Кирилл Цыбульский Охота

Пролог

Ворота открылись.

Маленькие детские ножки ступили на холодную почву и ринулись в глубину леса. Сухие ветви кололи ступни так, что бежать становилось труднее с каждым метром. Лес тянулся без конца: одинаковый и холодный. Пар изо рта густел от разгоряченных страхом легких.

Мальчишка бежал, как ему было сказано. Он не видел ничего вокруг, кроме смешивающихся перед глазами стволов сосен. Малыш бежал, пока сплошная рябь деревьев не свалила его на сырую землю. Он упал и, задыхаясь, почувствовал приближающуюся дрожь. Красные муравьи разбегались по коже, кровь сочилась из лопнувших стоп, густой пар из легких заслонял голубое небо. Насекомые кусали и забирались во все отверстия беззащитного голого тельца.

Разве зайцы носят одежду?

Бежать!

Страх наполнил кровь адреналином, но не смог вылечить изрезанных ступней, отчего ветви застревали в открытых ранах, проникая все глубже под кожу. Слабеющий зверь всегда оглядывается, отмеряя последние мгновения жизни. Мальчишка оттолкнулся от дерева, теряя силы, и посмотрел вперед.

– Туда! Бежим! – крикнул ему второй.

Дыхание сбивалось, легкие хрипели от холодного воздуха. Голос был все тише:

– Скорее, он уже близко!

Вдалеке слышался ропот опасности. Смерть шла по пятам. В голове то и дело проносились мысли о том, что началась охота, что дичь ослабла и готова сдаться.

– Нам нужно где-то спрятаться!

Он кричал это так часто, что голос мешался в уставшей голове, словно стволы сосен перед глазами. Мальчишка заблудился.

Раздался выстрел. Глухой и одинокий, так что казалось: он далеко. Ветви стирали стопы, силы кончались. Мальчик оглянулся, отдышавшись. Он был один посреди темного леса. Солнце пробивалось за макушками сосен, не успев разогреть воздух. Тишина. Собственное дыхание слышалось таким громким, словно кто-то кричал на ухо.

Сделав последний шаг, мальчишка наступил на край канавы, чтобы перепрыгнуть ее. Тело было слишком тяжелым. Сил не оставалось, и он рухнул на самое дно. Удар смягчило нечто мягкое, теплое, что лежало в канаве. Казалось, оно еще дышит.

Глаза забегали быстрее израненных ног. По щекам потекли немые слезы. Он хотел было заплакать, громко и жалобно, истратив последние силы, но ему помешал крик из глубины леса. Дичь взвыла от боли, попавшись в ловушку охотника.

Ржавые стальные клыки впились в ногу. Капкан проглотил лодыжку второго мальчика. Он кричал. Он кричал так больно, как детский голосок только может молить о помощи.

Лес до сих пор помнит эти слезы и кровь…

Глава 1

В дверь постучали.

После долгого молчания скрип половиц выдал движения в запертой комнате. Глазка в двери не оказалось, поэтому ее пришлось приоткрыть, и из комнаты выглянул глаз, успевший обшарить утреннего гостя с ног до головы.

– Чего тебе? – спросил глаз.

– Боже, ты выглядишь, как… – начал Виктор. – В общем, ты слышал, что о тебе говорят после вчерашней потасовки в баре?

– Кто обо мне говорит?

– Все вокруг.

– И что же они говорят?

– Тебе лучше выйти и самому обо всем узнать, пока остальные не начали ломиться к тебе.

– Дай мне пять минут, ладно? Мне нужно одеться.

– Хорошо. Я подожду здесь.

Дверь закрылась, и разбитая комната, как и сам Терри Коул, заблестела поднявшейся пылью от резкого пробуждения бунтаря и пропойцы. Терри взглянул на часы, покосившиеся над соседней кроватью, они показывали 9:53 утра.

Стоит поторопиться. Верный, хуже слюнявого пса, Виктор постучит снова ровно в 9:58 и обидится в 9:59 по московскому времени.

Терри открыл небольшой кейс и забрал оттуда черный предмет, а также несколько крупных купюр, защелкнул замок и спрятал в темноте под кроватью. Он запрыгнул в штаны, валявшиеся на подоконнике, снял со спинки кровати мятый свитер и, схватив куртку, открыл нараспашку окно. Терри Коул сделал глубокий вдох, словно собираясь нырнуть под воду, и просунул тощее тело сквозь решетку на окне. Не коснувшись металлических прутьев, он спрыгнул и оказался на улице.

Узкий переулок не заметил его внезапного появления. К этому времени большинство студентов заняли свои места в аудиториях, сотрудники офисов уставились в мониторы, и всем друг на друга стало плевать. Терри накинул черную кожаную куртку и пошел в направлении прочь от общежития для иностранных студентов.

Только глоток горячего кофе расшевелил его мысли внутри гниющей от алкоголя и сигарет черепной коробки. Резкий ветер по нескончаемым набережным Санкт-Петербурга умывал отекшее лицо не хуже холодной воды из-под крана. Терри старался понять, что имел в виду этот слюнявый мопс Виктор, который, должно быть, уже обиделся и исчез в своей комнате.

Прошлой ночью была обычная пятничная пьянка в подвальном баре «Эдем», где собираются все цвета общежития № 13. Пару лет назад эта серая вывеска привлекла внимание Терри одной лишь лестницей вниз, как бы намекая: в Эдем придется спускаться по тем же ступеням, что и в Ад. Терри зашел и не прогадал. Эдем оказался слаще на вкус, чем на вид. Межрасовый секс, травка и бесплатная бутылка после десяти выпитых шотов кряду. Когда бармен услышал его акцент, приготовил коктейль Аляска за счет заведения. Так Терри увяз в Эдеме с головой.

Да, в баре время от времени происходили стычки, но в каком баре смирно как на воскресной службе? Да, Терри Коул, бывало, вмешивался в чужие разборки, делая их своими, но это ни для кого не было событием. Что же произошло вчера, куда он опять вляпался?

Терри остановился на мосту, откинув тяжелые плечи и голову над рекой и вытянув длинные ноги. Небо смотрело сквозь серые линзы, словно посыпая пеплом этот город. Люди шли, каждый в своем темпе, машины выстраивались в пробки, как по расписанию, светофоры меняли цвета, согласно программам. Вены города пульсировали от кипящей крови, заставляющей сердце Санкт-Петербурга биться.

Здесь, в России, все шло по плану, в котором не было места для Терри Коула. Он выбивался из общей массы, его выталкивали оттуда угрюмые городские лица, шестеренки, между которых не удавалось вклиниться. Своим Терри был там – в подвале Эдема; на поверхности, трезвый, он был никем.

Раскручивая повторяющееся изо дня в день колесо, Терри Коул плыл по течению, продвигаясь с трудом, словно тромб в узких венах жестокой системы. Терри свернул с набережной, просочившись мимо старых домов, памятников архитектуры, какие давили вековой мощью на серый асфальт. Утренняя тревога после слов Виктора угасла, и день обещал ничем не отличаться от предыдущего.

Придя в себя, Терри Коул понял, что всю дорогу поглаживал в кармане черный предмет, взятый из кейса, и наконец оставил его. Терри взглянул на часы. Полдень.

Обойдя карликовые здания, сморщенные от старости, Терри вышел к парку с красным песком. Марсово поле. Ветер, выбравшись из лабиринта улиц, вился прямо под ногами, поднимая вихрь мусора. На песке оставались следы, и тогда Терри Коул заметил, что вокруг него ни души, точно так же как в груди – красная, словно выгоревшая, земля, какую утешает ветер. На песке отпечатывалась подошва обуви, и она бы продолжила это делать на ком-то другом. Обуви не нужен Терри Коул. Терри Коул никому не нужен. Он оставил меньший след в мире, чем его потрепанные ботинки.

Наслаждаясь своей ничтожностью, Терри ждал закат, чтобы встретить его в грязном баре. В этом и состоял смысл: напиться до беспамятства и проснуться как можно ближе к вечеру, чтобы начать все с начала. Так бы случилось и сегодня, если бы не Виктор.

Ветер шелестел объявлениями на фонарях с именами всех русских девочек, работавших «24/7», как утверждала надпись. Терри Коул знал, какие из напечатанных номеров позволят получить удовольствие, а какие – бессонную ночь пыток в камере по подозрению в сутенерстве. Стоит позвонить, и небо уже не будет таким серым. Стоит снять шлюху с дозой, и на небе появится радуга.

Ветер шелестел, раздражая Терри. Шорох усиливался от фонаря к фонарю. Терри Коул не выдержал и сорвал чертово объявление на розовой бумаге, не удержался и сорвал следующее на оранжевой с черным сердцем и номером подставного полицейского. Со следующим объявлением в его руках оказался портрет.

На Терри смотрело вытянутое, худощавое лицо на коротко постриженном черепе. Глаза не больше арахиса, плохо пропечатавшиеся угловатые брови и округлый подбородок, слегка раздвоенный. Черная клякса казалась знакомой, хотя различить ее было непросто.

Терри Коул обернулся на соседние фонари. На них было все то же. Среди шлюх и пыток висела ориентировка. Среди созвездий венерических заболеваний и инвалидности висел он. Терри Коул.

Заголовок объявления гласил: РАЗЫСКИВАЕТСЯ!

Глава 2

1

– Так что же, Гарри, кем, по вашему мнению, был мужчина, послуживший моделью для известной картины «Американская готика» Гранта Вуда? – говорил голос.

– Да, черт, не дави на него!

– Вы воспользовались подсказкой, убрав два варианта ответов из четырех.

– Он это и без тебя знает, олух!

Голос говорил:

– Остались всего два варианта, Гарри: А: Коммивояжером; и С: Его зубным врачом, Гарри.

Пока Гарри пытался понять значение слова «коммивояжер», навязчивый голос не умолкал:

– Пора дать ответ, Гарри.

– Отвечай: зубным врачом, если не хочешь остаться ни с чем! – подсказывала Рита Спаркс.

И тогда Гарри сказал:

– Вариант «С». Я думаю, этот мужчина был его зубным врачом. Ответ «С» – точно.

– Вы уверены, Гарри?

– Да.

– Гарри, если вы уверены, я нажимаю на вариант «С»: Его зубным врачом, верно?

Гарри проще было провалиться сквозь землю, чем повторить свой ответ, но, выждав несколько секунд, он решился:

– Да.

– Итак, Гарри. Ваш вариант ответа «С»: Его зубным врачом…

Свет померк. Голос на мгновение стих и, появившись вновь, стал медленным, словно увязнув в смоле.

– Мужчина, послуживший моделью для известной картины «Американская готика» Гранта Вуда, был… его зубным врачом…

Гарри едва не лопнул от услышанного.

– Это лишь ваш вариант ответа, Гарри. На самом же деле…

– Ах! Черт бы тебя побрал!

2

Новый голос говорил:

– Вы утверждаете, что решение завести ребенка было осознанным, я правильно вас услышала?

– Да, именно так.

– Тогда объясните, почему у вас с Александром были такие напряженные отношения с раннего детства?

– Наверное, дело в том, что я сразу почувствовал что-то неладное. Сердце как будто подсказывало, что Саша мне не родной сын. Больше я никак не могу это объяснить.

– Хорошо, но, если у вас были некоторые сомнения, вы же наверняка могли обратиться в родильный дом, чтобы проверить, не произошло ли ошибки. Может быть, вы могли поговорить с тем акушером-гинекологом, принимавшим роды у вашей жены. Вы пытались разобраться в этом самостоятельно?

– Вот уж вряд ли, – ответила за него Рита Спаркс.

– Конечно. Я пытался, – говорил голос. – Только не так, как вы сказали. Что я делал? Я несколько раз подходил к своей жене и ласково, без агрессии, вы не думайте, спрашивал, не было ли у нее кого-то на стороне. Это первое, что пришло мне в голову. Вы сами поймите: я дальнобойщик, у меня рейсы могут неделями длиться, а она тут одна.

– То есть все, что вы делали в данной ситуации – это подозревали жену в изменах, правильно я понимаю?

– Это было всего несколько раз. А потом жена случайно познакомилась с семьей Семеновых. Приходит и говорит: их Коля, говорит, копия ты в молодости.

– Но это случилось спустя сорок лет после…

В комнату вошел мужчина и одним нажатием на пульт выключил все голоса в телевизоре.

– Хватит смотреть эту чушь, мама. Я приготовил ужин, он уже остывает.

– Но, Кевин! Я хочу узнать, кто отцы этих ребятишек! Только представь: две семьи на протяжении сорока лет не подозревали, что воспитывают чужих детей, пока…

– Мама, – сказал Кевин. – Ты же знаешь, чтобы выяснить это, понадобиться вторая часть программы, ДНК-экспертиза еще не готова. Дождись завтра.

Женщина качнула головой, не став спорить. В самом деле, сегодня вряд ли раскроют имена биологических отцов, подумала она.

Кевин надел домашние тапочки, свалившиеся с ног матери, обратно на капроновые чулки горчичного цвета и проводил ее к столу. На кухне окна покрылись слоем инея от жара духовки. Кевин запекал куриные ножки в кисло-сладком соусе.

Усадив маму так, чтобы ей было удобно, Кевин взял слабые руки с тонкой натянутой кожей и одну положил рядом с тарелкой, прикоснувшись костяшкой большого пальца, а другую поднес к кружке, обозначив ее легким стуком ногтя о стекло. Так он очертил границы, чтобы слепнувшая мать могла ориентироваться в паре десятков квадратных сантиметров.

Рита Спаркс делала успехи. Она выучила маршрут от кровати до туалета и перестала будить Кевина по ночам. Она научилась зачерпывать ложкой суп и даже почти не проливала его на одежду. Она стала мыться сама.

– Что это у нас сегодня? – спросила Рита.

– Твоя любимая курица в твоем любимом соусе, мама.

– Ох, ты меня балуешь, дорогой.

Женщина вытянула вперед ладонь, и Кевин подставил к ней щеку. Рита погладила сына по лицу, улыбаясь, и принялась за свою любимую курицу.

Зрение стало снижаться около года назад, за это время хрусталики успели помутнеть. Теперь, когда мать смотрит на сына, ей приходится вспоминать его лицо, потому что оно исчезло. Его место заполнила темная пелена.

Рита Спаркс обсасывала суставы куриных ножек, оставляя лишь голые кости. Кевин любил радовать мать. Какое-то время он наблюдал за ее довольными жестами и вслушивался в хруст хрящей, лопающихся на зубах. Порой Кевин, задумавшись о чем-то, приступал к ужину только после вопроса матери, заметившей тишину со стороны сына, все ли в порядке.

Рита насладилась курицей с киноа и сняла салфетку, заправленную под воротник шерстяной рубашки, оставшейся чистой. Все капли жира впитала забота сына. Рита убрала вторую салфетку с колен и поблагодарила Кевина за прекрасный ужин. Она осталась за столом и смотрела на кухонный шкаф, слушая, как жует ее сын, и представляя его лицо. Оно было красивым, благородным, как видела мать.

Кевин отложил приборы и, чиркнув спичкой, зажег конфорку газовой плиты. Засвистел чайник. Когда вода в кружках начала темнеть, Рита Спаркс сказала:

– Знаешь, сынок, почему-то я сейчас вспомнила одну историю из твоего детства, нашу любимую с твоим отцом. Ты ведь понимаешь, о какой я истории?

– Да, мама, понимаю.

– Можно я ее расскажу?

– Конечно, – ответил Кевин.

Глава 3

Терри срывал один портрет за другим, и на всех было его лицо. Он запихивал скомканную бумагу под куртку и оглядывался. Поле усеивали его физиономии рядом с цветными номерами девочек, то есть на самом видном месте.

Терри будто проснулся знаменитым: на каждом углу его фотографии, а рядом девочки на любой вкус. Прохожие должны бросаться за автографами и надеяться пожать его руку, однако за кругленькую сумму, обещанную на портрете, сделают они это с ножом в рукаве.

Черт, подумал Терри Коул, то дерьмо, в которое он вляпался вчера в баре, оказалось глубже, чем он себе представлял. В этом районе обитают все его ночные друзья – да в этом районе все улицы, казалось, ведут в Эдем – и Терри Коул был слишком запоминающимся, чтобы его не узнали. Он поднял черный воротник и спрятался в нем по уши, хотя по уши Терри был только в дерьме.

Мужчина в черной крутке перешел дорогу и, осматривая фонарные столбы и плакаты, направился обратно, в сторону окна в общежитие. Он должен был залечь на дно.

Терри Коул возвращался тем же путем, но теперь его сопровождали пустые, не больше арахиса, глаза, сошедшие с фоторобота. На него смотрели со всех сторон, и чем чаще он замечал своих клонов, тем более пугающими они выглядели. На языке Роршаха^[1] эта клякса означала бы страх. Надо сменить внешность и какое-то время не появляться на людях, узнать, какие слухи скребутся в стенах общежития.

Черный, как пятно на ориентировке, Терри Коул подошел к окну, и оставалось лишь проникнуть сквозь щель металлической решетки, когда навстречу выбежала женщина. Она заметила иностранца в черной куртке и изучающе осмотрела через линзы очков, увеличивающие ее глаза, как лупы. Женщина рассматривала прохожего, замедлив шаг. Ее не покидало чувство, что он кажется ей знакомым, что она его где-то видела, но не могла вспомнить, где именно. Терри Коул глубже утонул в воротнике и прошел мимо, задержав дыхание.

Он вернулся, лишь убедившись, что подозрительная дамочка исчезла. Терри огляделся в последний раз и, расстегнув куртку, достал из-под нее помятую и порванную от злости бумагу. Он бросил ее в окно комнаты, подпрыгнул, подтянулся и скрылся в темноте.

Терри Коул уставился в потолок. Тело почувствовало расслабление впервые за несколько часов и глубже обычного продавило кровать с панцирной сеткой, похожей на кольчугу. Без матраса тело качалось на железной чешуе от малейшего движения, и Терри плыл на волнах собственного дыхания, оставаясь на месте.

Он лежал в кожаной куртке и обуви, а на полу лежали обрывки его лица со следами от подошвы. Терри хотел уснуть, но сон обходил его стороной, отдалялся и пятился.

Терри Коул боялся, что жизнь захлопнется в этой комнате, что он так и останется здесь, на земле, где-то между Эдемом и Адом. Нельзя было включать свет и закрывать окно, все должно было оставаться таким, будто в комнате пусто.

Иностранец ждал ночи, чтобы воскреснуть. Он качался на волнах кольчуги и слышал речь со всех уголков планеты, проходящую по коридору. Рядом с его лицом, по ту сторону стены, стучала такая же железная койка, но с матрасом, с чистым постельным бельем, она стучала сильными поступательными движениями с большой амплитудой, а под конец стучала еще сильнее. Терри слышал лишь: стук, стук, стук. Он ничего не значил. И тихие стоны сучки Эльзы прямо на ухо ничего для него не значили; как и то, что Терри ни разу не пропускал этих стонов, чтобы прижаться как можно ближе к стене и, спустив штаны, представить, что это он заставляет жаркую мулатку кричать.

Терри Коул свернулся в позу зародыша и уставился в стену, не смыкая глаз до наступления темноты.

Последние шаги стихли. Комендант заканчивал обход, спускаясь с четвертого этажа, проверив выключенный газ и воду. На выходных общежитие пустовало. Вечером большинство студентов разбегалось по клубам и барам, а те, кто остались, снимали стресс в своих комнатах.

Жирный комендант бросил ключи на свой стол и хлопнул дверью, запершись изнутри. Шторка у окошка в его кабинет затянулась до утра.

Терри Коул хотел принять душ, в его теле накопилось слишком много усталости, какую следовало смыть. Он открыл дверь и высунул голову, осмотрев коридор. Убедившись, что ему ничего не угрожает, иностранец запер комнату.

Повесив пластиковый пакет с полотенцем и нижним бельем на крючок, иностранец включил воду и прислушался к шорохам в коридоре. Душ заглушал все, кроме брызг.

Спустя всего пару минут Терри Коул обернулся в полотенце и на какое-то мгновение почувствовал себя защищенным. Вокруг стояла громоздкая тишина, взбирающаяся на плечи по холодку на спине, пока под ногами не чавкнуло сливное отверстие, проглотив воду.

Луна выглянула из-за туч, осветив душевую голубыми лучами. Терри прижался к перегородке между кабинок и обнял себя, впившись ногтями в плечи. Он не знал, что происходит, не знал, о чем его хотел предупредить Виктор, но чувствовал зловещее дыхание, словно сама смерть ищет душу Терри Коула. Челюсти дрожали от холода и пробудившегося страха. Иностранец ослабил хватку и стал гладить побледневшую кожу, разогревая в ней жизнь, сопротивляясь бурному течению и повторяя про себя защитное заклинание:

– Я смогу убежать. Меня никто не найдет. Я в безопасности.

Фонарь на ночном небе ударил Терри: голова, по ощущениям, распухла, кости черепа трещали от неимоверного давления. На плечи навалилась масса в несколько тонн, опустив Терри Коула на колени, а затем ударила вновь, и иностранец упал на мокрую плитку. Мышцы свело тупой болью. Смерть все же забралась на эти тощие плечи.

Из коридора донеслись громкие удары. Терри узнал в них грохот пьяных студентов, возвращающихся из бара. Комендант вышел из своей каморки, выругавшись на чистом русском, и открыл входную дверь, чтобы скорее вернуться ко сну. Терри Коул слышал все, но ничего не мог сделать. Компания вошла в здание и запела «Bella Ciao» во весь голос, хлопая ладонями в ритм. Первокурсники, подумал иностранец, студенты постарше заводят друзей на первом этаже и возвращаются из бара через окно, не тревожа старого коменданта.

Пьяные малолетки зашли в туалет, располагавшийся за тонкой стеной у головы Терри. Они опорожняли переполненные мочевые пузыри. Все разом. Иностранец слушал их до последней капли и не мог пошевелиться, струи были такими сильными, как будто ссали прямо на свернувшегося на полу душевой Терри Коула.

Первокурсники допели гимн этой ночи и вышли из туалета. Тишина вернулась. Боль понемногу отпускала, и тогда Терри почувствовал, как кто-то входит в темное помещение. Не было ни звука, но чуткий нюх Терри заметил, что воздух стал напряженным, сдавленным, будто его придавили открывшейся дверью. Неизвестный не стал включать свет, он ему не был нужен, он знал, что мышь попала в ловушку.

Терри с трудом сглотнул, но это не избавило от страха. Уши закладывало чужим присутствием. Иностранец стиснул зубы, вдавив пломбы в десны, чтобы остаться незаметным, притвориться мертвым. В свете луны проявлялся силуэт человека, стоящего на пороге. Он готовился сделать первый шаг.

– Бу!

Кто-то подбежал из-за спины и толкнул захмелевшего студента в душевую. Это были первокурсники. Пьяные. Кто знает, что им померещилось.

Терри Коул пришел в себя спустя какое-то время. Вернувшись в кровать, он думал о том, что должен уйти, оставаться в общежитии было слишком опасно. Однако истощенное тело отказывалось подчиняться, и Терри уснул.

Глава 4

Вода в кружке стала почти черной. Рита рассказывала детскую историю, а Кевин смотрел через прозрачное стекло и знал, что чай уже остыл.

– Ты всегда требовал к себе внимания, – говорила мама. – Ты решился уйти из дома и стать кочевником. Представить только, и откуда такие мысли! Тебе было, кажется, десять. Может быть, одиннадцать лет. Ты вышел из дома, собрав самое необходимое: воду, хлеб, коробок спичек и одеяльце. Робинзон позавидовал бы такому набору.

Она попробовала засмеяться, но вышло лишь приподнять уголки губ.

– Ты знал, что нас с отцом не будет дома, и стал складывать вещи в рюкзак, когда мы уехали. Наверное, тебе хотелось взять больше, ведь ты собирался долго жить у озера, но времени было не так много. Маленький мальчик надел рюкзак, затянул лямки потуже и пошел по глухой проселочной дороге!

Кевин шел несколько часов и с каждой минутой начинал оборачиваться чаще. Солнце было еще высоко, но ночь уже пугала. Рассказы отца о волках заставляли в собачьем лае слышать опасность. Кевин шел, сжимая в кулаках всю смелость, что накопилась к его возрасту. Маленький мальчик, полный решимости, с каждым пройденным метром уставал все быстрее и присаживался на валуны отдохнуть. Он вставал и смотрел на дорожку, уходящую в горизонт. За ним никто не гнался, никто не спешил найти пропавшего сына.

Сомнения закрадывались в юное сердце, но упрямство родилось в нем раньше. День становился серым, голубое небо окрашивалось темными тонами, словно крепчая. Озеро, которое искал Кевин, не показывалось. И уж вряд ли у его берега стояла хижина, о какой он мечтал.

– Собаки запели волками, – продолжала мама. – Вечер сменил теплый день, несмотря на твои слезы. Ты продолжал идти. Ты забывал, почему ушел и к чему стремился, спотыкаясь на неровной дороге, исчезающей прямо под ногами…

Рита Спаркс любила эту историю, она рассказывала ее со смаком, так что каждое слово хрустело на зубах, как хрящ. Мать говорила, ища мутными глазами сына.

Кевин разглядывал лицо матери, зная, чем кончится эта история. Он видел каждую морщинку, каждый прозрачный волосок Риты и хотел ослепнуть. Сын хотел увидеть этот мир слепыми глазами, каким его видела мать. Кевин хотел увидеть этот мир прежним.

Кожа Риты Спаркс истончалась, морщины разрезали эпителий все глубже, точно русла свирепых рек. Вены выступали между костяшек пальцев, ладони блестели и казались большими на длинных и тонких руках.

Лицо матери изменилось с того раза, когда Кевин изучал его столь же внимательно. Он замечал новые черты, видел, как стареющее тело не выдерживало живую душу и слабело с каждым днем. Кевин смотрел на нее всегда, когда она была рядом, и осознавал, что времени остается все меньше.

В свои пятьдесят Рита Спаркс была ближе к смерти, чем покойник.

– Где же Роберт? – спросила Рита. – Кажется, он сегодня задерживается.

Глава 5

В Санкт-Петербурге шел дождь. Капли барабанили по асфальту и сбивались в стаи ручьев. Дождь в этом городе шел в мае и декабре, он не останавливался, превращаясь в снежинки и застывая в ядра града. Местные жители носили с собой зонты, несмотря на солнечные прогнозы погоды, и ни разу не пожалели об этом.

Терри Коул проснулся, когда с лица начали сползать капли дождя. Он вскочил с койки, и старая панцирная сетка, сжав свои звенья, выдрала клок коротких волос с затылка. Терри стоял босяком в луже и дышал, как после пробежки. Иностранец смотрел в окно, и мокрая полупрозрачная занавеска почти касалась его, раздуваясь от сильного ветра. Голова не переставала гудеть после долгого сна. Новым утром пришлось приложить усилия, чтобы вспомнить, как Терри оказался здесь.

Промокшие объявления говорили о том, что сон оказался вещим; распахнутое окно – о том, что в комнате пусто. Все должны думать, что в ней пусто. Вчера Терри Коул сбежал. Полиция разыскивает мужчину по черно-белому портрету, усеянному на столбах и остановка общественного транспорта. Дела шли хуже некуда.

Терри посмотрел на часы. 9:53. Черт, подумал он, время будто остановилось. Так и было. Стрелки не трогались с места уже несколько недель, пора было сменить батарейку.

Невидимка вернулся в кровать. Терри Коул прикрыл окно, чтобы защититься от дождя, и положил голову на сложенные в замок ладони. Он вытянулся во всю длину, отчего живот скрутило, будто выжимая последние граммы питательных веществ, в каких нуждался организм. Терри вспомнил, что ел последний раз в баре Эдем. Кажется, это были гренки, которыми он закусывал.

Желудок скулил, требуя пищи. Терри засунул руку в карман и достал пачку «Кэмел», изрисованную одним русским в баре так, что получилось слово «Самец». Терри понравилось значение этого слова, и он сохранил пачку, насыпая в нее сигареты «Ротманс», каких помещалось двадцать пять штук вместо обычных двадцати. Невидимка заглянул внутрь, в полупустой пачке было все, чем он мог наполнить желудок.

Вид белых губчатых фильтров вызвал рвоту. К горлу подошел ком, из глаз выкатили слезы, Терри Коул прижался к холодной решетке и замер. Дождь бил в лицо, попадая на сухой язык, и в конце концов рвота отступила.

Терри устал за какую-то минуту, мышцы сдулись после долгого напряжения. Иностранец упал на кровать, продавив сетку. Терри дышал. Он радовался тому, что может дышать.

Желудок не утихал, но согласился немного подождать. Пока не стемнеет, пока Терри Коул не выберется из этой дыры.

Два темных пятна остановились у двери в комнату номер 6. Терри Коул вновь оказался в ловушке. Он заснул, скрюченный голодом.

Дождь смолк, позволяя услышать металлическое трение, как ключ входит в замочную скважину. Тени ног напряглись, поворачивая один ключ за другим, подбирая нужный. Ручка дрожала от упорства человека по ту сторону двери. Попытки становились настойчивее и громче. Иностранец проснулся оттого, что тяжелая связка ключей упала на пол.

Терри увидел тень под дверью, она замерла, словно почувствовав взгляд иностранца. Терри Коул выпрыгнул из койки и ринулся к кейсу под соседней кроватью; неизвестный поднял ключи и наугад стал засовывать их в замок, дергая ручку все сильнее. Иностранец поставил кейс на кровать, нашел разбросанную одежду и, надев на промокшие ноги ботинки, подошел к окну. В дверь постучали. Кулаком. Плечом. Терри схватился за решетку и поставил одну ногу на подоконник. Оставалось оттолкнуться, и он был бы на свободе. Но чертов кейс не пролезал сквозь решетку.

Удары за спиной усиливались. Дверные петли едва выдерживали нападки. Терри открыл кейс и распихал по карманам зеленые купюры, он швырнул пустой ящик в сторону и выпрыгнул из окна.

Стук в дверь отпустил Терри лишь несколько кварталов спустя. Мужчина перестал оборачиваться и шел по улице Ленина, нырнув под воротник. Пачки долларовых банкнот сползали из трусов по штанинам, и их приходилось поправлять, возвращая на место. Иностранец купил скотч и зашел в биотуалет у станции метро «Чкаловская». Он вытряхнул из себя почти два десятка купюр, скрученных резинками, и примотал к коже скотчем.

Терри сел на крышку смердящего сортира и наконец-то смог выдохнуть. Он выдохнул напряжение и вместо него наполнил легкие человеческим дерьмом, над которым вились мухи, ударяясь о крышку.

Иностранец купил зонт в ближайшем переходе и затерялся в толпе. Терри Коул выстоял в очереди из нескольких автомобилей и заказал обед в Макдональдс, скрывая лицо. Одной рукой он держал над головой зонт, а другой засовывал в рот бургеры и запивал кока-колой, сидя на мокрой скамейке. Желудок благодарил отрыжкой с фирменным вкусом Макдональдса.

Терри Коул не знал, сколько прошло с того момента, когда он выпрыгнул из окна общежития, он не знал, кто пытался застать его врасплох и кому едва это не удалось. Терри не знал, за что его разыскивают и зачем его искал Виктор. Вопросов становилось слишком много.

Невидимка не знал ничего, кроме номера одной шлюхи и того, что он просыхает второй день. Терри достал кнопочный Nokia и нажал двойку на быстром наборе. Это был из тех номеров, что висел рядом с его портретом на фонарном столбе.

Трубку подняли через два гудка.

– Привет, – сказал Терри. – Мне нужна Вероника.

Он поставил ударение на второй слог, поддавшись акценту. В ответ послышалось дыхание, а затем крик куда-то вдаль:

– Это тот чертов американец! Вероника! Клиент!

Пару секунд длилась перепалка между поднявшим трубку мужчиной с южным акцентом и девушкой. Обычный разговор наглой шлюхи со своим сутенером.

– Ало, дорогой! – ответила Вероника. – Давно о тебе ничего не слышала.

На заднем фоне говорил сутенер:

– Если он снова забудет заплатить, рассчитаешься со мной из своего кармана, ты поняла?

– Свободна сегодня? – спросил Терри. – Есть работа.

– Конечно! Где?

– На старом месте. В десять.

Глава 6

На дорогах были ужасающие пробки, как объяснил Роберт Спаркс. Он спешил изо всех сил, но появился лишь тогда, когда Кевин уложил Риту в кровать и поцеловал на ночь.

– Роберт, ты вернулся… – сказала она.

– Да, дорогая. Извини, что так поздно.

– Роберт…

– Спокойной ночи.

Роберт Спаркс поцеловал жену в лоб и подтянул одеяло, которым Кевин укрыл мать, к груди. Рита хотела рассказать, что вспомнила ту историю из детства Кевина, их любимую историю. Она забыла концовку и хотела, чтобы Роберт продолжил, но после долгих речей силы Риты иссякли, и сын проводил ее в постель.

Роберт был одного роста с сыном. На его висках блестела седина, лицо было благородным и добрым и кололо щетиной, выросшей после утреннего бритья. Женщина заходила в ванную и слышала, как острое лезвие удаляет волосы. Роберт оставил кожаный портфель в прихожей, причесал редеющие волосы назад и вошел в спальню. Таким Рита Спаркс помнила мужа.

Кевин вышел из дома и достал сигарету. Прислонившись к деревянному забору, он сделал долгую затяжку, вдыхая тяжелый день и выпуская его белыми кольцами в ночное небо.

На крыльце горела одна серая лампочка, позволяющая разглядеть две ступеньки, ведущие в здание. Темнота окружала одинокий дом. За пределами забора разлилась глухая тьма, в какой не было ни соседских огоньков окон, ни лая собак. Тишина и пустота.

Рита Спаркс уснула. Кевин затянулся, вдохнув нагревшийся фильтр, и выкинул окурок одним щелчком среднего пальца. Легкие не успели расслабиться за несколько длинных затяжек, поэтому Кевин выкрутил серую лампочку, не успевшую нагреться, и осветил свое лицо в кромешной темноте языком зажигалки.

Лампочка загорелась, и Кевин оказался в гараже. Старый серебристый автомобиль помещался в бывший дровяник. Кевин обошел двухтонную консервную банку, постучав по колесам, и выпрямил боковые зеркала. Он поднял капот и заглянул внутрь. Уровень масла был в норме, тормозная жидкость слегка протекала, но ее хватит, чтобы Кевин уехал прямо сейчас, посреди ночи.

Глава 7

Терри купил бутылку виски и сделал первый глоток раньше, чем женщина за кассой отсчитала сдачу. Приятное тепло разлилось по органам, мысли наконец заткнулись, и Терри Коул простоял несколько секунд, запрокинув голову и глядя в сплетения спиц под зонтом, пока следующий покупатель не толкнул его в плечо.

Высокие новостройки увлекали иностранца красками, уходящими ввысь, словно великие водопады. После попадания виски в кровь земля и правда перевернулась с ног на голову. Больше суток без выпивки были для Терри сродни годовой завязке. Алкоголь опьянял быстрее привычного, ноги становились мягкими и шустрыми, а веки тяжелели на ходу.

Он шел, зарываясь глубже в недостроенные дворы. Всюду ветер гнал волны строительной пыли, шуршал пленкой на месте будущих окон. В пустых коробках бетонных монстров слышались разлетающиеся на осколки бутылки пива и крики детей, оставленных без присмотра. Кое-где бомжи разводили костер и укладывались вокруг него.

Далекие высотки горели сигнальными огнями, без которых их не удалось бы различить в темноте. В них заселились семьи, имеющие автомобиль, кредит на этот автомобиль, кредит на телевизор и телефон и пару кредитов, чтобы погасить предыдущие. Каждое утро они покидали «город мечты» с видом на мочащихся бомжей и рисунки половых членов на плитах теперь уже полуразрушенных высоток. Застройщики бросили объект в прошлом году, оставив за собой зияющие дыры и тонны строительного мусора.

Терри нравился этот район, как ни один другой. Он вошел в забытое здание, покрытое полупрозрачной пленкой, и вызвал лифт. Опускаясь, металлическая кабина гремела в шахте.

Иностранец поднялся на двадцать четвертый этаж, пешком прошел еще два лестничных пролета и стал искать подходящий ключ заплетающимися пальцами. Ключ первой попыткой оказался в замке. Терри едва опустил дверную ручку, как почувствовал взгляд за спиной. Неужели, он снова оказался в ловушке?

Голова протрезвела быстрее, чем от удара. Сердце забилось в бешеном ритме, и правая рука потянулась в карман, чтобы взять то, что в нем было.

За спиной захлопнулась дверь. Терри обернулся и никого не увидел. В конце концов, ему могло показаться, каких только сцен он не представлял опьяненным мозгом.

Терри Коул вновь попытался открыть дверь, однако открылась та, что было за его спиной. Иностранец бросился к ней и успел ухватиться прежде, чем щелкнул замок. Терри одной рукой подчинил себе дверь, сопротивление было ничтожным.

Перед ним на пороге стоял мальчик, на вид лет пяти. Его круглая голова с короткой блондинистой стрижкой испугалась до полусмерти.

– Что ты делаешь? – спросил Терри.

– Я хотел посмотреть, кто наш сосед, – ответил ребенок.

– Надо смотреть в глазок. Открывать дверь перед незнакомыми людьми опасно, знаешь?

– Знаю. Но я не достаю до глазка.

Терри посмотрел на глазок и мальчишку. У того действительно не было шансов.

– Тогда лучше подставить стул, – сказал мужчина.

– Стул слишком тяжелый.

Иностранец уже устал от этого разговора и начал отворачиваться от ребенка, чтобы скрыться в квартире, но мальчик снова заговорил:

– Меня зовут Олег. А тебя?

– Все, кого я знаю, называют меня по-разному. Какое имя мне больше подходит, по-твоему?

Олег потупил взгляд. Вопрос застал его врасплох, как и ожидал Терри, пытаясь избавиться от навязчивого ребенка.

Малыш мычал и водил пальцем по подбородку так, что едва не остался один на лестничной клетке.

– Денис! – крикнул Олег. – Мне кажется, тебя зовут Денис. Это имя означает «гуляка». А Олег – значит «святой».

Гуляка выждал небольшую паузу, прежде чем ответить:

– Что ж, как скажешь. Меня зовут Денис. Приятно было с тобой познакомиться, Олег, но мне уже…

Мальчик схватился за металлическую дверь и начал раскачиваться на ней, он бросил немой взгляд через плечо, в квартиру, будто намекая на что-то.

Денис сидел на лестнице, поставив рядом бутылку виски, и следил за тем, чтобы она оставалась на прежнем месте. Олег был на ступеньку выше, одетый в пижаму и крошечные тапочки.

– Раз я святой, то я должен исцелить тебя.

– От чего исцелить?

Малыш свел носки тапочек и задумчиво уставился на них.

– А чем болеют гуляки? – спросил Олег.

– Мне казалось, ты все знаешь, Олег. И где ты нахватался таких слов… – Денис смотрел, как ступеньки чертят прямые линии, словно плитки шоколада. Какого черта он тут сидит? А если и так, то почему бы ни напиться прямо в подъезде? – Давай оставим мое исцеление на потом. Скажи лучше, что ты делаешь на лестничной клетке один?

– К маме пришел дядя, – ответил мальчик. – Она не любит, когда я мешаю.

– А что они делают с твоей мамой? – спросил Денис.

Олег пожал плечам.

Он не знал. Вернее, не знал, как это объяснить. Терри же понимал все и с лестничной площадки. Металлическая дверь плохо изолировала звуки.

Олег сидел, погрузившись в себя. Все его мысли, думал Терри Коул, пытались найти объяснения тому, что происходило с его мамой.

– Что ты делаешь целыми днями, Олег?

Мальчик снова пожал плечами. Что-то заставляло его молчать: может быть, вопрос о матери, а может быть сама мать, стонущая как сука, и возможность кому-то рассказать об этом одним взглядом. Олегу не было и пяти лет, но лицо было серьезным настолько, что казалось взрослым. Мальчишку не волновали детские забавы, он вырос из них раньше времени.

– Когда я был в твоем возрасте, у меня было много друзей, – говорил Денис. – Я целыми днями играл во дворе и возвращался домой под вечер, голодный и грязный. Тебе нельзя упускать это время, Олег, оно самое ценное.

– Но у меня нет друзей. Мама не разрешает выходить на улицу одному.

– А разве ты не должен ходить в детский сад?

– Мама говорит, что не может возить меня туда каждый день. Если бы она могла, она бы отдала меня на всю неделю и забирала только на выходные. Но мама не может.

– Dirty bitch, – процедил Денис сквозь зубы. – В этой дыре нет и школы, так что же ты будешь торчать дома всю жизнь?

Олег посмотрел на него и прижался к коленям. Он не плакал. Он был слишком взрослым для слез. Мальчик чувствовал, что с его жизнью что-то не так, начавшаяся судьба вместо того, чтобы развиваться и расти, как снежный ком, смялась подобно неудачному черновику, и оставалось одно неверное движение, чтобы выбросить ее в урну.

Терри посматривал на бутылку, манящую приятным цветом, но не позволял себе сделать глоток. Ненависть к проклятой потаскухе, не заслуживающей того, чтобы Олег называл ее матерью, граничила с ответственностью – инстинктивной, другой у Терри не осталось. Жажда виски подогревала желание заткнуть эти дешевые стоны, и мужчина сильнее сжимал ладони. Боль помогала успокоить нервы.

Они молчали некоторое время, сражаясь каждый со своими мыслями, пока Олег не сказал:

– Ты будешь моим первым другом?

Денис смотрел в глаза мальчика, не успевшие потерять надежду. Он знал ответ и знал, что хочет услышать Олег, – это были два разных слова. Мальчику нужен был друг, и Денис как никто плохо подходил на эту роль. Отказаться от роли друга означало смять и выбросить судьбу Олега в урну; согласиться и исчезнуть, как следовало Терри, означало облить урну керосином и поджечь.

– Да, – ответил Денис.

Олег впервые улыбнулся, и тогда Терри увидел в нем обычного ребенка. Для этого не хватало лишь счастья.

Убогий район за КАДом^[2] смотрелся как злокачественное новообразование посреди леса. Многоэтажные здания возвышались над деревьями, угрожая всем своим видом. Городок служил свалкой для отбросов общества.

Молодые семьи становились обманутыми дольщиками и сводили концы с концами в руинах, пытаясь взвыть к справедливости и наказать застройщика. Они не знали, что справедливость заложили в саму суть нового проекта – она служила фундаментом этой свалки. Вторым критерием успеха была хорошая реклама. Над лесом простирался яркий плакат с номером телефона, по которому ежедневно звонили десятки семей. Большинство переводило необходимую сумму в течение суток, так что лжериелтору стоило лишь поставить порнуху на паузу на время разговора, и деньги были в кармане. Однако были и те, кто хотел увидеть новостройки собственными глазами. Для них устраивали групповые экскурсии, перед которыми ползали эскалаторы и крутились строительные краны, изображающие работу; молодой парень в хорошем костюме и оранжевой каске пролистывал в папке картинки с «макетом будущего», так он это называл. Заканчивалась экскурсия тем, что количество оставшихся квартир, которые сдадут к концу квартала, как говорил парень в каске для большего ажиотажа, было всегда несколько меньше числа желающих. Люди толкались и выстраивались в очередь, чтобы проститься с последними деньгами.

Мирные собрания обманутых дольщиков с годами превращались в ожесточенные митинги, которые разгоняли слезоточивым газом и дубинками. Власти было невыгодно помогать людям. Город мечты приютил большую часть бездомного и больного контингента, населявшего до того всю северную Венецию^[3]. Так город стал чище, а мечты грязнее.

Глядя на Олега, Терри Коул не понимал лишь одного: как здесь мог оказаться этот ангел? Ответ напрашивался сам, но Терри старался обойти его.

Шприц.

Город мечты больше походил на Эдем, думал Терри. Казалось, все благие названия служат чертовой цели.

– У тебя есть папа? – спросил Олег.

Денис чувствовал, что внутренний мир мальчишки хрупкий и в то же время пластичный. В нем еще многое можно изменить, но мать не была способна на это.

– Его нет уже очень давно, – ответил Денис.

– Моего тоже.

Между ними образовалась связь, какой Терри Коул остерегался. Он знал это чувство слишком хорошо, чтобы ошибаться. Чувство, что вляпался в очередную неприятность. Ложь и пьянство вились над Терри, как мухи над любимым блюдом, а рядом сидел ангел с серьезным лицом и молчал вместе с ним.

Терри оторвался от мыслей и услышал шум душа за дверью.

– Мне кажется, уже пора, – сказал Денис. – Спасибо за разговор, дружище.

– Когда мы увидимся снова?

– Думаю, что очень скоро, Олег. Знаешь, я хочу тебе сказать, что ты большой молодец. Ты смышленый парень. Не теряй этого с возрастом.

– Не потеряю. И тебе спасибо, Денис!

Они поднялись и пожали друг другу руки.

Олег исчез первым. Денис некоторое время не мог сдвинуться с места, оставшись один. Он поднял виски и, начиная откручивать крышку двумя пальцами, чтобы покинуть этот ад, открыл дверь. Денис почувствовал острый запах ремонта, строительная пыль проникала в квартиру даже сквозь закрытые окна.

Иностранец наступил на порог, когда сзади послышалось:

– Помни, что балкон открывать нельзя!

Терри кивнул и закрыл за собой дверь.

Квартира-студия в панельном многоэтажном доме, где был продан каждый квадратный метр, после чего застройщик перестал отвечать на звонки, искала того идиота, что арендует ее за скромную плату. И нашла. Терри Коул не торговался, не подкалывал хозяина за столь удачное вложение средств, а сказал лишь, что платить ему удобнее наличными. Хозяин приезжал за деньгами каждое третье число месяца и ни разу после заключения сделки не встречался с Терри. Иностранец оставлял сумму на столике, и довольный холостяк, забрав деньги, возвращался в мамину квартиру. Его единственным шансом изменить свою жалкую жизнь оставался основной инстинкт, приклеивающий к стене постер «Плейбоя» 1990 года с Шэрон Стоун на обложке.

Иностранец сделал глоток и подошел к грязному окну. Вдали горела тропинка шоссе, артерия пропускала десятки огоньков в разном ритме, словно сменяющиеся режимы гирлянды. Одни ехали навстречу друг другу, другие отдалялись.

Невидимка ждал условного стука в дверь. Он ждал того, кто сможет выслушать его и понять. Голые стены сдавливали виски Терри, глоток виски разжимал их тески и заставлял время идти быстрее. В квартире не было ничего, кроме унитаза рядом с душевой кабиной и двуспальной кровати на кухне. Балкона, о котором предупреждал Олег, тоже не было, зато к нему вела пластиковая дверь. Возможно, именно за ней сбывались мечты.

Через три четверти часа в дверь постучали. Терри открыл глаза, лежа на полу, и вылил остатки виски себе в горло. Он не знал азбуку Морзе, но понял, что сигнал означает «Я здесь».

Терри Коул поднял пьяное тело и стал рыться в кожаной куртке.

Комбинация точек и тире повторилась. На сей раз Терри услышал ее как «Я здесь, открывай же».

Иностранец плохо ориентировался в карманах куртки, пространство закручивалось в воронку, сужаясь под ногами. Он рылся в чертовой куртке, пока не сжал тяжелую рукоятку и не подошел к двери.

Посмотрев в глазок, мужчина узнал человека на лестничной клетке и отмерил пять извилистых шагов. Третья комбинация звучала для Терри: «Сука, открой дверь».

Он сделал последний глоток и сказал:

– Come in!

Дверь открылась, и свет с лестничной клетки упал на держащего пистолет Терри Коула.

Шлюха замерла на пороге. Терри прокричал:

– Раздевайся!

Глава 8

Кевин не убирал ногу с газа. Мотор ревел, словно реактивный двигатель. Автомобиль кричал о том, что стоит сменить передачу, но Кевину было плевать. Он гнал по ночным дорогам с выключенными фарами, перестраивался на встречную полосу, играя со своей жизнью как с клубком, бросая из стороны в сторону. Тело напрягалось от звуков мотора, ладони впивались в руль. Кевин не моргал. В кровь прыснул адреналин, и клапаны сердца разгоняли его по сосудам, подобно тому, как это делал двигатель.

Старенький Шевроле Авео 2007 года выпуска мчался на пяти тысячах оборотах в гараже. Кевин лежал на руле и смотрел куда-то вдаль. По его щеке стекала слеза.

Дым из выхлопной трубы заволакивал бывший дровяник горьким смогом. Хотелось спать. Легким недоставало кислорода. Кевин попытался сделать глубокий вдох, но грудь уже сжал ядовитый газ. Кевин зашелся кашлем, ударяясь виском о руль. Удары были слабыми. Настолько, что не могли выбить сигнал.

Кевин навалился на водительскую дверь и нащупал рычаг. В глазах потемнело, мышцы парализовал яд. Кевин попытался опереться на левую ногу, чтобы выйти из машины, но его тело рухнуло на пол, как только открылась дверь.

Рита Спаркс проснулась от жара. Ночная рубашка промокла насквозь, одеяло было холодным и неприятным на ощупь. Учащенное дыхание не позволяло ей позвать сына, Рита боялась темной комнаты, преследующей ее всюду.

Женщина спустила ноги с кровати, дрожа от неуверенности, будто делая первый шаг. Кевин знал, что наступит день, который будет повторяться снова и снова. Отдельные участки мозга Риты Спаркс засыпали во время ее пробуждения, и тогда активизировались другие, те, что спали. Кевин знал, что наступит день, когда Рита проснется ребенком, младенцем, которого нужно будет поднять и поставить на ноги, показав, как двигаются суставы при ходьбе. Рита задремлет за обедом и проснется ребенком. Ее нужно будет поднять и поставить на ноги, показав, как двигаются суставы при ходьбе. С ней совсем не тяжело, но скоро она начнет называть Кевина папой. Она забывает, как ставить ногу при ходьбе, но ласковое отношение отпечатывается на бодрствующем отделе мозга, как забота родителя. Рита Спаркс будет сидеть в ванне, и шлепать ладонью по воде, смеясь. Она брызнет на Кевина и скажет: «Прости, папочка», задремлет от тепла и блаженства, и ее нужно будет поднять и поставить на ноги, показав, как…

Рита раскачалась на краю кровати и оттолкнулась обеими руками, собираясь встать на пол. Крепкая ладонь не позволила ей подняться.

– Еще слишком рано.

Рита Спаркс затряслась сильнее, голос из темной комнаты ее испугал. Касание было таким неожиданным и тихим, что Рита прикрыла плечо, которое сжимали мужские пальцы, показывая, что ей больно.

Женщина протянула дрожащую ладонь в темноту, где ее встретило чье-то лицо. Гладкая, выбритая острым лезвием, кожа была знакомой. Рита коснулась кончиком пальца дужки очков и почувствовала прохладное ухо.

– Роберт, – сказала Рита Спаркс.

– Да, дорогая.

– Ох, Роберт, я так испугалась…

Роберт Спаркс сел рядом с ней и приобнял за плечо.

– Что случилось? – спросил он.

– Мне приснился дурной сон, Роберт. Там был Кевин, и он…

Слова комкались, легкие все еще наполняла тревога. Женщина обеими руками схватилась за простыню, пытаясь успокоить дрожь.

– Скажи, Роберт, он здесь? Кевин дома?

Роберт ответил после небольшой паузы, за которую успел изучить волнение на лице жены. Ее испугало что-то серьезное.

– Боюсь, что… Он уехал, когда мы заснули. Я думал, он тебя предупредил.

– Да, Роберт, конечно. Но…

– Я сейчас же ему позвоню!

Роберт вскочил с постели, та пошатнулась под ним и выбила Риту из равновесия.

– Нет-нет, подожди! – крикнула Рита Спаркс. – Не стоит ему звонить.

– Еще как стоит! Я ему позвоню, чтобы ты не беспокоилась ни о чем.

– Не надо, Роби! Ты же сам сказал, что еще слишком рано. Он проспит до полудня, не меньше.

– Я не могу оставить тебя в таком состоянии, – говорил Роберт Спаркс. – Тебе нельзя волноваться.

Рита склонила голову на бок, показывая, что Роберт все делает правильно. Она смогла улыбнуться, хотя это далось ей с трудом.

Тяжелая болезнь прогрессировала с каждым днем. Роберт знал, что личности, в которую он влюбился, уже не осталось; он знал, что его любимая женщина узнает в нем мужа только по вспышкам воспоминаний и прикосновениям. Роберт Спаркс любил остатки того человека, с кем провел лучшее время в своей жизни.

– Дорогой, мне уже лучше, правда. Давай не будет беспокоить сына из-за глупых снов. Я знаю, что он вчера устал за целый день со мной. Я чувствовала его старания, его любовь.

– Что ж, если ты уверена…

– Да, дорогой.

– Тогда сегодня я ни за что не позволю тебе грустить. Я провожу тебя на кухню, и мы вместе приготовим завтрак!

Роберт обхватил тонкую талию жены и поставил на ноги. ...