Антоний Ангельский Искатель последней надежды

Благодарность редактору

О редактор,

Тебе я благодарен знатно.

Ведь книги крестный ты отец.

А автор, суть — никто,

Лишь поток мыслей,

Транзитом через руку пропускает,

Слова малюя на листе.

А ты слова все вместе собираешь.

И слогу форму придаешь,

И стиль вправляешь.

Воистину,

Ты — Крестный отец произведения.

Тебе почет и уважение.

Обращение к читателю

Приветствую тебя читатель.

В твоих руках — моё творение.

Не относись с предубеждением,

К моей работе сразу.

Сперва выслушай меня.

Сие произведение есть сердца,

С разумом совокупление,

Зачатое в душе.

Вынашивал я долго эту повесть,

И много с нею повидал,

Не раз ход мысли поменял,

А с ним менялся стиль,

А с ним менялся я.

Но обо мне потом.

Позволь вначале мне,

Всё уважение излить тебе.

Читатель, друг мой.

Цель моя -

Потомство разума и сердца,

Рожденное чернилам под пером,

Что длань сжимала неусыпно,

От ночи к ночи, день за днём,

Отдать тебе на славный суд,

Под мудрость твоего суждения.

Прости ему отсутствие прикрас,

Изящества и лести,

Но оттого преисполнено оно,

Лишь большей чести.

Достойнее становится оно,

Чем многие,

Что рядом с ней на той же полке,

Уж поверь.

Я знаю многое твои глаза ведали,

И средь того, немало черни было,

Прочитано давно.

И лучшие творения ты застал.

Моё — ничто по росту с ними.

Но, я надеюсь, ты будешь терпелив,

И сможешь оценить мой скромный труд.

Ведь только для тебя мои старания.

Их ты оценишь или нет,

Не знаю.

И страшусь узнать.

Но хватит мне ронять глаголы,

Я этим много времени убил.

Теперь решай,

Что будешь делать ты, читатель.

Перевернешь страницу,

Плода разумения,

Увидишь суть творения,

И в памяти оставишь,

Приятное мгновение,

Прочтения произведения.

Иль, может быть, ты выберешь путь проще?

Уйдешь, ретируешься, сдашься,

Оставив пылиться славный том?

Каким бы ни было твоё решение,

Моя работа достойна лишь твоего мнения.

Благодарности

Я благодарен маме,

Дедушке, бабушке,

Двум тётушкам,

Словом, родне своей.

Я благодарен тем,

Кого я горд назвать друзьями,

А также тем,

Кто до конца не верил,

Что образ творчества и мысли,

Смогу я на бумаге воплотить.

Вводная.

Эта история о молодом человеке и его ошибках. Кто он такой? Обычный парень или источник бед? Виноват ли он в том, что судьба его так тяжела? Пожертвует ли он всем ради возлюбленной или найдёт в себе силы быть достойным счастья с ней?

Да будет известно каждому, кто начал читать эту книгу, что Альтерий Вольфович Валленштайн — это самый отмороженный ублюдок из когда либо придуманных персонажей. Вы даже не представляете на что он способен ради достижения цели. Он аморален, мерзок, отвратителен, но вы в него влюбитесь, ибо он человек и ничто человеческое ему не чуждо.

Однако в начале стоит познакомиться с ним получше, ведь прежде всего эта книга не о приключениях в фантастическом мире, а о большой любви и большой жертве.

Предисловие

В 1961 году, в пяти сотнях километрах от Москвы, упало космическое тело. Это был метеорит. Он не стерся об атмосферу во время падения. Диаметр основания составлял четыре сотни метров, а высота семь сотен. Он должен был стереть человечество с лица Земли, но он не оставил после приземления даже кратера. За его изучение взялись советские ученые.

Рядом с местом падения метеорита была деревня Багровель, в честь которой метеорит был назван Багровельским. В течение двадцати лет Советы налаживали инфраструктуру вокруг Багровелья. Рядом находящиеся Пятри и Лунакаменск, попали под внимание первого секретаря. В эти города пересилили рабочий персонал и их семьи. Советские ученые быстро обнаружили, что в центре Багровельского метеорита происходят малообъяснимые физические процессы. Ради перспективных направлений был построен БИЦ — Багровельский Исследовательский Центр. А вместе с ним и 16 секретных подземных лабораторий класса «У». Военные объекты, заводы, промышленные зоны, железная наземная и подземная дорога — все это было отстроено за двадцать лет.

Жизнь протекала мирно и гладко. Зарплаты у персонала были высокие, поэтому каждая семья в Лунакаменске, городе, отстроенном из алебастрового кирпича, могла позволить себе автомобиль «вне очереди». Офицеры, инженеры, ученные и старшие научные сотрудники жили со своими семьями преимущественно в Пятри; обычном городе с одноименной речкой и колоссальной статуей ученного с гигантским атомом плутония в руках.

Но их мирная жизнь закончилась катастрофой.

9 января 1985 года в Багровельском Исследовательском Центре произошел взрыв. Сработал человеческий фактор. По прямому указу Кремля, это происшествие скрыли от населения. На следующий день большинство отправились на работу. В 7:32 по Москве около 200 тысяч людей одновременно умерли, однако около 30 % тел не было обнаружено и их посчитали пропавшими без вести. Причина их смерти неизвестна. Оставшиеся в своих квартирах и работавшие в закрытых помещениях выжили. Уже вечером они все были эвакуированы в срочном порядке. Подобное Советы уже не могли скрыть и открыто заявили миру, что Обелиск в центре Багровелья крайне нестабилен и представляет высокую опасность.

Первый секретарь распорядился замуровать Обелиск в свинце и бетоне.

К распаду СССР успели построить только первый заградительный блок. Строительство затягивалось из-за, продолжавших работать, секретных лабораторий. С распадом СССР закрылись и секретные лаборатории.

В 1993 году заброшенная и никем не охраняемая местность стала свалкой списанной военной техники, химических и радиоактивных отходов, привозимых со всех рубежей постсоветского пространства. В этом же году, тайная организация «Объединение» развернула свою деятельность в эпицентре местности летального исхода — Багровелье. Имея циклопический запас энергии Пятрийской ТЭС и неограниченный доступ к Обелиску, они восстановили работу секретных лабораторий.

В 2006 году, в результате мощного теплового взрыва, разрушился заградительный блок, и, вследствие чего, метапреобразованная энергия Обелиска вырвалась наружу.

Прелюдия нулевая

24 марта 1991 года.

Моя детская комната была увешана коврами с психоделическими узорами и оклеена обоями с изображениями фэнтезийных существ (В драконах, русалках и рептилоидах нет ничего изящного, это просто двадцать тонн само-обжаренного мяса, женщина с инфекцией и плод инцеста азиатов.)

Первым воспоминанием из детства был подарок на день рождения — конструктор. В своем детстве я любил конструкторы, собирал их днями на пролет. Мог собрать всё, что угодно, в разумных пределах количества деталей.

Места в детском садике мне не нашлось. (И слава Богу.) Поэтому дошкольное время я проводил дома. В то время, когда мама занималась домашними делами, папа был на работе, а сестрёнка Хелен в школе, я постигал самодостаточность.

Уже не помню, что собирал в тот день, когда впервые зазвонил домашний телефон. Раньше-то мы жили в деревне, там не то что телефона, туалета в доме не было. А тут и вода из крана, и туалет не на улице, и чудо технологического прогресса — телефон. И дзинькает так прикольно.

Я сразу бросил все дела и побежал к нему. А там уже мама. Она подняла трубка и промолвила своим чудесным голосом легкое и непринужденное «Алло», затем заинтересованное «Да, это я». И через мгновение уронила трубку, упав на пол без сознания.

Я очень сильно испугался за неё. Тогда мне показалось, что из-за телефона её стало плохо, что телефон — зло.

Я подбежал к маме. Кричал. Плакал. Звал и тянул за руку пока она не очнулась. Придя в сознание, она первым же делом обняла меня.

Вечером мы были в больнице. Мама разговаривала с врачом. Мы с Хелен игрались с лифтом по очереди нажимая кнопку вызова и прячась пока лифт не уедет обратно.

Мама подошла к нам, присела рядом и взялась поправлять мою одежду, затем погладила по голове Хелен. У неё сильно блестели глаза. Я спросил:

— А где папа?

Она заплакала.

— Хочешь папу увидеть? — сказала она, аккуратно вытирая слезы платком.

Я покивал головой. Она взяла нас за руки и отвела в комнату.

Там, в больничной палате, я увидел своего отца на больничной койке, в коме, присоединенного к аппаратам жизнеобеспечения. Что произошло, до сих пор загадка, он просто потерял сознание на работе.

Немного спустя у отца начали отказывать внутренние органы. Лишь его сердце билось до самого конца, даже после смерти мозга.

Прелюдия первая

Сентябрь 2003 года.

Стоя в аудитории напротив окна я смотрел на проезжающие машины, на торопящихся куда-то людей, на свет рекламных вывесок отражающихся в свежих лужах недавнего дождя, кружащуюся в воздухе опавшую листву, наглых, как цыгане, голубей выпрашивающих корм. И прочие обыденности городской жизни, которые, по обыкновению, остаются незамеченными для обывателей которые стремятся заработать денег; им не до красоты и философии. А ведь есть своя прелесть в этой картине. Хоть и не понятна на первый взгляд, но утренняя суета, она как двигатель жизни; её сердце; она имеет свой оттенок страдания в метро и автобусе, в очереди за кофе или обеденной столовой, но без неё невозможно насладиться городской жизнью в полной мере. Пробки, отвратительная песня по радио, аварии, копошащиеся крысы с крыльями под ногами, мусор, грязь, слякоть или палящее солнце, бродячие музыканты и просящие купить книгу сектанты, что вначале вручат тебе в подарок ненужную, почти завядшую, розу ожидая, что из принципа взаимообмена, ты пойдешь на уступку и, из благодарности за подарок, купишь эту злосчастную книгу, но им бы стоило знать, что индивиды русского народа порой бывают слишком конченными и вместо покупки книги скажут лишь «Спасибо». Всё это и еще многое о чем я не упомянул и есть жизнь городская, где каждый жаждет отыскать покой и равноденствие души, не осознавая, что его покой и его нирвана уже нашли его.

В аудитории было необычайно сухо. Лампы теплого оттенка давали хорошее освещение, но не могли согреть, было прохладно и, самое главное, шумно. Все сокурсники разбрелись по небольшим компаниям и что-то между собой обсуждали. Вот-вот должна была начаться лекция. Контингент, на первый и последующие взгляды, представлял собой сборище стрёмных ботанов и менее стрёмных мажоров. Но была парочка колоритных ребят, визуально не вписывавшихся в коллектив. Остальные все как на подбор, явно имели завышенное самомнение и лишнюю пару хромосом. В кого ни плюнь, везде мажор.

Заходит преподаватель. Все резко затихают и рассаживаются. Те двое, особенно подозрительных, конечно же, сели рядом со мной. Преподаватель начал лекцию, что-то говорил, но я слышал только этих двух мудаков. Они (Если выражаться в пределах нормативной лексики.) проговорили всю лекцию. Им делали замечание, но они не реагировали. Классика жанра. (Я бы даже сказал «канон».)

Как можно было почти полтора часа обсуждать короткометражный фильм о гипотетическом вторжении пришельцев? У них это получилось. На мгновение мне было даже интересно слушать их дебаты, ведь они так яро отстаивали своё мнение, казалось вот-вот и охрипнут от шёпота.

Большинство сокурсников были местные. И эти двое тоже. Я же в этом городе был недавно. После смерти отца мы с мамой много ездили по её работе из города в город. Приходилось каждый год менять школу. Моей сестре повезло больше, она старше на пять лет и заканчивала ту же школу, в которой училась с первого класса, живя у дедушки с бабушкой, она не выходила из зоны комфорта каждый год. Я бы и сам жил у бабушки с дедушкой, но моё поведение оставляло желать лучшего, ведь я убил всех домашних животных, не то чтоб специально, но так получилось. Не люблю животных, мерзкие твари. Любви достоин лишь венец творения.

Поступив в университет, Хелен перебралась к тёте Вике. А я вот теперь живу у тёти Майи и каждое утро езжу на трамвае до университета.

В этом месяце завывал ужасно холодный ветер. Солнце ушло в отпуск. Температура упала градусов на семь-восемь. Многие заболели на следующий день. Примерно, половина отсутствовала на первой же лекции. На третьей паре ко мне подсел один из тех «особо стрёмных». Второго видно не было. Лицо у него кислее уксуса. Мне вдруг стало как-то холодновато; то ли из-за его грустных отстраненных глаз, то ли потому что отопительный сезон еще не начался. Заговорил с этим чуваком. Рассказал смешную ситуацию из жизни. От души посмеявшись, мы познакомились.

Зовут его Максим Римский. Швабра с метр девяносто. Синяки под глазами темнее Марианской впадины. Вместо ключиц два колодца; хоть лапшу в них заваривай. Патлатый, как собака; конкретно — спаниель.

Макс рос в традиционной православной семье имеющей свой кондитерский завод. Отмечал все религиозные праздники, но, как он сам позже признался, не очень-то верил в этих «штрихов в рясах». «В Бога, да, но типы в рясах меня не впечатляют. Скорее в святую тарталетку поверю», — сказал он мне как-то на паре.

Оказалось, что Максиму по душе комиксы, фантастические романы, поп-музыка и всякая таинственно-секретно-научная хрень. Играл он, когда-то, в баскетбол на полупрофессиональном уровне, представлял школу и так далее, но, как только Максимка познакомился с компьютером, интерес к баскетболу пропал. С чего бы это?

Примерно через неделю, познакомился и со вторым. На голову выше первого. В никелированной лысине можно было увидеть собственное отражение. Ряха как у хомяка, который за щеками мог спрятать больше, чем любой таджик в заднице. Руки как ноги. Ноги как у слона. Пальцы как сардельки. Жопу видно даже спереди. А зовут его Василий Торенко. Любил он, что не удивительно, вкусно поесть, фильмы про военных и армию, исторические романы, историю ядерного оружия и секретно-военную ересь.

Васька живёт с отцом с шестнадцати лет. Это дало свой отпечаток ведь батя отставной полковник. Пакистан, Афганистан, Ирак, Ливия, Сербия: Его батя был везде. Вернулся без контузии. Связей среди высоких чинов имеет больше, чем простых знакомств. Хороший мужик, да и Васю хорошо воспитал, по крайней мере, он так думает.

В конце первого семестра, по случаю автоматом проставленной зачетки, Вася предложил отметить приближающиеся зимние каникулы походом в тир. Это же просто гениально, волочиться по зимним сугробам хрен пойми куда. Ну, мы с Максимом конечно согласились, хотя попыток затащить Васю в компьютерный клуб не оставили. Что-то, а пострелять моё поколение любило; хоть и не всё, но любило. Либо в тире, либо в лесу, либо на полигоне, либо в компьютерном клубе; играя в какой-нибудь шутер, а-ля квэйк. Главное — чтобы в серых буднях было немного стрельбы. Мы в этом плане от сверстников не отличались. Но одним тиром сыты не были, поэтому всё же пошли в компы. Мы бы просидели там весь день если бы Вася не капал на мозги и не умолял бы попробовать свои силы в пейнтболе. С того дня, и все каникулы, мы ездили на ржавом трамвае, с мерзкими людишками, одетыми в шубы столетней давности, в пейтбольный клуб «Заря». Домой возвращались затемно и старательно прятали россыпь желтоватых синяков, размером с пятирублевую монету каждый. А потом началась учеба, но пейтболить мы продолжали нещадно, что, кстати, не мешало ходить в компьютерный клуб.

Под конец января нас позвали поучаствовать в турнирном замесе за городом. Мы приняли предложение и со своими кривыми девайсами показали себя достойно. Когда приближалась зачетная неделя второго семестра, на одной из пар, нас троих позвал ректор и сказал: «Я видел, вы любите стрелять. И у вас это хорошо получается. У меня есть предложение, от которого вы не сможете отказаться». Ректор предложил поездить на соревнования от университета. На вопрос о том как быть с учёбой и зачёткой, он многозначительно моргнул.

* * *

Май-Июнь 2004 года.

В тот раз нам повезло и мы взяли все призовые места. А в качестве общего приза попросили экскурсию в местность летального исхода Багровельского Исследовательского Центра. Дядька, раздававший нам медали, обещал договориться о такой суицидальной прогулке, но добираться до проводника-экскурсовода нам пришлось своим ходом. Отец Васи нам очень помог с этой авантюрой.

Было классно, весело, даже жутковато. Особенно жутким, был момент когда мы прошли в пустое, с виду, здание, библиотеку вроде, по плиточной дорожке, поросшей их всех щелей травой. Внутри было много различных книг, побитые шкафы, частично обвалившийся потолок и чьи-то крупные следы, отпечатавшиеся в пыли на полу. Когда мы вышли на плиточной дорожке была лужа крови от которой шел протёртый кровавый след до соседнего дома.

В остальном все было просто прекрасно. Особенно прекрасен был, возвышающийся прямо в центре города, железобетонный ученый с шариком плутония в руках.

Пофоткались, полазили везде, проводника послушали. Хотели что-нибудь взять с собой на память, но проводник сказал, что это «абсолютно плохая идея», и наотрез запретил что-либо забирать с собой из Пятри. «Здесь до сих пор живут люди, но в те районы, где их можно встретить, мы не пойдем, а если бы даже и пошли то встретить хотя бы одного — большая редкость и плохая примета. Как и брать сувениры, и оставлять личные вещи — это всё плохие приметы, которые означают, что ты уже не покинешь Пятри. Опережу ваш вопрос: Нет, я ничего не беру и не оставляю, и с местными не контактирую. Поэтому всё еще вожу туристов на экскурсии», — объяснял проводник.

Еще наш экскурсовод рассказывал о призраках города, о тяжелой энергетике, паранормальных явлениях, мутировавших животных, сумасшедших людях и мистическом «Тумане».

Примерно за час до заката мы вернулись к машине и проводник вывез нас из Пятри. Он явно нервничал, пока ехал по проселочной дороге, не желая выезжать на асфальтную. Время как будто ускорилось и солнце было уже на горизонте. С проводника семь потов сошло к тому моменту как машина преодолела границу зоны отчуждения.

Знак «Запретная зона» красовался где-то позади и становился все меньше. Накатило чувство глубокой утраты, хотелось вернуться, но логически объяснить себе зачем, я не мог. Проводник полностью расслабился и закурил. Макс решил подколоть его и спросил: «Наверное оставаться в Пятри, после заката, это тоже плохая примета?». Проводник не повелся, но ответил и слова его отпечатались в моей памяти: «Нет, это верная смерть!»; и после не проронил ни слова. Проводник перестал реагировать на вопросы и не обращал на нас никакого внимания. На этом экскурсия была завершена.

Прелюдия вторая

Часть первая

Сентябрь 2004 года.

Унылейшая осенняя пора. Всё те же рожи, что и год назад. Но в этой мрачной обстановке был один очень интересный квест, а именно — охота на первокурсниц. Самых классных разобрали моментально. (Тут уж я тормоз не поспел за всеми, но мне простительно, ведь я на год младше.) Из кандидаток в подруги остались только самые строптивые особи с очень большим мнением о себе и заряженные деньгами родителей по самые уши. Но среди это компании диснеевских принцесс была одна девушка, не попадающая ни под одно сравнение с прочими представительницами прекрасного и, иногда, тупого пола, поистине стоящая внимания.

Диана Крылатая по прозвищу Ракета. Изящная красотка с божественной фигурой. Её светло-русые волосы местами были выкрашены в сиреневый цвет, что сразу фокусирует внимание на ней. Её милый взгляд обладал глазами цвета сапфира, обрамленными пышными ресницами, в такие глаза хотелось смотреть вечно. Она всегда носила в университете очки в оправе из фиолетового пластика, от чего радужка глаза казалась фиолетовой.

Диана являлась представительницей субкультуры, именуемой в народе как «неформалы». Этот факт многих останавливал в знакомстве с ней. Многих, но не меня.

— Фрейлейн, Вы выглядите просто помпезно, — обратился я к ней как-то после лекций.

В ответ она улыбнулась, но ничего не ответила. Это меня только раззадорило. Когда она отвернулась и стала уходить я выпалил ей в спину: «Уверен, Вашему голосу позавидовала бы вся оперная труппа Мариинского театра».

И сработало ведь; она обернулась.

— Вначале принято представляться, — отчеканила она стальным голосом.

— Альтерий, — в стали я не уступил.

— Диана Крылатая, — еще твёрже.

— Ах так. Ну тогда, Альтерий Вольфович Валленштайн, — голос крепче диорита.

— Диана Лазаревна Крылатая, — глаза прожигали насквозь.

— Рад знакомству, — не моргая.

— Взаимно, — а вот губами она совершенно другое слово произнесла.

— Доброго дня.

— И вам того же.

Ух, как же она мне понравилась. Еле удержал себя в руках, чтобы ни сорваться с предложением руки и сердца. Вместо обеденной трапезы побежал за цветами. Остановился, вернулся посмотреть расписание. Разработал план. Худой план — лучше толстой импровизации.

Когда у Дианы закончилась последняя пара, вот тогда я уже был с цветами. Аккуратно спрятал цветы в куртку и ждал её появления. Температура была недостаточно комфортной, чтобы без куртки чувствовать себя замечательно. Пришлось ловить её глазами в толпе, но её не было. Я продолжал стоять и ждать. Начал замерзать. В один момент мне пришла в голову мысль, что я мог проморгать её и она уже давно ушла. Вот уже преподаватели начали выходить. Что делать? Уходить или стоять дальше? Так, не паниковать, у меня есть какой-то план и я его придерживаюсь.

— Кого караулите молодой человек? — прозвучало из-за спины.

Оборачиваюсь, а за спиной стоит, не поверите, Диана. Время как будто остановилось. Ситуация патовая, нужно что-то решать. Что делать? Так, спокойно, есть план, придерживаемся плана.

— Это Вам леди Диана, — резко, даже черезчур, вручаю ей оборванную ветку сирени.

И тут, как говориться, сошлось: охранник неожиданно рано включил вечернее освещение, которое на мгновение отвлекло Диану и поэтому, для неё — я материализовал букет из воздуха. Еще одним спецэффектом послужил вихрь маленьких лепесточков, по инерции опавших на неё.

Диану это впечатлило, хоть и визжать от восторга она не начала, но вот глаза в неё расширились в полтора раза.

— Спасибо, — робко молвила она в пол голоса.

— Разрешите Вас сопроводить до дома, остановки ну или где пожелаете Вас оставить, там и откланиюсь.

Она приняла букет, прижала к себе, кивнула и пошла, а я за ней. Идём молча — угнетающая тишина нашего диалога заставила меня попытаться разговорить её, сказал, мол, далеко ли Вы живёте. В ответ молчание. Короче, мрак полнейший.

Довёл до какой-то семиэтажки в хорошем районе. Она остановилась, сказала «спасибо, что составили компанию» и, достав ключи, открыла дверь и скрылась в подъезде.

На следующий день я пришел максимально рано, чтобы встретить Диану у парадного входа. Увидел её, переволновался и спрятался. На третьей паре проверил расписание и оказалось, что следующие полтора часа она будет в соседнем кабинете. То есть, когда пара закончится, мы встретимся в коридоре. Тата-да-дам.

Пары закончились и я с нетерпением вышел в коридор, дабы увидеть даму сердца. Диана вышла из соседнего кабинета в окружении одногруппниц. Я так застеснялся, что решил оставить её до лучшего момента. Момента, который так и не наступил.

Неделю спустя, собрался с силами и подошел к Диане с предложением провести её до дома после занятий.

— Ну, если Вы настаиваете, — сказала снисходительно, что меня и задело.

— Нет не настаиваю, лишь предлагаю. Вы вправе отказаться. Если Вам досаждает моё общество, так и скажите.

— У меня парень есть.

— Кто он? Как зовут? Быстро отвечай!

—. ., — молчит и бегает глазами явно пытаясь придумать.

— Не надо выдумывать и лгать, это выставляет Вас не в лучшем свете.

— Что-ж, увидимся после пар, — к ней вернулся стальной голос.

— Не в этот раз, фрейлейн. Пусть Ваш парень Вас и провожает.

Какую-то часть нашего диалога слышали и её подружки, но мне было уже индифферентно их отношение ко мне.

* * *

Через пару дней я увидел Диану в столовой, совсем одну, грустную. Я подошел ближе.

— Привет, что сидишь одна и грустная? — сказал максимально дружелюбно.

Ой, едрить твою голову, с какой ненавистью она посмотрела.

— Не помню, чтобы мы с Вами переходили на «ты».

Она сказала «мы», да это же ничто иное как прогресс в наших отношениях. Этим коротеньким словом — она приоткрыла двери своего сердца, свет проник сквозь щель и стал маяком на который я теперь буду идти и добьюсь этой строптивой барышни. Да, это совсем мало, но начало положено. Теперь я уверен, что она будет моей.

— Ах так, ну ладно. Вы голодны, леди Диана?

Она поджала губы и сузила глаза. Возникло ощущение, что она хочет придушить меня. Что должно было меня заставить отстраниться от неё, но уж слишком мило выглядела эта мина на её лице и, едва не засмеявшись, я продолжил смотреть ей в глаза.

— В вашей помощи не нуждаюсь, — Диана процедила это сквозь зубы с такой концентрацией ненависти, что воздух вокруг неё сгустился.

Короче, взял ей зелёный чай и пироженку. (Скрепя сердце, ведь пироженка стоила необоснованно дорого и я склонен предполагать, что в приличных заведениях к пироженке прилагается оральный кекс.) Та самая пироженка, которой она обычно обедает.

— Я вас не просила и не нуждаюсь в вашей помощи, а зрачки то расширились при виде десерта.

— Фрейлейн, вынужден Вас известить, что если Вы не съедите это прекраснейшее произведение кондитерского искусства, то этим самым произведением я устрою Вам на лице перфоменс. Очень хочу и чай вылить, но он слишком горяч и может обжечь. Может быть, Вы стесняетесь меня? Так я уйду. Но, если я узнаю, что Вы обрекли этот десерт на иную участь, отличную от той, чтобы быть съеденным Вами, то не поскуплюсь и устрою Вам на лице ранее оговорённый перфоменс, другой, но абсолютно идентичной пироженкой.

Договорив, я поставил блюдце с пирожным и чай на стол и ушел.

* * *

Октябрь 2004 года.

После разговора в столовой с Дианой не контактировал. Частенько видел её с первокурсницами, иногда в гордом одиночестве, но никогда не видел рядом с ней никакого парня. В мою сторону эта фифа даже не смотрит. Лучше забыть её побыстрее.

В университете есть один невероятно быстро говорящий преподаватель, который ничего не повторяет. Посещение его лекций — боль. Пишешь безостановочно и всё равно не успеваешь за ним. А рука после лекции кошмарно болит. Аудитория находится в самой жопе; всего два окна на помещение, а коридор ведущий до двери в аудиторию освещается только одной лампочкой. Которая непонятно где включается.

Выхожу из этой аудитории с ноющей болью в руке. Вокруг полумрак, смотрю вниз, чтобы ни на чьи ноги не наступить. Вижу чирик валяется. Халява. Резко за ним, и сталкиваюсь с кем-то головами. Авария.

— Опять Вы? — завизжал противный голос.

— Не сильно ушиблась?

— Сильно. Голова у Вас из чего? Из чугуна? В ней вообще мозги есть?

— Если моя голова из чугуна, то Вы вообще цельнодеревянная.

И тут её глаза аж блеснули злобой. Она наотмашь влепила мне пощечину, после которой я упорно сомкнул челюсть и призадумался.

— Приношу извинения. Беру свои слова обратно, Вы не цельнодеревянная. Разрешите пригласить Вас на свидание? — сказал, смотря ей в глаза.

Вокруг столпились ребята, любители посмотреть на выяснения отношений. Все как один затаили дыхание и повернули свои бестолковые башни в сторону Дианы, под таким давлением, она сломается и испытает экзистенциальный ужас.

— Приглашай.

Парам-пам-пам, а вот такой поворот не рассчитывал. Импровизация — полный отстой. Уж надеялся, что при всех тех случайных очевидцах она просто сломается, заплачет и убежит в чумавом ахуе. Зато окончательно можно было бы вычеркнуть её из мыслей и не надеяться, что «может быть, она проявит инициативу когда-нибудь в будущем, а сейчас не может потому, что у неё те самые женские дни». Но вот стою уже секунд десять и молчу. Уверен, выглядело это со стороны убого. Наконец-то я выплываю из заморозки нейронов и говорю:

— Воскресенье. Пять вечера. Кинотеатр «Венеция». Согласна?

— «Венеция». Обожаю этот кинотеатр. До встречи, — голос излился бархатом и нежностью, даже не верится, что она это сказала.

* * *

Пятнадцатое октября 2004 года.

Подготовился как в последний путь. Выбрился, надушился, причесался и оделся в самую приличную одежду, что имелась в гардеробе. В половине пятого часа уже был там, выбирал фильм.

В прокате было много фильмов, это и «Терминал», и «Небесный капитан», и «Дневник памяти» и многое другое, что показывают с первого по шестой кинозал, однако в седьмом кинозале сегодня показывают старые фильмы. По счастливому стечению обстоятельств в пять часов десять минут вечера начинался сеанс, и, вы не поверите, но показывали анимационный фильм. Я решил, раз уж Диана неформалка, то смотреть мы будем то, что ныне модно у неформалов, а именно — анимационные фильмы.

Диана появилась в холле ровно в пять вечера. Выглядела классно. Очки более не закрывали часть её лица, она сменила их на линзы. Вместо потрёпанных джинсов, белых кед и рубашки с пиджаком, увешанным каким-то значками, на ней были матово-чёрные кожаные брюки в обтяжку, на низкой талии, опоясанной черным кожаным ремнём с полуобъемным золотым фениксом на бляхе. Матово-чёрные сапожки на высоком каблуке и платформе подняли её чуть выше моего; метр восемьдесят; роста. Под черным кашемировым пальто до бёдер, была сапфирово-синяя, под цвет глаз, обтягивающая кофта. Левый край лица был, по-викингски, обрамлен косичкой, остальные волосы ниспадали на грудь и спину. Фиолетовых прядей больше не было, все волосы были едино выкрашены в платиновый блонд. Лёгкий, почти незаметный макияж не оттенял её естественную красоту. Безупречная осанка, лёгкость и плавность движений придавали её особый шарм. Она была словно голубой алмаз укутанный в тёмные объятья черного мрака. Она была одновременно и пылающим факелом приносящим с собой ярчайший свет, и сингулярностью поглощающей всякую частицу внимания пролетающую рядом. Лишь стоило её зайти и всё внимание было сконцентрировано на ней. Смотреть на неё можно было бесконечно, настолько она была хороша. В тот момент, она стояла в холле живым безупречным изваянием непостижимого творца.

Снимая замшевые перчатки, она искала меня глазами. Медлить не стал и, подойдя со спины, подхватил кисть её руки, поднимая выше со словами:

— Фрейлейн, — коснулся губами её кисти в лёгком поклоне. — Вы неотразимы.

— Вы мне льстите, — наигранно произнесла она.

— Факт не может быть лестью. Позвольте, я помогу Вам на время расстаться с вашим пальто.

— Вы даже сдадите его в гардероб и оставите номерок у себя, чтобы я никуда не сбежала?

— Неужели это так очевидно.

— Галантные мужи еще большие лицемеры, чем мужланы.

— В таком случае номерок отдам Вам, дабы Вы были вольны уйти в любой момент, но взамен попрошу номерок Вашего телефона.

— Хитрый, — словно мысль вслух проронила она и улыбнулась. — А какой фильм Вы выбрали?

— Это сюрприз. Вам понравиться.

— Сомневаюсь, но доверюсь на этот вечер вашему вкусу.

Конечно же, купил билеты на места «для поцелуев» и, конечно же, хрен мне, а не поцелуи. Смотрели мы «Унесённых призраками». Впрочем, «смотрели» — слишком просто сказано. Как оказалось, Диана не скупа на комментарии: начала с восхвалений режиссёра, легендарного, непостижимого, неподражаемого мастера Хаяо Миядзаки, который и нарисовал эту великолепную, лучшую, фантастически красивую анимацию. Пока она роняла эпитеты, я, под громыхание звуковых колонок, подсел поближе дабы её комментарии были только моим достоянием, а не оглядывающейся общественности. Она даже позволила себя обнять, чтобы шептать мне на ухо свои мысли по сценам и эпизодам анимации. На таком расстоянии я почувствовал запах её духов. Это был мягкий аромат ванили, корицы и пшеницы. Были и другие компоненты, но они были вне досягаемости моего обоняния.

Я так увлёкся изучением аромата, что не мог оторваться от её шеи.

— Раньше кинозалы не отапливались и киноманам былых времён приходилось одеваться даже теплее, ведь без движения тело теряет тепло. Но сейчас в кинозалах поддерживается комфортная температура. Я бы Вам не высказала замечания, но мне уже жарко от вашего дыхания, поэтому, будьте любезны сделать перерыв, — пока она говорила, нарочито ласково и медленно, я забыл дышать.

Меня обдало стыдом и кровь хлынула к лицу. Как же хорошо, что вокруг темно и никто не палит, что я покраснел как гипертоник в бане.

— Прошу прощения, не смог сразу найти выход из чертогов разума, куда завлекла меня композиция Вашего парфюма.

— Именно так я и подумала. И как Вам?

— Вы источаете аромат свежей булочки с ванилью и корицей. Очень аппетитно.

* * *

— Восхищена Вашим выбором. Не скрою, думала, Вы поведёте меня на показ другого фильма.

После просмотра, пригласил Диану на чашечку чая с пирожным в так удобно размещенный, напротив кассы кинотеатра, ресторанчик.

— И какой же фильм Вы предполагали?

— «Дом страха».

— Ужасная кинокартина. Слишком много домов и слишком мало страха. Я никогда бы не позволил себе сводить такую женственную, аристократическую особу, как Вы, на показ такого страшного фильма, — в этот момент официант принёс мой заказ, который, пятью минутами ранее, я продиктовал ему пока Диана отлучилась припудрить носик.

— Зелёный чай с жасмином для леди, черный чай с бергамотом для джентльмена и два пирожных «Поли Робсон». Приятного вечера! — высокопарно огласил официант и после лёгкого поклона удалился. (Если бы я не подговорил его за хорошие чаевые, он бы так не сделал.)

— Диана, в Ваше отсутствие, которое, к слову, тянулось как вечность, я взял на себя смелость, исходя из Вашего, на сегодняшний вечер, доверия моему вкусу, выбрать из обширного меню столь скромного заведения Ваш любимый чай и мой любимый десерт. Надеюсь подобный тандем принесет Вашим вкусовым рецепторам определённое удовольствие.

Диана наигранно приподняла бровь, изящно убрала волосы за спину, взяла десертную ложечку и разломив её пирожное, выбрала кусочек с кремовой прослойкой.

Только сейчас заметил её серьги в форме птицы; подозреваю, что это феникс.

— Я не зря доверилась Вашему вкусу. Ваша способность выбирать хорошее, не ограниченна только кинофильмами. Интересно, что Вы еще умеете?

— Умею выбирать прекрасных спутниц на вечерние киносеансы.

Теперь она забыла дышать, критически о чём-то задумавшись. Её не моргающие глаза были сосредоточенны на созерцании определенной точки в пространстве, со стороны казалось, будто взгляд её замер. В один момент, я был почти уверен, что время застыло вместе с её блестящими глазами, но ресторане бегали официанты, а новые посетители рассаживались по столикам. Она думала не долго, от силы секунд пять. Проморгавшись и вдохнув полной грудью, она сказала:

— Давайте перестанем разыгрывать этот спектакль и перейдем на «ты».

(Внезапно, да?)

— Как хочешь, мне не трудно тебе подыгрывать.

— Это я заметила. Мне даже показалось, что ты сейчас окончательно вживёшься в роль.

— Найн. Я не настолько хороший актёр. Ведь актёрская игра — это, по сути, очень правдоподобная ложь, а я не солгал, ни одним словом или жестом, в твой адрес, Диана.

— Тронута. Кстати, для друзей я просто Ракета.

— Дома тебя родители тоже так называют?

— Да, им нравиться особенно орать: «Рр-РАКЕТА, вынеси мусор, выгуляй брата, или вообще исчезни». Тебе смешно, а я с этим живу. Ну хотя бы при гостях меня называют по имени. А у тебя есть прозвище? Может быть, Волк?

— Нет. Меня везде называют по полному имени, без сокращений.

— Хм-м, это древнеримское или древнегреческое имя?

— Нет, отец придумал.

— У тебя очень красивые глаза, светло-серые. Они тебе тоже от отца достались, как и придуманное имя?

— Да. А темно-русые волосы от мамы.

— А как маму зовут?

— Амелия.

— Красивое имя. А отца зовут Вольф или Вульф, как правильней?

— Звали, Вольф.

— Извини, соболезную. Давно?

— Мне лет пять было, почти ничего не помню.

— А мама?

— Жива, здорова. Слава Богу.

— Верующий? Или ты из лицемерных атеистов?

— Крещеный. В Бога верю, но в церкви практически не наведываюсь. А почему лицемерных?

— Ну, атеизм же подразумевает отсутствие исповедования религии и веру как таковую. Но современные атеисты ограничиваются только духовными религиями, продолжая, как и остальные люди, верить в иные религии.

— В смысле?

— Я имею в виду под словом «религия» любую идею, политическую или духовную, ну или, в крайнем случае, эгоцентрическую.

— То есть? ...