Сонеты 91, 152 Уильям Шекспир, — перевод Свами Ранинанда

Свами Ранинанда

***************

Poster 2022 © Swami Runinanda: «William Shakespeare Sonnets 91, 152»

«Posthumous portrait of Sir Philip Sidney», possibly by Hieronimo Custodies

after an original attributed to Cornelis Ketel, 1578, at Longleat House

William Shakespeare Sonnet 91 «Some glory in their birth, some in their skill»

William Shakespeare Sonnet 152 «In loving thee thou know'st I am forsworn»

_____________________

The fact is, Shakespeare was not sectarian; he pleaded nobody's mission, he stated nobody's cause. He has written with a view to be a mirror of things as they are; and shows the office of the true poet and literary man, which is to re-create the soul of man as God has created it, and human society as man has made it.

Дело в том, что Шекспир не был сектантом; он не признавал ничьей миссии, он не указывал на ничью-то первопричину. Он писал с целью быть зеркалом вещей такими, какие они есть; и показал служение истинного поэта и литератора, которое заключалось в воссоздании души человека такой, какой её создал Бог, а человеческого общества таким, каким его создал человек.

Джордж Доусон (George Dawson 1821—1876), «Шекспир и другие лекции (Shakespeare and Other Lectures)

При многолетнем изучении сонетов Шекспира на языке оригинала, а также при сопоставлении с ними переводов на русский обратил внимание на характерную зацикленность авторов переводов на неких эталонных образцах. Сама идея «эталонов» сонетов Шекспира, на которую все переводчики должны равняться, по своей природе консервативная и упадочная. Дело в том, что любая наука не стоит на одном месте, она должна непрерывно развиваться, в противном случае она из науки превращается в лженауку.

«Эталонный» подход к переводам сонетов ничего не дал для придерживающихся его правил, кроме одного пути, это хождение по замкнутому кругу заблуждений, не давшего ни одного шанса для решения «Шекспировского вопроса», который продолжал висеть в неопределённости.

Всё это привело меня к следующим умозаключениям: Эталонный подход к переводам сонеты Шекспира во всей многообразной пестроте был обречён безвозвратно потерять индивидуальную интимность и загадочность частной переписки гения, превратившись в общедоступное публичное «чтиво».

В процессе выхолащивания основных замыслов средневекового барда возникали многочисленные феерические версии, в разной степени, но существенно отличающихся от оригинала Quarto 1609 года, благодаря не дюжей фантазии исследователей. Впрочем, это уже был антинаучный подход к изучению творческому гения драматургии.

Вследствие чего, сонеты превратились в «удобочитаемый продукт» для общего пользования, подвергшийся унификации в коллективном подсознательном постсоветского филистера по воле цензоров партийной номенклатуры. Исходя из чего, возникло такое понятие, как «классические переводы сонетов Шекспира», благодаря которому по истечению времени «классические переводы» превратились в серьёзное препятствие для дальнейшего более углублённого изучения и исследования, и как следствие стали опровергать сами себя — чисто «реторсически».

Краткая справка.

Реторсия — способ доказательства, при котором явно высказанное опровергается неявными условиями акта высказывания. Если явное (тематическое) высказывание противоречит имплицитному (нетематическому) условию акта высказывания, то оно противоречит себе самому. Такое противоречие в схоластике называется противоречием в исполнении (contradictio exercita).

Согласно Э. Корету, реторсия является основным элементом трансцендентального, особенно метафизического мышления. Реторсия как метафизический способ доказательства противопоставляется формально-логическим методам, которые, будучи отвлечёнными и ограниченными, не принимающими во внимание реальное событие исполнения акта высказывания, не имеющего возможность охватить в нём нетематическое соположенную информацию, и поэтому, не приближаясь к действительности бытия.

Реторсию, как риторический приём доказательства использовал Аристотель для обоснования закона противоречия, где отрицание этого закона противоречит самому себе в исполнении высказывания. Согласно словарю иностранных слов, под реторсией понимается способ опровергнуть противника его же доводами.

Истоки остроумной поэтической строки, наполненной юношеским куражом, можно увидеть в стихах Филипа Сидни, написанных в Уилтон-Хаусе, который назвали «раем для поэтов» или «кружком Уилтона». Именно, тогда сформировалась литературная группа салонного типа, поддерживаемая Мэри Херберт, графиней Пембрук, в которую входили такие талантливые поэты, как Эдмунд Спенсер, Самуэль Даниель, Майкл Дрейтон, Бен Джонсон и сэр Джон Дэвис.

Примечательно то, что к 39 годам Мэри Сидни наравне со своим братом Филипом Сидни, Эдмундом Спенсером и Уильямом Шекспиром вошла в список выдающихся авторов того времени в сборнике стихов Джона Боденхэма «Бельвидер». В некоторых сонетах и пьесах Шекспира, читатель может проследить истоки литературных приёмов и идей, взявшие своё начало от завсегдатаев литературного салона в Уилтон-Хаусе.

________________

© Swami Runinanda

© Свами Ранинанда

________________

Original text by Sir Philip Sidney «Astrophil and Stella», Sonnet XXI. At London,

Printed for Thomas Newman. Anno Domini 1591.

I on my horse, and Love on me doth trie

Our horsmanship, while by strange worke I prove,

A horsman to my horse, a horse to Love;

And now mans wrongs in me poore beast discry.

The raines wherewith my ryder doth me tie

Are reverent thoughts, which bit of reverence move,

Curbde in with feare, but with gilt bosse above

Of hope, which makes it seeme faire to the eye:

The wande is will, thou fancie saddle art,

Girt fast by memorie; and while I spurre

My horse, he spurres with sharpe desires my hart,

He sits me fast how ever I doe sturre,

And now hath made me to his hand so right,

That in the manage, my selfe do take delight.

Philip Sidney «Astrophil and Stella», Sonnet XXI.

Я на своем коне, и Любовь пытается — на мне

Нашим мастерством верховой езды, хотя чудным трудом Я доказал,

Всадник для моей лошади, лошадь для Любви;

И ныне много несправедливости во мне бедном животном замечаю.

Дожди, с помощью которых моя наездница меня повязала

Это почтительные мысли, которыми частица благоговения движет,

Всё дело в обуздании страха, но от золочённых боссов вверху

В надежде, коя вынуждает это представить феерическим для взора:

Чудо — в желании, когда вы знаток искусства седлового,

Крепко подпоясанный воспоминаниями; и покуда Я пришпоривал

Моего коня, он подстёгивал с помощью острых желаний моё сердце,

Он быстро осаживал меня, как бы Я ни увлекался,

И теперь затеял в его руки отдать меня так верно,

Что в управлении Я получаю сам восторг.

Филип Сидни «Астрофил и Стелла», сонет 21.

(Литературный перевод Свами Ранинанда 11.07.2022).

При внимательном анализе сонета 21, опубликованного в сборнике «Астрофил и Стелла» Филипа Сидни, можно обнаружить подстрочник, где читатель может увидеть ироническую «пародию на развращённость», «at parody of depravity» придворного молодого аристократа.

Характерно, но на творчество Эдмунда Спенсера и Филипа Сидни равнялся Шекспир при написании своих сонетов. Известно, что Шекспир был в близких дружественных отношения с ними, равняясь на коллег поэтов никогда не копировал их. Позднее он создал совершенно новые литературно драматические образы, наполняя их жизненной энергией, где строка выделяла автора подчёркнуто утончённым и искромётным юмором.

________________

© Swami Runinanda

© Свами Ранинанда

________________

Original text by William Shakespeare «The Merchant of Venice» Act III, Scene II, line 1440—1481

ACT III, SCENE II. Belmont. A room in PORTIA'S house.

Enter BASSANIO, PORTIA, GRATIANO, NERISSA, and Attendants

BASSANIO

So may the outward shows be least themselves:

The world is still deceived with ornament.

In law, what plea so tainted and corrupt,

But, being seasoned with a gracious voice,

Obscures the show of evil? In religion,

What damned error, but some sober brow

Will bless it and approve it with a text,

Hiding the grossness with fair ornament?

There is no vice so simple but assumes

Some mark of virtue on his outward parts:

How many cowards, whose hearts are all as false

As stairs of sand, wear yet upon their chins

The beards of Hercules and frowning Mars;

Who, inward search'd, have livers white as milk;

And these assume but valour's excrement

To render them redoubted! Look on beauty,

And you shall see 'tis purchased by the weight;

Which therein works a miracle in nature,

Making them lightest that wear most of it:

So are those crisped snaky golden locks

Which make such wanton gambols with the wind,

Upon supposed fairness, often known

To be the dowry of a second head,

The skull that bred them in the sepulchre.

Thus ornament is but the guiled shore

To a most dangerous sea; the beauteous scarf

Veiling an Indian beauty; in a word,

The seeming truth which cunning times put on

To entrap the wisest. Therefore, thou gaudy gold,

Hard food for Midas, I will none of thee;

Nor none of thee, thou pale and common drudge

'Tween man and man: but thou, thou meagre lead,

Which rather threatenest than dost promise aught,

Thy paleness moves me more than eloquence;

And here choose I; joy be the consequence!

PORTIA

(Aside) How all the other passions fleet to air,

As doubtful thoughts, and rash-embraced despair,

And shuddering fear, and green-eyed jealousy! O love,

Be moderate; allay thy ecstasy,

In measure rein thy joy; scant this excess.

I feel too much thy blessing: make it less,

For fear I surfeit.

William Shakespeare «The Merchant of Venice» Act III, Scene II, line 1440—1481.

Акт 3, сцена 2. Бельмонт. Комната в доме ПОРЦИИ.

Входят БАССАНИО, ПОРЦИЯ, ГРАЦИАНО, НЕРИССА и Слуги

БАССАНИО

Так пусть же внешние проявления будут наименьшими сами собой:

Мир всё ещё обманут с помощью украшений.

В законе, что ни просьба так с душком или продажная,

Но, бывая приправленной любезной речью,

Затмевающей показ зла? В религии,

Что проклятая ошибка, но некого трезвого чела

Который будет благословлять это и одобрит текст,

Скрывая грубоватость с помощью прекрасного орнамента?

Там нет порока столь простого, но предполагающего

Некий знак добродетели на его внешних частях:

Сколь много трусов, чьи сердца всё также лживы

Как лестница из песка, всё ещё носят на их подбородках

Бороды Геркулеса и нахмурившегося Марса;

Кто внутри искал, наличие печени белой, как молоко;

И этим предполагал, что это экскременты доблести

Предоставив их опорным пунктом! Глянь на красоту,

И вы смогли узреть из этого, что приобреталось по весу;

Который тут творил знамение в природе,

Сделавшее их светлее, чтоб облачить самое то:

Так те вьющие змеевидные золотистые локоны,

Которые делают бессмысленными подобные игры с ветром,

На воображаемой прекрасности, известной зачастую

Быть приданным для второй головы,

Черепа, что породил их в гробнице.

Поэтому, украшение — есть только берег вероломный

В самом опаснейшем море; великолепный шарф ...