь за стол, – как только положил в него бухгалтерские документы – он уже не портфель, а по´ртфель. Так что – этот Пыжикович из Центра?

– По началу я тоже засомнивался, – Бережной налил на треть стакана гостю и себе, – простоват уж больно. Но потом понял – точно стажёр со «ДНА» внеземного. Твоё здоровье, Советыч! Не возражаешь? Ты же – Иван Савельевич, а сокращённо – просто Советыч. Он – Пыжикович, ты – Советыч.

– Хоть утюгом назови, будь, Хароныч! – они выпили по-первой.

– Значит стажёр, – многозначительно сказал Иван, – а ты знаешь, ничего, что на ты? – Бережной кивнул не отрываясь от огурца, – есть у меня своя рука в информационном отделе. Оказывается, не один ты туда запросы посылаешь по этому делу?

– Неужели Пыжик? – вырвалось у Антона, – он ведь слепой ещё, как щенок новорожденный, думает не о том, как лучше провести операцию, а том как бы получше перед шефом прогнуться.

– Нет, сам Погребняк, подал запрос. Но интересно другое. Сам запрос мне, как ты понимаешь, не показали, но намекнули, что твой запрос и Погребняка практически идентичны. Даже в одинаковых выражениях написаны. Для меня это значит, что вы – очень достойные противники и тайно горжусь собой, что решился на этот наш контакт. Думаю, об этом надо продолжать помалкивать.

– Я тоже так думаю, давай по-второй, – предложил Антон, – есть у меня тост.

– Давай, у меня есть ответный тост.

– Давай выпьем за наш объект за номером 2107-1954, он начинает мне нравиться. Лихо ты втянул его в эксперимент с перочисткой.

– Я никуда его не втягивал. Вообще только прибыл, а эпизод назначен на весну.

– Да ну, сам что ли? Давай выпьем, а то уже нагрелась.

Они выпили по второй и Бережной поведал Ивану о случае с перочисткой.

– Ну, давай твой тост. Давненько я так ни сиживал.

– Да мой тост, собственно, о том же. Ты уже в этом деле более семи лет, а я-то только подготовкой и занимался, но мне уже нравится. Давай за объект и за наше содружество, – предложил Иван, – пьянею, наверно, что-то длинно стал говорить.

И они выпили по-третьей.

* * *

Раиса Ефимовна Биневская – классный руководитель первого «А» класса – взяла в руку мел и подошла к доске.

– Представьте себе, ребята, что у нас есть два кирпича, – она нартсовала на доске два прямоугольника, – потом нам принесли ещё один кирпич, – она нарисовала на доске ещё один прямоугольник, – сколько у нас всего теперь кирпичей?

Класс дружно ответил: «три кирпича».

– Теперь представьте себе, что у Кати есть два яблока, – Раиса Ефимовна нартсовала на доске два кружка. Кружочки получились разной величины, но Раиса Ефимовна не стала исправлять. – Кате подарили ещё одно яблоко, – Раиса Ефимовна нарисовала ещё один кружок, – сколько всего яблок теперь у Кати?

Класс опять дружно ответил: «три яблока».

– Теперь достаньте свои счётные палочки, – продолжала Раиса Ефимовна. Семёну очень нравились его счётные палочки. Была в них какая-то притягательная сила.

– Возьмите из коробочки две палочки, – говорила Раиса Ефимовна, – кладите их сюда, на край парты. Теперь добавьте к ним ещё одну палочку. Вы видите – снова получилось три палочки. Теперь откроем свои тетрадки по арифметике и сверху запишем: «Примеры», – она писала на доске, а дети записывали в тетради.

– Мы уже знаем цифры. Запишем два, плюс – две палочки крест на крест, один, – она написала на доске единицу, – дальше равно – две палочки рядом горизонтально и цифру три. Мы решили и записали пример для кирпичей, яблок и счётных палочек, о которых говорили до этого.

После школы Семён не торопился домой. Все ребята уже убежали, а он не спеша только выходил со школьного двора. Какая-то мысль засела в голове и не давала покоя. Уже входя в свой двор, что-то в голове щёлкнуло и он со всех ног радостно бросился домой. Влетел в квартиру, как вихрь промчался по коридору, свернул направо и пронёсся в кухню.

– Мама, мы сегодня писали…, – здесь он замялся и полез в портфель, достал тетрадь по арифметике, нашёл нужную страницу и продолжил, – мы решали примеры, можно без кирпичей, без яблок… просто в тетради.

– Молодец. – Мама погладила его по белобрысой голове.

«Эх, слышал бы его в эту минуту профессиональный математик…» – подумал Востриков. Маленький Семён не знал ещё слово «абстрактный», слово «универсальный» и вообще слово «математика», но чувствовал, что-то радостное, какое-то непонятное озарение от этого «решали примеры».

Первый класс пролетел очень быстро. Раиса Ефимовна сказала, что завтра им выдадут табель и переведут во второй класс. «Как это переведут во второй класс? Кто-то придёт и куда-то поведут?», – всё время крутилось в голове у Семёна. Но оказалось всё очень просто. Выдали табель и сказали приходить в школу первого сентября. В табеле были одни пятёрки. Семён был единственный в этом классе круглый отличник. Наступили первые школьные каникулы.

Это лето было очень насыщенным. Во дворе вдруг появилось очень много тонкой цветной проволоки. Она была у всех. Потихоньку говорили, что старшие пацаны срезали с забора тридцать второго завода много метров какого-то телефонного кабеля. Потом во двор стали приходить какие-то дядьки и спрашивать: «мальчик, а где ты взял эту проволоку?». Но никто не знал. Она просто была у всех. Между собой пацаны рассказывали, что сначала кабель отрезали с забора, потом обматывали кусок кабеля вокруг себя, пряча под рубашкой, а потом уже несли проволоку во двор. Все плели из этой проволоки всякие плетёнки, браслеты, пояса и кольца. А Семён придумал, как делать из этой проволоки цветных маленьких человечиков и заразил игрой в человечиков весь двор на несколько лет.

На день рождения Семён получил сразу три подарка. Всегда самые интересные подарки ему приносил дядя Миша – муж маминой сестры. Кажется, он привозил их из далёкой Москвы. Сейчас он подарил ему большой паровоз. Он был как настоящий, с красными колёсами, но серого цвета. Семён знал, что паровозы бывают чёрные и зелёные и всегда с красными колёсами. Но бывают ли настоящие серые паровозы? Вторым подарком был большой башенный кран. У него крутилась лебёдка и можно было поднимать различные грузы. И кран, и паровоз идеально подходили для человечиков, котрых плёл из цветной проволоки Семён. И ещё Семёну подарили шахматы и тут же научили, как в них играть.

Во дворе стоял длинный стол, где собирались взрослые. Мужики забивали «козла», а пенсионеры играли в шахматы. С самого утра Семён брал под мышку свои шахматы и выходил во двор в надежде, что кто-нибудь с ним сыграет. Ребятишки играть в шахматы не хотели или не умели. Пенсионеры играли не хотя. Сначала им было неинтересно, а потом стало досадно проигрывать восьмилетнему пацану. Однажды один из пенсионеров взял Семёна за руку и привёл в соседний двор – там был шахматный клуб для детей. Руководитель клуба предложил сыграть Семёну с каким-то мальчишкой. Семён быстро его обыграл. Потом он обыграл ещё одного. К обеду он обыграл всех кто был в клубе и руководитель сказал: «считай, что у тебя уже шестой разряд». Семён не знал, что такое шестой разряд, но почему-то эта фраза навсегда отбила у него желание играть в шахматы.

* * * ...