Осколки тебя Янина Логвин

Пролог

Кап. Кап. Кап.

Тяжелые капли октябрьского дождя застучали по подоконнику, легли крупными пятнами на асфальтовую дорожку, усыпанную желтыми листьями, и наконец с первым порывом ветра ударили в стекло. Заскользили вниз изогнутыми линиями, холодные и отстраненные, все ускоряя и ускоряя свой бег…

Уже через минуту фигуру за окном стало не рассмотреть, остался лишь черный силуэт, но я знала, что это он.

Мое сердце, мой враг и моя любовь.

Сегодня все было иначе. Сегодня мы оба знали — я вспомнила все.

Лена

Первый раз я увидела его, когда отец (тогда я еще думала, что Марк Холт, этот блондин-здоровяк с орлиным носом и хищными серыми глазами — мой отец) вернул нас с матерью из Хьюстона штат Техас в родной для него Сендфилд-Рок.

Мне только что исполнилось одиннадцать, я поступила в среднюю школу и музыкальный класс, и даже обрадовалась, когда однажды после завтрака мама задержала меня на кухне нашей маленькой съемной квартиры и сообщила, что мы возвращаемся домой. По-настоящему домой, туда, где ее ждал муж, а меня — теплый кров и семья.

Всю мою сознательную жизнь мы переезжали с места на место — Орегон, Аризона, Техас. Стоило матери зайти в тупик с работой, или появиться рядом слишком назойливому ухажеру, как она собирала вещи, усаживала меня в машину — наш подержанный «Форд Краун Виктория» с рамным шасси, включала зажигание и выезжала на скоростную магистраль, где выжимала газ до ста миль в час и увозила нас в новый город.

Тогда, сообщив о новости, мама запнулась. В ее тонкой руке был бокал с вином — наверняка с самым дешевым и дрянным, а в больших глазах застыло странное выражение — будто она смотрела сквозь меня в свое прошлое. Но на фоне узкого окна с облупившейся краской белокожая и золотоволосая Адели Мартен, в вишневой шелковой сорочке, оголившей ее красивые плечи, смотрелась великолепно. Во всяком случае, для меня.

«Марк так и не женился, наш брак по-прежнему не расторгнут, так почему бы и не попробовать еще раз. В конце концов, даже зайцу приходит время лечь на спину и сдаться на милость охотника, раз уж его лапы оказались недостаточно быстры и сильны. — Вот что она тогда сказала и улыбнулась: — Не правда ли, чирок-трескунок^[1]?

Перелетные птицы — так она нас называла, и я кивнула:

— Правда, мам!»

Есть люди, которых одиночество закаляет. Обтесывает острыми гранями, дубит характер встречным ветром, заставляя врастать в общество корнями и становиться сильнее. Но моя мама была не из таких женщин. Душа Адели Мартен вмещала в себя очень мало прагматизма и много свободы. Не той свободы, которая раскрепощает и берет начало из твердого грунта достатка и благополучия, иначе она давно бы наша себе какого-нибудь богача из тех, что всегда крутились поблизости, и зажила припеваючи. А той, что до последнего заставляла ее собирать вещи, платить по счетам и уезжать по автомагистрали в неизвестность. Которая необходима, как воздух.

В свои одиннадцать лет я уже стала кое-что понимать из взрослой жизни— как матери трудно со всем справляться, и как все ниже опускается горизонт ее неба. Как все больше тревожит моя тоска по оставленным друзьям и мечта обрести настоящий дом, в большой гостиной которого обязательно будет стоять рояль.

Ну, ладно, не рояль — я и сама хихикала над этой мечтой, рассказывая о ней маме, а хотя бы пианино (мой недорогой синтезатор постоянно ломался), иначе как мне учиться играть? А играть я очень хотела.

Думаю, что именно последнее и побудило маму вернуться в Сендфилд-Рок. В конечном итоге вовсе не к Марку, а в город, в котором она родилась, и где бы он все равно не оставил ее в покое. Сейчас я в этом почти уверена.

А еще в том, что ее первым условием Холту — было условие обеспечить ее девочке сказку. Именно поэтому Марк назвался моим отцом, а я поверила.

Потому что хотела верить.

Марк приехал за нами сам — крупный мужчина в большом, новом фургоне «Крайслер» с хромированными колесами и зубастой решеткой радиатора — такой же основательно-крепкой с виду, как сам хозяин. Войдя в мотель, где мы жили последние две недели, он сначала посмотрел на мать — долгим, изучающим взглядом, а потом взглянул на меня — уже коротко и хмуро. А после молча вынес чемоданы и коробки на парковку — те немногие вещи, которые у нас имелись.

Самое сильное воспоминание того дня — черная лаковая краска, густая и твердая, которой был покрыт его дорогой фургон. Она блестела на солнце, как зеркало, пахла чем-то механическим, и мне вдруг сделалось одновременно горько и весело. Возможно потому, что мы уезжали и продали свой старый, но любимый «Форд», а возможно потому, что я увидела в двери фургона свое кривое отражение и показала ему язык. Чтобы хоть как-то нарушить идеальность покрытия и не заплакать.

Ни единой царапины, вот что меня тогда поразило.

Позже я узнаю, что в этом будет весь Марк Холт. Все только самое лучшее, и не важно в какую цену это ему обойдется.

Папа мою выходку заметил и стало стыдно. Вдруг подумалось: а что, если я ему не понравлюсь?.. Конечно, я его совсем не помнила, но считала себя достаточно взрослой девочкой для таких поступков. А мама… мама улыбнулась. Но так незаметно, что не знай я ее всю жизнь, и не поняла бы.

По дороге в Северную Каролину мы часто останавливались, и по просьбе Марка я выходила из фургона — размять ноги и попинать камешки у обочины. И что еще удивительнее — ночевать в гостиницах мне теперь пришлось в отдельной комнате, а не с мамой, как я до сих пор привыкла. Но я не роптала. Мама теперь была не одна, и пусть отец держался со мной отстранённо, хотелось верить, что он не злой. Иначе не покупал бы мне мороженое и шоколадные пончики, ведь так?

И, может быть, он еще станет добрым и приветливым, как папа моей подруги Камиллы, которая осталась в Техасе. Надо просто слушаться, не усложнять родителям жизнь, и все будет хорошо!

Скорее всего, я бы еще долго находила оправдания тому, почему отец со мной сух и не приветлив, и почему у нас с ним никак не получается сблизиться, несмотря на то, что я прилежно учусь и не создаю ему проблем, если бы не его сын Ник — мой старший брат. А точнее, мой сводный старший брат Николас.

От него-то я вскоре после нашего переезда и узнала правду. Что никакая я не дочь Марку Холту, и что удочерил он меня исключительно из-за больной любви к моей матери. Которая когда-то вскружила его отцу голову, а потом сбежала в Калифорнию с каким-то неудачником — не то гонщиком, а не то музыкантом.

Но все это он мне расскажет позже, когда однажды мы останемся с ним в доме вдвоем, и он вволю посмеётся над неуклюжим Трескунком — своей сводной сестрой, которую невзлюбит. Не при отце, и не при моей матери — о, нет! Никто в Сендфилд-Роке не посмеет криво взглянуть на Адели Холт. Даже любимый сын Марка Холта и его наследник Николас.

Но я начала свой рассказ совсем не с него, а с Алекса — моего соседа.

Прошло уже несколько дней, как мы переехали из дешевого мотеля в Хьюстоне на улицу Трех клёнов — престижный район города с ухоженными домами и зелеными лужайками. У мамы появились красивые платья, а у меня — своя комната с большим окном, кровать с розовым балдахином и настоящий книжный шкаф, в который я поставила любимые книги и учебники.

Меня приняли в среднюю школу Эллисона и сам директор, мистер Гибсон, пообещал поспособствовать тому, чтобы я поступила в музыкальный класс. Все шло почти чудесно, если не считать Ника, который с первого дня изрядно портил мне жизнь. Когда его поведения не замечали родители, корчил неприятные рожицы и презрительно фыркал, натыкаясь на меня в доме.

Был солнечный апрельский день, мы с мамой час назад вернулись из школы, в которую отнесли документы, и я отпросилась у нее в книжный магазин — он располагался в самом низу улицы, на территории небольшой плазы^[2], между аптекой и банком, и заблудиться казалось невозможно. Мне хотелось купить открытку для своей подруги Камиллы с пометкой штата, написать ей трогательное послание, как в фильмах писали взрослые, и отправить по настоящей почте, в конверте с марками и отпечатком моих губ — так делали девочки в Техасе, которые считали себя достаточно взрослыми для того, чтобы воспользоваться маминой помадой.

Я помахала маме рукой, выскочила из дверей на улицу и побежала по мощеной аллейке к дороге. Уже спрыгнула на нее, спускающуюся к магазину, когда внезапно остановилась, засмотревшись на огромный белый дуб, росший на краю лужайки у красивого дома напротив и притянувший мое внимание. Я заметила его еще из окна своей спальни, а сейчас увидела вблизи и не смогла пройти мимо.

На нем уже начали распускаться листья, но крепкие толстые плети ветвей, раскинувшиеся, словно руки, еще были голыми, и сквозь них проглядывало высокое голубое небо.

С ветки на ветку вдруг перепорхнула птичка с багряно-алым оперением — красный кардинал. Мне еще не приходилось их видеть. Зачирикала весело «черёк-ток-ток», помахивая яркими крылышками. Говорили, что кардинал прилетает к дому, как вестник счастья, и если поймать его сброшенное пёрышко и сунуть под подушку, то можно смело загадывать желание.

Желаний у меня было много, хоть отбавляй, а перышка — ни одного! Я вскинула голову и отпрыгнула назад, чтобы хорошенько её рассмотреть, когда услышала сзади чей-то громкий, предостерегающий вскрик.

Поздно. Что-то больно боднуло меня в спину, я выставила руки, и упала в траву. А обернувшись, увидела рядом незнакомого темноволосого мальчишку. Он сидел на дороге возле опрокинутого велосипеда и потирал ладонью ушибленное колено. Похоже, ему досталось больше, чем мне.

Мы с удивлением уставились друг на друга.

— Цела? — спросил мальчишка, и я осторожно кивнула:

— Да.

Охнув, легко вскочила на ноги и поспешила ему на помощь. Это я была виновата в нашем падении и наделась, что он не сильно ушибся.

— Извини, я тебя не видела! Я не хотела!

Мальчишка помощь принял и вовсе не выглядел обиженным. Встав, отряхнул колени и взглянул с любопытством.

— Привет! Ты кто такая? Откуда здесь взялась?

— А ты? — дети часто, когда растеряны, отвечают вопросом на вопрос, вот и я не стала исключением. А он ответил.

— Я — Алекс Райт, и это мой дом, — показал рукой на белый двухэтажный коттедж с колоннами. — И раньше я тебя тут не видел. Так кто ты?

Я еще никогда не пожимала руки мальчикам, тем более таким симпатичным — стройным, вихрастым, с красивыми синими глазами. Но этот мальчишка явно не собирался уходить, и я решила попробовать. Протянула руку и улыбнулась:

— Привет, меня зовут Лена Холт, — представилась, как научили родители, и показала рукой за спину: — А живу я вот в этом доме!

Мой дом тоже был ничуть не хуже, чем у него — двухэтажный и большой. Разве можно его сравнить с нашей квартиркой в Хьюстоне, где была такая крошечная кухонька, что мы еле в ней помещались вдвоем с мамой? Смешно! Поэтому показала гордо.

Мальчишка по имени Алекс удивился. Распахнул свои синие глаза.

— Так ты и есть та самая дочь мистера Холта, о которой все говорят?

Конечно же, мне было интересно узнать, что обо мне «все говорят» в Сендфилд-Роке. Я подождала, пока мальчишка поднимет свой велосипед, и спросила.

— Ну, разное, — неопределенно пожал он плечами. Вручив мне велосипед, поднял с асфальта мой рюкзак и помог надеть на плечо. — Но в основном то, что твой отец сильно постарался, чтобы найти вас с мамой и вернуть домой. Это здорово!

Это прозвучало прежде всего очень мило, и я кивнула:

— Еще как!

У меня не было здесь друзей, а Алекс смотрел приветливо, и мне сразу же захотелось ему все рассказать. И про Хьюстон, и про Камиллу, и про то, как здесь все красиво — на улице Трех клёнов. Я так еще никогда не жила!

Но сказала совсем другое.

— Знаешь, если бы я была градоначальником, я бы назвала эту улицу — улицей Белого дуба! Это же каждому понятно! Разве могут клёны с ним сравниться? — и, повернувшись, посмотрела на дерево, из-за которого мы оба упали.

Мы находились на огромном пологом холме, слева, далеко внизу лежало побережье океана, справа, за городом — виднелись горы и густой лес, а вдоль улиц росли высокие платаны и клёны — уж точно гораздо больше трех!

Алекс тоже вскинул голову. Красная птичка не улетела, она так и порхала в ветках, красиво чирикая и греясь на солнышке.

— Этому дубу восемьдесят лет. Его посадил еще мой прадедушка, когда уходил на войну, а его жена, наполовину индианка, ждала ребенка. Они очень хотели сына и попросили об этом индейскую богиню плодородия. И посадили это дерево. Понимаешь, прадед мог не вернуться, а дуб символизировал продолжение рода.

— И ты в это веришь?

Алекс пожал плечами.

— Не очень, если вспомнить, что его сын — мой дед, всю жизнь был протестантом, а бабушка тридцать лет проработала диктором на местной радиостанции и, честно говоря, любила присочинить. Она еще и не такие истории рассказывала!

Я с новым интересом посмотрела на мальчишку.

— Но ты вовсе не похож на потомка индейцев, — там, где я в последнее время жила, в Южных штатах, мне не часто приходилось их встречать, но во внешности Алекса я не заметила характерных черт внешности коренного народа.

— Это потому, что моя мама голландка, а папины предки приехали в Америку из Ирландии, — охотно объяснил Алекс. — Но я смуглее тебя.

Это была правда. Хоть волосы у меня были не мамины — золотисто-пшеничные, а темно-русые и немного волнистые, но светлую кожу я унаследовала от нее. Как и цвет глаз — зелено-карий.

Глава 1

Мы внимательно посмотрели друг на друга, словно оценивая, а потом, не сговариваясь, повернули головы к дубу.

— Правда, он ужасен? — но сказал это Алекс с восхищением, и я захихикала:

— О, да-а! Он похож на большого страшилу, но только доброго.

— Точно! На Страшилу Рэдли из «Убить пересмешника»! Которого никто не видел, но все боялись!

— А он на самом деле оказался добрым и спас Джима и Джин!

Мальчишка белозубо рассмеялся, и я подхватила его смех. На щеках Алекса показались ямочки, такие симпатичные, что, засмотревшись на них, я затихла.

Он это заметил, и тоже замолчал. Удивился:

— Неужели ты читала роман Харпер Ли? Ты не выглядишь взрослой.

— Нет, что ты! Мне только одиннадцать! Мы будем изучать его в восьмом классе, но я видела фильм!

В нашей жизни с мамой было не так много денег, чтобы покупать платные подписки на телевизионные каналы, особенно когда мы жили в мотелях, поэтому чаще всего мы смотрели бесплатное телевидение, а там часто крутили старые фильмы.

Зато мы всегда, когда выпадала такая возможность, ходили с Адели в кино. Наряжались, как нам нравилось, садились на средний ряд, пили колу и ели попкорн. Я обожала такие вечера! На маму всегда смотрели, а она никого не замечала, мы были только вдвоем!

Как-то неожиданно я смутилась. Вздохнув, надела рюкзак на второе плечо и бросила взгляд в сторону плазы.

— Мне нужно в магазин, купить открытку для одной девочки. Там ведь есть открытки?

Алекс с интересом смотрел на меня.

— Если ты спрашиваешь о книжном магазинчике Джонсонов, то там чего только нет — даже перцовые пластыри и костюмы на Хеллоуин! Я покупаю у них комиксы. Мои любимые — «Неуязвимый» и «Черный молот», о таинственном городе Роквуд. Ты читаешь комиксы, Лена? Они клёвые!

Я мотнула головой:

— Нет, не читаю.

— А я люблю, хотя мой брат их терпеть не может. Говорит, что они для тупых. Так же, как карусели в парке развлечений и консервы с вареным горохом. Тупее этого — только петь псалмы в церкви, как поет Грегори Батлер. Но что Грегу остается делать, если его отец — священник? — Алекс грустно хмыкнул. — По мне, так у него нет выбора.

А я ахнула.

— Неужели он такой грубиян?! Твой брат?

— Уф! — Алекс, улыбаясь, закатил глаза, и сразу стало все ясно. — Он — мое темное альтер-эго! Обратная сторона луны, на которую лучше не заглядывать. Он тот, кто на Хеллоуин всегда выбирает самый жуткий костюм, а доброму волшебнику предпочтет компанию Волан-де-Морта. И это вовсе не мои слова, Лена, а его, хотя я с Картером не согласен!

Что такое «альтер-эго» я не поняла, а спросить постеснялась. Мальчишка был постарше и держался уверенно.

— Ну, идем? — Алекс оставил велосипед в траве у дуба и повернулся ко мне. — Провожу тебя к магазину Джонсонов. Если сегодня за кассой будет стоять Рут, ты сама от нее не отвяжешься. У этой леди дар развязывать людям язык. Она и мертвяка разговорит! И не заметишь, как выдашь ей все свои секреты, а к вечеру о них будет знать вся округа! Не думаю, что вам с мамой это нужно.

— Нет, не нужно! — согласилась я и показала рукой на велосипед: — И что? Ты оставишь его тут просто так?

— Конечно. Здесь все знают, что это мой. Не переживай, пойдем!

Алекс оказался приятным собеседником. Он умел шутить, интересно рассказывал о Сендфилд-Роке, и уже через пять минут мы оба улыбались, направляясь вниз по улице. Когда подошли к книжному магазинчику, он остановил меня у входа за руку и попросил:

— Лена, а сейчас надуй щеки, и чтобы ни случилось — молчи! Выберешь открытку и покажешь на нее пальцем — поняла? Я умею с этой леди разговаривать!

— Да! — на самом деле, я ничего не поняла, но весело хмыкнула своему новому другу и послушно набрала в рот воздух.

Внутри магазинчика ароматно пахло синтетической хвоей. Он встретил нас звоном дверного колокольчика, уютной тишиной небольшого зала и таким разнообразием товаров, что от удивления я едва не распахнула рот!

Но гораздо больше книг и разных сувениров меня поразили индейские маски и головные уборы — роучи^[3], сделанные из щетины и длинных перьев, развешанные под потолком — ничего себе! Я тут же вскинула голову, их рассматривая.

— Ой, Алекс! Привет! Как поживаешь? Давненько ты к нам не захаживал за новинками!

— Здравствуйте, миссис Джонсон! Лучше всех! Да, две недели уже!

Касса и главный прилавок находились слева от входа, и я не сразу заметила молодую, полноватую женщину, темнокожую, с короткой стрижкой и большими серьгами в ушах. Она пила кофе и листала журнал, но увидев нас, отложила последний в сторону и прищурила взгляд.

— А это кто сегодня с тобой? Юная незнакомка? Так-так, мистер Райт, уж не подружку ли ты себе завел? Не рановато ли, ковбой? — высокая и крепкая Рут Джонсон басовито хохотнула, довольная своей шуткой.

— Нет, это моя соседка — Лена Холт. Дочь мистера Марка Холта. Она в городе недавно, и я решил проводить ее в магазин, — охотно ответил Алекс и сам сощурил глаз, улыбаясь женщине: — Но вы уже наверняка о ней слышали? Не так ли, мэм?

Конечно же, Рут слышала. При звуке моего имени она вся обратилась во внимание и распахнула глаза. Когда ты год за годом торчишь в магазине за узкой стойкой, зная в лицо едва ли не всех жителей в городе, не так уж много у тебя развлечений, чтобы пропустить еще одно.

Я стояла за плечом у Алекса и молчала, как он и просил. Темнокожая леди наклонилась вперед и протянула мне руку.

— О-у! Добро пожаловать в Сендфилд-Рок, детка! Рада с тобой познакомиться!

Я шагнула вперед и пожала ладонь. Промычала воодушевленно: «И я!», но с закрытым ртом вышло странно, и миссис Джонсон вытянула шею.

— Святой Патрик! Алекс, она что же, совсем не говорит? Бедняжка! — огорчилась Рут, с чувством прижав ладонь к внушительной груди, на которой висела нитка бус с кулоном в виде мохнатой кисточки, украшенной разноцветным бисером. — Какая жалость! — охнула. — А я только собралась узнать, как там поживает ее мама и передать Адели привет! Я ведь ее хорошо помню, мы вместе учились в старшей школе. Такая была красотка! Правда, немного замкнутая, но с ее папашей Чарли — это и не удивительно!

Честно говоря, мама и сейчас была очень красивой женщиной, особенно в новых платьях, которые ей купил папа, но меня учили, что спорить со взрослыми людьми невежливо, а с закрытым ртом еще и невозможно, поэтому я немножко растерялась. А еще потому, что о мамином папаше Чарли никогда не слышала.

— Что вы, мэм! Еще как разговаривает! — заверил хозяйку магазина Алекс. — Болтает так, что у всех уши в трубочку сворачиваются! Мы пока сюда шли, слова не давала вставить!

— Да? А что же сейчас произошло?

— Так это… шмель в рот залетел! — нашелся Алекс и показал женщине половину мизинца. — Во-от такой, размером с квотер^[4]! Она его поймала, а выпустить боится! Слышали бы вы, миссис Джонсон, как он гудел! Как кошмарное существо, пожирающее пространство!

— О, Господи, ребенок! — забеспокоилась Рут и постучала ладонью по столу. — Немедленно выплюни эту дрянь! Слышишь, сейчас же!

В синих глазах Алекса плясало веселье, передаваясь мне, и я решительно замотала головой. Ни за что, мол!

— Вот, видите! — дернул плечом мальчишка. — Не выплюнет.

— Но почему?!

— Бизнес, мэм. У меня есть три лишних доллара, а Лене нужна открытка. Мы поспорили, что если она продержит шмеля во рту до тех пор, как вернемся домой — деньги ее!

— Ох, Алекс! — покачала головой женщина. — Ну и выдумщик ты! Думается мне, что это не очень хорошая идея.

— Что вы, мэм! Идея классная! Вы только представьте сколько всего интересного она мне не сможет рассказать! Откуда приехала и как жила. Ведь это не очень вежливо — расспрашивать о личном малознакомого человека, правда? Даже если ужасно хочется!

— Э-э, думаю, да.

— Вот и я так думаю. Мама меня точно похвалит! — Алекс обернулся ко мне и показал рукой на вращающийся стеллаж. — Ну, пойдем, Лена, выберем для тебя открытку! Спасибо, миссис Джонсон!

Мы выскочили из магазина и побежали дальше, держась за руки, словно два проказника, объединенные одной тайной. Давно я так сильно не хохотала, до колик в животе. И даже когда мы прибежали к почтовому отделению и из моего кармана выпала мамина губная помада, я не очень сильно смутилась, объясняя Алексу, зачем она мне понадобилась:

«Ты помнишь фильм «Письма к Джульетте»? А у меня будут письма к Камилле! Я очень хочу, чтобы она знала: я о ней помню!»

Вот так мы познакомились и подружились с Алексом Райтом — мальчишкой-соседом, который жил напротив. И не важно, что шмели еще не проснулись и только ворочались в своих гнездах. Главное, что в нас проснулось что-то другое. Что-то гораздо более легкое и приятное, похожее на маленькое солнце, что еще долго заставит нас улыбаться при виде друг друга.

Глава 2

А вскоре город познакомил меня и с другими своими обитателями.

Брата Алекса, Картера, я увидела через несколько дней, когда к Николасу пришли друзья, и мама предложила мне с ними познакомиться.

Она вошла в мою комнату, вручила в руки тарелку с печеньем и попросила всех угостить. Думаю, что в тот момент ей было так же неловко, как мне (мы обе все еще привыкали к дому Холтов), но она хотела, чтобы городок и его юные жители меня приняли, а поэтому постаралась — печенье с миндалем вышло замечательным!

Чего нельзя сказать о самом знакомстве.

— Трескунок, причешись и отнеси угощение. К Николасу пришли мальчики, будет чудесно, если вы подружитесь. Марк сказал, что все они из твоей новой школы и живут поблизости. Хорошо бы тебе их узнать. Вдруг, кто-нибудь из ребят окажется в твоем классе.

При последних словах я обрадовалась, конечно же, сразу подумав о своем друге-соседе, по которому успела соскучиться. В связи с переездом я пропустила неделю школьных занятий и теперь по вечерам готовилась к учебе и проводила время с мамой, папой и сводным братом — по правде говоря, не самые приятные часы досуга, в которые мы учились быть одной семьей, вместе выезжая в магазины и ресторанчики, позволяя любопытным жителям Сендфилд-Рока поглазеть на Холтов.

Всякий раз в такую прогулку я мечтала, чтобы она поскорее закончилась, чувствуя, что Ник меня за эти поездки ненавидит. Каждый раз он старался больно меня пихнуть на заднем сидении отцовского джипа и прошептать так, чтобы родители не услышали:

«Ну, давай, глупая утка! Пожалуйся на меня папочке! Распусти сопли, он же та-ак любит свою принцессу! Может, пожалеет и отвезет тебя обратно в твой Хьюстон! В конуру, в которой ты жила. Я все знаю!»

Я не хотела жаловаться. Я хотела, чтобы Николас меня не замечал, раз уж мы с ним не смогли подружиться. Совсем. В конце концов, моей вины не было в том, что он рос с отцом, а не с матерью, у которой была другая семья. Все это я узнала одним утром от миссис Фернандес, нашей приходящей уборщицы, а после маминых слов сразу же подумала об Алексе Райте.

Почему он другой? Не такой, как Ник? Как было бы замечательно, если бы именно Алекс оказался моим старшим братом! При нашем расставании он невзначай обронил, что на выходные уезжает с семьей в Гринсборо, и сейчас мне отчаянно захотелось, чтобы он вернулся и оказался здесь! И чтобы Ник вел себя нормально, а не кривил презрительно губы и насмехался, ведь Алекс сам сказал, что он мне друг!

Эта мысль одновременно смутила и обрадовала.

Я завязала волосы в высокий хвост, взяла тарелку с печеньем и, широко улыбаясь, отправилась в гостиную, где возле телевизора сидели мальчишки — трое. Они резались в приставку и о чем-то оживленно болтали, но, заметив меня, повернули головы в мою сторону.

— Кто это? — спросил рыжеватый парнишка, одетый в мешковатую футболку. На его голове криво сидела бейсболка с логотипом незнакомой спортивной команды, и сам он выглядел упитанным здоровяком. — Что за девчонка?

— Это Лена, моя младшая сестра, — к моему удивлению вполне спокойно начал Николас, но вот закончил в своем духе: — Нашлась, бродяжка. Она теперь здесь живет, и моя новая мамочка хочет, чтобы мы с отцом ей задницу подтирали. Покупают ей все по первому требованию, словно она принцесса! — Он недовольно хмыкнул, показывая друзьям свое ко мне отношение: — Таскается за мной, как прилипала! Надоела!

— А она симпатичная. Плоская, правда, как доска, — сказал еще один мальчишка, постарше, забравшийся на спинку дивана. — Сколько ей лет, Ник?

— Одиннадцать. Но если кто-нибудь из вас ее тронет — башку оторву! Ясно? Даже не смотрите в ее сторону! Я и только я — ее личное исчадие ада!

Все притихли, я тоже растерялась. Громко рассмеялся лишь темноволосый мальчишка — четвертый. Он сидел на полу, с джойстиком в руках, и я не сразу его заметила.

— Ай-яй-яй, Ники, — негромкий голос прозвучал насмешливо. — Ты повторяешься, дружище, — заметил он с холодной ленцой. — Это были мои слова, и говорил я о своей сестре Виктории. На кой черт нам сдалась твоя принцесса-бродяжка? Лучше скажи ей, пусть уже захлопнет рот, подаст печенье и свалит! Здесь ее некому развлекать!

Что?! Я во все глаза смотрела на мальчишку и не могла поверить своим глазам и тому, что слышу. В этом городе у меня был один друг, и выглядел он его точной копией!

Вот только синие глаза сегодня казались темнее и смотрели из-под длинной челки совсем иначе — равнодушно и совсем без участия, словно видели меня впервые. И жестче выделялись скулы на холодном лице.

Я опешила, услышав такие грубые слова.

— Алекс? — выдохнула и голос дрогнул. — Разве ты меня забыл? Это же я — Лена! Помнишь магазин?!

— Не помню. Оставь печенье и исчезни, Лена!

Мальчишки переглянулись, а потом разразились смехом. И громче всех мой брат Николас.

Но ответил рыжий толстяк, повалившись к друзьям на диван:

— «Ах, Алекс, разве ты меня забыл? Как ты мог!» — тонко передразнил он, сымитировав мой голос. — Вот же тупица! Нет, это не Алекс, глупая! Это Картер — его брат-близнец! Ты их спутала!

Покраснев от стыда, я попятилась, оставила печенье на столе и выбежала из комнаты.

Наверное, провидение сжалилось надо мной, потому что в этот момент из окна в прихожей я увидела Алекса, выезжающего со своего двора на велосипеде и поглядывающего на наш дом.

Быстро надев куртку и кроссовки, я предупредила маму и просто вышла к нему, оставив чванливых идиотов смеяться надо мной в одиночестве, все еще удивляясь, как могут два мальчика быть такими разными и такими похожими одновременно.

С тех пор я старалась не замечать насмешки Николаса, не заговаривать с ним без надобности, и не пересекаться с его друзьями в нашем доме. Маме не жаловалась — ей тоже приходилось непросто. Папа часто ее куда-то увозил и почти не отпускал от себя.

Иногда я слышала, как он довольно резко говорит с ней, но все это происходило за закрытыми дверьми их спальни, и при мне мама никогда не показывала, что ее это беспокоит.

Встретившись с Алексом, я не стала ему рассказывать, что произошло в гостиной дома Холтов, но призналась, что видела его брата. Он догадался сам и спрашивать не стал. В тот вечер, чтобы поднять мне настроение, Алекс усадил меня на велосипед и показал издали Коралловый холм. А вот к дому миссис Слоун на соседней улице, в котором жило с полсотни кошек, мы подобрались близко. Они сидели везде — яркие, пятнистые и самые обычные. На некрашеном крыльце дома, на водостоках, на невысоком заборе, на заросшем газоне и даже на почтовом ящике!

Жаль, что тогда мы не догадались прихватить с собой еду, но мы еще не раз наведаемся на соседнюю улицу с друзьями Алекса, с которыми он меня познакомит. С Грегом Батлером, Чаком Форси, Пилар Мендес и другими ребятами, живущими в Сендфилд-Рок. А в тот день Алекс снова шутил, и глупые мальчишки забылись — нам просто не стало до них дела.

И все же одно меня смущало — Картер, стоило его увидеть. Я так и не смогла к нему привыкнуть.

Проходило время, а мне все так же, как в первый раз, было странно видеть зеркальное отражение Алекса в другом человеке. Особенно когда два брата по утрам выходили из дома и садились в школьный автобус вместе с сестрой. В то короткое время, когда они шли или стояли рядом, когда улыбались друг другу, перебрасываясь шутками, и из взгляда Картера исчезала темнота… Он поднимал руку и отбрасывал челку с лица, они с Алексом были так похожи.

Возможно, будь они так же схожи и характерами, все встало бы на свои места.

Но Картер Райт оказался именно таким, как о себе говорил. Темной стороной луны, на которую лучше не заглядывать.

Глава 3

Картер

Старшая школа

— Хорошая тренировка, ребята, но расслабляться рано! Цель — превыше всего! Я хочу, чтобы к моменту матча со школой Джеферсона каждый из вас знал, ради чего он вышел на поле, и был готов вырвать победу у «Бульдогов» зубами! Все ясно?

— Да, сэр!

— Лукас, ты по-прежнему продолжаешь раскачивать стик при попадании мяча в сетку. Сколько можно повторять: используй импульс, а не глуши его! Ослабляй верхнюю руку. Все понял?

— Да, сэр!

— Николас, обрати внимание на подачу и скорость. Помни, что на тебе, как на нападающем, лежит ответственность за осуществление быстрых прорывов и перемещения мяча на половине соперника. Я уже молчу о забивании голов. Включай не только силу, но и мозги! Работай на зону атаки с оправданной агрессией. У тебя снова два предупреждения за игру, парень! Какого черта, Холт?! Во время игры с «Бульдогами» ты мне нужен на поле, а не на штраф-площадке!

— Исправлюсь, сэр!

— Картер Райт…

— Слушаю, сэр.

Голос тренера понижается и в раздевалке становится тише. Я снимаю шлем и сдергиваю с себя футболку. Вытираю ею взмокшую шею. Кое у кого из парней вырывается сочувствующий вздох — тренер Херли жесткий человек, и все об этом знают. Как знают и то, что я не люблю подчиняться правилам. Но я все еще здесь, в команде «Коршуны» старшей школы Эллисона по лакроссу, и всем интересно, почему. Думаю, узнай они причину — это бы их удивило. Многие здесь только затем, чтобы поступить в колледж.

Мне, правда, пока об этом думать рано.

— Иногда мне кажется, Райт, — говорит тренер Херли, сцепив руки за спиной и поджимая губы после каждого произнесённого им слова, — что ты сделан из неизвестного мне волокна, с иным запасом прочности. Отличная игра, парень!

— Спасибо, сэр.

— Если ты продолжишь играть в том же духе, у нас у всех уже в этом году появится шанс надрать задницы «Бульдогам». Оставляю тебя атакующим полузащитником и очень на тебя рассчитываю. Саймон Адамс?

— Слушаю, сэр!

— Парень, твои длинные руки нужны в защите! Ты встаешь в игру на место Райта! Всем всё понятно? Через две тренировки утверждаем состав команды!

В раздевалке находятся две дюжины человек, но все отвечают в унисон:

— Да, сэр!

Я захожу в душевую одним из первых, смываю с кожи пот, пропитанный адреналином, но на выходе из кабинки меня поджидает Саймон Адамс — черный, как ночь, и такой же предсказуемый тип. Он учится классом старше, он меня крупнее и выше, и после слов тренера считает себя вправе выместить на мне злость.

Не скажу, что все происходит неожиданно. После последнего решения Херли я был уверен, что мы схлестнемся — слишком высок авторитет Саймона в старшей команде, в которую мы только перешли с Ником и Лукасом, чтобы оставить без внимания мои четыре очка. Но раз уж тренер решил оставить за нами право выяснить всё между собой, я отвечаю на атаку.

Мы обмениваемся ударами почти беззвучно — мои удары быстрее и резче, и скоро переходят в серию. В шуме тугих струй, бьющих о кафель, наши дыхания смазываются и рваные выдохи глохнут. Даже жаль, что он просчитался — все заканчивается слишком быстро.

Когда я выхожу в раздевалку, обмотав полотенце вокруг бедер, Саймон остается стоять на четвереньках, сплевывая кровь на пол и пытаясь подняться. Удивленный и разочарованный в своей силе, которая его подвела.

Ничего, уже очень скоро он захочет реванша, и он обойдется ему еще дороже.

Ребята постарше косятся на меня, а Ник ржет, привалившись к шкафчику:

— Ну, как, парни? Я же предупреждал Адамса, что лучше не нарываться. Спорим, он не выйдет из душевой раньше, чем через три минуты?.. Эй, Адамс! — орет Ник. — Мамочку позвать? Или лучше сразу твою девчонку, чтобы зализала раны?.. Кто знает, может, тебе еще кое-что перепадет из жалости? О, черт, парни, а я бы на это посмотрел!

— Заткнись, Холт! — я подхожу к своему шкафчику и надеваю боксеры. Следом натягиваю джинсы, кроссовки и, наконец, толстовку. Напряжение после игры и драки держит тело в приятном тонусе — люблю такие моменты, а вот трепать языком — не очень. Но Нику нравится, и он продолжает насмехаться над Адамсом, пока того нет в раздевалке.

Черт с ним! Я не переживаю за Холта, в конце концов, он почти такой же отмороженный придурок, как я. Если ему хочется получить по роже, то это его дело.

В раздевалке стоит плотный запах потных тел. Я заталкиваю грязную одежду в спортивную сумку, щелкаю молнией и направляюсь к выходу. Предупреждаю друзей, толкая дверь в коридор:

— Жду вас на улице!

— Окей, Райт!

Я прохожу мимо спортзала, следую дальше по коридору и выхожу на школьный двор со стороны парковки. Октябрь в этом году выдался теплый и на деревянных скамейках все еще сидят школьники — кто в ожидании родителей, а кто просто треплется, составив друг другу компанию. В этой большой школе хватает спортивных секций и глупых занятий вроде тех, какими увлечен мой брат, чтобы занять каждого. Так что обычно здесь до самого вечера довольно шумно.

Заметив меня, с ближней лавочки сдергивается парочка сопляков и убирается подальше — в сторону трибун открытого стадиона. Отлично!

Я подхожу к лавочке, бросаю на нее сумку и сажусь, тяжело откинув плечи на спинку. В голове вновь долбится знакомая мысль: скорей бы получить права, а не сидеть здесь, как идиот, в ожидании школьного автобуса. Но, черт, я уже предчувствую, что этот год станет для меня самым длинным, и драка с Саймоном не кажется приятной.

— Привет, Картер! Ты уже закончил? Я боялся, что снова опоздаешь. Как прошла тренировка?

Я поворачиваю голову (хотя могу этого не делать, голос парня мне знаком едва ли не лучше, чем мой собственный), и вижу Алекса. Он подходит, снимает с плеча рюкзак и ставит рядом с моей сумкой. Хлопнув меня по плечу, садится на скамейку и вытягивает ноги. Вздыхает устало, проводя ладонью по лицу:

— Ну и денек! Две статьи, и обе срочно. Похоже, ты был прав насчет нашего секретаря — мисс Моран. Ей нравится меня эксплуатировать, теперь я и сам это вижу.

— И что на этот раз понадобилось хитрой жабе?

Алекс хмурится при моих словах, поджимает губы, но отвечает:

— Да чушь для городских новостей Сендфилд-Рок! Обычная благодарность спонсорам от имени учеников и дирекции. Красочный отчет, чем живет наша школа в новом учебном году, и как мы поддерживаем нашего доброго мэра Болтона. Ничего нового, Картер, поверь. Год назад мы с Кевином писали о том же самом!

— Отстой.

— Точно. Но главное не это. Она не дает мне писать, о чем я хочу, понимаешь? Мои статьи называет недостаточно толерантными и собирается обсудить их на собрании школьного комитета!

Алекс вздыхает, и теперь уже я хлопаю его по плечу.

— Забей, Ал! Моран старая прожженная феминистка, которой не насрать на тебя. Она не хочет, чтобы ты споткнулся. Ты просто пока этого не понимаешь.

— Я пытаюсь, Картер…

— Но?

— Но несправедливость меня убивает! Мне нравится работать в школьной газете! Но я не соглашался лизать зад всем подряд! И если в семьях с приёмными подростками есть проблемы, то кому, как не подросткам об этом говорить?.. Ты знаешь, что Тильда Стронг из десятого класса только этим летом дважды сбегала из дома? У этого должна быть причина! Я не верю, что все дело в ее характере и плохой наследственности, как уверяют родители. Чушь!

Я смотрю на Алекса и смеюсь. Вот уж кому наплевать на лакросс и на все драки в школьной душевой. Моего брата интересует журналистика и литература. Ах, да, еще гребаные судьбы несчастных людей, которым по большому счету нет до Алекса никакого дела. Как всегда его волосы взлохмачены и, в отличие от моих, выглядят так, словно он весь день запускал в них пальцы. Сухие губы обкусаны, а на ладонях следы от маркеров.

— Чувак, ты можешь хоть один день прожить для себя? — говорю я в который раз. — Не думая о других? Какого черта ты рвешь задницу, Алекс?!

Но я и сам знаю ответ — не может. В этом его суть — верить в лучшее и давать людям шанс. Провидение еще в утробе матери, отвесив поровну общих генов, разделило нас на светлое и темное. Именно поэтому я вижу то, что никогда не увидит он. И, надо полагать, наоборот. Потому что, глядя на милую блондиночку Тильду Стронг, я вижу лишь лживую стерву и умелую манипуляторшу, готовую навесить петлю на любого, кто не позволит ей сосать из него кровь. И нет никаких чертовых причин, она просто такой родилась!

Мимо к парковке идут девчонки-старшеклассницы, и моя кривая улыбка притягивает их внимание.

— Привет, мальчики! Как дела? — здоровается одна, но я выбираю другую — у которой больше грудь, а в глазах есть то, что мне нужно — интерес, и отвечаю:

— Привет, Хлоя. Отлично выглядишь!

— Вас подбросить домой, Картер? У нас есть лишние полчаса!

Хорошее предложение, мне нравится. Я делаю вид, что размышляю, а Алекс поспешно мотает головой — так решительно, словно вообще боится оказаться возле девчонок:

— Нет, спасибо! Я остаюсь. Хочу дождаться Лену, у нее скоро закончится музыкальное занятие, а я обещал ей, что мы зайдем в кафетерий к Бобби. У нас… у нас есть повод, — вдруг смущается он.

Как предсказуемо, мы с девчонками озадачено переглядываемся. Но сегодня пятница, спешить некуда, и эти чертовы несколько минут наедине с братом для меня кое-что, да значат.

— Увы, девочки, — пожимая я плечами, — в другой раз. Сегодня я хочу посмотреть, как мой брат, наконец-то, поцелует свою девчонку. Вы слышали: у него есть повод!

Старшеклассницы, хохоча, уходят, Алекс краснеет, а я вскидываю брови:

— Ну, что не так, Ал? Я же не виноват, что ты никак на это не решишься? И да, мне смешно! Никогда не понимал, что ты нашел в своем худом Трескунке, когда вокруг так много симпатичных Хлой!

Я поворачиваю голову и задумчиво провожаю девчонок взглядом.

— Конечно, переспать с ними вряд ли получится, но целоваться они тебя точно научат. М-м, Ал? — предлагаю. — Я знаю, о чем говорю. Еще не поздно их догнать!

Конечно, Алекс сердится, вскакивает со скамейки и сердито бросает сквозь зубы:

— Придурок! Даже не начинай! Это не твое дело!

— От придурка слышу! — легко возвращаю я. — Конечно, не мое. Мне хватает и нашей малохольной сестры, чтобы я позволил вынести мне мозг еще одной зануде-малолетке! Что, Алекс, будешь ждать, когда ей исполнится восемнадцать, чтобы стать мужиком? Не смеши! Тебе скоро шестнадцать, через год ты сам от скуки бросишь ее, потому что устанешь спускать вручную!

— У «нее» есть имя — Лена. И ты это знаешь!

— И что? Предлагаешь с ней подружиться?

Угол воротника рубашки Алекса снова загнут внутрь — старая привычка мальчишки-мечтателя, в детстве рассказывающего нам с сестрой выдуманные истории. Сколько себя помню, меня всегда в людях раздражала подобная небрежность, но странное дело, это раздражение никогда не распространялось на брата.

— Думаю, было бы неплохо! Во всяком случае, Лена хотя бы приходила в наш дом! Не понимаю, Картер, — Алекс хмурит лоб, рассматривая меня. — Почему ты всегда хочешь казаться хуже, чем есть на самом деле? Я же знаю тебя лучше всех. Ты не такой!

Снова он за свое. Я качаю головой и лениво его поправляю:

— Это немного не так звучит, Ал. Я для тебя не такой — есть разница. Это ты хочешь видеть меня лучше, чем я есть. Но это не так.

Я знаю, что он возразит, он никогда не устанет перетаскивать меня на светлую сторону, чего бы ему это ни стоило.

— Это так!

Выдохнуть получается сипло.

— Вот только не включай режим «зануды», Ал, а то я пожалею, что не ушел с Хлоей.

— Даже не думал, — слышу упрямый ответ. — И я тебя не держу!

Окей. Я берусь за ручки сумки и встаю. Закидываю ее на плечо. Ссориться мы оба не любим, но если очень хочется, то почему бы и нет?

— А что ты делаешь? — говорю не без раздражения. — Мы уже пять минут говорим о тебе, а ты так и не услышал, как прошла моя тренировка! Забей, паинька, я ухожу!

— Стой!

Глава 4

Алекс меняется в лице и ловит меня за локоть. Останавливает, поворачивая к себе.

— Извини, Картер, я не хотел тебя обидеть. Просто ты строишь из себя злодея, а я устал искать причину. Если тебе самому плевать на то, каким тебя видят другие, то мне — нет! Каждый раз, получая грамоту за отличную учебу, я продолжаю себя спрашивать: почему не ты? Ведь мы с тобой знаем, кто из нас двоих не только сильнее, но и умнее. Так всегда было.

— И будет! — не выдерживаю я. — И лучше держи язык за зубами!

— Но почему?! — искренне недоумевает Алекс.

— Потому что злодеи всегда хитрее и умнее, ты разве не знал? А в темных углах всегда что-то прячется. И это «что-то» пугает и заставляет с ним считаться. Чувствуешь, разницу?.. Меня не волнует чужое мнение и признание в глазах других. Я никому не позволю убедить себя в том, что на мне лежит супер-миссия спасти этот гребанный мир. Даже тебе, Ал!

Я снова бросаю сумку на скамейку и развожу руки в стороны.

— Посмотри на меня! — не прошу брата — требую. — Я свободен! Я волен делать, что хочу! Тогда как ты — продолжаешь второй год строчить дурацкие статейки по указке Моран! Надеешься, что она оценит твои старания? Не отрицай! Наверняка старая жаба всякий раз довольно похлопывает тебя по плечу, повторяя, что ты — гордость школы Эллисона и будущее Сендфилд-Рока! И смеется в спину, зная, что ты продолжишь строчить эти говенные статейки и дальше, даже понимая, что увяз в дерьме! Вместо того, чтобы писать свои истории, как всегда хотел!

Алекс смотрит на меня опешившим взглядом, а я не останавливаюсь. Не сейчас.

— Хочешь узнать, как прошла моя тренировка? Отлично! Я теперь атакующий полузащитник, и через неделю буду в основном составе. Но только если сам захочу! Тренер Херли — серьезный мужик, и пока мне нравится лакросс, я готов играть по его правилам. Вопрос в другом: готов ли Херли в ответ сыграть по моим? — зло ухмыляюсь. — И если нет, то я пошлю его нахер вместе с его командой, школьным комитетом и годовой премией! Потому что я действительно лучший, Ал, и он это знает. А на принципы мне чихать! Я не приемлю все, что связывает руки! Ты говоришь, что Моран считает твои статьи недостаточно толерантными? Алекс, тебя реально расстраивает мнение старой полоумной стервы, не способной мыслить вне системы? — я смеюсь. — Серьезно? Но если так, то заставь ее сожрать свое мнение. Любой ценой! Я бы заставил! ...